Горусианские войны: Воплощение / The Horusian Wars: Incarnation (роман)

WARPFROG Гильдия Переводчиков Warhammer Горусианские войны: Воплощение / The Horusian Wars: Incarnation (роман)
Автор	Джон Френч / John French
Переводчик	Летающий Свин
Издательство	Black Library
Серия книг	Горусианские войны / The Horusian Wars (серия)
Предыдущая книга	Сын скорбей / The Son of Sorrows
Следующая книга	Госпожа ниточек / The Mistress of Threads
Год издания	2018
Подписаться на обновления	Telegram-канал
Обсудить	Telegram-чат
Скачать	EPUB, FB2, MOBI
Поддержать проект

Особая благодарность

Эду Брауну и Грэгу Смиту. И Алану Блаю, присутствующему на этих страницах в виде идей, которыми он поделился когда-то давно, в лучшие времена.

Действующие лица

Инквизиция

Ковенант, охотник на демонов из Ордо Маллеус, последователь Торианской Догмы

Вульт (покойный), лорд-охотник на демонов из Ордо Маллеус, приверженец Амалатианских Принципов

Голдоран Таликто (покойный), сторонник Ксанитской Методологии

Идрис, охотник на демонов из Ордо Маллеус, искатель Горусианского Идеала

Мемнон, охотник на демонов из Ордо Еретикус, искатель Горусианского Идеала

Аргенто (покойный), последователь Торианской Догмы

Слуги

Клеандр фон Кастелян, вольный торговец, наследник династии фон Кастелянов

Виола фон Кастелян, сенешаль династии фон Кастелянов

Йозеф Хорив, строевой настоятель Схолы Прогениум

Орсино, судия Адептус Арбитрес

Северита, сестра-репентия из ордена Кровавой Розы

Колег, специалист

Энна Гирид, воин-служитель, гонитель

Хеш, Черный Жрец из ордена Отвращения

Нинкурра, венатор

Геддон, ауспикстра

Кинис, белец-воин

Миласа, примарис псайкер, последователь Непенты, Несущая Забвение

Главиус-4-Ро, магос

Кинортас, старшина охраны «Дионисии»

Иасо, медикэ прим

Эпикл, астропат

Бал, придворный жизнехранитель Кастелянов

Гальд, проктор Адептус Арбитрес

Прочие

Ксилита, епископ Великого Собора при монастыре Последней Свечи

Суль, архидьякон епархии монастыря Последней Свечи

Агата, старшая сестра из ордена Серебряного Покрова

Иакто, аббат ученого ордена Верующих

Клаудия, служительница ученого ордена Верующих

Лоа, старший храмовый страж Собрания Несущих Лампаду

Горда, старший храмовый страж Собрания Несущих Лампаду

Яхда, старейшина-пустотнослов

Набожник-XVI, сервитор

Корд Нем, паломник

Ация, паломник

Анафема

Крейд, ложный пророк

Тут я, вздохнув, ссылаюсь на Писанье:

Господь велит воздать добром за зло,

И краденой евангельской ветошкой

Я наготу злодейства прикрываю,

Лелея адский план, святого корчу.

Приписывается драматургу Шекспиру (прибл. М2)

Пролог: Красный паломник

Руки Йолиса подрагивали на пульте управления падавшего сквозь облака посадочного корабля.

— Судно «Х-Т-341», говорит центр управления полетами Доминика Прим, — протрещал по воксу голос сервитора. — Назовитесь и обозначьте цель прибытия.

Йолис моргнул. За фонарем с ревом проносились штормовые тучи, дождь шипел там, где фюзеляж все еще сохранял жар от вхождения в атмосферу.

— Судно «Х-Т-341», подчиняйтесь.

Он неважно себя чувствовал. Его лихорадило с тех самых пор, как он вошел в ангар...

Почему он заходил в ангар?

Он моргнул. Почему он летел?

— Мир тебе, сын мой, — раздался голос у него за спиной. На секунду он встрепенулся. В кабине никого не должно было быть. Грэд и Клайя знали правила и оставались в хвосте, пока не начнется разгрузка на земле. Они никогда бы не зашли в кабину. Если только не возникла проблема. Если только...

— Мир... — слово загудело у него в ухе. Плеча коснулась рука. Он вздрогнул, однако тут же успокоился. По телу разлилось тепло. Он по-прежнему ощущал ноющую боль лихорадки в мышцах и железный привкус, когда у него из носа пошла кровь — просто теперь его больше это не волновало. То же случилось и с болью в левой руке, где его мизинец свисал на лоскуте кожи. Все происходило по ту сторону пелены из тепла, уюта и мира.

— Вот так, сын мой, — сказал голос. Он был глубоким и мелодичным, но в этой мелодии ощущалось нечто потустороннее, нечто острое под бархатом. — Все в порядке. Мне жаль, что облегчение не продлится вечно, но мир — это неправда... — Судно «Х-Т-341», у вас последний шанс подчиниться — назовитесь и объясните свою цель.

Он потянулся к кнопкам вокса и включил передачу.

— Говорит судно «Х-Т-341», мы... — Мысли на секунду смазались, и он оглянулся. Рука у него на плече взяла его за голову и силой повернула обратно. Мгновение он сопротивлялся, но затем расслабился. Он облизал губы. Они снова увлажнились от крови. — Мы — кабальный транспорт хартийского лихтера «Высшее просвещение», везущий паломников к монастырю Последней Свечи. На это задание нас благословил верховный дьякон Катья.

Вокс на миг зашипел.

— Скольких паломников вы везете?

Йолис медленно моргнул, его мысли крутились, словно расплавленные от неистового жара механизмы.

— Одного, — сказал он. — Только одного.

Вокс-статика наполнила затянувшееся мгновение. — Можете продолжать путь.

— Принято, — ответил Йолис, и уже открыл рот, чтобы произнести традиционные слова перед окончанием связи, однако обнаружил, что они застряли у него за зубами. — Бл... — Что-то внутри него противилось словам, которые он пытался выговорить. — Благослови вас И... И... Император.

— Да прольется на вас свет Его, — механически пробормотал сервитор. — Конец связи.

Йолис дрожал в кресле. Что-то было не так, но он не мог мыслить ясно, чтобы понять, что именно.

Окружавшие лихтер тучи разошлись, и внезапно они продолжили спуск уже в чистом воздухе. Под серым пологом облаков раскинулось пустынное плато. Земля была цвета пепла в очаге. Клочья раннего снега укрывали северные склоны низких холмов, под иззубренными утесами валялись груды треснувших от морозов камней. Русла пересохших ручьев вились по равнине к самому подножью увенчанных снегом гор. Когда наступала солнечная пора, плато сверкало от нитей талой воды. Однако сейчас близился Сезон Ночи. Был едва ли полдень, но солнечный свет уже превратился в тусклое сияние, цеплявшееся к краю горизонта.

Монастырь располагался на границе между тундрой и горами. Во многом он казался попыткой выстроить новую вершину у подножья старых. Шпили, купола и крытые переходы громоздились друг на друге и расползались без какого-либо порядка. По краям его окружали трущобные поселения, будто грибковые наросты на старом стволе. Из геотермальных труб в холодный воздух поднимались клубы дыма и избыточного тепла, а когда Йолис развернулся, чтобы начать снижение, перед ним замерцали тусклые огни сотен тысяч витражных окон.

— Приземлись у края комплекса. Не садись на главных платформах, — произнес теплый голос позади Йолиса.

Он быстро моргнул. Что-то тут не так... Он ощущал где-то боль, и что-то вспоминал... нечто в изодранном красном, движущееся с неспешной осторожностью, улыбку на бумажно-белом лице... красное... острая сталь и крик...

— Приземляйся, сын мой. — Голос был глубоким и терпеливым, словно пила, нашедшая зазор. Он вновь ощутил тепло, и воспоминания померкли обратно в онемевшее место, сейчас мало его волновавшее.

Его руки опустились на пульт управления, и он отвел лихтер от посадочных площадок среди высоких шпилей. Лихтер нырнул, когда двигатели отсекли его скорость и направили к каменистой земле. В сотне метров лабиринт из хибар отмечал начало монастырских окраин.

— Открой задний люк, — сказал голос.

Он подчинился, и почувствовал, как рука опустилась ему на плечо.

— Что мне делать дальше? — спросил он. Тепло в мыслях начинало угасать.

— Оставайся здесь, — сказал голос, который больше не был теплым, но стал холодным и резким. Йолис моргнул, подняв левую руку с пульта. Она была красной.

— Я...

— Ты останешься здесь, — произнес голос, и Йолис ощутил, как приказание впивается в него. Он вернул руку на пульт и запустил цикл подготовки двигателей к взлету.

Он услышал, как открылся люк, ведший в грузовой отсек, и как зашипела гидравлика, опуская заднюю рампу. Внутрь лихтера дохнул ветер, принеся с собой запах мороза... и чего-то еще... чего-то вроде нечистот или стока под скотобойней. Йолис почувствовал, как к горлу подкатила тошнота, однако не стал оборачиваться. Его глаза продолжали глядеть вперед, как будто рука по-прежнему удерживала голову. Перед ним вздымалась ввысь каменная громада монастыря. Ему стало любопытно, были ли все его неровные вершины статуями святых. Так говорили паломники на «Высшем просвещении» — что тысяча святых взирала на верующих в свете и во тьме...

Рампа в задней части лихтера начала с шипением закрываться обратно. Йолис задался вопросом, почему Грэд и Клайя ничего не говорят. Грэд уж точно б не упустил возможности проворчать какую-то глупость о том, что все, помимо сидения, было пустой тратой времени. Но мысль медленно погасла, и Йолис не стал оглядываться, чтобы заглянуть в отсек.

Паломник, которого он доставил, появился в поле зрения, шагая по пустынной земле к ближайшему скоплению хижин. Он был в темно-красной рясе, изорванной по краям, и очень высоким. Капюшон был поднят, но он остановился и оглянулся на лихтер, когда поднялся на невысокий склон. Лицо под одеждой было пергаментно-белым и улыбалось. Он раз моргнул, а затем еще дважды очень быстро.

Хлоп... Хлоп-хлоп.

В лице и его выражении что-то было, как будто оно не вполне соответствовало голове под ним. Паломник поднял руку, хотя Йолис не смог взять в толк, было это прощанием либо благословением. Он запустил маневровые двигатели, и лихтер оторвался от земли. Человек в красном отвернулся и продолжил путь к монастырю.

Йолис развернул лихтер и подал энергию на двигатели. Полуденный свет уже угасал в лиловые сумерки. Внизу проносилась пустынная земля. Йолис смотрел прямо перед собой. В черепе постепенно рассеивался теплый туман.

Хлоп...

Почему он здесь? Мысль зажглась и овладела его разумом. «Высшее просвещение» по расписанию должно было покинуть орбиту и двигаться к границе системы. Ходили слухи об усилении шторма в имматериуме, и капитан хотел обогнать его. Корабль бы к этому времени уже ушел. Так почему он здесь?

Руки на пульте затряслись. В левом предплечье резко разгорелась боль. Он вскрикнул. Лихтер нырнул, когда он убрал руку с пульта.

Кровь — он был весь в крови. Его отрубленный мизинец болтался на лоскуте кожи. На пульте и на полу — повсюду кровь. В нос ударила густая вонь испражнений и железа, едва он набрал в грудь воздуха, чтобы закричать.

Теперь он вспомнил. Он вспомнил человека в красной рясе и с бледным лицом, что не подходило ему. Вспомнил, как зашел на посадочные палубы. Вспомнил, как сказал человеку, что ему нельзя тут находиться, а человек улыбнулся и наклонился, чтобы прошептать нечто, отозвавшееся взрывом боли за глазами у Йолиса...

За фонарем кабины на фоне темнеющего неба шел снег. Он тяжело задышал, чувствуя кислоту на покрытых кровавой коркой губах...

Он вспомнил, как Грэд говорил, что корабль скоро снимется с якоря и поэтому они не смогут отправиться на поверхность. Вспомнил, как человек в изодранном красном прошипел что-то Грэду на ухо, и грузчик с рыданиями сложился на пол. Вспомнил... о, Бог-Император. Он вспомнил Грэда и Клайю, лежавших на палубе грузового отсека лихтера, когда закрылась рампа, и они вылетели с корабля. Вспомнил, как оглянулся и увидел склонившегося над ним улыбающегося красного паломника...

Йолис закричал, и крик длился и длился, легкие наполнил смрад крови и желудочных соков, когда он вдохнул, чтобы кричать дальше, и все, что он видел, была улыбка паломника.

Лихтер сорвался с неба. В последние секунды снижения он, казалось, пытался набрать высоту. Затем он врезался в обледеневшее подножье горной гряды. Желтое пламя взвилось в ночи, однако никто его не увидел.

Часть первая: По стопам святых

Глава 1

Паломники урожая явились к стеклянному табернаклю, как являлись испокон веков. Они спускались крутыми тропками вниз и выпускали в синее небо молитвенный дым, постепенно собирающаяся толпа людей, старых и молодых, мужчин и женщин, облаченных в священные синие цвета дождя. У табернакля их стояли уже тысячи. Они водили вокруг нее хоровод, из их трубок с благовониями клубились облачка белого дыма, наполняя воздух ароматами фруктов и специй.

— Легковерные глупцы, — пробормотала Нинкурра, направляя одного из своих ястребов ниже над местностью. Создания были псайберсвязанными — их глаза и воля принадлежали ей одной.

Толпа паломников раскачивалась подобно посевам, некогда росшим на том месте, где они сейчас ходили. В воздух поднимались ухающие молитвы. Внутри стеклянного табернакля у алтарного сундука собирались жрецы. Они видела, как они покачиваются, распевая тайные песни и развеивая дым курений вокруг реликвария. С их точки зрения то, что она видела это, было богохульством — она не была жрецом и не была посвященной в таинства Вечного Света Императора. Паломники, хороводившие вокруг табернакля, разорвали бы ее на куски, если бы узнали, что они видела, как жрец поднял первый лист реликвария. Еще сильнее их разъярило бы то, что она видела, как послушник позади группы ковыряется в носу. В километре от них она прыснула со смеху.

— Что-то забавное? — поинтересовался Мемнон.

— Нет, — сказала она, продолжая наблюдать за жрецами, — нет, просто... Вас не посещает мысль, что человечество слишком жалкое для божественности? Если мы отыщем замерзшие слезы Императора, кто-то отдаст их ребенку как игрушку.

— Божественное определяет его непостижимость.

— Если вы так говорите.

— Говорю.

Сверху табернакль выглядел как гора, выстроенная из квадратных стеклянных листов, все скрепленные друг с другом, самый крошечный из них снаружи имел в высоту всего пару метров, а самый крупный — более пятидесяти. Ее вершина была острием меча, устремленным к солнцу. Несмотря на то, что каждый лист был прозрачным, все, кто стоял на улице, могли видеть лишь на несколько слоев в глубину. С их поверхностей и граней рассеивались радуги слепящего света, скрывая святилище внутри. С началом церемонии в табернакль позволялось войти только нескольким паломникам. Не существовало прямой дороги в центр здания, лишь извилистый путь между листами отражений. Если паломник достигнет самого святилища, он сможет обернуться, и — благодаря просчитанному расположению каждой стеклянной панели — идеально видеть в любом направлении.

Нинкурра открыла настоящие глаза, и на миг испытала головокружение, когда то, что видели ястребы, столкнулось с миром перед ней. Затем картинки разделились, и вид глазами ястребов скрылся на задворках ее разума.

— Не вижу признаков кандидата, — сказала она.

Мемнон потянулся под одеяние и извлек на свет небольшую костяную коробочку. По его щекам рядами маленьких точек тянулись пепельные татуировки, со временем поблекшие до серости. Его латанные-перелатанные одежды развевались на теплом ветерке. Он один был не в синих паломнических цветах, а в выцветшей изорванной одежде, которую носил всегда. Нередко Нинкурре казалось, что он больше походил на вора или на монаха-аскета, нежели на инквизитора. Он выглядел молодым, по крайней мере, молодым в том понимании, в котором обычно считали люди, с виду ему нельзя было дать больше тридцати лет. Нинкурра увидела, как шевелятся его губы в безмолвной молитве, прежде чем он поднял крышку коробочки. Он взял изнутри шепотку пыли и подбросил. Серую пыль подхватил ветер. Мемнон проводил ее взглядом, с неподвижным лицом наблюдая за тем, как она рассеивается в воздухе. Нинкурра понятия не имела, что высматривал инквизитор, однако знала — он видел нечто большее, чем просто исчезающую на ветру пыль.

— Начинается, — наконец, сказал он. — Вызывай корабли.

Нинкурра подчинилась, мысленно передав команду.

— Обнаружены слабые атмосферные возмущения в многочисленных спектрах. — Голос Геддон был переплетением скрежещущей статики и образцов голосов. Ауспикстра обильно потела под ярким солнцем. От пота ее синие паломнические одежды липли к горбатому телу. В прорезях тонкого одеяния поблескивали металлические луковицы. Радиаторы сигнального и сканирующего оборудования, наверно, варили ее заживо, отстраненно подумала Нинкурра. — Уровень статики и влажности повышается. Перепад давления в ста метрах над землей.

— Что это значит? — оглянувшись, спросила Нинкурра.

— Приближается буря, — сказала Геддон.

Нинкурра фыркнула.

— Небо чистое до самого горизонта, — сказала она.

— Нет, — тихо произнес Мемнон, и указал рукой вверх. — Смотри.

Нинкурра проследила за его длинным пальцем. Она прищурилась от солнца и подняла руку, чтобы прикрыть глаза. Тогда она увидела — белое пятно в чистом воздухе. Порыв ветра затрепал ее одежды, и она поняла, что тот самый ветер дул в ястребов, которые кружили над табернаклем.

— Возможно, ты захочешь вернуть своих птиц, — сказала Геддон. — Показатели растут.

Лоскут облака над табернаклем увеличивался, расширяясь вверх и наружу, и темнея. Она услышала, как в замешательстве завопили голоса паломников. Глазами ястребов она увидела поднимающиеся над горизонтом черные пятна боевых кораблей. Даже голоса жрецов внутри табернакля дрогнули. Наружные слои стекла затряслись от крепчающего ветра.

— Показатели по всем параметрам достигают парадокса, — захрипела Геддон. Ястребы спиралью полетели вниз с темнеющих небес. Нинкурра теперь ощущала это сама — металл на языке, дрожь статики под кожей. Массы паломников глядели на грозовой фронт, темнеющий в воздухе над ними. Некоторые кричали, другие уже бежали.

— Цели захвачены, оружие готово, — произнес голос в вокс-бусине Нинкурры.

Боевые корабли стали уже различимыми. Издали доносился рев двигателей.

— Есть триангуляция? — спокойно спросил Мемнон.

— Нет, повелитель, — воскликнула Геддона, ее пальцы щелкали по кнопкам управления, которые заменяли ей левую руку. — Следы феномена и парадокса меняются слишком быстро. Кандидат не четкий.

— Хорошо, — сказал Мемнон. — Кораблям построиться кругом. Все, кто бежит — выжить не должны. — Он начал сходить по низкому склону к табернаклю и толпе паломников. — Нужно идентифицировать кандидата напрямую. Времени мало. Ястребы на плечах у Нинкурры с пронзительными криками поднялись в воздух, когда она последовала за инквизитором. В туче над ними полыхнула молния. Зарокотал гром.

— Идем, — сказал Мемнон. — Теперь мы должны стать паломниками.

Черный Жрец молча шел по «Дионисии». За ним развевалась полуночного цвета ряса. На поясе болтались фиалы со святой водой и серебряная аквила, на шее висела увесистая «I» с вправленным в нее лучащимся черепом. Следом шагала двойка бойцов в пустотной броне и герметичных шлемах, стрелковые пушки находились на уровне пояса, но в любое мгновение готовые подняться. Если жреца и тревожило их присутствие, то он не подавал виду. Ни один мускул не дергался под узором татуировок, что покрывали его лицо, а руки вольно двигались возле навершия меча и рукояти пистолета. Стражи позволили ему оставить оружие. Это было знаком доверия, но Виола не могла перестать думать, что это, наряду с угрозой бойцов, едва ли хоть как-то влияло на жреца.

— Их делают из жрецов, что видели истину варпа, — сказал Йозеф, когда она поведала о встрече.

— Делают? — переспросила она, выгнув бровь над затуманенным хромом левым глазом.

— Не пойми меня превратно, их также учат и тренируют — литании бичевания, ритуалы экзорцизма, мифы и знания, что означают смертный приговор в остальном Империуме — они учат это все. Черный Жрец не может быть глупцом, и зачастую оказывается столь же умным, каким кажется, — Йозеф улыбнулся. — Некоторые из них могут быть даже поумнее тебя.

В ответ на шпильку она лишь пожала плечами.

— Это просто обучение, необычное, но...

— Дальше их проверяют. На них бросают каждую ложь и ересь, которую может сказать демон. Они проходят через голод и жажду, боль и пытки, и все это время они слышат ложь и правду, что хуже лжи. Тех, кто дошел до этого момента, метят стихами из книги отвращения. Им вскрывают макушки, и внутри черепов гравируют защитные знаки. Лишь после этого их посылают к тем из Инквизиции, кто в них нуждается. — Йозеф умолк и вздрогнул. — Поэтому, да, их делают, как ты могла бы сделать меч, и тебе стоит относиться к ним как к тем, кем они есть на самом деле — вещам с острыми кромками, созданными причинять вред.

Черный Жрец встал в шаге от Виолы. Дверь у нее за спиной оставалась закрытой. Они встретились взглядами. У него были бледно-зеленые глаза, подметила она.

— Я — Виола фон Кастелян. Приветствую на «Дионисии».

— Я тебя знаю, — сказал Черный Жрец.

— А я тебя, но нужно придерживаться правил вежливости, не находишь?

— Хеш, — представился он. — Так меня зовут.

Виола приложила усилие, чтобы не нахмуриться.

— Мой повелитель встретится с тобой.

Она моргнула левым глазом, и дверь открылась. Хеш прождал секунду, а затем вошел внутрь. Виола последовала за ним, заперев за собою дверь еще одним морганием.

Помещение за ней было маленьким, едва ли пять шагов в длину, однако его каменные стены тянулись высоко вверх, где встречались с кристаллическим куполом, который впускал звездный свет снаружи корабля. В железных скобах горели свечки. Ковенант стоял напротив двери, закутанный в гладкую мантию адепта. Йозеф ждал вместе с ним, навершие его молота покоилось на полу между ногами, руки лежали на рукояти.

— Ты — Ковенант? — спросил Хеш.

— Да.

Хеш склонил голову.

— Ты призвал меня сюда, потому что хочешь что-то узнать. Я подчинился, потому что хочу узнать, как умер мой повелитель.

— Обстоятельства гибели лорда Вульта были представлены моим лордом-инквизитором на конклаве соратников, — сказала Виола, встав позади Ковенанта.

— Обман, — заявил Хеш.

— Ты называешь моего лорда лжецом? — спросила Виола.

— Все инквизиторы лжецы, — ответил ей Хеш.

— Ибо истина погубит всех нас, — сказал Ковенант. Хеш посмотрел на инквизитора. Их взгляды пересеклись.

— Верно, — сказал Хеш.

— Ты будешь называть его лордом, — зарычал Йозеф. Инквизитор едва заметно покачал головой, и Йозеф замер и умолк.

— Ты служил Вульту пять десятилетий, — сказал Ковенант, — ты был его заместителем в ходе чисток Ламиша, и отказался от предложения самому стать инквизитором, верно?

Хеш кивнул. Ковенант ответил ему тем же.

— Его больше нет, но ты мне нужен, — сказал Ковенант.

— Я был слугой своего повелителя, а не твоим.

Взгляд Ковенанта не дрогнул, но Виола заметила, как у его виска дернулась жилка.

— Ты будешь тем, кем решу я, — мягко указал Ковенант.

Лицо Хеша было маской, его бледные глаза рассматривали молодые черты Ковенанта. Затем он кивнул.

— Чем могу служить?

Долгое мгновение Ковенант изучал его.

— Что тебе известно о горусианцах? — наконец, спросил он.

Они находились у края толпы паломников, когда ударила молния. Нинкурра ощутила ее прежде, чем увидеть. На миг белый свет полностью захлестнул ее разум. Она пошатнулась и упала. Ястребы, вцепившиеся ей в плечи, закричали. С черного неба опустился перст света и ударил в землю. Свет с тенью поменялись местами. Белое стало черным. Черное — белым. Синее — кроваво-красным.

— Слезы Трона, — простонала Нинкурра, а затем рывком встала с земли. Перед глазами пузырился свет. Пси-связь с ястребами исчезла. Череп заполняли голоса. Она почувствовала, как пси-энграммы в ее душе затапливает телепатическая волна. Толпа паломников валялась на вытоптанных всходах, море из синих одеяний. Мемнон не упал, однако даже он опустился на колено. Перед ним сиял разряд молнии, застывший ослепительный столп, соединивший небо и землю. В ее центре стоял одинокий человек, прикованный к месту светом.

Он не был из жрецов. Он не был даже из паломников, сочтенных достойными войти в сам табернакль. Он был обыкновенным человеком, достаточно старым, чтобы знать — жизнь не была ни такой жестокой, ни такой доброй, как казалось в юности, и достаточно молодым, чтобы совершить пешее паломничество из той фермы, где он обитал. Возможно, у него были сны: сны об огромных городах из гниющего камня и света, что никогда не меркнул; видения о великих битвах во времена, что уже стали пылью истории. Возможно, во снах он ничего не видел, однако чувствовал огонь за глазами и удивлялся привкусу пепла во рту после каждого пробуждения. Возможно, никаких этих признаков не было, и момент, когда ударила молния, наступил без предупреждения. Кем он был, и как сюда попал, навсегда останется загадкой, и она совершенно не имела значения, ибо в этот миг сокровенная сила вселенной потянулась и коснулась его.

Святые, вольные псайкеры, благие инструменты либо ведьмы — Нинкурра не пыталась понять между ними разницу. Мемнон всегда говорил, что разница становится понятной лишь после того, как перестает играть какую-либо роль. Она понимала, почему. В моменты вроде того, что сейчас происходил у нее на глазах, не имело значения, была ли сила, заземлявшаяся в реальности, священной или нечестивой. Она была попросту опасной.

— Кораблям — вперед! — крикнула она. — Уничтожить всех.

Фигура в сердце молнии дернулась, и поле паломников поднялось, словно вздернутое за ниточки. Мемнон тоже встал, но он больше не был ее заботой. Она была здесь не ради его защиты. Она была здесь, чтобы убивать по его воле. Боевые корабли быстро приближались, ревя двигателями. Нинкурра вытряхнула из-за спины осколок-клинок. У нее на дороге, пошатываясь, встал мужчина в паломнической рясе, из стигмата на его горле сочилась кровь. Он потянулся к ней. Она размахнулась, и из рукояти выдвинулся осколок-клинок. Паломник упал, в воздухе появилась кровь, и кровь разлетелась у нее за спиной. Нинкурра почувствовала, как связь с ястребиной парой вернулась. Их зрение наполнило ее разум. Она достала пистолет. Тот взвелся от ее касания.

— Прошу... — голос донесся из ртов каждого паломника, оглушительное стенание боли. — Прошу... я не могу... Над головою пронесся боевой корабль, его двигатели кричали. Черный корпус закрыл собою свет.

Столп молнии вспыхнул. Стеклянный табернакль взорвался. Во все стороны брызнули осколки. Тела упали, разодранные на куски, конечности и плоть лопнули. Нинкурра нырнула на землю. Бритвенно-острый осколок стекла задел плечо. По левой половине тела растеклось онемение, когда нервные шунты в позвоночнике блокировали сигнал боли. Она перекатилась обратно на ноги и бросилась в сторону от еще одного фрагмента.

Взрыв замерз. Куски стекла, капли крови и обрывки кожи повисли в воздухе, и начали вдруг подниматься вверх, когда крики переросли в оглушительный импульс ужаса.

— О, нет... — прошипела Нинкурра.

Корабль над ней открыл огонь. Цельные снаряды захлестали по толпе.

Колоски упавших всходов загорелись. По воздуху поплыл черный дым.

Пронзительный, стенающий крик вырвался из ртов паломников.

— Так далеко... — простонал хор боли. — Могу видеть... так далеко...

Она побежала вперед. Ей наперерез кинулся человек. Ему недоставало части головы — череп и мозг были отсечены, однако он все равно двигался, рот по-прежнему кричал.

— Я не хочу...

Она пинком оттолкнула его в сторону. Корабль над нею заложил вираж. Из открытых люков выпрыгивали фигуры в багровой и черной броне. Толпу начало сечь еще больше огня, когда стрелок в двери второго корабля тоже начал стрелять. Застучали горячие медные гильзы, сыплясь на край распахнутой двери.

Стена тел перед нею. Она вскинула пистолет и трижды выстрелила. Снаряды «Палач» едва успели засечь отметки убийства, как тут же попали в цели. Влажные взрывы прорвали дыру в паломнических рядах, а затем Нинкурра пронеслась через нее. Она увидела кандидата. Он стоял в круге из пылающих стеблей. Его руки были расставлены, ладони открыты, голова запрокинута. Из его рта и глаз лилось доменное свечение. Над плечами пульсировал золотой нимб.

Нинкурра подняла пистолет и выстрелила. Снаряд пронзил воздух и сжался, крутясь в замедленном движении, пока превращался в расплавленный шлак. Ее схватил паломник. Она сбила с запястья сжимающиеся руки взмахом осколка-клинка, и попробовала прорваться еще немного дальше. Она как будто пыталась вбежать в снежный буран.

Звуки стрельбы и кораблей стихли...

Ощущение мышц потускнело...

Она не двигалась...

Три цельных снаряда хлестнули по толпе позади нее. Нинкурра видела, как они пронзают воздух, жужжа подобно тяжелым насекомым.

+ Дочь... + произнес у нее в черепе голос, что говорил и дрожал подобно раскату грома. + Дочь человека... почему это происходит? +

Нинкурра попыталась оградиться, попыталась похоронить свои мысли за энграммами, вытравленными в душе. Но давление, прокладывавшее путь внутрь разума, было невероятным, словно приливная волна, перехлестывающая причал. Еще она ощущала, как оно усиливается, грубая сила втекала в реальность, неодолимая, дикая, и наполненная болью. Осталась только крупица ее воли, и она вцепилась в нее, из последних сил выдерживая огненный вал мыслей. Она сталкивалась с моментами, близкими к этому, но они успевали убить кандидата до того, как его мощь проявит себя полностью. И сейчас она увидит, что могло бы случиться, если бы им этого не удалось все предыдущие разы. + Я вижу так далеко... + взревел громовой голос у нее в черепе, + но... я... не хочу... не понимаю... +

«Сейчас», — повелела она.

Псайбер-ястребы нырнули с небес. Их перья горели в падении. Последнее приказание направило их на цель, со сложенных крыльев осыпался пепел. Ястребы врезались в человека, уже умирая, их когти погрузились в плоть за миг до того, как они стали вспышками света.

Это был лишь миг, кратчайшая заминка в паводковом течении времени. Однако его хватило. Нинкурра вскинула пистолет и выстрелила всего один раз. Мир завопил, и затем остался только звук горящих всходов и треск отдаленной стрельбы.

— Горусианцы были самыми худшими из тех, кого называют радикалами, — начал Хеш, — Инквизиторы, использовавшие власть божественного Императора, чтобы следовать своему призванию путями, которые другие сочли б извращением всех идеалов Империума. Еретики, и предатели своей службы.

— Однако их не называют ни еретиками, ни предателями, — сдержанно сказала Виола, — их называют радикалами.

— Учтивость речи, — прорычал Хеш.

— Правда, — сказала Виола. — Они инквизиторы. Никто, кроме Императора, не смеет им перечить. Если они верят в истинность чего-то, кто вправе говорить им, что они ошибаются? Император не может свершить ересь или предать Себя, поэтому как на это способен тот, кто действует от имени Его?

Хеш обратил на нее бледные глаза. Тонкие губы растянулись, обнажив желтые зубы.

— Тот, кто защищает ересь — хуже тех, кого он защищает.

— Хватит, — произнес Ковенант, и Виола ощутила в слове холодную власть. Он шагнул ближе к Хешу. Черный Жрец не пошевелился. — Твой хозяин жил по своим идеалам, и погиб, сражаясь за выживание человечества. Я даю тебе возможность послужить человечеству из-за него, из-за того, что он доверял и ценил тебя. Но не считай, что здесь ты кто-то другой кроме слуги Императора. Твоя служба — это знания, твоя награда — подчинение, и если ты думаешь, будто можешь судить о том, что лежит вне сферы твоей компетенции, то и я, в свою очередь, буду судить тебя.

Секунду Хеш удерживал взгляд Ковенанта, а затем склонил голову.

— Прошу прощения, милорд.

— Продолжай, — сказал Ковенант.

— Горусианство — старое верование, кое-кто говорит, такое же старое, как сами ордосы. Его... последователи искали сосуд, в который смогли бы поместить вознесенную силу Хаоса, и тем самым покорить его. Они хотели поработить Хаос для служения человечеству, сделать пытаемого повелителем, а невольников — спасителями будущего.

Хеш замолчал, его рот двигался, как будто он жевал что-то горькое и острое.

— Они верили, что в варпе нет зла, которым мы его не наделяли, что благодаря великой воле и силе те энергии, что хотят уничтожить человечество, смогут служить ему. Они искали темного мессию, который станет воплощением Хаоса, сущностью Хаоса, что поставит его на колени.

— Ты говоришь о них в прошедшем времени, — заметила Виола.

— Горусианство — мертвый идеал. Последним, кто исповедовал это кредо, был Катулл Вен, а он уже тысячу лет как в могиле.

— Ардена-Венусия? — поинтересовался Ковенант.

— Слух, так и не подтвержденный. Вероятно, запущенный Солярными Кабалами для ее дискредитации.

— Ты очень уверен, — сказал Йозеф.

Хеш метнул на него взгляд.

— Да. Когда лорд Вульт занял место Инквизиторского Представителя среди Верховных лордов Терры, он попросил меня подтвердить исчезновение Горусианского Идеала. Я провел тщательную проверку. Я просматривал записи, которых не видели даже самые возвышенные соратники моего лорда, прошлые и текущие. В процессе работы я сжег сотню просеивающих данные сервиторов. Ничего не было оставлено на волю случая. Я уверен.

— Много усилий для поиска следов того, что считалось мертвым... — сказала Виола.

— Моего повелителя заботила стабильность и единство Империума, и Святых Ордосов, что защищают человечество, и он не оставлял угрозы этой стабильности без внимания.

— Значит, он отправил тебя проверить могилу, чтобы убедиться, что труп этой мертвой идеологии не ожил снова? — спросила Виола, вскинув бровь.

— Горусианство — не идеал, это отрава. Его тень можно увидеть в обрывках записей о войнах внутри ордосов. Войнах... не стычках между людьми отличных убеждений, а войнах, длившихся веками, битвах, что велись в тени и средствами слишком жуткими, чтобы думать о них. Мой повелитель хотел убедиться, что те дни в прошлом.

— Почему? — спросил Ковенант.

Хеш посмотрел на него.

— Милорд?

— Почему он хотел убедиться? — спросила Виола, ее мысли поплыли вперед, в пустоту, оставленную вопросом Ковенанта. — Это была не прихоть, да? Что заставило лорда-охотника на демонов Вульта считать, что мертвый идеал горусианства может быть не настолько мертв, как казался?

Впервые с тех пор, как он вошел в помещение, Хешу стало не по себе.

— Ничего... Еретическое суеверие.

— Ты расскажешь мне, — сказал Ковенант, его голос был низким.

Хеш втянул воздух и выдохнул.

— Было одно... пророчество... скорее даже поток безумия. Черный Корабль, входивший в Солнечную систему, получил брешь защитной оболочки. Нестабильный псайкер высокого уровня начал проявлять свою сущность. После укрощения он оставался в сознании еще пару минут. Его слова были записаны стражами ведьм и переданы агентам Инквизиции на Терре.

— Что сказал этот псайкер? — спросила Виола.

— Мне не позволили запомнить все слова, — сказал Хеш, — лишь отдельные фразы.

— И что это за фрагменты?

— «Трое Судом рожденных... обладатель чаши, обладатель монеты, обладатель венца... возрожденный, обновленный, переосвященный...» Вот все, что мне было позволено помнить. Смысл этих фраз созвучен с теми, что можно найти в трудах Катулла Вена, а также писаниях инквизитора-мастера Заранчека Ксанта. Писаниях, описывающих верования горусианцев, и... — Хеш замолк, зубы резко сомкнулись над языком. Виола заметила, как напряглись мышцы его челюсти.

— Заканчивай, что собирался сказать, — произнес Ковенант.

— Писаниях, касающихся появления «кандидата» в сосуды Хаоса — для пришествия их Темного Мессии.

Потянулись секунды молчания.

— Но ты не нашел свидетельств тому, что внутри Инквизиции действуют горусианцы, — спросил Ковенант.

— Никаких. Это было совпадение, шумы варпа, поднимающие на свет ереси прошлого.

— Возможно, — сказал Ковенант. — Но если горусианство было мертвым, оно воскресло. Его последователи снова проникли в Инквизицию. Они убили твоего повелителя.

— Таликто не был горусианцем, — зарычал Хеш. Он был зол, поняла Виола. Невзирая на абсолютный самоконтроль и неподвижность, он дрожал от ярости.

— Нет, Таликто был с полдюжины лет как мертв, когда мы с твоим повелителем нашли его.

— Тогда кто?

— Их трое, — произнес Ковенант. — Триумвират в наших рядах. Они носят маски друзей, но следуют своим путем уже долгое время.

— У вас есть доказательства? — спросил Хеш.

— Тебе не нужны доказательства, — ответил Ковенант. — У тебя есть мое слово.

— Кто эти трое?

— Я не знаю, — сказал Ковенант.

Хеш засмеялся. Холодный звук был настолько внезапным и неожиданным, что Виола невольно вздрогнула.

— Трупы и фантомы, лорд... Если вы рассчитываете, что сумею помочь вам в погоне за призраками, то моя служба вряд ли придется вам по душе.

— Мне не нужно, чтобы ты помогал мне выследить их, — спокойно сказал Ковенант. — Я хочу, чтобы ты помог мне понять, что они замышляют.

Мужчина умирал, когда они достигли его. Выстрел Нинкурры вырвал кусок из правой части его шеи и плеча. Каким-то образом он все еще оставался жив. Кровь толчками била из него одновременно с вдохами. Его глаза были открыты. Голубые, отметила она. У него была борода, пронизанная чернотой седина на мощной челюсти. Он выглядел крепким и сильным, в том понимании, в котором земля и открытый воздух, и тревоги о будущем урожае рождают силу. Он не походил на святого или ведьму, однако никто из них никогда не походил. Мороз все еще полз по его растекающейся крови. Мужчина открыл рот, и кровь хлынула по нижней губе, ярко-красная, на лету покрывающаяся ледяной коркой. То, что он до сих пор жив, было чудом, или, по крайней мере, его концом.

— Тихо, — сказал Мемнон. Он склонился над умирающим мужчиной, который протянул влажную красную руку. Нинкурра дернулась было к нему, однако Мемнон, не оборачиваясь, поднял руку, и она застыла. — Это — мир. Что бы ни обрушилось на тебя прежде, какие страхи бы ни росли внутри, их больше нет. — Мемнон приложил три пальца ко лбу, затем аккуратно коснулся ими лба мужчины. Человек замер. — Сейчас не твое время, но знай, этому следовало случиться. У всего есть своя цель, и ты достиг своей. Знай это, и покойся с миром.

Глаза мужчины задрожали. Его рот снова открылся, формируя слова, которые никогда не будут услышаны.

Мемнон поднялся, не сводя глаз с тела. Он прижал ладони к векам и щекам. Нинкурра услышала шепот молитвы. Его руки оставили кровавые полосы на лице, когда он опустил их.

Вокруг них с горевшей стерни поднимался дым. Разрушенный табернакль облизывало пламя, оставляя на стенах копоть. Один из круживших боевых кораблей выпустил очередь из роторной пушки.

— Убедись, что все выполнено, — произнес Мемнон, наблюдая за тем, как вдали падают фигурки в синем. Солдаты продвигались внутрь с мест высадки. Нинкурра услышала треск и шипение лазганов. — Никаких выживших.

— Да, милорд, — ответила она.

Глава 2

Ветер поприветствовал сестру Агату ледяным порывом, когда она вошла в святилище на вершине башни. За неостекленными окнами набухало красное солнце, выскальзывая из-за горизонта. Агата замерла, чувствуя, как тело ноет от подъема, несмотря на помощь доспехов. Она тяжело дышала, мускулы дрожали от усталости. Возраст был тягостью, насылаемой для проверки веры.

— Благодарю на ниспослание этого испытания, чтобы через него я могла стать сильнее, — проговорила она. Ледяной ветер ответил еще одним порывом. Агата подошла к окну. Внизу раскинулся монастырь Последней Свечи, и она обвела взглядом плато. Его окружали горы, их заснеженные пики сверкали фиолетовым цветом, ловя первые лучики рассветного солнца. Землю за неровной границей Паломнических Трущоб серым покровом сковывал лед. Факелы в железных скобах пока не зажгли, но до этого момента оставалось еще целых три дня, когда Праздник Просвещения отметит последний день солнца. Шестьдесят шесть дней тьмы. Иные паломники, которые никогда прежде не проходили через Сезон Ночи, ломались за считанные дни после его начала. Даже те, кто находился в глубинах монастыря, чувствовали его, пускай даже они редко видели небеса. Здешняя ночь была больше чем не поднимающимся солнцем. Душа ощущала его исчезновение, и жаждала возвращения света.

— О, Бог и Повелитель Человечества, встань меж устрашенными и темнотой душ их.

Слова исчезли в очередном порыве ветра. Громкий ухающий крик привлек ее взгляд к вершине нижней башни. Круг фигур в желтых одеждах волочил на длинной веревке горящего воздушного змея. У каждой фигуры был лучащийся нимб из полированной меди, серебра или золота, закрепленный на плечах. Волосы у людей были огненно-оранжевыми и растянутыми на лучах. Солнечные культисты, поклоняющиеся Императору как источнику света и правды. Змей, что они держали против ветра, имел форму солнца, круглого и опоясанного длинными шипами. У нее на глазах пламя перескочило с края змея в его сердце. Горящее солнце начало медленно падать, рассеивая за собой пепел и дым. Солнечные культисты закричали, в воздух полетели возгласы радости и грусти.

Агата проводила взглядом последние сыплющиеся крупицы пепла. Она увидела купол Великого Собора, его вершина находилось чуть ниже того места, где стояла она сама, за ним — башни-святилища орденов Золотого Трона и Несущих Лампаду. Каждая из них строилась вокруг труб, что отводили излишки тепла и газа из геотермальных обменников, погребенных глубоко под монастырем. Между ними меньшие купола и башни формировали горную гряду из камней и сверкающего металла. Тут и там ей удавалось разглядеть увенчанные колесами шесты и бледные фигуры кающихся аскетов, сидящих на них. Ежедневно к ним наверх в корзинках поднимали еду. Они не будут двигаться на протяжении всего Сезона Ночи. К тому времени как солнце взойдет снова спустя шестьдесят дней льда и тьмы, большая их часть отправится в объятия Императора. Агате рассказывали, что за все время наблюдений лишь один человек пережил два Сезона Ночи, и ее признали святой.

— Благословенная святая Гонериль, присмотри за ними, — пробормотала она, — и сделай так, дабы они прожили остаток жизни без страданий. — Она посмотрела на ближайшую к ней фигуру в сером рванье, осевшую на колесо. Агата не знала, зачем молится за кающихся. Они сами выбрали грешить, и сами же выбрали свой путь к искуплению. Грех означал, что они не заслуживали жалости, а их выбор означал, что если они будут достаточно сильными, то узнают, какое милосердие заслуживают. И все равно она произнесла молитву, как делала каждый раз, когда их видела.

Она отвернулась, прошла к каменному святилищу в центре башни и достала свой меч.

— Волей Бога-Императора Человечества я стою тут, символ его защиты, страж от ночи.

Она опустилась на колени, клинок уперся острием в пол, навершие прижалось ко лбу. Она отключила силовой ранец доспехов, и на нее обрушился мертвый груз боевой брони. Ей довелось выровняться и успокоить дыхание, прежде чем продолжить цикл молитвы. Алтарь, у которого она стояла, являл собою черный гранитный блок. На его боках инкрустированной серебряной проволокой были выложены фигуры ангелов и святых. На вершине, колеблясь на ветру, дрожало пламя. Это была частица от вулканического пламени, горевшего на земле при закладке монастыря, а теперь поднимаемого по трубам к краю неба. Как это пламя пылало три тысячелетия, так боевая сестра из ордена Серебряного Покрова каждый день поднималась по ступеням этой башни все те тысячи лет, и произносила ту же молитву перед пламенем. Агата была сто восемьдесят девятым исполнителем обязанности, и совершала восхождение и молитву пять тысяч девятьсот шестьдесят четыре раза.

— Как слово Твое — истина, так тело мое — оружие.

Ее волосы были цвета железа, когда она поднялась в первый раз. Теперь же они стали серыми, цвета огненного пепла. Она здесь умрет. Агата знала это, знала с тех пор, как сошла вниз после первой молитвенной вигилии. Не будет никакой смерти на поле сражения в огне и крови. Боевые песни ее сестер будут лишь воспоминаниями. Военные шрамы, отмечавшие ее шаги болью, станут для нее последними.

— Как Ты милосерден, так я — гнев...

Она приняла этот конец, и подавляла негодование, которое могло попытаться пустить корни у нее в душе. Этот долг был столь же священен, как любой другой. Она это знала. Она смирилась.

— Как Ты — свет, так я понесу пламя Твое...

Однако часть ее задавалась вопросом, не было бы милосерднее дать ей умереть все те годы назад.

— Как Твоя мудрость вечна, так я буду жить ради Тебя...

Возможно, именно поэтому Агата молилась за кающихся, потому что глубоко внутри, под бременем долга, она спрашивала себя, не совершала ли она грех, продолжая жить, когда ей следовало умереть.

— Как Ты защищаешь, так я буду нести прощение мечами...

— Славься, дочь Императора! Славься, защитница святого пламени! Славься...

Сестра Агата шла сквозь простершуюся ниц толпу, смотря прямо перед собой. За пару последних месяцев она научилась не отвечать на мольбы и не поднимать рук, чтобы те могли получить благословение от ее касания. Когда искатели знаков появились впервые, в клуатрах ожидало лишь несколько человек, после того, как она спустилась с башни пламени. Ныне их стали сотни, и они реагировали на ее слова криками, а на прикосновение — рыданиями. И все равно они тянулись к ней, пока она шагала по гранитному залу в основании башни. На самом деле до нее никто не дотрагивался, но руки поднимались, будто волны, при ее приближении, и падали, когда она проходила мимо. От этого ей было не по себе.

Все искатели знаков входили в один из святых орденов — паломникам не разрешалось заходить в клуатры, составлявшие большую часть монастыря.

Были знаки, твердили они, знаки катастрофы и откровения. Странные авроры мерцали в ночном небе. Число прибывающих паломников сократилось, а те, кто приходил, приносили с собою истории об исчезнувших мирах и смехе во тьме, пока их корабли странствовали меж звезд. Были видения — сны, залитые золотым светом. Люди видели знамения: в обвалившейся стене нашли мертвого орла, но едва свет коснулся его, он взлетел; в пустошах за монастырем из земли вырвался огонь; женщина, одной из последних прошедшая паломническую дорогу с юга, впала в кому, а после пробуждения заговорила стихами Себастиана Тора, хотя никогда не слышала и не читала их... Знаки, знамения, послания верующим, либо так полагали верующие. Волны подобных убеждений захлестывали паломническое население и раньше, однако теперь у них появилась опора среди некоторых членов орденов. Мужчины и женщины, что привыкли получать свои чудеса через обряды и провозглашения, теперь жаждали обрести откровение, до которого им стоило только руку протянуть. И многие из них убедили себя, что она являлась воплощением божественности Бога-Императора.

Ей самой не была чужда вера в чудеса и фанатизм. Раз за разом она видела истинность божественности Императора в сражениях и в деяниях своих сестер и знала, что эта сила была более поразительной и незримой, чем она могла представить. Но для нее и для боевых сестер Серебряного Покрова Император действовал через верующих. Чудеса были настоящими, она это знала, однако куда реальнее была рука Его слуги, что трудилась во имя Его.

У дальней стены ждала женщина в серой рясе. Ее капюшон был поднят, лицо под ним выглядело бледным и худым. У нее на шее висел бронзовый медальон с изображением книги и открытой ладони — символ ученого ордена Верующих.

— Почитаемая сестра Агата, — протоколист поклонилась и развела руки в знаке аквилы. Агата повторила священный жест.

— Сестра Клаудия, — сказала она и встретилась с Клаудией взглядом, когда она подняла лицо.

«Холодные глаза», — подумала Агата, и спросила себя, скрывалась ли в голове за ними подлинная вера, или же она была просто фундаментом, на котором строился ее холодный ум. Она обернулась и направилась к двери в один из меньших переходов, что соединяли башни и высокие шпили верхних клуатров.

— Пошли, — сказала она, не пытаясь скрыть резкости в слове.

Клаудия последовала за ней через арку к двухсотметровому крытому мосту, на стенах которого красовались окна из покрытого сажей кристалла. Агату порадовало то, что молодой женщине пришлось заторопиться, чтобы догнать ее. Позднее она поплатится за это болями в мышцах и суставах, но это маленькое удовольствие того стоило.

— Аббат Иакто хотел узнать, решило ли ваше преподобие донести упомянутое им дело до епископа Ксил... — начала Клаудия.

— Ответ по-прежнему нет, — прорычала Агата, увеличив шаг. Сервоприводы в силовых доспехах зажужжали в стылом воздухе. — Я не намерена помогать твоему аббату действиями, недомолвками или даже по случайности подняться еще на одну ступеньку к повышению, которое он так жаждет.

— Аббат Иакто желает одного только единства слуг Бога-Императора и того, чтобы Его владениями правили волей праведников, — проговорила Клаудия. Ей пришлось почти бежать, чтобы не отставать от нее.

— Правили волей аббата Иакто, так будет честнее.

— Вы наносите святому аббату страшное...

— Может я и старая, но я не идиотка, — отрезала Агата.

— Аббат лишь просит, чтобы паломникам разрешили остаться в клуатрах на время Сезона Ночи.

— Им это разрешали раньше и разрешат снова, но я не буду играть в подковерные игры твоего повелителя, став символом его влияния и сострадания. Его просьба достойная. Пускай подает ее сам.

— Он сделал все, что...

— Он не сделал ничего, что не послужило бы его интересам превыше воли Императора. Другие может и слепы, но не я. Он хочет стать Голосом Согласия, возможно, однажды самим епископом Великого Собора, а потом — так как я не вижу причины ограничивать его амбиции — возвышенным епископом Доминика Прим. Возможно, и кардиналом. Возможно, его мечты простираются еще дальше. — Цоканье ботинок Агаты по каменному полу походило на пистолетные выстрелы. Щеки Клаудии зарделись, и она попыталась скрыть, как вдруг тяжело задышала. — И, быть может, он возвысится, но только не на моих плечах.

— Пусть ты не слепая, — прорычала Клаудия, — однако твое благочестие — просто другое название для глупости, старуха.

Агата остановилась и развернулась так стремительно, что Клаудия на ходу врезалась в нее, отшатнулась назад, и на мгновение показалось, что она собирается накинуться на Сестру Битвы.

— Тебе нужно держать себя в руках. — Голос Агаты был низким и холодным. — Ты умна и коварна, и я уверена, что своим тихим манером ты опасна. Однако помни, что ты говоришь не просто со слугой Святейшего и Высочайшего Бога-Императора. Я — не часть игрищ твоего повелителя. Я тут не для того, чтобы занимать стороны в притворном благочестии. Я — рука, которая обрушивает меч. Я — смерть, девчонка. — Она отступила назад, видя, как отражается ее лицо в немигающих глазах Клаудии. — А теперь уходи, — сказала она.

Клаудия выглядела так, словно собиралась что-то сказать, но затем склонила голову и развернулась, уйдя тем самым путем, которым они пришли.

Агата выдохнула, отвернулась в другую сторону и пошла дальше. Она добавит кару за гордыню к своему списку грехов. Ей даже не доставило особого удовольствия увидеть, как в глазах Клаудии на секунду зажегся страх, однако эта мелочь того стоила. Она позволила себе крошечную улыбку.

Прямо за ней по каменному полу что-то стукнуло. Она услышала, но не остановилась. Затем раздался еще один стук и еще, словно ее преследовала тень. Она замерла, нахмурилась и огляделась по сторонам. Истоптанную брусчатку покрывали красные брызги. Она застыла, подняв пистолет, который неизменно держала в руке. В переходе, кроме нее, никого не было, Клаудии также нигде не было видно. Она не спеша опустилась на колено — осторожно, чтобы не сводить глаз с коридора — и погрузила палец в ближайшее пятно. Поднесла его к лицу. По серебру бронированного пальца стекала красная жидкость.

Кровь.

Агата подняла глаза.

И ее пистолет взметнулся, палец сжался на спусковом крючке прежде, чем очертание, увиденное глазами, успело заполнить разум. Дымчато-черное, с натянутой кожей, зубами-иглами и красным, истекающим слюной языком. К устам Агаты поднялась молитва защиты, когда ее палец напрягся. И замер.

Там ничего не было.

Только покрашенная лепнина, покрытая трещинами и осыпающимися ликами святых. Агата сделала глубокий вдох и поняла, что дрожит внутри доспехов. Она посмотрела на пол. Кровь, покрывавшая его мгновение назад, пропала. Крытый мостик вокруг нее оставался таким же пустым, как и прежде.

— Вот, — произнес голос. — Жизнь — цепкая штука, не правда ли?

Корд Нем ощутил руку на своем лице, и очнулся. Боль почти снова толкнула его назад в тишину криков, но он удержался и попытался вдохнуть.

Там был... парад, проходивший по проулку за лачугами. Люди в красном, шагающие в молчании, он подошел к двери, чтобы посмотреть. Корд слышал о красных паломниках. Они были просто очередной сектой, которые появлялись и исчезали среди десятков тысяч людей, обитавших в трущобах. Они вышли на свет всего несколько месяцев назад, но он никогда их не видел, и не думал, что их настолько много.

Одна из проходивших мимо фигур в капюшоне повернулась, чтобы взглянуть на него, и это стало последним, что он помнил.

— Сильный, — сказал голос. — Сильный, несмотря ни на что. — Пальцы раскрыли один из его глаз. Боль из распухшей массы на лице казалась огнем. Он услышал, как изо рта кровавым выдохом вырывается крик. Он попытался откинуться, однако рука схватила его за затылок и удержала. Прикосновение было горячим. Нем почувствовал, как от него идет тепло.

Он открыл глаза.

Над ним склонился человек, его лицо в считанных дюймах от Нема. Он был закутан в рваные красные одеяния, впавшие черты лица окаймлял широкий капюшон. Лицо улыбалось ему. Над улыбкой на Нема, не моргая, смотрела пара ярко-синих глаз.

«Жрец», — подумал Нем. Однако что-то в нем казалось не так, что-то, чего Нем не мог понять из-за переполнявшей его боли.

— Ты много страдал, брат мой, — произнес человек. — Меня зовут Крейд, и здесь, чтобы привести тебя к свету истины. — Его голос был мягким, таким мягким... Нем моргнул, перед глазами плыло от боли.

— Моя... семья...

Лицо посмотрело на него. Синие глаза не моргали. Нему показалось, будто он ощутил что-то приторно-сладкое.

— Их нет, брат мой. Они стали красным мясом, которым все мы являемся.

Нем услышал слова. Он ощутил их, ощутил, как они погружаются в него. Он услышал крик, и лишь частица его понимала, что он принадлежит ему. Он задрожал. Сломанные кости затерлись друг о друга, и избитая плоть завопила.

— Это больно, — сказал человек, который походил на жреца. — И я не о твоем мясе. Тебе больно на душе, да? Вот на что похожа истина, брат.

Нем услышал слова. Они были горькими, но одновременно мягкими, такими мягкими, теплым темным медом. Каким-то образом они проникли за сковавшее его онемение. Человек в красной рясе по-прежнему стискивал его череп, понял Нем. Держал его рядом, словно отец, смотрящий в глаза новорожденному.

«Ты не жрец», — подумал Нем, и попытался произнести эти слова, но они вырвались из него невыразительным бульканьем. Теперь он явственно чувствовал сладкий запах. Он узнал его, однако не мог сопоставить.

— Ты привез их сюда, да? — спросил мужчина. — Ты привез свою любовь, плоть и кровь в эту свалку лжи. Ты привез их к подножью святости, ты молился через голод, ты скоблил, и постился, и молился, чтобы все это не оказалось ошибкой. В глазах человека что-то было, нет, не в глазах, а в лице. В нем было что-то не так. Но Корд не мог сфокусироваться. Все, что он мог, это смотреть в синие глаза.

— Ты совершил ошибку, брат мой. Ты совершил ошибку, уверовав в то, что мир может быть добрым. Нет такой доброты, у которой не было бы острой кромки.

Нем теперь трясся, и слова человека лились внутрь него, открывая двери, за которыми он запер вину и сомнения, что следовали за ним по смрадным палубам паломнических судов и в путешествии на север от Вороньего Комплекса к монастырю Последней Свечи. Корд был докером на Немезиде. Он копил и копил свои заработки для оплаты места на паломническом корабле. Это он говорил, что все пройдет гладко, что это их священный долг, что Император защитит. Он верил... Он верил, а теперь...

— В мире есть истина, о да, брат мой. Хочешь узнать ее?

Нем попытался покачать головой. Череп дребезжал от боли. Что-то было не так. Даже сквозь боль и шок он понимал, что что-то было не так.

— Твой бог мертв. Надежда — это ложь. Ненависть — единственная истина.

Человек улыбнулся шире, и Нем увидел поднимавшиеся по челюсти скобы, он увидел кровь, пронизывавшую белки глаз, влажный блеск изорванной красной рясы. Сладкий смрад густел у него в носу и горле, и он понял, что это такое — понял это вместе с холодной волной, подкатившей к его языку рвоту.

— Это — святая истина, брат, — сказал жрец и поднял Нема за голову, как будто она была игрушечной. Нем попытался лягнуться, но лишь слабо дернулся. — Ты знаешь это, тебе лишь нужно позволить этому стать твоим путем.

А затем человек в красном повернул Нема лицом вбок, к стенам и полу хибары, что он называл своим домом, туда, где в воздухе подобно черным курениям висел запах. Он увидел, и понял, что еще может кричать.

В келье Агаты царила тьма, когда она вошла и закрыла за собой дверь. Мгновение она стояла неподвижно, спина прижата к окованному железом дереву. Сестра Битвы прошагала четыре километра от крытого мостика до санктума и кельи, не останавливаясь и не впуская в голову мысли о том, что видела.

О том, что ей померещилось, будто видела. В ордене Серебряного Покрова знали, что видения, как величественные, так и ужасные были реальными, но также знали, что подобные вещи могли порождаться самим разумом, вытащенные из темных закутков усталостью, либо виной, либо грехом.

В темноте она выдохнула и, наконец, уронила голову.

Как бы ей хотелось, чтобы сестры были с ней. Как бы ей хотелось, чтобы ее не кидали здесь одну, увядать в этом месте. Она подняла голову. Ей придется совершить обряд очищения разума и тела. Она была Сороритас и, даже одна, Агата была орденом, ее воля была волей всех, кто разделял вместе с нею Сестринство.

Двигаясь по памяти, Агата зажгла первую свечу и поставила ее на высокую каменную полку возле двери. Комнатка была восьмиугольной, стены — голый гранит, а потолок — образ премудрого Императора, взирающего вниз с лицом настолько же старым и сморщенным, как ее собственное. Голая каменная плита, служащая ей ложем, холодно заблестела под свечным племенем. Набожник-XVI сидел в своей стенной нише возле алькова, где хранились доспехи и оружие. Сервитор вздрогнул, пробуждаясь, когда свет коснулся его глазных линз, и быстро двинулся к ней.

— Госпожа, — пробормотал он, в его голосе потрескивала статика.

Он был солдатом из 401-го Геликского; молодым, набожным и храбрым. Пуля еретеха снесла ему половину головы на Гелдике, когда он кинулся к упавшему знамени Серебряного Покрова после того, как его носительница погибла. За такое благочестие Сороритас почтили его, позволив служить Сестрам ордена до смерти плоти.

Агата протянула оружие, деактивировала доспехи и дала Набожнику-XVI снять с себя пластины. Она натянула белую блузу поверх нательника, который носила под боевой броней, и начала ритуалы очищения тела и разума для отдыха. Покой ускользал от нее, пока она растягивалась и дышала. В голове роились мысли: о рассыпающемся в падении горящем солнце солярных культистов; холодных глазах Клаудии; крови, забрызгавшей каменный пол позади нее...

«Ты встревожена, — подумала она. — Эти вещи — отражение твоей слабости. Ты должна быть чистой. Там, где есть сомнения, должна быть только вера...»

Звук отвлек ее от занятия. На секунду ей послышался рядом тихий шорох. Она бросила взгляд на Набожника-XVI, однако сервитор склонился над пластиной доспехов, наполовину машинные руки полировали серебро черной тряпочкой.

Она закрыла глаза и снова вернулась к ритуальным растяжкам.

Ее голова вновь резко вскинулась.

— Госпожа? — Набожник-XVI повернулся и посмотрел на нее.

Агата покачала головой.

— Тихо, — сказала она. Звук стал громче.

Она замедлила дыхание и прислушалась, позволив чувствам заполнить свое сознание, после того, как заставила стихнуть звуки дыхания и сердцебиения.

И вот опять, тише, но настойчивее. Он походил на перья, трущиеся или бьющиеся обо что-то прочное. Агата почти расслабилась.

Должно быть, в комнату залетела птица. С приближением Сезона Ночи падальщиков, гнездившихся на башнях и шпилях, иногда привлекало тепло внутри зданий.

Звук послышался снова, и Агата начала идти на него — завешенная гобеленом ниша, в которой хранилась каменная чаша и бутыль с водой для омовений.

Как птица забралась под гобелен? На секунду раздалось громкое трепыхание, и Агата увидела, как гобелен закачался. Она протянула руку. На потускневшей красной ткани горели вышитые золотой нитью кубки. Сестра Битвы отдернула гобелен.

Из внутреннего пространства вырвалась птица. Во все стороны полетели перья, когда по ней забили крылья, а уши наполнились пронзительными криками. Она почувствовала, как ей в щеки впиваются когти. В нос ударил смрад протухшего мяса и опаленных крыльев. Она вскинула руки, чтобы отмахнуться от птицы. Существо с воплями свалилось на пол. У Агаты появилось мгновение, чтобы разглядеть нечто растрепанное и черное, когтистое, с перьями и мехом, прежде чем оно кинулось на нее снова.

Раздался громкий хлопок. Существо разлетелось на куски и рухнуло на пол. В воздухе повисли разодранные перья. Набожник-XVI опустил левую руку. Ствол все еще дымившейся ручной пушки сложился обратно в стально-медное предплечье.

— Спасибо, — выдохнула она.

— Я живу, чтобы служить, — пробормотал сервитор.

Агата встряхнулась и шагнула к останкам существа. Большая его часть превратилась в месиво из красной слизи, но она все равно сумела разглядеть перья, свисавшие с костей трех крыльев. Еще был клюв, и ряд затуманенных катарактами глаз. Запах, исходивший от птицы, был резким и сладковатым, как запах рвоты, замаскированный розовой водой. Агата вспомнила искателей знаков и то, что увидела на мостике после ухода Клаудии. Она поежилась, не сводя глаз с останков.

