Игра света / A Trick of the Light (рассказ)

Игра света / A Trick of the Light (рассказ)
Автор	Джош Рейнольдс / Josh Reynolds
Переводчик	AzureBestia
Издательство	Black Library
Предыдущая книга	Нет
Следующая книга	Lukas Trickster
Год издания	2017
Подписаться на обновления	Telegram-канал
Обсудить	Telegram-чат
Экспортировать	EPUB, FB2, MOBI
Поддержать проект

Лукас устал.

Изнеможение стало самой сутью его существования. Яд усталости разливался по его венам, заставляя его двигаться все медленнее и медленнее. Не раз и не два он спотыкался и с трудом удерживал равновесие, поскальзываясь на льду. Его ступни и ладони стерлись и кровоточили в тех местах, где еще не онемели.

Болело все.

Холод и напряжение были не единственными тому причинами. Та боль, что терзала его сильнее остальной, пряталась глубже, в недрах его души. Внутренности как будто сворачивало в узел – словно что-то пыталось вырваться наружу.

Едва уловимый вздох сорвался с губ Лукаса вместе с рычанием, а за рычанием последовал смех. Смех покружил вокруг, словно птица-падальщик, прежде чем превратиться в страдальческое хихиканье.

Болело все.

Лукас посмотрел на свои ладони, чтобы убедиться, что это все еще его ладони. Они были больше и крепче тех, что он помнил. Красные пятна – некоторые из них были шерстью, а не кровью, – покрывали его обнаженные руки. Он сжал кулаки, и кожа на костяшках пальцев полопалась, словно подтаявший лед. Что-то внутри него перевернулось, поменяло позу, увеличилось в размере. Лукаса захлестнула тошнота.

Он споткнулся и рухнул на одно колено, съежившись от ветра, налетевшего с севера. Мороз пронзил его тело, задевая каждый нерв. Теперь его кожа была плотнее, но стылый ветер впивался в нее, словно змеиные зубы. Теперь его глаза могли видеть дальше, но веки покрылись инеем. Теперь его легкие были больше, но они были полны холода.

И все же внутри него полыхало пламя.

«Канис хеликс» – так они это называли, те жрецы из великой горы. Но он знал, что это все-таки была кровь богов. В него впустили злобного рыжего волка, поглощавшего его изнутри и наполняющего его пустую оболочку своей силой.

Тело Лукаса снова пронзила боль, когда его позвоночник перестроился.

– Щелк, хрусть, хлоп, – пробурчал он, передразнивая звук костей, меняющих свою форму. Его челюсть перекосилась, и что-то похожее на стон вырвалось из нее вместе со смехом. Оно отражалось от каждого камня до тех пор, пока и стон, и смех не поглотила бескрайняя белая пустота, окружавшая Лукаса со всех сторон.

Пустыня, в которой его бросили, была ледяным лабиринтом, где иногда встречались каменные выступы. Пустыня, заметаемая метелью, затянутая ледяной дымкой и пробирающим до костей морозом. Плотный мелкий лед проседал под ногами, ломаясь и разваливаясь. Высоко вверху могучие деревья теснились на острых клыках скал, прочерчивая границу между небом и землей. А за этой границей лежали великие горы Асахейма. И в самом их сердце Клык, величайший из всех, тянулся в море вечной ночи, где плавали звезды, словно кинжал, направленный в брюхо неба.

– Ну или это просто слюна, капающая с морды Звездного Волка, – пробормотал Лукас.

Пальцы пронзила боль. Опустив глаза, Лукас удивленно хмыкнул. Изогнутые костяные шипы прорезались на концах его пальцев. Это было что-то новенькое. Лукас засмеялся и вздрогнул, обхватив себя своими свежеотросшими когтями.

Смеяться было больно. Но Лукас все равно смеялся, выталкивая из себя звуки. Смех был оружием. Его единственным оружием. Лед, холод, боги и их жрецы, даже самое его племя – все они желали Лукасу смерти. Он почти умер в день своего рождения, когда его вытащили из разрезанной утробы матери, посиневшего и молчащего. Отец тогда уже почти было бросил его в волны, но мать, даже умирающая, была яростнее волчицы, чьи лапы никогда не касались на палубы рейдерского корабля. И так маленький Лукас выжил. Он вырос, научившись истинной жизни у сломанного отца, у мертвой матери, и у племени, которое столь мало заботилось о своих членах.

И все же Лукас смеялся. Ветер выл, а он смеялся.

Он заставил себя подняться на ноги, и холод ударил по его коже, пытаясь победить его, заставить склониться. Этот мир, его люди и его боги всегда желали заставить его склонить голову.

А вместо этого Лукас смеялся.

А когда он больше не смог смеяться, он упал. Он устал. Он хотел, чтобы это все закончилось – так или иначе. Он сел на корточки, пережидая. Шорох его последних движений откликнулся эхом, удвоился, заполнив всю окружающую пустоту. Лукас обернулся, глядя в ту сторону, откуда он пришел. Проделанный им путь легко прослеживался, его глубокие следы испортили снежный покров. По телу Лукаса струился пот, наполняя воздух его запахом. Его следы были слишком заметны. Даже слепой мог напасть на них.

– Я знаю, что ты здесь, – негромко проговорил Лукас.

«Знаю-знаю-здесь-здесь», – откликнулось эхо. Оно смешалось со стихающим эхом его смеха, как будто что-то где-то сочло его положение забавным.

– Поспеши, мальчик. Поспеши, пока они не настигли тебя.

Лукас обернулся, прислушиваясь. В вое ветра слышалось множество голосов, но этот был знаком ему. Он помотал головой.

– Проваливай, Квельдульв. Ты мертв.

– Разве я выгляжу мертвым, парень? Вставай, нам предстоит пройти еще много лиг, и это мясо само себя не понесет. Давай, давай!

Лукас стер иней с ресниц. Квельдульв был таким, каким он его помнил – высоким, среброволосым, с бородой лопатой и хаубергом из драконьей шкуры. Квельдульв, на лице которого были шрамы от когтей троллей. Квельдульв, которого исполосовал на части блик света и оставил его останки валяться красной дорожкой на белом снегу. Призрак присел на корточки, кровь из ран растекалась под его ногами. Квельдульв усмехнулся. Кость показалась сквозь его рваные лохмотья его щек.

– Вот так, парень. Поднимай его. – Измазанный в запекшейся крови палец указал в сторону. На льду лежал лось, от него все еще поднимался пар.

– Бери его на плечи и пойдем. Остальные ждут.

Лукас вспомнил этого лося. Он вспомнил, как они вместе с Квельдульвом и остальными выслеживали его по северному ветру, пока луна не поднялась три раза. Они шли по каплям и пятнам крови на снегу.

– Он заставил нас побегать, парень, но ничто не может уйти от нас, – сказал Квельдульв. – Вставай давай. Племени нужно мясо. Нельзя заставлять их голодать, мальчик, даже если они иногда и бросают в тебя камни.

– Ты никогда не кидал в меня камни.

– Нет. Но я подумывал об этом. Вставай.

Лукас заставил себя подняться на ноги. Квельдульв был прав. Племя нуждалось в мясе. Они надеялись на охотников. Этот сезон выдался для них плохим – море кусок за куском проглотило их остров, когда погода изменилась и вода поднялась. Никто не знал, насколько сильно изменится ландшафт, когда наступит следующий сезон, и твердость земли была обманчивой. Рано или поздно неумолимое море сделает свое дело.

Детство Лукаса прошло на борту корабля, на котором его племя бороздило стылые воды. Это было дикое, порожденное морем существование – изматывающее, смертельно скучное, нарушаемое лишь минутами лютого страха. Когда они наконец нашли кусок скалы, который могли бы назвать своим, мало что изменилось. Они лишь сменили тварей с множеством щупалец на ледяных троллей, а смерть в воде – на смерть от голода. Во всем этом чувствовалась некая ирония. Лукас рано научился смеяться и смеялся часто. Остальные не понимали его. Они не улавливали юмора.

