Ариман: Вечный / Ahriman: Eternal (роман)
 | Перевод в процессе: 1/20 Перевод произведения не окончен. В данный момент переведена 1 часть из 20. |
 | |
| Автор | Джон Френч / John French |
| Переводчик | Летающий Свин |
| Издательство | Black Library |
| Серия книг | Ариман / Ahriman |
| Предыдущая книга | Монета для Воров Падали / A Coin for the Carrion Thieves |
| Следующая книга | Демонология: Вопрос, заданный тьме / Daemonologie: A Question Asked of Darkness |
| Год издания | 2022 |
| Подписаться на обновления | Telegram-канал |
| Обсудить | Telegram-чат |
| Экспортировать | EPUB, FB2, MOBI |
| Поддержать проект
| |
На Тысячу Сынов обрушился рок. Сквозь пространство и время их преследует недуг огня и праха, порождённый заклятьем Рубрики, что спасло легион от гибели, но обрекло на вечное проклятье. Один за другим духи рубрикантов исчезают из узилищ своих доспехов, и, один за другим, их место занимают обречённые живые колдуны.
Ведомый страстным желанием спасти легион и искупить давнишнюю вину, Азек Ариман пытается заполучить технологию позабытых некронов, способную менять само время, чтобы исправить ошибки прошлого. По пятам за ним следуют таинственные арлекины альдари, а в рядах последователей множатся секреты и зреют расколы, однако архиколдун твёрдо намерен отыскать новый путь к спасению, и успеть до того, как всё обратится в прах.
«Дабы уничтожить душу, богам нужно лишь дать ей вкусить мёд победы. Тот золотой нектар исполняет чаяния и утоляет желания, однако сладость его мимолётна, а страдание — вечно».
Из Андоликских свитков, около М2,
Обнаружено имперской консерваторией в 994.М30,
Запрещено указом Инквизиции в 781.М31
ПРОЛОГ
ПАДАЮЩАЯ ЛУНА
Драйллита, Госпожа Мимов, а ныне Чадо Старухи, ковыляла вверх по склону под сполохами расцветающих в сумерках взрывов. Она двигалась дёргано — вышагивала, пошатывалась, крутилась, голова запрокидывалась к ночному небу в агонии. Её заметил человеческий воин. Он был одним из варваров-исполинов, закованных в красное умирающих светил и старой крови. Он был смертью, явившейся закончить её терзания. Воин выругался и вскинул тупоносое оружие, чей широкий зёв полнился тёмным обещанием избавления в тишине, которую вот-вот оборвёт его глас. Драйллита пошатнулась вновь, упала, цепляясь за серый пепел, не в силах идти дальше, сломленная мучениями, загубленная предательством…
Выстрел прошёл у неё над самой головой.
Взрыв в грязи склона.
Никакого избавления, даже сейчас. Чадо Старухи должна страдать. Она поднялась. По щекам катились большие ярко-звёздные слезы. Изо рта рвался бесконечный вопль. Почему она должна жить, когда все её братья и сёстры мертвы?
Красный варвар выстрелил ещё раз. Корчи скорби швырнули её прочь от снарядов. Взрывы разметали серо с белым лохмотья савана. И вот она обернулась, ибо Чадо Старухи осознала, что мира забвения ей не видать. Ей судилось идти и идти, скитаться меж миров и светил, бесконечно страдая, потерянное дитя, глашатай неотвратимых горестей.
Красный варвар, ниспосланный милостивой смертью, стрелял без передышки. Ни одна пуля так и не коснулась Драйллиты. Она оказалась подле воина. Его глаза походили на грубо огранённые изумруды на личине из острых краёв. Она взвыла от грусти, нежным движением пробив красные латы, плоть и кость. Легчайшим прикосновением взяла бьющееся сердце. Отвела руку назад, с органа в её ладони скапывала кровь. Варвар, не сумевший подарить ей смерть, прожил несколько дольше, второе его сердце продолжало колотиться, когда он свалился на колени, призывая слабнущие члены подняться вновь — и каким-то чудом у него получилось, красный доспех содрогнулся, оружие взлетело вверх, а Чадо Старухи не шевелилась, ибо, может, сейчас наступит конец затянувшейся издёвке, коей было её существование? Сердце темнело у неё в руке. Капли крови падали на серую землю алыми слезами. Изумрудные очи неотрывно смотрели на неё. Она протянула ему сердце, моля об избавлении…
Каскад света и смеха, вихрь движения, резкого и серебристого — Трижды Глупец приземлился между красным варваром и Чадом Старухи. Он дёргался, извиваясь от веселья, иль боли, иль умиротворения. Его мечи раскроили варвара от горжета до паха. Кровь хлынула широким мазком, расходящимся по серой земле.
