52
правки
Изменения
Перейти к навигации
Перейти к поиску
<br />
== ДВАДЦАТЬ ТРИ ==
'''Пророчество'''
А потом меч опустился, и бог оставил его, мёртвого, среди руин его родины.
<br />
== ДВАДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ ==
'''Сон стал явью'''
'''Возвращение'''
'''Боевой Ястреб'''
Они столкнулись впервые среди руин Тизки, в окружении зеркального блеска пирамид. Нельзя было не сравнивать их сегодняшнюю встречу с той первой, с единственным случаем, когда Хан сражался с примархом – сражался ''по-настоящему'', с вероятностью смертельного исхода для любого из них. Нельзя было не вспоминать, каким неукротимым был Мортарион в том заброшенном царстве разбитого стекла, как он продолжал наступать, упрямый, несгибаемый, холодный, смертоносный.
Но, несомненно, вспоминать об этом было заблуждением, ведь оба они сильно изменились. Повелитель Смерти вырвался из ограничений, сдерживающих его прежде, приняв форму гротескную и чудовищную. Теперь его человеческий облик сохранился лишь в общих чертах – разваливающиеся доспехи, покрытые коррозией и гнилью, стали вместилищем для тощего тела и являли собой беспорядочное нагромождение слабо держащихся пластин и заплесневелой материи, которые, казалось, могли развалиться в любой момент. Воздух вокруг него был с примесью едкого, зловонного запаха, от которого сводило желудок, и было трудно дышать. Мортарион был погублен и возвышен одновременно; искалечен и в то же время наделён силой, как никогда прежде.
Так что их первая схватка теперь мало что значила. Тогда это было противостояние скорости и упрямства, и любая из этих тактик могла привести к победе. Однако теперь в дело вступили новые переменные. Грубая сила Мортариона возросла неимоверно. Варп обильно струился по его венам, пульсируя под изрядно мутировавшей кожей. При каждом его движении реальность изгибалась вокруг него в нарушение всех законов природы. В огромном клинке отражались отблески потустороннего адского мира – гниющие сады, истерзанная плоть, плодородные поля боли.
И что он, Хан, мог противопоставить всему этому? Своё привычное искусство в обращении с клинком, свои прекрасные доспехи или то, что осталось от его знаменитой быстроты? И всё?
Нет, у него была ненависть. Теперь всё будет по-другому. На Просперо их дискуссия носила скорее характер сожаления – каждый был разочарован тем, что отвергнул другой. Теперь же ненависть Хана была безгранична, как пустота. Слишком многие погибли при Катулле, чтобы могло быть иначе – его воины, его корабли, его советник, все стали жертвами чудовища, которое сейчас стояло перед ним, и смерть их всех была на этих руках.
Вот что было у Хана. А ещё он пылал яростью, глубокой, как ядро планеты, и подпитывающей каждый удар и взмах великого дао. Он горел острой жаждой мести, направляющей его конечности; рыскающей в поисках слабого места у этого ужасающего сплава сверхчеловека и якша; заставляющей двигаться вперёд против невозможного.
Они столкнулись одновременно, кроша камень под ногами. Белый Тигр и Тишина скрестились, и сила их столкновения выплеснулась наружу, а противники продолжали давить, проверяя силу и самообладание друг друга, слушаю вибрацию своих клинков и оценивая обстановку.
Хан отступил первым. Противники обменялись новыми ударами, ещё более быстрыми и тяжелыми. Всё вокруг них, грохот крупного сражения, доносившегося с верхних уровней – всё смешалось в единый хор криков и взрывов, которые невозможно было различить.
Скорость ударов увеличивалась, стремительно нарастая, пока они не достигли исключительной силы и точности. Мортарион ускорился, его прежняя медлительность сменилась сумасшедшей, невероятной скоростью. Его коса, выписывая дуги, свистела и шипела неземными голосами, нанося раны самому воздуху, когда Хан уворачивался от её режущей кромки. Когда она попадала в цель своей усиленной варпом сталью, то производила удар, сотрясающий тело и разум, приводя к столкновению как измерений, так и твёрдой материи.