– Мы так отчаянно сражались – и ради чего? – спросил Лукас. – Ради куска камня, который рано или поздно утонет в море и утащит нас всех с собой, вот что.

Он огляделся. Лось исчез, как и Квельдульв.

– Вас тут и не было, – проговорил Лукас. Ему хотелось выть. Квельдульв был мертв. Они все были мертвы. Их всех убила игра света, и только он один остался, чтобы рассказать об этом.

И это была самая жестокая шутка из всех. Потому что никто никогда не услышит рассказа Лукаса, а если и услышит, то не поверит ему. Он рассказывал слишком много баек и слишком много хвастался, чтобы кто-то теперь поверил в то, что он говорит. Лукас Лживый Язык. Сын ведьмы и просоленного трупа. Годный только на то, чтобы тащить в постель женщин, избегать работы и быть битым камнями.

– Не такая уж и плохая жизнь, – пробормотал он, отчасти надеясь, что Квельдув вернется, чтобы сказать ему, как он ошибается.

Так и не дождавшись ответа, Лукас помотал головой и поднялся на ноги. Единственным звуком был хруст снега. Эхо странно и неохотно повторяло его – «хрум-хрум»… Как будто кто-то наступал на тень Лукаса. Его подмывало обернуться, но ему не хотелось, чтобы Квельдульв снова начал орать на него. Племя рассчитывало на них. Им нужно было мясо. Скоро наступит время Огня и Льда, и им нужно будет уходить и искать место повыше, спасаясь от наступающей воды.

Но вот только племя уже ушло. И Квельдульв был мертв. Прошло несколько месяцев с тех пор, как погибли остальные. Это были месяцы сезона поднимающихся вод, когда лед таял и моря становились больше. Лукас сжал руками голову, пытаясь привести мысли в порядок, понять, что из них было его воспоминаниями, а что происходило сейчас. Волк внутри него зарычал. Для зверей любой день был сегодняшним.

– Но я-то не зверь, а? – пробормотал Лукас. – Пока еще.

Он сжал пальцы сильнее, царапая голову до крови. Боль помогала. Она проясняла мысли.

Он вспомнил, кто он и где он. Он вспомнил, зачем он здесь. Это была проверка его способностей. Второе испытание Моркаи, великого двуглавого волка, что сторожит врата в подземный мир. Небесные Воины испытывали Лукаса. Проверяли, достоин ли он места в их рядах. И поэтому они запустили волка в его нутро и вышвырнули в пустоши Асахейма, чтобы посмотреть, не прогрызет ли зверь себе путь наружу сквозь его плоть.

– Тех, кого канис хеликс не убивает, она изменяет навеки, – сказал грубый голос, похожий на грохот волн, бьющих по обшивке корабля. Над Лукасом склонился Небесный Воин, выше самого Квельдульва и втрое шире его, в льдисто-серых латах и плотных одеждах из волчьего меха. Его доспех был инкрустирован костяными амулетами и рунными камнями, и каждый из них потрескивал от неописуемой силы. Лицо его было словно вырезано из дерева, со вставленными желтыми камешками вместо глаз, осуждающе смотрящими на Лукаса.

– На твоих следах тень.

Лукас посмотрел себе под ноги, глядя на свою тень.

– Да я уж вижу.

– Нет, ты не видишь. Твой разум силен, хоть твое тело и хило. Но что может противопоставить сила внутреннему пламени? Вот для чего нас пробудили. Пойдешь ли ты дальше своей дорогой или будешь съеден?

– А кто тебя просил натравливать эту штуку? – выплюнул Лукас. Его челюсть откликнулась болью. Он чувствовал, как кости искривляются и утолщаются. Его зубы разделились и вытянулись в клыки. Он закрыл глаза, пытаясь успокоить поднимающийся изнутри жар.

– Я был бы вполне счастлив умереть на льду, – сказал он.

Рунический жрец нахмурился и оперся на посох. Руны, выгравированные на нем по всей длине, сияли, словно тысячи крохотных звезд.

– Это не тебе решать.

Лукас остановился и оглянулся.

– А вот тут ты ошибаешься. Я смогу здесь умереть, если захочу.

Рунический жрец не ответил. Его здесь больше не было – если только он вообще здесь был.

Лукас поскреб лицо когтями, подавляя острое желание просто… сесть. Сесть и ждать.

– Шаг за шагом смерть придет ко всем, – пробормотал он, повторяя присказку Квельдульва.

Большим пессимистом был этот Квельдульв, но теперь Лукасу было, что ему возразить. Он посмотрел на вытянутую скалу далеко на горизонте. Это был Клык. Неужели его мучители наблюдали за ним? Лукасу ничего так сильно не хотелось, как напакостить им как следует, показав всю глупость их попыток навязать ему какие-то требования.

– Я вот просто сяду тут и замерзну, – заявил он. – И если я вам так нужен – приходите и забирайте.

Пустая угроза. Они не придут. По большому счету, им наплевать. По крайней мере, старый волк достаточно понятно это объяснил.

Мысли о руническом жреце заставили его усмехнуться еще раз. Этот мрачный древний старик с горящими глазами заставил Лукаса захотеть двигаться дальше, хотя бы для того, чтобы плюнуть в его старое лицо. Разум Лукаса затопили воспоминания, словно старые шрамы снова открылись. Он вспомнил, как лежал на снегу, как из глубоких ран хлестала кровь, как мысли замедлялись, погружаясь в пучину смерти.

Все пошло не так. С того момента, когда они отправились в путь, их преследовали неудачи. Лось оказался сильнее, чем их стрелы, и им пришлось плестись за ним по тающему льду и дальше, в дикие края. Они и пошли, а что еще им оставалось делать? Они проследили его вплоть до места его смерти только для того, чтобы выяснить, что другой охотник опередил их. И этот охотник не намерен был делиться.

Эгиль погиб первым. Он был убит в тот момент, когда они нашли тушу, его крики резко оборвались, и снег проглотил его. Остальные последовали за ним, один за другим, до тех пор, пока не остался один Лукас, все еще барахтавшийся, бегущий на юг, к воображаемой безопасности под защитой племени. Убийца следовал за ним попятам несколько дней, дыша ему в спину, словно его собственная тень, пока, наконец, он не ударил – и Лукас не ударил в ответ. Он поклялся любым богам, которые могут услышать его клятву, что сдерет со зверя шкуру, если они одарят его достаточной силой. Его кровь и кровь той твари перемешалась со снегом, пока они сражались, и она убежала, оставив Лукаса валяться на земле. От боли тот не мог даже пошевелиться – то ли что-то сломалось внутри него, то ли вырвалось с положенных мест.

Это была бы хорошая смерть. Не такая, какую ему бы хотелось, но все равно неплохая. Достойный уход из жизни, если бы его никто не увидел. Но его увидели. Кое-кто наблюдал за ними с самого начала и до конца, со смерти Эгиля до боя Лукаса с тем чудовищем. Лукас лежал на снегу, и жизнь покидала его тело, когда он ощутил, как по земле пробежала дрожь. Сквозь вой метели послышался хруст камней и снега – чьи-то тяжелые шаги приближались к нему. Шаги принадлежали чему-то большому и черному, словно осколок ночи принял облик живого существа.

Алые горящие глаза уставились на лежащего на земле Лукаса. Алые глаза, смотрящие из глазниц шлема из металла и кости, из шлема, похожего на оскаленную волчью морду. Перчатка из черного металла потянулась вниз и подхватила изломанное тело Лукаса, невзирая на его слабые протесты.

Избирающий Достойных явился по его душу.

– Ты мог выбрать любого из них, – сказал Лукас, глядя на снег, – а вместо этого забрал меня. Ты, наверное, чувствовуешь себя большим дураком. По крайней мере, сейчас.

Словно в ответ на его слова, поднялся ветер и обжег его кожу. Ледяные иголки вонзались в его глаза, лишали его дыхания. Его тень от садящегося солнца растянулась на долгие лиги, и на мгновение ему почудилось, что у него две тени. Он прислушался к вою ветра, собственному дыханию и отголоскам его собственных шагов.

