Хельсрич / Helsreach (роман)

WARPFROG Гильдия Переводчиков Warhammer Хельсрич / Helsreach (роман)
Автор	Аарон Дембски-Боуден / Aaron Dembski-Bowden
Переводчик	Хелбрехт, Йорик
Издательство	Black Library
Серия книг	Битвы Космического Десанта (серия романов) / Space Marine Battles (Novel Series)
Входит в сборник	Война за Армагеддон: Омнибус / War for Armageddon: The Omnibus
Предыдущая книга	Вечный крестоносец / The Eternal Crusader
Следующая книга	Славная гробница / The Glorious Tomb
Год издания	2010
Подписаться на обновления	Telegram-канал
Обсудить	Telegram-чат
Скачать	EPUB, FB2, MOBI
Поддержать проект

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Изгнанный рыцарь  

Пролог

Рыцарь Внутреннего круга

Я умру на этой планете.

Я не могу сказать, откуда пришла эта мысль. Как она родилась – это тайна для меня, и всё же она есть, она, словно вирус, проникает в мой мозг. Она почти реальна, настолько, что пытается распространиться по всему моему телу, словно болезнь.

Это случится скоро, в ближайшую из ночей крови и огня. Я испущу дух, и когда братья вернутся к звёздам, мой прах будет рассеян по никчёмной земле этого проклятого мира.

Армагеддон.

Даже само его имя превращает кровь в пылающее масло в моих венах. Теперь я чувствую гнев, горячий и мрачный, он течёт через моё сердце и проникает в мои конечности, как кипящий яд.

Когда это ощущение – и его физическая составляющая – достигают кончиков моих пальцев, мои руки сжимаются в кулаки. Это не я их сжимаю – всё происходит само собой. Ярость становится столь же естественной, как и дыхание. Но я не боюсь и не возмущаюсь её влиянием на меня.

Я – сила, рождённая убивать во имя Императора и Империума. Я – чистота, моё облачение чернее чёрного, я обучен быть и духовником, и командующим, ведущим за собой воинов. Я – воплощённый гнев, живущий только для того, чтобы убивать, пока сам не буду убит.

Я оружие в Вечном крестовом походе за господство человечества среди звёзд.

И всё же силы, чистоты и гнева недостаточно. Я умру на этом мире. Я умру на Армагеддоне.

Скоро мои братья попросят, чтобы я благословил войну, которая принесёт мне гибель.

Мысль гложет меня, но не потому что я боюсь смерти, а потому что бесполезная смерть – проклятье для меня.

Но ещё не ночь, чтобы думать об этом. Мои лорды, мастера и братья собрались, дабы почтить меня.

Я не уверен, что достоин этого, но как и своё предчувствие, я держу свои мысли при себе. Я облачён в чёрное и смотрю на мир через череполикую маску бессмертного Императора. Для подобного мне недопустимо показывать сомнения, слабость и тем более богохульный шёпот в голове.

В самом священном зале нашего флагмана я становлюсь на колени и преклоняю голову, потому что это предопределено для меня. После полутора столетий время пришло, но я не желал, чтобы это случилось так.

Мой наставник – воин, что был мне братом, отцом, учителем и господином – мёртв. После ста шестидесяти шести лет его обучения я должен унаследовать его мантию.

Вот те мысли, с которыми я становлюсь на колени перед своими командующими: смесь скорби по моему наставнику и собственный страх. Эта невысказанная тьма таится во мне.

Наконец не ведающий о моих внутренних терзаниях верховный маршал произносит моё имя.

– Гримальд, – говорит нараспев верховный маршал Хелбрехт. Его голос грохочет, он резок и пронзителен после приказов и боевых кличей в сотне войн на сотне миров.

Гримальд не поднял голову. Рыцарь закрыл свои тревожные благородные глаза, словно их могли увидеть за шлемом и прочитать в них сомнение.

– Да, сеньор.

– Мы пришли сюда, чтобы почтить тебя, как ты почитал нас в течение многих лет.

Гримальд промолчал, чувствуя, что не пришло ещё время говорить. Он знал, почему ему оказали эту честь именно сейчас, и знание это было горьким. Мордред – наставник Гримальда и реклюзиарх Вечного крестового похода – был мёртв.

После ритуала Гримальд займёт его место.

Это была награда, которую он ждал сто шестьдесят шесть лет.

Полтора столетия гнева, храбрости и боли, начиная с битвы Огня и Крови, когда он удостоился внимания почтенного Мордреда, уже тогда умудрённого годами, но не побеждённого, который разглядел потенциал в молодом Гримальде.

Полтора столетия минуло с тех пор, как его приняли в Братство капелланов в самом низком звании, всё это время он поднимался вверх, в тени своего господина, зная, что тот готовит из Гримальда своего наследника.

В течение полутора столетий он считал, что не заслуживает этого титула, а он всё равно обрушился на его плечи.

Время пришло, а его отношение ничуть не изменилось.

– Мы призвали тебя, – продолжил Хелбрехт. – Чтобы судить.

– Я ответил на призыв, – молвил Гримальд в тишине реклюзиама. – Я подчинюсь вашему суду, сеньор.

Хелбрехт был без брони, но его фигура от этого почти не уменьшилась. Одетый в многослойную, белую, как кость мантию, с изображениями его личных чёрных геральдических символов; верховный маршал стоял в Храме Дорна, а его руки, со всё возможным почтением, сжимали украшенный шлем.

– Мордред мёртв, – с горечью произнёс Хелбрехт. – Убит Вечным врагом. Ты, Гримальд, потерял наставника. Мы потеряли брата.

Храм Дорна, музей и реклюзиам, заполненный тысячами знамён за десять тысяч лет крестового похода, постепенно оживал – то рыцари, стоящие в тенях, выражали своё согласие со словами их сеньора.

Затем воцарилась тишина, и Гримальд по-прежнему не поднимал пристальный взгляд с пола.

– Мы оплакиваем эту утрату, – продолжил верховный маршал – Но мудрость Мордреда сохранится, благодаря его последнему приказу.

"Началось". Гримальд напрягся. "Не показывай слабость. Не показывай сомнений".

– Гримальд, воин-жрец Вечного крестового похода. Реклюзиарх Мордред был уверен, что после его смерти ты окажешься самым достойным из всех братьев-капелланов, чтобы занять его место. Его последней волей перед возвращением геносемени в орден было повысить именно тебя в ранг реклюзиарха.

Гримальд открыл глаза и облизал внезапно ставшие сухими губы. Он медленно поднял голову, встретившись взглядом с верховным маршалом и шлемом Мордреда – ухмыляющимся стальным черепом – в покрытых шрамами руках командующего.

– Гримальд, – повторил Хелбрехт, ни одной эмоции не было слышно в его голосе. – Ты ветеран по праву, и когда-то ты стал самым молодым Братом меча за всю историю Чёрных Храмовников. Как капеллан ты не ведал, что такое трусость или позор, твоей свирепости и вере нет равных. Это моя личная убеждённость, а не только воля твоего павшего учителя – ты должен принять честь, которую тебе предлагают.

Гримальд кивнул, но не произнёс ни слова. Его глаза, обманчиво добрые, не дрогнули под пристальным взглядом. Глазные линзы шлема были насыщенного тёмно-красного цвета, подобно артериальной крови. Посмертная маска была знакома ему – её надевал его учитель, когда рыцари шли на войну, по сути, она была на Мордреде большую часть жизни.

И череп улыбался.

– Встань, если отказываешься от этой чести, – завершил Хелбрехт. – Встань и выйди из священного зала, если не желаешь состоять в иерархии нашего благороднейшего ордена.

Он сказал мне подняться, если я отвергаю великую честь, предлагаемую мне. Удалиться, если я отказываюсь от места среди командующих Вечного крестового похода.

Я не сдвинулся с места. Несмотря на сомнения, мои мускулы не шелохнулись. Стальная усмешка маски, её тёмный хитрый взгляд – было что-то успокаивающее в этой жестокой фамильярности. Словно сам Мордред из могилы усмехнулся мне.

Он полагал, что я достоин этого. И это единственное, что имеет значение. Он никогда не ошибался.

Я почувствовал улыбку, появившуюся на моих губах. Она не исчезает, независимо от моих усилий подавить её. Я стою на коленях в этом священном месте и улыбаюсь, не смотря на десятки воинов, наблюдающих за мной с украшенных флагами стен.

Возможно, они принимают мою улыбку за уверенность?

Я никогда не спрошу об этом, потому что мне всё равно.

Хелбрехт, наконец, приблизился, и с мягким скрежетом стали о сталь он протягивает ко мне самый священный в Империуме Человека клинок.

Меч был настолько древним, насколько вообще могла быть реликвия человечества, ему даровали форму и волю в кузницах Терры после великой Ереси. В те ночи саг и легенд его нёс в битвах Сигизмунд, Первый Чемпион Императора, любимый сын примарха Рогала Дорна.

Клинок был выше обычного человека, его создали из обломков меча самого лорда Дорна. В этом храме в стазисных полях, предотвращавших влияние времени, хранились величайшие артефакты ордена. А верховный маршал держал в руках самоё священное сокровище из оружейной Чёрных Храмовников.

– Ты еще пройдёшь ритуалы в Братстве капелланов, – торжественно произнёс Хелбрехт. – А сейчас я признаю тебя наследником мантии твоего господина.

Серебряный наконечник меча опустился, остановившись точно напротив горла Гримальда:

– Ты воевал рядом со мной двести лет, Гримальд. Продолжишь ли ты сражаться рядом со мной в звании реклюзиарха Вечного крестового похода?

– Да, сеньор.

Хелбрехт кивнул, убирая меч в ножны. Гримальд напрягся снова, повернул голову и подставил щёку.

С силой молота, тыльная сторона ладони Хелбрехта врезалась в челюсть капеллана. Гримальд заворчал – дегустируя живительный медный привкус своей крови, крови своего примарха – и он усмехнулся – крови своего командующего, которая осталась на зубах. Хелбрехт заговорил снова:

– Я посвящаю тебя в реклюзиархи Вечного крестового похода. Теперь ты лидер нашего благословенного ордена. – Верховный маршал поднял руку, демонстрируя пятна крови Гримальда на своих изломанных пальцах. – Как рыцарь Внутреннего круга, сделай так, чтобы это был последний удар, который ты оставил без ответа.

Гримальд кивнул, разжал челюсти, успокоил сердце и подавил внезапно возникший смертоносный порыв. Даже готовые к ритуальному удару инстинкты вопили о воздаянии:

– Так... и будет, сеньор.

– Поскольку так и должно быть, – ответил Хелбрехт. – Встань, Гримальд, реклюзиарх Вечного крестового похода.

Глава первая

Прибытие

Спустя несколько часов после ритуала посвящения в высший эшелон командования ордена, Гримальд стоял в одиночестве в Храме Дорна.

Без ветра, способного вдохнуть жизнь в аскетичный зал, величественные флаги висели не шелохнувшись, некоторые выцвели с годами, другие ещё нет, а на иных до сих пор виднелись засохшие пятна крови. Гримальд рассматривал геральдические изображения крестовых походов своих братьев.

Ластрати – груды черепов и пылающих жаровен иллюстрировали войну на истощение шедшую в этом еретическом мире.

Отступничество – аквила, прикованная цепью к земному шару, в те времена, Храмовники были отозваны к Святой Терре, впервые за тысячи лет, дабы пролить кровь падшего Высшего лорда Терры Вандира…

А вот и более поздние войны, в которых уже участвовал Гримальд – Винкул – меч пронзающий демона, там рыцари попали в засаду порочных последователей Заклятого врага в великой битве Огня и Крови – тогда Гримальда забрали из Братьев Меча, и он начал долгий изнурительный путь в Братстве капелланов.

Десятки других знамён спускались с украшенного свода, повествуя предания о славных победах и жизнях отданных в Вечном крестовом походе.

Единственным звуком, кроме дыхания самого капеллана, был потрескивающий гул стазисных полей, которые охраняли реликвии Храмовников. Гримальд приблизился к одной из них, за расплывчатым синим силовым полем, лежал молочно-белый болтер, принадлежавший две тысячи лет назад кастеляну Дюрону. Крошечные надписи на готике, отмечавшие количество убитых, покрывали всю поверхность оружия.

Гримальд некоторое время простоял рядом с реликвией, его пальцы зудели от желания набрать код на панели доступа рядом с защитным полем. Это было вполне законно для братства капелланов, хранящего эту святыню, и даже до своего повышения, Гримальд участвовал в чествованиях духа-машины, посредством благословлений и рукоположений.

Ритуалы даровали значительную силу оружию чемпионов, даже если это были простые молитвы искупления и очищения после варп-прыжка.

Но только один из этих пьедесталов – а их в Храме Дорна было более ста – по-настоящему волновал Гримальда. Он остановился перед невысокой колонной, читая покрытую серебром памятную доску, под стазисным щитом.

Мордред

Реклюзиарх

”Мы судим об успехе своей жизни по количеству уничтоженного нами зла”.

Ниже таблички располагалась клавиатура, каждый готический символ на ней был покрыт золотом. Гримальд ввёл девятнадцатизначный код доступа к постаменту, и древние механизмы каменной колонны отключили стазисное поле.

На ровной поверхности белого постамента покоилось выключенное и безмолвное оружие, освобождённое от синего освещения, охранявшего его.

Без лишних церемоний Гримальд взял булаву за рукоять и уверенно поднял. Ударную часть молота создали из священного золота и благословенного адамантия, отлитых в форме орлиных крыльев и стилизованных крестом Храмовников. Рукоять была из тёмного металла и превосходила по длине руку рыцаря.

На украшенную верхнюю часть оружия упал тусклый свет установленных на стенах люминесцентных ламп, и молот ярко поблёскивал, пока Гримальд поворачивал его в руках.

Воин-жрец простоял так некоторое время.

– Брат, – раздался голос сзади. Гримальд повернулся, инстинктивно приготовив оружие к бою.

Несмотря на то, что он никогда прежде не держал эту реликвию в руках, его покрытые шрамами пальцы нашли руну активации на рукояти быстрее, чем сердце совершило единственный удар. Навершие молота в виде расправившего крылья орла угрожающе вспыхнуло, электрические разряды зазмеились по золотому и серебряному металлу.

Фигура улыбнулась подобной иллюминации. На рябом лице, отмеченном следами десятилетий битв, Гримальд увидел искорки смеха в глазах молодого рыцаря.

– Реклюзиарх, – Храмовник склонил голову в приветствии.

– Артарион.

– Мы приближаемся к месту назначения. Расчёты показывают, что мы вернёмся в реальное пространство в течение часа. Я взял на себя смелость подготовить отделение к десантированию на планету.

Усмешка Артариона, впрочем, как и он сам, была не слишком приятным зрелищем. Улыбка Гримальда, которую он вернул подчинённому, напротив, казалась неподдельно искренней, как и его глаза.

– Этот мир сгорит, – произнёс воин-жрец, без тени сомнения в голосе.

– Он не первый. – Небрежно процедил Артарион, за рассечёнными губами показались стальные зубы, вставленные после меткого выстрела снайпера пятнадцать лет назад. Попадание изуродовало половину лица рыцаря, заодно сокрушив и челюсть. Он снял шлем и стали видны беспорядочные шрамы, покрывавшие плоть вокруг левой стороны губ, дополняющие тонкую презрительную усмешку.

– Он не первый, – повторил Артарион, – и не последний.

– Ты видел предварительные расчёты? Авгуры флота получили данные о количестве кораблей уже прибывших в систему?

– Я потерял интерес к подсчёту после того, как у меня закончились пальцы на руках. – Артарион рассмеялся своей неудачной шутке. – Мы будем сражаться и победим или будем сражаться и умрём. Всё, что меняется, так это цвет неба над нашими головами и цвет крови на наших клинках.

Гримальд опустил крозиус, словно только сейчас понял, что всё ещё держал оружие наготове. Свет реликвии погас, и тьма сгустилась вокруг. Зато в воздухе появился острый аромат озона – удивительная свежесть, как после грозы. Элементы питания жалобно взвыли, неохотно охлаждаясь. Дух оружия жаждал боя.

– В тебе говорит сердце солдата, но не принимать врага всерьёз – преступно. Эта кампания… Она будет тяжёлой. Серьёзная ошибка – считать её просто очередным сражением, которое внесут в наши свитки чести.

Мягкость покинула голос Гримальда. Он заговорил со злобным гневом, слишком хорошо знакомым Артариону, страстно и хрипло – рыча, словно дикий зверь в клетке:

– Поверхность этого мира будет пылать, пока от величайших достижений человечества не останется ничего, кроме пепла и воспоминаний.

– Я никогда прежде не слышал, чтобы ты предрекал поражение, брат.

Гримальд покачал головой, его голос оставался низким и возбуждённым:

– Планета будет пылать, не важно, ждёт нас триумф или поражение. Я говорю о том, что ждёт наш крестовый поход.

– Ты абсолютно уверен?

– Я чувствую это в своей крови. Победа или смерть, – ответил капеллан, – когда наступит последний день на Армагеддоне, выжившие поймут, что никакая другая война не стоила нам так дорого.

– Ты обсуждал свои опасения с верховным маршалом? – Артарион почесал кончиками пальцев зудящую кожу на шее вокруг спинного разъёма.

Гримальд тихо рассмеялся, на мгновение поразившись наивности брата:

– Ты думаешь, ему нужны мои советы?

Немногие суда в Империуме Человека могли сравниться в смертоносной мощи с "Вечным Крестоносцем". Другие корабли плавали в небесах подобно морским судам древней Терры, путешествуя между звёзд величественно и с размеренной изящностью. "Вечный Крестоносец" был другим. Словно копьё, брошенное в пустоту рукой Рогала Дорна, флагман Храмовников рассекал космос в течение десяти тысяч лет. Его двигатели работали на полную мощь, оставляя за собой конденсационный плазменный след, он следовал от мира к миру, подражая Великому крестовому походу Императора.

И "Крестоносец" был не один.

За его кормой линейные корабли ”Всенощное Бдение” и ”Величие” выжимали максимум из двигателей, стремясь не отстать от флагмана и сохранить построение в форме копья. Вслед за тяжёлыми крейсерами, соответственно боевой баржей и меньшим по размерам ударным крейсером, следовала эскадра фрегатов, которая дополняла строй. Их было семь, и каждый из этих быстрых перехватчиков двигался на полной скорости вперёд, прилагая куда меньше усилий для сохранения боевого порядка с "Крестоносцем", чем более крупные корабли.

Флагман вырвался обратно в реальность, за ним тянулся, отражаемый полем Геллера бесцветный варп-туман, а отблески ярких плазменных двигателей мерцали в газовой дымке, что скапливалась вокруг пустотных щитов выходивших позади из варпа кораблей.

Перед ним располагался пепельный шар планеты, плохо видимый за грязными облаками и странно мирный, несмотря на царящую повсюду суету.

Если бы кто-то взглянул во мрак вокруг озлобленного и истерзанного Армагеддона, то увидел бы процветающий субсектор имперского пространства, где даже благополучные миры-ульи изобиловали медленно заживавшими старыми ранами.

В этом районе космоса все миры были покрыты шрамами. Война и страх перед ещё одним грандиозным конфликтом в секторе надвигались на триллионы лояльных имперских душ подобно шторму.

Всегда находились те, кто говорил, что Империум Человечества умирает. Эти еретические голоса вопили о бесконечных войнах человечества против многочисленных врагов и утверждали, что его окончательная судьба решается в пламени миллионов битв под звёздами, находящимися во власти Бога-Императора.

Нигде не были слова подобных провидцев и пророков более верны, чем в разорённом, а затем восстановленном субсекторе Армагеддон. Названный по имени своего величайшего мира, планеты ответственной за производство и потребление в огромной и непревзойдённой степени.

Армагеддон был бастионом имперских войск, производя множество танков на своих не знающих остановки ни днём, ни ночью заводах. Миллионы мужчин и женщин носят бледно-жёлтую броню Стального Легиона Армагеддона, и их лица, скрытые за традиционными масками респираторов почитаемы и известны в дивизиях Имперской Гвардии.

Города-ульи непокорной планеты тянутся вверх до грязных облаков, погрузивших мир в бесконечные сумерки. Никакой живой природы нет на Армагеддоне. Никакие звери не преследуют свою добычу за границами постоянно растущих городов-ульев. Зов природы заменил скрежет и лязг десяти тысяч оружейных заводов, никогда не останавливающих производство. Охоту заменила тяжёлая поступь танков по покрытой рокритом поверхности планеты, ожидающих транспорты, чтобы нести службу в сотнях далёких конфликтов.

Это был мир, обреченный на все виды войн, получивший все возможные шрамы в прошлом и озлобленный ранами, полученными от врагов человечества. Армагеддон всегда восстанавливался после каждого из опустошений, но никогда не забывал их. В первую очередь помнили последнюю войну – ужасную Вторую войну, унесшую миллиарды жизней, она стала известна повсюду по имени базы в глубоком космосе, названной в честь одного из Ангелов Смерти Императора.

Его именем было Данте.

После войны смертные Армагеддона именно с неё пристально вглядывались во тьму космоса, следили, ждали и молились, чтобы ничто больше не обратило на них внимание.

В течение пятидесяти семи лет их молитвы слышали.

Но не дольше. Имперские тактики уже получили надёжные разведданные после первых стычек – флот зелёнокожих направлялся к Армагеддону, и это было самое большое вторжение ксеносов за всю историю сегментума. Как только флотилии чужих окружили систему, имперские подкрепления бросились на прорыв блокады, стремясь высадить войска на обречённую планету прежде, чем в небо над ней прибудет основной флот вторжения.

Боевая баржа не соответствовала общепринятой конструкции, "Крестоносец" представлял собой величественную крепость-монастырь, а острые серо-чёрные шпили готических соборов придавали ему сходство с усеянным шипами хребтом животного. Оружие, способное превращать города в пыль, словно когти крадущегося ночного хищника нацелилось в пустоту. По всей длине судна и сгруппированные на носу, сотни батарей и ланс-излучателей устремили жерла в молчаливый тёмный космос.

Тысяча воинов на борту кораблей сбрасывала оковы тренировок, подготовок и медитаций. Наконец, после недель путешествия через Море Душ, Армагеддон, истерзанный мир-сердце субсектора, показался в прямой видимости.

Моих братьев зовут Артарион, Приам, Кадор, Неровар и Бастилан.

Они рыцари, воевавшие рядом со мной в течение многих десятилетий.

Я наблюдаю за ними, пока они готовятся к десантированию. Наша оружейная это камера, лишённая украшений и прочих глупостей, теперь она ожила – заполненная методично движущимися безмозглыми сервиторами, облачающих нас в броню. В комнате появились запахи свойственные учёным, а не воинам: ароматы новых пергаментных свитков на нашей броне, медный привкус масел от нашего ритуально очищенного оружия, и острый запах потеющих сервиторов.

Я сгибаю руку, чувствуя движение псевдомускулов брони и слыша гул мягко вращающихся волокон. Свитки папируса украшают углы моего доспеха, тонкие рунические надписи на них перечисляют названия сражений, которые я и так никогда не забуду. Эта бумага весьма хороша по имперским стандартам, слуги производящие её на борту "Крестоносца" передают свою технику из поколения в поколение. Каждая роль на корабле жизненно важна. Каждая обязанность почётна. Мой табард белее выбеленной солнцем кости, и он абсолютно контрастирует с чёрной бронёй под ним. Геральдический крест гордо покоится на моей груди, астартес из меньших орденов носят на его месте Имперскую аквилу. Мы не носим Его символ. Мы – Его символ.

Мои пальцы вздрагивают, когда латная рукавица защёлкивается на руке. Это произошло непреднамеренно – нервный спазм, реакция на боль. Навязчивый, но знакомый холод распространяется по предплечью, пока нервный шип из рукавицы проникает в запястье и соединяется с костями и мускулами.

Я сжимаю в кулак мою бронированную руку в чёрном керамите, затем разжимаю её. Каждый палец сгибается по очереди, как будто на спусковом крючке. Глаза сервитора вспыхивают удовлетворённо от выполненной работы, и он отправляется за второй перчаткой.

Мои братья проходят аналогичные ритуалы проверок и перепроверок. Необычное предчувствие беды снисходит на меня, но я подавляю его. Я наблюдаю за ними сейчас, потому что уверен – это последний раз, когда мы совершаем подготовку вместе.

Я буду не единственным, кто умрёт на Армагеддоне.

Артарион, Приам, Кадор, Неровар и Бастилан. Мы рыцари отделения Гримальда.

В крови Кадора течёт благословленная кровь Рогала Дорна, а он выглядит уставшим от подобной чести. Его лицо разбито, а тело измученно – теперь он наполовину состоит из бионики – последствия неизлечимых ран – но он остался непокорным и даже неутомимым. Он старше, чем я, намного. Он провёл десятки лет в Братстве меча; его отпустили с всё возможными почестями, когда прогрессирующий возраст и бионика не позволяли уже сражаться на прежнем уровне.

Приам – восходящее солнце на фоне сумрака Кадора. Он понимает, что его навыки грубы и не признаны другими молодыми воинами. В нём нет даже тени смирения, его победный клич на поле боя больше походит на крики жаждущего внимания хвастуна. Он называет себя мастером меча. В этом он прав.

Артарион… это Артарион. Моя тень, также как я его. Мало кто из рыцарей способен отказаться от личной славы, и, тем не менее, Артарион несёт моё знамя в битвах. Он шутил больше раз, чем я могу припомнить, что служит только для привлечения внимания врагов ко мне. При всей его великой храбрости, он явно не наделён чувством юмора. Снайперский выстрел, изуродовавший ему лицо, предназначался мне. Я храню память про это в себе каждый раз, когда мы идём на войну.

Неровар новичок среди нас. Ему принадлежит сомнительная честь быть единственным рыцарем, которого я выбрал сам, в то время как остальных ко мне назначили. Отделению требуется апотекарий. На испытаниях только Неровар произвёл на нас впечатление своим спокойным мужеством. Он работает сейчас над установленным в руке нартециумом, его синие глаза сужены – он тестирует щёлкающие мерцающие хирургические лезвия и светящиеся лазеры. Отвратительные трескающие звуки раздаются, когда он включает свой редуктор. Дарующий милосердную смерть, щипцы для генного семени – пронзающие части с треском выдвигаются, а затем со зловещей медлительностью втягиваются обратно.

Бастилан последний. Бастилан всегда был лучшим из нас и наименьшим. Лидер – но не командир, вдохновляющий своим присутствием – но не стратег, вечный сержант – неспособный стать кастеляном или маршалом. Он всегда утверждал, что его нынешняя роль это всё чего он хотел. Я молюсь, чтобы он говорил правду, поскольку если он лжёт нам, то скрывает обман в глубине чёрных глаз.

Он тот, кто говорит со мной сейчас. Его слова холодят мою кровь.

– Я слышал, что говорили Герант и Логрейн из Братьев Меча, – Бастилан тщательно подбирал слова. – Верховный маршал предлагает назначить тебя командующим крестовым походом.

И на мгновение все остановились.

Небо над Армагеддоном было низким и мутным, серо-жёлтого цвета. Пасмурные облака не были в новинку для населения, проживающего за стенами городов-ульев, которые защищали от гроз и кислотных дождей в сезон ливней.

Вокруг каждого из городов по всей планете очистили обширные посадочные площадки – их либо поспешно выложили рокритом, либо просто выровняли колёсами сотен грузовиков. Дождь, что шёл у улья Гадес, заливал равнины или часто мерцал, отражаясь от пустотных щитов города. На всей планете небеса оказались в хаосе, погода пришла в полную негодность из-за сотен судов, ежедневно пронзающих облачный покров.

Но в улье Гадес буря оказалась особенно свирепой. Сотни покоившихся на посадочных площадках военных транспортов заливало дождём, краска на их бортах местами уже отошла, обнажив тусклый металл. Из некоторых торопливо выдвигались колонны мужчин, направляясь в лагеря разбитые в пустошах вокруг улья, другие молча ждали разрешения вернуться обратно на орбиту.

Гадес едва ли был чем-то большим, чем очередная рана в индустриальной паутине душащей Армагеддон. Несмотря на все усилия по восстановлению от последней войны, закончившейся более полувека назад, о ней до сих пор оставались горькие напоминания. Упавшие шпили, разбитые купола, разрушенные соборы – всё это было силуэтом мёртвого улья.

Эскадрилья десантно-штурмовых кораблей ”Громовой ястреб” пронзила облака. Стоявшим на зубчатых стенах Гадеса, они показались похожими на стаю ворон пикирующих вниз с тёмного неба.

Мордекай Райкен изучал корабли через свой магнокуляр. В течение нескольких секунд изображение менялось, зелёная сетка зафиксировалась на мчащихся стрелой птичьих корпусах и выдала анализ в виде белого текста рядом с изображением.

Райкен опустил магнокуляр. Тот повис на кожаном шнуре вокруг шеи, покоясь на бледно-жёлтой куртке, которая была частью униформы. Дыхание было тяжёлым, воздух, переработанный и отфильтрованный, проходил сквозь дешёвую маску респиратора, закрывающую нос и рот.

И всё равно, на вкус он был, как из уборной. И пахнул не на много лучше. Последствия высокого содержания серы в атмосфере. Райкен всё ещё ждал дня, когда привыкнет к нему, хотя и проторчал на этой планете все дни своей тридцати семи летней жизни.

Ниже зубчатой стены располагалась противовоздушная орудийная башня, группа его людей собралась там, рядом с одетым в робу техножрецом. Многорукое создание затмило собой полудюжину солдат, которые стояли в его тени, как карлики.

– Сэр, – обратился по воксу один из них. Райкен узнал, кто это был, несмотря на бесформенные шинели, надетые на солдатах. Только одна из них была женщиной.

– В чём дело, Вантин?

– Это же корабли Адептус Астартес, не так ли?

– Хороший глаз, – это были они. Вантин могла стать снайпером давным-давно, если бы не её недостатки. Увы, для снайпера мало просто одного зрения.

– Кто из них? – настаивала она.

– Это имеет значение? Астартес – это астартес, подкрепление – это подкрепление.

– Да, но кто?

– Чёрные Храмовники. – Райкен вздохнул, коснувшись языком болячки на губе, наблюдая за флотилией ”Громовых ястребов”, что приземлялись вдали. – Сотни Чёрных Храмовников.

Колонна техники Имперской Гвардии выдвинулась из Гадеса, чтобы встретить новоприбывших. Командная ”Химера” с развевающимися флагами, сопровождаемая шестью танками ”Леман Русс” стала пересекать недавно уложенный рокрит.

Большинство совершивших посадку громоздких транспортов всё ещё находилось в зоне высадки, шумя двигателями и поднимая ветер и песчаную пыль во всех направлениях, но генерал Куров из Стального Легиона Армагеддона не каждого удостаивал личным визитом.

Несмотря на преклонный возраст, спина Курова осталась прямой, на нём был надет запачканный мундир цвета охры с чёрной тесьмой и бронежилет. Не было ни признаков многочисленных медалей, ни малейшего намёка на золото, серебро, орденские ленты или иные атрибуты роскоши. Он был человеком возглавляющим Совет Армагеддона в течение десятилетий; добившимся уважения своих людей пробираясь по колено в серных болотах и папоротниковых лесах после последней войны; охотясь на выживших ксеносов в печально известных взводах Охотников на орков.

Он сошёл вниз по рампе, надвинув фуражку на глаза, защищаясь от холодного, но всё ещё раздражающе яркого послеполуденного солнца. Отделение телохранителей, также небрежно одетых, как и их командующий, спустилось по рампе вслед за ним. Когда они двигались, уродливые черепа на их поясах и патронташах щёлкали и гремели. Поперёк груди солдаты держали лазганы, мало похожие на стандартные, которыми они были когда-то – на каждом стволе виднелись модификации и дополнения.

Куров двигался со своей потрёпанной бандой телохранителей без всяких видимых усилий сохраняющих вполне приличное построение. Генерал привёл их к ожидающим ”Громовым ястребам”, каждый из которых всё ещё издавал приглушённое машинное завывание из выключенных стартовых двигателей.

Восемнадцать челноков. Куров узнал это из первого же рапорта поступившего в ауспик едва Храмовники приземлились. Сейчас они стояли в неорганизованных неподвижных шеренгах, трапы убраны, а люки задраены. На днищах, тупых носах и краях крыльев ещё мерцали тепловые щиты – последствие планетарной высадки.

Трое астартес стояли перед флотилией ястребов подобно статуям и невозможно было определить, из какого именно челнока они высадились.

Только один из них носил шлем. Он смотрел через рубиновые глазные линзы стального черепа.

– Ты Куров? – требовательно спросил один из астартес.

– Я, – ответил генерал. – Это мои...

Одновременно, три безжалостных воина выхватили своё оружие. Куров непроизвольно отступил назад, не от страха, а от удивления. Оружие рыцарей ожило под звуки пробудившихся элементов питания. Молнии, управляемые и пульсирующие, покрыли смертоносные лезвия трёх артефактов.

Первым был гигант, облачённый в чёрную броню инкрустированную бронзой и золотом, поверхность доспеха мелким готическим шрифтом покрывали изложения героических деяний Храмовника, амулеты, трофеи, символы чести из красных восковых печатей и полос папируса. Он сжимал двуручный меч, клинок был длиннее Курова, а острие воткнуто в землю. Лицо воина создали битвы, которые он вёл – квадратная челюсть, шрамы, резкие черты и отсутствие эмоций.

Второй астартес носил скромный чёрный доспех и изношенный плащ из тёмной ткани с алой подкладкой. Его меч ничуть не походил на великолепную реликвию первого рыцаря, но длинный клинок из тёмной стали был не менее смертоносным, несмотря на свою простоту. Лицу рыцаря не хватало непринуждённого спокойствия первого. Он пытался скрыть усмешку, вонзая наконечник меча в землю.

И у последнего Храмовника в шлеме не было меча. Камнебетон у него под ногами слегка дрожал и крошился от булавы, ударившейся с глухим стуком о землю. Навершие оружия, стилизованный рыцарский крест поверх крыльев Имперского орла, протестующе вспыхивало, молнии потрескивали соприкасаясь с землёй.

Все три рыцаря встали на колени и опустили головы. Это произошло спустя всего три секунды после слов Курова.

– Мы рыцари Императора, – нараспев заговорил гигант в бронзе и золоте. – Мы воины Вечного крестового похода и сыновья Рогала Дорна. Я – Хелбрехт, верховный маршал Чёрных Храмовников. Со мной Баярд, Чемпион Императора и Гримальд, реклюзиарх.

Рыцари кивнули, слыша свои имена.

Хелбрехт продолжил, его голос протяжно гремел:

– На борту наших кораблей на орбите остались маршалы Рикард и Амальрих. Мы прибыли, чтобы предложить вам наши мечи, нашу службу и жизни более чем девятисот воинов для защиты вашего мира.

Куров молча стоял. Девять сотен астартес… Целые системы захватывали таким количеством. Он встречал с дюжину командующих Адептус Астартес за последние недели, но лишь некоторые из них прибыли со столь внушительной силой.

– Верховный маршал, – наконец произнёс генерал. – Сегодня вечером мы созываем военный совет. Вам и вашим воинам там будут рады.

– Да будет так, – молвил верховный маршал.

– Рад слышать это, – ответил Куров, – добро пожаловать на Армагеддон.

Глава вторая

Покинутый крестовый поход.

Райкен не улыбался.

Он всю жизнь верил, что не стоит стрелять в посыльных, но сегодня готов был покончить с этой привычкой. Сзади нависала противовоздушная турель, чья тень накрывала и защищала от тусклого света восходящего солнца. Отряд его людей работал с орудием, как и с бесчисленными другими на стенах на протяжении последних двух месяцев. Оно почти уже было в рабочем состоянии. Конечно, солдат никак нельзя было назвать техниками, но они знали базовые ритуалы обслуживания и калибровки.

– Через минуту проверочный залп, – сказала Вантин, чей голос приглушала маска респиратора.

И тут показалась курьер. В тот же момент Райкен перестал улыбаться, хотя она была прямо перед глазами – типичный чопорный и на первый взгляд недалёкий тактик.

– Я хочу, чтобы эти приказы перепроверили, – потребовал он – уважительно, но потребовал.

– Сэр, при всём должном уважении, – посыльная поправила охровую униформу, – эти приказы отдал сам Старик. Он изменяет дислокацию всех войск, и Стальному Легиону выпала честь первым сменить позицию.

Эти слова убили в Райкене желание спорить. Так значит это правда. Старик вернулся.

– Но Хельсрич же в половине континента отсюда, – он всё равно попробовал возразить, – а мы уже несколько месяцев ремонтируем орудия на стенах Гадеса.

– Тридцать секунд до проверочного залпа, – крикнула Вантин.

Посыльная, которую звали Кирия Тиро, тоже не улыбалась. Во время службы квинтус-адъютантом у генерала Курова рядовые и плебеи вечно сомневались в переданных ей приказах, как будто она бы осмелилась изменить хоть слово в инструкциях генерала. Тиро была уверена, что у других адъютантов таких проблем нет. По каким-то причинам она просто не нравилась этим низкорождённым мерзавцам. Возможно, они завидовали положению Кирии? Если так, то они ещё большие идиоты, чем она думала.

– Мне давно известны некоторые детали из планов генерала, – соврала Тиро, – о которых солдаты на линии фронта вроде тебя узнают только сейчас. Простите, если это стало сюрпризом, майор, но приказы есть приказы. А эти приказы пришли с высочайшей инстанции из всех возможных.

– Мы что вообще не собираемся защищать этот треклятый улей?

В этот момент Вантин произвела залп. Пол под ногами содрогнулся, когда четыре ствола пушки гневно взвыли в пустое небо. Райкен выругался, хотя из-за звона в ушах после эха выстрела его никто не услышал. Выругалась и Тиро, правда не из-за неожиданности, как майор, а непосредственно на Вантин и расчёт орудия.

Майор готов был завопить из-за тупой боли в ушах. Она уменьшалась, но не быстро.

– Я спрашиваю, мы что даже не собираемся защищать треклятый улей?

– Вы – нет, – Тиро сжала губы сдерживая раздражение. – Ваше подразделение отправляется в Хельсрич. Транспорты вылетают ночью. Весь 101-й Стальной Легион должен быть в сборе и готов к переброске на рассвете через шесть с половиной часов.

Райкен запнулся. Шесть с половиной часов, чтобы загнать три тысячи мужчин и женщин в тяжёлые грузовые транспорты, челноки и наземные поезда? После таких скверных новостей майору захотелось быть поразительно честным.

– Полковник Саррен будет взбешён.

– Полковник Саррен принял приказ любезно и с подобающей верностью своему долгу. Вижу, тебе ещё стоит кое-чему поучиться у командира.

– Отлично. Теперь скажите, почему в Хельсрич послали именно нас. Я думал, что на этой навозной куче сидят Инсан и его 121-й.

– Сегодня утром полковник Инсан скончался от отказа аугметического сердца. Его заместитель попросил прислать лично Саррена и генерал Куров согласился.

– Так старый пьяница наконец-то умер? Нечего было злоупотреблять сваренным в гараже самогоном. Ха! Целая куча аугметики, и он всё равно откинул копыта через шесть месяцев. Мне это нравится. Просто отлично.

– Майор! Проявите хоть каплю уважения.

Райкен нахмурился:

– Знаете, а вы мне не нравитесь.

– Как жаль, – ответила помощник генерала, не скрывая мрачной недовольной ухмылки. – Потому что тебе назначили офицера по связям с астартес и ополченцами, – она выглядела так, словно съела нечто кислое, и оно всё ещё оставалось на языке. – Так что... я лечу с вами.

Почти незаметно меж ними проскользнул миг странного понимания. В конце концов, их отсылают в одно место. На мгновение их глаза встретились, и почти возникло нечто вроде фундамента вынужденной дружбы...

Сразу рухнув, когда Райкен пошёл прочь.

– Вы мне всё равно не нравитесь.

– Улей Гадес не продержится и недели. Голос мужчины был старым, а сам он выглядел на все прожитые годы до последнего часа. На ногах он держался благодаря смеси минимальной омолаживающей химической хирургии, грубой бионике и вере в Императора, зиждившейся на ненависти к врагам человечества.

Он понравился мне, как только попал в захват целеуказателей шлема. В каждом его слове звучали праведность и ненависть.

Он не должен был занимать здесь высокое положение – не настолько высокое. Он был лишь комиссаром Имперской Гвардии, и это звание не должно заставлять генералов, полковников, капитанов и магистров орденов Адептус Астартес соблюдать вежливую тишину, когда началось боевое планирование. Но для людей на военном совете и жителей Армагеддона он был Стариком, любимым героем прошедшей пятьдесят семь лет назад Второй войны.

И не простым. А тем самым героем.

Его звали Себастьян Яррик. И это имя должны уважать даже мы, Адептус Астартес.

И когда он говорил нам всем, что через считанные дни улей Гадес будет уничтожен, то сотня имперских командующих, людей и астартес, ловила каждое слово.

Одним из них был я. Это будет моим первым боем в должности командира.

Комиссар Себастьян Яррик склонился над гололитическим столом. Одной рукой – от другой осталась лишь культя – он ввёл координаты на цифровом инфопланшете, и мерцающая от нетерпения проекция улья Гадес расширилась, чтобы показать оба полушария планеты в слабой детализации.

Старик, худой и морщинистый человек с резким лицом с выпирающими костями, показал на часть карты, которая демонстрировала улей Гадес и окружающие территории. В большинстве своём – пустоши.

– Шестьдесят лет назад, – заговорил он, – Великий Враг был повержен в Гадесе. Обороняясь здесь, мы выиграли войну.

Отовсюду донёсся согласный шёпот. Голос комиссара передавали по всему обширному залу парящие дроны-черепа, в их челюстях были установлены вокс-громкоговорители.

Меня окружал знакомый гул работающих силовых доспехов, но запахи и бросающиеся в глаза лица были для меня новыми. По левую руку от меня на подобающем расстоянии, с изорванным и испещрённым бионикой высокомерным лицом стоит Сет, магистр ордена Расчленителей, известный своим воинам как Хранитель Гнева. От него исходит запах священных оружейных масел, текущей под морщинистой кожей могучей крови его примарха и пряный, неприятный аромат хищных королевских ящеров, что охотились в джунглях его родного мира. Сета окружают его офицеры, все как один с открытыми лицами, также изрытыми шрамами и потрескавшимися, как и у их господина. Какие бы войны не вели Расчленители в последние десятилетия – они не пощадили их.

Слева от меня блистает чёрно-бронзовой боевой бронёй мой сеньор Хелбрехт. Баярд, Чемпион Императора, стоит рядом с ним. Оба положили шлемы на поверхность стола, исказив ими края гололитического дисплея, а сами всё внимание обратили на престарелого комиссара.

Я скрестил руки на груди и поступил так же.

– Почему? – Спросил кто-то. Голос был низким, слишком низким для человека, и разносился по залу без помощи вокс-усилителей. Сотня голов повернулась к астартес в ярко-оранжевом облачении из меньшего ордена, неизвестного мне. Он шагнул вперёд и опёрся кулаками на стол, глядя на Яррика с расстояния почти в двадцать метров.

– Слово предоставляется брату-капитану Амарасу, – объявил стоявший рядом с комиссаром имперский герольд в выглаженной официальной синей мантии своего ведомства. Он трижды ударил об пол древком посоха. – Командующему Ангелами Огня. Амарас благодарно кивнул, продолжая сверлить Яррика немигающим взглядом.

– Зачем вожаку зелёнокожих просто стирать с лица земли место величайшей битвы прошлой войны? Наши войска должны как можно быстрее собраться в Гадесе и приготовиться защитить улей от массированного удара.

По рядам собравшихся командиров прошёл одобрительный шёпот. Воодушевлённый Амарас улыбнулся комиссару.

– Смертный, мы – Избранные Императора. Мы – Его Ангелы Смерти. Мы обладаем столетиями боевого опыта, который и не снился твоим сторонникам.

– Нет, – возразил кто-то другой. Голос превратился в рождённый воксом рык, доносящийся из громкоговорителей шлема. Я сглотнул, когда герольд вновь трижды ударил посохом.

Я и не заметил, что произнёс это вслух.

– Слово предоставляется брату-капеллану Гримальду, – заговорил он, – реклюзиарху Чёрных Храмовников.

Гримальд покачал головой, глядя на собравшихся командиров. Больше сотни – люди и астартес, и все собрались за огромным столом в этой переоборудованной аудитории, где когда-то проводились унылые театральные представления, как бы они не выглядели в этом индустриальном мире. Буйство цветов, геральдических изображений, символов единства, разнообразных униформ, полковых обозначений и иконографии. Генерал Куров стоял за плечом комиссара, во всём полагаясь на Старика.

– Ксеносы мыслят не как мы, – заговорил Гримальд. – Зелёнокожие пришли на Армагеддон не ради мести, не ради того, чтобы заставить нас истечь кровью за свои былые поражения. Они пришли, чтобы устроить бойню.

Яррик – почти скелет за бледной плотью и тёмной униформой, молча смотрел на рыцаря. Амарас ударил кулаком по столу и показал на Храмовника. В этот напряжённый момент Гримальд думал, стоит ли выхватить пистолет и пристрелить Ангела Огня прямо на месте.

– Это только подтверждает мою правоту, – Амарас почти запутался.

– Отнюдь. Ты осматривал то, что осталось от улья Гадес? Развалины. Здесь не за что сражаться, нечего защищать. И Великий Враг это знает. Он поймёт, что имперские войска окажут здесь лишь минимальное сопротивление и отступят, чтобы защитить более важные города. Скорее всего, вожак просто испепелит Гадес с орбиты, а не пойдёт на приступ.

– Мы не можем позволить улью пасть! Это символ решимости человечества! При всём уважении, капелла...

– Хватит, – заговорил Яррик. – Успокойтесь, брат-капитан Амарас. – Гримальд говорит разумно.

Капеллан благодарно склонил голову.

– Мне ещё смертные будут рот затыкать, – проворчал Амарас, но весь его боевой задор испарился. Яррик – худой старый комиссар – просто пристально посмотрел на капитана астартес. И спустя несколько мгновений Амарас вернулся к обозрению гололитической топографии местности вокруг улья. Яррик повернулся обратно к собравшимся офицерам, его единственный человеческий глаз смотрел сурово, а аугметический вращался в глазнице, фокусируясь.

– Гадес не продержится и недели, – повторил комиссар, на этот раз, качая головой. – Мы должны покинуть улей и рассредоточить войска по другим укреплениям. Это не Вторая война. То, что приближается к системе, намного превосходит числом орду, которая опустошила планету в прошлом. Другие ульи должны быть укреплены тысячекратно, – он прервался, чтобы прочистить горло, и закашлялся сухо и хрипло. Когда приступ прошёл, Старик улыбнулся совершенно без намёка на веселье. – Гадес сгорит. Мы дадим бой в другом месте.

После этого намёка генерал Куров шагнул вперёд с инфопланшетом.

– Перейдём к распределению полномочий, – он глубоко вздохнул и продолжил. – Флот, который осадит Армагеддон, слишком велик, чтобы ему противостоять.

Раздались ехидные комментарии. Куров отмахнулся. Гримальд, Хелбрехт и Баярд были среди тех, кто остался абсолютно безмолвными.

– Слушайте меня, друзья и братья, – вздохнул генерал. – Слушайте и внимайте. Те, кто настаивают, что эта война не станет жестокой борьбой на истощение, обманывают себя. По текущим оценкам в субсекторе Армагеддон находится более пятидесяти тысяч космических десантников и в тридцать раз больше имперских гвардейцев. И этого всё равно недостаточно для полной победы. В лучшем случае Линейный флот Армагеддона, орбитальные защитные системы и оставшиеся в космосе флоты Адептус Астартес смогут задержать вражескую высадку на девять дней. В лучшем случае.

– А в худшем? – спросил офицер астартес, красовавшийся в шкуре белого волка и облачённый в серый боевой доспех Космических Волков. Всё его тело выражало нетерпение. Он был похож на собаку в клетке.

– Четыре дня, – с мрачной улыбкой ответил Старик.

Вновь воцарилась тишина. И Куров поспешил ей воспользоваться.

– Адмирал Пэрол из Линейного флота Армагеддона составил план и загрузил его в тактическую сеть для всех командующих. После окончания боёв на орбите, через четыре или девять дней, наши флоты будут отведены от планеты. С этого дня Армагеддон защищают только те, кто окопался на поверхности. Орки смогут приземляться, когда и где им вздумается. Адмирал Пэрол возглавит уцелевшие корабли и начнёт постоянные партизанские атаки на оставшихся на орбите суда захватчиков.

– А кто возглавит корабли астартес? – вновь заговорил капитан Амарас.

Последовала новая пауза, а затем комиссар Яррик кивнул в сторону собравшихся у стола воинов в тёмных доспехах.

– Учитывая старшинство и опыт его ордена, общее командование над флотами Адептус Астартес примет верховный маршал Чёрных Храмовников Хелбрехт.

И вновь поднялся шум, несколько командующих астартес требовали, чтобы эту честь оказали им. Рыцари проигнорировали их.

– Мы не покинем орбиту? – Гримальд приблизился к командиру и задал вопрос.

Верховный маршал не сводил взгляда с Яррика:

– Мы – очевидный выбор, когда речь идёт о командовании астартес в космических сражениях.

Капеллан оглядел зал, видя разных командующих и офицеров сотни различных воинств.

"Так я ошибался, – подумал он. – Я не умру напрасно на этой планете".

Горячий и неудержимый порыв пронёсся в душе, такой же реальный и живой, как хлынувший через оба сердца поток адреналина.

– "Крестоносец" поразит сердце их флота, словно копьё. Верховный маршал, мы повергнем зелёнокожего тирана и не позволим ему ступить на этот мир.

Когда капеллан заговорил, Хелбрехт отвернулся от старого комиссара. Он посмотрел на Гримальда, пронзив строгим взглядом тёмных глаз шлем-череп рыцаря.

– Брат, я уже говорил с другими маршалами. Мы должны оставить на поверхности контингент. Я возглавлю орбитальный крестовый поход. Амальрих и Рикард возглавят войска в Пепельных Пустошах. Остаётся лишь один крестовый поход, чей долг – защитить один из ульев, в котором ещё нет гарнизона астартес.

Гримальд покачал головой:

– Сеньор, это не наше дело. Доспехи и Амальриха и Рикарда покрыты бесчисленными наградами. Они в одиночку возглавляли крупные крестовые походы. Никто из них не будет рад ссылке в грязный улей-мануфакторий, пока тысяча их братьев сражается в великой войне наверху. Вы обесчестите их.

– И всё же, – лицо Хелбрехта было неумолимым и словно высеченным из камня, – здесь должен остаться командующий.

– Нет, – кровь рыцаря похолодела, – не делайте этого.

– Это уже сделано.

– Нет, – сказал Гримальд, вкладывая в слово всё свою волю, – Нет.

–Сейчас не время. Гримальд, решение принято. Я знаю тебя, как знал Мордреда. Ты не откажешься от этой чести.

– Нет, – вновь повторил Гримальд, достаточно громко, чтобы на него начали коситься.

Хелбрехт не сказал ничего. Гримальд шагнул ближе.

– Я своими руками вырву чёрное сердце Великого Врага и повергну его богохульный флагман на землю Армагеддона в дожде священного огня. Хелбрехт, не оставляйте меня здесь. Не лишайте меня этой славы.

– Ты не откажешься от этой чести, – повторил верховный маршал, чей голос был столь же неумолимым, как и лицо.

Гримальд не хотел здесь больше находиться. И, что хуже, он знал, что здесь и не нужен. Пока обсуждали тактику будущих орбитальных боёв, реклюзиарх отвернулся от голографического дисплея.

– Подожди, брат – голос Хелбрехта звучал как просьба, а не приказ, и потому отказать было гораздо легче.

Гримальд без лишних слов покинул зал.

Их цель называлась с типичной для этого мира мрачностью – Хельсрич.

– Кровь Дорна, – с чувством выругался Артарион, – ну и вид.

– Он... огромен, – прошептал Неровар.

Четыре ”Громовых Ястреба” рассекали сернистое небо, разгоняя болезненно-жёлтые облака. Из кабины ведущего корабля шесть рыцарей смотрели на громадный город внизу.

И громадный – было ещё мягко сказано.

Под вой стартовых двигателей четыре ястреба в изящном единстве облетели один из высочайших индустриальных шпилей. Серо-голубой, извергающий густой дым в грязное небо, один из сотен.

Звено прикрытия, состоявшее из маленьких, манёвренных и предназначенных для завоевания господства в воздухе истребителей ”Молния”, кружило вокруг кораблей астартес. Их не приветствовали и не прогоняли, просто игнорировали.

– Не может быть, что из всех астартес в город послали только нас, – Неровар снял белый шлем и под шипение выравнивающегося давления уставился невооружёнными глазами на сверкающий внизу метрополис. – Как мы будем защищать его в одиночку?

– Мы не будем одни, – заговорил сержант Бастилан. – С нами Гвардия. И ополчение.

– Люди, – усмехнулся Приам.

– Легио Инвигилата высаживается к востоку от города, – сообщил мечнику Бастилан. – Титаны, брат мой. Не думаю, что ты станешь смеяться над ними.

Приам не ответил. Но и не согласился.

– Что это?

При словах лидера рыцари подались вперёд. Гримальд показал на обширную полосу покрытой рокритом дороги, достаточно широкую, чтобы на ней приземлился крейсер или неуклюжий войсковой транспорт Имперской Гвардии.

– Шоссе, сэр, – ответил пилот. Он сверился с приборами. – Хельская магистраль.

Какое-то время Гримальд молчал, просто глядя на колоссальную дорогу и тысячи и тысячи транспортов, спешивших в обоих направлениях.

– Это шоссе – как хребет города. Я вижу, что от него отходят сотни ответвляющихся дорог и объездных путей.

– И что? – спросил Приам, интонация мечника ясно показывала, как мало его заботит ответ.

– И то, – Гримальд повернулся к отделению, – что контролирующая Хельскую магистраль сторона будет держать в руках бьющееся сердце города. У неё появиться беспрецедентная, неудержимая возможность передислоцировать войска и технику. Даже титаны смогут двигаться быстрее, возможно вдвое быстрее, чем если бы им пришлось пробираться сквозь башни улья и городские кварталы.

Неровар покачал головой. Только его лицо не было скрыто шлемом. И оно выглядело настолько неуверенным, насколько может выглядеть лицо астартес.

– Реклюзиарх, – он запнулся, произнося новый титул Гримальда. – Как мы защитим... всё это? Бесконечную дорогу, которая ведёт в тысячи остальных.

– Мечом и болтером, – ответил Бастилан. – Верой и пламенем.

Гримальд узнал в речи сержанта собственные слова. В наступившей тишине он смотрел на город внизу, на безумно широкую дорогу, которая оставляла весь улей открытым, доступным.

Уязвимым.

Глава третья

Улей Хельсрич

”Громовые ястребы” приземлились на спроектированную для перевозки грузов посадочную площадку. Подъёмные краны разъехались, а сервиторы с шумом отодвинулись подальше от струй горячего воздуха из двигателей приземляющихся челноков. Рампы лязгнули о землю, и четыре десантно-штурмовых корабля выпустили наружу своих пассажиров – сто рыцарей дисциплинированными шеренгами выстроились в боевой порядок перед ”Громовыми ястребами”.

За высадкой наблюдал, безуспешно стараясь скрыть своё изумление, полковник Саррен из 101-го Стального легиона Армагеддона. Он стоял сжав руки на весьма упитанном животе. Рядом с ним расположилась дюжина людей – военные и гражданские – все в разной степени взволнованные присутствием перед ними сотни гигантов в чёрной броне.

Полковник откашлялся, проверил все ли пуговицы на бледно-жёлтой шинели застёгнуты, и направился к Храмовникам.

Один из гигантов, в шлеме в виде сияющего серебром и сталью усмехающегося черепа, двинулся навстречу полковнику. За ним следовали ещё пять рыцарей, каждый нёс меч и массивный болтер, а один держал ещё и штандарт. На знамени, лениво колеблющемся от слабого ветра, был изображён красно-чёрный шлем-череп рыцаря, омываемый сверху золотой благодатью аквилы.

– Я Гримальд, – произнёс первый рыцарь, похожие на драгоценные камни глазные линзы шлема пристально уставились на тучного Саррена. – Реклюзиарх Хельсрического крестового похода.

Только полковник набрал побольше воздуха, чтобы ответить на приветствие, как выстроившаяся сотня рыцарей в едином порыве, от которого мурашки побежали по коже, нараспев произнесла боевой клич:

– Imperator Vult!

Саррен посмотрел на рыцарей, стоявших в пять рядов по двадцать воинов. Никто из них не шелохнулся, пока они кричали на высоком готике:

”Так хочет Император!”

– Я полковник Саррен из 101-го Стального легиона и главнокомандующий всеми войсками Имперской Гвардии обороняющими улей. Он протянул руку возвышавшемуся над ним рыцарю, но поняв, что Храмовник не собирается снисходить до рукопожатий, отдал честь.

Каждые несколько секунд раздавались приглушённые щелчки из-под шлемов рыцарей. Саррен был абсолютно уверен, что они переговариваются друг с другом по воксу. Ему это совсем не понравилось.

– Кто остальные? – спросил первый рыцарь. Огромной и тяжёлой булавой он указал на штаб Саррена, вольно выстроившийся полумесяцем за спиной полковника. – Я хочу встретиться с каждым командиром улья, если они здесь.

– Они здесь, сэр рыцарь, – ответил Саррен. – Позвольте их представить.

– Реклюзиарх, – прорычал Гримальд. – А не ”сэр рыцарь”.

– Как пожелаете, реклюзиарх. Это Кирия Тиро, квинтус-адъютант генерала Курова. Гримальд взглянул на стройную тёмноволосую женщину. Она и не попыталась отдать честь. Вместо этого она заговорила.

– Я исполняю обязанности офицера связи между прибывшими на планету войсками, такими как ваши рыцари реклюзиарх, Легионы титанов и солдатами улья Хельсрич. Просто вызовите меня, если вам потребуется моя помощь, – завершила она.

– Так и сделаю, – сказал Гримальд, и не собираясь так поступать.

– Это комиссар моего штаба Фальков, – продолжил полковник Саррен.

Названный офицер щёлкнул каблуками и безукоризненно сотворил знак аквилы на груди. Тёмная униформа комиссара резко выделялась среди охряных мундиров офицеров Стального легиона.

– Это майор Мордекай Райкен, второй офицер 101-го и начальник штаба обороны города.

Райкен осенил себя аквилой и осторожно склонил голову в приветствии.

– Командующий Кортен Барасат, – продолжил представлять офицеров Саррен, – из 5082-го Имперского авиакрыла.

Кортен, худощавая молчаливая фигура в сером лётном комбинезоне, энергично отдал честь.

– Мои люди были в ”Молниях”, прикрывавших ваше приземление, реклюзиарх. Мне приятно вновь служить рядом с Чёрными Храмовниками.

Гримальд прищурился позади обманчивой усмешки шлема:

– Ты служил с Рыцарями Дорна прежде?

– Собственной персоной – девять лет назад на Датаксе – а весь 5082-й как минимум четыре раза. Шестнадцать наших истребителей отмечены геральдическим крестом, с позволения маршала Датакского крестового похода Таррисона.

Гримальд уважительно склонил голову, его отношение к пилоту было очевидно даже несмотря на надетый шлем.

– Для меня это честь, Барасат, – произнёс он.

Майор сдержал довольную улыбку и отдал честь ещё раз.

После чего отступил в строй высших офицеров Стального легиона. В конце шеренги стояли ещё двое мужчин, один в чистой украшенной медалями лазурной униформе, гораздо более синей, чем небо этого мира, другой в забрызганном машинным маслом комбинезоне.

Полковник Саррен указал на худого мужчину в безупречной униформе.

– Достопочтенный примус-модератус Валиан Карсомир из Легио Инвигилаты, член экипажа благословленного ”Вестника Бури”.

Гримальд кивнул, но не продемонстрировал никаких иных признаков почтения. Пилот титана в свою очередь бесстрастно склонил худощавое лицо.

– Модератус, – сказал рыцарь. – Ты говоришь от имени своего легио?

– От полной боевой группы, – ответил человек. – Я говорю от имени принцепс-майорис Зархи Мансионы. Остальные части Инвигилаты сейчас заняты.

– Удача сопутствует нам раз вы всё ещё здесь, – произнёс Гримальд. Пилот титана осенил себя шестернёй Механикус, сцепив пальцы на груди, а Саррен представил последнего человека.

– И начальник доков Томаз Магерн, старший бригадир Профсоюза докеров Хельсрича.

Рыцарь помедлил и всё равно кивнул, словно перед ним стоял военный.

– Нам предстоит многое обсудить, – обратился Гримальд к слегка вспотевшему на душном вечернем воздухе полковнику.

– Конечно. Прошу следовать за мной.

Томаз Магерн не знал, что и думать.

Как только он вернулся в доки и вошел на склад, его окружили подчинённые и засыпали вопросами. Сколько было астартес? Какого они роста? Что ему особенно запомнилось? Верными ли оказались слухи?

Томаз не знал точно, что сказать. При встрече не было никакой торжественности. Высокий воин с лицом-черепом, казалось, не воспринимал его всерьёз. Рыцари в чёрной броне, выстроившиеся рядами, были молчаливы и нечеловечески бесстрастны, не желая никак контактировать с делегацией улья.

Он отвечал на вопросы с некоторой неопределенностью, компенсируя её весьма убедительной притворной улыбкой.

Час спустя он вернулся в кабину своего крана, энергично плюхнулся в скрипящее кожаное кресло и врубил осевой механизм, снова приводя в действие погрузочные тиски. Рычаги управляли вертикальным положением тисков и захватами магнитных когтей. Томаз опустил крюк на палубу ближайшего к нему грузового танкера и стал поднимать подцепленный ящик вверх. Маркировка на борту прочного металлического контейнера бросилась ему в глаза. Ещё прометиум. Последняя на этой неделе поставка топлива для танков Имперской Гвардии прибыла. Сухпайки и топливо – единственные грузы, с которыми они работали в последние месяцы.

Он пытался не зацикливаться на своей встрече с астартес. Он ожидал воодушевляющую речь закованного в золотой доспех воина. Он ожидал целей и обещаний, клятв и речей.

В целом, решил Томаз, это был день разочарований.

Город.

Я командую городом.

Подготовка шла уже несколько месяцев, но до прибытия Великого врага в систему, предположительно, оставались считанные дни. Мои люди, горстка рыцарей оставшихся со мной на Армагеддоне – рассредоточились по всему разросшемуся улью. Они должны будут вдохновлять солдат в самом пекле схватки.

Я признаю тактическую обоснованность этого и всё же сокрушаюсь из-за их отсутствия. Не так должен сражаться священный крестовый поход.

Часы проходят среди сливающихся статистических отчётов, таблиц, гололитических проекций и графиков.

Поставки продовольствия для целого города. Насколько их хватит, когда поставки извне станут невозможны. Где эти припасы хранить. Какая прочность у силосных башен, зданий и зернохранилищ. Атаки из какого оружия они выдержат. Как их защитить с воздуха. Продовольственные нормы. Планирование достаточного для поддержания жизни рациона. Планирование сокращённого рациона с предлагающимися списками предполагаемых потерь от истощения. Где вспыхнут продовольственные бунты, когда начнётся голод.

Центры очистки воды. Сколько из них должны функционировать, чтобы обеспечить потребности населения. И они явно будут разрушены сразу после падения городских стен. Подземные хранилища и их текущие запасы воды. Старые колодцы и родники – можно воспользоваться ими в случае нужды.

Вероятность вспышки инфекционных заболеваний, из-за затруднений со сбором трупов среди гражданских, погибших от артиллерийского огня. Виды болезней. Симптомы. Их тяжесть. Риск распространения. Сочетаемость с биологией орков.

Списки медицинских учреждений. Бесконечные, бесконечные статьи о том, как каждое из них обеспечено, и отчёты о последних поступлениях самого необходимого, вплоть до последней мелочи. Постоянно прибывают всё новые припасы. Информация обновляется именно в тот момент, когда мы учитываем предыдущую партию.

Подсчёт ополчения, призывников и добровольцев. Система обучения и программа тренировок. Поставки оружия. В настоящее время боеприпасы свободно выдаются всему вооружённому населению. Прогноз – сколько можно ещё продолжать подобное распределение.

Оборонительные войска улья распределены между ополченцами и гвардейцами. Кто возглавляет отдельные подразделения по секторам. Их вооружение. Их боеприпасы. Их близость к важным индустриальным целям.

Подсчёт Имперской Гвардии. Трон, сколько же их. Полки, их офицеры, отчёты о точности их огня во время тренировок, их награды, их бесчестья, рапорты об главных победах и поражениях на далёких мирах. Их символы. Их вооружение и боеприпасы. Наличие у них бронетехники – начиная с лёгких разведывательных ”Часовых” и ”Химер” и заканчивая сверхтяжёлыми ”Гибельными клинками” и ”Мечами бури”.

Одни только цифры в файле по Имперской Гвардии потребовали два дня на изучение. И они говорят, что это только беглый обзор.

Далее посадочные площадки. Посадочные площадки сил обороны улья, их гражданские аналоги уже используют и гвардия и сами гражданские – поступают грузы от военного флота, торговцев на орбите или из других районов планеты. Доступ к ним жизненно важен – с одной стороны в улей поступают подкрепления, с другой город покидают беженцы, и враг захватит их как основание для своих войск сразу, как начнёт осаду.

Превосходство в воздухе. Подсчёты лёгких истребителей, тяжёлых истребителей и бомбардировщиков в нашем распоряжении. Документы по каждому пилоту и офицеру 5082-го Имперского ”Рождённых в небе”. Их я пропускаю. Если они с разрешения маршала носят крест Храмовников, то нет никаких причин просматривать их подвиги. Всё и так ясно. Проекция движется дальше и показывает, сколько примерно времени наши воздушные силы будут препятствовать десантированию врага, и в каких ситуациях целесообразно использовать бомбардировщики за городскими стенами. Дальше и дальше, симуляция движется, мерцая гололитическими картинками. Барасату разрешили не смотреть её полностью – он стал жаловаться сразу на дюжину головных болей. Я улыбаюсь, хотя и не позволяю никому это увидеть.

Позиции тяжёлых орудий Хельсрича. Какие противовоздушные башни расположены на стенах и где именно. Их оптимальные зоны поражения. Модель каждого ствола и калибр каждого снаряда. Численность расчётов, прикомандированных к позициям орудий. Предполагаемый ущерб, нанесённый ими врагу, просчитанный во множестве сценариев в зависимости от силы атаки зелёнокожих. Команды, пополняющие им боеприпасы, и откуда эти боеприпасы прибывают. Маршруты перевозки грузов от мануфакторий.

И непосредственно сами мануфактории. Промышленные предприятия, на которых производят легионы танков всех возможных типов. Другие заводы, где производят и отгружают боеприпасы. Какие из них являются самыми ценными, самыми полезными, самыми надёжными и больше всего пострадают при атаках в затянувшейся осаде.

Благородный и великолепный легио титанов Инвигилата. Что за машины расположились в Пепельных пустошах за пределами города. Какие из них двинутся на защиту Хельсрича, а какие на усиление полчищ Кадианских ударных полков и наших братьев астартес – Саламандр, в дебри Армагеддона.

Инвигилата хранит свои секреты подальше от нашего взгляда, но у нас достаточно информации, чтобы добавлять во всё большее количество гололитических схем и моделирований мощь титанов – различных типов и размеров – для нашей будущей резни.

Доки. Доки Хельсрича – самый большой порт на планете. Прибрежная оборона – стены, башни и зенитные турели, запросы по торговле, жалобы и петиции профсоюза, спорящего о правах докеров и складах, переоборудованных в бараки для солдат, протесты торговцев и чиновников и…

И я терплю это девять дней.

Девять. Дней.

На десятый день я поднимаюсь со своего места в командном центре Саррена. Вокруг меня бронированная крепость полковника в сердце города, три сотни сервиторов и младших офицеров работают на своих постах: считающие, упорядочивающие, передающие, получающие, разговаривающие, кричащие, иногда тихо паникующие и просящие помощи у тех, кто рядом.

Саррен и несколько его офицеров и помощников смотрят на меня. Их шеи вытянулись, следя за моими перемещениями. Это в первый раз когда я пошевелился – за семь часов. Действительно, я не двигался с тех пор, как сел в кресло на рассвете.

– Что-то случилось? – спрашивает меня Саррен.

Я смотрю на вспотевшего свиноподобного командующего; этот человек не сумел привести свое тело в физическую форму подобающую воину, находящийся в безопасности – непрерывно решает судьбы миллионов.

Что это за вопрос? Они слепы? Я один из Избранных Императора. Я рыцарь с кровью Дорна, я воин-жрец Чёрных Храмовников. Что-то случилось?

– Да, – говорю я ему, всем им. – Кое-что случилось.

– Но… что?

Я не отвечаю на этот вопрос. Вместо этого я иду к выходу из зала, не обращая внимания на то, что люди в униформе разбегаются от меня, словно испуганные насекомые.

Громко и неприятно, подобно раскату, грома взвывает сирена. Я возвращаюсь к столу.

– Что это?Они вздрагивают от резкого голоса из динамиков моего шлема. Сирена продолжает завывать.

– Трон Бога-Императора, – шепчет Саррен.

У улья Хельсрич не было колец стен и укреплений. Только одна городская стена.

Когда по всему городу начала выть сирена, Артарион стоял в тени башенного орудия, чьи спаренные стволы нацелились в отравленное небо. На расстоянии нескольких метров расчёт из людей трудился на своём опорном пункте, выполняя ежедневные ритуалы обслуживания. Они впали в нерешительность, услышав звук сирен, и начали переговариваться.

Артарион бросил взгляд назад, по направлению к башне-крепости в центре города, невидимой из-за расстояния и частоколу шпилей улья, похожему на лес.

Он чувствовал, как люди изредка посматривали в его сторону. Понимая, что он отвлекает их от необходимых машинных обрядов, Артарион стал спускаться со стены. Его пристальный взгляд упал, на бесконечные пустоши, тянущиеся за горизонт – как падал и раньше почти ежечасно в течение недели после прибытия в улей.

Движением век активировав коммуникационную руну на щитке визора, он включил вокс-канал. Сирена продолжала завывать. Артарион знал, что она означала. – Давно пора.

Из вокс-башен по всему городу стали с обманчиво бесстрастной интонацией передавать сообщение. Полковник Саррен, не желая спровоцировать беспорядки, поручил лоботомированному сервитору читать воззвание к населению.

”Жители улья Хельсрич. По всей планете звучат первые сирены. Не беспокойтесь. Не беспокойтесь. Вражеский флот вошёл в систему. Мощь Линейного флота Армагеддона и самого большого в имперской истории флота Адептус Астартес стоит между нашей планетой и врагом. Не беспокойтесь. Продолжайте ежедневно молиться. Верьте в Бога-Императора Человечества. Это всё”.

В командном центре Гримальд повернулся к ближайшему офицеру у вокс-передатчика.

– Ты. Соедини меня с флагманом Чёрных Храмовников ”Вечный Крестоносец", немедленно.

Человек от такой близости к астартес сглотнул, его кожа побледнела.

– Я.. милорд. Я координирую...

Чёрный кулак рыцаря обрушился на стол:

– Выполняй.

– Д-да, милорд. Секунду, пожалуйста.

Офицеры штаба Саррена взволнованно переглядывались. Гримальд не обращал на них внимания. Секунды длились с раздражающей медлительностью.

– ”Вечный Крестоносец” готовится открыть огонь по вражескому флоту, – произнёс офицер. – Я могу отправить сообщение, но их двухсторонняя связь закрыта без введения командных кодов. У вас есть эти коды, лорд?

У Гримальда действительно были коды. Он посмотрел на испуганного связиста и на взволнованные лица штабистов, сидевших за столом.

"Я веду себя как дурак. Моя ярость ослепляет меня – мешает исполнять мой долг". Чего же он действительно ожидал? Что Хелбрехт отправит за ним ”Громовой ястреб” и позволит участвовать в славной орбитальной битве наверху? Нет. Его направили сюда, в Хельсрич, и никакая иная судьба не ждёт его.

"Я умру на этой планете", – снова вернулась мысль.

– У меня есть коды, – ответил рыцарь, – но сейчас не крайняя необходимость. Просто пошлите сообщение в их входящие журналы без требования ответа: ”Сражайтесь хорошо братья”.

– Отправлено, лорд.

Гримальд кивнул:

– Благодарю. – Он повернулся к собравшимся офицерам и склонился над изображением гололита, упираясь в стол пальцами в латных перчатках.

– Простите мою несдержанность. Нам ещё нужно спланировать свою войну, – произнёс самые трудные слова в своей жизни рыцарь. – И защитить свой город.

До самой гибели ночи воины Хельсрического крестового похода сносили горечь и гнев со всем возможным достоинством, какого только можно было ожидать от них. Но это было нелегко. Нелегко находиться в городе с несколькими миллионами напуганных душ, в то время как над грязными облаками сотни и сотни их боевых братьев высекали свою славу из стали и плоти старинного и ненавистного врага. Чёрные Храмовники по всему городу смотрели ввысь, словно красные линзы их шлемов могли пронзить презренные облака и увидеть священную войну над ними.

Гнев Гримальда был и физической болью. Она пылала позади глаз, текла кислотой по венам. Но он справился с этим, как и должен был. Реклюзиарх сидел за столом со стратегами, и соглашался с ними, не соглашался, одобрял и спорил.

В какой-то момент шёпот распространился по залу. Он был подобен змее, ползущей от человеческих ртов к человеческим ушам, старающейся избегать гневного облачённого в чёрное рыцаря астартес. Когда полковник Саррен откашлялся и объявил, что два флота сошлись в битве, Гримальд просто кивнул. Он услышал первый шёпот ещё за тридцать секунд до Саррена – потрескивающие голоса раздающиеся из вокс-наушников станций связи.

Началось.

– Мы должны отдать приказ, – тихо произнёс Саррен переговаривающимся координирующим офицерам.

Гримальд повернулся к вокс-офицеру с которым он говорил прежде. На этот раз, Храмовник посмотрел на его звание. Офицер увидел как серебреный череп кивнул в его направлении.

– Лейтенант, – произнёс рыцарь.

– Да, реклюзиарх?

– Отдайте приказ всем имперским силам в Хельсриче. Вводится военное положение. – Он почувствовал, как от серьёзности произносимого пересохло горло.

– Закройте город.

Четыре тысячи противовоздушных башен вдоль стен города пришли в боевую готовность и нацелили многоствольные орудия в небо.

На бесчисленных шпилях и крышах мануфакторий оборонительные лазеры сделали то же самое. Ангары и склады, переделанные для использования военно-морскими эскадрильями, подготовили короткие рокритовые взлётно-посадочные полосы, необходимые истребителям с укороченным взлётом и посадкой.

Одетые в серую униформу армсмены Флота патрулировали периметр, охраняя позиции и действуя практически независимо от остального улья.

По всему городу недавно установленные импровизированные контрольно-пропускные пункты стали баррикадами и аванпостами готовыми остановить прорвавшегося за стены врага. В тысячах зданий, служивших бараками для Имперской Гвардии и ополчения закрывали броневыми щитами окна и двери.

Объявления из вокс-башен приказывали гражданам улья, не занятых на жизненно важных производствах оставаться в своих домах, пока не прибудут гвардейцы и не сопроводят их в подземные убежища.

Хельская магистраль – жизненная артерия улья, была перекрыта контрольно-пропускными пунктами гвардии, расчищающими её от гражданских машин, освобождая место для танков и шагающих ”Часовых” быстро громыхающих в походном построении, растянувшемся более чем на километр. Подразделения бронетехники сворачивали, как только оказывались в городе.

Хельсрич был закрыт и его защитники сжимая своё оружие смотрели в промозглое небо.

Невидимые никем в городе, сто рыцарей – разделённые расстоянием, но объединённые кровью полубога в их венах – преклонили колени в молчаливой молитве.

Спустя восемнадцать минут после начала воя сирен, случилась первая серьёзная проблема с развёртыванием войск. Представители легио Инвигилаты потребовали разговора с командующим улья.

Спустя сорок две минуты вспыхнул первый порождённый паникой бунт.

Я задаю Саррену обоснованный вопрос и он даёт мне ответ, который я совсем не хочу слышать.

