Его ужасный лик / His Terrible Visage (рассказ)

WARPFROG Гильдия Переводчиков Warhammer Его ужасный лик / His Terrible Visage (рассказ)
Автор	Гэри Клостер / Gary Kloster
Переводчик	Brenner
Издательство	Black Library
Входит в сборник	Восхождение / Uprising
Год издания	2020
Подписаться на обновления	Telegram-канал
Обсудить	Telegram-чат
Скачать	EPUB, FB2, MOBI
Поддержать проект

Свернувшись в своем гнезде из тряпья, Тиббет плотно прижимал к себе орудия покаяния. Искровой запальник, настолько старый, что выбитая на его боку имперская аквила практически стерлась, и кусок тонкой проволоки, конец которой был свернут в грубое подобие той же эмблемы двуглавого орла.

– Повелитель Человечества… – слова были знакомы Тиббету, но он никак не мог их выдавить из себя. Стиснув зубы, сжав кулаки, зажмурив глаза, он съежился, содрогаясь от горькой ярости. Бесполезный, глупый, невежа, неудачник, слабый, жалкий. Каждое из оскорблений, которое бросали ему Нечистокровные из-за своих ржавых масок, до сих пор эхом отдавалось в голове, и каждое слово причиняло больше боли, чем пинки и тумаки, с которыми бандиты затем прогнали его прочь.

Снова.

– Я не бесполезный! – прорычал Тиббет, перевернувшись. Слабые мускулы его щуплого тела туго натянулись на истощенном скелете. – Почему они этого не видят? Я же вижу!

И он действительно видел – красное, горячее, яркое за закрытыми веками. Его наполнял огонь, жаркий и готовый запылать. Огонь столь чистый, столь праведный… однако Нечистокровные этого не видели. Они служили кулаком дома Кавдор в этой сумрачной и зловонной части улья Примус, дом же Кавдор являлся орудием Золотого Трона, Повелителя Человечества. Нечистокровные были тверды в убеждениях и смертоносны, а Тиббет…

Тиббет содрогнулся, каждую его мышцу затрясло от напряжения. Он никто. Это ему внушали с рождения. Он никто, но он не бесполезен. Под грязью и лохмотьями, под хрупкой плотью и слабым разумом – он горел и был готов вверить этот святой огонь Нечистокровным, дому Кавдор, Повелителю. Он отдал бы его им, если бы только они его приняли.

– Они не видят. Ну так я им покажу.

Слова успокоили его. Заставили мускулы разжаться, позволить ему развернуться. Медленно, плавно Тиббет вновь приступил к ритуалу. Он щелкнул искровиком и грел проволоку в его пламени до тех пор, пока двуглавый орел не начал светиться – ярко, ярко, ярко. Тиббет вынул его из очистительного огня, а затем прижал к плоти своего предплечья. Сперва пришла боль – острая, идеальная, ясная – а следом и запах, смрад горящей плоти, который был таким знакомым, таким умиротворяющим.

– Повелитель Человечества, я опять подвел тебя, – Тиббет проговаривал слова ровно, пусть даже его тело подергивалось от боли. Он произносил их уже много раз. Маленькое клеймо, которое он поставил себе на кожу, было всего лишь одним из множества у него на руках, ногах, животе, груди… Столько отметин за такую короткую жизнь.

– Я подвел тебя, как подвожу всегда, – Тиббет сунул искровик и теплую проволоку обратно в свой пояс с набором потрепанных инструментов и ржавых клинков, после чего выкатился из кишащей вшами полости ячейки размером с гроб. Вокруг него простиралось место, имевшее среди мусорщиков название «Гробница»: обширный грубо высеченный купол, своды которого были испещрены сотами зловонных ячеек наподобие той, что он только что покинул. Все они были вытесаны в рокрите. По стенам и поперек купола тянулись канаты и истлевшие сети, чтобы к каждой из ячеек мог добраться любой, кто пожелает там передохнуть. Пол огромного нефа был слишком занят для сна – там были громадные кучи отходов, каждую из которых тщательно сортировали мусорщики вроде Тиббета. Свободное место оставалось только посередине, где возвышалась неотделанная пласталевая башня, обмотанная ржавой колючей лентой и утыканная мерцающими факелами. Логово Нечистокровных. Тиббет уставился на нее и надавил большим пальцем на новое клеймо, чувствуя привычную боль.

– Да послужит мое скудное покаяние напоминанием о моей недостойности и сподвигнет меня подводить тебя немного меньше, – выдохнул Тиббет, заканчивая молитву. Вокруг слышался шум, производимый тысячами людей, которые ели, спорили, сортировали мусор, храпели, но его глаза видели лишь пляску огней вокруг той башни.

– Я покажу им. Ради тебя, Повелитель Человечества. Я покажу им.

Тиббет провел рукой по холодной рябой поверхности одной из труб, тянувшихся вдоль узкого коридора. Там скопился конденсат, вязкие капли которого увлажнили пальцы, и он поднял, руку, чтобы облизнуть их. Ржавая вода утолила жажду, но не помогла против глодавшего его живот голода и не прочистила густую кашу, которой была забита голова. Как долго он уже пробыл здесь, ковыляя по тесным проходам, разрушенным факторумам и разбитым складам? Сложно было сказать, поскольку единственным мерилом течения времени для него служило постепенное заживление ожога на руке. Ему хотелось бы услышать выкованные из металлолома колокола, отбивавшие часы в Гробнице, но он находился далеко от их звука, далеко от крысиных тряпичных гнезд ячеек и горшков с грибами и трупной мукой. Он блуждал уже несколько дней, по спирали удаляясь от Гробницы, заходя все дальше и глубже, пока не оказался здесь, на краю территории дома Кавдор, в опасной близости к ядовитому сумраку подулья.

