827
правок
Изменения
Перейти к навигации
Перейти к поиску
м
Нет описания правки
{{В процессе
|Сейчас= 35
|Всего = 27
}}
– Внутри! – невнятно пробормотал он, его полузрячие глаза затуманено уставились на далёкий Санктум Империалис. – Бог всех убийств, мы ''внутри''!
== ЧЕТЫРЕ ==
'''Возродитель'''
'''Мудрец'''
'''Превосходство'''
Внутри, за стенами, в убежище, к которому он так упорно стремился, лишь ненадолго укрывшись от вихря.
Он не очень хорошо помнил путешествие из южного Мармакса. Весь фронт был в беспорядке, обваливался, и всё это время он то приходил в сознание, то терял его. Он помнил, что встретил мужчину по имени Кацухиро. Именно Кацухиро поднял тревогу, перевёл его через передовую и отправил обратно по лабиринту траншей. Это был последний раз, когда он его видел. Он поймал себя на мысли, что хочет вернуться прямо сейчас – снова найти его, поблагодарить. Но тогда он просто двинулся дальше, неся труп другого мужчины, которого встретил, Коула, только для того, чтобы похоронить. Ребёнка, о котором Коул заботился в пустошах, он оставил позади. Как он мог поступить иначе? Теперь не было лучшего убежища, чем окопы, и не было для него лучших опекунов, чем эти люди. Ему нужно было вернуться в бой, чтобы снова занять своё место рядом с братьями.
И всё же он часто думал о них. Коуле, и ребёнке, и том человеке, Кацухиро.
Шибан-хан встал. Он вытянул правую руку, затем левую. Проверил отклик силовой брони, взаимодействие с мышцами, уделяя особое внимание тем местам, где эти мышцы были пучками марсианского металла, а не продуктами терранского генетического искусства. Он прошёл несколько шагов по каменному полу, позволяя весу боевой брони проверить ещё незажившие раны.
Он быстро поправлялся. Отчасти дело было в его физиологии астартес, отчасти – в превосходной аугметике, которую ему дали по возвращении на Терру. Его было трудно убить. Он всегда был таким. Конечно, не такой великий воин, как Хасик или Джемулан. Конечно, не в классе Цинь Са или Джубала. Но они все ушли, все эти имена, сметённые убийственной войной. А он каким-то образом по-прежнему был цел, его раны затянулись, оружие отремонтировано, снова готово к бою.
“''Отступить, потом вернуться''”, – подумал он.
Помещение было небольшим, без окон, глубоко погребённое в одной из многочисленных толстых башен Колоссов. Тем не менее, он чувствовал гул постоянного обстрела, тот резонировал от пола и заставлял дрожать обшарпанные каменные стены. Люмены время от времени мигали, когда раздавался сильный удар, и с побелённого потолка сыпалась пыль.
Его знания о более широком сражении были неполными. Последнее, что он знал, это то, что Колоссы стали местом, которое Каган выбрал для своей позиции, и где была собрана большая часть силы орду. Очевидно, что на данный момент оборона шла успешно. Мармакс тоже оставался в руках защитников, хотя ситуация там казалась крайне нестабильной. В остальном у него было мало уверенности. Его долгое путешествие по внешним пустошам, территории, отданной врагу, показало ему только то, какие пороки ждали их всех в случае поражения – это было отчаянное место, окутанное туманом болото, где могли задерживаться только испорченные.
Космический порт Вечная стена тоже, скорее всего, уже стал таким, потому что враг не просто захватывал территорию – он изменял её, искажал, превращал в инкубатор для своих мерзостей. Тела тех, кто пал в Вечном, к настоящему времени глубоко погрузились в больную варпом грязь, им было отказано в почётном погребении или – в случае Белых Шрамов среди них – в обрядах ''кэл дамарга''.
За это он мог очень легко впасть в ненависть. Он заигрывал с ней в течение долгих лет борьбы возвращения на Терру, его душа была опустошена постоянными потерями, но он никогда полностью не сдавался. Ничто и никогда не могло быть таким беззаботным, как раньше в Белом Мире, когда единственным врагом были ксеносы, но если Есугэй и научил их чему-то, так это тому, что величайшая неудача – это потерять себя, сердцевину своего существа, суть вещей.
Поэтому теперь он тщательно охранял это. Сохранять равновесие, помнить, что война – это искусство, относится к ней как к изгибу кисти на бумаге. Легион не был полностью уничтожен, и его численность увеличилась за счёт тех, кого спешно приняли в ряды, ни чогориан, ни терран, а тех кого собрали и использовали с дюжины миров, прежде чем бросить в печь здесь. Им понадобится руководство, если они не хотели попасть в ловушку, вокруг которой он танцевал. В отсутствие гигантов прошлого, тех, кто создал легион в его младенчестве, они всё равно нуждались в обучении.
Он не чувствовал себя образцом для подражания. Возможно, сразу после Просперо, когда многие требовали, чтобы он получил большее влияние, он мог бы воспользоваться шансом, но раны тогда были такими серьёзными, такими изнурительными, и яд предательства ещё слишком долго отравлял всё. Это всегда был выбор Кагана, и Джубал был прав.
Так что же тогда значит быть последним выжившим? Была ли в этом какая-то особая честь, или все недостатки по-прежнему были налицо, готовые раскрыться в конечном анализе?
Хорошо бы поговорить об этом с Ильёй, хотя он сомневался, что сейчас это возможно. Он даже не знал, где она – не здесь, на фронте, конечно. Но как раз в этот момент дверь открылась, словно движимая самой мыслью о ней.
Конечно, это была не Илья – судьба никогда не была такой благосклонной. Пригнувшись, как ему всегда приходилось в крепостях, построенных для простых людей, Боевой Ястреб Чогориса, Джагатай-хан, его примарх, вошёл внутрь.
Шибан низко поклонился.
– Каган, – просто сказал он.
Великий Хан смерил его оценивающим взглядом:
– Ты выглядишь лучше, Тахсир. Я рад этому. С возвращением.
– Спасибо.
Было время, когда Шибану так не терпелось увидеть Великого Хана, что он с боем пересёк полпланеты, чтобы оказаться рядом. Джагатай тогда был силой вселенной, кем-то, кому можно было не только служить, но и восхищаться. В некотором смысле Шибан по-прежнему чувствовал то же самое – преданность осталась такой же сильной – но бесконечный конфликт источил их всех, и не пощадил даже Джагатая. Он всегда был худощавым; теперь он выглядел поджарым. Он всегда говорил тихо, теперь его голос звучал хрипло. Что-то изменилось в нем после Катуллуса – насколько можно было судить его мощь не уменьшилась, но теперь в нём появилось что-то более холодное, что-то ледяное. Боевая броня цвета слоновой кости потрескалась, золотая подкладка выцвела. Волосы были распущены и плотно прилегали к медной коже. Шрам на щеке казался темнее, больше похожий на родимое пятно, чем на собственный порез.
Хан оглядел скромное помещение – узкую койку, стол, стул, блок связи и глушитель.
– Я никогда по-настоящему не верил, что ты погиб, – сказал он.
Шибан выгнул бровь:
– Тогда у вас было больше веры, чем у меня. По крайней мере, иногда.
– Я начал распознавать знаки. То, что я чувствую, прежде чем погибнет душа моего народа. – Он слабо улыбнулся. – Столь многие уже ушли, у меня была практика.
– Но Колоссы держатся. Я не знал, будете ли вы ещё здесь.
– Мы не будем. Скоро. – Затем Хан пошевелился, глубоко вздохнул, стряхнул оцепенение. – Расскажи мне про порт Вечная стена.
Шибан рассказал, как это было – подавляющее нападение, постепенное ослабление обороны, прогресс сопротивления, цена, которую они заставили врага заплатить, прежде чем внешние ворота наконец пали. Он говорил быстро, чётко, сообщая только ту информацию, которую хотел бы знать его повелитель.
– В конце концов, мы пытались использовать буксиры порта, чтобы превратить приводы в оружие. Поэтому я не участвовал в отражении последнего штурма, а также избегал боевых действий. Последнее, что я помню после того, как нас подбили – это удар снаружи на скорости. Полагаю, я очнулся где-то к югу от наружной стены. Тогда это был просто вопрос поиска пути назад.
Хан кивнул:
– Вопрос времени. Я предполагаю, что за этим стоит отдельная история. – Он посмотрел вниз на свои сцепленные руки, а затем поднял голову. – Но я горжусь тобой. Действительно горжусь. Нам нужен был там представитель, кто-то, кто напомнил бы моему брату, какой вклад мы вносим в его начинания. Я никогда не верил в сдачу портов. Я сражался бы дольше на платформах Львиных врат, но, по крайней мере, мы извлекли урок.
– Может быть, нам следовало его извлечь.
– Но мы извлекли.
Шибан заколебался, не зная, как на это ответить. Услышанное смутило его. Могло ли это быть правдой? Неужели его повелитель действительно не знал? В некотором смысле это облегчало задачу. В других – сильно всё осложняло.
– Значит вы… – начал он. – Вы верите, что мы должны были его удерживать?
– Конечно. Ты сделал всё, что мог.
– Вы и лорд Дорн, оба?
Взгляд тёмных глаз Джагатая пригвоздил его к месту:
– Что ты пытаешься сказать, Шибан?
Было невозможно что-либо скрыть от его генетического отца, даже если бы он попытался. И всё же пробовать подобрать слова, определить, как раскрыть эту болезненную правду, было мучительно.
– Возможно, я ошибаюсь, – тихо произнёс он. – Это всегда возможно. Но я говорил с командующим Ниборраном. Он объяснил всё так ясно, как только мог. – Он глубоко вздохнул. – Космическому порту Вечная стена позволили пасть. Его нельзя могло удержать, не с тем, что нам дали.
