Башня молний / The Lightning Tower (рассказ)
 | |
| Автор | Дэн Абнетт / Dan Abnett |
| Переводчик | Йорик, Desperado |
| Издательство | Black Library |
| Серия книг | Ересь Гора / Horus Heresy |
| Входит в сборник | Тени предательства / Shadows of Treachery |
| Год издания | 2007 |
| Подписаться на обновления | Telegram-канал |
| Обсудить | Telegram-чат |
| Экспортировать | EPUB, FB2, MOBI |
| Поддержать проект
| |
Чего ты боишься? Чего ты действительно боишься?
Некогда здесь находился прекрасный дворец, он стоял подобно короне света на вершине мира. Это произошло еще совсем недавно, когда человечество во второй раз покинуло свою родную планету в погоне за судьбой, оказавшейся немилосердной в предыдущую эпоху.
Мастера-ремесленники из множества соперничающих гильдий Масонов возвели позолоченный дворец блок за блоком как заявление о единстве, царственном и неоспоримом. После мрачной и беспросветной Эры Раздора непримиримые племена и вероучения Терры были сплавлены единой властью, и дворец представлял символ этого потрясающего достижения. Все мелкие представители династий и этнархи, все клан-нации и гено-септы, все деспоты и пан-континентальные тираны были подавлены или сокрушены, ниспровергнуты или аннексированы. Некоторые, находчивые и наиболее дальновидные, заключили договоры и были приняты в лоно новой власти. Лучше присягнуть на верность, чем испытать на себе гнев воинов в громовой броне.
Повиновение лучше, чем вражда с новым повелителем мира.
Поговаривали, что если однажды увидеть или услышать его речь, то все сомнения исчезнут навсегда. Он был один, всегда. Он был Императором задолго до появления такого титула. Никто не знал, как его назвали при рождении, потому что он всегда от природы был Императором.
Даже мастера-ремесленники гильдий Масонов, знаменитые своей лицемерной цеховой враждой и тщеславными перебранками, замолчали и, в самодовольстве, построили для него дворец.
Монументальный. Скорее не сооружение, а огромный земляной массив обработанный руками. Мастера-ремесленники построили его на величайшей горной гряде Терры и превратили её исполинские пики в его бастионы. Он возвышался над миром опустошенным столетиями войн и смертей и, хотя тот мир был отстроен заново, вместе с его прекрасными городами и чудесами архитектуры, расцветшими в новую эру Объединения, ничто не могло сравниться с великолепием дворца.
Ибо он представлял прекрасное и волнующее зрелище из золота и серебра. Говорили, что мастера-ремесленники из гильдий Масонов сложили свои инструменты на землю и заплакали по завершении своей работы.
С тех пор как он был завершен, дворец был самой большой и уникальной структурой, созданной руками человека. Его опоры были погружены глубоко в мантию планеты, а башни достигали безвоздушных слоев атмосферы. Он был воплощением самого слова «дворец», не нуждаясь даже в определении, как будто до него никогда прежде не существовало других дворцов.
Он испортил это великолепие. Он поднял темными занавесками стены вокруг золотых залов и одел поднимающиеся ввысь башни в кожу из брони десятиметровой толщины. Он убрал прочь инкрустированные драгоценными камнями фасады и кристэлефантиновые орнаменты, изящные минареты и сияющие купола, а на их место он установил бесчисленные турели и платформы для артиллерийских орудий. Он вырыл громадные земляные укрепления в близлежащих низинах и укрепил их миллионами батарей. Он закрепил платформы на стационарной орбите для защиты с небес, их орудийные блоки заряжали и испытывали днем и ночью. Он поставил на стены своих людей, закованных в броню цвета золота, и приготовился к грядущей войне.
Его звали Дорн, и он не гордился своей работой.
Вадок Синх, военный каменщик, имел привычку поглаживать архитекторские планы, когда выкладывал их, словно они были его любимым домашним животным.
