Изменения

{{В процессе|Сейчас =8|Всего =16}}{{Книга

Мысли о Ньеме подстегнули ее. Она запрыгнула в транспортный вагон и проехала по одноколейной линии половину пути до бедных районов, обрамлявших разлом на южной оконечности Аукторита, а затем, когда он замедлил ход у депо Факторума Нилгетум, соскочила и ринулась по улицам с круговертью взбудораженных людей. И опоздала, уже слишком опоздала. Впереди показались красные цвета скитариев – отделение в двадцать единиц, шедшее в авангарде. Они переходили от дома к дому со списком, взимая должное. Прибыла призывная группа. Два тяжелых фургона наполовину перегородили дорогу. Их кузова представляли собой просто клетки, уже заполненные на три четверти. В одной она увидела только детей: от малышей, вырванных из материнских рук, до ошарашенных, визжащих юнцов семи-восьми лет от роду. Призывники для имперских армий, которых переделают непосредственно в скитариев, заменив немощную плоть металлом, а волю – принудительным послушанием. Были и призывники более старшего возраста, мужчины и женщины на пороге зрелости, уже сутулые и покрытые шрамами от того, что с тобой делала жизнь на Мороде, которых согнали, чтобы бросить в мясорубку Астра Милитарум. Кровь, орошающая поля побед Империума, как гласило горькое изречение. По прошествии цикла, точно отслеживаемого по календарям техножрецов, но так и не получившего точного определенного места в изнурительном годе Морода, вновь наступал День Вознесения, и нищие районы города потрошили, чтобы выполнить норму.

– Прошу, – обратилась к нему Давиен. – Доктор Теслинг еще жив. Ньем жив. Даже ''Сакири'' жива. Прошу, они все умрут, если я не сомгу смогу поговорить со старейшинами.

Скитарии стояли начеку, поскольку это был была поворотная точка его плана – тот момент, когда он ради своего будущего рисковал собственной плотью. Если эти нечистые твари были просто фанатиками, рабски покорными своей крови ксеносов, то, скорее всего, пришлось бы пробиваться наружу через гору трупов. Вот только тогда погиб бы его план, и, возможно, Трискеллиан предпочел бы позволить монстрам порвать его на части, нежели возвращаться кланяться и расшаркиваться перед Бурзулемом.

== '''8''' ==

И Давиен ощутила один лишь восторг. Ей казалось, будто сами ангелы Императора наклонились поближе к миру, чтобы сказать ей, что она хорошо справилась. Уголки рта растягивались в безумной ухмылке. ''Счастливого Дня Вознесения'', подумала она и принялась перекидывать рычаги.  =='''9'''==  Бурзулем не мог по-настоящему откинуться назад, поскольку в его теле не было ничего, похожего на талию. Вместо этого он стоял на своем возвышении над ареной, поедая пряные ртутные конфеты и отпуская Аллоизии насмешливые комментарии. Внизу, на пласкритовой поверхности площадки, располагался огромный перегонный куб, куда в разгаре торжеств предстояло сцедить все жалкие подношения. Сервиторы уже распалили химический огонь под ним до надлежащей яркости. Пламя взметалось синим, зеленым и белым, а Бурзулем аплодировал каждой перемене. Вместе с ним на платформе находились его нынешние приближенные, которые сидели возле его многочисленных ног и делали вид, будто им по нраву эклектичные шутки. И, конечно же, Трискеллиан. Не в качестве фаворита, а как объект этих острот в незримом шутовском колпаке Верховного Распорядителя. И если Бурзулема и удивлял тот стоицизм, с каким он все это сносил, тот ничем этого не выказывал. Вероятно, генерал-фабрикатор полагал, что устроил старому Простейшему порку по полной программе. ''Что ж, пускай''. Маленькая вокс-бусина, которую он подключил к своему уху, давала разрозненную картину восстания Конгрегации в Южном Разломе, и там все шло идеально по плану. Они устроили славное представление, а локальные силы были задавлены и отступали к центральным районам города. Уже довольно скоро известия дойдут до Бурзулема – дошли бы и быстрее, вот только Трискеллиан внедрился в цепь коммуникации и придерживал крышку на кастрюле, чтобы та дошла до кипения. Войска Морода, находившиеся под его прямым контролем – те, кто должен был обрушиться на всю омерзительную свару и зажать мятежников в Южном Разломе – следовали скрупулезным инструкциям до последней буквы, оставаясь готовыми к вмешательству, но реально этого не делая. Тем временем альфа примус Десять-Танграм продолжал выгружать все новых вернувшихся, расквартировывая их в гарнизонах возле Палатиума дожидаться приказа Трискеллиана. Он шел по очень тонкой линии. Раскрой кто-нибудь, что именно сегодня произошло сегодня в Аукторите, каким-то образом раскопав все архивы передач или отыскав точные указания, которые Трискеллиан отдал разным отрядам скитариев, его имя и впрямь стало бы известно в анналах Адептус Механикус, но исключительно в роли архиеретеха. Он болезненно сознавал: никто бы не понял, что в душе он заботился только о ''порядке''. ''Порой мы должны делать такие вещи, ради высшей цели''. Бурзулем, видимо, только что отпустил в его адрес какую-то колкую ремарку. Напряженное выражение лица Трискеллиана явно доставляло ему удовольствие. Прошла еще секунда, и вверх по ступеням к генералу-фабрикатору бросился техноаколит чрезвычайно низкого ранга, хрипящий искусственными легкими, которые не поспевали за его усилиями. В одной руке у него был свиток, и он молча протянул его. Трискеллиан практически отслеживал, как авангард новостей пронесся от железнодорожного депо до Палатиума, а затем, обнаружив отсутствие Бурзулема, отскочил в направлении арены. Он приготовился, поскольку это была единственная узловая точка, где его расчеты повисали над бездной неопределенности. Требовалось позаботиться о том, чтобы генерал-фабрикатор не принял каких-либо чрезмерно ''мудрых'' решений прямо сейчас. Хотя Бурзулем и так стоял, все же сложилось впечатление, будто он вскочил на ноги. – Что? – вопросил он к недоумению всех окружающих. – Они смеют угрожать нашему славному торжеству?  Он уставился на пустые лица вокруг себя, а затем, придя в ярость от их немого непонимания, накинулся на ближайших.  – Какое-то рабочее отребье разгуливает в бедных районах, сжигая вещи и ''жалуясь'', – произнес он так, словно последнее было даже хуже первого. – Какая-то шайка неблагодарных, которые осмеливаются выскользнуть из своего ошейника и бунтовать! Оскорбление нашему святому ордену, прямо в тот день, когда мы празднуем! Разве инструмент кусает руку машинного провидца? Его рот открылся, чтобы начать выкрикивать приказы, и Трискеллиан понял, что пришел момент выхода. – Но генерал-фабрикатор, ведь там, конечно же, нет ничего, что не смогли бы подавить наши скитарии? И на самом деле в тот момент не имело значения, что именно он скажет. Он уже множество раз прежде бывал громоотводом для гнева Бурзулема. Ключевой фактор состоял в том, чтобы привлечь внимание того ровно в нужное время и оказаться объектом всего его дурного нрава и досады. – Это ''ваш'' промах! – взревел генерал-фабрикатор. Его голос резонировал внутри колоколовидного тела. – Вы мой Верховный Распорядитель, Трискеллиан. Вы должны следить, что все идет, как положено! – Генерал-фабрикатор. – Трискеллиан повысил голос, чтобы тот донесся до всех жрецов вокруг. – Не будь наши ресурсы прямо сейчас столь связаны этими праздненствами… Напомнить сходно мыслящим, до чего приоритеты Бурзулема выводили все из нормы. – Вы смеете упрекать меня? – И делая такое обвинение, Бурзулем невольно закладывал эту мысль всем в головы. – Вот что бывает, когда позволяешь мягким наукам чем-либо управлять! Все неточно, повсюду протечки. При ком-то другом этого бы не произошло! ''Ты и не знаешь, до чего это верно''. – Генерал-фабрикатор, наши скитарии возьмут все в свои руки. Я лично прослежу за этим. – Уж конечно ''проследите''! – сказал Бурзулем. – Аллоизия, ты можешь ему поверить? Днем раньше, или около того, он говорил, будто годится на твою должность, а теперь даже не способен организовать праздник так, чтобы чернь не восстала и не испортила все. Когда это закончится, я хочу, чтобы в каждый анклав Южного Разлома были направлены отряды. Хочу, чтобы заговорщиков пытали публично. И это еще не конец, Простейший. Я и до вашей шкуры доберусь, если не сделаете свою проклятую ''работу''! Трискеллиан постарался выглядеть подобающе пристыженным, думая: «''О, ты прав, это еще вовсе не конец''». Он встал и попятился прочь, отступая по скату с сиденьями, чтобы связаться по воксу с Десять-Танграмом без риска быть подслушанным. Жрецы, имевшие право лицезреть центральный элемент торжеств, уже по большей части собрались, скопившись красным пятном у ступеней вокруг подиума. Допуск являлся желанной привилегией. Здесь могло бы поместиться вчетверо больше народу; можно было бы опустошить Палатиум и выстроить на лестницах аколитов, служащих и всех тех простых людей, кто на самом деле заботился о том, чтобы все пребывало в чистоте, а все были накормлены. Однако Бурзулем ревностно оберегал свои удовольствия. Увидеть их собственными глазами доводилось лишь тем, кого он решал пригласить, или же тем, кто стоял так высоко, что их нельзя было исключить. Алчный взгляд Бурзулема вновь устремился на перегонный куб. Перед пузырящимся котлом собрался хор. Их безупречно модулированные голоса, усиленные персональными имплантатами, поднимались над гвалтом толпы. Исполнение было прекрасно, чистота тона и гармония выражали глубокие истины математики, не приближаясь к чем-либо столь будничному, как мелодия. Трискеллиан не являлся любителем музыки. Он оценил уравнения, которыми была наполнена композиция, но холодное совершенство произведения казалось ему фальшивым. – Адепт. Далекий, пронизанный помехой голос Десять-Танграма. – Альфа примус. Ваша диспозиция? Он оглядел ментальную карту Аукторита: ''вот'' жалкие южные районы, откуда рвались повстанцы, ''вот'' арена, а за ней стены комплекса Палатиума, где будет расставлена его финальная ловушка. Десять-Танграм четкими, эффективными формулировками передал ему информацию: численность выгруженных скитариев, их размещение по различным гарнизонам, ранее санкционированное Трискеллианом. Все в радиусе быстрого удара по Палатиуму. Никого непосредственно на пути у бунтовщиков. Идеально – по крайней мере, для целей Трискеллиана. Однако он чувствовал, что необычные приказы вызвали у Десять-Танграма как минимум любопытство. Никаких вопросов, поскольку не скитарию расспрашивать техножреца, но все же тот сумел вставить в свои слова скрытый интерес. Неуверенность командира может означать неуверенность бойцов, а Трискеллиану было необходимо, чтобы они действовали решительно и быстро, когда понадобятся ему. – Альфа примус, опишите моральные показатели ваших отделений, – распорядился он. Пауза: Десять-Танграм взвешивал вопрос, который, должно быть, показался ему странным. – ''Мы удовлетворены, адепт. Это исторический день. Мы вернулись на наш первый мир, повидав столь многие. Я возглавлю мои войска в благодарственной молитве за избавление нас от варпа''. От простоты его ответа Трискеллиан вдруг ощутил себя мерзавцем. ''Повидав столь многие''. И попытайся Трискеллиан объяснить, что он делает и как намеревается использовать людей Десять-Танграма в качестве элемента своего плана, насколько жалко бы это прозвучало? Насколько ''мелочно'' – втягивать их в склоку из-за того, кому следует управлять богатствами всего лишь одной сферы во всем колоссальном злом космосе? Нет. Это важно. Мород заслуживает большего, нежели излишества Бурзулема.  – Воздайте благодарность, – сказал он альфе, думая: «''И пусть всем нам вскоре будет, за что благодарить''». А потом возобновились фейерверки, и он завершил разговор и вернулся на свое место, стараясь выглядеть как человек, который усмирял мятеж. Огромная салютная батарея с ревом работала вокруг перегонного куба, отправляя высоко в воздух красные и оранжевые, синие и серебристые ракеты. В небесах на мгновения вспыхивали великолепием черепа и шестерни, геометрические фигуры и численные доказательства. Фрагменты горящей фольги и пороха дождем падали на арену, словно звезды. ''Расточительство'', подумалось Трискеллиану. Все, к чему прикасался Бурзулем, становилось бессмысленным сливом ресурсов – от этих торжеств до его проклятого искусства. ''Которое я лично предам огню, и да станет это последней вещью, которую сожгут на нашей планете не для питания двигателя''. Последние фейерверки с грохотом унеслись прочь, и Трискеллиан задался вопросом, какой еще гром скрывает этот звук. Он отслеживал восстание. Авангард Конгрегации при помощи каких-то наспех слепленных средств, которые они сумели изготовить, достиг железнодорожных депо внутреннего города. Скитарии гражданской обороны предпринимали смелую попытку блокировать их там, но это не продлится долго – только не в отсутствие всех сил, которые придерживал Трискеллиан. Он ощутил странное опьянение, играя за обе стороны в стратегической партии с высочайшими ставками. А потом по собравшемуся жречеству пошли громкие заинтересованные перешептывания, ведь настало время главного события. Химические угли под перегонным кубом дошли до обжигающего глаза фиолетового оттенка, а бурлящий внутри расплавленный металл был готов для специального ингредиента. Трискеллиан услышал, как под ареной застонали ожившие лебедки и двигатели, и большие люки открылись. Наверх поднялись склянки, которые предстояло вытащить на леса, а затем поочередно опрокинуть, чтобы несовершенство Морода могло быть символически очищено и преображено. Поднялась рама для истязаний, полностью подключенная, чтобы находившееся внутри пятирукое создание можно было поджечь и заставить дергаться, плясать и искриться – живой фейерверк, который будет гореть и корчиться несколько часов к вящей славе прогресса и знания. Вот только от склянок осталось лишь топкое крошево стеклянных осколков. Вот только браслеты и ремни рамы свободно болтались. На верхушке конструкции, где предполагалось пытать и убить ее саму, сидела на корточках Сакири, пугающая в своей омерзительности. Разумеется, ей мало что оставили для благопристойности, поэтому были видны весь сегментированный панцирь ее кожи, кошмарная голова, лиловатая кожа, туго натянутая поверх продолговатого изгиба нечеловеческого черепа. В двух руках она держала карабин, а в третьей – массивный дуговой пистолет, и все это не сулило ничего хорошего скитариям, занимавшимся пленниками. В небе разнесся трескучий грохот последнего фейерверка, и после него осталась лишь жуткая, смятенная тишина. Все избранное собрание техножрецов застыло в ужасе от представшего им зрелища. На миг Трискеллиан запнулся. Это не входило в план. Однако, конечно же, входило. Кошмарная старуха, возглавлявшая Конгрегацию, попросила частоты экстренного освобождения. И он дал их ей. Он стоял чуть впереди остальных и уже смещался назад, посылая за скитариями, которых контролировал, чтобы те смогли выступить в роли сопровождения. Ему вдруг захотелось находиться подальше от арены. Повсюду вокруг его коллеги начинали вопить, жаловаться, отрицать увиденное, но не ''действовать. И это как раз показатель того, до чего нас довел Бурзулем''. Сакири, трехрукое чудовище, уставилась на них всех своими чужеродными глазами. Она откинула уродливую голову и закричала: – Я вас разочаровала, Надсмотрщики? Вы не это хотели увидеть? Три ее руки широко распростерлись, демонстрируя им всю ужасность измененного тела. А потом снизу хлынули другие – все те нечистые, кого должны были с такими церемониями сжечь. И да, многие из подношений были настоящими мутантами, или же изувеченными несчастным случаем или неудачным рождением, однако немалое их число являлось сородичами Сакири, и когда они все собрались в одном месте, это стало заметно. Слишком много отклонений от человечности, ведущих в одном и том же направлении. Слишком много ребристой кожи одинакового сине-фиолетового оттенка, слишком много разросшихся челюстей и удлиненных черепов. Безносые лица, неровные клыки, лишние руки. Увеличение числа этих симптомов неизбежно вело к обнаружению ксеносов. – Снесите их! – воззвала Сакири к своему отребью. – Стащите их с высоких кресел и покажите им, каково тут в грязи! Смерть Надсмотрщикам! Она открыла огонь по толпе из своих пушек. На такой дистанции пистолет создал только вспышку и пламя, но карабин пробуравил все еще органическое горло киберспециалиста среднего уровня.  