– Три дня, – говорит он.

Инвигилате нужно три дня. Три дня, чтобы закончить монтировать и вооружать титанов в пустошах, прежде чем они могут быть развёрнуты в городе. Три дня до того как они смогут войти в огромные ворота в неприступных стенах улья и занять свои позиции в городе согласно принятому плану действий.

И затем Саррен делает всё ещё хуже.

– Через три дня они решат, должны ли они прийти к нам на помощь или развернуться вдоль реки Болиголова вместе с остальной частью их легио.

Мне потребовалось значительное усилие, чтобы подавить ярость:

– Существует вероятность, что они даже не придут к нам на защиту?

– Так и есть, – кивнул Саррен.

– Планы предусматривают, что враг прорвёт орбитальную оборону через четыре – девять дней, – один из других полковников Стального легиона, его зовут Харг, говорит с противоположной стороны стола. – Таким образом мы можем предоставить им время, в котором они нуждаются.

Ни один из нас не сидит. Вой сирен снижен для приемлемого уровня и неусовершенствованные люди-офицеры могут опять нормально говорить.

– Я иду в наблюдательную башню, – обращаюсь я к ним. – Я хочу взглянуть на эту проблему своими глазами. Примус-модератус всё ещё в улье?

– Да, реклюзиарх.

– Скажите ему, чтобы встретил меня там, – я беру паузу, выходя из комнаты и оглядываюсь через плечо. – Будьте вежливы, но не просите. Прикажите ему.

Глава четвёртая

Инвигилата

Примус-модератус Валиан Карсомир почесал седеющую щетину на подбородке. У него было мало времени, о чём модератус недвусмысленно сообщил.

– Не только у тебя, – кивнул Гримальд.

Улыбка Карсомира была мрачной, пусть и отчасти понимающей:

– Реклюзиарх, разница в том, что я не собираюсь здесь умирать. Моя принцепс-майорис всё ещё размышляет, стоит ли вести Инвигилату в Хельсрич.

Рыцарь подошёл к перилам, сочленения доспехов жужжали от малейшего движения. Наблюдательная платформа была всего лишь скромной площадкой на центральном шпиле штабной крепости, но каждую ночь Гримальд поднимался сюда и долго наблюдал за тем, как улей готовится к войне.

Далеко за городскими стенами у самого горизонта генетически улучшенное зрение позволяло разглядеть смутные силуэты титанов. Там, в пустошах, готовились машины Инвигилаты. Громоздкие посадочные модули неуклюже поднимались обратно на орбиту – шла последняя фаза развёртывания войск Империума. Скоро, уже через считанные дни, не будет надежды высадить ещё хоть что-то на поверхность.

– Это величайший из портовых городов Армагеддона. На нас готова обрушиться самая огромная орда зелёнокожих, которая когда-либо вторгалась в Империум Человека. – Астартес не повернулся к пилоту титана. Он продолжал смотреть на огромные боевые машины, скрытые дымкой поднятого далёкими бурями песка. – Карсомир, нам нужны титаны.

Офицер шагнул к Храмовнику, его бионические глаза – линзы из многогранного нефрита в бронзовой оправе – щёлкали и крутились, смотря вдаль за пристальным взором рыцаря.

– Я знаю, что вам нужно.

– Мне? Это нужно улью. Нужно Армагеддону.

– Если угодно, нужно улью. Но я не принцепс-майорис. Я доложу ей про оборонительные укреплениях улья, но решение останется за ней. Инвигилате поступают настойчивые запросы из других городов и от других частей.

Гримальд задумчиво закрыл глаза. А шлем-череп продолжал неотрывно смотреть на далёких титанов.

– Я должен с ней поговорить.

– Реклюзиарх, я – её глаза, уши и голос. Что знаю я – знает и она, она приказывает мне говорить. Если вы хотите, то – возможно – я смог бы организовать переговоры по воксу. Но я здесь – а я не последний человек – показываю серьезность намерений Инвигилаты.

Несколько секунд Гримальд молчал.

– Я ожидал этого. И я вижу твоё звание. Скажи мне, модератус, возможен ли личный разговор с принцепс-майорис?

– Нет, реклюзиарх. Это было бы нарушением традиций Инвигилаты.

Гримальд открыл карие глаза, всматриваясь в смутные очертания боевых машин на горизонте.

– Твои возражения приняты во внимание, – произнёс рыцарь, – и полностью проигнорированы.

– Что? – пилот титана решил, что ослышался.

Гримальд не ответил. Он уже говорил в вокс:

– Артарион, готовь ”Лэндрейдер”. Мы отправляемся в пустоши.

Спустя четыре часа Гримальд и его братья ступили в тень великанов.

Поднятый слабым вихрем песок стучал по доспехам, на что рыцари обращали не больше внимания, чем реклюзиарх на протесты недовольного их миссией Карсомира.

На земле трудились команды сервиторов, и, хотя промывка мозгов лишила их чувств или понимания физических неудобств, поднятый ветром песок до крови обдирал неприкрытую кожу и плотно забивался в механические детали. На охране пустошей стояли сами суровые бдительные титаны – всего девятнадцать, разнящиеся от небольших ”Псов Войны” с экипажем в двенадцать человек до более крупных ”Разбойников” и ”Владык Войны”. Вокруг богоподобных и безразличных к буйству стихии исполинов кишели техноадепты и дроны обслуживания, проводящие ритуалы пробуждения.

И даже в покое они не безмолствовали. Скрипучий, пронзительный вой подготавливаемых к запуску плазменных реакторов походил на звук из первобытного кошмара, раздающийся из миров, где люди боялись огромных хищных рептилий, от чьего рёва содрогалась сама земля.

Было слишком легко представить в парке титанов сотни облачённых в рясы техножрецов, воспевающих и молящихся своему Богу-Машине и духам дремлющих воинов-великанов. Когда Гримальд и его братья ступили в тень одного из ”Владык Войны”, непрестанный лязг металла о металл сменился звучным раскатом грома, пронёсшимся в атмосфере подобно ударной волне. Поток нагретого воздуха вырвался вверх из корпуса, и тысячи людей повсюду тут же упали на колени, глядя на титана и благоговейно шепча при виде чуда возрождения.

Первый вой титана вырвался из оповещающих сирен. Нечто среднее между чистым механическим звуком и ликованием живого существа, громкий как гул сотни работающих на полную мощность мануфакторий и страшный, как гнев новорождённого бога.

Он пошёл. Не быстро, а хромающими, неуверенными шагами человека, который не пользовался мускулами много месяцев. Неуклюжая лапа, достаточно большая, чтобы раздавить ”Лэндрейдер”, поднялась в воздух на несколько метров. И миг спустя обрушилась на землю, подняв облако пыли.

– ”Sacrosanct” пробудился! – раздался крик сотен изменённых воксом голосов. – ”Sacrosanct” идёт!

И титан ответил крикам собравшихся почитателей. Он вновь завыл – трубный рёв вырвался из рупоров громкоговорителей и эхом пронёсся по пустошам.

Это было впечатляющее зрелище, но Гримальд привёл сюда своих рыцарей не ради него. Их цель возвышалась даже над могучими ”Владыками Войны” и не обращала на них внимания, пока те стояли или шагали вблизи, под её руками-орудиями.

То был ”Вестник Бури”.

Титаны линейного класса представляли собой шагающие орудийные платформы, способные сравнять с землёй целые кварталы улья. ”Вестник” же был шагающей крепостью. И мог сровнять с землёй целые города. Его ноги, способные выдержать вес исполинской шестидесятиметровой боевой машины, были и бастионами и казармами – с турелями и сводчатыми окнами, из которых размещённые внутри солдаты могли стрелять во врагов даже тогда, когда титан давил тех ногами. На горбатой спине ”Вестника” размещались зубчатые стены с бойницами и семь шпилей священного покрытого броней кафедрального собора, посвящённого Императору в Его ипостаси Бога-Машины. В края стен вцепились горгульи, вырезанные между защитных турелей и затемнённых стеклянных окон, и их отвратительные пасти были распахнуты в безмолвных криках на врагов с высоты священного замка.

С пушек-рук и укреплений свисали знамёна, где перечислялись наименования вражеских боевых машин, повергнутых ”Вестником” за прошедшие с момента рождения тысячелетия. Когда крик сбросившего остатки сна ”Sacrosanct” стих, до рыцарей донеслись звуки религиозной литургии из крепости-собора на огромных плечах титана – несомненно, в нём праведные души молили своего неземного владыку благословить новое пробуждение величайшего бога-машины.

Когтистые лапы титана покрывали ступени, ведущие в укреплённые залы в нижней части ног. Огромное сооружение было безмолвно и неподвижно. Гримальд стал прокладывать себе путь через толпы суетящихся раболепных техножрецов и сервиторов. И лишь когда его сапоги загрохотали по первой лестнице, появилось препятствие, которое ожидал реклюзиарх.

– Стоять, – сказал он братьям. Солдаты со скрытыми лицами выступили из сводов внутри ноги титана. Слуги Механикус преградили путь рыцарям.

Солдат стоявших перед ними называли скитариями. Это была элита пехотных войск Адептус Механикус – сплав вживлённой оружейной аугметики и человека. Гримальд, как и многие астартес, за безыскусные манипуляции с плотью и грубое хирургическое вживление оружия вместо конечностей, относился к ним не лучше, чем к разукрашенным и ничтожным сервиторам.

Двенадцать этих бионических созданий, чью кожу от ветра защищали мантии, нацелили гудящее плазменное оружие на пятерых рыцарей.

– Я – Гримальд, реклюзиарх Чёрных Хра...

– Ваша личность известна нам, – изрекли они в унисон. В хоре было мало единства, одни голоса звучали неестественно низко, другие были нечеловеческими и механическими, а третьи идеально подошли бы людям.

– Перебьёте меня ещё раз, – предупредил рыцарь. – И я убью одного из вас.

– Не стоит нам угрожать, – ответили все двенадцать, снова одновременно, снова хором рассогласованных голосов.

– Мне не о чем с вами говорить. Вы – никто, вы все рабы, не многим лучше сервиторов. Прочь с дороги. У меня дело к вашей госпоже.

– Мы не подчинимся твоим приказам. Мы останемся, как велит нам долг...

Человек не заметил бы разницу в их единообразной речи, но чувства Гримальда могли различить мельчайшие отклонения в их произношении. Четверо начинали и заканчивали слова на долю секунды позже, чем остальные. Какая бы мысленная связь не соединяла двенадцать воинов, у некоторых она была эффективней, чем у других. Реклюзиарх не часто имел дело со слугами Бога-Машины, но он счёл это любопытным изъяном.

– Я буду говорить с принцепс-майорис Инвигилаты, даже если мне придётся докричаться до самого собора.

У них не было приказов подходящих к подобной ситуации и не хватало когнитивных способностей, чтобы иметь своё мнение, как их руководители, поэтому скитарии промолчали.

– Реклюзиарх... – раздался в воксе голос Приама. – Мы должны стерпеть это возмутительное унижение?

– Нет, – шлем-череп по очереди повернулся к каждому скитарию, сверля их красными глазницами. – Убить их.

Она плавала, как и каждый день на протяжении семидесяти девяти лет, в похожем на саркофаг резервуаре молочно-белой амниотической жидкости. Металлический, химический привкус водянистой и богатой кислородом жижи был единственной константой на протяжении почти ста лет жизни, и её вкус, ощущение, вторжение в лёгкие и замещение воздуха для дыхания никогда не переставали казаться чем-то чужеродным.

Нельзя было сказать, чтобы это причиняло ей неудобства. Скорее напротив. Это всегда волновало, но не пугало.

Во времена битв, всегда казавшиеся слишком немногочисленными и скоротечными, принцепс-майорис Зарха равнодушно думала, что должно быть так себя чувствует плод в утробе. Окружавшая её охладительная жидкость нагревалась в унисон с плазменным реактором ядра ”Вестника Бури”. Вокруг подобно ударам могучего сердца разносилось эхо тяжёлых шагов, от которых содрогался весь мир.

Чувство абсолютной власти вместе с абсолютной защитой. Это всё, что было нужно Зархе, чтобы оставаться самой собой в безумные, мучительные мгновения, когда изувеченный неистовый разум титана вонзался в её сознание с внезапной силой, стремясь подчинить себе принцепса.

Она знала, что однажды помощники отключат её в последний раз – не позволяя ей вернуться к духу машины из страха, что накопленные характер и личность поглотят её хрупкое, слишком человеческое чувство индивидуальности.

Но не сейчас. Не сегодня.

Нет, Зарха сконцентрировалась на мысленном возвращении в утробу, а большего и не было нужно, чтобы оттолкнуть настойчивые требования грубых и первобытных инстинктов ”Вестника Бури”.

Голоса снаружи всегда доносились до неё приглушённо, несмотря на имплантированные на место хрящей внутреннего уха вокс-приёмники и встроенные в стенки её изолированного резервуара рецепторы.

И они, эти голоса, говорили об незваных гостях.

Принцепс-майорис Зарха не разделяла их оценку ситуации. Она повернулась в молочной жидкости с грацией морской нимфы из мифов нечестивой Древней Терры, хотя покрытое аугметикой, морщинистое и безволосое существо в просторном саркофаге было каким угодно, но не прекрасным. Её ноги ампутировали, потому что они никогда более ей не понадобятся. Кости были слабыми и хрупкими, а тело согнулось и сгорбилось.

Она обратилась к ним, своим слугам, братьям и сёстрам, уколом мысли:

Я хочу поговорить с незваными гостями.

– Я хочу поговорить с незваными гостями, – вокс-передатчики саркофага невыразительно отразили её безмолвные слова.

Один из них подошёл ближе к чистым стенам амниотической камеры, с большим уважением глядя на плавающее тело.

– Моя принцепс, – заговорил Лонн, он нравился Зархе, но не был её любимцем.

Привет, Лонн. Где Валиан?

– Привет, Лонн. Где Валиан?

– Моя принцепс, модератус Карсомир возвращается из улья. Мы думали, что вы будете спать ещё какое-то время.

С таким то шумом? – Остатки её лица изогнулись в улыбке.

– С таким-то шумом?

– Моя принцепс, астартес пытаются проникнуть внутрь.

Я слышала.

– Я слышала.

Я знаю.

– Я знаю.

– Моя принцепс, что прикажете?

Она вновь перевернулась в воде, по-своему грациозно, словно морское млекопитающее, несмотря на кабели, провода и шнуры, что тянулись от механических генераторов саркофага к спине, черепу и рукам. Зарха была старой, потрёпанной марионеткой в воде, безмятежной и улыбающейся...

Доступ разрешён.

– Доступ разрешён.

– Доступ разрешён, — хором сказали двенадцать голосов.

Потрескивающая булава замерла на расстоянии не больше ширины пальца над черепом стоявшего впереди скитария. Маленькая электрическая искра соскочила с включённого силового оружия на лицо солдата, заставив его отшатнуться.

– Доступ разрешён, — вновь повторили все.

Гримальд деактивировал свой крозиус и растолкал аугметированных человеческих солдат.

– Так и думал, что вы это скажете.

Их путь был недолгим и непримечательным, рыцари шли по узким коридорам и поднимались в лифтах, пока не остановились перед запечатанными переборками мостика. Во время пути на них то и дело безмолвно смотрели техноадепты, чьи зелёные заменители глаз кружились и перефокусировались, либо проводя сканирование, либо странным образом подражая выражению человеческих лиц.

Внутри титана было темно, слишком темно, чтобы там могли работать неулучшенные люди, мрак рассеивало лишь красное аварийное освещение, которое рыцари раньше видели только в бункерах и на кораблях во время боя. Генетически усиленные глаза астартес легко видели во тьме даже без зрительных фильтров визоров шлемов.

Никто не стоял на страже у ведущих в командный отсек больших двойных дверей, которые разъезжались по лязгающим рельсам, пока рыцари ждали.

Артарион придержал Гримальда за украшенный свитками наплечник.

– Брат, пусть всё это будет не зря.

Капеллан посмотрел на знаменосца сквозь серебряное лицо своего убитого повелителя:

– Доверься мне.

Командный отсек оказался круглой нишей с помостом в центре, его окружали пять украшенных и подключённых к множеству проводов тронов. По краям зала, облачённые в мантии техноадепты работали у консолей – количество рычагов, циферблатов и кнопок потрясало.

Два обширных окна предоставляли великолепный вид на суровый ландшафт. Гримальд вздрогнул, осознав, что смотрит через глаза бога-машины.

На самом помосте стоял огромный и подпираемый гудящими машинами резервуар из прозрачного стекла. В его молочно-белых глубинах плавала обнажённая старуха, изуродованная годами и бионикой, необходимой для поддержания в ней жизни в подобном состоянии. Она пристально смотрела на него сквозь фасеточные аугметические заменители глаз.

– Приветствую, астартес, – заговорили вокс-передатчики, встроенные в саркофаг.

– Принцепс-майорис, – Гримальд кивнул плавающей мумии. – Для меня честь быть рядом с вами.

Последовала заметная пауза перед ответом, хотя её взгляд не покидал капеллана.:

– Ты стремился поговорить со мной. Не трать время на комплименты. ”Вестник Бури” пробуждается, и скоро я должна буду идти. Говори.

– Я узнал от одного из пилотов этого титана, посла в Хельсриче, что Инвигилата может не прийти к нам на помощь.

Вновь пауза.

– Это так. Я командую третью легио. Остальные уже выступили на защиту региона Болиголова, многие вместе с твоими братьями, Саламандрами. Ты пришёл просить о моей части могучей Инвигилаты?

– Принцепс, я не прошу. Я пришёл увидеть тебя своими глазами и спросить, лицом к лицу, станешь ли ты сражаться и умирать с нами.

Покрытое морщинами лицо женщины скривилось в улыбке, одновременно материнской и удивлённой:

– Но ты ещё не исполнил то, что намеревался сделать, астартес.

– Это как?

На этот раз пауза была дольше. Старуха смеялась в пузырящемся резервуаре:

– Мы не лицом к лицу.

Рыцарь потянулся к латному воротнику, чтобы отсоединить зажимы.

Без шлема запах святых масел и богатый химикатами резкий привкус амниотической жидкости стал гораздо сильнее. И первым, что она сказала, было нечто, на что я не знал, как ответить.

– У тебя очень добрые глаза.

Её собственные глаза были давно извлечены из черепа, а глазницы покрывали выпуклые линзы, поворачивающиеся, пока принцепс смотрела на меня. Я не мог ответить на её комментарий и не знал, что ещё сказать.

Поэтому я не сказал ничего.

– Как тебя зовут?

– Гримальд из Чёрных Храмовников.

– Теперь мы лицом к лицу, Гримальд из Чёрных Храмовников. Тебе хватило духу прийти сюда и почтить меня своим лицом. Я не глупа. Я знаю, как редко капеллан открывает своё человеческое лицо кому-то не из его братства. Спрашивай, что хотел, и я отвечу.

Я шагнул ближе и прижал ладонь к поверхности резервуара. Он вибрировал в унисон с моими доспехами. Я чувствовал взгляды слуг Адептус Механикус на мне, на моём тёмном керамите, их почтительные взоры выдавали стремление прикоснуться к совершенству искусства мастеров своего дела, воплощённого в боевых доспехах астартес.

И я посмотрел в механические глаза принцепс, плавающей в молочных водах.

– Принцепс Зарха. Хельсрич зовёт тебя. Ты придёшь?

Она улыбнулась вновь, словно слепая бабушка с гнилыми зубами, прижимая свою ладонь к моей. Нас разделяло лишь укреплённое стекло.

– Инвигилата придёт.

Спустя семь часов жители города услышали далёкий механический вой в пустошах, заглушивший крики меньших титанов. Эхо пронеслось по улицам и вокруг вершин шпилей, заставляя застыть кровь у каждой души в улье. Уличные псы залаяли в ответ, словно чувствуя присутствие более грозного хищника.

Полковник Саррен вздрогнул, но улыбнулся остальным присутствующим на встрече в штабе. Налитыми кровью, тяжёлыми от недосыпания глазами он оглядел всех.

– ”Вестник Бури” пробудился, – произнёс он.

Как и было обещано, спустя три дня город содрогнулся от поступи богов-машин.

Титаны Инвигилаты шагали, и большие ворота северной стены с грохотом открылись, приглашая исполинов. Гримальд и штаб улья смотрели за ними с вершины наблюдательной платформы. Рыцарь активировал мерцающую руну на ретинальном дисплее, получая доступ к зашифрованному каналу.

– Доброе утро, принцепс, – тихо произнёс он. – Добро пожаловать в Хельсрич.

Вдали шагающая крепость-собор медленно и целеустремлённо пробиралась сквозь первые городские кварталы.

– Привет, капеллан, – голос Старейшей звенел от еле сдерживаемой энергии. – Знаешь, а ведь я родилась в таком улье.

– Тогда будет подобающим, если ты здесь умрёшь, Зарха.

– Сэр рыцарь, да что ты говоришь... ты меня сегодня видел?

Гримальд взглянул на далёкий силуэт ”Вестника Бури”, столь же высокий, как окружающие титана башни.

– Невозможно вас не заметить, принцепс.

– Также невозможно убить меня. Запомни это, Гримальд.

Раньше ни один человек не осмеливался обращаться к нему так фамильярно. Рыцарь улыбнулся впервые за много дней.

Город наконец-то был закрыт. Хельсрич был готов.

И с наступлением ночи небо охватило пламя.

Глава пятая

Пламя в небесах

В былые славные времена его именовали ”Пречистые Помыслы”.

Ударный крейсер, который построили на второстепенном мире-кузне Шевилар и даровали Адептус Астартес из ордена Призрачных Волков.

Он пропал со всем экипажем, захваченный налётчиками-ксеносами за тридцать два года до Третьей войны за Армагеддон.

Когда огромная и бесформенная груда мусора и пламени разорвала облачный покров над укреплённым городом, по всему улью в очередной раз взвыли сирены. Дежурившая в воздухе эскадрилья истребителей – возглавляемая Кортеном Барасатом – доложила по воксу о своей неспособности вступить в бой. Скиталец уже горел и был вне радиуса поражения длинноствольных автопушек и лазпушек ”Молний”.

Авиакрыло истребителей направилось прочь, а пылающий скиталец полетел дальше.

Тысячи стоявших на обширных стенах солдат наблюдали, как над головами проносятся пылающие обломки. Позади них дрожал воздух, из перегруженных умирающих двигателей доносился ясно различимый шум.

Спустя ровно восемнадцать минут после пролёта над городскими стенами космическая жизнь ”Пречистых Помыслов” закончилась – появлением нового шрама в изуродованном войной лике Армагеддона. Весь Хельсрич содрогнулся до основания, когда массивный крейсер врезался в землю и пропахал чернеющий каньон.

Потребовалось ещё две минуты, чтобы от причинённых падением ужасных повреждений отключились завывающие двигатели. Некоторые разгонные ускорители всё ещё извергали газообразную плазму и пламя, они пытались вести корабль сквозь звёзды и не знали, что он уже наполовину погрузился в жгучие серные пески, которые станут его могилой.

Но вот двигатели отключились.

Огонь успокоился.

И наконец-то наступила тишина.

”Пречистые Помыслы” умер, а его останки разметало по пустошам Армагеддона.

– Корабль зарегистрирован как ”Пречистые Помыслы”, – прочитал с инфопланшета собравшимся в командном центре людям полковник Саррен. – Корабль астартес, тип – ударный крейсер, принадлежит...

– Призрачным Волкам, – перебил его Гримальд. Изменённый воксом голос рыцаря был грубым и механическим, не выражавшим эмоций. – Чёрные Храмовники были с ними до конца.

– До конца? – спросила Кирия Тиро.

– Они пали в битве за Варадон одиннадцать лет назад. Их последние роты уничтожили ксеносы породы тиранидов.

Гримальд прикрыл глаза и насладился мимолётным всплеском воспоминаний. Варадон. Кровь Дорна, это было великолепно. Не было больше столь чистого боя. Враг был бесчисленным, бездушным, безжалостным... абсолютно чуждым, абсолютно ненавистным, абсолютно лишённым права на существование.

Рыцари пытались прорваться и соединиться с последними из братского ордена, но яростный напор врага не ослабевал. Тираниды, с их порочным коварством, роем из когтей и крюков нахлынули на оба войска астартес и не позволили им соединиться. Там были все силы Волков. Варадон был их родным миром. Минули недели с тех пор, как астропаты выкрикнули в варп сигнал о помощи, когда пала их крепость-монастырь. Гримальд прибыл туда в самом конце. Последняя горстка Волков, чьи клинки сломались, а болтеры опустели, пели литании ненависти в общий с Чёрными Храмовниками вокс-канал. Какая смерть! Они, даже умирая, воспевали свою жестокую ярость к врагам. Гримальд никогда, никогда не сможет забыть последнее мгновение ордена. Одинокий воин, обычный боевой брат, ужасно израненный и упавший на колени перед штандартом ордена, держал прямо гордо реющее знамя даже когда его разорвали ксеносы.

Знамя не могло упасть – пока был жив хотя бы один из Волков.

Такой момент. Такая честь. Такая слава, вдохновляющая воинов помнить твои деяния до конца жизни и сражаться упорней, в надежде обрести столь же блестящую смерть.

Гримальд выдохнул, неохотно и с раздражением возвращаясь к настоящему. Какой же грязной по сравнению с Варадоном казалась эта война...

Саррен продолжил:

– По последним докладам флота, тридцать семь кораблей врага прорвали блокаду. Тридцать один был уничтожен орбитальными защитными системами. Шесть рухнули на поверхность.

– Какое положение Линейного флота Армагеддона? – спросил рыцарь.

– Держатся. Но у нас теперь больше данных о численности врага. План орбитальной войны был рассчитан на четыре-девять дней – его признали невыполнимым тридцать минут назад. Мы противостоим величайшему флоту зелёнокожих за всю историю Империума. Потери экипажей уже приближаются к миллиону. В лучшем случае, ещё один день или два.

– Трон Императора, – шёпотом выругался один из полковников ополчения.

– Соберись, – одёрнул его Гримальд. – Разбившийся корабль.

Тут полковник замолчал и шагнул к капеллану:

– Полагаю, нам стоит оставаться на позициях, реклюзиарх. Вряд ли горстка выживших зелёнокожих переживёт нападение на стены. Они будут безумцами – даже по меркам орков – если хотя бы попытаются.

– И мы спокойно позволим им соединиться с остальными, когда высадятся главные силы врага? – Спросила Кирия Тиро.

– Горстка врагов ничего не изменит, – возразил полковник. – Мы все видели, как упали ”Помыслы”. Немногие из его команды переживут такое.

– Сэр, я уже сражался с зелёнокожими, – перебил его Райкен. – Они крепче шкуры болотной ящерицы. Почти непробиваемы. Уверен, будет достаточно выживших.

– Отправьте титан, – комиссар Фальков улыбнулся без всякого намёка на юмор, и на комнату опустилась тишина. – Это не шутка. Пошлите титан испепелить обломки. Воодушевите людей. Дайте им безоговорочную победу, прежде чем начнётся настоящая битва. Боевой дух в Стальном легионе в лучшем случае посредственный. Он ещё ниже у добровольцев ополчения и едва присутствует у призывников. Поэтому отправьте титан. Нам нужна в первая кровь на этой войне.

– По крайней мере, пошлите истребители Барасата просканировать обломки на наличие выживших, – добавила Тиро, – прежде чем мы пошлём какие либо войска за пределы города.

В течение всего спора Гримальд молчал. Именно его безмолвие положило конец всем разговорам и присутствовавшие повернулись к капеллану.

Рыцарь поднялся на ноги. Несмотря на неспешность движения, его доспехи тихо заурчали.

– Комиссар прав, – произнёс он. – Хельсричу нужна безоговорочная победа. Польза для боевого духа человеческих войск будет существенной.

Саррен сглотнул. Никому за столом не понравилось, что Гримальд указал на разницу в происхождении между людьми и генетически изменёнными астартес.

– Пришло время моим рыцарям выйти на поле боя, – продолжил реклюзиарх, его глубокий, мягкий голос вырывался из шлема-черепа подобно механическому рыку. – Людям нужна первая кровь, но мои воины жаждут её. Мы дадим вам вашу победу.

– Сколько Адептус Астартес вы возьмёте? – Спросил Саррен после нескольких секунд размышлений.

– Всех.

Полковник побледнел.

– Но ведь наверняка вам не...

– Конечно, нет. Но это, чтобы произвести впечатление. Вам необходима эффектная демонстрация имперской мощи. Я предоставлю её.

– Мы можем сделать даже лучше, – произнесла Кирия. – Если ваши воины достаточно долго простоят в боевом порядке, прежде чем покинут город, пока мы организуем прямую пикт-передачу на все зрительные терминалы Хельсрича... – она замолчала и довольно улыбнулась, улыбка ей шла.

Фальков ударил кулаком по столу.

– Так начнём же. Первый удар чёрных рыцарей! – Комиссар улыбнулся тонкой неприятной улыбкой. – Если это не разожжёт пламя в сердцах людей, то ничто не разожжёт.

Приам повернул клинок, расширяя рану, прежде чем выдернуть меч. Зловонная кровь хлынула из груди существа и ксенос умер, царапая доспех рыцаря грязными когтями.

По всему разбитому кораблю, комната за комнатой, коридор за коридором, Храмовники охотились на тварей во имя очищения от скверны.

– Это не смешно, – прошептал он в вокс.

Полученный ответ был приглушён глухим лязгом ударившегося друг об друга оружия. Артарион был где-то позади.

– Назад, чтоб тебя.

Приам понял, что вскоре его ждёт очередная лекция о тщеславии. И пошёл вперед, держа наготове любимый меч и продвигаясь во тьму, которую легко пронзал его превосходный красный визор.

Подобно паразитам орки разбежались по туннелям упавшего судна, выскакивали из засад со своим грубым оружием в руках и хрюкали свои поросячьи боевые кличи. Презрение жгло язык Приама. Они были выше этого. Они – Чёрные Храмовники, и боевой дух скулящих людишек не их забота.

Гримальд слишком много времени проводил среди смертных. Реклюзиарх и думать стал, как они. Приам исходил желчью, когда стоял в строю, а парящие вокруг пикт-дроны снимали рыцарей, а сейчас его так же раздражала охота на немногочисленных выживших. Это было недостойно их – всех их. Это работа для Имперской гвардии. Возможно, даже ополчения.

– Мы первыми пустим кровь, – сказал им Гримальд, словно это имело значение – словно это могло повлиять на исход всей битвы. – Присоединяйтесь ко мне братья. Присоединяйтесь, чтобы избавиться от мерзкого оцепенения, которое сковало наши кости и утолить жажду крови святой резнёй.

Остальные, кто выстроился ради смертных в нелепые шеренги, ликовали. Они ликовали.

Приам молчал и сглатывал желчь в горле. В тот миг он отчётливо понял, что не похож на остальных братьев. Они хотели немедленно пролить кровь, словно этот жалкий поступок имел значение.

Воины, которые называли его тщеславным, не видели истину: слава не могла быть напрасной. Он не был безрассудным, а просто считал, что мастерство проведёт его через любое испытание, как великого Сигизмунда – первого верховного маршала Чёрных Храмовников. Разве это слабость? Разве не правильно взять себе в пример ярость основателя ордена и любимого сына Рогала Дорна? Как можно было так считать, когда деяния и триумфы Приама уже возносили его над братьями?

Движение впереди.

Приам прищурился, наводя взглядом захваты целеуказателей на грубые очертания, столпившиеся во тьме широкого неосвещённого коридора.

Трое зелёнокожих – их инопланетная плоть источала масляную грибковую вонь, которая достигла рыцаря ещё за дюжину метров. Они спрятались в детской засаде и полагали, что их не видно за упавшими балками и полуразрушенной дверью переборки.

Приам слышал, как они переговаривались друг с другом на том, что считалось шёпотом в их грязном языке.

Это всё на что они способны. Это их искусная засада на воина, созданного подобным Императору. Рыцарь шёпотом выругался, слова не покинули шлем, и бросился в атаку.

Артарион облизнул стальные зубы. Я услышал это, несмотря на то, что он был в шлеме.

– Приам? – спросил он. Вокс ответил тишиной.

В отличие от мечника, я был не один. Я шёл с Артарионом, и мы прорубали себе путь сквозь машинное отделение. Сопротивление было слабым. Большую часть пути мы пинками убирали с дороги трупы орков или забивали одиноких отставших тварей.

Большинство моих Храмовников рассредоточились по пустошам на ”Носорогах” и ”Лэндрейдерах” и выслеживали переживших кораблекрушение и пытавшихся скрыться в дебрях. Я отдал им приказ и отправил на охоту. Лучше перебить зелёнокожих сейчас, пока они не зализали раны и не присоединились к своим жестоким сородичам после начала настоящего вторжения. Для зачистки сбитого крейсера я взял с собой лишь несколько воинов.

– Оставь его, – сказал я Артариону. – Позволь ему поохотиться. Сейчас ему надо побыть одному.

Артарион взял паузу перед ответом. Я достаточно хорошо его знал и понял, что он нахмурился.

– Ему нужна дисциплина.

– Ему нужно наше доверие, – моя интонация пресекла дальнейшие препирательства.

Корабль разбился вдребезги. Неровный пол раскололся или погнулся при падении. Мы повернули за угол и, лязгая сапогами по покатой палубе, вошли в камеру охлаждения плазменного генератора. Большую часть огромной, как главный зал кафедрального собора, камеры занимала цилиндрическая металлическая ниша, в которую поместили загадочные капризные механизмы, используемые для охлаждения двигателей корабля.

Я не видел ничего живого. Я не слышал ничего живого. И всё же…

– Чую свежую кровь, – сказал я по воксу Артариону, – выживший, истекает кровью. Я указал крозиусом на огромную башню хладагента. Нажал руну активации и молнии вспыхнули на булаве. – Там затаился чужой.

Впрочем, его едва ли можно было назвать живым. Его завалило обломками, они пробили ему живот и прибили к полу. Когда мы приблизились, он пролаял команду на примитивном готике. Судя по луже остывающей крови, которая растеклась из разбитого тела, жизнь орка измерялась несколькими минутами. Свирепые красные глаза впились в нас взглядом. Свиноподобная рожа скривилась в гневном оскале.

Артарион поднял цепной меч, запуская мотор. Режущие воздух зубья завыли.

– Нет.

Артарион застыл. Сначала мой брат-рыцарь решил, что ослышался. Он покосился на меня.

– Что ты сказал?

– Я сказал... – произнося ответ, я подходил ближе к умирающему чужаку, смотря на него сквозь череполикую маску, – …нет.

Артарион опустил меч. Зубья неохотно остановились.

– Они всегда кажутся такими невосприимчивыми к боли, – я почувствовал, как мой голос снизился до шёпота. И наступил ногой на кровоточащую грудь твари. Орк лязгнул зубами, выплёвывая из разорванных лёгких кровь.

Наверняка Артарион заметил в моём голосе веселье:

– Но, нет. Брат, посмотри в его глаза.

Артарион подчинился. Я понял по его нерешительности, что он не заметил того, что видел я. Он посмотрел вниз и узрел лишь бессильный гнев.

– Я вижу ярость, – сказал мне он. – Отчаяние. Даже не ненависть. Только гнев.

– Тогда смотри внимательней, – я надавил ногой. Рёбра трескались одно за другим со звуком ломающихся сухих веток. Из лёгких орка донеслись бормотание и рык.

– Ты видишь? – спросил я, зная, что в моём голосе ещё заметно веселье.

– Нет, брат, – фыркнул Артарион, – Если в этом есть урок, то я к нему слеп.

Я поднял ногу, позволяя орку отхаркнуть кровавую слюну из пасти.

– Я вижу это в глазах твари. Мука поражения. Возможно, что его нервы нечувствительны к боли, но она доходит до того, что заменяет зелёнокожим душу. Зависеть от милосердия врага… Посмотри на его лицо, брат. Посмотри на его страдание от того, что мы наблюдаем за его постыдной смертью.

Артарион присмотрелся и, думаю, что может быть, тоже увидел.

Впрочем, его это не восхитило, как меня.

– Позволь мне прикончить его, – говорит он. – Его существование оскорбляет меня.

Я покачал головой. Это было лишним.

– Нет. Сейчас его жизнь измеряется секундами. – Я чувствую, как взгляд умирающего орка встречается с моими красными линзами. – Пусть умрёт в муках.

Неровар замешкался.

– Неро? – бросил через плечо Кадор. – Ты что-то заметил?

Апотекарий движениями век активировал руны визуализаторов.

– Да. Кое-что.

Они вдвоём осматривали залы разрушенного машинного отделения на палубе под Гримальдом и Артарионом.

Неровар считал высветившиеся на глазных линзах данные и нахмурился. Затем посмотрел на громоздкий нартециум, встроенный в левый наруч.

– Так просвети меня, – голос Кадора был резким, как и обычно.

Неровар ввёл код, нажимая разноцветные кнопки рядом с дисплеем на бронированном предплечье. И перелистывая размытый рунический текст.

– Это Приам.

Кадор понимающе фыркнул. От него нет ничего, кроме проблем.

– Как всегда?

– Я не вижу его жизненные показатели.

– Этого не может быть, – усмехнулся Кадор, – Здесь? Среди этого сброда?

– Я не могу ошибиться, – возразил Неровар и активировал общий канал связи отделения. – Реклюзиарх?

– Говори. – Капеллан казался рассеянным и слегка отвлечённым. – В чём дело?

– Сэр, я потерял жизненные показатели Приама. Не было никаких сигналов, а сразу быстрый разрыв.

– Проверь ещё раз.

– Проверял, реклюзиарх. Я удостоверился в этом, прежде чем связаться с тобой.

– Братья, – голос капеллана стал подобен льду. – Продолжайте выполнять приказ по поиску и уничтожению.

– Что? – тяжело выдохнул Артарион. – Мы должны...

– Молчи. Приама найду я.

Он не был уверен, чем они его ранили.

Зелёнокожие появились из своих укрытий в темноте, один из них тащил тяжёлую громоздкую конструкцию, отдалённо похожую на оружие. Приам убил первого, рассмеялся, когда тот с поросячьим визгом рухнул на палубу, и бросился на следующего.

Похожее на металлолом оружие дёрнулось в руках зелёнокожего. Из инопланетного устройства вылетел окутанный потрескивающей энергией коготь и вцепился в грудь рыцаря. Далее последовало мгновение пронзительной боли, когда щупальца интерфейса доспеха, соединённые шипами с мускулами и костями, затрещали от перегрузки.

Затем перед глазами Приама потемнело. Его доспех выключился и тяжело повис на плечах и конечностях. Прекратилась подача энергии. Они дезактивировали его броню.

– Кровь Дорна...

Приам сорвал шлем как раз вовремя, чтобы увидеть, как орк копается в своём оружии, похожем на примитивную пусковую установку, стреляющую металлическими болванками. Вонзившийся в нагрудник и осквернивший крест Храмовников коготь, соединялся с устройством проводами и цепями. Приам поднял меч, чтобы перерубить провода, и в этот момент, ксенос заржал и дёрнул второй рычаг.

На этот раз направленная энергия не только перегрузила электронные системы доспеха. Она выжгла нейронные соединители и мускульные интерфейсы, направив боль в тело мечника.

Приам был генетически усовершенствован, как и все астартес, чтобы стерпеть любые муки, которые могли ему причинить враги человечества, но сейчас он не мог даже закричать. Его мускулы свело, челюсти сжались, попытавшийся вырваться крик стиснутые зубы превратили в вой.

Приам рухнул на палубу четырнадцать секунд спустя, когда прекратились мучения.

Зелёнокожие склонились над его распростертым телом.

Теперь, когда они повергли рыцаря, казалось, что они не знают, что делать дальше с таким призом. Один из них вертел жирными пальцами чёрный шлем моего брата. Если он решил сделать трофей из доспеха Приама, то пришла пора заплатить за такое богохульство.

Пока я спускался в тёмный коридор, я вёл булавой по стене – украшенное навершие гремело об стальные арки. Я не желал скрываться.

– Приветствую. – выдохнул я сквозь череп-шлем.

Они подняли в мою сторону свои безобразные инопланетные морды, их отвисшие челюсти были заполнены рядами острых зубов. Один из них вскинул громоздкое нагромождение из мусора и обломков, очевидно служившее оружием.

Оно выстрелило… чем-то… в меня. Я не придал значения чем. Это было разбито в воздухе одним взмахом выключенной булавы.

По коридору разнеслось эхо удара металла о металл, а я вдавил руну активации на рукояти крозиуса. Булава ожила, сверкая энергией, и я направил её на ксеносов.

– Вы осмелились явиться во владения человечества? Вы смеете разносить свою порчу на наши миры?

Они не ответили на вызов словами. Вместо этого, они неуклюже бросились на меня подняв колуны – примитивное оружие, подходящее примитивным существам.

Я рассмеялся, когда они атаковали.

Двумя руками Гримальд взмахнул булавой и отшвырнул первого орка. Потрескивающее силовое поле крозиуса ярко вспыхнуло, прибавив свою энергию к кинетической, и ещё больше усилило и так нечеловечески мощный удар. Зелёнокожий уже был мёртв – его череп был раздроблен – когда отлетел на двадцать метров назад и врезался в повреждённую переборку.

Второй попытался сбежать. Он устремился, сгорбившись как обезьяна, туда, откуда пришел.

Гримальд был быстрее. Несколько ударов сердца спустя он схватил тварь, просунул облачённые в боевую перчатку пальцы под бронированный воротник, останавливая орка, и ударил его о стену коридора.

Ксенос хрипел потоки проклятий на готике и боролся с рыцарем.

Гримальд вцепился в шею орка чёрными перчатками сжимая, душа и сокрушая кости.

– Ты посмел осквернить язык чистой расы… – Он снова приложил орка об стальную стену, разбив тому голову. Зловонное дыхание зелёнокожего окружило лицевую пластину шлема Гримальда, когда попытка орка взреветь, переросла в панический визг. Астартес не успокоился. Его хватка усилилась.

– Ты посмел осквернить наш язык?

Он вновь ударил зелёнокожим о стену – голова раскололась, попав на этот раз в балку.

Сопротивление орка сразу прекратилось. Гримальд позволил существу упасть на металлический настил, где труп глухо ударился и согнулся.

Приам.

Гнев утих. Реальность вернулась с холодной непрошенной ясностью. На палубе лежал Приам – голова повёрнута в сторону, из ушей и открытого рта идёт кровь. Гримальд подошёл к нему и опустился во тьме на колени.

– Неро, – тихо позвал он.

– Реклюзиарх, – отозвался младший рыцарь.

– Я нашел Приама. Корма, четвёртая палуба, третичный осевой коридор.

– Уже в пути. Состояние?

Целеуказатели Гримальда сфокусировались на лежащем теле брата, затем зафиксировались на оружии убитых орков.

– Его ранили чем-то вроде силового разрядника. Доспехи обесточены, но Приам ещё дышит. Бьются оба сердца, – последнее было наиболее важным показателем состояния поверженного рыцаря. Если заработало запасное сердце, значит, у Храмовника должна быть серьёзная травма.

– Три минуты, реклюзиарх. – Были слышны приглушенные звуки болтерных выстрелов.

– Сопротивление, Кадор? – спросил Гримальд.

– Ничего особенного.

– Отставшие, – пояснил Неровар. – Три минуты, реклюзиарх. Небольше.

Они уложились в две минуты. Когда Неровар и Кадор добежали, от них исходил запах боевых химических стимуляторов в крови и едкий аромат разряженных болтеров.

Апотекарий опустился рядом с Приамом на колени и стал осматривать поверженного боевого брата медицинским ауспик-биосканером, который был строен в предплечье с нартециумом.

Гримальд посмотрел на Кадора. Старейший воин отделения перезаряжал болт-пистолет и что-то шептал в вокс.

– Говори, – произнес капеллан. – Я хочу знать, что ты думаешь...

– Ничего, сэр.

Гримальд прищурился и заскрипел зубами. Он почти повторил слова как приказ. Но его остановила не тактичность, а дисциплина. Внутри Гримальда кипел гнев. Но он не был простым рыцарем, чтобы позволить возобладать над собой эмоциям. Как капеллан, он придерживался более высоких норм. Подавив раздражение в голосе, он просто сказал:

– Поговорим об этом позже. Я вижу ваше напряжённое состояние в последнее время.

– Как пожелаешь, реклюзиарх, – ответил Кадор.

Приам открыл глаза и сделал две вещи. Он потянулся за своим мечом – всё ещё привязанным цепью к запястью – и процедил сквозь сжатые губы:

– Вот сволочи. Они попали в меня.

– Каким-то нейронным оружием. – Неровар все ещё сканировал раненого. – Оно нанесло удар по твоей нервной системе через интерфейсы, которые идут от доспехов.

– Отойдите от меня, – произнес поднимающийся на ноги мечник. Неровар протянул руку, которую Приам отпихнул. – Я сказал отойдите.

Гримальд отдал рыцарю его шлем.

– Если ты закончил с одиночной разведкой, то можешь в этот раз остаться с Неро и Кадором.

Пауза, которая наступила после слов реклюзиарха, была полна горечи Приама.

– Как пожелаете. Милорд.

Когда мы вышли из потерпевшего кораблекрушение судна, вставало тусклое солнце, изливая слабый бесполезный свет на облачное небо.

Остальные мои воины – сто рыцарей Хельсрического крестового похода – собрались в пустошах рядом с металлическими остатками корабля.

Три ”Лэндрейдера” и шесть ”Носорогов" всё ещё сотрясали воздух своими фыркающими работающими на холостом ходу двигателями. На какой-то миг мне показалось, что эта жалкая охота прошлой ночью насмешила даже наши танки.

На моём визоре прокручивались отчёты по убийствам – доклады командиров отделений об успешной охоте. Простая ночная работа, не более, но смертные за городскими стенами получили первую кровь, которую они так сильно желали.

– Ты не доволен, – сказал по воксу, обращаясь только ко мне, Артарион.

– Слишком мало очищено от грязи, слишком мало очищено от грехов.

– Долг не всегда славен, – сказал он, а я задумался, не намекает ли он этим на наше изгнание на поверхность этого мира.

– Полагаю, что это ядовитый намёк ради моей же пользы?

– Возможно. – Артарион взобрался в ”Лэндрейдер”, продолжая говорить изнутри. – Брат, ты изменился после того, как унаследовал мантию Мордреда.

– Ты несёшь чушь.

– Нет. Выслушай меня. Мы поговорили: Кадор, Неро, Бастилан, Приам и я. И мы слышали о чём говорили другие. Мы должны принять эти изменения и исполнить свой долг. Твоя тьма расползается на весь крестовый поход. Все сто воинов опасаются, что от пламени в твоём сердце остались одни тлеющие угли.

Секунду его слова казались правдой. Моя кровь похолодела. Сердце замёрзло в груди.

– Реклюзиарх, – раздался сквозь помехи голос в воксе. Я не сразу его узнал – мои мысли были заняты словами Артариона.

– Это Гримальд, говори.

– Реклюзиарх. Трон Бога-Императора… Это действительно началось, – голос полковника Саррена казался полным благоговения и почти нетерпеливым.

– Уточни, – говорю я ему.

– Весь Линейный флот Армагеддона отступает. Флот астартес следует за ним. На мгновение шторм помех заглушил голос полковника, – …обрушились на систему орбитальной обороны. Уже прорвали. Началось.

– Мы возвращаемся в город. Были сообщения с ”Вечного Крестоносца”?

– Да. Планетарная вокс-сеть пытается обработать наплыв информации. Мне переслать сообщение вам?

– Немедленно, полковник.

Я захожу внутрь и закрываю боковой люк ”Лэндрайдера”.

Всё внутри танка заполнено слабым полумраком аварийного освещения. Я стою вместе с отделением и хватаюсь за верхний поручень, когда танк рывком двинулся вперед.

Наконец, после соединения нескольких каналов связи и щелчков в воксе, я услышал слова Верховного маршала Хелбрехта – брата, рядом с которым я сражался десятилетиями. Его голос отчётливо звучал даже на низкокачественной записи – передавая ощущение его присутствия.

– Хельсрич, это ”Крестоносец”. Нас отбросили от планеты. Орбитальная война проиграна. Повторяю: орбитальная война проиграна. Гримальд… приготовься, когда услышишь эти слова. Я доверяю тебе, наследник Мордреда. Надвигается ад, брат. Нет числа флоту Великого Врага, но вера и гнев помогут тебе исполнить долг.

Я ругаю его, еле сдерживая ярость. Я приношу безмолвную клятву никогда не простить его за изгнание… Обрекающее меня на бесполезную смерть.

За словами Хелбрехта я слышу какофонию ужасающего обстрела. Глухие взрывы, жуткие оглушительные удары – когда отправляли сообщение, щиты ”Вечного Крестоносца” уже были пробиты. Я не могу вспомнить в нашей истории ни одного врага, который смог нанести флагману Храмовников такие повреждения.

– Гримальд, – он произнес моё имя с холодной торжественностью и последние слова обидно ранят меня.

– Умри достойно.

Глава шестая

Высадка

Гримальд в гневе наблюдал за Хельсричем.

Они пронзали утренние облака – раздувшиеся транспорты приземлялись, окутанные после входа в атмосферу и повреждений от непрерывного огня орбитальной обороны языками пламени.

Прежде чем вспахать землю, пылающие скитальцы включали тормозные двигатели, снижая скорость. Они появлялись из-за горизонта или опускались из разреженных облаков далеко за городом. Те немногие, что проплывали над головой, попадали в радиус действия защитных платформ города и подвергались ужасающему артиллерийскому обстрелу такой силы, что быстро проливались огненными обломками на город внизу.

Реклюзиарх стоял вместе с командным отделением, опираясь кулаками на край стены, наблюдая за скитальцами, приземляющимися в северных пустошах. Имперские истребители всех типов и моделей быстро проносились между неторопливыми транспортами, используя всё своё вооружение – с минимальным результатом. Корабли были слишком велики, чтобы оружие истребителей как-то им повредило. Всё больше инопланетного хлама пронзало жёлто-ядовитые облака – истребители ксеносов спускались со своих космических кораблей-носителей. Барасат и эскадрильи "Молний" перехватывали их в воздухе, нанося удары, подобно гудящим насекомым.

По всему городу, почти заглушённая канонадой орудий, завывала сирена, её прерывали автоматические объявления, требующие, чтобы каждый человек взял оружие и отправился на отведённую ему позицию.

Стены.

Во время начальной фазы защитники Хельсрича должны стоять на стенах и быть готовыми отразить архаичную осаду. Сотни тысяч солдат и ополченцев непрерывно дежурили на стенах, высоких как титан.

Несколько наглых десантных кораблей орков вздумали приземлиться в городе. Платформы на шпилях, пушки на стенах и артиллерийские батареи на вершинах башен уничтожили тех, кто попытался это проделать. Более удачливым удалось набрать высоту, уйти из-под огня и избежать крушения в пустошах. Большинство же было разорвано в клочья неослабевающим огнём, разбито на части и сброшено в пламени на землю.

Заранее отобранные и дислоцированные по всему улью гвардейцы выдвигались к поверженным скитальцам, уничтожая всех уцелевших ксеносов. Команды пожарных во всём городе боролись с огнём, распространяющимся из сбитого хлама.

Гримальд оглядел стены, вокруг вольно стояли тысячи человек в униформе – все в цветах охры Стального легиона Армагеддона. Но это был не 101-й Саррена. Подразделение полковника осталось в командном центре, некоторые взводы развернули и в городе для охраны ключевых объектов.

Слова Артариона всё ещё горели в голове капеллана.

– Братья, – произнёс он по воксу. – Ко мне.

Рыцари приблизились – Неровар безмолвно наблюдал за высадкой; Приам уже обнажил меч и положил его на плечо; Кадор демонстрировал непреклонную решимость; Бастилан был мрачным и молчаливым; Артарион держал знамя Гримальда и был единственным не надевшим шлем. Казалось, ему доставляли удовольствие тревожные взгляды человеческих солдат, увидевших его изуродованное лицо. Время от времени он ухмылялся им, демонстрируя металлические зубы.

– Надень шлем, – тихо прорычал Гримальд. Артарион, посмеиваясь, подчинился.

– Мы должны поговорить, – сказал Гримальд.

– Ты выбрал необычный момент, – отозвался Артарион. Стена снова задрожала у них под ногами, когда турели выпустили очередной залп по скрап-крейсеру ксеносов, что покачивался в небе.

– Город пробудился в своём долге, – провозгласил Гримальд. – Настало время мне сделать тоже самое.

Рыцари стояли и смотрели, как ксеносы высаживались на равнинах в нескольких километрах от улья. Даже с такого расстояния Храмовники могли разглядеть орды зелёнокожих, которые хлынули из приземлившихся кораблей и начали группироваться в пустошах.

Одновременно приходили доклады по воксу, в которых говорилось об аналогичных приземлениях к западу и востоку от города.

– Говорите, – потребовал Гримальд, обращаясь к молчавшим братьям.

– Что ты хочешь услышать от нас, реклюзиарх? – ответил Бастилан.

– Правду. Ваши взгляды на этот обречённый крестовый поход и его начало.

Корабль орков, несколько минут дрейфовавший вверху, стал медленно, мучительно и важно снижаться в пустоши. Он вспахал сухую землю, выбросил хвост пыли за собой и заставил задрожать фундаменты Хельсрича.

Одобрительные крики раздались на стенах – тысячи солдат приветствовали увиденное.

– Мы удерживаем крупнейший город на планете вместе с сотнями тысяч солдат, – сказал Кадор, – и многочисленными опытными офицерами гвардии и ополчения. И у нас есть Инвигилата.

– Ты так думаешь? – спросил Гримальд, наблюдая за пожаром на сбитом корабле. – Ты думаешь, что это хотя бы половина необходимого для отражения предстоящей нам осады?

– Нет, – ответил Кадор. – Мы пришли сюда умереть, но не это главное. Главное в том, что у города уже есть командная структура.

– Ты не генерал, Гримальд. И тебя направили сюда не для этого. – Вмешался в разговор Бастилан.

Гримальд кивнул, его мысли унеслись в прошлое – от пожара в пустошах, к воспоминаниям о бесконечных встречах с командующими в штабе, когда смертные просили о его присутствии.

Он считал, что его долгом было находиться там и управлять всей ситуацией в улье. Когда он сказал об этом братьям, те ответили улыбками и ругательствами.

Капеллан наблюдал, как увеличиваются толпы зелёнокожих, когда всё больше и больше транспортов приземлялись. Корабли чужих затмили небо – настолько их было много. Подобно стальным жукам они заполнили все пустоши вокруг, выгружая войско воинов-ксеносов.

– Это был мой долг – изучить каждого человека, каждое оружие, каждый метр этого улья. Но я допустил ошибку, братья. Верховный маршал послал меня сюда не командовать.

– Мы знаем, – ответил тихо Артарион, его кожу покалывало от изменений в интонации Гримальда. Тот говорил почти как раньше.

– До этого момента, до того, как я лично увидел врага – я не собираюсь безропотно умирать здесь. Я был… в ярости… на Хелбрехта, который изгнал меня сюда.

– Как и все мы, – признался Приам, его голос был сдобрен усмешкой, как и лицо. – Но мы высечем легенду здесь, реклюзиарх. Мы заставим верховного маршала помнить тот день, когда он отправил нас сюда на смерть.

"Хорошие слова, – подумал Гримальд. – Отличная речь".

– Он всегда будет вспоминать тот день. Но не его надо заставить запомнить Хельсрический крестовый поход. – Капеллан кивнул на огромную армию. – А их.

Гримальд посмотрел сначала налево, затем направо. Стальной легион стоял организованными шеренгами, наблюдая за сосредоточением врагов, высадившихся на равнины. Когда его взгляд вернулся к противнику, он не смог сдержать улыбку.

– Это Гримальд из Чёрных Храмовников, – заговорил он в вокс. – Полковник Саррен, ответь мне.

– Я здесь, реклюзиарх. Командующий Барасат докладывает...

– Позже, полковник. Позже. Я смотрю на врага, их десятки тысяч, и с каждой минутой их приземляется всё больше. Они не будут ждать высадки своих развалюх-титанов. Эти животные жаждут резни. Первая атака начнётся на северную стену через два часа.

– При всём уважении, реклюзиарх, как они достигнут стены без поддержки титанов?

– Реактивные ранцы долетят до стен. Лестницы позволят подняться. Артиллерия пробьёт бреши. Они сделают всё, что смогут, как только будут готовы. Эти твари были взаперти в громоздких транспортах многие недели, а то и месяцы. Не ждите смысла. Ждите безумие и ярость.

– Понятно. Я буду держать в боевой готовности эскадрильи Барасата для налётов на вражескую артиллерию.

– Я предложил бы тоже самое, полковник. И ворота, Саррен. Мы должны следить за воротами. Стена сильна в той же степени, что и ее слабейшее место. Они придут к северным воротам со всем, что имеют.

– Подкрепления готовы сменить позицию на...

– Нет.

– Прошу прощения?

– Слушай меня. Мне не нужны подкрепления. Со мной пятнадцать рыцарей и целый полк Стального легиона. Я буду предоставлять уточнённые данные по мере развития ситуации. – Гримальд выключил вокс прежде чем Саррен смог продолжить спор.

Несколько минут Храмовник наблюдал за сосредотачивающимся вдали врагом, слушая разговоры ближайших гвардейцев. Люди вокруг него носили отличительные знаки 273-го Стального легиона. На их наплечных эмблемах была изображена чёрная отвратительная птица, сжимающая в когтях Имперскую аквилу.

Реклюзиарх закрыл глаза, вспоминая совещания по личным данным, которые он вытерпел. 273-й. ”Стервятники пустыни”. Ими командует полковник Ф. Натет. Его заместители майоры К. Йохан и В. Орос.

В отдалении нарастал громкий вой. Он еле-еле достигал ушей защитников – его заглушала стрельба орудий на стенах, и всё же он был. Тысячи и тысячи орков ревели боевые кличи своей расы.

Они бросились в атаку.

Пошли на штурм рядом с рычащей трясущейся техникой; военными транспортами, украденными у Империума и затем превращённые в хлам в стиле инопланетного ”усовершенствования”; грохочущими танками, которые уже издалека стали обстреливать стены; даже огромными вьючными животными размером с разведывательных титанов, с заполненными воющими орками паланкинами из металлолома на спине.

– У нас есть шестнадцать минут, прежде чем они войдут в зону поражения установленных на стене орудий, – сказал Неровар. – Двадцать две, прежде чем они достигнут ворот, при движении с текущей скоростью.

Гримальд открыл глаза и вздохнул. Люди переговаривались между собой, и даже несмотря на то, что они были подготовленными ветеранами, генетически усовершенствованные чувства Гримальда ощущали сильный запах пота и кислое дуновение страха из их респираторов. Никакой смертный не мог остаться равнодушным перед опустошительной грохочущей ордой. Даже без огромных боевых машин первый штурм орков был впечатляющим.

Город был готов. Враг приближался. Пришло время встретить то, ради чего он был сюда изгнан.

Гримальд стал подниматься на стену.

Дул сильный ветер – атмосферное возмущение из-за множества приземлившихся тяжелых транспортов – но, несмотря на мощную бурю, теребившую шинели человеческих солдат, Гримальд оставался непоколебимым.

Он шёл по краю стены – достав и активировав оружие. Катушки генератора сверху ствольной коробки в плазменном пистолете ярко вспыхнули, а булава-крозиус искрился смертоносной силой. Когда реклюзиарх двигался, взгляды солдат следовали за ним. Ветер рвал его табард и свитки пергамента, прикреплённые к броне. Он не обращал внимание на ярость стихий.

– Вы видите это? – спокойно спросил он.

Сначала, ответом была тишина. Гвардейцы нерешительно переглядывались, испытывая неудобство от присутствия капеллана и его слов.

Все взгляды теперь устремились к нему. Гримальд указал булавой на наступающие орды. Тысячи. Десятки тысяч. А это только самое начало.

– Вы видите это? – прорычал он людям. Ближайшие ряды отшатнулись назад от почти оглушительно громкого механического голоса из шлема-черепа. – Отвечайте!

Он получил в ответ несколько робких кивков.

– Да, сэр… – произнесли некоторые из них, безликие ораторы в масках-респираторах.

Гримальд повернулся к пустоши, уже тёмной от беспорядочных рядов врага. Сначала, из его шлема раздался низкий, искажённый воксом смех. В течение нескольких секунд он хохотал – смеялся под пылающим небом, указывая крозиусом на врагов.

– Вас это оскорбляет, как и меня? Это то, что они смогли выставить против нас?

Он повернулся обратно к солдатам, прекратил смеяться, но даже несмотря на смягчение динамиками шлема, передал презрение в своём голосе.

– Это то, что они послали? Этот сброд? Мы защищаем один из самых больших городов на планете. Ярость его орудий обрушивает всех врагов в пламени с небес на землю. Мы стоим едиными в нашем множестве – нашему оружию нет числа, наша чистота несомненна, и сквозь наши сердца вместе с кровью струится храбрость. И они так атакуют нас?

– Братья и сёстры… Легион нищих инопланетных подонков ползёт к нам через равнины. Простите меня, когда наступит момент, и они будут скулить и потеть под нашими стенами. Простите меня, когда я прикажу вам тратить боеприпасы на этих ничтожеств.

Гримальд взял паузу, наконец, опустил оружие и повернулся спиной к захватчикам, словно ему наскучило само их существование. Всё его внимание было сосредоточено на солдатах внизу.

– Я слышал, что многие люди произносят шёпотом моё имя, с тех пор, как я прибыл в Хельсрич. Я спрашиваю вас теперь: Вы знаете меня?

– Да, – ответили несколько голосов, несколько из сотен.

– Вы знаете меня? – проревел он, заглушая стреляющие орудия.

– Да! – ответили уже хором.

– Я Гримальд из Чёрных Храмовников! Брат Стальным легионам этого непокорного мира!

Слабые крики приветствовали его слова. Этого было мало, даже не близко.

– Никогда больше в вашей жизни не будет таких важных событий. Никогда больше вы не будите служить так, как служите сейчас. Никакой долг не будет выше, никакая слава не будет реальней. Мы защитники Хельсрича. В этот день мы вырежем свою легенду в плоти каждого убитого нами ксеноса. Вы будете стоять со мной?

На этот раз приветствия были искренней. Они звенели в воздухе вокруг него.

– Вы будете стоять со мной?

Снова рёв.

– Сыновья и дочери Империума! Наша кровь – это кровь героев и мучеников! Ксеносы смеют осквернять наш город? Они смеют шагать по священной земле нашего мира? Мы сбросим их тела с этих стен на рассвете последнего дня!

Волна шума от их криков разрушилась об броню Храмовника. Гримальд поднял булаву, нацелив её в сражение в небесах.

– Это наш город! Это наш мир! Скажите это! Скажите это! Кричите так, чтобы ублюдки на орбите ощутили нашу ярость! Наш город! Наш мир!

– НАШ ГОРОД! НАШ МИР!

Снова смеясь, Гримальд повернулся к приближающейся орде лицом:

– Бегите, инопланетные псы! Придите ко мне! Придите ко всем нам! Придите и умрите в крови и огне!

– КРОВЬ И ОГОНЬ!

Реклюзиарх рассёк воздух крозиусом, словно приказывая солдатам идти в атаку:

– За Храмовников! За Стальной легион! За Хельсрич!

– ЗА ХЕЛЬСРИЧ!

– Громче!

– ЗА ХЕЛЬСРИЧ!

– Они не слышат вас, братья!

– ЗА ХЕЛЬСРИЧ!

– Бросайтесь на эти стены, нечеловеческие отбросы! Умрите от наших клинков! Я – Гримальд из Чёрных Храмовников, и я сброшу ваши туши с этих священных стен!

– ГРИМАЛЬД! ГРИМАЛЬД! ГРИМАЛЬД!

Гримальд кивнул, всё ещё неподвижно всматриваясь в пустоши, позволяя восторженным крикам смешаться с ветром, зная, что тот донесёт их до наступающего врага. Голос из вокса вернул его к действительности:

– Впервые, с тех пор, как мы приземлились, – произнёс Артарион, – ты похож на самого себя.

– Нам предстоит сражаться на войне, – ответил капеллан. – Прошлое закончилось. Сколько еще осталось, Неро?

Апотекарий наклонил голову и наблюдал несколько секунд за ордой:

– Шесть минут до того, как они войдут в зону поражения настенных орудий.

Гримальд отошёл от края стены к стоящим рядом гвардейцам. Они отступили, всё ещё скандируя его имя.

– ”Стервятники”, – обратился он, – я должен поговорить с полковником Натетом, и майорами Орасом и Йоханом. Где ваши офицеры?

Многое может случиться за шесть минут, особенно когда можно использовать все средства города-крепости.

Десятки серых истребителей 5082-го ”Рождённых в небе” налетели на наступающую орду, обстреливая её сверху на бреющем полёте. Автопушки грохотали, выплёвывая смерть в волны вражеской плоти. Лазерные пушки лучились болезненным для глаз сиянием, уничтожая десятками немногочисленные тяжёлые танки, приданные первой волне орков.

Гримальд стоял на стене с оружием в руках, наблюдая, как ”Громы” и ”Молнии” Барасата, начинают бойню с неба. Он был ветераном уже более двухсот лет. Он понимал с прозрачной ясностью, когда что-либо было бесполезным.

Каждая смерть важна, полагал он, и стремился заставить себя поверить в это, поскольку огромное море врагов шумело всё ближе.

Приам также остался равнодушным:

– Действия Барасата – это, в лучшем случае, плевок в приливную волну.

– Каждая смерть важна, – прорычал Гримальд. – Каждый убитый там – минус один враг, штурмующий стены.

Огромное животное, покрытое чешуёй и топающее, как мамонт, взревело, падая – пронзённое в ноги и брюхо залпом лазпушек. Орки посыпались из паланкина на его спине, исчезая в толпе воинов. Гримальд вознёс молитву, чтобы их затоптали их же сородичи.

Ведущие обратный отсчёт руны на его ретинальном дисплее замерцали красным.

Он поднял крозиус.

Вдоль северной стены сотни многоствольных бочкообразных турелей, начали наводиться на цели. Скрипя механизмами, они повернулись вниз, в пустоши, оставляя город уязвимым сверху.

Вокруг каждой турели, приготовились группы солдат – заряжающие, наводчики, связисты и адъютанты – все готовые к приказу.

– Настенные орудия, – обратился к Гримальду по воксу Неро. – Теперь настенные орудия.

Гримальд рассёк воздух сверкающим крозиусом, и выкрикнул единственное слово:

– Огонь!

Во вражеской орде появились воронки. Большие взрывы из грязи, металлолома, тел и крови выросли посреди армии. Стрелки Хельсрича не могли не попасть в такую армаду.

Тысячи погибли от первого же залпа. Но ещё больше продолжало наступать.

– Перезарядить! – выкрикнул в вокс одинокий закованный в чёрное воин.

Снова задрожали сами стены – удары расходились по камнебетону после второго залпа. И третьего. И четвёртого. В обычной армии, такие потери, считались бы катастрофическими. Целые легионы остановились и бежали бы в панике.

Орки же обезумели от крови и воинских кличей и даже не замедлили шаг. Они проигнорировали своих убитых, затоптали раненых и обрушились на стены подобно раскатам грома.

Неспособные сломать закрытые, толщиной в несколько метров, ворота в северной стене, обезумевшие ксеносы полезли вверх.

Я всегда полагал, что есть что-то прекрасное в самых первых моментах битвы. Это секунды самых высочайших эмоций; страх смертных, отчаянная жажда крови и вопиющая самонадеянность врагов человечества. В начале боя первой открывается противнику именно чистота рода человеческого.

Сотни солдат Стального легиона чётко выступили вперёд. Они двигались подобно разным конечностям одного существа. Бесконечно похожие, все мужчины и женщины направили свои лазганы вниз по стене, вниз – на вопящих и карабкающихся вверх зелёнокожих. Ксеносы цепляются собственными когтями; они взбираются по лестницам и шестам; они поднимаются с помощью завывающих двигателей прыжковых ранцев.

И всё это восхитительно тщетно.

– Треск! – тысячи лазганов выстрелили с множеством звуков, странно пробудившим в памяти песню. Это гимн дисциплины, вызова, силы и отваги. Более того, это яростный ответ – впервые защитники смогли обрушить свой гнев на захватчиков. Каждый солдат в строю нажал на спусковой крючок, позволяя выстрелить своим лазерным ружьям – выплюнуть смерть на врагов внизу. Лазерные заряды ранили зелёную плоть, вырывали дыры в орках, сбрасывали их вниз, на далёкую землю, где их давили собственные соплеменники.

Истребители Барасата носятся в небе, их оружие всё еще стреляет по огромной орде. Их цели изменились – они чаще, чем раньше, изливают свою злобу на самоходную артиллерию, которая выгрузилась последней из транспортов и только сейчас присоединилась к арьергарду осаждающей армии.

Я вижу, как сбили наш первый истребитель. Противовоздушный огонь ведёт похожая на кучу хлама ”Гидра”, два её оставшихся ствола отслеживают группу ”Молний”. Вспышка почти незаметна – с шумом смялись и детонировали топливные баки, и, протестуя двигателями, истребитель снижается по спирали.

Он падает пылающими обломками с изломанными крыльями, вращается и врезается в ряды противника. Некоторые могли бы с прискорбием заметить, что пилот в своей смерти, вероятно, уничтожил больше врагов, чем при жизни. Меня заботит только то, что погибли ещё и захватчики.

Первый одинокий орк добрался до вершины стены. Более чем в сотне метров другой разбивается, вместе со своим испускающим дым и огонь прыжковым ранцем. Остальные, кто был с ним, или уже мертвы или умирают, сбитые во время подъёма – их туши и топливные баки ранцев пронзил лазерный огонь. Оказавшийся на стене прожил меньше, чем один удар сердца. Существо закалывают штыками в горло, глаз, грудь и ноги шестеро солдат и залпом сбрасывают орка вниз.

Первая кровь за Хельсричем.

Минуты сложились в часы.

Орки набрасывались на стены, по-прежнему не имея возможности на них закрепиться, взбирались по корпусам уничтоженных танков, по курганам из собственных убитых и лестницам из перекрученного металла, в тщетном усилии добраться до вершины стены.

Поступали сообщения от командующих другими участками обороны – на востоке и западе противостояли аналогичному штурму. В пустошах вокруг города приземлялось всё больше транспортов, выгружая свежие войска и легионы танков. В то время как многие из этих новых ватаг присоединились к уже идущему штурму, ещё больше осталось вдали от города, разбивая лагеря, очищая новые посадочные площадки и готовясь к гораздо более организованному наступлению в будущем.

Защитники улья могли разобрать отдельные знамёна среди масс орков – кланы и племена, объединённые Великим Врагом – большинство из них сейчас сдерживались, а не бросались в этот первый, обречённый штурм.

Гримальд оставался с солдатами Стального легиона на северной стене, его рыцари рассредоточились среди гвардейцев, единство отделения астартес временно исчезло. Иногда, зелёнокожие достигали вершины стены раньше, чем их убивали при подъёме. В эти редкие моменты цепные мечи Храмовников рассекали зловонную инопланетную плоть, прежде чем гвардейцы с лазганами закончат дело, меткими лучами лазерного огня.

Однажды во время бесконечной стрельбы вниз потрясённый майор Орос, обратился по воксу к Гримальду.

– Они просто строятся в очереди за смертью, – рассмеялся он.

– Эти самые глупые и не умеющие контролировать себя. Они жаждут боя, неважно между собой или на войне. Посмотри на равнины, майор. Посмотри на то, как собираются твои настоящие враги.

– Понимаю, реклюзиарх.

Гримальд услышал крики офицеров легиона, они приказывали в очередной раз смениться шеренгам. Солдаты на стенах отошли назад, чтобы перезарядить и почистить оружие, охладить перегретые силовые ранцы. Следующая линия выступила вперёд, чтобы занять места своих товарищей, подходя к бойницам и немедленно открывая огонь по лезущим вверх оркам.

Теперь по всему городу распространилось зловоние осады. Горы инопланетных трупов валялись у подножия стен, их разорванные тела и испорченные жидкости проникали в пепельную почву. Пока Храмовников и легионеров предохраняли от зловония шлемы и респираторы, непосредственно в самом городе гражданские и ополчение постигали свой первый грязный опыт войны с орками. Не самое приятное открытие.

Ночь грозила опуститься раньше, чем ксеносы, наконец, отступят.

Гора ли собственных трупов показала им всю тщетность ярости, или до них дошло, что настоящие сражения ещё впереди – большая часть зелёного прилива отхлынула. По всей пустоши зазвучали сотни труб, сигнализируя отход, в котором даже не было намёка на единство. Вспыхивали лазерные разряды, показывая, что легион сохранил беспощадную скорострельность – теперь наказывая орков за их трусость, как раньше наказывал их за неистовство. Ещё сотни ксеносов рухнули на землю, убитые последним жестоким залпом дня.

Скоро даже отставшие от остальной орды были вне зоны поражения, ковыляя к посадочным площадкам. Корабли орков покрывали все пустоши от горизонта до горизонта. Самые огромные суда, столь же высокие, как шпили улья, открылись, выпуская колоссальных топающих развалюх-титанов. Похожие очертаниями на горбатых, раздувшихся ксеносов гиганты загрохотали через равнины, их тяжёлые шаги поднимали за собой клубы пыли.

Это было оружие, способное разрушить стену. Это были враги, которых должна уничтожить Инвигилата.

– Однако, – рыцари оставались на стене, и Артарион кивнул на открывшийся вид, – безрадостная картина.

– Настоящее сражение начнётся завтра, – проворчал Кадор. – По крайней мере, мы не будем скучать.

– Я полагаю, что они станут выжидать. – Произнёс Гримальд. Теперь, когда смолкли боевые кличи и речи, его голос стал мягче. – Они будут ждать, пока не соберут превосходящую нас армию, способную сокрушить оборону, и ударят подобно молоту.

Капеллан взял паузу и облокотился на стену, пристально рассматривая армию, пока на город опускался закат.

– Я потребовал, чтобы мы вывели все подразделения гвардии с военных баз по всему югу Армагеддон Секундус. В целом, полковник согласился.

Бастилан присоединился к реклюзиарху на стене. Сержант отсоединил зажимы шлема и стоял с открытым лицом, игнорируя холодный ветер, который покалывал его небритую кожу:

– Там что-то стоит защищать?

Реклюзиарх незаметно улыбнулся.

– Дни брифингов были необходимым злом, чтобы ответить на подобные вопросы. Военное снаряжение, – сказал Гримальд. – Огромное количество военного снаряжения, пригодного для использования после того, как падут города, и их придётся отбивать назад. Но это не всё. ”Стервятники пустыни” рассказали любопытную легенду. Что-то скрыто под песками. Оружие.

– Теперь мы интересуемся мифологией этого мира?

– Не отмахивайся от этого. Я услышал сегодня кое-что, зародившее во мне надежду. – Он вздохнул и прищурился, наблюдая за морем вражеских знамён. – И у меня появилась идея. Где магистр кузни Юрисиан?

Глава седьмая

Древние тайны

Кирия Тиро откинулась на спинку стула и прикрыла глаза – она не желала больше смотреть на цифры перед собой.

Потери в первый день боёв оказались незначительными, а повреждения стены минимальными. Вниз спустились команды огнемётчиков – их задачей было собрать тела орков возле стен и сжечь на огромных кострах. Они состояли только из добровольцев, т.к. работа была сопряжена с риском – если орки решат напасть ночью, то нет никаких гарантий, что сотни людей успеют вовремя вернуться.

Сейчас, за час до рассвета, полыхали похоронные костры, но тел было слишком много, чтобы сжечь их за одну ночь – по крайней мере, удалось уменьшить груды мёртвых ксеносов.

Пока, вздохнула она.

За один первый день израсходовали столько боеприпасов, что… Конечно она просматривала отчёты, но едва верила увиденному. Город был укреплённой крепостью, и его запасы вооружений казались неистощимыми - но за один день и за один бой всего три полка сделали абсолютно очевидным грядущий кошмар в материально-техническом обеспечении. Все последние месяцы на склады поступали боеприпасы, но совсем другое дело – доставить их непосредственно полкам, размещённым по всему улью, удостоверится, что они знают о подземных убежищах, тайных складах оружия и…

"Я устала", – подумала Кирия, сдержанно улыбаясь. А ведь сегодня она даже не сражалась.

