Ариман: Неумирающий / Ahriman: Undying (роман)

Перевод коллектива "Дети 41-го тысячелетия" Этот перевод был выполнен коллективом переводчиков "Дети 41-го тысячелетия". Их группа ВК находится здесь.

WARPFROG Гильдия Переводчиков Warhammer Ариман: Неумирающий / Ahriman: Undying (роман)
Автор	Джон Френч / John French
Переводчик	Летающий Свин
Редактор	Григорий Аквинский, Татьяна Суслова, Нафиса Тхаркахова
Издательство	Black Library
Серия книг	Ариман / Ahriman
Год издания	2024
Подписаться на обновления	Telegram-канал
Обсудить	Telegram-чат
Скачать	EPUB, FB2, MOBI
Поддержать проект

Сюжетные связи
Входит в цикл	Ариман / Ahriman
Предыдущая книга	Демонология: Вопрос, заданный тьме / Daemonologie: A Question Asked of Darkness
Следующая книга	Актёры судьбы / The Players of Fate

Памелле Френч — спасибо за истории, мам.

АННОТАЦИЯ

Ариман обретается на пороге пространства и времени, скитаясь в подцарстве непостижимых измерений и свойств. Наконец-то он разыскал древнее устройство, известное среди некронов как Ключ к Бесконечности. Это должно было стать моментом его триумфа, однако он более не тот Ариман, что прежде. Преданный, заблудившийся, оставшийся без союзников, ныне он — одинокий колдун, что стоит на руинах воздушных замков своих грандиозных замыслов. Теперь, когда его чаяния обратились прахом, а легион поглотили огни Пиродомона, Ариман должен найти свой путь через порванное в лоскуты прошлое, дабы обрести надежду на спасение будущего.

ПРОЛОГ

COMMEDIA IMPROVVISO

Относительная хронометрическая позиция: ∞

Каждая история — это прелюдия.

Каждое будущее — постскриптум.

Древняя терранская поговорка, происхождение неизвестно

Здесь нет времени. Нет прямой линии из прошлого в настоящее. Впрочем, тут есть порядок, расположение, расстановка. Проходы, полки, тома, страницы, слова, знаки чернилами: таково устроение мироздания. Это место, где вечность оседает пылью на обложках закрывшихся жизней и ещё не прочитанных историй. Это не-место. Место, которому не следует быть. Те, кто не обладают фантазией, могут назвать его городом. Более осведомлённые скажут, что это мир, помещённый в карман огромных подреальностных туннелей паутины. Оба описания верны, но, как и всякая правда, они не сообщат вам ничего стоящего.

То же верно и в отношении творцов сего места. Вот вам несколько вариантов на выбор:

Его создателями были…

…боги мёртвых народов.

…древние альдари из времён до Грехопадения.

…Старейшие, что жили до них, а ныне сгинули.

Или нет.

Здесь, в этом месте, объективная правда не имеет значения. Имеют значение только истории.

Как называется это место?

Должно ли всё иметь название?

Да. Должно. Имена — это власть. И вот почему это место историй и потерянных истин отвергает любое имя.

Когда о нём говорят альдари, они пользуются описанием — облекая в слова его форму и назначение. Описание, однако, неспособно передать истину места в той же мере, как книга не может отразить истину жизни.

Когда это название, что названием не является, слышат люди, они переводят его в силу своего разумения. Они обрезают его альдарские корни, чтобы вымолвить на своём примитивном языке. Затупляют его, дабы оно могло устроиться рядом с прочими словами, лишённое нюансов и поэтичности, но между тем ставшее ближе к истине, чем любое другое имя.

Чёрная Библиотека — так его зовут.

Вот где происходит действие. Вот она, сцена, ждущая актёров.

Ирлла, Глас Многих Окончаний, теневидец «Падающий луны», заходит в Библиотеку первым.

Лишь Дети Цегораха, Смеющегося бога, могут появляться здесь, когда им заблагорассудится. Это редко доставляет им радость. Мало кто входит в Чёрную Библиотеку с лёгким сердцем. Тут есть всё, что известно и может узнаться, всё, что было найдено и утрачено. Книги, свитки, оттиски, таблички, меметиграммы, записи, катушки — сваленные в кучи, разделённые, закрытые, запертые и сокрытые во тьме. Где-то тут есть «Плач Иши» — двадцать тысяч и ещё один лист хрусталя, протравленный слезами Инти, где повествуется, почему всё то, что случилось, должно было произойти. Рядом с ним хранятся слова, написанные руками людей и представителей давно вымерших видов. Истины, слишком жуткие для осознания, спят на складках пергамента. Это место ужаса, место, о котором никто не должен мечтать.

Теневидец поворачивает голову. На его маске отражается лабиринт переходов, дорожек, мостиков и балконов из живой кости. Есть тут и свет, красно-оранжевое мерцание, напоминающее свечное, вот только здесь нет ни пламени, ни свечей. Ирлла замирает. С его последнего посещения место стало другим. Форма Чёрной Библиотеки не постоянна, и потому Глас Многих Окончаний должен осматривать её заново.

Те немногие из их рода, кто пытается описать Библиотеку другим расам, называют её тёмным искусственным миром. Как и любая попытка изложить высшие мистерии низшим созданиям, такое объяснение неверно. Библиотека существует внутри лабиринтного измерения паутины. Она является искусственным миром в том смысле, что её создали, — рукотворный мир в настоящем понимании слова. Но она может считаться кораблём или потерянным городом не более, чем дыра в сердце — самим сердцем. Точно как паутина — это лабиринт психоактивных туннелей, которые перемещаются, меняются и сбивают с толку, то же верно в отношении Библиотеки. Это лабиринт внутри лабиринта. Узел в клубке пряжи.

Но также это нечто совершенно другое. И всё же…

Теперь это — сцена.

Дверь, через которую вошёл теневидец, представляет собой овал отражённого света, который ничего не освещает. Она стоит посреди открытого пространства, вокруг которого скручивается вся секция Библиотека. Ирлла ждёт у двери: Судьбе полагается прибывать первой, но дальше в одиночестве она идти не может.

Ийшак, Мастер среди актёров, что играет роль Говорящего от Пространств, выступает из двери и присоединяется к теневидцу. По телу Ийшака разливаются тускло-чёрные, синие и серые цвета. В начале нового акта мало места для веселья. Деяния в нём будут страшными, шутки — мрачными, улыбки — кровавыми, и посему Говорящий от Пространств появляется в наряде страдания.

— И вновь пришёл я в клеть утраченных снов, — произносит Ийшак. — Но зачем я был призван и для чего вновь хожу по сим чертогам?

Теневидец указывает на запретные книги, взирающие со своих мест.

— Луна по-прежнему падает. Глупцы и мечтатели нисходят в подмирье времени. Призраков истребления надеются они вернуть обратно к жизни.

— Всё на подмостках шло так, как требует цикл, — резко отвечает Ийшак. — Несведущие актёры делают нужные шаги и играют отведённые роли.

— Опускается занавес, — возражает теневидец, — и шаги танца теряются в ночи.

Говорящий от Пространств пожимает плечами и разворачивается. В его движении сквозит меланхолия. С пол плаща слетает спектральный пепел. Он складывает руки и опускает голову. Он уже знает, что скажет теневидец дальше. Строчки написаны, и все актёры знают свои роли. Ийшак — мастер труппы арлекинов. Он станцевал много сэдат — великих мистических циклов альдари — и знает акты и сцены трагедии и резни так же хорошо, как любой другой представитель его рода. Ему ведомо, что цикл, который они исполняют, должен теперь кануть во тьму и смятение. Того требует представление. Ийшак понимает, что, играя Говорящего от Пространств, он должен упрямиться. Знает, что цикл «Падающей луны» требует от них перейти к следующему акту в неведении. Ему нет нужды задавать вопросы, но он всё равно читает свой текст. Он актёр, его жизнь — представление, а что такое представление, как не произнесённый текст, состроенные гримасы и станцованные шаги?

— Как мы можем последовать, если не ведаем, куда идём? — вопрошает он.

— Вот почему мы ступаем по сим чертогам, — отвечает ему Ирлла. — Дабы узреть и познать то, что познать нельзя, и таким образом понять ритм и форму несделанных шагов. Гляди…

Теневидец поднимает руку, и с его пальцев срывается золотой свет. Он падает на книгу. Та находится на колонне из кости: не психоактивной кости, из которой альдари творят предметы, но кости, что росла в тёплой плоти. Лопатки, бедренные кости, сращённые в один столп. Кости движутся, щёлкая и скрежеща друг о друга. Впрочем, форма колонны остаётся неизменной. Закрытый фолиант лежит на вершине неподвижно, почивая в колыбели из фаланг пальцев. Автор книги её не альдари. В её форме угадывается человеческая природа: страницы прячутся под закрытой обложкой. Она примитивная, написанная на грубом языке, однако от неё исходит ужас и мощь.

Ийшак отшатывается. Его маска становится оскалом ужаса. С глаз сыплются красные рубины.

— Мы не можем этого сделать, — говорит он. — Этого нельзя делать.

— Но это нужно сделать, — отвечает Ирлла, и Глас Многих Окончаний льнёт ближе к Говорящему от Пространств, а его движения становятся мягкими, успокаивающими. — Пока не причинён больший вред, мы должны прочесть грядущее и выбрать окончание, что принесёт нашему роду меньше скорби.

— Но от скорби никуда не деться?

Теневидец склоняет голову, медленно и мрачно.

— Нет сладкого окончания у танца этого, нет золотого смеха средь поля звёзд.

— Тогда чего ради мы играем эти кровавые сцены? — спрашивает Ийшак, не сводя взора с книги.

Ирлла встаёт рядом с ним, воздевает руку, дабы коснуться и утешить.

— Ради танцев, что будут после, — ответствует теневидец.

Ийшак оборачивается, собираясь ответить строчкой, которую никогда не скажет. Ирлла вскидывает руку, веля молчать, и поворачивает голову, словно заслышав поступь.

— Кто-то идёт! — говорит теневидец, и оба оборачиваются к горящей двери, из которой кувырком влетает фигура.

Момент точен, очерёдность соблюдена идеально. Фигура поднимается. На ней рогатая маска. Рот скривлён в издёвке и печали. Неспешно она выпрямляется. От неё паром исходит лиловый и аметистовый свет. Это — солитер. Раньше её звали Драйллита, но маска, которую она носит, поглотила то имя. Она — актриса «Падающей луны», но отличается от Ирллы и Ийшака. Оба они могут исполнять разные роли и носить любые маски, ибо даже Судьба многолика. Солитеры же имеют лишь одну роль. Роль, которую будут играть до самой гибели. Она стоит им души и обрекает на вечность мучений после смерти. На них возложен танец Великого Врага, Богини-что-не-спит, Тёмного Князя, Той-что-жаждет, Слаанеш — кровавого отпрыска глупых альдари. Здесь, на этих подмостках, солитер воплощает ужасную необходимость и страшную угрозу.

— Тебя не звали, — восклицает Ийшак. — Ступай прочь!

Солитер поднимает голову.

— Это не твой танец, дитя, — изрекает она. — А мой. Я поведу, ты — последуешь.

Однако Говорящий от Пространств отвечает лишь смехом. Солитер идёт к нему. Ийшак подскакивает в воздух. Плащ и наряд взвиваются бурей льда и снега. Танец его теперь символизирует стылую ночь среди звёзд и смерти, по которой должен прошествовать Тёмный Князь, прежде чем украсть у них будущее.

Напротив солитера Ирлла тянется к книге на колонне из кости. Солитер склоняет голову. В этот миг она — неподвижность и злопыхательство. Она глядит на каскад звёздного света и льда Ийшака и слышит смех на ветру. Солитер делает один медленный шаг, а затем срывается на бег.

Она не быстрая. «Быстрая» — слово слишком лёгкое для описания того, как она движется, слово для птицы, лихорадочно бьющей крыльями. Она не скора, ибо скорыми были герои прошлого, а они сгинули, убегая от своего рока. Она…

…пересекла пространство, отделявшее её от книги и костяной колонны. Она касается книги прежде, чем Ийшак успевает её поймать.

Теневидец отшатывается, закладывая пируэт, и Судьба отвращает свой лик.

Солитер открывает книгу.

Двое других актёров замирают. Мираж из снега и звёздного света исчезает.

Страницы книги раскрываются. Каждая — лист из кожи. Им следовало заплесневеть и сгнить давным-давно, но Библиотека не даёт своим узникам спастись через тлен. Слова на них писаны не альдари и не людьми, хотя солитер способна прочесть их без труда. Она так и делает.

— И пришёл Ариман к Колодцу Ночи и Ключу к Бесконечности… — зачитывает она вслух. Голос её ровный и лишён драматичного надрыва.

Двое других арлекинов наблюдают и ждут. Солитер переворачивает страницу… и страница разделяется по краю. Один лист пергамента становится многими. Солитер замирает, затем пролистывает остальные. Каждый лист, падая, делится и делится снова, множась и множась. Книга не становится толще, хотя страниц в ней теперь гораздо больше. Солитер кивает и мановением руки взметает листы в воздух. Перед её глазами проносится бесконечность слов. Она читает. За это время проходят целые жизни. Она читает историю, которую уже прожила, и многие из тех, что не произошли: тропы, проложенные сквозь трагедии подобно слезам на щеке окровавленного лица, персонажи, которых никогда не было, несделанные выборы. Перед ней возникают новые варианты будущего, разветвляясь по страницам, отчего линия повествования сплетается. Она минует настоящее и углубляется в будущее. Она живёт там, на чужой земле в другую эру. Затем переворачивается последняя страница. Солитер захлопывает книгу. Поворачивается к Ирлле и Ийшаку.

— Что?.. — с положенным трепетом начинает Говорящий от Пространств. — Что в ней говорится?

Она рассказывает им часть прочитанного. Рассказывает, каким должен быть следующий акт. Не рассказывает им конец.

— Война должна запятнать звёзды, — изрекает она. — Огонь должен встретить пробуждённую династию Гиксосов. Азуриане, друкари и даже сородичи-исшедшие должны подняться на войну. В это время мы должны создать отголосок войны древности.

Говорящий от Пространств склоняет голову. Из глаз его маски проливаются слёзы звёздного света, и он отворачивается.

Следующим к солитеру приближается теневидец.

— Я вижу лишь косу жнеца и Кроваворукого бога, бросающих души на ветер, — произносит он. В покачивании его головы сквозит мольба и отрицание. — Жизни, отнятые у тех, что уже вымирают. Этого не может случиться. Должен быть другой путь…

— Его нет, — отрезает солитер. Она ступает вперёд и как будто начинает расти, обрамлённая нимбом пурпурно-чёрного пламени. Рогатая маска хмурится от голода и ярости. Теневидец сжимается, но солитер подходит вплотную, нависая над другим арлекином. — Кровь должна течь. Шторм должен взъяриться и кануть в безмолвие. Так написано.

Ответ теневидца доносится тихим шёпотом.

— И цена костью и утратой должна быть уплачена, дабы тяжкое представление окончилось.

Солитер пожимает плечами и отворачивается. Движение неприличное, на грани жестокости и безразличия. Двое других арлекинов отшатываются. Всё так, как должно быть, ибо солитер — актриса Великого Врага, и недруг этот — вся боль альдари, передразненная и превращённая в кощунство.

— Цена должна быть уплачена, — повторяет солитер. — Война должна отгреметь. Души должны выпасть подобно монетам из руки умирающего принца… Но… — И она поворачивается, покачиваясь вместе со словами, так, словно они — тёплые течения и она плывёт в их объятиях. — Но это ничего не решит, ничего не закончит, ничего не спасёт.

Ийшак и Ирлла устремляются к ней, размываясь нечёткими пятнами. Солитер отскакивает прочь, выражением и жестами выставляя их глупцами. Они кричат ей вслед. Их слова переплетаются друг с другом и закручиваются в ломаную песнь. Они полностью сливаются с ролями, которых от них требует текущий момент.

— Так зачем всё это нужно? — взывает Говорящий от Пространств.

— Так что приведёт повесть к концу? — требует теневидец.

Солитер прыгает обратно, и теперь её лицо в дюймах от них. Её голос — шипение.

— Тот, кто начал повесть, её и закончит — избранник Ложной Судьбы, Изгой, Колдун Заблуждения… — Она разворачивается и кланяется безмолвствующим книгам, её зрителям. — Ариман, — произносит она.

— Горький конец ждёт наш род, если он одержит верх, — говорит теневидец.

— Ещё горше, если нет, — отрезает солитер.

Молчание, скорбная неподвижность. Три актёра отворачиваются друг от друга, так что все смотрят в разные стороны.

— Другого пути нет… — произносит Говорящий от Пространств.

— Ко всем концам идём мы со слезами на глазах… — добавляет теневидец.

— Шагая к падению луны, — заканчивает солитер.

Долгий момент полной тишины, затем трое актёров выходят. Первым — Говорящий от Пространств, понурив плечи от горечи ждущей впереди войны. Теперь его роль лишь в том, дабы раскрасить сцену и фон кровью. Ийшак понимает, что этот акт может стать для него последним, хотя он не уверен. Впереди его ждёт импровизация, которую он может не пережить. Он достигает пылающей двери в паутину. Её зеркальная поверхность горит.

— Вся жизнь лишь песня, — со смехом говорит он. — Вся скорбь — это шутка, а судьба — просто танец. — Он подскакивает, раскручивается, затем ныряет внутрь.

Глас Многих Окончаний следует за ним, его зеркальная маска опущена. На пороге портала Ирлла оглядывается. Лик теневидца ничего не отражает, лишь черноту и звёзды. Затем он исчезает.

Солитер ждёт шесть ударов сердца. Она покидает подмостки последней — по крайней мере, так она считает. Солитер знает, что должна сделать. Этот танец не похож на другие, что она узрела. Он тянется сквозь пространство и время и преодолевает парадокс. Если она преуспеет, истории больше не будет. Если её постигнет неудача, если она оступится, тогда…

Солитер смиренно кивает и, сделав простой шаг, скрывается за блестящей дверью.

В Библиотеке воцаряется тишина.

Книги и страницы мерно дышат секретами и тьмой.

Ирлла выходит из мрака. Неясно, откуда вновь появился теневидец. С его ухода в этом месте прошло всего мгновение, но он уже изменился. Его наряд лишился сине-серых тонов. Остался только чёрный — чёрный в сотне незаметных вариаций, что струятся по его телу. Маска теневидца — зерцало сумрака, пустое пространство под капюшоном. Он не издаёт ни звука и не идёт, но скользит, подобно привидению, подобно дыханию ночи. В этот момент у него только одна роль. Он — Плач по Судьбе, безмолвный и бесцветный, явившийся увидеть, что может случиться.

Он возвращается к книге. Солитер закрыла её обложку пару мгновений назад. Цикл истории на страницах не успел бы разыграться, но и у Ирллы не было времени на то, чтобы уйти, переодеться и вернуться. Но вот он здесь.

Ирлла касается фолианта и колеблется.

Момент всё ещё наполнен неопределённостью. Как только он откроет книгу, останется только уверенность.

Может ли актёр судьбы колебаться в такой миг? Это соответствует значимости роли теневидца — крошечный шажок, без которого его танец будет несовершенным. Да и разве представление — это не всё? Пусть сейчас Ирллу не видит ни одна живая душа, его аудитория — вся Вселенная.

Он открывает книгу. Листва истории падает на последнюю страницу.

Ирлла, теневидец, Плач по Судьбе, склоняет голову. Зеркало его маски отражает слова и символы, которые могут поведать будущее или стать очередным иносказанием.

Он опускает взор и читает конец.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ЧЕРНЫЙ ГОРИЗОНТ

ГЛАВА I

ПОЖИРАТЕЛЬ ПАМЯТИ

Боевая баржа «Гекатон», варп

Относительная хронометрическая позиция:21

Ктесий ощущал, как по ту сторону двери сгорают демоны. Перед его внутренним взором кипел огонь. Он пошатнулся. Пальцы размазали по железу портала кровь. Дверь содрогнулась от психического удара. Обереги расплавились, и по металлу потекло жидкое серебро. Ктесий ничего не видел. Его разум пылал, чувства орали, связанные симпатическими узами с демонами, что обращались в пепел и кубарем вылетали в варп. Они были высшими сущностями своего рода. В своё время эти нерождённые сокрушали целые королевства и армии. Они были одними из самых смертоносных порождений своей породы, с которыми Ктесию, призывателю демонов, доводилось иметь дело.

А теперь они погибали.

Стирались.

Удалялись из реальности так, словно их никогда не было.

— Нет… — ахнул он. — Нет!

У него звенело в ушах. По подбородку текла кровь. Он чувствовал в дыхании медь и железо. Конечности и туловище раз за разом пронзали шипы боли. Перед глазами плыли и растекались образы. Стены горели. Он чувствовал, как в варпе за границами его убежища растёт давление. За этими стенами боевая баржа «Гекатон» шла сквозь имматериум. Он моргнул и внутренним оком увидел столб огня. Он становился ближе, ревя, засасывая в себя энергию.

Пиродомон. Воплощение Рубрики Аримана. Конец и спасение для Тысячи Сынов.

Ктесий рассмеялся, а затем закашлялся кровавой пеной.

Вот какой его ждал конец. Не смерть от лап порабощённых демонов, не гибель под огнём обманутых воинов Императора, не уничтожение из-за допущенной в ритуале призыва ошибки, а обращение в ничто Рубрикой, которую он же и помог создать.

— Маловато времени, — пробормотал он, начав собирать остатки сил.

Он выбрал себе убежище на борту «Гекатона» и превратил его в могучий бастион. Убежище представляло собой череду комнат близ сердца корабля. Ктесий укрепил его против вторжений демонов и псайкеров. Работа была проделана на славу. Среди Тысячи Сынов были… когда-то были те, кто понимал теорию клятвенных отречений и оберегов куда лучше, нежели Ктесий. Впрочем, из них практическим знанием и опытом не мог похвастаться никто. Своим искусством он сковывал великих князей варпа, а также возводил защиту от чар соперников и мстительных демонов. Убежище было настолько безопасным, насколько он мог его сделать, но сейчас до его прорыва оставались считаные мгновения. Это казалось неизбежным. Ему оставалось сделать лишь одно, прежде чем это случится.

— Давай же, — прорычал он себе.

Он попытался встать. Конечности ему не подчинились. По телу уже разливалось онемение. Душа горела изнутри. Всё замедлялось и, смазываясь в пятно неподвижности, отлетало в горнило изничтожения. Последние мгновения… Последние удары его сердец.

Кости, свисавшие с потолка, стучали друг о друга от растущего психического давления. Каменные статуи в альковах плакали гноем и кровью. В склянках и фиалах вскипала жидкость. Из сваленных в углы свитков шёл дым. Он слышал, как скованные в предметах демоны вопят, требуя их освободить. Фрагменты истинных дьявольских имён у него в голове бились о стены клеток-мыслей. Все они чувствовали приближающееся пекло. Обереги в стенах и дверях убежища ломались одно за другим. Они не продержатся дольше нескольких секунд. Эмпирейная энергия захлестнёт помещение и всё, что в нём находилось. А затем внутрь ворвётся огонь Изменения. Демоны, томившиеся в темницах из камня, металла и кости, будут разорваны в клочья и рассеяны на ветрах пожарища. Работа всей его жизни обратится в прах…

Мысль вызвала у демонолога очередной приступ кровавого кашля и смеха. «Столько жизней, потраченных на торговлю душой ради знаний и власти, и что в итоге?» — подумал он.

По залу прокатился треск рвущегося металла. В двери образовалась трещина. Сквозь пролом ударил оранжевый доменный свет. Демоны в голове у Ктесия разом заорали. Центр пола покрылся изморозью. Спиралями вскружились хлопья льда. Стеклянный цилиндр, в котором находилась когтистая лапа, лопнул. Из него выплеснулась жидкость, тут же обратившаяся в пар. Рука заскребла по палубе.

Ктесий чувствовал разгорающийся в теле и мыслях огонь. Треснувшая дверь прогнулась. На пол закапал расплавленный металл.

— Шевелись, старый болван! — прорычал он и заставил себя подняться. Тело взорвалось болью, на секунду нарушившей ход мыслей. Ктесий пошатнулся. На дверь обрушился ещё один телекинетический удар. Он начал чувствовать в дыхании пепел. Ктесий побрёл по комнате. Призыватель, ухватившись за каменную полку, рухнул на землю. Перед глазами расцвели белые пятна. Он поднял голову и схватил со стеллажа каменный сосуд.

— Ал'кул'наратрос… — заговорил Ктесий, вытягивая имя из подземелий разума. Сосуд у него в руке затрясся. Он имел форму скрученной змеи, а крышка представляла собой клыкастую пасть. При словах демонолога восковая печать на горловине расплавилась. — Ну'ша'крел… Я призываю тебя из заключения.

Из сосуда заструился чёрный дым, вскипая в воздухе одновременно с появлением демона. В облаке засияли аметистово-оранжевые глаза. Со щелчком сжались теневые когти, стряхивая с кончиков изморозь. Демон посмотрел на Ктесия. От него клубами исходило отвращение. Существо родилось из стремления забыть: желания солдат сбросить бремя того, что они видели и делали; молитвы души у исхода дней, надеющейся умереть с чистой совестью; радости оттого, чтобы помнить только хорошее и игнорировать плохое. Все эти моменты создали и придали демону форму. Это был пожиратель памяти. Ктесий сковал его давным-давно, но раньше никогда не прибегал к его силе. Он полагал, что воспользуется им в качестве оружия против врага или соперника. И никогда не думал, что выпустит его против собственного рассудка.

— Оковами, что тебя удерживают, я отдаю тебе приказ, — промолвил Ктесий. Нерождённый закорчился.

Ещё один удар по двери, и теперь трещина стала широким разломом в железе. Призыватель ощутил желание демона сбежать. Существо попятилось. Ктесий хлестнул его волей. Нерождённый вернулся на место. В дыму его тела образовались ледяные зубы. Тварь разгневанно зашипела.

— Возьми то, что я прикажу, и унеси в забвение, — сказал Ктесий. Он закрыл глаза и внутренне настроился. Команда была безмолвной, но демон всё равно услышал.

Дверь поддалась. Внутрь полетели комья расплавленного металла. В помещение ворвался шквальный ветер. Последние обереги рухнули.

— Сейчас, — произнёс Ктесий, широко открывая глаза и рот.

Демон кинулся на него. Чёрный дым потёк сквозь зубы и в бездну разума Ктесия. Он ощутил, как пасть твари сомкнулась на воспоминании, которое он велел забрать. Боль. Боль, которую невозможно испытать в реальном измерении. Он кричал, вдруг понял Ктесий, кричал одновременно ртом и разумом. Затем почувствовал, как демон вырвал мысли, и ошмётки поглощённых воспоминаний рассеялись клочьями бессмысленных слов и образов…

Чёрное и красное… Вороний клюв… Падение…

Невидимая стена силы подбросила его в воздух. Призыватель почувствовал, как от удара сминается доспех. Он врезался в стену и, раскинув конечности, завис на месте.

Из расплавленных обломков двери выступили три фигуры. Вокруг их лат свивалось жёлто-синее пламя. Глазницы шлемов напоминали дыры. В пустоте за ними ревел огонь. Он узнал их, или, вернее, понял, кем они когда-то были. Игнис, Гильгамош, Ликомед… Его братья из высшего круга Аримановых Изгоев и его ученик. Но все они сгинули. Теперь шагавшие к нему существа имели лишь одно имя на всех.

Три фигуры остановились перед Ктесием. Посмотрели на него. Он почувствовал исходящий от них жар, ощутил запах собственной плоти, обугливающейся внутри брони.

+Где он, Ктесий?+ раздался у него в мыслях голос. +Где Ариман?+

— Скажу откровенно… — произнёс он и выдавил улыбку. — Я не знаю.

Тогда Ктесий ощутил, как в разум погрузился огненный шип. Телепатические лезвия вонзились ему в память и принялись выдирать оттуда секреты. Боль оказалась не такой сильной, как он думал. Он закашлялся снова и почувствовал, как на подбородок выплеснулась кровь.

— Как бы это удивительно ни звучало, но я говорю правду. Вам не отнять то, чего у меня нет.

Три фигуры уставились на него. Застыв, словно статуи.

+Мы найдём его. Пусть демон и вырвал воспоминание о том, что он сделал, лишь бы скрыться, мы всё равно отыщем Аримана,+ промолвили они. +Это вопрос времени, а время несущественно. Мы — Тысяча Сынов, и мы вечны.+

— Несущественно? — Ктесий улыбнулся шире. — Раз Ариман несущественен, почему вы ищете его?

+Он один из нас.+ Фигура, что была Ликомедом, шагнула ближе. В этот момент Ктесий ощутил, как внутри него поднимается огонь, ярким заревом поглощая последние плотские чувства, затмевая рассудок раскалённо-белым сиянием. +Как и ты… Ктесий.+

А затем всё утонуло в огне и звуке его имени, последовавшем за ним в падение, шипя подобно рассеивающемуся по ветру пеплу. Подобно праху.

Останки Ктесия оставались припечатанными к стене, когда их поглотил пожар. Плоть внутри лат испарилась в первую же секунду. Пламя выплеснулось из горжета и сочленений суставов. Языки пурпурного, бирюзового и оранжевого цветов растеклись по пластинам керамита. Очертания и форма брони изменились. Из воздуха образовалась материя: серебряная, сапфировая, золотая. Три фигуры стояли неподвижно, пока огонь достигал точки белого накала. Затем пламя потускнело, затекая обратно в латы. Эфирная сила, прижимавшая их к стене, исчезла. Доспех упал… и приземлился на колено. Затем поднялся. Броня больше не принадлежала Ктесию. Вившиеся по пластинам печати и слова исчезли. На сапфировой поверхности теперь плясали огненные узоры. На наплечниках золотые змеи пожирали свои хвосты. Горжет брони закрывал шлем, а из дыр на месте глаз рвался огонь. Фигура, некогда бывшая Ктесием, присоединилась к остальным, после чего они как один обернулись и покинули комнату. Демоны, оставшиеся в узилищах из кости, стекла и камня, завизжали, когда комнату захлестнуло адское пламя.

Ключ к Бесконечности, пограничная область

Относительная хронометрическая позиция: 22

Хоркос открыл глаза.

Чернота.

Вздох внутри шлема.

Хоркос повернул голову. Сервоприводы в горжете доспеха зажужжали. Энергия… комплект брони по-прежнему сохранял энергию, иначе сервоприводы не работали бы. Хоркос моргнул, чтобы включить дисплей на линзах.

Ничего.

Хоркос сделал новый вдох. Воздух пах металлом и потом. Он сразу понял, что означал привкус: что он уже дышал этим воздухом. Доспехи вычищали и перерабатывали его раз за разом. Если цикл оборвётся, то же ждёт и Хоркоса.

Хоркос… Имя снова и снова раздавалось в голове, словно крик, постепенно переходящий в слабеющее эхо. Хоркос позволил ему раздаться вновь.

«Держись за имя, — прозвучала мысль. — Имя означает безопасность».

Хоркос снова моргнул. Дисплей не запустился. Должно быть, доспех перешёл в аварийный режим низкого энергопотребления. Космодесантник пошевелил пальцами. Сервоприводы латницы среагировали с секундной задержкой. Хоркос замер. Если энергия доспеха была на критическом уровне, то любое движение сократит его жизнь.

Вдох.

— Включить дисплей шлема, — произнёс Хоркос.

Пауза, продлившаяся дольше вдоха.

В левой линзе возникла зелёная точка света, на расстоянии ширины пальца от глазницы Хоркоса. Позолотевшее пятнышко замерцало, а затем взорвалось потоком зелёного кода. Мерцающие символы заструились сквозь тьму. Хоркос перестал дышать. Доспех силился выполнить его команду Код исчез. Появились значки. Загорелась информация, тут же, однако, замигавшая красным.

Целостность доспеха; неизвестно…

Запас энергии: неизвестно…

Внешняя среда: неизвестно…

Внешние угрозы: неизвестно…

Хоркос прочёл предупреждения. Он не помнил событий, приведших его к этому моменту. Он знал лишь факты, но не причины. Он — Хоркос. Хоркос — воин, астартес, член одного из легионов Космодесанта, созданных Императором. Хоркос сражался против Императора и Империума. Хоркос — псайкер, его разум способен взаимодействовать с другим измерением, известным как варп, и использовать его силу для сокрушения законов реальности. Доспех Хоркоса потрёпан. Керамитовые пластины покрылись следами от старых взрывов и ударов клинков. Шлем с клювом весь в чёрных подпалинах. Вороний шлем… Хоркос — отступник, скитающийся воин, который служил военачальникам Ока Ужаса, региона, где варп смешивается с реальным измерением, создавая адское пространство и пристанище для ренегатов и предателей всех мастей. Пристанище для созданий вроде Хоркоса. Эти и многие другие схожие факты он помнил, но не более.

Нет… нет… это неправильно. Было что-то ещё, образ на задворках памяти, образ каменной двери. Дверь начала как будто расти, заставив мысли Хоркоса отшатнуться.

«Нет! Нет… пока нет», — раздалось у него в голове. Сначала требовалось понять окружающий мир, а затем уже истину о себе.

— Показать внешний мир, — сказал Хоркос. На чёрном фоне зашипела зелёная статика помех и растеклась к краям. Хлынул свет. На мгновение Хоркос прикрыл глаза от сияния. Когда открыл их снова, те уже приспособились, и он начал видеть. Свет исходил от звёзд. Его окружала космическая сфера. Ближайшие звёзды резко блестели, напоминая яркие точки, а за ними зернистым пятном пылала Галактика. Их свет лился на него со всех сторон.

Он находился в космосе. Но как? В него могли попасть, выведя из строя броню: неприцельный импульс либо ударная волна от обрушения пустотного щита. Это объяснило бы, почему доспех перешёл в режим спячки. Если Хоркос был на внешних палубах звездолёта, когда тот разлетелся на части, взрывная волна могла выбросить его наружу — бессознательного, кружащегося во тьме, защищённого от смерти лишь инертной скорлупой доспеха. Весьма правдоподобно… Вот только броня не была повреждена. У неё просто отключились основные системы. И он не кружился. Он был неподвижен, как будто лежал на твёрдой поверхности. Теперь, сосредоточившись на этом факте, он ощутил на себе силу притяжения. Он находился на космическом теле? Или даже части корабля? Он оборвал цепочку догадок. Был простой способ узнать правду.

Хоркос поднялся. Доспех секунду сопротивлялся, как будто не успел пробудиться и не хотел выходить из сна окончательно. С треском сервоприводов космодесантник выпрямился.

Хоркос узрел, где находился. На мгновение разум восстал против увиденного.

Он стоял на слое чёрного песка, толщиной в одну песчинку. Над ним простирался купол космоса. Сверху палило солнце, большое и слепящее, выглядя таким близким, что Хоркос чувствовал, будто может к нему притронуться. Были там и другие планеты: огромные газовые гиганты, затянутые охряными бурями, шары изрытой кратерами скалы, сопровождаемые серыми лунами. Все они парили до невозможности близко, так, словно не подчинялись законам физики.

На секунду уши Хоркоса наполнились двойным биением сердец, а затем он усилием воли заставил их замедлиться. Он сделал вдох и услышал в шлеме отголосок дыхания. Пока в лёгкие затекал воздух, Хоркос задался вопросом, находится ли он во сне или же в самом варпе, паря в царстве эмоций и мысли. Едва его посетила эта мысль, Хоркос понял, что это не грёза и не видение имматериума. Он знал разницу, точно так же, как иной человек мог по глотку определить, солёная вода или пресная. То, что он перед собой видел, было реальным.

— Что же это за реальность? — спросил вслух Хоркос, оглядываясь по сторонам. Ответа не последовало. Он опустил глаза. Звёздный свет пробивался сквозь песок под ногами, мерцая среди чёрных крупиц. Внезапно у него закружилась голова. Он взял себя в руки, и ощущение прошло. Хоркос наклонился, отдавая себе отчёт, что здесь не должно быть гравитации, которая бы позволяла ему двигаться или указывала направление вниз. Он зачерпнул пригоршню песка. На мгновение сквозь образованную дыру пробился звёздный свет. Затем песок сомкнулся обратно. Хоркос взглянул на песчинки у себя на ладони. Каждая представляла собой ровный двенадцатиугольник из тёмно-серого вещества. У него на глазах песчинки заскользили по ладони, как будто подхваченные ветром, и, слетев с пальцев, упали на равнину.

В шлеме вдруг заревел сигнал тревоги. Он вздрогнул. На дисплее замигало красное предупреждение.

Критический уровень кислорода… Отключение подачи неизбежно.

Но как? Ещё пару секунд назад система переработки воздуха работала нормально.

Инстинкт и выучка легионера взяли верх. Он втянул воздух, наполнив все три лёгких. Пальцы защипало, когда тело начало сгонять кровь к жизненно важным органам. Предупреждение о низком уровне кислорода замигало ярче. Он только что вдохнул последний воздух, который мог выдать доспех. Теперь он задыхался. Разум Хоркоса захлестнуло спокойствие. Паника была одним из человеческих пороков, от которых космодесантники избавлялись при вознесении. Его мысли стали холодными, свободными от эмоций, ограниченными фактами и безотлагательными решениями. У него имелись способы выжить даже без кислорода. Тело начинало отсекать второстепенные процессы, впадая в сберегающую кому, которая сохранит ему жизнь даже в вакууме. Но что дальше? Кто его здесь найдёт? И что случится с его неподвижным телом? Оно останется лежать здесь до тех пор, пока будет существовать невозможное плато? Переживёт его распад, только чтобы умереть спустя столетия?

Он подумал о слетающем с ладони песке… Здесь не могло быть ветра. Хоркос находился в пустоте. Это была не планета и не корабль с пузырём атмосферы. Это… Что это за место? Он посмотрел на висевшие над горизонтом солнце и планеты. До чего близко, до невозможности близко. Он был не в обычной реальности, но на самом её берегу, где-то, где один набор правил встречался с другим.

Сигнал уровня воздуха пронзительно запищал. Он посмотрел на датчик внешней среды. В ответ ему мигнул маркер «Неизвестно». Хоркос принял решение.

Уплотнители горжета с хрустом разъединились. Он взялся за шлем и снял его с головы. Кожи коснулся свет. Космодесантник сделал вдох…

Лёгкие наполнил воздух. Он не имел ни запаха, ни вкуса. Пресный, безликий — воздух, которым никто никогда не дышал. Хоркос закрепил шлем на магнитном поясе. На краткий миг раздался стук керамита по керамиту, а затем вокруг космодесантника снова сомкнулось безмолвие. Хоркос замер. Теперь, когда он стоял и дышал, он ощутил инстинктивную потребность двигаться. Ему нужно попасть… куда-то. Он сделал шаг, затем остановился. Куда идти? Ему требовалось направление, а в этом месте, показалось Хоркосу, он мог шагать по песку до бесконечности и никуда не попасть. Хоркос, сам не зная откуда, вдруг понял, что пришёл сюда намеренно. Теперь же ему требовалось узнать свою цель.

Он закрыл глаза. Перед мысленным взором поднялась каменная дверь.

— Я — Хоркос, — произнёс он вслух. — Откройся.

Дверь отворилась, и его разум прошёл через неё.

Ариман открыл глаза на плато из пыли. Его разум наполнился прошлым. Всем и сразу. Каждый шаг, который он сделал на пути к этой точке, к этому месту, всплыл у него в памяти. Не было никакого перехода от Хоркоса назад к себе самому. Каменная дверь в разуме Аримана стояла по-прежнему открытой. Внутренним взором он видел застывшую маску Хоркоса — призрачную оболочку личности.

Плато из серой пыли, звёзды, солнце и планеты заполнили собой его земной взор. Он дал разуму и телу успокоиться, пока его мысли вновь связывались с окружающей действительностью. Всё прошло быстрее, чем он успел моргнуть, и между тем миновала целая жизнь. Именно так ему показалось.

Для менее одарённого разума, сделанное им только что, не поддалось бы никакому осмыслению. Концептуально, по крайней мере, всё казалось довольно простым. Для существа вроде Аримана физический мир и разум являлись одинаково реальными, но если физический план имел законы и ограничения, то ум — нет. Воля, воображение и интеллект были единственными препонами, которые мог поставить себе рассудок. Разум Аримана представлял собой царство бесконечных вероятностей. Обычный мозг имел участки, о наличии которых человек даже не подозревал, запертые вместилища воспоминаний, моря эмоций, что скрывали затонувшие города устремлений и боли. Ариман давным-давно изучил глубины своего рассудка и преобразил его пейзаж. Он сотворил дворцы для хранения воспоминаний и исходил пустыни подсознания. Он знал себя и свой мозг до последней крупицы мысли. Или, по крайней мере, так он считал. Его разум был миром, по которому он мог передвигаться как ему заблагорассудится.

Раньше его ментальный пейзаж воплощался в форме дворца, но то сооружение пало; теперь его развалины высились на вдающемся в серое море мысе, а утащенные камни ушли на строительство храмов и замков в других районах мыслей. Ныне целые города вырастали из гор и вздымались в небо, пролёты воображаемых мостов и лестниц невероятным образом возносились вверх, под самые облака. Дороги тянулись через равнины деревьев, что клонились под тяжестью ливней, а после ныряли в погребённые лабиринты, где не было света, а единственный звук издавала капающая со сталактитов вода, просачивающаяся с поверхности. Мысленные образы состояли из кусочков реальных мест. Лестница в шпиле могла быть родом из Имперского Дворца во времена Великого крестового похода, но теперь её ступени закручивались внутри башни, которую Ариман помнил из сожжённого Просперо. Запах пепла, плывущего на ветру, что задувал в окно, мог быть частью воспоминания о воздухе на Дамертане, но ещё в нём ощущался намёк на грозовой дождь с Терры. И так далее, и так далее, земля разрасталась и менялась по мере расширения разума Аримана.

Каждая часть его ментального царства имела свой смысл. В каменных библиотеках хранились имена и жизни всех, чью смерть ему довелось увидеть. Полузасыпанная пылью глушь полнилась базальтовыми плитами с вырубленными на них убеждениями, которых он придерживался, будучи легионером-новобранцем. Здесь Ариман мог отыскать давно похороненные воспоминания, обрести прозрение из прошлого, а ещё он приходил сюда, чтобы заняться великими трудами в самом безопасном и приватном месте из всех возможных. Это было его мысленное королевство, его убежище, его цитадель и его склад идей.

Чёрная дверь в голове Хоркоса представляла собой портал обратно в память Аримана. Естество Хоркоса являлось единственной закрытой комнатой в его голове. Пока дверь оставалась запертой, Хоркос жил, а Ариман был лишь воспоминанием, скрытым с глаз долой. Теперь Хоркос вернулся на своё место, став очередной идеей в плену разума чародея. Это был способ спрятаться, исчезнуть из реального плана.

Ариман вздрогнул. Он выжил. Он дошёл. Его взгляд и разум заскользили по равнине пыли, выискивая любой признак того, что он здесь не один. Ничего не шевелилось и не привлекало к себе его внимания. Похоже, он успел первым. Но, с другой стороны, даже если нет, показало бы ему это место следы чужого присутствия? Скорее всего, нет, и неважно, сколько из них достигнет этого побережья времени и реальности, каждый всегда будет тут в одиночестве. Столько пройти, чтобы оказаться здесь… Зайти так далеко, и ценой таких потерь. Игнис, Астрей, Ктесий, Санахт, Амон… остальные. Так много. Так далеко. Осталось лишь ещё немного.

«Но что, если ты проиграешь сейчас, Ариман? — раздался голос у него в мыслях, который мог принадлежать ему или кому угодно из потерянных братьев. — Что тогда?»

— Пора идти, — сказал он себе.

Он отвернулся от солнца. Посмотрел прямо перед собой. Ничего не двигалось. Он сделал шаг. Ничего не изменилось. Расположение каждой звезды осталось тем же, что и до того, как он ступил вперёд, но каким-то образом он вновь оказался перед солнцем. Он знал, что, если сделает хоть тысячу шагов и будет каждый раз поворачиваться, звёзды и планеты останутся на тех же местах, а солнце будет прямо впереди. Ариман сделал вдох и позволил глазам увидеть по-настоящему.

Солнце стало чёрным. Внезапно и полностью. Не осталось ни звёзд, ни планет, лишь бескрайная гулкая пустота от края и до края. Плато пыли запылало, низ каждой песчинки озарился зелёным светом. Глубоко в черепе Ариман ощутил нарастающий крик, вопль живого существа, внезапно осознавшего, что всё, что оно знало и о чём заботилось, ровным счётом ничего не значило и значить не будет. Старые человеческие инстинкты заорали Ариману отвернуться и не смотреть. Он удержал разум в неподвижности, а глаза — открытыми и не моргающими.

Он начал идти. Равнина серого песка прогнулась под его поступью, формируя коническое углубление. Склоны становились круче и круче. Низ впадины взорвался тьмой. Теперь Ариман наполовину бежал и наполовину летел в разверзающуюся впереди и под ним чёрную бездну. Песок струился мимо него, утекая в зев колодца. Крик в разуме перерос в предупреждающий вопль. Затем Ариман уже не бежал, а падал и падал, не видя дна.

ГЛАВА II

ПОСОЛЬСТВО

Неверонский залив

Относительная хронометрическая позиция: 23

Корабль эмиссара выскользнул из варпа в реальное пространство. Вслед за ним зажёгся синий свет, рассеявшийся затем во тьме. Рана от перехода затянулась. Демон, что управлял космолётом, пожрал заброшенные ему в пасть души, когда корабль оказался в настоящем измерении. Мгновение космолёт оставался неподвижным, уподобившись мерцающему кинжалу на фоне ткани космоса.

Корабль назывался «Весы истины». Он прибыл с Планеты Чернокнижников по воле Магнуса Красного, примарха Тысячи Сынов. По меркам братьев он считался молодым. Многие боевые звездолёты, что служили Тысяче Сынов с Сорциариуса, были старыми, древними посудинами, которые сражались в Великом крестовом походе и войне против Императора. Колдуны под началом Алого Короля не были изгоями, которым приходилось довольствоваться развалинами или забирать корабли у других. Они были Тысячью Сынов во всей их славе и великолепии. Их грёзы стали явью, и сокровища из минувших дней легиона перешли в их распоряжение. У них имелись грандкрейсеры, чьи корпуса сверкали золотом, что скручивалось и текло подобно буревым ветрам; эсминцы, рождённые под лучами самого Сола; боевые баржи, которые помогали покорять для людей Галактику. «Весы истины» были не такой реликвией, а детищем Ока. Машинные секты сформировали его кости из руды, добытой на лунах и планетах, что купались в свете варпа. Системы корабля были не сконструированы, но выращены, кабели с проводами разошлись по его скелету ещё в момент образования. Сущности варпа сплавились с металлом его корпуса и шептали в пламени двигателей. Он был скорее порождением эмпиреев, нежели пустоты, наполовину живой, злобный и голодный. Но ещё и быстрый. Он мог проскользнуть сквозь просветы в бурях, что обрамляли Око Ужаса, а затем погрузиться в варп без страха пасть жертвой другого алчущего демона. И по воле своего повелителя, а также приказу Магнуса Красного именно это он только что и сделал.

Полог бирюзового света затрепетал над остовом «Весов истины», пока корабль выискивал в пустоте угрозы. Никто не рассчитывал его здесь встретить, поэтому засада казалась маловероятной. Но маловероятное иногда всё же случалось. Он вёл себя осторожно, а такое качество, как осторожность, его повелитель ценил особо. Его повелителя звали Хакатай. Он был легионером Тысячи Сынов, а также учеником Магнуса Красного. Предпочитавший сначала думать, а затем действовать, он не полагался на допущения. Предсказания, что привели его в это место, отличались точностью и детальностью, но с его стороны было бы глупо недооценивать способности или намерения Аримана.

+Покажи мне их,+ повелел он.

«Весы истины» услышал и подчинился. Стены командной башни замерцали и стали прозрачными. В чёрной пустоте заблестели звёзды. Корабль находился в заливе между солнцами, наполненном лишь фоновым гулом космического излучения. Найти что-либо в бесконечности бездны для большинства было бы задачей невозможной, но то, что другие считали невозможным, воины Тысячи Сынов проделывали ежедневно.

Изображение перед Хакатаем задрожало, а затем изменилось. Скопление огней стало ближе. Но то были вовсе не звёзды. Каждый огонёк представлял собой корабль — потрёпанный, пострадавший от бурь и посечённый шрамами войны.

«Что же стало с вами в изгнании, братья мои», — подумал Хакатай, наблюдая за огнями кораблей. Флот Изгоев впечатлял как минимум своей численностью, а размеры и репутация его капитальных кораблей были огромны… Но в каждом корпусе зияли раны. Некоторые суда служили Тысяче Сынов ещё в бытность легионом; другие представляли собой безродные, восстановленные из обломков или отнятые у врагов шхуны, на которых до сих пор виднелись эмблемы прежних хозяев. Крестоносное воинство бродяг и нищих — вот кем на самом деле были Изгои, а всё потому, что они отвергли прозорливость Магнуса и отказались принимать изменчивый путь судьбы. Хакатай не питал к ним ненависти за то, что они сделали, а скорее жалел тех, в кого те превратились.

В зеркале у командного алтаря возник тонкий, как паутинка, образ безглазой фигуры.

— Они узрели нас, — голос донёсся из серебряных рожков в оправе зеркала. — Они разворачиваются навстречу.

— Их орудия заряжены, господин, — произнёс из другого конца зала трэлл в серебряной маске.

+Держать щиты,+ послал Хакатай. +Орудия не запускать.+

— Ваша воля исполнится, — ответили рабы. Корабль «Весы истины» содрогнулся от неодобрения духов пушек. Хакатай прислушался к тому, как орудия заставили умолкнуть. Он прибыл сюда не для того, чтобы развязывать очередную войну колдунов. Пока — нет.

— Нас взяли в захват ауспики наведения, — продолжило зеркало.

Хакатай ощутил, как защипало внутренний взор, когда Изгои обратили внимание на «Весы». Он удержал разум в неподвижности, мысли — в ясности. Из кораблей Изгоев в варп огнём выплеснулись мыслеформы и начали кружить вокруг них. Они походили на сгустки пламени, скопления синих глаз в окружении горящих перьев. От них исходила мощь. Эти проявления мысли и псионической силы, в отличие от корабельных орудий, представляли настоящую угрозу. Впрочем, он заметил нечто ещё: все они выглядели одинаково. Хакатай встрепенулся. У него не было времени размышлять, в чём причина.

Прождав удар сердца, он послал им мысленное сообщение.

+Я — Хакатай, ваш бывший брат, повелитель Пятнадцатой Спирали, посланник Магнуса, нашего отца и короля.+

Мыслеформы порхнули ближе к командной башне «Весов истины».

+Мы тебя знаем.+

Слова раздались в мозгу Хакатая громовым раскатом. Мысль послал не один голос, но множество, подобно заговорившему одновременно хору. Он ощутил их мощь. Такую мощь… Мало что могло обескуражить его. Он узнал слишком много и сделал ещё больше, чтобы в этой Вселенной его могло что-нибудь напугать. Но нечто в тех трёх словах — Мы тебя знаем — пробрало чародея до самого нутра. О каком могуществе и мастерстве это свидетельствовало? Что сотворил Ариман?

Хакатай вернул разум в равновесие. Как-никак поэтому он здесь: из-за того, что наделал Ариман.

+Я прибыл в качестве эмиссара от двора Алого Короля и прошу вас принять и выслушать меня.+

Мыслеформы продолжали кружить вокруг «Весов истины» ещё удар сердца. Затем отлетели прочь.

+Приходи, и будешь принят, Хакатай…+

— Корабли Изгоев отключают орудия, господин, — отозвался трэлл в серебряной маске.

— Да… — сказал он вслух. Слова, что могли последовать дальше, стихли на устах. Его внутренний взор оставался прикованным к тому месту, где находились мыслеформы. Хакатай был адептом многих искусств. Он мог читать течения судьбы и последствий, извлекать мысли из разумов смертных и преобразовывать материю силой воли. Он привык взирать на Вселенную с высоты знаний и власти. Но сейчас, впервые за долгое время, Хакатай ощущал, словно находится не на пике бытия, но едва цепляется за край бездны. И, что хуже, он не понимал почему.

— Господин? — спросил один из старших трэллов. — Какие будут приказы?

Он прогнал неприятное чувство прочь. У него была обязанность перед повелителем и королём, и он её выполнит.

— Приближаемся со всей осторожностью. Приготовьте челнок для перелёта на флот Изгоев.

— Будет исполнено, — отозвались рабы и, залязгав серебряными кольчугами, поклонились.

Штурмовая аппарель опускалась на палубу ангарного отсека «Гекатона», впуская в десантный корабль свет. Хакатай увидел, как в шлеме вскружились золотые руны, пока доспех анализировал воздух и эфир. Пригодная для дыхания атмосфера, загрязнение незначительное, хотя присутствуют следы дыма и пепла. Уровень тепла в пределах нормы для смертных. С эфиром же всё обстояло иначе. Установленные в броню сенсоры варпа силились дать чёткие данные. Одну секунду они показывали мощное эфирное давление, а в следующий миг стали говорить, что эмпиреи спокойные и гладкие, как штилевое море. Хакатай мог бы потянуться собственными чувствами, чтобы узнать правду, но удержал их за стенками черепа. Отправлять разум для изучения имматериума было рискованно: это могли расценить как проявление враждебности. Изгои наблюдали за ним. Их внимание ощущалось горящим покалыванием под кожей.

Трап коснулся палубы. Хакатай замер, затем выступил на свет. Четыре рубриканта, которых он взял с собой в качестве охраны, двинулись за ним. Все они носили серебряные и сапфировые облачения симпозиума Хакатая. Он мог бы взять в состав посольства куда больше бойцов. Он был владыкой колдунов, занимавшим высокое положение при дворе Алого Короля. Ему подчинялись когорты тзаангоров и мутантов. Ему служили низшие чернокнижники. На его зов откликались машины войны и легионы демонов. Но сейчас Хакатай прилетел на челноке без сопровождения и с почётным караулом из четырёх воинов. Естественно, это было посланием, точно так же, как и прибытие всего с одним кораблём.

«Мы вас не боимся, — гласило оно. — Мы хотим поговорить, и только». Хакатай знал, что другие последователи Магнуса не согласились с таким решением. Некоторые хотели обрушить на головы Изгоев возмездие. После атаки Аримана варп вокруг Планеты Чернокнижников до сих пор покрывали шрамы. Он попытался призвать вторую Рубрику на том же месте, где и первую. Вернувшись из ссылки, в которую его отправил Магнус, Ариман сжёг Просперо во второй раз, чтобы привести флот и войско в сердце владений примарха. Большая часть Изгоев спаслась после устроенного побоища, что для многих стало непростительным. Магнус, однако, положил конец всем призывам начать открытую войну и запретил другие, не столь явные атаки.

+Мы должны узнать, что ведомо моим изгнанным сынам, прежде чем поднимать клинки,+ постановил Алый Король. Поэтому Хакатай пришёл к Изгоям один.

Те его ждали. Сотни воинов, выстроившихся рядами, что тянулись по палубе пересекающимися спиралями. Других десантных кораблей в ангаре не обнаружилось, как и оборудования, и сервиторов. Только абсолютно неподвижные бронированные фигуры. Все были в шлемах. Их глаза горели оранжевым светом. Хакатай замер внизу аппарели и осмотрелся. Никого из них он не узнавал. Неужели это всё рубриканты? Он не мог сказать наверняка, не оглядев и не вкусив имматериум разумом.

— Братья, — сказал он вслух.

+Мы тебя знаем…+ раздался в ответ голос, напоминавший шипение сыплющейся пыли.

— Я здесь в качестве эмиссара от нашего отца, Магнуса Красного. Где Ариман?

+Ариман… Ариман… Ариман.+

Призрачные голоса наполнили мысли Хакатая. Фигуры вокруг него не шевелились. Все глядели на него. У него защипало кожу. Он чувствовал исходящий от фигур жар. Их латы покрывали узоры из скручивающегося спиралями пламени и клубков горящих змей. На груди одного из воинов, стоявшего ближе прочих, он заметил чёрного скарабея с красными глазами. Жука опутывали и душили серебряные гадюки, а сам он был покрыт трещинами, но Хакатай всё равно узнал символ.

— Киу? — спросил колдун. — Брат? — Фигура с разбитым скарабеем на груди не шелохнулась и не ответила. Хакатай окинул взглядом остальной доспех. Киу такой не носил. Внезапно Хакатай понял, что приходить сюда одному было ошибкой. Его сознание поднялось по уровням самоконтроля. В памяти всплыли чары и заговоры. Из разума выскользнула команда рубрикантам — приготовиться к бою. Четыре… Совершенно недостаточно. Если ему удастся добраться до челнока, он смог бы пробить двери ангара. Выбравшись наружу, он открыл бы портал обратно на «Весы истины». Звездолёт сумел бы обогнать любой корабль Изгоев как в варпе, так и за его пределами. Шансы на выживание, однако, выглядели призрачными, а его смерть казалась почти неизбежной.

— Что ты хотел нам сообщить, Хакатай? — раздался голос.

Колдун обернулся туда, откуда прозвучал вопрос. Ряды бронированных фигур расступились, явив одинокого воина. Он был без шлема. С открытого спокойного лица на него смотрели глаза с янтарными радужками. Хакатай моргнул. Он знал это лицо, но имя воина отчего-то вспомнить не мог.

— Прошу, — произнёс воин, — говори.

— Мои слова предназначены для Аримана, — отозвался Хакатай.

Воин слабо улыбнулся.

— Твои слова предназначены для всех нас, разве нет? Для всех Тысячи Сынов. — Он кивнул. — Так что прошу, позволь нам их услышать.

Хакатай кинул взгляд по сторонам, затем обратно на воина без шлема. Почему он не помнил имени легионера? У него не получалось сосредоточиться на вопросе. Он моргнул.

— Тебя прислал Ариман? — спросил Хакатай.

— Я здесь ради тебя, брат, а ты преодолел долгий путь, чтобы поговорить с нами. Поэтому говори, и будешь услышан.

Хакатай помолчал, затем кивнул. Да, он будет говорить…

— И Изгоев, и сыновей Магнуса настиг новый рок, — начал он. — Вы знаете это так же хорошо, как и мы. Проклятье, что преследует нас в варпе. Его огонь обращает рубрикантов в ничто. А живых, в свою очередь, делает рубрикантами. — Он повысил голос, и тот зазвенел в тишине ангара. — У него есть имя, шёпотом разносящееся по варпу. Пиродомон. Это дело рук Аримана, результат его нападения на вотчину Магнуса и попытки призвать Рубрику во второй раз.

Хакатай снова умолк, ожидая ответа на свои слова, какой-нибудь звук от фигур, рябь в варпе. Ничего.

— Алый Король прислал меня не для того, чтобы угрожать возмездием, но чтобы предложить альянс против угрозы, — продолжил он и оглянулся. — Колдуны Сорциариуса не могут одолеть её в одиночку, и, если мы не найдём решения, нас не останется вовсе.

Его слова стихли, сменившись гулкой тишиной. Он приготовил разум к бою, напряг мышцы. Рубриканты придут в движение по первой же команде. Но… Он снова моргнул.

— Удивительно, — произнёс воин с открытым спокойным лицом. Лицом, которое Хакатай знал, вот только не мог… вспомнить… — Удивительно, как быстро страх способен стирать разногласия. Магнус прогнал стольких сыновей за то, что те ослушались его, но стоило ему столкнуться с проблемой, которую он не в силах решить сам, и горькое прошлое отошло на второй план.

— Алый Король хочет, чтобы его сыновья выжили.

— Алый Король — раб власти и хочет, чтобы мы все сидели у него на привязи.

— Если Пиродомон не остановить, мы все умрём, — сказал Хакатай. Он услышал в своём голосе нотки гнева. Странно… Он ведь сбалансировал душевный настрой и эмоции, но теперь в его словах сквозила злость. — Это создали Ариман и вы, Изгои. Вы и он обрекли нас. Мы должны были сжечь вас за содеянное, а вместо этого предлагаем перемирие, чтобы мы все смогли выжить. Вам следует…

— Грядущее не остановить, — отозвался воин. Янтарные глаза неотрывно смотрели на него.

Туман, размывавший мысли Хакатая, рассеялся. Он вспомнил лицо, одно лицо среди десятков тысяч других легионеров Тысячи Сынов. Гелио Исидор… Но Гелио Исидор пал жертвой Рубрики, стал одним из оживлённых комплектов лат, содержавших призрачные отголоски тех, кто их когда-то носил. Но вот он тут, смотрит на него настоящими глазами.

Хакатай мог бы что-то сказать, мог бы задать один из вопросов, громко звучавших у него в голове. Впрочем, никакого смысла не было. По взгляду Гелио Исидора он понял, что, невзирая на любые доводы и причины, исход будет только один — насилие.

Он погрузил разум в варп. Мысленные команды устремились к рубрикантам. Узоры мыслей потянулись к энергии эфира… и наткнулись на стену огня. Его разум отшатнулся, уйдя в оборону. Руки уже выхватывали с пояса ножи. Каждое лезвие представляло собой острый как бритва кусок кристалла. В кинжалы потекла его воля, и их кромки вспыхнули синим пламенем. Глаза бронированных фигур вокруг него воспылали инфернальным сиянием. Своим внутренним взором он не видел ничего, кроме пламени — исполинской воронки пламени, что затмевала собой всё остальное. Хакатай пошатнулся. Его тело, разум и душу объял жар. Жар и боль. Он уловил запах дыма и почуял пепел.

Гелио шагнул вперёд, поднимая руку. Внутреннее и психическое зрение Хакатая слились воедино, и всё перед ним превратилось в смазанное пятно. Он видел Гелио, видел тянущиеся к нему пальцы, но ещё видел зарево, расходящееся от него по варпу.

Чародей отсёк боль от тела и прыгнул. Он всегда отличался стремительностью и даже без оккультных способностей оставался смертоносным. Первый удар ножом отрубит Гелио кисть. Второй войдёт под мышку на стыке брони. Затем третий пронзит воину горло, между тем как четвёртый станет уколом под нагрудник, который разорвёт ему сердца. Броня не спасёт его от такой атаки: ножи Хакатая дрожали от струящейся по ним мощи. Они были не просто материальным оружием, но самим разумом колдуна, преобразованным в кромку и остриё. То, что ему придётся убивать, всегда оставалось одной из вероятностей, точно так же как и смерть. Отбывая на задание, он знал, что шансы убить и умереть были равны. Способа уцелеть Хакатай больше не видел, но перед концом он всё же отнимет жизнь. Вот почему Магнус отправил его одного — Алый Король знал, что Хакатай мог стать одновременно посланником и убийцей.

Первый удар понёсся к Гелио и остановился. Кто-то схватил Хакатая за запястье. Он повернулся и встретился глазами с одним из своих охранников-рубрикантов. Кулак воина крепче стиснул его кисть. Пальцы рубриканта покраснели от жара, глаза — горели огнём.

+Отпусти меня!+ мысленно закричал колдун. Хватка стала только сильней. Хакатай ощутил, как под бронёй варится его предплечье. +Отпусти…+ повелел он снова. Затем рубрикант ударил его. Керамит треснул. Хакатай ощутил, как в груди раздробились кости, ощутил, как пушечным ядром отлетел на колени. Остальные три рубриканта взяли его в кольцо. Он услышал рёв пламени и шипение пылевой бури. Мир почернел, и он больше не видел вокруг ничего, кроме огненных глаз, а в их центре — пылающую, лучащуюся фигуру.

— Ты хочешь, чтобы тебя отпустили, — промолвила горящая фигура голосом Гелио, — но единственное освобождение для любого из нас — это принять пламя и стать тем, кем мы должны быть. — Огненная фигура протянула руку. Тело Хакатая перестало его слушаться. Пальцы коснулись лица чародея и приподняли его за подбородок. — Мы будем свободными… — сказал Исидор, и его голос стал звуком жара, раскалывающего камень, и огня, пожирающего леса. — Свободными от Магнуса, свободными от прихотей лжебогов, свободными от безжалостного времени. Мы будем единым легионом, вечным и неумирающим, огнём без начала и без конца.

Хакатай затрясся. Боль из груди растекалась в конечности. Теперь он видел только огонь. Он открыл рот и, чувствуя, как с губ срывается пепел, с трудом заговорил:

— Ты… Ты и есть Пиродомон.

Гелио убрал руку с подбородка Хакатая. Мир исчез в рёве и белизне.

+Мы все — Пиродомон,+ сказал голос у него в черепе, и голос тот был не одиноким, но хором из многих тысяч. +И ты тоже.+ Затем рука опустилась ему на макушку. Это стало последним, что ощутил Хакатай, прежде чем его тело и разум обратились в прах.

Корабль «Весы истины» попытался убежать. Заточённые в его системы духи и ведьмы были связаны с разумом и душой Хакатая. Они ощутили момент, когда их повелитель прекратил своё существование. Как он и проинструктировал их, они направили энергию на двигатели и нырнули в Море Душ. Хакатай распорядился, что, если он не вернётся, кораблю следовало вернуться на Планету Чернокнижников. Алого Короля требовалось предупредить.

Флот Изгоев устремился в погоню, но одинокий звездолёт уже вышел из зоны досягаемости их орудий. Он скользнул в варп, словно змея в воду. Магические формулы и демоны в его обшивке начали сворачивать течения потустороннего измерения. Бури и водовороты хищных эмоций расходились с его пути. Шквалы душ задували ему вслед, придавая скорости. Пусть Изгои и могли выследить «Весы истины» в Великом Океане, но вот поймать — никогда. Его им не достать…

Позади корабля вскипел огненный шторм. Помогавшие ему бури и течения исчезли. Члены экипажа, что умели прозревать варп, увидели и ощутили тянущийся к ним огонь, между тем как сами они стали замедляться. Демоны в костях корабля взвыли. Затем огонь захлестнул «Весы». Связанные с системами трэллы завизжали, сварившись заживо. Внешняя обшивка обуглилась дочерна. С подбрюшья и кормы оторвались струпья расплавленного металла. Корабль завертелся волчком, скручиваясь, подобно брошенному в домну пергаменту. А затем «Весы истины» исчез. Пламенный шторм отступил, оставив куски искорёженной материи, которые затем рассеялись на волнах грёз.

Из слабеющей бури огня вышел флот Изгоев. Языки псионической энергии хлынули обратно в их остовы. Порождения варпа, что явились за распадающимися останками «Весов истины», кинулись перед ними наутёк.

С высочайшей башни «Гекатона» Гелио Исидор взирал на Море Душ. Вокруг него, выстроившись кругами, стояли идеально неподвижные бронированные фигуры. Доспех, что был Хакатаем, ждал в шаге от Гелио, его пластины теперь тоже увивали горящие змеи. Исидор слышал имя Хакатая среди прочих — оно стало ещё одной крупицей праха среди множества. Остальные вскоре к ним присоединятся — каждый из Тысячи Сынов вольётся в их ряды. Они станут теми, кем должны были стать: многими, но притом одним, и силой их будет пламя, которое поглотит всё, что окажется у него на пути.

Гелио мысленно коснулся разума перепуганного навигатора, сущности, откликавшейся на имя Сильван. Он ощутил одолевавший душу Сильвана ужас.

+Мы отправляемся в Око Ужаса,+ повелел Пиродомон. +Проложи нам курс.+

ГЛАВА III

ИНТЕРФЕЙС УПРАВЛЕНИЯ

Ключ к Бесконечности, пограничная область

Относительная хронометрическая позиция: 24

Сетех, Носитель Чёрного Диска, фаэрон Гиксосской династии некронов, поднялся с плато. Сыплющиеся частички угольно-серой пыли начали выстраивать его тело. Сначала грубое очертание головы, торса и рук, затем кольца щупалец, что свисали ниже пояса вместо ног. Под саваном падающей пыли формы затвердели: острые грани, повторявшие и передразнивавшие кости людских скелетов; клинок, чья кромка дробила звёздный свет; нимб совершенной тьмы, обрамлённый золотом и размещённый за черепом.

