Актёры судьбы / The Players of Fate (рассказ)

Перевод коллектива "Дети 41-го тысячелетия" Этот перевод был выполнен коллективом переводчиков "Дети 41-го тысячелетия". Их группа ВК находится здесь.

WARPFROG Гильдия Переводчиков Warhammer Актёры судьбы / The Players of Fate (рассказ)
Автор	Джон Френч / John French
Переводчик	Летающий Свин
Редактор	Григорий Аквинский, Татьяна Суслова, Нафиса Тхаркахова
Издательство	Black Library
Серия книг	Ариман / Ahriman
Год издания	2024
Подписаться на обновления	Telegram-канал
Обсудить	Telegram-чат
Скачать	EPUB, FB2, MOBI
Поддержать проект

Сюжетные связи
Входит в цикл	Ариман / Ahriman
Предыдущая книга	Ариман: Неумирающий / Ahriman: Undying

Что такое жизнь, как не игра, где каждый шанс и неудача — ход бессердечного фатума и завистливой судьбы?

Из «Снов скитальца» поэта Элаксиса, сожжённого за ведьмовство в М37

Последний вздох верховного инициата кровью оседает на щеке Си'Лата-Сорок-Седьмого. Секунду он удерживает человека подле себя, пока по телу жертвы прокатываются предсмертные судороги. Затем вырывает кинжал. Верховный инициат падает со стоном вмиг обмякшей плоти. Си'Лат-Сорок-Седьмой глядит на кровь, покрывающую серебряный изгиб ножа.

— Во имя тебя, о Даритель Снов, я разрезаю сей узел… — Слова мягким эхом разносятся по машинному отсеку. Свидетелями им становятся лишь поеденные ржой стены и Море Грёз за ними. Си'Лат смыкает на лезвии многосуставные пальцы и закрывает глаза. За веками пляшут огоньки. — Отныне сон мой — истина… — произносит он.

Он улавливает ответ в гудении энергии, нарастающей в недрах корабля.

— Истина… истина… истина… — вторит голос, слышать который может лишь он один.

Си'Лат внимал Морю Грёз с самого рождения, но лишь сейчас оно заговорило с ним. Он — член ордена Восемьдесят Первой Накалённой Передачи, и вся его жизнь прошла за стенами из металла, что окружали сто четвёртый уровень военного корабля «Слово Гермеса». Си'Лат не знает названия корабля, и на языке его ордена слово «корабль» равнозначно слову «существование». Он знает, что есть и другие уровни, но никогда их не видел. Си'Лат очень хочет их повидать. Он хочет иметь возможность пройти через двери, как это могут только верховные инициаты. Он хочет увидеть иные уровни существования. Он хочет однажды, быть может, даже увидеть сынов Алого Короля. И теперь Море Грёз сказало, что он получит желаемое.

— Прими мою службу и вручи мне дар…

— Дар… дар… дар… — звучит ответ.

Си'Лат-Сорок-Седьмой открывает глаза. Он улыбается. Затем наклоняется и вытирает серебряную улыбку кинжала о мантию верховного инициата. Желтизну наряда постепенно скрывает под собой багрянец. Си'Лат прячет нож и поправляет собственную растрепавшуюся одежду. На рукавах видны пятна крови, а возле плеча протянулась алая полоса. Это не имеет значения. Как инициат, он носит чаши с жертвенными подношениями к зевам напорных проводных каналов. Кровь — точно такой же знак его статуса, как мантия и пять нефритовых серёг в правом ухе. То, что Си'Лат совершил убийство, тоже не играет никакой роли. Сон показал ему, что он будет в безопасности, и он верит тому, что показывают и говорят ему сны.

Си'Лат займёт место верховного инициата. Он станет приносить жертвы и отдавать приказы аколитам, что ухаживают за силовыми проводниками сто четвёртого уровня. Он пройдёт через двери и увидит уровни существования, что находятся гораздо выше этого. Он сделал первый шаг… Теперь всё, что нужно делать, — это ждать и верить обещанию снов.

