Голос Марса / The Voice of Mars (роман)

Материал из Warpopedia
Перейти к навигации Перейти к поиску
Pepe coffee 128 bkg.gifПеревод в процессе: 5/24
Перевод произведения не окончен. В данный момент переведены 5 частей из 24.


Голос Марса / The Voice of Mars (роман)
Voiceofmars.jpg
Автор Дэвид Гаймер / David Guymer
Переводчик VodIS
Издательство Black Library
Предыдущая книга Око Медузы / The Eye of Medusa (роман)
Год издания 2018
Подписаться на обновления Telegram-канал
Обсудить Telegram-чат
Экспортировать EPUB, FB2, MOBI
Поддержать проект

Действующие лица

Лорды Железных Рук

Кристос — Железный Отец клана Раукаан

Веррокс — Железный Отец клана Вургаан

Антал Хараар — лорд-библиарий

Йоргирр Шидд — Железный Отец


Клан Раукаан

Теларрч — первый сержант

Нихол — апотекарий

Шульгаар — Железный Капеллан


Клан Гаррсак

Дрэварк — Железный капитан

Браавос — Железный Капеллан

Артекс — второй сержант

Джаленгаал — десятый сержант

Боррг — боевой брат конклава Джаленгаала

Бурр — боевой брат конклава Джаленгаала

Деймион — боевой брат конклава Джаленгаала

Хьюгон — боевой брат конклава Джаленгаала

Каррт — боевой брат конклава Джаленгаала

Лурргол — боевой брат конклава Джаленгаала

Стронций — боевой брат конклава Джаленгаала

Торрн — боевой брат конклава Джаленгаала


Клан Борргос

Думаар — апотекарий

Лидриик — главный библиарий, ранее находился под командованием капитана Караула Смерти Харсида

Тартрак — шестой сержант


Госпитальеры

Миркал Альфаран — магистр ордена

Гальварро — Почтенный, Сенешаль


Адептус Механикус

Никко Палпус — логи-легат, генерал-фабрикатор Тенноса, верховный Голос Марса

Талос Эпсилон — мета-хирургеон, второй Голос Марса

Хиралиас Тарл — третий Голос Марса

Экзар Севастиан — заместитель фабрикатора Фабрис Калливанта

Луар Оэлур — экзогенитор, NL-Primus нулевого уровня

Карисми — магос калькули клан Раукаан

Юриэль Фи — магос-инструктор

Мелитан Йоланис — технопровидец

Баракиэль — начинающий технодесантник, Ангелы Порфировые

Баррас — начинающий технодесантник, Рыцари Дорна

Текиан — начинающий технодесантник, Обескровленные

Сигарт — начинающий технодесантник, Чёрные Храмовники

Кардан Стронос — начинающий технодесантник, Железные Руки, клан Гаррсак


Ордо Ксенос

Талала Язир — инквизитор

Харсид — капитан Караула Смерти, из ордена Призраки Смерти

Имир — десантник Караула Смерти из ордена Космические Волки

Каллас Мор — апотекарий Караула Смерти из ордена Медные Когти

Арвин Раут — скаут из ордена Железные Руки

Хрисаар — скаут из ордена Железные Руки

Лаана Валоррн — убийца Медузианского Культа Смерти


Дом Калливант

Фабрис — принцепс из дома Калливант


Искусственный Мир Алаиток

Йельдриан — Автарх

Эльрусиад — Наварх


Дети Императора

Айоашар Азир — демон, известный как «Сапфировый Король»


>>> НАЧИНАЕТСЯ ВЫГРУЗКА >>>

>>> ИНФОРМИРОВАНИЕ >> НЕОРТОДОКСАЛЬНЫЙ ВЗГЛЯД КРИСТОСА

Еще до того, как первые вольные торговцы начали гоняться за «Легендой о Стенелусе», до того, как апостолы Марса отправили свои первые миссии в этот воспетый мир, погруженный во мрак, вера в единого организатора пронизывала его мехомагическую культуру.

Сходство с доктринами Марса и почитанием Омниссии как архитектора и хранителя, должно быть, было поразительным.

Многие члены Марсианского Синода рассматривали эту конвергентную культурную эволюцию как свидетельство того, что квазибожества, известные медузийцам как Патриархи Кланов [СМ. ИНФОРМАЦИОННЫЙ ПОДПАКЕТ >> МИФЫ И ЛЕГЕНДЫ], были пионерами марсианского, а не земного происхождения. На фоне культурной и территориальной борьбы, которая формировала лояльность Старому Солу даже в разгар Великого Крестового похода, это было удобное заявление. Оно оправдывало усилия по выведению этого нового мира из объятий Терры на орбиту Красной планеты. Магосы-антропологи, изучающие культуры Медузы, установили, что единый организатор, Омниссия, как сейчас именуют этот феномен, возник просто в результате обыкновенной мифологизации Патриархов Кланов и связанных с ними мифов-предшественников.

Эта теорема была дискредитирована множество раз на протяжении тысячелетий [УТОЧНЕНИЕ >> ПЕСНИ О ПУТЕШЕСТВИЯХ].

Великая схема, заложенная Омниссией в галактический порядок с самого начала, проявляется во всем. Сказать, что все происходит в соответствии с Его волей, будет неточностью.

Все происходит в соответствии с Его замыслом…

Пролог

Связующим звеном «Риен Ишаншар» — или «Красной Луны над Копьем Иши» на языках низших рас — была сдержанность под маской роскоши. Каждая занавешенная галерея и дугообразная лестница были неотъемлемой частью формы, каждый элемент антаблемента, обшивки и фриза с золотыми листьями был выражением утонченной строгости. Скульптуры, изображающие падших богов и героев Эльданара, появлялись из стен самым реалистичным образом, будто сами божества были извлечены из призрачной кости по настоянию мастера. Живые альдари стояли или сидели внутри украшенных драгоценными камнями рядов психопластических дисплеев, управляя материнским кораблем при помощи мысли, песни и, если в том была необходимость, ловкой игры рук. Драгоценные камни, встроенные в неуправляемые, казалось бы, станции, пульсировали и вибрировали, а окружающие их витрины с камнями мерцали под управлением умерших.

Изображающие гибель Эльданеша знамёна встрепенулись, когда по нексусу разнеслась песня стонущего кита. «Райен Ишаншар» был сознанием, сформированным из разумов его экипажа. Связанный с ними как личностью, так и духом, наварх Эльрусиад ощущал эти разумы, будто собственные.

Он был в полном костюме из гладкого синего боди-пластека с ребристыми жёлтыми полосами, на устойчивой талии — пара пристегнутых сюрикенных пистолетов и изогнутый силовой клинок. С плеча свисал плащ из призматических кристаллических чешуек, отражающих цветные огни нексуса. На лице Эльрусиад носил маску.

Её лик отображал пустоту глубокого космоса: психопластик был отмечен лишь одной яркой звездой, выгравированной на щеке. Звезда Хoeк. Звезда моряка. Она одинаково скрывала как его лицо, так и мысли, тем самым защищая «Райан Ишаншар» и его команду друг от друга.

Он чувствовал, как они реагируют на его спокойствие.

— Человеческий корабль приближается, — объявила Лаурелей, обходя вокруг помоста Наварха; одну руку она положила на украшенную драгоценными камнями рукоять меча, одной ногой навсегда ступив на Путь Воина. — Они собираются открыть огонь.

+Приготовься к удару+, подумал он.

Корабль содрогнулся.

Звон гармонии раздался по всему нексусу, когда вспомогательные песни кинетических опор поглотили энергию удара; для массированной огневой мощи чудовища, чьё водоизмещение превосходило «Ишаншар» в восемь раз, защитные галополя выглядели как насмешка. Удары наносились абсолютно беспорядочно.

Корабль закричал. У себя на панели путеискателя Марендриэль вздрогнула от перенесенной боли.

Эльрусиад смог удержать мысли в равновесии. Он знал, на что способен его корабль.

+ Покажи им хвост, Марендриэль. На всех парусах к Паутине. Пусть великий бык преследует проворного Курноуса. Пусть он в своём буйстве уничтожит собственный лес. Они не забудут судьбу того, кого они называют Ханом. Они не посмеют преследовать нас там.+

Лаурелей повернулась к Эльрусиаду. Её высокие скулы и репутация вспыльчивой женщины всегда придавали ей надменный вид.

— А что насчет автарха Йельдриана? Что, если он вернется и не найдет нас здесь?

+Мы не можем сражаться с этим левиафаном, любимая+

Лаурелей фыркнула и отвернулась.

Невозмутимый Эльрусиад посмотрел сквозь неё на путеискателя.

+Давайте посмотрим, умеет ли мон-кей бегать.+

Марендриэль уже выполняла свою задачу, и Эльрусиад почувствовал едва заметное изменение баланса, когда полностью расправленные паруса «Райен Ишаншар» поймали солнечный ветер. Ускорение толкнуло Эльрусиада назад, и он усилил хватку на прутьях; в ответ на это вязко-упругий металл затвердел.

При помощи миллиарда переплетённых чувств он наблюдал, как имперский зверь отстал от погони, видел огромные рога разъяренного бога-быка, беспорядочно разгребающего пустоту.

+Прибавьте йоту к левому борту. Настройте галополя на конвергенцию.+

Он почти жалел человечество.

Их пребывание среди звезд будет недолгим.

По бесконечному контуру «Райен Ишаншара» пробежал уже не страх и не тревога, а ярость. Её древние кости задрожали. Её психоактивная кожа ощетинилась гравитонными пульсарами и термоядерными излучателями, затаенная ненависть мертвых предков разжигала огонь в сердцах живых. Он чувствовал её ярость из-за того, что такие, как она, могут попасть в засаду таких, как…

Они.

+Успокойся, Ишаншар, + послал Эльрусиад, изо всех сил пытаясь сдержать её. +Только… Глаз Асуриана... видит все.+

Марендриэль раскинула руки в воздухе над навигационной консолью. Её лицо было повернуто в сторону, будто она слушала отчеты устройства не только мысленно.

— Два ударных крейсера, семь кораблей сопровождения, в дополнение к «Чудовищу». — Камень душ, встроенный в консоль рядом с ней, ярко пульсировал, издавая дрожащую визгливую песню. — Я прошу прощения. Восемь кораблей сопровождения.

Эльрусиад видел расположение врага глазами «Райен Ишаншар».

+Они хотят схватить нас. Они знали, что мы придем.+

— Вы говорите о мон-кеях, — сказал Лаурелей. — А не о старухе Мораи-Хег.

Эльрусиад закрыл глаза. Дрожь, пробежавшая по палубе, ослабла, корабль успокоился, почувствовав его намерение.

Он чувствовал настойчивый дух корабля. +Да+. Общая воля наполнила его, и его руки поднялись в двойном согласии.

Команда отводила взгляды, тянулись к своим путевым камням и шептала песни мертвым богам, даже воинственная Лаурелей, в то время, как «Райен Ишаншар» стонала от дальнобойных выстрелов приближающейся волны человеческих военных кораблей.

Не говоря ни слова, Эльрусиад взялся за края маски. Как только он решил её убрать, маска легко сошла с лица.

Он повертел её в руках.

На мгновение на него уставилось неумолимое изображение его собственного лица, но слабая психопластика уже начала терять связь с его разумом, становясь мягкой и вместе с тем теряя форму.

Глубоко опечаленный Эльрусиад вздохнул. Его сердце колотилось, как свинцовый барабан.

И он снова поднял маску к лицу.

Жидкий пластек растекся по его плоти, и черты маски заменили черты его лица.

Рот скривился в усмешке, а глаза сузились. Выражение лица посуровело. Звезда Хоека поблекла, и на ее месте от уголка глаза тянулась неглубокая борозда, врезавшаяся в пластек. Одинокая слеза, пролитая в награду за отнятие жизни.

На Пути любого моряка наступает момент, когда он должен сдаться аспекту Каэлы Менша Кхайн.

Сейчас эта перспектива не внушала Эльрусиаду никакого страха.

Когда он посмотрел вверх новыми, налитыми кровью глазами, его душа была расплавленным металлом. По краям зрения сгустилась красная дымка, и там, где он раньше видел ровную пульсацию огней драгоценных камней и камней душ, теперь ощущал нарастающий пульс войны. Он видел, как явно Марендриэль борется с тем, чтобы её растопыренные пальцы не превратились в когти. Лаурелей лизнула обнаженный клинок, от чего в воздух поднялся пар, будто клинок был только что с наковальни Ваула.

Эльрусиаду не нужно было доставать собственное оружие. Его разум был связан с их величайшим оружием. «Райен Ишаншар» мурлыкал в гармонии с насилием.

Эльрусиад поднял палец, будто он был провидцем, ставящим Знак Судьбы, и выделил более легкий из двух крейсеров, который быстро приближался.

Его голос походил на дым.

— Этот будет первым.

>>> ИСТОРИЯ >> БИТВА ЗА ФАБРИС КАЛЛИВАНТ, 212414.M41

Каждый из миллионов миров Империума находится в состоянии постоянной войны. Разветвленные сети промышленности и бюрократии превращают поселения на отдаленных мирах в людей и оружие на бесчисленных полях сражений. Сельскохозяйственные культуры и домашний скот перемещаются по секторам и сегментам. Минеральные богатства изымаются, измельчаются до сырья для боевых машин и звездолетов, после чего поступают в храмы-кузницы бесконечным потоком щедрот [ПОДПАКЕТ ДОСТУПА >> ДОГОВОР ОЛИМПА] Священного Марса. Дети платят десятину его армиям, неисчислимым миллиардам, брошенным в бесконечную мясорубку Имперской гвардии. От самого благородного цивилизованного мира до самой жалкой колонии в тени Астрономикона, до самого Марса экономика и культура каждого мира формируются этой сетью взаимозависимости и десятью тысячелетиями постоянной и растущей угрозы.

Для мира, находящегося на переднем крае бесконечной войны, масштабы имперской военной машины ошеломляют.

Фабрис Калливант — рыцарский мир, гордая и древняя планета, правящий дом которой властвовал по непрерывной цепочке первородства еще до Эпохи Объединения.

Планета — порт приписки флотилии из дюжины полуразрушенных судов под флагом линейного крейсера типа «Марс», «Золотое Сечение», их сила дополняется объединенным флотом из более чем пятидесяти судов, собранных с союзных и покровительствующих миров-кузниц по всему сектору. Десятки военных кораблей, привлеченных из линейных флотов Трояна и Диммамара, стоят на приколе на соседних якорных стоянках рядом с величественными и более прославленными судами, отправленными из военного флота Обскурус на Кипр Мунди. Однако основой орбитальных укреплений мира является древний звездный форт «Тёмный Страж», крепкая безделушка из зубцов и башенок, выкрашенных в красно-черный цвет Дома Калливант. Численность войск и огневая мощь объединенных флотов огромны, но для принцепса Фабриса, а также имперских и марсианских командиров, которым он подчинен, сердце обороны системы находится в другом месте.

Девять прославленныхбоевых кораблей ордена Госпитальеров, ведомые тысячелетней боевой баржей «Щит Бога-Императора», бросили якорь на высокой орбите.

Госпитальеры — это странствующие крестоносцы [ДОСТУП К ПОДПАКЕТУ >> ОРДЕН ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТОГО ОСНОВАНИЯ], их флоты патрулируют маршруты паломничества, пересекающие подсектор.

Паломничество и торговля выросли за тысячелетие, прошедшее с момента основания Ордена, принося процветание и мир планетам, которые не знали бы ни того, ни другого, если бы Имперские Святые не разбили врагов Человека на их укреплениях за последние десять тысячелетий.

Фабрис Калливант не входил в число таких миров, но он располагался достаточно близко, чтобы его бедственное положение подвергло опасности более праведных и богатых, поэтому госпитальеры протянули руку для его защиты.

На короткое время в средней трети M41 Фабрис Калливант стал средоточием бесконечной войны.

Глава один

«Слабый всегда найдёт оправдание».

Арвин Раут


I

Аугментик Дженис Гилт прижал пальцы к горлу Арвина Раута. Он нахмурился, пытаясь нащупать несуществующий пульс.

В конце концов, Империум — огромен, и я явно не человек, подумал Раут. Сколько времени прошло с тех пор, как я почувствовал биение собственного сердца, — год?

Смертный беззвучно сказал «двадцать» и убрал пальцы, щелкнув ими, будто избавляясь от вероятных микробов под ногтями.

Поняв намёк, нанятый по контракту помощник в хирургическом халате с высоким воротом и узкими рукавами быстро подал полотенце. Гилт пропустил его сквозь пальцы, полируя ногти, и ещё раз оглядел похожее на труп тело Раута.

Раут не моргая смотрел на него в ответ; глаза скаута были затуманены естественным бельмом из мукраноидных волокон.

— Конечно, я могу подтвердить его смерть. Вам нужны копии документов, мисс...?

Дженис поднял глаза и посмотрел поверх проволочной оправы очков, обращаясь к той, чье присутствие Раут ощущал за спиной.

— Лаана Валоррн, — последовал ответ. — И… нет.

На лице аугментика появилась тонкая улыбка.

Сомневаюсь, что кто-то в этом месте представляется настоящим именем. Зачем он вообще спрашивает?

Покачав головой, Дженис снова опустил глаза. Он положил руки на боковые поручни каталки для взвешивания и попытался сменить выражение лица, явно стараясь не выглядеть так, будто какой-то колючий чужеземец только что бросил в его клинике останки принцепса Фабриса Первого. Дженис пальцем провёл по одному из гибких стержней, которые тянулись от восстановленного левого плеча Раута к соседней грудной мышце.

Липкий. Холодный. Никто не сыграет труп лучше Железнорукого. Раут подавил желание поморщиться, когда пытливые пальцы аугментика переместились на его грудную пластину. На лице смертного появилась ещё одна хмурая гримаса.

— Я не могу нащупать рёбра.

— Он не обычный человек, — последовал краткий ответ Лааны.

— Это-то я вижу.

Дженис проверил показания на боковой панели тележки, которая была скрыта от глаз Раута.

— Два с половиной метра роста. Четыреста килограммов веса. Даже с учётом аугментаций, которые, должен заметить, отменного качества — его мышечная масса слишком велика для такого роста. — Он снова посмотрел поверх очков на Лаану, будто она была медиком-первокурсницей, имевшей наглость указать преподавателю на орфографическую ошибку. Он довольно скоро пожалеет об этом. — Обычно я не задаю подобных вопросов. В противном случае я бы и близко не добился успехов в бизнесе. Но я просто обязан узнать, кто он такой?

— Тот, кто не похож на нас с вами.

— Не нужно быть одобренным Домом специалистом по аугментации, чтобы это констатировать.

— Не нужно. Но меня заверили в вашем благоразумии.

Дженис принюхался.

— Вас правильно проинформировали.