Некоторые из прочих обладали нормальным оружием, у остальных были просто краденые инструменты или осколки стекла. Или же когти, которые росли там, где полагалось находиться пальцам. Все они лезли вперед: носители скверны чужих во главе, простые мутанты и инвалиды изо всех сил догоняли. И скитарии стреляли по ним, но здесь, на арене, их все же было не так много. Все отбыли в железнодорожное депо, безуспешно сдерживая основной удар восстания. – Трискеллиан! – Бурзулем был рядом с его локтем. – Как это случилось? – Предательство, генерал-фабрикатор! – Эти слова, первыми вырвавшиеся изо рта Трискеллиана, звучали искренне, поскольку он знал, что они правдивы. К тому же, проведя эту черту самостоятельно, он автоматически оказывался по ту же сторону от нее, что и Бурзулем, вне подозрений. – Аллоизия! Наш праздник! Он действительно был сильнее встревожен тем, что его маленькое торжество испортили, а не тем, что вооруженные монстры швыряются зазубренным стеклом во взбаламученную толпу его людей. И не Сакири, которая шагала вперед, глядя на Бурзулема, а ее оружие не смолкало.  ''Я мог бы бросить его здесь, дать ей убить его''. Не по плану, но все же неплохой план. Вот только Бурзулем держал его за локоть, поскольку уже прибыли скитарии, чтобы вывести Трискеллиана отсюда. И он задался вопросом, всего на один обрывистый миг, нельзя ли попросту убить генерала-фабрикатора здесь и сейчас и покончить с этим. Однако он не мог приказать солдатам пойти на такой шаг – слишком очевидное противоречие встроенному перечню приоритетов. Слишком много свидетелей. ''Не торопи события, Трискеллиан''. А огромный «Кастелян» Алоизии уже тяжеловесно выдвигался между оборванными беглецами и Бурзулемом вместо того, чтобы реально вступить в схватку, где он мог бы пригодиться. – Простейший! – Так и не отпустив локтя Трискеллиана, Бурзулем подтянул его поближе. – Что вы сделали? И на мгновение он подумал, что генерал-фабрикатор разглядел все, весь крамольный замысел. Пока Бурзулем тряс его, он запнулся с ответом и потянулся проверить, сможет ли обратить войска Десять-Танграма против коллег-техножрецов в прямом мятеже. Но Бурзулем уже орал: – Я поставил вас руководить этим! – Его усиленный голос был таким же громким, как стрельба и предшествующий салют. – Как может один человек быть настолько некомпетентным? И Трискеллиан решил: точно, тот в ярости только из-за испорченной церемонии. Бурзулем даже поверхностно не понял, насколько не так для него все вот-вот пойдет. – Отходите во дворец, генерал-фабрикатор! – настойчиво потребовал он. – Я разберусь с этим, а также с городом! В искусственном ухе Трискеллиана до сих пор звенели срочные донесения из железнодорожного депо. Мятежники уже создали там прочный плацдарм и пробивались оттуда к сердцу города, а по рельсам прибывали все новые. Скитарии и техножрецы делали панические доклады о чудовищах: не просто нездоровых отклонениях из Конгрегации, на три четверти являвшихся людьми, а тварях, в облике которых было куда больше от ксеносов. ''Старшее поколение''. И это означало, что извращенном смысле все идет по плану. Мерзкий культишко раскопал всех своих погребенных отпрысков, как он и потребовал. Придя с зачисткой, он накроет их целиком. А Трискеллиан принимал их крики к сведению, и его ответные действия лишь направляли бунтовщиков к неприступным воротам дворца. – Да, в Палатиум! – подтвердил Бурзулем. – Мы будем командовать обороной оттуда! Как будто его бегство было чем-то большим, нежели обычным самосохранением. Он как будто и сам выступал элементом планов Трискеллиана. Того опять посетила идея, что он единственный игрок в сложной партии: вот повстанцы, пробивающиеся намеченным путем и верящие, что побеждают. Вот регулярные скитарии, отводящие свою бронетехнику и отряды в силу понимания, что так лучше всего бороться с восстанием. Вот закаленные ветераны Десять-Танграма, размещенные внутри Палатиума и вокруг него: челюсти капкана. Несмотря на несвоевременное освобождение Сакири, все работало, словно часовой механизм. А кто, если не техножрец, сможет оценить хорошо сконструированный образчик машинерии?  =='''10'''==  После жестокой стычки основная масса техножрецов отступила в направлении Палатиума, а Давиен и выжившие жертвы перегруппировались снаружи арены. Было видно, что та горит. Кто-то из Конгрегации разрушил несущие леса перегонного куба, и огромный котел, словно умирающий левиафан, завалился набок, заливая пласкритовый пол раскаленными выбросами, так что они стекали в недра темницы и поглощали тела бывших тюремщиков. Прочие совали в химический огонь стержни и брусья, разнося его как можно дальше, или же залезали в фейерверки, запасенные для дальнейших торжеств, и раскидывали взрывчатую начинку по сиденьям, а потом поджигали ее. Центральный элемент великого жреческого праздненства чистоты ныне стал домом одного лишь пламени всевозможных температур и цветов. Люди, которых Давиен видела вокруг себя, сейчас имели просто оглушенный вид. Многие – по-настоящему больные и слабые – выглядели так, словно изнеможение практически их прикончило. Но они рады этому, решила она. Рады, что пошли против угнетавшей их руки, хоть раз. А когда стихло эхо последнего салюта, в воздухе снова прозвучал гром. Он доносился со стороны железнодорожного депо. – Конгрегация грядет, – шепнула она Сакири. Та горбилась в драном плаще, который сделала из красной рясы, сорванной с одной из ее жертв. Еще одна багряная полоса наискось закрывала зияющую глазницу – тот глаз, что у нее отняли техножрецы. Она сидела на корточках на изувеченной статуе – какой-то древний техножрец, увековеченный в пласкрите, а теперь лишившийся всего выше пояса. – Много что грядет, – отозвалась Сакири, а затем наклонила голову. – Скажи им, не мне. – Им? – Твоим войскам, маленький генерал. Давиен беспомощно обвела взглядом бывшие подношения, поскольку те и впрямь смотрели на свою свою спасительницу. Она съежилась. – Я не могу. Я не такая. Я просто посланник. – В самом деле? – Я не Кларесс. Я не могу просто ''говорить''. – Я тоже, – с иронией произнесла Сакири. – Император создал меня, чтобы ''делать'', а не разговаривать. Но этим запутавшимся нужны слова, и тебе придется их отыскать. Гляди. Сакири встала, вцепившись пальцами ног в неровный обрубок изваяния, и немедленно завладела всеобщим вниманием. Некоторые даже встретили ее ликующими криками, но она развела свои три руки, призывая к тишине. – Свобода – тот дар, которым нас наделяют в миг рождения, и который еще через миг у нас отбирают Надсмотрщики, – обратилась она к ним. Ее голос был звучал надтреснуто и сорвано, в теле сражались между собой фанатизм и усталость. – Свобода – величайшее, что есть во вселенной, сделанной из цепей. – Одна рука метнулась змеей, схватила Давиен и вздернула наверх, поставив рядом с Сакири. – Она презрела пушки и цепи, чтобы добраться до нас. Она стала посланцем Божественного Императора, чтобы избавить всех нас от огня. – А затем, когда в наступившей выжидающей тишине все глаза обратились на Давиен, она шепнула: – Теперь скажи то, что могла бы сказать Кларесс. И Давиен ощутила внутри себя рывок, будто внезапно заработал некий орган, о наличии которого она никогда не знала. Она посмотрела на их лица, на свою собственную маленькую конгрегацию, и они были связаны с ней, их души говорили с ее душой. ''Моя семья'', поняла она. ''Кровь ангелов''. Ее рот открылся, и в него упали слова, которые, словно инструменты, были подготовлены для преображения этих потрепанных бедолаг в божественные орудия. – Слушайте! – произнесла она. С каждым словом ее тонкий голос обретал все новые силы. – Вы слышите наших братьев и сестер? Они уже идут, все те, кто пострадал под властью Пустых Людей! Хотите себе свободы? Вот звук вашей свободы! Какой прок от жизни, проведенной под сапогами Надсмотрщиков? Какой смысл быть всего лишь шестеренкой в их машине? Разве таковы мы? Топливо для их огня? К этому моменту от собственного огня Давиен ее голос уже разросся до трубного призыва к оружию. – Лучше окончить свою жизнь в борьбе, чем перетираться в их механизмах! – продолжила она. – Лучше умереть, ломая их двери и руша их монументы! Те, кто умрет в бою за свободу, умрут свободными! – Она стояла очень прямо, гадая, что же это за сила действует и говорит посредством нее, а слова все продолжались: – Мы сокрушим цепи, которые они на нас надели! Мы снесем стены, которые удерживают нас в тюрьме! День Единения настал! День, когда мы очистим мир от Надсмотрщиков и свергнем их! Наш священный долг перед Императором! – Ей казалось, что эти откровения ей вручают, отчеканивая каждое за секунду перед тем, как оно сорвется с ее губ. – Есть время служить молитвой и время служить трудом, но сегодня мы послужим, уничтожая машины Пустых Людей и ломая руки, что держат кнут! Лучше умереть свободным, исполняя волю Императора, чем жить рабом! Вы слышите меня? Они слышали ее. Восторженный клич прозвучал так, словно вокруг Давиен собралось втрое больше людей, чем она реально видела, и при том куда более сильных и здоровых, чем кто-либо из них. – Вооружайтесь! – велела она им. – Наши братья и сестры приближаются, чтобы выступить к Палатиуму, и им нужна наша помощь! – Вот. – Сакири бросила ближайшему свой карабин. Она всегда предпочитала пистолеты. – Берите их оружие. Берите палки и камни, если больше ничего нет. Сегодня вы воины! – Сегодня, – прокричала Давиен, – вы та песнь, на которую явится Многорукий Император, когда Он принесет Мороду свое Благословенное Единение.  Святая правда, которую она всего секунду назад даже не смогла бы облечь словами. ''Через меня говорят ангелы Императора. Я – их орудие. Их благодать заполняет меня, пока не разольется ко всем вам''. Они послушно разошлись в поисках оружия, удаляясь по улице или возвращаясь в развалины арены. Давиен обмякла и опустилась на обломок. – Вот, – прохрипела Сакири, – как это делается. И Давиен открыла было рот, чтобы сказать: да, конечно, так. Благословить Сакири тем потоком божественного вдохновения, что охватил ее ранее. Но когда аудитория рассеялась, сила оставила и ее, и она была способна лишь дрожать от оставшейся на том месте пустоты. Пустоты, в которую могли просочиться все эти горькие истины. Сакири многозначительно посмотрела на нее. – Что? Давиен просто покачала головой, но Сакири ткнула ее когтем. – ''Что''? – Техножрец, – который тебя схватил, – прошептала Давиен. – Он заставил меня отвести его к магусу. Сказал ей выходить на улицы. Это все по его плану. Она ждала удара, проклятия, того, что Сакири, ее герой, отвергнет ее. Вместо этого трехрукая убийца лишь странно усмехнулась. – Он так считает, но Император мудрее любого жреца. Императора не ''используют'', и пришло время Его праведникам явить себя. Зачем бы иначе Кларесс вообще отправила меня в Палатиум? – Но… – Давиен не осмелилась произнести этого, но Сакири добавила невысказанные слова. – Но я потерпела неудачу? Да. Подошла близко, но все же потерпела неудачу. И все же Многорукий Император дает мне второй шанс, посредством тебя. Час настал. Я слышу, как ангелы поют мне прямо с той стороны варпа. Мы должны возвысить свои голоса в молитве в разрушенных руинах Палатиума, стоя на изломанных телах Надсмотрщиков, иначе мы просто выродимся и превратимся в ничто. – Техножрец, – прошептала Давиен. – Когда он схватил меня, то говорил о… крови ксеносов. Сказал, в нас порча. Сказал, мы не благословлены, и нам уготовано лишь утолить голод чужих. Произнося такое, она чувствовала себя будто еретичка, но ухмылка Сакири стала только шире. В ее уголках мелькало какое-то божественное безумие. – Это то, что видят машинные жрецы, – шепнула женщина. – Но нам известно, что мы станем едины с ангелами, которые унесут нас с собой к звездам. А кто не захочет стать хотя бы малой частью божественного вместо того, чтобы работать и умирать для этих Пустых Людей? И Давиен кивнула, ощущая, как эти слова отзываются внутри нее, затрагивая ту часть, которая роднила ее с Сакири, и сплавляются в неоспоримую истину. А к этому времени уже вернулись жертвы с тем вооружением, какое сумели найти, и она встала прямо и воззвала к ним: – Выступаем! Свергнуть Пустых Людей! За народ Морода! За Императора! За конец времен!   