Дурдок / Mad Dok (рассказ) (перевод Д41Т)

Другой перевод У этого произведения есть другой перевод. Он находится по ссылке: Мэддок / Mad Dok (рассказ) (перевод В.К.).

Перевод коллектива "Дети 41-го тысячелетия" Этот перевод был выполнен коллективом переводчиков "Дети 41-го тысячелетия". Их группа ВК находится здесь.

WARPFROG Гильдия Переводчиков Warhammer Дурдок / Mad Dok (рассказ) (перевод Д41Т)
Автор	Нэйт Кроули / Nate Crowley
Переводчик	Sidecrawler
Редактор	Григорий Аквинский, Татьяна Суслова, Larda Cheshko
Издательство	Black Library
Входит в сборник	Только война: Истории 41-го тысячелетия / Only War: Stories from the 41st Millennium
Год издания	2021
Подписаться на обновления	Telegram-канал
Обсудить	Telegram-чат
Скачать	EPUB, FB2, MOBI
Поддержать проект

Сюжетные связи
Предыдущая книга	Газгкулл Трака: Пророк Вааа!-йны / Ghazghkull Thraka: Prophet of the Waaagh!

I

Газгкулл Маг Урук Трака, Пророк Горка и Морка, в чьих следах от башмаков пылают миры, был мёртв.

Тут даже спорить было нечего, ибо его тело, разобранное на сотню кусков, висело на ржавых лесах высотой в подбородок таптуну. Но как раз в этом-то, по мнению дока Гротсника, ничего страшного и не было. Он вообще считал, что тот человек, Чёрная Грива, можно сказать, сделал ему одолжение, отпилив Газгкуллу башку. Тем более что док годами упрашивал босса разрешить снять её самому, твердя, что лучший способ исправить все косяки — это просто на денёк… отключить его и починить всё разом.

Но поскольку встречное предложение Газгкулла всегда содержало в себе ту же самую операцию с Гротсником (только без починки и сборки потом обратно, заметьте), док уже смирился, что такой шанс ему, наверное, никогда не представится.

Но тут явился Чёрная Грива со своей оравой клювастиков — хрясь, дзынь, вж-ж, бум, шмяк! — и вот пожалуйте: на руках у Гротсника чистый холст для долгожданного шедевра. Позволив уголкам редкой гостьи — ухмылки — расползтись по перетянутому шрамами и скобами лицу, док поднял взгляд на густой лес из цепей с развешанными кусками Пророка и похрустел пальцами в предвкушении.

Новые руки попались хорошие: очень ловкие, из личных запасов, пересадил он их себе только этим утром. И хотя они ещё малость не чувствовались под когтями из-за бочковой плесени и чесались там, где кровь не пробралась во все мёртвые уголки, Гротсник знал, что эти руки готовы творить чудеса.

А чудеса обязательно будут. Планы на переделку босса у него имелись грандиозные. Причём настолько грандиозные, что не влезали в голову целиком, а только кусок там, кусок здесь. Однако Гротсник не сомневался, что вдохновение укажет путь, стоит доку только взяться за скальпель. Так происходило всегда, когда он творил что-то по-настоящему великое.

Именно так, как случилось и в ту ночь много лет назад, когда он создал свою величайшую работу: в ту ночь, когда он впервые прооперировал орка, который впоследствии станет Газгкуллом Тракой. Под дырявой лоскутной крышей, в палатке из сквиговых шкур, всего лишь с ведром третьесортных инструментов Гротсник заставил всю Галактику всерьёз задуматься, на что способны орки на самом деле.

Ну, а теперь? Теперь он повторит свой успех. Только сделает ещё больше. И лучше. И с намно-ого более навороченным инструментом.

Внутри ферробетонного купола, который док занял под лабораторию, глубоко под здоровенным кофедеральным собором людишек, где завалили босса, хватало всякого чудного оборудования, чтобы вернуть к жизни кого угодно. Вдоль стен тянулись штабеля генераторов, по их открытым катушкам с треском бегали голубые искры разрядов. Целые ряды насосов и биореакторов пыхтели, шипели и булькали самыми разными жидкостями, на которые только док сумел наложить лапу. Но это были лишь цветочки: Гротсник годами тащил к себе любую аппаратуру, если хотя бы отдалённо казалось, что она может делать какие-нибудь интересные штуки, стоит к ней присоединить живое существо, а сейчас наконец-то нашёлся повод вытряхнуть всю коллекцию из закромов и поиграть. И вот каждые пару-тройку минут раздавался хлопок, и после шипящей вспышки грязно-жёлтого света на полу возникала новая груда ящиков, тилипортированная из чрева его медицинского фрегата на орбите.

Приготовил док и запасы разного мяса. В клетках, выставленных рядком, ждали своей очереди целые стаи всех необходимых в работе нормального лекаря сортов сквига, от сквигов-пузырей для переливания крови до сквигов с обвисшими мордами для пересадки кожи, а также несколько орав истеричных, визжащих сморчков. Под ними во втором ряду, похуже, сидела кучка отловленных клювастиков, лишённых глаз, челюстей и рук, чтобы не безобразничали. В общем-то Гротсник толком не знал, что с ними делать, поскольку в случае чего толку от их крови будет не больше, чем от мочи. Но, по крайней мере, найдётся в ком посверлить дырки, пока голова занята мыслями.

Ну и, конечно же, здесь был сам Газгкулл — точнее, его фрагменты.

Со всеми этими развешанными кругом кусками босса купол напоминал один из тех планиториев, которые устраивают меки людей для удовлетворения своих бессмысленных стараний узнать, как быстро всякие штуки в космосе вращаются. Куски бронированных хрящей казались зелёными планетами, которые задумчиво плывут вокруг массивной плиты в центре купола, где покоилась голова Газгкулла, глядевшая на Гротсника намного злее, чем положено мертвецу.

Тогда док, прихрамывая, подковылял к плите, пока его грудь не поравнялась с тёмно-зелёным утёсом лица Газгкулла. Полюбовался отражением пожелтевшего гребешка своих клыков на остекленевшей поверхности здорового глаза Пророка. Затем потыкал в этот глаз пальцем — просто потому, что мог. Лицо сохранило окровавленную гримасу ярости, но ничего не произошло.

Босс может злиться сколько угодно, дошло вдруг до Гротсника, и при этой мысли его губы растянулись в широченную счастливую ухмылку. Потому что прямо сейчас Газгкулл мёртв. Более того, он пациент дока. А пациентам во время операции право голоса не дают. Люди называют это медицинской неуходимостью. Одна из их редких удачных идей.