— Какое действие мне нужно предпринять? — спросил Набожник— XVI.

— Напиши и доставь сообщение епископу Ксилите — при удобнейшем случае я прошу у нее о приватной встрече.

— Да будет так. А с остатками ликвидированного мною существа?

Секунду Агата не отвечала. Этого она проигнорировать не могла.

— Сожги, — сказала она.

Слезы святого

— Мы идем за тобой, мелкая! — Крик разлетелся среди детей, и Ация побежала. Все они были старше ее, старше и быстрее, однако она знала лазейки между лачугами лучше любого из них.

Это был ее мир. Она пробыла в Западных Паломнических Трущобах недолго, но этого времени ей хватило, чтобы отыскать каждый крошечный проем между гниющими досками и каждую дыру в проржавевших крышах. Она могла пробежать весь путь от Дороги Торговцев до первых камней самого монастыря, ни разу не коснувшись земли. Ация могла скользить по забытым сточным канавам и падать в холодную тьму усыпальниц. Большинство людей даже не подозревали об их существовании, но она нашла их, и теперь Западные Трущобы стали ее домом.

Всего было четыре паломнические трущобы, каждая из которых вплотную подходила к окраинам монастыря Последней Свечи, создаваемые и достраиваемые из всего, что сумели найти паломники. В далеком бесчестном прошлом ордены, ведшие в монастыре уединенную жизнь, охотно привечали путников, однако потом Доминик Прим стал перевалочным миром для Паломничества к Центру. Каждый год миллионы людей из соседних секторов прибывали в монастырский мир по пути к верховному святейшему миру Офелия VII. Многие стекались в огромный Вороний Комплекс на юге планеты, но некоторые шли на север, к границе света, где восемь тысяч лет стоял монастырь Последней Свечи. Большинство из них, не имевших за душой ни гроша, так и оставались здесь. И трущобы разрастались, каждая из них постепенно превращалась в лабиринт проулков и крошечных лачуг, наползавших и грудившихся друг на друге. Зловонные и болезненные, странники, обитавшие на виду у монастыря, в большинстве своем там же и умирали, так никогда не повидав святынь, ради которых пересекли космос, а затем целый мир. Одни злились на свою участь, другие находили утешение в том, как близко они подошли к столь святому месту. Большинство же просто выживало.

Ация нырнула за угол и перепрыгнула тележку с горкой мусора, которую толкали две женщины. Ей вслед понеслись крики, но Ация продолжила бежать. Она еще не оторвалась от погони. Самые быстрые из своры влетели за ней в проулок. Тележка перевернулась. Одна из женщин подобрала упавший кусок рокрита и кинула в пробегавшую волну детей.

— Мелкая! Мы поймем тебя!

Ация рассмеялась, ухватилась за торчавший из стены переулка конец металлического прута и подтянулась, вытянула руки, вцепилась в крышу и подпрыгнула. Рука схватила ее за лодыжку, она засмеялась, обернулась и плюнула в лицо охотнику, а затем оказалась наверху и припустила по миру крыш. В нее ударил холодный ветер, но она бежала быстрее него. Вот почему дедушка говорил, что она преодолела дорогу с юга — потому что она была достаточно быстрой, чтобы обогнать мир. Она знала, что это ложь. Она выжила потому, что ее родители отдали Ации свою еду и заставили съесть. Мальчик взобрался на крышу, но порезал руку о край и теперь истекал кровью. Серую рубашку заляпали красные пятна. Ация задалась вопросом, прикончит ли его порез, как это случилось с Толой, чья нога почернела после того, как она рассекла ее об осколок камня.

— Мелкая! — донесся выкрик, когда новые дети последовали за раненным мальчиком на краю крыши.

Взрослые стеклись теперь в переулки и на дощатые мостики, осыпая их проклятиями, которые, как выразился бы ее дедушка, лишили бы их благословения Императора. Она знала, почему они кричали. Их погоня была не просто неприятностью, она была расточительством. Погоня крушила вещи, которые потом предстояло ремонтировать, тратила энергию, которую следовало пустить на подготовку к настоящим морозам и темноте, когда придет Сезон Ночи, тратила энергию, которую не было чем восполнять. Но для Ации и детей из трущоб восторг стоил всех криков и боли в и без того болевших животах.

Она достигла обрыва между крышами и взглянула вниз перед тем, как прыгнуть.

И застыла.

Секунду она просто смотрела.

Позади нее по крыше загрохотала девочка, с дикой радостью на лице протянув к Ации руку.

— Попалась!

Ация оглянулась и стряхнула с себя руку.

— Смотри, — воскликнула она. Девочка снова потянулась к ней, поэтому Ация нырнула и крикнула, указывая на трещину между крышами. — Смотри! — Старшая девочка оглянулась, бросаясь к Ации. И остановилась.

— Что...?

Сзади приближалась толпа остальных детей, все еще намеревавшихся догнать жертву. Ация проигнорировала их и присела, чтобы спрыгнуть с края крыши в дыру. Другая девочка схватила ее за плечо.

— Ты не станешь...

— Я только посмотрю поближе. — Ация развернулась и прыгнула, повиснув с крыши на пальцах. — Давай, — сказала она, и разжала хватку.

Она полетела к земле. Падение было долгим, однако Ация уже привыкла к ним, и при приземлении перекатилась. Пространство, в которое она нырнула, оказалось проемом между двумя домами, достаточно широкое, чтобы взрослый мог стоять в нем, вытянув руки. Иногда в трущобах подобное случалось, когда при возведении стен между ними оставались пустоты. Однажды кто-то удосужился тем, чтобы вымостить землю кусками камней. У краев валялись сколотые остатки. Одну из стен раньше украшали расширяющиеся желтые полосы, похожие на солнечные лучи. В другом конце располагался лаз, ведущий в проулок. Он был настолько узким, что пробраться через него смог бы разве что ребенок, и совершенно незаметным, если только не знать, где его искать. И там, куда вел этот лаз, находилось святилище, поскольку на противоположном конце, закрепленное на низкой стене, было каменное лицо.

Возможно, лицо упало с монастырских стен или, возможно, его принесли фанатичные паломники, стремящиеся прикоснуться к символу божественности. Во всяком случае, истину забыли вместе со святилищем. Время обветрило его черты до плавных теней глаз, носа и губ.

Ации пришло на ум сравнение с лицом, притиснутым с другой стороны ткани. Мужчина или женщина, святой или ангел — его происхождение затерялось под зеленой плесенью и лишаем на щеках. Оно не походило ни на что. В трущобах существовали тысячи похожих святилищ, построенных из мусора: безвкусные святые, мерцающие молитвенные лампадки и железные ветки, увешанные тряпками. Даже если бы она заметила его, когда посмотрела вниз, Ация бы не остановилась, не говоря уже о том, чтобы прекратить бегство. Но слабый луч меркнущего света отразился от чего-то, и она посмотрела, и она увидела.

Каменное лицо рыдало яркими и кровавыми слезами.

— Что... — начала другая девочка, упав в дыру следом за Ацией.

— Это вода, — сказала Ация, и правой рукой потянулась к каменному лицу.

— Не трогай! — крикнула другая девочка, однако пальцы Ации уже коснулись жидкости на каменных щеках. Она была холодной и влажной, и пахла железом, когда она принюхалась к ней. Ация повернулась и, нахмурившись, подняла пальцы. На краю крыши уже столпились остальные дети. Некоторые спрыгнули в дыру к Ации и девочке.

— Не стоило этого делать, — сказала старшая девочка. Ация все еще разглядывала влагу на пальцах. Продолжая хмуриться, она посмотрела на девочку. — Не стоило этого делать. Это знак, оно святое, тебе не стоило его касаться. — И Ация перевела взгляд обратно на каменное лицо, и увидела, что сверкающие ручейки слез начали пересыхать.

Сзади послышался голос старшего мальчика.

— Благословение Императора, это же чудо.

И из безмолвия поднялись голоса, разом наполнившие крошечное пространство, и она услышала возгласы взрослых, собирающихся на крыше.

— Плакало, оно плакало кровью...

— Девочка коснулась его, она коснулась его...

— Это благословение...

Ация отпрянула, оставив старшую девочку одну перед каменной головой.

— Это знак, — донесся голос из растущей толпы. Они смотрели на нее и другую девочку глазами, напомнившими ей голодного пса, не знающего, укусить ли ему или заскулить.

Она не могла пошевелиться. Ей хотелось двигаться. Хотелось бежать.

Правую руку пронзила резкая холодная боль. Она задохнулась, затем посмотрела вниз и увидела, что ее пальцы сжались в кулак. Там, где ногти впились в кожу, сочилась кровь.

— Это знак!

А затем толпа вдруг приобрела фокус, и Ация почувствовала, как вздымаются и ревут эмоции в тех, кто стоял вокруг нее, как злость и радость перерастают в истерию. Ближайшие люди щурились в слабом освещении, их глаза метались между Ацией и старшей девочкой.

Она побежала, проскользнув мимо обступивших их людей, и выкарабкалась на крыши и побежала дальше сквозь собирающуюся толпу. Она бежала и бежала, и какое-то мгновение ей казалось, как будто за нею кто-то гонится, оставаясь в шаге позади, пока Ация со всех ног неслась запутанными улочками трущоб. Однако когда она оглянулась, то никого не увидела, ни намека на красное среди выбелено-серых и грязно-желтых цветов.

Люди массово стекались в ту сторону, откуда она прибежала, и Ация услышала слова, которыми некоторые из них перекидывались с другими.

— Слезы Императора...

— Святые источники плачут...

— Чудо...

И Ация побежала дальше, пока не достигла лачуги, которую называла родным домом, и не нашла своего дедушку, все еще спящего и дрожащего возле тлеющего костра.

Она отыскала край одеяла и забралась в слабое тепло. Ация закрыла глаза, стараясь не вспоминать о том, почему она убежала, о том, как ощущалось течение воды по каменному лицу, о том, как при этом ей на мгновение почудился единственный протяжный крик боли.

Глава 3

— Вы уверены, что хотите этого? — спросил Йозеф.

Ковенант не оторвал взгляда от свечи, которую зажигал, однако сенсорный модуль, установленный на плече, дернулся вверх. Модуль представлял собой сферу из меди и блестящей стали, что могла уместиться в руке. Десяток похожих на драгоценные камни линз с бормотанием механизмов перефокусировались на Йозефа. Это был подарок от Главиуса-4-Ро. Магос презентовал его Ковенанту в тишине после Серафо, а затем отправился назад туда, где проводил свое свободное время. По какой-то причине священнослужитель находил это новое дополнение тревожащим. Как и многое другое с недавних пор.

— Останься на чтение, — сказал Ковенант. Фитиль свечи разгорелся, золотой свет вырос в узкое лезвие над белым жиром.

— Если вы того желаете, лорд.

— Желаю.

— Черный Жрец не будет присутствовать?

Ковенант поднял взгляд, его глаза были острыми и темными.

— Не будет, — сказал инквизитор. — Мне поможет астропат Эпикл.

Йозеф кивнул и отвернулся от сверкающего взора сенсорного модуля.

Зал именовался обсерваторией, но оборудование для наблюдений за звездами давным-давно исчезло, оставив после себя лишь отверстия под болты на металлической палубе. Он предполагал, что Клеандр нашел ему иное применение, возможно, озаренный звездами будуар либо место, где он мог бы уединенно топить в выпивке свою тоску. Теперь тут не осталось ничего, кроме круглого каменного стола под куполом кристаллического потолка. Инквизитор встал у стола и закрыл лежавшую перед ним обсидиановую коробочку, окруженную со всех сторон только что зажженными свечами. Свечное пламя отблескивало от отполированного вулканического стекла.

— Есть... — Йозеф закашлялся, и отвернулся, почувствовав спазм в груди. — Есть другие способы добыть знания. Миласа только начала дознание Энны. Она может знать...

— Недостаточно, — сказал Ковенант. — Она может найти многое, или не найти ничего. Я не могу позволить себе быть слепым.

Йозеф подавил еще один кашель.

— Но это... вы не пробовали ничего подобного со времен Аргенто.

— Ты останешься, — сказал Ковенант, его голос был низким, но нес в себе остроту. — Ты будешь наблюдать. После окончания выскажешь свое мнение.

— Да, мой лорд, — ответил Йозеф и погрузился в молчание.

Двери открылись секундой позже, черное железо, выложенное серебряными звездами, распахнулось настежь. Йозеф почувствовал, как под рясой защипало кожу за миг до того, как услышал шаркающие шаги Эпикла. Астропат переступил порог, опираясь на хромированную руку сервитора. Он был высоким, подумал священник, возможно даже сильным, но этот рост и сила были настолько согбенными и увядшими, что тот лишь на самую малость возвышался над Йозефом. Лицо, расположившееся над сутулыми плечами, покрывала сморщенная кожа. Со скальпа свисали жидкие пучки пепельно-седых волос. Его глаза были пустыми, глазницы заполняли золотые затычки.

— Я спал, — заявил старик, его тон был сжатым и язвительным.

«Старик... — подумал Йозеф. — Скорее всего, он моложе меня, но и я далеко не молод».

— Ты всегда говорил, что не способен спать, — ответил священник, — что дар отнял это у тебя вместе со зрением.

— Какая у тебя утомительно хорошая память, Хорив. Может, это был первый случай за десятилетия с тех пор, как я отдал зрение Императору, когда ко мне возвратился сон. Может, я лгал все эти годы, а сам каждую ночь забирался под одеяло и наслаждался восхитительно крепким сном по восемь часов кряду. Или может, я не хочу, чтобы меня беспокоили в то, что считается полночью даже на таком пустотном корыте, как это.

Йозеф вздернул бровь, прилагая все усилия, чтобы не улыбаться.

— Рад слышать, что ты по-прежнему в добром здравии, — сказал он.

— Добром здравии? Я умираю с самого рождения. Но ты со своей беседой определенно делаешь перспективу более привлекательной.

— Вы готовы? — Вопрос Ковенанта походил на удар ножа. Астропат тяжело вздохнул.

— Я готов, лорд Ковенант. Я служу вам сейчас, как служил всегда. — Эпикл вздрогнул и отвернулся от Йозефа к Ковенанту и каменному столу. — Я не буду пробовать вас отговорить. Уверен, Хорив уже сказал все, что могло поколебать вас. Он старый болван, но иногда такие оказываются лучше всех остальных.

— Это нужно сделать.

— Как прикажете, лорд, — он обернул старческое лицо и заполненные золотом глазницы к Йозефу. — Я попытался. — Затем он поковылял к столу и встал напротив Ковенанта.

— Они при вас? — спросил Эпикл.

Инквизитор открыл обсидиановую коробочку на столе и извлек небольшой сверток из черного бархата. Он был высотой в дюйм, шириной с человеческую ладонь. Эпикл повернул голову, как будто к чему-то прислушиваясь, а затем кивнул.

— Они очищены?

— Да.

Эпикл снова обернулся, и если бы не золотые затычки в глазницах у астропата, Йозеф мог бы поклясться, что старик посмотрел прямо на Ковенанта.

— Вы исповедовались?

— Да.

Эпикл кивнул.

— Хорошо.

— Закрыть двери, — велел инквизитор. Йозеф отвернулся и ввел на дверной панели код. Двери захлопнулись и заперлись с грохотом встающих на место тяжелых поршневых болтов. Освещение в комнате померкло.

Эипкл опустил руки на каменный стол. Сервитор отступил на шаг и замер.

Пламя свечей усилилось.

Воздух стал натянутым. От кожи Йозефа поползло тепло. Он моргнул, его глаза вдруг увлажнились.

Ковенант потянулся левой рукой и стянул бархатную ткань с того, что она скрывала.

Мемнон последним присоединился к собранию троих у лишенного света озера. У него имелись иные имена и титулы — инквизитор, паломник, провозгласитель — но тут он был под именем, которое сам себе выбрал, когда нашел свое призвание. Он был Странником, как те, кто явился на встречу, были Верховным Жрецом и Колдуньей. Это были их места в будущем мироустройстве. Он шагал неторопливо, и ожидавшая его пара не двинулась ему навстречу с приветствиями. Дойдя до края озера, он остановился. Двое других посмотрели на него. Лицо Колдуньи походило на бледную тень за саваном. Она вздрогнула, поворачиваясь к нему, и он услышал щелканье маленьких механизмов. С нее ниспадали складки черно-красных шелков, скрывающих металл, недавно вживленный ей в тело. На краях савана зазвенели серебряные монетки. Верховный Жрец стоял рядом с ней неподвижно, руки стискивали молот, навершие которого покоилось на необтесанном каменном полу.

— Дело сделано, — объявила Колдунья. — У тебя получилось.

Странник пожал плечами и повернулся к озеру. Свет от его свечи отразился обратно на него с черной зеркальной поверхности. В окружавшей Мемнона темноте цветастые лохмотья его рясы стали серыми.

— В легионе Архипредателя была традиция проводить тайные встречи у воды, которая отражала свет луны. — Со сталактита наверху упала капля, от которой по черной глади пошла рябь. — Либо, по крайней мере, так говорится в обрывках Иатеса. Они собирались по четверо, а мы по трое, а пламя свечи заменило нам луну. А до этого, когда человечество все еще было приковано к своей колыбели, говорили, были те, кто собирался под землей, чтобы совершить омовение в утерянных реках и забыть обо всем содеянном.

— Какая глупость, — сказала Колдунья, — и совершенно не важная. Все прошло хорошо?

— Не важная? Думаешь, истина не важна?

Скрытая под саваном голова Колдуньи дернулась. Щелкнули механизмы.

— С одного только великого предательства прошло десять тысяч лет. Ни одна истина не живет так долго.

— И все же она живет. Я это знаю. Знаю наверняка. Истина — не набор писаных фактов. Она принимает множество форм. Она меняет свое выражение, однако она живет. Нет ничего несущественного, нет ничего обособленного в колесе времени. Нам следует помнить это.

— Вопрос, брат-Странник, — сказал Верховный Жрец. — Вопрос нашей сестры остается.

— Кандидат на Арде был устранен до полного проявления, — сказал он. — Кандидат был настоящим, сильнее предыдущего, но все еще не достигшим точки воплощения. Пророчество остается невыполненным. — Мемнон замолчал, отвернувшись и склонившись над озером. Он коснулся его поверхности, и увидел, как во все стороны разбегается рябь. Он поднес руку ко рту и коснулся каплей жидкости своих губ. Она пахла землей и солеными слезами. — Вода за плотиной продолжает подниматься.

— В ближайшее время финальное воплощение не наступит, — сказала Колдунья. — Еще рано. Время и судьба пока не сошлись. Продолжим устранять их, и один появится. Должен появиться.

— Есть еще одна проблема, — произнес Мемнон, подняв глаза на Колдунью. — Ковенант. Твой агент провалила задание.

— Он опасен, — согласилась та, пожимая плечами.

— Разве не все мы опасны? — спросил Странник. — Он знает слишком много. А теперь у него есть кто-то, способный рассказать ему больше. Кем была твоя убийца?

— Агент — из Обновленных, — ответила Колдунья, — девушка-убийца с Яго. Ее личность-скорлупа называется Энной Гирид, но под ней она обычная бандитка — она ничего не значит. Что? Думаешь, я бы послала в руки потенциальной угрозы кого-то большего, чем оружие?

На лице Мемнона не дрогнул ни единый мускул.

— А если он воспользуется телепатом, чтобы вскрыть ее разум, что он найдет?

— Ничего, — заверила его Колдунья. — У Обновленных есть лишь то, что им дают после выхода из воды.

— Это ты так говоришь, сестра. Твоя вера в пути Обновленных...

— Моя вера не предмет для дискуссий.

— Твоя вера сильна, — сказал Мемнон, все еще всматриваясь в слабеющую рябь на воде. — Я не ставлю ее под сомнение.

— Нет, ты просто думаешь, что она ослепляет меня, тогда как твоя дает тебе подлинное прозрение.

— Для этого мне вера не нужна, — сказал он и взглянул на ее скрытое под саваном лицо. — Я знаю, что истинно.

— Хватит, — произнес Верховный Жрец. — Кандидат и следующий шаг в предприятии — вот вопрос, который мы прибыли обсудить. — Мгновение Колдунья оставалась неподвижной, затем согласно кивнула. — Где появится следующий кандидат, брат? — продолжил Верховный Жрец.

— Давайте узнаем, — сказал Мемнон Странник.

Он дал своим мыслям успокоиться, а затем выдохнул в воздух слог, от которого с его дыхания посыпалась изморозь. Колдунья пошатнулась, когда звук разлетелся эхом и исчез во тьме. У Мемнона в руке появилась костяная коробочка. Пепел внутри серебрился под светом одинокой свечи. Не сводя глаз с поверхности воды, он высыпал из нее пепел.

Холод походил на удар молотом. Йозеф задрожал под рясой. Свечной свет усилился, а затем замерз. Звезды за кристаллическим куполом стали пронзительно-яркими. Эпикл застыл в полной неподвижности, его руки лежали на каменном столе. Изморозь возникла на клочьях его волос и наросла на прикрытые шелком плечи.

— Дух движется, — промолвил астропат.

Ковенант взглянул на колоду карт, лежавшую на квадрате черного бархата. Каждая из карт представляла собой психоактивную кристаллическую матрицу. Орлиные крылья и змеи бились и свивались на рубашке верхней карты, узор непрерывно двигался, словно плывущая по воде золотая листва.

— Божественный Повелитель человечества, — сказал Ковенант, его голос был громким в воцарившейся неподвижности, — даруй нам откровение.

Он потянулся и коснулся колоды таро.

Вариации подобных колод тысячелетиями использовались для прорицания будущего, интерпретации воли Бога-Императора и прочих предсказательных целей. Статус применения карт в лучшем случае оставался слабо определенным. Вокруг них роились подозрения, а тех, кто использовал их открыто, окружал страх. От них разило варпом, неописуемым, переходом из света во тьму. Но великие герои Империума пользовались ими, и многие считали их равно священными и богохульными. Существовало множество их видов и вариантов: Воларийская колода, костяные карточные колоды трех жрецов Экзорандиса, Каликсидское таро, Солярная колода и так далее, бесчисленные разновидности, но имевшие общую цель. Карты таро, лежащие на каменном столе, создали на Терре псикузнецы из Неосвещенных Башен. Кристаллические карты были присыпаны пеплом с Золотого Трона и окроплены дождевой водой, что падала в самом Дворце. В прошлом они принадлежали Аргенто, покойному повелителю и наставнику Ковенанта, а до него — целой плеяде инквизиторов, восходившей к Эре отступничества. Они были одной из самых благословенных вещей, с которыми когда-либо сталкивался Йозеф.

Также он находил их совершенно жуткими.

Он вспомнил разговор с Черным Жрецом, Хешем.

— Вы просите невозможного, — заявил тогда Хеш.

— Нет ничего невозможного, — ответил Ковенант. — Это просто акт воли. Ты поможешь мне понять, что замышляют наши враги. Ты просматривал те записи, которых не видели мы, анализировал их верования и природу. У тебя есть знания. Теперь делай свою работу.

Хеш пробежался взглядом по непроницаемому лицу Ковенанта. Затем Черный Жрец тяжело вздохнул и начал говорить.

— За тысячи лет горусианство приобрело множество форм. Не заблуждайтесь — Инквизиция родилась с этим недугом. Есть фрагменты докладов, в которых говорится об инквизиторах-горусианцах, которые экспериментировали с материалами, использовавшимися для создания Адептус Астартес, о попытках создать тела полубогов, что привлекут и пленят силы Хаоса — словно наполненная медом бутыль для заманивания насекомых. Другие пытались изгнать из одержимых людей возвышенных демонов, полагая, что после изгнания силы Хаоса не смогут больше пленить подобные души.

— Жестоко, — произнес Ковенант. Хеш кивнул.

— Но всякий раз, когда горусианство появляется снова, идея принимает другую форму, яд — иной привкус. Если горусианский идеал поднял голову снова, то его заблуждения могут принять какой угодно вид.

— Но слова псайкера, пророчество, разжегшее тревогу Вульта. Они были особенными, — сказала Виола.

— По своему смыслу — нет. Они перекликаются с доктринами Катулла Вана.

— И что это за доктрины? — поинтересовался Ковенант.

— Вы хотите узнать то, о чем доподлинно неизвестно, мой лорд, и, возможно, не самом разумном.

— Расскажи нам.

— Катулл Ван верил, что спасение человечества крылось в слиянии силы Императора и Хаоса. — Зубы Хеша мимолетно сжались над языком, и его татуированные щеки дернулись. — Он искал аватар божественности Императора, святого, которого можно было заразить тенью. Свет и тьма сольются и сотворят...

— Чудовище, — сказал Ковенант.

— Катулл искал кандидатов в темные мессии, используя предсказания и пророчества, — Хеш кинул на Ковенанта острый взгляд. — Как и те, кто придерживается торианской догмы.

Ковенант выложил на столе кольцо из кристаллических карт. Астропат раскачивался. Вокруг его головы усиливался нимб света. Рот Йозефа наполнился резким привкусом железа. Узоры на рубашках карт менялись. Золотые орлы и змеи стали листвой, затем кругами, затем звездами на черном фоне.

Голова Эпикла задергалась из стороны в сторону. Его рот открывался и закрывался.

— Колодец света, полуночное солнце, золото, золото и огонь, и жажда, и красное...

Над столом поднялось марево света. Пламя свечи стало ярче, но тени сомкнулись еще плотнее. Йозеф перестал видеть стены комнаты. Он поднял глаза. Звезды за куполом пришли в движение.

— Они ищут кандидатов, старый друг, — сказал тогда Ковенант. — Триумвират ищет тех, кто сможет стать сосудом божественности Императора. Как некогда мы сами.

— Хеш этого не говорил. Виола сказала, что его информация строилась в основном на догадках, но не более того.

— Они ищут святых.

— Нет ничего, делавшим бы это чем-то большим, нежели... — Йозеф замолчал, внезапно поняв, что же упустил из виду. — Идрис. Вы думаете, что они занимаются этим из-за нее.

Ковенант промолчал, однако затем кивнул.

— Какой первый закон войны?

— Не дать врагу то, что ему нужно, лорд.

— Они ищут, и поэтому мы должны опередить их.

— Вы знаете, куда ведет этот путь, лорд.

— Я знаю, что должен делать, старый друг. — И с этими словами Ковенант опустил руку на плечо Йозефу и посмотрел на него, его взгляд был твердым. — Верь мне.

— Всегда, лорд, — склонив голову, сказал Йозеф. — Всегда, и до конца.

— Вечный свет, — тяжело выдохнул Эпикл. На губах астропата выступила кровь. — Свет, что пронзает всю тьму... Карты поднялись со стола в воздух, вращаясь на месте, узоры на их рубашках плыли и менялись, словно образы в калейдоскопе. Ковенант наблюдал за ними.

— Маяк истины... пламя защиты...

Карты заскользили по воздуху, создавая узор, отголосок течения правды, проходящей под кожей реальности, тень на стене бытия.

— Твоей волей и мудростью, — промолвил Ковенант, — да откроется все.

И первая карта перевернулась без единого прикосновения руки.

Образы угасли, когда пепел утонул под гладью озера. Мемнон медленно поднялся.

— Доминик Прим... — произнес он.

— Ты уверен? — переспросила Колдунья.

— Прибегни к своим методам, если не веришь моим, — сказал он, его голос и лицо были мягкими, однако взгляд — твердым в пламени свечи. — Но, насколько это возможно, я уверен. — Он на краткий миг закрыл глаза, голова склонилась, как будто в молитве.

Колдунья посмотрела на Верховного Жреца.

— Доминик Прим... — выдохнула она, и его голос защелкал от еще исцеляющихся ран. — Этого не может быть, спустя столько времени. Мы бросили на него все ресурсы, и лишились их, когда дитя пропало. Пророчество не сбылось, а попытка разжечь его заново провалилась.

— Это — новый кандидат, с которым нужно разобраться, — произнес Верховный Жрец. — Доминик Прим остается горнилом, ямой, откуда восстают святые и твари, как уже случалось прежде.

— Я пойду, — заявил Мемнон, подняв голову и открыв глаза. — За свои грехи я выполню задание, как и все предыдущие. У меня еще остались ресурсы и агенты на Доминике Приме с последних предприятий.

— Ты выполняешь работу во спасение, — произнес Верховный Жрец.

— Я делаю то, что должен, — сказал он и пошел прочь от озера, оставив двух других без света свечи в своей руке.

— Глупец в Лохмотьях... — произнес Йозеф, глядя на разбросанные по каменному столу карты. Корка психического мороза на его поверхности начала обращаться в пар. Эпикл лежал на полу, подрагивая и хрипло дыша. Сам священник боролся с тошнотой, прокатывающейся по его внутренностям и голове. В воздухе висел густой запах озона.

— Палач, перевернутая Свеча... Я плохо разбираюсь в подобном, — начал Йозеф и вдруг закашлялся. Во рту остался железный привкус, и он сглотнул его, замолчав, чтобы успокоить дыхание.

— Расскажи, что ты ощущаешь, — сказал Ковенант. Он единственный в комнате казался незатронутым, хотя его кожа побледнела и блестела от пота. Сенсорный модуль на его плече дергался маленькими дугами. Линзы сменили фокус, затем сменили еще раз. Секунду Йозеф наблюдал за модулем, после чего перевел взгляд назад на стол. Он позволил сформироваться своим эмоциям, пока глаза изучали узоры и образы на кристаллических картах. Они немного отличались от того, как выглядели в последний раз, когда он на них глядел: Верховный Жрец более не восседал на своем троне, но уходил от него, сокрытый под черным капюшоном, его молот остался на ступенях у кресла. Глупец в Лохмотьях теперь нес связку мечей на плече, а его тень отливала чернотой позади него.

— Я ощущаю... угрозу. Как будто я смотрю не просто на картину происходящего, но на нечто, заранее спланированное... нет... — он замолчал, нахмурившись. — Не спланированное, а изувеченное.

— Аитиократия... — пробормотал с пола Эпикл. Он по-прежнему дрожал, однако к коже астропата постепенно возвращался цвет.

— Что... — начал Йозеф.

— Аитиократия — архаичный способ сказать, что действие определяется чем-то другим, нежели им самим. — Эпикл слабо махнул рукой, и сервитор помог ему подняться на ноги. — В контексте данной формы прорицания это означает что, наблюдая, мы меняем происходящее, или в некоторых случаях...

— То, за чем мы наблюдаем, было намеренно изменено, — сказал Ковенант. Он взглянул на Йозефа. — Будущее изувечивают. Твоя интуиция права. Это чтение должно было дать нам подсказку о времени и месте возможного появления кандидата на божественное воплощение. Оно очень четкое. Оно слишком четкое. Мы видим тут не возможность. Мы видим результат намеренных действий.

Йозеф вздрогнул и отвернулся.

— Оно дало нам то, что требовалось? — спросил священник.

— Ты о том, стоило оно того, чтобы я нарушил данную себе клятву? — сказал Ковенант.

— И стоило?

— Они уничтожают кандидатов будто садовник, обрезающий плоды с дерева в надежде снять тот, что будет слаще всех прочих, — сказал инквизитор.

— Вижу, мы возвратились не только к предсказаниям, но и к поэзии, — фыркнув, сказал Эпикл. — Однако аналогия не совсем точная, милорд. Лучшей может быть молния в грозовой туче. Она набирает заряд, ища точку заземления, и когда находит... — старый астропат громко хлопнул в ладоши. — Этот Триумвират занимается тем, что не дает молнии найти свой путь. Таким образом, заряд в туче продолжает набираться, и когда ударит последняя молния...

— Только это не грозовая туча, — произнес священник, его голос был холодным. — Это — сила варпа, а путь молнии — это сила, льющаяся в живую душу.

— Именно так, — согласился Эпикл, и из голоса старого астропата пропал весь сарказм.

Йозеф посмотрел на Ковенанта.

— Но что такое эта молния — мощь Бога-Императора или огонь Хаоса? Избавление или проклятие? Ковенант перевел взгляд обратно на карты таро.

— Где появится следующий кандидат? — спросил священник. — Мы можем сказать?

— Да, — сказал Ковенант и кивнул на группу карт: Свеча, окруженная красными глазами в ночи; Башня Молний, горгульи срывались с ее уступов, пока удар грома раскалывал камни; Молебщик в рясе кающегося паломника, преклонивший колени перед алтарем. Другие карты в иных позициях расположились вокруг них троих изгибающейся дугой. — Это произойдет на Доминике Прим, в одном из монастырских комплексов.

— Монастыре Последней Свечи, если точнее, — произнес Эпикл. Они оба посмотрели на него. Астропат пожал плечами и указал на карту Свечи. — Иногда смыслы сокрыты и неявны, а иногда они очевидны, как пердеж в исповедальне.

— Прости, что? — сказал Йозеф.

— О, извини, я думал, мы еще состязаемся в поэтичности фраз.

Священник напряженно выдохнул и посмотрел на покрытый картами стол. Пси-голо образы мерцали и плыли.

— Здесь что-то... — произнес Йозеф, — здесь что-то не так. Чего-то не хватает.

Инквизитор потянулся, взял карту сверху не разложенной колоды, посмотрел на нее и кинул поверх остальных. С лицевой части карты взирал Лорд Мечей. Его окружал огненный нимб, а клинок в руке горел замерзшими молниями.

— Меня, — сказал Ковенант. — В этом видении будущего не хватает меня.

Глава 4

Агата ждала в одной из боковых часовен Великого Собора и пылко молилась. Спустя все прошедшие десятилетия это стало для нее рефлексом. Даже оставшись одна, она никогда не забывала о тренировках и путях Сороритас. Целая ее жизнь вращалась вокруг задач четко очерченной цели: молитва, тренировка, ритуал и война. Любое время, не имевшее цели, было временем для молитвы или практики. В часовне, дожидаясь епископа, ей не было чем занять себя, а поскольку отработка шестнадцати священных взмахов клинком была бы проявлением непочтительности к умиротворенности этого места, она молилась.

«Император, услышь молитву своего слуги. Император, приведи своего слугу на путь чистоты. Император, услышь молитву своего слуги...»

Это была безмолвная молитва, простая и медитативная из-за своих повторений. Агата ощущала, как слова извиваются в тенях, скопившихся у краев ее мыслей. От потолка часовни из витражного стекла отражались свечи, горевшие на небольшом алтаре.

Она услышала, как у нее за спиной открылась главная дверь, застыла, чтобы окончить последний круг фраз, и повернулась со склоненной головой. Помощник в красно-белой рясе, отворивший дверь, отступил в сторону, его голова также была опущена. Она увидела, что его рот был зашит серебряной нитью, и он носил пояс с тяжелыми цепями, на которых болтались свинцовые грузики в виде святых и ангелов. Он склонился еще ниже, когда епископ Ксилита переступила порог. На ней была такая же красная с белым ряса, но прошитая у краев золотом и серебром, а плечи покрывал темно-багровый палантин. Лодыжки, запястья и шею епископа окружали оковы, покрытые золотом и платиной, и усеянные множеством рубинов. С каждой оковы свисали серебряные и железные цепи, на звеньях были выгравированы слова покаяния и прощения. Грузики, закрепленные на каждой цепи, представляли собой инкрустированные драгоценными камнями шарики и вычурные статуэтки святых-мучеников, отлитые из разных металлов, как обычных, так и ценных. Подле нее шла еще пара помощников, придававших ее покачивающейся походке равновесие, но не подходивших слишком близко, чтобы облегчить ей ношу.

Женщина, шедшая под тяжестью цепей и грузиков, была худой и сгорбленной, словно дерево, за много лет согнувшееся под сильным ветром. В качестве главы отягченного ордена Покаяния Ксилите доводилось нести бремя своих грехов и прегрешений своей паствы в виде буквального груза. Возвышение в епископы монастыря Последней Свечи потребовало от нее в качестве проявления смирения взять на себя еще большую ношу, что служило бы знаком ее власти и чистоты внутри ордена, хотя сан официально этого и не предполагал. Агата уважала подобную преданность, хоть и была уверена, что, несмотря на всю ее веру, грузики с цепями сведут Ксилиту в раннюю могилу.

— Простите, что прерываю вашу медитацию, старшая сестра, — остановившись, сказала Ксилита. Она подняла голову, опустив на спину гриву утяжеленных цепей. У нее было юное лицо, постаревшее из-за ответственности и укрощения тела. Оливковая кожа туго обтягивала выпирающие кости. Темные карие глаза замерли на Агате и сфокусировались.

— Я благодарна, что ваше святейшество встретилась со мной в столь короткое время.

— Когда Защитница Пламени просит, слуга Бога-Императора отвечает.

— Вы принижаете возвышенность своего сана.

— Нонсенс, то, что олицетворяете вы — вечное, фрагмент Его воли и силы, помещенный здесь. Я же — просто слуга, и достаточно скоро покину этот бренный мир.

Агата склонила голову, снова задумавшись о том, что, несмотря на юность, у Ксилиты была старая душа. — Ваше святейшество в добром здравии.

Ксилита рассмеялась, и на секунду она показалась той молодой девушкой, которой на самом деле была. Затем она выпрямилась, закусив губу, но более ничем не выдав того, каких усилий, или боли, ей это стоило. Епископ оказалась всего на дюйм ниже самой Агаты.

— В достаточно добром, чтобы влачить бремя, — сказала она, и позволила утяжеленным цепям утащить себя обратно вниз. — Пока. — Ксилита похлопала Агату по плечу. — Так что вы хотели обсудить?

— Духовный вопрос.

Ксилита приподняла бровь, а затем улыбнулась.

— Я — жрица, а вы святая дочь Императора, так что же удивительного в такой теме? Но если наша эпоха есть эпохой чудес, то лишь в царстве, где жрецы стали счетоводами, а душа — монетой хуже золота.

— Благословенный святой Себастиан Тор, — произнесла Агата.

— Именно так. А теперь, что вас тревожит, сестра?

— Ваше святейшество, боюсь, что или я могу быть нечиста, или разум меня подводит. Но если нет, то, боюсь, этому месту может грозить невообразимая опасность.

— Брат-аббат, — произнесла Клаудия.

Аббат Иакто взглянул на отражение своей послушницы в зеркале и отметил красивые черты ее лица. Клаудия стояла у дверей в покои, всем своим видом выражая почтительность. Ему нравилось такое выражение — оно делало ее намного более полезной. Она переступила с ноги на ногу, вне всяких сомнений, крутя на пальце кольцо своей службы в широких рукавах рясы. Ее что-то разозлило. Она прилагала усилия, чтобы скрыть это, однако он заметил.

Иакто поморщился, когда головная боль, усиливавшаяся с самого пробуждения, резко уколола за глазами. В последнее время он не высыпался, а открывшиеся вследствие недавних событий многочисленные возможности не давали ему отдохнуть, даже когда он бодрствовал.

Он снова взглянул на Клаудию, ожидающую от него ответа. Плохой знак. Обычно она не вела себя так смиренно. Она принесла вести, возможно, плохие. Похоже, в эти дни других и не было. Это могло немного подождать. Иакто перевел взгляд назад на свое отражение. На него в ответ из-под аккуратной тонзуры посмотрело гладко выбритое лицо с яркими глазами. Он разгладил палантин на груди. Пурпурные одеяния ученого ордена Верующих были очень плотными, а благодаря его сану еще и отороченные мехом. На пальцах поблескивали кольца службы.

— Цепь, — сказал он, и протянул руку. Клаудия взяла цепь службы из оббитой бархатом коробочки и передала ему. Аббат опустил ее на шею и расправил на плечах. В когтях аквилы сверкнули бриллиант, агат и изумруд.

— Вера, убежденность и чистота, — с улыбкой произнес он. — И предусмотрительно они убрали нищенство.

— Как скажете, брат-аббат, — ответила Клаудия. Женщина не поднимала глаз с пола. Ее лицо было таким худым, что придавало ей едва ли не заморенный вид. Она была его старшей помощницей, а потому хорошо питалась, но отчего-то всегда выглядела так, словно умирала с голоду. Коротко подстриженные волосы ничуть не помогали, за исключением придания ей ауры благочестия. И часто это впечатление приносило свои плоды.

— Она согласилась? — спросил он.

— Нет, — ответила Клаудия. — Мне не удалось получить согласие сестры Агаты на ваше предложение.

Иакто ощутил, как его лицо на миг окаменело. Он посмотрел назад на отражение цепи службы в зеркале. Она, как и частные покои, где он жил, была символом вершин, на которые он поднялся за последние два десятилетия.

— Придется искать другой путь решения вопроса, — сказал он.

— Должен быть способ, — отрезала женщина. — У любого есть рычаг, за который можно дернуть.

Аббат сухо хохотнул и отвернулся от зеркала.

— Ты плохо знаешь святейших Адепта Сороритас. Слова «сложные» и «опасные» их и близко не описывают. Попытки надавить на них часто заканчиваются печально. Понимаешь ли, они не стремятся к обузданию себя. Они стремятся вершить то, что многие могут назвать безумством, а другие называют истинным посвящением.

— Она сказала, что вы — раб своих амбиций.

— Что ж, тогда я рад, что моя душа не в руках сестры Агаты, — сказал он и улыбнулся. — Если старшая сестра будет делать так, как велит ей совесть, нам придется найти иной способ надавить на возлюбленного епископа. Дела продолжают ухудшаться?

Клаудия кивнула.

— Докладов о волнениях все больше. Нищенствующие ордены говорят, что в трущобах и паломнических ямах бушует голод. Люди цепляются за каждый клочок страха и надежды, — сказала она. Пока Клаудия говорила, Иакто заметил холодный блеск в ее глазах, и напомнил себе, что какой бы полезной она ни была, рано или поздно ему придется разобраться с ней до того, как она станет угрозой. — Они — скот, что ищет надежду, но находит лишь страх. Чтобы восстать, им потребуется только повод или голос, и тогда будет кровь и огонь. Ходят слухи о новой секте, кающихся, чьей меткой служат красные лохмотья. — Она фыркнула. — Еще этим утром дошли известия о паломнике в красном, которого можно порезать, но с него не пойдет кровь. Люди называют это чудом, а девочку — благословенным посланником; если этой ереси недостаточно, чтобы обречь их на страдания, то легковерности уж точно.

Иакто рассмеялся и пожал плечами.

— Мы сможем как-то воспользоваться этой девочкой?

Клаудия покачала головой.

— Нет, ваше святейшество, это пустое… — она замолчала, и ее губы дернула крошечная улыбка. — Но есть нечто еще.

«Вот, — подумал Иакто, — вот ради чего она пришла, и она так гордится, что приберегла это напоследок».

Он направился к двери. Клаудия встала перед аббатом и открыла ее.

— Поговорим по пути, — сказал он.

— Еще один корабль покинул орбиту и движется к границе системы, — сказала Клаудия, ее голос стал тихим. Их шаги эхом разносились по коридору снаружи. Через открытую крышу их продувал ледяной ветер. Пламя факелов в железных скобах трепетало и затухало.

Это был Путь Праведников, дорога в той же мере, что коридор. Достаточно широкий, чтобы в нем могла разъехаться пара грузовых транспортов, не касаясь друг друга, он тянулся на три километра сквозь сердце монастыря, соединяя Дом Согласия с Великим Собором. Его стены тянулись ввысь, где встречались с железной паутиной, откуда на цепях свисали черепа святых покойников. Когда ветер дул особенно сильно, можно было услышать лязганье цепей и перестук костей. Паломники называли эти звуки Голосами Вознесенных.

— Что за корабль? — поинтересовался аббат. Мимо них прошла процессия отягченного ордена Покаяния, за ними по брусчатке звенели железные цепи. Иакто озаботился тем, чтобы почтительно им поклониться.

— Транспортник под названием «Трофей звезд», — резким шепотом сказала Клаудия.

— Перевозивший пищу?

— Да, — кивнула женщина.

С противоположной стороны приближалась толпа кающихся в рясах, и ему пришлось торжественно кивнуть, когда те остановились, чтобы поклониться ему.

— Он выгрузил товар?

— Нет. Покинул орбиту полностью загруженным. Представители капитанов-хартийцев отказывают на все запросы о встрече с дьяконами.

Иакто моргнул.

— Сколько резервов зерна использовано?

— По последней оценке — пять восьмых.

— Когда ее проводили?

— Пять дней назад.

— Доминик Секундус?

— Мятежи по-прежнему горят, а агрогильдии утроили свои цены спустя час после того, как «Трофей звезд» покинул орбиту.

— Они ведут опасную игру. Адептус Терра на волосок от того, чтобы вмешаться в дело и конфисковать все их имущество.

— Возможно, ваше святейшество, но пока этого не случилось.

Иакто погрузился в размышления, улыбаясь и складывая знак аквилы перед группами священников, которых становилось все больше по пути к Дому Согласия.

— Кто еще знает?

— Дьяконы и высшие исповедники Великих Соборов, и еще адепты Администратума, конечно. До остальных новости пока не дошли, но это ненадолго.

Иакто улыбнулся и остановился, дабы поклониться и обменяться благословлениями с кучкой слепых писцов, которых на золотых цепях вела стая собак с киберимплантатами. Псы залаяли. Один из них воспользовался возможностью, чтобы напрудить на брусчатку. Иакто осторожно перешагнул исходящую паром лужицу, продолжив путь. Теперь он видел впереди двери Дома Согласия, зарево нимба Императора расходилось по пятидесятифутовым плитам из ночного дерева и железа.

— Убедись, чтобы это узнала, эмм, аббатиса Линнис. Сразу после того, как архидьякон Суль начнет свое обращение. Так будет лучше всего, не находишь?

— Сложно, учитывая имеющееся время, ваше святейшество.

— Сложно, да, но это будет сделано. Ты найдешь способ.

— Ваше святейшество желает начать бунты?

— Аббатиса Линнис. Сразу после того, как архидьякон Суль начнет свое обращение, — тщательно повторил Иакто. — Постарайся все исполнить.

Клаудия не ответила, но лишь торопливо кивнула и ускользнула. Когда он оглянулся, то увидел, как она исчезает в одной из узких боковых дверей в стенах. Их называли дверями шепотов, и они соединяли между собой каждую часть монастыря, позволяя низшим орденам быстро перемещаться без того, чтобы выказывать знаки почтения старшим священникам или обгонять медленно плетущиеся процессии. Кое-кто считал такое поведение недостойным, но двери оставались и продолжали использоваться потому, что лишь так можно было управлять монастырским комплексом, что был домом более чем трем миллионам людей. Божественный Император Человечества мог ниспосылать чудеса и видения, однако для всего остального Он нуждался в разумах, которые понимали частные потребности. Слова святых и мощь ангелов могли вести человечество к спасению, но даже в том благословенном будущем потребуются люди, осознающие важность урожаев, крова и власти. Ступив под арку Дома Согласия, аббат Иакто подумал, что все-таки рад тому, что он был именно таким человеком.

— И больше вы никому не рассказывали? — спросила Ксилита.

Агата покачала головой.

— Никому.

Ксилита повернула голову к свечам, горевшим на небольшом алтаре. Залязгали цепи.

— Знаете, что сказал мне на смертном одре мой предшественник? — Ксилита поплелась к алтарю, взяла из коробки возле него новую свечу и зажгла от той, что почти догорела. — Он сказал: «Это не монастырь, это священный Империум Человека, уменьшенный так, дабы мы смогли узреть его. То, что здесь происходит — суть отражение большей истины царства Бога-Императора. Как вверху, так и внизу. Никогда не забывай этого».

Епископ поставила свечу на алтарь и на секунду склонила голову под взором золотого лика Императора, окруженного святыми Гонерилью и Себастианом Тором.

— Я не была с ним согласна. До тех пор, пока недавние события не напомнили об этом уроке. Корабли бегут из звездной системы. С наступлением ночи приходят темные знамения и видения надежды. Грядет буря, говорят они, и все нити, что нам ведомы, растрепываются и рвутся… Воистину, как вверху, так и внизу.

— Вы верите, что я теряю рассудок? — после долгого молчания спросила Агата.

— Вы не теряете рассудок но, помимо этого, я не знаю, во что верить.

Она повернулась и махнула одному из помощников. Человек приблизился и протянул медный тубус для свитков. Епископ поднесла к правому глазу линзу из драгоценного камня на одном его конце. Вспыхнул луч света, и мгновением позже цилиндр открылся со щелчком механизмов. Агата хранила молчание, наблюдая за тем, как епископ вынимает оттуда свиток. На секунду она пробежалась взглядом по написанным там словам, а затем передела Агате.

— Астропаты в Вороньем Комплексе сумели отправить несколько сообщений, и смогли получить и того меньше. Однако это пришло достаточно разборчивым, чтобы большую часть удалось расшифровать до того, как его получатель впал в кому.

Агата прочла расшифровку и интерпретации сообщения, которое услышал астропат в ходе прослушивания имматериума. Закончив, она подняла глаза, стараясь ничем не выдавать свой шок.

— В царстве душ не бывает совпадений, — произнесла Ксилита, взяв пергамент у Агаты и поместив его обратно в тубус.

— Сюда идет Инквизиция? — спросила Сестры Битвы, все еще потрясенная. За все годы службы она видела члена Святого Ордоса лишь раз, да и то издалека. Они был воплощением правосудия и власти Императора.

— Точнее, в этот монастырь, — сказала Ксилита.

— Остальные священнослужители или ордены знают?

— Пока нет, — ответила Ксилита, со щелчком закрыв тубус. — Сообщение пришло лишь пару часов назад, и в монастыре больше никто не имеет полномочий читать его.

— Почему сюда идет инквизитор? — спросила Агата.

Ксилита тяжко вздохнула, прежде чем заговорить.

— Приближается Сезон Ночи. Мы у края голода и, если я не ошибаюсь, кровопролития. Каждый день возвещают о чудесах. Я не только от вас слышала пересказы видений и дурных знамений. И во все это идет десница Самого Бога-Императора, словно последний воитель на мост, который вот-вот захлестнет паводок. — Она снова посмотрела на освещенный свечками алтарь. — Причина, по которой сюда идет Инквизиция, волнует меня меньше, чем следующий вопрос — почему сейчас?

— Да будет мне позволено скромно склониться пред братьями и сестрами, связанными не благочестием единым, но также истинностью нашего общего кредо, многоликому в своих неисповедимых путях, как благодать Его расходится светом зари, падающим на драгоценный камень…

Архидьякон Суль продолжал бормотать, его голос рычал из оснащенных динамиками херувимов, паривших над ярусами кресел, что окружали зал. Иакто следил за происходящим с каменным лицом. Многие из его братьев и сестер заботились о своем виде не столь сильно. Аббатиса Гранта откинула голову назад и держалась за переносицу так, как будто этим могла контролировать боль, которую она сейчас испытывала. Голова приора Нацема покоилась на груди с тех самых пор, как архидьякон Суль взошел на трибуну.

— … душа человечества — суть душа Империума, благая пред взором Бога-Императора, да святится имя Его вовеки веков, а потому, когда мы обсуждаем вопросы, которые касаются царствия Его, будь они большие или малые, мы говорим не просто о мирском, но о вечном и божественном также…

Само собой, это была просто уловка. Суль использовал скуку в качестве оружия. Пока архидьякон продолжал безустанно бормотать, а двести один представитель орденов слушать его, монастырь и каждая живая душа в нем подходили все ближе к краю голода и анархии. И никто не знал, что делать. В этом скрывалась проблема власти: люди, что ею обладали, редко когда оказывались теми, кто мог бы эффективно ею распоряжаться. Впрочем, в часы кризиса всегда находилась возможность поправить такое положение дел.

— … и, общаясь здесь, в этом месте, мы говорим не столько…

Взор Иакто привлекло движение, и он увидел, как между сидевшими представителями поспешно спускается старший брат в рубище из ордена Первого Благословения. Кое-кто стал озираться ему вслед, однако Суль даже не запнулся в своем монотонном обращении.

«Но скоро это станет сложно игнорировать, напыщенный старый болван», — подумал Иакто.

Брат из Первого Благословения остановился рядом с аббатисой Линнис, и наклонился, чтобы прошептать ей что-то на ухо. Иакто увидел, как женщина напряглась, ее испещренное шрамами лицо нахмурилось в сосредоточенности, а затем гневе. Она поднялась с места.

В этом скрывалась проблема подлинной убежденности: она была очень предсказуема.

— … задача верующих не просто верить, хотя преданность тех, кто…

— Через сколько недель начнется голод? — Голос аббатисы Линнис разлетелся громко и отчетливо. Иакто, нахмурившись, уставился на нее, его лицо стало зеркальным отражением смятения, написанного на остальных лицах в зале. Секунду Суль выглядел так, словно хотел просто продолжить дальше.

— Когда вы узнали, что последний корабль с продовольствием бежал из системы, даже не разгрузившись? Архидьякон бросил взгляд на Линнис. Он пытался сохранить самообладание, пытался думать. Иакто почти видел, как напряженно морщится его лицо.

— Благословенная аббатиса нарушает первоочередность…

— Когда закончится еда?

По залу прокатилось бормотание.

Суль огляделся, слезящиеся глаза моргали под твердеющими взглядами.

— Когда в эти залы войдет голод? — воскликнула Линнис. Старуха едва не светилась от злости. — И почему вы скрывали это от нас?

— Я… — начал Суль, а затем заколебался. Иакто пришлось приложить усилие, чтобы не ухмыльнуться. — Я пока что не могу обсуждать данный вопрос.

Рев. Поднялись крики, когда половина зала вскочила на ноги.

Иакто позволил звуку захлестнуть себя, когда святые мужчины и женщины закричали на архидьякона, друг на друга, и просто ради крика. Дом Согласия всегда представлял собою собрание, противоположное своему названию. В монастыре Последней Свечи насчитывалось более пятисот разных орденов, хранителей святынь и сект, и все они следовали собственным версиям Имперского Кредо. Одни существовали тысячелетиями, другие — годы. Номинально им всем имелось место в священных владениях Экклезиархии. Но на практике, однако, у них была иерархия, первоочередность — тонкие и не столь тонкие ниточки авторитета и власти. И крайним выражением сложившегося порядка был Дом Согласия.

Двести мужчин и женщин сидели в зале и обговаривали мирские вопросы монастыря. Эти двести мест были данью традиции, в редких случаях — достоинств. Орден Иакто получил свое место всего восемь веков назад, и то лишь потому, что ученый орден Верующих держал под контролем вторую и третью по значимости паломническую святыню во всем комплексе. Это его обогатило, не в духовном смысле, но в том, в котором с начала истории человечества это делало золото, драгоценные камни и монеты, звеневшие в чашах для подаяний. У ордена водились деньги, и даже здесь, в сокровенных залах, это имело значение.

В монастыре самыми значимыми были три должности: епископ Великого Собора, что являлся старшим духовным лицом, архидьякон, заведовавший имуществом Экклезиархии, и Голос Собрания, который во всех вопросах говорил от имени орденов и де-факто считался их лидером. Голоса у них не было вот уже два года после кончины предыдущего священника. С этих пор никому не удавалось заручиться достаточной поддержкой, чтобы занять должность. Учитывая слабоумие Ксилиты, архидьякон Суль изо всех сил пытался сохранить монополию на власть. Иакто не видел способа изменить это. До сегодняшнего дня.

Гвалт в зале достиг пика. Вокруг основания трибуны нервно зашевелились стражи из Несущих Лампаду. Хватки на церемониальных косах, которые они носили, сместились. Суль кричал, призывая к порядку. Одни голоса присоединялись к нему, другие кричали в ответ. Из круживших херувимов скрежетала статика.

Иакто поднялся с места. Большинство даже не взглянуло на него. Он подождал, затем надавил на внутреннюю часть одного из колец своей службы.

— Благословенные… — усиленное слово прокатилось по залу, когда все херувимы разом с идеальной слаженностью произнесли слово. Повисла тишина, и Иакто заговорил в нее. Его голос был теперь не усиленным, мощным и вездесущим, но взвешенным.

— Благословенные сестры и братья, если сказанное аббатисой Линнис — правда, значит, должен быть получен ответ. Мы должны получить ответ. — Аббат обвел зал взглядом. — И мы должны дать почитаемому архидьякону возможность ответить. — Иакто повернулся к Сулю и едва заметно кивнул, после чего сел. Суль впал в замешательство, не зная, как отреагировать на вмешательство, но спустя мгновение он кивнул в ответ, а затем оглядел море ожидающих лиц. Порыв морозного ветра из незапертой двери взметнул желтые пряди его длинных волос и бороды.

«Вы выглядите дряхлым, ваше превосходительство, — подумал он. — Интересно, каким старым и слабым вы чувствуете себя сейчас».

— Благодарю аббата Иакто за мудрость, — наконец, сказал Суль. — Что касается вопроса аббатисы Линнис…

«И с этими словами вы сами вручите мне корону». — Иакто дал чувству улыбки расплыться по мыслям, хотя его лицо осталось неподвижным. Теперь уже неважно, что скажет Суль. Он признал Иакто, и это главное. Правда состояла в том, что больше уже ничто не предотвратит грядущие трудности и беспорядки. Еда была последней валютой жизни, а следом за голодом шла анархия. Однако в любой анархии таилась возможность, а истинная сила могла воссиять лишь в часы бедствий. Кризис долго приближался, но теперь пришло время Иакто, и из этих испытаний он возвысится.

Святая вода

Ация проснулась от скрежета металла по металлу. Она выглянула из-под одеяла, глаза еще затуманены после сна и смазанных сновидений о плачущих лицах и молящих голосах.

— Дедушка? — позвала она. Старик свернулся в противоположном конце тесной лачуги. Он сжимал в руке старую жестяную банку и тер ее изнутри тупым ножом. — Что ты делаешь?

— Вода, — ответил он и посмотрел на нее, улыбка обнажила почерневшие пни зубов. — Я ходил на улицу, люди говорят об этом плачущем каменном святом… — Он склонился обратно над жестянкой. Нож соскользнул с затвердевшей грязи внутри банки, и тупое острие впилось в другую руку, которой он держал край. Он ойкнул, сморщенное лицо натянулось от боли.

Ация в мгновение ока оказалась в другом конце комнаты, отняв тупой нож из пальцев дедушки и взяв его руки в свои ладони. Они дрожали. В эти дни они дрожали все чаще. Миг спустя рука замерла, и он открыл глаза.

— Будь ты благословенна, — сказал он и попытался улыбнуться, однако боль превратила улыбку в гримасу.

В последнее время боли становилось больше, и дедушка спал все дольше. Он выходил в трущобы лишь в периоды дикой энергичности, которые, впрочем, проходили так же скоро, как наступали. Он пытался найти еду, говорил о том, как отыскать способ, чтобы ее приняли в один из святых орденов за стенами, и даже о том, чтобы попасть на корабль, идущий к звездам, подальше отсюда. Эти приливы проходили так же скоро, как наступали, и случались все реже. Теперь они жили на то, что Ации удавалось украсть и найти.

— Что ты делаешь? — спросила она снова.

— Вода, — ответил он и вздрогнул, а затем торопливо заговорил, как это часто случалось тогда, когда он оказывался в объятиях грез. — Люди говорят о плачущем святом, о том, как из древнего каменного святого течет вода. Люди говорят, будто одна из девочек, нашедших его, вознеслась на небеса, а вторая слышала голоса святых. Ее теперь повсюду носят в кресле, и она опускает руку в воду, которую ей приносят люди, и ей платят за это, так-то. Чистой монетой. Люди хотят воду, так-то, слезы плачущего святого, и вскоре слух дойдет до других трущоб и паломнических ям, и они тоже захотят святую воду, разве нет… — Его голос стих. Он перевел взгляд с Ации на грязную жестянку. — Они могут заплатить за святую воду… — Губа дедушки на миг задрожала, и по его лицу словно пробежала тень. — Они могут… — Затем он вздрогнул и потянулся за тупым ножом, которым чистил банку, куда в своих мыслях он мог зачерпнуть святой воды.

Ация забрала у него жестянку и принялась сама соскребать грязь внутри.

— Поспи, дедушка, — сказала она. — Тебе нужны силы.

Он выглядел так, будто хотел возразить, но потом кивнул и заполз обратно под старое рваное одеяло.

— Недолго, — прошептал он. — Нужно добраться до паломнических ям раньше других.

— Да, дедушка, — сказала Ация, но старик уже погружался в тот единственный мир, что мог обрести.

Глава 5

Фиал с лекарством зашипел, закачивая свое содержимое ей в кровь. Виола моргнула и ощутила, как запекли глаза, а затем тепло защипало кожу. Секунду она держала инжектор, и просто позволяла миру оставаться неподвижным, пока лекарство начинало действовать. Она ощутила, как спадает блеклое марево после сна. Мысли начали зажигаться, выходя наружу и угасая, не найдя, за что уцепиться. Она приняла достаточную дозу калмы, чтобы погрузиться в настолько глубокий сон, что стихли даже ее подсознательные мыслительные процессы. Теперь пришло время снова пробудить их.

— Давай, — пробормотала Виола и зевнула. Тяжесть сна все еще давила на нее, мягкая и убаюкивающая. — Давай, время не ждет и такое прочее…

Она потянулась за следующим фиалом в устланной шелком коробочке на столе. В нем плескалась зеленая жидкость цвета свежей листвы. Ей снились лесы-сады на Ксарксис Плетис, прогулка под неровным светом, когда пришла вторая весна. Дом… так далеко и так давно, до того, как семья потеряла состояние и заработала новое, до тренировок, операции и всего, что последовало. Там было тепло, и ветер доносил ароматы стряпни и масляных огней из жилых трущоб, цеплявшихся к стенам поместья. Запах ей тоже снился, поняла она. Запах, свет, тень, листва и деревья, все это казалось таким же реальным, как ее деревянный стол.

На включенном комм-пульте мигали янтарным огоньки. Пока Виола смотрела на них, они начали становиться красными.

— Ладно, — сказала она пустой читальне. — Ладно, довольно. — Резким движением Виола вставила фиал в инжектор, приложила его к шее и нажала кнопку. Лекарство стало огненной встряской. Она поморщилась, опустошила фиал и вставила новый прежде, чем мысль хоть на секунду прерваться успела бы пустить в ней корни. Последовали еще два, один за другим без остановки: бирюзовый и багровый, фиолетовый и синий.

Виола выронила инжектор на стол среди ровных рядов свитков, инфопланшетов и кип пергамента. На головке инжектора осталась маленькая капля крови. Она села назад, ощущая, как расширяются и множатся ее мысли. Запустились укорененные в сознании циклы анализа, и Виола начала испытывать голод. К тому времени, как она включила инфопоток, связанный с аугментическим глазом, нехватка данных для обработки стала приносить физическую боль. У нее ушло две минуты, чтобы узнать состояние корабля, от статуса команд и до готовности орудий. Затем Виола принялась за материалы на столе, журналы и доклады, цифры, прибыли и убытки — все это текло каскадом, который она жадно поглощала, ее глаза не моргали, лицо превратилось в бледную маску под снежно-белыми волосами. Наконец, Виола остановилась, и почувствовала, как за глазами дышит информация.

Сбежать становилось все сложнее. Частично из-за времени — с течением лет дорожки, проложенные в разуме мудрецами семьи, становились глубже, прием лекарств — ежедневной потребностью, информация была уже не пристрастием, а потребностью столь же базовой, как воздух. Это стало частью ее. Кроме того, Виола начинала все больше опасаться того, что могло случиться, пока она не смотрит, что в паутине, которую она контролировала для семьи и Ковенанта, могло пойти не так, стоит ей закрыть глаза. И все-таки, несмотря ни на что, она пока еще могла спать, пускай всего несколько часов.

Зазвенел дверной замок. Она подняла глаза и поняла, что за исключением света свечи, парившей над ее столом на сервочерепе, в библиариуме царила тьма.

— Да, — сказала она.

