3878
правок
Изменения
Перейти к навигации
Перейти к поиску
м
Сильванус Сильван покачал головой. Перед глазами постепенно проступали очертания пирамидальной комнаты. Навигатор повязал синюю шелковую повязку обратно на лоб, а затем посмотрел вверх. На него взирал великан в сапфирово-синей боевой броне, его глаза светились бесстрастным зеленым светом на тупоносом шлеме. Личину шлема под левым глазом отмечало золотое завихрение, словно след от расплавленной слезы. На наплечнике свивалась золотая змея, пожиравшая собственный хвост. Сильванус Сильван вздрогнул, несмотря на лихорадочный жар.
Сильванус Сильван потряс головой, прижав ладони к глазам. Убрав их, он снова заметил, что пальцы стали казаться длиннее, а коже кожа более прозрачной и липкой. Становилось все хуже и хуже. Он долго разглядывал свои руки.
Сильванус Сильван хмыкнул и утер нить блевоты и слюны с подбородка. Он был зол, навигация была… кошмаром, и он чувствовал себя так, словно при прохождении сквозь варп в него впиталась частица его ярости.
Сильванус Сильван закашлялся. Повсюду была пыль, с каждым вдохом забивавшаяся ему в рот. Он плотнее укутался в черный шелковый плащ. Ветер трепал ткань, касаясь холодными пальцами его плоти. Навигатор вздрогнул, и все его тело затряслось. Он действительно не понимал, что здесь делает. На самом деле он не понимал, что все они здесь делают, но именно его присутствие беспокоило Сильвануса Сильвана сильнее всего. Он сплюнул и ощутил песчаный химический привкус мертвого мира, смешанный с запахом дыма. Планета называлась Вохал, а человек, сидевший на треснувших камнях вершины башни, звался Хемеллионом и, очевидно, был его правителем.
Сильванусу Сильвану совсем не нравилось находиться одновременно рядом с ними всеми. Их присутствие потрескивало друг о друга, подобно грозовым тучам, так что у него ныли зубы, а в нос лез запах озона. Это никогда не сулило ничего хорошего.
Сильванус Сильван огляделся. Крепость за пределами парапета башни медленно проседала. На разбитых камнях горели пожары, мерцавшие зелено-голубыми языками. Им пришлось брать твердыню силой. На это не ушло много времени, не для войск, что ждали сейчас за стенами, скрытые под покровом тьмы. Навигатор выглянул через парапет, когда ревущая пылевая буря на миг разошлась. Равнины вокруг крепости заполоняли ряды неподвижных воинов Рубрики, пыль превращала зеленое свечение в их глазах в ореолы. На сине-золотой боевой броне потрескивали статические разряды. Облака сомкнулись, и Рубрика превратилась в смутные очертания среди охряного сумрака.
Сильвануса Сильвана все еще не покидал вопрос, почему это было так необходимо, почему они вообще спустились на поверхность, почему он стоял вместе с внутренним кругом Аримана. Остальную планету бросили медленно умирать, но мощь Ариманового флота обрушилась на эту примитивную крепость, словно топор палача.
Сильванус Сильван тяжело сглотнул, ощутив, насколько пересохло у него в горле.
Сильвануса снова пробрал озноб.
Сильванус Сильван проследил за взглядом Аримана на равнины у подножья крепости. Пыль постепенно погребала воинов Рубрики. Их ноги и лодыжки уже скрылись под землей, как будто проглоченные приливом. Свет в их глазах тускнел.
Арииман Ариман выпрямился во весь рост и почувствовал, как расслабились мышцы, когда он опустил оружие. Санахт и остальной Круг подошли ближе, хотя он не давал команды. Их воля и сила станут его. Зал исчез.
Сильванус Сильван не мог уснуть. Наркотики перестали действовать, и больше не помогут, неважно, сколько он их примет. Он сидел на твердом полу своего окулярия, глядя на круг зеркального стекла в руках. Он не хотел смотреть на отражение, не хотел ответа, который получит. Но даже руки, сжимавшие зеркало, уже дали ему ответ — они изменялись. Кости стали длиннее, кожа — тоньше, ногти — более прочными и острыми. Он поднял зеркало и посмотрел на лицо. Плоть мешками свисала под глазами, зрачок в левом глазу расплылся и поглотил радужку. Черты его лица исчезали, смазываясь в гладкую ровную кожу. Он медленно опустил зеркало.
— При рождении меня назвали Меллик. В детстве было много дыма, а небо всегда имело цвет меди. Я помню башни, вздымавшиеся до облаков. Они были покрыты огнями и извергали пламя. Думаю, у меня были сестры. Я не помню название дома, или как звали остальных. Я помню лишь то, что меня звали Меллик. Я все еще слышу, как кто-то зовет это имя. Я привык прятаться на крышах или заползать в переходы, и просто ждать, пока все не утихнет. Мне не нравились люди, и они также не любили меня. Я был другим, все это знали, хотя об этом я им никогда не говорил. Но я мог их слышать. Я чувствовал их страх и ненависть, касавшиеся моей кожи всякий раз, когда они смотрели на меня.
Я ''«Я должен ответить. Только еретики отказываются говорить правду. Они поймут, что я говорю искренне, должны понятьпонять».'' Он рассказал им все, что только мог. Он рассказал им о мире, который изменил его. Многое поначалу было подернуто туманом смятения. Подробности то возникали, то вновь погружались в трясину его разума, когда уже были готовы слететь с языка. Он говорил до тех пор, пока больше не мог вспомнить, почему говорил. Он рассказал им о земле под горами, о разносящемся в ночи эхо, и об одиноком стуке его сердца. Его братья пришли из того подземного мира, дети, отнятые у жителей, которые никогда не видели света солнца. Он рассказал им о башнях крепости, тянущихся к солнцу, что вечно пылало в кобальтовом небе.
Тидиас Фидий обернулся к нему. Его глаза были пустыми, как будто то, что они увидели, выжгло ему душу.
Сильванус Сильван облизал губы. Они шли больше трех часов, петляя по судну к передним палубам. За это время с навигатора, закутанного в многослойные одеяния, успело сойти семь потов. С головы до пят его покрывал черный бархат и серебристая кисея, свисавшие тяжелыми прядями. То, что он сказал, было чистой правдой — он не любил покидать свою башню. Сильванус Сильван не любил других созданий, которые ходили по «Сикораксу». И еще он не любил то, как они смотрели на него: словно он ничем от них не отличался. Он нервно кашлянул.
Сильванус Сильван ощутил приступ эйфории, затем укол страха.
Сильванус Сильван покачал головой. Он уже начал жалеть о том, что вынудил его говорить.
Сильванус Сильван внезапно нащупал пальцами складчатую кожу лица, пространство, где раньше находились его нос и уши, красное глазное яблоко, появившееся, когда его левый глаз почернел от края до края.
Сильванус Сильван огляделся и сглотнул. Со всех уголков зала на него взирали глаза. Одни были глазами людей или, по крайней мере, глазами созданий, похожих на людей, другие — тусклым призрачным свечением глазных линз Рубрики или кристаллическим блеском из-под масок кираборов. Он не ожидал подобной встречи, но ему следовало догадаться, что они вскоре куда-то отправятся, а для этого им придется возвратиться в варп. Но даже если бы навигатор был готов, подобной встречи он все равно не ожидал.
Сильванус Сильван остановился в трех шагах от Аримана и опустил голову. Огромная кристаллическая сфера давила на него. С него градом катился пот. Бархатные и шелковые одеяния прилипли к его дрожащим конечностям.
''«Нет… Я — Кармента… Я — «Дитя Титана»… Я… Я…Я…»
''
Сильванус Сильван был прав, они не могли добраться до границы системы, не могли прыгнуть в варп. Спасения не было.
Сильванус Сильван поднял взор. Перед глазами вращалась черная воронка, сформировавшаяся на месте гибели луны. Навигатор как будто смотрел в неосвещенный туннель. Ее опоясывали штормовые ветра, закручиваясь в ядро, словно стекающая в дыру вода. «Слово Гермеса» направлялось к краю этой воронки, а вместе с ним группа других кораблей.
Нет описания правки
{{Книга
|Обложка =Sorcerer.jpg|Автор =Джон Френч / John French|Переводчик =Летающий Свин|Издательство =Black Library|Серия книг =Ариман / Ahriman|Сборник =Ариман: Исход / Ahriman: Exodus|Предыдущая книга =[[Ариман: Врата Разрухи / Ahriman: Gates of Ruin (рассказ)|Ариман: Врата Разрухи / Ahriman: Gates of Ruin]]|Следующая книга =[[Ариман: Рука праха / Ahriman: Hand of Dust (рассказ)|Ариман: Рука праха / Ahriman: Hand of Dust]]|Год издания =2014
}}
''«Отбросьте ограничения того, что считаете возможным, и у вас останется поистине бесконечная вселеннаяВселенная. В осознании этого и таятся корни настоящей силы. Заключите свой разум в клетку возможного, и лишитесь собственного будущего».''
Размышления примарха Магнуса Красного, записанные в Атеней Атенее Калимака.
Прислужники без промедления взялись за работу. Все, кроме одного, раньше уже делали это, и все знали, что времени в обрез. Они подняли дымящееся тело Летописца с кафедры, по ходу дела отсоединяя из разъемов кабели и трубки. В куполе открылся диафрагменный люк. Сверху на лебедке опустили бессознательную фигуру. Порты-разъемы уже покрывали его тело, а визор из серебра скрывал глаза. Из конечностей у него оставалась только левая рука. Прислужники встретили его внизу, подсоединив кабели и сетку трубок, прежде чем поместить за кафедру.
Один из прислужников взглянул на покрытую кляксами страницу — та начала обугливаться по краям. Остальные также это заметили и принялись работать быстрее. Наконец, они вложили перо в руку человека и отступили к стенам. От книги поднимался дымок.
Человек пробудился. Рот нового Летописца зашевелился, как будто в нем оставался язык, затем остановился. Он медленно перевел слепой взор на страницу перед собой. Одна за другой зажглись свечи, их пламя загорелось синевой.
Рука Летописца дернулась, и перо задвигалось по пергаменту. Прислужники у стен зала снова наблюдали, и ждали.
Уже скоро.
Гримур Красное Железо закрыл глаза, чувствуя вокруг рычание абордажной торпеды, пронзающей пустоту. Он облизал зубы — они стали длинными. Воин поерзал, ощутив узел плохо сросшихся поврежденных мышц в согбенной спине. Охота была долгой, но теперь почти подошла к концу.
«''Скоро''», — снова подумал он и открыл глаза.
Он выбежал из дыма. Перед ним стоял человек с широкими от ужаса глазами на зашитом и изрытом шрамами лице. Гримур заметил заляпанный грязью комбинезон и шипованный железный ошейник на шее. Секира разрубила человека напополам, от головы до паха. По палубе растеклась кровь и внутренние жидкости. Воин даже не почувствовал, как дрожит рукоять секиры при убийстве. Возникла еще одна фигура, лишь неровные очертания на границе зрения. Гримур выпрямился и выстрелил. Болтерный снаряд превратил человека в красные куски мяса и осколки костей.
Воин чувствовал приторное зловоние варпа даже внутри шлема, словно запах гниющего мяса и меда. Но сквозь клубы дыма и стробирующие разрывы его вел иной аромат — запах души, что ходила этими палубами и касалась его кожи. Той, что по их мнению, давным-давно сбежала отсюда, но оставила след. Сикльд и Лотер шли за запахом через Нижний мир варпа и привели их к этому кораблю, что вращался вокруг мертвой звезды на границе Ока. Наполовину обездвиженный и почти без команды, он казался трупом, но продолжал хрипеть свое название, как будто бросая вызов затравившим его кораблям Гримура. «Кровавый полумесяц», — шипел он по воксу. Ему суждено умереть, но это было не важно; главное, что перед смертью он выдаст свои секреты.
Гримур пробежал сквозь грохочущий орудийный огонь и нырнул в широкий коридор. За ним бросились сородичи по стае, их цепные клинки с рычанием ожили, зубы и костяные амулеты стучали об изрытую шрамами броню. Они шли без кличей и воя, как волки, что повидали немало зим и утратили жажду крови. Погибало все больше изодранных и изувеченных членов команды, их тела взрывались и разрубались на куски, по ржавой металлической палубе растекалась кровь. Громовой ритм болтеров сотрясал воздух, пока стая неслась через сумрак, пробираясь все глубже во внутренности разлагающегося корабля.
Толпы рабов бежали перед Гримуром, забивая коридор криками и телами. Он прорубался через них, даже не замедляясь. Багровая кровь стекала по доспехам, скапливалась во вмятинах и забрызгивала темный мех плаща. Воин убивал с каждым шагом — резал, затаптывал, давил — и он убивал молча, его уста оставались закрытыми, пока оружие и тело работало как единое целое. Он чувствовал лишь толчки секиры, погружающейся в плоть, и отдающуюся в руке дрожь рукояти. Все остальное — кровь на доспехах и вопли мертвых, не значили ровным счетом ничего. Радость от битвы оставила его давным-давно. Резня была тем, чем казалась, тем, чем всегда была: средством дойти до конца.
Коридор огласился ревом, когда Гримур пробился сквозь мертвую и умирающую команду. Он поднял взгляд. На него налитыми кровью глазами смотрело существо из скрученных мышц, на целую голову выше космического десантника и с лицом, скрытым за личиной кованого металла. Вместо рук у монстра были лишь обрубки с приваренными к ним лезвиями. Из его бледной кожи торчали крюки с цепями, лязгающими по палубе следом за чудовищем.
''Фенрис''. Помнил ли он его вообще? Иногда он казался просто образом, словом, что вызывало поблекшие воспоминания звездного света, отражающегося от моря, рева треснувшего пакового льда, яркой, сворачивающейся на снегу крови.
— Он был здесь, — голос Сикльда нарушил ход мыслей Гримура, но он не обернулся. Воин знал, что рунический жрец вошел в коридор, не нуждаясь в том, чтобы видеть или слышать его. Гримуру даже не требовалось отвечать ему. Вместо этого он наклонился, опустил бронированный палец в растекающуюся лужу крови, и затем коснулся им языка. Секунду он ощущал лишь соль и железо, затем пришли воспоминания о крови, мерцание получувств, запачканных безумием и скверной. Он увидел палубы корабля, на которых сейчас стоял, покрытые кровью насажанных на алтари жертв, увидел фигуру в силовых доспехах со шлемом в форме морды гончей, и увидел тускнеющий образ знамени с серебряным мечом в черном кулаке на красном поле. Погибший воин когда-то звался Элсканар, хотя забыл свое имя задолго до того, как секира Гримура обрезала его нить. Но кровь и плоть помнили.
Гримур выпрямился, снова осознав, как сгорбилась его спина, и поникли плечи. Морозно-синие глаза Сикльда смотрели на него. Рука Гримура подсознательно опустилась на осколок из красного железа, висевший на веревке у него на шее. Рунический жрец также снял шлем, и копна седых волос упала с макушки обритой головы до самого пояса. На его нагруднике и наплечниках расправили костяные крылья вороны. С брони свисали птичьи черепа и оправленные в янтарь мертвые глаза, постукивая при движении о серый, цвета грозового неба, керамит. Белая, почти прозрачная кожа туго обтянула заостренные кости его лица, когда он оскалил клыки, длиною и остротою не уступавшие иглам — скорее кот, нежели волк.
Он был молод, по крайней мере в сравнении с остальной стаей Гримура. Когда охота лишь начиналась, Сикльд был недавно окровавлен, его лицо дышало жизнью, глаза были золотыми, а смех быстрым. Время и охота изменили это. Он обнаружил, что на нем вюрд. Его тело иссохло, кожа как будто впиталась в кость, пока в душе все сильнее расцветал вюрд. Теперь Сикльд редко разговаривал, а остальная свора отворачивала глаза, когда он проходил мимо. Он был ходячим в ночи, охотником подземного мира, и хотя он до сих пор оставался их сородичем, стоял отдельно даже от остальных рунических жрецов.
— Ариман был здесь, — повторил Сикльд низким сухим голосом. — Я чувствую его шаги по полу, его касание к костям «Кровавого полумесяца». Прошло много времени, но его запах силен.
— Достаточно силен, чтобы ты привел нас к нему?
Гримур открыл было рот, как глаза Сикльда распахнулись. Лицо рунического жреца обрело привычную форму, и поднялся он уже с твердым взглядом. Он потянулся и вынул кусок мяса изо рта.
— Я получил его, — сказал он, и его голос походил на ветер, бормочущий на ледяном поле. — Я вижу его путь, его теневое тело танцует на границе загробного мира, ища какой-то фрагмент из прошлого. У нас есть запах, мы можем охотиться.
Ариман бежал, а за ним по пятам гнались волки. В легкие врывался воздух, его босые ноги тонули в прахе. Ночь была серебром, рассыпанным по соболино-черному куполу над головой. На левой руке болтались рваные пряди света. Он крепче стиснул кулак и почувствовал, как нити еще сильнее закорчились в пальцах. За спиной послышался вой. Азек оглянулся — волки были близко, темные размытые пятна движения, припавшие к земле. Их глаза горели угольно-красным цветом расплавленного золота.
«''Слишком близко,'' — подумал он. — ''Слишком, слишком близко».''
Вой раздался снова. Ариман устремил взор вперед, туда, где возвышался утес: близко, так близко. Он прыгнул к бледной скале. Из-под ног полетели камушки, и вдруг он упал назад. Волки победно взвыли.
«''Это не на самом деле,'' — падая, подумал он. — ''Воздух в моих легких — лишь воспоминание, свет — просто идея».идея''».
Ариман ударился об землю. Он тяжело выдохнул и перекатился на ноги. Волки вырвались из ночи с широко раскрытыми пастями, в которых бились огненные языки. В воздухе повисла вонь крови, дыма и грязной шерсти. Азек выпрямился.
''«Это не на самом деле,'' — подумал он, встретившись с ними глазами. — ''Это — сон, картина, созданная остатками опыта и воображения».воображения''».
Волки прыгнули, с клыков изо льда брызнула раскаленная слюна.
«''«Но Но сон все еще способен убить».убить''».
Ариман бросился на утес. В лодыжку вцепились клыки. Он закричал и лягнул ногой. Хватка ослабела, и Азек поднял руку, а ноги заскребли в поисках скалы. Золотые нити света извивались в руке, пытаясь вырваться на свободу. Волк впился сильнее. Из раны закапала кровь, и в его разуме всплыли слова.
+ Мы пришли за тобой, + прошипел голос. + Мы никогда не устанем. Мы вспорем твое брюхо воронью и скормим душу змее в сердце мира. Мы — твое забвение, Азек Ариман. Твоя душа будет вечно петь в ночи. +
Ариман почувствовал, как соскальзывает хватка. Он посмотрел на волка, повисшего у него на ноге, его покрытое мехом теневое тело словно раздулось. Его глаза встретились с огненными провалами в лишенном кожи черепе. Другие волки также карабкалась на утес, их пасти — оскалы пламени.
«''Нет!''» — подумал он и извернулся, чтобы врезать ногой по волчьей пасти. Ариман ощутил, как хватка зверя поддалась, и вырвал ногу из челюстей. Волк свалился на землю, подвывая от боли и ярости. С раненой лодыжки на утес закапала кровь. Он выдохнул. По телу расползалось онемение, кожа покрывалась кристаллами льда, кровь закипала. Ариман поднял взор и увидел на вершине утеса луну и небо, но скала тянулась все дальше ввысь, вырастая прямо у него на глазах. Он потянулся к следующей выемке. Волки взвыли от разочарования. В тех криках ему почудились голоса, старые голоса, которым ненависть придавала форму.
«''Я не должен упасть,'' — думал он. — ''Не сейчас. Если только я доберусь до вершины, то буду в безопасности».''
Под ним бдительно кружили волки, безмолвные после того, как вкусили его крови. Азек прижался к скале, поднял свободную правую руку, нашел выемку и подтянулся.
Ариман промолчал, но заглянул в танцующее сердце огня. Волки почти догнали его, почти стянули на землю. Неважно, что сейчас боли не было, он почувствует ее позже. Они подбирались к нему все ближе, каждый раз, когда он забредал в эти земли.
— Возможно, это все еще сон, — усмехнулась фигура. Ариман постарался игнорировать ее. — А может, и нет.
— Это сон, — произнес Ариман и посмотрел на фигуру в капюшоне. Свет костра отразился от синего ока под изорванным капюшоном. — Эта пещера — убежище, метафора приюта, созданного из воспоминаний и обрывков воображения. Это реакция моего разума на опасность, и ничего больше, — он зачерпнул с пола пригоршню пыли и позволил ей медленно вытечь сквозь пальцы. — Эта пещера похожа на те, что были в горах Просперо. Звезды и луна принадлежат Улланору, а эта пыль с земли, где я родился.
— Тогда что такое я? — спросила фигура.
Пришла очередь Аримана смеяться.
— Странник в капюшоне, который задает вопросы, но скрывает лицо? — Ариман указал на свои собственные синие глаза.
– Ты — часть меня, часть подсознания, что вырвалась на свободу из-за травмы.
Фигура медленно кивнула, почерневшей палкой расшевелив головешки на краю костра.
— Но волки… — мягко произнесла фигура и пожала плечами. — Они ведь были достаточно реальны, чтобы убить тебя?
Ариман поднял глаза, внезапно насторожившись. Голос незнакомца изменился, внезапно став похожим на то, что он уже не думал услышать снова. Фигура медленно повернула к Ариману голову, и капюшон не смог скрыть единственное око.
Ариман замер. Где-то далеко его сердца забились быстрее.
— Отец? — спросил он.
«''Нет'', — подумал Азек, едва слово слетело с губ. — ''Это не по настоящему, это сон, и отец потерян для тебя».''
Фигура издала сухой смешок и обратила взор обратно на огонь. Она медленно потянулась и опустила капюшон. Голова под ним оказалась изуродованным куском кости и поблескивающей шрамовой ткани. Правая сторона представляла собой изувеченную рану, глаз был затянут кожей. На руинах лица блестело единственное сапфирово-синее око. Внезапно фигура стала походить на колосса, избитого временем и изломанного болью.
— Ты удивляешься, как такое может быть, — сказала фигура со шрамами. — Либо волк сумел укусить достаточно глубоко, чтобы поднять мысль обо мне на поверхность, либо это то, что ты ищешь, — фигура прервалась, плотнее завернувшись в лохмотья, как будто ей было холодно. — Но часть тебя задается вопросом, сон ли еще это. Часть тебя может лишь задаваться вопросом, знает ли отец, что ты ищешь, и явился остановить тебя. Часть тебя может лишь задаваться вопросом, на самом ли деле я здесь.
Ариман не двигался. Ему следовало предвидеть это. Поиски и побег от волков истощили его. Он зашел слишком глубоко и испил слишком много из кладезя бессознательности. Медленно Азек протянул разум за пределы пещеры, выискивая нить психических ощущений, что выведет его из сна. Где-то издалека послышалось учащенное биение сердец и ток крови в венах.
— Я здесь не для того, чтобы вредить тебе, Ариман.
— Нет, — ответил Ариман. — Тебя здесь даже нет.
— Это факт или надежда? — фигура вновь расшевелила угли. — Ты ищешь Атеней, не так ли? — вопрос повис в воздухе, и в тишине слышалось лишь потрескивание костра. — Все мои мысли и все мои сны, записанные и сокрытые — клад знаний, окно в прошлое. Вот зачем ты здесь, ищешь нити, что приведут тебя к нему.
— Мой отец даже не подозревает, что Атеней существует. Лишь немногим известно, что он реален, и еще меньше знают, что я ищу его.
— Он не даст тебе ответов, — произнесла фигура.
Ариман оглянулся. Согбенный одноглазый человек смотрел прямо на него. Позади него на стене плясала тень, вырастая и сжимаясь, отращивая рога, крылья и когти. — Ты следовал за мной в войне и предательстве. Ты следовал за мной до самого ада, верил мне и предал меня, но все же задаешься вопросом, знаешь ли ты своего отца.
— Я знал его, — мягко сказал Ариман.
— Назови себя, — потребовал Ариман. Фигура потускнела при этих словах, стены пещеры словно начали смыкаться, тени почернели. Одноглазый человек вновь расшевелил поленья.
— Ступай, — сказала фигура. — Волки скоро вернутся.
Ариман сделал шаг вглубь пещеры. Фигура подняла руку, и огонь обратился в раскалено-белый столп. На стенах заплясали тени, подкрадываясь к свету и пожирая его. Искры, угли и пепел поднялись в воздух. На Аримана дыхнуло жаром. Его окутала тьма, и горящий столп пламени стал всем, что он мог видеть. Азек попытался сделать еще один шаг, но упал в лишенное всякого света пространство, и огонь костра стал единственной далекой звездой, с каждой секундой стававшей все тусклее.
— Проснись, Ариман, — раздался голос, словно принесенный ветром. — Проснись.
Он глубоко вдохнул, позволяя себе прочувствовать и вспомнить, что значит снова иметь настоящее тело. Посмотрев на левую ногу, Ариман увидел, как на коже расцветает красная полоса. Следом пришла боль, как будто его обожгло льдом. Он укрепил волю, изолировав ощущение и загнав его на границу сознания. Разум космического десантника мог одолевать обычную боль и заживлять обычные раны, но ни метка на ноге, ни боль не были обычными. Обоим потребуется время для исцеления. Он закашлялся и почувствовал на языке привкус железа. Ариман коснулся губ и, убрав пальцы, увидел, что те красные.
''«Близко, слишком близко».''
Он зашел слишком далеко и пробыл в сне-послании слишком долго. Он ощутил, как осколки серебра в груди зашевелились и проникли чуть глубже. Эти кусочки оставила ему последняя стычка с брошенным им Империумом, стычка, которая едва не сгубила его. Когда он устал, часть разума, постоянно укреплявшая и исцелявшая плоть вокруг тех осколков, отключилась, и отравленное серебро подобралось немного ближе к его сердцам. Даже сейчас Ариман не мог мысленно ни коснуться, ни почувствовать, ни обхватить их. Они оставались недосягаемыми для его сил. Будь они обычным металлом, Ариман достал бы их из плоти силой своей воли, либо же просто расщепил на атомы.
Ариман медленно выдохнул, пробуя текстуру и привкусы воздуха. Долгий миг он вслушивался в неспешный стук крови в ушах. Чувство изолированности, растекающегося по телу спокойствия. Во временном уединении он просто наблюдал за тем, как настоящее становится прошлым, как мгновения формируются и столь же быстро тают. Он позволил иллюзии свободы продлиться девять двойных ударов сердец.
Только тогда Азек сфокусировал внутренний взор на том, что принес из сна. Оно сохранилось у него в сознании — золотая нить, протянувшаяся сквозь клокочущий шторм пространства и времени. Ее трепали парадоксы и вероятности, но она все равно указывала верный путь.
Не двигаясь, он потянулся разумом, дотронулся до высеченных в стенах комнаты символов и обрушил барьер с внешним миром.
На него обрушился поток чужих сознаний.
''… как …как приятно, да… несун’нтх’агара… боги бездны даровали мне жизнь… что я могу сделать… я убью их… по меньшей мере, пять тысяч… я служу… сентун ушур… дважды по пять по десять… в этом случае невозможно… что это… как такое возможно… теперь будет лучше… куда мы идем… столп… где меня покормят… какой хороший нож… аметрика… магир ушул’тха… тебе какое… спи… не хочу… верная смерть… системная подпрограмма…''
Сотни тысяч мыслей кипели вокруг него, заполоняя разум, словно свивающийся в спираль ветер. Они сбивали с толку, будто погружение в воду после долгих лет в пустыне. Ариман позволил им омыть себя, прислушиваясь к смыслу, что формировался в течениях. Он пробыл во сне дольше, чем рассчитывал. «Сикоракс» и его флот прождали в мертвом космосе почти месяц. Но это едва ли было важно, только не там, куда они направлялись.
Вдалеке вырастал дворец. Астреос наблюдал за вздымающимися на черном горизонте серебряными и мраморными башнями. Их разделяла мгла, поэтому казалось, будто он смотрел на них сквозь щель в стене неосвещенной комнаты. Изображение медленно увеличивалось в размерах, хотя приближалось ли оно к нему, либо же это он летел к дворцу, Астреос сказать не мог.
Конечно, расстояние не играло здесь роли. Дворец представлял собой ментальную конструкцию, сотворенную из воспоминаний и воображения, и в нем хранились познания множества смертных жизней. Каждый коридор и лестница вели к двери, за которой можно было увидеть прошлые дни. Но те воспоминания принадлежали не Астреосу. Дворец был частью иного разума, разума Аримана. На самом деле он с Ариманом сидели в башне, масляные лампы отбрасывали неровный свет на их неподвижные лица. Они виделись подобным образом все чаще и чаще — внутри мыслей Аримана, а не в реальности.
Круг, совет Аримана, возглавлявший его армию из раздробленных банд, встречался лицом к лицу. Древние знаки и формулы не позволяли увидеть собрание пытливым глазам и разумам. На этом сборе все говорили своими настоящими голосами. Однажды Астреос поинтересовался у Азека, почему они не общались таким же образом. Ариман не ответил, позволив ему делать собственные выводы.
Даже по прошествии столько времени от вхождения в разум повелителя по коже Астреоса бежали мурашки. Кругом вздымались пронзительные шепоты. Его касались и пощипывали невидимые руки. Он продолжал идти, цепляясь за идею того, что у него есть конечности, что под ногами твердая земля, хотя он ничего этого не видел. Технически он мог принять любую угодную ему форму, но Астреос неизменно приходил в образе самого себя, каким был в реальности: без доспехов, с изрытой шрамами кожей, его правый глаз — светящаяся зеленая линза в металлической оправе. Табард из красно-черной материи был точной копией одежды, что он носил давным-давно, в иные времена. На поясе висел меч с навершием, сработанным в форме змеиной головы.
Он сделал еще шаг, и внезапно дворец уже возвышался перед ним. Тьма растаяла, ей на смену пришел зной полуденного солнца на безоблачном небе. Астреос поднял глаза на дворцовые стены. Здание изменились изменилось с тех пор, как он был здесь в последний раз. На верхних крыльях выросли башни, верхушки новых шпилей ярко сверкали в лучах солнца. Прежде разделенные крылья соединялись теперь крытыми мостиками из белого мрамора. На крышах и дверях поблескивали сложные геометрические узоры из азурита и порфира. Дворец казался Астреосу коралловым рифом, выросшим в освещенной солнцем морской воде.
Бывший библиарий начал подниматься по ступеням. Неважно, куда он шел, в итоге он все равно найдет Аримана — как-никак, это были его владения.
«''Призванный своим повелителем,'' — подумал он, и ощутил укол застарелой горечи, но чувство было угасающим, а огонь, что оно вздымало — слабым. — ''Это был мой выбор. В ответе за него только я. Ариман прав, мы сами творцы своей судьбы. Даже когда думаем, будто связаны друг с другом, лишь нам решать, преклонять ли колени пред чужой волей».''
В спину дохнул сухой ветерок, когда он переступил порог и вошел в первые коридоры. Вдоль стен выстроились запертые двери, каждая отличная от прочих: одни из клепаного металла, другие из обезличенного камня, некоторые из гравированного стекла. Астреос проходил мимо окон, за которыми простирались равнины песчаных дюн, с чьих макушек ветер взвихривал пыль. Уже после нескольких поворотов он потерял всякое чувство того, где находится, поскольку из окон открывался вид либо на то, что он видел снаружи, либо же на нечто совершенно ему неведомое. Пейзажи за некоторыми оконными проемами скрывались за деревянными ставнями с резными птицами, но время от времени Астреос мельком замечал проблески иных ландшафтов, городов под красными закатными солнцами, густых сумеречных джунглей. Он продолжал шагать, не следя по какому-либо определенному пути, без раздумий выбирая коридоры и лестницы. Наконец он поднялся по винтовой лестнице и очутился на широкой платформе из белого мрамора.
— Я получил его, — без предисловий начал колдун и протянул руку. В воздухе между его пальцами повисла нить золотого света, на глазах у Астреоса свиваясь и закручиваясь в узелки.
«''Нить судьбы,'' — подумал Астреос. — ''Вытянутая из клубка времени».''
— Этого хватит? — спросил он, подступив ближе.
Лицо Аримана озарилось мимолетной улыбкой, которая, впрочем, не коснулась его глаз.
— Их много, но они еще более рискованные.
— Выслеживание судьбы конкретного человека до определенной точки в будущем — это разве не риск?
Ариман повернулся назад к столу. Кристаллические карты поднялись в воздух, сформировав планетарий образов, где каждая карта кружилась и изменялась относительно друг друга. С лицевой стороны одной из карт смотрел король в красном, прикрыв правый глаз рукой. Мимо пролетела жрица в горящих одеяниях, ее лицо превращалось в оскал черепа одновременно с движением карты.
— Знание — сила, — мягко сказал Ариман. — Но величайшее знание лежит в том, как добыть еще больше. В том, чего мы пытаемся достичь, и так слишком много неизвестных, добавь больше, и… — он протянул руку и легонько стукнул одну из карт. Та отлетела, дико завращавшись. Столкнулась с другой картой. Неожиданно грациозно кружащийся образ хаотично закувыркался, рассыпавшись в колыхающийся шторм изменчивых изображений: слепая старуха, человек с волчьей головой, согбенный писец, выводящий красные буквы на белом пергаменте. Затем две карты врезались друг в друга и разбились. Во все стороны брызнули радужные фрагменты, которые попали в другие карты, и в считанные мгновения от былой красоты осталась только сфера из ярких кристаллических осколков.
— Я ищу утерянную книгу отца, — продолжил Ариман, — написанную летописцем Калимаком, и инквизитору Иобель известно, где она и как защищена. Ради этого знания мы ведем войну. Другие превращают землю в свое поле брани, или космос, но мы делаем иначе — мы ведем войну сквозь время. Человек, которого мы ищем — уникален. Возможно, есть и другие, которым известно то, что нам нужно, но Иобель уже связана со мной, и эта связь позволяет нам видеть пути, по которым она может пойти в будущем. Зная это, мы ищем точки пересечения во времени, точки уверенности. Находим одну из таких точек и отправляемся на ее поиски.
— Так просто, — хмыкнул Астреос. Ариман многое ему поведал. Он уже не был тем, кем прежде, но до сих пор оставались вещи, находившиеся за гранью его понимания. И о большинстве из них у него не было совершенно никакого желания узнавать больше.
Ариман печально улыбнулся, и его глаза неожиданно просветлели.
— Это одновременно и просто, и нет, — сказал он. Кружившиеся осколки кристаллов начали срастаться обратно. В воздухе над ними росло дерево из кристаллической крошки. Ариман продолжил, наблюдая за увеличивающейся скульптурой. — Смотреть в будущее сродни разглядыванию ветвей дерева. С земли мы видим ствол, но далее дерево начинает ветвиться. Внезапно то, что прежде было одним, становится несколькими. Эти ветви, в свою очередь, делятся снова, и снова, и снова. Чем дальше ты смотришь, тем больше становится тех ветвей, и более низкие скрывают те, что растут повыше.
Развесистый полог кристаллической листвы теперь скрыл солнце, каждый его лист переливался разными цветами, и Астреосу почудилось, будто он заметил лицо короля в красном, высоко-высоко, всего лишь один осколок среди множества.
— И так мы видим, что это дерево живое, каждый его дюйм движется между новым разветвлением и отмиранием. Листья распускаются, усыхают и опадают. Дерево растет все выше, и поднимается ветер. Над тобой раскидываются новые ветви. Некоторые из них отмирают и стают иссохшими конечностями, которые поскрипывают на ветру, пытаясь дотянуться до солнца. Иногда ветер — это слабейшее дыхание, способное поколебать лишь самые крошечные веточки. Иногда это шквал. Дерево качается, ветви ломаются. И все это время, каждое изменение, каждое дуновение, вырастание каждой новой ветки, ты глядишь вверх, видя, как изменяется узор ветвей, мельком замечая, насколько они высоко, прежде чем вновь скрываются в выси. То, что рядом, мы различаем лучше всего, а то, что далеко, не видим вовсе.
Ариман замер, смотря вверх, а затем перевел взгляд вниз. Кристаллическое дерево распалось, мерцающие листья закружились сквозь солнечный свет со звуком, похожим на звон тысячи стеклянных колокольчиков. Кусочки сплелись в спираль, закружились вокруг стола, словно песчаная буря, и стеклись в его центр. Кристаллический каскад исчез, и на медной столешнице снова оказалась колода карт.
Ариман потянулся, снял верхнюю карту и протянул ее Астреосу. Из стеклянной темницы на него взирала жрица в огненных одеяниях, ее лицо мерцало, обращаясь то в череп, то в плоть.
— Предсказывание будущего это не попытка разглядеть отдельный лист на дереве — сначала нужно увидеть лес, затем отыскать конкретное дерево, и уже на это этом дереве найти тот самый лист.
— Это вообще возможно?
Астреос вздрогнул, несмотря на солнечное тепло.
— Атеней, — мягко сказал он. — Стоит ли он того, Ариман?
Азек отвел глаза, но ничего не ответил.
«''Он пообещал избавление своему легиону,'' — подумал Астреос. — ''Что еще он может сделать, кроме как попытаться понять, что пошло не так, увидеть, допустил ли он ошибку, которую можно исправить».''
— Я кое-что должен попросить у тебя, — Ариман снова посмотрел на него. Астреос удержал холодный синий взор.
Игнис выступил из сумрака десантно-штурмового корабля в яркий свет ангарного отсека «Сикоракса». Он остановился у подножья рампы. Много воды утекло с тех пор, как он в последний раз находился на борту этого корабля, и еще больше, когда последний раз вдыхал его воздух и ходил по его палубам. Для него миновали целые века, и он знал, что изменился за это время, но, судя по всему, время и изменения коснулись «Сикоракса» еще сильнее. Расцветы патины коркой покрывали углубления между пластинами и заклепки. По палубам и стенам ползли геометрические узоры из бронзы и ляпис-лазури. Некоторые выглядели так, будто выросли из костей самого корабля. У стен ангара суетились фигуры в кричаще-желтых одеждах, издавая щелкающие механические звуки. Все они выглядели либо скелетообразными и высокими, либо дородными и приземистыми. Они наблюдали за ним. Он чувствовал, как их глаза и любопытство щекочут его разум.
Игнис начал подсчитывать и вычислять, продолжая наблюдать. Цифры и геометрия положения не сулили хорошего исхода, но чего еще ему следовало ожидать, учитывая то, что представлял собой этот корабль, как и те, кто им управлял? Он оглянулся, и заметил в ангарном отсеке другие суда. Десантно-боевые корабли, штурмовые катера и челноки всех известных ему моделей, а также несколько неизвестных, стояли на потускневшей бронзовой палубе. Возле каждой машины толпились отряды воинов. Большинство из них были космическими десантниками, но каждая группа была непохожей на остальные, как и корабли, что привезли их сюда. Там были боевые командиры в окружении свиты, доспехи которых блестели маслянисто-радужными переливами, а на шлемах изгибались короны из резных рогов. Там были иные, облаченные в серое, выстроившиеся идеальным кругом и крепко сжимавшие рукояти обнаженных мечей. Там была когорта в металлически-белой боевой броне, из глазных линз каждого воина безостановочно капали серебряные слезы. Наконец, они заметили его. Глаза медленно повернулись, некоторые коснулись оружия. Он увидел, как в аурах замерцали вопросы и гордыня.
«''И пускай смотрят''», — подумал Игнис. Все они были лидерами, эмиссарами и избранниками банд, которых Ариман привлек к себе или унаследовал от Братства Праха Амона. Они ожидали увидеть колдуна, который возглавит их, но Ариман оставил их, как псов, ждать за стенами пиршественного зала. Уязвленная гордость и жалкое чувство превосходства клокотала у самой поверхности наблюдавших воинов. Все они жаждали благосклонности, либо удачи, либо тайн. Игнис видел их сокровенные желания, даже не нуждаясь в чтении их мыслей. Каждый из них хотел подняться как можно выше, но все они считали, что только Тысяча Сынов могла надеяться на настоящую благосклонность Аримана. Они ненавидели такое положение дел так же сильно, как боялись колдунов и их воинов Рубрики.
И в этот образ разлада шагнул Игнис — одинокая фигура, новоприбывший во дворе властителя-колдуна. Окидывая взглядом громадный зал, он ощутил пропитывавшую сам воздух агрессию. Даже в насыщенно-оранжевых терминаторских доспехах он казался им слабаком, просто еще одним затерявшимся воином, привлеченным к пламени силы.
Огромный воин в перламутрово-белой броне выступил из скопления фигур в таких же доспехах. Игнис краем глаза наблюдал за космическим десантником. Он внутренне вздохнул. Всегда одно и то же и, казалось, дальше будет только хуже. Он не хотел сюда приходить, в самом деле не хотел.
Воин остановился в двух шагах и семи восемнадцатых длины лезвия своего меча от Игниса. На виске Игниса запульсировала жилка, когда он заметил неточность расстояния. Ему действительно не следовало приходить.
— Я — Августонар, первый клинок из сотни, что служит Иконису из Разбитых Врат.
Игнис медленно выдохнул, но так и не удостоил Августонара взглядом. Воин выжидающе наклонил шлем.
Игнис посмотрел вверх. Он чувствовал знакомые разумы в бескрайней структуре корабля, но все они находились далеко.
«''Мои братья,'' — подумал он. Затем нахмурился, из-за чего черные электу на его лице заплясали изменчивыми образами. — ''Братья''…» — он не пользовался этим словом уже очень долгое время.
Вновь раздалось рычание Августонара.
— Я — Авг…
— Ты — Августонар, первый клинок безродной шайки предателей, выбракованной из легиона жалкого отребья, — он посмотрел прямо на Августонара. Аура воина превратилось в красное пятно ярости. — О, прости — эти факты оскорбительны?
Августонар ринулся вперед.
Остальные воины, стоявшие за спиной Августонара, бросились вперед. Пушка на спине Жертвенника завращалась в их сторону.
Игнис закрыл глаза. Все неизбежно вело к этому — образы и равнения не допускали иного исхода.
+ Хватит! + телепатический крик заставил Игниса открыть глаза. Он как раз успел увидеть, как упали первые три воина, выронив оружие. Остальные застыли на месте.
Перед Игнисом стояла фигура в доспехах цвета морской синевы под полуденным солнцем. В каждой руке она сжимала по мечу, один окутанный потрескивающим силовым полем, другой — бледным призрачным свечением. На высоком гребне шлема в разные стороны скалились две шакальи головы, и когда воин оглянулся на Игниса, под зелеными глазными линзами сверкнуло обезличенное серебро личины.
Игнис встретился с ним взглядом и ощутил, как по разуму прокатилось удивление. Жертвенник повернулся к нему и прощелкал вопрос.
— Нет, — произнес Игнис. Он остановился, пытаясь подобрать верные слова. — Нет, он… не угроза.
Мечник бросил взгляд через плечо на воинов в белых доспехах, и те попятились от него.
Санахт на ходу вложил мечи в ножны. Силовой меч с навершием в форме головы ястреба прошел у левого бедра под правой рукой, увенчанный шакальей головой психосиловой клинок — у правого. Пальцы защипало при обрыве связи с психоактивным ядром. Рабы, сервиторы и машинные ремесленники поспешно уступали ему дорогу и опускали глаза. Он чувствовал в своих легких так и не выдохнутый воздух.
Игнис видел в нем слабину — это отчетливо читалось в глазах ублюдка.
В последний раз он видел Игниса на Планете Колдунов, взиравшего на круг уцелевшего кабала Аримана из-за кордона тех, кто не состоял в заговоре Рубрики. Санахт помнил глаза, наполненные шоком и яростью, а среди тех взглядов — холодный взор Игниса. Властитель Разрухи не выглядел шокированным, лишь слегка заинтересованным. Санахт находился почти без сознания, его разбитая душа истекала энергией в эфир, но тот холодный, расчетливый взор достиг его сознания и неотступно следовал за ним в течение столетий.
«''Ты искалечен,'' — говорил он. — ''Ты — ничто».''
Санахт выдохнул и протолкнул разум в эфир. Лицо, скрытое за зеркальной лицевой пластиной шлема, напряглось от усилия.
С этими словами он оборвал ментальную связь. В уголках глаз запульсировали точечки боли. Санахт встряхнулся, пытаясь не выдать своих затруднений. Использование любых способностей стоило ему немалых усилий. То, что однажды давалось ему столь же легко, как дышать, требовало теперь тщательной концентрации.
Почему Ариман вызвал Игниса, в прошлом Властителя Ордена ордена Разрухи? Вопрос пульсировал в мыслях Санахта, пока он поднимался по палубам «Сикоракса». Члены Ордена ордена Разрухи были мастерами священной нумерологии разрушения в древней, давно отмершей структуре Тысячи Сынов. С помощью их искусства легион уничтожал города, комплектовал армии для осад и разрабатывал планы штурмов. Они всегда были странной породой, а Игнис даже сильнее прочих. Он не входил ни в Ариманов кабал, ни в Амоново Братство Праха, но также не остался в рабстве у Магнуса. Он стал добровольным изгоем, разрушителем крепостей и миров, не преданным никому в частности. И все же он здесь, вызванный Ариманом встать вместе с остальными против того, что грядет.
«''И куда же мы идем, раз нам нужные нужны люди вроде него?»'' — спрашивал себя Санахт.
Кадин смотрел на акулью ухмылку демона.
— Ты слышишь меня, брат? — произнес он. Демон зашипел и зашевелился в паутине цепей. Кадин отшагнул назад, его механические ноги взвыли, сбивая лед с сочленений. Комната не отличалась размерами. Белая изморозь покрывала серебро его восьмидесяти одной стены, потолков и полов. Свечение символов, высеченных на каждой поверхности, разгоняло мрак. Демон висел в центре помещения. Плоть его была лунно-белой. Тело космического десантника, которое служило теперь носителем и узилищем для демона, все еще узнавалось в его формах, хоть и едва. Он смотрел на Кадина глазами блестящей ночи.
— Я… — снова начал Кадин, но остальные слова высохли у него на устах. Ему не нравилось сюда приходить, здесь он испытывал нечто, чего не понимал. Впрочем, он все равно приходил. Существо, висевшее в центре зала, более не было его братом, хотя Кадин и разговаривал с ним как с братом. Кадар погиб на «Дите Титана» много лет назад, и если хотя бы искорка его жизни уцелела, демон, закованный в его плоти, давно поглотил бы ее. По крайней мере, так говорил Ариман. Кадин надеялся, что он прав.
— Мы все еще ждем, — наконец сказал он. — Флот отдыхает. Ариман не говорит о том, что делает, или куда мы отправимся дальше, или когда. Астреос и остальной Круг сплачивают нас, но… — он снова остановился. Голова демона дернулась при упоминании имени Астреоса. Цепи звякнули, словно существо напряглось. Кадин облизал губы.
Не стоило упоминать об Астреосе. Это была ошибка. Демона сковали тут потому, что его нельзя было освобождать, но и невозможно было уничтожить. Он был существом чистого голода, и к тому же сильным. Астреос приковал его к себе, чтобы помочь спасти Аримана, и они двое оказались связанными. Астреос больше не призывал демона, но пока он оставался в живых, демон не мог освободиться от цепей. Сам Кадин годами избегал клетки демона, но с недавних пор его начало тянуть сюда, поэтому он пришел один раз, потом снова и снова. Он приходил и разговаривал с покойным братом.
— Я больше не могу вспомнить родной мир, — наконец сказал он. — Я даже не помню, как его уничтожили. Что это значит, Кадар? — он покачал головой, и двойные веки закрылись над его глазами. — Я думал, будто привык помнить о событиях до мертвой станции, до того… как я изменился. Но иногда я не уверен. Это важно, брат? Значит ли это что-либо вообще?
Он покачал головой и повернулся к серебряной двери из комнаты. Демон зашипел у него за спиной. Кадин поднял механическую руку и постучал по двери. Символы ярко вспыхнули, и он почувствовал, как голову защипал жар. Затем знаки потускнели, и дверь отворилась. Он остановился, одной ногой стоя на пороге.
— Это плохо кончится, — бросил Кадин через плечо. — Не знаю почему, но это плохо кончится.
Демон безмолвствовал. Кадин кивнул, веки быстро сомкнулись над его зелеными змеиными глазами. Он вышел из комнаты, и за ним закрылась серебряная дверь.
Марот ждал его в коридоре. Сломленный слепой колдун сидел на полу, с погнутых доспехов свисали обрывки одежды. Когда дверь захлопнулась, он поднял голову.
— Ответы безмолвия удовлетворительны? — захихикал Марот. Его шлем в форме морды гончей наклонился, словно подчеркивая вопрос. Кадин не стал утруждать себя тем, чтобы посмотреть на него или ответить. Марот неизменно следовал за Кадином, когда он навещал демона в его узилище, как будто ему нравилось находиться возле него, пусть ему и не позволяли увидеть его лично.
Кадин, не оглядываясь, пошел по коридору. Вокс-аппарат защелкал и затрещал, возвращаясь обратно к жизни, когда серебряная дверь растаяла во тьме за спиной — что-то происходило. Похоже, пока его не было, флот пробудился ото сна.
— Война против судьбы, она начинается, да? — выдохнул Марот, последовав за ним.
— Да, — ответил Кадин. — Да, боюсь что так.
Прорицательница была слепа, и стара, и тяжелой шаркающей походкой шла в центре паутины цепей. Ступив два шага в зал, она запнулась и на пару секунд повисла на цепях. Она сплюнула.
Со своего места на нижнем из опоясывавших помещение ярусов Иобель увидела, как желтая слюна забрызгала мощеную плитку. На густой жидкости блеснул отсвет свечного пламени. Прорицательница застонала и попыталась подняться. Иобель моргнула, и почувствовала, как натянулись мышцы на лице. Помощники, удерживавшие путы, не шевельнулись, а только крепче перехватили цепи, и их раздувшиеся мускулы напряглись под татуированной кожей. Они не смотрели на подопечную, на самом деле их глаза за прорезями в капюшонах оставались совершенно неподвижными. Фигуры, стоявшие на каменных ярусах, тихо переминались с ноги на ногу, выжидая. Наконец, прорицательница восстановила равновесие и снова поплелась в центр зала.
— Это будет неприятно, — пробормотал Кавор, и Иобель поняла, что он ухмыляется. Взгляды присутствующих в зале людей переметнулись с Иобель на Кавора, затем обратно. Она неосознанно ужалила Кавора ментальным упреком, лишь чтобы почувствовать, как омертвляющее воздействие нуль-полей похитило ее мысль. Вместо этого она оглянулась и одарила Кавора тяжелым взглядом. Облаченная в костюм из многослойной пластали и кожи, Иобель выглядела меньше его. Бледное лицо обрамляли темные волосы, заколотые и уложенные с помощью серебряных шпилек. Зеленое свечение его бионических глаз пересеклось с затуманенным серым взором женщины. Лучащийся диск Солярного культа, вытатуированный на ее левой щеке, дернулся, когда она приподняла бровь.
— Простите, миледи, — сказал Кавор, и затем попытался ухмыльнуться. Кожа его губ растянулась, обнажив отшлифованную бронзу зубов. Зеленый свет в глазах расширился. Он отшагнул назад, тихо забряцав патронташами с пулями и пистолетами. Иобель лишь покачала головой и отвернулась.
Спустя секунду тишины она услышала, как Кавор вернулся на положенное место.
«''Следовало взять Линису,'' — подумала она. — ''Или хотя бы Хорега».''
Пускай бывший босс банды манерами не отличался от умирающего грокса, он по крайней мере умел вести себя тихо. Без языка это не мудрено. Иобель поморщилась, когда прорицательница остановилась в центре зала.
Зал был глубочайшим помещением во всей крепости, расположенной под голубым небом посреди пустыни в мире, что был мертвым на протяжении долгих веков. Крепость была каменным шипом, возведенным прямо в толще горы, которая торчала из безводных равнин, словно сгнивший клык. Иобель успела разглядеть ее, пока спускалась с орбиты и шла по пыльным комнатам и коридорам к залу совещаний. Она выглядела так, будто ее возвели человеческие руки, но наверняка сказать было нельзя. Ветхие горгульи глядели ей вслед, камни в последний раз ощущали чьи-то шаги давным-давно.
Но, конечно, она не пустовала — служители Инквизиции избрали мертвую крепость для проведения конклава. Вдоль коридоров тянулись толстые стволы кабелей, исчезая в проемах в полу. Под высокими потолками парили светосферы, чьи поддерживающие поля жужжали в сухом воздухе. Укутанные в плащи и с надвинутыми на головы капюшонами сервы ходили небольшими плотными группками, а солдаты в глянцево-красных доспехах стерегли стены под искрящим светом пустотных щитов. И повсюду дул теплый ветерок, со стуком гоняя по каменному полу пыль.
