Бюрократы, masseditregex, Администраторы
3093
правки
Изменения
Перейти к навигации
Перейти к поиску
Нет описания правки
{{В процессе
|Сейчас =67
|Всего =16
}}{{Книга
Ей было шесть лет, когда она поняла, что существуют критичные различия между церковными службами, которые она посещала в подземной часовне дома, и Министорумом. Не то чтобы ее семья не отличалась религиозностью. Если уж на то пошло, они были куда набожнее этой орущей толпы, с механической точностью распевающей одобренный катехизис. Давиен воспитывали верить, с тем яростно пылающим огнем, который она ощущала внутри себя, будто материальный объект. Когда проповедник вел речь про обещания Императора, в ее разуме происходило какое-то подергивание, и она ''знала'', что это правда. Ее вера впечатлила бы инквизитора. Будь это вера в то же самое.
Они называли себя Конгрегацией Божественного СоюзаБлагословенного Единения. Давным-давно эта секта была семейным делом: шахтеры, рабочие факторума, сплотившиеся против мира – и администрации – неизменно пытавшегося их убить. Сплотившиеся вокруг перспективы лучших времен впереди. Рабочие искали надежды; проповедники нового верования искали приверженцев. Между наковальней ядовитой планеты и молотом Надзирателей было отковано нечто новое, о чем техножрецы даже не догадывались.
Да, эти истины являлись самоочевидными для Давиен, которую им обучали с детства, однако помимо этого она ''знала''.
И плоть Ньема менялась и преображалась, выглядя по-другому при каждом ее визите в клинику. В секретной лаборатории доктора Теслинга Ньем, пристегнутый к столу, чтобы он не смог навредить себе и другим, проходил трансформации. Он выживет, пообещал доктор Теслинг, но для переписи придется сообщить о его смерти. Он не сможет свободно выходить наружу при свете дня – до благословенного дня революции, в приближении которого уверяли всех старейшины.
И эта исполненная надежды мысль поддерживала ее всю дорогу до родного дома. Что однажды вскоре – при ее жизни, даже в скором будущем! – Конгрегация поведет забитый и угнетенный народ Морода в их собственный священный поход. Они хлыстами выгонят власть имущих из дворцов и разорвут на механические части. Ангелы Императора узрят их, в их вере и чистоте, и спустятся, дабы скрепить Благословенный СоюзБлагословенное Единение.
А потом показался их многоквартирник, и туда уже вламывались скитарии, которые вытаскивали наружу ее соседей и друзей. И еще один отряд зарывался вглубь: громадная голодная машина раздирала пласкрит, чтобы добраться до областей внизу, явить все зловещему солнцу Морода. Она увидела, как металлические челюсти раскопали тесные комнатушки ее семьи и сородичей, а затем и более крупное помещение за ними. Они потоком хлынули в клинику доктора Теслинга, спеша попасть внутрь и топча койки с больными и ранеными .
Давиен провела пробыла под колпаком три дня. По ее прикидкам, еще два – и она бы либо пропустила День Вознесения, либо же оказалась одним из центральных элементов гульбищ техножрецов. Единственный плюс состоял в том, что ей было хорошо видно доктора Теслинга, трудившегося над ее братом под надзором двух сцепленных приспешников. Похоже, Ньем меньше мучился, а от процедур доктора разросся еще сильнее. Доктор Теслинг не просто спас его, но и возвысил. Ньема так раздуло от мускулов и пластин кожной брони, что он бы еле пролез в дверь этих помещений. Впрочем, такой возможности ему бы не представилось, поскольку все они были пленниками техножреца.
А тот как раз вернулся, важно войдя в свои покои во главе горстки скитариев. Отрывистое распоряжение подчиненным – и в горловину ее емкости уже спускалась лебедка. Пока жрец отсутствовал, Давиен пыталась заставить доктора Теслинга привести ее в действие, однако тот казался совершенно разбитым и боялся вызвать раздражение у жестокого тюремщика. Сейчас она задумалась, не отказаться ли вставать на подвес, однако что-то в испуге Теслинга оказало на нее влияние. Да и кроме того – кто знает, чего она сможет достичь, выбравшись из стеклянной темницы?
А потом Бабушка протиснулась поближе и нависла над распростертым телом Давиен. Крючковатый коготь лег на плечо – не чтобы раздирать, а ласковым жестом единения.