— Бал, госпожа, из придворного контингента. Мастер Кинортас велел мне сопроводить вас в походе по нижним палубам. Виола нахмурилась, и морганием получила доступ к последовательности записей. Она по-прежнему хмурилась, когда поднялась и набросила красно-черное пальто флотского кроя. Лазпистолет лежал в кармане, где она оставила его, и рукоять легла ей в ладонь, словно рука старого друга.

— Войди, — сказала она, и ввела код для открытия дверей.

Деревянная панель отъехала в сторону, явив пластальную плиту, которая разделилась и с шипением поршней открылась наружу.

Виола смотрела и ждала, руки привычно заложены в карманы пальто.

В проем шагнул мужчина. Он был рослым, с виду выше шести футов, в красно-черной униформе служащего Кастелянам бойца и сверкающей стальной кирасе члена придворной стражи. Его лицо было худым, тонкие волосы присыпаны сединой. На левом бедре он носил короткую саблю, на правом — абордажный пистолет, а под левой рукой держал выкрашенный в черный цвет гребенчатый герметичный шлем. Он двигался неуклюже, отметила Виола, как будто теряя равновесие или после какого-то ранения.

— Миледи, — произнес он, остановившись и склонив голову.

— Я тебя не знаю, — сказала она.

— Мастер Кинортас недоступен…

— Я знаю.

— Мне велели сопровождать вас в качестве жизнехранителя…

— Где Мелгор? — Ее палец твердо лег на крючок лазпистолета в кармане. Одно быстрое движение, и она может снести ему голову с плеч метким выстрелом.

— Она тоже не сможет сопровождать вас.

— В отчетах придворного контингента об этом не говорится.

— Нет, леди, но это так.

— Невозможно. — Виола увидела, как по его лицу пробежала хмурая тень.

— Сожалею, что не могу объяснить вам, что возможно, а что нет, только то, что Мелгор не сможет вас сопровождать, и мне велели…

— Почему? — отрезала она, ощутив, как внутри нее разгорается ярость, и удивившись ее силе. Лекарства и когнитивные инструменты пока не работали как следовало. Она все еще не была сбалансированной.

Бал посмотрел на нее. У него были голубые глаза.

— Потому что она лежит раненая в отсеке медикэ двадцатью палубами ниже.

Виола моргнула.

— Это не… Мне не…

— Несчастный случай на боевых стрельбах, — сказал ей Бал. — Такое случается. Уверен, доклад скоро поступит. Виола снова моргнула и покачала головой.

— Но… — Она смотрела на него, а затем почувствовала, как ее шаткий, еще приходящий в себя разум успокоился. — Я тебя не знаю. — Ее голос стал холодным. Палец сжал спусковой крючок пистолета.

— А я вас, миледи, но если вы впрямь хотите застрелить меня из того пистолета у вас в кармане, то лучше отступите.

Она застыла. Затем достала пистолет и прицелилась ему в голову.

— А если так?

— Думаю, вы без проблем меня убьете.

— Я тебя не знаю, — повторила она. Часть ее удивлялась, почему она направляет оружие на человека, который мог быть телохранителем или убийцей. Если он был вторым, то ей уже бы стоило пристрелить его. Если нет, то с каждой секундой она выглядела все глупее. Другую ее часть, ту часть, которую не смогли вымарать годы изваяния и тренировки разума, это мало волновало. Это была ее библиотека. Она была сенешалем дома фон Кастелянов, и она могла направлять оружие на любого, кого захочет. — Кто ты такой?

Бал посмотрел на нее через прицел и вздохнул.

— А знаете что, к чертям все это, — сказал он и в сердцах бросил выкрашенный шлем на стол. — Говорил же, что это плохая затея.

— Да как ты…

— Говорил, эта служба не для меня. Говорил ведь. — Он поднял на нее глаза, отстегивая кирасу и стряхивая ее с себя. Под пластинами брони на нем был стеганый нательник красно-черных цветов. — Простите, это ошибка. Давайте, стреляйте — честно, так будет даже лучше.

Броня легла на стол возле шлема. Груда инфопланшетов покачнулась. Виола шагнула к нему. Хмурое выражение на ее лице сменилось озадаченностью.

— Что ты делаешь? Ты не можешь взять и…

— Разорвать контракт? Думаю, на самом деле могу, а если нет, то единственный способ заставить выполнять его — застрелить меня, и это хотя бы лучше, чем бродить здесь как оловянный солдатик, пытаясь упомнить, когда кланяться, а когда отдавать честь.

— Это что, шутка такая? — рявкнула Виола, удивление переросло в гнев.

Цепочка с золотым позументом и придворным гербом из серебра отправилась на стол следующей.

— Шутка? Да, но только плохая. — Он развернулся и направился к двери, спрятанной за панелью из дерева. Лишившись брони и положенного по статусу оружия, он двигался теперь с плавной грацией, отметила Виола, словно хищная кошка. Бал остановился перед стеной.

— Можете меня выпустить? — Он замер, а затем холодно склонил голову. — Если вас не затруднит, миледи. Виола засмеялась. Смех отразился от заставленных книгами стен. Теперь настала очередь Бала нахмуриться.

— Где Кинортас откопал тебя? — спросила она.

— Серафо, — ответил он. — Через месяц после того, как вы там пришвартовались.

— Ульи-архивы?

— Не все местные — писцы и бумагомаратели.

— Знаю, — сказала она. В левом глазу подробности о планетарном обществе вспыхнули быстрее, чем она успела моргнуть. Виола внимательно прочла корабельные записи.

— Кем ты был? Вором-искателем? — Бал отвернулся, глядя на панель так, как будто мог найти на ней ручку или люк, не замеченный раньше. — И как нашел тебя Кинортас?

Бал покачал головой.

— Он нашел меня, предложил контракт, и я ответил да… не самое умное мое решение.

— Почему нет? Кинортас далеко не дурак, и он не позволил бы зайти сюда кому попало с придворным гербом.

— Как вы сказали раньше — вы меня не знаете. Эта работа не для меня. Ошибка.

Виола моргнула, когда перед глазами пронеслась строка данных.

— Бал, полное имя — Балан Зур, оружейный слуга покойной генеральши-искательницы данных главного архипелага. Взят под стражу после гибели своей госпожи во время войны за сферы влияния в нижних архивных стеках. Приговорен… — Она замолчала, сведения застыли перед ее глазом. — Приговорен за свою небрежность к конверсии в служебного сервитора.

Бал стал совершенно неподвижным, а затем единожды кивнул.

— Пожалуйста, теперь мне можно уйти?

— Должно быть, Кинортас воспользовался полномочиями лорда Ковенанта, чтобы тебя передали ему…

Бал выдохнул.

— Пожалуйста, можно уйти?

Долгое мгновение Виола изучала его, а затем шагнула к столу и активировала дверной замок. Дерево и металл отъехали и сложились назад.

— Спасибо, — произнес Бал и вышел за порог.

— Почему мне нужно было отступить? — спросила она. Бал оглянулся обратно на нее. — Ты сказал, что мне нужно отступить, если я впрямь хочу застрелить тебя — почему?

Бал пристально посмотрел на нее и пожал плечами.

— Вам требовалось достать оружие. Я был в трех шагах от вас. Это просто догадка, но вас учили вытягивать руки перед стрельбой. Я б успел сделать два шага и оказался ниже или за стволом оружия. — Он снова пожал плечами. — К моменту выстрела я бы уже повалил вас на пол. Если бы вы отступили назад, у вас появилось бы время достать пистолет, прицелиться и спустить курок, и я был бы трупом.

— А если бы у тебя был пистолет?

Бал пожал плечами.

— Честно, тогда было бы уже не важно, где вы стоите. Я так и так бы вас пришил. — Он на секунду смутился, и тут же склонил голову. — В смысле…. Конечно, не пришил бы… миледи…

Виола снова рассмеялась и бросила ему пистолет. Он поднял глаза и без труда поймал его. Рука скользнула вдоль рукояти и, не касаясь, легла на спусковой крючок, подметила она. Профессионал.

— Покажи мне, — сказала она.

— Что, показать, как бы я убил вас? Нет!

Она покачала головой, смех превратился в ухмылку.

— Суть твоего мастерства — это пистолеты, и я бы хотела на него взглянуть, прежде чем ты уйдешь. — Она замолчала, продолжая улыбаться. — Пожалуйста.

— Хорошо. — Он пошарил в набедренном кармане и достал пригоршню монет, одни из блестящего серебра, другие из померкшей бронзы. Виола узнала в них письменные амулеты, серебряные стихи и бронзовые жаргоны — валюту Серафо. Бал посмотрел на них и подбросил в воздух единственную монетку. Протрещал лазерный выстрел, полыхнул свет. По комнате поплыла обугленная металлическая пыль.

— Впечатляет, — произнесла Виола, и кивнула на остальные монеты у него в руке. — Как насчет остальных?

— Все?

Виола пожала плечами.

— Почему нет?

Бал вскинул бровь. Затем ухмыльнулся.

— И так от них больше никакого проку, — сказал он, и подкинул горсть монет в воздух.

Клеандр фон Кастелян убедился, что улыбается, когда взошел на командную кафедру. Он чувствовал себя так, будто делал что угодно, но только не улыбался. Говоря по правде, он чувствовал себя так, будто выпил все, до чего смог дотянуться, после чего взялся за работу.

— Я опоздал? — спросил он и ухмыльнулся. Ближайшие палубные офицеры улыбнулись в ответ.

— Нет, сэр, — ответила ему пустотная госпожа Гхаст, передав папку с приказами одному из группки подчиненных, отдав честь и повернувшись к следующему ждавшему ее юноше. — Вы как раз вовремя.

— Придется быть еще менее пунктуальным в будущем, — сказал он. Больше улыбок. Он взял серебряную чашку с кофеином у ждущего сервитора и сделал глоток. Все было до черта предсказуемо — ужимки, шутки, помогавшие скрыть правду, что все на мостике «Дионисии» нервничали. Четыре недели в варпе, четыре тяжелые недели. Бури усиливались с тех пор, как они вышли с Серафо, и встречи Ковенанта с Черным Жрецом, Хешем. На нижних палубах начались проблемы: бунты, безумие и попытки матросов вылезти из трюмов. Клеандр не мог сказать, что в чем-то винил их. Он не спал толком уже семнадцать дней, а ночи до того были наполнены сновидениями, после которых он пробуждался весь дрожащий и в поту, с криком, застывшим между языком и зубами.

Теперь они приближались к точке перехода обратно в реальность. Любой, кто видел в жизни не так много бурь, как он, мог подумать, что возвращение в пустоту было поводом для радости. Как бы ни так. Это была одна из самых опасных частей перехода сквозь бурю, когда нереальность варпа возвращала корабль реальности, и измерения терлись друг о друга, будто зубы. А с движущимся штормом было и того хуже. Они преодолевали одну из самых худших бурь, которые доводилось видеть Клеандру. Потому он убедился, что продолжает улыбаться, когда отпил еще горячего кофеина.

— Приближаемся к вычисленной точке перехода на краю системы Доминика, — объявил смодулированный сервитором голос. Навигатор никогда не говорил напрямую во время пути в варпе. — Расчетное время прибытия — шестьдесят минут, шесть ноль минут.

— Начать отсчет! — крикнула Гхаст рядом с Клеандром.

— Начать отсчет!

— Начать отсчет! — Крики эхом покатились по мостику.

Ударили колокола. Техноадепты заходили между пультами. Кадила исторгли в воздух курения. Свет потускнел до янтарного. На экранах, свисавших с хребта помещения, замигали секунды и минуты.

— Очень хорошо, госпожа Гхаст, — произнес он, отставив чашку с кофеином обратно на поднос ждущего сервитора. Он чувствовал себя так, словно вот-вот схватит ее снова. Сквозь корабль прошла дрожь. На секунду Клеандр подумал, что она похожа на скрежет когтями по корпусу. — Надеюсь, это не стучат нам в дверь — тут не хватит места для гостей. — Несколько офицеров выдавили улыбки, однако никто не рассмеялся. Клеандр убедился, что продолжает улыбаться.

— Лорд Ковенант, — сказал Главиус-4-Ро, войдя в покои Ковенанта. Техножрец склонил тело в поклоне. Он рассчитал уровень учтивости, основываясь на реакциях на прошлые свои официальные приветствия и некоторых замечаниях священника по имени Йозеф, и леди Виолы. Он провел почти целый час, вычисляя свою позу и продолжительность ее удержания. Теперь же, стоя перед инквизитором, склоненный, основные конечности широко разведены в почтительности, и отслеживая проходящие секунды, он понял, что где-то ошибся в расчетах.

— Тебе удалось? — спросил Ковенант.

Мгновение Главиус-4-Ро не двигался. По его подсчетам, он мог подняться из поклона только через 3,12 секунды. Он отменил отсчет времени и выпрямился. Аугментика заурчала. Глаза-линзы защелкали. Он был обеспокоен, да, из-за того, что ощущал: тревогу. Возможно, дело было в скором выходе из варпа. Его подсчеты и приготовления должны были устранить этот источник эмоционального вторжения в свое мысленное пространство, но…

— Магос?

Взгляд Главиуса-4-Ро резко сфокусировался на Ковенанте. Инквизитор не вставал из-за стола, продолжая сидеть, опустив руки на подлокотники кресла. Связанный с его разумом скульпторский аппарат вращался вокруг наполовину оконченного лица. Техножрец отметил, что его движения имели быстрый неровный темп, будто пальцы, стучащие в такт тревожным мыслям.

— Магос, какие-то проблемы?

Ковенант оставался совершенно неподвижным, его взгляд — твердым.

Опутанные металлом и проволокой, остатки плоти Главиуса-4-Ро вздрогнули.

— Задача выполнена успешно. Устройство, отданное мне на хранение, функционирует.

— Хорошо.

— Я не знаком с данным шаблоном священной технологии… — Техножрец помолчал. — Я даже не уверен, священна ли она. Ковенант повернулся и посмотрел туда, где с покрытой деревянными панелями стены взирали серебряные лица врагов и золотые — союзников.

— Оно у тебя.

Главиус-4-Ро кивнул и полез вспомогательными конечностями в одеяния. Коробочка, извлеченная им на свет, была небольшой, 8,3 Х 14,168 Х 5,15 сантиметров, изготовленная из серого, затвердевшего дерева, которое ему так и не удалось опознать. Легкое несоответствие размеров раздражало магоса с тех самых пор, как инквизитор передал коробочку ему. Не так сильно, как ее содержимое, но все же…

Он поставил коробочку на стол. Ковенант сложил руки и уставился на нее. Главиус-4-Ро замер на 0,89 секунды, а затем откинул крышку.

— Оно работает, как и задумывалось, — сказал он, — или, по крайней мере, я так полагаю. Сложно говорить наверняка, не видев, как оно функционировало прежде. Повреждения были обширными. Жар и… — его голос стих в шуме статики.

— Ты знаешь, что это такое? — спросил Ковенант.

— Я разгадал принцип работы устройства в достаточной степени, чтобы определить его назначение. На основании этого и сведений с Серафо, я дал ему функциональное название. — Он снова замолчал, и почувствовал, как дрогнул механизм в щеке. — Это — предсказательный эфирно-резонансный сенсор.

Инквизитор достал устройство из коробочки. Внешне оно представляло собою диск из меди и кости, диаметром 15,33 рекуррентных сантиметров. В его ядре вращался серебряный маховик, удерживающий три кристаллические сферы, и заключенный внутри пузыря из того же материала. Диск покрывали символы, напоминавшие старые терранские астрологические знаки, выгравированные тоненькими, с волосок, линиями. В корпусе забормотали маленькие механизмы, когда Ковенант поднял его.

— Ты прав, — тихо сказал Ковенант, рассматривая устройство. — По крайней мере, ты не ошибаешься. Это… устройство реагирует на истечения варпа, на различные формы энергии, на слияния снов и мыслей. Ты знал, что его создали на Терре?

Главиус-4-Ро проанализировал вопрос, не уверенный, является он риторическим, либо же искренним запросом на получение информации. Ему стало не по себе. Такое поведение не вписывалось в поведенческие модели, которые он ранее наблюдал у инквизитора. Он не был уверен, почему Ковенант заговорил с ним. Он не имел абсолютно никакого понятия, как ему отвечать.

— Я не был осведомлен о месте его изготовления, — наконец, сказал он.

— Секта техномистиков создала его больше четырех тысяч лет назад, во время тирании Гога Вандира. Чертеж явился им во сне. Половина секты всю жизнь спала, просыпаясь лишь для того, дабы пробормотать об увиденном. Вторая половина трудилась над воплощением их снов в машинах. Они создали много вещей, и большинство из них не работало, но это… — Он взял медно-кристаллическое устройство между пальцев. — Это работало. Едва его сотворили, бодрствующие члены секты поубивали друг друга за обладание им. Спящие не пробудились. Они умерли во сне, так и не проснувшись… Это — эфирный ауспиктрум, еще известный как вюрдоскоп, и он предназначен для прорицания чудес. Секунду Главиус-4-Ро молчал, надеясь и рассчитывая, что его отпустят. Однако этого не случилось. Ему придется что-то сказать — это была нормальная модель взаимодействия.

— Как вы получили его, лорд?

Ковенант бросил на него резкий взгляд, и техножрец понял, что, наверное, переступил некую форму границы в их взаимодействии. Инквизитор сел обратно, и выражение его лица изменилось.

— Мой повелитель… оно принадлежало моему повелителю. Это было одно из средств, с помощью которых он предсказывал появление существ, затронутых величием Императора.

— Он отдал его вам?

Ковенант кивнул, затем поднял глаза. Главиус-4-Ро едва не отшатнулся.

— Нет, я забрал устройство после его смерти.

Ковенант отвернулся, и на мгновение Главиус-4-Ро едва узнал человека, который был его повелителем. Он стал выглядеть старше, и одновременно моложе, одиноким, с бременем прошлого, наполняющего тенями впадины на его лице. В мыслях магоса вдруг выплыл факт, источник которого он не вполне мог определить.

— Вы… грустите… вы сожалеете об его уходе из жизни.

Ковенант положил вюрдоскоп обратно в коробочку и захлопнул крышку.

— Благодарю, магос, — произнес он. На его лицо возвратился каменный самоконтроль. — Ты проделал большую работу. Можешь идти.

Главиус-4-Ро заколебался, но затем поклонился и торопливо вышел из комнаты.

— Ты раньше никогда не бывал на звездолетах? — спросила Виола, пока они спускались вниз по сходному трапу.

— Лишь раз, — сказал шедший впереди Бал. Он прикрыл свой черно-красный нательник поношенным плащом цвета ржавчины. Под ним он имел два лазпистолета в высоких кобурах и несколько подсумков со снаряжением. Виола, в свою очередь, была в черном комбинезоне и темной накидке с глубоким капюшоном, который скрывал ее волосы цвета слоновой кости. Иногда она говорила, что этот цвет был их семейной чертой, рецессивной по женской линии. Конечно, это было ложью. Ее волосы выбелили лекарства и кондиционирование мозга, когда ей даже не было тринадцати, и с тех пор они такими остались. Сейчас она гордилась этим, но когда заходила на глубинные палубы «Дионисии», то всегда прятала их.

— И когда же? — спросила она.

— Когда я был слишком мал, чтобы помнить, — произнес Бал, бросив взгляд туда, где из труб наверху скапывала вязкая жидкость. Трап был узким, и казался даже еще уже из-за труб и пучков кабелей, бежавших вдоль стен и потолка. Все покрывал толстый слой пыли и масла, сросшегося и затвердевшего, словно камень. Света не было, поэтому они оба несли свечи в стеклянных пузырьках на проволочных ручках. «Тут у людей нет ни фонариков, ни батарей», — пояснила Виола в ответ на вскинутую бровь Бала, когда она вручила ему лампу.

— Пустотная жизнь другая, — сказала она.

— Да, и нет. В чем-то она не отличается от архивных стеков. В глубинах есть места, что никогда не видела света, и где тебе доводится ползти по туннелям, вырытых в пергаментных слоях. Там водятся существа и люди, которые считают, что свет бывает только от огня. Если бы они увидели звезду, не говоря уже о груде металла, что путешествует между ними, то это потрясло бы их до глубины души.

— Но не тебя?

Он фыркнул, и Виола заметила, как в ухмылке сверкнули его зубы.

— О, я еще как потрясен. Просто изо всех сил пытаюсь не показывать этого. — Он вдруг замер, и поднял стеклянную лампу. — Закрытый люк. Ручки нет.

— Позволь-ка, — сказала Виола, протиснувшись мимо него, а затем прижав кольцо на правом указательном пальце к проржавевшему металлу. Раздался негромкий стук, и по краю люка пробежала трещина. — После тебя.

Он обошел ее и толчком распахнул люк. Виола заметила, как Бал левой рукой достал из кобуры пистолет, после чего остановился и, нахмурившись, покачал головой.

— В чем дело? — спросила она.

— Зачем вы спускаетесь сюда? Если это так опасно, как вы говорите, зачем идти сюда и красться в тенях всего с одним оружейным слугой вроде меня?

Виола прошла мимо него, морганием переключив глаз в режим слабой освещенности. Короткий, широкий коридор вел к еще большему, открытому настежь люку. Палубу и стены покрывали потеки ржавчины. Воздух пропах стоячей водой и коррозией. Из дверного проема лился свет, мерцающий и красный.

— Зачем спускаться к днищу? Затем, что ты более прав, чем сам думаешь. Этот корабль похож на город, и я его главный управитель, казначей и обвинитель. Думаешь, его богатства, ценные грузы и побочная работа — все это для Инквизиции?

— А разве нет? — с очередной ухмылкой спросил он.

— В основном да, но вольные торговцы — это их корабли. А здесь, внизу, где я — только слух, а пустота — обещание смерти… здесь могут вспыхнуть проблемы, которые, если с ними не разобраться, могут погубить корабль в космосе. А если это случится, то никакое золото не купит тебе жизнь.

Виола приблизилась к люку. Еще один стук по кольцу, и активировался встроенный в него компактный стуммер. Пузырь шипящей энергии поглотил звуки их шагов. Она заглянула в люк, убедившись, что держится вне света.

В отсеке стояло пять фигур. Все они были бледными, с длинными конечностями. Трое носили изорванные остатки матросской формы. Двое остальных — юноша и старуха — были в вакуумных скафандрах из разных комплектов, украшенных кусками ржавеющего металла на мотках проволоки. Старуха держала посох, увешанный проволокой и силовыми батареями, и увенчанный треснувшей светотрубкой. Матросы имели при себе клепальные ружья — грубое стрелковое оружие, переделанное из клепальных молотков.

— Она говорит? — спросил один из матросов. — Железная мать говорит?

Старуха с посохом переступила с ноги на ноги. Залязгал металл.

— Железная мать говорит, — сказала женщина, ее голос трещал, будто веревка на ветру. — Я слышу ее. Я слышала ее. Она говорит. Она говорит, мы идем в ночь. Я слышу ее голос! И она говорит, мы должны…

— Культ… — прошипел Бал рядом с Виолой.

— Едва ли. Их называют пустотнословами. Они слушают… звуки в корпусе. Полагают, что слышат голос корабля, железной матери. Старый пустотный предрассудок. Не только на этом корабле. Некоторые капитаны пытаются избавиться от них, а спустя какое-то время они появляются снова, разные люди, рассказывающие ту же самую историю.

— Вы им это позволяете?

— Позволяю? Я делаю все, чтобы защитить их.

— Зачем вам…

— На корабле многое проходит незамеченным, и оставляет за собой немало мертвецов, если ты будешь это игнорировать. Пустотнословы многое слышат и знают. Плюс, если найти с ними общий язык, они не такие уж плохие.

— Значит, вот как у вас это получается. — Он шепотом засмеялся.

— Что получается? — переспросила она.

— Все слышать и знать. Вы — госпожа ниточек… — сказал Бал, и виновато ухмыльнулся. — Так вас зовут в придворных войсках.

— Потому что я как паук, да, знаю. — Виола подошла к двери. — А тебе следует уяснить еще кое-что, если хочешь охранять меня. Имя прицепилось потому, что я такая и есть.

Она улыбнулась ему и шагнула в проем.

Пятеро пустотнословов не видели и не слышали ее до тех пор, пока она не выключила стуммер. К тому времени она была уже в пяти шагах от них. Они резко развернулись на звук ее следующего шага, а затем их глаза расширились, и они упали на пол. Виола наклонилась и подняла пустотнослова с посохом на ноги. Женщина была легкая как перышко, глаза заросли катарактами. Остальные люди встали медленнее, стараясь держать головы опущенными и не встречаться с Виолой взглядом.

— Почитаемая старейшина Яхда, — обратилась Виола к женщине.

— Госпожа, вы вернулись к нам… — Голова старухи с посохом дернулась, и она указала длинным пальцем на следовавшего за нею Бала. — Этот неведом голосу.

— Он служит мне, — сказала Виола.

— За монету? В монете нет правды…

— Он служит мне, а значит и железной матери.

Долгий миг старейшина глядела на Бала молочным взглядом, медленно моргая. Затем склонила голову.

— Мы ему рады.

Виола с облегчением кивнула.

— Что говорит железная мать? — спросила она.

— Она говорит о бурях и разрушенных снах, — сказала старейшина, и указала на палубу. — Присаживайтесь, и позвольте поведать, о чем она говорит.

Йозефа омыло воздухом из двигателей, пока он шагал между покрашенными в черное десантно-боевыми кораблями. Цвета Адептус Арбитрес были закрашены, и теперь их от носа до хвоста покрывал полуночно-черный цвет. Единственной меткой на каждом из них являлся маленький символ крылатого кулака, расположенный в самом центре трижды перечеркнутой «I» Инквизиции, выведенный белым под фонарем кабины пилота. Между кораблями ходили арбитры в черных доспехах, проверяя свое снаряжение. Большинство из них носили полную панцирную броню, пластины блестели под освещением ангарного отсека. Тот же символ, что отмечал корабли, находился на плече каждого из них. Единственными другими отметками, которые Йозеф мог видеть, были оранжевые лычки командиров отделений. Теперь они были не арбитрами, а стражами Инквизиции, связанными клятвами служить воле инквизитора, что призвал их, и судии, которая возглавляла их.

Они отдавали Йозефу честь, пока он проходил мимо, быстро и плавно. Он отвечал им тем же, хоть его жест и выглядел более отрывистым. Ему стоило… Нет, спать ему не стоило. Он пытался, и даже когда у него получалось заснуть, это ничего не давало. Йозеф кашлянул, и приложил усилие, чтобы не раскашляться еще сильнее.

— Хорив? — Голос донесся из-за группы арбитров. Священник повернулся, когда отряд расступился. — Ты избегал меня, — сказала судия Орсино, с гулом экзодоспехов выйдя вперед. Она улыбалась, но ее глаза походили на сверкающие осколки. Голова была непокрыта, седые волосы коротко подстрижены. Она шла, опираясь на трость, ее верхушку венчала серебряная орлиная голова. Несмотря на морщины и сухость, у него все равно складывалось чувство, словно она могла подавить любой мятеж одной только силой воли.

— Не избегал, — сказал он. — Просто не было времени…

— О, не смеши меня. Я знаю, когда меня сторонятся, вопрос только почему?

Йозеф пожал плечами, скрестил руки на груди, и задумался, как лучше уйти от ответа. Затем вздохнул и полуобернулся.

— Дело в миссии, да?

— Это не миссия, а крестовый поход. Ковенант… — Йозеф умолк и покачал головой. Он вдруг понял, что разозлился. Неожиданно и очень сильно разозлился.

Орсино окинула взглядом ближайших арбитров, и едва заметно дернула подбородком. Те поклонились и отошли.

— Продолжай, — сказала судия, посмотрев обратно на него.

— Нет, я не могу, мне не по чину говорить об этом.

— Если тебе не по чину, значит, изменилось больше, чем я вижу.

Секунду Йозеф не отвечал.

— Он вцепился в это дело зубами. Он не выпустит его, и он…

— Этим и занимаются инквизиторы, друг мой, такие они есть, и такими должны быть.

— Знаю, но дело в нем самом. Это кажется личным.

— И ты можешь винить его? Как-никак, Идрис…

— Нет, дело не только в ней, он становится похожим на себя перед смертью Аргенто.

— И это плохо?

— Возможно. Я… не уверен. Он не в себе. Я не хочу, чтобы он встретился с этим один.

Орсино нахмурилась.

— Один? Почему он должен быть один?

— Он всегда один.

— Да, но ты сейчас не о том… — Теперь она взглянула на него пристальнее. — Хорив, ты расскажешь мне, в чем дело. В груди на миг расцвела боль, и он почувствовал приближение спазма. Усилием воли он подавил его.

— Ни в чем, — выдавил он. — Только то, что я сказал.

Взгляд Орсино окаменел.

— Хорив, я понимаю, когда меня сторонятся. Тебе почти удалось провести меня, и хотя я вижу, что ты встревожен, дело в другом, да?

— Мне пора, — сказал он, шагнув назад. — Корабль выйдет из варпа через час, нужно…

— Хорив, ты болен?

Секунду он глядел на нее, пока мир внутри него переворачивался с ног на голову.

— Со мной все хорошо, — заявил он и улыбнулся. — Почти вся галактика пыталась убить меня. Пока безуспешно.

— Я не об этом…

— Я в порядке.

— Я — совсем не тот человек, которому стоит лгать

Он открыл рот, чтобы ответить, но потом закрыл его и пожал плечами.

— Хочешь, докажу? Кто у тебя самый опасный? — спросил Йозеф, кивнув подбородком на ближайший отряд арбитров. — Они все выглядят крепкими, но у тебя должен быть убийца, настоящий головорез, на которого можно положиться, когда тебе нужно кого-то прикончить.

— Что ты…

— Удиви меня.

— Проктор Гальд, — подозвала судия. От группы отделился мужчина с гладко выбритой головой, и поклонился Орсино. У него были бледно-зеленые глаза, заметил священник, лицо — тонкое и красивое.

«Жестокий, — понял Йозеф. Арбитр двигался с непринужденной плавностью человека, который умел пользоваться своими мышцами. Гальд окинул Йозефа взглядом и повернулся к Орсино. — И к тому же высокомерный».

— Ваша честь, — произнес Гальд.

Орсино посмотрела на Йозефа.

— Этот священник хочет, чтобы ты показал ему, насколько хорош в драке.

— Конечно, ваша честь, со сколькими из отряда мне нужно показать?

— Со мной, — сказал Йозеф, выступив вперед и закатывая рукава рясы. — Лишь со мной, парень.

Губа Гальда чуть скривилась, прежде чем он успел взять себя в руки.

— Я не стану… ваша честь…

Гальд посмотрел на Орсино.

— Не гляди на нее. Я старый и жирный но, веришь или нет, я знаю, чего прошу. Ответь мне вот на что. Если для того, чтобы доказать преданность Богу-Императору, тебе прикажут отделать меня до полусмерти всем, чем сможешь, ты сделаешь это?

Гальд кивнув, даже глазом не моргнув.

— Да, сэр.

— И ты думаешь, у тебя получится?

Губы Гальда дернулись, когда она подавил улыбку.

— Я хорошо обучен.

Йозеф кивнул и шагнул ближе к нему. Он заговорил низким голосом.

— А если я скажу, что у тебя нет ни шанса, и даже по твоему запаху я понимаю, что ты — грязный кусок экскрементов, обожающий самоубийственные задания, и ничем не отличим от рептилии, а затем дам тебе возможность попытаться отправить меня к медикам с разбитой челюстью, что ты сделаешь тогда?

На лице Гальда не дрогнул ни один мускул, но его зрачки сузились в игольные точки.

— Я оторву тебе пальцы и заставлю их сожрать.

Йозеф кивнул.

— Тогда вперед, малыш, — прорычал он.

Гальд встретился с Йозефом взглядом и отвернулся. Секунду казалось, будто он хочет что-то сказать. Затем он ринулся вперед, его первый удар был настолько быстрым, что Йозеф чуть не пропустил его, и едва успел вовремя поднять руку. Удар пришелся ему в предплечье, когда он заблокировал его. Второй удар последовал сразу за первым, и священнику довелось отступить назад, когда третий пронесся перед его глазами, врезавшись в нос и разбрызгав по палубе кровь. Он отступил еще на шаг.

— Хорошо! — взревел он, чувствуя во рту медь и железо. — Ты пытаешься!

Гальд застыл, его глаза были прикованы к Йозефу, бледные и сосредоточенные.

«Давай, давай же, — подумал священник. — Давай, хладнокровный ублюдок».

Гальд расслабился и бросился вперед, такой стремительный и плавный, даже в броне. Йозеф всего на дюйм ушел из-под удара, и ощутил шок, когда тот понял, что открыт.

— Хорошо!

Проктор быстро развернулся, замахиваясь на ходу. Йозеф прошел на дюйм под замах, и врезался лбом в лицо Гальду. Его нос сломался в фонтане крови. Священник схватил его за руку, когда тот пошатнулся, блокировал ему локоть и шагнул вперед так, чтобы сбить Гальда с ног. В падении Йозеф придавил проктора к полу и посмотрел в его холодные глаза, пока он пытался набрать в легкие воздух.

— Все хорошо, парень, — мягко проворчал Йозеф. — Я привык учить и поопаснее тебя, а то, что я старый и жирный, означает, что у меня было море практики.

Он пустил Гальда и поднялся на ноги. Проктор тяжело дышал, по лицу текла кровь.

— Лучше подлатайте его, — спокойно сказал он. — Он должен быть готов к бою за час.

Он повернулся назад к Орсино, рукавом рясы вытирая с лица кровь. Судия оставалась неподвижной. Она не сводила с него глаз, губы поджаты, голова наклонена вбок, вес смещен на трость.

— Как я сказал — я в порядке.

Он удерживал ее взгляд, пока та молча не кивнула, и спустя мгновение он повернулся и направился обратно между кораблей. Судия наблюдала за ним до тех пор, пока он не исчез с поля зрения — Йозеф понял это, даже не оборачиваясь.

— Я в порядке, — пробормотал он про себя. — Бог-Император, молю, дай мне выдержать еще немного.

Он шел до тех пор, пока не отыскал пустой боковой коридор, и только затем позволил кашлю и боли повалить себя на пол.

Часть вторая: Сезон ночи

Глава 6

— Держаться! — заорал Клеандр фон Кастелян в тишине мостика. — Святого Трона ради, держаться. — К нему повернулись головы. Руки из рефлекторного подчинения заметались по пультам управления, несмотря на охватившее разумы замешательство.

— Сэр… — начала пустотная госпожа Гхаст.

Корпус содрогнулся от удара. Несущие колонны застонали. Из ряда люлек вырвались системные сервиторы и врезались в сводчатый потолок. Кровь с черным машинным маслом забрызгали палубу. Клеандр выругался и выпрямился. Палуба все еще вздрагивала. На краю зрения шипели пузыри маслянистого света. Плохо дело. Очень плохо. Аварийное освещение переключилось по всему мостику с янтарного на красное. Зазвучали сирены.

— Слишком поздно, — снова выпрямляясь, прорычал он.

Экипаж с трудом поднимался на места. Некоторые по-прежнему лежали на палубе, об которую ударились, когда варп-переход плетью прошелся по «Дионисии».

— Вызвать команды медикэ! — проревел он. Техножрецы и палубные офицеры кричали, бинарик и брань пустотноходов состязались в громкости с сиренами.

Клеандр увидел, что Гхаст повалилась на наблюдательную станцию.

— Медиков сюда, бегом! — крикнул он, кинувшись к ней через подрагивающую палубу. Лицо пустотной госпожи оставило кровавый развод на пульте, когда Клеандр перевернул ее. Механическая челюсть женщины безвольно болталась. В уголке глаза увеличивалась бусина крови. — Давай, Арабелла, — пробормотал он. Капелька крови превратились в новый красный ручеек, стекший по щеке. — Вставай, или я урежу тебе плату за смерть, слышишь меня?

Системный пульт, установленный в яме под командной кафедрой, взорвался в клубах черного дыма и синего пламени.

— Если здесь не будет медика…

Рядом с ним склонилась фигура в красно-бирюзовой одежде.

— Анимус интакта… — просипела медикэ, отпихивая Клеандра с дороги. Мгновение тот сопротивлялся, но затем отступил назад. У медикэ была гладко обритая голова. На месте глаз жужжала и фокусировалась красная луковицеобразная аугментика. Она имела согбенный вид человека, слишком высокого для того, чтобы ему это доставляло удобство, а кожа была настолько бледной, что женщина походила на труп больше, нежели истекающая кровью пустотная госпожа, которую та осматривала.

— Еще жива… — констатировала она. Возле нее гудела пара сервочерепов со змеиными хвостами, из скоплений металлических пальцев, размещенных под челюстями, выдвинулись иглы. Буры завращались и устремились к черепу Гхаст.

— Стой! — крикнул Клеандр. Бур пробил висок Гхаст. Брызнула свежая кровь. — Ты что делаешь?

— Спасаю ей жизнь, — сказала медикэ. Из хромированных кончиков ее пальцев выросли иглы. — Полагаю, вы этого хотели?

— Что? Да, но…

— Тогда дайте мне пространство, и не отвлекайте.

Клеандр отошел, все еще не сводя глаз со старой пустотной госпожи, по лицу которой текла кровь.

— Сэр, на нижних палубах красный код, — воскликнул офицер позади него, и за ним тут же быстро заговорил другой.

— Пожар в отсеках со сто пятого по сто девятый, палуба семьдесят пять!

Еще один рык напряженного металла. В воздухе сыпались искры. Гхаст по-прежнему не шевелилась. Пальцы медикэ превратились в размытое пятно багрянца и хрома.

— Скачок энергии в реакторе!

— Мы теряем атмосферу…

— Брешь в корпусах отсеков…

Клеандр моргнул. Ему нужно сосредоточиться на том, что происходит с его кораблем. Нужно подняться и поверить в то, что медикэ позаботится о Гхаст. Нужно начать вести себя как капитан. Внезапно он вновь услышал гам, эхом разносящийся по мостику. У него до сих пор кружилась голова.

— Статус, позиция и данные с внешних сенсоров.

— Сэр, — ответил офицер.

— И соединить с леди Виолой и анклавом навигаторов.

— Сэр, — послышались ответы. Он попытался выпрямиться, однако мышцы дрожали от слабости. Его знобило. К языку цеплялся яркий, горький привкус.

У него и прежде случались плохие варп-переходы обратно в реальность, но настолько — никогда. Они бежали перед грозовыми фронтами, расходящимися от Мести, одной из трех так называемых Судных Бурь. Два корабельных навигатора кричали на протяжении большей части пути. Один из них впал в кому. Но они достигли точки перехода и в самую последнюю секунду вынырнули в бытие. Вот только они все равно не успели. Едва «Дионисия» пронзила кожу реальности, шторм стремительно усилился. Колоссальные потоки психической энергии выплеснулись из эфира, будто руки, тянущиеся к детской игрушке. Застрявшую меж мирами «Дионисию» потащило в разных направлениях реальности. Это заняло меньше одного удара сердца, но все равно достаточно, чтобы едва не разорвать корпус надвое. Корабль наводнили фантомы, когда за ним в пустоту устремились эктоплазменные отголоски. Теперь он остался полуслепым, горящим изнутри, половина экипажа была без чувств или спятила…

Плохо. Точнее, очень плохо но, продолжая смотреть на залитое кровью лицо Гхаст, он понял, что не усиление бури заставило его дрожать. А то, что случилось до этого.

— Сэр, есть вокс-связь с леди Виолой, — окликнул его офицер.

Клеандр посмотрел на руку. Она дрожала на поручне командной кафедры.

— Сэр…

Он почувствовал усиление за миг до того, как оно началось. Не заметил то, что другие могли упустить из виду, а на самом деле почувствовал, как реальность натягивается и рвется, будто веревка, растянутая до предела, а затем лопнувшая. Вот почему он крикнул держаться. Вот откуда он знал, что это случится. Потому что это уже случилось.

— Брат, — прозвучал из вокс-динамика голос Виолы, скрежещущий и хлопающий, такой же спокойный и сдержанный, как обычно, но обрамленный тем, что в равной мере походило на гнев и шок. — Нам нужны данные с внешних ауспиков. Немедленно. — Что это было, во имя всего святого? — тихо спросил он, убирая руку с поручня.

— Что? — произнес голос Виолы. — Что ты сказал? Связь неустойчивая. Что это было, во имя всего святого?

Клеандр перевел взгляд с руки туда, где худая медикэ подымалась от Арабеллы Гхаст.

По пультам пробежали дуги электрического разряда, когда системы вспыхнули, снова оживая. Зазвучала целая цепочка новых сигналов.

— Предупреждение о сближении!

— В непосредственной близости множество кораблей и объектов!

— Включаются щиты!

— Показать… — начал Клеандр, но со следующим словом было нечто не так. — Показать мне… — выдавил он, но с его ногами было нечто не так, а перед глазами плыло.

Все стало тихим.

Мягким.

Медленным.

— Кле… ан… д… р! — Голос Виолы из вокса стал растянутым урчанием.

— Кажется… — Он почувствовал, как говорит слова, одновременно с тем, как услышать их. — Кажется, мне нужна помощь, — произнес он и сполз на палубу с голосом сестры и ревом сирен, последовавшими за ним во тьму.

«Дионисия» кубарем вылетела из варпа, непрерывно кувыркаясь, измазанная пятнами испаряющегося призрачного света от встречи с холодной пустотой. На ее корпусе заработали двигатели. Вращение замедлилось, но она продолжала нестись вперед, выдерживая силы, что цеплялись к корпусу, пока из раны, оставленной кораблем в реальности, с криком вырывался варп-шторм. Завесы света марали звезды, скрывая безбрежную черноту ночи за похожими на ссадины аврорами.

Ее ждали мертвые корабли, раскиданные во мраке. Секции огромных корпусов плыли в пустоте, выкинутая в момент гибели энергия все еще крутила их, будто камушки в детских ручонках. Ни один из них не уцелел. Здесь, километровой длины осколок корпуса дрейфовал рядом с мостиком-замком, вырванным со своего места; там медленно вращался нос, меньшие хлопья мусора собрались в облако, сиявшее позади него. Поле обломков расстилалось во все стороны.

«Дионисия» встретила первый обломок прежде, чем успела остановить вращение. Это был один из кусков поменьше, размером с небольшой жилой блок, щербатый, как сломанный кинжал. Ее пустотные щиты зажглись прямо перед ударом. Во тьме вспыхнул свет. Обломок разлетелся на куски, горящие фрагменты прошли над носом идущего вперед корабля.

Виола увидела все это аугментическим глазом, пока торопливо бежала к мостику. Бал следовал за нею. Оба они еще не успели снять снаряжение после путешествия к днищу.

— Рулевая рубка! — рявкнула она, заскакивая на командную платформу.

Палубный офицер, кричавший приказы, обернулся к ней.

— Так точно, госпожа.

Она замерла, едва увидев Клеандра. Ее брат развалился на командном троне, которым никогда не пользовался. Левая половина его лица была вся в крови, на голове запеклась рана. Над ним склонилась медикэ-прим Иасо.

— Герцог фон Кастелян жив, — сказала Иасо, не поднимая глаз.

Виола окинула взглядом творившийся на мостике хаос. Аугментический глаз утопал в информации о повреждениях и данных с сенсоров.

— Где Гхаст? — крикнула она.

— Выведена из строя, — ответила Иасо.

Экран наверху отображал размытую проекцию обломков в ближнем космосе.

Виола сделала два глубоких вдоха и позволила миру застыть. Крики, вспышки и звуки стали еще одним ответвлением данных. Информация, горевшая на экранах и поступавшая из пергаментных распечаток, стала потоком. Все уподобилось ветру, дующему в лесу. Это была техника, которую один из ее савантов-наставников называл Взором Небес, поскольку сжатие мира до такого уровня информационной абстракции походило на то, как на мир мог смотреть бог: все было не более чем выражением общего целого, самая страшная катастрофа — просто скачком в потоке переменных, что никогда не начинался, и никогда не прервется. Аналогия всегда казалась ей несколько еретической, но овладев трюком, ей довелось признать, что она была совершенно точной.

Она увидела кувыркающуюся траекторию «Дионисии», энергии команды и варп-бури ревели в пустоте вокруг нее, ход времени — узор из значений и пересчетов. Она увидела это и поняла, что у них осталось очень мало времени среди живых.

— Я на штурвале, — крикнула она и сразу же начала отдавать приказы, пока от команды мостика раздавались ответы-подтверждения. — Запустить двигатели левого борта, коррекция сто восемьдесят семь на сто шестьдесят семь на восемьдесят четыре. Полный вперед по моей команде.

«Дионисия» вздрогнула, и изображение на экранах с внешних каналов перевернулось. Мимо понеслись куски разодранного металла размером с горы. Оставшиеся пустотные щиты трепетали и вспыхивали от врезавшихся в них со скоростью пушечных ядер микрообломков.

— Госпожа, щиты…

— К черту щиты! Они не выдержат еще одного сильного удара. Нам нужно выбираться из этого кладбища.

— Госпожа Виола фон Кастелян, — выпалил один из техножрецов, — святые когитаторы пока только обрабатывают маршрут выхода из поля обломков.

— У нас нет на это времени.

— Двигатели благословлены и освящены для стопроцентной отдачи, — из машинных ям под кафедрой воскликнул технопровидец.

Виола следила за ходом времени на краю аугментического глаза. Ее губы шевелились, шепча рядки логических умозаключений и вероятностей, а в висках начинала нарастать боль. Проблема Взора Небес заключалась в том, что разум человека не предназначался для работы в подобном режиме. Может, лексмеханики Адептус Механикус с зацикленными машинными мозгами могли справиться с ним, но с мозгом из мяса ты не мог долго взирать с места богов. Изображение на пикт-экранах по-прежнему вращалось, пока «Дионисия» продолжала кувыркаться, ее маневровые двигатели боролись с инерцией. В пределах видимости появился обрубленный нос макротранспортника, вырастая перед ними, словно брошенная в ночь гора.

Виола почувствовала, как напряглась команда мостика. В глотках людей перехватило дыхание. В ее голове начала балансировать оценка времени и расчеты вектора.

— Включить главные двигатели! — закричала она. — Полный вперед.

Сквозь корабль прокатилась энергия. Он рванул вперед, закручиваясь по пути. Нос от макротранспортника понесся им навстречу. Завопили сигналы об опасном сближении. Затем они пронеслись мимо носа настолько близко, что до него ребенок смог бы добросить камнем. «Дионисия» устремилась дальше, ее курс постепенно стабилизировался, проходя сквозь тучи обломков подобно стреле, выпущенной в вихрь битвы, ни разу не отклонившись, даже когда остовы мертвых кораблей оказывались достаточно близко, чтобы сбить их с небес.

Она пошатнулась и закрыла глаза. Рот наполнился металлическим привкусом, а череп, казалось, вот-вот лопнет. — Когда выберемся отсюда, взять курс на Доминик Прим, — сказала она. — Ведите нас в систему как можно скорее.

Она обернулась, когда медикэ Иасо поднялась от бессознательного Клеандра.

Женщина дрожала, поняла Виола.

— С ним все в порядке? — спросила она.

— Рана головы не тяжелая. Его обморок вызвали другие факторы, насчет которых я не уверена.

— Другие факторы?

— Госпожа фон Кастелян, вам лучше остальных известно, что диагноз, как и дедукция, не должны основываться на догадках.

Виола открыла было рот, чтобы дать резкую отповедь, но потом закрыла его. На краю зрения мерцали пылинки света.

— Но в вашем случае и догадываться не надо, — сказала Иасо, ее глаза цвета карбункула сфокусировались на Виоле. — Зрачки сильно и неравномерно расширены, явственная дрожь — вы страдаете от крайнего умственного переутомления и целой группы побочных реакций из-за когнитивных и нервных усилителей.

— Что происходит? — вскрикнул Йозеф, войдя на мостик и заторопившись к командной кафедре. — Благословенные святые… — ахнул он, увидев голодисплеи и экраны.

— Буря смыкается, — раздался голос у них за спинами. Ковенант вошел в пульсирующее аварийное освещение. Он был в броне поверх плаща, на плече находилась псипушка, линзы прицеливания уставились на пустотные мониторы. Офицеры с экипажем повернулись, чтобы поклониться ему. Взмах руки избавил их от формальностей, когда он остановился среди тех, кто собрался на кафедре. — Эти корабли пытались войти в варп, чтобы сбежать из системы.

Изображения вращающихся обломков безмолвно плясали на дисплеях, и все же Виола невольно подумала о криках, когда взглянула на них.

— Пережеванные и выплюнутые… — произнес Йозеф. — Император, спаси души тех, кто на борту.

— Буря сжимается вокруг системы — усиливается, фокусируется, — сказал Ковенант, его взгляд переместился с изображений мертвых кораблей туда, где в меньшем конусе голосвета крутилась проекция Доминика Прим. — Ход событий ускоряется.

— Мы не сможем выбраться из системы, если бури не ослабнут, — сообщила Виола.

Пара сервиторов поднимали Клеандра с Арабеллой Гхаст на стальные носилки. Виола бросила на брата взгляд. Из уголка его рта стекала струйка крови. Мысли, роившиеся у нее в голове, на мгновение остановились. Затем она подняла глаза и увидела зеленые линзы пушки Ковенанта, резко поднявшиеся от лица Клеандра.

— Веди нас в систему на всей скорости, — произнес Ковенант, после чего развернулся и шагнул к выходу с мостика. Сервиторы понесли носилки с Клеандром и Гхаст, медикэ Иасо шла рядом с ними. Ковенант поднял руку, чтобы задержать их, когда те проходили мимо.

Она собралась отдавать новые приказы, но поняла, что смотрит на то, как инквизитор опустил руку на лоб Клеандра и закрыл глаза. На секунду Виоле показалось, что он выглядит уставшим, уставшим и куда старше, чем был на самом деле. Мгновение его губы безмолвно шевелились. Затем он убрал руку. — Веди нас. На всей скорости, — произнес он, уходя. — Буря быстро приближается.

— Бог-Император, в Своей мудрости услышь слова Своей дочери.

Северита говорила слова, следуя за нитью их звуков по туннелям истощения. Серость размывала края ее зрения, однако воительница не отводила глаз от фигуры, закрытой внутри криогроба. Пластальный ящик был приподнят. Переднюю его часть занимала стальная дверь. Трубки бежали от стенок гроба к шумящим машинам, привинченным к полу. Гроб покрывала изморозь, скрывавшая острые углы за нарастающими кристаллами льда.

— Даруй моей душе сил искупить грехи. Даруй мне страдания, чтобы я смогла обрести спасение. Даруй мне… Воздух был густым, наполненным жаром, что выдыхали криомашины. Пот покалывал скальп и стекал по лицу. Рукоять меча была прижата ко лбу. Пистолеты лежали в кобурах на поясе. Черно-красный бронированный нательник блестел под табардом из мешковины. Ее вигилия длилась сто восемь повторений Литаний Раскаяния и Молитв о Прощении. Северита смотрела прямо перед собою, не глядя ни на что, однако видя все. И моления продолжались, отмечая ход незыблемых секунд из настоящего в прошлое, пока «Дионисия» шла сквозь ночь по пути к будущему.

В конечном итоге ей придется поспать. Даже вера имела свои пределы. Она займется этим позже, когда корабль завершит переход через систему Доминика к своей цели. Ей лишь нужно оставаться собранной. Ей лишь нужно… Она поднялась на ноги. Звук молитвы стих на устах. Часть разума закричала на нее за нарушение ритуала, когда Северита шагнула вперед, чтобы посмотреть в окошко на гробу. Безмолвный крик гнева взревел на нее голосами каждой сестры, которую знала воительница. Северита подняла руку, спрашивая у себя, что же она творит, и стерла со стекла изморозь. На нее открытыми, невидящими глазами уставилось лицо Энны Гирид.

— Я убила многих вроде тебя, — проговорила она, замолчала, сглотнула и продолжила. — Впервые я обрушила клинок на ведьму на планете под названием Рея. Мой меч пронзил ее. Я не знаю, кто это был, мужчина или женщина, там просто бушевал огонь… — Она умолкла, ее легкие наполнились теплым воздухом при воспоминаниях о пепле, циклоном вздымающемся из обугленного здания. — Мой меч прошел сквозь нее от острия по саму гарду. Я все не могла его выдернуть, а ведьма упала и утащила его за собой. Позже я отыскала его среди останков. Клинок расплавился, даже огненный камень на навершии. Раньше я думала, что освященную сталь в руках чистой души нельзя осквернить или сломать колдовскими силами. Понимаешь, нас так учили. Я в это верила. — Северита сделала вдох и почувствовала, как солоноватый пот щиплет глаза.

— Но меч был разрушен. — Она закусила губу. Замороженная изменница за обмерзшим окном, — которая сама не знала, кто она такая, — лежала неподвижно. — И возникает вопрос. Если я была чистой, то был ли огонь, что уничтожил меч, тоже чистым? Или огонь был нечистым, как я сама? Или существует ли вообще такое понятие, как чистота? — Северита поморщилась при последних словах. Почему она давала волю слабости? Почему давала греху больше сил? Почему не могла сбросить кожу сомнений?

— Вот в чем проблема, — сказала она, чувствуя, как после этих слов поджалась челюсть. — Я не знаю ответа. Я не знаю, чиста ли ты, Энна Гирид, или благословенна, или же обычная неудачница. И это — проблема. Это проблема, ибо сила веры заключается в убежденности, а я просто не могу ее найти.

Северита взглянула на замерзшее лицо и крепче стиснула рукоять меча. Криомашины пыхтели в ритме сердцебиения, а за металлической кожей корабля скользила пустота.

— Бог-Император, — начала она снова. — В Своей мудрости услышь слова Своей дочери.

+ Ты заскучала? +

Северита крутанулась на месте. По ее клинку побежала молния, когда активировалось силовое поле. В сумраке перед дверью парила фигура. Исхудалые конечности и темно-синие одеяния болтались под лысой головой над луковицеобразным ошейником из хрома. Ее босые ноги висели у самой палубы. Вокруг нее переливалось тепловое марево. Хлопали и лопались пузыри призрачного света.

— Ты должна уйти, — процедила Северита, борясь с мышцами челюсти, что пытались ей стиснуть зубы. Она почувствовала на языке жженый сахар. Миласа — вор мыслей Ковенанта — поплыла вперед, пока не оказалась в дюйме от острия меча Севериты.

+ Нет, + сказал голос Миласы у нее в голове. + Пока твоего присутствия не требуется. Уверена, этот факт принесет тебе облегчение. +

— Лорд Ковенант не давал мне приказа уходить.

+ Тогда оставайся. Мне без разницы, пока ты понимаешь, что ничего не поделаешь. + Псайкер подлетела ближе, оказавшись напротив Севериты. + Ты хороша в ничегонеделании, хотя, судя по тому, как ты нарушила концентрацию, немного практики тебе б не помешало. +

Северита ощутила, как ее накрывает волна ярости и ненависти. Черные глаза Миласы блестели на бледной маске лица. Она удержала ее взгляд, чувствуя, как кожа пощипывает от статики, затем выдохнула и опустила меч. Силовое поле с сухим треском погасло.

+ Прекрасно. Какова выдержка. А теперь, пожалуйста, уйди с дороги и дай мне делать свою работу. +

Северита не пошевелилась.

— Что ты с ней сделаешь?

+ Она — послушница инквизитора, которую мы до недавних пор считали союзником, и при этом погибшим. Теперь мы знаем, что инквизитор Идрис жива, и точно недружелюбна, а это существо — ассасин, чью личность изменил культ воскрешения, несущий ответственность за резню на конклаве инквизиторов. Она проявила крайнюю смертоносность, и есть хороший шанс, что она скрывает в себе то, что ты очаровательно назвала б ведьмовскими силами. Как думаешь, что я с ней сделаю, Северита? +

Секунду воительница не двигалась, а затем отступила на шаг.

+ Благодарю. +

Миласа вплыла в пространство перед гробом.

+ Если тебе интересно, то мне не приказывали убивать ее. +

— Почему мне должно быть интересно?

+ Я почем знаю? Не люблю недосказанности. +

Неторопливое гудение криомашин заполнило тишину.

Истинная и чистая

— Вода, чудотворная вода из плачущего святого, святая вода, истинная и чистая…

Ация держалась возле дедушки, пока тот тряс помятой жестяной кружкой, идя по главной дороге Дворца Колонн. Она ощущала витавшую в воздухе мрачную враждебность. Камни на веревочках стучали по металлу. Шторки, висевшие на дверях лачуг, покачивались, когда они проходили мимо. Дедушка улыбался, смотря на опущенные глаза немногочисленных людей, которых они встречали.

Дворец Колонн, конечно, никаким дворцом в действительности не был, однако кто-то дал ему это название, и оно прижилось. Технически, он даже не был частью монастырских помещений. Кирпичные колонны, что тянулись к сводчатым аркам высоко наверху, служили для поддержания пола находящихся выше строений. Паломники отыскали это пространство, как отыскали туннели и забытые пустоты, пронизывавшие весь монастырь. Их тут не должно было находиться, и время от времени храмовая стража спускалась, чтобы выгнать их оттуда, однако они всегда возвращались. Куда еще им всем было податься? Они зашли так далеко: в надежде на исцеление, на откровение, или на мир. Некоторые даже их обретали, но большая часть обнаруживала, что мощи святых и блаженных не могли накормить их или же спасти от холодного ветра, дующего с высокого плато. В некотором смысле они были счастливчиками. Места в убежище сами по себе стоили денег.

Пространство у колонн было заполнено лачугами из ткани и пластека, натянутых поверх каркасов из металлолома. В воздух, провонявший человеческим потом, вился дым от костров. На проволоках, растянутых между колонн, свисали пестрые лохмотья молитвенных флажков и освященные бумажные змеи. Ледяной сквозняк, нашедший путь с верхних уровней, трепал ленточки и образки.

— Истинная и чистая… — Они брели дальше. В банке, что несла Ация, хлюпала вода. Ее пальцы замерзли. Боль в животе от голода все усиливалась. Они не ели последние два дня, и никто так и не взял у них воду.

— Дедушка, они не станут покупать воду.

— Станут.

Она посмотрела на старика резким взглядом ребенка, чье мировоззрение не допускало уюта маленькой лжи.

— Почему? Почему до сих пор не купили?

— Потому что она хорошая и святая, и потому что Сам Бог-Император поможет нам.

— Почему Он не помог нам в других местах, где мы были?

— Ация, запомни, вопросы порождают ересь.

Она нахмурилась и огляделась.

— И, кроме того, здесь мы еще не были, — сказал дедушка и улыбнулся, когда мужчина, помешивавший котелок на костре, отвел от них глаза. — Эти люди ближе к благословленным местам. В их сердцах есть святость.

Дедушка забряцал кружкой в направлении паломника, выглянувшего между рваными занавесками. На мгновение Ация встретилась с глазами человека, прежде чем он исчез назад.

— Истинная и чистая! — крикнул дедушка.

Вода в банке, переброшенная на истертой веревке через спину Ации, была святой, она верила в это, она знала. Все в этом месте было святым, от камней до людей, кишевших вокруг его границ и в корнях. Не важно, что воду они набрали из пробитой трубы, которую дедушка отыскал где-то в трущобах. Не важно, что истинная вода текла из каменного святого едва ли несколько минут и полностью впиталась в землю. Не важно, что банка, которую несла Ация, была найдена в горе мусора. Все это было не важно, поскольку не могло быть важным.

Она почти слышала мольбу в его улыбке: «Прошу, Бог-Император, пусть это не будет важным. Пусть кто-то подаст монету за кружку. Прошу…»

— Император поможет, — сказал дедушка, и Ация почувствовала, как он крепче сжал ее руку.

Они свернули за угол.

— Дедушка! — Крик Ации был пронзительным. Пара мужчин и женщина преградили им путь. У них были пристальные, суровые взгляды фанатиков, и железные прутья в руках.

Дедушка моргнул, словно только увидев их.

Ация прижалась к дедушке. Они были в рваных обносках, заметила она, но все имели грубые синие татуировки на правой руке.

— Вам нужна вода? — спросил дедушка, и она услышала дрожь в его голосе.

Женщина шагнула вперед. Ее лохмотья зашелестели.

— Вода нечистая, — сказала женщина. Она вскинула увесистый железный прут и уперла его конец в грудь дедушке. — Каменный святой плакал и благословил Своих верующих, но ты торгуешь обманом.

— Прошу прощения, — сказал он, шагнув назад. Четвертая фигура, скользнувшая ему за спину так, что он даже не заметил, толкнула его обратно. — Прошу, — забормотал ее дедушка. — Мы уйдем… Я… Я только хотел…

— Мы касались истинной воды, — прошипела женщина, ее лицо было настолько близко, что Ация увидела сгнившие дыры, где прежде были зубы. Руки крепче сжали железный прут. — Касались! Мы — благословенны, а ты — богохульник.

Рука схватила банку с водой и вырвала из рук девочки. Веревочный ремешок лопнул. Она упала. На мгновение все замедлилось, как будто она наблюдала за тем, что происходило, но происходило не с ней. Она почувствовала, как рука дедушки выскальзывает из ее ладони, услышала, как его крик врезается ей в уши.

— Ация! — закричал он. — Ация, беги! Беги…

И женщина размахнулась прутом, и последние слова ее дедушки оборвались в крови и выбитых зубах.

Кровь. Кровь, падающая рваными брызгами. Широкие глаза, и зубы, стиснувшиеся от напряжения.

— Дедушка!

И женщина снова взмахнула прутом, и остальные ударили тоже, и ее дедушка упал…

Упал…

Словно окровавленная кукла.

Размозженное красное месиво вместо головы.

Ниточки оборвались.

Жизнь покинула его, вместе с наполовину выдавленной мольбой бежать.

И она почувствовала, как из нее начал подниматься крик.

И…

Чернота.

Ация стояла, потому что ощущала землю под ногами, но чувствовала себя так, словно зависла на границе между пробуждением и сном. Она чувствовала дым… дым и нечто еще… нечто густое и прогорклое… И было тихо. Тихо, как во сне. Нет, не совсем тихо… Еще был тихий стук, похожий на тяжелые капли дождя.

Она открыла глаза.

Мужчины и женщина исчезли.

Все в пределах двадцати шагов исчезло.

Почерневшие обрывки ткани и влажные, оторванные куски мяса свисали с проволоки между колоннами, будто мусор, сильным ветром заброшенный на деревья. С покрасневшего потолка падал багровый дождь. На полу возле Ации валялась освежеванная обугленная рука, пальцы все еще сжимали железный прут.

Ация огляделась, и крик, вырвавшийся из нее на этот раз, был просто звуком.

Глава 7

— Постойте, — произнес Мемнон. Нинкурра замерла и повернулась к боевому кораблю, прогонявшему двигатели. Она только что выпустила одного из ястребов в морозный воздух и поднимала левую руку, чтобы спустить второго. Был полдень, однако ей приходилось видеть и более ясные ночи. Полоска дневного света пропадала за свинцовыми тучами, обещавшими, насколько она могла судить, снег.

Они приземлились в десяти километрах от монастыря, собираясь прийти своим ходом и незаметно. Все они были закутаны в тепловые плащи с отороченными мехом капюшонами, накинутыми на головы от ледяного ветра. Помимо Нинкурры и ее повелителя, вместе с ними шли и двое других: Геддон и гнетуще безмолвный Кинис, его голова скрыта под капюшоном. Геддон взяла дополнительную одежду, несмотря на то, что из-за сканирующих и сигнальных имплантатов она светилась как ходячая печь в тепловом зрении Нинкурры. Основной груз их снаряжения везли гусеничные автосалазки. Если кто-то заметил их, то мог бы счесть, что они направляются в глушь, а не к монастырю размером с целый город.

— В чем дело? — спросила Нинкурра, перекрикивая ветер, свистящий в окружавших их скалах.