– Необходимость, – произнес он своё любимое слово, доставая исправленный план-проект возвышенности Давалагири.
– Но неприятная, – ответил Дорн. Он стоял далеко от стола, прислонившись к одной из толстых колонн планировочной комнаты, скрестив руки на широкой груди.
– Неприятным будет то, что они сделают, если обнаружат Врата Анапурна слабыми и непрочными, – возразил Синх, откинувшись назад и зажигая свою вос-трубку от тонкой свечи, тем самым предоставив возможность толпе слуг закончить выкладывать чертежи и приводить в порядок медную аппаратуру смотровых линз, позволяющих увеличивать детали и проецировать их на стены для близкого ознакомления.
Дорн пожал плечами.
– Все равно по-прежнему безобразно. Мензо из Траверта потратил тридцать лет на инкрустирование этих ворот орбисом и лазулитом. Паломники стекаются сюда только для того чтобы на них посмотреть. Они говорят, что по красоте это сооружение превосходит даже Врата Вечности.
– По красоте? Теперь? – Синх улыбнулся. Он начал ходить по комнате, оставляя за собой шлейф синего дыма из углубления в его длинноствольной трубке. Его рабы следовали за ним туда-сюда по комнате, подобно робкой толпе нашкодивших малышей за своей мамой. Синх был высоким человеком, даже выше чем примарх, но худым как скелет. Его гильдия генетически вывела в них высокий рост ради улучшения обзора и наблюдения.
– Рогал, я так люблю наши беседы. Каждый сам себе на уме. Ты – воин, я – ремесленник, и ты читаешь мне лекции об эстетике?
– Я не читаю лекции, – ответил Дорн. Он знал, что в углу комнаты Сигизмунд и Архамус напряглись после упоминания его имени Синхом. Позднее Дорну опять придется слушать о "надлежащем уважении и соблюдении протокола".
– Конечно, нет, – сказал Синх, – но это необходимость. Сколько легионов сейчас имеет при себе Выскочка?
Дорн услышал, как Сигизмунд поднялся на ноги. Он развернулся и пристально посмотрел на первого капитана Имперских Кулаков. Сигизмунд на секунду сердито оглянулся, а потом вышел из комнаты.
Дорн быстро взглянул обратно на вольного каменщика.
– Слишком много – сказал он Синху, протягивающему длинную и тонкую ладонь к чертежам. – Итак?
– Начинаем работу завтра с восходом солнца. Осторожно разбираем ворота и складываем демонтированные элементы в подвалы. Мы поставим их обратно, когда все закончится.
Синх кивнул.
«Мы вернем их всех на место», – подумал Дорн. – «Когда все закончится, мы все сделаем так, как было раньше».
Холодные потоки воздуха прибывали с нижних валов той ночью. Дворец был настолько огромен, что пропасти его стен порождали собственный микроклимат. Пустотные щиты испытывали по-новому. Грязные звезды плавали по жаркой ряби новых реакторов дворца.
Не дворца. Больше не дворца, а крепости. Некоторые из этих звезд были орбитальными платформами, они ловили последние отраженные солнечные лучи по мере обращения Терры. Дорн надел отороченную мехом накидку, принадлежавшую ему со времен его юности на Инвите, и вышел, чтобы пройтись по тротуару проспекта Давалангири, побывать среди его красоты в последний раз. Это была одна из немногих ещё не тронутых секций дворца. Плиты брони из адамантия, тускло-коричневый противоударный роккрит и автоматические турели еще не успели отравить его величие.
Хотя скоро все изменится. Со стен Дорн мог видеть огни полумиллиона палаток лагеря Масонов, армии трудящихся, которая с восходом солнца заполонит проспект со своими молотками, стамесками и подъёмными кранами.
Накидка принадлежала его дедушке, хотя Дорн уже давно понял, что никакие узы крови не связывали его с вырастившей его кастой ледяного улья Инвита. Он был создан из другой генетической линии, самой странной, в стерильном подземелье глубоко сокрытой части дворца.