Хрум-хрум…

– Почему ты остановился, Лукас? – прошипела Гуннхильда, так близко, что тот едва не выпрыгнул из собственной кожи.

Ее лицо было красным от холода и загрубевшим от ветра. Ее глаза были широко распахнуты. Она боялась. Они все боялись, хотя Лукас был единственным, кому хватало сил это признать. Он смеялся над этим, но остальным было не смешно. Они не понимали, что в этом веселого.

– Я слышу его, – проговорил Лукас, – оно позади нас.

– Оно уже не первый день держится позади нас. Мы должны двигаться дальше, – решительно ответила Гуннхильда. Она всегда была решительной, за что бы ни бралась. Более старые и более милые его сердцу воспоминания выскользнули на поверхность, и Лукас отогнал их. Сейчас было не время для этого.

– Если бы только мы могли видеть его…

– Продолжай идти. – Гуннхильда ухватила его за одну из кос и потянула за собой. – Мы должны идти дальше, или мы закончим так же, как закончили Квельдульв и остальные. Этот бесов блик заберет и нас следом за ними.

Лукас посмотрел на нее, пытаясь сфокусировать взгляд. На ее шкурах была кровь. На ее лице была кровь. Она была повсюду. Гуннхильда все еще что-то говорила, но Лукас не мог расслышать ее сквозь вой ветра. Но он слышал эхо своих шагов, и он слышал свою вторую тень.

Когда Лукас оглянулся, Гуннхильды позади уже не было. Он уже собрался позвать ее, совсем как тогда, в прошлый раз. И, как и в прошлый раз, это было бы тщетно. Проклятый отблеск никого не оставил в живых. Всех их утащили и уничтожили. Всех, кроме Лукаса.

Почему он один остался в живых?

Что-то невидимое зарычало, и Лукас оглянулся. Его сердце – сердца? – стучало и билось об ребра, словно дикий зверь в клетке. Звук, кажется, раздавался за его спиной, а может быть, и за много миль отсюда. Бешеная ярость забурлила внутри него, дикая, неукротимая. Он огляделся, рассматривая окружающую его белизну, выискивая вторую тень, чтобы наброситься на нее и разорвать.

Но вокруг ничего не было, кроме ветра и солнечного света, отражающегося от снега и льда. Лукас закрыл глаза, пытаясь успокоиться и обуздать свою ярость. Он засмеялся, но его смех больше походил на рычание. Это только сильнее развеселило его. Лукас подумал, как бы поступила Гуннхильда, увидев его хохочущим нагишом в снегу.

– Она бы камень в меня бросила, – ответил он самому себе, оборачиваясь.

Не его вина была в том, что у него оказалось чувство юмора. Если бы боги не рассчитывали на то, что Лукас будет использовать его, зачем же они подарили ему его? Разве что они тоже любили хорошие шутки.

– Да нет, это не так, – пробормотал он. Он встречался с богами, и у них чувства юмора не было вовсе. Он видел залы Русса, высокие утесы Асахейма, о чем он никогда не мечтал и чего никогда не желал. Он был не тем, о ком слагают легенды. Он не герой и не Небесный Воин, во что бы там не верил тот старый волк.

Он был Лукасом Лживым Языком. Он был глупым и хвастливым. Он был мастером шуток и розыгрышей, но не войны. Лукас и на ту охоту-то пошел лишь потому, что слишком сильно разъярил одного из мужей и нужно было постараться не мозолить ему глаза какое-то время. Квельдульв вытащил его за локоть из постели – не лукасовой, конечно же, – и потащил сквозь метель, всю дорогу читая нотации. Старый воин взял Лукаса под свое крыло после смерти обоих родителей, рассудив, что кто-то должен был это сделать. Он не так уж хорошо справился со своей задачей, но, по крайней мере, он старался. Далеко не про каждого Лукас мог сказать бы то же самое.

– Ты меня слышишь, старый волк? – прорычал он. – Ты сделал ошибку.

Лукас понятия не имел, как зовут рунического жреца,, и был абсолютно уверен, что тот точно так же не знает и его имени. Да и, как подозревал Лукас, не больно-то волновался по этому поводу. Какое дело богам до имен простых смертных?

– Хотя ты будешь знать мое имя прежде, чем я закончу свой путь, – пообещал Лукас. – Что бы не случилось.

Словно в ответ на его бахвальство, белизна пошла волнами. Земля задрожала. Обычно в это время года такой тряски не бывало. Лукас слышал, как крошится лед и хлюпает вода. Он прыгнул за мгновение до того, как земля разверзлась, и запрыгнул на обломок льда, когда тот пробивал себе путь вперед. С громким треском взметнулась вода, и Лукаса словно накрыло ледяным покрывалом. Запрыгнув на твердую поверхность, Лукас был вынужден перейти на бег.

Несмотря на усталость, он двигался быстро, перепрыгивая с одной льдины на другую, пока в пределах видимости не показалась твердая земля. Последний кусок льда затрещал под ногами, и Лукас приготовился к последнему прыжку. Его сердца бешено колотились. Не от страха, нет. Это было отчаяние. Мысль о том, что он умрет здесь вот так, придавала Лукасу сил. Может быть, за этим старый волк и оставил его здесь – умирать.

Вверх взлетели осколки льда, и сквозь пролом вытянулось множество скользких щупалец, покрытых костяными наростами, похожими на известковые ракушки. Щупальца перехватили Лукаса в прыжке, крепко сжав его руки и ноги. Сокрушительная сила сдернула его в воду, и холод ударил его, словно кулаком, пока его утаскивало вниз, пойманного в смертоносные сети из плоти.

Обычно кракены обитали в морских глубинах, но порой, когда вода поднималась, какой-нибудь бедолага заплывал вглубь острова только для того, чтобы застрять на какой-нибудь отмели или в озере, где он неизбежно оказывался, когда вода наконец отступала. Эти невезучие твари часто гибли от голода, если только какая-нибудь подходящая добыча не забредала в те места на их счастье. Например, скажем, одинокий воин, бредущий сквозь льды и отвлеченный воспоминаниями и призраками.

Лукас выругался, выпуская в ледяную воду облачко пузырьков. Он с трудом высвободил одну руку из сжимающих его колец и ухватился за костяной отросток, не давая тому проткнуть его тело. Сквозь алую дымку Лукас разглядел острый клюв едва ли не с человека размером. Горящие глаза жадно сверкали из глубин. Хвала Всеотцу, этот кракен был молодым. Окажись он взрослым, и у Лукаса не было бы вообще никаких шансов. Щупальце обвилось вокруг его горла, костяные крюки болезненно вонзались в плоть. Лукас дернул обеими ногами, высвобождая их, а затем оттолкнул щупальца. Те захлестали во все стороны, и один из ударов пришелся Лукасу в затылок.

Завертевшись, Лукас отлетел прочь. На мгновение его разум разлетелся на тысячу осколков. Воспоминания сокрушали его, терзали на части. Гуннхильда – смеющаяся, кричащая… умирающая… Ощущение жестких камней под спиной, когда старый волк оттащил окровавленные останки Лукаса к подножию Клыка и оставил там, чтобы рабы-сервиторы забрали его. Даже тогда его недооценили. Они ожидали, что он подохнет еще до того, как начнутся тренировки. Но он выжил, как будто только для того, чтобы позлить их.

Лукас никогда не делал того, что от него ожидали.

И не собирался начинать сейчас.

Щупальце конвульсивно сжалось вокруг его руки, и Лукас ощутил, как его кости протестующе затрещали. Боль выдернула его из задумчивости. Взрыкнув, Лукас наклонился и вонзил в щупальце клыки. Желтушный ихор заполнил его рот и горло, когда он вгрызся в плоть чудовища. Щупальце разжалось, как он и надеялся, но ненадолго – костяные крюки обрушились снова, вонзаясь в него. Разъярившись однажды, кракены уже не успокаивались, с радостью бросаясь в схватку из-за малейшей царапины даже с более крупными тварями.