К тому моменту, как Давиен увидела скитариев в железнодорожном депо, те уже вовсю отступали. Сакири тут же вдвое ускорила шаг, возвысив свой чистый голос в яростном вызове, так что она и ее оборванный отряд перехватили одно из отделений, пытавшееся выйти из боя, обрушившись на них с тылу. Сражавшихся киборгов безжалостно валили наземь и разбирали на мясо и металл. Сакири выбралась из свалки, имея на два пистолета больше, чем было при ней изначально, а многие прочие жертвы вырвали из рук врагов карабины. Они отыскали одну из Тетушек, несущую знамя, и Сакири втащила ее на дымящееся шасси поверженного катафрона, который так и остался с поднятой механической рукой, словно отводя следующий удар. Перед ними толклось куда более крупное сборище членов Конгрегации, шахтеров и рабочих с факторумов. Где же Кларесс? Магус находилась где-то в другом месте, подгоняя еще одну часть толпы. Она была здесь одна. И опять-таки, в силу молодости Давиен увильнула бы от всеобщего внимания, но затем она услышала текущую в своей крови песню, всего лишь ее эхо. Оно вызывало у нее трепет, но и страшило. «''Порча ксеносов''», – говорил Трискеллиан, и ее посетило видение, как в пустоте разворачиваются громадные крылья, ненасытные челюсти и сегментированные конечности. ''Голод'', ведь вся эта песнь была о голоде. Это было ужасно, однако это было и прекрасно. Быть частью чего-то большего, вечно двигаться дальше. И уж лучше ангелы во всем их пугающем величии, чем механизмы техножрецов. ''Если нам предстоит быть перемолотыми и поглощенными, я выбираю челюсти''. – Смерть! – закричала Давиен всем этим исхудалым и грязным лицам. – Смерть – расплата за каждую жизнь. Смерть, когда вас давят их машины! Смерть, когда их яды отравляют вас! Смерть, когда вы больше не можете работать, и они урезают вам пищу и воду во имя эффективности! Мы все умрем, друзья, так давайте же умрем в славной битве! Давайте умрем, держа их за горло! – Пусть наши смерти питают нечто большее, чем их печи! – Слова попадали в ее уста одно за другим, без предварительных раздумий, и каждое было в точности ''верным''. – Не их мерзкие машины! Не их пустую веру! Ибо если мы будем жить и умирать за Императора, то ангелы Императора навеки унесут нас с собой, и так мы не умрем ''никогда''! Они хлынули вперед, заняли три района, круша окна и устраивая поджоги, а затем скитарии снова показали свои металлические лица и заблокировали их на площади Формулатус, выставив большой отряд в красных рясах. Они успели возвести баррикады, за которыми находились стоящие и присевшие на колено солдаты, а позади них располагались четвероногие громады двух дюнных танков, покрытых вмятинами и рубцами после прокладывания дороги по узким улицам. Как только мятежники появились в поле зрения, скитарии открыли огонь, но революционный вал уже стягивался к площади несколькими маршрутами, и там имелась уйма укрытий. К тому же, у них были не просто примитивные пушки и ножи. Они подтянули тяжелое горнопроходческое оборудование и бронированные дробилки «Голиаф», лазеры и резаки, даже самодельные пусковые установки, которые метали шахтерские заряды высоко вверх, откуда те падали на плотно сгрудившихся красных. И конечно же, там были Тетушки и Дядюшки; были Бабушки и Дедушки, впервые на памяти живущих вышедшие на солнце. Быстрые, сгорбленные и смертоносные, они карабкались на стены соседних зданий, возглавляя атаку под многоруким знаменем. Двигаясь с нечеловеческой ловкостью, они перебрались через баррикады. Скитарии успели сделать всего пару поспешных залпов, прежде чем ножи и когти сошлись с их прикладами и силовыми мечами. И Сакири была посреди всего этого, молнией выплясывая в схватке и паля из пистолетов, а Давиен старалась следовать за ней по пятам, увлекаемая в гущу боя пением в своей голове. Повсюду вокруг нее Тетушки и Дядюшки врезались в металлические шеренги скитариев, раздирая красные рясы, чтобы добраться до черного масла внутри. Она увидела, как крючковатые когти рассекли сталь, как широкие челюсти схватили металлическое лицо одного из солдат и оторвали его, со всеми линзами и проводами, обнажив нижний слой, где все усовершенствования были встроены в слабую, ободранную плоть. А потом ей в плечо ударил приклад ружья, и ее вышибло из тени Сакири, опрокинув назад через обгоревшее тело Бабушки. Над ней стоял скитарий, механически наводивший свое оружие, а над его головой подавали голос огромные тяжелые орудия дюнохода. Давиен исступленно посмотрела влево-вправо в поисках помощи, но в этот миг она видела лишь трупы павших. Мертвых рабочих в окровавленных комбинезонах и драной защитной экипировке, мертвых Тетушек с треснувшими лиловатыми панцирями и разинутыми ртами. Ход сражения закручивался вихрем, металлические солдаты в красных рясах давали отпор. Она испытала страх, но затем он превратился внутри нее в пылающую белизной ярость – эмоцию, которая явилась откуда-то извне и заполнила ее до краев. Под рукой был эфес чего-то, и она подняла этот предмет – кривой нож с нанесенным изображением самого Многорукого Императора. Карабин плюнул огнем, опалившим ей плечо, но еще в момент выстрела она уже миновала ствол, вгоняя клинок в каждую часть солдата, куда могла дотянуться, и не заботясь о том, что может случиться дальше. Она ударила в сталь, потом в плоть, чувствуя, как ее руку направляет безумная сила. И более того, она ощутила всех остальных, ее сородичей, ее Конгрегацию. Она била, а они собирались, словно ее руки вновь связывали их в единую массу. Солдат отшатнулся прочь, а ее народ с обеих сторон бросился вперед, обрушившись на скитариев так, что шеренги прогнулись и сломались, а те, кто находился сзади, начали спасаться бегством. Вскоре после этого на ее глазах Дядюшка Эддарк взобрался на изрыгающий дым дюнный танк, сорвал верхний люк, вытащил наружу пилота, все еще подключенного к машине перекрученными пуповинами, а потом выдрал у него оставшиеся внутренности перед толпой. К тому времени площадь Формулатус уже принадлежала Конгрегации, а скитарии отступали в полном составе. – А теперь мы пойдем дальше, ты и я, – решила Сакири, положив гребнистую руку на плечо Давиен. – У нас есть работа. – Что за работа? – Я думала, ты хочешь спасти своего брата, – ответила та. – И еще есть вопрос с воротами в стене Палатиума, которые устоят даже перед шахтерскими лазерами, если мы не сумеем их открыть. Кроме того, мне дали цель, и эта цель все еще досадно жива. Они накрепко запечатают Палатиум, потому что этот человек трус. Я доставлю нас к Палатиуму. Ты можешь провести нас за стены. Эй, Фоморан! Ее голос пробился сквозь внезапный рев грязеходов, и адресат крика подъехал к ним. Это был худощавый лысый мужчина с пропитанной потом повязкой на закопченном лбу. Он входил в Конгрегацию, на поколение старше Давиен и на поколение моложе Сакири. Давиен знала, кто это – бригадир команды старателей, бороздивших скалистые пустоши в поисках неразведанных жил для разработки. Аталанские Шакалы, которые проводили большую часть жизни без надзора техножрецов и всегда втайне являлись героями для нее и Ньема. Теперь он подкатил на своем рычащем мотоцикле, с длинной винтовкой за плечом и полудюжиной наездников за спиной. – Я слыхал, ты умерла, – сказал он Сакири с непринужденностью давнего знакомого. – Поживешь в моей тени еще несколько дней, – парировала та. – Отвези нас в Палатиум, ее и меня. – Нам всем и тут хватит драки, – произнес Фоморан. – Такова воля Многорукого Императора, – бросила Давиен. Секунду и Сакири, и Фоморан глядели на нее, и она ожидала, что они устроят ей разнос, однако затем мужчина откинулся в седле и рявкнул приказ товарищам, которые подвели свои мотоциклы поближе, проталкивая их через толпу. – Поехали! – велел Фоморан своим последователям. – Сакири, садись за мной. Она может поехать вон с Аммарко. Давиен робко забралась позади указанного наездника, пытаясь поместиться между ним и переметными сумками, набитыми шахтерскими зарядами с перепутанными и свисавшими запалами. ''Один шальной выстрел''… Но потом Фоморан выкрикнул еще одну команду, и они сорвались с места, двигаясь по касательной к основному наступлению мятежников, петляя по улицам богатого центра Аукторита – местам, которые народ Южного Разлома никогда не должен был увидеть. Когда они проезжали мимо бронзовой статуи какого-то отставного машинного провидца, Аммарко снес ей голову своим силовым топором. Давиен испустила высокий торжествующий вопль. Она держалась руками за талию мужчины, и почувствовала, что тот смеется. По дороге они повстречали один отряд скитариев, запоздало спешивших на подкрепление к площади Формулатус. Фоморан поднялся на виадук, отделившись от своих людей, которые просто с ревом понеслись вперед. Одного из наездников убили – россыпь выстрелов из карабинов выбила его из седла, и обмякшее тело распростерлось в пыли. Остальные набросились на скитариев, прежде чем те смогли выпустить еще хоть один заряд, кромсая и молотя, расстреливая в упор из пистолетов и дробовиков. У альфы скитариев был силовой меч, на лезвии которого шипела и бурлила ненаправленная энергия, и он перерубил рукоять топора Аммарко, так что крутящееся навершие улетело в сторону. Клинок вернулся назад для нового удара. Выражение лица альфы мешала прочесть стальная прорезь шлема. А потом у кромки этой прорези появилось пробитое отверстие, и он упал. Фоморан стрелял с виадука, спокойно убивая отдельных врагов, пока те пытались отойти на новую позицию. Вскоре после этого они оказались в пределах видимости от дворца. Уцелевшие мотоциклы остановились в тени одного из административных архивов. Давиен и Сакири соскользнули с мест позади своих водителей и осмотрелись. Дальше вдоль широкого фасада здания были видны скитарии снаружи главных ворот. Не так много, и на миг Давиен подумала, что Фоморан может атаковать здесь и сейчас, полагаясь на ошеломление и ярость, которые возьмут верх над численностью. Она попятилась от мотоциклов, готовясь к тому, что их двигатели вдруг заревут. Вместо этого Фоморан произнес: – Мне нужно возвращаться в бой. – Император улыбается тебе, – сказала Сакири, положив руку ему на плечо. – Скоро все мы будем в Его объятиях, так или иначе. – Жду с нетерпением, – ответил тот. – Конец работы. Конец боли. Возвращение в руки нашего благословенного отца. Разве не так мы говорили, когда были молоды? – На миг его худое морщинистое лицо приобрело странно ранимый вид. – Сакири, это он? Это и правда обещанный день? И Давиен знала, что ответ: «''Нет''», ведь все это было устроено каким-то техножрецом-заговорщиком, и завтра все они окажутся в распоряжении Трискеллиана. Однако Сакири лишь сжала плечо мужчины и сказала: – Мы все должны верить. Давиен показалось, будто она – это два разных человека. У одного сама кровь горела от неоспоримой веры, у другого же мутился разум от тревоги, что она предала всех во имя игры техножреца. Она проследила, как мотоциклы с ревом ожили и унеслись прочь.  =='''11'''==  – Твой монстр завершен? – сухо поинтересовался Трискеллиан. Тварь под колпаком явно разрослась где-то вдвое от первоначального размера, став уже такой крупной, что он сомневался, пройдет ли она через горловину камеры в том маловероятном случае, если ему когда-нибудь захочется ее извлечь. Ну, извлечь целиком. Со временем он мог бы многое сделать и с частями или кусками. Громоздкое создание злобно глядело на него, положив одну плитообразную кисть на прозрачную стену своей темницы. Теперь у нее было несколько рук. Процессы, которые запустил доктор Теслинг, привели в действие такие же процессы, обычно активные у растущего зародыша, так что подопытный – Ньем, как его звал Теслинг – претерпел буйный рост и дупликацию. Не только костей и мышечной массы: были мелкие рудиментарные конечности, а одна из основных рук расщепилась в локте надвое, и ее пальцы согласованно подергивались и скрючивались. Голова начала аналогичное деление, с отвращением отметил Трискеллиан, однако остановилась на полпути. На него таращились три глаза – один голубой человеческий, два других желтые и лишенные зрачков. Процедура подтолкнула метаболизм твари к проявлению еще и множества черт, полностью произраставших из чужеродного наследия. У нее был длинный сегментированный хвост, оканчивавшийся костяным клинком длиной в фут, а шкуру хаотично покрывали пластины дермальной брони. Вдоль позвоночника выступали костяные стрелки, а на одной из дополнительных рук красовались три кривых когтя, бесполезных для каких-либо цивилизованных задач. Клавен принес ему результаты последних тестов, изложенные плотными строками текста. Из-за его плеча раздался голос Гермы: – Физическая стойкость подопытного с момента прошлого отбора проб увеличилась на четырнадцать процентов. Это превышает ожидания, Гаммат. – Весьма. – Трискеллиан осмотрел чудовище, размышляя о том, что не все отношения, в которых были превзойдены ожидания, являлись положительными. – Когда мы дойдем до нашего следующего проекта, доктор, – вынес он вердикт, – тебе придется проявить немного больше дисциплинированности. Мы сохраним увеличение физической силы и стойкости, податливость плоти. Но можно обойтись без этих излишеств. Существо под колпаком беззвучно зарычало и бросилось на разделявший их прозрачный барьер. Трискеллиан не дал ему удовольствия увидеть, как он вздрогнет. Без аварийных кодов стекло не могла разбить даже эта ''тварь''. Доктор Теслинг заломил руки, шевеля губами в какой-то еретической молитве. Довольно скоро придется выбить из него эту привычку. Трискеллиан задумался, не доберется ли когда-нибудь Теслинг до того момента, когда сможет носить красную рясу и показываться на публике. Все-таки он достаточно походил на человека. Пусть он и был лысым, но так выглядело большинство техножрецов – как-никак, фоновая радиация. Надень он очки, чтобы скрыть свои обесцвеченные глаза… ну, он едва ли отличался бы от среднестатистического машинного провидца или специалиста по работе с данными. Нет, изменения, которые требовалось внести Трискеллиану, были внутренними. Этот человек еще не вполне сломался. ''Заставлю Герму читать ему тексты моральной коррекции. Она это хорошо умеет''. – Доктор, я пока что отвлеку тебя от твоего пациента, – произнес он, кладя металлическую руку на плечо Теслинга. Прикосновение стальных пальцев всегда заставляло того вздрагивать. ''Еще одна привычка, которую нужно из него выбить. Возможно, когда у него появится собственный протез…'' – Клавен, Герма, продолжайте наблюдать за подопытным в наше отсутствие. Трискеллиан уже успел выбрать наблюдательный пункт для совершения сегодняшних генеральских подвигов. На этажах над его лабораторией располагался старинный смотровой зал, который когда-то использовался для наставления новых поколений техножрецов в священных и предписанных ритуалах обслуживания и ремонта. Само помещение типичным образом затем вышло из употребления, а классы переместились в другие места, однако Трискеллиан отрядил полдюжины своих младших сотрудников, чтобы отчасти восстановить функциональность, и те, надлежащим образом применив молитвы и тяжкий труд, подключили основной экран к некоторым видеосенсорам, выходившим на Додекаэдрическую площадь перед стеной Палатиума. Многие из этих древних глаз полностью ослепли, но благодаря нескольким оставшимся в его распоряжении был хороший обзор на наступление. Прихоти Бурзулема за десятки лет лишили дворец изначальной неприступности. Этот человек обожал окна, арки и архитектурные глупости, элегантно демонстрирующие математические истины, однако непригодные для задачи не впускать нежелательных гостей. Впрочем, он не нарушил безопасность внешней стены, которая шла по всему периметру, охватывая как Палатиум Люцидиум, так и непосредственно прилегающую территорию. Стена быа высокой и отвесной, увенчанной электрифицированными шипастыми кулаками и утыканной огневыми точками, часть из которых до сих пор функционировала. Этого должно было хватить, чтобы сдержать толпу, пока Трискеллиан не будет готов их встретить. Пусть тратят свои силы на сталь. Он отвел Теслинга в смотровой зал. Помещение было в полном его распоряжении: собратья прятались в своих дормиториях или молились об избавлении от ужасной толпы. ''И я вас избавлю, мои товарищи. Как только это фиаско убедит всех, что Бурзулем не годится для своего поста, я заколочу отребье обратно в их лачуги и спасу положение. Кто тогда станет отрицать мое превосходство? Алгоритмам придется избрать нового лидера, а кого еще можно выбрать, как не человека, сокрушившего восстание?'' Мысленно он уже составлял соответствующие передачи на Марс. Он поставил Теслинга перед экраном, и тот тускло замерцал, оживая. Конгрегация и ее мятеж находились в поле обзора стены: неуправляемый поток полулюдей, сочившийся по подступам к огромным главным воротам. Словно какой-то жуткий организм-колония, слизевая плесень или грибная поросль, подумал Трискеллиан. Они были такими ''беспорядочными'' и недисциплинированными. Стоило им одержать победу в нескольких стычках, как все мероприятие приобрело практически праздничный дух. Некоторые пели, некоторые даже танцевали. Он видел флаги и знамена – ужасно исковерканную фигуру Императора с кошмарной улыбкой и когтистыми руками, переполненными звездами.   – Что это вообще за нелепость? – спросил он Теслинга, чувствуя снисходительность. Пускай исчерпает последние остатки своей ереси. – Это Многорукий, – прошептал тонкий голос Теслинга. – Он явится за нами с тысячью своих отпрысков. Сотня Его рук прижмет нас к Нему. Он заберет нас с собой в полет среди звезд, и мы будем жить вечно. Он глядел на громадную массу своих сородичей, и его голос дрожал, близясь к слезам. – В самом деле? – Трискеллиан передал команду, которая открыла еще несколько глаз вблизи от дворца, так что часть экрана теперь показывала воинство Десять-Танграма, в безмолвной готовности ожидавшее его приказов. Контраст между их мертвенным спокойствием и неуместным ликованием бунтовщиков был разительным. – Забегая вперед, доктор, позволь рассказать тебе, между нами, как все будет – любезно пояснил Трискеллиан. – Это дело скоро подойдет к концу. Я выдавлю жизнь из вашей Конгрегации, уничтожу угрозу, которую она для нас представляет. Как только она выполнит свою задачу. Как только позволит моим коллегам увидеть, насколько по-настоящему слаба та рука, что управляет нами. Как только я приму эту мантию и заработаю роль генерала-фабрикатора, хлыстом разогнав ваших шавок обратно по норам. Своей металлической рукой он сжал подбородок медикэ и запрокинул голову Теслинга назад, а живой сдвинул очки на морщинистый лоб. Водянистые желтеющие глаза Теслинга беспомощно уставились на него. – Не впадай в отчаяние, – сказал ему Трискеллиан. – Вы получите свое бессмертие. – Он позволил себе улыбнуться. Он ''не собирался'' идти путем Бурзулема с самодовольными шуточками и хихиканьем, однако ощущал, что после всех тяжких трудов заслужил скромную улыбку. – Сломав хребет вашему гнусному культу, искоренив все мерзости, вычистив гнезда и логовища, я все же сохраню его. Будучи надлежащим образом одомашнены и приручены, те части вашего генетического кода, которые можно подчинить нашей человеческой силе, будут поставлены на службу в наших телах, совсем как население Морода служит на наших заводах. Они сделают нас сильнее, доктор. Помогут нам сопротивляться ядам, излучению и недугам, сопутствующим нашей вечной работе. Они придадут новую жизненную энергию плоти, чтобы та лучше выносила наше священное единение со сталью. Он без жалости вперил взгляд в искаженное лицо Теслинга, получая удовольствие от ярости, которую видел там. – Изящная ирония, не правда ли? Когда ваши прародители-ксеносы прибыли на эту планету, они стремились подкупить и подчинить человеческое внутри своих жертв. Но теперь, когда они сделали это – поголовно будучи невежественными и бесчувственными животными – я подчиню начало ксеносов внутри их потомков и сделаю его рабом человеческого. Я одержу победу при помощи их же орудий, а ваша вечная жизнь наступит внутри обновленного и улучшенного Адептус Механикус. А затем вмешался новый голос, который произнес: – Аллой, я думал, что это наверняка нечто до ужаса органическое, но никогда и не представлял, насколько изменятся приоритеты нашего друга Простейшего. Трискеллиан вихрем обернулся. Дверь смотрового зала успела беззвучно отодвинуться. Он не получил об этом никаких предупреждений. Он увидел специалиста по данным Аллоизию, которая была подключена к двери одним из своих кабелей и вежливо улыбалась ему. В проеме маячила огромная громада ее «Кастеляна». Впереди, в окружении шестерых личных скитариев – находившихся за пределами командных структур Трискеллиана – стоял Бурзулем. Колоколообразная фигура генерала-фабрикатора поплыла вперед, стуча по плитам пола множеством ног. Трискеллиан невольно отметил, что в одной из его рук был тяжелый волкитный бластер, более чем достаточный для нанесения непоправимых повреждений как плоти, так и протезам. – Я вами разочарован, Простейший, – сказал Бурзулем. Он пытался по обыкновению держаться легкомысленно, но в немногочисленных остатках плоти внутри него поднималась настоящая злость, придававшая словам резкость и рычащую интонацию. – Вы явно считаете, будто я какой-то слепой идиот и не замечу измены, за которую вы взялись. Я уже предпринимаю меры, чтоб реинтегрировать основную массу наших скитариев в унифицированную командную структуру. Или это делает Аллой. Она всегда была лучше меня в таких вещах. Или вас, если уж на то пошло. Вы правда думаете, что наш славный порядок простоял бы столь долго, будь любой честолюбивый бунтарь в состоянии просто вмешиваться в иерархию и оставаться безнаказанным?  Он подался вперед, наклоняя тело, чтобы компенсировать отсутствие талии. Теперь уже Трискеллиан оказался в положении, когда над ним нависали, и изменение обстановки ничуть ему не нравилось. – И вот я пришел сюда выразить вам протест, Простейший, – протянул Бурзулем. – Поставить вас на место. Небольшая беседа с начальником, которая вернула бы вас в строй. И что же я слышу, как не наивысшую и мерзейшую ересь? Якшаться со скверной ксеносов вместе с… кем бы ни было ''это'' червеподобное существо. Внедрять ужасный материал в сами наши тела. Вас не спасти, Трискеллиан. Мне придется разделать вас на части. И, поскольку я не могу лишить вас возможности поразмыслить о своих прегрешениях и взыскать прощения Омнисии, я склонен полагать, что сделаю это, пока вы будете еще живы. Какое там слово вы, генеторы, так любите? Вивисекция? Весьма подходящий конец для предателя именно с такими наклонностями, как у вас. Уместно, тебе не кажется, Аллой? – Чрезвычайно уместно, генерал-фабрикатор, – отозвалась локум. – Совершенно подобающе и правильно, – в свою очередь подтвердил Бурзулем. – А теперь, Аллой, не будешь ли ты так добра заняться безопасностью наших ворот, пока дела снаружи Палатиума не вышли из-под контроля. Но оставь мне скитариев на тот случай, если у нашего Простейшего окажутся и другие неправомерные амбиции. Насмешливо улыбнувшись самой этой мысли, Аллоизия удалилась. Ее «Кастелян» старательно затопал следом за ней. – Генерал-фабрикатор, – хрипло проговорил Трискеллиан. – У меня есть… доказательства. Я веду исследование. Существует так много проблем – у плоти, стали и там, где они сходятся – которые можно решить, задействовав этот новый ресурс. Это ничем не отличается от нового минерала, который мы могли бы открыть, от смеси металлов. Это просто нечто такое, что можно ''использовать'' для нашего блага. Нечто новое. – Новое, – повторил Бурзулем так, словно во вселенной не было более отвратительного слова. – Мы не хотим вашего ''нового'', Простейший. Мы – организация, основанная на традиции и почтении ко всем нашим поколениям вплоть до самого первого. Если бы предполагалось, что мы должны использовать это ваше ''новое'', Омниссия снабдил бы нас соответствующими руководствами и ритуалами. Это мерзкая девиация, и я ее не потерплю. Я… – Его тело дернулось назад, а голова повернулась к экрану позади Трискеллиана. – Так и должно происходить? Трискеллиан рискнул бросить взгляд и увидел, что площадь перед Палатиумом охвачена хаосом и заполнена знаменами и телами протестующих. Из всевозможных амбразур и огневых точек самой стены велся спорадический огонь, однако толпа не рассеивалась, а по боковым улицам двигались большие камнедробильные машины. Ему следовало бы высылать бойцов Десять-Танграма ''сейчас'', если бы Бурзулем не… – Они что… – вопросил генерал-фабрикатор внезапно боязливым голосом, – проходят ''через'' ворота? Трискеллиан не мог сказать, так это, или нет, но внимание Бурзулема всецело сосредоточилось на экране, и было более чем очевидно, что самому ему нечего терять. Издав шипение, заключившее в себе годы и годы ненависти к начальнику, он бросился вперед.  =='''12'''==  Конечно же, Давиен отыскала второстепенный вход – крошечный проем с давно позабытым предназначением, сквозь который едва смогла пролезть. Он был окружен запретами и замками, однако она терпеливо подстраивала частоты своих электротатуировок, пока не начала транслировать верные полномочия, и старинный проход со скрежетом отворился. Потом последовал быстрый забег по территории до самого Палатиума. Поблизости никого не было, а дормитории и часовни жрецов молчали, забросив все ритуалы. Она услышала пронзительный свист машин, накапливавших предельный напор давления, который по древнему обычаю следовало сбрасывать вручную, а также треск и хлопки оставленных без надзора предохранителей. Жрецы сбежали в свою твердыню. Казалось, каждое из окон заполнено встревоженными головами в красных капюшонах: техножрецы выглядывали наружу, а в воздухе нарастал гром восстания. Ведя за собой Сакири, она никак не могла просто войти в переднюю дверь, да и в какую угодно дверь, но это не должно было стать проблемой. Давиен обошла угловатые стены огромного сооружения, выискивая старые пути, которыми уже пользовалась много раз прежде. Большинство служащих Палатиума знало, как входить и выходить, избегая глаз хозяев. В лопатке дернулось какое-то шестое чувство, а может Давиен уголком глаза заметила, как мелькнуло красное. Она поймала себя на том, что смотрит в просвет между дымящимся архивом и дормиторием для новициатов, в дальнем конце которого располагался четырехугольный двор с клуатрами по периметру, тихий и использовавшийся для медитаций техножрецов Сейчас им не пользовались. Тем не менее, он был полон людей. Стоящих прямо и неподвижно. Ждущих. Еще скитарии, поняла она. Но не девственно-полированные солдатики генерала-фабрикатора в их безупречно скроенной униформе. Это были вернувшиеся скитарии с кораблей на орбите. Она видела оружие, применявшееся на далеких мирах, которое без движения держали наготове руки тех, кто уже пускал его в ход. Ожидая своего череда нанести удар. Она побежала обратно к Сакири. – Нам следует предупредить других? Сакири бесстрастно оглядела ее. – Девочка, у нас есть своя роль. Лучше всего мы можем послужить, открыв эти ворота. – Но… – ''Верь'', дитя. Многорукий Император не вознаградит нас, если мы будем сомневаться. Его ангелы не явятся за нами, если мы не возвысим свои голоса с уверенностью. ''Многорукий Император – просто какая-то ложь ксеносов'', оцепенело подумалось ей. Хотя она и чувствовала внутри тягу, с которой ее кровь вздымалась на призыв Сакири к оружию, но разум изворачивался. Нет, нет, мы умрем, мы все умрем. И в этот вера показалась ей фальшивой. Она схватила Сакири за руку и взмолилась: – Но это правда? Есть ли Император и Его ангелы, или это прожорливое чудовище, о котором мне говорил техножрец? Сакири, пожалуйста. Лицо женщины было спокойным, даже умиротворенным. – С чего ты взяла, – произнесла она, – что это разные вещи? А теперь давай, девочка, покажи мне тайные входы в Палатиум, потому что я должна завершить задание. Давиен повела Сакири наверх, карабкаясь по заклепкам, коррозионным отверстиям и чеканным персонажам доктрины Адептус Механикус, пока они не попали на одну из нижних крыш, а затем в вышедшие из употребления воздуховоды, которые когда-то шли в смертоносный огонь топки, но теперь выходили лишь в холодную полузабытую комнату, где порой прятались новициаты, чтобы поэкспериментировать с химикатами, или побочными эффектами новых протезов. Как только они вылезли из труб, Сакири достала три своих пистолета. – Ты идешь убить генерала-фабрикатора, – сказала Давиен, которую озарило понимание. – Да благословит Он работу рук твоих. – Старое напутствие Конгрегации, казавшееся столь же уместным для убийства, как и для производства или копания. – Или это ворота… Сакири странно улыбнулась ей. – Есть более насущное дело. Спасение твоего брата. Сердце Давиен подпрыгнуло. – Ты пойдешь со мной?.. – и когда Сакири кивнула, она уже двигалась, торопясь, ныряя назад, чтобы пропустить краснорясых, а потом украдкой пробираясь из комнаты в комнату, выискивая быстрейший путь на подземные уровни. В лабораторию Трискеллиана, где, как она надеялась, до сих пор находился Ньем. И доктор Теслинг, конечно же. Его она тоже могла спасти. А потом ее товарищи окажутся у ворот, а она сможет их открыть и стать великим героем Конгрегации вместе с Сакири. Они все смогут пойти и вместе убить Бурзулема, а Трискеллиан… Сделает то, что собирается сделать. Она подумала о тех безмолвных часовых, собранных снаружи, готовых вмешаться. ''Но я верю'', напомнила она себе, цепляясь за это. Давиен потянулась к песне внутри себя, которая ранее наполнила ее уста храбрыми словами, но та ушла, стоило ей оказаться внутри железных стен Палатиума. ''Ксенос'', думал ее разум, а не ''божество''. А если они просто отродья какой-то чужеродной ''твари'', какова же их судьба? Но к этому моменту они уже приближались к дверям лаборатории. Разумеется, дальше этого ее план не заходил, поскольку Трискеллиан не допускал туда даже других техножрецов, и она не знала ни кодов или расчетов, которые бы открыли дверь, ни какого-либо пути, позволившего бы ей проползти сквозь стены и попасть внутрь. Вот только кто-то уже сделал все за нее. Двери растащили в стороны – единственный вывод, который она смогла сделать, увидев повреждения. Были видны отпечатки огромных пальцев, вклинившихся между створками и раздвинувших их. На основе своих познаний о техножрецах она решила, что это, должно быть, был один из их «Кастелянов» – громадных роботов, чья механическая сила казалась безграничной. Внутри четверо скитариев праздно приглядывали за лабораторией, сторожа сжавшегося техножреца, выступавшего помощником Трискеллиана, а также голову на тележке, которую он возил за собой. Не было никаких следов доктора Теслинга или самого Трискеллиана, однако громада Ньема – больше, чем когда она видела его в прошлый раз – так и сидела на корточках в своей стеклянной тюрьме. Давиен открыла рот, но Сакири уже пришла в движение. Она бурей ворвалась во взломанную лабораторию, и ее пистолеты быстро вынесли приговор, после которого все четыре скитария распростерлись на полу. Покончив с этим, она направила оружие на жреца – Клавена, вспомнила Давиен. Тот таращил на нее глаза: чудовище спасло его от своих же. – Кто это такие? – требовательно спросила Сакири. – Мне их оставить? Давиен подошла к Клавену. – Освободи моего брата – велела она, а когда он явно не понял, ткнула пальцем на колпак. – Его, его освободи! – Невозможно, – прошептал Клавен. – Подопытного нельзя извлекать из емкости. Эксперимент будет нарушен. – Давай-ка я изменю параметры твоего эксперимента, – предложила Сакири и навела пистолет на сшитое лицо человека. Клавен всхлипнул и побрел к управляющим блокам. – Нет! – внезапно закричала голова на тележке. – Неприемлемо. Клавен, я запрещаю тебе подвергать риску работу! Сакири, до этого не осознававшая, что это отдельная личность, уставилась на гротескное существо. Она добавила к своей угрозе второй пистолет, и Клавен с хныканьем положил руки на рычаги. – Клавен, предупреждаю тебя последний раз, – настойчиво произнесла голова, а после этого, когда ее слова очевидно его не остановили, раздался страшный треск, и между кабелей, соединявших эту парочку, проскочила голубая молния. Клавен задергался и затрясся у рычагов. Его руки на металле плавились и обугливались. Швы у него на лице порвались под череду хлопков и шипений, а затем он полностью замер, вытянувшись в струну и дымясь. – Слаб, – сказала голова. – Он был слаб. А потом Сакири выстрелила ей между глаз. Давиен поспешила к системам управления, поскольку уж точно могла попробовать ту же частоту, что использовала под ареной, пусть даже колпак Ньема был вдвое крупнее и из куда более толстого стекла. Однако ток, ударивший техножреца, сплавил их воедино, превратив просто в огромный ком мертвого металла. – Хватит, – произнесла Сакири и разрядила пистолет в бронестекло. Первые три выстрела срикошетили, не оставив и следа и представляя большую опасность для Давиен или самой Сакири. Затем один попал основательнее, и от точки удара разошлась розочка тонких трещинок, но даже тогда стекло осталось целым. – Следовало ожидать, – сказала Сакири. – Если уж Надсмотрщики что-то и построили хорошо, так это тюрьмы. – Нет, должен быть способ его разбить, – пробормотала Давиен. Но тут сам Ньем поднялся, пригнувшись под изгибом колпака. Стоя вертикально, он вдвое превосходил ростом высокого мужчину. Плечи и громадные бронированные мышцы спины были выше его головы. Он поднял руку с пальцами-лопатами и потрогал то место, где на бронестекле остался след от выстрела Сакири. Давиен наблюдала за его лицом – до боли знакомыми чертами, наполовину раздвоившимися и разошедшимися слишком широко, сдвинувшимися вниз, чтобы дать место хитиновыми пластинам на лбу. Что-то метнулось в стекло мимо него. На мгновение Давиен показалось, будто там находится какое-то существо, вроде змеи, однако это был мечущийся хвост, который он успел отрастить. Шип на кончике был таким быстрым, что она заметила его лишь когда он отскочил от внутренней стороны колпака. И тоже оставил шрам. Ньем тщательно изучил отметину. Все три его глаза двигались слегка несинхронно. Один из них встретился с ней взглядом. Как бы его ни преобразил доктор Теслинг, но она узнала это выражение. Это был тот памятный ей упрямый брат, который никогда не слушал наставлений и вечно должен был все сделать по-своему.  