В небесах, словно звезды, мерцало более дюжины кораблей. Некоторые доставили Иобель и ее товарищей, но большинство просто неподвижно висели над крепостью, будто стражники над вырытой могилой. Место занималось не на постоянном основании, а лишь было избрано за свою изолированность и временно укреплено.
Будь Иобель честной сама с собой, то сказала бы, что происходящее казалось ей довольно пугающим. Однажды она уже посещала конклав вместе со своим наставником, но это происходило на Луне, на виду у благословенной Терры. То было великое событие, наполненное чувством, что ты оказался в центре событий, чувством вознесения. Но в этом мертвом сухом мире, она как будто подошла к самому краю и заглянула в бездну за ним.
На самом деле Кавор был прав — впереди, чего правду таить, их ждало неприятное дело. Но чем еще можно было назвать обязанности инквизитора, как не неприятной необходимостью? Иобель взглянула на двух других инквизиторов, стоявших подле нее со своими помощниками. Эрионас зашевелился, но не встретился с ней взглядом. Он был высоким, его лицо — гладким, безволосым, а черты столь невыразительными, что казались вылепленными из глины. На нем был серый нательник, из позвоночника тянулись кабели, подсоединенные к стоявшей позади троице последователей. Старуха Малькира оставалась неподвижной, ее хромированный экзоскелет издавал гул, от которого сводило десны. Перед появлением прорицательницы глаза всех собравшихся на верхних ярусах людей неотступно следили за ними тремя, взвешивая, оценивая, просчитывая…
''«Вот что получаешь за собрание великого конклава сотоварищей, но был ли у нас иной выбор?»''
Они странствовали в Оке Ужаса и возвратились со знаниями, и знания те оказались ношей, с которой им трем совладать было не по силам. Прорицательница хранила толику этих сведений. Она была последней из астропатов, которых они взяли в Око для поиска правды, и то, что она узрела, осталось выжженным у нее в разуме. Фрагмент познаний, а также то, что произошло, когда они попытались покинуть Око, и было той причиной, по которой они собрались здесь, в забытой всеми крепости в мертвом мире.
Нет, не просто инквизитор Издубар. ''Лорд''-инквизитор Издубар. Молчание в зале, пока он окидывал взором собрание, не оставляло никаких сомнений о его положении.
— Все так же молод, — пробормотал Кавор, первым заметив, как Издубар занял свое место. Это также было правдой, но если кто-то и знал, сколько на самом деле лет лорду-инквизитору, Иобель определенно не входила в их число. Он всегда так выглядел, даже во время их первой встречи. Десять лет минуло с тех пор, как она в последний раз видела его на Сардунасе, а он будто не постарел ни на день, кроме, возможно, неподвижности в его глазах. Иобель была рада появлению лорда-инквизитора, но вес его имени означал, что конклав теперь был его , и, поднявшись, он тем самым полностью прибрал его к рукам. Часть ее задавалась вопросом, как много Издубар уже выведал, ведь у него была привычка знать больше, чем можно было подумать.
Он медленно обратил взор на Иобель.
Первым взял слово Эрионас, стоявший возле Иобель, его монотонный голос эхом разнесся в абсолютной тишине.
— Мы вернулись из Ока, с делами неотложной и значительной важности.
— Достаточной, чтобы вызвать всех нас сюда? На меньшее я не надеялся, — Издубар сдержанно улыбнулся. — Что вы видели?
«''Я видела настоящий ад,'' — подумала Иобель. В разуме всплыли воспоминания, скребясь об эмоциональные дамбы, которые она возвела вокруг них. — ''Я видела кошмары, ходившие меж звезд. Видела разорванную реальность и падальшиков, слетающихся к ее крови. Видела рок, что ждет нас в случае поражения. Вот что я видела, и вижу до сих пор, когда засыпаю».''
Они странствовали в Оке Ужаса, где физическая реальность и варп накладывались друг на друга, а законы реальности танцевали под аккомпанемент безумного смеха. Они нашли то, что искали, даже больше, и возвратились живыми… едва. Близилось очередное великое вторжение из Ока, все это знали. Оно ждало за горизонтом будущего. Старуха-прорицательница, беззвучно всхлипывавшая перед ними, была последней из психических ясновидцев, которая выжила и могла поведать о том, что еще они обнаружили.
— Миссия была операцией с ограниченной продолжительностью, — отрывистым и отчетливым голосом продолжил Эрионас. — Психосинтезированные образы были изъяты из территории протяженностью по меньшей мере до третичной зоны разлома реальности. Качество полученных данных были высоким, невзирая на потери среди ясновидцев. Мы…
— Конечно, подобная миссия собрала немало сведений экстраординарной ценности, — Издубар прервал монолог очередной улыбкой. — Но даже такие знания не послужили бы причиной, по которой вы вызвали всех нас сюда, — он оглядел зал, оставив свое заявление висеть между обвинением и вопросом.
— Мы нашли следы войны, — произнесла Иобель.
— Да? — спросил Издубар, переведя взгляд на нее.
— Войны, оставившей шрамы на самом варпе.
— Из нее что-то родилось, или же будет рождено. Шторм, что придет за всеми нами.
Она сделала ударение на слове шторм, и заметила, как сверкнули глаза Издубара.
— Разоритель… — раздался голос с нижнего яруса.
— Нет, — сказала Иобель. — Имя, что принес эфир, было другим.
Она посмотрела на Издубара. Тот встретился с ней взглядом, его лицо оставалось неподвижным и непроницаемым.
''«Он уже знает. Иначе его бы тут не было. И кроме нас троих он единственный, кто уже знает, что означает имя шторма».''
Она указала на прорицательницу в паутине цепей.
+ А-зек-маг-нус-ох-тхере-творец-вюрда-калл-ис-та-эр-ида… +
Поначалу это был шепот, тихое бормотание, которое поднималось из выжидающей тишины, накладываясь и отражаясь эхом. Иобель напряглась, пытаясь расслышать его, но затем поняла, что слышит те же звуки дважды, сначала разумом, потом — ушами.
+ … кам…кам-иллаш-и-вани-а-муз-эмех-хе-рум-аф-аэль-ау-ри-с-фу-эр-ца-ра-мзе-х-етт… +
Звук становился все громче, с нарастающим ритмом катясь по залу. Эрионас стоял возле нее с закрытыми глазами, и сквозь его веки пробивалось яркое свечение.
— Имена, — выдохнул Эрионас, кивая в такт с волной слогов.
+ … хор…хор-кос-хаа-кон-оульф-ка-р-ме-н-та-гз-рель… +
Иобель узнала эти имена. Эти же имена она обнаружила среди ссохшихся остатков знаний, в том, что осталось от забытой и тайной истории.
+ … ф…ф-о-сисзис-т-к-ар-ха-тх-ор-маа-т-у-т-из-аар-ха-ло-ф-ис-а-шур-кай-дж-ед-хор-джай-к-эль-ка-ра-джа-хн-ру-тат… +
Прорицательница выговаривала имена сплошным потоком, без запинок и пауз.
+ … ра…ра-хо-теп-ф-аэ-ль-то-рон-ау-ра-ма-г-ма-ан-ху-ан-ен… +
Инквизитор нахмурилась. Она уже слышала впечатления этого разума прежде, но в этот раз имена были иными, одни добавились, другие исчезли.
+ Ксиатсис Коттадарон Марот Кароз Кадин Тидиас Фидий Кадар Ормузд Лэмюэль Гаумон Гомон Амон Магнус Толбек Хагос Эгион Гелио Исидор Мабиус Мабий Ро Пентеус Никтеус Пентей Никтей Мемуним Менкаура… +
Прорицательница теперь кричала, брызжа отблескивавшей на солнце слюной. Варп пел, хор шепотов скреб о силу воли Иобель.
+ … Амон …Амон Зебул Кетуил Сильванус Сильван Йешар Иехоил Мидраш Арвенус Арвен Киу Забайя Сиамак Артаксеркс Калитиид Искандар Кхайон Хайон Игнис Сикльд Гримур Санахт… +
Прорицательница замолчала. Ее морщинистое лицо судорожно задергалось, формируя изменчивые расселины вокруг пустых глазниц. Губы старухи задрожали, словно она вот-вот заплачет. Она выглядела совершенно потрясенной.
— Девять солнц, — прохныкала прорицательница, вертя головой, как будто озираясь вокруг. — Девять солнц над башнями из серебра и сапфиров. Оно здесь, оно — все мы. Оно горит. Я горю. Оно упало — солнце упало, и весь мир стал светом, — старуха прервалась и помотала головой. — Что мы наделали? У неудачи нет ответа. Есть прах, ветер несет прах, и я ничего не вижу. Вокруг меня глаза мертвецов… Это то искупление, что ты так искал?
Прорицательница опустила голову, ее плечи затряслись.
— Круговорот звезд. На горизонте горит фигура. Я — судьба, что, наконец, явилась. Я вижу, как линии выбора исчезают во тьме, и не вижу их окончаний. Сломленный король переродился. Вихри разрушения кричат имена своих создателей. Никогданерожденные рыскают среди останков миров, разрезанных, словно спелые фрукты, — прорицательница неожиданно остановилась, ее дыхание стало тяжелым и натужным, паром вырываясь в шахте солнечного света. По лицу и рту поползла изморозь. — Они поднимаются, — выдохнула старуха. — Сны о порабощенных мирах кричат. Шторм зовет их. Он видим на горизонте. Это — пустота, очерчиваемая огнем, — прорицательница выдавила последнее слово, пошатнулась, и ее голова упала на грудь. Лед покрыл ее одежду и уже перекинулся на кожу.
— И как зовут тот шторм? — спросил Издубар. Его голос был низким, но от его звука Иобель вздрогнула.
Прорицательница не ответила.
— Назови его имя, — сказал Издубар, и приказ хлестнул старуху, словно хлыст.
— Ариман, — выдохнула прорицательница. — Ариман.
Она затряслась, сдерживавшая ее паутина цепей затрещала и засветилась от жара. Ледяная корка, покрывавшая тело, становилась толще.
«Сикоракс» вырвался из дыры, пробитой им между реальным и нереальным, и оказался в вакууме космоса. Он был поистине громадным. В давно позабытые времена его рождения он был одним из крупнейших кораблей, и за годы, проведенные в Оке, только вырос в размерах. При взгляде сверху корабль напоминал наконечник копья, чьи кромки закручивались и изгибались, подобно языкам пламени. На его спине сверкал целый город из шпилей и куполов, а с подбрьюшья свисали перевернутые башни. Жерла его пушек шириной не уступали жилым блокам. Цитадель мостика походила на настоящую гору из сверкающего металла и ярких точечек света. На вершинах башен заплясали дуги молний, когда сила, направлявшая «Сикоракс», рассеялась.
Следом появились другие корабли, разрывая звездный полог при выходе из варпа. Некоторые в прошлом принадлежали Тысяче Сынов, но большинство были созданы для иных хозяев. Одни были захвачены и поставлены на службу братьям Аримана. Прочие же служили своре воинов и колдунов, что последовали за Изгнанником. Во тьме, оставляя за собой светящиеся шлейфы, скользили три братских корабля Зелалсена Скитальца, чьи корпусы обросли наростами из бронзы и кости. «Пиромонарх», баржа с раздвоенным корпусом, что принадлежала ГильгамосуГильгамошу, двигалась под прикрытием эскадр канонерок, покрытых усыпанной сапфирами медью.
Население даже наименьших судов равнялось небольшому городку, а крупнейшие из них кишели жизнью. Тысячи человек трудились на каждом корабле. Многие из тех душ не знали иной жизни, родившись во тьме, и знали только металлическое рычание зверя, в котором обитали. Странные существа таились во мраке многих кораблей, создания, что некогда могли иметь плоть, либо же могли выйти прямиком из ночных кошмаров. В глубинах трюмов каждого судна возвышались и свергались пророки в масках, искупители, оракулы, механические чудовища и жалкие царьки, и все это оставалось незамеченным для космических десантников, называвших себя хозяевами царств, которых они никогда не видели и которые их нисколько не волновали.
На вершине спиральной башни над мостиком «Сикоракса», Сильвануса Сильвана Йешара стошнило. В голове стучало, а плоть, казалось, варится в масле. Внутри черепа клубились зримые отголоски варпа, похожие на неоновые ссадины. В ушах еще звенели угасающие крики. Он глубоко вдохнул, из-за чего его снова едва не стошнило, и поборол ощущение, будто его раскручивают, не двигая с места. Сильванус Сильван не сомневался, что лежит на полу. Он чувствовал и обонял вонь собственной блевоты, скапливающейся у лица. Он медленно поднялся на колени и вытер лицо. Навигатор начал открывать обычные глаза.
+ СильванусСильван, + прорычал мысленный голос Астреоса внутри его черепа.
В голове взорвались многоцветные звезды. Он закричал, и боль растеклась по всем уголкам сознания. Спустя мгновение он просто выдохся, и боль постепенно стала угасать до слабого жжения.
— Да, — прохрипел СильванусСильван.
+ Ты жив, + послал Астреос.
— Заботу?
— Ты прав, — кивнул он. — Я жив.
+ Нам повезло. +
«''Повезло''», — подумал СильванусСильван, смаргивая остаточные пятнышка света на краю зрения. Повезло, что они нашли Антиллинскую Безднубездну. Повезло, что Кругу удалось прожечь путь сквозь бурю на границе Ока. Повезло, что Ариман сумел направить СильванусаСильвана, а через него остальной флот, к этому месту. Где бы это место ни находилось, ведь Сильванус Сильван даже не был уверен, как они до него добрались. Следование по стезе, которая была не его, скорее походило на сон, нежели на привычную навигацию. И это так, ибо та стезя была Аримана. Навигатор был не более чем глазом, дополнительным органом для сознания колдуна.
+ Ариман хочет, чтобы ты присутствовал при планетарной высадке. +
+ СильванусСильван. +
— Да, я слышал, — навигатор поднялся на ноги, пошатнулся, а затем сделал шаг, но ему пришлось остановиться, чтобы устоять. Астреос безучастно наблюдал за потугами человека. Сильванус Сильван ощутил укол раздражения, вздрогнув под его холодным зеленым взором. — Скажи, Астреос, почему ты тут?
— Я присматриваю за тобой, навигатор.
— Круг ближайших соратников Аримана собрался, а тебя отослали стеречь меня? — он покачал головой. — Наверняка это большая честь, и вовсе не оскорбление. Скажи, почему остальных Ариман держит подле себя, а тебя отправляет куда подальше? Он собрал восемьдесят одного раба-послушника для каждого этапа путешествия в это место. Восемьдесят одного, чтобы помочь ему и Кругу, но тебя направили приглядывать за мной, пока человеческие колдуны питают его своей силой. Тебя называют его соратником, но на какого еще соратника смотрят с таким пренебрежением?
Астреос остался совершенно неподвижным. Гул его синих силовых доспехов, от которого зудела кожа, был единственным звуком в комнате.
+ Тебе стоит отдыхать, навигатор, + телепатические слова были ломко-острыми, и подняли в голове Сильвануса Сильвана жгучую метель. Он едва сдержал болезненный вскрик.
— Говори своим голосом, Терры ради!
Бронированная рука сомкнулась на горле Сильвануса Сильвана быстрее, чем тот успел сделать вдох. Астреос рывком поднял его с пола. Он начал задыхаться, и заскреб по руке, что схватила его за горло. Легкие были пусты. Он замолотил ногами. На него накатила паника, заглушая прочие мысли и инстинкты. Ему нужно вырваться, нужен воздух. Перед глазами все размылось, Сильванус Сильван начал терять фокус. Он почувствовал, как ломаются ногти и раздирается кожа на пальцах, царапающих керамитовую перчатку. Он не мог дышать, не мог освободиться. В глазах начало темнеть. В конце сужающегося туннеля зрения на него с все тем же безразличием смотрели зеленые линзы шлема Астреоса.
Пальцы внезапно разжались, и он повалился на пол. Сильванус Сильван лежал, шумно втягивая воздух, и на него накатило чувство облегчения оттого, что он еще жив. Астреос еще секунду смотрел на него, а затем развернулся и вышел из комнаты.
— Итак, — произнес Издубар. — Первый сын Алого Короля жив, — он остановился, как будто взвешивая тяжесть собственных слов.
Иобель не смотрела на лорда-инквизитора, ее взор был прикован к мускулистым помощникам, волочившим мертвую прорицательницу из зала. По серому каменному полу за ними тянулся влажный красный след.
— Действительно неприятно, — пробормотал Кавор позади нее. Проем в сводчатом потолке у них над головами со скрежетом закрылся. Иобель на мгновение нахмурилась, переведя взгляд на Издубара. Лицо лорда-инквизитора было мрачным, но ей показалось, что в его глазах промелькнуло нечто еще. Волнение? Ожидание? Триумф?
— Да, Азек Ариман жив, и это психическое впечатление говорит нам куда больше, — сказал Эрионас и улыбнулся с закрытыми глазами. — Это значит…
— А значит ли это хоть что-либо? — голос был ядовитым, и принадлежал угрюмой девушке в красном нательнике и черном бархатном плаще на одном из верхних ярусов. Издубар посмотрел на нее. Все посмотрели на нее. Девушка оглянулась и, разведя руками, пожала плечами. — Да ладно вам, варп кишит образами мыслей, дурных снов, и бурями потерянных смыслов. Это ''пророчество'' может и вовсе ничего не значить.
— Оно что-то значит, — произнесла Малькира. Голос старухи рассек воздух, словно осколок разбитого стекла. — Вне всяких сомнений.
— Тогда вам лучше рассказать что именно и почему, — угрюмая девушка бесстрашно встретилась с холодным взором Малькиры.
— Ариман? — раздался сухой голос с дальнего конца зала. Иобель обернулись, чтобы взглянуть на говорившего. Глаза инквизитора походили на крошечные точки на толстом и сморщившемся от возраста лице. На нем была старая одежда из пурпурного и серебряного шелка, а на мясистой руке сверкнули кольца, когда он мимолетно указал ею на Издубара. — Такое имя или формула мне неведомо. Что оно означает?
— Не что, но кого, — отрезал Эрионас. — Ариман был сыном Пятнадцатого легиона, предателем из грозных времен предательства, сыном одного из падших отцов Империума.
— Пятнадцатый сгинул, — произнес старик, его голос походил на неспешный скрип слабых порывов ветерка. — Его поглотило Око. Если кто-то и выжил, значит…
— Они не все погибли, — сказала Иобель, и почувствовала, как на нее упали взгляды собрания. Ее разум защипало, когда она ощутила, как мысли инквизиторов указывают на нее, оценивают, судят ее. — Не все из Пятнадцатого погибли, может даже не большинство. Существуют знамения, как в варпе, так и в тех, кто его касался — девушка, рожденная на Марии Девять с голубым и белым глазом, девочка, что кричала имя Алого Короля, прежде чем умереть в Черном корабле, сказания об атаках на Кадию девять веков назад, истории, что рассказывают Волки Фенриса, когда думают, что их никто не слышит. Знамения есть, но каждая эпоха забывает все больше и становится чуточку слепее. Возможно, однажды мы и вовсе не вспомним и не узнаем правду.
— Поэтично, — просипела Малькира. — Но это так.
Издубар вклинился в молчание прежде, чем оно успело появиться.
— Даже более того, но Иобель права, — Издубар мельком взглянул на Иобель, и она прочла послание в его взгляде, даже не нуждаясь в чтении его мыслей. «''Не упоминай об Атенее,'' — говорил тот взгляд. — ''Не говори о том, что мы оба видели».''
Она перевела глаза на остальных и плавно продолжила.
— Ты права, мы не знаем, что могут значить эти слова, или чем обернутся, или даже есть ли способ отвратить то, что они нам сулят. Но выявление такого рода информации и есть то, чем мы занимаемся, не так ли? То, ради чего существуем?
«''Он знает, что произойдет дальше,'' — подумала Иобель. По телу пробежала дрожь, и предыдущая догадка превратилась в твердую уверенность. Он просто выстроил помост для финального доказательства, последнего факта, который им требовалось предоставить конклаву. — ''Ты знал, о чем мы собирались рассказать и какие свидетельства привезли. Ты всегда был шоуменом, Издубар. Это было не более чем прологом, установкой декораций. Это не наш момент — он всецело твой».''
— Но есть кое-что еще, — произнесла Иобель, чувствуя себя так, словно говорила по команде. Зал снова наполнился скрежетом камней и механизмов. — Мы знаем, как найти интересующие нас ответы.
Пол начал разъезжаться в стороны. Брусчатка пошла трещинами вдоль скрытых линий и стала опускаться. Разверзлась широкая круглая шахта. В невидимых глубинах засиял красно-оранжевый свет. Иобель поморщилась, когда снова включились нуль-поля. Зал потемнел для ее разума, а шепоты чужих мыслей исчезли за барьером безмолвия. Из сумрака внизу долетели отголоски воя двигателей и пощелкивания шестерней.
Кендрион указал на контейнер. В черном металле возникла широкая трещина, из которой повалил густой пар. Лицевая часть разделилась на сотню составных деталей, свернувшихся в боковые стенки. Внутри находилась фигура.
Она была не человеком, но, как и Серый Рыцарь, когда-то им являлась. Она была космическим десантником. Толстые оковы из посеребренного адамантия обвивали его запястья, пояс, лодыжки и шею. На оголенном теле бугрились шрамы — побелевшие от возраста, но все еще видимые, — свидетельствовавшие о процессе, который превратил его из ребенка в оружие. Еще на нем были многочисленные отметки от войн, покрывавшие плоть наростами и рубцами. Кожа на руках лоснилась, как будто ее снимали и отращивали заново. Голову воина окружал нимб из черного железа. Иобель заметила засохшую кровь там, где он был ввинчен ему в череп. Судя по старым следам, это делалось немало раз в прошлом. Из пустых разъемов бионического глаза торчали кабели. Даже во сне его лицо казалось заостренным, горделивым и волевым. Он оставался таким же, каким они нашли его, заключенного в лед и запертого в обломках корабля, что дрейфовал близ Кадии.
По залу побежали перешептывания, становившиеся все громче.
— Что он такое? — спросила угрюмая девушка. Издубар молчал, и просто смотрел на скованного космического десантника.
— Пробуди его, — произнесла Иобель. Шепоты разом стихли.
Единственный глаз фигуры распахнулся. Мышцы, словно по команде, замерли. По нему продолжали прыгать дуги электрических разрядов. Воин не издавал ни звука. Он медленно повернул голову, и единственный глаз задержался на Кендрионе, прежде чем посмотреть на Издубара, а затем на Иобель.
— Отвечай, — ровным голосом произнес Издубар. Скованный космический десантник лишь безразлично взглянул на него. — Кому ты служишь?
— Никому, — ответил воин, и Иобель услышала ненависть в его словах.
— Назови нам свое имя.
— Мое имя… — произнес пленник, медленно пережевывая слова. Затем он покачал головой. Серебряные кабели, подсоединенные к его черепу, застучали друг о друга. — Мое имя — Астреос.
Ариман наблюдал за тем, как возле «Сикоракса» собирается флот. Огни двигателей и рассеивающаяся энергия варпа мерцали в глубинах кристаллической сферы, что висела под высоким куполом мостика. Он изменил направление мысли, и обзор увеличился, отступая назад, покуда «Сикоракс» не стал лишь одним островком света среди множества. За ними на фоне безбрежной пустоты ярко горела звезда. Она была не самой большой, но ясно и отчетливо видимой с границы системы.
«''Словно свечка,'' — подумал Ариман. — ''Одинокий огонек, что ведет заблудившегося человека в грозовую ночь''». — Его разум затрепетал, и образ в кристалле заскользил ближе, пока планеты вокруг звезды не стали пятнышками видимого света, а сама она — ярко-белым диском. — ''Или как призрачный свет, что постоянно ускользает из поля зрения, ведя путника к погибели».''
Мостик на самой вершине Высокой цитадели представлял собой громаду из брони и строений, которая, будто гора, вздымалась с кормы «Сикоракса». Сам мостик тянулся на полкилометра, его бронированная обшивка была облицована бронзой и поддерживалась балками и колоннами из черного металла. На стенах и полу переливался сине-зеленый свет, как будто зал находился глубоко под водой. Мостик кишел командой, вплетенной в механические клетки плотьметаллическими кабелями, или бормотавшей над пультами. Они были кираборами, сектой машинных ремесленников, взращенных в пропитанном варпом закутке Оке Ока Ужаса, которые приняли «Сикоракс» в качестве бога и гнезда. В воздухе витали ароматы корицы и машинных масел, как и везде, куда ступала нога машинных ремесленников.
Ему нравилось приходить сюда — из всех мест на «Сикораксе» это было одним из немногих, где он испытывал умиротворение, не нуждаясь в специальном приведении разума в это состояние. Его омывало гулом машин, сквозь которое доносилось пощелкивание и уханье общавшихся между собой кираборов — эти смешанные звуки усиливались и затихали, словно накатывавшие на морской берег волны. А над ним, словно огромная жемчужина ночи, висела сфера из кристалла.
Ариман закрыл глаза и погрузил сознание в паутину телепатических голосов, протянутую между его флотом. Все прибыли, все готовы. Они были сплавом отчаявшихся отступников, предателей и изгоев, прикованных к его воле клятвами, надеждой и жаждой власти. Некоторые были его братьями по крови, Тысячью Сынами, как он сам. Остальные были просто воинскими бандами, чья верность зиждилась только на обещании власти. Из последних он доверял немногим, симпатизировал еще меньшему числу, и находил их всех крайне кровожадными. И, тем не менее, они были неприятной необходимостью, ибо для того, что близилось, ему требовалось любое оружие, неважно, чья рука им владела.
— Перебор, — прохрипел за спиной у Аримана человеческий, но пронизанный статикой голос.
Он не ответил, продолжая наблюдать за тем, как на мостике суетятся машинные ремесленники кираборы в желтых одеяниях, скрывавших их дородные или же худощавые тела. Образ в кристаллической сфере рассеялся в черноту. Сзади донесся шорох ткани, когда фигура на огромном медном троне повернула голову. Покрытые металлом кабели залязгали друг о друга. Ариман услышал, как воздух с щелканьем и шипением наполняет металлические легкие.
— Ты готова, госпожа? — спросил он.
— Ты поведал им о своих планах? — в свою очередь спросила Кармента, каждое ее слово перемежалось электронными щелчками.
— Нет, — честно ответил Ариман. — Не все, пока еще нет.
Он повернулся и посмотрел на нее. На треснувшей красной лакированной маске ее лица светились зеленые глаза. Ее тело было закутано в багровый бархат, а кругом, словно удушающие лозы, свивались кабели. Вокруг ее трона вздымались медь и начищенная до блеска пласталь, подобно престолу царицы из позабытой эпохи.
Он продолжал смотреть на нее, ничего не отвечая.
''«Она кажется меньшей. Каждый раз, когда я вижу ее, она кажется еще меньшей».''
— Тебе следует доверять им, — сказала Кармента. — Хотя бы Астреосу.
Ариман покачал головой.
— Это было бы неразумно, — произнес он.
— Доверие, Ариман. Это единственное, чего у тебя нет, и что невозможно купить или взять силой.
— Я доверяю тебе, — сказал он, и его слова повисли в затхлом воздухе.
— Доверял, — поправила его Кармента, не отводя машинного взора от синих глаз Аримана. — И мы знаем, к чему это привело. Так зачем ты рассказываешь мне то, что утаиваешь от связанных с тобою клятвами и кровью?
— Так надо.
— Надо утаивать секреты от них, или надо рассказывать некоторые из тех секретов умирающей изменнице?
— Ты не умираешь, — сказал Азек.
Из-под капюшона Карменты донесся кашель искажения и щелкающего кода.
— Хорошая ложь. «Сикоракс» старше меня — старше, сильнее, и он подобен злому дитю. Я приручила его, но он отнимает у меня силы, и отнимает все больше с каждым новым циклом. Однажды меня не станет, — она будто кивнула и выдохнула про себя поток машинного кода. — Но, конечно, тебе и так это известно — ты же Ариман.
Он не ответил. Кармента, конечно, была права — он это знал. Он чувствовал, как изменяется строение ее разума, распадаясь на островки сознания и безумия. Ее мозг и так давно повредился в результате попытки единения с машиной размеров военного корабля, а узы с «Сикораксом» теперь расширяли старые трещины. Корабль был не просто огромным, он успел стать древним, странствуя по течениям Ока Ужаса. Варп въелся в его кости, смеялся в пламени его реакторов и нашептывал в инфоканалах. Его дух был коррозийным и пагубным. Кармента не могла вырваться из объятий «Сикоракса», больше не могла, и с каждым днем безвозвратно теряла частицу себя. Иногда — в такие моменты, как этот, — она казалась прежней, но куда чаше чаще она вовсе не отвечала, а если и отвечала, то только глядя на него непонимающим взором и бормоча бессвязный машинный код.
Ее голова начала сонно клониться на грудь.
— Ты готова? — снова спросил он.
Кармента подняла голову. Свет в ее глазах замерцал, разгорелся, затем стал ярким и ровным.
— Уничтожить мир? — гдеГде-то глубоко под мостиком «Сикоракс» содрогнулся, когда жерла проглотили снаряды, двери посадочных отсеков открылись космическому вакууму, а двигатели стали толкать корабль к одинокой звезде, горевшей ярче остальных небес. — Да, мы готовы.
— Сэр, — голос был близким и настойчивым. Хемеллион, 251-й Носитель Титула Регента Вохала, услышал голос, помотал головой, что-то забормотал и перекатился на кровати. Он не спал до глубокой ночи, пытаясь убедить этого старого нахала Сетара в том, что на юг лучше не выступать до середины лета. Спор не увенчался успехом, и в процессе было распито немало кислого вина, прежде чем Хемеллион в итоге не сдался и уступил. — Сэр, — снова раздался голос, уже громче. — Сэр, пожалуйста, проснитесь.
Хемеллион открыл глаза. Над ним склонилась его кастелянша Хелана, чешуйчатая лакированная броня на ней выглядела так, словно была натянута в спешке. Он моргнул, пытаясь избавиться от дымки сна и вина. Вместо персональных вилланов Хелана будила его лично: это было странно. Он сел. Огонь в очаге почти погас, но масляные лампы все еще горели. Значит, на улице ночь. Это было нехорошо, очень нехорошо.
— Нет, сэр.
«''Она выглядит потрясенной,'' — подумал Хемеллион. — ''Нет, даже не потрясенной, напуганной».''
Это было плохо, очень плохо. Он поднялся с кровати и, задрожав от холода, быстро закутался в отороченную мехом мантию.
«''Они вернулись. Спустя столько времени Империум возвратился к нам»,'' — мысль пронзила его, распространяя по телу холодный страх и восторг. Империум не приходил на Вохал со времен 203-го регента, а теперь они прибыли во время его служения.
Вохал был миром Императора, которым регент правил как частью Его царствия среди звезд. Давным-давно человечество обнаружило его, и те немногие отчаянные поселенцы нарекли новый дом именем из древнего прошлого своего рода: они назвали его Вохал. Продуваемый ветрами, с облаками и ясным синим небом, он очень напоминал мир, который оставили поселенцы, и хотя они прибыли на корабле, странствовавшем среди звезд, новый дом показался им далеко не благосклонным хозяином. На момент, когда Великий крестовый поход нашел Вохал, его население было незначительным, его города — небольшими, а деспоты правили раздробленными культурами из каменных крепостей, что возвышались на горизонте, будто сломанные зубы. Империум покорил Вохал, сохранил его название и оставил чиновника, которому предстояло обеспечивать его верность. Этот чиновник, имя которого сохранилось только на страницах книг, был предком Хемеллиона, и он положил начало роду правителей Вохала.
Взгляд Хемеллиона упал на крепость под окном. Она была выстроена прямо на горном склоне, и результат труда сотен поколений каменщиков спускался от его башни до равнин у подножья горы. Наружные стены были достаточно широкими, чтобы по ним могли проехать три телеги в ряд. Внутри этих стен назад и вниз, до самой горной толщи, тянулись комнаты, спрятанные за окованными железом дверьми. Целью крепости было доминирование над миром во имя Императора. Хемеллион перевел взгляд назад, туда, где слуги Императора наполнили ночное небо новыми странными звездами.
— Зажечь сигнальные костры, — произнес он, и его дыхание в стылом воздухе превратилось в пар. — Отправить гонцов к ближайшим твердыням.
— Да, сэр, — сказала Хелана, и он услышал в ее голосе незаданный вопрос.
— Почему они пришли именно сейчас?
— Кто знает, — ответил он и пожал плечами. — Они приходят, когда пожелают.
— Чего им нужно?
— Того же, что любому правителю нужно от своих земель и вассалов — они приходят за платой. Судя по записям, они забирают армии для войн среди звезд, или избавляются от тех, кто обладает ведьмовским взором.
— А мы…мы?..
Он провел рукой по лицу, и почувствовал щетину, скопившуюся в морщинках на лице. Внезапно он ощутил себя очень усталым. За сорок лет жизни, из них двадцать после смерти матери, когда он стал регентом, за все время, во всех своих решениях и кризисах ничто не заставляло его чувствовать себя таким обремененным, как те крошечные точки света в небе.
— Мы дадим им то, что они просят, — сказал Хемеллион. Он собирался добавить еще что-то, когда Хелана закричала. Он поднял взор. С небес падали звезды. На его глазах они рождали новые, меньшие звезды, пока сквозь ночь не стала лететь огненная сеть. Крики слышались уже из крепости, а звезды все падали и падали.
Кластеры падающих снарядов формировали перед его мысленным взором цельный образ. Подсознание восприняло этот образ и умножило его в расширяющиеся узоры огня, где каждая часть целого была идентичной любой другой части. Игнис почувствовал, как образ проскользнул в варп, продолжая разрастаться. Он позволил ему размножиться до точки, где больше не мог его контролировать, а затем очистил от него разум. Он глубоко и медленно вдохнул.
Ариман велел Игнису рассчитать гибель планеты, но Игнис знал, что вычисления по уничтожению едва ли что-то значат для его бывшего брата. Аримана волновал только результат, и Игнис мог его дать. Задача была несложной, и позволяла ему дотронуться до образа, пускай и на короткое время. Немного, но пока достаточно и этого.
Игнис моргнул, на пять секунд закрыв глаза, чтобы снова проследить за развитием своего плана.
Он отвернулся от обзорного экрана и обнаружил смотрящую на него пустую маску Жертвенника.
— Все хорошо, — сказал Игнис и едва заметно кивнул. Возвышавшийся нам ним автоматон щелкнул, завращав шестернями в плечах. Жертвенник прощелкал еще один бинарный вопрос своим металлическим насекомым голосом. Игнису почудилась в словах машины нотка беспокойства, но он осознавал, что наделение кремниевой капсулы в бронированной оболочке настоящими чувствами — безумие. С другой стороны, выражение человеческих эмоций также оставалось для него загадкой. И, тем не менее, Игнис покачал головой и ответил.
— Да, все хорошо и в личном плане.
Астреос оставался безмолвным, не сводя единственного глаза с Иобель.
— Его вытащили с корабля, дрейфовавшего возле Кадийских врат, — сказала Иобель. — Корабль был поврежден и разрушен при варп-переходе. В живых нашли только его, с остановившимися жизненными процессами, — по залу прошла рябь взглядов.
— В самом деле? — это снова была девушка в красном нательнике. Она откинулась назад, пожав плечами, и со снисходительной улыбкой посмотрела на Иобель, Малькиру и Эрионаса. — Прошу, скажите, что у вас есть что-то еще. Одинокий предатель, выплюнутый из Ока, с именем и заявлением о том, будто он служил другому предателю, о котором мы не слышали со времен смуты? Что вам еще о нем известно? — она обратила свою ухмылку на Астреоса. — С какого ты мира? Какой орден ты предал? — она склонила голову набок, чем напомнила Иобель хищную птицу. — Почему ты предал? — девушка улыбнулась, когда ответа не последовало. — Похоже, ваше ''свидетельство'' не горит желанием отвечать.
Иобель посмотрела на Издубара. Лорд-инквизитор все еще улыбался.
— Почему сейчас? — просипел еще один инквизитор из пол -под своих одеяний. — Почему созывать конклав сейчас? — продолжил сухой голос. — Вы отправились в Око, вы нашли эхо, говорящее об Аримане, а затем предатель предателя попадается вам в руки с тем же именем на устах. Совпадение? — последнее слово повисло в воздухе, будто проклятье. — Или же нечто услышало ваше стремление и ответило? И если это так, — полные, бледные губы инквизитора разделились, явив изумрудные зубы, — то почему сейчас?
— Разве это важно? — сказала Иобель.
— Как дипломатично, — пробурчал Кавор у нее за спиной.
— Вы упускаете вопрос, — произнес Издубар. — Вам всем следует спросить: «Почему мы?» — он снова кивнул. — Вопрос «почему сейчас?» лишен всякого смысла. Это — слияние времени и событий. Совпадение, верно, но каждый из вас знает, что такого не существует, не в том мире, в котором мы с вами живем. Мы все собрались здесь потому, что знаем о Пятнадцатом легионе, падших воинах, известных как Тысяча Сынов. Мы видели следы их шагов, оставленных на пепелищах миров, слышали их грехи, нашептываемые с истлевших страниц. Даже если вы не знаете всего этого, то наверняка видели оставленные ими шрамы. Мы — их враги, — он повернул голову к девушке в нательнике. — Бесспорно, вы в своем праве оспаривать это свидетельство, мадемуазель, но есть и другой способ получить ответы на вопросы.
Кендрион посмотрел на Издубара, потом на Иобель. Она встретилась с взглядом воина, выдержала его, и медленно кивнула. Серый Рыцарь шагнул вперед, поднимая руку. Правая перчатка отсоединилась и сложилась с его пальцев с дробными металлическими щелчками. Он поднял обнаженную ладонь — пальцы на ней были длинными и выглядели нежными, несмотря на внушительные размеры. Кендрион закрыл глаза.
Иобель напряглась за миг до того, как генераторы нуль-полей снова выключились. Варп налетел, словно бритвенный ветер. Она чуть не упала, когда тот начал сечь ее разум. Две фигуры на платформе остались выжженными в ее ощущениях: ярко-белое сияние Кендриона и тлеющее красное пламя Астреоса. Перед глазами завихрился неоновый свет. По коже прошла волна жара, а в нос ударил запах холодного железа.
Вокруг руки Кендриона собралась буря маслянисто-черных теней и синих молний. Его доспехи загорелись, когда вспыхнули высеченные на их пластинах письмена. Астреос так сильно напрягся в оковах, что под шрамами проступили вены. В уголках его глазниц выступила и свернулась кровь. Иобель почувствовала, как разум космического десантника пытается собрать ветры варпа, пытается придать им форму. В воздухе повисла дымка эктоплазмы, поблескивая и переливаясь тошнотворным светом. Кендирон вытянул руку, но медленно, как будто преодолевая огромный напор. Астреос сжал зубы. Его кожа стала мертвенно бледной, вены — черными червями, извивающимися под кожей. Наконец, Кендирон рывком протолкнул руку. Кончики пальцев Серого Рыцаря прижались к черепу Астреоса.
«''Когда-то был его правителем»'', — поправил Сильвануса Сильвана тихий голосок на задворках разума. Мир, которым правил этот человек, перестал существовать, его обитатели умерли или скоро умрут. Хемеллион выглядел изможденным, и старым, и сломленным. Пыль покрыла его лысеющую голову, припорошила бороду и придала пышным одеяниям блекло-коричневый цвет. Над сломленным королем высился Ариман. Его доспехи были синими, но рассеянный свет смазывал цвет до аквамаринового. Из скул и щек его шлема выступали закрученные рога, ветер развевал узкие матерчатые и пергаментные флажки. Слева от него стоял Кадин, поршни в его конечностях скрипели, забиваясь пылью. Воин был без шлема, и из-за блестящих шрамов казалось, словно его лицо постоянно хмурится. Остальной Круг окружал Аримана. Санахт находился прямо позади своего повелителя, сверкая отполированной голубой броней. Он казался сгорбленным, невзирая даже на то, что стоял в полный рост, шлем с гребнем в виде шакальей головы покоился на сгибе локтя, его лицо представляло собой изваяние сосредоточенного спокойствия. Игнис стоял чуть поодаль, рядом с огромным автоматоном, что-то пощелкивавшим про себя.
Хемеллион посмотрел на космических десантников. Сильванус Сильван заметил, как в его запавших глазницах блеснули зеленые глаза. В них до сих пор чувствовалась сила, больше силы, чем, как казалось СильванусуСильвану, человек мог обладать в такой момент.
— Почему? — растрескавшимися губами произнес Хемеллион.
Ариман потянулся и с шипением выравнивающегося давления стянул шлем. Синие глаза уставились на человека. У навигатора свело зубы. Хемеллион не отвел взгляд. Он излучал ненависть, отметил СильванусСильван, ненависть, которая пересиливала даже страх находиться у ног полубога, разрушившего твой мир и все, что было тебе дорого.
За стенами каменной твердыни к самому горизонту тянулись иссушенные равнины, теряясь в облаках пыли. Иногда откуда-то издалека до ушей Сильвануса Сильвана долетали крики умирающих от голода животных. По крайней мере, навигатор надеялся, что это животные. Агент-дефолиант проделал свою работу быстро, убив планетарную жизнь и обратив ее в прах. Когда ветры дадут пыли улечься, целая планета будет высушенной и очищенной от всякой жизни, пустыней с разрушенными остатками своей цивилизации, выступающей из опустошенных земель, словно иссохшие кости.
— Так творится судьба, — сказал Ариман. Его голос был тихим, спокойным, голосом рациональности, голосом логики.
Хемеллион сплюнул. Сильванус Сильван увидел, как смешанная с пылью густая слюна стекает по доспехам Аримана. Частица его, та частица, к которой он до сегодняшнего дня нечасто прислушивался, позавидовала непокорности человека. Кадин издал звук, который мог бы сойти за смешок. Ариман осторожно кивнул.
Ариман отошел от Хемеллиона, и его доспехи тихо заурчали, когда он повернулся к Санахту.
— Он идет с нами, — сказал Ариман, кивнув на Хемеллиона. — Пускай он ненавидит нас, но его разум силен, и он еще пригодится.
— Повелитель? — сухим, словно отголосок ветра, голосом переспросил Санахт.
— Он выжил. Он это заслужил.
Должно быть, Санахт кивнул или ответил что-то в мыслях, поскольку Сильванус Сильван не услышал ответ.
«''Мы убили мир ради короля, который отныне будет рабом,'' — подумал навигатор. — ''Так вот ради чего мы это сделали?»''
Он остановился, внезапно осознав, что думал о колдунах и о флоте, и об их рабах не как о «них», не как о предателях, что отличались от него, но как о «нас», как о чем-то, частью чего являлся он сам.
Ариман обернулся к СильванусуСильвану. По лишенной волос коже навигатора пробежала дрожь. Он не осмелился поднять взор на своего повелителя.
— Спрашивай, СильванусСильван, — произнес Ариман низким резонирующим голосом. — Все они также жаждут узнать, поэтому спрашивай.
— Зачем я здесь?
— Чтобы ты мог побывать здесь, чтобы мог коснуться этого места, вдохнуть воздух его смерти. Чтобы найти путь обратно.
Сильвана снова пробрал озноб. — Путь обратно? — сказал он и посмотрел на Аримана. Ясные синие глаза, не моргая, смотрели в ответ.
— Да, — ответил Ариман. — Мы скоро отлетаем, но мы вернемся. Может пройти много лет, но мы вернемся. Ты — наши глаза в варпе, поэтому ясно должен увидеть, куда я веду тебя, — он отвернулся от Сильвануса Сильвана и окинул взглядом Игниса, Санахта и остальных колдунов. — Пускай это место коснется твоего разума, сохранит отчетливое воспоминание, чтобы ты снова смог оказаться здесь, когда закроешь глаза. Мы все должны быть готовы вернуться.
— Вернуться? — Сильванус Сильван понял, что заговорил секундой позже, чем следовало. Глаза всех присутствовавших на вершине башни обратились на него. Даже горький взгляд Хемеллиона был направлен на него. — Вернуться ради чего? Зачем мы здесь? Почему мы очистили целый мир от жизни, чтобы потом вернуться?
На лице Аримана промелькнул намек на улыбку. Это было самое поразительное, что когда-либо приходилось видеть СильванусуСильвану. Облака пыли рассеивались, ветры несли пылевую завесу вдаль. Рубрика стояла там же, но теперь все они смотрели на крепость.
— Со временем это место изменится. Другие найдут его и переделают крепость, в которой мы сейчас стоим. Затем, в этом будущем, сюда прибудет один человек. Ее будут звать Иобель, и у нее будет кое-что нужное мне. Это то, что я искал — точка пересечения в нитях будущего, точка, где она наверняка окажется. Мы здесь не ради того, что это место представляет сейчас — мы здесь для того, чем оно станет.
— Спите, братья мои, — мягко сказал Ариман. — Спите в прахе и ждите.
Астреос почувствовал, как пальцы Серого Рыцаря коснулись кожи, и в его душе взорвалось солнце. Многоярусная комната исчезла. Он перестал видеть что-либо, кроме света, горевшего внутри него. Где-то далеко он закричал. Астреос попытался открыть свой разум, сдержать звезду, что формировалась в мыслях. Секунду его воля держалась, затвердевая вокруг разума. Затем свет стал ярче, и воля сломилась. Свет был синим от огня души; Астреос ощущал, как поверхностные мысли отслаиваются, словно обугленная кожа. Воспоминания выплыли на поверхность, перед мысленным взором стали проматываться назад фрагменты времени.
— … мы …мы здесь для того, чем оно станет, — произнес Ариман на продуваемой всеми ветрами башне.
По доспехам барабанили песчинки.
Вокруг ждущих мертвецов кружились вихри пыли.
— Почему? — растрескавшимися губами спросил человек.
Он стиснул хватку, и лицо навигатора начало выпучиваться, безуспешно пытаясь сделать вдох.
Его наполнила неподвижность, внезапная и абсолютная. Он сидел возле Аримана на полу высокой башни. Он огляделся. Пол из ляпис-лазури, бронзовый потолок. По полу спиралью вились серебряные символы. В комнате царила тишина.
— Прости, мой друг, — произнес Ариман. Колдун был в светло-голубой одежде и с непокрытой головой. — Должно быть что-то, что сведет инквизиторов вместе, причина создать будущее. Они будут искать меня, и только ответы заставят их собраться, чтобы узнать правду. Собрание должно случиться. Ты понимаешь, почему это должен быть ты?
— Я не один из вас.
Лицо Аримана осталось неподвижным как камень.
— Они попытаются вызнать у тебя тайны, вначале грубыми методами, но затем они попробуют вынуть их из твоего разума, — Ариман остановился и медленно вдохнул. — У них может даже получиться.
Астреос не шевелился. Часть его осознавала, что он не может, что происходящее было нереальным — это всего лишь воспоминание о том, что уже случилось, запечатанное и погребенное в глубинах разума.
— Тебе следует держать частицу себя отдельно от остального сознания, частицу, до которой ты сможешь добраться только, если весь твой разум падет. Она станет крепостью, сокрытой от прочих твоих мыслей. Я буду там, это воспоминание будет там. Тогда ты и вспомнишь, что должно случиться. У тебя будет мало времени, может, толика секунды.
Воспоминание начало меркнуть, очертания комнаты размываться.
— Помни — у тебя будет лишь мгновение, — словно откуда-то издалека долетел голос Аримана. — Помни, Астреос.
Глаз Астреоса открылся. Кендрион стоял перед ним. От ладони и до плеча руку Серого Рыцаря сковывала корка льда. Над вытянутыми пальцами потрескивал и мерцал серебристо-синий огонь. Мир стал медленным, обособленным, словно вода, накатывавшая на стекло. Рука Кендриона начала сжиматься. Астреос почувствовал, как погружающаяся в него сила изменяется.
Разум Иобель полыхнул белым, пытаясь воздвигнуть защиту. Ее разум был силен, но недостаточно. Когти встретились с эфирной плотью, и его сознание впилось в Иобель.
«Иобель», — он попробовал имя на вкус — оно пахло кованой сталью и пламенем. Без сомнений, это она. Та, что им нужна.
Люди на каменных ярусах вскакивали с мест, пистолеты проглатывали снаряды, клинки со скрежетом вынимались из ножен, крики вырывались из сотен глоток. Меч Кендриона вздымался. Астреос чувствовал далекое биение его сердец.
Время, его было недостаточно. Астреос вырвался из разума Иобель. Мысли Серого Рыцаря разгорелись вместе с пришедшим в движение телом, столь медленно, но быстрее, чем успеет моргнуть глаз.
Кендрион ринулся вперед, а его разум взревел в эфир. Он принял форму с львиным телом и перепончатыми крыльями, словно отголосок мифов из человеческого прошлого. С чешуйчатых крыльев слетел серебристый огонь, его пасть разверзлась. Две мысленные формы схлестнулись. На платформе расцвела ледяная корка. Когти Астреоса полоснули Кендриона по боку, разбрызгав по варпу дымящуюся кровь. Ему в разум впились эфирные зубы. Астреос услышал голоса, хор голосов, поющий глубоко в душе Серого Рыцаря. Он был прекрасным и ужасным, будто ярость, превращенная в скорбь. Они покатились, падая в ничто, разрывая друг друга клыками и когтями. Кендирон Кендрион поймал разум Астреоса в челюсти и сжал их.
Зал и платформа превратились в отдаленную сцену, двигавшуюся с неспешностью остановившихся часов. Только меч Кендриона казался Астреосу чистой, яркой полосой, что неслась к телу, о котором он помнил лишь смутно.
Астреос ощущал, как эфирные когти Кендриона разрывают его мысленную форму. Он огрызался, но сил становилось все меньше. Мысленная форма Кендриона была везде, ее челюсти смыкались, когти погружались глубже.
«''Я не могу…'' — выдохнул он про себя. — ''Я не могу проиграть. Если я проиграю, все окончится здесь».''
Он вспомнил ТидиасаФидия, погибшего в холодной пустоте, Кадара, ухмыляющегося с голодом демона, и небеса, так давно горевшие над его родным миром. Серебряные воины сошли с того неба, бушующий ад пятнал их доспехи черным и багровым.
«''Все мои мертвые братья,'' — подумал Астреос. — ''Все мое убитое прошлое окончится здесь».'' — В реальном мире он ощутил жар клинка Кендриона. Стремительно рассекавшее воздух лезвие находилось менее чем в пальце от его шеи. — «''Вот оно — мое последнее затянувшееся мгновение жизни, состоявшей из нарушенных клятв и неудавшейся мести».''
+ Нет, + слово взревело из его разума, когда он вырвал свою мысленную форму на свободу, рассыпая по пути обрывки эмоций и изодранных мыслей. Он чувствовал на теле открывшиеся раны, через которые его разум кровоточил в варп. Но он был свободен.
Оковы вокруг его тела взорвались брызгами расплавленного металла. От него во все стороны разошлась волна телекинетической энергии. Кендрион пошатнулся, но тут же вернул равновесие и нанес новый удар. Его серебряные доспехи засияли, поглощая в свое ядро невидимую силу и рассеивая ее в варп. Серый Рыцарь взмахнул мечом и рубанул им сверху вниз. Астреос поднырнул под удар. Клинок, плюясь искрами, погрузился в пустой контейнер. Кто-то закричал активировать нуль-щиты. Воздух с шипением прошили пули. На границах разума Астреоса поднялся рев криков и гул голосов. Он бросился к краю платформы, из стигматических ран по коже сочилась кровь.
Серый Рыцарь двигался молниеносно. Воин поднял руку, на которой зияли жерла стволов шторм-болтераштормболтера. Астреос достиг края платформы и прыгнул. Вслед ему забили снаряды. Он упал на нижний каменный ярус и перекатился. Очередь снарядов превратила место, на которое он приземлился, в пыль и каменную крошку. Человек в красной мантии замахнулся на него булавой. Он уклонился от удара, врезался в фигуру плечом и услышал треск ломающихся костей. Отовсюду на него глядела сотня оружий и глаз. Его разум стал огнем. Он взревел и выпустил сферу белого жара. Фигуры испарились, став пеплом, став горстями сварившихся костей и жира, став тенями тел, выжженными на сером камне. Он прыгнул, чувствуя, как горит его кожа. Астреос слышал голоса, говорившие с ним из огня. Краем зрения он видел, как поднимаются люди, полуслепые, целящиеся из оружия.