Не дворца. Более не дворца, а крепости.
Дорн был создан для правления, для принятия трудных решений и содействия неутомимым амбициям своего отца. Он был создан примархом, одним из лишь двадцати существующих во всей галактике, спроектированным главным архитектором человечества, высшим творцом генетического кода.
Империум нуждается во многом, но больше всего в самозащите и возможности сражаться при необходимости. Вот почему я поставил двадцать прочных зубцов на входе в крепость.
Сражаться было удивительно легко. Физические характеристики Дорна были выше, чем у всех людей, кроме как еще двадцати человек во всем мире, и ими были его отец и девятнадцать братьев. По мнению Дорна, настоящим искусством было понимание того, когда не следует сражаться. Его дедушка, старый инвитский муж, патриарх клана ледяного улья, научил его этому.
Дорн стал седьмым потерянным сыном, которого возвратили. К тому моменту как силы его отца нашли его, он по праву стал владыкой системы, управляя Скоплением/Объединением Инвит будучи главой Дома Дорн. Его дедушка был мертв уже как сорок зим, но владыка все ещё спал в перекинутой через тело отороченной мехом накидке. Его люди называли его императором, пока истинное значение этого слова им не продемонстрировали тысячи боевых кораблей в небе над Инвитом. Дорн отправился встречать своего отца на борту Фаланги, одного корабля против тысяч, но зато какого корабля: настоящей крепости. Его отец был впечатлен. Дорн всегда великолепно проявлял себя в создании крепостей.
Потому-то Дорн и вернулся на Терру со своим генетическим родителем. Не из-за любви и послушания, а больше всего, чертов Синх, из-за необходимости. Звезды развернулись, и хаос выплеснулся из-под них. Самые яркие из всех пали, и немыслимое, еретическое, стало правдой.
Империум сражался сам с собой. Воитель, по причинам, которые Дорн абсолютно не мог понять, обратился против своего отца и бросил свои силы в пламя всеобщей войны. Война идет на Терру. В этом не было никаких сомнений.
Она придет. И Терра должна быть готова к ней. Дворец должен быть готов. Его отец лично попросил его вернуться на Терру для ее укрепления. Для этой задачи не было никого лучше. Не было лучших мастеров обороны. Дорн и его Кулаки, назначенные преторианцами Императора, смогут отразить любую атаку.
Залы Терры были безмолвны, а стены глубоки, единственным звуком был вечный удаленный гул Астрономикона. Дворец, что Дорн укрепил и красоту которого испортил, пребывал на вершине мира подобно темному венцу.
Рогал Дорн построил множество превосходнейших крепостей во вселенной: город-крепость на Завамунде, остроконечный пилон Галланта, сторожевые башни на Рутанской Границе. Все это неприступные бастионы, дворцы, из которых правят лорды губернаторы. Но, ни одна из них не была столь необходимой как эта крепость. Ни одну из них не было так тяжко завершать. Это было все равно, что заслонить свет или осушить море. Сияющее великолепие триумфа его отца, вечный памятник объединению был замурован в грубую оболочку утилитарной обороны.
И все из-за Гора, величайшего сукиного сына, принесшего новый раскол.
Дорн услышал, как камень раскалывается. Он посмотрел вниз, сжал свой кулак, свой Имперский кулак, вокруг каменного блока тротуара. Блок превратился в порошок.
– Мой повелитель, все в порядке?
Архамус тенью сопровождал его от зала планирования. Не такой вспыльчивый, как Сигизмунд, Архамус руководил личной свитой Дорна.
Лицо Архамуса выглядело обеспокоенным.
– Просто даю выход своим эмоциям.
Архамус указал на расщепленный блок.
– Давая работу ремесленникам Синха?
– Что-то в этом роде.
Архамус кивнул. Он помедлил, после чего взглянул с высоты стены на далекие укрепления Махабарата.
– Вы создали чудо, вы знаете.
– Я его разрушил.
– Я понимаю, что вам это противно, но так должно было быть. И никто не смог бы сделать лучше.