– Нет. Если бы это было правдой, вас бы эвакуировали.
– Нас не могли эвакуировать. Враг должен был поверить, что мы твёрдо намерены удерживать его. Глаза должны были быть сфокусированы на нём, чтобы они не смотрели в другое место.
В этот момент Шибан вспомнил, что он впервые почувствовал, узнав эту истину. Тогда всё было не так уж плохо – смерть в бою, по любой причине, была тем, что рано или поздно постигнет их всех. Пытаться восстановить всё это сейчас, после всех смертей – это было тяжело.
– Я не знаю, что это было. Какой-то другой фронт, какой-то другой гамбит. Но когда я поднялся на буксиры, чтобы выиграть нам немного времени, я сделал это, зная, что это будет не что иное, как отсрочка неизбежного. Я никогда не думал, что вернусь. Никто из нас не думал. Это было то, чему научились некоторые из нас. Нас послали туда умирать, мой хан. Это была уловка.
Какое-то мгновение, единственное мгновение, которое казалось вечным, Джагатай ничего не говорил. Его покрытое шрамами лицо оставалось неподвижным, осмысливая услышанное. Губы оставались сжатыми. Шибан внезапно вспомнил, каким был примарх во время испытаний легиона, когда он использовал клинок против тех из своих людей, кого искусил Гор, и был ранен глубже, чем любой из тех, кого он осудил.
– Ублюдок, – тихо выдохнул Хан. Его глаза потемнели. Скорбный взгляд быстро превратился в гнев. – Лживый, лицемерный ''ублюдок''. – Он отвернулся, сжав кулаки, внезапно выглядя опасным, как будто мог разнести всё помещение. – Он смотрел мне в глаза. Он стоял прямо передо мной, ближе, чем ты сейчас, и лгал. Что он думал? Что я выдам его секрет? Что я помешаю ему? Чертовски верно, я бы так и сделал.
Шибану чуть не пришлось подавлять улыбку – не от удовольствия, а от своего рода облегчения. В конце концов, его примарх по-прежнему был силой вселенной – всё такой же живой, страстный и отчаянно защищавший, каким он был всегда.
– Им следовало сказать. ''Тебе'' следовало сказать. – Хан покачал головой в яростном неверии. – Воин может отдать свою жизнь за правое дело, но он должен ''знать''. Когда мы создавали ''сагьяр мазан'', мы никогда не лгали им. Эта мерзкая привычка – вот что привело нас в эту чёртову неразбериху в первую очередь – думать, что правду нужно держать в секрете, скрывать от тех, кто выполняет работу.
– Если бы мы знали, – осторожно предложил Шибан, – правда вышла бы наружу. Гамбит провалился бы.
– Ты действительно так думаешь? Ты так мало доверяешь тем, с кем сражаешься бок о бок, даже сейчас? – Губы Джагатая презрительно скривились. – С тех пор как всё это началось, я видел, как обычные приданные подразделения сталкивались с ужасами, с которыми им не было места в одной галактике. Я видел, как они встают, крепко сжимают оружие и смотрят на грядущее уничтожение. Душа Алтака, они стали примером для всех нас. Им ''следовало сказать''.
Медленно Хан взял себя в руки, хотя гнев по-прежнему кипел в каждом жесте. Он привалился спиной к дальней стене, его длинные руки безвольно опёрлись в камнебетон. Подбородок опустился на грудь.
Снова воцарилась тишина, и Шибан знал, что лучше не нарушать её.
Следующее, что он услышал, было неожиданным – низкий, кисло-довольный смех.
– Но тогда какой из меня самого может быть пример? – пробормотал Хан. – Мой брат делает то, что должен. Он не может сломить свою природу, так же как и я не смог бы. Теперь я лучше понимаю некоторые вещи. – Его губы изогнулись в кривой улыбке. – Он был прав, конечно. Сатурнианская, полагаю. Это не делает его менее презренным, но я уверен, что он был прав. – Он оттолкнулся от стены и снова выпрямился. – Мне всегда потакали сверх всякой меры, ты знаешь? Рогал провёл жизнь, отказывая себе во всём, сдерживая каждое желание, которое могло бы доставить ему какую-то радость, и всё это в то время, как мы отпустили поводья, дали себе свободу и относились к приказу Трона так, как будто это было какое-то оскорбление.
– Мы были верны своей природе.
– Нам повезло. И мы были эгоистичны. – Выражение его лица снова помрачнело. – И сейчас мы исправляем это. Цена уже слишком высока, и впереди ещё много выплат, но теперь я зол, я в ''ярости'', потому что никто не слушал, даже несмотря на то, что источник нашей болезни так же очевиден, как шрам на твоём лице. Если мы не сможем действовать сейчас, мы умрём за этими стенами, ещё одна напрасная оборона, и этого нельзя допустить, потому что где бы и когда бы мне ни суждено встретить смерть, это будет не за проклятой стеной.
Приятно было слышать такие слова. Даже если гнев Хана стал холоднее, чем раньше, менее радостным и жёстким, эмоция всё равно была великолепна.
– Тогда вы созовёте ''курултай'', – сказал Шибан. – Вы вызовете ханов.
– Вызов уже отправлен, – сказал Хан. – Не только для легиона. Кому угодно, чему угодно, что может помочь. – Затем он ухмыльнулся со старым выражением опасного предвкушения. – И поэтому я радуюсь, что ты вернулся вовремя, чтобы присоединиться к нам, Тахсир. Охота объявлена. Ей понадобятся ловчие.
Это по-прежнему был город. Она должна это помнить. Миллионы людей по-прежнему жили здесь, прижатые друг к другу, напуганные, делавшие всё возможное, чтобы остаться в живых, пока волны нереальности разбивались о шаткие баррикады. Многие, возможно, даже большинство, вообще не были воинами. Это были писцы, администраторы, квалифицированные работники и государственные служащие, которые первыми прибыли сюда, чтобы управлять империей. К ним присоединились беженцы из Внешнего дворца и окрестностей, которые были слишком пёстрой толпой, чтобы их классифицировать, и теперь они влились в и без того переполненные многоквартирные дома и башни шпилей, голодные и напуганные.
Илья Раваллион наблюдала за проплывавшими мимо в ночи огромными, соединёнными зданиями. Небо было зловещим, окрашенным как орбитальной атакой на щиты, так и близкими взрывами наземной артиллерии. Несколько оставшихся уличных фонарей мигали и гасли. Всё было грязным, покрыто пеплом и завалено мусором, который невозможно было вывезти. Они находились в кольце, теперь это стало герметичной системой, окружённой со всех сторон.
Она прислонилась к запотевшему от конденсата окну своего бронированного транспорта, наблюдая, как мимо в темноте скользят узкие улочки. Толпы были повсюду. Солдаты бегали и кричали. Машины Администратума время от времени пробирались по забитым переходам, завывая сиренами, некоторые из них были стимерами с гравитационными пластинами, большинство – автомобилями старой модели. Если присмотреться повнимательнее, то в промежутках между срочными военными делами можно было уловить обрывки более приземлённых проявлений жизни – очереди за пайками, толпы вокруг горящих канистр с прометием, детей в лохмотьях, пробиравшихся между ногами взрослых. Можно было увидеть споры, драки, отчаянно цеплявшиеся друг за друга пары, спотыкавшихся среди мусора одиночек с остекленевшими глазами. Несмотря на то, что вселенная вокруг умирала, они по-прежнему делали то, что должны были делать. Им нужно было есть. Им нужно было согреться. Они продолжали ссориться из-за места в очередях за пайками, спорить о том, стоило ли улететь на шаттле с планеты четыре года назад, когда ещё была возможность, задаваться вопросом, будет ли должность инспектора на инструментальном заводе по-прежнему безопасной через месяц.
''Через месяц''. Это заставило её улыбнуться.
Человечеству потребовалось два столетия, чтобы вырваться с Терры и задушить всю галактику своим высокомерием. Потребовалось семь лет, чтобы снова сократиться, снова собрав всю эту безрассудную энергию в один город в одном мире. Теперь оставались считанные дни до того, как всё закончится, так или иначе. Несколько сообщений, которые ей удалось получить от командования легиона, указывали на то, что Меркурианскую стену прорвали менее чем в ста шестидесяти километрах к северо-востоку. Война была неприятно близка к этим гражданам в течение нескольких недель; скоро она вонзится им в глотки, пронесётся по всем магистралям и через каждый квартал.
Но Илья знала, что мало чем отличается от всех этих испуганных душ. Долгая борьба за возвращение V легиона домой опустошила её. В начале войны её выдающаяся карьера была близка к концу, а лишения длительной кампании в космосе довершили остальное. У неё не было ни одного из преимуществ космических десантников, с которыми она работала бок о бок. Они по-прежнему уважали её, называли ''сы''-Илья – даже чаще, чем раньше, особенно те, кого называли “свежей кровью” – но теперь это почти раздражало, потому что она явно умирала, точно так же, как этот мир, точно так же, как Империум, и во всём этом больше не было никакого настоящего смысла.
Но они не изменились. И вы должны любить их за это. Все демонические ужасы из ночных кошмаров целой расы могут вылиться через вентиляционные отверстия и вцепиться всем в глотки, и всё равно найдётся рядом Белый Шрам, который спросит: сы, как вы себя чувствуете? Есть ли что-нибудь, в чём вы нуждаетесь? Могу ли я чем-то помочь?
– Мы почти на месте, сы, – сказал водитель, словно читая её мысли. – Начинаю спуск на площадку два-четыре-один.
Говоривший был одним из орду, воином по имени Соджук. Такие опытные бойцы сейчас были на вес золота на фронте, но всё же Каган настоял на том, чтобы во время задания её сопровождал полноправный боевой брат. Когда она запротестовала, настаивая на том, что так далеко от основных зон боевых действий стандартного эскорта Имперской армии будет достаточно, он внимательно посмотрел на неё своим тяжёлым, не допускавшим возражений взглядом и сказал: –
Скоро всё это будет поглощено. Просто возьми его.