Лукас вертелся и пинался, пытаясь пробиться сквозь густые сети щупалец, которые старались не дать ему сбежать. Его значительно увеличившиеся легкие напрягались, пока со всех сторон сыпались удары, похожие на удары дубинами. Ему нужно было выбираться. Он отразил удар предплечьем, позволяя крюкам пробить плоть и мускулы, а второй рукой вонзил свои недавно отросшие когти прямо в шупальце. Он уцепился ногами за извивающийся отросток и укусил кракена еще раз. Раненное щупальце дернулось и потянулось прочь, утягивая его за собой.

Лукас высвободился из колец щупальца и начал медленно погружаться в воду. Кракен последовал за ним. Лукас поплыл вверх, к тусклому пятну света, так быстро, как только могли позволить его болящие конечности.

Кракен бросился следом за ним. Кончик его клюва коснулся ступней Лукаса, и тот успел сгруппироваться, когда инерция кракена выбросила их обоих из воды. Лукаса подбросило в воздух, когда кракен забился в бешенстве. Его клюв захлопнулся, не достав до тела своей добычи. Лукас шлепнулся на лед, и кракен рухнул рядом.

Лед под ними начал прогибаться. Лукас перекатился вбок, и щупальце ударило в то место, где он только что лежал. На суше Лукас мог с легкостью рассмотреть кракена и оценить размеры его извивающейся туши. Она была желтоватого цвета, покрытая неровными голубовато-зелеными пятнами. Отдышавшись, Лукас огляделся в поисках какого-нибудь оружия. Он заметил осколок льда, длиной и прочностью похожий на копье, торчащий неподалеку. Осколок вполне годился, и Лукас бросился к нему, надеясь успеть до того, как кракен восстановит силы.

Монстр хрипел с присвистом, как кузнечный мех, его затянутые пленкой глаза бешено вращались. Он тяжело пополз к Лукасу, раскрыв клюв. Костяные крюки с треском впивались в лед, позволяя монстру подтягивать свою тушу вперед. Лед крошился под его весом, и Лукас понял, что если он сейчас же не сделает что-нибудь, он снова окажется в воде, во власти кракена.

Обхватив рукой ледяной шип, Лукас отодрал его, повернувшись ровно в тот момент, когда на него обрушились целых три щупальца сразу. Он уклонился от первого, перекатившись вбок, отступил на шаг от второго, стараясь не упустить из рук свое импровизированное копье. Третье щупальце ухватило его за локоть и подняло в воздух.

Кракен издал визг, похожий на скрежет разрезаемого металла, потянулся вверх и поднял треугольную голову, широко разевая клюв. Он собирался проглотить Лукаса перед тем, как ускользнуть обратно в воду. Лукас извернулся в его захвате, едва не вырвав ногу из сустава. Тварь отпустила его, и он полетел вниз, прямо в раскрытую пасть. Падая, Лукас швырнул ледяное копье в один из светящихся глаз изо всех сил, которые ему удалось собрать. А потом клюв схватил его, собираясь проткнуть и перемолоть. Лукас поймал ладонями верхнюю мандибулу и сумел упереться ногами в нижнюю, не давая им сомкнуться. Многочисленные зубцы, покрывавшие внутреннюю кромку клюва, вонзались в тело Лукаса, вызывая новую боль. Кракен отпрянул, завизжав. Лукас надеялся, что он завизжал от боли. Мышцы чудовища дернулись, и давление на конечности Лукаса усилилось.

Того запаса сил, который остался у Лукаса, не хватило бы для того, чтобы удерживать клюв кракена открытым вечно. К тому же, удары, которые он получил, порядочно вымотали его. Пот заливал глаза. Лукас повертел головой, пытаясь отыскать путь к отступлению, но выход был только один. С ругательством, больше похожим на вой, Лукас вытянул руки и ноги во всю длину, вырывая челюсти кракена из суставов, и, воспользовавшись подвернувшейся возможностью, бросился в его пасть. Он мог рискнуть и выпрыгнуть наружу, но шанс, что клюв кракена захлопнется, перекусывая его пополам, был слишком велик. А так он надеялся хотя бы остаться целым.

Глотка кракена была узкой трубой из плотного хряща, покрытой кривыми костяными шипами. Несколько штук Лукас обломал, пока проскальзывал вниз, изранив себя еще больше. Он вырвал один из костяных шипов и начал пробиваться сквозь хрящ со все большим и большим отчаянием. Кракен извивался в агонии, из его утробы поднимались пары горячего воздуха, окутывая Лукаса маслянистым зловонием. Тот знал, что должен пробить себе выход прежде, чем чудовище сможет уползти обратно в воду. Когда Лукас сумел пробить трещину в хряще, он с силой вонзил в нее обломок кости, расширяя ее еще больше.

Просунув в нее пальцы, Лукас потянул края в стороны. Низкий пульсирующий звук, похожий на гул невидимого колокола, раздался откуда-то сверху, и Лукас начал раздирать и растягивать хрящи, пока проем не стал достаточно широк, чтобы протиснуть в него плечи. Обжигающие потоки ихора захлестнули его, и Лукас протиснулся сквозь дыру. Под хрящом обнаружилась эластичная фиолетовая плоть, и Лукас разодрал ее когтями и клыками. Раздался треск, словно где-то разорвался парус, и Лукаса накрыл поток арктического холода.

Он судорожно вдохнул, вываливаясь на лед вместе со сгустками ихора. За его спиной кракен издал хриплый булькающий звук, который отдался в каждой кости, и затем рухнул. Его щупальца извивались, хлеща по всему вокруг в предсмертной агонии. Тяжело дыша, Лукас отполз подальше.

– Что, откусил больше, чем можешь проглотить, а? – спросил он, перевалившись на спину, наблюдая за последними минутами кракена с вялым интересом. Когда тот наконец замер, Лукас ощутил, как у него заурчало в животе.

Конечно, кракен – это не лось, но тоже сойдет…

Преобразования, через которые проходило его тело, походили на пламя, постоянно нуждавшееся в дровах. Лукас оторвал кусок щупальца от туши и начал жадно поглощать резиновую, возможно, даже ядовитую, плоть. Утоляя голод, Лукас заметил, что его ледяное копье угодило точно в цель – на месте одного из глаз кракена осталось заледеневшее гнойное месиво. Правда, то же самое было и с другим глазом – что-то выдернуло тускло сияющий шар со своего места и разбило об лед. На черепе кракена были порезы, а на щупальцах – что-то похожее на следы укусов.

Что-то напало на монстра, когда тот пытался проглотить Лукаса. Отметины, конечно, были хорошо ему знакомы – Лукас носил похожие шрамы на собственной шкуре. Он хмыкнул набитым едой ртом.

– Так вот оно что… – пробормотал он. Набрав пригоршню снега, Лукас отправил ее в рот и, дождавшись, пока она растает, проглотил, наслаждаясь успокаивающей прохладой. Он так рычал во время схватки с кракеном, что горло теперь нещадно драло. Лукас принюхался, но не уловил в воздухе ничего, кроме ихора кракена.

Но то существо все еще было неподалеку. Оно следовало за ним все время, тщательно выдерживая дистанцию. Лукас задумался, не удивилось ли оно, когда уловило его запах. Возможно.

– Хорошая шутка, – хохотнул он, – зашвырнуть меня сюда. Хорошая шутка, старый волк.

Тот оставил Лукаса там, где впервые его нашел. Там, где бесов блик почти одолел его.

Лукас огляделся, но не увидел ничего, кроме падающего снега и водяного пара.

– Очень хорошая шутка, – повторил он, уже тише.

– Да чтоб тебя с твоими проклятыми шутками…

– Это не моя вина, что у тебя нет чувства юмора, Торд, – откликнулся Лукас. Торд сидел на корточках в снегу, его кишки намотались на лодыжки. Как Квельдульв и Гуннхильда, Торд был мертв. Он стал добычей зверя, и его крики прервали сомкнувшиеся челюсти.

– Тише, Весельчак. Оно там… Оно смотрит на нас, – сказал Торд, не глядя на него. Лукас был благодарен ему за это – никому не хотелось бы видеть лицо своего двоюродного брата, ободранное до костей. Раны Торда еще сочились кровью, превращая белый снег в розовый.