— На внешнюю орбиту только что вышел корабль, — произнесла Геддон, ее смешанный машинный голос заскрежетал о ветер. — Наш корабль переместился на предельную дальность действия сенсора, как только засек его. Корабль известен — это «Дионисия», последнее судно династии фон Кастелянов, служащих инквизитору Ковенанту из Ордо Маллеус.

Ястреб на перчатке Нинкурры дернулся, но она не отпустила его.

— Откуда он здесь взялся? — спросила она.

Взгляд Мемнона был направлен вдаль.

— Он был торианцем и учился прорицанию. Раз он тут, значит, прочитал предсказания. Он знает, что кандидат появится здесь.

— И что мы тоже здесь?

— Возможно, — ответил ей Мемнон, а затем покачал головой. — Следовало разобраться с ним раньше.

Нинкурра нахмурилась.

— Вы говорили, что он захватил агента, задействованного в предприятии. Могла ли она выдать ему информацию? Мемнон кивнул, хотя не шевельнулся. Его взгляд по-прежнему был устремлен куда-то далеко. Высоко вверху, ястреб Нинкурры издал тихий голодный вскрик.

— Это возможно.

— Как будем действовать?

Мемнон посмотрел на Нинкурру.

— Кандидат появится здесь, и к тому же скоро. Его необходимо ликвидировать. Новый поворот событий это не отменяет, — он кивнул самому себе. — Но угрозу предприятию нужно устранить. Захваченного агента необходимо убить, а также тех, кто узнал, что ему известно.

Нинкурра кивнула, без каких-либо приказов догадавшись, что ей следует сделать.

— Если он отправится на поверхность, то вряд ли возьмет с собой пленника, — заметила она. — Значит, корабль…

Мемнон кивнул, а затем поднял глаза, когда с темных небес упала большая снежинка. Он вытянул руку в перчатке и поймал ее на ладонь. Упала еще одна снежинка, потом вторая, и третья.

— Атмосферные возмущения растут, — зажужжала Геддон. — Считываю парадоксальные модели зарядов и эфирных возмущений на значительной территории. — Ветер подул сильнее, и принес с собою стену белой крупы, поцеловавшей лицо Нинкурры. Снег уже стал устилать землю.

— Он восстает, — проговорил Мемнон, как будто сам себе. — Он восстает…

Нинкурра повернулась к боевому кораблю и махнула рукой пилоту, чтобы он опустил закрывающийся задний люк. Ястреб, которого она выпустила в небо, спикировал и сел ей на плечо.

Уже дойдя до рампы, она оглянулась. Мемнон с Кинисом, Геддон и едущими впереди автосалазками почти достигли края каменной чаши.

— Что с Ковенантом? Говорят, его трудно убить.

— Это моя забота, — крикнул ей в ответ инквизитор и пошел дальше. Секунду Нинкурра наблюдала за ним, а затем поднялась по рампе на корабль. Через семь секунд он оторвался от земли, двигатели разметали в ночь только что выпавший снег.

— Как вы нашли это только сейчас? — спросил Иакто через сложенную ткань, прижатую ко рту. Запах рвоты по-прежнему сильно ощущался при каждом вдохе даже сквозь материю, и принес с собой очередную волну смрада. Он моргнул, пытаясь удержать то, что оставалось внутри живота. Легкий ветерок принес еще один глоток вонючего воздуха, и Иакто довелось собрать всю свою волю в кулак, чтобы не дать ему свалить себя. В голове стучало.

Старший храмовый страж Лоа держала в руках дыхательную маску, которую впервые предложила Иакто до того, как они вошли в проулок трущобы. Тогда аббат отказался от нее, посчитав это неподобающим. Теперь он был уверен, что неуправляемая рвота пришлась куда более тяжелым ударом по его святому достоинству. Ни Лоа, ни отделение храмовой стражи с ними ничем не выдали свое веселье либо презрение — возможно, по их мнению, перед лицом того, что ждало их в паломнической яме, немного рвоты с его стороны было наименьшим из того, чего стоило бы ожидать.

— Ваше святейшество, — сказала Лоа, кивнув на дыхательную маску. Иакто принял ее и натянул ремешки через голову. Пропахший резиной воздух, наполнивший нос аббата, принес благословенное избавление. На мгновение он подумал, что наверняка выглядит сейчас очень непривычно — в серо-пурпурном палантине и цепью службы, тогда как голова скрыта маской в виде гиперболизированного скорбного лика с тяжелым фильтром-затычкой вместо рта. Под бронзированными шлемами-омарами храмовой стражи они смотрелись внушительно, и даже грозно. На Иакто же он, скорее всего, выглядел просто нелепо.

Храмовые Стражи из Собрания Несущих Лампаду не являлись ни священниками, и ни членами святых орденов. Когда-то давно благословленный святой Себастиан Тор воспретил Экклезиархии иметь свои собственные вооруженные силы. Тем не менее, во многих местах и многими способами священнослужители отыскали способы формально выполнять указ Тора и выживать во вселенной, определяемой и живущей войной. В монастыре Последней Свечи ими были отряды мужчин и женщин, которые давали обеты защищать святые места и людей, что за ними ухаживали. Численностью в пару сотен, облаченные в стеганую кожаную броню с пришитыми медальонами, и имевшие железные булавы помимо прочего оружия, они были грозной и эффективной силой в поддержании порядка в забитом паломниками монастыре. Снаряжаемые на пожертвования, и официально никак не связанные с Экклезиархией, храмовые стражи технически были ополченцами, которых паломники набирали и содержали из преданности Богу-Императору. На самом деле они были блюстителями закона и порядка в монастыре, а Верховный Часовой Всех Святынь обладал такой же властью, как глава ордена. По этой причине Иакто озаботился найти союзников среди храмовой стражи с самого начала своего восхождения и раз за разом видел, как его вложения себя окупают. Лоа была одним из наиболее ценных инструментов аббата: умная, но не слишком, и с достаточным количеством изъянов, чтобы попасть под его полную власть.

Сейчас, накануне Праздника Просвещения, спешное послание от его прикормленного стража привело Иакто сюда, в зловонную и заброшенную часть паломнических трущоб, пока с черного неба, которое не просветлеет после окончания ночи, сыпал густой снег.

— Мы нашли так поздно потому, что у нас не было повода заходить сюда, — сказала ему Лоа. — Паломники, обитающие тут, может и удачливее тех, что живут дальше в трущобах, но у них все равно нет ничего, стоящего неприятностей.

Они стояли на вершине лестницы, что вела ко дну крытой цистерны, расположенной в глубине узких переулков и лачуг Западной Паломнической Трущобы. Этот участок хлипкого пространства находился так близко к самому монастырю, что Иакто мог добросить камнем до его наружной стены.

Аббат снова заглянул в яму, и тут же пожалел об этом. Под светом факелов храмовой стражи дно цистерны было темно-красным, почти черным.

Почти.

Стены были измазаны отпечатками ладоней. Повсюду роились насекомые, жужжание их крыльев — тихий скрежет на ветру в тишине.

— Как такое возможно… — начал спрашивать он, но замолчал, обнаружив, что от слов вкус желчи во рту становится сильнее. Он закашлялся и опустил глаза. — Потребовалось бы…

— Очень много людей, — сказала Лоа.

— И никто ничего не слышал?

Она пожала плечами.

— В соседних зданиях паломников нет. Либо их прогнали, либо…

— Кто еще знает? — спросил он. Лоа переступила с ноги на ногу.

— Верховный Часовой отправил посланников к святому епископу и Голосу Согласия. Я первым делом сообщила вам, но к этому времени они уже будут знать.

— Это вызовет мятеж, — произнес Иакто. — В трущобах и так полно неприятностей. Еще и болезнь, распространяющаяся быстро, очень быстро. Но это… Ересь. — Его взор зацепился за что-то среди жужжания мух, наполовину скрытое в тени.

— Дай мне факел, — велел аббат, и когда та передала его, то спустился на пару ступеней и поднес огонь к стене цистерны. Лоа прошипела проклятье у него за спиной.

На неровной штукатурке, написанные смазанными буквами, с которых на пол стекали потеки, были слова.

«Ваш бог мертв», говорили они. Рука, с помощью которой их вывели, валялась рядом с основанием колонны.

— Либо что-то похуже ереси, — сказал Иакто, зажмурившись от внезапного укола боли в голове.

— О чем вы, ваше преподобие?

— Я… Я не знаю.

— Это… вы сказали, что хотите знать обо всем важном. Разве это… я не…

Он обернулся и опустил руку ей на плечо.

— Ты поступила правильно, придя ко мне, Лоа.

Она кивнула, но его взгляд натолкнулся на старую металлическую банку среди массы разлагающихся внутренностей, и он подумал, что его может вырвать снова. Он отвернулся и направился к безопасности ступенек и выходу из цистерны.

— В трущобах по-прежнему голод, — сказала Лоа. — После того, как ордены прекратили давать милостыню, уже несколько дней происходят стычки. Лишь этим утром десять человек погибло в драке за три буханки хлеба.

— Хммм… — Он начал шагать наружу, хмурясь под смешной дыхательной маской. Этот новый… инцидент все менял. Когда новости о нем разлетятся, а другого быть не могло, дела пойдут еще хуже и, несмотря на все грехи, аббату Иакто совсем не нравилась эта мысль.

Люк боевого корабля открылся, и внутрь ворвался ветер со снегом.

— Прошлый раз, когда мы были на планете, тоже шел снег, — пробормотал Йозеф, ветер трепал края его рясы. Он добавил наверх отороченный мехом плащ, под него бронированный нательник, но холодный порыв все равно ужалил его. — Как думаете, здесь никогда не бывает солнца, или это в нас дело?

Орсино метнула на него взгляд, сервокрепления вокруг ее шеи защелкали, когда судия повернула голову. Он пожал плечами.

— Значит, в нас…

Ковенант стоял перед открывающейся рампой, его лицо под красной кирасой и серым пальто ничем не закрыто. Меч покоился в ножнах за спиной. Связанная с разумом псипушка на плече оставалась неподвижной, линзы прицеливания — непоколебимые и сфокусированные. За ним встали Йозеф и Орсино. Судия была при полных регалиях своей службы, в доспехах с сервокреплениями под разделенным черным плащом, отороченным мехом ледяной рыси. На голове, удерживаемый сервокреплением, был позолоченный убор в форме ястреба, его когти сжимали весы, в клюве — разряд молнии. Позади них встали Колег, как всегда бесстрастный в своей шинели и дыхательной маске; Главиус-4-Ро, согнувшийся, чтобы поместиться в отсеке; последним был астропат Эпикл, дрожавший как лист, несмотря на одеяния из черного меха, скрывавшие все, кроме его тонкого лица.

— Знаю, формальностей следует придерживаться, — сказал Эпикл, — однако есть ли шанс покончить с ними до того, как половина из нас и, что важнее всего, я, умрет от холода?

Никто не ответил.

Рампа коснулась земли. Арбитры Орсино в черно-красных цветах высыпались из двух боевых кораблей сопровождения по обе стороны от их машины и выстроились перед рампой, оружие наготове, над ними зависли сервочерепа-охотники. Сквозь падающий снег замерцали лучи сканнеров и прицелов. Двигатели кораблей продолжали работать, готовые в мгновение ока поднять их назад в небо. Еще три кружили над землей, борясь с усиливающимся ветром, орудийные установки следили за посадочными площадками и зданиями вокруг них.

Возле края посадочной площадки ждала толпа. Йозеф заметил лица под капюшонами, лица, освещенные мощными огнями газовых факелов, которые на железных шестах держали люди в белых рясах. Ряды мужчин и женщин из десятков разных орденов сгрудились вместе, словно пытаясь согреться. Однако, судя по выражению лиц, Йозеф догадался, что дело было не столько в холоде, сколько в ужасе.

— Для некоторых прибытие Инквизиции это все равно что увидеть лик Бога-Императора, — однажды сказал Аргенто, давно мертвый наставник Ковенанта, и в справедливости этих слов Йозеф убеждался не раз.

Во главе толпы стояла женщина в митре и рясе, держащая посох, который увенчивала горящая свеча под кристальным пузырем. С ее рук, пояса и шеи свисали позолоченные цепи и, даже несмотря на то, что они клонили ее к земле, он увидел силу в лице женщины прежде, чем она опустилась на колени.

— Именем Бога-Императора, мы рады приветствовать Его помазанного инквизитора, и вверяем себя его воле и подчиняемся его правосудию.

Ковенант не пошевелился. Псипушка у него на плече неспешно поворачивалась слева направо и назад по преклонившей колени делегации. Линзы прицеливания зажужжали, сузив фокус. Йозеф взглядом проследил за ее движением. Что-то было не так, что-то, написанное в страхе на их лицах и дрожащих руках. Ковенант заметил это, и поэтому он ждал. И, конечно, чтобы показать свою власть.

— Ты свистишь, — пробормотал астропат достаточно громко, чтобы его услышал только Йозеф.

Священник нахмурился, а затем понял, что и в самом деле насвистывает, тихо, однако отчетливо, мелодию-отголосок из давнего прошлого.

— Это снова тот глупый гимн пустотноходов, которым ты истязал нас всякий раз, когда благословенный Бог-Император одарял тебе толикой хорошего настроения, — сказал Эпикл. — Я думал, ты поборол эту привычку но, возможно, в моем обществе ты просто редко бываешь в добром расположении духа.

— Он посылает загадки, дабы испытать нас, и испытания, дабы сделать сильнее.

Ковенант начал спускаться по рампе. Йозеф, Орсино и остальные последовали за ним. Жрецы и лидеры монахов в рясах остались стоять на коленях.

Ковенант остановился в шаге от коленопреклоненного епископа, символические цепи лежали на заснеженном камне вокруг нее. Ксилита — так звучало ее имя в собранных Виолой документах.

— Что за тьма нависла над этим местом? — спросил Ковенант.

Многие из фигур на коленях вздрогнули, и в метели зашипели приглушенные вздохи. Йозеф неотрывно следил за происходящим. Это было не в духе Ковенанта — он не причислял себя к числу инквизиторов, которые ужасом выпытывали никчемные секреты из уст масс. Он был скальпелем, что разрезал лишь там, где требовалось. Впрочем, он знал, как пользоваться такими инструментами, как страх и театральный эффект, хотя старался не прибегать к ним.

Епископ Ксилита подняла глаза и подвелась на ноги. По толпе прокатилось еще одно бормотание. Ей не позволяли вставать. Йозеф увидел, как затвердел ее взгляд, устремленный на Ковенанта.

— Мы поговорим там, где не умрем от холода, — сказала епископ, — почтеннейший лорд-инквизитор.

Йозеф невольно улыбнулся.

— Аббат…

Иакто скрестил на груди руки, чтобы быстрее согреться возле огня в своих покоях. Он отвернулся от пламени, когда к нему торопливо подошла сестра Клаудия.

— Что? — спросил он.

— Пожар, — сказала та, протянув ему пергаментный свиток. — Западные Паломнические Трущобы горят. Архидьякон приказал выслать туда когорту стражей, а паломникам, которые успеют достичь Ворот Колоколов в течение часа, предоставят убежище.

— Что?

— Ваше святейшество, следует…

— Дурак, — прорычал Иакто, смяв пергамент в руке. Скорее всего, к этому времени уже было слишком поздно.

— По словам ордена архидьякона, епископ должна знать, что он делает все возможное, чтобы обезопасить монастырь и помочь слабым из паствы благословенного Императора.

— О, не сомневаюсь, — выплюнул он. — Интересно, не он ли разжег эти чертовые огни. — Он закрыл глаза и вздрогнул. Прибор связи у него за спиной, пользоваться которым было его честью и привилегией как главы ордена, выщелкал новый пергаментный лист. Он не обратил на него внимания — наверняка, очередное обновление количества душ, спасенных из пожара, на которое архидьякон Суль вскоре сможет ссылаться в качестве символа своей набожности, добродетельности и дальновидности.

Ход Суля не был лишен смысла. В творящихся беспорядках храмовая стража служила фундаментом стабильности. Насколько видел Иакто, Суль занял отличную позицию. Как, во имя всего святого, он не предвидел настолько незамысловатую игру?

Но… Но Суль не видел того, что Лоа показала Иакто в древней цистерне. В трущобах дела были не просто плохи. Они были… чем-то иным.

Возможно, это сыграет ему на руку. Если в трущобах все станет совсем неважно, если храмовая стража уже спровоцировала мятеж, тогда Суль…

Иакто зажмурился. В голове снова стучало, однако он принял решение.

— Попытайся не дать стражам войти в трущобы, — сказал он.

— Что? — переспросила Клаудия. — Как?

— Как хочешь. Свяжись с Лоа, напомни ей, что это я возвысил ее, и могу же свергнуть. Заставь ее остановить их любым способом.

Клаудия обернулась к выходу, однако затем замерла и повернулась назад. Иакто ждал, пока головная боль не уймется.

— Да? — рявкнул он.

— Зачем вы хотите остановить их? Если появление храмовой стражи вызовет мятеж, то зачем его останавливать? Это уничтожит его.

— Потому что у меня такое чувство, что это вызовет нечто большее, чем мятеж, а кому хочется править пеплом?

Лоа нагнала когорту храмовых стражей, когда та достигли Ворот Колоколов. Их сапоги грохотали по вымощенному железными плитами полу, пока они двумя рядами маршировали к распахнутым дверям, что вели в дневную мглу. Едва миновал полдень, но ночь затапливала уже все пространство снаружи. Сезон Ночи начался с боем полуночного колокола, однако за снежными тучами еще виднелось смазанное пятно последнего дневного света.

Марширующая когорта имела круглые стальные щиты, дубинки и пистолеты, висевшие на поясах. Рукава и воротники их курток обрамлял густой мех. Один из пяти нес на длинном шесте корзину с пламенем. От шестов к бакам с газовой смесью за спинами бойцов тянулись шланги. С их помощью они могли выдыхать пламя на дистанцию в десять шагов, но главное их предназначение было куда проще — свет.

С другой стороны в ворота нескончаемым потоком текли паломники, все укутанные в лохмотья, головы склонены и притрушены снегом. Некоторые стискивали котомки с тем, что было всем их миром. Люди расступались в стороны, чтобы пропустить шагающих храмовых стражей, но продолжали двигаться к свету и укрытию за воротами. Некоторые оглядывались вслед бегущей к голове колонны Лоа, но отворачивались, едва встречались с ее взглядом.

— Что ты тут делаешь, Лоа? — рыкнула Горда, когда та достигла головы марширующей колонны. — Это не твоя работа.

— Вам нужно подождать, — сказала она. Горда повернула скрытое за маской лицо к Лоа, однако шагать к распахнутым дверям не перестала. В утопленной арке внутри ворот висели безмолвствующие бронзовые колокола.

— Подождать? Почему, у тебя новые приказы?

— Вопрос не обсудили с епископом, — сказала Лоа, все еще натужно дыша после бега из другого конца комплекса.

— Архидьякон отдал приказ — мы выходим наружу на пятьсот шагов, а когда проходит священный час милосердия, убеждаемся, что не столь удачливые остаются там, и если у тебя нет новых посланий от него лично, то либо уйди с дороги, либо вставай в строй, — прорычала Горда.

— Это плохая затея, Горда, — прокричала она сквозь ветер.

— У меня приказ, — крикнула ей в ответ Горда. — Я дала клятвы, и ты не можешь от них отказаться, если тебе не нравится, к чему они ведут. Ты никогда этого не понимала. А теперь проваливай отсюда, и дай мне делать свою работу.

Они были у порога Ворот Колоколов. Над ними струился свет факелов, и она увидела закутанных в меха членов ордена Ключа, ждущих, чтобы закрыть четырехметровые двери. В нее ударил ветер, когда она заторопилась вслед за Гордой. Холод проникал сквозь сочленения доспеха и кожу с тканью под ним. Снегопад усилился, теперь уже ковром устилая дорогу, спускавшуюся от двери. Хибары и нагроможденные друг на друга лачуги вздымались вокруг них, налипая к камню монастырских стен подобно останкам тварей из мусора и рокрита, что пытались вскарабкаться на них, а затем свалились от усталости. По дороге брело еще больше паломников. Вдалеке, сквозь метель, Лоа увидела широкое пятно зарева.

Она остановилась, закусила губу, после чего тихо выругалась и поспешила за Гордой, пока храмовые стражи продолжали маршировать по дороге.

Лоа оглянулась и увидела только факелы, горевшие внутри Ворот Колоколов. Хибары вокруг них были безмолвными и темными, без единого огонька или нити дыма от костра, что горел в промозглой ночи. Сияние огромного зарева едва виднелось над линией крыш. Но она все равно чувствовала его, густой и тяжелый запах горящего пластека и дерева, который едва ли мог ослабить даже холодный воздух.

Ветер дул по заметенной дороге, бросая в них горсти снега. Лоа на миг остановилась и огляделась по сторонам. Затем она догнала Горду и схватила другого командира за руку.

— Вы пришли на случай, если закрытие дверей вызовет проблемы — но где паломники? Это место выглядит заброшенным. Здесь должны быть люди, все еще пытающиеся добраться до дверей или сбежать от пожара.

Женщина стряхнула руку Лоа, однако дала колонне сигнал остановиться и огляделась. Тишина наполнилась стоном ветра, а ночь — снегом.

— Где они? — еще раз спросила у нее Лоа. Теперь она говорила не только потому, что ее послал сюда Иакто. Ее не покидало чувство, будто вместе с холодом на нее опустилась тень. Над щелью, выбитой в стене лачуги, колыхнулась занавеска. Двумя этажами выше на петлях качнулась дверь, когда ветер вдохнул снег в помещение внутри. — Где… хоть кто-то?

Горда обернулась, словно увидела паломническую трущобу впервые в жизни. Ничего, кроме дуновения ветра. Лоа перевела взгляд назад на свет факелов и дверь. Пару паломников все еще пытались выбраться на склон, однако поток ослабевал. Ей стоило задержать парочку и узнать, что творится в трущобах. Она вдруг задалась вопросом, от пожара ли они бегут.

Лоа внезапно пожалела, что согласилась на предложение Иакто помочь ей выбиться в командиры храмовой стражи. Пожалела, что прислушалась к той своей части, которая хотела отдавать приказы, а не получать их. Ее возвышение оказалось обманом, и она лишь подменила одни обязательства другими.

— Здесь должна быть эпидемия… — сказала Горда, как будто в ответ на мысли Лоа.

— Тогда где больные? — заметила Лоа. — В трущобе тысячи душ, а через ворота прошло так мало. Сейчас канун Сезона Ночи — они должны были драться, чтобы попасть за стены.

Горда не ответила ей, но продолжила рассматривать фасады безмолвствующих домов.

— Разбиться по рядам, — крикнула Лоа ждущей позади них когорте. — Поднять щиты.

Горда не стала отменять приказ, и отряды бойцов построились рядами, встав лицами к улице, их щиты соприкоснулись, железные дубинки наготове. Стражи с огненными шестами заняли позиции в шаге за строем.

— Что это? — спросила Горда, указав на левую сторону улицы, на деревянный и ржавый металлический пролет. Вдоль стены осыпающейся лачуги вел дощатый переход. Наверху, на лестничной клетке, висела какая-то ткань, хлеставшая и развевавшаяся на ветру. Лоа уставилась на нее. В ней что-то было не так, но она не могла взять в толк, что именно.

— Иди и посмотри, — приказала Горда одному из стражей в конце строя. Мужчина стал подниматься по ступеням, спрятав дубинку, но продолжая сжимать щит.

Лоа взглянула в другой конец улицы, пытаясь избавиться от чувства, прицепившегося к ее коже вместе с проникающим все глубже ветром. Она замерла, ее взгляд приковал вход в проулок между двумя домами. За метелью что-то двигалось, что-то приближалось.

— Нужно вернуться к воротам, — сказала она, но ее голос был надтреснутым и тихим.

Страж залез на вершину лестницы и потянулся к трепыхающемуся обрывку ткани.

Рука Лоа нащупала пистолет на поясе.

Силуэт в проулке был пятном света, становившимся все ярче, когда его коснулся свет от шестов с пламенем.

Красное… Это был кто-то в красном.

Страж на ступенях ухватил обрывок ткани и потянул на себя, чтобы поймать ветер.

Фигура в проулке шагнула ближе. Она горбилась и ковыляла, словно от старости, или неся что-то под красными лохмотьями.

— Стоять на месте, — крикнула Лоа.

Голова Горды резко дернулась.

Лоа вскинула оружие. Ветер ударил в ткань в руке у стража и растянул ее, будто флаг. Однако это была не ткань. Она была влажной и склизкой, и имела пустые дыры на месте глаз и рта.

Красная фигура остановилась в конце проулка.

Страж на ступенях закричал и отшатнулся.

И красная фигура выпрямилась, одежда слетела с нее, словно старая кожа.

Пистолет Лоа взревел.

Туча свинца врезалось в существо, которое еще поднималось из-под красной одежды, и в дульных вспышках Лоа увидело нечто, выглядевшее иссохшим от голода, его плоть была покрыта кровью и увешана крюками. Но лицо… его лицо было старым и сморщенным, а рот зашит. Выстрел оттолкнул его назад, и оно упало, конечности запутались в красных тряпках.

Позади Лоа эхом разнесся крик. Она развернулась.

На крышах, в выходах из всех переулков и дверях стояли фигуры. Красные лохмотья, измазанные красками, развевались на ветру. Лица некоторых из них скрывали металлические маски. Другие были открыты холоду, оплетенные колючей проволокой и покрытые кровью. Секунду они молчали, неподвижные после отголосков выстрела Лоа. Ряды храмовой стражи застыли, сцена как будто превратилась в пикт-картинку, на которой шел снег.

Затем фигура, которую застрелила Лоа, поднялась с земли.

Лоа прицелилась и выстрелила еще раз.

В существе образовалась дыра.

Фигуры в красном закричали и разом ринулись на строй. Некоторые храмовые стражи выхватили пистолеты. Зазвенели рассеянные выстрелы.

Существо перед Лоа дернулось вперед, тонкие от голода конечности содрогались. Его окружало размытое пятно тепловой дымки. Лоа переломила пистолет. Ей в нос ударила вонь жженых волос и благовоний. Снаряды упали в патронник оружия, и она рывком закрыла его, поднимая, чтобы выстрелить еще раз. Существо схватило ее, когда снаряд пробил ему живот. Оно задергалось, но не отпустило ее. Кто-то зашил ему в пальцы сломанные острия ножей. Лоа почувствовала, как они впиваются в доспех. Мысли начали путаться. Она лишь смутно осознавала шум бушующей схватки.

Существо подтянуло храмового стража к своему лицу. Вокруг него развевались пряди волос. Оно взглянуло на Лоа. Его зрачки были черными щелками на фоне янтарных радужек. Существо открыло рот, разрывая плоть и стежки. Вместе с дыханием наружу хлынул запах сладости и горения. По его коже побежали пламенеющие трещины.

— Помоги мне… — выдохнуло оно. — Они сказали… Он сказал, что это истина.

А затем оно разлетелось на куски в волне огня и молний.

Йозеф почувствовал, как его окутало тепло, когда они укрылись от колючего холода в каменном переходе, идущем от посадочных платформ. В тысячах вырубленных в стенах ниш горели свечи. Ковенант был в шаге впереди, идя рядом с согбенным епископом. Верховный священник говорила что-то о паломниках и поставках продовольствия.

Он поднял взгляд, растирая руки. Еще больше свечей горело в серебряных канделябрах, свисавших с потолка. Металл был таким потускневшим, что казался почти черным. Сверкали позолоченные нимбы нарисованных святых и ангелов-воителей. Воздух пропах дымом от жира и пылью. На мгновение и по причине, которую он бы не сумел облечь в слова, Йозеф ощутил себя более умиротворенным, чем за долгие месяцы.

— Почему ты улыбаешься? — резко спросил Эпикл у него за спиной.

— Откуда ты знаешь? — проворчал Йозеф, не оборачиваясь к астропату. — Ты же слепой, если только не лгал все время. – Он помолчал. — Хотя, на самом деле, это вполне возможно.

— Я не вижу твоей улыбки, болван, просто ты опять свистишь, а ты делаешь это только с ухмылкой на лице. Шаги Йозефа замедлились.

— Я не свищу, — сказал он.

— Свистишь-свистишь. То, что я слепой, не значит, что я еще и глухой. Ну вот, опять.

Он собрался оглянуться, как свечи вдруг погасли.

Хранители ключей у Ворот Колоколов проводили через порог последних паломников, когда в ночи вспыхнул свет. Они отшатнулись, глаза крепко зажмурены. В образах, которые отпечатались на их сетчатках, они увидели очертания, похожие на крылья и когти. Одного из них начало тошнить, мужчина почти упал, руки врезались в истертый каменный пол коридора. Остальные хранители, крича друг на друга, принялись тащить и толкать тяжелые двери.

В километре от них в снежную ночь взвилось зеленое пламя. Мгновением позже они услышали рев еще одного взрыва. Звук за секунду преодолел разделявшее их расстояние. Он завибрировал у них в черепах: бормочущий, вопящий, гул длился и длился, однако теперь он казался далеким, как будто они смотрели и слушали через толстый кристалл.

Колокола над ними, безмолвствовавшие тысячи лет, вздрогнули. Вырвало еще одного хранителя ключей. Остальные встали как вкопанные, какое-то время просто наблюдая за тем, как вырываются огни и загораются все новые постройки, не в силах сдвинуться с места, пока пламя расцвечивало падающий снег тошнотворными цветами. Затем они заметили первых из фигур в лохмотьях, бегущих по дороге к двери. Некоторые горели, от их одежды поднимался дым. В руках у них блестели ножи, тесаки и крючья.

Наконец, хранители ключей пришли в себя, заорав друг на друга, одновременно крутя ворот, чтобы запереть ворота. Безмолвная волна катилась по дороге, босые ступни оставляли на снегу кровавые отпечатки. Последнее, что люди увидели перед тем, как закрылись двери, были металлические маски, приколоченные к лицам, пальцы и ошметки кожи висели на них, словно драгоценности на великих царях. Затем двери захлопнулись, на них опустились железные балки, а наверху забили колокола.

Тьма поглотила их мгновенно.

Йозеф достал из-за спины молот, прежде чем успел сделать второй вдох.

Кто-то закричал.

— Бог-Император, смилуйся…

— Мы каемся…

— Смилуйся…

— Молчать! — взревел Йозеф.

На наплечной пушке Ковенанта зажглись линзы прицеливания, когда та развернулась.

— Цели отсутствуют, — произнес Колег, — но температура упала.

А затем свечи зажглись обратно. Ярко-белое пламя устремилось вверх, разгораясь все сильнее, пока не стало походить на сполохи артиллерии. Зашипел жир, плавясь и растекаясь.

Йозеф зарычал, зажмурившись от света.

— Нет, нет, нет! — Воздух разорвал крик. Он открыл глаза и повернулся. Эпикл валялся на полу. По его лицу и сквозь пальцы, прижатые к ушам, текла кровь. Йозеф в мгновение ока оказался рядом с ним. Он услышал сзади топот ног, когда кто-то из свиты епископа бросился наутек.

— Спокойно, — сказал Йозеф, прислонив астропата к стене. Эпикл заскреб по его рукам, словно ребенок в объятиях ночного кошмара. — Мы здесь. Мы здесь.

Краска и штукатурка на потолке начали обугливаться. По стенам от пылающих свечей клубился дым.

Из перехода послышались бегущие шаги, оружие поднялось, чтобы встретить любого, кто к ним направлялся.

— Епископ Ксилита! — Громкий чистый голос эхом разнесся по коридору.

Йозеф оторвал взгляд от залитого кровью Эпикла.

К ним торопливо шагала Сестра Битвы в броне ордена Серебряного Покрова. Волосы, обрамлявшие ее темное лицо, были пепельно-серыми. За спиной висел меч в ножнах, в руках — болтер. Епископ Ксилита оглянулась. Колег стремительно вскинул пистолет, палец сжался на спусковом крючке.

— Не стреляй! — воскликнула епископ. В ее голосе чувствовалась такая властность, что, будь на месте Колега кто-то другой, он мог бы отшатнуться. Прицел специалиста не дрогнул.

— Лорд, — сказал он.

— Не стрелять, — произнес Ковенант. Он не стал вынимать меч, но псипушка вращалась туда-сюда, выискивая угрозы.

— Слишком ярко, — выдохнул Эпикл. — Слишком темно. Паромщик и обладатели монет уже здесь. Слишком ярко под землей, слишком темно, чтобы видеть…

— Епископ Ксилита, — не сбавляя хода, сказала Сестра Битвы.

Один из ее помощников попытался преградить ей дорогу. Женщина оттолкнула его.

— В Западных Паломнических Трущобах произошел инцидент.

— Когда? — резко спросила Ксилита.

— Мгновения назад. К вам уже бегут с известиями, но в западных клуатрах разгорается паника. Говорят, в Западных Трущобах не осталось живых, что пожары — это дело рук ведьм, а создания тьмы колотят в ворота.

— Храмовая стража?

— Сотня отправилась наводить порядок среди паломников, которыми разрешили войти за стены. Они пропали.

— Пропали. Как они вообще там оказались?

— Верховный Часовой…

— Западные Паломнические Трущобы, — произнесла Орсино, оборвав Сестру Битвы на полуслове и шагнув к Ковенанту. — Согласно данным, это район в семи километрах к западу. Если поднимем корабли сейчас, сможем высадить там три отряда в считанные минуты.

— Сделай это, — согласился Ковенант. Он взглянул на Йозефа, стоявшего на коленях над дрожащим Эпиклом. — Пойдешь с ними. — Он стал подниматься на ноги. Рядом с астропатом опустился один из арбитров Орсино.

Взгляд Ковенанта переместился на Сестру Битвы.

— Вы тоже, сестра Агата.

Женщину явно удивило то, что он знает ее имя. Затем Сестра Битвы склонила голову, хотя Йозефу показалось, что сделала она это не совсем охотно.

— Вы — инквизитор, — произнесла она, как будто одновременно отвечая и спрашивая.

— Так и есть, — ответил Ковенант, после чего обвел взглядом епископа и остальных, по-прежнему толпившихся вместе, пока полыхавшие свечи постепенно догорали. — Я — Ковенант, и именем Святого Ордоса Бога-Императора Человечества этот монастырь и все, кто обитают в нем, переходят под мое единоличное начало и власть.

Глава 8

— Что это, во имя святой Терры? — изумился Бал. Виола отвела взгляд от улучшенного вида северного полушария Доминика Прим. Изображение наполняло собой пространство над командной кафедрой «Дионисии», обращая вид за экранами в увеличенное полотно данных, пронизанное информацией с ауспиков. Корабль стоял на низкой орбите, настолько глубоко, насколько мог опуститься в гравитационный колодец, и удерживал позицию над монастырем Последней Свечи. Он находился тут, чтобы при необходимости обеспечивать обзор, связь и поддержку. Таким был изначальный план, пока несколько минут назад все не изменилось.

— Это буря, — ответила она, ее взгляд метался между данными, текущими по трем наборам экранов.

— Разве бури таких размеров появляются из ниоткуда? — поинтересовался Бал.

— Нет, — сказала она, не сводя глаз, пытаясь впитать сведения и сформулировать вывод, любой вывод о том, что происходит.

Буря началась, едва боевые корабли приземлились, растекаясь по северу планеты подобно чернилам, пролитым в кружку с водой. Она быстро разрасталась, наперекор всем атмосферным моделям и данным.

— Госпожа Виола, наш сигнал не может пробить штормовой слой.

— Мультиспектральные помехи…

— Скорость ветра растет…

— Тогда как она… — начал Бал, но она оборвала вопрос жизнехранителя прежде, чем он успел договорить.

— Она неестественная. — Виола обернулась и взглянула на Бала, снова спрашивая себя, почему не отослала его, когда поднялась на командную кафедру. На расстоянии крика от нее находилось двадцать придворных бойцов, и личный жизнехранитель у плеча был излишним. Это, а еще он без устали задавал вопросы. — Она появилась беспричинно. Ее здесь не должно быть. Она не должна быть такой большой и формироваться так быстро.

— Госпожа фон Кастелян, второй астропат сообщает о крупных эфирных возмущениях.

— Формируются множественные ячейки бури…

— Каналы связи с Вороньим Комплексом потеряны… Связь с монастырем Милосердия теряется… Госпожа, мы потеряли все контакты с поверхностью.

Мостик внезапно затих. На изображении, что заполняло пространство над командным троном, темную поверхность Доминика Прим заволакивало грозовыми облаками. Скопления сигнальных данных, мигнув, стали из янтарных красными.

— Астропаты…

— Второй астропат впал в делирий, госпожа Виола, — произнес сигнальный офицер до того, как она закончила вопрос. — Телепатическая связь через астропата Эпикла невозможна.

— Благодарю за уточнение, — огрызнулась она.

— Прошу прощения, госпожа, — сказал офицер, и она увидела, как напряглось его лицо. Виола сделала вдох. Стиммы и когнитивные усилители влияли на ее самоконтроль.

Ей нужно отдохнуть. Нужна тишина. А именно этого настоящее не могло ей дать.

— Навигаторы докладывают об усилении эфирных возмущений, — воскликнул еще один офицер связи, вокс-трубка прижата к ее уху.

— Сенсоры отказывают, госпожа…

— Фильтры ауспиков забивают помехи…

Нужно сфокусироваться. Нужно обработать данные о том, что происходит, и выбрать стратегию. Нужно начать принимать решения. Нужно…

— Госпожа Виола, мы ослепли.

Ослепли…

Она подумала о Клеандре, лежащем в отсеке медикэ среди гула и шипения машин, его глаза закрыты. Виола навестила его только раз с тех пор, как они вошли в звездную систему. Он выглядел… истончившимся. Слабым. Совершенно не похожим на ее брата. Повреждения нервных окончаний и внутричерепное кровотечение, так сказала Иасо.

— Вот, попробуйте. — Она огляделась, дрожа и моргая, задаваясь вопросом, как долго. — Всего секунду или около того, — произнес Бал, протягивая маленькую блестящую серебряную флягу. — Вы отключились на секунду. Никто и не заметил. – Вокруг них все еще вздымался и рычал гомон мостика.

Виола посмотрела на него, затем на флягу.

— Нирен, с моей родины. Представьте себе, перегнанный из отходов производства пергамента.

Она взяла флягу и сделала глоток. По внутренностям разлился огонь.

— Какой… — выкашляла она слово. — Какой крепкий. — Из глаз брызнули слезы.

Бал ухмыльнулся, забирая флягу назад.

— Но хорош для облегчения боли от стиммов — уже видел такое прежде, и не раз.

Виола встряхнулась. Алкоголь действительно помог. На лице Бала все еще оставалась тень ухмылки, пока он прятал флягу за пояс рядом с пистолетом в кобуре.

— Ты ошибся, — холодно произнесла она, переведя взгляд обратно на группы офицеров, сервиторов и команды. — Все они заметили. На корабле каждый подмечает все. Они видели и раньше, как я перегружаюсь, поэтому не нужно делать так, чтобы выглядело, как будто я уже не справляюсь, тебе понятно?

— Да, госпожа, — коротко ответил он, его лицо превратилось в неподвижную маску.

— Всей обороне — полная боевая готовность. Силовикам на командную и двигательную палубы. Пускай мы ослепли, но хотя бы не будем глупыми.

Эхом разнеслись ответы, однако она едва услышала их. Ее взгляд вернулся к одной из туч, накрывавших планету за обзорным экраном. Пока она смотрела, километровой ширины облако озарилось молниями.

— Цель ослеплена на девяносто процентов, — сказал техножрец, соединенный кабелями с системами боевого корабля.

— Девяносто процентов? — спросила Нинкурра, не отрываясь от проверки экипировки и герметизации пустотного костюма. Корабль дребезжал и натужно ревел, прорываясь сквозь последние слои атмосферы Доминика Прим. Она предпочитала лучше готовиться к заданиям вроде этого — намного лучше. — В этих десяти процентах много чего сможет превратить нас в газ, едва мы выйдем из атмосферы.

— Да, — согласился техножрец, пошевелившись в системной люльке. Он был раздутым, опутанным проводами существом с разъемами данных вместо глаз, но по какой-то причине с идеально сформированным ртом и белыми зубами. — Корабль вольного торговца, известный как «Дионисия», обладает вооружением, способным уничтожить нас, однако судя по расходу энергии, он сосредоточен на планете и пытается установить связь с поверхностью.

— Когда они смогут засечь нас?

— Шесть минут, ноль три секунды.

— Наши средства защиты работают?

— Насколько я вижу, эфирное экранирование поддерживает функционирование систем сенсорной защиты данного корабля.

Нинкурра не ответила.

Боевой корабль не был обычным, даже по меркам бессчетных разновидностей кораблей, которые выходили из кузниц Адептус Механикус. С опущенными крыльями и угловатый, он был тяжело вооружен и напичкан экзотичными системами защиты. Его габариты казались ей слегка искаженными, словно углы машины имели целью приводить в смятение, а пропорции предназначались для существ крупнее обычного человека. Но для скрытного проникновения и боевых действий корабль не имел себе равных. Нинкурра лишь надеялась, что он не уступит тому, что мог противопоставить корабль вольного торговца.

Она опустила на голову пустотный шлем и услышала шипение герметизации. Ее пара псайбер-ястребов были введены в коматозное состояние и спрятаны в вакуумные цилиндры с прочим снаряжением. Его перечень, как и план, которому Нинкурра следовала, она вынуждено сформировала за время, потребовавшееся боевому кораблю, чтобы достичь края планетарной атмосферы. Она проанализировала другие варианты, другие способы подойти к «Дионисии» и более длинные временные рамки проникновения, но из-за погодных и эфирных возмущений она приняла решение попасть на корабль вольного торговца без промедления.

— Есть чистый визуальный канал, если вы хотите лично наблюдать за нашим полетом, — сообщил техножрец.

— Покажи, — кивнула Нинкурра. Через секунду пикт-панель в другом конце отделения озарилась многоцветной статикой. Пятно цветов превратилось в изображение ночи, которую пронизывали далекие завихрения света там, где звезды смазывали варп-штормы. На их фоне висел похожий на кинжал корабль, его борта — серый камень и черное железо, а нос — золотой шип. Он вырастал у нее на глазах, зазубрины борта становились башнями и базиликой. Он был совсем маленьким по сравнению с огромными военными кораблями Имперского Флота либо громадами макротранспортов, но все равно городом, брошенным в космос в коже собора.

— Что с точкой входа? — спросила она.

— Я выявил подходящую точку входа, которая не требует непосредственного пробития корпуса и с минимальной вероятностью обнаружения.

Синие линии выделили участок картинки, и она выросла, заполнив весь экран. На ней отобразилась секция корабельного корпуса, где камень и броню испахали глубокие борозды, оставив зияющую черную рану.

— Боевое повреждение, — пояснил техножрец, — сквозная пробоина наружной обшивки, сорок два и четыре десятых метра в самом широком месте.

— Новая? — спросила она.

— Да, и они не смогли провести ремонт, поэтому есть вероятность, что они перекрыли внутренние повреждения.

— А какая вероятность, что они заполнили секцию сервиторами-убийцами и огневыми платформами?

— Неизвестно, но это прояснится через сто секунд. Приготовиться к вхождению.

Нинкурра ощутила, как маг-ремни обхватили спину пустотного костюма и прижали ее к стене отделения. Изображение на пикт-экране переключилось на то что, скорее всего, было видом из носовой части. Появился борт «Диониссии», яркие точки иллюминаторов — поле из ненастоящих звезд. Она увидела игольные острия сенсорных башен и свет, что, отражаясь от планеты внизу, блестел на носу.

— Проходим кокон пустотного щита, — произнес технопровидец.

Боевой корабль загудел, когда по его корпусу прошли экзотичные энергии.

— Их щиты активны, — выдохнула она.

— Как и система оборонительных турелей, которая почти опознала в нас цель двадцать раз за последние десять секунд.

— Мне от этого должно стать легче?

— Не понимаю, что вы имеете в виду. Заявление было корректным. «Легче» — это не то понятие, которое я могу проанализировать. — Его речь оборвалась, и он повернул голову так, будто смотрел сквозь корпус глазами, которых у него больше не было. — Сейчас мы войдем в пробоину в обшивке.

Изображение внешней пустоты на экране потемнело. Боевой корабль задрожал, когда заработали маневровые двигатели, снизив скорость машины и направив ее вглубь пещеры из покореженных ферм и разорванных палуб.

— Садимся, — сказал технопровидец. — Признаки обнаружения отсутствуют.

Фюзеляж качнулся, а затем вздрогнул, когда посадочное шасси коснулось палубы.

Нинкурра встала, ремни тут же отсоединились. На миг она воспарила в невесомости, а затем активировала маг-замки в ботинках, и ее ноги прижались к полу.

— Открываю люк, — сказал технопровидец.

Как только откинулся задний люк, воздух из кабины с шипением устремился во тьму.

— После того как вы выйдете из корабля, связи не будет, — сказал техножрец, когда она шагнула к тьме за открытым люком. Она оглянулась на раздутую фигуру в гнезде из кабелей. — Любые сигналы, даже на короткой дистанции, смогут выдать нас. Я отключу корабль и его дух, а сам войду в состояние сна до вашего возвращения.

— Конечно, — ответила Нинкурра и сошла по рампе, таща за собой парящий вакуумный цилиндр.

— Пускай в предприятии вас сопровождают продукты удачи, — сказал технопровидец.

Она остановилась и еще раз оглянулась — боевой корабль уже темнел, системные огни гасли один за другим. Нинкурра подумала о том, чтобы поблагодарить его, но в итоге просто кивнула и ступила на «Дионисию».

— Вот так… — раздался голос из яркого света у него перед глазами. Каким-то образом он звучал одновременно мелодично и холодно, словно нотный знак, выбитый на скальпеле. — Вот так, мой лорд-герцог, теперь можете проснуться. Клеандр попытался что-то сказать, но слова путались.

— Я сказала проснуться, ваша милость, не болтать. Понадобится чуть больше времени, чтобы прошло действие антисептиков. Они воздействуют на нервы, а ваши челюсть с языком далеко внизу списка.

Свет стал резче. Клеандр разглядел очертания головы и плеч, склонившихся над ним. Блеснуло нечто серебряное, когда от шеи поднялась рука. Новые детали: глаза-имплантаты с кристаллическими линзами под гладко выбритым скальпом, багрово-бирюзовая пластековая одежда, заканчивающиеся иголками пальцы. Рядом жужжал хромированный сервочереп, под ним висели щупальца с зондами и тонкими манипуляторами. Он опустился ниже, маленьким когтем ухватил его левое веко, широко оттянул его и выстрелил лучом света ему в зрачок. Он попытался отвести голову, но та его не слушалась. Сервитор отпустил его, подлетел к лысой фигуре и прострекотал ей что-то, что могло бы сойти за слова, сказанные заводной игрушкой.

Иасо… так звали лысую фигуру — медикэ-прим Иасо. Она была его главным, и крайне высокооплачиваемым служащим-медикэ на «Дионисии», а это небольшое и ярко освещенное помещение — одним из отсеков медикэ на командных уровнях корабля. Он был тут потому… потому что…

— Леди Виола распорядилась, чтобы ее вызвали, когда к вам вернется сознание, — Иасо взглянула на него. Ее глазные линзы цвета карбункула походили на пару темных жемчужин, в которых он увидел себя, лежавшего на белой кровати, что свисала с потолка на шарнирной поршневой руке. Его тело прикрывала белая одежда и красные пластековые ремни. — Однако я подумала, что в данных обстоятельствах будет лучше, если сперва поговорим мы. Возможно, вам придется наврать своей сестре на этот счет, но тут вашей милости нет равных.

Онемение постепенно проходило. Он почувствовал череду тупых болей, пронзающих его мускулы. Клеандр попытался снова подвигать челюстью и языком, и обнаружил, что они работают, хотя и казались неповоротливыми.

— Чт… — начал он, и закашлялся от сухости во рту. Иасо махнула рукой, и сервочереп с жужжанием подлетел ближе и впрыснул ему меж зубов воду. У нее был металлический привкус. — Что… Что случилось? — выдавил он.

— Простой вопрос со сложным ответом. Если по-простому, у вас случилась перегрузка некоторых участков нервной системы с чередой вторичных внутричерепных микроизлияний, чему не поспособствовал тот факт, что вы упали и ударились своим патрицианским носом об пульт, что привело к легкому повреждению черепной коробки и тяжелому сотрясению мозга. Вы провели в искусственной коме несколько последних дней, пока я прогрызалась внутрь вас и пыталась устранить повреждения. Это если по-простому.

— Буря… — Клеандр на мгновение закрыл глаза. Отдельные очаги боли становились все ощутимее. — Буря при выходе из варпа… обломки… — Он почувствовал, как еще занемевшие мышцы попытались резко поднять его с кровати. — Гхаст, что случилось с…

— Пустотная госпожа Гхаст в стабильном состоянии, но понадобится некоторое время, прежде чем она сможет выполнять свои обязанности.

Он оставил попытки пошевелиться, но обнаружил, что кивнуть все-таки может.

— Вы прекрасно справились со своей работой. Мне пора на мостик. Я прослежу, чтобы вас вознаградили…

— Но самый главный вопрос — это вы, ваша милость. Видите ли, работа для меня — все, как для моего отца и его матери, и так далее, одной Терре ведомо сколько поколений. К ней я отношусь серьезно.

— В текущих обстоятельствах я ни за что не поверил бы в иное…

— Я не пускаю на самотек свой долг ухода за пациентами, понимаете? — Она скрестила руки на груди и стояла в полной неподвижности. Шевелился только ее рот. — Предписания и контракт, заключенные с вашей сестрой при моем найме, только усилили этот долг. Поэтому поймите меня правильно, герцог фон Кастелян, когда я скажу, что искусственный временный паралич тела ниже шеи — это для вашего блага, и моя обязанность перед вашим здоровьем, в отличие от любого приказа, который вы могли бы мне отдать.

Клеандр успокоил разум, мысли вдруг резко обострились.

«Кто эта женщина такая?» — Он вспомнил соперников и врагов, которых нажил за десятки лет странствий в пустоте. Вспомнил злобу владык чужаков и человеческих цариц. Вспомнил всех существ и людей, которые служили Ковенанту, и задался вопросом, кто из них подослал это создание к нему на корабль. Клеандр попытался пошевелить пальцами, почувствовать, на месте ли его напальцевое оружие, которое он обычно носил в виде перстней.

— Кто тебя прислал? — просипел он, пробуя выиграть время.

Иасо поморщилась и покачала головой.

— Думаете, я желаю вам вреда? Разве вы не слушали — я приложу все усилия, чтобы вы остались живы и здоровы. Но вы хотели попросить меня, чтобы я дала вам встать и покинуть комнату, а на это я пойти не могу.

Клеандр растеряно нахмурился. Если она была убийцей, то могла уже прикончить его. Если ей требовалась информация, то она выбрала странный способ получить ее.

— Моя сестра потребует, чтобы вы отпустили меня.

— Нет, если это убьет вас, и если вы не будете пытаться уйти.

— Почему попытка уйти убьет меня?

Ее рот скривился в чем-то, напоминавшем грустную улыбку.

— Простые вопросы, но у меня такое чувство, что все ответы сложные. — Она покачала головой, будто пробуя прочистить ее. — И вопросы, ради ответов на которые я вас разбудила, и сами ответы… что ж, вам на них отвечать.

Что-то в том, как она это произнесла, остановило вихрящиеся в голове мысли. По телу медленно расползся холод. На миг Клеандр закрыл глаза и кивнул самому себе, когда к нему пришло понимание.

«Столько решений, — подумал он, — столько всего свершенного, чтобы оставаться хоть на чуть-чуть впереди времени».

— Вы сказали, что прогрызались внутрь меня.

Иасо кивнула.

— Да. И ответ на ваши предыдущие вопросы такой: я не знаю, причем здесь бури, и что именно вызвало такую вашу реакцию. — На секунду Иасо замолчала, и он посмотрел на нее. — Но я полагаю, что это как-то может быть связано с чужацким устройством, обволакивающим вашу центральную нервную систему.

Северита наблюдала за тем, как сервиторы отсоединяют трубки с криоохладителем от стенки гроба, в котором находилась Энна Гирид. На мгновение в воздух маленькой комнаты заструился газ. Один из сервиторов проковылял к датчику, привинченному к стене за гробом, и постучал по нему пальцем, жест отчего-то показался ей напряженным.

— Температура растет, — пробормотал он, и похромал обратно к приятелю возле блоков шипящих машин у стены комнаты.

+ Ты уверена, что должна быть здесь? + раздался мысленный голос Миласы в голове у Севериты. Псайкер полуобернулась, ее одежда и пальцы худых ног едва касались пола. Червь холодного света заземлился сквозь промежуток между нею и полом. + Честно, я знаю, что от меня тебе… не по себе, а то, чем я займусь… +

— Я останусь, — ответила Северита, не отводя глаз от криогроба. Часть изморози начала сходить со стеклянной наблюдательной щели. Она увидела внутри закрытые глаза Энны.

+ Хорошо, + послала ей Миласа, и повернулась назад к оттаивающему гробу. + Хотя я не думаю, что тебе понравится стоять рядом. +

Северита почувствовала, как по руке пробежала статика. На палубе заплясали черви зеленого разряда. Миласа вдруг слегка смазалась, как будто Северита глядела на нее сквозь падающую воду. Вокруг головы псайкера начал усиливаться нимб холодного света. Северита приготовилась. Из Миласы вырвалась нить неровного света и заструилась в гроб. За секунду до того, как выдавить это из головы, Северите показалось, словно она увидела образ птицы с ярко-зеленым плюмажем, пронесшейся сквозь ее мысли и нырнувшей обратно в темное море под серебряной луною.

Виола ждала, пока откроется внутренняя дверь воздушного шлюза. Из потолка брызнул газ. Он был холодным и пах химикатами. На мгновение, окруженная туманом, Виола позволила усталости проявиться на лице. Она зажмурилась и потерла ладонями глаза. На ней была свежая форма — бархатно-синее офицерское пальто поверх кремовой шелковой жилетки, но чтобы выглядеть свежо самой, ей требовалось немалое усилие воли.

Они висели в пустоте, не видя ничего, что происходило на поверхности. Ковенант дал им приказ оставаться на месте, и именно это они делали, однако когда сомкнулись штормы — реальные и эфирные — Виоле начало казаться, словно они просто сидят и ждут катастрофу. В действительности как раз это они делали, и делали намеренно — поднималось нечто темное, и они пришли его встречать. Химический туман рассеялся. Когда открылась внутренняя дверь шлюза, Виола вновь надела маску идеального самообладания.

— Госпожа Виола, — сказала Иасо. Медикэ-прим ожидала внутри палаты. Взгляд Виолы переместился на койку, в которой лежал ее брат. Глаза Клеандра были закрыты, чистое белое одеяло закрывало его под самую шею. Рядом с ним парили сервочерепа, скопление трубок и проводов вилось из-под одеяла к железным и стеклянным машинам, что шипели и булькали, словно старики, задыхающиеся в собственной слюне. Но сам он оставался неподвижным, его грудь едва заметно поднималась и опадала.

— Он пришел в сознание? — спросила Виола.

— Вы велели, чтобы вас оповестили, если это случится, — сжато ответила Иасо.

Виола кивнула, продолжая смотреть на брата.

— Знаете, он никогда этого не хотел, — сказала она, и сразу удивилась, зачем.

— Но это его не остановило, — сказала Иасо. Виола тут же метнула на нее резкий взгляд.

— Прошу прощения, леди Виола. Это было неуместное замечание.

Виола покачала головой.

— Однако меткое. Конечно, вас тогда с нами не было, но когда мы были на пике, я спрашивала себя, умеет ли он останавливаться.

— Возможно, это семейная черта.

Виола одарила медикэ еще одним взглядом.

— Снова прошу прощения, но я не могу развидеть того, что видела. Я понятия не имею о том, что саванты вашего клана сделали с вами либо о тяготах вашего звания, но я вижу, что вы страдаете от острого умственного переутомления, и что коктейль из стимуляторов у вас в крови не дает вам упасть, однако этот баланс крайне деликатный.

— Знаете, первая ксенораса, с которой он вступил в контакт, чуть не убила его. Он едва выбрался живым, а трофеи только самую малость покрыли потери. Там он потерял свой глаз. Отказался его заменить. Но я никогда не видела его более живым. Он что-то нашел.

— И с тех пор пути назад не было, только не для него. Были другие варианты, на что бы спустить наше богатство… Много других вариантов. Однако с тех пор ставки только росли и росли. В самом конце, когда мы начали проигрывать, он решился поставить на кон все, что у нас осталось, при самых неравных шансах, которые лишь смог найти. Полагаю, что это была свобода, единственная свобода, которую он когда-либо имел — свобода кидать кости и ждать, когда они упадут.

Она невесело хмыкнула.

— Знаю, это звучит странно. Как кто-то, имеющий столько вариантов и богатств, может быть несвободным? Но цепи реальны, если они — все, что ты видишь.

Она моргнула и встряхнулась, поняв, что сболтнула больше, чем намеревалась.

— Если можно сказать, миледи, и понимая, что я могу переступить границу дружеских отношений… интересно знать, почему вы тогда шли за ним и помогали на таком пути?

Виола не ответила, но посмотрела обратно туда, где лежал ее брат.

— Он восстановится?

Иасо медленно повернула голову к Клеандру, а затем назад к Виоле. Ее лицо осталось непроницаемым, как будто у нее спросили, который сейчас час.

— Это возможно.

+ Вернись назад. +

Затылок Энны держали руки. Толкали ее вниз. Удерживали. Вода была у нее во рту. В легких.

Воздух.

Прошу, воздуха.

И воздух потек в нее безмолвными вдохами, что были началом утопления.

Ее голову потянули назад, и поверхность воды взорвалась гладким черным зеркалом.

Время потекло вспять.

На нее посмотрело отражение. Она посмотрела на него.

И ей на голову накинули маску из лохмотьев.

— Откровение… — раздалось вокруг нее шипение голосов, словно обещание.

+ Вернись назад. +

— Сюда, — сказала Идрис, когда дверь закрылась. — Не отставай.

Коридор всосал Энну обратно во тьму ее сна.

Звуки их шагов по серому мраморному полу походили на выстрелы в тишине. Свечи, стоявшие у стен, были темными и незажженными.

Идрис шла впереди нее. Вокруг нее развевалась черная шелковая одежда. Увенчанные жемчугом шпильки поддерживали ее локоны над головой.

— Я очень долго искала тебя, — произнесла Идрис.

В конце коридора, в открытой двери камеры, погасла свеча.

Их окутала тьма.

Энна свернулась обратно на кровати в крошечной камере, и скользнула в точку между сном и пробуждением.

Идрис стояла над ней, глядя вниз. В руке она держала свечу.

— Откровение… — мягко проговорила она. — Просыпайся…

+ Вернись назад. +

Дверь закрылась.

— Почему? — закричала она.

Человек отвернулся и прошел к двери. Его красный плащ проволочился по полу.

— Для всех, — сказал он.

— Для кого?

— Так будет лучше, — сказал он.

Они встретились взглядами.

— Я не понимаю, — произнесла она. — Зачем я здесь, мой лорд?

Она заметила в его бороде проседи. Он оглянулся на дверь камеры, где стояла фигура в блеклых одеждах, лицо скрыто под саваном.

— Мне жаль, — сказал он.

Огради Своего слугу от беды

Ация свернулась в пространстве между основаниями статуй. Выглядывая оттуда, она видела только тьму, непроницаемо-черную в конце узкого лаза, через который она забралась сюда. Вокруг царила тишина, звенящая тишина, которая ей совершенно не нравилась. Но это означало, что она сможет услышать шаги любого, кто приблизится к ней. Впрочем, никто не проходил мимо ее укрытия с тех пор, как она погасила факел, освещавший коридор снаружи, и пролезла в дыру.

В монастыре имелось полно закутков вроде этого, мест, что были такими же тихими и неподвижными, как паломнические ямы — людными и шумными. Ация прежде уже находила подобные места, когда ее дедушка возвращался из трущоб и засыпал в укромном уголке где-то в святилище. Тогда она уходила на поиск тихих мест, и обнаружила, что их было больше, чем думали люди. Коридоры, наполненные пылью и мраком, залы, где статуи взирали из-под саванов паутины. Лестницы за дверьми, петли которых едва поворачивались из-за ржавчины.

Ация задалась вопросом, почему паломники не забредали в эти места. Они были всяко лучше, чем валящиеся от старости лачуги, из которых состояли трущобы. Если они оседали в местах вроде Дворца Колонн, то почему не заходили в эти небольшие пустоты? Через какое-то время блужданий в тенях она поняла причину — люди не знали об их существовании.

Теперь, затиснутая во тьме между двумя статуями, она надеялась, что никто не узнает об этом месте. Вдруг Ация услышала звук, похожий на шаги по камню. Рядом.

Она затаила дыхание. За ней последовали по длинной винтовой лестнице? Они нашли дверь, ведущую в этот зал?

Ее видели. Она знала. Ее видели. Пока она бежала от Дворца Колонн, там были глаза, что ее видели, голоса, что кричали ей вслед.

— Ведьма!

Она бежала и бежала, а затем нашла место в тихой тьме, и молилась Богу-Императору так, как ее учили.

— Ведьма…

А теперь она слышала шаги, теперь уже отчетливо, и они приближались.

— Ведьма…

В легких горел воздух. Шаги остановились прямо у дыры, через которую Ация влезла внутрь. Она услышала дыхание, тяжелое и сиплое. Еще был запах, вроде… Железа, или мяса, до того, как его сварить, и у нее в мыслях начало свиваться что-то шепчущее и темное. Ация вспомнила о том, что увидела, когда открыла глаза во Дворце Колонн. Обугленное. Рваное. Разодранное. И тяжелое, густое капанье, что было единственным звуком в огромной пещере.

Ее легкие наполнялись болью. Старая молитва крутилась в мыслях быстрее и быстрее, пока время текло и текло.

Бог-Император, который защищает всех, услышь мою молитву, и огради Своего слугу от беды…

Ноги переступили по камню, поворачиваясь.

Бог-Император, который защищает всех, услышь мою молитву, и огради Своего слугу от беды…

Фырканье, так близко, что Ации показалось, будто она почувствовала его.

Бог-Император, который защищает всех, услышь мою молитву, и огради Своего слугу от беды…

Последнее недовольное фырканье, и звук шагов по камню стал удаляться. После того, как осталась только тишина, Ация резко втянула в себя воздух. Она остановилась лишь через несколько минут, а затем зарыдала, слезы бесшумно закапали во тьме, когда в мыслях угасла единственная молитва, которую она знала.

Глава 9

Снег проносился мимо открытой боковой двери боевого корабля, пока тот закладывал виражи вокруг шпилей монастыря. Корпус машины дрожал и стонал. Дул шквальный ветер. Йозеф видел, как пляшут ходовые огни другого корабля, также борющегося с порывами.

— Сэр, приближаемся к цели. — Голос пилота громко раздался по воксу — единственный способ услышать кого-либо сквозь рев двигателей и ветер. — Погодные условия ухудшаются. Если приземлимся, то уже не сможем взлететь обратно.

— Зависнешь, сбросишь нас и поднимешься, — без промедления сказал он. — Удерживай позицию для огневой поддержки или эвакуации.

В качестве заместителя Ковенанта командование операцией было на нем. Прежде ему не доводилось таким образом работать вместе с арбитрами, но руководство было для Йозефа как старая ряса, делом столь привычным, что он взвалил его на плечи без видимых усилий.

— Принято, — ответил пилот.

Йозеф переключил вокс на передачу эскадрилье.

— Всем отрядам — прием, — произнес он. — Параметры миссии — узнать, что произошло. Уровень угрозы неизвестен, но предполагаю, нас попытаются убить.