Несмотря на ранний вечер, тесная маленькая сортировочная, служившая практике Джениса Гилта фасадом, уже начала заполняться народом. Избитые посетители с посиневшими губами и вытаращенными глазами обмякли на стульях. Большинство из них явились с травмами от резких ударов по затылку; при помощи одного лишь беглого взгляда Раут незаметно выделил шестерых пациентов с ножевыми ранениями, двоих — с огнестрельными, одного — после падения с большой высоты или столкновения на высокой скорости и даже одну естественную травму. Некоторых привезли родственники, стремясь заработать на своем горе, а кого-то — люди, желающие наживы. Все они проявляли нетерпение. Усиление имперского присутствия на Форт Калливанте привело к тому, что стоимость мяса на чёрном рынке выросла в геометрической прогрессии.

Вычисление одного из множества подпольных дилеров, которые снабжали Форт Механикус трупами, было самой легкой частью этой миссии.

Дженис Гилт отличался от прочих лишь тем, что ему не повезло.

— Я могу предложить вам... — Аугментик непроизвольно снял очки, затем быстро водрузил их на место и начал массировать виски. — Двадцать пять гульденов, — внезапно объявил он, повысив голос так, будто задавал вопрос, а не называл цену. Крупный, весь в культистских татуировках мужчина, сидевший неподалеку, побрызгал из чашки с водным раствором.

— Тридцать пять, — сказала Лаана.

— Согласен, — отозвался Дженис, просияв. Похоже, он был готов заплатить впятеро больше и всё равно счёл бы это хорошей сделкой.

— При одном условии.

Лицо мужчины вытянулось.

— Продолжай.

— В теле есть определенные имплантаты. Уникальные технологии. Вещи, которые можно было бы проследить до моего работодателя, если проявить упорство. Она настаивает, чтобы я присутствовала при проведении ваших процедур и обеспечила безопасное возвращение этих имплантатов.

Аугментик ещё раз внимательно посмотрел на скрытную особу. Раут попытался представить, как бы она выглядела в глазах ему подобных.

Девушка. Девятнадцать лет. Нездорово бледная. Тёмные, подстриженные на затылке волосы. На ней была форма обслуги из какого-то малого Дома. Идеальная маскировка… была бы, если бы не крепкая мускулатура, заметная из-за калливантийской моды на короткие рукава. Рельефность подчеркивали тонкие тросики, улучшающие опорно-двигательный аппарат. А ещё — тату на бицепсе. Раут, конечно, хорошо её помнил.

Белая длань. И готическая цифра «X».

Фабрис Калливант располагался вдали от торговых путей и устоявшихся театров военных действий. Чужеземцы были здесь далеко не обычным явлением.

— Я прекрасно понимаю, — сказал Дженис.

Хлопнув в ладоши, он подал сигнал ожидающему сервитору-ассистенту подняться. Раут оставался неподвижным и наблюдал, как каталка развернулась и с грохотом проехала сквозь ряд дверей в задней части клиники.

Несмотря на мрачную атмосферу сортировочной комнаты, которая была продолжением улицы, Дженис Гилт гордился своей сценой.

Все поверхности натёрты. Каждое сверло и лезвие скальпеля отбрасывали резкие отблески, а ежедневная полировка антисептиками только подчёркивала их остроту.

Накладные серворуки и диагностический набор военного класса, должно быть, приобретались с большим трудом; они были почти так же хороши, как и всё, чем пользовались фавориты Дома Калливант. Рядом с высококлассной боевой аугментикой на полках стояли банки с пузырящимися киберорганическими жидкостями, в которых хранились искусственные мозги — субразумы, закодированные с помощью грубых боевых алгоритмов.

Сервитор подтащил Раута к месту под точечными лампами. Хирургические руки зафиксировали колеса тележки, и он отбыл с той же бездумно кровожадной бесцеремонностью, с какой прибыл. Огни медленно выжигали очертания на сетчатке Раута.

И все же он по-прежнему не моргал.

— Итак, — сказал Дженис. — Вы можете начать с того, что скажете мне, где именно я смогу найти имплантаты вашего работодателя, а затем можете забрать свои тридцать пять гульденов из моего...

— Эта комната звукоизолирована, верно? — спросила Лаана.

— Да, так и есть. Большинство людей не хотят слышать...

Лаана прислонилась к двери спиной, и та, щёлкнув, закрылась.

Раут почувствовал, как во рту скопилось слюна.

Наконец-то.


II

Лицо забрызгало кровью и осколками костей, а мгновение спустя окатило вонью сгоревшего лиддита[1], фицелина и испаренного мозгового вещества. Арвин Раут втянул пары через ноздри, затем открыл рот, чтобы вдохнуть больше. Кровь хлынула через его бионическое сердце, как обезжириватель через банку с прометием. Оно болело. Прежде такого не случалось. Как будто связанные с сердцем мышцы и нервы пребывали в постоянном напряжении, ожидая, когда оно заработает.

— Мог бы просто свернуть ему шею.

Лаана больше никак не отреагировала на выстрел. Кровь забрызгала её маскировку и то, что было под ней — холодное, каменное лицо убийцы медузийского культа.

— Зачем ты в него выстрелил?

Потому что я этого хотел. Потому что мне нравится звук моего болт-пистолета, его звон в ушах, выражение лица аугмента в момент, когда его затылок взорвался. Потому что я

— Остынь и подними его.

Раут, ворча, сполз с каталки; мышцы у него напряглись, а аугметические сухожилия на руке ныли после длительного периода бездействия. Раут возвышался над смертной женщиной, дрожа и отдуваясь. Лаана подняла глаза; девушка хорошо контролировала страх.

— Я тебе не прислуга, — сказала она.

— Подними его.

Раут представил, как мозги убийцы размазываются по кафельной стене. У хирурга был телохранитель, госпожа инквизитор. Ничего не поделать.

— Твой храм должен был воспитать тебя получше.

— Некоторым приходится работать с тем, что имеют. Нельзя же возвысить всех при помощи генетического колдовства.

Я только что выстрелил ей в лицо. Похоже, это каким-то образом оскорбило Омниссию. Я не могу понять, как.

— Слабый всегда найдёт оправдание.

От легкого толчка Лаана споткнулась и с грохотом врезалась в тележку с инструментами, а Раут наклонился, схватив мертвого аугментика за мокрые ошмётки горла. Он поднял тело на уровень глаз, будто не замечая его огромный вес.

Мужчина был среднего для своего Дома роста. Его пальцы свисали Рауту до колен. Определить возраст было труднее: Раут привык к технически бессмертным существам, для которых плоть была далеким и отвратительным воспоминанием. Если бы его попросили угадать, то скаут отмерил бы человеку последнюю треть своих лет. Жировая ткань свисала с живота и рук, как плохо подогнанная одежда. Теперь уже слишком поздно возвращаться к портному. Вялые мышцы шеи растянулись под давлением хватки Раута.

Голова превратилась в вязкое месиво, будто пропущенное через мясорубку. Люди. Такие хрупкие. И все же Раут тоже был таким, как этот мужчина, и какая-то часть былой сущности всегда будет отбрасывать тень на него.

— Что это было?

Голос Лааны отвлек его от размышлений.

— О чём ты?

— Ты только что облизал губы.

— Я этого не делал.

— Уверяю, ты это сделал.

— Тогда зачем ты спрашиваешь?

Она набычилась, будто её дворняжка за руку цапнула.

— Я говорила инквизитору, что лучше бы она послала Хрисаара.

Внезапное рычание застало их обоих врасплох.

— Лучше бы ты не упоминала о моем брате, — сказал Раут.

Лаана отступила к двери; рука скользнула за спину, к игольному пистолету, спрятанному в потайном — не слишком скрытом — кармане. Раут тряхнул головой, словно отгоняя нежелательную мысль, и снова повернулся к трупу.

— Иди. Не давай никому войти.

Она вытащила руку из-за плеча и протянула открытую ладонь. Можно подумать, скаут Железных Рук не смог бы её разоружить в тот же момент, когда в глазах проявилось намерение достать оружие.

— Я сделаю для инквизитора Язир то, что она хочет, — пробормотал он, когда Лаана попятилась через дверь в сортировочную.

Раут понюхал лопнувшую голову аугментика. Несмотря на отсутствие сердцебиения, он чувствовал, как глаза начинают пульсировать. Он закрыл их; губы опускались ниже, и вот скаут вонзил зубы в мягкую мясистую плоть. Веки дрогнули, когда в них промелькнули воспоминания о чужой жизни.

Он оторвал зубами кусок плоти и проглотил его, не жуя.

Омофагия в горле задрожала от возбуждения. Образы усилились. Жизнь. Семья. Маленькая девочка, будто бы слайд за слайдом, превращающаяся во взрослую дочь. Раут знал, что и у него, должно быть, когда-то были такие воспоминания. Он часто думал о своих смертных родителях, хотя и не так часто, как раньше, но больше не мог вспомнить их внешность или даже имена. Имя моего отца — Феррус. Бог, покинувший меня за десять тысяч лет до зачатия. Сейчас созерцание этих воспоминаний через призму смертного мало что значило для Раута и совсем не влияло на него.

Он погрузил лицо в красное мясо, поглощая не то, что было самым важным в жизни самого Джениса Гилта, а конкретное воспоминание, которое искали Раут и инквизитор.

Он видел тела.

Грубо аугментированные и вооружённые, одетые в стихари мелких баронств и местных синдикатов, готовые к бою. Они находились в герметичной камере, переполненной людьми, сидящими и стоящими. Металлические стены были увешаны знамёнами, — пародией на великие турниры под открытым небом, проводимые Домом Калливант, Икона Механикус сердито взирала на них сверху вниз. Анклав Механикус. Было в этом символе что-то скверное, — и где-то Раут его видел. Деталь царапала стены его подсознания, но Дженис не видел в этих символах ничего странного, поэтому Раут, поглощенный воспоминаниями, не мог точно определить причину беспокойства, когда увидел это повторно.

Воспоминание продолжалось.

Покупатель.

Он был укутан в малиновые одежды. Или она. С этими Адептус Механикус никогда точно не скажешь. На сгорбленных плечах извивалась цепочка из конечностей. Тьму капюшона с правой стороны пронзало множество огней. Просторный рукав отделился, обнажив обмотанную липкими красными бинтами руку, когда магос вложил прямоугольные кредиты в ладонь Раута — в ладонь Джениса.

Раут глубоко вдохнул зловоние склепа.

— Вот ты где…


III

Когда они вышли из клиники Джениса, шёл дождь. Насколько мог судить Раут, на Фабрис Калливант всегда шёл дождь. Бурлящее изобилие резервуаров и водосточных желобов несло стоки с крыш башен вниз по запутанному лабиринту труб, лязгая через ворота, хлюпая мимо колес, проливаясь через паутину замков и пузырясь через решетки в тротуаре, как будто город переживал последние дни распада.

Напротив выхода, ведущего в переулок, были свалены мешки с киберорганическими отходами; Раут сморщил нос и сдвинул их, вытаскивая из-под мусора доспехи. Дождь уже смыл кровь с обнажённой кожи скаута, и он принялся надевать броню.

Когда-то это тёмный панцирь сиял, — задолго до того, как попал в руки Раута. Теперь же он настолько износился, что стал практически серым. Стёрлись даже знаки клана и ордена. Каллас говорил, что это всего лишь армапластовые пластины, не наделенные духом силовой брони. Что апотекарий мог знать об этом? Но Раута заверили, что его боевое снаряжение не ответит на это оскорбление в будущем.

Укрывшись в дверях клиники, Лаана спокойно разобрала свой игольник. Затем, набросив плащ на голые плечи, она перепрыгнула через маслянистые лужи и присоединилась к Рауту на другой стороне улицы.

— Готов?

Она возилась с накидкой, будто разглаживая складки, при этом незаметно поправляя потайные кобуры.

— Ты на удивление чистенькая, — сказал Раут.

— Не люблю беспорядок.

— Я в курсе.

Раут посмотрел вверх. Благодаря мукраноидной плёнке ему не надо было щуриться, когда по глазам бил тёплый дождь, пропитанный отходами. В основном это были промышленные аэрозоли, накопившимися за тысячи лет, но его обостренное чувство вкуса могло уловить специфические следы выхлопов от восьми различных классов атмосферных истребителей Империума, Механикус и боевых кораблей Госпитальеров. Изношенный панцирь заскрипел, когда Раут размял шею, чтобы кровь Джениса стекла с лица.

Он почти мог разглядеть огни в далеком клубке, укутанного дождём, будто туманом, неба. Ложные, горящие днём звёзд. Раут подумал, что это могла быть «Леди Грей», но на таком расстоянии даже он не мог разглядеть.

— Никогда бы не подумала, что Адептус Астартес могут так долго витать в облаках.

Никогда бы не подумал, что ты можешь так выводить из себя.

— Пошли.

Несмотря на военное предназначение, отраженное в названии, Форт Калливант был городом, где обитало сто одиннадцать миллионов душ. По его магистралям быстро рассекали транспортные средства, а грунтовые воды переливались через стеклянные барьеры, будто те пересекали стремительные реки. На стекле были изображены гордые образы древних врёмен, но, как и все на Фабрисе Калливанте, они были ужасно, болезненно старыми. Краска выцвела, а образы растворились в стекле и дожде. Зубчатые жилые башни, такие же огромные и рябые, как любой линкор, пропускали ливень через пересекающиеся ярусы дорог и пешеходных мостов. Миниатюрные ураганы, вызванные причудливым микроклиматом, рвали промокшие знамена, со скрипом и стоном прокладывая себе путь между древними зданиями. Обветренные горгульи одинаково насмехались как над пешеходами, так и над транспортными средствами. Они сжимали в лапах шестеренки или были скованы цепями, олицетворяя укрощение человеческой звериной природы при помощи благого порядка и разума. И всё же горгульи хитро косились, сливая воду, но никто не поднимал головы: всем было наплевать.

Быстрой походкой Лаана преодолела несколько пешеходных мостков; она всегда шла первой, а Раут — на шаг позади.

Богатая чужеземка и её нечеловеческий телохранитель. Они много раз репетировали эту роль. Как и Лаана с Хрисааром. Все избегали их. Несмотря на бесконечный поток людей с Калливанта, никто не хотел подходить к Рауту слишком близко.

На следующем подъеме они наткнулись на отряд гвардейцев, перекрывших дорогу «Химерой». Гвардейцы, сгрудившись в кучу, наблюдали, как местные правоохранители проверяют удостоверения личности у пешеходов.

Эти гвардейцы — с другого мира: одеты в тёмно-синюю униформу с золотым галуном, накрахмаленную и строгую, под стать хозяевам. Пуговицы блестят. Лазганы скрупулезно ухожены. С остроконечных шапок капала вода, отчего набивка на плечах провисала. «Химера» тоже будто только с парада — идеально синяя, словно её красили для поездок по дорожному покрытию. Никому из этих гвардейцев не было места на этой жалкой планете. Слишком идеальны для грядущей войны. Мордианский бронированный кулак. На Фабрис Калливанте были развернуты одиннадцать полков с этого мира, но нашивки и знаки отличия стоявших здесь гвардейцев обозначали их как Третье отделение, Девятый взвод, 74-я рота Мордианского XXIV бронетанкового полка.

Один из местных силовиков, невысокий, коренастый мужчина в чёрном флак-бронежилете, с суровыми чертами лица и реденькими волосами, виднеющимися из-под тускло-зелёного полу-визора, просматривал промокшие бумаги Лааны. На плече у него висел дробовик.

— Что стряслось? — спросила Лаана.

Мужчина выругался под нос, стряхивая капли с бумаг, поднося их к настенному светильнику и время от времени нервно поглядывая в сторону Раута.

— Небольшая стычка. Ничего особенного.

Лаана прикрыла раскрытый рот ладонью — жалкая попытка изобразить встревоженную рабыню с феодального мира, но мысли мужчины были заняты другим.

— Можно подумать, что у Фратерис Аэквалис[2] мало проблем с вторжением.

— Кабы я знал, что у них на уме, — проворчал охранник, возвращая ей документы. Бумаги были идеальны. Естественно. — Последний трамвай до Маченва через двадцать минут. Вы же не хотите пропустить комендантский час.

Лаана с ледяной нежностью поблагодарила офицера.

— Не выпускай дробовик из рук, — буркнул Раут, идя за ней через контрольно-пропускной пункт. Силовик напрягся и тут же прижал оружие к бронежилету.

Мой личный вклад в войну.

Благодаря всё тому же потемневшему от времени стеклу мосты по другую сторону контрольно-пропускного пункта были превосходно защищены от непогоды; на расписанном стекле был изображён проливной дождь и сцены с имперскими рыцарями в мире и войне. Лаана стряхнула с себя накидку.

Один пролёт стены и половина дороги были оцеплены множеством вооруженных силовиков. Следователи изучали обломки — похоже, итог погони на высокой скорости, окончившейся аварией. На дороге были видны следы от покрышек, противопогодное стекло изрешетило градом пуль. В центре этой огненной дуги на выцветшей диораме, изображающей Рыцаря Дома Калливант и отряд Железных Рук, сражающийся с чем-то вроде орды Легионес Астартес, изображенной в виде многоголовой змеиной волны, красовалась Шестерня Механикус.

Я знаю, что здесь изображено, понял Раут. Битва времён Ереси. Из-за своих приглашений 34-я рота Клана Моррагул, «Медные когти», размещалась в гарнизоне Фабрис Калливанта в уплату долга и из-за этого избежала самых сильных пожарищ Истваана.

Сервитор сжатым воздухом счищал граффити со стекла. Осталась только «человеческая» половина иконы. Она располагалась с неправильной стороны.

Раут мог бы списать это на невежество художника, но что-то в этом символе показалось ему неуловимо и глубоко неправильным. Раут нахмурился, пытаясь сквозь зуд в черепе вспомнить, где он видел подобную эмблему раньше, но не смог.

— Фратерис Аэквалис, — сказала Лаана и сплюнула.

Убийца взбежала по лестнице, ширины которой хватило бы на тысячу человек. Подражая местным калливантийцам, она снова накинула плащ, водопадом разбрызгивая капли дождя, который каскадом стекал по каменным ступеням.

Раут зашагал за ней. Ступени вели на открытую площадь, все еще оживленную, но попритихшую из-за того, что она была открыта разгулу стихии.

Сеть посадочных площадок различных размеров раскинулась, как гармонично расположенные круги, пересекаемые пешеходными дорожками, которые прерывали редкие крепостные шпили. Погрузчики для сыпучих грузов выключались и поднимались наверх. Однозадачные сервиторы загружали, разгружали, заправляли, давали указания случайным сбитым с толку клеркам из других миров и возили туда-сюда нагруженные поддоны с материалами. Люди в промокших от дождя плащах размахивали флуоресцентными палками; они должны были быть регулировщиками, но скорее добавляли неразберихи, беспомощные в потоке солдат, идущих сквозь дождь, разносивший струи охлаждающей жидкости и выхлопных газов.