– Пусть его, – отмахнулся Лукас, все еще дожевывая остатки щупальца. – Пусть смотрит, пусть преследует.

– Если бы не твои шутки, нас бы здесь не было, Весельчак, – проговорил Торд обвиняюще. «Весельчак». Имя, которым называли Лукаса некоторые из соплеменников. Они выплевывали его, словно проклятие. Словно улыбка была признаком слабости. Словно хороший юмор был изъяном, портящим доброе железо. Не шути, Весельчак. Не смейся, Весельчак. Не делай то. Не делай это.

Его сородичи постоянно пытались навязать ему свою волю, придать ему нужную им форму. И лишь каким-то чудом он дор сих пор избегал этой судьбы. Им нужен был воин – а Лукас стал любовником. Им нужна была серьезность, а Лукас смеялся при каждом удобном случае. Они считали его трусом, а он дрался с животной яростью, когда это требовалось. Он был не снегом, который можно было собрать и вылепить нужную форму. Он был огнем, вспыхивающим и утихающим по собственному желанию.

– Если бы не мои шутки, Торд, мы были бы в куда худшем месте, – сказал Лукас, встретив взгляд мутных глаз убитого товарища.

– Мы были бы дома.

– А я о чем? – Лукас откусил еще кусок щупальца.

Когда он снова поднял взгляд, Торд исчез. Как Гуннхильда. Как Квельдульв.

Лукас закрыл глаза, вспоминая. Квельдульв погиб третьим, после Эгиля и Харады. Потом они заблудились, и все, кроме Лукаса, пропали один за другим. Растворились в белизне, потерялись в снегу и льдах. Попались бесову блику.

Так его называли в племени Лукаса. У других племен были другие имена для чудовищ, но бесов блик подходил как нельзя лучше. Эти твари были перевертышами, повелевающими светом. Они всегда были не там, где думала их жертва, и никогда не смотрели в одну сторону дважды. Если верить историям, которые Лукас слышал, когда был мальчишкой, эти твари всегда будут за спиной, сколько бы ты не оборачивался. Они перемещались, пока человек моргал, перемещались за мгновение между вдохом и выдохом. Они прятались в тенях людей, постоянно уходя из поля зрения.

А хуже всего было то, что они обладали чувством юмора. Они могли преследовать свою жертву днями, неделями, даже месяцами, они гнали ее вперед, к усталости, к безумию, прежде чем нанести решающий удар.

Народная мудрость говорила: если бесов блик учуял твой запах, лучше прекрати убегать и выпусти себе кишки сам.

Лукасу пришлось признать правоту этих слов, после того как исчезла Гуннхильда – хотя бы ради того, чтобы позлить тварь. Тогда он остался один. Но он всегда был один в каком-то смысле. Он был частью племени, но в то же время отдельно от него. Но бесов блик отнял у него даже это. И тогда, чтобы расквитаться, Лукас решил забрать у него свою жизнь.

– Только вот это не сработало, представляете? – горько усмехнулся он. Эхо повторило его слова, а в брюхе, набитом мясом кракена, стало кисло.

Лед неожиданно прогнулся, наконец-то проломившись под весом дохлой туши кракена. Та соскользнула в воду, едва не утянув за собой Лукаса. Он отпрыгнул, карабкаясь по вздымающейся ледяной поверхности. Пальцы на руках и ногах находили трещины, достаточные для того, чтобы подтянуться вверх, пядь за пядью, пока, наконец, он не взобрался на край, стараясь удерживать равновесие.

Глубоко вздохнув, Лукас прыгнул.

Кракен тонул, и поднятые им волны нагнали Лукаса, когда он рухнул на соседнюю льдину и бросился бежать.

Пригнувшись, Лукас ринулся к твердой земле. Ноги ныли, но продолжали нести его вперед. Трещины под ногами встречались дольше, чем ему хотелось бы думать. Они то и дело раскрывались позади него, пересекали путь впереди, и Лукас перепрыгивал через них, стараясь опередить их появление.

Когда земля под ногами наконец перестала трястись, а вздыбившийся лед осел, Лукас позволил себе рухнуть на ноги и отдышаться. Кровь так бешено стучала в висках, что он почти не слышал вой ветра. Подняв глаза, Лукас попытался понять, в какую сторону ему идти. Снег начал валить сильнее. Черный силуэт виднелся далеко впереди, на краю льдов и скал. Лукас моргнул. Теперь он мог видеть дальше, но даже так он едва мог разглядеть мощную фигуру, укутанную в плотные шкуры, стоящую посреди чахлых деревьев.

Лукас узнал ее. Старый волк следил за ним. Тяжело дыша, Лукас заставил себя подняться на ноги.

– Можешь поаплодировать! – крикнул он, и его голос потонул в реве ветра.

Снег закружился, снижая видимость, и, когда он успокоился, фигура исчезла. Лукас откинул голову и рассмеялся.

– Ты же пропустишь самое интересное!

Эхо не подхватило его слова, и их проглотил снег. Лукас шагнул вперед.

Хрум-хрум…

Лукас вздрогнул, напрягшись.

Хрум-хрум…

– Вот так, значит? – проговорил он. – Похоже, кракен тебе не по вкусу?

Резко развернувшись, Лукас ударил кулаком сквозь снег. Ему показалось – на одно мгновение – что он коснулся чего-то. Затем оно исчезло. Лукас слышал треск льда, голоса, вплетающиеся в вой ветра. Он сдерживал себя, в то время как зверь внутри него бесновался, пытаясь вырваться из заточения. Он жаждал свободы. Он жаждал охоты.

– Да ты не сможешь поймать то, что не видишь, глупый, – прошипел Лукас, сжимая зубы. Он познал это на собственном горьком опыте. Они все узнали – одного за другим бесов блик научил их бояться невидимого. Всех, кроме Лукаса – Лукас научил тварь бояться его.

Воспоминания нахлынули снова. Запах крови, приторная вонь лоснящейся шкуры. Блеск клыков. Скрежет когтей, врезающихся в плоть, разрывающих ее на части. Вес ножа в руке. Лукас тогда позволил твари подойти ближе, сделав вид, что он выдохся. А потом он видел пятна ее крови, запачкавшие снег. Ох, и верещало же оно тогда!

Оно недооценило его, и в этом оно было не одиноко – его все недооценивали, даже боги. Они бросили его здесь обнаженным и в полном одиночестве.

Лукас поиграл мускулами, сожалея о том, что у него нет ножа или хотя бы чего-нибудь режущего. Когти бы подошли, но он еще не обратился в зверя окончательно.

Где-то в белой дали взвыли волки. А может быть, и не волки – Лукас знал, что он был здесь не один такой. Всеотец испытывал сейчас и других. Часть Лукаса хотела присоединиться к ним, запрокинуть голову и выть, выть, пока призраки не оставят его в покое. Выть, пока от него самого ничего не останется, кроме рыжего волка, запертого в его утробе. Но его охота все еще была не закончена.

Лукас снова направился в сторону Клыка.

– Так вот в чем дело-то было, а? – пробормотал он, обращаясь в равной степени к самому себе и к сгинувшей из поля зрения твари. Он вспомнил жар от двух огромных пламенных рек, бегущих с двух сторон от Врат Моркаи, вниз, к подножию Клыка. Он вспомнил опасения, которые сжали его сердце, когда он посмотрел на две морды божественного волка, высеченного над проходом. Он вспомнил, как забеспокоился, действительно ли он настолько был недостоин, как считал сам, и действительно ли его дни были сочтены. Это означало бы, что он был спасен от неминуемой, но почетной смерти только ради того, чтобы бесславно погибнуть в царстве богов.

– Разве бы это не был не идеальный конец для идеальной жизни, а? – засмеялся Лукас.