Последние крупицы упали на плато. Сетех окинул дугу угольно-серой пыли взором. Если смотреть на плато с любой иной точки, кроме его поверхности, оно представлялось кругом. Планеты и луны, что висели в небе до невозможного близко друг к другу, были, конечно, иллюзией восприятия. Всё место являло собой карманный парадокс, размещённый между примитивной реальностью и устройством, именуемым Ключом к Бесконечности. Буфер, прокладка между Ключом и остальной Вселенной, словно жидкость в суставе из кости, позволявшая ему свободно сгибаться и вращаться. Снаружи оно было совершенно неразличимым. Его не существовало. Изнутри можно было выглянуть на другую сторону, но линзы карманного измерения искажали увиденное, придавая ему совершенно иную форму. Чтобы попасть в это место, требовалось знать не только то, где оно находится, но и как в нём существовать. Нужно было преодолеть кромку чаши и скатиться по краю реальности внутрь.

Сетех знал всё это и много больше. Он был фаэроном династии некронов. Он переступил порог смертности и вошёл в вечность нетленного металла. Его воле покорялись легионы. Его мыслям были открыты секреты материи и времени. Фаэрон был всё равно что бог для скотских существ из плоти, что копошились среди звёзд. Но… Тут он стоял один, царь без двора, лорд без сподвижников.

Синий свет в его глазницах на миг зашипел. Сетех убрал из мыслей сторонние эмоции. Он достиг порога, и это главное. Теперь следовало просто сделать следующий шаг. Свет в глазах потускнел, и Сетех склонил голову. В позвоночном столбе активировалась транспространственная цепь. Пылевое плато под ним инвертировалось, а затем стало цилиндром, потом сферой, далее — гипертором. Он полетел сквозь дыру в формах, углах и…

Ключ к Бесконечности, внутренняя зона

…Сетех поднял голову. Он обвёл взглядом стены, которыми сменилось плато и свет замерших звёзд. Ключ к Бесконечности… Его Ключ. Его прелесть. Его сокровище. Оно вновь принадлежало ему. Он победил. Простое умозаключение. Он добрался до Ключа к Бесконечности. Другие династии отняли у него величайшее творение. Они вынесли ему приговор и пленили династию за то, что убоялись дарованной ему Ключом власти. Теперь он вернул себе прежнюю силу, и ему более никто не противостоял. Враги среди некронов спали. Альдари ещё оставались, но были слабы и вымирали. Галактика, ныне кишевшая порождениями низших рас, была уязвимой. Он победил. Такой вывод являлся результатом непосредственного вычисления, с такой небольшой погрешностью, что фактически мог считаться истиной. Теперь Сетеха никто не остановит. Благодаря Ключу к Бесконечности он добьётся тотального доминирования. Теперь в его власти находилось само бытие.

Фаэрон поднял руку и прижал её к стене. Вещество под его пальцами не поддалось. Он проник в главный узел Ключа. Поверхности вокруг него формировали идеальный цилиндр. Его внутреннюю сторону усеивали проёмы. За стенами таились отрицательные пространства и конструкции экзотической материи. Фаэрон повернул голову, осматривая каждый угол и обвод конструкции. Сетех знал это место вплоть до атома. Работа над ним велась очень долго и в конечном счёте завершилась в спешке. Однако она завершилась, и устройство стало чудом, не похожим ни на что другое. Оно позволяло своему пользователю переплетать и переставлять местами события так, как заблагорассудится… Воистину, ключ к бесконечности. Время — вот непобедимое оружие. Что с ним могло сравниться? Уж точно не злоба лжебогов и не сила смертных.

В его сознании загудело ощущение. Оно не несло в себе никакой информационной составляющей. Имей разум Сетеха зримую проекцию, чувство бы приняло вид всплеска статики. Это было… торжество.

Сознание резко вернулось в фокус, настроилось. Ощущение… Оно было не к месту. Его разум обратился вовнутрь, выискивая источник. Ни следа. Ощущение пропало. Осталось только меркнущее чувство узнавания. Чего-то утраченного, полузабытого. Спонтанный эмоциональный отклик, вот что это… Но у него не случалось спонтанных эмоциональных откликов. Он посмотрел на руку, которой коснулся стены. Почему он это сделал? Какой бессмысленный жест. Хуже того, он сделал это, сам того не осознавая. Всё действие было спонтанным, подсознательным. Иррациональным.

Инстинкт велел убрать руку, и металлические пальцы дёрнулись на камне. Сетех вернул над собой контроль и дал гудению порыва сойти на нет. Затем, очень медленно и осторожно, он опустил руку. Фаэрон один за другим сжал пальцы. Застыл в неподвижности.

Он, конечно, не был полностью лишён эмоций. Тело и системы, которыми управлял его разум, воспроизводили полный набор чувств. Без чувств не было стимула; мышление, рассудок, всё, что не относилось к подсознательным, неуправляемым процессам, попросту прекращало существовать. Некроны проводили эксперименты с избавлением от эмоций представителей своего вида, а равно других, биологических рас. И пришли к выводу: эмоции были неотъемлемой составляющей подлинного интеллекта. Каноптековые конструкции, которые обслуживали владения некронов, не обладали эмоциями, но также не имели и свободной воли. Чувства им заменяли правила. Подобные конструкции были способны на сложные мыслительные процессы, и низшие расы могли бы даже назвать их разумными, но они не принимали настоящих решений вне рамок установленных параметров. Они не могли мечтать, планировать или создавать существ крупнее себя. Некроны это понимали. Вот почему высочайшие представители династий сохранили эмоции как часть самосознания, когда оставили плоть позади. Чувства не означали иррациональность. Эмоции были составляющими компонентами механизма разума, но только компонентами, и не более того, — подчинённые, а не повелители. Каждая эмоция, которую испытывал некрон вроде Сетеха, была открыта для изучения, препарирования и неприятия. Эмоция же без зерна рациональности была не чем иным, как безумием.

Сетех не шевелился. Его разум наблюдал за самим собой, выжидая, случится ли ещё один схожий инцидент. Ничего не происходило. Он ослабил бдительность. Для тревоги нет поводов. Его разум по-прежнему здоров и работает идеально. Что же касается торжества, у него имелась пара теорий.

Из возможных причин самой вероятной казалась избыточная производительность. Ключ к Бесконечности оставался непроницаемым для восприятия высшего порядка. Сетех намеренно сделал его таким. Механизмам устройства требовалось быть ограждёнными от наблюдения извне, иначе они попросту бы не работали. Теперь, когда Сетех оказался внутри, он лишился доступа к необъятным массивам данных. Его мир стал ограниченным пятью базовыми чувствами, которые он делил с плотскими сущностями. Следовательно, в его мозгу высвободились колоссальные мощности. Не имея, чем себя занять, разум стал воссоздавать разные эмоции и ощущения. То, что почувствовал фаэрон, было не более чем статикой, что выбрасывал неиспользуемый рассудок.

Также существовала вероятность, что спонтанный всплеск эмоций был вызван самим Ключом к Бесконечности. Устройство прежде никогда не запускалось. Никто не изучал, как оно взаимодействует с оператором, и даже Сетех не знал в точности, как работают его процессы. Неопределённость была важным элементом функционирования Ключа. Вполне возможно, произвольные реакции разума представляли собой побочный эффект.

Ментальные шумы в отрезанном от информации мозгу либо следствие запуска Ключа. Ничего, что он не смог бы исправить или взять под контроль.

Никакое не проклятье безумия.

На миг он вспомнил Кхеб'иццара, вспомнил, как владыка истребления, сотрясаясь всем телом, расцарапывал себе лицо и громко лепетал прошитым статикой голосом.

— Я ничего не вижу… — стонал Кхеб'иццар. — Я видел слишком много… Прошу, дайте мне увидеть…

Сетех прогнал из головы и образ, и мысль.

Он победил. Вот всё, что имело значение. Теперь ему следовало воплотить победу в реальность.

Он переместился в центр устройства. Стены загудели. В дверных порталах и отверстиях затеплился свет.

Механизм оставалось активным с момента завершения. Его не могло отключить ничто. И ничто не могло уничтожить. Вот почему другие династии похоронили его в застывшем времени и мёртвом пространстве. И там оно дожидалось прихода своего повелителя, который приведёт его механизмы в действие. Что теперь и случилось. Всё, что требовалось от Сетеха, — это войти в один из проёмов, и система сделает остальное. Время начнётся снова с момента, который выберет он сам. Его прошлое произойдёт опять. Он изменит то, что случилось, прожив всё заново, и новое прошлое заменит собой то, что было.

Конечно, имелись ограничения. Нельзя было переписать чужое прошлое. Он сможет двигаться лишь по колее собственной временной линии. Вот почему устройство было инертным к стороннему наблюдению и мыслям. Устройство управлялось мыслью и волей того, кто в него вошёл. Именно так Сетех и задумывал его работу.

Фаэрон посмотрел на ближайшую пылающую дверь. Он знал, откуда начнёт. Он двинулся к входу. По стенам прокатилась дрожь. Его чувства откликнулись зудом. Что-то не так. Происходило что-то не…

Он увидел отражение в стене из гладкого камня: за его спиной что-то находилось. На полу лежал человек.

…возможное.

Сетех обернулся.

Ариман увидел. Ощущение напоминало не пробуждение или даже открытие глаз, а скорее словно его вытащили из разъёма, а затем включили обратно. Он стоял на изогнутой поверхности из твёрдого чёрно-зелёного вещества. Оно было гладким. Он зашагал, и по глади заскользили отражения. Ещё тут был свет, тусклое зелёное свечение, что просачивалось в воздух из невидимого источника. Поверхность, на которой он стоял, походила на внутреннюю стенку цилиндра. Он бы назвал её туннелем, но Ариман не был уверен, стоит ли на полу или стене. Также здесь находились двери или нечто их напоминавшее, расходившиеся во тьму везде, куда бы он ни кинул взгляд. Он направился к одному из проёмов.

На краю зрения возник призрак. Ариман повернулся. Призрак задрожал и замерцал, мелькая, размываясь, возникая и исчезая подобно изображению на зажёванной пикт-ленте. Под торсом из скульптурных рёбер скручивались механические щупальца. По металлической черноте тела тянулись золотые печати. Голову ореолом обрамлял чёрный диск. В глазницах блестели две точки синевы. Сетех…

Ариман извлёк меч и рубанул по некрону, что ринулся на него с клинком наголо. Два оружия встретились… и прошли друг сквозь друга. Колдун отскочил назад как раз вовремя, чтобы увидеть, как образ Сетеха исчез из поля зрения.

Тишина. Затем низкий гул и вибрация в стенах. Ариман замер в неподвижности, держа меч наготове.

Сетех наблюдал за пространством, где исчез образ Аримана. Его чувства выискивали следовое излучение, смещённые перемещением атомы, остаточную энергию. Ничего. Казалось, никакой фигуры здесь не было вовсе. Но она была, и ею был Ариман. Разум фаэрона уже анализировал все равновесные вероятности того, как тут мог оказаться чародей. Он прервал эту цепочку размышлений. Они не имели значения. Главное — это то, что Ариман находился внутри Ключа к Бесконечности.

И это было проблемой. Ключом должно управлять одно существо. Спеша закончить его строительство, Сетех не успел добавить некоторые защитные механизмы и процессы. Он не знал, что произойдёт, если внутри устройства одновременно будет пребывать много существ. Он не разработал мер на случай возникновения такой ситуации. Возможно, Ключ выйдет из строя, но пока что этого не случилось. Не имея особых указаний насчёт того, как поступить, если доступ к механизму управления одновременно получат два создания, устройство будет придерживаться базовых принципов. Оно не могло допустить, чтобы им управляло два оператора, поэтому Ключ разделил их. Ариман находился рядом с фаэроном, но в другой фазе, так что они занимали одно и то же пространство, лишь в разный момент времени. Механизм пытался ввести и поддерживать это разделение. Вот почему Сетех и Ариман увидели друг друга. Наверное, дрожь вызвало вхождение Аримана в Ключ. Теперь оба они стояли на пороге неописуемого могущества. Хотя вероятность того, что Ариман не знал, как управлять устройством, всё же оставалась, Сетех наблюдал за колдуном достаточно долго, чтобы понимать, сколь она мизерна. И теперь они вступили в противоборство, главным призом которого станет контроль над Ключом.

Всё это Сетех осознал за одну тончайшую долю секунды.

Да. Всё было понятно, как понятно и то, каким образом решить проблему. Пройти через дверь в прошлое и уничтожить Аримана, чтобы не дать ему попасть в этот момент.

Сетех бросился к двери, к которой и направлялся. В тот же миг он увидел, как мигнувший образ Аримана устремился в зев того же проёма. Чародей встретился с фаэроном взглядом, а затем нырнул внутрь портала. Сетех ощутил нечто сродни страху. Затем он влетел за дверь и оказался в кромешной черноте.

Ариман оглянулся. Дверь, через которую он только что прошёл, исчезла, и пространство, откуда он вышел, сменилось гладким камнем. Уходящий вперёд короткий коридор размывался в ничто. Не в тьму. Не в тень. В ничто. Он попытался направить глаза и чувства вперёд и…

Упал в бесконечность.

Он тряхнул головой, сделал вдох и заставил разум перейти в высшие сферы спокойствия и сосредоточенности. Ариман потянулся за варпом и обнаружил, что тот присутствовал. Странно… Во многих других созданных некронами местах имматериум был погашен или заглушён. Здесь же было не так, по крайней мере не совсем так. Потоки энергии по-прежнему двигались и текли вместе с его волей и мыслями, однако Море Душ казалось гладким и спокойным. Обычно оно гудело от мыслей и чувств. Даже в местах, остававшихся мёртвыми многие тысячи лет, по эфиру всё равно шла рябь. Ариман бывал на планетах, не знавших жизни с самого рождения, а варп там до сих пор содрогался от эха идей астрономов, которые смотрели ни них через бездну космоса. В остовах разрушенных городов опустошение полнилось песнью духов прошлого. Но не здесь. Тут, казалось, никогда не существовало ни живых, ни мыслящих созданий. Конструкция была психически инертной. Варп внутри и снаружи неё напоминал безжизненное море.

Ариман сформировал мысль о яркости, а затем воплотил её в жизнь. Над пальцами заполыхал свет. Создавая освещение, он внимательно следил за варпом. Тот двигался в такт с его волей. Затем колдун отпустил мысль. Свет исчез. Эфир снова стал идеально гладким, так, словно света и мысли никогда не было. Ариман ощутил, как под кожей начинается дрожь, и подавил её. Инстинктивная, иррациональная частица его тревожилась из-за неподвижности, точно так же, как рождённый в городе человек мог занервничать в умиротворяющей лесной глуши.

«Наверное, таким когда-то был весь имматериум, — подумал он. — До того, как жизнь и мысль его изменила. Мирный и мёртвый».

— Конечно, так и есть, — сказал он себе и понял, что произнёс это вслух, лишь чтобы нарушить тишину. — Это место — устройство, которое взаимодействует со временем, основываясь на воле существа, что им управляет. Варп резонирует от мысли, но здесь важна мысль только одного существа — существа, что управляет Ключом. Некроны сделали устройство инертным для мыслей других, чтобы не позволять им вмешиваться в его работу. — Его отражение заскользило по гладкому камню стен, когда он повернулся на месте.

«Но сейчас здесь два разума», — раздался голос у него в голове. Сетех тоже вошёл в Ключ к Бесконечности. Они находились в смежных точках времени и пространства, разделённые одной долей секунды.

Но как устройство станет реагировать не на одно, а на два управляющих им существа? Выйдет ли оно из строя? Будет ли функционировать только для кого-то одного?

Он вспомнил Ктесия, ещё до того, как всё развалилось.

— Тебе следует это делать? — спросил Ктесий.

Ариман подумал не отвечать или солгать, но затем с его уст слетела правда.

— Другого пути я не вижу.

— Я не спрашивал, есть ли другой путь, — сказал Ктесий, не отводя от Аримана глаз. — Я спросил, следует ли тебе это делать? — Лицо сковывателя демонов лучилось строгостью. — Послушай меня: способность что-то сделать ещё не означает, что это разумно.

— Я отдал большую часть жизни спасению легиона, — ответил Ариман. — Я не откажусь от своей цели сейчас.

— Даже если это может принести новые беды и больше вреда тем, кого ты хочешь спасти?

— Не может.

— В самом деле? Пиродомон объединит и защитит Тысячу Сынов, всех до единого. Больше никто и ничто не сможет нам угрожать или бросить вызов. Такой была цель Рубрики, пусть даже Пиродомон не то, к чему ты стремился. — Ктесий начал качать головой ещё до того, как закончил говорить. Он хохотнул. — Знаю-знаю. Это мнение я и высказываю-то с трудом, не говоря уже о том, чтобы за него выступать.

— Нельзя идти на компромисс с разрушением, — произнёс Ариман. — Вот с чем мы столкнулись, Ктесий, и с чем имели дело всё это время, от проклятья Изменения Плоти до уничтожения Просперо и до провалившегося восстания Хоруса. Разрушение шло за нами с самых первых шагов. Иногда оно пыталось обратить нас в пепел, иногда действовало коварно, предлагая сделку, плата за которую была той же гибелью. Мы преклонили колени у ног Магнуса в Оке и приняли судьбу, и это привело нас к безумию, обратило в существ хуже зверей. Здесь то же самое. Ставки те же, и ответ наш должен оставаться тем же. Мы — Тысяча Сынов, и если Вселенная отвергает нас, то мы подчиним её своей воле.

— Вселенная менее уступчива, чем мы надеялись… — произнёс Ктесий.

— С правильным рычагом можно сдвинуть саму небесную сферу.

— Теория учёного Архменуса ограничивалась земным миром, — фыркнул демонолог, — и здесь его избитая мудрость может быть неприменимой.

— Легион вернёт себе прежний облик. Наши братья возвратятся, и весь урон прошлого исчезнет. Мы не можем идти на компромисс. — Ариман посмотрел на чёрный шлем с вороньим клювом у себя в руке. — Я не пойду на компромисс.

— Ключ к Бесконечности, если ты до него доберёшься, может переписать нашу историю. Но тот ли это рычаг, который действительно сможет изменить судьбу для всех нас? Потому что тяжесть нависшего над нами рока… значительна.

— Всё сработает, — ответил Ариман.

Ктесий кивнул — не соглашаясь с ним, но от усталости.

— Нам нечасто выпадала возможность свернуть в сторону, Ариман. Я думаю, что это одна из них. — Тогда он тихонько хохотнул и ещё раз покачал головой. — Последний шанс для нас обоих сделать другой выбор.

— Я сделал свой выбор давным-давно, брат. — Азек встретился с уставшим взглядом Ктесия. — Как, думаю, и ты.

Уголки губ Ктесия растянулись в безрадостной усмешке.

— Вот что я ненавижу в тебе сильнее прочего — то, что ты прав.

Стоя посреди безмолвия Ключа к Бесконечности, Ариман закрыл глаза и ощутил, как с ним из тьмы заговорило другое воспоминание…

— Что ты делаешь? — спросил Ормузд. В лицо Ариману дул тёплый ветер, давя ему на закрытые веки. — Тебе не следует слишком долго учиться внутреннему взору, помнишь? — Когда Ариман не пошевелился, брат пихнул его в плечо. — Да ладно, Ахаз, не будь нудным, как… как… — Ормузд не нашёлся со словом. Азек почти видел, как тот хмурится.

— Пробуешь подобрать достаточно глупое сравнение? — спросил Ариман. В ответ Ормузд толкнул его снова. Ариман пошатнулся, но продолжал упрямо держать глаза закрытыми, не изменив позы: с прямой спиной, окрещёнными ногами, опустив ладони на колени.

Они находились на крыше семейного поместья. Небо было ясным с самого рассвета, и солнце нагревало камни здания. Если бы Ариман открыл глаза, то увидел бы, как на горизонте дрожит знойное марево. На плато плясали бы пылевые дьяволы. Ветер раздувал навес над головами, и его полотнище хлопало по деревянной раме. Приближалась буря. Пока, что в небе не было её следов, однако она уже чувствовалась в воздухе.

— И я не учусь, — произнёс Ариман, прежде чем брат успел ткнуть его снова.

— Врун! — отрезал Ормузд. — Ты просто не можешь вынести, что я был лучше на прошлой неделе, и теперь работаешь вдвое упорней, чтобы обойти меня.

— Если бы меня не устраивали вторые места, быть твоим братом стало бы сущей пыткой.

Удар сердца Ормузд молчал.

— Какой ты сноб, — заявил он наконец. — И перестань умничать, иначе клянусь, я тебя стукну.

— Стукай, — ответил Ариман. Ещё одна пауза. Новый порыв ветра. В воздухе запахло статическим зарядом, предвещающим скорые молнии.

Они начали учиться внутреннему взору три недели назад. Уроки и освоение техник оказались сложными. В этом, конечно, и был весь смысл, на что указал им новый учитель, Мелиус.

— Перед растущей мощью нужно ставить всё большие задачи, — сказал наставник и одарил их неприятной ухмылкой. — И просто чтобы показать вам, мелким высокородным засранцам, что кое-что вы не освоите ещё очень долгое время, мы начнём изучать Внутренний Взор Второй Ординаты.

И Мелиус был верен своему слову. Каждый урок расцвечивали разные оттенки неудач, и к концу каждого дня оба брата были вымотаны до предела. После трёх недель Мелиус освободил их от уроков на день. «Отдыхайте, чтобы приготовиться к новым разочарованиям», — осклабился наставник, сообщая им новости.

Говоря начистоту, Ариман не думал, что он так уж далёк от освоения внутреннего взора, и предполагал, что Ормузд был даже ближе. Но лучше, чтобы наставники не догадывались, насколько быстро они учатся. Ведь если бы они знали правду, то вряд ли дали бы им день отгула.

— Ахаз… — снова начал Ормузд.

— Я не учусь, — медленно сказал Ариман.

— А чем ты тогда занят?

— Запоминанием.

— Да ладно! Нам одиннадцать лет, что тут запоминать? Учитывая, что первые четыре мы с тобой грызли мебель и смеялись друг другу в лицо.

— Я до сих пор так делаю. В смысле, смеюсь тебе в лицо. — Он помолчал. — Я не пытаюсь что-то запомнить. Просто изучаю, на что похоже запоминание.

— На что похоже? Ты отслеживаешь субъективные признаки хода запоминания. А это очень напоминает применение Первого Принципа Врат Истины. Ты учишься. Ты учишься… — Ормузд принялся тыкать Аримана в плечо одновременно со словами. — В. Наш. Выходной. День.

— Ладно, да, так и есть, но ты сам разве не пробовал? В смысле, изучать, на что похоже запоминание?

— Нет. Уж точно не в то время, когда мне позволили заниматься чем хочется.

— Ты закрываешь глаза. Мир исчезает, и если кругом достаточно тихо, если ты достаточно неподвижен, то ка жется, что дистанция времени рушится и воспоминание больше не внутри головы, но прямо здесь, ждёт тебя сразу за закрытыми веками.

Навес хлопнул по деревянной раме. Запах близящейся бури становился острее. Ариман задался вопросом, увидит ли на горизонте пятно туч, когда откроет глаза.

— Да, — отозвался Ормузд, и его голос стал искренним и ровным. — Я знаю, о чём ты. — Затем он опустил руку на плечо Аримана. — Но давай учиться завтра, ладно? А теперь пошли, я уже придумал пакость, но в одиночку мне не справиться.

Ариман улыбнулся. И открыл глаза.

Чёрный диск портала ждал прямо перед ним. За ним лежало прошлое, пребывая в ожидании, чтобы открыть себя. Дожидаясь, чтобы Ариман переписал его. Зайти так далеко и преодолеть столько всего, чтобы, стоя на пороге, заколебаться. Он закрыл глаза и шагнул вперёд. Его окутала тьма. Всё исчезло, и он мгновенно понял, что что-то пошло ужасно не так.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

НАЧАТЬ ЗАНОВО

ГЛАВА IV

БУРЯ

Боевая баржа «Гекатон», варп

Относительная хронометрическая позиция: 1

«О Бог-Император, помоги мне! — безмолвно закричал Сильван, когда над “Гекатоном” разверзся шторм. — О Император, защити меня! Я твой самый преданный слуга! Я есмъ твой целиком и полностью! Защити меня! Молю…» — ответа на бессловесную молитву не последовало, только рёв Моря Душ.

Он ощутил шторм ещё до того, как его увидел, — поначалу зуд, словно от ползущих по рукам и ногам насекомых. Вот только никаких ног у Сильвана не было — лишь плавники и безъязыкие рты, так что не мог он и кричать. Но у него были глаза: сотни глаз, рассеянных по всему Аримановому флоту Изгоев. Из каждого убежища навигаторов на каждом корабле частица его сознания взирала изнутри баков с жидкостью. Он был разделённой душой, более не ограниченной чувствами и мироощущением одного тела.

Когда-то он был навигатором. Нет — в широком смысле Сильван до сих пор им оставался, хотя обычное значение этого слова перестало быть применимым к нему в тот момент, как он умер. Когда его тело умерло. Его убил пришелец. Затем Ариман — высочайший, самый благословлённый, — и Тысяча Сынов взяли сознание Сильвана и распределили его по десяткам тел в баках. Тех тел, из которых навигатор пытался создать семейство. Тысяча Сынов — самые возвышенные и лучшие, — а также один из их рабских биомантических культов вырастили каждого отпрыска из генетического материала Сильвана. В то время результат его разочаровывал. Большая их часть не походила на людей. Многие умерли. Те, что выжили, плавали в амниотических баках, колотя по стеклу оперёнными конечностями и глядя на него чёрными как ночь глазами. Некоторые, немногие, оказались лучше, но всё равно не такими, как он представлял себе сородичей. Конечно, тогда он не видел ясно, как и не понимал, какое великое откровение его ждёт. А потом он умер.

Вначале Сильван считал это пыткой. Его тело погибло, но, поскольку он был истинно верующим, сам он выжил. Нет, не просто выжил — преобразился. Его разум и душа истекли из предыдущего сосуда и переместились в тела отпрысков. Их хрупкие души и разумы, естественно, распались, когда он вытеснил их. Вознесение Сильвана их убило, стремление выжить победило желание оставить потомство. Так было единственно правильно. Ибо какая ещё у них могла иметься цель в жизни, кроме как предоставить ему, их прародителю и благословлённому патриарху, средство не только для выживания, но и приближения к божественному началу? Несомненно, так всё и обстояло. Впрочем, так он считал не всегда. Когда он обладал цельным телом и рассудком, то думал, что ему нужно выжить в таком виде, как он есть. Теперь Сильван видел сотней глаз, думал разумом не единым, но множественным и жил в плоти многих.

Он не мог перемещаться, разве что молотить плавниками или пучками пальцев по изогнутым стенам баков. Но всё было впустую. Сразу после вознесения навигатор сломал несколько тел, расшибив их о стекло. Амниотическую жидкость затуманила кровь. Он впал в отчаяние. Он молился о том, чтобы найти выход, способ вернуться к прежней жизни. Но вместо побега Сильван обрёл понимание. Он по-прежнему двигался, только теперь не шаркая как человек, а летя уже как целый флот боевых кораблей. Его умение и воля направляли шхуны размером с города по течениям кошмара и водоворотам грёз. В телах кораблей, над которыми он властвовал, обитали миллиарды душ, в том числе и благословлённые Тысяча Сынов. Разве это не показывало, как высоко он поднялся? Разве это не показывало, что он благословлён?

Но даже после откровения случались моменты, когда сомнения пытались испытать его веру. Колдуны Тысячи Сынов — да будут они вечным светом и посланниками Трона — умели проникать в его рассудок. Умели делать так, чтобы их мысли впивались в него подобно приказам, как будто он животное в упряжке. Иногда навигатор их ненавидел. Всего на кратчайшее мгновение, прежде чем он начинал корить себя за нечестивость. Ещё у него временами бывало чувство, что он не один. Иногда его цельная, состоящая из множества частиц личность засыпала, и он, пробуждаясь, видел, как одно из тел глядит на него сквозь стенку другого бака. В такой миг Сильван готов был поклясться, что видит в том взоре сознание и ненависть. Затем его разум просыпался в теле, на которое он смотрел, и Сильван начинал глядеть себе же в глаза. Подобные моменты происходили нечасто. Всё остальное время он чувствовал радость и благодарность. Радость и благодарность… Он был набожным. Верующим. Благословлённым. Множественным. Возвышенным в глазах Императора. Радость и благодарность…

Сейчас, однако, попав в объятия шторма, он испытывал только страх.

Когда Сильван впервые увидел возмущение в варпе, он не встревожился. Оно даже не напоминало бурю, а скорее мерцание среди узора волн-снов. Далёкое. Несущественное. Затем оно стало расти, распускаясь в сторону флота. Тогда Сильван на миг ощутил трепет.

На своём веку он повидал бесчисленные бури. Понимал их мощь и опасность. Варп-шторм мог быть злым, коварным и жестоким. Даже самый мелкий мог разнести боевой флот в щепки, разбить корабли и разметать обломки по бесконечности. Такие бури не походили на ураганы, которые поглощали морские суда, или даже те, что крушили воздушные флоты. Говоря по правде, называть их штормами было всё равно что нарекать солнце свечным пламенем. Варп не был морем или океаном. Он не был небом с облаками и громом. Он представлял собой царство психической энергии. Его течения формировались и питались эмоциями, мыслями и эманациями душ смертных существ — течения забытых снов, водовороты мысли, буруны надежды и отчаяния. Это была материя богов, материя психической совокупности, и его бури не просто поднимались, они жили. Они алкали.

Сильван изменил курс, чтобы обогнуть шторм. Они находились за пределами Ока Ужаса, поэтому он мог видеть свет Астрономикана. Психический маяк, что светил с Терры, служил для него кардинальной точкой в эмпиреях. Никто из навигаторов не воспринимал варп одинаково, даже если они принадлежали к одному роду и проходили одинаковое обучение. Третье око позволяло им заглядывать в имматериум, но то, что они там видели, было порождением их разумов. Одни видели джунгли, полные изменчивых троп и звериных глаз, следящих за ними из пёстрых теней под листвой. Другие видели вихри цветов и очертаний, сотканных из слившихся воедино образов лиц и насекомых. Сильван не наблюдал одно и то же дважды. Никогда. Варп менялся каждый раз, как навигатор на него смотрел. Сейчас он был чёрной бездной, в которой плясали серо-белые узоры. Астрономикан напоминал меловую колонну, размазанную по сланцевому провалу. Шторм шипел вдалеке размытым пятном, но он приближался, становясь больше с каждым хлопком век и ударом сердец. Теперь Сильван его ещё и слышал, чувствовал, как тот скребётся у него в черепах и вибрацией отдаётся в костях.

Он изменил направление снова, на сей раз резче. Буря последовала за ними. Сильван увеличил скорость. Корабли застонали, пока их двигатели и поля боролись с течениями. К корпусам судов цеплялись ангелы. В прошлом Сильван назвал бы их демонами, но сейчас он знал правду. Они были ангелами святого царства варпа. Просто ангелами недобрыми.

Шторм рос, расширяясь наперерез новому курсу. Он походил на стену смутных лиц, челюстей, когтей, крыльев, клювов, глаз. Он заполнил собой весь обзор. Тогда Сильван произнёс первую беззвучную молитву. Тогда забил тревогу.

На кораблях грянули гонги и заревели рожки. Далеко внизу, на глубинных палубах, трюмные секты и машинные банды завопили молитвы и поволокли к алтарям жертвенные подношения. Технокультисты склонились над оборудованием, шепча коды-тренодии и окропляя напорные каналы кровью и машинным маслом. Переборки захлопнулись. Мутанты-матросы крепче сжали оружие. Надзиратели-зверорождённые прогремели приказы. Плиты корпусов и палубы неистово завибрировали, когда корабли рванули к просвету в пасти бури.

Однако шторм приближался быстрее и быстрее.

«Бог-Император, молю…» — застонал про себя Сильван. В баках из его ртов заструились пузырьки.

Он подал больше энергии на двигатели кораблей. Один из меньших звездолётов затрясся, пытаясь поспеть за остальными. Затем у него отказали реакторы. Поле Геллера свернулось в себя. Корпус, оголившийся перед Морем Душ, держался одну долгую секунду, пока корабль всё больше отставал от флота. Затем он смялся. Законы реальности, удерживавшие его вместе, рухнули. Сильван выдернул взор из своих тел в навигационном куполе за миг до того, как звездолёт вместе с экипажем плёнкой размазался по течению.

Буря была теперь везде, закручиваясь подобно гребню волны. Серо-белая… Кипящая, клокочущая смазанными меловыми лицами, растягивающаяся, брызжущая пеной… Рыки, и зубы, и мольбы отчаяния… Жуткие существа и живые создания без ртов, лишь когти и слёзы… И пузыри глаз, мёртвых глаз на распухших трупах, уносящих в океан…

«Бог-Император, знай, что я твой слуга, и защити меня…» — взмолился Сильван.

Но ответа не последовало. Он знал, что варп и Император были одним целым, что это была Его вотчина и всё, что здесь случалось, происходило по воле двуглавого бога. Но бог не всегда прощал и творил добро. На мгновение навигатор задался вопросом, почему, когда зазвучала тревога, Ариман не вошёл в его мысли, чтобы поговорить с ним. Ему почти хотелось, чтобы это случилось. Так он хотя бы перестал быть один.

«О Бог-Император, помоги мне! Помоги мне… Молю, помоги… мне…»

Шторм стал стеной, громадной движущейся стеной, растянувшейся от края и до края поля зрения. В пене плясали существа, создания с лицами и ртами, некоторые из них кричали, другие — смеялись. Вздувались и лопались жёлтые и розовые пузыри. Больше сделать он не мог ничего.

Сильван закрыл глаза, когда шторм захлестнул флот.

«О Бог-Император, молю…»

Ктесий ощутил, как содрогнулся «Гекатон». Его воля уже затекала в исчерчивавшие корабль магические формулы. Образовавшиеся в штормовом валу когти подцепили корпус и перевернули звездолёт. По отсекам экипажа эхом разнеслись вопли. Ктесий почувствовал, как пронизывавшие космолёт обереги начали сминаться.

+Ликомед!+ закричал призыватель демонов всей мощью разума. Его ученик ответил и присовокупил свою силу к энергии Ктесия. Остальные воины Тысячи Сынов на борту «Гекатона» присоединились к ним мгновением позже. Их мысли сплелись с сознанием Ктесия. Психическая энергия слилась воедино, пытаясь отразить натиск бури. Всё тщетно. Они были простыми смертными, пытающимися криком обратить океан вспять.

Демонолог пошатнулся и, чтобы не упасть, схватился за стену туннеля. Там, где его рука коснулась металлических пластин, расцвела изморозь. Мир внутри и снаружи его головы шёл кругом. Он ощущал, как в обшивку «Гекатона» впиваются зубы, а башни раздирает шквальный поток орущих нерождённых. Шторм вот-вот раздавит их. Демоны же пожрут остатки душ и плоти.

Корабль получил очередной удар. Ктесий ахнул и почувствовал во рту кровь. Будь у них время подготовиться, они бы оседлали шторм. Они бы соединили разумы каждого легионера Тысячи Сынов на флоте. Они бы создали барьеры психической защиты и укрепили корпуса судов мысленными экранами. Но времени им не хватило. Времени не хватило ни на что. Буря пришла столь стремительно и яростно, что Ктесий лишь услышал предупреждение Сильвана, а мгновение спустя та уже оказалась перед ними. Он как раз шёл по коридору, возвращаясь из комнаты, где содержался Гелио Исидор, в собственный комплекс-убежище. Он бросился бежать к командным башням, но не преодолел и трети мили, прежде чем шторм разверзся. И вот теперь Ктесий стоял здесь, держась за стену в окружении колдовской изморози, что расползалась по палубе, стенам и потолку.

+Ариман!+ позвал он опять и снова не услышал ответа на зов.

Он почувствовал, как имена демонов у него в мозгу колотят по камерам памяти. Они также ощущали мощь и ярость штормового ветра. Демоны хотели освободиться, нырнуть в водоворот и присоединиться к пиршеству, когда буря разорвёт корабли Изгоев на куски. И их желание вполне могло исполниться.

Внутренний взор Ктесия спиралью взвихрился сквозь космолёт, пока он сам пытался удержать покров из оберегов вместе. Он видел и ощущал корабль так, словно тот был его телом. Корпус скручивался в объятиях шторма. С носа срывались лоскуты эктоплазмы. Башни откалывались и рассеивались в брызгах многоцветного сияния. Орудийные турели обрастали костяными шпорами. На старых боевых повреждениях набухали гнойные нарывы. В пенящейся энергии сформировались гигантские когти и пропахали борозды в киле. Стая существ из крыльев и зубов облепила обшивку, грызя и кромсая истерзанный металл.

Ктесий выплюнул поток слов. Покинув его рот, те тотчас обрели форму и упорхнули на дымных крыльях. Слова были сказаны на языке, на котором люди не разговаривали уже десятки тысяч лет. Пока он их произносил, у него во рту сломались зубы. Фраза ускользнула в сеть опутывавших корабль заклятий. Дыры на корпусе затянулись. Паутина чар восстановилась. Штормовые валы с рёвом разбивались о корабль, но пузырь реальности держался… пока.

+Ариман…+ снова послал демонолог и понял, что его мысленный голос звучал, как шёпот. +Ариман, где ты?+

Он ощутил, как по конечностям растекается онемение, и сполз по обледеневшей стене. Внутри него с рёвом взбурлило изнеможение, чёрное и подтачивающее силы. Такой была плата за всякое колдовство; слова, сказанные для удержания корабельных оберегов, дорого ему обошлись. Ктесий почувствовал, что теряет сознание. Нить воли, связывавшая разумы остальных Тысячи Сынов на борту, начала истончаться.

— Держись… — услышал он и понял, что сам произнёс это вслух. На палубу рядом с ним упал окровавленный зуб. На задворках разума вскипали мысли других легионеров. Долго они не протянут. Он уже чувствовал, как поддаются обереги в корпусе, иссекаемом когтями бури и зубами демонов. В ближайших к обшивке отсеках начали умирать трэллы и зверорождённые. Их плоть обращалась в пар и слизь, конечности сливались с переборками и оборудованием. Технокульты с палуб инженариума забрасывали тела в жерла реакторов и машин, пытаясь успокоить их духов. Это ничего не даст. Обереги так или иначе упадут. Реальность корабля падёт. Падение… наконец-то падение, которого они не переживут.

Ктесий почувствовал, как меркнет взор, и стал бороться, чтобы не упасть в обморок.

Куда делся Ариман? Он же приказал флоту перейти в варп, так почему сейчас, в этот самый момент, он отсутствовал и молчал, когда его корабль вот-вот разорвёт на части?

«Потому что он глупец, такой же, как и ты, Ктесий», — пришёл ответ из его собственных мыслей.

Он устал. Так устал выживать, как этого требовала Вселенная. Так устал цепляться кончиками ногтей за край надежды. Он устал от этого уже давно, вдруг понял Ктесий, ещё даже до того, как Волки сожгли Просперо. Он постепенно уставал от войн и крестовых походов, основанных на лжи, и идеалов, которые на поверку оказывались глупыми заблуждениями. Впрочем, по какой-то причине он не стал отказываться от подобной жизни. Он творил зверства и заключал сделки с безумием, лишь бы жить дальше, и каждый раз, когда Вселенная предлагала шанс на избавление, он от него отказывался.

«Глупец», — подумал Ктесий. Он уже стоял на коленях, сложившись пополам. В разуме эхом отдавались звуки бури. Водоворот мыслей, и старых мёртвых слов, и криков алчущих демонов… Его тело осталось где-то далеко, нить воли истончалась всё больше.

Они неслись сквозь варп с того момента, как сбежали из могильного мира некронов. Время от времени флот выпрыгивал в реальное измерение, чтобы раздобыть припасы или спешно, по мере сил, подлатать корабли. Поначалу они следовали по стопам Сетеха и его некронов, надеясь, что фаэрон приведёт их к Ключу к Бесконечности. Этого не случилось. Вместо оного они стали свидетелями тому, как среди звёзд разгорелась война между Сетехом и альдари. Ариман казался абсолютно уверенным, что фаэрон сразу отправится за Ключом, однако Ктесий не знал, посещала ли Азека мысль, что тот мог и не знать, где устройство. Разумы ксеносов были непостижимы, их действия — непредсказуемы, если только не принять как данность свод вероятностей, шедших вразрез с людской логикой и мотивами. Одной из таких вероятностей было то, что некроны спятили. Если так, это бы многое объяснило.

+Ктесий.+

Его имя прозвучало откуда-то издалека, эхом разнёсшись в пустоте черепа. Мысли продолжали кружиться. Ощущение корабля и тела меркли, удаляясь подобно берегу от захваченного сулоем пловца.

+Мастер!+ врезавшееся в демонолога слово резко вернуло его в сознание. Он снова увидел коридор. Над ним стояла фигура в доспехе и шлеме с высоким гребнем. Изморозь на стенах и полу теперь густела толстым слоем. +Вставай!+

Ликомед. Его ученик потянулся, схватил Ктесия под руку и помог встать.

— Ты… — начал Ктесий и, втянув воздух, ощутил в воздухе пепел.

+Шторм усиливается. Попировать нами пришёл великий нерождённый.+ Мысли Ликомеда оборвали слова призывателя. +Мы потеряем флот.+

Ктесий выругался, обратил мысленный взор наружу и понял, что Ликомед прав.

Демоны выбрались из-за края бури и обрушились на корабли Изгоев. Здесь, в варпе, они были в родной стихии. В реальном пространстве они имели ограниченную силу, но имматериум не налагал на них никаких рамок. Существа бури приняли формы, вторившие страхам смертных на борту кораблей. Из бурунов кошмаров образовались своры гончих. Пушечные башни и бастионы покрылись вращавшимися глазными яблоками и гниющими волосами. Создания из крыльев, и дыма, и горящих очей стали выдирать люки. Лица с прекрасными игольными улыбками прижались к металлической коже кораблей и начали протискиваться внутрь.

Армада превратилась в морской мусор, в подхваченные нечестивым ветром щепки. Первыми погибли некоторые из меньших судов. Большинство принадлежали не Тысяче Сынов, а бандам, присягнувшим на верность Ариману. На них правили люди-изгнанники, культисты-мутанты, техноеретики и отступники-астартес, отколовшиеся от какого-то легиона либо капитула. Одни следовали за Ариманом из убеждений или веры, другие в надежде на долю трофеев, немногие — потому что нуждались в защите. Сторонники Изгоев были заражены бессчётными заблуждениями. Некоторые думали, что идут к славе и могуществу, другие — что Ариман учит истинам, которых никто другой не ведает. Единицы даже считали Изгоев реинкарнированными душами тех, кто погиб в войнах древности. По мнению же Ктесия, все они были невероятными кретинами, слишком пылкими для истинно верующих и готовыми совершать любые бессмысленные поступки ради туманных целей. Однако они верили, верили в богов, в судьбу или в своё предначертание. Эта вера помогла им зайти настолько далеко, но никак не помогла спасти их сейчас.

Первой жертвой стала «Маска зрения». Ранее корабль был тяжёлым транспортником, прежде чем новые хозяева заполнили его грузовые палубы пусковыми установками, а отсеки экипажей — рабами. Хозяева считали, будто их коснулось так называемое Вечное Око, сила, что на заре времён вырезала судьбу всех живых существ на стеклянных блоках. Эти блоки Вечное Око затем раздробило в пыль и рассеяло по варпу. Любой, кто соберёт все крупицы, познает тайны бытия и станет единым целым с Великим Оком. Воины с «Маски зрения» думали, что Ариман и Изгои притягивают к себе пыль, поэтому присоединились к ним в надежде добыть пару крупиц из варпа. Их многоглазые шлемы и маски всегда покорно склонялись перед волей Аримана. И теперь они расплачивались за смиренность.

«Маска зрения» исчезла под тушей демона. Он обвился вокруг корпуса, постепенно обретая чёткую форму. Существо, напоминавшее личинку, было дряблым, разъевшимся на массовых захоронениях вечности. Огромное сегментированное тело охватило космолёт от носа до двигателей. «Маска» открыла огонь из орудий — бессмысленное действие в варпе, где физика была всего лишь блажью. Снаряды обратились в чёрное желе прежде, чем успели пробить инфернальную плоть. Затем демон сжался. Пластальные переборки и стыки с визгом смялись. Из тела твари отросли чёрные шипы размером с жилой блок и пронзили броню обшивки. С их кончиков брызнула кислота, затапливая сходные трапы и разъедая шлюзы. Рабы, прикованные цепями и подсоединённые проводами к постам, растворились. Корабль стал мягким, будто свечной воск в тёплой руке. Демон сдавил сильнее. На внутренней стороне колец открылись рты. Показавшиеся в них человеческие зубы впились в мягкий, как масло, металл. Выжившие внутри корабля превратились в месиво орущей плоти. Демон пожирал и давил, болтаясь на штормовых потоках. По субъективному времени в варпе кормёжка длилась вечность, но также заняла не дольше семи ударов людского сердца. Наконец демон распутался. То, что осталось от «Маски зрения» — облако непереваренных комков материи, — унесло течением.

Далее великий личиночный демон поплыл к тяжёлому фрегату, что пытался держать в шторме курс. Этот корабль назывался «Малихори». Строго говоря, он не принадлежал к числу Изгоев, а был храмовым звездолётом казуритского варп-машинного культа. Они заключили с Ариманом соглашение, обещая следовать за ним и чинить его корабли в обмен на толику разбитых машин и посудин. Их кузнецы-провидцы услышали зов приближающегося нерождённого. Булькающие слоги хлынули сразу из всех вокс-рожков и решёток динамиков.

— Бу… бел… лиус… иус… бу… бел… — повторял дьявол. Его голос состоял из треска плавящихся микрофонов и шипения статики.

Заключённые в двигателях и реакторах «Малихори» демоны завизжали в ответ. Они ощущали, что приближающийся соперник намеревается поглотить их оболочку, а их самих рассеять по варпу. Демоны, уже и без того едва сдерживаемые и напоенные яростью бури, вырвались из реакторов фрегата. Трубопроводы и стены камер сгорания треснули. Наружу хлынула синяя плазма. Кузнецы-провидцы, имевшие священный долг успокаивать демонические машины, обратились в ничто. Личиночный демон обвился вокруг «Малихори», и корабль взорвался огненным шаром. Складки белёсой плоти рассыпались пеплом. Нерождённый закорчился, размываясь и покрываясь волдырями. Шар пламени рос; из пылающей массы возникли клювы и когти, которые затем вонзились в извивающуюся личинку. Из демона брызнула кислота, желчь и жир, становясь лицами умирающих душ и забытых мертвецов. Твари в погребальном костре «Малихори» злобно взвыли в шторм.

На «Гекатоне» Сильван не хотел смотреть на гибель фрегата, однако не мог отвести взгляда. Колдуны Тысячи Сынов сидели у него в голове, заставляя держать глаза открытыми. Он узрел всё, осознал, что согрешил и теперь его ждала вечность страданий. Он увидел огонь и скрученного личиночного демона, прежде чем вихрь острого как бритва света скрыл их из виду. Среди штормовых волн поплыли тени — по-настоящему огромные существа, при виде которых навигатор забил плавниками и пальцами по стенкам баков. Ещё вспышка, и варп стал тёмным, уподобившись дождю и ветру, ливню и брызгам.

+Сильван…+ Голос принадлежал Ктесию. Он был могущественным, но далеко не добрым ангелом священного изменения. Сильван не ответил. Он не мог. Там что-то было, нечто за пологом воды и брызг, в который превратилась буря. Нечто поистине громадное. Корабли, что он вёл, начали трястись и раскачиваться, когда от обуявшего навигатора ужаса у них засбоили двигатели. +Сильван, ты удержишь корабли вместе.+

«Я… — залепетал он. — Я не могу. Там… Не могу».

И тогда он увидел. Прямо перед «Гекатоном», яростно кружащимся на штормовых волнах. Тень, заполнившая его зрение. Тень, подобная солнечному затмению. Она напоминала огромную голову, посаженную на чахлые плечи. Хлещущий дождь служил ей волосами. Карманы в буре — впадинами на щеках. Сильван застыл в полнейшей неподвижности. Ужас затмил все прочие мысли и чувства навигатора, без остатка поглотив его естество. А затем, медленно, огромная голова поднялась и воззрилась на флот Изгоев.

Глаза демона напоминали чёрную бесконечность.

ГЛАВА V

ХЛОП

Боевая баржа «Гекатон», варп

Относительная хронометрическая позиция: 2

Ктесий увидел демона глазами Сильвана и сразу понял, что это за существо. Оно было старым. Таким старым, что уплыло прочь из владений четырёх великих дьявольских богов. Когда-то над ним господствовал Отец Поветрий в обличье Царя Всего Отчаяния, но даже та связь была хрупкой, и демон вырвался из-под его власти. Семенем, из которого он произрос, была скорбь вдов и сирот по тем, кто пропал в море. Форму ему придал страх мореходов, а в брюхе скопилась плоть и кости утопленников. Кровь, пролитая мореплавателями, дабы успокоить бури, талисманы, что целовали пустотоходы, чувствуя, как скрипят остовы их судов, призраки, блуждающие среди навеки утерянных обломков, — вот что питало грёзу этого создания. Оно таилось в тёмной пучине воды, невидимое с поверхности, выжидая, поглядывая вверх, мерно шевеля волосами и пальцами в не знающих света впадинах морей, озёр и космоса. Оно имело несчётные имена: Ангел Глубоководья, Мать Утопших, Бессветный Голод. Ктесий слышал о нём, но никогда раньше не встречал. Теперь же он увидел, и заключённая в демоне тяжеловесная, древняя мощь едва не заставила призывателя захлопнуть внутреннее око. Но он этого не сделал. Ктесий принялся думать.

Корабли Изгоев кубарем летели к гигантской тени демона. Некоторые суда пытались срезать курс через волны, но большинство уже стали пленниками течений. Великая тень потянулась к ним из шторма. Пальцы демона были сполохами бледного света и брызгами воды. В его хватку попал корабль — узкий, ощетинившийся орудиями фрегат. Пальцы тени сомкнулись на корпусе. Тот покрылся наледью. Пушки выстрелили, и снаряды растеклись слизью, едва войдя в варп. Смертные внутри фрегата безумно завыли, держась за переборки. Некоторые волочили товарищей к воздушным шлюзам или раскраивали им глотки и орошали палубы кровью, делали всё, всё что угодно, лишь бы тень прошла мимо. Но она не прошла. Демон скрутил фрегат в пальцах, созданных из ошмётков изорванных парусов и костей утопленников. Открылся рот. Зубья из грозовых молний погрузились в корабль и разломали его на части. Другие, низшие демоны хлынули внутрь, чтобы собрать среди обломков души, пока тень продолжала работать челюстями. И в ту пасть падал «Гекатон» вместе с остальными судами Изгоев.

Жестокие Родичи сделали первый шаг к добыче, когда флот накрыла великая тень. Ангел Глубоководья явился утянуть корабли под волны, и в водовороте собрались десятки демонов, чтобы обглодать их кости дочиста. Там были низшие нерождённые от каждой из Великих сил: существа, что могли чуять кровь ведьм, паразиты, кормившиеся болью, разумные твари с острыми клыками. Там были ошмётки поломанных душ и создания хитрости и злобы. Там были смертоносные сны и воспоминания о крови. Некоторые обрушились на корабли. Другие плыли в урагане и наблюдали, дожидаясь шанса украсть добычу у других. Все они были хищниками. Их вёл голод, голод по жизни и теплу душ. Большинство не желало ничего иного, кроме как убивать и истязать. Большинство, но не все. Жестокие Родичи следовали за бурей не потому, что того хотели. Они пришли, ибо так им было велено сделать.

Жестоких Родичей было трое, но в действительности они являлись одним целым. Их породили искусные предательства и зависть смертных. Вызревание демона среди течений варпа длилось долго. Вот как их род, нерождённые, появлялся на свет: их формировали мысли и эмоции живых. Для Жестоких Родичей пищей служили улыбки ложных друзей, и сговоры внутри семейств, и убийства соперников. Идея их собралась подобно воде, медленно стекающей из трещины в тёмный омут. В них из мыслей смертных по капле высочилась злоба. Грёзы о том, сколь легче бы стала жизнь, не родись какой-то человек на свет, растворились в дьявольском желтке их естества. И наконец, миллиарды лет спустя, они стали реальными, и как только это произошло, они стали существовать всегда. Они являлись тройственным демоном, единой сущностью, поделённой на три части. Одна часть была остротою бритвы, последним судорожным вдохом и чернотой расширенных от шока зрачков, посмотревших в глаза тому, кому верили. Следующей была капля яда в чаше, сладким порошком, растворяющимся в вине, и безмолвием, что приходило после. И последней, но меж двумя другими, было шипение шёпотов, что лишали душу репутации и отворачивали от неё друзей, оставляя взирать на путь, который имел только один конец.

Честолюбивые льстецы и обиженные друзья испокон веков призывали Жестоких Родичей: сжигали благовония с волосами жертв, произносили заговоры в бутылки и замуровывали их в стены домов, где те обитали, оставляли три сокровища, украденных у того, кому они желали смерти, близ застойных озёр. Иногда Жестокие Родичи откликались на молитвы и проклятья. Иногда нет. Но слышали они всегда.

Теперь же их вызвали на пир падали, но не чтобы присоединиться к неистовству, а чтобы воспользоваться им. В определённом смысле эта буря была для них — полог, созданный тем, кто их послал, чтобы дать им возможность выполнить свою работу. Они отличались от существ, круживших среди штормовых волн. Им предстояло найти особую добычу, и, чтобы добраться до неё, требовалось сделать много шагов. Сначала нужно было обрести сосуд.

Они нашли искомое в канонерке под названием «Кольцо серебра», принадлежавшей банде с таким же названием. Люди и их посудина долго не продержатся. Их уже окружили пожиратели мертвечины. От падения реальности корпус отделяли считаные секунды. В недра корабля и разумы экипажа уже просачивались создания варпа. Раздавались крики и мольбы. Шторм мерцал, усугубляя отчаяние.

— Прошу!

Жестокие Родичи следили за канонеркой и внимали агонии команды. Кандидатов было так много, но…

— Молю! Боги Великого Океана, спасите меня!

Они выбрали.

Демоны сорвались со своей жерди среди течений шторма. Они не имели ни формы, ни субстанции в варпе, но не нуждались ни в чём. Они прошли сквозь корпус, вниз, через проржавевшие трюмы, и в череп человека, которого избрали. Мужчина провёл последнее десятилетие в качестве раба-солдата. Его наградили за службу посеребрённой бронёй, оружием и властью над теми, кто оказался менее удачлив, чем он сам. Когда реальность вокруг него начала сворачиваться, он взмолился о жизни и наказании для тех, из-за кого тут оказался. Жестокие Родичи услышали его мольбы. Отмщение — вот просьба, которую они могли исполнить.

В голове мужчины лопнул кровеносный сосуд. Шлем, который тот сжимал, выпал у него из рук. Сознание человека тотчас захлестнула чернота, подавив вскрик шока и ужаса. Рот застыл. Нить отчаянной мольбы внутри рассудка повисла посреди забвения. Первый Жестокий Родич сполз по ней вниз, сразу же пожирая её. Он развернулся внутри полости разума и души раба, кормясь ими, пока не заполонил собою образовавшуюся пустоту. Под скорлупу кожи он поместил личинки двух других родичей, после чего укрыл их эхом боли и гнева нового носителя.

Он поднял голову человека. Пожиратели мертвечины попятились от корабля прочь. Они увидели и ощутили Жестоких Родичей. Никто из них не был достаточно силён, чтобы соперничать с тройственным демоном, и никто не хотел рисковать. Корабль продолжал кувыркаться, по-прежнему оставаясь в плену у волн, но теперь он стал неприкасаемым. Плавающее в навигационном куполе тело Сильвана задёргалось от облегчения, поняв, что сможет прожить немного дольше. Трюмные мутанты облегчённо завопили. И, оставшись один в забытом пространстве, Жестокий Родич подобрал выроненный шлем. Один глаз носителя налился кровью. Вряд ли кто-нибудь заметит, но шлем и так всё скроет. Первый Жестокий Родич задвигал ртом и языком человека. Из лёгких вырвался воздух. Демон произнёс слово в качестве проверки и обещания.

— Ариман… — сказал он.

Хлоп.

Где он?

Хлоп.

Ариман впитал каждую деталь. Он находился в комнате с каменным полом. На чёрном мраморе были высечены и выложены золотом печати. Вместо стен — треугольные плиты, формирующие над головой потолок. Комната, где он сидел, располагалась внутри пирамиды. На одной из точек, сориентированных по сторонам света, находился каменный пьедестал с парящим над ним посохом, на другой — стойка с доспехом, на третьей — исцарапанная шкатулка, на последней — запертая дверь. На бронзовых треногах стояли чаши с горящим маслом. Вокруг царило спокойствие, если не считать вибрации, заставлявшей пламя подрагивать. Воздух был холодным, неподвижным и пах кедровым маслом и дымом.

Он подавил инстинктивное желание моргнуть, подняться, двигаться. Требовалось подождать, сохранять спокойствие. Он не знал, где находится, но если просто подождёт…

Медленно пришло воспоминание, поднявшись из глубин разума подобно туману. Он на «Гекатоне». Они искали некронское устройство, именуемое Ключом к Бесконечности. Он велел флоту перейти в варп, а сам пришёл сюда. Потом отправил разум искать свет рун, которыми пометил могильный корабль Сетеха. Вот что он помнил…

Хлоп.

А дальше — ничего. Просто пробел. Дыра в прошлом, а затем — возвращение в настоящее с глубоким чувством дезориентации. Даже сейчас реальность казалась какой-то неправильной. Что-то не сходилось. Это очень его беспокоило. Он странствовал в аду и в грёзах, видел, как размываются друг в друге настоящее и воображаемое, но всегда отдавал себе отчёт, что происходит. Его рассудок неизменно оставался ясным. Но не сейчас. Ему казалось, будто всё, что он ощущал, на долю мгновения отставало от того, что видел.

Масляное пламя вздрогнуло от нового толчка. По-видимому, корабль преодолевал сильные течения в варпе, шёл через бурю. Тут, в башне-убежище, обереги и выстроенные эфирные сопряжения пропускали только ту имматериальную энергию, которую позволял он сам. Чародей пока не пытался посмотреть за пределы стен, на корабль и Море Душ снаружи. Почему он не решался? Он ведь Ариман, и варп был его родной стихией. Но он колебался, так, словно имматериум мог его сжечь.

Хлоп.

Башня… В голове вспыхнула концепция башни. Не образ, а просто идея, возникшая и тотчас угасшая.

Мысли снова стали неподвижными.

В разуме, а равно во всевозможных колдовских ритуалах, всё имело смысл и всё происходило по определённой причине. С ним что-то случилось. Что-то пошло не так. Следовало выяснить, что и почему.

Хлоп.

Дверь. И опять не образ, просто концепция, символ без чёткой формы.

Башня и дверь.

Он сосредоточился, оградился от трепета пламени и нужд текущего момента. Мысли канули во тьму. Сердцебиение замедлилось, так что между каждым толчком разгоняемой по сосудам крови его череп успевал наполниться тишиной.

Хлоп.

Море.

Затем… ничто. Минуты сменялись одна за другой. В пустоте мозга царила неподвижность, царило безмолвие.

Он позволил разуму спуститься с верхних ярусов сосредоточенности.

Башня, дверь, море… Идеи упали на гладь мыслей, разойдясь рябью возможных смыслов. Каждая концепция имела глубокое древнее символическое значение. Башня — связь между небом и землёй, между разумом и реальностью; также крепость, ограждённое от нападений место. Дверь — переход из одного состояние в другое, из прошлого в будущее, от неведения к пониманию. Море — водный элемент, безбрежный и мощный, бесформенный потенциал; а ещё подсознательное, чьи пучины скрывались под волнами на поверхности.

Потенциальные смыслы росли и множились, однако в сердце их всех лежал вывод, от которого мысли и жилы Азека сковал холод. В его разуме было нечто скрыто, спрятано что-то изобличительное. В любой другой момент он счёл бы это важным; а сейчас, с помутнёнными памятью и восприятием реальности, игнорировать подобное он просто не мог. Ему требовалось разобраться, что происходит.

Он стал обращать разум внутрь, проталкивая естество в глубочайшие карманы потаённого сознания и памяти. Такое путешествие в подземелье рассудка совершал мало кто из смертных, однако Ариман проходил этот путь не раз.

Он направился вниз, в пещеры мыслей, пока свет масляного пламени постепенно не растворился вдали. Вниз, в места, созданные им из снов, воображения и искусства. Вниз…

Хлоп. Запинка. Толчок. А затем перед ним разверзлась пропасть, поглотив его, и он стал падать, пока свет не исчез высоко вверху.

— Нет, — раздался голос из мрака. Голос, который он узнал, но не мог назвать. — Нет… Пока нет.

Ариман попытался закричать, но бездна сомкнулась у него над головой.

+Мастер,+ срывающимся от напряжения голосом послал Ликомед. +Мы не удержим…+

+3наю,+ отрезал Ктесий. +По моей команде разрывай связь с оберегами и направляй всю энергию в меня.+

+Если обереги рухнут…+

+Мы сейчас умрём, болван. Выдержать такую бурю мы не сможем. Нужно бороться с ней. Понимаешь? А теперь выполняй.+

Прнзыватель скорее ощутил, чем услышал покорный ответ аколита. Они всё ещё находились в коридоре, где Ликомед нашёл Ктесия, но оба были сосредоточены на варпе, и их мысли и чувства витали далеко отсюда.

Ученик разделил разум и волю — одна часть продолжала фокусировать ток энергии других псайкеров и колдунов на борту «Гекатона», между тем как вторая приготовилась направить силу в Ктесия. Формулы и ментальные узоры в мыслях Ликомеда соединились и преобразились. Геометрические формы идей рассыпались и собрались заново. От того, что сделал Ликомед, простой человек-оккультист разлетелся бы в клочья и превратился в пустую шелуху, но только он был не человеком, а адептом Тысячи Сынов, и его разум и воля умели воплощать в жизнь невозможное.

Внутренним оком демонолог видел, как голодная тень в штормовом валу тянет к ним огромную руку. В его голове уже разламывались камеры памяти. Внутри каждой из них хранился слог истинного имени. Такое имя давало ему власть над демоном варпа, которому оно принадлежало. С помощью истинных имён Ктесий мог призывать, сковывать, отвергать, изгонять и приказывать. Они были величайшим инструментом в арсенале демонолога, и многие согласились бы, что обладание хотя бы одним подобным именем являлось свидетельством могущества.

Ктесий же знал сотни настоящих имён. Они были источником его силы и причиной выживания, но ещё они отравляли. Это были не просто слоги и звуки — они являлись гармониями варпа, основой существования демонов. Истинное имя источало ложь и безумие, портя всё, что их удерживало, и пыталось вырваться на волю. Гримуары чернокнижников сочились кровью и гнилью. Начертанное на металле, подлинное имя могло обратить то железо в ржавую пыль. Ктесий слишком часто видел, как истинные имена высвобождаются из плохо устроенных физических темниц, чтобы доверять им свои величайшие сокровища, так что вместо этого хранил их у себя в памяти. Его разум и был гримуаром. Он разбивал каждое имя на части и помещал в отдельные камеры разума. В разделённом виде они были бессильными, их мощь — ограниченной. Когда заклинатель хотел произнести настоящее имя, то вскрывал камеры и собирал их по слогу за раз.

Это Ктесий сейчас и делал. Имя, которое он вытягивал наружу звено за звеном, было древним и представляло собой длинную цепь не-слов на языке, не предназначавшемся для осмысления человеческим рассудком или проговаривания вслух. Оно наполнило его рот привкусом соли и горящих перьев. По мере формирования имени ему явились образы: вихрь огня; чешуя, переливающаяся синим, оранжевым и изумрудным цветами; клювы, зубы и рёв горящих городов.

— Троны и злато… Всё сгинуло… в огне… в разрухе… Всё горит… Всё улыбается… — Голоса забурлили у него в черепе под крики умирающих птиц. Ктесий почувствовал, как его тело забилось в судорогах и упало на заиндевевшую палубу. Внутри шлема изо рта засочилась кровь вперемешку с комьями пепла. Он не дал концентрации нарушиться. Имя, сворачивавшееся в голове, соединилось с последними слогами.

+Сейчас,+ повелел он. Ликомед перенаправил энергию с удержания корабельных оберегов, и в Ктесия хлынула сила. Истинное имя стало спиралью в черепе, мигренью из пламени и звука. Он выговорил имя. Текущая сквозь разум мощь влилась в слетающие с языка слоги.

Бушующая варп-буря ударила в корпус «Гекатона». Обереги разлетелись вдребезги. Серебряные печати внутри плит начали плавиться. Эфирные волны преодолели переборки и бастионы. Находившаяся дальше великая тень ощутила ужас экипажа «Гекатона». Она повернула голову, разверзая рот и протягивая руки. В провалах глаз замерцал свет затонувших фонарей.

Ктесий вырвал последнюю часть истинного имени из головы и выплюнул его в варп. Из звуков сложился демон. Он завращался, разматываясь подобно змее, чтобы накинуться на заклинателя, однако сила воли Ктесия и текущая сквозь него энергия вынудили нерождённого броситься в шторм. Пройдя сквозь обшивку «Гекатона», он тут же начал пожирать бурю и разрастаться. Форму, которую тот принял, Ктесий взял у себя из головы — образ, что он увидел в древней книге об империи, сгинувшей в пламени за нанесённое богам оскорбление. На тех страницах демон представал смазанным угольно-охряным аспидом с телом из горящих очей, обвивавшим небосвод. Тенью его чешуи служил дым, а клыками — белое пламя.

Великая утонувшая тень ощутила другого нерождённого и взревела. Сквозь бурю раскатистым эхом покатился грохот грозовых колоколов и разбивающихся о корабельные носы волн. Горящий аспид ринулся к тени, рассекая шторм и быстро увеличиваясь в размерах. То был могущественный, древний представитель своего рода. Кровью ему были молитвы и жертвы тиранов, а обещание того, что все королевства рассыплются прахом, — истиной. Демон узнал тень в шторме. Ему не требовались указания от Ктесия, чтобы обрушиться на соперника.

Тень устремила свои когти сквозь бурю. Огненный аспид извернулся, встречая удар. Он обвился вокруг когтей, стягивая, сжимая, сжигая. Тень отвела руку. Пещера рта широко распахнулась. Тело аспида раскололось. Там, где раньше была одна голова, теперь извивалось девять. Тень впилась в змия клыками. Тьма поглотила огонь. Шторм сотрясся, словно вбирая в себя воздух.

А затем смутная тень закричала.

Всё в варпе представляло собой лишь концепцию, и любое очертание либо фигура были не более чем метафорическим выражением невозможного. Глазами Сильвана призыватель увидел, как тень в шторме лопнула, словно в её чреве взорвалось солнце. От неё во все стороны полетели капли дождя и морские брызги. В центре взрыва корчился и кусался пылающий аспид. Клыкастые челюсти вырывали целые куски инфернального естества. Срывающийся с клыков огонь растекался по конечностям тени. Демон, которого призвал Ктесий, скрутился вокруг голодной тени, раздирая и выжигая её.

Заклинатель слышал, как навигатор лепечет молитвы.

«О Император, что суть свет всего и чьи глаза прозревают всё, избави меня…»

Ктесий чувствовал, как цепи воли, удерживавшие горящего змия, натянулись до предела. Это был возвышенный князь варпа. Могущество нерождённого потрясало, даже когда его призывали в реальное измерение. Здесь же, в варпе, в объятиях великого шторма, он не подчинялся приказаниям Ктесия. Колдун почувствовал, как в разум проскальзывают слова сковывания. Внутри всё сильнее разгоралась усталость. Энергия, текущая от Ликомеда и прочих псайкеров на «Гекатоне», иссякала. Десятки смертных трэллов-ведьм и шаманов уже погибли. Он чувствовал, что даже Ликомед постепенно теряет фокус.

