Бюрократы, masseditregex, Администраторы
3093
правки
Изменения
Перейти к навигации
Перейти к поиску
Нет описания правки
{{В процессе
|Сейчас =12
|Всего =16
}}{{Книга
Но к этому моменту ему уже действительно требовалось добраться до лаборатории, пока шок не одолел имплантаты и не свалил его. А потом предстояла призывная группа, и так уже жестокая и черная работа. Он побрел прочь, отмахиваясь от всех попыток помочь. Нужно было поразмыслить о своем будущем.
== '''2''' == Мир-кузница Мород основывался на иерархии. Адептус Механикус нравилось, чтобы в их владениях все шло таким образом – чтобы каждое колесико было разбито на тысячу тщательно просчитанных зубцов, а каждый индивид размещался в точно сработанном гнезде. Разумеется, это гнездо вовсе не вырезали под него. Ты принимал форму гнезд, существовавших с незапамятных времен, а если не подходил под них – в ход шел молоток. И как это происходило наверху, у техножрецов, так было и внизу. Существовало множество работ, слишком черных для собственно духовенства, слишком прозаичных для их солдат-скитариев, однако слишком требовательных для примитивно-прямолинейных разумов их роботов. Под началом генерала-фабрикатора Бурзулема все усугублялось вдвойне. Он, по собственному гордому заявлению, был человеком умственным. Ему требовалось, чтобы более слабые создания прислуживали всем его нуждам, чтобы они до блеска оттирали полы Палатиум Людициум, чтобы готовили изысканные деликатесы, которых уж точно не мог оценить его искусственный язык, чтобы кланялись, расшаркивались и подтверждали его превосходство. Давиен все это знала. Именно поэтому ее и допустили в Палатиум. Она была молода, ее биологические глаза сохраняли остроту, а руки – твердость. Никакой дрожи, прищура: тех изъянов, что цеплялись к большинству обитателей Морода еще до того, как тем успевала минуть четверть века. Она носила сообщения между самыми низовыми уровнями смотрителей, наиболее заурядных из непосредственных служителей техножрецов. Выполняла функцию передатчика пассивной агрессии в тысяче конфликтов между подразделениями. В более редких случаях ее вызывали, чтобы при помощи ее чутких глаз и рук подновить краску на стенах, краску на роботах, краску на священных символах Адептус Механикус и Империума. Бурзулем настаивал на том, чтобы каждый коридор и зал, по которому враскачку проходило его августейшее тело, был безупречен, дабы внешнее совершенство могло насаждать схожую аккуратность внутри. Шарканье ее сандалий можно было услышать практически в любой части Людициума, исключая камеры и личные покои старших жрецов, где заправляли более возвышенные и аугментированные слуги. В силу вышесказанного, Давиен находилась в самом подножии иерархии – так низко, что не стоила внимания самих жрецов. Предполагалось, что она должна быть благодарна за обладание даже столь убогим местом в мире. Однако иерархия существовала не только у жрецов. Что наверху, то и внизу. И Давиен являлась многогранным созданием. Она происходила из мануфакторума и племени рудокопов – тех рабочих, которыми кишели туннели и лагеря Морода, и которым техножрецы загоняли в город Аукторит, чтобы использовать на своих производствах и экспериментах, а затем выбрасывать. Ее дом находился ниже самых нищих, самых перенаселенных съемных апартаментов в районе Южный Разлом, где сменявшиеся поколения, спасаясь от столпотворения наверху, высекали муравейники туннелей и кельеподобных комнат, пока сама земля не превратилась в соты из лишенных света жилищ. Тут плечом к плечу обитали беднейшие из бедняков, которые выходили наружу лишь затем, чтобы рисковать лишиться конечностей и здоровья среди машин мануфакторий. Во тьме под многоквартирниками Южного Разлома жила сотня тысяч людей, и среди них был клан Давиен, скрывавший свои уродства и особые благословения за мутациями, раковыми опухолями и промышленными травмами прочих. Все в Мороде было токсично; различие состояло лишь в том, убивало это тебя на следующий день, или же на протяжении сорока лет. Если ты не был техножрецом, у которого половина органов заменена на машины, то тебе не светило даже состариться. Рабочие бригады постоянно пытались раздобыть или склепать из подручных средств защитную экипировку, чтобы выхватить из челюстей пустоты еще всего несколько лет жизни и службы. Впрочем, жрецам это не нравилось. Те говорили, что так замедляется работа, нарушается эффективность. А Омниссия любил эффективность больше всего. Давиен доводилось видеть на стенах каждого мануфакторума