Изменения

Хауптман наблюдал за тем, как она уходит выполнить просьбу, и решил, что по возвращении в лагерь обязательно посетит исповедника.<center></center> =='''4'''== Регара наблюдал, как офицеры постепенно занимают свои места в командном пункте. Здание бывшей типографии переоборудовали под военные нужды. Большую часть оборудования демонтировали или разобрали на запчасти ещё очень давно, на заре войны за Гностес. Уцелело немногое: старый наборный стол стал картографическим, а в стороне лежали цилиндры и колёсики, предназначение которых оставалось неизвестным. По углам валялись пыльные кипы старинных массовок времён начала войны, что провозглашали быструю победу Империума и призывали всех боеспособных мужчин и женщин Гностеса взять в руки оружие во имя Макарота и крестового похода в Миры Саббат. Местами виднелись потёки чернил – это была спешно изданная, но так и не использованная бракованная партия. Ныне же в отсутствие поставок Муниторума такими залежалыми листовками подтирали зад, молчаливо обходя стороной этот, мягко говоря, уничижительный прагматизм.  В то время как настольный план отражал картину текущего конфликта, огромная настенная материковая карта позади Регары обобщённо представляла взаимное расположение батальонов на южном, восточном и западном фронтах. Для концентрации внимания приглушили весь свет, за исключением яркой потолочной натриевой лампы. За кафедрой неподалёку сидел встроенный в неё сервитор-стенографист, пальцы которому заменяли письменные иглы. Когда он вносил данные, то казалось, будто он исполняет партию на пианино, а не ведёт запись военного инструктажа. По прибытии остальных офицеров Регара сверился с записями в инфопланшете, словно впитывая каждую крупицу информации. После высадки на Гностесе первые полтора месяца возобновлённой кампании по захвату крупнейшего из южных островов – Агрии – прошли успешно. Взятые Кровавым Договором города сдались перед военной мощью Империума, и вольпонцы уже понадеялись, что им удастся завоевать остров и избавить его от Архиврага за считанные месяцы или даже до конца года, однако затем последовал прорыв восточного фланга и осада Белтана, стоившие им пары лет жестокого противостояния. Предыдущие достижения приписывались недооценке боевой силы архоната. Вольпонцы думали, что взятие Тракии и повторный захват аэродромов Ланкетека станет решительным ударом, однако, по сути, они сражались с бандами вольтижеров и мелкими племенными вождями. По мере продвижения Империума на юг позиции врага становились сильнее, росла его численность и боевая выдержка, что стало неприятным сюрпризом для вольпонцев. Имея единственно стабильный плацдарм в Анкишбурге и прилегающих городках, у них ушли месяцы, чтобы достичь мизерных успехов. Далее последовал Лодден и строительство «Богомеча». Он задумывался в качестве аванпоста, однако вражеская бомбардировка нанесла ему тяжёлый урон. Несмотря на это, город был укреплён и сохранил свою ценность в качестве передовой базы. В двух милях к югу от Лоддена начинался отрезок земли, незамысловато прозванный Топью. Двадцать миль едва проходимой хляби, усеянной форпостами Договора – заброшенными или сильно повреждёнными (по неполным данным воздушной разведки), – что заканчивались близ Утробы Вегат, изломанного ущелья шириной до полутора миль в губе и длиной в четыреста миль. Крупнейшим из перекинутых через него мостов был Ганнад. Далее располагалась провинция Каркас и древняя крепость Рейкспур, где, предположительно, обосновалась большая часть войск архоната. Она входила в цепь покинутых морских фортов (среди которых считалась крупнейшим) на западном побережье Агрии. Основная цель Империума оставалась прежней – прорвать практически неприступный пограничный кордон Каркаса и очистить Рейкспур от Архиврага. Регара присутствовал на инструктажах касательно «экспериментов», что, по мнению руководства имперской разведки, проводились в древнем оплоте, однако подтверждения этому до сих пор не