Раут издал глубокий, гортанный предупреждающий звук и чуть не вывихнул Лаане плечо, затащив её за оклеенную информационными листовками колонну.

Из уличной серости появились две облачённые в огромные доспехи фигуры. Космодесантники! Их броня была безжизненно-белой, будто обрамлённая золотым ореолом карликовая звезда, пластины доспеха — исписаны священными текстами и стихами. На левом наплечнике красовался красный крест Госпитальеров. Правую часть заполняла цепочка мрачных символов: песочные часы, щиты с тиснением в виде черепа и аквилы. Раут предположил, что эти знаки обозначали принадлежность к отряду и роте; из-за этой маркировки трудно было сказать, соответствует ли структура Госпитальеров кодексу. Думаю, меня это не волнует. Даже неторопливой, сотрясающей платформу походкой они опережали окружающих смертных.

Они прошли мимо укрытия Раута и Лааны.

— Погоди, — прошипел Раут на ухо убийце, притворяясь, будто обсуждает какой-то из указов на информационном столбе. Мне тоже не нужно прилагать много усилий, чтобы это изобразить. Раут предполагал, что чувства Госпитальеров так же остры, как и у него. Даже острее — благодаря преимуществам силовой брони Мод. VII. Инквизитор Язир делала ставку на то, что космодесантник-неофит, обладая преимуществами полноценного астартес, не будет привлекать к себе столько внимания.

Раут знал, что настоящего космодесантника этим не обманешь.

Как только двое Госпитальеров снова скрылись под дождём, он облегченно вздохнул и кивнул.

— Пошли. Я вижу станцию связи.

Лаана привела их к приземистому строению с квадратными стенами; постройка выглядела как обычный бункер, за исключением небольшой мерцающей люмен-вывески с названием и стоящей на плоской крыше маленькой тарелке приёма-передачи, в которой скапливалась дождевая вода. Это был сторожевой узел связи.

Внутри царило оживление.

Раут внезапно напрягся, ссутулил плечи и вошел первым.

Внутри было многолюдно. Люди заставляли его чувствовать себя неловко. Бурлящий поток нескольких сотен человеческих существ, одновременно существующих в одном и том же месте, сладкие ароматические вещества на цветочной основе, которыми они скрывали зловоние собственной плоти, статический заряд дешевой ткани, трущейся о такую же дешевую ткань. Он ненавидел это. Раут прожил всю свою жизнь, за исключением кратких взрывоопасных эпизодов, в бронированном ящике, который делил примерно с дюжиной других людей. Медуза была негостеприимной пустыней; её единственный город был практически заброшен большую часть года.

Конечно, тренировки с сержантом Тартраком не раз уводили Раута за пределы родного мира, но никогда — в мир, подобный этому.

Они все выглядели такими... слабыми.

Несколько минут Раут разглядывал комнату; вначале на него не обращали внимания, но присутствие взвинченного скаута быстро очистило помещение от праздношатающихся зевак, а Лаана в это время протиснулась в очередь к одной из кабин связи.

Учитывая, что околоорбитальные диапазоны разрывались от трафика связи, связаться с «Леди Грей» при помощи портативного вокс-устройства было чуть менее, чем невозможно. При помощи силовых доспехов Госпитальеры могли бы сделать это буквально в мгновение ока, но Рауту повезло меньше. Он нахмурился от этой мысли. После того, как разгромленный клан Борргос захватил Теннос, статус полноценного боевого брата был ему почти гарантирован, Раут станет им, как только инквизитор освободит его с Хрисааром от службы.

Эта мысль и возбуждала, и вызывала отвращение.

После короткого ожидания Лаана сняла трубку. Она набрала несколько цифр, после чего воспользовалась своей идентификационной карточкой. Терминал щелкал согласно последовательности клавиш, устанавливая необходимые соединения. Лаана поднесла трубку к уху, рассеянно наблюдая за дождём. Раут слушал, скрестив руки на груди; через две минуты убийца молча передала ему трубку.

Голос на другом конце был изменён при помощи вокс-искажателя, но всё равно звучал как женский.

Лаана сказала мне, что ты видел, куда отправляют тела.

— Не совсем. Это не Экзар Севастиан, но в воспоминаниях хирурга была фигура, которую я узнал по предоставленным вами пиктам. Может быть, кто-то из его старших адептов. Имени я не знаю, но я узнаю его, если увижу снова.

Неплохое начало. Ты видел что-нибудь ещё?

— Они были в помещении. Объект Механикус. Обширный, туда поместилось бы множество людей.

Это не очень-то сужает круг поиска.

— Там было очень много деталей, — прорычал Раут. — Возможно, мне еще многое предстоит узнать. — Он на мгновение замолчал, чувствуя слабый зуд в металлической руке. — Ты по-прежнему думаешь, что Голос Марса передал это именно Севастиану?

Я в этом уверена. Судьбы Экзара Севастиана и Никко Палпуса слишком часто пересекались за последние полвека. Более того, Севастиан был с Кристосом на планете, которую вы называете Колумнус. Его тамошние владения полностью уничтожены. Я предполагаю, что Севастиан вернул доверие и присутствует здесь только благодаря милости Палпуса. Можно с уверенностью предположить, что он обязан поворотом колеса судьбы именно Палпусу.

Раут хмыкнул. У инквизитора была своеобразная манера речи: она постоянно прибегала к цветистым метафорам и высокопарности.

Вопрос в том, где его найти. Поймать Севастиана — всё равно, что поймать собственную тень.

— По-твоему, его можно найти на этих незаконных турнирах? — Раут вздрогнул. — Кибермантия. Боевая яма для прославленных слуг?

У каждого существа есть свой порок.

Раут фыркнул. Не у каждого существа.

— Дай мне несколько часов. Я найду его.

— Нет. В Форт Калливанте скоро начнется комендантский час, и я не хочу без надобности противодействовать местным правоохранительным органам. Если припугнуть офицеров розеттой, поползут слухи. Следующее, о чём ты услышишь — так это о том, что охотишься на ноосферного призрака Экзара Севастиана.

Раут неохотно угукнул в знак согласия.

В любом случае я хочу, чтобы Хрисаар взял управление на себя.

— Но он...

Я хочу, чтобы апотекарий Мор ещё раз осмотрел тебя.

— Я в порядке. К тому же всё, что у нас есть — это визуальное описание адепта из воспоминаний в моей голове.

Голос на другом конце провода заколебался. Всего на долю секунды.

Нет. Мне нужно, чтобы кто-то из вас, ты или Хрисаар, постоянно находились под наблюдением Калласа.

«Лгунья».

Раут сморгнул, не понимая, откуда эта ядовитая мысль.

— Да, инквизитор.

Фантомный зуд в бионической руке стал невыносимым, и Раут почесал её о панцирь на бедре. Он посмотрел поверх трубки на Лаану, будто чесотка началась из-за неё.

Шаттл ждет на площадке «Тета». Не задерживайтесь. Я получила сообщение, которое даёт повод опасаться, что Кристос знает о нашем присутствии, предполагая, что грядущее вторжение нас ещё не насторожило. Очень скоро всё сильно усложнится, и вместе с этим появятся возможности.

Связь оборвалась.

Глава два

«Их сопротивление лишь иллюстрирует их нелогичность».

— Магос Карисми


I

Было время, когда Дрэварку после получения доступа к камерам симуляции требовалась лишь миллисекундная загрузка, чтобы мгновенно очутиться внутри, готовым к бою. По прошествии столетий он заметил, что для загрузки информации того же качества требуется уже больше времени. Время его восстановления тоже увеличилось. Апотекарий Хаас отметил это в записях. В настоящее время у него проходило в среднем двенадцать с половиной минут между завершением симуляции и приходом сознания в боевую готовность.

>>ТРЕВОГА>>

Он сонно вглядывался в синестетическую мешанину переплетенных чувств. Беспорядочно нарисованные фигуры танцевали, дразнили и переливались разными цветами — промежуточная форма вымысла, что-то среднее между порождением разума и следствием внешних раздражителей. Они были высокими, ростом почти с космодесантника, но при этом причудливо стройными, как какое-то абстрактное искусство. Лица скрывались под высокими шлемами. Их огнестрельное оружие было таким же непостижимым, как и выгравированные на нем руны: ни спускового механизма, ни источника питания, ни подачи боеприпасов, которые могла бы распознать нервная система для анализа угрозы. Силовые клинки, зеркальные мечи и молниевые копья сияли смертоносным совершенством.

Баньши пронзительно завыла у Дрэварка в мозгу, заставляя связные мысли двигаться по более медленным, обходным путям миелинизированных волокон, а не по более новым — из пластека и меди. Воинам была присуща какая-то расплывчатость.

>>ТРЕВОГА>>

Но они были воинами. Это он видел чётко.

Его отражение растаяло на чешуйчатой броне из чужацкого пластека: надгробная плита из чёрного керамита и клёпаной пластали, опутанной тросами. Казалось, будто из нижней, решетчатой части шлема, похожего на голову стервятника, доносится крик, крик.

Дрэварк, дезориентированный психотропным воздействием выхода из симуляции, отвел взгляд.

Через улучшенное зрение струились руны оживления; мелькающие формы медленно начали распадаться, превращаясь в водоворот пикселей, будто испаряясь от взрывов оптической плазмы. Остальные не развоплощались без остатка. Морфинг, в отличие от простого распыления, уменьшения или увеличения, сбрасывал внешние оболочки, будто инопланетная гусеница, порождающая жестких, искусанных машинами смертных людей.

Слуги Железных Рук стояли, склонившись над консолями, и угрюмо тыкали пальцами в панели управления, или сменяли друг друга без единого слова, переходя от поста к свободному посту. Их взгляды были пустыми, как у людей, которые повидали ужасы и больше не были им подвластны.

Поверх крепких, словно не родных, а выращенных в чанах и привитых им, мышц была надета чёрная униформа.

Катачанцы могли быть крупнее, мордианцы — строже, криговцы охотнее подставят свою жалкую жизнь под пули по приказу повелителя, но более хладнокровных людей в Империуме бы не нашлось.

Ни на одной планете не было выживальщиков, подобных людям Дрэварка.

>>ТРЕВОГА!>>

«Легированный» настойчиво заговорил с ним, и на этот раз Дрэварк прислушался. Он прочитал текст, когда тот спроецировали на его оптику.

>>>ОЧИЩЕНИЕ ВЕСТНИКА ВОСХОДА СОЛНЦА > АЛЬДАРИ > СУБОБОЗНАЧЕНИЕ «АЛАЙТОК» > 009411.M37 >>> СИМУЛЯЦИЯ ОТМЕНЕНА >>> ТРЕВОГА >>> ПРИОРИТЕТНАЯ ТРЕВОГА >>>

Он повернул голову — движение сопровождалось шипением и бульканьем гидравлики. На крючковатом клюве шлема вспыхнул сигнал тревоги. В мозгу промелькнул образ скачущей альдарской воительницы, и Дрэварк внутренне вздрогнул. Его металлическое тело ещё не пришло в норму. Он очистил оптику и повторно инициализировал записи. Баньши скрылась в подсознании, как дурной сон. Нервный шип отключили, и что-то глубоко органическое взвизгнуло от горечи и боли. Штекер адаптера со стоном и скрежетом отцепился от брони и завертелся в ограниченном пространстве алькова симуляции.

Когда Дрэварк вышел из алькова, его броню окутало взрывом ледяных паров, пахнущих живительными солями из песков Марса.

Дрэварка преследовала толпа адептов Механикус. Их одеяния с проволочными нитями перемешивали осевший конденсат, превращая его во что-то гибкое и цепкое. Он не обратил на это внимания, как и на самих адептов, когда те освящали тактическую броню дредноута Дрэварка священными маслами.

— Докладывай, — прорычал Дрэварк.

— Крейсер альдари, класса «Тень», на семь-пять-пять, перед нами. — Голос сержанта Артекса был дерзким и монотонным; угрюмое эхо лишь усугубляло это впечатление, как будто его слова передавались через силовую броню самим «Легированным». Пятеро братьев из полуконклава Дрэварка, разместившихся на палубе, смотрели на него пустыми глазами. Может быть, они сами всё ещё находились в симуляциях, несмотря на реакцию, которую они вызывали.

— Именно там, где и сказал Кристос, — пробормотал Дрэварк.

— Положение и курс полностью совпадают с расчётами магоса, — сказал Артекс. — После восемнадцати месяцев ожидания я начал думать, что Карисми ошибся в своём предсказании.

— Интересно, каково это, — сказал Артекс. — Посвятить свое нечестивое существование манипулированию судьбой лишь для того, чтобы в конечном итоге быть разоблаченным при помощи силы исчислений?

— Интересно, что ещё могут показать вычислительные прогнозы, — мрачно пробормотал Дрэварк. — Значимость этого корабля, к примеру. Чем оправдано, что из-за одного судна наш флот простаивает так долго?

Артекс посмотрел на него пустым взглядом.

— Ты выходишь из симуляции печальным.

— Этим орудием тяжело владеть.

— Именно поэтому мы его и используем. Благодаря этому мы станем сильнее.

В меланхоличном согласии Дрэварк поднял глаза к главному окулусу.

Корабль ксеносов был невероятно хрупким — безделушка из золотой проволоки и застывшего стекла, вращающаяся в бесконечной космической бездне. Солнце Пария-LXXVI было единственной точкой среди беспорядочно разбросанных звёзд. Тусклый белый свет солнца играл на замысловатых контурах корпуса инопланетного корабля, по двумерному переплетению его фотонных парусов пробегала слабая дрожь. Вход в Паутину, к которому направлялись ксеносы, выглядел как звёздная рябь, нарушающая космическую гладь в двадцати миллионах километров от элегантного носа чужацкого корабля, над которым зарождалось мерцание ставящихся парусов. На миг показалось, что корабль альдари дрейфует в тени своих преследователей: он поворачивался с нечеловеческой элегантностью на одной лишь инерции — техножрецы «Легированного» никогда бы не добились подобного от своих машин. Потом корабль подхватил ветер. Паруса натянулись, и за время переключения оптического цикла стройное судно перешло от почти статического состояния к гиперскоростному. Корабль оказался между ударным крейсером «Брут» и его эскортом. Стробирующие лучи пульсаров альдари сорвали пустотные щиты более крупного корабля, и ксеносы оказались за кормой имперских судов, оставив тех преследовать свои голографические фантомы. Всё произошло прежде, чем у кого-либо из имперцев появился шанс открыть ответный огонь.

Похоже на клан Борргос — они всегда чересчур стремятся приблизиться к противнику.

Сверив форму и опознавательные знаки корабля альдари с ксеноглифическими архивами «Легированного», Дрэварк нашёл профиль, с которым тот совпадает на восемьдесят четыре процента.

«Копье Иши».

Этот корабль дважды атаковал эсминец клана Морлааг «Закаленный коготь» в конце M35. К сожалению, после Раскола Мойры «Закаленный Коготь» включили во флот ордена Сыны Медузы, и вместе с ним передали более подробные записи симуляций. Жаль. Усвоенные идеи и проверенные тактики, испытанные за девять тысяч лет конфликта между миром-кораблём Алайток и кланом Гаррсак, просочились в активную память Дрэварка. Общая трехмерная схема, отображенная на дисплее визора, основывалась на окулусе корабля альдари и внутренней архитектуре, воспроизведённой по примеру «Вестника Восхода» и сотне других кораблях схожего с ним класса, взятых на абордаж ранее.

В бою, близком к рукопашному, «Брут» обладал достаточной огневой мощью, чтобы противостоять трем кораблям альдари своего класса. Альдари, разумеется, тоже это знали, и Дрэварк неохотно уважал их за то, что они действуют с учетом этого.

— Они попытаются сбежать, — сказал он. — Когда альдари сталкиваются с подавляющей силой, в девяноста трех процентах зарегистрированных случаев они пытаются сбежать.

— Согласен, — сказал Артекс.

— Я рад, что ты согласен, брат. Передает ли связь мою радость?

Пауза.

— Нет.

— Я рад.

Остатки лица Дрэварка сморщились от боли, когда он проник в командные уровни клановой связи в поисках сигналов местонахождения конклава. Оптический дисплей закрыли идентификационные руны. Тридцать воинов клана Гаррсак. Все они столпились на посадочных палубах, кроме Артекса и его полуконклава, находившегося на мостике. Обладая абсолютной властью благодаря кодам капитана, он мог врезаться в закрытые вокс-передачи, перехватывать визуальные каналы, отслеживать жизненные показатели своих воинов и даже отключать их, если вдруг пожелает. На этот раз он больше ничего не навязывал.

«Легированный» нес в себе треть сил клана. И у Дрэварка был всего один корабль.

Его авторитет не распространялся на разграничивающие кодовые стены крейсера клана Борргос «Брут» и его эскортной флотилии, но Дрэварк знал, что ещё два полных клана будут на своих посадочных палубах.

О силе, заключённой на борту «Всемогущества», он вообще не имел ни малейшего представления, но это было бы здорово. Дух Железного Барка не бросил бы якорь с чем-то меньшим.

— Орудия на полную мощность. Выровняйте линейные матрицы. Загрузите посадочные капсулы, но отложите запуск до моей команды.

Дрэварк согнул когти. Костяшки облачённых в перчатки пальцев поддались с чередой артритных хрустов. Он посмотрел на них сверху вниз — в терминаторской броне это было крайне грубым действием, от которого металлические суставы взвыли, а сервомышцы напряглись.

— Тело исчерпывает себя. С возрастом оно становится закостенелым.

Ему не ответили.

Горстка смертных рабов, последовательно подключенные к сети сервиторы мостика и даже воины конклава Артекса, несмотря на весь хваленый коллективизм клана Гаррсак, существовали в отдельных мирах.

— Помните о приказе Железного Отца Кристоса, — прорычал Дрэварк. — Видимые повреждения корпуса по возможности нужно свести к минимуму.

— Да, повелитель, — ответил старший раб.

— Прикажите «Бруту» следовать за нами, а сопровождающим — занять боевое построение. Как будто мы атакуем в полную силу.

— Да, повелитель.

Дрэварк сжал когти.

— Приготовиться к абордажу.


II

— Альдари мстят, — сказал первый сержант Теларрч, наблюдая за разворачивающимися в пустоте действиями с девятнадцати синхронных камер, установленных по всей флотилии Железных Рук и ноосферно интерполированных в его разум. Он чувствовал себя достаточно компетентным, чтобы высказать дополнительное замечание: «Неожиданно». Пока он наблюдал, «Брут» маневрировал, чтобы держать корабль альдари на расстоянии; ксеносы в полной мере использовали свою мобильность и скорость, чтобы свести видимость силуэта к минимуму. Эскорт отступал к своим боевым порядкам, в то время как «Легированный», крейсер клана Гаррсак, продвигался вперёд; его двигатели работали в одну десятую мощности, чтобы не рисковать.

— Их сопротивление лишь иллюстрирует их нелогичность.