'''''- Я надеялся, что ты будешь кружить, как в танце,''''' - прохрипел Повелитель Смерти, тесня Хана назад. '''''- Вместе с рассудком теряешь и почву под ногами?'''''
Хан уже тяжело дышал. Продвигаться вперёд было трудно, как и ожидалось, может быть, даже труднее, чем ожидалось. Он никогда не строил иллюзий. Хан работал клинком так молниеносно, что тот приобрёл размытые очертания, а кончик дао мелькал быстрее мысли. Коса сходилась с дао во взрывах плазмы и осколках керамита, в тяжёлых взмахах, и извергая приглушённые проклятья хора наполовину сформированных демонов.
- Ты уже проиграл, - с придыханием сказал Хан Мортариону. – Ты стал тем, кого сам ненавидел.
Мортарион фыркнул.
'''''- Немного ненависти вреда не причинит''''', - парировал он.
- Думай так, если тебе от этого легче.
Ускорение продолжалось. Удары наносились с такой частотой, которую не смогла бы выдержать оболочка обычных смертных. Воины с силой врезались друг в друга и отлетели в одну из колонн галереи. Обломки каменной кладки разлетелись в расползающихся облаках пыли, сквозь которую примархи с хрустом двигались друг другу навстречу. На пластинах брони Хана образовался первый разрез, распоров их пышное убранство от плеча до пояса. Кровь хлынула по траектории удара, разбрызгиваясь по поверхности тёмными лужами.
В этот момент с ними никто не мог сравниться. Они погрузились в мир исключительности, на такой уровень боя, что никто другой – ни человек, ни ксенос – не мог и надеяться соответствовать этой планке. Просто наблюдать за ним, пытаться отслеживать их движения, означало впасть в безумие. Почти всегда примархи держали себя в рамках жёсткого контроля, надевая на свою истинную сущность личину человечности. И когда маски сбрасывались, когда их внутреннее «я» прорывалось наружу – процесс был сложен для восприятия, не говоря уже о том, чтобы вмешаться или встать между ними.
'''''- Время не пощадило тебя, Джагатай''''', - сказал Мортарион, пока ещё невозмутимый, внутри него продолжалась борьба, он снова теснил Хана, обильно сыпля удары по шлему с золотой чеканкой и заставляя его голову откидываться назад. '''''– Ты уже не тот, кем был'''''.
- Я тот, кем был всегда, - прорычал Хан, ловко отбивая шквал абсолютно безупречных ударов и размахивающиеся чумные кадила.
'''''- Слабым.'''''
- Преданным.
'''''- Одно и тоже'''''.
Они вдвоем протаранили внешнюю стенку галереи с таким яростным ударом, что вся секция рухнула, будто её взорвали. Примархи вели дуэль среди разлетающихся обломков, затем оказались на открытом ночном воздухе, целиком поглощенные своей личной вендеттой. Всё остальное вокруг них перестало существовать, словно сама планета не вынесла бесчестья, нанесённого тем размахом физической жестокости, что была развязана на её поверхности.
Но с каждой секундой эта жестокость только нарастала, как снежный ком. Яростным ударом с плеча Мортарион едва не снёс Хану голову. Изогнутое лезвие Тишины вырезало в полу желоб глубиной в три фута и вытащило за собой целую глыбу рокрита, объятую статическим зарядом. Хан прорвался сквозь град ударов и нанёс Повелителю Смерти страшный порез на выставленной вперед ноге, через изрытую оспой броню достав до плоти и пустив первую кровь противнику, прежде чем был отброшен назад.