+Сильван,+ послал демонолог, +мы должны выйти из варпа… Сейчас же.+

Он почувствовал, как разум навигатора затрепетал, а затем ответил ему мыслью.

«Мы не можем! Шторм слишком сильный. Нас разорвёт на куски».

+Мы должны.+ Ктесий почувствовал, как его физическое тело врезалось в стену коридора. Он перестал различать реальность. Оставался только варп, и его воля, и взрыв света, пока изрядно потрёпанная голодная тень и огненный аспид раздирали друг друга в клочья. Ктесий по-прежнему удерживал демона. Едва-едва. Змей пытался вырваться из оков. Призыватель продолжал подавлять его всей силой своей воли. Он почувствовал, как тот снова впился в тень. Ощущения наполнились запахом соли и гниющего мяса.

Шторм закручивался вокруг битвы, отдавая энергию сражающимся демонам. Вскоре один возьмёт верх. Когда это случится, победитель обрушится на флот с мощью циклона.

+Если останемся, мы погибнем, Сильван.+

«Я… Мы… Я…»

А затем сквозь захлёстывавший навигатора ужас Ктесий почувствовал, как что-то вдруг изменилось. Течения варпа отхлынули от кораблей Изгоев. Обратившиеся вспять потоки утянули демонов, что плясали на обшивках. На один бесконечный миг посудины закувыркались среди спокойствия пустоты, где прежде бушевал шторм. Вокруг корпусов спиралями закрутились волны, обрамив око безмятежности посреди клокочущей ярости. Ни о чём подобном он раньше не слышал.

«Бог-Император защищает! — завопил Сильван по телепатической связи. — Он защищает!»

Ктесий ощутил, как направляемая в него Ликомедом энергия погасла. Его хватка на огненном аспиде разжалась. Демон в сердце шторма вырос, пожирая слабеющее течение, пока не уподобился громадному свивающемуся солнцу.

+Уводи нас прочь!+ взревел Ктесий.

Сильван подчинился. На всех кораблях Изгоев разом запустились варп-двигатели. У некоторых они отказали. Такие суда продолжили падать в ждущую стену бури. Остальные же вырвались в реальное пространство. Вокруг сомкнулся холодный стерильный вакуум. За ними протянулся след из эктоплазмы и призрачного света. Демоны, ещё цеплявшиеся за корпуса кораблей, рассеялись дымом и облаками слизи. Ктесий отпустил горящую змею, когда «Гекатон» прошёл сквозь пелену и возвратился в настоящее. Затем его глаза закрылись, и изнурение утянуло заклинателя в беспамятство.

ГЛАВА VI

ЖЕСТОКИЕ РОДИЧИ

Боевая баржа «Гекатон», безымянная мёртвая система

Относительная хронометрическая позиция: 3

Ктесий пришёл в себя с привкусом палёных волос во рту. Он сел, его стошнило, затем он сплюнул. На каменный пол шлёпнулся влажный сгусток флегмы. Призыватель по-прежнему был в доспехе. Ни Ликомед, ни его трэллы не осмелились снять с него броню. Он был в своём убежище. С потолка свисали покрытые гравировками кости. В сосуде на каменной полке извивался красный варп-паразит, но остальные клетки и реликвии с демонами оставались неподвижными и тихими. Его шлем валялся на полу в шаге от места, где с исторгнутой им красной лужицы в воздух поднимался пар. Сам он лежал на каменной платформе в нише внутри одной из стен. Кто-то мог бы назвать её кроватью, но только Ктесий почти не спал. Вместо этого он использовал генетический дар своего вида, что позволял одной половине мозга отдыхать, пока вторая бодрствовала. Для того, кто нажил себе стольких недругов, дремать с приоткрытым глазом было единственным разумным выходом. А ещё ему не нравились сны. В тех редких случаях, когда заклинатель их видел, они принадлежали не ему. Лучше уж совсем не спать и не грезить.

Он закрыл глаза и велел боли в висках ослабнуть. Та не стихла. Голова гудела, будто наковальня, по которой хорошенько прошлись молотом. В мыслях раздавалось щебетание голосов. Ктесий попытался сфокусировать волю на том, чтобы восстановить баланс тела.

Дверь в комнату открылась. Он узнал урчание доспеха и поступь, когда Ликомед вошёл внутрь и прикрыл за собой створку.

— Где мы? — не открывая глаз, спросил демонолог.

— На краю системы, до которой никому нет дела, — отозвался тот.

Ктесий покачал головой и посмотрел на ученика. Ликомед стоял со скрещёнными на груди руками. Его латы, изумрудные с медным окаймлением, усеивали россыпи рубинов и янтаря. На поясе у него висела булава из холодного железа и короткий меч. Кто бы ни нанёс на броню Ликомеда свежие печати-обереги, своё дело он знал, отвлечённо подумал Ктесий. Доспех, оружие и атрибуты олицетворяли собой постепенное снисхождение его аколита до своей новой стези. Снисхождение, но не принятие. Высокомерие Ликомеда никогда не позволит ему принять что-либо. Он становился новым человеком лишь потому, что сам выбрал такой путь. По крайней мере, так он себя убеждал.

В прошлом Ликомед был послушником Гауматы, ещё одного возвышенного члена Ариманового Круга. Весь тот Круг презирал Ктесия, за исключением, пожалуй, Игниса. Ариман велел Гаумате передать оккультисту одного из последователей, чтобы установить между двумя важными командирами связь. Тем самым он планировал поспособствовать примирению между ними, однако Гаумата перевёл всё в разряд намеренного оскорбления. Ликомед был опальным аколитом: недостаточно могущественным, не предопределённым для величия, ведомым чувством собственной важности, но не обладавшим достаточным талантом, чтобы утереть всем нос. Всё было так. Ктесий, впрочем, проглотил и Ликомеда, и оскорбление и приступил к работе. И определённые плоды это принесло. Ликомед оказался на удивление способным демонологом, а жажда власти делала из него верного ученика. Естественно, Ктесий не доверял ему, но доверие было первым, от чего он избавился, ступив на стезю мастера тонких искусств.

— Ариман? — спросил Ктесий.

Ликомед покачал головой.

Призыватель ругнулся.

— Что он творит? — выплюнул он. — Мы едва уцелели, и этот шторм… Он был не случайным, или я такой же болван, как ты. Его создали и наслали на нас намеренно.

Ликомед склонил голову, и Ктесий понял, что его слова удивили чародея. Вплетённые в потолок обереги заглушали варп так сильно, что он не чувствовал разум аколита, но ему и не требовалось.

— Такое разве возможно? — спросил тот.

Ктесий хохотнул и снова зашёлся кашлем.

— А ты учишься. Раньше ты бы заявил, что подобное невозможно. Раз задал вопрос, значит, ты начинаешь принимать своё неведение. — Он моргнул. Боль в черепе походила на мерный стук молотом. — Подобный шторм создать можно, но силы для такого… Её бы не хватило великим демоническим князьям. Но кому-то хватило. Этот шторм и демоны в нём охотились на нас, готов поклясться.

— Ты так уверен?

— Уверенным ни в чём быть нельзя. Подозрительность — вот что бережёт жизнь. Шторм наслали — лучше считать так. Вопрос — зачем?

— Зачем? — осклабился Ликомед. — Разве кто не важнее того, зачем?

— Ну, вот мы и вернулись к уютному кокону прежней глупости. — Демонолог заставил себя встать. Конечности внутри лат казались налитыми свинцом. — Убедись, что обереги в убежище надёжные, — сказал он, заковыляв к двери. — Затем — что они расставлены по всему флоту. Если мы задержимся зализать раны, следует укрепить защиту.

Он нагнулся и подобрал шлем с посохом. Доспехи защёлкали и зажужжали, словно откликаясь на боль тела внутри.

— А ты? — спросил Ликомед.

— А я встречусь с единственными людьми, которые говорят дельные вещи, — ответил он, водружая шлем на голову. — Я пообщаюсь с мёртвыми.

Флот Изгоев кружил у границы света безымянной звезды. На её планетах и лунах когда-то находились человеческие колонии, однако с тех пор прошли тысячелетия. Были те поселения основаны во времена Великого крестового похода или раньше — оставалось тайной. Обломки, обрамлявшие дальние планетоиды, повествовали единственно важное: как колонии закончили своё существование. Будь у них время, легионеры Тысячи Сынов вызнали бы правду, вытянув историю мёртвых поселенцев из руин их обиталищ. Но времени у них не было, и правда о том, как несколько миллиардов душ сгинули века назад, Изгоев не интересовала. А вот развалины, оставшиеся после их смерти, — напротив.

От флота к дрейфующему мусору устремились утилизационные суда. Вернулись они с остатками металлов, топлива и механизмов. Урон, нанесённый кораблям штормом, был большим, слишком большим, чтобы устранить за имеющееся время и с наличествующими ресурсами. Машинные мастера делали всё, что в их силах. По корпусам ползали механизмы на паучьих лапках. Из пылающих горнил в их брюшках в трещины и разломы лился жидкий металл. Клешни отгибали куски повреждённой брони. Жвала приваривали пластины обратно на места. Десяток орудийных батарей, найденных на обломке кольцевой станции, установили на «Шакале душ» вместо потерянных хребтовых орудий. Мутанты в пустотных скафандрах скрепили паутиной из балок борозды на брюхе «Слова Гермеса», закрыв расселины. Все корабли зализывали раны и ждали.

Далеко возле границы флота среди меньших кораблей скользила канонерка «Кольцо серебра». Она потеряла сотни членов экипажа, и хребет её искорёжился настолько, что на корпусе как будто появился горб. Впрочем, кораблю ещё повезло — его повелитель выжил. Он был космодесантником по имени Крелгос, и в текущих обстоятельствах он углядел как злой рок, так и возможность. Крелгос слышал шептания, сомнения и страхи среди низших кругов Изгоев. Некоторые банды скоро уйдут, он это знал. Их суда улизнут прочь, чтобы попытать удачи с пришельцами и имперскими прихвостнями, что заражали звёзды за пределами Ока Ужаса. Но тех, кто останется и проявит преданность, будет ждать награда. Поэтому Крелгос подал прошение, чтобы прибыть на «Гекатон» и заявить о своей верности Ариману лично.

На срединных палубах «Кольца серебра» Жестокие Родичи ждали внутри оболочки из кожи и костей. Они чувствовали, как варп дрожит от жалких мыслей и эмоций существ на борту. Их естество наполнял смрад реальности, тяжёлый и удушающий. Они ощутили приближение Крелгоса. Мозг космодесантника был грубым, напоминал глыбу честолюбия и примитивной мощи. Тройственный демон мог бы разорвать тот ум в клочья и всласть насытиться его болью. Поступить так его призывала собственная природа. Неудовлетворённые амбиции и попранная гордость — вот ради чего существовали Жестокие Родичи, но, как бы им ни хотелось вскрыть душу Крелгоса, демон себя обуздал. Им была обещана большая добыча.

Дверь в помещение Родичей отворилась. Проём заполнила фигура Крелгоса. Он носил доспех зелёного и бронзового цветов, изначальные отметки на котором давно исчезли под вычурными символами культа, в котором тот теперь состоял. Жестокие Родичи посмотрели на него через глаза оболочки.

— Приведи тридцать стражей к челноку, — раздался из решётки шлема грубый голос Крелгоса.

— Да, господин, — ртом носителя ответили Жестокие Родичи.

Едва открылась дверь, автоматон развернулся к Ктесию. Зашипели орудийные модули, накапливая заряд. Зажглись лучи наведения.

— Мир, Жертвенник, — мягко сказал демонолог. Автоматон залязгал в ответ. Затем опустил конечности. Орудийная установка на спине сложилась. Ктесий прождал ещё удар сердца, прежде чем шагнуть внутрь. Дверь у него за спиной закрылась. Жертвенник повернулся обратно к единственной другой фигуре в комнате.

Призыватель остановился в трёх шагах от них.

— Игнис, — произнёс Ктесий. Фигура не пошевелилась. Оранжевые и чёрные цвета терминаторской брони сменились гладью синевы. На обрамлениях пластин, где раньше находились священные геометрические фигуры, теперь взвихрялось золотое пламя. Шлем уподобился золотому плугу. В изумрудных глубинах глаз горело по пылинке света. Ктесий сглотнул и понял, что у него пересохло во рту.

Пиродомон… Вот что это означало. Они пытались обратить Рубрику вспять, а всё, что у них в итоге вышло, — это натравить её на себя же. Некоторые, что стали рубрикантами во время первого заклятия, обратились в прах. Часть тех, кто тогда уцелел, забрал и опустошил Пиродомон, оставив от них лишь эхо потерянной души внутри комплекта запечатанных лат. В конечном счёте он доберётся до всех. Каждый воин Тысячи Сынов станет либо прахом, либо призраком, вечно падающим в пустоту внутри человеческой формы. Ктесий задался вопросом, найдут ли они способ спастись. И тогда Пиродомон отнял Игниса. Больше никого. Некоторые говорили, будто проклятье исчезло. Ктесий же так не считал. Он не верил в благоволение им удачи или судьбы.

— Был шторм, — произнёс Ктесий. Замолчал. Зачем он вообще сюда пришёл?

После того как Игнисом завладел Пиродомон, его перевели в одну из Клетей безмятежности. С тех пор он не откликался. Жертвенник стоял на страже у неподвижной скорлупы брони, не отходя ни на шаг, не теряя бдительности, ожидая команды от хозяина, которой никогда уже не прозвучит. Ариман распорядился изолировать всех захваченных Пиродомоном чародеев, держа их отдельно от остальных рубрикантов, так, словно они от них чем-то отличались, так, будто они ещё считались живыми.

— Шторм создали и наслали на нас. Я в этом уверен… — Заклинатель снова умолк. — Ариман ушёл в себя. Даже когда буря ломала корабли, от него не было ни мысли, ни слова. — Свет в глазах Игниса не дрогнул. — Я волнуюсь. Его молчание и отсутствие беспокоит меня как ничто другое.

Ктесий взглянул на Жертвенника, однако боевой автоматон теперь оставался таким же безучастным, как его господин.

— Какие у него могут быть мотивы? — Он покачал головой и начал отворачиваться. — Если я что-нибудь и понимал, то теперь понимаю и того меньше.

Дожидаясь ответа, он шагнул к двери. Не раздалось ни голоса, ни шороха движения, как и всякий раз, когда он сюда приходил. Ктесий хохотнул про себя, не удосужившись ограничить смешок мыслями. Отчасти он всегда надеялся, что Игнис заговорит; что властитель разрухи ещё жив; что, как только он обернётся к выходу, Игнис окликнет его. Всё из-за Аримана: проведёшь с ним достаточно времени, и сам начнёшь верить в невозможное и разные чудеса.

Ктесий переступил порог, и, как и прежде, его так никто и не позвал. Дверь закрылась за ним следом. Заклинатель повернулся, собираясь пойти по наклонному переходу прочь от Клетей безмятежности. Он замер, не решаясь сделать следующий шаг. Затем обернулся и обвёл коридор взглядом. Увидел ещё одну закрытую и запертую дверь. Покачал головой.

Чудеса…

Дверь по его команде отворилась. Замки и чары расплелись. Поршни задвинули пластальные плиты в стены. Демонолог вошёл внутрь.

Фигура подняла голову. Платформа, на которой она сидела, парила в центре гигантских металлических обручей, что вращались вокруг неё. На кольцах пылали печати, поблёскивавшие и пульсировавшие от наполнявшей зал мощи. Из всех мест на всех кораблях Изгоев это считалось самым защищённым. Запертое, закрытое и ограждённое, оно не пропускало никого внутрь, а одну душу - наружу.

— Гелио, — сказал Ктесий, невольно поразившись симметричности момента с тем, когда назвал вслух имя Игниса в другом конце коридора.

Гелио Исидор посмотрел на него. Как обычно, в его глазах блеснуло узнавание, тут же, однако, исчезнувшее за пеленой смятения.

— Я тебя не помню, — произнёс он.

Ктесий кивнул. То же самое… Всегда то же самое.

— Я… — сказал Ктесий, затем остановился. Так начинался каждый разговор с Гелио Исидором. Он был единственным рубрикантом, что вернулся к жизни. Ариман и Изгои развязали войну с Алым Королём, в нарушение запрета возвратившись на Планету Чернокнижников, чтобы провести Рубрику во второй раз. Этот второй ритуал должен был отменить результаты первого и восстановить прежние личности рубрикантов. Гелио стал единственным, с кем это получилось. Хоть он и вернулся, но цельным не стал. Гелио не помнил ничего, кроме своего имени, и не мог создавать новых воспоминаний. Ариман пытался пробудить в Гелио память, как и Ктесий и остальные. И все потерпели неудачу. В нём не было ровным счётом ничего, он представлял собой не более чем скорлупу из плоти, внутри которой зияла пустота с отголоском имени. И всё равно Гелио оставался символом надежды, даже знаком божественного расположения для тех, кто верил в подобные сказки. Сам Ктесий не цеплялся ни за откровение, ни за надежду, но всё равно частенько приходил поговорить с бывшим рубрикантом. По-прежнему не зная зачем.

Впрочем, после могильного мира некронов он посещал его редко. Всякий раз, как он решал проведать Гелио, что-то в последний момент заставляло его передумать. Теперь та же неуверенность не позволила ему назвать своё имя. Почему? Не представляться причин не было. Гелио всё равно не запомнит.

— Я… твой брат, — наконец закончил он.

— Брат? — Гелио нахмурился. — Я… Я не… не…

Ктесий покачал головой, вдруг разозлившись на самого себя. Пустая трата времени. Он начал отворачиваться.

— У меня нет брата.

Демонолог застыл и повернулся обратно к Гелио.

— Что ты сказал?

— У меня нет брата, — повторил Гелио. Он недоумённо нахмурился, так что его лоб пересекли морщины. — Мой брат умер, когда шторм забрал его лодку. Тогда я остался один. У меня никогда не было брата.

Заклинатель понял, что думает о море Тизки, о синей волнующейся глади под ярким солнцем. Гелио прежде не мог что-либо вспомнить, не говоря уже о факте из детства.

— В смысле, брат по легиону, — осторожно добавил Ктесий.

— Легиону?

— Да. Мы… Мы были воинами-братьями Тысячи Сынов.

— Я этого не помню.

— Не помнишь… — сказал Ктесий. — Не помнишь, конечно. Ты помнишь что-нибудь после того, как потерял брата?

— Брата?

— Да, брата, который умер, когда шторм забрал его лодку.

— Я не помню, чтобы у меня был брат.

Демонолог, скривившись, кивнул.

— Конечно, не помнишь. Первый раз умереть в море, а после — в бездне твоего рассудка. Ну и судьба для рыбака.

— Я не… — начал Гелио.

Чародей поднял руку.

— Не утруждайся, забудь. — Он одарил его холодной ухмылкой. — Впрочем, уверен, ты уже это делаешь.

Гелио медленно моргнул.

— Где Ариман? — спросил он. Этот вопрос стёр ухмылку с лица Ктесия.

Хлоп.

Резкий сполох черноты, затмившей мир. Пробел во времени.

Ариман обвёл взглядом убежище. Вокруг царила тишина. Вокруг царила неподвижность. Посох, шкатулка, доспех — всё на месте. Печати на полу и потолке издавали гул защитной силы. Никакой вибрации от корабля внутрь не проходило. Печати не двигались.

Держа глаза открытыми, он начал собирать по частям то, что делал. Они следовали за Сетехом. Он велел флоту перейти в варп, чтобы отследить местоположение некронского флота по рунам, которыми он пометил могильный корабль Сетеха.

Нет… Всё было не так. Некроны устроили им засаду при выходе из варпа. Он помнил свет аннигиляционных лучей, бивших по корпусам их кораблей. Металл обращался в прах, надежда становилась отчаянием…

Вот только… Нет. Он был с Гелио; брат посмотрел на него, когда он вошёл в Клеть безмятежности, и сказал: «Ты — Ариман. Я тебя помню. Я помню всё».

Хлоп.

Он сидел в тишине убежища. Вокруг царило спокойствие. О чём он только что думал?

Итак… башня, дверь и море… Белые гребни волн под ярким солнцем…

Хлоп.

Он лежал на полу, пытаясь встать, в руке у него был кинжал. Пол покрывала кровь, широкими кругами разбрызганная возле узоров из соли и пепла. Он чувствовал привкус железа и смрад палёных волос. К потолку взвивались огни. Синее пламя пожирало свет. Отголоски не-слов эхом разносились в черепе, а усилие, требовавшееся для завершения ритуала, утягивало его всё ниже и ниже… Сработало. Получилось. Он надеялся, что…

…успел.

Хлоп.

Ариман сидел под вершиной пирамиды, что служила ему убежищем. Вокруг царила тишина. Неподвижность.

Посох, доспех и шкатулка находились там, где и следовало, дверь была заперта, обереги — на месте. Тишина. Ничем не нарушаемая, если не считать медленного биения его сердец.

Следовало дотянуться до остального Круга и выяснить, что случилось и почему они вышли из варпа. Ему следовало это сделать, вот только…

Рядом с ним кто-то стоял. Прямо там, куда он не мог посмотреть, так близко, что он чувствовал его дыхание. Вот только Азек знал, что если повернёт голову, то ничего не увидит. Потому что тот находился у него в голове, внутри черепа, запертый вместе с ним. У него не было времени выяснять, откуда он это знал. Это можно будет сделать позже, если ему удастся пережить следующие мгновения. Ариман знал только то, что он был там и что действовать требовалось без промедления.

Он вытянул из памяти цепочку мыслей. Вероятность и реальность нападения на его разум неотступно следовали за ним всю жизнь. Отражать угрозы тому, что было ему дорого, Ариман готовился и тренировался. Обучение началось ещё в ту пору, когда они с братом были детьми, а позднее легион усилил и отточил его навыки до поистине трансчеловеческого уровня.

Ключевая опасность любой ментальной атаки заключалась в том, что достаточно искушённый и могущественный нападающий мог считать защиту жертвы с её же мыслей. Следовательно, первым шагом в построении такой обороны было надёжно оградить свои намерения. Простое их сокрытие могло насторожить незваного гостя. Значит, требовалось создать оболочку из идей, которая спрячет истинные мысли. Такой слой часто представлял собой последовательность образов и заурядных размышлений, без конца сменяющих друг друга при поверхностной активности мозга. Изучение комнаты, тех или иных ощущений — всё это могло послужить основой ментальной оболочки.

Аримана вдруг пробрал озноб. Он огляделся. Всё находилось там, где и следовало. Его доспех стоял на стойке с одной стороны; посох — на пьедестале; старая исцарапанная шкатулка; запертая дверь…

Само собой, ментальная оболочка могла вмещать и чужие мысли. Могла заключить их в себя…

Он остановил раздумья, погасил все чувства.

Азек внимательно проверил каждую деталь комнаты и свои реакции на них. Затем превратил мысли в шар и позволил им расти, пока те не достигли края его сознания. Если он попал в ловушку ментальной оболочки, значит, он только что отразил её на незваного гостя, который её создал. Уловка, несомненно, скоро раскроется. Если кому-то или чему-то удалось вторгнуться в его рассудок и заключить его в плен, то чужак очень быстро поймёт, что Ариман сбежал. Времени было мало.

Ариман поднялся. В сознание просочились воспоминания. Башня, дверь, море…

Он двинулся к выходу из комнаты, к двери, за которой должен находиться остальной «Гекатон». Замки, державшие её запертой, были как физическими, так и психическими. Чтобы открыть их, потребуется воспользоваться толикой воли и силы. Он постучал по её поверхности пальцем. Шестерни завращались, болты отъехали, обереги рассеялись.

В комнате позади него что-то шевельнулись. Углы исказились, став неправильными. Внезапно Ариман ощутил в черепе чужое присутствие, прямо за глазами, прямо за ним, но неизменно вне поля зрения. Он распахнул дверь и прыгнул на…

Каменную винтовую лестницу, уводящую к солнечному свету. Ариман услышал шум прибоя. Он стоял по колено в воде. Чувствовал морские брызги. Он крутанулся на месте. За ним высилась каменная дверь. Она была заперта, без следа замка или скважины. Азек знал эту дверь, знал камни башни, в которой стоял, и узнал шум волн, разбивающихся о разрушенные стены. И знал, кто делил с ним череп.

— Не может быть… — ахнул он.

Расплёскивая воду, он побрёл к двери. Протянул руку.

— Нет, — произнёс голос. — Пока нет.

Ариман моргнул.

В комнате царили покой и тишина. Всё находилось там, где и следовало. Видимо, корабль вышел из варпа, поскольку чародей не ощущал вибрации реакторов и двигателей. Ему следовало связаться с Сильваном и остальными. Ариман встряхнулся. Воспоминания казались бессвязными, словно пикт-кадры без рамок. Идеи башни, двери и моря были у него в голове по определённой причине. Придётся постараться и понять зачем. По своему опыту он знал, что в разуме ничего не происходило просто так.

ВНЕ ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОСТИ 1

Ключ к Бесконечности, внутренняя зона

Относительная хронометрическая позиция: ∞

Ариман открыл глаза. Он бросил взгляд на чёрную зеркальную стену, однако своего лица в ней не увидел. Материя Ключа к Бесконечности отражала лишь себя саму и рассеянный свет, что проникал в его переходы. Правило это, конечно, не было абсолютным. Как чародей постепенно узнавал, ничего абсолютного здесь не существовало. Правила в этом месте растягивались настолько, что казалось, ещё немного, и они сломаются.

Он выдохнул, вдохнул снова. Воздух не пах совершенно ничем — Ариман не ощущал даже собственного запаха. Чистый. Инертный. Пустой. Казалось, словно магистр Изгоев только что сюда пришёл и в следующую секунду придёт опять — прошлое тут не оставляло ни следа, ни запаха, как будто его не существовало вовсе. Потому что так и было.

Вот что ещё он узнал с момента прихода: внутри Ключа к Бесконечности не было ни прошлого, ни будущего. Тут царило вечное настоящее. Ариман находился здесь довольно долго, и, несмотря на физиологию астартес и чары, он уже должен был умирать с голоду или вынужденно погрузиться в спячку. Но ничего подобного не происходило; в доспехе не заканчивалась энергия, а в воздухе, которым он дышал, не менялся уровень кислорода, хотя какие-либо механизмы для его переработки тут отсутствовали. Далее — внутренняя структура Ключа. Если Ариман шагал по одному из переходов, то мог прийти обратно туда, откуда начал, причём ни разу не свернув. Если он оглядывался на пройденный путь, то стены, которые он видел, отличались от тех, мимо которых проходил. Он попал в место, где время и пространство могли складываться в каких угодно комбинациях. Воистину, Ключ к Бесконечности.

Ариман сосредоточился, стараясь не моргать. Если он закрывал глаза, то, открывая их, оказывался в ином мире, чем до этого. Едва ли не первым, что чародей открыл в Ключе, стала высокая психическая отзывчивость этого места: устройство управлялось мыслями оператора. В случае с иным существом, другим смертным, этого бы хватило, чтобы тот сошёл с ума, обречённый своим же рассудком вечно скитаться по переходам, что нигде не начинались и не заканчивались, преследуемый призраками прошлого и будущего в вечном поиске двери в настоящее, которая никогда не появится. Ариман же был одним из немногих, а может, и вовсе единственным смертным, которому хватило бы интеллекта и твёрдости воли не просто выжить в этом лабиринте, но также преодолеть его.

Его мысли стали пустыми, неподвижными, спокойной гладью воды под висящим на месте солнцем. Затем, медленно, он извлёк воспоминание. Держа его перед мысленным взором, он повернулся. Перед ним вытянулся переход, который, казалось, был тут всегда.

Он начал идти. Теперь по чёрным зеркальным стенам поплыли образы, отражения вещей, которых здесь не было.

Ариман увидел, как флот Изгоев ныряет в пламя пустотного сражения над разбитой луной. Шквалы снарядов перекрещивались с дугами зелёного света и лучами солнечного огня. Корпуса-полумесяцы некронских кораблей силуэтами вырисовывались на фоне вспыхивающих взрывов. Шхуны альдари неслись под тонкими, как паутина, парусами, обращая ночь в огонь. Ариман увидел, как «Гекатон» получил попадание в хребет. Со спины звездолёта потекли оплывающие башни и купола, когда он накренился набок. Двигатели вгрызлись в пустоту, пытаясь вернуть корабль обратно в строй подле братьев. Ему не уцелеть. Ещё пару мгновений, и чародей увидит в стене коридора его гибель. А после… После ещё одно провальное будущее рассыплется прахом и пылью.

Но решение ввязаться в бой между альдари и Гиксосами, чтобы попытаться снова пленить Сетеха, было из разряда тех, которые Ариман никогда не совершил бы и так.

Он моргнул.

Когда его глаза открылись снова, он увидел лишь пустой камень, более ничего не отражавший. Переход перед ним уводил в бесконечность. Теперь он мог лучше, точнее контролировать ситуацию. И яснее понимать, куда могут привести его ноги.

— Ты отслеживаешь субъективные признаки хода запоминания… — раздалось призрачное эхо голоса Ормузда, и воспоминание распустилось в голове Аримана прежде, чем он успел его остановить. — А это очень напоминает применение Первого Принципа Врат Истины. Ты учишься. Ты учишься… В. Наш. Выходной. День.

Азек моргнул.

И вот он — тот самый момент на крыше поместья, Ариман и его брат, который через пару десятилетий умрёт, оставив его один на один с будущим. Всё это было прямо здесь…

Переход тянулся вперёд, теряясь вдали. Всё, что требовалось Ариману, — это идти, и он окажется там. Не просто в памяти, но на самом деле. Снова во времени до появления Тысячи Сынов, до предательства, потери и неудачи. Во времени, когда Вселенная была простой. Когда она могла уместиться в ладони. Он почувствовал, как поднял ногу.

Начал идти…

Возвращаться…

Чтобы… что?

Он опустил ногу на пол и замер.

Нет… Так поступить он не мог. Так он не поступит. Ключ к Бесконечности мог уничтожить в той же мере, что и спасти, — чародей войдёт не в то прошлое, и его шаги смогут разрушить будущее.

Азек собрался с мыслями, и на стенах возникли новые образы: сполохи изничтожения, он, орущий в огненное небо, пока его плоть расщеплялась, плавилась и разрасталась, а крик становился всё громче.

Ариман уставился на образы. Ничего подобного он прежде не видел, ни разу за всё время, пока шагал по переходам Ключа. Это были не переписанные или как-то иначе изменённые картины прошлого. Это было… другое. Сон о будущем, сотканный из его же страхов? Образ, сотворённый на основании того, что, по его мнению, могло случиться, если он зайдёт достаточно глубоко в прошлое и преобразит его? Нечто ещё?

Или же это способ узреть то, что может произойти в будущем?

Стоп.

Хватит надумывать.

Он много раз убеждался, что идти по переходам Ключа следовало выверенно и осторожно. Нельзя допускать, чтобы его вели эмоции или даже надежда. Это последнее открытие могло сыграть важную роль или привести к краху. Нужно набраться терпения. Он найдёт путь наружу — ключ, чтобы отпереть Ключ. Рано или поздно он обязательно его отыщет. Чего-чего, а времени у него было в избытке.

Первым делом нужно воссоздать увиденное только что явление.

Сосредоточься…

В голове сформировался новый образ. Чёткий, ясный, настолько же реальный, каким он его запомнил.

Ариман моргнул.

И открыл глаза. Перед ним вытянулся переход. Он начал идти.

ГЛАВА VII

НЕПОЛНЫЕ ВОСПОМИНАНИЯ

Безымянная звёздная система

Относительная хронометрическая позиция: 4

Из «Кольца серебра» вылетел десантно-штурмовой челнок. К нему присоединились два перехватчика с крыльями-серпами, после чего они отправились вглубь флота Изгоев. Сияние далёкого светила меркло на фоне огней военных кораблей. Армада построилась оборонительной сферой, показывая нанесённые бурей раны. Некоторые посудины всё ещё извергали в окружающую пустоту облака атмосферы. Другие были полностью тёмными, за исключением мерцающих в нескольких иллюминаторах огней — теперь скорее могилы, чем странствующие среди звёзд грозные космолёты. Все на флоте нервничали, дожидаясь команды к отбытию. Никому из последователей Аримана тут не нравилось. Безжизненная система стала для них безопасной гаванью от шторма, словно песчаный пляж, на который волнами выбросило мёртвых и умирающих после кораблекрушения.

Челнок посылал закодированные шифры, которые передали Крелгосу после того, как ему одобрили аудиенцию. Сенсоры и орудия кораблей, мимо которых они пролетали, поворачивались им вслед. На самом деле коды были не более чем прикрытием. От них по сфере кораблей расходились лучи таинственной энергии, невидимые для взоров, но ярко горевшие в варпе. К тому времени как челнок Крелгоса достиг внутренних зон флота, его успело просканировать с полдесятка псиоников. С помощью телепатии они отслоили все поверхностные мысли и эмоции каждого человека на борту. Выяви рыщущие разумы что-нибудь не то, десантный корабль и его сопровождение тотчас бы превратились в яркие шары пламени посреди пустоты.

Подобные меры предосторожности не были Изгоям в новинку. Никто не мог просто так прилететь и подняться на борт одного из флагманов. В прошлом им не раз доводилось сталкиваться с попытками убийств и похищений. Немало смертных и космодесантников-отступников, которые служили Тысяче Сынов, шли на поводу жалких амбиций и иногда становились жертвами неоправданных иллюзий о собственном величии. Некоторые решали, будто смогут заслужить место в высших эшелонах власти, расправившись с кем-то из предводителей. Другие мнили ключи к власти игрушками, которые можно выкрасть. Подобные инциденты были скоротечными и фатальными для всех причастных лиц. Кроме того, существовали более серьёзные угрозы: попытки диверсий, самоубийственные атаки банд космодесантников по указке кого-нибудь из многочисленных врагов Изгоев. Некоторые из таких нападений были сложными в исполнении, прочие — незамысловатыми. Все они заканчивались поражением, однако сторонники Аримана не оставляли вопрос выживания на волю случая.

В смрадной тьме десантного корабля Жестокие Родичи наблюдали, как Крелгос разглядывает многочисленные знаки отличия на своём доспехе. Вокруг него в тишине сидели тридцать людей-воинов. Тусклое серебро их лат украшали выгравированные на бронзе оккультные символы. Стволы лазвинтовок были сработаны в форме ящеричных ртов. Жестокие Родичи чувствовали, как челнок изучают пытливые разумы. Болтавшиеся на поручнях талисманы из костей и серебра перестукивались, будто от дуновения ветерка. Призрачные пальцы касались металла оружия, невидимые глаза заглядывали в пустоты черепов. Жестоких Родичей никто, однако, не замечал. Тройственный демон обустроил укрытие с умом. Он зарылся глубоко в носителя и спрятался под клочьями чувств, мыслей и воспоминаний, взятых из головы человека. Псайкеры-проверяющие видели лишь то, что ожидали увидеть: смертное тело, покрытое многочисленными язвами мутаций от долгого пребывания в варпе, и разум, мечущийся между злобной ненавистью и отчаянием. Они увидели, что носитель ненавидел Крелгоса, но и боялся не меньше. Они увидели горечь, и желание предать, и ярость оттого, что он слишком слаб, чтобы предать по-настоящему. Они увидели всё это, приняли, и их взор устремился дальше.

Снаружи, в пустоте, мимо них скользили гигантские корпуса «Шакала душ», «Слова Гермеса» и «Пиромонарха». Десантный корабль повернул, пройдя под килем «Шакала», а затем перед ним предстала громада «Гекатона», неумолимо становящаяся всё ближе.

В отсеке челнока Крелгос обмакнул пальцы в баночку с кровью и вывел на груди грубое воронье крыло. Жестокие Родичи прислушались, как космодесантник бормочет молитвы о благоволении и удаче. Просьбы не значили ничего, и в варпе до них никому не было дела. Демон на миг закрыл глаза носителя. Уже близко… Так близко, что он почти чуял добычу.

Боевая баржа «Гекатон»

Маекта уже ждала, когда Ктесий вышел из камеры Гелио Исидора. Секунду он её не видел, а затем она шагнула ему навстречу, и движение вынудило разум чародея наконец заметить её. Пария носила чёрно-золотой чешуйчатый плащ поверх багрового нательника. За спиной женщины виднелся двуручный меч. Шлем с визором скрывал всё её лицо, за исключением тонкой чёрточки рта. Она казалась Ктесию дёрганым нечётким пятном, пока его мозг боролся с глазами за то, чтобы осознать факт существования девы. Маекта была неприкасаемой, существом, не имевшим следа в варпе. Психическая энергия исчезала в пустоте её души, так, словно той не было вовсе. Обычным людям было трудно находиться рядом с ней, смотреть на неё или даже думать о ней. Ктесию же приходилось прилагать усилие, чтобы даже просто воспринимать парию. Терпеть же её присутствие и вовсе было самой настоящей пыткой.

— Уйди прочь, — рыкнул он, заковыляв по коридору. Сервоприводы в доспехах засбоили, защёлкав от симпатической боли. Маекта догнала его. Она была очень высокой для смертной и с лёгкостью могла идти наравне. Не в первый раз Ктесий задался вопросом, откуда пария родом. Она была Куратором, это он знал, последней из ордена отступников в Оке Ужаса, которые продавали и копили секреты. Но ещё раньше, до этого, кем та была? Пустышка обладала собственным флёром и манерой поведения напоминала Ктесию орла: хищная, зоркая, царственная. Её вид навевал воспоминания об Империуме в эпоху до того, как Император предал Своих сыновей.

— Что тебе сказал Гелио Исидор? — спросила она.

— Я ведь велел тебе уйти, — прорычал демонолог.

— Я так и сделаю, но позже. Ты задолжал ответ, Ктесий. Помнишь? Я открыла тебе правду, и взамен ты согласился дать ответ на вопрос. Тогда я его не задала, но спрашиваю сейчас. Что он сказал? Я ведь вижу, что ты обеспокоен.

— Мы только что вышли из эфирного шторма, который едва нас всех не прикончил. Шторма, где я с большим трудом спас нас от гибели. С тех пор я не отдыхал, и, по-твоему, причиной моего недовольства стал разговор с существом, которое помнит лишь собственное имя?

— Я видела, как ты вошёл, — парировала Маекта. — Я изучила твои невербальные сигналы достаточно хорошо, чтобы понять, что от Гелио Исидора ты вышел более встревоженным, чем был, когда вошёл.

— В прошлом тебя бы сожгли как ведьму.

— Странно слышать такое от призывателя демонов.

Ктесий скрипнул зубами. По ближайшей к Маекте стороне тела начинало холодом разливаться онемение. Они достигли конца затяжного изгибающегося коридора, что вёл к Клетям безмятежности. Ктесий выбрал дверь на широкую винтовую лестницу, уходящую вниз, к центральной артерии корабля. Маекта не отставала. Время от времени она как будто выпадала из реальности, когда разум демонолога восставал против присутствия неприкасаемой.

— Что сказал Гелио — не твоё дело, — отрезал Ктесий.

— На самом деле моё, — заявила пария. — Ариман доверил мне безопасность Гелио Исидора. Знать, кто с ним видится, кто с ним разговаривает и о чём, — часть моей работы.

— На флагмане флота, которым командуют величайшие чародеи Вселенной, в окружении генетически созданных воинов, что пережили самые грандиозные предательства и войны, ты — охранник Гелио? — Он фыркнул.

— Именно, — отозвалась Маекта.

Долгое время они шли под аккомпанемент жужжания и щелчков доспехов Ктесия, а также стука шагов, эхом разносящихся по закручивающимся ступеням.

— Ариман нам не доверяет, — наконец признался он.

— Никому из вас, — согласилась неприкасаемая.

— Но тебе он верит…

— Как ты уже удосужился отметить — я не одна из вас. Снова тишина.

— Что может угрожать Гелио с нашей стороны? — задал он вопрос, хотя знал ответ ещё до того, как Маекта произнесла его вслух.

— Он теперь концепция, а не человек, — сказала пустышка. — Некоторые винят его в потерях. Шепчутся, будто он проклят, как Иона, навлёкший рок на корабль, на котором плыл. Другие считают его божественным подарком, явленным нам, дабы повести в новую эпоху удачи и перемен.

Маекта указала на стену лестницы, где на металлической плите кто-то выжег символ — огненный круг в окружении девяти глаз, зрачок каждого из которых представлял собой неровную огненную щель. Он напоминал многие эмблемы различных сект и шабашей из приближённых к Тысяче Сынов. Пламя, глаза, круги — все эти символы обозначали вечную погоню за знанием. Вот только этот знак начал распространяться среди Изгоев и их последователей-смертных. Среди тзаангоров и воинов-трэллов возникали новые культы. Они говорили об откровении, о грядущем великом свете, что наставит на верный путь и изменит всех, кто перед ним преклонится. Девять глаз и круг огня стали их меткой. И каким-то образом Гелио связали с той абсурдной верой. Ктесия происходившее ничуть не удивило. Религия влияла на умы лучше всего, когда её символы казались далёкими и непостижимыми. Воин из минувшей эры, переродившийся в огне, запертый, никогда не появляющийся на глаза… Да, на слабых людей такое могло подействовать. Схожие культы возникали среди Изгоев и раньше. Они прорастали, расцветали и увядали с завидным постоянством. Одни ставили во главу угла Аримана, другие — тот или иной аспект варпа. Все они в конечном итоге загибались, поглощённые неспособностью смертных придерживаться определённых идей. Это… кредо, однако, успело пустить куда более основательные и глубокие корни, чем прежде доводилось видеть Ктесию. И это было одним из многого, что так беспокоило его в последнее время.

— Сказки и нелепицы, — бросил он, когда они прошли мимо выжженного знака.

— Возможно… — согласилась Маекта. — Но поборники и фанатики часто убивали своих идолов.

Заклинатель хмыкнул. Она сказала чистую правду.

— То, что подобная вера укоренилась так быстро, — продолжила неприкасаемая, — говорит о том, что родилась она не в массах.

Ктесий резко остановился, заставив себя обернуться и посмотреть прямо на Маекту.

— Хочешь сказать, эту глупость запустил кто-то из нас, один из Тысячи Сынов?

— Всё может быть. Такой вариант нельзя сбрасывать со счетов.

Чародей хохотнул.

— И ты считаешь это угрозой для Гелио?

Пария не ответила. Он покачал головой и отвернулся. Они спустились по лестнице и вышли в коридор с дверью, за которой лежали главные артериальные переходы.

— Думаю, в движение пришло нечто, чего ты не видишь, — сказала наконец пустышка. Ктесий замер, но не оглянулся. — А всё, чего ты не видишь, стоит расценивать как угрозу.

— Если ты никому из нас не доверяешь, то почему делишься со мной подозрениями?

С минуту Маекта молчала.

— Что тебе сказал Гелио Исидор? — наконец задала она вопрос.

Демонолог тяжело вздохнул.

— Он кое-что вспомнил. Когда мы говорили, он вспомнил нечто из детства, до того, как его забрал легион, и… спросил, где Ариман. Такого раньше он не делал.

— И это… напугало тебя.

Ктесий кивнул.

— Да, хоть я не знаю почему. — «Потому что это прозвучало как предупреждение, пусть им и не было», — отозвались его мысли.

— Спасибо, Ктесий, — ответила пария, начав подниматься обратно, откуда пришла.

— Что он тебе пообещал? — Демонолог поднял глаза и увидел, как Маекта замерла на ступенях. Он заставил себя посмотреть на серебряный визор, скрывавший то место, где следовало находиться её глазам. — Что Ариман пообещал тебе взамен?

Под маской затеплилась слабая улыбка.

— То же, что он обещает всем, — сказала неприкасаемая. — Что вернёт мне всё, чего я лишилась.

Маекта вошла в комнату. Гелио Исидор поднял глаза на звук открывшейся двери, но его взгляд лишь скользнул по тому месту, где она стояла.

— Тут кто-то есть? — спросил Гелио. Он медленно повертел головой, водя глазами, словно линзами прицела. Маекта оставалась неподвижной, укрывшись на границе зрения, куда не хотели заглядывать живые души.

— Кто ты? — спросил Гелио Исидор. Она не ответила, продолжая наблюдать за тем, как фигура внутри вращающихся обручей оглядывает помещение. — Как тебя зовут?

Следующие секунды заполнила тишина, нарушаемая лишь гулом колец, не дающим опуститься абсолютному безмолвию.

Пария смотрела и ждала. Ничего не происходило. Ничего не менялось. Наконец Гелио Исидор замер, и его глаза, не моргая, уставились в одну точку. Спустя некоторое время Маекта вышла. Гелио моргнул, когда дверь открылась и снова заперлась, после чего вновь воззрился в бесконечность.

Жестокие Родичи спустились из челнока на свет одной из меньших ангарных палуб «Гекатона». Демон держался рядом с тридцатью смертными. Все они носили менее вычурно украшенные латы, нежели их оболочка. Рабы построились у трапа полумесяцем и стали ждать, пока выйдут хозяева. Ангарный отсек был не самым крупным на корабле, а равно не ближайшим к башням и убежищам, что усеивали его хребет. Он имел скромные размеры, в самый раз, чтобы принять командира одного корабля и горстки воинов. Впрочем, пространства внутри оставалось достаточно, чтобы вместить десяток десантных кораблей и штурмовых самолётов. Стены покрывал чёрный графит. По потолку тянулись выложенные золотом геометрические узоры. На палубе суетились смертные. Среди них встречались мутанты, некоторые с когтями и перьями, другие — похожие на глыбы плоти. У стен и на мостиках стояли рубриканты — безжизненные отголоски душ внутри пустых комплектов доспехов. Жестокие Родичи различили тихий шорох, напоминающий шелест пыли, что сыпалась внутри истлевших черепов. Ещё тут находились другие нерождённые. В другом конце ангара под сетью исчерченных рунами цепей боролась крылатая машина. Ярость и голод по людским жизням скованного внутри демона дымом рвались из тюрьмы. Жестокие Родичи увидели, как крылатая машина дёрнулась, пытаясь разорвать оковы.

Из недр корабля за спиной у демона донеслось рычание поршней, и наружу вышел Крелгос в сопровождении трёх своих воинов. Все они носили доспехи цвета изумрудной зелени и тусклой бронзы. Их души смердели жаждой власти.

Из дальнего конца ангара им навстречу направился один из Тысячи Сынов. От него волнами расходились мощь и воля, будто жар от костра. В нём чувствовалась гордость, но также самоконтроль и уверенность, произрастающая из опыта. Однажды этот воин падёт от клинка брата, знал демон. Жестокие Родичи сдержали инстинктивное желание облизать и попробовать его судьбу на вкус. Следовало вести себя осторожно.

Колдун Тысячи Сынов остановился в девяти шагах от Крелгоса и его свиты. Крелгос махнул рукой, и Жестокие Родичи заставили людскую оболочку почтительно опуститься на колено. Остальная почётная гвардия последовала их примеру.

— Я — Крелгос, владыка Девяти Тысяч Истин. Это мои воины и трэллы. Я пришёл с приветствиями и дарами Ариману, Повелителю Колдунов, Сжигателю Судьбы, и Отцу Изгоев.

— Я — Х’Кетт из Четвёртого круга. Говори, что хотел, и показывай дары.

Крелгос переступил с ноги на ногу, уязвлённая гордость и гнев потекли из его души подобно грязному дыму. Космодесантник жестом подозвал прибывшую с ним группу людей. Те двинулись вперёд, шатаясь под весом двух хрустальных ларцов. Внутри одного покоился серо-белый череп. Из его лба закручивались рога, а челюсти усеивали клыки. Во втором лежал топор с лезвием из молочно-белого хрусталя. От обоих артефактов разило грехами и злодеяниями, со временем переплётшимися с самим их естеством. Впрочем, как и чародей, Жестокие Родичи могли сказать, что это дешёвки, примитивные безделицы без силы и значимости.

— Череп Галтана Тара, сокрушителя Привратных миров, — огласил Крелгос. — А это — топор возвышенного Трижды Закрытого Ока.

Колдун окинул дары безразличным взглядом, затем вновь посмотрел на Крелгоса.

— Сколько отпрысков легионов ты с собой привёл?

— Ни одного, почтенный Х’Кетт. Все мы сыновья и воины из колыбелей Суна.

— Все вы окорождённые? Сколько людей под твоим началом?

— Мои братья перед тобой, и ещё капитан. Трюмы мои наполнены пятью тысячами смертных, вооружённых и сломленных для войны.

Х’Кетт склонил голову.

— Вы владеете каким-либо искусством или талантливы в чём-то, кроме обращения с клинком и болтером?

— Исказитель Удачи не благословил нас ничем, кроме геносемени и преданности.

— Понятно, — протянул Х’Кетт. Затем колдун обернулся и поманил группу рослых смертных в оранжевых лохмотьях, которые подошли, чтобы забрать ларцы. — Ваши дары и клятва верности приняты. Вы преклоните колени и станете членами внутреннего круга, подчинёнными воле магистра Киу.

— Что насчёт аудиенции с лордом Ариманом? — поинтересовался Крелгос.

Х’Кетт рассмеялся.

— Ты, из жалких пучин Ока, пришёл сюда с парой бесполезных игрушек и горсткой воинов и ожидаешь, что лорд Ариман встретит тебя лично и скажет спасибо?

Крелгос вспыхнул от гнева, приобрётшего для демона вкус калёного железа. Х’Кетт, по всей видимости, также ощутил всплеск эмоций. Душа колдуна озарилась весельем, но также и опаской. Изгои нуждались в последователях, неважно, сколь жалкими те казались. Он шагнул к Крелгосу.

— Если будешь хорошо служить, ты преуспеешь. Если преуспеешь и научишься, ты возвысишься. Если возвысишься, Вселенная подчинится твоей воле. — Жестокие Родичи ощутили, как в сердце Крелгоса сошлись в бою алчность и гнев. — Твоя верность ценнее любых даров, Крелгос из Девяти Тысяч Истин.

Космодесантник опустился на колено. Х’Кетт коснулся плеча предводителя рукой, и керамит под ней загорелся, пока на изумрудной краске огнём выжигалась метка. Секунду взгляды смертных в ангаре были сосредоточены на хлопьях сыплющегося пепла.

Первый Жестокий Родич учуял подходящий момент и покинул границы восприятия. Никто не увидел, как демон пришёл в движение. Даже Х’Кетт не заметил, как нерождённый вышел из ангара. Личинки его тройственного естества, остававшиеся в краденой оболочке, начали разрастаться. Вскоре каждой потребуется собственное тело и кожа.

Хлоп.

Ариман открыл глаза, заставив мысли застыть в неподвижности. Он снова был в убежище. Благовония в чашах вокруг него выгорели дотла, масло в кубках с огнём плескалось на самом дне. Похоже, он погрузился в медитацию, хотя не помнил, что или зачем делал до того, как пришёл в себя. Когда его глаза открылись, он ощутил, как сквозь него волной прокатился ужас.

Страх не относился к числу людских состояний, которые пережили его превращение в воина Тысячи Сынов. По крайней мере, не в обычном его понимании. Раньше всплеск паники расходился по мышцам и крови, пожирал здравые мысли, сковывал тело, заставлял его трястись. Теперь это исчезло. Ариман мог идти в битву, думая о возможной смерти не больше, чем об оружии в руке. Дыхание чудовищ не вызывало в нём ничего, кроме пощипывания в обонятельных органах. Он не ведал страха, как гласила старая пословица из времён провальных войн древности, которые его породили. Впрочем, это не значило, что он лишился более хитрых родичей того чувства. Что такое уязвлённая гордость, если не страх, что всё, кем ты себя считал, на самом деле ложь? Что такое гнев, если не кровавый близнец страха? Он не ведал страха, но в этот момент Ариман ощутил его отголосок подобно тьме, что закрывает собой солнце.

Неуверенность. Отсутствие знания. Провалы в памяти.

Может, он теряет себя? Может, прямо сейчас его разум и душа умирают? От таких вопросов его пробрала дрожь. Пиродомон отнимал у него братьев; мог ли он отнять у Аримана память? Заберёт ли проклятье чародея прежде, чем он успеет найти решение проблемы? Встретит ли он свой конец как пустая скорлупа, неподвижная и молчаливая, неспособная отличить прошлое от настоящего? А что, если это не Пиродомон, а нечто другое, какая-то другая пагуба, пожирающая его рассудок?

Что происходит?

Спокойствие. Он должен оставаться спокойным. Азек сфокусировался на мыслях и избавился от эмоций. Требовалась информация. Одно только то, что он не мог мгновенно вспомнить произошедшее, ещё не значило, что у него в голове не осталось воспоминаний. Его сознание отличалось от прочих. Необученный разум напоминал дом с небольшим количеством комнат — одни использовались постоянно, другие были забиты разным хламом, а двери в третьи не открывались почти никогда. Если продолжить обобщение, то ум адепта походил на поместье с флигелями мыслей и воспоминаний, выстроенными для конкретных целей. Великие мастера называли глубины своих сознаний дворцами. Мозг Аримана не подпадал ни под какую категорию. Он представлял собой настоящее царство, со своими входами, выходами, регионами и глубинами. Его поверхностный разум парил над тем царством подобно солнцу. И где-то там, под его сознанием, могли найтись ответы.

Ариман закрыл глаза. Дыхание и сердцебиение замедлились настолько, что стали едва различимыми. Его самосознание погрузилось в слои мыслей и уровни воспоминаний. Он начнёт с самых старых, глубоких ярусов. Азек проходил мимо конструкций ритуальных мыслей, что непрестанно вращались, подобно механическим планетариям. Он скользил сквозь плотные слои воли и пустоты воображения, наполненные калейдоскопом цветов.

Затем остановился. Резко. Его окружила тьма, сдавив, вцепившись. Азек попробовал сместить фокус, чтобы двинуться дальше, но не смог. Почему он остановился? Ничего подобного он не приказывал. Он не…

— Пока нет, — раздался голос. И чернота сокрушила Аримана.

ГЛАВА VIII

ВЕЧНАЯ ВОЙНА

Крейсер альдари-корсаров «Звёздная смерть», пылевое облако в верхней области завихрения

Относительная хронометрическая позиция: 5

Ийшак, исполняющий роль Говорящего от Пространств в «Падающей луне», склонил голову. Из глаз его маски закапали чёрные слёзы. За куполом у него над головой родилась звезда. Она была яркой. Ослепительно-яркой. В мгновение ока сгинули тысячи. Ещё сотни тысяч душ рассеяло по варпу после испепеления призрачных цепей, в которых они обретались. За спиной у Ийшака раздался вопль. Корсары отшатнулись от света, их глаза расширились, а зрачки, напротив, сузились до размера булавочных иголок. Возгласы потрясения постепенно стихли, и их сменили крики ярости. Вот как звучало истребление. Не рёв взрыва или громовой раскат молнии, но ор свидетелей.

Ийшак заставил себя не отворачиваться. Половина актёров рядом с ним повалилась навзничь, корчась в муках; остальные же вскружились по палубе, вертясь среди корсаров, выверяя каждый скачок и поворот с нестройными возгласами. Гибель рукотворного мира была зрелищем редким и ужасным. Он пришёл, дабы посмотреть. Пришёл, дабы узреть. Такой была его роль… Так было написано. Всякая смерть, даже такого размаха, была не более чем сюжетной вставкой.

Вспыхивая и сверкая, звезда начала съёживаться. Из света проступили очертания искусственного мира. Из него рвались призраки и пламя. Задняя четверть остова исчезла. Не осталось даже обломков. Края просевшей раны пылали. Такое с миром-кораблём сотворили его же системы. Энергия, что текла сквозь его кости, представляла собой силу лжесолнц — низшие расы называли её плазмой. Заключённая и направленная в нужное русло, она дарила свет, тепло и жизнь. Альдари научились использовать её ещё в седую древность. Столь страшная катастрофа должна была быть попросту невозможной. Вот только их враг был не менее старым.

Когда-то была война. Война, отгремевшая в таком далёком прошлом, что её шрамов боялись даже ещё не возникшие тогда виды. То была война между расой, что желала стать бессмертной, и теми, кто, по её мнению, не хотел делиться знанием. Оружие той войны было великим и ужасным. Разрушение приобрело масштаб, в позднейшие эпохи переставший поддаваться осмыслению. На свободу выпускались вещи, которым следовало оставаться в цепях. Заключались сделки и вершились предательства, что обрекали на смерть всех их участников. На пике войны казалось, что она будет идти вечно или до самого скончания времён. Она стала всем. Ничего похожего на неё уже не будет, по крайней мере такого, после чего история сможет продолжиться дальше. То была эра, которой более никто не помнит, но которая будет длиться вечно, ибо шрамы от неё не заживут никогда. И даже среди альдари её размах и ужас сохранились лишь в виде преданий, мифов и танцев…

Сейчас, наблюдая за тем, как мглу озаряет свет смерти, Ийшак задался вопросом, не видел ли он перед собой отголосок той войны.

Искусственный мир назывался Иллисар. Он служил домом десяткам тысяч душ, бежавших от рождения Той-что-жаждет и образования ведьмовского царства, что поглотит звёздные королевства альдари. Поэты, ваятели, певцы и воины — все устремились во мрак, спасаясь от рока, надеясь, что будущее окажется милосерднее прошлого. Рукотворный мир напоминал брошенное в космос громадное остриё копья из призрачной кости. В его недрах могли исчезнуть крупнейшие корабли примитивных рас. Проходя по орбите планеты, он затмевал собою солнце и луны. Хрустальные купола, что усеивали его поверхность, мерцали подобно драгоценным камням. В них под светом искусственных солнц росли деревья. Среди холмов журчали ручьи. Купола полнились душами, что ходили, пели и следовали избранным путям. То было убежище, клетка, заточившая в себе последних представителей мёртвой империи. И теперь корабль умирал также, и это была смерть, не приходившая уже миллионы лет.

Скорбь… Печальный лик… Серебряные слёзы, катящиеся к горестно скривлённому рту.

Ийшак прибыл предупредить альдари Иллисара, поднять их на войну, но опоздал. Говорящему от Пространств следовало появиться лишь после начала резни — так было написано. Ему следовало встать под куполом корабля изгнанников и наблюдать за приходом смерти, явившейся сыграть свою кровавую роль. Война против некронов уже кипела среди звёзд. Потери успели стать огромными, но эта утрата будет самой тяжёлой. Многие альдари по-прежнему отказывались внять зову и взойти на окровавленные подмостки. Ийшак в роли Говорящего от Пространств вышел из паучьего измерения, где он и его актёры танцевали для архонтов из вотчины теней и клинков. Друкари узрели и услышали их, но не дали ответа, покинут ли свою юдоль криков и сумерек. Он и его актёры отбыли, не получив клятвенных заверений в помощи.

Далее Ийшак отправился к изгнанникам, мечась от одного флота налётчиков к другому, с быстротой и отчаянием умоляя, развлекая «Падающей луной» пиратствующих цариц и рождённых среди звёзд болванов. И всякий раз они спрашивали, где теневидец, но Судьба осталась, дабы по очереди пререкаться и глумиться над жестокими владыками теневого царства.

Таким образом, на плечи Говорящего от Пространств пала задача рассказывать о пробуждающемся враге, о Носителе Чёрного Диска и воскрешении покойников из войн древности. Его танец был историей о старых страхах и пугающем будущем, повествуемой ловкими па и россыпями голосвета.

Некоторые изгнанники лишь посмотрели представление. Некоторые посмеялись. Некоторые предложили свои клинки и корабли. Звездолёт, на котором сейчас стоял Ийшак, был из тех, что присоединились к танцу.

И танец уже окрасился кровью. Подмостки звёзд залило огнём и слезами многих альдари. И прольётся их гораздо больше, ибо акт был далёк от завершения…

«Чего ради?» — хотелось прокричать Ийшаку в лицо Судьбе, но ему не полагалось знать конец. Ныне он был просто глупцом резни и скорби.

Мир-корабль поразил фазированный луч, проскользнувший под тканью реальности. Он прошёл сквозь материю корпуса и расколол пылающее сердце. Искусственный корабль мог бы защитить себя, мог бы отвести атаку в сторону, мог бы сплести оболочку из грёз, чтобы спастись. Он мог бы выжить. Знай он, что за ним идёт смерть.

Излившиеся в пустоту призрачные энергии взвыли на Ийшака.

— Не будет мне прощения, — молвил он и горестно склонился. Начало нового танца крови должен был возвестить жестокий и огненный трубный глас. Им и стал Иллисар. Пока Ийшак наблюдал, на сцену поднялись некроны.

Ночь раскрылась подобно занавесу. Мгновение в ней не было ничего, а в следующее её рассекли полумесяцы кораблей. Очертания закруглённых теней мерцали, одаряя всех полуравнодушными-полужестокими улыбками чёрных и золотых цветов. Актёры вокруг Ийшака закорчились, встрепенувшись от засквозившего ощущения неправильности. Затем корабли некронов сделали первый выстрел. Будь залп различимым невооружённым взглядом, то предстал бы в виде серебряных шаров, каждый не шире разведённых человеческих рук. На тончайших, с волосок, линиях и кругах, вырезанных на их поверхностях, пылал синий свет. Они рывками прошли сквозь слои физической реальности, с мерцанием то возникая, то пропадая из настоящего. И когда некронские снаряды достигли раненого рукотворного мира, они не коснулись корпуса из призрачной кости, а прошли через него. И лишь тогда взорвались.

Если бы человек сравнивал эти шары с оружием собственного вида, то сказал бы, что они представляли собой двухфазный боеприпас, состоявший из внешней разрывной оболочки и внутреннего имплозивного ядра, которые приводились в действие одно за другим. Такое сравнение было точным, но лишь в самом грубом смысле. Внутри шаров содержались особые расширяющиеся нуль-сферы. Они были анафемой для токов варпа и души. При увеличении они затянули в себя вырывающихся из мира-корабля духов и бесплотные энергии. Призрачная кость начала трескаться и рассыпаться. Затем в каждом устройстве запустился механизм парадокса. Взрыв массы и материи погасился, когда законы физики, воздействовавшие на корпус рукотворного мира, на один удар сердца обратились вспять. Кожа и внутренности великого космолёта разодрали себя на куски. А затем накатившая обратно реальность расшвыряла его останки в дрейф по пустоте. Мир, убежище, десятки тысяч душ альдари — всё исчезло до того, как успели смолкнуть крики…

Капитан корсаров звал Ийшака. Исполненный ужаса голос изгнанника напоминал Говорящему от Пространств песнь, о которой тот не мог и помыслить. Ярость, и мольба, и веление, пронзительные, острые, как кромка кинжала. Капитан хотел убивать, заставить врагов поплатиться за учинённое зверство.

Ийшак не пошевелился и не ответил. Сцена близилась к кульминации, к моменту горького жестокого смеха.

— Пока нет, — промолвил он и, подняв голову, с ухмылкой оглянулся на капитана. Движения, слов, заострённых зубов на улыбающейся маске Ийшака, хватило. По рядам корсаров волной разлилась неподвижность. — Обагрённые клыки луны оскалены, грозят эпохе слёз.

Тем временем в пустоте корабли некронов пронеслись мимо трупа жертвы. Скрытое под маской лицо Ийшака повернулось им вслед. Огромные тёмные серпы, чьи контуры нарушали играющую в разуме песнь жизни. Вокруг них холодно мерцал изумрудный свет изничтожения.

Ийшак воздел руки. Позади него, в другом конце зала, вышел теневидец — безмолвный, окутанный блёклым светом, волочащий багряные ленты. У него за спиной зияла открытая дверь в паутину.

— Они пришли, — возвестил теневидец. — Настал кровавый их черёд…

И на один идеальный миг всё под звёздным куполом застыло в неподвижности.

Ийшак рассмеялся и подскочил в воздух, описав медленное сальто, меж тем как свод над ним расцвёл взрывами.

Пустоту вспороли возникшие из ниоткуда лучи черноты. Реальность на их краях расщепилась, обрамив импульсы пурпурным и бирюзовым сиянием. Лучи попали в космолёты некронов. Материя и тьма обратили друг друга в ничто. Некронские суда развернулись, с мерцанием выпадая из реального плана. Их корпуса состояли из вещества, способного существовать в разных измерениях, ради защиты кораблей покидая настоящее и возвращаясь. Это делало их практически неуязвимыми для оружия большинства рас в Галактике. Однако оружие, которое их рассекло, восходило корнями к тому, что разработали ещё в Первую войну. Оно было создано убивать нетленное. И оно убило. Лучи темноты изничтожили всё на своём пути, не оставляя ничего, что смогло бы воссоздаться, ничего, что смогло бы фазироваться в царство нереальности.

Суда друкари мерцали, идя под покровом сворачивающегося света и теней. Системы некронов наполнились шквалом противоречий, множащихся, несмотря на попытки их отсеять. Ийшак, впрочем, их увидел. Разворачиваясь в высшей точке сальто, он краем глаза различил очертания тех кораблей. Они напоминали иззубренные клинки, скользящие на фоне светил. Из звездолётов вылетели осколки теней. Каждый тот острый обломок был торпедой. Неслись они по самой границе между варпом и пустотой. Стоило им выявить угрозу, некронские суда исторгли зелёные молнии. Снаряды взорвались, найдя свои цели. Погибли, впрочем, не все. Оставшиеся ударили в звездолёты некронов и открыли бреши в имматериум. Корабли затряслись, когда в их корпусах исчезли целые сферы вещества, из которого те состояли.

Затем в один некронский космолёт что-то попало, и пространство разбилось. Оружие было размером с небольшой корабль, хотя им не управляла ни одна живая душа. Формой оно напоминало дротик, острый и опасный. На самом деле оно не было оружием в настоящем смысле слова, в смысле простом. Оно не взрывалось огнём и не расщепляло материю. Оно являлось скорее шуткой, космической переменой контекста. Некроны заметили его слишком поздно. Затем сделали неправильный выбор. С их кораблей хлестнули молнии. Дротик исчез, но устройство в его сердце уже сделало свою работу. В точке, где он прежде находился, возникла рваная сфера. Затем разверзлась. Внутри пасти затрещал дробящийся свет прохода в паутину. Она поглотила два корабля, после чего захлопнулась, утащив их из бытия в карман измерения-лабиринта.

Уже падая, Ийшак увидел, как сомкнулись челюсти хищного портала. Наряд альдари засверкал багровыми и изумрудными цветами, маска ощерилась в злобной ухмылке. Он приземлился, крутанулся и снова подскочил ввысь. Актёры прыгнули следом. Теневидец подкинул в воздух диск. Тот замигал, вращаясь меж парой лиц: скорбным и злорадным. Затем он истаял, и на его месте открылась паутина. Ийшак пролетел прямо сквозь портал, оставив в память о себе лишь журчащую песнь смеха.

Королевский корабль-гробница Гиксосов, звёздный залив

— Мой фаэрон, этот субъект скромно просит направить анализ данных в ваше сознание —

Сетех опустил глаза на коленопреклонённого Осоркона. Перед глазами фаэрона вокруг криптека расходилась паутина информации. Он увидел ход мыслей подданного. Криптек собирался рассказать ему о ходе войны. То, что он поведает, едва ли удивит фаэрона: Сетех имел доступ ко всему спектру данных от каждого представителя династии. Он поглощал большую часть сведений в форме сводок, составленных каноптековыми единицами в близком к реальному времени. К нему стекались квантово запутанные реки сознания, преодолевая расстояния, непостижимые для меньших видов. Он мог видеть те дистанции, обрабатывать их и изменять события на тысячи световых лет вокруг. В эту примитивную эру он был богом. Время от времени фаэрон позволял частицам рассудка окунуться в битву, опускаясь вплоть до сознания отдельного воина, сходившегося в бою со старым врагом. Прямо сейчас он наблюдал за блеском изумрудного света на руинах обители альдари. Затем — как фигуры из плоти обращаются пылью. Как прах сыплется на пол. Как заканчивается жизнь…

Сетех перевёл всё своё внимание на Осоркона. Криптек по-прежнему стоял на коленях, неподвижный, ждущий разрешения подняться и продолжить. Фаэрон уже собирался отдать команду, как вдруг ощутил колебание. Неужели Осоркон шелохнулся? Неужели его рука и голова дрогнули, тело затрепетало? Задрожало? Сетех проанализировал всю информацию. Нет, ничего не было, но… он был уверен…

— Мой фаэрон? —

Наверное, он чем-то выдал, что собирается обратиться к Осоркону. Тревожно… Сетех остановил закручивающуюся спираль раздумий. Следовало заняться делами.