Гротсник провёл острым пальцем по паутине шрамов толщиной с верёвку, исчертившей шкуру пациента, и горделиво осклабился, видя, сколько из них оставлены его собственными лезвиями. Этот монстр — его. И всё-таки как ловко док сумел справиться, учитывая все обстоятельства. Ведь на каждый болт, вколоченный в босса за долгие годы, на каждый кровеносный сосуд, пришпиленный к другому сосуду, требовалось получать у Газгкулла особое разрешение. Приходилось хитрить и каждый творческий штрих наносить тайком. И всё-таки он создал настоящий шедевр.

Само собой, все младшие главари скажут, что босс — дело рук Горка и Морка. Вот только Гротсник ни разу не видел, чтобы тот или другой являлся к Газгкуллу с гаечным ключом в руках. Да, замысел, вполне возможно, принадлежал богам. Тут не поспоришь. Но всю работу-то делал Гротсник. Единственное, что Горк и Морк вложили в своего Пророка, помимо священного умения драть глотку и переть напролом, — это болтерный снаряд в череп от клювастиков. С остальным пришлось разбираться доку, и он творил настоящие чудеса. Но это была только тренировка перед той работой, что ждала его сейчас. И в ближайшие часы док наконец-то покажет Горку и его здоровенному близнецу-идиоту, насколько ещё он сумел улучшить их творение.

Гротсник даже рискнул представить, каких подвигов босс сумеет натворить в итоге, раз уж его создателю представилась возможность поиграть творческими мускулами в полную силу? Сколько ещё планет он утопит в войне и сделает пригодными для процветания орков? Док взглянул поверх лесов на каменный купол над головой и вообразил, как звёзды за ним одна за другой перекрашиваются в зелёный. Целая Галактика, завоёванная для орков Газгкуллом… и Гротсником тоже, если хорошо подумать.

А док подумал даже очень хорошо, пока не оказалось, что такую здоровенную мысль в голове не удержать. И раз уж он всё равно ухмылялся, то выразил её оглушительным взрывом безумного хохота, который наполнил купол так же основательно, как и его авторитет. Наконец-то, пусть и ненадолго, его медицинский гений мог разгуляться. Никаких богов, никаких военачальников — только Гротсник.

С таким настроем можно и начинать, решил док. Поэтому он выудил из-за пояса свой самый старый скальпель — инструмент, которым сделал первый надрез в ту ночь, когда был сотворён Газгкулл, — и наклонился, чтобы приступить к операции.

II

В тот самый момент, когда нож Гротсника был готов коснуться кожи, рядом с доком шлёпнулось на каменные плиты пола что-то тяжёлое и мокрое. Следом потянулась вязкая капель, окропляя левую сторону его тела, и, когда ручейки побежали по желобкам бугристой мускулатуры дока, довольная ухмылка Гротсника съёжилась в перекошенную злобой гримасу.

— Это он его уронил! — раздался чей-то писклявый голос сверху лесов. Однако Гротсника сейчас больше интересовало не кто уронил, а что уронили. Док опустил глаза на пол, где, как он и ожидал, судя по звуку удара, валялось лопнувшее сердце Газгкулла.

Точнее, сердце, которому предстояло стать сердцем Газгкулла.

Помимо кусков настоящего тела Пророка, развешанных по всему куполу, здесь хватало останков и других орков. Какие-то Гротсник копил годами, выкладывая на лёд всякий раз, когда приходилось оперировать пациента, слишком тупого, чтобы заметить отсутствие пары-тройки рёбер или почки. Другие, к изумлению дока, были пожертвованы добровольно, когда весть о том, что Пророк пал в бою, разлетелась по окопам Кронгара.

Именно таким путём ему и досталось это сердце. Исполинский, но простодушный Гофф, известный как Разозлился-Так-Что-Пытался-Подраться-Сам-С-Собой, пару дней назад явился в лабораторию и нырнул под притолоку с таким выражением лица, что Гротсник инстинктивно потянулся за цепным скальпелем. Док решил, что великан хочет ускорить работу через традиционные методы мотивации Гоффов. Но вместо этого громила просто отогнул с груди широченную пластину брони, затем сунул руку в рану от снаряда, которую та прикрывала, и с каким-то резиновым щелчком вырвал себе сердце. «Для босса», — промычал Гофф, протянув Гротснику орган, после чего рухнул на колени и отрубился.

«Первоклассное было сердце», — пожалел док, глядя, как на каменном полу дрожит разорванная масса. Раньше за такой орган он отдал бы половину своих инструментов. Однако теперь это сердце годилось только на корм сквигам, и вместо него, пожалуй, придётся приспособить топливный насос от грузавоза. Однако не успел Гротсник осознать охватившее его разочарование, как ему на смену явился гнев, и взгляд дока метнулся к мосткам в вышине на поиски виновника.

Долго искать не пришлось. Его взору предстала кучка испуганных гротов в грязных комбинезонах, и все они молча указывали пальцами друг на друга. За спиной у них потерянно раскачивалась взад-вперёд лебёдка, которая должна была донести сердце на место.

Гротсник обнаружил, что ему всё равно, кто из этих сопливых тварей выронил орган. Ему очень хотелось перестрелять всех, хотя бы для того, чтобы избежать их скучных взаимных обвинений. И в любой другой день он поступил бы именно так. Вообще-то его рука уже тянулась к пулялу на бедре, чтобы кого-нибудь прикончить. Однако приглушённый грохот, донёсшийся из-за купола, и посыпавшаяся с потолка струйка пыли остановили его руку, даже не дав как следует прицелиться. Потому что сегодня — не любой другой день.

Газгкулл, может, и пал в бою, но битва на этом не кончилась. Там, наверху, за пределами купола, сотни тысяч орков всё ещё отчаянно отбивались от Космических Волков Чёрной Гривы. Босса клювастиков основательно выпотрошили, пока он отпиливал голову Пророка, но, вместо того чтобы подбить бабки и жить дальше, его парни почему-то очень сильно огорчились.

И орки не побеждали.

В глубине души Гротсник даже начал задаваться вопросом, не проигрывают ли орки. К этому времени силы Газгкулла оказались уже целиком загнаны в подземелья под кофедеральным собором. Без выхода. И с каждым днём их загоняли всё глубже и глубже, к импровизированному командному бункеру и лаборатории дока в его центре. И хоть это звучало не по-божевски, Гротсник понимал, что если эта толпа психов в серых доспехах прорвётся вниз до того, как он успеет поставить босса снова на ноги, то всем им крышка.