У него за спиной, разум Кендриона расширялся и видоизменялся. Астреос ощущал, как его жар и излучение обжигает затылок. Он выскочил на следующий ярус. Вокруг него плетьми хлестали цельные снаряды. Астреос почти пересек зал, поднимая ногами пепел мертвецов. В плечо попал снаряд. Он пошатнулся.
Перед ним со звоном приземлился человек в многослойных пласталевых доспехах. Человек воздел трезубец. Астреос обрушил на него силу своей воли, и человека отбросило с треском ломающихся костей. Он сделал еще шаг. Зал превратился в горнило движения и звука — люди суетились, выхватывали оружие, кричали. Где-то за запертыми дверями орала сирена. Иобель глядела на него с верхних ярусов. Из ее глаз, носа и рта шла кровь. Она подняла пистолет, и его ствол с долами изверг синий свет.
Воздух стал холодным как лед. Варп внезапно стал спокойным, гладким, подобно замерзшей поверхности озера. Кендрион на платформе замер, оглядываясь, будто пытался расслышать отдаленный звук. Астреос ощутил, как в венах стукнула кровь. Где-то далеко, но прямо за собой, он услышал карканье вороньей стаи.
Кармента, находившаяся в железной колыбели своей машины, смотрела на звезду Вохала. Ее окружал флот Аримана, теснившийся возле корпуса «Сикоракса», будто рыбы-прилипалы вокруг левиафана. Они вынырнули из варпа далеко за пределами системы, единожды активировали двигатели, а затем отключили энергию и стали практически невидимыми. Четыре месяца они безмолвно дрейфовали сквозь ночь, укутанные холодом, понемногу поглощая энергию из реакторов. Теперь флот подошел к внешним границам системы, и они увидели планету Вохал — грязно-желтый диск, висевший на фоне черного полотна. Два года миновало с тех пор, как она помогла убить его или, по крайней мере, ей это показалось двумя годами. Планета сильно изменилась за это время — она пришла в полное запустение, словно на ней никто и никогда не жил. Глядя на нее, Кармента поняла, что изменилось и нечто еще.
Весь путь до края системы патрулировали эскадры имперских военных кораблей. Любому судну, желавшему достичь мертвой планеты, пришлось бы пересечь этот коридор орудий. У «Сикоракса» и остального флота ушли бы целые дни, чтобы добраться до мира, и каждая их секунда миновала бы в непрестанных боях. Но, к счастью, им не требовалось достигать планеты — им просто нужно было подобраться к ней поближе.
Ее двигатели взревели, оживая. Кармента ощутила, как вакуум целует пустотные щиты. Вдоль бортов поднялись противовзрывные люки, открывая орудия. Мгновением позже пробудился и весь остальной флот. Корабли начали ускоряться, выходя из тьмы.
Неожиданно ее мысли переклинило.
Карменту пронзила боль. Ее голова резко дернулась, и с треснувшей лакированной маски слетел капюшон. Она больше не была «Сикораксом» — она сидела на медном троне под сводом огромного зала.
«''Где я?'' — попыталась крикнуть она, но рот сумел выдавить только щелчки и свист. Тело опутывали кабели. Перед глазами плыла зеленая статика. — ''Что это? Что случилось? Где я? Отец? Мать?»''
Она втянула через ротовую полость воздух. Попыталась встать. Не удалось. Она заметила фигуры, движущиеся в ее сторону. У них были лица металлических птиц. К ней потянулись руки, коснулись ее; она почувствовала, как длинные пальцы хватают ее, как на запястьях смыкаются стальные зажимы. Она не знала, кто это. Они бормотали ей, ухая и пощелкивая, словно сломанные вокс-передатчики. Она попыталась отбиться от них, но те обступили ее со всех сторон, удержав и усадив обратно на место. От них пахло корицей и перегоревшей проводкой.
«''Что со мной случилось?»'' — попробовала снова закричать она.
Вдруг ее снова окружила пустота. Она была частью корабля, но все еще пыталась дышать, пыталась кричать без легких. «Сикоракс» задрожал, его двигатели задыхались, щиты искрили. На границе мыслей она услышала смех — он звучал как рычание реактора и пульсация силовых кабелей. Он звучал как сам корабль.
+ Госпожа? + раздался у нее в голове голос Аримана. + Госпожа, мы уже близко. Астреос зовет, у нас мало времени. Мы должны подойти ближе. +
«''Да'', — сказала она в своем разуме, и откуда-то поняла, что бормочет на троне. — ''Я… будет исполнено».''
Двигатели снова закашлялись, оживая, и корабль двинулся к внутренним пределам системы. Имперские фрегаты подошли ближе, лучи их ауспиков танцевали по корпусу, пытаясь произвести огневой расчет. Она потянулась собственными сенсорами, проверила расстояние до каждого из них и рассмеялась гласом тысячи орудий. Фрегаты испарились в расширяющихся облаках взрывов.
В сознании расцвели данные о повреждениях, став болью, став агонией. Кармента закричала. Закованные рабы во внутренностях «Сикоракса», никогда прежде не видевшие света звезд, закрыли уши руками, когда завизжали сами стены.
— Ариман! — прорычала она, и колдовской шторм, который формировался вокруг нее, дрогнул.
По башням на ее спине затанцевали дуги ярко-голубого и розового цветов. Глубоко внутри корпуса человеческая и некогда человеческая команда рухнула на колени, стеная молитвы своим безразличным богам. И со своих высоких шпилей Ариман и его Тысяча Сынов высвободили разумы. По ее корпусу растеклись наледь и огонь. Вслед за кораблем потек зеленый призрачный свет. Обшивка затрещала, сдерживая напор варпа. И сквозь все это Кармента слышала Аримана, чье сфокусированное давление мыслей проталкивалось в потустороннее царство.
Ариман видел штурм во всех деталях, как будто его глаза были снежинками. Его окружали разумы братьев, усиливая сознание, обостряя концентрацию. Восемь разумов, неравных по силам, но идеально сбалансированных, идеально объединенных. Он был ими, и все они были им. Вместе они были Кругом. Позади них, взявшись за руки, на коленях стояли послушники, из их глаз поднимался белый пар, напитывая колдунов силой.
Момент, к которому Ариман готовился, настал. Долго он не продлится. То, чем они занимались, было практически невозможным, чудом, сотворенным благодаря познаниям и предвидению. Они перебросили мост между двумя точками в пространстве — от Высокой цитадели «Сикоракса» до поверхности Вохала. Пока Рубрика штурмовала крепость, Круг появится внутри его стен. Разум Астреоса служил маяком, нитью, что вела их сквозь ночь.
Послушники закричали, когда Ариман вытянул энергию из их разумов и проломил реальность. Мимо них замелькали призрачные звезды, когда они понеслись сквозь варп к маяку зову Астреоса, к крепости на Вохале, к Иобель. Время растянулось в бесконечность, а затем с громовым раскатом реальность возвратилась.
Санахт открыл глаза. На один удар сердца он оставался неподвижным, не доставая оружие. Круг появился в высоком сводчатом зале из камня. Буря разорвала крышу, и свет орудийного огня и молний сполохами пробивался сквозь неровные пробоины. В воздухе кружил снег.
Ариман стоял в шаге от него, его аура ревела, подобно иссиня-голубому пламени над рогами шлема. Санахт ощутил жар и сосредоточенность остального Круга. Когда-то его разум горел так же. Больше нет — сила его походила теперь на свечу возле бушующего ада Аримана и прочих. Он задался вопросом, как и много раз до этого, было ли бы лучше, если Кхайон Хайон выжег его психические возможности целиком — тогда, по крайней мере, он бы не мог видеть того, чего лишился.
''«Лучше быть сломленным, нежели слабаком среди сильных».''
Первые выстрелы раскололи его размышления. Импульсы лазерных лучей попали Санахту в грудь и плечо. От попаданий вспузырилась синяя краска. В зале находилось сто тридцать человек, все в глянцевой багровой броне. Санахт ринулся вперед. Мечи плавно скользнули в руки. Оба были изогнутыми, их клинки украшены ляпис-лазурью и медью. Навершие клинка в левой руке венчала черная шакалья голова, в правой — белого ястреба. Энергия с дрожью прокатилась сквозь шакалью голову, когда Санахт направил свою волю в его кристаллическое ядро, а ястребиный клинок окутало синее энергетическое поле.
Солдаты в багровой броне двигались, рассредоточиваясь по огневым позициям. На выход из зала начала опускаться противовзрывная дверь. Воздух запел от жужжания лазерных лучей. Санахт преодолел расстояние между ними за один двойной удар сердец. Дисплей шлема покрылся красными рунами угрозы.
Люди попытались отступить, продолжая вести огонь. Они действовали быстро и слаженно, но все равно оставались слишком медленными. Первого он убил ударом по шее шакальим клинком. Человек взорвался. Куски вареного мяса забрызгали доспехи Санахта. Он бросился дальше, силовой и психосиловой клинки вихрем проносились сквозь тела и конечности. Он узнавал намерения из их разумов за миг до того, как они становились действиями. К нему летели клинки и выстрелы, но попадали лишь в пустоту. Здесь, в танце клинков и буре ударов Санахт был тем же, кем и прежде — здесь он до сих пор был полубогом войны.
Противовзрывная дверь с металлическим звоном закрылась и загерметизировалась.
Сила псайкерского разума прокатилась через Санахта одновременно с поцелуем их оружия. Когда-то мечник просто протолкнул бы свой разум через этот канал и сокрушил разум псайкера внутри его же черепа. Но те времена давно миновали, еще до Рубрики, до того, как все изменилось. Теперь победы предстояло одерживать иным, более обыденным способом.
Санахт ударил обоими клинками, будто ножницами, по топору псайкера. Его ядро взорвалось. Металл и кристаллические осколки зазвенели по доспехам Санахта. Псайкер закричал, от его рук остались обрубки, а от лица — изодранный кусок мяса. Но человек был силен. Он попытался встать, попытался отыскать баланс в разуме, несмотря на то, что тот закипал от агонии. Санахт вогнал ястребиный меч в шею человека. Он почувствовал, как позади него разумы Аримана и его братьев помчались глубже в цитадель.
Они были близко, очень близко. Им требовалось только найти Астреоса, и…
Сзади в него попал разрывной снаряд, вырвав из бедра кровоточащий кусок мяса. Астреос обернулся, начиная падать. По ногам толчками била кровь. Лазерный луч задел плечо.
Тремя ярусами выше стоял человек. Астреос заметил мрачное лицо, и худое, будто кнут, тело под рваным плащом — это, а также серебро пистолетов в его руках. Иобель дернулась, все еще пребывая в сознании. Он услышал, как прокрутились барабаны оружия и щелкнули взводимые курки. Его разум рванул вперед, чтобы раздавить пули в гнездах.
Пистолеты выстрелили. Астреос увидел, как из дул вырываются языки пламени. Медленно, так медленно. Он попытался уйти в сторону, перефокусировать разум в щит. Что-то попало в грудь. Оно показалось ему мягким и теплым. Глаза застлало кровавой пеленой. Астреос почувствовал, как теряет контроль над варпом, и умственные процессы разума выскользнули на свободу. Он снова начал падать, так ничего и не ощущая. Вторая пуля попала мгновением позже, и снесла лицевую часть черепа.
+ Ариман, + послание было слабым, почти стоном. Сознание меркло, тело и разум опускались до базовых инстинктов. Все превратилось в медленное течение звуков и движений за окном онемевшей боли. Воля разваливалась на фрагменты. Варп ломился в разум. Воспоминания и наполовину сформированные мысли закручивались потоком.
''«План никогда бы не сработал».''
''«Верь мне, друг мой».''
Он лежал на полу, свернувшись на скользком от крови камне. Он попытался встать, попытался сфокусировать волю. В его разуме был центр спокойствия, заводь полнейшего контроля, что спасет его, если только он дотянется. Он сумеет исцелиться, возвратить зрение, сражаться. Оно было там, прямо там, Астреос чувствовал его в своих руках…
Воля выскользнула, и он ощутил, как в мыслях разматывается клубок оккультного заклятья.
«''Сейчас'', — подумала часть его. — ''Ариман придет за мной сейчас. Я не закончу свои дни вот так. Как я пришел за ним, так и он придет за мной. Он дал мне обещание. Он мой повелитель, мой брат. Он…»''
На его разум, словно закрывающиеся врата, опустилась тьма.
Азек не ответил. Он также это почувствовал. Смещение в варпе, словно ветер, что внезапно изменил направление. Образ отображался в его разуме как клетка из стеклянного волокна, где каждый фрагмент служил связью между реальностью и варпом. Каждый из них и тысячи других создали этот момент, привели их сюда и подняли Рубрику из земли. И образ выходил из-под контроля. Жизненно-необходимый маяк разума Астреоса погас, подобно задутой свече. И у них заканчивалось время. Он чувствовал, как с каждым шагом впереди него разветвляется неясное будущее.
''«План не должен провалиться. Я не должен проиграть».''
Они находились в одном уровне над залом, в который они должны были попасть. Они ворвутся в зал конклава через сто тридцать секунд, но это будет слишком поздно.
Азек почувствовал, как теряется всяческий смысл. Все стало отдаленным, просто еще одним образом, что разворачивается в безмолвной неподвижности. Он увидел, как вероятности следующей наносекунды множатся и распадаются. Увидел, как Рубрика взбирается по стенам, чавкая по расплавленному камню. Увидел, как рухнул Астреос. Увидел фигуру из огня, ждущую в конце миллиарда разветвленных будущих. Увидел шторм, точку спокойствия, вокруг которой вихрился варп.
Высоко над ними из вершины крепости сорвался громовой раскат энергии, залив багрянцем штормовые тучи.
— Лежите смирно, госпожа, — сказал Кавор. Она нахмурилась. Голова сильно болела. Иобель перекатилась на живот и, оттолкнувшись, поднялась на колени. Перед глазами расцвели пурпурные и черные точки. Земля словно крути…
''… Паутина …Паутина молний и цветов закручиваются в шторм, разрастаясь, заполняя ее взор. Пепел, и лед, и…''
Видение резко исчезло.
Она почувствовала, как руки пытаются поддержать ее. Инквизитор стряхнула их и, сжав зубы, встала самостоятельно. В зале клубился дым. Вокруг нее бегали люди. Сверху докатывался грохот и орудийный огонь. Кавор был рядом с ней, сжимая хромированные пистолеты и водя головой из стороны в сторону. Иобель различала двигавшиеся сквозь дым фигуры, группы людей с оружием наготове.
— Ты это видел? — спросила она, чувствуя, как рот пытается сформировать каждое слово.
— Госпожа?
''… Паутина …Паутина сжимается, каждая ее нить — огненная полоса в ночи…''
Иобель тяжело дышала, по холодной коже катился пот.
Никто не шевелился. Она окинула их взглядом. «Неужели они не чувствуют? Как они…они?..»
''… Паутина …Паутина затягивается вокруг нее все сильнее, и она остается наедине со звуками собственного ускоряющегося пульса…''
Иобель моргнула и заметила на себе взор серебристо-серых глаз Кендриона.
+ Вы… разве… не… видите? + послала она. Кендрион нахмурился. Затем поднял глаза и опустил назад на нее. Серый Рыцарь кивнул, словно извиняясь. Его разум вторгся в ее. Иобель показалось, будто ее проткнули кристаллическим кинжалом.
''… черная …черная неподвижность, а за ней кружатся звезды, сливаясь в пятно…''
+ Бегите, + послал Кендрион, выводя разум. Он поднял меч — его кромка внезапно загорелась. Воин поднял глаза, когда сквозь стены замка донесся раскат грома. + Бегите. Быстро! +
Иобель сделала шаг, потянувшись к ручной пушке во второй кобуре.
+ Сейчас, + прозвучал голос у нее в голове. + Это должно случиться сейчас, пока не прошло равнение. +
Кендрион был в шаге от нее, его меч — полоса ослепляющего света.
+ Что с Астреосом? + спросил еще один голос.
«''Усталость из реальности последовала за мной в нереальное''», — подумал он, тяжело вздохнув. Последствия боя на Вохале продолжали цепляться к его разуму и телу, словно горячка. В реальности он находился в Высокой цитадели шедшего по варпу «Сикоракса». Корабль вместе с остальным флотом отступил и скрылся в варпе, едва Круг и Рубрика снова материализовались на «Сикораксе». Отвлечение, которое обеспечила им пустотная атака, стоила нескольких кораблей. Но им пришлось заплатить не только эту цену. Здесь, в своих снах, Ариман не сомневался, что посредством давящего тепла джунглей его разум пытался выразить свое изнеможение.
Эти джунгли когда-то покрывали Сарлину, мир, завоеванный Тысячью Сынами в иную эру. Но тени казались сейчас другими — что-то в его сознании коснулось их, застав расти, пока они не стали как будто течь вокруг него, подобно черному маслу.
Ариман двинулся дальше, ощутив, как под ногами зачавкало болото. Из-под листа выползло приплюснутое насекомое с люминесцентно-синим панцирем, окаймленным усиками, что слабо подрагивали в густом теплом воздухе. Ариман остановился, наблюдая, как оно лезет по листку.
Голос прозвучал прямо впереди него. Ариман отпрянул, мышцы его напряглись, будто канаты, глаза пристально изучают тьму. Омут тени раскололся, явив одноглазое лицо под рваным капюшоном. Единственный глаз горел красным в черноте клобука.
— Ты ищешь меня, сын? — слова сухим дребезжанием сорвались с растрескавшихся губ фигуры.
Ариман выпрямился. Человек шаркающей походкой ступил туда, где на листке все еще сидело люминесцентное насекомое.
— Воспоминание о последних словах Магнуса, — произнес Ариман и отвернулся.
— Верно. Меня здесь нет. Я — всего лишь идея, оболочка в твоих воспоминаниях, сформированная вокруг идеи о твоем генетическом отце. Ты устал. Твой разум позволяет проявляться вещам, которым в обычном состоянии не разрешил бы. Это форма разговора с самим собой. Меня здесь нет. Я — сон. Плохо ли простейшее объяснение? Только если… — Ариман обернулся назад. Скрюченная фигура улыбалась ему, а приплюснутое насекомое взобралось ей на ладонь. — Только если оно неверное.
— Зачем тебе быть здесь?
Где-то вдалеке во тьме раздался вой. Голова Аримана резко дернулась. Листва шуршала, скребясь друг о друга, словно влажные зубы.
— Тогда почему не ответить мне сейчас? — сказал Азек, снова оглянувшись.
Фигура исчезла.
Гримур смотрел на звезды. Секира покоилась у него в руке, искривленные мышцы его спины сводило судорогой, словно жалуясь на неподвижность. Обломок разрушенного звездолета снова перевернулся у него под ногами. Он был в герметично закрытой броне, магнитно закрепленный ботинками к металлу, так что ему казалось, что он единственный здесь неподвижный, а вокруг него вращается вся вселеннаяВселенная. Воин стоял на крупнейшем из обнаруженных обломков: полукилометровый кусок пластали, почерневший и изодранный взрывами. Вдалеке вращались меньшие обломки, медленно дрейфуя от точки, где погиб корабль, частью которого они некогда являлись. Гримуру они казались обожженными осколками кости.
Вокс щелкнул, и из шума статических помех послышалось свистящее дыхание Сикльда, прежде чем оборваться. Рунический жрец спускался в сокрушенные и разбитые переходы, что пронизывали обломок. Он карабкался по балкам, на пару секунд обнажая ладонь и прижимая ее к опаленным плитам перекрытия. Ему требовалось дотронуться до камней мертвого корабля, чтобы соединиться с духами и услышать отголоски прошлого.
Гримур кивнул, хотя здесь никого не было, чтобы увидеть это. Он посмотрел вверх. От неспешно вращающихся островов обломков отблескивал отраженный свет. На дисплее его шлема мигали руны, покрывая разрушенные куски данными, окружая проецируемыми дугами траекторий. За полем обломков ожидали его корабли, пять черных очертаний, что скользили на фоне пустоты, оставляя за собой яркие кометные следы. Корабли прежде не служили Волкам. Гримур отнял их у поверженных противников и нарек именами, которые отражали теперь их новое предназначение. «Дщерь Хель», «Грозовой вирм» и «Молот старки» были крупнейшими из них, тремя изрытыми шрамами сестрами войны. Подле них двигались «Смех смерти» и «Кровавый вой»: меньшие, более быстрые, их души-близнецы походили на кинжалы убийц. За кораблями в небесах зияло Око Ужаса. Гримур видел, как сложенные крылья горящего газа переливались различными цветами, а тьма в его центре походила на зловещий зрачок, взиравший на него в ответ.
«''Столь долго течения Ока служили нам домом,'' — подумал он. — ''Что с нами станет, когда охота закончится? Все те, кто пал, все те, кто погиб с секирой в руке и ранами на груди — Оульф, Хаакон, Инге и другие — будут забыты. Наша история — это сага, которую никогда не поведают».''
— Кем мы можем стать, когда все закончится? — прошептал он про себя.
— Лорд? — раздался голос Сикльда. Гримур моргнул, переключив дисплей шлема на стандартный вид, и снова посмотрел на искореженный металл под ногами.
— Как он назывался? Корабль, как он назывался?
— «Дитя Титана» — корабль отступников, бежавший от возмездия.
— Как и все, кто попадает сюда, — вокс затрещал, но Сикльд ничего не ответил.
Гримур покачал головой. Он поднял секиру и лязгнул ее кромкой по шлему. По горбатой спине пробежала дрожь, когда мышцы пробудились ото сна. Он вспомнил, как когда-то давно сделал такой же жест под горящим небом. Секира, которую Гримур тогда держал, была сломанной, а оставшийся осколок его красного лезвия теперь висел у него на груди, будто железный зуб, но и тогда, и сейчас, этот жест означал клятву.
«''Если мы умрем невоспетыми, но свершив великие деяния, этого будет достаточно'', — он почувствовал, как его разум стряхнул с себя мрачное настроение, словно зверь, отряхивающий мех от снега. — ''Время запомнит нас, даже если люди не узнают наших имен».''
— Возвращаемся на корабли, — приказал Гримур по воксу. — Ты поведешь нас.
— Я вижу путь. Я чувствую запах, и он зовет меня на стези сна. Мне известен курс, которым следует идти.
В голосе Сикльда была холодная нотка, как будто он говорил о воинской участи, или же о нечистой смерти в бою. Гримур замер, внезапно поняв, что не хочет задавать тот вопрос, что крутился у него на языке.
— Куда? — наконец спросил он. Вокс захрипел и защелкал.
— За пределы Ока, в царство Всеотца.
Гримур кивнул, его пальцы легли на осколок красного железа.
''«Конечно — добыча вернулась в земли, которые предала. А мы…'' — воин улыбнулся внутри шлема, оскалив пожелтевшие клыки на Око. — ''Мы последуем».''
— Неудача, — произнес Игнис. Слово повисло в Высоком зале. Игнис окинул взглядом круг, на краткий миг остановившись на Аримане. Пронзительно-синие глаза встретились с пристальным взором Игниса. Он унял дрожь. Лицо Аримана оставалось неотмеченным временем или битвами. За исключением глаз — они сияли контролируемой проницательностью, от которой по скрытой под доспехами коже Игниса бежали мурашки. ''«Кто ты в сравнении со мной?'' — будто вопрошали они. — ''Что такого ты можешь знать, чего уже не знаю я?»'' — Игнис выдержал взгляд Аримана и повторил вывод.
— Это была неудача, — сказал он. За спиной у Игниса гигантский Жертвенник защелкал и переступил с ноги на ногу, словно чувствуя себя неуютно. Взгляд Аримана переметнулся на автоматона, затем обратно на Игниса. — Иначе расценивать это невозможно.
Круг оставался безмолвным. Теперь их было пятеро, все без доспехов и в белой одежде. Рядом с Игнисом стояли Киу, Гаумата, Ктесиас и, конечно, Санахт. Даже здесь искалеченный мечник не расставался со своими парными мечами. Ариман расположился в центре, босыми ногами стоя на змееобразном солнце, серебром раскинувшемся на обсидиановом полу. Сам зал находился на вершине Высокой цитадели «Сикоракса». За кристаллической пирамидой, которая формировала потолок палаты, мерцали звезды. На медных треногах у стен горели ароматные смолы. У краев зала скапливались тени, окружая небольшой круг фигур пустотой и безмолвием. На стены зала непрестанно накатывали волны варпа, сдерживаемые сплетенными над собранием заклинаниями. Обычно Игнис не любил отделять себя от Великого океана, но, почувствовав взор Аримана, он внезапно обрадовался тому, что этот момент был ограничен реальностью.
Игнис ощутил, как мышцы его челюсти невольно сжались. Санахт нахмурился, его миловидное лицо под пепельно-белыми волосами покрылось морщинами непонимания.
— Сработало, — Игнис с хрупким тщанием удержался от более резких слов. — Но за это пришлось заплатить.
— За успех всегда нужно платить, — сказал Санахт, медленно качая головой, будто объясняя простую истину ребенку.
— Факт.
— Ах, — осторожно произнес Игнис, заставив себя улыбнуться. — Кому, как не тебе, говорить нам о цене неудачи.
Санахт нахмурился еще сильнее, и вдруг Игнис понял, что руки мечника лежат на оружии. Он даже не заметил, когда Санахт это сделал.
Часть его задалась вопросом, успел ли бы Санахт добраться до него и убить прежде, чем его остановил бы остальной Круг. Затем он задался вопросом, а стал ли бы его останавливать кто-либо из них. Он был здесь чужаком, пускай и делил с ними кровь. Игнис решил, что это неважно. Жертвенник издал глухой бинарный щелчок, прозвучавший как согласие. Игнис почувствовал, как его поддельная улыбка угасает. Санахт убрал руки от мечей.
— Погибло трое наших, — Игнис указал на пустые места в круге. — Трое. Ради одной человеческой души. Если наша цель — спасение легиона, то как еще назвать такой обмен?
— Четверо, — тихо промолвил Ариман. Все посмотрели на него. Он встретился с каждым их взглядом, а затем взглянул на пустое место, где должен был стоять Астреос. — Мы потеряли четверых ради одной человеческой души.
— И что есть у этой души? — спросил Игнис. Круг неуютно зашевелился. Все они желали задать тот же вопрос, хотели спросить его с тех самых пор, как Ариман взялся за свое начинание, в этом Игнис не сомневался — он чувствовал их голод в воздухе.
— Тайны, брат, — Ариман посмотрел на Игниса. Круг стал совершенно безмолвным. Все они неизменно следовали и подчинялись Ариману, но Игнис знал, что каждый из них уже спрашивал Аримана об этом и получал тот же ответ. Теперь, наконец, они получат желаемое. — Ответ — это тайны. Вернее, одна тайна, глубоко зарытая Империумом, — теперь все они стали неподвижными, все неотрывно следили за Ариманом. — Инквизитор, которую мы пленили, знает этот секрет, и мы купили это знание жизнями братьев, — Азек остановился и, оглядев круг, медленно кивнул. — Ее зовут Селандра Иобель. Наши пути уже пересекались прежде.
— Как? — поднялся из тишины медленный голос Гауматы. Ариман посмотрел на широкое лицо пироманта. В ответ на него блеснули красно-черные глаза.
— Она была на корабле, с которого я забрал СильванусаСильвана. Серебро в моей груди осталось от ее оружия. Она почти убила меня, — сказал Ариман. По кругу прокатилась дрожь удивления. — И в тот момент наши разумы соединились. В то единственное мгновение она познала меня, и как-то узнала меня. Она не считала эту встречу случайной — она думала, что я пришел за нею из-за того, что она знала, из-за Аполлонии.
— Что такое Аполлония? — первым спросил Санахт. Глаза мечника как будто запали в нестареющее лицо.
''«Так значит он и Санахта держал в неведении»,'' — Игнис ощутил укол удовольствия при этой мысли.
— Место, которое возрожденный Империум спрятал от самого себя. Это планета или, возможно, звездная система, но в разуме Иобель оно было связано с другим названием. Когда она думала об Аполлонии, то думала об Атенее, библиотеке знаний, — взгляд Аримана снова остановился на центре круга. — Она называла его Атенеем Калимака.
После этих слов в зале воцарилась неподвижность и абсолютная тишина.
Игнис мысленно вставил этот факт в свои расчеты, которые не мог завершить с тех самых пор, как Ариман призвал его. Калимак был персональным летописцем Магнуса Красного, психически соединенным с примархом, так что он был скорее не писцом, но проводником. Его не видели со времен сожжения Просперо, и о его судьбе ничего не было известно. До этих пор.
— Слова Алого Короля, — Санахт нарушил молчание, его голос был сухим от благоговения. — Ты ищешь тайны нашего отца…
— Да, — Ариман кивнул и с мрачным лицом оглядел пустующие места в круге. — Вот что мы приобрели ценою четырех жизней. Заклятье Рубрики потерпело неудачу, но ее зерна кроются в трудах нашего отца, в Книге Магнуса, — Ариман остановился, а когда заговорил снова, его голос был тихим, с налетом грусти. — Но что, если в его работе был изъян, ошибка, поразившая все то, на чем мы основывались? В первоисточнике мы сумеем найти изъян, а уже тогда найдем и способ устранить его. Санахт прав — за успех всегда нужно платить, но мы только начали платить за содеянное, и будем платить и дальше. Мы не склонимся перед судьбой, ни сейчас, ни потом. Скажите, кто из вас не готов заплатить за эту свободу?
Молчание стало ему единственным ответом.
Хемеллион шел по «Сикораксу», не смея поднять глаз. Лучше было не смотреть на тех, кто бродил по металлическому городу — об этой правде он узнал в считанные часы после того, как оказался на борту.
В первый раз, когда его освободили, он попытался бежать. Из-за серебряных цепей на лодыжках его бег больше походил на неуклюжую хромающую походку, но он бежал до тех пор, пока его легкие не стали гореть. Пробираясь через бронзовые и железные пещеры , он обнаружил высокую фигуру в шафранно-желтой одежде со скрытым под капюшоном лицом. Хемеллион взмолился о помощи, попросил помочь ему найти выход из железного города. Фигура в шафранной одежде не обратила на него внимания. Он поковылял к ней, не прекращая умолять, и схватил за полы одежды. В тот момент он понял, что совершил ошибку. Фигура обернулась. Хемеллион заглянул в тень капюшона прежде, чем успел остановить себя.
Когда он очнулся, его одежда была измазана блевотиной и кровью, в голове и ушах звенело, лицо лежало на кристаллическом иллюминаторе, в котором виднелись мигавшие вдали звезды. В таком состоянии его и нашел новый хозяин.
— Больше ты не попытаешься сбежать, — сказал Санахт, и он был прав. В тех звездах Хемеллион нашел еще одну правду: из железного города был только один выход — смерть.
Серебряные цепи звякнули, когда он ускорил шаг, минуя группку укутанных в желтые мантии кираборов. Машинные ремесленники зашипели и защелкали ему вслед, словно механические птицы. Ни один не осмелился преградить ему путь; некоторые даже ему поклонились, как будто багровая одежда была скорее знаком благоволения, чем рабства.
Хемеллион проковылял к серебряному кувшину и наполнил две чаши. Жидкость, что вылилась из кувшина, была настолько темно-красной, что походила на свернувшуюся кровь. Он принес обе чаши Санахту и протянул их.
Санахт рассмеялся, и звук этот оказался таким неожиданным и глубоким, что Хемеллион едва не выронил чаши. Легион Легионер потянулся и принял одну.
— Садись, — промолвил он. Хемеллион посмотрел на чашу, которую все еще держал в руке, затем обратно на полубога. — Садись.
Хемеллион огляделся, прежде чем медленно опуститься на пол. Секундой позже Санахт повторил его движение.
Хемеллион взглянул на собственную чашу. Он медленно прижал ее к губам и сделал глоток. Жидкость, пахнувшая горячим солнцем и специям, густо растеклась по языку. Он закашлялся, зажмурился и снова посмотрел на напиток. Он почувствовал, как на коже выступает пот. Нечто, что могло бы быть улыбкой, раскололо лицо Санахта.
— Правда, это неприятно, когда твоя воля зависит от другого человека? — низким взвешенным голосом произнес Санахт. — Когда другое существо помыкает тобой?
— Это…
— Мне это знакомо, — оборвал его Санахт. — И я знаю, что ты это знаешь, Хемеллион, король Вохала.
Хемеллион посмотрел на собственное отражение в гладкой поверхности чаши. Он попытался придумать уместный ответ. Он чувствовал себя так, как будто угодил в сон, созданный из детской истории — о человеке, разговаривавшем с улыбающейся змеей.
— Я… — он почувствовал сухость во рту, когда попытался заговорить.
Хемеллион покачал головой, не поднимая глаз. На самом деле он не был уверен, к чему весь этот разговор.
— Он отдал тебя мне потому, что считает, будто из всех братьев только мне нужен серв. Другие способны одной только мыслью разобрать свои доспехи, переделать атомы воздуха и выключить свет, бьющий им в глаза. Я же… — Хемеллион поднял взор. Санахт крутил чашу в руке, наблюдая за тем, как жидкость накатывает на серебряные стенки. — Я же этого не могу. Не без значительных усилий, больше нет. — Треснувший зрачок глаза уставился на Хемеллиона. — Я из ''Круга'', но я ребенок по сравнению со своими братьями. В бою их разумы поддерживают меня. Брат по имени, но не по роду. Если они используют руки, то только потому, что так хотят. Мне нужны сервы, чтобы носить свитки и чистить доспехи не потому, что это мое право, но потому, что в ином случае мне придется делать это своими руками.
Хемеллион отвел взгляд от лица Санахта и снова отпил из чаши. По груди растекся огонь. Он почувствовал, как мягкие языки тепла коснулись мыслей.
— Что вас изменило? — вопрос соскользнул с губ Хемеллиона прежде, чем он успел его остановить. Секундой позже он понял, что натворил. — Простите. Я не… Я… — слова пересохли у него в горле.
Санахт уставился на него не моргающим взором. Хемеллион почувствовал, как его плоть стала подобной камню, стучавший в венах адреналин кричал ему бежать отсюда как можно скорее, бежать и не оглядываться.
— Справедливый вопрос, — наконец отозвался Санахт. — Ты когда-то был королем или, другими словами, человеком, привыкшим задавать вопросы так, как считает нужным. Этого мне у тебя не отнять. Разум, что видит и вопрошает, ценнее преклонения миллиона пресмыкающихся глупцов, — Хемеллион ощутил, как пульс замедляется, но он все еще не осмеливался пошевелиться или заговорить. — Что меня изменило? Верность, Хемеллион, верность сделала меня таким, — Санахт сделал глубокий глоток из чаши. — Весь наш род был… на пути, в конце которого мы бы все стали монстрами. У Аримана был способ остановить это, способ спасти всех наших братьев. Мы, многие из моих братьев и я, были его кабалом. Мы решили, что не позволим легиону пасть глубже, — он прервался, его взгляд сфокусировался на точке где-то на расстоянии. — Но не все встали на нашу сторону. Один из наших братьев попытался остановить нас. Он пришел за нами, за Ариманом. Некоторые погибли. Ариман выжил, — взор Санахта застыл, его глаза словно погрузились в череп, тени на лице углубились. — И это имело свою цену.
— Где он сейчас? — спросил Хемеллион. — Тот, кто пытался остановить Аримана, что с ним стало?
— КхайонХайон? — Санахт вздрогнул, затем пожал плечами. — Он переродился иным образом.
Хемеллион отпил из чаши, позволив жидкости похитить еще толику страха. Санахт наблюдал за тем, как успокаивается рябь на поверхности собственного напитка.
— Долгое время я полагал, что Око забрало Аримана, что он пропал. Но Амон верил, что он жив, и мы следовали за Амоном. Он оказался прав — Ариман уцелел, и теперь мы снова следуем за Ариманом. Мы отдали ему свою преданность, и мы верим, что он сумеет изменить нас снова. Мы вновь стали теми, кем были когда-то, падаем в ту же пропасть. Что бы он ни планировал, его затея обречена на неудачу, и даже в таком случае она будет иметь цену, которую Ариман без раздумий заплатит.
Хемеллион стал абсолютно неподвижным, неотрывно следя за Санахтом в поисках намека на то, что изменнические слова, только что сказанные им, были проверкой. Где-то далеко, на границе мыслей, он вспомнил, как смотрел в глаза Аримана, синие и холодные, как зимние звезды. «Потому что так творится судьба», — промолвил тогда колдун. Санахт поднял глаза, и Хемеллиону показалось, будто в его взоре было понимание.
— Они были правы, — мягко продолжил Санахт. — Все, кто пытались остановить нас: Император, КхайонХайон, Амон. Мы следуем за ложью и бездумно расплачиваемся монетами, наивно полагая, будто мы правы, и только мы способны видеть ясно. Тех, кто бросает нам вызов, мы нарекаем невеждами, и мы бежим во мрак, пытаясь достичь ложного света. Мы — наследники слепых царей, повелевающие царством пепла.
Санахт кивнул, заметив вытаращенные глаза Хемеллиона. Воздух в комнате стал тяжелым и неподвижным. Внезапно Хемеллион явственно осознал привкус алкоголя на языке, запах пергамента и жужжание светосфер.
— Это нужно остановить, — произнес Санахт. — Его нужно остановить.
Хемеллион почувствовал, как во внутренностях разгораются угольки ненависти. Ощущение растеклось по нему прежде, чем он успел подавить его. Он почувствовал, как сердцебиение учащается, несмотря на все попытки замедлить его. Краешек рта Санахта дернулся, но остальное его лицо оставалось таким же каменным, как и раньше.
— Это не месть, Хемеллион, не того рода, что ты лелеешь по ночам.
По коже Хемеллиона пробежал мороз. Он вспомнил о снах, и о злобе, которую таил внутри.
— Как вы…вы? .. — выдавил он.
— Об ином ты почти не думаешь. Ты пытаешь управлять своими чувствами, но варп вокруг тебя пропах ненавистью к нам.
Хемеллион почувствовал себя так, словно его ударили, как будто ощущения были не его собственными, как будто он падал, не двигаясь с места.
«''Он знает. Они знают. Это ловушка,'' — он подумал о том, чтобы вскочить, но связь между разумом и конечностями как будто оборвалась. — ''Отмеченные ведьмами,'' — сказал внутренний голос. — ''Они видят сквозь мысли, сквозь камень, сквозь плоть».'' + Нет, + сказал Санахт, его голос раздался в черепе Хемеллиона, эхом разнесшись по его мыслям. + Это не ловушка. Я говорю тебе это потому, что ты мне понадобишься. Потому что каждый должен рассказывать кому-то правду. Ты получишь свое отмщение. У него будет своя цена, но со временем ты его получишь — это я тебе обещаю. +
Комната начала меркнуть. Мир стал белым круговоротом звезд и воплями его убитого дома.
''«Но если один ведьмак увидел мои мысли, то смогут и другие».''
+ Извини, + раздался голос Санахта из-за вихрящегося облака. Хемеллиона объяла боль, затмив мысли, протрещав сквозь него, подобно грозовой молнии. Он почувствовал, как воспоминания сминаются и исчезают, как бы сильно он не пытался уцепиться за них. + Я доверяю тебе, + говорил Санахт, + но неведение — единственное, что нас убережет. +
Пока разум Хемеллиона перестраивался, он вспомнил кое-что, одну-единственную строчку, что казалась теперь ложью, выкрикнутой во вселеннуюВселенную.
''«Он… Он сказал, что был слаб… ребенок…»''
+ Слабость, + донесся из шторма голос, + это вопрос степени. +
Хемеллион моргнул. Он чувствовал себя так, будто только что вышел из тьмы на яркий свет. Санахт стоял в центре комнате с сухим листом пергамента в руке. Хемеллион нахмурился. Он не мог вспомнить, зачем хозяин вызвал его, но он не в первые оказывался в комнате Санахта по причине, которую не помнил. На полу валялась серебряная чаша, темная жидкость растекалась широкой лужицей, подбираясь к разбросанным свиткам. Он наклонился и подобрал сосуд. Хемеллиону пришлось подавить смесь ненависти и страха, когда в него уперлись неодинаковые глаза Санахта.
— Чем я могу служить вам, лорд? — спросил он.
Комната за дверьми оказалась не такой, как ожидал Кадин. Погребенная в глубинах машинных палуб «Сикоракса», в прошлом она могла быть мастерской или складом для взрывоопасных химикатов. Комната была небольшой, с входом через противовзрывную дверь и с покрытыми толстыми пласталевыми плитами стенами. Вдоль углов помещения скопилась сухая ржавчина, а единственным источником света служила желтая лампочка за медной решеткой в потолке. Комната походила на место, которое не раз использовалось для разных целей, пока в итоге его окончательно не забросили.
В центре комнаты стоял саркофаг из черного камня. Его верхняя поверхность имела отдаленное подобие человеческой фигуры. Кадин различил безмятежное лицо и сложенные на груди руки. По всей поверхности саркофага вились символы, высеченные в камне. Стоило Кадину бросить на них взгляд, как на границе сознания зазвучали шепоты. Он понимал те символы, хотя и не был уверен, каким образом — они требовали от варпа чтобы тот, кто лежал в гробу, вел себя смирно.
— Это она? — спросил воин. — Иобель?
— Принцесса слепцов, — прошипел Марот из коридора.
— Почему просто не вырвать знания из ее разума? Если у нее есть то, что тебе надо, почему просто не взять это?
Взгляд Аримана упал на узор, а затем на саркофаг. Кадину показалось, будто он услышал бормотание колдуна, хотя его губы оставались неподвижными.
— Понимание, — наконец сказал Ариман, все еще не смотря на Кадина. — Знание без контекста бесполезно. Одних только фактов недостаточно. Я должен получить также и то, что придает этим фактам осмысленность. Кроме того, кто знает, что еще может хранить ее разум? — Кадин заметил, как по лицу Аримана промелькнуло нечто, что могло бы сойти за мрачную улыбку. — И чтобы заполучить все это, нужна… аккуратность.
Ариман протяжно и неспешно выдохнул, а затем его глаза на мгновение закрылись. Кадин ощутил, как похолодел воздух. Его механические конечности дернулись, когда поршни и сервоприводы свело судорогой. Марот тихо заскулил в тенях.
— Никого не впускать, — повторил Ариман, слова белым паром вырвались с его уст. — Пока я здесь, Санахт и Игнис командуют флотом, — Кадин кивнул и достал из-за спины двуручный цепной меч. Механические пальцы стиснули истершуюся рукоять.
Ариман шагнул за дверь.
— Думаешь, кто-то попробует вмешаться? — спросил Кадин. Ариман пожал плечами, его лицо омрачило выражение, которое, как знал воин, означало нахмуренность.
— Не уверен, — ответил Ариман. Он встал в центр выжженного в полу узора. — Может быть.
— Он видит все, и не видит ничего, — хохотнул Марот.
— Ты не веришь им, — произнес Кадин, просто констатировав факт. — Твои братья, ты им не веришь.
— Я верю, что ты будешь тем, кто ты есть.
Ариман ничего не сказал, а только посмотрел на палубу, осторожно сместился вбок и пробежался взглядом по линиям, что свивались спиралями вокруг него.
— А он? — Кадин кивнул на Марота. Азек поднял глаза и посмотрел на сломленного и слепого колдуна. Марот теперь повсюду следовал за Кадином, словно его вторая тень. Когда Ариман вызвал Кадина, Марот приплелся за ним, шипя и бормоча в поломанных доспехах. Ариман не возражал, даже не подал виду, что заметил присутствие сломленного колдуна. Казалось, для него Марота вовсе не существовало.
— Он — ничто, — произнес Ариман.
— То же думал и Астреос, умирая? — спросил Кадин лишенным эмоций голосом.
Глаза Аримана резко взметнулись на него. Кадин ощутил, как в мысли проникли пытливые пальцы разума Аримана, пытаясь пробраться сквозь запутанную сеть его души, найти злость и измену. Воин почти улыбнулся. Он не почувствовал ни капли сожаления, когда узнал о гибели брата, этот факт стал лишь одним из множества, таким же мертвым и холодным, как зола от костра. Кадин раздумывал над тем, что могла означать подобная бесчувственность, но так и не пришел к какому-либо выводу.
Долгое мгновение Ариман смотрел на саркофаг. Он ощущал, что варп вокруг него выжидает, его течения принимали форму узоров, выжженных в полу. Внутренним взором Азек видел, как от образа исходили золотые плоскости света. Символы висели в воздухе, словно крошечные солнца смысла и потенциала, некоторые неподвижно, другие группами вращаясь друг вокруг друга. Гроб находился посреди этой паутины, дремлющий внутри разум горел красочными снами. На проектирование этого ритуала у него ушло несколько дней. Каждая его часть походила на огромную и отлаженную машину мысли, символизма и эфирной силы. Она только ждала, когда его разум запустит ее.
Азек сделал вдох, чувствуя, как каждая отдельная молекула воздуха затекает ему в легкие. Он почувствовал, как замедляется сердцебиение, пока сознание не замерло между двумя ударами. Перед его немигающим внутренним взором все стало неподвижным. Он ждал, паря в пустоте. Ариман сформировал мысль и послал ее вращаться по разуму. Затем Азек сформировал поток мыслей и ощутил, как те оживают, питаясь от воспоминаний и воображения. Он разделил свою волю, раскалывая мысль за мыслью, пока его разум не наполнился крутящимся и вращающимся сознанием. Варп вцепился в его волю, пытаясь разорвать деликатную конструкцию. Медленно, осторожно, Ариман позволил одному из сердец стукнуть. Его разум более не пребывал внутри черепа — он воспарил на свободу, нескованный. Ритуальные узоры, вырезанные в комнате, встретились с его разумом и объединились. Сознание Аримана затекло в гроб и внутрь разума Иобель.
— Значит, вот что он просил у тебя? — произнес Игнис. Санахт смотрел на него, не отводя глаз. Игнис изучал его с неподвижным лицом.
Комната-тигель располагалась в самом сердце «Слова Гермеса» и представляла собой чугунную чашу, достаточно широкую, чтобы вместить целого титана. В центре тигля крутился шар из расплавленного металла, излучая жар и красноватый свет. Здесь не было дверей, лишь борта тигля в дюжине метров над изогнутыми стенками. Внутреннюю поверхность испещряли глубокие борозды, прямые линии пересекались с закругленными углублениями, выбитыми в стенках. Санахт внимательно изучал геометрические фигуры, что могли обозначать либо Знак Тутмоса, либо Идрисову Прогрессию, либо же Символ Гнили, но каждая как будто расплывалась и сливалась с другими узорами, которых он не узнавал. Вся структура давила на разум Санахта, словно металлический обруч. Ему это не нравилось, но пути Ордена ордена Разрухи всегда отличались странностью.
Игнис прождал целый удар сердца, а затем пожал плечами.
— Когда он попросил тебя предать Магнуса, так ли он у тебя это просил?
— Нет, — осторожно ответил Санахт. — Он никогда не называл это предательством.
Игнис склонил голову набок, не сводя глаз и не моргая. Электу на его лице ожили, разрослись и умножили свою геометрию.
«''Он еще не отказал мне,'' — подумал Санахт. — ''И не попытался убить».''
Мечник почувствовал, как в нем просыпается надежда, но быстро подавил ее. Лицо Игниса не выражало ровным счетом ничего, и даже если бы он сумел заглянуть в его мысли, то увидел бы лишь числа и символы, что вращались в сложнейших умственных вычислениях, подобно шестеренкам механизма.
''«Возможно, он просто ждет окончания вычислений, прежде чем действовать».''
Ордену Разрухи можно было приписать многое, но спешка никогда не входила в число его слабостей.
— Ты согласился присоединиться к Ариману, стать частью его кабала, — Игнис снова остановился, наклонив голову в другую сторону. — Почему?
И тогда Санахт вновь увидел ту картину: прах на Планете Колдунов, ковыляющие фигуры тех, чья плоть и доспехи стали уже единым целым. Он увидел желтые глаза, что слепыми гроздьями моргали на лицах тех, кого он называл друзьями. Он посмотрел на руку и снова увидел ее такой, какой она была — из живого металла и кристаллической чешуи. Санахт медленно загнул пальцы, по одному за раз.
— Мы умирали, Игнис. Здесь Ариман не ошибался.
— Но ошибочными были его методы? — Игнис остановился и моргнул. — Да?
— Нет, — сказал Санахт и грустно улыбнулся. — Он ошибался в том, что верил, будто мы достойны спасения.
— Значит, ты предлагаешь нам вымереть, как мы того заслуживаем? Разве не так же считал Амон?
Санахт покачал головой. Как и остальной Круг, в свое время он решил ответить Амону и поступить к нему на службу. Игнис не состоял в Амоновом Братстве Праха, как и не состоял в кабале, наложившем заклинание Рубрики.
— Все закончится на Аримане. Я не пытаюсь переделать наш легион, или принести всем нам искупление, — Санахт замолчал, подумав об Амоне — во многом тот был прав, но в остальном он был зеркальным отражением Аримана, но отражением с иным фокусом. — Я знаю свои границы, — наконец сказал мечник.
— А Ариман? — ровным голосом спросил Игнис, хотя черные электу над его глазами дернулись.
— Он верит, будто существует способ всех нас спасти. Чуть больше понимания, чуть больше познаний, и он сумеет исправить ошибки. Для него на горизонте горит свет, и то, что он уже совершил, это лишь начало платы за то, чтобы стать на шаг ближе к цели. Он утянет всех следом за собой. Нас не ждет никакого спасения — только тьма проклятия, что будет окутывать нас до тех пор, пока мы более не сможем увидеть, с чего все начиналось.
Долгое мгновение Игнис не шевелился и не говорил. Узоры на его лице замерли. Санахт внимательно наблюдал за ним. Тишину нарушал лишь лязг отдаленных машин да шипение газа, выходящего из вентилей высоко вверху.
— И как ты собираешься это сделать? — наконец сказал Игнис, его лицо оставалось таким же нечитаемым, как прежде. — Ты просишь, чтобы я открыл огонь по «Сикораксу»? Надеешься вырвать у него контроль над Рубрикой? Желаешь уговорить Круг восстать против него? — Игнис снова моргнул, но продолжил говорить, прежде чем Санахт успел что-либо ответить. — Эти методы обречены на неудачу. Остальные вряд ли присоединятся к тебе. «Сикоракс» может выстоять против половины флота, а он… — Игнис замолчал, и Санахт заметил, как в его глазах что-то промелькнуло. — Он — сила, с которой я прежде не сталкивался. Ариман стал могущественнее, чем когда-либо.
Санахт покачал головой.
«''Он до сих пор не отказался,'' — подумал Санахт, — ''но если наш разговор закончится не так, как я надеюсь, мне придется убить его».''
Мечник не сомневался, что ему это удастся — его способности сильно ослабели, но могущество Игниса направлялось в иные плоскости, и даже в этом случае клинок заставит его умолкнуть так же верно, как мысль.
— Я подожду, пока он не ослабеет, а я наберусь сил, которых он не ждет.
— Почему ты пришел ко мне? Мы не… друзья, Санахт, и никогда ими не были.
— Неудача, — произнес Санахт, позволив слову повиснуть в воздухе. — Так ты назвал Вохал. Мы потеряли троих братьев, и ты сказал, что мы потерпели неудачу.
— Простой расчет. Если мы делаем это, чтобы переродить себя, тогда жертвование самими собой нарушает логику победы.
Иобель услышала, как за спиной взорвался жилой блок. Она сделала шаг, начиная произносить проклятье. Ее настигла взрывная волна, и земля исчезла у инквизитора из-под ног. Она полетела по наполнившемуся пылью воздуху. Доспехи треснули, когда она упала на землю, и в тело впилась боль.
В ушах звенело. Ее окружали ревущие серые тучи. Иобель втянула воздух. Легкие наполнились рокритовой пылью и пеплом. Она закашлялась и почувствовала, как в груди шевельнулось нечто острое. Инквизитор услышала, как ревут от боли существа-мутанты. По всей видимости, некоторые из них угодили под взрыв — хоть что-то хорошее.
— Хорег! — закричала Иобель в вокс, затем перекатилась и вскочила на ноги. Земля под ней покачнулась. — Хорег? Линиса? Кавор? Кто-то? — инквизитору ответил лишь визг искажений. — Ответьте, бесполезные ублюдки, — позвала она снова, и сняла с наспинного крепления мелтаган. Он с воем включился. Серебристо-черный железный корпус оружия покрывала серая пыль.
— Если кто-то слышит меня, думаю, я настигла последнего Пророка, но их семья все еще повсюду, — она развернулась и сделала шаг вперед. Нога затрещала по раскрошенному рокриту.
Именно мелочность происходящего злила ее больше всего.