Адъютант завизировала несколько инфопланшетов отпечатком своего большого пальца и отправила отчёты лорд-генералу Курову и комиссару Яррику в удалённые, и тоже осаждённые ульи.

Раздался звонок в дверь.

– Входите, – крикнула она.

Вошёл майор Райкен. Его шинель была распахнута, респиратор свисал на шнурке вокруг шеи, тёмные волосы растрепались под дождём.

– Там льёт во всю, – проворчал Мордекай. Офицер прошёл весь путь от восточной стены. – Вы не повертеь, что орбитальное возмущение сделало с атмосферой. И чего вы хотите сказать такого, что нельзя передать по воксу?

– Я не могу связаться с полковником Сарреном.

– Он не спал больше шестидесяти часов. Я думаю, Фальков пригрозил расстрелять его, если он не отдохнёт, – Райкен прищурился. – Есть и другие полковники. И много.

– Это так. Но ни один из них не является начальником штаба командующего городом.

Майор потёр шею. Его кожа испачкалась, замёрзла и зудела от кислотного дождя.

– Мисс Тиро, – начал он.

– Точнее, квинтус-адъютант планетарного командующего, поэтому я соглашусь на ”мэм” или ”советник”. Но не на ”мисс Тиро”. Это не светский вечер, а будь даже и он – я бы не стала тратить время на разговоры с такой мокрой крысой, как вы, майор. Райкен усмехнулся. Тиро нет.

– Очень хорошо, мэм, и чем же жалкий грызун может быть вам полезен? Я очень хотел бы вернуться обратно до рассвета.

Она осмотрела свой тесный, зато тёплый кабинет в центральной командной башне, и скрыла притворным кашлем внезапное смущение.

– Мы получили вот это из улья Ахерон час назад. – Она показала на несколько распечатанных бумажных листов с топографическими снимками. Райкен взял их из беспорядка на её столе и стал рассматривать.

– Это орбитальные пикты, – произнёс он.

– Я знаю.

– Я полагал, что вражеский флот уничтожил все наши спутники.

– Так и есть. Это одни из последних изображений, которые отправила наша орбитальная оборона. Ахерон получил их и переслал в остальные города.

– На этот пролили кофеин. Таким его Ахерон прислал? – Райкен повернул один из листов к её лицу.

– Берите выше, майор. – Нахмурилась Тиро.

Он ещё несколько секунд рассматривал пикты:

– Что я должен здесь увидеть?

– Это снимки Мёртвых земель на юге. Далеко на юге, за океаном.

– Спасибо за урок географии, мэм. – Райкен осмотрел листы ещё раз, останавливаясь на изображениях огромного скопления высадившихся на планету орков, затмивших ландшафт.

– Это бессмысленно, – наконец, произнёс он.

– Я знаю.

– В Мёртвых землях ничего нет. Совсем ничего.

– Я знаю, майор.

– Есть мысли, зачем они высадили там армию, настолько большую, что она способна взять город?

– Тактики считают, что орки собираются построить там космодром. Или колонию.

Райкен фыркнул и позволил пиктам соскользнуть обратно на стол.

– Тактики пьяны, - ответил он. – Каждый мужчина, женщина и ребёнок, знает, зачем сюда прибыли орки: сражаться. Сражаться пока или они все не погибнут или мы. Они не стали бы собирать самую большую в истории армаду только для того, чтобы разбить палатки на южном полюсе и растить маленьких уродливых ксеносов.

– Враг там и это факт, – показала на распечатки Тиро. – Расположение за океаном не позволит им совершать авианалёты. Чтобы достигнуть нас, их летательным аппаратам потребуется несколько дозаправок. Оркам куда проще было бы построить взлётно-посадочные полосы в пустошах, гораздо ближе к городу. Что, как мы видим, они уже и так делают.

– А что насчёт нефтяных платформ? – спросил майор.

– Платформ? – Она покачала головой, не совсем понимая к чему он ведёт.

– Вы разыгрываете меня, – произнёс Райкен. – Нефтяные платформы Вальдеза. Вы что не изучали Хельсрич до назначения сюда? Откуда по-вашему половина ульев Армагеддон Секундус получает топливо? Они берут его с платформ в открытом море и перерабатывают в прометиум для остального континента.

Тиро уже знала это. Она подарила ему этот миг своего мнимого унижения.

– В основном я изучала экономику, – улыбнулась она. – У платформ есть такое же преимущество перед южными налётчиками, как и у нас. Они слишком далеко, чтобы атаковать их.

– Тогда, при всём моём уважении, мэм, зачем вы вытащили меня со стены? Я должен исполнять свои обязанности.

Вот оно. Здесь она должна действовать деликатно.

– Я… буду вам благодарна за помощь. Во-первых, я должна распространить эту информацию среди остальных офицеров.

– Вам не моя помощь нужна для этого. Вам нужен вокс-передатчик, а в здании где вы сидите их полно. Почему, в конце концов, это вас так заботит? Как возможность создания колонии на полюсе повлияет на оборону города?

– Верховное командование сообщило мне, что это считается проблемой Хельсрича. Мы вообще-то ближайший город.

Райкен рассмеялся:

– Они хотят, чтобы мы начали вторжение? Я подготовлю солдат, прикажу им одеться потеплее и начать осаду южного полюса. Надеюсь, орки вокруг города отнесутся с пониманием к тому, что мы будем отсутствовать во время осады. Они похожи на истинных джентльменов. Я уверен, они дождутся нашего возвращения, прежде чем напасть снова.

– Майор.

– Да, мэм.

– Верховное командование приказало мне распространить информацию среди офицеров, чтобы все они были настороже. Это всё. Никакого вторжения. И это не то в чём мне нужна ваша помощь.

– Тогда в чём же?

– Гримальд, – сказала она.

– Вот как? Проблемы с Избранным Императора?

– Это серьёзный вопрос, – нахмурилась Тиро.

– Ясное дело. Так поговорите со ”Стервятниками”, они же были последними с ним. Они, несомненно, выслушали адскую речь.

– Он исполнял свои обязанности на стене с величайшим мастерством и рвением, – адъютант по-прежнему не улыбалась. – Это мелочи.

Бровь Райкена поползла вверх.

Тиро вздохнула.

– Тут проблема во взаимопонимании и взаимодействии. Он отказывается говорить со мной. – Квинтус-адъютант замолчала, словно пришла к какому-то выводу. – Возможно, из-за того, что я женщина.

– Вы серьёзно, - отозвался Райкен. – Вы действительно верите в это.

– Ну... он же общается с мужчинами-офицерами, не так ли? Майор подумал, что это весьма спорное утверждение. Он слышал, что единственным командующим во всём городе к кому Гримальд не относился с высокомерным раздражением, была древняя женщина, возглавлявшая легио Инвигилату. И даже это был всего лишь слух.

– Это не потому что вы женщина, – сказал он. – А потому что вы бесполезны.

Пауза затянулась на несколько секунд, в течение которых лицо Кирии Тиро ужесточалось с каждым мигом.

– Простите, что? – спросила она.

– Скажем так, бесполезная для него. Всё просто. Вы – офицер связи между верховным командованием, которое слишком занято, чтобы озаботиться тем, что здесь происходит; и находится слишком далеко, чтобы повлиять на что либо, даже если оно захочет. И войсками с других миров, у которых нет ни желания, ни заинтересованности во взаимодействии с гвардейцами. Старейшая Инвигилаты передаёт приказы через вас? А Гримальд? Нет. И никаких забот.

– Субординация… – начала она, но замолчала.

– У легио и Храмовников своя субординация, вне нашей. И выше нашей, если они пожелают.

– Я чувствую себя бесполезной, – наконец, произнесла Кирия. – И не только для них.

Он видел, как много это ей стоило. Также он видел, что когда её защита снижалась – она уже не казалась такой высокомерной стервой. Едва Райкен собрался высказать свои мысли в более изящной форме – загудел встроенный в стол вокс.

– Квинтус-адъютант Кирия Тиро? – спросил глубокий звучный мужской голос.

– Да. Кто это?

– Реклюзиарх Чёрных Храмовников Гримальд. Мне нужно поговорить с тобой.

Старейшая Инвигилаты плавала в заполненном жидкостью саркофаге, слушая приглушённые звуки снаружи.

Правда, она уделила им мало внимания. Тихая речь и движения принадлежали материальному миру, который она едва помнила. Грохочущий гнев бога-машины ”Вестника Бури”, проникал в её разум, как химические препараты. Даже в минуты затишья было трудно сосредоточиться на чём-либо кроме ярости.

Делить разум с ”Вестником Бури” – значит жить в лабиринте чужих воспоминаний. Титан видел бесчисленные поля битв за сотни лет до того, как принцепс Зарха родилась. Стоило ей только закрыть заменяющие глаза видоискатели, и она переставала видеть мутную молочную жидкость. Зато вспоминались пустыни, которые принцепс никогда не ведала, битвы, в которых Зарха никогда не сражалась, и слава, которую она не завоёвывала.

Голос ”Вестника Бури” в её голове был подобен неумолимому ропоту, тихому напряжённому гулу и слабому пламени. Он испытывал её – безмолвным рычанием и пережитыми победами, которых титан познал множество – желая, чтобы принцепс погрузилась глубже в воспоминания и покорилась им. Его индивидуальность - это гордый и неутомимый дух-машины, и он жаждал не только огненного водоворота войны, но и ледяного триумфа. Это ощущали знамёна с прошлых войн, что свисали с его металлической кожи, и это знала свирепая непреклонная гордыня.

– Моя принцепс, – раздался приглушённый голос.

Зарха активировала фоторецепторы. Чужие воспоминания исчезли, вернулось зрение. Странно, насколько же они были ярче воспоминаний последних дней.

Привет, Валиан.

– Привет, Валиан.

– Моя принцепс, адепты-душ сообщают о недовольстве в сердце ”Вестника Бури”. Мы получаем аномальные данные о раздражении в ядре реактора.

Мы рассержены, модератус. Мы жаждем обрушить гром на наших врагов.

– Мы рассержены, модератус. Мы жаждем обрушить гром на наших врагов.

– Это понятно, моя принцепс. Но вы сами… функционируете в полную силу? Вы уверены?

Ты спрашиваешь, есть ли риск, что меня поглотит сердце ”Вестника Бури”?

– Ты спрашиваешь, есть ли риск, что меня поглотит серд беккррсссххххх?

– Адепт, - обратился Валиан Карсомир к техножрецу в робе. – Проверьте вокализатор принцепса.

Он снова повернулся к командующей:

– Я верю вам, моя принцепс. Простите, что потревожил вас.

Не за что просить прощения.

– Не за что пр кккррррршшшшшшшк.

”Со временем это может начать раздражать”, – подумала Зарха, но не стала передавать эти мысли на вокализатор:

Ваше беспокойство тронуло меня, Валиан.

– Ваше беспокойство тронуло меня, Валиан.

Но со мной всё в порядке. – Нкршш всё в порядке.

Техноадепт встал рядом с амниотическим резервуаром принцепс. Механические руки выскользнули из-под его одежды и принялись за работу.

Примус-модератус Валиан Карсомир промедлил, прежде чем сотворил знак шестерни и вернулся на свой пост.

Скоро мы пойдём в бой, Валиан. Гримальд обещал его нам.

– Скоро мы пойдём в бой, Валиан. Гримальд обещал его нам.

Валиан ответил не сразу. Если орки хотели сначала собраться с силами - то в его глазах, обстрел врага из-под защиты городских стен мало походил на битву.

– Все мы готовы, моя принцепс.

Томаз не мог уснуть.

Он сидел на кровати и глотал очередную порцию жгучего дешёвого разбавленного амасека, сваренного Хедоном на одном из складов в доках. В составе, судя по вкусу, содержалось машинное масло. Что ничуть не удивило бы Томаза.

Он сделал очередной большой глоток, вызвавший зуд в горле. Докер понял, что появился неплохой шанс покончить с амасеком за один присест. Он не привык пить на пустой желудок, но сомневался, что смог бы ещё раз поесть всухомятку. Томаз посмотрел на несколько так и нераскрытых плотно упакованных зерновых плиток на столе.

Может быть позже.

Он не был ни на северной стене, ни на восточной. На юге в доках сегодняшний день мало отличался от предыдущих. Скрежет соединений его крана заглушал все отдалённые звуки боя, и он потратил двенадцатичасовой рабочий день на разгрузку танкеров и организацию размещения грузов между складами – как поступал каждую смену.

Задолженность в разгрузке уже вставших в доки танкеров и тех, что ещё стояли на рейде – вот это было проблемой. У Томаза забрали половину бригады – призвали в резерв ополчения и разослали по всему городу в помощь гвардии – за километры от того места, где они были действительно нужны. Его избрали представителем Профсоюза докеров, и он знал, что и все остальные бригадиры стали испытывать нехватку человеческих ресурсов. Результаты работы, и без того трудной, стали совсем смехотворными, вот только никто из них даже не улыбался.

Стали говорить об уменьшении поставок сырья с платформ Вальдеза – после падения орбитальной обороны появилась опасность бомбардировки орками морских путей.

Но в конце концов потребность в топливе перевешивала риск гибели экипажей танкеров. Хельсричу нужно горючее. Поставки продолжатся. Даже в осаждённом городе доки останутся открытыми.

И они, так или иначе, оказались более загруженными, чем раньше, и это при том, что численность бригад сократилась наполовину. Команды гвардейцев Стального легиона и обслуживающих сервиторов заняли позиции на множестве противовоздушных турелей вдоль причала и на крышах складов. Сотни и сотни пакгаузов теперь служили ангарами для танков, были переделаны в ремонтные мастерские и гаражи для военных машин. Колонны боевых танков ”Леман Русс” медленно громыхали через доки, создавая пробки на дорогах.

Укомплектованные лишь наполовину и ослабленные постоянным вмешательством извне, доки Хельсрича практически остановились.

А танкеры всё прибывали.

Томаз проверил хронометр на запястье. Всего два часа до рассвета.

Он смирился с тем, что уже не будет спать до начала своей смены, и сделал очередной глоток отвратительного амасека из бутылки.

Хедона действительно стоило бы пристрелить за это крысиное пойло.

Она стояла под дождем, и шинель Стального легиона тяжело давила на плечи.

Ливень немного очистил улицы. Кирию окружал сильный запах серы от мокрых зданий – по всему городу кислотный дождь смешался с грязной шпаклёвкой, покрывающей каменные стены и камнебетон.

”Не самый лучший момент, чтобы забыть респиратор, Кирия”…

Майор Райкен сопровождал квинтус-адъютанта на северную стену. Появились первые проблески на небе - на востоке вставало тусклое солнце. Кирия не хотела смотреть за стену, но не смогла себя остановить. В слабом освещении предстала вражеская армада – океан тьмы разлился от края до края.

– Трон Бога-Императора, – прошептала она.

– Могло быть и хуже, – заметил Райкен, ведя Кирию дальше после того, как взгляд адъютанта застыл на увиденном.

– Должно быть их там миллионы.

– Без сомнений.

– Сотни племён… Вы видите все эти знамёна…

– Я стараюсь не смотреть. Взгляните сюда, мэм.

Кирия неохотно повернулась. Перед ней, в пятидесяти метрах дальше на стене, под дождём стояла группа гигантских чёрных изваяний, потоки воды полировали их броню.

Один из гигантов двинулся в её сторону, сапоги глухо стучали об стену. Жёсткий ветер хлестал мокрые свитки на броне, а табард с чёрным крестом на груди промок насквозь.

Лицо рыцаря представляло собой усмехающийся серебреный череп, красные жестокие глаза пристально смотрели на квинтус-адъютанта.

– Приветствую, Кирия Тиро, – произнёс он глубоким изменённым воксом голосом. Астартес сотворил символ аквилы, при этом его тёмные перчатки ударились о нагрудную пластину. – И майор Райкен из 101-го. Добро пожаловать на северную стену.

Райкен отдал честь и сказал:

– Я слышал, что вы произнесли речь для ”Стервятников”, реклюзиарх.

– Все они прекрасные воины, – ответил Гримальд. – Им не были нужны мои слова, однако мне было приятно ими поделиться.

Райкен на мгновение растерялся. Он не ожидал такого ответа, не говоря уже о скромности. Прежде, чем майор смог что-то сказать, заговорила Кирия. Она подняла взгляд на Гримальда, прикрывая глаза рукой от ливня. Гул доспехов рыцаря вызвал у неё зуд в дёснах. Казалось, что звук был громче, чем прежде – словно реакция на плохую погоду.

– Чем я могу быть тебе полезна, реклюзиарх?

– Неправильный вопрос, – тихо прорычал рыцарь. Косой дождь стучал о его броню, шипя, когда ударялся о чёрный керамит. – Ты здесь не для того чтобы задавать вопросы, ты здесь чтобы на них отвечать.

– Как пожелаете, - ответила она. Формализм Храмовника доставлял ей неудобство. Откровенно говоря, всё в нём доставляло неудобство.

– В пустошах есть укреплённые позиции, занятые Стальным легионом. Среди других окопавшихся против орков полков есть и несколько взводов ”Стервятников пустыни”. Маленькие города, учебные лагеря на побережье, тайники с оружием, склады ГСМ, станции связи.

Тиро кивала. Большинство этих аванпостов, имели относительно низкую стратегическую ценность, и были закрыты командованием.

– Да, – сказала она, не зная, что ещё сказать.

– Да, – с усмешкой повторил он её ответ. – Мне сегодня сообщили, что хранится в подземном ангаре на Западном аванпосте Д-16, в девяноста восьми километрах к северо-западу от города. Ни на одном нашем собрании не упоминали про опечатанный комплекс Адептус Механикус.

Тиро и Райкен переглянулись. Майор пожал плечами. Несмотря на то, что большую часть лица скрывал респиратор, по глазам было видно, что он понятия не имеет, о чём говорит капеллан. Взгляд Кирии снова вернулся к пристальному кроваво-красному взору возвышающегося над ней рыцаря.

– Реклюзиарх, я видела мало информации о том, что хранится в Западном Д-16. Всё что я знаю – это дезактивированный реликт ещё Первой войны, законсервированный подземный объект. Гвардейцам запрещено заходить непосредственно в сам комплекс. Он является суверенной территорией Механикус.

– Сегодня я узнал то же самое. Комплекс вас не интересует? – Спросил астартес.

Резонный вопрос. Хотя по правде – нет, комплекс её совсем не интересовал. Первая война была выиграна почти шесть веков назад, и теперь на лике планеты появились иные города и иные армии.

– Интересует он меня или нет, это не имеет значения, – сказала она. – Чтобы там не хранилось, его уже изъяли согласно приказам Адептус Механикус, и я абсолютно уверена, что это тайна даже для верховного планетарного командования. Присутствие наших гвардейцев там не более чем символический жест. Как ожидается, они не переживут и первого месяца.

– Ты знаешь свою историю, адъютант Тиро? – Голос Гримальда звучал спокойно, тихо и невозмутимо. – Прежде чем высадиться здесь, мы посветили время изучению наших записей. Все знания полезны в правильных руках. Любая информация может обернуться оружием против врага.

– Я изучала несколько решающих сражений Первой войны, – ответила она. Все офицеры Стального легиона их изучали.

– Тогда ты знаешь, какое оружие создали и использовали здесь Механикус.

– Трон, – прошептал Райкен. – Святой Трон Терры.

– Я… думаю, что вы ошибаетесь… – сказала Тиро астартес.

– Может быть, – согласился Гримальд, – но я собираюсь лично узнать правду. Один из наших ”Громовых ястребов” через час повезёт небольшую группу к Западному Д-16.

– Но он опечатан!

– Ненадолго.

– Это территория Адептус Механикус!

– Мне всё равно. Если мои предположения справедливы, то там находится оружие. Оно мне нужно, Кирия Тиро. И я его получу.

Гроза усилилась, и адъютант плотнее застегнула облегающую шинель.

– Если бы это могло помочь на войне, – продолжила она, – то Механикус бы это уже расконсервировали.

– Я в это не верю, и удивлён, что ты веришь. Механикус многое сделали для защиты Армагеддона. Но это не значит, что они введут в бой столько же, сколько и мы. Я неоднократно сражался рядом с культом Марса. Они дышат тайнами, а не воздухом.

– Ты не можете покинуть город на рассвете. Враг…

– Враг не смог разрушить стены в первый день. В моё отсутствие командовать Храмовниками Хельсрического крестового похода будет Чемпион Императора Баярд.

– Я не могу позволить вам так поступить. Механикус будут в ярости.

– Мне не нужно твоё разрешение, адъютант. – Гримальд взял паузу, и она могла поклясться, что услышала усмешку в последовавших словах. – Я спрашиваю, ты хочешь полететь с нами?

– Я… я…

– Когда я прибыл сюда, ты сообщила, что твоя задача - содействовать взаимодействию между подразделениями с других миров и силами Армагеддона.

– Я знаю, но…

– Запомни мои слова, Кирия Тиро. Если у Механикус и есть причины не развёртывать оружие, то это не означает, что и другие имперские командующие должны поступать также. Меня не волнует их мотивация. Меня волнует победа в войне.

– Я буду сопровождать вас, – чуть не задохнулась от своих слов Тиро. Трон, что она делает…

– Я так и думал, – произнёс Гримальд. – Солнце встаёт. Идём к ”Громовому ястребу”. Мои братья уже ждут.

Корабль задрожал, когда стартовые двигатели подняли его над посадочной площадкой.

Пилот, посвящённый-рыцарь с несколькими печатями чести на броне, направил ”Громовой ястреб” в небо.

– Постарайся, чтобы нас не сбили, – обратился к нему Артарион, стоя позади кресла пилота в кабине. В любом случае, сначала они собирались подняться над облаками, взять курс на океан и лететь вдоль побережья, и только затем повернуть обратно на сушу, где уже не будет осаждающей армии и прикрывающих её истребителей.

– Брат, – ответил посвящённый после того, как включил вертикальное ускорение, – хоть кто-нибудь находит твои шутки смешными?

– Люди иногда.

Пилот не стал отвечать. Ответ Артариона говорил сам за себя. Корабль встряхнуло, когда включились разгонные двигатели, и мимо окон кабины заскользили ядовитые облака.

Глава восьмая

Оберон

Домоска прошептала литанию меткости, глядя в прицел лазерного ружья. Она моргнула за солнцезащитными очками и сняла их, собираясь на этот раз посмотреть сквозь прицел без затемняющих линз. – Эй, Андрей? – позвала она через плечо.

Двое солдат расположились в скромном лагере по периметру границ Д-16. Они сидели на песке и чистили лазганы, из чего можно было сделать вывод, что они были далеко от основной базы и остальных сорока восьми гвардейцев Стального легиона, также назначенных на это бессмысленное самоубийственное задание.

Андрей не оглянулся, продолжая сидеть и вытирать элементы питания лазерного пистолета масляной тряпкой.

– Что ещё, а? Я занят, ясно?

– Это десантно-штурмовой корабль?

– О чём ты вообще, а? – Андрей был из Армагеддона Прайм, с дальней стороны планеты. Его акцент всегда забавлял Домоску. Практически всё, что говорил солдат, звучало как вопрос.

– Об этом, – она указала в небо, почти на горизонт. Невооружённым глазом не было ничего видно, и Андрей начал искать на ощупь снятый прицел в лежащей на земле куртке.

– Слушай, я пытаюсь оказать уважение духу оружия, так? Чего тебе надо? Я не вижу никакого корабля, – он прищурился, глядя в прицел.

– Несколько градусов над горизонтом.

– О, да там и впрямь корабль, а? Ты должна сразу сообщить об этом.

– Это Домоска, на рубеже три. Контакт, контакт, контакт. Приближается имперский десантно-штурмовой корабль.

– Это Чёрные Храмовники, да? Они из Хельсрича. Я знаю. Я слушал на инструктаже, а не спал как ты.

– Помолчи, - прошептала она, ожидая подтверждения по воксу.

– Думаю, я буду единственным у кого столько медалей. А у тебя ни одной нет, а?

– Заткнись!

– Принято, – наконец-то раздался ответ. Андрей счёл его разрешением продолжить разговор.

– Надеюсь, они скажут, что мы можем вернуться в город, а? Это будут хорошие новости. Высокие стены! Титаны! Может быть, мы даже сможем пережить войну, а?

Ни один из них не видел раньше десантно-штурмовой ”Громовой ястреб”. Когда корабль пронёсся на воющих манёвровых двигателях над головами, снизил скорость, и наконец, завис над заполненным пустыми складами и хранилищами-бункерами, практически заброшенным комплексом – Домоска почувствовала тошноту в животе.

– Это не к добру, – она прикусила нижнюю губу.

– Я не согласен, ясно? Это дело Адептус Астартес. Это всегда хорошо. Хорошо для нас, плохо для врагов.

Домоска просто продолжала на него смотреть.

– Что? Всё будет в порядке. Вот увидишь, а? Я всегда прав.

Капитан штурмовиков Инса Рашевска бросила взгляд на стоявших по обеим сторонам от неё солдат, когда передняя рампа ”Громового ястреба”, шипя гидравликой, опустилась.

Единственная мысль вертелась у неё в голове в течении пяти минут после доклада Домоски по воксу, и мысль эта была простой и очевидной: ”за каким чёртом здесь астартес?”

Инса собиралась получить ответ.

– Мы… должны отдать честь? – спросил один из ближайших к Рашевской солдат. – Нам это полагается сделать?

– Не знаю, - ответила она, – просто стойте по стойке "смирно".

По опустившемуся трапу загрохотали сапоги. Человек – из Стального легиона – и по крайней мере два Храмовника.

Оба астартес были облачены в чёрные доспехи своего ордена. На одном был табард с личной геральдикой, а лицевой пластине шлема придали облик посмертной маски. Доспехи второго оказались гораздо массивнее, покрытыми слоями дополнительных аблативных пластин – броня жужжала и лязгала во время движения псевдомускульных усилителей.

– Капитан, – заговорила офицер. – Я – квинтус-адъютант Тиро, меня прикомандировали в улей Хельсрич из командного штаба лорда-генерала. Со мной реклюзиарх Гримальд и магистр кузни Юрисиан из ордена Чёрных Храмовников.

Рашевска сотворила знамение аквилы, пытаясь не выдать своё волнение в присутствии возвышающихся воителей. Скрипя сервосуставами, четыре механических руки отцепились от гудящего силового ранца на спине Юрисиана. Их металлические захваты сжимались и разжимались, в то время как сами механические руки вытягивались словно потягиваясь.

– Приветствую, – пророкотал Юрисиан.

– Капитан, – сказал Гримальд.

– Нам нужно попасть в комплекс, – улыбнулась Кирия Тиро.

Рашевска молчала почти десять секунд. Когда она заговорила, в голосе звучали изумление и недоверчивая усмешка:

– Простите, это шутка?

– Совсем нет, – ответил Гримальд, проходя мимо капитана.

На поверхности Западный Д-16 не выглядел особенно большим. Из песков пустошей поднималось скопление прочных, бронированных и приземистых зданий, очень похожих на бункеры. Все пустовали, кроме тех, где сейчас разместилось небольшое подразделение Стального легиона. В них были аккуратно разложены спальные мешки и снаряжение, что свидетельствовало о дисциплине. Две огромные посадочные платформы - достаточно вместительные даже для громоздких крейсеров Механикус, на которых перевозят титаны – были наполовину засыпаны песком, пустыня медленно прибирала комплекс себе.

Единственной представляющей интерес структурой было шоссе стометровой ширины, которое уходило под землю. Дюны давно скрыли ведущие во внутренний комплекс двери, какими бы огромными они ни были. А спустя лишь несколько десятилетий ничего бы не осталось и от дороги.

В одном из бункеров оказалось только несколько лифтов. Их тяжёлые двери были запечатаны, а все расположенные вдоль стен и подсоединённые к шахтам механизмы обесточены. На стене у каждого закрытого лифта находились панели управления с разноцветными рунами-кнопками.

– Здесь нет электричества, – заговорил реклюзиарх, оглядываясь по сторонам. – Они оставили это место совершенно без источников энергии?

Это сделает реактивацию – если база вообще была рассчитана на повторный запуск – невероятно сложным делом.

Юрисиан прошёлся по бункеру, под его тяжёлой поступью пол содрогался.

– Нет, – ответил магистр кузни, его изменённый воксом голос звучал протяжно и вдумчиво. – Здесь есть энергия. База спит, но не умерла. Её погрузили в состояние бездействия. Энергия всё ещё бьётся в венах. Колебания слабые, пульс медленный. Но я всё равно их слышу.

Гримальд провёл пальцами по ближайшей клавиатуре, пристально глядя на покрывающие каждую клавишу незнакомые символы. Язык на рунах оказался не высоким готиком.

– Ты сможешь открыть эти двери? – спросил реклюзиарх. – Сможешь доставить нас вниз в комплекс?

Четыре механические руки Юрисиана вновь вытянулись вращая тисками. Две серворуки приподнялись над плечами технодесантника, а остальные тесно прижались к настоящим рукам. Магистр кузни подошёл к дверям одного из лифтов, протягивая руку за примагниченным к поясу сканером-ауспиком. Вытянувшиеся над плечами серворуки схватили и зафиксировали болтер и меч Юрисиана, и освободили руки рыцаря.

– Юрисиан? Ты сможешь?

– Нужно перенаправить много энергии из вспомогательных источников, что будет сложно из точки удалённого доступа. Потребуется побочная закачка из...

– Юрисиан. Отвечай на вопрос.

– Прости, реклюзиарх. Да. Мне потребуется один час.

Гримальд застыл, как изваяние, наблюдая за работой Юрисиана. Кирия быстро заскучала и отправилась бродить по комплексу, переговариваясь со штурмовиками на дежурстве. Двое из них вернулись со смены на периметре, и взмахом руки адъютант подозвала солдат к себе, оставаясь в птицеобразной тени ”Громового ястреба”.

– Мэм, – отдала честь женщина-штурмовик. – Добро пожаловать на Западный Д-16.

– Теперь нас навещает начальство из Хельсрича, а? – сказал другой солдат. Секунду спустя он сотворил знак аквилы. – Я же говорил тебе, что всё будет хорошо.

Кирия отдала честь в ответ, её вовсе не застигла в врасплох непринуждённость гвардейцев. Штурмовики были лучшими из лучших, и их отличие от обычных солдат часто порождало некоторую... самобытность... поведения.

– Я – квинтус-адъютант Тиро.

– Мы знаем. Мы слышали по воксу. Выкапываете тайны из песка, да? Думаю, от такого Механикус не заулыбаются.

Очевидно, солдата не волновало, будут ли Механикус улыбаться или нет. Сам он в любом случае улыбался.

– Большой риск, – добавил штурмовик, глубокомысленно кивнув, будто это было скрытой истиной, до которой додумался только он. – Могут быть большие проблемы, а?

Казалось, что его веселило такое развитие событий.

– При всём уважении, – заговорила встревоженная на вид женщина, у которой на плаще красовалась нашивка с ровными чёрными буквами ”ДОМОСКА”. – Разве подобные действия не разозлят легио Инвигилату?

Тиро отвела прямую прядь тёмных волос с лица и убрала её за ухо. И произнесла то же, что сказал ей в ответ на такой же вопрос Гримальд, во время полёта в ”Громовом ястребе”.

– Возможно, но вряд ли они покинут город в знак протеста, не так ли?

Двери открылись.

Плавно, но шум сопротивляющихся внутренних механизмов был ужасен: жалобный визг несмазанных деталей разнёсся в воздухе. Внутри лифта оказалась кабина, достаточно просторная, чтобы вместить двадцать человек. Стены были матово-серыми.

Юрисиан отошёл от панели управления.

– Потребовалось обесточить все остальные системы подъёма-спуска. Только эта шахта будет функционировать. Остальные теперь мертвы.

Гримальд кивнул:

– После того, как мы спустимся, сможем ли мы вернуться на поверхность?

– Учитывая текущую дестабилизацию системы, есть вероятность в тридцать три целых восемь десятых процента, что подъём обратно потребует дополнительного обслуживания и перенастройки. Также есть вероятность равная двадцати девяти процентам, что никакая перенастройка не позволит восстановить функционирование без доступа к основной энергосети базы.

– Брат, – Гримальд шагнул к открытой двери, – слово, которое ты ищешь, – ”возможно”.

Они блуждали внизу часами.

Подземный комплекс безмолвствовал и практически не давал света – лабиринт из коридоров и заброшенных помещений. Юрисиан включил верхнее освещение комплекса после нескольких минут работы с консолью на стене.

Кирия выключила фонарик. Гримальд отключил системы усиления зрения в шлеме. Мерцая, тусклые жёлтые лампы неохотно освещали всё вокруг.

– Я пробудил духов освещения, – сказал Юрисиан. – Они ослабли после сна, но справятся.

Чем глубже они углублялись в комплекс, тем более унылым и серым становилось всё вокруг. Спутники миновали повороты и безмолвные залы с неподвижными механизмами, выключенными машинами и генераторами с неизвестными функциями.

Время от времени Юрисиан останавливался и осматривал некоторые из покинутых технологий Механикус.

– Это корпус стабилизатора магнитного поля, - в какой-то момент произнёс магистр кузни, обходя то, что для Кирии выглядело как громадный танковый двигатель размером с БМП ”Химера”.

– Что он делает? – не задумываясь, спросила она.

– В нём находится стабилизатор для генератора магнитного поля.

Это замечание отчасти ослабило её благоговейный страх перед астартес. Кирия невольно вздохнула.

– Ты имела в виду, – уточнил Юрисиан, - для чего его применяют в имперской технике?

– Да, примерно. Так для чего это нужно?

– Сложно создавать и поддерживать магнитные поля значительного размера и напряженности. Множество подобных устройств необходимо для синхронизации и стабилизации мощного генератора магнитного поля. Такие стандартные конструкции, как эта, используются в антигравитационной технике, большая её часть скрыта за завесой тайн Механикус. Чаще всего Имперский флот использует такие устройства для создания и обеспечения работы магнитных ускорительных колец на космических кораблях. Технология плазменного оружия в увеличенном масштабе.

– Нет, – Кирия покачала головой. – Не может быть.

– Увидим, - пророкотал Юрисиан. – Это лишь первый уровень базы. Судя по углу снижения засыпанного шоссе, я могу предположить, что сооружение уходит под землю по крайней мере на километр. Исходя из моих знаний шаблонных схем, которые используют при создании комплексов механикус, вероятно глубина будет два или три километра.

Спустя девять часов после того, как они вошли в комплекс, Гримальд, Кирия и Юрисиан достигли четвёртого подуровня. Чтобы пройти третий, потребовалось почти шесть часов – для убеждения запечатанных дверей открыться приходилось прилагать всё больше усилий. В какой-то момент Гримальд решил, что с них уже достаточно препятствий. Он поднял обеими руками крозиус, активировал и приготовился выместить гнев на закрытой двери.

– Не делай этого, – произнёс Юрисиан, не отрывая взгляда от панели управления.

– Почему? Ты сам сказал, что может не получиться, а время не на нашей стороне.

– Не пытайся сломать двери. Они, как ты видел, не менее четырёх метров толщиной. Разумеется, ты, в конечном счёте, пробьёшься внутрь, но это будет не скоро, а применение силы может активировать системы защиты.

Гримальд опустил булаву:

– Я не вижу никаких систем защиты.

– Нет. В этом их сильная сторона и основная причина, почему здесь нет ни живых, ни аугметированных стражей.

Продолжая говорить, магистр кузни не отрывался от работы. Четыре из шести рук Юрисиана трудились над консолью: нажимали кнопки, стягивали пучки проводов и кабелей, связывали, сплавляли и заменяли их, настраивали выключенные экраны. А нижние серворуки свернулись рядом с энергетическим ранцем на спине, удерживая болтер и силовой меч.

– Смотри, – указал Юрисиан, – только в одном этом коридоре есть двенадцать сотен тонких как игла отверстий в стенах на расстоянии десять сантиметров друг от друга.

Гримальд огляделся. Теперь, когда он знал, что искать, визор сразу на них зафиксировался.

– И это...?

– Защитные системы. Часть их. Брат, применение силы, не важно, сколь праведной, активирует механизмы за этими отверстиями – и другими такими же во множестве иных коридоров и залов по всему комплексу – будет распылён ядовитый газ. Я полагаю, что он поразит в первую очередь нервную и дыхательную системы, что делает его особенно смертоносным для любых биологических захватчиков.

Магистр кузни многозначительно кивнул в сторону Кирии.

Крозиус Гримальда погас, когда он отпустил руну:

– Были ли другие защитные системы, которые избежали нашего внимания?

– Да, – ответил Юрисиан. – Много. От автоматических лазерных турелей до экранов пустотных щитов. Прости меня, реклюзиарх, но работа с кодами требует сосредоточенности.

Разговор состоялся три часа назад.

Наконец, двери на четвёртый подуровень открылись. Кирии воздух показался болезненно холодным, и она плотнее завернулась в плащ.

Гримальд не обратил внимание на то, что адъютант замёрзла. Юрисиан же просто прокомментировал. - Температура на приемлемом для жизни уровне. У тебя не будет никаких долгосрочных последствий. Так обычно бывает в оставленных на минимальном энергообеспечении комплексах Механикус.

Она кивнула, стуча зубами.

Коридор впереди расширялся, заканчиваясь у огромной двойной двери, закрытой, как и все перед ней. На тусклом сером металле на готике было отчётливо вырезано единственное слово.

- ОБЕРОН -

Вот почему Гримальд проигнорировал дрожь Кирии. Он не мог отвести глаз от надписи, каждая буква которой была высотой с Храмовника.

– Я был прав, – прошептал реклюзиарх. – Это он.

Юрисиан уже был у двери. Одной человеческой рукой он провёл по поверхности запечатанных врат, а остальными руками начал работать за терминалом на стене. Его сложность потрясала, если сравнивать с теми, что стояли у предыдущих дверей.

– Он так прекрасен... – в голосе технодесантника одновременно звучали нерешительность и благоговение. – Он так величественен. Он переживёт орбитальную бомбардировку. Даже использование циклонических торпед против ближайших ульев едва ли повредит покрову этого зала. Он защищён пустотным щитом, бронирован лучше любого бункера, который я когда-либо видел... и запечатан... миллиардом или больше отдельных кодов.

– Ты справишься? – спросил Гримальд, проводя бронированными пальцами по букве ”О” на дверях.

– Я никогда не видел ничего столь удивительного и сложного. Это будет всё равно, что нанести на карту все звезды.

Гримальд убрал руку. Казалось, что он не расслышал ответ.

– Ты справишься?

– Да, реклюзиарх. Но потребуется от девяти до одиннадцати дней. И я хочу, чтобы ты прислал моих сервиторов, как только вернёшься.

– Так и будет.

Кирия Тиро чувствовала, как при виде имени слёзы проступают на глазах:

– Я не верю в это. Он не может быть здесь.

– Он здесь, – сказал Гримальд, в последний раз взглянув на дверь. – Здесь Механикус спрятали ординатус Армагеддон после Первой войны. Перед нами гробница "Оберона".

Когда они вернулись на поверхность, наручный вокс Кирии затрещал, привлекая внимание, а на ретинальном дисплее Гримальда замигала сигнальная руна.

– Тиро, слушаю, – сказала адъютант в коммуникатор.

– Гримальд. Говори, – произнёс капеллан в шлем.

Это было одно сообщение из двух разных источников. С Кирией связался полковник Саррен, его голос был похож на бессильный плач. Гримальд слушал резкий и властный тон чемпиона Баярда.

– Реклюзиарх,– произнёс Храмовник. – Расчёт Старика оказался верным, как ты и предполагал. Враг уничтожил улей Гадес с орбиты. Грубая работа. Обычная бомбардировка – электромагнитной катапультой швырнули астероиды на беззащитный город. Чёрный день, брат. Ты скоро вернёшься?

– Мы уже на пути обратно, – сказал Гримальд и прервал связь.

Побледневшая Кирия опустила коммуникатор:

– Яррик был прав. Гадес горит.

Глава девятая

Гамбиты

Враг не атаковал и на второй день. Со стен Хельсрича защитники наблюдали за пустошами – землю затмили корабли и выгрузившиеся кланы орков. Ксеносы разбивали примитивные лагеря и поднимали знамёна в небеса. Всё больше зелёнокожих вливались в орду из приземлившихся транспортов. Из вместительных крейсеров выгружали пузатые развалюхи-титаны.

На город смотрели тысячи грубо размалёванных вражеских стягов с эмблемами родов, племён и военных кланов орков, что собирались броситься в бой.

Имперские солдаты на стенах заметили эмблемы зелёнокожих и отплатили той же монетой. Над укреплениями взметнулись флаги – по одному на каждый полк, дислоцированный поблизости. Развевалось великое множество знамён Стального легиона – охряные, оранжевые, жёлтые и чёрные.

После возвращения с Западного Д-16 Гримальд лично установил штандарт Чёрных Храмовников среди остальных флагов. ”Стервятники пустыни” собрались и наблюдали, как рыцарь вгоняет древко знамени в камнебнтон, а затем принесли клятву, что Хельсрич не падёт, пока жив хотя бы один из его защитников.

– Возможно, Гадес и горит, – обратился Гримальд к солдатам вокруг, – но он горит, потому что враг боится нас. Он пылает из-за того, что зелёнокожие пытаются скрыть своё бесчестье, орки не хотят никогда больше видеть место, где они проиграли прошлую войну. Пока стоят стены Хельсрича, стоит и это знамя. Пока жив хоть один защитник, город никогда не падёт.

В подражание Храмовникам Кирия Тиро убедила модератуса установить рядом и символ легио Инвигилаты. Из-за отсутствия знамени размерами подходящего людям – боги-машины несли огромные штандарты – взяли один из вымпелов, который украшал руку-оружие титана типа ”Боевой пёс” ”Палач”. Полотно прикрепили к древку и установили на стене между двумя знамёнами Стального легиона.

Солдаты на укреплениях ликовали. Модератус не привык к подобной реакции за пределами рубки любимого ”Боевого пса” и выглядел довольным. Пилот сотворил знак шестерёнки присутствующим офицерам, а секунду спустя и символ аквилы, словно испугался, что совершил ошибку.

Ветер ночью усилился и стал холоднее. Воздух почти очистился от постоянно витавшего запаха серы, и порывом ветра сорвало знамя 91-го Стального легиона с западной стены. Проповедники, прикомандированные к полку, вещали, что это предзнаменование – 91-й погибнет первым, если его солдаты не будут стоять насмерть, когда начнётся настоящий штурм.

Заходило солнце, и Хельсрич сотрясся от грохота, сопоставимого с шумом вихря в пустошах. ”Вестник Бури” вёл нескольких своих металлических сородичей к стенам, где большие титаны боевого типа могли стрелять поверх укреплений по оркам, как только те попадали в прицел.

Гвардейцам приказали отойти на сотни метров от богов-машин. Звуки выстрелов оглушили бы любого, кто оказался слишком близко, а каждое живое существо рядом с гигантскими орудиями погибло бы от огромного количества энергии, что высвобождалась при стрельбе.

Никто сегодня ночью в Хельсриче не смог уснуть.

Он открыл глаза. – Брат, – раздался голос. – Старейшая Инвигилаты требует вашего присутствия.

Гримальд вернулся в город несколько часов назад. Он ожидал этого.

– Я молюсь, – ответил капеллан в вокс.

– Я знаю, реклюзиарх, – для знаменосца подобный формализм был редкостью.

– Она просит о моём присутствии, Артарион?

– Нет, реклюзиарх. Она ”требует”.

– Сообщи Инвигилате, что я уделю внимание принцепс Зархе не позднее, чем через час, как только закончу соблюдение обрядов.

– Я полагаю, что она не в том настроении, чтобы ждать, Гримальд.

– Тем не менее, она подождёт.

Капеллан снова закрыл глаза, как сделал это прежде, когда встал на колени в небольшом пустом кабинете командного шпиля, и продолжил шептать слова молитвы.

Я приближаюсь к амниотическому резервуару.

В моих руках нет оружия, и на этот раз атмосфера в кипящей от бурной деятельности рубке титана не напряжённая, а скорее агрессивная. Экипаж, пилоты, техножрецы… все они смотрят с нескрываемой враждебностью. Руки некоторых покоятся на поясах - поближе к вложенным в ножны клинкам или пистолетам в кобурах.

Видя это, я едва удержался от смеха, что оказалось нелегко. Они управляют величайшей в городе военной машиной, однако хватаются за церемониальные кинжалы и автоматические пистолеты.

Зарха, Старейшая Инвигилаты, плавает передо мной. Её морщинистое почтенное лицо искажают эмоции. А конечности каждые несколько секунд слегка конвульсивно подёргиваются – ответная реакция на связь с духом ”Вестника Бури”.

– Ты просила о моём присутствии? – обращаюсь я к ней.

Пожилая женщина временно замирает в жидкости и облизывает металлические зубы:

– Нет. Я вызвала тебя.

– И это твоя первая ошибка, принцепс, – отвечаю я. – Ты можешь сделать ещё две, прежде чем разговор закончится.

Она брюзжит, её лицо выглядит отвратительно в молочной жидкости:

– Хватит позёрствовать, астартес. Я могу убить тебя на месте.

Я осматриваю зал и замечаю девять человек рядом со мной. Целеуказатели фиксируют всё видимое оружие, прежде чем вернуться к усохшему лицу Старейшей.

– Это будет глупо, – продолжаю я. – Никто здесь не способен даже ранить меня. Если же ты вызовешь восемь скитариев, ожидающих за дверями, то я превращу эту палату в склеп. И ты, принцепс, умрёшь последней. Можешь ты убежать от меня? Думаю, что нет. Я вытащу тебя из искусственного чрева на воздух, а когда начнёшь задыхаться, вышвырну сквозь глаз твоего драгоценного титана, чтобы ты сдохла голая и одинокая на холодной земле города, защищать который тебе не позволяет гордыня. А теперь, если ты намерена закончить обмениваться угрозами, предлагаю перейди к более важным вопросам.

Она улыбается, но я вижу, как губы кривятся от злости. Это в некотором роде даже красиво. Нет ничего чище ненависти. Из ненависти выковали человечество. Ненавистью мы поставили галактику на колени.

– Я вижу, что ты не показываешь на этот раз лицо, рыцарь. Ты видишь меня, покажи, что ты скрываешь за посмертной маской своего Императора.

– Нашего Императора, – напоминаю я. – Ты только что совершила вторую ошибку, Зарха.

Я разомкнул на горжете замки шлема и снял маску. Воздух пах потом, маслами, страхом и насыщенными химикатами жидкостями. Я игнорирую всех и всё кроме Зархи. И, несмотря на это, я чувствую, как злость усиливается вокруг меня с каждой секундой – приятно стоять без шлема, ограничивающего чувства. Со времени планетарной высадки я только дважды снимал шлем на людях, оба раза при встречах со Старейшей.

Она внимательно смотрит на меня:

– При нашей прошлой встрече я сказала, что у тебя добрые глаза.

– Я помню.

– Это так. Но я сожалею об этом. Мне жаль, что я вежливо говорила с тобой, богохульник.

Мгновение я не знал, что ответить на такое обвинение.

– Ты встала на опасный путь, Зарха. Я – капеллан Адептус Астартес, я верен на своём посту благодати Экклезеархии Терры. Ты в моем присутствии заявила, что Император Человечества не твой бог, в то время как Он бог всего блистательного Империума. Я не слеп… к сепаратизму среди Механикус, а теперь ты произносишь еретические речи перед реклюзиархом, перед избранным Императора.

– Ты богохульствуешь, а я обладаю полномочиями пресечь любую ересь, с которой столкнусь в Вечном крестовом походе. Нам нужно быть сдержанней, тебе и мне. Ты не будешь оскорблять меня ложными обвинениями в богохульстве, а я отвечу на твои вопросы относительно Западного Д-16. И это не просьба, соглашайся или я казню тебя за ересь, прежде чем твоя команда успеет обделаться от страха.

Я вижу, как принцепс сдерживает злость, а её улыбка полна изумления.

– Забавно общаться в подобной манере, – почти задумчиво произносит она.

– Я допускаю, что твоё понимание событий отличается от моего, – мой пристальный взгляд встречается с её оптической аугметикой. – Но достаточно разногласий. Говори, Зарха. Я отвечу на твои вопросы. Ради блага Хельсрича мы должны договориться.

Она поворачивается и медленно плавает в заполненном жидкостью саркофаге, затем, в конце концов, возвращается к моему лицу.

– Скажи мне почему, – спрашивает она. – Почему ты сделал это.

Я не ожидал такого первого вопроса.

– Это ординатус Армагеддон. Одно из величайших орудий, которым владеет Человек. Это война, Зарха. Для победы мне требуется оружие.

Она качает головой: – Этого мало. Ты не можешь использовать ”Оберон” только потому, что тебе захотелось. – Она подплывает ближе и прижимает лоб к стеклу. Трон, она выглядит очень уставшей. Изнурённой, утомлённой и потерявшей надежду. – Он запечатан, потому что должен быть запечатан. Он не используется, потому что не может использоваться.

– Магистр кузни сам решит так ли это, – говорю я.

– Нет. Гримальд, пожалуйста, останови его. Ты причинишь боль всем силам Механикус на планете. Это величайший дар слугам Бога-Машины. ”Оберон” нельзя оживлять. Будет богохульством использовать его в бою.

– Я не проиграю войну из-за марсианских традиций. Когда Юрисиан войдёт в последний зал он изучит Оодинатус Армагеддон и даст предварительную оценку о пробуждении духа-машины. Помоги нам, Зарха. Мы не должны погибнуть тут напрасно. Трон Императора, ”Оберон” выиграет для нас войну. Ты что не видишь этого?

Она снова кружит в жидкости, ища ускользнувшую мысль.

– Нет, – наконец произносит она. – Не будет этого и не будет никакой реактивации.

– Меня огорчает необходимость проигнорировать твои желания, принцепс. Но я не остановлю изыскания Юрисиана. Возможно, оживление ”Оберона” за пределами возможностей магистра кузни. И я готов умереть, зная эту правду. Но я не умру, пока не сделаю всё, что в моих силах, чтобы спасти город.

– Гримальд. – Она снова улыбается, как при нашей первой встрече. – Я получила приказ от своего командования убить тебя, прежде чем ты продолжишь свои действия. Исход может быть только один. Я говорю тебе сейчас, пока мы окончательно не разругались. Пожалуйста, не делай этого. Оскорбление Механикус будет безграничным.

Я касаюсь бронированного воротника и активирую вокс-связь. В ответ приходит единственный импульс – подтверждение сигнала.

– Угрожая мне, ты совершила третью ошибку, Зарха. Я ухожу.

Со стороны тронов пилотов раздаются голоса.

– Моя принцепс, – произносит один.

– Да, Валиан.

– Мы получаем данные от ауспиков. Поступают четыре тепловых сигнала. Они над нами. Настенные орудия не отслеживают их.

– Нет, – говорю я, не отводя взгляда от Зархи. Городская оборона не будет сбивать четыре моих ”Громовых ястреба”.

– Гримальд… Нет…

– Моя принцепс! – закричал Валиан Карсомир. – Забудьте о нём! Немедленно отдайте приказы!

Слишком поздно. Зал задрожал. Огромные бронеплиты титана приглушали шум снаружи, но гул всё равно был слышан: четыре корабля зависли в воздухе, их ракетные ускорители ревели, а чёрные силуэты затмевали лунный свет, сияющий сквозь окна.

Я оглядываюсь через плечо и вижу четыре десантно-штурмовых ”Громовых ястреба” – они нацелили тяжёлые болтеры и установленные на крыльях ракеты.

– Поднять щиты!

– Не нужно, – тихо говорю я. – Если вы попытаетесь включить щиты и воспрепятствуете моей попытке уйти, то я прикажу открыть огонь по капитанскому мостику. Пустотные щиты не успеют подняться вовремя.

– Ты убьёшь себя.

– Убью. И тебя. И твой титан.

– Не поднимать щиты, – говорит она, злость возвращается на её лицо. Команда мостика подчиняется, но нежелание чувствуется в каждом их движении и сказанном шёпотом слове. – Ты не понимаешь. Ввести ”Оберон” в бой – это богохульство. Священные военные орудийные платформы должны быть благословлены лордом Центурио Ординатус. Без благословения дух-машины придёт в ярость. ”Оберон” никогда не будет функционировать. Разве ты не видишь?

Я видел.

Но видел и компромисс.

– Единственная причина, по которой Механикус не вверяют одно из своих самых величайших орудий войны на спасение Армагеддона, состоит в том, что ”Оберон” не благословили?

– Да. Дух-машина взбунтуется. Даже если его удастся пробудить, он придёт в ярость.

В этих словах я вижу выход из нашей патовой ситуации. Если ритуалы Механикус требуют благословения, которое невозможно дать, то мы должны просто сделать требование более приемлемым.

– Я понимаю, Зарха. Юрисиан не станет пробуждать ординатус Армагеддон, и доставлять его в Хельсрич, – говорю я принцепс. Она смотрит на меня в упор, её зрительные рецепторы щёлкают и жужжат в жалком подобии человеческих эмоций.

– Он не станет?

– Нет. – Пауза длится несколько сердцебиений, пока я не продолжил. – Мы снимем пушку ”Нова” и доставим её в Хельсрич. В любом случае именно она нам нужна.

– Тебе не позволят осквернять тело ”Оберона”. Снять пушку это всё равно, что отрубить голову или вырвать сердце.

– Обдумай это, Зарха, поскольку мне уже надоело стоять здесь и выслушивать банальности Адептус Механикус. Магистр кузни обучался на Марсе под руководством Культа Машины согласно древней клятве между Адептус Астартес и Механикус. Он относится с уважением к ”Оберону” и считает свою роль в его пробуждении величайшей честью в жизни.

– Если он верен нашим принципам, то он не сделает это.

– А если ты верна Империуму, то сделаешь. Подумай об этом, Зарха. Нам нужно это орудие.

– Лорд Центурио Ординатус направляется сюда с Терры. Если он прибудет вовремя, и если его корабль прорвёт блокаду, то у Хельсрича появится шанс увидеть, как ”Оберон” будет развёрнут. Больше я ничем не могу тебе помочь.

– Пока это всё что мне нужно.

Я думал, что всё закончилось. Пусть и не самым лучшим образом. Но это было не совсем так.

Едва я стал уходить, как она окликнула меня.

– Подожди секунду. Ответь мне на вопрос: почему ты здесь, Гримальд?

Я снова стою лицом к лицу с ней – с искривлённым древним существом в заполненном жидкостью саркофаге – она смотрит на меня механическими глазами.

– Поясни вопрос, Зарха. Мне не верится, что ты именно об этом хочешь сейчас поговорить.

Она улыбается:

– Нет. Не об этом. Почему ты в Хельсриче, Гримальд?

Странно, что она спрашивает, и я не вижу причин лгать. Не ей.

– Я здесь, потому что тот, кто был братом моему погибшему учителю, отослал меня умирать на этот мир. Верховный маршал Хелбрехт потребовал, чтобы для воодушевления защитников остался один из командиров Храмовников. Он выбрал меня.

– Почему тебя? Разве ты не задавал себе этот вопрос? Почему он выбрал именно тебя?

– Я не знаю. Зато я точно знаю, принцепс, что забираю орудие.

– Мне трудно это признать, – говорит Артарион, – но твой план сработал. Рыцари стояли вместе на стене и наблюдали за врагами. Орки сосредотачивались, выстраиваясь в группы и плохо организованные полки. Зелёнокожие по-прежнему были похожи на рой паразитов, считал Гримальд, но капеллан уже мог разглядеть и отдельные расцветки кланов, и единые отряды племён посреди орды.

Всё начнётся на рассвете. Будет он сигналом для ксеносов или нет, не имеет значения. Поток приземляющихся кораблей сократился до ручейка – не больше одного в час. Пустоши уже стали домом для миллионов орков. Ксеносы нападут сегодня. Для взятия города им требуется превосходящая защитников армия - и она у них есть.

– Ещё не сработал, – отозвался Гримальд. – В конечном счёте, всё сводится к их разрешению. Нам нужно сотрудничество Инвигилаты.

Капеллан кивнул на собравшуюся орду:

– Если мы не получим помощь Механикус в реактивации орудия, то эти инопланетные псы будут пировать на наших костях не позже, чем через считанные месяцы.

По стене разнёсся шум. Часть гвардейцев оставалась на постах, в основном часовые. Двое из них кричали и поднимали тревогу вдоль всей северной стены. Общий вокс-канал заполнили напряжённые голоса. Снова завыла городская сирена. Гримальд молчал. Он просто наблюдал за медленно приближающимся потоком. Порядок, и так едва заметный в рядах врага, теперь и вовсе разрушился – осталось только хлынувшее вперёд море грубого металла и зелёной плоти, скрап-танков и развалюх-титанов. Первых облепили со всех сторон завывающие ксеносы, вторые сотрясали пустоши размашистой поступью.

– Я слышал, – заметил Артарион, – что зелёнокожие воздвигают титанов, как идолов своих чуждых свиноподобных богов.

– Это объясняет, почему они столь омерзительны, – проворчал Приам. – Посмотрите на вон того. Как он может быть богом?

Мечник указал пальцем. Титан-развалюха был уродливой жирной копией ксеносов, а его раздутое брюхо служило домом для зарядных камор множества выпирающих из торса орудий.

– Я посмеялся бы, – произнёс Неро, – если бы их не было так много. Они превосходят машины Инвигилаты в соотношении шесть к одному.

– Я вижу бомбардировщики, – сказал Кадор, не проявив никакого интереса, просто констатируя факт. Авиакрыло из более чем сорока уродливых самолётов взлетело с посадочных полос, скрытых позади основных транспортов орков. Гримальд слышал вой их двигателей, натужный, как подъём старика по лестнице.

– Мы должны покинуть стены, братья, – сказал Неро, повернувшись и наблюдая за последними гвардейцами, спускающимися по рампам и лестницам со стен. – Скоро титаны откроют огонь.

– Откроют, – улыбнулся Приам в шлем. – И эти могучие стены превратятся в большую кучу пыли.

В этот момент эскадрилья истребителей пронеслась над головами – отполированные металлические корпусы ”Молний” Барасата блестели серебром в тусклом свете встающего солнца.

– Какая отвага, – произнёс Кадор.

Командующий Барасат долго и упорно спорил о разрешении на первый вылет. В основном спор шёл по той причине, что даже те, кто слабо разбирался в тактике, отлично понимали, что с большой вероятностью это будет не только первый вылет, но и последний.

Полковник Саррен был против. Адъютант Тиро была против. Даже проклятый Императором бригадир докеров был против. Барасат был терпеливым человеком; он гордился своей тактичностью и считал осторожность одним из главных своих достоинств, но сидеть и слушать жалобы гражданских и сомнения в его компетенции было слишком унизительно.

– Разве нам не потребуются ваши самолёты для защиты танкеров, прибывающих от платформ Вальдеза? – спросил бригадир Магерн. Барасат одарил его притворной улыбкой и признательным кивком.

– Маловероятно, что у орков хватит ума, чтобы перекрыть поставки топлива, и даже если они решатся, то им придётся следовать кружным путём вокруг города, а так они рискуют исчерпать всё своё горючее задолго до того, как достигнут наших путей снабжения в океане.

– Всё равно есть риск, – сказал, качая головой Саррен, стремясь как можно быстрее закончить разговор.

– При всём уважении, – ответил майор, ни показав ни одной из бушевавших внутри эмоций. – Этот авианалёт может дать нам слишком много, чтобы так просто от него отмахиваться.

– Риск слишком велик, – сказала Тиро, за что Барасат моментально её возненавидел. Наглая маленькая принцесса из штаба лорда-генерала, пусть занимается своей канцелярщиной, а войну оставит людям, которые обучались иметь с ней дело.

– Война, – подавил возмущение Кортен, – это и есть риск. Если я возьму три четверти своей эскадрильи, то мы сможем уничтожить первые волны бомбардировщиков и истребителей прикрытия. Они даже не достигнут города.

– Совершенно ясно, что это глупое задание, – продолжила спорить Тиро. Адъютант хуже майора справлялась с эмоциями. – Оборона города уничтожит любую атаку с воздуха. Мы не должны рисковать ни одним из наших истребителей.

– Моих истребителей, – прошептал Барасат.

– Адъютант, я прошу вас взвесить все практические стороны.

– Уже, – усмехнулась она.

– Высокомерная сучка, – мысленно продолжил Кортен.

– Я полагаю, что это замечание не в вашу же пользу, – Барасат оглядел своих сторонников в комнате совещаний. Сам зал представлял собой суматошный и деятельный муравейник со штабистами и сервиторами за вокс передатчиками, на палубах заставленных сканерами и за тактическими мониторами – главный же стол, за которым недавно располагалось практически всё командование улья, теперь почти пустовал. Почти все офицеры были рядом со своими солдатами.

– Я слушаю, – сказал полковник Саррен. - Если мы откроем огонь по врагу над городом, то множество горящих обломков обрушится на улицы и шпили. Добавьте к этому и тот факт, что мы попадём под огонь собственных защитных орудий. Противовоздушные турели на шпилях будут стрелять в битву в небесах, а это означает немалый шанс для моих пилотов попасть под зенитный огонь. Но если мы первыми атакуем орков, то их любимые хлам-истребители обрушатся огненным дождём на их же войска. Как только моя первая волна пробьётся сквозь боевой порядок ксеносов, отправляйте вторую и третью. Мы сможем прорваться и атаковать на бреющем полёте взлётно-посадочные полосы зелёнокожих.

Ответом стала тишина. И Барасат воспользовался ей:

– Воздушная мощь орков будет истреблена всего за час. Полковник, вы не можете не признать, что такая победа стоит риска. И мы должны нанести удар.

Он видел, что Саррен ещё не убеждён. Заинтересован, да, – но не убеждён. Кирия покачивала головой, уже на половину готовая рекомендовать отказать.

– Я разговаривал с реклюзиархом, – неожиданно произнёс Кортен.

– Что? – одновременно отозвались Саррен и Тиро.

– Этот план. Я обсудил его с реклюзиархом. Он одобрил мои действия и заверил, что командование города согласится.

Конечно, майор ничего подобного не делал. Последнее, что он слышал о лидере рыцарей, что тот вёл трудные переговоры со Старейшей Инвигилаты. Но мысли адъютанта изменились, а именно это ему и требовалось. Искра сомнения. Вспышка интереса.

– Если Гримальд советует… – сказала она.

– Гримальд? – удивился Саррен. Его лицо с двойным подбородком выражало изумление и тревогу. – Ты легкомысленно и фамильярно обращаешься с его именем.

– Реклюзиарх, – поперхнулась адъютант. – Если он согласен с прозвучавшим планом, то возможно и мы должны принять его во внимание.

Барасат мастерски умел скрывать эмоции, и не только отрицательные. Сейчас он подавил желание усмехнуться.

– Полковник, – произнёс он, – и адъютант Тиро. Я понимаю, почему с тактической точки зрения вы хотите оставить в резерве большинство наших сил. Это оборонительная война и рискованные атаки занимают в ней мало места. Но я и мои пилоты станем бесполезными, как только враг разрушит стены и ворвётся в город. Даже моделирование на гололитах это подтвердило, так?

Саррен сцепил пальцы на животе и вздохнул.

– Выполняй, – сказал он. И Барасат выполнил. Эскадрилья была в воздухе уже час спустя, неистово пролетев над городскими улицами, прежде чем спикировать в пустоши.

В тесной кабине ”Молнии” Кортену было более чем комфортно. Он был дома. Оба джойстика в руках были продолжением тела. Другие сказали бы, что пехота также ощущает своё оружие, но Святой Трон, это не идёт ни в какое сравнение. Оружие ”Молнии” было подобно копью ангела из железа и стали.

Множество инопланетных захватчиков затмили землю под ним.

– Я должен каждому напоминать, – произнёс майор в вокс эскадрильи, – что выбрасываться с парашютом в орочью орду в высшей степени неосмотрительно?

Множество ”никак нет, сэр” прозвучало в ответ.

– Если вас подобьют, а Трон, некоторых из вас точно подобьют – направляйте свои самолёты в один из этих толстозадых шагающих богов. Заберите с собой столько подонков сколько сможете.

– Гарганты, сэр, – раздался голос Хелики. – Орки называют своих титанов ”гаргантами”.

– Правильно подмечено, Хелика. 5082-й, по моему сигналу вы разомкнёте строй и откроете огонь. Император с нами, мальчики и девочки. А ещё и Храмовники на нас смотрят. Давайте покажем, как мы заслужили кресты рыцарей на бортах.

– За Армагеддон, – Кортен прищурился, глубоко вдыхая переработанный кислород из дыхательной маски, – и Хельсрич.

Глава десятая

Осада

Когда появилась первая брешь, стена обрушилась измельчённой лавиной камнебетона.

Тёмная пыль более густая, чем дым, взмыла в воздух и увеличилась до размера грозового облака, ослепляя нас.

Я наблюдаю за этим с расстояния в сотни метров, стоя плечом к плечу с братьями и солдатами ”Стервятников пустыни”. Стена в конце улицы исчезла. Наши укрепления пробили, и за облаком пыли зиял пролом.

Началась настоящая осада. На каждой крыше, в каждом переулке, на каждой улице и за каждым окном – в радиусе нескольких километров – преданные Императору руки сжимали оружие, готовое начать убивать захватчиков.

Улица за улицей, дом за домом. Мы всегда знали, что битва за Хельсрич будет вестись именно так, и каждый человек в городе находился на позициях.

Огромные силуэты титанов начали удаляться. Они выполнили свою первую работу – стоять у стен и уничтожать вражеские войска огнём из огромных орудий. Теперь машины Инвигилаты неохотно отступали непобеждённые – требовалось пополнить боеприпасы перед настоящей битвой. Старейшая вывела на общую тактическую сеть командующих местоположение приземлившихся в городе кораблей Механикус, которые будут служить Инвигилате базами для перевооружения. Её титаны с трудом пробираются к ближайшим складам, сотрясая город тяжёлой поступью. Они достаточно высокие, чтобы заслонять восходящее солнце, хотя идут по удалённым улицам.

По всей вокс-сети поступают доклады. Стена разбита вдребезги, рухнув под безумным шквальным огнём множества танков и титанов-развалюх. Я чувствую, как вокруг меня усиливается запах страха человеческих солдат. Это противный аромат: кислое амбре, резкая вонь мочи и приторный жгучий гнетущий запах пота. Некоторые из них пахнут именно так, и хотя я не оцениваю гвардейцев по критериям астартес, и признаю, что человеческое тело даже у самых храбрых всегда реагирует подобным образом, мне всё равно трудно это терпеть. Их страх отвратителен.

Над облаком пыли появляются голова и плечи гарганта, выпуклая башка из металлолома похожа на ревущую пасть ксеноса. Трон Императора, он возвышался бы над стенами, даже если бы наша жалкая преграда всё ещё стояла. С приближением титана вдоль всей улицы из окон вылетели стёкла.

Секунду спустя задрожала и земля у нас под ногами. Все гвардейцы попадали на землю, их ругательства затерялись среди грохота. Я устоял на ногах благодаря стабилизаторам сочленений доспехов, которые компенсировали тряску. А затем голова титана вспыхнула словно солнце, и разлетелась кучей обломков в облаке пыли.

Но всё же ликующие крики вокруг меня перекрыли весь шум.

– Гаргант убит, – веселье в голосе Зархи чувствовалось даже сквозь помехи в воксе. – Гримальд, теперь ты мне должен.

Я не стал отвечать. Пожалуй, выстрел был действительно сложным делом, но меня не волновало ни где находится ”Вестник Бури”, ни то, что он отступает. Я сосредоточился на здесь и сейчас. Напряжение пылает во мне, подобно кипящей крови. Я чувствую тоже и в братьях. Нас двадцать, наше дыхание участилось, наши руки сжимают ритуально прикованное к доспехам оружие. Цепные мечи недовольно ворчат, что режут лишь воздух. В последнюю минуту рыцари шепчут обеты или клянутся небесам.

Раздались свиноподобные боевые кличи и из облака пыли появляются приземистые силуэты врагов.

Их сотни и они заполнили всю улицу. – Огонь по готовности! – отдаёт приказ один из офицеров Стального легиона.

– Не стрелять! – кричу я, благодаря громкоговорителям шлема перекрывая окружающий шум.

– Они в радиусе поражения! – крикнул в ответ майор Орос.

– Не стрелять!

Я уже бегу, устремился вперёд - сочленения доспехов рычат – оставляя гвардейцев позади. Руны с жизненными показателями атакующих братьев мерцают на ретинальном дисплее, но в этом нет необходимости. Я знаю, кто следует за мной.

– Сыны Дорна! Рыцари Императора! В атаку!

Первый орк выскочил из облака камнебетонной крошки, его зелёная кожа посерела от пыли. Он замахивается чем-то металлическим в грубых кулаках и умирает, когда миг спустя мой крозиус расплющивает его уродливую морду.

Наши ряды столкнулись с нестройным грохотом оружия об оружие и плоти о броню. Болезненный, грибной запах орочей крови повис в воздухе. Цепные мечи вгрызлись в туши ксеносов. Болтеры изрыгали смертоносные заряды – грохот выстрелов предшествовал приглушённым взрывам в телах захватчиков.

Умирая, твари выли и смеялись.

Убивая, мои рыцари хранили молчание.

Ощущения поблекли, как и всегда в бою, они сменились мерцающими картинками от случая к случаю. Сосредоточиться невозможно, ненависть переросла в священный гнев и заполнила разум. Я сжал реликвию своего повелителя обеими руками и ударил троих зелёнокожих передо мной. Потрескивающее силовое поле булавы отшвырнуло орков, все трое убиты - их грудные клетки раздроблены – и ксеносы катятся по улице, а затем замирают безжизненными грудами мяса.

Я убиваю, убиваю и убиваю. Меня не заботит, что орде нет конца. Враги падают перед нами, их повергают на землю праведные удары священного оружия, и всё что имеет значение - сколько ещё орочьей крови мы прольём, прежде чем нас вынудят отступить.

Я слышу по воксу одобрительные крики Ороса и его людей. Так легко не обращать на них внимания.

Артариону приходилось тяжелее, чем остальным. Одной рукой он удерживал в воздухе моё знамя, а в другой был цепной меч. Штандарт притягивал к нему врагов. Они хотели захватить наше знамя. Как и всегда. Артарион даже не ворчал как обычно – знаменосец рубил направо и налево, парировал неуклюжие удары и отвечал свирепыми контратаками.

Приам первым заметил опасность. Я вижу, как один из зелёнокожих позади Артариона разрублен на две части, меч молодого рыцаря рассёк ксеноса напополам. Мечник ударом ноги сбрасывает с клинка останки орка и прорубает путь к знаменосцу.

– Реклюзиарх, – Неровар всё ещё возле меня, апотекарий вытаскивает меч из брюха выпотрошенного зеленокожего. Липкие и вонючие кишки орка высыпались на дорогу и хлюпают у рыцаря под ногами. – Нас скоро сомнут.

В мой шлем врезается копьё, отчего на миг экран визора заполнили помехи. Я бью в ответ метнувшую оружие тварь, и зрение визора вновь включается в мгновение, когда крозиус сносит череп орка. И снова смешанная с мозгами кровь, подобно лёгкому ливню проливается на мои доспехи.

Ещё двое орков пали, одному разорвал глотку цепной меч Неро, другому моя булава врезалась в грудь и отшвырнула к стене ближайшего дома. Кровь Дорна, оружие Мордреда было невероятным даром. Оно убивало практически без усилий. Я чувствую, как крозиус заряжается и высвобождает энергию в каждом попадании. За долю секунды перед ударом энергетическое поле вокруг навершия вспыхивает с тихим, недовольным близостью с чужой плотью гулом, а затем высвобождает мощь в сокрушающем кости выбросе кинетической энергии.

Враги окружили нас, но это мало меня беспокоит. Прорваться будет несложно.

– Орос, - прошептал я в вокс. – Мы готовимся отступить к тебе.

– Дайте мне знак, – ответил он. – Нам не терпится сделать свой ход.

С началом настоящей осады имперские войска приступили к исполнению подготовленного плана обороны.

На каждой улице соорудили баррикады, за которыми выстроенные в шеренги солдаты Стального легиона приготовились обрушить лазерный огонь на скопления зелёнокожих. Снайперы на крышах выполняли свою смертоносную миссию. Боевые танки всех моделей и типов двигались по улицам, ведя огонь по первым волнам разлившейся по внешним кварталам улья вражеской пехоты.

У каждой дороги и каждого здания была своя роль в развернувшейся битве. Каждому подразделению отдали приказ держаться и причинить наступающему врагу максимальные потери, прежде чем отойти к следующей баррикаде. Перевооружённые титаны стояли подобно бдительным стражам во всех внутренних кварталах улья, их оружие пожинало жизни кишащих под ногами гигантов созданий. Вражеские гарганты всё ещё разрушали стены, чтобы прорваться внутрь города.

В эти первые часы никто не мог превзойти Инвигилату в мастерстве истребления.

Захватчики захлестнули Хельсрич и погибали тысячами. За каждый взятый метр орки платили нечестивой ксенокровью.

Полковник Саррен наблюдал за развернувшейся битвой за гололитическим столом. Мерцающие изображения показывали позиции имперских войск на окраинах города - гвардейцы без паники отходили от стен. Более крупные руны-маячки обозначали позиции машин Инвигилаты или батальонов танков Стального легиона. Саррен в течение последних недель планировал безостановочное, неослабевающее, с постоянными боями отступление и видит Император, было приятно наблюдать реализацию плана в действии.

На первом этапе требовалось минимизировать потери. Время, когда армии будут перемалывать друг друга, ещё придёт. А пока своих убитых требовалось свести к минимуму, а смертность врага, напротив, оставить высокой. Пускай захватчики займут удалённые кварталы города. Пусть они платят жизнями за бесполезные и покинутые районы. Это часть плана.

Скоро волна разобьётся.

Саррен наблюдал за мерцающими символами, обозначающие на огромной карте его войска. Скоро настанет тот идеальный момент для изменения хода битвы, когда первый натиск врага замедлится и приостановится, когда от авангарда орков отстанут медленные части поддержки. Передовые орды пехоты сломаются на улицах удалённых от центра города о позиции Стального легиона, которые зелёнокожим никогда не удастся взять без поддержки танков и развалюх-титанов. И в этот момент волна разобьётся, как прилив о берег. Когда пройдёт яростный натиск первой атаки, начнётся настоящая оборона.

Контрудары будут проведены на некоторых улицах, в частности на ближайших к машинам Инвигилаты или бронетанковым подразделениям гвардейцев. На других участках Стальной легион крепко удерживал позиции – гвардейцы не смогут контратаковать, зато укрепления позволят оборонять территорию.

Главное не позволить врагу прорваться к Хельской магистрали.

На последнем собрании, когда командующие уже облачились в боевую броню, Саррен вновь подчеркнул, как важно удержать главное шоссе.

– Она ключ к осаде, – сказал он. – Если орки прорвутся к Хельской магистрали, то город станет вдвое труднее оборонять. У ксеносов появится доступ ко всему улью. Дамы и господа, представьте её как артерию. Артерия. Если её рассечь, то мы истечём кровью. Как только враг захватит шоссе, мы потеряем город.

Мрачные лица стали ответом на заявление полковника.

А сейчас командующий согнулся над столом, прищурившись, просматривая изображение: улицу за улицей, дом за домом, подразделение за подразделением.

Он молча наблюдал за сражением, ожидая момент, когда волна разобьётся.

Приземление Барасата получилось жёстким.

Он видел, как падала Хелика – и слышал. С этим было трудно смириться. Ночь, когда они оказались в одной кровати, была почти три года назад, и они оба потом делали вид, что выпили больше, чем на самом деле, но Кортен никогда это не забывал и хотел повторить. От её предсмертных криков кровь застыла в жилах, и он боролся с желанием отключить вокс, когда Хелика неслась вниз, а из двигателей её самолёта вырывалось пламя.

Её ”Молния” с белыми крыльями врезалась в грудь шествующего бога ксеносов. От удара титан на секунду содрогнулся, а затем пламя и обломки вырвались из его спины, когда истребитель Хелики – от которого остались лишь кружащиеся обломки – пробил гарганта насквозь.

Титан зашагал дальше, как ни в чём не бывало, хотя в нём и зияла дыра.