— Возможно, у нас не будет и этого времени, — буркнул Гротсник сквозь стиснутые клыки, бросив взгляд на тяжёлые противовзрывные двери, отделяющие лабораторию от остальной части бункера. Когда он обустраивал это место, то надеялся, что за дверями ему найдётся немного тишины, которую можно будет заполнить музыкой работы, однако очень скоро его надежды пошли прахом. Из туннелей снаружи доносился несмолкаемый шум и гам, который становился громче с каждым часом, ведь сюда спускалось всё больше орков и они всё ближе и ближе подбирались к тому, чтобы нарушить Большое правило Газгкулла и затеять свалку.

Сейчас, судя по крикам и брани, Нахожу-Пули-Которые-Не-Терял, заместитель Газгкулла из Смерточерепов, которому полагалось командовать, пока босс «приходит в себя», был готов вот-вот наброситься с кулаками на Урзога, вождя Гоффов, который считал, что занимает ровно то же самое место.

Понятие номинального главы — как и мысль не драться, когда тебе захочется — придумал и ввёл Газгкулл. Обычно если боссу выносили хотя бы кусок мозга, то считалось, что ему конец, и в дело вступали следующие по размерам орки. То, что младшие боссы вообще ждут выздоровления Пророка, свидетельствовало, что он всё-таки настоящий, неохотно признал Гротсник.

Но вечно ждать они не станут. Так или иначе, обозлённые люди или ещё более обозлённые орки, но эту жалкую нору разнесут на куски. Если, конечно, Газгкулл не оживёт и не вернёт всё как было.

Работы предстоит много, и Гротсник это понимал слишком хорошо, чтобы позволить себе пристрелить парочку гротов. Вот чистейший пример того, что он называл прямолинейным мышлением и отчего чувствовал себя несчастным. Больше всего на свете он ненавидел, когда приходилось убеждать себя не делать того, что делать правильно. Начинаешь чувствовать себя… чужим. И вспоминаешь все кости, которые переломали тебе в юности, и все случаи, когда получал рубилом за то, что вёл себя не по-орочьи.

За эту вот привычку к прямолинейному мышлению на Урке его прозвали дурдоком Гротсником и относились к нему как к протухшему дерьму сквига. Но со временем, когда он стал старше и злее, у него развился настоящий талант к такой странной, небожевской хитрости. Он научился извлекать из неё пользу, и вскоре кости начали ломаться у других орков.

— Каво стрелять-то буш? — поинтересовался с лесов один из гротов, развеяв мрачный туман, окутавший мысли, и заставив дока ещё раз хмуро взглянуть наверх.

— Из вас — никого, — буркнул док, нащупав новый предел своей и без того чрезмерной ненависти к гротам, и выбросил из головы все мысли о лопнувшем сердце. — Слишком много работы. Но будь я на вашем месте — а я, слава Морку, не из вашего подлого и никчёмного племени, — кинулся бы на склад и поискал, из чего бы сварганить новое сердце для босса.

С этими словами Гротсник развернулся и зашагал обратно к голове Газгкулла, и только тихий скрежет клыков подсказывал, сколько ярости док заставил себя проглотить. Он только-только задумался, почему не слышит торопливого влажного шуршания стайки гротов, приступающих к работе, как раздался вопрос.

III

— А есть в этом реальный смысл, босс?

— Что ты сказал? — протянул Гротсник голосом, похожим на блеснувший во мраке кончик ножа, и замер как вкопанный.

— Ну… какой ща смысл вообще чё-то делать? — повторил голос. Звучал он пронзительно и гнусаво, чуть ли не издевательски — и, что хуже всего, в нём не слышалось и намёка на ужас. Гротсник развернулся к источнику звука, оскалив клыки и прищурив здоровый глаз, но обнаружил только… очередного грота. Не то чтобы он когда-нибудь утруждался раздачей своим санитарам настоящих имён, учитывая, как быстро они, как правило, сменялись, но конкретно этого он всегда звал Шмыгой — за тонкую нитку соплей, что вечно тянулась из хрящеватого длинного носа.

— Тебе придётся объяснить свои умозаключения, Шмыга, — произнёс Гротсник, не особо стараясь придержать руку, которая снова потянулась за пулялом.

— Рано или поздно этому месту крышка, — ответствовал грот, сунув в зубы жалкую самокрутку из грибных обрезков и прикурив от палки-искряшки. После чего подленько затянулся, пожал плечами и свои следующие слова произнёс сквозь жидкое облако вонючего бурого дыма: — И мы все знаем, что ты творишь чудеса, потому что постоянно об этом твердишь. Но… короче. Глянь на него, босс.

Двинув сломанной и вправленной на место челюстью, Шмыга опустил кончик самокрутки в сторону безмолвной громады разобранного Пророка и скорчил недоверчивую гримасу.

— Да будь у нас целый год на работу, — продолжил грот, — ты правда думаешь, что босс вернётся после такого?

Доку хотелось прорычать, что именно так он и думает. Но когда он это сделал, то обнаружил, что у него от шока отвисла челюсть, поэтому просто издал такой звук, как будто умирает от сильного и внезапного удара под дых.

Но шок был вызван не тем, как Шмыга разговаривал с ним, поскольку элементарное неуважение со стороны этих мелких «шестёрок» уже давно не удивляло дока. Как другие орки всегда смотрели на него свысока, так и гроты никогда не относились к нему с тем надлежащим откровенным ужасом, как к остальным оркам, сколько бы актов жестокости он ни совершал перед ними или над ними самими. Они как будто видели в нём всего лишь особо крупного, сильного и подлого грота.

Но, как бы его от такого отношения ни воротило, док, по крайней мере, к нему привык. Нет: Гротсника поразил, как удар миномётным стволом по лбу, тот факт, что Шмыга — с уважением или без — указал на важную вещь.

Каждый грот, вылезший из своей родильной дыры, умеет мыслить прямолинейно. Для них это естественно, и вот поэтому выказывать подобную черту характера для орка крайне зазорно. И одним своим коротким вопросом — «Есть в этом реальный смысл?» — Шмыга показал, почему конкретные орки так презирают здравый смысл. Потому что слишком прямолинейное мышление, если не соблюдать осторожность, может привести к самой неорочьей штуке на свете. Понятию настолько неуместному, что Гротсник знал его только под человеческим словом: смумнение.