Дорн тяжело вздохнул.
– Ты любезен, старый друг, но сердце подсказывает другое. Такой необходимости никогда не должно было быть. Я использовал все свое воображение, но до сих пор не могу понять, что могло послужить началом этой войны. Гордость и амбиции, обиды, зависть? Этого не достаточно, даже близко не достаточно, это не для примарха. Эти эмоции слишком незначительны и свойственны смертным, чтобы довести примарха до такого. Они могут спровоцировать спор, в крайнем случае, длительную вражду. Но не расколоть галактику пополам, – Дорн посмотрел на ночное небо. – И все же он идет против всех разумных доводов.
– Жиллиман остановит его.
– Робаут слишком далеко.
– Тогда Русс. Лев. Хан.
Дорн покачал головой.
– Я не думаю, что они успеют его остановить. Я подозреваю, что он будет наступать, пока не настигнет нас.
– Тогда мы его остановим! – сказал Архамус. – Ведь мы это сделаем, господин?
– Конечно. Я только хочу...
– Что?
– Ничего.
– Чего вы хотите, господин?
– Ничего.
Внезапно ветер затеребил отороченную мехом накидку Дорна. Над ними погасли щиты, а затем огневые испытания начались снова.
– Могу я задать вам вопрос, господин? – спросил Архамус.
– Конечно.
– Чего вы действительно боитесь?
Рассмотри проблему, Рогал Дорн. Первой аксиомой защиты является понимание того, от чего ты защищаешься. Чего ты боишься? Кого ты боишься?
Дорн шагал по залам Округа Кат Мандау, где выполняли свою работу органы Адептус Терра. Округ, представлявший собой целый город заключенный внутри ступенчатых огороженных территорий внутреннего дворца, никогда не спал. Одетые в балахоны адепты суетились на широких проспектах. Министры и послы проводили выгодные сделки под сводами километровой высоты потолка зала Гегемона. Великий механизм Империума вращался вокруг него, его неустанное функционирование было подобно спешащим часам. Это-то и принесло с собой Объединение, а также почти безграничную экспансию миров и доминионов, ныне руководимых и контролируемых им.
Двести лет Император и его примархи сражались ради создания Империума. Они вели Великий Крестовый Поход от одной звезды к другой, дабы выковать империю человека, без колебаний взяв на себя эту масштабную задачу, потому что они с полной уверенностью верили в светлое будущее, уготованное для их расы. Они все в это верили. Все.
Чего он боится? Кого он боится? Ангрона? Нет, не его. Дорн без всяких угрызений совести расколет ему череп пополам, если они встретятся лицом к лицу. Лоргара? Магнуса? Вокруг этих двоих всегда витало слабое зловоние колдовства, но Дорн не испытывал к ним ничего, что можно было бы описать как страх. Фулгрима? Нет, Фениксоподобный – опасный враг, но не причина для ужаса. Пертурабо? Ну, их соперничество было долгим, полным язвительных оскорблений двух братьев, каждый из которых сражались за внимание своего отца.
Несмотря на своё настроение, Дорн улыбнулся. Годы его обмена оскорблениями с Пертурабо выглядели почти комично по сравнению с тем, что сейчас происходило. Они были слишком похожи, слишком ревнивы к сильно схожим умениям друг друга. Дорн знал, что попадаться на удочку Железного Воина было его слабостью. Но соперничество всегда было мотивирующей силой среди примархов, фактор, ведущий их к всё более великим достижениям.
Нет, Пертурабо он не боится.
Тогда Гора Луперкаля?
Бесцельные блуждания Дорна привели его в Инвестиарий. В этом просторном пространстве, амфитеатр открывался ночному небу, двадцать статуй стояли на оуслитовых (ouslite) плитах безмолвным кольцом. Вокруг никого не было. Даже Кустодианская Стража исчезла. Световые шары сияли на чугунных столбах. Диаметр Инвестиария был два километра. Под блистающими звездами он выглядел как арена, на которой собрались для боя двадцать воинов.