Магос Карисми принял медитативную позу посреди рунных хранилищ и дисплеев, расположенных в виде лепестков. Они показывали недоступные пониманию Теларрча регрессионные алгоритмы и поток бесконечных степенных рядов на световые годы. Лицо магоса представляло из себя алюминиевый череп, украшенный драгоценным ормолу с цифровыми обозначениями ранга и благословениями шестерни. Морозный блеск высветил орбиты глаз и выступы скул магоса, когда тот повернулся, предлагая Теларрчу непрошеную любезность зрительного контакта.

— Приверженность исчислению гарантирует, что обязательство к действию наступает только тогда, когда победа не вызывает статистических сомнений. Альдари придется признать, что неповиновение может привести лишь к поражению.

Теларрч ничего не понял, но ему и не требовалось понимать.

Он следовал за Кристосом с самого начала. Он был первым, кто подвергся церебральной перестройке, и радовался, что библиарии Железного Отца выжгли из его разума даже воспоминания о слабости. О времени, предшествующем Кристосу, он не помнил ничего. Имена офицеров и Железных Отцов, чьи неудачи предшествовали возвышению Кристоса, вылетели у него из головы. Жизнь Теларрча началась в холодных камерах «Всемогущества». Кристос был кланом Раукаан. Он был Железными Руками.

Теларрчу выпала честь повиноваться этому приказу.

Кристос желал ксеносов. Теларрч не знал, и его не интересовало, зачем. Кристос получит ксеносов.

— Снять кодовые барьеры «Легированного» и «Брута». Возьмите на себя прямой контроль над сетями наведения кланов Гаррсак и Борргос.

Подчиненные духи машин, населявшие командную палубу «Всемогущества», защебетали и засвистели в ответ.

Пустотная крепость-монастырь клана Раукаан была чудищем доисторической эпохи, построенным благодаря угасшему искусству в тлеющем свете Ереси Хоруса. Свет давали только главный окулус и горстка активных консолей, освещая пустынные рабочие станции, затянутые коркой льда. Работа когитаторов вычислительных машин — вот и все, что согревало внутренности барка в абсолютном холоде космоса. Скрежещущее эхо от стрекота работающих агрегатов гуляло по похожему на собор пустому пространству, покинутому последними смертными членами экипажа полвека назад. На каждой третьей или четвёртой станции ручные операции, недоступные «Всемогуществу», выполняли сервиторы. У лоботомированных тел глаза были выпученными, а прожилки — синими от густой антифризной жидкости, которая текла по их кровеносным системам, постепенно превращаясь в шелуху медленного разложения в паутине подключаемых портов и магистральных кабелей. Несмотря на консерванты, раскисленную атмосферу и холод, в биологических блоках разило формальдегидом и застарелым запустением. Трое Железноруких стояли на страже — сталагмиты из пластали и керамита в виде аугментированных трансчеловеческих воинов.

Со стоном пластали и потоком кода допотопный дух «Всемогущества» сообщил Теларрчу, что он принял командование орудиями флота. У корабля не было хозяина. У него не было команды. После пяти столетий под руководством Кристоса он не потерпит ни того, ни другого.

— Запустить боевые корабли и подключить их к матрице, — приказал Теларрч.

«Всемогущество» ответило утвердительно.

С достаточным количеством киломозгов, настроенных на выполнение этой задачи, «Всемогущество» сможет перехитрить голографическую защиту альдари. Такова была мощь, которую Омниссия даровала тем, кто готов её принять.

— Предупредите все команды, чтобы они запустили капсулы, как только ксеносы войдут в зону досягаемости.

— Я подсчитал, что без предварительного отключения точечной защиты каждая пятая капсула будет потеряна.

Теларрч впитал обновленную информацию о вычислениях магоса. Только при совершенном предвидении можно было отделить случайное от провиденциального, и логика подсказывала, что предвидение Теларрча не было совершенным. Он не был Кристосом.

— Приемлемо.


III

Стартовая руна окрасила алым внутреннюю часть посадочной капсулы Джаленгаала. Свет придавал доспехам его воинов однотонно тусклый пурпурный оттенок, будто между ними не хватало места, чтобы его рассеять. Только когда свет попадал на серебряные окантовки, знаки клана или голый металл бионики, он отражался полностью красным. Никто не шевелился. Они были оружием, ожидающим, чтобы его извлекли из закрытых страховочными скобами пазов и использовали, они проявляли к намерениям их владыки столько же интереса, сколько и силовой кулак. Они из клана Гаррсак, и Гаррсак повиновался.

Из девяти только один вообще отметил оптическую тревогу.

— Ты отвечать собираешься? — спросил Боррг.

Неофит держался с грубоватой заносчивостью, и из-за этого его броня казалась больше, чем на самом деле. Высокий горжет, усеянный металлическими заклёпками и увешанный кольчугой, закрывал лицо без шлема до уровня слишком больших глаз. Из-за глаз скаут выглядел взвинченным, готовым ко всему, даже жаждущим этого. При виде такого большого количества бледной обнаженной плоти Джаленгаал чувствовал себя испорченным, будто ему на броню попала крупинка грязи. Он подчеркнуто отвел взгляд, предпочитая просматривать передающиеся по его каналам связи тактические данные от Дрэварка и других сержантов.

Железный Капитан выражал некоторую тревогу по поводу отзывчивости оружейных систем «Легированного».

— «Брут» уже запустил абордажный корабль, — продолжал Боррг, по-видимому, стараясь скрыть ошибочное — на этот раз — впечатление, что его никто не слушает.

Джаленгаал знал, что неофит принадлежал клану Борргос, и после потерь, понесённых на Тенносе, клану Гаррсак пришлось затратить много ресурсов и прав, чтобы заполучить скаута.

Как бы Джаленгаалу хотелось поучаствовать в этом расчёте затрат и выгод.

— Я вижу по интерлинку, что два полуконклава Тартрака и Кастана уже на борту корабля и вступили в бой, — сказал Боррг.

— Не позволяй имплантам врезаться себе в голову, неофит, — проворчал Бурр.

Джаленгаал медленно повернулся.

Из-за экранированных поршней, обшивки, ремней и распорок его заместитель по конструкции скорее походил на десантную капсулу. Его восстановили после Тенноса, как и многих других, и он стал сильнее, чем прежде. Но если Бурр и понял, что пошутил, то виду не подал. Неодобрение Джаленгаала растворилось в общей системной связи.

— Пусть «Брут» нанесет удар первым, — пренебрежительно сказал он. — Это увеличит наши шансы на успех. И выживание.

Боррг нахмурил брови. Может, он и заявлял о какой-то отдаленно человеческой преданности предыдущему клану, но теперь он был частью клана Гаррсак, и Гаррсак повиновался. Неофит кивнул — его лицо почти исчезло за украшенным шипами горжетом.

— Если ты жаждешь славы или почестей, надо было умереть смертным.

Джаленгаал задавался вопросом, была ли его кровь столь же горячей когда-то раньше, до того, как он осушил её, заменив заключенными в железо синтетическими соединительными жидкостями. Память говорила ему «нет», но это было ее упущением, не первым за двести лет.

— Война бинарна. Успех или неудача. — Он оглядел свой конклав, всё ещё неподвижный, если не считать случайных мышечных подергиваний Боррга. Дух доспеха Джаленгаала потребовал от конклава отчетов о состоянии, и они подчинились: руны раскинулись по дисплею в прокручивающейся иерархии выслуги лет и званий. Тем не менее, Джаленгаал спросил: — Все готовы?

— Готов, — сказал Бурр.

— Восемнадцать месяцев бездействия — не лучшая подготовка, — сказал Стронций.

— Долгое ожидание единственного корабля альдари, — пожаловался Боррг.

— У тебя плоть зудит? — спросил Деймион.

— Моя плоть жаждет боевого ножа, — выпалил в ответ неофит.

Торн, громоздкий воин с крылатым шлемом, напоминающим роботизированную аквилу, и ломаными очертаниями редкого силового доспеха Мод. VIII, недовольно вздохнул. Как и Боррг, он обошелся клану Гаррсак в определенную цену, но на этом сходство заканчивалось. Последним аугметическим позвонком в его длинной цепи был протравленный кислотой адамантий клана Авернии. Торн был не особенно рад «понижению в должности» из ветеранской роты.

— Активируй наконец руну.

Игнорируя скрытый вызов в тоне ветерана, Джаленгаал протянул руку, чтобы нажать на руну активации.

— Подожди. — Лурргол уставился в пол, словно намереваясь уличить его во лжи. Он поднял глаза, раскачиваясь из стороны в сторону от растущей настойчивости духа абордажной капсулы, и вгляделся в лица братьев. — Где Кардаанус?

Джаленгаал напрягся.

— Кардаанус погиб, брат.

Лурргол, казалось, смирился с этим и снова замолчал.

Было ли чувство, приходящее каждый раз, когда приходилось повторять этот разговор, болью или горем?

Чувство походило на ощущения от сломанного ребра: тупая пульсация где-то между вторичным сердцем и сокращенными органами пищеварения. Часть его ничего так не хотела, как вырезать этот фрагмент и заменить его чем-то инертным, но другая часть, та, которая горевала по брату, не могла так поступить. Это чувство относилось не к Кардаанусу, потому что он погиб на Тенносе в битве с предателем-скитарием. Его детали были распределены среди конклава. Его прогеноиды были собраны, чтобы превратить следующее поколение неофитов в последователей Боррга и его сверстников.

Кардаанус будет жить вечно.

Джаленгаал огорчался из-за Лурргола.

— Как он может быть погибшим, если я все ещё слышу его? — прошептал Лурргол палубе под своими ботинками. — Он всё ещё готовится к абордажу. Разве ты не слышишь этого? Только я слышу?

Конклав переглянулся.

— Кардаанус погиб, брат.

С этими словами Джаленгаал нажал руну.

Абордажная капсула затряслась, будто выпущенный на свободу зверь. Шум усилился, когда ракетные турбовентиляторы заработали на полную мощность. Джаленгаал услышал в воксе что-то похожее на обрывок гимна, или, может быть, два наложенных друг на друга обрывка — Железный Капеллан Браавос, поддерживающий веру как людей, так и машины, прежде чем слуховые имплантаты включили процедуры автоматической блокировки. Остался лишь сдавленный стон, тянувшийся несколько секунд. Потом не осталось ничего. Только ровное тиканье работающей кибернетики, эхом отдающееся в герметичных пределах шлема.

Странно. До чего же неприятным бывает напоминание о собственных киберорганических функциях, когда смерть совсем рядом.

Ракетные турбовентиляторы вложили всю свою ярость в апокалиптический взрыв, который сотряс «Легированный» до самого основания. В то же время магнитные зажимы, удерживающие капсулу на месте, сменили полярность и запустили её в пустоту.

Железных Рук трясло в ограничительных скобах. Освещение мигало, а оружие и снаряжение гремели в укладке, в руках, на коленях. Хлюп-хлюп — вторичное сердце начало колотиться в железной груди Джаленгаала. Он крепче сжал болтер, второй рукой прижав его кубический ствол к набедренной пластине. Джаленгаал уже не вспомнить, когда в последний раз потел или ощущал настоящую тревогу во время абордажа, но старые привычки сложно умертвить, — не то что плоть. Даже сложнее, чем старых воинов.

Телеметрия, которую «Легированный» передавал на шлем Джаленгаала, глючила, искривлялась, а затем, когда абордажная капсула яростно рванулась из своей клетки, и вовсе исчезла. Из общего беспорядка выделялся один пласт цифровых символов.

Шесть тысяч километров —

Четыре тысячи —

Две —

<Омниссия благослови этот инструмент>, — кантировал Торн.

— Аве Омниссия!

Джаленгаал ответил громко, но не от переживаний, а из-за того, что передние датчики сближения только что активировали магна-мелты капсулы, и ему пришлось кричать, чтобы быть услышанным сквозь их рёв.

Затем девяносто пять тонн металла, движущегося со скоростью две тысячи километров в час, ворвались в разжиженный инопланетный пластек.

Воины врезались в страховку, когда абордажная капсула вонзилась в легкий корпус корабля альдари и продолжила движение. Визжа и содрогаясь, капсула ударилась в надстройку инопланетного корабля, пока не остановилась после своего яростного выпада. Воинов отбросило назад, в противоположную сторону, страховочные скобы отсоединились — судя по показаниям хронометра в шлеме Джаленгаала, эта передышка длилась полсекунды.

Передний люк вырвало взрывом. Его изогнутые фрагменты с лязгом врезались в корабль пришельцев.

Джаленгаал поднялся.

Конклав, жужжа моторизованными суставами, последовал его примеру, раздался грохот скрежета и щелчков, когда серповидные магазины вставлялись в болтеры и пистолеты, зубодробительный гул Кардаануса — теперь Стронция, когда лазпушка подключилась и запиталась энергией. Широко раскрыв глаза, Боррг со смертельным голодом зажег огнемет; в играющем на его горжете пламени и тенях на покрытом шрамами лице неофита было что-то первобытное. Он оставил шлем в ячейке.

— Подождите, — сказал Лурргол, последний в очереди в конце десантного выхода; болтер висел в одной руке, пока он осматривал ряд явно незнакомых лиц между ним и его сержантом. — Где Кардаанус?

Джаленгаал приставил болтер к нагрудной пластине и, не говоря ни слова, бросился вниз по открытому пандусу.

По крайней мере, он знал, как бороться с враждебными ксеносами.


IV

Когда ведущие в центральный нексус резные двери из дерева геа разлетелись от ужасного удара, Эльрусиада наполнила ярость. Панели раскололи центр, диорама «Хек, рисующий карту Внешнего Неба» разлетелась в бесполезные щепки. Твёрдая древесина расщепилась и стёрлась, в конце концов развалившись под бронированным сапогом высокого варвара.

Броня у него была матово-чёрной, с серыми пятнами в тех местах, где сюрикены и клинки повредили примитивную роспись. Глаза-линзы пронизывал серебристый свет, а шлем походил на зверя в наморднике. Существо издавало звериное, машинное фырканье, когда пробиралось сквозь обломки двери. Его бочкообразную грудь обвивали витки ребристых кабелей, броня в одном месте была усилена железными полосами, которые в то же время служили креплениями для огромной механической левой руки. Каждому движению предшествовал мучительный вой вспомогательных усилителей. Его жестокость обрамляли односложные серебристые изображения железных черепов и зубчатых колес; они сверкали, как литые руны, когда череда рассеивающих лазеров и сюрикенных пушек освещала его сверху.

Космодесантник невозмутимо прошел сквозь шквальный огонь — чёрное сердце рикошетной бури, которая сорвала то, что осталось от двери и мозаичного пола, но не смогла сбить ни единого шага воина в тяжёлой броне.

Затем он поднял пистолет.

Разрывные снаряды разнесли в клочья лёгкие укрытия в виде балюстрад, окружающих галереи, повредив статуи героев, которые наблюдали за происходящим в беспомощном ужасе. Ещё несколько воинов с хрустом вломились в разбитую дверную раму. Всего пятеро.

Стражи альдари открыли ответный огонь из-за резных фигур из призрачной кости, стоявших рядами вдоль прохода; темп их отступления точно соответствовал темпу продвижения незваных гостей. Отрывистый залп примитивного огнестрельного оружия был оперной партитурой, крики, взрывы и разрушение произведений искусства — крещендо к его драматическим движениям. Это привело воинственный дух Эльрусиада в ярость, практически оторвав его ноги от пола, когда он бросил вызов, который едва мог расслышать из-за стука крови в ушах.

Он вытащил оба пистолета из кобур, и к охватившей железного мон-кея иссушающей буре добавились сюрикены и вибро-лучи.

Выкрикнув свой собственный боевой клич, Лаурелей собрала отряд стражей, чтобы встретить массивного воина на лестнице.

Даже несмотря на пульсирующий в его венах дух войны, Эльрусиад сопротивлялся порыву присоединиться к ним.

Сойтись врукопашную с чем-то подобным значит почтить не Кхаина, а Иннеада.

Стражи с искусно сделанными мечами и сюрикенами вступили в бой, но воин не сбавил шага. И не ускорился. Он просто шёл сквозь них, будто ему препятствовала высокая трава. Один из стражей закричал, пав под сапогом великана. Другого сокрушили локтем. Третью разорвало изнутри. Доспех варвара украшала драгоценная кровь древней расы. Звуковая вспышка — что-то, похожее на смех — проскрежетала через его лицевые динамики.

Лаурелей отпрыгнула в сторону, грациозно орудуя клинком, словно Арлекин, исполняющий Танец Смерти. Космодесантник не мог ударить её — и не пытался. Он зашагал дальше, чтобы уничтожить преследователя автоматной очередью.

То, что осталось от Лаурелей, едва ли можно было назвать мясом.

Эльрусиад не испытывал горя, потому что теперь он был Войной, а война порождала лишь трупы.

Он, крича, зажал психические спусковые крючки пистолетов, пока не закричал сам разум. По психопластику его маски воина катились кровавые слёзы.

Он отшатнулся от ступенек, нырнув под дисплей с драгоценностями; в тот же момент ответная вспышка болтерного огня обожгла плитку там, где он только что стоял. Эльрусиад скользнул за укрытие из призрачной кости, и болтерный огонь тут же вгрызся в него с другой стороны. Он поднял глаза. Штукатурная пыль и легкий пластек сыпались с израненных галерей, развевались разорванные знамена, брошенные оружейные платформы лежали, будто трупы. По меньшей мере дюжина стражей всё ещё продолжала стрелять, но теперь их почти не замечали, поскольку налётчики наступали на центральный нексус.

Война не ведает страха.

Восполнив заряд оружия при помощи психических сил, он поднялся из укрытия и выстрелил.

+Сражайся, Ишаншар+ запустил Эльрусиад. +Пробудите легионы призраков. Загони мон-кеев в объятия Иннеада.+

Вражеский командир тоже раздавал приказы. Из-за поворота лестницы и обрывков занавеса послышались выстрелы. Командир направил своих бойцов на второстепенные лестницы, чтобы они вошли в галереи с искаженными звуками.

Эльрусиад прочитал грубые имперские символы на доспехах командира.

Его звали Тартрак.

Война знала Войну.

Деревянные ступени скрипели под его титаническим весом. Впервые с тех пор, как он принял облик Кроворукого Бога, Эльрусиада осенило, что Райен Ишаншар потерян.

Единственная победа, которую он еще мог одержать, — предупредить автарха Йельдриана.

Эльрусиад попятился из укрытия, не замечая разразившийся вокруг него болтерный огонь, и сделал ответный залп, который хотя бы замедлил бы зверя. По броне космодесантника застучали сюрикены, будто Эльрусиад высыпал ему на шлем ведро драгоценных камней. Фузионный пистолет оказался более эффективным. Луч вибрирующих частиц прорезал плечо воина под восходящим углом, спереди назад; оружие обвисло в внезапно омертвевшей руке.

Космодесантник одной рукой поднял оружие и возобновил стрельбу, не теряя ни секунды.