Так она и сделала. Теперь она была рада этому. Внутренний дворец казался ей опасным как никогда, наполненным проникавшей в само тело атмосферой мании, и присутствие Соджука служило утешением. Трудно было точно определить, что именно пошло не так. Гражданские в зонах боевых действий часто впадали в панику, но сейчас всё было по-другому. Всё выглядело почти так, как если бы они начали окончательно сдаваться, их жизненный дух вытянули из них какими-то мерзкими, невидимыми миазмами.
– Очень хорошо, – сказала она, поправляя униформу и бросая взгляд в зеркало заднего вида, чтобы проверить как выглядит и заправляя выбившуюся прядь седых волос. Она сильно похудела. Однако какой бы старой и бесполезной она ни чувствовала себя в эти дни, требовалось выглядеть достойно – энергичной и собранной. – Съезжаем.
Транспорт свернул с главной транспортной магистрали и поехал по пологому камнебетонному склону. Они приблизились к паре охраняемых часовыми тяжёлых противовзрывных дверей, которые в плохом освещении казались мрачными. Соджук коротко переговорил со старшим охранником, и секунду спустя двери поднялись, открывая широкий туннель, уходивший ниже уровня земли.
Соджук проехал ещё несколько сотен метров, прежде чем склон вывел их в подземную пещеру, глубоко погружённую в твёрдую породу фундамента города. В воздухе сильно пахло выхлопными газами, и пространство наполнял звонким лязгом электроинструментов. Он остановил транспорт на свободной стоянке, выключил двигатель, вышел и открыл дверь для Ильи. Она вышла, чувствуя, как болят мышцы, и огляделась.
Площадка 241 была огромной и уходила в тёмные глубины, куда не проникал её взгляд. Потолок пещеры был высотой около двадцати метров, грубо вырубленным и увешанным натриевыми трубками. По нему змеились длинные цепочки атмосферных процессоров, всасывая зловонный воздух и выбрасывая худшие из токсинов обратно на уровень земли.
Поперёк камнебетонной палубы стояли танки. Судя по всему, сотни. Они были разных цветов и со множеством различных полковых символов. Большинство были стандартными боевыми танками “Леман Русс”, расположенными рядами с открытыми для обслуживания панелями. Повсюду сгрудились и другие модели: артиллерийские орудия “Медуза”, бронированные транспорты “Химера”, даже несколько гигантов, таких как исполинские “Гибельные клинки” и “Штормовые владыки”. Технические бригады столпились вокруг многих из них, стучали по двигателям, зажимали топливопроводы, приваривали свежую броню. Перемежаясь со стационарными контрольно-проверочными установками, стояли длинные ряды вспомогательных транспортных средств: автоцистерны, взводные автомобили, медицинские и технические фургоны. Повсюду сновали группы военнослужащих Имперской армии: бегали, кричали друг на друга или просто устало лежали на гусеницах своих машин. Было шумно, гулко и воняло. Простояв здесь всего несколько секунд, Илья почувствовала себя так, словно её кожу покрыли жиром.
Соджук остановил офицера в штабной униформе и попросил позвать командира. Их провели через ряды, мимо длинных шеренг танков, некоторые из которых стояли на холостом ходу, некоторые были в приличном состоянии, некоторые вообще почти не работали, пока не оказались рядом с несколькими десятками старших офицеров, столпившихся вокруг почерневшего шасси сверхтяжелого “Адского молота”. Офицер подбежал к женщине в униформе цвета хаки, которая подняла голову, узнала звание Ильи и шагнула навстречу.
– Приветствую вас, генерал, – сказала она, делая аквилу и кланяясь. – Полковник Джера Талмада. Могу я чем-нибудь помочь?
Это была полная женщина с оливковой кожей, выглядевшая встревоженной. Её униформа была грязной и плохо сидела – все они похудели за последние несколько месяцев – но глаза были настороженными, и у неё не было того ужасного выражения поражения, с которым так часто сталкивались сейчас.
Илья взглянула на “Адский молот”. Его панели были открыты, и лексмеханики копались во внутренностях. Боковые пластины получили сильные повреждения, как и левая гусеница. С верхней башни стекали пятна крови, длинные и чёрные.
– Что с ним случилось? – спросила она.
– Стояли к югу от Золотого Гара, в составе сто тридцать четвёртого каланского полка, – ответила Талмада. – Отступили пять дней назад вместе с остальной дивизией – понесли тяжёлые потери. У нас шесть часов, чтобы развернуть их всех и вернуть обратно.
“Адский молот” был грозной машиной, ценной в близких городских боях, в которые их втягивали. При правильной поддержке его крайне трудно подбить – Илья всегда высоко ценила их, ещё в те времена, когда её главной заботой было снабжение армии.
– Ты сделаешь это?
Полковник мрачно рассмеялась.
– Мы пошлём всё, что сможем. – Она наклонилась ближе, понизив голос. – Там, снаружи, они долго не держатся. Уже нет. Вы должны послушать отчёты, которые мы получаем от выживших. Половину из них мы даже не можем...
– Я в курсе общей ситуации, полковник, – сказала Илья, оглядываясь на ряды повреждённых и отремонтированных машин. – Ты же не можешь думать о возвращении в Золотой.
– В последних полученных нами приказах говорилось, что все активы должны быть сохранены для Внутреннего дворца, южная зона. Мы по-прежнему ждём подробностей.
– Ожидание закончилось. Я пришла от примарха Пятого. Треть ваших основных сил должна быть развёрнута в Колоссах. У вас двенадцать часов на подготовку.
Талмада покраснела:
– Треть? Генерал, здесь нет...
– Можешь делать с остальными, что хочешь, но мне нужны боеспособные роты, исправные машины и опытные экипажи, которые знают, что делают. Никакой мобильной артиллерии, только основные боевые танки, все оснащены для боя в ограниченном пространстве. Для начала я бы взяла вот эту штуку. Но все они должны – и это важно – ''все'' должны иметь полную химическую защиту. Это противогазы для экипажей и рабочие токсикологические фильтры на корпусах. Никаких исключений. Всё, что ты дашь мне без полной защиты – можешь с таким же успехом расстрелять их водителей прямо сейчас.
– Но у меня есть приказы…
– Полковник, связь отключена в половине города. Никто не знает, где что находится или куда что движется. Если только кто-то такой безрассудный, как я, лично не явится сюда, даже сам лорд Дорн не узнает, что у вас здесь было и где это закончилось, и очень скоро на улицах вообще не будет никого кроме трупов. – Она смягчилась. Это была не вина Талмады – просто не хватало всего и вся. – Так что это никак не отразится на тебе, вот что я хочу сказать. Но у тебя есть шанс изменить ситуацию к лучшему. Есть план. Он лучше использует находящуюся здесь технику, чем любые приказы, которые ты получишь от главного командования, потому что у неё появится шанс что-то ''сделать'', что-то, что может навредить врагу. Как я уже сказала, это исходит непосредственно от лорда Джагатая. Тебе знакомо это имя, да? Слышала его раньше? Хорошо. У меня есть голографические печати и всё такое.
Соджук шагнул вперёд, протянул руку в перчатке ладонью вверх, и включились гололиты. Все они были подлинными, регламентированными, проверенными ею лично.
– У меня с собой детали заявки, – продолжила Илья, когда Соджук потянулся за инфопластиной и передал её адъютанту Талмады. – Что нам нужно, в каком количестве, где и когда. О тебе отзывались очень хорошо, полковник – я уверена, что ты немедленно приступишь к её выполнению, учитывая срочность ситуации.
Талмада, к её чести, начала приходить в себя:
– Это не единственная база техники, которую вы посещаете, не так ли?
– Твоя четвертая в списке. И у меня ещё куча дел.
– Это очень много… чёрт возьми, это же целая ''куча'' танков.
– Так и есть.
– Это оставит дыры.
Илья просто продолжала смотреть ей в глаза:
– Если бы они не были абсолютно критичны, меня бы здесь не было.
А затем, несколько неожиданно, всего за долю секунды поведение Талмады изменилось. Она стала внезапно воодушевлённой:
– Контрнаступление. Верно? Трон, скажите мне, что это оно. Скажите мне, что кто-то сейчас идёт за этими ублюдками, потому что мы отступаем так чертовски долго, что через некоторое время это тебя сокрушает. Понимаете? Скажите мне, что вы начинаете...
Илья положила руку на скрещённые предплечья женщины – мягко, твёрдо:
– Нам просто нужно, чтобы они были доставлены в Колоссы через двенадцать часов.
И сразу же энтузиазм угас, сменившись прежним беспокойством и сомнениями. Так было везде, всё время.
– Но у них полное превосходство в воздухе. Полное. Вот что выбивает всю технику – вы выдвигаетесь из Внутреннего дворцового кольца за пределы активных настенных орудий, и они начинают бросать всё это вниз. Вот в чём ваша проблема, генерал. Вот почему мы отозвали их обратно.
Илья не убрала руку. Так было на других базах и так будет на всех остальных. Это не имело большого значения – Каган получит то, что ему нужно – но лучше сделать это правильным способом, по правильным каналам, как можно решительнее и быстрее.
– Просто дай мне то, что мне нужно на земле, – сказала она. – Поддержка с воздуха – это чужая головная боль.