— Твоё моление не требуется — Я воспринял — Я понял — Я определил — Я приказываю двору собраться — Все услышат, как будет —

Осоркон попятился, по-прежнему не поднимая головы. Лишь отступив от трона на десять шагов, криптек обернулся и воздел посох. Между колонн тронного зала загорелись порталы. Из них выступили владыки династии и простёрлись ниц. В воздухе возникли пирамиды света, после чего появились образы других лордов и придворных.

Среди них был Кхеб’иццар, присутствовавший как на боевой сфере, так и в виде мерцающего образа из твёрдого света. Были также Оберек Верный, Тройственные Стражи Вечных Врат и многие другие. Все они провели долгие эпохи в темнице, сделанной для них другими династиями: запертые в холодной тьме, лишённые энергии, крадущие силу у низших сородичей, чтобы сохранить хоть бы крупицу сознания. Теперь фаэрон вернулся и вызволил их. Они были свободны и выступили на войну. Между членами совета в один миг пронеслись потоки информации и переговоры.

— Хвала Носителю Чёрного Диска —

— Хвала славе Высочайшего Сетеха —

— Вся власть — Гиксосам и тому, кто есть всё —

— Хвала —

— Подчинение —

— Хвала —

— Подчинение —

Шелест переговоров стих. Сетех указал на Осоркона. Криптек поклонился снова и повернулся к собравшемуся совету.

— Мой фаэрон — Преподношу результат последнего поиска, проведённого нашими силами —

Осоркон поднял руку. Между его пальцев растянулась матрица света. Матрица была смысловой и представляла собой компиляцию из данных, моделирования и расчётов. Она была выстроена со всей тщательностью, и Сетех позволил себе по достоинству оценить этот факт, пока придворные не поняли её сути. И суть та не была благой.

Фаэрон нарушил молчание.

— Вы не смогли найти местоположение Колодца Ночи, что содержит Ключ к Бесконечности — Вы не продвинулись в процессе выявления данного местоположения — Вы продолжаете использовать схему поиска, основанную на владениях династий, что обратились против нас — процесс, что есть грубый метод исследования и уничтожения — процесс, что не принёс никаких результатов — процесс, который, по вашему же указанию, мы не сможем закончить из-за нехватки сил —

Всё заявление передалось двору мгновенно, но после завершения Сетех запретил любые другие передачи. По залу растеклась тишина. Прочие устройства и системы прекратили работу. Свечение энергии в комнате померкло. Стены стали непрозрачными, скрыв вид небес. Тьма и тишина — истинный признак гнева царя.

Он ослабил хватку воли. Течение энергии, света и времени возобновилось.

Стоявший перед ним Кхеб’иццар низко поклонился.

— Моление и подчинение — Всё, что утверждает фаэрон, верно — Мы обыскиваем планету за планетой, солнце за солнцем — Куда бы мы ни пошли, старые враги встречают нас и противодействуют всеми силами —

— Несущественность —

— Мой фаэрон — Устройства, воспроизводящие наши легионы, ограничены — Мы теряем воинов быстрее, чем их удаётся воспроизводить —

— Ограничение известно — Старый враг также ограничен, разделён на множество фракций, а равно лишён численности и силы предков — Их противодействие будет преодолено — Их истребление неизбежно — Такова моя воля —

Придворные начали сгибаться в поклонах. Сетех сел обратно на трон, когда…

Всё вдруг исчезло.

Темнота.

Отсутствие.

Пустота в сознании, которая стала шириться подобно крику, эхом разносящемуся в лишённой света камере глубоко под землёй.

Сетеху показалось, будто он падает, а тогда… тогда…

— Мой фаэрон…

Сетех пробудился от звука голоса Осоркона. Пробудился… Да, это было точным определением случившегося. За исключением того, что Сетех не спал, не видел снов и не пробуждался уже тысячи лет. Он заморозил всю поступающую извне информацию. Фаэрон не даст себе увидеть то, что находится снаружи, пока не поймёт, где он и что происходит. Ему требовалось препарировать момент. Что-то казалось совершенно неправильным. В компоновке реальности ощущались аномалии. Следовало разобраться, в чём дело, прежде чем позволить себе ответить.

Пробуждение… Вот первая аномалия. Сам его факт не представлялся возможным. Когда-то, в бытность хрупким существом из плоти — да, он спал, просыпался и умирал секунда за секундой. Но это осталось в прошлом. Его тело стало корпусом из нетленного металла. Его мозг обретался в слоях экзотической материи, свёрнутых микроизмерений и квантовых процессоров. Он более не спал, более не грезил и более не умирал. По-настоящему. Низшие виды и впрямь могли бы сказать, что он и его династия проспали последние эпохи. Ошибка, вызванная использованием примитивного речевого оборота для передачи смысла. Сон и пробуждение подразумевали нечто органическое, а от него-то как раз некроны избавились.

Но… он на самом деле проснулся. Он даже видел сны, витавшие на задворках разума подобно излучению давно забытого взрыва. В уме скользили, смазывались и рассеивались образы: Ариман… огонь… плато праха… Образы начали таять, едва он попытался за них ухватиться. Такого быть не могло. Ариман тысячи лет как умер. Он ведь…

Что Сетех делал до того, как… до того как вошёл в состояние, из которого проснулся? Он изучал информацию. Он находился в своей тронной комнате. Он просматривал сводки нескончаемого поиска Ключа к Бесконечности. С ним был двор, часть физически, другие в виде квантовых проекций из дальних уголков космоса. Присутствовали лорды и слуги. Они определяли следующие шаги, которые следовало предпринять. Он постановил…

Что-то коснулось его руки, затем отстранилось. Нечто мягкое… органическое…

— Мой фаэрон… — снова раздался голос Осоркона. Голос был физический, переданный посредством колебаний воздуха, но криптек говорил на языке, мёртвом уже миллионы лет. Он говорил на языке некронтир. Языке смертной расы, что преобразилась в некронов и оставила плоть вместе с голосовой формой языка позади… Голос не должен был проникнуть внутрь него. Сетех замедлил разум и велел двору замереть. Это должно стать нерушимым постановлением. При условии, что он пробудился в тронном зале…

— Мой фаэрон… — Голос прозвучал опять, и по руке, лежавшей на подлокотнике трона, стукнуло что-то мягкое. Был лишь один способ выяснить, что происходит. Сетех впустил в разум визуальные данные. Он увидел.

Тронный зал на корабле-гробнице. Сквозь плотные стены лился свет звёзд и озарял…

Кровь. Биологическая жидкость, густым слоем укрывавшая чёрный камень пола. Куски тел, сваленные в красные кучи и прибитые к колоннам. Они принадлежали альдари. Он увидел руку, лежащую рядом с основанием трона. Она была заключена в броню от отрубленного локтя по запястье. Латницу с него сняли, а с пальцев содрали плоть. Под сухожилиями поблёскивала белая кость. Энергия, пульсировавшая на печатях по всему залу, шипела от искажений. Он ощутил в воздухе треск статики. Фаэрон заметил, как у одной из груд шевельнулась фигура. Поднялась голова. С её подбородка капала кровь, растекаясь по металлу. Это был Оберек Верный, самый высший, преданный и достойный. Он посмотрел на Сетеха. Его глаза напоминали круги шипящего синего света.

— Голоден… — Так голоден… —

Оберек прокричал сообщение в Сетеха. Вместе с ним пришёл каскад бессмысленных данных: образы и впечатления из долгой тьмы в нижнем мире, что служил им острогом, бесконечное время, бесконечное холодное время голода тела и увядания рассудка… А за той бурлящей массой голода — потребность вгрызаться, жевать, поглощать и ощущать тяжесть еды в брюхе из плоти и поцелуй вина на устах.

— Мы приготовили вам пир, фаэрон… — сказал Осоркон, поднимая руку. В его металлической ладони трясся комок красного мяса. Затем криптек, своим знанием способный преображать материю и энергию и не нуждающийся в еде и питье на протяжении эонов, затолкал плоть в ротовую прорезь черепа.

Все они были здесь, увидел Сетех, весь его двор: Тахар, сидевший на полу рядом с брошенным скипетром, катал по скользкому от крови камню отрубленные головы и сталкивал их друг с другом. Тук-тук — как младенец, играющий с камушками. Икатар Зодчий уткнулся в пустую стену и крутил головой из стороны в сторону, словно изучая лицо в отражении, которого там не было. Были здесь и прочие — булькающие, покрытые кровью и кусками мяса.

— Мой фаэрон…

Сетех обернулся к Осоркону. Поверх черепа криптека было растянуто лицо. Из-под его нижнего края пузырилась красная кровь. По бледной коже паутиной расходились кабальные татуировки субобщества альдари.

— Вы долго спали, мой фаэрон, — произнёс Осоркон. Теперь стало понятно, что это за искажённый голос. Он принадлежал умирающему альдари. Криптек украл его голос и сшил воедино, дабы тот звучал точь-в-точь как речь, которую он не мог воспроизвести сам. Осоркон показал Сетеху то, чем касался его руки.

— Мой фаэрон, вы будете есть? — В руке криптек держал сердце.

Сетех с рёвом высвободил свою волю. Иерархические аварийные ключи раздробили сознания придворных. Механизмы аннигиляции превратили их личности и разумы в пустоты. Скользкие от крови фигуры затряслись, забились, закорчились в судорогах. Из них дугами выстрелил изумрудный свет, когда таившееся внутри проклятье попыталось оказать сопротивление. Могильный корабль застонал. Стены, мигнув, стали непроницаемыми, затем прозрачными, потом показали сворачивающееся пространство и свет. Сетех устремил волю наружу, сквозь каждую систему и подданного. Скверна была повсюду. Она просочилась во всё. В каждого воина, скарабея и порабощённый интеллект. Во всё… Его династия, рассеянная в пустоте среди звёзд, больше ему не принадлежала. Она пала жертвой безумия.

Рои скарабеев играли в озёрах органического вещества, строя из него кричащие и корчащиеся глыбы. В слоях хранилищ данных бурлили закольцованные подобия эмоций — голода, гнева, жажды. Он увидел, как по далёким полям сражений бродят машины, собирая мёртвых и живых, чтобы забить ими склады мяса и костей.

Этого не могло быть…

Этого не должно было случиться. Они ведь искали Ключ к Бесконечности. Они вели войну с альдари. Они были цельными и в своём уме. Не могло же всё измениться за один лишь сон…

Тела придворных вокруг него попадали на пол. Лишённые разумов, они стали теперь не более чем металлическими оболочками.

Он не мог узреть подобного, если только это был не сон… Но он не спал. Ему это не мерещилось. У него не было рта, чтобы есть… Он давно оставил плоть и жизнь позади. Он был нетленным. Откуда взялось проклятье безумия? Как он один сумел его избежать, когда все остальные деградировали?

Если только…

Сетех медленно поднёс руку к лицу. Похлопал себя по щеке и почувствовал поверх металла маску из кожи. И лежавшие на полу пустые оболочки придворных одновременно подняли собственные руки и коснулись ими лиц. Затем как один они завопили голосами, украденными у существ, что грудами валялись по всему залу.

Стоп.

Темнота. Не сна. Не отключения, но… дрейфа. Его рассудок парил в чёрной пустоте. Естественно, это была не пустота. Он по-прежнему имел тело, и его разум использовал часть внутренних систем для логических размышлений. Сетех отрубил все связи с двором и династическими системами. Эта пустота была тёмной и безликой потому, что здесь существовало лишь ядро его сознания. Темнота стала ему крепостью, дырой, в которой он укрылся после того, как безумие снаружи заколотило по стенам. Тут он мог всё обдумать, взвесить и решить.

Сон о сумасшествии и крови был… Нет, не сон, а скорее отголосок из параллельного темпорального потока данных. Да, вероятно, что так. Всего этого в действительности не было. Его двор не пал жертвой проклятья. Это был… выброс восприятия из субстрата его рассудка, что продолжал работать во тьме, обособленно от всего остального. Да, он видел информационного призрака, и, если так, на основании этого можно было сделать выводы. Серьёзные выводы.

Настоящее не было единственным — существовали иные временные линии, которые он прожил, другие потенциальные версии текущих событий. Это означало, что в будущем он нашёл Ключ к Бесконечности и активировал его. Он вернулся в прошлое. Не имея возможности напрямую знать о случившемся, он создал крупицу сознания, которая запустится в том случае, если выявит фундаментальное отклонение от предпочтительного хода событий. Такой отход случился, и поэтому он оказался здесь. Сетех проверил стройность умозаключений. Звучало логично. Оставался вопрос — как такое катастрофическое отклонение могло произойти? Какой фактор погрешности вышел на первый план и почему?

Ариман. Такая вероятность существовала. Смертный был умным, изобретательным и обладал огромными силами, почерпнутыми из царства анафемы. Да, вполне возможно, что он также мог добраться до Ключа к Бесконечности. И ничто не могло помешать им управлять устройством вдвоём. Если всё обстояло именно так, то отклонение было либо следствием манипуляций Аримана, либо же намеренным актом. Актом войны за контроль над историей. В текущий момент имела значение не причина, а лишь сама вероятность.

Из такой вероятности выплывало, что Ариман мог стать и решением его проблемы. Колдун искал Колодец Ночи и хранящийся в нём Ключ к Бесконечности. Если он сумел сделать это в предыдущих версиях настоящего, то имелся значительный шанс того, что ему удастся это снова. Сетеху не требовалось обшаривать Галактику в поисках Ключа — он мог найти Аримана и позволить колдуну привести его к нему самому. Затем он уберёт чародея, прежде чем тот успеет вступить во взаимодействие с Ключом, и его власть над временем станет полной. Такого развития событий он не ожидал и не предвидел, но это был путь, по которому он пойдёт в отсутствие других.

Сейчас он выйдет из места для раздумий. Восстановит связь с остальным разумом и текущим моментом. Да, сейчас он это сделает…

Сетех заколебался. Что, если красный двор был вовсе не результатом анализа его разумом хронопотока? Что, если он и был реальным? Что, если Сетех откроет разум и найдёт Вселенную раскрашенной в цвета безумства?

Несущественно.

Безумие, заразившее династию, не могло перекинуться на него. Всё находилось под контролем.

Он открыл разум…

— Мой фаэрон? —

Осоркон смотрел на Сетеха. Позади криптека стоял остальной двор, со склонёнными головами ожидая, когда он постановит, как будет дальше. Фаэрон заговорил.

— Все Гиксосы — услышьте волю Сетеха, что носит Чёрный Диск и есть Высочайший — мы найдём смертного по имени Ариман — Мы будем готовы следовать за ним — Он приведёт нас к искомому — Мы уничтожим его и его род — Так постановлено, и так будет —

Придворные пали ниц и ответили как один:

— От вашей воли до писания вечности — Подчинение —

ВНЕ ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОСТИ 2

Ключ к Бесконечности, внутренняя зона

Относительная хронометрическая позиция: ∞

Хлоп.

Линкор «Слово Гермеса»

Относительная хронометрическая позиция: переписана

+Сейчас,+ повелел Ариман.

Стазисное поле исчезло. Некрон сорвался с плиты. Он завизжал. Вытянувшись в прыжке, создание устремило к Ариману пальцы-лезвия. В его глазах сверкали вспышки. Из-за спины Аримана выстрелил Жертвенник — воздух рассёк луч тьмы. Разряд попал в простёртую руку некрона. Конечность вспыхнула светом. Луч тут же исчез. Некрон отлетел обратно на наблюдательную плиту. Он стиснул культю лезвиями другой руки. Исходивший от него звук резко перерос в синкопированный, обрамлённый шипением статики шум. Ариман узнал его: то был крик агонии.

Они находились в камере глубоко внутри «Слова Гермеса», закрытой несколькими рядами взрывозащищённых дверей и окружённой энергетическими полями. Всё служило для ограничения потенциальной опасности того, чем они занимались.

Некрон на плите поднёс пальцы-лезвия к лицу. Он весь трясся. Ариман невольно вспомнил воина, увиденного однажды на поле боя. Ноги человека исчезли ниже коленей, часть левого бока превратилась в красные ошмётки, а мужчина, моргая, смотрел на кровь у себя на руках, как будто не веря тому, что видит.

Некрон поднял взгляд. Острые кромки его когтей дрожали. Затянутые статикой глаза уставились на Аримана. Некрон прыгнул снова.

+Активировать стазисное поле,+ послал Ариман.

Когда некрона накрыла пелена, он, уже в воздухе, рывком вытянул ноги, сгорбил спину и потянулся к колдуну лезвиями. В такой позе он и застыл. Стазис-генератор наполнил комнату сводящим зубы гудением.

+Наблюдения?+ послал Азек, повернувшись к стоящему возле Жертвенника Игнису.

Игнис пожал плечами, и чёрно-оранжевые терминаторские латы подчеркнули его движение.

+Данный субъект ведёт себя как остальные, которых мы захватили на дрейфующем корабле некронов. Самоубийственно и агрессивно, что значительно отличается от поведения других встреченных нами некронов.+

Ариман оглянулся на висящего в дымке стазисного света некрона. Это был пятый по счёту субъект, подвергшийся изучению. Все они происходили со звездолёта Гиксосов, на который воины Тысячи Сынов наткнулись, следуя за флотом Сетеха в надежде, что тот приведёт их к Ключу. Корабль выглядел целым, хотя ни одна его система не работала. Когда Изгои поднялись на борт, то нашли лишь скользкие от крови палубы, заваленные остатками тел. Большая часть трупов принадлежала альдари, вероятнее всего абордажной группе, что высадилась на корабль до них. Их разделали на части. Некоторые некроны натянули на себя содранную кожу. Имелись свидетельства того, что прочие пытались запихать куски мяса в металлические остовы. Или съесть их.

Легионеры Тысячи Сынов тотчас отступили, забрав с собой несколько образцов для изучения.

+И что это значит?+ спросил Ариман.

+Я не знаю,+ признался Игнис. +Я могу вывести значение, но оно будет ограничено нехваткой информации. Это желание стояло за твоим вопросом?+

+Да,+ кивнул Ариман.

+Как пожелаешь,+ послал Игнис и перевёл взгляд на некрона у смотровой плиты.

Магистр Разрухи остался невозмутимым, хотя татуировки на его лице начали складываться в разные геометрические узоры. Ариман видел и слышал, как в разуме брата раскручиваются цепочки мыслей. Игнис не стал себя утруждать, скрывая размышления от Аримана, — это мало что даст.

Секунды тянулись одна за другой. Затем, спустя минуту и двадцать одну секунду, татуировки Игниса приняли форму пересекающихся кругов. Он посмотрел на Азека. Сияние обволакивающего поля озарило его глаза серебром.

+Это болезнь.+

+В сугубо машинной форме жизни?+ удивился Ариман.

+Болезнь — это расстройство, вызванное сбоем в функционировании либо процессе внутри существа. Считать, что для этого оно должно быть биологическим, — частая категориальная ошибка.+ В последовавшей паузе Игнис указал на прыгнувшего некрона, запертого теперь в стазисном поле. +Нам известно назначение данных созданий — служить вместилищами для подобия рассудка живых существ, которые их произвели, но без экзистенциальных и проблемных элементов, свойственных их биологическому виду.+

+Быть нетленными и не зависеть от плоти…+ послал Ариман.

+Поэтичное, но функциональное определение. Впрочем, к данному субъекту оно неприменимо. Он ведёт себя так, словно до сих пор биологический. Словно он голоден. Словно им управляет первобытный инстинкт. Более того, он ошибочно воспринимает свою текущую природу. Его поведение указывает, что он не отдаёт себе отчёт, кем является.+

+Сон живого существа, заключённого в металле, терзаемого жаждой, которую он не в силах утолить, и болью, которую не может понять…+

Татуировки на лице Игниса стали чередой ровных полос.

+Я могу продолжить?+

+Конечно,+ позволил Ариман.

+Я определил расстройство в его природе. Оно проявляется через поведение, а сбой в функционировании либо процессе, вероятно, произошёл у него в голове. Он болен.+

Ариман подступил ближе к стазисному полю, подавшись так, что вытянутый коготь оказался перед его глазами.

+В чём может быть причина?+

+Неизвестно, и узнать невозможно без сверхподробного понимания их технологии.+

+Исходя из наиболее вероятных умозаключений, выскажи своё мнение, брат.+

Рот Игниса сжался плотнее.

+Системный сбой в командном процессе, который может вести к высокоуровневым ошибкам общего функционирования.+Пауза. +Добавлю — я уверен, что ты уже пришёл к этому и другим выводам. Ты просто хочешь подтвердить собственные умозаключения.+

Ариман отвернулся от застывшего некрона.

+Этот недуг, это проклятье жизни, лишённой плоти, может передаваться?+

+Не уверен,+ признался Игнис. +Возможно.+

Азек кивнул, затем направился к двери.

+Спасибо, брат, за это и за всё прочее. Я всегда ценил тебя и твою проницательность.+

При последних словах Игнис нахмурился.

Хлоп.

Образ его и Игниса в смотровой померк перед глазами Аримана. Его взгляд упёрся в зеркальную черноту стены перехода. Он дал воспоминанию кануть на дно разума.

Сам этот момент, конечно, не мог случиться. В будущем, что настало бы после него, их ждали лишь ужас, потери и смерть. Нет, этот миг будет существовать только у него в памяти, подобно безжизненному осколку прошлого. Что же означало это воспоминание… он пока не знал. Но время выяснить у него было.

Ариман заставил разум застыть в неподвижности, сосредоточился, вспомнил и закрыл глаза.

ГЛАВА IX

ИХ БУДЕТ ТРОЕ

Боевая баржа «Гекатон», безымянная мёртвая система

Относительная хронометрическая позиция: 6

Шагая по палубам «Гекатона», Жестокие Родичи разделились на три части. Демон нашёл оболочки для двух других личностей. Первым сосудом стал человек, носивший шёлковые одежды и маску из чёрного железа. Вторым был зверорождённый — огромное сгорбленное существо с бугрящимися мышцами и вывернутыми назад ногами. В каждую из оболочек демон поместил личинки своих «я». Те выросли, расползаясь до тех пор, пока не заполонили собою нервные окончания и мускулы. Они открыли глаза, переглянулись, согласились и пришли в движение. Вокруг себя они ощущали вплетённую в корабль защитную паутину. Их окружали могучие обереги и неприметные капканы. Они смогут избегать ловушек, пока не доберутся до цели, но после этого о тонкости придётся забыть. Их конфронтация могла иметь только один исход. Их разорвут на части и сошлют обратно в пучины варпа, где они постепенно восстановятся. Мысль эта их совершенно не трогала. Они не чувствовали ничего, кроме голода и потребности выполнить задачу, ради которой их сковали. Одна смерть. Единственная душа, украденная у жизни и отправленная назад во тьму, которой принадлежала… В похищенных личинах они шли по кораблю, поднимаясь вверх, быстрые, как безжалостная мысль, безмолвные и алчущие.

+Что-то потревожило обереги.+

+3наешь, что я больше всего ценю в докладах?+ рявкнул Ктесий Ликомеду. +Отсутствие подробностей. Крайне помогает сделать быстрые и неверные выводы.+

Он почти достиг убежища. Боль в висках нарастала. Всё, что случилось за последнюю пару часов, его тревожило. Но волноваться смысла не было. Вместо этого он действовал. Если его что-то донимало, он решал проблему. Вот только сейчас Ктесий не мог точно указать на источник своего беспокойства. Может, это были слова Маекты о растущем среди Изгоев культе? Или то, что по пути он увидел огненный круг с девятью глазами ещё дважды? Или то, что Гелио спросил, где Ариман? Или сам Ариман? Или то, что всё казалось каким-то неправильным? Искривлённым. Как сломанная и неправильно сросшаяся кость.

+Это была слабая эфирная рябь,+ уточнил Ликомед. +Дрожь.+

+Активированных оберегов нет?+ поинтересовался демонолог. +Пробитых?+

+Нет.+

+Тогда как ты понял?+

+Я как раз проверял сопряжение оберегов,+ пояснил аколит. +Иначе я бы ничего не заметил.+

Ктесий остановился. Четыре технокультиста, шедших ему навстречу, кинули на него взгляды. Боль в висках стала невыносимой.

+Кто-то из смертных псайкеров, сующих мысли куда не следует? Демонический паразит, пробирающийся в корпус?+

+Нет.+ Ответ Ликомеда обрамило нетерпение. +Это что-то другое, что-то, намеренно обходящее защиту.+

+Тут, на корабле?+ спросил призыватель. Болезненный гул сменился острым льдом.

+Да.+

+Давай в убежище, + послал Ктесий, срываясь на бег.

Жестокие Родичи проскальзывали через пробелы в восприятии тех, мимо кого шли. Они сворачивали за угол, когда процессии судовых техников в клобуках оборачивались на рык надзирателя. Они обходили чародеев Тысячи Сынов в миг, когда легионеры на что-то отвлекались. Они находили незапертые двери и обычно многолюдные переходы в момент, когда те были совершенно пусты. Их почти никто не замечал — а те, кто всё же замечал, не видели причины поднимать тревогу. Идя по кораблю, они практически не беспокоили варп. Обереги, системы предупреждения и бдящие разумы никак на них не реагировали — они напоминали тихую ноту в какофонии магии и завихрений эмпирейной энергии. Такой была их тайная сила и причина, по которой эту задачу послали выполнять именно их. Они не нарушали, не сокрушали и не подавляли защиту тех, кого уничтожали, — демоны пользовались дырами, стыками, ошибками, моментами невнимательности и оплошности. Будто бечёвка, уносимая штормовым порывом. Будто бросок тонкого кинжала.

Хлоп.

В глазах Аримана блестел огонь. Он смотрел на одну из чаш с горящим маслом, выстроенных у стены убежища. Он стоял с протянутой рукой, почти касаясь открытыми пальцами языков пламени. Чародей убрал руку. Плоть осталась неотмеченной. Мгновение Азек изучал её взглядом.

Что он делал?

Ариман оглядел себя. Он был в доспехе, с посохом в руке — снаряжённый для войны.

Зачем?

Хлоп.

Ариман смотрел на пальцы, затем встряхнулся. Нужно выйти из убежища, но… он… не мог…

Хлоп.

Он общался с Ктесием. Да, теперь он вспомнил. Ему следовало повидаться с Гелио Исидором. Нужно сделать это сейчас. Он…

Огонь. Столб огня на горизонте. Водоворот мёртвых голосов и жара.

— Нет, — ахнул Азек. — Не может быть…

Хлоп.

Он должен попасть к Гелио Исидору. Что-то вот-вот должно случиться, и ему нужно это остановить. Он не мог вспомнить почему, однако импульс уже толкал его к двери из убежища. Все прочие мысли и вопросы исчезли.

Гелио… Он должен попасть к Гелио немедленно.

— Сосуд, — рявкнул Ктесий, указав в другой конец комнаты. Ликомед повернул голову в указанном направлении. — Живо!

Демонолог потел под доспехом. У него пощипывали пальцы. Перед ним на алтаре из облупленного обсидиана стоял широкий серебряный кубок. Из тонких, с волосок, линий, что вились вдоль обода чаши, сочилась густая, как патока, кровь. Границу зрения затягивал серый туман. Свисавшие с потолка хрустальные шары издавали тихий звон. Они пылали, блёклое свечение разливалось от одной сферы к другой. Вода, текущая вокруг помоста, на котором стоял Ктесий, булькала. Из-за растущего эфирного давления в воздухе клубился густой пар. От формул, воспоминания о которых призыватель распутывал в своём уме, у него гудел череп. Обычно ему требовалось девять часов, чтобы подготовиться для ритуала вроде этого. Спешка в демонологии редко приводила к чему-то хорошему, однако сейчас у него не было как выбора, так и времени. На борту «Гекатона» находилось нечто достаточно сильное, чтобы проскользнуть мимо оберегов. Им требовалось выяснить, что именно. И выяснить незамедлительно.

Ликомед взял каменный сосуд. Ктесий кивнул, и ученик перевернул его в кубок. Из него хлынула чёрная жидкость и с шипением выплеснулась в серебро. Ктесий ощутил привкус пепла с изморозью. Почувствовал, как с языка срывается первое слово. Стены и пол содрогнулись от высвобожденной мощи.

Помещение создавалось специально для призыва и сковывания демонов. Алтарь из обсидиана стоял в центре медного помоста, окружённого каналами с водой. Стены и потолок покрывали свинец и медь. Стороны света отмечали подвешенные серебряные картуши. Ктесий намеренно укрепил это место так, чтобы оно смогло выдержать титаническое давление эфирных сил. Оставалось надеяться, что этого хватит. Он заглянул в кубок на алтаре. Жидкость застыла. Ликомед подступил ближе, чтобы посмотреть самому.

— Не двигайся, — прошипел Ктесий, и его слова заклубились белым паром в резко похолодевшем воздухе. Его храм и убежище были двумя из немногих мест на корабле, где они не общались с помощью мыслей. В комнатах этих имелись вещи, которых полёт ума и использование силы могли потревожить, могли разбудить, могли заставить чувствовать голод.

Рябь на поверхности жидкости улеглась, и она стала зеркалом. На ней заблестел мягкий свет факелов, горевших в стенах храма. Ктесий присмотрелся. Там, где следовало находиться его отражению, не было ничего — полное отсутствие, уходившее всё глубже и глубже вниз, подобно дыре, пробитой в самые недра подземного мира. Ктесий сформировал в голове вопрос, дал ему обрести форму. Он выдохнул и позволил ему утечь из разума вместе с покинувшим лёгкие воздухом. Дыхание коснулось жидкого зеркала. Ничего… А затем проблеск, точки смутного золотого света в глубинах, за которыми неспешно расходилась рябь и тянулся фосфоресцирующий след. Ктесий уставился на огоньки, не смея моргнуть. Рядом он ощутил треск нетерпения Ликомеда, с трудом сдерживавшего жажду знаний и амбициозные мечты. Золотые огни нырнули назад, став медно-красными.

— Контролируй свои порывы и сосредоточься, — прошипел Ктесий. Он ощутил в аколите мимолётную вспышку гнева и гордыни, а затем его разум стал таким же неподвижным, как поверхность зеркала.

— Дашь ты мне то, что знать я желаю, — нараспев произнёс Ктесий. Каждое его слово дрожью отдавалось в зеркальной глади. Огоньки снова начали подниматься со дна чаши, разрастаясь, ветвясь фрактальными спиралями. Комната наполнилась отголосками шёпотов. На границе слышимости заплясали смешки. Ликомед огляделся, но Ктесий не сводил глаз с кубка, пока огонёк не затёк ему в череп.

А затем закручивающийся свет стал его миром. Комната исчезла. Он почувствовал, как руки затягивают его в водоворот стрекочущих голосов. Каждая мысль и ощущение в голове разделялись и складывались снова. Разум разматывался в бесконечность, грозящую поглотить его без остатка. Он сосредоточился на искомом знании. Руки потянули сильнее, и теперь он ощутил кривые когти, смех, что был щебетом и карканьем воронья. В этот миг другой человек мог лишиться какой-то частицы себя: воспоминания, правды, маленькой успокаивающей лжи. Варп всегда стремился отнять больше, чем давал, но Ктесий уже потерял достаточно, так что вырывать у него когтям оказалось особо нечего. Его душа и ум стали перекрученной шелухой, истёртой до блестящей гладкости жизнью, проведённой среди чар. Вороньи голоса разгневанно вскричали. Когти впились глубже.

Затем они истаяли, и он снова оказался в храме, глядя в кубок с чёрной жидкостью. Демонолог охнул, моргая. Оставленное зеркалом знание медленно оседало в сознании.

— Жестокие Родичи… — выдавил он. Сердца колотились так, словно он только что побывал в бою. С губ сочилась кровь, капая в чёрную жидкость чаши. Мышцы внутри доспеха сводило спазмами. Он почувствовал, как сжались пальцы, хватаясь за пустоту. Ликомед переступил с ноги на ногу, однако остался стоять на месте. — Жестокие Родичи, — повторил Ктесий. — Кто-то послал Трёх Усекновителей Королей. Они здесь.

Он выпрямился и, дрожа внутри доспехов, направился к двери.

— За кем они пришли? — спросил послушник.

— А ты как думаешь?

Хлоп.

Ариман закрыл за собой дверь в убежище. Бормотание замков стало единственным звуком, нарушившим тишину. Азек замер. Что-то не так. Он что-то делал, но между тем моментом и этим, уже тут, зиял провал. Пропущенный стежок во времени или памяти. Почему он вышел из убежища?

Ариман огляделся. От двери тянулся длинный переход. Пол и стены покрывал белый мрамор. К изогнутому арочному своду возносились колонны. На цепях висели масляные лампы, пламя в которых горело розовым, синим и оранжевым. Свет был слабым и мягким, скапливавшиеся вдали омуты теней — глубокими. Ариман почувствовал, как в разуме волной поднимаются мысли. Его чувства выскользнули наружу. Он остановился.

+Ариман.+ Мысленный голос Ктесия наполнил его голову. Он почувствовал в слове предупреждение.

+Брат,+ совершенно спокойно ответил Азек. Он так и не сдвинулся с места.

+Наши обереги и защиту преодолели нерождённые. Они на корабле. Это Жестокие Родичи. Они пришли за тобой.+

+Я знаю,+ послал Ариман. +Один из них у меня за спиной.+

Ктесий с Ликомедом бежали по «Гекатону». Смертная прислуга и члены экипажа спешили убраться у них с пути. Защищённые оберегами двери распахивались настежь от катящегося перед Ктесием вала энергии. По пути им встречались ниши с рубрикантами, и Ликомед, выкрикивая имена воинов-призраков, резко приводил их в движение, заставляя выйти наружу и, сотрясая поступью палубу, пуститься следом за чародеями.

Они достигли парной лестницы, спиралью закручивавшейся к верхним ярусам корабля. Демонолог поднял глаза. До убежища Аримана было ещё далеко. Слишком далеко, чтобы дряхлый старик вроде него добежал туда за оставшееся время. Ктесий призвал волю. Он был сковывателем демонов, но этим его способности вовсе не ограничивались. Он оторвался от земли. Вокруг него развернулись телекинетические крылья. Его разум сплёлся с мыслями Ликомеда. Ктесий подхватил рубрикантов, и все вместе они поплыли по лестнице вверх. Позади них в воздухе вскружились огненные перья.

+Их будет трое,+ на лету послал он Ариману.

Удар сердца стих в груди. Ариман чувствовал, как течения эфира обходят фигуру на краю зрения. Она не двигалась, тенью вырисовываясь у него за спиной.

«Их будет трое…» Эхо слов Ктесия наполнило его разум.

Всё вокруг Аримана словно замедлилось. Узоры воли и силы, раскручиваясь, обрели чёткость. Перед мысленным взором от настоящего момента вытянулось будущее. Глубоко в подкорке Азек услышал глухой крик птиц, вопящих, хохочущих, смеющихся.

«Их будет трое…»

Он ощутил, как начинается следующий удар сердца.

Тень позади него шагнула ближе.

От Аримана полыхнул синий с белым свет, когда он повернулся на месте. Фигура за спиной оказалась не тенью. Она носила оболочку человека — простого солдата одной из банд трэллов. На мгновение Азек различил внутри человека демона — чёрную паучью сеть, сотканную над пустотой. Затем первый Жестокий Родич скинул с себя личину. Кожа распустилась влажными тесьмами. Ариман метнул в него копьё воли. С руки сорвался луч сапфирового света. Демон взорвался, обретая существование. Его форма уподобилась паутине серой плоти и серебряных зубов.

Для смертного битва походила бы на смазанное пятно света и тени. Для Аримана же она стала не одним боем, но двумя — конфликтом, расколовшимся на два плана бытия. В эфире первый Жестокий Родич предстал перед Ариманом отсутствием, расплывающимся подобно чернильной кляксе по белой бумаге. Демон устремился к нему, и Азек вонзился в него разумом. Жестокий Родич отпрянул.

«Их будет трое…»

А затем рядом оказался второй, прямо позади него, возникнув из того места, куда Ариман даже не смотрел. Незаметный, до чего незаметный. Демон также сбросил с себя кожу. Он поплыл вперёд, опутав Аримана щупальцами и нитями тягучей серой субстанции. Печати на его броне изжарили плоть в дым, но тот обновлялся с той же скоростью, что и сгорал. В керамит впились зубы и кислота. Перед глазами загорелись красным руны повреждения. Ариман почувствовал, как демон вытягивает его разум, засасывая, иссушая.

Первый Жестокий Родич потёк к нему. Он знал, что второй собрат находился сзади Аримана, и сделал всё необходимое, дабы отвлечь внимание чародея. Теперь он снова перешёл в атаку. Так они работали: один ослаблял, второй — убивал.

Вот только их будет трое…

Он преобразил мысли в концепцию стужи. В воздухе заискрилась изморозь. Осколки эфирного льда разодрали двух Жестоких Родичей в клочья. Палубный настил забрызгало сгустками серого вещества.

И тогда за ним пришёл третий Жестокий Родич. Демон этот неизменно появлялся последним, и происходил он от пули, настигавшей солдата, когда тот думал, что добрался до укрытия; от ножа, всаженного генералу в живот рукой верного телохранителя; от лодки, которая должна была доставить наследников монарха в укрытие, но в итоге пропала без следа. Он выскользнул из-за границы сознания Аримана. Кожа спала с него горящими клочьями. Руками демону служили копья из кости. Он вонзил их Азеку в живот. Броня треснула. В черепе взорвалась чернота. Он перестал что-либо видеть и чувствовать. Он падал. Ариман услышал смех птиц над ночным морем, а затем над ним сомкнулись волны забвения.

Ктесий первым достиг перехода, ведущего в убежище Аримана. Они с Ликомедом переглянулись, и между ними вспыхнуло понимание. Пол сотрясали одновременные шаги девяти следовавших за ними рубрикантов. Ктесий ощущал эфирные волны, расходящиеся от боя впереди. На расстоянии плясали пылинки света. Среди противоестественных тонов трепетало сияние. В воздухе пахло горелыми специями и морозом. Он направил чувства наружу, ища Аримана, однако тот ему не ответил. Он почувствовал смрад влажных перьев и застойной воды. Колдовские татуировки и ожоги на его коже защипали. Ктесий собрал в голове слова сковывания, сплавляя их в цепи. По стенам поползли полосы многоцветного света. Он услышал, как взвыл хопеш Ликомеда, озарившись синим огнём.

Они обогнули изгиб коридора как раз вовремя, чтобы увидеть падение Аримана. Его опутывал демон. Плоть нерождённого была серой, влажной и напоминала паутину. Тело его представляло собой ком грязных перьев и усыпанных присосками щупалец. Был он там один или демонов было трое, Ктесий сказать не мог.

Ариман открыл глаза. Он стоял на руинах крепости, ярусами вывороченных блоков уходящей вниз к далёкому железному морю, что разбивалось о развалины самых нижних стен. По камням на вершине ветвились трещины. Небо отливало тусклой свинцовой серостью. Азек почувствовал, как позади него с дрожью возник кто-то ещё. Он обернулся. На башне вместе с ним находился демон. Тут, внутри его разума, он выглядел как высокая фигура в чёрном, с воротником из вороньих перьев вокруг шеи, которая разделялись на три, каждая — увенчанная отличной от прочих птичьей головой.

— Вы — Жестокие Родичи, — произнёс Ариман.

— Истинно так, — ответили три головы одновременно.

— Вы убиваете меня, — сказал Азек.

Демон повернул к нему голову — эта принадлежала освежёванному стервятнику.

— В самом деле? — На него уставилась вторая голова — красноглазой вороны. — Это мы должны сделать? — Повернулась третья, и Ариман увидел крючковатый клюв и гребень из перьев всех оттенков синего, оранжевого и зелёного цветов. — Ради этого ли мы здесь?

Где-то далеко Ариман ощутил эхо боли. В физическом мире острое лезвие пронзило жизненно важные органы. Из вскрытых вен текла кровь. Несмотря на своё могущество, он оставался смертным, так что убить его всё равно можно было, разрезав плоть и остановив сердца. Но… но почему он здесь, а демон вместе с ним?

— Вы в моём разуме, — сказал он Жестоким Родичам. — Это та его часть, которую я не посещал уже долгое время. Философы древности назвали бы её дворцом памяти, хотя они сочли бы такие размеры невозможными. Я хранил здесь своё прошлое, воспоминания, секреты. Тут было ядро моего рассудка. — Он повернулся и взглянул на демона. В сером небе над головой разветвилась молния. — Вы здесь не просто для того, чтобы меня убить. Вы пришли за чем-то ещё.

— Это то, что мы должны получить? — спросила воронья голова. — Секрет, спрятанный за запертой дверью? — добавила голова стервятника.

— Кто вас прислал? — задал вопрос Ариман. — Кто атакует мой разум?

Голова с крючковатым клювом хохотнула. Её язык горел яркой синевой.

— Кто может? Кто станет?

Башня под ногами Аримана содрогнулась. Он подошёл к парапету и выглянул вниз. Плескавшееся у основания крепости море отступило. Оголившееся дно устилал чёрный песок и кости. Башню тряхнуло снова. По небу поползли красные облака.

«Их будет трое…»

Три части в одном… Одно, что есть три… Каждая — часть из трёх, и каждая из трёх — одна.

Он отвернулся от моря и шагнул к демону.

— Это мёртвое место, больше не имеющее ценности. Отсюда вы не сможете пройти глубже, не сможете причинить вреда.

— Не сможем? Сможем? Не станем? — Демон рассмеялся и взорвался горящим оперением.

Ариман развернулся и кинулся к лестнице, что вела к основанию башни. Камни у него под ногами тряслись, идя трещинами. Мчась вниз, во тьму разваливающейся башни своего разума, он услышал смех.

Ликомед запустил в демона копьё огня. Ктесий ощутил, как оно пронеслось мимо плеча. Призыватель вздрогнул. Огонь оставил перед глазами белый шрам. Луч попал в опутавшую Аримана массу серой кожи, перьев и щупалец. Перед тем как стать учеником Ктесия, Ликомед был аколитом Гауматы, а задолго до этого — адептом культа Пирридов с Просперо. Огонь был его главным оружием. Коридор залил свет пламени. Нерождённый пошёл пузырями.

Рубриканты начали стрелять. Болты вскипели синим пламенем, едва покинув стволы. Демон взвихрился, собираясь назад, его движения напоминали сменяющиеся пикт-кадры, перемежаемые сполохами пламени. Каким-то образом он оказался не там, где был раньше. Болт-снаряды взорвались на стене. Синий огонь с рёвом вгрызся в камень. Жестокие Родичи проползли под огненным лучом Ликомеда. Однако они по-прежнему не отпускали Аримана, и демонолог чувствовал, что их сила растёт.

Ктесий переместил слова из разума на язык. Рот наполнился привкусом истлевшей кости и горячего металла. Имей он время, создал бы заклятие освобождения, способное изгнать Жестоких Родичей с хирургической точностью. Что бы о нём ни думали другие из Тысячи Сынов, он отдавал предпочтение порядку, а не хаосу. Демонология, несмотря на внешние атрибуты и опасности, строилась на контроле и на аккуратности. Она была ножом с узким лезвием — грозным оружием только в руках мастера.

Но иногда не оставалось иного выбора, кроме как врезать ею, словно молотом.

Слова освобождения слетели с его уст, подобно удару колокола. Воздух содрогнулся. Эфир содрогнулся. Ктесий почувствовал, как во рту набухли и лопнули волдыри. Ликомед отшатнулся. Слова врезались в Жестоких Родичей подобно выстрелу из дробовика. Плоть треснула. Из открывшихся в сером коме дыр выплеснулся призрачный свет и серая слизь. Демон завопил. Эфир и воздух наполнились какофонией птичьих криков.

Жестокие Родичи съёжились, исчахли, стали плотной плёнкой, облепившей лежащее тело Аримана. Затем они взорвались, забрызгали стены, забрались в тени, заползли на край зрения. Ктесий услышал в черепе рёв демона, внезапно обрётшего грозную силу и мощь. Казалось, он был кричащим на море человеком, который увидел, как отступают волны, и на краткий миг испытал ликование, прежде чем его накрыл девятый вал.

Демонолог пошатнулся. Обереги, выжженные и выведенные чернилами у него на коже, выгорели, когда его разум рассекли острейшие лезвия. Приколотые к доспеху пергаменты вспыхнули: их защитные заклятия не выдержали натиска.

От Ликомеда импульсом разошлись приказы. В тот же миг рубриканты вскинули оружие и открыли огонь. На этот раз все болт-снаряды попали в цель, и Жестокие Родичи исчезли в синем огне. Воздух наполнился грязным дымом. Демон захлестал щупальцами серой плоти и, поймав одного из рубрикантов, оторвал его от палубы. Доспех треснул. Призрачный свет в его глазах вспыхнул ярче. Сквозь прорехи в броне заструилась пыль. В череп Ктесия ворвался звук, напоминающий скрежет алмаза по стеклу. На дыры в доспехе рубриканта опустились присоски и крепко к ним прижались. Щупальца начали разбухать, когда демон стал вытягивать из брони прах.

Ликомед пошатнулся от симпатической боли.

+Он слишком сильный!+ послал аколит.

Ктесий видел, как Жестокие Родичи прижимают Аримана к себе, погружая когти глубже в грудь колдуна. Эфир вопил, его течения закручивались, стягиваясь внутрь. Столько силы, причём такой, которой демон вроде него обладать никак не мог.

Башня вокруг Аримана рушилась, пока он мчал по лестнице. Он чувствовал демона, быстро несущегося впереди. На ступени позади него падали каменные блоки. Спираль лестницы над ним ходила ходуном. Он почти достиг основания. В каменной стене зияли прорехи. Там, где сквозь дыры залилась вода, ступени покрывал песок и водоросли. И там ждал третий демон. Он имел вытянутые тонкие конечности, больше напоминая набросок тела, нежели целостную фигуру. Демон вёл пальцами по чёрной каменной двери перед собой. Ариман прыгнул на него. В царстве разума место физических оков занимали идеи. Чародей преобразил форму мыслей. Посреди прыжка он превратился в стаю птиц. Его клювами стали серебряные бритвы. Он устремился к демону.

Нерождённый повернул к Ариману голову. Его руки так и остались на двери. Мимо проносились каменные блоки, разлетаясь облаками пыли. Снаружи башни раздавался рёв возвращающегося моря. Через дыры в стене ворвалась чёрная вода. Ариман был в дюймах от демона. Тот толкнул дверь. И дверь открылась.

Аримана волной накрыл шок. То, что сделал демон, было невозможно. Он попытался преобразить форму мыслей снова, но тот уже прошёл за дверь. Морской прилив поглотил Азека, закружив в водовороте. Его охватила паника, стыд и гордость. Океаны его разума состояли вовсе не из воды, их веществом были чистые эмоции. И теперь он оказался у них в плену.

Усилием воли стая тонущих птиц, что были его мыслями, собралась в единое целое. Он вынырнул на поверхность и, закашлявшись, оттолкнулся к открытой двери. Демон был уже на той стороне — колдун видел, как тот переступил порог. Но как такое могло случиться? Как демон мог открыть дверь, которую сам Ариман не помнил как отпирал? Сквозь дыру накатила очередная волна, подхватив его и кинув к порталу. Пространство между рамами зияло чернотой. Он врезался в камень портала. Азек заскрёб руками, пытаясь ухватиться за косяк. Вода потянула его назад. Он упал у порога двери, тяжело дыша. Ему следовало успокоиться, вознестись над приливной волной подсознания.

— Ты закрываешь глаза… — раздался голос из его воспоминания. — Мир исчезает, и если кругом достаточно тихо, если ты достаточно неподвижен, то…

Сверху послышался сухой смешок. Азек поднял глаза. Последний Жестокий Родич был прямо над ним. Теперь он имел девять рук, каждая из которых оканчивалась ладонью с девятью пальцами. Он держался за дверную раму, зависнув посреди клубка конечностей. Две руки сжимали нечто, чего Ариман не смог разглядеть.

— Это то, за чем я пришёл? — спросил демон. Он спустился с арки. Дверь позади него захлопнулась. Существо подалось к Ариману. Его голова напоминала рваную маску из истлевшей кожи и сгнивших зубов. — Это то, что я заберу?

— Нет, — произнёс Азек. Всё остановилось. Море застыло неразбившимися волнами. Падающие блоки башни зависли в воздухе. Ариман поднялся. Демон резко вскинул голову. Он огляделся, затем попятился, вдруг потеряв уверенность. Ариман повернулся к нему лицом. Он лучился мощью — мощью и самоконтролем. Полным самоконтролем.

— Ты проник в мой разум, — сказал он Жестокому Родичу. — Ты залез, как вор. Ты очень хитёр и опасен. Но ты не первый, кто вторгается в мои мысли, и, как я сказал кому-то другому, пришедшему сюда когда-то давно, правила здесь устанавливаю я.

Он поднял руку и ударил в саму сущность демона.

Ктесий увидел, как Ариман оторвался от пола. Магистра Изгоев окутывал грязный свет. Жестокий Родич по-прежнему обвивался вокруг него, но теперь он обмяк, дёргаясь подобно зверю, что пытался вырвать лапу из капкана. Эфир закручивался в циклон. Перед глазами Ктесия начали пениться и лопаться пузырьки цвета. Он попытался сделать вдох и почувствовал, как губы покрываются льдом.

Ариман поднялся выше. Он сиял. От него с воплем исходил холодный свет. Перед мысленным взором Ктесия магистр Изгоев предстал рваным чёрным силуэтом, окружённым ослепительной белизной.

В руинах башни Ариман наблюдал за тем, как демон сворачивается внутрь себя. Как ломаются и складываются конечности. Как рассыпается кожа. Но он продолжал сжимать то, что принёс с собой из-за чёрной двери.

— Отдай то, что взял, — прорычал Ариман.

— Это то, что я могу сделать? — натужно прохрипел нерождённый.

Тогда Ариман разорвал его в клочья. Во все стороны разлетелись ошмётки плоти и мотки паутины, а он продолжал кромсать до тех пор, пока не добрался до унесённого из-за двери, которой он никогда не открывал. Азек моргнул. И не увидел ничего.

Ктесий увидел, как Жестокий Родич распался на куски. Ложные мышцы и плоть стали паром и слизью. Происходящее замедлилось, свет потёк подобно сиропу. Ктесий попытался закрыть глаза, попытался не смотреть, но глаза больше ему не подчинялись. Он увидел Аримана.

Магистр Изгоев всё ещё горел холодным светом. Материя сворачивалась обратно в рану, проделанную в его теле демоном. Ошмётки Жестокого Родича рассеивались дымом. Ктесий услышал, как тот издал последний пронзительный вой. Затем его не стало.

Ариман опустился обратно на пол и стал совершенно неподвижным. Морозно-белый свет продолжал цепляться к его доспеху, затем растворился в сапфирово-синих пластинах. Пол и стены на миг засверкали инеем. Ликомед, пошатнувшись, выпрямился.

Ктесий с трудом приблизился к лежащему Ариману. Он протянул руку, чтобы снять с него шлем, и тут же резко отдёрнул. Пальцы пронзил холод, стоило ему лишь коснуться керамита.

+Он не?..+ уколол его мыслью Ликомед. +Он жив?+

Демонолог попытался сосредоточиться, но перед внутренним и внешним взором плыли смутные неоновые огни. Аримана до сих пор окружала аура, горевшая бледной синевой.

+Да, думаю, он жив.+

Он потянулся, теперь осторожнее, и опустил ладонь Ариману на лоб.

+Ариман?+ Ктесий ощутил, как его послание кануло в эфир и исчезло. Ответа не последовало. Казалось, он бросает монетки в глубокую воду и наблюдает за тем, как они уходят ко дну. Призыватель подался назад, оглядев подпалины от боя и пси-огня. +Нужно доставить его обратно в убежище,+ послал он. +Если это было частью большей атаки…+ Он не стал заканчивать предложение: отчасти не хотел, а отчасти эту мысль вытеснил другой вопрос — что им делать теперь?

Ктесий встал. Ликомед протянул волю и сплёл её с разумом учителя. Они сосредоточились и вместе подняли Аримана на незримых руках. Когда чародей оторвался от пола, одна из латниц открылась, и из неё что-то выпало. Ктесий глянул вниз и увидел маленький шарик, не больше дюйма в диаметре, раскачивающийся туда-сюда по палубе. Серый с чёрными разводами шарик напоминал взращённую в грязной воде жемчужину. Демонолог ощутил исходящую от неё пагубность.

+Что это?+ спросил Ликомед.

Ктесий уставился на шарик, затем очень медленно нагнулся и подобрал его.

+Это часть демона, который на него напал,+ послал он, не сводя с жемчужины глаз. Кончики пальцев под латницей защипало, стоило чародею её коснуться.

+Он пленил частицу Жестокого Родича, когда тот атаковал его?+ уточнил аколит.

+Да,+ ответил Ктесий. Он чувствовал бессильный гнев и злобу демона, колотящего по стенам темницы. Призыватель вздрогнул снова, но уже не из-за жемчужины, а из-за того, что всё это значило. Ариман одолел и сковал одного из Жестоких Родичей прямо во время битвы. И сделал это без какой-либо подготовки. Потерял ли он сознание от приложенных усилий или демону всё же удалось ему навредить? Каким бы ни был ответ, столь тонкое и сокрушительное умение многое говорило о могуществе магистра Изгоев. Уже не впервые Ктесий задался вопросом, в кого на самом деле теперь превратился Ариман. Оставался ли он тем же человеком, которым был всегда, или преобразился подобно рубриканту, став кричащей воронкой мощи внутри оболочки, что до сих пор мнила себя воином-мудрецом?

+Он сможет рассказать нам, что случилось с Ариманом?+

+Возможно…+ послал Ктесий. +Но, что важнее, он сможет сказать, кто его послал.+

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

О ПУТЯХ РАЗОШЕДШИХСЯ

ВНЕ ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОСТИ 3

Боевая баржа «Гекатон»

Относительная хронометрическая позиция: переписана

Ариман открыл глаза. Он был в убежище на борту «Гекатона». До него доносился скрип корабля. Они шли…

Дверь взорвалась внутрь. По комнате разлетелись брызги расплавленного камня и металла. Сквозь горящее облако прыгнула фигура. Её цвета и форма смазывались бриллиантами и сполохами света. Быстрая. Настолько быстрая, что даже Ариман не смог уследить за ней взглядом. Но не разумом. В сердце разноцветной бури он различил отсутствие. Оно представляло собой силуэт, дыру, на месте которой следовало находиться душе. Пылающие капли ещё кружились в воздухе. Он по-прежнему сидел, подогнув под себя ноги, без доспехов, без оружия. Ариман изменил форму мыслей. Облако жидкого металла и дыма застыло на месте. Мазок света продолжал двигаться. Он почувствовал, что не может задержаться на нём ни мыслью, ни взглядом. Фигура уже успела пересечь половину комнаты. С момента взрыва двери прошла целая секунда. Её уничтожили мелта-зарядом, мощным, чужеродного производства. Альдари, кто же ещё.

Пятно приблизилось вплотную. Он увидел, как в цветастом каскаде появилось лицо. Оно было узким и напоминало воплощённую концепцию жестокости и скорби. Из завихрения поднялась рука. На тыльной её стороне выступал кончик оружия — игла, метящая ему в сердце. Готовая коснуться его и подарить поцелуй смерти. Азек простёр разум наружу. Секунды потянулись одна за другой. Маска оказалась так близко, что он мог бы к ней прикоснуться. Посох Аримана заблокировал удар. По комнате прокатился громовой раскат. В фигуру врезалась взрывная волна не-света. Та отскочила, сложившись от мощи удара, и приземлилась на одну ногу в другом конце убежища. Ариман крутанул посох и стукнул древком по обсидиановому полу. Вырезанные в чёрном стекле линии вспыхнули синим огнём. Фигура в маске подпрыгнула. Между ними взвились стены пламени. Противник налетел на одну из огненных преград. Комната утонула во вспышке ослепительного света. Альдари отлетел назад и по-кошачьи приземлился на пол. Теперь Ариман смог чётко его разглядеть: тонкие конечности, плащ с глубоким капюшоном, переливавшийся изменчивыми ромбовидными узорами. Бледная маска. Пришелец застыл, внезапно став абсолютно неподвижным.

— Ты аребенниан, — сказал Ариман. — Один из воинов-актёров твоего рода, что отказался от прочих ролей и пообещал себя демоническому бегу излишеств. Солитер.

Солитер склонил голову, послав неуловимую рябь по всему телу, поза которого едва не кричала о презрении.

Ариман поднялся и, сделав несколько шагов, остановился на расстоянии вытянутой руки от пришельца. Пологи синего огня перед ним разделились и сомкнулись обратно уже за спиной.

— Презрение… — сказал он, смотря прямо в чёрные глаза маски. Солитер ростом не уступал ему самому, но отличался кинжальной тонкостью. Ариман покачал головой. — Нет, твоё презрение — ложь. — Он чувствовал под ногами вибрацию корабля, ощущал бормотание далёких взрывов. — Мы в паутине. Мы заблудились. Актёры, твои соратники по войне, напали на нас. Вы преодолели нашу оборону. Мои братья пытаются дать отпор. Твоя труппа действовала быстро и хитро. Мы проигрываем. Вы побеждаете. Но…

С помощью телепатической связи Ариман быстро заглянул в разумы остальных воинов Тысячи Сынов на борту «Гекатона».

— Но скорость твоего рода не может защищать их вечно. Мои братья уже реагируют на нападение. Твои танцоры гибнут. Ты знаешь, что времени осталось всего ничего, прежде чем вам придётся отступить. Вы рассчитываете на то, что наши корабли застрянут в паутине. Что они станут обломками в недрах лабиринта. Но перед этим ты хочешь убедиться, что я умру. Вот почему ты здесь, солитер. Из-за меня. Ваш вид вымирает, и вы не тратите жизни сородичей без нужды. — Ариман грустно улыбнулся и снова покачал головой. — Вы бы не пошли на это из-за врага, к которому относитесь с презрением. Будь так, это стало бы насмешкой над всем, чем вы являетесь.

— Насмешка — это истина, — промолвил солитер.

Ариман моргнул. Пришелец говорил на безупречном тизканском. Корабль тряхнуло снова. Чародей направил чувства наружу. Что-то не так. Ещё один толчок и ещё, когда по корпусу прокатилась цепочка мощных детонаций. Новая волна дрожи — в этот раз она словно прошла сквозь него самого, поднявшись по телу в череп.

В голове чередой сполохов взорвались образы: чёрная дверь, отражение его лица в воде, плато из чёрного песка под раздувшимся солнцем. Каждый образ на миг затмевал все прочие ощущения. Он невольно ахнул. Когда у Аримана прояснилось в глазах, солитер смотрел прямо на него. Теперь дрожало уже всё — материя, разум и душа. Что-то совсем, совсем не так. У него возникло чувство, как будто он уже видел и проживал этот момент. Происходящее напоминало ему образ, что плывёт по идущей рябью воде. Сон или воспоминание, но… но это было не так. Всё было реальным. Что происходит?

Солитер вздёрнул подбородок. Ариман понял, что раньше неверно интерпретировал выражение маски — то было вовсе не презрение. Это было любопытство, как у птицы, наблюдающей за извивающимся червем. Азек тряхнул головой, сделав это одновременно с вибрацией очередного взрыва, который сотряс «Гекатон».

— Нет… — произнёс чужак. — Ты пока не прибыл, куда следует.

Ариман открыл рот, собираясь ответить. Солитер взметнул руку сквозь разделявший их синий огонь. Кончик оружия на его запястье устремился к груди Аримана. Азек увидел следующие несколько секунд, увидел, как моноволоконная проволока прошьёт броню и плоть. Услышал последний удар сердец за миг до того, как проволока разлетится, чтобы превратить его внутренности в кровавую кашу.

+Нет!+ взревел его разум, и мысль оторвала арлекину руку и отшвырнула его назад в фонтане крови и вихре перебитых конечностей. Лицо Аримана забрызгал влажный багрянец. Он ахнул, моргнул, и…

ГЛАВА X

ОБЩЕНИЕ

Боевая баржа «Гекатон», безымянная мёртвая система

Относительная хронометрическая позиция: 7

— Ты меня слышишь? — Ктесий замолчал, затаив дыхание. — Надеюсь, слышишь.

Ариман не очнулся и не ответил.

Демонолог понял, что думает о Гелио, обо всех разговорах с вернувшимся рубрикантом, что заходили в никуда. Что случится с Ариманом теперь? Станет ли магистр Изгоев очередным узником Клетей безмятежности, безмолвствующим телом, что будет медленно истлевать под воздействием времени?

Ариман лежал на полу убежища, там, куда Ктесий с Ликомедом положили его после нападения Жестоких Родичей. На теле Азека отсутствовали раны. Его плоть и доспехи выглядели целыми. Комплексы биомониторинга в боевой броне говорили, что он жив, но на пределе. Кровеносная, дыхательная и нервная системы — всё функционировало едва-едва, почти неуловимо. Поначалу Ктесий решил, что Ариман впал в сберегающую кому, которая, по идее, позволяла космодесантнику восстановиться после самых серьёзных ран. Впрочем, это была не она. Разум Аримана продолжал активно работать. Очень активно. Ктесий попытался связаться с ним телепатически, но стена ментальной энергии откинула его прочь. Он чувствовал движущиеся в разуме Азека мысли — бесчисленные мысли, вспыхивающие и тут же исчезающие, словно зарево искр внутри хрустального шара. Что там творилось? Война? Неужели Жестокие Родичи нанесли Ариману достаточный урон, чтобы он бросил все силы на борьбу с последствиями, будто тело, пытавшееся изгнать недуг?

У него не было ответов, и по мере того, как день сменялся днём, они не появлялись. Он возвращался снова и снова и неизменно видел одну и ту же картину — неподвижного Аримана с открытыми, но незрячими глазами, ни на что не реагирующего. Он положил посох ему на грудь и сомкнул на нём руки. Ктесий не знал почему, точно так же, как не знал, зачем вообще пришёл. Возможно, в жалкой надежде, что это что-нибудь изменит.

— Я никогда не сомневался в твоих способностях, — продолжил Ктесий. — Мне не нравилось, как ты их использовал, но я никогда в них не сомневался, Ариман. Даже сейчас часть меня надеется, что ты не просто пал, а делаешь нечто, что я неспособен понять. Я правда надеюсь, что дело в этом, ведь если нет, боюсь, проклятье, которое ты так долго пытался предотвратить, может всё же нас настичь.

Долгий удар сердца призыватель смотрел на неподвижное тело Азека, затем покачал головой.

— Чем бы ты ни занимался, — сказал он, направляясь к двери, — заканчивай скорее. У нас проблема, и я не уверен, что могу её решить.

Демонолог перезапустил обереги сразу, как только оказался за дверью, после чего протяжно выдохнул.

Призрачные ауры Гауматы, Гильгамоша и Киу возникли на границе его сознания прежде, чем он успел отступить от двери.

+Мы должны увидеть Аримана,+ послал Гаумата; его мысли рябили от злости.

+Вам нельзя,+ ответил Ктесий, даже не потрудившись скрыть в голосе усталость.

+Мы должны поговорить с ним,+ мысленно произнёс Гильгамош. +Буря сильно нас потрепала, и путь, по которому он нас вёл, никому не известен. Если он не может с нами общаться, мы должны решить, куда идти дальше.+

+В каком он состоянии?+ холодно и требовательно спросил Киу, вклинившись в послания братьев.

+Он восстанавливается,+ отозвался Ктесий.

+В сознании?+ уточнил Гаумата.

Ктесий не сумел утаить колебание в ответе.

+Атака была мощной. Потребуется время.+

+Время утекает, как песок сквозь пальцы…+ послал Гильгамош.

+Если он не сможет восстановиться,+ начал Гаумата,+ если он сгинет…+

+Он восстанавливается,+ повторил Ктесий, тоном мысленного ответа чётко дав понять, что разговор его утомил.+ Вам следует вернуться к ремонту флота и оставить нас с ним в покое.+

С рыком воли демонолог отсёк ментальную связь. Призрачные ауры на границе чувств исчезли. Он вздрогнул внутри доспеха, затем покачал головой.

— Конечно, они правы… — пробормотал он про себя. — Они правы.

Он потянулся разумом к Ликомеду.

+Приготовь демоническую жемчужину,+ послал он аколиту, не удосужившись убрать из приказа резкость.+ Попытаемся вызнать её тайны снова.+

+Как пожелаешь…+

+Есть идея получше?+

+Нет, как и особых надежд на то, что мы преуспеем в этот раз. Да и, если мы узнаем, кто подослал Жестоких Родичей, едва ли это нам чем-то поможет.+

+Спасибо за оптимизм,+ отрезал Ктесий, обрубая телепатический канал связи. Он кинул взгляд на запертую дверь в убежище Аримана, затем отвернулся и заковылял прочь.

Серв, ссутулившись, стоял у стены артериального перехода. Освещение в этой части корабля было тусклым, тени — глубокими. Мимо проходили члены экипажа. На слугу почти никто не обращал внимания. Те, кто всё же замечал, спешили дальше. Серв относился к высшим кругам. Тёмно-синее одеяние с расшитым золотой нитью палантином выдавали его ранг. Медальоны, болтавшиеся у него на руках и шее, указывали на то, что он служил Тысяче Сынов напрямую. Не следовало донимать расспросами того, кто исполнял волю Верховных и Возвышенных. Оно того не стоило. Поэтому никто не задерживал на серве взгляд дольше секунды. Ни вереница орудийных рабов, с лязганьем топавших по коридору. Ни стада тзаангоров. Ни полумёртвые зверомашины. Все усердно старались его не замечать. Серв дожидался, пока они не пройдут. Он знал, что вот-вот настанет момент, когда в коридоре не останется никого, кроме него. Этот момент был даром от хозяев, наряду с нефритовым перстнем, которым он коснётся стены коридора. Момент близился. Слуга чувствовал его. Он увидел, как группа закутанных в жёлтые одеяния громил свернула за угол. Больше в переход никто не вошёл. Он притронулся кольцом к стене. Металл замерцал, после чего исчез. На месте участка стены образовался проём. Слуга шагнул внутрь. Дверь истаяла. Стена стала такой же, как прежде.

В тишине, наполнившей переход после его исчезновения, Маекта спрыгнула из ниши в потолке, откуда всё это время вела наблюдение. Коридор снова наполнился толпами, однако все шли мимо. Никто не глядел на неё. Прохожие смотрели куда угодно, лишь не на то место, где она стояла. Их разумы и чувства не терпели присутствия неприкасаемой. Ноги уносили их прочь. Глаза находили, куда посмотреть ещё. Для того чтобы увидеть, услышать или коснуться её, требовалось усилие воли, на которое ни один из спешивших по делам смертных не был способен. Если они случайно бросали взгляд туда, где находились пария, их разумы сами вымарывали то, чему они стали свидетелями. Пси-тронутые среди толпы вздрагивали. Украшенный гирляндой из перьев прорицатель пошатнулся и исторг содержимое желудка, но тут же устремился дальше.

Маекта увидела, как ближайшие к ней смертные встрепенулись.

— Так тень парии затмевает свет души, — тихо изрекла она, после чего улыбнулась. Цитата была из текста, который одни считали священным, другие — еретическим, а она сама — по-детски наивным.

Пустышка перевела взгляд обратно на участок стены, через который прошёл слуга. Внутрь ей не попасть, без нефритового перстня уж точно, но в руках парии он бы и так не сработал. Оставалось надеяться, что чары не дополняла какая-то ловушка или обманное поле. Был лишь один способ выяснить… Она открыла канал связи между визором и сетью арахнидов-шпионов. В углу дисплея развернулись картинки, а уши наполнились звуком. Маекта улыбнулась.