К тому времени они уже были на открытом пространстве, на одной из огромных посадочных площадок, имевшей километр в поперечнике и двенадцать сотен метров в высоту. Над примархами бушевал шторм, сверкая зелеными молниями, которые пронзали высокие пики космопорта. А внизу, под ними, в виде беспорядочной массы ступеней и террас расстилалась большая часть огромной крепости. Теперь там сражались за каждый дюйм – миллионы точек света освещали позиции Белых Шрамов и Гвардейцев Смерти, вцепившихся в глотки друг другу. Казалось, что вся битва словно бы достигла своего апогея, нашла выход для своего абсолютного проявления, так что каждый из этих тысяч отдельных поединков воспринимался как единое целое прямо на вершине груды разлагающихся тел, и было в этом что-то завораживающее, даже когда кровь потоками пенилась в канавах.
'''''- Для меня дело вовсе не в мести''''', - сказал Мортарион, его хриплый голос оставался сдержанным. '''''– Ты просто стоишь у меня на пути. Ты понимаешь это?'''''
Хан рассмеялся кровавым ртом, сплёвывая осколки зубов.
- Я так не думаю, брат, - прошипел он. – Я здесь ради тебя. И только.
Диким ударом наотмашь Мортарион полоснул по горлу своего противника, а затем сделал следующий выпад, держа косу обеими руками.
'''''- Какая снисходительность. Но ты всегда был таким.'''''
Ещё один удар по шлему, и лезвие прошло насквозь, впрыснув яд нервно-паралитического газа, повреждение правого наплечника заставило Хана пошатнуться.
- Я командовал своим легионом так, как считал нужным, - прорычал Хан. - Ты мог бы попытаться сделать то же самое.
Белый Тигр сверкнул и метнулся к кабелям, дребезжащим на шее Мортариона, но противник отвёл удар.
'''''- Я уже был во главе Гвардии Смерти до того, как тебя нашли.'''''
Хан стойко сдержал стремительный натиск, мышцы стонали, когда он раскручивал свой клинок, выписывая им ослепительные дуги. Пот струился по коже, полыхающей огнём, смешиваясь с кровью.
- Не уверен, что твой первый капитан с этим согласится.
Мортариона прорвало. Разъярённый и потрясённый, он обрушился на Джагатая, развернув свои похожие на паутину крылья и молотя могучими руками. Он сминал и размазывал Хана по поверхности посадочной площадки, окутывал его шлейфами яда, крошил металл его перчаток, раскалывал ему бока древком своего оружия, окутанного эфиром, и, наконец, вонзил изогнутое лезвие в его торс.
Хану потребовались все его навыки и упорство, чтобы выдержать такую атаку, чтобы с ним не покончили в одночасье, и чтобы не рассыпаться на тысячу осколков. К этому моменту он сражался как никогда раньше, выйдя за пределы своих возможностей, и всё равно продолжал безостановочно получать удары, гонимый по терзаемому бурей космопорту, словно простолюдин, избиваемый своим господином. Череп трещал, в голове звенело от ударов, из ран сочилась кровь. Правая рука была переломана, щека разорвана, на боку была рваная рана. Вокруг Хана Тишина вращалась, оставляя за собой следы, подобно проносящимся метеорам, треща по всей длине от порочных энергий, одновременно и быстрых, как течения варпа, и мощных, как недра звезды.
'''''- Ты ничего не знаешь,''''' - прорычал Мортарион, снова поднимаясь, штормовые потоки завывали, подхватывая и развевая его покровы. '''''– Не знаешь ничего ни о самопожертвовании, ни об отречении – ты был избалованным ребенком и ныл о том, что нужно строить империю, пока остальные брали и строили.'''''
Глаза Мортариона вспыхнули безумным зеленым светом, лицо, обращенное к Хану, исказилось теперь уже от истинной ярости. Повелитель Смерти был стихией, был апокалипсисом, был феноменом. Вокруг него буря пронзительно завывала, превращаясь в вихрь, который придавал силу каждому и без того убийственному удару, вырывал куски земли, на которой бились примархи, и посылал их в отступающего Хана.
'''''- Тебе показали природу галактики, а ты отвернулся,''''' - в ярости кричал Мортарион, взмахнув косой вниз и едва не разрубив надвое ногу своему сопернику. '''''– А я принял её. Я принял боль. Я смотрел в глаза богу.'''''