– Иди назад, – прошептал он самому себе. – Не могу. Не могу идти. Идти…

Нет. Пойти сейчас назад означало бы признать, что он потерпел неудачу. Тиббет провел столько времени, ища что-то – что-нибудь – с помощью чего он мог бы показать себя достойным перед бандитами в масках из Нечистокровных. Стаббер. Какую-нибудь броню. Огнемет… Во имя Его, огнемет! Однако везде, где он привык искать, ничего не было, только мусор, выброшенный из башен высоко, высоко наверху, бесполезный… как и он.

– Нет! – Тиббет ударил рукой по ржавой трубе, ободрав костяшки о шероховатый металл. Он не собирался возвращаться с пустыми руками. Огонь веры подпитывал его. Кое-как.

Спотыкаясь, Тиббет двинулся к концу коридора. Так далеко он прежде бывал всего один раз, вместе с еще несколькими мусорщиками. Они руководствовались слухами о неразведанных коридорах, но нашли только пустую комнату и запертую дверь. Впрочем, возможно, на сей раз он заметит что-нибудь, что они упустили. Однако комната выглядела так же, как он ее помнил – голая шестиугольная камера, скверно освещенная гудящей и мерцающей люмен-панелью. Из-за испорченной лампы тени здесь плясали и перемещались, но смотреть было не на что, исключая той закрытой двери: массивного пласталевого люка, который нельзя поцарапать топором или факелом. Тиббет яростно уставился на нее. Чего он ожидал? Что она окажется открыта исключительно ради него, а с той стороны будет ждать гора археотеха?

– Глупый, – прохрипел он. – Глупый и бесполезный.

Он уже начал отворачиваться, начал съеживаться, задыхаясь от слез, которые не намерен был лить, но затем остановился. Остановился и яростно обернулся. На ходу набирая большой сгусток слюны, Тиббет ворвался в комнату и, оказавшись достаточно близко, выплюнул его. Мерзкий комок блеснул в трепещущем свете и исчез в тени, лепившейся к низу люка.

Тени?

Тиббет моргнул и посмотрел на люк. Люмен над головой зажужжал, вспыхнул – и он увидел. Просвет внизу люка. Не тень. Проем. Которого там не было в его прошлый визит.

– Благословенно имя Его, – прошептал Тиббет и метнулся в узкий просвет. Оказавшись на той стороне, он тяжело приземлился на живот и залег без движения. Из-под полуоткрытого люка исходило лишь слабое прерывистое мерцание, которого едва хватало, чтобы увидеть, что это новое помещение очень походило на то, которое он только что покинул: шестиугольное и пустое. Люмен-панели наверху были темными и тусклыми, словно глаза покойника, а пол покрывал слой пыли. Но эта пыль… Она была потревожена, вся исхожена. Группа людей пробралась через открытый люк и обыскала комнату, а потом…

Тиббет всмотрелся во мрак. На другом конце помещения были две более глубоких тени – двери в угловых стенах напротив того люка, через который он вошел. Следы вели к обеим, петляя между ними в обе стороны, так что невозможно было сказать, куда ушли люди. Однако кто бы это ни был, они, очевидно, как-то открыли люк недавно и стали первыми, кто начал обследовать эту заброшенную часть улья за… столетия? Тысячелетия? Кто знает?

– Повелитель, благослови меня, – прошептал Тиббет. Ребенком он слышал в храмовом орфанариуме столько историй об открытиях вроде этого. Древние секции улья, давно позабытые и обнаруженные вновь, полные сокровищ и опасностей. Усталость и голод отступили. Это было именно то, что ему требовалось. Здесь, в этих забытых коридорах, он отыщет необходимое, чтобы проявить себя перед Нечистокровными. Тиббет упал на колени, готовый возопить молитву пречистому Императору, ниспославшему ему эту находку… и захлопнул рот.

Перед ним, утопая в тени возле пустой стены между двумя дверями, стоял краулер. Квадратная штука с массивными гусеницами, которая была нагружена припасами, примотанными сетью из плетеных шнуров и подобранной проволокой. Кто бы ни открыл это место, они оставили свое снаряжение, а это значило, что они еще здесь, еще поблизости. И могут в любой момент вернуться.

Тиббета накрыла паника. Он понятия не имел, кто тут, но знал одно – если его обнаружат, то убьют. Он оглядел комнату в поисках укрытия, но в ней не было ничего, кроме потревоженной пыли и люменов над головой. Он мог бы попробовать зайти в один из коридоров, но не представлял, где находятся другие исследователи. Те могли прямо сейчас быть в одном из них или в обоих. Но куда же тогда? Он не собирался пробираться обратно наружу, это место принадлежало ему. Тиббета привел сюда Он.

– Повелитель Человечества, – простонал он, запрокидывая голову в мольбе о помощи – и ему ответили. Наверху он увидел, что сломанные люмены прикручены к перекрестью металлических брусьев, и с одного из них свисает провод: толстый силовой кабель, болтающийся прямо над краулером.