Серв действовал осторожно. Хитрости и обман были для рабов Изгоев естественной частью жизни. В обществе, где главенствовали существа, способные разобрать чужие мысли по крупицам, конспирация требовала мастерства и осмотрительности. Тут против тебя играли телепатия, прорицание и изменение тел. И это только на уровне сотен мелких сообществ на любом из кораблей. Внутренний же круг Аримана представлял собой вызов даже не высшего порядка, а совершенно другую вселенную. Тысяча Сынов редко интересовалась теневыми войнами среди трэллов и членов экипажей, не в большей мере, чем волк замечал блох у себя на спине. Вот почему Маекта решила начать со слуги.

У неё ушло три цикла дня и ночи, чтобы выбрать цель. Кого-то из числа старших представителей смертной команды, но при этом не привлекающего внимания Тысячи Сынов. Кого-то бдительного. Кого-то защищённого от воровства мыслей и пси-наблюдения. Кого-то, кто не заметит паучков, упавших ему в карман, пока он ждёт у стены перехода. Вот в чём заключалась уязвимость общества, построенного на нематериальной силе: оно часто упускало из виду физический аспект.

Эти паучки назывались ворами секретов. Не крупнее кончика мизинца, они имели тонкие, с волосок, медные лапки и тельца из необычной керамики. Глаза их состояли из скоплений линз и сенсоров. Изготовил этих существ один из механистов её вымершего ордена. В своё время он покинул ряды марсианских Механикусов, а после и Тёмных Механикумов. Тайна создания воров секретов была передана Кураторам в обмен на правду о том, что случилось на одном давно забытом поле боя в дни Великого крестового похода. Смешная цена за то, чтобы научиться делать столь крошечные устройства.

Маекта стала наблюдать глазами паучков за тем, как слуга спустился по короткому переходу. Коридор был узким. Вдоль стен тянулись трубы. По поверхностям расползалась ржавчина. В воздухе клубились облачка пара, а с потолка капала влага. Пространство, по которому шёл серв, находилось в зоне активного воздействия варпа. Будь пустышка способна смотреть глазами человека, ржавчина могла бы показаться ей живой кожей. Грязная вода, брызжущая из лопнувшей трубки охлаждения, напоминала бы кристаллические осколки. Возможно. Маекта не знала наверняка. Неприкасаемые такими и были — неприкасаемыми для варпа, а варп касался всего, что окружало Тысячу Сынов. Пария не могла сказать, понимали ли смертные вообще, сколь сильно в них въелась ложная реальность. Маекта отдавала себе отчёт, что они видели всё несколько иначе, нежели она; вот только не могла сказать, насколько иначе. Сама пустышка видела вокруг лишь грубую, низменную реальность. Глаза парии не затуманивали чары, а внутри неё не обреталась душа, которая бы помогала отличить красоту от мерзости.

Слуга достиг люка и остановился. Наверное, произошло некое психическое явление, поскольку человек вздрогнул, и у него по подбородку заструилась кровь. Он поднял руку, словно коснувшись твёрдой стены в ярде перед люком.

— Я — Пламя Вечное, — произнёс он вслух. — Оно пометило меня, и мне позволено войти.

Ничто не нарушило тишину, однако серв склонил голову, как будто услышав ответ.

— Я ступлю в огонь и пойду на его свет.

Ещё одна пауза, после чего слуга бросился вперёд, вскинув перед собою руки, будто слепой. Он коснулся люка, отшатнулся, а затем принялся искать стопорное кольцо. Он провернул его, и со скрежетом ржавых петель люк распахнулся настежь. Серв сделал шаг, прежде чем прикрыть глаза. Маекта увидела пространство внутри. Это была галерея, огромная, с высоким сводчатым потолком и балочными перекрытиями. В чашах на бронзовых треногах горело масло, от которого в воздух поднимался густой дым, клубясь между сводом и полом. Сенсоры воров секретов уловили в туманном мареве ароматы можжевельника, мирры и корицы. Зал заполняли фигуры. Среди них были надзиратели трэллов, вожаки тзаангоров, машинные иерархи и демагоги культовых банд. Они стояли единым строем, выстроившись спиралью вокруг центра помещения. Никто не взглянул на серва, когда тот занял своё место.

Маекта перевела паучков слуге на плечо. По её подсчётам, в галерее собралось более девяноста смертных. Как и серв, все они занимали высокие должности среди обычного экипажа «Гекатона». Они прибыли с каждого яруса и района: с орудийных палуб, из ангаров и машинных склепов. Если существовали другие такие же ячейки — а они существовали, — они наверняка охватывали все палубы и технические службы корабля. Подобное не было нормальным. Неприкасаемая знала жизненный уклад людей на звездолёте еретиков-астартес. Ещё впервые поднявшись на борт «Гекатона», она провела поверхностный анализ сект и фракций его смертного экипажа, поскольку знание было силой, а сила позволяла выжить. Культы и группировки обычно возникали среди отдельных групп, к примеру трюмных мутантов или свитоносцев из башен. В них не входили представители других сфер, не имевших между собой очевидных связей. Но именно это она сейчас перед собой и видела — группу, нет, кабал из всех страт экипажа «Гекатона».

— Вы не сами это сделали, — пробормотала она про себя. — Не смогли бы.

Словно в ответ на её слова, толпа встрепенулась. Огонь в чашах угас. Тьма. Картинка с паучков переключилась в серо-зелёный режим теневого зрения. В центре спирали стояла фигура. Раньше её там не было. Глаза сияли в дыму ореолами света. От урчания доспеха дрожала палуба. Маекта моргнула. Затем кивнула.

— Ну конечно, вы не сами это сделали… — выдохнула она. Легионер Тысячи Сынов повернулся, окинув собрание взглядом. И вновь пария задалась вопросом, что видели перед собой смертные: высоченную пламенеющую фигуру, воина в сверкающих сапфирных латах, обрамлённый огнём шар тьмы?

Показания эфирных сенсоров воров секретов резко подскочили. Наверное, легионер отдал телепатический приказ, поскольку смертные разом подняли лица и руки к потолку. Некоторые застонали, будто от боли. По воздуху поплыло низкое, протяжное бормотание.

— Пиродомон… Пиродомон… Пламя Вечное… Пиродомон…

Легионер сделал полный круг, между тем как звук становился всё громче. Маекта узнала воина по доспеху. Его звали Гитхакат, и он служил под началом Игниса до того, как магистр Разрухи пал. Он был чародеем среднего ранга и по сравнению с любым смертным потрясающе могущественным.

Стенания и бормотание людей утихли. Гитхакат взмахнул рукой. Рядом с ним зажглась единственная огромная чаша с маслом. Пламя взвилось так высоко, что лизнуло свод. Смертные отшатнулись. Некоторые вскрикнули. Эфирные показания взлетели ещё выше. Присутствующие как один содрогнулись. Похоже, в их разумах эхом раздался ещё один телепатический зов, поскольку все они ответили вслух.

— Пламя неумирающее…

Ещё один скачок, и ещё одна рябь по толпе.

— Его круг вечен…

Огонь стал полыхающим столбом.

— Его откровение пришло…

Гитхакат воздел руки.

— Всё станет неумирающим… Неумирающим… Неумирающим… Неумирающим!

Теперь все кричали.

— Пиродомон! Пламя Вечное! Неумирающее!

Затем снова тьма и внезапная тишина. Пламя в чаше возле Гитхаката съёжилось до размера руки.

Наконец легионер заговорил вслух, и его голос с хрипом раздался из решётки шлема.

— Как восстаёт Пламя, так восстанем и мы…

— Так восстанем и мы… — повторила за ним толпа.

Какое-то время Маекта продолжала наблюдать за ритуалом. Пария слушала и смотрела, но всё необходимое она уже выяснила. Мало что было хуже подтверждения собственных догадок, отвлечённо подумала Маекта. Гитхакат такой не один, и это собрание тоже не было единственным. Культ был создан группой… нет, опять же, кабалам Тысячи Сынов. Что это за кабал, Маекта не знала, хотя имела определённые подозрения. Представлял ли он опасность? Твёрдых доказательств она не увидела, однако секретность редко сопутствовала безобидным мотивам. Теперь, когда Аримана вывели из игры, угрозой могло считаться что угодно, а легионеры Тысячи Сынов, как уж повелось, были склонны реагировать на неопределённость саморазрушением.

Двинувшись прочь от места собрания, Маекта невольно подумала, что в корне любой катастрофы неизменно таилась безысходность. Ариман, Тысяча Сынов, даже Сетех с его мёртвой расой некронов — все они начали свой путь с отчаянной потребности в чём-то, и эта нужда привела их к краху. А теперь по этой тропинке шла она сама.

+Ктесий.+

+Не сейчас, Гаумата.+

+Сейчас.+

Призыватель услышал голос у себя в убежище. Серый шарик, содержавший в себе Жестоких Родичей, лежал на холодном пьедестале. Тёмный металл вокруг него покрывала кровь и горящие печати. На поверхности сферы начал проясняться небольшой клочок. Из разрыва пробивалось розово-синее сияние, словно отравленное солнце, показывающееся сквозь просвет в облаках. С Ктесия катился пот; капли, шипя, обращались в пар, срываясь с лица на пьедестал. Ликомед стоял в центре помещения, напитывая энергией обереги, что тянулись от кругов, выведенных солью на полу, в сам варп. Он хотел узнать, кто прислал к Ариману демона, и, чтобы раскрыть загадку, ему требовалось ослабить путы. Он словно развязывал тугой узел. Ктесий работал на протяжении тридцати шести часов кряду, когда в его голову проник голос Гауматы. Он наложил на комнату печать тишины и изоляции, чтобы никто не нарушал его уединение и сосредоточенность. Защита была мощной, но недостаточно мощной, чтобы помешать вторжению такого разума, как у Гауматы, когда ему это было нужно. И пиромагистр явно хотел украсть у него как внимание, так и покой.

Ктесий выпрямился. Клочок розово-синего света на поверхности шара исчез. Символы на железном пьедестале померкли до холодной черноты.

+Мы поговорим сейчас, Ктесий,+ раздался нетерпеливый мыслеголос Гауматы.

+Умолкни и подожди,+ рявкнул в ответ Ктесий. Он заставил себя сделать медленный вдох, после чего повернулся к Ликомеду.

— Запечатай зал и установи обереги заново, — произнёс он вслух. Пот щипал глаза. Демонолог тряхнул головой и направился к двери, ведущей к складу ритуальных ингредиентов.

Призыватель нашёл кувшин с вином и пеплом и плеснул себе в кубок. Он покрутил сосуд, бормоча и дыша над накатывающей на бронзовый обод жидкостью. Затем закрыл глаза и сделал глоток. Мутный напиток отдался на языке горечью. Он промолвил слово и ощутил, как сознание покинуло тело.

На секунду он почувствовал, словно летит… затем кубарем катится сквозь тьму. Затем он пошёл, а впереди него сиял свет. Он продолжил идти. Свет вдали разгорался, из белого становясь жёлто-золотым. Потом чернота исчезла, и вот он уже шагал по гранитной дамбе под небесным сводом, пылающим от лучей девяти заходящих солнц. На дамбу с двух сторон накатывали волны расплавленного металлического моря, расшибаясь об неё пенистыми брызгами, что взвивались языками огня. Ктесий не оглядывался. Впереди он различил вырастающую над морем пагоду. Укрытая чёрной черепицей крыша клинком пронзала солнечный свет. Ничто из этого не было реальным, по крайней мере, не в материальном плане. Образ являлся плодом памяти и метафорой. Это был аванпост мысленного пейзажа Гауматы, место, где он мог встречаться с другими Изгоями. Ктесий никогда не утруждал себя созданием подобного монумента гордыне у себя в голове, но настоящие сподвижники Аримана — те, которые держались подле него ещё до Рубрики и оставались вместе с ним сейчас, — любили возводить архитектурную ерунду в своём воображении. По крайней мере, Гаумата избавил его от необходимости самому создавать пейзаж для разговора.

Пиромагистр не стал оглядываться на вошедшего в пагоду Ктесия. Точно так же как камни, море и небо представляли собой творения разума, так ими являлись и их образы. Он знал, что если взглянет на себя со стороны, то предстанет таким же, каким выглядел в реальности: измождённым, покрытым татуировками и шрамами, но только тут его доспех сменился серебряно-чёрной одеждой, а посох стал простой тростью из гладкого дерева. Мыслеформа же Гауматы ничем не напоминала его физическое подобие. Из его торса вырастали четыре руки, кожа и мышцы казались серыми от присыпанного пепла. Верхние конечности были заключены в золотые браслеты, пальцы унизывали перстни, усеянные сверкающими сапфирами, рубинами, агатами и обсидианом. Ниже торса начиналось тело льва. Изо рта тянулись огромные бивни. Голову обрамляла пышная медно-красная грива. Гаумата сидел на корточках, не сводя пристального взгляда с игровой доски красного и кремового цветов, что восходила многочисленными ярусами, подобно модели безумного города. Доску покрывали ни разу не повторявшиеся узоры из кругов, шестиугольников, квадратов, пентаграмм и восьмигранников. Красные и белые фигурки стояли на клетках или парили на высоте пальца над остальными. Гаумата склонил голову, изучая доску ещё секунду, прежде чем переставить одну из фигурок на нижнюю платформу. Он смотрел на неё ещё мгновение, после чего наконец оглянулся. Глаза его напоминали горящие угли.

— Игра только для многоруких? — полюбопытствовал Ктесий.

Гаумата недобро прищурился.

— Ариман очнулся? Он заговорил?

Ктесий повернулся к доске и прислонил к ней посох. Он ощутил, как раздражение Гауматы рябью прокатилось по воздуху, но проигнорировал его, нагнувшись, чтобы пристальней разглядеть одну из фигурок. Та представляла собой согбенного человека, пытавшегося жонглировать кубками и мечами. На его лице застыла гримаса сосредоточенности и боли.

— Он в том же состоянии, что и в прошлые недели, — ответил он.

— Безмолвный, — рыкнул Гаумата. — В коме.

— Безмолвный, да. В коме? Я думал, на пути к могуществу ты усвоил достаточно, чтобы знать, что по телу не постичь занятий разума. Неужели огонь твоего высокомерия разгорелся так сильно, что ты взялся судить, чем заняты разум и воля Аримана?

— Демон преодолел твои обереги. Он напал на Аримана, и тот теперь всё равно что труп.

— Но живой, — холодно произнёс Ктесий. — Живой, не забывай.

Свет в глазах Гауматы полыхнул ярче. Он оскалил остальные зубы.

— Ты смеешь говорить мне подобное? Ты всегда всё делал только ради себя самого. Я же жертвовал для цели Аримана всем, и не раз.

— А сейчас пойти на ещё одну жертву тебе стало… что? Скучно? Утомительно? Невыгодно?

— Дальше так продолжаться не может, — прорычал Гаумата. — Мы лишились слишком многого на пути, что ведёт в никуда.

— Мы пытаемся найти ключ, чтобы обратить время вспять. Ключ, который был скрыт древней расой чужаков на пике своего могущества. Ожидать, что дело будет лёгким, — глупость, какой я не ожидал даже от тебя.

— Это — ложное обещание спасения, — бросил Гаумата.

— Ариман так не считает.

— Аримана больше нет! — Слова громом прокатились по ненастоящему воздуху. На далёком горизонте хлестнули чёрные нити молний. Гаумата вздрогнул, взяв себя в руки. — Ариман в прошлом.

Ктесий застыл в полной неподвижности. Внезапно они оказались у самого края пропасти. Только что было сказано нечто очень опасное. После этого момента всех их ждало совершенно новое будущее.

— Благодарю за откровенность, — осторожно произнёс Ктесий. — Ариман жив, и после всего, чему свидетелями мы были, как можно сомневаться в том, что он знает и понимает происходящее лучше нас?

— Ты сам себе не веришь, — прорычал Гаумата. Из его глаз заклубился дым.

— Лучше быть лгуном, чем болваном.

Гаумата внезапно оказался перед ним. Ктесий ощутил, как ему в лицо дохнул жар, а нос наполнился запахом горящих благовоний. Гаумата входил в культ Пирридов — одной из давно отринутых структур легиона Тысячи Сынов. Пирриды были ткачами пламени, рассматривавшими огонь одновременно как свой инструмент и философскую идею. От природы вспыльчивые, они были склонны к гневу, агрессии и раздражению в большей мере, нежели последователи прочих культов. Система культов развалилась после бегства легиона с Просперо в Око Ужаса. Разделение по направлениям и способностям ушло в прошлое. Адепты Тысячи Сынов стали мастерами всех тонких искусств сразу. Впрочем, несмотря на то что Гаумата был теперь далеко не простым пиромантом, пламя оставалось в нём: он был агрессивным, скорым на гнев, сокрушительным для всех, кто вставал у него на пути. Море вокруг дамбы заклокотало. Над чёрными камнями выплеснулись брызги и упали на землю уже угольками и искрами.

— Я помню тебя, Ктесий, — произнёс Гаумата. — Я помню тебя ещё по чертогам Просперо. Тебя недолюбливали уже тогда. Не знай ты так много, вряд ли тебя стали бы терпеть. Ты — злобный сосуд лжи и краденой силы.

— Какой увлекательный теоретический и исторический экскурс, который, пусть и интересен, всё же лишён объективности, брат. — Ктесий обвёл рукой море и окружающие их солнца. — Как ни крути, мы все — колдуны и лгуны, не так ли?

— Ты ничем на нас не похож. Ты напрочь лишён идеалов и веры в высшую цель. Ты — наёмник и трус.

Демонолог улыбнулся.

— Но трус, стоящий на своём. С чего бы вдруг? — Он улыбнулся пиромагистру.

— Я сокрушу тебя, любитель демонов, — процедил Гаумата, подавшись ближе.

— Возможно… — отозвался Ктесий. — Но вряд ли сегодня. — Он, отвернувшись, обвёл взглядом сияющее море расплавленного металла и затянутое огнём небо. — Пусть твоя стихия и огонь, тебе не хватит духу, чтобы быть палачом. — Ктесий кивнул, после чего зашагал по дамбе обратно в свой разум.

Гаумата проследил взглядом за уходящим сковывателем демонов и почувствовал, как связь между ними оборвалась. Усилием воли он привёл мысли в покой. Волны медленно стихли. Столбы дыма выровнялись.

— Ктесий прав, — сказал Гильгамош. Он повернулся к близнецу. Его мыслеформа была выше, напоминая тонкую, как ива, фигуру, закутанную в плащ из перьев. Место, где следовало находиться глазам, покрывала гладкая кожа. Он был здесь на протяжении всего разговора с Ктесием, скрытый от его восприятия. Гильгамош медленно протянул руку и взял фигурку, которую ранее разглядывал Ктесий. Он повертел её в пальцах. — Огонь поднимается, вода судьбы и времени сходит на нет. Больше колебаться нельзя.

— Я не колеблюсь. Я вижу грядущее откровение. Во сне его рука тянется ко мне из пламени.

— Однако ты привёл сюда Ктесия и разговаривал с ним. Ты ожидал, что благодаря твоим словам он увидит истину, испытает внезапное озарение?

— Вечность принадлежит по праву рождения всем, кто пришёл к свету. Даже такому как Ктесий, брат.

— Но теперь ему известна твоя позиция. Он опасен. Его следует устранить.

Гаумата обратил пламенеющий взор на мыслеформу Гильгамоша.

— Всё идёт так, как надо, — произнёс он. — Аримана нет. Ктесий не сможет остановить нас, даже если будет знать всё в подробностях.

— Момент настал… Им нужно воспользоваться, — выдохнул Гильгамош. — Колесо вращается. Авгуры слабы, и будущее скрыто от взора. Я мало что вижу в течениях судьбы, но мне не нужно видеть, чтобы чувствовать направление потоков. Изменение близится, великое и страшное, и оно полно возможностей. Перед его лицом есть лишь один способ выжить — стать глашатаем изменения. Пиродомон грядёт.

Гаумата кивнул.

— Он близко. Но остался ещё один знак, ещё одно откровение, чтобы разжечь бурю.

— Ты не провидец, брат. Откуда тебе знать?

— Я… — начал Гаумата. В своём разуме он снова увидел фигуру среди пламени, теперь уже ближе. — Я это чувствую. Вечность станет нашей. Этого не остановит ничто.

Какое-то время брат не сводил с него взгляда. Его плащ из перьев зашелестел.

— Как скажешь, — произнёс он, — так и будет.

Он протянул руку. Его пальцы заканчивались кривыми когтями.

Гаумата стиснул её. Он почувствовал, как их рукопожатие эхом отдалось сквозь узы и клятвы, восходившие к крови, которую они делили между собой как зеркальные души.

— Пиродомон грядёт, — пообещал он.

— Это Гаумата, — сказал Ктесий. — Пламя Вечное, кабал и остальное. За всем стоит он.

Маекта кивнула, скорее для себя, нежели из каких-то иных соображений. Ктесию всё ещё было сложно смотреть на неё и различать её движения. То, что он вообще говорил с пустышкой, уже свидетельствовало о глубине его тревоги. Принимая во внимание то, что она выяснила и что он рассказал, эта тревога была вполне оправданной.

— Скорее всего, культ проник в ключевые структуры звездолёта, чтобы в нужный момент нанести обезглавливающий удар и захватить над ним власть, — сказала пария. — Вероятно, так же обстоит дело на остальных капитальных кораблях.

К чести Ктесия, он остался бесстрастным, когда она поведала ему о своём открытии, и сказанное вызвало у него не удивление, а лишь раздражение и злость. Они находились в храме Мёртвых богов, где Маекта однажды встречалась с Ариманом. Ныне колонны взирали на неё и призывателя демонов, а эхо их голосов таяло среди теней. Ликомед охранял вход, а Ктесий согласился с Маектой, что, несмотря на все старания, его братья-чародеи не смогут преодолеть ауру неприкасаемой. Они были надёжно защищены от любопытных разумов и могли делиться какими угодно секретами. Чем бы это в итоге для них ни обернулось.

— Так быстро, — сплюнул он, качая головой. — Из семени заблуждения, что проросло в Гаумате, до всего этого… Мы ничего не можем с собой поделать. Кабалы, сговоры, бесконечные спирали недоверия и обмана, и всё скрыто под идеей того, якобы некоторые из нас видят яснее прочих, как будет лучше для всех. — Он провёл рукой по татуированной голове. — Воистину, мы — змея, что пожирает собственный хвост.

— Это можно остановить… — произнесла она.

— Ты спрашиваешь или утверждаешь? — резко сказал Ктесий. — Остановить можно что угодно. Сделать можно что угодно. Требуется лишь нужное знание. Нужная сила. Нужный рычаг. — Он безрадостно хохотнул. — Будет это, и сможешь всё.

— И ничего из этого, как я понимаю, у нас нет?

Демонолог покачал головой.

— Нам нужен Ариман, — сказал он. — А его-то как раз и нет. У нас много врагов, а вариантов — мало.

Маекта кивнула. Она приняла решение. Пустышка направилась к дальнему выходу из храма.

— Уже бежишь? — раздался ехидный голос Ктесия, когда её поглотили тени. Она не ответила. Маекта сомневалась, что тот услышал бы её, но это не имело значения. Только что воры секретов показали ей, как культисты Пламени Вечного одновременно пришли в движение по всему кораблю. Переступив порог, неприкасаемая оглянулась. Ктесий сидел на основании сломанной колонны, прижавшись лбом к посоху.

ГЛАВА XI

КАК ПОСТАНОВЛЕНО

Безымянная мёртвая система

Относительная хронометрическая позиция: 9

Никто не увидел, как некроны подошли к флоту Аримана. Три корабля — вот всё, что прислал Сетех. Три серпа угольной черноты. От них не отражался свет. Ауспики и глаза смотрели сквозь них. Своим прохождением они даже не потревожили звёздную пыль на окраине системы. Каждый из кораблей нёс на борту оружие, способное уничтожить по меньшей мере один капитальный космолёт Изгоев и повредить гораздо больше других. Они не стали открывать огонь. Их цель заключалась в ином.

В девяти тысячах световых годах оттуда фаэрон получил новости о прибытии кораблей. Найти Аримана оказалось нелегко. Флот Тысячи Сынов перемещался по космосу, преодолевая барьер в царство анафемы. Туда некроны за ними последовать не могли. Они не могли предсказать, где Изгои появятся потом. Обнаружение Аримана должно было стать невыполнимой задачей. Сетех решил её. В конце всё оказалось на удивление просто. Ариман забрал один из хронометронов Сетеха. Это было ошибкой. Рабы царства анафемы всегда недооценивали физическое начало. Так было во время Первой войны, и так оставалось сейчас. Хронометрон был простым инструментом. В нём отсутствовал интеллект и функция передачи сигнала. Но у Сетеха получилось им воспользоваться. Он настроил механизмы устройства, замкнул застывшие в парадоксе атомы и связал тетивой его источник энергии с фоновым излучением Вселенной. Он знал устройство до мельчайших деталей. Да, это заняло время у него и двух его криптеков, но в итоге он распутал клубок. Наградой ему стала нить пространственного резонанса, которая привела его к хронометрону. К Ариману.

Три корабля некронов призраками подкрались на десять тысяч миль к флоту Изгоев. Их всё ещё никто не замечал. Как и рассчитывалось. Большинство из тех, кто смотрел в ту сторону, ничего бы не углядел. Суда Изгоев дрейфовали в вакууме. Со своего трона фаэрон видел, как те вжимаются в кожу гравитации и времени. Раздутые, примитивные механизмы. Он передал свою волю доминировавшим над тремя кораблями некронам.

Носитель Чёрного Диска, Высочайший Сетех — услышьте мою волю

Унах, Держатель Шторма — этот субъект падает ниц, мой фаэрон

Носитель Чёрного Диска, Высочайший Сетех — отними у них зрение

Унах, Держатель Шторма — от вашей воли до писания вечности — Подчинение

Три корабля выпустили первый из грузов. В их обшивке открылись округлые полости. Оттуда по вакууму к флоту Изгоев потекли чёрные облака. Каждая пылинка в тех тучах представляла собой устройство-скарабея не больше зрачка в людском глазу. Никто во флоте до сих пор их не видел. Покрытие жучков сбивало с толку любые сенсоры. Даже если бы примитивные машины Изгоев и заметили их, то не отличили бы те облака от течений звёздного вещества. Скарабеи миновали внешние корабли. Их целями являлись крупные космолёты, что располагались в ядре флота.

Время текло неспешной рекой.

Сетех увидел, как облако достигло первого большого корабля. От тучи отделился рой скарабеев и проскользнул в корпус звездолёта. Они нацелились на сенсорное оборудование, закрепились на нём и приступили к работе. Жвала вгрызлись в металл. Подрой жучков заползли в проделанные бреши. Они достигли толстых пучков кабелей и погрузились в них. Скарабеи ничего не уничтожали — нет, они переделывали. Строили. Преобразовывали. Существа, следившие за показаниями сенсоров, не заметят перемен. Скарабеи могли бы ослепить их, но слепота предупреждала о нападении. Поэтому они подправляли. Сенсоры сложно было назвать даже примитивными. Работа жукам давалась без особых усилий. Они лишили устройства возможности выявлять всё, чего они не хотели. Теперь, что видеть кораблю, решали они.

Рой отправился к следующему кораблю и взял под контроль его сенсоры также. Постепенно флот Изгоев стал слепым. Но у той слепоты были пределы. Если корабли-полумесяцы приблизятся к ним, если уберут пространственные помехи, если в атаку пойдёт весь династический флот Гиксосов, скрыть это скарабеи уже не смогут. Нет, чтобы работа приносила плоды, роям требовалось соотносить то, как они меняют показания сенсоров, с тем, что датчики могли увидеть. И изменения должны быть мелкими, незаметными.

Унах, Держатель Шторма — тотальность достигнута, мой фаэрон

Носитель Чёрного Диска, Высочайший Сетех — ниспосылай

Унах, Держатель Шторма — Подчинение

От некронских судов отсоединились машины. Каждая напоминала скрюченную руку из балок, сжимавшую инертные металлические тела. Они заняли исходную позицию в тени кораблей. Затем их подхватили гравитационные поля и швырнули в направлении армады Изгоев. Не воспламенился ни один двигатель. Машины летели на одной только кинетической энергии, так быстро, что при столкновении с луной оставили бы на её поверхности кратер. Антигравитационные генераторы в них запустились лишь в момент, когда до удара оставалась доля секунды. Их стремительный полёт мгновенно перешёл в медленный, плавный дрейф, а избыточная энергия отвелась в карманные измерения.

Пальцы машин разжались. Глаза металлических фигур зажглись. Они расправили плечи. Каждая имела угольно-чёрное, украшенное золотыми узорами брюшко, как у жуков, и змеиный хвост. Они были династическими конструкциями вроде скарабеев, но только высшего и более смертоносного порядка. Заработав конечностями, они поплыли по вакууму. Доставившие их машины заскользили дальше к корпусам кораблей. Теперь, когда змееобразные конструкции вышли наружу, стали видны остальные пассажиры. Они были лучшими воинами из высшей касты, специально отобранными для этой миссии. Они оставались неподвижными, со склонёнными головами и скрещенными на груди руками…

…руками, не клинками. И тела благородных воителей вовсе не согбенные, застывшие в пароксизмах безумия и голода. Клинками, предназначенными вспарывать, рубить и резать мясо на куски, а затем жадно заталкивать его в рот и чувствовать на языке кровь и тепло мяса на зубах, и пожирать…

Сетех отсёк засбоившую мысль и представший перед глазами образ. Пустяки. Просто случайный выброс из данных, которые он обрабатывал. Всё хорошо. Всё шло так, как следовало.

Машины подплыли к ранам в обшивках космолётов: оставленным ударами трещинам, дырам, образованным в уставшем металле; зевам холодных неиспользуемых орудий. Они проскользнули внутрь. Далее они станут пробираться вглубь, неспешно, пока не достигнут недр судов. Никто не узнает, что они там. Змееобразные конструкции также двинулись к корпусам. Их тела замерцали практически перед самым столкновением… и они прошли сквозь металл, на миг уподобившись бесплотным, как мысль, призракам. Они найдут пустоты в глубинах каждого из кораблей и, скрутившись во тьме, станут ждать.

Унах, Держатель Шторма — всё сталось, как было постановлено, мой фаэрон

Сетех видел, что так и было. Он победил. Его силы проникли на корабли Аримана и теперь будут ждать, пока в них не возникнет потребность. Сетех вонзил кинжал в грудь Ариману, а человек об этом не догадывался, как не знал и того, что остриё остановилось у самой стенки его сердца. Если Ариман узнает местонахождение Ключа к Бесконечности, то Сетех последует за ним, а затем прикончит до того, как тот успеет ему помешать. Если же его местоположение первым определит фаэрон, то уничтожит Изгоев тотчас. В любом случае им конец. Теперь их жизнь и смерть зависели от воли Сетеха. Как тому и полагалось.

Пока фаэрон наблюдал, корабли запустили плазменные двигатели. В их внутренних механизмах пробудилась экзотическая энергия. Изгои готовились к отбытию. Он нанёс тайный удар в самый идеальный момент.

Носитель Чёрного Диска, Высочайший Сетех — отступайте

Унах, Держатель Шторма — Подчинение

Три корабля-полумесяца полетели прочь, вернувшись обратно в безликую пустоту, так, словно их никогда и не было.

Боевая баржа «Гекатон»

— Кто я? Что ты такое? — Гелио Исидор разглядывал вращавшиеся вокруг него кольца. На бронзовой поверхности обручей потрескивали искры, пока они раз за разом проходили друг мимо друга…

Треньк…

Он прочёл написанные на них слова. Раньше ему приходилось сосредотачиваться, чтобы понять часть из них, и то ненадолго. Теперь он их понимал. Слова ему нравились, как и то, что они означали: безопасность, контроль, власть.

Треньк…

Ему нравилось здесь находиться, однако он знал, что скоро придётся отсюда уйти. Он не понимал зачем, но знал, что это случится. Чувствовал это.

— Кто я? Кто ты?

Когда он закрывал глаза, то всегда видел огонь.

В огне были очертания, тени людей. Они шли от него, исчезая вдали. Почему он один? Из-за того, что не помнил имён тех людей? Имена имели значение. Как и выгравированные на кольцах слова, имена означали контроль и власть. Он хотел знать имена. Хотел уметь запоминать. Иногда люди, приходившие его навестить, называли имена, но он не мог удержать их в голове. Они… пропадали. Он пытался удержать их… но…

По крайней мере, сны об огне никуда не исчезали, и иногда он видел в пламени те же тени. Может, некоторые из них пытались найти его, думал он. В особенности одна, подходившая так близко, что если бы Гелио протянул руку, то смог бы её коснуться. Впрочем, он ни разу не попытался. Возможно, сейчас ему следует… Да… Следует. Возможно, тень поможет ему вспомнить.

Он закрыл глаза. Взор заполонило пламя. Он принялся искать тени. Они оказались там же, двигались среди оранжево-белых языков огня. Гелио стал наблюдать, ждать.

Затем увидел, как одна из теней обернулась и приблизилась. Она трепетала, словно не всегда могла видеть его чётко. Он позвал её, хотя и не был уверен, мог ли говорить в своём сне, и не знал имени той тени. Гелио задался вопросом, сможет ли сам пойти ей навстречу, и, едва подумав об этом, пришёл в движение. Пламя затрепетало вокруг него, подобно бьющим крыльям, и внезапно он оказался там, прямо перед очертанием, которое прежде было тенью, но теперь стало чем-то более реальным — фигурой с конечностями, головой и глазами, что обратились на Гелио. Фигура замерцала, размываясь от паники и восторга. Гелио понял, что нужно сделать. Он протянул руку и коснулся фигуры.

— Всё хорошо, — сказал он. — Всё будет хорошо.

— Пиро… домон… — произнесла нечёткая фигура.

Гелио нахмурился.

— Я не знаю… Я не помню, что это такое. Но хотел бы. Ты можешь мне помочь?

— Скажи мне, что нужно, — ответила фигура из сна.

— Я… Я хочу вспомнить. Ты знаешь меня? Ты помнишь, кто я такой?

Пауза, рябь в огне из грёзы.

— Я служу тебе, — произнесла фигура.

Гелио кивнул.

— Я — Гелио Исидор, — произнёс он и разжал руку, державшую тень из сна. —Подойди. Я хочу вспомнить.

Гаумата открыл глаза. Он парил в футе над полом. Металл палубы поплыл от жара. От него шёл дым. Горки серого пепла высились там, где девятерых послушников-смертных испепелило во время его транса. Он посмотрел на левую руку, где его коснулась фигура из пламени. На керамите остался пылающий отпечаток ладони, из жёлтого становящийся оранжевым. Усилием воли он привёл мятущиеся мысли в покой.

Всё повторилось точно так же, как когда он умер над некронским миром. Он падал в портал смерти, а горящая рука схватила его и вытянула обратно, вернув к жизни. Пиродомон, огонь спасения. Он ждал откровения, следя за приближающимся во снах огнём, и сейчас наконец узрел. Теперь огонь коснулся его снова. Теперь он знал его имя и что должен сделать. Вероятность переросла в определённость.

Он снова закрыл глаза и дотянулся до Гильгамоша.

+Время пришло, брат,+ послал он.

Ктесий кинул демоническую жемчужину назад на железный алтарь. Та покатилась и остановилась. Он оскалился, зарычал, но затем покачал головой и потёр глаза. Он не стал утруждаться, устанавливая вокруг жемчужины чары. Какой смысл? Она неделями упрямо отказывалась делиться своими секретами, так что она сделает сейчас — внезапно превратится в монстра и придушит его?

— Может, так было бы милосерднее… — пробормотал демонолог. Схизма, вот-вот готовая разразиться война между чародеями, а он не мог придумать, как её предотвратить. Сколько у них осталось времени до того, как Гаумата сделает свой ход? Немного, решил Ктесий, совсем ничего. Ему следовало подготовиться, следовало собрать каждую крупицу коварства и злобы, чтобы дать отпор. Следовало связаться с Киу, создать союз. Жемчужина не имела совершенно никакого значения. Теперь казалось очевидным, кто послал демона, — Гаумата и его кабал. Вот только никто из них не имел таких знаний о нерождённых, чтобы вызвать подобное существо…

— Никакого значения, — произнёс вслух сковыватель демонов. Очень скоро он умрёт или того хуже, пав жертвой верности, которая стала для него неожиданностью и ловушкой. — Ариман, куда ты нас завёл?

Лежащая на железном алтаре жемчужина с Жестокими Родичами шелохнулась.

Ктесий моргнул, затем уставился на неё. Поверхность шарика взвихрилась, и серые тучи начали рассеиваться. Он поднялся, подался ближе, опустил глаза.

Из жемчужины вырвался лучик, свет, что мог быть выглянувшим из-за облаков солнцем или бликом на воде. Следовало поднять защитный оберег, но вместо этого он склонился ещё ниже и увидел…

Проблеск солнечного света над синим морем. Пенящиеся белые буруны, накатывающие на основание башни.

— Теперь ты видишь… — раздался голос у него в черепе.

Он моргнул.

— Выбора нет?

— Никакого.

Смех, смех, который принадлежал ему самому.

Болтавшиеся на верёвках кости и талисманы у него над головой задребезжали. В нос ударила вонь озона. Ктесий отшатнулся от жемчужины, мгновенно насторожившись. Он почувствовал, что рядом кто-то есть, — но исходило это ощущение не от жемчужины. Его источник находился снаружи.

+Ктесий…+ мысленный голос разнёс по воздуху искры. Посреди комнаты, зарябив, возникло призрачное очертание. Ктесий выругался из-за того, что поднял не все обереги, когда вернулся в убежище. Некоторые талисманы горели. Выгравированные на стенах руны сияли. Призраку требовались немалые силы и концентрация, чтобы тут находиться, но ему пока удавалось держаться. Вокруг тощих конечностей фигуры взвихрялся плащ из тёмных перьев. На Ктесия воззрились жёлтые глаза. Кривыми когтями трепещущая мыслеформа Гильгамоша плотнее укутала себя в плащ.

+Я не приглашал тебя для общения,+ произнёс Ктесий. +Уходи, иначе я разорву тебя на куски.+ Он послал импульс воли. Висящие талисманы застучали, когда он ослабил их оковы.

+Я здесь, чтобы дать тебе шанс, брат.+

+Как заботливо с твоей стороны,+ осклабился демонолог. +3начит, ты с Гауматой в сговоре?+ Он увидел, как при этих словах мыслеформа Гильгамоша неудобно поёрзала, а её жёлтые глаза блеснули. +Да, я знаю. Знаю обо всём… О культе и его глубине. Такого несусветного кретинизма я бы ещё мог ожидать от Гауматы, но ты… Я всегда считал тебя более прозорливым.+

+Так и есть,+ послал Гильгамош. +Вот почему я привержен будущему, которое настанет, и почему я здесь.+

+Вторая попытка переманить меня, после того как оскорбления Гауматы не помогли?+

+Он ни о чём меня не просил и не знает, что я тут.+

+Правда? Так ты сомневаешься, что Пиродомон — наше спасение?+

Гильгамош покачал головой.

+Нет. В последние годы мой дар предвидения сильно ослаб, но я вижу и читаю будущее достаточно хорошо, чтобы понимать — близится изменение, великое и страшное, но необходимое.+

+Ага… Холодная рациональность измены. Гаумата хотя бы пылко верит в свои заблуждения.+

+То, что случится, ничем не отличается от того, как Ариман выступил против Алого Короля. Так было нужно, точно так же как сейчас действовать необходимо нам.+

При этих словах Ктесий подумал об Аримане, о видениях, что получал магистр их кабала, — бросить вызов самим основам мироздания. Демонолог пошёл за ним, причём по своей воле, но сейчас…

+Мы разлагаемся, Ктесий,+ продолжил Гильгамош. +Ариман пал. Разве мы должны следовать за ним в отчаяние, а затем к поражению?+ Он покачал головой. +Энтропия, распад, отчаяние — нам не нужно их принимать. Эфир горит от потребности в перемене. Давление растёт. Разумы и души в наших рядах чувствуют его надежду, стремление, трепет, зависть. Им нужно дать фокус, иначе они найдут его сами.+

+И этот фокус — Пиродомон? Он — проклятье, которое нас уничтожает.+

+Огонь имеет очертания, Ктесий. Волю, что пытается придать ему форму. Если мы сможем помочь ей, если сможем последовать за этой волей, то огонь спасёт нас, вместо того чтобы уничтожить.+

+Ты имеешь в виду Гелио? Мессию золотой эпохи, в которой колдуны и изменники вроде нас получат прощение и омоются в бесконечном свете? Это же смешно.+

Гильгамош вперился в него пристальным взглядом.

+Я говорю о силах, движущихся в эфире. В душе. В разуме. О силах, мощнее всего, что появлялось с возвышения Хоруса, силах, которые можно обуздать, направить или преобразить, но только не отвергнуть. Я их видел. Все мы видели. Вопрос лишь в том, отвергнешь ли их ты.+

+Резонансы в варпе,+ послал Ктесий, +волновые формы, образы снов, и мыслей, и эмоций рябью проходят через имматериум, усиливаясь и разрастаясь до тех пор, пока не перестают откликаться на разумы смертных и начинают сами формировать их мысли и эмоции и, быть может, даже преображать реальность — потаённые узоры во времени, способные изменить кого и что угодно… Я знаю теорию — она стара, суха и забыта, как Просперо. Я был Держателем Ключа и Носителем Книги и знаю лучше тебя, насколько она была истинной и какой ужасно, трагично ошибочной. Варп — это Хаос, первозданный Хаос, в который мы и прочие расы, способные связно мыслить, вливали всё наихудшее, что в нас есть, попутно как-то позабыв наполнить его добротой. Да, в нём есть закономерности, но они случайны. Да, в нём есть боги, но это — ложные имена для бурь из эмоций, идей и снов, над которыми мы не властны. Никакой надежды в нём нет. Нет и спасения, есть только могущество и воля, чтобы его получить. Всё прочее — самообман.+

+Не имеет значения, что ты думаешь или что, по-твоему, ты знаешь. Будущее неотвратимо.+

+Посмотрим.+

Мыслеформа Гильгамоша протяжно выдохнула. Из её рта заклубились пылинки холодного огня. Она медленно покачала головой.

+Уже слишком поздно, Ктесий. У тебя нет другого выбора, кроме как покориться.+

Демонолог собирался ответить, как вдруг по палубе прокатилась дрожь. Мыслеформа Гильгамоша оглянулась, словно покачнувшись от того же толчка. Свисавшие с потолка кости и чучела затряслись.

— Вибрация в реакторе, — ахнул Ктесий. — Двигатели набирают энергию. — Он оглянулся на Гильгамоша. +Это твоих рук дело?+

Гильгамош не ответил, но смятение, исходившее от мыслеформы другого чародея, говорило красноречивее любых слов. Ментальная связь между ними оборвалась. Гильгамош исчез. Зазвучавшие по кораблю сирены заглушили ругань, с которой Ктесий направился к выходу.

ВНЕ ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОСТИ 4

Боевая баржа «Гекатон»

Относительная хронометрическая позиция: переписана

Ариман перевёл взгляд с разрушенной двери в убежище на фигуру из сверкающих бриллиантов, что сидела напротив него. Он соткал стену синего огня, которая их разделила, едва только пришелица вошла. В ответ фигура села, опустившись на пол, и безразлично откинула оружие. Это была альдари, одна из танцоров их мистических циклов, что играла роль бога рока и невоздержанности. Она склонила голову.

— Насмешка — это истина, — промолвила солитер.

— Но надо мной не насмехаются, — отозвался Ариман. — Как ты сюда пробралась?

— Пришла, — сказала солитер.

— Корабль полон оберегов, стережётся существами имматериума и охраняется волей и клинками моих братьев. Когда ты пыталась убить меня в прошлый раз, то явилась с труппой товарищей-актёров, и даже тогда потерпела неудачу. Но каким-то образом ты снова здесь, прибыла одна и без предупреждения.

Долгая пауза, а затем незваная гостья вздрогнула.

— Есть тропы для ходьбы незримые, где поступью своей танцор не оставляет следа.

— Если ты пришла убить меня, у тебя не выйдет. — Он помолчал, задержав взгляд на чёрных провалах в маске солитера. — Но ты здесь ради этого, я прав?

— Я пришла поговорить, — произнесла солитер.

Ариману удалось скрыть удивление.

— Поговорить?

— Когда смех клинков обращается скорбью, что остаётся, кроме слов? — Солитер устроилась на полу. Она скрестила ноги и упёрлась подбородком в кулак. Затем застыла в полной, совершенной неподвижности.

— В прошлый раз ты сказала, что я не прибыл куда следует. Тогда ты попыталась убить меня.

— То была не я. Другой, надевший маску, дабы взойти на сцену. Он — не я, а я — не он, но как такое может быть? — Она плавно пожала плечами. — Ведь разве солитер — не я? — Солитер подняла палец и провела по бледной керамической маске от лба и до подбородка. Затем её голос надломился, и она заговорила резким речитативом. — Другого нет, другого не было и другому не быть. Выходы и входы, актёры и шаги меняются с каждым началом танца, но… — Чужачка обвела вокруг себя рукой. — Сам танец остаётся прежним. Слушай меня, Изгой, времени мало, да и то быстро уходит. Ты играешь с бесконечностью, но бесконечность не игрушка. Этот момент был раньше, но больше не повторится. Твой род измеряет время механизмами. Тик и так, тик и так, щёлк и щёлк, доля за долей будущее срезается в прошлое. Но время не шестерня с пружинкой, что можно отмотать назад и запустить заново.

Ариман замер. Солитер глядела на него как-то по-особому, так, будто разговаривала не с ним, а с кем-то другим. Прошла минута. Оба не сводили друг с друга глаз.

— Ты знаешь, что я ищу, — наконец сказал он.

Солитер покачала головой.

— Я знаю, что ты уже нашёл. Я здесь для второго танца, не первого. Важно лишь то, как всё заканчивается… Я увидела. Я прочла. Я знаю.

— Ты не знаешь и не можешь знать, — отозвался Ариман.

— И всё же я знаю, и я не шучу.

— Откуда ты знаешь?

— Так написано.

— В пророчествах ваших провидцев?

Солитер медленно покачала головой, затем подняла перед собой руки, словно в молитве. Она посмотрела на ладони, после чего открыла их. Движение было плавным, выверенным, и на миг Ариман поверил, что пришелица раскрыла книгу, а вовсе не ладони.

— Далеко-далеко, за тьмой ночи, где спят богов секреты, история сия хранится на страницах, размеченная и поделённая на главы. — Солитер забегала пустым взором по ладоням, как будто читая из книги. — Роли для актёров и окончания там записаны, всё для танца, и луны падения…

Солитер сомкнула ладони и подняла глаза. На белой маске играла улыбка — тонкий, как бритва, разрез.

Ариман едва не рассмеялся.

— Ты знаешь, что случится, из истории?

— Истории — это правда, — парировала солитер. — Все рассказы — ложь, но все они истинней истины. Этот рассказ был записан. Он уже танцевался и может быть станцован вновь.

— И ты хочешь, чтобы я прекратил делать то, что делаю?

— Я бы не шутила так глупо… — Пришелица засмеялась. — Я здесь, чтобы с тобой потанцевать.

Ариман заглянул в чёрные провалы глаз гостьи.

— Я не игрушка для твоих забав.

— Ох, но танец уже начался, Изгой, — сказала солитер. Затем она, не вставая, кувыркнулась назад. Ариман увидел, как она приземлилась, но затем размытым пятном унеслась в другой конец комнаты. — Смотри и слушай. Узри и пойми…

Внезапно солитер взорвалась вихрем движения. Вслед за ней вскружились фрактальные узоры, а каждый её пасс раскрывал в разуме Аримана очередной смысл.

Он увидел, как раса, ходившая подле богов, разделилась, затем раскололась.

Он увидел, как восстаёт старый враг из незапамятных времён, облачённый в нетленное серебро.

Он увидел страдание.

Он увидел место, в котором знания о непознаваемых вещах собирались вдали от всех, кроме тех, кто носил ма ску и чей каждый шаг был па кровавого насмешливого танца. Архив непостигаемого…

Он увидел книгу, чьи страницы делились, переворачиваясь одна за другой.

Он увидел себя. Одинокого. Изгнанного, держащего ключ.

Он увидел, как Библиотека темнеет.

Он увидел, как слова в книгах замолкают. Он увидел, как страницы с написанным будущим пустеют.

Он увидел вымирание.

Он увидел…

Солитер замерла.

— То, что ты ищешь, Ключ, уничтожитель того, что могло бы статься. Он здесь… — Она подняла руку и провела пальцем по воздуху. Вокруг чародея распустились крошечные звёзды и чёрточки света. Едва только увидев, Ариман сразу понял, что это. Координаты, точка в космосе, обозначенная светилами и их движением.

— Почему? — спросил он.

— Потому что это должно закончиться. Никто из моего рода не поймёт, почему я пришла сюда. Но они не видели. Они не читали о деяниях, что могут последовать. Актёров много, но я танцую одна, и что значит ещё одна горечь для того, кто носит такую маску?

Звёздная карта померкла. Солитер опустила руки. Долгую секунду они смотрели друг на друга.

— Всё истина, и всё ложь. Надежда, любовь, скорбь — два свинца и одно злато. Одно вечно, два других — быстры и скоротечны. Скажи мне, Ариман, какую ложь ты любишь более прочих?

Затем солитер прыгнула к Ариману. Пологи синего огня разошлись и взвились. Азек ощутил, как связанные чары направили в зарево больше силы. Он не пошевелился. Альдари захлестнуло пламя. Её плащ обратился в пепел. С тянущихся к Ариману конечностей отслоилась плоть и кожа. Теперь она была лишь опалённой тенью. Её обугленная рука по локоть протолкнулась сквозь огонь. Остальная часть рассыпалась чёрным порошком. Тело гостьи стало живым факелом. Единственный палец коснулся щеки Аримана.

— Танец заканчивать тебе, Изгой, — прошипела солитер, — и он должен закончиться. — С этими словами она рухнула на землю. По каменному полу разлетелись угли. Палец сорвался со щеки Аримана, оставив на коже тёмное пятно.

С минуту Ариман неотрывно смотрел на пепел. Затем закрыл глаза.

ГЛАВА XII

ПЕРЕХОД

Боевая баржа «Гекатон», безымянная мёртвая система

Относительная хронометрическая позиция: 10

«Всё хорошо, и всё благословлено пред Его взором. Я благословлён, и я верующий, и как Он зрит многими глазами, так вижу и я. Я не заблужусь и не дрогну, ибо я верен Его свету и истине. Царство, по коему я прохожу, принадлежит Ему. Оно меня не страшит, ибо Он мой свет, а я — Его слуга». Сильван представлял, как читает молитву, пока запускались двигатели судов. Как и они, навигатор не издавал ни звука, и единственным признаком его истовой веры были пузырьки, вспенивавшие жидкости внутри баков.

Он увидел, как зарычали и содрогнулись пробуждаемые им корабли. Зрение смазали жёлто-оранжевые показания реакторов. Появились серые точки активирующихся систем. Распустились синие и розовые цветки — молитвы-коды машинных фанатиков. Однако после шторма изменилось нечто ещё. Его связь со всеми кораблями стала глубже. Не знай Сильван, что это очередное благословление Двуглавого Императора, то встревожился бы. Пока они укрывались в мёртвой системе, произошли… инциденты. Шальные мысли пробудили часть орудийных батарей. Грёзы отключили подачу энергии в одну из нижних секций «Гекатона». Никто ничего не заметил. Сильван был за это благодарен. А ещё общее, неопределённое чувство. Он начинал видеть, что происходило с кораблями. Не через поступающие данные и графики, а посредством цветов и образов. И голоса в воксе. Навигаторский взор являлся ядром его естества, но теперь, казалось, зрение становилось для него всем. Как будто его глаза пожирали всё, что от него ещё оставалось.

Наконец ожили последние варп-двигатели. Он ощутил, как их духи с рёвом забили о стены его воли.

«Мы готовы», — подумал Сильван. Путь, по которому ему предстояло отправиться, развернулся в разуме чередой серебряных нитей. Позиции звёзд уже сплелись с варп-маршрутами и эфирными явлениями из его воспоминаний. Он знал, куда идти.

Навигатор встрепенулся. Откуда взялся этот маршрут? Он ощутил, как моргнул и вздрогнул, повторив движение каждым из своих тел.

Почему он готовил флот к аварийному переходу? Он не мог вспомнить… Откуда появился тот путь, по которому он собирался идти? На секунду ускоряющийся пульс, знаменующий готовность флота, дрогнул. Почему он ничего не помнил? Может, это решил сделать он? Или сами корабли? Может…

Сильван остановился. В нём поселилось спокойствие. Он почувствовал, как его обволакивает тепло, благость, золото. Он услышал шелест волн, ощутил на коже лучи золотого солнца… Конечно. Никакой ошибки не было. Никакого отклонения. Всё это было волей Императора. Курс ему ниспослали свыше. Он служил богу.

«Да… — подумал Сильван, зная, что божественная сущность у него в голове всё услышит. — Да, я пройду по пути».

Корабли пришли в движение. Минутой позже Сильван Иешар уже позабыл о своих сомнениях в том, зачем вообще отдавал приказ.

+Что происходит?+ резко спросил Ктесий у Ликомеда. Аколит шёл следом, присоединившись к нему у выхода из убежища. Они шагали по переходу, ускоряясь и попутно ловя взгляды идущих в другую сторону смертных. Стоило Ктесию посмотреть в ответ, те склонялись в низких поклонах и спешили дальше. Палуба и стена вибрировали. Воздух полнился треском статики и запахом горящей пластековой изоляции на силовых кабелях. Ктесий попытался идти ещё быстрее. Ему следовало достичь верхних командных уровней. Если Гаумата и его кабал решили выступить сейчас, то телепатические приказы, на которые полагались легионеры Тысяча Сынов, будут бесполезными. Ктесию требовалось попасть туда, где он сможет держать всё под контролем. Впрочем, где находилось такое место, он уверен не был.

+Флот готовится к варп-переходу,+ отозвался Ликомед.

+Это я знаю,+ рявкнул в ответ демонолог. +Каждый трюмный мутант на корабле это чувствует. Я спросил — что происходит.+

+Сильван запустил процесс аварийного перехода.+

+Сильван? Это существо либо потеряло остатки рассудка, либо ему так приказали.+

+Гаумата и его кабал?+ предположил послушник.

Ответ, конечно, был очевиден.

+Но для чего перемещать флот? Если они хотят просто захватить над ним власть, зачем отправляться в варп, где сделать это будет сложнее?+

Ликомед пожал плечами.

+Так сопротивляться тому, что начнётся, будет сложнее всем. Каждый корабль станет островком в варпе, изолированным, уязвимым. Если они не победили нас к этому времени, то именно так я и посоветовал бы поступить.+

Ктесий вскинул бровь.

+Что, подумываешь переметнуться, вернуться к бывшему хозяину и молить о месте в новом порядке?+

Ликомед вперился в него каменным взглядом.

+Ты твердишь о своей прозорливости, но раз за разом даёшь мне повод сомневаться, смыслишь ли хоть что-то… мой повелитель. Есть ещё один вариант, кто мог отдать Сильвану приказ.+

Ктесий пожал плечами и натянул шлем.

+И кто же?+

+Так приказал Ариман,+ послал Ликомед.

Ктесий чуть не сбился с шага.

«Невозможно», — подумал он. Ариман, глядящий в пустоту, дышащий так медленно, что, казалось, не дышит вовсе. Глаза открыты, смотрящие, но не видящие…

+Невозможно…+ Мысль невольно перетекла в телепатический канал связи.

+Однажды ты сам сказал мне, что говорить «невозможно» в отношении Аримана крайне глупо.+

+Есть только один способ убедиться,+ послал Ктесий. +Мы идём к нему, немедленно.+

Они достигли макролифта. Дверь уже закрывалась. Ликомед послал волну-веление, и находившиеся на платформе смертные бросились врассыпную. Ктесий нажал несколько кнопок на пульте.

+Собери рубрикантов и встретимся в артерии командного яруса. Если всё так плохо, как кажется, они нам пригодятся.+ Ликомед кивнул, отступил назад. +И поспеши.+

Двери закрылись. Лифт стал подниматься. Мимо понеслись мерцающие светосферы. Вокс-канал захлёстывал шквал команд, носившихся между потрясённым экипажем.

Ктесий решил проверить, сможет ли связаться с Киу или другими чародеями Тысячи Сынов на прочих кораблях, но запускающиеся варп-приводы разорвали послание в клочья ещё до того, как оно успело выйти за пределы корпуса. Он поднял глаза на шахту. Так или иначе, нужно добраться до Аримана. Даже не беря во внимание глупое предположение Ликомеда, в случае бунта кабал Гауматы первым делом всё равно отправится к Ариману, неважно, находился ли тот, по их мнению, при смерти. Как же он мог такое допустить?

— Как же ты мог такое допустить? — сказал Ктесий вслух.

Ариман…

Проблеск солнечного света над синим морем. Пенящиеся белые буруны, накатывающие на основание башни.

— Теперь ты видишь…

Он моргнул.

Жемчужина. Она начала проясняться, когда он на неё посмотрел.

— Выбора нет?

— Никакого.

Ктесий тряхнул головой. Жемчужина… Перед глазами всё поплыло.

+Мастер!+ Острое послание впилось ему в разум.

Призыватель демонов застыл.

Лифт остановился. Стены дрожали в такт с набирающим мощность кораблём.

+Ктесий!+ Мысленное послание Ликомеда криком раздалось у него в голове. +Обереги — кто-то разорвал их изнутри. Началось.+

Он едва услышал ученика. Конечно, началось. Мятеж. Гаумата, Пламя Вечное, они дали последнее предупреждение, и теперь копившийся месяцами яд брызнул наружу.

— Как же Ариман мог такое допустить? — снова спросил он вслух. — Разве только он не допускал. Разве только он помог всему случиться…

+Мастер, телепатическая команда.+

Ктесий ощутил её сам. Команда, посланная всем последователям Пламени Вечного. Тысяче Сынов, смертному экипажу, тзаангорам — всем, кто внял обещанию, которым Гаумата заполнил дыру, оставленную в их душах надеждой. Дыру, оставленную тишиной и бездействием. Дыру, оставленную Ариманом.

— Ариман, — тихо, едва ли не мягко сказал призыватель. — Что ты натворил?

Двери лифта открылись.

В коридоре по ту сторону ждал десяток рубрикантов. Их угольно-яркие глаза вперились в демонолога. Затем они подняли оружие.

Королевский корабль-гробница Гиксосов, звёздный залив

Восседавший на троне Сетех понял, что суда Изгоев переходят в царство анафемы. Цепи командования и связи некронов не могли проникнуть в то место, однако отсутствие чего-то было столь же говорящим, как его наличие. Квантовая запутанность с отрядами, которые он запустил на корабли Аримана, распалась. Значит, они пришли в движение, все и сразу, а это свидетельствовало лишь об одном.

Ариман его нашёл.

Воспользовавшись неведомыми силами анафемы, чародей узнал, где находится Ключ к Бесконечности. На что Сетех и рассчитывал. К чему фаэрон гиксосов и готовился.

Носитель Чёрного Диска, Высочайший Сетех — все, кто из гиксосской династии, все, кто мои, и все, кто откликнется всегда — услышьте мой приказ — явитесь ко мне

По всем серповым лезвиям звёзд, что составляли северный обод Галактики, некроны гиксосов услышали своего фаэрона. Они услышали, кружась на краю раскручивающегося пространства, что уводило в самое ядро военного космолёта альдари. Импульсы зелёного света раздирали материю. Ответные росчерки солнечного огня пробивали их остовы. Они услышали на рваных границах чёрных дыр, где искали следы Ключа к Бесконечности. Они услышали, стоя на коленях у подножья трона фаэрона.

И все ответили.

Гиксосы, Все-кто-неумирающие — Подчинение

Боевая баржа «Гекатон», варп

Сильван почувствовал, как Великий Океан заволок его зрение. Облегчение! О, какое облегчение он испытал, когда его глаза воззрились в бурлящую истину. Пришлось признать, во время прошлого путешествия шторм изрядно его напугал. Он хотел сбежать в реальность, укрыться в её безопасности. Но реальность причиняла такое страдание. Не острую боль — не такую, как от вонзающегося в плоть и нервы ножа. Нет, боль реальности была ноющей, усиливающейся до тех пор, пока не заполнила навигатора без остатка. Теперь боль прошла. Он перестал чувствовать тело. Всё перед глазами обрело цвета и формы. Всё стало чудесным, и тёплым, и безопасным. Сильван вспомнил пункт назначения и маршрут, которые ему передал Ариман. Он видел путь. Недалеко, по крайней мере, относительно. Имей он до сих пор рот и лёгкие, то сейчас бы выдохнул. Они уже двигались. Если бы они сейчас выпрыгнули в материальную Вселенную — такую холодную, жестокую и лживую, — то оказались бы в тысячах световых лет от места, откуда вышли. Сильван позволил взору устремиться вдаль, позволил естеству переключиться на образы, что крутились и пузырились перед его многочисленными глазами. Тут было безопасно и уютно. Его бог был повсюду. Он видел трансцендентное начало, и начало это обнимало его и шептало…

Боль. Внезапная. Острая. Раскалённый добела нож у него в разуме.

Вскрик, прозвучавший совершенно беззвучно. Розовые пузыри в жидкости баков. Забившие по стеклу хвосты. Текущая из жабр кровь.

+Выведи нас из варпа.+ Голос жёгся. Каждое слово горело от мощи.

«Я… Кто?..»

+Ты подчинишься.+ Ещё один голос. Более резкий, опаляющий, как лёд.

«Ари… ман…» — крикнул он в мыслях.

+Ариман больше не твой хозяин.+ Он узнал первый мыслеголос.

«Гаумата…»

Сполох огня и боли вместо ответа.

+Ты подчинишься.+

«Я…»

Затем он почувствовал. Нарастающий в одном из баков жар. Бурление закипающей внутри жидкости. Трепыхание варящегося заживо тела. Сползающие с костей комья жира. Кровь, становящаяся паром. Боль, подобная визгу нестравленного давления…

Фасеточный взор померк. Тусклая боль обваренного тела, плавающего во вспененной буро-красной воде. Бронированные фигуры в его убежищах на борту «Шакала душ» и «Пиромонарха».

«Но вы ведь ангелы! Я же верен и предан вам!»

К стеклу ещё одного бака прижалась латница. В жидкости стали подыматься пузыри. Многочисленные тела, дарованное ему Ариманом благословение… великий дар… в конечном счёте это оказалось уязвимостью — он получил возможность видеть и чувствовать, как умирает снова и снова.

+Подчинись нам.+ На этот раз холодно-огненный голос. Гильгамош… Да. Это означало сговор. Означало предательство.

Варп перед его взором сворачивался. Рваная краснота и чёрные взрывы. Теперь он едва видел путь, указанный ему Ариманом. Он не смог бы придерживаться курса, даже если бы хотел…

+Выведи флот из варпа.+

«Прошу… Я предан. Я верен… Почему?»

Он почувствовал, как нарастает очередной беззвучный крик. Словно пар. Словно пар, идущий из клокочущего водоворота агонии. Нечто сильнее боли, нечто гораздо хуже. Нечто, выглянувшее из-за пелены безумия, цветов и лжи, и часть его знала, что оно таило в себе неприглядную правду. Он не был благословлён. Он был предателем и отступником. Слугой-мутантом безразличных и жестоких существ. Мерзостью. Элементом системы контроля над горсткой кораблей, кишевших всевозможной нечистью. Он даже перестал понимать, на что теперь похож. И всё же смерти он боялся больше, чем такой жизни.

+Подчинись.+

Тогда Сильван почувствовал, как его мыслей что-то коснулось, нечто тёплое и яркое — пробившийся сквозь тучи лучик света, успокаивающий и ободряющий. Дальше ему идти не нужно… Ещё чуть-чуть, и он будет там, где должен быть. Где должны быть все. Ощущение чем-то напомнило ему голос.

+Подчинись!+ раздался голос ангелов, но он уже достиг нужного места… и всё было хорошо. +Подчинись!+

И он подчинился.

Ктесий выкрикнул в мыслях их имена. Пальцы рубрикантов замерли на спусковых крючках. Ненадолго. Как раз достаточно, чтобы он успел сделать вдох. И вытянуть нож.

Ктесий был медленным. По меркам астартес так и вовсе жалким. В честном противостоянии скорости реакции и физической силы он, скорее всего, уступил бы даже рубриканту. А может быть, и умер бы. Однако он всегда считал честность слабостью.

Имена имели силу, а в случае рубрикантов они являлись верёвками, через которые живые воины Тысячи Сынов передавали им команды. Рубриканты, поджидавшие Ктесия, находились под контролем другого чародея. Демонолог не мог просто так разорвать эту связь, однако имя рубриканта, произнесённое с достаточной мощью, могло на секунду сбить его с толку. И если тело и сила Ктесия ослабли, то воля — напротив.

Он двинулся вглубь рядов застывших рубрикантов. Ктесий был без посоха, но у него имелось много оружия и кроме него. Нож, что он извлёк с пояса, был железным — чёрной улыбкой с серебристой кромкой. По лезвию тянулись слова, темнее даже металла, на котором они были выцарапаны. Ктесий полоснул ножом по шейному сочленению первого рубриканта на своём пути. Раздался звук, напоминающий скрежет когтей по стеклу, а затем воин-призрак отдёрнулся назад, и его доспех начал корёжиться, когда душа внутри попыталась сбежать от клинка, что вскрыл её убежище. Из пореза вырвалась пыль и холодное сияние, и нож в руке призывателя с воем втянул в себя песок, и свет, и душу. Ктесий вогнал остриё в глаз следующему. Один из рубрикантов выстрелил. Выпущенный болт-снаряд озарился призрачным свечением. Огонь и свет, и левое плечо призывателя обожгло болью. Огонь был смехом. Чары, сокрытые в пламени, хохотом отдались в черепе Ктесия. Демонолог зарычал в ответ. Из него выплеснулась волна чёрной энергии, заставившая рубрикантов пошатнуться. Руны на их доспехах раскалились добела.

Он нырнул в образовавшуюся среди бронированных фигур брешь… и увидел падающий навстречу топор. Слишком старый, слишком старый и дряхлый и слишком много отдавший бездне. Ктесий едва успел извернуться, подставив лезвию левый наплечник. Древко топора не сжимала рука. Воздух инеем серебрил аркан телекинетической энергии. Навершие топора тренькало, разрубая керамит. Треньк… Осколки разлетелись подобно палой листве. Треньк… Топор, закружившись, вернулся в протянутую руку. В переходе стоял колдун. Гитхакат, тот болван, которого видела Маекта во главе одной из ячеек идиотского культа Пламени Вечного.

«Сейчас не такой уж болван», — хмыкнул на задворках разума внутренний голос призывателя.

В знаниях и могуществе Гитхакат безнадёжно уступал Ктесию. В сугубо колдовском бою он не имел бы ни малейшего шанса. Однако здесь шёл не сугубо колдовской бой. В коридоре происходила драка.

Гитхакат на мгновение встретился с Ктесием взглядом. Затем метнул топор. Кромка лезвия в полёте зажглась огнём.

Треньк…

Ктесий резко направил волю ему навстречу. Топор врезался в щит телекинетической энергии. Переход утонул во вспышке света. Топор отскочил в сторону. Полетел куда-то прочь.

Треньк…

Позади Ктесия оставшиеся рубриканты снова направили на него болтеры. Их пальцы легли на спусковые крючки. Топор облетел Гитхаката по кругу, затем снова ринулся к призывателю демонов.

Треньк…

Демонолог заметил топор и ментально отвёл удар. Затем подбросил нож из чёрного железа в воздух, подхватил его мыслью и швырнул по дуге в рубрикантов.

Топор Гитхаката вонзился в телекинетический барьер. Оружие закружилось, превратившись в неуловимо жужжащий оранжевый круг.

Треньк-треньк-треньк.

Железный кинжал Ктесия погрузился в глазную линзу воина-духа. Лезвие взвыло, пробившись в пустоту внутри доспеха, а затем вырвалось из затылка шлема. Ошмётки призрачного света потянулись следом подобно запутавшимся в крючьях гарпуна жилам. Следующему рубриканту он попал в запястье, проникнув сквозь сочленение перчатки, и вышел обратно уже из макушки.

Ктесий чувствовал внутри доспехов пот, а во рту — кровь.