Гаумата смотрит на доску. С виду он напоминает кентавра — мускулистый торс вырастает из бронзового лошадиного тела. Голова у него львиная. Глаза — красные зори. Игровая доска возносится перед ним многочисленными ярусами. Её поверхности вертикальные, горизонтальные и все прочие, способные уместиться между ними. Некоторые плоскости соединяются под, казалось бы, невозможными углами. Доска состоит из участков белой кости, красного камня и нефрита. Они имеют форму треугольников, квадратов, пятигранников, шестигранников, семигранников, восьмигранников и девятиугольников. Ни один из узоров, что они формируют, не повторяется. На доске стоят фигурки. На глазах у Гауматы некоторые из них передвигаются между участками. Платформу, на которой восседает чародей, окружает море расплавленного камня. По его глади прокатываются волны, чьи гребни — раскалённые добела брызги магмы. Небо над головой сине-зелёного цвета старой бронзы. И доска, и фигуры, и небо с морем на самом деле всего лишь концепции.

— Ты слишком часто сюда наведываешься, — раздаётся голос позади него. Гаумата не оборачивается. Он знал, что Гильгамош здесь, с того момента, как брат вошёл в его мысленный образ. Больше никому, даже Ариману, Гаумата не позволяет присоединяться к нему в раздумьях без приглашения.

Гильгамош принял высокую худощавую форму, покрытую чёрными перьями. Тело его скрывает девять крыльев. Голова принадлежит ибису. Над макушкой парит золотой полукруг света. Его провидческая сила ныне в зените, и мыслеформа Гильгамоша отображает растущее могущество. Он обходит доску, цокая когтистыми ногами по платформе.

— Сейчас не время погрязать в унынии, брат, — упрекает Гильгамош пиромагистра.

Гаумата смотрит, как одна фигурка переплывает на участок, занятый другой. Обе грубые статуэтки отлиты из серебра и имеют форму людей со скрытыми под капюшонами склонёнными головами. Фигурка, стоявшая на квадрате, содрогается и валится набок. Секунду она раскачивается, а затем истаивает. Теперь над этим участком доски доминирует атакующая фигура. Незначительное изменение, но, чтобы освоить эту игру, нужно понимать, что незаметные ходы и забытые фигуры — ключ к победе.

Он поднимает глаза на брата.

— Я ни в чём не погрязаю, — отзывается Гаумата.

— Но ты сидишь здесь, уйдя в себя, и глядишь на игру собственного изобретения, — говорит Гильгамош.

Гаумата переводит глаза обратно на доску. За время, что он не смотрел, некоторые фигурки успели изменить позиции. Он хмурится. Его взгляд зацепился за одну, из синего нефрита. Она неказистая, скруглённая, как будто источенная песком. Единственной примечательной её чертой остаётся глядящее с вершины великое открытое око, без зрачка и радужки.

— А следовало бы заняться чем? — спрашивает он.

— Нас ждёт много дел. Подготовка. Совещание.

— Ждёт, — отвечает Гаумата.

Гильгамош молчит, не сводя с него птичьих глаз. Он знает брата. Они — настоящая редкость в рядах Тысячи Сынов, братья как по рождению, так и по легиону, огонь интеллекта и родниковая вода проницательности. Каждый из них доверяет брату и знает его до последнего инстинкта и старейшего секрета. Он знает, что Гаумата пояснит свою мысль: возможно, брат предвидел их разговор. Гильгамош ждёт.

— Мы снова бежим с Сорциариуса, — наконец произносит Гаумата. — Вторая Рубрика провалилась. Огонь, что мы разожгли, по-прежнему горит, хотя токи силы меняются. Мы столько сделали, стольким рискнули и вновь оказались там, откуда начали, — стали изгоями, скитальцами, прогнанными своими же…

— Ты сожалеешь о содеянном? — интересуется Гильгамош.

— Я не жалею ни о чём, — говорит Гаумата. Он задумчиво чешет бронзовым когтем подбородок, затем кивает, тянет руку и подбирает фигурку, поваленную глядящим оком.

— Антия!