закопченные и грязные муралы: цепочка работников, которые держались за руки, будто в производственном процессе, пока не падали в огромную топку, где творец и творение сплавлялись в пламени воедино, и все продолжали ''улыбаться''. И потому, даже разыгрывая роль мельчайшей шестеренки в машине Механикус, она крала секреты и знания, принося их своему народу – предупреждения о рейдах, местонахождение хранилищ. Однако ее иерархии на этом не кончались. Жалкая пещера, в которой она жила, этот улей под разрушенными кренящимися многоквартирниками, являлась сердцем кое-чего такого, о чем техножрецы даже не догадывались. Туда она и направлялась прямо сейчас, стремительно выскочив из Палатиума через один из старинных боковых шлюзов – большинство жрецов не сознавало, что он все еще работает. Ей пришлось слишком долго шаркать ногами, чтобы услышать новости, которых она ждала. Новости, которых отчаянно жаждала ее большая семья. И эти новости были скверными. Сакири потерпела неудачу. Она попыталась убить генерала-фабрикатора, и ее остановили, даже ''схватили''. Ее, всадившую пулю в голову дюжине жестоких смотрителей, казнившую худших из управляющих факторума и вымогателей оброка. Ее, убивавшую скитариев-егерей, которые чуяли проблемы и приходили разнюхивать в родные стены Давиен, и не оставлявшую никаких следов их тел. А теперь главным грядущим событием являлся День Вознесения жрецов, и он должен был стать для них призывом собираться, наконец-то воздев священное знамя. Временем, когда они поведут угенетнных Морода на улицы. Отчаянный план, порожденный надеждой и пророчеством. Если ты из числа подлинно праведных. Если веришь, как всем своим существом верила Давиен, что однажды все эти беды обернутся радостью. Однако их защитница, их героиня не справилась. Она пробралась до самого генерала-фабрикатора, но в последний момент раздувшегося тирана выдернули из-под прицела из-за какого-то просчета. Бурзулем все еще был жив, а Сакири схватили. И эти новости слишком долго оставались скрыты среди старших техножрецов, поскольку изъяны на шкуре Бурзулема уже починили, заново отполировав огромный купол его тела. Известия дошли до нее лишь спустя несколько часов после события, когда ей уже давно следовало бы находиться дома со своей семьей. Ведь близился День Вознесения, и на улицы вышла призывная группа, взимавшая положенное с эксплуатируемых жителей Аукторита. У районов вблизи от Палатиум Люцидиум, богатых и привилегированных, было мало поводов для страха. Отделения и машины группы уже расходились вовне, направляясь к нищим многоквартирникам вроде ее собственного. Рядом со дворцом лишь остро предвкушали грядущие праздники. На Додекаэдрической Площади перед главными дверями собралась послушать проповедь толпа в изысканных нарядах, всем этом красно-белом, черно-золотом. Давиен прошмыгнула вдоль внешнего края, а над ее головой катились звучные слова священника. Ей было шесть лет, когда она поняла, что существуют критичные различия между церковными службами, которые она посещала в подземной часовне дома, и Министорумом. Не то чтобы ее семья не отличалась религиозностью. Если уж на то пошло, они были куда набожнее этой орущей толпы, с механической точностью распевающей одобренный катехизис. Давиен воспитывали верить, с тем яростно пылающим огнем, который она ощущала внутри себя, будто материальный объект. Когда проповедник вел речь про обещания Императора, в ее разуме происходило какое-то подергивание, и она ''знала'', что это правда. Ее вера впечатлила бы инквизитора. Будь это вера в то же самое. Они называли себя Конгрегацией Божественного Союза. Давным-давно эта секта была семейным делом: шахтеры, рабочие факторума, сплотившиеся против мира – и администрации – неизменно пытавшегося их убить. Сплотившиеся вокруг перспективы лучших времен впереди. Рабочие искали надежды; проповедники нового верования искали приверженцев. Между наковальней ядовитой планеты и молотом Надзирателей было отковано нечто новое, о чем техножрецы даже не догадывались. Да, эти истины являлись самоочевидными для Давиен, которую им обучали с детства, однако помимо этого она ''знала''. Что Император любит ее. Тут никаких отклонений от стандартных текстов. Что звезды – это ангелы Императора, глядящие с небес и судящие Его слуг. И вот тут из тени ортодоксии выползало верование. Что наступит время, когда эти ангелы спустятся на Мород и вознаградят праведных, преобразив их в нечто божественное и прекрасное. Время, которое постоянно