Джангсай-хан вывел спидер “Кизаган” из бункеров Колоссов, с грохотом вырвался из подземных капониров и туннелей, ведущих обратно к Последним вратам. Покинув запутанный уровень фундамента крепости, он поднялся на главный маршрут снабжения, что вёл назад на запад. Большая часть этого проспекта находилась под землёй, надёжно защищённая от мин и снарядов. Ему пришлось пробираться сквозь плотное двустороннее движение – раненые бойцы и повреждённые машины хромали обратно к тыловым базам в узле Львиных врат, подлатанные бойцы и отремонтированные машины хромали обратно на фронт. Колонна грузовиков с продовольствием стала меньше, чем в начале осады – всё, от основных пайков до боеприпасов, теперь подходило к концу. Поверх всего этого доносился непрерывный ''грохот'' выстрелов, сотрясение земли от ударов, непрерывный раскат грома от многокилометрового вражеского наступления.
С такой низкой высоты он не видел полную картину тактической ситуации. Только когда он приблизился к самим Львиным вратам – предпоследнему бастиону перед Внутренним дворцом – маршрут ненадолго поднялся до уровня земли, дав ему на несколько мгновений взглянуть на открытую местность. Небо над головой, конечно, было чёрным – оно было чёрным уже несколько недель – отчего руины огромных зданий напоминали отбелённые кости. В расселинах теней тлели пожары, большинство питались горючими смесями, некоторые из которых вылились из разорванных топливных цистерн или пробитых транспортов. Горизонт на западе ярко освещался яростными вспышками плазмы над орбитальными пустотными щитами, мерцавшим огненным адом, который никогда не гас. Вершины далёких шпилей вонзались в это горнило, выглядя очень хрупкими под его непрекращавшейся рябью и ореолом. К северу, за разрушенной кучей шлака, которая когда-то была Корбеник Гаром, простиралось разрушенное царство колючей проволоки и траншей, большинство которого сейчас находилось в руках врага. Он сражался там несколько недель, в рамках операции по удержанию, чтобы Колоссы не были полностью отрезаны от Львиных врат. Это была тяжёлая битва – изматывавшая нервы борьба, в которой слишком много воинов было раздавлено в ядовитой грязи и обломках. И всё же это сработало. Припасы по-прежнему доставлялись… едва.
Но как долго ещё – вот в чём вопрос. Каждый час обороны, который они покупали, стоил им жизней и материальных средств, в то время как враг мог свободно пополнять запасы. Джангсай видел, как посадочные модули спускались к космическому порту Львиные врата, возвышавшемуся сооружению, которое было едва видно из защитного портала, носившего его имя. До тех пор, пока осаждающие удерживали это место, поток нельзя было даже замедлить, не говоря уже о том, чтобы остановить. Они все это знали. Все они знали, что собираются с этим сделать.
Дорога нырнула обратно под землю, и он снова въехал в тёмное царство мигавших линий люменов и забитого транспортом асфальта. Чем дальше он заезжал, тем чаще встречались контрольно-пропускные пункты, тем более назойливыми становились вопросы и тем более тщательными были проверки. Одна из больших заградительных станций была полностью охвачена огнём, когда он добрался до неё, без каких-либо следов пожарных команд или ремонтных подразделений. Диверсанты, сказали ему. Возможно, вражеские агенты. Или, может быть, просто сошедший с ума солдат. Во всём этом не было недостатка. Требовалась особая степень безумия, чтобы капитулировать перед этим врагом, как только вы увидели, что они делали, но душевная болезнь была повсюду, и становилось всё хуже.
В конце концов он преодолел всё это и оказался глубоко во Внутреннем дворце, этом городе в городе, последней части непосредственно Дворца, которая полностью оставалась в руках защитников. Великая защита, которая удерживала худших из ''якша'' – демонов – снаружи, по-прежнему была здесь нетронутой, как и главные орбитальные пустотные щиты в небесах, но физический урон от наземной артиллерии оставался тяжёлым. Джангсай гнал так быстро, как только мог, лавируя в постоянном потоке военных транспортов, сворачивая на запад, когда позволяли транзитные пути, и направляясь к промышленным зонам, которые находились в углу, образованном внутренним участком Адамантовой и Европейской стен. Даже без толпы людей это заняло бы у него много времени – иногда забываешь, что расстояния между точками излома кривой были такими огромными.
Он увидел пункт назначения, когда был ещё довольно далеко. Было трудно не заметить его, висевшего низко в пронизанной огненными полосами атмосфере, менее чем в шестистах метрах над самыми высокими вершинами шпилей, окутанного треском и дугами гроз гравитационных плит. В прошлом эта штука была ещё больше, прежде чем её частично демонтировали и переоборудовали в рамках программы “затопления” орбитальных платформ лорда Дорна. Он знал, что уцелела только эта станция – не столько из-за её грозного арсенала орудий, уничтожавших корабли, сколько из-за инновационных иммерсионных двигателей, которые позволили ей неуклонно снижаться в атмосфере, пока она не повисла прямо над высокими границами городского ландшафта, надёжно защищённая пустотными щитами Дворца и готовая направить оставшиеся пушки на армии на равнинах.
Платформа “Небо”, так её назвали, предположительно, в знак уважения к этой атмосферной способности. Несмотря на значительные сокращения и модификации, она по-прежнему представляла собой поистине гигантскую металлическую плиту – более одиннадцати километров в диаметре и более трёхсот метров толщиной по краям. Она почернела по всей верхней поверхности, выжженная несколькими днями непрерывного обстрела, ещё в те времена, когда размещалась на большой высоте, принимая участие в ранней защите от массированного космического десантирования. Её орудия в основном замолчали, либо разнесённые на куски вражескими снарядами, либо оставшись без боеприпасов, и поэтому она перестала быть основной частью оборонительного кордона Дворца, превратившись в не более чем несколько взлётно-посадочных полос для постоянно уменьшавшегося флота атмосферных самолётов защитников и запасной статичной позицией для артиллерийских батарей основной стены. Она по-прежнему главенствовала бы над большинством других городов, нависая над зданиями внизу, как какой-то непостижимо огромный краеугольный камень, но здесь, в самом центре царства человечества, это была просто ещё одна мегаструктура в уже пресыщенном излишествами ландшафте, напоминанием о более гордой эпохе, заброшенная и забытая.
Но её двигатели, насколько было известно, продолжали функционировать. Генераторы энергии не были выведены из строя, и она по-прежнему служила домом сокращённому экипажу из пары тысяч человек. “Небо” неподвижно размышляла над пейзажем оружейных фабрик, мануфактур и нефтеперерабатывающих заводов, которые оставались активными и работали, чтобы напитать постоянно редевшие оборонительные линии. Выгоревшие башни и вентиляционные отверстия вырывались в тени платформы, превращая весь городской сектор в адски раскалённое поле с кувыркавшимися облаками копоти и порывистыми шлейфами искр.
Джангсай пробирался через эти промышленные кластеры, он мчался так быстро, как только мог к центру зависшей платформы. Подсвеченные постоянным обстрелом парапеты Адамантовой стены возвышались примерно в восьмидесяти километрах к юго-западу. Теперь говорили, что Меркурианскую пробили – конечно, пройдёт совсем немного времени, прежде чем на остальную часть периметра тоже больше нельзя будет положиться.
Оказавшись в согласованных координатах, он форсировал ускорители “Кизагана” и уверенно поднялся над линиями крыш. Он передал и принял сообщение о подтверждении, затем почувствовал дрожь, когда инерцию спидера подхватили гравитационные двигатели платформы. Он заглушил мотор и выключил питание, поднимаясь теперь в невидимом столбе энергии. На некоторое время, подвешенный над окружавшими его зданиями, он получил панорамный вид прямо на юго-западные зоны Внутреннего дворца и увидел полосу сражений, протянувшуюся по дуге от Западной полусферы к Сатурнианским вратам и дальше.
Затем его поглотили стыковочные шлюзы на нижней стороне платформы, осторожно подняли в приёмные ангары и посадили на пустой перрон. Джангсай спрыгнул с кресла, чувствуя вокруг пустоту. В этом ангаре можно было разместить тысячу истребителей. Кроме его спидера, единственными другими пассажирами были несколько лихтеров и почивший бомбардировщик “Мародёр” с начисто оторванным шасси.
Его встретило несколько десятков членов экипажа, все в бледно-серых табардах ныне устаревшего терранского орбитального командования. Они отвели его на станцию скоростного поезда, откуда поехали по туннелям и через высокие виадуки. Всё это было обшарпанным, пыльным и в плохом состоянии. Джангсай не являлся технодесантником, но даже он отметил быструю деградацию. Несколько удачно сделанных выстрелов, и всё это место, казалось, вот-вот развалится на части.
В конце концов они добрались до командной башни, расположенной на верхней поверхности диска, и поднялись на лифте на самый последний уровень. Они оказались в помещении, похожем на наблюдательный зал, с окнами во все стены и встроенными в широкую центральную колонну мерцавшими экранами ауспиков. Большинство сопровождающих ушли, оставив только двоих охранять раздвижные двери, через которые они вошли. Единственным другим обитателем помещения был мужчина, стоявший перед западной стеной и смотревший в ночь. Когда Джангсай поравнялся с ним, он сразу узнал характерные черты – немного слишком высокое тело, ставшее гибким из-за низкой гравитации Ар Риджи; слабый намёк на желтизну на открытой коже лица и шеи.
– Приветствую, – сказал Джангсай, посмотрев в окно.
– Добро пожаловать, достопочтенный хан, – ответил Айо Нута, генерал-майор терранского орбитального командования, командующий платформой “Небо”. – У нас не было никаких визитов от центрального командования в течение... ну. Думаю, больше двух месяцев. Простите за то, как выглядит это место.
Джангсай выглянул из окон башни. С этой выгодной позиции был виден простиравшийся во все стороны плоский диск орбитальной платформы, усеянный сенсорными пластинами и орудийными башнями. Это напоминало особенный ландшафт, со своей топографией и шрамами, такой же пустой и безвоздушный, как у луны.