На вершину склона выбрался ещё один варвар. Быстрый и скорый на ярость. Чадо Старухи подумала, что это, возможно, очередная шутка смерти, и конец всё-таки настигнет её здесь. Затем второй варвар упал, точь-в-точь как первый. Его голову рассекла бритвенная полоса, протянувшаяся от одного виска к другому.
Трижды Глупец упал на красного варвара и крутанулся. Он стал золотым глумом и багряной резнёй. Он извернулся к Драйллите, серебрящимся взмахом меча указав Чаду Старухи следовать за ним.
Она отпрянула, затем поднялась на цыпочки, укрытая лохмотьями печали и варварской кровью. Она могла бы пойти с Трижды Глупцом, могла бы плясать и смеяться и подобно дитю, коим была. Могла бы взять Трижды Глупца за руку и обратиться в золото и багрянец, в Дочь Зари, кружащую в бесконечной яркости… Она потянулась к ожидающей руке.
Их разлучил огонь, разорвав воздух, взметнув ввысь густой пепел. Появились братья мёртвых варваров, мчащиеся с вершины гряды, ревущие, палящие из оружия. Чадо Старухи попятилась назад; повернув голову, она увидела, как Трижды Глупец удирает, оставляя за собой цепочку взрывов и насмешливый хохот. Драйллита поднялась, воздевая к небесам руки от несправедливости того, что её лишили веселья. Она воззвала к духам потерянных и устремилась в шквал выстрелов. И покойные ответили на зов. Они явились призрачными ликами тех, кого Чадо Старухи знала в своей скорбной жизни: Царица Звёздного Света, Багряная Муза, Сломленный Ясновидец, целый хор злобных мертвецов. Духи пришли, вопя в тишине, сотканные из белого и красного, подобное буре, вырвавшейся из недр подземного царства.
Варвары были стремительными, а ещё сильными, но теперь их не спасёт ни скорость, ни мощь. Мгновение Драйллита просто наблюдала, а затем, каждым своим движением источая кручину, она пошатнулась и упала, и поднялась снова, и взяла в руки ещё несколько сердец. Чадо Старухи сожалела, что вынуждена так поступать, что вместо того, чтобы смеяться рассвету, она визжала в мстительной резне. Но иначе она не могла. Она должна была идти дальше, ступая по пеплу, танцуя со смертью, которая всё никак не приходила. Её роль — страдать за ошибки, допущенные не ею, и в отместку отнимать жизни ещё не умерших.
Она взглянула на обагрённую руку. С неё скапывала кровь. Меж падающих капель взвихрялся голодым и россыпи алмазов. Вокруг неё кружились духи мщения, их маски — гримасы боли. Они воздели клинки, и их очертания померкли, слившись с мглой. Чадо Старухи подняла красную руку к небу, после чего кулём упала на землю, едва сумерки украли солнце…
Драйллита встала. Одеяние Чада Старухи, её ролевой наряд, рассеялось, убранное голокостюмом-датеди. Саван и рваньё распались пылинками голосвета, а затем обратились в ничто. Чадо Старухи исчезла, покинув её мысли. Рвущийся из-под маски крик иссяк. Застывшие чёрты стали пустыми и белыми, подобно холсту, ждущему кисти художника.