– Иди с нашим магусом. Наш час очень близок, малышка. Ты ошиблась, но еще можешь исправиться и получить награду праведных. А теперь ступай. == '''7''' == Половину предшествующей ночи Трискеллиан провел возле вероятностных машин, вводя параметры и читая прогнозы. Чтобы монополизировать огромные скрипучие блоки механизмов, он упрашивал, одалживал и обещал, даже угрожал самым младшим собратьям. Призывал дух своего нового титула-насмешки, Верховного Распорядителя, и лгал, будто занимается делом генерала-фабрикатора, хотя это было что угодно, но только не оно. Его волновало сугубо предсказание событий. Он стоял на грани великого и ужасного поступка, и требовалось, чтобы машины направили его руку. Как-никак, Бурзулема не любили. Трискеллиан был не единственным техножрецом, которого раз за разом обходили стороной. Если он просто встанет и публично объявит о своей оппозиции, кто соберется под его знамя? Почти никто. Этот вопрос даже не было нужды формулировать для машин. Иерархия Адептус Механикус представляла собой механизм из медленно движущихся и плохо смазанных деталей, причем поставленный на рельсы. Чтобы изменить его курс, было нужно нечто большее, нежели просто размахивание флагом и петиция. И тем не менее, после совсем недавней аудиенции у ненавистного генерала фабрикатора он знал, что не вынесет еще одного месяца в тени Бурзулема. Хватит самодовольного издевательства, хватит разбазаривания хороших ресурсов и исследований, хватит ''искусства''. Мород должен быть самоцветом в короне порядка, а имя Трискеллиана должны славить отсюда до Марса как образец остроты мышления. ''И вообще это я должен был стать генералом-фабрикатором. Все эти годы назад им должен был стать я.'' При выборе нового лидера алгоритм действовал предвзято. Это был единственный возможный вывод. Никакая нормально откалиброванная процедура не могла предпочесть ему Бурзулема. ''Какой-то служащий ввел данные с изъяном, какая-то шестеренка дрогнула. Или же он как-то схитрил''. Впрочем, прошло слишком много лет, чтобы можно было просто потянуть за нить и отмотать события обратно к тому моменту. Требовалось действовать. Поэтому он вновь прогнал числа, вводя точные цифровые значения для своих предательств и налегая на рычаги, чтобы привести машины в движение. ''Если дойдет до прямой конфронтации между Бурзулемом и мной?..'' Для этой задачи ему были выделены подразделения скитариев, командные цепочки которых все еще проходили через него, и которые повиновались бы без вопросов. Разумеется, предполагалось, что по завершении работ он перезагрузит их, однако почему-то на это так и не нашлось времени. С каждым унизительным бременем, которым его отягощал Бурзулем, к рукам Трискеллиана приставало определенное количество военной силы. И, конечно же, он никогда не думал о том, чтобы ''воспользоваться'' ею. Но постоянно оставались мысли: «''Что, если я смогу поймать этот раздутый колокол на настоящей ереси? Что, если можно доказать, что его никчемное'' искусство ''вредит нашему моральному благосостоянию? Смогу ли я восторжествовать над ним и спасти Мород во имя здравого смысла и науки''?». И все же этого было недостаточно. Его собственные ресурсы были слишком скудными, а жречество Морода было слишком приземленным и консервативным. Шок от разногласия в рядах сподвигнет остальных сплотиться против него. Даже если он возьмет верх силой, его отвергнут. Он останется один и будет обречен. У него уже возникло предчувствие, к чему он в итоге придет, однако Трискеллиан был прилежным исследователем. Предварительно он исчерпал все прочие варианты. Были, конечно, вернувшиеся ко Дню Вознесения. Последние несколько дней он спускал скитариев с кораблей и накопил внушительную армию закаленных в бою ветеранов. Бурзулем невольно передал их в его руки, и Трискеллиан загрузил в их разумы точные командные иерархии, в которых все дороги вели к Гаммату Трискеллиану. Последуют ли они за ним на мятеж против генерала-фабрикатора? Да, безмятежно рассчитали машины. Хватит ли этого, чтобы справиться с задачей и захватить Палатиум? Проценты колебались в районе отметки «пятьдесят на пятьдесят», и их затуманивали факторы неизвестности. Если основной состав жречества останется в стороне, то да; если они соберутся на защиту Бурзулема, то нет. А еще, как бы ни повернулись события, это означало слишком много сражений в священных стенах; слишком