Но Иобель выследила их, и даже если город мог сгореть в огне, иные вероятности могли оказаться намного, намного хуже. Последний вопрос был самым важным — кто все это начал? Где-то за спинами мытарей и семейств мутантов скрывался зачинщик ереси. Теперь, когда с Пророками было покончено, она выяснит, с чего все началось.
Что-то попало ей в спину и упало на землю. Иобель опустила глаза. У ее ног лежал рокритовый осколок размером с палец.
— Трон Терры, — пробормотала она.
Она почувствовала еще один удар, на этот раз сильнее. Затем еще и еще, и вдруг инквизитор уже прикрывала голову, ее треснувшие доспехи звенели от пролетавших мимо осколков, которых будто притягивало в центр циклона. Из тумана донесся ухающий крик. Она резко подняла голову, услышав прокатывающийся вокруг нее звук. В воздухе начали свиваться черви сиреневого цвета. Из пылевого облака слышались крики. Разумом Иобель ощутила запах отчаяния и паники. Зубы защекотал привкус металла и гниющих фруктов. Она ошиблась, и к тому же значительно — все становилось только хуже. Где-то недалеко пробуждался еще один неуправляемый псайкер.
Кусок решетки выбил землю у нее из-под ног, и неожиданно Иобель стала падать. Она так и не достигла земли. Вокруг нее взвились невидимые пути и вздернули ее назад в воздух. Инквизитор почувствовала вонь горящего шелка, и услышал услышала шелест насекомых в усиливающемся ветру. К ней стали взывать призрачные голоса, обещая бесконечность. Иобель укрепила решимость, сосредоточившись на том, что сберегло ей жизнь на Черных кораблях. Она была сильнее голосов на ветру, сильнее шепотов, говоривших подчиниться, открыть свой разум буре вероятностей, от которой ее отделяло лишь одно желание.
Из сумрака вырвался столп раскрошенного камня и с силой врезался в нее. Иобель услышала треск ломающейся кости, и ее левую ногу захлестнуло огнем. Она не закричала. Невидимые веревки исчезли. Инквизитор рухнула на землю и покатилась. На краю зрения расплылись черные пятна. Она остановилась. Теперь боль стала для нее всем миром, чьи границы определялись стенами воли. Мимо нее пролетала пыль вперемешку с обломками.
В подвале царило безмолвие. Наверху бушевал эфирный ветер и рвал самого себя на куски город, но тут все оставалось неподвижным. В центре помещения сидел человек. Все обломки слетались к нему, клочки опаленной бумаги и пепел формировали спираль, что покрывала пол. Потолок лизало синее пламя, прокатываясь по рокриту, не издавая при этом ни звуков, ни дыма. Человек поднял глаза, едва инквизитор вошла внутрь. Он не был старым, но Иобель могла сказать, что каторжный труд забрал лучшие годы его жизни. Черты его лица были практически неразличимыми под клетчатым узором рабочих глифов. Пронизанные кровавыми жилками глаза встретились с взором Иобель, и зрачки сузились до точечек. Под его кожей что-то шевельнулось.
— Что… — прохрипел он, жуя челюстями воздух. — Что я делаю? — Иобель шагнула ближе. — Я не знаю, что делать, — человек задрожал. Она увидела, что тот плачет. — Я лишь хочу прекратить это. Пожалуйста. Это сон? Думаю, это сон. Я лишь хочу это остановить, — теперь он трясся. Его щеки заблестели от слез. Палец Иобель крепче стиснул спусковой крючок мелтагана. Оружие с низким воем зарядилось.
Он резко поднял глаза, его кожа задергалась.
— Сыны Просперо, — проговорил он, его голос стал лишенным эмоций сипением. — Я вижу ныне поверженные города Просперо. Его сыны взывают ко мне. Как они — его сыны, так и мы — их дети. Мы — их отмщение, — последние слова эхом разлетелись по подвалу, становясь все громче и громче. Пыль и каменная крошка поднялись с пола. Лицо человека начало разбухать. Иобель показалось, будто она заметила пальцы, изнутри прижавшиеся к туго натянувшейся коже.
Инквизитор нажала спусковой крючок. Луч жара попал человеку точно в грудь. Жир и мясо испарились с его тела за мгновение до того, как взорвался искривленный скелет. Стрекочущий крик расколол воздух, вздымаясь подобно стае падальщиков. Синий огонь растекся по потолку, пламя потянулось во все стороны, словно руки. Затем оно исчезло, и Иобель оказалась в полумраке. Секунду спустя снаружи посыпались обломки, застучав по земле, словно град.
Иобель выдохнула, а затем без сил повалилась на пол.
«''Просперо''». Слово бормотанием раздалось в ее мыслях, пока за глазами кричала боль. Что оно означало? Иобель слышала разглагольствования безумцев и демагогов, выпытывала правду у тысяч еретиков, и за это время поняла, что в их словах редко когда скрывалась настоящая правда, а если она и оказывалась там, то о ней лучше было забыть. Но последние слова мертвого псайкера продолжали звенеть у нее в мыслях, словно звук, ставший эхом помещения. ''«Сыны Просперо…»''
— Так вот с чего все началось, — раздался из тьмы голос. Она извернулась и подняла мелтаган. Тьма обратилась в дневной свет, когда инквизитор выстрелила. Там ничего не оказалось. Только рокритовые опорные столбы, и на краткий миг исказившиеся тени. Она перекатилась и снова потянулась разумом, почуяв варп, почувствовав его раненную плоть, словно та была ее собственной кожей. Иобель замерла.
Оно было не там. Варп исчез. Позади кожи ощущений, внутри ее разума была лишь пустота.
— Это происходит не в реальности. По крайней мере, не в том смысле, которым большинство людей ее считает, — голос был глубоким, рассудительным. — Я думал, тебе потребуется больше времени, чтобы понять.
Из-за столпа выступил человек, и палец Иобель тут же стиснул спусковой крючок, вот только оружие не выстрелило. Его обнаженные груди и плечи бугрились мышцами. На скальпе поблескивали серебряные и золотые кольца. Огромные расслабленные руки находились у рукоятей вложенных в ножны глеф. Половина лица человека была покрыта шрамами, извивавшихся и складывавшихся в сплетшихся драконов и змей. Он улыбнулся Иобель целой половиной лица. В скривившемся краешке рта сверкнули заостренные зубы.
Иобель нажала спусковой крючок мелтагана. Ничего. Она нажала снова, и вновь ничего не последовало. Инквизитор почувствовала, как по телу плетью прошлась дрожь. Человек, который не был Хорегом, шагнул ближе. У него были синие глаза, яркие синие глаза, цвета моря под солнечным светом. Она попыталась встать, но боль в ноге внезапно усилилась. Иобель почувствовала, как осколок кости вгрызается в плоть, и задохнулась от боли.
— Как я уже сказал, это происходит не в реальности, — он присел напротив нее, и его лодыжки напряглись. — Но есть способы, чтобы это казалось реальным.
— Демон, — прошипела Иобель, но даже в этих словах она не была уверена. Все это казалось ей другим, как будто эти события уже когда-то происходили.
Внезапно ее пробрал озноб.
— Как тебя зовут? — осторожно спросила она.
— Хороший вопрос — имена обладают силой, так ведь? Ты хочешь увидеть, отвечу ли я, и если да, если я скажу правду, тогда ты получишь первую часть оружия, с помощью которого сможешь выбраться отсюда, — он снова улыбнулся кривой ухмылкой Хорега. — Этого ты добиваешься? Находчивая, непокорная, всегда ищущая путь к победе, даже если ни в чем нет уверенности — ты незаурядная личность, Селандра Иобель. Твой разум очень силен, сильнее, чем я ожидал от еще смертного человека.
— Твое имя? — прорычала она, переборов боль, подавив панику и вопросы. Это был обман, одна из величайших иллюзий демонов, что обитали в варпе. Пусть происходящее и не было реальным, но это не значило, что ей следовало поддаваться лжи.
Он лишь улыбнулся и покачал головой. На проколотых надбровных дугах Хорега задребезжала полоска серебряных колец.
Ариман кивнул и поднялся.
— Это воспоминание у поверхности твоего разума. Последнее, что ты бы помнила до этого, был конклав и проверка моего брата. Ты бы думала обо мне и о том, чего я могу добиваться, но это воспоминание — первое, о чем вспомнил твой разум. Почему? — Ариман посмотрел на нее. Его взор хлестнул ее, будто физический удар. — Потому что это начало пути, который приведет тебя ко мне.
Иобель вдруг почувствовала себя так, словно ей в грудь впился осколок холодного железа. Инквизитор прокрутила в голове то, что сказал Ариман, то, что, как казалось, происходило. Все это разворачивалось в ее разуме, в ее воспоминаниях. Была причина, по которой она здесь находилось, именно в этом воспоминании. Это было не дознание, это была брешь в ее памятьпамяти, дыра, прорытая во внешний слой ее разума. Иобель закрыла рот, оттянула мысли обратно в разум и укрепила волю.
''«Аполлония, он пришел из-за Аполлонии…»''
Она загнала мысль как можно глубже, закапывая ее, погребая под слоями своей закаленной воли. По участкам сознания растеклось онемение, целые секции ее прошлого стали вдруг холодными и мертвыми. Имена и факты, которые она хранила десятилетиями, внезапно исчезли, проглоченные в ядро ее памяти.
«''Этого будет недостаточно,'' — подумала Иобель, когда уже начали вырастать стены, а внутри разума формироваться барьеры. — Н''е Не против такого, как он. Спасение или смерть — единственные пути уберечь от него эти сведения. Я должна найти способ либо сбежать, либо умереть».''
— Можешь сколько угодно прятать это от меня, инквизитор, но я все равно доберусь до желаемого.
Голос прозвучал откуда-то сверху. Еще был свет, возможно солнечный, падавший сквозь завесу серого тумана. Но он не был уверен, как далеко находился источник этого света. Голос казался ему смутно знакомым, хотя он не припоминал, где мог его слышать.
— Вероятность нормального восприятия и чувствительности высока, — второй голос звучал как механическое пощелкивание. — Физиология Адептус Астартес отличается неопределенным коэффициентом…
— Он слышит нас, — оборвал его первый голос. Он услышал, как говоривший облизал губы. — Верно?
Он не ответил. На самом деле он не знал, как отвечать. Мог ли он формулировать такие же слова, которые только что слышал? Вместо этого он стал слушать. Он услышал низкое шипение и гул, а также жужжащую пульсацию на самой границе слуха.
«''Активная аугментика»,'' — раздался голос у него в голове. Он понимал, что тот прав, хотя не знал, почему. Верно, активная аугментика, и… оружие… нет… да, но и еще что-то… что-то вроде урчания силовых доспехов. А затем появились запахи. Густая вонь машинного масла и контрасептиков, а еще провода, вившиеся в обжигающей близости от мертвой плоти. Дыхание, тяжелое и влажное от ароматов из грязных легких, и острая еда, и жженый кофеин, и…
— Можешь дать ему зрение? — спросил еще один голос, другой голос. Женский, чуть поодаль от остальных двух. В выдыхании тех слов он услышал старческую грудь. Важно ли было то, что он их не помнил?
Туман и тусклое солнце исчезли. Мир, пришедший на смену, был бледно-голубым. Он увидел группу фигур в озере света. За тем светом все исчезало в тенях, растворяясь во тьму, что тянулась на неопределенное расстояние. Посреди озера света находился объект. Сначала он подумал, что это машина, но затем различил под массой трубок плоть. Это было прикованное к металлическому столу тело, его кожу и мясо пронзали иглы, дыхание представляло собой неспешное втягивание жидкости из стеклянных сосудов. Его голова скрывалась за безглазой металлической маской, окруженной ореолом кабелей и с черной прорезью для рта. Рядом стояли две фигуры, у первой отсутствовали ноги, но она парила в метре от пола. Из тени его мантии виднелись две пары сверкающих конечностей, а под капюшоном медленно вращались три зеленых глаза. Второй был человеком с тонким и волевым лицом в неброской черной одежде. Немного поодаль изможденного вида старуха в блестящем экзоскелете стояла возле человека с сияющими кристаллическими глазами. За спиной последнего человека стояли трое помощников в капюшонах, соединенные с его позвоночником и черепом толстыми кабелями. Все они смотрели на фигуру, вплетенную в механику в центре помещения.
— Ближе.
Он направился к фигурам, пролетев над объектом, погребенным под змеиным гнездом трубок. Пролетая мимо, он успел заметить отражение на стеклянной поверхности одного из наполненных жидкостью сосудов: отполированный череп без нижней челюсти и с наполненной скоплением линз левой глазницей. Он продолжил лететь вперед, и вдруг у него закружилась голова. Сервочереп — он узнал его, и ощутил, как сквозь его суженное сознание прокатилась волна шока.
Наконец, тонкое лицо оказалось вровень с его глазами.
— Хорошо, — произнес тонколицый человек, затем его губы сложились в узкую улыбку, которая вовсе не походила на улыбку.
Тогда-то он догадался, и понял, почему смотрел на мир посредством сервочерепа, понял, почему никто не посмотрел на него, когда он впервые увидел помещение. Он был фигурой на столе. Израненная плоть принадлежала ему. Рот, говоривший сквозь прорезь в металлической маске, был его. И у него не было глаз.
— Кто ты? — спросил он.
— Это не важно, — осторожно сказал тонколицый человек. — Но ты, тем не менее, эпицентр всего, что здесь происходит, — он бросил взгляд на парившего техножреца. — Понимаю, твое восприятие пока ограничено, но мы поможем тебе его вернуть, — человек аккуратно кивнул. — Мы поможем тебе вспомнить.
— Вспомнить?
— Да, и позволь мне начать с того, что я кое-что тебе дам. Нам потребуется от тебя больше, гораздо больше, но тебе придется привести нас туда, а для этого нам нужно, чтобы ты с чего-то начал. Твоего имени, — тонколицый человек замолчал. — Тебя зовут Астреос.
«''Астреос'', — имя прокатилось сквозь него, подобно отголоску крика, донесшегося сквозь густой туман. — ''Да… Да. Это было… Это мое имя».''
— Почему я здесь? — спросил Астреос.
Тонколицый человек скрестил руки и уперся длинным пальцем в подбородок.
Флот ждал в тревожном бездействии. Два десятка кораблей дрейфовали во тьме с безмолвствующими двигателями. Далекий звездный свет омывал их корпуса, придавая их очертаниям серебристый оттенок. Время шло, и обитавшие на судах миллионы ждали. На мостиках военных кораблей, в тесных и душных подпалубах, в лишенных света днищах, они ждали. Большинство, сами не зная почему, чувствовали одно и то же — напряжение между каждым ударом сердца, подобно натянутой коже барабана, ждущей первого удара.
В наполненных паром ущельях между экранирующими стеками «Сикоракса», мех-мусорщики, завернувшись в медные крылья, ухали в тишине. Кираборы собирались в своих кузницах-храмах, пощелкивая друг с другом на полумеханическом языке. В библиотеке со сводчатым потолком на борту крейсера «Метатрон» Гильгамос Гильгамош разглядывал звезды за обзорными экранами. Возле него стояло три воина Рубрики, неподвижных, будто статуи, с тусклым огнем в глазах.
Хемеллион сидел в своих покоях, скрестив ноги, и смотрел на то, как затухает фитиль свечи. Он думал о людях, которых знал, о солнце, пробивающемся сквозь туман холодного утра. Он думал о сыне, отосланном из столицы, чтобы больше узнать о мире, которым он однажды будет править. На мгновение Хемеллион задался вопросом, где сейчас мог быть его сын, а затем вспомнил, что знает ответ. По его щекам беззвучно покатились слезы, и он смотрел на свечное пламя и ждал.
«''Сколько еще?'' — спрашивал он у себя. — ''Сколько еще я смогу узнавать себя?»''
Кармента парила между бодрствованием и сновидениями «Сикоракса». Снова и снова она слышала разговоры кираборов, стоявших подле ее трона. Они говорили о ней, их наполовину машинные голоса пощелкивали и урчали, словно смазанные шестеренки. Кираборы полагали, будто она их не понимает. Они говорили, что долго она не протянет, что корабль скоро заберет ее, что все знамения свидетельствовали о том, что ее конец уже близок.
«''Но я госпожа,'' — медленные, холодные объятия смыкались вокруг нее. — ''Я — «Дитя Титана». Я — «Сикоракс». Я — богиня пустоты. Как я могу умереть?»''
Ответа не было, только шепоты кираборов, угасавшие в тревожную тишину.
Цепной клинок взревел в руках Кадина. От зубьев, вгрызшихся в палубу под его ногами, посыпались искры. Секунду спустя он выключил мотор клинка, и прислушался к тому, как зубья постепенно замедляются. В коридоре вновь воцарилось безмолвие.
Кадин наблюдал за неподвижностью коридора. Растрескавшиеся светосферы отбрасывали неровные озерца света на металлическую решетку пола. Дверь у него за спиной, в которую несколько дней назад вошел Ариман, оставалась запертой. Иногда Кадин слышал звуки, стучащие по металлу песчинки, возгласы, похожие на птичьи крики, даже смех. Сквозь уплотнения двери просачивалась изморозь и спиралью расползалась по стенам. Дверь нагревалась до темно-красного цвета, а затем остывала с дребезжанием сжимающегося металла. Но даже эти моменты не могли разрушить чувство, как будто весь корабль и флот погрузились в бессонную ночь.
Кадин оглянулся и посмотрел в черноту дальнего конца коридора. Он всматривался до тех пор, пока тьма не растаяла, и ему не удалось разглядеть точку далекой переборки в серых монохромных цветах. Кадин отвел взгляд. Он бы закрыл глаза, но веки больше не закрывались, и он мог видеть невзирая даже на то, насколько глубокой была тьма. Кадин вырос во тьме, научился сражаться во тьме, убил своего первого человека во тьме. Столь много воспоминаний исчезло, но он до сих пор помнил тепло крови, растекавшейся по сжимавшей нож руке. Тьма была ему матерью и отцом, тьма была страхом и неутомимым сердцем охоты.
''«Что у меня осталось?»''
Он снова включил остановившийся цепной клинок. Оружие задребезжало, оживая, и звук покатился по длинному коридору. Кадин добавил оборотов, и почувствовал, как меч затрясся в его металлической хватке. Он выключил мотор, вновь прислушавшись, как угасает звук.
''«Несколько воспоминаний о ребенке во тьме, напуганном и голодном — вот что осталось».''
Он снова включил цепной клинок, и стал слушать, как тишина растворяется в песне металлических зубьев.
Марот опустился на колени. Демон над ним шевельнулся, и его серебряные цепи залязгали. Он поднял слепые глаза шлема. Демон посмотрел в ответ, его собственные глаза походили на озера зеркально-черной воды. Тело его носителя изменилось вновь. Марот мог различить красные мышцы под туго натянутой кожей. Под висками выросли рога, вытянувшись вверх, словно голые кривые ветви. Губы оттянулись от зубов, так что существо ухмылялось клеткой прозрачных игл. Он слышал, как оно влажно втягивает в себя воздух, несмотря на то, что его грудь оставалась неподвижной.
«''Все здесь не такое, каким кажется,'' — подумал Марот. — ''Тишина не тишина, а затишье — готовый разверзнуться шторм. Я не сломленный колдун, а Ариман мне не хозяин».''
— Владыка, — произнес Марот, его голос был сильным и звонким в голубом свете горящих ламп.
— Сейчас, — сказал демон, его голос потрескивал, словно ширящийся лесом огонь. — Пусть все начнется сейчас.
— Да, владыка, — сказал Марот.
Игнис наблюдал за тем, как прибывают командиры. Для встречи он выбрал одну из главных ангарных палуб, частично из-за того, что только досюда хотел допускать их на свой корабль, а частично потому, что был совершенно серьезно настроен просто открыть противовзрывные двери в пустоту, если все пойдет так плохо, как могло бы. Огромное помещение утопало в ночи, нарушаемой лишь летными огнями, что направляли боевые корабли к отведенным им на палубе местам. Жертвенник стоял прямо у него за спиной. Автоматон что-то зажужжал ему.
— Нет, — пробормотал в ответ Игнис. — Такой курс действий сейчас неуместен.
Жертвенник издал краткий перестук бинарного кода.
— Да, я уверен.
Он обернулся назад и стал наблюдать за тем, как командиры и их свита пересекают палубу. Они разговаривали с непритязательным высокомерием тех, кто пытался не выдать своей неуверенности насчет причин, по которым они здесь находились. Игниса это едва не заставило улыбнуться. Все они командовали кораблями и бандами из флота Аримана. Большинство из них были частью того или иного легиона времен Великого крестового похода и последовавшего восстания против Императора. Они сражались в войнах внутри и вокруг Ока Ужаса, некоторые на протяжении сотен лет, иные — куда дольше. Для всех них не существовало высшего идеала, чем стремление к власти. Они прибывали один за другим, в сопровождении групп воинов, что источали насилие, словно костер — дым.
Первым шел Хзакатрис, так называемый Повелитель Выкованных в Аду, облаченный в доспехи, похожие на пораженный раковыми опухолями скелет. Он привел с собою троих помазанных кровью воинов, которые были закованы в терминаторскую броню, взятую в качестве трофеев с полей сражений по всему Оку. Из-за плохого ухода доспехи лязгали при каждом движении воинов. Следом шагал Мавахедрон, один, не считая порабощенных гончих, рычавших и натягивавших прочные бронзовые цепи. Последним был Сулипикис, его лицо скрывала вуаль, черные с золотым доспехи укрыты рваным серым плащом. Его окружали выстроившиеся полумесяцем пустошлемые и чернодоспешные воины. Каждый нес перед собой воздетый двуручный меч. Игнису они показались погребальной стражей, марширующей подле трупа.
Игнис почувствовал, как невольно напряглись мышцы в его челюсти, когда троица командиров выстроилась перед ним неровной дугой. Его взгляд поочередно задержался на каждом из них, улавливая вторым зрением их постоянно изменяющиеся ауры: выжидание, опаска, недоверие, злоба, и голод. Вдруг ему неодолимо захотелось велеть Жертвеннику открыть огонь. Это были третьи организованные им переговоры, и к этому времени он уже начал ощущать неизбежность их исхода.
Первым заговорил Хзакатрис.
— Зачем ты пригласил нас сюда? — его голос с шипением зажужжал из вокс-решеток терминаторской брони. Он поднял когтистый кулак и осторожно провел пальцем-лезвием по рогам, извивавшимся из висков и челюсти шлема. — Лорд Ариман все еще не появился, чтобы лично отдавать приказы?
— Ариман, — произнес Игнис, заметив, как замерцала аура Хзакартиса от отсутствия титула, — закрылся в комнате, копаясь в грязи ведьмовского разума. Он не знает, что вы здесь, а даже если бы и знал, его это едва ли волновало бы. Он считает вас не более чем пушечным мясом, которое пошлет в расход впереди тех, кого ценит больше, — Игнис позволил губам скривиться. — Вы для него хуже псов.
Тишина наполнила сумрак. Игнис ждал, отсчитывая в уме микросекунды. Цепные клинки ожили, болтеры со щелчками снялись с предохранителей и начали подниматься. Мавахедрон с лязгом ослабил цепи в руке, и порабощенные гончие с влажным рычанием рванулись вперед.
+ Стоять! + мысль вырвалась из Игниса. В воздухе вокруг него расцвела изморозь, расползшись по корпусу Жертвенника. Все в зале словно остановилось. Руки, целившиеся или только достававшие оружие, замерли. Пальцы застыли на спусковых крючках. Игнису пришлось подавить внезапный прилив усталости от послания. Он всегда был не более чем аспирантом в дисциплинах телепатии, и даже после того, как Рубрика изменила его силы, подобное усилие воли дорого ему обходилось. Это, а также соблазн позволить своей воле стать чем-то большим, всегда было рядом, выжидая, пока он не поддастся.
— Я говорю вам лишь правду, — солгал Игнис, прогнав из голоса всякий намек на усталость. — И говорю только с вами тремя, — теперь все они смотрели на него, оружие их не опускалось, но и не поднималось выше. — Ариман думает, что вы — ничто, если вообще думает о вас. Вы полезны для него только тем, что компенсируете его слабость своей силой. Без вас он бы ничего не стоил. Когда он напал на Вохал, именно вы трое стояли на переднем краю пустотного сражения, именно вы расходовали силы своих воинов. А перед этим, на Гункуе и во время Исхода из Саматиса, разве не вы были в авангарде? — он увидел, как замерцали их ауры, некоторые от ярости из-за оскорбления в его словах, некоторые от гордости, и все от негодования. Они хотели верить в то, что он говорил, потому, что уже в это верили.
Мавахедрон медленно кивнул.
— Ты говоришь правду, — сказал он, его голос трещал, словно старое дерево на ветру. — Но зачем ты ее говоришь?
— Потому что мне нужна ваша помощь, — произнес Игнис. — Потому что мне нужна ваша помощь в уничтожении Аримана.
Смех начался как сухой шелест, затем поднялся до пульсирующего хрипа. Каждый в отсеке посмотрел на Сулипикиса. Фигура в капюшоне продолжала смеяться, но затем сделала вдох и заговорила.
— Шут счел себя королем, — сказал Сулипикис, в его голосе еще чувствовался смех. — Ваш род ничего не в силах с этим поделать, верно? Вы — словно рыба, которая только и умеет, что плавать в море предательства.
Игнис повернул голову и посмотрел на Сулипикиса. Стоявший сзади Жертвенник с гудением шестеренок повторил его движение. Сулипикис еще раз хохотнул.
— Я не говорю, что не желаю слушать то, что ты хочешь сказать. А что касается остального — считай это комплиментом.
— Зачем нам помогать тебе? — отозвался Хзакатрис. Игнис взглянул на него. Ярость все еще переливалась вокруг воина. Игнис заметил, как та формирует водовороты в варпе, истекая из разума терминатора.
— Потому что когда все закончится, я разделю уцелевший флот между вами тремя.
Никто из них не говорил и не шевелился.
— И, — продолжил Игнис. — Я подарю каждому из вас по колдуну из своего легиона, кровно связанного служить только вам одним.
— И ты готов предать своих братьев?
Игнис заставил себя улыбнуться. Он не был уверен, верный ли этот жест, но он отрабатывал его, и он подействовал во все предыдущие разы; то, что в нем была нужда и в третий раз, радовало его.
— Мой легион мертв, — сказал он. — У меня нет братьев.
Тогда он заполучил их, не сомневался Игнис. Теперь ему оставалось объяснить, что от них потребуется. Теперь они не выступят до тех пор, пока не получат преимущество. Теперь им придется следовать только его приказам. И тогда ему придется убедить их, что он справится с «Сикораксом»…
Хзактрис качал головой, скребясь рогами шлема о воротник доспехов.
— Нет, — проскрежетал из сумрака голос Хзакатриса. — Пускай Ариман обманщик и высокомерный ублюдок, но я скорее доверюсь ему, чем тебе. Я не присоединюсь к тебе в этой глупой затее.
Потребовалось две секунды, чтобы все присутствовавшие в зале поняли, что только что сделал Хзакатрис: теперь умереть придется либо ему, либо всем остальным. И эти две секунды прошли слишком медленно. Болтеры Хзакатриса резко поднялись. Мавахедрон и Сулипикис словно застыли в удивлении. Хзакатрис нажал спусковой крючок.
— Протокол убийства! — успел выкрикнуть Игнис.
Болтеры Хзакатриса изрыгнули огонь. Жертвенник ринулся вперед. На панцире автоматона разорвались снаряды. Терминаторы Хзакатриса уже пришли в движение, их оружие защелкало, заряжаясь. Жертвенник открыл огонь, и пушка на его спине покрыла броню терминаторов разрывами. Хзакатрис вырвался из стены огня, его кулак был воздет и искрился молниями. Жертвенник врезал по шлему командира. Его пальцы сжались с кашлем поршней, и он оторвал командира от пола, одновременно опустив пушку. Оружие открыло огонь.
Игнис позволил избивать терминатора еще девять секунд.
— Хватит, — велел он. — Отмена протокола убийства.
Жертвенник выпрямился и медленно вернулся на свое место за спиной у Игниса. Замерев, он издал низкую последовательность щелчков. Игнис, подняв брови, посмотрел на него. Броня автоматона смялась под болтерным огнем и исходила паром от заляпавшей ее крови.
Сейчас они редко собирались подобным образом, а когда это происходило, все они знали, что в охоте намечается перемена. Обитатели Фенриса называли подобные моменты «смехом ветра», когда ветер доносил запах добычи, сменившей направление, и все могло быть потерянным из-за одного неверного решения. Вот почему они собрались у костров, как здесь, так и на остальных кораблях. Ветер смеялся и уводил их в шторм, поэтому они смотрели на огонь и разговаривали, и вспоминали саги, которых более не рассказывали.
Сикльд шевельнулся возле Гримура, и склонил тонкое лицо к своему лорду.
— Вам скоро придется рассказать им, ярл, — влажно прошипел рунический жрец.
— Помолчи, — не оглядываясь, прорычал Гримур. Сикльд отстранился, но Гримур чувствовал, что жрец продолжает смотреть на него.
«''Мы — рейфы Нижнего Мира»,'' — подумалось ярлу. Он отпил горькой жидкости из чаши. В его глазах плясало пламя. — ''«Мы — ночные странники. Нас не ждет сага, а только смерть в конце погони, и безмолвие снега, что укроет наши черепа».''
Он осторожно отставил чашу на пол. Бормотание голосов стихло. Гримур начал подниматься. К нему обратились лица, янтарные радужки глаз золотом поблескивали в сумрачном свете. Его рука коснулась горла, и на воротнике доспехов активировался вокс-усилитель. Теперь на каждом корабле Волки из его стаи смогут услышать его, а также увидеть, как он стоит в их залах в виде голопризрака. Вместе с ним поднялась его секира. Ее кромка сверкнула полумесяцем отраженного света костра.
Ярл огляделся, встречаясь взглядом с тронутыми огнем глазами, и почувствовал, как от движения затрещали искривленные мышцы в его спине. Гримур помолчал, смакуя привкус дыма и запах крови, смешанный с алкоголем в чашах. Жир с шипением скапывал с жарящегося мяса в костер. Он открыл рот, ощутив, как расцепляются зубы.
— Мы остаемся, — произнес он в тишину. — Больше не осталось никого. Остальные пали, их кровь пропитывает снег, их крики стихают у нас за спиной, но мы остаемся. Летят годы, приходят и уходят зимы, но мы продолжаем бежать. Остальные забыли о злодеяниях прошлого, но мы помним, — Гримур поднял секиру над головой, и его взгляд упал на переплетенных змей позади острия. — Мы помним. Мы бежим, не зная усталости, даже если минует тысяча зим, — он снова поднял глаза, ощущая неподвижность воинов, которые затаили дыхание, дабы услышать слова, столько раз уже слышанные в прошлом. — Мы — отмщение, — сказал он.
Отовсюду донеслось рычание, поднимающееся сквозь острые зубы и сотрясающее воздух. Секунду Гримуру казалось, будто он снова вместе с отцом стоит в залах Клыка, слушая, как гора гудит голосами его братьев. Тогда он был молод, а сейчас он стар, рыков, что сотрясают воздух, стало меньше, и в них чувствовалась тяжесть многих лет. Это был не крик юнцов, жаждущих крови — это был вой старых волков, напоминавших друг другу, кем они были и кем пока остаются. Он опустил секиру, и крики смолкли.
Гримур поднял глаза и кивнул. Где-то в тенях один из последних железных жрецов заметил его движение и призвал духов корабля. Во тьме появилась сфера зеленого света, зависнув над кострами. Все взоры обратились на нее. Корабли Гримура висели в мертвом космосе между звезд в течение долгих недель, ожидая известий, куда направит их охота. Гримур держал свои планы при себе. Лучше поведать стае о том, что ждет их дальше, как можно позже, чтобы у воинов оставалось меньше времени для тягостных дум.
— Кадийские врата, — сказал он. — Наши прорицатели прошли путями сновидений и узрели, что добыча покинула Око. Он со своими рабами-сородичами внутри Империума, поэтому мы должны последовать за ними, — Гримур замолчал. Шока не было, как не было дрожи удивления или смятения, но он ощутил изменение в зале, перемену настроения в стае. Кожу на спине защипало, а лед в его нутре стал еще тверже. — Они прошли змеиным путем сквозь штормы. Такие дороги закрыты для нас, поэтому нам нужно пройти через сами Врата.
— Если они охраняются, мы не пройдем, — это был Хальвар. Лидер стаи поднес бронированную руку к лицу, и медленно провел большим пальцем по изрытой шрамами коже, где когда-то находился его нос. Его взгляд оставался прикованным к проекции. Спустя некоторое время он повернулся и посмотрел на Гримура. Долгие жизни войны на пограничье Нижнего Мира жили в том взгляде.
— Мы пройдем. Из глубин Ока бежит рассеянный флот, на сильных течениях несясь к Кадии. Они отчаянны, необузданны и паникующие, и достигнут Кадии через две недели. Именно тогда мы тоже доберемся до Врат и проскользнем мимо, пока звери бросаются на клинки тех, кто их стережет.
— А если мы не пройдем незамеченными? — сказал Хальвар, и Гримур понял, что он сейчас высказал то, о чем думали все остальные. — Что, если стража Врат заметит нас и преградит нам путь?
Гримур вздрогнул и услышал, как секира лязгнула о набедренную пластину брони. Это был тот вопрос, на который он пришел ответить. Он знал, что этот вопрос последует, едва Сикльд сказал ему, что Ариман покинул Око. «Что, если нам придется столкнуться с теми, кто служит Императору, и что, если они сочтут нас за врагов, а не друзей?»
Небеса были серыми, цвета кованого железа. Иобель подняла глаза, наблюдая за ветвящейся молнией у основания похожих на наковальни туч. Воздух как будто налипал на открытую кожу ее лица. Он пах грозовыми разрядами и ржавчиной. Она выдохнула, и опустила взгляд. Под нею в серых облаках пепла утопал мертвый мир. Вдалеке вырастали изломанные зубцы гор, пространство между ними покрывали острые кинжалы присыпанных сажей кристаллов, походивших на осколки сломанного меча бога.
— Будет дождь, — протрещал по воксу мелодичный голос Линисы. Иобель взглянула на послушницу. Доспехи Линисы были красными и массивными, словно витые мышцы, отлитые из керамита и редкого металла. Мысль о худой как хворостинка девушке в огромной броне была почти комичной. Почти. Жерла орудий, опоясывавших запястья Линисы, не оставляли места для шуток. — Вам захочется надеть шлем, — заявила Линиса. — Судя по результатам сканирования, эти бури кислотные и могут прожечь тело до кости.
Словно по подсказке, начался дождь. Одинокая капля взорвалась на пепле, оставив после себя кратер серой грязи. Иобель защелкнула на голове шлем. С небес вдруг хлынул ливень. Земля вокруг нее превратилась в пляшущий покров жидкости. Она посмотрела на скрытые под перчатками руки. Белая краска уже начала пузыриться, а серый керамит под нею задымился от стекавших между пальцами капель. Разряд молнии ударил где-то среди леса кристаллических осколков, и серый мир исчез в белизне.
— Говорите, нам придется его пересечь? — поинтересовалась Линиса.
— Да, — ответила Иобель.
— Погодные условия слишком непредсказуемые.
— Но идти пешком разве безопаснее? — Линиса подняла перед собой руки, прежде чем инквизитор смогла ответить. — Просто говорю.
Иобель перевела взгляд обратно на изломанную землю. На самом деле она далеко не была уверена в разумности затеи, но ей потребовалось четыре года, чтобы выяснить, что это место вообще существует, и три попытки, чтобы достичь его.
Просперо — мир, породивший орден изменников и колдунов. Иобель искала его со времен Карсоны, и, наконец, вот он, у нее под ногами. Это был долгий путь, и она многое узнала, такие познания, за владение которыми она бы без раздумий убила других. Тысяча Сынов, нарушение Никейского эдикта, Магнус Красный — все они теперь маячили у нее во снах, а вместе с ними хриплые слова умирающего псайкера, связывавшие их, словно цепь, что приковывает настоящее к прошлому.
Инквизитор почувствовала, как психическая нить дернула ее разум, увлекая туда, в запустение, что некогда было великим городом. Она впилась ей в мысли, едва инквизитор ступила на планету. Это был не голос, а скорее маршрут, оставленный другими, маршрут, проложенный для нее, или для подобных ей.
— Вы уверены, что здесь что-то есть? — спросила Линиса.
Иобель ничего не ответила, и Линиса пробыла подле нее достаточно долго, чтобы понимать, что это означало.
— Ладно, — вздохнула она. — Пошли.
Им потребовался час, чтобы преодолеть две мили. Из-за дождя пепел превратился в серую тину. Даже с увеличенной силой доспехов каждый шаг представлял собой борьбу с засасывающим болотом. Вскоре после того, как ливень прекратился, поднялся белый туман. Показания на дисплее Иобель говорили, что он был не только токсичным, но еще и разъедающим. Чтобы догадаться о последнем, инквизитор не нуждалась в показаниях — одного взгляда на Линису было более чем достаточно. Доспехи ее послушницы посерели, красная краска полностью сошла с изогнутых пластин брони.
Линиса без устали бранилась, то цветастыми и вычурными фразами на высоком и низком готике, то на шпилевом языке ее родного улья. Иобель не пыталась оборвать поток нескончаемой ругани, ведь она помогала ей сосредоточиться на чем-то другом, помимо голосов мертвецов.
Призрачные голоса начали звучать вскоре после того, как Иобель ступила на поля разбитых кристаллов. Они вздымались в ее разуме, ревя от ярости, крича от боли, бормоча и умоляя. Инквизитор пыталась оградиться от них, но те всегда находили путь обратно, и с каждым разом становились все громче. Несколько раз они едва не затопили ее чувство психического следа. Иобель начинала задаваться вопросом, не совершила ли серьезную ошибку. Весь пейзаж, от серых небес и до серой земли, как будто давил ей на разум. Она даже не была уверена, что ожидала найти — здесь больше ничего не было, кроме осколков кристаллических городов, а также пепла давно минувших дней.
— Что это было? — затрещал по воксу голос Линисы, резкий и неожиданный. Иобель машинально потянулась к закрепленному за спиной болтгану. Она обернулась, пытаясь разглядеть то, что увидела Линиса. Послушница придвинулась ближе к ней, подняв руки и прицелившись пушками в туман. Иобель инстинктивно протянула ощущения за границы разума, а затем отпрянула.
''«Отступи сейчас же. Ты должна отступить».''
Голос был такой отчетливый , что, казалось, принадлежал ей самой. Она тряхнула головой, чтобы избавиться от наваждения. Туман вокруг них становился все гуще. Линиса подобралась, ее ноги по колени погрузились в пепельную грязь. Иобель слышала свое дыхание, наполнявшее шлем, и удобнее перехватила болтган.
Из серой слизи вырвалась фигура. Ее тело представляло собой рваную скульптуру из разодранных доспехов и разрубленных костей. У существа не было головы, и оно лишь отдаленно напоминало человека. Из него фонтанами лилась черная жидкость. Вокруг его растущих конечностей затрещал белый лед. Разум Иобель наполнился ревом бессчетных разгневанных голосов. Инквизитор пошатнулась, заляпав кровью внутреннюю часть шлема. Тина вокруг существа замерзла. Оно выбросило вперед конечность, изваянную из треснувших пластин брони и сломанных клинков. Линиса, стоявшая за спиной у Иобель, открыла огонь. Буря болтов забила по существу, разрывая его на куски взрывами. Рука чудовища оторвалась. Снаряды детонировали внутри его тела, и на мгновение оно словно задрожало. Линису тряхнуло, когда доспехи поглотили отдачу от выстрелов. Существо пошатнулось, его рев стал теперь воплем.
Существо повернулось к Иобель, его изжеванное взрывами тело горело бледным свечением. Она отступила назад, а затем собралась и прицелилась из болтгана. Существо подняло руку из останков. Иобель нажала спусковой крючок. Болтган ревел до тех пор, пока боек не защелкал по пустому патроннику.
Ей потребовалось сделать несколько глубоких вдохов, прежде чем она вспомнила, что нужно отпустить спусковой крючок. Существо плавало в болоте, превратившись в груду костей и брони. С тающего на его теле колдовского льда поднимался пар. Иобель подступила ближе. Ее ментальные ощущения молчали. Существо было мертво, настолько, насколько нечто, что на самом деле не было живым, могло быть мертвым. Бросив взгляд на останки, инквизитор разглядела внутри них очертания сломанных силовых доспехов. В углублениях некоторых из них виднелись пятнышки красной краски, в других — льдисто-серой.
— Значит, идти пешком все же было хорошей идеей, — сказала Линиса. Ее боевой костюм погнулся, но все еще оставался одним целым. Повреждения, как ничто иное, лишь усилили ауру грубой мощи доспехов. Она остановилась рядом с Иобель и посмотрела на останки существа. — Пожалуйста, скажите, что мы не ради этого сюда пришли.
— Нет, — ответила Иобель.
— Хммм. И что оно такое?
— Отголосок прошлого, — произнесла Иобель. — Группа разорванных душ, попавших в ловушку смерти, словно морской мусор, увлеченный в водоворот. Столь многое здесь случилось, что это уже не просто планета, это — шрам в варпе, — Иобель выпрямилась и посмотрела в туман. Она потянулась психическими чувствами и нашла нить. — Пошли.
У них ушел еще один час, чтобы отыскать его. Линиса просто смотрела на находку, бранясь на десятке диалектов. Предмет хранился в маленькой адамантиевой коробочке под основанием обрушившегося обелиска. Внутри пульсировала слабая психическая аура. Иобель заколебалась, прежде чем открыть коробочку, но, сделав это, едва не рассмеялась. Она достала находку и поднесла к тусклому свету. Это была буква «І» из полированного адамантия, пересеченная тремя горизонтальными линиями — знак Инквизиции. В центре символа находился ярко-синий карбункул, который мерцал в слабом освещении, подобно единственному, пристальному оку.
— Что за… — начала Линиса.
— Это своего рода ответ, — сказала Иобель, наблюдая за теплящимся в сердце синего камня огнем. — Это свидетельствует о том, что другие также последовали этим путем, и что для тех, кто зашел столь далеко, есть больше ответов. Если они смогут их найти.
— В этом все дело?
Линиса медленно прошла вперед, ее движения были по-кошачьи грациозными, несмотря на массивные доспехи. В глазах ее шлема горел холодный свет. Иобель держала болтер в руке, но уже знала, что если нажмет спусковой крючок, ничего не произойдет.
Послушница присела и подобрала с земли пригоршню серого пепла. Инквизитор моргнула. Что-то кричало внутри нее, голос, говоривший ей отступить — голос, звучавший как ее собственный.
Линиса позволила пыли слететь с пальцев.
— Ариман, — выдохнула Иобель.
— Этого было достаточно, не так ли — прийти сюда, коснуться первой могилы моего легиона? В этот момент ты поняла, что все, найденное тобою о нас, было правдой, — Ариман указал на инквизиторский символ, который Иобель все еще сжимала в руках. — И этой безделушки было достаточно, чтобы повести тебя дальше и продолжить охоту за правдой, — Ариман встал, и очертания Линисы начали размываться в движении, спиралью свиваясь в циклон из пыли. — И здесь , и сейчас, мне этого достаточно для того же.
Иобель затряслась. Туман и земля исчезли. Они стояли среди пустоты. Очертания Линисы растаяли. Во взвихрившемся перед ней облаке пыли блестели две холодные точки света. Она почувствовала, как сила воли пытается удержать ее на месте.
— Нет! — сумела крикнуть она, прежде чем пылевая буря поглотила ее.
Астреос увидел, как тонколицый человек шагнул ближе.
— Ты здесь потому, что ты — предатель , — ровным голосом сказал человек. — Ты здесь потому, что твой хозяин бросил тебя. Ты здесь, дабы рассказать нам все, что ты знаешь.
— Предатель… Я не предатель.
Тонколицый человек покачал головой. Старуха и стеклянноглазый человек позади него обменялись взглядами.
— Прости, возможно, сейчас ты в это веришь. Возможно, ты верил в это и раньше, но то, во что ты веришь, не меняет правды. Ты нарушил клятвы, ты принял силы, которые жаждут только порабощения человечества, и ты поднял оружие против тех, кто сражался ради его сохранения. Ты — прислужник разрухи, Астреос.
— Я… — слово застряло у Астреоса в горле, — … не …не помню.
— Нет, твой разум поврежден. Но если ты способен вспомнить, ты вспомнишь.
Астреос не ответил. В мыслях словно клубился туман. Кем он был? Он узнал имя, которое дал ему человек, но было ли это его настоящее имя? Другие образы и обрывочные воспоминания кружили у самой границы сознания, а затем рассеивались обратно в дымку. Воспоминания были. Он чувствовал, что те ждут у края восприятия, подобно зданиям разрушенного города, вырисовывающимся из тумана. Астреос хотел узнать, кто он такой, и почему он здесь, прикованный к металлической плите. Он пробыл здесь какое-то время, но не был уверен, как долго. Он помнил, что раньше ему уже задавали эти вопросы, что была боль, но он не помнил ни подробностей, ни того, как долго продолжался цикл боли и вопросов. Было только тупое болезненное чувство, что эти вопросы он уже спрашивал, и в ответ его спрашивали о том же.
Тонколицый человек не шевелился; Астреосу казалось, будто он ждет.
— Как тебя зовут? — спросил Астреос.
— Мое имя сейчас едва ли имеет знание, — произнес человек и оглянулся на старуху и кристальноглазого человека. — Я — инквизитор. Если нужно, считай меня за такового.
— Инквизитор, — осторожно повторил Астреос. Где-то в тумане его памяти что-то сдвинулось и затрещало. Это слово что-то для него означало, нечто большее, нежели его очевидное значение. — Ты называешь меня предателем, и думаешь, будто я расскажу все, о чем ты спросишь?
— А ты сам веришь в то, что ты — предатель?
— Нет, — без раздумий сказал Астреос.
— Вот тебе и ответ.
— Я не помню, кто я, или почему оказался здесь, — Астреос устало хохотнул. — Что ты хочешь узнать? — Все, — ответил инквизитор. Он провел рукой по лбу и сделал тщательно контролируемый выдох. — Начнем с того, что ты помнишь — тебя зовут Астреос.
— ВсеНет, — ответил инквизиторсказал Астроес. Он провел рукой по лбуощутил, и сделал тщательно контролируемый выдохкак в разуме открылся карман воспоминаний. Говорить казалось ему хорошей мыслью, разговор как будто прояснял его память. — Начнем с тогоЭто мое имя, но не первое мое имя, что ты помнишь — тебя зовут Астреосон прервался, облизал пересохшие губы. Его наполнили образы и ощущения. Он увидел лица и почувствовал круговорот запахов, которые не были реальными для него долгое время, но стали реальными сейчас, более реальными, чем лицо инквизитора и боль в голове. Он начал говорить, его голос словно доносился от кого-то другого и из какого-то другого места.
— НетПри рождении меня назвали Меллик. В детстве было много дыма, — сказал Астроеса небо всегда имело цвет меди. Я помню башни, вздымавшиеся до облаков. Они были покрыты огнями и извергали пламя. Он ощутилДумаю, у меня были сестры. Я не помню название дома или как в разуме открылся карман воспоминанийзвали остальных. Говорить казалось ему хорошей мысльюЯ помню лишь то, разговор как будто прояснял его памятьчто меня звали Меллик. — Это мое имяЯ все еще слышу, но не первое мое как кто-то зовет это имя. Я привык прятаться на крышах или заползать в переходы, — он прервалсяи просто ждать, облизал пересохшие губыпока все не утихнет. Его наполнили образы Мне не нравились люди, и ощущенияони также не любили меня. Он увидел лица и почувствовал круговорот запаховЯ был другим, все это знали, которые хотя об этом я им никогда не были реальными для него долгое время, но стали реальными сейчасговорил. Но я мог их слышать. Я чувствовал их страх и ненависть, более реальными, чем лицо инквизитора и боль в голове. Он начал говоритькасавшиеся моей кожи всякий раз, его голос словно доносился от кого-то другого и из какого-то другого местакогда они смотрели на меня.
Астреос остановился. Вокруг него вращались фрагменты воспоминаний, показывая ему отражения лиц, эхо голосов. Он наблюдал за ними, зная, что все они что-то значили для него, но не в силах понять, что же именно.
— Большинство из твоего рода не могут такое помнить, — сказал инквизитор. Образы прошлого померкли.
— Моего рода? — переспросил Астреос. Инквизитор кивнул.
— Псайкеры Адептус Астартес.
Инквизитор приподнял бровь.
— Ты помнишь, как говорить, помнишь, что такое сервочереп, но не помнишь, кто ты, — он улыбнулся, сверкнув серебряными зубами. — Что еще ты помнишь, Астреос?
Астреос машинально попытался закрыть глаза. В ответ над глазными линзами сервочерепа сомкнулись створки. Вид с камеры сменился перемежаемой статикой тьмой.
— Я помню день, когда пришли корабли. Они пронзили серое небо, больше башен, больше чего-либо. Они забрали свет. Я знал, что они явились за мной, даже до того, как начали вещать громкоговорители, я знал это. Я прятался, но меня нашли. Люди, которых я знал, помогали им, рассказывали, где любил прятаться странный ребенок. Проснулся я уже в другом месте. Там были крики и боль, и мгла, и больше света, чем я когда-либо видел. Так продолжалось очень долго. Затем меня забрали в другое место, где было еще больше боли. Вопросы. Проверки…
Его голос постепенно затих. Он снова увидел мужчин и женщин в плотных масках на пряжках, волочивших его на цепи. Там были машины, и крики, которые проникали сквозь стены и попадали в его сны. Они длились бесконечно, но никогда не были одними и теми же. Неизменным оставалось только воспоминание о страхе и боли.
— Ты помнишь еще что-либо?
— Да, — медленно сказал Астреос. Теперь воспоминания приходили быстрее, сумрак рассеивался, когда он пробегался по своему прошлому. — Я помню еще один корабль, но я был уже один. Комната была серебряной. Было холодно. Следующее, что я помню, был великан в черных доспехах. У него был череп вместо лица и красные глаза. Там был еще второй великан, но он был в синем, и его… его глаза. Я чувствовал их внутри черепа. Они сказали…
— Сигнал его мозга неустойчивый, — сказал возле него техожрец, его голос разнесся над внезапным писком машин.
Воспоминания оборвались. Образы застопорились и задрожали. Астреос захотел закричать, сам не зная почему. Он просто знал, что нечто в его воспоминаниях, нечто, что всегда было с ним и во тьме, и в свете, и в боли, пыталось ожить снова. И тогда он узнал его. Это был ужас, воспоминание о детском ужасе, пытавшееся проявиться в разуме, который более не понимал его, который уже не был человеческим.
В воспоминании, космический десантник в синей броне смотрел на него глазами, похожими на отполированный лед. Пальцы перчатки были истертыми, их прикосновение — холодным.
— Они сказали… — он услышал, как слова вновь слетели с его губ. Все становилось медленным, и мягким, и темным.
— Прелестно, — стуча зубами, пробормотал Кавор. Плечи нигилятора были согбенны под толстым багровым плащом, а голова была так глубоко опущена в черный меховой воротник, что он выглядел как троглодит. Рядом стали наращивать мощность двигатели лихтера, готовясь к взлету. Корабль вернется, когда они закончат, ничто не оставалось на полярном льду дольше, чем это было необходимо. Иобель уже с сожалением вспоминала пропахшее машиной тепло лихтера.
Планета, на который они высадились, называлась АВ-213. Она притаилась на рваных краях Ореолового Пограничьяпограничья, ее экваториальный пояс представлял собой протяженность зловонных джунглей, что перерастали в безводные пустыни, тянувшиеся до разросшихся полярных шапок. Здесь могли обитать люди, могли возвести из грязи некое подобие жизни и цепляться за нее, но этого не произошло. Лишь несколько членов Инквизиции знали о планете, и небольшой круг из Ордо Маллеус отвечал за то, чтобы так продолжалось и впредь. Планета АВ-213 была одним из тихих и всеми забытых мест, что использовалось теми, кто боролся с врагами, о существовании которых человечество не могло узнать. Иобель знала об этом месте, но о том, что могло ее здесь поджидать, она не догадывалась.