Двигаясь быстро и тихо, Тиббет взобрался по сети, удерживавшей припасы на месте. Оказавшись наверху, он потянулся к кабелю, но тот висел прямо за пределами досягаемости кончиков пальцев. Тиббет прыгнул, но припасы под ним сдвинулись, и он промахнулся, с глухим стуком свалившись обратно на пол. Он с хрустом ударился локтем о камень, вспыхнула боль, но она не отвлекла его от шума, послышавшегося из коридора слева. Шаги, быстро приближающиеся, и за пустой дверью показалось зарево, которое становилось все ярче. Позабыв о боли, Тиббет метнулся на сложенное на краулере снаряжение. Забравшись наверх – свет делался все сильнее – он снова прыгнул к проводу и на сей раз поймал его. Он вскарабкался по массивному силовому кабелю, затаскивая себя в переплетение балок и кронштейнов наверху и, насколько мог, втиснул свое тщедушное тело за один из нерабочих люменов. Там он беззвучно повис, а комната под ним озарилась.

Из коридора появился мужчина, державший в одной руке фонарь, а в другой – автопистолет. На нем был разношерстный наряд из брони и грязной одежды, выбритую голову украшали татуировки в виде женщин и крыс, но никаких символов какого-либо дома. Наемник из числа подонков улья, и ладонь Тиббета легла на рукоять одного из его ножей. Опасный человек, но одиночка, и у него есть оружие, броня. Уже этого хватит, чтоб заставить Нечистокровных признать его. Тиббет наблюдал, как мужчина прохаживается, ищет, и выжидал, не пройдет ли тот прямо под ним. Однако вместо этого наемник остановился на другом конце комнаты и поднял фонарь, водя им по балкам, осматривая их. Тиббет вытащил клинок, готовясь к прыжку. Если он сможет выбить у мужчины фонарь…

– Воук!

Человек внизу дернулся и едва не выронил фонарь от звука раздавшегося женского голоса. Он уставился на противоположный конец комнаты, во второй проход, и Тиббет над ним тоже вгляделся, крепко стискивая край нерабочего люмена. Она вышла из другой двери – высокая женщина с короткими волосами, приглаженными вплотную к черепу. На ней была темная панцирная броня и очки, издавшие стрекот и щелканье, когда фонарь подонка осветил ее лицо. На толстой латунной цепи, которую она носила на шее, висел массивный медальон. Член гильдии, подумал Тиббет, переведя взгляд с медальона на игольную винтовку у нее в руках. Гильдия Железа.

– Ты чего это удумал, светить повсюду своим проклятым фонарем? – женщина вышла на середину помещения, и за ней появилось еще четверо подонков улья, все в броне и держащие дробовики, лазпистолеты или автоматы. – Я же велела тебе стоять неподвижно и наблюдать за этой дверью.

– Показалось, что я что-то услышал, Лу.

– Мда? – женщина из гильдии, Лу, хмуро посмотрела на него. – Уверен, что не искал, чего бы прикарманить, пока меня нет?

– Нет, конечно, – сказал Воук. – Я же не вор. – Подонок улыбнулся, демонстрируя полный рот хромированных заостренных зубов. – Ты получаешь свои трофеи, а я получаю свою долю, все по справедливости. Я сидел тут в темноте и наблюдал за дверью, в точности как ты мне сказала.

– В точности, как я тебе сказала. – Лу вперила взгляд в мужчину, и очки, прикрывавшие ее глаза, провернулись. Одна ее рука опустилась к поясу и простучала по висевшему там темному квадрату. На устройстве зарябили огоньки, а затем с другого конца комнаты донесся стенающий скрежет, и тяжелый пласталевый люк задвинулся.

Воук проследил за тем, как дверь закрывалась.

– Я думал, ты собиралась держать ее открытой. На случай, если этот твой чудо-ключ не захочет работать второй раз.

– Собиралась, – отозвалась Лу, – но мы нашли тут переплетение коридоров, которые нужно обследовать, и это займет время. Слишком много, чтобы оставлять дверь открытой с одним охранником, каким бы он ни был… послушным.

Воук попытался изобразить уязвленность, а остальные подонки улья зафыркали от смеха. Лу проигнорировала их и продолжила:

– Нам придется рискнуть насчет моего ключа. Неподалеку отсюда гнездо этих жалких падальщиков-кавдорцев. Если они обнаружат, что эта дверь открыта, то заполонят тут все, словно жуки-гнильцы.

– Бесполезные фанатики, – проворчал Воук. – Если покажутся, мы их растопчем.

– Я бы предпочла, чтобы вонь не пристала, – произнесла Лу. – Пошли, у нас есть работа.

Она зашагала по коридору, из которого вышла, и ее наемники направились за ней. Воук тоже шел следом, пока она его не окликнула:

– Воук, краулер.

Подонок насупился, но убрал пистолет в кобуру и взялся за ручки краулера. Пробормотав ругательство, он двинулся за боссом, волоча машину за собой.

Тиббет дождался, когда светильники померкли, и он остался в абсолютной темноте. Затем он откопал свой искровик и щелкал им, пока тот не зажегся, позволяя видеть при свете маленького огонька, после чего спрыгнул на пол. Он порылся в скудных пожитках у себя на поясе и нашел свою склянку с прометием. Оторвав от драной куртки полосу, Тиббет намотал ее на конец металлической монтировки и пропитал грязную тряпку горючим. Он запалил примитивный факел при помощи искровика, морща нос от запаха, но теперь у него было достаточно света для разведки.