Эльрусиад развернулся в сторону, оставив пробивающегося сквозь оставленный кристаллическим плащом след из призматических фантомов Тартрака и побежал к панели дальнемагистральной связи.

Он коснулся пальцами дисплея, положил руки на неподвижные терминалы, пробуждая их до состояния мерцающей подсветки. Сейчас свои посты занимали лишь умершие, и их призрачное зрение видело гибель экипажа задолго до того, как Эльрусиад признал её неизбежность.

Они были напуганы.

— А ты мастер бегства, ксенос. — Голос Тартрека был подобен наковальне, которую тащат по ложу из гвоздей. Он пустил болт-снаряд в соседний дисплей с камнями. Последовавший за этим взрыв осыпал Эльрусиада перламутром. Призрачный космодесантник, привязанный к панели дальнемагистральной связи, издал жалобный звук: мерцание драгоценных огней говорило о постоянстве смерти. — И что же ты будешь делать, когда Галактика закончится?

Эльрусиад не опустился до спора с примитивом. Он положил сюрикен на наклон консоли, сунул фузионный пистолет в кобуру и приложил обе руки к мысленному интерфейсу.

Он мог сделать это одним усилием воли, но ему нужно было действовать быстро.

+Йельдриан.+

Едва разум сформировал слово, как он почувствовал пробегающее по коже покалывание. Будто невидимые муравьи. Эльрусиад посмотрел на свою руку и увидел, что тонкие волоски встали дыбом. Он резко поднял глаза и увидел в воздухе ужасное пятно. Ещё несколько формировались на центральном возвышении нексуса. Его разум предложил формировать другое слово.

+Окружены.+

Эльрусиад с молниеносной реакцией схватил пистолет с консоли.

Прогремел гром, и искалеченная реальность раскололась, извергнув ещё одного гиганта в чёрных доспехах прямо к посту Эльрусиада.

Его доспех был украшен иначе. Огромная плечевая пластина изображала три пятиугольника внутри зубчатого колеса. Слои кольчуги ниспадали вниз по руке, самый верхний слой был усыпан ониксом и чёрным агатом, серебряные колечки вперемежку с черным железом образовывали повторяющийся математический узор. В руке из протравленной кислотой стали гигант сжимал дрожащий цепной клинок длиной почти в половину его огромного роста. Его грудь была более чем втрое шире, чем грудина Эльрусиада, на обработанной пластине размещался идол с распростертыми крыльями — люди называли его «аквила». Идол был белым, матовым с серебристыми гранями, одна птичья половина была заменена подобием шипастого механического скелета. На шлеме были зазубрины и антенны, а во лбу просверлена цепочка тяжёлых шипов — что-то вроде отметок за длительный срок службы. Эльрусиад насчитал пять.

Воину потребовалось мгновение, чтобы осознать, что его окружает: мерцание линз и случайные дуги эмпирейного колдовского света, струящиеся по его богато украшенному доспеху.

Эльрусиад выхватил фузионный пистолет и выстрелил.

Вибро-луч расплавил нагрудник воина и вырвался из спины, не оставив следов крови. Воин посмотрел вниз, на расплавленную аквилу, затем поднял взгляд. Болт-пистолет поднялся вместе с глазами, и он открыл ответный огонь.

Залп снарядов прошёл прямо сквозь голографический плащ Эльрусиада и попал в дальнемагистральную связь. Наварх ахнул, инстинктивно отвернувшись от источника огня, лишь для того, чтобы следующий взрыв пришёлся Эльрусиаду в лицо.

Из-за взрывной волны он дважды перевернулся, прежде чем его отбросило на пол в нескольких шагах от того места, где он стоял. Правая нога подогнулась под телом и онемела. Сломана. Лицевая маска треснула, ударившись боком о плитку. Кровь из неживой вены скопилась под разломом, и сердце Эльрусиада затрепетало, когда он провел по нему кончиками пальцев, отслеживая психоплазменную историю на мозаике пола.

Когда сдерживаемые маской разрушительные эмоции, кровоточа, вырвались наружу, концентрация Эльрусиада дрогнула. Гнев. Ужас. Лаурелей! Глаза защипали настоящие слёзы, но Эльрусиад стиснул зубы, сдерживая поток чувств, и заставил себя перевернуться на спину.

Возвышающийся над ним воин в замешательстве наблюдал за мерцающими голографическими огнями, с восхитительной медлительностью падающими из воздуха — оптическое эхо осколков чешуи, которые дождем сыпались с разорванного плаща Эльрусиада.

Эльрусиад поднял фузионный пистолет вверх; пришлось схватить его обеими руками, чтобы унять дрожь.

— Передай это Той, Кто Жаждет, мон-кей!

Перенасыщенный энергией луч прочертил прямую линию от сопла оружия до нижней части подбородка воина. Шлем космодесантника просто испарился, верхняя часть взорвалась брызгами маслянистой жидкости и вонючего дыма. Наколенники космодесантника с сокрушительной тяжестью рухнули на пол по обе стороны от Эльрусиада.

Затем он начал заваливаться вперед.

Забыв об оружии, Эльрусиад сложил руки, защищая лицо, прищурил глаза и, скорее с отчаянием, чем с вызовом, направил мысли на то, что осталось от дальнемагистрального реле. Времени на составление сообщения не было. Того, что уже было продумано, должно быть достаточно.

+Эльданеш пал.+

Его разум, к счастью, отсутствовал, когда тонна керамита превратила в фарш его бренное тело.


V

Джаленгаал ждал Кристоса со своими братьями-сержантами. Железный Отец вошёл через час и одиннадцать минут после того, как Джаленгаал явился на мостик.

Техноадепты, которых магос Карисми отправил собирать технологические богатства мостика, поспешили убраться с его пути. Многие прослужили бы Железному Десятому всю свою жизнь. Они бы испытали на себе беспокойный шепот духов-машин, порабощенных трансчеловеческой оболочкой. Они бы узнали грубую физическую силу, мощный вой, грохочущее присутствие Адептус Астартес. Некоторые, возможно, даже последовали примеру своих повелителей, очистив нервные пути, чтобы такие эмоции, как страх или отвращение, распространялись медленно, если вообще распространялись.

Кристос заставил их замолчать.

Массивные металлические ботинки лязгали по инопланетной мозаике, пока Железный Отец шагал между встревоженными адептами.

Пара стражей-скитариев щуплого телосложения стояли на страже у ступеней — прямоходящие кузнечики в биоусиленных панцирях, составных забралах и красных одеждах. Энергопоглощающее плетение впитывало и без того скудный падающий свет, делая их неестественно тёмными. Эмблемы Адептус Прогностикае и Железного Совета мерцали среди стигийских складок. Когда Железный Отец поднялся по ступенькам, они опустили дуговые винтовки и отдали честь, сохраняя неподвижность ещё долгое время после того, как Кристос прошёл, будто их суставные сервоприводы заморозило.

Джаленгаал все ещё ждал, пока Железный Отец достигнет вершины. Как и шестой сержант Колоддин. Как и Тартрак из клана Борргос.

— Ничему не доверяй, — гласил Скрипторум, и, несмотря на недостатки, которые доказал Феррус Манус, Железные Руки и их преемники хорошо усвоили уроки предательства. Все альдари были мертвы. Скитариев развернули для наблюдения за адептами, Железных Рук — для наблюдения за скитариями.

Кристос поднялся на центральную платформу; окрашенные прозрачные осколки взорвались под тяжестью модифицированной терминаторской брони.

Сержанты не отдавали честь — они были Железными Руками, — но их броня испускала бурю приветственных и подконтрольных фраз. Джаленгаал возмущался уступчивостью своих систем и вручную модулировал автоматическую выгрузку с задержкой в микросекунду и подтекстовыми сигналами антагонизма. Казалось, что Кристос ничего не заметил, но он заметил. Кристос видел всё. Узкие прорези для десяти оптических линз ледяным светом сияли вокруг чёрного шлема Железного Отца. В сочетании со свободным вращением его головы на оси шеи и обратимой заостренностью плеч, локтей и коленей это делало концепции ориентации устаревшими.

Не обращая внимания на трёх сержантов, по крайней мере, с точки зрения активных органов чувств, Железный Отец посмотрел на Теларрча сверху вниз — при движении наклонные оптические линзы издали визг. Первого сержанта клана Раукаан и хрупкие останки альдари, на которого он рухнул, укрывало нестабильное стазисное поле, мерцание жужжащего электричества синего цвета, излучаемое множеством портативных проекторов. На мостике присутствовала пара апотекариев.

Нихол даже не потрудился поднять глаза. С прикованных к броне апотекария ремней и крючков свисали разнообразные детали, бионические и органические, боевые модификации для замены, выпущенные из криохранилищ «Всемогущества», а также ценные фрагменты, собранные с павших во время абордажа. С большинства деталей капала какая-то жидкость. Апотекарий склонился над телом Теларрча, испуская щелкающие импульсы, когда тыкал в первого сержанта удлиненными когтями-зондами одной руки. Он пытался пробудить дух брони Теларрча, но от этого ещё более походил на стервятника, каркающего над свежей падалью.

Второй апотекарий поднял глаза. Сканирующая оптика, подсвеченная собственным безумным огнём, жужжала и жужжала, словно пытаясь найти точку фокусировки, сенсорные лопасти тикали и урчали, как проржавевший часовой механизм. На его доспехах не было специального указания возраста, что многие Железные Руки, помешанные на таких показателях, воспринимали как ещё одно свидетельство нестабильности апотекария.

Джаленгаалу был двести один год. Кристосу было шестьсот девяносто восемь лет. Говорили, что Думаар был древним ещё во времена, когда Железный Отец был смертным.

Кристос был не первым, кто веками пытался вырвать апотекария у клана Борргос. По профессиональным навыкам и стойкости в бою у него не было соперников в Ордене. По глубине знаний Думаар не имел себе равных. При этом он был напрочь лишен амбиций, за исключением тех случаев, когда это касалось улучшения его собственного тела.

А ещё он был сумасшедшим.

Слабых постигала либо лоботомия, либо смерть; Думаар был тем, что стало с думающими, будто у них есть решение.

— Он жив.

Голос Думаара вырвался из решеток шлема, как излучение из холодной трансурановой оболочки. Джаленгаал знал, что вне зависимости от нюансов или обстоятельств апотекарий с той же интонацией продекламировал бы «он умер», как и Универсальные Законы.

— Едва ли, — ответил Нихол. Встроенная в его силовой ранец серворука скулила и лязгала, модулируя поле стазис-излучателей. Она продолжала действовать даже без указания апотекария. — Уберём стазисное поле, и брат Теларрч умрет.

Джаленгаал молча наблюдал за этим обменом репликами. Он слышал о церебральном перестроении, которому подверглись воины клана Раукаан; по его мнению, эта операция была лишь в шаге от лоботомии. Очевидно, положение Нихола в апотекарионе избавило его от подобных манипуляций.

Думаар испустил дикий звуковой импульс — сочетание его собственной жестокой версии бинарика и, насколько мог различить Джаленгаал, ещё двух архаичных машинных диалектов.

— Тогда не убирайте поле.

— Вы были первыми на мостике? — спросил его Кристос.

Внешняя оптика Думаара, переключаясь, щелкнула, но он ничего не сказал.

Нихол раздраженно покачал головой.

— Отпусти его, военачальник. Его аугменты восстановят многих поврежденных братьев. Выживший контингент его конклава уже представил свои намерения относительно определенных деталей.

Каннибализация павших братьев на части, которые распределялись между родственными группами, была ритуалом, который способствовал как сильной привязанности, так и соперничеству. Джаленгаал подумал о Луррголе, прежде чем жёстко очистить ментальный путь.

— Возможно, им вскоре снова придется сражаться, — продолжил апотекарий клана Раукаан. — Если твои намерения относительно этого корабля останутся такими же, как прогнозировалось.

— Они и сейчас продолжают сражаться.

— Не имеет значения, — объявил Думаар. Его оптический визор заметно расширился, чтобы охватить как Железного Отца, так и его оппонента-апотекария. — Конечной целью был не захват корабля, а захват человека, который отправил его сюда для битвы. — Это не было вопросом. А молчание Кристоса не было ответом. — Ты обладаешь доисторической силой, не прибегая при этом к… — Вокабулайзер Думаара выпалил насыщенный двоичный код, прежде чем перейти к совершенно новой нити медузийского. Эвристика Джаленгаала идентифицировала его как рокан, диалект клана Фелг, который считался вымершим, — «…опрометчивой восстановительной хирургии».

— Интересное замечание, — сказал Нихол. — Особенно от тебя, Думаар. Образчика опрометчивых операций.

Думаар посмотрел на тело под стазисным полем.

— Семьдесят два процента мозгового вещества уничтожено. Непоправимо. Повреждения, характерные для оружия типа «мелта», выпущенного в черепно-мозговую полость. Не имеет значения. Амниотический переход к постоянным функциям киберорганической поддержки может быть достигнут при сохранении менее десяти процентов функций мозга субъекта. Он снова вернётся к Кристосу. С тридцатишестипроцентной вероятностью непоправимого помешательства, приводящего к смерти мозга.

— Интересное замечание, — повторил Нихол. — Исходящее от тебя, Думаар.

— Его можно поместить в саркофаг? — спросил Кристос; оптическое мерцание указывало на то, что теперь все его внимание сосредоточено на апотекарии его клана.

— Это не невозможно, но рекомендация безосновательна. У клана Раукаан нет лишних саркофагов. Позволь ему умереть, военачальник.

— А у клана Борргос?

— Ответ отрицательный, — сказал Думаар.

Со свистом сервомышечных связок и хрустом переориентирующихся суставов Кристос развернул свое чудовищное тело лицом к Джаленгаалу.

— А что насчет клана Гаррсак?

Сержант колебался. Его неприязнь через связь вытекла в ноосферу. Сейчас это действие даже не было сознательным. Железный Отец был ответственен за смерть Ванда и Руувакса на Тенносе и дорого обошелся Бурру и их бывшему сержанту Строносу. Если Кристос участвовал в восстании, как полагал Стронос, пусть и косвенно, то он повинен в гораздо большем. Мысли Джаленгаала снова обратились к Луррголу, и он нахмурился. Теннос был не последним случаем, когда два клана Железных Рук улаживали спор при помощи оружия, но Джаленгаал даже не знал, почему Железный Отец был так полон решимости подавить восстание скитариев без участия клана Гаррсак.

Это несоответствие раздражало.

— Саркофаг Ареса всё ещё не занят, — осторожно сказал он. — Но мы не станем добровольно отдавать реликвию, которой девять тысяч лет.

«Не тебе» — эти слова явно остались недосказанными.

— Эти сантименты недостойны тебя, десятый сержант. Оглянись.

Джаленгаал послушался, заметив технопровидицу в клеймах клана Борргос, когда та снимала пикты поверженной статуи.

— Реликвия для одного существа — это бесполезная технология для другого, — продолжил Кристос. — Клан Гаррсак пострадал из-за необходимой вербовки и пополнения запасов. Я поручу астропатическому хору «Легированного» обратиться с петицией к Железному Совету. Ваши Железные Отцы увидят выгоду от сделки, которая вернет вас в соперничество с другими средними кланами.

— Стронос никогда бы...

— Кардан Стронос не Железный Отец.

— Пока нет, — эхом отозвался Думаар.

— Пусть с Теларрча снимут снаряжение и поместят в постоянный стазис, пока не прибудет саркофаг, — велел Кристос двум апотекариям.

— Как прикажешь, — сказал Думаар.

Джаленгаал отвел взгляд. Гаррсак повиновался.

— Не существует такого понятия, как постоянный стазис, — сказал Нихол. — Даже самые совершенные системы рано или поздно приходят в упадок. Если первого сержанта в ближайшее время не поместить в саркофаг, он погибнет.

— Как скоро?

— Невозможно сказать.

Раздался резкий щелчок металла по плиткам, и Джаленгаал направил болтер на лестницу: он молча злился из-за того, что отвлекся настолько, что его застигли врасплох.

Кристос, к досаде Джаленгаала, никак не отреагировал.

Магос Карисми с явным интересом поскреб посохом мусор, разбросанный по инопланетной мозаике.

— Я приказал тебе наблюдать за изгнанием духа инопланетной машины, — сказал Кристос, не оборачиваясь.

— Голос Марса дал мне другие указания.

— Важнее моих? — спросил Кристос, наконец соизволив повернуть торс.

— Медузы достиг астропатический сигнал бедствия. Логи-легат передал его нам повторно.

— За те восемнадцать месяцев, что мы здесь прождали, я слышал тысячи запросов. Что делает эту просьбу достойной ресурсов моего клана?

— Это Фабрис Калливант.

Несколько секунд Железный Отец бездействовал, но, судя по направлению света от оптики, он смотрел на Теларрча. Или, может быть, на капитана корабля альдари, раздавленного его броней.

— Йельдриан.

Алюминиевый череп Карисми расплылся в широкой ухмылке.

Джаленгаал наблюдал и за ним, и за Железным Отцом, и за его братьями-сержантами. В голове звучала фраза «Ничему не доверяй». Здесь было замешано нечто большее, о чем он или даже Дрэварк не были полностью осведомлены.

— Не в этот раз, — сказал магос калькули.

Глава три

«Инновационно, хотя, как я подозреваю, не на сто процентов преднамеренно».

Магос-инструктор Юриэль Фи


I

— Базовые системы сообщают о повышенной опасности.

Голос магоса-инструктора Юриэль Фи донесся до Кардана Строноса из операционной колыбели — висячего крепления с сияющим экраном и теплонапряженными кабелями передачи. Пятна бело-голубого света в густой дымке благовоний были её глазами. Её кожу покрывала железная чешуя. С изогнутого скальпа магоса, точно дреды техноварваров древности, свисали подключаемые провода различной емкости, привязывая её к колыбели так же надежно, как обилие пульсирующих проводов привязывало саму колыбель к потолку.

— Рекомендую расставить приоритеты в примарис-генераторе. При нынешних темпах катастрофическая перегрузка случится примерно через одиннадцать минут.

— Выполняю, — сказал Стронос.

Расстояние до пульта управления генератором было небольшим, но его заполняли работающие механизмы. Пар был до того густым, что напоминал пропитанную алхимическими эйфориками тряпку, прижатую к лицу нерешительного ученика. У Строноса больше не было активного обоняния или вкуса; редкий случай, когда он поблагодарил за это Железо. Броню он тоже снял, — во всяком случае, настолько, чтобы сохранить при этом способность функционировать. Вопреки всему этому Стронос со стонами и скрежетом направился к множеству похожих на кишки кабелей и клавишных переключателей на другой стороне ямы.

Внезапно взвыла сигнализация из висящего над подсистемой подсвечника — его огонек мигал в пасти горгульи из состаренной бронзы. Стронос мог бы дать сирене односложную команду замолчать, но с тем же успехом мог и не обращать на неё внимания. Изучая сложные панели и плагины, Стронос почувствовал чье-то приближение и бросил взгляд через плечо.