нашлось. Как только приглашённые участники собрались, Регара прервал чтение сводки и вышел к трибуне. Гомон в зале прекратился. Несмотря на доминирование вольпонцев, присутствовали члены и других полков: Пардусского бронетанкового в песочно-коричневой рабочей одежде; Орекских рейнджеров в зелёном камуфляже; фаты Слоканского Королевского, прятавшие посредственность за добротными доспехами из эмалированного серебра и багряной формой; неряхи-талпинцы в обносках и рванье, которое они сумели добыть или найти; и, конечно же, агрийские рекруты в противоосколочной броне, мехах и дикарских безделушках. Местные до сих пор испытывали неловкость в присутствии истовых бойцов Имперской Гвардии, но тут Регара ничего не мог поделать и потому даже не пытался. Вместо этого он нажал на симвоклавишу вокс-усилителя и обратился к солдатам. – Генерал Воук отстранён от командования. Это вызвало переполох у офицеров. Несмотря на недавние ошибочные решения, у Воука оставались сторонники и союзники. Некоторые не постеснялись публично выразить своё недовольство, особенно бурной была реакция слоканцев. Остальные, включая капитана Шиллера, знали правду. Что Амадей Воук предпочёл смерть позору разжалования и трибунала. Полковой комиссар Эйтор отсутствовал, занимаясь вопросами перемещения и возвращения тела на Вольпон, так что пока Регара остался в одиночестве. Разногласий майор не терпел, и его зычный голос прогремел даже без усилителя. – И в его отсутствие я буду исполнять обязанности до назначения нового командующего. Недовольные офицеры чуть успокоились, и их ропот сменился тихим бурчанием, которое Регара задушил на корню, продолжив речь. – Мы понесли потери, – сказал он, глядя на гордых, но уставших от войны солдат. Было несколько раненых, а один лейтенант даже пришёл на костылях. Из-под одежды у некоторых выглядывали бинты. – Нелегко смириться с поражением у Лоддена и повторной потерей «Богомеча». Он замолчал, давая информации усвоиться. На него смотрели такие же суровые и непроницаемые лица. Регара озвучивал факты исключительно для целостности повествования. – Но это необходимо принять. Мы на войне. Того требует наш долг. Так тому и быть. Позволив тишине установиться в зале, он не преминул посмотреть в глаза мужчинам и женщинам из числа присутствующих. Удовлетворившись, Регара в привычном порядке начал инструктаж. – С западного фронта отправлены подкрепления, и нам очень повезло их получить. Большая часть рекрутов прибудет сюда через несколько дней, что вызовет переполненность казарм, и нам придётся развернуть больше временных убежищ для новобранцев. Заявление вызвало несколько раздражённых шёпотов, но Регара быстро с ними расправился. – Терпите. Надолго мы здесь не задержимся. Итак, что касается оперативно-стратегического плана… Майор нажал ещё одну симвоклавишу на трибуне и вызвал на столе трёхмерную карту, постепенно обретшую чёткие контуры. – Наши силы распределены между тремя поселениями: Лагаром и Вашей на западе и юге соответственно, а также Анкишбургом, где сосредоточено большинство. Он нажал на третью кнопку, и часть карты вспыхнула, обозначая расположение «Богомеча». Его окружало красное поле эффективной дальности, заканчивающее в нескольких милях от границ трёх городов. – Учитывая потерю орудий и зону их поражения, второе наступление на Лодден является нерациональным. Заявление было встречено недовольством, когда изнурённые и сломленные поражением солдаты поняли, что их лишают возможности отомстить. Некоторые выражали это гласно. Регара заметил, как раззадоренный выпивкой капитан Шиллер настропаляет толпу. «Привлечь бы тебя к ответственности, паршивое ты хамло». – И что теперь? – задал вопрос Эркюль Ганза. Темнокожий пардусский полковник снял фуражку во время обращения, заткнул её за спину и горделиво выпятил грудь колесом крепким и круглым, как у трактора-тягача. – Зализывать раны и ждать? Майор, у меня четыре бригады вязнут в грязи и от этого постепенно ржавеют. Мне оставить