Буря гнева Гора проносилась над головой. Далеко внизу вспыхивали взрывы, создавая причудливые плазменные фигуры над руинами порта. Ещё дальше, видимый лишь зрением примарха, горел осажденный Внутренний дворец – слишком далеко, чтобы этому помешать. Нечестивые голоса завывали на раскалённом ветру, подбадривая, ликуя и радуясь.
'''''- А ты бежал,''''' - выплюнул Мортарион. '''''– Ты всегда убегаешь, насколько можешь от трудных решений, основ, неизвестных тебе.'''''
Мортарион снова взмахнул косой, теперь ещё резче, быстрее, сильнее, пресекая отчаянную попытку Хана блокировать удар, и с силой, разрушающей броню, повергнул примарха на колени. Посыпались новые тяжёлые удары, сопровождающиеся выбросом пожирающего душу эфира, Мортарион словно вколачивал его в землю, пока Хан не оказался практически поверженным лежать спиной на рокрите,
'''''- Теперь тебе не убежать,''''' - заключил Мортарион.
Голова Джагатая откинулась назад, и кровь потекла по шее. Он успел бросить короткий взгляд в небеса с испещрёнными кровавыми пятнами облаками, за которыми скрывались чудовищные флоты, прежде чем над ним навис силуэт Мортариона и закрыл собой небо.
И вот сон стал явью, как и предсказывал ему Есугэй: Владыка Смерти возвышался во тьме над миром теней с поднятыми для смертельного удара руками.
«Не все предначертано судьбой», - сказал тогда Хан Есугэю.
'''''- Всё закончится здесь,''''' - сказал Мортарион, и его лицо исказила гримаса гнева'''''.'''''
Хан с трудом рассмеялся под своим разбитым безлинзовым шлемом.
- Видишь, брат, я уже смеюсь, - прохрипел он, слова булькали от скопившейся в горле крови. – Тебе стоит начать беспокоиться.
Крозий всё ещё пребывал в восторге. Он был тяжело ранен, один из этих проклятых Белых Шрамов едва не отрубил ему правую руку, но он продолжал идти, держа оружие в уцелевшей руке, и похоже не торопился отомстить тому, кто его ранил.
Он шёл сквозь миазмы вместе со своими братьями, пробираясь по колено в иле, глубоко втягивая плотный воздух атрофированными лёгкими. Он не знал точно, где находится. Прежние очертания внутренностей крепости начали полностью растворяться, превращаясь в безжизненные пещеры, покрытые слизью. Но куда бы Крозий не направился, он везде обнаруживал врага, и это не требовало от него никаких усилий, ведь Белые Шрамы не скрывали своего присутствия, и при этом издавали такие вопли и боевые кличи, словно это могло каким-то образом сделать их менее хрупкими.
Крозию приходилось заново учиться сражаться в своём новом теле. В прошлом, до великих перемен, он больше уделял внимание технике уклонения от ударов в расчёте на то, чтобы ограничить получаемые повреждения, прежде чем самому пытаться нанести их противнику. Теперь это казалось таким наивным. Теперь его тело стало до такой степени громоздким, что можно было и не пытаться уклониться от чего-либо. С другой стороны, он мог поглотить сколь угодно много ударов, так что его почти сонный темп боя показал свою исключительную эффективность. Это упрощало всё. Можно было просто подойти к врагу, уповая на восстанавливающую силу распада, которой его наградили. Никаких уловок, никаких обманов. Это был честный способ ведения войны, несмотря на то, что в его основе лежало колдовство. Такую войну Крозий мог полюбить.