Сильван пробуждается. Из его рта вместе с последним сказанным во сне словом вырывается белое облачко. Он чувствует ревущую в ушах кровь. Навигатор дрожит. К глазам цепляются призрачные образы лиц, пока он обводит взглядом комнату. Сильван лежит на навигаторской койке. Металлическую раму круглого иллюминатора перед ним покрывает тонкий слой изморози. Диафрагменные створки открыты. Внутрь льётся свет отравленных звёзд. Он вздрагивает. Его отороченные мехом одежды немного сползли, и растущие на коже перья встопорщились, словно волоски, на промозглом ветру.

Почему здесь так холодно? Видимо, какой-то сбой в системе. Неисправности досаждают «Слову Гермеса» с тех пор, как Изгои бежали с Планеты Чернокнижников. Корабль получил серьёзные повреждения, и в этом мог крыться корень проблем, но Сильван чувствовал, что это скорее восставал сам космолёт: ожесточённый дух злился от того, что его заставляли делать. Навигатор не мог его в этом винить.

Он сглатывает. Имя, сказанное вслух, до сих пор у него в мыслях и на языке.

— Антия… — повторяет Сильван, уже тише. Затем снова вздрагивает и плотнее кутается в мантию. Нужно идти, нужно найти кого-то, кто вернёт в комнату свет и тепло, но он не сдвигается с места.

За обзорным экраном мерцают звёзды. Пустота вокруг корабля цвета старой ссадины, увитая пурпурными прожилками и затянутая охряными разводами. Здесь, в Оке, граница между варпом и реальностью такая тонкая, что лишена всякого смысла. Если Сильван откроет третье око, то увидит клокочущие звёзды и пустоту, мерцающую от призрачных течений. Он держит глаз закрытым. Ариман дал ему время прийти в себя, и пока «Слово Гермеса» вместе с кораблями-братьями безмолвно дрейфует на волнах. Впрочем, передышка вот-вот закончится.

Ариман вышел из кататонического ступора, в который впал после провала второй Рубрики. Он обрёл новую цель и энергию, что непостижимым образом горит в нём даже сильнее прежнего. Скоро он попросит Сильвана проложить курс к какому-то новому месту назначения.

Нет… Сильван качает головой и холодно улыбается звёздам. Ариман ни о чём не станет его просить. Он прикажет, и Сильван подчинится.

Ещё одна дрожь. Сильван смотрит на наркотический впрыскиватель и флаконы, валяющиеся на полу возле кушетки. Сны… Они теперь единственное место, где он свободен. Обычно он не помнит ничего из своих грёз, кроме чувства облегчения, что дарят ему сны. Только на этот раз… На этот раз он вернулся из забытья с именем и ощущением, которое всё не проходит.

Антия… Он не произносил имени сестры с тех пор… Он уже и не помнит сколько. Сильван не видел её с последнего посещения анклава дома Йешар на Кипра-Мунди. Она была практически готова облачиться в мантию полноправного навигатора. «Жива ли она ещё?» — задаётся он вопросом. Живы ли другие его кровные братья и сёстры?

Он моргает, тянется за шприцем и целым флаконом. Почему он вспомнил об этом сейчас? В прошлую жизнь дороги нет — после случившегося уж точно… Вот только… Неужели это менее вероятно, чем то искупление, которым грезит Ариман?

Должен найтись способ.

Сильван убирает руку от неиспользованного шприца, затем поднимается с кушетки и идёт к двери.

— Это не игра, — говорит Гаумата.

— Почему? — спрашивает Гильгамош. — То, что в ней всё по-настоящему, ещё ничего не значит. Каждая фигура — душа, верно? — Из-под чёрных перьев возникает когтистая рука и указывает на доску со статуэтками на ней. Он старательно избегает их касаться. — Эта фигурка — я. — Он переводит палец на девятикрылую ворону из аметиста. — Место, на котором я стою, — это пустота разума. Направление фигурки говорит о том, что я в положении нейтральности, перехода.

Гильгамош обводит рукой участки доски, где над квадратами парят восковые жучки и плоские диски.

— Вот здесь — рабы на нижних палубах «Шакала душ» и других кораблей, здесь — мои послушники в зале, где сейчас находится моё тело. Доска показывает всех Изгоев и тех, кто с нами взаимодействует. С её помощью ты отслеживаешь и меняешь расстановку сил среди последователей Аримана. Это — творение манипуляции.