Второй и одиннадцатый постаменты пустовали долгое время. Никто даже не говорил об исчезнувших братьях. Их личные трагедии воспринимались как некие отклонения. Были ли они на самом деле предупреждением, на которое никто так и не обратил внимание?
Сигизмунд настаивал, что статуи предателей также должны быть убраны из Инвестиария. Он выразил готовность лично это сделать. Дорн вспомнил, что это вызвало у Императора смех.
В настоящее время они были закрыты тканью. Их высокие и закутанные силуэты в синей ночной тьме походили на призраков.
Тогда получается Гор? Неужели Гор?
Возможно. Гор был величайшим из них, что теперь делало его самым страшным врагом. Мог ли кто-либо из них надеяться превзойти его на поле битвы?
Воинская доблесть едва ли была причиной. Дорн никогда в жизни не боялся силы или ярости врага. Сражение всегда было простым испытанием. Что действительно имело значение, порождало страх, так это то, почему враг сражался. Что понуждало его к этому.
Ох, и теперь мы это поняли. Правда, наконец, всплыла, он ощутил, как волосы на коже встали дыбом. Я не боюсь Гора. Я страшусь обнаружить нечто, что заставило его пойти против нас. Я не могу найти никакого оправдания этой ереси, но у Гора должны быть какие-то причины. Я боюсь, что когда их узнаю, когда они раскроются моему сбитому с толку разуму, я могу... согласиться.
– Ты избавишься от них всех?
Дорн повернулся на звук голоса. На секунду он прозвучал как мягкое ворчание его отца.
Но это был простой человек, закутанный в накидку с капюшоном, едва ли в половину роста Дорна. Его накидка соответствовала обычному дворцовому администратору.
– Что ты сказал?
Человек вошел в круг Инвестиария, чтобы встретить Дорна. Он использовал старое приветствие Объединения вместо знака аквилы.
– Ты смотрел на статуи своих сородичей, – сказал он, – и я спросил... избавишься ли ты от всех них?
– От статуй или моих братьев, Сигиллит?
– И тех и других.
– От статуй, возможно. Я уверен, что Гор неплохо оперирует самими людьми.
Малкадор улыбнулся и посмотрел на Дорна. Как и у Дорна, его волосы были белыми, но в отличие от последнего у него они были длинными как грива. Малкадор был необыкновенным человеком. Он находился вместе Императором с самого начала Объединения, служа ему как помощник, советник и наблюдатель. Он поднялся до положения главы совета Терры. Император и его примархи были генетически выведенными сверхлюдьми, но Малкадор был обычным человеком, и это делало его необыкновенным. Он стоял на равных со сверхлюдьми, повелевающими Империумом, хотя был простым человеком.
– Пройдешься со мной, Рогал Дорн?
– Разве даже в это время нет никаких важных дел требующих твоего вмешательства, мой друг? Совет будет оплакивать твоё отсутствие за столом заседаний.
– Совет может некоторое время поработать и без меня, – ответил Малкадор. – Я люблю ощущать дуновения ветра в это время ночи. Империум не знает покоя, но здесь, среди разреженного воздуха старой Гималазии, я нахожу хотя бы иллюзию покоя, время подумать и очистить разум. Я гуляю. Затем закрываю глаза. Звезды не исчезают только из-за того, что я на них не смотрю.
– Пока нет, – сказал Дорн.
Малкадор засмеялся.
– Нет, еще нет.
Поначалу они говорили немного. Они покинули Инвестиарий и пошли вдоль бежевых камней самых высоких террас Округа между фонтанами. Они дошли до Врат Льва, потом до платформ, возвышающихся над кольцами бассейнов и до посадочных полей Плато Брахмапутра. Врата некогда были воплощением величия: два позолоченных зверя сцепившихся когтями в яростном столкновении. По плану работ Дорна их заменили огромными серыми оборонительными башнями, утыканными амбразурами макро-пушек и казематами. Куртина из блеклого роккрита окружала врата, её кромка была утыкана стабилизаторами пустотных щитов подобно шипам на спине некой доисторической рептилии.