— Чтобы успокоить этот дух, нам придется поднапрячься вдвоем, брат.

Баррас был миром-крепостью морщин на хмуром лице; его глаза с тёмными кругами были так глубоко посажены, что казались высеченными из камня. Он был моложе Строноса раза в три, а с учетом шрамов и аугментических восстановлений последнего казалось, что в десять.

Стронос повернулся обратно к подсистемам.

— Я справлюсь.

— Это не соревнование, Железнорукий.

Стронос фыркнул, не утруждая себя тем, чтобы ещё раз поднять глаза; лёгкие выталкивали холодный, пропитанный маслом воздух через уродливую металлическую трубку, служившую ему одновременно ртом и носом.

— Я справлюсь. — Стронос метнул руку вперёд, когда Рыцарь Дорна попытался дотянуться до него. Стальные костяшки бионической руки сомкнулись на обнаженном предплечье другого воина у самого запястья. Перед бионическим взглядом, взаимодействующим с рукой, мерцали пунктирные линии медузийских рун, отображающих приложенную силу и точки напряжения. Стронос постарался не раздробить брату лучевую кость. — Справлюсь. Что непонятного?

Смешок Юриэль прогрохотал во мраке, как пропеллер с изогнутой лопастью:

— Уточнение — мы все вот-вот испытаем катастрофическую перегрузку.

— Приготовиться.

Отпустив Барраса, Стронос положил руку на корпус блока генераторума; он нажимал кнопки управления, бормоча себе под нос молитву, успокаивающую машину, и постукивая по счётчику.

Где-то среди огня, балок и дыма одна из сигнализаций отключилась.

Стронос повернул бесстрастное изуродованное лицо к Рыцарю Дорна. Безжизненное выражение маленькой победы свисало с металлической кожи, как мясо с крюка. У Барраса же появились синяки на запястье, и смотрел он убийственно хмуро.

— Облачимся в доспехи оба и разрешим это спором равных в дуэльной клетке.

Ритуалы доминирования. Как прискорбно органично.

Стронос кивнул обиженному воину.

— Вы подключили генератор к регуляторам заряда основного когитатора, — объявила магос Фи; её голос резонировал на дымном небе, как голос Омниссии. — Инновационно, хотя, как я подозреваю, не на сто процентов преднамеренно.

На мгновение Строноса охватило раздражение. Баррас ухмыльнулся и отвернулся.

Раздражение прошло не так легко.

В течение ста пятидесяти лет Стронос служил отвратительно человеческому Империуму, веря в то, что семя примарха и Железное Кредо объединились в Железных Руках, чтобы выковать тысячу воинов, не имеющих себе равных. И только теперь он с досадой обнаружил, что в этом изрядно оклеветанном Империуме Людей есть и другие, ничуть не менее опытные, искусные и решительные, как Кардан Стронос, и его генное семя вовсе не предопределяет его превосходство.

Это напомнило Строносу то, что пытался втолковывать его друг Лидриик.

Есть много способов быть сильным, брат. Почти столько же, сколько существует способов убедить себя в том, что ты не слаб.

Отмахнувшись от этой мысли, будто от раздражающего сбоя в системе, Стронос проверил частично освещённый дисплей перед ним, пальцем стерев масляное пятно с мигающей командной строки.

— Тринадцать минут и тридцать секунд до перегрузки.

— Хвала тем, кого коснулась машина, — услышал он бормотание Барраса.

— Разумная оценка, — прогромыхала магос Фи. — Но некоторые машины предрасположены к сбоям. Они сообщат, что готовы продолжать, хотя на самом деле эта операция приведёт к разрушению. Технодесантник должен знать характер каждого из своих подопечных, чтобы видеть скрытую правду сквозь их заявления. Мой расчёт времени был бы ближе к двенадцати минутам.

Если бы Стронос мог, он бы нахмурился. Если бы он мог краснеть, то машинную яму окутало бы кровавым туманом. Вместо этого он обернулся к остальным так называемым братьям за лучшими новостями.

Баракиэль из Ангелов Порфира, поглощенный борьбой с заблудшей системой, даже не заметил его; наполовину белые, наполовину голубые одежды периодически скрывались за извергающимися сгустками пара. У смертных жрецов Марса имелось немало преимуществ по части благочестия и преданности делу, но они не могли сравниться с решительным воином Адептус Астартес по силе, необходимой для усмирения свирепой машины.

Тециан же, напротив, сохранял безмятежность, словно в медитации. Он был из Эксангвинаторов[3] — меньшего ордена, о котором Стронос и не услышал бы, если бы их не прикомандировали к одному из объектов схолы. Кожа Тециана, бескровная, как сброшенная змеёй чешуя, слегка мерцала, даже когда её окутывало паром, и больше напоминала тонкий мрамор, чем несовершенную плоть. Время от времени Эксангвинатор моргал — казалось, веки скоблят глаза, будто резцы, но в остальном он, похоже, вообще ничего не делал. Из всех братьев понять Тециана Строносу было сложнее всего.

Даже Баррас, со всей его порывистостью и зацикленностью на чести, был как-то ближе.

Рыцарь Дорна в лёгкой одежде цветов загара и кости с завидным проворством двинулся назад тем же путем, которым пришёл Стронос. Он остановился у ряда пострадавших труб и с ворчанием просунул руки внутрь, чтобы поправить расположенные за ними клапаны.

Сигарт, последний из их сомнительного братства, должен быть где-то поблизости.

Без сомнения, он многому научился на неудачах Строноса.

Ни один из них ещё не заслужил права «принять красное» или надеть Махина Опус на свое снаряжение, но цвета ордена у каждого воина, включая серебряный и чёрный цвета Строноса, покрывал красный безрукавый стихарь соискателя Марса. Все они попали сюда, потому что являлись лучшими из исключительной группы соискателей знаний Красной Планеты.

Стронос присутствовал здесь, потому что он был Железноруким, и так требовали договоры между их двумя мирами — об этом ему никогда не давали забыть.

Соискателей — за исключением отсутствующего Сигарта — разделяло не более пары метров тесного пространства, забитого перегретыми механизмами. Стронос находил физическую близость отталкивающей, настойчивость в вербальном общении выбивала его из колеи, а то, что он не мог чувствовать мысли братьев или отслеживать их действия через свои информационные связи, раздражало и вызывало иррационально глубокую подозрительность.

Баракиэль отсоединился от радиационного коллектора и посмотрел на гудящую операционную колыбель.

— Кому-то нужно пойти в камеру генераторума и закрыть её вручную. Я вызываюсь добровольцем.

— Не смотри на меня, соискатель, — упрекнула его Юриэль.

— Иди, — одновременно произнесли Стронос и Баррас, затем посмотрели друг на друга, а Баракиэль пробрался обратно через беспорядочно выставленные машины и исчез в дымке.

Стронос услышал, как открылась дверь. Затем — как она закрылась.

Прошло ровно семнадцать секунд, прежде чем голос космодесантника эхом разнесся по главному воксу камеры.

Аварийные переборки запечатаны. У меня нет доступа к взрывной камере.

— Изоляция находящихся под угрозой секторов — основная реакция любого высокофункционального гештальта, — Юриэль произнесла это таким тоном, что Стронос предположил, будто она разглядывает собственные ногти. — Какое разочарование, что никто из вас не подумал об этом. У вас есть… — Пауза: по-видимому, она сверялась с рунами на дисплее. — …Девять минут до катастрофической перегрузки.

Броня Строноса содрогнулась и зарычала: силовые сервоприводы издавали шум, похожий на звук лендрейдера, застрявшего на нейтральной передаче. Через внутримышечные соединения и точечный нервный контроль ему передалось разочарование доспеха. Чтобы преобразовать чувство в действие, Стронос напрягся. Опустив лоб к дисплею с рунами генераторума, он приказал своим системным связям соединиться с интерфейсом.

По соединению прошла дрожь искажения

Его системы были предназначены для сетевого взаимодействия на поле боя, а не для межмашинного взаимодействия, и когда он грубо форсировал соединение, оба набора систем ответили выкриками предупреждающих сообщений, размазав восприятие бионическиго глаза, будто от мокнущей инфекции.

<Действуй осторожно, Стронос.>

Теперь Стронос без труда мог разглядеть магоса Фи сквозь дымку. Его осознание вторглось в ноосферу — параллельную реальность необработанных данных и Движущей Силы, и в ней она сияла, как ангел.

<В ноосфере есть сущности, которые будут оскорблены вторжением простого соискателя.>

И тогда он почувствовал это.

Коллективное сознание схолы было израненным существом, враждебным и неописуемо древним, оно осознавало себя на уровне хищной рептилии. И было осведомлено о существовании Строноса на том же уровне, на каком рептилия осознает наличие чего-то не равного по силе.

<Открывай генераторум.>

Стронос бомбардировал дух базы командными полномочиями и рунами отстранения, но либо он ошибся в их построении, либо химерический дух был слишком разгневан, чтобы обращать на них внимание.

Оно стало огромным, нависая над Строносом, окутывая его в этой безразмерной ноовселенной и опаляя разум бессмысленными шипящими помехами.

<Я тебя не знаю!>

Стронос ощутил, как его тело пошатнулось, когда чувства выбросило из ноосферы, а сетевые системы инстинктивно отключились и ушли в свою бронированную оболочку. Из интерфейса вырывались искры — физическое проявление гнева машины — и швырнули его о корпус когитатора напротив.

Сверху раздался хриплый смех магоса Фи; по расшатанному металлическому настилу под распростертым телом Строноса пробежал глухой удар герметизирующих переборок.

Он чувствовал, как дух машины насмехается над ним.

У меня за спиной только что опустилась ещё одна пара аварийных дверей, — передал по воксу Баракиэль. — Я заперт внутри.

Юриэль рассмеялась, иронически похлопав в ладоши.

— Поверь мне, соискатель, тебя отпустили… "ударив по рука".

Дети Мануса не блистали находчивостью и остроумием, и Стронос всё еще готовил ответ, когда сигналы тревоги внезапно стихли. Основные огни зажглись до жужжащей яркости, и с жужжащим же лязгом неисправного оборудования включились экстракторы, упорно пытаясь засосать пар в ветхие вентиляционные отверстия. На этот раз его бесформенные черты лица выражали именно те эмоции, которые он ожидал в прямо противоположном случае.

— Что я…?

— Раненый зверь не даст вытащить шип из лапы, — сказал Тециан. Его улыбка казалась вырезанной из дерева. — Даже заботливому хозяину. Его нужно отвлечь.

— Ты хочешь сказать..? — Стронос ощутил инфантильный порыв сказать Эксангвинатору, что они могут уладить это на равных в дуэльной клетке. Вместо этого он просто умолк.

Магос Фи была более экспансивной.

— Молодец, соискатель Тециан. И Стронос. — Она выглянула из-за своей колыбели, оптика мигала сине-белым светом. — Встретитесь со мной после вечерней молитвы.

Стронос склонил голову.

— Да, магос-инструктор.

Баррас ухватил проходившего мимо Строноса за наплечник, притянув его поближе, и прошипел на ухо:

— А после можешь встретиться со мной.

Рыцарь Дорна наполовину пробрался через разделяющее их железо к двери. Стронос заметил, что она открыта; еще один претендент, одетый в чернильно-чёрную мантию под малиновым стихарем, наклонился и с важным видом вошёл внутрь. На чёрном рукаве претендента был единственный белый крест — символ, который мгновенно узнал бы всякий человек в Галактике.

Сигарт.

— Братья! — Сигарт вошёл в зал, широко раскинув мускулистые руки, словно собираясь обнять сразу троих собратьев-соискателей. Его улыбка была почти такой же широкой. — Я только что почувствовал, как схола убила Строноса?

— Просто немного обожгла ему гордость, — проворчал Баррас.

— Значит, он не почувствовал боли.

Тециан прикрыл идеальную улыбку ладонью, но смолчал. Он редко говорил, если обращались не к нему.

— В следующий раз я исправлюсь, — прорычал Стронос.

— Поразмышляйте над тем, что узнали, — сказала Юриэль, и пятеро соискателей замолчали и уважительно посмотрели вверх. — Каждый из вас. Очень скоро вам предстоит новое испытание. Аве Омниссия.

Космические десантники в подражание ей сложили на груди обеими руками священную шестерню, сопровождая её рефреном «Аве Омниссия», но только Стронос делал это от всего сердца.

Сигарт оценивающе посмотрел на него, как будто что-то разглядев и одобрив. Стронос хотел было спросить, что именно, но великая схема Омниссии предписывала сближаться лишь на краткое время.

Братья? — голос Баракиэля эхом отозвался из основного вокса: теперь, когда из массива аугмиттеров откачали весь пар, он звучал глуховато, но отчетливо. — Я всё ещё в ловушке здесь, внизу.

Дух схолы обратил свои бесчисленные формы внимания внутрь себя. Стронос чувствовал его злорадство.

Братья?

Магос Фи отрывисто засмеялась.

Глава четыре

«Не пялься на скитария…»

— логи-легат Никко Палпус


I

Когда лифт притормозил, у Мелитан Йоланис перехватило дыхание. Она сама не знала, почему. Может, потому, что притворяться полноценным магосом при личном общении — это далеко не то же самое, что по переписке. Ладони вспотели, и Мелитан едва удержалась, чтобы не ощупать покрывающие её лицо ложные импланты — на месте ли? Механодендрит все равно нервно дёрнулся — может, и не поэтому. А потому, например, что то, что таилось за бронзовыми дверями, не могло оправдать ожиданий, которые она возлагала на него с самого детства. И она… побаивалась. Видит Омниссия, еще как!

Это было больше, чем просто опаска.

— Прости, Омниссия, за это вторжение, — прошептала Мелитан, складывая руки в благословенную шестерню и прижимая её к груди, пока товарный вагон въезжал на свои магнитные буферы с толчком, почти незаметным благодаря точному проектированию и безупречным обрядам обслуживания. — По твоей воле. Твоя воля — это схема. Схема — это мое действие.

Она чувствовала каждую флуктуацию поля и резонансную аномалию, от которых колебался пол вагона, с ужасом осознавая, что над стремительным спуском на магнитной подушке её держит рука Омниссии.

Ему ничего не стоит отозвать свою благосклонность.

Некстати парящий у её плеча сервитор-херувим переговаривался с дверным механизмом короткими очередями двоичного шифра. Мумифицированный зародыш безвольно левитировал на месте; архаичные антигравитационные устройства шипели и выскакивали из-под его скрюченных ножек. Одну глазницу ему расширили линзой из голубой шпинели размером с большой палец. Другой глаз скрепили скобой. Как и рот. И нос.

Когда-то этот нерожденный ребенок был бы кому-то дорог. Мелитан задумалась, кому.

Она до сих пор помнила, каково это — очарование такими технологиями. До того, как у неё выпали волосы, дёсны были отравлены, а лёгкие почернели. С невинностью, свойственной очень — очень — юным, она думала, что может узнать всё. Ей было четыре, может быть, пять лет, когда родители отвели её в склеп под Храмом-Кузницей Калливанта.

Камни были старыми. Двенадцать тысяч лет, сказал ей магос-хранитель. Воздух казался старше. Она чувствовала в нём силу: вибрацию в животе, вкус железа и возбуждение во рту. Даже в темноте она таращилась на таинственное собрание катушек, труб, магнитов и клапанов, которые составляли божественное чудо, Принцепс — великий плазменный орган Дома Калливант. Инструмент, как сказал ей магос-хранитель, был даром магоса Ксанфа из 52-го экспедиционного флота в ознаменование возвращения мира в лоно Марса.

Она засыпала хранителя, а затем и родителей, устало возвращавшихся в жилой модуль, вопросами — «Как? Как? Как?», время от времени перемежая их «Почему

Она ни о чем не могла думать, кроме этого херувима.

Может, это был всё-таки не человеческий зародыш. Судя по эластичности нёбной структуры, костных выступов сосцевидного отростка… Возможно, ратлинг. Она видела такое только на учебных пергаментах. Надо бы…

Херувим испустил волну двоичного кода перед дверным механизмом

Тот ответил тем же.

<Добро пожаловать, магос Вейл. ЛН-Примус, нулевой уровень.>

Двери распахнулись.

Сердце Мелитан затрепетало. Всю свою жизнь она мечтала, чтобы перед её именем произнесли титул «магос». А теперь…

<К тебе обращаются, магос. Не ставь под угрозу личность, которую я создал для тебя, ещё до того, как войдешь.>

Мелитан поморщилась от боли. Беседа с мнемо-прокси, который логи-легат Никко Палпус внедрил в её продолговатый мозг, была не простым «выслушал — ответил». Чтобы передать образы или слова, имплант принудительно перестраивал клетки мозга. Это было болезненно. Поэтому она не ответила — просто кивнула слуге-херувиму, что готова, в надежде, что мнемо-прокси будет хранить молчание.

Иссохший автоматон уже уплывал через открытые двери, оставляя за собой священные писания и электростатический свет.

Она еще раз неглубоко вздохнула, будто он был заложником, которого можно удерживать в качестве подстраховки, и шагнула вслед за херувимом.


II

Нулевой ярус был храмом, наводящим ужас на верующих, крепостью данных, способной поколебать воина Адептус Астартес. Паукообразные фигуры с искусственно изогнутыми позвоночниками, рокочущими частями тела и в красных одеждах марсианского жречества сидели, сгорбившись, над рунными банками, жадно поглощая инфопищу и освещая только свои механические хоботки. Глаза с линзами разного цвета и типа щелкали и жужжали, фокусировались и расширялись, и всё это сопровождалось звуком винтов, терпеливо завинчиваемых и отвинчиваемых снова, снова и снова. Сложные и нечеловеческие части нижних челюстей подергивались, словно от физического голода; не хватало только машинного аналога слюнотечения, когда восхищенные адепты анализировали данные со своих экранов.

Бинарных инфоцитов не отвлёк от экранов даже угрожающий лязг крадущихся робо-мастиффов.

Кроме аккуратных упорядоченных банков рун, с гололитической платформы руководил магос с хлыстообразными руками и ногами, в тяжёлых одеждах, сверкающих нумерологическими символами. Вокруг него вращались двумерные информационные панели, схемы и анализы схем, искаженные слоями шифрования и порядками обозначений, для которых у Мелитан не было наименования.

Но догадываться она могла.

Время от времени произнося скорописную проповедь или отрывок из песнопения, магос просеивал водоворот тайн, скормленных ему инфоцитами, при помощи механодендритов и перчаток, заканчивающимися ноосферными когтями, — будто шестилапый кошмар, кромсающий крылья у бесконечной череды кричащих бабочек.

За всем этим наблюдал однорукий скитарий.