И теперь, к ужасу дока, оно захлестнуло его с головой. И пока его взгляд метался по разбросанным пластинам брони, кускам мышц и конечностей, из которых в настоящее время состоял Газгкулл Трака, вождь из вождей и пророк двух богов, в нём всё больше и больше сквозило это самое смумнение. Оно текло настоящим потопом, и та глыба ярости, что копилась у него внутри, канула туда и растворилась бесследно. Затем, пока он так и пялился с отвисшей челюстью на вдруг показавшийся невыполнимым размах задачи, Шмыга продолжил:

— Ничё не выйдет, док. Клювастые уже на пороге, боссы вот-вот перегрызутся, а большой босс накрошен мелко. В нём крови нет. Нет… — Грот замахал руками, словно пытаясь ухватить такие большие слова, чтобы хватило описать свою мысль. — В нём нет Зелёного.

От этих слов даже во мраке смумнения Гротсник обрёл искру ярости. Потому что хоть он и считал богов идиотами, но это уже благохульство. Великое Зелёное — это ведь не только боги. Оно больше, чем все орки, гроты, сморчки и сквиги, вместе взятые, и никто, кроме Пророка, не вправе говорить, где есть Зелёное, а где — нет. Гротсник не особенно уважал всё, что выходило за рамки его ремесла, но за подобное был готов рвать глотки.

— Зоганый словоблуд! — гаркнул док, сделав шаг вперёд и вынудив Шмыгу отскочить на три назад. — Ты кем себя возомнил, чтобы говорить такое?

С бешено колотящимся сердцем и хищно расставив пальцы, отчего на запястьях с треском полопались швы, Гротсник почувствовал прилив орчества и двинулся вперёд, отбросив раздумья. С каждым шагом, который он делал по направлению к Шмыге, тень его уверенности росла, как крылья за плечами. И к тому времени, когда он схва-тил эту брызжущую слюной тварь за горло и поднял её в воздух, воскрешение Газгкулла уже казалось ему практически неизбежным.

— Что ты знаешь, помойная гнида! — прошипел док, свободной рукой выхватил из зубов Шмыги мятую самокрутку, сделал мощную затяжку и швырнул окурок на пол. — Думаешь, Гротснику такое не по зубам, да? Думаешь, повидал всё, на что он способен, за тот жалкий, вонючий пяток лет, что ты прожил на этом свете? Или ты забыл, грот, что однажды я уже вытаскивал босса из Великого Зелёного? Да никакого Газгкулла вообще бы не было, если бы я не вернул его к жизни ещё тогда, в палатке на Урке.

Шмыга скривил тонкие губы и обнажил гнилые клыки, пытаясь набрать в лёгкие побольше воздуха. И когда он заговорил, Гротсник не поверил своим ушам.

— Только это… ведь был… не ты? — пробулькал наглец. — Ты его… просто убил… на операции. А вернул его… Макари…

Шмыга тогда не умер по единственной причине: Гротсника слишком сильно обуяла ненависть к кое-кому другому. Макари. К тому гроту, который таскал для него тела на Урке. Точнее, к тому, во что превратился этот мерзавец на трупном дворе Гротсника, когда попытался отковырять адамантиевую пластину с черепа свежей неудачи дока. Потому что, будучи самым гротским гротом из всех, кто выбирался из родильной дыры, Макари стал… чем-то ещё.

Гротсник не знал, чем именно. Макари всегда настаивал, что он всего лишь махальщик флагом Пророка. Но дока не проведёшь. Он знал, что Газгкулл делил с Макари видения. Видения и секреты, и ещё какую-то странную, непостижимую связь, а ведь всё это должно было принадлежать Гротснику. Этот мелкий хрящ всегда стоял между Гротсником и его творением. И хотя док не мог этого доказать, но он готов был поклясться, что Макари даже беседовал с Газгкуллом: подталкивал его то тут, то там и вечно мешал Гротснику взять всё под контроль, и тогда бы Пророк уже точно стал непобедимым.

Махальщик погиб вместе с Газгкуллом во время заварухи, где Чёрная Грива одержал верх. Вот только Гротсника это не слишком успокоило, потому что Макари уже умирал и раньше — столько раз, что не сосчитать. Док однажды даже собственноручно его убил. Но мелкий говнюк каждый раз возвращался, хотя всем известно, что гроты и для одной-то жизни слишком никчёмные. Гротсник никак не мог взять этого в толк. А если он что и ненавидел на свете сильнее гротов, так это головоломки, с которыми не мог разобраться самостоятельно.

— Макари мёртв! — рявкнул Гротсник, запулив наглецом в батарею искрящихся конденсаторов. — Как и его имя! Он вор, и больше ничего. Понял? Это я вернул Газгкулла к жизни, а этот… проходимец просто случайно оказался в нужном месте.

— Да как скажешь, босс, — прохрипел Шмыга и сморщился, пытаясь сесть прямо. Гротсник сунулся к мелкому негоднику, намереваясь дать добавки. Но едва он сделал шаг, как ощутил на себе взгляды десятков слезящихся глаз-бусинок. Единственное, что гроты обожали больше, чем смотреть, как их соплеменники восстают против хозяев, — это смотреть, как их вколотят обратно, и похоже, что вся шобла Гротсниковых санитаров собралась поглазеть на зрелище.

У дока чесались кулаки, и вовсе не потому, что совсем недавно они принадлежали кому-то другому. Он знал, что Шмыга должен умереть. Но ещё он знал — откуда-то, — что именно на этом волоске висит будущее. Гротсник понимал, что сейчас есть возможность преподать, помимо всегда надёжного учения кулаками, ещё один урок, который может спасти Газгкулла, битву и всю Вааа!. Он ещё не знал как. Он даже не знал, что это за урок. Но док доверял своим мозгам достаточно, чтобы понимать, что те не стали бы ему сигнализировать просто так, без причины.

Что-то случится, если он просто начнёт говорить. Если… И похоже, всё сводилось именно к этому. Поведёт он себя как настоящий орк и размажет Шмыгу в лепёшку? Или останется дурдоком Гротсником?

— Слушайте сюда, вы, лужицы сквигового гноя! — заорал дурдок Гротсник, обводя взглядом гротов, собравшихся в тени безжизненной башки Газгкулла. — Вы будете работать как одержимые, пока не свалитесь с ног, все до единого. И знаете почему? Потому что я так сказал! Невозможное — это только то, что Гротсник ещё пока не сделал. А раз босс возвращается — и возвращать его буду я, — то в этом нет ничего невозможного. Ясно?