Они долго стояли и смотрели на врата.
– Я бесхитростный человек, – протяжно сказал Малкадор
Дорн поднял брови.
– О, да конечно, – продолжил Малкадор, – возможно я такой. Политикам легко даётся обман. Мне известно, что меня считают хитрым человеком.
– Старое слово, имеющее значение ничто иное как "мудрый", – ответил Дорн.
– Верно. Я приму это как комплимент. Я хотел сказать только, что мне не нужно сейчас хитрить.
– Нет?
– Император ясно выразил своё беспокойство.
– Что это значит? – спросил Дорн.
Малкадор ответил со слабым вздохом.
– Он понимает, что тебя наполняют опасения.
– Учитывая обстоятельства, думаю это естественно, – сказал Дорн.
Сигиллит кивнул.
– Он полагается на тебя. Он доверил тебе руководство обороной. Терра не должна пасть, не имеет значения, что принесёт с собой Гор. Дворец не должен пасть. Если все решится здесь, то все должно закончиться нашим триумфом. Но он, я и ты знаем, что любая защита сильна настолько, насколько уязвима ее самая слабая часть: вера, уверенность, доверие.
– К чему ты говоришь это мне?
– Если в твоем сердце есть сомнения, это наша общая слабость.
Дорн отвернулся.
– Моё сердце скорбит из-за того, что я сотворил с дворцом. Это всё.
– Так ли это? Я не верю. Чего ты действительно боишься?
Малкадор поднял руку и в его комнате зажегся свет. Дорн осмотрелся, он никогда раньше не заходил в личные апартаменты Сигиллита. Древние картины висели на стенах: осыпающиеся, хрупкие предметы из древесины, парусины и разлагающихся красок, хранились в тонких синих стазисных полях; дымчато-бледный портрет женщины с самой необычной улыбкой; ослепительно желтые цветы, изображенные на мутном рисунке; в тени неуклонный и строгий взор полного старого человека, отбрасывающего табачно-черную тень.
Вдоль другой стены висели старые, превратившиеся в лохмотья знамена, на которых были изображен удар молнии – знак армий до Объединения. Комплекты брони – превосходной, сверкающей громовой брони – были установлены в мерцающих висячих сферах (– were mounted in shimmering suspension zones).
Малкадор предложил Дорну вино, от которого тот отказался, и кресло, на которое он сел.
– Я примирился с самим собой, – сказал Дорн – Я понял, чего я боюсь.
Малкадор кивнул. Он откинул назад свой капюшон, и свет осветил его длинные белые волосы.
– Просвети меня, – сказал он, сделав маленький глоток из бокала.
– Я не боюсь никого из них. Ни Гора, ни Фулгрима, никого из них. Я боюсь причины. Боюсь причины их враждебности.
– Ты пугаешься того, чего ты не понимаешь.
– Именно так, Я теряюсь в догадках, что движет Воителем и его приспешниками. Для меня это чуждо и совершенно не поддается пониманию. Хорошая защита базируется на осознании того, с чем ты сражаешься. Я могу возвести огромные стены и орудийные башни, но всё равно не буду понимать, с чем я борюсь.
– Точка зрения, – сказал Малкадор, – верная для нас всех. Я подозреваю, что даже Император не может полностью понять, что столь яростно направляет Гора против нас. И знаешь, что я думаю?
– Скажи мне.
Малкадор пожал плечами.
– Я верю, что будет лучше, если мы этого не будем знать. Правда ведет к пониманию сумасшествия. Гор абсолютно безумен. Хаос внутри него.
– Ты говоришь так, словно Хаос это... нечто существующее.
– Это так. Тебя это так удивляет? Ты знаешь о варпе и видел его тлетворное влияние, это и есть хаос. Сейчас он затронул человечество, исказив лучших из нас. Все, что мы теперь можем сделать – оставаться верными себе, изгнать и отринуть его. Пытаться понять его – глупое дело. Оно поработит и нас тоже.