Два десятилетия прошло с тех пор, как она ступала на Просперо, и за это время она ни на шаг не приблизилась к настоящим ответам. Конечно, она пыталась. Иобель шла на любые хитрости, чтобы лишь узнать, кто же оставил инквизиторскую эмблему в мертвом мире. Все, что ей удалось найти — только подозрительное отсутствие каких-либо данных. Это только убедило ее, что нужно копать еще глубже, ведь отсутствие информации было таким же говорящим, как и сама информация. Но два десятилетия поисков не принесли плодов, пока, когда она уже была готова сдаться, пришло послание. Курьер с очищенным разумом доставил ей небольшой тубус-головоломку, покрытый просперианскими рунами. Внутри оказался клочок пергамента, а также пластинка-взрывчатка, что детонировала бы, если кто-то попытался бы вскрыть тубус силой. На пергаменте было местоположение АВ-213, код доступа, и единственная написанная от руки строчка: «дверь к правде открыта».
Рампа лихтера начала закрываться, а двигатели подняли в воздух ледяную крошку. Пилот-сервитор пробормотал по воксу поток машинного кода, а затем взлетел. Когда он поднялся на десять метров над площадкой, двигатели включились на полную мощность. Иобель почувствовала, как в лицо дохнула волна жара, и порадовалась хоть такому теплу. Спустя какое-то время лихтер исчез, превратившись в бледную точку, что поднималась в холоднее синее небо. Инквизитор опустила глаза. Они остались одни, бескрайний простор неба и льда как будто сомкнулся вокруг них. По посадочной площадке завывал ветер.
— Мне это не нравится, — сказал Кавор, оглянувшись по сторонам. Она услышала тихий щелчок и поняла, что он отстегнул застежки с кобур под плащом. Она промолчала, но переключила каналы в вокс-бусине: каждый раз ей отвечало приглушенное шипение. Через какое-то время Иобель прекратила и стала ждать. Если бы не металл посадочной площадки и замаскированные орудия, она бы подумала, что ошиблась местом.
— Селандра Иобель, — голос прозвучал настолько близко, что она почувствовала, как напряглись мышцы. Кавор вихрем развернулся, поднимая оружие. — Спокойно, Кавор, — сказал голос, сильный, но спокойный.
Она повернулась медленнее, чем Кавор, стараясь не выдать спешки или удивления. В паре метров от них стоял высокий худощавый человек. На нем был стеганый нательник без каких-либо знаков или символики. Прямо у его ног в покрытой ледяной коркой земле зиял квадратный проем. Иобель неторопливо кивнула, не улыбнувшись. Она с радостью отметила, что Кавор не стал опускать оружие.
— Да, а кто ты? — спросила она. Худощавый человек улыбнулся.
— Я рад, что вы пришли, — мягко произнес он и повернулся к Кавору. — Ты такой же быстрый, как твоя репутация, Кавор. Сколько уже на твоем счету?
— Триста тридцать три, — сказал Кавор, продолжая целиться из оружия. Худощавый человек не изменил выражения своего лица, все так же доброжелательно улыбаясь.
— Еще восемьдесят девять, и ты станешь лучшим в своем клане, верно? — человек безрадостно хохотнул. — По крайней мере, стал бы, не нарушь ты первый и второй эдикты.
Кавор кивнул, но от Иобель не укрылось, как дернулись мышцы его челюсти. Он никогда не рассказывал, почему покинул свой стрелковый клан, и Иобель считала, что она одна знала о тех причинах. То, что он знал так много об ее собственных послушниках, более чем искушало ее приказать Кавору прострелить всезнающему ублюдку глаза.
— Отвечая на твой вопрос, Иобель — меня зовут инквизитор Кастус Издубар, и очень хорошо, что мы, наконец, встретились.
Иобель сумела сохранить лицо неподвижным, а взор холодным, но почувствовала, как участился ее пульс. Издубар, это имя было ей знакомо, имя, которое произносилось в Ордо Маллеус с почтением, хотя называли его не просто инквизитор Издубар, но лорд-инквизитор Издубар, конвенор Эфизианского конклава, Смотрящий Кадийских Пределовпределов.
Издубар медленно кивнул, как будто соглашаясь с ее мыслями.
— Кажется, у вас есть кое-что мое? — сказал он и протянул обтянутую в перчатку руку. Иобель сжато кивнула и сняла с шеи инквизиторский символ, найденный ею на Просперо. Она ощутила, как напряглись в готовности мысли Кавора, когда положила знак в ладонь Издубара. Тот посмотрел на символ, медленно наклонив его, чтобы синий камень в центре поймал свет.
— Нам стоит пройти внутрь, — произнес он. — Когда солнце садится, становится еще холоднее, — он развернулся к открытому люку.
— Почему я здесь? — спросила она, прежде чем тот успел сделать шаг. Инквизитор обернулся, посмотрел на все еще поднятые пистолеты Кавора, и снова на Иобель.
— Ради ответов, Иобель. Разве не ради них ты отправилась на Просперо, выискивала все, что касается Тысячи Сынов, и пыталась выйти на нас последние два десятилетия? Что ж, теперь мы здесь, и ты можешь получить искомое.
— Кто это мы? — не шевельнувшись, спросила она.
— Круг немногих, видевших то же, что и ты, и кто прошел теми же путями в поиске единственного ответа, способного одолеть наших врагов — знаний.
— И что теперь? — сказала Иобель, окинув взглядом скованную льдом посадочную площадку.
— Увидишь, — Издубар повернулся и начал спускаться по ступеням под землю. Иобель бросила взгляд на Кавора. Нигилятор наблюдал за удалявшейся спиной Издубара, его лицо было совершенно неподвижным, аугментические глаза горели холодным светом. Иобель застыла, моргнула и мотнула головой. У нее внезапно возникло ощущение, будто она уже была здесь раньше. Она открыла рот.
— Мы идем? — спросил Кавор. Инквизитор медленно кивнула, все еще неуверенная. Кавор оглядел ее, так и не сдвинувшись с места.
— Да, — наконец сказала она. — Мы идем.
Она встряхнулась и вошла в люк. Кавор у нее за спиной опустил пистолеты, свет в его глазах из зеленого стал синим, и он последовал за инквизитором под лед.
— Он лжет, — прозвучал голос — глухой, лишенный эмоций, как будто говоривший считал большее выражение чувств пустой тратой сил.
Астреос попытался открыть глаза, но потом вспомнил, что у него больше не было настоящих глаз. Голова все еще болела, как и тогда, когда он проснулся в первый раз, хотя мысли казались более ясными. Воспоминания до того, как он лишился сознания, резко обрели фокус. Теперь он помнил больше, пусть и не был уверен, откуда. По звуку голосов он понял, что помещение было куда больше озера света вокруг него. Он понял, что кроме повреждений черепа его тело пыталось залечить глубокие ожоги на спине и ногах. Он понял, что в пределах двадцати шагов от места, где он лежал, находилось заряженное и готовое к бою оружие. Астреос понял все это, а также то, что он находился здесь потому, что Инквизиция нарекла его предателем. Это не могло быть правдой, он знал это, но тогда зачем они забрали его? Почему у них могли возникнуть вопросы?
— Нет, не думаю, — отозвался второй голос. Он принадлежал инквизитору, догадался Астреос. — Нередко повреждения открывают одни части структуры разума, одновременно погребая или разрушая другие. И прежде чем ты скажешь это, Эрионас, я не собираюсь просить Кендриона проникнуть в его разум. Я хочу получить то, что осталось внутри, и я хочу получить это без дальнейшего ущерба.
— На это уйдет время, — сказал другой голос, на этот раз женский. Астреос услышал, как слова дребезжанием донеслись из старческой и поврежденной глотки.
— Я знаю, что уйдет время, — отрезал инквизитор. — Кендрион уже заглядывал в его разум и сказал, что он похож на полуразрушенное здание. Мы можем достичь нижних этажей, но нужно быть осторожными, или оно снова обвалится. Если нам это не удастся, есть и другие методы, но с каждым их применением мы уменьшаем шансы на успех. Разве не этого мы хотим — понять, что затеял Ариман?
— Он пробудился, — раздался механический голос техножреца. Астреос услышал шорох тканей, когда люди обернулись, и звук приближающихся шагов.
— Расскажи, — сказал инквизитор.
Чем больше Астреос говорил, тем больше приходило новых воспоминаний, образы и истины попадали в его разум и на язык с неожиданной отчетливостью. Казалось, словно его разум превратился в разматывающийся клубок. Он вспомнил Три Башни Истины, на вершинах которых каждый аспирант давал свои великие обеты. Он вспомнил, как сжимал в руке болт-пистолет с вырезанными на рукояти именами его предыдущих владельцев. Он вспомнил первый раз, когда убил, и первый раз, когда почувствовал красное зловоние боя. Он вспомнил ощущение доспехов. Он вспомнил, что стал космическим десантником.
Астреос замолчал. Во рту чувствовался металлический привкус, голова как будто раскалывалась. Служивший ему глазами сервочереп обернулся и увидел фигуры, которые стояли за спиной худощавого человека. Их было трое, сгорбившихся под изорванными мантиями, покрытыми вышитыми золотой нитью символами. Они всегда были там, но теперь подступили ближе, словно делали по шаркающему шагу всякий раз, когда он вспоминал очередную деталь. Астреосу они не понравились. Что-то в них вызывало неодолимое желание пристрелить их.
— Да? — сказал тонколицый человек.
— Как тебя зовут? — спросил Астреос. Боль в голове становилась хуже. Ему хотелось моргнуть, но у него не было глаз. В мыслях что-то поднималось, он чувствовал, как оно вливается на границу сознания, словно заря.
Инквизитор отступил.
— Я — правосудие, Астреос.
— Ты говоришь, что я предатель, но я помню лишь службу и самопожертвование. Я помню поля сражений на Карниусе Семь, на Киде, на Мальтиксе, что омыты кровью моих братьев, кровью, что мы проливали за клятвы Империуму. Как я могу быть предателем?
Позади него отворились двери. Астреос обернулся, увидел, кто вышел на вершину башни, и припал на колено.
— Встань, — произнес ТидиасФидий. Лицо магистра ордена оставалось непроницаемым. От его доспехов отблескивал горящий свет, а напитанные озоном ветра развевали красный плащ за спиной. Кадин стоял впереди почетной гвардии ТидиасаФидия, ветер трепал знамя в его руке, когда он уперся в Астреоса твердым взором.
— Мой лорд, — начал Астреос. — Что…
Корабли над ними открыли огонь. Небеса исчертило полосами пламени. Крепость взревела в ответ, залив небо прерывистыми линиями, когда огонь с кораблей уже тянулся к земле.
— Что это? — закричал он сквозь рев.
— Это Империум, которому мы служим, пришел нас уничтожить, — произнес он.
По груди Астреоса растекся холод. Он перестал ощущать конечности. Он заставил свой рот открыться, чувствуя, как начинают неметь челюсти. Инквизитор смотрел на него, его голова чуть склонилась набок, как будто над чем-то размышляя.
— Мы были верными! — прокричал Астреос в его тонкое лицо.
А затем был лишь холод онемения, и он вспомнил свет огня, затапливающий синее небо.
Иобель отвела взгляд от открывшегося под ногами вида. Она едва могла поверить в то, что увидела. Издубар продолжал смотреть вниз, сложив руки за спиной, с почти безмятежным выражением лица.
— Это…Это? .. — выдавила она.
— Ты прежде не видела ничего подобного? — мягко сказал Издубар. — Да, это один из Тысячи Сынов Магнуса Красного. Или, по крайней мере, его останки. Это — чудовище. Оно живое, в определенном смысле — оживленное энергиями варпа, одновременно тело и темница для духа внутри. Некоторые зовут их Рубрикой. Этого мы заполучили во время вторжения на Весс. Ради его пленения погибла дюжина боевых псайкеров уровня примарис.
— Цвета и эмблемы… — начала Иобель.
— Символы преданности тому, кого называют Разорителем, — Издубар оторвался от созерцания кристаллического пола и провел рукой по голове. Разум Иобель пронзил укол боли. Она на мгновение закрыла глаза и тяжело выдохнула. Камера потеряла фокус, затем четкость возвратилась. Иобель моргнула и натужно задышала, пытаясь сосредоточиться на том, где находилась. Издубар продолжал говорить, словно бы ничего не заметив. — Это важно не поэтому. Важность заключается в том, что оно означает.
Мысли Иобель прояснились так же внезапно, как затуманились. Она посмотрела на Издубара. Он глядел на нее так, будто только что задал вопрос, требовавший ответа. Она ощущала себя так, словно вернулась к разговору, о продолжении которого не осознавала. Инквизитор заколебалась, а затем поняла, что следует сказать дальше.
— В одном мире, давным-давно, один умирающий псайкер сказал мне о Просперо. Он сказал, что был отмщением Сынов Просперо.
— Да, — произнес Издубар. — На Карсоне, верно?
Иобель ощутила, как на ее лице вспыхнуло удивление. Издубар посмотрел на нее, затем перевел взгляд обратно на скованного воина Рубрики.
— Я стал следить за тобой вскоре после того, как начался твой поиск. Как можешь видеть, мы должны быть полностью уверены, — Иобель открыла рот, чтобы заговорить, но Издубар плавно продолжил. — Псайкер, сказавший это тебе, был прав. Его коснулась воля одного из Тысячи Сынов. Он, и множество других, подобных ему, ширятся по Имперуму тысячами культов и псайкерских ячеек, нарастая на его плоти, словно раковые опухоли. Подпитываемые снами и управляемые из потустороннего колдунами, которые — все, что осталось от Тысячи Сынов.
Иобель хмыкнула. Стоявший позади Кавор шевельнулся, словно ожидая команды.
— Я обнаружила записи, а также видела то, что хранилось в разумах еретиков. То, что вы мне поведали, я уже узнала сама, — она указала на Рубрику под ногами. — Это лишь подтверждение, не открытие.
Издубар рассмеялся, и звук этот оказался таким же внезапным, как и скоротечным.
— ''Открытие'', — он прокатил слово по языку. — Я отправился на поиски ответов, прямо как ты. Долгое время я просеивал слухи, полузабытые предания, а также ложь, которую еще шептали в покинутых местах. Я многое узнал, но всегда понимал, что можно узнать больше. Я чувствовал, что он как будто ждал меня за следующим поворотом — секрет настолько великий, что его существование затмевало все прочие тайны. В конечном итоге я нашел его, и понял, что оказался не первым. Были и другие из нашего рода, наблюдавшие за мной, дабы понять, как далеко я зайду без посторонней помощи, понять, готов ли я. Я спрашивал то же, что и ты, и в качестве ответа, а может и наказания, они дали мне знания, — он пошарил в кармане нательника и достал из него символ Инквизиции с синим камнем в центре. — Хочешь получить ответы, Иобель? Дверь к правде открыта. Войди в нее, либо же отступи сейчас, — он протянул символ Иобель.
«''Отступи!'' — мысль вонзилась в ее сознание, и камера поплыла у нее перед глазами. — ''Отступи сейчас же!''» — на На краю зрения закружилась серая пыль. Ощущение испарилось.
Символ лежал в руке Издубара, ожидая ее решения.
Издубар грустно улыбнулся. Это удивило ее.
— На одной луне, которая вращается на орбите далекого мира вокруг безымянного солнца, есть комната, — произнес он. — В ней содержатся записи, написанные человеком, известным как Калимак. Мы называем их Атенеем. В нем говорится о многом: о прошлом, о будущем, о вещах, которых не может быть, и о том, как их отыскать. Кроме тех, кто его хранит, мало кто еще мог лицезреть его, — он выдохнул и потер левый глаз. — Только мы, из Ордо ЦиклоповЦиклопес, видели его.
— Что такое Атеней? — спросила она. Краешком мыслей Иобель удивилась, почему ей казалось, что она уже задавала этот вопрос раньше.
— Это — мысли Магнуса Красного, — ответил Издубар. Иобель пораженно уставилась на него. Она чувствовала, как по коже, словно волдыри, прошла дрожь. — Это не просто записи, это окно. Калимак умер давным-давно, но его воспоминания еще записываются, а добываемые через них познания делятся и множатся без конца. С каждым новым днем к Атенею добавляются новые слова. Слова, поведавшие о том, что стало с Тысячью Сынами внутри Ока Ужаса, и дающие нам проблески того, кем они еще могут стать.
— Откуда вы знаете, что это правда? — голос Иобель звучал отдаленно, шок все еще волнами накатывал на нее.
Издубар отступил назад и посмотрел через кристаллический пол на Рубрику.
''«Ариман…»'' — слово эхом разнеслось в разуме Иобель.
''«Ариман…»''
''«Ариман…»''
— Но мы веками не были уверены наверняка, пока не получили этого и других. Пока не получили доказательства правдивости. Когда доказательство было найдено, у всего прочего, поведанного нам Атенеем, также появилась вероятность правдивости. Вот когда наша война по предотвращению того, о чем он предсказывал, действительно началась.
— И о чем он предсказывал?
— О шторме, — сказал Издубар. — О шторме в будущем, — инквизитор закрыл глаза. На линии челюсти дернулась жилка. В то мгновение Иобель увидела, что он не так молод, как выглядел — он был старым, и невероятно уставшим. — Временами я словно чувствую погребальные костры того будущего, — она заметила, как Издубар вздрогнул. — Вот против чего мы сражаемся, Иобель. Этой войны требует правда, которую ты искала половину жизни, — он указал на символ, что она продолжала сжимать в руке. — Ты присоединишься к нам в этом?
«''Ты не должна идти дальше…''» — прошептал сзади голос, и Иобель обернулась, но там стоял только Кавор, разглядывавший через кристаллический пол легионера Тысячи Сынов. Его руки были в карманах пальто, аугментические глаза ярко светились, когда он смотрел на черный комплект доспехов. Инквизитор нахмурилась — его глаза были синими. Она могла поклясться, что…
Она почувствовала, как открывается рот, а слова всплывают на поверхность разума и проталкиваются на язык. Иобель попыталась подавить их, закричать. У нее закружилась голова. Она пошатнулась. Камера внезапно завертелась и закружилась.
''«Что происходит? Что…Что?..»''
Комната померкла. Ее окружила чернота. Ей было так холодно. Ветер гнал по ее коже пепел, но ветра не было, а ее кожа скрывалась под слоями ткани.
— Ты присоединишься к нам, Иобель? Увидишь ли ты Атеней Калимака?
— Да, — ответила она. — Я увижу.
Все в камере остановилось. Издубар замер, его лицо замерзло между выражениями.
По кристаллическому полу зазвенели шаги, когда Кавор прошествовал мимо нее и встал напротив. Он наклонился, глядя на Рубрику ярко-синими аугментическими глазами.
— Его звали Килорис, — сказал Ариман ртом Кавора. — Он родился на Просперо, на девятый день первого прохождения. Умный, но не одаренный. Он был хорошим воином. Теперь же он лишь воспоминание внутри воспоминания, — он посмотрел на Иобель. — Ты знаешь, почему мы здесь, да? Я вижу, как часть тебя пытается не позволить мне добраться до конца этого воспоминания, — он улыбнулся. — Сильная Селандра Иобель, такая сильная для человека, — камера начала угасать. — Но недостаточно сильная.
Тени на стенах стали расти. Вокруг нее сомкнулась стена давления, сжимая мысли. Разум обожгло жаром. Она почувствовала, как оболочка ее защиты смялась. Камера почти растаяла в сером пятне кружащегося дыма. Это был конец, поняла Иобель. Еще один шаг через ее воспоминания, и Ариман получит, что хотел: Аполлонию, тайны Ордо ЦиклоповЦиклопес, Атеней Калимака. Ее воля оказалась слабой, и теперь она предаст не только саму себя, но и все человечество.
Ариман сделал шаг вперед, становясь все выше, черты похищенного лица Кавора рассеивались во тьму. Его рука потянулась к ней, пальцы начали расти, будто ширящиеся тени.
«''Нет,'' — подумала она. — ''Нет''».
И мысль стала железом. Был другой путь. Путь увидеть, как все происходило тогда, о чем она до сих пор не подозревала.
''«Это ведь воспоминание. И оно — мое».''
Она не была могущественным псайкером, но ей и не нужно было.
Щиты и оковы, удерживавшие Рубрику под ними, выкипели во вспышке света.
— Скажи, — медленно проговорила Иобель. — Если это воспоминание, что, если я его вспомню иначе?
Воин Рубрики пробил кристаллический пол. Ариман упал, его воображаемое тело замерцало между субстанцией и тенью. Иобель тут же бросилась через камеру, побежав к двери и тому, что могло за ней находиться. Рубрика приземлилась, присев на корточки на треснувший пол, его глаза ярко сияли. Ариман вознесся в воздух, сбросив форму Кавора, будто плащ. Он потянулся к Иобель.
Дверь была прямо перед Иобель. Она потянулась рукой и провернула свою память, будто ключ в замке. Дверь испарилась во взрыве обломков. Иобель промчалась сквозь облако пыли. Она чувствовала, как безумно колотится сердце. Осколки металла и камня посекли ей лицо, вызвав кровь.
«''Это не реально'', — закричала она себе. — ''Это не реально».''
Инквизитор поскользнулась и покатилась по белому мраморному полу. Иобель перекатилась и вскочила на ноги. Перед ней вытянулся длинный коридор. По обе стороны стояли запертые двери, а сквозь окна, из которых было видно голубое небо, лился свет.
''«Где это? Где я?»''
Заключенные в объятия, окутанные пламенем, Ариман и воин Рубрики вырвались из обломков двери позади нее.
— Расскажи, что ты помнишь, — произнес он.
Астреос промолчал. В воспоминаниях он увидел стрелявших с парапетов братьев, чьи доспехи заливало светом их пылающего дома. Серебристо-серые воины, окруженные нимбами варповского свечения, шагали по горящим залам, без слов убивая всякого, кто оказывался у них на пути. Впереди серых воинов ступала исполинская фигура дредноута, сотрясая своей походкой плитчатый пол. Он увидел, как магистр ордена Тидиас Фидий сбросил с себя мантию, когда погребальный костер взвился выше.
''«Какой прок от короля, лишившегося королевства?»'' — спросил тогда ТидиасФидий.
— Молчишь, — сказал инквизитор. — Я так понимаю, воспоминания о предательстве возвратились к тебе.
Астреос почувствовал, как напряглись мышцы в его челюсти.
Инквизитор приподнял бровь.
— Мы? Так ты сын большего предательства, а не одинокое существо ереси? Или, возможно, ты имеешь в виду Аримана и остальных его порабощенных сородичей? — инквизитор выжидающе замолчал. Воцарившуюся тишину нарушало только всасывание и пощелкивание трубок, пронзавших плоть Астреоса. — Ты не такой как он, верно? Ты не один из Тысячи Сынов, пускай и служишь одному из них. Даже среди моих товарищей -инквизиторов немного найдется таких, кто скажет тебе это, но Тысяча Сынов нарушили свои клятвы. Они нарушали их одну за другой, пока не осталось ничего, что удержало бы их от бездны. Такова правда, — он наблюдал за Астреосом, едва заметно нахмурившись. — Ты помнишь своего повелителя? Помнишь, кто такой Ариман?
''«Помнишь, кто такой Ариман…Ариман?..»'' — разнеслись у него в разуме отголоски тех слов. В них ощущался смысл, которого он не понимал, или пока не осознавал.
''«Кто такой Ариман…»''
Он увидел Аримана в помятых доспехах цвета ржавчины и запекшейся крови. Он увидел горящий меч, что разрубил его цепи. Он увидел миллион свечей, горевших во мгле его разума. Он увидел своих братьев: Кадара за миг до того, как цепной клинок распорол его грудь, ТидиасаФидия, стоявшего в безвоздушном мраке мертвой пустотной станции, Кадина с массой склизкой от крови шрамированной ткани вместо лица.
''«Ариман…»''
— Он не идет за тобой, — произнес инквизитор. — Не сейчас, и неважно, что он тебе наобещал. Тебя бросили, Астреос.
''«Я предатель,'' — подумал Астреос. — ''Неважно, какая причина, я подвел своих павших товарищей».''
— Что он пообещал тебе? Силу? Месть?
''«Если существует способ изменить то, что содеяно, я найду его,'' — сказал Ариман в безмолвии его разума. — ''Я обещаю тебе».''
— Надежду, — сказал Астреос. Он ощутил холод, как будто что-то из воспоминаний об одиноком мальчике, которым он был, просочилось в настоящее.
''«Он бросил тебя… он не идет…неважноидет… неважно, какие клятвы он дал».''
— Надежду? — инквизитор медленно покачал головой и потер глаза. — Мы сделали твой род таким особенным. Возьми ребенка, лиши его будущего, его страхов. Наполни его тайнами, что понятны одному только Императору, дай ему мускулы и доспехи, и окружи войной. Что у нас получится? Машина? Нет, ибо машина не может чувствовать верности, не ведает мотивации, не может прилагать усилий, чтобы достичь невозможного. Они могут сломаться, но не могут пасть. Что за надежду он предложил тебе, Астреос?
Следующие секунды после вопроса наполнились тишиной.
Инквизитор медленно выдохнул и покачал головой.
— Я не хочу делать того, что должно быть сделано, но ничего не поделаешь. Ты — предатель, Астреос, но ты все равно можешь послужить Империуму, если того захочешь. Расскажи, что еще ты помнишь, расскажи об Аримане и его намерениях.
Астреос почувствовал, как в нем нарастает гнев. Они убили его орден, они сделали его изгоем, лишили всего, что делало его верным.
''«Клятва связывает нас превыше всего, но для верности клятву должны дать также короли, которым мы служим»'', — так сказал ТидиасФидий. ''ТидиасФидий''. Теперь мертвый и брошенный во мраке.
— Нет, — промолвил Астреос.
— Кендрион, — позвал инквизитор. Космический десантник в массивных серебряных доспехах выступил вперед. Астреос удивился, как мог не заметить его среди теней. Его ложные глаза оглядели воина, различив письмена, покрывавшие наплечники, фиалы и скрученные свитки, что свисали на золотой проволоке с груди и плеч. По полуночно-черной коже спиралями вились серебряные татуировки, словно доспехи были выращены поверх его тела. В руке он сжимал меч размером с человеческий рост. Воин посмотрел на Астреоса серыми как сталь глазами.
''«Это один из них, один из рода, что убил наш орден. Один из рода, что сделал меня предателем».''
Из Астреоса излился шок, а затем возвратилась ярость, ярче, пылая глубже и яснее, чем прежде.
— Тебе не хочется этого делать? — сказал Астреос, и почувствовал, как в его словах затвердевает лед. — Однажды, инквизитор, тебя будут судить, и в тот момент ты посмотришь на свое лицо и поймешь правду. Твоя душа будет вопить, когда ее поглотит огонь.
На лице инквизитора не дернулся ни единый мускул.
— Отведи серафимов, — произнес он. — Пусть варп вернется.
— Вы уверены? — спросил Кендрион, отведя взгляд от Астреоса. Губы инквизитора сложились в слабую улыбку.
— Ты ведь здесь, друг мой, — инквизитор посмотрел на другие фигуры, наполовину сокрытые тенями. Кроме старухи и стеклянноглазого человека, под черными одеяниями переминались с ноги на ногу три согбенные фигуры. — Уйдите, — приказал инквизитор, и согбенные фигуры шаркающей походкой отступили назад, словно растаяв в сумраке.
Варп коснулся разума Астреоса, и он вдруг осознал, что извивающиеся и текущие тени уходят. Также он осознал Кендриона. Присутствие воина врезалось в его разум, подобно жару юного солнца. Мысли самого Астреоса были неповоротливыми, и только еще пробуя дотянуться до варпа, он понял, что что-то не так. Его пронзила боль. Он снова ощутил кровь и почувствовал, как зрение размывается от головной боли. Он оттянул свой разум назад. От машин, зажимавших его голову, пошел запах металла и варящегося мяса.
Иобель бежала. Ариман и воин Рубрики позади нее врезались в столп из белого мрамора. От удара во все стороны брызнули осколки камня и пламя. Руки Рубрики крепко обвивали Аримана. Иобель на бегу оглянулась. Ее глаза на долю секунды встретились с взглядом Аримана. Внутри нее вспыхнуло ошеломленное смятение. Она не понимала, что происходит, или каким образом оно происходит. Она ужасно, ужасно просчиталась. Их зрительный контакт оборвался, и мимолетное наваждение прошло. Иобель пошатнулась, едва не упав.
Ариман высвободился из хватки Рубрики. Воин отшатнулся, вернул равновесие и снова набросился на колдуна. Ариман встретил его воздетой ладонью. Иобель закричала, когда нагрудник Рубрики раскололся. В ее груди взорвалась боль. После нее стремительно накатило смятение. Рубрика слабо подняла руки и сделала еще один нетвердый шаг к Ариману. По фигуре воина, расходясь от груди, побежали трещины. Затем он развалился на части, обломки пустой оболочки посыпались на пол, будто сдутая ветром листва.
Иобель тяжело дышала, ее мышцы пребывали в состоянии между бездействием и готовностью сорваться с места. Но, конечно, ничего этого на самом деле не было, поняла она. Где бы ни находилась сейчас ее тело, происходящее было не более чем творением воображения, игрой разума. От необходимости дышать и до усталости в конечностях, все это было лишь выдумкой.
Ариман подступил ближе, осторожно, не сводя с нее глаз. И тогда она догадалась, почему, и где, скорее всего, находится. Это был не ее разум, а его.
Она встретилась с ним взглядом, и в тот момент поняла, что он также понял об ее догадке. Иобель почувствовала, как губы сложились в холодную улыбку.
Он сделал еще шаг. Иобель сжала свои мысли, будто кулак, и швырнула их наружу. Ариман остановился. Его лицо было таким же нечитаемым, как резной камень, но Иобель поняла, что за этой маской скрывалось нечто близкое к страху.
— Тебе не убежать, — сказал он. Его голос был взвешенным и спокойным. — Отсюда нет выхода, инквизитор.
— Это так, но чего будет стоить одолеть меня? Сколько урона я смогу нанести здесь, внутри твоего разума?
— Местоположение и секреты Атенея.
— Ты отдашь мне их, так или иначе. Все, что мне требуется, это потянуться внутрь тебя и взять их. Ты глубоко их погребла, но они там, — Ариман поднял тонкий палец и приложил его к виску. — Я чувствую их.
Иобель держала мысли в готовности, чтобы в случае, если он только пошевелится, сокрушить или изменить другие части его сознания. Ей нужно было время. Время найти путь наружу, время уничтожить воспоминания об Атенее.
— Зачем его искать? — спросила она. — Ты и так уже знаешь, о чем в нем говорится. Ты ведь был там, разве нет?
Он медленно покачал головой.
— Ошибки, инквизитор. Ошибки, совершенные в прошлом, которых я не понимал, и которые собираюсь исправить в будущем. Вот чем мне поможет Атеней.
Тогда она рассмеялась, и звук этот заставил содрогнуться растрескавшиеся стены.
Ариман вздохнул.
— Я разрушил все, что хотел спасти. Это — мое бремя, но я освобожусь от него.
— Твое бремя? Ты проклят, Ариман. Для твоего рода не уготовано спасения в аду.
Глаза Аримана расширились, а затем его взор затвердел.
— Единственно важное, — мягко произнес он, и словно бы вздрогнул. Когда он вновь посмотрел на нее, его очертания будто размылись и растянулись. Свет у него за спиной померк до теней. — Ты говоришь об Империуме и нашем роде, но что насчет твоего рода, а, инквизитор? Я твоими глазами видел, что творил ваш род. Я видел миры, что сжигали ради единственной жизни. Я слышал аргументы о том, что нужно сделать ради общего блага. Я касался пепла, что оставался после вас. Ты спрашиваешь, какое у меня может быть спасение. А я спрашиваю у тебя, какое может быть у тебя?
Она ощутила, как дворец вокруг нее смещается, коридоры перестраиваются, чтобы пленить ее, а стены вырастают, дабы закрыть двери в другие части разума Аримана.
— Невиновных нет, — сказала Иобель. — Если мы не будем действовать, то кто будет? Правота не делает меня бесчеловечной, а только заставляет видеть в бесчеловечности необходимость. Но то, что делаешь ты, это совсем другое, это кострище, разведенное из здравомыслия ради ложных идеалов.
Ее разум отмечал каждую деталь, которую она могла ощутить, изучить, попробовать. Но когда Иобель открыла рот, чтобы заговорить опять, то поняла, что время ее подошло к концу. Ей оставалось лишь одно.
— Правда на ''моей'' стороне, — произнесла она и метнула всю мощь своего разума в воображаемый мир, словно шаровой таран.
Стены и потолок вокруг нее развалились на части. Осколки камня, дерева и стекла завертелись в воздухе наперекор силе притяжения. Иобель воспарила сквозь разрушение, а затем вырвалась наружу, на солнечный свет. Из ее плеч выросли крылья, доспехи укрыли ее кожу серебром. Она нырнула, врезалась в белую башню, и почувствовала, как та рушится от ее касания. Наполовину сформированные образы воспоминаний пролились в залитый солнечным светом воздух, развеваясь, словно шелковые флажки. Она спиралью ринулась обратно к дворцу, неся следом за собой ударную волну разрушения. Вокруг нее закрутился циклон из раскрошенного камня, стекла и дерева, когда она в полете пронзила дворец насквозь. Иобель вновь взмыла под солнечные лучи. Свет в небесах переливался между неоново-белым и желтым. Она не знала, куда подевалось проявление Аримана, но каждый камень здесь был фрагментом его разума, который следовало сокрушить, каждая башня — столпом его мыслей. Иобель не сомневалась, что не переживет этого, но она твердо решила сломить его прежде, чем тот отнимет ее познания.
Она приземлилась на вершину башни. Под ногами вздрогнули белые камни, когда Иобель схватилась за них. Мир вокруг нее содрогался, небеса расплывались. Он пытался стряхнуть ее, пытался выплюнуть. В выси, на солнечном лике расплывалось черное пятно, растекаясь по его полыхающему кругу. Ей нельзя было останавливаться. Она вцепилась в парапет, подтянулась, и прыгнула прежде, чем башня обрушилась.
В воздухе разнеслось воронье карканье, громче рокотания падающих обломков и раскалывающегося камня. Далеко внизу она услышала биение тысяч крыльев.
Она приземлилась на более высокую башню. Камни пошли трещинами. Вокруг нее поднялся рокот крошащегося мрамора. Она ступила еще шаг, когда прямо у нее за спиной обвалилась половина верхушки башни. Иобель прыгнула, расправив крылья. Она бросила взгляд вниз. Башня исчезала из поля зрения, рассыпаясь фонтаном пыли и камней. Вокруг нее начало обрушиваться больше и больше шпилей, блоки и осколки стекла посыпались в разверзшуюся внизу бездну. Иобель взмахнула крыльями и взмыла к солнцу, которое уже превратилась в черный диск.
— Иобель! — от рева содрогнулись сами небеса. Она посмотрела вниз и увидела, как Ариман поднимается из рушащегося дворца. Он явился стаей ворон, штормом черных крыльев и резкого карканья. Птицы хлынули к Иобель, двигаясь все быстрей и быстрей от исчезающей земли и обваливающегося в пропасть дворца. Она почувствовала, как ее крылья наливаются свинцом. Иобель попыталась сосредоточиться, удержаться за идею полета, но безуспешно. Воронья стая окружила ее. Голубое небо скрылось за черными перьями. Карканье падальщиков ставало все пронзительнее и пронзительнее. Она поняла, что кричит, когда воронье полностью поглотило ее.
— Попалась, — промолвил Ариман хоровым криком ворон.
Внутри Астреоса взорвалась боль. Она была повсюду, жаля его от глубин души до кончиков пальцев. Он горел и становился льдом, и кровоточил, и рассыпался прахом. Он отпрянул, пытаясь превратить свой разум в оружие, призвать варп. Боль росла и росла. Он почувствовал, как ее пальцы продавливают железо, в которое он благодаря тренировкам превратил свой разум. Теперь Астреос вспомнил все, каждое мгновение — от башен своего мира рождения, до момента, когда Ариман бросил его труп на полу многоярусного зала. Все вернулась, став таким же внезапным и ярким, как брызги крови на солнечном свете.
— Он бросил тебя, Астреос, — пробился сквозь боль голос Издубара. — Ненавидь нас, если хочешь, но увидь его таким, каким он есть. Он — сын предательства. Он привел тебя к такой судьбе и бросил тебя. И ты закончишь свои дни здесь, верный повелителю, который воспользовался тобой и выбросил.
Он чувствовал, как психический огонь проникает все глубже в разум, облизывает его волю, давит на каждую слабину. Сквозь него хлынули ощущения и эмоции: экстаз, ненависть, радость, ярость, недоверие.
И над всем этим стоял образ, говоривший голосом, похожим на ТидиасаФидия. ''«Ариман сделал все это ради своего легиона, но даже тогда он убил Амона. А что же ты?»''
— Ты для него меньше чем ничто, — произнес Издубар. — Инструмент, оружие, брошенное на поле боя.
Боль объяла все естество Астреоса. Его тело билось в оковах, скрытая под маской голова выворачивалась из стороны в сторону. Одно из сердец взорвалось в груди. Ребра и позвоночник затрещали, когда мышцы свело судорогой. Легкие начали опадать. Появился запах варящегося жира и озона. Он подумал о Рубрике, о моменте, когда Ариман изменил свой легион, и задался вопросом, могло ли заклинание походить на то, что происходило с ним сейчас, могли ли Тысяча Сынов испытывать такую же боль в момент превращения.
«''Я никогда не был одним из них,'' — крикнул голос с границы боли. — ''Я никогда не буду одним из них».''
— Атеней, — слово прорезало боль и прозвенело во мраке. Боль ослабилась, став окаймленным огнем клинком у его сознания. — Атеней, — выдохнул Астреос. Пот градом катился по его коже, грудь тяжело вздымалась, когда из уцелевшего легкого со свистом вырывалось дыхание. — Он ищет Атеней Калимака. Вот почему он пришел за той, что звалась Иобель. Он увидел это в ее разуме. Шанс, это был лишь шанс, но он последовал за ней. Он хочет узнать, где Атеней, и как он защищен.
Молчание наполнилось его натужным дыханием. Издубар смотрел на него твердым взглядом. Кендрион стоял неподвижно, скрестив руки на гарде меча, серебряные доспехи источали эфирный туман и тающую изморозь.
— Расскажи мне все.
И он рассказал. Астреос рассказывал, как будто в его душе прорвало плотину, и последние частички его естества хлынули из озера сомнений и ненависти. Он рассказал о Кадаре, о существе, которое теперь носило его кожу. Он рассказал о том, как умер ТидиасФидий. Он рассказал о Кадине, и о том, что осталось от его потерянного брата. Он рассказал о Круге, который Ариман собрал вокруг себя, об отступниках и колдунах, и о кораблях, чьи корпуса шевелились, будто живые. Он рассказал им обо всем, что мог вспомнить.
В самом конце Астреос просто лежал, чувствуя кровь в своем дыхании.
''«Я умираю»,'' — он попытался подумать о том, что только что сделал, но теперь в его разуме осталась лишь ноющая пустота. Варп вокруг него смещался, течения, посмеиваясь, дергали его изорванные мысли.
— Спасибо, — произнес Издубар. — Я не могу простить тебя за то, кто ты есть, но спасибо тебе. Ариман проиграет. Мы будем ждать его.
— Если уже не слишком поздно, — послышался из теней голос старухи.
Издубар молча наблюдал за Астреосом, а затем отвернулся. Кендрион не шевельнулся, но посмотрел на Издубара с мерцавшим в серых глазах вопросом.
— Нет, — сказал Издубар. — Пока нет.
Кендрион отвернулся, его доспехи заурчали и защелкали. Последнее, что увидел Астреос, прежде чем техножрецы отключили сервочереп, были трое закутанных во тьму серафимов, выступивших вперед. Касание варпа ослабело, и в последний момент, прежде чем оно полностью исчезло, ему показалось, будто он услышал пощелкивающий смех, словно облако ворон, взывающих к мертвецам.
Пещера полнилась искрами и тенями. Иобель сидела и смотрела на огонь, что плясал на груде поленьев. Она задрожала, невзирая на тепло, и плотнее укуталась в старое одеяло. По другую сторону желтых языков сидел Ариман. По крайней мере, она думала, что это Ариман, ибо кем еще он мог быть? На нем была рваная красная одежда, его голова скрыта под капюшоном. Руки, ворошившие костер палкой, покрывали шрамы, кожа была бугристой и блестящей. Он ничего не говорил, просто наблюдая за тем, как древесина раскалывается и потрескивает, перегорая.
— Я помню, — произнесла она, и услышала вызов и злость в своем голосе. — Я помню каждый шаг, что привел нас сюда. Это разве не ошибка? Разве мне не следовало полагать, что все это реально, как раньше? В чем подвох?
— Подвох? — раздался голос позади нее. Иобель развернулась. Ариман стоял у нее за спиной, его лицо было открыто, гладкая кожа смазывалась от игры теней и света. Он был в белых одеяниях, и сжимал в руке истертый деревянный посох. — Зачем мне обманывать тебя сейчас, Иобель?
Она оглянулась на фигуру в красном капюшоне.
— Он не видит меня, — отозвалась фигура сухим, как жажда, голосом. — И не слышит, — из черноты под капюшоном на нее посмотрела единственная точка синего света. — Я тут ради тебя, и только тебя.
— Что тогда это? — она указала на фигуру в капюшоне. — Что это, если не очередная уловка?
— Пещера много что символизирует, но сейчас ее лучше всего считать прибежищем, — сказал Ариман, обойдя ее и посмотрев в огонь. — Ты сильно навредила мне, госпожа.
— Он уважает тебя, — сказала фигура в капюшоне. — Знаешь, когда он в последний раз уважал человека? — Иобель окинула их взглядом. Что это? Ей требовалось хорошенько подумать. Требовалось понять, что замыслил Ариман. Она уже высвобождалась прежде; следовало ли ей повторить еще раз? Она попробовала, но ничего не изменилось.
— Мы бродили в воспоминаниях и по землям разума, — произнес Ариман. — Но там теперь лишь обломки и хаос: воспоминания и образы смешались у меня в голове, — Ариман присел возле костра и положил посох на колени. Он медленно протянул руки к теплу. — У тебя получилось. Впервые за долгое время я чужак в собственных мыслях.
— Ты понимаешь? — спросила фигура в капюшоне.
Иобель покачала головой.
— Кто ты? — спросила она.
— Кто я? — одновременно отозвался Ариман и фигура в капюшоне.
Ариман на мгновение нахмурился.
— Я — тот, кто ищет и знает больше прочих, и делает то, что должно.
— Он — лжец, — произнесла фигура в капюшоне, и Иобель послышался смешок на границе его слов.
Внезапно Иобель ощутила себя невероятно уставшей. Она бежала и сражалась, и сражалась снова, и вспышками видела всю свою жизнь. Даже если она спасется, это лишь продолжится. Она будет бежать до конца своих дней и еще дальше. Лучше умереть здесь, позволить утраченному сновидению о себе самой тихо угаснуть.
— Нет, — произнесла Иобель, и звук собственного голоса удивил ее. Она показалась себе старой, изможденной и слишком уставшей, чтобы скрывать это. ''«Ты звучишь точно как Малькира»,'' — подумала она, и мысль о хмурящейся в экзоскелете старухе едва не заставил ее улыбнуться, хотя она сама не знала, почему. — Нет, Ариман, ты — монстр.
— Я видел Инквизицию твоими глазами. Я знаю, чем вы занимаетесь. Скажи, если я монстр, то кто тогда ты?
— Я — слуга. Я служу человечеству. Я борюсь за выживание нашего вида. Я — выживание, Ариман.
— Отлично, — усмехнулась фигура в капюшоне.
— Нет, позволь угадать, к чему ты стремишься. Я была в твоей душе, Ариман. Мне не нужно, чтобы ты говорил, во что веришь. Я понимаю тебя.
— Он всегда был слеп насчет самого себя. Это его слабость — слабость всех нас, на самом деле.
— Ты полагаешь, будто идешь путем исправления, но этот путь — стезя трупов.
— Я в долгу перед братьями. Я отплачу его.
— Твои братья такие же, как ты — тонут во лжи, они так глубоко погрузились в океан Хаоса, что уже не видят поверхности. Их, как и тебя, не должно быть.
— Тогда скажи мне, инквизитор. Когда ты убила первого человека за Императора, когда приказала начать первую чистку, когда приказала погубить целый мир из-за ошибок нескольких, что ты тогда себе говорила?
— Что цену необходимо заплатить, иначе все пойдет прахом, — ответила Иобель, наконец ощутив, как к ней возвращается гнев. Ариман открыл рот, но она продолжила. — Не пытайся сказать, что занимаешься тем же самым. Я делаю то, что должна, и если это включает в себя смерть, или смерть всех, кто мне не безразличен, значит, так тому и быть. Вот кто я такая. Я — та, кем тебе никогда не стать, потому что ты никогда не платишь сам по своим счетам.
Ариман просто посмотрел на нее. Иобель уставилась в ответ. Между ними потрескивал огонь.
— Так по-человечески, — сказала фигура в капюшоне. — Когда-то и я мог говорить так же, — он пожал плечами. — Возможно, и говорил.
— Мы, — медленно проговорил Ариман, — видим вещи по-разному.
Иобель встала, все еще кутаясь в одеяло, и повернулась к зеву пещеры и неровному серебру ночи за ним. Она сделала шаг вперед.
— Он верит тебе, — раздался голос у огня, похожий на сминающуюся бумагу. — Часть его, глубоко внутри, верит тебе.
— Ты не уйдешь далеко, — мягко сказал Ариман. — Не здесь, не сейчас. Все кончено, Иобель.
Она подступила к краю пещеры и выглянула наружу. Склон утеса отвесно уходил вниз, теряясь во мгле. Кожи коснулся ветерок. Она подняла голову, и ей показалось, что откуда-то издалека долетело волчье завывание. Иобель снова посмотрела вниз, и задалась вопросом, могла ли идея падения убить ее.
— Я не дам тебе получить эти знания, — сказала она и оглянулась на огонь, а также на две фигуры, сидевшие возле него. — Даже если я должна умереть, я не позволю тебе получить то, что ты ищешь.
Ариман медленно покачал головой.
Разум Иобель опустел, как будто она дрейфовала на спокойной глади моря, ничего не чувствуя и ни о чем не думая. Затем в ней разверзлась чернота, ширясь, словно крик.
— Все, — сказала она. Ариман кивнул, хотя это был не вопрос. — Тогда ты знал, что я здесь скажу, знал, что я умру, если это поможет уберечь от тебя Атеней.
— Да, — кивнул колдун.
— И то, что я увидела в Оке — разрушенные миры, шрамы на самом варпе — ты также видел.
Он кивнул и впервые отвел от нее взгляд, посмотрев в огонь. Сидевшая возле него фигура в капюшоне шевельнулась и повернула скрытую голову к Ариману.
— Всего этого еще не случилось, верно? — сказала она. — Это твое будущее? Звезды умирают, ад кричит твое имя, словно моля о пощаде — вот что тебя ждет?
Ариман не ответил.
— Но ты не станешь? Ты видишь, что делаешь, и теперь знаешь, что изберешь этот путь, что ты уже совершил выбор, — Иобель устало вздохнула, что прозвучало почти как смешок, и посмотрела в ночь за зевом пещеры. Она сделала шаг вперед.
— Не нужно прыгать, — тихо промолвил Ариман. Иобель оглянулась. — Ты уже мертва. Ты начала умирать, когда стала бороться. Дворец был всем, что от тебя оставалось.
Иобель просто глядела на него. Он смотрел в ответ.
— Но я ведь здесь.
— Нет, тебя здесь нет. Ты — лишь воспоминание, вся твоя память и мысли живут в моем разуме, из снов превращаясь в явь, думая моим разумом, ты — призрак.
Иобель медленно повернула голову. Фигура в капюшоне смотрела на нее.
— Он прав, — произнесла фигура, но ей показалось, что она услышала улыбку в тех словах. — Но ничто не является таковым, каким кажется.
Иобель вздрогнула. Ветер за спиной покрепчал, и она вновь услышала волков. Она отвернулась и прыгнула. Падая, Иобель увидела, как пещера становится все меньше и меньше, пока не превратилась в одинокий огонек посреди ночного неба.
Ариман сделал медленный вдох, и Кадин услышал в нем дребезжание и влажный хрип.
— Кадин, — снова сказал Ариман и начал соскальзывать по дверному косяку. Кадин потянулся и поршневой рукой поймал его за предплечье. Механическая конечность дернулась, едва коснувшись колдуна — ощущение привело его в замешательство, но воин не подал виду. Медленно, он поднял Аримана обратно на ноги.
«''Я мог бы убить его,'' — подумал он, придерживая колдуна. По губам Аримана текла кровь, его глаза были закрыты. — ''Я мог бы убить его прямо сейчас, и ничто не смогло бы меня остановить».''
— Снова думаешь о том, чтобы убить меня, Кадин?
— Как-то ты сказал, что не будешь трогать мои мысли.
— Все так. Это была лишь догадка, — окровавленные губы Аримана слабо дернулись. — Кроме того, сейчас силы мне нужны не для чтения твоих мыслей. — Тело колдуна свело судорогой, его глаза открыласьоткрылись, зрачки расширились в подернутой кровью склере. Он стал совершенно неподвижным. Кадин почувствовал запах раскаленного металла, и опустил глаза. Его пальцы, сжимавшие руку Аримана, покраснели от жара.
Ариман медленно выдохнул, его дыхание было белым паром в теплом воздухе. Его зрачки сузились, кровь, пятнавшая глаза, исчезла, оставив привычную холодную синеву. Он выпрямился, как будто силы возвратились к нему, хотя его лицо до сих пор казалось истощенным и пустым. Он поднял закованную в перчатку руку и утер кровь с подбородка.
— Спасибо, — сказал Ариман. Кадин забрал руку. Колдун сделал шаг, но пошатнулся и оперся о стену. — Чертово серебро, — выругался он и сплюнул. Кровавая слюна зашипела на полу. Ариман сделал еще один шаг, который уже казался увереннее, хотя Кадин мог сказать, что движение это было скорее актом воли. Ариман окинул взглядом длинный коридор, затем оглянулся на опаленную комнату за дверью. — Запри ее, — сказал он.
Кадин кивнул, но Ариман уже отвернулся. Воина охватило непонятное чувство. Он пребывал в оцепенении так долго, что оно застало его врасплох. Отчего-то он ожидал, что Ариман скажет ему нечто другое, будет другим, и когда тишина стала обволакивать его, Кадин понял, что это было за чуждое ему чувство. Внезапно он ощутил себя совершенно одиноким.
— И что мне делать? — позвал Кадин. Ариман оглянулся, его рот чуть приоткрылся, словно помогая ему дышать, плечи и спина ссутулились.
— Жди, если хочешь, — Ариман медленно моргнул. — Я призову тебя, Кадин. Когда придет время.
— Это сработало? — задал вопрос Кадин, прежде чем Ариман успел отвернуться. — Мы получили то, что нам нужно?
То, что нам нужно… слова прозвучали странно даже для самого Кадина. Ариман повернулся и посмотрел на него, удивление и боль смешались на его лице.
— Да, — ответил он, — мы получили то, что нам нужно.
— А Астреос — ты узнал, жив ли он?
Ариман остался неподвижным, глядя Кадину в глаза.
Санахт ничего не ответил, а остальной Круг подле него всматривался в великую кристаллическую сферу, в которой вихрились блеклые цвета, эхом отражая сомнения некоторых из них. В глубинах образа вращалась Аполлонианская система, чьи четыре планеты и раздувшиеся солнца походили на пятна холодного света. Самый крайний мир пылал, окруженный ореолом просперианских рун и линий, которые тянулись в глубины космоса. Это был газовый гигант, его иссиня-охряная поверхность клокотала титаническими штормовыми системами. На глазах Санахта тучи меняли свою форму. Для ментальной проекции образ был очень точным, будто его создали из самих воспоминаний. Обычно Ариман просто соединил бы свой разум с братьями, чтобы поделиться подобной информацией, но сейчас он вызвал их всех на мостик «Сикоракса», дабы все они смогли увидеть систему своими настоящими глазами. Санахта волновал вопрос, для чего.
Он посмотрел на Аримана, стоявшего перед командным троном Карменты. Колдун был в полном комплекте боевой брони, голова скрыта под шлемом. Вокруг него дугами извивалась энергия, развевая шелка его одеяний и свисавшие с доспехов пергаменты. Это было кое-что новое, но было нечто еще — нечто грубое и лихорадочное в том, как говорил разум Аримана. В шаге от него стоял согбенный Кадин, поршни его рук и ног шипели и лязгали, словно сокращающиеся мышцы. Санахт отметил, что его аугментика приобрела влажный радужный блеск, как будто из нее сочилось машинное масло. Он поднял взгляд и встретился с парой зеленых глаз-щелок, смотревших прямо на него. Кадин моргнул, веки сошлись и разошлись в стороны. Санахт едва не оскалился от отвращения.
+ Цель? + холодным мысленным голосом спросил Игнис.