– Бесполезные фанатики, – прорычал он. – Дом Кавдор не бесполезный. Я не бесполезный.

Слегка покачиваясь на ходу, все еще голодный, все еще усталый, все еще идущий Тиббет направился по другому коридору.

– Я им всем покажу.

– Что-то. Что-то будет, – шептал Тиббет самому себе. – Повелитель Человечества привел меня сюда. Тут не может быть пусто.

Он повторял эти слова раз за разом, пока, спотыкаясь, брел по очередному длинному залу, держа в одной руке плюющийся факел, а другую прижимая к неровной стене для опоры.

Он шел уже несколько часов, кружа по пустым коридорам, гулким комнатам и ничего не находя. Здесь не было никакого сокровища, никакого древнего археотеха.

Ничего.

Ему нужна была еда. Ему нужен был сон. Ему нужно было… Тиббет слегка повернул голову и уставился на пламя своего факела. Ему ничего не нужно. У него есть это. Огонь. Огонь внутри него. Огонь веры. Все, что ему нужно. Огонь. Вера. Тиббет протащил ногу еще на шаг вперед. Он что-нибудь найдет. Найдет…

В стене, на которую Тиббет опирался рукой, внезапно возник проем, и его качнуло в сторону. Путаясь в ногах, он попытался поймать равновесие, а затем осталась только пустота. Размахивая конечностями, он падал во мрак, рассекаемый бешено колышущимся светом факела. Потом он ударился оземь и полетел дальше, ударяясь оземь снова и снова. Он падал вниз по широкой лестнице, кувыркаясь и колотясь, пока его голова с хрустом не натолкнулась на край одной из ступеней, и на него не нахлынула темнота – сон, который было не под силу прогнать ни вере, ни огню.

Огонь.

Он мерцал перед Тиббетом, крошечный язычок пламени плясал, плавал в луже крови. Такой яркий. Такой яркий. Тиббет долго глядел на него, наблюдя за его танцем и не обращая внимания на сильную боль в голове, в теле. Боль – это боль, а огонь чист, и чистота – это хорошо. Чистота являлась тем, чего ему никогда не суждено было обрести, чистота не бесполезна…

Огонек зашипел и затрещал, и Тиббет закашлялся. От кашля показалось, будто голова раскалывается, и он вынужден был закрыть глаза. В темноте боль стала нарастать, пытаясь поглотить его, но Тиббет удерживал в голове образ огня. Пусть боль и хотела, чтобы он свернулся клубочком и снова потерялся во мраке, однако огонь все еще горел, и Тиббет заставил себя открыть глаза. Пламя шипело перед ним, танцуя в луже крови, которая собралась вокруг головы Тиббета. Оно рассекало тьму ровно настолько, чтобы был виден гладкий темный пол – и сапог. Тиббет моргнул, а затем запрокинул голову назад.

Он глядел на статую человека в броне. Броне, какой Тиббету еще никогда прежде не доводилось видеть. Она полностью прикрывала человека, тяжелые плиты, высеченные из темного камня, облегали массивное могучее тело. На каждой детали доспеха были искусно вырезаны кабели и провода, которые змеились и струились по поверхности сложными и прекрасными маршрутами. Практически казалось, будто они образуют символы, похожие на те надписи, что Тиббет порой видел на подобранных им вещах, но эти символы… они были красивы, и Тиббету впервые захотелось уметь читать, чтобы понять их.

Кого же изображала эта статуя? Кого-то чрезвычайно значимого, коль скоро он носил такую броню. Тиббет посмотрел на голову изваяния, но лицо было закрыто, оно таилось за темным куском чего-то, блестевшего в скудном свете синевато-черным цветом – чего-то, натекшего поверх головы статуи, словно воск, и полностью спрятавшего ее черты. Впрочем, это был не воск. Тиббет не знал в точности, из чего образовался этот кусок – что за металл понемногу копился годами, скрывая лицо – однако такое его учили опознавать благочестивые хранители храмового орфанариума, наставлявшие его и прочих детей в секретах сбора мусора. Они сказали Тиббету, что если он найдет металл такого цвета, невероятно твердый, невероятно плотный, то должен немедленно об этом сообщить. Это было сокровище, ценившееся превыше всего остального мусора. И здесь оно сформировало безупречную маску на лице носителя этого поразительного доспеха, кем бы тот ни был.

Лежа на полу, голодный, исступленный, терзаемый болью Тиббет поднял глаза на статую и ее драгоценную маску – и понял. Понял с чистой, абсолютной уверенностью. Это был Он. Повелитель Человечества, Император Золотого Трона. Его величие было изваяно в камне, а Его безупречный, ужасный лик скрывался за покровом столь же неисчислимо ценным, сколь и нерушимым.

Тиббет приподнялся и встал на колени. Статуя нависала над ним, прекрасная, безукоризненная. В металлической маске блеснуло отражение огонька, и Тиббет почувствовал, что дрожит. Священное изваяние Повелителя Человечества, пребывавшее в тайне на протяжении тысячелетий. Тиббет поднял руку и стер с глаз кровь и слезы. Вот. Это всем покажет.