всё как есть? – Сколько единиц техники вы потеряли при отступлении, полковник? – Регара поспешно вскинул руку для предотвращения гневной реплики. – Я спрашиваю это искренне без намерения оскорбить. Ганза погладил густые сероватые усы, подбирая слова для ответа. Потери были немалыми. Не четыре бригады, конечно, но всё равно немалые. – И это только от бомбардировщиков в отсутствие зенитного огня «Богомеча». Может, нам и удалось разобраться с первыми, но что насчёт последнего? – он повернулся к призрачной фигуре в алых одеждах, стоящей особняком от остальной толпы, словно незваный гость на пиру. – Магос, – провозгласил Регара, – подсчитайте, пожалуйста, сколько ещё единиц техники мы потеряем от огня нашей собственной батареи макропушек? Силуэт в красных одеяниях зашевелился, и кроваво-алый шёлк заструился до канта, когда он выступил вперёд, с жужжанием шевеля металлическими конечностями. Согбенная спина намекала на дополнительное оборудование, сокрытое под умащенной тканью. Тьму под капюшоном озаряла горящая насыщенно-зелёным светом линза. Показалась мертвенно-бледная плоть, покрытая металлом. Голос, донёсшийся изнутри, звучал неестественно, словно предсмертный хрип машины. – В десять раз больше, – сухо произнёс тот, и это остудило нрав собравшихся мужчин и женщин. – В десять раз больше, – повторил Регара. – Так или иначе, пусть остаются в грязи, полковник. Ганза сел обратно. – Фронтальное наступление невозможно, пока враг удерживает наше самое меткое орудие и использует его в своих нуждах. Никакая бравада не компенсирует этот простой и суровый расклад. – Мы можем отправить небольшой отряд к окраинам Лоддена, – предложил капитан Брандрет, вольпонский офицер с молочного цвета кожей и бесхребетной натурой. Редеющие светлые волосы из тщеславия были зачёсаны на лысеющую макушку, а левую половину лица уродовал шрам, полученный в начале войны. – Внедрить разведчиков и выставить пост на одной из старых ферм для наблюдения и оценки. Наблюдение и оценка. Лозунг Арчивальда Брандрета. Ему только и хотелось, что сидеть да наблюдать. Он постоянно сверялся со старинными часами на золотой цепочке вместо того, чтобы сделать что-то полезное. Некоторые офицеры считали, что свою храбрость он давно растерял, и Регара соглашался с ними. – Враг уже выставил своих собственных разведчиков, – сказал Регара. – Я не стану подвергать передовую группу риску быть захваченными или убитыми. И мы знаем, как Кровавый Договор обходится с пленными. Не самые приятные воспоминания. – Сколько людей прибудет из Ланкетека? – задал вопрос один из агрийцев. Он произнёс название города с сильным акцентом – «Лан’к’тк» – но на достойном низком готике. Это был офицер-гетман, судя по обручам на загорелых руках и серебряным слиткам, вплетённым в длинную бороду (одного, казалось, не хватало). Его окружала группа унтер-офицеров. – Нам обещали существенную поддержку с западного фронта, – ответил Регара. – Лорд-милитант серьёзно оценивает конфликт на Агрии. Необходимо осуществить прорыв в Каркасе и взять Рейкспур, а следом падут и остальные острова на юге. Таково требование Макарота. Последние слова прозвучали неискренне даже для Регары. Они годами не получали сообщений от Магистра войны, а лорд-милитант Эйрик, осуществлявший общее руководство операцией вторичного фронта похода, за последние пять лет войны послал не больше двух депеш. Миры Саббат пылали, и даже офицерское сословие из кожи вон лезло, чтобы потушить это пламя. – Есть ли сообщения от лорда-милитанта Эйрика или его штаба? – задал вопрос капитан в камуфляжной экипировке Орекских рейнджеров. Темная кожа, атлетическое телосложение. Бритая голова сверкает, что начищенная деревянная ручка. Регара узнал в нём Кобела Омби, отличного солдата, пусть и чуточку идеализированного. Он нравился майору, однако вопрос вызвал у него немой вздох, словно другой офицер озвучил личные опасения Регары. – Пока никаких, но лорд-милитант задействовал в боях способных генералов, а