Это был первый заход. Хелика даже не успела открыть огонь. Свирепая манёвренная схватка с истребителями орков закончилась тем, что большая часть хлама ксеносов, кружась на разрушающихся двигателях, неслась к земле. Кортену попали в корпус, но к счастью выстрел вызвал лишь утечку топлива, а не превратил ”Молнию” в огненный шар. Путь был расчищен, лишь несколько самолётов сбито, вторая и третья волны Барасата приближались.

Именно тогда всё стало совсем плохо.

Вражеские боги-машины не продолжили просто безучастно идти к городу. Турели на их плечах и головах нацелились на битву в небе и обрушили на имперские истребители, как лазерный огонь, так и бронебойные снаряды. Уклоняться от обстрела было непростой задачей. А уклоняться, когда к стрельбе гаргантов присоединились новые хлам-самолёты орков и противовоздушный огонь танков – наступил кошмар, как и предвещал полковник Саррен.

Первая волна Барасата рассеялась и устремилась к примитивным посадочным полосам, которые орки соорудили в пустыне.

На земле всё ещё оставались сотни самолётов зелёнокожих, не имеющих возможности взлететь и ожидающих свою очередь на кое-как выровненных взлётно-посадочных полосах. Более пессимистичный человек, чем Кортен сделал бы вывод, что сможет причинить слишком мало вреда такой огромной армаде, командуя только уцелевшими истребителями. Пессимист стал бы кружить вокруг авиабазы зелёнокожих и ждать вторую волну, в составе которой летели бомбардировщики ”Гром”.

Кортен Барасат не был пессимистом, и умел при необходимости отодвигать осторожность на задний план. Заходя на бреющем полёте и грациозно пикируя, он разрядил автоматические пушки и истощил энергетические батареи лазерного орудия, обрушив всё что мог на истребители внизу.

Множество самолётов орков в панике пытались взлететь и спастись в небесах от огня – большинство разбилось во время неудачных отрывов от земли, когда шасси застревали в грязной песчаной почве пустошей. Те немногие, что сумели подняться в воздух, стали лёгкой добычей для имперских орудий.

Прибыла вторая волна и началась бомбардировка. ”Громы”, гораздо более крупные и тяжеловооружённые чем ”Молнии”, подняли над пустошью огромные столбы дыма и пыли взрывами зажигательных бомб.

– Оставьте здесь только золу, – произнёс в вокс Барасат и стал наблюдать, как пилоты выполняли приказ.

Огненные разрывы прокатились по пустошам, пожирая примитивные взлётно-посадочные полосы, которые уже никогда не удастся восстановить. Оставшиеся на земле истребители взрывались один за другим.

Конечно, пылающая база не оставалась абсолютно беззащитной. Несколько танков храбро палили вверх по пикирующим имперским самолётам, с изяществом и меткостью старика, пытающегося прихлопнуть мух.

Его подбили во время последнего захода. Удачный – или, с точки зрения Барасата, неудачный – выстрел оторвал большую часть левого крыла. Из этого смертельного пике уже не выйти. Не нацелиться в развалюху-титана, как Хелика и ещё несколько пилотов.

Кортен рванул рычаг катапультирования, когда истребитель вошёл в штопор и стал падать на пылающую базу. Мгновение дезориентации, сопротивление ветра, и мир снова обрёл очертания после ухода падающего истребителя в сторону... а затем Кортен упал в чёрные облака из дыма и пыли.

Беспросветный мрак окружил майора. Респиратор спас от асфиксии, позволив дышать в удушливом дыму, но лётные очки не были модифицированными и не могли видеть в темноте. Барасат дёрнул шнур и ощутил, как его рвануло вверх, когда раскрылся парашют.

Кортен не видел землю, но ему повезло – он приземлился, не переломав ноги. Только растяжение лодыжки, но майор посчитал, что легко отделался.

Осторожно, понимая, что дым укрывает не только его, но и врагов, Барасат достал лазерный пистолет и пошёл сквозь непроглядную тьму. Было тепло, дикий жар исходил от горящих повсюду самолётов и посадочных модулей, но недостаточно светло, чтобы определить куда идти.

Когда Кортен наконец-то выбрался из чёрного облака, твёрдо сжимая пистолет, он заморгал при виде стоявших перед ним и начал стрелять.

– О Трон, – с удивительной учтивостью прошептал Барасат за миг до того, как ему прострелили грудь топавшие впереди орки.

”Вестник Бури” жаждал битвы.

Чувство становилось всё сильнее с каждым тяжёлым шагом, рассерженное плазменное ядро жгло титана изнутри, когда он неохотно отвернулся от врага и зашагал по улице.

Дорога была расчищена, путь уже проложен. Здания снесли неделю назад – их фундамент подорвали, а сами квартиры превратились в завалы – чтобы освободить исполину путь.

Жгучим охотничьим порывом было желание развернуться и излить ненависть на врага - настолько сильное, что почти заглушило шёпот Старейшей в разуме.

Старейшая. Её присутствие дико раздражало. Вновь ”Вестник Бури” накренился на ходу, стремясь медленно и неуклюже развернуться. И вновь хватка принцепс заставила тело титана повиноваться.

– Мы идём, – шептала она, – чтобы скоро вступить в ещё более грандиозную битву.

Гнев исполина постепенно уменьшался. Было кое-что новое в словах Старейшей, нечто, что разум хищника мгновенно заметил и узнал. Страх. Сомнение. Просьба.

Сейчас принцепс казалась слабее, чем когда-либо прежде.

”Вестнику Бури” были неведомы удовольствия или развлечения. Его душу выковали в древних обрядах из огня, расплавленного метала и плазмы, что бушевала с яростью заточённого в клетке солнца. Ближе всего к удовольствию был прилив эмоций от осознания гибели врагов от его оружия, и последующее притупление мучительного гнева.

И теперь титан ощутил тень этого чувства. Он выполнил на этот раз приказ, всё ещё оставаясь под контролем принцепс.

Но Старейшая стала слабее.

И он её подчинит.

Ночь застала Домоску и взвод штурмовиков укрывшимися в развалинах того, что осталось от жилого дома.

По которому проехала тяжёлая бронетехника зелёнокожих. Теперь это были полуразрушенные руины из камнебетона и бронеплит, а Домоска сидела позади невысокой стены, прижимая к груди усиленный лазган. На спине гудел силовой ранец. Кабели между входным портом лазерного ружья и блоком питания нагрелись и покачивались.

Штурмовик была рада, что череполикий астартес и чопорная квинтус-адъютант приказали вернуться в город. Домоска не хотела себе признаваться, но ей понравился полёт на борту ”Громового ястреба” астартес – даже в отсеке забитом прыжковыми ранцами и штурмовыми мотоциклами.

Гораздо меньше ей понравилось направление взвода в уличные бои, но Домоска не собиралась жаловаться – она штурмовик, элита гвардии, и гордилась своей непреклонной верностью долгу.

Пока основные силы защитников оказывая сопротивление медленно отходили или вели затяжные оборонительные бои, некоторым подразделениям в городе было приказано залечь в засадах, пропуская орков, или незаметно пробираться в тыл врага.

В Хельсриче эти задания обычно равномерно распределяли между частями ветеранов и отделениями штурмовиков. На самые сложные операции полковник Саррен отправлял лучших солдат.

И это работало.

Домоска предпочла бы спокойно сидеть за баррикадой под прикрытием ”Леман Руссов”, но такова жизнь.

– Эй, - прошептал Андрей, присев рядом, – это гораздо лучше, чем сидеть на заднице в пустыне, а? Да, лучше, вот что я думаю.

– Помолчи, – прошептала она в ответ. Ауспик не показывал никакого движения. Ни признаков тепла от врагов, ни перемещений поблизости. Но Андрей всё равно продолжил надоедать.

– Последнего я выпотрошил штыком, а? Так и хочется вернуться за черепом. Отшлифую и буду носить на поясе как трофей. Думаю, это привлечёт ко мне внимание.

– Скорее, с ним тебя пристрелят первым.

– Хм. Не такое внимание. Ты слишком недоброжелательная, а? Да, я говорю. Это правда.

– А я говорю, помолчи.

Как по волшебству штурмовик умолк. Они двинулись вперёд, низко пригибаясь и перемещаясь от укрытия к укрытию. С соседней улицы донеслись звуки боя – Домоска слышала гортанный рёв и свиноподобное фырканье сражающихся орков.

– Это Домоска, – прошептала она в наручный вокс. – Впереди контакт. Скорее всего, вторая группа, что прошла мимо час назад.

– Принято, разведгруппа три. Продолжайте двигаться, как приказано, соблюдайте максимальную осторожность.

– Да, капитан, – Домоска выключила вокс. – Готов, Андрей?

Штурмовик кивнул, снова присев рядом:

– У меня ещё три комплекта взрывчатки, так? Ещё три танка можно взорвать. А потом я получу обещанный капитаном кофеин.

Голографический стол вполне достоверно воспроизводил ход битвы. Саррен не мог отвести взгляд, хотя мерцающее изображение резало глаза.

Волна разбилась.

Гвардейцы окопались и удерживали позиции. Клещи из частей Стального легиона выдвигались на дислокации позади первой орды захватчиков и приготовились погнать орков вперёд – расплющить между молотом и наковальней.

Саррен улыбнулся. Это был прекрасный день.

Юрисиан не двигался с места почти двадцать четыре часа.

Он сказал, что потребуется больше недели – почти две. Но магистр кузни больше в это не верил. Работа займёт недели, месяцы... может быть даже годы.

Коды, удерживающие двери неприступного бункера запечатанными, были великолепным произведением искусства - работой множества мастеров Механикус. Юрисиан не боялся никого из живущих и убивал во имя Императора на протяжении двадцати трёх десятилетий. И он впервые возненавидел свою службу.

– Гримальд, мне потребуется больше времени, – сказал он в вокс несколько часов назад.

– Ты просишь то, что я не могу дать, – ответил реклюзиарх.

– Это может занять месяцы. Возможно, годы. Код развивается, порождая новые шифры, которые в свою очередь требуют специализированного взлома. Он размножается как живое существо, постоянно изменяется, реагирует на моё вмешательство, эволюционирует в более сложные системы.

В последовавшей паузе чувствовался с трудом сдерживаемый гнев.

– Юрисиан, мне нужно это орудие. Доставь его мне.

– Как пожелаешь, реклюзиарх.

Ушли глубочайшее волнение и надежда увидеть "Оберон", стать тем, кто пробудит великий ординатус Армагеддон. На их месте возникли холодная эффективность и явное отвращение. Запечатывающий код был одним из самых сложных творений созданных человечеством во всех сферах знаний. Его уничтожение причиняло технодесантнику боль, которую испытал бы художник, сжигая бесценную картину.

На ретинальном дисплее зажглись зелёные руны. За один вздох он вскрыл шесть из прокручиваемых кодов. Для последних пяти потребовались дополнительные вычисления, основанные на установленных первым параметрах.

Код развивался. Он реагировал на вмешательство как живое существо, древний дух сопротивлялся магистру кузни.

"О, как он прекрасен, – подумал трудившийся Юрисиан, – Гримальд, будь ты проклят за то, что потребовал его взломать".

Сервиторы стояли сзади – с бессмысленными взглядами, разинув рты и медленно разряжаясь.

Юрисиан не обращал на них внимания.

Ему предстояло уничтожить шедевр.

Глава одиннадцатая

Первый день

Поступь титана давно не беспокоила Асавана Тортелия.

Само присутствие среди Механикус уже было честью, за что он ежедневно возносил благодарности в молитвах. В течение одиннадцати лет службы Асаван быстро привык к колебаниям, размашистому шагу и даже к грохоту орудий на стенах монастыря. Но он так и не смог привыкнуть к щиту.

Щит повсюду затмевал небо. Тортелий родился на Юриане — обычной планете в ничем ни примечательном субсекторе, на среднем расстоянии от Святой Терры. Говорили, что единственной особенностью Юриана являлась погода в районе экватора. Небо на городом Гандра-Лай было глубокого насыщенного синего цвета, который поэты долгое время пытались передать с помощью слов, а художники не менее долго пытались запечатлеть на пиктах. Планета с нудными обычаями и бесконечным серым однообразием социума — где все были одинаково бедными — небеса над трущобами улья Гандра-Лай оказались единственным, что Асаван запомнил из молодости.

Щит забрал небо. Хотя, конечно, оставались воспоминания. Но с каждым годом они становились всё призрачнее, словно мистическая сила щита заставляла всё остальное поблекнуть.

У щита не было специфического цвета, потому что не могло быть. И щит не создавал гнетущую атмосферу, потому что это было также невозможно.

Большую часть времени щит оставался невидимым, а когда его здесь вообще не было — всё становилось просто отлично.

И, тем не менее, в каком-то смысле щит был всегда. И давил. И был. И обесцвечивал все краски неба. Присутствие щита выдавало раздражающее электрическое шипение в воздухе. Статическое потрескивание между кончиками пальцев и металлическими поверхностями. А спустя некоторое время начинали болеть зубы.

И вот это раздражало больше всего. И ещё мысль, что щит могли включить в любой момент. Из-за щита всматриваться в чужое небо стало совсем неинтересно. Он абсолютно исключал всякое удовольствие от созерцания небес. Даже выключенный щит продолжал угрожать неожиданно подняться и в очередной раз отрезать Тортелия от внешнего мира.

В битвах щит был скорее красивым, чем опасным. По нему пробегала небольшая рябь, как по луже масляной краски под ливнем. Запах щита после попаданий представлял собой смесь озона и меди, и те, кто находился вне стен собора, чувствовали головокружение. В такие минуты Тортелий считал обязательным оказаться вне пределов монастыря, но вовсе не из-за будоражащих эффектов насыщенного электричеством щита — он находил мрачное удовольствие в выходе за пределы темницы, вернее в избавлении от страха ожидания невидимого гнёта.

Иногда Асаван задавался вопросом — не ждёт ли он в тайне, что щит падёт. Если щит уничтожат… что тогда? Невозможно. Конечно, невозможно.

Однако он продолжал сомневаться.

Когда Тортелий облокотился на стену монастыря, наблюдая за городом внизу, то стал размышлять, насколько отвратителен этот вид ксеносов. Зелёнокожие были мерзкими и звероподобными, а их интеллект в лучшем случае можно было назвать недоразвитым, хотя больше подошло бы грубым.

Могучий ”Вестник Бури”, оружие божественной воли Бога-Императора остановился. Тортелий заметил это только после наступления тишины, сменившей грохочущую поступь.

Монастырь занимал только часть башен и стен кафедрального собора и оставался безмолвным. Тортелий слышал, как пятьюдесятью метрами ниже на ноге титана стреляли турели — истребляя орков на улице. Исключением были орудия на куполах — покрытых гранитными горгульями и высеченными из камня образами подобных ангелам примархов, благословенных павших сынов Бога-Императора — они только нацелились и приготовились открыть огонь.

Асаван почесал редеющие волосы (напасть, в которой он с абсолютной убеждённостью обвинял раздражающее электростатическое напряжение щита) и вызвал сервочереп. Тот поплыл по воздуху вдоль стены, миниатюрное суспензорное устройство урчало во время полёта. Череп был человеческий, гладко отшлифованный и модифицированный после ампутации от тела, а теперь его оснастили аугметическим пикт-приёмником и инфопланшетом для записи проповедей, который активировали голосом.

— Привет, Тарвон, — произнёс Тортелий. Череп когда-то принадлежал Тарвону Ушану, его любимому слуге. Какая замечательная судьба — служить Экклезиархии даже в смерти. Как должен быть счастлив дух Тарвона в вечном свете Золотого Трона.

Череп-зонд не ответил. Гравитационные суспензоры жужжали, пока он покачивался в воздухе.

— Записывай, — приказал Тортелий. Череп ответил сигналом подтверждения из инфопланшета — размером с человеческую ладонь и встроенного в аугментированный лоб — активно замигав.

Лёгкого ветра, проникающего сквозь щит, не хватало, чтобы охладить вспотевшее лицо. Солнце Армагеддона возможно и слабее, чем на Юриане, но было всё равно душно. Тортелий вытер тёмный лоб надушенным платком.

— В первый день осады улья Хельсрич захватчики разлились по городу в беспримерном количестве. Нет, стой. Команда: Пауза. Удалить ”беспримерном”. Заменить на ”несметном”. Команда: Продолжить. Небо сильно загрязнено промышленностью планеты. Над защитниками улья нависают облака и дым от пожаров из уничтоженных или захваченных зелёнокожими окраин.

— Я понимаю, что немногие из хроник этой великой войны уцелеют, чтобы попасть в имперские архивы. Я делаю запись не для того, чтобы прославить своё имя, а из желания точно и в подробностях показать святое кровопролитие огромного крестового похода.

Тут он засомневался. Тортелий подбирал слова и прикусил нижнюю губу, ища более эффектное описание событий, как вдруг монастырь вновь задрожал под ногами.

Титан шагал.

”Вестник Бури” двигался через город, не встречая сопротивления.

Три вражеские машины — развалюхи-шагатели, называемые ксеносами гаргантами — уже пали от его орудий. В своей темнице в жиже Зарха чувствовала, как обрубки рук тупо заныли от жара.

— Когда-то у меня были руки, — с угрюмой усмешкой подумала принцепс.

Она с беспокойством озвучила следующую мысль:

Аннигилятор перегрелся.

— Аннигилятор перегрелся.

— Понял, моя принцепс, — отозвался Карсомир. Модератус вздрогнул в фиксаторах трона, получая данные о состоянии оружия напрямую от систем в сердце титана.

— Подтверждаю, каморы с третьей по шестнадцатую, выявлено повышение температуры.

Зарха повернулась в молочной жидкости саркофага, интуитивно чувствуя титана лучше любого на борту — люди нуждались в показаниях на мониторах или в медлительных проводных соединениях. Принцепс наблюдала, как Карсомир снова дёрнулся, и ощутила команды, пульсирующие из разума модератуса с помощью одной только силы воли и достигающие когнитивных рецепторов ядра титана.

— Поток хладагента, интенсивность умеренная, — сказал Валиан. — Начать через восемь секунд.

Зарха поводила правой рукой в жиже, чувствуя боль в несуществующих пальцах.

— Выпуск хладагента, — произнёс соседний адепт, согнувшись над вмонтированной в стену панелью управления.

Облегчение оказалось быстрым и приятным, словно обожжённую руку погрузили в ведро со льдом. Принцепс отключила передачу изображения с фоторецепторов, расслаблено погружаясь во тьму.

Спасибо, Валиан.

— Спасибо, Валиан.

Зрение вернулось, когда она активировала бионику. Потребовалась секунда, чтобы вновь настроить восприятие отфильтровывать ближайшее окружение. Она вздохнула и посмотрела на город глазами бога.

Враги как деятельные муравьи копошились на улице у её лодыжек. Зарха подняла ногу, ощущая и порыв ветра на металлической коже, и циркуляцию жидкости вокруг остатков конечности. Зелёнокожие разбежались от сокрушительной поступи. Танк стал грудой металлолома.

Вдобавок, из укреплений на ноге ”Вестника Бури” на улицу обрушилась стрельба, уменьшая орочьи ватаги.

— Моя принцепс, — заговорил секунд-модератус Лонн, вздрагивая на троне, мускулы сокращались в ответ на поступающие от связи с титаном импульсы.

Говори, Лонн.

— Говори, Лонн.

— Мы рискуем без поддержки скитариев.

Зарха видела это. Продвигаясь по улицам, она ссутулилась. Уставшие мышцы дрожали от напряжения.

Я знаю. Я что-то… чувствую.

— Я знаю. Я что-то чувствую.

По обе стороны шествующего титана стояли покинутые башни хабов — этот квартал был среди тех счастливчиков, что оказались рядом с немногочисленными подземными общественными комплексами убежищ.

Сообщите полковнику Саррену, что я перехожу ко второму этапу.

— Сообщите полковнику Саррену, что я перехожу ко второму этапу.

— Да, моя принцепс.

Квартал Омега-Юг 19 был среди первых захваченных после разрушения стен. Орки кишели здесь уже не первый час, но признаков присутствия развалюх-титанов пока ещё не было. Представилась отличная возможность уничтожать легионы зелёнокожих, в то время как группы гаргантов были заняты в другом месте.

В затылке возникло новое чувство — что-то агрессивное и резкое распространялось через паутину вен мозга. С этим она не сталкивалась в течение многих десятилетий.

Кто-то рыдал.

Лицо Зархи застыло в гримасе ужаса — чувство продолжало расцветать и пускать корни. Оно стало более резким и грубым, ядовито пульсируя в черепе.

— Моя принцепс?

Она не расслышала.

— Моя принцепс?

Да, Валиан?

— Да, Валиан?

— Мы получаем сообщение от ”Драконида”. Он умирает, моя принцепс.

Я знаю… я чувствую его…

Секунду спустя Зарха ощутила, как удар сотряс весь разум. Предсмертный крик бушевал в её подсознании подобно урагану, безмолвный и дико вопя от боли. ”Драконид” упал. Его принцепс Ясен Верагон кричал, когда ксеносы уничтожали труп, вырывая бронированную металлическую кожу лежащего ничком титана.

Как он погиб?

И где. Она стала искать воспоминания в крике. Покачивающееся видение, как машина класса ”Разбойник” опускается на колени. Приводящее в бешенство ощущение неподвижности. Он был богом… Как это могло случиться… Почему его конечности больше не двигались…

Вокруг были камни и дым. Невозможно было чётко разглядеть.

Теперь крик исчез. Сердце-реактор ”Драконида” — кипящий котёл плазмы — остывал и умолкал.

— Мы потеряли контакт, — доложил Валиан спустя секунду, после того как Зарха сама всё пережила. Она плакала, не обращая внимания, что вытекающие из глазниц слёзы немедленно растворялись в окружающей жиже.

Лонн прикрыл глаза, получая по когнитивной связи доступ к внутреннему гололиту.

— ”Драконид” в Омега-Запад 5. — Он резко открыл глаза. — Из докладов следует, что место аналогично нашему: эвакуированные башни хабитатов, минимальное присутствие гаргантов.

Адепт, что расположился за панелью сканера, произнёс длинную речь на машинном коде из похожего на скарабея заменителя рта.

— Подтверждаю, — произнёс Карсомир. — Мы получаем данные с ауспика на юге. Нечто с высокой температурой. Почти наверняка вражеский титан.

Зарха не слышала практически ничего из разговора. Картины смерти ”Драконида” проигрывались позади её искусственных глаз подобно пьесе, окрашенной ужасными чёрными эмоциями. Она всхлипнула ещё раз, сердце разрывалось от боли. Поняв только, что враг поблизости, она задвигалась в жидкости, передвигая конечностями.

Титан вздрогнул, делая следующий шаг.

— Моя принцепс? — одновременно спросили оба модератуса.

Я отомщу. Даже в своём разуме она еле-еле слышала собственные слова. Механические нотки добавились к её мыслям — и защищались с непреодолимой яростью. Я отомщу.

— Мы отомстим.

Титан проходил мимо высотных башен, задевая их плечами.

— Моя принцепс, — начал Карсомир. — Я рекомендую остановиться и подождать здесь, пока скитарии проведут разведку.

Нет. Я отомщу за Ясена.

— Нет, — резко раздалось из вокса. — Мы отомстим за ”Драконида”.

Не замечая расхождений между её мыслями и речью, Зарха двинулась вперёд. Голоса окружили принцепс, но она отбросила их силой воли. Никогда прежде Зарха так легко не игнорировала просящий шёпот своей младшей родни. Голос Валиана, пришедший из рубки, а не по когнитивной связи был другим делом.

— Моя принцепс, мы получаем запросы про Единство.

Не будет никакого Единства. Я охочусь. Легио проведёт Единство завтра.

— Не будет никакого Единства. Мы охотимся. Легио проведёт Единство завтра.

С трудом Валиан повернулся на троне. Кабели извивались из имплантатов в черепе, и повернулись вместе с модератусом, подобно хвостам зверя.

— Моя принцепс, легио просит провести Единство, ведь принцепс Верагон погиб, — в голосе Карсомира звучало беспокойство, но не было ни паники, ни страха. Остальная часть боевой группы просила о кратком совместном сборе и объединении воли — союз принцепс и душ их титанов — традиция после потери.

Легио подождёт. Я жажду битвы.

— Легио подождёт. Мы жаждем битвы.

Вперёд. Приготовьте главные орудия. Я чувствую запах ксеносов отсюда.

Её голос только раздался в потрескивающей статике, а ”Вестник Бури” уже двигался.

Карсомир не был человеком склонным к излишним эмоциям, но что-то холодное и неприятное закралось в мысли, когда он повернулся обратно, смотря на город через огромные глаза титана.

Валиан не был настолько близок с пылающим сердцем ”Вестника Бури”, как принцепс, но и его узы с шагающим богом можно было назвать дружескими. Через слабую связь с полуразумным ядром машины модератус ощущал глубокую ярость, почти притягательную своей всеохватывающей чистотой. Вспышка гнева благодаря эмпатической связи трансформировалась в мрачную раздражительность, и Карсомиру пришлось сопротивляться желанию обругать всех вокруг за нерасторопность, пока он вёл титана вперёд. Осознание причины безумного раздражения мало помогало.

Правая нога титана опустилась на угол улицы, расплющив грузовик в лепёшку. ”Вестник Бури” величественно повернулся и через вмонтированные в корпус пикт-камеры показал широкий проспект, а послеполуденное солнце засверкало на отполированной железной коже гиганта. Валиана на мгновение захлестнул поток внешних образов, получаемых через мысленную связь. Сотни пикт-камер, каждая показывает древнюю серебристую кожу или толстую броню — покрытую трещинами и царапинами от огня лёгкого стрелкового оружия.

Впереди на широком проспекте стоял вражеский титан, мигая на ауспик-сканере красным цветом, вызывающим мигрень. Карсомир вздрогнул, увидев гарганта, и глубоко вдохнул насыщенный аромат рубки. Как всегда воздух внутри головы ”Вестника Бури” пахнул смазанными механизмами, ритуальным ладаном и сильным жгучим амбре экипажа — они работали изо всех сил, хотя их тела неподвижно покоились на тронах.

Вражеский развалюха-титан выглядел нелепо — на взгляд Валиана, скорее даже уродливо, чем просто некрасиво. Покрывающие гарганта куски металла не вызывали ни благоговения, ни уважения, ни интереса к создателям. Железные кости ”Вестника Бури” были трижды благословлены техножрецами, даже прежде чем их просто объединили в скелет бога-машины. Каждый из миллиона шестерёнок, механизмов, заклёпок и листов брони, использованных при рождении ”Императора”, был отполирован до идеала и благословлён, прежде чем стать частью тела титана.

Это воплощение безукоризненного совершенства стояло перед своей отвратительной противоположностью, и каждый в экипаже, кто пилотировал титан, чувствовал, как сквозь него течёт отвращение. Вражеский гаргант был жирным, похожим на большой колокол — чтобы вмещать и войска, и боеприпасы для беспорядочно усеивающих тушу орудий. Голова, в противоположность выполненному в готическом стиле черепу ”Вестника Бури”, была мелкой и плоской, с разбитыми глазными линзами и выступающей вперёд тяжёлой челюстью. Он вызывающе смотрел с улицы на более крупного имперского шагателя, орудия, покрывающие тело подобно шипам, проревели свой собственный вызов.

Звучало так, как и было на самом деле: зелёнокожий вожак в рубке орал в вокс. ”Вестник Бури” в ответ рассмеялся звуковой волной сигнальных сирен.

В заполненном жидкостью саркофаге Зарха подняла руки, культи нацелились вперёд.

На улице с громким скрежетом механизмов суставов ”Вестник Бури” зеркально повторил движение.

И не выстрелил. Ловушка, грубая и примитивная, взорвалась вокруг огромного титана.

— Ваша просьба о подкреплении принята, — проскрипел сквозь помехи голос.

Райкен отключил микрофон вокса и снова взял лазерное ружьё наизготовку.

— Они в пути, — прошипел он Вантин. Гвардеец была рядом, прислоняясь спиной к служившей укрытием стене. Выражение лица не было видно из-за защитных очков и респиратора, но она кивнула майору.

— Вы тоже самое сказали полчаса назад.

— Я знаю, — Райкен зарядил новую батарею в лазган. — Но они придут.

Стена за ними изогнулась от попадания очередного снаряда. Мусор с потолка застучал о шлемы.

Взвод Райкена оказался по самое горло в неприятностях, и как-бы яростно они не сражались — без посторонней помощи выбраться не удастся.

Большинство из тех его людей, кто не истекал кровью на земле, заняли окна по всему жилому зданию и вели огонь по улице. В комнатах оставалось много мебели, брошенной семьями, которые укрылись в ближайших бункерах. Это была последняя линия обороны, прелестное страшно изрешечённое местечко — но их укрепления захватили полчаса назад, и теперь каждое отделение сражалось само за себя до тех пор, пока они все не перегруппируются на следующем перекрёстке.

Проблема была в том, что когда пала последняя баррикада взвод Райкена отрезали слишком быстро. Они были арьергардом и прикрывали отступление других отделений, потому их окружили, и вынудили сражаться на неукреплённых позициях.

— Они лезут на чёртовы стены! — крикнул кто-то. Мордекай, пригибаясь, пробрался к ближайшему окну и приготовился открыть огонь. Когда майор привстал, чтобы выстрелить, то оказался лицом к лицу с зелёнокожим, карабкающимся в окно второго этажа. От орка пахло плесенью и оружейным дымом, а поросячий взгляд горел теми чуждыми чувствами, что существо испытывало в разгар битвы.

Райкен пронзил штыком горло твари и сразу после удара добавил три выстрела. Ксенос вылетел из окна и рухнул на сородичей.

Они действительно лезли на чёртовы стены.

Майор приказал, чтобы три человека прикрыли окно, и помчался к лестнице, что вела на первый этаж. Щёлкающий треск лазганов внизу был ещё громче — там укрепилась большая часть взвода.

— Подкрепление в пути! — крикнул он вниз с лестницы.

— Вы говорили это полчаса назад! — отозвался сержант Калас.

Райкен мельком взглянул на сержанта, он стоял на коленях у окна и сжимал болт-пистолет двумя руками, ведя беглый огонь по дороге. Майор подошёл к ближайшему окну, добавив свою стрельбу к канонаде.

Улица изобиловала инопланетной плотью. Только самые тупые или кровожадные орки мчались напрямик или лезли на стены. Большинство зелёнокожих — и Райкен благодарил Императора за эту небольшую удачу — обладали достаточным интеллектом, чтобы озаботиться укрытием за собственными хлам-транспортами или стрельбой из окон соседних жилых зданий. Они смеялись и глумились, пока продолжался заградительный огонь, а свиноподобный визг только становился громче, когда очередной завывающий отряд ксеносов атаковал в лоб через улицу, и оказывался уничтоженным защитниками Стального легиона. Бурная радость от гибели собственных сородичей была варварским сумасшествием, которое Райкен долго не мог ассоциировать с ненавистной породой ксеносов.

Невозможно было понять этих существ.

— Мы не сможем удержаться здесь, — Вантин снова укрылась за стеной, быстро шепча литанию преданности и перезаряжая ружьё. — Вы слышите их машины? Их прибывает всё больше, майор.

— У нас не получиться прорваться в ближайшее время, — с горечью ответил Мордекай, поправляя респиратор. — Поэтому мы продержимся.

— Или умрём.

— Это не вариант, и я пристрелю тебя в следующий раз, когда ты заговоришь про смерть.

Гвардеец улыбнулась за респиратором, но Райкен не заметил её веселья. Он встал и прислонился к стене, прижав лазган к груди. Осторожно двигаясь, майор рискнул выглянуть в окно. Увиденное заставило Мордекая выругаться так красочно, как Вантин никогда прежде не слышала.

— Это означает, — легионер встала рядом, заняв позицию у противоположной стороны окна, — плохие новости, верно?

— Танки. Ублюдки подогнали бронетехнику.

Вантин рискнула посмотреть сама. Три имперских ”Леман Русса” захваченные и ”усовершенствованные” приклёпанными кривыми листами брони, и раскрашенные в не сочетаемые цвета. На лобовой броне танков были начерчены инопланетные символы преданности, бессмысленные на взгляд людей.

— Мы умрём, — покачала головой гвардеец. — И не нужно расстреливать меня. Они разрушат здание и убьют меня за вас.

Райкен проигнорировал её и активировал вокс:

— Ников. Как там ракетная установка?

Ников был на верхнем этаже дома, куда он направился со своим ракетомётом десять минут назад. Оружие получило повреждение, когда прорвали прошлую баррикаду.

— Всё ещё заклинено, — прибыл в шипении ответ по воксу. Через несколько секунд Ников добавил. — Я слышал, вы снова кричали про подкрепление?

— Они в пути. Трон, почему все ноют про него?

— Я думаю из-за того, что с ним мы не погибнем, сэр.

В этот момент западная стена решила взорваться. Обломки разлетелись по комнате и заволокли всё каменной пылью. Сквозь защитные очки Райкен уставился на брешь размером с трёх взрослых мужчин. Большинство ближайших солдат поднималось с пола. Двое остались лежать, изувеченные и неподвижные.

— Заставь ракетную установку работать, — произнёс Мордекай со сверхъестественным спокойствием. Вантин поднялась на ноги и отбежала от пролома в стене.

Снаружи, среди смеха зелёнокожих и скрежета гусениц танков, послышалось завывание реактивных двигателей.

— Ещё? — спросила Вантин.

— Это не враги, — ответил майор. — Шум не от танков.

Это были не орки. Вокс скрипел искажёнными переговорами по другим каналам, но кто-то всё же прорвался сквозь шум.

— Ваша просьба о подкреплении, — произнёс нечеловечески низкий голос, — подтверждена.

Комнату накрыла тень от десантно-штурмового корабля с шумом пролетевшего на воющих турбинах. Челнок снизился и открыл огонь по улице. Долго лететь под углом на крейсерской скорости было невозможно, но пилот приложил максимум усилий, чтобы удержать ”Громовой ястреб”.

Тяжёлые болтеры, установленные на крыльях и боковых спонсонах, выплюнули поток смертоносных снарядов по всем видимым группам орков. Инопланетная кровь туманом повисла в воздухе, когда множество ксеносов прошило разрывными снарядами. Огрызаясь, сократившиеся группы выживших орков открыли огонь — задребезжали стабберы, пули ливнем обрушились на чёрный корпус — столь же безвредно, как град.

Иное дело танки. Первый снаряд врезался в борт ”Громового ястреба” подобно смерчу, и Райкен отшатнулся от взрыва. Корабль закрутился после попадания вокруг своей оси, поднимая во время разворота горячий ветер работающими стартовыми двигателями. В ответ на атаку птичий силуэт взмыл вверх, сделал вираж над первым танком, и наконец сбросил свой груз.

Тёмные фигуры лязгнули о поверхность ”Леман Руссов”, переползая подобно чёрным жукам.

Первый, кто приземлился на крышу головного танка, носил шлем с серебристой маской и держал булаву, энергетическое поле вспыхивало вокруг навершия в форме расправившего крылья орла. Оружие обрушилось ребром вниз — разбивая вдребезги орудийную башню. Её срезало начисто, и она упала в орду столпившихся ксеносов.

— Доброе утро, реклюзиарх, — у Райкена перехватило дыхание от облегчения.

Рыцарь не ответил. Он и его знаменосец занялись зелёнокожими, которые кишели у корпуса уже бесполезного танка, и лезли вверх, в отчаянном порыве пролить кровь чёрных рыцарей.

Из болтера Артариона вылетела грохочущая очередь, сбрасывая разорванные тела орков назад на землю. В сияющей похожей на солнце вспышке плазменный пистолет Гримальда дезинтегрировал ещё две карабкающиеся твари, позволяя пылающим останкам скелетов рухнуть обратно в толпу.

Второй уничтоженный танк усеяло множество следов — дым поднимался из вентиляции и трещин в броне. Храмовники бросили внутрь гранаты, и Райкен видел, как два рыцаря без труда спрыгнули, и, не обращая внимания на подбитый ”Леман Русс”, набросились на орков, собравшихся на улице.

— Прости, что задержались, майор. — Реклюзиарх даже не запыхался. — Мы были нужны при прорыве баррикады в южном квартале 92.

— Лучше поздно, чем никогда, — отозвался Райкен. — Последнее известие из центрального командного центра наводит на мысль, что план Саррена там сработал даже лучше, чем почти все расчёты на гололитах. Мы перегруппировываемся для контратаки?

Гримальд на вершине танка с яростью по дуге разил крозиусом, изо всех сил превращая зелёнокожих в биомассу.

— Ты ещё дышишь, майор. Пока и этого достаточно.

Рассвет не принёс ничего, кроме продолжения кровопролитного ночного сражения.

Хельсрический крестовый поход начинает первый кровавый день. По всему городу миллионы сражаются рядом с нами за свои жизни.

Шум не похож ни на один звук, который я раньше слышал. Два столетия я сражался у ног богов-машин, грохот их орудий перекрывал предсмертные крики звёзд. Я противостоял многотысячным армиям, когда каждый, кто стоял напротив ревел от ненависти. Я видел, как корабль размером с башню улья упал в открытый океан на удалённой планете. Столб воды, выброшенный в небо, и последующий за ним приливный вал, произвёл впечатление обрушившейся божественной кары, которая стремилась затопить землю и стереть все следы человечества под насыщенными солью глубинами.

Но ничто не было похоже на шум бросившего вызов Хельсрича.

На каждой улице столкнулись люди и орки, оружие и голоса сплелись в единую волну бессмысленных звуков. На каждой крыше турели и многоствольные бочкообразные защитные орудия стреляют в небо, их заряжающие никогда не останавливаются, интенсивность их огня никогда не снижается. Машинный рёв вступивших в поединок титанов разносится во всех районах города.

Никогда прежде я не слышал, как сражался целый город.

Из-за того, что мы ведём бой на открытой улице, деблокируя майора Райкена — и поскольку его легионеры сами оставляют укрытия и присоединяются к нам в битве — я держу открытыми все основные частоты вокса.

Райкен не ошибся. В то время как мы втянуты в бои в спланированном отступлении по всему улью, всего лишь несколько кварталов оставлены без приказа.

Развалюхи-титаны теперь в городе. Спокойные отчёты об уничтоженных гаргантах поступают от командиров Инвигилаты, увеличивая беспорядок в коммуникациях — но их приятно слышать. Хельсрич держится, непреклонный, как солнце в небе, что приближается к полудню.

Мои братья по прежнему рассеяны по всему городу, укрепляя самые слабые звенья в имперской цепи, помогая защитникам там, где орочья волна ворвалась в улей в подавляющем превосходстве. Мне жаль, что нам не удалось собраться вместе в последний раз. Эта утраченная возможность — очередная слабость, которую необходимо искупить.

Сообщения об их битвах поступают ко мне ежечасно. Пока никакие потери не очернили наши списки. Я не могу ничем помочь, но задаюсь вопросом: кто из нас падёт первым и как долго просуществует наша сотня, когда часы станут днями, а дни неделями.

Этот город умрёт. Всё, что нам суждено узнать — сколько времени можно сопротивляться судьбе. И ещё мне нужно орудие, похороненное под песками пустошей.

Я прочистил горло, перед тем как вызвать ”Громовой ястреб”, и вдруг вокс взрывается паническими криками. Трудно различить что-то в вихре переговоров. Сквозь шум удаётся прорваться ключевым словам: Титан. Инвигилата. ”Вестник Бури”.

И затем голос, гораздо более сильный, чем другие, произносит единственное слово. В нём чувствуется боль.

— Гримальд.

Глава двенадцатая

В тени примарха

”Громовой ястреб” мчится на юг, всё вокруг нас грохочет от свирепого воздушного вихря поднятого ускорителями корабля. Легко представить какой беспорядок мы оставляем после себя в облаках Армагеддона.

Завывающий ветер врывается в пассажирский отсек через открытую дверь переборки. Я по праву стою первым у выхода; я держусь одной рукой за край шлюза, а воздух треплет табард и свитки пергамента. Под нами проносится город — башни устремились в небо, улицы стелятся по земле. Первые охвачены пламенем. Последние заполнены пеплом и врагами.

Большинство удалённых кварталов улья уже пылают. Это Хельсрич: промышленный город, производящий топливо. Здесь практически всё может гореть.

Небо задыхается от дыма, а охватившее окраины огненное кольцо сжимается всё плотнее. Доклады о бегущих в центр города беженцах возросли в десять раз. Теперь проблема уже не в их размещении, а в забитых ими проспектах, из-за чего переброска бронетанковых дивизий Саррена угрожающе замедляется.

Я не осуждаю полковника. Его управление городом за последние недели — а он прибыл в Хельсрич ненамного раньше нас — оказалось настолько эффективным, насколько вообще можно ожидать от человека под воздействием сильнейшего стресса. Я вспоминаю, как на первых инструктажах он был подавлен огромным количеством гражданских, которые отказывались покидать дома даже перед угрозой вторжения. Правда, нельзя сказать, чтобы город строили, из расчёта на большое количество убежищ. Саррен с неохотой позволил горожанам остаться, понимая, что проблема отчасти сама собой разрешится. Когда кварталы падут, число убитых гражданских будет ужасающим.

— Ну что же, — сказал однажды ночью офицерам полковник, — значит, будет меньше беженцев во время осады.

Тогда я искренне восхитился Сарреном. Его безжалостная ясность мышления достойна высочайшей похвалы.

Накренившись ”Громовой ястреб” начинает снижаться. Я приготовился и начал шептать слова почтения духу пристёгнутого к доспехам прыжкового ранца. Он громоздкий и древний, поверхность покрыта вмятинами, царапинами и нуждается в перекраске, но соединение с бронёй безупречно. Движением век я активирую руну запуска, и гул внутренних систем ранца сливается с рычанием работающих доспехов.

Я вижу ”Вестника Бури”.

За моим плечом на титана смотрит Артарион.

— Кровь Дорна, — непривычно тихо произносит знаменосец.

Весь вид портит серая пыльная завеса от рухнувших зданий. Титан опустился на колени посреди облака камнебетонной крошки, и он наполовину завален обломками зданий.

Шагающая шестидесятиметровая смерть — неудержимая орудийная платформа, чьи плечи украшает прекрасный собор — повержена и стоит на коленях. Вокруг развалины нескольких жилых башен. Захватчики, будь прокляты их бездушные жизни, взорвали окружающие хабы, обрушив их на титана.

— Они повергли на колени титана типа ”Император”, — говорит Артарион, — не думал, что когда-нибудь в жизни такое увижу.

Сейчас на улице кишат сотни орков, зелёнокожие карабкаются на спину упавшего бога-машины с помощью крючьев и взлетают на пылающих струях реактивных ранцев. Они ползают по покрытой пылью броне подобно насекомым-паразитам.

— Гримальд, — приветствует меня титан, и становится ясно, откуда в голосе такая мука. Не от боли. От стыда. Она наступала без прикрытия фаланг скитариев и оказалась беззащитной против массированной пехотной атаки.

— Я здесь, Зарха.

— Я чувствую, как они ползают по моей коже словно миллионы пауков. Я… не могу встать. Не могу подняться.

— Приготовились, — говорю я по воксу братьям, а затем обращаюсь к униженной принцепс. — Мы вступаем в бой.

— Я чувствую их, — повторяет Зарха, и я не могу понять, что слышу в механическом голосе: горечь, безумие или всё вместе. — Они убивают моих людей. Моих чтецов молитв… моих верных адептов…

Я понимаю, что скрывается за словами Зархи. Для Культа Машины каждая смерть — не просто трагедия, а невосполнимая утрата знаний, как настоящих, так и будущих, их не удастся восстановить.

— Они внутри меня, Гримальд. Как паразиты. Оскверняют Собор Святилища. Карабкаются по костям. Прорываются в сердце.

Я смотрю вниз на развалины улья и не отвечаю принцепс. Вместо этого я приготовился к кратковременной дезориентации, и прыгнул в небо.

Гримальд первым выпрыгнул из кружившего ”Громового ястреба”.

Спустя считанные секунды за капелланом, словно тень, выскочил, сжимая знамя Артарион. За ним Приам с мечом в руке. Далее последовали Неровар и Кадор, первый нырнул в пике, второй просто шагнул в незамысловатое отвесное падение. Последним был Бастилан, тусклый вечерний свет сверкнул на символе сержанта на шлеме. Храмовник окликнул по воксу пилота, пожелал удачи, и достал оружие, прежде чем прыгнуть в небо.

Высотомер на ретинальном дисплее показывал быстро уменьшающиеся цифры, мелькающие, пока рыцари снижались к титану. Под ними на коленях расположилась гигантская цель — ”Вестник Бури”. Многоэтажный собор на плечах титана был небольшим городом — шпили миниатюрного улья покрывали батареи и ползающие ксенотвари.

Во время спуска рыцари смотрели на ксеносов: зелёнокожие карабкались по верёвкам или взлетали на примитивных ракетных ранцах, осаждая раненного титана. ”Вестник Бури” стал жалким памятником собственной неудачи. Его повергли на колени, погребли по пояс под обломками шести или семи взорванных башен. Вокруг лежали развалины проспекта, обломки упавших зданий сравняли всё с землёй. Руки-орудия, огромные, как жилые шпили, стали серо-белыми от пыли и опирались на груды из битого кирпича, покорёженных стальных конструкций и обломков камнебетона.

Гримальд пока не включал прыжковый ранец, не желая замедлять свободное падение.

— Приземляемся во внутренний двор в центре собора, — приказал реклюзиарх по воксу . Подтверждения пришли сразу же. Один за другим рыцари активировали двигатели, превращая пикирование в управляемый спуск.

Гримальд последним включил прыжковый ранец и первым приземлился.

Сапоги глухо ударились о вымощенный дворик, круша драгоценную мозаику. Реклюзиарх мгновенно сместился, находя равновесие на наклонной поверхности. Поверженный титан склонил собор почти на тридцать градусов вперёд.

Внутренний двор выглядел скромно, его окружали девять непримечательных мраморных статуй, высотой в четыре метра. С каждой стороны света располагались открытые двери в собор. Плитки мозаики на полу запечатлели чёрно-белый разделённый надвое кибернетический череп Культа Машины Марса. Гримальд приземлился на тёмный глаз человеческой половины черепа, сокрушив чёрную мозаику.

Рядом не было никакого движения. Зато из окружающих зданий доносились звуки битвы, мародёрства и осквернения.

Приам поскользнулся при посадке, бронированные сапоги срезали плитки и подняли волну мелких камней. Прикованный к запястью меч, потрескивая энергетическим полем, пробудился.

Неровар, Кадор и Бастилан приземлились гораздо изящнее. Сержант совершил посадку в тени одной из наклонившихся статуй, чьё суровое лицо заслоняло заходящее солнце.

— Это примархи, — сказал Бастилан остальным, пока рыцари готовили оружие.

Все головы повернулись к сержанту. Он был прав.

Образы примархов были настолько скромными, что казались незавершёнными. Обычно сыновей Императора запечатлевали в величии и славе, а не такими аскетичными и незаметными.

Здесь был Сангвиний, Лорд Кровавых Ангелов, без крыльев и склонивший спокойное, по-детски простое лицо. А вот и Жиллиман из Ультрадесанта, его скрытая мантией фигура гораздо меньше, чем на любом виденном ранее рыцарями образе. В одной руке он сжимает открытую книгу. Другая поднята к небесам, словно примарх застыл в момент произнесения грандиозной речи.

С неприкрытой грудью Джагатай Хан сжимает в руке изогнутый меч и смотрит налево, как будто всматривается в далёкий горизонт. Его волосы длинные и непричёсанные, тогда как на множестве шедевров голова примарха выбрита и оставлен лишь чуб. Рядом стоит Князь Воронов Коракс, на нём простая маска с прорезями для глаз. Кажется, что примарх не желает показывать лицо в компании братьев, и прячет свой лик под маской актёра.

Феррус Манус и Вулкан стоят вместе. Головы братьев неприкрыты, и из всех примархов лишь они изображены в доспехах. Оба облачены в кольчужные жилеты, мелкие звенья на груди Мануса прямая противоположность крупным чешуйкам, что украшают броню Вулкана. Примархи стоят спина к спине, сжимая в каждой руке по молоту.

Леман Русс из Волков широко расставил ноги и запрокинул голову, глядя в небо. Другие сыны Императора облачены в накидки или доспехи, но Русс одет в лохмотья, облепившие точёную мускулатуру. Леман также единственный примарх сжимающий кулаки — он пристально смотрит в небо, ожидая дурных вестей.

Фигура в мантии, с надвинутым капюшоном, одеяние не скрывает почти болезненную стройность — сжимает рукоять крылатого меча, чьё лезвие упирается в землю между обнажёнными стопами статуи. То Лев, изображённый как воин-монах, и его глаза закрыты в безмолвном созерцании.

И наконец, над Бастиланом возвышается Рогал Дорн.

Дорн держится в стороне от братьев, не глядя ни на семью, ни всматриваясь в небеса. Его царственный взгляд устремлён на землю слева, словно примарх смотрит на нечто важное, на то, что может видеть только он. Его мантия проста, на ней нет украшений, как у братьев, хотя на груди высечен крест. Несмотря на то, что он был Золотым Лордом, командующим Имперскими Кулаками, личная геральдика воплотилась в других сыновьях — тех, кто ушёл в Храмовники.

Руки примарха привлекли внимание рыцарей сильнее, чем какая-либо другая деталь в собрании полубогов. Одна прижата к груди, пальцы едва касаются креста. Другая доброжелательно ладонью протянута по направлению взгляда Дорна, как будто он предлагает помощь тому, кто поднимается с пола.

Статуя была самым аскетичным и совершенным воплощением генетического отца Гримальда, которое он когда-либо видел. Рыцарь подавил сильное желание упасть на колени в почтительной молитве.

— Это знак, — продолжил Бастилан. Капеллан едва мог поверить, что после последних слов сержанта прошло лишь несколько секунд.

— Так и есть, — согласился реклюзиарх. — Мы очистим храм от ксеносов под пристальным взором нашего прародителя. Дорн смотрит на нас, братья. Так пусть же он гордится днём, когда был создан первый Храмовник.

Мы движемся через собор непреклонно и ни от кого не скрываясь .

Я смог справиться с раздражением от покатого пола, к тому времени, как убил третьего ксеноса. Все вместе мы минуем комнату за комнатой. Собор разделён на несколько окружающих дворики залов, в каждом располагаются уникальные витражи — сейчас они разбиты, а окна похожи на выбитые зубы. Высокие потолки тянутся к вершине шпиля.

Мы убиваем легко, почти не задумываясь. Приам ведёт себя как волк на цепи, готовый в одиночку убежать вперёд.

Поведение мечника готово было вот-вот переполнить чашу моего терпения.

Каждый зал осквернён по своему. Техноадепты и жрецы Экклезиархии валяются жестоко убитые, части их тел усеивают мозаичный пол. Безоружные, они не смогли оказать достойного сопротивления неистовым захватчикам. Книжные шкафы перевёрнуты, керамика разбита… Я никогда не считал, что орки не способны на дикое разрушение, но сейчас создаётся впечатление, что во время бешеного штурма зелёнокожие что-то искали.

— Структуры сочленений запечатаны. Мои кости защищают внутренние войска. Путь к сердцу отрезан от паразитов.

Попали они в засаду или нет — очень плохо, что Механикус потребовалось столько времени для выполнения столь простых действий предусмотренных для подобных случаев.

— Мы отбиваем Собор Святилища, — говорю я. — Сопротивление минимальное, Зарха. Но ты должна встать. Орки всё ещё прибывают. Сделай невозможным абордаж собора или нас сомнут.

— Я не могу подняться, — отвечает она.

Грех для столь величественного воина произносить столь постыдные пораженческие слова. Будь она одним из моих рыцарей, я убил бы её за такое бесчестье. Задушил. Медленно. Трусость не заслуживает удара меча.

— Я пыталась, — протянула принцепс.

Эмоции, окрасившие механический голос вызвали у меня желчь. Насколько я понимаю, она плачет. Отвращение столь сильно, что мне пришлось подавить рвоту.

— Пытайся сильнее, — прошептал я в вокс и оборвал связь.

Мы пробиваемся к внешним укреплениям на фронтальной броне ”Вестника бури”, где захватчикам легко забраться на титана по наклонной поверхности. Жирная рука орка хлопает по окровавленному металлу на краю стены, и тварь подтягивается внутрь. Мой плазменный пистолет упирается в морду зелёнокожего, стабилизаторы теплообменника шипят на его коже. У орка осталась лишь секунда, чтобы завопить от ненависти, а затем я нажимаю на спусковой крючок. Безрукие остатки ксеноса падают вниз, быстро сгорая, как живой бело-синий факел.

Укрепления под настоящей осадой. Последние выжившие техноадепты и жрецы защищают собор от облепивших титан зелёнокожих. Но их осталось совсем мало. Немногие из людей, с аугметикой или без, могут на равных биться с орками.

Цепь дисциплины, удерживающая Приама, оборвалась. Мечник несётся вперёд в рукопашную, оружие сверкает каждый раз, когда силовое поле впивается в плоть ксеносов. Мои братья повергают врагов на осаждённой стене клинком и болтером. Немногочисленные ведущие огонь по толпе орков и управляемые сервиторами турели на шпилях замолкают — они не рискуют попасть в нас.

— Приам, на тебя налагается епитимья.

— За Императора! За Дорна! — вместо ответа кричит по воксу рыцарь.

Турели вновь открывают огонь туда, где нет никого из Храмовников. Что же, по крайней мере, в отличие от их хозяев, сервиторы чего-то стоят. Орки отвлекаются от резни немногочисленных уцелевших жрецов. На отвратительных мордах видны жестокие и сильные эмоции, когда зелёнокожие движутся к нам.

Один из них… Трон Императора… Он затмевает своих свиноподобных собратьев. В доспехах он в два раза выше любого из нас, броня выглядит примитивной и собранной из металлических обломков, а к корпусу экзоскелета болтами прибиты пыхтящие энергетические генераторы. Руки — огромные клешни, на вид способные без труда разорвать танк. Орк даже убивает сородичей, стоящих перед нами, когда приближается по искривлённому полу. Взмахами клешней зелёнокожий разбрасывает своих менее рослых союзников, отшвыривая их к собору или кидая через стену.

Я поднимаю крозиус обеими руками.

— Этот мой, — говорю я братьям.

Дорн смотрит на нас.

— Вы хотели меня видеть, сэр?

Томаз не стал утруждать себя приведением в порядок помятого комбинезона, когда выпрямился в чём-то удалённо напоминающем стойку ”смирно”. Его окружал командный штаб, как и всегда, похожий на деятельный улей. Младший офицер задела докера, проходя мимо.

Томаз не сказал ничего в ответ. Сегодня он проработал пятнадцать часов подряд в доке, где пришвартовались десятки кораблей, и где практически не осталось места для грузов. Пятнадцать часов криков благодаря сломанным вокс-передатчикам, которые некому было чинить; из-за припасов, разгруженных везде где только можно — само собой не там где надо (мешая остальным) — отчего их спустя считанные минуты приходилось перемещать, что превращало и без того испорченную другим докером работу в ещё более трудную.

Откровенно говоря, Магерна не заботило, что его толкнут на пол. Может быть удастся свернуться и урвать немного проклятого сна.

— Сэр, — напомнил он.

Саррен наконец оторвал взгляд от гололитического стола. Полковник заметно постарел за последнюю неделю. Докер это отчётливо видел. Его усталость и ноющая боль в костях были понятны Томазу — бригадир чувствовал себя также.

— Что? — спросил Саррен, прищурив налитые кровью глаза. — Ах. Да. Начальник доков.

Полковник снова посмотрел на гололит:

— Мне нужно, чтобы ваши бригады работали быстрее. Это понятно?

— Извините, сэр. Я не уверен, что расслышал вас, — моргнул Магерн.

— Мне нужно, — Саррен не отрывал взгляд от стола. — Чтобы ваши бригады работали быстрее. В докладах, которые я получаю из доков, говорится, что вы бездействуете. Начальник доков, речь идёт о части северо-восточного периметра города. Мне нужно передислоцировать войска. Мне нужно сохранить бронетехнику. Мне нужно, чтобы вы делали свою работу.

Магерн недоверчиво огляделся, не зная, что ответить.

— Полковник, что вы от меня хотите? Что я могу сделать?

— Свою работу, Магерн.

— Полковник, вы хоть видели доки в последнее время?

Саррен вновь посмотрел на него и без всякого веселья рассмеялся.

— Я выгляжу так, словно недавно видел что-нибудь кроме докладов о потерях?

— Я не могу ничего сделать в доках, — Магерн покачал головой, чувствуя нереальность происходящего. — Я не чудотворец.

— Я понимаю, что у вас… значительный… объём работы.

— Даже будь её вдвое меньше. У нас отставание на недели, скорее месяцы, и нет места для разгрузки.

— Мне всё равно нужно больше от вас и ваших бригад.

— Конечно, сэр. Вернусь через секунду, вот только отолью дорогим белым вином и превращу в золото всё к чему прикоснусь.

— Это не повод для шуток.

— А я и не смеюсь, ты, напыщенный сукин сын. ”Работай усердней”? ”Больше”? Ты сошёл с ума? Я ничего не могу сделать!

Ближайшие офицеры начали косо смотреть на Магерна. Саррен вздохнул и потёр кончиками пальцев закрытые глаза.

— Я с пониманием отношусь к сложностям вашего положения, но это лишь первая неделя осады. Дальше будет только хуже. Мы все будем спать гораздо меньше, а работать всем нам придётся гораздо больше.

— Более того, я знаю, что вы пашете до изнеможения, а ваш труд мало ценят, но вы не единственный кому сейчас тяжело. И уж, по крайней мере, вы точно переживёте многих из нас. Мои люди на улицах сражаются и умирают за ваш дом, за то, чтобы вы могли продолжать жаловаться на мою несправедливость к тебе. У меня сотни тысяч горожан с оружием в руках противостоят величайшему вторжению, которое когда-либо видел этот мир.

— Сэр, — Магерн вдохнул. — Я сделаю…

— Вы заткнётесь и дадите мне договорить. У меня взводы гвардейцев потеряны за продвигающимся фронтом врага, их без сомнения порубили на части топоры диких ксеномонстров. У меня в бронетанковых дивизиях заканчивается горючее из-за проблем с пополнением запасов в осаждённых кварталах. У меня титан типа ”Император” на коленях, потому что его командир была слишком разгневана, чтобы думать головой. У меня горят окраины города, люди спасаются бегством, но бежать некуда. У меня десятки тысяч солдат умирают, чтобы не дать врагу прорваться к Хельской магистрали — люди гибнут за дорогу — потому что как только твари прорвутся к хребту улья, мы все умрём гораздо быстрее.

— И так, я абсолютно ясно высказался, что, несмотря на понимание ваших трудностей, я ожидаю, что вы с ними справитесь? Нам для дальнейшего прояснения ситуации ни с кем больше не надо переговорить? Мы достигли полного взаимопонимания?

Магерн сглотнул и кивнул в ответ.

— Хорошо, — улыбнулся Саррен. — Это хорошо. Чем вы можете мне помочь, докер?

— Я… поговорю с бригадами, полковник.

— Признателен за понимание ситуации, Томаз. Свободны. А теперь кто-нибудь установите надёжную вокс-связь с реклюзиархом. Мне нужно знать, насколько он близок к тому, чтобы титан вновь пошёл.

В когнитивном зале Гримальд стоял перед искалеченной Зархой.

Спокойный, размеренный гул доспехов периодически искажало механическое дребезжание. Одна из внутренних систем, связывающая силовой ранец с доспехами, работала неправильно. Серебряную маску шлема-черепа покрывала кровь орков. Левое коленное сочленение брони лязгало при каждом шаге — сервомоторы внутри были повреждены и нуждались в почтительном уходе ремесленников ордена. Доспехи обгорели на месте свисавших с наплечников свитков с обетами, а керамит потрескался.

Но он был жив.

Вставший рядом Артарион также выглядел потрёпанным. Остальные остались на страже в соборе наверху. Орков постигла кара — они были убиты за богохульство.

— Мы зачистили твой титан, — процедил Гримальд. — Теперь вставай, принцепс.

Зарха продолжила висеть в молочной жиже, не слыша капеллана, даже не двигаясь. Выглядело так, словно принцепс утонула.

— ”Вестник Бури” забрал её, — тихо произнёс модератус Карсомир. — Она была старой и много лет силой воли подчиняла ядро титана.

— Она ещё жива, — заметил рыцарь.

— Только плоть, и то ненадолго, — казалось, что Карсомиру было больно даже от объяснений. Покрасневшие глаза модератуса окружали тёмными круги. — Дух-машина ”Императора” гораздо сильнее любой души, которую вы можете представить, реклюзиарх. Прекрасные титаны создают как малое воплощение самого Бога-Машины. В них заключена Его воля и Его сила.

— Ни один дух-машина не равен живой душе, — сказал Гримальд. — Она была сильной. Я чувствовал силу в ней.

— Вы ничего не понимаете в нашей метафизике! Кто вы такой, чтобы поучать нас? Мы были связаны с ядром титана до конца. Вы — никто, вы… чужак.

Гримальд повернулся к членам экипажа, что сидели за системами управления, сочленения повреждённых доспехов капеллана заворчали.

— Я проливал кровь, защищая вашего титана, как и мои братья. Если бы я не спас ваши жизни, то вас бы вырвали из тронов и погребли под обломками вашей же неудачи. Человечек, я убью тебя на месте в следующий раз, когда ты назовёшь Храмовника никем. Это вы никто без своего титана, а он уцелел благодаря мне. Помни, с кем говоришь.

Экипаж тревожно переглянулся.

— Он не хотел оскорбить вас, — пробормотал один из техножрецов через встроенный в лицо вокс-передатчик.

— Мне всё равно, что он хотел. Меня интересует то, что есть сейчас. И теперь. Заставьте титан двигаться.

— Мы… не можем.

— Заставьте любым способом. ”Вестник Бури” должен был действовать совместно с 199-й бронетанковой дивизией Стального легиона ещё час назад, и из-за отсутствия поддержки им приходится отступать. Хватит медлить. Возвращайтесь в бой.

— Без принцепс? Как мы сможем это сделать? — Карсомир покачал головой. — Она покинула нас, реклюзиарх. Весь этот позор, гнев от поражения. Мы все почувствовали, как в неё ворвался титан. Разум Зархи соединился со всеми предыдущими принцепсами, объединился с ядром титана. Душа захоронена, как если бы тело было в могиле.

— Она жива, — прищурился рыцарь.

— Пока. Но именно так умирают принцепсs.

Гримальд снова повернулся к амниотическому саркофагу и неподвижной женщине в нём.

— Это неприемлемо.

— Это правда.

— Значит правда, — зарычал реклюзиарх, — неприемлема.

Она плакала в тишине — так, как может только кто-то действительно одинокий, когда нет позора в том, что тебя могут увидеть.

Вокруг была абсолютная пустота. Ни звука. Ни движения. Ни цвета. Она парила в небытие, ни ледяном, ни обжигающем, без представления о направлениях или чувствах.

И плакала.

Когда она секунду назад открыла глаза, то ощутила, как от страха по спине прошла дрожь. Она не знала, кто она, где она и почему она здесь.

Память — лишь вспышки осколков картинок, единственное на чём мог сфокусироваться разум, чтобы не погрузиться в абсолютную пустоту — показывала сотни миров, которые она не узнавала, и сотни битв, которые она не могла вспомнить.

Что ещё хуже, каждое изображение запятнали эмоции, которые она никогда ранее не испытывала — нечто нечеловеческое, резкое, зловещее… и отчасти величественное и ужасное. Она видела воспоминания и ощущала подавляющее присутствие чужих эмоций вместо собственных.

Она словно тонула. Тонула в чужих снах.

Кем она была прежде? Имеет ли это значение? Она погрузилась ещё глубже. Остатки личности начали отслаиваться и уменьшаться, она ими жертвовала ради тихой и мирной смерти.

А затем раздался голос и всё разрушил.

— Зарха, — произнёс он.

Со словом пришло слабое понимание и осмысление. У неё были свои собственные воспоминания — по крайней мере, когда-то. Их отсутствие внезапно показалось очень неправильным.

Память возвращалась, пока она медленно всплывала из небытия. Войны. Эмоции. Пламя и ярость. Инстинктивно она отшатнулась, готовясь вновь погрузиться в пустоту. Всё что угодно, лишь бы сбежать от чужих воспоминаний.

— Зарха, — продолжал цепляться голос. — Ты мне поклялась.

Снова вернулся иной уровень понимания. Принеся её собственные эмоции, ожидающие возвращения. Подавляющий ураган чувств и воспоминаний чужого разума больше не пугал. Напротив — он разозлил.

Её так легко не сломить. Никакой разум искусственной души не покорит её.

— Ты поклялась мне, — продолжил голос, — что придёшь.

Она улыбнулась в небытии, воскресая и поднимаясь подобно ангелу. Воспоминания ”Вестника Бури” обрушились с новой силой, но она разбросала их словно ветер листья.

— Ты прав, Гримальд, — произнесла она. — Я поклялась, что приду.

— Поднимайся, — зло потребовал суровый и ледяной голос. — Поднимайся. Зарха.

— Поднимаюсь.

Неожиданно заговорили вокс-передатчики саркофага.

— Поднимаюсь.

От голоса члены экипажа отшатнулись, а их руки побелели, вцепившись в троны. Только Гримальд не пошевелился, оставаясь лицом к лицу со стеклянным резервуаром, пристально вглядываясь в молочные глубины сквозь окровавленную маску-череп.

Зарха вздрогнула, и подняла голову. Затем медленно огляделась вокруг, и остановила аугметический взор на стоящем перед ней рыцаре.

Снова поднялось облако пыли, когда обломки разрушенных зданий разлетелись во все стороны, а валуны сошли лавиной. С подобным грому скрежетом сцеплений и лязгом множества поршней размером с танк в железных костях ”Вестник Бури” медленно и мучительно, метр за метром поднимался.

Проспект содрогнулся, когда опора правой ноги тяжело опустилась на дорогу. Грохот был такой силы, что во всех ещё незатронутых орочьей взрывчаткой зданиях бурей разбитого стекла вылетели окна.

Когда хрустальный дождь пролился на покрытые шрамами улицы, ”Император” встал и поднял оружие — снова бесстрашно бросая вызов.

— Поднять щиты, — потребовала Старейшая Инвигилаты.

— Пустотные щиты активированы, моя принцепс, — доложил Валиан Карсомир.

— Проверить сердце.

— Все системы показывают, что плазменный реактор в функционирует нормально, моя принцепс.

— Тогда вперёд.

По залу пробежала такая знакомая дрожь, когда бог-машина сделал первый шаг. Второй. Третий. Возобновление движения радостно приветствовали сотни членов команды в металлических костях.

— Мы идём, — древняя женщина повернулась в резервуаре, и вновь посмотрела на возвышающегося рыцаря.

— Я слышала тебя. Умирая, я слышала, как ты зовёшь меня.

Гримальд снял испачканный кровью ксеносов шлем. Он выглядел не старше тридцати лет, но настоящий возраст выдавали глаза. Подобно окнам в его мысли они показывали бремя бесчисленных войн.

— О моём отце есть предание, — сказал Храмовник Зархе.

— О твоём отце?

— О Рогале Дорне, сыне Императора.

— Примарх. Понимаю.

— Это история о некогда крепком братстве, разрушенном Гором Предателем. Перед Великой Ересью Рогал Дорн и Гор были дружны. Никто из сыновей Императора не был крепче связан в те годы, когда злобная тьма ещё не поглотила Гора и его родичей.

— Я слушаю, — принцепс улыбнулась, зная, как редко такое бывает. Не каждый день воин Адептус Астартес рассказывает о жизни своего генетического предка за пределами тайных обрядов ордена.

— Чёрным Храмовникам всегда говорили, что когда два брата шли вместе в крестовый поход, то они соперничали за большую славу. Жажда триумфа Гора была легендарной, а мой отец — как говорят — всегда был более сдержанным и спокойным. Рассказывают, что они приносили клятву на крови всякий раз, когда вместе шли на войну. Взяв друг друга за руки, примархи клялись, что будут сражаться до зари последнего дня. ”До конца”, так они говорили.

— Трогательная легенда.

— Гораздо больше, чем легенда, принцепс. Традиция. Это наша самая нерушимая клятва, её приносят братья, знающие, что не увидят следующую войну. Когда Храмовник понимает, что погибнет, то клянётся братьям, что будет сражаться с честью, до тех пор, пока не падёт.

Зарха не ответила, но улыбнулась.

— Да, я звал тебя обратно на войну, — Гримальд кивнул, мягкие глаза капеллана смотрели в упор в бионику принцепс. — Потому что ты поклялась мне, что придёшь. В жизни нет ничего важнее… подобных обещаний. Я не мог позволить тебе умереть в бесчестье.

— Значит, до конца.

— До конца, Зарха.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Павший рыцарь

Глава тринадцатая

Тридцать шестой день

ДАРГРАВИЙ.

5-й день. Посмертно удостоен благодарности за защиту заправочного комплекса Торшев.

Геносемя: Возвращено.

ФАРУС.

7-й день. Найден на перекрёстке Курул, окружённый не менее двенадцатью убитыми врагами.

Геносемя: Возвращено.

ТАЛИАР.

10-й день. Пропал при взрыве нефтехимикатов на станции "Белая звезда".

Геносемя: Не найдено/не возвращено.

КОРИТ.

10-й день. Пропал при взрыве нефтехимикатов на станции "Белая звезда".

Геносемя: Не найдено/не возвращено.

ТОРАВАН.

10-й день. Пропал при взрыве нефтехимикатов на станции "Белая звезда".

Геносемя: Не найдено/не возвращено.

АМАРДЕС.

11-й день. Не смог выжить после ожога 83% поверхности кожи во время взрыва на станции "Белая звезда". Дарована Милость Императора.

Геносемя: Уничтожено/не возвращено.

ХАЛРИК.

13-й день. Очевидцы из 101-го Стального легиона повествуют о впечатляющем проявлении храбрости и героизма перед огромным численным превосходством врага. Посмертно награждён ”Печатью за отвагу” крестового похода за сплочение побежавших гвардейцев у Грузового моста тридцать.

Геносемя: Возвращено.

АНГРАД.

18-й день. Собственноручно подбил пять вражеских танков при защите вокзала Амалас. Предательски повержен врагами и погиб под гусеницами танка.

Геносемя: Уничтожено/не возвращено.

ВОРЕНТАР.

18-й день. Сражался при защите вокзала Амалас.

Геносемя: Возвращено.

ЭРИАС.

18-й день. Сражался при защите вокзала Амалас.

Геносемя: Возвращено.

МАРКОСИАН.

18-й день. Сражался при защите вокзала Амалас. Особо стоит отметить убийство орочьего вожака в поединке на командирском танке врага. Посмертно награждён ”Печатью за непревзойдённую отвагу” крестового похода. Враг испепелил тело в яростной контратаке.

Геносемя: Уничтожено/не возвращено.

Это должно было случиться.

И от осознания неизбежности реальность не стала легче, а горечь поражения слаще. Но когда всё произошло — имперцы были готовы.

Всё началось на восемнадцатый день на вокзале Амалас на перекрёстке Омега-9б-34. Именно так обозначалось то место на имперских экранах.

Полковник Саррен смотрел тяжёлым притупившимся усталым взглядом на мерцание гололитических картинок, медленно отступающих со своих позиций. Такая мелочь — всего лишь несколько рун мигая сдвинулись на два-три сантиметра от места, обозначенного на карте как вокзал Амалас, перекрёсток Омега-9б-34.

За мерцающими гололитическими рунами был изображён иллюзорный съезд, который вливался в гораздо более широкую дорогу. Саррен наблюдал за отступающими вдоль улицы значками и пытался вздохнуть. Получилось только с четвёртой попытки.

— Это полковник Саррен, — произнёс командующий в наручный вокс. — Всем подразделениям в квартале Омега, микрорайон девять. Всем подразделениям, приготовиться к отступлению. Отменить передислокацию на запасные позиции, повторяю: отменить отвод войск на запасные позиции. Когда поступит новый приказ, вы начнёте отступать, повторяю: отступать, отступать на резервные позиции.

Он проигнорировал вихрь запросов о подтверждении, предоставив вокс-офицерам отвечать вместо себя.

— Мы всё делали правильно, — пробормотал полковник. — Мы чертовски хорошо сдерживали ублюдков так долго.

Восемнадцать дней — больше половины месяца осады. У него были основания подсластить горечь неудачи толикой гордости.

Минуты длились размеренно и спокойно. Подошла адъютант и тихо привлекла внимание командующего:

— Сэр, ваш ”Гибельный клинок” готов.

— Спасибо, сержант.

Гвардеец отдала честь и удалилась. Наконец, Саррен снова заговорил в наручный вокс.

— Всем подразделениям в квартале Омега, микрорайон девять. Отступать, отступать, отступать. Враг прорвался к Хельской магистрали.

МАЛАТИР.

19-й день. Пропал без вести во время успешного вражеского наступления на военную базу "Янгарн".

Геносемя: Не найдено/не возвращено.

СИТРЕН.

20-й день. Пал в поединке с вражеским дредноутом на перекрёстке Данаб в расположении центра перевооружения титанов.

Геносемя: Возвращено.

ТХАЛХАЙДЕН.

21-й день. Пал в поединке с вражеским дредноутом на перекрёстке Данаб в расположении центра перевооружения титанов. Для сохранения жизни требовалось множественное и незамедлительное использование аугметики. Дарована Милость Императора.

Геносемя: Возвращено.

ДАРМЕР.

22-й день. Тело обнаружено среди уничтоженного подразделения 68-го Стального Легиона на баррикаде МЮ-15.

Геносемя: Возвращено.

ИКАРИОН.

22-й день. Тело обнаружено среди уничтоженного подразделения 68-го Стального Легиона на баррикаде МЮ-15.

Геносемя: Возвращено.

ДЕМЕС.

30-й день. Пропал без вести после захвата врагом жилого квартала ”Процветающие небеса”. Отмечены многочисленные жертвы среди гражданских.

Геносемя: Не найдено/не возвращено.

ГОРТИС.

33-й день. Возглавил контратаку после прорыва противником обороны Бастиона IV. В бою также были потеряны два титана типа ”Владыка Войны” Легио Инвигилаты.

Геносемя: Возвращено.

САЛАГОН.

33-й день. Пропал без вести при неудачной обороне Бастиона IV. Последние доклады свидетельствуют о достойном восхищения командовании перед лицом превосходящих сил противника.

Геносемя: Не найдено/не возвращено.

НАКЛИДЕС.

33-й день. Организовал и вдохновлял последнее сопротивление в Бастионе IV, стремился сплотить ополченцев до подхода подкреплений.

Геносемя: Возвращено.

КАЛЕБ.

33-й день. Участвовал в контратаке на Бастион IV. Тело было расчленено и изувечено врагами.

Геносемя: Уничтожено/не возвращено.

ТОРИАС.

33-й день. Пилот ”Громового ястреба” ”Мстящий” — корабль сбит противовоздушным огнём гарганта во время штатного патрулирования.

Геносемя: Не найдено/не возвращено.

АВАНДАР.

33-й день. Второй пилот Громового ястреба” ”Мстящий” — корабль сбит противовоздушным огнём гарганта во время штатного патрулирования.

Геносемя: Не найдено/не возвращено.

ВАНРИК.

35-й день. Потерян при минировании дороги перед колонной бронетехники врага.

Геносемя: Возвращено.

Неровар опустил руку, прекратив работать с закреплённым на перчатке нартециумом.

Кадор лежит на потрескавшейся дороге, броня старого воина сломана и разбита.

— Брат, — говорю я Неро, — сейчас не время для скорби.

— Да, реклюзиарх, — отвечает апотекарий, но я понимаю, что он не слышит меня. Не осознавая происходящее, с трудом и механически бездумно рыцарь кладёт руку на грудь Кадора. Нас окружает пустое шоссе, заваленное телами с нашей последней охоты. Здесь не идёт сражение — звуки войны доносятся из соседних кварталов — но мы настолько углубились в расположение противника, что всё вокруг тихо и неподвижно. Спокойное и мирное небо не нарушает стрельба турелей.

Резкий щёлк! работающего редуктора раскалывает тишину. Сначала один раз, потом ещё. Слышен мясистый влажный звук извлекаемой плоти.