– Благодарю тебя, – выдохнул он и склонил голову. Когда он вновь открыл глаза, то не смог взглянуть на статую. Она подавляла его. Вместо этого он посмотрел на черные стены, где были высечены простые угловатые письмена обычного текста – Тиббет не мог их прочесть, но он был уверен, что это слова молитв.

– Благодарю тебя, – повторил он и отвернулся. Позади него высился длинный лестничный пролет, с которого он свалился. Придется проследить обратный путь, отыскать какой-то обход той запертой двери, потом убедить Нечистокровных последовать за ним сюда…

Это не имело значения. Его привели в это место не просто так. Он отыщет дорогу назад. Тиббет попытался встать, но мрачная комната завертелась вокруг него, и он опять упал на колени. Но это было правильно. В подобном святом месте надлежало стоять на коленях. Оставив испорченный факел, он пополз вверх по ступеням. Каменные кромки впивались в голени, но он полз, пока не добрался до верха. Там он позволил себе остановиться и снова посмотреть на крошечный огонек, мерцавший у подножия статуи.

Это было прекрасно. Самое прекрасное, что он когда-либо видел.

Ему пришлось заставить себя развернуться и опять начать ползти, и тогда вспыхнул свет – резкий и белый, от которого он заморгал, глядя на женщину в темной броне, стоявшую над ним и смотревшую на него из-под стрекочущих и щелкающих очков.

– Кавдорское отребье, – вздохнула она и пнула Тиббета в подбородок, от чего того подбросило и швырнуло обратно вниз по лестнице. Падение, сопровождавшееся грохотом и хрустом, вновь завершилось темнотой.

– Осторожно, чтоб тебя!

– Да он тонну весит!

– Это ты его хотел вниз тащить, не распаковав!

– А это ты…

– Заткнитесь.

Последний голос врезался в перепалку и прекратил ее. Стискивая зубы, чтобы не застонать, Тиббет всего на щелочку приоткрыл один глаз. В него ударил свет, резкий и слепящий, и пришлось опять зажмуриться. Пребывая во тьме, он чувствовал боль, тяжелую, словно одеяло. Голова, руки, ноги, ребра… Во имя Него, ребра казались пучком переломанных палок. Каждый раз, когда он делал вдох, сколотые концы скребли по легким. Однако Тиббет заставил себя молчать и снова открыл глаз.

Он лежал сбоку в комнате со статуей, теперь уже ярко освещенной люменами, которые расставляла пара подонков. Еще четверо, включая Воука, понемногу спускали по лестнице на пол краулер с оборудованием. Гильдийка, Лу, сама неподвижная как камень, стояла перед ними и глядела на статую. Нет. На маску на статуе. Ее очки были сдвинуты на лоб, и она водила карими глазами по морщинистым наплывам на металле, словно читая в закрученных узорах свое будущее.

Когда краулер с лязгом поставили на пол рядом с ней, она, наконец, пошевелилась и повернула голову, поглядев на своих наемников.

– Доставайте пилу. Если я срежу голову, получим весь массив.

– Нет. – Сперва Тиббет прошептал это слово, и они даже его не заметили, начав стягивать сеть с краулера. – Нет! – произнес он громче и попытался подняться на ноги. Попытался и потерпел неудачу, поскольку его сломанные ребра буквально завопили. Однако он привлек к себе внимание.

– Лу! – Воук отступил от краулера, вынимая пистолет. – Твой жук-гнилец еще живой.

Подонок подошел к Тиббету и перевернул того на спину носком ботинка.

– Хочешь, я это исправлю? – татуированный мужчина направил оружие в лицо Тиббету.

– Нет, – гильдийка бросила на него взгляд, о чем-то раздумывая. Кожа вокруг ее глаз, защищенная очками от грязи и света, была гораздо менее смуглой. Из-за этого казалось, будто она смотрит на Тиббета из-за маски. – Я хочу поговорить с ним попозже. Насчет того, как он сюда попал.

Воук, стоявший над Тиббетом спиной к Лу, нахмурился, и его палец слегка напрягся на спусковом крючке.

– Свяжи его.

Распоряжение Лу было четким, и Воук помешкал всего мгновение, после чего убрал пушку в кобуру. Наемник извлек из кармана какие-то стяжки и крепко перемотал Тиббету лодыжки. Завел руки мусорщика тому за спину, от чего Тиббет судорожно вдохнул, и связал запястья.

– Не создавай мне проблем, парень, – проворчал Воук. – Не то заставлю тебя пожалеть, что та лестница тебя не прикончила.

Тиббет проигнорировал его и уставился на женщину.

– Вы не можете ее трогать, – прохрипел он. – Эта статуя священна. Вы не можете!

– Эта статуя? – женщина перевела взгляд с Тиббета на статую и обратно. – Ты же… – Она покачала головой. – Нет. Клянусь Троном, нет ведь. – Лу рассмеялась и надвинула очки обратно. – Кавдорцы, вы действительно такие тупые, как во всех шутках про ваш дом. Не знаю, что за хреновиной ты считаешь свою находку, но я скажу тебе, что это. Мой билет в шпиль настолько высокий, что мне больше никогда не придется чуять запах подобных тебе.

– Она не твоя! Это Он! Она Его! – закричал Тиббет, но Лу отвернулась и направилась к краулеру, чтобы помочь с разбором инструментов. Воук покачал головой.

– Бесполезный фанатик, – подонок пнул его в плечо, перекатив к груде щебня у обвалившейся стены зала. – Вспомни, что я сказал, и заткнись.