Гаумата фыркает. Из его ноздрей вырывается облачко дыма.

— Не манипуляции, брат. — В его голос закрадывается тон, которым он говорил с Гильгамешем, когда они были смертными: снисходительный, довольный, опекающий. Перья Гильгамеша взъерошиваются, но он ничего не говорит. — Манипуляция указывает на то, что ею занимаюсь только я. А это не так. Гляди…

Гильгамошу смотреть не нужно, ведь он уже всё увидел. Это его великий талант. Он воспринимает. Его брат действует, но Гильгамош видит. Он уже понял, чем занят Гаумата, уже сделал все выводы. Последующий разговор пройдёт так, как должно.

— Действия каждой фигурки… каждой души… влияют на их позицию…

— А позиция определяет их силу.

Гаумата кивает на верхний ярус доски, где по полю из костяных и нефритовых треугольников скользит фигура. Она сделана из старого растрескавшегося дерева и имеет вид ссохшегося человека в мантии не столько вырезанной, сколько сложенной из узлов и трещинок. Гильгамош узнает её, даже не задумываясь. Это Ктесий. Сковыватель демонов. Изгой даже среди изгоев. Статуэтка Ктесия останавливается. Затем она испаряется и возникает на ещё более высоком ярусе. Кроме него, уровень этот занимает лишь одна фигурка. Это — чернота без определённых размеров и границ. Отображать она может только одного человека.

Ктесий замирает перед дверью. Он измотан, но кто из них не устал? Демонолог носил утомлённость подобно каменному одеялу сколько себя помнил, а помнил он очень и очень много. Ктесий собирался уйти. Он уже всё для себя решил. С тех пор как Ариман вышел из ступора, его решение не поменялось. Призыватель скажет Ариману сейчас, до того, как разговор, на который его вызвали, успеет начаться.

Он на миг закрывает глаза, встряхивается и открывает дверь.

Помещение представляет собой полукруг. Вдоль стены тянутся иллюминаторы. С другой стороны льётся болезненное свечение Ока. Ариман стоит спиной к нему. Он в доспехе, с непокрытой головой, сжимает в руке посох. Ктесий жмурится, глядя на магистра Изгоев. Теперь в Азеке появилось нечто, отчего призывателю кажется, будто он смотрит на солнце. Каким-то образом катастрофа и неудача придали ему яростную силу, по сравнению с которой тускнеет даже его былая мощь. Он… потрясает.

Демонолог облизывает губы. Он воспользуется настоящим голосом, чтобы сказать то, что должен.

— Тебе нужен ученик, — первым произносит Ариман.

Ктесий моргает и закрывает рот. Ариман поворачивается к нему лицом. Его глаза сияют синевой, лицо выражает безмятежный самоконтроль.

— Я… — выдавливает Ктесий. Не такого начала он ожидал, даже близко.

— На самом деле тебе нужен не только ученик, но начнём мы с этого.

Призыватель снова моргает, затем берёт себя в руки. Он сжигал миры и выуживал секреты у возвышенных князей Тёмных богов. Но для того, чтобы сказать это слово, он прилагает усилие большее, чем когда-либо в жизни.

— Нет, — говорит он.

Ариман едва заметно улыбается, приподнимает бровь.

— Нет?

— Я ухожу, — отвечает Ктесий. — Всё кончено, Ариман. Я дважды терпел с тобой катастрофу и в третий не намерен.

Азек слегка отворачивается.

— Поступай как должен, брат. — Ктесий удивлён и чувствует, что должен ответить, но Ариман продолжает: — Решение принимать тебе и только тебе, но ты нужен здесь. Ты нужен нам. Ты нужен легиону. Последнее задание — вот всё, о чём я прошу, и награда, долю от которой ты получишь… — Ариман смотрит на него. Демонолог знает, что может не спрашивать, какой она будет, — Азек поведает ему в любом случае, и от этого никуда не деться.

Мгновением позже, услышав, что задумал Ариман, Ктесий осознаёт, что продолжает глазеть на него. Кожа под доспехом зудит. Уголки рта Аримана растягиваются в мимолётной улыбке. Затем магистр Изгоев отворачивается и возвращается к созерцанию нечистой ночи за кристаллическим окном.