Но его путь там не закончился. Преисполненный решимости покончить с этим делом, неважно, плохо или хорошо, Лукас осмелился шагнуть сквозь ворота и обнаружил, что за ними его поджидал рунический жрец. Они долго говорили в темноте и тишине, но о чем, Лукасу никак не удавалось как следует вспомнить. А затем началось финальное испытание. Старый волк пришел за ним, утащил прочь из Клыка в пустоши и без единого слова вышвырнул на лед.

– Ровно на том самом месте, откуда мы и начали. И в чем был смысл? – продолжил Лукас, все это время костеривший старого волка на чем свет стоит. Лукас был обязан ему за то, что тот отнес его сквозь метель в Асахейм, и в равно же степени ненавидел его за это. Если бы он не следил за ними…

– Ты бы умер, – закончил за него Квельдульв, шагающий справа от него, придерживая одной рукой разорванные кишки, – как и все мы, парень.

Квельдульв махнул рукой, и с его пальцев капнула кровь. Лукасу не надо было оборачиваться – он и так знал, что на этот раз Квельдульв вернулся не один.

– Разве это шутка не была бы лучшей в твоей жизни? – спросил тот. Лукас остановился.

– Ты никогда не понимал по-настоящему, что такое шутки, правда?

– Полагаю, теперь уже поздновато учиться, – откликнулся Квельдульв. Лукас ответ глаза.

– Они должны были спасти тебя.

– Я слишком стар, – ответил Квельдульв и посмотрел на свой живот. – Вот кто бы знал, что в брюхе так много кишок, а? Тащатся по снегу, как мотки веревки…

Лукас поморщился.

– Тогда им стоило забрать Торда, или Эгиля, или Гуннхильду… – он посмотрел себе под ноги. – Кого-то другого…

– Ты хоть раз слышал, чтобы боги выбирали женщину, чтобы привести ее в Асахейм, дубина ты стоеросовая? – спросила Гуннхильда, появляясь слева от него, но в ее голосе не было горечи, только удивление. – В смысле, помимо тех твоих пошлых побасенок.

– А я бы пошел, но я был убит из-за тебя, – добавил Торд. Он стоял прямо перед Лукасом, окруженный остальными, но Лукас не мог рассмотреть их как следует – он помнил их слишком плохо, а падающий снег размывал их ещё больше. Невзгоды, через которые он прошел, вытесняли его воспоминания, накладывая новый опыт поверх старого. Лукас посмотрел на своего двоюродного брата.

– Катись в Хель, Торд.

– Я уже там, Весельчак. – Торд развел руками, и его раны широко открылись. Внутренности начали вываливаться наружу, как потревоженные змеи. Лукас засмеялся.

– Ты что-то уронил.

Торд скривился и исчез. Лукас задумался, могут ли призраки дуться.

Позади него что-то зарычало. Тихо-тихо, всего лишь сообщая о своих намерениях. Лукас пригнулся, напрягая мускулы и оскалив зубы. Неудивительно, что Торд исчез.

Что-то кралось сквозь снег, кружа вокруг него. Выдерживая дистанцию. Как долго оно преследовало его? Часами? Днями? Он помотал головой. Как долго он уже здесь?

– Недостаточно долго, – произнес гортанный голос, похожий на скрип льдов, сталкивающихся в бушующем море. Старый волк шел позади него, и его латы поскрипывали. Но несмотря на весь свой вес, он не оставлял следов в снегу.

– Недостаточно долго, чтобы научиться почтительности и понять, что ты лишь то, что Всеотец решил сделать из тебя, щенок. – Волчий жрец отказывался называть его по имени, словно Лукас не заслуживал такого панибратства. – Ты не достоин ничего, – продолжил он, заметив выражение его лица, – пока еще. Пока ты не присоединишься к стае.

– А кто сказал, что я хочу присоединяться?

– Всеотец, – проворчал старый волк.

– Твой Всеотец смотрел, как они умирают, – ответил Лукас, сжимая кулаки. Его новые когти оставляли глубокие борозды в ладонях. Он знал, что на самом деле старика тут нет, что он всего лишь такой же обман зрения, как Квельдульв и Гуннхильда. Призрак, посланный мучить его. Испытывать его. И все же Лукас хотел высказать то, что кипело у него внутри.

– Ты смотрел, а они умирали. Ты мог бы сделать что-нибудь.

– Я сделал.

– Помимо этого, – прорычал Лукас.

– Я тебе не нянька, щенок. Я выполнял свой долг. Я – Избирающий Достойных.

– Тогда ты ошибся с выбором.

– Может быть и так, – ответил старый волк, помолчав, – но мы не узнаем этого, пока ты не провалишь испытание.

Лукас улыбнулся.

– Знаешь, мне очень хочется позволить этой твари убить меня, просто ради того, чтобы посмотреть на твое лицо.

– Умерев, ты не увидишь ничего, кроме челюстей Моркаи, когда он будет пировать твоей душой, – ответил старик, и его голос стал глубоким, словно море, заполняя пространство.

Лукас отступил на шаг, неожиданно для самого себя занервничав.

– Я не понимаю, о чем ты.

– А тебе и не надо понимать.

Лукасу показалось, что этот разговор уже был однажды. Он помотал головой.

– Заткнись. Тебя здесь нет. Это просто обман зрения. Обман моей слабости, – он рассмеялся и закрыл глаза, – и раз так, а здесь ли я вообще? Может быть, я все еще стою у Врат Моркаи и вижу сны, пока рунический жрец ковыряется в моем разуме.

Когда он открыл глаза, старый волк исчез. Лукас усмехнулся. Эти их боги… их никогда нет рядом, когда они больше всего нужны. Но сейчас, когда он предстал перед ними, возможно, эта сага начала подходить к концу. За спиной Лукаса снова раздался негромкий рык. Послышался шорох тяжелых лап, идущий по его следу. Он был ранен. Он истекал кровью. Он был слаб. Лукас едва заметно улыбнулся. Бесов блик был умной тварью. Он дожидался, когда Лукас вымотается как следует. Кракен, должно быть, оказался для него неожиданностью. Он наверняка подумал, что тот отнимет у него добычу, и набросился на него, как любой другой разъярившийся хищник. Так же, как он набросился на Эгиля в самом начале этой истории.

– Вот тебе и урок на будущее, – проговорил Лукас. – Все это – лишь случайность. Ошибка от начала и до конца.

– И этим ты выдаешь свою глупость.

Лукас обернулся. На этот раз за его спиной стоял другой Небесный Воин. Это был не тот старый волк, но опять-таки рунический жрец, в испещренных рунами доспехах, увешанный костяными амулетами, с суровым выражением на старом лице. Лукас ухмыльнулся.

– Вернулся, чтобы поболтать еще?

– В тебе есть искра, щенок. Искра, из которой еще можно раздуть пламя величия.

Лукас расхохотался.

– Еще никто не замечал во мне величия.

Лукасу подумалось, что этот разговор между ними уже был, там, у Врат Моркаи, хотя он не был уверен наверняка. Что это было – галлюцинации, воспоминания? А может быть, и то, и другое. Может быть, оба этих разговора были одним. Волки воспринимали только настоящее. Для них прошлое и будущее сливалось в одно бесконечное настоящее. Чем должны были отличаться эти волки от остальных? Разве что тем, что ходили на двух ногах, а не на четырех. В конце концов, что значит время для бессмертных?

– Я не сомневаюсь в этом. – Тонкие губы рунического жреца растянула невеселая улыбка, и он покачал головой. – Между тем, в глазах Всеотца даже самый ничтожный из нас может доказать, что достоин, до того, как наступит Время Волка.

Лукас замер. Он ощущал, как глубоко подо льдом волнуется море.

– То есть, вот зачем все это было нужно? Чтобы я доказал, что достоин?

– Это испытание. Все это было испытанием, с момента твоего рождения и до вида твоей смерти. – Небесный Воин в упор посмотрел на него. – Вот, чего ты не понимаешь, щенок.

– Я понимаю, – ответил Лукас, с трудом подавив рык, – но мне это не нравится.

– А оно и не обязано тебе нравится. Ты должен просто смириться с этим и двигаться дальше. Такова воля Всеотца.

– Откуда ты знаешь?