Он был примерно двух с половиной метров ростом, почти такой же крупный, как космодесантник, в сетчатом бронежилете чёрного цвета. Коды отказа и ингибиторы выгрузки окутывали его плащом, сбивающим с толку технику. Импланты Мелитан, — даже кое-какие из её качественных подделок, — последовательно попытались стереть скитария из сознания. Даже робо-мастиффы с набитыми сенсорами мордами, непрерывно проверяющие образцы автозагрузки адептов, прошли мимо, ничего не подозревая.

<Не пялься на скитария. Бетания Вейл — магос среднего ранга, проработавшая три десятилетия в самых секретных диагностических центрах Марса,> — упрекнул мнемо-прокси, заставив Мелитан схватиться за голову от острой невралгической боли. <Тебе потребовались бы чересчур обширные аугментации, чтобы твои органические глаза проникали сквозь их кодовые стены.>

Мелитан рассеянно почесала раздражение под ухом и что-то пробормотала себе под нос.

— Да, повелитель.

Мелитан опустила руки на колени, приняв позу надменной безмятежности, приличествующую — по её идеализированным представлениям — истинным адептам. Облик логи-легата Никко Палпуса пришёл на ум как образец. Она почти вздохнула. Первоисточник — физическая версия «Голоса Марса» — был гораздо благосклоннее. Почти по-отечески. Притворство, как запоздало начала понимать она.

Херувим выпалил ей что-то невнятное. К счастью, Палпус счёл нужным снабдить её подлинными дополнениями, достаточными, чтобы расшифровать двоичный код: <Остановись.>

Зародыш поплыл к скитарию.

— Похоже, ты на нервах.

Вздрогнув, Мелитан повернулась на голос. Один из инфоцитов в капюшоне скривил свои неэмоциональные экзо-черты, глядя на неё. Улыбка… она пугала больше, чем безразличие, к которому Мелитан привыкла, будучи скромной технопровидицей.

— Я… — она хотела было возразить, но поняла, что в этом мало смысла. Мелитан была ужасной вруньей, поэтому сочла, что лучше не отходить далеко от правды. — Есть немного.

— Не так страшен экзогенитор Оэлур, как его репутация. — Закрытая оптика инфоцита сверкнула неожиданным юмором. — Или его внешность. Думаю, ты останешься в живых после этого часа.

Раздался звук отсоединения — «щёлк-щёлк» разъединяющихся пучков волокон, и инфоцит вытащил из банка рун руку с двумя когтями и протянул её Мелитан.

— Номер четвёртый, — он заговорщически наклонился, понизив голос до шепота. — Но ты можешь звать меня Салиент.

Мелитан пожала неподсоединенную металлическую руку инфоцита своей органической. Она чуть было не представилась настоящим именем.

— Вейл. Бетания Вейл. Магос биологис.

— Технология Рассвета не разочарует, магос. Совсем наоборот.

Салиент выдернул коготь из руки Мелитан. Она заметила тонкую полоску крови, размазанную по ладони.

— У тебя кровь, — сказала она. Но инфоцит уже вернулся к банку рун и подключился обратно.

Мелитан вытерла кровь о свою красную мантию, а робо-мастифф, рыча в её сторону, обнюхивал её на предмет следов порчи. Она уставилась на машину таким отчужденным взглядом, которым гордился бы любой магос, даже когда внутри всё сжались, но мастифф ничего не обнаружил. Он залязгал по запрограммированному маршруту не останавливаясь. Мелитан расслабилась.

Инфоцит снова не замечал её; он был настолько поглощён своими данными, что Мелитан задумалась, не привиделся ли ей весь этот разговор. На нервной почве чего только не бывает.

Она посмотрела на красное пятно у себя на руке.

<Не привиделся.>

Не делая вид, что спешит, она последовала за слугой-херувимом. Раб-эмбрион завис над скитарием-хранителем, не признавая его существования, и поплыл ко второй бронзовой двери. С обеих сторон ее обрамляли тёмные отражающие панели, похожие на мононаправленное стекло.

Мелитан чувствовала, как сердце колотится в горле.

Вот оно.


III

К этому запаху жизнь её не готовила.

Был определенный запах, который ассоциировался с внутренними владениями Адептус Механикус автоматически: масла, особенно приятные для внутренней работы машины, благословенные смазки, привкус Движущей Силы, жужжание и трение тысячи искусственно движущихся предметов. Все это присутствовало, но почти мускусный аромат помазаний прикрывал приторно-сладкое что-то ещё. Это был омолаживающий антикоррозийный формальдегидный состав, смешанный с каким-то едким элементом, аромат которого она не могла опознать.

С хрустом шестерней и хрипом выдвигающихся деталей экзогенитор Луард Оэлур поманил её.

Этот жест мог бы быть обнадеживающим, если бы протянутая конечность не была вдвое длиннее её самой и втрое шире в обхвате.

Она прошаркала к столу, который делил комнату пополам. Плоская поверхность была обшита панелями с экранами. Изображения и экраны — или и то, и другое вместе — мелькали на тридцати или около того мониторах рунного банка слишком быстро даже для большинства аугметических глаз. Для неё они казались просто призраками, рывком переходящими от движения к остановке и обратно. Слишком быстро, чтобы она могла что-то понять. Свет, который они отбрасывали, был резким и тревожным. Маленький значок Шестерни Механикус, как запоздалая мысль, удерживал папирусный свиток за угол, а гигантский механдендрит закреплял противоположный конец.

«Ожирение» было словом, на удивление органическим, но уместным.

По слухам, экзогенитор копил эти модификации и вспомогательные системы дюжину столетий. Одеяния, накинутые на его разросшееся тело, были почти ритуальной любезностью. Голова, венчавшая кучу бионики, представляла из себя гниющий комок бесчисленных модификаций и восстановлений. Над общей шеей вяло склонилась грубая второстепенная голова, тупо глядя на стол. К нарастающему отвращению Мелитан, это был не искусственный мозг, а настоящая, человеческая голова. На её плоти всё ещё еще были видны шрамы от иссечения и электротату, кристаллические имплантаты, заложившие основу для будущей бионики. До Мелитан дошло, что голова, по крайней мере отчасти, являлись источником неприятного запаха.

Мелитан быстро отвела взгляд, готовая к уколу боли, но мнемо-прокси Палпуса нечего было сказать.

Как он сюда попал? Мелитан поймала себя на том, что недоумевает. Конечно же, не через дверь. И откуда взялась голова? Раб, преступник, еретик? Очевидно, не сервитор. Какой в этом был бы смысл?

Пока её мысли текли дальше, Оэлур оставался в непрерывном движении. Мантии зашуршали. Серво-конечности и дендриты щелкали и развивались почти независимо от основной части. Невидимые детали лязгали, хрустели, чирикали и двигались, стрекотали и шевелились, словно тарантул, переваривающий жука. Когда он наконец заговорил, понижение человеческого голоса чуть не вызвало у нее нервный срыв.

— Ваше путешествие с Ксантроса прошло в комфортных условиях, магос Вейл?

— Д-да, довольно-таки. С-спасибо.

— У вас сбой со звуком, магос.

Мелитан заерзала под своей фальшивой мантией и столь же фальшивой аугметической маской.

— Путешествие было долгим, экзогенитор Оэлур.

— Луард.

Механодендриты шарили по стенам. Щёлк. Клац. Будто обсуждая её между собой.

— Титулы потеряли для меня интерес ровно семьсот сорок три года назад. Моё стремление к подобострастному уважению подчиненных продлилось лишь немногим дольше.

— Значит, Л-Луард, экзогенитор.

— Снова этот сбой.

— Прошу прощения, экзо… Луард.

— Вы знаете, сколько биосекционистов в настоящее время работают на Нулевом уровне, магос Вейл?

— Не знаю.

— Ноль. Знаете ли вы, сколько адептов любого рода было завербовано на Нулевой уровень без предварительной работы на вспомогательных исследовательских уровнях за триста девятнадцать лет моего руководства ЛН Примус?

— Я... не знаю.

— Я подозреваю, что догадываетесь, магос Вейл. Знайте, что я не потерплю лицемерия. Это оскорбление праведного порядка Омниссии.

— Ни в коем случае, экзогенитор.

— Действительно. Никко Палпус обитает за пол-Галактики от Марса, и все же его связи таковы, что по его команде открывается любая дверь.

— Мне повезло.

— Я знаю, почему Палпус послал вас, магос.

Мантия Луарда внезапно задралась, и из-под неё показалась гнилая, раздутая рука. Омертвевшие пальцы с удивительной ловкостью постукивали по одному из мерцающих подэкранов его рунического дисплея. Инопланетная каллиграфия, которую он отображал в течение доли секунды, исчезла, сменившись тем, что, по-видимому, было личным делом Бетании Вейл.

Обе головы Луарда осмотрели его одновременно.

— Пять лет с ксеноанатомом Тантруном. Десять с тератотехнологом Коронусом. Затем пятнадцать лет под руководством метахиругеона Гарадесия на Ксантросе; проводил экстраполятивное вскрытие ксеносов 27814σ.

Основная голова поднялась.

— Я не знаком с ксеносами 27814σ.

— Я не думаю, что они всё ещё существуют.

— Железные Руки?

— Железные Руки, — согласилась Мелитан. — Они, как правило, дотошны.

— Это объясняет, как вы попали в поле зрения Никко Палпуса. Воистину, вам повезло.

Экзогенитор смахнул папку взмахом своей гниющей лапы.

— Вы должны оценить Технологии Рассвета. Вы здесь для того, чтобы оценить меня. Не пытайтесь отрицать это. Согласно моему мнемоническому архиву, я уже говорил, что не люблю лицемерие.

Вторая голова со скрипом приподнялась на шейных мышцах и стеклянным взглядом уставилась на Мелитан.

— Вы обладаете необходимым набором навыков для анализа процедур сдерживания Нулевого уровня. Однако я могу заверить вас, что ни одно устройство, способное к выгрузке, не работает в пределах карантинных сфер. Органические испытуемые объекты уничтожаются и утилизируются под строгим контролем. Даже косвенный контакт с ксенотехом является нарушением базовых протоколов. Мне составить список тех адептов, которые провели самые тщательные исследования данных, или вы предпочитаете алгоритм для случайного отбора объектов для вивисекции?

— Экзогенитор, я…

— Я заверяю вас, что все будет так, как просил логи-легат, когда передавал технологию альдари мне на хранение. Я в курсе того, что произошло на Тенносе. Я понимаю когнитивные процессы Палпуса. Но это не какой-то захолустный испытательный полигон в Сегментуме Обскурус. Это Примус факультета Лабиринт Ноктис.

Глаза Мелитан, и без того слезящиеся из-за линз, которые она носила вместо настоящей оптики, казалось, задрожали. По правде говоря, она понятия не имела, почему Палпус предпринял экстраординарные усилия, чтобы замаскировать её под опытного адепта вместо того, чтобы нанять настоящего магоса с профилем Бетании Вейл. Разве что он, возможно, доверял ей. А она доверяла ему.

— Он просто хочет удостовериться, — сказала она.

Экзогенитор издал чахоточную отрыжку.

— Я позабочусь о том, чтобы он удостоверился. Мы начнем с экскурсии по Нулевому уровню, но завтра. Ваше путешествие было долгим.

— Спасибо, экзогенитор.

— Мой слуга проводит вас в спальню. Не позволяйте скитарию беспокоить вас.

— К-какому скитарию?

— Опять этот сбой, магос.

Луард указал на дверь одним массивным извилистым механодендритом.

— Значит, завтра.

— Завтра.

Под взрывом статических помех в открытую дверь ворвался херувим-сервитор, и Мелитан попятилась к нему, внезапно опасаясь поворачиваться спиной к тучному повелителю данных. Она ещё раз мельком посмотрела на миниатюрную Шестерню Механикус на краю его стола. Она вызывало тошноту, но только когда херувим увел Мелитан прочь, она поняла, почему.

Шестерня была перевернутой.


Глава пять

«У всех нас есть тёмная часть натуры, душевные демоны, которых мы предпочли бы скрыть от братьев».

— Тециан


I

— Положи книгу на место.

Стронос сказал это, не поднимая глаз: он сфокусировал оптику на мелких деталях электроники, зажатой между указательным и большим пальцами его металлической руки. Когда он наклонялся, о давлении сообщали бинарные тактильные сигналы «да-нет» в кончиках пальцев. Органический глаз напрягся, уязвленный плавностью, с которой его бионический партнер щелкал увеличительными линзами, выявляя хитросплетения проводки. Отблеск булавочного укола пробежал по всей длине ножа, когда Стронос осторожно — очень осторожно — принялся снимать изоляционный пластек. Он уже понемногу расслаблялся; стыд из-за вспышки на занятии мало-помалу рассеивался. Лицевые мышцы, у которых больше не было контроля над ртом, дернулись, будто пытаясь улыбнуться.

Что бы подумал Веррокс?

Пятьдесят тысяч световых лет от Медузы, сто лет от его Железной Луны, — и вот он всё ещё работает над своей епитимией. По правде говоря, задача починить эту проклятую штуковину была невыполнимой с самого начала. И превратилась в медитативное упражнение, в выход для блуждающих мыслей и чувств. Иногда Стронос задумывался, входило ли это в изначальную задумку Железного Отца.

Скорее всего, нет. Веррокс едва ли отличался утонченностью.

Последний кусочек пластека отслоился под ножом, и только тогда Стронос поднял глаза.

— Я сказал, положи на место. Она не твоя.

Тециан стоял у стены их общей камеры в мантии тёмно-пурпурного цвета иссохшей вены, свисающей с его широких плеч, и небрежно листал походный экземпляр «Песни о путешествиях» Строноса.

Эта книга повидала больше, чем некоторые полки Астра Милитарум. Переплет треснул, снизу виднелся лазерный ожог. Несколько страниц начали отрываться от переплёта, и Стронос видел на каждой странице вмятины — в одном и том же месте, от скрупулезного перелистывания металлической рукой. Он отметил, что у Тециана была своя манера чтения: он облизывал палец, переворачивая страницу и не замечая, что его губы суше марсианского кирпича за спиной.

— Текст на лингва-технис, — задумчиво произнес Тециан. — Необычно, что летопись жизни вашего примарха составили на общем языке Марса.

— Первоначально Песни передавались устно. Большинство из них утрачены, другие — чистый миф или развитие других историй. Рационализированное издание было собрано адептом Марса почти семь тысяч лет назад.

Тециан поднял глаза поверх серебристо-серой подсветки открытой страницы.

— Это ваш основополагающий текст, и его написал техножрец на языке, понятном лишь посвященным в культ Машины?

Стронос ответил ему лишенным выражения взглядом.

— Ты бывал на Медузе?

— Не имел... удовольствия, — ответил Тециан.

— Может, служил прежде вместе с Железными Руками?

— Нет. Почему ты спрашиваешь?

— Потому что нет такого медузийца, а тем более — боевого брата Железных Рук, который не смог бы поучить техножрецов лингва-технис.

Тециан усмехнулся. Казалось, для него это само собой разумелось.

— Представляю себе эту ситуацию! — Он снова опустил глаза в книгу. — А текст на полях я разобрать не сумел.

— Это потому, что ты никогда не учил джукет.

— Моё упущение.

Без предупреждения и не видя необходимости в дальнейших разговорах, Стронос снова занялся оголённым отрезком провода: вставил его в небольшую монтажную коробку и аккуратно уложил вдоль подготовленной дорожки из полимерного клея. Он прижал большим пальцем провод, а затем отрезал ножом свободный конец.

Привыкнув за это время к своеобразным манерам соседа по комнате, Тециан сел на своего конька:

— Тебе бы учиться на капеллана, а не на технодесантника.

— Ты не первый, кто говорит мне об этом.

Стронос закрыл крышкой готовую схему со щелчком пластека и положил коробку на молитвенный столик, напрягая при этом мышцы щеки и глаза, чтобы изменить кратность увеличения. Он понял, что сказал больше, чем говорил кому-либо с тех пор, как его изгнали из конклава Джаленгаала. Больше, чем когда-либо раскрывал кому бы то ни было не из Железных Рук. Строносу не очень-то это нравилось.

— Положи на место. Это очень ценная вещь.

Тциан закрыл книгу и оценивающе осмотрел потертый переплет.

— Для меня, — добавил Стронос.

Эксангвинатор пожал плечами, затем бросил книгу Строносу на койку. Он был без одежды. Потребность организма космодесантника в сне была значительно сокращена, и её сполна удовлетворил бы тридцатиминутный отдых в вертикальном положении раз в несколько дней.

— Как восхитительно нелогично.

— По-твоему, удивительно, что я ценю свою культуру.

Тециан коротко рассмеялся.

— Брат! Удивительно, что у вас вообще есть культура. — Стронос снова ничего не ответил. Тециан нахмурился, скрестил руки на груди и серьезно посмотрел на него. — Когда ты слышишь «сын Сангвиния», какой образ возникает у тебя в воображении?

Стронос промолчал.

— Ангел Императора, прекрасный, совершенный. С изъяном.

Тециан указал на свои мирские пожитки: манускрипты, ряды наборов для перевязок и алхимических флаконов — полузавершённые пробы произведений искусства. Стронос заметил, что предплечья у Тециана испещрены крест-накрест старыми и новыми шрамами.

— Они есть и у тебя. Конечно же, — его голос помрачнел. — Я подозреваю, что мы все несколько сложнее, чем формирующие наш образ легенды. У всех нас есть тёмная часть натуры, душевные демоны, которых мы предпочли бы скрыть от братьев.

Тециан пожал плечами, будто демон, о котором он только что говорил, вцепился ему в плечо когтями.

— Я бы предпочел не видеть его, но в тот момент, когда я отвожу взгляд, в тот момент, когда я позволяю этому случиться, демон побеждает. — Тециан посмотрел на Строноса за его молитвенным столом, и в тот же момент его губы растянулись, обнажив твёрдые белые зубы. — Я думаю, что мы с тобой похожи больше, чем кто-либо из наших собратьев здесь.

Стронос хмыкнул.

— На самом деле у меня сложилось противоположное мнение.

— Как ты думаешь, почему я вызвался делить с тобой эту комнату?

— Ты вызвался добровольно?

— Магос-инструктор посчитала, что тебя следует оставить в покое.

— Она права.

— Я не знаю о жизни твоего отца, но я знаю о его смерти. Я знаю... бремя... сиротства.

За полтора столетия, прошедшие с момента имплантации геносемени Ферруса Мануса, способность Строноса улавливать невербальные сигналы ослабла. Если и было что-то, до чего Тециан пытался достучаться или на что намекал, то Стронос это упустил. Однако Эксангвинатор наблюдал за ним, ожидая реакции — понимания? — и поэтому Кардан изобразил легчайший кивок, уперев шею в жесткую скобу своей кузнечной цепи. Ведь Лидриик практически умолял его как можно лучше понять другие ордена за время этого творческого отпуска.

Стронос вздохнул.

Разве он не пытался?

— Может, и так, — согласился Стронос.

Тециан улыбнулся, как бы признавая масштаб усилий Строноса.