Однако враг так не считал. Надо отдать ему должное – объединенные усилия легиона и танковых войск доставляли Гвардии Смерти немало хлопот. Если Крозий потеряет осторожность, то танки могут уничтожить всё вокруг, опрокинуть его вниз, в шахты, из которых он никогда не сможет выбраться. А если он позволит этим мощным взрывам отвлечь всё своё внимание, то не успеет оглянуться, как прямо у него под носом окажутся Белые Шрамы и будут размахивать своими клинками перед его лицом. Они были хрупкими по сравнению с ним, но такими невероятно быстрыми и такими преданными, что это вгоняло Крозия в смертную тоску. Они относились ко всему очень серьезно. И никогда не отвечали на его любезные попытки завязать с ними разговор.
Он уже готовился вылезти из укрытия, которое занимал вместе с несколькими десятками своих братьев по отряду Несломленных, чтобы отправиться в долгий путь по пересеченной местности навстречу подступающим танкам. Маленькое существо на его локте уже волновалось, покачиваясь вверх вниз.
Когда закованное в силовые доспехи тело врезалось в дно окопа рядом с ним, первое, о чём подумал Крозий, что это просто еще один воин легиона, решивший поучаствовать в диверсии. Ему потребовалось мгновение или два, чтобы узнать Морарга, потому что теперь все они были так похожи друг на друга – покрытые грязью и налетом разложения, их старые знаки отличия становились все более трудноразличимыми.
- Брат! – крикнул Крозий, крепко хлопая его по спине. – Где тебя носило?
Морарг с минуту стоял молча, по колено в жиже, глядя линзами шлема через край окопа. Он сжимал в огромной перчатке большой цепной меч, но не активировал его. Пахло от Морарга как-то по-другому – чем-то эфирным, возможно, запахом демонов.
- Где примарх? – спросил он рассеянно.
Крозий рассмеялся.
- Ты же советник! Ты его потерял? – спросил он.
Морарг не засмеялся в ответ.
- Меня... задержали. Саван Смерти должен был сопровождать его на западный фронт. Я не вижу его сигналы.
- Значит, он нашёл себе развлечение где-то в другом месте. Несомненно, доставляет неприятности ублюдкам, а? – предложил Крозий.
Морарг повернулся к Крозию и, казалось, впервые заметил демона. Маленький бог поклонился, затем срыгнул комки чего-то жёлтого.
- Что это? – спросил Морарг.
Крозий ласково посмотрел на создание.
- Одно из чудес новой эры. У него есть близнец, ты знал, что они имеют близнецов? – спросил Крозий.
Он не мог понять, что думает об этом Морарг. На какой-то ужасный миг Крозию показалось, что советник отмахнётся от его любимца, как от ядовитого насекомого, выползшего из грязи.
Но потом Морарг осторожно протянул руку и погладил существо по колючкам. Демон захихикал от удовольствия, и складки на его брюшке заколыхались.
- Хорошенький, - пробормотал Морарг.
- Согласен, - сказал Крозий, широко улыбаясь. - Теперь ты видишь это? Видишь, насколько всё стало лучше?
Вражеские танки подходили всё ближе. Скоро они откроют огонь из своих орудий, представляющих досадную помеху, и превратят пейзаж вокруг во взрывы грязи и искорёженного металла. Тогда станет интересно, опасно, но интересно.
Морарг снял перчатку и активировал забитые грязью приводы своего клинка. Тупые лезвия зажужжали. Он посмотрел вверх и приготовился подняться по склону, навстречу атакующим неверующим.
- Ну что ж, - произнёс он, словно витая где-то. – Возможно, ты был прав. Лучше всего оставить прошлое позади. Оно не вернется.
Он должен был быть мёртв. Поединок давно должен был закончиться, а Джагатай стать не более чем месивом на полу из разодранной кожи и осколков доспехов. И всё же, как это ни невероятно, он был ещё жив, он ещё сопротивлялся. Должно быть, у него были сломаны обе руки, срощенная грудная клетка была расколота, клинок получил зазубрины и затупился, и всё же Джагатай поднимался, снова и снова.