– Он говорит с нами.

– Похоже, он очень тихо это делает, потому что я его ни разу не слышал.

Удар был таким неожиданным, что Лукас оказался на карачках прежде, чем понял, что произошло. Он захрипел и схватился за грудь. На ладони обнаружилась кровь, а на коже – отметины от когтей. Небесный Воин исчез, и его место заняло что-то другое, хотя, сказать по правде, несмотря на всю опасность нового противника, ему Лукас был рад куда больше.

– Отлично, – прорычал он, поднимаясь на ноги. – Наконец-то.

Лукас бросился вперед. Равновесие удержать не получилось, и движение вышло неловким.

Но даже так он сумел ухватиться за засаленный мех. Когти прошлись по его ребрам и спине, когда бесов блик набросился на него, терзая и кусая. Лукас не мог рассмотреть его как следует. Тварь сгинула, проливая его кровь и скача кругами с нетерпеливым воем. На смену ярости наконец-то пришла боль, и Лукас пошатнулся. Яркие алые потоки струились по его плечам и бокам, капли пачкали снег.

– Так ты меня помнишь еще? – выдохнул Лукас. – Меня всю жизнь били только те, кого я лично обидел. Так ты тот удар ножом воспринял как личное оскорбление?

Вокруг было тихо, слышен был лишь тихий шелест снега. Но тварь все еще была здесь, все ещё кружила вокруг Лукаса, следила за ним, скалясь. Она распробовала его и теперь уже не уйдет. Он был даже благодарен ей за это – за шанс достойным образом закончить всю эту историю.

– Да, ты счел это личным оскорблением. Это всегда считают личным оскорблением.

У Лукаса неожиданно закружилась голова, и он опустился на колено. Лед вокруг закружился. Его руки и ноги налились свинцом, а кровь рисовала на снегу причудливые узоры.

– Прямо как в прошлый раз, – проговорил Лукас и хрипло закашлялся. – Только в этот раз я без ножа, и меня прожевал и выплюнул кракен. – Он наклонился, глядя на свою тень. Сейчас одна. Но это вскоре изменится.

– Но ты все еще боишься, а? – продолжил он. – Вот почему я буду смеяться последним. Вот почему я единственный, кто выжил. Кто-то должен был посмеяться над твоей одинокой могилой, а кто бы справился с этим лучше меня? – Он повернулся, широко раскрывая руки, приглашая зверя атаковать. Он надеялся, что тот атакует.

– Боги прервали нас в прошлый раз. Они дали нам немного времени подготовиться к этой встрече, но теперь все кончено. Давай-ка покончим с этим.

Посреди снегов что-то зарычало. Лукасу показалось, что он расслышал оттенок раздражения в этом рыке. Ожидание долгожданного удовлетворения. Как долго эта тварь выслеживала его? Как долго она бродила здесь, чувствуя в пасти вкус его крови, а в боку – боль от него ножа? Она прошла за ним сквозь трескающийся лед, сквозь скованные морозом леса, сквозь горы и долы. И ради чего? Действительно ли боги предвидели это, или же это был просто злой рок? Была ли это и в самом деле та же тварь, или он просто заблуждался, видя конец своей истории там, где его на самом деле не было?

– Нет уж, – проговорил он, улыбаясь, – даже боги не так жестоки. Они могли бы, конечно, отвернуться от одного из нас, но от обоих сразу – никогда.

Его улыбка погасла, когда бесов блик снова бросился на него, неожиданно выпрыгнув сзади из снега. Зверь всем весом придавил его к земле, вонзая клыки в загривок, но лишь на мгновение – Лукас ударил головой назад и ощутил, как хрупнули кости. Зверь взвизгнул и отскочил, слишком быстро, чтобы Лукас успел удержать его.

Перекатившись на ноги, Лукас коснулся шеи и ощутил что-то мокрое. Он был сплошь покрыт ранами. Ни одна из них еще не стала последней, но каждая их них откусывала по кусочку от его сил. А тварь была быстрой. Быстрее, чем он, даже если бы он не был ранен, и, может быть, даже сильнее. Она была голодна, а голод порождал ярость. Он знал это чувство. Сколько бы энергии он не восполнил мясом кракена, он уже почти всю ее потратил.

Он попытался разглядеть бесов блик сквозь падающий снег, но сквозь него не получалось рассмотреть ничего вовсе. Как бы не щурился Лукас, он ничего не мог разглядеть как следует. Тварей было то три, то пять, то вовсе ни одной. Она мерцала где-то на краю зрения, превращаясь в камни, в снег, во что-то еще. Это сбивало с толку, словно Лукас пытался одолеть ночной кошмар. Каждый его удар приходился туда, где зверь был только что.

Бесов блик даже почти не изменяет свою форму. Он просто отражает твои ожидания. Он показывает тебе то, что ты ожидаешь увидеть.

Когти снова пропахали спину, и Лукас покачнулся вперед, выругавшись. Тварь снова каким-то образом оказалась у него за спиной. Теперь он был сильнее и выносливее, чем раньше, но зверь по-прежнему был сильнее его.

В его голень вцепились челюсти, и Лукас рухнул, потеряв равновесие. Он упал лицом вниз, разбив нос. Он ударил свободной ногой и ощутил, что удар пришелся в цель. Бесов блик заскулил и отшатнулся.

Лукас, прихрамывая, поднялся на ноги.

– Что, и это все? – прорычал он. – Ты же уже попробовал это блюдо. Теперь давай, съешь его целиком.

Лукас чувствовал его вонь в воздухе, становившуюся сильнее или слабее, по мере того, как зверь отходил и приближался снова. Тварь осторожничала. Даже сейчас, раздразненная знакомым вкусом крови. Лукас задумался, какой из его ударов нанес зверю такой урон – или, может быть, его ранил кракен, еще тогда.

– Ну же, скотина, вот он я стою, одинокий, замерзший, кровью истекающий… Вот он я. Иди сюда и забери меня.

Краем глаза Лукас заметил знакомые лица. Мертвецы смотрели на него. Квельдульв, Гуннхильда… даже Торд. Они все пришли посмотреть, их лица были мрачными и закаменевшими. Даже сейчас они отказывались посмеяться. Лукас покачал головой, пытаясь развеять эту мрачность.

– Давайте устроим для них представление, а?

– Это не шутка, – раздался голос рунического жреца. Лукас не видел его, но слышал его голос так близко, словно Небесный Воин стоял прямо за его спиной. Лукас облизнул губы, чувствуя вкус собственной крови.

– А мне так не кажется, – просто ответил он. Еще одно испытание для него и его способностей. Может быть, как он уже шутил, он вообще сейчас не во льдах и не сражается ни с каким монстром, который убил его друзей и сородичей. Возможно, это все происходило только в его голове.

– Нет, – засмеялся он, – происходи это все в моей голове, ты был бы женщиной, старый черт. Или столом, ломящимся от еды и напитков. И на мне бы хоть штаны были. Но это все еще то же самое испытание, правда?

Испытание Моркаи. Два испытания в одном.

– Две башки, один волк, – проговорил Лукас и снова рассмеялся, наслаждаясь этим звуком. – Отличная шутка, не правда ли, – он похлопал по затылку, оборачиваясь в попытке отследить движения бесова блика, – они заставляют тебя думать, что это два испытания, а это все одно и то же – проверка твоих способностей. И она никогда не кончается, да? Они продолжают тебя испытывать, заставлять соответствовать, подталкивать тебя к могиле, которую они выкопали задолго до твоего рождения. Но я отказываюсь проигрывать кому-либо, кроме себя самого…

Бесов блик стремительно бросился на него.

«Хрум-хрум» – раздался звук его шагов, перемешавшийся с отголосками собственных шагов Лукаса. Оно шагало рядом с ним, дышало вместе с ним, рычало вместе с ним. Оно было его тенью. Лукас моргнул и бросил короткий взгляд себе под ноги. Теперь у него было две тени. Он улыбнулся.

Хрум-хрум-хрум...