В темноте едва заметно замерцало: ватага озадаченных гротов лихорадочно переглядывалась. Но это не имело значения, потому что на этот раз даже Шмыге хватило ума прикусить язык.

— Но прежде чем мы приступим к работе, — добавил Гротсник, когда его мозг наконец-то разобрался, в чём заключается генеральный план, — я расскажу вам историю. Её я никому и никогда не рассказывал. Этого никто и никогда не видел, кроме ещё одного орка. И как только я закончу, вы начнёте надрывать свои зелёные как сопля задницы. Потому что знаете что? Газгкулл умирал ещё раз, после того первого случая. И тогда никакой Макари не путался под ногами. Я один вернул босса. А дело было так…

IV

Это случилось вскоре после того, как босс вторгся на Армагвидон во второй раз. Мы пробирались по дну океана к улью Темпестора огромным флотом подлодок. Само собой, я в курсе, что вы, мелюзга, тогда ещё даже спорами не были. Но вы ведь знаете, о чём я рассказываю, так ведь? Я видел ваши мелкие каракули, которые, по-вашему, я не смогу прочитать, в таких местах, куда я, по-вашему, не заглядываю. Вы ведёте свои жалкие… летомписи и поэтому прекрасно знаете, что там случилось. Точнее, думаете, что знаете.

О, и прежде чем хоть один из вас, мерзавцев, попытается возразить… Те подлодки — моя идея. О да, я в курсе, что все говорят: их придумал Оргамек. Но кто, по-вашему, вырастил Оргамеку мозги, а? И кто заставил их работать и не ссориться между собой? Вот именно. Гротсник. Так что всё, что он изобрёл, считается моей идеей по праву интеклетуальной собствести.

С другой стороны, я даже не против, что не мне ставят те подлодки в заслугу, потому что лучшей нашей работой на той войне их не назвать. Да, дело своё они сделали и не затонули. Две трети, во всяком случае. Но, клянусь окровавленными гвоздями в башмаках Горка, вы и представить себе не можете, каково было на борту этих штуковин.

Мы смастерили их из остовов человеческих танкеров в северных пустошах, наварили сверху брони, которую пустотные парни посреза́ли с корпусов крузеров на орбите, а затем сбросили прямо сквозь атмосферу. Штуки получились крепкие, без базару. Но дырявые, как шифровки у Кровавых Топоров, — в конце концов мы плюнули на попытки заварить все отверстия от пуль и просто позатыкали их железным хламом и замазали сквиговой смолой.

А ещё было жарко. Вам кумекалки не хватит, чтобы понять, но металл космолёта предназначен для работы в окружении кучи… ничего, так? А сунь его в океан — особенно в такой кипящий и густой, как на Армагвидоне, — ещё воткни один из мегареакторов Наздрега ему в задницу, и, по сути, получишь передвижную печь, набитую тысячами и тысячами орков. Мы в этих штуках варились заживо — куда ни пойди, везде по колено густой трюмной жижи, вся кожа в волдырях из-за утечек реактора, а из жратвы — только консервы из тех людей, кого удалось согнать и пустить на мясо в горячке, пока строили эти Морком посланные штуки.

Про сквигов я уже вообще молчу. Дело в том, что из-за неразберихи с первыми высадками половина орав Гоффских дредов, которых босс наметил для Большой лодочной атаки, оказалась на другом конце планеты, гадая, где же этот океан. И что же мы получили взамен? Целый авианосец, битком набитый ватагами зверохватов с их топающими, пердящими и кусачими сквигами. Мало того, поскольку у босса подлодка была самой большой, в итоге ему достались самые большие сквиги. Так что у нас добрую треть лодки занимал гигантский сарай, полный фабриками по производству дерьма размером с танк. Скажу просто: благоуханием такое назвать сложно, верно?

Короче. Я рассказываю вам всё это только для того, чтобы вы поняли, насколько мы все были… на взводе, после того как, казалось, целую вечность ползли по дну этого проклятого океана. Думаете, что видели орков, которые рвутся в бой? Если они не отсидели перед этим друг у друга на головах в тесной раскалённой банке, то считай, что не видели.

Там было так хреново, что не выдерживал даже Газгкулл. Не знаю, что на него так действовало: жара, или радиация, или яд, который я вводил ему в шею — хотел посмотреть, насколько он взбесится, — но головные боли у него всю дорогу становились только хуже и хуже. Дошло до того, что во время приступов он не слышал от богов вообще ни слова, они просто ревели ему прямо в мозг, заставляя босса биться в припадках так сильно, что на стенах оставались вмятины. Клянусь ухмылкой Горка, в итоге я даже отменил яд, чтобы босс случайно не пробил дыру в борту и не потопил нас.

Перед отплытием Пророк выбрался на смотровую башню флагманского корабля и поклялся перед всеми, что лично возглавит атаку, как только мы пересечём океан и высадимся на берег возле улья Темпестора. Услышав такое, все заорали и засвистели так, что нас, наверное, было слышно на той стороне всей этой жижи, в самом улье.

Но когда наконец настал день высадки, я поднялся в тронный отсек, чтобы проведать Газгкулла, и нашёл его в таком хреновом состоянии, какого я в жизни не видел. Он корчился и хрипел, и, наверное, не проходило и трёх сжатий сквига-таймера, как всё его тело схватывало столбняком и трясло, будто руку с дрелью у смертодреда. Ничего подобного я прежде не видел. С ядом определённо вышел перебор, но дело тут явно было не только в яде. Босса как будто кто-то схватил за голову и не отпускал.

Вообще говоря, я всегда уверен в своей работе. Особенно такой убойной, как Газгкулл. Я знал, какое воздействие босс может выдержать, потому что сам устраивал подобные эксперименты над его мозгами и даже делал соответствующие записи. Но сейчас, похоже, он наконец-то был на пределе. Один взгляд на босса в тот день сказал мне всё, что нужно было знать. По моему медицинскому мнению, Газгкулла прихватило конкретно, и единственная атака, какую он мог возглавить, — это башкой вперёд под воду.

Естественно, план у меня был. Я подумал, что можно немного ослабить давление в черепушке Газгкулла. На самом деле я точно знал, что можно, потому что всегда оставлял там пару излишне затянутых шурупов на случай, если потребуется повод покопаться у босса в голове. Скоро подходили сроки полной переборки всего думательного мяса, но я решил, что просто подрегулировать его по-быстрому хватит, чтобы босс успел толкнуть речь перед боем и продержался денёк. Так что я сказал Газгкуллу, что должен его прооперировать.