Остальные мимы труппы уже отворачивались, точно так же освобождаясь от своих ролей. В их движениях сквозила тщета, эхом повторяющая её собственную. Она видела перед собой Шутов Смерти, облачённых в белое, порхающих среди мертвецов, словно вороны-альбиносы. Вся их жизнь была танцем, циклом историй и ролей, однако часть, наполненная ожиданием, неизменно оставалась безликой. Именно здесь они сейчас и находились — в промежутке между окончанием одного повествования и началом следующего. Она взглянула на кровь на своих руках. Та уже начала сворачиваться. От неё разило генопороком так называемых космодесантников. Драйллита смахнула вязкие алые нити в пепел. Их, впрочем, было на ней гораздо больше. Она вскружилась в дикой пляске, стряхивая с себя остатки кровяных сгустков.
Когда она приземлилась обратно, Ийшак уже ждал её. Он тоже сбросил с себя мантию Трижды Глупца. Его наряд лишился золота и багрянца. Злорадствующий лик сменился оскалом черепа. От каждого движения Ийшака ромбовидный узор на его плаще переливался тусклой синевой и едва различимыми оттенками черноты. Для этой интерлюдии между циклами он выбрал архетип убывающей луны. Вполне подходящий его творческой натуре.
~Мы уходим,~ показала она. Драйллита была Госпожой Мимов, а потому не разговаривала и не издавала звуков, вместо этого общаясь посредством системы жестов, известной как ламбруит. Каждая деталь позы, сокращение мышцы и движение таило в себе определённое значение, так что даже не проронив ни слова она могла передать полутона и смыслы лучше, нежели с помощью самого сложного языка. У этой жестовой речи не существовало твёрдых правил и словаря: то был код спонтанностей, искусство, не выражавшееся одним и тем же образом дважды. Она протянула Ийшаку руку. Тот принял её, и они отправились в дорогу. Вокруг них горели огни разыгранной ими трагедии, взвиваясь среди пепельных барханов и раскиданных человеческих трупов.
Они пересекали гряду, когда Драйллита ощутила, как напряглась ладонь Ийшака. Он замер, приняв позу застывшего посреди представления актёра. Мгновением позже Госпожа Мимов увидела причину. У них на пути стояла фигура. В багрянце. За ней волочились алые и карминные ромбы, а тень вздымалась вверх и в стороны, в дым, подобно крыльям. Лицо же скрывалось за гладким серебром.
Драйллита дёрнулась от неожиданности и остановилась. Вместе, она с Ийшаком воспроизвела сценку, где героя Ультанеша и убийцу песен Шелве-ток на Солнечной тропе застигает врасплох Кхаин. Следом за ними на гребень взошли остальные члены маскарада, заметили фигуру и позы Ийшака с Драйллитой, и плавно обступили их полумесяцем. Они закачались, уподобляясь Лесу скорбей, их пальцы-ветки задрожали на гонящем дым ветру, маски приняли выражения печали и грусти.
Драйллите стало не по себе. Ничего подобного в цикле, который она знала, не было. Они только-только закончили финальный акт представления «Красные слёзы Чада и Глупца». Теперь, после его завершения, им предстояло уйти, после чего разыграть небольшую трагикомедию, взяв на себя роли рассеянных отпрысков Иши, бегущих от войн богов. И всё же перед ними стоял Ирлла, теневидец, загораживая им проход. Ему не следовало здесь находиться. В заключительном акте у судьбы не было роли, а потому Ирлла не должен был выходить на подмостки битвы. Ему не следовало быть тут…
Но вот он здесь.
Теневидец приблизился, поступь его была неспешной, чёрная с красным тень становилась больше и шире. Наконец, он встал перед маскарадом и замер в неподвижности, ожидая. В такой момент, когда судьба приходила в обличье Красного Гостя, ей следовало дождаться, когда к ней обратятся.
~Зачем ты здесь?~ спросила, наконец, Драйллита.
— Я явился с предупреждением, — ответствовал Ирлла.
— Что за зло ты узрел? — задал вопрос Ийшак.