Он прижал руку к боку колпака, упершись ногой позади себя и приставив крючковатый коготь к раскрывшейся от пули розе. Давиен увидела, как мускулы зашевелились и вздулись, колыша кожистую шкуру и деформируя пластины панциря. ''Невозможно'', понимала она. Хоть они и нанесли небольшой ущерб, но это тюрьма Надсмотрщиков, а как и сказала Сакири… Между рубцом от пули и следом, оставленным хвостом Ньема, проскочила новая трещина. Его лицо было напряжено, будто жуткий деформированный кулак. Она увидела, как его рот открылся, вместе с воем давая выход злобе и досаде. Еще три белых линии на стекле. Сакири схватила Давиен за плечо и оттащила назад. Колпак разлетелся наружу. Зазубренные куски стекла толщиной в несколько дюймов как коса прошлись по полу лаборатории, еще сильнее разрушая тела павших скитариев. Ньем неуклюже вышел на свободу. Давиен встала в его тени. Он успел измениться еще до того, как его забрал Трискеллиан. Он шел по пути к монструозности, которая спасла бы его от губительной болезни, пожиравшей его заживо. Эксперимент, подношение Императору. Все, что она знала – иначе он бы умер, а также такова воля Многорукого. Она не понимала, что результатом станет вот ''это''. Теперь он распрямился в полный рост, и казалось, что вся лаборатория слишком мала для него. При каждом тяжелом вздохе от него исходило звериное ворчание. Облик напрочь утратил симметричность, приобретенная мышечная масса и чужеродная ткань проращивали и увеличивали каждый орган и конечность по собственной схеме. Его лицо кошмарно разделилось и разрослось. – Ньем, – прошептала она. – Д`рв`н. Несмотря на преображение тела, их родство заговорило с ней, показывая, что процедуры Теслинга не изуродовали и не преуменьшили его. Они привели его к чему-то более возвышенному. Получеловеческому и полубожественному, а на середине развития до совершенства все вещи, должно быть, всегда выглядят странно. ''Вот что значит быть нами'', подумалось ей. ''Мы всегда узнаем и любим своих. Если это от ксеносов, то как же одиноко и холодно быть человеком''. И она побежала вперед и обхватила его руками, а он опустился на колени и аккуратно сгреб ее в свои колоссальные объятия. Снаружи сражались и умирали, но конкретно сейчас она победила. Ньем был жив и свободен. Они воссоединились. Больше ничего не имело значения. – Это хорошо, – вмешался резкий голос Сакири. – Но нам надо открыть какие-то ворота, если хотим, чтобы наши товарищи добрались до Палатиума. Ньем издал вопросительный звук, щурясь на Сакири так, словно ему приходилось прилагать тяжкие усилия для осмысления слов. – День настал, – сказала ему Давиен. – Мы восстали против Пустых Людей. И… – ''И это ловушка. Но нам надо надеяться, что эта ловушка не сможет нас удержать. Надо надеяться, что мы сможем победить не только жречество, но еще и кукловода, Трискеллиана. Иначе нам конец''. – Понимаешь, Ньем? – Д`ыээ. – Его челюсть двигалась с трудом, но где-то там она расслышала «да». – Д`в`рнн... – Судорога досады. – Дрррвиен. А потом еще что-то – нечто, что он отчаянно хотел сообщить, но она не смогла понять. – Потом, – сказала она. – У нас будет уйма времени потом.   Перемещению по дворцу вместе с Ньемом недоставало изящества их предшествующего проникновения. Он резво скакал рядом, сгибаясь вдвое, чтобы пройти в двери, но и на четвереньках двигался со скоростью ее бега. Давиен знала, где находится комната, контролирующая огромные ворота. А еще там будут техножрецы, которые наводят пушки на стене. Это было тускло освещенное помещение с высокими потолками, цилиндрическая камера, возвышавшееся на три этажа в мудреной конструкции Палатиума. В верхних зонах мерцали неяркие переменчивые огни, искусственное созвездие, распавшееся на части от времени. По всем признакам это место изначально предназначалось для давно забытой цели, а потом, в эпоху, которая уже сама стала древней и полумифической, было переориентировано на управление воротами. Действующие интерфейсы контроля, все эти рычаги и переключатели, были наспех прикручены к стенам, а тянувшиеся от них кабели и провода змеились по полу. Давиен знала, что есть целая смена новициатов, чья задача в точности, до последнего дюйма беспорядка, поддерживать это состояние полуразобранности, поскольку ''так было всегда''. Существовали гимны и декламации, уникальные именно для этой комнаты, смысл которых за поколения бездумного повторения стерся до тарабарщины. «''Они так боятся перемен''», – подумала она. А затем: «''Мы устроим им перемены''». И разумеется, здесь были скитарии. Некоторые работали с орудиями, наклонившись и щурясь в крошечные окошки, дававшие им обзор за стены. Другие просто стояли на карауле у жрецов. Это были не те ветераны, которых она видела снаружи, однако их карабины убивали столь же легко. Но, конечно, она имела на своей стороне Сакири. И у нее был Ньем. – Как отпираются ворота? – спросила Сакири. На дальнем конце помещения, на мостике находилось огромное колесо. Оно было сделано из бронзы, а в центре был вычеканен череп, окруженный шипами. Давиен подозревала, что когда-то это была часть совершенно иного устройства. Позади них раздался шум шагов. Давиен предположила, что Конгрегация штурмует стену при помощи своих «Голиафов» и горнодобывающего оборудования, и кого-то послали посмотреть, как идет оборона. Мелкая служащая, которой она когда-то была, могла бы отступить, дожидаясь лучшего момента, а тот, возможно, не наступил бы никогда. Но она чувствовала там, на другой стороне стены Палатиума, кровь всех своих сородичей. Они пели ей, и ее собственное сердце тоже отвечало песней, а поверх всего она слышала свыше хор ангелов, призывавших их действовать. Опережая Сакири, она устремилась внутрь. Ньем с ревом грохотал за ними обеими. Она проскочила мимо треска карабинов скитариев, устремив глаза на колесо. При звуке пальбы марш ботинок снаружи сменился торопливым бегом. Прибывали новые солдаты, загромождавшие дверной проем. Давиен увидела, как пару новициатов срезало выстрелами своих же, и их песнопения превратились в визг боли и обратной связи. Ньем развернулся к новоприбывшим, обрушивая на них кулаки, похожие на молоты. Хвост хлестнул по ним, вспоров одного с ливнем искр и крови, а остальных опрокинув наземь. На ее глазах заряды с хрустом обожгли его панцирь. Она была у лестницы, ведущей к мостику. На дороге попался техножрец, который замахнулся на нее шипом инфозубца. Вновь обнаружив у себя в руке тот кривой нож, она вогнала изображение Императора в горло жреца, а затем отбросила дергающееся тело в сторону. Внизу Сакири плясала среди скитариев. В одной руке она держала нож, в остальных – пистолеты. Она сжигала все силы, какими ее наделяла божественная кровь, доводя свое поджарое тело до предела. Давиен буквально видела, как от нее шел пар, когда она подныривала и проносилась мимо прикладов оружия и цепких металлических рук. Однако героем положения стал Ньем. Она думала, что он стал неуклюжим, когда Теслинг преобразил его, чтобы спасти ему жизнь. Думала, будто он огромный неповоротливый гигант, тяжеловесный и неловкий. Она бы любила его и за это. Он все еще оставался ее братом. Но она думала, что он медлительный. Теперь она увидела, что он просто изучал свое тело; что он сдерживал себя, возможно, из страха навредить ей. Сейчас он обрел свою силу ''и также'' свою скорость. Он двигался с яростной неотвратимостью – колосс с пластинами брони, шипами и плотными как камень мускулами. В него стреляли и стреляли, а в ответ он убивал их, хватая скитариев своими громадными руками и раздирая их на рваные половины. На ее глазах вспышка дугового пистолета прорезала огромную почерневшую борозду поперек его груди, выстрел карабина оставил отметину на боку, но он не замедлился, а его плоть пузырилась, растекалась и заново отрастала под атакой. Офицер скитариев пустил в ход силовой меч, пропоров разрез на бронированной сгорбленной спине. Ньем взревел и прыгнул, схватив альфу за оба запястья. Предплечья практически исчезли в его гигантских ладонях. Давиен увидела, как кулаки Ньема содрогнулись, давя руки врага в кашу с искореженным металлом, а затем когтистая конечность, торчавшая у него из груди, чиркнула вперед и вскрыла офицера от горла до пояса, каскадом выпуская наружу рассеченные провода, прежде чем Ньему удалось врезаться в мясо за ними. А потом она оказалась на мостике, перед колесом и еще одним техножрецом, который обернулся и в бешенстве уставился на нее. Это было старое и иссохшее создание, тощее как палка, более чем наполовину являвшееся машиной. В его рясе, словно в змеином гнезде, извивались соединители и кабели. Из-под одеяния развернулось полдюжины насекомоподобных металлических конечностей, угрожая ей дрелями и клеймами. – Еретичка! – прошипел голос из коробки на груди. – Нечестивица! Она бросилась на него, а он, в свою очередь, схватился с ней, щелкая и колотя своими механическими конечностями. Металлическая клешня сжалась на предплечье, грозя вцепиться до кости, морщинистая живая рука нащупывала ее глаза. А она была маленькой и тощей, потому что всю жизнь недоедала, но в этот миг ощутила в себе силу своей крови, передававшейся через поколения божественной Конгрегации до тех пор, пока здесь, в центре событий, не оказалась только она одна, только Давиен.  Она сбросила старика, опрокинув его через перила, за которые он зацепился той же металлической рукой, да парой дергающихся кабелей. А потом взяла гаечный ключ – золоченый, изукрашенный, священный – и била его по лицу, пока не раздробила линзу и челюсть, пока не разбила сегментированные металлические шнуры, соединявшие его с ней, пока рука не подалась у локтя и он не упал на жесткий пол внизу. Безумная решимость продолжала придавать сил ее мышцам, и она взялась за огромное колесо и стала поворачивать, снова и снова, а схватка за ее спиной тем временем стихла. Ей представлялось, как ворота в стене раскрываются во всю ширину, а ее сородичи рвутся сквозь них на территорию Палатиума. – Мы это сделали, – проговорила Давиен. Ее голос был в равной мере окрашен потрясением и восторгом. – Еще нет, – сказала Сакири. Она шагала среди тел, прижимая одну руку к рваной кровавой ране на боку. Сакири тыкала и пинала, пока не отыскала техножреца, который был еще жив, хотя его металлические кишки устилали пол. – Где генерал-фабрикатор? – требовательно спросила она. – Где мне его найти? – Она запустила три больших пальца в разнообразные гнезда и трубки на горле умирающего. – У меня есть священный долг. Говори, во имя Императора! И, возможно, это и сработало: жрец неверно воспринял ее слова. Разумеется, его Император был не таким, как у Сакири, но Давиен предположила, что в последние секунды угасания он мог не понимать, кто к нему обращается. Когда Сакири распрямилась, утирая с рук масло и кровь, у нее была новая миссия. – Где передняя попечительская галерея? – спросила она. Давиен быстро обшарила свою внутреннюю карту дворца, тараторя указания с автоматической сноровкой, которой бы гордились техножрецы. Лицо Сакири озарилось святым огнем: она поняла, как близка цель. Когда она повернулась, чтобы уйти, дверной проем перегородили две фигуры. Одна принадлежала худощавому техножорецу, в котором Давиен признала локума генерала-фабрикатора, Аллоизию. Другая же, затмевавшая их всех, была массивным телом ее вечного спутника, «Кастеляна». – Нет! – прошипела Сакири. – Никаких больше задержек. Ее острые зубы были оскалены, а кожа отливала восковой бледностью. Давиен вдруг поняла, что раны, наложившиеся на истязания и скверное обращение в плену, уже истощают ее. Она растрачивала остатки сил, отчаянно стремясь исполнить свое последнее задание. Аллоизия ошеломленно таращилась на обнаруженное побоище, но спустя секунду она произнесла слова команды, и «Кастелян» с тяжелого топанья перешел на грохочущую атаку.  Сакири прыгнула вбок, а выстрел ее пистолета отскочил от брони робота. И хоть она и была быстрее, но она выдыхалась, а машина не знала усталости. Давиен почувствовала, как Ньем пришел в движение – не физически, а потому, что они были связаны, кровь к крови, воля к воле. Он врезался в «Кастеляна» сбоку, едва не снеся того с ног и оставлля на его корпусе вмятины ударами своих кулаков. – Иди, Сакири! – закричала Давиен. – Иди и исполни волю ангелов! Не ободрение, а прямой приказ. И Сакири, заряженная энергией, метнулась прочь. Ее плащ взвихрился за ней. Аллоизия заверещала и поспешила убраться в сторону, посчитав себя целью, но Сакири исчезла, выслеживая свою последнюю жертву.  =='''13'''==  Трискеллиан думал, что сможет одолеть Бурзулема, опрокинуть эту луковицеобразное тело на пол и… сделать что-нибудь. Выдвинуть какие-то требования, произнести слова, которые каким-либо образом обернули бы всю эту невыносимую ситуацию в его пользу. Однако, хотя генерал-фабрикатор покачнулся и накренился, его центр тяжести казался незыблемым, а суетливые мелкие ножки петляли и расходились, давая ему опору. Трискеллиан принялся бороться за оружие, поскольку бластер пробил бы дыры в бронзовом теле Бурзулема с той же готовностью, что и в плоти Трискеллиана. Он услышал, что скитарии начали действовать, нацеливая карабины, но не имея возможности выстрелить, не попав по своему господину, и дернул Бурзулема вбок. Они вдвоем выплясывали пьяные круги, удаляясь от солдат. Все это недостойное занятие напоминало гротескный фарс. – Простейший! – На лице Бурзулема застыла лупоглазая гримаса изумления, а голос раздавался изнутри тела без помощи гортани и губ. – Я… действительно… должен… настоять… И, к ужасу Трискеллиана, он был сильнее. Механизмы тела Бурзулема понемногу брали верх над его предельными стараниями, дюйм за дюймом разворачивая ствол смертоносной пушки, пока зияющее дуло не оказалось направлено прямо Трискеллиану в лицо. – Вам, – беспощадно проскрежетал Бурзулем, – более не рады… в этом коллективе. Считайте это… прекращением… ''пребывания в должности''. А потом началась пальба. Сперва Трискеллиан подумал, что Бурзулем выстрелил в него, но его слабеющее тело успело отвести ствол бластера ровно настолько, что энергия хлестнула мимо головы, расплавив кибернетическое ухо в шлак. А стрельба все продолжалась, и это были не убийственный волкитные заряды, а нечто более механическое. Они с Бурзулемом расцепились, и оба пошатнулись. Это была убийца. Она вернулась. Когда скитарии открыли ответный огонь, она пришла в движение – не отступила обратно в коридор, а прыгнула в комнату, быстро перебегая между машинами и воздуховодами и используя все возможные укрытия – а в ее руках непрерывно стучала пара пистолетов. Третья рука была прижата к страшной ране на животе, которая бы убила всякого нормального человека. Пусть мир вокруг Трискеллиана и разваливался на части, но он все же нашел время восхищенно подумать: «''Какой метаболизм! Как бы я смог его использовать!''». Он услышал, как Теслинг выкрикнул имя женщины, «Сакири» – наполовину торжествующе, а наполовину с отчаянием, поскольку убийца уже была в крови и потрепана, как будто в любой миг могла рухнуть. Ее поддерживала лишь эта чужеродная сила, которая сжигала человеческую плоть, чтобы она была в состоянии идти дальше. Скитарии пытались оказаться между ней и их господином, однако это просто делало их целями. Женщина уложила еще двоих полыхнувшим залпом пистолетных выстрелов, а пара оставшихся пуль отскочила от корпуса генерала-фабрикатора, из-за чего тот закачался и пошатнулся, словно до сих пор боролся с Трискеллианом. Его руки колыхались, не предпринимая никаких попыток пустить в ход оружие, которое он держал, а голос захлебывался кашлем и сбивался. Какая-то часть его внутреннего механизма получила попадание, и все, что он говорил, превращалось в безумную околесицу. ''Ничего не изменилось''. Трискеллиан осмотрелся в поисках Теслинга на тот случай, если коротышка-доктор угодил под один из выстрелов, но тот прятался у экрана, сжавшись как можно сильнее. ''Хорошо. Я с тобой еще не закончил''. Убийца уже разделалась со скитариями и тяжело дышала. Ее одежду и бледную кожу пятнала черноватая кровь. Теслинг сделал безуспешное поползновение добраться до нее, как медикэ к своему пациенту, однако Трискеллиан стиснул его плечо и оттянул назад. На мгновение опустилась тишина. Сакири неотрывно смотрела на свою цель поверх ствола волкитного пистолета. Металлическая рука Бурзулема бешено тряслась, и Трискеллиан понятия не имел, что является причиной – повреждение машинерии, или ужас плоти. Рывок спускового крючка мог бы снести полкомнаты. Трискеллиан непроизвольно наклонялся вперед, даже не зная точно, чего намеревается добиться. Убийца разрядила обе пушки в Бурзулема, заставляя его тело звучно греметь и звенеть, пока обшивка не разорвалась, и четыре последних пули не просекли завихряющиеся дорожки в мешанине внутренностей. Трискеллиан часто задавался праздным вопросом, как же устроен его начальник внутри этого бронзового панциря, и теперь увидел, что там – типичное дело – был бардак. Уцелевшие органические компоненты неэффективно размещены в емкостях и маленьких бачках, трубки, капилляры и провода перекрещиваются и переплетаются, все без плана и здравого смысла. А теперь, конечно, бардак стал еще больше, ведь генерал-фабрикатор Бурзулем лопнул. Металлическое внешнее обличье было расколото, а последние выстрелы разбили приемники и оборвали каналы связи, и этот его жуткий бессловесный вопль наконец-то стих. Трискеллиан мог лишь надеяться, что это означало смерть. Как было бы ужасно, продолжай какая-то его часть жить внутри этой оболочки, лишенная рта, чувств и возможности двигаться. Странная мысль. Возможно, он ненадолго сохранит останки Бурзулема, чтобы обдумать это. Рука Бурзулема замерла выставленной вперед и слегка вверх, словно указывая на какой-то конкретный угол потолка, нуждавшийся в очистке. Трискеллиан сделал шаг вперед, выдернул бластер из расслабленных пальцев и выстрелил в убийцу. Та практически не отреагировала. Он чувствовал, что она сожгла последние запасы сил и боеприпасов, выполняя свое предназначение. Опаляющее пламя пистолета прошлось поперек груди и пары рук, швырнув ее на пол. По всему казалось, что она мертва, однако Трискеллиан позаботился о том, чтобы ее пистолеты находились подальше от подергивавшихся рук. – Что ж, – сообщил он в пространство, испытывая странное ощущение нереальности, словно все это был просто чрезвычайно необычный гипотетический вопрос. – Похоже, что я не успел спасти генерала-фабрикатора от убийцы во второй раз. Но я отомстил за него. Так будет записано. Несомненно, он шел сюда, чтобы поздравить меня с тем, как я справился с мятежом. Вместе с очередной волной легкомыслия до него дошло: он и впрямь сделал это. Бурзулем был убран с дороги таким образом, который ни в малейшей степени не возлагал вину на Трискеллиана. Можно было привести в действие финальные элементы плана, подавить бунт при помощи резервов из новых скитариев, а затем принять пост генерала-фабрикатора Морода под шумное одобрение благодарных коллег. Теслинг уже подошел к убийце и стоял на коленях рядом с ней. Трискеллиан раздраженно вздернул человека за воротник и оттащил его прочь. – Что это ты затеял? – Ей… ей нужна помощь. – Ей нужно оставаться мертвой, – произнес Трискеллиан. – Она сделала больше, чем я мог надеяться, но напоследок может оказать еще одну услугу и умереть, и это не обсуждается. Теслинг протестовал и тянул его за руку, но Трискеллиан прицелился из пистолета Бурзулема и всадил в труп убийцы еще три жгучих заряда. Он бы предпочел отыскать какие-нибудь хирургические инструменты и отделить эту гротескную голову от тела с пятью конечностями, но прямо сейчас было важнее проследить, чтобы сородичей Теслинга снаружи поставили на место. Он связался по воксу с Десять-Танграмом. – Подтверди, что твои бойцы на позиции, – бросил он. – Я хочу, чтобы вы заблокировали чернь на территории Палатиума. Заприте их между внешней стеной и самим дворцом. Покончить с ними, альфа примус. – ''Подтверждаю, адепт.'' – И выясни, как вообще открылись ворота, – добавил Трискеллиан, только теперь задумавшись о том, как близко все подошло к настоящей катастрофе. <br /> =='''14'''==  Давиен отскочила назад, когда два гиганта сошлись. Ньем был быстрее. Он схватился за металл «Кастеляна», и его пальцы морщили и мяли пластины брони, поддевая их, пока те не согнулись. Хвост с ножевидным лезвием оставлял яркие следы на безупречной краске, обезображивая горделивую расцветку техножрецов. Однако Аллоизия уже выплевывала команды, меняя стойку робота и стиль его боя. Он уперся, защищаясь от молотящих кулаков Ньема, а потом сверху вниз ударил того по голове и плечам, заставив пошатнуться. Затем он плавно отступил назад, и орудие на его плече изрыгнуло раскаленный добела огонь, который поглотил половину комнаты, окутав истерзанное тело Ньема. Давиен вскрикнула от ужаса, чувствуя, как от накатившего жара закурчавились ее собственные волосы. И тем не менее, когда опаляющее глаза свечение отступило, Ньем все еще стоял. Его грубая шкура почернела и дымилась, слезая отслаивающимися лоскутами, а кожа под ней заживала прямо на глазах у Давиен. Он заревел, и, хотя в этом звуке не было никаких связных слов, сердцем она услышала его молитву ангелам. ''Дайте мне достаточно сил''! И снова вступил в борьбу, выкручивая конечности машины, пока сочленения не начали стонать и протестовать. Пламя снова обдало его, опаляя и робота тоже, вынуждая Давиен спасаться сбивчивым бегом по телам павшим скитариев, чтобы избежать испепеления. Она услышала, как резкий голос Аллоизии зашипел новые команды. «Кастелян» был сильнее. Удары Ньема оставили на его панцире вмятины и трещины, но механическая мощь робота превосходила даже усовершенствованное тело. Машина теснила его от своей хозяйки, отклоняя назад, пусть даже хвост и дополнительная рука дубасили и рубили ее. Однако за счет прогресса она переместила схватку мимо того места, где присела Давиен. Та находилась у робота за спиной. Она подобрала один из карабинов скитариев, уперла приклад в плечо и опустошила магазин, осыпав беспорядочными выстрелами половину помещения, прежде чем навела оружие на широкий торс робота. Но невзирая на все ее старания, заряд просто отскочил от брони практически без видимых отметин, а огнемет снова плюнул сгустком. Два сражающихся великана на краткий миг превратились лишь в силуэты на фоне зарева. Давиен бросила оружие и схватила другое. У ее ног был арсенал целого подразделения скитариев. В тот самый момент, когда Ньем взревел от боли, она направила ствол – не на «Кастеляна», а на Аллоизию. Первая очередь прошла мимо, но этого хватило, чтобы нарушить концентрацию Аллоизии. Инфоспециалист нырнула к двери, вопя новые команды: – Защитить меня! Охранять меня! «Кастелян» дернулся через комнату, чтобы заслонить хозяйку от опасности, и Давиен, стиснув зубы, прицелилась из карабина – последний шанс сделать выстрел, пока от ее мира не остался только надвигающийся робот. Сполох энергии из карабина пробил на стене линию из дюжины отверстий, а затем эта линия пересекла голову Аллоизии, снеся половину всего выше шеи, и ее тело-стилет вдруг застыло. Остатки металлического черепа замерли в странно наклоненном положении, внутренние механизмы были открыты для осмотра, словно в ожидании обслуживания. «Кастелян» завершил отход и молча встал между погибшей хозяйкой и Давиен. И стал ждать. Обращенное к ней дымящееся дуло сжигателя напоминало раскрытый рот человека, который забыл, что собирался сказать. Только тогда она повернулась и увидела, что означала остальная тишина. Ньем был… Он лежал в центре зала, глядя вверх, на те непостоянные огни. Его огромная грудь медленно поднималась и опадала. Все медленнее с каждым вздохом. Давиен поспешила к нему, спотыкаясь об тела, и в итоге оказалась на коленях в тени его тела, сжимая тяжелую ближайшую руку. Она видела, что его плоть пытается восстановиться, но все более заторможенно. Раны открывались вновь, и оттуда сочилась желтая жидкость. – Я должна была спасти тебя, – прошептала она. Один из его глаз повернулся и глянул на нее. – Дрввв, – выговорил он, а потом заставил свои губы произнести ее имя. – Давиен. От дыхания по его телу расходилась дрожь. – Прости. Его чудовищно сильные пальцы легонько сомкнулись поверх ее собственных. Другая рука, одна из мелких, коснулась ее подбородка и стала наклонять, пока она вновь не встретилась взглядом с его глазом.  – Слышу их, – пророкотал он. Другие его глаза неотрывно смотрели на угасающие созвездия далекого потолка, последние звезды, какие ему суждено было увидеть. – Ангелы, Д`виен. У него внутри что-то разорвалось, и его грудь опала, потрескивая пластинами брони. Глаза потускнели, и он умер. Потом Давиен услышала шум боя за стенами Палатиума, однако, когда она попыталась уйти и присоединиться к землякам, робот сместился, преграждая ей дорогу, и она отпрянула. Он не атаковал, но бездумно следовал последней команде защищать Аллоизию, пускай та уже давно была мертва. Ее тело стояло в дверном проеме, а это был единственный выход из комнаты. Она опустилась на колени рядом с остывающим телом Ньема, думая обо всем, что сделала. Думая про то, как он заболел, про обещания доктора Теслинга спасти его. Про то, как Трискеллиан пришел и забрал Ньема, и обо всех действиях, которые она предприняла с тех пор. И она запустила песочные часы его жизни в тот момент, как вновь вошла в Палатиум вместе с Сакири. Так ее и нашли. Она даже не услышала, как они протолкнулись мимо тела Аллоизии и статуи, в которую превратился робот. Жесткая рука вдруг вздернула ее на ноги, как бы она ни пыталась уцепиться за тело Ньема. Давиен обнаружила, что глядит на собственное отражение в стальном шлеме альфы скитариев. Не из местных: одного из новых, с кораблей. Тут их было целое отделение, озиравшее разрушения и тела своих провинциальных товарищей. – Да, – сказала она своему искаженному образу. – Я это сделала. Я все осуществила. Я открыла ворота. Вы опоздали. Она приготовилась к удару, к клинку, к выстрелу. Но он просто держал ее, наклонив голову и глядя на колоссальный труп Ньема. – Что ты такое? – Голос, исходивший из-под шлема, был неожиданно человеческим. Его пока еще этого не лишили. Один из бойцов поднес к ней сканер, считывая ложь электротатуировок, всю ту фальшивую личность, что позволяла ей ходить по залам Палатиума так, словно она находилась там на своем месте. – Я дитя ангелов! – выкрикнула она в щель шлема, и ей показалось, будто в сумрачной глубине она увидела, как он вздрогнул. – Во мне кровь Многорукого Императора. Можешь звать меня чужеродной мерзостью, но я ''избрана''! И все-таки он не убил ее, на секунду застыв совсем неподвижно. Ее слова ошеломили его? Нет, он слушал приказы. – Подтверждаю, адепт. – Пауза. – Уже позаботились, адепт. У нас здесь пленная. Лазутчица с электротатуировками служащей. Она невольно подалась поближе и узнала дребезжащее эхо голоса Трискеллиана, раздававшегося из приемника внутри шлема. – ''Пусть твои бойцы создадут кордон вокруг бунтовщиков и готовятся вмешаться, но ее привести ко мне. Я сам с ней разберусь''. А потом ее поволокли прочь от Ньема, навстречу последнему суду за ее поступки и за ее сущность. Альфа тащил ее по дворцу, обхватив ее руку своей кистью, похожей на железный зажим, а его отделение прокладывало себе дорогу позади. Техножрецы, которых она видела, быстро убирались с дороги, дергаясь и паникуя. Давиен попыталась расслышать шум толпы снаружи Палатиума – а возможно, как знать, уже и внутри – однако доносилась лишь стерильная трескотня этих механических людей, безбожных Надсмотрщиков, притворявшихся столь верующими созданиями. Она прислушивалась, ища песнь ангелов, но ее уши ощущали лишь мирское и смертное. Ее нос ощущал лишь запах металла, масла и кислоты от этих новых скитариев. Они принесли это с внешних миров, куда их изгнали? На миг ее воображение как будто рухнуло с утеса внутри головы и упало в пустоту, где не обитали ангелы: в те места, куда отправлялись эти солдаты. Вселенная орбитальных механик, вращающихся сфер и вообще без чудес, где детей забирали из семей и превращали в автоматоны без собственной воли, новые шестеренки в колоссальной машине громадного Империума. А их духовенство в красных рясах распевало гимны о том, как это все величественно, однако ее как клинком пронзила мысль – ''откровение''. Она споткнулась и не смогла подняться на ноги даже когда альфа потянул ее за руку, и тот безучастно уставился на то, как она дрожит и трясется. Мысль: «''Что, если мы просто осквернены ксеносами?''» сменилась еще более пугающей: «''Что, если там ничего нет? Что, если нет ничего, кроме вот этого и шестеренок, крутящихся вечность за вечностью?''». Ни Многорукого Императора, ни ангелов, ни Благословенного Единения. Целая жизнь в рабстве. – Вставай, – велел ей альфа, и она попыталась, но в этот момент в ней не осталось ни йоты силы. – Что ты видел? – прошептала она, когда он наклонился ближе. – Когда тебя отослали с планеты, что там было?  