На это было почти больно смотреть. Примарх Пятого с трудом пытался подняться на ноги с колен, снова, после того, как его отбросило на другой конец посадочной площадки. Кровь так обильно хлестала из каждого сочленения доспеха, что оставалось только гадать, сколько же ещё её осталось внутри Хана. Неповреждённые части пластин брони цвета слоновой кости свободно свисали на ремнях, напоминающих сухожилия, и покачивались, когда он пошатывался на ходу.
И, несмотря на всё это, Джагатай продолжал говорить. Он продолжал осыпать своего противника насмешками и оскорблениями. Даже когда Мортарион обрушивал удар за ударом по шлему, покрытому вмятинами, словно пытаясь вбить Хана как можно глубже в разбитый рокрит, Джагатай продолжал сыпать издёвки, иногда они звучали зло и ехидно, иногда просто по-детски.
- Просто сними свою дурацкую маску. Я хочу видеть твое лицо, когда буду тебя убивать.
- Ты смердишь хуже, чем на Улланоре. Разложение началось ещё тогда.
И ещё одна насмешка, глубоко ранившая даже при всей своей очевидности.
- Мне нужен был Владыка Легиона. Я должен был сразиться с Тифоном.
Это было уже чистое ребячество. Это было ниже их достоинства. К этому времени Мортариону на смену гневу пришло что-то вроде надменной скуки. Его ждали более великие дела. А эта мелкая потасовка не должна была иметь значения. Она должна была уже закончиться. Сила продолжала пульсировать в нём, как чистый прометий, варп по-прежнему вливал жизнь в каждый его жест, а его армии всё также удерживали свои позиции, о которые захлебнулась атака Белых Шрамов, но это всё больше приводило Повелителя Смерти в ярость, превращаясь в раздражающее препятствие на дороге, которое никак не удавалось преодолеть.
Поэтому он снова ринулся в бой – два широких шага, ускорение темпа, и поистине жестокий удар, последовавший за взмахом Тишиной, который сорвал шлем с головы Джагатая и подбросил его в воздух. Хан рухнул плашмя на спину, каким-то образом удержав в руке свой хрупкий клинок, даже когда Мортарион, возвышаясь над ним, направлял древко косы в незащищённый живот своего врага. В последний момент Джагатаю удалось увернуться, но взамен Мортарион нанес сильный удар ногой по лицу, сломав ему нос и скулу.
Наполовину ослепший и словно пьяный, Джагатай взмахнул своим клинком и, встретившись с Тишиной, выбил её из хватки Мортариона. Позволив косе с грохотом отлететь, Мортарион резко опустился на противника и набросился на него в бешенстве, нанося удары руками в перчатках по горлу Хана, по груди, по разбитому лицу. Сжатые кулаки опускались один за другим, Джагатай едва успевал отбиваться руками, разрывая остатки прекрасного лакированного керамита и забрызгивая их обоих свежей разгорячённой кровью.
Хан ни на секунду не переставал отбиваться, только теперь это вызывало жалость. Он поймал в захват один кулак Мортариона, летевший в него на полной скорости, но другой кулак вонзился ему в живот, разорвав что-то внутри. Джагатай попытался подняться, но Мортарион с презрением отшвырнул его назад, позвоночник Хана хрустнул. К этому времени оба примарха ревели: один – от бессильной ярости, другой – от неприкрытой мучительной боли. Вот до чего они докатились – два примарха устроили драку по всему заброшенному космопорту, лупя и кромсая друг друга, как какие-то обычные бандиты в мире-улье, пытаясь порвать один другого на части собственными руками.
Отпрыски Императора, повелители галактики.
Мортарион, задыхаясь и чувствуя, что сердце готово разорваться, наконец, остановил поток ударов. Первая боль от усталости пробежала по его рукам, зрение слегка помутилось. Всё же в нем ещё оставалось что-то человеческое, то, что знало, что такое истощение. Он тяжело поднялся на ноги.
Джагатай всё ещё дышал. Каким-то невероятным образом это месиво из запёкшейся крови и осколков костей, бывшее когда-то гордым обликом Хана, продолжало дышать, слабо булькая пузырьками воздуха.