Гитхакат поднял руку. Топор резко влетел ему в открытую ладонь. Рубрикант, которого ещё не достиг кинжал, начал стрелять. Ктесий изменил направление мыслей. Телекинетический экран встретил болт-снаряды на расстоянии руки от его спины. Со сжатым в руке топором Гитхакат двинулся к нему, послав вперёд псионическую ударную волну. Ктесий не имел ни оружия, ни воли, чтобы встретить атаку. Телекинетический вал врезался в призывателя демонов и оторвал его от палубы.

«Слишком старый и слишком медленный», — раздался в голове жестокий голос. Ктесий начал падать, и его полёт растянулся на отдельные мгновения.

Гитхакат делал последние шаги. Топор у него в руке стал широкой белой улыбкой жара. Оружие вонзится в Ктесия, когда он коснётся пола. Один смертельный удар, прямо сквозь броню, кость и мясо. Практически неизбежный. Демонолог не остановит падение. И не успеет закрыться щитом.

Но у него по-прежнему был нож. Своей волей он рванул железный клинок обратно. Топор Гитхаката понёсся к нему, волоча за собой полумесяц огня. Кинжал впился в грудь колдуну за миг до того, как топор успел бы поцеловать доспех Ктесия. Чародей отлетел назад. Ктесий приземлился и с рыком сервоприводов и протестующих мышц поднялся на ноги. По коридору громом прокатилась звуковая волна, спустя миг после того, как удар достиг цели.

Гитхакат лежал на полу. Клинок пробил усыпанный рубинами и золотом нагрудник. От силы удара у него смялась броня. И всё же он был жив. Клинок проник в колдуна всего на пару дюймов. Кинжал вытягивал его жизнь, но недостаточно быстро. Гитхакат попытался встать. Ктесий наступил на него. Керамит треснул. Рубриканты уже шли к ним, пытаясь откликнуться на зов о помощи Гитхаката. Призыватель поднял ногу и ударил снова. Тогда Гитхакат поднялся. Телекинетический толчок отбросил Ктесия назад. Гитхакат схватился за кинжал в груди.

Ктесий зарычал, крутанулся, подхватил топор Гитхаката и взмахнул им по широкой дуге. Удар не был изящным. У призывателя не было времени, чтобы воспламенять лезвие разумом. Он просто ударил им. Навершие врезалось чародею в лицевую пластину. Керамит разбился. Острая как бритва кромка разрубила кожу, хрящи и кость. Из пробитой решётки шлема брызнула кровь. Ктесий отпустил рукоять, и тело Гитхаката рухнуло на палубу. Рубриканты застыли, когда ниточки контроля внезапно отсеклись. Демонолог натужно втянул воздух. С момента, когда он вышел из лифта, прошло всего пару секунд.

Он вспомнил имена оставшихся рубрикантов и передал их заодно с командой сковывания. Уши Ктесия наполнились шорохом сыплющегося праха, и он ощутил, как рубриканты попали под его власть. Он действительно ненавидел это ощущение. Воины-духи, которых он вывел из строя и повредил, оставались на месте. Упавшие комплекты брони задёргались, пытаясь собраться обратно. Он отвернулся. Им понадобится время, чтобы полностью восстановиться, а его-то как раз и не было.

Ктесий резко привёл разум в готовность, когда до него донёсся грохот сабатонов по палубному перекрытию. Во тьме вспыхнули глаза. Ктесий потянулся мыслями и волей… и расслабился.

— Ты опоздал, — произнёс он вслух.

В поле зрения появился Ликомед с оружием наготове и следующими за ним в шаг девятью рубрикантами. Он кинул взгляд на тело Гитхаката.

+Они уже взяли под контроль большую часть корабля.+

+Мы дали им достаточно времени на подготовку,+ рыкнул Ктесий. +Как только они получат полный контроль, то отправятся за Ариманом. Подавить сопротивление, затем отсечь голову.+

Проблеск солнечного света над синим морем…

+И Гелио Исидор. Им будет нужен символ спасения.+ Спасение…

— Да, — сказал Ктесий.

+3начит, нам нужно туда,+ послал аколит,+ защитить Гелио и Аримана.+

Демонолог покачал головой, выпрямился.

+Нет. Пока нет. Я должен… Мы должны вернуться за жемчужиной. Это… Это не ловушка и не оружие. Это послание.+

Он ощутил улыбку Ликомеда даже по телепатической связи. От его самодовольства Ктесий едва не оборвал соединение. Затем ученик показал ему раскрытый шар из серебра и железа, в центре которого покоилась жемчужина с Жестокими Родичами.

Призыватель взял её и ощутил, как внутри оболочки закорчилась частица демона. Он посмотрел на Ликомеда. Самодовольство обрамляло его аколита охряным нимбом. Ктесий кивнул.

+Если мы выживем, то для тебя ещё не всё потеряно,+ сказал он.

ГЛАВА XIII

ПАДЕНИЕ

Боевая баржа «Гекатон», звёздный залив

Относительная хронометрическая позиция: 11

Маекта наблюдала за падением корабля через глаза паучков. Она увидела, как технофанатик Пламени Вечного вонзил инфошип в главный блок управления двигателями. Смотрела, как рабы, подсоединённые проводами к машинам, забились в судорогах, когда инфоджинны перетянули их на свою сторону. Услышала, как тзаангоры заухали о грядущем мессии пламени, принявшись вырезать стражу в ангарах дорсальных палуб. Увидела, как чародеи, что не приняли Пламя Вечное, борются с незримыми силами, валящими их на колени. Она следила до тех пор, пока не стало ясно, что корабль падёт. Затем пария отключила поступающие на визор сигналы, кроме тех, что показывали пути к Клетям безмятежности. Там пока никаких угроз не было.

Она сидела на каменном полу в коридоре перед клетями. Двуручник покоился у неё на коленях. Тут, в этом месте, казалось, что всё происходившее на корабле было не на самом деле, что это просто видение из совершенно другого места и времени. Тишина. Маекте следовало уйти сейчас. Она ещё могла выжить. В одном из верхних ангаров ждал заранее подготовленный челнок. Быстрый перелёт на корабль одной из вассальных банд, который покинет флот, едва придут вести о падении Аримана. Потом долгое возвращение в Око, которое, скорее всего, закончится неудачей, либо ещё пара десятилетий борьбы за выживание в диких далях враждебной Галактики. Немного, не самый большой шанс на успех или выживание, и всё же лучше, чем ничего.

Но падёт ли Ариман? Он сходился лицом к лицу с демоническими примархами, восстал из пепла собственной Рубрики, разрушал цивилизации. Однако сможет ли он пережить такое? Возможно, и да, хотя пока что признаков попыток с его стороны она не видела. Почему тогда не отказаться от заключённой с ним сделки? Ей следовало сбежать. Она могла выжить.

Маекта посмотрела на тёмную сталь меча. Выжить. Ей много раз доводилось делать этот выбор. Выжить снова, выжить одной. Выжить. В конечном счёте ты выживал для чего-то. Во имя чего-то. Ради…

Ради надежды. Да, старая ложь, придуманная для глупцов, но разве все они не были глупцами? Надежда на лучшее будущее. Надежда на возвращение утраченного. Надежда на семью. Надежда на то, чего ты не мог получить. Надежда ради самой надежды.

Пария улыбнулась.

У неё никогда не было семьи. Нигде. Ни в Оке. Ни даже среди Кураторов. Да и то недолгое время, наполненное чувством цели, кануло в небытие. Его уже не вернуть. Даже если Ариман выживет и сдержит обещание, её орден, её место в утраченном миропорядке не восстановятся. Но если она сбежит, та нить надежды исчезнет окончательно.

Надежда… Крючок, способный поймать даже пустую душу.

К улыбке прибавился смешок.

Она решила всё давным-давно, поняла Маекта. Сейчас она просто это осознала. Неприкасаемая поднялась. Остриё меча скрежетнуло по каменному полу. Она уже сделала несколько приготовлений, теперь пришла пора устроить кое-что ещё.

Ктесий взял шар с заключённой в нём демонической жемчужиной. Железо и серебро холодили кожу. Он стянул с себя латницы. За неимением ритуальных подспорий придётся пользоваться тем, что есть. Голая кожа. Близкий контакт. Кровь.

Они находились в другом лифте, ехавшим из недр «Гекатона» к верхним убежищам Клетей безмятежности. К Ариману. Подъёмник по-прежнему работал и не охранялся никем, кто смог бы доставить проблемы. Это означало, что Пламя Вечное не успело взять корабль под полный контроль. Пока нет. Впрочем, кое-что важное они заполучили: навигатора, двигатели, большую часть орудийных палуб, а также системы энергоснабжения и связи. Установление господства было лишь вопросом времени. Колдуны Тысячи Сынов на борту корабля будут сопротивляться, но они столкнутся со своими же собратьями в примерно равных количествах. По большому счёту, другая сторона уже взяла верх. Не требовалось одолевать всех врагов, чтобы победить, — нужно было лишь захватить то, от чего они зависели. На корабле это был свет, воздух, а также право открывать и запирать двери. Пламя Вечное контролировало больше ключевых элементов, а это означало, что рано или поздно победа будет за ним. Если только Ариман не пробудится. Если только не начнёт действовать.

— Как же ты мог такое допустить? — вновь задался вопросом Ктесий. Ликомед оглянулся. Они стояли в центре круга из двенадцати рубрикантов. Свет в поднимающемся лифте шипел над головами. Ощутив зреющий вопрос ученика, призыватель бессловесной мыслью велел ему помолчать. Он кинул взгляд на жемчужину внутри оболочки из железа и серебра. Шарик таил в себе злобу Жестоких Родичей, но надолго его не хватит. Лоскуты тусклости разрастались. Демонолог стиснул артефакт крепче. Затем выдохнул слово и разорвал шар напополам.

Жемчужина пролетела пару дюймов, а затем застыла, повиснув в воздухе. Ктесий протянул руку и взял жемчужину между большим и указательным пальцами. Она была тёплой. Не горячей. Не холодной. Не горящей. Не леденящей. Тёплой. Как прикосновение другой руки. Он поднял её перед собой. Ощутил покалывание в пальцах, затем в предплечье. Ктесий оглядел жемчужину. Она был того же грязно-серого цвета, как когда её отдал ему Ариман.

+Кто его послал?+ задал вопрос Ликомед.

«Я знаю кто», — подумал Ктесий. Жемчужина разгорелась в ответ. Внезапно она стала горячей, как уголёк из печи. Плоть на его пальцах пошла волдырями. Заклубился дым. Кожа сгорела. Ктесий отсёк ощущение от мыслей. Затем поднёс жемчужину ко рту. Он почувствовал, как от её жара на языке вскипела желчь, когда он заговорил.

— Именем того, кто тебя призвал и приковал к своей воле, ты откроешься. Услышь имя, которым я отдаю сей приказ… — Он затаил дыхание и произнёс имя. — Ариман.

Воздух, принёсший с собой имя, инеем заблестел на жемчужине. Внезапно она стала холодной, тяжёлой, как свинец, потускнев от наледи. Затем мороз рассеялся, и жемчужина раскрылась. Одна за другой распустились прозрачные дольки. В воздух потекли нити света, которые затем заструились к глазам демонолога.

Он почувствовал, как внутренних стенок черепа коснулись перья. Почувствовал, как разум стал падать вверх. Почувствовал миг чистой и яркой агонии.

Затем он стоял уже не на платформе макролифта, а в серой морской воде. Над ним к свинцово-тёмному небу вздымалась разбитая башня. Сзади раздался грохот прибоя, и поток воды заставил его пошатнуться. На расстоянии вытянутой руки от того места, где он стоял, в воде исчезали остатки винтовой лестницы. На нижней ступеньке стоял демон. Он был крошечным, состоящим из сложенных конечностей и туго обтягивавшей кости кожи. Голова его напоминала глыбу без ушей, глаз и носа. Только рот. Рот с разбитыми жёлтыми зубами.

Гаумата шёл к центру храма. Его окружали терминаторы. Возле него шагал Гильгамош, а рядом с ним — тройка избранных послушников. Все они присягнули на верность новой цели, кабалу и будущему, которое тот принесёт. По всему храму от пола до потолка с рёвом взвивались столбы огня. В центре из широкого углубления в полу подымалось синее, розовое и оранжевое пламя. Все линии и формы размывались в пелене жара. Здесь было самое сердце «Пиромонарха». Гаумата создал его как символ зеркальной впадины, собирающей в себя ярость солнца. Разум чародея полыхал, обрамляя его нимбом призрачного огня. Гильгамош держался рядом, тёмный и сумрачный, тень подле зарева брата.

Гаумата видел ждущий их путь. У него в мыслях горела яркая золотая фигура. Ему не требовалось читать будущее. Не требовалось следовать за другими или преклонять колено перед их лживыми обещаниями. Путь был ясен. Идти к свету, в огонь. Ариман доказал свою слабость и безвольность, позволив им всё это сделать. Имей он настоящие силы и видение будущего, то никогда бы такого не допустил. И вот теперь они тут, в шаге от нового начала. Это было вовсе не предательство, а естественный порядок вещей, огонь, сжигающий омертвелую плоть, дабы то, что осталось, смогло окрепнуть.

Они достигли углубления. Гильгамош оглянулся на брата.

+У нас проблема. Ктесий ещё жив. Он и его ученик. Они убили Гитхаката.+

+Обереги на «Гекатоне» низложены?+ спросил Гаумата.

+Да.+

+Тогда это не имеет значения.+

Гаумата потянулся разумом к адептам Пламени Вечного на борту «Гекатона».

+Путь подготовлен?+

В ответ пришло бессловесное подтверждение. К Гаумате потянулись умы союзников. Их мысли переплелись. Пламя в храме «Пиромонарха» полыхнуло ещё ярче. Он провёл долгие недели в бездеятельности, готовясь к этому моменту. Создать портал между двумя точками пространства было делом незаурядным. Создать же портал, что открывался в сердце корабля с таким количеством оберегов, как «Гекатон», и вовсе граничило с невозможным. Гаумата открыл часть разума, содержавшую в себе нужное заклинание. По форме оно напоминало мандалу — узор из всё более и более крупных кругов. Однако образ был не плоским. Каждый круг представлял собой завихрение пламени. Из сердца каждого ревели лица львов и скалились ящерицы, а в их глазах находились меньшие круги с меньшими лицами. Образ расширялся и повторялся, заревом отдаваясь у него в мыслях и в варпе. Столпы огня в храме сверкнули слепящей белизной. Жар стал сильнее.

Гаумата воздел руку. Огни внутри углубления скрутились. Языки розового и оранжевого пламени разделились, свернулись вместе и образовали горящую арку. Пространство под ней наполнилось белым светом. В своём разуме Гаумата увидел колдунов, ждавших на борту «Гекатона». Они стояли кольцом. Всех их окружали белые нимбы.

+Идём,+ послал Гаумата и приблизился к арке. Жар отслоил с его доспеха краску. Чародей поднял ногу, шагнул в свет и…

…вышел на «Гекатоне».

Спустя удар сердца за ним последовал Гильгамош, затем терминаторы, рубриканты и остальные воины. Они стали расходиться кругом, направив оружие наружу.

+Корабль под нашим контролем,+ послал один из ждавших чародеев.+ Ариман изолирован. Мы готовы его захватить.+

Гаумата покачал головой и двинулся к двери, что вела вглубь корабля, увлекая за собой колдунов и рубрикантов.

+Пока нет. Сначала мы идём к Клетям безмятежности. Мы идём к Гелио Исидору+

Мысленный образ Ктесия

— Что это за место? — спросил Ктесий. — Теперь я держу твою цепь, осколок Жестоких Родичей, и силой её ты не можешь мне не ответить.

— Это — моя тюрьма, — ответил демон. — Это место, куда я заточён. Это то, где мы есть, место, созданное из смертной мысли. В твоём разуме. В другом разуме. В другом месте. — Он шевельнулся на ступеньке, напомнив Ктесию стервятника, наблюдающего за смертью раненого животного.

— Что Ариман велел тебя забрать у него? — задал он вопрос.

— Воспоминание, будущее, сон, знание, тайну, сокрытую от самого себя.

Ктесий подступил ближе. Поток вытекал обратно через рваную дыру в стене башни. Вода попыталась утянуть его за собой.

— Оно у тебя?

Последний из Жестоких Родичей кивнул, и в движении Ктесию почудилось что-то неуловимо детское. Демон съёжился сильнее.

— Ты отдашь мне его, когда я прикажу, — заявил призыватель.

Нерождённый оскалился.

— Цена! Цена обещанная, которую ты заплатишь.

Ктесий встретился с ним взглядом. Вот оно — его ремесло, его настоящий навык. Конечно, все заклятия и ритуалы имели значение, но их могла освоить любая душа, если бы того захотела. Нет, мастером демонологии он стал благодаря пониманию сделок, сокрытых в сердце любой власти.

— Что за цена?

— Мы — Жестокие Родичи… — с улыбкой произнесло существо.

Ктесий слышал шум отступающего от башни моря. Этот демон кормился изменой.

— Ты хочешь душу.

Широкая зубастая улыбка.

— Душу, которую я выберу и отдам тебе…

Клацанье зубами.

— Тогда ты получишь душу. Именем наложенных на тебя оков — да будет так.

Зубы демона исчезли.

Создание выпрямилось, внезапно заполнив собой башню, так что его конечности коснулись стен. Хребет демона вытянулся дугой. В центре его находились две маленькие, будто детские, ручонки, прижимавшие к животу шар света. Всё его тело изогнулось, когда Ктесий шагнул вперёд и протянул руку.

Море ворвалось в пролом. Белая пена разлетелась брызгами. Волна ударила в демонолога, отбросив его к стене, затем потянула обратно. Он налетел на ступени винтовой лестницы. Последний из Жестоких Родичей отступил вверх, цепляясь за стены, подобно пауку. Волна накрыла Ктесия с головой, приложив его о пол. Он различил в воде голоса. Нет, один голос, зашипевший в ушах, когда его захлестнул прибой.

— Не смотри…

— Ты не можешь знать…

— Не…

Голос принадлежал Ариману, разбитый на осколки свистящих звуков.

Волна покатилась назад. Ктесий вцепился в ступеньку, принявшись карабкаться к демону.

— Отдай его мне! — взревел он. Сквозь брешь ворвалась следующая волна. Демон заколебался. — Я приказываю.

Демон бросил шар Ктесию. Тот поймал его, когда волна хлынула внутрь башни, и…

Ктесий оказался под ярким солнцем, на вершине башни посреди синего моря.

Ариман стоял у парапета, глядя на белые кудряшки волн.

— Ты хочешь знать, что я сделал? — Он повернулся. — Но когда ты узнаешь, пути назад не будет.

Боевая баржа «Гекатон», звёздный залив

Гелио поднял голову на донёсшийся из входа звук. Маекта увидела, как он пытается сфокусировать на ней взгляд.

— Я знаю, что ты здесь, — произнёс он вслух. — Почему я тебя не вижу? — Он повертел головой. — Я могу видеть всё…

В словах и голосе Гелио появилось нечто, чего там раньше не было. Нечто, заставившее парию заколебаться. Отсюда ей его не забрать. Она не могла остановить кольца и самообновляющиеся чары, которые те создавали. Сама она могла пройти сквозь них, но Гелио — нет. На то, что они станут препятствием для Гауматы и его сторонников, особой надежды не было. Она пришла сюда… Маекта и сама не до конца понимала зачем. Наверное, чтобы предупредить.

— Если ты меня слышишь… — начала она.

— Я тебя не слышу, — отозвался Гелио. Он повернул голову, оглядываясь. Движение было неторопливым, осторожным. Осознанным. — Я чувствую пробелы, которые должны занимать твои слова. Ты не кажешься… живой. — Маекта замерла. — Ты была здесь раньше. Ты следишь. Ты… охраняешь меня.

Так он себя обычно не вёл. Будь Гелио человеком, страдающим от шока или травматической амнезии, это стало бы признаком восстановления. Но нечто в том, как он вертел головой и формировал слова, заставило неприкасаемую порадоваться тому, что он её не видит.

— Я — Гелио Исидор, — сказал он. — Я не могу вспомнить. Я хочу вспомнить. — Он медленно повернул голову, изучая взглядом комнату. — Я хочу вспомнить.

На визоре Маекты полыхнула руна. Один из воров секретов засёк движение на подступах к Клетям безмятежности. Затем ещё один и ещё. Она ощутила взрыв первой неконтактной мины за миг до того, как перед глазами мигнул сигнал тревоги.

— Кто-то идёт, — произнёс Гелио.

Маекта вышла, успев запереть за собой дверь, прежде чем с потолка посыпалась пыль от новой детонации. Когда дверь в камеру Гелио закрылась, пария услышала, как тот сказал нечто ещё.

— Я хочу вспомнить. И я вспомню.

Мысленный образ Ктесия

— Я должен знать, — произнёс голос позади Ктесия. Призыватель повернулся. Там стоял Ариман. Безоружный, в мантии. Его лицо было мрачным, синие глаза смотрели сквозь Ктесия. Смотрели на… Ктесий оглянулся и увидел другой слепок Аримана.

— Я знаю, — сказал первый слепок.

Второй образ кивнул.

— Если ты контролируешь Ключ к Бесконечности, значит, ты здесь раньше был.

Первый слепок склонил в ответ голову.

— Мы оба были.

— Покажи мне, что я прятал.

— Как ты пожелаешь.

— Как я пожелаю.

А затем башня исчезла, и Ктесий начал падать сквозь воспоминания о вариантах будущего, которых никогда не случится, и прошлого, которого он не вспомнит.

Флот Изгоев, звёздный залив

В пустоте флот Изгоев пытался держать строй. После выхода из варпа корабли продолжали дрейфовать по инерции дальше. Ближайшие звёзды напоминали точки, Галактика — смазанную полосу на фоне тьмы. Они были далеко от всего. Недосягаемые. Невидимые. Неприкасаемые.

В сенсорных системах крупнейших кораблей рои скарабеев просканировали позиции видимых звёздных тел и отсеяли из вакуума гул фоновой радиации. Быстрее, чем существо из плоти успело бы чихнуть, они выяснили позицию флота и каждого корабля в нём. Ещё чих, и информация передалась двору Носителя Чёрного Диска, Высочайшего Сетеха. Немедленно поступил императивный ответ.

Рои скарабеев передали команду подроям, что провели недолгое время в царстве анафемы, прогрызаясь глубже в системы космолётов. Затем она перескочила к большим каноптековым единицам, которые свернулись в недрах каждого корабля.

В пустотах между палубами и стенами зажглись скопления сенсоров. Развернулись металлические хвосты. Активировались парадоксальные механизмы. Вещество каждой из единиц начало фазироваться между измерениями. Они проскользнули сквозь кости кораблей, проходя через металл и камень так, словно те были воздухом.

В коже звездолётов активировались более крупные единицы, те, что доставили каноптековые конструкции от кораблей некронов к флоту Изгоев. Машины представляли собой каркасы из балок и металлических рёбер, содержавшие в себе десятки неподвижных металлических фигур. Они не были рядовыми воинами династии. Нет, они были заражёнными. В них горело безумие: голод и жажда, и плотская потребность в пище, запертые в теле, что не имело ни рта, чтобы есть, ни языка, чтобы кричать. Из глаз фигур полился синий свет. Они пришли в движение, закорчились, пальцы-лезвия заскребли по удерживавшим их машинам. Конструкции держали крепко. Им предстояло выполнить ещё одну задачу.

На оконечностях машин зажглись полукупола энергии. Тьму затопил зелёный свет. Затем энергия высвободилась. Корабельные обшивки вокруг машин рассыпались прахом. Атмосфера из внутренностей судов рванула наружу, унося с собой смрад жизни. Люльки, фиксировавшие фигуры, открылись. Существа поползли в разверзшиеся раны и переходы за ними. Когти высекали из стен искры. Из ротовых прорезей журчала статика.

Несмотря на то, что мясные создания на каждом из кораблей уже ввергли бортовые сенсоры и системы в хаос, они всё равно бы не смогли не заметить множественные бреши в корпусах. Рои скарабеев отсекли потоки данных. Затем погасили свет. Они оставили воздух. Ужас был ключевым элементом данного этапа атаки Гиксосов. А для ужаса смертным требовался воздух, чтобы кричать.

Мины взорвались. Их было две. Первая реагировала на движение. Она сработала, когда первый рубрикант приблизился к двери Клетей безмятежности. Мина располагалась под полом и активировалась, стоило воину Гауматы опустить ногу на металлическую плиту. Выброс энергии вывел из строя электроцепи и отключил подачу тока. Паривший вверху сервочереп рухнул на палубу. Запирающие механизмы дверей и силовые доспехи были защищены от подобных воздействий. Наполненные колдовством латы рубрикантов отличались даже ещё большей устойчивостью. Тем не менее импульса хватило, чтобы заставить их на мгновение застыть, прежде чем пришла в действие плазменная мина на потолке. Воинов-призраков поглотил шар звёздного огня. Броня обратилась в шлак. Взрывная волна подхватила прах и швырнула его в коридор на шедших к двери воинов Тысячи Сынов. Сама она, впрочем, до них не докатилась.

Гаумата, подняв ладонь, двинулся вперёд. Взрывная волна свернулась в себя. Шар плазмы лопнул, растёкшись в стороны. Гаумата зашагал к двери в клетки. Та состояла не из металла, но из камня, цельного блока, добытого в остывшем трупе звезды. По ней тянулась паутина заклятий, горевших теперь тонкими, с волосок, строчками. Пиромагистр чувствовал, как те противятся даже самой идее его приближения. Это не имело значения. Ему хватит силы открыть их и без ключа. Плазма от детонации мины вытянулась над ним дугой, когда он подошёл к двери на расстояние вытянутой руки. Он собрал пальцы в кулак. Плазма ударила в створку. Камень запылал. Гаумата направил в него волю. Точка перед рукой начала раскаляться добела. Высеченные в камне заклинания попытались отразить энергию в чародея, но он просто разбил их. Ближайший к пальцам камень пошёл рябью. Затем по двери густыми слезами потекла огненно-белая магма.

Гаумата выстроил связь со сторонниками, вытягивая жар из их разумов. Пока дверь плавилась, он принялся собирать энергию, позволяя ей кружиться вокруг мыслей. Мины поставила неприкасаемая, в этом он не сомневался. Его не удивило то, что она сражалась против них. Куда ей было деваться? Но мины означали подготовку, а следовательно, она их ждала. Значит, другие тоже могли успеть приготовиться. Осложнения, но не проблемы. Он был глашатаем огня спасения. Ради этого его вернули из-за порога смерти.

Гаумата ощутил, как изливающаяся из братьев энергия достигла пика. Его мысли и воля уподобились линзам, фокусирующим солнечные лучи. Он высвободил мощь. Дверь обратилась облаком магмы. Он подхватил облако и запустил его в коридор по ту сторону. Белые от жара капли опалили всё вокруг, пропахав в стенах и потолке яркие борозды. Там ничего не оказалось. Он вошёл внутрь. По его воле рубриканты строем прошли вперёд. Они остановились. Подождали. По-прежнему ничего. Они двинулись дальше.

Что-то…

Сверху упала тень. Гаумата лишь успел заметить её появление, а затем она оказалась среди них. Он её не видел. Его внутренний и телесный взоры давно слились воедино. Чародей редко пользовался физическими органами самими по себе. Они стали зависимыми от его разума и варпа. Объект, не дававший отблеска эфирного огня, был едва различимым. Пария.

Тень приземлилась. С треском молний запустилось силовое поле. Размытое пятно и шипение. Рухнул первый рубрикант. Из пробитой брони потёк песок. Гильгамош и остальные колдуны завертелись на месте, пытаясь выследить нападавшую. Ещё один рубрикант свалился на колени, и из его пронзённой оболочки полился призрачный свет. Затем водоворот тьмы и клинок снесли воину-призраку макушку шлема. В голове Гауматы закричали неразборчивые голоса. Рубриканты, так же как и он, не видели существо, которое их атаковало, однако они его ощущали, будто псы, чующие льва.

Это Маекта. Он знал. Отродье. Бездушная. Он понимал, что она опасна; однако не осознавал насколько. Гаумата заставил себя смотреть настоящими глазами. Чувства закричали на него в ответ. Он увидел её — фигуру в плаще и броне, сжимавшую в руках двуручный меч. Гаумата различил её на долю мгновения, прежде чем его разум восстал. Образ с мерцанием исчез, и один из чародеев отшатнулся с разверзающимися в доспехе прорехами, из которых захлестала кровь, когда неразличимый меч стал наносить один удар за другим.

Маекта вогнала лезвие в решётку шлема колдуна. Кровь обратилась пеплом, встретившись с силовым полем меча. Пария выдернула клинок и перевела движение в удар, рубанув по силовому ранцу рубриканта. Термоядерные батареи и накопители энергии исчезли во вспышке оранжевого света.

Реальность физического царства всегда была их слабым местом. Она крутанулась назад, по инерции махнув мечом следом. Кромка полоснула низшего мага по предплечью. Керамит, плоть и кость взорвались. Чернокнижник пошатнулся, но Маекта не стала наносить смертельный удар. Времени было мало. Очень скоро колдуны найдут способ окружить и убить её. Тогда пария увидела Гаумату. Пиромагистр застыл. Он поднял руки. Все рубриканты и чародеи в коридоре замерли как один. Маекта прорычала древнее проклятье и подскочила к потолку.

Гаумата силой мысли заставил братьев и рубрикантов замереть. Он чувствовал, как своим присутствием пария заглушает его силы, вытягивая огонь из разума. Это не имело значения. Ему требовалась лишь толика способностей, чтобы положить всему конец.

+Огонь,+ велел он. Рубриканты подчинились. Все и сразу. Пальцы сжали спусковые крючки. Из болтеров с рёвом вырвались снаряды. Из экстракционных окон посыпались гравированные серебряные гильзы. Рубриканты не целились. Покинувшие стволы болты летели не куда-то конкретно. Следуя по своим траекториям, они попали бы в стены, потолок, других рубрикантов и колдунов в коридоре. Разум Гауматы поймал их все в воздухе — поймал и расплющил. Лепестки огня распустились цветками шрапнели. Гаумата подхватил их, ощутив жар и остроту каждого осколка. Затем собрал в единое горящее облако и разметал по переходу.

Облако огня и металлических осколков накрыло Маекту в момент, когда она достигла потолка. Её сорвало с раскоса, за который она как раз ухватилась. Окутывавшее парию гасящее поле ярко полыхнуло, пропуская сквозь себя шрапнель. Лишившись смертоносной кинетической энергии, фрагменты дождём застучали по броне, когда она приземлилась на пол и встала в защитную стойку. Неприкасаемая вскинула голову и увидела, что Гаумата смотрит прямо на неё.

Гаумата не видел парию, но ему и не требовалось. Облако осколков и огня было физическим, столь же реальным и подчинённым низменным законам физики, как палуба у него под ногами. Маекта могла обойти или обмануть его с тем же успехом, что шагнуть сквозь стену. Гаумата почувствовал, где её зацепило облако, где огонь и осколки металла коснулись брони и кожи парии. Его разум находился среди клубов пламени и в каждой рваной острой кромке. Он увидел Маекту в звоне тысячи падающих шрапнелей, в дыхании огня по доспеху. Он увидел её как пустоту, дыру среди бури. Гаумата не стал посылать в парию горящую струю. Вместо этого он в неё выстрелил. Четыре болт-снаряда, выпущенных из пистолета, который он выхватил быстрее, чем неприкасаемая успела выпрямиться. Болты попали точно в центр тяжести её тела, каждый угодил в одно и то же место. Они пробились сквозь гасящее поле и с барабанным грохотом взрывов откинули парию на стену. Меч выпал у неё из рук. Образ Маекты размылся перед глазами Гауматы, но он вцепился в идею того, где ей следовало находиться, и выстрелил снова.

Внезапная неподвижность. Стихающее эхо взрывов. Он выпустил шквал осколков. Скрученные кусочки металла посыпались на палубу, звеня, подобно крошечным колокольчикам. Пиромагистр опустил пистолет и шагнул вперёд.

Маекта смотрела на приближающегося Гаумату. Она попыталась шевельнуться. Гасящее поле украло у болтов столько кинетической энергии, сколько смогло. Но недостаточно. Под ней уже растекалась багровая лужа. На левой руке не осталось пальцев. По лицу в рот затекала кровь. У неё больше не было левого глаза. Череп под шлемом треснул, как пить дать. Маекта чувствовала, как её начинает охватывать травматический шок. Она едва не теряла сознание и знала, что очень скоро от кровопотери у неё остановится сердце. Всё те же ограничения физической реальности, которые так часто упускают из виду.

Гаумата остановился в шаге от неё и осторожно снял шлем. Он сделал глубокий вдох, медленно втянув в лёгкие воздух. Колдун чуял её кровь, поняла Маекта, чувствовал вытекающую из неё жизнь. Гаумата улыбнулся, и по выражению его лица пария поняла, что он не проявит милосердия и не добьёт её последним выстрелом.

— Какую боль ты бы ни ощущала, она более чем заслуженная, отродье, — сказал он и, отвернувшись, зашагал по коридору к запертым дверям Клетей безмятежности.

ГЛАВА XIV

ПРИЗРАКИ

Мысленный образ Ктесия

Относительная хронометрическая позиция: 12

Ктесий посмотрел на небо. В серых подбрюшьях облаков вспыхнула молния. Пошёл дождь. Не настоящий, конечно: только идея, просто обман разума. Он невесело хохотнул.

— Ты узрел, — произнёс Жестокий Родич. Демон стоял позади Ктесия. Призыватель не удосужился посмотреть на него. Там могла находиться вершина башни. Могли находиться слепки Аримана. Это не имело значения. На самом деле сейчас мало что играло роль. — Ты узрел секрет, который искал и который тебе принёс я.

— Значит, ты не знал, что именно Ариман велел тебе забрать из своего разума?

— До смертной лжи и истин нам дела нет. Важен лишь голод. Гнев, порождаемый обманом и правдой, — вот настоящий нектар.

Ктесий фыркнул. Дождь усилился. Призыватель раскрыл ладонь, сложив пальцы лодочкой, чтобы поймать пару капель. Он стал наблюдать, как вода заполняет складки. Нереальней, чем сон…

— Это всё, — сказал он. — Этому нужно положить конец.

— Цена обещанная… — продребезжал демон. — Душа, удержанная…

— Ты получишь свою плату.

Он уронил руку. Дождевая вода сорвалась с пальцев. Ктесий слышал грохот волн, разбивающихся об основание башни. Ему стало любопытно, сколько ещё он будет здесь оставаться. В мыслях и снах время текло иначе, нежели в реальности. Сколько пройдёт времени, прежде чем макролифт, в котором находилось его тело, достигнет места назначения? Сколько пройдёт времени, прежде чем его найдёт нож или пуля? Сколько пройдёт времени, прежде чем Ликомед вытянет его обратно? Достаточно ли, чтобы увидеть другое будущее и прожить его? Времени хватит, чтобы истаять под идущим дождём.

— Время… — произнёс он вслух и снова хохотнул. — Время уходить.

Боевая баржа «Гекатон», звёздный залив

Ктесий открыл глаза. Его веки обрамлял иней. С уст сковывателя сорвался вздох. Жемчужина, содержавшая последнего из Жестоких Родичей, лежала у него на ладони. Теперь она стала чёрной, непрозрачной, словно дыра. Он сомкнул на ней пальцы.

+Что ты увидел?+ спросил Ликомед.

Демонолог покачал головой.

+Нужно добраться до Аримана.+

Он ощутил, как мысли Ликомеда полыхнули от гнева. Рубриканты вздрогнули от симпатического дискомфорта.

Затем лифт с толчком остановился, и свет внутри погас.

— Кто ты?

Гаумата замер. Он ощущал внутри черепа давящий огонь, ревущий подобно голосу. Подобно бесчисленным голосам. Стоявший позади Гильгамош — единственный человек в комнате, кроме Гауматы, — вырисовывался неподвижным силуэтом в дверях. Гаумата посмотрел на Гелио. Глаза, уставившиеся на него в ответ, были открытыми, спокойными, любопытными. Гаумата никогда не испытывал потребности опускаться на колени перед кем-либо или чем-либо со времён сожжения Просперо. Теперь же он почувствовал, как его голова невольно склонилась, разрывая зрительный контакт с Гелио. Нет, не с Гелио, поскольку это был уже не Исидор. Это было воплощённое предназначение Рубрики. Пришедший к ним сиятельный спаситель, которого почти никто не понимал.

Зачарованные обручи клети с гулом рассекали воздух. Печати на их кольцах горели бледной синевой.

— Я — Гаумата, — сказал он.

— Гаумата… — повторил Гелио. Его открытое лицо непонимающе нахмурилось, затем он моргнул. — Я не помню… Прости, но я тебя не помню. Но, думаю, я тебя знаю…

Гаумата кивнул. Давление огня в черепе усиливалось. Пламя оставалось внутри него с тех пор, как Ариман привёл их в мёртвый мир некронов. С тех пор, как он обрёл откровение. Не откровение, которое обещали жрецы и демагоги, а откровение в самом подлинном смысле. В тот момент ему открылась великая истина.

— Ты меня не помнишь, — продолжил Гаумата. — Но ты спас мне жизнь. Ты вернул меня из тьмы смерти в огонь жизни. Я помню, брат…

Свет повсюду. Белый, красный, ревущий. Орущий без единого звука. А затем фигура, очерченная пламенем. Тень в инферно, из инферно. Тянущаяся к нему рука.

Он посмотрел на Гелио, глаза в глаза.

— Я тебя видел, — произнёс Гаумата. — Я видел тебя в огне.

— Покажи мне, — отозвался Гелио. — Я хочу вспомнить. И огромные бронзовые кольца перестали вращаться. Гильгамош, стоявший позади Гауматы, вздрогнул. Воздух застыл в неподвижности. Взор Гелио стал немигающим.

Гаумата шагнул ближе. Он почувствовал, как давление жаром омывает его кожу — мощное, облекающее со всех сторон давление. Пиромагистр остановился в шаге от Гелио. Он по-прежнему видел в его глазах безвинность потерянной души, однако теперь в них появилось нечто ещё. Голод. Гаумата ощущал в черепе огонь откровения. Он снова вспомнил и почувствовал, как его, умирающего, поглощает пламя.

Фигура… Фигура в пламени, протягивающая руку, дабы вернуть его к жизни.

И тогда он увидел их — всех братьев, мёртвых и обратившихся в прах. Имена и лица, унесённые ветром времени, ставшие теперь ничем.

— Ты… — начал он, — ты спасёшь нас?

— Мне нужно вспомнить, — произнёс Гелио. Он протянул руку. — Пожалуйста.

Гаумата взял руку Гелио. Тёплая плоть, а тогда…

Всё утонуло в огне. Гаумата не мог закричать. Он увидел в инферно фигуру. Теперь она была не тенью. Она была ослепительной. И даже ещё ярче. В пламени едва слышимо шипели имена, раздавались крики и зовы падающих в бездну душ. Он попытался отшатнуться, вырваться из пламени, но… не мог… вспомнить. Он не мог вспомнить, кто он.

+Гаумата… Гаумата…+ раздался голос. +Спасибо тебе. Я помню.+ Рука, созданная из доменного света. +И я помню тебя.+ Рука коснулась его головы. А затем осталось лишь пламя и шелест пыли с пеплом, сыплющихся внутри пустой оболочки брони.

Стадо тзаангоров в артериальном переходе нижней палубы замерло, когда свет вдруг пропал. Их вожак крепче сжал большой освящённый клинок. Лепестки серебряной брони залязгали, когда он описал на месте полный круг. Они как раз спешили на зов одного из просвещённых, что прислал видение крови и пророчества. На корабле шла война, и они были готовы к битве, помеченные кровью и жаждущие броситься в водоворот изменения. А затем вокруг них неожиданно сомкнулась тьма и тишина.

Один из юнорождённых робко, встревоженно прощебетал вопрос. Вожак клацнул гневную отповедь. Воздух стал неподвижным. Темнота — абсолютной. Они привыкли к мгле в железном царстве «Гекатона». Тьма окутывала многие его места, и в некоторых глубинах она была вечной, скрывая злополучных зверорождённых, что там обретались. Детям изменения не стоило бояться тьмы больше, чем света. Оба они были священными, братом и сестрой. Но эта темнота… Она была другой. Тзаангоры нутром это чуяли.

Предводитель шагнул вперёд. Дальше по коридору что-то двигалось, что-то едва различимое. Призрачный образ кромок лезвий, отсекающих остатки света. Вожак вскинул пистолет и открыл огонь. Тьму разорвали выстрелы. На палубу фонтаном посыпались гильзы. Пули срикошетили от стен. В дульных вспышках вождь разглядел горбившуюся фигуру. Конечности её казались угольно-серыми и тонкими, словно кости под истлевшей кожей. Голова существа была опущена, спина — согбенна, руки — плотно прижаты к телу. Тихо, медленно оно брело вперёд. Существо затряслось от забивших по нему пуль, однако не остановилось. Не переставая стрелять, вожак издал боевой клич и ринулся ему навстречу. Остальное стадо последовало за ним. В пистолете закончились пули, когда он был в трёх шагах от фигуры. Вдруг из конца стада донёсся пронзительный вопль. Крик боли. Фигура перед вожаком подняла голову. В резких сполохах выстрелов существо, казалось, задвигалось с прерывистостью сломанного часового механизма. В его глазах горела синевой шипящая мёртвая статика. Тварь закричала. Предводитель почувствовал, как звук проникает ему в мозг. Он понял его, понял на уровне инстинкта. Голод.

Новый вскрик, и снова позади него. Ещё один из тзаангоров завопил от боли. Вождь не стал озираться, а вместо этого сделал последний шаг к согбенной фигуре и замахнулся мечом, метя ей в голову. А тогда во мраке вспыхнуло больше глаз, и он перестал слышать что-либо, кроме воплей гибнущего стада и звонкого шелеста вытягивающихся лезвий.

Предводитель был ещё жив, когда несколько мгновений спустя в коридоре вновь воцарилась тишина, нарушаемая лишь влажным треском рвущейся плоти. Последним, что он увидел, стало то, как согбенные фигуры подносят к горящим глазам блестящие лоскуты кожи, а затем… медленно, осторожно, с трепетом напяливают их на себя.

Ктесий шумно выдохнул.

+Нажми на кнопку,+ велел он Ликомеду. Шахта лифта исчезала во тьме, казалось, пожиравшей зелёное свечение, лившееся из глаз рубрикантов.

+Не работает,+ отозвался аколит.

Ктесий до сих пор дрожал внутри доспеха; последствия общения с Жестоким Родичем всё ещё давали о себе знать.

«И от правды, — раздался глумливый голос на задворках разума. — Не будем забывать о боли, что приносит правда…»

Ктесий встряхнулся и надел шлем. Серо-зелёное теневое зрение немного рассеяло мглу. Демонолог обвёл взглядом пространство наверху, а затем — выведенный на стене код. Он выглядел имперским — напоминание о каком-то мёртвом корабле, с которого сняли секцию макролифта.

+До места назначения ещё восемьдесят уровней,+ послал он. Ликомед не ответил. +Сопряги свой разум с моим — поднимемся самостоятельно,+ добавил он спустя долгую секунду.

+Мы зашли в лифт, чтобы избежать обнаружения.+

+Либо так, либо будем сидеть и ждать, пока нас не найдут,+ отрезал Ктесий. +Кроме того, раз кабал Гауматы не засёк моё общение с Жестоким Родичем, то либо они слишком заняты, либо слишком скудоумны, чтобы заметить небольшие чары телекинеза.+

+Им хватило скудоумия, чтобы захватить корабль,+ парировал послушник.

+Мы всё же рискнём. Выбора и так нет.+

Ликомед не ответил, однако Ктесий почувствовал, как ученик сопряг свои мысли с его разумом. Их воли переплелись. Образы, протекавшие в подсознаниях колдунов, стали зеркальными отражениями друг друга. Ктесий почувствовал, как узы укрепились, а затем преобразил разум. Их воля поймала эфир, и они начали подниматься во мрак шахты. Рубриканты, не проронив ни слова, последовали за ними.

«Вершина башни над несуществующим морем… — Плывя сквозь мрак, он услышал на границе мыслей призрачный шелест волн. — Истина… В истине нет спокойствия, а лишь одна жестокость».

+Стоп.+ Команда Ликомеда вырвала демонолога из раздумий. Он ощутил, как воля Ликомеда взяла верх над его собственной. Они вместе с рубрикантами застыли в воздухе.

+Что ты…+ начал Ктесий.

+Под нами что-то есть.+

Ктесий посмотрел вниз.

Во тьме, которую они только что преодолели, парил силуэт. Он был угольно-чёрного цвета, с выгнутой, как у жука, спиной. Под телом извивался длинный хвост. Он скорее плыл, чем двигался, медленно и плавно работая придатком, словно медуза в глубине океана.

Ктесий присмотрелся внимательней. Существо не было живым. Ни намёка на жизнь, что расцветилась бы перед его ментальным взором. Разновидность антижизни. Некрон.

Он последовал примеру Ликомеда, своей волей удерживая их в неподвижности во тьме. Некрон остался на месте.

Призыватель послал бессловесный импульс воли, и они снова пришли в движение. Существо развернулось и поплыло следом за ними. Ктесий заставил отряд замереть. Некрон замедлился.

+Эта тварь нас чует,+ послал Ликомед.

+Но не атакует.+

+Это пока неясно.+

Как будто в ответ на мысли, некрон стал подниматься дальше. На брюшке зажглись пылающие узелки. Ктесий заметил сложенные конечности-лезвия. Исходящий от существа свет озарил стены шахты. Демонолог услышал гудение своего доспеха, так, словно тот был живым созданием, учуявшим близость убийцы.

+Двигаемся,+ послал Ктесий. +Сейчас же.+

Он повелел, и они поплыли снова.

Свет потёк по стенам к ним. В ушах Ктесия завизжала статика. Некрон извернулся… и рванул вверх. Хвост резко захлестал. Из грудины развернулись конечности-лезвия. Ктесий вытянул из варпа энергию. Он, Ликомед и рубриканты понеслись дальше. Громовой треск смещённого воздуха эхом покатился по шахте вниз. Дверь на командный уровень находилась там, где и следовало, и быстро приближалась.

Звук, похожий на вздох. Затем вопль боли, гулко разнёсшийся по варпу.

Ктесий приземлился на выступ перед выходом из лифта.

Существо оказалось среди них. Но теперь оно изменилось. Его чёткие контуры стали смазанными полосами в воздухе, мерцающей призрачной материей. Одна из рук-лезвий прошла через рубриканта. Насквозь. Проделав идеальную линию от паха до гребня шлема. Из разреза заструился прах. Узы связи с доспехом завопили в голове у Ктесия. Дыра между двумя половинками брони расширилась. А существо тем временем достигло следующего рубриканта. Ктесий увидел, как смутное лезвие погрузилось в боевой доспех. Оно замерцало, с мелкой вибрацией то появляясь, то исчезая из реального плана. Затем ещё один вопль души, и в шахту посыпалась новая порция пыли.

Ликомед, почти добравшийся до двери, вытянул болт-пистолет и выстрелил. Снаряд с рёвом унёсся в шахту. Болт попал некрону в панцирь — и прошёл сквозь него. Ктесий дёрнул ученика к краю двери и потянул рычаг управления замком. В варпе завопил ещё один воин-призрак, когда его латы развалились на части.

Ликомед послал в тварь залп синего огня. Струя пламени угодила в цель, и на миг эфирный огонь стал пожирать металл. А затем некрон, вздрогнув, обратился миражом. Огонь прошёл через то место, где находилось существо. Призыватель ввёл код на пульте. Взрывозащищённые двери начали со скрежетом открываться. Он шагнул внутрь. Ликомед последовал за ним. Затем они резко затащили в проём рубрикантов. Бронированные фигуры кубарем покатились по полу. Ктесий ударил по кнопке закрытия, и створки начали сходиться обратно.

+Идём!+ велел он. Ликомед уже поравнялся с ним. Рубриканты лишь поднимались на ноги.

Некрон прошёл сквозь закрывающиеся двери. На самом деле он был не тут, форма его напоминала тень, пойманную между пустыми пикт-кадрами. Конечности-лезвия твари раскинулись от стены до стены коридора. Рубриканты открыли огонь. На двери позади существа расцвели взрывы.

+Это существо не в одной фазе с реальностью,+ послал Ктесий. +Но оно неспособно ощущать эфир.+

Ликомед понял, воздел руку. Некрон ринулся вперёд. С пальцев колдуна сорвался огонь. Он изменился, прожигая воздух, становясь синим, розовым, оранжевым, принимая ни разу не повторяющиеся узоры. Огонь был и разрушением, и непредсказуемым изменением. Пламя захлестнуло некрона. Конструкция отпрянула. В панцире открылись дыры. Кромки лезвий скрутились, раскалившись добела от жара. Существо замерцало, пытаясь выскользнуть из той реальности, где горело. Ктесий влил в Ликомеда собственные силы. Существо содрогнулось. Хвост пропахал в стене глубокую борозду. Тварь стала распадаться, расползаясь, плотно обхватив конечностями брюшко. А затем некрон исчез, испарившись из коридора и бытия.

Ликомед уронил руку. Он трясся. Ктесий схватил его за плечо.

+Нам нужно идти,+ послал он.

Аколит поднял голову. Он пошатнулся. Ктесий ощутил, как задрожала нить связи между их разумами.

— Что-то… — раздался из решётки шлема его голос. — Что-то происходит…

Ктесий тоже это ощутил. Жар, дрожь жара и искра света, напоминавшая застывшую молнию на горизонте разума.

«Время на исходе… — Призыватель мрачно улыбнулся внутри шлема. — Вот и всё… — подумал он. — Начинается…»

— Пиро… — закашлялся Ликомед. — Пиродомон… Я его вижу. Он снова здесь. Он идёт.

В тот момент Ктесий подумал было не рассказывать ученику, подумал просто утянуть его за собой, гоня по коридорам будущего. Как-никак выхода не было, как и способа предотвратить то, что их ждало. Ликомед никогда ему не нравился, и это по-прежнему было так, однако аколит так и не отвернулся от Ктесия.

+Ты должен кое-что знать,+ послал он.

Ликомед поднял голову.

— Что?

И Ктесий показал послушнику секрет, который отдал ему Жестокий Родич. За один медленный удар сердца прошла целая вечность.

+3ачем ты мне рассказал?+ спросил в конце Ликомед.

+Лучше знать и иметь выбор.+

+Вот только никакого выбора нет. В этом весь смысл.+ +Верно,+ ответил Ктесий. +Наверное, лучше встретить конец в борьбе, чем в неведении.+

Ликомед с минуту буравил его тяжёлым взглядом.

+Ты и впрямь глупец, Ктесий,+ послал он, после чего развернулся и побежал по коридору. Рубриканты последовали за ним. +Пошли. Пиродомон идёт — времени осталось мало.+

Демонолог улыбнулся под шлемом, покачал головой и поспешил за учеником.

ВНЕ ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОСТИ 5

Мысленный образ Аримана

— Ты меня почти обыграл, — сказал Ариман и поднял с широкой доски костяную фигурку. Она выглядела как человек в рясе с птичьей головой. — Но не сложилось. — Он поставил её на квадрат верхнего уровня и убрал занимавшую его ранее обсидиановую змею. Юноша хмуро глядел на многоярусную доску, угрюмо опустив голову на ладони. На нём был выбеленный от солнца рыбацкий табард. К ткани ещё цеплялись кристаллики соли. Ариман протянул ему фигурку змеи. Парень, продолжая хмуриться, взял её.

— Я не понимаю, как проиграл, — заявил он.

— Ты играл хорошо, но эта игра, как и любая другая, строится на понимании и переборе вариантов. Не просто на силе. Перед каждым сделанным ходом я за миг прокрутил в голове сотни других возможностей. Я видел, как меняется расстановка, видел вероятные позиции и все пути к победе и поражению, что от них разветвляются. Я могу провести в уме всю партию до самого конца. Мне даже не нужен живой противник. — Он помолчал, глядя на юношу. — Больше того, иногда я нахожу, что единственный достойный соперник для меня — я сам.

— Но я думал, что побеждал…

— Да, но суть не в том, на какой позиции ты стоишь сейчас, а в том, куда она тебя приведёт в итоге. Я победил, поскольку выбрал путь к победе, пусть он и вёл меня через кажущееся поражение.

Азек вздохнул и посмотрел на синий купол неба. Яркое солнце Тизки восходило к полуденному зениту. За парапетом башни тёплый бриз гнал по морской глади волны.

Парень покачал головой, всё ещё глядя на многоярусную доску и фигурки.

— Мне пора, — сказал он. — Снасти нужно разложить в бухте до захода солнца.

— Конечно, — ответил Ариман, склонив голову. — Спасибо за игру, я хорошо провёл время.

Юноша молча поднялся.

— Ты чего-то ждёшь? — спросил он.

— Да, — признался Ариман.

— Чего?

— Окончания другой игры.

— Какой игры?

— Той, что началась эпоху назад… но и той, что началась только что.

Юноша нахмурился сильнее прежнего, но затем встряхнулся, прежде чем расправить плечи и потянуться. Он оглянулся на море, и на секунду Ариман заметил улыбку на лице парня, понятия не имевшем о будущем, которое его ждало. Неужели Гелио Исидор выглядел так, когда жил на Просперо? Неужели он смотрел на море и улыбался? Может быть. Возможно. Ариману нравилось так думать. Но, как и всё в этом месте памяти, его образ отражал сам себя в той же мере, что и правду.

Слепок Гелио повернулся и направился к ступеням, что приведут его к основанию башни, где в пещере ждала пришвартованная лодка. Просто образ, не более чем концепция личности, не реальная… Лишь грёза о том, что могло бы быть.

— Сыграем завтра ещё одну партию? Может, у меня получится лучше, — бросил юноша через плечо.

— Боюсь, меня тут не будет, — сказал Ариман.

Образ Гелио замер.

— Ты уходишь?

— Да.

— Куда пойдёшь?

— Обратно в место, где я был раньше. Там меня ждут дела.

— Какие дела?

— Ещё одна игра, которую нужно закончить.

— Ты вернёшься?

Азек покачал головой.

— Не сюда. Я бы хотел, но… иногда, чтобы играть дальше, нужно идти на жертвы.

Парень на мгновение нахмурился. Затем улыбнулся.

— Тогда желаю тебе хорошей погоды и доброго пути. Если перед уходом увидишь меня среди волн, помаши мне рукой.

Ариман кивнул.

Образ Гелио встал на первую ступеньку лестницы, уводящей с вершины башни.

— Если ты видишь все пути, которыми может закончиться игра, тогда зачем вообще играть?

Ариман печально улыбнулся.

— Потому что лишь сама партия делает игру настоящей.

ГЛАВА XV

ВОЗРОЖДЕНИЕ

Боевая баржа «Гекатон», звёздный залив

Относительная хронометрическая позиция: 13

Гелио вышел из своей камеры и замер. В коридоре за порогом стояли рубриканты, дожидаясь возвращения Гауматы и Гильгамоша. Он окинул их взглядом, и рубриканты сгорели. Доспехи растеклись и преобразились. Пустоту внутри керамитовых оболочек наполнило пламя. Призрачное свечение глаз сменилось оранжевым доменным сиянием. Шипение имён заглушил рёв Пиродомона. Они двинулись за фигурами, что раньше были Гауматой и Гильгамешем, когда Гелио начал идти по коридору. Он останавливался возле каждой комнаты. Обереги, защищавшие их, взрывались. Замки и тяжёлые двери растекались лужами расплавленного металла. В этих камерах Ариман содержал тех, кого Пиродомон превратил из живых воинов Тысячи Сынов в рубрикантов. Тогда всё происходило сумбурно из-за провалов в памяти Гелио, охваченной огненным неистовством Рубрики. Теперь Пиродомон обрёл лицо, голос и волю. Воины-призраки покидали комнаты с уже горящими глазами.

Подойдя к последней двери, Гелио застыл. Внутри находился ещё один воин Тысячи Сынов. Один-одинёшенек. Или почти один. Гелио поднял руку. Вырезанные в металле знаки запылали, борясь с давящей на них эфирной силой. Они были мощными. Кто-то дополнительно укрепил защиту этой камеры. Вокруг меток поползли трещины. Разломы загорелись и расширились, расходясь всё дальше и дальше. А затем на месте двери в воздухе осталась лишь пелена из светящихся фрагментов. Мгновение Гелио удерживал их в неподвижности, а затем позволил мягко опуститься на пол. Он шагнул во тьму внутри.

Единственный обитатель комнаты стоял в центре. В его линзах горел огонь.

— Идём, Игнис, — произнёс Гелио.

Фигура Игниса сдвинулась с места. Пол камеры вздрогнул. Игнис занёс ногу для следующего шага.

Пространство комнаты прожёг луч света. Гелио крутанулся, вскидывая руку. Тьма ударила в купол белого пламени. Свет и цвета поменялись местами. Тени стали слепящим заревом. День обратился ночью. Приведя в движение поршни, автоматон, Жертвенник, шагнул вперёд, удерживая выпущенный из наспинной пушки луч на Гелио.

Орудие было древним, созданным на базе технологии чужеродного происхождения. Игнис позаимствовал его в кузницах Горета и приладил к Жертвеннику, когда чинил киборгизированного слугу после провальной атаки на Планету Чернокнижников. Луч, что оно создавало, был несветом, антибытием, светотьмой, и когда он попадал в материю, то аннигилировал её, обращал в ничто. Он коснулся пламени, нимбом окружавшего Гелио Исидора. Воздух закричал. Пол содрогнулся, когда Жертвенник, заработав поршневыми конечностями, ринулся в атаку.

Гелио оставался совершенно неподвижным, не сводя глаз с луча несвета, что боролся со сплетённым им щитом. Затем он поднял другую руку и растопырил пальцы. Жертвенник остановился на середине шага. Болты и приклёпанные пластины смялись, не давая поршням увлечь автоматона к противнику. Гелио сомкнул пальцы. Пушка на спине Жертвенника выгнулась и искорёжилась. Луч светотьмы исчез. Из швов в корпусе машины посыпались искры и заструился дым.

— Верный… — мягко сказал Гелио. — Но истинная верность требует жизни и души, а у тебя нет ни того ни другого. Ты — машина, что служит, но ныне лишённая функции. — Он снова раскрыл пальцы. Жертвенник оторвался от пола и врезался в стену. Взрывозащищённые пластины содрогнулись от удара. Секунду автоматон висел на месте, будто пронзённый невидимым копьём. Затем с хрустом ломающегося металла он рухнул на пол. Из него брызнуло машинное масло, растекаясь под неподвижными конечностями.

Гелио отвернулся. Затем махнул рукой и зашагал к двери камеры. Фигура, что была Игнисом, последовала за ним.

Ктесий увидел, как деассемблирующий луч попал в «Шакал душ». Капитальный корабль Гильгамоша сместился к «Гекатону», готовый помочь мятежникам, если возникнет необходимость. Он находился опасно близко, отделённый от боевой баржи всего парой миль. Этого оказалось достаточно, чтобы свет от некронского выстрела залил «Гекатон» сразу в момент вспышки. Ктесий с Ликомедом как раз поднимались по ступеням к убежищу Аримана. Внешняя стена лестницы представляла собой спираль из соединённых иллюминаторов, тянувшихся вдоль башни. Они были почти у вершины, когда луч достиг цели.

Откуда его выпустили, Ктесий не увидел. Сначала снаружи была лишь пустота космоса, а в следующий миг её рассекла изумрудная полоса, протянувшаяся к «Шакалу душ». Демонолог как раз успел заметить луч, успел повернуть голову, делая следующий шаг. Импульс попал в кормовую крепость корабля. Пустотный щит мигнул. Мимолётно сверкнула молния. Затем Ктесий увидел, как пустотные щиты слой за слоем схлопываются в резких сполохах света. Изумрудный луч устремился глубже, коснувшись башен и бастионов на верхней палубе «Шакала». Он ничего не разрезал, не сжёг и не пропахал, но… вспыхнул, а затем остался лишь прах. От резко накренившегося корабля во все стороны заклубились огромные облака пыли. Никаких взрывов. Никаких макродетонаций. Только пыль. Наблюдая за происходящим, демонолог невольно нашёл зрелище изысканным, едва ли не деликатным, подобно прикосновению метёлки к древней реликвии. Вот только на том месте, где луч попал в хребет «Шакала душ», не осталось ни башен, ни бастионов. Лишь пустота и мерцающая среди серой пыли дуга разряда.

Он понял, что замедлился, заворожённый картиной.

Без какого-либо предупреждения орудия «Гекатона» открыли огонь. Должно быть, часть пушек или экипажа ещё остались в строю. Турели сплели во тьме паутины лазерного огня, когда над верхними палубами поднялись боевые корабли-полумесяцы. Из некронских космолётов забили импульсы зелёного света. Среди башен «Гекатона» распустились взрывы. Кристалл возле Ктесия задребезжал в раме.

+Живее,+ послал он Ликомеду, преодолевая последний виток спирали.

Маекта ждала, что за ней придёт смерть. Когда этого не случилось, она испытала чуть ли не разочарование. Впрочем, это была скорее отсрочка, чем избавление. Лёжа, переломанная, во тьме, она поползла по переходу. Куда и к чему, пария не знала сама, но она не собиралась сидеть и ждать, пока истечёт кровью.

Гелио вышел из камеры. С ним были две фигуры. Линзы их шлемов напоминали выжженные дыры. Краска на доспехах пошла пузырями и отслоилась, и шагали они нога в ногу с Гелио. Выглядели они точно как Гаумата и Гильгамош. Маекта смотрела, как Гелио выводит из камер других рубрикантов, а затем пустую оболочку Игниса. Пария пыталась защитить Гелио, но теперь, видя его, она поняла, сколь жалкими были её потуги. Он стал чем-то большим, нежели существом магии. Наблюдая за происходящим, Маекта ожидала, что Гелио в любой момент поймёт, что она здесь, как-то выявит её присутствие.

Но этого не произошло. Казалось, как она держалась за жизнь, так к ней цеплялся покров пустой души. Гелио с рубрикантами прошли мимо Маекты, словно её там не было вовсе. Поэтому она подождала какое-то время, а затем поползла дальше. Она не знала, в порядке ли её ноги. Не знала, способна ли стоять, но была уверена, что если попробует, то далеко не уйдёт.

Она добралась до порога камеры, к которой направлялась, и замерла. Визор треснул и сбоил, но по-прежнему окрашивал тьму в серые тона. Маекта медленно повернула голову, почувствовав, как от движения болезненно захрустело в основании черепа. Её взгляд остановился. Вот оно. Пария поползла дальше. На службе у Аримана она многое узнала, но один старый урок неприкасаемая повторяла раз за разом, заново постигая и усваивая его через боль. Один человек, неважно насколько сильный, был уязвимым. Прямо сейчас значительная часть её жизненной влаги запекалась на доспехе, и, если она хотела чего-то большего, чем просто умереть здесь, ей требовалась помощь.

На полу собралась глубокая лужа машинного масла. Плохой знак. Она подумала о собственной крови, алой полосой тянувшейся до места, где её бросил Гаумата. Если планируешь убить врага, дело всегда нужно доводить до конца. Любой другой вариант был не более чем высокомерием. Кому-кому, а Тысяче Сынов было его не занимать.

— Жертвенник, — произнесла она вслух. Автоматон не пошевелился. Удар разорвал ему нижние пластины торса. Отсюда и вытекла большая часть масла. Катастрофические повреждения… Возможно. Да, теперь Жертвенник был далеко не обычной машиной, но и того, что оставалось от его изначальной конструкции, Маекте вполне хватит. Медленно, аккуратно она послала команду ворам секретов. Механические паучки выбрались из-под воротника плаща, после чего спустились по руке парии и проскользнули в дыру на груди киборгизированного слуги.

Секреты… Люди ненавидели Кураторов за их любовь к тайнам, но лишь потому, что тайны были единственным, что имело вес во Вселенной. А секрет являлся не более чем знанием, которым владел ограниченный круг лиц. То, что мистерии техножрецов считались сакральными, лишь подтверждало, насколько сильно человечество погрязло в невежестве. Механикумы производили и обслуживали машины и ревностно стерегли свои тайны. Предки, сконструировавшие технику, которую красные жрецы почитали как священную, наверняка изумились бы их религиозным обрядам. Правда заключалась в том, что знание определялось не «святостью», а ценностью. Чем более знание редкое, тем оно ценнее.

На визоре появились картинки с сенсоров паучков, заползающих глубже в корпус Жертвенника. Внутри он мало чем напоминал стандартную модель, в нём обнаружилось много новых деталей, скреплённых друг с другом болтами и сварными швами. С виду некоторые казались почти органическими. А ещё у него было огромное количество повреждений.

— Тут мы с тобой схожи, машина, — сказала вслух пария и тут же зашлась кашлем. Она почувствовала во рту свежую кровь.

Автоматон ей не починить. Такими знаниями она не владела, но даже если бы имела их, у неё всё равно не было ни нужных инструментов, ни материалов. Впрочем, ремонтировать машину ей и не требовалось — Жертвенник просто должен был работать.

Маекта моргнула, послав паучкам команду. Металлические жвала вгрызлись в кабели. Медные лапки вонзились в оголённую проводку. Два паучка изжарились от скачка напряжения. Остальные, впрочем, выдержали.

По визору Маекты потекли столбцы данных. Пента-канто — старая, очень старая речь, едва понятная даже архимашиновидцам Механикум. Язык корневых процессов: устойчивый, базовый, созданный для формирования безопасных команд и протоколов резервного копирования. Очередной секрет, купленный за скудную подачку. Информации поступало слишком много, но Маекте не было нужды расшифровывать всё. Взгляд пустышки зацепился за одну повторяющуюся строчку кода. Она остановила прокрутку. Ещё пара морганий, которыми она выделила код и вставила в простую команду. Затем послала её.

Команда не была какой-то особой тайной либо украденным у богов словом жизни — нет, то был всего лишь приоритетный приказ, связанный с аварийными протоколами, что встроили в механизмы Жертвенника давно мёртвые и забытые люди. Простая, физическая истина, которую так недооценивали колдуны Тысячи Сынов, грезящие о чудесах варпа. И пусть Маекта всё это отлично понимала, слово само сорвалось с её уст, когда она вонзила команду-шип в сердце автоматона.

— Восстань… — сказала неприкасаемая.

Паучки выпустили команду в системы Жертвенника. Код вспышкой разошёлся по проводам, инфоматрицам и шестерням. Неповреждённые модули почерпнули энергию из резервов. По кабельным жилам заструился ток. Приказы пошли в обход повреждённых реле.

Автоматон вздрогнул. Дёрнулись поршни. Взвыли механизмы. Маекта поползла прочь. Масса брони, пластин и металла содрогнулась. Конечности заскребли по полу в поисках энергии и опоры, пока аварийные протоколы оценивали и компенсировали урон. Металлический кулак яростно взмыл в воздух и врезал по стене. Комната загудела, будто колокол. Из рассечённых трубок выплеснулась очередная порция масла. Внутри зияющей дыры в груди автоматона замерцали искры. Он встрепенулся. Конечности напряглись. Пария услышала, как завыли механизмы, и учуяла пластековую вонь перегревающихся кабелей, которые выдерживают нагрузки далеко за пределами конструктивных параметров. Затем медленно — с натужным скрежетом преодолевая каждый дюйм, — Жертвенник поднялся.

Мгновение Маекта не сводила с автоматона глаз. Сломанная пушка на его спине задёргалась. Затем запустились автопогрузчики в кулаках машины. Он развернулся к ней торсом. На открытых командных панелях замигали огоньки — вопрошающий янтарный, мерцающий зелёный.

— Помоги мне встать, — сказала она.

Пауза, медленное переключение с янтарного на зелёный. Жертвенник сделал шаг, снова замер. Повреждённые поршни с шипением остановили раскачивание. Затем автоматон подступил ещё ближе, нагнулся и протянул руку. Пальцы-резцы сомкнулись на плече Маекты. Их прикосновение было мягким, идеально выверенным. Он поднял её на ноги. Пария пошатнулась и обнаружила, что всё-таки может стоять.