– Я читал отчёты о ваших действиях во время космической высадки, – сказал он. – Вы превосходно показали себя.
Нута грустно улыбнулся:
– Когда-то у нас были десятки таких штуковин. Дюжины. Они порезали их все, вернули орудия на уровень земли. Я имею в виду, что понимаю аргументы. Лорд Дорн ничего не делает без причины. Но всё же, это разбило мне сердце, когда я увидел это. Даже наша... всего лишь тень. Тень того, чем она была.
– И всё же вам удалось сохранить основные системы?
– Как было приказано. И мы по-прежнему можем запустить шесть эскадрилий истребителей с обращённых к стене полос. – Он устало покачал головой. – Было пятьдесят четыре.
Стал бы этот человек – высокопоставленный военный офицер – говорить так два месяца назад? Джангсай сомневался в этом.
– Но иммерсионные двигатели по-прежнему работают?
– В основном. Три из четырёх реакторов активны, так что мы можем удерживать эту позицию столько, сколько будет приказано.
– Но если вам придётся сменить позицию?
– Сменить позицию? Куда, хан? – Наконец он отвернулся от окна и посмотрел на Джангсая. Вспышки от сражений снаружи освещали его усталое лицо. – Мы здесь неподвижны, потому что нас больше некуда поместить. У меня уже несколько недель не было заданий. У нас почти закончились припасы. Мне интересно, что мы будем делать, когда энергия начнёт заканчиваться. Я подумал, что тогда мог бы сменить позицию. Может быть, прямо в Нисходящую равнину. Заберём хотя бы нескольких с собой.
– Посмотрите на это.
Джангсай включил литтранслятор, и на его раскрытой ладони зыбко закружилась спектральная карта восточной зоны боевых действий. На ней был отмечен вектор траектории. Нута бросил на неё взгляд, фыркнул и покачал головой.
– Невозможно.
– Вы недолго её изучали.
– К востоку от Последних врат? У этой штуки не осталось ни одного зуба. Что хорошего она может сделать там? Мне сказали, что титаны наступают к западу от космического порта, и, на случай, если вы не обратили внимания, нас трудно не заметить.
– Также трудно сбить.
Нута невесело рассмеялся:
– Но с какой целью? А? С какой целью? – Он потёр виски, отчего на коже появились складки. Он выглядел измученным. – Мне приказал прийти сюда лорд Дорн. Чтобы влачить наше последнее полезное существование, пока мы можем. Если я не услышу от него обратного, это то, что я и планирую делать.
– Это от лорда Джагатая, Пятого.
– В последний раз, когда я проверял, лорд Дорн был главнокомандующим.
Джангсай почувствовал, как в нём поднимается раздражение, и подавил его. Этот человек был одним из очень немногих оставшихся – возможно, теперь единственным – кто всецело понимал, как управлять орбитальной платформой. Когда Наранбаатар поручил ему это задание, он испытал похожее раздражение. Тот факт, что он был родом из того же мира, что и этот человек, не должен был иметь никакого значения, не в Империуме Единства, где единственным признаком преданности была принадлежность к расе, и предположить, что наследие до вознесения может иметь какое-либо значение, было почти оскорбительным.
Но это, явно, уже не был Империум Единства. Духовная болезнь распространилась повсюду, тянула всё вниз, делая хороших людей слабыми и раздражительными. В такие времена, учитывая такие ставки, воин использовал любое оружие, которое было под рукой.
– Так в какой коммуне вы выросли? – спросил Джангсай.
Нута удивлённо моргнул:
– Что, о чём вы?
– В какой коммуне? Уяни, я бы предположил, судя по тому, как вы говорите на готике.
Нута усмехнулся:
– Ну, что же. Либо вы очень хорошо подготовились, либо вы риджиец Белый Шрам. Не думал, что такое возможно.
– Большинство вещей возможно при надлежащих усилиях. – Джангсай не носил шлем, но большинство характерных признаков его первоначального наследия были скрыты тяжёлой мускулатурой и генетическим отпечатком V легиона, так что Нуте можно было простить его удивление. – Я родился на Гюйто, и не помню всех Предписаний вашей коммуны. Наши были получены от префектуры Талый, наследие, которое вы считаете менее достойным, и в любом случае я тогда был ребёнком. Но я знаю об одном Предписании, которое засело у меня в голове, и уверен, что оно берёт начало в принципах Уяни. Скажите мне, правильно ли я понял, что путешественник – это тот, кто приносит свою правду с собой в чужие страны. В тот момент, когда он забывает свою правду, он перестаёт быть путешественником и растворяется в чужой стране.
Нута снова моргнул. На этот раз, однако, не от удивления, и его глаза заблестели:
– Ах, Трон. Я никогда не думал, что снова услышу это Предписание. И меньше всего здесь, в этом ужасном мире.
– В чём заключалась ваша правда, коммандер?
– Что я командовал этой штукой. Что я работал ради этого и что я это заслужил. Что я воспользуюсь этим, чтобы отдать дань уважения моей коммуне, моему родному миру. Империуму.
– Вы ещё не часть этого ужасного мира, коммандер. Вы по-прежнему можете всё это сделать.
Нута выглядел печальным.
– Орудий не осталось. Припасов не осталось.
– Разве я просил вас об этом? Я только попросил вас переместить платформу.
– И что хорошего это даст?
Он по-прежнему сопротивлялся, но тон изменился. Он хотел, чтобы ему рассказали, напомнили о том, кем он был, и куда его привели старые амбиции, и как он мог всё это вернуть. Не то чтобы Джангсай думал так, но Наранбаатар не был дураком.
– Так что слушайте теперь всем своим умом и душой, – сказал Джангсай, перенимая литании-ритмы префектов. – Вот, что хочет от вас Каган.
== ПЯТЬ ==
'''Меч'''
'''Святая'''
'''Грешник'''
Теперь он знал, что ему нужно делать.
Сигизмунд бежал по коридору, его тяжёлые доспехи лязгали по металлическому настилу. Повсюду звучали сигналы тревоги, отдаваясь эхом в лабиринте взаимосвязанных проходов. Немногочисленные активные люмены тряслись на цепях от грохота снарядов, что обрушивались на окраины Меркурианской городской зоны. Фафнир Ранн следовал за ним, как и братья из ордена Храмовников – ещё не в полную силу, их поступь была тяжёлой и целеустремлённой. Чёрно-белые доспехи было трудно различить в мерцавшем свете, с блестевшими цепями, которые крепились к оружию, они напоминали призрачные тени.
С тех пор как Сигизмунд покинул бастион Осколок, он сделал сотню вещей. Он отдал командирам подразделений приказы. Он отправил резервные роты на посты. Он разработал планы уничтожения ключевых мостов, ведущих в центр города. Он выбрал боевых братьев легиона для руководства контратаками, соизмеряя каждую угрозу с их характером. Не осталось ничего, чего бы он не делал с тех пор, как участвовал в обороне космического порта Львиные врата, за исключением того, что теперь не было координации ни с Ранном, ни с его примархом. Он командовал единолично.
И это было великолепно. Он не мог лгать себе – это был тот момент, которого он так жаждал. Слова генетического отца по-прежнему отдавались эхом в ушах – ''поводок спущен''. Так долго казалось, что он шёл на компромисс, сдерживался, обдумывал каждое принятое решение, чтобы оно не усугубило наложенное на него осуждение. В прошлом, во время крестового похода, ничего подобного не было, только уверенность. Это было то, благодаря чему он всегда преуспевал: уверенность в цели, отсутствие выбора или колебаний. Это было то, что делало его таким смертоносным, и он наслаждался этим, полностью осознавая, что говорили о нём другие воины в других легионах. Он сражался на поединках с ними со всеми, и победил их всех, и получал чистое боевое удовольствие от каждого момента – не от позора противников, что важно, а скорее от приближения к подлинному мастерству, к осознанию того, что больше нечему учиться или открывать, и тогда он сможет просто существовать в этой истине, как её аспект, как её лицо.
Он всегда хотел, чтобы мир был именно таким – никаких сомнений, никаких затяжных колебаний или двусмысленностей, только ''действие'', чистота воли и поступков, знание того, что всё, что бы он ни сделал, никогда не было и не могло быть иначе. С первого дня восстания всё пошатнуло его целеустремлённость. То, на что он полагался с полной уверенностью, оказалось иллюзорным и слабым, а то, что считал вымышленным и простодушным, оказалось неожиданно сильным. Он был вынужден перестроиться, переориентироваться. Как знал каждый брат-мечник, время наибольшей слабости наступает в момент исправления дефектной техники. Он начал сражаться… и проиграл. Он встретился с Гором Аксимандом, и его вынудили отступить. Он встретился с Кхарном, которого ещё не мог заставить себя ненавидеть полностью, и был побеждён. Он даже напал на примарха. Было ли это высокомерием? Или просто безысходностью, отчаянной попыткой вернуть теперь столь неуловимое чувство превосходства? Если бы он каким-то образом совершил невозможное и победил Фулгрима, разве это окончательно развеяло бы шепотки сомнений?
Вероятно, нет. Теперь он знал, что изъян никогда не был внешним – тот всегда был внутри него, медленно давая метастазы, становясь непреодолимым, чем дольше он игнорировал его. Ему нужно было услышать слова освобождения от Дорна, чтобы понять это. Они все сражались, заложив одну руку за спину, пытаясь удержать мечту, которая уже умерла. Теперь враги совершенно изменились. Они были физически сильнее и морально опьянены, жадно поглощая дары, которых следовало избегать как яда. И всё же те, кто оставался верен, пытались цепляться за то, кем они были с самого начала. Они по-прежнему изрекали благочестивые речи о Единстве и Имперской Истине ещё долго после того, как верность таким добродетелям стала невозможной. Как только он понял это, как только он столкнулся с этим лицом к лицу, у него появилось то, что ему было нужно, чтобы снять оковы со своего сознания.