Мортарион подковылял к своей косе и поднял её, готовясь положить конец этому представлению.
'''''- Я думал, ты будешь кружить, как в танце,''''' - повторил свои слова Мортарион, искренне заинтригованный. '''''– А ты просто... терпишь это. Ты лишился рассудка?'''''
Джагатай закашлялся, выплёвывая новые сгустки крови на растерзанную поверхность площадки. Рука, должно быть, переломанная во многих местах, продолжала сжимать в потрескавшейся перчатке рукоять клинка. Медленно отступая назад, Мортарион понял, что слышит горький смех.
- Я... поглотил, - прохрипел Джагатай, - боль.
Мортарион остановился.
'''''- О чём это ты?'''''
- Я... знаю, - сказал Джагатай невнятным дрожащим голосом. - «Терминус Эст». Ты... сдался. А я... нет. – И тут он оскалился – разбитые губы, щёки с содранной кожей, единственный зрячий глаз – всё исказилось гримасой неподдельного злорадного удовольствия. – Моя стойкость... выше твоей.
Так вот что они все думали о нём. Вовсе не о том, что он сделал то, что было необходимо. И не о том, что он пожертвовал всем, чтобы сделать свой легион непобедимым, даже терпел позор, используя Каласа в качестве проводника, даже обрек свою душу на вечное заточение в демоническом облике, чтобы изменения не смог повернуть вспять никто, даже его отец.
Они думали о том, что он оказался слаб.
Плотина его ярости прорвалась. Мортарион поднял Тишину двумя руками, направив острие в смеющегося Хана, не думая больше ни о чём, кроме того, как проткнуть грудь врага.
И потому он пропустил внезапно усилившуюся хватку противника на клинке, блеск белой стали, стремительный толчок с пола, виртуозный бросок сверху. Белый Тигр проник под единственный участок броневой пластины, который Джагатаю удалось сместить, и он вонзился глубоко, посылая вспышку боли прямо в деформированное туловище Мортариона.
Джагатай увернулся о лезвия Тишины, её удар не достиг цели. Мортарион отшатнулся, из глубокой раны начала сочиться кровь. И тут, к его изумлению, Хан, не перестававший истекать кровью, поднялся на ноги и, даже израненный, стал приближаться к нему. Мортариону даже почудилось вдруг, что зрение обманывает его, и он, потрясённый, снова ринулся в бой, продолжая делать то же самое, что и раньше – атакуя прямо в лоб, уповая на свою колоссальную силу – и только тогда осознал, что до предела измотан этим поединком.
А потом, потом Хан начал кружить, как в танце. Уже без прежней красоты – её у него вырвали – но всё с той же сверхъестественной, завораживающей увёртливостью, когда кажется, что он словно приглашает к удару в одном месте, а на самом деле оказывается в совершенно другом, на расстоянии вытянутой руки, и ему этого достаточно, чтобы сломать защиту противника и разрезать его на куски. Он всё ещё был на это способен. В нём ещё оставалось кое-что.
- Когда мы делаем это с нашими кораблями, - прорычал Хан смертельно серьёзно, уже не смеясь, - мы называем это цао. Долото.
Мортарион неуклюже взмахнул косой и промахнулся. Дао атаковал снова, лезвие оставило глубокую рану вдоль руки.
Перемена была завораживающей. Хан ещё находился на краю гибели, всего один хороший удар отделял его от уничтожения, но он снова двигался, всё быстрее и быстрее, его уникальная физиология делала то, для чего была предназначена: поддерживала его жизнь, поддерживала его работу клинком, поддерживала его в бою.
Мортарион зарычал, снова интенсивно размахивая косой, чувствуя, как кричат уставшие мышцы, даже когда разум пошатнулся от осознания происходящего. Он должен был раскусить Джагатая. Он не должен был позволять себя запугивать.
Их клинки снова столкнулись с рычанием от вспышки варп энергий, и оба примарха пошатнулись от удара, едва удержавшись на ногах.
Мортарион был ранен. Это причиняло ему боль.