Но всё прошло не очень гладко. К счастью, босс пребывал в таком состоянии, что удар только задел меня вскользь, сломал мне левую руку, а затем вошёл на два клыка вглубь стальной стены. Однако я понимал, что не могу позволить такому пустяку помешать работе. Мне обязательно нужно было попасть внутрь этого черепа. Потому что иначе Газгкулл всё равно возглавит вторжение, а младшим боссам и трёх ударов по почкам не понадобится, дабы скумекать, что их Пророк спятил.

Короче… отчаянные времена, да? Что тут сделаешь? Ну, лично мне пришло в голову следующее. По-быстрому переведя дух, чтобы успокоиться, я сообщил боссу, что он ведёт себя как идиот и что ему нужна операция прямо здесь и сейчас.

Второй удар в меня не промазал. Точнее, не промазал бы. Но Газгкулл его так и не нанёс. Он бросился на меня, полный желания убивать, но замер как вкопанный, обмяк лицом и рухнул на палубу, словно мешок фарша пополам с наковальнями.

Смотреть, как он лежит там и даже не шелохнётся… Ну, в общем, я почти не мог на это смотреть. Глаза мои его видели, всё нормально, но мозг просто отказывался понимать. Вот так вот падать плашмя ни с того ни с сего? Такого с Газгкуллом просто… не случалось. Однако вот он, лежит плашмя. Честно говоря, вряд ли я до конца осознавал, что произошло. Как вот вы, мелюзга, не въехали бы, если бы, ну, не знаю, я вам заплатил за работу или что-то в этом роде.

Из-за того, насколько это ощущалось крышесносно, прошло немало времени, прежде чем я набрался смелости подойти и ткнуть босса. И, несмотря на все мои хирургические познания, какое-то время ничего, кроме как тыкать, мне и в голову не приходило. Потом всё-таки я оторвал лицо босса от пола и сразу пожалел об этом. Кровь текла у него из носа, ушей и уголка здорового глаза и даже сочилась из-под края черепной пластины. В общем, как эксперту по кровотечениям, ситуация подсказала мне всё, что нужно было знать. Пророк так разозлился, что, учитывая, в каком состоянии пребывала его голова, какая-то часть мозга просто… взорвалась.

Просто вот… оно самое. Взрыв мозга. И если он ещё не умер, когда упал на пол, то определённо успел отбросить концы, пока я соображал, что происходит.

Босс был мёртв. И можете себе представить, прямо в этот самый момент включились коробки-кричалки и как давай трубить по всей лодке сообщение от дозорных со смотровой башни. Увидели они цель, так? Едва различимый сквозь смог, на горизонте притаился, точно гнездо гнид посреди болота, сам улей Темпестора.

А это означало, что за то время, что вам потребуется, чтобы наполнить какой-нибудь из этих баков с лимфой, вся флотилия всплывёт из воды, выберется на прибрежные шлаковые наносы и начнёт размазывать человеческие укрепления, как башмак — земляную гниду. Когда это произойдёт, все до единого орки на всех до единой подлодках будут сидеть в трюмах, скандируя великую боевую кричалку, и ждать, когда Пророк поведёт их в бой. А ещё до этого, теперь, когда дозорные заметили улей, все будут думать, что босс сейчас явится в сборный отсек и толкнёт большую речь, чтобы накачать парней.

Только вот… у него взорвался мозг.

Однако паниковать было некогда. Я понимал, что нельзя терять ни секунды: надо работать не покладая рук, чтобы появилась хотя бы надежда оживить Пророка до того, как мы доберёмся до берега. А значит, кто-то должен заменить босса здесь, внизу, выиграв как можно больше времени. И я точно знал, кто именно.

«Дело плохо», — заметил Кусака, когда вскарабкался через люк в тронный отсек и увидел лежащего мёртвой колодой Газгкулла. Типичный Кусака.

Чудаки они, все эти Кровавые Топоры. Но Кусака — или Тактикус, как он тогда себя называл — превосходил их на голову. Он только что стал главным гнералом Кровавых Топоров на Армагвидоне, после того как пырнул заточкой своего предшественника во время рейда в тыл людей, но такого чудака я, пожалуй, ещё не встречал. Ему в самом деле нравится среди людей. Говорит, что как-то однажды даже сражался вместе с ними. В итоге всё равно их предал, заметьте. Но с какой стороны ни взгляни, жуткий он мерзавец.

К сожалению, мерзавец ещё и сообразительный вдобавок. А в тот момент и единственный орк на всей проклятой лодке, у которого, как я решил, есть шанс увидеть Газгкулла мёртвым и не рехнуться окончательно. Так что тогда ценнее его для меня никого на свете не было. Прямолинейное мышление, так? В общем, как только он въехал в ситуацию, я послал его вниз, туда, где Газгкулл должен был произнести речь, и велел сообразить какую-нибудь вескую причину для отсутствия босса.

Так что по крайней мере с одной проблемой мы разобрались. Позже я узнал, что именно выдумал Кусака, чтобы занять парней, и с неохотой признаю, что сочинил он просто шедевр. Он сказал, что Газгкулл ушёл с подлодки сразиться с каким-то морским чудовищем, потому что его достало сидеть взаперти под палубой. Ловкач даже взорвал пару мин возле самого корпуса, чтобы звучало так, будто там, в жиже, идёт бой. Этой маленькой хитростью Кусака выиграл мне уйму времени.

Вот только уйму, да не очень. Работая лихорадочно, как грот, пытающийся заделать брешь в загоне со сквигами-лицекусами, я вскрыл черепушку Газгкулла и разложил её по кусочкам на полу тронного отсека, всю дорогу опасаясь, как бы кто не вошёл. Что и говорить, условия для операции на головном мозге были жуткие: тусклое аварийное освещение, вонь от сквигов и прочее. Но очень быстро всё стало ещё хуже.

Когда подводные лодки, шедшие в авангарде флота, прорвали оборонительный периметр берегового вала, защитники улья подняли в воздух бомбардировщики и принялись забрасывать море вокруг нас глубинными бомбами. Надо заметить, что они стартовали слишком поздно, чтобы причинить серьёзный ущерб, поскольку субмарины мы всё-таки закатали в космический металл. По-моему, им удалось потопить всего пару десятков лодок, если я правильно помню. Но качка и постоянная тряска от зоганых взрывов подвергли серьёзной проверке моё умение работать с мелкими деталями. Почти на каждый кровеносный сосуд, который мне удавалось заделать в здоровенном перепутанном клубке Газгкуллова мозга, кажется, тут же вскрывался другой, когда какой-нибудь взрыв толкал меня под руку.