Гностес является важной целью кампании, равно как и наше участие в её достижении. – А конкретнее? – вмешался агриец. Капитан Омби нахмурился от такого поведения, однако аборигена, чуть ли не развалившегося на своём месте, это нисколько не заботило, и он продолжил: – Нам известна численность и расположение? Хоть что-нибудь? – Мы знаем, что они на подходе, – честно ответил Регара, – и должны быть готовы к моменту их прибытия. А теперь я предлагаю наилучший и наиболее перспективный ход. Он подсветил другую область карты, а точнее – город в нескольких милях к юго-востоку от текущей зоны боевых действий. – В данный момент Кобор оккупирован Договором. Ввиду признания его целью второстепенной важности, там заправляет мелкий вождь. Никаких Бригад Смерти. Также он располагается вне зоны поражения «Богомеча», а эта горная цепь, тянущаяся от города, – он указал на неё лазерной указкой, – обеспечит прикрытие для переброски солдат в обход Топи и флангового удара по востоку Каркаса. Итак, приступаем к стратегическому анализу. – Это ведь трёхдневный марш-бросок по зоне радиоактивного заражения, майор, – сузив серые глаза, сказал лейтенант Калкис, когда офицеры всмотрелись в карту. – Мы адекватно оснащены? – Запасы Муниторума на исходе, но выход есть, – ответил Регара. – Можно обойти радиоактивный участок и не попасть в зону поражения «Богомеча» компактным строем, – и снова он дал пояснения лазерной указкой. – Это растянет силы, майор, – заметил Шиллер. – Колонна такой длины будет уязвима для нападения. Оборона дастся непросто. – Здесь мы разберемся, капитан. Кавалеристы идеально подходят для сопровождения, – он наклонил голову в сторону Ганзы, который в ответ признательно кивнул. – И это куда безопаснее похода на Лодден. Регара дал офицерам время на раздумье и сконцентрировал их внимание на задаче, отвлекая от недавнего поражения. Он предлагал вызов своим офицерам и ожидал согласия, а не слепого повиновения. Лучше быть проницательным политиком, нежели безжалостным деспотом. Необходимо, чтобы они поняли обоснованность плана. – Подход к Каркасу с востока, – заявил лейтенант Фенк, – учитывая, что мы успешно преодолеем ущелье, означает, что перед штурмом приграничных укреплений нам придётся пройти почти всю соседнюю область, а это немалый кусок земли для захвата. Кровавая работёнка, – сказал он это без каких-либо эмоций с холодом в чёрных глазах, словно обсуждал укладку боеприпасов, а не убийство врага. Но, по сути, это нисколько не заботило Фенка. Он был экспертом по «кровавой работёнке», что и делало его крайне полезным офицером на поле боя. – К тому времени нас соответствующе подкрепят, – парировал Регара. – Путь тяжёлый, но необходимый. Пока враг удерживает орудия, фронтальный удар в южном направлении – это самоубийство. Всё просто. – Ага, – никак не хотел униматься агрийский офицер. Регара хотел бы вспомнить его имя, однако местные были все на одно лицо. – «Всё просто». За войну я частенько слышал такое. – Война никогда не была простым делом, – ответил Регара. – Но только не для нас, майор. Агрия – наш дом. Вы пришли, повоевали и ушли, а нам оставаться здесь. – Большая часть офицеров не видели дом почти пять лет, гетман, а некоторые – и того больше. – Ну, вам-то есть куда возвращаться. А нам что останется – развалины сёл и городов, да тысячи могил в придачу? – гетман подался вперёд на своём месте. – Нам обещали скорейшее освобождение, но вместо этого вы принесли смерть и презрение. Он насмешливо ухмыльнулся, а шрамы, испещрявшие его лицо, трещинами перепахали кожу. – Элите только славу подавай. Молитесь на триумфальные знамёна, парады и фанфары. А у меня есть только это, – держа пригоршню земли, он медленно высыпал её на пол, словно песок из часов. – Это родная земля, и она стонет от боли и злости, как и мой народ. Регара осознал, что так они планировали выказать своё недовольство. Ситуация с агрийцами обстояла куда хуже, чем он предполагал. – Я прошу терпения и снисхождения, – сказал он. – Наши пути не так уж и рознятся. Если мы останемся привержены идее, то сможем… – А я вижу, что вы относитесь к нам, как ко второму сорту, а иные и за людей не считают. Если мы копаемся в грязи, значит, и сами не лучше грязи? Нет, майор, – покачав головой, сказал гетман, – мы не похожи, от слова «совсем».  