Секунду Ктесий стоит, затем начинает ковылять к двери. Он замирает на пороге, качает головой и оглядывается.

— Если мне полагается ученик, то где ты посоветуешь его искать?

Ликомед — один из пяти человек, выстроившихся пентаграммой вокруг платформы Гауматы внутри зала-святилища в сердце «Пиромонарха». Жара от столбов пламени, что окружают комнату, хватило бы, чтобы сварить их плоть, будь они без доспехов. Ликомед понимает, что его повелитель погружён в раздумья, хотя он и внимает сообщениям своих послушников: в его позе чувствуется скованность, возникающая всякий раз, когда большая часть его рассудка пускается в странствия. Именно телесное начало, как усвоил Ликомед, выдаёт ложь разума. Несомненно, пиромагистр пытается придумать, как сохранить свой статус и власть среди Изгоев.

«Мы не успели стряхнуть с сабатонов пепел Сорциариуса, а уже пререкаемся из-за того, кто займёт наивысшее положение в этом дворе болванов», — думает Ликомед.

+Ликомед.+ Послание раздаётся у него в голове за секунду до того, как Гаумата переводит на него взгляд. Ликомед прикладывает все силы, чтобы удержать мысли внутри черепа. За прошедшие столетия его нелюбовь к пиромагистру переросла в презрение, однако он справляется с задачей. Каким бы сосредоточенным на себе кретином ни был Гаумата, мощь его потрясает воображение.

«Однажды я займу трон, а ты склонишь передо мной голову…» — думает Ликомед.

+Мой повелитель,+ отвечает он и склоняет голову.

+Ариман дал мне задание, и ты его выполнишь.+

+Чем могу служить?+ спрашивает Ликомед.

Секунду Гаумата не отвечает, а затем издаёт смешок — тихий хруст, напоминающий потрескивание костей в огне. Внезапно Ликомед понимает, что совершенно не хочет знать ответ.

— И как заканчивается эта игра? — спрашивает Гильгамош.

— Никак, брат мой. Мы играли в неё с тех пор, как сделали первый вдох, а человечество и того дольше. Это… — Гаумата поднимается на ноги и прохаживается по платформе. — Это олицетворение истины — истина зримая. Те, кто её не видят, всего лишь пассивные фигурки на доске, ждущие, пока их не передвинет кто-то другой.

Гильгамош смотрит, как брат склоняется над доской. Угольный блеск в глазах Гауматы отражается от статуэток.

— И каким образом ты побеждаешь, брат? — продолжает допытываться он.

— Мы… — Слово зычно разносится по воздуху. — Мы побеждаем, видя всё так, как оно есть на самом деле, играя так, чтобы иметь возможность играть дальше. Кто или что бы этому ни препятствовало.

— Ты намекаешь на сговор, брат. У нас был шанс отвернуться от Аримана, но мы оба решили остаться.

— Ариман пришёл в себя, и он говорит, что видит путь, — отвечает Гаумата. — Другого такого, как Ариман, не существует — он наш магистр, наш лидер, и он оправился от катастрофы, как уже делал прежде. Но мы должны задать вопрос, брат: что, если это не так? Как нам поступить в таком случае?

Ктесий преодолел половину главной винтовой лестницы в командной твердыне «Слова Гермеса». Он один. Он решил пройтись, вместо того чтобы вызвать один из макролифтов. Ему хочется тишины. Слова Аримана всё ещё звенят у него в голове.

— Тебе стоит бежать, старый дурак, — тихо бормочет он. — Стоит бежать как можно быстрее и не оглядываться.

— Лорд Ктесий? — Голос заставляет его поднять голову и обернуться. По лестнице поднимается человек, закутанный в тяжёлые многослойные одеяния из бархата, его лицо скрыто под глубоким капюшоном. За ним следуют два тзаангора, вооружённые цепными алебардами и увешанные изумрудно-серебряными символами родного кланового стада. — Лорд Ктесий?