приближалось – светоч надежды для изнуренных и угнетенных. Ведь Император существовал для людей, не только для великих владык в их дворцах. Император стремился к единению со всеми. На стене часовни под родным многоквартирником Давиен было изваяние Императора, благосклонно взиравшего на верующих. Его вырезали на протяжении поколений при помощи шахтерских инструментов, украденных на работе. Чтобы продемонстрировать, что Он дорожит всеми и каждым из них, скульпторы наделили его обилием рук. Чтобы продемонстрировать, что Ему ведомы лишения Морода, голову Императора изобразили такой же необычно продолговатой формы, какая встречалась у столь многих старших родственников Давиен – Тетушек и Дядюшек, которых скрывали от глаз в глубинных помещениях и комнатах без окон. Вот ''это'' был ее Император. Когда она наконец-то увидела скучные образы в других часовнях, то была шокирована: невыразительная фигура на троне, почти безликая и до того стандартная из-за попытки художника подменить ею всех людей, что конечный результат выглядел отстраненным и нечеловеческим, будто робот. Как ''такое'' можно было сравнивать с ее собственным храмом – с радушием всех этих протянутых рук, с теплом этой столь широкой улыбки? Именно там они и познали свою веру: Давиен и ее брат Ньем. Мысли о Ньеме подстегнули ее. Она запрыгнула в транспортный вагон и проехала по одноколейной линии половину пути до бедных районов, обрамлявших разлом на южной оконечности Аукторита, а затем, когда он замедлил ход у депо Факторума Нилгетум, соскочила и ринулась по улицам с круговертью взбудораженных людей. И опоздала, уже слишком опоздала. Впереди показались красные цвета скитариев – отделение в двадцать единиц, шедшее в авангарде. Они переходили от дома к дому со списком, взимая должное. Прибыла призывная группа. Два тяжелых фургона наполовину перегородили дорогу. Их кузова представляли собой просто клетки, уже заполненные на три четверти. В одной она увидела только детей: от малышей, вырванных из материнских рук, до ошарашенных, визжащих юнцов семи-восьми лет от роду. Призывники для имперских армий, которых переделают непосредственно в скитариев, заменив немощную плоть металлом, а волю – принудительным послушанием. Были и призывники более старшего возраста, мужчины и женщины на пороге зрелости, уже сутулые и покрытые шрамами от того, что с тобой делала жизнь на Мороде, которых согнали, чтобы бросить в мясорубку Астра Милитарум. Кровь, орошающая поля побед Империума, как гласило горькое изречение. По прошествии цикла, точно отслеживаемого по календарям техножрецов, но так и получившего точного места в изнурительном годе Морода, вновь наступал День Вознесения, и нищие районы города потрошили, чтобы выполнить норму. Во втором фургоне находилось разношерстное собрание людей всех видов. Она увидела там кое-кого из Конгрегации, которым уже не могла помочь. Помимо них, там были и рабочие, покалеченные факториями, но не умершие: шахтеры, лишившиеся конечностей, дети, родившиеся с мутациями или уродствами из-за отравленных матерей. Те, кого сочли неподходящими для работы, ныне сочтенные неподходящими для жизни. Они отправлялись не сражаться в войнах Императора. Вместо этого им предстояло стать частью праздненств в День Вознесения. Воздух разорвал пронзительный вопль женщины: – Это мой единственный сын! Вы не можете его забирать! Вам нельзя! Дело было в том, что, как и все остальное на Мороде, призывная группа действовала по строгим правилам. Им полагалось забирать излишки, в теории. Однако Давиен услышала усиленный голос альфы авангарда, сообщавший женщине, что за ней записано трое детей, и она может выделить одного на славное служение Омниссии. – Они умерли! – завизжала та и даже принялась колотить его по нагруднику иссохшими кулаками. – Умерли на ваших фабриках! Вы не можете забрать моего единственного сына! – Согласно записям, вы некорректно заполнили надлежащие уведомления о смерти, – произнес альфа и отвернулся, не обращая внимания на ее ярость, а его сопровождающие выволокли мужчину наружу. К этому моменту Давиен уже миновала толпу и бежала. Она чуть было не стала одной из таких призывников: в былые годы, так давно, что едва смогла запомнить. Призывная группа пришла с набором, а на следующее утро исчезли товарищи по играм – тусклые лица, пропавшие из ее жизни. Чувство недостачи, будто от выпавшего зуба. И такие недостачи не являлись чем-то необычным. Жизнь на Мороде была опасна. Обвал или несчастный случай в промышленности