Он высыпал оставшуюся землю, и она с шипением коснулась пола. Громко скрипнув стульями, гетман и его люди встали с мест. Некоторые вольпонские и слоканские офицеры вскочили и принялись возражать, но Регара усадил их обратно движением руки. – Терпение подобно зерну, майор, – заявил гетман, – если растратить его, нечего будет растить, и ваш народ умрёт. Он развернулся, и агрийская делегация направилась к выходу. Калкис сидел в конце зала и встал, чтобы преградить дорогу гетману. Он выглядел спокойным, но в его позе Регара заметил сдержанную агрессию. – Вы уйдёте, когда получите разрешение. Агриец встал вплотную к лейтенанту, и его голос прозвучал низко и угрожающе. – Хочешь, чтобы я сломал тебя – не вопрос. Калкис пропустил это мимо ушей и посмотрел на Регару, который незаметно покачал головой. Лейтенант отошёл в сторону, но оставался настороже, пока агрийцы не ушли. – Думаю, хватит потрясений для одного инструктажа, – сказал Регара, улыбнувшись от смешков, но не найдя ничего забавного в ситуации. – Три взвода роты «Щит» останутся защищать город. Проследите за этим, капитан Шиллер. Тот коротко отсалютовал. – Что до остальных, подлатайте все доступные взводы и приведите их в боевую готовность. Это были три долгих дня и ещё более долгая ночь, поэтому воспользуемся оставшимся временем для отдыха. Нас ждут куда более долгие дни. Регара провёл взглядом по залу, изучая реакцию других офицеров. Они ожидали иных новостей, но, по крайней мере, это стало импульсом для дальнейших действий. – Битва ещё не окончена. Даже и близко, – он осенил себя знамением аквилы, произнёс «Император защищает» и услышал гомон ответов. – На этом всё, господа офицеры, спасибо вам. Инструктаж окончен. Когда люди направились в расположения, Регара спустился с трибуны. Поймав взгляд Калкиса, он отвёл того в сторону. – Лейтенант, я хочу, чтобы вы кое-что для меня сделали. – Конечно, сэр. – Найдите военсерва, спасшего мне жизнь. Я хочу встретиться с ним. – Чтобы наградить, сэр? – Или предложить место. Я не заметил каких-либо знаков принадлежности к домам на его одежде. – Аналогично, сэр. Я прочешу лагерь. Он не мог далеко уйти. – Замечательно, – ответил Регара. – И ещё… – Говорите, сэр. – Вы чем-то не угодили местным, лейтенант Калкис? Судя по взгляду гетмана, такую сильную неприязнь можно только заслужить. – Пустяковая стычка, сэр. Ничего серьёзного. – Нам нужны агрийцы, Калкис. Хотя бы из-за численного превосходства. И выясни, как зовут гетмана. Если после такого мы планируем сотрудничать, то придётся начать с него. <center></center> =='''5'''== Фенк покинул собрание вместе с остальными. Они отбыли в лагерь небольшими группами, и сдружившиеся за годы войны офицеры разговаривали и шутили по пути в расположения своих рот или взводов. Фенк следовал этикету, улыбаясь и смеясь, когда это было уместно. Многие вольпонцы держались своих, но некоторые нашли общий язык с офицерами из других полков. После отступления Аристократам пришлось уживаться со вспомогательными частями и тесно контактировать с подразделениями, по их мнению, не настолько профессиональными и эффективными, как они сами. К не-вольпонцам большинство относилось с пренебрежением. Какое высокомерие. Фенка устраивала играемая им роль. Честно говоря, его не интересовали статус, традиции и родословная. Эти «ложные ценности» скрывали глубинные инстинкты человека, которые и двигали Фенком. Поначалу это пугало, но со временем укоренилось, да так, что он скорее дал бы руку на отсечение, лишь бы не лишиться их. Они стали частью его «Я». И Фенк – в определённом смысле – совладал с ними. Отделившись от медленно редеющей толпы