Неро поднимает руку, установленные в перчатку хирургические бронебойные свёрла гудят, брызгая тёмной густой кровью астартес на броню апотекария. В руке с величайшей осторожностью он держит блестящие багряные органы, которые ранее находились в груди и горле Кадора. Они сочатся и подрагивают, словно всё ещё пытаются подпитывать хозяина силой. Неро подносит их к цилиндру с консервирующей жидкостью, который в свою очередь втягивается в защитный корпус перчатки.

Я неоднократно видел, как он выполнял подобный ритуал в течение последнего месяца.

— Сделано, — произносит неживым голосом в вокс рыцарь, вставая на ноги.

Он не смотрит на меня, когда я приближаюсь к трупу, а занимается вводом информации на экране нартециума.

КАДОР.

36-й день. Засада на контролируемых врагом участках Хельской магистрали.

Геносемя: Возвращено.

Тридцать шестой день.

Тридцать шесть дней изнурительной осады. Тридцать шесть дней отступлений, отходов, максимально долгого удерживания позиций, пока нас неизбежно не отбрасывают безумно многочисленные и до невозможности превосходящие силы врага.

Весь улей пропах кровью. Медным жгучим ароматом людей и тошнотворным грибковым зловонием мерзости из орочьих вен. Вместе с кровью ощущаются запахи умирающего города — от горящей древесины и расплавленного металла, до взорванных камней. Последнее собрание командующих состоялось в тени ”Гибельного клинка” полковника Саррена ”Серый Воин” — там говорили, что зелёнокожие контролируют сорок шесть процентов города. Это было четыре ночи назад.

Почти половина Хельсрича захвачена. Потеряна в дыме и пламени невыносимо унизительного поражения.

Мне говорят, что у нас недостаточно войск, чтобы отбить что-либо. Из других ульев не будет подкреплений, а большинство гвардейцев и ополченцев, что ещё сражаются — это обескровленные остатки полков, вынужденные постоянно отступать, снова и снова, улица за улицей. Удерживаем перекрёсток несколько ночей, а затем, когда больше уже невозможно противостоять подавляющему численному превосходству врага, откатываемся на новые позиции.

Воистину, нам предстоит умереть в самом бесславном крестовом походе и запятнать имя Чёрных Храмовников.

— Реклюзиарх, — пришёл вызов по воксу.

— Не сейчас. — Я становлюсь на колени перед осквернённым телом Кадора и смотрю на увечья в его доспехах и теле — часть от огнестрельного оружия ксеносов, два от ритуальной хирургии свёрл Неро.

— Реклюзиарх, — снова раздался голос. Мигающая на ретинальном дисплее руна показывает, что вызов поступает с ”Серого Воина”. Думаю, что Саррен снова будет просить вернуться к имперским линиям обороны и спасать положение на очередном бесполезном перекрёстке.

— Я совершаю обряд над павшим рыцарем. Сейчас не время, полковник.

Сначала он ответил ненужными вежливыми словами сочувствия моей утрате. Они были кратки. Десятки тысяч убитых за последние четыре недели сильно притупили восприятие полковником потерь. Это почти восхитительно. Я вижу, что он изменился в лучшую сторону.

— Реклюзиарх, — в голосе Саррена чувствуется, насколько командующий измотан. Если бы я был с ним рядом, то смог бы ощутить ауру усталости, исходящую от его тела. — Когда вы вернётесь из разведывательного рейда, то ваше присутствие потребуется в районе Форайт пять.

Квартал Форайт. Самый юг доков.

— Зачем?

— Мы получаем странные сообщения от нефтяных платформ Вальдеза. С прибрежных ауспиков поступает информация, что там какое-то возмущение, но у берега нет ничего подобного. Есть подозрение, что в море что-то происходит.

— Мы будем через час, — отвечаю я. — О каких аномалиях ты говоришь?

— Если бы я мог сообщить что-то дополнительно, то так бы и поступил, реклюзиарх. Чтецы ауспиков считают, что дело во внешнем вмешательстве. Мы полагаем, что платформы глушат.

— Через час, полковник.

— Так, по машинам, — обращаюсь я к братьям. Нам предстоит долгий заезд по Хельской магистрали, тем более что на шоссе хозяйничают ксеносы. Разведка теперь использует мотоциклы — риск, что ”Громовой ястреб” собьют, слишком велик.

— Странно, — произносит Неро, покачивая шлем Кадора в руках, как будто старый воин просто уснул. — Я не хочу покидать его.

— Это уже не Кадор. — Я поднимаюсь с колен рядом с телом, помазав табард священными маслами, прежде чем снять его с брони. В лучшие времена табард Кадора поместили бы на хранение на ”Вечном Крестоносце”. А в эти времена, здесь и сейчас, я срываю облачение с тела брата и обматываю вокруг наруча, нося как память о старом рыцаре. — Кадор умер. Ты никого не покидаешь.

— Ты бессердечен, брат, — отвечает мне Неро. Стоя здесь посреди уничтоженного города и окружённый множеством трупов орков, я едва не рассмеялся.

— Но даже для тебя, — продолжает апотекарий, — даже для того кто облачён в чёрное, ты говоришь слишком равнодушно.

— Я любил его, как и любил всех воинов, что сражались рядом со мной в течение двухсот лет, мальчик. Такая привязанность создаётся десятилетиями из обоюдной преданности и закаляется на войне, её невозможно просто отбросить. Потеря Кадора будет со мной все те дни, что я ещё проживу в этой битве, пока и меня не убьют. Но нет, я не буду придаваться скорби. Он посвятил жизнь службе Трону, и тут нечего оплакивать.

Апотекарий склонил голову. В жалости? В раздумьях?

— Я понимаю, — просто произносит он.

— Мы обсудим всё позже, Неро. Теперь по машинам, братья. Мы направляемся на юг.

В любом случае, половина города уже превратилась в пустошь. Часть пылала, часть была окутана мёртвой тишиной — ксеносы ушли в другие кварталы, часть просто заброшена. Жилые башни стояли под жёлтыми небесами Армагеддона пустыми и покинутыми. Мануфактуры выпускали меньше оружия и слабее загрязняли небо.

Группы орков — подобно шакалам отставшие от основного наступления — грабили необитаемые районы. Сколько бы не было злобного умысла в головах тварей — немногочисленные выжившие гражданские были найдены и жестоко убиты.

Пять бронированных мотоциклов, рыча, мчались по Хельской магистрали. Их наклонные бронепластины были столь же чёрными, как и доспехи Храмовников. Двигатели сильно и хрипло ревели — требуя прометиум. Установленные на мотоциклах болтеры соединялись с ящиками боеприпасов, прикреплёнными к корпусам байков.

Приам сбросил скорость и поравнялся с Нероваром. Рыцари не смотрели друг на друга, когда проезжали по потемневшему камнебетону шоссе сквозь уничтоженный конвой неподвижных обгоревших танков.

— Он мёртв, — начал мечник, его вокс-голос потрескивал и искажался из-за шума двигателей. — Это беспокоит тебя?

— Я не хочу сейчас об этом говорить.

Приам объехал обугленный остов того, что ещё недавно было транспортом ”Химера”. Пристёгнутый к спине меч ударялся о броню в такт движению мотоцикла.

— Он умер недостойно.

— Я сказал, что у меня нет никакого желания обсуждать смерть Кадора, брат. Оставь меня.

— Я говорю, потому что был дружен с ним, как и ты, и я также скорблю. Он плохо погиб. Скверная, скверная смерть.

— Он убил нескольких прежде чем пал.

— Убил, — согласился мечник, — но ему нанесли смертельную рану в спину. Меня бы это опозорило чрезмерно.

— Приам, — в ледяном тоне Неровара было поровну и эмоций и угроз. — Оставь меня в покое.

— Ты невыносим, Неро, — Приам увеличил обороты двигателя и помчался вперёд.— Я пытаюсь выразить тебе сочувствие. Наладить отношения, а ты ругаешь меня. Я запомню этот разговор, брат.

Неровар ничего не ответил. Просто продолжил смотреть на дорогу.

Платформа "Джаханнам".

На расположенной в море промышленной базе работало шестьсот девятнадцать рабочих. На фоне неба возвышались подъёмные краны и топливные хранилища. Ниже был глубокий океан и богатые запасы сырой нефти, которую можно было переработать в прометиум.

Новая тень поднялась из глубин.

Подобно чёрной волне под поверхностью воды она приблизилась к вспомогательным подпоркам, что удерживали платформу на поверхности. Тени поменьше — похожие на острых рыб — выплеснулись перед первой, как ливень из тучи.

Сначала платформа задрожала, словно от холодных ветров, которые часто дули вдали от берега.

Затем, величественно и неторопливо, она начала падать. Многоуровневая, размером с город база опускалась в океан, разрушаясь под водой. Суда вокруг начали взрываться одно за другим. В них зияли пробоины — корабли затонули рядом с платформой "Джаханнам".

Шестьсот девятнадцать рабочих и тысяча двадцать один член экипажа замёрзли в воде в течение следующих трёх часов. Некоторым удалось добраться до вокс-передатчиков, и взывать о помощи, не понимая, что никто не услышит.

В конечном счёте, платформа утонула, оставив после себя плавающие обломки. Океан теперь был не носителем потенциальной прибыли, а металлическими обломками банкротства.

Хельсрич ничего не услышал.

Платформа "Шеол".

В центральном шпиле, расположенном между высокими, установленными друг на друга резервуарами, начальник технической службы Найра Расинова бросала недовольные взгляды на зелёный экран и неясное, смазанное и размытое искажение на нём.

— Ты шутишь, — сказала она экрану. Тот ответил белым шумом.

Она стукнула по толстому стеклу кулаком. Тот ответил уже более сердитым гулом. Найра решила больше не повторять попытку.

— Мой монитор сломался, — обратилась она к остальным в помещении. Оглянувшись через плечо, техник увидела, что ”остальные”, состоявшие обычно из грузного бывшего крановщика Грули, который отвечал за связь, ушли за кружкой кофеина.

Она снова посмотрела на пульт управления. По всему экрану радостно замерцали тревожные сигналы. На секунду на гидролокаторе внезапно появился входящий импульс. Сотни. Потом снова только пустой океан. И снова ничего, только небольшое искажение.

Помещение задрожало. Точнее задрожала вся платформа, как если бы началось землетрясение.

Найра сглотнула и опять взглянула на монитор. Сигналы из-под воды — сотни сигналов — появились снова.

Она бросилась через раскачивающуюся комнату, со всей силы ударив по кнопке активации вокс-передатчика.

Ей удалось сказать только: ”Хельсрич, Хельсрич, приближается…” А затем палуба ушла из-под ног, и вторая нефтяная платформа Вальдеза с разрезанными стальными конструкциями, изгибаясь и скрипя, затонула в ледяном море.

Платформа "Люциф".

На самом большом из трёх океанских комплексов работало вдвое больше людей, чем на "Джаханнаме" и "Шеоле". Они тоже не были способны предотвратить свою гибель, но зато, они рассмотрели, что именно к ним приближалось.

По всей платформе ауспики гидролокаторов внезапно подверглись той же буре помех, что предшествовала гибели "Джаханнама" и "Шеола". Но здесь полностью укомплектованный пункт управления отреагировал расторопнее — техноаколит низкого ранга сумел восстановить более менее приемлемое изображение.

Начальник технической службы Марвек Коловас незамедлительно связался по вокс-сети с материком.

— Хельсрич, это "Люциф". Приближается огромный, повторяю, огромный вражеский флот. Не менее трёхсот подводных лодок. Мы не можем связаться ни с "Шеолом", ни с "Джаханнамом". Они не отвечают. Хельсрич? Хельсрич, приём. — Скрипучим голосом докладывал Марвек.

— Ух…

— Хельсрич? — удивлённо переспросил Коловас в трубку вокса.

— Ух, это сотрудник доков Нилин. Вы подверглись нападению?

— Трон, ты что оглох, тупой ублюдок? Флот вражеских подлодок атакует все платформы снабжения. Нам немедленно требуется спасательное судно. Летающее спасательное судно. Платформа "Люциф" тонет.

— Я… Я…

— Хельсрич? Хельсрич? Вы меня слышите?

Новый голос ворвался в вокс-канал:

— Говорит начальник доков Томаз Магхрн. Хельсрич услышал вас и понял.

Коловас, наконец-то, смог вздохнуть. Мир вокруг дрожал и приближался к концу.

— Удачи, "Люциф", — произнёс за секунду до обрыва связи начальник доков.

— Ситуация такова, — начал полковник Саррен.

Мягко говоря, офис начальника доков в Форайт пять, был помойкой. Магерн и в лучшие времена был не слишком чистоплотен, а недавний развод только усугубил положение. В главной комнате валялась куча из использованных стаканчиков кофеина, которые уже начали зарастать плесенью, а в дополнение, повсюду были разбросаны неиспользованные бумажные бланки. Тут и там лежала старая одежда, которую докер снимал после ночей проведённых на работе, когда ему не хотелось возвращаться домой — в угнетающую холостяцкую квартиру или, как было раньше, к женщине, которую он называл лживой шлюхой.

Теперь он вспоминал её, причём с грустью. Томаз волновался о ней, сам того не желая. Может она уже погибла? Он не настолько был зол на жену, чтобы желать ей смерти.

С прибытием реклюзиарха раздумья отошли на второй план. Рыцарь в потрёпанной чёрной броне вошёл в помещение, быстро разогнав обслуживающий персонал и офицеров гвардии.

— Вы меня вызвали. — Раздался грубый голос из вокс-передатчика.

— Реклюзиарх, — кивнул Саррен. Усталость, словно сочилась из полковника, капля за каплей. В состоянии утомлённой размеренности командующий двигался, как будто находился под водой. Офицеры собрались вокруг грязного стола, внимательно изучая помятую бумажную карту города и побережья.

Гримальд приблизился к столу.

— Говорите, — произнёс капеллан.

— Ситуация такова, — снова начал Саррен. — Ровно пятьдесят четыре минуты назад мы получили сигнал бедствия с платформы "Люциф". Они сообщили, что их атаковал огромный флот субмарин, насчитывающий, по крайней мере, триста подводных лодок.

Стоявшие рядом бригадиры и офицеры разнообразно выругались и начали делать пометки на карте или спрашивать у Саррена подтверждение.

— Через сколько времени они достигнут залива…

— Нужно перебросить резервы…

— Батальоны штурмовиков соберутся…

Кирия Тиро стояла рядом с полковником:

— Так вот чем ублюдки занимались в южных Мёртвых землях. Вот зачем они приземлились там. Они разобрали десантные корабли и построили из них флот.

— Всё ещё хуже, — Саррен указал пультом управления на переносной гололитический стол, изменил масштаб изображения и продемонстрировал большую часть южного побережья Армагеддон Секундус.

— Улей Темпест, — прошептали несколько офицеров.

Вражеские руны мерцали, приближаясь к соседнему прибрежному городу. Их было почти столько же, сколько шло к Хельсричу.

— Они мертвы, — сказала Тиро. — Темпест падёт вне зависимости от наших действий. Улей вдвое меньше Хельсрича, и защитников у него также вдвое меньше.

— Мы все умрём, — раздался голос.

— Что ты сказал? — усмехнулся Фальков.

— Мы сделали всё, что возможно. — Возражал тучный лейтенант в униформе мобилизованного ополчения. Он держался спокойно, даже уверенно, произнося то, что уже давно обдумал. — Трон, три сотни вражеских судов? Мои люди размещены в доках, и мы знаем, что там сможем сделать. Наша оборона настолько тонка как… как… чёрт, как если бы её там вообще нет. Несомненно, мы должны эвакуировать город. Мы сделали всё, что могли.

Тёмный плащ Фалькова зашуршал, когда комиссар выхватил личное оружие. Но он не успел казнить лейтенанта за трусость. Что-то размытое, рычащее, огромное и чёрное пронеслось сквозь комнату. Ополченец с грохотом ударился спиной о стену, зависнув в метре над полом и подёргивая ногами, когда реклюзиарх сжимал его горло одной рукой.

— Тридцать шесть дней, жалкий червяк. Тридцать шесть дней мы бросаем вызов и многие тысячи героев уже погибли. Ты говоришь об отступлении, когда пришёл твой черёд пролить кровь врагов?

Лейтенант не мог ответить, пока его душили. Полковник Саррен, Кирия Тиро и другие офицеры молча наблюдали. Никто не отвёл взгляда.

— Кх. Агх. Сс. — Трус боролся с удушьем и смотрел на серебреную копию посмертной маски Бога-Императора. Гримальд наклонился ближе, ухмыляющийся шлем-череп заслонял паникёру весь обзор.

— Куда ты собрался бежать, трус? Где ты можешь укрыться так, чтобы Император не увидел твоего позора и не плюнул в твою душу, когда твоя никчёмная жизнь подойдёт к концу?

— По… Пожалуйста.

— Не позорь себя, прося о жизни, которую не заслуживаешь. — Реклюзиарх напряг руку, пальцы сжались с влажным хлопком. Лейтенант задёргался в хватке, а когда рыцарь разжал руку, тяжело рухнул на пол. Гримальд возвратился к столу, проигнорировав упавшее тело.

Понадобилось несколько секунд, чтобы обсуждение возобновилось. Фальков отдал честь реклюзиарху. На что рыцарь не обратил внимания.

Магерн пытался разобраться в линиях, которые протянулись на карте по диспозициям войск, но для него они были всё равно, что на другом языке. Он прочистил горло и спросил, перекрывая шум.:

— Полковник.

— Начальник доков.

— Что происходит? Попроще, пожалуйста. Все эти линии и цифры ничего для меня не значат.

Ответил Гримальд. Рыцарь говорил тихо, смотря на карту немигающими ярко-красными глазами шлема.

— Сегодня тридцать шестой день осады, — начал Храмовник, — и если мы не отстоим доки против десятков тысяч зелёнокожих, которые прибудут через два часа, то к ночи город падёт.

Кирия Тиро кивнула и показала на карту:

— Мы должны эвакуировать докеров с максимальной скоростью, учитывая при этом и передислокацию войск.

— Нет, — произнёс Магерн, но никто его не услышал.

— Эти проспекты, — указал полковник Саррен, — они уже забиты прибывающими и убывающими транспортами снабжения. Мы попытаемся вытащить всех работяг — без обид начальник доков — вовремя. Не говоря уже о подводе войск.

— Нет, — теперь уже громче повторил Магерн. Но никто не обратил на него внимания.

Один из присутствующих майоров Стального легиона, штурмовик, облачённый в тёмную униформу со знаками отличия на плече, провёл пальцем по дороге на карте, что шла через центр улья к Хельской магистрали:

— Уберите дармоедов с нашего пути и очистите нам дорогу. Этого хватит, чтобы в центральных доках оказались обученные подразделения.

— Всё равно остаётся две трети доков, — нахмурился Саррен, — которые защищают только гарнизоны ополчения. И им придётся столкнуться с бегущими оттуда работягами.

— Эй? — произнёс Томаз.

— Мы можем проложить маршрут по второстепенным дорогам, — указала Тиро.

— Войска смогут пройти, — кивнул Саррен. — Этого будет недостаточно, но это лучший вариант в нашей ситуации.

Раздался механический и резкий звук, словно заработал на низкокачественном топливе двигатель ”Химеры”. Одна за другой все головы повернулись к Гримальду. Звук исходил из вокализатора в шлеме рыцаря. Реклюзиарх тихо смеялся.

— Я полагаю, — произнёс Храмовник, — начальнику доков есть, что сказать.

Все головы повернулись к Магерну.

— Вооружите нас, — произнёс докер.

Полковник Саррен закрыл глаза. Остальные смотрели на Томаза, неуверенные, что правильно его поняли. Когда воцарилась тишина, Магерн продолжил:

— В доках нас больше, чем тридцать девять тысяч, и это только рабочие, не считая ополчения. Раз вам нужно больше времени, вооружите нас. И мы дадим вам время.

— Через час вы будете мертвы. Все вы, — фыркнул майор штурмовиков.

— Может быть, — ответил начальник доков. — Но мы и не собирались пережить эту войну.

Майор не изменил мнения, но в голосе было уже меньше насмешки:

— Храбро, но безумно. Если мы позволим врагу вырезать докеров, то город не сможет нормально функционировать в течение десятилетий после окончания боёв. Мы сражаемся не только за наши жизни, но и за наш привычный уклад.

— Давайте для начала, — Саррен открыл глаза, — сосредоточимся на выживании. Фактически, большую часть Стального легиона невозможно передислоцировать. Они удерживают город, и если отвести их с позиций, то улей падёт, как и в случае с оставленными без защиты доками. Инвигилата и ополчение не в состоянии удержать сразу всё.

— У нас небольшой выбор, — сказала Тиро. — Докеров перебьют без поддержки.

— Сначала вооружите их, — произнёс Гримальд не терпящим возражений тоном. — А уже потом обсуждайте, сколько они продержатся.

— Очень хорошо. Мы знаем, что нам делать, — откашлялся Саррен. — Начальник доков. Спасибо.

— Мы будем сражаться… чёрт возьми, сражаться изо всех сил, полковник. Только не затягиваете с подкреплением.

— У нас есть огромные запасы вооружений в доках, — кивнул Саррен Кирии Тиро. — Вы слышали реклюзиарха. Вооружите их.

Адъютант с мрачной улыбкой отдала честь и отошла от стола.

— Мы сможем выстоять, — обратился командующий к оставшимся офицерам. — После всего, что мы сделали, я отказываюсь верить, что нас сломает этот подлый удар. Мы сможем выстоять. Майор Крив, передислокация штурмовиков в доки уже идёт полным ходом, но мне необходимо, чтобы вы лично и незамедлительно приняли в ней участие. Если у вас есть гравишюты, то десантируйтесь из ”Валькирий” — сейчас на счету каждый лазган.

Майор отдал честь и направился к выходу со всей возможной скоростью и изяществом, которые позволял массивный панцирный доспех.

— Гражданские, — пробормотала Тиро, всматриваясь в гололит. Почти все запечатанные городские убежища располагались в районе доков. Шестьдесят процентов населения улья набилось в бункеры, но теперь они оказались совсем близко к линии фронта. — Мы не можем держать столько людей на передовой.

— Нет? Мы не можем выпустить столько народу в город, — покачал головой Саррен. — Им некуда бежать. А паника может вылиться на ближайшие улицы, и тогда Стальной легион не сможет прибыть в порт. Гражданские настолько в безопасности в убежищах, насколько это вообще возможно.

— Твари разрушат бункеры, — возразила Тиро.

— Да, разрушат. Но уже поздно что-либо делать. — Не смог сдержаться Саррен. — Не будет никакой эвакуации. Мы не успеем выдать им оружие, и не сможем защитить, если они покинут убежища. Они ничего не смогут поделать — только полягут на улицах, и затруднят подход подкреплений.

Тиро не стала продолжать возражать. Она понимала, что полковник был прав.

Саррен продолжил:

— Мне нужны шагатели и батальоны лёгкой бронетехники, двигающиеся по второстепенным дорогам здесь, здесь, здесь и здесь. ”Часовые”, мои друзья. ”Адские гончие” и ”Часовые”. Все что мы сможем собрать.

Большинство офицеров начали расходиться от стола.

— Реклюзиарх.

— Полковник.

— Вы знаете, о чём я собираюсь попросить. Существует только один способ сдерживать нападение достаточно долго, чтобы мы смогли наводнить доки проверенными и надёжными войсками. Я не могу приказывать вам, но всё же прошу.

— Не нужно просить. Я переброшу рыцарей на уцелевших ”Громовых ястребах”. Мы будем сражаться рядом с гражданскими. Мы удержим доки.

— Спасибо, реклюзиарх. Теперь мы готовы настолько, насколько вообще можно быть готовым в такой ситуации. И, тем не менее, это будет немалая нагрузка на Инвигилату и основную массу Имперской гвардии. Город будет истекать кровью, в то время как мы перебросим элитную пехоту в доки, в бой… это займёт несколько дней. В лучшем случае.

— Пусть Инвигилата остаётся в городе, — сказал Гримальд, показывая чёрной перчаткой на карту. — Пусть Стальной легион остаётся с ней. Сфокусируйтесь на ”здесь и сейчас”.

— Не будет воодушевляющей речи? Я почти разочарован.

— Никаких речей. — Храмовник уже покидал комнату. — Не для тебя. Не ты будешь сегодня умирать. Мои слова услышат те, кто будет.

Глава четырнадцатая

Доки

Они пришли, когда солнце стало клониться к закату.

Доки Хельсрича занимали почти треть периметра улья. Тысячи складов и башен управления протянулись вдоль обширного залива, в грязные серые воды которого вклинивались бесчисленные причалы и пирсы.

В воздухе планеты всегда присутствовал слабый аромат серы, но здесь, в сердце промышленности Хельсрича, добавлялся ещё и запах нефтехимикатов. Хватало одного часа, чтобы одежда и волосы стали сальными и накрепко пропитались тяжёлой вонью нефти и аммиака из вод залива. Проработавшие всю жизнь в доках рабочие — кашляли и сплёвывали чёрную мокроту. Рак лёгких был второй причиной смерти среди докеров и лишь немного уступал травмам на производстве.

Беспорядок в порту уже сам по себе был защитой от врагов, но не слишком надёжной. Первым предупреждением о появлении зелёнокожих стало бегство экипажей кораблей — они настолько стремились добраться до берега, что решили рискнуть километровым заплывом через грязный залив. В доках защитники Хельсрича наблюдали, за взрывами сотен танкеров, которые попытались скрыться в открытом море.

Мужчины и женщины стояли рядом друг с другом на грузовых контейнерах, вымощенных улицах и стальных причалах, все глаза были обращены к заливу и флотилии орков, которая всплыла из глубин и направилась к городу. Люди с тревогой всматривались в море.

Магерн стоял почти в первом ряду одной из групп — он командовал бригадой одетых в грязные комбинезоны рабочих, и прижимал к груди недавно выпущенный лазган. Их выдавали офицеры гвардии из запасов оружия, которые хранились в районе порта. Каждому отряду докеров провели краткий инструктаж по обращению с лазганом: как заряжать, перезаряжать, ставить на предохранитель и прицельно стрелять. Магерн почувствовал, как вспотели ладони, когда он взял лазерное ружьё и дополнительные энергетические батареи, сейчас висевшие на поясе в небольшом мешочке. Спешивший сержант криками расчищал путь через толпу, а Томаз стоял с оружием в руках и пересохшим горлом.

— Следуйте за назначенными вам командирами, — перекрикивал гвардеец шум столь большого числа людей, собранных в одном месте. — К каждой бригаде докеров или группе из пятидесяти человек будет прикомандирован штурмовик. Следуйте за ним, как следовали бы за самим Императором, если бы Он сошёл с небес и сказал, что вы должны делать со своими жалкими задницами. Он будет говорить вам, когда стрелять, когда бежать, когда прятаться и когда идти. Если вы будете делать то, что прикажут, то получите гораздо больше шансов уцелеть и не будете мешаться под ногами у других. Если же вы не подчинитесь, то подставите остальных, и ваших друзей убьют. Ясно?

Ответом стало общее согласие.

— Следующие несколько дней вы служите в Имперской гвардии. Первое правило Стального легиона: иди вперёд. Если потерялся, иди вперёд. Сбился с пути? Иди вперёд. Отстал от группы? Иди вперёд к врагу. Именно там от вас будет больше всего пользы, и именно там вы найдёте своих. Ясно?

И на этот раз ответом стало общее согласие. Правда, более неохотное.

— Отлично. Следующие!

После инструктажа бригада Магерна и ещё несколько вышли из склада, освободив место, чтобы и другие смогли выслушать ту же лекцию.

Снаружи десятки штурмовиков Стального легиона в охряных мундирах с тяжёлыми гудящими силовыми ранцами на спинах управляли потоком докеров. Магерн повёл отряд к махнувшему им солдату. Гвардеец оказался стройным, небритым и почёсывающим лоб под куполообразным шлемом. Защитные очки были сняты и закреплены вокруг головы, а маска-респиратор свисала с шеи. Штурмовик выглядел так, словно не вполне осознавал где он находится, если вообще не потерялся.

— Приветствую, — сглотнул Магерн. — Нам нужен прикомандированный солдат.

— А, я уже в курсе. Это я. Я — Андрей.

— Спасибо, сэр.

Штурмовик рассмеялся и хлопнул начальника доков по плечу:

— Это забавно. ”Сэр”. Может держать тебя при себе после войны, чтобы было веселее, а? Я не сэр. Я Андрей. Может я стану сэром, когда вытащу вас всех отсюда живыми. Мне это понравится. Будет здорово.

— Я…

— Да, это трудно. Понимаю. А я бы хотел повышения, значит все должны остаться живыми. Ставки повышаются, так? Спасибо за предложенную идею. День будет весёлым.

— Я…

— Ну, поехали. Пока рано становиться друзьями. Ещё поговорим. Эй! Все докеры, за мной, ага?

Не дожидаясь ответа, Андрей начал проталкиваться сквозь толпу, и отряд Магерна последовал за ним. Время от времени штурмовик махал другим солдатам, которые обычно отвечали молчаливым кивком или грубым приветствием. Одна из них, бледная красотка с тёмными волосами, такими пышными и густыми, что их совсем не зачем было завязывать в конский хвост, улыбнулась и махнула в ответ.

— Трон, кто она? — спросил семенивший за Андреем Магерн. — Твоя жена?

— Ха! Хотелось бы. Это — Домоска. Мы из одного отделения. Выглядит красивой, нет?

Да, выглядела. Томаз наблюдал, как она вела другую группу сквозь толпу. Когда Домоска скрылась из вида, взгляд бригадира упал на следовавших за ней докеров. Магерн понадеялся, что выглядит не столь же нервным.

— Это очень забавно я думаю. Её брат — самый уродливый человек, которого я видел, а сестру судьба щедра одарила. Наверно он очень грустит, а?

Магерн просто кивнул.

— Идём, идём. Время уходит.

Это было час назад. Теперь же докеры стояли вместе с Андреем, прижимая непривычное оружие к груди, а их сердца напряжённо бились. Штурмовик занялся сам собой и начал ковырять в носу. Что ещё более удивительно, он пытался это проделать в перчатках из толстой бурой кожи, и подходил к делу с необыкновенным упорством.

— Сэр… — заговорил Магерн.

— Ещё секунду, пожалуйста. Я почти справился, — Андрей смахнул с кончика пальца нечто нелепое. — Я снова могу дышать. Слава Императору.

— Сэр, разве вы не должны произнести речь? — Томаз понизил голос и подошёл ближе. — Ну, чтобы воодушевить людей?

Андрей нахмурился и рассеяно прикусил нижнюю губу, смотря на остальные отряды, рассредоточенные вдоль доков:

— Я так не думаю. Другие легионеры не говорят. Я подожду речь реклюзиарха, понимаешь? Ты считаешь, что лучше мне сейчас говорить?

— Реклюзиарх произнесёт речь?

— О да. Он в этом хорош. Тебе понравится. Это будет скоро, я думаю.

Скрежет обратной связи разнёсся в воздухе, когда по всем докам — что растянулись на километры — из каждой вокс-башни раздался искажённый вой помех.

— Видишь? — ухмыльнулся Андрей. — Я всегда прав. В этом я лучше всех.

Несколько секунд жители Хельсрича не слышали ничего, кроме низкого, тяжёлого и угрожающего дыхания.

— Сыновья и дочери улья Хельсрич, — голос разнёсся по всему району порта, он был слишком низким и звучным, чтобы принадлежать человеку, приправленный ещё и небольшим потрескиванием вокс-передатчиков. — Взгляните на море. Море, из которого вы черпали богатства для города. Море, которое несёт теперь только смерть.

— Тридцать шесть дней жители вашего мира, жители вашего города жертвовали своими жизнями, защищая вас. Тридцать шесть ночей ваши матери и отцы, братья и сёстры, сыновья и дочери бились с врагом, чтобы удержать половину улья в руках человечества. Они изо всех сил сражались за каждую улицу, сражались и умирали, чтобы вы смогли насладиться ещё несколькими днями свободы.

— Вы в долгу перед ними. Вы должны за все уже принесённые жертвы. Вы должны и за жертвы, которые принесут в ближайшие дни и ночи.

— Здесь и сейчас вам выпал шанс, который вы заслужили, шанс вернуть долг. Более того, вам выпал шанс покарать врагов за то, что они осмелились осадить ваш город, желая уничтожить ваши семьи и разрушить ваши дома.

— Наблюдайте за приливом тварей. Смотрите на всплывающую скрап-флотилию, что движется в порт с ордой завывающих зелёнокожих на борту. К концу недели, ни один из захватчиков не будет осквернять священный воздух этой планеты. Вы убьёте их. Вы спасёте город.

— Страх естественен. Он присущ человеку. Не стыдитесь сердце, которое бьётся слишком часто, или пальцев, которые дрожат, когда вы впервые держите в руках оружие. Позор лишь в трусости — готовности сбежать и бросить других умирать, когда всё зависит от ваших действий.

— Вас возглавляют лучшие ветераны Имперской гвардии из Стальных легионов — имперские штурмовики. Но не только они. Войска Хельсрича на подходе. Держитесь и сражайтесь, и вы увидите тысячи произведённых в городе танков, которые оставят от врагов только прах. Помощь придёт. А пока сражайтесь с честью. Стойте непоколебимо.

— Запомните эти слова, братья и сёстры. ”Когда придёт смерть, совершённое нами добро не будет значить ничего. Наши жизни судят по количеству уничтоженного нами зла.

— Настал ваш судный день. Я знаю, что все вы чувствуете это в своих костях и крови.

— Я — Гримальд из Чёрных Храмовников, и я клянусь вам всем. Доки никогда не падут, пока жив хоть один из нас. Солнце вновь взойдёт над непокорным городом, даже если мне придётся убить тысячу врагов в одиночку.

— Смотрите на чёрных рыцарей рядом с собой. Мы будем в самой гуще жестокой битвы, в самом сердце бури.

— Сражайтесь рядом с нами, и мы спасём вас.

Вновь опустилась тишина.

Магерн вздохнул, напряжение покинуло докера вместе с превращающимся от холода в туман воздухом. Андрей отрегулировал затворную часть модифицированного лазерного ружья. Оружие загудело, от чего у Томаза начали ныть зубы.

— Решительная речь, а? Мало кто побежит теперь, я думаю.

Магерн кивнул. Ответить он смог только через несколько секунд:

— Что это за винтовка?

— Эта? — штурмовик закончил ритуал проверки и указал на толстые кабели, что протянулись от массивного приклада к гудящему металлическому силовому ранцу. — Мы зовём их усиленными лазганами. Как твой, только ярче, громче, горячее и лучше. И нет, тебе его я не отдам. Это моё. Они редкость и выдаются только лучшим.

— А это что?

— Это — взрывчатка, — Андрей хлопнул по висевшему на поясе диску с детонатором размером с ладонь. — Её прилепляют к танкам, и они разлетаются на множество замечательных кусочков. У меня было много их, теперь лишь один. Когда я использую и его, то не останется больше ни одного, и будет грустно.

Магерну захотелось спросить, действительно ли Андрей был штурмовиком. Он осторожно подбирал слова:

— А ты не такой, как я ожидал.

— Такова жизнь, — ответил солдат и посмотрел в сторону, словно смутился. — Целая серия замечательных сюрпризов с плохим концом.

Штурмовик повернулся к отряду, и с усмешкой застегнул на подбородке ремешок шлема:

— Мои любезные новые друзья, скоро придёт время воевать. Поэтому, прекрасные дамы и возвышенные господа, если вы хотите остаться столь же прекрасными и возвышенными, то держите головы пониже, а лазганы повыше. Цельтесь всегда от щеки, смотря вдоль ствола. Не стреляйте от бедра — это лучший способ почувствовать себя превосходно и никуда не попасть. А, и кругом будет шумно и страшно, да? Будет много паники, я думаю. Всегда ждите секунду, прежде чем нажать на спусковой крючок, удостоверьтесь, что вы целитесь туда, куда целились раньше. Иначе вы можете подстрелить другого человека, что будет плохой новостью для вас, и очень плохой для него.

Группы докеров начали рассредоточиваться, занимать позиции в переулках между складами, за грудами ящиков, на углах зданий и на разных уровнях многоэтажных ангаров и бетонных строений, обращённых к морю.

— Пошли, пошли, — Андрей привёл отряд в тень грузового крана и приказал рассеяться и укрыться среди ближайших огромных металлических опорных колонн и грузовых контейнеров.

— Сэр? — окликнул его один из докеров.

— Меня зовут Андрей, и я это уже много раз говорил. Но да, в чём дело?

— Мой лазган заклинило. Я не могу вставить обратно энергетическую батарею.

Сидящий на корточках впереди отряда штурмовик преувеличенно сильно вздохнул и покачал головой. С надетым очками и расплывающейся по лицу детской ухмылкой, Андрей был похож на огромную довольную муху:

— Во-первых, стоит задуматься, зачем ты её вообще вытащил.

— Я просто…

— Да, да. Прояви уважение к духу-машине оружия. Попроси его вежливо.

Докер смущённо посмотрел на лазган и запинаясь произнёс:

— Пожалуйста?

— Ха! Как почтительно. Теперь нажми переключатель на другой стороне. Это предохранитель и тебе нужно сдвинуть его, чтобы вставить обратно батарею.

Обойма выпала из дрожащих рук мужчины, но со второй попытки он вернул её на место:

— Спасибо, сэр.

— Да, да, я герой. А теперь, мои храбрые друзья, скоро начнёт выть сирена. И это будет означать, что враг вошёл в зону поражения нашей артиллерии, которая, к сожалению, слишком малочисленна, чтобы я улыбался. Когда я скажу приготовиться, вы все присядете и начнёте высматривать огромных и уродливых зверюг для стрельбы.

— Да, сэр. — Хором ответили докеры.

— Я могу к этому привыкнуть, да. А теперь слушайте в оба уха, дорогие приятели. Стреляйте в туловища. Это самая большая цель, а это важно, раз вы новички.

— Да, сэр, — повторили они.

— Есть очень красивая женщина, на которой я хотел бы жениться после войны. Она почти наверняка скажет "нет", но это ещё надо посмотреть. Если же она скажет "да", то вы все приглашены на свадьбу, которую мы сыграем на востоке, где небо меньше гадит на тебя каждый день. И будет бесплатная выпивка. Даю слово. Я всегда честен, и это лишь одно из моих многочисленных замечательных качеств.

Некоторые невольно улыбнулись.

Завыла сирена. Вопль баньши пронёсся над километрами доков, и над десятками тысяч напуганных имперских граждан. В ответ донеслись тяжёлые приглушённые удары — защитные платформы типа ”Сабля” открыли огонь по приближающемуся флоту.

— Пришло время, — вновь ухмыльнулся Андрей, — заработать несколько очень блестящих медалек.

— За Императора, — один из докеров зашептал слова молитвы, закрыв глаза. — За Императора.

— О, нет. Не за Него, — штурмовик закрепил маску-респиратор, но в голосе всё ещё было слышно веселье. — Он и так счастлив на Золотом Троне далеко отсюда. За меня и за тебя, этого хватит.

Сирены начали умолкать одна за другой, пока последнее завывание не стало лишь тихим шипением.

Андрей опустился на колено и стал целиться поверх ящика:

— Теперь в любую секунду ожидаем гостей.

Первые корабли вплыли в порт с грохотом разбивающейся о берег бури. Безыскусно, и даже не затормозив, они яростно врезались в пристани и погрузочные платформы, выбрасываясь на берег. Незамедлительно, взрывами выбило двери и люки, и на доки хлынул поток мерзкой ксеноплоти.

Самым первым из ксеносов из чрева подводной развалюхи вырвался жестокий орк, он почти в полтора раза был выше меньших сородичей и нёс на горбатых плечах шест с черепами людей и шлемами астартес — трофеи с прошлых войн на иных мирах. Он десятилетия вёл своё племя по окраинам Империума и в честном бою стал бы более чем достойным противником для воина астартес.

Морда, плечо и торс зелёнокожего были уничтожены залпом лазерного огня — пылающие останки рухнули с пирса в грязную воду. Меньше чем в сотне метров от Андрея, Домоска одобрительно прокричала что-то своим подопечным и приказала продолжать стрельбу. Многие промахивались, но и попаданий было более чем достаточно. То же повторялось по всему району доков, когда первая волна орков, завывая и хохоча, ворвалась в город.

Из своего небрежно сделанного импровизированного укрытия, в виде кое-как наваленных грузовых ящиков, Магерн беспрерывно стрелял, чувствуя, как лазган в руках нагревается с каждым треском выстрела. Начальник доков укрылся за контейнером и дрожащими с непривычки пальцами начал перезаряжать оружие. Проклятая обойма застряла.

— Дави сильнее, — сказал стоявший рядом Андрей. Штурмовик не посмотрел на докера продолжая стрелять, и даже не отвёл взгляд от прицела. Очередной высокоэнергичный яркий луч вырвался из усиленного лазгана, вспышка выстрела вызывала головную боль. — В новых ружьях часто заедает затвор. Это печальная правда оружия нашей родины. Их духам нужно время, чтобы проснуться.

Магерн был поражён, что может расслышать другого человека сквозь грохот врезающихся в берег судов, рёв ксеносов и нестройный хор механического треска лазганов.

— Я стрелял из кантраэльской винтовки однажды, — продолжил Андрей, беря паузу, когда немного смещался и целился в новых зелёнокожих, продолжая стрелять. — Вот это прекрасное оружие, да. В том мире создают жаждущие боя ружья.

Магерн вставил новую энергетическую батарею и вновь вернулся на позицию. Двух минут солдатской службы хватило, чтобы заболела спина. Для докера было тайной, как гвардейцы Стального легиона проводили полусогнувшись целые дни, да ещё и сражались. Он стрелял в далёкие силуэты неуклюжих громил, которые бежали, не имея практически ни направления, ни цели — как если бы охотились по запаху и потеряли его. Некоторые из всплывших стай устремились к источнику лазерного огня и были повержены в безрассудных атаках. Часть орков, оказалась хитрее, большинства сородичей, они остались сзади и заряжали тяжёлые орудия. Эти твари выпускали пронзительно визжащие ракеты по закрепившимся линиям пехоты, взрывая штабели ящиков и круша стены складов.

Доки медленно, но верно, окутывал низкий стелющийся дым от уничтоженных субмарин и горящих зданий.

— Скоро мы сменим позицию, — крикнул через плечо Андрей. Слова оказались пророческими. В приливной волне и с грохотом металла о камни подлодка орков врезалась в берег всего в тридцати метрах от них. Морская вода окатила пригнувшихся докеров. Двери вылетели во взрыве, и из севшего на мель корабля донёсся рёв зелёнокожих.

— Это слишком далеко от хорошей новости, — нахмурился за респиратором Андрей, когда бросился обратно в укрытие и прицелился в вылезшего первым орка. Тот рухнул, как подкошенный, когда резкий луч впился в морду и вышиб затылок.

Магерн и остальные присоединили стрельбу к огню штурмовика. Но всё новые ксеносы изливались из субмарины. Теперь зелёнокожие могли перейти в рукопашную — они учуяли ближайшую группу людей за баррикадами и потоком лазерного огня.

— Сэр… — один из мужчин запнулся, его глаза расширились и покраснели. — Сэр, они приближаются…

— Я это знаю, да. — Ответил Андрей, ни на секунду не прекращая стрелять.

— Сэр…

— Пожалуйста, заткнись и продолжай стрелять, да?

Твари добрались до грузовых ящиков. От них разило кровью, дымом, едким потом и чуждой грибной порчей. Витые мускулы позволили оркам преодолеть баррикады, и они обрушились на докеров — вместо укрытия контейнеры стали ловушкой.

Удары лазерных разрядов отбрасывали десятки зелёнокожих назад. Но к остаткам первой волны присоединилась вторая, и твари ворвались в ряды портовых рабочих, стреляя из скрап-пистолетов и рубя тяжёлым топорами.

— Отходим! — крикнул Андрей, ведя огонь из усиленного лазгана в упор, расчищая путь сквозь начавшуюся рукопашную. — Бегом!

Но докеры уже впали в паническое бегство.

— Да за мной, идиоты! — заорал штурмовик, и, о чудо, это сработало. Рабочие, которым хватило выдержки не побросать лазганы, последовали за солдатом сквозь воцарившийся хаос, и снова начали стрелять.

Треть отряда Андрея осталась в укрытии из контейнеров и распорок кранов. Неспособные убежать от захватчиков рабочие вопили. Штурмовик мгновенно ощутил неуверенность в оставшихся с ним, на несколько секунд, вопреки всякой логике, одни застыли, не желая стрелять в умирающих друзей, а других сковал ужас и изумление при виде резни.

— Они уже мертвы! — ладонью в перчатке Андрей ударил Магерна сбоку по голове, вернув бригадира к действительности. — Огонь!

Этого оказалось достаточно, чтобы развеять чары. Лазерные разряды вновь обрушились на сражающихся чужаков.

— Отступайте только, когда нужно перезарядить оружие! А до тех пор стойте и стреляйте!

Андрей безмолвно выругался, отдавая приказ. К ним уже приближались орки в лавине зелёной плоти, лезвий топоров и ободранной брони. Вокруг отступающего отряда пылали и содрогались доки, а всё новые субмарины с грохотом выбрасывались на берег. Сквозь дым штурмовик на миг разглядел вдали другой отряд рабочих — они в ужасе бежали от рукопашной, в которой их рубили на куски.

То же самое ожидало и его разношёрстный отряд, и Андрей выругался снова. Он надеялся, что дела у Домоски шли лучше.

Какое дурацкое место для смерти.

На расстоянии километров к северо-западу от Хельсрича под песками пустошей раздался внезапный и беспрецедентно громкий лязг тяжёлых механизмов.

Юрисиан, магистр кузни ”Вечного Крестоносца”, медленно, в изнеможении поднялся на ноги. В глазах стояли слёзы — редкое зрелище у человека, который не плакал более двадцати десятилетий. Боль в голове оглушала, а навалившийся приглушённый жар не имел ничего общего с физическим недомоганием.

Теперь, когда чувства снова сфокусировались на основной задаче, технодесантник почувствовал запах сервиторов. Оборачиваясь, чтобы рассмотреть их, Юрисиан уже смог обонять вонь разложившейся органики. Они были мертвы уже недели — от голода. А он и не заметил. После первых же часов больше месяца назад выяснилось, что сервиторы бесполезны, их внутренние вычислительные процессоры не поспевали за вечно эволюционирующим кодом. Юрисиану пришлось работать одному, всё время проклиная Гримальда.

Новый глубокий тяжёлый удар механизмов вернул внимание магистра кузни к происходящему. От долгого периода бездействия болели все суставы, как механические, так и человеческие. Юрисиан четыре недели простоял словно статуя, разум бодрствовал, а тело сгорбилось и в напряжении застыло у панели управления.

Он не спал. Храмовник помнил, что несколько раз его измученный сфокусированный разум едва не выключился, и что он почти потерял контроль над кодом. Медленно двигающиеся мысли не успевали за шифром, как и сервиторы. В эти мгновения панической спешки технодесантник боролся, подавляя сегменты разума строгой медитацией, он действовал медленнее, но хотя бы оставался в сознании.

Юрисиан уставился на огромные двери перед собой.

ОБЕРОН

Это написанное огромными буквами слово, похожее скорее на предупреждение, чем на надгробную надпись, пылало внутри магистра кузни.

Заключительный громкий удар возвестил, что открылся последний внутренний замок. Концентрированный пар хладогента устремился в коридор из систем запечатывания двери. Он пахнул хлором — не ядовитым, но затхлым после столь долгого пребывания в охлаждённом состоянии, когда дверь была в покое и запечатана. С шумом рокочущих и содрогающихся механизмов ворота начали открываться.

— Реклюзиарх, — произнёс в вокс Юрисиан и ужаснулся, услышав, каким слабым и скрипучим стал голос. — Защитные системы взломаны. Я внутри.

Глава пятнадцатая

Равновесие

Сначала в зале ничего не было видно. Ничего кроме беспроглядной тьмы, которая была слишком черна даже для линз визора Юрисиана. Храмовник шепотом сменил фильтры: инфракрасное и тепловое видение, вместе с эхолокатором, который искажал тихие звуки сканера движения. Магистр кузни лично, с величайшим почтением к духу-машине доспехов, добавил эти усовершенствования.

И именно последний из фильтров дал результат. Перед взором предстали размытые очертания, был услышан стрёкот внутренних механизмов. Шарниры. Шестерёнки. Псевдомускулы. Шум был столь же знаком Юрисиану, как и звук собственного дыхания, но было что-то странное в нём, что-то сбивающее с толку.

Суставы. Магистр кузни слышал скрежет суставов.

Что-то было не так. Статические помехи в углах визора свидетельствовали о вмешательстве и помрачении сознания сильнее, чем тьма, более чёрная, чем должна была быть от простого отсутствия света. Храмовник напрягся — манипуляция была хитрой и едва заметной.

Юрисиан поднял болтер в крепких руках, водя оружием слева направо во мраке. В глазных линзах продолжали прокручиваться фильтры. Наконец, монокль целеуказателя скользнул на хрусталик глаза — своеобразное механическое подражание миганию ящерицы.

Уже лучше. Не достаточно, но всё же лучше.

— Я — Юрисиан, — обратился он к созданию перед собой, как только твёрдо сфокусировал на нём зрение. — Магистр кузни ”Вечного Крестоносца”, флагмана Чёрных Храмовников.

Существо не ответило. Оно было размером с человека и неприятно пахло древними механизмами.

По всей видимости, создание когда-то было человеком или хотя бы отчасти органическим. Горбатое, облачённое в изношенную ткань — деформированные выступы под материей предположительно скрывали дополнительные конечности или улучшения. Оно прятало лицо, не желая или не будучи способным поднять взгляд.

Юрисиан опустил болтер. Серворуки, вытягивающиеся из установленного на спине силового генератора, по-прежнему сжимали оружие, нацелив на существо в мантии перед собой. Храмовник заговорил в вокс-передатчик шлема, позволяя духу брони переводить человеческий язык в универсальный — прямо в простой машинный код. Основную программу для общения, которую технодесантник постиг за долгие десятилетия обучения и тренировок на Марсе, родном мире Механикус.

— Личность — Юрисиан, — запульсировал код, — из астартес.

Ответ содержал запутанный шифр, слова и значения, которые накладывались друг на друга. Он был похож на разновидность машинного язык, эволюционировавшую из вирусной программы, что запечатывала двери. На произношение создания, независимо от того, что оно такое было, повлияли сотни лет проведённые в изоляции.

— Утвердительно, — ответил Юрисиан на базисном коде. — Я вижу вас. Ваши помехи необходимо убрать. Они больше не нужны.

Существо распрямилось, встав с четверенек. Теперь оно достигало нагрудника магистра кузни, хотя и оставалось на расстоянии с дюжину метров. Оружие в серворуках Храмовника отслеживало все движения.

Создание произнесло новую порцию запутанного акцентированного кода.

— Утвердительно, — снова ответил Юрисиан. — Я уничтожил запечатывающую программу.

На это раз ответ существа пришёл на более простом коде. Рыцарь прищурился от такого развития событий. Как и вирусная программа в дверях зала, создание приспосабливалось и работало с новой информацией на более высоком уровне, чем стандартные конструкции Механикус.

— Это святилище ”Оберона”.

— Я знаю, — технодесантник рискнул посмотреть по сторонам, анализируя все возможности в искусственной тьме. Монокль целеуказателя был не в состоянии проникнуть в темноту дальше, чем на несколько метров. Мерцающие помехи снова начали собираться в уголках глазных линз.

— Уберите помехи, — Юрисиан вновь поднял болтер, — или я уничтожу вас.

Против желания в голосе проявились эмоции. Быть под таким воздействием было оскорбительно, также было недостойно и бессмысленно оставаться в зависимости от милосердия врага.

— Я — страж ”Оберона”. Твоё присутствие — незначительная угроза для меня.

Юрисиан ощутил гнев на языке — горький и металлический. Палец напрягся на толстом спусковом крючке болтера.

— Уберите помехи. Это последнее предупреждение. — Статика затмевала обзор подобно тысяче насекомых, которые накапливались на линзах. Он уже едва мог различить силуэт, когда хранитель Механикус приблизился.

— Отрицательно, — ответило существо.

Спустя секунду за настоящими руками, отвечая на импульсы мозга, серворуки угрожающе подняли топор и остальное оружие — почти как паукообразный хищник из мира-смерти, который увеличивался в размерах, предостерегая жертву.

На последнюю угрозу рыцаря существо отреагировало резко и с осуждением на машинном языке, насыщенном цифровыми уравнениями.

— Тогда умри.

Их спас один из чёрных рыцарей.

Он обрушился с неба на врагов в протестующем завывании двигателей. Огонь вырвался из прыжкового ранца, когда Храмовник приземлился среди ксеносов — тёмный силуэт стремительно двигался в очертаниях пламени.

Андрей быстро отскочил назад, приказав отряду укрыться в относительной безопасности опрокинутого грузового погрузчика.

— Не вздумайте прекращать стрелять, — закричал штурмовик, перекрывая инопланетный рёв и грохот тысяч лазганов. Он сомневался, что хоть кто-то услышит приказ, но докеры открыли стрельбу сразу, как только скользнули в укрытие.

Храмовник рубил направо и налево цепным мечом, отсекая зловонную инопланетную плоть от уродливых тел. Болт-пистолет грохотал в унисон, вгоняя заряды размером с кулак в тела зелёнокожих, разрывая тварей на куски. Андрей уже видел раньше астартес в бою, и делал всё возможное, чтобы не снижать скорострельность, помогая самоубийственной храбрости рыцаря. Но некоторые из его подопечных разинули рты и опустили оружие в благоговейном страхе.

Возможно, выругался штурмовик, они полагали, что астартес сможет справиться без посторонней помощи.

— Продолжайте стрелять, чтоб вас! — завопил легионер. — Он умирает ради нас!

Преимущество яростной неожиданной атаки длилось недолго. Орки обратили внимание на смертельную угрозу в своих рядах, схватились за примитивные топоры и начали палить в упор из пистолетов. Некоторые в ярости попадали друг в друга, а те, что отстали или находились вдали от рукопашной, были уничтожены лазерным огнём отряда Андрея.

Храмовник вскрикнул — искажённый воксом гневный вопль пробрал насквозь каждого человека, кто его услышал. Цепной меч выпал из чёрной руки, безвольно повиснув на цепи, что сковывала оружие с предплечьем.

За спиной потрясённого воина, один из немногих оставшихся зелёнокожих, вырвал копьё из поясницы рыцаря. Тварь торжествовала не более секунды: жгучее копьё яркой вызывающей мигрень энергии испарило морду орка и разметало содержимое черепа ксеноса по броне рыцаря. Андрей перезарядил лазган, даже не отводя взгляда от рукопашной.

Храмовник восстановил равновесие, а удар сердца спустя сжал руку на урчащем цепном мече. Рыцарь нанёс ещё три диких удара, вырывая куски плоти и разбивая броню ближайшего орка, прежде чем остатки стаи ксеносов пронзили его копьями и опустили на землю. Оторванный от доспеха прыжковый ранец рухнул вниз. Со звериной эффективностью твари вдавливали лезвия в сочленения брони и использовали свою огромную силу, чтобы повергнуть астартес на колени. Пистолет Храмовника поднялся в последний раз, и обрушил болт в грудь ближайшего ксеноса, снаряд воспламенился и взорвался, забрызгав остальных орков нечеловеческой запекшейся кровью.

Последние трое зелёнокожих были убиты отрядом Андрея, и рухнули рядом с побеждённым рыцарем. Перед докерами предстал островок жуткого спокойствия посреди сердца бури, в то время как остальная часть порта продолжала пылать.

— Трон, — прошипел штурмовик, — оставайся здесь, да?

У Магерна даже не было времени, чтобы согласиться, как солдат перепрыгнул через камнебетонную платформу, пригнулся и направился к телу рыцаря.

— Что он делает? — спросил один из рабочих.

Магерн решил узнать ответ лично. Начальник доков двинулся за штурмовиком, прилагая все усилия, чтобы подражать бегу согнувшись, которым передвигался Андрей. Что-то горячее и злобное пронеслось рядом с ухом Томаза, как будто пролетело ядовитое насекомое. Потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что ему чуть было не снесли голову случайным выстрелом.

— Что ты делаешь? — опустился рядом со штурмовиком на колени докер.

Андрею его действия казались очевидными. Пальцами в перчатках штурмовик искал под подбородком шлема рыцаря защёлку, замок или разъединительный механизм. Трон, должно же быть хоть что-то…

— Смотрю, жив ли он, — рассеянно пробормотал солдат. — Есть! Нашёл.

Тихо, почти неслышно шипя из-за грохота лазганов, разошлись затворы замка, и безыскусный шлем отсоединился от доспехов. Андрей снял его и вручил Магерну. Шлем оказался примерно в три раза тяжелее, чем ожидал докер, а ведь Томаз и так думал, что он немало весит.

Рыцарь был ещё жив. Лицо залила текущая из носа и сжатых зубов кровь — она покрыла плёнкой глаза и затемнила черты. Говорили, что кровь астартес сворачивалась за секунды. Здесь всё было по-другому, и Андрей сомневался, что это хороший знак.

— Не могу пошевелиться, — прорычал Храмовник. Голос, вырывающийся из горла, был мрачен. — Позвоночник. Сердца. Останавливаются.

— Я знаю, что в вас есть что-то, — Андрей быстро посмотрел по сторонам, удостоверяясь, что поблизости нет опасности. — Что-то важное внутри вас, то, что должны получить назад ваши братья, да?

— Прогеноиды, — дыхание рыцаря было столь же грубым, как и ворчание цепного меча. Огромная, облачённая в керамит рука воина бессильно схватила броню штурмовика.

— Я не знаю, что это такое, сэр рыцарь.

— Геносемя, — Храмовник сплёвывал кровью, когда с усилием произносил слова онемевшими губами. Взгляд был пуст, глаза полуприкрыты и закатились. Было понятно, что рыцарь ничего не видел. — Наследие.

Андрей кивнул Томазу:

— Помоги мне сдвинуть его. Не спорь. Важно, чтобы его братья нашли тело. Важно для их обрядов.

— Император… — прохрипел рыцарь, — Император защищает.

С этими словами рука, державшая Андрея за броню, медленно легла на крест на нагруднике воина.

Взгляды встретились, и докер вместе с солдатом потащили мёртвого рыцаря.

Мы умираем.

Мы умираем, рассеянные по километрам доков, среди людей, оторванные от единства братства.

— Надень шлем, — обращаюсь я к Неро через плечо. — Не позволяй людям видеть тебя таким.

Со слезами на глазах наш целитель подчиняется приказу. Список павших рыцарей передаётся с наручного экрана на ретинальный дисплей. Я слышу по воксу, как дрожит его голос.

— Анаст погиб, — произносит апотекарий, добавляя очередное имя к поступившим раньше.

Я наклоняюсь вперёд, порывы ветра скребут по поверхности доспеха, теребят свитки пергамента и табард. Мы на высоте нескольких сотен метров и готовимся обрушиться на тварей внизу. Реактивные турбины ”Громового ястреба” гудят слабее, когда мы начинаем снижаться.

Доки под нами уже в руинах. Они полыхают различными цветами: чёрным и серым, янтарным и оранжевым. Словно загрязнённые небеса пришли в хаос в глотке мифического дракона. Взрывы сопровождают выброс на берег очередной субмарины или извещают, что до наших складов с боеприпасами добрался огонь.

— Хельсрич падёт к вечеру, — произносит Бастилан то, о чём мы все и так думаем. Мы сражались вместе больше ста лет, и он никогда прежде не говорил подобного.

— И не лги мне, Гримальд, — продолжает рыцарь, разделяющий со мной одну перегородку. — Прибереги слова для других, брат.

Я стерпел подобную бестактность.

Но он ошибается.

— Не сегодня, — отвечаю я, но рыцарь не отводит взгляд с маски-черепа, что я ношу на лице. — Я поклялся людям, что солнце взойдёт над непокорённым городом. Я не нарушу слово. И ты, брат, мне в этом поможешь.

Наконец, Бастилан отвернулся. Чем ближе к поверхности, тем он снова спокойнее и сдержанней.

— Как прикажешь, — отвечает сержант.

— Приготовиться к прыжку, — обращаюсь я к остальным. — Неро. Ты готов?

— Что? — апотекарий выключает нартециум, отвлекаясь от хирургических пил и острых лезвий. Я вижу, что пустые гнёзда для хранения геносемени задвигаются назад и запираются под гладкой поверхностью брони.

— Ты нужен мне, Неро. Ты нужен нашим братьям.

— Не поучайте меня, реклюзиарх. Я готов.

Остальные, особенно Приам, внимательно слушают.

— Кадор мёртв. Две трети Хельсрического крестового похода не доживут до ближайшего рассвета. Ты будешь нести их наследие, брат мой. Есть повод для скорби, ведь никто из нас не присутствовал при таких потерях раньше, но если ты будешь потерян в горе, то принесёшь смерть всем нам.

— Я сказал, что готов! Почему вы только мне отказываете в этом? Приам, вероятно, ещё увидит нас мёртвыми, он то не слушается приказов! Бастилан и Артарион не стоят, как бойцы, и половины Кадора. И всё же вы поучаете именно меня, я, что трещина в клинке?

Я нацелил пистолет ему в голову, прямо в лицевую пластину шлема, белый символ на ней повествовал о специализации рыцаря и обладании высокоценными навыками.

— В тебе пустила корни злоба, брат. Затем она пройдёт сквозь тебя, выворачивая сердце и душу, оставив только бесполезную пустую оболочку. Когда я говорю тебе сосредоточиться и встать рядом с братьями, ты отвечаешь чёрными словами и предательскими мыслями. Поэтому я повторяю снова, как и раньше, что ты нужен нам. А мы нужны тебе.

Он не заставил меня отвести взгляд. Когда Неро отвернулся, он не проиграл или струсил — он пристыжен.

— Да, реклюзиарх. Мои братья, простите меня. Мои насмешки были неуместны, а мысли блуждали бесцельно.

— ”Ум, не имеющий цели, обречён блуждать впотьмах”, — процитировал Артарион неизвестного мне философа.

— Всё нормально, Неро, — проворчал Бастилан. — Кадор был одним из лучших в ордене. Я скучаю по нему, как и ты.

— Я прощаю тебя, Неровар, — говорит Приам, и я благодарю мечника по личному вокс-каналу за то, что он не стал насмехаться на этот раз.

”Громовой ястреб” снизил скорость, ракетные двигатели удерживали корабль в воздухе, когда мы приготовились к прыжку. Небо рядом с нами украсили хлопки взрывов.

— Противовоздушный огонь? Уже? — спросил Артарион.

Вытащили зелёнокожие на берег несколько субмарин с оружием класса земля-воздух, или захватили настенные зенитные орудия — не имеет значения. ”Громовой ястреб” яростно закачался, когда первый удар потряс бронепластины. Ксеносы стреляют сквозь дым, отслеживая корабль примитивными методами, но они всё же достаточно эффективны, чтобы приносить результат.

— Приближаются ракеты, — обратился к нам по воксу пилот. ”Громовой ястреб” снова включает прямую тягу, набирая скорость. — Десятки, и они слишком близко, чтобы уклониться. Выпрыгивайте сейчас или умрите вместе со мной.

Приам пошёл. За ним Артарион. Затем из шлюза выпрыгнули Бастилан и Неро.

Пилот, Тровен, не тот воин, которого я знаю хорошо. Я не могу судить о его характере также как о качествах своих ближайших братьев. Могу только сказать, что он Храмовник со всей храбростью, гордостью и решимостью, что неотделимы от чести.

Будь он человеком, я назвал бы его поведение упрямством.

— Нет никакой необходимости умирать здесь, — произношу я, входя в кабину. Я не уверен правильно ли поступаю, говоря подобное, но если из надежды можно выковать реальность, то именно сейчас я так и сделаю.

— Реклюзиарх?

Тровен решил спасти ”Громовой ястреб” с помощью маневрирования вместо того, чтобы встать с кресла и попытаться выпрыгнуть из корабля. Вероятно, оба варианта ошибочны. И всё же я считаю, что именно его выбор неверен.

— Отсоединяйся немедленно, — я тяну пилота из кресла, энергетические кабели с треском отрываются от соединительных портов в доспехах. Тровен вздрагивает из-за электрических разрядов от опасного и некорректного разрыва связей, половина его восприятия и сознания всё ещё объединены с духом-машины корабля. Протесты рыцаря свелись к искажённому, бессловесному и болезненному хрипу, когда электропитание брони тоже начинает отвечать ударами, а соединение с системой управления ”Громового ястреба” слабеет.

Корабль накренился и пикирует на отказавших двигателях. Тошнота подступила и сразу исчезла, уравновешенная генетически усовершенствованными органами, которые заменили обычные человеческие глаза и уши. Генетическим компенсаторам Тровена из-за дезориентации при разрыве соединения с кораблём потребовалось больше времени, чтобы приспособиться. Я слышу, как он ворчит в вокс-передатчик, сглатывая желчь.

Надеюсь, что свободное падение убережёт нас от попаданий ракет.

В таком ослабленном состоянии пилота легко тащить из кабины к открытой двери. Корабль отвесно падает, и небо, которое мы видим, вращается. Шаг за шагом, мои магнитные ботинки твёрдо стоят на железном полу, не позволяя смертоносному кружащемуся пикированию разбросать нас по салону.

Я встаю лицом к двери, и в меня бьёт стремительный ветер, экран целеуказателя компенсирует эффект вращающегося неба. Я мигаю по вспыхивающей в центре на пересечении линий руне. Шаблон реактивного двигателя движется по моей сетчатке, и висящий на плечах прыжковый ранец, пробуждается к жизни.

— Вы убьёте нас обоих, — почти рассмеялся Тровен. Я трачу не более секунды на мысль о двух сервиторах, которые работают на местах экипажа.

— Держись, — только на это хватило времени. Мир вокруг нас исчез в металлических обломках и ярком пламени.

Как только разговор прервался, и в воздухе сильно запахло порохом — знакомым ароматом болтерного огня — Юрисиан отскочил назад.

Пространство вокруг рыцаря освещалось мерцающими искрами и энергетическими вспышками, которые извергались из сломанной серворуки и изуродованной брони. Разряды электричества из повреждённого металла были достаточно яркими, чтобы искажать резкость изображения чувствительных глазных хрусталиков. Юрисиан отдал приказ убрать фильтры и восстановил обычное зрение.

В грубом потрескивании из вокс-передатчика вырвался стон боли. И хотя его никто не услышал, уже сам факт демонстрации слабости был унизителен. Он расскажет реклюзиарху и понесёт епитимью, когда… Не будет этого когда. Эту войну невозможно выиграть.

На ретинальном дисплее появилось мрачное описание повреждений внутренних органов, как биологических, так и механических. Владыка кузни потратил несколько секунд на изучение высвечивающихся предупредительных рун, указывающих на утечку жизненной окислённой гемоплазмы из области некоторых органов. Юрисиан почувствовал, как усмешка стирается с лица, поскольку опьянённый болью мозг предоставил вполне человеческое определение.

У меня течёт кровь.

Технодесантник не слишком озаботился ранами. Это не было критическое повреждение ни для живых компонентов, ни для аугметики. Рыцарь шагнул вперёд, сокрушая под ногами одно из многочисленных сегментированных лезвий-рук, которое хранитель метнул всего несколько секунд назад.

Оно лежало спокойно и без движения, внутренние энергетические генераторы умолкли и погрузились в тишину. В смерти истина проявилась почти меланхолически ясно. Страж был не более чем тенью, в сравнении с тем, что утверждал.

Конечно, существо было достойным противником для большинства захватчиков — людей или ксеносов. Но рассечённое облачение демонстрировало немощь, которую ранее скрывало — это был лишь последователь Механикус. Техностраж — не многим больше, чем древний, деградировавший магос, долго испытывавший недостаток в необходимом для поддержания сил обеспечении. Когда-то он был человеком. А эпоху назад он был мощным хранителем Механикус, надзирающим за самыми сокровенными тайнами.

Время забрало у него многое.

Древнее существо прыгнуло на Юрисиана, конечности-лезвия залязгали, пробуждаясь к жизни, пронзая и рубя, когда опускались и молотили мехадендриты.

Оружие серворук рыцаря било в ответ, медленнее, тяжелее, без перерыва нанося дробящие удары и повреждения, в противоположность царапанью и постукиванию хранителя. К тому времени, как страж отломал одну из серворук рыцаря, болтер Юрисиана всаживал выстрел за выстрелом в тело создания, взрывая системы жизнеобеспечения и разрывая, всё ещё оставшиеся человеческие органы. Вместо крови, которая уже никогда не будет течь, лились жидкие суспензии и синтетические мази.

Пронзительная боль сигнализировала о моментах, когда хранитель пробивал керамитовую броню Юрисиана. Страж ещё обладал достаточным количеством атакующих программ, чтобы наносить удары в суставы и слабые места доспеха, но гораздо чаще его атаки не достигали цели, отскакивая от модифицированной почтенной брони, которую Владыка кузни лично усовершенствовал в далёком прошлом на поверхности Марса.

Он встал, когда существо, наконец, пало. Повреждённый, но уверенный. Опечаленный, но сгорающий от стыда.

Храмовник уже позабыл о страже — создании, которое было так близко к тому, чтобы оборвать жизнь рыцаря. Помехи исчезли с гибелью хранителя.

Юрисиан смотрел в отступающую тьму огромного зала, и был первым живым существом за более чем пятьсот лет, который увидит ”Оберон”, ординатус Армагеддон.

— Гримальд, — прошептал магистр кузни в вокс. — Это правда. Это священное копьё Бога-Машины.

Двигатели отчаянно протестовали, пытаясь притормозить безумное падение. Тряска была дичайшей — без псевдомускулов брони шея Гримальда была бы сломана при активации прыжкового ранца, во время попытки стабилизировать прыжок рыцарей.

Они всё ещё неслись вниз слишком быстро, даже несмотря на интенсивно ревущие двигатели.

— Принято, Юрисиан, — выдохнул реклюзиарх. ”В самый неподходящий момент”…

Гримальд ворчал от тяжести брони Тровена. Его пистолет повис на прикованной к запястью цепи, в то время как он сам вцепился в наруч пилота. Тровен в свою очередь висел в воздухе, ухватившись за запястье Гримальда. Пылающие табарды хлопали от ветра по броне.

Высотометр на ретинальном дисплее вспыхивал ярко-красным цветом, когда реклюзиарх и распростёртый рыцарь падали в клубы чёрного дыма, поднимающегося из доков. Прежде чем зрение было полностью заблокировано, Гримальд увидел, как Тровен дотянулся свободной рукой до ножен с гладием на бедре.

Из-за окружающего хаоса были сильные помехи, но окрашенный жесточайшим рвением вокс-голос Бастилана прорвался сквозь искажения.

— Мы видим это, реклюзиарх. Кровь Дорна, мы все видим это.

— Значит, вы не сосредоточены на битве, и понесёте епитимью за это.

Капеллан напряг мускулы, готовясь к удару за мгновение перед тем, как тяжело рухнуть на землю, сотрясая все кости. Оба рыцаря покатились по камнебетону доков, высекая бронёй искры.

Когда Храмовники поднялись на ноги, неуклюжие силуэты инопланетных тварей неторопливо продвигались через окружающий дым.

— За Дорна и Императора! — закричал Тровен и открыл огонь из болтера, который висел сбоку, навечно прикованный к броне ритуальными цепями. Гримальд присоединился к кличу Тровена, набросившегося на врагов.

Если доки можно спасти, то во имя Трона так и будет.

Глава шестнадцатая

Поворотный момент

Звено истребителей пронеслось над головами в темнеющих небесах, оставляя за собой инверсионные следы. Их преследуют самолёты ксеносов, дребезжа и безрезультатно паля в небо трассирующими снарядами, пытаясь догнать имперские истребители, когда те возвращаются на одну из немногочисленных уцелевших взлётно-посадочных полос улья.

А ниже воздушной погони пылает Хельсрич. Проспект за проспектом, переулок за переулком — гибель каждого защитника позволяет захватчикам, которые наводнили район доков, продвигаться всё дальше.

В самой гуще боя вокс-связь стала прерывистой и ненадёжной, и лишь счастливчикам удавалось прорываться сквозь помехи. Войска отступали всю ночь, квартал за кварталом, оставляя позади заваленные человеческими трупами улицы. К ароматам серы и моря добавились новые запахи. Теперь Хельсрич пах кровью, огнём и ста тысячью жизней, которые оборвались в пламени битвы от восхода и заката. Поэты из нечестивых эпох Древней Терры писали о каре, которая наступает после смерти, об аде под поверхностью земли. Если бы он когда-либо и существовал, то источал бы такой же запах, как промышленный город, умирающий на побережье Армагеддон Секундус.

В отрезанных друг от друга катакомбах под землёй жители Хельсрича пока ещё оставались в безопасности от бойни на поверхности. Они ютились во тьме, вслушиваясь в неровный барабанный грохот взрывов заводов, цехов, танков и хранилищ боеприпасов. Стены подземных убежищ дрожали и сотрясались, но доносившиеся с поверхности хлопки и грохот мало отличались от раскатов грома. Большинство родителей говорили детям, что это просто очередная свирепая буря.

С орбиты осаждённые города выглядели пятнами золы на поверхности мира. К началу второго месяца планетарного штурма атмосфера Армагеддона стала густой и едкой от дыма горящих ульев.

Хельсрич больше не был похож на город. С осадой доков последние незатронутые боями кварталы улья охватило пламя, окутав город чёрной пеленой дыма от пожаров на нефтеперерабатывающих заводах.

Хребет улья, Хельская магистраль, вилась по городу подобно раненой змее. Её чешую испещрили светлые и тёмные пятна: тускло-серые там, где сражения прекратились, и остались лишь безмолвные кладбища танков; и чёрные как уголь, где всё ещё шли бои, где бронированный кулак Стального легиона сошёлся с развалюхами захватчиков.

Городские стены наполовину обвалились и напоминали археологические руины. Половину улья оставили, бросили в мёртвой тишине поражения. Другую половину, ещё удерживали имперские войска, но и она с каждым часом становилась всё меньше, сгорая в битве.

И так настал рассвет тридцать седьмого дня.

— Эй, не спи, — Андрей пнул Магерна по голени, вытаскивая начальника доков из дремоты. — Скоро нам придётся двигаться, я думаю. Нет времени для сна.

Томаз моргнул, пытаясь сбросить усталость. Он даже и не заметил, что заснул. Магерн прятался за грудой ящиков на складе вместе со штурмовиком и ещё девятью уцелевшими докерами из отряда. Томаз по очереди посмотрел на их лица и едва узнал. День войны состарил всех, подарив запавшие глаза и почерневшую от копоти кожу — теперь даже на молодых лицах были морщины.

— Куда мы пойдём? — ответил шёпотом Магерн. Штурмовик снял очки, чтобы вытереть уставшие глаза. Они не спали — и почти не прекращали сражаться — уже больше двадцати часов.

— Мой капитан хочет, чтобы мы пошли на запад. Там есть наземные укрытия для гражданских.

Один из рабочих откашлялся и сплюнул на землю. Его глаза воспалились и покраснели. Андрей не стал думать о докере хуже от того, что мужчина плакал.

— На запад? — спросил рабочий.

— На запад, — повторил Андрей. — Это приказ капитана, и так мы и сделаем.

— Но твари уже там. Мы их видели.

— Я не говорил, что в приказе было всё, что мне потребуется после отставки. Я сказал, что это приказ, и мы будем подчиняться приказам.

— Но если ксеносы уже там… — начал ныть другой докер, истощив терпение Андрея.

— Тогда мы окажемся в тылу врага и увидим много мёртвых гражданских, которых не успели спасти. Трон, ты что думаешь, что у меня для всех есть хорошие ответы? Я их не делаю. У меня нет хороших ответов ни для тебя, ни для кого-то ещё. Но мой капитан приказала нам идти туда, и так мы наверняка и поступим. Да? Да.

Это сработало. Подобие осмысленности вновь появилось в усталых взглядах.

— Тогда пошли, — сказал Магерн и поднялся, хрустнув коленями. Он удивился, что ещё может стоять. — Кровь Императора, я никогда так не уставал.

— Да что ты жалуешься, я удивляюсь, — штурмовик с ухмылкой надевал очки. — У тебя в доках были совершенно невыносимые смены. Это не намного утомительней, я думаю.

— Ага, — проворчал один из рабочих, — но тогда нам платили.

С негромким смехом отряд двинулся назад в порт.