— Ты сорвался во время упражнения, — сказал он. — С Баррасом, с магосом Фи. Даже со мной.

— Я держу себя в руках, — возразил Стронос.

— Если ты пытаешься убедить меня, то не беспокойся. — Тециан оторвался от стены и направился к нему. Внезапно посерьезнев, он присел на корточки перед молитвенным столом Строноса. — Ты... не одинок в необходимости контролировать внутреннего демона. Но есть и другие способы, брат, кроме простого избегания и подавления. Я могу научить тебя, если позволишь.

Стронос рассматривал совершенное, но явно имеющее изъян существо, которое точно так же изучало его с другой стороны верстака. Он вспомнил обеты секретности, которые Лидриик принес перед тем, как отдать десятину Караулу Смерти, и как осуждал библиария за это. В конце концов, что такое секреты? — тайники для слабых и трусливых. Адептус Механикус тоже требовали от начинающих технодесантников клятвы, по сравнению с которыми требования Караула Смерти походили на твёрдый взгляд и крепкое рукопожатие, и в тот момент Стронос испытывал такое же презрение.

Но секреты подобны коррозии. Немного света, немного воздуха, — и внезапно то, что казалось твёрдым железом, превратится в хлопья ржавчины, рассыпающиеся в руке.

— Я могу быть лучше, чем я есть. Вот и всё.

Он стукнул кулаком по молитвенному столу так, что инструменты и детали пушки подпрыгнули. Стронос не очень-то понимал, почему сделал это, и сразу же пожалел о своем поступке.

— Я Железнорукий. Я должен быть... — Он замолчал, глядя на Тециана своим человеческим глазом. — Лучше.

— Тогда будь лучше.

Стронос выдохнул: у него изо рта, как отвращение, вырвались ядовитые углеводороды.

— Ты мыслишь совсем не как Железнорукий. Мы редко ложимся на курс, если не уверены в его успехе.

— И в чём же тогда вызов?

— В правильном выборе курса.

Тециан рассмеялся.

— Должно быть, ты скучаешь по своим родным братьям?

— Нет.

— Нет? Отсутствие моих братьев отзывается болью в сердцах.

— У меня тоже — сказал Стронос. — Но не только в сердцах. — Он указал на поясную пластину доспехов. — Это Джаленгаал. — На плечо. — Бурр. — Затем на горло. — Лурргол.

Стронос переместил руку к другим точкам доспеха, где системы торса, заключённые в защитный керамит, поддерживали непрерывный поток загрузки / выгрузки в эфир. Иногда имя павшего брата ускользало от него, сливаясь с именем другого, который принял боевую броню Кардаануса, Мортола или Ванда и которого он назвал сейчас, думая о нем в том же ключе, хотя они никогда не встречались.

— И при этом они не отсутствуют. — Обрывки эмоций. Случайная шальная мысль или голос. Разочарование Джаленгаала. Горе Лурргола. Стронос медленно покачал головой, проясняя мысли. — Они в варпе. Мои мысли о них всегда сильнее, когда они в варпе.

— Время и расстояние там мало что значат, — сказал Тециан.

— Может быть.

— Скажи «может быть» ещё раз, брат Стронос, и я откажусь от предложенной помощи. — Эксангвинатор усмехнулся про себя, качая головой. — В любом случае, я надеюсь, что ты закончил.

— Почему?

— Потому что ты здесь уже больше суток, брат. Баррас начинает думать, что ты не придешь.


II

До того, как Схола ЛН-7 стала Схолой ЛН-7 — испытательным центром для самых одаренных начинающих технодесантников, она служила станцией пополнения запасов для караванов, следовавших от горы Аскрей к тайным сторожевым постам Лабиринта Ноктис. До этого там располагался буровой аванпост, занимавшийся поиском следов залежей титана в истощенных песках. До него — станция терраформирования, когда Марс был зелёным и человечество с полным на то основанием называло себя хозяевами всех обозримых небес. Остатки археотеха по-прежнему оставались на планете; хотя эти технологии были бесценными, они деградировали, страдая от ересей, расколов и перемен в вере, пока не превратились просто в памятный знак.

Это напомнило Строносу Медузон — единственный город Медузы, оазис цивилизации, воздвигнутый из неумолимой скалы на доимперском фундаменте, на котором он остается и поныне.

Бóльшая часть схолы теперь была недоступна. Целые крылья, заполненные древними технологиями, были запечатаны машинными духами, которые мало думали о наследниках или об увядании, которому они теперь подвержены. Иные из них разрушались тысячелетиями, оставаясь открытыми марсианской атмосфере, и их тоже посещали призраки — по крайней мере, так полагали некоторые. Значительная часть оставшейся схолы представляла собой лабиринт из служебных ходов и мест общего пользования, построенных за эпоху до того, как родилась мечта Императора о Легионах Астартес. Сейчас они были слишком тесны, чтобы их можно было как-то использовать, — даже если смертные люди, по-видимому, когда-то были крупнее и здоровее, чем истощенные марсиане M41.

Сердцевиной комплекса (в буквальном смысле, поскольку на пиктах с эстакады оно выглядело как обветренная шестерня, частично засыпанная красным песком) служила камера пригодных для жизни размеров. Общего пространства для людей было примерно с два лендрейдера, поставленных корма к корме так, чтобы их задние люки открывались друг на друга.

В эпоху, когда здесь был еще шахтерский пост, в нём размещалась буровая установка. Вертикальная шахта по-прежнему проходила через пятнадцать или около того метров скалы к поверхности, и ещё несколько сотен вниз — к подземным аркологиям, не отмеченным на картах. За столетия существования в качестве промежуточной станции она превратилась в приют, где путешественники могли бы переждать печально известные марсианские пылевые бури в некоем комфорте и духе товарищества. Станция вновь обрела этот дух, став схолой.

Большую часть помещения занимал низкий металлический стол. Воины Адептус Астартес в монашеских одеждах и стихарях соискателей сидели, скрестив ноги, на полу вокруг него. Пара слуг в красных мантиях без рукавов тихо убрала следы неприглядной трапезы. Стронос оглядел убранство с неприязнью. Потребность в питании у него становилась тем меньше, чем меньше оставалось в нем органики. Разрушение рта и пищеводного тракта на Тенносе только ускорило этот процесс. Теперь семьдесят три процента необходимой Строносу пищи поступало в организм при помощи прямого электрохимического переноса, а оставшаяся поглощалась в виде жидкости внутривенно-капельным путём. В нём никогда не было сильной тяги к компании, а одинокий способ приема пищи ускорял уменьшение и этой смертной потребности.

Иногда он думал, что вот каково это — быть закованным в железо дредноутом, мертвецом для живого мира.

Перспектива добиться этой непревзойденной чести с каждым днем воодушевляла его всё меньше и меньше.

— Будьте так любезны, господин, — нервно пробормотал один из слуг, проходя мимо Строноса со стопкой оловянных мисок. Его голые руки покрывали электротату, отображающие схему улучшений, к которым он стремился и которые вряд ли когда-либо получит. Низкосортные электроимплантаты так резали глаз своим ярким мерцанием, что на миг показалось, будто Шестерня Механикус на щеке слуги отпечатана с перепутанными сторонами.

Стронос не обратил внимания на слугу, забыв о нём сразу, как только он скрылся из виду.

— Хорошо, что ты присоединился к нам, Кардан. — Баракиэль шаркнул вокруг и протянул руку в приветствии. — Надеюсь, это войдёт в твои привычки.

Стронос уставился на руку. Ему потребовалось почти два с половиной часа, чтобы изолировать дверной механизм от раздраженного духа схолы и вызволить Баракиэля из прохода.

Нахмурившись, Баракиэль убрал руку.

— Стронос.

Сигарт встал и кивнул брату. Баракиэль тоже поднялся. Вдвоем с Тецианом они немедленно начали перетаскивать столы из середины комнаты.

Когда их убрали, получился квадрат приблизительно десять на десять метров, одну сторону которого образовывал сам стол. Поставьте внутрь космодесантника в силовой броне — и эти сто квадратных метров резко уменьшатся. Поставьте двоих — и они покажутся чересчур тесными.

Баррас стоял у дальней стены, массивный в своем боевом доспехе коричнево-костяного цвета; его размеры подчеркивалась скрещенными руками. На наколенниках и налокотниках развевались печати чистоты. Он был без шлема; хмурое лицо освещалось ровным мерцанием мягких уплотнителей горжета, отчего глубоко посаженные глаза всё глубже уходили в тень.

— Я боялся, что ты не придешь, — сказал он.

— Эмоции — это слабость, — ответил Стронос, вставая напротив Рыцаря Дорна.

Придя сюда прямо после техномедитации, Стронос был не в полном доспехе. Как и Баррас, он был без шлема. Несколько секций правой руки не были покрыты пластинами, включая кисть, но механизация с лихвой компенсировала недостаток силы.

Говорить было больше не о чем.

Вызов предложен, вызов принят. Арена подготовлена. «Честь» может быть удовлетворена только одним способом.

Несмотря на то, что честь так высоко ценили, она была пустой вещью. Феррус Манус был существом глубокой и непоколебимой чести, но единственная трещина в ней — одна очевидная трещина — привела его к падению. Примарха пугало, как предательство брата Фулгрима отразится на нём. Это была необходимость доказать свою честь, а не те умения предателя Фулгрима — владеть оружием или лицемерить по приказу, — которые его уничтожили. Что есть честь?

Каждая воинская традиция породила свою собственную эволюцию этой темы, свой собственный язык, в котором уже не распознать оригинал. Поставьте рядом Космического Волка и Тёмного Ангела, и они мало в чём сойдутся касательно вопроса чести, но победу признают оба.

— Без оружия? — спросил Стронос.

— У тебя не хватает перчатки, — проворчал Баррас.

— Неважно.

— Ну что ж.

Рыцарь Дорна стиснул зубы и опустил голову. Стронос нанес первый удар, когда глаза воина всё ещё были опущены.

В конце концов, что есть честь, как не болт-пистолет, приставленный к виску воина, его палец на спусковом крючке?

Баррас отпрянул, как вздыбившаяся змея. Он поймал кулак Строноса одной большой открытой перчаткой, затем потянул его, резко наклонившись, и ударил коленом в нагрудник. Этот удар мог бы прогнуть броню танка, но грудь Строноса была мощнее, чем броня большинства танков. Баррас удивленно хмыкнул, когда увидел, что Железнорукого не согнуло пополам, и Стронос впечатал его в стену. Их обоих окутало кирпичной пылью; пока два комплекта благословенных боевых доспехов грохотали и рычали, духи их анимусов топали и боролись, как боевые звери. Десантники достаточно разорвали дистанцию для замаха рукой. Стронос ударил Барраса локтем в лицо. Снова. Поршни в руке зашипели и застучали.

Рычание вырвалось из пустоты на лице Строноса, когда он замахнулся для третьего удара. Баррас взревел, его лицо было склизким от быстро свертывающейся крови, а глазницу будто бы разбили молотком, но он собрал в кулак достаточно грубой силы, чтобы всем весом навалиться на Железнорукого.

Стронос был слишком массивен, чтобы его опрокинуть, но ему пришлось сделать несколько неуклюжих шагов назад, прежде чем его собственные приводы вновь заработали, визжа шестерёнками.

Баррас уже перешёл в атаку.

Стронос позволил кулаку Рыцаря Дорна врезаться в нагрудную пластину и парировал следующий удар собственной перчаткой, затем сделал ложный выпад и получил неожиданный удар по слабозащищённым ротаторным кольцам между предплечьем и бицепсом правой руки. Что-то хрустнуло. Дух системы перенаправил поврежденные пути, сустав восстановился за долю секунды, но это дало оппоненту возможность нанести свободный удар, который Баррас направил в бионический глаз, затем — удар по колену; он раздавил сервоприводы, и соединения разлетелись по земле.

— Неужели тебе совсем не стыдно? — взревел Баррас, пятясь тяжёлыми шагами, чтобы Стронос мог подняться на обе ноги.

Позади послышался громкий ободряющий голос. Баракиэль. Стронос отфильтровал его. Боевой когитатор его брони перебирал данные, анализируя боевой стиль Рыцаря Дорна, отмечая его привычки и слабости, проецируя результаты с обновленной стратегией на оптический дисплей Строноса. Кардан прижал пальцы к щеке и посмотрел на них. Они были в крови. Удар Барраса, должно быть, вонзил бионику в окружающую её плоть и разорвал сосуд.

— Только за неудачи, — ответил Стронос.

Баррас двинулся вперёд, дрожа всем телом от гнева. Стронос начал движение одновременно с ним. Их не разделяло и трёх шагов — едва ли хватит для замаха, и два космодесантника сошлись посередине с ледяной неизбежностью столкновения миров.

Когда воины сражались, броня дрожала и стонала от пронзающей кости силы. Керамит раскалывал керамит при каждом ударе, финте и контратаке. Об уклонении не могло быть и речи, и они просто колотили друг друга. Почти поочерёдно. В этом было больше мастерства, чем могло показаться на первый взгляд. Каждый сотрясающий землю шаг был наступательным, а немыслимая масса и мощь боевых доспехов делали любое принятое за долю секунды решение окончательным.

Когитатор Строноса очищал и обновлял данные после каждого обмена ударами, после которых Рыцарь Дорна менял тактику, чередуя по меньшей мере семь различных боевых стилей. Мышечная память делала его быстрым. Стронос изо всех сил старался не отставать, переходя на всё более оборонительный стиль, давая системам возможность просчитать закономерность.

Всегда существует какая-то закономерность. Только Хаос подчиняется одним случайност...

Белый, словно кость, кулак пробил его защиту из расчетов и врезался в воронкообразный рот, оставив на костяшках пальцев вмятины.

Стронос отшатнулся, расставив руки, чтобы сохранить равновесие; шквал белого шума выключил оптический дисплей. Его размышления растворились в этом потоке. О чувствовал, как его плоть наполняется гневом, как набухают мышцы, как из-за отсутствия яростного крика нарастает внутричерепное давление. Стронос сразу же подумал о системном сбое — о том, что какой-то поврежденный клапан ввел в его организм сублетальную дозу боевых стимуляторов, но системы его брони бесстрастно сообщили, что это не так. Стронос был… ему понадобилось время, чтобы определить это состояние… рассержен. Из-за деформации ротовой трубки следующий выдох Строноса превратился в гудение, как у пропеллера. Он ударил рукой из плоти, словно она была закована в силовой кулак.

Баррас легко уклонился. Он сделал шаг, проскользнув по нагрудной пластине Строноса, а затем толкнул его наплечником, чтобы ударить Железнорукого о стену.

— Скажи, что моя плоть слаба, Железнорукий, — сказал Баррас, даже не сбив дыхание. Рыцарь Дорна ощетинился от гнева, в его глубоко посаженных глазах горела ярость, но это был лишь поверхностный слой, чёрный панцирь, который заряжал его энергией и приманивал к себе. Каждое движение говорило об абсолютном контроле. — Давай, скажи!

Баррас нанёс удар ногой, повредив Строносу второй коленный сустав, и он соскользнул по стене на землю.

С воем сервоприводов Баррас опустился на одно колено. Стронос нанес удар. Рыцарь Дорна пренебрежительно отвёл его в сторону внешним краем наруча и ударил Строноса головой в глаз, вонзив плоский край бионики глубже в плоть и выдавив больше загустевшей слизи. Они сцепили руки, царапаясь и напрягаясь. У Барраса было преимущество в позиции, но более тяжёлое телосложение Строноса и усиливающаяся мощь бионики всё ещё были слишком велики, чтобы их можно было преодолеть.

— Одно исключение не… опровергает… правило.

Ботинок Барраса пробил и без того ослабленные сервоприводы правого локтя Строноса. Рука подогнулась, и из-за внезапного смещения веса левое плечо потянуло вперед, а его лицо наклонилось навстречу наручу Барраса. Затылок врезался в стену, и над головой Строноса поднялся новый поток сухой, как кость, красной пыли.

Он неуверенно посмотрел вверх своим органическим глазом, в то время как его бионический сбоил, выйдя из-под контроля.

— Две неудачи за один день, — сказал Баррас; заевшие суставы в его перчатке затрещали, снова сжимаясь в кулак. — Должно быть, ты сгораешь от стыда.

— Достаточно, соискатель Баррас.

Магос-инструктор Юриэль Фи стояла по другую сторону стола в мантии с капюшоном, её дреды ниспадали на грудь. Вблизи она была похожа на эльфа: ростом едва ли сто пятьдесят сантиметров, плоскогрудая, стройная, с маленькими серебристыми руками, — но в ней таились сила, которая заставила Тециана, Сигарта и Баракиэля отойти на почтительное расстояние.

— Честь удовлетворена, — сказала она.

— Это так?

Баррас повернулся к Строносу. Стронос сумел кивнуть. В любом случае, что есть честь?

— Ты превосходный боец, — уверенно сказал он.

Баррас фыркнул, как будто ожидал услышать что-то другое, а не констатацию очевидного, но протянул руку и помог шипящему от заливающих тело искр Железнорукому встать на ноги.

— Однако это был хороший бой. Я хотел бы когда-нибудь снова сразиться с тобой, если ты пожелаешь.

Как будто была какая-то логика в том, чтобы вступить в бой с явно превосходящим противником. Если бы только Стронос приложил усилия, чтобы узнать что-нибудь о своих товарищах соискателях, прежде чем соглашаться на бой с кем-то из них.

В конце концов, в том, чему пытался научить его Лидриик, что-то было.

— Конечно же, он пожелает! — крикнул Баракиэль, стукнув кулаком по столу.

— Хорошо.

Лицо Барраса приняло свое обычное, хмурое выражение. Поскольку за этими словами ничего не последовало, Строносу оставалось лишь предположить, что Рыцарь Дорна имел в виду то, что сказал.

— Я действительно думал, что Стронос его победит, — задумчиво сказал Тециан.

— У нас есть еще тридцать лет, — сказал Сигарт. — В конце концов кто-нибудь обязательно победит его.

Тециан протянул Чёрному Храмовнику поднятый в приветствии кулак, который Баракиэль поймал, сжал обеими руками, а затем заключил Эксангвинатора в крепкие объятия.

Такое братство. Откуда оно появилось? — задумался Стронос. Из какого измененного органа оно проявляется, и что за неправильный код в семени Ферруса был причиной тому, что Стронос лишь наблюдает и ничего не чувствует?

— Пойдем, — сказала магос Фи, поворачиваясь. — Пора.

Тециан и остальные тут же склонили головы и последовали за ней, присоединяясь к процессии на вечернюю молитву. Магос оглянулась через плечо, из-за ниспадающих темных кабелей её глаза мерцали то красным, то синим.

— Только Кардан.

  1. Лиддит — кристаллическое ядовитое вещество, использующееся в качестве взрывчатки.
  2. Фратерис Аэквалис — Братство Равных
  3. Exsanguinators — Обескровливатели