офицеров, Фенка потянуло в Слободу и на базар. Он провёл здесь некоторое время, пока чуть раньше вечером не заявился Калкис и не помешал его людям с их злополучной игрой в карты. Но Фенка не интересовали азартные игры, ведь большую часть взрослых лет он посвятил минимизации рисков – не было преуменьшением сказать, что от этого зависела его жизнь. Ночь пришла в Слободу, и даже горящие костры и мерцающие натриевые лампы не мешали теням растекаться подобно чернилам, создававшим определённый уровень тайны. Талант Фенка заключался в том, что его не замечали, пока он сам того не пожелает. Очередная маска. У него их было несколько на разные случаи. Он заслужил репутацию безжалостного воина. Удобная полуправда. Внутри него скрывался убийца, ещё одно «Я», дремлющая сущность, что иногда пробуждалась и бурно себя проявляла – здесь стоило отдать должное. Этого «другого Фенка» он считал мрачным хозяином, некоей бледной копией самого себя, которой он иногда уступал контроль. Усмирить и погрузить его в сон получалось, только позволив ему полностью утолить голод. Теперь мрачный хозяин зашевелился, напомнив о себе Фенку гиперестезией кожи и покалыванием в пальцах. Он растворился в толпе, чьи настроения с течением ночи и возлияниями менялись от торговли до кутежа. Фенк оставался незаметным, словно тень. Хотя его мало заботили какие-либо ощущения (что служило полезным прикрытием), он накинул плащ для защиты от холода и направился вглубь людного базара мимо «Медведицы» с её ритмами шумных гулянок. Ночью таверна разгоняла хандру вульгарным фатализмом, когда местные заставляли духовые органы дребезжать и пели похабные частушки про пышных дам и честный труд. Толпы сменились шатающимися пьяницами да грустными солдатами, что рыдали в тенях, где, как они думали, их никто не увидит. Фенк пошёл дальше, пока не добрался до конца Слободы – отрезка земли между лагерями, негласного «кордона» перед палаточным городком агрийцев. Бертрам вздохнул (самый громкий звук, изданный им с момента, как он остался в одиночестве) и ощутил, как его охватывает предвкушение мрачного хозяина. <center></center>  =='''6'''== Медики в серых халатах вихрем носились между ранеными, что заполняли часовню, которая даже в статусе госпиталя сохраняла толику прежней атмосферы. Изваяния святых с холодным равнодушием взирали из своих ниш, а священники шептали молитвы или совершали последние обряды над умирающими солдатами. В воздухе висела густая дурманящая пелена из запахов пота и меди вперемешку с чадом молитвенных свечей. Слабое освещение придавало пыльному залу болезненный желтоватый оттенок, а резные своды разительно контрастировали с более функциональными хирургическими столами, рядами близко расположенных коек и стойками для внутривенных вливаний с подвешенными на них пакетами с антисептиком. Тележки, ранее использовавшиеся для перевозки библиотечных книг и свитков, теперь были завалены окровавленным тряпьём и обрывками адгезивной марли. Под ногами, словно сдутые воздушные шарики, валялись использованные трансфузионные мешки. По грязным проходам между койками, словно усталые гробовщики, ковыляли медицинские сервиторы и распыляли аэрозоль с седативным препаратом, чтобы поддерживать раненых в состоянии покоя, а череполикий кибер-херувим проводил окропление святой водой. В каком-то смысле это помогало, и всё же лихорадящие солдаты, отчаянно ищущие облегчения, хватались за проходивших мимо бледнокожих сервиторов, но лоботомированные киборги отвечали им безжизненными взорами. Уже на второй день Дариан перестал реагировать на вопли. Человек, издавая столь несвойственные ему звуки, обнажал душу, являя свои страхи и показывая настоящую выдержку. Он предчувствовал грядущие страдания или жестокую реальность зубодробительной агонии при надрезе скальпелем или прижигании коагулятором. Хуже всего проходили ампутации, во время которых с влажным звуком рвалась плоть, сухо скрипела отделяемая кость, а санитар ворчал, изо всех сил стараясь