— Вас понял, — откликнулся Гальд из дальней части десантного отсека. Орсино послала проктора с холодными глазами вместе с Йозефом, и в сжатом ответе мужчины ему почудилась затаенная злость.

— Затемняемся, — сказал пилот. Бортовые огни на всех трех кораблях погасли.

Стрелок в двери рядом со священником развернул стволы роторной пушки. Те начали раскручиваться. Шлем арбитра представлял собой сложную систему из усилителей зрения и прицеливания. В десантном отсеке позади него бойцы расцепляли ремни. Йозеф пропустил правую руку через истертую кожаную петлю на рукояти молота. Левой рукой он взял значок аквилы, висевший на шее, и коснулся холодной меди губами.

— Ты из жрецов, — прозвучал чистый голос у него в наушнике. Он оглянулся и встретил горящий красный взор старшей сестры Агаты. Сестра Битвы была в полном облачении, меч в ножнах за спиной, болтер в руке, лицо скрыто под глухим шлемом.

— Когда-то был, — крикнул он в ответ.

— Но ты разговариваешь как солдат.

— Я есть и был им, сестра. Благословенный Император счел нужным препоручать мне разные обязанности.

— Вроде службы инквизитору?

Боевой корабль резко нырнул. Мимо проносились шпили, купола и башни. Они быстро снижались, снег превратился в размытую стену вокруг них. Йозеф увидел огни, мерцавшие в освинцованных окнах в считанных метрах от себя.

— Район цели в поле зрения, — произнес пилот.

Йозеф ухмыльнулся и ухватился за поручень у двери, когда их корабль тряхнула сила притяжения.

— Да, и делать вещи вроде этих.

Каменные стены монастыря исчезли, и впереди раскинулись паломнические трущобы. В метели горели пожары. Лачуги и нагроможденные постройки полыхали. Сквозь оранжевое зарево петляли неровные линии дорог. Ветер разносил языки пламени с крыши на крышу. Тут и там виднелись латки несгоревших зданий, собравших вокруг себя снеговые щиты.

— Последнее известное местоположение отрядов храмовой стражи было в полумиле по главной дороге от ворот, — отозвалась Агата.

— Сэр, пламя маскирует тепловые сигнатуры, — произнес пилот корабля. — Внизу могут быть сотни людей или вовсе никого.

— Есть только один способ узнать. Высаживай нас.

Боевые корабли развернулись, устремившись по спирали вниз, ветер дергал их, словно воздушных змеев на веревках.

— Если храмовая стража попала в засаду, то же может ждать и нас, — сказала Агата.

— Тогда мы узнаем наверняка, есть ли там кто-то.

— Вы не кажетесь безрассудной душой, священник.

— А вы не кажетесь человеком, что никогда не рискует.

Земля стремительно приближалась. Тепло от пожара коснулось лица Йозефа даже сквозь холодный ветер. Руки стрелка крепко сжимали роторную пушку, пальцы — на гашетках.

— Приготовиться к высадке через три… — проговорил пилот, выровняв корабль с ревом маневровых двигателей. Машина на секунду замерла, а затем упала. Между рядами горящих зданий пролег открытый участок дороги. — Две… — Маневровые двигатели корабля завопили, затормозив его падение и резко остановив в двух метрах над землей. — Одну…

Йозеф выкинулся из открытой двери и врезался в землю. Агата приземлилась рядом с ним. Боевой корабль стал подниматься и отлетать от дороги, пока арбитры еще выпрыгивали из люков. Они падали на землю и сразу занимали позиции для стрельбы, болтеры с боевыми дробовиками нацелены на окружающие здания. Огонь полз вверх по нагромождениям лачуг. Снег под ногами превратился в хлябь. Йозеф почувствовал, что уже вспотел под своей рясой и тепловым нательником. Корабли поднялись в метель, завывая в ночи.

Йозеф двинулся вперед. Два других отделения десантировались в сотне метров по обе стороны от них. Постройки и зарево огня скрывали монастырь и расцвечивали небо.

— Контакт! — воскликнул Гальд. — Пятьдесят метров справа, приближается одна фигура, статус неясен.

Йозеф обернулся. Из тени дома, что пока лишь частично занялся, к ним шла фигура.

— Стоять, или будете казнены, — закричал арбитр, голос громко разнесся сквозь ветер.

Священник заметил, что фигура ковыляет.

— Стоять, — снова крикнул Гальд.

— Не стрелять, — сказал Йозеф. Он бросился вперед, когда фигура пошатнулась и упала. Йозеф достиг ее, пока та пыталась подняться обратно. Это была женщина, крепко сложенная и облаченная в остатки стеганого доспеха, обшитого бронзовыми пластинками. Ее левая рука заканчивалась у локтя, левая половина лица обуглена и покрыта запекшейся черной кровью.

— Нет, нет, не двигайся, — произнес Йозеф, опустившись на колени возле нее. На таком расстоянии священник услышал сипящее и клокочущее дыхание женщины. Арбитры пошли за ним следом, выстраиваясь вокруг них кольцом, оружие направлено в огненную ночь. Йозеф увидел, как шевелятся губы женщины, и нагнулся ближе.

— Она из храмовой стражи, — отозвалась у него за спиной Агата.

— Где остальные? — рявкнул Гальд.

— Тихо, — сказал он. Женщина качала головой. На ее губах пузырилась розовая пена.

— Спокойно, — сказал Йозеф. — Что здесь случилось?

— Красное… — прошипела женщина. Ее начало трясти. — Выживших… нет. Трущобы… паломники… — Она учащенно задышала, как будто тщетно пытаясь набрать воздух в легкие. — Они… все… — На ее губах вспенилась красная масса. Женщина забилась в судорогах. Губы зашевелились снова. Йозеф склонился ближе. На его щеках взорвались кровавые пузыри.

— Что она сказала? — спросил Гальд.

Он почувствовал, как от лица отхлынула кровь. Он рывком встал, приток адреналина словно подкинул его на ноги. Женщина вздрогнула в последний раз и застыла.

— Она сказала… — Стук сердца заглушал слова. — Все они… все они теперь паломники ненависти.

Позади них в метель взвилась молния и сбила зависший боевой корабль.

Возле Ворот Колоколов творилось настоящее столпотворение, когда двери задрожали от взрыва.

— Разойдитесь, — рыкнул один из храмовых стражей, расталкивая группу заполонивших коридор паломников, которым удалось пройти через двери до того, как они закрылись. Один из них медленно обернулся, замотанная в лохмотья голова поднялась.

Свет факела блеснул на металле. Остром металле.

Храмовый страж увидел и закричал, когда острие ножа погрузилось ему в подбородок под шлемом.

Паломники сбрасывали присыпанные снегом плащи. Женщина, зарезавшая первого из стражей, шагнула назад, скидывая с себя гниющую одежду, будто кожу. В руке она сжимала кривой клинок, лысый череп покрывали неровные шрамы.

Воздух наполнился пронзительным звоном.

Все паломники стали теперь красными, все закутанные в лохмотья.

И стражи возле двери оборачивались, на их лицах застыл шок, на устах — крики.

Женщина в красном выглядела так, словно ухмылялась, показывая все свои зубы.

Только это была не улыбка. Это был разрез, проходивший от края до края ее лица.

И ошеломленные возгласы переросли в вопли.

Иакто слышал шум на подступах к Дому Согласия. Повышенные голоса, и треск тяжелых предметов, опускавшихся на пол. Клаудия шла за ним вместе с двумя новициатами, волочившими тележки с пергаментными свитками и томами в кожаных переплетах. Путь им преградила пара фигур в черной броне. Его глаза уперлись в широкие зевы направленного на них оружия.

— Назовитесь. Пять секунд на подчинение, — сказала одна из фигур. Голос был механически модулируемым рыком, эхом донесшимся из шлема. Он отшатнулся, ощутив, как внезапно у него скрутило внутренности.

«Значит, правда», — подумал Иакто. Значит, все было правдой. Инквизиция прибыла в канун ночи. Сначала он не поверил новостям, когда Клаудия доставила ему призыв.

— Я — аббат Иакто, — представился он. — Я глава ученого ордена Верующих. Мне…

Из-за спин фигур с жужжанием вылетел сервочереп красного цвета и взял лицо аббата в металлические кронциркули. Он дернулся назад, но сервочереп вцепился в него сильнее.

— Не дергайся, — прорычала бронированная фигура. Иакто замер. Череп завис в сантиметре от его лица. Из его глазниц выстрелил импульс красного света и ударил аббату в глаза. Он подавил крик. Череп что-то застрекотал и запищал, после чего отпустил его голову. Наверное, второй череп проделал то же и с Клаудией, потому что она моргала и имела такой вид, словно сдерживалась из последних сил.

— Вы опознаны и внесены в базу данных, — сказала одна из бронированных фигур. Они отступили в сторону. Двери в Дом Согласия открылись. — Можете входить.

Иакто кивнул и обернулся, чтобы убедиться, что двое новициатов со свитками идут за ним. Он заметил с полдюжины сервочерепов на подвижных стальных ножках, словно пауки бегавших по стопкам свитков и книг.

— Не они, — произнес один из охранников. — Войти можешь лишь ты и твой помощник.

Иакто оглянулся, с его губ было готово сорваться возражение. Он встретился глазами с зеркальным визором ближайшей фигуры, и слова сами собой умерли.

— Пошли, — сказал он Клаудии, и ухватился за ручки ближайшей тележки.

Стоило им переступить порог, на них сразу обрушился шум. Фигуры в черной броне срывали старые скамьи с пола, расчищая широкое пространство вокруг трибуны посреди купольного зала. Техножрец в серой мантии со сгорбленным механическим корпусом крутил наборные диски и дергал рычаги на одном из череды массивных устройств. По полу вились толстые кабели, исчезая в открытых решетках доступа. В нос аббату ударили запахи статики и горелого пластика. Его омыло теплой волной, когда двери у него за спиной закрылись и заперлись на засовы. Еще больше бронированных фигур стояло у стен комнаты, притискивая к грудям огромное оружие. С места на оставшихся скамьях за Иакто и Клаудией пристально наблюдал темнокожий мужчина в длинной шинели. Рядом с ним сидел древнего вида человек, носивший пышные одеяния поверх тела настолько худого, что он мог бы сойти за мумифицированный труп.

В центре расчищенного пола стояла группка знакомых ему людей. Епископ горбилась под многочисленными цепями покаяния. Возле нее стоял архидьякон Суль, раскрасневшийся и вспотевший. Стражи у двери явно запретили вход его помощникам, поскольку архидьякон сам держал свою большую церемониальную булаву из кости и железа. Когда Иакто двинулся вперед, то заметил, как Суль переступил с ноги на ногу, и сморгнул стекавший по лицу пот.

Напротив них стояла женщина в черной броне, со сморщенным старческим лицом под высоким головным убором из серебра и меди, в руках — увенчанный ястребом скипетр. Она о чем-то говорила, и выражение ее лица излучало власть и контроль, хотя он не слышал слов.

«Инквизитор», — подумал аббат, когда группка заметила его и обернулась.

— Аббат Иакто, — представила его епископ Ксилита. — Он — глава древнейшего ордена Верующих, что хранит записи и историю этого святого места. У него есть планы, которые вы запрашивали.

Иакто уже собрался поклониться женщине в позолоченном уборе, когда та хохотнула.

— Не я, — сказала она и отступила назад. Тогда Иакто увидел четвертого члена группы.

Мужчина был молод, с темными волосами, собранными в хвост над острым лицом. На красной кирасе блестел символ Инквизиции. Над плечами виднелась рукоять меча.

Иакто постарался не глазеть на него. Он раньше ни разу не видел инквизитора, и часть его почему-то оказалась разочарованной. Тот, кто обладал властью Самого Императора, был обычным человеком.

Он начал опускаться на колени, рот открылся для официального приветствия.

— Для чего вам эти планы? — выдавил вдруг Суль. Иакто изумленно поднял глаза. Руки Суля сжимались и разжимались на булаве, с лица градом катился пот. Инквизитор обернулся к архидьякону, и из-за того, что ни его взгляд, ни выражение не поменялись, аббата, невзирая на тепло в помещении, пробрал озноб.

Иакто увидел, как Суль напряженно сглотнул. Ему вдруг захотелось закричать, чтобы он заткнулся и унял страх, заставлявший его лепетать.

— Какой смысл в этих записях? — Архидьякон затрясся. — Мы должны бежать. С ночью пришли слуги тьмы. Мы должны…

— Возьмите себя в руки, сэр, — сказала женщина в высоком уборе. Теперь, оказавшись с ней рядом, он увидел знаки правосудия, закона и власти на ее скипетре, уборе и облачении.

«Адептус Арбитрес, — догадался он, — судия». Он сглотнул, и понял, что у него пересохло в горле. Даже без инквизитора эта старуха имела право насаждать Имперский Закон без каких-либо ограничений и надзора свыше.

Челюсть архидьякона продолжала двигаться, глаза метались с одного каменного лица на другое. Иакто кашлянул и шагнул вперед, вынув из тележки рядом с собой первый свиток.

— Достопочтенные лорды и святейшие слуги нашего Императора, — нарушил неуютное молчание аббат. — Это самый последний план комплекса. Его составили сто одиннадцать лет назад, однако практически все, кроме пары несущественных деталей, остается актуальным. — Он развернул свиток и поднял глаза. Епископ Ксилита бросила на него взгляд, в котором, как ему показалось, он прочел облегчение из-за своевременного вмешательства. Суль смаргивал с глаз пот. Его взгляд был стеклянным, зрачки — расширены. — Я принес также другие планы строений, которые помогут создать более точную картину. — Он рискнул взглянуть на судию и инквизитора. — Куда их отнести, ваши эминенции? — Судия хмурилась, ее взгляд переходил с Суля на Ксилиту. Инквизитор же не сводил глаз с Иакто.

— А другие записи? — спросил инквизитор.

Иакто почувствовал, как улыбка, которую он носил за бесстрастным лицом, сникла.

— Здесь, мой лорд, — сказал он и махнул Клаудии подкатить другую тележку с учетными журналами и манускриптами. — Есть еще, но они охватывают аспекты, которые вам…

— Главиус-4-Ро, — сказал инквизитор, посмотрев на сгорбившегося техножреца в сером, в то время как орудие у него на плече развернулось и нацелилось на аббата.

— Жду ваших приказов, мой лорд, но спешу напомнить… — техножрец вставил толстый провод в модуль машин. На его боку зажглись огни, в воздухе возник конус пронизываемого статикой зеленого света. — Предыдущие задачи, над завершением которых я сейчас работаю, остаются в состоянии между началом и окончанием.

— Помоги аббату скомпилировать информацию из записей.

— Как пожелаете, — ответил техножрец.

Иакто поклонился, затем поднял глаза. Ему хотелось кое о чем спросить и, невзирая на десятки лет, научивших его, что молчание — это ключ к выживанию, а любознательность опасна, он услышал, как его слова зазвучали в неподвижном воздухе.

— Мой лорд-инквизитор. Мы принесли записи, охватывающие пять столетий. Что вы в них ищете?

Он пожалел о вопросе, едва только задал его.

Инквизитор сделал шаг вперед и поднял из сваленной в тележку груды книг альманах в кожаном переплете. Он открыл его. В воздухе заклубилась пыль. Инквизитор пробежался по странице взглядом, затем посмотрел на Иакто. Аббат вздрогнул от пламени решимости в его глазах.

— Следы божественного, — сказал он.

Горящие обломки боевого корабля еще даже не коснулись земли, когда второй разряд молнии попал в другую машину и разорвал ее на части.

Визор Агаты почернел, однако вспышки загорелись внутри ее головы.

— Ложись! — закричала она. Пылающее крыло врезалось в здание прямо перед ними. В воздух взвились огонь и пыль. По улице прокатилась ударная волна. Обломок попал одному из арбитров в поясницу, когда тот оборачивался, чтобы отбежать, и вдавил броню ему в тело. Агата пошатнулась, сервоприводы в доспехах зажужжали, пытаясь удержать ее на ногах.

В мыслях, будто пламя, зажглась литания стойкости.

Император, Ты — сила моя…

В метель вырвался огонь, когда остатки второго корабля рухнули на землю.

Как Ты — вечен, так я — несокрушима…

Красное пламя и дым над ними собирались в грозовую тучу.

Как Ты — стоек, так я буду сносить удары нечистых…

Арбитры поднимались на ноги, однако теперь в строениях вокруг них стояли фигуры, фигуры, появившиеся из теней. Кожу Агаты защипало, и даже в шлеме она почувствовала запахи озона и серы.

Сестра Битвы увидела, как священник Йозеф пробует встать. В руке он держал молот, но его лицо покрывала кровь и, попытавшись разогнуть колени, он свалился назад.

Агата открыла огонь. Первые болты разорвали приближавшихся фигур на куски. Она побежала, выстреливая с каждым шагом, болтер сотрясался в руке. Она меняла цели на ходу, все ее действия были инстинктивными, будто молитва, повторяемая до тех пор, пока ее слова не отпечатались на самой душе.

Плоть и кровь разлетались во все стороны. Багрянец усолил снег.

Она оказалась возле священника, ее перчатка подхватила его под руку.

— Шевелись! — взревела она, рывком подняв Йозефа на ноги, сервоприводы завизжали, разрывая мышцы. Он едва не рухнул обратно. Из горящей тьмы выходило все больше фигур. Агата принялась стрелять одной рукой, целясь ниже. Фигуры заорали, проклятья с шипением извергались из ртов, в которых больше не было языков. Болт-снаряды забили по засыпанной мусором земле у их ног и взорвались. Брызги осколков и каменного крошева изрешетили им ноги, валя созданий на землю, уже неподвижных. Счетчик боеприпасов на дисплее шлема вспыхнул красным. Из вихря снега и дыма появлялись новые и новые фигуры.

Стремительным движением она закрепила болтер на бедре и достала из-за спины меч. Клинок был тяжелым, созданным для обращения с ним двуручным хватом.

— Повелитель Человечества присматривает за мной! — воскликнула она.

Клинок воспламенился с треском молнии.

Йозеф моргал и тряс головой, будто пытаясь прийти в себя. Его шатало, и не падал он лишь благодаря поддержке Агаты. На ногах стояло всего несколько арбитров.

Фигуры в лохмотьях ринулись вперед.

— Как Он — щит мой…

Из мрака выступила исхудалая фигура, в обмороженное тело были вколочены гвозди, лицо — маска из крови и разодранной кожи, руки держали над головою прикованный цепями черный металлический блок, собираясь обрушить его на Агату.

— … так я — смерть врагам Его.

И меч устремился сквозь падающий снег.

— Лорд Ковенант! — Внезапный возглас Главиуса-4-Ро был достаточно громким, чтобы аббат вздрогнул, из рук посыпались книги. Техножрец встал от одного из модулей машин, которые затащили в помещение. Иакто поднял глаза, лишь сейчас поняв, насколько высоким в действительности был техножрец. Инквизитор Ковенант оглянулся, оторвавшись от беседы с Ксилитой. Архидьякона Суля отпустили, и он как раз находился на полпути к дверям.

— Лорд Ковенант, оповещаю вас, что я завершил подсоединение к основным средствам машинной коммуникации, использующимся в данном комплексе/месте поклонения/руинах. — Техножрец умолк, его скрытая под капюшоном голова дернулась, будто у человека, который пытается вытряхнуть затекшую в ухо воду. — Они посредственные, но сигналы четкие. В них говорится, что за стены проникли ложные паломники. В них говорится, что происходит резня.

— Где? — шагнув вперед, спросила судия.

— Я говорил, — пролепетал Суль, застыв на месте как вкопанный. — Я говорил. Вот оно. Конец. Мы должны бежать. Мы…

— Я не создал интегрированной визуализации комплекса, но в сигналах перечисляются следующие названия/обозначения локаций — Ворота Колоколов, окраина Западного Клуатра, Мост Покаяния, окраина Восточного Клуатра, двадцатый катакомбный ярус.

Иакто порылся в тележке, достал из нее скрученную карту и развернул на полу. Она не отличалась особой точностью, и была создана скорее из почтительности, нежели желания показать все детали, но достаточно подробно отображала значительные участки монастыря. Он ткнул пальцем в указанные районы. Остальные в зале собрались вокруг него.

— Здесь, здесь и здесь… благословение святых, они везде.

Его сердце молотом стучало в груди. Что происходит? Впервые за долгое время Иакто почувствовал себя крошечной шестеренкой, вращающейся внутри механизма, а не рукой, что им управляла.

— Нужно уходить, — взвизгнул Суль, его голос был пронзительным и задыхающимся. — У вас есть корабль. Вы можете забрать нас, мы…

— Возьмите себя в руки, — рявкнула епископ Ксилита.

— Количество и частота докладов растет, — произнес Главиус-4-Ро, его голос был таким ровным и спокойным, как будто он зачитывал данные о флуктуациях энергии. — Характерной особенностью сообщений становится фраза «красные паломники», потенциально доходящая до статуса стабильно самовоспроизводящейся концепции.

— Визуальные доклады? — спросила судия.

— Минимальные, судия Орсино, — сказал Главиус-4-Ро.

— Должно быть, это они, — сказал Иакто. В памяти всплыла цистерна-бойня в Западных Трущобах. — Если Западные Трущобы, то это точно они.

Ваш бог мертв…

— О чем вы говорите, аббат? — спросила Ксилита.

— В Западных Трущобах случилась бойня. Там были трупы, забитые и изувеченные.

— О чем речь? — прошипела епископ, подступая ближе, ее лицо натянулось от ярости и шока.

Он увидел глядевшего на него с другого конца зала Суля, моргающего, неподвижного.

«Ох, глупое ты создание, — подумала часть Иакто, собранная и непоколебимая посреди вихря мыслей. — Ты ей ничего не сказал».

— Храмовая стража знала, — произнес он, его голос холодный и спокойный.

— Мой лорд, мы потеряли контакт с Йозефом и арбитрами, направленными в западный анклав паломников.

— Что происходит? — взревела Ксилита, крутанувшись к Сулю. — Что ты утаил от меня?

— Ничего, — выпалил он. Его лицо было красным, губы — бледные. — Ходили слухи, что среди паломников зарождается новая секта последователей пророка. Подобное происходит все время. Но…

— Всем отрядам — полная боевая готовность, — крикнула судия Орсино. — Следует взять под контроль и перекрыть как можно большую часть комплекса, Ковенант.

— Взять под контроль? — пролепетал Суль. — Мы должны бежать! Должны…

— Архидьякон Суль, — произнес Ковенант, — вы передадите всю свою храмовую стражу под непосредственное командование судии Орсино.

— Вы не видели, вы не слышали, — зарычал Суль. — Сотня моих стражей отправилась в Западные Трущобы, и где они теперь? От них остались кости да пепел, как скоро от всех нас.

Иакто начал подниматься на ноги, карта по-прежнему стиснута в руке. Его взгляд был прикован к Сулю. Он видел, как ужас в его глазах перерастает в панику и ярость. Ковенант и Орсино стали совершенно неподвижными. Он понял, что арбитры у стен помещения пришли в движение, приклады поднялись к плечам.

«Он потерял самообладание, — подумал Иакто. — Он не видит, он не думает. Он похож на дикого зверя, который тонет в реке, как бы они ни трепыхался».

— Это конец, вы же видите, — зарычал Суль, и его руки сжали церемониальную булаву, пальцы напряглись. Он шагнул к Ксилите. — Ты это ощущаешь. Ты знаешь, глупая выскочка-крестьянка. Голод, огонь и кровь. Огни в небесах. Бегущие корабли.

Он сделал еще один шаг. Булава в его руках поднялась. Глаза Суля расширились, и то здравомыслие, что еще оставалось за ними, исчезло окончательно. Ксилита не пошевелилась. Иакто увидел застывшие на ее лице гнев и шок.

— Наступила ночь, — потрясенно выговорил Суль, — и все, что нам остается, это бежать, пока она не утащила нас всех за собой.

Он замахнулся булавой.

Его грудь взорвалась. Зал наполнился грохотом взрыва, кошмарно громким, разносившимся и разносившимся эхом. Труп Суля отлетел назад и рухнул на пол кровавой грудой.

Иакто просто смотрел, не в силах шелохнуться. В ушах звенело, конечности как будто сковало льдом. Орсино опустила оружие. Из ствола украшенного серебром и золотом болт-пистолета у нее в руке вился дымок. Экзокрепления на руке судии щелкнули, когда последовательность гасителей отдачи разжалась с жужжанием пружин и шестеренок. Иакто даже не заметил, как она достала пистолет.

— Смертный приговор вынесен и приведен в исполнение.

— Бог-Император… — охнул Йозеф. Его захлестывала боль, прошивая нервы с каждым новым телодвижением. Ноги шевелились, разламывая и оскальзываясь на припавших снегом обломках. Перед глазами росли и лопались многоцветные пузыри. Он видел пламя и силуэты разрушенных построек. Еще одна встряска, еще одно копье боли пронзило ему спину. — Бог-Император и Его слезливые святые, — рыкнул он.

— Хочешь добавить к своим проблемам богохульство, священник? — произнес женский голос возле его головы. Он моргнул, поворачиваясь на звук голоса. — Нет! Просто продолжай идти. Их будет еще больше. Наконец, Йозеф узнал голос: Агата. Она поддерживала его под левое плечо, одна рука в силовых доспехах держала его за спину, вторая стискивала болт-пистолет. Она сняла шлем. На седые волосы налипал снег. Лицо представляло собой маску напряженности.

— Я могу идти, — сказал он. — Отпусти мен.

— Нет, — ответила Агата сквозь сжатые зубы. — Не можешь. Ты пробовал полкилометра назад, и не прошел двух шагов. — Сестра Битвы оглянулась, движение было отточенным. Она окинула взглядом тени и падающий снег. — Если остановимся, то у них будет больше шансов собраться с силами. Мы отбросили две волны, но третья стала бы мученичеством.

Он сделал вдох и крепче стиснул зубы. Кажется, в правом боку было что-то сломано и порвано. Однако боль была острой и чистой, из разряда тех, с которой, по словам его старых приятелей из отрядов флотских силовиков, «еще поживешь».

Теперь он стал видеть. Вместе с ним шла горстка фигур в черных доспехах силовиков, оружие направлено на озаренные пламенем лачуги и хижины из мусора вокруг них. С одного взгляда Йозеф мог сказать, что большинство из них ранено. В памяти всплыли мгновения до того, как он отключился. Он увидел, как ведьмовские молнии сбили корабли с небес, увидел, как падают их обломки. Он услышал, как умирающая женщина в бронзовом доспехе шепчет последнее предупреждение.

— Красные паломники…

— Ведьмы… — выдохнул он. — Они за стенами. Нужно возвращаться в монастырь.

— Если хотим выжить — нет, — ответила Сестра Битвы.

— Все Сороритас, что я встречал, принимали такие риски как вызов.

— Вопрос не в вере, а в долге, — прошипела она.

— Ты не такая прямая, как другие из сестринства, которых я знавал.

— О, еще какая, — сказала она. — Просто я уже старая, и пробыла одна достаточно долго, чтобы начать потакать своему настрою.

Сестра Битвы поморщилась, когда они перескочили обвал. Она учащенно задышала, и Йозеф услышал в ее вдохах боль.

— Ты ранена, — заметил он.

— Не так сильно как ты, и нам нужно идти дальше.

Йозеф поднял глаза, а затем оглянулся. Сквозь падающий снег, будто тусклые звезды, из монастырских окон пробивался свет.

— Мы уходим от монастыря, — сказал священник.

— Теперь ясно, как кто-то столь проницательный мог стать полезным для Инквизиции, — процедила Агата. — Большинство из тех, кого оставили, держатся у стен монастыря, однако здесь есть другие… существа. Они будут ждать, что мы попытаемся вернуться, поэтому нам нужно идти в противоположную сторону.

— А потом?

— Будем надеяться, что Бог-Император осенит нас еще одной идеей, — ответила она.

— Вы… — ахнул Иакто, смотря на развороченный труп Суля и кровь, расплывающуюся по плитчатому полу. Аббат не мог отвести взгляда от заляпанного кровью лица архидьякона. Глаза мужчины были открыты, невидящим взором уставившись на купольный потолок.

— Правосудие свершилось, — проговорила судия Орсино, ее голос — холодное железо. — За угрозу Империуму через трусость и вопиющую некомпетентность в моей власти выносить приговоры куда менее милосердные.

Ксилита также глазела на труп.

— Это Дом Согласия, место единства и мира в святом месте. Это…

— Это более не место мира, — сказал Ковенант. — Теперь это место войны. — Инквизитор отвернулся. — Все ворота и двери в атакуемых участках немедленно закрыть. — Он посмотрел на судию Орсино. — Вышли отряды для защиты ключевых мест, основных переходов и точек доступа.

— В любую часть монастыря ведет множество путей, — произнес Иакто. Ковенант будто его не услышал.

— Мой лорд, — сказала Ксилита. — Аббат прав. Эти… инциденты происходят у границы районов клуатров, но пути вглубь монастыря тянутся от подземелий до мостов между башен. Вам не перекрыть их все.

Главиус-4-Ро наклонился и подобрал с пола план монастыря, которым воспользовался ранее Иакто.

— Заявление, сделанное священнослужителем/монастырским лидером второго разряда кажется возможным. Количество переменных параметров и ресурсов в нашем распоряжении выдают неблагоприятное соотношение.

— Но если люди направляются в другие районы или дальше, им придется пройти через определенные места, — сказал Иакто. — Вот их вам и следует удерживать.

Секунду Ковенант не отвечал.

— Покажи мне, — инквизитор кивнул на Главиуса-4-Ро. Иакто повернулся к техножрецу и, наконец, позволил себе выдохнуть. — Потом возвращайся к записям, аббат.

Иакто застыл, а затем поклонился, чтобы скрыть свое удивление. Когда он посмотрел вниз, то заметил мертвые глаза Суля, глядевшие на него невидящим взором, пока жизненная влага растекалась из него по полу багряной лужей.

Глава 10

Мир был черным, от края до края, и в нем не чувствовалось глубины. Энна повернула голову, а затем поняла, что у нее нет головы, которую она могла бы повернуть. Еще у нее не было тела, лишь точка обозрения на черную бесконечность. Она моргнула, и внезапно начала ощущать конечности и кожу.

— Давай начнем отсюда, хорошо?

Энна резко перевела взгляд. В белом кресле из слоновой кости сидела женщина, будто в шаге от нее. Из-за безликой темноты сзади и под ней она походила на портрет, написанный на черном стекле. У нее были медно-красные волосы, длинной гладкой гривой ниспадавшие по левому плечу и боку одеяний из зеленого шелка и черной парчи. Женщина улыбнулась, и от этого на ее лице проступили едва заметные морщины. В ней было нечто знакомое, однако Энна не могла вспомнить…

Она не помнила ничего. Она знала свое имя. Знала, кто она такая, но все остальное…

— Да, — отозвалась женщина в зеленом, — мне пришлось отвязать твои воспоминания, по крайней мере, большую их часть. Сильно упрощает жизнь. — Она зевнула, как будто борясь с внезапным приливом усталости. — И… и простота — это то, что нам нужно в твоем случае.

— Кто ты такая? — спросила Энна.

Женщина в зеленом сухо засмеялась.

— Забавно, — произнесла та без нотки веселья в голосе. — Впрочем, откуда тебе знать. И, конечно, вопрос не в том, кто я, а в том, кто такая ты, Энна Гирид?

— Я…

— Естественно, сейчас тебе трудно ответить, — сказала женщина в зеленом. Она потерла глаза и моргнула, словно пытаясь отогнать новую волну усталости. — Я копнула так глубоко, как только сумела. Твоя смерть могла бы открыть мне еще несколько частей твоего сознания, но тут никаких гарантий нет, и какой бы привлекательной не была идея убить тебя, мои руки связаны.

Женщина в зеленом посмотрела на точку где-то над плечом Энны. Впервые с тех пор, как появилась эта женщина, Энна почувствовала за спиной присутствие. Она обернулась.

— Нет, — произнесла женщина в зеленом, и слово резко вернуло глаза Энны назад, как будто дернув их на цепи. Женщина холодно улыбнулась. — Смотри на меня, Энна, только на меня.

Энна кивнула, сама не зная почему. Оглянувшись на миг, она краем глаза заметила фигуру в черной одежде, ее лицо скрыто в тени савана.

— Дело в том, Энна, что ты не так проста, как кажешься, и я говорю не о том, будто ты глупа. Твои воспоминания, твой разум, твоя жизнь — на самом деле они тебе не принадлежат. Поверь, я знаю, о чем говорю, если скажу, что над тобой проделали значительную работу. Слои обманных убеждений, внедренные воспоминания, предохранители, хранилища памяти. Твой разум — это лабиринт, полный секретов и ловушек, и вполне возможно, я лишь поскребла его поверхность. Впечатляет, правда. Омерзительно, но впечатляет. То, что я ничего не заметила при зондировании твоего разума… что ж, это о чем-то да говорит, не находишь?

— Понятия не имею, о чем ты.

Женщина устало кивнула, а затем отвела глаза.

— Ты — сплошной обман, Энна Гирид, — произнесла она. — Ты — обман, обретший форму и плоть. Кто-то взял тебя и, добровольно или нет, переделал твой разум. Тебе дали имя. Тебе дали прошлое, но за все, что дали, у тебя забрали еще больше. Ты — не та, кем себя считаешь. Ты не та, кем мы тебя считали. — Женщина холодно хохотнула. — Хотя тут ты не уникальна.

Женщина в зеленом поднялась, и внезапно оказалась прямо перед лицом Энны.

— В тебе есть три личности, — сказала она. — Одну зовут Энна Гирид, и она считает себя верным слугой инквизитора по имени Идрис. Она верна, вынослива и немного импульсивна. Она — это ты, кто сейчас меня слушает и думает, что это не может быть правдой.

Чернота позади женщины зашевелилась. Очертания приобрели форму, словно статуи, восстающие из смолы. Энна увидела каменный саркофаг, кольцо фигур в тканевых масках, и ее собственное лицо, застывшее в крике, прежде чем его насильно окунули в воду.

— Далее следует личность, созданная Обновленными на Яго, та личность, что является лишь мембраной хладнокровности, убийцей, инструментом для высших целей.

Энна собиралась пожать плечами, как на нее внезапно нахлынули воспоминания. Она увидела конклав, и Обновленных, выходящих из облака пыли с кристаллическими клинками. Увидела гибель Идрис. Увидела Ковенанта и отряд его последователей. Увидела Яго, и храм мертвого Императора под землей. Увидела Таликто, их противника, давным-давно умершего на троне из скелетов. Увидела Идрис, стоящую в мерцании психически заключенной памяти. И увидела саму себя, смотрящую на монету.

— И, наконец, последняя… — Женщина кивнула за плечо Энны. — Та личность, которую скрывают две первые. Энна почувствовала, как поворачивается, хотя понимала, что не хочет этого, что хочет чего угодно, только не видеть того, что стояло сзади все это время.

Перед ней стояла фигура в черном, голова опущена, вся закутанная в темные одеяния, что были каскадом черного песка.

— Твоя третья личность, — произнесла женщина в зеленом.

— В твоих словах нет никакого смысла, — сказала Энна, продолжая глядеть на то, как по складкам одежды сыплются черные песчинки. — Я даже не знаю, кто ты.

— Нет, не знаешь, но я решила, что будет лучше, если ты узнаешь правду, прежде чем я верну тебе остаток контекста. — Она замерла, затем вздрогнула, зашелестев зеленым щелком. — Я не добрая, но стараясь избегать жестокости.

В воздухе затрещала молния, расколов тьму, будто вспарывающий одежду нож. Перед ней возникло окно, окруженное белыми искрами. Она увидела зал, наполненный дрожащими машинами, и клубы мороза с паром. Возле металлического гроба на коленях стояла женщина в красном нательнике и рубахе из мешковатой ткани, в руках сжат меч. Ближе к Энне парила фигура с тощими конечностями, голова окружена луковицами хромированных устройств.

— Миласа, — произнесла Энна, внезапно узнав женщину в зеленом. Затем она взглянула на металлический гроб и увидела за заиндевевшей щелью свое собственное лицо.

Ее затрясло. Она почувствовала, как в легкие хлынула жидкость, мысли залило огнем, руку холодила серебряная монета.

Ее голос задрожал от ужаса.

— Миласа, помоги мне.

— Нет, — ответила Миласа. — Как я сказала, мне жаль, но я тут ради правды, и ради нее я сделаю все, что потребуется.

— Но я не еретик. Я служила Императору. Я — Энна Гирид. Я…

Миласа покачала головой.

— Иди и посмотри сама, — сказала она.

— Лети, — прошептала Нинкурра и спустила ястреба с запястья. Тот взмахнул крыльями и порхнул в темноту между ферм. Аугментированным зрением птицы она увидела мир серых граней и черных пустот. Второй ястреб на ее плече переступил с ноги на ногу, когти впились в кольчужные пластины, вшитые в нательник. Вокруг простиралась тьма глубинного корпуса — мягкая, и черная, и безмолвная.

В ухе, словно призрак, нашептывал голос из файла данных по фон Кастелянам.

— … династия фон Кастелянов происходит с мира Ксарксис Плетис, субсектор Валрио, сектор Гхастшрин, сегментум Темпестус. На текущий момент бригантина «Дионисия» — это единственный корабль под контролем династии…

Пещеру, внутри которой они посадили корабль, полностью перекрыли, но в конечном итоге Нинкурра отыскала дорогу наружу: маленький люк для сброса избыточного давления в техническом туннеле, после чего ей пришлось еще долго ползти, таща вакуумный контейнер. Она не думала, что потревожила какие-либо сигнальные устройства, а если и да, то ответной реакции пока не последовало. Даже небольшой корабль вроде «Дионисии» являлся на самом деле огромным, и следить за каждым его дюймом было невозможно. Но, если верить файлам, сенешаль фон Кастелянов была умной и хитрой, а потому рассчитывать на авось все-таки не стоило.

Когда Нинкурра вылезла из перекрытого участка, гравитация и воздух вернулись. Она стянула с себя пустотный костюм и запаковала его в вакуумный контейнер. Накинула поверх кольчужного нательника хамелеолиновый плащ и закрепила за поясницей сложенный меч. Затем развесила по местам пистолеты, инфоперчатку и подсумки с небольшими предметами снаряжения. Последним был инфрамонокль, при необходимости превращавший половину ее обзора в монохромное зеленое ночное зрение либо многоцветные пятна теплового зрения. Ее ястребы проснулись, и она сложила вакуумные контейнеры в узкий лаз. Когда придет время, назад сюда ее приведет крошечный микропередатчик. Если придет. Она пока не разработала подходящий план атаки, не говоря уже об эвакуации, когда все закончится. Впрочем, первым делом ей следовало понять, где она оказалась, а затем определить маршрут к цели.

Стоя в темноте, рассматривая пейзаж из машин и труб, проносившийся перед глазами ее ястреба, она задалась вопросом, когда на эти палубы последний раз ступала нога человека. Годы назад? Десятилетия? Больше?

— … На пике своего благосостояния династия контролировала флот из шести судов…

Ястреб пролетел в проем среди скопления труб. Под ним разверзлась черная пропасть. Птица развернулась, крылья поймали восходящий поток. Шахта понеслась вверх к далекому свету. Она велела птице приземлиться на выступающую распорку.

— … в целом успех династии — заслуга не титулярного владельца патента на торговлю, Клеандра фон Кастеляна… Нинкурра на мгновение замерла, в мыслях начали формироваться следующие шаги. У нее не было возможностей и времени добыть информацию из баз данных звездолета. Нет, ей придется положиться на более старые, простые, человеческие способы отыскать жертву.

— … а выжившей младшей сестры, Виолы фон Кастелян, также известной как Госпожа Ниточек, в руках которой сосредоточена большая часть оставшейся у династии власти…

Она начнет с самого сердца, с центра паутины.

— Как у вас это выходит? — спросил Бал со своего поста у двери ее читальни.

Виола оторвалась от пролистывания инфоканала и подняла глаза.

— В смысле, продолжать. Как у вас выходит обрабатывать и помнить все это?

— Выходит потому, что мне не мешают, — сказала она и перевела взгляд назад на поток пылающих цифр и символов. Каскад данных полнился статикой и помехами: сбои в системах вокса и связи становились все хуже с тех пор, как буря отрезала их от поверхности Доминика Прим, как будто ее ветра задували внутрь самого оборудования.

Она моргнула, и поток изменился вновь. Практически для любого он выглядел бы как ряд случайных символов, некоторые из них даже не часть узнаваемого имперского диалекта. Это был торговый кант ее династии, и Виола знала его будто родную речь. По крайней мере, обычно. На секунду, когда она посмотрела на него, он показался ей совершенно незнакомым, словно шквал статики на выпуклом пикт-экране.

Она отложила инфопланшет на стол.

— Как у тебя выходит так обращаться с оружием? — спросила она. Бал оглянулся, на его лице совершенно явственно читалось удивление вопросу. Она пожала плечами. — Ну?

— У меня не было особого выбора, — сказал он. — В стеках-архипелагах не выжить, если не умеешь драться. Иногда тебе даже не представлялось шанса. Но я был лучше остальных, и даже полезный, а это что-то означало. Поэтому, когда настал огненный голод, семья продала меня Торговцам Смертью. Они доделали все остальное. День за днем, час за часом, муштра и стрельба, и муштра, затем испытание, и так далее. Так они обучают, до тех пор, пока оружие не начинает казаться тебе более реальным, чем пустые руки.

Виола кивнула.

— И как, получилось?

Бал ухмыльнулся и поднял руки с растопыренными пальцами.

— Прямо сейчас мне это кажется жуть как непривычно.

Она улыбнулась и потерла глаза.

— В шесть лет меня отдали семейным савантам. Я была третьей в семье, и так делали с детьми, которым повезло оказаться в двух шагах от наследства. Кристина была наследницей, а Клеандр — запасным вариантом. Ему было уготовано стать офицером Флотского корпуса на Бакке. Родители прекрасно знали это с самого начала, как и то, какой будет моя роль. Просто до шести лет мне ничего не говорили. К тому времени мозг развивается достаточно, чтобы… тренировать его, однако все еще продолжает расти дальше. Тогда они и начали. Когнитивное кондиционирование, день за днем.

Виола почувствовала, как ее рот скривился в холодной улыбке, но вместо смешка она только фыркнула.

— Все началось с песенок, детских песенок, или же такими они казались: крохотулька-паучок по фонтанчику ползет… И так по кругу, с характерными ритмами и интонациями, иногда изменялось всего одно слово либо тембр, с которым его произносили, снова и снова — дек, сир, нова, сир, окт, сир…

— Потом настала очередь игр. Модели и числа, и правила, которые не бывали дважды в точности одинаковыми. И так проходила каждая минута каждого дня. Даже сон высчитывали до секунды. Когда я начинала играть, то игру всегда избирали они, и она неизменно являлась уроком. А дальше начали происходить вещи.

— Однажды я шла коридорами с прахом наших предков, уходящих в прошлое до самой эры Отступничества. На каждой урне указывались годы их жизни, и деяния, совершенные на службе нашему роду. Путь был долгим, и я не думаю, что бросала на каждую табличку более одного взгляда. Но потом… потом один из наставников начал песню, и тут из меня хлынуло, каждая дата и имя. Зарта фон Кастелян, 672.М38-792.М38, заключила Неврское соглашение с иерархами Сульпона. Кастия фон Кастелян, 710.М38-801.М38, руководила боевой группой «Юпитер» в битве при Заливе Драко… я до сих пор это помню, помню все, оно начертано на самих моих нервах.

Она вдруг поняла, что опустила руки на стол, ладонями вниз, будто ребенок, ждущий начала урока. Она подняла глаза на Бала, но телохранитель лишь смотрел на нее и хмурился.

Виола пожала плечами.

— Полагаю, что хирургические и алхимические операции они начали после двенадцати лет. Вот тогда все завертелось всерьез. Детские песни и игры закончились, но мыслительные шаблоны, что в них скрывались, остались. Требования и методы стали более интенсивными. Слыхал об инфозахлестывании?

К ее удивлению, Бал кивнул.

— Некоторые высшие писцы на Серафо делали его — открывали себя потоку данных, до тех пор, пока почти не валились замертво.

— Если точнее, пока не исчерпывалась способность разума запоминать и обрабатывать информацию. — Виола выдохнула и откинула голову. В черноте за ее веками текли неоновые фантомы символов торгового канта. — Это… это как тонуть. Тебе дают как раз достаточно времени, чтобы вдохнуть, а затем окунают снова, раз за разом. — Она открыла глаза, глядя на раскиданные по столу планшеты с документами и данными, но видя лишь кельи наставников в озаренной солнцем башне и голоиндукционные машины на белом полу.

— И я постоянно занималась мыслительной гимнастикой — одновременно шаблонный и логический анализ, фильтрация и препарирование памяти. И все больше и больше вливаемой информации. Мне подавали ее через глаза до самого предела когнитивного восприятия. Уже в зрелом возрасте у меня отняли глаз.

Она поднесла палец к щеке и оттянула веко, так, чтобы он увидел в глазнице влажные пучки хромированной проводки.

— Безупречная работа, позволяющая мне видеть, как текут, или пересыхают единицы и нули финансовых потоков моего рода, даже без необходимости закрывать глаза. Для доступа к данным большинство савантов использовало мозговые интерфейсные разъемы, однако для представителя рода это было б слишком топорно, да и в любом случае излишне. В конечном итоге выяснилось, что я вполне себе звездная ученица. Отец с матерью были довольны…

Она снова уставилась на стол, на автоперья и свитки.

… крохотулька-паучок… — А вы? — спросил Бал.

— Хмм? — Виола моргнула и подняла глаза, и моргнула опять. Она вдруг почувствовала себя очень уставшей. — О, я… Не знаю. Я была тем, кем нужно — фундаментом династии.

— Разве это не герцог фон Кастелян?

Тогда она рассмеялась.

— Ты видел моего брата?

Бал кивнул.

— А теперь? — спросил он. — Кто вы теперь?

— Я… — сказала она, а затем поднялась. — Я устала.

— Вы дошли до точки, когда на самом деле хотите спать — никогда не думал, что увижу этот день. Наверное, вы говорите правду.

— Как для придворного жизнехранителя ты слишком фамильярный и задаешь слишком много вопросов.

Он пожал плечами.

— Я всегда считал, что большинство людей любит отвечать на вопросы, которые редко им задают.

— Философ и убийца, неудивительно, что ты привлек внимание Кинортаса. Ты как раз его типаж.

Снова ухмылка.

— Отдыхайте, госпожа, и спасибо, что не выпороли меня за расспросы. — Он обернулся к двери, и его рука замерла у кнопки открытия. — Знаете, когда я учился стрельбе, то сначала каждый день хотел, чтобы кто-то пришел и увел меня оттуда, отнял пистолет из рук и сделал меня чем-то другим, кем-то другим…

Он замолчал, хмурясь, рот приоткрылся, чтобы продолжить.

— И вот ты тут, — сказала Виола.

— И вот я тут. — Он улыбнулся. — Но, верите или нет, теперь я не могу представить, кем мог бы стать. — Бал нажал на кнопку и вышел в коридор. — Спокойной ночи, госпожа.

— Спокойной ночи, — сказала она, когда за ним закрылась дверь.

И нашла врата надежды запертыми

Ация спряталась обратно во тьму ниши со статуей, когда мимо нее прошли храмовые стражи. От нащечников их лицевых пластин отблескивал свет свечей. Ей уже доводилось их видеть прежде, когда однажды они вошли в трущобы на поиски человека, укравшего икону с одного из святилищ внутри клуатров. Они сломали ему левую руку и бросили, кричащего, на земле. С тех пор она считала, что маски на их лицах кричали, а не плакали.

Ация решила вернуться в трущобы два дня назад, и все это время кралась через ярусы клуатров к Воротам Колоколов. Два дня тишины и коротких перемещений, питья стекающей по стенам воды, и перебивания куском хлеба, взятым ею с тарелки, которую кто-то оставил в пустой трапезной.

Она затаила дыхание, дожидаясь, пока стражи не пройдут, прислушиваясь к лязганью железных дубинок о бронзовые пластинки, пришитые к курткам. Они были теперь повсюду, патрулируя коридоры и охраняя двери. Они разыскивали ее, из-за произошедшего во Дворце Колонн, из-за безмолвного крика, что превратил тела убийц ее дедушки в падающие капли и ошметки — Ация знала это без всяких слов.

— Ведьма… — слово летело по монастырю тысячей перешептываний. Она слышала, как его произнесла пара кающихся, прошедших в футе от нее. Комплекс наводнили охотники, а в трущобах начали сжигать людей. Каждый глаз искал ее, и каждая рука принадлежала врагу. В трущобах не будет безопаснее, но не ради нее Ация вернулась к Воротам Колоколов.

Она хотела домой.

Она немного высунулась из тени статуи и взглянула в сторону Ворот Колоколов. Они были открыты. Она увидела небо за аркой, и свет полуденного солнца.

Дом… Ее дедушки не стало, но если она попадет домой, все будет хорошо.

Один из проходивших мимо стражей оглянулся вдруг в ее сторону. Ация отшатнулась назад, но страж замедлялся, отставая от колонны и тянясь за железной дубинкой на поясе. Ее забила дрожь, когда черные провалы на месте глаз уставились в тени, где она пряталась.

— Эй, ты, вернуться в строй, — крикнул голос из колонны храмовых стражей, и человек замер. — Да, ты.

И страж отступил и влился обратно в марширующую к открытой двери колонну. Ация подождала, пока последний из них не пройдет, прежде чем осмелиться выглянуть снова.

Она украдкой выскользнула из тени. Над воротами внезапно ударил колокол, его звук резко и громко разнесся по коридору. Ация удивилась, почему в него забили. Прежде такого не бывало.

— По приказу архидьякона двери будут заперты, — крикнул один из стражей. — Да будет так.

Хранители ключей склонили головы и начали закрывать двери.

Ация кинулась вперед прежде, чем успела опомниться, побежав к сужающейся полосе дневного света. Должно быть, она закричала, поскольку один из стражей обернулся, и теперь не осталось теней, которые могли бы ее спрятать.

— Стоять! — раздался окрик.

Она продолжала бежать. Ворота почти закрылись, дневной свет превратился в тонкую линию на каменном полу. И теперь поворачивались другие стражи.

«Прошу! — закричала она у себя в голове. — Прошу!»

Двери с глухим грохотом закрылись.

— Нет! — закричала она, по-прежнему не видя стены храмовых стражей. Затем хлестнул кнут, и в ногах Ации взорвалась боль, и она, задыхаясь, рухнула на землю, и стражи в масках обступили ее, тянясь к ней, и она услышала слово, дышащее в их мыслях.

Ведьма…

Ведьма…

Ведьма…

Она попыталась встать, но сапог ударил ее в голову, и мир…

Вздрогнув, выбился из течения времени. Стражи двигались, но это походило на книгу, которую она как-то видела, где ты быстро-быстро пролистывал страницы, и на их верхушках нарисованный человечек убегал от зверя. Ация не переставала думать о том, что происходит, но рывком вскочила на ноги и бросилась бежать, отталкивая и проскальзывая мимо стражей, а затем устремилась прочь от дверей. Над ней, подобно солнцам, в железных свечниках ярко горели свечи.

— а затем Ация бежала уже не по коридору под светом свечей. Она бежала по пустыне. Вокруг ревели тучи ржаво-красной пыли, и доносился хохот, подобный ветру, поющему меж зубов иссохшего черепа. Она оглянулась. Сквозь клубы пыли у нее за спиной неслись четыре безмолвные тени.

— Слабость… слабость… — шипели они голосами сыплющегося песка. — Ты не устоишь…

— Загоним тебя…

— Сорвем тебя с ложного трона…

— Сгноим твою душу в пепел…

— Пожрем твои крики…

— Бросим тебя голодному огню…

И она знала, что они правы, что это был лишь вопрос времени и истощения…

— и она зацепилась ногой за каменный край. Ация запнулась. Руки ударились о камень пола. Она вскрикнула от боли, однако не стала озираться на скрытых под масками стражей и на запертые ворота. Нужно бежать.

Она протиснулась за пьедестал статуи и в узкий лаз за ним, когда мир резко пришел в движение. Ей вслед неслись крики, пока она уползала обратно во мрак.

Глава 11

Волна фигур в лохмотьях ворвалась в клуатр Братьев и Сестер Слова Императора. Они нашли большую часть ордена в трапезной, подготовленной к Празднеству Последнего Света. Чистый и истинный орден Ключа погиб за молитвой, славословия затихали вместе с кровью, растекавшейся по синему плитчатому полу часовен. Сестры Солнечного Света вступили в схватку, достав проржавевшие мечи из усыпальниц давно мертвых основателей. Они сразили многих из толпы в обносках, что наводнили залы, но недостаточно.

В нижних ярусах монастыря несколько организованных очагов сопротивления сумели забаррикадироваться за дверями или оградиться от толпы. Тогда и начались первые пожары. Склизкие от крови, со свисающими с них пальцами, языками и ушами мертвецов, паломники предали тех, кого не смогли вырезать, огню.

Под широкой Аркой Девяти Сынов, растущая волна столкнулась в первым настоящим отпором. Сорок храмовых стражей, собранных проктором Адептус Арбитрес, встали на пути у первых паломников. Разномастные стабберы и пистолеты на черном порохе дали неровные залпы по атакующей орде. Десятки погибли. Те, кто шел следом за ними, не останавливаясь, карабкались через трупы, чтобы в свою очередь умереть самим. Какое-то время казалось, что арка сможет выстоять. Затем вперед орды, шатаясь и дрожа, выступило существо размерами с грокса. Пули изрешетили его красный балахон. Оно закричало дюжинами голосов, каждый из них — вопль боли и гнева. Тогда некоторые из храмовых стражей кинулись наутек. Те, кто стоял и стрелял дальше, прожили достаточно долго, чтобы увидеть, как раздувшееся чудище остановилось и вскинуло крошечную головку на длинной шее. Оно выдохнуло. Черные мухи заполонили воздух и облепили защитников, разорвав их миллионами укусов, когда раздутый носитель роя с последним криком сжался. Они шли вперед, отвергнутые, лишенные надежды и брошенные — и если в их сердцах еще оставалось место для милосердия, они его не показывали.

— Стоять, — велел Ковенант. Отделения арбитров позади него опустились в позиции для стрельбы. В уголке визора Колег увидел, что скорость ветра растет. Снег густо сыпал вокруг моста и башен, что вздымались вокруг них. У моста не было поручней, лишь крутой обрыв к нижним крышам и шпилям монастыря. Брусчатку моста уже успело замести. Колег спрятал в кобуру макростабберный пистолет и оглядел пространство впереди.

Он именовался Мостом Прощения и связывал бастион Восточного Клуатра с башней, что вырастала из разрушенных руин Сожженных Святынь. По словам аббата с худым лицом и его помощницы с резким взглядом, мост даст им доступ к основным помещениям клуатров без необходимости преодолевать мили коридоров и дверей самого монастыря. Двери в конце моста могли быть запертыми, однако любую дверь можно сломать, поэтому Ковенант решил пойти сюда лично с тремя отделениями арбитров, пока Орсино надзирала за защитой других ключевых точек, сдерживая массы паломников, которые стали затекать в клуатры из трущоб. Причина была простой, Колег понимал ее с солдатской отчетливостью и без нужды говорить вслух. Инквизитор хотел увидеть своего врага, встретиться с ним лицом к лицу и остановить его. Вот почему он приказал Колегу пойти с ним. Их ждали убийства.

Колег снял с поясницы гранатомет. Скорость ветра усложнит его применение.

— Следы движения, тепла и света отсутствуют, мой лорд, — сказал один из арбитров.

— Будут, — ответил Ковенант. Он заметил, как его повелитель взглянул на миниатюрное устройство из меди и вращающихся кристаллов, после чего спрятал его в карман и кивнул на темный конец моста за стеной падающего снега.

— Движение, триста метров впереди! — Визор Колега увеличил изображение. Затем он увидел — бредущий силуэт, сгорбленный и смазанный из-за развевающихся лохмотьев.

Колег переключил свой визор на инфразрение. Мир посинел от холода. Он посмотрел на фигуры, направлявшиеся к ним с дальнего конца моста. Секунду они казались холодными пятнами на фоне черноты.

— Вижу врага, — отозвался кто-то из арбитров.

Наступающие фигуры полыхнули белым жаром. Он переключился на обычное зрение. Падавший снег застыл в воздухе. На ближайших фигурах загорелись красные лохмотья. Тела под ними были истощенными от голода, сшитые нитками и рассеченные узорами из шрамов. Вместо рук у них были прибиты крючья, а нижние челюсти вырваны из голов. Первые шаги существ по обледеневшему камню были неуверенными, но затем они изменились. Из их ран и глаз хлынул жар. Плоть обуглилась и изменилась, одновременно варясь и разрастаясь. Они смазались от скорости, конечности растянулись, когда они сорвались на бег.

— Враг подтвержден, — отозвался он и открыл огонь. Из гранатомета с глухим хлопком вырвалась граната. Ветер дернул ее, но Колег принял это во внимание. Граната упала на мост прямо у ног бегущих фигур. Во все стороны разлетелись раскрошенные камень с осколками, а затем они замедлились, кружась во тьме, словно подхваченный ветром снег.

Арбитры начали стрелять. Загремели выстрелы, накладываясь, молотя в наступающих существ.

Тучи летящих снарядов вспыхнули. Сотни стальных шариков стали горящим облаком. Фигуры, не останавливаясь, продолжали бежать дальше. Наконец, огненный залп достиг их.

Он переключил настройки гранатомета и дважды нажал спусковой крючок. Две грав-бомбы врезались в пару ближайших созданий с достаточной силой, чтобы они пошатнулись. Мгновением позже в гранатах включились миниатюрные гравитационные реакторы. Фигуры упали на брусчатку. Треснули кости. Горящую плоть размазало в пепел и раздавленное мясо. Существа за ними опустились на четвереньки и поползли по бокам моста. А следом шло еще больше.

Даже внутри маски Колег почувствовал смрад пепла и горелых волос.

— Вперед, — сказал Ковенант, и шагнул навстречу горящим созданиям. Он достал меч, и его поле воспламенилось с рыком статики. Снежинки, поцеловав силовое поле, обратились в пар. Ближайшее существо ринулось к нему. Очертаниями оно походило на пса, скрещенного с недооперенной птицей, и имело обратно вывернутые суставы и удлиненные конечности, из отвисшей по самую грудь пасти текла кровь. Черты его человеческого носителя сохранились только в застывшем в глазах создания ужасе, когда оно прыгнуло на Ковенанта, руки-крючья воздеты.

Псипушка на плече Ковенанта развернулась и открыла огонь. Ее снаряд пробил грудь монстра и взорвался. Освященное серебро и могильный пепел, собранный после казни ведьм, разорвали его плоть. Существо с воплем упало, и инквизитор тут же пришел в движение, его меч уже поднимался, чтобы убить следующее чудовище в прыжке. Колег перебросил гранатомет за спину и достал макростабберный пистолет. Он нажал спусковой крючок, едва лишь выхватил оружие из кобуры. Микроснаряды, каждый не толще иглы, изрешетили катившуюся по мосту орду существ. Конечности с торсами разлетелись на куски. Арбитры захлестали по ним огнем из дробовиков. Монстры завопили, и их приливная волна разделилась к краям моста, поползши по его низу, словно пауки.

— Следите за флангами! — крикнул один из арбитров.

Ковенант замер, когда еще больше созданий захлестнуло пространство, где стояла его последняя жертва. У его висков собрались нити призрачного света. Монстр со ртом шириной с грудную клетку выскочил вперед, черные заостренные зубы оскалены в голодной ухмылке. Из Ковенанта выплеснулась волна незримой энергии. Существо отбросило назад, конечности и кожа треснули, когда оно врезалось в тех, кто бежал за ним. Волна телекинетической силы покатилась дальше, расшвыривая тела и разрывая прочих на красные ошметки.

Колег подступил к Ковенанту, продолжая беспрестанно стрелять. Ствол его пистолета раскалился. Инквизитор ударил существо сверху, и с воплем молнии разрубил его от головы до паха. Псипушка на его плече развернулась и выстрелила ему за спину, когда из-под моста выбралось первое существо. Психоактивный снаряд разнес его удлиненный череп и отправил труп обратно в черный провал, к крышам и шпилям внизу.

Макростаббер в руке Колега щелкнул, опустев. Брусчатку перед ним ковром устилали конечности и изодранная плоть. Из груды тел на него когтистой рукой замахнулось существо с кровавыми пнями вместо ног. Он пинком отбросил его, вынул из пистолета раскалившийся ствол и опустевший цилиндр-магазин, достал из разгрузки сменные детали, вставил на место и продолжил стрелять.

На мост накатила очередная волна существ. С них свисали красные лохмотья, в руках сверкали лезвия. Они забирались на мост вокруг и позади арбитров Ковенанта.

Один из арбитров развернул дробовик, когда чудовище, что прежде было человеком, а теперь превратилось в массу из щупалец и жал, перепрыгнуло через парапет рядом с ним. Он выстрелил, но шипастое щупальце вскинулось и пробило визор в брызгах зеркального стекла и кости. Колег прошил снарядами основную плоть монстра. На его коже распахнулись рты с желтыми человеческими зубами вокруг красных языков, и завыли человеческими голосами. Ковенант обернулся, крутанул меч так, чтобы направить его острием вниз, и погрузил в один из открытых ртов. Создание лопнуло, щупальца конвульсивно задергались, когда инквизитор вырвал клинок и столкнул его с моста. Колег распилил макростабберным огнем фигуры, атакующие по самому мосту. Среди них расцвели взрывы от выстрелов. Он отстраненно наблюдал за тем, как падают закутанные в тряпки люди. Он видел их лица в дульных сполохах, мужчин и женщин, сильных и слабых. Он слышал ненависть, льющуюся из их уст, и видел брызжущую кровь, черную во вспышках и реве. Колег отметил, насколько старыми были некоторые из них, насколько ослабленными выглядели другие, как их глаза по-прежнему оставались человеческими за масками и все еще кровоточащими шрамами. Он увидел все это, и не почувствовал ровным счетом ничего.

— Они все прибывают, лорд, — крикнул он Ковенанту.

Инквизитор остановился, однако не стал озираться на наступающую орду. Он еще раз вынул из поясного кармана миниатюрное устройство, и оно сверкнуло в свете боя. Псипушка у него на плече дергалась, извергая снаряды в искаженных существ и атакующую толпу. При следующей перезарядке Колег оглянулся на повелителя, а затем присмотрелся внимательнее к медному устройству, которое тот держал в руке.

В самом его ядре крутились кристаллические сферы, и Колег увидел, как собирается и дробится свет, пока они вращались все быстрее и быстрее. Инквизитор не сводил с него глаз, словно забыв об огне и крови, изливавшихся вокруг него в холодный мрак.

Колег переключился обратно на пространство за стволом своего оружия, когда кто-то из арбитров вдруг воскликнул. Толпа фигур, кишевших на мосте, текла назад, оставляя мертвых и умирающих, будто мусор на берегу. Столь же скоро, как разогнанный ветром дым, они исчезли. Выстрелы стали реже, а затем прекратились вовсе.

— В чем дело? — прошипел один из арбитров.

В тишине одиноко застонал ветер.

Арбитры начали перезаряжаться и оттаскивать раненых. Ковенант все еще смотрел на медный диск в правой руке, его меч — до сих пор покрытый молниями — сжат в левой.

— Лорд? — окликнул его арбитр, — мы отступаем?

Ковенант поднял глаза, моргнул, и спрятал медный диск в карман. Силовое поле меча выключилось, и он вложил оружие за спину, после чего обернулся и зашагал назад к выходу, ведущему во внутренние клуатры.