Он узнаёт голос раньше, чем самого человека. Это Сильван. Ныне навигатор очень нечасто покидает свой анклав. Что этому кретину нужно?

— Ты правильно меня назвал, навигатор, — щерится он. — Засим, надеюсь, мы можем закончить разговор, пока он не привёл нас к чему похуже.

Ктесий отворачивается, но вдруг что-то тянет его за руку. Он опускает глаза и видит на наруче нечто, напоминающее бледного паука. Он потрясённо моргает. Навигатор крепко его держит, не отпуская.

— Думаю, ты можешь мне помочь, — шипит Сильван.

— В этом я очень искренне сомневаюсь.

Ктесий отстраняется, но Сильван подаётся к нему ближе. Из-под капюшона показывается лицо мутанта. Призыватель видит складки плоти и рыбьи жабры прямо под челюстью.

— Я знаю, что Ариман меня не послушает, в отличие от тебя, — говорит навигатор.

— С чего ты это вообще взял?

— Потому что тебе известна сила сделок.

— И тебе есть что предложить?

— У меня есть душа.

Ктесий смотрит на навигатора. Он хочет оскалиться, издевательски скривиться, но вместо этого просто закрывает глаза и трёт их пальцами. Усталость, целая вечность усталости от глупцов с их глупостями.

— Ты понятия не имеешь, о чём говоришь, — отзывается он.

— Нет, — возражает Сильван. — Я понимаю.

Ктесий смотрит на навигатора и видит в глазах мутанта твёрдую решимость, смешанную с отчаянием. Демонологу не следует впутываться… «Беги так далеко, как можешь, и не останавливайся».

— И что ты хочешь взамен? — спрашивает он.

— Вернуться домой, — говорит Сильван. — Я хочу домой.

— Самое важное — знать качество каждой фигуры, — говорит Гаумата, ставя фигурку ока на участок рядом с иссохшим человеком. — Знать, как она будет двигаться и как её двигать. Видеть потенциал фигуры, когда её положение меняется.

— Это опасная игра, брат, — замечает Гильгамош.

— Верно, — соглашается Гаумата, и его голос лишается ноток удовлетворения и превосходства. Он поднимает голову и смотрит прямо на брата. — Она опасная, играем мы в неё или нет, но мы можем выбирать, будем мы управлять судьбой или она нами. Я хочу верить в Аримана, я доверяю его лидерству, однако доверия и веры мало… — Гаумата отворачивается и берёт одну из маленьких серебряных статуэток с нижней доски. Формой она напоминает склонённого человека в капюшоне. Он протягивает её Гильгамешу.

Гильгамош смотрит на фигурку. Он понимает, о чём толкует брат, и согласен с большей частью сказанного, но есть нечто ещё, чего из-за своей природы Гаумата неспособен разглядеть чётко. Будущее открывается так, как этого не случалось уже очень, очень давно. Впереди есть шанс на величие и катастрофу, и корни их восходят к разворачивающемуся прямо сейчас настоящему.

Гильгамош берёт фигурку из рук Гауматы. Смотрит на доску. Видит линии последствий, расходящиеся от каждого участка, вытягиваясь к будущему, где они растут в силе и значимости.

Он протягивает руку и опускает фигуру на доску.

На сто четвёртом уровне «Слова Гермеса» Си'Лат-Сорок-Седьмой поднимает руки, чтобы получить благословение. Гогот-кант ордена Восемьдесят Первой Накалённой Передачи громким эхом катится среди проводников и клубков труб. Один из аколитов подходит к коленопреклонённому Си'Лату-Сорок-Седьмому. Он несёт чашу, содержимое которой колышется и плещется с каждым его шагом. Си'Лат закрывает глаза и мысленно возносит благодарность Дарителю Снов. Он благословлён и возвышен, и с этого момента вся распевающая гимны толпа будет повиноваться ему. Если Даритель Снов прикажет, Си'Лат-Сорок-Седьмой и его последователи подчинятся.

Гогот-кант достигает пика. Чаша переворачивается. Си'Лат поднимает голову, закрыв глаза. Кровь из чаши льётся ему на лицо, красная в свечении мерцающих силовых проводников.