Но Хан ринулся навстречу быстрее, каким-то образом он пронёсся по изрытой поверхности на раздробленных лодыжках быстрее, чем Мортарион успел отреагировать. Дао и Тишина с лязгом скрестились снова, и кровь обильно брызнула, но на этот раз уже не только кровь Джагатая. Мортарион крутанулся на пятке и сбил Хана с ног. Примарх упал, но тут же поднялся, покачиваясь, будто пьяный, от смертельных травм, на его опустошенном лице застыли муки боли – он всё ещё боролся с последствиями страшных повреждений. Словно некий злой дух не давал ему умирать, подталкивая дальше вперёд его израненное тело, пока не получил освобождение, в котором он нуждался.
Клинок вращался всё быстрее, становясь размытым пятном в глазах Мортариона, и остановить его становилось всё труднее. Противники обменивались сокрушительными ударами, продолжая срывать бесценные пластины брони Хана, разбивая склянки Мортариона, разрывая кабели, срывая цепи. Плащи были разорваны в клочья, щегольство примархов было уничтожено, их сущности оказались обнажены на полотнах их мускулов с содранной кожей и кровавых потёках, а их претенциозность была сорвана, обнажив изначальную истину – что они были жестоким оружием, пронумерованными клинками упрямого бога.
Мортарион по-прежнему имел преимущество. Он всё ещё был сильнее, наделенный сверхъестественными дарами. Но сейчас он чувствовал лишь сомнения, потрясённый безжалостной яростью того, кого он всегда считал легкомысленным, самонадеянным и ненадежным. Сейчас Мортарион видел лишь того, кто жаждал его убить, кто готов был на всё, готов пожертвовать чем угодно, бороться с самим собой за то, чтобы выйти за пределы физических возможностей, уничтожить собственное тело, собственное сердце, собственную душу, лишь бы исполнить клятву, данную в пустоте.
- Если ты знаешь, что я сделал, - выкрикнул Мортарион, пробиваясь сквозь холодный туман нерешительности. – То ты знаешь правду, брат – я больше не могу умереть.
Для Хана словно дали сигнал. Он поднял окровавленную голову, остатки его длинных волос свисали спутанными клочьями.
- О, я знаю это, - пробормотал он с самым совершенным презрением, которое когда-либо испытывал. – Но ''я'' могу.
И он прыгнул. Переломанные ноги продолжали передвигать его, сломанные руки продолжали нести клинок, наполненные кровью легкие и пробитое сердце всё ещё придавали ему достаточно сил, и он приблизился вплотную к Мортариону.
Будь Хан в самом расцвете сил, его броску мало кто мог бы противостоять, но сейчас он был уже не более чем трупом, удерживаемым на этой земле лишь силой своей воли, поэтому Тишина оказалась у него на пути, глубоко вонзившись в плечо, незащищённое броней.
Но Джагатая это не остановило. Ответный удар противника был предвиден и спланирован, поэтому он продолжал наступать, протаскивая свое тело вдоль лезвия косы, пока оно не вышло наружу из его разодранной спины, а Белый Тигр не уперся в шею Мортариона. На мгновение их лица оказались друг напротив друга – два трупа, обескровленные, лишенные жизни, существующие лишь как маски чистой мести. Всё их величие было сброшено, стёрто о рокрит, оставив лишь желание, насилие, грубую механичность, которую рождает ненависть.
Осознание заняло лишь долю секунды. Глаза Мортариона расширились, и он понял, что не успеет вовремя оттащить брата. Хан сузил глаза.
- И в этом вся разница, - прошипел Джагатай.
Он взмахнул дао, и перерезанная шея Мортариона взорвалась чёрной желчью, а затем Джагатай рухнул в варп-вспышку, которая на короткое время превратила посадочную площадку в самый яркий объект на планете после истерзанной души самого Императора.
[[Категория:Ересь Гора: Осада Терры / Horus Heresy: Siege of Terra]]
[[Категория:Ересь Гора / Horus Heresy]]