Жертвенник щёлкнул. Видимые в грудной полости механизмы пришли в движение.

Маекта задумчиво кивнула, после чего перевела взгляд на дверь и то, что было за ней.

— Жертвенник, — произнесла неприкасаемая, — протокол охраны.

Огоньки мигнули зелёным, и они двинулись к двери, оставляя след из крови и масла.

— Ариман? — Ктесий подождал, но ответа не последовало. Он моргнул. Всё ещё ничего. Башня содрогнулась, и по гладкому камню под ногами прошла дрожь.

+Попадание,+ раздался мысленный голос Ликомеда. +Лучше спуститься в корпус корабля.+

Ктесий рявкнул бессловесный ответ. Ученик остался за дверью в убежище Аримана.

— Ариман? — попробовал демонолог снова, шагнув ближе. Магистр Изгоев лежал в центре комнаты. Его глаза были открыты. Зрачки расширились до такой степени, что радужки напоминали тонкие синие полоски вокруг кромешной черноты. С тех пор как Ктесий вошёл в комнату, он не заметил ни одного признака того, что Ариман видит или слышит его. Внутри царила такая неподвижность, что убежище больше напоминало усыпальницу. В чашах с маслом не горел огонь. Лишь тишина и неподвижность… и ощущение, едва уловимое, вибрацией расходящееся по эфиру и воздуху. Призыватель не мог назвать его источник, но точно знал, что оно ему напоминало, — чувство, которое испытываешь при виде того, как стрелка хроно отмеряет последнюю секунду и замирает.

Ктесий ждал, наблюдая за Ариманом. По-прежнему ничего.

— Я… — начал он. — Я получил твоё сообщение. Есть более простые способы связи. — Демонолог покачал головой, невесело улыбнулся. — С другой стороны, едва ли мы живём в простые времена.

Он снова умолк, когда по залу прокатилась очередная дрожь.

+Совсем рядом,+ раздался голос Ликомеда. +Если за нами не придёт кабал Гауматы, то скоро башню испепелят некроны.+

Ктесий не ответил. Вместо этого он подступил ближе к Азеку, а затем опустился на колени, чтобы оказаться с ним на уровне глаз. Призыватель осторожно снял с головы шлем, после чего стянул с левой руки латницу. Потом посмотрел в пустые глаза Аримана.

Ктесий извлёк из памяти то, что показал ему Жестокий Родич. Уши наполнились шумом разбивающихся об основание башни волн. Он ощутил солёные брызги. Протянул голую руку. Ариман всё ещё не двигался.

— Пришло время тебя вернуть, — сказал Ктесий и опустил руку Ариману на лоб.

ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ

УРОБОРОС

ГЛАВА XVI

СКРЫТЫЕ ИМЕНА

Мысленный образ Аримана

Относительная хронометрическая позиция: 14

— Время поговорить, — сказал Ктесий, когда Ариман взошёл на вершину башни.

Он смотрел на Азека с другого конца башни, купающейся в лучах солнца. Синий небосвод простирался от далёких гор на одном краю горизонта до границы широкого моря — на другом. Порыв ветра затрепал одежду демонолога, отчего та мягко коснулась его кожи. Воздух был тёплым. Ктесий чувствовал солёную воду и нагретый камень… сон, грёза, взращённая в душе подобно жемчужине. Он дождался, пока воспоминания из дьявольского шарика не перетекут в Аримана. В реальном мире прошло не больше секунды, но здесь, в мысленном образе Азека, он успел увидеть, как солнце поднялось над морем и достигло зенита.

— У нас достаточно времени для разговора, — отозвался Ариман. Ктесий бросил на него взгляд, затем отвёл прочь. — Ты хочешь понять размах происходящего, Ктесий, как желал того всегда.

— Нет, — ответил призыватель и обернулся. Он услышал в собственном голосе усталость. Усталость, утомлённость, даже здесь, где всё было не более чем сном. — Нет, я никогда не хотел понять, Ариман, в отличие от тебя. Я просто хотел выжить. — Он издал холодный сухой смешок. — Теперь я обрету одно, но лишусь другого. — Ктесий прошёл к парапету и облокотился на него. Солнце золотило гребни волн, а далеко в море он разглядел лодку, болтающуюся среди прилива. — С какого момента ты манипулируешь событиями? — не оборачиваясь, спросил он.

— Чем отдалённей точка, с которой ты пытаешься изменить цепочку событий, тем сложнее определить исход.

— Ты знал об этом, когда начинал?

— Понял путём перебора вариантов.

Ктесий медленно кивнул, по-прежнему не оглядываясь.

— Вернуться, изменить, увидеть, как разыграются события, исправить — снова и снова, пока не получишь тот ход событий, которого хотел.

— Именно так.

— Идеально подправленная арка истории… — Ктесий хмыкнул. — И что же пошло не так?

— Сетех, — ответил Ариман. — Он тоже вошёл в Ключ к Бесконечности.

— И вы начали бороться за то, какой станет переписанная история.

— Да, но не только. Его цели отличаются от моих, но наше прошлое переплетено. Любые изменения, сделанные им, искажают те, что вношу я. Сам факт его присутствия делает мой начальный замысел невыполнимым.

— Или твой начальный замысел всегда был обречён на неудачу, — сказал Ктесий. — Ты хоть раз задумывался, что ошибки прошлого нельзя исправить? — Он вздохнул. Лодка на волнах обрела чёткие очертания. На корме сидела фигурка, тянувшая из воды сети. — Скрыть свои планы от самого себя, подослать демона, чтобы украсть воспоминание о том, что ты знал о Гелио, о том, что происходит на самом деле… Дай угадаю. — Ктесий набрал в лёгкие воздух. — Если бы ты знал, что именно делаешь, что ты заперт в устройстве, которое переписывает время, ты бы не смог действовать так, как тебе это требовалось. Следовательно, ты придумал способ спрятать, а затем выкрасть то, что ты знал, у самого себя. Странно, что ты счёл меня надёжным посыльным.

Звук волн успокаивал. Призыватель едва не закрыл глаза, чтобы просто насладиться плеском воды. Затем опомнился и скривился.

— Момент отдыха, обретённый во сне, что есть ложь… — сказал он. — Для таких, как мы, это, видимо, единственный покой, на который нам стоит рассчитывать.

Он прикрыл веки и позволил тёплым лучам солнца коснуться лица. Да, это было ложью, но хотя бы приятной.

— И что происходит теперь? — задал он вопрос. — Ты запустил цепочку событий, поэтому, я надеюсь, у тебя есть понимание, как привести её к завершению.

— Я вхожу в Ключ к Бесконечности, — пояснил Ариман. — Как делал это всегда.

— Значит, ты знаешь, где он?

— Он тут, — ответил Ариман. — Скрытый под пространством, где мы находимся. Колодец Ночи… Я… Частичка меня направила Сильвана и флот сюда.

Ктесий фыркнул.

— Ну ещё бы.

Порыв тёплого бриза заполнил воцарившееся молчание.

— Есть причина, по которой я привёл тебя сюда, — сказал наконец Ариман.

— Конечно, есть, — отозвался демонолог. — Что тебе от меня надо?

— Гелио, — просто сказал Ариман.

— Пиродомон, — добавил Ктесий, — Рубрика во плоти.

— Я не могу выступить против него.

Несмотря на солнечный свет, Ктесия пробрал озноб.

— Он придёт за тобой, и, даже если ты решишь убежать, он всё равно знает твоё имя. — Ктесий увидел, что фигурка в лодке перестала вытягивать сети и теперь смотрела на башню, на него. — Он знает имена каждого из нас. — Фигурка подняла руку и помахала им. — Ты связал нас с Рубрикой сквозь пространство и время. Связал нас именем… Именами, легионом имён, сыплющихся, как пыль сквозь огонь. Как ты опередишь это, Ариман? Как ты справишься с этой и остальными напастями, что на нас обрушились?

— Нужно, чтобы ты мне помог.

— Как именно?

— Я должен выжить и добраться до Ключа к Бесконечности.

— Но ты так уже делал, иначе мы не находились бы сейчас здесь.

— Я достигал его тысячи раз — в каждой версии событий я достигал его, и мы начинали заново. Мне нужно сделать это снова. В последний раз.

Ктесий моргнул. Наконец он понял.

— Круг, — произнёс он. — Змея, что пожирает собственный хвост… — Он покачал головой. — Я не выживу, верно?

Азек не ответил.

— Выбора нет?

— Никакого, — ответил Ариман. — Даже этот способ может не удаться. Как другие.

— В которых не удалось обратить Первую Рубрику вспять, не удалось…

— Не удалось создать будущее, в котором мы выживем. — Голос Азека был твёрдым, глаза — ярко-синими. — Мы утратили шанс исправить грехи прошлого. Мы боремся за то, чтобы существовать в грядущем вообще.

— А когда было иначе? — сказал Ктесий. — Тебе нужно добраться до Ключа. Для этого ты… мы должны взять под контроль хотя бы один корабль во флоте, что сейчас в руках мятежного кабала и находится под атакой армии некронов Сетеха. Не уверен, что смог бы выполнить такую задачу даже в лучшие свои дни.

— Нам не нужен корабль. Мы уже там, где должны быть. Я привёл всех и всё туда, где им следует находиться.

Ктесий молча проглотил сказанное.

— Так мне… — Он умолк, пережёвывая следующие слова. — Никакого бегства. — Волна дрожи, ещё одна и третья, прокатившиеся сквозь него подобно ударам сердца. Ктесий вдохнул и выдохнул. — Скажи мне… После происходящего что-нибудь уцелеет?

— Я не знаю, — признался Ариман. — Я прожил множество вариантов прошлого. Я помню их все, но этих моментов я прежде не видел. Это — непроторённый путь.

— Всё зависит от того, как ляжет монета…

— Мне жаль, брат.

— Как всегда.

Королевский корабль-гробница Гиксосов, звёздный залив

Носитель Чёрного Диска, Высочайший Сетех — атаковать

Все покорные единицы Гиксосов — понимание и подчинение

Сетех поднялся. По колоннам с обеих сторон трона дрожью покатилась энергия. Его воля была абсолютной. Через подреальностные каналы связи от него к тысячам некронов и каноптековых единиц растянулись нити власти. Его разум находился в корпусах-полумесяцах космолётов, что выскользнули из пустот меж звёздами. Его глазами служили орудийные сенсоры в роях атакующих кораблей. Его величие отзывалось гулом подчинения в черепах воинов, ждавших в своих стойках. Он был всем, и всё было им.

Его командам покорялись все. Разум фаэрона был венцом процессов и интеллекта их вида. Сознание — вот что являлось истинной силой, и в тот миг он сознавал всё. Он видел искажения в темпоральном потоке и причинно-следственную связь каждого события с момента пробуждения. Она напоминала истёршуюся жилу времени, пожёванную и натянутую до предела. Ему было совершенно очевидно, что происходило. События переделывались раз за разом, и теперь, после бесчисленных переборов, от них остались кровавые ошмётки. Это не имело значения. Сегодняшний танец станет последним.

Ключ к Бесконечности был здесь. Прямо тут, погребённый под безликим плато космоса. Теперь, стоя на пороге, Сетех его видел. Швы в пространствах, стыки сложенной реальности. Ариман привёл его к нему, но сам чародей не войдёт в Ключ. Для него всё закончится здесь, и мясо его существования обратится пеплом и пылью. На этот раз Сетех возьмёт над устройством единоличную власть. Все враги падут. Всё, что должно выдержать, станет неумирающим.

Боевая баржа «Гекатон», звёздный залив

Ктесий открыл глаза. Пол дрожал. Всё дрожало.

— Время на исходе! — крикнул стоявший за дверью Ликомед.

Ариман уже поднимался на ноги. Встав, он кивнул и прошёлся по святилищу. Азек взял с пьедестала Чёрный Посох, прежде чем приблизиться к старой металлической шкатулке в другом конце комнаты. Ктесий покачал головой, поморщился и заставил себя двинуться следом.

— Пиродомон — это Рубрика, — сказал Ариман. — Рубрика связывает весь легион через наши истинные имена. Скрой моё имя, спрячь его, отсоедини от разума и души, и он не сможет до меня дотянуться.

— Тогда не сможешь и ты, — отозвался Ктесий. — Твоя личность, разум и имя будут заперты внутри тебя самого. Тебе придётся стать кем-то другим мыслями и душой.

— Да, — согласился Ариман. — Твоё мастерство в разделении и запечатывании секретов внутри памяти превосходит моё. — Ктесий моргнул от такого признания, но Ариман, не обращая внимания, продолжил: — Ты поможешь мне стать кем-то другим.

Демонолог покачал головой. У него в голове появилась… искра света и тепла. Он её чувствовал. И она становилась ярче.

— Пиродомон, — произнёс Ктесий. — Возможно, он не сможет найти тебя… — Призыватель замолчал, желая хохотнуть, но не нашёл в себе сил даже улыбнуться от глупости того, что предлагал. — Но он сумеет найти меня. Если я помогу тебе с этим, он сможет узнать, что мы сделали и зачем, через меня. Он заберёт у меня всё, что мне известно. И смерть также не станет преградой.

Ариман посмотрел на Ктесия.

— Ты не можешь этого допустить, — сказал он.

Ктесий открыл рот, затем закрыл его и кивнул.

— Выбора нет, и времени делать другой тоже. — Он встряхнулся. — Есть… есть способы свернуть душу внутрь оболочки… Скрыть её. Старые методы, использовавшиеся призывателями, чтобы защитить себя от гнева существ, которых они вызвали и не смогли изгнать. Но тебе нужно подготовить другую личность, другое «я», что сможет исполнять роль такой оболочки. Это требует времени, которого у нас нет.

Ариман слабо улыбнулся.

— У нас есть всё, что нужно.

Он отпер сундучок. Ктесий встал рядом с ним и заглянул внутрь. На самом дне лежал опалённый шлем с помятым клювом.

«Гаумата?.. Гилъгамош?.. Ариман?..» — Сильван прислушался к собственным мыслям, затем — к растягивающемуся молчанию в ответ. Он закрыл глаза. Все глаза. На каждом корабле, в каждом баке с жидкостью, его веки плотно сомкнулись, скрывая от него происходящее. Некоторые тела не имели век, поэтому ему пришлось их отрастить. Он это сделал. На всё ушло несколько минут. Затем он закрыл глаза и больше уже не открывал.

Как они могли? Как они могли так с ним поступить? Разве он не был чистым и праведным? Разве не был благословлён Золотым Императором? Неужели Тысяча Сынов не были Его ангелами? Но вот он тут, свернулся во тьме за веками, до сих пор душой чувствуя боль варящихся заживо тел. Как они могли такое сделать?

И где они сейчас? Закрыв глаза, Сильван заодно отключил все входящие сигналы. Впрочем, он мог чувствовать вибрации. Толчки взрывов, рябью отдающиеся в жидкости баков. Без сомнения, те встряски были следствием войны, что разгорелась среди Тысячи Сынов. Войны между ангелами… Как они могли? Как могли так ему навредить? Он был святым слугой, а не… не рабом, не существом, которое можно использовать в их кощунственных склоках. Но именно так они поступили. Как они могли?

Долгое время он пестовал этот вопрос и собственную боль.

Встряски становились чаще, сильнее. От некоторых его тела бились о стёкла баков.

Что происходит?

Он не открывал глаз и не подсоединялся к корабельным сенсорам. Может, больше он уже не сможет сделать это снова. Может, он останется во тьме до тех пор, пока с ним не заговорит Бог-Император или не придут ангелы и не попросят прощения.

Он держался за это убеждение столько, сколько мог. Затем начал мысленно звать.

«Гаумата?.. Гилъгамош?.. Ариман?..»

Никаких мысленных голосов в ответ. Лишь вихрь собственной боли.

Затем новая встряска и странное ощущение на коже и чешуе. Зуд. Словно статический ток, бьющий с заряженной катушки. Может, что-то возле одного из баков?

«Гаумата?..» Нет, пиромагистр заявил бы о себе, что-нибудь потребовал бы, огнём вошёл бы в рассудок Сильвана. Нет. Кого бы он ни ощутил, он был… чем-то другим. Ему следовало его игнорировать. Следовало…

Тук.

Стук по одному из баков на борту «Гекатона». Он подождал. Ничего. Лишь неослабевающий зуд на коже. От ещё одного взрыва в баке заплескалась жидкость, но и только. Ошибка? Сбой восприятия, вызванный болью? Или, может, от потолка просто оторвался провод или кабель, который и ударил по стеклу, когда корабль содрогнулся? Да.

Но, возможно… возможно, ему следовало взглянуть. Просто чтобы увидеть.

Тук. Мысли Сильвана застыли. Больше сомнений не осталось. По одному из баков что-то стучало.

Зуд на коже становился сильнее.

«Ариман?..» Ответа не последовало.

Тук-тук.

Нужно посмотреть. Нужно приоткрыть глаз. Это единственный способ узнать.

Тук-тук-тук.

Открыть глаз.

Он открыл глаз.

Из аварийных люменов лился зернистый жёлтый свет. Сильван моргнул. Жидкость между ним и стеклом чуть вспенилась. Ему потребовался миг, чтобы сфокусироваться. Там был… нож, прижимавшийся к баку, остриё его находилось прямо перед открытым глазом Сильвана. Откуда там взялся нож?

Затем нож пришёл в движение. И навигатор увидел, что тот не один. Рядом с ним висели другие, острые бритвы, образующие… руку. Затем в поле зрения показалось лицо. С него свисала плоть. Из её рваных краёв капала кровь. Влажные складки кожи покрывали прочный, грифельно-серый череп. На мгновение Сильван решил, что это маска, вбитая в человеческое лицо, вдавленная внутрь черепа. Затем понял, что плоть и была маской.

Его тело забилось. Изо рта вырвались пузыри. Лицо под окровавленной маской склонилось. Глаза существа шипели синевой. Оно воздело острый перст над стеклом бака.

Тук. Тук.

ГЛАВА XVII

ВОССОЕДИНЕНИЕ

Звёздный залив

Относительная хронометрическая позиция: 15

Корабли некронов перестали стрелять. В воцарившемся затишье часть космолётов Изгоев открыла огонь в ответ. Шквалы снарядов и лазерных лучей разбились о корпуса чужацких судов или с мерцанием исчезли, не успев достичь цели. Они не нанесли никаких повреждений, ни один корабль-полумесяц не лёг в дрейф среди пустоты. Ни одна завеса пламени не скрыла холодный взор звёзд. Если бы флот скоординировал стрельбу, если бы начал маневрировать или его хозяева призвали бы энергии варпа, то, пожалуй, за кем-то и могла бы прийти смерть. Однако в итоге всё ограничилось лишь пылью, рассеивающейся из серых ран в кораблях Тысячи Сынов, и нестройными залпами примитивными снарядами.

Вдруг, без предупреждения, на корпусах некронских кораблей засверкали пятнышки синевы. Точки становились ярче, больше. Каждая походила на круг. Затем из них хлынули фигуры. Тысячи и тысячи тел из металла, кубарем проносящихся сквозь потрескивающий синий свет. Все они летели, падали к космолётам Изгоев, пусть в пустоте и отсутствовала гравитация, а равно понятие высоты. Они выплёскивались из кораблей пришельцев во всё больших количествах, наводняя собою космос. Далее последовали более крупные силуэты — паукообразные фигуры, а также существа, окружённые гривами чёрных металлических щупалец. Мерцая, они пересекали расстояние между кораблями некронов и Изгоев. Для стороннего наблюдателя облака конструкций могли сойти за брызги, вылетающие изо рта вместе с дыханием. А затем дистанция между ними и целями сколлапсировала, и внезапно захватчики посыпались прямо на корпуса кораблей. К тому времени штурмовые самолёты и корабельные орудия некронов уничтожили оборонительные башни на большинстве космолётов Тысячи Сынов. Тех, что остались, было недостаточно. Насекомообразные конструкции принялись выискивать трещины в их броне. В их недра вгрызлись лучи энергии. Конечности-клинки вскрыли взрывозащищённые двери и люки. Некроны проскользнули во мрак внутри.

Боевая баржа «Гекатон», звёздный залив

Гелио замер. Остальные братья остановились вместе с ним. Он чувствовал… врагов на кораблях. Существ из бездушного металла и холодного рассудка. Создание, именуемое Сетехом, — это его рук дело. Он узнал это из воспоминаний Гауматы, Игниса и других, кто ныне стал единым с пламенем. Сетех… искал Аримана. Искал Ключ к Бесконечности. Искал им всем смерти.

В огне, что наполнял его душу, Гелио услышал гомон голосов братьев, советующих, предупреждающих, шипящих подобно сыплющейся пыли, ревущих языками пламени.

Истребление нужно остановить…

Мы — Тысяча Сынов…

Мы без начала и без конца…

Мы — огонь…

Те, что бросают нам вызов, станут пеплом…

Так написано…

Так запомнено…

Ариман…

Ариман…

Ариман должен отыскаться…

Ариман должен присоединиться к костру…

Круг должен замкнуться…

Ариман…

Гелио внял голосам. Они говорили правду. Им следовало найти Аримана. Следовало привести всех, кто пока не слился с пламенем, к единению Пиродомона. Однако в первую очередь им следовало выжить.

— Гаумата, — произнёс он вслух. Оболочка доспеха, что носила это имя, повернула голову. Огонь в его глазах мигнул, когда тот получил и понял свою задачу. Затем Гаумата развернулся и двинулся прочь. За ним последовали другие. Они разыщут Аримана. Когда свет Гауматы стал тускнеть, Гелио сосредоточил внимание на холодном присутствии некронов, роившихся внутри кораблей. Чтобы справиться с ними, потребуется приложить усилия. Он поднял руку, и взвившийся на пальцах огонь с рёвом хлынул в иное царство.

Ктесий оступился. Перед глазами расцвели чёрные пузыри. Он моргнул и зашёлся кашлем. С зубов слетела кровь и крошечные хлопья пепла. Он выпрямился, ожидая укола-послания Ликомеда о том, что нужно двигаться. Его не последовало. Послушник опирался о стену. Аколит ощутил то же самое: вспышку внутри черепа, затем рёв и белый свет. Шедшие с ними рубриканты зашатались, плавно, гибко и совершенно не по-человечески. Казалось, не почувствовал случившегося лишь Ариман.

+Пиродомон пытается отразить атаку некронов,+ послал магистр Изгоев. Он глянул на потолок коридора. С тех пор как они покинули его убежище в башне, повсюду царила темнота. Теперь, однако, светосферы и люмен-полосы начали с мерцанием оживать. +Он тянется и за нами, но сейчас его внимание занимают не только наши поиски.+

+Неболыпое облегчение,+ ответил Ктесий и заставил себя расправить плечи. +Идём. Если у нас и есть шанс, то это он.+

«Шанс… — подумал демонолог. — Шанс на что?»

Ариман действовал со своей привычной уверенностью. Отчего-то сейчас, впервые за долгое время, он напоминал себя прежнего. Его мантию и украшенный печатями доспех заменила старая потрёпанная броня. На бедре под одной рукой был закреплён болтер, под другой — опалённый шлем «Корвус». Богатые облачения и символы могущества и власти исчезли. Ариман, каким его привыкли видеть, сгинул, превратившись в безродного воина, который ничем не выделялся бы из рядов любой банды Ока Ужаса. Но он по-прежнему оставался Ариманом. Смена брони не имела значения.

Они пошли дальше. Их отряд находился в переходе для транспортировки снарядов, тянувшемся от ядра корабля до верхних орудийных палуб. В бою по нему катилось бы эхо от рабочих банд и проезжающих вагонов с боеприпасами. Сейчас, однако, внутри царила тишина. Рельсы терялись в сумраке впереди. Снарядные платформы пустовали, покинутые обслугой. Тут и там виднелись лужи крови, а также клочья кожи. Огни с мерцанием гасли, затем на долгое время оживали, после чего меркли снова. Ктесий силился разглядеть хоть что-либо. Перед глазами продолжали шипеть пузыри черноты и точки ослепительного света. Освещение включилось снова.

Впереди стояла фигура. Создание было тощим. Оно расположилось там, где коридор уходил вверх и разветвлялся на туннели, что вели в разные ангары и орудийные секции. Что-то в той фигуре казалось совершенно неправильным. Нечто в её неподвижности. Так неподвижно не могло стоять ни одно живое существо. Затем создание повернуло голову. В мерцающем свете Ктесий увидел синие глаза, горящие за влажным красным саваном.

+Огонь…+

Прежде чем Ктесий успел договорить приказ, рубриканты начали стрелять. Болтеры взревели. Согбенная фигура отшатнулась. Переход наполнился взрывами. Азек двинулся вперёд, сметая с пути пламя. Ктесий и Ликомед последовали за ним. Ариман кинул взгляд на куски мяса, которые варились на полу. Демонологу они напомнили шкуру, содранную с черепа и спины одного из тзаангоров. Во рту по-прежнему оставалась часть зубов. Впрочем, само существо, что носило оболочку, пропало бесследно.

+Некрон,+ послал Ликомед.

+Один из заражённых тоской по плоти. Посланных Сетехом в качестве вестников,+ отозвался Ариман.

Ктесий собирался ответить, как вдруг на горящую плоть у его ног упала капля сворачивающейся крови. Он поднял глаза. На него в ответ уставилось мёртвое лицо. Оно было вытянутым, рот, склизкий и красный, — разверзнут в вое. Затем зажглись шипящие синие глаза. Призыватель не успел придать воле элегантную форму. Он просто взревел умом. Из него рябью разошлась стена раздирающей энергии. Некроны, притаившиеся на потолке, посыпались вниз. Врезавшаяся в них телекинетическая сила сорвала украденную кожу. Но они приземлились. Согбенные. С пальцами-лезвиями. Измазанные в крови.

Демонолог ударил волей, но… почувствовал жар. Жар, льющийся изнутри него.

— Нет…— выдохнул он, и со словом вырвался пепел. Один из некронов склонил голову, застучав пальцами-лезвиями по щеке. Он изрыгнул шквал статики. Затем бросился на Ктесия. Пальцы-лезвия потянулись к лицу демонолога. Хопеш Ликомеда отсёк руку некрона у запястья, после чего погрузился в торс и вышел из макушки. Тварь упала, и её конечности с телом, мигнув, испарились. В ту же секунду аколит обернулся, встречая выпад когтями следующего недруга. Кромки лезвий столкнулись со скрежетом бритв. Ктесий чувствовал, как внутри него разгорается огонь. Его поле зрения затянуло марево жара.

В предплечье вонзилось что-то острое. От боли рассудок Ктесия мгновенно прояснился. Один из некронов держал его за руку. Пальцы-лезвия с лёгкостью прошли сквозь керамит. Существо пыталось сорвать с него броню, словно перчатку. Оно в смятении дёргалось. Ктесий достал другой рукой железный нож и вогнал его некрону в глаз. Тот содрогнулся. От головы чужака по воздуху стали расходиться круги синего света. Ктесий почувствовал, как некрон мёртвым грузом упал на нож, а затем пропал. Остальные пришельцы накинулись на Ликомеда, обступив его, полосуя когтями, прежде чем он послал в них шар ярящегося огня. Заклятие оказалось слишком слабым. Пламя разрасталось и в нём также, лишая сил. Призыватель двинулся к ученику. Ликомед постепенно исчезал под бритвенными кромками.

+Двигайся.+ Команда эхом раздалась в разуме Ктесия. Он, без раздумий подчинившись, врезался в стену. Мимо него с рёвом пронеслись болты. Они закручивались спиралями, посланные выбросом телекинетической энергии, от которой латы сковывателя покрылись изморозью. Болты достигли целей. Каждый попал некрону в голову. Снаряды погрузились в глазницы и в сочленения между черепом и позвоночником. Затем они разорвались. В воздухе зарябили кляксы розовых и синих цветов. Ксеносы упали, однако исчезли до того, как коснулись пола.

Ктесий огляделся и увидел стоявшего в окружении рубрикантов Аримана.

Демонолог собирался окликнуть его.

Но вместо этого ахнул.

Ктесия захлестнул жар. Боль затмила все прочие чувства. Он пошатнулся, пытаясь устоять на ногах.

+Ктесий… Ликомед… Ариман…+ Голос наполнил разум демонолога сухим рёвом сыплющегося праха. Голос всего, от чего они бежали. Голос Пиродомона.

Он увидел, как Ариман вздрогнул. Освещение в переходе полыхнуло ослепительной яркостью, а затем погасло. Раскалённые докрасна осколки забили по стенам и доспехам. Затем появилась фигура, ещё одна фигура, шагающая к ним от одного из ответвляющихся коридоров. По стенам туннеля вокруг неё кольцами расходился жар. В её глазах плескался огонь. Несмотря на то что доспех изменился, Ктесий всё равно узнал в нём латы Гауматы.

+Ктесий… Ликомед… Ариман…+ снова раздался голос.

Затем глаза рубрикантов рядом с Ариманом взорвались. Осколки зелёного кристалла расплавились, падая к земле. Из глазниц выплеснулся огонь. Синяя краска отслоилась. Рубриканты затряслись, наполнившись вдруг пламенем Пиродомона.

Ариман сделал шаг назад. Его нимбом обрамил синий свет. Коридор утонул в громе и пламени, когда рубриканты подняли оружие и открыли огонь. Болты взорвались на шаре света вокруг Азека. Ктесий ощутил, как в эфире приходят в движение колоссальные силы. Магистр Изгоев поднял руки, и шторм взрывов застыл. Свет потускнел. Жар обратился в холод. Механизмы болтеров рубрикантов сковал лёд. Ариман взмахнул рукой, и из него вихрем вскружился стылый огонь. Он врезался в воинов-призраков и оторвал их от пола. Ариман двинулся вперёд, гоня волну энергии перед собой.

+Ктесий,+ позвал он. Демонолог уже двигался за ним. Горевший в нём жар немного ослаб. Он дрожал. Из раны в предплечье, оставленной некроном, продолжала идти кровь. Ктесий собрал остатки воли и сделал ещё один шаг.

Затем он увидел фигуру, которая раньше была Гауматой. Она остановилась. Стены коридора вокруг неё пылали. Она смотрела на них. Огонь в её глазах ослеплял.

+Ликомед…+ промолвил глас огня.

Ктесий обернулся, чтобы посмотреть, где его ученик. Ликомед стоял сразу за ним. Его голова была опущена, хопеш безвольно висел в руке.

+Ликомед…+ эхом раздался голос снова.

— Ликомед? — вслух произнёс Ктесий.

И Ликомед поднял голову. Глаза в его шлеме горели пламенем.

Маекта остановилась, прислонившись к косяку противовзрывной двери. Жертвенник стоял над грудой размозжённых останков мутантов и машинных культистов. Пария не знала, были ли они последователями Пламени Вечного или номинально верными Ариману, да её это и не волновало. Они встали у неё на пути. На этом корабле, в этот момент, всё и все считались врагами.

Неприкасаемая направила оставшихся воров секретов вперёд, пока они с автоматоном пробирались через «Гекатон». Корабль превратился в поле боя. Начало сражению положил переворот Гауматы, но теперь их разыскали некроны: существа наводнили недра космолёта. Она их видела. Некоторые создания были крупными, напоминая нечто среднее между змеями и насекомыми. Другие выглядели как люди. Она не оценивала свои шансы на выживание как высокие, если ей и автоматону довелось бы биться против сколь-либо значимого числа этих существ. Доселе они обходили больших врагов стороной и расправлялись с меньшими недругами в быстрых всплесках насилия. Маекта и Жертвенник вовсю пользовались своими умениями. Благодаря ауре психической мертвенности парии многие из варп-отзывчивых противников отступали прочь при их приближении либо не ощущали их до тех пор, пока не становилось слишком поздно. Куски студенистого мяса и разломанные детали, лежавшие у ног Жертвенника, свидетельствовали о вкладе автоматона в их продвижение.

Пария, моргнув, переключилась между каналами связи с ворами секретов. Её взору предстали шипящие от статики картинки переходов. Маекта решила двигаться к челноку, приготовленному на тот случай, если бы сделка с Ариманом сорвалась и ей пришлось бы бежать. Он находился в небольшом заброшенном ангаре, неподалёку от батареи орудий в верхней части срединной секции. Пойди они прямой дорогой, давно бы туда добрались. Вынужденные отклонения отняли у них время и повели по пути, что зигзагами вился и петлял через служебные переходы орудийной палубы. Но они подбирались всё ближе.

«И когда вы достигнете цели — что тогда? — раздался у неё в мыслях голос. — Жалкий челнок среди сражающихся флотов, совершенно один в пустоте».

Она заколебалась. Жертвенник развернулся к ней. Механизмы автоматона залязгали. На панели управления замигали янтарные руны. Маекта моргнула, но не пошевелилась.

«К какому будущему ты бежишь? На что надеешься?»

Ещё один перестук от Жертвенника. Она встряхнулась и внимательно пригляделась к переданным паучками кадрам. Один снимок заставил её нахмуриться, а затем пустышка, моргнув, послала череду команд. Пошатываясь, она добрела до Жертвенника и опёрлась на его руку. Кровь на металле начала сворачиваться. Автоматон зажужжал.

Маекта кивнула.

— Да, — сказала она. — Мы почти там, где нам следует быть.

Ктесий поднял стену чистой энергии, когда Ликомед крутанул мечом. Слишком медленно… Слишком слабо… Слишком мало, слишком поздно… Клинок Ликомеда стал горящей белой полосой, попав в лоскутный щит демонолога и пройдя сквозь него. Ктесий ощутил, как жар кромки погружается ему в грудь за удлиняющуюся секунду, что…

Сцена замерла, остановившись на мгновении, которое никогда не окончится, а затем промоталась в обратную сторону.

+Двигайся.+

Команда Аримана дёрнула демонолога вперёд, когда Ликомед поднял горящие глаза и меч. Ариман, стоявший в десяти шагах от них, послал стену телекинетической энергии, которая с рёвом прошла мимо Ктесия и отшвырнула Ликомеда назад. Ктесий взглянул на Аримана и увидел в руке магистра Изгоев серебряную сферу — некронский хронометрон. На его поверхности ярко сияли пылающие линии. Петля времени сплелась и прокрутилась заново. Всего несколько секунд. Достаточно, чтобы демонолог пережил удар, который иначе стал бы смертельным. Но недостаточно, чтобы они пережили то, что последует дальше.

Гаумата двинулся вперёд. Медленно, неторопливо. Ктесий чувствовал исходящий от него жар в воздухе и эфире. С другой стороны к ним так же неспешно шагал Ликомед. Раскиданные Ариманом рубриканты снова были на ногах. Ктесий посмотрел в зев одного из боковых коридоров и увидел во тьме горящие глаза, становящиеся ближе. Окружены.

Ариман крепче сжал хронометрон, и…

Время перескочило. Они оказались ближе к входу в один из коридоров-ответвлений. Ликомед опять стоял. Гаумата приближался. В зевах туннелей горели глаза рубрикантов. И…

Ещё один скачок. Ближе к тёмному переходу, но Ликомед всё так же стоял, Гаумата приближался, глаза рубрикантов становились ярче.

+Этого мало,+ послал Ктесий. +Мы не можем срезать время, чтобы сбежать.+

+Мы не бежим,+ ответил Ариман. +Мы оттягиваем.+ И…

Резкий скачок времени, возвращающегося в русло в последний раз.

Теперь они были у самого тёмного входа в коридор. Гаумата и Ликомед подступили вплотную. Из других туннелей выходили рубриканты. Ктесий начал вытягивать из ячеек памяти части имён низших демонов. Этого не хватит, но у него не было ни времени, ни сил призывать более могучую сущность. Его действия ничего не изменят, однако он не собирался погибать без боя.

+Ктесий…+ Он услышал зов. Внезапно голос раздался у него в черепе столь громко, что остальные мысли попросту исчезли. Только его имя… Только его имя, произнесённое тысячью голосов… Произнесённое из огня. Он был их частью… Он станет именем, изрекаемым пламенем, на все оставшиеся времена…

Ощущение исчезло. Демонолог ахнул, пошатнувшись, глаза и голова ещё полнились отголосками стихшего зова. Там, где раньше буйствовало пламя, неожиданно разверзлась бездна. Ктесий чувствовал себя замёрзшим, опустошённым, уставшим. Он увидел, как Гаумата, Ликомед и рубриканты замерли. Они в смятении оглядывались, дрожа так, как если бы их живые тела были охвачены лихорадкой. На плечо призывателя упал маленький паук. Ктесий зацепился за него взглядом. Существо, чьи лапки состояли из меди, посмотрело на него в ответ скоплениями хрустальных глазок.

— Мы достаточно тянули время, — сказал магистр Изгоев вслух. Гаумата, Ликомед и остальные горящие рубриканты шагнули к ним. Из входа в коридор за спиной у Ктесия и Аримана раздался гулкий грохот металла, ударяющего о металл. Рубриканты вскинули болтеры. Ктесий оглянулся и тут же бросился вбок, когда из мрака вылетел Жертвенник.

Королевский корабль-гробница Гиксосов, звёздный залив

В тронном зале могильного корабля Сетех ощутил последний запуск хронометрона в руке Аримана. Устройство оставалось неактивным всё время, что им пользовался Сетех для обнаружения Изгоев. Теперь же оно запустилось трижды за несколько мгновений. Некрон знал, что это Ариман. Тень от применения устройства достигла фаэрона через квантовую запутанность, которую тот с ним делил. Он различил смутную угрозу. По всей видимости, от сородичей самого Аримана. Что было неизбежным, учитывая структуру власти Тысячи Сынов. В конце они поедали друг друга. Пожирали самих себя, дабы быть переваренными и забытыми на веки вечные. Но не в случае с Ариманом. Сетех не мог допустить, чтобы колдун пал от чужой руки. Как-никак это было одной из причин, почему он пришёл сюда. Сначала проследить за Ариманом до Ключа, затем убедиться, что чародей умрёт прежде, чем войдёт в устройство. Теперь же Ариман сам сообщил Сетеху, где его искать. Фаэрон посмотрел на ждущий двор. Сотня глаз уставилась на него в ответ, ожидая команды. И команда была дана.

Носитель Чёрного Диска, Высочайший Сетех — восстаньте со мной

И двор восстал, когда он поднялся с трона. Некроны воззрились на него горящими очами. Призрачные мечи и орудия истребления, посохи ранга и руки, что могли тянуться сквозь реальность, взлетели в салюте.

В противоположном конце тронного зала пустой зев врат затянула плёнка света. Врата проведут его через пространство, к Ариману, к концу прошлого и триумфу его правления. Он поплыл к порталу. Придворные оборачивались ему вслед. Зазвучало тихое бормотание — заунывная тренодия статики. Они знали. Все они знали, что назад пути нет.

Хлопок… Вспышка ощущения… Фаэрон застыл перед вратами. Глубоко в мозгу, в подкорке, где таились эмоции, что-то… сместилось. Он попытался определить, что именно, но оно выскальзывало, не давая себя поймать. Сетех спиной почувствовал на себе взгляды придворных, наблюдающих, ждущих. Он отмахнулся от ощущения и вопроса. Всё ждало впереди. Остальное не имело значения. Сетех посмотрел на горящую пелену энергии перед собой и прошёл сквозь неё.

Боевая баржа «Гекатон», звёздный залив

Из болтеров рубрикантов с рёвом вырвались снаряды. На броне автоматона расцвели взрывы. На чёрных латах зажглись узоры из оранжевых линий, вбирающих в себя ярость огня. Затем Жертвенник вступил в бой. Поршни разжались. Механизмы раскрутились. Кулак киборгизированного слуги врезался в воина призрака. Тот разлетелся вдребезги. Личина и нагрудник смялись. Изнутри выплеснулся огонь. Удар Жертвенника достиг следующего рубриканта. Пальцы-резцы сжались. Доспех лопнул. На корпусе автоматона плясал огонь, когда тот выпрямился. Орудийные модули на запястьях зарядились. Ктесий увидел, как один из разбитых рубрикантов тянет треснувшую руку, словно пытаясь ухватиться за нечто, способное его спасти. Жертвенник открыл огонь. Орудия исторгли снаряды. Он развернулся, удерживая прицел так, чтобы поток выстрелов омыл всех рубрикантов. Под шквальным огнём их броня начала разлетаться и корёжиться.

Ктесий рывком поднялся на ноги, а затем почувствовал, как начал падать снова. Оба его сердца лихорадочно стучали. Он ощутил на языке пепел и желчь. Казалось, ему из черепа выдирают мозг.

— Вставай и помоги мне! — Голос был громким, однако мозг демонолога всё равно попытался оградиться от него. — Бегом, старый болван! — Наконец Ктесий увидел пустышку, державшуюся за стену, где, видимо, она отпустила Жертвенника. Он сразу понял, что Маекта ранена. Пария теряла кровь с каждым словом. Тяжёлое ранение, вероятно смертельное, пусть пока оно её и не убило. Призыватель встал, заставил себя сделать к ней шаг.

И тогда Ктесий увидел Аримана. Магистр Изгоев, самый могущественный псайкер-смертный, которого он когда-либо знал, нагнулся и помог неприкасаемой встать.

— Туда, — сказала она, мотнув головой на Жертвенника. — Доведи меня к нему.

Орудия автоматона умолкли, а затем со скрежетом повреждённых механизмов и направляющих он развернулся навстречу Гаумате и Ликомеду. Они двигались быстро. Быстро, как мерцание пламени. Их оружие вопило от жара. Ктесий прежде не видел, чтобы рубриканты перемещались настолько стремительно, но то были не воины-призраки — вернее, не те, что прежде. Они были Пиродомоном, а он был ими.

Моргенштерн Гауматы врезался Жертвеннику в левую руку. Бронепластины расплавились, вминаясь. Гаумата вырвал оружие. Шипастое навершие выдрало с собой куски оплывших механизмов. Удар Ликомеда последовал мгновением позже. Жертвенник встретил его открытой ладонью. Толстые пальцы сомкнулись на лезвии хопеша. Ликомед попытался выдернуть клинок. Пальцы автоматона раскалились, став оранжевыми. Гаумата раскрутил Моргенштерн для следующей атаки. Болт-снаряд попал ему в грудь и отбросил назад. Ариман шёл вперёд вместе с Маектой, сжимая в руке болтер. Он дал ещё очередь. Разрывные снаряды вбили Гаумату в палубу и раскололи доспех. Из горящих трещин захлестали пепел и зола. В корпусе Жертвенника сжались поршни. Ликомед и машина всё ещё продолжали бороться за меч. Ктесию показалось, будто автоматон чуть подался вперёд. Огни на панели управления вспыхнули красным. Затем он резко оторвал державшегося за клинок Ликомеда от пола и, крутанувшись, зашвырнул воина в зев коридора. Киборгизированный слуга выпрямился, с его кулака, становящегося вишнёво-красным от спадающего жара, валил дым и сыпались искры.

Ктесий, шатаясь, подошёл к Ариману с Маектой. Тела рубрикантов задёргались, а затем замерли, когда пария прошла возле них. Огни, лившиеся из разбитых оболочек, погасли. Впрочем, они восстановятся сразу, как только её здесь не будет.

Ариман посмотрел на неприкасаемую.

— Прими мою благодарность, — сказал он.

— Ты бежишь, — произнесла она.

Ариман кивнул.

— Ты наверняка припрятала челнок или у тебя есть какой-то другой способ выбраться отсюда. Приведи меня туда.

— Ты знал… — с сухим смешком отозвалась Маекта.

— Я понял, что лучше удивляться тому, чего он не знает, — бросил Ктесий и тут же закашлялся. Вдали, в одном из коридоров, он различил приближающееся свечение, мерцающее, будто пламя. — Вам нужно уходить, — сказал он, направляясь к другому туннелю.

До его убежища была где-то миля. Миля через корабль, кишащий самыми разными врагами, между тем как его душу пытался пожрать огонь. Недалеко… Он сделал шаг.

— Ктесий? — окликнула его Маекта. Демонолог сделал ещё один шаг и оглянулся на Аримана.

— Я должен стереть воспоминания о… том, что происходит и куда ты отправился. Времени у меня мало. Пиродомон начнёт охотиться на меня, когда не сможет найти тебя. — Демонолог помолчал. — Пришло моё время поводить их за нос.

Азек кивнул.

— Спасибо, брат, — сказал он, после чего повернулся и посмотрел на Жертвенника. — Иди с ним.

Автоматон залязгал в ответ. На панели управления вспыхнули огоньки.

Ктесий благодарно кивнул.

— До следующего раза, — сказал он и зашагал в тёмный провал коридора. Жертвенник последовал за ним, сотрясая палубу своей поступью.

Ариман проводил их взглядом.

— Мы должны добраться до челнока. Как только мы окажемся в пустоте, уведи нас от корабля, затем открой задний люк и выключи двигатели. Никаких выбросов энергии.

Маекта покачала головой.

— И что дальше?

— На этом всё.

— А ты?

— Я буду с тобой, в каком-то смысле.

— В каком смысле?

Ариман сделал вдох. Глубоко в мыслях он стоял на пороге каменной двери. Всё за ней было готово. Ему оставалось только сделать шаг. Заклинания были завершены. Внутри его души сплеталась пелена обмана. Всего один шаг.

— В том смысле, что я не буду помнить ни тебя, ни это. — Он снял с пояса чёрный вороний шлем. Долгое мгновение он глядел на него, а затем опустил на голову. — В том смысле, что я не буду Ариманом.

ГЛАВА XVIII

ПРОКЛЯТЬЕ ПЛОТИ

Королевский корабль-гробница Гиксосов, безымянная мёртвая система

Относительная хронометрическая позиция: 16

Сетех перешагнул пустоту. Его переход начался в тронном зале, а закончился уже на палубе «Гекатона». Фаэрон окунулся в пылающий портал. На мгновение он оказался не в том месте, откуда вышел, и не там, куда придёт. Затем он коснулся пластали. Двинулся дальше. Вокруг него взлетели и завращались шары-хронометроны. Призрак клинка разбил свет, льющийся из мерцающих ламп. Придворные последовали за ним. Тени, исходившие из их глаз, заплясали по стенам. Оружие гудело в гармонии, недоступной слуху смертных.

Близко. Он уже рядом. Хронометрон, который носил с собой Ариман, отдалялся, но всё равно был так близко, что Сетех почти мог ощутить его на вкус. Изображение перед глазами задрожало. Сознание померкло. Ничего. Это пустяки. Вспышка блуждающего процесса. Ничего.

Вот только… Вот только он замер. Остановился прямо посреди коридора. Сетех не знал, зачем так сделал. Это тревожно… Это…

Нет времени. Анализ мог подождать. Он уже так близко.

Сетех оглянулся. Придворные застыли. Некоторые воины не до конца прошли через портал и ещё оставались в тронном зале. Вокруг них шипела пылающая пелена света. Среди них был и Осоркон со сжатым в руках посохом, готовый сплетать в материи парадокс. Всё так, как следует. Вот только… Неужели он заметил среди них рябь движения? Медленное колебание среди неподвижности? Нет… Ничего подобного.

Сетех повернулся и двинулся дальше. Он был так близко…

Придворные некроны Гиксосской династии содрогнулись и последовали за повелителем.

Гелио закрыл глаза и поднялся в воздух. Стены и пол вокруг него выгнулись. Реальность вспучилась. На шляпках заклёпок заплясали искры.

— Ариман… — произнёс он вслух. Имя дрожью отдалось в воздухе и разошлось волной по варпу. Это был крик, вопрос, зов. Гелио отправился вместе с ним. Великие чародеи и псайкеры умели превращать своё сознание в мыслеформу — выражение разума, воплощённое в веществе имматериума. Гелио такого делать не требовалось. Его разум уже был одним целым с варпом. Его форма была костром, мысли принадлежали душам Тысячи Сынов, что уже стали прахом и пеплом. Он был везде.

Он ощущал в металле «Гекатона» резонанс, каждый шаги каждый шёпот, что вбирали в себя его стальные кости. Глаза Гелио были глазами каждого из воинов Магнуса, которые влились в Пиродомон. Он чувствовал пламя тех, кто пока не стал инферно. Если произнести их имена, он сможет их найти. Гелио знал их наперечёт. Все они были им, а он был ими всеми.

Гелио чувствовал присутствие некронов, тяжёлое, как свинец, и холодное, как мёртвое светило.

Сейчас вся его воля была направлена на поиск единственной искры, одного имени.

— Ариман…

Он чувствовал отголосок шагов Аримана, слышал очертания его мыслей и грёз, подобных мелодии, уже почти стихшей. Запах магистра Изгоев был повсюду, тяжёлый и плотный, но вот именно его присутствия Гелио не ощущал нигде. Его душа должна была отозваться на имя. Даже будь он заперт в стазисном поле или защищён оберегами от варпа, имя служило нитью, что связывала существо с жизнью. Тем не менее имя Аримана эхом разносилось по «Гекатону» и не находило отклика.

Гелио заглянул дальше, позвал громче. Ничего… Великая душа. Душа, что создала Пиродомон и была его опаснейшим врагом, исчезла. Как будто Ариман перестал существовать, не умерев.

Гелио открыл глаза. Имелись другие способы найти потерянную душу.

Тот, что звался Ктесием, недавно был с Ариманом. Он должен знать.

Жертвенник повернулся. Поршни разжались. Запустились компенсаторы отдачи и ударов. К ним по туннелю хлынула пылающая стена света. Сквозь огненную бурю шагали рубриканты, стреляя на ходу.

— Протокол убийства! — крикнул Ктесий. Единственный щелчок от Жертвенника, а затем автоматон открыл огонь. Воздух разорвали снаряды. Они исчезли в пламени вокруг рубрикантов, взрываясь от жара. Яркие оранжевые бутоны среди желтизны и синевы… Часть выстрелов достигла цели. Воины-призраки отлетели с разорванными доспехами, рассыпая за собой чёрный песок. Остальные продолжали неумолимо идти дальше.

+Ктесий…+ просипел голос у него в черепе. +Ктесий…+ Огонь, и жар, и свет.

Демонолог крепко зажмурился. Перед глазами расцвели чёрные круги. Конечности дрожали. Он так близко… До убежища оставались считаные ярды. Он уже видел вход. Дверь из железа и камня была по-прежнему заперта. Так близко… Всего пару секунд.

+Ктесий…+

— Нет! — Он проревел слово вслух, направив всю волю против голоса и жара, что наполняли его череп.

Сзади ярко полыхнул свет, и Ктесий развернулся. С другой стороны к ним приближались новые рубриканты. От двери в убежище его отделяло не больше сорока шагов. Ему нужно время… Мысль вызвала у него смех.

Ктесий сосредоточил волю и выплюнул цепочку имён. Слова, мерцая, расплылись по воздуху, словно выплеснутое в воду масло. Возникли силуэты, создания неправильных пропорций и логики. Существа, что скакали, и скользили, и прыгали на копытах, и когтях, и костяных стержнях. Они лепетали, и ревели, и пели, раздуваясь и с дрожью возникая в реальности. То были мелкие демоны, из нижайших доминионов своего рода, сотворённые из злобы, и страдания, и гнева. Призыватель собирал их истинные имена, как ребёнок, набивающий карманы камушками с пляжа. Ктесий хранил их в памяти многими десятками и сотнями. Теперь он выпустил их всех и сразу. Кавалькада чудовищных тварей наводнила переход, затопив его смрадом крови, и гнили, и озона. Они хлынули к приближающемуся пламени. Разум призывателя наполнился протестующим и яростным рёвом. Демоны не чувствовали страха, по крайней мере не так, как смертные. Но они не хотели встречаться с огненным адом. Ктесий, впрочем, не предоставил им выбора.

Болт-снаряды взорвали рогатые головы. Потрескивающее пламя пожрало тела из рваной кожи и гниющего жира. В воздухе заклубились облака дыма и рои мух.

Ктесий успокоил водоворот мыслей и направился к двери в убежище.

Он уже близко… Совсем рядом… Ещё немного, и на этом всё.

Демоны выли, сгорая. Он слышал в разуме их проклятья, обещания мук за то, что он вынуждал их делать. На это Ктесий лишь рассмеялся, заставляя ноги идти дальше. Пушки Жертвенника по-прежнему стреляли, с грохотом крадя для него секунды.

+Ктесий…+

Демонолог оглянулся, когда из приближающегося зарева вырвался луч синего огня и ударил Жертвеннику в правую руку. Керамит разлетелся вдребезги. Механизмы потекли горящими слезами. Детонации разнесли снарядную ленту, подсоединённую к конечности. Бункеры на спине автоматона взорвались. Его откинуло вперёд. Роившиеся рядом демоны отшатнулись, когда стена пламени разошлась. Из бреши выступили фигуры. Три фигуры. Пиродомон переделал их, опустошив изнутри и преобразив доспехи, но Ктесий всё равно их узнал: скорлупа, которая раньше была Гауматой, чей Моргенштерн оставлял на палубе расплавленную борозду. Ликомед, хопеш которого напоминал улыбку солнечного огня… И ещё один. Огромный. Громада брони отбрасывала на огонь сумрачную тень.

Игнис двинулся первым.

Ктесий был в шаге от двери.

Жертвенник поднялся. Разбитые и искорёженные сочленения зарычали. Орудийный модуль на оставшейся конечности автоматона взревел, пробуя дослать снаряды из пустого патронника. Игнис был уже перед ним. Ктесий увидел, как поршни машины напряглись для удара. Игнис посмотрел на Жертвенника. Его глаза пылали. Автоматон защёлкал. Огни на панели управления мигнули жёлтым.

Создание, что раньше было Игнисом, ударило. Кулак врезался Жертвеннику в грудь. Молния и огонь, вопль ломающейся стали и рвущейся бронзы. Автоматон пошатнулся, слепо замахав уцелевшей рукой. Огни на панели управления замигали красным, зелёным, янтарным, затем красным. Снова красным. Он упал. Ктесий потянулся к двери.

Рука коснулась холодного железа. Вспыхнули серебряные слова. Отперлись замки. Он начал открывать створку… и замер. Рёв пламени и лепет демонов стихли.

«Я распахиваю эту дверь в последний раз». Мысль прозвучала так буднично, что из его горла едва не вырвался насмешливый кашель. Такой была его привычная реакция на подобные глупые сантименты. Он был монстром, жестоко убивавшим за клочки знаний и видевшим, как демоны живьём сдирали со смертных шкуру. Бытие больше не приберегало для него золотой лжи. И всё же он, старый воин, застыл перед последней дверью, которую откроет в своей жизни. Смех с его уст так и не сорвался.

— Вот мы и здесь, — сказал он себе. — Наконец-то мы пришли.

Сковыватель огляделся. Демоны напоминали рваные силуэты перед морем огня. Они вертелись, рубили и срыгивали, а затем разом завопили, когда их поглотило пламя. Они горели в варпе, горели в реальности. Горели… Легионеры Тысячи Сынов шагали сквозь пламя. Нет… Пламя исходило от самих Сынов. Ктесий видел огонь в их глазах. Он слышал шелест праха, сметаемого опаляющим ветром. Его разум захлестнул свет. Единственная душа… Тысяча Сынов с одной душой, великое Инферно, в котором нет ни начала, ни конца. Разве это так плохо? Он хохотнул от мысли, и звук помог ему опомниться и снова прийти в движение.

Он начал отпирать дверь, но затем замер, внезапно кое о чём вспомнив. Ещё немного времени не помешает, и он уплатит долг, пусть даже фальшивыми монетами. Ктесий взял жемчужину, хранившую в себе последнего из Жестоких Родичей.

— Ты хотел душу, — крикнул он ей. — Бери эту. Забирай их все.

Он швырнул жемчужину в огонь. Серый шарик взорвался в полёте. Тёмная жидкость растеклась по воздуху, словно пролитые в воду чернила. Из чёрного желтка образовались длинные паучьи конечности. В жемчужине находилась лишь одна часть тройственного демона, но его родичи пришли к нему сами, складываясь из кромки звука и тени в фигуры из вспучивающейся плоти, острых как бритвы перьев и иззубренных улыбок. Набившиеся в переход низшие демоны отпрянули, когда Жестокие Родичи тенями проплыли над ними. Зарябив, они нырнули в огонь. Их жажда вытянула из пламени свет. Ктесий не стал ждать, чтобы увидеть, как они добрались до первого из Сынов. Он распахнул дверь настежь и шагнул внутрь, в холодную тьму. Затем тут же захлопнул её за собой и на миг прижался к створке спиной. Долго она не продержится. Пока её не прорвали, ему нужно всё забыть.

— Сюда, — сказала Маекта. Ариман… Нет, не Ариман, другой воин — другой космодесантник в потрёпанной броне и чёрном клювастом шлеме — придержал её, когда она потянулась к ржавой взрывозащищённой двери. Дверь выглядела так, будто её не открывали веками. От запирающего механизма осталось сплавившееся месиво. Они находились далеко от бьющегося сердца «Гекатона». Это была секция полуразрушенных палуб, цеплявшихся к корпусу корабля подобно лоскуту отмершей кожи. У любого, кто забрался бы сюда по коридорам, полным застойного воздуха и мусора, эта тяжёлая дверь вызвала бы интерес не больший, чем все остальные, мимо которых он прошёл. Маекта об этом позаботилась. Даже если бы кто-то из Тысячи Сынов воспользовался своими чарами, чтобы попытаться развеять её обман, она всё равно не оставляла отпечатка в варпе. Взять её психический след здесь было не из чего.

Неприкасаемая сняла с пояса дыхательную маску и закрепила на нижней части лица. Маекта чувствовала, как смертельные раны утягивают её рассудок в пучину беспамятства. Повязки, которые она на них наложила, не дали ей умереть сразу, но тело рано или поздно откажет всё равно, неважно, какие силы она прилагала, чтобы идти дальше.

— Прикрой нас… — Она замолчала, посмотрев в глазные линзы помятого шлема. Мало того что этот воин теперь не выглядел как Ариман, он и двигался не так, как магистр Изгоев. Всё, что Ариман сделал, — это закрыл глаза и надел шлем, и тогда его не стало. Он исчез, пусть физически остался на месте.

— Я Хоркос, — сказал воин.

Маекта встрепенулась и повернулась обратно к двери.

— Прикрой нас, Хоркос, — сказала пария, вынув оплавившуюся панель замка, после чего просунула руку в полость за ней. Маекта ощутила, как по пальцам на медных лапках сбежал паучок. Искры мостиками пролегли между разорванными цепями. Механизмы соединились с гулом шестерней и гидравлики. Дверь, задрожав, начала открываться, и с неё посыпалась ржавчина. В Маекту и Хоркоса дохнул порыв воздуха. В помещении с другой стороны зажёгся свет; он распространился по палубе к тому месту, где на посадочных опорах стоял челнок. Челнок имел потрёпанный, даже жалкий вид, однако был заправлен и мог летать в пустоте. Перед его носом зиял прямоугольный портал в открытый космос. Когда Маекта шагнула вперёд, тьму снаружи прошил зелёный разряд. Затем ангар озарился сполохом от взрыва. Пустотное сражение бушевало рядом. Совсем рядом. Впрочем, об этом они станут беспокоиться, когда выберутся с «Гекатона».

Они почти достигли опущенного трапа челнока, когда Хоркос вдруг поднял голову. Секундой позже услышала и пустышка. Жужжание, начавшееся в костях, а затем дошедшее до кожи. Ощущение усиливалось. Она его чувствовала. Чуяла. Конечно, колдовство тут было не при чём. Маекта уже испытывала подобное прежде — во тьме могилы, что была миром. Ощущение было исключительно физическим — форма волны, импульс, посланный сквозь материю, — однако на мгновение, когда оно достигло её мозга, пария почувствовала то же самое, что, должно быть, вызывала магия. Ужас.

Маекта встряхнулась и потянула за собой Хоркоса, который уже развернулся к двери на корабль. Она словно пыталась сдвинуть гору.

— Ариман… Хоркос, нам нужно идти!

Затем в поле зрения появились первые фигуры. Они были угольно-чёрными. Их покрывали золотые символы. В глазах горел синий свет. Они заполнили дверной проём, стройными рядами проходя внутрь. Хоркос открыл огонь. Никаких психических молний. Никакой стены незримой силы. Та версия Аримана, что стояла сейчас рядом с Маектой, была обычным космодесантником. Выпущенные Хоркосом болты зависли в воздухе. Они мелко задрожали, словно пойманные под стекло насекомые. Затем снаряды свернулись в себя, скручиваясь до тех пор, пока не исчезли вовсе.

Хоркос развернулся и прыгнул к челноку, утягивая Маекту за собой.

Всё остановилось. Прыжок Хоркоса так и не закончился. Маекта ощутила, как у неё в горле и лёгких перехватило дыхание. Сердце перестало биться. Они замерли на полпути. Маекта могла видеть. Могла слышать. Тишину пронзило металлическое шипение, и дрожь, что сотрясала неприкасаемую от костей до мозгового ствола, усилилась. Она обнаружила, что думает о пустынях блёклого песка, из которого черепа незрячими глазницами взирали в ночное небо, где, однако, не светили звёзды. К ним что-то приблизилось. Она ощущала его на самом краю зрения, хотя не могла пошевелить глазами, чтобы посмотреть.

— Что ты делаешь, Ариман? — Слова были идеальными, чересчур идеальными — человеческими звуками, издаваемыми машиной. Шипение стало громче, а затем он возник перед ними. Его глаза напоминали умирающие светила. Вокруг него вращались сферы. Маекте отчаянно захотелось, чтобы они остановились. То, как они кружили, чем-то напоминало беззвучный крик. — Ты изменил облик, так как бежишь от собственного рода. Иерархическая система, на которую ты полагался, тебя подвела, и теперь ты покидаешь двор в надежде достичь Ключа к Бесконечности и переписать катастрофу. Ты надеешься достичь его без меня.

Сетех придвинулся ближе, и пария увидела других некронов, что следовали за ним. Ряды скелетообразных фигур, созданных из угольной черноты. Некоторые держали посохи, прочие сжимали клинки, щиты или дальнобойное оружие. Облик их нёс в себе эхо былого благородства, от которого теперь остались лишь холод и тлен, придающие им схожесть со статуями забытого короля.

— Твоя надежда тщетна, — продолжил Сетех и поднял руку. Серебряные сферы закружились в противоположном направлении. На доспехе Хоркоса открылись трещины. Опалённая краска начала отслаиваться хлопьями. С керамитовых пластин посыпалась пыль, когда те стали разваливаться под тяжестью времени. Пария увидела, как её наруч принялась поедать коррозия. На кромках ржавеющей брони образовались неровности. Ни Хоркос, ни Маекта по-прежнему не могли шелохнуться. Сетех удерживал пару застывшей в моменте, меж тем воздействуя на них энтропией, словно выпущенной из горелки струёй. Они были как подопытные насекомые, приколотые к месту для препарирования. Коррозия и гниль сдерут с них доспехи, а следом — плоть, пока они не превратятся в скульптуры из сухих костей, ждущих дозволения умереть. Это было неизбежно. Сетех подался ближе. Его глаза под чёрным диском короны лучились ярким светом.

Маекта увидела, как один из некронов вдруг встрепенулся, словно от прикосновения к коже холодного ветра. Создание не имело кожи, однако его серо-чёрные кости всё равно пришли в движение, суставы мелко затряслись, голова задёргалась, а свет в лишённых век глазах на секунду померк и — замигал. Другой некрон поднял руку и заскрёб пальцами по лицу. Затем он отдёрнул руку, поднёс её к глазам и уставился на неё.

Фаэрон продолжал нависать над Хоркосом, медленно старя доспех космодесантника. Задрожал ещё один некрон. Существо шагнуло вперёд. Оно издало стон, рождённый болью и статикой. Сетех начал двигаться. Тогда закричали все остальные некроны.

Сетеха захлестнул шквал информации — лихорадочной, неистовой, колотящей в его сознание.

— Почему?.. —

— Где я нахожусь/находился?.. —

—Я… —

— Когда?.. —

— Прошу… —

— Нет… —

— Нет… —

— Нет… —

Круговерть безумия и смятения набирала обороты, вгрызаясь в фаэрона, борясь с ним за контроль, прорываясь в ментальные процессы. Сетех почувствовал, как его руки тянутся к лицу и телу. Пальцы заскребли по рёбрам, шее, голове. Фаэрон этого не хотел. Они двигались сами по себе, шаря, пытаясь найти нечто, чего там не было. Вопросы и возражения орали на него из глубин сознания, снаружи, отовсюду сразу.

— Нет… —

— Нет… —

— Нет… —

Крик плоти, раздирающей его на части. Остальные придворные извивались, кромсая себя и других, визжа на всех частотах. Осоркон неуверенно побрёл к Сетеху, кинув посох на пол и голыми руками вырывая из тела куски в поисках чего-то, что он никогда не найдёт.

— Почему? Почему? Почему? —

Фаэрон почувствовал, как его руки начинают подражать движениям Осоркона, пока монотонные вопросы и возражения звучали громче и сильнее.

Отключиться. Закрыть недра разума. Отсечь командную связь с династией. Сейчас. Пустота. Участки сознания свернулись, исчезнув. Долгий миг, за который он не ощущал ровным счётом ничего. Сетех почувствовал, как от его личности отделились части разума и, кувыркаясь, растворились в небытие. Он услышал, как те вопят, обращаясь в ничто. Место криков заняли холодные расчёты, потоков данных — бесстрастный анализ.

Полное когнитивное поражение династии. Вот причина. Самовоспроизводящийся сбой, мгновенно распространившийся на всех. Мысль ещё не успела сформироваться, как сознание Сетеха рывком вернулось обратно в тело.

Осоркон опустил на него руку, с неразборчивым лепетом пробираясь пальцами ему в грудь. Сетех рассёк криптека. Две половинки Осоркона, судорожно задёргавшись, упали на землю и начали исчезать. Фаэрон развернулся туда, где находились Ариман с Маектой. В него врезалась стена пламени из двигателей, когда челнок поднялся над палубой и рванул из ангара в вакуум.

Челнок вылетел через портал с такой скоростью, что от перегрузки парию вдавило в кресло пилота. Её трясло, пока двигатели самолёта боролись с гравитационным пузырём «Гекатона». Затем они оказались в космосе. Пространство перед ними заполнила расцвеченная звёздами тьма и тени громадных кораблей. Маекта думала, что увидит вспыхивающий во мраке свет некронского оружия, как когда они только вошли в ангар. Тем не менее света не оказалось: ни изумрудного блеска деассемблирующей энергии, ни всплесков взрывов. Она видела несколько кораблей некронов — огромных полумесяцев, затмевавших звёзды, — но те оставались неподвижными и тёмными. Корабли Изгоев судорожно давали залпы, но сражение как будто затухало, теряя инерцию. Это из-за того, что случилось с Сетехом и некронами в ангаре. Внезапное и тотальное безумие. Оправятся ли они после такого? Кинутся ли за ними в погоню? Неважно, раз в итоге Маекта смогла добраться до челнока.

— Куда теперь? — спросила неприкасаемая во встроенный в маску вокс.

— Вниз, — ответил Хоркос. Космодесантник стоял позади неё в тесном отсеке для экипажа, примагнитившись сабатонами к полу, и, по-видимому, не испытывал никаких проблем от того, как она спиралью вела челнок мимо кружащихся обломков.

— Вниз? — переспросила неприкасаемая. — Как? Это же пустота. Здесь нет низа.

— Вниз, — сказал Хоркос и указал ей через плечо на тьму между тремя звёздами.

— Что там? — спросила Маекта.

— Я не знаю. Знаю лишь то, что направляюсь туда.

— Ая?

— Я не знаю, — сказал Хоркос. Его голос был ровным, безликим. — Как не знаю того, кто ты такая и как мы сюда попали. Знаю лишь, что мы должны идти…

— Вниз, — закончила Маекта и подала на двигатели больше тяги.

Сетех рубил, не переставая. Кромка клинка, что существовала в разных пространствах, раскраивала тела. Куски вещества с визгом и лепетом сыпались на пол. Он продолжал рубить, а придворные всё наседали. Воины и бессмертные, верные вассалы и лорды, все шли на него, обступая, будто муравьи — чужака в своём гнезде. Они лезли по плечам, рвали друг друга на куски, лишь бы добраться до него, стреляли по нему из дальнобойного оружия, полосовали пальцами. Оставшиеся хронометроны кружились вокруг Сетеха смазанными пятнами, сворачивая тела в пепел, откидывая нападающих на секунды назад. К нему потянулся ещё один некрон, и Сетех рассёк его напополам, после чего перевёл удар на того, кто шёл за ним. Падающие с визгом молотили руками по воздуху и исчезали. Так, словно они умирали. Так, словно были смертными.