''Я больше не сражаюсь за Империум, который был'', – сказал он себе. – ''Я сражаюсь за Империум, который будет''.
Так что теперь, когда он приближался к выходным пандусам, порталам, которые выведут его в ночь огня и крови, всё, что он чувствовал, – это нетерпение. Всё, что сдерживало его, было уничтожено, сожжено, испепелено во всепоглощающем огне новой уверенности.
Но у внутреннего входа в барбакан, прямо перед последними закрытыми воротами, он увидел ожидавших его солдат, их было много. Они были облачены в загадочные доспехи, которые он не узнал – тёмно-зелёные, гладкие, украшенные золотом. Когда Сигизмунд жестом приказал эскорту остановиться, их предводитель изобразил аквилу. Мужчина откинул шлем, который сложился и убрался в воротник-решётку брони в скользящей последовательности серводвижений. Лицо, которое он открыл, было худым, темнокожим и темноволосым, с символом Сигиллита на щеке.
– Бой зовёт, адепт, – прорычал Ранн, явно не желая, чтобы инерция отделения была остановлена. – Отойди в сторону.
Мужчина поклонился в знак извинения, но обратился непосредственно к Сигизмунду:
– Я ищу вас уже некоторое время, первый капитан. Халид Хассан, избранный Сигиллита, действующий от имени моего господина. Это займёт всего минуту.
Он сделал жест, и один из его подчинённых поднял оружие. Солдат сжимал его двумя руками, неуклюже, с трудом удерживая в воздухе, несмотря на то, что на нём было что-то вроде силовой брони. Это был меч в ножнах, слишком большой, чтобы обычный человек мог им владеть.
Как только Сигизмунд увидел клинок, слабая дрожь пробежала по его телу. Ему почти показалось, что он слышит тихий шёпот, беспокойный и скрытый. Язык тела человека, который держал клинок, выдавал его мысли – солдат отчаянно хотел его бросить.
– Что это? – с сомнением спросил Сигизмунд.
– Подарок, – ответил Хасан. – Из личного хранилища моего господина. Выкованный давным-давно, когда мир был другим.
Сигизмунду было трудно оторвать взгляд от клинка. Он сразу почувствовал, ещё до того, как его достали из ножен, что тот прекрасно сделан. Всё в нём – размер, профиль, изящное чёрно-золотое украшение от острия до гарды, – кричало об избытке, о чрезмерности.
– У меня есть клинок.
– У вас есть клинок. Это – ''Клинок''.
– Тогда отдай его тому, кому он нужен.
– Он для вас.
– Кто это сказал?
– Император.
Сигизмунд поймал себя на том, что смотрит на чёрную рукоять. Ему пришлось сделать усилие, чтобы не протянуть руку и не схватить её. Чёртова штуковина манила. Смешанное чувство отвращения и благоговения заставило его застыть на месте.
– Он не говорит.
– Вы действительно в это верите? Меч ваш. Он всегда был вашим.
Ранн резко рассмеялся:
– Колдовство.
– И не близко, – сказал Хасан, не сводя глаз с Сигизмунда. – Час настал. Возьмите его.
Словно в каком-то трансе, почти бессознательно, Сигизмунд так и сделал. Когда он сжал рукоять, дрожь пробежала по его руке. Он взялся за край ножен и плавно вытащил клинок. Металл был чёрным, как смоль, и едва отражал свет. Он поднёс его к лицу и ничего не увидел. Поверхность впитывала свет, ничего не отдавая взамен. Она была эгоистичной, эта вещь.
– Почему я? – спросил он, почти ради формальности. Теперь, когда он держал его в руках, он почувствовал правду.
– Понятия не имею, – ответил Хассан, криво улыбаясь. – Мне приказали только доставить его.
Сигизмунд наклонил меч, повернул, перевёл в горизонтальное положение и посмотрел вдоль лезвия.
Тяжёлый. Намного тяжелее любого меча, которым он владел раньше, но что-то подсказывало ему, что это обстоятельство не замедлит его. Вес был просто ещё одним аспектом дикой природы клинка. Шёпот продолжался, чуть за пределами слышимости, почти разборчивый, когда он чертил клинком тренировочные дуги. Возможно, это было его воображение. Нет, это не было его воображение.
– Он был здесь всё это время, – пробормотал он.
– В покоях моего господина хранится много древних вещей.
– Нет, ты меня не понял. – Сигизмунд наконец снова посмотрел на Хасана. – Когда мы отправились в пустоту космоса, проповедуя конец магии, эта вещь уже была здесь. Она уже была сделана. Им Самим. О чём это тебе говорит?
Хассан пожал плечами:
– Я не собираюсь строить догадки.
Сигизмунд рассмеялся. Ловким движением он снял с цепи свой старый клинок и передал его Ранну. Затем он прикрепил её к рукояти чёрного меча и пристегнул ножны к поясу:
– Что ж, тебе повезло, что он мне понравился. Передай мою благодарность своему господину и скажи ему, что подарок соответствует моему новому настроению.
– Я так и сделаю. И какое это настроение, капитан?
Сигизмунд прошёл мимо него. Он почувствовал запах прометия ещё до того, как переступил порог.
– Убийственное, – прорычал он и побежал вверх по пандусу.
Бежит, теперь всегда бежит, ныряет в водостоки и укромные уголки, прижимает руки к ушам, чтобы заглушить сводящий желудок грохот, обматывает рот тряпками, чтобы не вдыхать ничего, кроме кирпичной пыли.
Эуфратия Киилер перебегала от укрытия к укрытию, перепачканная, словно наполовину утонувшая собака, едва способная остановиться на мгновение, чтобы хорошенько подумать о том, почему она вообще здесь, в самом центре событий. В Чернокаменной было – по-своему – безопаснее. По крайней мере, там ей не приходилось петлять по разрушенным миномётами улицам, пока полуразрушенные стены вокруг неё разносили на куски. Иметь дело с такими чудовищами, как Фо, по-своему навевало ужас, но, по крайней мере, её там кормили и поили, предоставили инфопланшет для работы; было что-то, чем можно было заполнить часы. И после потрясения, вызванного самим побегом, пришло ещё больше испытаний и ужасов, свидетелем которых она стала. Некоторые встречи – особенно ''одну'' – ей было невыносимо вспоминать.
О чём она только думала? Почему она позволила им убедить себя, что уйти – хорошая идея? Всё так быстро пошло наперекосяк, как и следовало ожидать, – столпотворение орудий и машин, крики и вопли, искра чистого ужаса. Тогда она просто бежала, бежала изо всех сил, так и не поняв, что её преследовало, ни разу не оглянувшись, чтобы проверить. Она опередила тех безликих охотников, но теперь целые армии убийц были повсюду, роясь в городе-дворце, словно мухи. Ей повезёт, если она продержится здесь день или два. Она даже толком не понимала, почему они вообще пытались её вытащить.
''Просто не проповедуй'', – сказали они. – ''Это ты, вот что важно. Так что не проповедуй. Просто... будь там''.
В то время это казалось выходом, посланный ей чуть ли не провидением, и она не спорила, потому что с провидением не спорят. Вы позволяете реке нести вас туда, куда она хочет, поворачиваясь и брыкаясь в водоворотах, но не сопротивляясь. Вы должны верить, что течение несёт вас в нужном направлении, иначе какой в этом смысл?
Она пробежала по краю широкой воронки от снаряда, перепрыгивая через обломки чего-то огромного и металлического, прежде чем скользнула в тень неповреждённого жилого блока. Вечное ночное небо над головой было в огне от поражавших пустотные щиты боеприпасов, свою лепту вносили и размещённые на земле орудия, которые теперь широко развернули внутри подвесного барьера. Теперь всё время было так ''громко'', приливная стена шума, которая разбивалась и отражалась от каждой неповреждённой поверхности, заставляя руки дрожать и зубы стучать.
Она присела на корточки, обхватив руками колени, тяжело дыша. На ней не было ничего, кроме тюремной униформы, которую ей выдали в Чернокаменной, но всё равно было жарко. Из-за количества взорвавшихся взрывчатых веществ воздух в Гималазии стал влажным, как в тропиках, и на тунике выступили капли пота.
Она позволила себе несколько секунд отдыха, несмотря на очевидную опасность. Она понятия не имела, что это за зона города, но враг продвигался через неё или близко к ней, потому что толпы людей уже хлынули в противоположную сторону, в панике, как крысы от пожара. Как и везде в осаждённом Внутреннем дворце, теснота высоких зданий давила. Неосвещённые башни вокруг были массивными, но половина из них превратилась в пустые остовы, а остальные получили ужасные повреждения. Всему этому разрушенному камнебетону и стали некуда было деваться, поэтому переходы были завалены, и даже хлипкие оставшиеся фасады скрылись за грудами обломков. Ей казалось, что всё, что делал враг – это создавал более плотный, извилистый ландшафт, чтобы в конечном итоге пробить себе путь, хотя миллионы душ, вероятно, по-прежнему прятались в полуразрушенных зданиях вокруг, скрытые от глаз или глубоко заваленные, грызущие свой собственный ужас в освещаемой боеприпасами темноте.
Она поползла назад, протискиваясь между двумя тяжёлыми балками, упавшими с какого-то разбитого вдребезги балкона, позволяя металлу остудить кожу. Она проголодалась и очень хотела пить. Скоро ей снова придется идти, хотя бы для того, чтобы найти воды. У неё не было ни плана, ни направления. Достаточно одного случайного выстрела из миномёта или лазерного луча, и она исчезнет, уничтоженная, ничего не добившись.
“''Хорошо сыграно, Эуфратия'', – подумала она про себя. – ''На этот раз ты сумела превзойти саму себя''”.