Однако недостаток точности я всегда компенсирую скоростью. Дело шло к успеху. И когда мы миновали бомбардировку, все разрывы в мозгу Пророка были заделаны. Я даже вдул туда пару раз полный рот своей собственной гениальной крови, чтобы ему было чем начать думать, когда я запущу его сердца.

И клянусь, при всей моей ненависти к обоим мерзавцам, только благодаря Горку и Морку я успел скрепить болтами череп босса всего за миг до того, как наш киль ударился о берег.

Потому что когда я говорю «берег», то лучше сказать «свалка». Там не было ни единой песчинки — только груды разбитых человеческих машин, изъеденных ржавчиной, и все щели забиты кусками шлака из литейных с побережья. Звук, с которым все эти зубья и острые края, словно когти сквиггота, рвали днище подлодки, создавал такое ощущение, будто ты застрял в турбине дакка-истребителя.

А когда субмарина целиком выскочила из воды и принялась пахать берег под собственным весом, я решил, что нас сейчас растрясёт окончательно. И не будь рядом здоровенного мёртвого груза в виде Газгкулла, чтобы держаться, меня бы разбило вдребезги о стены. Мрачная вышла поездочка. Знаете, иногда я спрашиваю себя, а сколько бы ещё орав смогло выбраться тогда на берег, додумайся мы прикрутить поручни в отсеках для парней.

Я не мог поверить, как долго мы катимся. Но, с другой стороны, корабль размером с небольшой город, который много дней пёр полным ходом на ядерной турбине, хочешь не хочешь, наберёт инерцию, так ведь? И всё же гравитация — это такая жёсткая зверюга, что даже орочьей технике её не пересилить. В конце концов с долгим и протяжным грохотом мы остановились, и после финального могучего стона металла и треска лопнувших центральных балок до кучи наступила тишина.

Одному Горку известно, сколько других подлодок распороло себя в лапшу, выбираясь из океана, или переломилось надвое под собственным весом, но я видел, как маленькие красные огоньки на стене тронного отсека загораются зелёным по мере того, как выжившие докладывают об успешной выброске, и, похоже, нас уцелело больше половины.

Неплохо, я знаю. Но это оказалось ненадолго. Тишину уже нарушил гул бомбардировщиков, которые разворачивались в море, чтобы пройтись по нам ещё раз. И на этот раз мы были лёгкой мишенью: жижи-то вокруг не осталось, чтобы под ней спрятаться.

Я слышал, как застрекотали зенитки на хвосте подлодки, но затем, одна за другой, снова умолкли — без сомнения, стрелки получали подзатыльники от начальства. Почему? Потому что Газгкулл сказал, что первым начнёт атаку! Так всё должно было идти, по мнению каждого орка во флоте, именно так боги даруют нам победу. И если из-за этого мы потеряем пару лишних субмарин, пока босс выбирает идеальный момент для удара, то значит, так надо.

В общем, всё было хорошо, вот только сердце босса не заводилось. Я попробовал сжимать его руками. Сначала попытался пустить запасное: тыкал в него тем концом перерезанного кабеля, который искрил. Честно говоря, я даже попробовал бить по нему гаечным ключом на всякий случай. Но эта зоганая штука просто торчала между рёбер босса, холодная и неподатливая, отказываясь даже дёрнуться разок.

Бомбы, конечно, уже падали. Но не бросать же дело. Поэтому, натянув увеличительные стёкла и зажав в зубах сквига-светляка, я просунул голову прямо в грудную клетку Пророка, чтобы осмотреть там всё как следует. Хотя бы отдохну от запаха сквигового дерьма.

Даже не знаю, что я ожидал там найти. Но так вышло, что мне повезло. Проблема на самом деле оказалась до глупости простой. Просветив светляком стенки главных кровеносных сосудов босса, я увидел, что самый большой из них, выходящий из сердца, напрочь закупорен. Я довольно долго, щурясь, рассматривал его, пытаясь понять, что бы это могло быть, но потом вспомнил, что пару дней назад ввёл Газгкуллу шприц с расплавленным пластеком. Предполагалось, что это лекарство от высыпаний на шее, которые я же и вызвал тампоном, смоченным в слитой из реактора охлаждающей жидкости, но на самом деле инъекция была сделана просто от злости. На мгновение я тогда почти пожалел о содеянном.

Особенно когда кто-то начал прорубаться сквозь стену.

Едва успев вытащить голову из босса, я увидел летящие искры и понял, что яркий бело-оранжевый квадрат, медленно очерчивающийся на внутренней поверхности корпуса, может означать только одно. Мы так долго собирались вторгнуться на берег, что эти зоганые люди решили вторгнуться в нас!

До этого момента я обдумывал кое-какой элегантный план, как прочистить кровеносные сосуды босса. Но его пришлось по-быстрому спустить в нужник: на хитроумные операции уже не оставалось времени. Понимая, что придётся положиться на интуицию, я отбросил всякое прямолинейное мышление и решил проблему, как любой нормальный орк.

«Вот это сгодится», — подумал я, заметив какой-то худосочный, весь в зарубках шест для знамени, торчащий из-за наплечника Газгкулла. Аккуратно отломив его, я снова заглянул во вскрытую грудную клетку босса, высунул язык между клыками, чтобы удобнее было целиться, и ткнул острым концом прямо в желудочкную арктерию.

Затем две вещи произошли одновременно. Сердце Газгкулла издало громкий булькающий хлопок, прочистив сосуд, и начало биться, а за спиной у меня послышался тяжкий лязг, и вырезанная часть корпуса свалилась внутрь. Весь отсек затянуло дымом, и мне пришлось орудовать заклёпочным пистолетом вслепую. В процессе я случайно всадил себе в руку два болта, но разрез закрыл и, сметая со шва большую часть грязи, ощутил, как под кожей мощно бьётся сердце босса.

Что было как раз кстати. Потому что в проломе стены нарисовались три здоровенных клювастика. Я так долго просидел под этим жалким, тусклым красным светом, что они показались мне просто чёрными силуэтами на фоне какой-то ослепительно белой стены. Но когда видишь клювастого, его ни с чем не спутаешь — эти широкие фальшивые плечи, эта крохотная головка, эти большие нелепые башмаки — всё выдаёт его с головой. Однако в тот момент это была не самая желанная картина на свете.