Она не могла спросить: «''Видел ли ты ангелов?''», но отчего-то надеялась на это. И этот вопрос как будто озадачил его. Он механически дернул ее за руку, и она поймала себя на том, что цепляется за него, вглядываясь в темноту внутри шлема. – Пожалуйста, – прошептала она. – Есть ли там что-то еще? Они забрали тебя отсюда, с Морода, где людей скармливают фабрикам, литейным и шахтам, и последняя услуга, которую можно оказать – стать очередным топливом для их огней. Если ангелов не существует, хотя бы скажи мне, что есть еще что-нибудь. На других мирах. В пустоте. Хоть в ''варпе''. Скажи мне. Он поставил ее на ноги, с необычной аккуратностью – впрочем, возможно, Трискеллиан сказал ему не причинять ей вреда, а он был рабом приказов. – Вселенная пуста. – Она не ожидала ответа всерьез, однако тот последовал. – Есть только работа. – И чего ради эта работа? – К вящей славе Омниссии.  Бессмысленные заученные слова опустошенного человека. Он пока еще не пытался вести ее дальше, но она боролась с ним, словно это было так. – Ты в это веришь? Или это просто слова во рту? Они вырезали у тебя те части, которые способны верить? Мгновение он просто бесстрастно глядел на нее, но затем вновь раздался его голос, тихий и задумчивый. – Есть только ужасные вещи, к которым мы не должны прислушиваться. Вот почему мы молимся Омниссии. Чтобы не слышать остального. – Какого остального? – вопросила она. – Что можно услышать? – Я молился, – произнес альфа, – и слышал только молитву, поэтому не могу сказать. Но мне говорят, что это ужасно. И они снова двинулись в путь, и Давиен шла с ними независимо от своего желания. Она могла лишь выбирать, останется ли ее рука в суставе к моменту прихода на место.   Они прибыли к Трискеллиану, который находился наверху, в одном из смотровых залов, и был окружен смертью. Скитарии промаршировали прямо внутрь, на ходу раскидывая части своих павших товарищей, и это означало, что Давиен тоже не представилось возможности приготовиться к зрелищу. По меньшей мере шестеро мертвых скитариев, а в центре комнаты огромный труп генерала-фабрикатора, лежащего на покатом боку. И Сакири. Давиен вскрикнула, увидев ее, свернувшуюся клубком, с обугленными ранами, наконец-то исполнившую свою миссию. Вот только она знала, что Бурузулем никогда не был подлинным врагом. Угрозой являлся Трискеллиан, а тот был цел, невредим и наблюдал за пятнами старинных мониторов. Давиен увидела там знамена своего народа. Увидела, что они сбились перед Палатиумом плечом к плечу, вопя и сражаясь. Их вдавливали внутрь, а скитарии ветераны выстроились шеренгами, чтобы закрыть западню, и ожидали команды. – Ты не сидела без дела, маленькая служащая. – У Трискеллиана был и доктор Теслинг. Металлическая рука сжимала плечо человечка. – Ты изо всех сил постаралась предать меня, но, с другой стороны, иначе и быть не могло. И погляди, как все обернулось в конечном итоге. Твоя подручная трагически убила генерала-фабрикатора. Как же удачно для благополучия Морода, что я готов взойти на должность, прямо с настоящего момента. Уместно, принимая во внимание, какой сегодня день. – Ньем мертв, – произнесла она и увидела, как Теслинг содрогнулся и обмяк в руке жреца. Сам Трискеллиан, конечно, даже не понял, о чем она говорила. – И Сакири… – Ей хотелось подойти к покойнице, но ее не пускала хватка альфы. – И… Она видела там людей, которые были ей знакомы: семью и товарищей из паствы Конгрегации, организаторов рабочих бригад шахт и факторумов, всех тех, с кем она росла. Кто бы мог подумать, что столь многие поднимутся и пойдут на Палатиум. И все-таки скитарии уже окружили их, поймав в ловушку на территории того самого строения, которое они пришли штурмовать. – Верно, – сказал ей Трискеллиан. – Теперь все кончено. Прискорбный инцидент в истории Морода, который, как будет записано в анналах, подавил смиренный служитель Омниссии, всего лишь еще один простой защитник веры. – Веры! – закричала она ему. – Ты пустой! У тебя нет веры! – И попыталась прыгнуть на него, но все ее усилия сдвинуть скитария с тем же успехом могли бы сработать на статуе. – Ты не можешь представить себе веру! У ''меня'' есть вера! Я ''верю''! В ангелов Императора и Благословенное Единение. Они явятся, чтобы забрать нас наверх. Это ''наше'' вознесение, не твое! И даже уже начав произносить это, она не была уверена, верит ли. Но потом на живых частях лица Трискеллиана появилась насмешливая улыбка, и он зашагал прочь от мониторов, пинками прокладывая себе путь среди деталей, разбросанных в последние мгновения Бурзулема. – Ты и все твои сородичи – всего лишь отродья ксеносов, – безапелляционно сказал он ей. – Ваши ангелы – просто голодные монстры из пустоты. Ваш «Многорукий Император» – какой-то чужеродный зверь, пробравшийся на Мород и заразивший здешних людей своей порчей. И это мерзко. Но что хуже мерзости – что поистине ''печально'' – так это то, что столь многие из вас, похоже, и впрямь ''верят'' в эту басню, которую вы сочинили для себя. Будто хоть чему-то во вселенной вообще ''есть дело'', что случится с существами вроде вас. Разве ты не видишь, – он уже стоял прямо перед ней, болезненно сжимая ее подбородок, пока Теслинг извивался в стальной хватке другой руки, – насколько вы ''жалки''? Именно эта издевка дала свободу огню внутри нее. Именно эти слова, сочащиеся презрением. Она плюнула в него и попыталась укусить за пальцы, а когда он отдернул их за пределы досягаемости, Давиен обнаружила, что все ее сомнение каким-то образом преобразилось. Сомнение принесло бы ему удовлетворение. Позволить сомнению овладеть ей – и вселенная действительно станет просто местом, где скрежещут колеса, а людей давит между ними. И когда она прогнала сомнение, то оказалось, что в ней все-таки есть вера. – Я верю, – сказала она в его ошеломленное лицо. – Ангелы избавят нас от вашей работы. Они примут нас в себя и унесут во вселенную жизни и радости. Больше никакой работы, никакого страдания.  Давиен чувствовала, как внутри разрастается что-то огромное, и просто чудо, что раньше она никогда на самом деле не верила, не до конца. Но теперь все остальное покинуло ее, и осталась только вера. Она ширилась, чтобы заполнить все пустоты, оставшиеся от боли, сомнения и усталости. – Мы познаем радость, – сказала она Трискеллиану, и теперь уже это ''она'' держала ''его'' за переднюю часть одеяния, а он неуклюже пытался отцепить ее пальцы, тряся и дергая металлической рукой. – Нам было обещано, что Император пошлет своих ангелов через все пустоши пустоты. Через ужасы варпа они явятся к нам, ибо они любят нас и желают, дабы мы стали с ними одним целым. И я ''верю'' в их любовь больше, чем верю в твои машины. Потому что у тебя ничего нет, адепт! Твои шестерни крутятся вокруг пустого центра. – У нее перехватило дыхание, а он тем временем высвободился и отшатнулся назад. – И я слышу песнь ангелов, адепт. Они любят меня. Они придут ко мне, пусть им и необходимо будет пересечь все темные пространства меж звезд. Я ''верю'' в Благословенное Единение. Прямо сейчас она стала для своей крошечной аудитории таким же вождем, каким всегда была Кларесс, и Теслинг повторил за ней: «Благословенное Единение». Его глаза сияли верой. В этот миг она увидела: Трискеллиан боится ее. Он держался подальше, словно ее слабые, органические руки могли вырвать весь металл, что он прятал внутри. Однако затем он вспомнил о своем положении и уже подавал сигнал альфе. – Задержать ее. Ее казнь за предательство послужит жителям Аукторита знаком, что с этим эпизодом покончено. И наступайте на толпу. Убивайте их, пока не останется никого, держащего оружие. Коль скоро они такие верующие, выбивайте это из них, пока не взмолятся о возвращении на заводы.  == '''15''' ==  Приходилось признать, он чувствовал потрясение. Кто бы подумал, что эта мелкая крыса-служащая имеет подобную склонность к риторике? Но без толку, все это без толку, заверил себя Трискеллиан. Последние угольки пламени, которое он затаптывал прямо сейчас. А что потом? Отребье из ее генетической линии станет всего лишь ресурсом, который он использует, чтобы создать своих улучшенных скитариев. Чтобы внести свой скромный, но значимый вклад в механизмы вселенской машины. К вящей славе Омниссии. Десять-Танграм уже приготовился утащить ее прочь, но она уперлась. – Я слышу их, жрец, – прошипела она. – А они слышат нас. Слышат и придут за нами! Трискеллиан непроизвольно развернулся к ней. – Лучше бы тебе надеяться, – прорычал он, – нет, лучше бы тебе ''молиться'', что это не так. Ведь иначе… – Когда я был ребенком, мне казалось, что я слышу голос. Челюсть Трискеллиана шевельнулась и пару раз дернулась, пока он пытался осмыслить произошедшее, так как слова произнесла не Давиен и даже не Теслинг. Десять-Танграм заговорил не в свой черед, и это было настолько неожиданно, что у него возникло чувство, будто голос вдруг подал какой-то древний механизм в полу или стенах. – Альфа примус, запустить диагностику ошибок, – раздраженно бросил он. – Но меня забрали. – Десять-Танграм не смотрел ни на него, ни на Давиен, да, в сущности, вообще ни на что. – И меня переделали, и каждый раз, когда из меня вырезали часть, между мной и голосом, что я слышал, словно закрывалась новая дверь. Трискеллиан уже подключался к его нейронной архитектуре, поскольку уже много поработал над реконфигурированием командных приоритетов Десять-Танграма, а это походило на какую-то петлю рекурсивной логики, которую необходимо было распрямить. – А когда я спал, на кораблях, в ожидании высадки, мне говорили, что я не буду видеть снов, – безостановочно продолжал скрежетать ровный голос Десять-Танграма. – Но мне снилось, будто я заблудился в огромном комплексе со множеством комнат и машин, и где-то кто-то звал меня, но он был в спрятанном помещении, и я никогда не мог его отыскать. И я звал его, но он не слышал меня. И я помнил, в этих снах, каково было до того, как меня переделали, а еще голоса, поющие. Теперь совсем неподвижно стояли уже все – Трискеллиан, поскольку он вел поиски по своим каналам связи с альфой, и Давиен с Теслингом, которые просто… не двигались. Просто слушали. – И в конце я забыл. В холодные годы пустоты. В горячие годы войны. Меня забрали из дома, переделали, заставили сражаться, и я забыл голос. Я думал, он пропал. Я думал, это был сбой внутри меня. – Его шлем стал наклоняться, пока бесстрастный взор не оказался направлен на Давиен. – Теперь я помню. Твои слова открыли те двери во мне. Она заерзала под его взглядом, выглядя практически так, словно ей было неловко. – Альфа, у тебя есть приказы, – обратился к нему Трискеллиан, надеясь, что это запустит нормальные протоколы. Он до сих пор боролся с командными структурами, который установил, и обнаруживал, что те нетронуты сами по себе, однако странным образом отделены от самого скитария. ''Низкопробная работа. Что здесь случилось?'' – Они пели мне, – произнес Десять-Танграм, уже очень тихим голосом, – а я позабыл, но ты разбудила во мне воспоминания. Казалось, он полон изумления, и это было совершенно не то, что следовало бы уметь скитарию. – Я передумал, – сказал Трискеллиан. – Убей ее. Убей ее сейчас же. Приставь свой пистолет к ее лбу. – ''Почему все вдруг так сложно?'' – Вытащи свой пистолет. Сперва расстегни кобуру. Вынь пистолет из нее. Вытяни руку, пока ствол пистолета не коснется лба пленной.  Он руководил процедурой, словно занимался каким-то странным кукловодством, дергая за внутренние нити разума Десять-Танграма. И вот – это сработало, хотя это едва ли был эффективный способ управления армией.  Хотелось верить, что со смертью девчонки этот неожиданный отказ схем сгладится, и можно будет продолжать. Давиен задрала подбородок, глядя вдоль оружия, вдоль линии руки Десять-Танграма – будущая мученица, вот только это никого и никогда не озаботит. – Нажми на спуск, – напомнил Трискеллиан. – Альфа примус, мне действительно нужно проговаривать все для тебя? Нажми. На. Спуск. Его воображение заполнило пробел следующих нескольких секунд, визуализировав, как дуговой пистолет разряжается, и голова девушки на миг становится шаром электрического огня, а затем от нее не остается ничего, кроме плывущего пепла. Участь, которую она совершенно точно заслужила этой последней нелепицей. И все же спуск не нажимался, и он снова втянул себя в командные системы аппаратной части Десять-Танграма, решив при необходимости полностью переписать их, срезать любые неподходящие органические соединения, которые могут сбоить, установить прямую связь между узлом ввода команд и пальцем на спусковом крючке, коль скоро это будет нужно. Они подались под его виртуальными пальцами. Словно он перенес свой вес на пласкритовый пол, а тот продавился и обвалился, будто мягкий песок. У всей колеблющейся логической структуры внезапно не оказалось фундамента. Плоть, на которой она была возведена, сместилась и извернулась, и все рушилось, осыпаясь хлопьями, ржавея и распадаясь в прах. Трискеллиан услышал, как сам издал звук, смесь отвращения и ужаса. Десять-Танграм опустился на колени. – Магус, – произнес он. – Я… – казалось, Давиен это сбило с толку так же, как Трискеллиана. – Я не магус. – Ты привела меня обратно к себе, – сказал скитарий. – Ты вернула мне того, кем я был рожден стать. Ты – голос Императора. Через тебя я снова слышу Его ангелов. И доктор Теслинг хихкнул. Трискеллиан яростно крутанулся к съеженному маленькому человечку и обнаружил, что тот… не ежится. Уже даже не кажется таким маленьким. – Мы никогда не знали, уцелеет ли она, – произнес доктор, по-крабьи пробираясь вдоль края комнаты, чтобы оставаться вне досягаемости стальной хватки Трискеллиана, и подошел к Давиен и Десять-Танграму. – Истина в них. Кровь. Но вы с вашей призывной группой приходили так много раз, подрывая нашу силу. Вы приходили за сбором, и что мы могли поделать? Всякий раз мы пытались прятать своих детей, но вы слишком часто заставали нас врасплох или охотились за нашими яслями. А мы должны были беречь от ваших глаз Тетушек и Дядюшек и потому отдавали молодежь. Истощая каждое поколение, поэтому мы так и не выросли в то, что задумывали ангелы. Вы забирали их, наших прекрасных малышей, надежду на наше будущее, и переделывали огнем и сталью. Я всегда задавался вопросом, что восторжествует – металл или же плоть. Наша сущность записана в каждой клетке наших тел. Наша сущность: то, что взывает к нашим божественным создателям. Я гадал, станете ли вы когда-нибудь резать достаточно глубоко, чтобы избавить своих солдат от этого. И вам следует радоваться, адепт. Как же вы были правы. Как же это подкрепляет ваши теории!  