Раненую правую руку полковника Саррена надёжно закрепили на самодельной повязке. Больше всего командующего раздражало, что теперь нечем было показывать на гололитический дисплей, но что же, такова цена глупости — полковник покинул ”Серого Воина” на контролируемой врагом территории. Учитывая обстоятельства, он ещё легко отделался осколком в руку. Группа зелёнокожих снайперов убила четверых из экипажа командирского ”Гибельного клинка”, когда люди покинули недра танка, чтобы подышать свежим воздухом, крайне необходимым после множества часов, в течение которых они вдыхали переработанные фильтрами испарения.

Очередной квартал зачищен лишь для того, чтобы считанные часы спустя туда вновь пробрались эти падкие до мародёрства скоты.

В низком главном командном отделении танка Саррен сидел на потрёпанном троне, позволяя напряжению спасть и пытаясь избавиться от боли в конечности, которая лишь час назад была абсолютно нормальной рукой. Костоправ, Джерт, уже порекомендовал ампутацию, говоря о риске заражения от грязного осколка и вероятности того, что рука никогда не восстановит — как он выразился — ”полную функциональность”.

Чёртов врач. Лишь бы имплантировать дешёвую, на скорую руку собранную бионику, которая будет лязгать при каждом движении мускулов, и заедать из-за низкокачественных деталей. Саррен был знаком с аугметикой для Имперской гвардии и знал, что её модификации далеки от тех, что доступны богачам и декадентам.

Сейчас полковник смотрел на гололитический стол, наблюдая, как мучительно медленно имперские войска уступают контроль над доками. Видя мерцающие руны полков и значки дислокаций, было непросто воссоздать из неясных образов картину реального яростного боя.

Всё новые и новые пехотные подразделения Стального легиона прибывали в порт, но это было всё равно, что пытаться вычерпать прилив ведром. Гвардейцы могли лишь слегка сдерживать общее отступление. Перспектива отбить доки назад была слабой.

— Сэр? — обратился к командующему вокс-офицер. Саррен взглянул на него, отрываясь от раздумий, и не понимая, что его внимание пытались привлечь уже почти минуту.

— Да?

— Сообщение с орбиты. Имперский флот вновь вступает в бой.

Саррен сотворил символ аквилы — по крайней мере, попытался и заворчал, когда перевязанная рука откликнулась болью. Вместо этого полковник одной рукой показал крыло орла.

— Понял. Да пребудет с ними Император.

После слов он вернулся к наблюдению за дислокацией войск в городе. Экипаж танка продолжил работу на постах.

Значит Имперский флот вступает в бой.

Вновь.

Каждые несколько дней разворачивалась одна и та же картина. Объединённый флот Адептус Астартес и Империума выходил из варпа рядом с планетой и атаковал окружившие мир корабли орков. Бой длился несколько часов, обе стороны несли колоссальные потери, но орки неизбежно отбрасывали нападавших, благодаря огромному численному превосходству.

Отступив в ближайшую безопасную систему, корабли в течение какого-то времени перегруппировывались под руководством адмирала Пэрола и верховного маршала Хелбрехта и готовились к новой атаке. Прямолинейно и грубо. В космической войне такого масштаба мало места для изящества. Саррен понимал эту тактику — броситься в атаку в сердце вражеского флота, нанести максимальный урон, и затем отступить в безопасное место. Необходимость в тяжёлой войне на истощение.

И это мало вдохновляло. Города-ульи держались из последних сил. Без подкреплений в ближайшие недели многие падут. Нечастые сообщения из Тартара, Инферно и Ахерона рисовали всё более мрачную картину, как и ответы Саррена о ситуации в Хельсриче.

Если не…

— Сэр?

Саррен посмотрел налево, где на посту сидел вокс-офицер. Одной рукой он прижимал к голове наушники. И выглядел побледневшим.

— Экстренный вызов с орбиты от ”Змеиного”. Они запрашивают немедленное отключение всех противовоздушных орудий в районе доков.

Саррен подался вперёд. В доках осталось совсем немного сил ПВО, но дело было не в этом.

— Что ты сказал?

— ”Змеиный”, сэр, ударный крейсер астартес. Они запрашивают…

— Трон, отдайте приказ. Отдайте приказ! Отключить все уцелевшие противовоздушные турели в порту!

Экипаж танка хранил молчание. Они смотрели и выжидали.

Саррен прошептал единственное слово так тихо, словно боялся, что оно окажется неправдой.

— Подкрепления…

Единственный корабль.

”Змеиный”.

Цвета морской волны и чёрный как уголь, подобно дракону из мифов он бросился сквозь флот врага, в то время как остальные боевые корабли Империума обрушились на окружающее планету кольцо орочьих крейсеров.

Он единственный сумел прорваться, проскочив сквозь заградительный вражеский огонь, щиты храбреца почти отключились, а корпус был объят пламенем. ”Змеиный” не стал вступать в бой. Когда он достиг верхних слоёв атмосферы, десантные капсулы и ”Громовые ястребы” подобно ливню обрушились из окованного железом чрева на охваченный войной мир.

Исполнив свой долг, ”Змеиный” повернул обратно в битву. Капитан скрипел зубами от бесконечных докладов о повреждениях, сулящих смерть любимому кораблю, но не было бесчестья погибнуть, исполнив столь важный долг. Он действовал согласно приказам высочайшей силы — от воина на поверхности планеты, чьи деяния уже были записаны в сотнях летописей имперской славы. Воин потребовал пойти на риск и доставить на Армагеддон подкрепления независимо от вставших перед ними препятствий.

Его звали Ту’Шан, Повелитель Рожденных в Огне, и ”Змеиный” исполнил его волю.

Но он не погиб. Чёрный силуэт затмил громоздкие и раздувшиеся эсминцы орков, разрывавшие корабль на части. Другой, гораздо более огромный корабль , превратил в металлолом атакующие суда ксеносов шквальными бортовыми залпами, подарив ”Змеиному” столь необходимые драгоценные секунды, чтобы во второй раз проскочить сквозь заградительный огонь ксеносов.

Когда они прорвались, капитан прошептал молитву и подал сигнал старшему связисту на мостике:

— Отправьте сообщение на ”Вечный Крестоносец”. Передайте им искреннюю благодарность от нашего ордена.

Ответ с боевой баржи пришёл почти сразу. Мрачный голос верховного маршала Хелбрехта эхом разнёсся по мостику ”Змеиного”.

— Это Чёрные Храмовники должны благодарить тебя, Саламандра.

Твари ворвались в очередное наземное убежище.

Люди хлынули на улицу через разрушенную стену, подобно крови из раны. Любому человеку можно простить панику, когда весь выбор — умереть, сжимаясь от страха или умереть, пытаясь сбежать в безопасное место, которого может и не существует. Глядя, как они погибают, я повторяю себе эти слова и изо всех сил стараюсь не осуждать смертных, и не оценивать их по высочайшим стандартам чести, которые применяю к братьям. Они просто люди. Моё отвращение неправильно и неоправданно. Но оно есть.

Умирая, дети и люди всех возрастов визжат, как свиньи на бойне.

Эта война подобна яду. Здесь, в ловушке и вдали от моего ордена, мой разум наполняют мрачные предубеждения. Становится трудно согласиться с тем, что я должен умирать ради того, чтобы гражданские продолжали жить.

— Атакуем, — обращаюсь я к братьям, мой голос едва слышен сквозь рёв двигателя. Вместе мы выпрыгиваем из мчащегося ”Носорога” и обрушиваемся на арьергард зелёнокожих.

Крозиус вздымается и опускается, также как вздымался и опускался уже десять тысяч раз за последний месяц. Орёл из адамантия звенит, рассекая воздух. Он сверкает от высвобождаемой энергии, когда силовое поле встречается с бронёй и плотью. Встроенная в рукоять оружия жаровня выпускает серую дымку священных благовоний, подобно кольцам тумана оплетающую всех нас — и друзей и врагов.

Усталость отступает. Обида слабеет. Ненависть — вот величайшая эмоция очищения, главенствующая над остальными. Кровь, смрадная и нечеловеческая, подобно дождю орошает мои доспехи. Когда она пачкает чёрный крест на груди, отвращение вспыхивает с новой силой.

Треск. Булава-крозиус оборвала жизнь ещё одного ксеноса. Треск. Другого. Мой наставник, великий Мордред Чёрный, почти четыре века нёс это оружие в битвы против врагов человечества. И теперь у меня вызывает отвращение мысль, что возможно его никогда не заберут из Хельсрича. И наши доспехи. И наше геносемя. Какое наследие мы оставим, когда последний рыцарь падёт под подлыми клинками тварей?

Один из них ревёт что-то мне в лицо, забрызгивая визор грязной слюной. Меньше чем секунду спустя крозиус расплющивает морду орка, оборвав жалкий вызов зелёнокожего, который, как я предполагаю, он бросал мне.

Моё второе сердце присоединяется к первому. Я чувствую, как они стучат — вместе, но не в унисон. Человеческое бьётся подобно барабану дикарей, быстро и пылко. Его генетически выращенная копия поддерживает близнеца медленными и тяжёлыми ударами.

Твари лезут друг на друга в безумном желании вцепиться в нас. Не имеющие права существовать в качестве оружия куски металлолома выплёвывают бронебойные снаряды — они звенят об доспехи. Каждый выстрел срывает чёрную краску с брони, но священная кровь Дорна ещё не пролилась.

Наконец, они осознали, какую мы представляем угрозу. Ксеносы отрываются от безудержной резни гражданских, которые всё ещё выбегают из пролома в стене. Толпа затопивших улицу тварей поворачивается к более интересной добыче. К нам.

Наше знамя падает.

Крик боли Артариона разносится по короткой связи вокса, как искажённый рык, но я расслышал голос знаменосца несмотря на помехи.

Приам оказывается рядом с ним раньше, чем кто-то либо из нас. Трон, он умеет сражаться. Клинок колит и рубит, каждый удар несёт смерть.

— Поднимайся, — сердито рычит мечник, даже не взглянув на знаменосца.

Я бью лицевой пластиной шлема по рявкающей пасти ксеноса передо мной, сокрушая челюсть и ряды похожих на акульи зубов. Когда орк отшатывается, крозиус ломает шею твари и обрушивает на землю изувеченный труп.

Знамя вновь поднимается, хотя Артарион опирается только на левую ногу. Правая покалечена, в бедро вонзилось копьё ксеноса. Будь проклята сила зелёнокожих, что позволяет осквернять доспехи астартес.

Новый искажённый помехами возглас говорит о том, что Артарион вырвал копьё из ноги. У меня нет времени наблюдать, как он возвращается в бой. Всё новые твари хохочут передо мной — раздувшаяся стена отвратительной нефритовой плоти.

— Мы уступаем улицу, — ворчит Бастилан, чей голос искажают звуки ударов оружия о его доспехи. — Нас лишь шестеро против великого множества врагов.

— Пятеро, — вымученным голосом поправляет Неровар, апотекарий двумя руками держит цепной меч и рубит тварей без мастерства Приама, но с не меньшей яростью. — Кадор мёртв.

— Прости меня брат, — Бастилан умолкает, выпуская очередь болтов в упор. — На миг забыл.

Впереди цели — три похожих на кучу металлолома танка, давно утратившие всякое сходство с оригинальными корпусами Имперской гвардии — они продолжают обстреливать убежище. Оно не так надёжно, как подземные бункеры, потому что оно вообще не предназначено для эвакуации гражданских. Каждый приземистый купол может вместить тысячу человек, и предназначен для защиты от слишком частых на экваториальном побережье свирепых песчаных бурь и тропических циклонов — а не от длительного обстрела вражеской бронетехники. Их используют, потому что больше ничего не осталось, город слишком разросся, чтобы всех жителей можно было укрыть под землёй.

Твари изучили нас хорошо. Они стремятся вовлечь защитников улья в свирепую мясорубку, и поэтому в злобном коварстве набрасываются на беззащитных гражданских, зная, что их мы будем защищать в первую очередь и изо всех сил.

Насколько же легко их презирать.

— Гннх… — в воксе раздаётся голос Неровара, сердитый и искажённый болью. Я перепрыгиваю упавший труп ближайшего ко мне ксеноса и встаю рядом — безостановочно размахивая булавой — пока апотекарий изо всех сил пытается подняться.

И не может. Твари повергли его на колени.

— Гннннх. Не получается, — кашляет Неро. Руки слабо цепляются за вонзившийся в живот топор. Перчатки бессильно скользят по рукояти. Кровь из разлома в броне окрашивает табард алым. — Не могу.

— Во имя Императора, — моё порицание звучит, как тихий рык, — стой и сражайся или мы все умрём.

Раненый и склонившийся апотекарий, как магнит притягивает зелёнокожих — твари жаждут нанести смертельный удар одному из рыцарей Императора. Они вопят и атакуют.

Я убиваю крозиусом первого. Удар ногой в грудь отбрасывает второго на достаточное расстояние, чтобы можно было проломить булавой череп. Третьего окутывает плазменный огонь, и он кувыркается назад размытым и добела раскалённым силуэтом пламени. Жгучий пепел, разлетевшийся в глаза его собратьев, вот всё что осталось от жалкого ксеноса.

Слишком много.

Слишком много даже для нас.

Я мельком вижу, как семьи людей бегут во все стороны по пылающим улицам, у них появилась возможность спастись, пока ярость орды направлена на нас. Некоторые погибнут от огня спонсонов развалюх-танков, но большинство выживет — пусть даже и бесцельно сбежав в опасный лабиринт погибающего города. До этой войны я бы никогда не счёл такой результат победой.

С криком гнева и боли Неро вырывает из живота топор. Моё облегчение мигом развеивается, потому что апотекарий не успел подняться, прежде чем твари приблизились к нам.

— Я вижу нескольких рыцарей, — говорит Андрей. Слова сопровождает приглушённое ”чтоб тебя” и гул вновь заряжаемого усиленного лазгана.

Докеры прижимались спинами к парапету крыши, и лишь штурмовик наблюдал через край за улицей внизу:

— Все заряжайте ружья и будьте предельно внимательны.

— Сколько? — спросил Магхерн. — Сколько рыцарей?

— Четыре. Нет, пять. Один ранен. Ещё я вижу тридцать зелёнокожих и три танка, которые когда-то были ”Леман Руссами”. Теперь хватить болтать. Всем выбрать цели.

Рабочие подчинились приказу и нацелились в кипящую внизу рукопашную.

— Цельтесь ниже, — сказал своим Томаз, вызвав у штурмовика улыбку. — В ноги и туловища.

Никому уже не надо было разъяснять, что стрелять надо осторожно и не следует попадать по Храмовникам.

Первым выстрелил Андрей, яркий лазерный луч стал сигналом для остальных. Лазганы вздрагивали в уже куда более уверенных руках, фокусирующие линзы раскалились, выпуская смертоносную энергию на улицу внизу. Лазеры били в плечи, ноги, спины и руки — отряд успел сделать три залпа, прежде чем твари оторвали кровожадное внимание от рыцарей и открыли огонь по засевшим на крыше склада.

— Ложись! — приказал остальным Андрей. Они послушно попадали в укрытие. Штурмовик пригнулся, но остался на месте. Он рискнул сделать ещё один выстрел, а затем ещё, пробив черепа паре орков.

Вокруг него, точнее вокруг всего отряда, парапет крыши разлетался под огнём уцелевших зелёнокожих, но это уже было неважно. Рыцари прорвались. Андрей, наконец, пригнулся, увидев, как один из Храмовников, чей доспех от повреждений стал уже скорее латунно-серым, чем чёрным, бросился к трём ксеносам и расшвырял их огромным окутанным энергией молотом.

Напоследок, перед тем как отступить, штурмовик отцепил последний заряд взрывчатки и установил таймер на шесть секунд. А затем с криком от напряжения метнул её на улицу к танкам. Заряд взорвался спустя полсекунды после удара о башню переднего ”Леман Русса”, снеся её в вихре огня и шума.

Храмовники разберутся с двумя оставшимися.

— Отходим, — засмеялся штурмовик. — Отходим по крыше!

— Что, чёрт возьми, произошло смешного? — поинтересовался один докеров, Яссель, когда они, пригнувшись, бежали от разрушенного края крыши.

— Это были не просто рыцари, — в голосе Андрея звучало искреннее веселье. — Мы только что спасли реклюзиарха. Теперь быстрее, быстрее обратно на улицу.

Опустилась тишина и на улицах воцарилась атмосфера, которая была чем-то средним между безмятежностью и трауром. В этот раз Магерна приветствовал совершенно другой воин. В возвышающейся фигуре мало осталось от величественной бесстрастной статуи, которая когда-то лишь кивком признала существование начальника доков.

От гула доспеха реклюзиарха всё ещё скрипели зубы и слезились глаза, если Томаз подходил слишком близко. Но Магерн разбирался в механизмах, пусть и не в древних военных реликвиях, и теперь замечал в броне неисправности. В некогда плавном сердитом урчании появились раздражающие и резкие звуки, а прерывистый лязг свидетельствовал, что какой-то внутренний механизм больше функционирует не так, как положено. Сочленения потрёпанного доспеха не рычали когда напрягались псевдомускулы — они ворчали, словно не желали двигаться.

Пять недель. Пять недель битв, днём и ночью в одних и тех же доспехах, а оборона доков стала самой тяжёлой из них. Удивительно, что броня ещё работала.

Табард был разорван и измазан зеленовато-серой кровью ксеносов. От украшавших плечи капеллана свитков ничего не осталось, и лишь обрывки цепей показывали, что они когда-то там были. Доспехи всё ещё поражали скрытой силой и безликой жестокостью, но если до войны они были чернее чёрного, то сейчас большая часть черноты была уже от огня и лазерных ожогов, которые усеивали броню подобно ушибам и царапинам. Теперь, когда краску содрали тысячи ударов и скользящих попаданий, большая часть доспехов выглядела тускло-серой.

Почему-то в броне появилось что-то от топорных ружей и танков с заводов Армагеддона: скромных, простых, но, несомненно, жестоких.

Другие Храмовники выглядели не лучше. Тот, кто нёс штандарт реклюзиарха, был так же потрёпан, как и Гримальд. Само знамя было изорвано — не многим больше чем обрывки, свисающие с древка. Воин в белом шлеме едва мог стоять, его поддерживали два рыцаря. Из вокс-передатчика доносился бессловесный хрип и кашель.

И это не сделало их человечнее, не раскрыло воинов под убранством и рыцарским снаряжением, а напротив, ещё сильнее обезличило. Как мог человек, даже генетически усовершенствованный на далёком мире, выжить после таких ранений? Как они могут стоять перед своими сородичами и казаться столь разными?

— Привет, реклюзиарх, — произнёс Андрей. Он нёс разряженный усиленный лазган на плече. Штурмовик полагал, что так выглядит лихим и легкомысленным, и он был прав. По крайней мере, для докеров он выглядел именно так.

Голос Гримальда не был похож на рык или рокот — низкий, суровый и мрачный. Было легко представить капеллана на борту величественного готического корабля, когда он читал проповедь братьям во время путешествия через бесконечную холодную пустоту.

— Прими благодарность от Чёрных Храмовников, штурмовик. И вы, докеры Хельсрича.

— Мы подошли вовремя, я думаю, — добавил Андрей, небрежно кивнув и продолжая улыбаться, показывая, что его ничуть не беспокоит разговор с израненными воинами, которые возвышались в окружении трупов ксеносов. — Но доки, они выглядят нехорошо. Я больше не слышу приказов. Зато я вижу вас, благородные сэры, и думаю: возможно, вы их мне и отдадите.

Наступила пауза, но не тишина. Город никогда не замолкал — доносились звуки ружейного огня и хлопки отдалённых разрывов снарядов.

— Все подразделения направлены к убежищам. Гвардия, ополчение, астартес. Все.

— Даже не зная мнение капитана, мы следовали туда. Но есть кое-что ещё, сэр.

— Говори, — Гримальд отвернулся, служивший лицом серебряный череп свирепо уставился на пылающий коммерческий район в нескольких улицах отсюда.

— Один из ваших рыцарей погиб в доках. Мы спрятали тело от шакалов. Судя по гравировке на доспехах, его звали Анаст.

Астартес в белом шлеме заговорил, словно с полным ртом каши:

— Анаст погиб… когда мы десантировались… прошлой ночью. Жизненные показатели быстро угасли. Смерть достойная воина.

Гримальд кивнул, внимание капеллана вернулось к людям.

— Как твоё имя? — спросил реклюзиарх штурмовика.

— Рядовой Андрей, 703-я дивизия штурмовиков Стального легиона, сэр.

— А тебя? — он спрашивал каждого человека в строю, кроме последнего, которого и так узнал.

— Начальник доков Томаз Магерн, — наконец усмехнулся рыцарь. — Рад видеть тебя в бою. Подобная храбрость достойна авангарда.

По коже Магерна пошли мурашки — не от страха, но от неловкости положения. Что ответить? Сказать, что это честь для него? Или признаться, что всё тело болит, и он сожалеет, что вызвался участвовать в подобном безумии?

— Спасибо, реклюзиарх, — выдавил Томаз.

— Я запомню и ваши имена, и ваши деяния в этот день. Всех вас. Хельсрич может пылать, но война не проиграна. Имя каждого из вас будет выгравировано на чёрных каменных колоннах Зала Доблести на борту ”Вечного Крестоносца”.

Андрей кивнул:

— Я очень польщён, реклюзиарх, как и любезные и замечательные господа рядом со мной. Но если вы ещё сообщите моему капитану, я стану совсем счастливым.

Раздавшийся из вокс-передатчика реклюзиарха резкий звук был похож на смесь кашля и рычания. Томазу потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что это смех.

— Так и будет, рядовой Андрей. Даю слово.

— Надеюсь, что это также произведёт впечатление на даму, на которой я собираюсь жениться.

Гримальд не был уверен, что на это ответить, и довольствовался следующим:

— Да. Хорошо.

— Какой оптимизм! Но да, сначала мне надо её найти. Куда теперь направимся, сэр?

— На запад. К убежищам в Сульфа Комерциа. Ксенопсы смеются над нами, — реклюзиарх указал направление массивным молотом, чьё силовое поле пока было отключено. Вдали между складами и мануфакториями полыхали купола.

— Смотрите. Они уже в огне.

Но Приам не смотрел туда же, куда остальные. Внимание мечника привлекло что-то в покрытых густым смогом небесах.

— Что это? — он показал на мчащийся вниз шар пламени. — Быть этого не может.

— Может, — ответил Гримальд не в силах отвести взгляд от увиденного.

— Есть! — радостно закричал Андрей, когда к земле устремилось ещё несколько похожих объектов, оставляя огненные следы, словно кометы.

— Что это? — спросил Магерн, сбитый с толку ликованием штурмовика и почтением рыцарей.

— Десантные капсулы, — ответил реклюзиарх. В свете ближайших горящих танков серебряный череп казался янтарным. — Десантные капсулы астартес.

Глава семнадцатая

В огне битвы, на наковальне войны

Район Сульфа Комерциа был бастионом резервов ополчения и опорным пунктом противовоздушной обороны доков.

Немногочисленные турели — как укомплектованные людьми, так и автоматические — которые ещё оставались на крышах зданий, смолкли. Квартал пылал. Натиск орочьих истребителей и бомбардировщиков больше никто не сдерживал, и ксеносы обрушили смертоносные грузы вниз.

Сульфа Комерциа служил торговым центром западных доков и в мирное время был плотно заселён; также именно в нём построили больше всего наземных убежищ от непогоды, немалая часть которых уже была разрушена зелёнокожими. Враги беспрерывно наступали на этот район порта, но вовсе не из-за сопротивления имперских войск, а из-за того, что здесь было кому выпустить кровь, и было что разрушать. Оставить этот практически уничтоженный и нежилой квартал означало оставить в нём надолго и зелёнокожих — с восторгом в диких глазах предающихся беспощадной резне.

Спустя несколько лет после войны, майор Лак из 61-го Стального легиона в личном дневнике сокрушался о ”невероятном количестве жертв среди гражданских”, которые сопровождали сражение в доках. Он охарактеризовал разрушение Сульфа Комерциа, как ”одно из самых кровопролитных событий осады Хельсрича, которое даже в мечтах не был способен предотвратить ни один человек, ни один танковый батальон, ни один легио титанов”.

В коммерческом центре мало что напоминало былое великолепие. Особняки богатых торговых семей сгорели также как и склады; а те несчастные, что решили остаться в своих домах, а не отправиться на поиск подземных муниципальных бункеров, разделили судьбу тех горожан, кто оказался в ловушке в разрушенных противопогодных убежищах. Ксеносы атаковали без пощады, и никакие отряды личной стражи, вне зависимости от уровня подготовки, были не способны защитить имения своих господ от затопившего доки прилива зелёнокожих.

Самая известная защита — та, которую пропагандистская машина улья использовала для поднятия боевого духа — совсем не оказалась, как можно было бы подумать, той, где враг понёс максимальные потери. Больше всего ксеносов при обороне поместья уничтожили военно-полицейские формирования дома Фарвелиан, это подразделение в течение семи поколений служило благородной семье Фарвел. История об их продолжительном сопротивлении немногим пришлась бы по душе — комиссар Фальков и полковник Саррен понимали, что говоря по правде, глубокоуважаемый дом Фарвел абсолютно справедливо в глазах простых людей считался декадентскими свиньями, а его многочисленные наследники не были чужды политическим скандалам, финансовым расследованиям и слухам о мошенничестве в торговле. Короче говоря, они мастерски сопротивлялись во время боёв в доках из-за того, что умелыми махинациями проложили себе путь к огромному богатству и держали в полной боевой готовности армию из шестисот солдат.

И, как было отмечено в имперских отчётах, Фарвелы отказались предоставить своих людей на защиту доков или в городское ополчение.

Такая многочисленность и послужила причиной их гибели. Как только по рядам орков прошёл слух, что в обороне доков появился опорный пункт, и он располагается в поместье Фарвелов — ксеносы всей ордой обрушились на него, сломили упорное сопротивление, а заодно и род Фарвелов.

Самой выдающейся обороной официально провозгласили другую — совсем не похожую на обречённый эгоизм. Дом Тарацин защищали всего пятеро наёмников — выходцы с другого мира — они обороняли скромный особняк партизанскими действиями и автоматическими ловушками в течение девятнадцати часов. И пусть захватчикам удалось разрушить поместье, после окончания боёв в доках нашли семерых выживших представителей семьи Тарацин. Их позиции сильно укрепились с началом восстановления города, а четыре дочери лорда Гелия Тарацина неожиданно оказались завидными парами для ослабленных и потерявших наследников благородных семей.

СС/46 — одно из нескольких убежищ, которое ещё не было разрушено ко второму дню кипевшего в порту сражения — спасли от уничтожения в самый последний момент.

Подобно удару молнии первая десантная капсула врезалась в шоссе прямо перед центральным входом в купол. Толпу орущих на улице орков охватило смятение, несколько тварей были сожжены пламенем тормозных двигателей или расплющены под тяжестью летательного аппарата.

Края капсулы, взрываясь, разошлись, ударили о поверхность рампами и перемололи тех из зелёнокожих, которые успели опомниться и начали долбить топорами зелёный корпус.

Дождь из ещё нескольких капсул пролился в доки, породив своим приземлением разрушения аналогичные первой.

Последовательно уничтожая всё вокруг болтерами и шипящим, словно из глотки дракона, химическим пламенем огнемётов, Саламандры присоединились к своим братьям Храмовникам в защите улья Хельсрич.

— Нас семьдесят, — обращается он ко мне. Семь отделений.

Его зовут В’рет, сержант шестой роты Саламандр. Прежде чем я ответил, он произносит что-то одновременно и смиренное, и неожиданно почтительное. — Реклюзиарх Гримальд, для меня честь сражаться рядом с вами.

Это признание потрясает меня, и я не уверен, что сумел скрыть удивление в голосе, когда ответил.

— Храмовники в долгу перед вами. Но скажи мне, брат, зачем вы пришли сюда?

Вокруг нас мои рыцари и воины В’рета рыскают среди павших, добивая раненных орков мечами в горло. Штурмовик и его докеры следуют примеру астартес и используют штыки лазганов.

В’рет отстёгивает зажимы шлема и снимает его. Даже тем, кто служил прежде рядом с Саламандрами, непросто бесстрастно смотреть на лицо одного из сыновей Ноктюрна. Геносемя примарха реагирует на порочную радиоактивность поверхности их планеты. Пигментированная кожа В’рета такая же тёмно-серая и чёрная, как у всех воинов Саламандр, которых я видел без шлема. У его глаз нет зрачков и радужных оболочек. В свою очередь В’рета приводит в замешательство окружающий вид — сержант смотрит красными, словно угли, глазами, как будто кровь заполнила глазницы и затмила все остальные цвета.

Его настоящий голос — низкий, похожий на звук магмы, которая течёт по поверхности мрачного, бесплодного и серого родного мира Саламандр. Легко сделать вывод, что эти воины выходцы с планеты с реками лавы и вулканическими хребтами, что извергаются в чёрное небо.

— Мы последние из Саламандр на орбите. Повелитель Рождённых в Огне призвал нас, и мы повиновались.

Мне знаком этот титул. Я много раз слышал, как им именовали магистра их ордена.

— Магистр Ту’Шан, да продолжит Император благоволить ему, сражается далеко отсюда, брат. Саламандры проливают кровь врагов во многих лигах восточнее у реки Болиголова, почерневшей от ксеномерзости.

В’рет склоняет голову в официальном поклоне, а затем устремляет пристальный взгляд красных глаз на купол убежища в конце улицы:

— Так и есть, и я рад слышать, что мои братья сражаются настолько хорошо, что заслужили такие слова от вас, реклюзиарх. Повелитель Рождённых в Огне воюет вместе с машинами легио Игнатум и Инвигилаты.

— Тогда ответь на мой вопрос, ведь время не на нашей стороне. Хельсрич пылает. Ты останешься? Ты будешь сражаться вместе с нами?

— Мы не останемся. Мы не можем остаться.

Я подавляю гнев от разочарования, а Саламандра продолжает говорить.

— Нас семьдесят воинов, и нас избрали, чтобы мы десантировались именно здесь и удерживали вместе с вами доки. Мой повелитель и магистр услышал о вопиющем истреблении мирных жителей в захваченных прибрежных районах улья.

— Мало сообщений достигает наших союзников на планете. От них мы получаем также немного.

— Саламандры увидели твоё тяжёлое положение, благородный реклюзиарх. Магистр Ту’Шан услышал. Мы — его клинок и его воля, мы обеспечим выживание большинства невинных душ улья.

— И затем вы уйдёте.

— И затем мы уйдём. Наш бой идёт на берегу Болиголова. Наша слава там.

Уже одного этого поступка достаточно, чтобы заслужить мою вечную благодарность. Впервые за десятилетия эмоции мешают мне говорить. Это всё, что нам нужно. Это спасение.

Теперь мы сможем поквитаться с ними.

Я снимаю шлем и вдыхаю серный воздух Хельсрича впервые за… недели. Месяцы.

В’рет глубоко вдыхает вслед за мной.

— Этот город, — он улыбается, белизна зубов контрастирует с ониксом кожи, — он пахнет, как дом.

Моей коже приятно от горячего ветра. Я протягиваю руку В’рету, и он пожимает моё запястье — союз между воинами.

— Спасибо, — говорю я и встречаюсь взглядом с нечеловеческими глазами сержанта.

— Если вы нужны где-то ещё, — В’рет прямо смотрит мне в глаза, — тогда исполните свой долг, благородный реклюзиарх. Мы будем стоять рядом. И вместе не позволим докам пасть.

— Сначала расскажи мне об орбитальной войне. Есть новости с ”Крестоносца”?

— Ситуация по-прежнему патовая. Печально это произносить, но это так. Мы изнуряем врага, битва за битвой, но это всё равно, что стрелять по скале. Немного можно добиться против такого подавляющего превосходства в силах. Пройдут ещё недели, прежде чем ваш верховный маршал сможет рискнуть начать полноценный штурм, чтобы освободить небеса. Он — прозорливый воин. Мои братья и я имели честь служить с ним в одном флоте.

Слушая сержанта, я обретаю надежду. И связь с тем, что находится за разрушенными стенами этого проклятого города. Я требую от него больше.

— Что с ульем Темпест? Они пострадали, как и мы.

— Пал. Оставлен врагам, войска отступили. Последнее сообщение от тех, кто уцелел среди командования, гласило, что город покинут, а отступившие выжившие пробиваются по суше на соединение с полками Имперской гвардии, которые сражаются рядом с моим повелителем и магистром.

Разрозненные силы защитников и подразделения гвардейцев пересекают сотни километров пустошей. Такое упорство заслуживает восхищения.

Этот мир никогда не оправится полностью, это очевидно. Фатализм не свойственен мне, но и в самообмане нет ничего достойного. Всё что мы сможем сделать, бросая вызов — продать свои жизни, как можно дороже. Мы сражаемся не из-за того, что можем победить, а из ненависти.

У этого Саламандры, брата, есть своя судьба за пределами Хельсрича. Я принимаю это.

— Координируйте рассредоточение отделений с сержантом Бастиланом. Сконцентрируйте усилия на самых западных кварталах, там находится большая часть противопогодных убежищ. Бастилан предоставит необходимые частоты вокса, чтобы вы могли связаться с защищающими гражданских штурмовиками. Не ожидайте постоянной связи. Множество ретрансляционных вокс-башен разрушено.

— Будет сделано, реклюзиарх.

— За Императора. — Я отпускаю запястье В’рета. Его ответ необычен и передаёт уникальность его ордена.

— За Императора, — произносит он, — и Его народ.

Юрисиан, магистр кузни и рыцарь Императора, откинул голову назад и рассмеялся. Храмовник не веселился так уже много лет — у него вообще не было чувства юмора. Однако, то, что он видел сейчас показалось технодесантнику чрезвычайно забавным. Поэтому он и смеялся.

Эхо разнеслось по огромному залу, отражаясь от далёких армированных металлом каменных стен и массивных адамантовых очертаний, которые расположились во тьме в пятидесяти метрах впереди.

Ординатус Армагеддон. ”Оберон”.

За последние часы единственным звуком в зале был шум брони Юрисиана — покрытый керамитом доспех щёлкал и стрекотал, когда Храмовник расхаживал вокруг великого оружия. Технодесантник обошёл ”Оберон” десятки раз: пристально рассматривая, сканируя, изучая каждую деталь, как собственными глазами, так и через ауспик брони.

Без сомнения это было самое прекрасное творение, какое он только видел аугметическими глазами. Возможно, Храмовнику было и далеко в эстетике до поэта или художника. Но не в этом дело. В пробуждённом ”Обероне” будет всё очарование Империума. Триумф проектирования и воплощения, величайший успех в изысканиях человечества в создании нового оружия уничтожения врагов.

Великое творение возвышалось на мощных трёхсекционных опорах, поднимающих платформы с вооружением на порталах и распорках. На самой верхней располагалась непосредственно пушка. Юрисиан раздумывал над каждой из частей безмолвной и отключённой военной машины.

Спереди ”Оберон” был размером с два массивных стоявших бок о бок боевых танка ”Лэндрейдер”. Общая длина равнялась пятидесяти метрам, придавая ординатусу вид длинного и сегментированного большегрузного транспортёра. Как минимум, он был размером с высоченного боевого титана, который лёг на спину.

Платформа ординатус Армагеддон состояла из трёх частей: кабина управления с приводным модулем и дополнительно бронированной рубкой; затем сегмент грудной клетки, удерживаемый тяжеловесными металлическими колоннами; и наконец, сегмент живота, такой же массивный, как и секция над ним. Дополнительно по бокам каждого из этих тяжёлых модулей, под защитой ещё более толстой брони, располагались энергетические установки. Юрисиан знал, что это были гравитационные суспензорные генераторы. О подобных антигравитационных технологиях в Империуме не слышали уже давно, исключение составляли развёрнутые военные машины такого калибра.

Без этих редчайших генераторов, которые были самым ценным на планете, ”Оберон” представлял собой просто груду металла.

Распорки и порталы удерживали колоссальную орудийную платформу, в десятках квадратных метров которой размещались энергетические двигатели, фузионные камеры и генераторы магнитного поля. Впечатление было такое, что на колоннах установили промышленную мануфакторию.

В случае активации генераторы снабжали энергией оружие транспортёра — защищённое жаростойким керамитом башенное орудие, и подключались к установленным впереди энергетическим двигателям. Охлаждающие отверстия усеивали дуло пушки подобно чешуе рептилии. Из гнёзд дополнительного энергопитания, словно черви-паразиты, свисали обвивающие ствол кабели, а промышленные тиски фиксировали положение орудия.

Пушка ”Нова”. Оружие, которое используют друг против друга космические корабли в необъятной пустоте. Вот оно — установленное на бесценную и сверхбронированную технологию из забытых эпох.

— Убийца титанов, — прошептал магистр кузни.

Юрисиан благоговейно провёл рукой в перчатке по металлической секции привода, чувствуя толстую броню и плотные заклёпки… мельчайшие различия в слоях адамантия: незначительные вариации и недостатки при процессе создания, который состоялся сотни лет назад.

Храмовник убрал руку и именно тогда начал смеяться.

”Оберон” — Погибель титанов. Он настоящий. Он здесь.

И он его.

Технодесантник получил доступ к передней рубке управления, когда поднялся по лестнице к переборке, которую пришлось открывать вручную. Оказавшись внутри обесточенной кабины, Юрисиан осмотрел лебёдки, рычаги и чёрный пустой экран на панели управления. Всё было в новинку и незнакомым, но ничто не устоит перед интуицией и обучением у Механикус. Следующая переборка преградила путь магистру кузни ко второму модулю. Из-за того, что ординатус был выключен, Храмовнику снова пришлось вращать железное колесо на двери.

Она со скрипом открылась, выпуская из шлюза неиспользованный воздух. Взгляд Юрисиана при помощи фильтров шлема пронзил темноту за ней. Помещение было узким и вызывало клаустрофобию, даже несмотря на наличие небольших отсеков за бронированными коробочками передатчиков, которые прикреплялись к стенам, где располагались и энергетические установки для антигравитационных подъёмников, и лестницы для экипажа, что вели в главный генераториум, который находился на платформе выше. Владыка кузни продолжил восхождение и открыл ещё две переборки, пока поднимался по порталам.

Внутренности верхней платформы главного генераториума выглядели беспорядочными и похожими на техническое оборудование. Храмовник стоял в самом сердце системы вооружения космического корабля, созданной для стрельбы на близкое расстояние и с меньшей мощностью, зато более манёвренной и легко управляемой. В конце концов, снаряду священного орудия не было необходимости пролетать тысячи километров в открытом космосе, чтобы попасть в цель.

Грубо говоря, из пушки ”Нова” сделали обрез. Понимание вызвало улыбку на мрачных губах Юрисиана.

Потребовалось ещё три часа на исследования, проверки питания и тестирование генераторов, чтобы прийти к выводу — можно ли активировать ординатус Армагеддон, и сколько сил для этого потребуется.

Конечный результат исследования был горек.

Это оружие войны должен был обслуживать экипаж из десятков скитариев, магосов и техножрецов, которые были созданы и обучены именно для этой цели. Также ”Оберон” должен был быть ритуально благословлён лордом Центурио Ординатус, а по всей длине корпуса должны были почтительно обновить девяносто три молитвы пробуждения.

Вместо пения и молитв поклонения духу грандиозной военной машины душа ”Оберона” пробудилась в безмолвной тьме. Рассеянное, изменённое сознание обнаружило не группу смиренных лордов Центурио Ординатус, целеустремлённо взывающих о внимании, а всего лишь одно живое существо, которое соединилось с ним.

Эта душа была сильна: твёрдая и властная.

Она идентифицировала себя, как Юрисиан.

В модуле управления мозг, позвоночник и нательная броня Храмовника с помощью телеметрических кабелей соединились с разъёмами интерфейсов в троне принцепса, и магистр кузни закрыл глаза. Системы пробуждались к жизни. Сканеры зазвенели, как только включились. Вспомогательное освещение мигало и удерживалось при минимальных настройках подсветки.

С величайшей дрожью, которую сопровождало гудение пробуждающихся к жизни энергетических генераторов, все три секции встряхнуло раз, затем другой, а потом ударило ещё сильнее.

В модуле управления Юрисиан покачнулся в кресле. Но его подбросило не вперёд, а вверх.

На пять метров вверх.

Секции обрели устойчивость, покачиваясь на пульсирующих антигравитационных полях, деформирующих поверхность под собой чем-то похожим или не очень на переливающееся тепловое излучение.

— Активация, первая фаза, — раздался голос военной машины в вокс-передатчиках командного модуля.

За механическими интонациями ощущались бурлящее возбуждение и закипающая ненависть. Юрисиан уважительно склонил голову, но не остановил работу.

— Мои братья зовут меня в Хельсрич, — проговорил он в холодную коробочку передатчика, не ожидая ответа и не надеясь, что его услышат. — И хотя это может быть и не так, я знаю, что война взывает к вам.

Сквозь соединительный интерфейс, пришло нечеловеческое и непереводимое рычание духа ”Оберона”.

Юрисиан кивнул:

— Я так и думал.

Асаван Тортелий задумался над одной фразой.

Он не мог придумать — в каких эпитетах описать насколько он замёрз.

Пустынный собор вокруг всё ещё был чем-то большим, нежели просто иссеченные шрамами и покрытые повреждениями стены. Аколит положил труды про войну в Хельсриче на упавший каменный блок, а величественный титан неторопливо шагнул вперёд и слегка покачнулся назад, соблюдая равновесие во время передвижения по неровной поверхности. Иногда атмосферное давление и сила тяжести напоминали о себе сквозняком, когда ”Вестник Бури” поворачивал за углы улиц. Поскольку это случалось не впервые за последние годы, Асаван не обращал на него внимание.

А вот окружающий его разрушенный собор не замечать было гораздо труднее. Всё случилось более тридцати дней назад, когда инопланетные твари повергли бога-машину на колени. Статуи всё ещё валялись подобно алебастровым трупам: разбитые, упавшие лицом вниз, с отломанными конечностями, которые лежали в нескольких метрах от тел. Стены по-прежнему покрывали отверстия от орудийного огня и уродливые трещины, которые паутиной протянулись от мест попаданий. Витражи — единственная защита аколита от раздражающего щита — тоже зияли пробоинами в мрачном военном архитектурном стиле, смотреть на который было не приятней, чем на улыбку беззубого святого.

День за днём Асаван сидел в одиночестве и задумчивости в тиши собора и записывал то, что как он и сам понимал, было плохенькой поэмой о грядущей победе Хельсрича. Он уничтожил бы более чем половину своего труда, и иногда, при перечитывании написанного, аколита бросало в дрожь.

Но конечно, рядом никого не было, чтобы стать свидетелем его ошибок. Не здесь.

После освобождения собор оставался практически пустым. Храмовники пришли ”в чистоте защищая нас; в гневе неослабевающем” — так написал Асаван, (прежде чем навсегда удалил подобострастные слова). Но они прибыли слишком поздно, чтобы уберечь от ран полые кости монастыря ”Вестника Бури”. Недели минули с тех пор. Недели, за которые ничего не заменили и не восстановили.

Асаван был одним из нескольких уцелевших, которые всё ещё продолжали жить в соборе. Его коллегами главным образом были сервиторы, соединённые проводами с турелями на укреплениях монастыря — они управляли прицеливанием и перезарядкой систем на стенах. Он часто видел этих несчастных — ведь теперь именно он за ними и присматривал. Лоботомированные и аугментированные, они были когда-то людьми, а теперь превратились в немного большее, чем не имеющие конечностей и разинувшие рты автоматы. Они были подсоединены к люлькам систем жизнеобеспечения, которые располагались рядом с орудиями, и не могли самостоятельно поддерживать своё существование. Во время осады от повреждений часть из них лишилась кабелей, по которым подавалось питание и забирались отходы. И даже недели спустя, магосы, что ещё оставались в теле ”Вестника Бури” не пришли для ремонта — он был слишком незначительным в длинном списке неисправностей. Приоритет был у ключевых систем, а из необходимых для обслуживания титана техножрецов уцелели немногие. Битва внизу была жестокой.

Таким образом Асавану, как одному из немногочисленных выживших аколитов собора, выпала доля кормить этих безмозглых существ с ложечки мягкой, богатой протеинами пастой, не позволяя сервиторам умереть, и промывать раз в неделю их физиологические фильтры.

Он делал это не из-за того, что ему приказали и не потому, что его сильно волновало продолжение функционирования горстки уцелевших орудий на стенах монастыря. Он делал это из-за скуки и одиночества. Ко второй неделе он уже начал разговаривать с неотвечающими сервиторами. К четвёртой он дал им имена и придумал прошлое.

Сначала Асаван пробовал отдавать приказы одному из семи стандартных сервиторов, которые патрулировали собор, чтобы тот исполнял поручения аколита, но эти модели были малопригодны к перепрограммированию. В них заложили односложные задачи — ходить с метлой из комнаты в комнату и подметать пыль под ногами верующих.

Но больше не было никаких верующих. А у сервиторов больше не было мётел. Асаван знал одного из сервиторов до аугментации — это был особенно туповатый аколит, который заслужил свою судьбу, украв деньги у мирян. Наказанием стало превращение в бионического раба, и тогда Асаван не пролил по вору ни слезинки. Однако не было радости и в том, чтобы наблюдать, как это примитивное создание шатается из зала в зал, гремя метлой без щётки по усыпанному щебнем полу, ничуть не продвигаясь в уборке беспорядка, но и не будучи способным остановиться, пока задача не была выполнена. Он отклонял приказы прекратить работу, и Тортелий подозревал, что остатки разума сервитора были уничтожены в один из эпизодов битвы. Возможно, дело было в незамеченном ранении в голову.

Шесть недель спустя несчастный упал посреди рядов разбитых церковных скамеек — его человеческие части больше не могли функционировать без отдыха. Асаван поступил с ним, как поступал со всеми убитыми. Он вместе с остальными выжившими выбросил тело за борт. Болезненное любопытство (о котором он впоследствии сожалел) заставило аколита наблюдать, как тела падали с пятидесятиметровой высоты и разбивались об землю. Асаван не испытывал волнение или удовольствие от подобного зрелища, но отметил, что не может отвести от него взгляд. В своей летописи он признался себе — а затем незамедлительно стёр — что наблюдение за падавшими телами напоминало ему, что сам он всё ещё жив. Вне зависимости от истинной мотивации — наблюдения порождали кошмары. Аколит задавался вопросами, как солдаты умудрялись привыкнуть к подобному, и зачем им всё это вообще было нужно.

Но главное, что беспокоило его последнюю неделю — холод.

Титан вступил в длительное сражение, повреждения, полученные несколько недель назад в засаде, полностью устранили, но их уравновесили и даже увеличили новые раны, полученные в непрерывной войне. Командование экипажем (”да будут они благословлены, ибо они ведут нас к победе”, — постоянно шептал Асаван) забирало всё больше обслуживающего персонала и энергии от второстепенных устройств титана.

Малочисленные команды техноадептов не ремонтировали незначительные механизмы, а рассеялись по огромной конструкции и трудились над жизненно важными системами. Часть из них была обесточена, поскольку энергетические батареи разрядились или разъединились. Гудящее топливо из них направляли к отсекам с плазмой и использовали для снабжения Щита и основного вооружения.

Неделю назад системы отопления собора израсходовали всю энергию и больше не функционировали. С типичной для себя практичностью, Механикус предусмотрели второй, и даже третий вспомогательные варианты для подобных случаев. К сожалению для Асавана и остальных выживших аколитов, и второй и третий вариант были невыполнимы. Второй был небольшим автономным генератором и получал энергию из источника, который не был соединён ни с чем иным и потому не мог быть использован в других целях. Сейчас генератор был не более чем куском металлолома на беспорядочно разрушенной палубе собора.

Поломка генератора уничтожила и третий вариант действий на случай непредвиденных обстоятельств — использование четырёх однозадачных и ни на что теперь непригодных сервиторов, которые должны были быть активированы и вручную крутить насосы генератора. Впрочем, даже если бы генератор оставался исправен — все четверо сервиторов погибли в сражении пять недель назад.

Асаван храбро попробовал повернуть одну из рукояток самостоятельно, но силы его были меньше, чем у сервитора, и всё чего аколит добился — боль в спине. Рычаг не сдвинулся и на сантиметр.

Так что теперь он сидел на упавшей колонне, пытаясь хоть что-нибудь написать, а кости ныли от холода, так же как они ныли от холода последние шесть дней.

На месте внутренних органов у ”Вестника Бури” находился реактор с крайне радиоактивной и жидкой горячей плазмой. Асаван считал это забавным парадоксом — несмотря на то, что множеством палуб ниже располагалось герметично запечатанное и изолированное сердце солнца — лично он был близок к смерти от обморожения.

Парадокс был из тех наблюдений, которые аколит записывал, а потом от стыда стирал — не пристало жаловаться, когда множество невинных имперских душ находились в пылающем городе и умирали каждую секунду.

Именно в этот момент Асаван Тортелий решил, что он лично изменит судьбу. Он не будет замерзать до смерти в пустом монастыре на спине титана. Его не скуёт холод, в то время как тысячи достойных и верных людей погибают целыми толпами. Собратья аколиты никогда не хвалили его интеллектуальные способности, но люди не отказались бы от его чувства юмора — туповатого или не очень — Асавану нравилось думать, что он всегда выбирает правильное решение, так или иначе. И теперь он его выбрал.

Да. Пришло время сделать что-то значимое для жителей Хельсрича.

Пришло время покинуть титан.

Глава восемнадцатая

Консолидация

Миновали ещё три ночи, как и три дня перед ними. Доки были потеряны на рассвете спустя шесть суток после атаки субмарин.

Поражение было довольно необычным и снова свело вместе имперских командующих. Саррен проводил собрание рядом с повреждённым в боях корпусом ”Серого Воина”. В утреннем сумраке большинство полковников Имперской гвардии едва не валились с ног от усталости, у некоторых были заметны подёргивание и дрожь — признаки приёма боевых наркотических средств. Утомлённые мозги и перенапряжённые мускулы только при помощи стимуляторов могли продолжать оставаться активными.

Саррен не стал накладывать за это дисциплинарные взыскания. В трудную минуту люди делали всё, что требовалось, только бы оставаться в строю.

— Мы потеряли доки, — начал полковник, голос был настолько усталым и раздражительным, как и сам командующий. Его состояние не было новостью ни для кого из собравшихся офицеров. Пока Саррен в общих чертах приводил данные о том, как мало осталось от района порта, прогрохотала ”Химера” и остановилась в тени ”Гибельного клинка”. Пассажирская рампа стукнула о землю, и наружу выбрались двое. Первой шла Кирия Тиро, одетая во всё ещё чистую, но давно не глаженую униформу. Второй носил серый лётный костюм.

— Я нашла его, — сказала адъютант, двигаясь впереди пилота к командирам.

— Докладывает капитан Гелий, — офицер отдал честь Саррену. — Подполковник Джензен погибла две ночи назад, сэр.

Третий после Джензен и Барасата? Им повезло, что ещё оставались пилоты.

— Рад познакомиться, капитан.

— Как скажете, сэр.

Саррен кивнул, сотворив всё ещё раненой рукой приветствие в виде аквилы — боль в конечности вспыхнула, подобно пожару в джунглях. Порывы прохладного и нежданного утреннего бриза проносились по Хельской магистрали. Корпус ”Серого Воина” почти полностью защищал от ветра, но не настолько хорошо, как хотелось бы Саррену. Трон, как он устал от всей этой боли.

— Оставшиеся силы?

— Три взлётно-посадочные полосы, правда, похоже, что дорога Гамма сегодня падёт, её осаждают уже много дней. По последним подсчётам в строю двадцать шесть ”Молний”. И только семь ”Громов”. Дорогу Гамма уже эвакуируют, и истребители приземляются на проспекте Ванция Чи.

Саррен что-то пробурчал. Даже спустя недели, он всё ещё сожалел о гибели Барасата и большей части авиации.

— Планы?

— В настоящее время продолжаем выполнять приказы Джензен. Обеспечиваем поддержку с воздуха втянутым в бои титанам и бронетанковым батальонам. Враг до сих пор не проявил способности к наступательным операциям в воздухе. Разумно предположить, что им просто нечем атаковать.

— Это намёк, капитан?

— Никоим образом, сэр, — Гелий вновь отдал честь.

Усталость омрачила снисходительную усмешку Саррена.

— Даже если и намёк, то ты прощён. Барасат был прав и дорого продал свою жизнь, чтобы обеспечить нам превосходство в воздухе. С начала осады твари смогли выставить против нас лишь горстку хлам-истребителей, и я уже отметил в отчёте о компании — и в личном деле Барасата — что ваш командир сделал правильный выбор.

— Да, сэр.

— Мне жаль слышать о Джензен. Нам будет не хватать её ценных качеств: стойкости, надёжности, упорства.

Такой она и была. Подполковник Карилин Джензен к добру или к худу полностью соответствовала требованиям устава: надёжная и верная, пусть и не слишком хорошо воодушевляющая подчинённых. Под её руководством авиация улья больше месяца успешно поддерживала защитников. Старейшая Инвигилаты лично похвалила усердие Джензен за последние недели.

— Сэр… — начал Гелий.

”Началось”… — подумал Саррен.

— Я надеялся обсудить возможность применения более агрессивных тактических действий.

Да. Да, конечно ты надеялся это обсудить.

— Потом. Сначала о доках.

Саррен кивнул офицерам. Кирия Тиро и капитан Гелий присоединились к собравшимся и встали рядом. Майор Райкен сердито уставился на пилота, и полковник еле поборол желание закатить глаза. Чёртов Трон, Райкен. Сейчас точно не время для школьной ревности.

— Мы не потеряли доки, — возразил один из астартес, в чьём голосе даже несмотря на вокс-передатчик сквозила невозмутимость. До этого утра полковник Саррен не встречался с сержантом В’ретом из Саламандр. Он знал из вокс-сообщений, что воины в зелёных доспехах десантировались рядом с уцелевшими укрытиями гражданских, и благодаря их доблести было спасено множество жизней.

Но похоже, взгляды на тактику у Саламандры сильно отличались от взглядов полковника.

— Я не уверен, что понял, сэр, — моргнул Саррен.

Броню В’рета покрывали царапины и вмятины, но она казалась неповреждённой по сравнению с потрёпанными доспехами на реклюзиархе, который стоял рядом. Золотые глаза шлема уставились на офицеров.

— Я лишь хочу сказать, полковник Саррен, что мы не потеряли доки. Враг разбит. Вторжение со стороны моря отражено, город по-прежнему стоит. Захватчики лежат мёртвыми в доках.

С точки зрения Саррена это было полуправдой. Несоответствие и послужило причиной собрания.

— Позвольте мне выразить свою мысль точнее. Доков больше нет. Хельсрич больше не является движущей индустриальной силой в совокупной продукции Армагеддона. Принимая во внимание потерю морских нефтяных платформ, ущерб нефтеперерабатывающей инфраструктуре города достиг девяносто одного процента.

Солдаты обменялись тревожными взглядами. Значительную часть десятины Империум брал с Армагеддона материальной частью и военной техникой. Если остальные города-ульи пострадали так же, как Хельсрич, то уровень Эксактис Экстремис значительно снизится. Точно до Солюцио Терциус и возможно даже до Аптус Нон. Если Армагеддон не будет ничего отдавать, то и получать будет мало. Империум отвернётся. Без поддержки и финансирования планета возможно никогда не восстановится после войны.

— Однако не всё столь мрачно. Как уже сказал благородный сержант В’рет, благодаря стойкости докеров, наших штурмовиков и союзников астартес ксеносы были обиты.

Какой огромной ценой, не стал добавлять командующий. Десятки тысяч погибли за четыре дня. Промышленность города не стоит и выеденного яйца.

— Также мы получили сообщение от Старейшины Инвигилаты, — продолжил полковник. Следующие слова едва не застряли в горле. — Войска, которые находятся за пределами улья, подали просьбу благороднейшему легио Инвигилата покинуть город.

— Она останется, — лёд в тоне реклюзиарха пробился даже сквозь вокс-передатчик шлема. — Она поклялась сражаться.

— Насколько я понял, имперское наступление вдоль реки Болиголов приостановлено. Расположенные там поселения, которые защищают Саламандры и Кадианские ударные полки, теперь обладают более важным приоритетом, чем Хельсрич. — Саррен позволил словам несколько секунд висеть в воздухе. — Это лично от Старика. Пришло по воксу больше часа назад.

— Мне наплевать. Нам поручили защищать Хельсрич. — Прорычал Гримальд.

— Да, нам. Но принцепс Зархе поручили развернуться в том месте, где она сочтёт нужным. Большая часть легио Инвигилаты рассредоточена вдоль реки Болиголов и в пустошах вместе с подразделениями Игнатум и Металлики.

— Она не уйдёт, — фыркнул Гримальд. — Она здесь до конца.

Саррен почувствовал, как в нём растёт злость на то, как безапелляционно реклюзиарх отмахнулся от его опасений. В любой другой день, в любое другое утро, в любую другую неделю боёв командующий лучше контролировал эмоции. А сейчас полковник просто вздохнул и закрыл усталые глаза.

— Пожалуйста, прекратите, реклюзиарх. ”Вестник Бури” атакует батальон развалюх-титанов в семи километрах далее по Хельской магистрали на Росторикском сталеплавильном заводе. Принцепс ещё не сообщила о решении.

Гримальд скрестил руки поверх изорванной геральдики на табарде:

— Победа или поражение в улье Тартар и на берегах Болиголова состоятся без нас. Война забрала у города всё, что возможно, и мы опустились до уровня пустынных шакалов, которые грызутся на останках Хельсрича. Единственный вопрос, имеющий для нас значение — что мы ещё можем спасти?

Райкен снял респиратор и глубоко вздохнул:

— Возможно, пора задуматься о последнем рубеже для защиты.

Саррен кивнул:

— Именно поэтому мы здесь и собрались. Мы находимся в центре погибающего города, и настало время определиться, где будет последняя линия обороны. Что с … оружием, реклюзиарх?

— Пустая надежда. Магистр кузни всего один. Без поддержки Механикус Юрисиан смог только запустить основные системы ”Оберона”. Он не может в одиночку заменить весь экипаж. Уже четыре ночи, как ординатус способен двигаться, и магистр кузни может стрелять из пушки каждые двадцать две минуты. Но это всё. Одному пилоту не под силу защитить ”Оберон”. В бою машина бесполезна.

Полковник вновь разозлился:

— И вы ждали четыре дня, чтобы мне об этом сказать? Что ординатус вновь активирован?

— Я не ждал. Я послал закодированное сообщение по штабной сети в ту же ночь, как узнал, что ”Оберон” функционирует. И всё же, как я уже сказал, он практически бесполезен.

— Ваш магистр кузни доставит оружие в город?

— Конечно.

— Механикус уведомлены, что мы осквернили орудие и тащим ординатус в зону боевых действий, где почти наверняка потеряем в первом же столкновении?

— Конечно, нет. Человек, ты что обезумел? Самое лучшее оружие держат в секрете, пока не нанесут удар. Правда заставит Инвигилату действовать против нас или покинуть город.

— Не вы командуете в Хельсриче. Вы уступили эту честь мне. Я с нетерпением ждал этих сведений, и только для того чтобы узнать, что они не дошли до меня благодаря неисправной вокс-сети?

Из серебряного черепа донесся окрашенный механическими звуками рык:

— Я стоял в доках по колено в трупах ксеносов, Саррен, и мои братья жертвовали жизнями, чтобы люди твоей родины увидели ещё один восход солнца. Ты устал. Мне известно о слабостях человеческого тела и я сочувствую тебе. Но не забывай, с кем ты говоришь.

Полковник справился с раздражением. Так не должно быть, но с астартес всегда так. Исполнительны и полезны в одну секунду, высокомерны и холодны в другую, полны свирепой независимости в той же мере, что и верности Империуму.

Саррен почувствовал себя… незначительным. Это единственное слово, которое появилось в уме командующего. Велико различие между людьми, сражающимися за свои дома, и бывшими людьми, которые сражаются за непостижимые идеалы по эпическому кодексу поведения.

— Ну… — начал было Саррен, не зная, что ещё можно сказать.

— Я не обвиняю тебя, что вокс-связь работает с перебоями. Это проблема всей городской обороны и бремя, которое мы должны вынести. Я не бросил бы доки, чтобы как раболепный курьер лично доставить тебе сообщение, и не доверил бы это кому-то другому. Если Механикус прознают, то мы потеряем Инвигилату.

— Никто из нас и не возлагал особых надежд на ординатус, — сказал Райкен, пытаясь снять напряжение. — У него слишком мало шансов на успех, с какой стороны не посмотри.

— Вы пытались вновь договориться с Механикус? — спросила Кирия Тиро. В тоне адъютанта чувствовалось, что она всё ещё возлагала большую надежду на орудие, несмотря на слова майора.

— Конечно, — реклюзиарх показал рукой на запад вдоль Хельской магистрали — туда, где невидимый с места собрания ”Вестник Бури” сражался на сталеплавильном заводе. — Зарха отказалась, как и раньше. То, что мы делаем, — богохульство.

— Всё ещё нет сообщений от царственного Механикус, — добавил Саррен. — Где бы ни был этот первосвященник, он не отвечает на наши астропатические просьбы.

Он сплюнул на разбитую дорогу под ногами. Действительно, кем бы ни был лорд Центурио Ординатус, он прибудет в Армагеддонскую систему слишком поздно, чтобы повлиять на оборону Хельсрича.

— По крайней мере, орудие можно будет использовать для обороны других ульев, — ухмыльнулся полковник. — Мы достигли предела. Однако я больше не намерен обсуждать план отступления. В городе ещё остаются боеспособные имперские войска. Давайте не будем концентрировать силы в одном месте, чтобы в последние дни жизни не становиться лёгкой добычей.

— Значит всё кончено, — проворчал один из капитанов.

— Нет, — возразил Гримальд. — Но мы должны удерживать врага в городе так долго сколько сможем. Каждый день увеличивает шансы прибытия подкреплений из Пепельных Пустошей. Каждый день обескровливает и удерживает врагов в Хельсриче и не позволяет им присоединить топоры к тварям, которые осаждают другие ульи.

Райкен почесал под воротником, успокаивая боль в полученном неделю назад шраме.

— Хм. Сэр? — обратился он к Саррену.

— Майор?

Райкен позволил эмоциям недоверия на лице сказать всё без слов. Саррен протёр грязными кончиками пальцев глаза, прежде чем ответить.

— Я изучил голографические изображения доков после штурма. Благословен будь Император, я даже смог провести разговор по воксу с комиссаром Ярриком, который продлился больше десяти секунд и не был обычным выслушиванием треска помех. Мы будем следовать тактике, которую применили в нескольких других городах. Стальной легион рассредоточится по всему улью и сконцентрируется вокруг уцелевших жилых кварталов.

— А что с магистралью?

— Враг уже контролирует большую её часть, капитан Гелий. Пусть забирают и оставшуюся. Начиная с сегодняшнего утра, мы сражаемся не за сохранение города. Мы бьёмся за каждую жизнь, которую ещё возможно спасти. Город мёртв, но больше половины его обитателей ещё живы.

Капитан нахмурился, и его красивое лицо сразу потеряло привлекательность. С таким выражением ненадёжные друзья просят взаймы деньги.

— Ни одна из уцелевших взлётно-посадочных полос не находится рядом с жилыми кварталами. Простите, что говорю это, полковник, но мы специально их так и разместили. Чтобы спрятать.

— Вы всё хорошо сделали. И я уверен, что вы долгое время будете сдерживать зелёнокожих, пока вас не опрокинут. Точно также как и все остальные.

— Нам нужна защита!

— Нет. Ты хочешь, чтобы вас защищали. Ты не хочешь умирать. Никто не из нас не желает смерти, капитан. Но я командую Стальным легионом, и теперь Стальной легион направляется на защиту населения улья. Я не могу выделить полки только для того, чтобы продолжить прикрывать безжалостную драку воздушных эскадрилий в небе города. И честно говоря, вас осталось слишком мало, чтобы вас стоило защищать. Прячьтесь, когда будет нужно, и сражайтесь, когда сможете. Если Инвигилата останется с нами, летите на поддержку к титанам. Если Зарха уйдёт, то прикройте с воздуха 121-ю бронетанковую дивизию, которая дислоцируется в районе Колав Резидентиа и защищает входы в подземные бункеры. Таковы ваши приказы.

— Ясно, сэр. — Неохотно отдал честь капитан.

— Следующие недели войдут в летописи Империума как ”сто оплотов света”. У нас недостаточно войск, чтобы защищать по периметру обширную территорию. Поэтому мы отступим к основным, самым важным объектам, и умрём, ни отдав ни метра. Противопогодные убежища в районе Джаега. Храм Вознесения Императора в сердце квартала Экклезеархии. Космопорт Азал в промышленном квартале Дис. Нефтеочистительный завод Пургатори, чудом уцелевший в доках. Список главных и второстепенных пунктов обороны будет передан по вокс-сети и сотнями курьеров по всему городу.

Полковник повернулся к массивным астартес.

— Сержант В’рет, жители Хельсрича и Армагеддона благодарят вас и ваших братьев за помощь. Сегодня вы покинете город?

— Повелитель Рождённых в Огне зовёт.

— Так и есть, так и есть. Я лично благодарю вас. Без вашего прибытия многие бы погибли.

В’рет сотворил символ аквилы, зелёные латные перчатки повторили изображение бронзового орла на груди.

— Стальные легионеры, вы сражались с непревзойдённой яростью. Император всё видит и всё знает. Он видит ваше самопожертвование и отвагу на войне, и вы заслужили место в легендах Империума. Для меня было честью сражаться вместе с вами на улицах Хельсрича.

Саррен перевёл взгляд между двумя астартес — воином и рыцарем. Он не усомнился в доблести Храмовников за прошедшие недели, но Трон, если бы здесь были Саламандры. В них было всё, чего не хватало Храмовникам: общительность, готовность поддержать, надёжность…

Он заметил, что протягивает руку. Последовал напряжённый момент, когда огромный воин оставался неподвижным. Затем Саламандра осторожно пожал маленькую человеческую руку полковника. Сочленения силового доспеха сержанта загудели при небольшом движении.

— В’рет, это была честь для нас. Удачной охоты в пустошах, и передайте мою благодарность своему повелителю.

Реклюзиарх молча наблюдал. Никто не знал, какое выражение скрывал шлем-реликвия.

После окончания обсуждения я отошёл от собравшихся людей. В’рет следовал по пятам. Вдали от покрытого шрамами и трещинами корпуса ”Гибельного клинка” Саррена я замедляю шаг, позволяя сержанту поравняться со мной. Разве у В’рета нет приказов? Разве его не призвали к Болиголову? Странно, что он решил задержаться.

— Что ты хочешь, Саламандра?

Мы идём по Хельской магистрали, и я не могу не смотреть на город под нами. Дорога располагается на возвышениях и проходит над жилыми зданиями, когда-то по ней можно было быстро перемещаться через сердце города между шпилями высоток. Теперь всё что осталось — камнебетонная волна над опустошённым ульем. Здания расплющили и превратили в щебень вражеские развалюхи-титаны и наш ответный огонь.

В нескольких местах города магистраль обвалилась. Нам повезло, что здесь она цела.

— Поговорить, если вам угодно, реклюзиарх.

— Для меня это будет честь, — отвечаю я, но это ложь. Мы неделю сражались вместе бок о бок, но, хотя присутствие сержанта было бесценно, его воины — не рыцари. Слишком часто они отступали для защиты укрытий гражданских, а не продолжали атаку, чем позволяли врагу сбежать. Слишком часто они отбивали повторные атаки, вместо того, чтобы нанести удар первыми и устранить неизбежные наступления ксеносов.

Приам испытывает к ним отвращение, но не я. Их пути не наши пути. Не из трусости, а из традиций появилась такая тактика. И всё же бесстрашие Саламандр так же чуждо мне, как и отвратительная дикость орков.

Трудно сдерживаться. Я хочу, чтобы он ушёл прежде чем правда запятнает наши совместные деяния, и слишком жестоко сказанная истина станет угрожать союзу между орденами, которые мы представляем.

— Мои братья и я пришли в город без просветлённого напутствия капеллана. Мы будем очень благодарны, если вы возглавите наше богослужение, прежде чем шестая рота покинет улей и воссоединится с орденом на берегах Болиголова.

— Я мало знаю о поклонении и вероисповедании в твоём ордене, Саламандра.

— Мы понимаем, реклюзиарх. Но всё равно будем очень благодарны.

Это величественный и смелый поступок, и если я соглашусь, то для меня это будет большей честью, чем для них. Проведение молитвы среди братьев из другого ордена — не просто редкость. Это почти неслыханно. Я могу вспомнить только единственный случай, и тот был вместе с нашими генетическими братьями и сынами Дорна, Багровыми Кулаками, когда пылала Деклатская система.

— Вспомни битву прошлой ночью, — отвечаю я. — Вспомни битву на крыше в районе Нергал. — В эту секунду, укрощённые эмоции вторгаются в мои мысли. Словно занесённое врагом копьё они бросают на нас тень.

В’рет медлит. Он точно не такой ответ ожидал на просьбу:

— Какой момент битвы тревожит вас, реклюзиарх?

Трудный вопрос.

Тварь падает от моих рук, её череп разбит, зелёнокожий умирает у моих ног.

Я слышу, как со жгучим шипением клинок Приама рассекает ксеноплоть. Я слышу напряжённый рёв забитых мясом цепных мечей. Слышу вопли напуганных людей, которые прячутся в противопогодном убежище, я ощущаю их страх даже сквозь бронированные стены.

Другая тварь рычит мне в лицо, брызгая мутной слюной на лицевую пластину шлема. Зелёнокожий умирает, когда выстрел болтера Артариона с расстояния в несколько метров срезает уродливую голову с плеч в фонтане крови.

— Сконцентрируйся, — ворчит знаменосец в вокс.

Я вернул долг мгновение спустя, крозиус обрушился на орка, который собрался напасть на рыцаря сзади.

Рукопашная, дошло до пистолетов, клинков и сокрушительных ударов кулаками по мордам. Хорошо бронированное противопогодное укрытие в центре обширной площади осаждают примерно две сотни орков.

Поверхность скользкая. Наши сапоги топчут лужи остывающей крови и тела мёртвых докеров. А Саламандры…

Будь они все прокляты…

Приам парировал удар ближайшего орка, после непродолжительного соприкосновения клинков, отклонив тесак твари в сторону в дожде искр.

Он заколол ксеноса ответным ударом — грубым, не вызывающим гордости выпадом, который прошёл сквозь несуществующую защиту орка — погрузил острие клинка в открытую шею.

Жестокий топор ксеноса сокрушительно ударил сбоку в шлем, и визуальные рецепторы в течение двух секунд показывали только раздражённые помехи.

Не достаточно глубоко. Мечник выдернул клинок и вторым ударом до рукояти вонзил оружие в ключицу. Тварь замертво рухнула подёргивая конечностями.

Приам подавил желание рассмеяться.

Следующий орк бросился на него вместе с двумя сородичами. Первый пал от меча рыцаря, рассёкшего торс — активированный клинок прошёл через мясо и кости, как сквозь масло. У второго и третьего были реальные шансы победить Храмовника, но их поверг на землю удар булавы реклюзиарха.

— Где Саламандры? — произнёс в вокс Приам, хрипло дыша.

— Они удерживают позиции.

— Что они делают?

Кулак Бастилана вздрагивал от сокрушительной отдачи болтера. Брызги инопланетной крови вновь испачкали помятые доспехи сержанта.

Взаимные обвинения раздавались в воксе. Саламандры не наступали следом за Храмовниками. Рыцари пробивались вперёд слишком далеко и слишком быстро.

— Во имя Трона, следуйте за нами! — вклинился в вокс-перепалку Бастилан.

— Отступать, — донёсся размеренный голос В’рета. — Отступать к восточной платформе и приготовиться вступить в бой со второй волной.

— Атакуем! Если мы ударим сейчас, не будет никакой второй волны. Мы почти у глотки вожака!

— Саламандры, — спокойно продолжил В’рет. — Удерживайте позиции и будьте наготове. Убивайте всех отставших ксеносов, которые попытаются прорваться в убежище.

Бастилан ударил ногой в грудь горбатого орка, круша то, что у твари было на месте рёбер. В миг передышки рыцарь выбросил пустой магазин болтера и вставил новый.

Храмовники наступали без поддержки, и удалились от убежища, преследуя бегущих зелёнокожих. Впереди, среди толпы паникующих тварей, был виден облачённый в броню вожак этого жалкого племени, он буквально шатался под тяжестью абляционной брони, которая была похожа на прибитые к нечувствительной плоти листы металла.

С рёвом вырываясь из стволов Храмовников, болты полосовали бегущих за предводителем, прорываясь через арьергард свирепых тварей. Несколько снарядов взорвались на броне лидера орков, другие врезались в спины и плечи бегущих вокруг вожака зелёнокожих.

— Он уходит, — проворчал Бастилан. Сержанту было стыдно даже просто произнести эти слова.

— Отступаем, — донёсся рык реклюзиарха.

— Сэр… — начал было Бастилан, ему вторил гораздо более раздражённый Приам. — Нет!

— Отступаем. Ради этого не стоит умирать. Сейчас нас слишком мало, чтобы пустить кровь вожаку.

В’рет, надо отдать ему должное, кивнул.

— Понимаю. Вы считаете это пятном на вашей чести.

Он не понимал.

— Нет, брат. Я считаю это напрасной тратой времени, боеприпасов и жизней. При следующих волнах погибли двое из твоего собственного отделения. Из моих рыцарей пали брат Каэд и брат Мэдок. Если бы мы атаковали вместе, то смогли бы пробиться к предводителю ксеносов и взять его голову. Остальные твари разбежались бы, и большинство из них стало бы лёгкой добычей для истребительных команд.

— Это тактически ошибочно, реклюзиарх. Преследование могло оставить укрытие беззащитным и уязвимым перед перегруппировавшимися волнами тварей из других кварталов. Своим сопротивлением мы спасли три тысячи жизней.

— Не было никаких атак из соседних кварталов.

— Но они могли бы быть в случае погони. И даже при этом не было гарантии, что мы смогли бы уничтожить арьергард достаточно быстро, чтобы догнать вожака.

— Мы пережили ещё шесть штурмов, впустую потратили семь часов, погибло четыре воина и мы израсходовали кучу боеприпасов, которые мои рыцари не могут позволить зря тратить.

— Это лишь одна из точек зрения на окончательную цену. Я вижу всё проще: мы победили.

— Я закончил с этой… дискуссией, Саламандра. Я снова вспоминаю, как скрежетала врезаясь в плоть хирургическая пила Неро, как вонзались и извлекались назад резцы, доставая блестящее геносемя из груди убитых.

— Мне жаль слышать, что вы так говорите, реклюзиарх.

Послушайте его. Так терпелив. Так невозмутим.

Так слеп.

— Убирайся из моего города.

Глава девятнадцатая

Судьба

Безмолвный гигант возвышался над верующими.

Его шкура и кости были собраны из разбившихся и трофейных судов, каждая колонна, шестерня, пилон, балка и пластина брони, которые применялись при постройке, были украдены. И пускай гигант не был живым — живые существа заменяли ему кровь и внутренние органы. Они карабкались внутри защищённого бронёй тела бога, висели на металлических костях, двигались подобно кровяным клеткам в застоявшихся артериях.

Больше месяца две тысячи рабочих трудились над исполином. И наконец, он пробудился три дня назад у стен улья Стигия под огромный хвалебный рёв преданных верующих.

И затем в первые же часы жизни он стёр город-улей с лица планеты. Стигия был небольшим промышленным городом, который защищали Стальной легион и местное ополчение при незначительной поддержке астартес и Механикус. Со времени пробуждения гиганта до момента, когда пали последние организованные очаги сопротивления, в общей сложности прошло пять часов тридцать две минуты.

И теперь исполин стоял безмолвно и неподвижно, готовясь к путешествию на юг.

Его физиономия выглядела свиноподобной, с широко распахнутыми глазами, зубастой пастью и красными металлическими клыками. За разбитыми окнами, которые заменяли глаза, в зверином подражании команде имперского титана сгорбившиеся члены экипажа почти бегом прислуживали гиганту.

Именем исполина, которое намалевали грубыми инопланетными письменами на уродливом корпусе с жирным животом, было ”Сокрушитель Богов”.