много сопутствующего ущерба, повреждения бесценных машин, которые, скорее всего, уже никогда не удастся починить. Цена была чрезмерно высока. Если же он откладывал вопрос до окончания грандиозного отвлекающего маневра в виде Дня Вознесения, шансы падали еще сильнее, поскольку в силу вновь вступали обычные порядки. Момент будет упущен. Он должен действовать сейчас, или же смириться, что в будущем не будет ничем иным, кроме как объектом насмешек Бурзулема. И вот в предрассветные ночные часы Трискеллиан стоял перед вероятностными машинами и слышал шарканье послушников, спешащих на поздние молитвы. Он искал внутри себя культовые протоколы и ритуалы, которые принесли бы его разуму покой, но их не было. Запустив эти программы и прогнозы, он уже приступил к делу. А значит, оставалось скормить машинам всего одну последнюю серию чисел. ''– Что, если?..'' Девушка привела его внутрь их грязного многоквартирника, и они спустились в подвалы под подвалами. Вышли в осыпающуюся подземную камеру, где смердело немытыми телами. Стены были украшены священными изображениями, словно здесь располагалась просто какая-то местная часовня, в которой могли проходить настоящие службы. Трискеллиана одурачить не удалось. Он уже узнавал симптомы. Фигура Императора, высеченная в стене и сглаженная многими поколениями восторженных рук, была слегка неортодоксальна. Он понимал тайное значение этих многочисленных рук и безыскусно удлиненной головы. ''Их Император, не мой''. Скитарии стояли начеку, поскольку это был поворотная точка его плана – тот момент, когда он ради своего будущего рисковал собственной плотью. Если эти нечистые твари были просто фанатиками, рабски покорными своей крови ксеносов, то, скорее всего, пришлось бы пробиваться наружу через гору трупов. Вот только тогда погиб бы его план, и, возможно, Трискеллиан предпочел бы позволить монстрам порвать его на части, нежели возвращаться кланяться и расшаркиваться перед Бурзулемом. Появившаяся делегация была жалкой группой. Он едва не высмеял себя за то, что боялся их. Но вспомнил, как приходил сюда с призывной группой, и как быстро тогда собралась толпа. ''Они притворяются слабыми'', подумалось ему. ''Однако они и слабы, в иных отношениях''. Их предводителем была изможденная старая карга, лысая, сморщенная и выглядящая почти как человек. Ребристый лоб вполне мог быть отметиной от какой-нибудь болезни, а глаза – просто пожелтеть с возрастом. Двое прислужников помогли ей опуститься на колени на полу, однако, как показалось Трискеллиану, в немощности ее движений была как минимум доля лицедейства. ''Не совсем та трясущаяся древняя бабка, какой ты себя выставляешь''. Прислужники представляли собой более явную угрозу: крепкие сгорбленные фигуры, закутанные в рясы. Их руки, высовывавшиеся из широких рукавов, были покрыты хитином и имели когтистые ногти. Капюшоны отлого покрывали вытянутые, деформированные головы. Короче говоря, в точности то, к чему его готовили старинные тексты. Позади них брела еще одна горстка: некоторые человекоподобные, иные – в меньшей степени. Несколько пряталось под рясами, однако большинство попросту носило износостойкую одежду работников факторума или шахтеров: выцветшие оранжевые комбинезоны, черные резиновые перчатки, сине-серые пластмассовые щитки и инструменты, которые могли быстро стать оружием. – Давайте проясним одну вещь, – произнес Трискеллиан ровным голосом. – В Палатиум Люцидиум, среди моих поручений на это утро, есть приказ превратить весь этот район в пепел. Драгуны и птераксии готовы прийти в движение и полностью стереть это ответвление Аукторита до самой скалы. Вернувшись, я уберу этот свиток из числа остальных, прежде чем они отправятся на исполнение. Они выглядели настолько никчемно, что он задался вопросом, были ли вообще нужны подобные предосторожности. Тяжелый удар, если их вид уже ослаб до бесполезности. Впрочем, ему требовалось лишь чтобы они ''выглядели'' правдоподобной опасностью ровно столько, сколько необходимо. – Как вы называете себя? – требовательно спросил он. – Конгрегация Благословенного Единения, я прав? Он угрозами заставил девушку рассказать это. – Мы лишь бедные слуги Императора, – прошептала женщина. – Я Кларесс. Я направляю этих несчастных кающихся… – Можешь поберечь дыхание. Я знаю, что вы такое. Или, скорее, чем вы ''были''. Вы – эхо вторгшегося ксеноса, который прибыл на Мород