Лукас резко развернулся, успев протянуть руки и сдавить мохнатую шею, когда что-то выпрыгнуло из снежного марева и бросилось на него.

– А вот и ты, – выплюнул Лукас, когда инерция прыжка протащила их обоих по снегу. Лед трещал под ними, и Лукас перекатился, утаскивая зверя за собой. Клыки твари вцепились в его предплечье, и он сдавил горло сильнее, пытаясь придушить его. Тварь навалилась на него, и ее вес не уступал его собственному. Даже сейчас оно могло убить его, если он не убьет его первым. И даже сейчас часть Лукаса восставала против этого. Это убийство было волей богов, и ему отчаянно хотелось позлить их, показать им, что он не их марионетка.

Бесов блик зарычал, и кости Лукаса затрещали, когда челюсти сжались сильнее. Лукас видел над собой что-то, что смутно напоминало волка – у него тоже были, кажется, четыре ноги и хвост. Он походил и на кракена, и на лося, и на волка, словно какое-то безумное божество взяло от каждого зверя по самой неприятной черте и сшило их вместе нитью злого умысла. Он был тенью на снегу, которую Лукас замечал боковым зрением, ночным кошмаром из клыков, когтей и переливающегося меха.

Лукас не чувствовал страха, глядя в бешеные желтые глаза. Только чувство долга, чувство удовлетворения от выполнения давнего намерения. Вот он, последний, лучший момент его злополучной жизни. Боги думали, что этот момент будет принадлежать им – но он принадлежал Лукасу. Они дали ему оружие для победы, но это оружие держали его собственные руки. Он убьет тварь, но не ради Небесных Воинов и их ледяной цитадели. Он сделает это ради Квельдульва, ради Гуннхильды, да даже ради Торда. Он обязан им слишком многим.

Но больше всего он сделает это ради себя самого.

– Ты не сможешь убить меня, старый черт, – прорычал Лукас. – Я родился мертвым.

Он выдернул искусанную руку, теряя баланс, заставляя тварь вытянуть шею. Он запустил свои свежеотросшие когти в мохнатую глотку. Тварь задергалась, заскулила, и он обхватил ее ногами, удерживая. Никаких больше игр в догонялки.

Ее кровь была горькой, и Лукас порядочно нахлебался ее. Когти драли его бока и спину, зверь бился, пытаясь распотрошить его. Лукас терпел боль, продолжая раздирать зверю глотку, разрывая плоть, мышцы, ломая кости – и хохотал при этом.

Дернувшись последний раз, бесов блик издох. Дрожь пробежала по его туше, и он придавил Лукаса к земле мертвым грузом. Лукас отпихнул тушу, от которой все еще поднимался пар, и выплюнул кусок хряща и обрывок сухожилия. Тяжело дыша, он посмотрел в небо.

– Я что, победил? – спросил он. – Надеюсь, что да, а то иначе я никогда не увижу разочарования на лице старого волка.

Лукас перевел взгляд на бесова блика. Тот лежал неподвижно, уже начав коченеть, и иней покрывал его взлохмаченный мех. Даже мертвого зверя было сложно рассмотреть. А вскоре он и вовсе исчезнет совсем и заберет с собой весь триумф победы.

Лукас устал. И замерз.

Он перекатился на бок и подобрался к туше. Волк внутри него жаждал пищи, хотел вгрызться в остывающее мясо своей добычи. Но у Лукаса были другие приоритеты.

– Знаешь, зверюга, я поклялся Всеотцу, что добуду твою шкуру. А даже я такими клятвами не разбрасываюсь. Теперь час настал, так что полежи смирно, лады?

Лукас ухватился за край шкуры зверя и стал аккуратно свежевать тушу с помощью когтей. Было непросто, но он справился.

– У меня есть подозрение, что должны быть более простые способы, – проговорил Лукас, корпея над шкурой. – Состязание по выпивке, может быть? Тот, кто первым доберется до дна бочки, проиграл. Или, например, состязание едоков. Мы всегда говорили, что тот, кто может переварить стряпню Гуннхильды, достоин присоединиться к богам.

Лукас не обратил внимания на боль, кольнувшую его при упоминании этого имени. Гуннхильда была мертва.

– А ты – нет.

Лукас поднял голову. Голос отдавался у него в голове, как далекий гром, отгоняя холод, который грыз его кости. Золотая фигура, сияющая как солнце в самой середине лета, смотрела на Лукаса. Тот не мог различить черты ее лица из-за сильного сияния, но он все равно узнал ее.

– Да, я жив, – проговорил он, и его голос охрип, то ли от страха, то ли, может быть, от надежды. – Почему? Почему выбрали меня?

Всеотец не ответил. Лукас смотрел на него, ожидая, что тот сделает что-то. Хоть что-нибудь. Затем, медленно, тихо, словно гул от далекой лавины, раздался смешок Всеотца. Он отвернулся и исчез, словно его никогда и не было. А может быть, и правда не было. О таком существе сложно было что-то сказать наверняка. Но как бы там ни было, Лукас получил ответ на свой вопрос.

Его боги, может быть, и не умели смеяться. Но бог Небесных Воинов однозначно умел.

Лицо Лукаса от уха до уха растянула улыбка, и он нагнулся, доделывая свою работу. Освежевав тушу бесова блика, он встал и набросил ее кровоточащую шкуру себе на плечи и опустил взгляд на труп. Так или иначе, тварь была повержена. Ее сгубила собственная самонадеянность. Она полагала себя сильнее Лукаса, а его видела добычей – так же, как и кракен. Но он доказал ей, что она ошиблась. Так же, как доказал это своим собственным соплеменникам.

Так же, как доказал это старому волку.

Лукас огляделся. Мертвые окружали его, наблюдая за ним так же, как и Всеотец. А затем они начали таять один за другим, пока Лукас не остался один посреди льдов. Ему не хватало их, но они ушли туда, куда он совершенно не собирался уходить, пока сам не выберет подходящее время. У него все еще было много дел.

Завернувшись в шкуру своей тени, Лукас продолжил свой путь. И когда, наконец, он добрался до подножия Клыка, старый волк уже ждал его, держа шлем под мышкой.

– Ты все еще жив, – проговорил он, глядя на Лукаса сверху вниз.

– Как видишь.

– Возможно, твое выживание – такая же моя заслуга, как и твоя, – старый волк поморщился, рассматривая шкуру, в которую был замотан Лукас. – Вижу, ты одолел доппельгангреля.

Лукасу не понадобилось уточнять, о чем говорит рунический жрец.

– Ты знал, что он там, – сказал Лукас без всякой злобы.

– Это было…

– …испытание, ага, – ухмылка Лукаса стала шире. Волк внутри него зарычал от злости, но Лукас загнал его обратно в клетку. – Вы хотели посмотреть, достоин ли я.

– Даже если и так.

– И я прошел его. Но теперь у меня есть вопрос – а вы-то сами достойны меня?

Лукас с удовлетворением увидел, как по лицу старого волка проскользнула тень непонимания. Он поплотнее завернулся в шкуру бесова блика – нет, доппельгангреля, – и понял, что ее чары еще действуют. Рунический жрец щурился на него, пытаясь сфокусировать взгляд.

– Я увидел в тебе дух волка, и ты доказал, что я не ошибся, – черная латная перчатка указала на трофей Лукаса. – Сбрось эту поганую шкуру, она тебе больше не понадобится.

– А я считаю, она мне идет, – ответил тот. Боги видели мир только в серых тонах, но мир был куда больше похож на вонючий мех на его плечах – он постоянно изменялся. Лукас задумался, что, возможно, вот почему он выжил. Не для того, чтобы отомстить или что-то кому-то доказать, а для того, чтобы испытать их. Возможно, это тоже была воля Всеотца.

А может быть, у него просто было чувство юмора.

Гримаса старого волка сменилась выражением мрачной неуверенности.

– Ладно, оставь ее. И свои шрамы тоже. Ты заслужил их. Всеотец приветствует тебя, щенок.

Лукас в упор посмотрел на рунического жреца.

– Меня зовут Лукас, – сказал он.

И засмеялся.