Медленно, сотрясая землю, ”Сокрушитель Богов” направился к побережью на юг.

К Хельсричу.

Если бы он мог двигаться без остановок и поломок, что было весьма трудно, учитывая мастерство его создателей, гигант достиг бы прибрежного улья к рассвету следующего дня.

Символично, что к Хельсричу приближался единственный кто мог противостоять ”Сокрушителю Богов” — другая могучая военная машина. Это путешествие длилось гораздо дольше, а кортеж был жалким подобием того, что могло бы быть в лучшие времена.

Волны пепельной почвы поднимались позади транспортёра — антигравитационное поле взаимодействовало с землёй под грохочущим змееподобным ординатусом. Юрисиан ощущал сопротивление при каждом прикосновении к системам управления. Дух-машина пробуждался от дремоты, ощущая себя оскорблённым и находясь на грани нападения на ответственное за всё это живое существо.

— Реклюзиарх, — снова произнёс магистр кузни в вокс, и снова не получил ответ.

”Оберон” в разуме технодесантника был подобен одинокому зверю в чаще. Юрисиан мог сдерживать его, пока был сосредоточен на присутствии духа-машины, также как путешественник отпугивал волка в глуши, если наблюдал за хищником и защищался зажжённым факелом. Это была борьба концентраций, и, не смотря на усталость, технодесантник обладал ей в изобилии. Он был ответственным и терпеливым человеком, внимательным к каждой мелочи, словно охотник, крадущийся за добычей. Подобное поведение и верность вместе с квалификацией и героическими деяниями привели к повышению в нынешнее звание девятнадцать лет назад на борту ”Вечного Крестоносца”.

Юрисиан присутствовал при вступлении Гримальда во Внутренний круг, и хотя он теперь стыдился признаться — даже молча, только самому себе и затаившемуся духу военной машины — тогда он выступил против капеллана, который должен был занять место реклюзиарха Мордреда.

— Он не готов, — сказал Юрисиан, соглашаясь с чемпионом Баярдом. — Он хорош в небольших стычках и воин лучше рыцаря. Но он не лидер ордена.

— Магистр кузни говорит верно, верховный маршал, — добавил Баярд. — Неуверенность — вот недостаток Гримальда. Он постоянно медлит, и нет тайны почему. Он оценивает себя по уровню своего повелителя. Сомнения вцепились в него и сделали неясным его место в ордене.

— Он потрясён смертью Мордреда, — продолжил настаивать Юрисиан. — Он ищет своё место в Вечном крестовом походе.

Хелбрехт сидел на троне и размышлял, от его ледяного взгляда в зале стало холоднее:

— В грядущей войне я позволю Гримальду найти это место.

Юрисиан не стал спорить и склонил голову в поклоне. Чемпион Императора был не столь смиренным и выдвинул свои рекомендации воинам, которые, как и Гримальд, могли стать приемниками Мордреда.

Верховный маршал не высказывал своё мнение, но голоса окружающих его возвышение Братьев меча звучали насмешливо, подобно грохочущим о щиты кулакам. Гримальд был выбран Мордредом Мстителем, и его мастерство в рукопашном бою не подлежало сомнению. Два века бесстрашия и славы; двести лет неослабевающей храбрости и толпы мёртвых врагов на множестве миров; и ещё он стал самым молодым Братом меча в истории ордена — ничто не могло оспорить эти истины.

Юрисиан и Баярд уступили. Следующей ночью они наблюдали, как Гримальд принял мантию Мордреда.

”Оберон” накренился, когда поднимался на пепельную дюну, антигравитационное поле взвыло от напряжения.

На горизонте над пылающим городом поднимался чёрный дым.

— Реклюзиарх, — снова произнёс Храмовник в вокс, пытаясь связаться с воином, который не заслуживал звания, что сейчас носил.

Покинуть титан оказалось меньшим испытанием, чем опасался Асаван.

Он сделал это два дня назад и с тех пор находился на улицах города. Всё что пришлось предпринять — медленно спуститься вниз через палубы, но Асаван чувствовал себя так, словно прошёл по восьми миллионам винтовых лестниц, каждая из которых была выполнена из твёрдой бронзы и крепко приклёпана к стенам.

Ладно. Скорее четыре лестницы. Но к тому времени, как Асаван достиг уровня земли, он смаргивал пот с глаз и проклинал плохую физическую форму. На нижних палубах титана были красное освещение, узкие коридоры и спёртый воздух, наполненный запахом священного ладана для Бога-Машины, а также последователи, которые распевали благословения Его имени. Их преданность придавала ”Вестнику Бури” силы. Слава Ему.

— Стоять, — рявкнул механический голос, и Асаван сделал именно то, что от него потребовали. Он даже поднял руки вверх, пародируя ненужную сдачу в плен.

— Что вы здесь делаете? — требовательно спросил голос.

Здесь — он находился в нижней части тела титана, в одном из самых близких к земле залов, куда был открыт доступ, помещение освещал мерцающий жёлтый свет тревожного сигнала. Шестеро аугметированных скитариев стояли вокруг переборки в полу. Сама комната покачивалась назад и вперёд, наклоняясь от поступи ”Вестника Бури”.

— Я покидаю титан, — ответил священник.

Скитарии переглянулись заменявшими глаза фокусирующими линзами. Воздух загудел от закрытых переговоров по воксу. Они пребывали в смущении. Это… это было бессмысленно.

— Вы покидаете титан, — произнёс один из них, по всей видимости, главный. Его линзы вращались, сканируя неаугметированного человека.

— Да.

Снова переговоры по воксу. Лидер, на его лице было больше бионики, чем у остальных, быстро говорил на машинном коде. Асаван уловил в них команду: ошибка/отказать, и услышал следующее.

— ”Вестник Бури” движется.

Тортелий знал это. В конце концов, вся комната тоже двигалась:

— Титан шагает. Я в курсе. И всё же я хочу уйти. Эта вспомогательная лестница приведёт меня вниз к опоре левой ноги и к укреплениям на голени, так ведь?

— Так, — согласился командир скитариев.

— Тогда, пожалуйста, извините меня. Я должен идти дальше.

— Стоять.

Асаван вновь подчинился, но ему это уже начало надоедать.

— Вы хотите покинуть титан, — повторил скитарий. — Но… почему?

Окружающая обстановка мало располагала к дебатам о кризисе веры и для внезапного признания в желании идти к жителям города и помогать им собственноручно.

Он дотронулся до медальона на шее, который показывал, что Асаван Тортелий почтенный член Экклезеархии Терры и священник, имеющий право проповедовать слово Императора в его воплощении Бога-Машины Марса.

Скитарий смотрел на символ в течение нескольких секунд — на двуглавого орла и разделённый череп на заднем плане — и опустил оружие.

— Благодарю, — произнёс вспотевший Асаван. — Теперь, если вас не затруднит, вы не могли бы открыть эту переборку для меня?

В животе замутило при взгляде в открытый люк. В двадцати пяти метрах ниже проносился разрушенный камнебетон Хельской магистрали. Пухлые руки ухватились за вспомогательную лестницу из тёмно-серого чугуна, что крепилась к бедру титана, и Асаван начал двигаться ступенька за ступенькой обдуваемый ветром. Переборка над ним звучно и бесповоротно захлопнулась.

Да будет так. Он спускается.

За коленом бога-машины ещё одна переборка преградила путь в массивную нижнюю секцию. Асаван услышал сервомоторы турелей, которые находились под ним на голени титана и двигались из стороны в сторону, выискивая цели.

Потребовалась почти минута, чтобы он сумел повернуть запирающее колесо на двери, но близость к цели придавала сил. Снова священник спускался по освещенным красным светом винтообразным коридорам, избегая залов с выстроившимися рядами скитариев, которые стояли в могильной тишине.

Движение титана стало теперь почти непереносимым — Асавана ударило о стену, и несколько раз он чуть не упал. Здесь внизу от гравитационных стабилизаторов было мало толку против резких и неумолимых движений ног ”Вестника Бури”. Всё вокруг каждые одиннадцать секунд противно и неистово начинало греметь, когда нога исполина опускалась на дорогу. Священника вырвало на стену, и он попытался не рассмеяться. Тортелий старался сохранять равновесие, двигаясь сквозь стальные кости в лодыжке шагающего бога-машины. Возможно, в конце концов, идея покинуть титан была не такой замечательной.

И теперь наступила самая тяжёлая часть пути.

Последняя переборка вела на расположенные ступенями когти на пальцах стопы исполина, они служили трапом, по которому батальоны скитариев из укреплений на ноге могли спускаться и подниматься, когда ”Вестник Бури” находился в покое.

Высадка с титана во время движения обещала стать… захватывающей.

Асаван потянул дверь — петли переборки визжали поворачиваясь — схватился за перила и в ужасе изумлённо уставился на землю, ожидая пока нога выровняется опустившись на поверхность. Это произошло в сотрясшем все кости громоподобном грохоте, и толстый священник, пыхтя и сопя, побежал вниз по ступенькам лестницы.

Вторая нога исполина опустилась, встряхнув землю, от чего Асаван оступился на последних шагах и упал кучей толстой плоти и испачканных одежд на грязную поверхность шоссе.

А всего в метре лестница поднялась снова — грандиозная военная машина вознесла ногу, совершая следующий шаг. Визжа и не понимая, что делает, Асаван Тортелий, тряся всеми подбородками, бросился наутёк, подальше от поднимающейся ноги и её неизбежного спуска. Последние метры он преодолел в прыжке, тяжело приземлившись.

Пока титан продолжал идти, сотрясая землю огромными ногами, священник отлёживался, с трудом дыша.

Таким образом закончилась наименее достойная высадка из титана ”Император” в истории Империума.

Это случилось два дня назад.

С тех пор ситуация мало изменилась в лучшую сторону, но Трон, он служил Императору. И это было ещё только начало.

Путешествие вдоль Хельской магистрали (которое он решительно назвал ”паломничеством”) началось весьма обыденно. Передвигаясь на трясущихся ногах и найдя обувь, которую потерял, когда падал, Асаван пошёл по широкой дороге, сжимая сумку с обезвоженной пищей и пакетами с жидким электролитом.

Вдали от титана, ”Вестника Бури”, который бился сейчас вдалеке от него, он понял, насколько тихим может быть мёртвый город. Грохот оружия и военных машин доносился приглушённым обманчиво далёким шёпотом. Непосредственное окружение священника было безмолвным до жути.

Асаван покинул шоссе и с трудом пробирался сквозь заброшенный коммерческий район, который сильно пострадал за предшествующие недели. Центральная рыночная площадь изобиловала подбитыми танками, как Империума, так и ксеносов, и каждый возвышался над грудами тел, что валялись рядом. Красные мухи — раздувшиеся и большие тропические паразиты, которые плодились как чума в джунглях на западе — летали здесь целыми роями, покрывали мёртвых и питались ими.

Аколит оказался не готов к запаху воюющего города. На спине титана, который шагал по полю битвы подобно колоссу, священник был далёк от того, что принцепс, пусть она будет благословлена, называла ”мерзким биологическим побоищем”.

Запах был где-то посередине между неочищенными сточными водами и протухшей едой. Когда он дошёл до середины площади, Асавана снова стошнило, он исторгнул тягучую рвоту, что накопилась за зубами. Пакеты с жидкостью и обезвоженная пища не слишком хорошо переваривались.

Той ночью он расположился на ночлег в разбитом корпусе ”Леман Русса”. Танк был наполовину погребён упавшей стеной, которую очевидно он же и протаранил. Независимо от того, что случилось с экипажем — священник не собирался расследовать эту тайну. Его вполне устраивало, что их не было внутри, сгорбленных и гниющих на своих местах, как множество других.

Когда он, наконец, смог уснуть, ему приснилось всё, что он наблюдал за прошедший день. После трёх часов сновидений, в течение которых он увидел, как каждый труп, мимо которого он прошёл, уставился на него, Асаван оставил попытки отдохнуть и вместо этого ещё быстрее направился вглубь города.

На второй день он впервые встретился с выжившими. Его внимание привлекло движение на первом этаже обрушившегося жилого дома.

— Привет? — дрожащим голосом произнёс он, прежде чем понял, что может обращаться к одному из захватчиков. Звук убегающих шагов придал уверенности. Ксенотвари не стали бы убегать от оклика одного человека.

— Я пришёл, чтобы помочь, — позвал Асаван.

Единственным ответом была тишина.

— У меня есть еда, — священник попробовал другой подход.

Над грудой щебня появилось испачканное лицо. Прищуренные глаза не отводили взгляд — умные и быстрые, как у падальщика.

— У меня есть еда, — снова повторил Асаван, на этот раз уже тише. Он медленно снял сумку со спины и достал серебристую упаковку с сухой пищей. — Обезвоженная порция. Но всё равно это еда.

Лицо принадлежало человеку — женщине средних лет, которая покинула укрытие и подошла ближе к нему. Измождённая и с диким взглядом она двигалась осторожно, находясь в постоянном страхе. Женщина смогла заговорить только с третьей попытки. Прежде чем издать неуклюжий шёпот ей пришлось несколько раз откашляться.

— Вы жрец? — спросила она, по-прежнему не приближаясь на расстояние вытянутой руки. Женщина показала на его белые и фиолетовые одежды — жест был слабым и неловким.

— Да. Бог-Император направил меня к тебе.

В этот момент она заплакала, а потом они вместе немного поели в её разрушенной квартире. Асаван спрашивал женщину о её жизни и пережитых утратах. Прежде чем он час спустя её покинул, Асаван благословил несчастную от имени Бога-Императора и удостоверился, что оставил достаточно запасов еды и воды на несколько дней. Было необычно помогать по настоящему нуждающемуся и полностью состоящему из плоти. Большинство его проповедей были обращены к собратьям священникам и изменённым в сторону машин скитариям, потому плачущая и восхваляющая Императора женщина была новым переживанием.

Это было необычно, но приятно. И достойно.

Первая встреча Асавана Тортелия с выжившей закончилась хорошо. Он продолжил путь, и подобные встречи повторялись следующим днём и ночью. С проблемами он столкнулся только потом.

Небольшая группа оборванцев столпилась вокруг горящего мусора и грела руки — ночь застала их на очередном кладбище танков посреди Хельской магистрали. Асаван откашлялся, приближаясь, и поднял руку в приветствии.

Оборванцы засуетились и схватились за лазганы. Некоторые из них были в рабочих комбинезонах, забрызганных кровью и почерневших от грязи. На одном была форма Имперской гвардии и громоздкий энергетический ранец на спине — он направил окутанный кабелем лазган в лицо Асавану.

— Пожалуйста, больше никаких сюрпризов, да? — Солдат сплюнул на землю, его худое лицо светилось подозрением. — Я устал, и я замёрз, и мне надоело стрелять грабителям прямо в голову.

— Я не грабитель.

— Я не удивлён таким ответом, ведь я только что сказал, как поступаю с грабителями.

— Я — жрец.

— Посмотри на его мантию, — тихо рассмеялся один из рабочих. — Я думаю, он говорит правду, Андрей.

— Жрец, — повторил штурмовик.

— Жрец, — кивнул Асаван.

Штурмовик опустил лазерное ружьё:

— Вот это точно сюрприз. Я — Андрей из Стального легиона. Это мои друзья, им не повезло родиться в Хельсриче, а не в более защищённом городе. Докеры рассмеялись.

— Я — Асаван Тортелий из ”Вестника Бури”.

— Из бога-машины? — расхохотался солдат. — Ты далеко от твоего шагающего трона, толстый жрец. Ты свалился и не смог его догнать?

Асаван подошёл к огню, и рабочие освободили для него место.

— Томаз Магерн, — протянул для рукопожатия руку один из докеров. — Не обижайтесь на Андрея, сэр. Он не в себе.

— Я весь там, где и должен быть. — Покачал головой штурмовик, в его тёмных пронырливых глазах отражалось пламя. — Трон, мне ещё никогда не было так холодно. Нам всем повезло, что наши шары ещё не замёрзли и не раскололись на части.

— Рад видеть вас, — обратился один из мужчин к Асавану.

— Да, — кивнул ещё один, голос был искренним, даже не смотря на то, что докер не посмотрел в глаза вновь прибывшему. Асавана тронула их почти стеснительная благодарность за то, что они увидели жреца посреди всего этого.

— Грабители? — спросил он. — Я правильно расслышал?

— Правильно, — Магерн подышал на руки, прежде чем приблизить их к огню. — Докеры. Дезертиры из ополчения и Имперской гвардии. Это омерзительно. Они ходят по квартирам, воруют кредиты и вообще всё, что смогут найти.

— Могу я спросить, почему вы ещё здесь?

Андрей подошёл к ним и покачал головой:

— Не нужно быть таким подозрительным, святой человек. Мы не скрываемся от долга. Просто мы забытые, потерявшиеся в мёртвом городе, мы идем назад к… ближайшей линии фронта.

— У вас нет связи с остальными подразделениями Имперской гвардии?

— Ха! Мне это нравится. Мне нравится ход твоих мыслей. Ты покинул титан, толстый жрец. У тебя есть вокс-связь, чтобы спросить совет у твоих повелителей Механикус? Нет. Вот именно. Ты не был в доках, жрец. За прошедшую неделю погибла половина города. Гвардия разбита, и вокс сейчас не более чем сотня частот забитых шипением. Если я прав, а я надеюсь, что нет, то, возможно, в половине улья войска не в состояние связаться друг с другом.

— И что вы собираетесь делать?

— Мы движемся на запад. Храмовники движутся на запад, и мы тоже. А вот почему вы здесь?

Асаван пожал плечами. Он не был до конца уверен:

— Я хотел идти по улицам и помогать где смогу. Я не мог никому служить на спине титана.

Некоторые из докеров сотворили знак аквилы и восхищённо зашептались.

— Хотите пойти с нами, толстый жрец? Вам понравится то, что находится на западе, я думаю.

— Что находится на западе? — спросил Асаван.

— Множество пылающих промышленных кварталов, слишком много грабителей для моего невинного сердца, чтобы я думал про них, и конечно, храм Вознесения Императора.

— Что это за храм, о котором вы говорите? Монастырь? Кафедральный собор?

Магерн покачал головой:

— И то и то. И даже больше. Это церковь, построенная первыми колонистами, которые прибыли на Армагеддон.

Асаван так удивился, что едва не отдал приказ сервочерепу начать запись:

— Вы говорите, что самая первая построенная в Хельсриче церковь всё ещё стоит? И пережила Первую войну против армий демонов? И уцелела во время Второй войны, когда Великий враг впервые напал на этот мир?

— Ну… да, — ответил Томаз.

Это было божественное провидение. Вот из-за чего он покинул титан, и вот почему Бог-Император направил его через город к этим людям.

Андрей фыркнул от вопроса Асавана:

— Это не просто первая церковь, построенная в Хельсриче, мой толстый друг. Это самая первая церковь, построенная на планете. Когда первые поселенцы молились Императору, они совершали обряды в храме Вознесения.

Асаван почувствовал, как задрожали руки:

— Как же мы доберёмся туда?

Андрей энергично указал рукой на возвышающуюся в удалении дорогу:

— Мы пойдём по Хельской магистрали. Как же ещё?

Артарион стоял в стороне от остальных.

Здание, которое заняли Храмовники, раньше было небольшим храмом и служило религиозным центром промышленного квартала. Теперь это были полуразрушенные руины, больше непригодные для утренних и вечерних молитв живших по близости рабочих. Артарион приостановил нудное изучение обстановки в комнате с алтарём, заметив пятна крови на осыпавшихся камнях, которые усеивали весь пол.

Запах крови был старым, а сами пятна уже засохли и отслаивались. Кто бы ни был погребён ниже — он был мёртв уже несколько дней. Артарион сделал вдох через фильтры шлема. Женщина. Не слишком много крови вытекло, когда её раздавило. Мертва, возможно, уже три дня — в воздухе чувствовался лёгкий аромат разложения.

Он отошёл от остальных, как для того, чтобы провести обряды обслуживания над оружием, так и из-за Приама, который ворчал о Саламандрах.

Когда знаменосец присел на пирамиду камней рядом с мёртвой женщиной, у него на несколько мгновений заклинило коленный сустав брони. Предупреждающие руны замерцали на экране визора. Вместо того чтобы их выключить, Артарион расцепил зажимы шлема, снял его и вдохнул аромат того чем стал Хельсрич — запахи пламени, пепла и кирпичной пыли. Повреждённый сустав вновь заскрипел, вызвав ворчание у сидящего Храмовника.

Для прикованного цепью и зафиксированного на магнитных замках на бедре болтера не хватало боеприпасов. Он ещё не сказал об этом остальным, но понимал, что и они конечно близки к такой же проблеме. Перед кровавой неделей в доках, припасы, доставленные Хельсрическому крестовому походу с ”Вечного Крестоносца”, сократились до грузового отсека ”Громового ястреба”, наполовину заполненного болтами и практически пустого ящика с зубьями для цепных мечей.

Сам выключенный и безмолвный челнок находился во внутреннем дворе фабричного комплекса, который располагался примерно в двух километрах западнее в квартале всё ещё остававшегося под контролем имперских войск.

Артарион осмотрел закопчённое от стрельбы дуло болтера, поворачивая его в руках, когда читал некогда инкрустированные золотом священные письмена, выгравированные на боках оружия. Убитые враги, выигранные битвы, защищённые миры…

Не произнося ни слова, знаменосец опустил болтер.

— Не за что их уважать, — сплюнул Приам, шагая по молитвенному залу. — Они сражаются, чтобы защищать и сохранять. Все их цели направлены на то, чтобы удерживать уже завоёванное человечеством.

Бастилан придавал остроту боевому клинку, проводя точильным камнем по смертоносным краям гладия. Небольшой зал заполнили хруст ботинок Приама о щебень и рсссш, рсссш точильного камня.

— Это недостойно, — добавил мечник. — Я не оскорбляю их, как воинов. Но высадиться в десантных капсулах в город только для того, чтобы защитить гражданских? Безумие.

Рсссш, рсссш.

— Почему ты не отвечаешь, брат?

— Я мало, что могу ответить, брат. Рсссш, рсссш.

— Ты не согласен с моим мнением? Бастилан, пожалуйста, ты же знаешь, что я прав.

— Я знаю, что ты вступаешь на скользкую дорожку. Не пятнай честь братского ордена. Саламандры пролили столько же крови на той неделе, что и мы.

— Не в этом дело.

— Рсссш, рсссш. В этом ты и я расходимся, брат. Но ты ещё молод. Ты поймёшь.

Приам не стал скрывать раздражительную усмешку в голосе:

— Не опекай меня, старик. Ты понимаешь, о чём я говорю. Прожитые годы смирили тебя и ты слишком скрытен, чтобы произнести эти мысли вслух.

— Я не старый, — рассмеялся сержант. Парень был, конечно, надоедливым, но зато умел вызвать заблуждающимся рвением улыбку, а то и две.

— Не смейся надо мной.

— Тогда прекрати смешить меня. Какие два ордена сражаются за одно и то же? Какие два ордена ведут бои по одним и тем же принципам? Все мы рождаемся в разных мирах, и нас обучают разные наставники. Прими их различия и стой рядом с ними, как с союзниками.

— Но они ошибаются, — Приам недоверчиво уставился на старшего рыцаря. Почему он такой непонятливый? — Они могли приземлиться где угодно в городе. Они могли напасть на одного из командиров ксеносов. Вместо этого они десантируются рядом с нами в доках, чтобы защитить людей.

— Именно для этого они и пришли. Не принимай их сострадание за идиотскую тактику.

— Но это же так, — Приам подавил возрастающее желание выхватить меч. Перед ним не было ничего, что можно было рассечь клинком, и всё же он чувствовал сильное стремление обнажить сталь.— Они охраняют. Они защищают. Мы — Адептус Астартес, а не Имперская гвардия. Мы устремлённое в горло копьё, а не тупая наковальня. Мы всё, что осталось от Великого крестового похода, Бастилан. В течение десяти тысяч лет мы и только мы сражались, чтобы привести миры Императора к согласию. Мы не воюем за население Империума, мы сражаемся за сам Империум. Мы атакуем. Мы атакуем...

— Рсссш, рсссш. Не здесь. Не в Хельсриче.

Приам опустил голову не желая соглашаться с сержантом, несмотря на то, что понимал — Бастилан прав. Этот ублюдок всегда побеждал его в спорах. Всего несколько тихих слов и он разбил аргументы, которые пытался привести Приам. Это было более чем досадно.

— Хельсрич… — голос мечника стал тише, менее горьким и почему-то не таким уверенным. — В этой войне уже ничего не будет как должно.

Неровар также отошёл от остальных.

Но, как оказалось не достаточно далеко.

— Брат, — раздался голос. Вернулся Гримальд. Неро приветствовал реклюзиарха кивком и продолжил делать вид, что изучает покрытую пузырями и опалённую фреску на стене храма. На картине был изображён Император, наблюдающий за Хельсричем: сияющий лик золотого бога смотрел на громадную промышленность города. Теперь, когда стена осыпалась от пламени, и произведение искусства обуглилось, картина была похожа на улей сильнее, чем когда либо.

— Как прошла встреча командующих?

— Нудное обсуждение мест последней обороны. В этом смысле собрание не отличалось от предыдущих. Саламандры ушли.

— Тогда, возможно, Приам прекратит возмущаться.

— Сомневаюсь.

Гримальд снял шлем. Апотекарий наблюдал за ним, пока капеллан изучал картины, и увидел появившиеся морщины, когда Храмовник нахмурился.

— Как рана? — спросил Гримальд, без фильтров вокса в шлеме голос звучал глубже и мягче.

— Буду жить.

— Больно?

— Какая разница? Буду жить.

Цепи, которыми оружие было приковано к доспехам, звенели, когда реклюзиарх шёл по залу. Керамитовые сапоги глухо стучали по пыльной мозаике, ломая её. В центре комнаты Гримальд посмотрел на дырявый потолок, где раньше купол из витражного стекла милосердно закрывал вид загрязнённого неба.

— Я был рядом с Кадором, — начал он, смерив взглядом небеса. — Я был с ним до конца.

— Я знаю.

— Тогда ты поверишь мне, если я скажу, что ты не смог бы ничего изменить, если бы оказался рядом? Он умер секунду спустя после удара твари.

— Разве я не видел, что рана смертельная? Вы не сказали мне ничего, что я не знал раньше.

— Тогда почему ты всё ещё скорбишь из-за его гибели? Это была величественная смерть, достойная сводов ”Крестоносца”. Он убил девять врагов сломанным мечом и голыми руками, Неро. Кровь Дорна, если бы мы все смогли записать подобные деяния на броне. Человечество уже бы очистило звёзды.

— Он никогда не будет покоиться под тем сводом, и вы знаете почему.

— Не стоит скорбеть по этому поводу. Это горькая правда. Сотни наших героев пали, и их генное семя не извлекли. Ты несёшь истинное наследие Кадора. Разве этого недостаточно? Я хочу помочь тебе брат, но ты не делаешь эту задачу проще.

— Он тренировал меня. Он обучал меня обращаться с клинком и болтером. Он стал мне отцом вместо родителей, у которых меня забрали.

Гримальд по-прежнему не смотрел на молодого рыцаря. Он наблюдал, как в небе проносились имперские истребители, и задался вопросом, был ли среди них Гелий, приемник Барасата и Джензен.

— Таков путь воина, — ответил реклюзиарх, — мы переживаем тех, кто тренирует нас. Мы перенимаем у них опыт и используем его, как оружие против врагов человечества.

Неро хмыкнул.

— Я сказал, что-то смешное, апотекарий?

— Отчасти. Лицемерие всегда смешно, — Храмовник снял шлем. Сделав это, он неожиданно почувствовал неприятный вес генного семени, которое хранилось в герметичных криогенных контейнерах в предплечье.

— Лицемерие? — спросил Гримальд, скорее от любопытства, чем от раздражения.

— Утешение и успокоение это не ваше, реклюзиарх. Простите, что так сказал.

— Почему я должен прощать тебя, когда ты сказал правду?

— Вы говорите так открыто и просто. Ни один из нас не был откровенен с вами с тех пор… как мы прибыли сюда.

Гримальд отвёл взор от мрачного неба. Он устремил взгляд глаз, которые командующая богом-машиной называла добрыми, на Неровара.

— Ты сказал ”как мы прибыли сюда”. Я чувствую, когда лгут.

— Ладно. Ещё раньше. С тех пор, как погиб Мордред стало трудно находиться рядом с вами, реклюзиарх. Вы отстранённый, хотя должны вдохновлять. Вы сдержаны, когда должны быть яростным. Я полагаю, что вы не имеете права поучать меня про смерть Кадора, когда и сами заблудились после гибели Мордреда. Мы видели пламя подо льдом, и мы предупредили васоб этих изменениях. Но впустую.

Гримальд улыбнулся и выдохнул лёгкий смешок.

— Я смотрю на мир его глазами, — сказал он, глядя вниз на серебреную маску-череп в руках. — И я вижу, ночь за ночью, что я не он. Я не заслуживаю этой чести. Я не лидер, и я не умею общаться со смертными. Я не должен носить мантию реклюзиарха, но был уверен, что с началом войны мои сомнения и переживания исчезнут.

— Но они не исчезли.

— Нет, не исчезли. Я умру на этой планете. — Гримальд снова взглянул на апотекария.

— Мой наставник погиб, и всего несколько дней спустя меня отправили на смерть в мир, у которого нет надежды пережить ужасную войну; подальше от братьев и ордена, которому я служил два века. Даже если мы победим, что принесёт эта победа? Мы будем стоять посреди планеты с уничтоженной промышленностью. — Он покачал головой. — И здесь мы умрём. Бесполезная смерть.

— И всё же по-своему это славно. Хельсрический крестовый поход. Наши братья и люди этого мира запомнят нашу жертву навсегда. Вы знаете это, также как и я.

— О, я знаю. От неё никуда не денешься. Но меня не волнует слава. Слава зарабатывается жизнью посвящённой служению Трону. Она не должна быть утешительным призом или чем-то, что стоит жаждать. Я хочу, чтобы моя жизнь имела смысл для моих братьев, и я хочу, чтобы моя смерть послужила Империуму. Разве ты не помнишь последние слова Мордреда обращённые ко мне? Они начертаны золотом на постаменте статуи в его честь.

— Я помню, реклюзиарх. ”Мы судим об успехе своей жизни по количеству уничтоженного нами зла”. И нас оценят очень высоко, как и многих павших до нас.

— Наша гибель никого не вдохновит. Она никому не принесёт пользу. Помнишь Призрачных Волков? Когда мы видели, как пал последний из их ордена, я чувствовал, как поёт моё сердце. Никогда прежде я не жаждал вкусить ксенокрови, как тогда. Их смерть имела смысл. Каждый облачённый в серебреную броню воин пал в тот день во славе. А Хельсрич? Кого вдохновят примечания в архивах погибшего города?

Гримальд закрыл глаза. Он не открыл их даже когда услышал, как приблизился Неровар.

Удар кулака в челюсть свалил его на землю, откуда он, наконец, взглянул на апотекария. Реклюзиарх улыбался, хотя говоря по правде, он не ожидал удара.

— Как вы смеете? — спросил сквозь зубы Неро, всё ещё сжимая кулак. — Как вы смеете? Вы очерняете нашу славу здесь, и при этом утверждаете, что смерть Кадора имела смысл? Она ничего не значит. Он погиб так, как погибнем все мы: забытый и непреданный земле. Вы мой реклюзиарх, Гримальд. Не лгите мне. Если наша слава ничего не значит, то и смерть Кадора бессмысленна, и я имею полное право скорбеть о нём, как вы скорбите о нас всех.

Капеллан облизал губы, пробуя на вкус обогащённую химикатами кровь. Он молча поднялся. Неро не отступал. Напротив, он стоял прямо, и активировал установленный в наруче контейнер. Пластиковый пузырёк выскользнул из своего безопасного гнезда, и Неровар бросил его Гримальду.

Реклюзиарх поймал его руками, которые грозили затрястись. На нём было написано: НАКЛИДЕС. Генное семя павшего брата.

— Неро…

Неровар извлёк ещё одну колбу и бросил и её реклюзиарху. Тот прочитал: ДАРГРАВИАН. Этот рыцарь погиб первым.

— Неровар…

Апотекарий достал третий пузырёк. Этот он держал в кулаке, стиснув перчаткой так, что едва не раздавил на куски. КАДОР — виднелось между пальцами.

— Ответьте мне, — потребовал апотекарий. — Всё, что мы здесь делаем ничего не значит? В наших жертвах нет ничего достойного гордости?

Гримальд не отвечал несколько секунд. Он рассматривал скромный, разрушенный храм, проблеск мысли появился в его глазах.

— Город падёт, брат. Сегодня Саррен и остальные смирились с этим фактом. Для нас пришло время выбрать место, где мы умрём.

— Тогда сделайте так, чтобы нас запомнили. — Неровар осторожно вручил пузырёк с криогенно замороженными внутренними органами Кадора капеллану. — Сделайте так, чтобы наша гибель имела смысл и породила повествования достойные включения в историю человечества.

Гримальд взглянул на три пузырька, которые покоились на его перчатке.

— Я знаю такое место, — ответил он тихо, опасные огоньки заблестели в глазах, когда он посмотрел на боевого брата. — Оно далеко отсюда. Но на этой планете нет более священного места. Именно там мы выроем себе могилы и сделаем так, чтобы Великий враг навсегда запомнил имя Чёрных Храмовников.

— Скажите мне, почему вы выбрали это место. Я должен знать.

Правда оказалась… неожиданной, но когда я произношу её, то нисколько не сомневаюсь. Именно так мы должны поступить и именно там умереть. Вся наша жизнь жертва, начиная с имплантации генного семени и до его извлечения из наших тел.

— Мы умрём там, где наша смерть будет иметь смысл. Где мы сможем сражаться с врагом до последнего вздоха и вдохновлять воинов этого города.

— Вот теперь, — говорит Неро, — это слова реклюзиарха.

— Я медленно учусь, — отвечаю я. И на губах брата появляется улыбка.

— Мордред мёртв, — тихо произнёс Неро. — Но он считал именно вас своим приемником по одной причине. Он верил, что вы достойны.

Я ничего не ответил.

— Не умирайте, пока не станете таким, как он, Гримальд.

Глава двадцатая

Сокрушитель Богов

Маралин шла по ботаническому саду, проводя кончиками пальцев по покрытым росой листьям и лепесткам розовых кустов.

Она не выращивала цветы, но не переставала ими восхищаться. Только у одной сестры хватало терпения и мастерства, чтобы культивировать розы в удушливом воздухе и в загрязнённой почве города, и это была Алана. Все остальные растения в парке выращивали сервиторы-культиваторы, и с точки зрения Маралин разница была ощутима. Её пальцы порхали по мокрым от росы и испачканным сажей лепесткам, и сестра поражалась, какими ухоженными и прекрасными они выглядели по сравнению со скромными цветами аугметированных рабов.

Сервиторам не хватало вдохновения, что, несомненно, имело прямое отношение к отсутствию у них души.

Пройдя через обширный сад, она вошла в дом настоятельницы. Кондиционеры здания работали на пределе, поддерживая в главном зале прохладу. Настоятельница Синдал как обычно сидела за несоразмерно большим столом из редкого каменного дерева и что-то педантично записывала.

Когда Маралин вошла, Синдал подняла голову и посмотрела сквозь соскальзывающие с носа очки.

— Настоятельница, мы получили сообщение из Темпесторы.

Женщина прищурила покрытые катарактой глаза, и осторожно посыпала пергамент песком, чтобы высохли чернила. Ей было семьдесят один, и она не просто выглядела на свой возраст — он чувствовался и в голосе настоятельницы.

— Что со Святилищем?

— Потеряно, — Маралин сглотнула.

— Выжившие?

— Их мало, и большинство ранены. Улей пал, Святилище ордена Пресвятой Девы-Мученицы захвачено врагом. В сообщении говорится, что у уцелевших недостаточно сил, чтобы отбить храм назад. Сёстры нашего ордена спешат на помощь из пустошей Пепла и Пламени.

— Значит Темпесторы больше нет. А что со Стигией на севере?

— Всё ещё нет сообщений, настоятельница. Вне всякого сомнения, их осаждают, как и нас.

Руки старой женщины задрожали, хотя обычно по неизвестной ей причине письмо действовало успокаивающе. Сейчас их била дрожь, и настоятельница положила заполненный пергамент на неровную стопку остальных бумаг.

— Хельсрич продержался недели, но осталось совсем недолго. Осада докатилась почти до наших дверей.

— Поэтому… мне стоит перейти ко второму утреннему сообщению, настоятельница, — Маралин снова сглотнула. Ей было не по себе, и девушка возмущалась, что именно её выбрали, чтобы передать новость, но она была самой молодой и потому часто исполняла подобные поручения.

— Говори, сестра.

— Мы получили сообщение от командующего Адептус Астартес в городе. От реклюзиарха. Он заявил, что его рыцари уже движутся сюда и будут сражаться рядом с нами.

Настоятельница сняла очки и протёрла стёкла мягкой тканью. Затем осторожно одела и посмотрела прямо на молодую девушку.

— Реклюзиарх ведёт сюда Чёрных Храмовников?

— Да, настоятельница.

— Хмм… А он случайно не сказал о причинах столь неожиданного желания сражаться рядом с орденом Серебряного Покрова?

Нет, но Маралин внимательно изучала любые поступающие по воксу обрывки информации. Это тоже было обязанностью самой младшей, пока остальные сёстры готовились к битве.

— Нет, настоятельница. Полагаю, что это связано с решением полковника Саррена разделить оставшихся защитников по разным бастионам. Реклюзиарх выбрал храм.

— Ясно. Сомневаюсь, что он спросил разрешение.

Маралин улыбнулась. Настоятельница раньше сражалась вместе с Избранными Императора, и многие её проповеди включали сердитые упоминания об их наглости:

— Нет, настоятельница. Не спросил.

— Типичный астартес. Хмм. Когда они прибудут?

— До заката, госпожа.

— Ну что ж. Что-то ещё?

Не много. По нестабильной вокс-сети несколько раз упоминались предположения о приближении тяжёлого вражеского титана с севера, но подтверждений пока не было. Маралин упомянула об этом, но мысли настоятельницы прибывали где-то в другом месте. Наверняка с Храмовниками.

— Проклятье, — прошептала пожилая женщина, встала из кресла и поставила перо в чернильницу. — Хватит уже на меня глазеть, девочка. Приготовь мою боевую броню.

Глаза Маралин расширились:

— Как давно вы надевали доспехи, настоятельница?

— Сколько тебе лет, девочка?

— Пятнадцать, госпожа.

— Ну что же. Скажу лишь, что ты ещё не могла самостоятельно подтереться, когда я сражалась в последний раз, — лоб прошаркавшей мимо старушки едва доставал до подбородка Маралин. — Но будет интересно вновь проповедовать с болтером в руках.

По всему Храму Вознесения Императора сёстры готовились к битве. В Хельсриче было мало войск ордена Серебряного Покрова, и пока что их вклад в битву свёлся к нескольким ожесточённым отступлениям из городских церквей.

Девяносто семь готовых к бою сестёр заняли позиции на стенах и в залах храма, защищая несколько тысяч слуг, сервиторов, проповедников, послушниц и аколитов. Сам храм состоял из расположенной в центре базилики, окружённой высокими рокритовыми стенами, с парапетов которых на город злобно взирали ангелы и отвратительные горгульи. Между стенами и главным зданием во всех направлениях раскинулись акры кладбищ. Тысячелетия назад это были роскошные сады, которые растили и лелеяли первые поселенцы Армагеддона. Они же были погребены здесь, их кости давно обратились в прах, а время стёрло надписи на надгробиях. Рядом с ними лежали и их потомки: святые служители Империума и почитаемые гвардейцы из Стального легиона Армагеддона.

Теперь здесь никого не хоронили — кладбище признали заполненным. В официальных источниках число могил указывали равным девяти миллионам ста восьми тысячам четыреста шестидесяти. Сейчас только два человека знали, что это не так, и лишь одного из них это волновало.

Первым был сервитор, который служил при жизни садовником, и посвятил годы работе, и пока аугметика не лишила его разума и самостоятельности, он во время ухода за растениями подсчитывал могилы. Садовник был любознателен и хотел узнать правду. Своё открытие служитель решил держать при себе, из опасения, что будет обвинён в пренебрежении основными обязанностями. В конечном счёте, он был садовником, а не учётчиком или когитатором. Спустя три месяца после того, как он узнал правду, его поймали на краже коробки с десятиной храма и приговорили к аугметической модификации.

Вторым человеком, кто знал правду, была настоятельница Синдал. Она также лично посчитала могилы за три года. Для неё это было своего рода медитацией, достижением единства с жителями Армагеддона. Она родилась не здесь и, верно служа населению планеты, чувствовала, что такое созерцание вполне уместно.

Конечно, она направляла доклады с поправками, но они застряли в бюрократических согласованиях. Совет кардиналов храма был печально известен пренебрежением к работе с бумагами.

Большинство надгробий стояли близко друг к другу по признакам родства или службы, и они не были одинаковыми — отличались размерами, формой, материалом или наклоном, даже в тех местах где выстроились ровными рядами. Некоторые части кладбища были запутанными словно лабиринт, и найти путь между могилами оказывалось достаточно сложным.

Сам храм Вознесения Императора по имперским стандартам был воплощением готической красоты. Шпили усеивали каменные ангелы и изображения святых примархов Императора. Свет омывал картины на разноцветных витражах, на которых Великий крестовый поход Бога-Императора объединил звёзды под бдительным надзором человечества. Первые колонисты изображались на витражах поменьше, их деяния в сферах выживания и созидания возвеличили до небес, показав поселенцев творцами величественного идеального мира золотого света и мраморных соборов, а не индустриальной планеты, которую они построили на самом деле.

Сёстры ордена Серебряного Покрова не прибывали в праздности в течение месяцев войны, что разоряла другие части города. Небольшие святилища на кладбище стали не только часовнями в честь их основательницы, Святой Сильваны, но и аванпостами с тяжёлым вооружением. Статуи из серебра расположенные на углах — образы плачущих святых в разнообразных позах скорби, триумфа и размышления — безмолвно стояли на страже рядом с турелями и орудийными гнёздами в баррикадах.

Сами стены были такими же крепкими, как и городские, с той же плотностью защитных башен на метр. Их укомплектовали ополчением Хельсрича.

Большие ворота во внутренний двор храма не были закрыты. Несмотря на протесты совета кардиналов, настоятельница Синдал потребовала, чтобы двери как можно дольше оставались открытыми для беженцев в течение всех недель осады. В подземельях базилики расположились сотни семей, которые не попали в подземные убежища из-за разгула преступности, административных ошибок или простого невезения. Сбившиеся во мраке в группы люди приходили на утренние и вечерние службы, добавляя голоса к хору, чьё пение возносилось к безупречно чистому своду, где с небес смотрел Бог-Император.

Проще говоря, храм Вознесения Императора был крепостью.

Крепостью забитой беженцами и окружённой самым большим кладбищем на планете.

Мы прибыли последними.

Двадцать девять братьев уже ожидали меня, разместившись в десантном отсеке ”Громового ястреба”. Итого нас стало тридцать пять, если считать Юрисиана везущего орудие по Пепельным Пустошам с минимальными шансами на удачу.

Тридцать пять из ста, которые приземлились пять недель назад в Хельсриче.

И среди них был один воин, которого я по возможности старался избегать все эти пять недель.

Он преклонил колени перед открытыми вратами в стене храма, его чёрный меч вонзился в мрамор, а голова в шлеме склонилась в почтении. Как и у всех остальных Храмовников, на его доспехах почти не осталось следов свитков пергамента, восковых печатей крестоносца и табарда. Я узнал рыцаря по древним доспехам и тёмному клинку, перед которым он молился.

Юрисиан лично трудился над его бронёй, с величайшим почтением восстанавливая всякий раз, когда технодесантника удостаивали чести прикоснуться к ней. А перед ним за реликвией веками ухаживали бессчётные магистры кузни вплоть до её создателей, сотворивших доспехи для легиона Имперских Кулаков.

Под содранной краской на нашей броне видны тусклые серые раны, но доспехи этого Храмовника, выкован во времена, когда примархи шествовали по галактике, и сверкал под повреждениями золотом. Наследие легиона Дорна всё ещё заметно если знать куда смотреть — на повреждения, что оставила война.

Рыцарь поднялся, безо всякого усилия вырвав меч из мрамора. Голова поворачивается ко мне, и видевший поля сражений времён Ереси Гора шлем изучает меня глазными линзами цвета человеческой крови.

Он убирает меч в ножны на спине и приветствует меня, изображая перчатками на помятом нагруднике знамение аквилы. Я возвращаю приветствие, и редко когда в моей жизни этот жест был более искренним. Я наконец-то готов предстать перед ним и выдержать оценивающий взгляд багровых глаз.

— Приветствую, реклюзиарх, — говорит он.

— Приветствую, Баярд, — говорю я чемпиону Императора Хельсрического крестового похода.

Он смотрит на меня, но я знаю, что он видит другого. Он видит Мордреда, рыцаря, чьё оружие я ношу, и чьё лицо скрывает моё.

— Мой сеньор, — Приам выступает вперёд и преклоняет колени перед Баярдом.

— Приам, — из вокса доносится смех чемпиона. — Вижу, всё ещё дышишь.

— Ничто в мире не помешает этому, мой сеньор.

— Встань, брат. Никогда не настанет день, кода ты должен будешь стоять передо мной на коленях.

Приам поднялся, вновь склонил голову в знак уважения, и отошёл ко мне.

— Артарион, Бастилан, рад видеть вас обоих. И тебя, Неро.

Неровар сотворил знамение аквилы, но не ответил.

— Гибель Кадора оставила рану в моём сердце. Он и я вместе служили в Братстве меча, ты знал об этом?

— Знал, мой сеньор. Кадор часто рассказывал. Для него было честью сражаться рядом с вами.

— И для меня. Знай, что пятьдесят врагов пали от моего клинка в день, когда я услышал о его гибели. Трон, он был воином способным заставить померкнуть звёзды. Мне будет не хватать Кадора, а Вечный крестовый поход обеднеет без его меча.

— Вы… оказываете великую честь его памяти, — ответ Неро обуревали эмоции.

— Скажи мне, брат, — Баярд понизил голос, словно стоявшие и смотревшие на нас из-за огромных ворот беженцы не должны были знать, о чём мы говорим. — Я слышал, что смертельный удар нанесли в спину. Это так?

— Так, — неохотно отвечает Неро.

— Я также слышал, что Кадор убил девять тварей в одиночку прежде, чем пал от ран.

— Да.

— Девять. Девять. Значит он погиб, смотря в лицо врагу, как и подобает рыцарю. Спасибо, Неро, ты успокоил меня.

— Я… я…

— Добро пожаловать, братья. Слишком давно мы не собирались вместе, — в ответ раздаётся одобрительный шёпот, и Баярд смотрит на меня.

Я улыбаюсь за маской.

Они ехали в заднем отсеке громыхающей ”Химеры”, при каждом резком повороте тяжело ударяясь спинами о металлические стены. Они нашли её прямо на шоссе, усеянную пулевыми отверстиями и лазерными ожогами, но всё ещё полностью заправленную и способную двигаться. Андрей и остальные вытащили на дорогу тела мёртвых легионеров, и штурмовик заставил докеров прочитать короткую молитву за упокой перед, как он выразился, ”уведёт их коня”.

— Хорошие манеры ничего вам не стоят, — сказал он рабочим. — А эти люди умерли за ваш город.

Пассажирское отделение в задней части ”Химеры” было привычной частью жизни гвардейцев, и пахнуло едким потом, машинным маслом и кровью. На скрипучих скамьях докеры Магерна и присоединившийся к ним Асаван Тортелий терпеливо ждали, пока Андрей провезёт их по Хельской магистрали.

Он не был хорошим водителем. Об этом они заявили штурмовику, на что тот ответил, что не понимает, о чём они говорят. Кроме того добавил он, левый трак повреждён. Потому БМП и заносит.

Также, подытожил Андрей, им стоит заткнуться. Только и всего.

Штурмовик переключал каналы вокса, всё ещё надеясь поймать действующую частоту. Ему было неважно, уничтожены ли все вокс-башни в городе или орки продолжают активно глушить сигнал. Он не мог связаться с командирами, что предоставило штурмовика самому себе. И как всегда гвардеец двигался вперёд. Это путь Стального легиона, кредо Имперской гвардии.

Андрей считал, что реклюзиарх у него в долгу. И в этом случае "идти вперёд" означало сражаться вместе с чёрными рыцарями, пока не найдётся хоть кто-то из его командиров.

Был один досадный момент, когда штурмовик смог связаться с 233-й Бронетанковой дивизией Стального легиона, но они находились в самом пекле битвы с подразделениями вражеских развалюх-титанов, и им было не до разговоров. Андрей был уверен, что судьба посмеялась над ним — связаться удалось лишь с войсками, которые всё равно уничтожат через считанные минуты.

Так невозможно воевать. Никакой связи между подразделениями? Безумие!

Впереди на горизонте поднимались дым и пламя, но это практически ничем не помогало в поиске направления или цели. Дым и пламя виднелись повсюду — весь горизонт стал дымом и пламенем.

Андрей не смеялся. Всё происходящее совсем его не радовало.

Штурмовик с тошнотворным скрежетом металла о металл переключил передачу. Сзади донёсся хор недовольных голосов, когда ”Химера” протестующе подпрыгнула и вновь встряхнула пассажиров. Он услышал, как кто-то ударился головой о стену. И понадеялся, что это был толстый жрец.

Легионер подавил смешок. Хоть что-то весёлое.

— …скр…сн…тл… — раздалось в воксе.

Ага! Хотя бы так.

— Это рядовой Андрей, из…

Он замолчал, когда сообщение стало более разборчивым. Горящий район впереди, через который нужно было проехать, чтобы добраться до далёкого храма… это был Росторикский сталеплавильный завод. В воксе слышались предсмертные крики титана.

— Держитесь, — крикнул он докерам и направил побитый транспорт по Хельской магистрали к возвышающемуся над промышленными башнями силуэту ”Вестника Бури”.

Связь поглотил предсмертный крик ”Связанного Кровью”. Зарха корчилась в саркофаге, пытаясь отделить боль потери от потока информации с сенсоров, на котором она должна сконцентрироваться.

Лишённая кисти рука метнулась вперёд в молочной жидкости, и титан повиновался яростному порыву.

— Выстрел, — подтвердил Валиан Карсомир.

В центре промышленного квартала, в окружении горящих башен и разрушенных мануфакторий ”Император” стоял под шквальным огнём едва достающих ему до пояса развалюх-шагателей. Щиты покрывала яркая, почти ослепительная рябь от взрывов.

Плазменный аннигилятор набирал энергию, всасывая вихрь воздуха через охладительные клапаны, и содрогался, готовясь к выстрелу. Копошившиеся у ног бога-машины орочьи шагатели воем сирен предупреждали друг друга. Облако раскалённого пара вырвалось из орудия, и с рёвом, выбившим все уцелевшие окна в радиусе километра ”Вестник Бури” произвёл залп.

Хлынувший из орудия поток перегретой, подобной добела раскалённому солнцу плазмы поглотил трёх меньших развалюх-титанов и оставил от них лишь расплавленный металл.

Симпатическая мука обожгла руку Зархи. Она приложила все силы, чтобы выкинуть боль из головы, и сосредоточилась на грохоте кишащих вокруг паразитов. Повреждения щитов были серьёзными, и ”Вестнику Бури” не стоило долго здесь задерживаться.

— ”Связанный Кровью” не поднимается, моя принцепс.

Зарха знала. Она слышала крик его духа на связи принцепсов Легио.

Он умирает.

— Он умирает.

— Приказы, моя принцепс?

Стоять. Сражаться.

— Стоять. Сражаться.

Титан содрогнулся, когда очередной развалюха-шагатель проковылял вперёд, грохоча установленными на плечах орудиями. Возвышаясь над поверженным ”Связанным Кровью” титаном типа ”Разбойник” исполин открыл ответный огонь из второстепенных орудийных батарей, в клочья раздирая пустотные щиты низшего титана.

Зарха со смехом ударила другой рукой через жижу. Орудие ”Вестника Бури”, исполинская пушка ”Адский шторм”, загудела, когда внутренние механизмы и приводы двигателей раскрутились до требуемого уровня.

— Моя принцепс… — разом выдохнули Лонн и Карсомир. Зарха захихикала в саркофаге с жидкостью.

Умри!

— Умри!

Вырвавшиеся из орудия ”Адский шторм” пять энергетических копий искромсали вражеского развалюху-титана. Меньше чем за три секунды был пробит плазменный реактор и начался критический выброс энергии, а уже через пять секунд он взорвался, почти полностью уничтожив толстого гарганта. Обломки размером с танк обрушились на пустотные щиты ”Вестника Бури”, оставляя повреждения, которые пытались скомпенсировать генераторы.

— Дополнительный ущерб от турболазерных батарей… Зубцы Шестерёнки, мы попали по орбитальной посадочной платформе Г-71. Моя принцепс, умоляю быть осторожней…

Титан убит. Она облизнула холодные, морщинистые губы. Титан убит.

— Титан убит.

В половине километра за уничтоженным шагателем широкая посадочная платформа, чьи опоры повредил лазерный залп орудия ”Вестника Бури”, заскользила, врезалась в крышу пылающего танкового мануфактория и обрушилась на землю. От обоих осталась лишь лавина камнебетона, изогнутых железа и стали посреди облака серо-чёрного дыма и пыли.

На сталеплавильном заводе уже несколько дней кипело генеральное сражение с участием титанов и пехоты. Мало что на нём уцелело, но никто не хотел уступать.

— Моя принцепс…

Хватит поучений. Мне плевать.

— Хватит поучений. Мне плевать.

— Моя принцепс, — повторил Валиан, — новый контакт. Сзади.

Встревоженная Зарха повернулась в жидкости подобно рыбе. Движение размеренно повторил ”Вестник Бури”, ноги-крепости с грохотом ударили о землю. Вид города из глаз титана не поменялся, показывая только опустошение.

— Судя по изображению на сканере это либо несколько шагателей, либо один титан нашего размера.

Сгорбившийся у панели ауспика адепт повернулся, чтобы взглянуть на пилотов сквозь тёмно-зелёные линзы трёх бионических глаз. Раздался машинный код, несогласный с оценкой Лонна.

[]Отрицательно. Термальные показатели регистрируют единственный различимый сигнал.[]

Один вражеский титан.

Это невозможно, подумала она, но не позволила мысли дойти до вокализаторов. Тревожная дрожь пробежала по костям титана, и Зарха почувствовала её так же ясно, как в прошлой жизни чувствовала ветер на коже.

— Моя принцепс, мы должны выйти из боя, — сказал Лонн, смущённо осматривая пылающий завод. — Нам нужно перевооружиться и охладить плазменный реактор в соответствии со стандартными процедурами.

Я это лучше тебя знаю, Лонн.

— Я это лучше тебя знаю, Лонн.

Но не брошу район, который защищала последние четыре ночи.

— Но не брошу район, который защищала последние четыре ночи.

— Моя принцепс, здесь мало что уцелело, что стоило бы защищать, — настаивал Лонн. — Повторяю рекомендацию выйти из боя и перевооружиться.

Нет. Я посылаю ”Величественного” и ”Бивень” на север выследить приближающегося вражеского титана и подтвердить визуальным сканированием.

— Нет. Я посылаю ”Величественного” и ”Бивень” на север выследить приближающегося вражеского титана и подтвердить визуальным сканированием.

Лонн и Карсомир переглянулись из противоположных углов мостика. Оба модератуса сидели на тронах управления, и на лицах обоих было одинаковое выражение удручённой нерешительности.

— Моя принцепс, — начал было Карсомир, но его перебили.

— Видишь? Они выдвигаются, — на гололитическом экране руны разведывательных титанов ”Величественный” и ”Бивень” прервали патрулирование периметра на западе и двинулись на север в поисках приближающегося теплового сигнала.

— Моя принцепс, у нас не достаточно боезапаса, необходимого для причинения серьёзных повреждений вражескому титану сравнимого с нами размера.

— Я запускаю вентиляцию реактора и включаю теплообменники, — уже произнося приказы, Зарха посылала сигналы по эмпатической связи.

— Моя принцепс, этого недостаточно.

— Он прав, моя принцепс, — Карсомир повернулся на троне и посмотрел на саркофаг с жидкостью. — Вы слишком прониклись яростью ”Вестника Бури”. Вернитесь к нам и сконцентрируйтесь.

— Нас защищают три ”Разбойника” и прикрывают разведчики. Молчи.

— Два ”Разбойника”, моя принцепс.

Да. Два. Она справилась с одержимостью гневом. Да… два. ”Связанный Кровью” был тих и мёртв, плазменный реактор охлаждался, а принцепс молчал. Путаясь в мыслях, она невольно произнесла.

— Мы потеряли семь титанов за одну неделю боёв.

— Да, моя принцепс. Пора проявить благоразумие. Мы должны отступить, если данные ауспика верны.

Она плавала в саркофаге, слушая забавные человеческие эмоции в их голосах. Такие чувства. Такая смешная напряжённость, проскальзывала в их интонациях. Она узнала страх, но не смогла вспомнить, какое на самом деле это чувство.

— Мы уничтожили почти двадцать вражеских титанов… но я согласна. Отдайте приказ об отходе, как только придёт подтверждение от ”Псов войны”.

”Бивень” первым из имперских титанов увидел ”Сокрушителя Богов”. Приземистый, он быстро двигался на выгнутых коленями назад ногах, покачивающаяся походка придавала дикую, пусть и механическую, грацию начавшейся охоте.

Тип ”Пёс войны”. И соответствуя своему имени, он хищно пробирался через разрушенный промышленный квартал, огибая остовы подбитых танков, которые были уничтожены за неделю боёв на Росторикском сталеплавильном заводе. Иногда его стопы опускались на мягкую плоть обгоревших тел, и превращали её в размазанную по земле кашу. Район был завален телами мёртвых скитариев, гвардейцев, рабочих завода и зелёнокожих.

”Бивнем” управлял один из талантливейших принцепсов — Хэвен Хэвелок. Принцепс Хэвелок, как и большинство его коллег, мечтал командовать огромным боевым титаном, может быть даже одним из нескольких оставшихся у Инвигилаты драгоценных ”Императоров”. Его товарищи принцепсы — как равные, так и вышестоящие — хорошо отзывались о нём, и Хэвен знал, что заслужил в легио репутацию надёжного и ответственного пилота разведывательного титана.

Одним из главных достоинств принцепса было терпение — терпение и хитрость. Инстинкты расчётливого и дотошного охотника передавались через мысленную связь ”Бивню”. Слившиеся воедино человек и машина были признанными мастерами разведки в глубине городских джунглей, для которой лучше всего подходили ”Псы войны”.

Грубая связь между командирами титанов в пределах города, испытывала те же проблемы, что и имперский вокс, но Хэвелока успокаивали пробивающиеся сквозь помехи обрывки сообщений. Если где-то здесь действительно прятался развалюха-титан зелёнокожих, то боевая группа в состояние с ним справится. ”Вестник Бури” находился не более чем в двух километрах к югу, а с ним охотились ”Воздаяние Данола” и ”Вурдалак” — оба типа ”Разбойник”, чьи свисающие с брони баннеры с перечнями побед посрамили бы принцепсов средних титанов из любого другого легио.

Твари не смогут ничего противопоставить им. Даже самый большой гаргант падёт перед ”Вестником Бури”.

Я ничего не вижу, пришло недовольное сообщение на машинном коде от принцепса Феерны с ”Величественного”.

Хэвелок четверть секунды сверялся с рунами на внутреннем целеуказателе. Связь с системами ауспиков титана предоставила примерное, инстинктивное знание о местоположении сородича.

”Величественный” находился в полукилометре к северо-востоку и быстро продвигался через небольшое скопление железных плавилен. Он был бы в прямой видимости, если бы между титанами не лежали разрушенные мануфактории.

Я тоже ничего не вижу.

Как жарко, пожаловалась она. Искать тепловые сигналы в этом аду это всё равно, что искать тьму в ночном небе. Мои ауспики не показывают ничего, кроме термальных возмущений. Здесь может прятаться сам Гор, а я не буду зн…

Феерна? Феерна? — Зарегистрирован значительный выброс энергии к северо-востоку, — сообщил модератус Хэвелока.

— Подтверждаю, — пробормотал техножрец, сгорбившийся на посту за троном принцепса.

Феерна? Вновь позвал Хэвелок.

— Поворачиваемся и движемся на северо-восток на максимальной скорости. Всем приготовиться к бою, — он вздрогнул на ограничивающем троне, когда титан повиновался позывам пилота. В соединении появились слабые помехи, пронзившие нервы болью. ”Бивень” был сообразительным. Он что-то почуял.

А затем это ударило и принцепса.

— Хннннг… — сквозь сжатые зубы выступила слюна, Хэвен выгнулся в удерживающих его на троне кожаных ремнях. — Хнн… Хвв…

Боль предсмертного крика ”Величественного” схлынула, и принцепс смог вздохнуть. Феерны больше не было, как и её титана. Она была ”Псом войны”, и связь с остальными была тонкой и слабой по сравнению с огромными богами-машинами. Боль быстро исчезла и сменилась облегчением.

Титан с лязгом пробирался по боковому переулку, подняв руки-орудия. Хэвелок быстро отдал несколько команд ментальными импульсами, активируя автоматическую перезарядку, охладительные клапаны и ускоряя работу поршней. ”Бивень” повернул за угол и вышел на главную улицу. С самого утра в квартале пылали разрушенные нефтеперерабатывающие заводы и склады с нефтехимикатами, половина зданий уже превратилась в дымящиеся руины.

Но бой был именно здесь.

— Где этот ублюдок? — прошептал принцепс.

Зазвенел ауспик — всего один раз и слабо.

— Движение, — пробормотал техножрец, не отрывая взгляда от панели сканера, — Это…

— Вижу, вижу. Назад, немедленно!

Он появился из чёрного дыма, громыхая вперёд с помощью неуклюжей помеси гусениц от танков и тяжёлых ног. Корявый корпус сужался к голове с жёсткой челюстью и свиноподобными глазами. Каждый метр собранного из металлолома тела усеивали ряды орудийных платформ.

Это была самая уродливая и отвратительная тварь, которую когда-либо видел Хэвелок, и не только потому, что махина оскорбляла чистоту богов-машин Адептус Механикус. Нет, она оскорбляла его ещё и тем, что в самом подобном творении не было смысла. И громадина… заставляла казаться карликом ”Вестника Бури”.

Такое чудовище просто не могло двигаться, хромать в плывущем над улицей нефтяном дыме.

Хэвелок передал цифровой пикт гарганта по мысленной связи принцепс Зархе и всем командирам титанов поблизости. Это было единственное, что он смог сделать, прежде чем ”Сокрушитель Богов” открыл огонь, разорвав главными орудиями дым.

”Бивень” был измельчён шквалом снарядов, лазеров и плазмы, который мог сравнять с землёй многоэтажный жилой дом. Место гибели титана и окончание ничем невыдающейся карьеры Хэвелока отметил огромный кратер, который останется и спустя десятилетия после войны, что почти сумела заставить истечь кровью целый мир.

”Сокрушитель Богов” пошёл дальше.

Глава двадцать первая

Гибель “Вестника Бури”

На охваченном пожарами заводе друг напротив друга стояли два титана, настолько разные в силе, насколько же разные и в благородстве. Оба пылали, из обоих клубами вырывались пламя и дым.

Пространство между гигантами заполнил вихрь выстрелов вспомогательных турелей и орудий на укреплениях в попытке нанести противопехотным огнём максимально возможные повреждения. Канонада слышится внутри исполинов, как стук гальки о бронированный корпус.

В “Вестнике Бури” громко и протяжно завывали сирены.

Зарха корчилась в заполненном жидкостью саркофаге, её конечности двигались в окрашенной кровью воде. Психостигматическая связь убивала её — повреждения “Вестника Бури” отражались и на теле принцепс. Там где титан получал удар, на ней появлялись ушибы или ломались кости. Где у бога-машины возникала пробоина или порез, у Зархи открывалась и кровоточила рана. Где исполин пылал, у принцепс начиналось внутреннее кровотечение.

На мостике пахло горящими маслами и прогорклым потом.

— Главный щит восстановлен, — произносит Карсомир, руки модератуса яростно метались над панелью управления. — Защита реактора держится.

Поднять… поднять щиты…

— Крррсссшшш.

ПОДНЯТЬ ЩИТЫ.

— Поднять щиты.

— Уже сделано, моя принцепс.

Она медленно двигалась и соображала. Боль отнимала большую часть внимания. Со стоном, который заглушила вода, принцепс отдала приказы разным палубам и устремила вперёд обе руки сквозь розовую жидкость.

Ничего не произошло.

Она попробовала ещё раз, крича в обогащённой кислородом жиже, обрубки рук ударили о стенку саркофага.

Ничего.

— Плазменному аннигилятору требуется ещё шестнадцать секунд для охлаждения, моя принцепс. Четырнадцать. Тринадцать. Двенадцать.

Стреляйте из… из… другой руки. Стреляйте.

— Крррссссссшш.

СТРЕЛЯЙТЕ ИЗ ОРУДИЯ “АДСКИЙ ШТОРМ”. — Бессильная правая рука вновь и вновь била по стеклу саркофага.

— Стреляйте из орудия “Адский шторм”.

— Как только перезарядится, моя принцепс. — Ответил Лонн, почти игнорируя Старейшую. Она отдала приказ стрелять по готовности ещё несколько минут назад. Её поглотила боль, когда титан начали разрывать на части, и теперь приказы Зархи заслуживали мало доверия. Карсомир и Лонн действовали практически независимо от пожеланий принцепс-майорис. У них оставалось время только на один выстрел, прежде чем начать отступать — вражеский титан уже перешагнул через изувеченного “Вурдалака”, который продержался под залпами “Сокрушителя Богов” меньше минуты.

Огневая мощь развалюхи-титана была просто непревзойдённой. Никто из команды “Вестника Бури” не сталкивался прежде ни с чем подобным, не говоря уже о полученных повреждениях. Прошло всего несколько минут поединка богов-машин, а “Император” объят пламенем, завывают датчики перегрева и во всех тесных коридорах в стальных костях гиганта замигали предупреждающие огни.

Многочисленные многослойные энергетические экраны, что служили “Вестнику Бури” пустотным щитом, орочий шагатель уничтожил с непостижимой и смехотворной скоростью.

— Я готов, — произнёс Карсомир. — Стреляю.

— Подожди пока стабилизаторы снова заработают! — закричал Лонн. — Им нужна ещё минута.

Валиан подумал, что вера напарника в бригады техобслуживания, которые сейчас работают в суставах плеча, была достойна восхищения, но невероятно ошибочна в текущих обстоятельствах. Модератус моргнул, тратя впустую драгоценные секунды на обдумывание просьбы Лонна.

— Рука несильно повреждена. Я стреляю. Я смогу попасть.

— Ты промахнёшься, Вал! Дай им тридцать секунд, всего каких-то тридцать секунд.

— Выстрел.

— Ты сукин сын!

“Вестник Бури” согнул колени, громадный плазменный аннигилятор, что заменял левую руку, начал всасывать воздух для охлаждения.

— Ты нас убьёшь, — выдохнул Лонн, глядя на вражеского титана сквозь обзорные окна. Неослабевающий поток огня подобно ливню обрушился на щиты “Императора”, которые стали фиолетовыми от перегрузки.

— Пустотные щиты прогибаются, — сообщил один из техножрецов, который сидел за боковой панелью управления.

— Гаргант готов открыть огонь из главных орудий, — добавил другой.

— У него больше никогда не будет такой возможности, — со злыми огоньками в глазах улыбнулся Валиан Карсомир.

Протестующий крик Лонна был заглушён рёвом высвободившегося солнечного пламени. Луч плазмы — взболтанной, кипящей и добела раскалённой — вырвался из фокусирующего кольца орудия, преодолевая четыреста метров разделяющие гигантов. “Вестник Бури” продолжал стоять непоколебимо, защищаясь и не двигаясь с места после первых двух минут обмена ударами. “Сокрушитель Богов” не замедлил неумолимое и ужасающее приближение.

— Ты ублюдок! — завопил Лонн. Карсомир промахнулся. Заряд плазмы попал в землю рядом с задней левой ногой орочьего гарганта, огромное токсичное озеро уничтожало всё, с чем соприкасалось.

Лонн был прав. Орудие не попало в титана, несмотря на захват цели системами наведения — выстрел был настолько мощным, что аннигилятор повело в сторону.

— Я должен был попасть, — покачал головой Карсомир.

— Пустотные щиты уничтожены, — без всяких эмоций сообщил техножрец.

— Я должен был попасть, — повторил Валиан, неспособный отвести взгляд от приближающегося развалюхи-титана. За тронами модератусов в саркофаге с жидкостью плавала ослабевшая Зарха — принцепс была без сознания.

— Нет, нет, нет… — Лонн нахмурился и работал над панелью управления. — Этого не может быть.

Титан задрожал — пустотные щиты уже второй раз отключились, и главный удар орудий ксеносов пришёлся на броню “Императора”.

Лонн раньше никогда так не работал. Это было сильнейшее напряжение, равно тяжёлое, как для плоти, так и для разума. Он почувствовал, что “Вестник Бури” проваливается в небытие, и как гаснущее сознание титана увлекает за собой и модератуса. Там где он сталкивался с подобным сопротивлением в мысленной связи, пилот обходил его командами с пульта управления.

Пока он работал, рубка потемнела. Вражеский гаргант затмил свет, возвышаясь на бездействующим титаном.

— Почему он не стреляет? — Карсомир трудился, как и Лонн, охлаждая основные системы, направляя команды ремонтников к повреждённым суставам, передавая энергию от генераторов неработоспособных щитов к обесточенным орудийным батареям.

Для Лонна поведение “Сокрушителя Богов” было вполне очевидно. Подобно управлявшими им дикарям, гаргант был создан, чтобы убивать в рукопашном бою. Часть из усеявших развалюху-титана грубых орудий была поднята — они заканчивались копьями и когтями, собранными из трофейного металла. Исполин хотел насладиться смертью “Вестника Бури”, словно многорукий демон из нечестивых эпох доимперской Терры.

Аугметические глаза Зархи щёлкнули, вновь активируясь, когда на мостике уже было темно. Она пробудилась и увидела неминуемую гибель, ощущая огонь вспомогательных орудий, которые раздирали броню так, словно с неё самой заживо снимали кожу.

Испытывая невыносимую боль, принцепс подняла дрожащие руки в окровавленной жиже. “Вестник Бури” повторил движение, вздрагивая под ударами орудий “Сокрушителя Богов”. Обломки металла сыпались с гиганта Адептус Механикус подобно ливню, отрываясь от корпуса бога-машины и падая на землю. Множество членов экипажа “Императора”, которые поддавшись инстинкту самосохранения, спасались бегством, погибли под исковерканной бронёй.

Зарха из последних сил в последний раз в жизни устремила обе руки вперёд. Плазменный аннигилятор не выстрелил. Орудие “Адский шторм” тоже. Они ещё долго должны были перезаряжаться истощёнными энергетическими генераторами.

Огромные руки подобно копьям ударили вперёд, сминая и пронзая раздувшийся корпус “Сокрушителя Богов”. Скрежет раздираемого металла стал невыносимым, когда орудия “Вестника Бури” продвигались вглубь, словно кинжалы пронзающие плоть, стремясь раздробить и сокрушить реактор врага.

Гримальд, я стояла до конца, как и обещала. Пробуди “Оберон”. Пробуди его или умри, как и мы.

Возможно, эхо её мыслей передалось по эмпатической связи модератусам, поскольку один из них произнёс что-то похожее.

— Мы мертвы, — пробормотал Карсомир. Он попытался встать с трона, но ограничители и соединительные кабели держали крепко. Тогда Валиан просто закрыл глаза.

Лонн понял намерения Старейшей. Он навалился всем весом на рычаги управления, добавляя свои приказы к воле Зархи, погружая руки титана всё глубже в грудную клетку гарганта со скрипящей, мучительной медлительностью. Он ощутил отвращение, когда через затемнённые иллюминаторы увидел тварей — клыкастые ксеносы карабкались вдоль пронзивших “Сокрушителя Богов” орудий-рук. Орки воспользовались ими в качестве мостов, чтобы взять на абордаж “Вестника Бури”, и изливались из ран орочьего титана.

Неожиданно и без предупреждения пропала энергия, оставляя пилота в темноте. Лонн прекратил давить на рычаги, зная, что ему не нужно поворачиваться, чтобы убедиться — Старейшая умерла.

“Вестник Бури” застыл подобно соединённой с военной машиной орков статуе, которую медленно рубили на куски мощными ударами клинков. В конечном счёте, решил модератус, в такой гибели не было ни величия, ни славы.

Рубка содрогалась от ритмичного бум, бум, бум — это “Сокрушитель Богов” продолжал вести обстрел из множества орудий. Лонн достал лазерный пистолет и посмотрел на закрытые двери на мостик, которые ксеносы без сомнения скоро разрушат. У модератуса мурашки поползли по коже от тихого звука, с которым труп Зархи ударялся о стеклянные стенки саркофага от сотрясения титана.

— Я… я должен был попасть, — заикался Карсомир на соседнем троне, ожидая смерти в темноте. — Я должен был попасть…

Половина его головы разлетелась, когда лазерный луч пробил череп.

— Ублюдок, — бросил Лонн подёргивающемуся телу. Затем опустил оружие, глубоко вздохнул, и начал трудоёмкий процесс отсоединения от трона управления.

Было что-то человеческое в том, как умирал “Вестник Бури”. Как титан обмяк, как покачивался, как падал на землю, как останавливался реактор-сердце, как подобно насекомым пожирающим труп, исполина облепили зелёнокожие.

Земля сотряслась, когда бог-машина, наконец, рухнул. Остроконечный собор обрушился со спины гиганта бесценными архитектурными обломками — груда камней и искорёженной брони засыпала остатки разрушенной головы “Императора”. Руки “Вестника Бури” со скрежетом вывернулись из корпуса, когда древний гигант рухнул на землю с такой силой, что удар ощутил весь город.

Голову оторвали до того, как рухнуло тело, обнажив гнёзда энергетических кабелей и соединительных проводов, похожих на миллион змей. “Сокрушитель Богов” вцепился одной из многочисленных рук в голову “Императора”, стиснул, смял, а затем швырнул в сторону, словно кручёный мяч из металлолома. Падение смягчила небольшая мануфактория — бронированная рубка весом в несколько десятков тонн ударила сбоку в здание и сокрушила часть опорных колонн. На борту “Сокрушителя Богов” главный ксенос шумно хвастался перед подчинёнными эффектностью, с какой оторвал и уничтожил голову имперского титана. Разумы тварей посчитали, что она станет весьма впечатляющим трофеем, который стоит повесить на гарганте.

Немногочисленные члены экипажа, защитники скитарии и техножрецы, которые смогли выжить при падении “Вестника Бури” выбирались из выходов и пробоин, покрывающих громадину. В слабом полуденном свете солнца Армагеддона они были истреблены мародёрствующими вокруг мёртвого титана орками.

Удивительно, но модератус-секундус Лонн оказался одним из них. Ему удалось освободиться от ограничителей и соединительных кабелей, что связывали пилота с умирающим богом-машиной и покинуть рубку к тому времени, как “Сокрушитель Богов” обезглавил “Вестника Бури”. При последовавшем падении модератус сломал ногу в двух местах, получил сотрясение мозга, когда коридор ушёл из под ног, чем отправил пилота в полёт по спиральной лестнице, и ещё потерял несколько зубов, когда ударился головой о перила.

Передвигаясь на руках и коленях, волоча сломанную ногу и чувствуя себя словно пьяный из-за сотрясения мозга, Лонн выбрался из аварийного люка и лёг на тёплую металлическую броню корпуса “Вестника Бури”. Несколько секунд он оставался на месте, тяжело дыша и истекая кровью под слабым солнечным светом, а затем продолжил медленно ползти вниз к земле. Меньше чем минуту спустя его убили мародёрствующие орки, наводнившие поверженного титана.

Несмотря на боль, он смеялся, умирая.

Гримальд, наконец, вошёл во внутреннее святилище.