– Нельзя… – судорожно выдохнул Тиббет, но больше не смог сказать ничего. Его тело выло от боли. Несмотря на это, он шевельнулся, пытаясь отвернуть голову от камня и увидеть, что они делают, но ему удалось лишь немного сдвинуться. Он видел щебень, мерцание света, ботинки, часть краулера… мерцание света. Тиббет повернул голову еще немного. Вот оно. Остатки его факела – горящая тряпка, намотанная на скользкую от крови монтировку и все еще достаточно горячая, чтобы испускать свет. Один из подонков отбросил ее с дороги.

– Повелитель Человечества, я опять подвел тебя, – прошептал Тиббет, а затем начал двигаться, как можно тише переползая вперед.

– Я подвел тебя, как подвожу всегда, – он добрался до импровизированного факела и перевернулся, оказавшись лицом к Лу и ее наемникам. Те вскрывали ящики, распаковывая инструмент. Потянувшись назад, Тиббет поискал жар и обнаружил его, когда обжег предплечье о монтировку. Он стал менять позу, сдвигаясь, пока связанные запястья не оказались рядом с самым горячим местом, какое он сумел найти.

– Да послужит мое скудное покаяние напоминанием о моей недостойности и сподвигнет меня подводить тебя немного меньше, – прошептал Тиббет и прижал запястья к источнику жара. Он почувствовал боль от прикосновения паляще-горячего металла к коже, почувствовал, как его тело пытается отдернуться, но он уже обжигался прежде, так много раз. Он стиснул зубы и заставил руки оставаться неподвижными, терпеть боль и ожоги, пока обмотанная вокруг запястий стяжка нагревалась и размягчалась. Тиббет скрежетал зубами, но удерживал руки на месте… пока не ощутил, что путы на них слабеют.

Он рывком развел руки, и стяжки лопнули. Тиббет прижал покрытые волдырями запястья к холодному камню пола, шипя от боли и неотрывно глядя на Лу. Та стояла к нему спиной, трогая статую, водя своими нечистыми руками по каменным плечам и пытаясь определить, где нужно резать. Остальные ее наемники занимались подготовкой пилы, не обращая внимания на Тиббета, и он перевел взгляд на краулер. Там были инструменты и пайки, вода и лекарства… Среди лекарств должны найтись стимуляторы.

Тиббет начал двигаться со всей осторожностью, какую позволяли сломанные ребра. Он извлек из своего пояса резак и рассек путы на лодыжках. Затем он заскользил к краулеру, следя за наемниками. Те наблюдали за Лу, которая поднимала увесистую пилу, осматривая острозубое лезвие. Ее необходимо было остановить до того, как она начнет осквернение. Духовные страдания заслонили муки тела, и Тиббет двигался вперед. Он добрался до аптечки и нашел в ней склянку со стимулятором. Прижав ее к шее, он ощутил слегка болезненный укус. Какое-то мгновение ничего не происходило, а потом вокруг места укола разгорелся жар. Жар, нараставший и распространявшийся, обращающийся в пламя, которое промчалось по телу, выжигая боль в пепел, а усталость – в дым, после чего унеслось прочь, и Тиббет почувствовал себя чистым. Горячим. Праведным.

Он услышал, как позади завизжала пила, и потянулся вниз за киркой, лежавшей на груде припасов, но затем остановился. Нет. Рядом с тяжелым инструментом лежало что-то еще, нечто с баком, шлангом, из закопченной стали. Огнемет.

«Император подаст, – сказал он себе. Лу шагнула к статуе, занося пилу. – И я не буду бесполезен». С лязгом отпихнув кирку с дороги, он схватил огнемет.

– Эй!

Услышав возглас, Тиббет крутанулся на месте. Один из наемников несся к нему, замахиваясь массивным гаечным ключом и метя в голову. Тиббет нырнул вниз и распростерся. Под воздействием стимулятора все двигалось медленно, так что, пока мужчина отводил руку назад для повторного удара, у Тиббета было полно времени, чтобы поднять огнемет. Чтобы злобно улыбнуться при виде того, как у человека расширились глаза, когда тот понял, что у него в руках.

– Огонь Его горит во мне, – произнес Тиббет и нажал на спуск.

Наружу ударил поток пламени, попавший подонку в грудь. Мужчина завопил, когда огонь окутал его, с ревом покрыв броню, обугливая лицо и руки. Тиббет чувствовал, как жар, яростный и голодный, сушит ему глаза, скручивает брови, ресницы, волосы, опаляет кожу на лице, но ему было все равно. Подвывая и хохоча, он не стал убирать палец со спуска и описал струей пламени пологую дугу, накрыв еще двоих наемников. Те с воплями повалились наземь, а еще двое нырнули в сторону.

Один из них, Воук, бросился вбок, помчавшись вверх по лестнице и пытаясь вытащить оружие. Тиббет вскинул огнемет, чтобы перехватить его, но что-то врезалось ему в ногу, заставив пошатнуться. Пуля, но боль от попадания была приглушенной и далекой. Уклоняясь, он отпустил спуск и на сей раз услышал треск автомата. Второй подонок, полуприсевший за изваянием, поднял пистолет и еще раз выстрелил в Тиббета. Заряд ударил в пол рядом с головой того, и каменные осколки посекли Тиббету лицо, едва не попав в глаза. Тиббет перекатился, вскинул огнемет и помедлил. Наемник прятался за статуей. Пистолет снова протрещал, и Тиббет почувствовал, как пуля с визгом пронеслась мимо уха. Он за статуей – но статуя ведь сделана из камня, а ее лицо защищено металлом. Что страшного в огне для Повелителя Человечества?