Ведь жизнь в галактике – это война и тяготы, но кто из ваших металлических солдат выстоял и вернулся домой, на Мород? Те, кто носит в себе родство с богами – кровь, которая позволяет им выдерживать больше, чем смогла бы несчастная человеческая плоть, даже после всех операций и изменений вашего ордена. У вас наконец-то есть доказательство вашей гипотезы! За тем лишь исключением, что вы неверно считали, какая плоть возьмет верх. – Нет, – выдавил Трискеллиан. – Это не оно. Не то, что я задумывал. – Вы брали наш род и наш голос и рассеивали его по своим мирам, поколение за поколением, – серьезно сказал Теслинг, словно искренне поздравляя Трискеллиана. – Все те призывные группы, все те Дни Вознесения. Все те скитарии Морода на ваших многочисленных планетах. Все они, ждущие лишь того, когда им напомнят о зове ангелов. – Нет, – повторил Трискеллиан. – Ему нечем было подкрепить отрицание, но он не мог оставлять это без возражений. – Но вы должны радоваться этому «''да''», адепт, – ответил Теслинг. – Именно этого вы и хотели, разве не так? Слияния нашей силы и вашей. Создания породы солдат, которая будет держаться, адаптироваться и побеждать, выходя за рамки слабостей ваших обычных Пустых Людей. Вы просто не знали, что эксперимент уже шел своим чередом и оказался успешным. Как и я, до настоящего момента. Но я уверен: вы как коллега-ученый отпразднуете со мной то, что мы воплотили свою гибридную армию в реальность. Хотя, боюсь, вы и не сможете записать свое сочинение о ней для архивов своего ордена. Альфа примус, все так? Теперь ты чувствуешь в себе веру? – Да, – отозвался Десять-Танграм. Трискеллиан отшатнулся от них всех, нащупывая потрескавшиеся экраны за спиной. – Ты слышишь песнь ангелов? – Да. – Ты поёшь им в ответ, в своем сердце, чтобы они смогли услышать тебя через всю пустоту космоса и прийти на твой зов? – Да. – Тогда время пришло. Убей техножреца. Шлем Десять-Танграма повернулся и уставился на Трискеллиана, который встретился взглядом с темной смотровой щелью и потрясенно ощутил контакт с врагом. Он до сих пор продолжал копаться в содержимом головы скитария, и там было ''нечто'', глядевшее на него. Нечто злонамеренное, коварное и совершенно нечеловеческое. Оно смотрело на него сквозь генетическое наследие, через сколь угодно много поколений терпеливого скрытного наблюдения. – Нет, – повторил он, и Десять-Танграм эхом отозвался: – Нет. Теслинг был озадачен. – Но… он враг веры. Один из главых угнетателей. – Да, – произнес альфа. – Но не мне приканчивать его. А ей. – И он вложил пистолет в руку Давиен. Маленькой служащей – и она тоже внезапно перестала выглядеть такой маленькой, такой незначительной, как раньше. Она посмотрела на оружие, а затем на Трискеллиана. – Ты совершаешь ошибку, – хрипло сказал тот ей. – Те твари, к которым ты хочешь воззвать. Они поглотят вас. Они не ангелы. Они чудовища. Когда Давиен ответила, ее лицо было прекрасно в своем спокойствии. – С чего ты взял, – произнесла она, – что это разные вещи? Она навела пистолет, безыскусно, неуклюже. Трискеллиан отступал, озираясь в поисках спасения и видя блоки мониторов. На их поверхности он видел, как красные шеренги бойцов Десять-Танграма отходят, разжимая железную хватку вокруг толпы. Видел, как они ломают упорядоченный строй, смешиваясь с бунтовщиками, словно капельки крови, подхватываемые потоком. И мятежники принимали их – они узнали своих. – Невозможно, – всхлипнул он, захлестываемый масштабами всего этого. ''Сколько поколений? Сколько там легионов порченых солдат? Как далеко мы разнесли их скверну''? Трискеллиан снова посмотрел вдоль ствола пистолета. – Нет, – попытался он в последний раз. – Я должен все исправить. Должен все уладить. Еще есть время. – Подобные тебе никогда ничего не исправляют, – сказала она. – Вы только распространяете поломку. Порой, чтобы сделать лучше, приходится снести все целиком. А затем из дугового пистолета полыхнуло сине-белое пламя, и это был конец.  == '''16''' ==  Падение Аукторита разожгло огонь, запылавший по всей поверхности Морода, словно вся администрация Адептус Механикус на планете опиралась лишь на одну эту несущую конструкцию. Вся безупречная математическая точность рушилась, распадаясь на части перед великим подъемом протеста и ненависти. Все эти далеко разбросанные жилые центры: города, трудовые лагеря, рудники. Жрецов в красных рясах и смотрителей волокли с молитв, вырывая из их металлических рук кнуты, дубинки и электрострекала, отдирая от плоти кибернетические части. Давиен видела пикты. Сейчас, спустя четыре недели со Дня Вознесения, завершающие судороги революции вычищали самые дальние пределы Морода. Потрошили последние анклавы Пустых Людей. И некоторые из них уходили спокойно, принимая происходящее как единственное решение неприятного уравнения, олицетворяемого восстанием. Другие упорно сражались или же уничтожали свои объекты и секреты взрывами ужасающей силы, которые ощущались по всей коре планеты. Это не имело значения. Что имело – так это то, что их больше не было. Порой с ними расправлялись руки праведных, а порой попросту те, кого они терзали и раньше времени сводили в могилу работой. Те, кто мог бы и не услышать зова Конгрегации, если бы с ними когда-нибудь обращались как с людьми, а не как с деталями машины. И Давиен знала: неважно, кто ответственен за каждую победу. Ангелы Императора примут их всех. Сегодня Кларесс призвала Давиен к себе, в новый центр власти в Палатиуме, или в тех его частях, что еще стояли. Она обнаружила часовню техножрецов, которую Конгрегация украсила всеми своими знаменами и символами. На стенах были новые изображения Многорукого Императора и толпившихся у Его ног верующих, похожих на детей, с выражением обожания на лицах. И Его ангелов, которые сыпались со всех этих рук с острыми пальцами, дождем падая на избранных, словно иззубренные звезды.  Давиен приходила сюда преклоняться и молиться. Петь, чтобы волны от голосов Конгрегации смогли разойтись по перекрученной ткани пространства, достичь ангелов и привлечь их. И те были в пути. Она уже слышала их эхо, когда она обратила в свою веру Десять-Танграма, когда противостояла Трискеллиану. Теперь же ее сны полнились их голосами: нечеловеческими, безграничными и невыразимо прекрасными. Это была антитеза мертвым догмам техножрецов. Голоса ангелов означали ''жизнь'', процветающую и разрастающуюся, двигающуюся вперед без оглядки назад. И вот, по прошествии долгих поколений, они возвращались к своим потерянным детям с Морода, с каждым днем все приближаясь. Давиен провела несколько дней за пределами агломерации Аукторита, разъезжая вместе с Фомораном, преследуя беглых техножрецов по бесплодной токсичной пустоши, занимавшей большую часть поверхности Морода. Она только что вернулась по вызову Кларесс и обнаружила, что весь город преобразился. Улицы были увешаны знаменами с сотней разнообразных вариаций Многорукого Императора, слышалась суета, болтовня и громко поющие голоса. Заводы встали, литейные остыли, и никто не трудился в шахтах. Аукторит словно пребывал в состоянии нескончаемого праздника. За исключением одной его части. Еще только приблизившись к Палтиуму и его проломленной стене, Давиен увидела взлетающие корабли. На мгновение она растерялась, подумав, будто что-то пошло не так. Последние из Пустых Людей каким-то образом спасались бегством? Пустотный док пал в результате некоего контрпереворота техножрецов? Будет бомбардировка и кошмар, у них в последний миг вырвут все завоеванное? Однако никто вокруг не выглядел встревоженным. Это была часть их дня, не более того. А когда она прибыла к Кларесс, это оказалось не участие в какой-то грандиозной службе перед полной комнатой верующих. Там находились только старая женщина, доктор Теслинг и альфа скитариев, Десять-Танграм. Их было всего четверо в огромном гулком помещении, где когда-то размещался зал для аудиенций генерала-фабрикатора. – Магус, – спросила Давиен, – почему корабли уходят? – Последователи Десять-Танграма должны вернуться к своим товарищам наверху. – Кларесс сидела на ступенях платформы, положив свой посох поперек коленей. Пусть она и была стара, но когда город захватили, Давиен видела, как магус, вновь обретя жизненные силы, шествовала в толпе, словно пророк, которого наконец-то чествуют в его отечестве. Она похлопала по растрескавшемуся камню рядом с собой, и Давиен села. Десять-Танграм стоял неподалеку, в своей солдафонской манере ожидая указаний к действию, поскольку былые привычки отмирали с трудом. Доктор Теслинг притащил откуда-то пласталевый стул и сидел, закинув ногу на ногу и сосредоточенно переписывая содержимое своего медицинского чемоданчика. Давиен почувствовала: что-то затевается. – Но они ведь должны быть здесь, внизу, – предположила Давиен. – Со всеми нами, ради Вознесения. Не бессмысленного торжества техножрецов, а истинного Вознесения, когда ангелы явятся и унесут их всех навстречу окончательному вознаграждению. – Ты слышала песнь, – тихо произнесла Кларесс. – Да. – Ты знаешь, что скоро они будут с нами. Что все, ради чего мы жили, все эти долгие поколения, наконец-то близится к благословенному завершению. – Из уголков ее глаз просочилось несколько слез, запетлявших в паутине морщин. – Я продержалась, Давиен. Я была крепка в вере. И теперь я узрю ангелов собственными глазами и познаю блаженство. – На мгновение показалось, что ей не совладать с этой мыслью, что присутствие Давиен и прочих полностью блекнет, пока она мысленно встречается с чудом. – Но путь праведника жертвенен, Давиен. До нас жило много тех, кто отрекся от себя, чтобы можно было вскармливать и поддерживать веру. Чтобы мы смогли уцелеть и призвать ангелов в мир, подготовленный к их приходу. Ты понимаешь? – Конечно, магус. – Тогда ты должна понимать, что эти жертвы не кончатся лишь потому, что для Морода настало подлинное время вознесения. Давиен ''не'' понимала, тупо глядя на Кларесс. – Империум огромен, малышка, – сказала ей магус. – В пустоте разбросана тысяча тысяч миров, и каждому из них ведомы лишь страх, несчастье и мрак. На каждом из них живут люди, ведущие жестокую, скоротечную жизнь под пятой своих Надсмотрщиков. И эту жизнь они проводят в неведении, ведь путь им указывает лишь бесплодная догма Пустых Людей, или еще какая-то ложная доктрина, которую им дали те, на кого они трудятся. Там снаружи вселенная страдания и слепоты, Давиен. И у нас есть долг. Такова воля Многорукого Императора. Такова воля Его ангелов. Мы одержали свою радостную победу здесь, на Мороде, но работа еще не закончена. Вот почему Десять-Танграм возвращается на свои корабли на орбите наверху. И вот почему также должны уйти и дети, забранные призывной группой. Потому что они наши дети. Потому что они несут в себе нашу кровь. Они станут солдатами-машинами, или же будут назначены в смертные армии фальшивого Императора. Они рассеются по всем людским мирам. И понесут наше послание в своих сердцах и нашу кровь в своих жилах. Ведь Десять-Танграм вернулся к нам, несмотря на все муки, которым его подвергли. Ты пробудила в нем песнь ангелов и показала нам, что мы сильнее, чем вся их сталь. Кровь Конгрегации нельзя подчинить. – Но ангелы не заберут его, – возразила Давиен. – И дети… Разве они не достойны стать частью Благословенного Единения? – Достойны, а мы им отказываем, – тяжело проговорила Кларесс. – Но наш долг в том, чтобы разнести слово веры за пределы этого отдельного мира. И именно поэтому они должны унести наше послание с собой, в своих сердцах и клетках своих тел. И именно поэтому ты и Теслинг также должны пойти с ними. Давиен показалось, будто ее внутренности сдавила рука – металлическая рука, вроде одной из стальных клешней жрецов.  – Магус… – Потому что они забудут. Им понадобятся наставники, которые напомнят, кто и что они такое. Вы должны отправиться во вселенную: двое тех, в ком сильна наша кровь, но это не видно по лицам. Вы должны донести Пустым Людям истинную весть от Императора. Вы возьмете с собой некоторых из старейших Прабабушек и Прадедушек. Они будут распространять собственное послание по всякому миру, куда вы придете. И вы научите наших детей, что значит быть праведным, пока Пустые Люди учат их сражаться. Ты сама станешь магусом, и Конгрегация расцветет на каждой планете, которую ты посетишь. Но тебе также будет отказано в Благословенном Единении. Такова цена, которая требуется от тебя, Давиен. Мне жаль. Надеюсь, однажды ты станешь такой же, как я: старой, радостной, торжествующей и наконец-то готовой примкнуть к ангелам. – Но я хочу быть здесь, с вами, – прошептала Давиен. – Я заслужила Единение, разве нет? Я поступала правильно, так ведь? Иссохшая рука Кларесс обвила ее плечи и притянула поближе. – Мне так жаль, дитя, но эти дела ложатся на те плечи, которые достаточно сильны, чтобы вынести их. Твое служение Конгрегации пока что не закончено, и твоя жизнь будет полна тягот. Но ты спасешь для ангелов целые миры, и это немало. Ты будешь магусом среди магусов, великим лидером веры. Бессчетные голоса будут вспоминать тебя в своих молитвах, и все же я скорблю о тебе: из-за цены, что необходимо уплатить за это, и награды, которой ты можешь так никогда и не познать.   Разумеется, прежде она никогда не покидала планету. Это оказался сплошной шумный и содрогающийся хаос, воздух в тесном трюме закручивался и бил по ушам так, словно был живым существом, которое пыталось выбраться любыми возможными способами. Корабль сражался с алчностью жадной гравитации Морода, и Давиен очень долго думала, что он не справится и рухнет обратно. Она прикрыла уши руками, подтянула колени к подбородку и обратила слух внутрь своей головы. Песнь ангелов успокоила ее. Теперь она звучала чрезвычайно отчетливо, и по мере того, как они поднимались ввысь, становилась все громче и громче. Бесчисленные чужие голоса, объединенные в странной, будоражащей гармонии, нетерпеливые и ликующие. Давиен оглянулась на доктора Теслинга. Тот прижимал к себе свою сумку, а его голова была откинута назад, и глаза под очками глядели в никуда. Она знала, что он внимает тому же самому хору. А потом грохот прекратился, и Давиен поняла, что они покинули худшую часть атмосферы, продравшись на орбиту. Пришел один из бойцов Десять-Танграма и попросил их присоединиться к альфе на мостике корабля. – Вам следует это увидеть, – произнес ровный голос того, когда они вошли. Тут были окна. А может и экраны, Давиен не знала точно. Через них открывался обзор поверх бурого и скалистого изгиба Морода, на колоссальную черноту космоса. Вот только ей всегда говорили, будто космос пуст, а то, что она видела сейчас, кишело жизнью. Ангелы выглядели не так, как она ожидала. Совершенно не как те лучезарные человекоподобные фигуры, изображения которых она порой встречала, хотя некоторые из них слегка походили на зубастые звезды с образов в часовне. И они были огромны. У Давиен отсутствовало реальное основание для сравнения, но она понимала, что они должны быть огромны – все эти колеблющиеся полосы с шипами, плавниками, крыльями и щетинящимися пастями. Они пришли, как раз в тот момент, когда ее забирали прочь от них. И она заплакала, как раньше плакала Кларесс, ведь они были светлы. Глазу они представлялись ужасными, чудовищными, однако крови внутри нее они говорили лишь о чуждой, но совершенной красоте. Бессчетные зубастые рты разевались, и Давиен увидела, как они извергли великий ливень менее крупных силуэтов, опускавшихся на планету внизу, и ''вот это'' было в точности так, как она представляла. В точности так, как рисовали столь много раз, они рассеивали по всему лику Морода голодные тысячи своих детей. Пришло время Благословенного Единения, и все праведники – все на Мороде – будут взяты наверх, чтобы стать одним целым с ангелами, чтобы вечно жить в бесконечном пожирающем странствии по вселенной. А Давиен этого лишили. Она могла лишь глядеть на награду, которая должна была достаться ей, и закалять себя для нового долга. Ей предстоит ходить среди невежественных. Предстоит пасти отпрысков божественной крови и наставлять, что значит нести их метку и их судьбу. Распространять прикосновение ангелов по всему Империуму людей и готовить новые миры к пришествию Многорукого Императора. И возможно, когда она будет стара и изнурена, если ей очень повезет, ненасытные ангелы однажды явятся и за ней.<br />