Здесь он был не воином, а скорее паломником. В этом реклюзиарх не сомневался, хотя после слов Неро, он мало в чём был полностью уверен. Капеллан провёл совсем немного времени в Храме Вознесения Императора, чтобы это чувство появилось в нём, но оно бесспорно было. Он почувствовал себя дома на умиротворённой и священной земле впервые с тех пор, как покинул “Вечный Крестоносец”.

Это очищало.

В прохладном воздухе не было привкуса огня и крови, как на планете, на которую у него не было ни малейшего желания ступать. Тишину не раскалывала барабанная дробь войны, в которой он не желал участвовать.

Аугметированные младенцы — лоботомированные детские тела которых не старели благодаря генетическим манипуляциям и гормональному контролю — были усовершенствованы Адептус Механикус и служили крылатыми сервиторами-херувимами. Они парили повсюду на антигравитационных полях и держали в залах и сводчатых палатах молитвенные знамёна.

Преданные верующие Хельсрича собирались в бесчисленных комнатах базилики, чтобы вознести ежедневные молитвы, несмотря на войну, что омрачала их город. Гримальд миновал палату с монахами, которые приносили молитвы путём нанесения на тончайшие пергаменты имён сотен святых — эти листы будут свисать с оружия стражей храма. Один из священников опустился на колени, когда астартес проходил мимо и попросил “Ангела Смерти” нести пергамент на броне. Тронутый набожностью человека, рыцарь согласился, и приказал по воксу остальным рассеянным по базилике Храмовникам принимать все подобные проявления милости.

Гримальд позволил монаху привязать тонкой верёвкой пергамент к наплечнику. Предложенный лист бумаги был скромной, но достойной заменой иконографии, свиткам с клятвами и геральдическим изображениям, которые сорвали с брони за предыдущие пять недель битв.

Реклюзиарх решил в одиночку пройтись по глубинам храма, желая увидеть гражданских и исследовать все оборонительные системы и помещения в монастыре. Когда-то подземелье было строгим и торжественным, чем-то большим, нежели только редкие саркофаги из чёрного камня. Теперь перед глазами рыцаря предстал бункер заполненный беженцами, от которых одновременно исходили запахи грязи и страха, люди сидели, сгруппировавшись семьями: некоторые спали; другие тихо разговаривали; кто-то нянчил плачущих детей; кто-то разложил на испачканных одеялах скудный скарб — то немногое что они смогли спасти. Это всё что осталось, когда люди бежали, бросив дома.

Не говоря ни слова, он проходил среди них. Все беженцы освобождали ему дорогу, у всех был заметен страх, который они испытывали впервые видя воина Адептус Астартес. Родители что-то шёпотом говорили детям, а дети переспрашивали в ответ.

— Привет, — раздался голосок за спиной Храмовника, когда он возвращался по широкой мраморной лестнице. Реклюзиарх обернулся. У основания ступеней стояла девочка, одетая в рубашку на вырост, которая, скорее всего, принадлежала кому-то из её родителей или старшему из детей. Её непричёсанные светлые волосы были столь грязными, что абсолютно естественно свалялись в дреды.

Гримальд спустился вниз, не обращая внимания на родителей девочки, которые шёпотом звали её назад. Ей было не больше семи или восьми лет. Стоя в полный рост, она достигала колена рыцаря.

— Приветствую, — сказал он ей. Толпа отшатнулась назад от вокс-голоса, а у некоторых, кто стоял ближе остальных, перехватило дыхание.

Девочка моргнула:

— Папа говорит, что ты герой. Ты, правда, герой?

Гримальд пристально посмотрел на людей. Целеуказатель перемещался от лица к лицу ища родителей девочки.

Ничто за два столетия войн не подготовило капеллана к ответу на подобный вопрос. Собравшиеся беженцы молча наблюдали.

— Здесь много героев, — ответил Храмовник.

— Ты очень громкий, — пожаловалась малышка.

— Я привык кричать, — ответил тише рыцарь. — Тебе что-то нужно от меня?

— Ты спасёшь нас?

Гримальд снова осмотрел собравшихся и очень осторожно подбирал слова.

Это случилось час назад. Сейчас реклюзиарх вместе с ближайшими братьями и чемпионом Императора стоял во внутреннем святилище базилики.

Зал был огромным и легко мог вместить тысячу верующих. В данный момент помещение пустовало, сотни гвардейцев Стального легиона, которые были расквартированы здесь в последние недели, патрулировали кладбище и прилегающий к храму район. Несколько десятков тех, кто оставался в резерве, покинули зал в сопровождении монахов, как только вошли астартес. Почти сразу к рыцарям присоединилась ещё одна персона. Очень раздражённая персона.

— Так, так, так, — произнесла старушечьим голосом раздражённая персона. — Избранные Императора явились, чтобы стоять рядом с нами в последней битве.

В залитом солнечном светом зале рыцари обернулись к входу, где стояла маленькая фигура, облачённая в силовую броню. Болтер украшенный бронзой и выгравированными золотом надписями был зафиксирован магнитными замками у неё за плечами. Оружие было меньше в размерах, чем у астартес, но всё же достаточно редкое, чтобы видеть его в руках людей.

Убранство белой силовой брони указывало на звание в Священном Ордене Серебреного Покрова. Седые волосы старухи были подстрижены точно на уровне подбородка, обрамляя морщинистое лицо с ледяными глазами.

— Приветствую, настоятельница, — поздоровался Баярд, склонив голову, как и остальные Храмовники. Но Гримальд и Приам не стали кланяться — реклюзиарх сотворил символ аквилы, а мечник и вовсе остался неподвижным.

— Я настоятельница Синдал, и от имени Святой Сильваны я приветствую вас в храме Вознесения Императора.

— Реклюзиарх Гримальд из Чёрных Храмовников. Не могу не обратить внимания, что в твоих словах мало гостеприимства. — Выступил вперёд капеллан.

— А должно быть? На прошлой неделе пала половина района храма. Хм, и где же вы тогда были?

— Мы были в доках ты, мелкая мерзкая гарпия, — рассмеялся Приам.

— Полегче, — предупредил Гримальд. Мечник щёлкнул в воксе, что понял.

— Мы, как уже пояснил брат Приам, были заняты на востоке улья. Но теперь, когда мрак войны сгустился и захватчики у самых дверей храма, мы здесь.

— Я сражалась вместе с астартес прежде, — произнесла настоятельница и скрестила бронированные руки на геральдическом изображение лилии, которое было высечено на нагруднике. — Я сражалась рядом с воинами, которые отдавали свои жизни за идеалы Империума, и рядом с воинами, которых волновала только личная слава, словно они могли носить её как броню. И те и те были Адептус Астартес.

— Мы здесь не для того, чтобы выслушивать поучения о наших принципах, — Гримальд постарался не выдать раздражение голосом.

— За этим ты пришёл или нет, не имеет значения, реклюзиарх. Пожалуйста, отпусти своих воинов из этого зала. Нам есть о чём поговорить.

— Мы можем обсудить защиту храма и при моих братьях.

— Конечно можем и когда придёт время об этом говорить они будут присутствовать. А пока отпусти их.

— Ты прошёл обряд очищения из Чаши Толкований?

Этот вопрос она задала после того, как братья вышли, двери закрылись, и опустилась тишина.

Чаша, о которой она говорит, это огромный кубок из чугуна, установленный на невысокий пьедестал, похоже сделанный из золота. Она стоит возле двойных дверей, которые украшают изображения воинственных ангелов с цепными мечами и святых с болтерами.

Я признаюсь ей, что не проходил обряд.

— Тогда иди, — она кивает мне на чашу. Вода в кубке отражает расписанный потолок и витражи — изобилие цветов в жидком зеркале.

Настоятельница тратит время, чтобы отсоединить и снять перчатку, а затем опускает палец в воду.

— Эту воду трижды благословили, — говорит она, проводя мокрым пальцем на своём лбу полумесяц. — Она дарует ясность мысли, когда освещает сомневающихся и заблудших.

— Я не заблудший, — лгу я, и она улыбается моим словам.

— Я не говорю именно о тебе, реклюзиарх. А вообще о людях, которые приходят сюда.

— Почему ты хотела поговорить со мной один на один? Времени мало. Через считанные дни осада достигнет этих стен. Нужно успеть подготовиться.

Она отвечает, не отрывая взгляда от идеального отражения в воде.

— Эта базилика — цитадель. Твердыня. Мы сможем защищать её неделями, когда у врага наберётся достаточно храбрости, чтобы атаковать.

— Отвечай на вопрос, — на этот раз я не смог сдержать раздражение в голосе, да и не захотел.

— Потому что ты не похож на своих братьев.

Я знаю, что когда Синдал смотрит на моё лицо, она видит не меня. Она видит посмертную маску Императора, череп-шлем реклюзиарха Адептус Астартес, багровые линзы глаз Избранного Человечества. И всё же в отражении в воде наши взгляды встречаются, и я не могу полностью избавиться от чувства, что она видит именно меня за маской и бронёй.

Что она подразумевает этими словами? Она почувствовала мои сомнения? Они что подобно зловонному поту облепили меня и заметны всем кто рядом?

— Я не отличаюсь от них.

— Конечно отличаешься. Ты капеллан, разве нет? Реклюзиарх. Хранитель преданий, традиций, духа и чистоты твоего ордена.

Моё сердце снова бьётся спокойнее. Моё звание. Вот что она имела в виду.

— Это так.

— Правильно я понимаю, что Экклезиархия наделяет властью капелланов Адептус Астартес?

А. Настоятельница ищет точки соприкосновения. Удачи ей в этой бесполезной попытке. Она — воительница Имперского Кредо и офицер в Церкви Бога-Императора.

Но не я.

— Экклезиархия Терры подтверждает наши древние обряды, как и право всех глав Реклюзиама в орденах Адептус Астартес обучать воинов-священников вести за собой братьев в битву. Они не наделяют нас властью. Они признают, что у нас уже есть власть.

— И у тебя есть дар Экклезиархии? Розариус?

— Да.

— Я могу увидеть его?

Те немногие астартес, кого принимают в Реклюзиам, получают в дар медальон-розариус после успешного прохождения первых испытаний в Братстве капелланов. Мой талисман был выкован из бронзы и красного железа и украшен геральдическим крестом.

— У меня его больше нет.

Она поднимает взгляд, словно отражения в воде шлема-черепа ей уже не достаточно.

— Почему?

— Он потерян. Уничтожен в бою.

— Это дурной знак?

— Прошло уже три года, как он был уничтожен, а я всё ещё жив. Я по-прежнему служу Императору и следую заветам Дорна, несмотря на утрату. Это не может быть дурным знаком.

Синдал смотрит на меня какое-то время. Я привык к людям, которые смотрят на меня в смущённом молчании, привык, когда на меня смотрят, стараясь не встречаться взглядом. Но настоятельница смотрит прямо и это необычно, мне потребовалась секунда, чтобы понять почему.

— Ты оцениваешь меня.

— Да. Сними шлем, пожалуйста.

— Сначала скажи зачем. — В моём голосе нет недовольства, только любопытство. Я не ожидал, что Синдал попросит об этом.

— Потому что я хочу увидеть лицо человека, с которым говорю и потому что собираюсь помазать тебя Водами Толкований.

Я могу отказаться. Конечно я могу отказаться.

Но я соглашаюсь.

— Секунду, пожалуйста, — я отсоединяю зажимы шлема и вдыхаю первые запахи в прохладном воздухе храма. Свежая вода передо мной. Пот беженцев. Опалённый керамит моих доспехов.

— У тебя красивые глаза, — говорит она мне. — Наивные, но осторожные. Глаза ребёнка или человека, совсем недавно ставшего отцом. Смотришь вокруг себя как будто в первый раз. И может, преклонишь колени? Я не могу дотянуться до тебя.

Я не становлюсь на колени. Она не мой сеньор и будет нарушением всех приличий унизиться так. Вместо этого я опускаю голову и приближаю к ней лицо. Суставы древней брони настоятельницы мягко механически заурчали, когда она тянется ко мне. Я чувствую, как кончиком пальца Синдал рисует холодной водой крест на моём лбу.

— Готово, — говорит она, вновь надевая перчатки. — Быть может, ты найдёшь ответы, которые ищешь в этом доме Бога-Императора. Ты благословлён и можешь без чувства вины ступать по священному полу внутреннего святилища.

Она уже двигается прочь, глаза молочного цвета смотрят в сторону:

— Идём. У меня есть, что показать тебе.

Настоятельница ведёт меня в центр зала, где на каменном столе лежит открытая книга. Четыре блестящие мраморные колонны устремляются со стола к потолку — по одной с каждой стороны. На одной из колонн висит изорванный флаг, он отличается от тех, что я видел прежде.

— Стой.

— Ты об этом? А, это первые записи. — Она показывает на изорванные полоски материи, что свисают с древка боевого знамени. Когда-то оно было белым, а теперь на сером холсте виднеются нанесённые выцветшими чернилами списки имён.

Имена, профессии, мужья, жёны и дети…

— Это первые колонисты.

— Верно, реклюзиарх.

— Поселенцы Хельсрича. Основатели. Это их патент?

— Именно. Огромный улей когда-то был деревушкой на берегу океана Темпест. Эти мужчины и женщины заложили фундамент храма.

Я почти прикоснулся рукой в перчатке гудящего стазисного поля, которое защищает ткань древнего документа. Пергамент, должно быть, был редким и дорогим для первых колонистов, ведь деревья джунглей так далеко отсюда. Это объясняет, почему первые записи своих достижений они сделали на полотняной бумаге.

Тысячи лет назад земледельцы Империума пришли сюда по пепельной почве и заложили первый каменный фундамент того, что стало огромной базиликой — молитвенным домом для всего города. Их деяния не позабылись за тысячелетия, подтверждение этому видят все.

— Ты выглядишь задумчивым, — говорит мне Синдал.

— Что это за книга?

— Это записи судна именуемого “Стойкость Истины”. Корабль колонистов, что доставил их в Хельсрич. Эти четыре колонны являются генератором пустотного щита, который защищает фолиант. Это — главный Алтарь. Здесь, среди самых драгоценных реликвий, мы проводим службы.

Я смотрю на свёртывающиеся и потемневшие от времени страницы книги. Потом снова на знамя с записями.

Затем я надеваю шлем, ограничивая чувства сеткой целеуказателя и звуковыми фильтрами.

— Прими мою благодарность, настоятельница. Я высоко ценю, то, что ты показала мне здесь.

— Мне ещё ждать других твоих братьев, кто прибудет сюда, астартес?

На секунду я задумался о Юрисиане — Владыка кузни вёл к нам ординатус Армагеддон. “Оберон” был неукомплектован экипажем, работал на минимальной мощности и фактически будет бесполезен, даже когда прибудет.

— Ещё один. Он присоединится к нам и будет сражаться рядом.

— Тогда добро пожаловать в храм Вознесения Императора, реклюзиарх. Как ты планируешь защищать это священное место?

— Время отступлений прошло, Синдал. Никаких уловок, никакой тактики, никаких длинных речей для слабодушных и тех, кто страшится смерти. Я собираюсь убивать пока сам не буду убит — это всё, что нам остаётся.

В дверь застучали и реклюзиарх вместе с настоятельницей повернулись на звук.

Гримальд мигнул по рунам вновь активируя вокс, но никто из братьев не вызывал его.

— Входите. — Синдал величественно махнула рукой, словно её окружала толпа, на которую надо было произвести впечатление.

Большие, окованные металлом двери с грохотом отворились на гладких, но тяжёлых шарнирах. В проходе стояли восемь мужчин, за ними виднелся коридор. Каждый из них был вымазан кровью, грязью, сажей и машинным маслом. С непринуждённым мастерством людей хорошо знакомых с оружием они держали в руках лазганы и на всех кроме двух были испачканные синие спецовки докеров. На одном из тех, кто оказался не в рабочем комбинезоне были одежды священника, но не сине-кремового цвета, как на жрецах в храме. Он был не с Армагеддона.

Лидер группы поднял защитные очки, с треском ударив ими о верх шлема. И уставился на рыцаря широко раскрытыми глазами.

— Они сказали, что вы будете здесь, — произнёс штурмовик. — Приношу множество извинений за вторжение в это святое место, но я принёс новости, да? Не сердитесь. Вокс по-прежнему играет в кучу неинтересных игр, и я не мог ни с кем связаться по-другому.

— Говори, легионер, — ответил Гримальд.

— Твари наступают в великом множестве. Они уже недалеко от нас и я слышал переговоры по воксу — Инвигилата покидает город.

— Почему они оставляют нас? — изумлённо спрашивает Синдал.

— Они оставят город сразу же, — признался Гримальд, — как погибнет принцепс Зарха. Политика Адептус Механикус.

— Она погибла, реклюзиарх, — завершил Андрей. — Час назад мы видели, как умирал “Вестник Бури”.

За спиной гвардейца появилась воительница в белой силовой броне ордена Серебреного Покрова, она перевела дыхание, посмотрела на настоятельницу и покраснела.

— Настоятельница!

— Отдышись, сестра Маралин.

— Мы получили сообщение от 101-го Стального легиона! Титаны Инвигилаты уходят из Хельсрича.

Андрей уставился на вновь прибывшую так, словно она заявила, что силы тяжести не существует. Штурмовик медленно покачал головой, на его лице появилось глубокое и искреннее сочувствие:

— Ты опоздала, девочка.

Первая волна, которая хлынула за стены, оказалась не ордой врагов.

Сначала в воксе ближней связи появились сообщения от подразделений трёх в панике отступающих полков Стального легиона. Гримальд отвечал по вокс-связи храма, которая была гораздо мощнее, чем коммуникационные системы, рассчитанные на переговоры между отделениями. Он приказал всем войскам Хельсрича, которые получат сообщение, прекратить отчаянную оборону и отступать к храму Вознесения Императора для защиты последних ещё контролируемых кварталов района Экклезиархии. Несколько капитанов и лейтенантов подтвердили, что услышали приказ, включая капитана ополчения у которого в подчинение оставалось более ста человек.

Отступающие войска начали прибывать меньше чем через час.

Гримальд вместе с Баярдом стоял в воротах и смотрел на город. Почерневший командный танк “Гибельный клинок” проехал мимо, взвод гвардейцев указывал водителю путь в квартал кладбища. За ним в свободном построении катилась группа боевых танков “Леман Русс” с разнообразным вооружением. Между бронетехникой и позади неё двигались несколько сотен одетых в охряную униформу и явно уставших легионеров. На носилках несли множество раненых — крики и стоны прорывались сквозь гул двигателей.

Рыцари смотрели на двоих солдат, которые несли на матерчатых носилках корчащегося от боли младшего офицера. Мужчина лишился руки и ноги, по локоть и колено соответственно. По лицу было видно, что он сейчас чувствует — боль, пронзившая всё тело, исказила черты.

Один из несущих кивнул Гримальду, когда проходил мимо и с почтением тихо произнёс:

— Реклюзиарх.

Храмовник кивнул в ответ.

— Сражался вместе с ними? — Спросил по воксу Баярд.

— “Стервятники пустыни”. Я был с ними, когда пали стены. Хорошие люди, все.

— Очень мало уцелело, — со странной резкостью сказал Баярд.

Гримальд повернул череп-шлем к Чемпиону Императора:

— Их хватит. Верь в клинки своих братьев, Баярд.

— Я верю. Я уверен в своей судьбе, капеллан.

— Мой титул — реклюзиарх. Используй его.

— Конечно, как пожелаешь, брат. Но мы стоим на страже умирающего города вместе с горсткой истекающих кровью людей, реклюзиарх. Я уверен в них, но я реалист.

Рык Гримальда привлёк внимание проходящих мимо солдат:

— Верь в жителей этого города, чемпион. Подобное высокомерие недостойно. Мы — последние защитники реликвии первых колонистов Армагеддона. Эти люди сражаются за нечто больше, чем их дома и жизни. Они сражаются за честь своих предков на самой священной земле планеты. Всех кто ещё жив на Армагеддоне, вдохновит память о тысячах жертв, которым суждено быть здесь принесёнными. Кровь Дорна, Баярд… в подобные моменты рождался сам Империум.

Чемпион Императора долго смотрел на него и Гримальд почувствовал, как учащённо забилось сердце. Он был разгневан, и это чувство оказалось столь же очищающим, как и время, проведённое в безмятежных залах храма. Баярд заговорил, искренность в голосе чувствовалась даже сквозь потрескивание вокса.

— Я был одним из немногих, кто выступил против твоего повышения в ранг Мордреда.

Гримальд хмыкнул и вернулся к наблюдению за проходящими мимо войсками:

— На твоём месте я бы поступил также.

Семьдесят солдат 101-го Стального легиона прибыли в потрёпанной колонне транспортов “Химера”. Как только ведущая БМП остановилась, об землю лязгнули рампы. Выгрузилось отделение легионеров — на каждом были видны пятна крови или перевязки.

— Оставьте “Химеры” снаружи, — приказал Райкен. Половину его лица покрывали грязные бинты, и он хромал при ходьбе, опираясь на плечо адъютанта.

— Разве мы не возьмём их внутрь? — Спросила Кирия Тиро, оглядываясь через плечо на брошенные транспорты.

— Чёрт с ними, — сплюнул кровью майор, когда она подвела его к двум рыцарям. — Для их орудий осталось слишком мало боеприпасов, чтобы в этом был смысл.

— Гримальд, — сказала Кирия, поднимая взгляд на возвышающегося рыцаря.

— Приветствую, квинтус-адъютант Тиро. Майор Райкен.

— Нас отрезали от Саррена и остальных. 34-й, 101-й, 51-й… Они все в центральных кварталах промышленного района…

— Не важно.

— Что?

— Не важно, — повторил Гримальд.— Мы защищаем последние оплоты света в Хельсриче. Судьба привела вас в храм Вознесения Императора. Саррена судьба привела в другое место.

— Трон, там ещё тысячи зелёнокожих ублюдков, — майор снова выплюнул кровавую слюну и Кирия заворчала, когда он сильнее на неё опёрся. — И это ещё не самое плохое.

— Объяснись.

— Инвигилата уходит, — ответила Тиро. — Они бросают нас умирать. А у орков ещё остались титаны, причём один такой, что невозможно поверить, не увидев собственными глазами. Мы наблюдали, как он двигался с Росторикского сталеплавильного завода, разрушая многоэтажные хабы на своём пути.

— 34-й Бронетанковый выдвинулся, чтобы остановить его, — Райкен морщился от боли, когда говорил. Повязки намокли от крови там, где, по всей видимости, была пустая глазница. — Но он сомнёт их к тому времени, как шакалы начнут выть на полную луну.

Любопытное местное выражение. Гримальд кивнул, поняв смысл, но Райкену ещё было что сказать.

— “Вестник Бури” погиб, — продолжил майор.

— Я знаю.

— Этот “Сокрушитель Богов”… он убил Старейшую и “Вестника Бури”.

— Я знаю.

— Вы знаете? Так, где же чёртов ординатус? Он нужен нам! Ничто иное не сможет уничтожить это гигантское гремящее… нечто.

— Он в пути. Отправляйся внутрь и осмотри свои раны. Если стены падут, ты должен быть готов.

— О, мы все будем готовы. Ублюдки изуродовали мне лицо и теперь это личное.

Когда они отошли Гримальд услышал, как Кирия мягко упрекает майора за его браваду. Когда они миновали ворота, но всё ещё оставались в поле зрения, реклюзиарх увидел, как адъютант генерала поцеловала майора в неперебинтованную щёку.

— Безумие, — прошептал рыцарь.

— Реклюзиарх? — отозвался Баярд.

— Люди, — тихо ответил Гримальд. — Они загадка для меня.

Глава двадцать вторая

Вознесение Императора

Наконец, защитникам на кладбище храма начали поступать вокс-сообщения. По всему Хельсричу вступил в действие план Саррена, “сто оплотов света”, большинство имперских войск заняли позиции вокруг самых важных объектов города.

Связь по-прежнему была в лучшем случае ненадёжной, но сам факт её наличия воодушевил солдат. Каждый опорный пункт держался крепко, исчезли все различия между штурмовиками, гвардейцами, бронетанковыми подразделениями Стального легиона, ополчением и горожанами, которые предпочли не дрожать от страха в убежищах, а выйти на улицу с оружием в руках.

Город сражался за свою жизнь, и оркам приходилось атаковать не гибкие линии фронта. Теперь ксеносы разбивались о последние рубежи обороны, набрасываясь на защитников, которым некуда было отступать.

К счастью для сил Империума, вражеских развалюх-титанов осталось немного. В последних сражениях, таких как битва за Росторикский сталеплавильный завод, штатный состав гаргантов зелёнокожих понёс жесточайшие потери от ярости легио Инвигилаты.

После гибели “Вестника Бури” Инвигилата отозвала из города уцелевших титанов — гигантам пришлось пробиваться через поток затопивших беззащитные улицы ксеносов. Большинству титанов удалось прорваться за разрушенные стены в Пепельные Пустоши, но “Железная Клятва”, титан типа “Владыка войны”, был уничтожен массированной пехотной атакой из засады, аналогичной той, в которой повергли на колени “Вестника Бури” несколько недель назад.

Последние силы Имперского флота сосредоточились в космопорте Азал, откуда продолжали наносить бомбовые удары и оказывать ограниченную поддержку с воздуха танковым батальонам, которые окружали наземные укрытия в районе Джаега. Здесь шли самые тяжёлые и жестокие бои и хроники Третьей войны за Армагеддон подтверждали, что часть из славных деяний, что использовали в последствие для лживой пропаганды, оказалась абсолютно истиной. Многие из этих невероятных проявлений героизма были записаны комиссаром Фальковым, который назвал свои воспоминания просто — “Я там был…”. В послевоенные годы эти мемуары стали обязательными к прочтению для офицеров Стального легиона.

Хотя это было абсолютной ложью, имперские архивы утверждали, что исполняющий обязанности командира 5082-го пожертвовал жизнью, протаранив на “Молнии” ядро реактора вражеского гарганта, идентифицированного, как “Кровавый Осквернила”. Правда была гораздо прозаичней — Гелий, как и Барасат, был сбит и разорван на части вскоре после того, как выпутался из строп гравишюта на земле.

Присутствие “Сокрушителя Богов” гибельно сказывалось на решимости имперских солдат. Бог-машина стал тенью самого себя из-за бесчисленных ран и оторванных в смертельной схватке с “Вестником Бури” конечностей, но Инвигилата продвигалась через бесплодные земли, а у защитников Хельсрича оставалось мало огневой мощи, чтобы противостоять гарганту.

Опустошив комплекс литейных цехов Абраксас, могучий вражеский гигант начал бесцельно бродить по городу, атакуя все силы Империума, что встречал на своём пути.

В имперских архивах запишут, что в начале второго дня осады храма Вознесения Императора военная машина ксеносов “Сокрушитель Богов” была уничтожена, когда направлялась к базилике с целью сломить защитников раз и навсегда.

И вот это было абсолютной правдой.

Юрисиан наблюдал, как механические великаны уходят из города и перешагивают через разрушенные стены. Их было трое — первые беглецы легио Инвигилаты — и магистр кузни изумлённо смотрел в тишине командного отсека “Оберона”, как титаны бросают пылающий город.

Первый был “Разбойник”, средний боевой титан, который получил серьёзные повреждения, если верить поднимающимся над его спиной клубам дыма. На флангах двигались “Псы войны”, неуклюже ступая по песку, при каждом шаге корпус и руки-орудия покачивались из стороны в сторону.

Пустоши за стенами Хельсрича больше всего напоминали кладбище. Под лучами тусклого солнца гнили тысячи трупов зелёнокожих, убитых во время первых налётов Барасата или зарезанных в неизбежных, когда инопланетные твари собирались вместе, межплеменных стычках.

Повсюду валялись подбитые танки и обломки бесчисленных пропеллерных самолётов — собранное из мусора в мусор и обратилось. Здесь же находились брошенные транспортные суда орков — все способные держать топоры ксеносы бились за стенами. Примитивные твари пришли на Армагеддон сражаться и убивать или сражаться и умереть. Их нисколько не заботило, какая судьба постигнет оставленные в пустошах корабли. Предусмотрительность и размышление были за гранью возможностей большинства зелёнокожих.

Юрисиан не пытался скрыть приближение. В этом было мало толку, так как гиганты смогут засечь энергетическое пятно “Оберона” мощными ауспиками. Поэтому он ждал, активировав все системы, пока титаны Инвигилаты подходили ближе. От их поступи задрожала земля, что Юрисиан заметил по колебаниям металлических обломков и тел на песке.

Раненый “Разбойник” остановился, огромные сочленения протестующе заскрипели. Машина еле стояла на ногах, титан был повреждён настолько сильно, что принцепс на мгновение потерял контроль над стабилизаторами. Гигант медленно навёл уцелевшее орудие на командный модуль, и Юрисиан обнаружил, что смотрит в зев многоствольного бластера.

По мнению магистра кузни с поднятыми щитами “Оберон” бы выстоял несколько минут под обстрелом даже из такого мощного оружия, как главное орудие “Разбойника”. Но щиты “Оберона” не были подняты. Они были одной из множества второстепенных систем, для активации которых у Храмовника не было ни времени, ни квалификации, ни обслуживающего персонала.

Он знал, на что способен многоствольный бластер. Видел, как залпы орудия уничтожают целые подразделения танков, отрывают головы и конечности титанам врага. Бронепластины “Оберона” продержатся всего несколько секунд.

Титан молча уставился на ординатус, принцепс, несомненно, решал, как ему поступить при виде этого невероятного богохульства. Горбатые и быстро передвигающиеся, поднявшие орудия в угрожающем приветствии, оба “Пса войны” кружили вокруг неподвижного “Оберона”. Их вызывающее поведение позабавило магистра кузни. Они действовали подобно волкам.

— Приветствую, — произнёс он по широкому спектру частот вокса. По правде говоря, Юрисиану надоело молчать. И он абсолютно не испытывал страха.

— Что это за богохульство? — протрещал ответ из внутренних динамиков командного модуля. — Какой еретик посмел нарушить заслуженный покой “Оберона”?

Юрисиан откинулся на троне управления, положив локти на подлокотники и скрестив пальцы перед лицом в шлеме.

— Я — Юрисиан из Чёрных Храмовников, магистр кузни “Вечного Крестоносца”. Я многие годы обучался у Адептус Механикус на поверхности самого Марса. Ординатус Армагеддон принадлежит мне. Я покорил его защитные системы и пробудил душу, подчинив своей воле. И, наконец, я был призван в Хельсрич, чтобы оказать всю возможную помощь. Помогите мне или уйдите с пути.

Последовала длительная пауза, и при иных обстоятельствах её можно было бы принять за оскорбление. Юрисиан подозревал, что его слова передали всем ближайшим принцепсам и без сомнения они теперь движутся сюда.

В полукилометре другой “Разбойник” проломил стену и вышел в Пепельные Пустоши. Рыцарь смотрел, как сравнительно неповреждённый титан двинулся в его сторону.

— Твои действия — богохульство под отношению к Богу-Машине и Его служителями.

— Я веду оружие войны на защиту имперского города. Теперь помогите мне или уйдите с пути.

— Покинь платформу ординатуса или будешь уничтожен.

— Вы не откроете огонь по своей святейшей реликвии, а я не уполномочен моим сеньором подчиняться вашим требованиям. В результате мы в тупике. Обсудим приемлемые условия, или я поведу беззащитный “Оберон” в город, где без значительной поддержки Механикус его конечно уничтожат.

— Твой труп будет выкинут из священных внутренностей ординатуса Армагеддона, а все свидетельства твоего существования сотрут из памяти.

Юрисиан вздохнул, готовясь предложить свои условия, но тут включилась вокс-связь. Гримальд, наконец-то.

— Реклюзиарх. Полагаю, время пришло?

— Мы сражаемся у храма Вознесения Императора. Сколько тебе нужно времени, чтобы доставить орудие?

Магистр кузни посмотрел через бронированные стёкла на стоящих на страже титанов, а затем на город за ними под затянутым дымом небом. До изгнания в пустыню он изучал гололиты с планом города.

— Два часа.

— Состояние орудия?

— Как и прежде. У “Оберона” нет ни пустотных щитов, ни вторичных оружейных систем, а из-за низкой подъёмной мощности суспензоров скорость минимальна. В одиночку я могу стрелять не чаще одного раза в двадцать минут. Мне потребуется вручную перезаполнять топливные аккумуляторы и восстанавливать снабжение из герметичного плазменного за…

— Увидимся через два часа, Юрисиан. За Дорна и Императора.

— Как пожелаете, реклюзиарх.

— Запомни мои последние слова, магистр кузни. Не подводи орудие слишком близко. От храмового района остались лишь пепел и пламя, мы окружены со всех сторон. Сделай единственный выстрел и уходи из города. Догони отступающих титанов Инвигилаты и свяжись с войсками, которые наступают у Болиголова.

— Вы хотите, чтобы я сбежал?

— Я хочу, чтобы ты не погиб зря и спас бесценное для Империума орудие, — Гримальд на секунду замолчал, паузу заполнил яростный грохот далёких залпов. — Мы все погибнем здесь, Юрисиан. Нет бесчестья, что твоя судьба будет иной.

— Укажите основную цель, реклюзиарх.

— Ты увидишь, когда будешь двигаться через район храма, брат. Твоя цель — “Сокрушитель Богов”.

Вскоре его путь преградили четыре титана.

Самый мощный из них — он появился последним — был “Владыка войны”. Броня исполина была чёрной, но не от повреждений, её покрасили в такой цвет. Орудия опустились вниз — огромные стволы нацелились на платформу ординатуса. По цифровому обозначению на корпусе титана можно было идентифицировать, как “Бань-ши”.

— Я — принцепс Амасат из Инвигилаты, заместитель Старейшей, и в случае смерти принцепс-майорис наследник её титула. Немедленно объясни это безумие.

Юрисиан посмотрел на город и тщательно обдумал слова, прежде чем озвучить предложение. Он говорил уверенно, понимая, что у Адептус Механикус просто нет иного выбора. Храмовник возвращается в город, и титаны последуют за ним во имя Бога-Машины.

Кладбище — огромный сад возвышающихся камней и погребённых костей — стало пристанищем бури, ранее разорявшей район храма.

На рассвете второго дня враг разрушил стены, но только затем, чтобы обнаружить, что именно здесь начинается настоящая оборона. Когда танки пробили укрепления, и твари карабкались по обломкам, тысячи последних защитников Хельсрича ожидали среди мавзолеев, надгробий, изукрашенных гробниц основателей города и часовен почитаемых святых.

Яркие лучи лазерного огня подобно паутине накрыли поле битвы, рассекая целые ватаги инопланетных тварей на куски.

В авангарде вместе с сокращающейся группой братьев древним боевым молотом сражался облачённый в чёрное воин. Каждый взмах булавы заканчивался ударом, обрывавшим орочью жизнь. Плазменный пистолет давно разрядился, опустел и свисал с запястья на толстой цепи. Когда битва становилась особенно яростной, Храмовник размахивал им как цепом, с такой силой сокрушая морды ксеносов, что проламывал черепа.

Рядом в смертоносной гармонии двигались и кружились два мечника. Приам и Баярд, прекрасно дополняли друг друга мастерским владением клинком, они рубили и пронзали орков одинаковыми ударами, одинаково двигались и порой даже действовали одновременно.

У Артариона больше не было штандарта — даже обрывков не осталось — знаменосец взял в руки два визжащих цепных меча, их зубья уже притупились и забились кровавыми ошмётками. Бастилан прикрывал брата, меткими выстрелами из болтера разрывая плоть ксеносов.

Неро всё время находился в движении, апотекарий не позволяет себе даже секундной передышки. Он перепрыгивает через трупы зелёнокожих, болтер не замолкая грохочет, отбрасывая тварей от тела очередного павшего рыцаря и давая время извлечь геносемя убитого.

Когда ему приходится совершать этот ритуал, по бледному лицу текут слёзы. Но не от гибели братьев, а от ужасного чувства напрасности всех усилий. Их генетическое наследие никогда не покинет Хельсрич, чтобы стать частью новых астартес, и ни один орден не может себе позволить с лёгкостью пережить потерю ста воинов.

Примерно в то время, когда Юрисиан вошёл в город в сопровождении пяти титанов легио Инвигилаты, имперские войска сдерживали натиск на внешние границы кладбища.

— Назад. Назад к храму! — раздались крики над разреженными линиями обороны.

Объединённые в отделения, собранные в отряды, просто случайные группы мужчин и женщин — все начали отступать под неослабевающим натиском зелёнокожих.

“Гибельный клинок” подбили, раскалённые осколки разлетелись во всех направлениях. Те, кто находились ближе всего к танку — и смогли удержаться на ногах — обратились в бегство.

Но им некуда отступать. Некуда бежать.

Мы подобны согнутому копью, оборона дрогнула, фланги оттесняются к центру.

Нет. Я не умру на этом кладбище сокрушённый злом, только из-за того что дикарей просто больше чем нас. Враг не заслужил такую победу.

Мои сапоги громыхают по покатой броне, когда я запрыгивают на крышу повреждённого и пылающего “Гибельного клинка”. В буре вокруг подбитого ракетой танка я вижу, как 101-й Стальной легион и толпа докеров в панике спешат отступить, их передние ряды выкошены заляпанными кровью топорами в кулаках зелёнокожих.

Хватит.

Тварь, которую я ищу, сама находит меня. Огромный, нависающий над меньшими сородичами, покрытый невероятными мускулами на уродливых костях, зловонная грибковая кровь питает мерзкое сердце. Орк запрыгивает на корпус танка, по всей видимости, желая впечатлить племя нашей титанической дуэлью. Возможно он чемпион. Или вожак. Неважно. Предводители зелёнокожих редко избегают возможности сразиться с имперскими командующими у всех на виду — они отвратительно предсказуемы.

Сейчас не время для игр. Мой первый удар стал и последним — пробил защиту, сокрушил скрещенные топоры и глубоко вонзил орла на вершине крозиуса в ревущую морду.

Тварь падает с “Гибельного клинка” грудой трясущейся плоти и бесполезной брони — орк столь же жалок в смерти, как и при жизни.

Я слышу, как сквозь вокс-передатчик шлема хохочет Приам, который сражается сбоку от танка и высмеивает убитых им ксеносов. С другой стороны танка тем же заняты Артарион и Бастилан. Зелёнокожие вдвое усилили натиск — они рвутся в бой с удвоенной яростью и растеряв половину умений. И хотя я могу наложить выговор на братьев за подобные оскорбления, я не делаю этого.

Я смеюсь вместе с ними.

Асаван Тортелий был на удивление спокоен, учитывая дрожащие стены и грохот сражения. А ведь это была не крепость-собор на спине титана, где он молился в безопасности. Это был осаждённый храм.

Ему не потребовалось много времени, чтобы найти себе работу в базилике. Асаван быстро понял, что был единственным священником с опытом проповедования в пылу битвы. Большинство послушников и младших служителей Экклезиархии нервно суетились, выполняя рутинные обязанности, и молились, чтобы война осталась за стенами храма. А некоторые трусливо укрылись в подземелье вместе с беженцами и приносили больше вреда, чем пользы. Обливаясь потом и заикаясь, они не могли никого успокоить.

Асаван спустился вниз, где немедленно обратил на себя внимание — он отличался от других проповедников нечищеной рясой и всклокоченной шевелюрой. Он ходил среди людей, предлагая слова утешения семьям мимо которых пролегал его путь. Тортелий был особенно внимателен к детям, даруя им благословение Бога-Императора в его воплощение Бога-Машины, и отдельно молился за тех мальчиков и девочек, которые выглядели слишком усталыми или покинутыми.

У подножия лестницы стояла одинокая стражница. Хрупкая, невысокая и стройная, облачённая в силовой доспех, который казался для неё слишком громоздким, чтобы быть удобным. В руках она держала болтер, прижатый наизготовку к груди.

Асаван подошёл к ней, шаркая поношенными сапогами по пыльным камням.

— Привет, сестра, — сказал он, понизив голос.

Девушка осталась совершенно неподвижной, хотя аколит увидел движение глаз, показывающее, как ей это нелегко давалось.

— Меня зовут Асаван Тортелий. Не могла бы ты опустить оружие?

Она посмотрела на него и их взгляды встретились. Сестра не опустила оружие.

— Как тебя зовут?

— Сестра Маралин из Священного Ордена Сер…

— Привет, Маралин. Успокойся, враг ещё за стенами. Пожалуйста, могу я попросить тебя опустить оружие?

— Зачем? — прошептала она, наклонившись поближе.

— Потому что так ты лишь ещё сильнее пугаешь людей. Будь им примером. Ты их защитник, и они чувствуют себя спокойней в твоём присутствии. Но лучше ходи среди них и произноси ободряющие слова. А не стой в мрачной тишине, напряжённо сжимая оружие. Так ты лишь даёшь им ещё один повод для страха, а тебя не для этого сюда направили, Маралин.

— Спасибо, отец. — Она кивнула и закрепила болтер на магнитных замках на бедре.

— Пойдём, — улыбнулся Асаван. — Позволь мне представить тебя некоторым из них.

По пустотным щитам “Бань-ши” пробегала рябь и отлетали искры — защита становилась видимой, когда град разрывных снарядов срывал очередной слой. Короткий рык накапливаемой энергии закончился ослепительным разрядом — “Владыка войны” уничтожил защищающие Хельскую магистраль танки.

Дымящееся чёрное пятно — вот единственное доказательство, что бронетехника орков вообще существовала. Позади шагающего “Бань-ши” плыл вперёд на гравитационных суспензорах “Оберон”, легко преодолевая препятствия на пути. Колонну замыкали громыхающие, неуклюжие “Псы войны”, которым “Бань-ши” приказал вернуться в город.

Договор был в высшей степени простым, и потому Юрисиан не сомневался, что его сдержат.

— Защищайте “Оберон”, — сказал он. — Защищайте его так, чтобы хватило времени произвести выстрел по командному гарганту врага и свалить его. Затем ординатус будет передан под ваш контроль на время отступления к реке Болиголов.

Разве у Адептус Механикус был выбор? Амасат обещал по воксу всяческие кары, в случае если план будет осуществлён не как задумано. Но Храмовника это беспокоило в последнюю очередь. У него было так необходимое прикрытие и главная цель, которую предстояло уничтожить.

Сопротивление пехоты подавлялось быстро и жёстко. Бронетехника держалась не на много дольше. И в районе храма они обнаружили совсем немного следов вражеских титанов.

— Это потому, богохульник, что Инвигилата превратила в металлолом подразделения гаргантов.

— Кроме “Сокрушителя Богов”, — возразил магистр кузни. — Кроме убийцы “Вестника Бури”.

Амасат не стал спорить.

— У меня на ауспике ничего нет, — вместо этого сказал он.

— И у меня, — доложил принцепс одного из “Псов войны”.

— Я ничего не вижу, — подтвердил другой.

— Продолжайте охоту. Направляйтесь к храму Вознесения Императора.

Озлобленный, но гордый конвой Адептус Механикус пересекал городские руины ещё восемь минут и двадцать три секунды, прежде чем Амасат снова вышел на связь.

— Почти четверть вражеских войск в улье сражается у храма Вознесения Императора. Ты угрожаешь “Оберону” не только осквернением, но и уничтожением? Твоя ересь безгранична?

На этот раз Юрисиан воздержался от комментариев.

— Вижу тепловой сигнал, — сказал он, изучая тусклый экран ауспика слева от трона управления. — Плазменное пятно, температура слишком высокая для обычного пламени.

— Я ничего не вижу. Координаты?

Юрисиан передал данные о местоположении — на самой границе радиуса сканеров, в нескольких минутах пути.

— Движется к храму.

— Уточни скорость. — Быстрее нас.

Затянувшуюся паузу прервал насмешливый голос Амасата.

— Тогда я дам тебе победу, в которой ты нуждаешься. “Талисман” и “Священная Истина” — остаётесь с благословенным орудием.

— Да, принцепс, — отозвались оба “Пса воины”.

“Бань-ши” двинулся вперёд, бронированные плечи ссутулились, когда титан перешёл на более быстрый шаг. Юрисиан услышал протестующий лязг механизмов, перегруженных сочленений, крик духа-машины титана, чей металл подвергся непомерным нагрузкам. Он вознёс тихую благодарность за эту жертву.

Глава двадцать третья

Падение рыцаря

Андрей и Магерн вбежали в первый зал базилики, испачканные в крови сапоги скользили на мозаичном полу. Десятки гвардейцев и ополченцев рассеялись по огромному помещению, переводя дух и занимая оборонительные позиции среди колонн и за рядами скамей.

Началось полномасштабное последнее отступление. Кладбище было завалено трупами орков, но последние несколько сотен имперских солдат больше не могли держаться — их число сильно сократилось.

— Этот зал… — тяжело дышал бывший начальник доков, — здесь мало где можно укрыться.

Андрей снимал висящий за спиной силовой ранец:

— Это неф.

— Что?

— Эта комната. Она называется неф. Но ты говоришь верно — здесь негде защищаться. — Штурмовик достал пистолет и побежал вглубь храма.

— Куда ты направился? И что с твоим лазганом?

— Разрядился. Теперь беги за мной, мы должны найти жреца.

Райкен стрелял из автоматического пистолета, тратя на прицеливание между выстрелами считанные мгновения. Это была мощная стандартная модель, которая пришлась бы кстати в перестрелках в подземельях улья. Майор припал к земле за построенной из чёрного камня усыпальницей святого, имени которого он не смог вспомнить. Отдача от выстрелов была резкой и сильной, гильзы звенели о ближайшие надгробия.

— Отступаем, сэр! — Закричал один из его людей. Инопланетные твари прорывались через кладбище подобно шумной, монолитной, апокалиптической волне.

— Ещё рано…

— Пора, тупица. Пошли! — Потянула его за плечо Тиро.

Майор упустил цель, ну и чёрт с ней — то, что он делал, было подобно плевкам в океан. Они выбрались вовремя и были уже далеко от относительной безопасности укрытия за скорбящей статуей, когда её разнесло на мелкие кусочки огнём из автоматического стаббера.

— Они идут? — крикнул он своему второму офицеру.

— Кто?

— Чёртовы Храмовники!

Они не шли.

Отступающим уцелевшим солдатам казалось, что чёрные рыцари лишились разума — Храмовники прорубали себе путь вперёд, в то время как прикрывающие их войска сломали строй и отступали.

Никто не видел почему.

Никто не получил ответ по воксу.

Баярд убит.

Приам увидел, как пал великий чемпион, и стиль смертоносных ударов был отброшен за одно сердцебиение. Мечник убивал с изяществом крестьянина, который колол дрова на каком-нибудь захолустном агромире, Храмовник сражался великолепным мечом с окутанным смертоносной энергией острым лезвием, как обычной дубиной.

— Неровар! — завопил рыцарь в вокс имя брата. — Неровар!

Другие Храмовники подхватили крик, зовя апотекария, чтобы извлечь геносемя героя ордена.

Баярд стоял, прислонившись к стене богато украшенного мавзолея, вырезанного из белого с розовыми прожилками камня. Он не падал — грубое копьё пронзило горло рыцаря. Смертельный удар — вне всякого сомнения. Приам выиграл секунду, прекратил отчаянно блокировать и парировать, рискнул принять удар топора на наплечник и использовал мгновение, чтобы вытащить копьё. Топор ксеноса высек искры, когда отскочил от керамитовой защиты плеча. Тело чемпиона Императора рухнуло на землю, избавленное от унижения.

— Неровар! — вновь позвал Приам.

Но первым до него добрался Бастилан. На сержанте не было шлема, все черты залила кровь, и только по белкам глаз можно было понять, что лицо принадлежит человеку. Влажные клочки кожи свисали с головы, обнажив под собой череп.

— Чёрный меч!

За четыре удара бешено бьющихся сердец Приам отразил дюжину атак. У него не было времени добраться до благословенного оружия, которое выронил погибший Баярд.

Изувеченное лицо Бастилана разлетелось кровавыми брызгами. К тому времени, как обезглавленное тело сержанта с глухим лязгом керамита о камень упало на землю, Приам вогнал силовой меч в грудь вооружённого болтером орка, который стоял за спиной убитого рыцаря.

— Неровар!

С последними словами Бастилана что-то изменилось в поведение Храмовников.

Осталось двенадцать. Из них только семеро избегут грядущего.

Рыцари сплотились, клинки рубят и рассекают, не только убивая врагов, но и защищая сражающихся рядом братьев. Из десятилетий, что они бились друг рядом с другом, родилась инстинктивная свирепость, и теперь она пронеслась по прорванным рядам, когда Храмовники оказались на грани уничтожения.

— Возьми меч! — проревел Гримальд. Капеллан атаковал впереди остальных, яростно разя во все стороны крозиусом, прокладывая кровавый путь к Приаму. — Верни чёрный меч!

Мы не можем бросить его здесь. Мы не можем оставить его на поле битвы, пока жив хоть один из нас. Люди по воксу называют нас безумными и просят отступить вместе с ними. Для них эта резня должно быть похожа на сумасшествие, но у нас нет выбора. Мы не станем единственным крестовым походом, который нарушит нашу самую священную традицию. Чёрный меч будет оставаться в чёрных руках до тех пор, пока есть, кому его сжимать.

У меня секунда — всего одна секунда — чтобы испытать боль при виде тел Баярда и Бастилана. Двое из лучших Братьев меча, когда-либо служивших ордену, пали во славе. Всё больше инопланетных тварей заслоняют мне обзор. Ещё больше ксеносов истекут кровью, пока я прорублюсь к Приаму.

На нас нисходят жажда кровопролития и жуткое спокойствие. Яростная битва, оружие лязгает о броню, а я резко шепчу слова по вокс-каналу, которые как я знаю, не слышит никто кроме мечника.

— Приам.

— Реклюзиарх.

Булава отбрасывает двух орков, и на один удар сердца никакие инопланетные варвары не разделяют нас. Взгляды встречаются в это мгновение, прежде чем нас обоих заставляют отвернуться и продолжить битву с новыми врагами.

— Ты — последний чемпион Императора Хельсрического крестового похода, — обращаюсь я к нему. — Теперь верни свой меч.

Майор Райкен говорил в наручный вокс, повторяя те же слова, что и минуту назад. Голос эхом разносится по нефу, странно дополняя хриплое дыхание и стоны раненых.

— Кто-нибудь из бронетанковых подразделений за пределами базилики, ответьте. К югу от стен храма замечен ”Сокрушитель Богов”. Кто-нибудь из бронетанковых подразделений за пределами базилики, ответьте, ответьте.

Со своего наблюдательного пункта у одного из разбитых витражей майор наблюдал, как вдали над разрушенными стенами кладбища возвышается туша гарганта.

Мордекай не узнал голос, который, в конце концов, отозвался. Он был резким и раздражительным, но майор всё равно улыбнулся.

— Принято.

— Привет? Назовите себя!

— Я — Амасат, принцепс ”Бань-ши” — титана ”Владыка войны”.

”Бань-ши”, которого назвали в честь вопящей твари из мифологии древней Терры, сделал всё возможное, чтобы обратить на себя внимание ”Сокрушителя Богов”. Залпы из рук-орудий и установленных на плечах батарей обрушились на силовые щиты более крупного титана. Звуковые сигналы, которые использовали чтобы предупреждать свою пехоту о приближении — или даже о движение сквозь неё — титанов, теперь ревели на гарганта. ”Сокрушитель Богов” разразился белым шумом по примитивным системам, что заменяли врагу вокс. В ответ раздался всплеск машинного кода от техножрецов ”Бань-ши”. Этого хватило, чтобы отвлечь возвышающегося развалюху-титана от намерения сравнять с землёй храм Вознесения Императора.

”Владыка войны”, тридцать три метра брони и способного уничтожить город вооружения, созданный как воплощение самого Бога-Машины начал постыдное отступление. Все орудия стреляли по готовности, пока ”Бань-ши” пятился назад, уводя ”Сокрушителя Богов” подальше от последних выживших в самом священном квартале улья.

— Можно мне взять оружие, пожалуйста?

Андрей пожал плечами, протирая грязным обрывком ткани защитные очки:

— У меня нет второго пистолета, толстый жрец. Приношу извинения.

Томаз Магерн покачал головой, когда Асаван перевёл взгляд на него:

— У меня тоже нет.

Несколько воительниц ордена Серебряного Покрова спустились по широкой лестнице в убежище. Их возглавляла настоятельница Синдал — она легко держала в руках болтер благодаря псевдомускулам силовой брони.

— Пришло время запечатать подземелье, — тихо произнесла старуха. Она, по крайней мере, понимала преимущество в отсутствие паники у беженцев, которых собрали в подвале. — Твари уже во внутренних покоях.

— Можно мне взять оружие, пожалуйста? — спросил её Асаван.

— Ты когда-нибудь стрелял из болтера?

— Я увидел впервые болтер в этом месяце. И всё же я хочу, чтобы у меня было оружие, которым можно защитить этих людей.

— При всём уважении, отец, из этого ничего хорошего для тебя не выйдет. Прими благодарность за то, что смог успокоить паству, но пришло время приготовиться к смерти. Все кто находится здесь, будьте готовы, двери закроют через три минуты. Запасов кислорода хватит на месяц, если ксеносы не разрушат системы фильтрации и вентиляции воздуха, которые выходят на поверхность.

— А если разрушат? — Андрей поднял опалённую бровь.

— Воспользуйся своим воображением, гвардеец. И возвращайся побыстрее наверх. Для защиты храма нам нужны все.

— Секунду, пожалуйста, — Андрей повернулся к Асавану. — Толстый жрец. Тебе предстоит выжить или, по крайней мере, прожить дольше, чем мне.

Штурмовик протянул священнику маленький кожаный мешочек. Тортелий взял его крепкими пальцами, которые ещё неделю назад дрожали бы в подобных обстоятельствах.

— Что это?

— Обручальное кольцо моей матери и письмо с объяснением. Как только всё закончится, если будешь жив, пожалуйста, найди рядовую Наталину Домоску из 91-й Стальной элиты. Ты узнаешь её, это я тебе обещаю. Она самая красивая женщина в мире. Все мужчины так говорят.

— Идём, молодой человек. — Потребовала настоятельница.

Андрей решительно отдал честь толстому священнику и двинулся вверх по лестнице, держа лазерный пистолет обеими руками. Магерн последовал за ним, бросив долгий взгляд на Асавана и беженцев. Докер помахал им прежде, чем подземные переборки с лязгом закрылись. Похоже, жрец это не заметил — он был занят людьми, которые в панике и возмущении поднимались на ноги.

Несколько боевых сестёр задержались у основания лестницы, вводя коды, чтобы запечатать двери и оградить гражданских от зла. Настоятельница не отставала от Андрея и Магерна. Начальник доков грустно улыбнулся ей без всякого смысла. Она улыбнулась в ответ с таким же выражением на лице. Храм дрожал — орки ломали стены.

В следующий раз, когда Магерн увидит настоятельницу Синдал из ордена Серебряного Покрова, она будет изуродованным и разрубленным на три части трупом, разбросанным на полу внутреннего святилища.

Это случится менее чем через час, и её тело будет одной из последних вещей, которые увидит докер, прежде чем будет убит болтом в спину.

”Бань-ши” упал только когда достиг Хельской магистрали.

”Владыка войны” преодолел полкилометра, прежде чем пустотные щиты прекратили существование, и лобовая броня приняла на себя мощь орудий ”Сокрушителя Богов”. Неважно сколь толстыми были пластины из керамита и адамантия, что покрывали жизненно важные системы титана — чистой огневой мощи, которую гаргант обрушил на ”Бань-ши”, было достаточно, чтобы после отключения щитов жизнь ”Владыки войны” измерялась минутами.

Возможно, было не справедливо, что столь благородный бог-машина легио Инвигилаты встретил смерть, как приманка, но в архивах легио оба — и ”Бань-ши” и его команда — удостоились высочайших почестей. Адептус Механикус соберут обломки титана в последующие недели, и он вернётся в строй четырнадцать месяцев спустя. Его разрушение в Хельсриче не забудут — на броне гиганта, на правой голени будет выгравировано шестиметровое квадратное изображение, где ангел плачет над горящим металлическим скелетом.

Неспособный больше противостоять обстрелу, с объятой пламенем рубкой, величественный ”Владыка войны” скрипя суставами, рухнул на спину. Колоссального веса оказалось достаточно, чтобы не выдержали камнебетонные колонны, поддерживающие Магистраль Хель, и ”Бань-ши” вместе с обширным участком шоссе обрушился вниз, завершив падение на горе каменных обломков.

”Сокрушитель Богов” стоял возле кратера в разрушенной дороге, словно взирал на тело своей последней жертвы.

Спустя четырнадцать секунд после того как погиб ”Владыка войны” над Хельской магистралью оглушительно пронеслась солнцеподобная вспышка расплавленной энергии. Она выглядела, как только что рождённая звезда — сверкала плазменными кольцами и была окружена ослепительной короной света.

Соприкосновение со звёздным пламенем уничтожило щиты ”Сокрушителя Богов”. Броня испарилась несколько секунд спустя, также как и команда, конструкции скелета и вообще все доказательства, что гаргант когда-либо существовал.

Юрисиан выдохнул через стиснутые зубы, чувствуя дикую ярость духа-машины, которого использовали без благословения и пробудили без должных ритуалов. Когда острая боль в голове уменьшилась до приемлемого уровня, технодесантник активировал вокс-канал с Гримальдом и прошептал два слова.

Они оказались переполненными болью и значительностью — символ исполненного долга и последнее прощание.

— Титан убит, — произнёс магистр кузни.

— ”Сокрушитель Богов” мёртв. — Сообщил Гримальд по воксу всем, кто ещё прослушивал коммуникационные каналы. Новость не принесла ему ни облегчения, ни даже радости за славу Юрисиана. Сейчас существовало только следующее мгновение битвы. Шаг за шагом реклюзиарха и оставшихся братьев заставляли отступать через базилику — комната за комнатой, коридор за коридором.

В воздухе стояла вонь инопланетного дыхания, вывалившихся внутренностей и резкого пережжённого озона от лазерного огня.

Стены по-прежнему дрожали — танки ксеносов продолжали обстреливать священный храм, даже когда внутри сражались их сородичи.

С криком упала молодая девушка в боевой броне ордена Серебряного Покрова — орда зелёнокожих выпотрошила воительницу. Мечи Артариона — оба отключились из-за застрявших ошмётков мяса и теперь использовались, как покрытые зубьями дубинки — разорвали морду и горло убийцы сестры. И тут же знаменосца оттеснили четыре твари, которые заняли место поверженного зверюги.

Резню перекрыл резкий и яростный голос.

— Убейте их всех! Ни один не должен уйти! Никогда ещё ксенотвари не оскверняли это святейшее место!

Гримальд схватил за горло ближайшего орка и ударил зелёнокожего шлемом-черепом в морду, сокрушая отвратительные кости ксеноса. Голос принадлежал настоятельнице, и капеллан понял, где оказался.

Нет.

Нет, как мы можем быть уже здесь?

Всего лишь за несколько часов нас оттеснили к внутреннему святилищу. Крики Синдал сослужили плохую службу: они отвлекли всех от бездумного пыла кровопролитной схватки и заставили посмотреть правде в глаза.

Внутренне святилище превратилось в бушующее скопление рубящих, пронзающих и стреляющих людей и орков. Мы разбиты. Никто в этом зале не переживёт ближайшие минуты. Остальные тоже поняли это, и я вижу сквозь толпу, как они пытаются сбежать, найти путь мимо орков, а не погибнуть на последнем рубеже.

Ополченцы. Гражданские. Гвардейцы. Даже несколько штурмовиков. Половина из того что осталось от наших сил трусливо дрогнула и пытается удрать.

Моя рука всё ещё сжимает глотку орка, я тащу пинающуюся тварь за собой, и взбираюсь на главный алтарь. Зелёнокожий сопротивляется, но его удары слабы — череп проломлен, а восприятие захлестнула боль.

Мой плазменный пистолет давно потерян, оторвался за прошедшие два дня боёв. Цепь осталась. Я оборачиваю её вокруг шеи твари и рычу под изукрашенным потолком, душа орка на глазах у всех в зале.

— Соберитесь с духом, братья! Сражайтесь во имя Императора! — Тварь корчится, умирая, когти ксеноса тщетно скребут мою броню. Я усиливаю хватку и чувствую, как толстые позвонки существа начинают трещать и ломаться. В свинячьих глазах стоит ужас, и это… это вызывает у меня смех.

— Я уже вырыл себе здесь могилу… — снаряд взрывается на моём плече, осколки брони разлетаются в разные стороны. Я вижу, как Приам убивает стрелявшего чёрным мечом, держа оружие одной рукой.

— Я уже вырыл себе здесь могилу, и я либо одержу триумф, либо погибну!

Ещё живы пять рыцарей, и они кричат тоже, что и я:

— Без пощады! Без сожалений! Без страха!

Стены задрожали, словно их ударил титан. Я продолжаю смеяться, но на секунду мне показалось, что вернулся ”Сокрушитель Богов”.

— До конца, братья!

Клятву подхватывают те из нас, кто всё ещё дышит, и мы продолжаем сражаться.

— Они обрушат храм! — кричит Приам, и что-то не так с его голосом. Я понимаю, в чём дело, когда вижу, что у мечника нет руки, а броня на ноге пробита в трёх местах.

Я никогда прежде не слышал в его голосе боль.

— Неро! — кричит он. — Неровар!

Твари примитивны, но не лишены разума и хитрости. Белый цвет на шлеме показывает, что Неро апотекарий и орки знают, насколько он ценен для людей. Приам увидел его первым — их разделяет два десятка метров рукопашной. Копьё ксеносов с огромной силой бьёт рыцаря в живот, и несколько тварей поднимают Храмовника над землёй, словно боевое знамя.

Никогда прежде я не видел такую смерть, как у Неровара. В то время когда я пытаюсь пробиться к нему, я вижу, как апотекарий хватает копьё руками и глубже вгоняет в себя, стремясь дотянуться до ксеносов внизу.

У него нет ни болтера, ни цепного меча. Последнее что он сделал в жизни — вытащил гладий из ножен на бедре и изо всех сил бросил месть Храмовника в орка, который крепче всех держал копьё. Апотекарий даже подтащил себя поближе к врагам, чтобы быть уверенным, что не промахнётся. Короткий клинок ударил точно в зловонную пасть твари, даруя орку мучительную смерть — задохнуться от лезвия меча пронзившего глотку, язык и лёгкие. Тварь больше не может удерживать копьё, оружие падает на землю, и Неро погружается в кипящую массу зелёнокожих.

Больше я его не видел.

Однорукий и израненный Приам шатается передо мной. В шлем попадает и взрывается снаряд, разворачивая мечника лицом ко мне.

— Гримальд, — произносит он прежде, чем упасть на колени. — Брат…

Вспыхивает пламя — химический огонь облепляет доспехи и прожигает мягкие сочленения брони, разъедая плоть под ней. Орк поливает мечника из огнемёта разрушительным пламенем.

Я мучительно медленно прорубаюсь к нему, чтобы отомстить, когда клинок Артариона вырывается из грудной клетки твари. Он ногой сбрасывает труп орка со сломанного цепного меча. Совершив возмездие, знаменосец разворачивается со всем изяществом, какое только возможно в этой резне и оказывается спина к спине со мной.

— Прощай, брат. — Артарион смеется, произнося эти слова. И не знаю почему, но я смеюсь вместе с ним.

Начали падать куски потолка, сокрушая всех под собой. Орки гибнут вместе с нами — за каждую человеческую жизнь платя пятью своими, но продолжают не обращать внимания на сородичей снаружи, которые уничтожают храм.

Недалеко от алтаря я в последний раз на мгновение вижу штурмовика и начальника доков. Первый стоит над умирающим вторым. Андрей стрельбой защищает раненого в живот Магерна, в то время как докер пытается понять, что ему делать с внутренностями, которые вывалились на колени и пол.

— Артарион, — зову я брата, чтобы проститься с ним, но он не отвечает. За моей спиной уже не знаменосец.

Я поворачиваюсь, смеясь над окружающим безумием. Артарион лежит мёртвый у моих ног, обезглавленный и осквернённый. Враги повергли меня на колени, но это не более чем глупая шутка. Они обречены, как и я.

Я продолжал смеяться, когда обрушился храм.

Эпилог

Пепел

Они называют это сезоном огня.

Пепельные Пустоши задыхаются от пыли и золы ревущих вулканов. Пикты со всей планеты вновь и вновь показывают одно и то же. Наши корабли на орбите наблюдают, как Армагеддон исторгает огонь, и отправляют на поверхность снимки, чтобы и здесь можно было увидеть гнев планеты во всей полноте.

Сражения на большей части мира закончились, но не победами или поражениями, а из-за того что с самим Армагеддоном спорить бесполезно. Пустыни уже потемнели от вулканических выбросов. Через считанные дни ни человек, ни ксенос не смогут дышать в пустошах. Лёгкие заполнят пепел и зола, а техника засорится и не сможет сдвинуться с места.

Поэтому война пока остановилась, но не закончилась. Это не история о триумфе и победе.

Твари ошеломлены и ползут обратно в города, которые смогли захватить, чтобы укрыться на время сезона огня. Имперские войска перегруппировываются на ещё удерживаемых территориях и выбивают захватчиков с тех позиций, где зелёнокожие не смогли достаточно хорошо укрепиться.

Хельсрич одно из таких мест. Некрополь, где сто моих братьев погибли рядом с сотнями тысяч верных душ Империума…

Город-склеп, большую часть которого почти сравняли с землёй за два месяца уличных боёв, и в котором практически не осталось промышленности…

Имперские тактики провозгласили это победой.

Я никогда не смогу снова понимать людей — я перестал быть человеком, когда вступил в ряды Храмовников. Понимание смертных чуждо мне с тех пор как я принёс первые клятвы Дорну.

Но я позволю людям этого удушливого мира торжествовать. Позволю выжившим жителям Хельсрича ликовать и праздновать затянувшееся поражение, которое выставляют победой.

И по их просьбе я вернусь на поверхность ещё раз.

У меня есть то, что принадлежит им.

Они стоят вдоль Хельской магистрали и ликуют, словно на параде. Несколько сотен горожан и столько же свободных от службы гвардейцев. Они столпились с обеих сторон от ”Серого Воина”.

Слуховые рецепторы шлема уменьшают ликующие крики до менее раздражающего уровня, как и в тех случаях, когда пространство вокруг меня подвергается артиллерийскому обстрелу.

Я стараюсь не смотреть на людей, на их раскрасневшиеся лица и сияющие радостью глаза. Для них война закончилась. Их не заботят орбитальные пикты, на которых показаны целые армии орков, окопавшиеся в других ульях. Для населения Хельсрича война закончилась. Они живы — значит они победили.

Трудно не восхищаться такой простотой. Блажен разум, слишком малый для сомнений. И, если честно, то я никогда раньше не видел так яростно сопротивляющийся захватчикам город. Люди здесь заслужили жизнь.

Эта часть города расположена недалеко от проклятых доков и относительно не пострадала. Она осталась под непоколебимым контролем войск Империума. Полагаю, что Саррен и его 101-й бились здесь до последнего.

Несколько человек стоят перед ”Серым Воином”. На большинстве надета охряная униформа Стального легиона. Одного из них я узнал, и он машет мне.

Я иду к нему, и толпа ещё сильнее разразилась ликующими криками. Я двигаюсь впервые за час.

Час я выслушивал нудные речи собравшихся, которые ближайшая вокс-башня транслировала по всему кварталу.

— Гримальд, реклюзиарх Чёрных Храмовников, — грохочет вокс-голос. Ликование усиливается, когда я приближаюсь. Звавший меня солдат тихо здоровается.

Майор, или точнее полковник, Райкен почти полностью излечил лицо с тех пор, как я видел его в последний раз. Шрамы от ожогов пересекают уцелевшую кожу, но больше половины его черт, да и головы, теперь металлическая аугметика, которую использовали и для восстановления черепа. Он осеняет себя знаком аквилы, и только одна из рук его собственная. Вторая, бионическая — скелет, пока не облачённый в синтетическую кожу.

Я возвращаю приветствие. Речь по воксу — говорит неизвестный мне офицер из штаба генерала Курова — продолжается монотонное изложение моих подвигов в боях бок о бок со Стальным легионом. Моё имя выкрикивают тысячи людей, и я поднимаю кулак, приветствуя их.

И всё это время я вспоминаю, как погибли мои братья.

Погибли за них.

— Квинтус-адъютант Тиро выжила? — Спрашиваю я.

— Кирия справилась, — кивает Райкен, пытаясь улыбнуться изувеченным лицом.

Хорошо. Я рад и за него и за неё.

— Привет, сэр, — произносит другой легионер. Я смотрю за спину полковника на человека, который стоит чуть дальше в строю. Целеуказатель останавливается на улыбающемся молодом лице. На нём нет шрамов, но видны морщинки от смеха в уголках глаз.

Вот как. Значит он тоже не погиб.

Я не удивлён. У некоторых людей удача в крови.

Я киваю, и он подходит ближе, явно столь же утомлённый церемониями, как и я. Оратор сейчас рассказывает, как я ”обрушился на инопланетных богохульников, которые посмели осквернить внутреннее святилище храма”. Его слова похожи на проповедь. Он мог бы стать отличным экклезиархом или проповедником в Имперской гвардии.

Одетый в охряную униформу солдат протягивает мне руку. Я иду навстречу его желанию и протягиваю свою.

— Привет, герой, — улыбается мне легионер.

— Здравствуй, Андрей.

— Мне нравится ваша броня. Сейчас она гораздо симпатичнее. Вы сами её перекрасили или это обязанность рабов?

Я не понимаю, шутка это или нет:

— Сам.

— Хорошо! Хорошо. Может теперь вам стоит отдать мне честь, а? — Он стучит по эполетам, где красуются новенькие и сияющие серебром капитанские нашивки.

— Я не обязан отдавать честь капитану Имперской гвардии, — отвечаю я. — Но всё равно поздравляю.

— Да, знаю, знаю. Но искренне благодарю за то, что вы сдержали слово и рассказал капитану о моих подвигах.

— Клятва есть клятва, — я не знаю, что ещё сказать маленькому человеку. — Твоя подруга. Возлюбленная. Ты её нашёл?

— Да, — говорит Андрей. Я не знаток человеческих чувств, но вижу, как его улыбка стала хрупкой и натянутой. — Я её нашёл.

Я вспоминаю последний раз, когда видел невысокого штурмовика — он стоял над окровавленным трупом начальника доков и вонзил штык в шею ксеноса за секунду до обрушения базилики.

Удивительно, но я рад, что он выжил, но выразить подобное — не так-то просто, особенно при помощи слов. У него такой проблемы нет.

— Рад, что вы выжили, — произносит Андрей мои невысказанные мысли. — Слышал, вы были тяжело ранены, да?

— Не настолько, чтобы умереть.

Но очень близко. Мне быстро наскучили слова апотекариев на борту ”Крестоносца” — он считали чудом, что я вообще выбрался из под руин.

Он смеётся, но без особого веселья. Глаза Андрея остекленели с тех пор, как он упомянул о подруге:

— Вы очень целеустремлённый, реклюзиарх. Некоторые из нас поленились тогда. Признаться, я сам ждал спасательные команды — у меня не было доспехов астартес, чтобы разбросать обломки и вернуться в битву на следующий день.

— В докладах, которые я слышал говорилось, что больше никто не пережил обрушение базилики, — отвечаю я ему.

Он смеётся:

— Да, и это чудесная история, а? Последний чёрный рыцарь, единственный выживший в величайшей битве в Хельсриче. Приношу извинения, что уцелел и нарушил ход вашей легенды, реклюзиарх. Честно обещаю, что я и шесть или семь выживших будем очень тихими и отдадим вам все лавры.

Он пошутил. Я понимаю это и пытаюсь придумать, чтобы весёлого сказать в ответ. Ничего не приходит в голову.

— Тебя даже не ранило?

— Голова болела, — пожал плечам Андрей. — Потом прошла.

Это заставило меня улыбнуться.

— Вы видели толстого жреца? Вы его знали?

— Признаться, я не припоминаю никого с таким именем или описанием.

— Он был хорошим человеком, вам бы понравился. Очень храбрый. Он умер не в битве. Он был с гражданскими. Но две недели назад скончался от проблем с сердцем. Эх, думаю это несправедливо. Выжить и умереть в начале новой жизни? Несправедливо.

Есть в этом что-то поэтическое.

Я хотел бы сказать ему что-нибудь ободряющее. Сказать, что восхищён его храбростью и, что его мир переживёт войну. Хотел бы говорить так же легко, как умел Артарион, и поблагодарить солдата, который сражался рядом с нами, когда столь многие бежали. Тогда он оказал всем нам честь, как и павший начальник доков, настоятельница и каждый, кто погиб в ту ночь, когда выжил лишь я.

Но я не сказал ничего. Разговор прервали люди, воспевающее моё имя. Каким же незнакомым оно звучит в их голосах.

Оратор раззадорил толпу, говоря, конечно же, о реликвиях. Люди хотят их увидеть, и именно за этим я здесь. Чтобы показать.

Я подаю знак сервиторам-инокам. Аугметические слуги, выращенные апотекариями ордена и улучшенные Юрисианом, выносят святыни храма Вознесения Императора. У бездушных созданий нет имён, лишь реликвии — единственное, чем я могу ослабить чувство вины за столь постыдное поражение.

Толпа вновь начинает ликовать, когда сервиторы выступают из хищной тени моего ”Громового ястреба”, каждый несёт один артефакт. Обрывки знамени. Обломок каменной колонны, увенчанный потрескавшимся орлом. Священная бронзовая сфера, в которой плещется драгоценная святая вода.

Мой усиленный передатчиком шлема голос легко услышать. Люди затихают, и над Хельской магистралью воцаряется молчание. Я против своей воли вспоминаю о непроницаемой тишине под горой мраморных и камнебетонных обломков, когда на нас обрушился храм.

— Мы судим об успехе своей жизни, — говорю я, — по количеству уничтоженного нами зла.

Это всегда были слова Мордреда, не мои.

И впервые у меня есть замена им. Я понял больше. И мой учитель… ты был не прав. Прости, что мне потребовалось столько времени, чтобы выступить из твоей тени и понять это. Прости, что потребовались смерти братьев, чтобы выучить урок, которому каждый из них пытался меня научить при жизни.

Артарион. Приам. Бастилан. Кадор. Неро.

Простите, что я жив, а вы лежите холодные и неподвижные.

— Мы судим об успехе своей жизни по количеству уничтоженного нами зла. Жестокая истина — ничто кроме крови не ждёт нас среди звёзд. Но Император видит всё, что происходит в Его владениях. И так же нас судят по свету, который мы несём самыми чёрными ночами. Мы судим об успехе своей жизни и по мгновениям, когда приносим свет в самые тёмные уголки Его Империума.

— Ваш мир научил меня этому. Ваш мир, и война, что привела меня сюда.

— Это ваши реликвии. Последние святыни первых мужчин и женщин, которые ступили на эту планету. Самые ценные сокровища ваших предков, и они принадлежат вам по праву наследия и крови.

— Они были на грани уничтожения, и я возвращаю их. И благодарю вас не только за честь сражаться вместе с жителями вашего города, но и за полученные уроки. Мои братья на орбите спросили меня, почему я вынес артефакты из-под обрушившегося храма. Но вам не нужно спрашивать, потому что каждый из вас уже знает ответ. Они — ваши, и ни одна ксенотварь не лишит людей того наследия, что они заслуживают.

— Я вынес эти реликвии под солнечный свет для вас — чтобы почтить и поблагодарить. И сейчас я смиренно возвращаю их вам.

На этот раз в радостных криках встречаются и слова оратора. Он произнёс титул, который я поклялся верховному маршалу Хелбрехту не отвергать во время официальных церемоний, когда стоял перед статуей Мордреда.

— Мне сообщили, — произнёс верховный маршал, — что Яррик и Куров говорили с Экклезиархией. Тебе доверили реликвии, чтобы нести память и честь о Хельсриче в Вечном крестовом походе...

— Когда я вернусь на поверхность, то отдам эти реликвии назад людям.

— Мордред бы так не поступил, — ответил Хелбрехт, скрывая от меня все эмоции и суждения.

— Я не Мордред, — отвечаю я своему сеньору. — И люди заслужили выбор. Именно за них мы сражались в той войне, за них и за их мир. Не просто ради священной жатвы нечеловеческих жизней.

И сейчас, когда они скандируют мой новый титул, я гадаю, что же люди решат сделать с реликвиями.

— Герой Хельсрича, — кричат они.

Словно он был один.