Тиббет рванул спуск ровно в тот момент, когда подонок снова выстрелил. Он почувствовал, как пуля по касательной задела руку, словно клеймо, но не дрогнул. Огонь окатил статую, обогнул ее – и наемник с воплем повалился назад. Он упал, катаясь по полу и дымясь, присоединившись к четырем остальным, которых уже очистил Тиббет. Тот уже оборачивался посмотреть, не сможет ли он попасть по Воуку, прежде чем мужчина доберется до верха лестницы, когда что-то полетело на него по дуге. Тиббет дернулся и вскинул огнемет как раз вовремя, так что горячая сталь перехватила опускавшуюся пилу, которой на него замахнулась Лу.

– Проклятый кавдорский отброс! – Гильдийка вдавила крутящееся лезвие в сталь, и зубья вошли вглубь, искря и раздирая. – Тупой грязный фанатик!

Пила перерезала ствол огнемета, и Тиббет ушел в перекат, едва уклонившись от лезвия, которое врезалось в пол там, где только что находилась его грудь. Он докатился до основания статуи и остановился. Приподнялся, пытаясь встать, но нога его не держала – хоть со стимулятором, хоть без него. В итоге он оказался на коленях рядом со смердящим, все еще горящим и подергивающимся трупом последнего убитого им подонка, выставив перед собой огнемет.

Лу посмотрела на него, и ее очки застрекотали. Она подняла руку и сдвинула их вверх, моргая рассерженными и усталыми глазами.

– Готов умереть за эту глупую штуку, мальчишка? Что ж, я тоже, – она вскинула пилу и начала приближаться к нему, не обращая внимания на испорченный огнемет. – Торговля и деньги – моя религия с самого рождения, и за эту находку я куплю себе единственный рай, какой знаю. Вот что я тебе скажу. Можешь умереть за свое дело, а я убью тебя во имя своего. – Она нажала на активатор пилы, и лезвие зажужжало. – И мы оба отправимся в рай.

– Ты не сможешь, – проговорил Тиббет сиплым от дыма и стимулятора голосом.

Лу натянуто улыбнулась и зашагала вперед, рассекая пилой воздух.

– Ну так останови меня, бесполезный ты кусок…

Остаток фразы оборвался, когда Тиббет вдавил спуск огнемета. Сломанное оружие не плюнуло пламенем. Однако из раскуроченного ствола хлестнула струя жидкого горючего. Вязкое вещество брызнуло на лицо Лу, словно кровь, и она с проклятием вскинула руку, чтобы прикрыть незащищенные глаза.

– Нет, – произнес Тиббет тем же ровным голосом, каким читал свою литанию. Затем он потянулся назад между ногами статуи, стараясь не касаться камня, схватил фрагмент все еще горящего трупа, оторвал его, практически не чувствуя боли, и швырнул в женщину из Гильдии Железа. – Не бесполезный, – сказал он, когда топливо на ней вспыхнуло, и она с воплем выронила пилу, упала и стала кататься по полу. Пламя лизало ее, пока она не затихла и не замерла.

Пуля пробила переднюю часть его правого бедра, пройдя насквозь и оставив две кровавых дырки. Руки были обожжены, особенно правая, которая покрылась волдырями, покраснела и сочилась жидкостью. Ребра терлись друг о друга при каждом вдохе, на коже пестрели синяки. Лицо было порезано, а скальп рассечен, из-за чего в волосах оказалось полно крови, которая стала густой и липкой.

Ничего из этого не доставляло боли. Ничего из этого не имело значения.

Статуя была в безопасности. И Повелитель Человечества подал ему.

Тиббет собрал свое имущество. Автопистолет и игольная винтовка. Два хороших клинка. Некоторое количество пайковых батончиков и воды в бутылках. Очки Лу, пусть даже одна из линз треснула от жара. Вторая продолжала исправно работать, позволяя ему видеть в темноте. Ключ, который дал гильдийке возможность открыть запертую дверь. И все стимуляторы, какие он сумел найти.

Он еще раз преклонил колени перед статуей. На задней стороне ее шеи он обнаружил засечку: единственную отметину, которую Лу смогла на ней оставить – крошечный, но явный признак неудачи Тиббета. Однако он принес свое покаяние.

Тиббет прошептал молитвы и поковылял прочь.

Воука он обнаружил в шестиугольной комнате, где тот прятался среди балок, пытаясь устроить ему засаду. Тиббет опустошил в подонка автоматный магазин, открыл дверь, насколько та подалась, и вышел наружу.

– Здесь, – Тиббет указал на дверь впереди. – Он здесь.

Старейший Нечистокровных, человек в маске из ржавого железа и потрескавшегося разноцветного стекла, поглядел на него покрасневшими желтушными глазами.

– Изображение Его? Статуя Владыки Людей?

– Как я вам и говорил. – Тиббет покачнулся, но устоял. Он прохромал всю обратную дорогу до нефа мусорщиков, вкалывая себе дозу стимулятора всякий раз, когда мир начинал меркнуть или боль становилась слишком сильной. Добрался до башни в центре и предстал перед бандитами, которые до этого отвергли его. Но на сей раз… на сей раз они увидели огонь в его глазах.