— Возникают новые сны, пробуждая тех, кто долго спал. — Теневидец воздел руку. Она выглядела как конечность трупа, вся ссохшаяся и сморщившаяся, отчего напоминала скорее коготь. Под ногтями темнела запёкшаяся кровь. От неё поднялся огонь, облизывая дым, и в воздухе вокруг Ирллы заплясали тени. Драйллита различила воителей в рогатых и гребенчатых доспехах. Он протянул длань к небу и схватил звёзды, что на краткий миг проступили сквозь клубы тумана. Затем землю подле теневидца устлали дремлющие фигуры, в сиянии голосвета принимавшие то чёрный, то золотой, то серебряный цвет. Спящие поднялись, и светила скрылись из виду. Осталась лишь фигура огромного, чудовищного человека с рогатыми посохом и шлемом. В глазах его горел свет украденных звёзд. Госпожа Мимов вздрогнула, и хор актёров, бормоча от боли, повторил её движение. — Такие смены актёров и сцены требуют ответа. Подобные деяния и действия не должны происходить сами по себе.
~Какой сэдат-цикл начинается теперь?~ вопросила Драйллита.
— Их может быть несколько, — ответил теневидец и обернулся, смахнув дым с голосветом подобно рваному красному плащу. — «Веселье сломленного бога», с рыдающими звёздами и быстрыми финалами. «Костёр и Феникс», где всё заканчивается пёплом и двусмысленностью, и всякий, кто исполняет его акты, должен сойти со сцены, не ведая, наступит ли после ночи утро… — Тем временем над Ирллой тень и свет приняли подобия силуэтов, кружащих в огне и дыму, стискивающих в руках мечи силы, сшибающихся, карабкающихся друг на друга в попытке коснутся полумесяца, что походил на лезвие косы. Затем все они упали бездыханными, канув в серую тень, а после растворились во мраке.
— Но есть ещё один, — возвестил Ийшак, отпустив руку Драйллиты и начав кружить, его наряд и лицо менялись с каждым сделанным шагом. — Молви о сэдат, который, по-твоему, нам следует начать.
— «Падающая луна», — сказал теневидец, и окружавший их хор отозвался протяжным горестным стоном. Драйллита склонила голову.
~Много смертных эпох прошло с тех пор, как его разыгрывали в последний раз. Стоит ли начинать сейчас?~
— Может, и не стоит, — ответствовал Ирлла. — Избрав его, мы создадим историю грядущего.
~Судьба изменённая…~
— Горше конца отвращённого.
~Но какой ценой?~
— Ценой большой. Ценой радости и победы.
— Мы сыграем, — произнёс Ийшак, кружась всё быстрее, вращаясь, его облачение теперь стало пурпурно-чёрным, зачёсанные гребнем волосы — радугой, жестокую белизну маски рассекла красная ухмылка. — Итак, предстоит нам выбрать свои роли. Я, видимо, будут Шуткой Убийцы, ибо я — аватара всего, что умрёт по ошибке глупца. — Он говорил громко, его голос звенел от насмешки и злобы.
— Значит, в это горнило я вступаю как Глас Многих Окончаний, — сказал Ирлла и подскочил ввысь. Кровавая дымка и тень, висевшие в воздухе, рассыпались осколками изумрудного и красного, жёлтого и фиолетового, бирюзового и пламенного. Когда теневидец приземлился, его скрытая под капюшоном маска превратилась в потускневшее зерцало. Остальные члены труппы принялись плясать и крутиться, принимая новые роли для начинающегося цикла. Сзади приблизились Шуты Смерти, все наряжённые в черное, все — один в один, ибо будущее приберегало для всех равный финал.
Драйллита поднесла руки к лицу, рухнула, словно придавленная скорбью, и выпрямилась снова. Её лик стал расколотой маской, одна половина корчилась от боли, треснувшая и проливающая рубины с угольками. Вторая — кривилась от веселья, обнажая острые красные зубы, в глазу блестела злоба.
~Я — Истина Сновидца, ибо всяк должен спать, и всё должно заканчиваться.~
Подле белого с красным зареяло пепельно-серное и кроваво-красное. Госпожа Мимов развела руки и двинулась вперёд, прочь от остальных. Она должна идти первой, как предупреждение, герольд, пришедший слишком поздно к тем, кому придётся страдать.
— Какие актеры пока не ведают ролей? — услышала она Ийшака, вопрошающего высоким голосом Шутки Убийцы.
— Их много, — ответил теневидец. — Но первый, кто займёт своё место, — это колдун, в прошлом человек, ныне глава изгоев, сын лжекороля, предавший всех, верящий в надежду. Его имя — Ариман.