+ Атеней находится в центре лабиринта под поверхностью этой луны. Сама луна — единственная в системе, что имеет название — Аполлония, + внутри кристаллической сферы заискрился новый свет, окружив ореолом серый шар рядом с крайней планетой системы. + Луна и ее родительская планета находятся в таком орбитальном соотношении, что создает постоянное затмение. Солнечные лучи никогда не достигают Аполлонии. +
+ Всегда во тьме, + послал Санахт.
Ариман умолк, едва заметно поведя плечами.
+ Атеней оберегает орден — его кураторы. Так инквизитор назвала тех людей. +
+ Людей? + послал Игнис, гладкость его мыслей боролась с неверием.
+ Это было в разуме инквизитора, + послал Ариман.
На границе круга шевельнулся ГильгамосГильгамош, поджав губы на широком лице. Санахт уловил привкус сомнения, изливающийся из открытого разума своего брата. Он взглянул на бывшего прорицателя Корвидов, но взор Гильгамоса Гильгамоша был прикован к Ариману.
+ Если это действительно то место, которое мы ищем, тогда Империум заставит нас заплатить за него кровавую цену, + мысленный голос Гильгамоса Гильгамоша пророкотал, словно камень, скрежещущий о камень. + Врата крепости редко оставляют открытыми. Я смотрел на пути, проматывал один ход событий за другим, но все равно не вижу, чем это может закончиться. Все покрыто туманом неизвестности. Мне это не нравится. +
+ И ты прав, + послал Ариман. Колдун медленно потянулся и отстегнул застежки шлема. Лицо под них было маской усталости. Санахт ощутил, как по Кругу прокатилась волна удивления. Ариман поочередно посмотрел на каждого из них со слабой улыбкой на губах, но не в глазах. + Нам пришлось дорого заплатить за то, чтобы дойти сюда, и может обойтись еще дороже. Уверенности нет ни в чем. Уверенности не может быть ни в чем. Ни в том, что мы затеваем, ни в войне, которую ведем. Мы сражаемся с судьбой, а не идем у нее на поводу. Всегда есть вероятность неудачи, вероятность поражения, + он прервался и на мгновение закрыл глаза. + Но так и должно быть. Мы следуем не путем уверенности, но путем сокрушения того, что нам предначертано, + варп наполнился молчанием, что дрожало подобно туго натянутой струне. Затем Ариман отвернулся от Круга. Образ в кристаллической сфере померк.
— Игнис, — произнес Ариман, донесшийся из его рта настоящий голос был слабым. — Скоординируй флот. Мы начнем варп-переход в течение цикла. Остальным — подготовить силы.
— Мы снова будем сопровождать вас в штурме, лорд? — спросил ГильгамосГильгамош.
— Нет. Со мной пойдет Санахт, Кадин и отряд Рубрики.
— Как пожелаете, — согласился ГильгамосГильгамош.
Ариман отвернулся от них, даже не подав знака, что собрание закончено. Санахту показалось, что он увидел, как фигура Аримана замерцала по краям, будто отбросив тень от несуществующего света.
— Ты ранен, — произнесла Кармента. Линзы ее глаз перефокусировались, и лицо Аримана покрылось радугой цветов инфразрения. Его лицо было красным от исходящего тепла, холоднее белой желтизны жрецов-кираборов, которые суетились на заднем фоне, но горячее морозной зелени и голубизны своих доспехов. Он ничего не сказал. Кармента заметила, как в его челюсти дернулась мышца. Ариман закрыл глаза. — Точно, — это была констатация факта. — Хуже, чем раньше.
— Это говоришь ты? — спросил он тихим, тяжелым от усталости голосом. — Или корабль?
Что-то, связанное с ее мыслями, прощелкало вопрос и сформулировало ответ.
Ариман мягко рассмеялся, потом кивнул и выдохнул.
— Изъятие сведений прошло не так, как задумывалось? — спросила Кармента.
— Нет, — ответил Ариман, затем покачал головой и больше ничего не добавил. Он прислонился к подлокотнику командного трона, тяжело склонив голову. Она услышала влажное пощелкивание в его дыхании.
— В тебе трещины, — сказала она. — И они расширяются.
Ариман одарил ее долгим взглядом, затем покачал головой с низким безрадостным смешком. Ей стало интересно, почему.
— Держи Кадина возле себя, — сказала она. — Остальные… они не уверены, Ариман. Вспомни, что когда-то они следовали за Амоном и пытались уничтожить тебя. Теперь они служат тебе, но они тебе не доверяют.
Ариман медленно выпрямился, его доспехи заурчали.
— И мне следует доверять Кадину? — спросил он.
— Да, — ответила Кармента.
Игнис покачал головой.
— Слишком много неизвестных, слишком много переменных. Может это и шанс, но нам нужно нечто большее, чем шанс — нам нужно преимущество, — осторожно произнес Игнис. — Ты будешь один на один с Ариманом под поверхностью Аполлонии, но еще там будет стража Рубрики, подчиняющаяся только воле Аримана. И нельзя игнорировать это чудовище, Кадина — даже для тебя он представляет опасность. Это, а еще мы ведь говорим об Аримане, в какой изоляции он бы ни оказался. И, кроме того, на орбите будет целый флот, с огневой мощью и войсками на борту. Кармента предана только Ариману, а один «Сикоракс» достаточно силен, чтобы сокрушить нас, если мы выступим против него.
Игнис остановился и нахмурился. Санахту стало интересно, говорил ли когда-либо прежде Властитель Разрухи так много.
— Да, — настала очередь Санахта молча ждать.
— И что же это? — наконец спросил Игнис.
— А это, — осторожно произнес Санахт, — я оставлю при себе.
Удар Санахта отсек ствол Игнисового болтера за мгновение до того, как спусковой крючок со щелчком возвратился на место. Болт в патроннике взорвался. Жертвенник с шипением поршней рванулся вперед, занося кулак.
— Нет! — крикнул Игнис. Автоматон замер.
Санахт удержал острие меча перед глазами Игниса, силовое поле отбрасывало электрические голубые тени на его лицо. Жертвенник остановился.
Машина выплюнула в ответ поток машинного кода.
— Да, — ответил Игнис. — Все в порядке во всех смыслах.
Жертвенник опустил кулак и медленно отступил назад. Санахт едва слышимо вздохнул и повернулся к теням, откуда донесся голос.
Марот рассмеялся, и звук треском разнесся по машинному ущелью. Высоко над головами прокатился раскат ложного грома. Санахт почуял запах озона и разряда молнии.
— Те сведения, которых нет у Аримана, ты получил… — Игнис остановился, его язык прижался к зубам. — От этого.
— Другой секрет, да, — произнес Марот. — Тот, который сберегла ведьма, прежде чем умереть. Ариман думал, что получит их все, но один она сохранила. Умная, сильная. Очень сильная.
— Но ты забрал его после того, как она умерла? — спросил Игнис.
Марот кивнул, забарабанив пальцами по носу шлема.
Санахт ощутил, как его пальцы вздрогнули на агатовой и алебастровой рукоятях мечей.
— И что же ты узнал? — продолжил допытываться Игнис.
— О, нет. Нет. Я уже раз сказал, и это и так слишком много.
— Умрет еще до того, как вступит в бой.
— Предательство — ответ на многие вопросы, — сказал Игнис, а затем улыбнулся — его губы растянулись, обнажив зубы с выгравированными на них черными цифрами. Это было одно из самых тревожащих выражений, что Санахт когда-либо видел на лице живого существа.
«''Они даже не замечают меня,'' — Хемеллион, пересекавший верхнюю платформу мостика, наблюдал за суетившимися вокруг него фигурами. — ''По крайней мере'', — подумал он, — ''они замечают меня, но не интересуются, почему я здесь».''
Мимо прошествовала высокая гибкая фигура в ярко-охряных одеяниях, ее длинная маска с клювом даже не повернулась в его сторону. Хемеллион вздрогнул, хотя воздух тут был теплым как кровь. — ''«Я — часть этого места. Я помечен одним из их хозяев, и всякий, кто видит меня, видит не более чем одного из своих»''.
Эта часть мостика была больше самой крупной городской площади, которую он только видел, а ее потолок был выше самого высокого храма, в который ему приходилось заходить. За ее далеким краем раскинулся следующий уровень мостика, чье необъятное пространство испещряли ущелья, наполненные машинами и забитые металлическими стеками, из которых вились кабели. Он повернул голову и прищурился, позволив глазам приспособиться к пятнистому сумраку. Где-то в тридцати шагах от него над плинтом из черного камня висела огромная кристаллическая сфера. Воздух вокруг нее мерцал, а ее поверхность переливалась, словно пролитое на воду масло. Прямо за глазами Хемеллиона расцвела резкая боль. Он закашлялся и почувствовал в слюне кровь.
''«Почему я здесь? Мне здесь не нужно находиться»,'' — он огляделся, переводя глаза между искривленными фигурами и шипящими машинами.
''«Этот невозможный город однажды сгорит. Тронный зал станет могилой с пеплом. Это случится. Наверняка случится».''
Он нахмурился и замер, его шаги стихли на вымощенном азуритом полу. Казалось, словно последние мысли произнес кто-то другой. Хемеллион встряхнулся, и вопросы с сомнениями исчезли. Он бросил взгляд на трон.
''«Это — царица звездного города? Здесь правит Ариман, но, может , это монарх иного рода?»''
Хемеллион подступил ближе, ожидая, что кто-то остановит его, ожидая, что чья-то костяная или металлическая рука сомкнется на его плече, что прозвенит вопрос. С основания у подножья трона на него взглянула раздувшаяся фигура с маской, похожей на изувеченную медвежью морду. Хемеллион остановился, не зная, бежать ли ему или же заговорить. Фигура отвела глаза. Хемеллион прождал секунду, сделал глубокий вдох и подождал, пока не замедлится сердцебиение. Он шагнул на помост трона и почувствовал, как под ногами вибрирует камень и металл. Запахи горячего металла и корицы, которые наполняли воздух, чувствовались здесь намного сильнее.
Теперь, оказавшись ближе, он заметил, что фигура обмякла в объятиях трона. Если у нее было тело или форма, она затерялась в изорванной мантии. Кабели, что соединяли ее с троном, исчезали под складками ткани.
— Кто ты? — прохрипела фигура на троне.
Хемеллион отшатнулся и едва не рухнул с помоста. Мантия зашевелилась, голова под глубоким капюшоном медленно поднялась и посмотрела на него. Лицо внутри было маской, покрытой растрескавшейся красной краской. Глаза женщины были стеклянными линзами, подсвечиваемыми зеленым светом. Он уставился в ответ. Маска заставляла его думать о чем-то восхитительном, голос звучал очень по-человечески, даже по-женскому, хотя и казался уставшим и ломким.
— Я… Я — Хемеллион, — наконец представился он.
— Да. Некогда Король. Вот как они тебя назвали, когда поведали мне о тебе, — она остановилась. Хемеллион услышал, как внутри капюшона что-то щелкнуло и зажужжало. — Я — Кармента. Я — госпожа «Сикоракса», — Хемеллион неотрывно смотрел на нее. — И почему ты здесь?
«''Госпожа''». Значит, этот корабль, этот звездный город, имел свою госпожу, царицу, правившую им для своего повелителя. Он посмотрел на кабели, вившиеся от трона к полу, а затем на мостик во всей его суматохе и пульсирующем металле, и дальше, на ломающий разум корпус «Сикоракса» за обзорными экранами. Все оно расходилось от этой точки. Этот трон был центром корабля, а это существо в капюшоне с голосом уставшей девочки, повелевало отсюда.
— Ты часто блуждаешь. В этом есть какая-то цель? — спросила она. Хемеллион снова потупил взор. В словах чувствовалось неподдельное любопытство.
«''Что ты такое?»'' — задался он вопросом, мечась взглядом между ложным лицом и глазами.
Он чувствовал себя странно, словно за все месяцы ненависти и непонятности, этот момент был окном в нечто, что он утратил.
— Зачем они держат меня живым? — наконец спросил Хемеллион. Она вздохнула. Он нашел это странным образом сбивающим с толку.
— Прощение.
— Прощение? — Хемеллион почувствовал, как его лицо скривилось в замешательстве и неверии.
Кармента осторожно кивнула.
Свет в глазах Карменты зашумел. Ее голова задергалась из стороны в сторону. Тело в мантии забилось в судорогах, заставив затрястись массу кабелей. Из ее рта полились рваные звуки. Хемеллион отступил назад. Огромный зал наполнился диссонирующими звуками: лязг, треск, уханье. Кираборы застыли на месте, их скрытые под масками лица обратились к трону. Хемеллион сделал еще шаг назад. Из складок Карментовой одежды взметнулась медная рука и поймала его за запястье. Пальцы сомкнулись мертвой хваткой. Хемеллион вскрикнул, ощутив, как под давлением затрещали суставы. Голова Карменты дергалась, глаза безумно метались по помещению.
— Кто ты? — отчаяние и паника булькали в ее голосе. Хемеллион услышал за спиной топот бегущих ног и крики. — Зачем ты здесь? Как тебя зовут? — он попытался выдернуть руку, но медные пальцы лишь сомкнулись сильнее. Она рывком подтянула его ближе, так что его лицо оказалось в считанных дюймах от нее. — Прошу, как тебя зовут? — взмолилась она, и ее голос стал уже не женским или машинным, но детским. — Прошу, скажи, почему я здесь? Где отец? Он вернется? Помоги. Про…
Свет в глазах Карменты померк. Ее тело обмякло, голова упала на грудь. Свет от светосфер и терминалов потемнел по всему мостику. Огромное пространство стало вдруг тихим, как будто каждый затаил дыхание, каждая машина ждала отложенной команды. Хемеллион просто стоял и смотрел, не в силах сдвинуться с места. К нему со всех сторон потянулись руки, металлические пинцеты и закованные в бронзу щупальца. Его рука была зажата в хватке Карменты. В ухо зло зашептали голоса. Он мотнул головой, продолжая смотреть на осевшую фигуру под складками одежды. В сгустившейся тишине прощелкал стон.
Свет мигнул и снова загорелся. По воздуху разнеслись щелчки и жужжание, когда тысячи машин снова вернулись к жизни. Кармента медленно подняла голову. Хемеллион заметил в движении слабейшую дрожь.
— Пустите его, — прохрипела она. Только тогда Хемеллион понял, что вокруг него столпились кираборы, пытаясь удержать. Их касания были теплыми, а от коричной вони его едва не стошнило. Они заухали и защелкали в ответ. Кармента покачала головой. — Нет, это не его рук дело. Кроме того, на нем оковы Санахта, поэтому я не сочла бы это разумным курсом действий.
Кираборы переглянулись между собой, забормотали приглушенными машинными голосами, а затем отпустили Хемеллиона. Он вздрогнул и плотнее закутался в одежду. Он понятия не имел, что только что произошло. Он не мог вспомнить, почему решил прийти сюда, но ничуть не сомневался, что находиться здесь у него не было никакого желания. Он отвернулся и поспешно направился к выходу.
Он оглянулся, внезапно ощутив, как резко заболели поршни в ногах. Там ничего не оказалось, просто облака белого пара и размытое свечение огней под решеткой пола. Все, что было у него спиной, это полкилометра перехода. Перед ним лежал еще один километр до магистрального узла. Кроме него, сюда мало кто забредал. Даже кираборы редко когда заходили сюда, а если кто и спускался, то по большей части наиболее механизированные создания из их рода, что с лязгом и щелчками передвигались по металлическим решеткам. Здесь была зона какого-то пагубного воздействия, хотя Кадин никогда не пытался понять, какого именно.
Он знал эту часть корабля вдоль и поперек. Долгие годы он скитался по ним, когда на «Сикоракс» опускалась насмешка над ночью. Корабль был городом, лишенным дней, только ритмы корабельных систем приглушали огни и сгущали воздух. Некоторые члены команды рабов цеплялись за этот неспешный ритм, моля об окончании ночного цикла и о возвращении яркой зари. Когда Сильванус Сильван поведал ему об этой традиции, Кадину стала любопытной ее причина, но затем он понял, что всякий раз, когда выходил прогуляться по нижним палубам, на корабле всегда царила «ночь». С тех пор Кадин более не мог думать о сумеречных часах, как о чем-то другом. Спустя некоторое время он перестал и пытаться.
Он повернулся обратно и сделал еще шаг. Ощущение тревоги возвратилось, и на этот раз сильнее, словно паук, бегающий внутри черепа. Он продолжил шагать. Решетки залязгали под его поступью.
+ Кадин, + раздалось позади него слово. Он вихрем развернулся, выхватив из-за плеч цепной меч, чьи зубья уже начали вращаться.
Ничего. Часть его захотела рассмеяться. Кадин позволил цепному мечу умолкнуть, и обернулся назад к дороге, по которой следовал.
Среди облаков пара стоял Санахт. Он был в шлеме с высоким гребнем, его лицевая пластина сверкала отполированным серебром, глаза светились янтарным светом. Его руки покоились на навершиях вложенных в ножны мечей.
— Прочь из моей головы, колдун, — прорычал он.
— А ты стойкий, — сказал Санахт. — Твоя душа похожа на незаживающую рану, все еще склизкую от крови.
Кадин пожал плечами, затем снова потянулся за спину к цепному мечу. Санахт молча наблюдал за его действиями.
— Зачем Ариман призывает меня сейчас? Мы еще даже не вошли в варп.
— Он не призывал тебя, — мягко произнес Санахт. Кадин замер, чувство тревоги все еще не покидало его голову, став теперь сильнее и протиснувшись в сознание. Поршни в руках зашипели, крупные пальцы со щелчком сомкнулись. Санахт продолжил, его голос оставался тихим, как будто он плел заговор или в чем-то сознавался. — Когда-то мы были похожи, ты и я, по крайней мере в одном. Когда-то варп жаждал и меня. Он запустил свои пальцы во сны моего разума, а также в мою плоть. Первыми изменились мои глаза. Они стали подобны звездам, и куда бы я ни посмотрел, я видел истину, все представало передо мной таким, каким оно было на самом деле. Поначалу это было восхитительно. Я перестал думать о том, почему больше не мог снять доспехи. Перестал удивляться, почему больше не дышал.
Кадин ощутил, как его металлические руки снова дернулись. Чувство тревоги в его голове превратилось теперь в нарастающее давление. Взгляд Кадина переметнулся на навершия Санахтовых мечей: алебастровый орел и агатовый шакал находились прямо под кончиками пальцев. Он подумал об оружии за спиной, о расстоянии до Санахта. Затем он покачал головой и начал отворачиваться.
Санахт напрягся, но потом покачал головой, вновь расслабившись.
— Нет, нет, — сказал он, осторожно отвернувшись и убрав руки с наверший мечей. — Ты прав. Мы совсем не одинаковы, а любые схожести, что могут быть между нами, только поверхностны, — Кадин был уверен, что мечник улыбнулся при последних словах. — Но я все равно хотел поговорить с тобой.
— Почему? — выдавил Кадин. Ощущения в черепе были такими, как будто он вот-вот треснет.
— Когда-то мы называли это честью.
''«Ты здесь умрешь»'', — раздался голос на краю мыслей.
Ведущая нога врезалась в палубу. Санахт скользил назад, оба мечи меча низко опущены, зеленые глаза блестят на серебряной личине шлема.
«''Он быстрее тебя, быстрее, чем ты когда-либо мог быть''», — мгновение Кадин не узнавал этот голос, но затем вспомнил низкий тон ТидиасаФидий, его повелителя, его магистра ордена, его товарища в изгнании. ТидиасФидий, давно почивший в холодной тьме.
''«Ты здесь умрешь, брат».''
Рука Кадина с широко расставленными пальцами опускалась к лицу Санахта.
— Нет, — прошипел Кадин. — Пока нет.
Санахт резко, словно плетью, ударил силовым мечом. Окутанная молниями кромка встретилась с ладонью. Силовое поле зажужжало, поцеловав металл. Пальцы сомкнулись. В коридоре полыхнул свет. Повалил густой белый пар. Рука Кадина исчезла, молекулы разорвались на атомы, когда лопнуло силовое поле. Осколки меча зазвенели по доспехам пошатнувшегося воина с истекавшим кровью и машинным маслом обрубком.
Санахт извернулся назад, продолжая сжимать сломанный меч.
«''Боль'', — подумал Кадин, открытие оказалось столь неожиданным и шокирующим, как и само ощущение. — ''Я чувствую боль».''
И что-то внутри него, воспоминание, последнее семя того, кем он когда-то был, раскрылось. В нем закипела ярость, незамутненная и яркая. Она походила на холодную воду и лед. Она походила на огонь, на пробуждение от солнечных лучей.
Санахт вихрем обернулся, его меч — копье радужного пламени. Кадин выпрямился во весь рост, зашипев поршнями. Санахт сделал выпад. Кадин ударил ногой. Когтистые пальцы угодили в сочленение между грудными пластинами торса и пробили их. Звук ломающегося керамита затрещал в застоявшемся воздухе, словно раскалывающийся при звоне колокол.
Санахт упал, разбрызгивая кровь, пламя на его мече затрепетало. Кадин увидел, как тот ударился о стену и рухнул на палубу. Он улыбнулся, чувствуя, как эмоция растекается по его изувеченному лицу. Мир неожиданно вновь стал ярким, живым. Часть его задалась вопросом, почему именно сейчас, но он прогнал мысль.
Обрубок правой руки Кадина продолжал кровоточить, хотя уже медленнее, будто машина и плоть старались заживить рану. Он поднял ногу и поставил ее на расколотую грудную пластину Санахта. Он неспешно надавил, чувствуя, как поршни работают вместо мышц.
— Желаешь поговорить со мной перед смертью? — сказал Кадин. — Или теперь честь этого не требует?
Края сломанного керамита заскрежетали друг о друга, когда он наступил на грудь поверженного противника сильнее. Санахт поднял глаза. Кадин заметил, как в глазных линзах мечника промелькнуло нечто, чье-то отражение у него за спиной. Воин начал оборачиваться.
Кадин почувствовал, как психосиловой меч Санахта пронзил его грудь.
Казалось, как будто его ужалило льдом. У него осталось время подумать о братьях, подумать о ТидиасеФидии, о Кадаре и Астреосе, теперь уже мертвых, ухмыляющихся ему из меркнущих воспоминаний. Их лица превратились в черепа, а затем они расхохотались, и в конце остался один только смех.
Первыми зажглись двигатели «Дщери Хель». «Штормовой вирм» и «Молот старки» последовали примеру, скользнув на позиции позади флагмана. «Смертный смех» и «Кровавый вой» двинулись подле них, удерживая позиции между более крупными судами. Все корабли были шрамировано-черными, их изначальные цвета давным-давно исчезли от прикосновений пламени и бурь. Их корпуса были покрыты многочисленными повреждениями: по подбрюшьям и спинам, будто улыбки, тянулись глубокие рытвины, носы были изрыты неровными воронками, а на жерлах пушек блестели шрамы, оставшиеся после стрельбы. Были и другие отметки — потеки металла и камня, словно их субстанция сначала текла, подобно расплавленному воску, а затем затвердела. Вокруг них на фоне звезд ярились ревущие бури света. На краткие мгновения в них можно было различить нечто, напоминавшее звериные морды. Пять кораблей обволакивали дрейфующие клубы пыли размерами с целые континенты. Это был самый край Ока Ужаса, но даже здесь варп-штормы прорывались в реальность, облизывая канал спокойствия, который вел к Кадии. Далее ждал Империум.
Корабли Волков притаились в складках бурь, тучи эфирных энергий накатывали на щиты, двигатели кратковременными выбросами удерживали их на позициях подле сестер. Они дрейфовали и выжидали, столь же терпеливо, как смена сезонов, высматривая то, что им было нужно. Наконец, оно появилось: рассеянная группа кораблей, несущаяся к свету Кадии. Поначалу это был лишь один корабль, его двигатели извергали красный свет, корпус кровоточил газом и энергией, и он шел неровным курсом, словно пьяница. Затем показался еще один, его орудия палили в пустоту, изрыгая ярость и свет во всех направлениях. Следом еще, раздувшийся и почерневший, его корпус истекал эктоплазмой. Потом десять и еще десять, дальше сотни: все они мчались к Кадии, будто охваченное паническим страхом стадо. Это был не настоящий флот, ибо у него отсутствовало какое-либо центральное командование, и к Кадии его влек лишь слепой инстинкт голодного хищника, идущего на свет. Им вслед ревели бури, и Волки выжидали. Только когда флот миновал их, Гримур приказал следовать за ними.
Корабли ускорились, запятнав пламенеющими следами грязную пустоту варпа. На мостике «Дщери Хель» Гримур прислушался к бормотанию сервиторов в красном освещении. Корабль содрогался, крик его машинного духа становился громче, пока реакторы изливали свою ярость в двигатели. Жрец в шлеме с плуговидным носом бросил на него вопросительный взгляд. Гримур кивнул. Корабль запел от боли, когда его двигатели заработали на полную мощность.
Наконец, подошел остальной флот вторжения, ускоряясь сквозь погребальные костры сородичей. Оборонительные платформы Кадии открыли огонь, извергая паутины света на миллионы километров. Перекованные Хаосом корабли загорались, взрывались, скручивались, умирали и кричали в безмолвие. Но все равно они продолжали наступать.
Кадийский флот пришел в движение. Боевые группы вышли на позиции, эскадры выстроились так, чтобы создать сети перекрывающихся секторов обстрела. Глаза и разумы по всему флоту узрели природу угрозы и рассчитали ответные меры. Это была не атака, по крайней мере не такая, что могла увенчаться успехом, невзирая на свои масштабы; это был наплыв, Око извергало часть своих проклятых обитателей. Эта атака несфокусированной ярости была грозной, но предсказуемой. Защитникам придется заплатить цену, но строй удержится, и отразит вторжение до того, как оно начнется.
Из посадочных ангаров выплеснулись облака бомбардировщиков и спиралями понеслись прочь от своих носителей. Волны торпед обрушились на затронутые варпом суда беспощадной дробью взрывов. Корпусы превратились в километровые осколки, на ходу рассыпающие пламя и металл. Имперские бомбардировщики набросились на оставшиеся корабли, мелта-ракетами и сейсмическими бомбами превращая обломки в крошево и расплавленные брызги.
Десятки затронутых варпом кораблей погибли в первом прокатившемся огненном шторме сражения, но далеко не все. Некоторые суда сильно изменились за время пребывания в Оке, их корпуса разрослись, став подобными живой материи, подобными раковой опухоли, взращенной на ночных кошмарах. Эти бегемоты наступали дальше, не обращая внимания на то, как срывались и сгорали целые куски обшивки, вопя голосами покойников. По всей Кадийской системе стихли вокс-передачи, люди пробуждались от сна, все еще слыша чьи-то стенания на границе слуха. За покровом пламени, сотканным балетом разрушения, корчились варп-бури, тянясь ближе к реальному измерению, дабы насладиться кровопролитием.
Кадийский флот встретил выживших налетчиков слоями перекрывающегося огня. Боевые группы, уже занявшие позиции, открыли огонь по двигателям вражеских кораблей, когда те по инерции пронеслись мимо них. Быстрые фрегаты и канонерки подступили ближе, стреляя по уже обнаженным ранам. Первое из крупных судов погибло от орудий боевого корабля «Императрикс», истекая кровью и стеная от боли в варп. Оно взорвалось, пламя и газ от его смерти, замерцав, стало кровью и ошметками маслянистого вещества. Но остальные совращенные суда были далеко не беззубыми, и не пожелали умирать без боя. Некоторые открыли ответный огонь, поливая врагов грязной ревущей плазмой, испепеляя целые эскадры залпами из макроорудий. Налетчики и обороняющиеся сошлись в ближней битве, даже в смерти терзая и кромсая друг друга. И повсюду вокруг них чернота космоса превратилась в огненный ад.
Корабли Гримура вошли в Кадийскую сферу, когда битва достигла апогея. Их курс был просчитан задолго до этого момента, оттачиваемый в полумеханических мозгах порабощенных лексмехаников до тех пор, пока не превратился в полоску, оставленную бритвой на коже. Корабли проклятых обрушились на Кадийскую систему с неистовым напором, но они все равно оставались предсказуемыми. За долгие недели ожидания Космические Волки высчитали, каким образом защитники Кадии станут отражать подобную атаку. Они не знали точного количества войск, что обороняли звездную систему, но то, как они ответят на действия предсказуемого врага, само по себе было предсказуемым. Волки избрали путь, который проведет их мимо строя защитников, подобно камню, пущенному по водной глади. Они выждали, когда Око нанесет удар по Кадии, включили двигатели и начали ускоряться по выбранному пути в сторону холодной тьмы, что ждала их по ту сторону системы. Теперь, когда защитники и налетчики сошлись в бою, Волки уже прошивали самую границу боевой сферы.
Гримур, стоявший на мостике «Дщери Хель», услышал, как запел его корабль, когда в него впились варп-шторма, а огни сражения поцеловали его нос. Он пошатнулся, когда корабль затрещал. Воин закрыл глаза, ощущая, как медленно пробегают секунды, и обнаружил, что они все еще дышат. Он вспомнил корабли, рассекавшие волны, подобно длинным кинжалам, шипящий ветер, туго натягивавший паруса, брызги, перелетавшие через нос, когда волны встречались с его режущей кромкой. «Бежать по когтям бури», вот как они называли это — танец по морю белых гор, с грозовым валом, простершимся за их спинами от одного края горизонта до другого. И в тот момент, пока разум Гримура жил минувшим, а вокруг него сотрясалось настоящее, впервые за тысячу лет он вновь познал упоение. То было упоение от навыков, проверяемых о наковальню удачи, от бега на стену из щитов и от понимания того, что ты бросаешь кости судьбы в надежде на везение.
— Входим в сферу внешней системы, — произнес сервитор глухим монотонным голосом.
«''Отлично'', — он почувствовал, как раскололись губы, обнажая зубы. — ''Пробежимся по когтям бури и поглядим, остались ли мы сыновьями Фенриса».''
Корпус содрогался и содрогался. По каверне мостика звенели сигналы тревоги и сирены. Сервиторы переговаривались железными голосами. Подле него стояли его братья, непринужденно сжимая оружие в руках, красные аварийные огни поблескивали в холоде их глаз. Корабль тряхнуло снова. Звук двигателей нарастал и нарастал. Гримур откинул голову, и его ухмылка раскололась еще шире.
Гримур взвыл. Клинок смерти опустился на нити судьбы. Остальные Волки присоединились к нему.
В космической пустоте, острие из кораблей пронзило границу системы. Им вслед потянулся орудийный огонь. Корабли Волков танцевали и кружили, целуя края взрывов. Суда преследователей начали отставать, хотя их двигатели уже разогрелись до раскалено-белого предела. Но два корабля не сдавались.
— Они все еще гонятся за нами, — раздался из воя голос Хальвара. Гримур умолк, и упоение покинуло его, едва он взглянул на Хальвара, склонившегося над ауспиком. Один за другим Волки так же затихли. Остался лишь рев корабля, прокатывавшийся сквозь них, словно рокот грома. Гримур бросил на Хальвара вопросительный взгляд.
— Два корабля, — доложил Хальвар. — Очень быстрые. Они прекратили стрелять.
Гримур кивнул. Огневая мощь в обмен на скорость: вот почему суда не стреляли. Они догадались, что корабли Гримура совершили такой же обмен, так что вряд ли станут открывать ответный огонь, когда расстояние между ними уменьшится. Корабли шли на сближение, а это значило, что они собирались использовать оружие, которое не требовало затрат энергии — они собирались взять Волков на абордаж.
— Кто они? — спросил Гримур, уже догадываясь об ответе.
— На них метка Ультрамара, — ответил Хальвар, мрачно кивнув. — Они сородичи из легиона, ярл. Они — космические десантники.
Гримур вздохнул и удобнее перехватил секиру, почувствовав знакомое ощущение тяжести в своих пальцах.
— Срединная секция, нижний артериальный коридор. Вторжение подтверждено, — наполнил его ухо безликий голос сервитора с мостика.
— Число попаданий? — прорычал он.
— Наверняка не известно. Возможно, два. «Штормовой вирм» и «Кровавый вой» сообщают, что их также взяли на абордаж, — Гримур беззвучно выругался. Торпеды попали точно в цели, и теперь большинство его кораблей оказались в опасности.
— Нижний артериальный коридор. Внутренние переборки пробиты, секции сто и с пятой по тридцатую. Продвигаются к корме.
''«Кровь Фенриса, а они быстрые»'', — подумал Гримур. Кем бы ни были те космические десантники, что высадились на «Дщерь Хель», они прокладывали себе путь через корабль с беспощадной целеустремленностью. Воины направлялись к реакторам и двигателям. Если им удастся их повредить, «Дщерь Хель» останется без энергии, став легкой жертвой для остальных защитников, которые уничтожат ее, как только догонят. Это была старая древняя тактика, столь же древняя, как когда человек впервые обрубил узлы на парусе, бросив корабль на милость волн.
Гримур побежал быстрее, его искривленное тело поковыляло запинающейся походкой. За его спиной стая Волков, которые некогда были людьми, также прибавили шагу. Палубы гремели, будто гром.
Лепид выскочил из-за угла и отстрелял четыре снаряда — два вверх, два вниз. Он уже бежал вперед, когда взорвались голова и гусеницы орудийного сервитора. Его братья двигались следом за ним неровным строем, прижимаясь к стенам коридора.
От следующей переборки их отделяло тридцать шагов. После десяти шагов справа от них открылся узкий переход. Он мельком заметил его, едва только обогнул последний угол. В такой близости от двигателей корабля сам воздух дрожал и гудел от энергии, поэтому Лепид услышал сервитора всего за мгновение до того, как миновал поворот. Он нырнул к противоположной стене, когда снаряды тяжелого болтера изрешетили воздух и палубу, где он стоял всего миг назад.
Он подобрался и побежал дальше. У него за спиной эхом разнесся барабанный кашель болтеров, и орудийный сервитор смолк. Стоявший позади него в строю брат прицелился и выстрелил в то же мгновение, как Лепид пришел в движение. Они даже не замедлились. Вот что значило братство и Кодекс — думать как один, двигаться как один, синхронизировать действия без раздумий и колебаний.
В пяти шагах от переборки сержант сорвал с пояса мелта-бомбу. Он потянулся к двери и приложил к ней заряд. Едва почувствовав, как тот магнитно прикрепился к металлу, он отпустил его и нырнул вправо от массивной двери.
Звук вырвался из глотки Гримура, когда он выскочил из тьмы. В переборке все еще алела рваная дыра. Сквозь нее пробежал космический десантник в белых доспехах, еще двое следовали сразу за ним. Гримур заметил на их наплечниках голову хищной птицы и капли жидкого металла, остывающего на пластинах брони. На его секире заплясал синий свет, когда он одним махом перепрыгнул разделявшее их расстояние. Он услышал, как за спиной взвывают цепные мечи и зажигаются силовые поля вынырнувшей из тьмы стаи. Космические десантники в белых доспехах развернулись, переводя стволы своего оружия одновременно с глазами.
''«Они движутся как одно целое,'' — подумал Гримур, вздымая руки, навершие секиры оставляло за собой яркий молниевый след. — ''Как один зверь».''
Космические десантники открыли огонь.
Гримур почувствовал, как секира задрожала от удара, прорубив доспехи и кости. Кровь внутри него завывала, приливая к коже. Космический десантник в белых доспехах пошатнулся, и из обрубков его рук брызнул багрянец. Гримур почти ощущал шок воина в воздухе с железным привкусом. Он ударил снова, взмахнув секирой по низкой дуге. Космический десантник попытался уйти в сторону, но неверно прочел действия врага. Навершие секиры погрузилось в колено воина. Он упал. Гримур добил его ногой, ощутив и услышав, как ломаются кости и броня. Глубоко внутри он услышал завывание, звоном разнесшееся в посеребренной луной фенрисианской фенрисийской ночи.
''«Нет, только не здесь, только не сейчас. Они — благородные воины, что гибнут под нашими клинками».''
Но мысль умерла, и Гримур почувствовал, как завывание становится громче, эхом вырываясь из сна.
«''Это не должно было случиться вот так,'' — подумал Гримур, но его рука уже срывала остатки шлема. Он мельком заметил пергаментную ленту почета, что кровью приклеилась к наплечнику воина. Под багрянцем все еще можно было прочесть имя «Лепид». Гримур замер. Конечности тряслись, все его тело била дрожь. Огонь и звон оружия превратились в блеклый поток, эхом отражавший стучавшую в его венах кровь. Он не чувствовал себя подобным образом уже долгое время, с тех самых пор, как началась охота. Гримур задался вопросом, не было ли этому виной Око, не могла ли его пагубная близость повлиять на их плоть и разумы в последний раз, прежде чем они освободятся.
Усилием воли он заставил мышцы застыть в неподвижности. Он посмотрел вниз. Лепидус Лепид до сих пор пытался подняться, до сих пор пытался сражаться, но его кровь все больше заливала палубу, а движения становились все слабее. Гримур заглянул в глазные линзы умирающего воина. В ответ на него посмотрело отражение, подцвеченное красным светом линз: согбенный воин в изжеванных силовых доспехах, на обнаженном лице которого желтели длинные, с палец, клыки.
— Это дурная смерть, — слова горько слетели с его языка. — Но ты умер достойно, кузен, — произнес Гримур и опустил секиру по чистой дуге.
Четырем кораблям Гримура удалось оторваться от погони и вырваться во тьму за границей Кадии. Один остался — «Кровавый вой» продолжал крутиться на месте, пока его двигатели остывали, а энергия угасала. Он умрет позже, три монитора системы разобьют его корпус макроснарядами. Космические Волки на борту погибнут стоя, с оружием в руках и воем на устах, когда огонь и пустота заберут их. Когда их братья вывернулись из цепкой хватки защитников Кадии, Волки с «Кровавого воя» отправили в ночь последнее послание.
— До конца охоты, — сказали они. Покрытый кровью противника, с которым ему не хотелось сражаться, Гримур Красное Железо услышал их сигнал, поднял висевший на шее амулет и коснулся его губами. От него несло холодной кровью.
— Ярл, — тонким голосом отозвался рунический жрец.
— Мы вышли из Врат. Возвращайся в Море Душ, — он остановился, вспомнив лицо, отражение которого он увидел в глазах мертвого космического десантника — лицо зверя, вытащенного из глубин ада. — Прозри нам курс. Приведи нас к нему.
— Я этого не люблю. В смысле, не люблю покидать башню, — Сильванус Сильван посмотрел на Хемеллиона, когда они свернули за угол.
Серв в красных одеяниях ничего не ответил, его лицо под капюшоном оставалось неподвижной маской. Хемеллион выглядел старым. Его кожа была покрыта складками, рот — черточка в окружении морщинок. Сквозь толстую ткань мантии проглядывалась едва заметная сутулость. По правде говоря, ему было не больше сорока или пятидесяти лет, но казалось, эти прошедшие годы оставили на нем глубокие шрамы. «''Кроме глаз''», — подумал СильванусСильван. В тех глазах читался юношеский гнев, поблескивавший прямо под поверхностью.
— Они сказали, зачем я им нужен? — спросил он. Хемеллион промолчал, но свернул в широкую дверь, окаймленную бронзовыми перьями. За ней ждала старая металлическая платформа, за которой, исчезая в далеком мраке, тянулись освещенные красным туннели. Пара остановилась в центре пола. Двери закрылись, подобно сомкнувшимся челюстям, и платформа двинулась по туннелю.
— Мы готовы, верно? — сказав СильванусСильван, перекрикивая лязг и скрежет платформы. Хемеллион опустил глаза и распрямил рукава, прикрыв ими ладони. Он носил перчатки, отметил СильванусСильван, грубая черная кожа, истертая на внутренней стороне ладоней. «''Зачем я говорю?'' — спросил себя СильванусСильван. — ''Он не хочет разговаривать, но я так хочу этого от него, что болтаю как идиот,'' — навигатор покачал головой. — ''Это потому, что ты идиот, вот почему»'', — сказал он себе. На границе этой же мысли другой голос задался вопросом, не могло ли это быть оттого, что мужчина был ближайшим подобием нормального человека, с которым он встречался за очень долгое время. — Но почему тогда Ариман не пришел сам? — вслух задался он вопросом. — Или Санахт?
Хемеллион чуть повернул голову и взглянул на Сильвануса Сильвана с таким выражением, словно смотрел на тарелку гнилого мяса. Он отвел глаза.
Платформа постепенно ускорялась, лязганье ее шестеренок и цепей превратилось в одну вибрирующую ноту. Мимо них проносились треснувшие красные лампы и темные провалы других коридоров. Сильванусу Сильвану показалось, будто в одном из них он разглядел огромную полуосвещенную каверну, наполненную безмолвной техникой. Он задался вопросом, не мог ли начать разговор не с той ноты, ведь с тех пор, как Хемеллион попал на борт, навигатор видел его всего раз, да и то издалека.
— Ты ведь слуга Санахта, верно? — Сильванус Сильван попытался перекричать дребезжание деталей и свист воздуха. — Хемеллион, да?
— Раб, — слово было настолько тихим, что Сильванус Сильван с трудом понял, что его сказал Хемеллион.
— Что?
Хемеллон глядел в туннель перед платформой. Ветер трепал капюшон его мантии.
— Я — раб, как и ты, как и любая душа в этой… тюрьме.
— Осторожнее с тем, что говоришь.
— Почему? — фыркнул Хемеллион. — Они и так знают.
— Я…
— Ведьмы, что прозревают души. Вот кто они. Как от них можно что-либо утаить? Они знают, о чем я думаю, и их это не волнует. Мои мысли для них меньше чем ничто.
— Подобные слова опасны.
— Вот почему ты служишь им так охотно? Потому что боишься умереть?
По коже Сильвануса Сильвана пробежался мороз. Он вспомнил голоса, что скреблись о его чувства, когда корабль входил в варп, лица, которые видел в извилинах штормов, лица, которые он знал, лица, которые ему хотелось бы забыть.
— Ты не знаешь, о чем говоришь.
— Да неужели? — Хемеллион расхохотался вновь, запрокинув голову, так что с нее слетел капюшон. Он перестал смеяться и опустил взор. Его глаза походили на блестящие точки отражения в мерцающем освещении. Сильванусу Сильвану вдруг захотелось убежать отсюда, но бежать было некуда. Хемеллион метнулся к нему и схватил за слои кисеи и бархата. Сильванус Сильван начал было отбиваться, но саван и капюшон рывком сорвали с его лица. Он упал, пытаясь прикрыть голову, приготовившись к граду ударов, которые, как навигатор ничуть не сомневался, вскоре последуют.
Хемеллион возвышался над ним, сжимая в руках смятую массу ткани, чьи края развевались на ветру.
— Посмотри на себя, — сказал он.
Хемеллион сделал медленный, контролируемый выдох.
— Я вижу тебя… и других, и понимаю все, что мне нужно знать о том, какой станет награда за такую жизнь, — он выпустил ткань из рук. Та плетью хлестнула в стремительно удаляющееся расстояние. Сильванус Сильван почувствовал, как поднимается и тянется, будто пытаясь схватить ее, но она уже превратилась в призрак, исчезающий из поля зрения. Он осел обратно на пол.
Платформа постепенно замедлялась, мерцание огней успокаивалось. Наконец, они остановились перед дверью. Она была больше той, через которую они вошли раньше, ее косяк толще и ничем не украшен, металлическая поверхность темнее и с пленкой грязи и пыли. Дверь отворилась, и Хемеллион шагнул к ней.
— Тогда зачем жить? — окликнул его Сильванус, Сильван и услышал в своем голосе злость и боль. — Почему не вонзить себе нож в шею и, наконец, обрести свободу?
Хемеллион оглянулся на него. Сильванусу Сильвану почудилось, как будто на лице мужчины промелькнуло замешательство, но затем оно исчезло, словно смытое прочь. Хемеллион отвернулся и сошел с платформы.
«''Он что-то прячет внутри»'', — подумал СильванусСильван, поднявшись на ноги и сделав шаг к двери. Хемеллион остановился и непонимающе помотал головой.
— Что это было? — спросил он.
— Я ничего не говорил, — отозвался СильванусСильван. Спустя секунду Хемеллион пожал плечами и пошел дальше.
+ Вы звали, госпожа, + сквозь жужжание корабля до Карменты долетел голос Аримана. Часть ее нашла успокаивающим то, что она услышала его. Другая ее часть задалась вопросом, почему.
«''Ты возвратился из снов''», — произнесла она, пытаясь заставить свой голос казаться сильным, невзирая на то, что Азек и так почувствовал бы правду. Она говорила через интерфейсные устройства корабельного разума, мысленно формулируя слова, которые затем транслировались на системы судна. В некотором смысле Кармента разговаривала с кораблем, или сама с собой, в зависимости от того, как она предпочитала смотреть на это. Но она знала, что Ариман был здесь, что его разум касался систем машины, что на самом деле она общалась с ним.
+ Ты догадалась, что я вернулся, еще до того, как я сам об этом заявил. +
«''Ты удивлен?'' — она остановилась и ощутила, как сквозь нее изливается усталость. — ''Я чувствую весь корабль, каждую заклепку, каждое перенапряженное звено энергии и силы. Я чувствую каждую душу, что дышит выдыхаемым мною воздухом. В километре под нами, на нижних уровнях днища, пожар. Днищенская банда вскрыла заполненный топливом отсек. Они зажгли факел. Десятеро погибли. Один все еще кричит. К передним сенсорным антеннам подсоединен криптошунт, что напевает мне песнь боли, и так будет продолжаться и впредь, поскольку до него невозможно добраться, не прорезав при этом три метра брони. Я вижу все это, а чувствую еще больше. Поэтому да, я заметила твое возвращение».''
+ Тебе больно видеть все это? +
«''Да'', — сказала она и замолчала. — ''Я ухожу, Ариман. Я не знаю, переживу ли еще одно сражение. Корабль отнимает все больше моего естества. Когда мы не в варпе, мне лучше. Но когда мы входим обратно, когда он пробуждается для битвы… Я не понимала, почему столь давно Механикус нарекли меня еретичкой — но теперь знаю, что они были правы. Один разум не в силах контролировать столь мощную машину. Здесь, вместе со мной, есть и другие голоса. Они становятся сильнее, а я становлюсь слабее. Скоро я уйду окончательно, и останутся только они».''
+ Ты сильная, госпожа. Всегда такою была. +
Она рассмеялась, и ее мысленный голос прозвенел, словно бьющееся стекло.
''«Врун. Всегда таким был».''
+ Ты не можешь знать наверняка, что произойдет. +
''«Тебе ли говорить о подобном? Я могу. Я чувствую это, Ариман. Я не такая, как ты — мне не требуется видеть будущее, чтобы знать, каким оно будет. «Сикоракс» заберет меня, или…'' — Кармента остановилась, и Ариман ощутил концентрацию мыслей и воли. — ''Все заканчивается, так или иначе».''
+ Никогда не верил в будущее, которого не творил сам. +
''«Конечно, нет,'' — в ее мыслях снова послышался смешок. — ''Ты доверяешь слишком много, и слишком мало. Тебе ведомо почти все, но ты упускаешь из виду то, чего не понимаешь. Твои глаза видят далеко, но не замечает обрыва у самых ног».''
+ Это был упрек? +
«''Нет'', — ответила Кармента, и Ариман ощутил, как она пожала плечами, даже не нуждаясь в том, чтобы видеть это. — ''Нет, это было прощание. Вот почему я позвала тебя, пока еще могла, пока еще была в состоянии. Скоро мы войдем в потустороннее, а затем в горнило боя, и там я встречу свой конец».''
Карменте показалось, будто она ощутила отголосок неуверенности, словно Ариман сформулировал ментальное послание, только затем, чтобы оставить его неотправленным, подобно слову, так и не слетевшему с открытых уст.
«''Удачи, мой друг''», — сказала она.
— Ты готов, навигатор? — спросил Ариман.
Громадный сводчатый зал, судя по внешнему виду, когда-то мог быть палатой для собраний. Внутри пяти его стен свивалась единственная платформа. С многоярусного потолка свисали проеденные коррозией балконы, а пол представлял собой пологую чашу из истершегося камня. Стены расцвечивала бирюзовая и оранжевая ржавчина, формируя кривые сталактиты между просевшими балконами. Зал кишел людьми, стоявшими вдоль стен, выстроившимися на извивающейся от пола до самого потолка платформе. На первый взгляд многие из них были рабами в белых одеяниях, но встречались среди них согбенные уродливые существа, закованные в цепи, за которыми надзирали стражники в масках. В самом центре зала парила кристаллическая сфера. Сильванус Сильван узнал в ней точную копию той, что находилась на мостике «Сикоракса». Вокруг нее висели меньшие шары, похожие на остановившиеся планеты в исполинском планетарии. Сильванус Сильван опустил взгляд, едва только взглянул на сферы. Внезапно ему захотелось закрыть глаза и больше никогда их не открывать.
Воздух мерцал перед его глазами так, словно он смотрел сквозь тепловую дымку. В нос ударил запах дождя, стали и обугливающегося дерева, затем они исчезли и появились снова. У Сильвануса Сильвана вдруг заболел третий глаз, скрытый под повязкой из черного шелка.
Ариман стоял под парящими сферами. Он излучал сосредоточенность. Сильванусу Сильвану пришлось перебороть головокружение, что накатило на него, едва он только посмотрел на колдуна. Он сделал вдох. От воздуха во рту разило грязью.
Все станет намного, намного хуже. В это этом он не сомневался.
— СильванусСильван? — снова спросил Ариман.
— Лорд Ариман, — навигатор кивнул и заставил себя пересечь зал. Стоявший позади него Хемеллион остался у него за спиной, скользнув в ту крошечную тень, которая была его положенным местом.
— У нас вновь появился курс, — промолвил Ариман. Он взглянул в его выжидающие глаза, затем на покачивающихся и закутанных в одеяния, либо трясущихся в цепях рабов-псайкеров.
— Легкий, надеюсь? — сказал СильванусСильван, прежде чем успел прикусить язык.
Ариман ничего не ответил, но только склонил свой рогатый шлем набок. Навигатор не мог сказать, куда был устремлен его взор — на него или же на зал.
— Ты готов?
«''Я должен это сделать. Вот ради чего они меня держат. Я не могу отказать,'' — в его разуме всплыли слова Хемеллиона, тяжелые от презрения. — ''Вот почему ты служишь им так охотно? Потому что боишься умереть?»''
— Я готов, — сказал он и поднял глаза.
''
+ Нет, + произнес Ариман внутри черепа СильванусаСильвана. + Только я один буду тебе помогать, и сплету путь, по которому ты будешь следовать. +
Взгляд Сильвануса Сильвана переметнулся на фигуры, столпившиеся у стен зала.
«''Тогда для чего они здесь?''» — задался он вопросом, но ему тут же расхотелось знать ответ.
Он снова посмотрел на Аримана и кивнул.
Окружающий мир исчез. Сильванус Сильван воспарил сквозь облака света и участки тьмы. Вокруг него формировалось формировались образы, спирали и линии растягивались между пустотами в свете. Это было восхитительно, словно наблюдать за сотворением цветка. Он понятия не имел, на что смотрел, либо что это означало.
«''Иди по пути, навигатор''», — подумал он, но затем понял, что мысль принадлежала не ему, что где-то он потянулся и стянул со лба шелковую повязку. Зал очертился перед его оком пылающим свечным пламенем сотен разумов. Каждый присутствовавший в зале псайкер закричал, когда их разумы расплавились и стали костром. Кристаллическая сфера превратилась в полыхающее солнце. Меньшие шары завращались, меняя цвета и размеры. Сильванус Сильван заглянул в кристалл. Образы внутри его разума закружились, изменились и стали нахлестывающимся переплетением нитей.
За пределами сферы сознания СильванусаСильвана, «Сикоракс» и его флот пронзили кожу реальности и проскользнули за звезды. В черепе Сильвануса Сильвана загорелось белым третье око, и он узрел путь и его окончание.
+ Следуйте за мной, + произнес он голосом Аримана, и колдуны по всему флоту услышали его и подчинились.
— Помоги нам, СильванусСильван. Прошу, сын мой, помоги нам.
Голос был реальным. Сильванус Сильван слышал, как его сиплые нотки звоном отдаются в ушах.
Мимо навигатора протекали нити зеленой, золотой и красной жидкости, разбиваясь, переформировываясь, изменяясь, вихрясь и разрываясь. Черные пустоты разверзались и смыкались в калейдоскопе, будто подмигивающие глаза. В его ушах кричал звук, запинаясь, подобно зацикленной записи, ревя, подобно штормовому ветру, визжа, подобно стеклу, что разбивалось снова и снова. И все это время Сильванус Сильван летел вперед, ускоряясь и кружась, словно подхваченное шквалом зернышко.
