Изменения

Что ж, полагаю, с началами так всегда и бывает.

Боги, я ненавидел Колхиду. Ненавидел ее жару, ненавидел пыль и вязкий пот. Я еще даже не успел узнать о существовании иных миров, а уже проклял богов за то, что они сотворили мой дом таким невыносимым. Религии не просто так процветают в пустыне – там больше нечем заниматься, кроме как раздумывать о невзгодах.

Обычно я сидел в тени дома своего отца, устроившись на корточках в окружении трепещущего воздуха, и поджидал удирающих от света скорпионов. Я ловил их голыми пальцами, поднимал и наблюдал, как они извиваются. Затем отрывал им ноги, одну за другой. Порой меня жалили, порой нет. Это была своего рода игра, пусть и не слишком хорошая. Однажды от укуса меня на месяц поразила лихорадка, от которой я лежал на циновке, кипя изнутри и трясясь в бреду. Я мог умереть. Впрочем, это меня не особенно заботило. Оправившись, я снова сидел все там же у входа и ждал, кто следующим пробежит в пределах досягаемости. Еще с тех пор я играл в одну и ту же игру: приблизься к угрозе и погляди, сколько сможешь продержаться, пока тебя не укусят.

Тогда я еще был ребенком. Вечно так продолжаться не могло.

И конечно же, в итоге я увидел своего пророка вблизи. Я смотрел, как он входит в ворота со своей армией раскосых верующих, и мгновенно понял, что это значит для меня. Он был большим скорпионом, и мне требовалось подобраться ближе.

Его сопровождал Кор Фаэрон. Этот ветхий куль кожи и эзотерических зелий лип к нему, словно вонь гниющей на солнце мясной нарезки. Я помню, как наши взгляды на миг встретились, когда эти двое триумфально шествовали через захваченный город, хотя полагаю, что он этого сейчас уже не вспомнит. Тогда я был никем, а он был всем. Я был червем в грязи, а он повелевал армиями фанатиков всего мира, стоял бок о бок с помазанником и впитывал отвергаемые тем восхваления.

И за это, за эту необъяснимую истину, как я часто говорил, да будут благословенны их многочисленные и переменчивые имена.

Итак, мы переходим к Давину, и перед последней варп-фазой я пребывал в таком предвкушении, что не спал четыре ночи.

– Еще увидимся, – сказал я, скрепляя уговор.

И за все это меня ненавидят.

Гор изуродовал меня, мой собственный примарх сбросил меня со счетов. Это могло бы стать поводом усомниться в себе сейчас, когда Терра находится на грани падения. Более слабую душу это могло бы заставить ретироваться, грызя себя за неудачу, даже когда последний оплот человечества наконец-то рухнет. Однако мой путь всегда был иным. Меня уже жалили прежде, и я всегда возвращаюсь за новой дозой яда. Я все тот же мальчишка в тенях Колхиды, который затягивает удавку и чувствует, как пульсирует его кровь.

На самом деле старые игры так и не кончились. Изменились лишь игроки.

Объяснять больше нечего. Если мне захочется, я могу шептать эти истины собственному покрытому письменами лицу, которое я теперь могу держать перед глазами в качестве единственной доступной мне аудитории. Изодранная плоть высохла, трескается и скоро распадется на части, но я храню ее, как прежде для этой же самой цели хранил зеркала.