В убежище Ктесия мерцает свет. Он поднимает глаза, качает головой и велит замкам в двери открыться. Он ощутил с другой стороны чьё-то присутствие.

— Прежде чем мы начнём формальности, — говорит демонолог, не отрывая взгляда от приколотого к алтарю сердца, — позволь сказать, что я определённо разочарован не меньше твоего. — Человек на пороге склоняет голову. Он излучает высокомерие и презрение. Свисающие с потолка кости стучат, будто от дуновения ветра. Ктесий переводит взгляд на новоприбывшего. — Своей телепатией ты лишь подпитаешь обереги и растревожишь духов. Тут тебе придётся говорить своим голосом.

— Мне приказали помогать тебе.

Демонолог улыбается. В том выражении нет ни намёка на доброту.

— Тебе приказали служить мне. Точность, как ты усвоишь, это всё. Если ты этого не поймёшь, я просто скажу слово, которого ты не услышишь, и нерождённый начнёт пожирать твою душу прямо изнутри. — Свисающие кости дребезжат. Человек в дверях морщится. Улыбка Ктесия становится шире. — Ты меня понял, ученик?

— Да… мой мастер, — отвечает Ликомед.

Фигурки из кости, дерева и камня скользят по участкам в разуме Гауматы. Секции доски складываются и исчезают. Она существует теперь в двух местах, в мысленном образе пиромагистра и холодных пещерах разума Гильгамоша. Каждая доска — почти зеркальное отражение другой, на которой играют братья. На обеих досках статуэтки непрерывно меняют позиции, двигаясь по своей и чужой воле…

Член экипажа мостика на крейсере «Шакал душ» моргает. На секунду перед его глазами взвихряются цвета, а затем он обмякает за пультом управления. Его убирают, заменяют, и смертный, который встаёт на его место, грезит о будущем, в котором рубкой командует он. Сон говорит ему, что такое будущее может стать явью…

В убежище-окулюсе Сильван незаметно улыбается и шепчет имя сестры. Он вернётся туда, где его настоящий дом. Не сегодня, может, ещё нескоро, но он туда обязательно вернётся… Он это знает.

В едва рассеиваемой свечным мерцанием тьме зала для призывов Ктесия Ликомед склоняется над расколотым черепом. На кости выжжены слова, и закованная внутри той оболочки тварь кричит у него в мыслях, обещая власть, месть и откровение. Он игнорирует её клятвы. Ликомед решил, что выученные у демонолога секреты сослужат ему добрую службу. Он будет произносить слово «мастер» столько, сколько придётся, чтобы получить нужное. Пусть его называют учеником, пусть Гаумата считает его полезным агентом, но на самом деле он не служит никому, кроме себя самого…

Стук движущихся фигурок… и касание пальцев, что переносят их на новые места…

Высоко в башне, озарённой светом Ока Ужаса, Ариман резко зажмуривается.

У него в разуме открывается дверь в тихую комнату. С одной стороны возносятся арки, обрамляя вид на синюю воду и солнце. В воздухе витает аромат кедрового дыма и соли. Огня и воды. Ариман улыбается. Это — часть его подлинного убежища, его высокого трона, спрятанного внутри разума под охраной воли.

Азек сидит на полу почти в центре комнаты. Он смотрит на доску. Она отличается от той, какой была раньше, но, с другой стороны, остаётся неизменной. Фигурки всегда разные, но на самом деле одни и те же. Азек знает их все наперечёт и видит в изменениях их форм отголоски внутренних истин.

Солнце его мысленного пейзажа меркнет до доменно-оранжевого цвета, затем наступает тьма, затем оно поднимается снова. В физическом плане сердца Аримана ещё не успели сделать даже одного удара.

Он задумчиво кивает.

Расстановка на доске такая, как и должна быть. Он переводит внимание на фигуру кентавра с львиной головой. Её обрамляет нимб огня. Участки рядом с ней непрерывно меняются. Прочие статуэтки движутся вокруг фигуры, словно планеты вокруг звезды. Она могущественная и важная, как, впрочем, и все остальные.

Долгое мгновение Ариман не сводит с фигуры взгляда, а затем передвигает на новый участок.