— Останьтесь, — велел он арбитрам, проходя мимо них. — Держитесь, сколько можете, а затем отступайте к внутренней двери.

Колег двинулся следом, молча поравнявшись с ним.

Инквизитор посмотрел на него, его лицо было каменным.

— Скоро начнется, — произнес он.

— Ложись! — прошипела Агата. Йозеф сжал зубы, когда его пронзил свежий укол боли, стоило ему припасть за груду заснеженных обломков. Гальд вместе с парой других арбитров, что до сих пор оставались с ними, распластались в тенях среди лабиринта хлипких построек. Они потеряли двух других за время, потребовавшееся им, чтобы дойти от места нападения к… тому месту, где бы они сейчас ни находились. Где-то в глубине Западных Трущоб, насколько понимал Йозеф, но в пути он несколько раз терял сознание. Во второй раз после того, как он пришел в себя, то обнаружил, что одного из оставшихся арбитров не стало. Он спросил, что случилось.

— Раны, — ответила Агата, и больше ничего не добавила. Чем дальше они заходили, тем меньше и меньше она говорила. Йозеф шел, опираясь на молот или же арбитра, однако затем боль начинала усиливаться, и Агата подхватывала его и тащила на себе дальше.

Теперь, лежа в углубляющемся снегу, он воздал молитву живому богу, которому старался служить изо всех сил. Сестра Битвы опустила руку ему на плечо. Йозеф поднял голову и взглянул туда, куда указала Агата. Перед ними по открытому участку заснеженной дороги шла фигура. Она была очень высокой и худой, ее очертания скрывались под рваной одеждой. Существо напомнило Йозефу о карнавале, однажды виденном им на Скорбозе. В городах-мортуариях праздновали День Вознесения, и по улицам вышагивали пары акробатов на ходулях, один балансировал на плечах у второго в нарядах мертвых святых и с огненными фейерверками вместо глаз. Их раскачивающиеся движения не шли у него из головы, пока он наблюдал, как высокая фигура остановилась посреди дороги. Она повернула голову. Тень под ее капюшоном скользнула по тому месту, где лежали Йозеф с Агатой. На миг священник почувствовал, как кожу защипало от жара, а затем существо отвело взор и зашагало дальше.

— Чудовище, — ахнула Агата.

— Красные паломники… — отозвался Йозеф. Чем дальше они забредали в трущобы, тем меньше и меньше встречали закутанных в красное культистов, но следов кого-либо иных они не находили. По крайней мере, кого-либо из живых. Мертвых же хватало с лихвой.

В глубине переулков они натолкнулись на первую чумную площадь. Покойники были сложены в одну кучу, накиданные друг на друга, будто поленья на зиму. Поверх них разлили прометиевую жижу. Тела собирались сжечь, когда их наберется достаточно. Мертвецы были тощими, и все имели на руках красные нарывы и волдыри, как будто они погружали их в то, что в итоге их и убило. Определенные свидетельства того, какая судьба постигла других, они находили в некоторых из лачуг, когда заглядывали внутрь. Лишь ветер и холод не позволяли смраду туманом повиснуть в воздухе.

— Тебе не интересно… — начал Йозеф. Агата начала подниматься, но остановилась.

— Что? Пора уходить — это существо может вернуться, и тут могут быть другие. Нужно возвращаться обратно к монастырю.

Священник покачал головой.

— Как долго здесь бушевала чума?

— Возможно, недели, — прошипела она. — Пищи не хватало, а ордена нечасто выходили наружу, чтобы помочь паломникам. Следом за голодом пришла болезнь.

— И она убила всех, кого не сумел мятеж?

Агата замерла, затем покачала головой. Он заметил свежий ручеек крови, сочившийся из рваной дыры в коленном сочленении ее доспехов.

— Нет времени на…

— Подумай, сестра. Это ведьмовской мятеж, один из самых быстрых, которые я только видел. Если остальные в трущобах не погибли от чумы, голода или холода, то они наверняка присоединились к ним. Теперь они все красные паломники.

— Но как столько людей могло пасть так быстро?

— Не знаю, но это хороший вопрос, не находишь?

Он взглянул на Агату. Морщины на ее лице углубились, когда она на секунду закрыла глаза. Йозеф заметил, как напряглась ее челюсть.

— Есть мысли, как найти ответ?

— Да, думаю, пора перестать бежать и начать охоту.

— Считаешь, что оно еще где-то здесь?

Он приподнялся и указал в ту сторону, куда ушла высокая фигура в красном.

— Не знаю. Впрочем, я сомневаюсь, что существо бродило просто так. Думаю, оно что-то охраняет. Что-то рядом.

— И поэтому…

— Мы пойдем за ним, — сказал Йозеф, с помощью рукояти молота поднявшись на ноги. На секунду он закрыл глаза и выдохнул, чтобы перестать пошатываться, затем сделал шаг по снегу. — Мы пойдем за ним…

— Пить. — Иакто оторвал взгляд от кипы пергаментов, разложенных на перевернутой скамье, которую он использовал в качестве стола. — Да, ты, аббат Интракто, или как там тебя. Я хочу пить, ясно? Уверен, ты хорошо разбираешься в языке и жажде, чтобы меня понять.

Старик в зеленых одеждах сидел на деревянной скамье в пяти шагах от того места, где работал Иакто. Он был там с тех пор, как аббат вошел в помещение, однако не двигался и не разговаривал. Он просто сидел с поникшей головой, дрожа от грез, что являлись ему во снах, скрюченные руки прижимали одежду к груди.

Иакто встал и оглянулся. За исключением Главиуса-4-Ро и четырех похожих на статуи арбитров он был один. Все остальные ушли или занялись другими делами. Один из арбитров отволок тело Суля и смыл кровь талой водой. В лужице еще плавали окрасившиеся в розовое кристаллики льда. Аббат отправил Клаудию в архивы, координировать поиск информации, которую затребовал инквизитор. Он мог уйти и сам, но решил остаться в Доме Согласия.

Для этого решения было две причины. Во-первых, тот простой факт, что инстинкт ему подсказывал — на текущий момент тут для него самое безопасное место. Во-вторых, он начал подозревать, что под поверхностью событий могли скрываться возможности. После того, как шок миновал, аббат это понял ибо, несмотря на ужас и кошмар происходящего, возможности были всегда. Либо все закончится, либо кто-то выживет но, в любом случае, будет твориться хаос. А хаос всегда был шансом взять то, что обычно взять не представлялось возможным. Нужно просто подождать, и понять, как им правильно воспользоваться.

— Ты идиот? — поинтересовался старик в зеленом. — Пить. Бегом. Это простая просьба, которая вряд ли тебя обременит. Иакто моргнул, а затем кивнул. На полу рядом с ним стоял медный кувшин с водой, и он наполовину наполнил из него деревянную кружку. Старик взял ее, принюхался, и кинул обратно в него.

— Ты что, считаешь меня подыхающим древним ископаемым, которое и воды не может выпить? Полную кружку, человече! Полную!

Иакто прикусил язык от резкой отповеди, и снова наполнил кружку.

— Бесконечная признательность и благословение, — прихлебнув, сказал старик.

— Ты — астропат, — заметил Иакто, глядя на то, как капли воды стекают изо рта старика на зеленые шелковые одежды.

— Так ты не только глупый, а еще и наблюдательный. Как оригинально.

Иакто хотел было удержаться от того, чтобы покачать головой, но вовремя вспомнил, что старик все равной слепой.

— Не стоит щадить мои чувства — мне не нужно видеть, как ты качаешь головой, чтобы знать, что ты ею качаешь. — Астропат допил остатки воды и причмокнул. — Не забывай, что я ведьма, с силами, непостижимыми обычными человеку. Старик улыбнулся. Затем он закашлялся, покачнулся, и исторг из себя на пол смесь из воды, желчи и крови. Иакто дернулся вперед, но старик предупредительно поднял руку.

— Нет, пожалуйста, избавь меня от своего «участия». — Астропат кашлянул и вытер рот тыльной стороной руки. — Это место… это место. Император всего сущего, заряд продолжает нарастать, но дольше ждать мы не можем.

Иакто нахмурился.

— О чем ты говоришь?

— О том, чего тебе не дано понять.

— Это касается мятежа и тех красных паломников?

Старик хохотнул.

— О, великая слава, ты понятия не имеешь. Я лишь хочу, чтобы меня оставили в покое.

Аббата осенила мысль. Он оглянулся, но арбитры не сдвинулись с места. Он перевел взгляд назад на кипы пергаментов и журналов. Посмотрел на астропата, и мысль переросла в вопрос.

— Астропаты отправляют и принимают послания через космос. Понятно, что человек с такой властью захочет посылать и получать вести…

— Ах, — отозвался старик, ему явно было неуютно. — Значит, не так глуп, как кажешься. Моя ошибка.

— Астропаты… — произнес Иакто, и застыл, когда последние детали картины встали на свои места. — В монастыре нет астропата. Вот почему инквизитор взял тебя — иного способа послать весть наружу нет, и никто не мог узнать, что здесь происходит.

Он посмотрел на старика, но дряхлый астропат не пошевелился и не ответил.

— Однако он пришел сюда, и сражается, и посылает сражаться других. Зачем? Зачем он явился с таким войском, если не мог знать о мятеже?

Аббат застыл в абсолютной неподвижности, его разум лихорадочно работал, когда он взглянул на ситуацию под новым углом. Ранее он не думал и не видел ясно, он был слишком шокирован, слишком напуган, но теперь правда стала ему очевидной.

— Он пришел сюда ради чего-то другого… — сказал Иакто самому себе. — Единственная причина, почему он борется с мятежом, это выиграть время, пока он ищет то, что ему нужно.

— Знаешь, догадки и вопросы касательно Инквизиции часто оказываются не лучшими затеями. — Старик протянул пустую кружку. — Пожалуйста, можешь налить еще воды?

Иакто едва услышал его — он шагал к одному из выходов из зала. Арбитр, охранявший его, открыл дверь и осмотрел территорию снаружи. Он оказался прав, но не так как ожидал — времена величайшего хаоса были временами величайшей возможности.

Он торопливо шел в сумрак освещенных свечами переходов клуатра, когда сзади донесся возглас старика.

— Так что насчет воды? Я ведь даже сказал «пожалуйста».

Мемнон укрылся за наполовину обвалившейся стеной и посмотрел на северный фасад монастыря. Его окна были тусклыми искорками за падающим снегом. Геддон застыла рядом с ним, вертя головой, словно пес. Нимб из ее устройств шипел и пикал.

— Высокие, высокие уровни эфирного дробления. По миру ходят нерожденные. — Возле них шевельнулась огромная фигура Киниса. Лишь он один не воспользовался возможностью защититься от ветра.

— Схождение уже началось? — спросил Мемнон.

— Не могу сказать точно. Атмосферные и эфирные данные… неустойчивые. Но… но я засекла вокс-переговоры, примитивные, но постоянные. Они зашифрованы, но некоторые из фрагментов понятны. Я могу… — Она умолкла. Мемнон бросил на нее взгляд.

— Что?

— У них там мятеж. Он разгорелся во внешних паломнических зонах. Это… неясно, но есть свидетельства, что он ведьмовской по своей природе.

Секунду Мемнон оставался неподвижным, а затем кивнул.

— Нити стягиваются.

Он достал из отороченного мехом плаща мешочек с пылью и подбросил горсть. Пыль разлетелась по ветру, почти невидимая в темноте и буре. Затем дымка пыли поймала слабый отблеск света из монастыря и на мгновение замерцала. Мемнон смотрел туда, где была пыль, даже когда та рассеялась. Затем он поднялся и двинулся к громаде зданий. Кинис последовал за ним, поравнявшись со Странником лишь через два шага. Автосалазки устремились следом на широких гусеницах и полозьях. Геддон поплелась за ними, натужно дыша от усилия.

К тому времени, как они дошли до скальной стены у корней монастыря, им пришлось брести уже сквозь настоящую метель. Тут не было хлипких лачуг, что цеплялись к южному и западному краю монастыря. Кто-то однажды пытался, но руины, в которых укрылся Мемнон со своими спутниками, были всем, что уцелело с той попытки. Ветер задувал с гор и врезался в северные стены, где они и натолкнулись на скалу, что послужила фундаментом для первых клуатров и храмов. Никто сюда не заходил. Даже в солнечный сезон тут царило запустение.

Достигнув обледеневшего утеса, Мемнон остановился. На тридцать метров ввысь над ними вздымалась голая скала, где она затем встречалась с первыми камнями громадной структуры. Геддон поравнялась с ним, когда тот начал шагать вдоль стены. В руке он держал маленькую светосферу и, идя, водил ею перед скалой. Под ее сиянием лед и изморозь сверкали красным и резко-белым светом.

— Тут есть дорога внутрь? — выдохнула Геддон, почти валясь на каменную стену.

— Есть, — ответил Мемнон. — Столько всего забыто, столько утрачено.

— Вы бывали здесь прежде? — поинтересовалась Геддон.

— Бывал, — сказал он, остановившись у заиндевевшего участка скалы. — Давным-давно. Это место входило в сферу моих интересов и интересов нашего маленького предприятия.

Он замер, его рука повисла над трещиной, а затем он просунул пальцы в неровный разлом.

— Я знаю, — произнесла Геддон, — однако я полагала, что эксперимент с Десятым Путем ограничивался Вороньим Комплексом.

Он потянул за что-то внутри, и участок скалы, словно дверь, отделился от остального утеса. В скалу за ним вонзался узкий проход. Мемнон вытянул красную сферу, и ее свет упал на края запыленных ступеней.

— Десятый Путь поместили на планете из-за ее… значимости. Пророчества приводили нас сюда немало раз. Она — горнило. Однажды тут произойдут события — возможно, много, а может одно — и они внесут свой вклад в то окончание, к которому мы стремимся. Вот почему мы бывали здесь прежде. — Мемнон стукнул по красной сфере, и та засияла ярким холодным светом, который наполнил прорубленный в камне туннель. — Вот почему мы сейчас здесь.

Они шли по ступеням к подбрюшью огромного монастыря над ними. Тут, в каменных корнях строения, царила жара из-за геотермальных теплообменников, погруженных в самую кору Доминика Прим. И Мемнон, и Геддон сбросили меха, сложив их в автосалазки и взяв из отсеков нужное снаряжение. Сама машина останется внутри входа в туннель. Кинис так и не снял с себя тяжелый плащ, его голова скрывалась под отороченным мехом капюшоном, хотя становилось все жарче и жарче.

Спустя некоторое время скальная порода уступила место разваливающимся блокам, и кирпичам, покрытым осыпающейся штукатуркой. Им вслед смотрели аляповатые ангельские лики, их черты растрескались и истерлись. Узкие лестницы и переходы тянулись и ветвились через запыленные пространства. Тишину нарушали только их шаги и жужжащее шипение сенсорного оборудования Геддон. По пути им начали встречаться двери. Большинство были деревянными, окованными металлом, однако некоторые были из дюймовой толщины железа и запертыми на засовы, приводящимися в движение шестеренками и механизмами. Впрочем, Мемнон проходил через каждую дверь, иногда с помощью ключа, иногда — прикосновения.

— Повелитель. — Геддон нарушила долгое молчание, едва они подошли к осыпающейся арке, перекрытой дверью из черных деревянных досок и ржавой стали. Мемнон остановился.

— Что ты почувствовала? — спросил он.

— За дверью многочисленные индикаторы тепла и движения, сопоставимые с большим количеством людей. По вибрациям пола могу предположить, что они поднимаются широкой лестницей из какой-то другой части подземных уровней.

— Это единственный путь, — произнес он. — Мы должны пройти.

— Это не все, — сказала Геддон, ауспик-антенны на ее черепе выдохнули охлаждающий газ из ноздреватых отверстий. — Эфирные показатели растут. — Из ее спины на кронциркулях выдвинулся набор луковицеобразных, наполненных жидкостью линз, которые опустились ей на левый глаз. Она подняла голову и, сощурившись, уставилась на дверь. Жидкость в линзах вскипела и засияла цветом индиго.

— На пороге стоят нерожденные, — сказала она.

Инквизитор окинул дверь взглядом.

— Дорога праведника к истине лежит через гнездо змей, — прошептал про себя Мемнон. Он повернулся к Кинису. Высокая фигура подняла скрытую под капюшоном голову.

Мемнон кивнул.

Кинис подошел к двери. Ее перекрывала толстая железная балка. Кинис поднял левую руку. Меховой плащ соскользнул с татуированных мускулов. Слова и символы, выжженные и выведенные чернилами на коже, впитали в себя из воздуха свет. Он схватил балку и поднял ее из гнезд. Та лязгнула, словно колокол, ударившись о пол. Кинис толчком распахнул дверь. За ней раскинулась выложенная плиткой площадка между двумя лестничными пролетами.

На ступенях и площадке кишели фигурами в красном. Некоторые замерли на полпути, когда дверь открылась. Кое-то держал факелы. Другие вели пару фигур, опутанных паутиной увесистых цепей. Их черепа оковывали железные скобы. Ручьи подсохшей крови бежали из-под осколков черного металла, вбитых им в мышцы. На телах были вырезаны знаки. Их кожа бугрилась, под ней плавно шевелились очертания. Руки существ были отрублены и заменены на лезвия, крюки и обрывки шипастой цепи. Они резко вскинули головы, когда Кинис сделал единственный шаг вперед.

Красная толпа повернулась. В руки легли ножи, клинки и колуны. Скованные фигуры зашипели.

Плащ упал с плеч Киниса. Под ним великан оказался обнажен до пояса. Слова и знаки испещряли каждый дюйм его кожи. Иззубренные символы перекрывали дуги, пентаграммы и слова на языках, увиденных в сновидениях теми, кто считал, будто разговаривал с ангелами. Некоторые знаки представляли собою шрамы или ожоги, другие были начертаны чернилами с серым пигментом, смешанным из погребального праха и святой воды. Вдоль позвоночника Киниса бежали разъемы мышечных усилителей и стимм-инжекторов.

Красные фигуры рванули в бой. По полу зашлепали босые ступни. Кинис снял с пояса серп. Лезвие представляло собой широкий полумесяц из черного металла. Он крепко стиснул двуручную рукоять и воздел оружие. На режущей кромке доменным жаром вспыхнули руны. Закричал сам воздух. Серп оставил за собою след призрачного света. Знаки на предплечьях и руках Киниса начали кровоточить.

Серп рассек первого паломника от пояса до плеча. Кровь сгорела в дым. Мясо и кости рассыпались пеплом. Атакующие паломники дрогнули, однако Кинис уже двигался и рубил, его силуэт мерцал от скорости, пока лезвие серпа выло. Руны на кромке раскалились добела, искажаясь в очертания зубов, ртов и глаз. Одна из закованных фигур вдруг вырвалась из рук своих укротителей. Нерожденное существо внутри его плоти взвыло, учуяв жажду серпа. По ступеням текло все больше паломников, но Кинис превратился в размытую тень, из его уст с шипением срывались молитвы ненависти и покаяния.

Вторая фигура тоже высвободилась из своих оков. Голова разорвала железную скобу, челюсть удлинилась, с зубов скапывало расплавленное железо. Существо кинулось вперед, с влажным хрустом приложив о стену помощника, стискивавшего его последнюю цепь. Серп в руке Киниса взметнулся навстречу прыгнувшей на него фигуре. Демон внутри существа был стремительным и голодным, однако оружие в руке отмеченного за грех воина было старым и гневливым, и его ненависть походила на белую звезду в сравнении со свечкой существа. Оно встретилось с шеей монстра и со вздохом отсекло ему голову. Череп упал, рассеивая за собой горящую плоть и смятое железо. Воздух содрогнулся от звука, похожего на скрежет металла по стеклу.

Кинис даже не замедлился. Через двадцать ударов сердца на лестничной площадке все стихло. Он опустился на колени среди останков. Серп в его руке пылал. В воздухе зашипели шепоты и обрывки смеха, когда из двери вышел Мемнон.

— От греха, что ты совершил, и от скверны, что ты несешь, я освобождаю тебя, — сказал он, возложив ладонь на склоненную голову Киниса. Воин вздрогнул. — Во имя Его на Терре.

Инквизитор убрал руку, и освященный великан поднялся на ноги, закрепляя свой серп обратно на пояс. Жар рун уже угасал, когда демон внутри металла погрузился в стылое ядро. Мемнон начал подниматься по ступеням. Кинис собирался последовать за ним, когда увидел рядом с собой Геддон. Согбенная аукспикстра протягивала воину его плащ.

— Твой, — сказала она. Секунду он смотрел на нее, затем кивнул и принял плащ. Геддон двинулась следом за Мемноном. Кинис накинул плащ и пошел за ними.

— Прячьтесь! — шикнул Гальд. Йозеф вжался в стену проулка. Он больше не чувствовал холода — на самом деле, он уже не чувствовал практически ничего. Плохо дело. Гальд вместе с другим арбитром скользнули в укрытие, крепко прижимая дробовики. Агата опустилась на колено рядом с ним. Они крались по извилистому проулку, не сводя с существа-ходулочника глаз и стараясь держаться от него с подветренной стороны. Оно двигалось не спеша, и зрение его не отличалось остротой, однако Йозефа не оставляло мрачное ощущение, что у существа могло быть больше чувств, нежели привычных пять.

Оно остановилось в пятидесяти метрах впереди. Его тело застыло в неподвижности, и скрытая под капюшоном голова медленно повернулась из стороны в сторону.

— Вы это видите? — шепнула Агата. Йозеф кинул на нее взгляд и покачал головой. Она надела шлем обратно, когда они начали слежение за ходулочником. Благодаря улучшенному зрению своих доспехов она могла видеть лучше любого из них. — Там, сразу за ним. — Йозеф посмотрел, но ничего не увидел. Снег, устилавший дома и землю, собирал и отражал слабый свет, но мир все равно оставался сокрытым в ночи.

— Сэр, — прошипел Гальд, и протянул Йозефу инфрамонокль на дужке. Тот надел его, и мир стал зернисто-зеленым. Он взглянул на существо, и увидел то, что заметила ранее Агата. В стене проулка, где остановилось существо, был узкий проем. Ходулочник замер, оглянулся по сторонам и опустил голову, движение было неуклюжим, будто у него больше не осталось костей, чтобы наклониться.

— Вижу, — шепнул Йозеф.

— Оно стоит на страже, — сказала Агата.

— Да, — ответил Йозеф.

— Что ему могли поручить охранять? — прошептала Сестра Битвы.

— Если хотим узнать, придется или подождать, пока оно уйдет, или убить его. — Йозеф смотрел, как существо крутит головой из стороны в сторону. — Если, конечно, предположить, что оно тут одно… — добавил он.

Они не встречали других красных паломников, пока шли за существом, однако это не значило, что их здесь нет. Гальд шевельнулся позади них. Священник оглянулся, уже собираясь велеть проктору вернуться в укрытие.

— Бегите, когда я отвлеку его внимание, — произнес Гальд, выпустив ствол дробовика и прищелкнув оружие к груди. — Не знаю, на сколько меня хватит, поэтому поторопитесь. — Он поднял глаза, его лицо выглядело бледным в зеленых сумерках ночного зрения Йозефа. — С вашего позволения, сэр, — добавил он.

Йозеф оглянулся на существо. Оно по-прежнему вертело головой, туда и назад, туда и назад.

— Иди, — не оборачиваясь, ответил он. Йозеф услышал тихий хруст ботинок по снегу, а затем ничего. — Выходим, как только оно уйдет, — сказал он Агате и оставшемуся арбитру. Те не ответили. Метель усилилась.

Мягкую тишину оборвал звон бьющегося стекла. Ходулочник резко вскинул голову и застыл. Затем звук раздался снова, на сей раз громче и настойчивее. Существо крутанулось в направлении источника беспорядка. Его голова дернулась вперед, и священнику показалось, как будто под капюшоном сверкнули острые зубы. Потом чудовище пригнулось, конечности, скрытые под одеждой, согнулись и напряглись. Существо кинулось вперед, стремительными скачками устремившись по заснеженной земле. Йозефу почудилось, что он услышал тяжелое шипение, когда оно миновало тени, в которых они затаились, а затем исчезло из поля зрения.

Он понял, что задержал дыхание.

— Пошли, — сказал Йозеф, бросившись через открытую местность между ними и узким проемом, который стерегло существо. Агата поднялась и побежала за ним, последний арбитр прикрывал их сзади. Йозеф достиг входа первым, дыхание хрипло вырывалось из легких. Он остановился у стены рядом с ним. Агата прижалась позади священника.

— По вашей команде, — сказала она.

«Бог-Император, дай мне сил», — подумал он.

— Пошли, — сказал Йозеф, и шагнул за угол в ждущую за ним темноту.

Глава 12

Офицер остановился в конце покрытого ржавчиной коридора. Он вскинул голову, как будто что-то услышал. Его зрачки казались точками внутри радужек, невзирая даже на слабое освещение. Нинкурра наблюдала за офицером глазами ястреба, сидящего на трубах наверху. Крылья птицы были сложены, и она сохраняла полнейшую неподвижность.

Она следила за люками между трюмными и верхними палубами в течение двух часов, пока не нашла то, что искала. На нижних палубах власть и иерархия командования уступали место необузданному беззаконию палубных банд, а также дикарям-пустотнорожденным, что обитали в опасных и всеми избегаемых закутках корабля. Иногда пограничье между мирами было размытым, но в высших стратах любого общества всегда находились те, кто хотел либо нуждался в чем-то, что могли дать им только трущобы. Поэтому она ждала, и спустя меньше времени, чем рассчитывала, удача ей улыбнулась.

Офицер вывалился из покрытого осыпающейся ржавчиной люка и с лязгом захлопнул его за собой. Нинкурра с первого же взгляда увидела следы использования стиммов и калмы — это могло ей пригодиться, но именно униформа мужчины заставила ее улыбнуться во тьме укрытия. Он снял офицерскую перевязь и шлем, однако не рискнул заходить так глубоко под палубы без оружия, и оно выдавало его так же явственно, как если бы тот прибил себе на лоб бумаги о присвоении придворного звания. Это, а также скомканная куртка под рукой. Энсин, поняла она, возможно, двадцать четыре солярных года. Для ее нужд он подходил как нельзя лучше.

— Никто, — несвязно бормотал он. — Никто… нужно держаться… нужно… — На секунду он облокотился о стену, а затем резко забрал руку, уставился на нее, и попытался оттереть ее другой рукой от ржавчины. — Вахта через пять часов… — Он снова покачнулся, глядя на руки, недоуменно моргая.

Нинкурра не ослабляла нити связи с псайбер-ястребами. Терпение… Терпение… Оно служило ключом к скорости, но ей потребовалось очень много времени, чтобы постичь урок. Потребовались Черные Корабли, а затем Семинария Тенебрэ, чтобы она поняла — скорость, и энергия, и сила имеют общий источник.

Офицер опустил руки, пошатнулся, и повернулся назад, собираясь выйти из коридора.

Ястреб вырвался из тени с одним бесшумным взмахом крыльев. Рот мужчины широко открылся, готовясь закричать. Когти ястреба впились ему в шею, а клюв взметнулся вперед и уцепился за язык. Нинкурра послала мысль, и инжекторы, имплантированные в когти птице, погрузились ему в плоть. В кровь офицеру хлынули седативные препараты. Он задергался, и уже спустя секунду повалился на палубу. Ястреб пустил его язык, и инжекторы задвинулись обратно в когти. Усевшись на грудь бессознательному мужчине, он сложил крылья и поднял глаза. Нинкурра наблюдала из теней за происходящим глазами его близнеца.

— Это было наказание, — заговорил Клеандр. — Или, по крайней мере, так задумывалось. — Он бросил взгляд на Иасо и увидел свое размытое лицо в ее глазных линзах. Лицо самой медикэ оставалось совершенно неподвижным. — Вы не могли бы, даже не знаю, хоть кивнуть или как-то еще показать, что вам интересно?

— Я — медикэ, а не паяц, — ответила она. — Вы говорите. Я слушаю.

— И почему же я раньше ни с кем так не беседовал, — пробормотал он.

— Что за раса чужаков имплантировала вам эту технологию?

Клеандр покачал головой, разглядывая свои руки на зеленом пластековом покрывале, которое накинула на него Иасо. Ему в ответ блеснула гербовая печать его дома, львы и змеи, выложенные из рубинов и агатов.

— Пока нет… — тихо сказал он. — Я до этого дойду.

Иасо кивнула.

— Как хотите.

— Все началось с вида, названного «секен». — Он безрадостно рассмеялся. — По крайней мере, я их так назвал, из-за звуков, что они издавали, словно щебетание птиц — «секен, секен, секен…» Это было во времена славы, высокие времена фортуны. Я был тогда на взлете, но и на самой мели. Я взял самый маленький корабль нашего флота и отправился за южный тракт. И там я натолкнулся на секен. Они выглядели как… гончие, скрещенные с рыбами. Большую часть времени они проводили в многоцветных коконах-скафандрах. У них имелись корабли, очень медленные корабли, неспособные на варп-перелеты, но эти чужаки отличались крайне медленным кровообращением, и высокой продолжительностью жизни. Они могли проводить века в путешествиях по своим владениям. И, что главнее всего, они были любознательными. Если секен когда-то встречали людей, это было очень давно. Даже такого взаимопонимания между нами оказалось достаточно, чтобы вести дела. Чем мы и занялись.

— Им приглянулся разный мусор с иных миров, который мне был ни к чему. Я хотел… ну, у них были такие камни, покрытые тонкими, с волос, линиями, зеленые, красные и синие, яркие, как драгоценности. И когда ты их касался, они светились. Линии сверкали, и это было прекрасно… однако когда ты брал их, когда сжимал в ладони и закрывал глаза… — Его кулак сомкнулся в воздухе, а глаза на мгновение закрылись. — Ты видел… чудесные вещи, и какое-то время вселенная казалась идеальной. Никаких иголок, никаких таблеток, никакой химии в крови — чистое, девственное, и прелестное…

— И вы заключили сделку, — отозвалась Иасо.

Он открыл глаза, моргнул, чувствуя, как воспоминание меркнет, и устало кивнул.

— Да, но мне этого было мало. Я хотел найти источник. Я хотел все, что у них было. И я захватил один из их кораблей, и… мы сделали все необходимое, чтобы вызнать, откуда эти камни… — Клеандр улыбнулся. — Дальше мы отправились туда. Секен нас не ждали, и… наше появление им не понравилось.

— Завязался бой.

— О, да, — сказал он. — Еще какой бой. Выяснилось, что они хорошо умели защищаться. Но перевес был не на их стороне, и они не знали о нас, поэтому… Мы сорвали большой куш, очень большой куш, и обратный путь к границе цивилизации был тихим времечком.

— Пытаетесь поразить меня?

Он пожал плечами. Поморщился.

— Выпивка в моем состоянии даже не обсуждается?

— На сто процентов верно.

— Так и думал. — Он поерзал, на мгновение закрыл глаза и задался вопросом, что будет, если прямо сейчас он попробует встать и уйти. Иасо была не из тех, кто блефует. Клеандр не пытался двигать ногами, но ниже шеи он мог шевелить разве что пальцами. Часть его хотела попробовать, но другая часть не хотела, чтобы он показался полным болваном.

— Камни чужаков, — сказала Иасо, — вы их продали?

— За кругленькую сумму и еще немного сверху. Виоле это не понравилось, ей довелось пропустить их через крайне мутных личностей но, во имя всех святых и их мощей, камни мы продали. — Он умолк и покачал головой. — И я захотел еще. Конечно, итоги прошлой встречи секен совершенно не устроили, но я взял больше придворных войск, привлек пару серьезных купеческих компаний, и мы отправились в дорогу… И выяснилось, что секен были куда злее и умнее, чем я думал.

— Мы вышли из варпа рядом с нашей целью, но нас уже ждали те корабли, похожие на расколотые черные наконечники стрел. Они атаковали так стремительно, что мы опомниться не успели, как от половины наших двигателей остался лишь шлак. Когда мы открыли по ним ответный огонь, часть показаний с наших ауспиков оказалась фантомами, тенями в прицелах орудий. Нас взяли на абордаж. Есть такой вид, известный как аэльдари, древние существа со звезд, быстрые и надменные, и смертоносные. Я встречался с аэльдари, и даже несколько раз торговал. Понимаете, те создания были похожи на них, но и непохожи одновременно, скорее как их тени — столь же опасные, но бесконечно более жестокие.

— Мы бились с ними, пока они захватывали корабль. Я говорю «бились», но мы скорее сопротивлялись резне. Они были такими стремительными, и когда команда увидела, как они убивали их друзей… Не знаю, что с ними стало. Я больше никогда не видел ни того корабля, ни его команду в живых.

— Но сами вы выжили?

— Не совсем. Они взяли меня в плен. Видите ли, секен заключили с ними сделку. Одна Терра знает, как они вышли на тех созданий, но у них получилось, и они очень хотели, чтобы я страдал. Они отдали меня одной из своих ведьм плоти. Оно разрезало меня. Содрало плоть со спины от задницы до черепа. Оно имело достаточно опыта, чтобы все время держать меня в сознании и, вскрывая, показывало мне, чтобы будет делать дальше. Оно показало мне нити, десятки серебряных нитей, похожих на прядь седых волос. Оно поместило их в меня и сшило обратно так, словно ничего и не было. После меня отослали восвояси.

— Если они такие, какими вы их описали, и делали то, о чем вы говорите, тогда почему они просто взяли и отпустили вас?

— Потому что я заключил с ними сделку, — произнес Клеандр. Мгновение он удерживал взгляд Иасо, а затем потупил взор. Он кивнул самому себе. — Конечно же, я заключил с ними сделку. Секен заплатили им своими собственными живыми рабами. Они заплатили за захват моего корабля, а также за то, чтобы я помучился, прежде чем вернуть меня им. Однако затем пленившие меня создания нашли один из камней. Он был у меня в кармане, просто завалялся в кармане пальто. До чего глупо, правда? Дальше меня отвели к одному из них. Он выглядел как главарь. Его лицо походило на выбеленную солнцем бумагу…

— Какая жуть, — сказала Иасо. — Значит, они захотели камни?

— О, да, очень, очень захотели. Думаю, они могли меня заставить рассказать им силой, но стоило мне открыть рот со встречным предложением, они с радостью выслушали его.

— И что вы им предложили?

— Все о секен, о камнях и планете, где их добывают, а также идею — использовать мою передачу секен в качестве шанса поймать их самих в ловушку, захватить их плен либо убить, и забрать себе все камни.

— Они согласились?

— Да. Впоследствии, спустя много времени, когда у меня нашлось время подумать над этим, я пришел к выводу, что они согласились потому, что их это развеселило. Мое отчаяние и предательство позабавило их. В любом случае, так все было, я сыграл свою роль и поведал им что знаю. Они сдержали слово, что, учитывая все обстоятельства, кажется удивительным, не находите?

Он попытался улыбнуться. Иасо не ответила ему тем же.

— И они вскрыли вас…

— В качестве дара, — ответил он, слова холодом отдались у него на языке. — Так они это назвали — дар.

— Дар… чего?

— Жизни. Они сказали, что это сохранит мне жизнь, чтобы однажды я смог оценить его другие качества, когда… когда я забуду, что такой день наступит.

Клеандр опустил голову и закрыл глаза. Иасо так ничего не сказала.

— Каким бы приятным для меня ни был этот разговор, — спустя мгновение произнес он, — и, полагаю, для вас также, думаю, я немного вздремну.

Иасо не ответила, однако он услышал ее удаляющиеся шаги, и жужжание полетевших за нею следом хромированных сервиторов.

Нинкурра наблюдала за тем, как офицер проснулся и заморгал в темноте. Ее сознание наполнилось глухой пульсацией его мыслей. Телепат из нее был неважным — ее способности считались специфическими и слабыми в том перечне, которым руководствовался Империум при оценивании сырой силы подобных материй. Но если хорошо сосредоточиться, она могла ощутить форму и привкус поверхностных мыслей и эмоций. Нинкурра не могла погрузиться в чужой разум и взять то, что ей требовалось, но для этого существовали другие способы.

Она затащила его обратно в тишину нижних палуб. Целый час она волокла и несла его по редко используемым переходам, но для этого дела ей нужна была тишина.

Нинкурра подождала, пока офицер приходил в себя. Мужчина был привязан к стояку, руки над головой. Над ним горела единственная тусклая светосфера. За кругом света офицер не сможет увидеть ничего. Она заметила, как его глаза прояснились и сфокусировались.

Из темноты вылетел ястреб, крылья расправлены, когти с клювом выставлены вперед. Мужчина закричал. Птица приземлилась ему на грудь, крылья забились, когти погрузились в плоть, в лицо заклекотал вопль. Звуки поднимались и эхом отдавались в неподвижном мраке.

— Не дергайся, — произнесла Нинкурра, послав то же мысленное приказание. Ястреб на груди мужчины замер, а затем сложил крылья. Он поднял голову, глядя на потрясенное лицо офицера. Нинкурра шагнула вперед, второй ястреб у нее на плече. Взгляд мужчины метнулся на нее, затем назад на птицу, усевшуюся перед его лицом. Теперь она почувствовала, как его паника перерастает в ужас.

— Я буду спрашивать, а ты — отвечать, — сказала она.

— Кто ты? — Он говорил невнятно из-за раны, оставленной ястребом на его языке.

Она послала мысль, и птица на груди открыла клюв.

— Ты будешь отвечать, и ничего больше.

Он кивнул, его глаза оставались прикованными к ястребу.

— Инквизитор Ковенант, ты его знаешь?

Мужчина кивнул.

— А женщину из его круга, или заключенную, по имени Энна Гирид, ее ты знаешь?

— Нет, — ответил он ей. — В смысле, я не знаю тех, кого он держит при себе. Я — простой офицер. Я не вхожу в придворную свиту. Госпожа фон Кастелян окружает его лишь членами двора.

Нинкурра почувствовала в его разуме правду. Офицер был сильно напуган, и не очень понятлив. Она не удивилась его ответу — на самом деле, именно этого она ожидала. Мужчина не был тем путем, по которому Нинкурра доберется до своей цели, а всего лишь ступенькой. Птицы встрепенулись, когда ее мысли излились в них. Наверное, человек заметил движение, поскольку заговорил без спросу.

— Госпожа Ниточек контролирует здесь все. Верхние уровни перекрыты и охраняются. Вы должны входить в придворную свиту, иначе никуда не попадете, однако даже им многого не говорят. Обо всем, что касается дел инквизитора, что-либо знают только фон Кастеляны.

Нинкурра кивнула. Она уже решила для себя, что единственный способ найти Гирид — это подобраться к одному из близких сподвижников фон Кастелянов. Либо это, либо удача, а расчет на фортуну был той же верой проклятых глупцов, только под другим названием.

— Расскажи о них все что знаешь. Где они едят, где спят, кто возле них большую часть времени?

— Нет, — ответил он. Ястреб вскинул голову. — Нет, в смысле, я ничего о них не знаю. Я подписал контракт только год назад. Я никогда даже не встречал их. Я несу вахту на сточной палубе. На верхних уровнях я был всего раз. Я не знаю, чего вам нужно…

Офицер замолчал, и Нинкурра почувствовала, как у него в разуме формируется страх, едва он понял, что ответил неверно.

И не зря. Она обыденно потянулась за осколком-клинком, закрепленным на пояснице. Ястреб на груди у энсина расправил крылья, собираясь взлететь.

— Стой! — офицер дернулся, его глаза расширились. Ужас, охвативший его мысли, стал раскалено-белым. — Я кое-что знаю. Прошу!

Нинкурра замерла.

— Говори, — велела она.

— После последнего выхода на мостике что-то произошло. Герцог и пустотная госпожа были ранены. — Он замолчал, тяжело дыша, пытаясь побороть, но в итоге сдавшись панике.

— Как?

— Не знаю, я услышал об этом, болтая между вахтами. Сказали, что герцога доставили в главное крыло медикэ.

— И?

— И он все еще там… Что бы ни случилось, говорят, он до сих пор там. Всем управляет Госпожа Ниточек, а он лежит в главном крыле медикэ, — офицер замолчал, прерывисто дыша, взгляд устремлен на Нинкурру.

— Ты был в этом крыле медикэ? Знаешь, где оно?

— Да, на стрельбах одному придворному офицеру размозжило руку. Я помогал отвести ее к хирургеонам. Вне всяких сомнений, человек говорил правду. Более того, надежда, что он купил себе жизнь, вскипала образами на поверхность его мыслей. В разум Нинкурры потекли размытые очертания подъемников, коридоров и дверей.

— Расскажи, как туда попасть. Четко и медленно.

— И вы оставите меня в живых?

— Я клянусь Богом-Императором Человечества и всем, что мне свято. — Она выпустила нить своей воли, и ястреб отпустил грудь офицера и вспорхнул на ферму над ним.

Нинкурра увидела, как он пробежался взглядом по ее лицу, прочла его мысли, пока он пытался решить, верить ли ей. Он очень, очень сильно хотел найти выход из ситуации.

— Хорошо, хорошо, — облизав губы, сказал офицер.

Он заговорил. Нинкурра слушала и наблюдала, как в ее мыслях вспыхивают картинки, которые он описывал. Она не была достаточно сильной, чтобы выудить из него более четкие образы, но и этого хватит. Нинкурра запоминала все, сворачивая полученную информацию в ментальную нишу, где та будет сохраняться, понятная и доступная в любое время. Еще один дар от тирантинов, врученный ей когда-то давно в месте столь отдаленном, что это могло бы показаться сном. Наконец, офицер закончил и бессильно повис на своих путах, тяжело дыша от притока адреналина, глаза блестели, пока он ждал вердикта.

Нинкурра достала осколок-клинок. Тот развернулся с шелестом подхваченной ветром иссохшей листвы.

— Ч-что… — запнулся мужчина. — Вы сказали, что оставите мне жизнь. Вы поклялись…

— Богом-Императором и всем, что мне свято. Однако если Он — бог, то Его не волнует, умрешь ли ты, а для меня нет ничего святого.

Он только успел набрать воздух, чтобы закричать, когда фрактальное лезвие вскрыло ему горло.

Северита увидела, как засиял металл гроба. Она ощутила на лице тепло. Криомашины начали издавать пронзительный вой и источать клубы густого пара.

— Тебе не разрешили убивать ее, — громко произнесла Северита. Она поднялась с колен пару часов назад, и теперь стояла в шаге слева от Миласы и в двух — от гроба с Энной Гирид. Обнаженный меч Севериты покоился у нее на левом плече. Она не двигалась и не говорила с тех пор как встала, а только наблюдала за червями колдовского света, ползущими по металлу гроба.

+ Я не убиваю ее, + прозвучал голос Миласы у нее в голове. + А если придется, я оставлю это тебе. +

Миласу покрывала толстая корка льда, заморозившая ее одежду и забившая глазницы. Вокруг ее головы сверкали искры. Северита ощутила, как за глазами усилилась боль, стоило ей кинуть на псайкера взгляд.

+ Конечно, лучшее, чем ты можешь мне помочь не сделать случайно нечто фатальное, это воздержаться от глупых комментариев, ответы на которые отвлекают мое внимание. +

— Мой долг — защищать ее.

+ Ах, да, долг. Простой бездумный долг, елей и бальзам для виновных и ненавидящих самих себя. +

— Разве ты сама служишь не из долга?

+ Полагаю, из привычки. Да, скорее всего привычки… А может потому, что в глазах у чистых и праведных я — чудовище, и в этой галактике у меня не так много других вариантов. А может, мне просто нравится моя работа — что, разве мы все должны быть такими жалкими, как ты? +

Северита повернула голову обратно к гробу.

— Ты нас ненавидишь?

+ Проницательно, но неточно. Если честно, я ненавижу только тебя и твой род. У всех прочих есть хотя бы шанс. + Северита приложилась усилия, чтобы не отреагировать на шпильку.

— Почему? — спустя секунду спросила она.

+ Потому что в этой своей вере ты не задаешь вопросов, ты готова, не моргнув глазом, пронзить меня мечом, и все, что тебе нужно — приказание от кого-то, кто, по твоему мнению, сможет простить тот грех, который ты якобы совершила. +

— Я — грешница.

+ Ты — узколобое создание, наполненное ненавистью к самой себе. +

— По крайней мере, здесь мы похожи.

Мысленный голос Миласы звучал тихо.

Северита кивнула на гроб.

— Уверена, ты раздумывала над тем, что я тут не только для того, чтобы убить ее, если придется, но и защитить тебя, если до этого дойдет.

+ Мне не нужна защита. +

— Возможно, но я все равно тут, и тут останусь. Это мой долг.

+ О, чудесно, до чего порядочно. А теперь, какой бы милой ни была наша беседа, мне нужно вернуться к своему долгу. +

Северита почувствовала, как натянулось ее лицо. Затем она покачала головой, и на ее мысли, и на наполненную морозом и жаром комнату опустилась тишина.

В зале под поверхностью Яго было светлее, чем когда она видела его в последний раз. Вокруг каменных саркофагов стояли фигуры в лохмотьях, замершие в неподвижной картине. Все, кроме троих, были в масках. Сквозь неровные дыры в масках она видела открытые рты, языки застыли за зубами, пока они затягивали песню, которой она не слышала. Из тех фигур, что не были в масках, первой была Идрис, ее лицо неподвижное. Вторым оказался тот самый отшельник, которого они встретили на берегу отравленного озера подземелий Яго. Его зубы были оскалены, по голове вились нити молний. Руки удерживали женщину за волосы и шею, толкая ее к поверхности воды. Она узнала ее. Это была она сама: рот открыт, чтобы вдохнуть воздух, кожа пошла пузырями от касания токсинов в воде. В воздухе повисла дуга из капель, соединявшая ее с дрожащей зеркальной влагой.

— Они предали тебя, — проговорила Миласа, шагнув в ее поле зрения. Зеленая шелковая одежда стала изумрудным нательником. — Обновленные убили тебя. Они утопили тебя в яде, и возвратили обратно к жизни кем-то другой. Они сделали тебя одной из них, возрожденной, Обновленной.

Энна не ответила. Она смотрела на сцену, на холодную твердость в глазах Идрис.

— Здесь Идрис дала тебе новое прошлое, новую жизнь, которую ты могла помнить, и в которую могла верить.

— Это неправда. Я такого не помню. Всего этого не было.

— Было, Энна, — сказала Миласа. Она потянулась через край саркофага и окунула палец в неподвижную дрожащую воду. Рябь не шелохнулась и не изменилась. — И ты это помнишь. Это — твое воспоминание. Оно было глубоко погребено, но оно есть.

— Идрис бы так не поступила, она…

— Еретик, Энна. Она лгала, обманывала и манипулировала. Она отняла Обновленных у Таликто и воспользовалась ими, чтобы украсть его секреты, а после убить его самого. Она не была жертвой резни на конклаве — она была дирижером бойни. Она сделала это. Не Таликто. Не кто-то еще. Она.

— Но Таликто был там. Я видела его, мы все видели… — возразила Энна, сама, впрочем, чувствуя, как слова стихают на устах.

Миласа приблизилась к замершему образу Идрис. Она заглянула инквизитору в глаза.

— Нет, Таликто там не было, Энна. Он давно мертв. То, что видела ты, и что видели мы все, было чем-то другим. Я не знаю наверняка, но могу предположить, что это был еще один член Обновленных, измененный, чтобы походить на него. Очень умно. Триумвират украл его секреты, а затем воспользовался его личностью, чтобы прикрыть собственную деятельность. Долгие годы мы шли по следу того, что считали экспериментами Таликто с варповством, но пришло время задаться вопросом, были ли все они его рук делом…

Энна открыла рот, чтобы возразить, но слова вдруг застыли, не достигнув уст. Вместо этого ее посетила другая мысль, холодная и твердая у нее в разуме.

— Она ведь жива? Я видела, как она умерла, но она жива.

Миласа грустно улыбнулась.

— Это кажется вероятным. То, что ты видела, что видели все, было игрой теней.

— И она кинула меня, кинула меня с Ковенантом… — она умолкла, и снова взглянула на свой застывший образ, прежде чем ее погрузили в наполненный отравой саркофаг.

Ты ищешь откровение…

— Почему? — спросила она.

Миласа тяжко вздохнула. Образы зала и фигур в лохмотьях меркли, очертания и цвета смазывались. Только образ самой Миласы оставался резким и четким.

— Это, моя дорогая, и есть тот вопрос, на который мы должны ответить.

Вокруг псайкера взревела тьма, и Энна вновь утонула в лишенной света воде.

Маленький огонек сей души

Затаив дыхание, Ация нырнула обратно в тени. Здесь, в глубинных корнях монастыря, было душно. Очень душно. Каменные стены испещряли осыпающиеся святые, а запыленные полы у нее под ногами дышали жаром. Она бежала и ползла вниз и вниз, до тех пор, пока не перестала понимать, где находится, пока не осталась только темнота. Тогда она остановилась и выдохнула, и то, что увлекло ее сюда, померкло. Живот скручивало от голода, а безмолвие мрака внезапно стало казаться ей удушающим, а не уютным. Ация закрыла глаза, и в памяти всплыли детские молитвы, что говорили над ней мать с отцом, когда она пыталась уснуть на палубах паломнических кораблей. О, маленький огонек сей души, гори ясно во тьме…

О, великий свет всего, гори, ибо сия душа столь мала…

Она прислушивалась и, должно быть, воспоминания перетянули ее из усталости в сон, ибо теперь она шла по коридору, ноги ступали по красным и белым плиткам, глаза смотрели на гобелены, на которых был изображен золотой человек — наверное, Император — раненый и кровоточащий, кровь из Его ран падала в руки святым с нимбами, толпившимся вокруг него. Там были черепа, сложенные в стенные ниши, и свечи, горевшие в железных подсвечниках. Отчего-то все казалось мягким и странно расплывчатым, подобно отражению в озере масла и воды.

Там кто-то был: женщина в белой рясе, увешанная цепями. И там был другой человек: мужчина в сверкающих стальных доспехах и с гладкой, железно-седой бородой. Ация не чувствовала больше страха, лишь замешательство. Она не знала тех людей, и хотя окружение казалось ей знакомым, она раньше там не бывала. Оно выглядело как часть монастыря, но не та, которую она узнавала. Возможно, какой-то верхний клуатр, высоко среди шпилей, где жили лишь самые благословенные представители святых орденов. Но почему тогда она видела его в своем сне?

— Лорд-инквизитор, — произнесла женщина с цепями. — Мы поймаем ведьму.

— Этого я бы вам не советовал, — сказал мужчина.

— О, маленький огонек надежды, гори, дабы мы видели…

Слова молитвы зашептали у нее в ухе. Она обернулась.

И в глаза ей хлынул свет. Красный, но яркий, словно большие тлеющие угли, еще не успевшие остыть. Ация попыталась отстраниться, но сон с полами и стенами угас, а свечение становилось все ближе, и к нему присоединились голоса, кричащие, шепчущие и зовущие, и теперь она поняла, что свет давало не пламя. Их были тысячи, миллионы, бесконечная масса огоньков, собиравшаяся в одно сплошное зарево. Ее захлестнул жар. Она почувствовала, что начинает гореть. Ей захотелось кричать. Она не могла закричать.

Ация открыла рот, когда на устах начал формироваться крик. Он забился ей обратно в горло. Она сидела в темном коридоре, подогнув под себя ноги. И там был свет, оранжевый и красный, мерцавший недалеко от нее. Ация услышала топот шагов, становящийся все ближе, подобно звукам текущей по камням речки. По коридору к ней двигалась волна фигур в рясах. Одни несли горящие факелы, другие — плети и веревки.

— Вот она!

Ация попыталась бежать, но поняла, что конечности ей не повинуются.

— Ведьма! Ведьма!

О, маленький огонек сей души, гори ясно во тьме…

Однако она не могла шелохнуться, и слова молитвы угасли, и внутри нее поднималось нечто иное, подавлявшее мысли болью и гневом, и она не видела ничего, кроме пыли и руин мертвого города, и воя волков, что был смехом ветра.

Ее глаза оставались открытыми, когда тени вокруг нее засияли и устремились вперед, к приближающемуся свету факелов. Затем ее уши наполнились воплями.

О… маленький… огонек…

А потом она падала и падала, и больше не слышала слов своей утраченной молитвы.

Глава 13

Агата шагнула в зев проулка за Йозефом. Ширины щели едва хватило, чтобы они двое смогли в нее протиснуться.

— Для недостойных душ ворота чистоты подобны игольному ушку… — шепнула память у нее в голове. Пространство за ним было зеленым в свете дисплея ее шлема. У краев зрения хлопала и шипела статика. Она видела перед собой Йозефа, стискивавшего молот в руках, осторожно ступавшего вперед. Между крышами наверху зиял проем. Из видимой полоски ночного неба падали одинокие снежинки.

— Здесь кровь, — тихо произнес Йозеф.

— Откуда вы знаете?

— Я чую ее.

Агата дала сигнал арбитру прикрывать вход.

Йозеф бочком двигался дальше. Сестра Битвы оглянулась на сжимающиеся стены. На них что-то висело, растрепанное и неподвижное. Она замерла, подошла ближе, однако тут же отступила назад.

— К стенам прибито несколько отрубленных рук, — сказала она.

Йозеф вдруг остановился. Агата вскинула болтер и огляделась. Затем она увидела.

Возле дальней стороны щели лежала голова статуи. В блеклом зеленом свете ночного зрения черты ее лица очерчивались тенями. На камне щек остались потеки темной жидкости. В высеченные глаза были вбиты металлические прутья, и к ним крепилась пара человеческих рук. Ниже распласталось тело, полулежа на земле, наполовину повиснув в воздухе.

— Что… — начала Агата.

— Это храм, — сказал Йозеф. — Поруганное святилище.

Священник медленно наклонился, взор прикован к знакам, начертанным на каменном лице. От одного взгляда на них болели глаза.

— Храм во имя чего? Чему могут поклоняться эти существа?

— Истине, — раздался голос, похожий на шелест иссохшей кожи. Йозеф рывком вскочил на ноги, воздевая молот. Агата взяла на прицел фигуру, прикованную к каменному лицу. Она зашевелилась, извиваясь под красными лохмотьями. — Вот что мы несем — истину.

Палец Агаты сжался на спусковом крючке. Йозеф поднял руку.

— Нет! — крикнул он.

От фигуры донесся сухой шорох смешка.

— Вот видишь — ты уже жаждешь истины, — произнесла фигура.

Мужчина, подумала Агата, но было нечто в том, как слова проскальзывали в уши, из-за чего ей на ум приходили змеи, ползущие по сухому песку.

— Что это? — прорычала Агата. — Он — один из них… они сделали это со своим же…

— Нет, — сказал священник. — Они стерегут это, стерегут его. Он не просто один из них. — Агата увидела, как Йозеф склонил голову. — Кто ты?

— Меня звали Крейд, и я — Паломник Ненависти.

В этих словах скрывалась улыбка. Агата оглянулась на арбитра, стоявшего у выхода в проулок. Йозеф присел, так, чтобы его глаза оказались на одном уровне с человеком.

— Что вы делаете? — спросила Сестра Битвы.

— Добываю ответы, — сказал Йозеф, и Агата услышала в его словах самообладание. Он перевел взгляд обратно на Крейда. — Это ты все начал?

— Я был ложным пророком, да, — сказал Крейд. — Но лишь пророком. Я выполнил свою работу, и мои дети возложили меня на одр боли.

— Что ты здесь делаешь, кто тебя прислал?

— Меня прислало провидение, — сказал Крейд, и вздрогнул, все его тело затряслось. На металлических шипах, прижимавших его к голове святого, блеснула свежая кровь. — Настало наше время, и я — пророк этого будущего.

— И что ты видишь в этом будущем?

— Йозеф… — начала Агата.

Священник поднял руку.

— Ты хочешь знать, к чему все это? — спросил Крейд, его улыбка — широкая и кровавая. — Зачем я тут? Почему это случилось? В чем моя важность? — Низкий, сухой, жуткий кашель. — Моя важность в том, что этот наш ложный рай должен сгореть, и кому-то нужно распалить огонь. Так было предвидено. На Нексе я убил своего исповедника, как мои чада пригвоздили меня в этом храме на смерть. В той боли он узрел, что тот, кто принесет последнюю истину и окунет мир в пламя, восстанет здесь, прямо здесь — дитя тьмы. Это нечистая земля, и все, что требовалось для появления напророченного уничтожителя — сжечь и утопить в крови все это место, его колыбель. Поэтому я пришел и сделал это. Йозеф молчал, его лицо — каменное. Агата чувствовала, как от кощунства в ней растет гнев.

— Ты ведь жрец, да? — сказал Крейд. — Я чую в тебе слепоту. И как теперь утешает тебя твой бог, священник? Шепчет тебе в уши обещания? Наполняет сердце светом уверенности и смысла? — Человек осклабился. Кожа на его лице смялась, будто бумага. — Или он молчит? Я когда-то был как ты. Прямо как ты. Когда-то, во многих мирах и звездах отсюда, у меня была вера. Я верил. Я знал, что есть некий замысел, великий божественный замысел, где все имеет свой смысл. Я знал, что Он защищает. Я знал, что Он был светом, а все остальное — тьмой.

Крейд задрожал, а затем выкашлял на подбородок большой сгусток крови.

— Затем мне открыли истину… Ты сам ее видишь. Видишь ее в мальчике, умирающем на чумном ложе, или в капле крови с уст того, кто истратил свой последний вздох на мольбу о милосердии, о сочувствии. Видишь ее в них, яркую и чистую, словно свеча, зажженная для молитвы. И ты знаешь, в чем она заключается? — Он сделал вдох, и воздух влажно захрипел у него в горле. — Ни в чем. Нет надежды, нет света, нет божественной воли, которая направляет и защищает нас. Есть только объятия ночи и долгое, медленное и кричащее соскальзывание в ждущую могилу.

Агату как будто пронзило холодом. Слова, которые произносил человек, извивались и содрогались внутри ее черепа. Каждый вбитый в Агату инстинкт твердил ей вжать спусковой крючок и пробить снарядами его тело. Затем она увидела, как его взгляд сместился с Йозефа на нее, словно он ясно видел ее в темноте.

— Ты, старая дочь трупа, ты хочешь узнать больше. Хочешь узнать истину?

— Еретик, — процедила она, слово отчего-то казалось холодным и пресным у нее во рту.

— Я могу показать, — сказал Крейд. — Мне ее показали. Мне показали, что во вселенной есть другие силы. Великие и могучие силы, которые жаждут и терзают нас и те экскременты, что мы называем жизнью. Некоторые зовут их богами, но это тоже обман. Последнее клеймо жестокости жизни на нашей коже — все боги ложны, а всякая надежда мертва.

— Зачем ты пришел сюда? — спросил Йозеф.

— И после того как ты узришь это, то поймешь, что единственная реакция — ненависть. А как иначе? Ненависть — это чистота. Забвение — это спасение. И когда я понял это, то вновь обрел цель. Я наполнился ею. Она заговорила моими устами, и моей рукой ее узрели другие.

— Ты ответишь мне.

— Она началась тут, она родилась на этом месте — ложный свет, зверь истин, паломник ненависти, красная снаружи и ночь внутри. Орудия ложных богов — мои когти, а ненависть — мой дар. Я не был началом, и я — не конец. Истина живет, глупцы. Она началась тут, со слез ложного святого, и она продолжает жить, и вам уже ее не остановить. Она хочет свободы. Он грядет — последний, истинный паломник ненависти, ложный пророк забвения. И я подложил дров под костер его рождения. Огонь этой последней свечи станет огненным адом. Когда все сгорит, и останется лишь огонь и ночь, он придет и принесет нам истину. — Крейд улыбался.

Агата услышала неподалеку три громких выстрела.

— Йозеф, — произнесла она.

Священник не шелохнулся, продолжая смотреть на улыбающееся окровавленное лицо Крейда.

— Мир заканчивается руками многих, священник — обманутых, слепых и жестоких. Ты так же мертв, как твой бог, — прошипел Крейд. — Я вижу это в тебе. Я чую. Ты чувствуешь на своем плече холодную руку? — Крейд внезапно подался вперед, так, что его губы оказались в дюймах от уха Йозефа. — Слушай, слушай меня, у меня есть для тебя дар.

Арбитр в конце проулка резко вскинул оружие.

— Йозеф!

— Твой бог — мертв. И скоро ты к нему присоединишься.

Дробовик арбитра взревел. Агата развернулась к выходу в проулок. Крейд рассмеялся, холодно и пронзительно, с каждым звуком на его губах пузырилась кровь.

Йозеф поднял молот и с рыком обрушил его вниз. Череп Крейда разлетелся кровавым месивом и осколками костей. Арбитр выстрелил снова.

Из снега и ночи появилась возвышавшаяся на ходулях фигура, вокруг нее развевались рваные лохмотья. Агата мельком разглядела кожу, растянутую на костях, а затем увенчанная железом рука пронзила грудь арбитра и в брызгах крови оторвала его от земли.

По клуатру ученого ордена Верующих эхом разносились голоса. Лестницы лязгали по металлическим направляющим, вмонтированным в высокие полки, которые тянулись вдоль каждого коридора. Братья и сестры ордена суетливо носились по залам с кипами свитков и тележками книг. В каждой келье раздумий мужчины и женщины корпели над текстами, водя костяными читальными палочками по выцветшим словам. В громадном скрипториуме в центре клуатра впервые на памяти живущих писцы отставили работу над новыми манускриптами. Писцы, архивариусы и новициаты — все занялись чтением необъятных монастырских хроник.

Иакто проходил мимо них, отмахиваясь от любых знаков и слов почтения. Он отыскал Клаудию в большом хранилище, стоящую на деревянном мосте над цилиндрической шахтой, заставленной старейшими из томов ордена. Здесь, а также в остальном клуатре ордена, были хроники целого монастырского комплекса, написанные членами ордена в качестве акта веры. Конечно, существовали иные записи и библиотеки. Несколько других орденов тоже хранили и создавали различные тексты, однако священный долг ученого ордена Верующих состоял в ведении летописей и сбережении знаний о монастыре.

— Брат-аббат, — сказала Клаудия, когда тот приблизился. Женщина работала с учетным журналом, что-то в нем отмечая. На медных пюпитрах вокруг нее лежали открытые книжки. Ее лицо было напряженным, под глазами чернели круги от усталости. — Значит, мое послание до вас быстро дошло.

— Послание? — переспросил он. Она подняла на него глаза, нахмурившись еще сильнее. Иакто покачал головой. — Никакого послания не было.

— Тогда почему…

— Инквизитор здесь не из-за мятежа. Он здесь ради чего-то другого. Он прибыл не для того, чтобы спасать монастырь. Что бы он ни искал, мы должны найти это первыми — только это его держит тут. Без этого мы останемся одни.

На миг Клаудия оцепенела, а затем взяла книгу, с которой работала, и развернула так, что аббат также смог увидеть.

— Я сообщала вам, что мы кое-что нашли.

Он пробежался взглядом по страницам. На одной из страниц шли даты монастырского календаря, на противоположном листе — зашифрованные пометки.

— Что это такое?

— Инквизиция бывала здесь прежде, — ответила Клаудия. — Много раз.

— Это просто даты, и коды, чтобы книги дней не…

— Тут даты за последние сто лет, где нет записей. Ни одной. Ни отметок о смерти, ни о вручении паломнического дара.

— Занятно, но…

— Но только записи есть, или были. Члены ордена занимались положенными обрядами в те дни. Их проведение отмечено, как и количество написанных строк. Неизвестно только то, что именно в них было написано.

Иакто кивнул, внимательно изучая содержимое книги.

— Значит, Инквизиция. Откуда такая уверенность?

— Сноски. Я просмотрела молитвенные книжки тех писцов, которые как раз посвящали себя трудам в те дни, когда официальные записи отсутствуют.

— И?