Это был не тот варп, который знал СильванусСильван. Прежде он всегда представлялся ему в виде расселин белых и черных полос, подобно постоянно перерисовываемому и сминаемому наброску на пергаменте. Этот варп был другим, ибо его видел и облекал в форму иной разум. А еще здесь были голоса, что взывали к нему с границы зрения.
— Прошу…
— Помоги нам…
Его отец, мертвый вот уже десять лет, когда Сильванус Сильван отправился в Око.
— Ты слышишь нас, сын мой?
Старик зачах во мраке Терры. За свою жизнь Сильванус Сильван встречался с человеком, что породил его, двадцать один раз. Говорили, что Янвед Йешар умер, скребясь в собственной блевотине, его раздувшееся тело было более неспособным подняться, а сердце более не в состоянии биться. И все же его голос был здесь, такой отчетливый, словно его владелец стоял прямо за плечом навигатора. Сильванус Сильван не оглядывался. Он не оглянется.
Впереди него расцвели сферы матово синих и серебряных звезд. Наружу рассыпались расширяющиеся капли. Сильванус Сильван нырнул, растягиваясь, чтобы проскользнуть между двумя сферами, которые загорелись бело-черным огнем. Он знал, что где-то там вместе с ним шел «Сикоракс», прорезая шквал экранированным корпусом. Его путь был путем корабля, ибо он был навигатором.
Откуда-то из-за границ зрения вздулся смешок. Он казался мягким, подобным бархату и молоку, превращенными в звук.
— Столь долго смотрел, но никогда не слушал, — проурчал медленный голос, одновременно чувственный и резкий. — Теперь ты хочешь слушать?
Вокруг него закружились звезды из серебра. Он ощущал запах пота и чуял утреннюю росу.
''«Такой мягкий, такой теплый, голос, в котором можно утонуть и более не желать дышать».''
— Ты хочешь прикоснуться? Да?
Он почувствовал, как перед глазами все поплыло. Цвета начали изменяться быстрее. Парящие сферы лопнули. Брызги и полосы радужных цветов стали огромными кубами, что складывались, комбинировались и распадались, становились клетчатыми и изменяли форму.
«''Что происходит?»'' — закричала в его разуме мысль, и Сильванус Сильван задался вопросом, не прокричал ли он где-то там этот вопрос ртом, которого более не чувствовал. Даже в Оке все было не таким, никогда не было…
— Чего ты желаешь? — голос был стуком счетным колец и скрежетанием перьев. — Это может быть твоим, — голос расхохотался, теперь жужжа, словно растревоженный улей. — Это может быыыы…
— Прошу, сын мой, — пробился сквозь шум голос его отца, громче прежнего. Сильванус Сильван чувствовал слезы в словах старика. — Мы наблюдаем за тобой, сын. Мы наблюдаем за тобой, когда ты спишь и бодрствуешь. Прошу, помоги нам…
Затем вокруг появились другие голоса, становясь сильнее, сливаясь в один.
— Помоги… Может быть… Коснуться, да?..? Наблюдаем… наблюдаем… наблюдаем…
Путь впереди него вдруг превратился в полог темной листвы, озаренной сумерками. Он услышал за спиной вой, хохот на ветру, заставлявший колебаться ветки и листья, когда он понесся к ним. Сильванус Сильван услышал сзади дыхание и учуял запах гнилого мяса, застрявшего между острых зубов.
Он хотел оглянуться.
Его глаза начали поворачиваться. Краем зрения он заметил желтые глаза, блестевшие сквозь покачивающуюся от ветра листву.
+ Иди на голос, + слова подхватили Сильвануса Сильвана и заставили отвести глаза. + Это я, навигатор. Я здесь. Я рядом. +
«''Ариман''», — листья перед ним раздвинулись в стороны, открыв поляну, уводившую во тьму. Вой сзади становился громче, а голоса кричали, и молили, и смеялись.
— Мы все можем быть свободными…
«''Сколько я здесь пробыл? Я все еще веду корабль, или меня уже нет?'' — внутри него вырос холодный ужас. — ''Неужели я еще один голос, попавший в ловушку шторма?»''
+ Мой голос — это все, что реально. +
— Мы можем помочь тебе…
А затем лиственный полог остался позади, и его окружила пустота.
+ Сейчас, + приказал голос Аримана, и Сильванус Сильван закрыл глаз. Варп растаял, и он полетел сквозь благословенную черноту, сопровождаемый стихающими криками покойного отца в столь желанное безмолвие.
«Клятва Сигиллита» содрогалась, прорезая варп. Кошмарные когти лязгали и искрили об его щит, черные течения пытались сбить его с курса, но корабль продолжал идти точно по заданному пути. Брат-капитан Кендрион, стоявший в безлюдном стратегиуме, всматривался в изображение луны, вращавшейся в ореоле холодного света. Она выглядела жалким, всеми забытым пузырем у края куда более крупных вещей. Настоящая планета, вокруг которой она кружилась, была во много, много раз больше. Гигантская раздувшаяся газовая сфера, чья фиолетовая поверхность вихрилась белыми тучами, заработала право именоваться планетой, хотя именно ее дитя, луна, дала название всей системе.
«''Аполлония''». Это название он прочел на залитых кровью страницах в глубочайших архивах Титана. Фрагменты пророчеств, сведения о природе варпа и его потенциале — все это было отмечено глифом луны, чье изображение сейчас вращалось перед его глазами. Теперь он знал, откуда были родом те страницы с познаниями.
Так много тайн. Одна наслаивается на другую, пока не становятся нашей кожей, пока не становятся нашей броней.
Но в этом и был весь смысл, понял он — не было абсолютной брони, не существовало ничего, что можно было бы закопать настолько глубоко, чтобы его не смогли найти.
Он взмахнул рукой, и спроецированная луна съежилась. Аполлония стала искоркой, бездумно кружащейся вокруг вихрящегося фона своей планеты-родительницы. Орудийные станции, ожерельем опоясывающие луну, испарились. Безмолвствующие торпеды и мины, сбившиеся в бескрайние облака, превратились в пятно помех. Оборона Аполлонии могла отразить атаку небольшого флота, но им придется столкнуться не с небольшим флотом. Если Ариман узнал у инквизитора Иобель то, что хотел, он явится со всей своей мощью. Против такого оборона луны не выстоит.
Он ощущал, как вокруг «Клятвы Сигиллита» трещат щиты, когда варп пытался объять корпус. Это был быстрый корабль, быстрее всего, что большинство людей сочло бы возможным. Позади, затерявшись в круговоротах варпа, следовал намного больший флот, неповоротливый от военных кораблей с огневой мощью, способной сокрушать целые флоты.
«''Но хватит ли нам даже этого?'' — он не был пессимистом — он был воином, а воин не мог позволить себе ложной надежды. — ''Правда — наше оружие, как неведение — наш щит».''
Кендрион вздрогнул. Его доспехи зажужжали в ответ.
Издубар резко сомкнул пальцы. Лорд-инквизитор удерживал руку неподвижно еще секунду, а затем со вздохом сервоприводов опустил ее.
— Если бы все было так просто, — тяжело сказал Издубар. — Возьми то, что на данный момент является величайшей опасностью для человечества, и заставь это исчезнуть одним движением пальцев.
Кендрион шевельнулся, и его посеребренные доспехи вздохнули, повторив движение одновременно с мышцами. Он был без меча, и хотя это было правильным и уместным, воин чувствовал себя неуютно. Внутри него часть подсознания продолжала повторять слова презрения и имена павших братьев в нескончаемой литании. Кендрион прислушался к тому, как мысли вздымаются и опускаются в едином ритме. Далеко на краю сознания он слышал разумы братьев, каждый из которых был отголоском его собственного. «Клятва Сигиллита» был всего лишь одним кораблем, но на его борту обитало семьдесят три Серых Рыцаря, чьи разумы походили на факелы рядом со многими тысячами свечных огоньков, разбросанных по всему судну. Он с трудом понимал концепцию уюта, но в моменты, подобные этому, он вплотную приближался к осознанию того, что это должно было значить для обычных людей.
— Полагаешь, я уже обладал подобной силой? — произнес инквизитор, будто в ответ на невысказанное Кендрионом замечание. — Думаешь, я мог уничтожить Атеней? Если бы его не существовало, Ариман и его род оставили бы поиски. И сейчас мы бы не рисковали тем, что он может получить его, — Издубар облокотился на медный поручень, который окружал купол. — Да, я мог сделать это давным-давно, одним словом, одним… щелчком пальцев.
Кендрион повернулся к Издубару. Мужчина выглядел молодым, но это было не так. Двести, триста лет? Кендрион не знал наверняка, но Издубар всегда оставался для него инквизитором, который никогда не старел, как будто у него не было для этого времени. Прямолинейный, вдумчивый, безжалостный — вот какими словами он мог описать Издубара. Кендрион полагал, что для других эти качества были достойны уважения, но сам он находил Издубара лишь нервирующим, будто оружие, чей баланс по какой-то неведомой причине никогда не казался выверенным.
— Один жест, и все бы кончилось, но что тогда? Что мы потеряем? Война, которую мы ведем, это война знания, а мы не можем сражаться против того, чего не понимаем. Уничтожь это, и мы сами ослепим себя. И разве это не служит цели? Свет, что влечет наших врагов к нам, как огонь привлекал волков к нашим предкам. Мы действуем здесь не только в качестве защитников, Кендрион, — Издубар отвел взгляд от звездного поля, его глаза были лишены эмоций, но поблескивали отраженным светом. — Мы — охотники.
Волки оседлали край шторма. Он катился и ревел вокруг «Дщери Хель», заставляя ее корпус содрогаться от ярости. Буря началась вскоре после того, как они вернулись в варп после выхода из Кадийских врат. Шторм усиливался, невзирая на все попытки оставить его позади, как будто он гнал их перед собой. Гримуру это не нравилось — еще один дурной знак среди и без того множества.
— Луна, сломленная в середине зимы, взирает на нас, — просипел лежавший на полу Сикльд. От тела рунического жреца расходился лед, взбираясь по стенам навигационного отсека. Кровь пятнала губы Сикльда и формировала розоватые кристаллы на его щеках. — Серебром есть воины клинка и книги, и они идут на огонь.
Гримур притронулся к осколку красного железа на шее. Они неслись на передовой волне шторма в течение дней, и все это время Сикльд видел сны, и Гримур присматривал за ним, не выпуская из рук секиру. Сон рунического жреца был нитью, что вела их к Ариману, но он брал свое. Кожа Сикльда была теперь снежно-белой под коркой льда, его лицо — таким запавшим, что походило на череп. Гримуру не хотелось знать, каких усилий Сикльду стоило держаться за охотничий сон. Остальные рунические жрецы вели другие корабли, но все они следовали за Сикльдом; он был хозяином стаи, сильнейшим из них, и тем, кто видел путь яснее прочих.
«''Что, если он подведет нас сейчас?'' — подумал Гримур. — ''Что, если зло, коснувшееся всех нас, проникнет в его плоть? Что, если я обрежу его нить?»''
— Король без земель, с клинком, подобным луне, в руке его, — выдохнул Сикльд, и пальцы Гримура дернулись на рукояти секиры. Колдовской лед на стенах навигационного отсека стал плотнее, а в борт корабля ударила штормовая волна.
— Мир, брат, — прошептал Гримур, сам не зная, почему. — Веди нас верным путем. Не подведи нас сейчас.
Шторм приближался. Сильванус Сильван лежал на полу своей башни и рыдал. По его белой коже градом катились розовые от крови слезы. Он чувствовал, как варп скребется и дергает границы его мыслей. Они оседлали шторм, чтобы достичь Аполлонии, и теперь он как будто следовал за ними, со всех сторон обступая луну. Его усиливающаяся ярость скрежетала о реальность, словно когти. Навигатор чувствовал его, а иногда и замечал краем глаза, когда осмеливался их открыть. Теперь он боялся смотреть, но даже во тьме за веками шторм продолжал насмехаться над ним.
— Убирайся прочь, — простонал он. — Прошу, прошу, оставь меня в покое.
Дверь в комнату с шипением открылась. Сильванус Сильван не стал открывать глаз. Скорее всего, один из рабов принес ему еды или… Его не волновало, кто это мог быть. С каждым ударом сердца шторм становился ближе. Смех был теперь грубым хохотом заостряющейся стали и высохших костей.
Пол зазвенел, словно гонг. Сильванус Сильван поднял широкие от ужаса глаза. На краю зрения размывались и смешивались цвета, но даже сквозь слезы он разглядел фигуру, что стояла над ним. Она возвышалась до самого потолка, очертаниями отдаленно напоминая человека, созданного из поршней и пламенно-оранжевых пластин брони.
— Что ты такое… — начал он, но затем понял, с кем разговаривал, и сглотнул. Над ним прокрутил плечевыми пластинами Жертвенник. Жужжание шестеренок пророкотало, словно безропотный вздох.
— '''Навигатор''', — прогрохотало из решеток громкоговорителя слово. Сильванус Сильван зажал уши, но в звенящем эхо он узнал записанный голос Игниса. Пушка на спине Жертвенника прокрутилась из стороны в сторону, прежде чем зарядиться с холодным металлическим лязгом. — '''Ты. Идешь. Со. Мной.'''
Через дисплей шлема Игнис наблюдал за тем, как ломается поверхность Аполлонии. Доспехи содрогались, звеня в такт с огневыми залпами «Слова Гермеса». В его правом глазу множилась в сложности паутина пламени и взрывов над луной.
Луна все еще оборонялась. Орудийные платформы с системами коррекции, минные поля и неуправляемые торпеды поблескивали, словно цепочки драгоценных камней на фоне соболиной черноты космоса. Защита была действительно сильной, но недостаточной, все же недостаточной. Решетки турболазерного огня потянулись к кораблям Ариманового флота. Энергетические щиты раскололись. Флот ответил. Торпеды попали в орудийные платформы и распустились цветками белого света. Залпы плазменного огня изрешетили орбитальные станции. Сквозь марево вытекающего газа и жидкости катились глобулы горящей материи. Числа, время, углы — все это было лишь частями разрастающегося образа, который он привел в действие и держал под контролем.
Что-то шевельнулось на задворках его разума, и Игнис почувствовал, как сквозь него задрожал беззвучный смешок. Он стоял в центре образа, его разум был соединен с псайкером на борту каждого судна, его душа ощущала отголоски варпа, пока внутри него воздвигались и воздвигались числа и углы. Варп свивался вокруг луны, спиралью закручивая ее в воронку, подбираясь ближе, истончая кожу реальности. Сама луна горела в разуме Игниса подобно солнцу. Космос вокруг нее смазывался клубками цветов. Расстояние до луны будто менялось всякий раз, когда он пытался оценить его, а на ее поверхности потрескивали пятна не-света. Он видел ее своей душой, словно молнию, выбеливавшую грозовые тучи. Немало времени миновало с тех пор, как он давал масштабам разрухи полную свободу, и возможность была слишком соблазнительной, но слишком, слишком опасной.
Игнис тряхнул головой и вернулся к наблюдению за тем, как его корабли постепенно оголяют защиту Аполлонии. Еще одна орудийная платформа распалась во взрыве. Из другой платформы замерцали толстые лучи лазерного огня и прочертили полосу по корпусу одного из кораблей, отсекши от корпуса пласты бледной кости и маслянисто-синих наростов. Судно закружилось на месте, его двигатели заработали с перебоями.
«''Синетика''», — подумал Игнис и пересчитал эффективность флота, основываясь на этой потере. В сознании закружились числа. Его сердца забились быстрее, когда в матрицу разрушения вошли непредсказуемые погрешности. «Синетика» взорвалась, ее корпус лопнул от огня, будто труп, раздувшийся от воздуха. За облаком пламени, остальной флот двигался вокруг луны. Посреди лазерных лучей и стеганного турельного огня распускались цветки плазмы. Картина была прекрасной для взора Игниса, скульптурой вычислений, изваянной из пламени. Расчеты завершились и стали суммой, что тянулась в бесконечность. Готово.
+ Поверхность вскрыта, + послал он.
Астреос лежал, прикованный к стальному ложу. Сознание возвратилось к нему снова, а вместе с ним и боль. Пустые глазницы ныли в тупом ритме с сердцебиением. Болты, что крепили металлический капюшон к его скальпу, были твердыми точками остроты. Иголки, соединенные с клубком инъекционных трубок, дергались всякий раз, когда всасывали кровь из вен и закачивали внутрь лекарства. Над всем этим тошнотворные тени его блокирующих варп стражников смазывали каждую мысль и ощущение в сворачивающуюся тьму. На плоти слабо вибрировали оковы, чьи края раздражали и вгрызались ему в запястья. А еще Астреос чувствовал подсохшую кровь, коркой покрывавшую его кожу.
На этот раз, пробудившись, он не издал ни звука. Он уже выходил из наркотической комы несколько раз за последние… на самом деле, он понятия не имел, сколько миновало времени с тех пор, как инквизитор оставил его. Были только сны, в которых Астреос видел, как родной мир его ордена сгорает снова и снова. Сон неизменно заканчивался на последних мгновениях до того, как он сбежал из ревущего ада. Он оглядывался сквозь пламя и видел серебряных воинов с шагающим в их главе дредноутом. Он просыпался, как и теперь, горько осознавая свое заключение. Астреос лежал несколько секунд в черноте своей слепоты, затем иглы погружались в плоть , и наркотики ввергали его обратно во сны с горящей крепостью и умирающим миром.
Он старался не дышать и контролировать пульс. Вибрация оков и плиты под ним стала для Астреоса новым ощущением. Он догадывался, что это могло быть — сражение. Корабль, на котором он находился, стрелял из орудий и получал в ответ, отдача и взрывы сотрясали его металлические кости. Он попытался оценить размеры боя по дрожи металла, и понял, что снаружи гремит интенсивный, масштабный шторм битвы.
«''Это погибель Аримана?'' — задался он вопросом. — ''Неужели я пробудился в момент, когда Инквизиция проводит свою казнь?'' — при этой мысли внутри него разверзлась пустота. — ''Моя последняя клятва нарушена».''
Астреос почувствовал, как его пульс подскочил, попытался замедлить его, но было слишком поздно. Рядом запищала машина.
На него посмотрели глаза Аримана, а затем Санахта.
Он вспоминал и вспоминал, его мысли кружились вокруг ярости. Хемеллион не думал о проходящем времени или дрожи и тряске корабля, или почему думал о нем как о корабле, а не как о городе. Он не задавался вопросом, почему не мог думать ни о чем другом, или что намеревался сделать. Он думал о клинке, о бритвенном скрежете камня по его кромке, и об его остроте.
«''Тьма впереди, тьма позади''», — подумал Санахт, следуя за Ариманом. Туннель вокруг них был круглым и совершенно гладким, как будто высеченным в черной скале водой. Свет не отражался ни от стен, ни от пола, ни от потолка. Глаза Рубрики сияли безжизненностью и холодом на шлемах, но не могли сделать ничего, кроме как грубо очерчивать бронированные головы. Даже дисплей его шлема не мог проникнуть сквозь сумрак. Варп также ничем не мог помочь. Он попытался дотянуться до него разумом, но сразу обнаружил, что концентрация срывается, словно попадая в бурную речку.
«''Лабиринт''». Вот как Ариман называл его, и теперь Санахт понимал, почему. Луна не была цельной. Под всей ее поверхностью простирались туннели, формируя гигантские соты из отполированной черной скалы. В ее ядре, в конце извивающегося сквозь тьму пути, ждал Атеней. Здесь властвовал варп, он тек в стенах и неподвижном воздухе туннелей, изливаясь в некие незримые глубины. Это был не просто лабиринт в физической реальности, это был лабиринт разума. Он казался знакомым, хотя Санахт понятия не имел, почему, как будто он шагал по руинам давно потерянного дома. Насколько глубоко они спустились, или насколько далеко им оставалось идти, он также не знал. Лишь один Ариман двигался целеустремленно, паря впереди них, его одеяния развевались, словно на невидимом ветру.
Санахт вдруг ощутил, как на него давит тайна, погребенная под слоями мысленных помех и маскировок. Она ютилась внутри него, теплая и искушающая своими обещаниями. Скоро все начнется. Нет, он не позволит ей всплыть наружу. Пока нет. Ариман был слишком близко, и риск пока был слишком велик.
Санахт увидел, как Ариман внезапно вздрогнул, а затем замер. Рубрика остановилась вокруг него. Его сердца застыли. Неужели маска его поверхностных мыслей соскользнула? Неужели Ариман по какой-то причине заглянул вглубь его разума? Нет — он бы это понял. Каким бы слабым он ни был, он бы это понял , и, кроме того, разве у Аримана были причины не доверять ему?
+ Что-то не так? + спросил Санахт и услышал, как его мысли разнеслись эхом, словно реальный звук.
Ариман оглянулся и посмотрел вверх, как будто на небо, которого здесь не было.
— Это не лабиринт, — произнес Ариман своим настоящим голосом. На этот раз эхо не последовало. — Туннели и окружающие их течения варпа — лишь побочные продукты того, что их сформировало. Это карта, вырезанная варпом в холодном ядре луны. Вся структура — это стабилизированная сфера материи и эфира.
— Так он возник случайно? — спросил Санахт.
Ответ Аримана глухо протрещал в воздухе.
— Нет, в нем нет ничего случайного. Его переходы — это карта обмана и лжи, и сквозь него вибрирует варп, — Ариман повернулся обратно к тьме впереди. — Он создан из мыслей, изливающихся в реальность. Этот лабиринт — отголосок тех мыслей, словно отпечаток, оставленный на мягком прибрежном песке.
Рубрика с лязгом пришла в движение, когда Ариман заскользил вперед. Санахт пошел за ним, незаметно коснувшись наверший мечей.
— Чьих мыслей? — спросил Санахт, поравнявшись с Ариманом. — Ты сказал, что это место изваяно мыслями, но чьими?
— Нашего отца, — ответил Ариман.
Игнис посмотрел на Жертвенника, остановившегося возле него. Ему не требовалось спрашивать, был ли навигатор в безопасности — он чувствовал мысли жалкого человечишки, скребущегося о стены новой темницы.
Автоматон защелкал и зажужжал.
— Все хорошо, — сказал Игнис и кивнул самому себе. Это было действительно так — все шло по плану, каждая деталь находилась на положенном месте, каждый факт в образе учтен, а каждая прогрессия разворачивалась в требуемом направлении. Его разум был соединен с другими разумами по всему флоту. Некоторые из тех разумов командовали кораблями, иные просто стояли рядом с теми, кто командовал. Сеть координации требовалось для того, чтобы вывести Аримана на нужную позицию, но сейчас в этом не было необходимости, по крайней мере, не в данной конфигурации. Он разорвал связь с одними разумами, и сфокусировался на других, подтянув их ближе к поверхности. Все они ждали этого момента; все были готовы действовать.
+ Сейчас, + послал он, и образ в его разуме расцвел полной жизнью.
Затем время устремилось вперед, и уже новые корабли покидали строй и открывали огонь. Из вокса вырвались звуки. В сенсорах Кармены зазвенели крики шока и ярости. Тьма озарилась светом. Щиты взорвались. Плазменная и лазерная энергия вгрызлась в корпуса, и в космос потекла атмосфера. Там, где прежде был порядок, был теперь обезумевший клубок кораблей, пытающихся навести орудия. Там, где прежде был единый флот, был теперь огонь и ярость сражения.
Предательство или ужасная ошибка, это было не важно — флот Аримана рвал себя на куски. Она всегда сомневалась, что узы верности, которые связывали раздробленные банды вместе, прочны, и теперь они рвались у нее на глазах. Она этого не допустит. От Карменты в «Сикоракс» потекли приказы. Она начала разворачиваться, ее сенсоры — искать положение для открытия огня, многоярусные орудийные батареи — обращаться к целям.
Она застыла. Импульсы, направлявшие ее орудия, дрожали на грани завершения. Она что-то упустила из виду, что-то очевидное, но важное. Кармента уставилась на корабли, дико кружившие над Аполлонией, на полосы пламени и огонь, теплившийся в пробитых корпусах. Затем она поняла, что удерживало ее от стрельбы. Ни один из кораблей, что рвали друг друга на части, не открывал огонь по ней. Она оставалась нетронутой, пока весь Ариманов флот начинал гореть.
«''Нет, не весь»'', — лишь тогда она и увидела их — корабли, что дрейфовали среди бойни, целые, безмятежные.
Что это? Что происходит?
Она вспомнила сказанное Ариману.
''«Помни, что когда-то они следовали за Амоном, и пытались уничтожить тебя».''
Она оцепенела. Предательство: это был единственный ответ. Ариман ушел, и теперь враги выступили против него.
Переход из варпа в реальность всегда был опасным. Но делать подобный прыжок в границах звездной системы было самоубийством. Малейшая навигационная ошибка, и судно могло выйти в сердце звезды или ядре планеты. Лишь немногие корабли когда-либо делали подобное и выживали, но именно это и предприняла «Клятва Сигиллита». Корабль, которым управляли лучшие навигаторы в Империуме, прошел через варповские штормы, бушевавшие вокруг Аполлонии, и появился почти над флотом Аримана.
Кендрион ощутил, как сквозь него прошла ударная волна от выхода из варпа, пока он шагал в пульсирующем свете желтых аварийных огней. Подле него шли его братья. Лязг и шипение доспехов эхом разносились в такт со звоном шагов. Крики разрываемой реальности угасали в его разуме, но он чуял усиление грядущего шторма. Он пах молниями и кровью. Над всем этим в единстве подымались психические голоса Восьмого восьмого братства.
+ Махалалил готов. +
+ Ударный отряд Каспиана готов. Цели для телепортации подтверждены. Клинок обнажен. +
— Они уже прошли лабиринт крепости? — слова Издубара отвлекли Кендриона. Лорд-инквизитор шагал впереди него, его маслянисто-черные доспехи мерцали в пульсирующем освещении. Двое других инквизиторов, Малькира и Эрионас, шли рядом с ним. Оба были в доспехах и при оружии. Малькира была великаном из поршней и хрома, Эрионас — призрак в серых одеяниях и многослойной красной броне. За ними следовал Кавор, его тело казалось непомерно раздутым из-за бронированного климатического костюма. Пистолеты в кобурах и патронташи с пулями звякали в такт с его шагами.
— Поверхность Аполлонии вскрыта, — сказал Эрионас. Он тяжело дышал, как будто не привык ходить так быстро. — Штурм, вероятнее всего, уже начался. Но… — Эрионас внезапно остановился, и в его кристаллических глазах заплясали данные.
— Что? — рявкнул Издубар.
— Вражеский флот расстреливает сам себя.
— Неожиданное преимущество, — кивнул Издубар. — Когда остальной флот нагонит нас?
— Мы не знаем, — сказал Эрионас. — Шторм стремительно усиливается. Возможно, они и вовсе не прибудут.
— Значит, мы одни, — произнес лорд-инквизитор.
Игниса била дрожь. В воздухе тигля пылали геометрические фигуры. Линии и круги распадались, переформировывались и соединялись в новые узоры. Вот какой он видел битву, пока флот Ариман Аримана пожирал самого себя, не как машинную проекцию, но дугами варповского огня, прорезающими реальность. Его разум помнил все оценки боевой мощи, а ощущения видели, как несомая смерть творила геометрические фигуры в потустороннем. Буря в ответ только усиливалась. Образы и коэффициенты, написанные погибелью и огнем, разогревали ревущую ярость шторма сильнее и сильнее, быстрее и быстрее. Он приближался. Все почти готово. Почти.
В его восприятии, замерцав, возник серебряный корабль. Он пронесся сквозь пустоту, танцуя между огнями бойни. Он был быстрым, очень быстрым , но, что важнее, он не должен был здесь находиться. На секунду разум Игниса просто остановился. План, столь тщательно подготовленный, был готов развалиться.
— Нет, — выдохнул он, и словно вырвалось белой дымкой холода в жаре тигля. — Нет, нет, нет! Не сейчас. Не сейчас.
Растущий образ начал изменяться, поначалу медленно, но затем быстрее и быстрее. Линии и священные коэффициенты сместились, оценки взорвались в бесконечность под аккомпанемент варпа, ревевшего гласом близящегося шторма.
Его разум застыл. Геометрический узор боя начал рассыпаться тенями и болезненным светом.
''«Все должно было случиться не так».''
Вокруг него завопили сигналы тревоги.
Он чуть не опоздал. Все происходило быстрее, чем замышлялось.
Он поднял руку, и двери перед ним распахнулись. Марот опустил голову, пересекши порог. Зал за дверью стал белым от изморози. С цепей, удерживавших носителя его хозяина, свисали сосульки. Тело, парившее над палубой, снова изменилось. С его плеч выдвинулись скелетообразные крылья, с краев которых расцвело оперение с отливом. Его голова заросла гладкой кожей, нарушаемой только широкой ухмылкой зубов. На руках и ногах появились новые сочленения. Существо медленно опустило взор на Марота. Между его зубами зашипел воздух. Даже лишенный глаз, Марот разумом видел своего хозяина как тень, очерчиваемую синим пламенем.
— Владыка, — начал он.
— Пожалуйста, — сказал Марот.
+ Но ты — слабая душонка, + демон повис в молчании, затем обратил свою безглазую голову на Марота. + Ты был частью чего-то большего, чем в состоянии понять. +
— Нет, — выдавил из себя Марот. Он дрожал, словно человеческое дитя, заблудившееся в метели. Он ощутил, как за зубами горит язык. — Нет…
+ Марот, + проурчал демон. Марота пронзила боль. Он попытался закричать, но его язык исчез. Он почувствовал, как руки проникли в его мышцы, почувствовал, как пальцы, что принадлежали не ему, сжались. Его рука начала подниматься. + Ты послужишь мне еще раз, Марот. +
Рука Марота потянулась к бледной коже носителя демона. Кончики пальцев начали гореть.
«''Ты сказал, что я не умру'', — закричал он внутри черепа. — ''Сказал, что я возвышусь».''
+ Ты возвысишься, мой сломленный сын. Возвысишься. +
Она чувствовала, что «Сикоракс» только и ждет, как бы открыть огонь, только и ждет, когда она даст разрешение. Она больше не помнила, кем была. Она попыталась вспомнить свое имя, но в разуме осталось только растущее давление, словно рука, сжимающая ее череп. В сенсорах взвыли крики статики. За корпусом мерцали звезды, как будто пробиваясь сквозь тепловую дымку.
«''Приближается, сестра моя,'' — раздался голос в ее мыслях. — ''Его призвали, и теперь он приближается. Разве ты не чувствуешь? Тебе этого не пережить. Сдайся. Позволь нам стать одним целым. Позволь нам подняться».''
«''Нет'', — подумала она. — ''Нет. Я не сдамся. Я — Кармента. Я — госпожа этого корабля. Он мой. Это…»''
Вдруг ее мысли исчезли, и она просто стала осознавать сражение, ее орудия исходили жаром, жаждая открыть огонь, стала осознавать варп, поднимающийся штормовой волной прямо за завесой реальности.
«Сикоракс» потянулся в ее ощущения и заключил в объятия. Ее кожа стала железом, а сердце — ярящимся пламенем плазменных реакторов. ''«Нет… Я — Кармента… Я — «Дитя Титана»… Я… Я… Я…»''
Лезвие было холодным, когда Хемеллион коснулся его. Над отполированной палубой вырисовывался командной командный трон. Казалось, там царило нечто сродни панике. По огромному залу пульсировал свет. Металлические вскрики и рокотания прокатывались, словно гром, по воздуху, запахом напоминавшему дым и грозовой разряд. Мимо проносились фигуры, звуки били ему в уши, но он шел, ничего не видя и не слыша. Его пальцы лишь крепче сжимались на тканевой рукояти клинка. Он сделал еще один шаг, и еще.
''«Твой мир погиб»'', — раздалась мысль в его голове. Она казалась иной, более мягкой, глубокой, словно приказ.
''«Мой мир погиб».''
Затем пришел гнев, яркий и чистый, словно солнце, поднимающееся над рассветным горизонтом.
''«Тебя сделали рабом»'', — произнес голос в его разуме.
''«Меня сделали рабом»'', — когда-то он был королем. Он пытался править хорошо, исполнять свой долг перед Императором, быть справедливым, и честным, и не ведать злобы.
''«Ариман отнял это у тебя».''
''«Ариман отнял это у меня»,'' — колдун сделал из него короля пепла. Ему следовало умереть там, в пыли своего родного мира. Он подвел свой народ; он подвел их всех. Что это за король, если он правит только костями покойников?
''«Ты выжил не просто так»,'' — сказал голос, но Хемеллион больше не слушал его. Ему не требовалось слушать. Его разум уже превратился в сужающееся острие ярости. Он не чувствовал палубы под ногами. — ''«Ты выжил ради мести».''
Теперь он был у подножья трона.
''«Мой мир, моя земля, мой народ…»''
Он встал на первую ступеньку. Кармента неподвижно сидела на троне, ее очертания скрывались под одеяниями и кабелями.
''«Мое королевство — пепел и прах…»''
Он был у самого трона. Кармента напряглась, но не подняла голову.
''«Как будет и его королевство…»''
Он вынул лезвие из пол -под одежды. Кармента снова вздрогнула. Он подался ближе. Лицо под капюшоном резко поднялось. Пара стеклянных линз вспыхнула светом и узнаванием.
— Хемеллион? — прохрипел голос, звучавший так по-человечески.
«Сикоракс» потемнел. Основные двигатели закашлялись и отключились. Орудия умолкли. Из-за хаотично застрелявших маневровых двигателей дуга его курса искривилась. На корабль опустилась ночь, растекаясь по километрам коридоров и залов, подобно потоку черной воды. Мир почернел, и в глубоких двигательных отсеках, сотни глаз, никогда не видевших света звезд, обратили взоры ввысь. Ружейный огонь стробирующим светом отразился от стен переходов и залов, когда орудийные сервиторы и воины-трэллы обратили оружие друг против друга. По каждой поверхности корабля пробежали молнии, хохоча с весельем безумца.
Когда мигающий свет погас окончательно, в самом дальнем, всеми позабытом коридоре облаченная в доспехи фигура со шлемом в форме морды гончей подняла голову. За распахнутой дверью позади нее в сети цепей трепыхалось бледное мутировавшее тело. Символы, выгравированные на серебряных цепях и оковах, пульсировали тусклым синим светом. Оно пыталось закричать, но единственным звуком, исходившим из его рта, было дребезжащее шипение. Тело носителя, удерживаемое в стенах комнаты, отслужило свое, сберегая частицу его сущности в реальности, там, где ему следовало находиться. Но теперь плоть стала обузой, поэтому существо взяло себе кожу и кости Марота. Обереги и заклятья, вплетенные в комнату, которая служила ему домом, но никак не темницей, должны были удерживать душу. Поэтому оно подменило себя Маротом, одну душу взамен на другую. Естество и разум Марота теперь бились и шипели из тела, заключенного в паутину цепей, тогда как его собственное стало сосудом. Это ненадолго — вскоре тело Марота перегорит от многочисленных изменений, но надолго оно ему и не требовалось.
Фигура оглянулась. Закованное в цепи существо забилось сильнее. Затем фигура подняла руку , и серебряные двери захлопнулись. На освещавших коридор факелах столбом взмыл огонь. По палубе прокатилась дрожь. На «Сикораксе» воцарилась ночь, за которой все фигуры двигались так, как им и надлежало, в неведении и слепо. Все развивалось почти так, как следовало. Теперь оставалось лишь ждать. Когда-то, когда существо жило, в моменты, подобные этому, оно могло бы уповать на надежду, но надежда требовалось только при встрече с неизвестностью, а хотя происходящее все еще должно было следовать по предопределенному курсу, задействованные смертные были крайне предсказуемыми. То, что по их представлениям, делало их уникальными, на самом деле делало любой их выбор очевидным.
Нет, все пройдет так, как и замышлялось.
Тьма сомкнулась над Санахтом и Ариманом, когда они, наконец, увидели двери.
Вход был круглым, разверзнутой пастью, перекрытой створом из меди и серебра. Центр его окружали лица, чьи резные глаза и рты были прикрыты серебряными повязками. От центра до краев двери вились сложные узоры. Санахт узнал их — они были зеркальным отражением тех, что когда-то покрывали одну дверь на давно сгинувшем Просперо. Это были символы, которые оберегали санктум Магнуса Красного. Но едва узнавание наполнило его разум, варп рассеялся.
Чернота прокралась на границу его мыслей и двинулась внутрь, будто ночь, ниспадающая на напоенные солнцем земли. Ощущение текущего вокруг него варпа растаяло. Кожу пронзило холодом. Мечник резко остановился.
''
Вокруг него опустилось безмолвие. Внутри шлема отдавалось звоном дыхание и биение сердец. Он сделал шаг к Ариману, вдруг осознав, как гудят его доспехи. Где-то рядом слышался топот бегущих ног. Санахт задался вопросом, сколько у него оставалось времени. Он подумал обо всех годах, неспешных столетиях, о мертвых и потерянных, сваленных в груду опустошения его прошлого. Он подумал о КхайонеХайоне, об Амоне, и обо всех прочих. Его рука потянулась к силовому мечу. Сталь с шелестом покинула ножны. Ариман медленно поднимался с пола. Колдун казался съежившимся, как будто он иссох, оставшись в прежних размерах.
— Дело в хранителях этого места, — мягко сказал Санахт. Ариман оглянулся. Щелкнул вокс. Уши Санахта наполнились влажным натужным дыханием, когда Ариман попытался заговорить. — Они ожидают за этой дверью. Орден неприкасаемых, что присматривают за Атенеем. Теперь мы достаточно близко, чтобы они погасили для нас варп.
Ариман шатался, словно пол под ним был раскачивающейся палубой.
— Санахт… — прохрипел Ариман. Он протянул руку к мечнику, как будто пытаясь за что-то ухватиться. Санахт не пошевелился. Часть его не могла поверить, что это сработало; что хитрость и планирование привели его к этому моменту. Ариман сипло втянул воздух, пытаясь заговорить снова. — Сан…
— Тебе больно? — спросил Санахт, и слова эхом повисли в неподвижности. — Снова остаться без варпа, снова быть всего лишь плотью? Серебро вновь пожирает твои сердца — это больно, мой старый друг? — Ариман вздрогнул и попробовал выпрямиться. В каждом его движении кричало огромное усилие. Санахт неспешно двинулся вперед, его движения — осторожны и выверены. — Это был тот секрет, о котором инквизитор-ведьма так тебе и не поведала — для того, чтобы добраться до Атенея, тебе придется пройти сквозь тьму без варпа. Но я знал, — он остановился в трех шагах от Аримана. Силовой меч в его руке с треском ожил. Холодные скованные молнии обратили сумрак в пляшущие тени. — Ты так много сделал, чтобы привести нас сюда, вывести на следующий этап своего замысла, но этот момент мой, а не твой, — Санахт сделал еще один шаг. Дыхание Аримана прерывисто шипело по воксу. — Прямо сейчас твой флот разваливается, твои немногочисленные союзники мертвы или обратились против тебя.
Свечение в туннелях позади них разгоралось все ярче.
— Даже наши враги здесь, — сказал Санахт, оглянувшись на свет, а затем назад на Аримана. — Это конец, Ариман. Дальше нет ничего, ни мечтаний об избавлении, ни ложной надежды.
Санахт поднял силовой меч, и молнии на нем затрещали перед обезличенной пластиной Ариманового шлема. Силовое поле со щелчком погасло. Секунду он удерживал отключенный меч, а затем бросил его к ногам Аримана. Он медленно достал психосиловой меч, чья безжизненная сталь оставалась холодной, а руны — незажженными. — Я б никогда не сошелся с тобой в бою, если бы варп был доступным для тебя. Но здесь, на пороге тайн нашего отца, это всего лишь меч, как и ты. Ты — просто плоть.
Ариман посмотрел на меч у своих ног.
— Почему? — прохрипел он.
— Подними меч, — произнес Санахт.
— Легион…
— Мертв! — взревел мечник, в его черепе расцвел неожиданно яркий гнев. — Все, во что мы верили, было ложью, в каждом решении таился изъян. Мы потеряны. Мы прокляты, Ариман.
Колдун покачал головой.
Ариман потянулся и взялся за рукоять силового меча Санахта. Он напряженно поднялся в полный рост.
— Не делай этого, Санахт, — сказал Ариман, его голос — сухой шепот. — Может быть и другой путь. Ты не хочешь выбирать эту стезю.
— Зажги меч, — прорычал Санахт. Ариман поднял силовой меч, и тот вздрогнул в его хватке. На лезвии вспыхнуло молниевое поле. Санахт воздел собственный меч в салюте. Вокс щелкнул, как будто Ариман собирался что-то сказать.
Ариман снова попытался встать. Кровь окрасила его одеяния и доспехи. Из обрубка правой руки толчками била влага, образовывая растущую лужицу. Из бритвенного пореза между грудью и нижними пластинами торса вытекали густые красные ручейки. Еще одна рана ухмылялась из нижней части спины. Ни одно из ранений не было смертельным, по крайней мере, не таким, что убьет быстро.
— Ты хоть раз задавался вопросом, почему я тебя спас? — спросил Санахт. — На СортариусеСортиариусе, когда Кхайон Хайон нарушил пакт, ты задавался вопросом, почему я остановил его?
— Ты… — прохрипел Ариман, — был верен.
— Я никогда не верил в Рубрику, Ариман. Как я мог верить в то, чего не мог понять? — Санахт почувствовал, как на его лице промелькнула улыбка. Он наклонился и отстегнул застежки со шлема Аримана. Лицо под ним было пепельно-бледным и блестело от пота. Зрачки в глазах Аримана расширялись и сужались, пытаясь сфокусироваться. Санахт посмотрел на него в ответ. — Но я верил в тебя.
Санахт бросил взгляд на силовой меч, лежавший в увеличивающейся луже Аримановой крови. Он подобрал его и поднял, затем посмотрел на Аримана.
— Твоя жизнь принадлежала мне с того самого момента, как я спас тебя, — сказал Санахт. — Каждый момент, что ты прожил с тех пор, был моим. Будущее, о котором ты грезишь, не твое. Оно — мое, и оно закончится здесь.
Он бросил меч к оставшейся руке Аримана.
— Я знал, — произнес Ариман.
Санахт застыл как вкопанный. Он не мог пошевелиться. Ариман посмотрел на него, затем закрыл глаза и покачал головой. — Я всегда знал.
Санахт почувствовал, как слова проникают внутрь него. Он уставился на Аримана, все еще сжимая меч в руке, способный лишь стоять на месте. Ариман закашлялся, и его губы увлажнила кровь. Он снова посмотрел на Санахта , и, может, в тех синих глазах должна была быть грусть, но Санахту казалось, что от взгляда колдуна по его венам растекся холод.
— Я привел тебя сюда, — сказал Ариман. Лучи приближающегося из туннеля света стали еще ярче. — Я привел всех вас сюда.
Игнис увидел, как Серые Рыцари возникают из телепортационных молний. Пять фигур, их доспехи — серебряная белизна и черная тень в сполохе света. Он открыл рот, чтобы отдать приказ Жертвеннику, но слишком медленно. Серые Рыцари открыли огонь. Глаза Игниса только и успели заметить дульные вспышки. Часть его мозга, что не прекратила бы работу до самой его смерти, прочла траектории полета и тепловой след болтов, которые зажглись, поцеловав воздух. Та же часть его мозга начала проводить вычисления, что никогда не закончатся, но исход которых был предрешен — ему конец.
Кулак Жертвенника врезался в Игниса и отбросил его в сторону. Болты взорвались о стену тигля позади того места, где еще мгновение назад стоял Игнис. Он с лязгом врезался в пол. Серые Рыцари ринулись в атаку, не прекращая стрелять. Жертвенник повернул свои плечевые пластины к волне огня. Взрывы зазвенели по броне. От толчков его поршневые ноги напряглись, а затем шагнули вперед. Пушка на спине автоматона с запинающимся ревом открыла огонь. Каждый снаряд был размером со сжатый кулак, их наконечники с выгравированными символами тяжелые от взрывчатого вещества внутри. Серый Рыцарь исчез, когда три снаряда превратили его голову и торс в месиво керамитовых осколков и разодранной плоти. Жертвенник изменил положение, и пушка захлестнула огнем двух других Серых Рыцарей. Один из них упал, его ноги взорвались в облаке костяных осколков и шрапнели. Третьего воина отбросило назад, левая часть его тела превратилась в месиво из серебра и влажного багрянца. Из кулаков Жертвенника вырвались двойные струи огня и сварили плоть мертвых воинов внутри разбитых доспехов. Два оставшихся Серых Рыцаря даже не замедлились. Воздух вокруг их клинков замерцал, поя от остроты.
Игнис поднялся на ноги и вытряхнул из запястий молниевые когти. Лезвия зажглись с треском статики. В его разуме расцвел острый гнев. Все не должно было случиться так, все было почти идеально, а теперь план грозил полностью развалиться.
Два Серых Рыцаря достигли Жертвенника. Автоматон отшагнул назад, его торс изогнулся, наводя орудие. Серые Рыцари разом ударили мечами и разрубили поршни Жертвенника. Наружу выплеснулась гидравлическая жидкость, и, шипя, обратилась в пар на клинках воинов. Автоматон содрогнулся и рухнул на колени.
Игнис бросился к паре. Один из них обернулся ему навстречу, его алебарда превратилась в размытое пятно. Он слышал, как разум воина напевает остроту в кромку лезвия. Второй Серый Рыцарь воздел меч, острием вниз, над панцирем Жертвенника. Игнис поднял когти навстречу несущейся к нему алебарде.
Удар был быстрым, превосходно быстрым, но его превосходность была предсказуемой. Скрещенные когти Игниса поймали лезвие. От места соприкосновения взорвался свет. Игнис рывком развел когти в стороны и почувствовал, как лезвие алебарды разлетается на осколки. Он ударил когтями вперед, и их острия пробили прочную броню и погрузились в плоть. Он выдернул их назад. Серый Рыцарь упал. Игнис услышал, как Жертвенник выдавил поток машинного кода , и увидел, как тот пытается извернуться, чтобы ударить своего палача. Последний Серый Рыцарь опустил меч. Игнис взревел и взмахнул когтями. Он продолжал реветь, кромсая и кромсая, пока Серый Рыцарь не превратился в ошметки из хрящей и керамита.
Он моргнул. Его оранжевые доспехи были залиты кровью. У ног лежала груда красного мяса и серебряных обломков, источая пар и дым в зловонный воздух.
Жертвенник издал бинарный перестук.
— Нет, — произнес Игнис, медленно дыша. — В этом нет нужды.
Автоматон зашипел статикой и осел на палубу. Игнис неспешно выдохнул и кивнул.
— Я знал, — повторил Ариман. Он чувствовал, как из него толчками вырывается кровь, невзирая на попытки тела заживить рану. Санахт нанес точные порезы. Не настолько глубокие, чтобы убить, но достаточно глубокие, чтобы лишить сил. А еще в его груди было серебро, с каждым вдохом и ударом сердца вгрызавшееся все глубже. Боль походила на приглушенный крик, сдерживаемый за стенами его стальной воли. Хуже всего было присутствие омертвляющих разумов прямо за дверью к Атенею. Он чувствовал себя таким слабым, как будто его тело разрезали напополам. Ариман скрыл оба света агонии глубоко внутри, продолжая удерживать взгляд Санахта. — Я знал, что ты задумывал. Ты здесь потому, что избрал этот путь, но я позволил тебе пройти его.
Санахт замотал головой.
— Нет, — выдохнул он. Теперь его трясло. — Даже ты, даже ты не мог…
— Я сотворил этот момент, Санахт. Твое предательство — дело твоих рук, но ты пришел сюда по дороге, которую я проложил для тебя.
— Нет, — мечник снова покачал головой. — У тебя не осталось другого оружия, кроме лжи. Твой флот горит, Ариман, твои союзники мертвы, ты истекаешь кровью и умрешь от удара моего меча.
— Тогда почему ты колеблешься, старый друг? — произнес Ариман. — Подумай, разве я мог не знать, что ты предашь меня, и если это так, то как ты преуспел бы, если бы я не подыгрывал тебе?
— Игнис…
— Мое существо, не твое. Я знал о нем, и об Хемеллионе, как и о тех, чья верность могла легко перейти к другому, — Санахт отшатнулся, и Ариман услышал, как из легких мечника с шипением вырывается дыхание. — Мой флот пылает, но лишь тем огнем, что поглотит изменников. Это пламя будет гореть с этого момента и впредь. Близится шторм, Санахт, и близится он по моему велению.
— Хемеллион… — лицо Санахта стало бледным, без единой кровинки. — Кадин… Кармента… «Сикоракс»…
Ариман вспомнил закутанную в красные одеяния фигуру, чья плоть иссохла вокруг трубок, соединявших ее с кораблем, который пожирал ее разум. Он увидел Кадина, на цепях поднимавшегося из бака с кровью.
«''Ты не дашь мне умереть,'' — сказал Кадин. — ''Тебе не хватит для этого сил».''
Он услышал Карменту, ее голос был ломким от боли и рушащегося контроля.
''«Здесь, вместе со мной, есть и другие голоса,'' — сказала она. — ''Они становятся сильнее, а я становлюсь слабее. Скоро я уйду окончательно, и останутся только они».''
Он подумал об участи, предвиденной им для Кадина, лежавшего мертвым на ржавой палубе с отрубленной Санахтом головой. Он подумал об Хемеллионе, чью ненависть Санахт оттачивал до тех пор, пока тот не поднялся на мостик с лезвием в руке.
Он затопил эти мысли своей волей.
— Жертва должна иметь смысл, — произнес Ариман. — Такова цена спасения.
Санахт жевал губами, пытаясь что-то сказать. Его глаза расширились от шока и ярости. Он выглядел как дикое животное, которое только что почувствовало, как на его ноге сомкнулся капкан.
— Почему, — выдавил он между медленными вдохами, — я здесь?
— Потому что мне нужно, чтобы ты послужил легиону один последний раз. Мне нужен кто-то наших кровей и братства, кто-то, кто сможет стать тем, в ком нуждается наш легион. Ты сам выбрал себя, Санахт.
Мечник бросил взгляд на растекающуюся лужицу крови, затем на окровавленный меч в руке. Ариман увидел вопрос, даже не нуждаясь в том, чтобы слышать его.
— Мне нужно было убедиться, — сказал он. — Нужно было знать наверняка.
— Остальные выступят против тебя, — прорычал Санахт. — Наши братья не будут тебе доверять, после того, что ты сделал, и если я погибну здесь.
— Но ты не погибнешь здесь, брат, — сказал Ариман. — Ты возвысишься. Никто, кроме Игниса, не знает, что я сделал, и никто не узнает. Когда-то ты уже спасал меня, а теперь пойдешь на еще одну жертву. Вот во что они поверят, — он остановился, закашлялся, и ощутил, как из легких пузырится кровь. У него оставалось мало времени.
Санахт не двигался. Ариман смотрел на него и ждал. Он снова увидел его таким, каким он был — прекрасным, и верным, и слепым.
— Мне жаль, что здесь стоишь ты, брат, — сказал Ариман.
— Нет, — выплюнул Санахт, снова поднимая меч. — У тебя здесь нет силы, и сейчас ты умрешь.
Он ринулся вперед.
Мир содрогался. Астреос бежал к дверям на посадочную платформу. Позади него распадалась и осыпалась крепость его братства, пожираемая огнем и молниями. Впереди бежали Тидиас Фидий и Кадин, их бронзовая броня казалась маслянисто-красной в инфернальном свете. Позади него топот ботинок сливался со звоном боя. Переход за спиной захлестнула вспышка ослепительно-белого света. Спустя мгновение взрывная волна сбила его с ног и приложила о пол. По его доспехам стекла превращенная в жидкость скальная порода, когда он рывком вскочил обратно.
— Рад встрече, друг мой, — Астреос застыл, встретившись с синими глазами. Перед ним стоял Ариман, без доспехов, облаченный в синие и серебряные одежды, его лицо неподвижное и лишенное эмоций. Он улыбнулся. Больше на его лице не дрогнул ни единый мускул. Пыль и пылающие капли камня замерли в падении, тени, отброшенные взрывом, неподвижно остановились на стенах. Земля продолжала с рокотом трястись, словно перерастая в землетрясение.
— Ты… — начал Астреос.
— Меня здесь нет, Астреос, где бы ты сейчас ни находился, — он замолчал, и улыбка погасла. — Как и тебя.
Астреос оглянулся на неподвижные осколки и свет от взрыва. На самом краю взрывной волны в воздухе зависла бронированная фигура.