быстро и аккуратно выполнить усечение ржавой пилой. Это не похоже на заготовку леса на колья для траншей или одежду крутостей. Дерево не корчится, когда его пилят, и не кричит. Когда же культю с шипением прижигали, в нос ударял смрад раскалённого металла из насыщенной железом крови, будто повар готовит стейк на скворчащей от жира сковороде. Дариан удерживал бойца, с силой давя ему на грудь, и, закрыв глаза, старался не думать о жареном мясе, но рот так и полнился слюной, что его чуть не стошнило. Обман раскрылся, как только он увидел корчащегося на столе мужчину с широко раскрытыми глазами. Культя руки заканчивалась обугленной кожей. Рядового с Вольпона посекло осколками, он едва дышал. Распространяющаяся гангрена не оставила врачу выбора. Ленна держала его за уцелевшую руку и шептала ему слова утешения в надежде унять боль. Она выглядела исхудалой в желтоватом свете, из-за чего Дариан задумался над тем, достаточно ли она получает еды. После укола морфии солдат затих. Немного погодя Ленна высвободила свою руку, побелевшую от хватки раненого бойца, как потом заметил Дариан, но она скрыла боль за слабой улыбкой. – Вот так, – сказал врач и протёр лоб оголённым над окровавленной латексной перчаткой запястьем. – Вот так, – повторил он, отойдя и облегченно вздохнув. – Наркоз действует. – Он выживет? – спросил Дариан. Вместо прежнего человека на столе лежала бледная, поверхностно дышащая тень. Врач начал стягивать тонкие перчатки, и они с резким звуком соскочили с рук.  – Прогноз у него лучше, чем был час назад. Он с добротой посмотрел на военсервов. – Вы хорошо поработали. Человек жив благодаря вам. – Но я ведь только держал его, – ответил Дариан. – Без этого всё закончилось бы кровавым месивом, – врач по фамилии Морган вымыл руки в тазике, и вода вспенилась от антисептика. – Но впереди ещё много работы, – сказал он, насухо отряхнув руки и натянув свежую пару перчаток. – Идём. Он повёл их по одному из проходов между койками в направлении источника воплей. Родри Морган входил в контингент слоканцев. Он имел крепкое телосложение, мощную челюсть и короткие тёмные волосы, а под халатом со стилизованным кадуцеем на левом рукаве носил красную форму. На поясном ремне виднелись карманы для ампул с морфией и другими лекарствами. Несмотря на звание сержанта, он оставался гражданским врачом, который пошёл в солдаты и теперь занимался боевыми травмами в полевых условиях. – Там, ещё один, – сказал он, и военсервы поспешили следом. Все решения в часовне принимались в рамках строгой сортировки, а врачи вопреки усталости продолжали самоотверженно трудиться. Очередным пострадавшим оказался талпиец, костлявое пугало, на котором, казалось, грязи больше, чем кожи. Из ноги у него торчал осколок, а сам он выл, как умалишённый. – Остановите кровотечение, – спокойным голосом заключил Морган. – Удостоверьтесь, что жгут наложен выше уровня раны и затянут максимально туго. Ленна нашла кусок резинового шланга и передала его Дариану, чтобы тот смог провести манипуляцию. – Хорошо, хорошо. А теперь… – Морган взялся рукой за один конец осколка и посмотрел на Ленну. – Кусок ткани и палку… Мы же не хотим, чтобы он откусил себе язык. Ленна шарила взглядом, пока талпиец в редкий миг прояснения не постучал пальцем по своему поясу. – Сойдёт, – сказал Морган. Ленна кивнула, отстегнула и скрутила пояс, а затем широко раскрыла рот, призывая талпийца сделать то же самое, и тот, повторив за ней, закусил пыльную кожу ремня. Морган мягко похлопал мужчину по плечу. – Смотри на меня. Талпиец бесцельно вращал глазами от невыносимой боли. – Эй, солдат, – в этот раз голос медика прозвучал более категорично, и, когда ему удалось привлечь внимание раненого, он постучал пальцем по виску. – В глаза. Смотрим сюда. Тот, заливаясь слезами, вяло кивнул. Морган крепче схватил кусок шрапнели. – Дариан… – сказал он. Понимая, что от него требуется, тот взялся за осколок с другой стороны, на что талпиец, стискивая в зубах