— В большинстве из них ничего нет, но в одной… — Клаудия протянула ему небольшую книжицу, обтянутую гладкой истершейся кожей. Это был молитвенный дневник. Каждый из членов ордена изготавливал и вел подобную книгу, читая из нее и записывая туда молитвы. — Она принадлежала брату Тело из нашего ордена.

Иакто взял книжку и открыл ее. Нужные страницы были помечены черными тесьмами закладок. Он взглянул на аккуратный текст, бегущий по листу. В самом низу, смазанная там, где автор явно пытался стереть чернила, на стороне для строф дневных молитв, была строчка рукописного текста.

— И помазанный на левую длань Святейшего Императора прибыл с утренним светом, и меня призвали помогать ему и предоставлять сведения обо всех странностях, что случались в стенах монастыря. — Иакто перестал читать и посмотрел на Клаудию. — Как об этом могли не знать? Если Инквизиция бывала здесь прежде, они должны были с кем-то встречаться, и кто-то должен был их видеть.

Клаудия потянулась и пролистала страницы молитвенного дневника до следующей черной закладки, а затем еще одной и еще.

— Записи продолжаются, повествуя, как инквизитор втайне посещал монастырь, и Тело призывали каждый раз, чтобы рассказать о событиях в хрониках — чудесах, необъяснимом, и слухах о святых и ведьмах. Похоже, он стал наставником или учителем, либо в каком-то роде хранителем.

— Наставником?

— Это догадка.

— Зачем Инквизиции нужен наставник, а не писец?

Клаудия не ответила, но забрала книгу обратно и принялась перелистывать страницы, показывая ему короткие записи, все частично стертые.

— Он начинает охотно, даже восторженно. Он говорит об откровении. Говорит, как его благословили тем, что избрали для этой роли. Тело месяцами пишет слова откровения и молитв, и эти молитвы о прощении и создании души. Я не уверена, но думаю, что они держали…

— Кого-то, — закончил Иакто, подняв глаза, взгляд прикован к утесам стеллажей и суете братьев и сестер. — Инквизиция кого-то держала здесь, в монастыре. Кого-то, нуждающегося в наставничестве.

Клаудия кивнула.

— Кого-то, кто пугал брата Тело. Видите, какое-то время он пишет в подобном роде, но затем молитвы, что он переносит на страницы, становятся о страхе, просьбами к Императору об очищении, милосердии или защите.

— Очевидные вопросы — кого и где, и еще более очевидный — почему?

— Ответов нет, но есть это, — сказала Клаудия, после чего перешла на нужную страницу и указала на единственный абзац.

Иакто посмотрел на страницу. Он поднял глаза на женщину, чувствуя, как по его лицу растекается шок. Она встретилась с ним взглядом и кивнула.

— Да, — сказал он, приходя к логическому выводу, — должно быть, так и есть. Иначе как записи могли удалить, а о случившемся никто не знать?

Он закрыл дневник, спрятал его в рясу и направился к выходу из архива.

— Куда вы? — окликнула его Клаудия. Он не ответил. Затем остановился и оглянулся на ходившие по помостам фигуры в рясах, и книги, разложенные по стеллажам и кафедрам. Его долг, святой труд и сокровище каждого мужчины и женщины, которые прежде занимали его место.

— Выведи наш орден из клуатра, — кинул он Клаудии. — Отведи их как можно дальше от нижних ярусов. Поближе к посадочным площадкам, если удастся. Вскоре ночь настигнет нас и здесь.

Мгновение Иакто стоял как будто в оцепенении.

— Что вы планируете делать? — спросила у него Клаудия. Он взглянул на заметку внизу молитвенного дневника, затем холодно улыбнулся.

— Я планирую узнать, будет ли нам за это спасение.

Холодная улыбка не сходила с лица аббата, пока в голове продолжала крутиться одна единственная строчка, выведенная рукой мертвого монаха.

Благословенны мы, стоящие пред теми, кто бдит во имя Святейшего Императора. Она — чудовище. Девочка — чудовище.

Это была последняя запись в дневнике, после нее были только чистые листы, ждущие молитв и мыслей, которых больше не последовало.

Йозеф обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как арбитра, охранявшего вход в проулок, вздернула в воздух рука ходулочника. Мужчина выстрелил. Заряд разорвал лохмотья и плоть. Ходулочник выгнул спину и завопил голосом, звучавшим слишком по-человечески. Он вскинул вторую руку, и снял голову арбитра с плеч.

Тогда открыла огонь Агата. Три болта пробили ему плечи и голову. Он отшатнулся, выронив труп арбитра. Его корпус по-прежнему блокировал выход из проулка.

Йозеф ринулся к существу, подавив онемение ран. Ходулочник устремил ногу к Агате. Священник заметил отблеск острого металла. Агата стремительно отступила назад, болтер поднялся для стрельбы… и нога — раненая нога, на которой она шла после первой засады — подкосилась под ней. Йозеф увидел, как это случилось, с медлительностью сбоящего часового механизма, пока бежал к проему. Агата выстрелила. Болт пролетел мимо. Сестра Битвы пыталась подняться, свежая кровь текла по смятому серебру поножа, черная в холодном монохроме его меркнущего зрения. А ходулочник уже оттягивался назад, конечности бугрились под лохмотьями, из-под которых струилась кровь. Оружие Агаты поднималось снова, но слишком медленно. Существо кинулось вперед, и Йозеф замахнулся молотом, уже понимая, что не успеет.

Из тьмы взревел выстрел дробовика. Снаряд попал ходулочнику точно в центр массы и отбросил вперед. Существо выровнялось в падении, стремительно развернувшись с хрустом ломающихся позвонков. Йозеф достиг его и обрушил молот. Рука, тонкая как палка, и твердая, будто железо, взметнулась снизу и ударила его в живот, едва его удар достиг цели. Священник отлетел назад и врезался в стену проулка. Перед глазами взорвались звезды. Он тяжело задышал, внутренности пылали огнем.

Существо поднималось, его лохмотья — окровавленные тряпки.

Еще один выстрел дробовика, и чудовище повалилось на спину.

Из мрака выступил проктор Гальд, его оружие опущено. Шлем куда-то исчез, и левая половина его лица представляла собой кровавое месиво. Он передернул затвор дробовика. На землю посыпались пустые гильзы.

Ходулочник резко вскочил с земли. Гальд нажал спусковой крючок. Выстрел пробил существо, словно ливень — мокрую бумагу. Агата выстрелила. Три болт-снаряда оторвали монстру левую руку и ногу в дрожи попаданий. Йозеф заставил себя шагнуть вперед.

Существо, однако, еще не умерло. Оно тяжело приложило Гальда и откинуло назад на заснеженную землю. С бульканьем и душащей крики кровавой пеной, оно принялось терзать проктора железными когтями. Гальд вскинул руки. Священник оказался рядом с существом, молот вознесся над головой. Существо отбило руки Гальда в сторону. Йозеф обрушил молот.

На его устах не было ни молитвы, ни просьбы Императору дать ему сил, лишь грубый рывок мышц и гнев. Навершие молота врезалось существу в спину. От мощи удара рукоять у него в руках содрогнулась. Он услышал треск костей, однако уже смещал вес, чтобы занести молот снова и ударить еще раз, и еще.

— Йозеф, — услышал он крик, а затем почувствовал, как его дернули за плечо. — Йозеф!

Он опустил молот. Агата стояла возле него. Он натужно дышал, взгляд еще оставался размытым, и перед глазами плыли разноцветные точки. Священник тряхнул головой, чтобы прочистить ее, и посмотрел на поваленную груду плоти и лохмотьев на земле у своих ног. Там, где спала ткань, он увидел конечности и кожу. Грубые швы крест-накрест пересекали изможденную плоть, выглядевшую так, словно ее растянули, сплавили и переделали в новую форму, будто леденец. Некоторые ее части походили на человеческие, другие — на песьи. По открытому участку кожи спиралью вилась неровная руна. Когда Йозеф перевел взгляд, метка на секунду осталась отпечатанной на его глазах. Когти на руках и ногах ходулочника были металлическими лезвиями, забитыми в мясо и кости, и закрепленными с помощью колючей проволоки. Среди лезвий Йозеф узнал свежующий нож и лезвие от ножниц, оба заостренные до такой степени, что их острия и кромки блестели в его ночном зрении.

Булькающий кашель заставил его на секунду снова вскинуть молот, прежде чем опустить его обратно. Гальд лежал на земле, наполовину скрытый под трупом существа. Лицо проктора было теперь маской из его собственной крови. Левая рука заканчивалась обрубком из оторванных пальцев и искореженной брони. Еще больше крови устойчивым ручьем выплескивалось из пробитой в нагруднике дыры.

— Помоги мне, — крикнул он Агате и нагнулся, чтобы достать проктора из-под мертвого ходулочника.

Гальд покачал головой.

— Их там больше… — У него изо рта вспенилась кровь. — Они придут. Этого мы убили очень шумно.

— Мы отнесем тебя в монастырь, — сказал Йозеф. — Там есть медики. Ты будешь жить.

Гальд улыбнулся. Его грудь теперь тяжело вздымалась, каждый вдох отдавался дрожью во всем теле.

— Старый и жирный, а еще мягкотелый дурак, — прошипел проктор. Затем он дернулся и застыл. Секунду Йозеф не шевелился. Кровь, толчками вырывавшаяся из дыры в груди Гальда, превратилась в пересыхающую струйку.

— Он был прав, — сказала Агата. — Нам нужно уходить, сейчас же.

Йозеф кивнул. Его руки были красными.

— Нужно вернуться к Ковенанту, — сказал он.

Слова Крейда дребезжали в пустоте его мыслей.

— Он грядет — последний, истинный паломник ненависти…

Священник заставил себя подняться на ноги, и почувствовал, как пошатнулся. Совсем рядом, в затянутом снегом воздухе, раздался ухающий крик. Он сделал первый шаг, но затем остановился, посмотрев на лежавшего на холодной земле Гальда, снежинки уже превращали его кровь в розоватую жижу. Он присел и закрыл веки над бледными глазами мужчины.

— Император всего сущего, прими душу сего верного слуги Твоего, — произнес Йозеф, а затем поднялся и поковылял к свету далекого монастыря.

Вход в Великий Собор окружили толпы. Члены каждого ордена, и высших, и низших, собрались вместе, крича храмовым стражам впустить их в убежище. Половина из них думала, что Великий Собор был самым безопасным местом. Другие видели в нем святилище, а Император никогда не допустит, чтобы ему причинили вред. Все люди хотели попасть внутрь по единственной причине — прожить немного дольше. Но у храмовых стражей были свои приказы. Они перекрыли путь к высоким дверям, их бронзовые щиты соприкасались, железные дубинки подняты в готовности.

Иакто протолкнулся вперед, игнорируя возгласы в свою сторону. Он шагнул к линии стражей.

— Я — аббат Иакто, — крикнул он. Позади него раздался громкий выкрик, а затем мимо пролетела сколотая плитка и разбилась о щит одного из стражей. Они сделали шаг вперед. Аббат прежде никогда не бывал в драке, не говоря уже о зоне военных действий, но прочел напряжение в стражах даже сквозь маски. Он выступил из толпы к стене щитов, руки подняты в мирном жесте, и заговорил так громко и спокойно, как только мог. — Я — аббат Иакто из ученого ордена Верующих, и вы должны меня пропустить. Мне нужно увидеться с епископом.

— Назад, — крикнул один из стражей, и оттолкнул его щитом. Иакто свалился обратно в давку тел позади себя. Вокруг него вскипел глумливый рык, когда чьи-то руки пихнули его вперед, а другие попытались затащить в толпу. Он узнал женщину в рясе старшей сестры ордена Благословенного Пламени. Ее лицо исказилось в крике, глаза блестели от растущей паники.

«Вот какие мы на самом деле, — подумал аббат. — Без своего благочестия и молитв, мы стоим теперь как на ладони. Какими бы словами и обрядами мы не прикрывались, мы теперь чувствуем, как содрогается мир, и кем мы себя покажем — святыми или же слабыми душами, желающими прожить хоть немного дольше?»

Он шагнул назад к щитам. Страж занес железную дубину.

— Я пришел от инквизитора, — отчетливо проговорил Иакто, но, как он надеялся, не так громко, чтобы его слова услышали другие. Страж заколебался, и он подступил еще ближе. — В Доме Согласия я проводил консультацию со слугами инквизитора, и должен увидеться с епископом немедленно.

Страж оглянулся, как будто ища помощи. Весть о прибытии инквизитора разнеслась почти так же быстро, как паника. Он понятия не имел, чего именно ужасалось большинство людей: смертоносной волны, выплеснувшейся из трущоб, или появления Инквизиции.

Страж перевел взгляд обратно на Иакто, который оставался абсолютно неподвижным.

— Немедленно, — повторил он.

Страж колебался еще секунду, а затем отступил в сторону, махнув Иакто быстро проходить за стену щитов. Толпа позади него взревела, завидев брешь, и хлынула вперед. Иакто оказался за линией и прошел через небольшую дверь рядом с запертыми главными воротами.

Вокруг него сомкнулась тишина, стоило ему войти внутрь. В громадном пространстве под церемониальной частью зала царил мрак. Свечи, тысячами стоявшие на колесообразных канделябрах, никто не зажигал. В воздухе пахло пылью. Вдали горел огонь главного алтаря, свет делил тонкие тени, проходя через проспекты и кольца из колонн шириной с крепостные замки.

Иакто на миг замер, обдумывая следующий шаг. Епископ Ксилита имела собственную часовню и покои под главным алтарем. Во времена вроде этих она, скорее всего, будет там. Он шагнул к свету алтаря, но затем остановился. Наверняка вокруг главного алтаря и входа в покои епископа будут также стоять храмовые стражи. Ему не хотелось спора еще и с ними — спора, из которого он не был уверен, что снова выйдет победителем. И аббат не был уверен, сколько времени у них еще оставалось. Инквизитор пришел не для того, чтобы защитить или спасти их, а это означало, что придется принимать новые решения, если они не хотели стать горстками пепла. Ксилита единственная могла сделать хоть что-либо. Но помочь она сможет лишь в том случае, если все узнает, и при этом быстро. У него не было времени пререкаться с шокированными подчиненными.

В покои вели и другие пути. Как и во всем монастырском комплексе, на каждую дверь и коридор, которую ты видел, приходилось куда больше тех, которых ты не замечал. Спустя еще миг раздумий он скользнул в сокрытый тенями угол. Он отыскал небольшую дверцу, что ему требовалась, спрятанную за пересохшим фонтанчиком для омовения ног паломников. Он чуть не забыл о свете, но вовремя спохватился, и взял с полки свечу, которую затем зажег от зажигалки. После этого Иакто направился вниз, в узкий, пропахший пылью мир крипт.

Он пробирался коридорами, плечи терлись о голые каменные стены, и останавливался всякий раз, когда находил очередную дверь или развилку, чтобы вспомнить планы туннелей, изученные им в прошлом. Трижды он поворачивал не туда но, в конечном итоге, добрался до двери шириною всего в полметра, ее древесина почернела от возраста. Она была запертой но, как и большинство дверей шепотов монастыря, замок открылся плоским железным ключом, который он носил в качестве символа своего чина. Когда аббат чуть толкнул ее, его посетила мысль, мог ли кто-то из красных паломников также знать о путях через туннели шепотов. По коже пробежал мороз, однако он встряхнулся от оцепенения. Эти тревоги могли подождать.

Он приоткрыл дверь шире. Петли поворачивались бесшумно, как смазанные. Влево и вправо расходился коридор. Освещение было слабым. На канделябрах, свисавших с потолка, горело всего несколько свечей. Пол покрывала красная и белая плитка, а на каменных стенах висели гобелены, на которых был изображен раненый Император, проливавший кровь своим самым блаженным святым. По обеим сторонам коридора находились двери. Большинство из них были узкими, и вели в кельи раздумий. Когда-то в прошлом епископ избирал нескольких паломников, которых превращал в спутников своего затворничества. Они обитали в покоях епископа, до конца жизни не видя других людей, кроме его свиты. Ходили темные слухи, что молитвы этих компаньонов якобы продлевали молодость некоторым из епископов, когда им следовало давным-давно постареть. Преимущество отдавалось детям-сиротам и умирающим. Иакто не слышал, чтобы Ксилита следовала этой практике, но он также никогда и не бывал в покоях епископа.

Мгновение Иакто стоял, вспоминая планы помещения, а потом свернул к часовне. Он двигался осторожно, на каждом шагу прислушиваясь и озираясь по сторонам, однако вокруг царила тишина. Это было странно — он ожидал хотя бы символическое количество храмовых стражей, но не было и их.

Он достиг двери в часовню. Та была закрыта. Аббат остановился, затем мягко толкнул ее. Дверь оказалась не заперта, и чуть-чуть приоткрылась, не издав ни звука. Иакто открыл ее еще шире и проскользнул внутрь. Он сам не понимал, почему вел себя как вор, помимо того, что не получал официального разрешения сюда входить. Но что-то в тихих, полуосвещенных коридорах заставляло его держать рот на замке.

Часовня была небольшой, едва ли двадцать шагов от двери к алтарю. Единственный свет исходил от полдюжины вотивных свечей, горевших на алтаре под статуей Императора, высеченной из агата. Его нагие плечи опутывали и тянули вниз позолоченные цепи, связывая Его с морем золотых рук, тянущихся к Нему снизу. Никаких скамеек и лавок не было. Те, кто приходил сюда молиться, преклоняли колени на каменном полу. Сейчас тут находился всего один молящийся.

Епископ Ксилита стояла на коленях перед алтарем, спина прямая, голова — опущена. Утяжеленные цепи ордена лежали вокруг нее, их тяжесть исчезла на время молитвы.

Он бесшумно закрыл за собою дверь, и уже собирался шагнуть вперед, когда епископ Ксилита заговорила.

— Я знала, что кто-то придет, — не пошевелившись, сказала она. — У меня была вера.

Иакто вздрогнул от удивления, и открыл рот, чтобы ответить.

— Вера… — произнес второй голос. Аббат застыл. Его сковало льдом. — Возможно…

Из сумрака у алтаря в свечной свет вышел мужчина. За ним виднелась тень открытой узкой двери шепотов. Он был облачен в старую, латанную-перелатанную одежду. Его голова была гладко обрита, кожа — золотисто-темная, щеки покрывали поблекшие вытатуированные точки. Поначалу Иакто принял его за одного из бесчисленных аскетов, которые приходили в святые места с одной лишь верой в сердцах и воздухом в легких. Но было что-то в его глазах и том, как он двигался, заставившее Иакто нырнуть обратно в тень возле двери.

Мужчина шагнул ко Ксилите. Епископ не сдвинулась со своего молитвенного места.

— Вы сомневаетесь во мне? — отозвалась она. — Я оберегала ваше Откровение. И долгие годы после хранила тайну, но за все время мне не прислали даже весточки.

— Откровение не мое, — ответил мужчина, обернувшись к горевшим на алтаре свечам. — И за верность ты вознеслась высоко. Но свои обязанности ты не выполнила. Не думай, будто твоя служба сможет дать тебе больше, чем ты уже имеешь. Награда за веру — страдание.

Наконец, Ксилита подняла глаза, цепи зазвенели, когда она пришла в движение.

— Оно тут? Я наблюдала, как прежде, даже после того, как Откровение забрали у меня. В последние дни были знаки. Момент настал? Оно грядет, дабы Он восстал снова?

— Да, — произнес человек. Ксилита содрогнулась от слова, и цепи лязгнули. Миг спустя Иакто увидел слезы, текущие по ее щекам, искрящиеся в свете свечей. Мужчина потянулся к ней и рукой вытер их с лица епископа. — Но нужно кое-что сделать — нужно заплатить цену.

— Я всегда истово верила, — сквозь слезы ответила она. — Все, что можно было отдать, я уже отдала.

— Нет, пока нет. Скажи мне, епископ. Что стало с Откровением?

— Все было так, как я рассказывала, — ответила она, и в ее голосе появилось отчаяние. — Писец, который ее обучал, начал бояться. Он… начал в ней что-то видеть. Он исчез, а потом спустя какое-то время и она также.

— Из кельи не далее чем в двадцати шагах отсюда, под присмотром тебя самой и твоих стражей… исчезла, как шепот.

— Это было и остается правдой.

Он кивнул и грустно улыбнулся.

— Я знаю, — сказал он. — Я вижу по тебе.

— Это происходит снова, да? Как тогда, когда нашли Откровение. Появляются знаки, и на секунду я подумала, что она снова здесь, что она вернулась домой. — Ксилита замолчала и, посмотрев на мужчину, с перезвоном цепей покачала головой. — Здесь инквизитор по имени Ковенант, — продолжила она. — Его люди изучают записи, выискивая следы чудес. На секунду я подумала, что он один из вас. Он прямо как…

— Я знаю, кто он такой, — мягко ответил мужчина. — Частично я здесь из-за него.

Ксилита повернула голову, глаза сощурились.

— Он — ваш враг… — догадалась она.

— С ним нужно разобраться.

— Но он один из вас, один из Инквизиции. Вы — избранники Императора, Его орудия.

— Наивность тебе не к лицу, епископ.

— Тогда во что я верила все те десятилетия? Что я делала, когда лгала своим братьям и сестрам по вере?

Лысый мужчина вздохнул.

— Все, что тебе говорили — ложь, — ответил он и опустился на колени, так, что оказался лицом к лицу со старухой-епископом. — И все — правда. Грядет конец всему, что было доселе, но к человечеству придет также спасение. Ты помогла этому сбыться. Это — правда, Ксилита, здесь можешь мне поверить.

— А Ковенант?

— На пути истины стоят не только враги, но и глупцы.

Она кивнула, а затем опять подняла голову.

— Это случится не здесь, верно? Он не сойдет между нами, ведь так?

Мужчина покачал головой, и опустил руку ей на плечо.

— Нам нужно, чтобы ты сослужила последнюю службу. Дело непростое, и оно пометит твою душу кровью и страданием. Тогда она засмеялась, и подняла одну из своих цепей покаяния. На ее конце медленно крутился грузик.

— Разве я отказывалась от таких задач?

Иакто продолжал смотреть из затененной ниши в дальней части часовни, лихорадочно думая и пытаясь унять громовое биение сердца. Он осознавал, насколько вокруг него тонкий сумрак, и что от того, что он видел и слышал, его отделяла только тень и воздух.

Аббат начал выдыхать. Как отсюда выбраться? Если получится, что делать дальше? У него снова разболелась голова. Перед глазами уже скручивались болезненно-яркие линии.

— Оно должно быть здесь, — тихо сказал лысый мужчина. — В этом месте и в это время. Прах говорит о нем, и иные знамения кричат о нем… но все размыто. Кандидата невозможно отличить. Поэтому нужно пойти другим путем. Если мы не можем найти один цветок, чтобы сорвать его, значит, все должны познать лезвие косы.

Ксилита закачала головой.

— Вы…

— Не только я, — произнес мужчина. — Ты, епископ. Геотермальные камеры, у тебя есть к ним доступ.

— Вы не можете…

Иакто моргнул. Боль в голове была ослепительно-яркой, и внезапно на него накатило инстинктивное желание убежать, убраться подальше от того, что он видел и слышал.

— Монастырь падет, — сказал лысый мужчина. — В сей Сезон Ночи за ним пришла тьма. Огонь будет как милостью, так и нуждой, а в наш век милость — это благословение.

Иакто невольно вздрогнул. Его рука дернулась и задела украшенный гобелен на стене. Ткань затрепетала. Мужчина резко вскинул голову. Он пронзил темноту взглядом, поднимаясь на ноги, а Иакто уже бежал к дверям часовни, даже не успев задуматься, здраво ли поступил. Мужчина едва заметно взмахнул рукой. Иакто почувствовал, как нечто впилось ему в спину. Он сделал еще два шага, а затем ноги подкосились, словно обрубленные. Он упал, ощущая, как холод и свет растекаются по нему в растягивающемся мгновении, прежде чем рухнуть на пол. Аббат попытался вдохнуть, слыша, как задыхается, и чувствуя, как в горле лопаются пузырьки.

Рука схватила его за плечо и перекатила на спину. Иакто закашлялся, и почувствовал, как что-то брызнуло у него изо рта. На него сверху смотрел лысый мужчина.

— Кто он? — спросил он, краем глаза посмотрев на Ксилиту. Иакто закашлялся снова.

— Аббат одного из орденов.

Лысый человек кивнул, а затем потянулся Иакто за спину и дернул что-то на себя. В часовне раздалось влажное хлюпанье. В груди Иакто взорвалась боль. Человек поднял перед собой короткий метательный нож из темного металла и с лезвием, расширявшимся у острия. У него не было гарды, и мужчина держал его свободно, будто тот весил не больше перышка.

Иакто пытался пошевелиться, но по телу уже растекались боль и оцепенение.

— Нет, не делай себе еще больнее, — произнес человек. — Из-за услышанного ты должен умереть, но ты не заслужил страданий. — Мужчина подался ближе, и его голос стал шепотом, предназначенным только для Иакто. — Прости меня за это, — сказал он. — Но спасение всегда рождается в крови. — И с этими словами он вонзил кинжал в грудь Иакто.

Глава 14

Ястребы летели впереди Нинкурры, бесшумно взмахивая крыльями в коридорах корабля, скрываясь в тенях и неподвижности всякий раз, когда что-то замечали. Потребовалось время, чтобы найти офицера с подходящей униформой и кольцами доступа для прохождения через нужные двери. Ей не требовался кто-то из придворной элиты фон Кастелянов. Обычно такие группы избранных были совсем небольшими, и проникновение в их ряды требовало времени и аккуратности, а подобной роскоши у нее сейчас не было.

В итоге она выбрала передового офицера-артиллериста среднего звена, но со значком звезды на груди, отмечавшим ее как старшего из офицеров срединной палубы. Это означало, что у нее был ограниченный доступ на командный бастион. Она умерла медленной смертью, но без боли, пока отравленный дротик постепенно отключал ее нервные окончания. Нинкурра сняла униформу и затолкала тело в узкий лаз. Затем она натянула одежду поверх нательника. Осколок-клинок скользнул за поясницу под форменной курткой. Остальное оружие вместе с экипировкой отправились в скатку из плаща. Закинутая за плечо на веревке, она напоминала вещмешок, который мог носить любой член экипажа. Униформа не сидела на ней как влитая, но сойдет и так, если никто не станет присматриваться. Пока этого не делали, но все в любой момент могло поменяться.

Дверь лифта, к которому она направлялась, оказалась без охраны. Она переключилась ментальным зрением между ястребами, усевшимися на трубах над нею, затем приблизилась. Панель управления пикнула, когда она поднесла офицерское кольцо. Свет мигнул янтарным.

Нинкурра невольно затаила дыхание. Лифт доставит ее на командные уровни корабля, всего на две палубы ниже отсека медикэ. Если она неправильно выбрала последнюю жертву, вполне возможно, что ее попытку сесть в лифт кто-то заметит.

Раздалось тихое шипение поршней, и двойные противовзрывные двери раздвинулись. Кабина за ними представляла собою голую металлическую коробку, но без налета ржавчины и сажи, как на нижних палубах. Нинкурра шагнула внутрь и заставила ястребов спорхнуть со своих насестов на трубах. Они влетели в кабину и уселись на сетке, покрывавшей потолок.

Она набрала код точки выхода, что дал ей энсин, и прижала кольцо мертвого офицера к панели. Янтарный свет мигнул, а затем вспыхнул красным.

Нинкурра поднесла кольцо, чтобы попробовать снова. Она моргнула, спрашивая себя, нашел ли кто-то тело, аннулировали ли коды доступа офицера, мог ли сервитор безопасности прямо сейчас глядеть на предупредительный огонек на своем пульте и включить тревогу.

— Придержи! — разнесся по коридору крик. По металлической палубе загрохотали быстрые шаги. Нинкурра вонзила свою волю в ястребов над головой, а вторая рука легла на рукоять осколка-клинка. — Придержи! — Она напряглась, готовая одним движением достать клинок и ударить.

В поле зрения появилась фигура, и влетела в лифт.

— Благодарю, — пропыхтела женщина в черно-красной униформе придворного офицера. Она все еще тяжело дышала. Нинкурра расслабила мышцы, приготовившиеся выхватить меч, однако руку с рукояти за спиной убирать не стала. Офицер моргнула, взглянув на мигающий красный свет на панели управления лифта, а затем на Нинкурру.

— Ты ввела неверный код или призрак в духе машины снова решил сказать «нет»?

— Я… — начала Нинкурра.

— Не важно, — кинула придворный офицер и прижала свое собственное кольцо к панели управления. Та стала зеленой. — В последние дни ничего не работает как надо. Слышала, что это из-за бури, что она последовала за нами в эту глухомань. Повсюду одни призраки и сбои в системах. Код выхода?

Нинкурра назвала его, и офицер ввела сначала его, затем свой. Секундой позже двери закрылись, и лифт начал подниматься.

— Тебе куда? — спросила офицер спустя пару минут лязгающей тишины.

— В главный медикэ, — ответила Нинкурра.

Офицер нахмурилась.

— По службе или болезни?

Нинкурра придала своей воле форму и загнала шип в разум другой женщины. Офицер вздрогнула и на миг зажмурилась.

— С вами все в порядке, мадам? — справилась Нинкурра.

— Да, просто головная боль.

— В последнее время приступы зачастили, — сказала Нинкурра, произнеся вслух то, что увидела в мыслях женщины. — После перехода через бурю.

— Да… — все еще моргая, выдавила офицер.

Лифт с толчком остановился. Панель управления загорелась янтарным светом, ожидая авторизации, чтобы открыть дверь.

— Изволите? — сказала Нинкурра, указав на дверь. — Вряд ли дух уже простил меня.

— Да… — жмурясь, ответила ей офицер. — Да, конечно. — Она снова приставила кольцо к панели. Свет стал зеленым, и двери разъехались. Нинкурра послала еще один импульс боли в мысли женщины, чтобы она закрыла глаза и дала ястребам вылететь из кабины. Она шагнула следом за ними, затем остановилась и оглянулась.

— Спасибо, — поблагодарила она. Офицер кивнула, по-прежнему моргая от боли. Потом двери закрылись, и Нинкурра огляделась в сердце владений фон Кастелянов.

— Мне нужно быть в сознании? — поинтересовался Клеандр. Иасо застыла и наклонила голову, словно тщательно обдумывая вопрос.

— Нет, не нужно, но операция частично будет крайне деликатной, и одним из немногих способов понять, не зашла ли я слишком далеко, это ваш голос.

— Точнее, мой крик?

— Если захотите.

— Давайте еще раз — есть ли альтернатива?

— Конечно — позволить тому, что бы ни вживили ваши дружки-аэльдари, включаться и дальше и делать непонятные вещи с вашим организмом. Вот такая альтернатива.

Клеандр не ответил. Он лежал лицом вниз на стальной плите. По блестящему металлу тянулись желоба. Предположительно для крови. Его лицо находилось в прорезиненной дыре, так что он видел только плитчатый пол и вьющиеся трубки разных хирургических аппаратов. Иасо оставила Клеандру подвижность лица и голосовых связок, но на время операции другие мышцы ему повиноваться не будут. Остановят даже его легкие и сердце, их функции возьмут на себя устройства, стоявшие в операционной.

— Готовы? — сказала Иасо, глядя на него глазами-карбункулами. Она поставила зеркало на стойку под плитой так, чтобы он мог видеть ее. Клеандра не оставляло чувство, как будто от этого ему должно было стать легче.

— Почему нет? — с выдавленной ухмылкой ответил он.

— Прекрасно, провожу инфузию последних нервных окончаний. — Клеандр увидел, как увенчанная иглой серворука вытянулась над плечом Иасо, а затем скользнула вниз. Ощутил, как игла погрузилась ему шею, и по позвоночнику будто растеклась ледяная вода. — Подключаю кровеносные трубки к васкулярным разъемам сейчас. — Он услышал, как трубки резко вошли в разъемы у него в боку. — Ввожу сердечно-парализующий яд… сейчас.

Его сердце остановилось. На мгновение он ощутил в груди тишину. Дыхание сдавило в горле. Чувства наполнились низким гулом аппаратов. У него возникло странное ощущение, словно он тонет, не находясь при этом под водой. Его захлестнула паника. Затем кабели один за другим дернулись, и он ощутил в венах новую пульсацию, мощнее и ритмичнее, как часы.

— Итак, начнем, — произнесла Иасо, и он почувствовал, как первое лезвие рассекло ему спину.

— Госпожа Виола… — Она услышала голос, и почувствовала, как смещаются и клубятся облака ее сновидений. Она шла галерей предков у себя дома. Они взирали на нее каменными и нарисованными глазами. — Госпожа Виола… — произнес портрет Сизифины фон Кастелян. Глаза старухи были строгими, лицо — волевое. — Виола!

Она очнулась, голова оторвалась от стола, из-за которого она так и не встала. Комната казалась блеклым пятном, свеча над столом — озерцо воска вокруг огарка фитиля.

Возле нее стоял Бал, в его руке — светосфера. Наружная дверь в комнату была открыта настежь.

— Что такое? — спросила Виола, моргая и пробуя встать, пока туман сна, в который она упала от усталости, выветривался из мыслей.

— Послание, — сообщил ей Бал, — или я думаю, что это послание.

— С поверхности, от Ковенанта?

— Нет, — ответил он и протянул ей моток блестящей проволоки. На нее были привязаны пожелтевшая фаланга пальца и медные шестеренки. — Два цикла назад один матрос пробовал попасть на командные уровни, чтобы передать это вам. Стражи его отослали восвояси, но эту вещицу забрали. Пару часов назад ее нашел сержант отделения и показал Кинортасу, когда я был в придворных казармах.

Виола взяла ее, попутно заставляя ускориться ход мыслей.

— Я узнал ее, — продолжил он. — Это одна из тех висюлек, что носили пустотнословы, с которыми вы разговаривали, верно? Но если кто-то пытался передать ее вам, это должно что-то значить.

— Должно, — согласилась она.

Затем она поднялась, набросив на себя багровое пальто. Она сделала два шага к двери, потом остановилась, вернулась к столу и взяла кобуру с лазпистолетом, которую нацепила на пояс.

— Ты при оружии? — спросила Виола.

— Всегда, — ответил тот, — но в чем…

— Что этот идиот-охранник себе думал! — рявкнула она, идя к двери. — Два цикла, да за два цикла могло случиться что угодно.

— Что…

— Мы идем на нижние палубы. Никаких записей, ничего никому не сообщать, никому. Если потребуется, то ты — моя армия.

— Всегда, — произнес Бал, поравнявшись с Виолой, когда та остановилась возле выхода.

— Хорошо, — сказала Виола, и приложила одно из своих колец к обшитой деревянными панелями стене. Послышался тихий толчок движущихся поршневых болтов, и участок стены открылся наружу. Пространство за ней освещала небольшая красная светосфера. Спиральная узкая лестница уводила вниз во тьму. — Думаю, мне следовало упомянуть об этом, — добавила она, шагнув на ступени.

— Что все это значит? — спросил Бал, прежде чем она успела сделать следующий шаг. — Это было послание, но что пустотнословы хотели им сказать?

Секунду она смотрела на него, а затем подняла нить с костями и шестеренками.

— Это улавливатель лжи. Их носят, чтобы обладатель не мог солгать о том, что слышал от железной матери. — Бал открыл рот, но Виола ответила на его вопрос до того, как он успел его задать. — Однако если его дают вот так, как другу, это предупреждение. Это означает, что по палубам ходят призраки и злые духи. Это означает, что на корабле скрытый враг.

Вскрик вырвался изо рта Клеандра прежде, чем он сумел подавить его. Вонь горящего мяса снова наполнила нос. Его тошнило, однако инстинкт находил лишь тупики погашенных нервных окончаний и парализованных мышц.

— Боль отличается от прежней? — спросила Иасо, ее голос — ровный.

— Да… — прошипел он сквозь сжатые зубы. Ему было непросто говорить из-за воздуха, затекавшего в горло через дыхательный аппарат.

— Чем именно? Пожалуйста, опишите как можно точнее.

В зеркале, расположенном перед его лицом, он увидел медикэ, смотревшую на что-то на одном из аппаратов, по ее глазным линзам текли отраженные зеленые цифры.

— Стало… больнее.

— Хммм… где-то конкретно или в общем?

— В… позвоночнике… — сказал он. — Боль… острая… и… режущая…

— Хммм…

— Что… это… значит…?

— Чужацкое устройство, за неимением лучшего названия, спаялось с оболочкой ваших нервов и участками кости. Оно выглядит биологическим или, по крайней мере, подражает таковому. В некоторых местах оно… выросло, разветвившись по иным путям. Ранее я была обоснованно уверена, что его невозможно удалить хирургическим путем, но теперь я в этом уверена наверняка. — Он услышал гул хромированных сервочерепов и шипение тумана антисептиков, которые те выдыхали на открытую рану у него на спине. — Я пыталась избирательно отсекать и прижигать его участки. Попытки были… безуспешными.

Клеандр услышал в словах медикэ замешательство, всплывшее на поверхность из-под слоя самообладания.

— Но… вы… можете… что-то… сделать?

— Я в этом не уверена. Понимаете ли… устройство реагирует на мои действия. Оно восстанавливается, излечивая и себя, и вас. Потребовались усилия, чтобы сохранить разрезы открытыми. Оно… оно не отпускает вас, и пытается исцелить вас, чтобы защитить себя. Я не видела…

Пискнула дверь.

— Я велела никому не входить, — резко произнесла Иасо. Клеандр увидел в зеркале, как женщина оглянулась. Он услышал шаги по плитчатому полу в дальнем конце операционной. — Здесь… — Раздался звук, похожий на взмахи крыльев. Иасо завопила. Один из сервочерепов пролетел мимо нее к дверям, его хромированное покрытие — размытое пятно. Визг рвущегося металла и биение крыльев. На пол что-то упало. Стремительный топот шагов, и Клеандр услышал, как Иасо скребется к чему-то на одном из аппаратов.

Звук, похожий на переворачиваемые ветром страницы. Крик, громкий, пронзительный и потрясенный, и влажный стук упавшего на плитчатый пол предмета.

— Тихо, — проговорил женский голос. — Он разорвет тебе глотку, если хоть попробуешь дернуться либо заговорить без спросу — понятно? — Пауза. — Хорошо. Займись рукой, пока не начался шок.

Клеандр услышал приближающиеся шаги. Он попробовал шевельнуться, но не сумел. Дыхание и кровообращение продолжали отбивать свой ровный машинный ритм. Широкими глазами он глядел в зеркало под собой — его единственное окно в остальной мир. Он заметил, что на нем появились брызги яркой красной крови.

— Это герцог фон Кастелян? — раздался все тот же холодный женский голос. — Отвечай, иначе его рука окажется рядом с твоей на полу. — Наверное, Иасо кивнула. — Он в сознании?

— Да, — сказала она, ее голос был сухим и сиплым от шока. Мозг Клеандра лихорадочно работал. Неподалеку находилась придворная стража, однако Иасо приказала им не входить в отсек медикэ на время операции. Возможно, Иасо дотянулась до вокс-сигнализации, и…

Шаги остановились возле него. А затем в зеркале возникло лицо, смотрящее на него с высоты. Худое, резкое, с глазами, в которых чувствовалось легкое веселье.

— Герцог фон Кастелян, надеюсь, вы в добром здравии, чтобы пообщаться.

Виола зажгла свечу и поставила ее на палубу.

— Сколько нам придется ждать? — спросил Бал у нее за спиной. Он держал, по меньшей мере, одну руку на пистолете с тех пор, как они начали спускаться на нижние палубы.

Виола встала у стены и определенным ритмом постучала кулаком по трубе.

— Недолго, — ответила она, повернувшись к жизнехранителю. Он надел посеребренный инфравизор. В свечном свете в нем отражалось ее собственное лицо.

— Вы им верите? — поинтересовался Бал, не глядя на нее, но медленно обводя горящим взглядом исчезавший во мраке туннель. Вдоль его стен изгибались трубы, а пол представлял собой изъеденную ржавчиной решетку. От свечи неровной струйкой клубился дымок. Виола чувствовала в жиру запахи синтетических примесей. — В смысле, что на корабле может скрываться враг?

— Да, — сказала она. — Десятки тысяч людей, тысячи миль переходов, укромных уголков и трюмов — здесь более чем достаточно места, чтобы спрятаться, а еще… — она умолкла. В ее мыслях плыли и ветвились каскады из людей и вероятностей.

— Что?

— Предательство, — произнесла она, — шанс, что среди нас завелся предатель.

— Думаете, это возможно?

— Такое уже бывало — торговые войны и внутрисемейные противоречия. Мы повидали на своем веку убийц и диверсантов.

— Как они могут попасть на борт?

— Враги, которых мы можем себе позволить, ведут длинные игры.

По трубам прозвенел стук. В руках у Бала тут же оказались пистолеты. Виола подняла руку, вслушиваясь, и затем постучала по трубе в ответ. Вновь опустилась тишина, а потом из мрака в свет от свечи бесшумно проковыляла фигура.

— Госпожа, — просипела старейшина Яхда, опускаясь на колени. При каждом движении на ней звякали куски металла. Виола протянула ей связку шестеренок и костей.

— О каком роке говорила железная мать? — спросила она. — Что узрели те, кто слушает?

Яхда поднялась обратно на ноги и взяла улавливатель лжи. Секунду она сжимала его, ее лицо было сосредоточенным, как будто она к чему-то прислушивалась, а после повесила на посох.

— На борту кто-то не из детей железной матери, — сказала ей старейшина-пустотнослов, — женщина — дух извне. Она идет во мраке и держит в руке смерть. Стремительная и быстрая. Запахи и звуки ее неведомы матери. За ней следуют крылатые звери. Она убила других детей железной матери. Она ищет путь во владения госпожи. Вот что мы слышали.

Внутри Виолы все похолодело.

— Ты знаешь, где она сейчас?

Яхда покачала головой.

— В этом цикле — нет. Мы послали предупреждение, но вы не пришли, и та обратилась воздухом и пылью. Однако мы слушали, и кости железной матери донесли ее слова, пока она причиняла боль одному из ваших слуг. Она ищет кого-то по имени Гирид, но этого имени он не знал. — Холод у нее в голове и животе стал льдом. Яхда подняла руку и указала на потолок с переплетающимися трубами. — Но слуга знал о повелителе, вашем родном брате, и поведал духу извне, как до него добраться.

— Клеандр… — ахнула Виола. Она чувствовала, как внутри нее растет паника, несмотря на то, что воля и кондиционирование загоняли ее в боковой мыслительный канал. — Она идет за Клеандром.

Старуха вновь склонила голову.

— Я поведала обо всем виденном и слышанном.

Мгновение Виола оставалась неподвижной, а затем поклонилась.

— Безмерно благодарю вас, почтенная старейшина, — сказала она, а затем выпрямилась, развернулась и тут же бросилась бежать со всех ног. На такой глубине Виола находилась вне зоны вокс-досягаемости с остальной командой. Уже могло быть слишком поздно. Бал догнал ее в два шага.

— Берегите себя, госпожа, — крикнула вслед старейшина-пустотнослов. — Голос говорит о тенях, о призраках, которые пересекли внешнюю тьму и возвратились с ложными лицами — берегите себя…

Нинкурра посмотрела на лицо Клеандра фон Кастеляна. Оно было бледным, борода — неухоженная, а из-за пустой левой глазницы оно казалось ассиметричным. Ей вспомнились детали из файлов, которые она прослушивала в начале операции. Глядевший на нее мужчина не походил даже на тень свершенных им подвигов и ошибок.

— Мы заключим простую сделку, — проговорила Нинкурра. — Вы расскажете мне, где на этом корабле женщина по имени Энна Гирид, и как к ней попасть. За это я пощажу вас и тех, кто вам небезразличен.

Фон Кастелян улыбнулся. Дыхание вырывалось из легких механическими хлопками и глотками.

— Я… скажу… тебе… что… сделать…

Она выслушала каждое медленное слово последовавшей брани, затем улыбнулась ему в ответ и поднялась. Герцог фон Кастелян лежал лицом вниз на операционной плите. Кожа с плотью у него на спине были мастерски рассечены и отделены от хребта и основания черепа. Над открытой раной парил уцелевший сервочереп, разбрызгивая по красной плоти антисептик. Его близнец валялся на полу возле двери, где один из ястребов сбил его на подлете. Она нахмурилась при виде оголенного хребта. Плоть у позвонков оплетали прозрачные серебряные нити, насквозь пронизывая кости.

— Выглядит деликатным, — сказала Нинкурра. — Таким, к чему лучше подходить с осторожностью и умением. — Она взглянула на его отражение в зеркале, и поднесла осколок-клинок к своей щеке так, чтобы он его увидел. — Судя по биографии, вы — человек, который в первую очередь служит себе самому, если только ему не оставляют выбора. Надеюсь, так и есть.

Она опустила острие клинка к открытым позвонкам.

— Иди… на… — начал он.

— Стой!

Нинкурра замерла и посмотрела туда, где на полу лежала медикэ. Кровь из обрубка на месте ее руки забрызгала бирюзовую одежду, и без того бледное лицо женщины стало почти пергаментно-белым.

— Стой, не нужно этого делать. Я скажу тебе все, что требуется.

— Иасо… нет! — выдохнул фон Кастелян.

— Тише, герцог, — произнесла Нинкурра и провела тыльной частью осколка-клинка ему по плечу. Она посмотрела на медикэ, которую, по-видимому, звали Иасо, и вскинула бровь. — Ты знаешь, где Энна Гирид?

— Да, — сказала Иасо. — Она в криокоме — техножрецу понадобилась моя помощь, чтобы убедиться в ее стабильности. Я знаю, где ее держат.

— И у тебя есть туда доступ?

— Я — медикэ-прим, конечно есть.

Нинкурра улыбнулась, и позволила ястребу на груди Иасо убрать когти из ее плоти.

— Вставай и приведи себя в порядок.

— Иасо… — произнес фон Кастелян. — Нет…

— Простите, мой герцог, — сказала ему Иасо, осторожно поднимаясь на ноги. Нинкурра заметила, что медикэ уже покрыла культю спреем-синтеплотью, а ее кисть окружал кровяной зажим. — Но я уже говорила, что поклялась хранить вашу жизнь, даже если это противоречит вашим желаниям. — Она взглянула на Нинкурру. — Я могу хотя бы зашить его? Он химически парализован, и не сможет двигаться.

Секунду Нинкурра раздумывала, а затем кивнула.

— Быстро, и если он вдруг подаст признаки того, что может вскочить, то умрет первым.

Она кивнула, после чего подошла к столу и приступила к работе. Нинкурра следила за приливами и отливами эмоций и мыслей медикэ на поверхности ее разума. Женщина сказала правду. Нинкурра увидела, как над спиной герцога вращаются манипуляторы хирургических инструментов, под мысленным управлением Иасо зашивая рану обратно. Спустя пару минут медикэ обернулась.

— Готово? — спросила Нинкурра.

Иасо кивнула.

Один из ее псайбер-ястребов пролетел через все помещение и уселся на сложившиеся инструменты над герцогом фон Кастеляном. Нинкурра сформировала императив и влила его в мозг существа.

— Чтобы ты понимала, — сказала она Иасо, — если я погибну, птица разорвет ему глотку, и вкачает столько яда, что он умрет до того, как подоспеет помощь. Если он шелохнется — он умрет. Если кто-то войдет в эту комнату — он умрет.

— Я поняла, — ответила медикэ.

— Хорошо, — сказала Нинкурра, взмахом кисти сложив осколок-клинок. — Тогда идем.

Зажглась свеча, сначала одна, потом вторая, затем больше и больше, пока в черноте не повисла целая люстра-канделябр. Энна смотрела, как ширится пламя. Свет разливался во все стороны, окрашивая детали интерьера: коридор с бело-красным плитчатым полом и стенами; гобелены, висевшие под самим высоким потолком, их цвета поблекли от времени; покрытые гравированными словами черепа, сложенные в узкие ниши. Посреди коридора стояла Идрис, застывшая на полпути.

Рядом с ней стояла худая девочка в комбинезоне из мешковины. Она была высокой, и стройной, и юной, однако не ребенком. Она шла размашистым шагом, чтобы не отставать от Идрис, ее взгляд замер на мгновении, когда она глядела на инквизитора. Энна посмотрела на девочку, и ее собственные глаза зеркально отразили то смятение, которое она увидела.

— Это же я… — ахнула она. — Но в этом возрасте я еще состояла в окраинных бандах на Стилбе. Идрис нашла меня только…

— Сомневаюсь, что ты вообще когда-то бывала на Стилбе, — произнесла Миласа, войдя в поле зрения Энны. Ее нательник стал многослойной броней цвета молодых листьев лозы. — Полагаю, Идрис отняла эти воспоминания у кого-то из Обновленных. Ментальная пересадка безупречна, но она так же лжива, как все остальное. Это — начало истины. — Она скрестила на груди руки, пластины металла и керамики стукнули друг о друга. — Я не знаю наверняка, где это место, потому что не знала и ты сама, — сказала Миласа в тишину.

— Значит, я родилась не здесь? Я не отсюда?

Миласа пожала плечами.

— Где бы ни было это место, какое-то время ты пробыла в нем гостьей. Кто-то оставил тебя здесь в детстве. Возможно, чтобы уберечь…

Она обернулась, разглядывая застывшую картину. Бело-красная плитка, покрывавшая пол, была треугольной. Что-то в ней напомнило ей зубы. На стене коридора на крюке висела масса железных цепей, словно пальто на вешалке. С цепей свисали свинцовые грузики. Энна увидела образы святых и ангелов, отлитые в сером металле. Она потянулась к одному из них в форме безмятежного лика, а затем остановилась, ее пальцы замерли в дюйме от грузика.

— Я не… помню… без понятия, где я. — Энна коснулась свинцового лика, свисавшего с цепи. — Но это кажется… знакомым. — Она посмотрела на Миласу. — Есть что-то еще?

— Давай поглядим.

Ноги Идрис закончили замерший шаг с глухим стуком, когда те коснулись каменного пола.

— Кто ты? — поинтересовался образ девочки, которой была Энна, стараясь не отставать от инквизитора.

— Я — та, кто пришла забрать тебя отсюда, — не огладываясь, сказала Идрис.

— Он тебя прислал? Где он будет ждать нас?

Идрис на мгновение прищурилась, на молодом лице пролегли тени.

— Он рядом, — заявила она.

Энна увидела, как девочка замерла, опасение остановило ее шаги и заставило мускулы напрячься.

— Ты лжешь. Его здесь нет. Кто ты?

Идрис повернулась, ее лицо — маска самообладания, взор — пронзительный.

— Ты права. Он никогда за тобой не вернется. — Пара застыла, их взгляды пересеклись. — Но я здесь, и тебе нужно мне верить. Я искала тебя очень долго.

Воспоминание Энны покачало головой.

— Кто ты? — снова спросила она. Ее глаза были яркими и широкими.

— Меня зовут Идрис. А тебя? У тебя есть имя?

Девочка-Энна кивнула.

— Лишь то, что он дал мне.

Идрис нахмурилась, затем слабо улыбнулась.

— Конечно, — сказала она, как будто говоря сама с собой. — И какое имя он тебе дал?

Девочка, что была Энной, пожала плечами.

— Меня зовут Откровение.

Слово раздалось эхом. Стены памяти смазались и натянулись. Свет взвихрился и стал тенью. Энна пошатнулась, когда слово прокатилось сквозь нее, подхватывая воспоминания и переворачивая их, словно штормовая волна — береговую гальку.

Откровение…

Откровение…

— Вы ищете откровение, — сказал отшельник в подземном мире Яго.

— Что это за откровение? — спросил Ковенант.

— Не могу вам сказать…

— Идите и узрите…

— Откровение… — пробормотал Йозеф. — Обычно это означает ответы, которые мы не хотим находить.

И сквозь вихрь и сталкивающиеся воспоминания Энна увидела, как девочка по имени Откровение качает головой, глядя на инквизитора Идрис.

— Я не пойду с тобой, — заявила она.

— Это была не просьба, — сказала Идрис, и ее глаза внезапно стали черными провалами в лишенные света глубины. И Энна закричала, когда разум Идрис ворвался в мысли девочки, которой она когда-то была, и утащил ее во тьму и безмолвие.

И нас привели к тишине

Ация проснулась на ложе из пепла. Он укрывал ее тонким одеялом, и ссыпался с нее, когда она подняла голову. В туннеле царило безмолвие, и крик ее пробуждения эхом разлетелся в неподвижности. Свет факелов, следовавший за нею в грезах, исчез, и вокруг осталась только настоящая, ничем не нарушаемая темнота подземного коридора. Тишина давила на нее, пока она не закричала снова, просто чтобы услышать хотя бы какой-то звук, помимо собственного сердцебиения. Ация остановила себя. Перед внутренним зрением вдруг кратко расцвел образ факелоносцев, бегущих к ней с криком «ведьма» на устах.

Ация поползла вперед, до тех пор, пока ее рука не коснулась чего-то твердого, по всей видимости, железной дубинки, металл искорежился и сплавился от жара. Она почувствовала, как вздрогнула, а затем волна головной боли сложила ее пополам, и девочку вырвало на пол. Тишина как будто стянулась вокруг нее. Мир закружился.

Нужно подняться, нужно двигаться дальше. Но куда ей теперь податься? Дома для нее больше не было, не было родного тепла, только бег во мраке с криками ненависти за спиной. Она могла просто лечь обратно. Она могла…

Ация заставила себя подняться. В глазах плыло. Она не видела перед собой вытянутой руки. Она будет идти, пока не натолкнется на стену, а затем последует вдоль нее, пока…

Из темноты выпорхнуло нечто. Ей в горло впились когти и иглы, когда вокруг головы забили крылья. По телу разлился лед и онемение. Ация попыталась закричать, но уже падала назад на усыпанный пеплом пол.

В туннель хлынул свет. Ослепительно-белый.

— Кандидат нейтрализован, — произнес из-за света женский голос. — Она захвачена. — В сознании? — спросил мужской голос.

— О, да.

Над Ацией ударили крылья, а затем то, что бы ни налетело на нее, упорхнуло за свет.

— Теперь можешь убрать это нуль-существо? — спросил женский голос. — Меня вот-вот стошнит.

— Нет, — сказал второй мужской голос. — Думаю, будет лучше, если он еще останется. — Говоривший подошел ближе, встав перед лучами света. Ацию захлестнула паника, но что-то удерживало ее мысли внутри головы. Мужчина присел над ней. Под красным плащом на нем были сияющие стальные доспехи. Его волосы были железно-серыми, острое лицо обрамляла борода. Это был тот самый человек из ее сна, прежде чем пришли факелоносцы.

— Она может говорить? — смотря на нее, спросил он.

— Ин… — прохрипела Ация. — Инквизитор…

Мужчина склонил голову, и она заметила на его лице удивление.

— Вот видишь, Мемнон, — не оглядываясь, сказал он, — она знает. — Он встал, глядя ей в глаза. — Введите ей еще одну дозу, чтобы вырубить. После всего пережитого она заслуживает отдыха.

Часть три: Голос богов

Глава 15

Клеандр подавил вскрик. Он видел в отражении ястреба, сидевшего над ним на манипуляторах хирургеонских инструментов. Птица неторопливо водила головой из стороны в сторону. Секунду он наблюдал за ней, просто чтобы убедиться, что та не заметила, как вздрогнула его рука.

Ощущения вернулись спустя некоторое время после того, как женщина ушла вместе с Иасо. Первым появилось чувство, походившее на дуновение холодного ветра по коже. Затем пришло тепло, разливавшееся из нутра. Дальше вспыхнула боль. Яркая боль, пронзившая конечности подобно колючей проволоке, которую протаскивают через вены. Все пришло столь быстро, что он инстинктивно сжал кулаки, прежде чем вспомнил, что не может… и его пальцы дернулись.

Поначалу он не поверил, затем осторожно попытался пошевелить ими, и ощутил, как они стукнули о стальную крышку плиты. Птица переступила с ноги на ногу, и он замер. Боль внутри него все еще текла и разливалась.

Его мозг лихорадочно заработал. Он вспомнил, как склонилась над ним Иасо, пока иглы сшивали его кожу обратно. На мгновение он оказался огражден от взгляда женщины. В руку что-то укололо, так быстро, что он едва это заметил. Теперь, постепенно, контроль над телом начал возвращаться.

Затем Клеандр почувствовал, как делает вдох. Машина, закачивавшая в легкие воздух, предупредительно пикнула. Голова ястреба дернулась. Клеандр замер. Птица не шевелилась. Осторожно, он задышал в такт с аппаратом. Ему придется хорошенько подумать над тем, что делать дальше. У него не было причин сомневаться в угрозах женщины, что птица убьет его, если он хоть шелохнется. Еще Клеандр понятия не имел, сколько уйдет времени, прежде чем он сможет пошевелить чем-то кроме пальца, не говоря уже о том, чтобы не дать себя умертвить. Когда препарат, который ввела Иасо, запустит сердце, он сомневался, что аппарат, гонявший его кровь, будет долго безмолвствовать.

Медленно, очень медленно, он поочередно проверил пальцы.

— Работай вокс, да работай же! — на бегу кричала она. По аугментическому глазу текли смазанные данные, то и дело появляясь и снова исчезая. Вокс-бусина в ухе визжала статикой, пока она с Балом неслась переходами нижних палуб. В поле зрения появились двери подъемника, едва они свернули за угол.

— Ваш брат под охраной? — спросил Бал. Мужчина даже не запыхался, несмотря на то, что они, не останавливаясь, бежали и поднимались с нижних на срединные палубы.

— Если кто-то смог проникнуть на корабль, то доберется и до него, — выдохнула Виола, по-прежнему пытаясь включить вокс или канал данных.

— А эта Гирид?

Они достигли двери подъемника. Виола врезала кольцами по панели управления. Огни вспыхнули и замигали. Она опять выругалась.

— Она — пленница. Ее содержат на командной палубе четыре-пять-три для инквизитора Ковенанта. — Виола стукнула по пульту. — Она важна.

— А ваш брат?

Она не ответила. Холодным умом она осознавала — шансы на то, что Клеандр еще жив, если чужак добрался до него, с каждой секундой становились все ничтожнее. Без вокса ей не вызвать придворные войска. Значит, оставалось идти путем долга, как она поступала всегда. Нужно спасать Энну Гирид, пускай тем самым она обрекала Клеандра на неведомую участь.

Огни на панели зашипели и загорелись зеленым. Бал кивнул и отошел от двери. Виола уставилась на него, замешательство на краткий миг вытеснило панику.

— Что ты…

— Идите к брату, — заявил он. — Я прослежу, чтобы пленница уцелела.

— Постой, что… — начала она.

— Вы собирались к ней, — сказал он. Двери начали закрываться. — Потому что таков ваш долг, но мой долг — служить вам. Она открыла рот, собираясь возразить ему. Двери закрылись, и подъемник устремился вверх. Последнее, что увидела Виола, это как жизнехранитель сорвался на бег, у него в руках пистолеты.

— Сюда, — сворачивая к люку, произнесла Иасо. Нинкурра протолкнула разум в медикэ, но не почуяла подвоха. В дверной проем пролетел ястреб. Нинкурра увидела темный коридор глазами птицы. Там было пусто. — Палубу, на которой ее держат, очистили в целях безопасности. Как только мы минуем кордон, стражи больше не будет.

— Ее не охраняют?

Иасо заколебалась, и она ощутила всплеск эмоций на поверхности разума медикэ.

— Как ее охраняют? Отвечай, иначе твой герцог умрет до того, как ты закончишь свою ложь.

— Есть одна женщина, бывшая Сестра Адепта Сороритас — она стережет заключенную, и… — Иасо умолкла.

— И что еще?

— Для ее дознания могли послать ведьму.

— Это все?

— Этого достаточно, — сказала Иасо.

Нинкурра улыбнулась и толкнула медикэ в люк.

— Тогда хорошо, что ты мне помогаешь, — сказала она.

Ястреб зашевелился и взъерошил перья. Клеандр замер. Машинное биение сердца по-прежнему оставалось сильным, но он начал чувствовать в груди первые толчки собственного сердцебиения. Из-за диссонирующего ритма в кровеносной системе ему становилось дурно. Аппарат издал тихий предупредительный писк, что и заставило ястреба встрепенуться. Он понятия не имел, как долго протянет, если кровеносная машина вступит в противоборство с его сердцем, и не знал, что случится, если рискнет шелохнуться.

Он закрыл глаза и постарался сосредоточиться на поддержании сердцебиения в одном ритме с аппаратами. Он подумал об устройстве, обвивавшем его позвоночник.

«Даже если я уцелею сейчас, сколько еще я проживу? — подумал он. Затем почувствовал, как его щеки растянулись в грустной улыбке. — Слишком долго. Слишком долго, дурак».

Он начал осторожно напрягать мышцы ног и рук.

— Сейчас, — пробормотал он про себя. — Сейчас, и навсегда.

Он сделал глубокий вдох. Аппараты запищали.

+ Кто-то идет. + Голос Миласы ворвался в мысли Севериты.

— Кто? — спросила она.

+ Я… Я не знаю… Нет сил посмотреть. Не сейчас… +

Северита направилась к двери, меч стиснут в руке.

Стены и потолок покрывала толстая корка изморози. С труб свисали черные сосульки. Криомашины кашляли, из их труб валил морозный пар. Только гроб Энны оставался чистым ото льда. Металл корпуса накалился от жара до темно-красного цвета. Единственным другим источником света служила молитвенная свеча, которую зажгла Северита и поставила перед собой, пока стояла на коленях и молилась.

В комнату никто не должен был заходить, если только не вернулся Ковенант.

Она подошла к двери, достала болт-пистолет, навела его на запертый портал, и начала новую молитву в безмолвной буре внутри своих мыслей.

Ты, что смотрит, будь моим взором…

Ты, что видит, открой мне глаза…

Ты, что судит, направь мою руку…

— За мной! — крикнула на бегу Виола, пока впереди настежь распахивались переборки. С ней вместе мчались двое придворных бойцов. В броне и шлемах с визорами. Двое стражей дальше по коридору на мгновение заколебались. — Бегом! — взревела Виола. Стражи присоединились к паре других, которых она отыскала палубой ниже. Вокс все еще оставался месивом рычащей статики.

Едва она свернула за угол, впереди показались двери в главное крыло медикэ. Ее рука сжимала оружие. Следовало захватить с собой отряд солдат. Следовало отправиться на мостик, провести анализ, все рассчитать, оценить.

— Все неизвестное — враг, — достигнув дверей, сказала Виола. — Стрелять на поражение. — Четыре бойца со щелчками взвели оружие, когда она ударила кольцами по панели доступа.

Нинкурра почувствовала, как растет психическое давление. Ястреб на плече дернулся, клюв открылся в тихом крике. Переход был широким и темным, но она могла видеть глазами птицы. Медикэ пошатнулась, однако Нинкурра подхватила ее и поволокла за собой. Дверь, к которой они направлялись, покрывала изморозь. В воздухе пахло горелым пластеком и розами. Она чуяла кровь и грозовой разряд.

— Открой дверь, — прошипела она Иасо и толкнула медикэ вперед. Нинкурра отступила назад, и мягкая ткань хамелеолинового плаща скрыла ее во мраке. Ястреб сорвался с плеча в темноту наверху. В левой руке она сжала пистолет, в правой — осколок-клинок.

— Она заперта изнутри, — сказала Иасо.

— Тогда заставь их открыть.

Секунду медикэ не шевелилась, а затем потянулась к микрофону рядом с промерзшей дверью.

— Что дальше? — спросила Энна. Миласа взглянула на нее, от удивления на ее идеально сложенном лице проступили морщины. Энна покачала головой. — Да ладно, пора завязывать с этим. Какое откровение ты желаешь показать дальше? Что-то до этого? Одинокого ребенка, плачущего в колыбельке? То, как меня бросили? Крик матери, умершей при моем рождении? Что бы там ни было, пора начинать. К чему проволочки? Истина где-то рядом. Давай уже взломаем ее. — Она буквально выплюнула последние слова. Она почти дрожала от злости.