Было странно, несмотря на всё происходившее сейчас, размышлять над тем, что где-то над ней, вероятно, на якоре на высокой орбите, стоял “''Дух мщения''”. Прошли годы с тех пор, как она была на этом корабле, но воспоминания по-прежнему оставались такими яркими, что казалось, будто это было несколько мгновений назад. Она достаточно знала врага, чтобы сомневаться, что какие-нибудь из общежитий, столовых и мест отдыха сохранились такими, какими были раньше, но она всё ещё могла живо представить, какими они были когда-то: с гражданскими лицами и обычной командой корабля, толкавшимися рядом с сверхчеловеческими гигантами и армейским персоналом – по-доброму весёлые, по большей части, полные оптимизма, открытые для насмешек и споров, но всё же часть чего-то большего, с устремлёнными в одном и том же главном направлении помыслами и усилиями.
Теперь эта маленькая группа исследователей уменьшилась. Они все были так молоды. На самом деле, как дети, которых отправили бродить по галактике с широко раскрытыми глазами и невежеством. Мерсади больше нет, Игнация больше нет исчез. Кирилл по-прежнему занимался чем-то вроде своей старой профессии, хотя та была настолько скомпрометирована, что имела мало отношения к тому, чем он когда-то гордился. Неужели он действительно думал, что Дорн не дёрнет поводок, если каким-то образом одержит верх в этой отчаянной борьбе за выживание? Идея о том, что они находятся здесь, чтобы свободно наблюдать, записывать, сообщать – теперь мертва, и Зиндерманн наверняка знал это в глубине души, в какой-то части своего сердца, на которую он не очень часто обращал внимание. Ей было интересно, что именно он на самом деле задумал.
Она посмотрела вверх, щурясь от неоновых огней далёких пустотных щитов. Да, где-то там, наверху, среди других гигантов космоса, был старый дом вдали от дома, старое пристанище.
“''И ты по-прежнему там'', – подумала она. – ''Мы все ушли, но ты по-прежнему там. Я чувствую тебя, дьявол. Может быть, ты тоже меня чувствуешь. Мне всё равно. Я больше не хочу тебя видеть. У меня достаточно образов, слишком много, которые я хотела бы стереть. Я не хочу видеть, насколько плохим ты стал''”.
Внезапно она напряглась. Она почувствовала, как что-то шевельнулось впереди, где-то в облаках пыли, которые дрейфовали и кружились в мерцавшем полумраке.
Она прищурилась и изучила улицу. Бежать было некуда – не выдав себя. Она прижалась спиной к углу двух балок, прикидывая, сможет ли протиснуться в щель между ними и найти какой-нибудь путь вниз, в подвалы здания.
Бесполезно – она застряла здесь, прислонившись спиной к каменной кладке, в тени, но едва ли защищённая от посторонних глаз. Всё, что она могла сделать, это стать как можно меньше и неподвижнее, едва осмеливаясь дышать.
Впереди, примерно в пятидесяти метрах, завеса дыма разошлась. Из тумана появились фигуры, шагая размеренно, не торопясь. Все они были огромными и с характерным сутулым профилем космических десантников. На мгновение Киилер осмелилась надеяться, что они из верных легионов, но потребовалось всего несколько секунд, чтобы понять, что это не так. Их боевая броня была серо-металлической, с тупыми краями и утилитарной. Они с лязгом пробирались сквозь обломки, держа огромное оружие двумя руками, внимательно осматриваясь по мере приближения. Их было восемь, с чёрно-жёлтыми шевронами Железных Воинов, линзы шлемов мерцали в менявшемся свете.
Киилер почувствовала, как у неё заколотилось сердце. Струйка пота потекла по виску. Она стиснула руки, крепко обхватив своё тело, как будто могла сжать его так, чтобы никто никогда не увидел.
Железные Воины шли по транзитному пути, проходившему рядом с её позицией, перелезая через кучи мусора и пробираясь через грязь. Их доспехи несли следы множества боевых повреждений, и двое воинов хромали. У некоторых на поясах висели шлемы космических десантников – алые, как у Кровавых Ангелов, и цвета слоновой кости, как у Белых Шрамов.
Они не смотрели в её сторону. Похоже, они направлялись прямо по тому, что осталось от центрального проспекта – возможно, отделение разведчиков какого-то более крупного формирования, а может быть, просто независимая банда в поисках добычи и славы. Если ничего не изменится они пройдут менее чем на расстоянии автомобиля от неё.
Тридцать метров. Треск и грохот артиллерии не смолкали ни на секунду, заглушая слабый шум её дыхания. Она сильнее прижалась к перекрещённым балкам, едва осмеливаясь взглянуть на приближавшихся чудовищ. Это были ужасные твари, сплав генной инженерии и технооружия с какой-то промышленной фабрики кошмаров. Игра света на броне заставляла их казаться какими-то не совсем реальными, похожими на гололиты, но она видела, как куски щебня превращаются в порошок под их ботинками, и чувствовала запах горячего металла, исходивший от реакторных сердечников их брони.
Двадцать метров. Они увидят её. Они должны увидеть её. Не имело значения, что она была крошечной, пригнувшейся и затерянной в тумане из пыли и тьмы – у них были датчики, способы улавливания тепла и частичного движения. Идти было некуда, пути к отступлению не было. Они увидят её.
Десять метров. Она подумала о том, чтобы убежать. Это, несомненно, станет её концом, но, по крайней мере, всё пройдёт чисто. Один масс-реактивный снаряд не столько останавливал человеческое тело, сколько уничтожал его. Она ничего особенного не почувствует.
Затем один из Железных Воинов поднял кулак. Отделение остановилось. Тот, что со стиснутой перчаткой, очень медленно повернул огромный, скошенный шлем в её сторону. Пара красных линз пронзила темноту, уставившись прямо на неё.
Она не могла дышать. Она смотрела прямо на это существо. Она застыла, сердце бешено колотилось, пришпиленная, как насекомое к бумажке. Всё, что этому нужно было сделать – поднять оружие. Или, может быть, просто подойти и схватить её за шею. Или, может быть, если бы оно хотело довести её до сердечного приступа, просто продолжать так смотреть на неё ещё немного. Она знала, что где-то под всем этим керамитом и кованым железом скрывается иссохшее сверхчеловеческое лицо, иссохшая сверхчеловеческая душа, развращённое создание безграничной злобы и бесконечной жестокости, порождение Долгой Ночи, возвращённое в реальность. Если ей повезёт, очень повезёт, всё, что оно сделает, это просто убьёт её.
Красные линзы. Целую вечность смотрят на неё.
Затем оно опустило кулак. Оно отвернулось. Оно снова пошло. Остальные последовали за ним, лязгая проржавевшими сервоприводами. Они продвигались по длинной, усыпанной обломками улице, над которой возвышались ряды безглазых жилых домов. Им потребовалось много времени, чтобы выйти за пределы слышимости, и лишь немного больше времени ушло, чтобы исчезла их вонь.
Киилер осталась на месте, дрожа, её тело буквально парализовало. Только когда она убедилась, что они скрылись из виду, ей удалось разжать затёкшие конечности и выбраться из укрытия. Пошатываясь, она двинулась вдоль стены, подальше от тени балок. Пустая транспортная развязка тянулась в обе стороны – пострадавшая пустошь из искорёженной арматуры и разбитого асфальта.
Оно видело её. Оно ''должно'' было видеть её. Даже пара глаз смертного смогла бы разглядеть её на таком расстоянии. Почему оно ушло? Эти твари не знали жалости. Они больше даже не понимали, что это такое.
Её по-прежнему трясло. Она осторожно вскарабкалась обратно по каменистому склону, пока не оказалась на уровне дороги. На краю того, что когда-то служило бордюром, на крошечной пирамиде из камней покоился одинокий череп. Конечно, в руинах было много черепов, но большинство из них всё ещё были покрыты пятнами плоти и прикреплены к спинным мозгам. Этот же был сам по себе, голый до кости, тускло блестевший, как будто кто-то его почистил. Он был обращён в сторону от неё, под углом к тому месту, где стоял Железный Воин, оставленный между ними, как охранный тотем.
Она подняла его, повернула и посмотрела на безглазое лицо. В его присутствии было что-то странно уместное, даже успокаивающее. Мёртвая голова в городе смерти, символ человеческой смертности, последний и постоянный остаток незамеченной жизни.
Некоторое время они смотрели друг на друга, плоть и кость. И одновременно Киилер почувствовала, как к ней постепенно возвращается самообладание. Руки перестали дрожать.
Почему она вообще сомневалась? Она уже столкнулась с худшим, что могло обрушить на неё царство ложных богов, и ни разу не дрогнула. Она столкнулась с гневом примархов и регентов и ни разу не отступила. ''Конечно'', Железный Воин не видел её. Она была ''выбрана''. У неё был долг, который она должна выполнить, задание, которое нужно завершить. Даже сейчас, когда всё рушилось и разваливалось на части, Он по-прежнему помнил о ней, защищал её, следил, чтобы она не споткнулась на последнем препятствии.
Она снова подняла голову. Определить расстояние, даже направление, было почти невозможно. Перестрелки казались наиболее ожесточёнными у скопления высоких башен, к которым она направлялась. Она слышала впереди грохот стрельбы из стрелкового оружия, возможно, даже крики, вырывавшиеся из человеческих глоток.
Значит, некоторые души по-прежнему сражались, даже здесь. Некоторые из них будут нуждаться в укреплении веры, если не будут сметены прочь.
''Просто... будь там''.
– Тогда пошли, – сказала она, заворачивая череп в тряпку и засовывая за пояс. – Ты и я. Давай сделаем это.
У Базилио Фо не было причин оставаться в живых. У него не было никакой реальной причины находиться на Терре, и, конечно, вообще не было никаких причин бежать из заключения. Жизнь была такой странной. Как раз в тот момент, когда вы думали, что происходившее не может быть ещё неправдоподобнее, что-то появлялось и учило вас толике смирения.