много поколений тому назад и заразил здешних людей своей кровью и своими помыслами. Вы – последние пережитки распространенной им скверны, прикрытой кожей имперской доктрины. – Видя ее негодование, он издал свой смешок, похожий на звук сломанного механизма. – Я высоко стою в рядах Адептус Механикус, женщина. Ты считаешь, мы ''ничего'' не знаем? И все же, где ваши чудовищные владыки? Сгинули в варпе, как думаешь? Или их и не было? Могу лишь представить, как ваш прародитель, несчастный одинокий монстр, украдкой выбирается ночью смотреть на звезды и томиться, а потом ползет обратно во тьму и учит свой выводок лжи. Она зашипела на него, и ему показалось, что он мог зайти слишком далеко, но она была старой и разбитой – это читалось в каждой ее морщине. Ее жизнь растянулась за пределы мечтаний большинства на Мороде, и каждый год прошел в тени разочарования. – Ваш ассасин и впрямь почти убил генерала-фабрикатора, – отметил он. – В сущности, подобрался опасно близко. – ''Если бы я только не сдернул ублюдка вниз''. – Полагаю, вы бы попытались восстать, прямо тогда же. Хлынуть из подвалов и труб, размахивая потрепанными флажками вашего культа. И я видел: вы можете заполонить улицы не хуже любой толпы. Как бы ни была пуста ваша вера на этой планете, вы явно разнесли ее вширь и вдаль по наиболее неприглядным районам города. И конечно же, вас бы раздавили. Адептус Механикус – не какой-то зверь, который умирает, если лишить его головы. Мы – машина, где каждый компонент можно бесконечно заменять. И кто теперь изрекал ложное учение? Палатиум был полон машин, которые никто не понимал, и столь многие из его коллег-техножрецов обычно просто перекидывали ни к чему не подключенные рычаги или же сверялись с никогда не двигавшимися шкалами. Впрочем, не было никакого смысла раскрывать это иссохшей ведьме. – И все же ты здесь, – сказала Кларесс, прервав его тихие раздумья. – И не с огнем. Ты раскрыл нас, и все же ты здесь. Зачем, адепт? – Зачем? – Он попытался великодушно улыбнуться и почувствовал, как кожа вокруг искусственных глаз болезненно натянулась. – Я несу благие вести, Кларесс. Я пришел сообщить вам, что ваше время ''пришло''. День Вознесения – и ваш день тоже. Неважно, что ваши повелители со звезд никогда не придут возвысить вас. – Чтобы вы могли уничтожить нас забавы ради, – пробормотала Кларесс. – Я могу сделать это независимо от того, восстанете вы, или нет, – заметил Трискеллиан. – Но у меня есть для тебя цель, магус. Для тебя, и твоих оборванных последователей. Я хочу, чтобы вы вышли наружу, все ломая и создавая шум. Восстаньте, а потом шмыгните обратно в свои убежища, когда день закончится. Когда создадите достаточно хаоса и сумятицы. – Мы не ваши игрушки, – вмешалась Давиен, которая явно не смогла удержаться перед вышестоящими. – Мы Конгрегация Благословенного Единения, и наш день ''придет''! Прекрасные ангелы Императора явятся к нам, и это мы вознесемся, дабы стать с ними одним целым! Мы не пешки Надсмотрщиков! – Вы – то, что я скажу, иначе вы ничто, – прямо сказал им обеим Трискеллиан. – Вы будете действовать, когда я велю вам действовать, или превратитесь в пепел, а еще ваши дети, внуки и все трясущиеся чудовища, которых вы, несомненно, прячете. Потому что ваше спасение ''во мне''. Не в вашем монстре-Императоре, не в ваших несуществующих звездных ангелах. ''Во мне''. Ведь я взглянул на ваш генетически код и увидел в нем благо. Я счел, что нечто в вас достойно уцелеть. Только через меня ваше наследие получит вечную жизнь. Как вам такое новое кредо и пророчество? Повинуйтесь мне, и я оставлю в этом мире место, чтобы кое-что от вас уцелело. Откажите мне, и вас уничтожат так, что не останется и воспоминания. В День Вознесения вы восстанете и заполните улицы, и этот мир станет свидетелем великой перемены. К власти придет тот, кто поведет в эпоху просвещения, знания и праведного экспериментирования. Расточительные и неэффективные будут свергнуты. В сердце нашего мира вновь воцарится истинная наука. Он позволял мессианским фразам скатывать с языка, чувствуя себе слегка опьяненным ими. ''Теперь ясно, как легко могут распространяться культы вроде этого, и почему человек может пожелать стать их хозяином''. И он видел, что карга ненавидит его, презирает всеми фибрами своего естества, но также и боится. Он властвовал над ее жизнью и смертью. Когда она покорно кивнула головой, он