– Понимаю.
– Не думай об этом, Рогал Дорн, и проживешь дольше. Единственное что ты можешь, так это признать свой страх. Это все, что может сделать любой из нас. Осознай что это: твой чистый, человеческий рассудок сотрясается от вида заразного и удушливого безумия варпа.
– Это то, во что верит Император? – спросил Дорн.
– Это то, что он знает. То, что он знает и в то же время не может понять. Иногда, друг мой, счастье в неведении.
Дорн еще некоторое время сидел. Малкадор смотрел на него, потягивая вино.
– Что ж, друг мой, спасибо тебе за твоё потраченное время, – сказал Дорн, – и за твою честность. Я должен....
– Есть еще кое-что, что я хочу тебе показать, – сказал Малкадор. Он поставил стакан на стол, встал и прошел в дальний угол комнаты, где что-то достал из ящика старого комода. Он подошел к Дорну и положил этот предмет на невысокий столик между ними.
Дорн открыл рот, но не смог издать ни звука. Страх сковал его.
– Ты их конечно помнишь.
Старая колода карт, поношенная и потертая, обесцвеченная и покрывшаяся пятнами от времени. Малкадор выкладывал карты одну за другой.
Младшие Арканы, просто игровые безделушки, впрочем, широко используемые для гаданий еще до наступления Долгой Ночи.
– Это колода была создана на Нострамо Квинтус.
– Он использовал их, – прошептал Дорн.
– Да, он. Он полагался на них. Верил в гадание на картах. Он раскладывал на картах свою судьбу каждую неспокойную ночь и смотрел, как лягут карты.
– Святая Терра....
– Друг мой, с тобой все в порядке? – спросил Малкадор. – Ты совершенно бледен.
Дорн кивнул.
– Кёрз.
– Именно. Ты забыл его или просто отгородил память о нем у себя в сознании? Ты спорил и ссорился со многими своими братьями за эти годы, но только Кёрз всегда тебя задевал.
– Да.
– Он почти убил тебя.
– Да.
– Давным-давно на Черауте.
– Я и так достаточно хорошо это помню!
Малкадор посмотрел на Дорна. Примарх встал на ноги.
– Тогда сядь обратно и расскажи мне, потому что меня там не было.
Дорн сел.
– Это случилось так давно, что, кажется, прошла уже целая жизнь. Мы приводили к согласию систему Чераут. То была тяжелая битва. Дети Императора, Повелители Ночи и мои Кулаки, вместе мы добились цели. Но Кёрз не знал, когда нужно остановиться. Он никогда этого не понимал.
– И ты сделал ему выговор?
– Он был чудовищем. Да, я обвинил его. А потом Фулгрим рассказал мне кое о чем.
– О чем именно?
Дорн закрыл глаза.
– Фениксоподобный рассказал мне то, что ему поведал сам Кёрз: приступы, припадки, которые мучили Кёрза со времен его детства на Нострамо, видения. Кёрз говорил, что видел галактику в огне, разрушенное наследие Императора, Астартес сражающихся друг с другом. Все это была ложь, оскорбление наших убеждений.
– Ты выступил против Кёрза?
– Он напал на меня. И думаю, он бы меня убил. Он был безумен. Поэтому мы прогнали его, устав от его жажды крови. Потому-то он уничтожил свой родной мир и увел Повелителей Ночи в самые темные уголки космоса.
Малкадор кивнул и продолжил сдавать карты.
– Рогал, он – то чего ты действительно боишься, потому что он воплощенный ужас. Никто из других примархов не использовал страх в качестве оружия, так как это делал Кёрз. ТЫ не боишься Гора и его больных еретиков, ты боишься страха, который на их стороне, ночного ужаса надвигающегося вместе с предателями.
Дорн сел и тихо прошептал.