Или, по крайней мере, могло научить другого человека толике смирения, но Фо никогда не был смиренной душой. Он был достаточно рационален, чтобы видеть повороты судьбы такими, какие они есть – по большей части, глупая удача – но всё равно было трудно не испытывать прилив гордости каждый раз, когда он уклонялся от, без сомнения, очень заслуженного возмездия и мчался навстречу следующей возможности для интеллектуального роста.
Его попутчиков в основном исчезли – все эти военачальники, генетические манипуляторы и социопаты, с которыми он либо торговал, либо убегал от них, когда они влачили тяжёлую жизнь среди руин Старой Земли. Остались только он и старик, плюс те несколько Его лакеев и прихвостней, которые задержались во Дворце, как оставшиеся детали оборудования. Теперь они только вдвоём, ссорившаяся пожилая пара, измученная и постоянно придиравшаяся друг к другу, чьи лучшие годы давно прошли.
Он не особо грустил по остальным. Нартан Дюма действительно был хорошей компанией, по крайней мере, в первые годы, но большинство из них быстро утомляли. Для зверей было легче выжить на Терре во время кризиса, а звери обычно заводили плохие знакомства. Лишь очень немногие смогли пройти через это благодаря хитрости и коварству, и он был, безусловно, лучшим из них.
Теперь игре конец. Все планы и хитрости ни к чему не привели, их сравнял с землёй этот джаггернаут на Троне, самый тупой и безумный зверь из всех. Так много разрушили, так много невосполнимого и невоспроизводимого обратили в прах, что этого было достаточно, чтобы заставить культурного человека кричать. Что с того, если этот гигантский город будет точно так же стёрт в порошок? Только ''идеи'' имели значение, но и они уже были в основном уничтожены, заменённые бесплодным соревнованием между двумя соперничавшими и почти одинокого слабоумными балаганами ужасов.
Но это был ещё не совсем конец. Он получил свободу, у него было совсем немного времени, и он знал, куда идёт. Судя по всему, Внутренний дворец был немного разрушен, но у него хорошая память, и улицы оставались более или менее такими же, как когда он посещал их в последний раз. Опасность была очень высока, но он привык к опасности. Она ему нравилась. В его возрасте в жизни должна быть небольшая опасность – что-то, что заставляло кровь течь быстрее.
К тому времени он был одет в штатную форму инспектора департамента вооружений. Её первоначальному владельцу не повезло столкнуться с ним вскоре после его освобождения из Чернокаменной, и он умер почти оскорбительно быстро. Фо произвёл несколько изменений и сумел получить доступ к таблицам данных аугметики жертвы, и сумел немного изменить конфигурацию лица, так что при плохом освещении и на расстоянии даже люди, которые знали настоящего владельца, не удостоили бы его второго взгляда. Теперь он торопливо шёл по коридорам, принимая высокомерный важного должностного лица. Миллионы чиновников трудились в этих запутанных структурах, и вероятность того, что в нём признают самозванца, была минимальной.
Впрочем, это позволило ему зайти далеко. Там, куда он направлялся, было безопасно. Очень надёжно. Конечно, существовали способы проникнуть внутрь – он делал это раньше – но это будет нелегко, и время работало против него.
Он шёл быстро и уверенно. Он не обращал внимания на когорты мелких писцов и чиновников, бегавших от одного поста к другому с вытаращенными от недосыпа и страха глазами. Он игнорировал общесекторальные вокс-передачи, бесконечно предупреждавшие о приближавшихся обстрелах или эвакуации из городских зон. Он не направился прямо к цели, потому что разрешения и пропуска, которые он добыл, были далеки от идеала и недостаточно хороши, чтобы провести его через все промежуточные контрольно-пропускные пункты и биофильтры.
Ему нужно было добраться до центра. Не ''самого'' центра – это было невозможно даже для него – а части вспомогательной цепочки лабораторий, тех самых, которые бедная старая Амар Астарта помогла создать, прежде чем начала терять рассудок, и те, в которых, если повезёт, по-прежнему оставались кусочки и фрагменты пригодного для использования материала. Ему нужно было осмотреть хабы к востоку от Санктум Империалис, где возвышалась библиотека Кланиум и где когда-то базировались старые научно-исследовательские и опытно-конструкторские кластеры.
Он мог бы помчаться туда прямо сейчас, если бы был слишком глуп и нетерпелив. Видите ли, однако, не было ни малейшего шанса, что Амон, этот старый голем с пустой душой, ещё не потерял след. Кустодианские гвардейцы могли быть кем угодно, но они не были простофилями. Вполне возможно, что Андромеда-17 всё это время работала на них. Или даже если это не так, Амон быстро её вычислит. Это была их работа – знать, предсказывать, проводить триангуляцию. Да, вполне существовала вероятность, что прямо сейчас за Базилио Фо наблюдали, желая увидеть, куда он пойдёт, что будет делать и с кем будет разговаривать. Это была опасная игра – дать ему уйти, но сейчас ситуация стала настолько напряжённой, что стоило играть только в опасные игры. Люди Вальдора очень любили такие вещи. Позволить объекту подобраться поближе, позволить им проверить защиту, может быть, даже впустить прямо в центр того места, куда они хотели попасть.
Таким образом, вы узнаете всё о своих потенциальных слабостях, всё время держа группу под пристальным наблюдением.
Они называли это кровавыми играми. Это была хорошая концепция, но Фо тоже был хорош в играх, и ему очень нравилась кровь. Проблема с тем, если подпускаешь врага близко, заключалась в том, что тот мог ускользнуть от хвоста как раз тогда, когда вы этого не хотели, и тогда у вас возникали проблемы.
Ему нужно быть на высоте. Ему нужно иметь возможность изменить внешность, манеры, сделать так, чтобы его невозможно было отследить. Ему нужно быть начеку. Ему нужно использовать весь свой опыт и всё же рискнуть.
Всё это стало очень сложным. Он направился прочь от района Кланиум и проложил обратный маршрут вокруг основания Противосолонной башни. Он полностью выпал из людского потока на несколько часов, затем снова появился в автомобиле, который бросил через три зоны, угнал такую же модель и направился обратно. Он убил ещё четыре раза, дважды тайно, дважды демонстративно, и сменил одежду и выражение лица. Он оставил очевидный след на когитаторном терминале, затем такой, который трудно найти, а после подготовил взрыв всей сети, как только снова отправится в путь.
Весь этот шум дал ему достаточно времени, чтобы добраться до первого настоящего места назначения – склада медикаментов Имперской армии, спрятанного глубоко в импровизированном гарнизонном хабе под анклавом Виридаримского дворянства. Место было переполнено, битком набито перепуганными солдатами, готовыми к выступлению, но они не обратили на него особого внимания, когда он протискивался мимо. Зачем им это нужно? К тому времени он был в форме полковника, и единственное, чего они могли ожидать, если бы попались ему на глаза, – это шквал нежелательных приказов.
Он спустился на несколько уровней, уверенно пробежав по металлическим лестницам туда, где с голого камнебетона свисали люмены, а количество персонала наконец поредело. Медицинский склад располагался прямо на дне глубокой шахты, охлаждаемый промышленными холодильниками и запертый тяжёлыми стальными дверями. Двое дежурных охранников изобразили аквилу, когда он пронёсся мимо них.
Внутри находилось узкое пространство, втиснутое между рядами ящиков с припасами, холодное плохо освещённое и вызывавшее клаустрофобию. За диспетчерским столом размещались большие встроенные шкафы. Одинокая дежурная сидела за стойкой, окружённая планшетами с заявками. Она выглядела юной, измученной и испуганной. Её работа здесь, внизу, вероятно, была в основном заполнена офицерами, кричавшими ей невозможные вещи, поскольку запасы всего уже давно стали критически низкими. Это было ужасно несправедливо – то, что эта война сделала с людьми. Но её неприятности скоро закончатся.
– На службе Ему, солдат, – сказал Фо, одарив её своей самой сочувственной улыбкой. – Мне нужен доступ в защищённое хранилище.
Она нервно уставилась на него:
– Э-э, у вас есть допуск, сэр? Я не могу предоставить вам коды без них.
Он всё время смотрел прямо на неё – не агрессивно, с уважением, но твёрдо:
– Давно на дежурстве?
Она кивнула:
– Я не знаю, что случилось со следующей сменой. Я должна была сдать дежурство семь часов назад.
Фо фыркнул.
– Я займусь этим. Это твоё расписание? – Он протиснулся мимо стола, туда, где к доске была приколота стопка выцветших бумаг.
– Сэр, вам действительно не следует...
– Боже мой, тебя ''бросили'' здесь, внизу. Я позабочусь о том, чтобы тебе стало немного легче. И всё же, пока я здесь, лучше мне заглянуть в это хранилище. Мне нужны кое-какие хирургические реконструктивные инструменты, какие-нибудь средства для обработки кожи, маски с феромонами и тому подобное.
У неё хватило присутствия духа удивиться.
– Там не так уж много того… что вы назвали. Я действительно не уверена, что смогу...
Затем он прижался к ней и приложил палец к её губам. Он и забыл, как это было весело.
– Видишь ли, у меня важное дело, и буду очень признателен за помощь – времени мало. – Он снова улыбнулся своим лучшим доброжелательно-отеческим взглядом. – И перестань беспокоиться о процедурах – мы на войне. Помоги мне с кодами, и мы быстро покончим с этим. Серьёзно, что плохого может с тобой случиться?
''Сигизмунд берёт чёрный меч''.
[[Категория:Ересь Гора: Осада Терры / Horus Heresy: Siege of Terra]]
[[Категория:Ересь Гора / Horus Heresy]]