на миг испытал абсолютное прозрение, откровение о собственном великом будущем, простирающемся впереди. Генерал-фабрикатор Трискеллиан, владыка кузницы Мород, образцовый адепт, чьи слова копируют и переписывают по всему Империуму. – Вы выживете только благодаря мне, – напомнил он им. – А теперь готовь свой народ к благословенному дню. Скажи им, что уже близок миг. Тот, о котором ты так часто проповедовала. На обратном пути в Палатиум Трискеллиану несколько раз пришлось принимать лекарства, чтобы успокоить эмоции. Несмотря на то, что плоть являлась его специальностью, он признавал, что ее излишества необходимо сдерживать. Он бесстрастно каталогизировал разнообразные виды своих ощущений. Восторг, понятно, ведь выродки сделают то, что ему было от них нужно. А еще, подо всем этим, слабое течение страха. Возможно, завтра в районах Южного Разлома произойдет лишь слабое недовольное бормотание, и генерал-фабрикатор даже не сделает паузы в своих праздненствах. Как полагал Трискеллиан, эта эмоция была верной и уместной. Что вообще достигалось без риска? Он уверял себя, что у него на руках все карты – и против Бурзулема, и против червей из Конгрегации. Он уже проводил расчеты, час за часом, выставляя шансы так далеко в свою пользу, как только позволяли обстоятельства. И никому вообще не нужно об этом знать. Когда уляжется пыль после поистине запоминающегося Дня Вознесения, у него будет все. Унылый маленький мятеж Конгрегации продемонстрирует несостоятельность Бурзулема, а потом он, Трискеллиан, ворвется и спасет положение. Всеобщая хвала и одобрение, а также свеженазначенный временный генерал-фабрикатор. Возможно – будоражащая мысль – он мог бы даже устроить так, что Бурзулема ''убьют'', если тот окажется в опасной ситуации. Все было на своем месте. Он устранил все возможные шансы на ошибку. Так почему же ему так тревожно? У них с Кларесс был финальный разговор. После того, как она склонила свою лысую морщинистую голову и согласилась на все, сделала свой культ инструментом его личного вознесения, магус подняла взгляд, вперила в него желтоватые глаза и произнесла: – Но у нас должен быть наш защитник. – Что за защитник? – фыркнул Трискеллиан, думая о раздувшемся монстре, эксперименте Теслинга. – Ты знаешь ее, – шепнула магус. – Твоя рука помнит ее. И если напрячь память, это совсем чуть-чуть вывело его из равновесия. Ведь как могла эта женщина ''знать'', что произошло в зале аудиенций Бурзулема? ''Она псайкер? Это часть их генетики от ксеносов?'' Ему казалось, что он тщательно препарировал чужеродные составляющие крови пленников. Наверняка же он бы обнаружил какие-то намеки на… Впрочем, можно ли надежно определить такими средствами даже человека-псайкера? Да и в любом случае, немного провидения отдаленных событий ничего не меняло. – Ее ждет казнь, – сказал он старухе. – К этому моменту ее уже держат под ареной, вместе с прочими подношениями. К завтрашнему дню разжигают печь. С молитвами и обрядами. Огромные вереницы послушников раскачиваются взад-вперед на мостике, вливая благословленные масла и возлияния в озаренный красным зев, чтобы тот поглотил несовершенных в равной мере и святостью, и огнем. – Ее ждет восстание, – прошипела Кларесс. – Конгрегация последует туда, куда пойдет она. Они услышат ее песню мятежа в своей крови. Она нужна нам. Ты должен дать девочке средства освободить ее. – Кивок в сторону служащей. И разумеется, он не был ''должен'' что-либо ей давать. Он являлся хозяином положения. Не требовалось уступать, давая свои орудиям хоть малейшее преимущество. Но она посмотрела ему в глаза, и он кивнул, сочтя предложение неоспоримым, и выдал аварийные частоты стеклянных камер. Мелочь; она ничего не изменит. И все же, оглядываясь назад, внутри него остался червячок беспокойства от того, что в миг своего триумфа над ними он просто дал им желаемое, не колеблясь. Да и что, в самом деле, могла сделать эта девушка? Она была никем, слугой самого низкого уровня. Но когда он рассказывал ей то, что требовалось знать, Давиен смотрела на него не отсутствующим взглядом, уместным для чернорабочего. У него было неуютное ощущение, что в этой юной голове растет настоящий фанатизм, даже более сильный, чем у старой ведьмы. Великодушие, ободрил он себя, и все же продолжал волноваться весь остаток дороги до Палатиума.<br />
[[Категория:Warhammer 40,000]]
[[Категория:Империум]]