— Воспоминания, — произнес Астреос. Ариман продолжил, не подав и виду, что услышал его.
— Если они захватили тебя и сломили твой разум, тогда то, что ты поместил в самом сердце естества, и будет тем, где ты сейчас, — Ариман повернул голову, хотя его глаза не фокусировались на окружавшей его сцене. — Это определяющий момент для тебя, нечто, что сформировало тебя, сделало таким, каким ты есть, последняя капля и нижняя точка отлива. И раз ты здесь, то и этот дар также.
Астреос издал вздох, который, как он знал, не был настоящим.
— Ты знал, — покачал он головой и, моргнув, взглянул на застывшее воспоминание о последних мгновениях своего братства. — Ты знал, что меня схватят. Ты знал, что они обнажат мой разум… — его кожу защипало.
— Ты задаешься вопросом, собирался ли я сделать так все это время, бросил ли тебя на смерть и пытки нарочно.
Астреос отвернулся и встретился взглядом с застывшими глазами ТидиасаФидия, который на бегу оглянулся на него.
— Но ты все равно так поступил, верно? Ты хотел, чтобы они узнали, куда ты направляешься, и хотел, чтобы они не задавались вопросом, откуда им это известно.
— Ты не помнишь почему, из-за того, что тебе нельзя. Воспоминание об этом, а также обо всем остальном скрываются под этим моментом, который ты не желаешь оставить позади.
— Почему? — прорычал Астреос. Неподвижное лицо Ариман Аримана обернулось и заговорило в воздух.
— В прибытии Инквизиции есть свои преимущества. Столкни своих врагов между собой, и они уничтожат друг друга. Но это не та причина, по которой ты, или я, находимся сейчас здесь.
Ариман замолчал. Тишину наполнил звук, похожий на отдаленный раскат грома, и земля со стенами содрогнулись. Ни одна другая часть сцены не шевельнулась.
— Если ты выживешь, то окажешься среди них. Ты окажешься среди сил Инквизиции, которые уничтожили твоих братьев.
— И какую плату я потребовал от тебя? — спросил Астреос. У него в горле встал ком.
Ариман оглянулся на Астреоса и грустно улыбнулся.
Фигура оттолкнулась от палубы чужими руками и порхнула по мостику. «Сикоракс» содрогнулся со звуком столь знакомым, как биение сердца. Кто-то открыл огонь по кораблю. Свет за обзорными экранами переливался ярко-голубыми и грозно-красными цветами. Зал закружился, когда зависший в космосе корабль перевернулся от взрыва.
''«Марот… Марот… Марот…»'' — имя рычало и посмеивалось на границе его сознания, истекая из заселенной им плоти. Он явился сюда, ибо первая истина вселенной Вселенной гласила, что каждый пустяк был важен, и то, чему судилось случиться, нуждалось в атрибутике ритуалов.
Он облетел мертвую когитационную башню и увидел командный трон. Мимо него продрейфовало закутанное в мантию тело, и он почувствовал, как плоть внутри его доспехов содрогнулась от изменений. Броня на спине затрещала. С треском ломающегося керамита за плечами вырвались крылья. Вязкая жидкость, заблестев, превратилась в переливчатые перья. Он замер, затем выпрямился на высоком модуле. Крылья расправились и ударили в воздух. Он почувствовал, как новые изменения попытались надавить на плоть его носителя. Ему придется подождать, придется контролировать вытекание своей сущности в реальность. Слишком много, слишком быстро, и он превратит тело в жидкость, и этой части его естества придется вернуться обратно в варп. Этого он допустить не мог. Ему требовалось находиться здесь, требовалось находиться так близко, как только возможно.
Астреос задохнулся. Биение сердец походило на двойные удары молотов. Техножрец был почти возле него. Он почувствовал, как сердца ударили еще раз, а затем остановились. Его тело обмякло.
Сигналы биомонитора стихли. Его разум наполнился неподвижной, яркой белизной. Техножрец замер, прислушиваясь к затягивающейся тишине. Машины рядом с Астреосом издали протяжный мертвый писк.
— Полный бионевральный отказ.
Затем он приземлился, и момент прошел. Он схватил на лету ближайшего серафима. Инстинкт закричал ему немедленно отпустить существо, но Астреос только крепче стиснул хватку. Космический десантник почувствовал, как рвутся кожа и мышцы, когда он вздернул серафима с пола. Тот судорожно забился, по его мышцам засочилась кровь. Рука Астреоса нащупала его голову, сомкнулась на ней и вывернула. Трахея сломалась с резким треском.
Второй и третий серафим серафимы настигли его. Он замахнулся на них трупом. Энергетическая плеть разорвала мертвого серафима надвое. На Астреоса брызнула теплая влага. Он услышал шипение противников, и метнул разрубленное тело серафима на звук. Энергетические плети на руках безжизненного тела хлестнули по мясу со встряской разряжающихся молний.
Безмолвие. Астреос замер. Безмолвие не было настоящим — сирены сотрясали воздух, а палуба все еще рычала от ритма далекого сражения. Это было безмолвие преобразования. Долгое проходящее мгновение разум Астреоса оставался в оковах, его мысли парили внутри черепа. Мертвые серафимы конвульсивно дернулись у его ног. Их психическое омертвение рассеялось, и варп возвратился. Он едва не захлестнул его своей мощью.
Он рухнул на колени. На его коже проступил лед, и тут же растаял в огне. Его мысли закружились. Сквозь него взвихрились и протрещали ярость, восторг и скорбь. Он услышал, как к нему взывают голоса, говоря ему отпустить, освободить свой разум. Призрачные руки потянули его за конечности, чужие когти коснулись кожи. Его воля обрубила ощущения, как будто топором. Разум окреп и сфокусировался. Мысли обрели ясность и взорвались наружу, нашли варп и заново сотворили реальность.
Он начал идти вперед. На его следах взвивались языки пламени, облизывая тело. Его плоть защипало, когда раны затянулись. Иглы и кабели упали на пол, когда мышцы сгладили точки проникновения. Астреос чувствовал, как вокруг него течет время, густое, будто смола. Инквизиция и ее слуги уже наверняка знали, что что-то не так, что он освободился. Это было хорошо, это служило его целям.
Металлический капюшон, ввинченный ему в голову, раскалился от жара и стек расплавленными струпьями. Его лицо покрылось волдырями, пока на нем отрастала новая кожа и сухожилия. В глазницы затек огонь, спиралью свиваясь вокруг точек тьмы. К нему возвратилось зрение. Астреос посмотрел на мир сквозь пульсирующее пламя и увидел, что тот изменился. Из каждого угла лились цвета, вихрясь, словно пролитые на воду чернила. В воздухе мерцали призрачные образы, слишком слабые, чтобы разглядеть их отчетливо.
Астреос повернул голову. От плиты, которая служила ему ложем, и окружавших ее машин, куда ни брось взгляд, тянулся зал. В его углах скапливалась пустая тьма, накатывая на стены, что мерцали пылающими оберегами. За барьером двигались огни чужих разумов — он видел, как те пульсируют и мерцают, словно в такт с гулом сирен. Они шли за ним.
Он продолжил идти, с каждым шагом набирая скорость. Огонь снаружи и ревущий ад внутри его черепа слились воедино. Впереди него сформировалась сфера из синих молний, увеличиваясь, свиваясь щупальцами белизны и оранжевого жара. Когда Астреос был в трех шагах от мощных дверей зала, шар света выстрелил вперед и попал в металл. Слова-обереги, выгравированные серебром и золотом, загорелись и растеклись, скапывая по почерневшему порталу. Сфера расплавилась в двери, подобно закатному солнцу, тонущему в море. А затем она вырвалась наружу в брызгах металла, и Астреос прошел сквозь оплавившиеся обломки.
Кендрион открыл огонь и увидел, как снаряды сбивают мечника с ног. Руна угрозы, отмечавшая валящуюся фигуру, замерцала янтарным цветом, а затем покраснела. Подле него шагали его братья, позади — Издубар с соратниками-инквизиторами. Мчавшийся вперед Кендрион ощутил, как его окутала тишина психического омертвения. Он выстрелил снова, и оружие атакующих братьев, как одно, поднялось следом. Он зажмурился, когда его взор размылся от накатившей волны боли.
Пространство перед дверью заполняли неподвижные комплекты доспехов в шлемах с высокими гребнями. Стоило Кендриону посмотреть на Рубрику, как руны угрозы над ними окрасились янтарным, но его внимание было приковано лишь к двум фигурам у двери. Воин, в которого он только что попал, не шевелился, но вот второй как раз поднимался на ноги. Кендрион заметил забрызганную кровью броню и обрубок, где ранее была правая рука. Над ним замигала красная руна прицеливания, когда он встал и повернулся к двери. В целой руке он сжимал пистолет.
— Ариман! — воскликнул Издубар, и фигура оглянулась, одновременно приложив руку к центру круглой двери. Кендрион выстрелил, и болты врезались в спину Ариману. Воин повалился на дверь, когда попадания сорвали керамитовое покрытие с ранца его брони, и из обнажившегося топливного ядра посыпались искры. И все же он не упал. Ариман надавил, и дверь, дверь, что не имела ключей, отворилась.
За дверью оказался круглый зал. Вдоль выгнутых стен выстроились ниши со свитками пергамента и грудами книг. В центре черного стеклянного пола высилась кафедра из железа и меди. За ней восседала фигура. Некогда она была человеком. Кендрион сразу это отметил, но от его былой человечности осталась лишь оболочка из иссохшей, просвечивающей кожи и увядших мышц. Из запавших глазниц взирали затянутые катарактой глаза. Единственная рука двигалась по свитку пергамента на столешнице кафедры, выводя слова запинающимися размытыми движениями.
Кафедру кольцом окружали девять фигур в серых мантиях, лица которых скрывались под серебряными масками с одной прорезью для глаза.
Это и был тот секрет, что хранили здесь Издубар и его соратники — проводник в разум падшего полубога. Это был Атеней Калимака. Ариман застыл на самом пороге, будто не в силах сдвинуться с места.
Кендрион бросился вперед, не переставая стрелять. Снаряды разорвались на доспехах Аримана, разнеся их на осколки. Он пошатнулся, чуть не упав, но каким-то образом устоял на ногах. Серые фигуры подступили ближе к кафедре. Мгновение Ариман смотрел на круг в серых мантиях, а затем поднял пистолет.
— Нет! — закричал Издубар. Ариман выстрелил. Разрывные снаряды превратили серые фигуры в облака из огня, крови и раздробленных костей. Психическое омертвение исчезло. Иссохший человек за кафедрой поднял глаза, шевеля челюстью, чтобы закричать лишенным языка ртом. Выстрел колдуна попал иссохшему существу в рот и испарил его череп.
Кендриона наполнило долгое, затягивающееся мгновение. Затем, словно штормовой прилив, накатил варп. Вокруг кафедры столбом взвился синий огонь. Бирюзовое пламя хлестнуло по стенам и растеклось по полу. Кендрион узрел это одновременно и разумом, и глазами. Оно походило на стаю птиц с горящими перьями, поднимающихся в небеса.
В разуме Игниса заплясал огонь, когда Аполлонию объяла смерть. Более не осталось даже видимости порядка. Внутренним взором он увидел, как с десяток торпед попало в «Сикоракс» и оторвало кусок корпуса размером с город. Обломки снесло огненным валом. Тысячи тел горели и вращались возле изодранного камня и металла. Но корабль не сдавался без боя. Вокруг него кружились и гибли суда. В варпе росла штормовая волна.
Он удерживал все это в своем разуме, ощущая, как уменьшаются коэффициенты. Времени почти не осталось. Шторм должен разверзнуться, и притом немедленно.
«Слово Гермеса» выстрелило опять. Полосы лэнс-огня ворвались в открытые раны на «Сикораксе». Игнис услышал, как обитавшие в костях корабля сущности завопили в варп. Шторм ответил. Во мраке между полыхающими кораблями пролились расцветы синюшного света. Сквозь тьму затрещали радужные молнии.
+ Братья, + его мысленный голос взревел в шторм и нашел разумы, к которым взывал. Все они были из Тысячи Сынов, все братья для него и Аримана, и пока остальной флот рвал себя на части, они оставались нетронутыми. Они не знали причины, но у них были приказы Аримана, и теперь все, как один, ответили Игнису. Он позвал их, и они начали подтягиваться к «Слову Гермеса».
Игнис перевел мысли на корабль и нашел дрожащий разум навигатора СильванусаСильвана.
+ Посмотри в варп, навигатор. Момент близок. +
— Нет спасения. Нет спасения, — простонал навигатор. Перед взором Игниса вспышкой пронеслось видение человека, свернувшегося калачиком у стены своей камеры, прикрыв руками голову. — Они идут.
+ Я приказываю тебе, + послал Игнис, но навигатор резко поднял голову и закричал.
— Они идут!
Игнис чувствовал, как растет сила шторма, чувствовал, как элементы образа движутся к равнению. Он потянулся глубже в варп, и тогда понял, что ошибался. Навигатор увидел не шторм.
Первый имперский корабль вырвался из варпа в сполохе разрывающейся реальности. Секундой позже за ним последовали остальные корабли флота.
Серые Рыцари явились за Астреосом, когда тот ворвался через дверь в высокий зал со сводчатым каменным потолком и гладкими гранитными стенами. С огромных пьедесталов на него взирали статуи, их лица высечены из холодного мрамора, а доспехи — тусклая бронза. На тянувшихся от потолка цепях висели жаровни, наполняя воздух запахами благовоний. Из выступов на стенах, а также покрытых кристаллическим стеклом ниш в полу на него глядели черепа.
Серых Рыцарей было четверо. Астреос узнал об их присутствии по слабейшей дрожи в воздухе, подобной внезапному дуновению ветра. Затем они оказались внутри, их сияющие ауры вырисовались из варпа. Они ринулись через зал, их броня двигалась, будто бугрящиеся мускулы, болт-снаряды вырывались из орудий на запястьях. Перед Астреосом загорелся кинетический щит. Воздух наполнился разрывами, но Серые Рыцари были быстрыми, очень быстрыми. Шальной болт превратил плечо Астреоса в кровавое месиво и сшиб его с ног. С костей сорвало обнажившиеся мышцы, кровь дымкой повисла в воздухе при падении. Раны уже затягивались, едва кровь успела окропить пол.
Он врезался в пол, перекатился и вскочил на ноги, когда Серые Рыцари пробили его кинетический щит синхронизированным толчком ментальной силы. Телекинетический щит взорвался во вспышке молний. Астреос пошатнулся и успел отскочить назад от пронесшейся у самой головы кромки меча. Они окружили его, жаля ударами из каждого угла. Над Серыми Рыцарями начали расти и сливаться золотые нимбы, когда их силы объединились, питая одна другую и заключая его между собой. Варп запел чистыми высокими голосами. Время будто замедлилось. Мгновения, что могли произойти, и мгновения, что произойдут, стали единым целым. Алебарда в руках воина раскрутилась и понеслась к нему так стремительно, что стала кругом белого света.
Разум Астреоса спиралью взлетел к цепям с жаровнями высоко вверху, и расколол их силой мысли. Клети с углями полетели вниз, разбитые обрывки цепей плетьми захлестали следом. Первая жаровня упала на одного из Серых Рыцарей с ревом корежащегося железа и рассыпающихся головней. Время, замерцав, потекло с прежней мощью. Воин, на которого обрушилась жаровня, пошатнулся, кусочки красных углей скатывались по серебряной броне. Астреос бросился к пытающемуся устоять на ногах терминатору. Клинки остальных Серых Рыцарей рассекли воздух.
Остальные жаровни свалились на пол во взрывах искр и треснувшего камня. Астреос разумом поймал несколько цепей, прежде чем те успели коснуться земли. В воздухе замерцали морозные кристаллики. Цепи свились вокруг алебарды Серого Рыцаря, и поползи поползли по его рукам. Железо раскалилось от жара. Астреос увидел, как секундой позже разум воина начал реагировать. Пылающий конец цепи пробил красную кристаллическую линзу и сквозь глаз проник в мозг Серого Рыцаря. Воин упал, и кровь, брызнувшая на горящие звенья цепи, обратилась в пар.
Три оставшихся Серых Рыцаря, как один, подняли штурм-болтеры штурмболтеры и открыли огонь. Астреос подпрыгнул. Сквозь мышцы и ткани потек варп. Спину окатило осколками и жаром, когда он приземлился и развернулся. От него брызнула горящая кровь. Его разум натянул цепи, и алебарда вырвалась из хватки мертвого рыцаря. Оружие завращалось, став пятном вокруг пылающей фигуры Астреоса. Троица Серых Рыцарей высвободила молнию. Разум Астреоса поймал потрескивающую дугу, едва та успела сформироваться, и стер ее из бытия. Молния испарилась.
Астреос рывком схватил алебарду. Оружие было холодным, его психоактивное ядро безмолвствовало, но оно все еще оставалось острым. Он ударил первого из Серых Рыцарей в шлем, но тот чуть отвернул голову за мгновение до того, как лезвие успело настигнуть его. Острие ударило в лобовую пластину, прогрызлось вверх и впилось в верхнюю часть шлема. Цепь с клинком дернулись назад, оторвав лицевую пластину. Астреос заметил темные глаза на изрытом шрамами лице и на секунду запнулся, вновь вспомнив крепость своего ордена, осыпающуюся в огонь.
Серый Рыцарь сорвал с головы остатки поломанного шлема.
Воздух вокруг Астреоса замерцал, истекая жидким светом и цветами. Он услышал, как трещат звуки, словно горящие листы пергамента. Громче, но будто издалека, донеслись голоса Кадара, Тидиаса Фидия и Кадина, перекрикивающие небеса, которые обрушивались в огонь прошлого, что было уже не изменить.
Огонь из его воспоминания сформировался в воздухе, с черными языками и красным сердцем. Пламя рвануло в Серых Рыцарей, расширяясь в полете, и поглотило их. Астреос почувствовал, как из его рта вырывается бессловесный крик.
В его разум полились голоса, как старые, так и новые.
«''Мы сотворены не своей кровью,'' — произнес голос в самом центре его мыслей. Он был холодным, спокойным, словно стальной клинок. Голос был ему хорошо знаком, и все же он казался странным, как будто принадлежал кому-то другому. Это был голос самого Астреоса, говоривший из его прошлого. — ''Мы сотворены своими клятвами».''
Разум Астреоса поднялся в варп. Мысленная форма ангела ринулась на него.
Мысленная форма Астреоса на лету приняла очертания. Мгновение она выглядела как тень птицы, ее клюв и глаза — сполох холодного света. Затем мимолетная тьма растаяла. В варпе вытянулось змеевидное тело из дыма и огненного свечения. Замерцав, возникла чешуя из серебристого льда. За удлиненной змеиной головой раскинулись крылья из кости и огня.
''«Но даже если все они нарушены, одна клятва останется навсегда».''
Астреос взревел, и спускающегося ангела поприветствовало пламя.
''«Клятва не сдаваться».''
Пламя взорвалось на золотых крыльях и взвихрилось переливающимися спиралями.
''«Стоять до конца».''
Ангел нанес удар.
Аримана захлестнул варповской огонь. Он почувствовал, как тот прокатывается по доспехам и коже. Почувствовал, как извиваются вырезанные на броне руны, почувствовал, как внутри плоти содрогаются кости. Его разум покинул тело, сгорая и тая, словно восковый шар в домне. Шквальный ветер затрепал окровавленный шелк одеяний, когда огонь охватил Аримана целиком. На его теле свились языки пламени, хлестнув по обрубку руки и порезам на плоти. В ранах вздулась плоть, а затем поверх них, будто жидкость, растеклись доспехи. Казалось, он как будто вынырнул на поверхность озера после того, как едва не захлебнулся. В разуме клубились ощущения и свет, а границы его мыслей пощипывал варповской огонь. Часть его просто хотела позволить ему пройти сквозь себя, позволить течениям подхватить его. Из горящего зала вырвались звуки, нашептывавшие голосами давно потерянных друзей и мертвых братьев.
— Слушай нас, — говорили они. — Слушай нас, и мы поведаем тебе о том, что было и что будет.
Ариман подавил инстинкт, заперев его глубоко внутри себя. Сейчас ему требовалось спокойствие. Оно пришло, и Азек почувствовал, как его разум растекается по эфиру. Образы мыслей умножились. Он взглянул на заново отросшую руку, когда над ней снова затвердели доспехи. Он поднес пальцы ко рту, и утер с губ чуть запекшуюся кровь.
Рубрика строевым шагом выступила из огня перед дверью, их синие доспехи стали черными в резком освещении. Ариман потянулся мыслью и поднял безвольное тело Санахта вместе с собой в воздух.
Кожа мечника стала белой, но его глаза оставались открытыми. Позади него, в центре зала, ревел, всасывая в себя воздух, столб сине-золотого пламени. Своим разумом Ариман не видел ничего, кроме ярящейся бесконечности знания, что изливалась из варпа в реальность, ища для себя сосуд.
— Атеней — это не книга, брат, — произнес Ариман, его настоящий голос поднялся над ревущим ветром. — Связью с Магнусом были не книги Калимака, но сам Калимак. Это река знания, что постоянно ищет путь в наш мир. Она поглощает всякого, кто окунает свой разум в ее воды. Но, возможно, сын Магнуса сможет оказаться достаточно крепким сосудом, чтобы продержаться дольше. Это — судьба, которую ты навлек на себя предательством. Ты станешь Атенеем, брат мой.
— Как всегда поучаешь, — оскалился Санахт. Он начал смеяться. — Все, что ты бы ни пытался сделать, потерпит крах,
Ариман. То, что ты не понимаешь причины, делает тебя еще большим глупцом.
Приближаясь к Аполлонии, имперский флот рассредоточивался. Десятки кораблей взвихрили пустоту, выпрыгнув из варпа. Большинство были военными судами, вызванными властью Инквизиции. Для этой задачи они взяли новые названия, названия, что говорили об их конечном намерении. «Желание очищения», «Седьмое правосудие», «Ответ проклятью»: если они переживут это сражение, их команды предадут огню, а корпусы заново освятят под старыми названиями. Но пока они действовали только в качестве инструментов правосудия Инквизиции.
Среди них были еще и корабли трех орденов Адептус Астартес, которые вырвались из эфира вместе. «Имморталис» был рожден в Йовианских кузнях, связанных службой Черным Консулам; рядом с ним шел «Первый обет», боевая баржа Преторов Орфея, а также огромная боевая баржа Медных Когтей «Раскалыватель». Корабли Космического Десантадесанта, призванные древними клятвами, двигались впереди, пока остальной флот разворачивался по флангам.
Игнис наблюдал за происходящим действом одновременно разумом и через линзы своего шлема. Имперские корабли открыли огонь по рассеивавшимся остаткам Ариманового флота. Он принялся подсчитывать корабли и вычислять их курсы. Огни битвы разгорались ярче. Корабли его братьев из Тысячи Сынов были уже близко, стягиваясь к «Слову Гермеса». Именно отступники, разбросанные суда банд-полукровок, приняли на себя первые залпы. Некоторые корабли рванули с места и ринулись на имперский флот, истекая кровью и давая хаотичные залпы, мчась навстречу погибели.
Игнис вздрогнул и посмотрел на «Сикоракс». Невозможно, но он до сих пор сохранял форму, даже полыхая от носа до кормы и с вырывающимися из его бортов новыми взрывами. Космос раздирал его корпус, вздуваясь и дымясь тошнотворным светом из-за варпа, который давил на него сквозь истонченную кожу реальности. Корабль превратился в костер, и шторм усиливался, дабы встретить его смерть. Игнис мыслью потянулся к судам Тысячи Сынов, что собрались вокруг него. Он отдал приказ, и корабли, как один, дали залп по «Сикораксу».
Он не мог думать ясно. Все превратилось в сплошной клубок ощущений. Мимо него проносились воспоминания, словно подброшенные в воздух карты таро. Астреос больше не осознавал ни время, ни прошлое, ни настоящее. В разуме расцвел крошечный сполох ясности, пока образы разрывались на все меньшие и меньшие кусочки.
«''Меня рвут на части,'' — прозвучала одинокая мысль. — ''Мое существование разрывают, а остатки сжигают».''
На самом деле у него не было ни единого шанса, не с теми искусствами, которыми его обучил Ариман, или жаждой мести, кипевшей у него в душе. В гаснущие мысли вонзился осколок боли, внезапный и острый в своей неотложности. Его последняя мысль закружилась в смятении. Боль пришла снова, словно зазубренный клинок, вгрызающийся в плоть.
''«Почему это случилось?'' — громко прозвенел в его мыслях вопрос. — ''Почему все это случилось?»''
Он вспомнил, как горит его родной мир, и качающего головой инквизитора.
Почему погиб его орден? Они придерживались своих обетов, но Империум нарушил свои и вырезал их как изменников. Именно этот вопрос без ответа направлял его все это время, занес в Око Ужаса и на службу к Ариману. Почему это случилось? По какой причине Империум убил его братьев? Как все это началось?
Астреос закричал, и крик его был молчанием. Боль и ярость не могли сравниться даже с агонией его разрываемой на части души. Надежды не было, ни для него, ни для его братьев. Не осталось ничего, даже уюта лжи, в которую он верил.
— Ариман, — произнес он, и услышал, как слово горько слетело с его уст. Отмщение, да, еще оставалось отмщение, ради которого стоило жить.
+ Астреос, + раздался голос в его разуме. Он звучал очень отдаленно, но знакомо, как будто всегда был там. + Астреос, сын мой. Я здесь. +
+ Я жду. +
И внутри него, из последних крох души возникла давным-давно созданная связь; она пришла, словно по чьему-то велению, она пришла, словно ответ.
Узы, связь с существом, скованным Маротом, демон, которого он когда-то приковал к своей воле, но никогда не призывал снова.
Существо на троне «Сикоракса» посмотрело вверх. По всему мостику взорвался свет. Кристалл обзорного экрана треснул. Огонь и расплавленные осколки с воем хлынули внутрь. Затем их подхватил ревущий ветер и начал выносить мусор в вакуум. Существо продолжало неподвижно восседать на троне.
Теперь оно чувствовало узы с Астреосом, трепетание на ветрах варпа, словно веревка, хлещущая в буране. Оковы, сотворенные в неведении, но сотворенные по своей воле. Душа, прикованная к душе, воля — к воле.
Гнутый кусок металла вонзился в него сверху с ломающей кости силой. Оно ощутило отдачу от удара, когда металл погрузился в плечо. Кровь брызнула из него сгорающими на лету нитями влажных шариков. Существо не шелохнулось. Оно не сдвинулось с трона — оно не могло. Ему требовалось, чтобы смерть носителя и призыв того, кого оно ждало, случились одновременно.
Мостик превратился в кружащееся размытое пятно. Тело и доспехи существа слились вместе, став покрытым бронзой хитином и пылающей мягкой плотью. По мостику прошлась переливающаяся волна энергии. Из огненного вала вырвался обломок балки и пригвоздил его грудь к трону. Кожа на его черепе вздулась волдырями. От костей начала отходить плоть. Между стеклянными зубами взбурлила черная жидкость. На мгновение кожа его лица стала безобразной массой шрамов над неровной щелью рта. Над улыбкой возникло единственное ярко-синее око.
Когда Астреос открыл глаза, вокруг него порхали призраки окровавленных перьев. Он посмотрел на руки. Под гладкой кожей вспыхнул и тут же погас огонь. Он поднял глаза. На него смотрели стволы штурм-болтера штурмболтера Серого Рыцаря. Оружие выстрелило. Астреос ощутил, как осколки и огонь рассекают воздух. Он остановил их. К нему вспышкой ринулся меч, по его кромке ветвились молнии. Клинок вонзился в пол. Астреос взглянул на лезвие. Он стоял в метре от места, где то опустилось.
Он поднял глаза обратно. Серый Рыцарь пытался вырвать меч. Его броня заклинила. Воздух вокруг воина запылал. Он напрягся, и от его доспехов пошел морозный пар и синий свет. Обереги, вплетенные в керамит, застонали под психическим давлением. Руки Серого Рыцаря начали двигаться. Меч начал подниматься.
— Ариман, — произнес он, и после слова заклубились тени. Да, ему потребуется время, но время и судьба были на его стороне.
Он закрыл глаза. Когда он открыл их снова, те стали огнем. Он поднял руку. Воздух задрожал, а затем раскололся. Астреос посмотрел в круговорот безумия по другую сторону, и шагнул внутрь.
Ариман наблюдал за тем, как Санахт поднимается в столбе огня. Для его обычных глаз объятая пламенем фигура все еще походила на мечника, все с теми же гладкими чертами лица, в тех же изукрашенных серебром синих доспехах, с той же крошечной морщинкой в краешке рта, и с глазами, в которых читалась насмешка или смех. Но для его второго зрения фигура перестала быть Санахтом. В него вливался пламенеющий ад. Это была пустота, тень, отбрасываемая ничем, очертания фигуры с крыльями, руками и изогнутыми рогами. Она не имела размеров, одновременно возвышаясь за пределы зала и съеживаясь, будто находилась на большом удалении. Она более не была живым существом, она стала точкой во вселеннойВселенной, где познания сливались и, пузырясь, поднимались на поверхность реальности. Это был не Санахт, это был Атеней.
Атеней завис в центре внезапно ставшего безмолвным зала. Затем он рухнул на землю со скрежетом керамита о камень и остался сидеть на полу, удерживаемый в таком положении лишь благодаря доспехам. Его голова упала на воротник. Глаза на мертвом лице стали катарактно-белыми. Ариман шагнул вперед, но тут же замер. Губы Атенея задрожали, будто силясь вспомнить, как они работают. На стенах заплясали отбрасываемые огнем тени, но в зале огня не было.
— И пришли Волки, — проговорил он сухим мертвенным голосом. — Вышли из ночи они. Красны их секиры, а чаяния их — о крови и морозе. Облаченный в черноту сын тысячи…
Из его рта полились слова. Ариман прислушивался к ним, слыша то, что он знал, но куда больше того, о чем понятия не имел.
— … Путь…Путь, путь, путь, начертанный кровью красных солнц, путь…
Он подошел ближе, протянув разум и руку к Атенею.
— … Пепел …Пепел Просперо и тлеющие угли нового пламени…
Их отделял лишь шаг. Ариман удержал разум на полпути. Его мысли потекли вперед, легкие, будто дыхание. Кончики его пальцев коснулись сияющей синевы наплечника. Голова Санахта поднялась и упала обратно. Ариман взглянул на Атеней и тень, что он отбрасывал в варп. Он не мог отвести глаз. Колдун почувствовал, как его рот открылся, и язык охватила слабейшая дрожь.
— Что… что близится?
— Сосредоточенность — это слепота. Мы сами создаем своих врагов, — его голова откинулась назад, и он продолжал монотонное бормотание.
Ариман посмотрел на Атеней и внезапно ощутил дрожь неуверенности.
Один шаг.
Меч Кендриона разрубил спираль тени. Масса крыльев разделилась, подобно тонкому шелку. Ариман почувствовал боль от пореза, почувствовал, как воля Серого Рыцаря течет в клинок. Но он был готов. Серый Рыцарь был силен, силен так, как он даже представить себе не мог, но он походил на свой клинок — он был оружием, и эта сосредоточенность делала его слепым. Ариман сконцентрировал весь свой разум на считанном мгновении. Меч Кендриона раскололся. Серебряные осколки разлетелись во все стороны.
Ариман почувствовал шок Серого Рыцаря. Он почти улыбнулся. Затем стая теневых птиц пронзила Кендриона. Обереги, вплетенные в серебряные доспехи, секунду держались, а затем треснули. Обломки керамита впились в мышцы Кендриона. Стена телекинетической силы сбила его с ног и закружила, словно сухой лист. Отполированные пластины вздулись и разорвались. Заостренные края металла впились ему в плоть. Кости в груди и руках лопнули. Вокруг воротника запели предупреждающие писки. Плоть объяло пламя, когда руны-обереги расплавились и потекли внутрь доспехов. С Серого Рыцаря закапало жидкое серебро, когда тот рухнул на пол.
В вакуум потек пар цвета освежеванного мяса. Огромные лица, закатывающиеся глаза и клыкастые улыбки застыли в бытии, разделились, съежились и снова разделились, пока по пустоте не кружились тысячи очертаний. Затем они искривились и поползли сквозь вакуум к свету сражения. Суетящийся клубок демонов достиг тяжелого крейсера «Ответа проклятью» и роем проник сквозь корпус в наполненные воздухом палубы. Люди внутри начали умирать, их плоть отделялась от костей при прикосновении демонов. Корабельные орудия открыли хаотичный огонь, когда в разумах канониров заплясали галлюцинации. С все еще горящими двигателями крейсер рассек ряды собственного флота, словно пьяный безумец.
Корабли открыли ответный огонь. Снаряды макроорудий ворвались в косяки демонов и превратили их в пенящуюся кровь и огонь. Боевая баржа «Раскалыватель» развернулась к катящейся на нее приливной волне и пилой прорезалась сквозь нее, оборонительные башни и макробатареи озарили корпус корабля мантией взрывов. Два других судна Космического Десанта десанта продолжали идти прежним курсом. Скрестив огневые расчеты, они прожгли облака эктоплазмы и направились к скопившимся вокруг луны кораблям.
Игнис ощутил, как давление шторма на его разум исчезло, и увидел, как тот поглотил остатки Ариманового флота, которым они пожертвовали, чтобы создать симметрию разрухи. Равнение чисел и углов было прекрасным в своей чистоте. Все готово. Образ был полон, и этот момент, этот совершенный момент рождения, был подобен прикосновению солнечных лучей после долгой ночи. Он вздрогнул и перевел сознание на окружающий мир. Он стоял в высоком навигационном куполе. У его ног рыдал Сильванус Сильван Йешар.
+ Развернуться к луне, всю энергию на двигатели, + передал он, зная, что каждый из кораблей Тысячи Сынов подчинится ему.
Коснувшись разума навигатора, он услышал его отчаяние.
— Это конец, это конец, это конец… — снова и снова повторял СильванусСильван. Игнис послал в навигатора легкий толчок воли.
+ Смотри, + послал он.
«Слово Гермеса» и корабли вокруг него теперь двигались к Аполлонии, толкаемые двигателями к поверхности луны.
— Это конец… — всхлипнул СильванусСильван, заползая в навигационную колыбель «Слова Гермеса».
+ Смотри, + снова послал Игнис. Сильванус Сильван взглянул всеми тремя глазами. Он ахнул.
+ Ты там? + позвал он. + Игнис? +
— Ариман! — возглас заставил его оглянуться. На него уставилось жерло пистолета. На фоне озаряемого молниями дыма стоял Издубар, целясь в него из оружия. Его палец нажал спусковой крючок. Пистолет изрыгнул огонь и серебро. Разум Аримана коснулся снаряда, едва тот вылетел из дула. Он был холодным. Разум колдуна соскользнул с пули. Вокруг него затрещал варп. Азек почувствовал, как соединяются разумы Серых Рыцарей, энергия и воля потекли между мчавшимися на него воинами. Он увидел, как вращается снаряд, оставляя за собой пламенеющий след. Для его разума тот походил на дыру, вырезанную в пронизанной варпом вселеннойВселенной. Если снаряд попадет в цель, его настигнет смерть, окончательная и бесповоротная.
Для внутреннего ока Аримана серебряный снаряд походил на раздувающуюся черную точку.
+ Мы здесь, + донесся голос Игниса. Он звучал отдаленно, и как будто состоял из нескольких голосов, одновременно перекрикивающих бьющие о берег волны.
+ Веди меня, брат. +
+ И что мы скажем насчет Санахта? + спросил Игнис, разглядывая неподвижное тело на полу. Губы Атенея шевелились, но глаза безразлично смотрели в пустоту.
+ То, о чем условились — он взял на себя это бремя ради будущего легиона. +
Игнис взглянул на Аримана, его геометрические татуировки на лбу спиралью свились в новые узоры. Ариман выдержал взор Игниса.
Гримур ощутил встряску абордажной торпеды, готовящейся покинуть «Дщерь Хель». Сидевший рядом Сикльд вздрогнул и выкашлял на палубу кровь, когда торпеда напряглась в пусковой шахте.
— Серебряный корабль, — прошипел рунический жрец между влажными вдохами. — Это изгнанник. Серебряный, словно снег под грозовым небом. Серебряный, словно молодая луна на воде. Серебряный…
Гримур хранил молчание. Через дисплей шлема он наблюдал за приветствовавшими его огнями битвы. Некоторые корабли уже пылали, уже умирали в штормовом разломе, но куда больше были целыми и невредимыми. Скоро от всех них останутся лишь почерневшие кости да металлические остовы. Волки настигли свою добычу: конец охоты близок, это был смертельный удар мечом.
Часть Гримура подумала о спокойствии, о том, чтобы загнать волка внутри себя назад во мрак. Но в этом уже не было смысла, они неслись по снегу, под луной и куполом тьмы, и кровь жертвы была солью и кровью в воздухе. Вот-вот они исполнят давно данную клятву. Гримур освободил своего волка, и из его горла вырвался вой. Вокруг него взвыли его братья, и битва взревела в ответ.
Кендрион еще находился в сознании, когда ударный отряд во вспышке света вернулся обратно на «Клятву Сигиллита».
Он увидел это глазами братьев, ибо его настоящее зрение угасло до смазанных красно-черных оттенков. Они появились в телепортационной камере, двадцать восемь Серых Рыцарей и четыре человека. От их доспехов поднимался грязный дым — остаточный свет от телепортационного сполоха. Издубар рывком сорвал шлем. Рядом с ним неподвижно высилась старуха в экзодоспехах. Эрионас ждал их, его грива кабелей уже была подключена к разъемам в стенах камеры.
Лицо Издубара походило на бледную маску, на его челюсти и лбу пульсировали вены.
— У нас еще есть силы, — произнес лорд-инквизитор, выплевывая слова, словно те были кусками сгнивших фруктов. — Им не вырваться. Мы выпотрошим каждый корабль, а после будем искать в пепле его труп.
Лицо Эрионаса дернулось, серебряные глаза заплясали от проецируемых данных. Его лицо исказилось от паники.
— Лорд Издубар…
— В этом нет смысла, — сказала Малькира, ее ядовитый голос громыхнул из наружного громкоговорителя доспехов. Издубар повернулся к ней. — Если Ариман получил то, зачем пришел, ему следовало бежать, попытаться прорваться.
— Мой лорд… — голос Эрионаса превратился в пронзительный вопль.
''«Она права, '' — подумал Кендрион, услышав слова сквозь пелену боли. — ''Они что-то упускают из виду. Все мы что-то упускаем».''
В разуме Кендриона ревел варп, заставляя меркнущие мысли дребезжать от растущей ярости. Его проецируемое сознание начало гаснуть, очертания инквизиторов мутнеть, когда ощущения влились назад в изломанное тело. Он что-то услышал, некий психический крик, поднимающийся над штормом. Это был вой.
— Он бы спланировал план отступления, — сказала Малькира.
— Лорд! — крикнул Эрионас. На камеру опустилось молчание, и все глаза обратились на него. Кендрион почувствовал, как сознание остаточно покидает его. Эрионас открыл рот, чтобы заговорить, когда первая абордажная торпеда врезалась в «Клятву Сигиллита».
Язык пламени слизал брата рядом с Гримуром. Смрад колдовства отдавал у него во рту горечью. Он не видел врага, не на самом деле; в его разуме плясали запахи: кровь, озон, нечистоты. Он взревел, широко разверзнув клыки, и опустил ухмыляющуюся кромку секиры на голову колдуна. Доспехи проломились под сокрушительным ударом, рассыпая обломки и осколки молний. Труп колдуна еще падал, а Гримур уже двигался, вдохнув аромат крови, что дымкой повисла в воздухе. К нему ринулся еще один колдун, быстрый, очень быстрый, его клинок пел от света. Волк, не сбавляя шагу, ушел вбок и нанес удар назад и вниз. Навершие секиры отрубило правую ногу колдуна. Гримур взметнул секиру вверх, попутно перерезав падающему воину горло. Оружие отсекло верхушку шлема, и очередной труп отправился кормить Нижний мир своей кровью. Сикльд, что постоянно находился подле него, неустанно бормотал, бредя между мертвецами. Время от времени слова нарушались хлестом молний из его посоха и треском льда, расползавшимся по крови покойников у него под ногами.
— Сна более нет, — прохрипел рунический жрец. Он вытянул руку и расставил пальцы, послав вихрь осколков и теней в скопление людей в красной форме. Его глаза закатились, кожа стала льдисто-белой. — В небе красная луна, и слезы ее — серебро.
Сикльд пребывал в объятиях снов, которые привели их сюда.
Он посмотрел на Сикльда. Рунический жрец словно почувствовал на себе взор лорда, ибо в тот же миг повернул голову.
— Путь, красный путь под луной, — просипел Сикльд. — Мы здесь, мы в конце сна.
Гримур посмотрел на рунического жреца, по посоху которого полз призрачный свет. Он перевел взгляд на навершие собственной секиры, и на кровь, запекшуюся на когтистых руках. Гримур подумал обо всем, что совершил, дабы достичь этого момента, и обо всем, что позволил или велел совершить.
«''Мы следовали за снами. И никогда не спрашивали, кто ими повелевает. Добыча, что бежит, может бежать в страхе, либо же увлекать за собою охотников. Месть,'' — подумал он, — ''это секира о двух кромках».''
Он посмотрел в пустые глаза Сикльда. Рунический жрец застыл, словно опираясь на посох.
— Я… — произнес он. — Я больше его не вижу… запах, дорога сна… Я… — его голос затрещал, дрогнул, и стал чем-то другим.
— Волк, — проговорил рот Сикльда, но голос его был глухим рокотанием. — Нить твоей судьбы снова твоя. Сны более не будут вести тебя. Ты можешь жить, можешь умереть — меня это более не заботит, но я хочу, чтобы ты кое-что знал. Я хочу, чтобы ты помнил это до тех пор, пока твоя душа не отправится обратно в бездну ночи, — рот Сикльда скривился в улыбку, словно натянутый ниточками. — Сегодня ты хорошо мне послужил. За это я тебе благодарен.
Гримур поднялся, безмолвный, согбенный и окровавленный в залатанных и погнутых доспехах. Затем он занес секиру. Сикльд содрогнулся и открыл рот, чтобы заговорить снова. Секира опустилась.
Все глаза Сильвануса Сильвана были закрыты. Он прижимал руки к лицу, не смея пошевелиться. Не помогало. Он все равно видел. Он видел варп. Тот сиял по другую сторону пальцев, просвечивая вены и кости. И варп гневался. Сильванус Сильван знал это с уверенностью, пугавшей его тем сильнее, что он понятия не имел, откуда это знал.
+ Навигатор, + позвал голос в его черепе: Игнис. Он не хотел отвечать. Он не сделает то, что от него просили. Он не станет смотреть, не станет.
+ Навигатор, + мысленный голос взревел у него в голове. В разуме взорвались яркие пылинки света.
— Нет, — простонал он. — Нет, прошу.
+ Навигатор, услышь нашу волю. +
— Нет, — снова простонал он и почувствовал, как со словами поднимается желчь. Зубы как будто неправильно сидели в деснах, на языке сладостью отдавалась рвота. Внезапно он осознал струпья на лице и между пальцами, а также красные вены, яркие в свете варпа. — Нет, — прошептал он.
+ СильванусСильван, + голос был подобен ушату холодной воды. Сильванус Сильван перестал стонать. Он ощутил, как поднявшийся в нем мимолетный отпор тут же сломился. Руки упали от лица. Его глазницы были закрыты, но складки кожи заставляли их казаться лишь двумя закрытыми глазами из множества.
Он открыл глаза. Зрение наполнило трехглазое восприятие. Стены зала были просто наброском материи, корабль — призраком, а души внутри него сотканными из света, который менял цвет с каждым ударом их сердец. Он выдохнул, сосредотачиваясь и пытаясь унять тик на лице и дрожь в руках.
— Мы идем туда? — спросил он.
+ Да, мы пройдем сквозь шторм. +
Под ногами захрустели кристаллические листья, когда она пересекла вершину башни. Ариман не стал поднимать глаз при ее приближении, продолжая вглядываться в прозрачное серебро зеркала, что лежало на черном мраморном плинте.
— Ты отстроил его, — произнесла она. — Или ты отстроил самого себя? — он Он выпрямился. Ткань одеяний попала под теплый ветерок и облепила кожу. Осколок зеркала блеснул в него глубокой синевой неба. — Это место другое, — добавила она.
— Все меняется, — указал он. Осторожно, он взял кусок зеркала между указательным и большим пальцами. Долгое мгновение Ариман изучал неподвижную поверхность, а затем подбросил осколок. Кусочки кристаллов на полу последовали за ним каскадом цветов. В воздухе выросло дерево, ствол его был радугой, а ветви — колышущимся узором отраженного света.
Азек отвел взгляд от дерева. От него вдаль и вниз простирался дворец воспоминаний. Башни из кряжистого черного камня и серебра вздымались, словно наполовину оплавленные свечи, из сплетения мостиков и лестниц. Некоторые были из меди, другие — нефритовыми, прочие — из подернутой патиной бронзы. Среди тянущихся вверх пальцев-башен выступали, подобно волдырям, своды и купола. Тут и там среди новых строений можно было различить белый мрамор изначального дворца. В целом здание выглядело теперь так, как будто его не выстроили, а вырастили — огромный коралловый риф из камня и металла, порождавший новые структуры прямо на глазах.
— Ты проиграешь, — сказала она, и в этот раз ее голос раздался ближе.
— Ты это уже говорила, — ответил он и обернулся.
Перед ним стояла Иобель. У нее были очертания, но она походила скорее на набросок углем в трех измерениях — смазанное пятно вместо тела, конечности размывались в пустоту, а лицо формировалось лишь догадками и тенью. Она оглянулась, будто рассматривая дворец воспоминаний.
— Ты не пытался найти меня.
— Но теперь-то нашел, — сказал он и пожал плечами. — Какой смысл охотиться за тобой в моем собственном разуме?
Она улыбнулась.
— Ты не знаешь, почему я еще здесь, да? Ты хоть задумывался о том, сколько от твоего разума существует теперь вне пределов тебя, в варпе? — он смотрел на нее, ничего не говоря. — Я ходила по краю твоего сознания, Ариман. Некоторые части тебя уже не вполне твои, части, которые мыслят и дремлют вне твоего черепа, — она бросила на него взгляд, ее глаза — два пятна тени под солнцем. — Теперь я с тобой навсегда, колдун. Я обитаю в тени твоего разума, и буду оставаться рядом до самого твоего поражения.
Он отвернулся и начал спускаться по лестнице, что спиралью свивалась от вершины башни.
— Ты проиграешь, — сказала она ему, но Ариман не ответил. — Я видела твои познания изнутри, и бродила в твоих мыслях. Даже с Атенеем ты проиграешь. Против тебя выступит Алый Король. Само время обратится против тебя. Ты один. Кадин, Кармента, Астреос — их больше нет, они умерли, дабы ты стал ближе к разрухе, — Ариман продолжал идти, спускаясь через башни и хранилища своего прошлого. Высоко сверху до него долетел голос Иобель. — С тобой остались только враги и предатели, Ариман.
Пробуждение было медленным и наполненным болью.
«''Кендрион, Кендрион, Кендрион…»'' — имя мягко пульсировало вокруг него, как будто специально оставленное напоминание. Конечности отдавались глухой болью, одновременно онемелой и ломкой. По нервным окончаниям прокатились волны шока, а глаза заполонило тьмой. Едва придя в сознание, Кендрион потянулся разумом, и обнаружил, что разумы его братьев присутствуют, хоть и отдаленно.
+ Что происходит? + спросил он, но те не ответили.
Зрение возвратилось, внезапное и резкое в своей яркости. Он попытался моргнуть, но не смог. По монохромному виду зала, увешанного толстыми кабелями и цепями, зажужжали статические помехи. Перед ним стоял инквизитор Издубар, с терпеливым выражением на тонком лице. По обе стороны от него ждали старуха Малькира и стеклянноглазый Эрионас.
— Он проснулся? — спросил Издубар, оглянувшись на кого-то, остававшегося вне поля зрения Кендриона.
— '''Где. Я?''' — Серый Рыцарь услышал, как его голос эхом прокатился по залу, подобно металлическому раскату грома.
Издубар снова посмотрел на него.
— Титан, — произнес инквизитор. — Зал Древних.
Тогда Кендрион понял. Осознание с дрожью прошлось сквозь его тело, которое было теперь лишь сломленным плодом, свернувшимся внутри железной утробы дредноутского саркофага. Боль в конечностях была фантомной, смешанным ощущением, которое более ни к чему не относилось.
— '''Как. Долго?''' — спросил он.
— Восемь лет после Аполлонии, семь — в варп-путешествии, и один в подготовке, — с холодной точностью сказал Эрионас.
— '''Ариман?''' — прорычал он.
— Сбежал с несколькими кораблями, — Издубар замолчал, его язык уперся в зубы. — И с Атенеем. Из битвы вернулась лишь «Клятва Сигиллита». У Аримана оказались… союзники, которые напали на нас и дали ему шанс нырнуть обратно в тот шторм.
— '''Тот. Шторм…''' — начал он, громогласно выговаривая слова.
'''
— Космические десантники, которых забрал и извратил варп, — сказал Эрионас. — Они сбежали сразу после того, как
Ариман нырнул в шторм. Но мы нашли тела. Существа носили метку Русса.
— '''Волки. Фенриса?''' — прорычал Кендрион, наполовину от шока, наполовину от гнева.
— Возможно, остатки или больные отпрыски, — Издубар склонил голову. — Возможно.
— Наш взор обратился на сынов Русса, — сказала Малькира.
Вокруг Кендриона потекли мысли и данные. Он продолжал чувствовать касание бессознательности, словно руку, пытавшуюся утащить его вниз по темной лестнице. Он стряхнул ее и задал вопрос, в ответе на который нуждался сейчас больше всего.
'''— Зачем. Вы. Меня. Пробудили?'''
— Потому что мы выяснили не только наследие Аримановых спасителей, — произнес Эрионас. — Генетические образцы, взятые у предателя Астреоса перед его побегом, были опознаны, наряду с породившим его орденом.
'''— Орденом?'''
— О, да, — улыбнулась Малькира. — Он не из древней породы предателей, но из ныне живущего ордена, который заявляет о верности Империуму.
Издубар перевел взгляд со старухи на Кендриона.
— Я знаю, что уже многое от тебя попросил, но теперь вынужден попросить от тебя и твоего братства еще больше.
'''— Какова. Ваша. Воля?'''
— Их родной мир, а также все из их рода должны сгореть, Кендрион. Ты займешься исполнением этого приговора.
Воины следили за проходившим между их рядами колдуном. Полированная бронза его доспехов поблескивала в грязном свете костров. Синие и зеленые камни, вправленные в выгравированные крылья и когти, мерцали в тусклом освещении. Его лицо скрывал шлем с гладкой и лишенной черт поверхностью, за исключением синего драгоценного камня во лбу. На его шее висел змеиный амулет из азурита, бронзы и меди. Серебряный посох в руке мерно стучал по каменному полу в такт с шагами. Некоторые из воинов напряглись, когда колдун прошел мимо них, их руки опустились на оружие, словно наполовину от искушения, и наполовину из-за угрозы. Колдун замер, его голова медленно повернулась в сторону шевельнувшихся воинов. Под его взглядом в рядах вновь воцарилась неподвижность. Спустя секунду колдун продолжил неспешный путь.
Оказавшись у подножья алтаря, он остановился и посмотрел на три фигуры, стоявшие у широкой чаши, в которой плясало желто-красное пламя. Каждый из них носил доспехи, в чьей форме угадывались отголоски Просперо. С резных пластин брони взирали головы змей, ястребов и шакалов, над шлемами с узкими визорами-щелками вздымались высокие гребни. Долгую секунду они неподвижно следили за колдуном.
— Меня зовут Калитиедиес, — сказал один из них. — Это — мои братья, а это — наш круг воинов, — Калитиедиес остановился, и его взгляд переметнулся к бронированным фигурам, рядами выстроившимся на ярусах храма. — Ты предстал перед нами, нося на своих доспехах символы старых знаний и ведая слова кончины древнего Просперо, — Калитиедиес медленно моргнул, и воздух вдруг стал напряженным, будто струна. Пламя в широкой бронзовой чаше померкло и сжалось. По храму прокатились металлические щелчки и дрожь энергетических полей заряжающегося оружия. — Но в тебе не течет наша кровь, и ты никогда не видел небес Просперо. Кто ты, раз можешь предстать перед нами и надеяться уцелеть?
Колдун медленно огляделся, как будто с мимолетным интересом изучая храм и его обитателей.