Долгое мгновение Миласа глядела на нее. Энна в ответ уставилась на женщину. Образ псайкера носил простую зеленую одежду, капюшон скинут на плечи. Волосы длинной косой обвивались вокруг шеи. Через пару секунд она поняла, что хочет только одного — превратить лицо псайкера в кровавое месиво. Энна выдохнула и отвела взгляд. Пространство вокруг нее было серым и лишенным объемности. И вновь ее посетило чувство, как будто сзади нее кто-то стоит.

— Тебе нужны ответы? — спросила Миласа.

— Нужны ли мне ответы? — Она рассмеялась. Образ псайкера на самом деле вздрогнул. — Спустя столько времени… — Энна снова засмеялась, и серый воздух словно сжался. — После всего, что ты со мной сделала, после всех отнятых у меня выборов, ты спрашиваешь меня об этом?

— Наша вселенная не допускает выбора, Энна, а если да, то этот выбор не милосерден.

Миласа отвернулась и уставилась в окружавший их серый туман. На расстоянии Энна заметила тени, как будто откуда-то издалека сочился рассеянный свет, и омывал нечто, стоявшее за пределами зрения.

— Мы не можем… — начала псайкер, но осеклась. — Я не могу провести нас дальше. Все до этой точки было глубоко погребено Идрис и Обновленными. Но есть кое-что еще, и оно закопано даже глубже. Слишком глубоко для моего опыта и силы. — Она повернулась назад к Энне. — Я могу попытаться но, думаю, это может убить тебя, и у меня такое чувство, что и меня заодно.

Энна посмотрела на Миласу, затем на серую землю вокруг.

— Если не Идрис спрятала эти воспоминания от меня, тогда кто?

— Я не уверена.

— Но у тебя есть догадка — у тебя ведь всегда есть догадка, да?

Миласа грустно улыбнулась.

— Ты. Я думаю, это сделала ты сама, Энна. Думаю, когда Обновленные и Идрис начали работу с твоим разумом, ты спрятала от них воспоминания, оградила их и заперла столь крепко, что им не удалось найти их даже со всем мастерством.

Энна открыла рот, чтобы ответить, но затем закрыла его и покачала головой.

— Ты показала мне все это, чтобы попросить помочь тебе зайти дальше?

— Да, — ответила Миласа.

Энна фыркнула.

— Но как я смогла подобное? Убийца, которую в детстве забрала Идрис и превратила в оружие. Как ребенок или оружие способен на то, что ты описываешь?

— Я не знаю, — призналась Миласа.

Энна застыла в неподвижности и молчании, а потом посмотрела на тени во мгле.

— Что мне делать? — наконец, спросила она, повернувшись назад к Миласе. — Я ведь не могу просто…

Миласа исчезла. Глаза Энны залил ослепительный свет. Мгла и тени растаяли. Сцена, пришедшая им на смену, выглядела одновременно размытой и отчетливой. Цветные разводы стекались в одно целое, подобно участкам наполовину законченной картины художника. Над ней стоял человек, острые черты лица резко выделялись над смазанным образом сверкающих стальных доспехов. С его плеч ниспадал красный плащ, вдоль челюсти тянулась подернутая сединой борода. Волосы были убраны в хвост за головой. К складке плаща крепился трижды перечеркнутый символ «I» Инквизиции.

— Можешь нас оставить, — произнес инквизитор, его голос — глубокий и басовитый. Его темные глаза блеснули, когда он взглянул на Энну. Она видела это воспоминание так же, как прожила его, поняла она, — глазами ребенка.

— Конечно, лорд-инквизитор, — раздался голос, принадлежавший кому-то, кого Энна не видела.

Воцарилось молчание, а затем мужчина улыбнулся ей.

— И снова здравствуй, — сказал он. — С нашей прошлой встречи ты уже выглядишь не такой оголодавшей.

Миг тишины.

Перед ней возникли руки мужчины. Пальцы сжимали диск из меди и кости размером с небольшую тарелку. Поверхность покрывали символы, линзы и кристаллы. Диск разделяла последовательность колец, и он поочередно сдвинул каждое из них, собирая элементы узора, его глаза остекленели от сосредоточенности. Спустя мгновение руки замерли. Он бросил взгляд на диск и, наконец, опустил его.

— Что это? — произнес голос. Энна вздрогнула от звука. Это был ее собственный голос, моложе и выше, однако все равно ее.

— Я не слишком хорошо знаком с монастырем Последней Свечи, — сказал инквизитор, — но я думал, любопытство не в почете среди его чад.

— Я не из монастыря.

Долгое мгновение мужчина смотрел на нее.

— Я — инквизитор, — сказал он.

— Да, — ответила она. — Знаю.

— Понимаешь, что это значит? — спросил он.

— Это значит, что вас все должны бояться.

Морщинки вокруг глаз мужчины углубились, но лицо осталось неподвижным.

— Но ты, похоже, не боишься.

— А следует?

Улыбка была мимолетной, словно проблеск света в темноте.

— Очень даже. Знаешь, что это такое? — Он поднял диск из кости и меди.

— Нет.

— Признаюсь, вопрос был скорее риторическим. Найдется очень мало людей, которые сумеют дать тебе хотя бы начало ответа, и почти все они окажутся неправильными. Это эфирный ауспектрум или, по крайней мере, так его называют некоторые. Его создал безумец, и он применяется для измерения влияния незримых сил на причинно-следственные течения.

— Он говорит будущее?

— Он говорит мне, что означает настоящее. Будущее — другое дело.

— Это ведь колдовство, верно?

— Именно так, — согласился он.

Он умолк, и диск исчез. Секундой позже его руки показались снова, держа небольшой сверток из мягкой бледной кожи. Человек опустился на колени так, чтобы его лицо оказалось вровень с ее собственным. Он осторожно развернул сверток. Под кожей оказался пурпурный бархат, а внутри — колода прямоугольных кристаллических матриц, каждая длиной с ладонь. Одним движением он развернул их веером. На рубашке каждой матрицы начали кружиться и извиваться образы орлов и змей.

— Прошу, — сказал он, — выбери одну.

— Что это?

— Проводник воли Императора. Некоторые называет это таро.

— Что оно делает?

— Показывает нам вещи, которые мы не можем увидеть.

Пауза заполнилась тишиной, а затем маленькая рука — должно быть, ее собственная, — потянулась к матрицам таро. Орлы со змеями замерцали, когда ее пальцы зависли над ними. Затем рука опустилась и коснулась одной из матриц. Образ на рубашке замер, перья и чешуя вдруг покраснели от крови, на кристалле завихрились сломанные крылья. Ее рука дернулась назад, словно обожженная.

Лицо бородатого мужчины стало непроницаемой маской.

— Пожалуйста, переверни ее, — мягко сказал он. Рука появилась снова, заколебалась, но потом перевернула матрицу. На кристаллической поверхности на троне восседала фигура. Ее одежда была черной, в левой руке она сжимала серебряную молнию, в правой — нефритовую чашу. Вокруг головы сиял лучащийся серебряный нимб. За ней оборачивались синие небеса, усеянные звездами. Каждая деталь была отчетливой и реальной, как будто объемный, живой предмет, и в то же время картинка. Одно только лицо фигуры оставалось сокрытым, ее черты — тень внутри глубокого капюшона. — Император, — тихо проговорил мужчина.

— Вы напуганы, — раздался голос Энны. — Почему?

Он выдохнул и улыбнулся, однако его глаза по-прежнему оставались прикованными к образу на кристаллической матрице.

— Как тебя зовут? — наконец, спросил он.

— Ация, — ответила она.

— Для паломника подходит, но не для тебя. Отныне у тебя будет новое имя. — Мужчина покачал головой и собрал кристаллические матрицы обратно. — Теперь ты — Откровение.

— Откровение… Это что-то означает?

— Все что-то означает.

Последнее слово как будто повисло в ушах у Энны, когда образ человека померк, а затем осталось лишь слабое, гаснущее вдали эхо, и она почувствовала на щеках призрачные слезы, сама не зная, почему плачет.

Глава 16

Колег шел за Ковенантом, шагавшим к входу в Дом Согласия. По длинному коридору эхом разносились крики и возгласы из соединенных переходов и лестничных колодцев. Паника, словно густой дым, катилась теперь по всему монастырю. Некоторые его части были подожжены и полыхали. Выйдя с моста, они услышали доносящиеся из внутренних клуатров крики и вопли. Колег знал, что такое паника, страх. Они были его специальностью, оружием, которое его учили создавать и использовать, и хотя измененный мозг не давал воспринимать бойцу его воздействие, он понимал его, как сокол понимает ветер. И он мог сказать, что ужас разрастается быстрее, чем его можно было бы сдержать или обогнать.

— Лорд Ковенант! — раздался возглас из входа в Дом Согласия. Опираясь на трость, из небольшой двери возле главных врат тяжело вышел Эпикл. Инквизитор снова достал медное крутящееся устройство, его взор был прикован к нему, пока он шагал к астропату. Арбитры-часовые вытянулись в струнку.

— Лорд Ковенант, вам кое о чем следует знать, — сказал Эпикл. Ковенант достиг дверей. Сканирующие лучи сервочерепов за спинами арбитров прошлись по нему и Колегу.

— Говори, — сказал он Эпиклу.

— Я общался с аббатом, который изучал записи и, думаю, сболтнул лишнего. Он ушел, и…

— Это теперь уже не важно. Начинается, Эпикл. И когда кандидат восстанет, там будет и Триумвират. — Они вошли в зал. Орсино стояла у модуля машин, проецирующих размытую голограмму туннелей и коридоров. Ее доспех, как и броню арбитров рядом с ней, покрывали гарь и кровь. Рядом с ней стоял Главиус-4-Ро. Его скрытая под капюшоном голова дернулась вверх, когда Ковенант приблизился.

— Нам не удержать это место, — обернувшись, без всяких преамбул произнесла Орсино. Ее лицо было бледным. — Оно распадается на части. В нескольких местах красные паломники ворвались во внутренние клуатры. Если вы рассчитываете на последний бой и мученическую смерть, то я думаю, ваше желание исполнится.

— Кандидат скоро появится. Они будут здесь, — сказал Ковенант, остановившись рядом с ними и подняв медно-кристаллическое устройство. — Эпикл, начинай прорицание.

Старый астропат вздрогнул и кивнул. В воздух уже просачивался запах дыма. Все в зале стало как будто неподвижным, мгновение повисло на краю будущего.

Главиус-4-Ро вынул кабель, соединявший его с системой связи монастыря.

— Коммуникации отказывают по всей структуре монастыря, — сказал он, его машинный голос — низкий. — По моему последнему расчету на основании наличной информации, уровень смерти/окончания жизни в трущобах и внешних клуатрах… почти тотальный. Пожар быстро ширится, а геотермальные регуляторы дают сбой.

— Все здесь замерзнет или сгорит, — сказала судия Орсино, переведя взор с магоса на Ковенанта. — Владения человека кинуты в костер.

Инквизитор встретился с ней взглядом.

— Триумвират здесь. Им нельзя позволить воспользоваться моментом.

— А все прочее не важно? Власть закона, выживание всего и всех остальных?

— Да, — сказал Ковенант.

Долгий миг Орсино пристально глядела на него. Колег отметил, что морщинки вокруг ее глаз углубились.

— Ты похож на Аргенто больше, чем думаешь.

На секунду Колегу почудилось, словно под непроницаемой маской на лице Ковенанта что-то шевельнулось. Затем он кивнул.

— Собери все оставшиеся силы. Будущее грядет, и мы должны быть во всеоружии.

Крик в дверях заставил всех обернуться. Арбитры заламывали руки за спину женщине в рясе. Она тяжело дышала от боли, однако в ее глазах читалась непреклонность. Колег узнал в ней помощницу аббата, который изучал монастырские записи. Клаудия, вспомнил он.

— Милорды, она говорит… — начал один из арбитров.

— Инквизитор! — крикнула она. — У меня есть нужные вам знания.

Арбитры сместили хватку, и Клаудия вскрикнула от боли. Ковенант поднял руку.

— Дайте ей сказать, — велел инквизитор, когда те отпустили ее.

— Сначала мне нужно обещание, — осклабилась помощница. Судия Орсино дернулась к ней, но Ковенант взглядом заставил ее остановиться.

— Назови цену, — сказал он.

— Ковенант… — начала Орсино.

— Торговля быстрее принципа, когда у тебя мало времени, а у нас его нет вообще. — Он перевел взгляд обратно на Клаудию. — Говори.

— Аббат Иакто, мастер моего ордена… — она осеклась. — Впервые в жизни он совершил глупость… — Женщина покачала головой, ее глаза на секунду взглянули на что-то, что видеть могла лишь она одна. — Спасите его, — наконец, сказала она. — Дайте слово, что спасете его, и я расскажу вам, что мы нашли.

Мгновение Ковенант удерживал ее взгляд, а затем кивнул.

— Даю слово, — произнес он.

Во сне клубилась пыль, огромные ревущие стены серой пыли. Она была в каждом вдохе, и скребла глаза всякий раз, когда он моргал. Сновидец закашлялся, и внутри него взорвалась галактика горящих звезд. Он пошатнулся и упал на колени. Под ним заскрежетали острые камни. Края и углы впились в кожу. Он зачерпнул горсть камней и поднял так, чтобы те оказались перед ним. Он моргнул, и пыль заструилась по ветру и попала ему в глаза. Затем зрение прояснилось, и он увидел. Он держал не камни — это были кости, сломанные и истлевшие.

Он глухо вскрикнул, выронив их, и уже собирался встать, когда пылевое облако откатилось назад. Перед ним раскинулась земля. Нет, не земля, город, но город, подобного которому он никогда не видел ни во сне, ни наяву. Башни и купола вздымались подобно горным грядам. Статуи высотой со шпили соборов тянулись в затянутое тучами небо. Пылевой ветер дул по бульварам и омывал лица статуй и укрепления.

— Помоги… — Он обернулся на голос. В трех шагах от него на каменном кресле сидел мужчина. Кресло было гладким и серым, его поверхность изъедена ветром. Сидевший на нем мужчина был в серой одежде, ткань настолько истрепалась, что пыль как будто ложилась на тонкую кожу поверх его иссохшей плоти и костей. На его теле были также покрытые струпьями раны и почерневшие порезы, из которых медленно текли гнойные слезы. — Я… Помоги… — снова проговорил мужчина на троне, повернув голову, содрогаясь от усталости.

— Я… — начал сновидец. — Я… Кто ты? Что ты? Это что, сон?

— Это… — закашлялась фигура на троне. — Это не может продолжаться. Я…

— Что не может продолжаться? О чем ты говоришь? — спросил он, однако истощенная фигура лишь покачала головой. Затем он рассмеялся, и где-то за пеленой пыли ему ответил рык грома. — Почему я вообще с тобой разговариваю? Ты же просто призрак из сна. Это сон, и где-то… — Сновидец осекся. Он моргнул, в глазах вспыхнула боль и паника. — Я умираю… — едва слышно сказал Иакто. — Я истекаю кровью на полу часовни. — Он засмеялся снова, но звук на сей раз был тихим и холодным, и гром не ответил. — Все это время, все эти годы я рос в чине и стремился к власти, и вот такой мой конец — горячечный сон на краю бездны.

— Я… — отозвалась фигура на каменном кресле, и подняла руку.

Город вокруг них застонал, когда ветер понес по его улицам пыль из измельченных в прах костей.

— Иакто.

Он резко вскинул голову. Человек в каменном кресле смотрел на него, взгляд ровный, глаза на изнуренном лице — ясные. Он протянул руку, тонкие пальцы открыты. Мужчина вздрогнул, и на секунду Иакто почувствовал, как эта боль хлестнула и его также. Он ахнул и пошатнулся, валясь на колени.

Внутри него разверзлись черные провалы боли и усталости, и бесконечный кричащий кошмар, вечная ночь, и тьма, и смех, и он был один, один в смыкающемся мраке и холоде, рычащих, словно голодные волки зимой, и он слышал их поступь и шипение, и слышал их дыхание, когда те втягивали воздух, и чувствовал слабость в своих членах, когда поднялся на ноги, чтобы отогнать их.

Затем боль прошла, и сон о мертвом городе вернулся.

— Почему? — наконец, сказал он, и ветер унес слова с собой. — Есть ведь и другие люди, другие умирающие люди. Другие лучшие люди. Другие…

Ветер усилился. Пыль поглотила город. Где-то вдалеке, вне сна, его сердце прогоняло последнюю кровь. Он поднял глаза, пытаясь дышать, пытаясь оставаться в живых.

Мужчина на троне стал меркнущим пятном, его рука по-прежнему протянута.

— Иакто, — снова проговорил он.

Он хотел заплакать. Хотел закричать. Хотел чего угодно, но только не тянуться к этой руке. И он услышал, как задает вопрос, последний вопрос, который, как он думал, покинет его уста.

— Это… — Он закашлялся. — Это будет что-то значить?

— Прошу…

Иакто засмеялся в последний раз и потянулся к ждущей руке.

Йозеф услышал, как из груди вырывается выдох.

— Йозеф?

Монастырь возвышался впереди горой из темного камня и точек света. Он попытался сделать к нему еще шаг. Затянутое метелью небо над ним перевернулось, и снег, устилавший землю, поднялся ему навстречу.

— Йозеф!

Агата упала рядом с ним на колени, мечась взглядом между священником и окружавшей тьмой. Снег будто повис в небесах. Он слышал, как его зовут. Они подошли так близко, так близко, еще немного, и они доберутся до дверей, еще немного…

— Мне жаль, — произнесла Иасо.

Он ощутил внутри порыв холодного воздуха.

— Благодарю, медикэ-прим, — ответил Йозеф спустя мгновение, после чего соскользнул с плиты и стал натягивать верхнюю часть рясы обратно на татуированное тело. — Вы отлично поработали.

Иасо вскинула голову.

— Что? — глядя на нее, спросил он. — Что-то не так?

— Большинство людей на вашем месте… типичнее… Вы не задали ни одного вопроса, к которым я готовилась.

— Вы уверены? Что можно сделать? Есть какой-то способ? Вы об этих вопросах?

— Да, именно о них.

— И?

— Я не поняла — что «и»?

— И есть хорошие ответы, которые я упустил?

Секунду Иасо смотрела на него, а затем покачала головой.

— Нет, — ответила она. — Кое-что может…

— Кое-что ценой моей службы, ради возможности протянуть еще пару дней, наблюдая за тем, как убывает песок? Спасибо, я знаю, на что это похоже, поэтому благодарю, но нет. — Йозеф улыбнулся ей, хотя в душе радости не чувствовал. — Я буду делать что угодно, только не сидеть сложа руки. Кроме этого, у меня обязанности. Вы здесь новенькая и, догадываюсь, что Виола не наняла бы вас, не обладай вы исключительными умениями и честью, поэтому я рассчитываю, что моя проблема останется лишь моей.

Секунду Иасо не шевелилась.

— Инквизитор подобен Богу-Императору. Если он…

— Я нужен ему, — произнес Йозеф. — Я нужен им всем, и нужен им как живая душа, а не умирающий человек.

Она положила руку ему на плечо.

— Со всем уважением но, судя по моим наблюдениям за инквизитором, он не подвержен проявлению эмоций. — Именно из-за этой лжи я ему нужен, — ответил он и стряхнул ее руку. — Вот почему я нужен им всем. Поэтому я собираюсь остаться с ними.

— Мне жаль, мастер-священник, но все не так просто. Вы…

— Йозеф, просто Йозеф, или Хорив. И, да, все так просто.

— … Йозеф! — звала его Агата. Снежинки падали ему на лицо, касаясь щек морозными пальцами.

Монастырь Последней Свечи горел, и когда пошел снег, начал кричать. Зверье у него в корнях, начинавшее как бродячие собаки и заблудшие люди, завывало от голода ненасытных нерожденных, вшитых им в кожу, пока они шли по гробницам и туннелям. Все выше и выше текли красные паломники, через опочивальни, где мольбы давно уже стали слезами, а теперь стали криками. Угли и свечи кидались в растекающиеся лужи лампового масла, и оранжевые зубы пламенеющего ада пожирали гобелены и вышибали витражи из рам. Смерть принялась пожинать души тысячами: в залах, где дым и жар похищали воздух из легких, и в храмах, где безответные молитвы обрывались щербатыми ножами. Крики и пламя поднимались в ночь.

Видимое сверху, скопление священных зданий засветилось подобно углям, когда огонь стал вырываться в морозную тьму. Над всем этим в самой высокой башне продолжало гореть священное пламя. Иссиня-красный свет авроры начал растекаться по подбрюшьям облаков и расцвечивать падающий снег.

Внизу, под куполом Великого Собора, Мемнон вышел из теней лестничной двери, что вела в покои епископа. Наверху от вершин гранитных колонн расходился свод центрального нефа. В высоких витражных окнах мерцало зарево пожаров, добавляя свет к нимбам святых. Между колоннами и под стеклянными ликами мучеников его встретило безмолвие. Ждавшая в тени Геддон кинулась ему навстречу. Шлепающие шаги аукспикстры эхом отдавались от плитчатого пола.

— Началось изменение, — без преамбулы прошипела она. — Три минуты назад, в разных эфирных спектрах. Массивы атмосферных и рациональных данных также колеблются.

— Кандидат…

— Но показания лишены смысла, — качая крупной головой, продолжила Геддон, словно не услышав его. — Кандидат не типичен. Формы сигналов не синхронизируются, а наоборот, расходятся — как будто проявление не было единичным событием. Как будто оно…

Главная дверь в собор взорвалась. Камень, дерево и блестящий металл разлетелись по всему залу.

Из мрака вырвалась очередь огня и снесла Геддон голову. Из разрушенных устройств на ее плечах захлестали электрические разряды, пока она валилась на пол. Мемнон дернулся назад от выстрелов, теперь уже направленных на него. Вокруг инквизитора замигал ослепительный свет, а затем ярко вспыхнул, когда тяжелые снаряды столкнулись с воздухом и разорвались в огне и грохоте.

Визор Колега потемнел, когда вокруг цели вспыхнуло конверсионное поле. Арбитры по двое продвигались между колонн, на бегу ведя огонь. Неф наполнился звездно-ярким светом. Звуки стрельбы поднимались до самого потолка и эхом разносились в разодранной темноте.

Колег поднялся и бросился вперед, на ходу снимая каркасный приклад макростаббера. Он в нем теперь не нуждался. Бой будет ближним. Смертельный выстрел в первую цель был сложным, однако он допустил ошибку. Он не учел, что вторая цель имела защитное поле. На таком расстоянии они не могли знать, у какой из целей был более высокий приоритет. Но, по крайней мере, сейчас этот вопрос разрешился.

— Найти и перекрыть входы! — раздался по воксу крик Орсино, когда та, прихрамывая, вошла вслед за бегущими арбитрами. Главиус-4-Ро держался за ней, помогая идти астропату Эпиклу. Последней появилась женщина в монашеской рясе по имени Клаудия. Та сжалась за колонной, когда какофония усилилась. — Продолжайте стрелять, не дайте им поднять головы, — воскликнула Орсино.

— Ложный паломник… — зазвучал голос Ковенанта, усиленным громом вознесшись над звуками стрельбы. Инквизитор вышел вперед вместе с Колегом, когда они захлопнули ловушку, и теперь шел подле него. Инквизитор не стрелял, меч по-прежнему оставался за спиной. У него в руке, вращаясь, пело медно-кристаллическое устройство, все скорее и скорее, смазывая символы.

— Властью Трона и Повелителя Человечества, я приказываю тебе сдаться правосудию, — продолжая шагать вперед, крикнул Ковенант.

Одинокий человек секунду стоял неподвижно, тень за ярким нимбом конверсионного поля. На мгновение ритм стрельбы ослабел, и когда зарево света вокруг мужчины померкло, Колег увидел, как он поднес руку ко рту, словно посылая им воздушный поцелуй. В воздухе заклубилась пыль, и эхом разнесся звук, заглушивший все прочие шумы.

Колег пошатнулся, и почувствовал внутри маски запах горелых специй. Ближайший от мужчины арбитр, содрогаясь, застыл на месте.

И пыль хлынула наружу, разлетаясь вперед и вверх, ширясь и вихрясь. Из нее явились силуэты, серые и мягкие, тень и пепел. Они повисли в воздухе, складываясь и скользя в миге, растягивающемся подобно нити. А затем они вырвались из небытия в воплощение. Они были серыми, как пыль на крыле мотылька, или измельченный пепел, высеянный из крематория. В воздухе забили крылья. На землю шлепнулись щупальца. На лицах из пыли разверзлись рты, и возопили от голода. Они устремились вперед, и над ними в очах стеклянных святых пылал свет их горящего святилища.

Глава 17

В крыле медикэ зазвучала сирена. Ястреб над Клеандром вскрикнул и расправил крылья. Он из всех сил оттолкнулся и крутанулся. Птица ринулась к нему, когти выставлены, клюв — широко раскрыт в вопле. Он врезал ей кулаком по крылу. Птицу отбросило назад. Клеандр взревел, ощутив, как сломались кости в руке. Ястреб опять нырнул на него, когда он неуклюже сполз с плиты. Ноги зацепились за трубки, до сих пор подсоединенные к телу, и он кубарем полетел назад, рука потянулась к серебряным ножам, разложенным возле плиты. Дверь в операционную распахнулась настежь. Он мельком заметил придворную униформу, когда птица обрушилась на него снова. Ястреб ударил когтями, едва его рука сомкнулась на скальпеле. Воздух наполнился криками.

Он сделал выпад. Острие пронзило грудь ястреба. Когти пропахали ему руку. Голова птицы яростно задергалась из стороны в сторону. Клеандр увидел желтые глаза на хромированном черепе.

— Назад! — крикнула у него за спиной Виола.

Из ног птицы вытягивались иглы, на их кончиках, словно жемчужины, вырастали молочные капли яда. Клеандр плечом оттолкнул ее от себя. Он почувствовал, как рвутся наложенные на спину швы. Окровавленный ястреб ударил крыльями, пытаясь оседлать поток воздуха. Несколько лазерных лучей прожгло птицу за миг до того, как пара снарядов оставила от нее лишь куски мяса и клочья перьев.

Секунду Клеандр лежал на полу, тяжело дыша, глаза закрыты. Затем он перекатился, руки вцепились в подсоединенные к нему трубки и провода.

— Отключите чертовы машины, пока они не прикончили меня, — прорычал он. Кто-то бросился исполнять приказ. Он ухватился за плиту и начал подниматься на ноги.

— Что ты делаешь? — спросила Виола.

— Крайне серьезная личность с мечом и еще одной чертовой птицей увела Иасо и идет за Энной… — Мир вокруг него кружился и плыл. — Я иду за ней.

— Энна… — донесся издалека голос Миласы. Вокруг Энны взревел серый туман, когда она обернулась. В сумраке возникали и рассеивались огромные тени. — Энна! — крик раздался прямо за ней. Она развернулась и увидела Миласу в шаге от себя. Образ псайкера был белым как мел, кожа туго обтягивала кости, глаза скрытые в темных провалах. С ее плеч свисал потрепанный плащ из грубой зеленой ткани, развевавшийся и истекавший водой так, словно Миласа стояла посреди бури.

— Я видела… — начала Энна, воспоминание о бородатом инквизиторе и матрицах таро всплыло снова, обостряясь. — Я видела кого-то. Я… Он дал мне имя.

Миласа подрагивала, с ее лица стекали капли дождя.

— Я знаю, я видела. Энна, снаружи что-то происходит. Не знаю что, но…

— Ты… ты что-то знаешь, да? — сказала Энна, чувствуя, что ее слова — правда. — Ты что-то узнала в том воспоминании, верно?

Миласу заколотила дрожь. Плащ взметнулся на ветру.

— Я не могу… Ты слишком сильна, чтобы я оставалась здесь…

— Что ты видела? — крикнула Энна. Миласа повалилась на землю, словно сдавшись под напором ветра. — Кто он такой?

Миласа, задыхаясь, посмотрела на Энну.

— Аргенто, — сказала она. — Инквизитор из твоего воспоминания был повелителем Ковенанта.

Энна моргнула. Тени воспоминаний вокруг нее поползли вперед.

— Откровение… Ация… Откровение… — взывали они пронзительными голосами из позабытого прошлого.

— Медикэ-прим? — спросила Северита. Ее оружие по-прежнему оставалось нацеленным на запертую дверь. — Зачем вы пришли?

— Я должна регулярно проверять физическое состояние объекта, — прозвучал из вокс-динамика голос Иасо.

Северита уняла дрожь. Температура в комнате сильно упала. Миласу окружал холодный свет.

— Это невозможно, — произнесла Северита.

— Я вынуждена настаивать, — ответила Иасо.

Нинкурра вздрогнула. Телепатическая связь с ястребом, которого она оставила с герцогом фон Кастеляном, только что оборвалась. Она моргнула. Перед глазами вскипели призрачные образы последних секунд жизни птицы. Нинкурра сделала два быстрых вдоха и сняла с пояса крак-заряд. Иасо все еще говорила в вокс-динамик у двери, но это явно ни к чему не приведет. Время подходило к концу.

— Уходите прочь, — сказала Северита. — Уходите немедленно, медикэ-прим.

— У меня есть обязанности, — отозвался голос Иасо. Северита оглянулась на окруженную призрачным свечением ведьму и пылающий гроб.

— А у меня — свои, — ответила Северита.

Дверь взорвалась внутрь. Ударная волна отбросила Севериту на спину. Она ударилась о криомашину и повалилась на пол. Она закашлялась, не в силах сделать вдох.

«Вставай! — заорал голос у нее в голове. — Вставай! Быстро!»

Она поднялась на ноги. С нее капала кровь. От правой руки остались изувеченные пальцы, пистолет куда-то исчез. Она больше ее не чувствовала. Осколки пробили броню, и засели в правых ребрах.

Император, услышь Свою слугу…

Внутри взорвалась боль, когда она прыгнула к двери. В левой руке Северита стискивала меч, его лезвие зажжено.

Император, защити Свою слугу…

Взревел выстрел. Северита дернулась в сторону, когда снаряд разлетелся о стену. За выбитой дверью двигалось размытое пятно. Она кинулась вперед, кровь и мышцы, и боль и молитва сплелись вместе.

Император, принеси смерть изменникам…

Из дверей выступила фигура и замахнулась на Севериту. Ее плащ развевался и сливался с тьмой. Зашипел, рубя, меч. Быстро, очень быстро — Северита даже не заметила удар, но ее меч все равно встретил его.

Мечи поцеловались в крике света и звука. Противник ударил снова, однако Северита отпустила клинок, когда их кромки соприкоснулись. Она заметила лицо под капюшоном, глаза скрыты под инфраочками, рот — тонкая черточка, и в этот момент она увидела, как рот удивленно поджался, когда меч Севериты закружился в воздухе. Воительница нырнула, крутанулась и пнула убийцу в живот. Женщина отшатнулась на полшага, выровнялась и взмахнула мечом. Северита поймала падающий клинок. Силовое поле активировалось вновь, едва ее пальцы сомкнулись на рукояти. Она ударила, лезвие плевалось молниями.

Женщина в плаще подняла меч, чтобы парировать удар. Кромки встретились, и лезвие убийцы рассыпалось осколками. Женщина отпрянула, рукоять ее расколотого меча все еще оставалась в руке. Северита сделала выпад, масса тела и инерция прошли сквозь нее и вниз, к окутанному молниями острию клинка. И, уже проводя удар, воительница увидела вспышку, когда женщина в плаще вскинула рукоять расколотого меча и обрушила на нее. Осколки в падении сформировались обратно в лезвие, стремительно, будто удар плети, но замедленно в глазах Севериты.

Она отскочила назад, почувствовав, как боль от ран полыхнула белым огнем. Кромка меча женщины попала в наруч на ее левой руке и, пропахав глубокую борозду, соскользнула. Она отступила, однако слишком медленно, и убийца в плаще устремилась за ней, рубя снова и снова. Северита сменила хват на мече, парируя и отражая, продолжая пятиться к стене. Она ощутила, как нить молитвы в голове дрогнула. Кровь теперь толчками вырывалась из раны, которую осколок проделал в нательной броне. Сзади она ощутила холодное потрескивающее присутствие Энны и Миласы.

— Император, помоги Своей слуге… — сорвались с ее уст слова. Мечи соприкоснулись вновь, но на этот раз она выгнулась назад, склонившись, словно ива на ветру. Меч убийцы в плаще просвистел над ней, после чего она поднялась обратно. Вторая женщина отскочила. Северита пнула ее, и почувствовала, как от удара вздрогнула нога. Женщина отлетела в выбитую дверь. Северита последовала за ней, меч готов нанести смертельный удар.

Из тьмы что-то выпорхнуло. Краем глаза Северита заметила отблеск крыльев и хромированных когтей, прежде чем существо врезалось в нее. Уши наполнились криками. Вокруг головы — удары крыльев. Она вскинула меч, однако когти уже отыскали ее шею. На мгновение она ощутила, как по телу холодным каскадом расползается оцепенение, а затем она уже падала в темноту, в ушах стояли пронзительные вопли, пока оборвавшаяся молитва у нее в душе исчезала в меркнущем мире.

Нинкурра поднялась с пола в коридоре. Псайбер-ястреб все еще сидел на окровавленном теле охранника. Сестры Битвы, почти наверняка, притом исключительно стойка и опытная. Нинкурре повезло, что она вообще выжила.

Она снова шагнула к двери. Мимолетная мысль заставила ястреба перепорхнуть ей на плечо. Сзади послышался стон, и она обернулась. Иасо валялась на полу, куда она упала после сорвавшего дверь взрыва крак-гранаты.

— Не дергайся, — сказала она. Иасо поморщилась, но подчинилась. Нинкурра заглянула в дверь. Ей потребовался всего вдох, чтобы окинуть взглядом помещение. Стоявшая на полу свеча служила единственным источником естественного света. Посреди комнаты, окруженная льдом и призрачным свечением, висела фигура. Нинкурра ощутила мощь разума внутри ее черепа, однако она была направлена, нацелена и сфокусирована на пышущем жаром гробе, вертикально привинченном к полу. Внутри кто-то был, смазанное бледное лицо, видимое через обзорную щель.

Нинкурра прицелилась через дверь в парящего псайкера. Она не собиралась рисковать, заходя внутрь, пока та жива. Убийца медленно выдохнула, палец сжался на спусковом крючке.

Едва пистолет выстрелил, в него врезалась пуля и вырвала из рук Нинкурры. Сбитый с цели снаряд попал псайкеру в плечо и пробил луковичное устройство, обрамлявшее ее шею. Она кувыркнулась и кубарем рухнула на пол. Мощь психического вопля заставила Нинкурру пошатнуться. Она обернулась, глаза и разум пытались отыскать стрелка. Ястреб сорвался с ее плеча, крылья уже расправлялись, клюв — открывался. Пуля снесла ему голову прежде, чем он успел сделать взмах. Птица, дергаясь, упала на палубу. Нинкурра нырнула в дверь. Сжимавшие пистолет пальцы горели от боли, однако она все еще могла убить иными способами. Она перекатилась и вскочила на ноги возле гроба, клинок занесен.

— Я бы этого не делал, — раздался голос из дверей.

Нинкурра обрушила острие осколка-клинка на неподвижное лицо за обзорной щелью. В опускающийся клинок попала пуля. Магнетически собирающиеся осколки звонко забарабанили по металлическому гробу. Вторая пуля угодила в стискивавшую меч руку сразу следом за первой. Отдача толкнула ее на пол. Нинкурра перекатилась, устремив свою волю в разум стрелка. И натолкнулась на холодный лед.

Еще три пули вошли ей в плечи и колено. Она повалилась на пол, мир перед глазами поплыл.

Из тени выступил мужчина в клетчатом нательнике. Его взгляд был неподвижным, движения — неторопливы. Руки спокойно висели по бокам, в каждой сжато по пистолету. Нинкурра втянула воздух, ощутила на языке кровь, и плюнула в него. Мужчина вскинул бровь, а затем присел так, чтобы оказаться от нее на расстоянии вытянутой руки. Нинкурра попыталась пошевелить руками, попыталась найти остатки силы, чтобы показать свое непокорство.

— Я попал тебе в нервные окончания, — заявил стрелок. — Хорошая новость — ты не сможешь больше чувствовать боли. Плохая новость — ты не убьешь меня своими смертоносными ручонками.

Нинкурра закрыла глаза и вновь направила на него свой разум. Он моргнул.

— Твоему повелителю не следовало посылать тебя одну, — сказал он, и его голос лишился привычной мягкости, с которой он говорил прежде. Слова проникли в расплывающиеся мысли Нинкурры. — И ему не следовало вмешиваться. Его рука — жнеца, а не сеятеля.

Ее повелитель… откуда он…?

— Он — человек веры, — продолжил стрелок. — Ему следовало знать, что ангелы присматривают за достойными.

— Кто… — начала Нинкурра. Но мужчина спрятал один из пистолетов в кобуру, и показал ей яркую серебряную монету.

— Путь к воскресению и откровению тернист. — Он кивнул на гроб. — Она важнее тебя, важнее меня. — Он открыл рот и положил серебряную монету под язык. — Поэтому она должна жить, а ты должна пройти через врата ночи.

Он поднялся. Ствол его пистолета стал черным кругом перед глазами Нинкурры.

Она открыла рот, чтобы снова плюнуть.

— И не возродиться в свете, — сказал он, и спустил курок.

Клеандр пошатнулся и упал, когда свернул за угол. Виола поймала его, кинула взгляд на одного из придворных бойцов, и он почувствовал, как вторая крепкая рука подхватила его под плечо и помогла выровняться.

— Ты дурак, или решил, что хочешь умереть? — прошипела Виола.

— А это проблема? — выдохнул он, как только они продолжили путь. Бойцы двигались впереди них. По кораблю, наконец, зазвучала общая тревога. — Я полагал, мы оба согласны с тем, что ты заждалась своего наследства.

— Не стой ты уже одной ногой на пороге, я бы лично толкнула тебя за дверь смерти, — отрезала Виола. — Особенно, если ты не прекратишь болтать.

Он засмеялся, и спину обожгло огнем.

— Госпожа Виола! — воскликнул один из бойцов перед ними.

Клеандр увидел обломки двери, ведущие в комнату, где держали Энну Гирид. Бойцы бросились вперед, оружие поднято, однако Клеандр смотрел на фигуру, лежавшую на полу в коридоре.

— Как они?

Придворный боец с эмблемой медикэ на плече опустился на колени рядом с Иасо, еще один — у израненного тела Севериты.

— Медикэ и Сестра живы, — ответил боец.

Виола высвободилась из-под руки Клеандра, и он повалился на поддерживающего его солдата. Из выбитого входа вышел Бал, его пистолеты в кобурах. Позади него на полу возле криогроба Энны лежал окровавленный труп. Кровь расцвечивала розоватым цветом тающей лед и слякоть на полу.

— Ты успел, — сказала Виола.

Жизнехранитель мрачно улыбнулся.

— Едва, — ответил он и кивнул на труп. — Как бы ни была убийца, ей почти удалось. — Клеандр заметил, как мужчина кинул взгляд на оттаивающий криогроб и лицо Энны Гирид за кристаллической обзорной щелью. — Тот, кто ее послал, очень сильно хотел смерти этого сновидца. — Он помолчал. — Кто она такая? Вы говорили, ее зовут Энна Гирид, но кто она?

— Госпожа Виола! Капитан фон Кастелян! — В помещение вошел силовик с усиленным вокс-аппаратом. Виола обернулась, но мужчина тут же продолжил. — Сигнал с мостика. Бури и эфирные возмущения ослабли…

— Что? — переспросил Клеандр. — Как?

Силовик помолчал, глубоко вдохнул, и от того, как он выпрямился, по хребту Клеандра прокатилась ледяная волна.

— На поверхности что-то случилось.

Последовавшее мгновение наполнилось долгой тишиной. Первой молчание нарушила Виола.

— Расскажи нам, — сказала она.

Глава 18

Колег почувствовал, как в голове у него все перевернулось, когда нерожденные с воем устремились ему навстречу. Кожу поверх мышц пробрала дрожь. Внутри черепа снова и снова эхом разносился задыхающийся безмолвный крик. Обрубленные ниточки воспоминаний и эмоций стали сплетаться обратно. Отголоски ненависти и страха всплыли на поверхность и завопили Колегу бежать, атаковать, приставить оружие к голове и спустить курок, чтобы покончить со всем этим.

Он прицелился и выстрелил. Из макростаббера с ревом вырвались снаряды. Дульные вспышки вытянулись на три метра и опалили морды рвущихся вперед демонов. Колег провел пистолетом перед массой конечностей и пастей, раздирая похожую на пыль плоть. Ствол на мгновение раскалился докрасна, прежде чем цилиндр с боеприпасами опустел. Он выдернул его. К нему поскакал демон, напоминавший шар из щупалец и зубов. Колег вставил на место новый цилиндр, когда существо практически достигло его. Он не успеет, специалист понял это с холодной уверенностью, едва заглянул в разверзшийся рот, его глотка — колодец теней.

На демона обрушилась стена белого огня и превратила его обратно в облака пыли и вопящей тени. В зал ступил Ковенант. Голову инквизитора окружал ореол холодного света, а клинок зажегся, когда он направил его в толпу нерожденных. Молния и сталь встретились с плотью. Свет вокруг его головы ярко вспыхнул, и из него вырвалась волна энергии. Колег почувствовал, как отлетел назад. Сила тараном врезалась в нерожденных, обращая их тела в прах. Ковенант натужно закричал, и психическая энергия изменила форму, сузившись в дугу, которая устремилась вперед, подобно серпу по траве. Воздух загустел от запаха мороза и железа.

Ковенант пошел следом за психической волной. К нему с пола потянулись рассыпающиеся руки и когти. Лицо лысого мужчины оставалось безмятежным, его глаза — ясные, хотя с губ по подбородку текла кровь.

— Ты — один из трех, — сказал Ковенант. — Странник. — Его наплечная пушка дернулась, однако развернулась, чтобы открыть огонь по демонам, все еще выползавшим из воздуха. Он обеими руками поднял перед собою меч. Холодная молния силового лезвия сокрыла в резких тенях черты его лица.

— И ради этого момента ты дал сгореть святому месту? — произнес Странник. Орудие у Ковенанта на плече крутанулось и выстрелило. Вокруг мужчины разорвалась молния. Когда сполох погас, человек по-прежнему стоял на том же самом месте. Ковенант двинулся вперед. Рев разрываемой реальности и выстрелов словно создавал коридор перед его шагами. — В час расплаты, что ляжет на чаши весов против твоих зверств, Ковенант?

— Ты — ложный слуга Трона, — заявил инквизитор.

Странник покачал головой, и это движение всколыхнуло в Колеге воспоминание о жреце, который в детстве объяснял ему, что спасение вовсе не означает милосердие.

— Я исповедован, — сказал Странник. — Я обречен, но несу это бремя ради человечества. Даже ради тебя, Ковенант. Грехи должны нести лишь те, кто способен взвалить их на себя. — Ковенант был в пяти шагах, меч воздет, взор прикован к цели. — Спасение для человечества — вот все, что имеет значение. Остальное — просто заблудшая греза.

Незримая рука сбила человека с ног. Конверсионное поле Странника разгоралось ярче и ярче, переливаясь цветами от перегрузки, а Ковенант уже устремился в бой, клинок высоко поднят. Пылевые демоны взревели и повернулись к нему. Колег открыл огонь, распиливая снарядами когти и пасти, что тянулись к его повелителю. Нимб Странника исчез, и кромка меча Ковенанта обрушилась на него подобно комете с ночного неба.

Перед глазами Колега возник нечеткий силуэт. Ему хватило времени, чтобы заметить горящие раны, исчерчивавшие обнаженные мышцы и изогнутое лезвие, за которым тянулось смазанное пятно света. Меч Ковенанта на что-то натолкнулся, и сумрак взорвался осколками тени и воющего света.

Епископ Ксилита закрыла за собой железную дверь и вынула ключ из замка. Воздух в зале управления дрожал от грохотания поршней и лязга крутящихся шестерней. Извергаемые машинами управления клубы горючего газа пульсировали оранжевым светом по всему залу. Из паутины переходов, расходившихся от двери, выступали громадные вращающиеся трубы из черного металла.

Ксилита на секунду замешкалась, смотря на то, как ее тень падает на дверь, в которую она только что вошла. Она была небольшой, и вела к спиральной лестнице, что поднималась к ее покоям. Это был единственный путь в этот зал, а железная дверь служила единственным входом и выходом. Она повертела ключ от двери в руках.

К ней залязгал сервитор. Его механические части покрывали пыль и следы ветхости.

Он остановился, и у него на груди зажужжал динамик, пока он готовился заговорить.

— Я несу печать и кровь своего чина, — вытянув открытую ладонь, произнесла Ксилита. — Подчинись моей воле.

Сервитор уставился на нее. В растрескавшемся стекле его глаз загорелся свет, а затем он потянулся и уколол ее ладонь иглой на кончике пальца. У него в черепе что-то щелкнуло, и он поклонился.

— Какова ваша воля?

Долгое мгновение она смотрела на него, чувствуя, как за губами висят слова. Ксилита подумала обо всем, что сделала, обо всех секретах, которые хранила, каждый из них с годами становился тяжелее цепей, согнувших ее спину и обременявших конечности. Сквозь решетку под ногами она видела пропасть окруженной трубами шахты к далекому сияющему зареву.

— Поступала ли я верно? — спросила она.

Сервитор поднял голову.

— Я не понимаю вашу команду.

Она улыбнулась и покачала головой.

— Какой смысл всего этого… страдания, если оно не ради чего-то, понимаешь, чего-то высшего? Должна же быть причина, верно? — Сервитор непонимающе зажужжал и защелкал. Ксилита покачала головой, затем подняла ключ, который откроет дверь в комнату, и бросила с мостика в сиявшее внизу огненное зарево. — Моя команда — выключить машины управления. Все.

— Подчинение, — проговорил сервитор.

Главиус-4-Ро резко крутанулся, когда на него прыгнуло похожее на гончую существо, созданное из мрака и пыли. Он попятился, и над головой выгнулся один из механодендритов у него на спине. В существо попал луч нейтронного лазера и пронзил его насквозь. Пускай демон черпал свою мощь из энергий вне рамок рационального анализа, однако пыль его тела сплавилась и рассыпалась в мгновение ока. Он прошил лучом следующего монстра, ощущая, как иссякают запасы энергии. Его машинные конечности задрожали. В сознании зажужжали предупредительные сигналы. Системы данных наводняли парадоксы. Участки его системы и сознания полнились воплями испорченной информации из-за искривлявшейся и ломавшейся в присутствии демонов реальности. Он попытался отступить назад, когда из пыли и воздуха возник рой крылатых созданий с клыкастыми пастями. Механизмы в ногах вдруг заклинили. Его захлестнули уведомления об ошибках.

— Машина суть чистота, — пробормотал магос, и запустил процессы очистки машинных компонентов. На секунду он отключился, а затем вернулся назад в сознание как раз вовремя, чтобы хлестнуть окутанной электричеством рукой по одному из стаи крылатых демонов, что устремился к нему. По руке взвились искры. Оставшейся плотью он почувствовал боль.

Собор гремел от звуков боя. За брешью главных дверей, через которые они зашли, его сенсоры дальнего радиуса действия засекли тепло тел и вибрацию. К ним кто-то шел. Люди. Или существа, что могли когда-то быть людьми. Он ощутил по неустойчивому каналу, все еще поддерживаемому им с ограниченными машинными духами, как что-то изменилось, а затем заревела сирена.

— Судия Орсино, — сказал он по воксу ближнего радиуса действия. За колонной позади него съежилась женщина по имени Клаудия. Эпикл прислонился к холодному камню, его рот двигался, по лицу стекал кровавый пот. На канале связи с монастырскими системами громко зазвучало предупреждение. — Судия Орсино! — повторил Главиус-4-Ро, выкрикивая слова со всей мощью, которую мог выделить.

Орсино, стоявшая за следующей колонной нефа, кинула на него взгляд, одновременно всадив болт в трепыхающуюся массу крыльев и формирующихся лиц. Вокруг нее оставалось кольцо арбитров, продолжающих вести огонь. Ковенант с Колегом исчезли за саваном пыли, сквозь которую сполохи света отбрасывали смутные тени.

— Что? — крикнула она.

— Полагаю, к нашему местоположению приближается значительное число врагов.

— Принято, — ответила она. Судия остановилась, чтобы перезарядить свой пистолет. Ее заключенные в крепежи конечности двигались с размеренностью часового механизма.

— И… — начал он. Из бреши высоких дверей выступила фигура. Секунду она стояла, ее красные лохмотья — окровавленные и покрытые копотью. Существо подняло голову и взвыло сквозь пригвожденную к лицу маску. Затем оно ринулось вперед. В брешь стало входить все больше фигур. Пылевые демоны устремились по воздуху к существам и ворвались в их ряды, свиваясь внутри плоти, кормясь текущей кровью.

— И, — заставил себя продолжить Главиус-4-Ро, — по машинной связи с монастырскими системами ко мне поступило предупреждение. Геотермальные регуляторы под комплексом отключены. По окончании процесса катастрофическое вулканическое извержение неизбежно и необратимо.

— Ты можешь прервать процесс? — крикнула она. Пара арбитров уже перевела огонь на существ, толпой вырывавшихся из бреши соборных дверей.

— Нет, — ответил Главиус-4-Ро. — Прогрессия событий теперь уже непредотвратимая.

Ковенант отшатнулся, едва успев выровняться, когда сквозь его меч прошла дрожь от соприкосновения.

«Я здесь умру», — подумал он.

Лезвие серпа, принявшее удар, нечетким пятном неслось к нему, стеная, волоча за собой жидкий свет. Его изгиб имел полметра в ширину, кромка — выщербленная бритва. Для психических чувств инквизитора он кричал от голода и боли, бормоча горящими символами, выбитыми в металле.

«Здесь я потерплю неудачу в последний раз».

Человек, обращавшийся с оружием, был высок, обнажен до пояса и мускулист. Кожу его крест-накрест пересекали шрамы и ожоги, объединяя божественное и богохульное в одно целое. Метки у него на руках истекали кровью и огнем. Он размывался при движении, дрожа подобно рисунку на полях пролистываемых страниц книги. Ковенант чувствовал исходящую от человека холодную ярость, и агонию, и самообладание, рябью отдававшиеся в варпе, пока реальность вокруг лезвия искажалась.

Псипушка у него на плече развернулась и трижды выстрелила. Лезвие серпа рассекло воздух, и снаряды разорвались на оскверненном металле, демон внутри него заревел от боли. На руках человека со шрамами открылись новые раны. Ковенант ударил, его клинок отвесно обрушился вниз. Серп поднялся, однако он был уже медленнее, и ранен — только мимолетная улыбка металла. Инквизитор вложил в удар все свои силы. Полыхнула молния, когда оружие встретилось снова, и меч погрузился в серп. С раненого оружия брызнула кровь вперемешку с расплавленным металлом, но оно не раскололось, и теперь уже человек со шрамами шагнул вперед, взмахнув серпом ниже линии защиты Ковенанта, и два лезвия столкнулись опять.

Странник наблюдал за боем, на его лице отражалась боль, но движения оставались по-прежнему неторопливыми. Ковенант встретился с ним взглядом, и увидел в глазах мужчины вспышку триумфа и жалости.

— Ты — ничто, понятно? — В голове Ковенанта раздался голос из воспоминаний, едва он парировал очередной удар серпа.

— Да, префект, — ответил мальчик в серой одежде, на коленях стоявший на полу.

— Реален только Император. Важен только долг. А ты… — по поднятым рукам ребенка хлестнула плеть. Он проглотил боль, но почувствовал, как в уголках глаз выступают слезы. — Ты слишком слаб, чтобы быть истинным, и слишком порочен, чтобы быть верующим. — И плеть опустилась снова.

Нет. Мысль разнеслась в голове у Ковенанта, заглушив всякие сомнения. Нет. И слово стало отголоском невысказанной ярости. Гнев охватил его мысли и эхом отдался в варпе. Из него выплеснулась энергия. Человек со шрамами пошатнулся, и шрамы, татуировки и ожоги загорелись холодным светом. Из-за спины Ковенанта стремительно вырвались снаряды.

— Назад, мой лорд! — Послышался сквозь грохот боя сухой крик Колега.

Плоть человека со шрамами разлетелась на куски, когда пули разорвали его мускулы. Он упал, клинок задергался в руке. Псипушка Ковенанта инстинктивно повернулась, и он уже шагал вперед, мышцы погрузили кромку меча в шею повалившейся фигуре. Мужчина со шрамами издал беззвучный крик и резко отдернулся. Пулевые ранения наполнялись пепельной кровью, шрамы раскалывалась и разрастались. Ковенант попытался развернуться, отвести смертельный удар, чтобы парировать серп, но тот уже проскользнул мимо защиты, и инквизитор почувствовал, как голод в его ядре шипит от предвкушения. Псипушка у него на плече лишь защелкала пустым патронником, когда он мысленно приказал ей открыть огонь.

— Как тебя здесь называют? — спросил у него Аргенто в келье схолы.

— Нуль-один-три-семь-дельта, — ответил он, глядя инквизитору в глаза.

— Имя для прошлого, не для будущего. Теперь ты — Ковенант.

Ковенант тараном обрушил свою силу воли на человека со шрамами, но лишь ощутил, как серп поглощает всю энергию. Время медленно ползло от одного момента к следующему. Он перестал что-либо слышать.

— Что даже хуже предательства?

— Неудача, — ответил он. Его повелитель улыбнулся.

— Верно, мальчик.

«Но я потерпел неудачу», — подумал Ковенант, и увидел свое собственное бледное лицо в глазах человека со шрамами, пока серп рассекал последнее отделявшее их пространство.

Человек со шрамами исчез. Плоть с костью разорвались пеплом. Серп полетел на пол, скручиваясь в падении, а затем сложился и рассыпался, его металл раскалился от жара, когда завопил заключенный внутри демон. Инквизитор пошатнулся, в глаза попала зола, а над ним и вокруг него, словно шакалы, взвыли призванные демоны.

Мемнон оглянулся, на его некогда спокойном лице теперь появилась паника.

Из затененной двери вышла фигура. Ряса на ней горела, но в маске из треснувшей кожи все еще безошибочно угадывались черты аббата Иакто.

Его окружал пламенный нимб. Вокруг него свивался черный дым, а глаза походили на солнца. Пол под ногами аббата расходился трещинами. По залу разлетались камни. Колонны собора стенали и раскачивались.

Демон размером с танк и телом, напоминавшим освежеванного пса, с громким криком прыгнул вперед. Пылающая фигура повернула голову, и демон разлетелся на куски. Ложные мышцы и кости обратились в ничто, и вопль существа излился в тишину. Звуки боя меркли с каждым медленным, размеренным шагом фигуры. Ковенант оставался неподвижным, смотря на приближающегося человека.

Мемнон почувствовал, как его мысли и чувства иссыхают, выгорая из души и утекая в золотой вихрь надвигающейся фигуры.

— Ты должен его убить! — закричал он. Ковенант обернулся. Мемнон качал головой. — Ты не понимаешь. Еще не время, это не… — И тогда пылающая фигура посмотрела на него, и горящие глаза встретились с его взглядом. Его глаза лопнули и выкипели. Он почувствовал, как остановилось сердце. Кровь застыла в венах. Мышцы замерли. Он оторвался от земли, чувствуя, как естество его души распадается на части, пока нечто необъятное тянулось в разум, а затем ощутил, как рассыпались мысли, когда внутри черепа закричали бессчетные голоса. Из горла Мемнона с шипением вырвался последний вздох, принеся последнее слово, что он произнесет в этом мире.

— … Император, — сказал он.

Ковенант увидел, как Странник рассеивается дымом. Фигура с нимбом по-прежнему шагала к нему. Он слышал крики и грохот боя, близко, но одновременно далеко. Меч тянул руку вниз. В голове все еще раздавались последние слова Странника. Он увидел висевшие на стене золотые и серебряные лица, увидел, как вращаются инструменты, вырезая маску врага или мученика. Он подумал об Аргенто, как тот со вздохом опустил руку ему на плечо.

— Ты выбираешь. Вот что мы делаем. Мы выбираем между безумием и безумством, между темнотой и глубокой ночью. Мы выбираем, когда хуже того, что мы должны сделать, это не выбирать вовсе.

Пылающая фигура остановилась. Ковенант ощущал ее жар сквозь броню. Он не смотрел на нее. Не шевелился.

+ Я… + раздался голос у него в голове, подобно взрыву из домны. + Я не вижу… +

Он поднял глаза. Пылающая фигура шаталась. Свет в ее глазах угасал. Ковенант шагнул вперед. Камень с пеплом начали сыпаться на пол, обращаясь в пыль. Кто-то оказался у его плеча, пытаясь оттянуть назад, и он услышал знакомые голоса. Он достиг фигуры, когда та повалилась на пол.

Обугленная кожа треснула. Он упал на колени возле нее. Почерневшая рука поднялась и схватила воздух.

— Прошу… — произнес человеческий голос. В провалах глаз аббата Иакто вспыхнули тлеющие угли. — Это имело значение? — Обугленное тело свело судорогой, по полу под ним поползли трещины.

— Ковенант! — послышался рядом с ним крик Орсино. Еще одна рука у него на плече, оттаскивающая его. Он стряхнул ее и поднялся на ноги.

+ Я… не могу… + прохрипел голос, что был множеством голосов, угасающих вдали. + Я должен…+

Он слышал крики. Стрельбу, совсем близко. Он стиснул меч. Кромка озарилась молнией.

— Прости меня, — сказал Ковенант.

Ксилита чувствовала, как ей навстречу из шахты поднимается жар. Машины управления вокруг нее начали вибрировать. Трубы взорвались облаками пара. Зазвенели аварийные сигналы. В босых ступнях, касавшихся металлической решетки пола, нарастала боль.

— За грехи мои, прости меня, — сказала она, и втянула воздух. Смрад серы усиливался. Снизу, подобно дыханию истерзанного бога, к ней устремилось далекое сияние магмы.

— Нет… — ахнул Йозеф. — Нет… еще нет. — Он прикусил язык, и почувствовал боль и ощутил во рту кровь.

Он начал подниматься на ноги, чувствуя, что нарастающая боль вот-вот поглотит его, и силой воли подавил ее.

— Если… — выдохнул он вслух. — Если я служил Тебе верой… дай мне это время.

Йозеф почувствовал, как его подхватывают руки Агаты. Он понял, что рыдает, слезы замерзали у него на щеках среди снежинок. Он с трудом выпрямился, чувствуя, как земля тянет его обратно в свои объятия, и понимая, что если поддастся, то больше уже не встанет.

Монастырь вырастал перед ним, озаренный ширящимися пожарами, что размывались снегом и дымом.

— Мы должны…

Он начал, но так и не закончил предложение.

В ночь вырвался огонь, послав к небесам кулак горящего газа и расплавленной скалы. Каменные глыбы взмыли, словно пылинки. Падающий снег обратился в пар. Шесть секунд спустя их достигла ударная волна и сбила Йозефа с ног, пока он с открытым ртом смотрел на огненный ад.

Эпилог

Колдунья стояла в морозных сумерках у черной зеркальной воды. Солнце скрылось за скелетами мертвых ульев, и синюшные тени душили остатки дневного света.

Позвоночник ужалили искры боли, когда она переступила с одной бионической ноги на другую. Под складками шелков и кринолином она двигалась на пружинящих дугах из черного углерода и меди. Фиброволокна еще продолжали сплетаться с нервной системой, и моменты незначительной и нестерпимой боли были ее постоянными спутниками. Это была одна из самых низких цен, которую она заплатила на службе человечеству, хотя, возможно, одна из самых заметных.

Она ждала.

Боль унялась. Она старалась не думать. В нее просачивалась тишина мертвого храма. Место было сожжено и забыто задолго до того, как мир вокруг него вознесся, а затем рухнул назад в техноварварство. Древняя копоть покрывала его колонны и полы, а истлевшие кости жрецов теперь валялись по углам. Это место имело какую-то значимость, лишь если ты знал, чем оно было, и был достаточно волевым, чтобы приставить его призраков к делу.

Колдунья склонила голову и посмотрела на тусклое отражение в озерце у ног. Ее лицо обрамлял черный шелковый капюшон. Глаза подведены сурьмой, по щекам и подбородку вьются начертанные буквы — символы смерти на языке местных кланов. Она закрыла глаза, сосредоточилась, и выдохнула в холодный воздух единственное слово.

Она открыла глаза.

Из черной воды на нее смотрело лицо, однако оно более принадлежало не ей.

— Ты прочел предсказания? — спросила она.

— Конечно, — сказал Верховный Жрец, его голос казался эхом, доносящимся откуда-то издалека.

— Не то, на что мы рассчитывали, — произнесла Колдунья.

— Появление Паломников Ненависти было… неожиданным. Их кредо должно было ограничиваться Нексом и Даммерроном. Я думал, ты удерживаешь их семя в тех мирах… но, похоже, штормовые ветра усиливаются, и огонь ширится, куда ему захочется.

Молчание Колдуньи затягивалось.

— Смерть Странника — большая утрата, — наконец, сказала она.

— В самом деле? — спросил Верховный Жрец.

— Его умения, верность и проницательность…

— Им можно найти лучшую замену и, кроме того, он выполнил свою задачу. Кандидат не успел воплотиться. По крайней мере, полностью.

— Лишь на самую малость.

— Так и есть, но в вопросах спасения границы успеха всегда узкие.

— Как скажешь.

— Остается вопрос, почему это снова случилось на Доминике.

— Ты же ответил Мемнону, когда тот спрашивал. По твоим словам, этот мир — горнило судьбы. Разве ты солгал?

По храму дрожью прокатился смех.

— Нет, но после утраты Откровения я думал, что с ним покончено. Все совпало, дитя и место. То, что там появится еще один кандидат, спустя столько времени… сначала я даже полагал, что это могла быть она. — Верховный Жрец погрузился в молчание, которое Колдунья не стала заполнять. — К следующему этапу все готово? — наконец, спросил он.

— Да.

— Ты опознала корабль?

— Да.

Тень улыбки в темной воде.

— Ты всегда была моей лучшей ученицей, — произнес Верховный Жрец, — но ужасно скрытной.

— Не поучай меня, — прорычала она. Вода задрожала снова.

— Мы делаем то, что нужно, помни это, — сказал он. — Не только то, что требуется, но и то, что нужно, если человечество хочет пережить грядущую ночь. Ты видела это. Вот почему ты здесь.

— Ковенант…

— Да… утраченная возможность. По крайней мере, это облегчает дело.

— Ты не… — она остановила себя. На миг она утратила концентрацию. Дрожь размыла образ в отражении. Затем она взяла эмоции назад под контроль.

— Не скорблю ли я? — спросил Верховный Жрец. — Скорбь — это одеяло, которым мы укрываем детей.

Секунду Колдунья молчала.

— Как скажешь, — ответила она.

Мгновение лицо в воде оставалось неподвижным, тени его глаз буравили ее резким взглядом.

— Скоро мы поговорим опять, — наконец, произнес он. — А пока что прощай.

Отражение в темной воде посветлело, и секундой позже та начала бурлить и исходить паром. Инквизитор Идрис подняла глаза к остаткам света, угасающим за металлическими вершинами вдалеке.

— Пока что прощай… — сказала она тишине, после чего развернулась и скрылась в сумерках. Вода в озерце, где прежде было лицо инквизитора Аргенто, продолжала выкипать паром и воздухом.