– Признаюсь, он являлся ко мне призраком. Он посещал меня все это время.
– Потому что он был прав. Его видения были правдой. Он видел в них грядущую Ересь. Это истина, которая пугает тебя. Сейчас ты желаешь, чтобы ты прислушался к ней тогда.
Дорн посмотрел на разложенные пред ним на столе карты.
– Ты веришь в гадания, Сигиллит?
– Давай посмотрим, – ответил Малкадор, переворачивая карты одну за другой. Луна, Мученик и Чудовище, Темный Король криво лёг поперёк Императора.
Еще одна карта, Башня Молний.
Дорн тяжело вздохнул,
– Бастион, расколотый ударом молнии. Дворец, обращенный в руины огнем. Я видел достаточно.
– У этой карты есть много значений, – сказал Малкадор. – Подобно карте Смерти, она не столь проста и очевидна какой кажется поначалу. В ульях северной Мерики она значила перемены в будущем, переворот судьбы. Для племени Франков и Тали она означает знание или достижение, полученное через жертву. Проблеск вдохновения, если угодно, который приводит в беспорядок известный тебе мир, но оставляет тебя с более великим даром.
Дорн указал:
– Темный Король лег поперек Императора.
Малкадор фыркнул.
– Это не совсем наука, мой друг.
Они пробили себе путь сквозь мощные защитные укрепления в Галдвани и Ксигазе. Небеса на вершине мира были в огне. Несмотря на бомбардировки с орбитальных платформ и постоянные налёты Штормовых Птиц и Крыльев Ястреба, легионы предателей наступали через Брахмапутру, вверх вдоль дельты Карнали. Континентальные огненные бури бушевали на равнине Ганджетик.
Как только текущие подобно реке пронзительно кричащие толпы и шагающие боевые машины достигли внешнего вала укреплений дворца, они были встречены свирепым дождем из огня. Все огневые точки вдоль проспекта Давалангири задействовали свои орудия. Лазеры протянулись наружу неоновыми хлыстами, испаряя всё, к чему прикасались. Снаряды артиллерии падали подобно граду. Попавшие под обстрел титаны взрывались, падая лицом вниз и давя толпившихся у их ног воинов. Но они все равно наступали. Энергетические лучи ударяли по бронированным стенам подобно молниям. Молниям, раскалывающим башню.
Стены пали. Они обвалились подобно сползающим ледникам, покрытые золотом тела падали с них, сходя вниз подобно лавине.
Дворец загорелся. Врата Примус пали. Врата Льва, подверглись атаке с севера. Врата Аннапурна. У Последних Врат предатели, наконец, сумели прорваться во дворец, вырезая всех, кого встречали внутри. Около каждых разбитых врат, там, где титаны упали друг на друга, пытаясь ворваться внутрь, их обломки громоздились огромными беспорядочными кучами. Орда еретиков карабкалась по обломкам, проникая во дворец и выкрикивая имя своего...
– Прекратить имитацию, – сказал Дорн.
Он посмотрел вниз на гололитический стол. По его команде армия врага отряд за отрядом исчезла, и дворец восстановился. Дым развеялся.
– Перезагрузить параметры с Гором, Пертурабо, Ангроном и Кёрзом.
– Сопротивление? – осведомилась программа.
– Имперские Кулаки, Кровавые Ангелы, Белые Шрамы. Возобновить и переиграть сценарий.
Карта замерцала. Армии надвигались, Дворец снова начал гореть.
– Проигрывай имитацию за имитацией, если хочешь, – произнес голос позади него. – Но это просто имитация. Я знаю, что ты не подведешь меня, когда придет время.
Дорн обернулся и сказал:
– Отец, я никогда умышленно не подведу тебя.
– Тогда не бойся. Не позволяй страху встать у тебя на пути.
Чего ты боишься? Чего ты действительно боишься?
Башня Молний, подумал Рогал Дорн. Я понял её значение: достижение, полученное через жертву.
Я боюсь только того, что это может быть за жертва.