могли уничтожить целое поколение. Выброс газа, сбой в машине, возможно новая жила с радиоактивной рудой, на разработку которой их перенаправят техножрецы: не просто случайная смерть, а взвешенная и просчитанная цена, сопровождающая желаемый результат. Население Морода было таким же ресурсом, как минералы в земле, и с него собирали урожай для вящей славы Омниссии. Однако утрата из-за призывной группы врезалась глубже. Молодые и годные, которых забирали, отправлялись нести службу в войнах Императора, не являвшегося той фигурой, что прославляли в их религиозных обрядах. Дети и малыши уходили, чтобы стать безликими киборгами – совсем как скитарии, прямо сейчас пожинавшие плоды с бедных районов. Давиен выросла в мире, размеченном этими недостачами. Довольно скоро стало казаться, будто остались только она и Ньем. А теперь Ньем болел, как болели столь многие из рабочих. Болел, но делался сильнее. Не просто крепчал, как при выздоровлении, а ''крепчал''. Доктор Теслинг ухаживал за Ньемом, ''изменяя'' его, чтобы тому хватило стойкости одолеть токсины и повреждения органов, которыми его одарила жизнь на Мороде. Однако процесс был завершен лишь частично, и Ньем не сумеет сбежать, когда постучится группа… В одном из анклавов рабочие подняли открытый бунт, пытаясь не впустить призывную группу. В том месте Конгрегация не имела силы. Будь это иначе, они бы, наверное, не восстали. Не то чтобы Конгрегация проповедовала подчинение техножрецам, но кредо всегда состояло в том, чтобы дожидаться верного момента. Слыша безжалостный треск пушек скитариев и глядя, как на фоне вздымающегося пламени вышагивают на ногах-ходулях высокие птичьи фигуры Сидонийских Драгунов, она понимала, что мятежники ничего не добьются. ''Если бы только Сакири преуспела''. Со смертью генерала-фабрикатора иерархия Механикус могла сложиться. У полномасштабного восстания мог бы быть шанс. Но сейчас техножрецы были едины в своей цели. Они снимали жатву с народа Аукторита. Ей нужно было добраться до Ньема, но впереди тоже слышались крики и скрежет огромных машин. Призывная группа распространялась по городу, словно чума. Когда Ньем заболел, она отвела его к доктору Теслингу, как поступали все. Техножрецы не выделяли рабочим никаких лекарств, но Конгрегация хотя бы пыталась. Медицина Теслинга наполовину представляла собой изучение краденых книг, а наполовину – раскрытые знания, переданные от старейшин, однако он оказывал праведным весь уход, какой только мог. Его аккуратную фигуру в белом халате часто можно было увидеть на обходах в клинике. Давиен с Ньемом его особенно заботили. Он провел их обоих через несколько эпидемий, пронесшихся по плотно забитым многоквартирникам Южного Разлома, обрабатывал омертвевшие раны, а теперь трудился над Ньемом. Доктор Теслинг говорил, что в Ньеме есть скрытая сила. «Органическое и неорганическое», – объяснял он в своей обычной жизнерадостной манере. – «Наши хозяева скажут вам, что неорганическое всегда предпочтительнее, но порой мы можем все развернуть. Порой ведь это плоть оказывается на высоте, ммм?». И плоть Ньема менялась и преображалась, выглядя по-другому при каждом ее визите в клинику. В секретной лаборатории доктора Теслинга Ньем, пристегнутый к столу, чтобы он не смог навредить себе и другим, проходил трансформации. Он выживет, пообещал доктор Теслинг, но для переписи придется сообщить о его смерти. Он не сможет свободно выходить наружу при свете дня – до благословенного дня революции, в приближении которого уверяли всех старейшины. И эта исполненная надежды мысль поддерживала ее всю дорогу до родного дома. Что однажды вскоре – при ее жизни, даже в скором будущем! – Конгрегация поведет забитый и угнетенный народ Морода в их собственный священный поход. Они хлыстами выгонят власть имущих из дворцов и разорвут на механические части. Ангелы Императора узрят их, в их вере и чистоте, и спустятся, дабы скрепить Благословенный Союз. А потом показался их многоквартирник, и туда уже вламывались скитарии, которые вытаскивали наружу ее соседей и друзей. И еще один отряд зарывался вглубь: громадная голодная машина раздирала пласкрит, чтобы добраться до областей внизу, явить все зловещему солнцу Морода. Она увидела, как металлические челюсти раскопали тесные комнатушки ее семьи и сородичей, а затем и более крупное помещение за ними. Они потоком хлынули в клинику доктора Теслинга, спеша попасть внутрь и топча койки с больными и ранеными .<br />
[[Категория:Warhammer 40,000]]
[[Категория:Империум]]