Или же пушки у него на бедрах.

Как бы то ни было, они выслушали его. Привели к остальным, которые выслушали его. А потом они привели его к их предводителю, после чего все происходило очень быстро, и вот теперь он был здесь вместе со Старейшим и всей группировкой Нечистокровных в масках.

Очень жаль, что они забрали у него стимуляторы.

Старейший кивнул, и двое бандитов разом вошли в комнату. Спустя минуту они свистом оповестили, что все чисто, и Старейший последовал за ними, взяв с собой Тиббета. Они вошли в зал, все еще ярко освещенный люменами гильдийки и все еще воняющий дымом и горелым мясом. Тиббет наблюдал за старейшим, и его тело трясло. Все принятые им стимуляторы выветрились, и боль с усталостью вернулись, прихватив с собой тошноту и головокружение от злоупотребления медикаментами. Спуск по лестнице дался ему нелегко, и к концу он уже едва мог стоять. Однако никто не предложил ему помощи. Они не собирались этого делать, пока он и впрямь не станет одним из них. Но единственное, что имело значение – движение глаз старика, который перевел взгляд с одного трупа на другой и с краулера, нагруженного припасами, на безмолвно стоявшее перед ним изваяние. Прекрасное и совершенное.

– Видите? – произнес Тиббет. – Да?

Старейший молча глядел на статую. Его глаза проследили высеченные за ней слова, затем прошлись по толстому куску металла, закрывавшему лицо. Узловатая рука, покрытая ожогами и шрамами, вытянулась и легла на плечо Тиббета.

– Я вижу, брат Тиббет. Я вижу.

Его рука надавила, и Тиббет упал на колени, а Старейший опустился рядом с ним. По всему залу остальные Нечистокровные тоже преклонили колени.

– Я вижу великий дар, что ты принес нам. Несравненное благословение для нашей группы и для нашего дома. И я вижу нового брата, – старейшина потянулся под драный плащ, покрывавший его броню, извлек оттуда маску, маску из ржавых и разбитых цепей, и водрузил ее на голову Тиббета.

Новоиспеченный член банды ощутил, как она прижалась к порезам на его лице и к синякам, ощутил на коже теплую кровь из раны на скальпе, вновь открывшейся от нажима, и мир вокруг него закачался, темнея и кружа голову; но пока чернота приближалась, он продержался достаточно долго, чтобы услышать те слова, которых жаждал:

– Я вижу тебя, Тиббет из Нечистокровных.

А потом все пропало.

– Он мертв? – Старейший пристально поглядел на последнего новобранца, лежавшего лицом вниз в растекавшейся луже крови.

– Не, – произнес медикэ, опустившийся на колени рядом с мальчиком. – Вырубился от стимуляторов и в шоке, но если займемся им, то, возможно, выживет.

– Тогда займитесь им, – Старейший посмотрел на статую и вырезанные за ней письмена. Охранники рядом с ним следили, как он проговаривает слова. Они перевели нервные взгляды глаз под масками с него на изваяние. В конце концов, один из них подал голос:

– Господин? Это… Это действительно… Он?

– Не будь идиотом, – сказал Старейший. – Думаешь, кто-то станет оставлять изображение Императора в такой дыре? Это памятник какому-то долбаному Ван Саару тысячелетней давности, поставленный по поводу победы в войне за территорию, одержанной над тремя другими домами, одним из которых был наш.

– Ооо, – отозвался охранник. – Проклятье. А этот бесполезный идиот ему молился.

– Дитя, – произнес Старейший, поманив его поближе. Когда охранник сделал шаг к нему, Старейший с силой ударил его кулаком в горло. Тот в корчах повалился на пол.

– Слушайте меня. Вы все. – Старейший обвел взглядом Нечистокровных по всему залу. – Тиббет ошибался. Он был неправ. Он был невежественен. Но он не был бесполезен. Почему?

– Ну, он нашел нам всю эту добычу, – сказал один.

– И этот новый район для обследования, – предположил другой.

– И это! – Старейший хлопнул по маске, скрывавшей лицо статуи. – Самый большой кусок вулканического адаманторита, какой когда-либо видел любой из нас!

Старейший посмотрел на мальчика, скрючившегося на полу у его ног.

– Он сделал все это. Но еще он показал нам, в чем истинная сила дома Кавдор. Наша вера. Пускай у нас нет брони, как у дома Ван Саар, или размеров, как у дома Голиаф, или рудников, как у дома Орлок. Но у нас есть вера, и через веру мы обретаем свою силу и эту силу обращаем на то, чтобы сжигать всех остальных. Мы сжигаем их и побеждаем, какова бы ни была цена. Вы понимаете?

Они ответили криками, высоко поднимая пушки и клинки, и он с гордостью кивнул.

– А теперь берите это снаряжение, снесите статую, а потом раздробите куски в пыль. После того, как отдадите мне этот адаманторит.

Они снова закричали и принялись хватать буры и пилы, молоты и кирки.

Человек, которого ударил Старейший, уже садился, потирая горло.

– Но что, – прохрипел он, – мы скажем ему?

Он кивнул на Тиббета.

Старейший пожал плечами и устроился на ступенях, наблюдая за работой своих людей.

– Мы скажем ему, что пути Императора неисповедимы и что он может взять в арсенале огнемет. Это все, что ему на самом деле нужно для счастья.