Сбой охватил всю его династию, Сетех это знал. На корабле Аримана, в окружающей пустоте. Металлические тела рвали на куски всё, до чего могли дотянуться, ища жизнь, которую потеряли. Побеждённые собственным бессмертием.

Ему требовалось выжить. Всё, что нужно, — это достичь Ключа снова и убить Аримана. Если даже тот успел пересечь порог, это не имело значения. Ключ позволит исправить все сделанные ошибки. Сетех был уже на пороге, теперь оставалось сделать шаг. Он рубанул и поднял руку. Хронометроны вскружились вокруг воздетой ладони. Время сдвинулось. Ближайшие к нему некроны повторили свои действия в обратном порядке. Ноги, содрогаясь, отвели тела назад. Клинки пронеслись по смертельным траекториям в начальные позиции. Сетех совершил пасс рукой. Фигуры смялись, конечности захрустели под давлением вечности. Всё продлилось не дольше мгновения. Затем хронометроны накалились до синевы и взорвались. Полукруг из фигур исчез, стёршись из самого бытия. В рядах некронов открылся путь. На другом конце тропы зияла пустота космоса. Сетех стремительно пронёсся мимо оставшихся придворных и прыгнул во тьму.

ГЛАВА XIX

КОЛОДЕЦ НОЧИ

Боевая баржа «Гекатон», безымянная мёртвая система

Относительная хронометрическая позиция: 20

Сильван натужно задышал. На спине вдоль позвоночника зашуршали жабры. Кожи коснулся холодный воздух. Навигатор попытался отвернуться, но лезвия слегка сжались, и он замер. Жидкость из разбитого бака всё ещё выплёскивалась на пол. Монстр подтащил его ближе. Глаза существа ярко засветились, потускнели, а затем вспыхнули снова. Ему на ум пришло сравнение с неконтролируемо моргающим человеком. Монстр наклонил голову. Шкура освежёванного тзаангора сползла с черепа существа, и по его лицу стекла густая капля крови. Оно издало прерывистый жужжащий звук.

«Прошу…» — начал Сильван, но молитва стихла. Ему никто не ответит. Он это знал. Всё было ложью и заблуждением. Он был один. Всегда был один.

Жужжание становилось громче, быстрее.

«Оно пытается… Оно пробует дышать, — осознал Сильван. — Оно задыхается».

Затем монстр вмазал головой навигатора себе в лицо. Он продержался в сознании три удара, прежде чем умереть.

Сильван наблюдал за монстром из оставшихся баков в другом конце комнаты. Тварь врезала размозжёнными останками по лицу ещё дважды. Затем чудище содрогнулось и отшвырнуло изувеченное тело прочь. Оно уронило голову. Сильван увидел, как существо поднесло к голове руки. Лицо утонуло в пальцах-лезвиях. В амниотическую жидкость на полу закапала кровь. Создание затряслось.

«Оно… Оно плачет…» — понял навигатор. Вдруг монстр выпрямился и повернулся к остальным бакам. Он сделал шаг, поднял руку с окровавленными лезвиями, и…

Перед Сильваном взошло солнце. Он крепко зажмурился. Навигатор ощутил волну жара и вопль закипающего воздуха. Неоновый силуэт монстра, исчезающего во вспышке белого огня, отпечатался на внутренних стенках его век.

Стук по баку — тук-тук, — мягкий и неугрожающий. Глаза навигатора остались закрытыми.

— Сильван, — произнёс голос, звучавший как человеческий.

Тук-тук.

— Всё хорошо, Сильван, можешь смотреть.

Он медленно открыл глаза, один за другим.

Перед ним стоял один из Тысячи Сынов. Его доспехи были синими, обрамлёнными золотым пламенем. На Сильвана смотрело открытое, спокойное лицо. Воин одарил его слабой, ободряющей улыбкой. Вот только Сильван никогда не видел его раньше, и нечто в том открытом взоре и улыбке испугало навигатора не на шутку. Он завертелся в оставшихся баках. Его тела невольно затряслись. Воин, лица которого он не знал, подошёл ближе.

— Всё хорошо, — сказал он. — Я — Гелио Исидор.

«Нет, нет, этого не может быть». — Он никогда не встречал возвратившегося рубриканта, но знал, что Гелио Исидор не мог…

Гелио кивнул, улыбнулся.

— Я могу спасти тебя, — произнёс он. Сильван начал закрывать глаза снова. — Смотри на меня, Сильван. — Навигатор посмотрел. Его глаза встретились со взглядом Гелио. Тот был спокойным и твёрдым. — Я — свет и пламя, Сильван. Я — носитель неумирающего света. — Сильван услышал его и понял, что тот говорил правду, чистую и ужасную правду. — Ты искал спасение, и вот ты его нашёл. — Воин поднял руку. Броня на пальцах отъехала назад. Он прижал ладонь к стеклу. По телу Сильвана растеклось тепло и безмятежность. — Верь мне.

«Почему нет? Почему не поверить? Почему не поверить, не обрести надежду и прожить немного дольше?»

— Всё будет так, как должно быть, но мне нужно, чтобы ты кое-что сделал. Здесь есть ещё создания вроде этого. Они на корабле, а также на других судах флота. Поблизости у них есть корабли и оружие, способные причинить большой вред. Нужно избавиться от них. Нужно уйти туда, куда не смогут они.

«В священное царство, — подумал Сильван. — В царство света».

— Именно так, — подтвердил Гелио. — Как только мы попадём в имматериум, они не смогут за нами последовать, и я выжгу их с кораблей, но для этого нужно, чтобы ты перенёс нас туда. Ты это сделаешь?

«Да», — подумал Сильван, и все прочие вопросы исчезли у него из головы. Он уже запускал варп-приводы, когда Гелио благодарно кивнул и отвернулся.

«Что с Ариманом?» — внезапно раздалась мысль, возникшая в самых глубинах его разума.

Гелио замер и оглянулся.

— Ариман исчез, — сказал он. — А если он жив, огонь найдёт его в своё время.

Между башнями «Гекатона» забили молнии. Под брюхом взвыли варп-двигатели, выходя на полную мощность. В костях запульсировала нереальность. Корабль задрожал на фоне звёздного полога. Разряды окутали другие суда Изгоев. Машинные последователи и электрокультисты принялись заклинать двигатели молитвами и кровью. Стоявшие позади них фигуры Тысячи Сынов следили за происходящим пылающими глазами. Даже некроны на мгновение оторвались от копошения в окровавленных потрохах, когда сквозь красный туман безумия к ним пришло осознание того, что в реальности нечто изменилось. Бои и резня приостановились. Рёв духов и демонов, скованных внутри судов, становился громче. Зарницы, заключившие в себя корабли, замерцали разными цветами: бирюзовым, оранжевым, пурпурным, изумрудным, синим, охряным.

Сильван, плававший в амниотических баках, ощутил, как энергия варп-приводов достигла пика. То, что они собирались сделать, было верной смертью по всем меркам его ремесла. Чтобы перенести корабль в варп, требовалась подготовка, требовалась аккуратность. Даже пользуясь силой колдунов и помощью демонов, осуществить подобную затею было далеко не просто. Если запустить варп-двигатели на полную мощность, можно было не просто открыть портал в имматериум, но создать брешь. Воющую, голодную рану. Взрыв реальности, засасывавший в свою пасть всё, до чего мог дотянуться. А если сделать это на всех кораблях одновременно…

Кроме того, не следовало забывать о полях Геллера и оберегах. Ни один корабль не входил в варп без защиты от злобы его обитателей и течений. Поступить иначе означало обречь и звездолёт, и все души на его борту на вечные муки. Но именно это они собирались сделать. Гелио дал особое указание не устанавливать обереги, а также не поднимать поля Геллера. Они намеревались взять флот и просто зашвырнуть его прямиком в ад. Те, кто находились на кораблях, могли в лучшем случае рассчитывать на быструю смерть.

«Помоги мне пережить всё это», — подумал Сильван и отдал команду к переходу.

В космосе разверзлись дыры, и варп утянул корабли на ту сторону. Чистая энергия эфира выплеснулась наружу взрывными волнами света и парадокса. Они вывернули законы физики наизнанку, рассеяли материю клочьями пены. Корабли Изгоев, звездолёты некронов — всё исчезло в вопящем пространстве за ободом тьмы.

Эфирные течения обрушились на корабли ксеносов всей своей мощью. Одни смялись, другие разлетелись частицами рассеивающегося вещества. Некоторые из более крупных звездолётов имматериуму оказалось переварить сложнее. Они стали падать, кувыркаясь в объятиях волн, постепенно сминающих и раздирающих им корпуса.

Гелио почувствовал, как над «Гекатоном» сомкнулся варп, — почувствовал его гнев, но также и мощь. Он не был угрозой. Он не был тем, с чем следовало осторожничать или бороться. Варп служил топливом для огня. По воле Гелио воспламенилась мысль. Варп хлынул в корабли флота. В космолёты, где в неподвижном ожидании стояли воины Тысячи Сынов, в чьих глазах ярко горел огонь Пиродомона. Искра мысли разожглась. Накрывший суда имматериум стал пламенем. Хищные существа, приготовившиеся напасть на флот, сбежали прочь. Инферно поглотило каждый корабль, с рёвом пронёсшись по каждому переходу и каналу, омыв корпуса и верхушки башен. Оно прокатилось над испуганно кричащими сервами, мутантами и рабами, огнём отпечатывая перед глазами образ. Оно ощутило их мысли и узрело их судьбы. Оно обратило неверность в прах. Оно испепелило некронов, что находились на борту, и выжгло враждебных демонов из костей каждого звездолёта. Оно объяло весь флот, заключив его в защитную оболочку.

Сильван увидел окруживший их огонь и ощутил, как тот прожигает им путь вперёд. Один за другим он собрал корабли армады вместе. Скоро им придётся перейти обратно в реальность. Придётся встать на ремонт и… начать то, что уготовило им будущее теперь.

Каким бы это будущее ни было…

Из каждого глаза многочисленных тел Сильвана тихо закапали кровавые слёзы.

Маекта не увидела имплозивных взрывов варпа, но их последствия заметила. Одну секунду обращённые назад сенсоры челнока показывали по пикт-каналам дрейфующие корабли Изгоев и некронов, а в следующий миг те исчезли. На дисплее взбурлила статика. Позиции звёзд изменились так, словно Маекта смотрела на них сквозь рябящую воду. Затем волна варпа накатила на челнок. Датчики приборов умерли. Закричала сирена. В кабине зажглись красные огни. Судя по сенсорам, они летели в атмосфере, затем в жидкости, а потом чуть не столкнулись с твёрдым веществом. Двигатели засбоили. В паре дюймов от фонаря образовались куски льда, прежде чем рассеяться паром. Весь фюзеляж корабля трясся.

Пария знала, что происходит. Пусть она и не могла увидеть происходящее, но сложить два и два — вполне. Изгои запустили варп-приводы и открыли воронки в имматериум. Вал эфирной энергии утягивал челнок к брешам и одновременно пытался его уничтожить. И у варпа получилось бы, не находись на кораблике она. Её мёртвая душа удерживала челнок, позволяя дальше скользить по волне нереальности.

— Ещё совсем немного… — тихо прошептала она. Пария чувствовала в дыхании жестяной и железный привкус крови. «Всё ещё умираю, — подумала неприкасаемая. — И от этой правды уже не сбежать».

— Да, — отозвался у неё за спиной Хоркос. — Ещё совсем немного.

Рёв вибрирующих двигателей слился с аварийными сигналами. Затем сирены смолкли. Вой продлился мгновением дольше, а затем исчез тоже. Море красных огоньков стало янтарным, затем угасло. Пикт-картинки с внешних камер челнока успокоились. Челнок сбежал из воронки. Последняя светящаяся руна на датчике топлива в двигателях мигнула багровым. Запас топлива подошёл к концу. Теперь они просто летели по инерции. Вниз. К черноте между звёзд.

Маекта услышала, как Хоркос прошёл в заднюю часть отсека. Привкус крови во рту стал сильнее. Огонёк горючего перед ней мигнул, став красным, и она почувствовала, как её веки затрепетали. Обернувшись, она посмотрела на Аримана — потому что неважно, какую личину он надел, он по-прежнему был Ариманом, — стоявшего с прижатой к двери рукой. Они встретились взглядами.

— Я должен кое-куда попасть, — сказал он.

Маекта кивнула. Она почувствовала, с каким огромным трудом далось ей движение.

— Я знаю, — ответила пария. — Надеюсь, ты туда доберёшься. Ради всех нас.

Он отвернулся и нажал кнопку открытия люка. Воздух из отсека рванул наружу. Секунду Хоркос стоял, силуэтом вырисовываясь на фоне тьмы. Затем он шагнул вперёд и исчез. Долгое время Маекта продолжала глядеть в открытый космос. Затем, осторожно, она отсоединила маску и выдохнула в пустоту.

Хоркос падал. Падал вниз, хотя здесь такого направления не существовало.

Шлем полнился звуком дыхания и шумом крови.

Мимо проносились звёзды.

Падение.

Вниз без низа.

В бесконечность. В Колодец Ночи.

Вниз.

Он не знал, как тут оказался.

Он — Хоркос. Воин-стервятник. Пустая оболочка с именем.

Падение…

Ему требовалось достичь чего-то, что находилось тут, но и не тут. Места, что было пустым, но между тем и нет. Места, которого он уже достиг, но куда до сих пор пока не прибыл.

Падение.

Здесь не было низа, но он всё равно падал. Всё заключалось лишь в том, каким образом смотреть. Падение было концепцией. Достижение дна — выбором.

Вниз…

Падение…

Хоркос закрыл глаза…

Вниз.

И он провалился сквозь ничто.

Сетех, паривший в вакууме космоса, смотрел, как исчезает его флот. Он находился достаточно далеко от ударной волны анафемной энергии и имплозивного взрыва. Они не коснутся фаэрона, но ему придётся подождать, пока их эффект не иссякнет. Ему требовалось воспринимать всё чётко. Здесь его враги похоронили Ключ к Бесконечности, и, чтобы добраться до него, следовало открыть измерения, в которых его прятали. Будет несколько слоёв, тут он не сомневался, — карманных измерений, последовательно обволакивавших Ключ. Закрыты они будут квантовым образом: как только сможешь их увидеть, они станут реальными, но чтобы сделать их реальными, их требовалось видеть. Изменение восприятия было ключом. Если смотреть правильно, свёрнутые измерения реальности откроются. Подобное изменение восприятия не было свойственно его роду. Нет, нечто подобное никогда не смогло бы прийти на ум высшему существу. Нечто, служившее надёжной защитой потому, что было глупым, примитивным, чем-то от скотских рас.

Сетех подумал об Аримане, о Тысяче Сынов, о времени, что он провёл, наблюдая за ними и разгадывая способы их мышления. Метафоры пустоты, границ и путей, нижних миров, таивших знания мёртвых. Нелепо, но…

Он погасил все чувства. Заставил себя воспринять своё парение в пустоте как дрейф, как падение…

«Вниз», — подумал он. И упал.

ГЛАВА ХХ

ИТЕРАЦИЯ УНИЧТОЖЕНИЯ

Ключ к Бесконечности, внутренняя зона

Относительная хронометрическая позиция: 17

Ариман открыл глаза. Гладкие стены Ключа к Бесконечности отразили его образ. Он посмотрел на себя, на разбитый доспех, на чёрный шлем с вороньим клювом на поясе.

— Зайти так далеко, чтобы измениться так мало, — произнёс он вслух. Отражение в гладком камне не ответило. Ариман увидел, как губы тронула мимолётная улыбка. Он кивнул сам себе. Ему не ответил никакой внутренний голос, не было никакой сокрытой личности, ведавшей больше него. Он достиг точки слияния, где все тайные знания были его. Теперь Аримана ждало будущее, что предстояло прожить, и прошлое, которое следовало изменить.

Азек отвернулся от своего отражения. Каменные стены позади него сомкнулись. Перед ним разверзлось чёрное пространство. Ему предстояло сделать шаг и встретить то, что ждало на другой стороне. Он начал двигаться, затем заколебался.

«Ты замер? — подумал он. — После всей проделанной работы и потраченного времени ты остановился? Другого пути нет. Только не сейчас. Выживание не оставляет места для сомнений».

Он встряхнулся, затем сделал шаг…

И начал идти по переходу из гладкого камня, что тянулся за пределы зрения позади и впереди него. Из-за каждого угла сочился холодный зелёный свет. Он кинул взгляд в обе стороны, после чего пошёл дальше. Коридор изгибался по мере движения Аримана, так что его конец неизменно оставался вне видимости. Вариантов было всего два: дорога вперёд или путь назад. Стоило выбрать какое-нибудь направление, и через шаг становилось трудно не думать, что оставшееся за спиной находилось сзади.

Ариман шёл, казалось, долгое время. Он обладал совершенным чувством времени. Это был один из первых уроков, который они с Ормуздом усвоили от своих наставников. Их заставляли сидеть с завязанными глазами, после чего им требовалось ответить, сколько прошло времени. Поначалу допускалась погрешность в минуту, затем точность сузилась до толики этого времени, а ещё позже — до секунды. Когда он вступил в легион, то знать, сколько точно утекло воды, ему не могли помешать ни беспамятство, ни дезориентация, ни нервное перенапряжение. Тем не менее, пока он шёл по туннелю, его ощущение времени размылось. Часть его говорила, что прошли секунды, другая часть — что дни. И он знал, что оба мнения были верны.

Ариман услышал шум. Он напоминал треск исходящей из вокс-решётки статики. Он напоминал всхлипывание. Звук раздался позади чародея, из-за угла, где переход исчезал из виду. Азек кивнул сам себе. Он задавался вопросом, наступит ли этот момент. Впрочем, избежать его было невозможно — теперь всё, что происходило, являлось частью круга, который ему предстояло замкнуть. Он развернулся и двинулся в направлении звука. Туннель заскользил мимо него, а затем Ариман оказался за углом.

На полу сидела фигура. Она была огромной, но между тем маленькой, сжавшейся, отчего тело казалось менее осязаемым, чем ему следовало бы. Ноги существу заменяли щупальца, однако его голова, руки и торс напоминали человеческие. Корпус имел матовый чёрно-серый цвет, как графит или обливная чёрная керамика. В некоторых местах по нему расходились золотые полосы, складываясь в символы из прямых линий и кругов. Существо содрогалось. Оно подносило руки к лицу, шевелило пальцами, затем опускало их. Звук исходил из щели у него во рту. Существо, по всей видимости, не заметило приближения Аримана.

— Сетех, — сказал Азек. Фигура резко повернула голову. На Аримана уставились горящие синевой глаза. Фаэрон поднялся, и у него в руке появился клинок. Его кромка казалась прозрачной. Сетех рубанул. Удар прошёл сквозь колдуна. Тот склонил голову.

Фаэрон рубанул снова и снова. Каждый раз лезвие проходило сквозь Аримана. Наконец Сетех опустил клинок, а затем начал дрожать и дёргаться. Некрон зашёлся в хнычущем жужжании. Если в тех звуках и имелся некий смысл, то Ариман не хотел знать какой. Он покачал головой.

— Нет, — произнёс он. — Не этот.

Он отвернулся. Теперь Сетех стоял перед ним. Фаэрон смотрел в другую сторону, повернул голову так, словно пытался разглядеть нечто за стеклянно-чёрной поверхностью стен. Он стоял с прямой спиной, царственный, нечеловеческий, грозный. Ариман шагнул к нему. Сетех повернулся на звук. Его клинок с мерцающей призрачной кромкой взлетел вверх. Удар прошёл сквозь Азека. Фаэрон опустил оружие.

Ариман и Сетех вперились друг в друга взглядами.

— Разграничение фазы измерения, — пояснил Ариман. — Устройство держит нас раздельно.

Какое-то время Сетех молчал. Он снова повернул голову, будто пытаясь что-то увидеть или услышать. Затем перевёл взгляд обратно на Аримана.

— Я хочу поговорить с тобой, — продолжил Ариман. — Пока ещё есть время.

— Ты хочешь поговорить… — Слова прозвучали на идеальном тизканском языке. Азек услышал голос идеальной высоты, с субтонами превосходства и издёвки. Фаэрон сделал его таким намеренно, из расчёта. — Прекрасно. О чём ты хочешь поговорить, Ариман?

— О понимании.

— Ты хочешь знания, и с этим знанием ты надеешься изменить своё положение. Ты этого всегда хотел и этого неизменно ищешь.

— Всё, что нужно, у меня уже есть, — ответил Ариман.

— Ты так думаешь, однако Ключ к Бесконечности — мой. Я его создал. Даже если бы я собирался объяснить тебе принципы его действия, ты всё равно не смог бы их понять. Любая манипуляция, которую ты попытаешься провести, будет несовершенной.

Ариман покачал головой.

— Я сказал, что хочу поговорить о понимании, а не что я хочу понять. — Сетех застыл в молчании. — Я знаю, на что ты способен. Ты наблюдал и анализировал меня достаточно долго, чтобы знать, что я не пытаюсь юлить. Ты ощущаешь в моих словах искренность. Ты не понимаешь, в чём тут дело, но да… твои подозрения оправданы.

Долгая пауза.

— Почему? — наконец спросил Сетех.

— Неправильный вопрос, — ответил Ариман. — Твой вид отринул плоть и жизнь ради бессмертия. Ты добыл его, но потерял столько же, сколько обрёл. Вместо магии ты получил свои устройства. Сны тебе заменили рабочие процессы…

— Ты лепечешь о том, чего даже не начал осознавать, — осклабился Сетех.

Ариман отметил, как некрон смоделировал тон в подражании Ктесию. Выбор был хорошим, колючим именно в той степени, какой требовалось.

— Меня не нужно подначивать. Как я сказал, я хочу поговорить о понимании. Я осознаю, чего не знаю и чего не понимаю. Как устроен твой разум, как ты сминаешь законы физики, словно тёплый воск… Ты прав, это я не понимаю. Но что ты отринул ради обретения такой власти… Это я понимаю. Ты считаешь плоть низшей, более слабой, чем то, кем ты стал. Но но сны о ней всё ещё докучают тебе…

Тогда он увидел, как Сетех вздрогнул и оглянулся, словно услышав звук, доступный лишь одному некрону.

— Мы встречаемся здесь уже не в первый раз, — продолжил Азек, — но он станет последним. — Взгляд Сетеха медленно вернулся к Ариману. Неужели он заметил дрожь в конечностях фаэрона? — Вот почему я желал поговорить — я хочу, чтобы ты понял, как ты проиграл.

— Ты… — начал Сетех, и в его голосе появилась рябь статики. — Ты не… мог…

— Мог. Всё уже сделано. Это не начало, Сетех. Это конец.

— Как?

Ариман печально улыбнулся и кивнул.

— Правильный вопрос. — Он отвернулся от Сетеха. Коридор перед ним изменился. Если прежде он изгибался, то теперь открывался в расцвеченную звёздами пустоту. — Идём, — сказал Ариман. — И ты поймёшь.

Под светом умирающего солнца ничего не двигалось. Серо-чёрный песок уходил к горизонту во всех направлениях. Вдали с плоской равнины поднимались пирамиды, ярусами возносясь до тёмных вершин. Небо над ними казалось кромешно чёрным, красное сияние солнца было слишком слабым, чтобы создавать день. Немногочисленные звёзды мерцали болезненным светом.

Сетех знал, что всё это не было реальным. Но оно выглядело почти реальным, будто уплотнённая проекция. Его чувства соскальзывали всякий раз, стоило ему попробовать приглядеться к чему-либо внимательней. Это не было психическими чарами — здесь сомневаться не приходилось. Силы анафемы не имели власти над его умом. То было нечто иное, плод работы самого Ключа к Бесконечности. Некая форма инфоконструкции. Он позволил разуму просеять вероятности и определить причинно-следственные связи.

По его коже что-то пробежало. Он, наклонившись, посмотрел вниз.

У него не было кожи. Не было плоти. Он — Сетех. Но на миг он обрёл кожу и ощутил, как по ней что-то проползло.

— Это твоё царство, — изрёк Ариман. Стоявший возле фаэрона колдун нагнулся и, зачерпнув пригоршню песка, просеял её сквозь пальцы. Сетех был уверен, что если бы попытался сделать то же самое, то его пальцы прошли бы прямо сквозь землю.

— Это ничто, — отозвался он. — Ложь.

Ариман выпрямился.

— Верно, но оно почти стало реальным. — Он позволил последним крупицам упасть с ладони и указал на плато. — Смотри.

Сетех увидел фигуры. Ему следовало заметить их мгновенно, но неведомый процесс, управлявший видением, не позволил ему этого сделать. Бесконечные шеренги отлитых из угольной черноты существ собрались у оснований пирамид. Они шагали в ногу, ряд за рядом, единым блоком снова и снова обходя фундаменты сооружений. Время от времени одна из фигур отбивалась от остальных, сходила с кругового маршрута или оглядывалась на пройденный путь. Тогда из пыли поднимались устройства-скарабеи и обрушивались на своевольную фигуру, накрывая её ковром из щелкающих лапок. Далее они отступали, а фигура возвращалась в строй к остальным.

— Это выдумка, — заявил Сетех.

— Нет, — сказал Ариман. — Это будущее, которое ты бы создал. Эпоха, где врагов больше нет, где ты остановил всю жизнь в момент финальной смерти. — Ариман указал на марширующие фигуры. — Вот твои подданные. Отсюда и по всем мирам до того места, где распадаются свет и тьма и не существует даже времени. Это твои солдаты, и владыки, и придворные чины, марширующие без конца. Им больше не с кем сражаться, и всё, что им остаётся, — это делать один шаг за другим.

— Ложь! Ты забыл, кто я такой, что я видел и что знаю. Я — Сетех. Я ношу Чёрный Диск. Меня нельзя обмануть! Я получу власть над сущим, я создам империю бытия, не повторив ошибок прошлого.

— Это слова плоти, — сказал Ариман. — Пойманной грёзы, мнящей себя живой. Думай, разбирай, проецируй. В этом будущем ты контролируешь Ключ к Бесконечности, и единственный способ, каким ты можешь победить, — удерживать всё в неподвижности. Никаких перемен, а только безмолвие, над которым ты стоишь часовым.

Сетех посмотрел на небо. Его разум проанализировал позицию и распад света, однако расчёты уходили за горизонт вычислений. В каком бы месте и моменте это ни происходило, оно отстояло далеко от того времени, когда он последовал за Ариманом через Колодец Ночи, чтобы добраться до Ключа к Бесконечности.

— Ключ не вещее зеркало и не предсказательное устройство, — произнёс Сетех. — Он подстраивает события. Он не показывает видения.

Ариман улыбнулся.

— Ты хоть сам знаешь, что построил?

— Я…

— А… Колебание, запинка. Но ты оставил все эти изъяны позади вместе с кожей, разве нет?

Кожа… Сетех ощутил, как при этом слове дёрнулись его конечности. Он унял движение и убил связанную с ним мысль.

— Ты ничего обо мне не знаешь, — сказал он, но слова показались слабыми даже ему самому. Что же это такое? Что с ним происходит? Сетех снова ощутил дрожь в руке. На этот раз он не был уверен, что сможет остановить её.

— Я ничего о тебе не знаю, — сказал Ариман, и смертный оказался ближе, гораздо ближе. — Так же, как я ничего не знаю о Ключе к Бесконечности и его работе? Потому что я его не создавал? Истинно так, Высочайший Сетех, Носитель Чёрного Диска, фаэрон Гиксосов. Я не создавал это устройство, но я учился.

Теперь Сетех чувствовал, как дрожь охватила его целиком, неуправляемая, как и тот крик, что рвался у него из внутренностей, из самих кишок, ко рту.

— Позволь мне показать тебе как, — сказал Ариман.

Шаги… Нет, не шаги, спуск по переходу. Стены были гладкими. Свет лился издалека, однако его источник всё не появлялся, неважно, как долго он шёл.

Нет. Не шёл. Не бежал, кости в его ногах не попадали в шаг…

Он.

— Стоп —

Абсолютная команда навела на мир резкость.

— Ключ к Бесконечности допускает темпоральный перебор, — сказал Ариман.

Колдун находился прямо за Сетехом, двигаясь по переходу в том же направлении. Сетех перевёл взгляд с образа впереди себя на тот, что был позади, между тем как Ариман впереди обернулся и зашагал к ним.

— Проживи, переделай, повтори, — сказал второй Ариман, проходя мимо. — Так появляется возможность для уничтожения прошлого и создания нового будущего. Мы с тобой планировали использовать его для этого — изменить прошлое и оформить будущее, но мы оба упустили из виду ещё одну возможность.

Тогда Сетех увидел. Увидел в разворачивающейся перед глазами реальности. Увидел Аримана тут, в Ключе, идущего по его недрам снова и снова, постигающего, что означает каждая часть и как её можно подправить.

— Самоотносимый перебор, — сказал Ариман, словно заканчивая мысль Сетеха. — Использование Ключа не для изменения прошлого, но для изучения принципа работы самого устройства. Я использовал Ключ для перезапуска времени внутри Ключа, так, чтобы понять его природу. Ты думаешь, мы ведём этот разговор впервые, но это не так, мы вели его много, много раз. Из каждого я узнавал нечто новое. Я сворачивал за каждый угол внутри устройства и видел каждую грань его потенциала. Он был твоим, но теперь его секреты — мои, и только мои. Это темница, Сетех, — ты сделал темницу, из которой, как только ты в неё вошёл, единственный способ выйти — никогда не заходить.

Конечности Сетеха пришли в движение без его на то воли. Его руки взметнулись к Ариману, пальцы скрючились в когти. Они прошли сквозь колдуна — глаза и лицо, которые они хотели разорвать на части, оказались в другой фазе. Сетех не мог думать, не мог ничего, кроме как продолжать рвать и кромсать кого-то, кого здесь не было.

— Ты теряешь себя, — мягко сказал Азек. — В тебе укореняется грёза о плоти, проклятье кожи и крови, которые ты оставил позади. Но оно здесь, внутри тебя, пытается выбраться из твоих металлических костей, пытается найти способ вернуться к жизни…

В разуме фаэрона каскадом посыпались образы. Его придворные, залитые кровью. Сны о нетленных лицах, обтянутых украденной кожей.

— Ты нёс проклятье в себе и распространил его среди всей династии. С момента, как ты пробудил подданных, ты начал их уничтожать, и с каждым циклом вечности, с каждым переписанным прошлым, проклятье внутри тебя становится сильнее.

Сетех услышал слова. Часть разума проанализировала их. Он увидел в них истину, увидел семя, вынашиваемое под рациональным рассудком, пустившее корни в участки мыслей, которые он никогда не изучал, и крепчавшее с каждым тысячелетием, пока здравомыслие не стало кожей, туго обтягивавшей сокрытое внутри него подлинное безумие. Он увидел и понял, что всё это время проклятье внутри него вопило о плоти и коже, о воздухе и крови. Он почувствовал, как задёргались его конечности, как кулаки заколотили о стену Треснувший. Разбитый. Порочный. Всегда и навеки. Этот рок был с ним с того момента, как он избавился от плоти. Взор замерцал. Чувства сократились до пяти простых, низменно человеческих. Поле зрения затянули щупальца красноты.

Ариман посмотрел на фаэрона, и спокойное лицо чародея застыло в центре распадающегося мира Сетеха.

— Всё в порядке, — произнёс колдун. — Скоро ничего этого никогда не случится.

Сетех попытался ответить, но единственным звуком, что он смог издать, стал визг статики, и тогда последние крупицы рассудка исчезли, оставив только вопящую грёзу о плоти.

Ариман обернулся. Коридор перед ним уходил вдаль. Если он сейчас оглянется, Сетеха там уже не будет. Он начал делать шаг вперёд. Затем остановился.

Он отдал так много, чтобы оказаться здесь, в этом моменте, у этого порога. Столько жизней, столько времени, и вот он здесь. Ещё несколько шагов, и всё закончится. Он странствовал по Ключу и использовал его силу, чтобы понять, как устройство в действительности работало. Теперь пришла пора сделать то, ради чего он сюда явился, — изменить прошлое. Раз и навсегда. Сворачивать больше нельзя.

— Время настало, — сказал он себе и начал идти. Вдалеке, за пределами видимости, механизмы Ключа к Бесконечности пришли в движение сквозь пространство и время. Переходы вокруг него стали меняться. Повсюду заветвились проёмы. Чёрная материя стен стала прозрачно-белой. Там поплыли образы, призраки прошлого, улавливаемые краем глаза. То было прошлое, которое Ариман уже прожил и которое сейчас перепишет.

Он увидел себя в пищеводе паутины, рыскающего среди остатков давно погибших кораблей в поисках братьев-рубрикантов. Синева его доспеха ярко блестела в сумерках. На фоне виднелся корпус «Гекатона», лежащий среди пыли. Он знал, что здесь была поворотная точка. Момент, когда он мог выбрать другой путь, отличный от того, что приведёт его туда, где он сейчас находился. Та его личность из прошлого нуждалась в осязаемой надежде, во лжи. Он протянул руку сквозь мембрану и вложил серебряный дубовый лист себе в руку в прошлом. Знак, символ, чтобы положить конец сомнениям, обещание надежды, что была враньём.

Величайшая ложь та, которую мы говорим сами себе. Ему вспомнились старые слова, пока он продолжал идти назад. Назад, мимо могильного мира Гиксосов и откровения об истинной личности Сетеха; назад, мимо утраты Игниса в Пиродомоне; назад, мимо моментов, когда он почти понял, что происходит, что он уже прожил версию этого пути прежде. Он видел призраки смертей и бедствий, которых не произойдёт. Он шёл назад и назад, пока не узрел перед собой призывно горящие огни второй Рубрики.

Ариман увидел зарево чар, взвивавшихся с поверхности Сорциариуса. Увидел корабли на орбите над серебряными башнями, вспышки выстрелов, сполохи изничтожения. Увидел визжащих демонов, затмивших собой небеса. Тут собрались все — Изгои и последователи Магнуса, обрушивавшие друг на друга силы, что раскалывали землю и заставляли воздух истекать кровью. Моря мутантов бурлили среди шпилей из серебра и слоновой кости, а затем рассеялись пеплом, когда титаны обратили всё перед собой в ревущий огненный ад. То была война колдунов, бушевавшая на планете, которую Тысяча Сынов сделала центром своей вотчины. Даже сейчас, видя, как с каждым шагом она становится ближе, Ариман чувствовал, как высвобождаемые там силы сотрясают саму его душу.

Ещё один шаг, и тогда он увидел фигуру в центре столба живого пламени, с воздетыми руками и посохом, из которой в инферно изливалась энергия, и намерение, и оккультные формулы. Это был он сам в момент, когда Вторая Рубрика вот-вот достигнет зенита.

Так близко…

Всего несколько шагов…

Он остановился. Перед ним ждал огонь прошлого. Позади него будущее, которое он прожил, исчезло, и теперь на том месте плескалась только тьма. Рядом с собой он увидел трюм «Слова Гермеса». Там стояли рубриканты, только-только вытянутые из сражения с Магнусом Красным. Их доспехи всё ещё покрывали подпалины и красная пыль. Все они были неподвижными, все, кроме одного. Одна фигура, стоявшая в таком же доспехе, что и остальные, рубрикант снаружи, но более не внутри.

Ариман ощутил порыв войти в это прошлое, начать всё снова отсюда, из этой точки надежды в целой жизни утрат. Он мог. Мог сделать тот шаг и оказаться рядом с Ктесием, Игнисом и Гауматой, глядевшими на явленное чудо. Он мог попытаться рассказать им, поделиться знанием о том, что видел и прожил, и рассказать им… рассказать ему.

— Ты — Гелио Исидор, — скажет он. Глаза уставятся на него без тени узнавания.

— Я… Я… — начнёт тот в ответ, но запнётся на полуслове, не найдя в голове воспоминаний.

— Ты — мой брат. Ты — воин легиона Тысячи Сынов… — Затем последует пауза, вздох. — Ты… ошибка.

Нахмуренный лоб, замешательство на лице, понимание слов, но не смысла.

— Я сделал тебя таким, Гелио. Я думал, что вернул тебя из нетленной темницы Рубрики. Я думал, ты был даром… — Ариман посмотрит вниз, затем покачает головой. — И так оно было. — Когда он поднимет глаза, Гелио будет по-прежнему смотреть на него. — Ты был даром от жестокой Вселенной.

— Я не понимаю.

— Ты — наше уничтожение, Гелио. Я наколдовал Рубрику дважды. Первой я создал огонь, что горит в каждом из Тысячи Сынов. Второй я разжёг инферно, которое должно поглотить всех нас. Некоторых оно обращает в пепел и пустоту. Некоторых просвещает. Оно вечное и неумирающее, бомба, чей взрыв расходится сквозь время. Ты и есть то инферно, костёр, на котором мы сгорим, обрётший лицо.

— Я не помню…

— Ты не помнишь, что ты такое, но вспомнишь. Что бы я ни делал. Неважно, какие варианты будущего я пытаюсь создать, ты в конечном счёте всё равно вспоминаешь. И когда это происходит, настаёт конец.

Гелио покачает головой, моргнёт.

— Прошу… — скажет он.

— Будущее, где Тысяча Сынов исчезла, став именем для легиона опалённых доспехов, что шагают по Вселенной, сжигая всё на своём пути. Воины без имён, без надежды на спасение. А во главе их ты, лицо и голос истребления. Вперёд и только вперёд, огонь, который невозможно погасить. Вот то будущее, в котором ты существуешь, а случиться такому будущему я позволить не могу.

Он опустит руку на плечо Гелио.

— Ты — следствие моих действий, брат. Проклятье, что я наложил и должен снять. Хотелось бы мне, чтобы всё было иначе.

Затем, возможно, глаза Гелио остановятся на Аримане, сфокусируются, а затем в их глубинах возникнет отголосок понимания.

— Я — Гелио Исидор.

— Да, — скажет он. — Да, это ты.

Ариман почувствовал, как последние слова, которые он никогда не скажет Гелио, слетают с его уст, пока он стоял в переходе. Он отвернулся от образа прошлого. Ещё один шаг, и всё это произойдёт и никогда не случится. Перед ним засиял свет. Слепящий, яркий. Он шагнул в него.

Планета Чернокнижников

Относительная хронометрическая позиция: свернувшаяся, отрицательная ко всем прошлым событиям

Он падал сквозь огонь. Вокруг него полыхала вторая Рубрика. Наполняя его. Он снова оказался на Планете Чернокнижников, до того, как узнал о некронах и отправился похищать их тайны, в точке, где новая Рубрика ещё только распускалась в бытие.

Сражения бушевали вокруг него, у него в разуме, в мясе души и в огне мыслей. Он падал дальше. Огонь колдовства сжигал его дотла. Это был его огонь, его Рубрика, костёр, который зажёг он и из которого, как он грезил, восстанут его братья. Мимо с рёвом проносились имена, выкрикиваемые пламенем.

Акор'менет…

Амон…

Манутек…

Афаэль…

Гиламехт…

Хадет…

Хайон…

Мабиус Ро…

Мордегай…

Онорис…

Хакор…

Аартрат…

Эзорат Къю'растис…

Хасофет…

Омаротек…

Дэдофет…

Кахотеп…

Нецхад…

Санахт…

Игнис…

Менкаура…

Ашур-Кай…

Фозис Т'кар…

Ушиззар…

Толбек…

Калофис…

Хатхор Маат…

Тысячи имён, павших и живых, сломленных и потерянных, Тысяча Сынов из прошлого, и настоящего, и будущего. Ариман слышал их, чувствовал огонь их жизней и смертей. Он знал, что случится дальше, знал, что один из верных сынов Магнуса снимет чары раньше, чем они подействуют. Мог ли Азек это остановить? Насколько далеко в прошлое ему придётся зайти, чтобы обратить этот единственный момент вспять? Какой болью он его заменит? Нет, он знал, что нужно сделать. Но…

Времени нет. Нет времени останавливаться. Нет времени искать другой путь. Он здесь. Настоящее происходило сейчас. Он уже сделал свой выбор. Он пришёл сюда не для того, чтобы выбрать заново.

Огонь Рубрики потёк вокруг и сквозь него. Он видел её, слышал, чувствовал, как она обугливает ему кожу. Он потянулся, крича в огонь единственное имя, притягивая осколок потерянной души к себе. Воин появился. Ариман почувствовал исходящий от него жар. Услышал в черепе шипение его имени.

— Гелио Исидор…

Он сокрушил искорку той души.

Боль, и огонь, и слепящий свет…

Пыль и пепел, срывающиеся с пальцев…

Затем рёв настающего будущего.

В своём разуме Ариман увидел, как на мгновение открылась безликая каменная дверь, и шагнул внутрь.

Каменная дверь закрылась вслед за ним. Мгновение он стоял, прижавшись к ней спиной. По ту сторону осталась боль, и неудача, и потеря. Он почувствовал, как одежду шевельнул ветерок. Тот пах дождём и морскими брызгами, высыхающими на тёплых камнях под ярким солнцем. Ступени башни спиралью возносились вверх, прочь от него. Он обернулся и коснулся каменной двери ладонью. Разбегавшиеся по её краям трещины исчезли.

— Что ты делаешь? — раздался голос, когда он начал подниматься по ступеням. Ариман замер, но не стал оглядываться. Он знал, что увидит, если это сделает, — своё отражение, глядящее на него из скопившейся у основания башни воды.

— Я удаляю из разума информацию, — ответил Азек. — Причинно-следственная петля должна замкнуться. Змея, пожирающая свой хвост, должна поглотить себя. Всё, что было будущим, должно сколлапсировать без возможности повториться. — Он моргнул и, прищурившись, уставился вдаль, далеко за пределы воображаемых камней башни, туда, где обезумевший фаэрон издал последний вопль и рассыпался крупицами пыли и света, прежде чем обратиться в ничто. — Сетех, Ключ, гиксосы, всё это исчезло. Мы с тобой существовали для того, чтобы помнить случившееся. Теперь всё, что нам известно, представляет опасность для будущего.

— Всё-всё?

Он пожал плечами.

— Почти всё. В будущем как-никак должна остаться надежда.

Он поднялся по лестнице на вершину башни. Над ним раскинулось чистое синее небо. На камнях оставались лужицы после недавно прошедшего дождя, а штормовые облака ушли вглубь суши, напоминая о себе лишь бегущей по сапфировому морю рябью. Он увидел плывущую среди волн лодку и фигуру на носу, тянущую из воды сети. Он облокотился на парапет и закрыл глаза. Шум моря медленно пульсировал в ушах.

— А это место? — раздался голос отражения, плававшего в одной из мелких луж. — Что насчёт этой части царства памяти? Что насчёт нас? Я найду — остальная часть меня найдёт —каменную дверь, а тогда получится, что двери никогда не было, мы её не откроем и не увидим, что было по ту сторону.

Ариман продолжал стоять с закрытыми глазами. Тепло солнца на лице казалось таким реальным. Он услышал далёкий окрик юноши в лодке, хотя слов разобрать не смог.

— Это воспоминание, — сказал он, — не должно сохраниться и не сохранится. Оно продлится ещё не дольше удара сердца в реальном мире.

— В реальном мире… И кто мы такие, как не грёзы, сбившиеся с пути и не способные более пробудиться.

— Ещё миг, и всего этого не случится.

— Так мало времени, — отозвалось отражение в воде.

— Для вечности — достаточно, — сказал Ариман. И открыл глаза.

ГЛАВА XXI

НЕИЗМЕНЁННЫЙ

Линкор «Слово Гермеса», Око Ужаса

Изгои сбежали с Планеты Чернокнижников во второй раз. Им вслед устремился призрачный огонь. Высоко в навигационной башне «Слова Гермеса» Сильван обнаружил, что шепчет про себя молитвы, которых искренне не говорил уже очень долгое время. Он чувствовал, как содрогается корабль, разрывая двигателями пустоту, а навигационная кушетка вокруг него меняет форму. На его щеках розовели слёзы.

Что случится теперь? Что могло случиться теперь?

— О Бог-Император, убереги меня, — простонал он и понял, что его никто не услышит.

Гаумата шёл между рядами рубрикантов. Освещение в трюме мерцало. Системы корабля всё ещё страдали от урона, полученного в сражении над Сорциариусом. Ему потребуется много времени, чтобы восстановиться… потребуется им всем. Шаги Гауматы эхом разносились среди безмолвных воинов. Многих из них покрывали борозды, подпалины и гарь. По пути он выдыхал из разума слова силы. Повреждённые доспехи загорались и вновь начинали срастаться. Рубриканты вздрагивали при приближении Гауматы; некоторые поднимали руки, когда отголоски душ внутри них ощущали свет его разума.

+Тише, мои братья,+ послал он. Тянущиеся руки опустились, и свет в глазных линзах рубрикантов померк. Гаумата шёл дальше, слыша в мыслях лишь скрип корабля и глухое шипение пыли, сыплющейся внутри пустых комплектов брони.

Теперь им потребуется новая цель. Вторая Рубрика провалилась. Они потерпели неудачу. Гаумата чувствовал её. Она зияла внутри него глубокой пропастью смысла. Что теперь? Им требовалась идея. Им требовалось направление. Им требовался Ариман. Требовался знак.

Он замер, зацепившись взглядом за один из комплектов брони. Остановился. Литания слов, лившихся из его мыслей, оборвалась. Чем-то эта фигура отличалась от остальных рубрикантов вокруг неё… Гаумата подступил ближе, одновременно потянувшись к ней чувствами. Его охватило смятение. Он протянул руку, взявшись за водружённый на вершину комплекта шлем. Шейный зажим разъединился. Гаумата поднял головной убор и посмотрел на то, что скрывалось под ним.

— Ариман? — произнёс Ктесий. Ответа не последовало. Он подождал. Сквозь тишину комнаты прокатывался далёкий гул корабля. +Ариман?+

Тишина. Демонолог откинулся, потёр глаза. Они бежали от Планеты Чернокнижников уже несколько дней. Пока что признаков преследования Магнуса или его сподвижников не было. Возможно, Алый Король решил пощадить их или посчитал, что вторая неудача стала для них достаточным наказанием.

—+Ариман?+— попытался он снова, послав вопрос звуком и мыслью. Помолчал. Ктесий чувствовал за глазами боль усталости, а за ней — нечто ещё, пустоту, в которую ему вовсе не хотелось вглядываться слишком пристально. Почему он до сих пор здесь? Почему снова и снова возвращался в эту комнату, к её безмолвному, ни на что не реагирующему обитателю? Он был наёмником, ненавидимым остальным легионом, не связанным путами совести или наивных чувств. Ариман и его предприятие потерпели крах. С этого момента магистр Изгоев станет лишь очередным колдуном в Оке Ужаса, борющимся за выживание и ищущим цель, которой просто не существует. Ктесий понимал, что ему следует уйти, следовало уйти уже давно, если начистоту. Однако он был тут, продолжая наблюдать за тем, как Азек вертит в руках почерневший помятый шлем. Пусть Ариман и остался жив, но зрелище того, как Рубрика восстаёт из пыли Сорциариуса совершенно неизменённой, превратило его в скорлупу без искры надежды за глазами.

Ктесий тяжко вздохнул и повернулся к двери. Ответа не последует, когда демонолог произнесёт имя Аримана снова, как не было его до сих пор. Когда он выйдет из комнаты, снаружи его будет ждать Игнис, и он задаст тот же вопрос, что обычно. Ктесий даст тот же ответ, что и до этого, покачав головой, сохраняя дух мрачной формальности, который установился между двумя сменщиками после побега с пепелища второй Рубрики. Сколько раз им ещё придётся повторить ритуал, прежде чем тщетность попыток не станет очевидной?

— Ктесий.

Звук его имени застиг Ктесия у самой двери. Он обернулся. Ариман смотрел на него пристальным взором.

— Спасибо, что остался со мной, Ктесий, — произнёс Азек.

Ктесий моргнул, кивнул, не зная, что ответить. Ариман поднялся и подошёл к помятому металлическому сундучку в другом конце комнаты.

— Мы должны собрать Круг. Нам нужно многое обсудить и решить. — Он поднял крышку, опустил внутрь побитый шлем с вороньим клювом, после чего закрыл обратно.

Призыватель снова кивнул, продолжая моргать.

— Обсудить? — переспросил он.

— Одна дверь закрывается, — произнёс Ариман, — но открываются другие. Повторный призыв Рубрики не был путём к спасению, но есть иные. Они будут тяжёлыми, но мы пройдём по ним, брат, и однажды станем снова целыми. Все мы.

Прежде чем Ктесий успел ответить, распахнулся люк.

— Это Гаумата, — сказал Игнис. Лицо магистра Разрухи оставалось непроницаемым, однако вытатуированные на нём линии сложились в новый узор, стоило ему увидеть Аримана. — Он кое-что нашёл среди рубрикантов.

+Он единственный?+ спросил Ариман.

+Да,+ ответил Гаумата. +Все остальные воины Рубрики на кораблях были обследованы. Он… +Его мысленный голос стих. +Он единственный.+

Ариман не ответил, но шагнул ближе к закованной фигуре. Пространство вокруг неё было расчищено, так что теперь она стояла в одиночестве среди рядов рубрикантов. Доспехи фигуры были точно такими, как у прочих, их пластины покрывали просперианские руны и окаймляло серебро с золотом. Шлем с высоким гребнем стоял на полу рядом. Игнис, Ктесий и Гаумата увидели, как Ариман подобрал шлем. Его глазные линзы оставалась холодными и безжизненными. Долгое мгновение он всматривался в головной убор, затем опустил его.

+Как его звали?+ спросил Ариман.

Ктесий и Гаумата обменялись взглядами.

+Мы не знаем,+ признался Гаумата.

+Имена наших братьев вплетены в Рубрику и доспехи, что удерживают отголоски их душ,+ послал Ариман. +У него должно быть имя.+

+Взгляни сам,+ послал Ктесий. +Там ничего нет. В доспехе нет ни следа имени или чар того, кто его когда-то носил.+

Магистр Изгоев посмотрел на Ктесия, затем перевёл взгляд на Игниса с Гауматой.

+Никто из вас не помнит, что это за брат?+

+Нет,+ хмыкнул Игнис. +А ты?+

Ариман снова посмотрел на комплект брони. Он видел пространство внутри горжета. Оно было пустым. Колдун пробежался взглядом по пластинам и сочленениям, подмечая каждую деталь, выискивая… Он покачал головой.

+Я не помню,+ послал Азек.

+Как такое возможно?+ спросил Гаумата, неуверенно переступив с ноги на ногу. +Если он… этот остов был рубрикантом, то он как будто никогда не существовал.+

+Возможно, неумышленный результат повторного призыва Рубрики,+ послал Ктесий, кинув взгляд на Аримана, однако магистр Изгоев оставался бесстрастным.

+Мы не заметили схожего эффекта среди остальных,+ отозвался Гаумата. +И почему он только один?+

+Как с ним поступим?+ спросил Игнис.

+Сохраним его,+ решил Ариман. +3апрём. Будем наблюдать. Может, однажды он раскроет свою тайну.+ Он отвернулся от пустого комплекта брони, обвёл взглядом трёх других колдунов. +Пока что нашего внимания требуют другие вопросы.+

Саван Горгона, Око Ужаса

Корабль Железорождённых со скрипом вошёл в приграничье Савана. Харгорон, Первый среди Железорождённых, Сокрушитель Наковален, наблюдал за тем, как по внутренней части противовзрывных экранов расползаются кристаллики льда. Он решил закрыть иллюминаторы мостика после того, как в пустоте снаружи возникло лицо. Он успел привыкнуть к призракам, что блуждали на окраинах Ока. Даже когда они начали углубляться в сам Саван Горгона, Харгорон не заметил ничего тревожного. В пропитанном варпом сумраке появлялись рваные мёртвые лица, что скалили острые зубы при виде проходящего корабля и касались его корпуса тонкими, как паутина, пальцами. Часто Харгорон лишь ухмылялся им в ответ.

Затем он увидел другое лицо. Оно просто появилось, вынырнув из тьмы. Оно не двигалось, не ухмылялось и не рычало, а просто висело. Его глаза напоминали две точки холодного звёздного света. Харгорон с минуту просто глядел на него, перестав о чём-либо думать. Он повернулся, чтобы спросить насчёт лица у кормчего из Призраков Варна, но, когда посмотрел обратно, оно уже исчезло. Тогда он приказал опустить створки. Впрочем, тот образ по-прежнему не покидал его мыслей.

Призрак Варпа никак не прокомментировал появление лица, как и не стал задавать вопросов, когда противовзрывные ставни скрыли вид снаружи. Какими бы чувствами ни пользовался кормчий, чтобы вести их в Саван, зрение в их число не входило. Плата Призракам была большой, и свою львиную долю они получат, когда Железорождённые вывезут добычу из сердца региона. Одно сокровище он, впрочем, уже добыл и запер его в стазисе в глубинах корабля, так, чтобы своим присутствием оно не заразило корабль и не растревожило демонов в корпусе. Да… Кто-то многое отдаст за один только этот трофей.

Харгорон улыбнулся про себя. Его ждало восхитительное будущее, в этом сомневаться не приходилось.

— Полный стоп, — внезапно произнёс Призрак Варпа.

Харгорон огляделся. Экипаж уже приступил к исполнению приказа. Он начал открывать рот, чтобы спросить, почему они остановились. Вспышка молнии скрыла всё перед ним в белизне. Он отшатнулся, достав оружие в тот самый момент, когда волна огня оторвала его от палубы и пригвоздила к несущей колонне. Его обвили змеи пламени, стягиваясь, сжигая, сокрушая. Он услышал треск доспеха и почувствовал, как обугливается кожа. Глаза наполнились буйством теней и неонового света. Он различил очертания идущих фигур, материализовавшихся прямо на мостике. Воины в сапфирового цвета доспехах, за которыми рябили пламенные ореолы. Затем один из них обратил на него взгляд, и синий огонь его глаз выжег взор Харгорона без остатка.

Ктесий отвернулся от лужи сваренной плоти, что прежде была военачальником несчастного корабля. Остальные члены экипажа также превратились в исходящую паром слизь. Он посмотрел на Аримана, когда тот остановился возле Призрака Варпа. Воин в бледном доспехе кивнул магистру Изгоев.

— Первый наш долг уплачен, — произнёс кормчий.

— Уплачен, — подтвердил Ариман. Затем кормчий просто исчез. Ктесий едва засёк рябь в варпе на том месте, где прежде стоял космодесантник.

+Чем чаще я их вижу, тем меньше они мне нравятся,+ отметил демонолог.

Ариман уже шагал к выходу из рубки.

+Нам нужно попасть в хранилище,+ сказал он.

Удерживавшее её стазисное поле исчезло. Маекта плавным движением поднялась с платформы, полностью готовая, выискивающая путь наружу, выискивающая…

Оружие лежало на палубе у её ног. В шаге от него стоял космодесантник. Его синий доспех скрывался под мантией, а в руке он сжимал рогатый посох. Глаза его были полностью синими, а сам он оставался совершенно неподвижным.

— У меня есть для тебя предложение, Маекта, последняя из Кураторов, — сказал он.

Пария ничем не выдала своё потрясение. Её взгляд скользнул к двери в хранилище, всё ещё горевшей красным от жара вскрывшего её огня. Затем посмотрела на воина, отметив символы на латах, письмена, выгравированные на пластинах и вышитые на мантии. Он мог быть только одним человеком. В следующие мгновения действовать ей требовалось предельно осторожно.

— Ты — Ариман, — сказала она.

Чародей кивнул.

— Я пришёл заключить с тобой сделку.

— Ради секрета? — спросила неприкасаемая.

— Ради многих.

Она выдохнула, кивнула.

— Ты знаешь, кто я такая и кем была, так что ты тоже знаешь, что должен будешь заплатить.

— Я знаю, и ты получишь, о чём просишь.

— Я не назвала тебе цену.

— Я её знаю.

— И ты думаешь, что сможешь её заплатить?

Тень улыбки в его глазах, слабое пожатие плечами.

— Я — Ариман.

Маекта сухо хохотнула.

— Какой секрет ты хочешь знать?

— Я хочу узнать о месте. Откуда оно взялось, и как в него попасть. Ты этого знать не будешь, но, думаю, ты узнаешь, с чего начать поиск.

С минуту она не сводила с него глаз.

— Откуда тебе известно обо мне? — наконец спросила она. — Считай эту правду авансом в виде доверия.

Ещё одна улыбка, такая же мимолётная.

— Я не уверен, — признался Ариман. — Я как будто помню тебя, хоть и не понимаю, почему или откуда. Что касается того, почему я считаю, что ты можешь помочь мне, — твой орден знает многое, многое сокрытое и выброшенное остальными на свалки знаний. И вот там-то я хочу, чтобы ты поискала сведения об этом месте.

Ариман поднял бровь.

— Итак, мы уговорились? — спросил он.

— Ты согласишься с моей ценой, не причинишь мне вреда и будешь защищать меня всеми силами, пока я на твоей службе?

Ариман ещё раз медленно кивнул.

— Согласен.

Маекта втянула воздух, а затем кивнула.

— Тогда уговорились, — сказала пария. Она нагнулась за оружием и экипировкой. — Что за место ты ищешь?

— У него много имён, все они — попытки передать древнюю речь альдари на так называемые низшие языки. Самый распространённый и прямой способ перевода этого названия — описательный.

Маекта замерла, вкладывая меч за спину. Она подняла глаза и встретилась с Ариманом взглядом. Тот был ровным и холодным.

— Его название — Чёрная Библиотека, — сказал чародей.

ЭПИЛОГ

УВЕРТЮРА К БЕСКОНЕЧНОСТИ

Относительная хронометрическая позиция: ∞

В Библиотеке царила тьма. Свет мёртвых звёзд померк на куполах крыш, а сияние незримых огней более не озаряло её закутки. В сумраке тихо дышали книги, выпуская из себя обрывки грёз. Ирлла, теневидец, теперь — Плач по Судьбе, — закрыл фолиант. Слова и символы на последней странице исчезли с чёрного зеркала его маски.

— О чём ты читал? — спросил насмешливый голос.

Теневидец вздрогнул. Он закрыл невидимые за маской глаза. Эту сцену он не учил, и её шаги и реплики были ему неизвестны. Он задумался о том, что увидит, если откроет книгу снова. Появятся ли на её страницах слова, что опишут происходящее? Окажутся ли они пустыми?

— Я читал истории великие и ужасные, о событиях загубленных и событиях, что могли произойти, но не произойдут никогда, — отозвался теневидец и, обернувшись, посмотрел на того, кто задал вопрос.

Солитер сидела на груде книг, свитков и табличек, с согбенной спиной и плотно прижатыми к телу конечностями. Её рогатая маска была с одной стороны скорбной, с другой — глумливой. Она сцепила пальцы перед подбородком.

— Чтение было занятным? Танцевало ли для тебя непрожитое будущее, мой возлюбленный провидец?

Ирлла замер. Иногда шаги танца были быстрыми, иногда — медленными, иногда их не было вовсе. Это был как раз такой момент, понял он, — момент, когда неподвижность и сдержанность звучали громче смеха.

— Я читал. Я видел содеянное.

Солитер в мгновение ока оказалась перед Ирллой, её скорбно-глумливое лицо застыло в пальце от зеркальной маски провидца. Теневидец едва успел различить шаг и прыжок, унёсший танцора с её насеста.

— Содеянного не было, — произнесла солитер. — Не было танца. Сцена пуста. Актёры ждут выхода. Всё прочее — нерассказанная история.

Тогда теневидец взмыл в воздух, подкинутый резким сокращением мышц. От него рябью разошлись складки цвета индиго и бирюзы. Наряд налился чернотой сколлапсировавших звёзд. Маска стала ярким зеркалом. Он раскинул руки, когда суспензоры на поясе остановили падение, позволив ему застыть в воздухе. Он повис над полом, глядя на солитера внизу. Он стал Гласом Пустоты, повествующим о будущем, где умрёт само время. Его слова покатились яростным громом.

— И теперь злокозненной рукою Изгнанный обратил свой взор на сие место. О, что за беду навлёк на нас твой танец!

Солитер отвернулась, и от пожатия плеч ромбы на её плаще из красного и зелёного стали бирюзовыми и охряными.

— Я не исполняла танец. Всё прочее лишь написанные слова и непрожитые сны.

Теневидец кувырком опустился на пол, подавшись вплотную к солитеру.

— Нас ждёт разруха и страдания большие, нежели всё, порождённое нашим родом.

Солитер смерила теневидца взглядом.

— Ты не одобряешь? Желаешь увидеть, что могло случиться? Желаешь увидеть, как падает луна и рыдают звёзды? — Теневидец медленно отстранился. Солитер единожды крутанулась, так быстро, что обратилась размытым пятном, затем замедлилась и застыла в неподвижности. — Судьбу нельзя узреть, и записать также. Тьме и тяжким утратам должно оставаться место. Таков баланс сущего. Ты прекрасно это знаешь.

Теневидец кивнул, соглашаясь с её словами. Он видел, какой теперь должна стать его роль и каким будет следующий цикл крови и войны. Ему придётся навестить труппы и расставить актёров на положенные места. По его костюму разошлись ярко-синие и жёлтые цвета.

Солитер двинулась прочь, направляясь к пылающей двери открывшегося выхода.

— До нового выступления, — сказала она на прощение теневидцу и исчезла.

Оставшись в Библиотеке один, Ирлла, теневидец, Глупец Случая, напрягся, а затем, отвесив поклон наблюдавшим из тьмы книгам, пустился в танец.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

И вот мы опять здесь. Снова в конце очередной сюжетной арки Аримана. Что случилось на этот раз? Закончилось ли всё для Изгоев хорошо? Конечно, нет. Выстоял ли Ариман, узнав больше и став сильнее? Конечно, ведь это история о Тысяче Сынов. Это история о манипуляциях со временем, о чужеродной технологии и грозных мессиях, но ещё это история о том, как судьба превращает Аримана и его братьев в своих пленников.

Спиральная клетка

История Аримана — это, по большому счёту, череда взаимосвязанных спиралей. Каждый виток начинается с того, что магистр Изгоев движется к намеченной цели, между тем удаляясь от неё всё больше, после чего резко переходит в начало новой спирали, которая в точности повторяет предыдущую. Это — та клетка, в которую Аримана запер Тзинч: чародей ищет ответы и обрекает себя на поражение, но затем из этого поражения устремляется к новому решению.

Азек создаёт Рубрику, и она терпит крах, затем он пытается исправить её. Он пробует снова и делает последствия Рубрики ещё хуже, а затем порывается исправить ту ошибку, но в процессе решения проблемы узнаёт о новом источнике силы и информации, которая сможет помочь… Снова и снова, без конца мечась между отчаянием и надеждой, ведомый неимоверной силой воли и потрясающей мощью. Детали меняются, последствия и вызовы растут, но схема остаётся прежней. Его почти что жаль.

Почти.

Ведь Ариман создал себе клетку сам. Он неспособен сделать то единственное, что смогло бы его освободить. Магистр Изгоев не может остановиться. Чем более могущественным он становится и чем больше узнаёт, тем дальше Азек оказывается от истинного понимания, кто же он такой. Его поле зрения расширяется, но то же происходит со слепым пятном, и он вновь попадает на ту же спираль, где всё вокруг меняется, но, в сущности, остаётся неизменным.

И Ариман такой не один.

Кабалы, заговор и спасение

Магистр Изгоев не одинок в своей темнице — вместе с ним там заточены другие братья Тысячи Сынов.

Возьмём Ктесия. Циничного, даже нигилистического Ктесия. Несмотря на свои изъяны, он входил в кабал Аримана, когда тот наколдовал Рубрику в первый раз. Во время поиска Ключа к Бесконечности Ктесий остался верен Ариману, втайне лелея надежду, что они смогут на этот раз преуспеть. Это странно, могли бы сказать вы, — Ктесий не питает иллюзий насчёт природы Тысячи Сынов. Он отдаёт себе отчёт, что они колдуны, которые жаждут власти, и были такими всегда. Демонолог понимает, что Ариман заблуждается в своей вере, будто Вселенную можно склонить на правильную сторону, окажись у него в руках нужный рычаг. Ктесий мог не оставаться верным ему до такой степени, чтобы пожертвовать собой, но всё же он на это пошёл.

Далее у нас есть Гаумата со своим кабалом, действующие из теней, между тем как Ариман словно не замечает того, чем они занимаются. Они верят, что лишь они одни видят ясно и способны отвести надвигающийся на них рок. Гаумата говорит: «Изменение близится, великое и страшное, и оно полно возможностей. Перед его лицом есть лишь один способ выжить — стать глашатаем изменения».

Те же слова, которые говорил себе Ариман, готовясь к Рубрике. Гаумата напоминает Аримана, когда Ариман бросил вызов Магнусу, точно так же, как Ариман напоминал Магнуса, когда Алый Король бросил вызов Императору. Они ничего не могут с этим поделать. Они рабы своей силы, высокомерия и натуры. Так что да, конечно, Гаумата создаёт кабал, втайне копит знания и строит сложный, пусть и основанный на лжи, сговор. Такова его природа и природа всех Тысячи Сынов. Они дробятся и соединяются по одним и тем же линиям. Схема всегда разная, но форма неизменно одинаковая. Спираль — их вечная клетка.

Новое начало

Погодите-ка… Разве события книги не выбиваются из спирали изменения и повторения? В конечном счёте Ариман закрывает и коллапсирует петлю времени, в которой происходил поиск Ключа к Бесконечности. И он осознает, что должен не просто отпустить надежду, которую олицетворяет Гелио Исидор, он должен её уничтожить. Разве это не показывает, как выросло его самосознание?

Нет, на самом деле нет.

В конце книги, когда Ариман завершает попытку управления временем, он намеренно стирает ту часть себя, которая запомнила бы случившееся, — ту самую часть, которая достигла некоторого понимания и, возможно, смогла бы стать мудрее. Он перезапускает собственные часы, за тем единственным исключением, что вселяет в себя надежду. Нельзя допустить, чтобы Ариман впал в отчаяние из-за провала второй Рубрики. Обещание надежды, которое принесло возвращение к жизни Гелио Исидора, так и не пришло… но теперь ему открылся иной путь. Не конец, но лишь начало. Путь, что поведёт его к свету спасения.

Как он говорит себе самому:

— Теперь всё, что нам известно, представляет опасность для будущего.

— Всё-всё?

— Почти всё. В будущем как-никак должна остаться надежда.

Возможно, Азек действительно стал понимать больше, но затем он уничтожает частичку себя, которая пришла к такому осознанию, оставляя только нить надежды. И почему же он так поступил? Потому что хоть Ариман и осознал, что должен избавиться от надежды, которую представлял Гелио, убить саму надежду он не смог. Эта золотая нить и есть то, из-за чего он и остальные заблудшие души вновь становятся на спиральный путь, полные надежд, предательских мыслей и заблуждений, однако не ведающие, что они — пленники жестокого фатума и коварной судьбы.

Джон Френч

Ноттингем

Февраль 2023

ОБ АВТОРЕ

Джон Френч — автор нескольких историй о Ереси Хоруса, включая романы «Солнечная война», «Мортис», «Преторианец Дорна», «Талларн», «Рабы тьмы» и «Сигизмунд: Вечный Крестоносец», повесть «Багровый Кулак» и радиопостановки «Тёмное согласие», «Храмовник» и «Магистр войны». В серии Warhammer 40,000 он написал цикл «Хорусианские войны», куда вошли романы «Воскрешение», «Воплощение» и «Прорицание» и три сопутствующие радиопостановки — удостоенный премии Scribe «Агент Трона: Кровь и ложь» (Agent of the Throne: Blood and Lies), а также «Агент Трона: Правда и мечты» (Agent of the Throne: Truth and Dreams) и «Агент Трона: Пепел и клятвы» (Agent of the Throne: Ashes and Oaths). Джон также написал серию об Аримане и множество рассказов.