ремень, отреагировал сдавленным криком. – Держи ровно, – предупредил Морган, – никаких резких движений. Сейчас по моей команде мы извлечём его за один приём. Понял? Дариан кивнул, пристально взирая на талпийца, который выглядел так, словно за ним гнались все Девять Дьяволов. Ленна ждала наготове с кровоостанавливающей повязкой. – Готов, Дариан? – спросил Морган. – Готов. После отсчёта Моргана они слаженно потянули и без проблем удалили осколок, обнажив глубокую рану, похожую на кровавую ухмылку. Мужчина закричал, выплюнул ремень и пришёл в бешенство от жуткой боли. Выбросив руку, он ударил Ленну по лицу, отчего та отлетела назад прямо под ноги вольпонскому офицеру. Девушка взвизгнула, когда на её запястье медвежьей хваткой сомкнулась ладонь капитана Шиллера. Дариан пытался удержать раненого, пока Морган поспешно тампонировал рану, а затем сделал укол морфии. Рассчитывать Ленна могла только на себя. – Нед… – прорычал Шиллер, пронизывая ледяным взглядом извивающегося в его хватке военсерва. – Да как ты смеешь обращаться к офицеру в такой манере. Он развернул девушку лицом к себе – та болталась в воздухе, словно отруганный ребёнок в ожидании наказания. – Посмотри на мои ботинки… Его голова с рыжей шевелюрой и румяными щеками казалась пламенем, подпитываемым злобой и алкоголем. Ленна перевела взгляд вниз на забрызганную кровью обувь Шиллера. Глаз после удара начинал заплывать. – Прошу вас, сэр, я не… – Молчать! – рявкнул Шиллер, заставляя её слушать только его. – Будешь говорить, когда я разрешу. – Отпусти её… – пробормотал Дариан. Шиллер посмотрел перед собой. – Что ты сказал? Морган вышагнул вперёд, а у него за спиной Дариан, ощущая приливший к лицу жар, сжал кулаки. Ему хотелось, чтобы Шиллер испытал те же страдания, что и Ленна сейчас. Его не пугало, что этим он подпишет себе смертный приговор. В данный момент имела значение лишь ярость, грозившая вырваться наружу. – Они помогают мне, капитан, – сказал Морган. Шиллер какое-то время выдерживал взгляд медика, прикидывая, как поступить дальше, а затем выпустил Ленну, и та, рухнув наземь, тут же схватилась за покрасневшее запястье. Шиллер был крупным мужчиной с крепким телосложением и размерами превосходил её раза в три. Словом, громила. – Три бойца из роты «Щит» нуждаются в медпомощи перед выходом на дежурство. Ситуация срочная. – Разумеется, капитан. Я лишь закончу здесь и затем… – Немедленно, – перебил его Шиллер. Но Морган даже и бровью не повёл. – Я закончу здесь и только тогда займусь вашими людьми. Шиллер изумлённо склонил голову, словно не мог поверить своим ушам, да и не желал слышать ничего подобного в ответ. – Это приказ, сержант. – Здесь, капитан Шиллер, я обладаю всей полнотой власти. Согласно выданной майором Регарой грамоте, я принимаю окончательное решение о том, кому и когда оказывать помощь, – он указал на талпийца, лежащего без сознания на операционном столе. – Осколок три дня проторчал в теле этого человека, и он бы погиб, если бы я своевременно не очистил и не ушил рану. Вы можете остаться и понаблюдать. А теперь, если позволите…Морган вернулся к пациенту. Шиллер застыл, как вкопанный, и лишь раздувающиеся ноздри подсказывали, что он до сих пор жив. На шее у него вспучились вены, и, наконец, он пробурчал: – Тогда не мешкайте. Затем он резко развернулся и с сердитым видом удалился. Дариан внимательно следил за каждым его шагом и скрипнул зубами, но тут его руки коснулось что-то холодное, и, посмотрев вниз, он заметил Ленну. – Всё в порядке, – сказала она. – Для твоего глаза у меня есть мазь в аптечке, – произнёс Морган и принялся копаться в сумке на полу. – Хочу убить его, – сквозь зубы процедил Дариан, злобно глядя вслед уходящему капитану. – Чёртов Шиллер, вот же ублюдок… Ленна мягко коснулась щеки Дариана и повернула его лицо к себе. – Никогда больше такого не говори, – совершенно серьёзно сказала она ему. – Никогда. Сейчас же пообещай мне. Дариан поколебался, а затем нехотя кивнул. <center></center>