Помню, я, щурясь, смотрел в толстое дуло одного из их коротких пулял и пытался вспомнить, насколько хорошо клювастики видят сквозь дым, когда услышал его. Самый лучший голос в моей жизни, хотя он произнёс всего четыре слова.

— Гротсник, отойди-ка с дороги…

V

— Теперь-то понятно, — объяснил док, гордо выпятив грудь, — что дальше нас ждало ещё много битв. Но хотите знать лично моё мнение? Вот именно в тот момент мы выиграли сражение за улей Темпестора.

— Ага, — влез Шмыга с абсолютно равнодушным лицом, чем заслужил недовольный взгляд начальства. — Отличная история, босс. Только у меня один вопрос.

— О, я что-то упустил? — прошипел Гротсник, раздув ноздри и грозно возвышаясь над своей невозмутимой аудиторией.

— Всего одну штуку… Шест.

— Какой шест?

— Тот, которым ты починил сердце босса. Ты сказал, что это было какое-то знамя, так?

— Я… думаю, ты… ну да. — Док хмыкнул, застигнутый врасплох. — При чём тут знамя?

— А ты вообще помнишь, что… было на том знамени? Типа, картинка какая-то или что?

Док озадаченно крякнул, и его длинное, покрытое шрамами лицо скривилось в недоумении. Но затем, когда какая-то мелкая деталь встала на своё место, в недра водорослевых извилин его мозга пришло осознание. Единственный глаз Гротсника, сосредоточенно сощуренный в тлеющую алым вулканическую трещину, внезапно вспыхнул от изумления, а челюсть театрально отвисла, когда деталь, прежде казавшаяся такой мелочью, внезапно приобрела монументальное значение.

— Не то, случайно, знамя? — поинтересовался Шмыга и, мотнув своей мерзкой ниткой соплей поперёк ехидной ухмылочки, простёр лапку в сторону туловища Газгкулла, горным утёсом темнеющего в полумраке.

Там, в вышине, вкрученное в специальное гнездо в наплечнике босса, похожем на крепость, слабо поблёскивая в тех местах, где его мяли и дырявили бесконечные удары пуль, действительно торчало потрёпанное жестяное знамя. И на его бугристой поверхности, старательно перекопированный с сотен предыдущих копий, красовался рисунок, изначально сделанный собственной кровью Пророка ещё тогда, во дворе за медицинской палаткой Гротсника.

«Макари? Макари? Макари?»

Эхо этого проклятого имени гремело в голове у Гротсника, словно барабан, доносясь со всех сторон одновременно. «Всё, конец? — думал док, пока горькая правда ледяными каплями просачивалась внутрь черепа. — Я окончательно сдурел?»

Но Гротсник не сдурел окончательно. А если и сдурел, то имя, которое, ему слышалось, кто-то кричит снова и снова, было ни при чём. Потому что его повторял тот же самый, явно знакомый голос, чей ор уже некоторое время сопровождал работу Гротсника. Рявкал Пуля, где-то за дверью лаборатории. Аккомпанировали ему, и в самом деле, удары барабана. Ну или чего-то вроде барабана: влажный, глухой стук через секунду-две после каждого повторения ненавистного имени.

— Макари? — Бац! — Макари? — Бац! — Макари? — Бац!

И хотя в голове у Гротсника сейчас роилось множество других мыслей, он ни за что не пропустил бы мимо ушей свидетельство того, что кто-то делает что-то не так, и док презрительно цокнул клыками.

— Зоганый болван… — пробормотал он. — Пытается его отыскать, что ли? Пытается отыскать нового Макари. Держу пари, идёт по цепочке гротов и, когда они не откликаются, бьёт их по башке. — Док печально покачал головой и рассеянно достал из-за пояса гаечный ключ. — Неужели ему не хватает мозгов понять, что этого мелкого гадёныша всегда возвращала рука босса, а не одно только имя?

— У нас остались старые руки Пророка… — подсказал Шмыга, заговорщически кивая в сторону мусорного бака в задней части купола, заваленного кусками кожистой зелёной плоти. — Интересно, может, они ещё работают?

Орк Гротсник разинул пасть, чтобы обругать наглеца, обнажив клыки и выставив когти. Но дурдок Гротсник не сказал ничего, потому что занялся прямолинейным мышлением. Грот, несмотря на всё своё нахальство, говорил верно. Получалось, что у обоих случаев воскрешения Газгкулла имелся один общий фактор. А у нынешней попытки он отсутствовал. И несмотря на всю свою ненависть к Макари, док понимал — как учёный, если не как орк, — что его долг: потерпеть этого гадёныша ещё раз.

Он окинул грота Шмыгу долгим взглядом и прищурился. Есть ли тут какое-то сходство? Нет. Но это не важно: мелкий мерзавец всякий раз выглядел по-разному. Но вот замашки… Эта ехидная, самодовольная почтительность… О да, в этом отношении Шмыга уже почти его догнал. Из него выйдет идеальный подопытный.

Грот хотел что-то сказать, но не успел: орочья рука сквиго-ястребом метнулась вниз и вздёрнула его в воздух за рваное, сальное ухо.

— Поздравляю, Шмыга! — объявил дурдок Гротсник, и торжествующая ухмылка наконец-то снова утвердилась на его длинном лице. — Очень скоро ты станешь первопроходцем в совершенно новой области исследований вместе со мной. Предлагаю тебе начинать думать богоугодные мысли.

Затем док повернулся к остальным работавшим в лаборатории гротам, которые уже разочарованно расходились, когда стало ясно, что расправы больше не предвидится.

— А вы, мелюзга, — рявкнул Гротсник, и в его глазах засверкали отблески электрических разрядов на конденсаторах. — Тащите сюда старую руку босса и раму со шкивами номер три! Сейчас мы проведём небольшой эксперимент…

— И как это поможет? — пискнул из задних рядов очередной жалкий представитель этой никчёмной породы, пожав хилыми плечиками. — Вернуть Пророка всё равно невозможно.

— Глупый грот, — ухмыльнулся Гротсник, снова поднимая безумный взгляд к потолку и зелёным звёздам, что сияли, невидимые, за ним. — Да будет тебе известно, что невозможное — это только то, чего Великое Зелёное просто ещё не пожелало.