Империя / Empire (роман)

Сторонний перевод Этот перевод был выполнен за пределами Гильдии.

Империя / Empire (роман)
Автор	Грэм Макнилл / Graham McNeill
Переводчик	Мария Савина-Баблоян
Издательство	Black Library Книжный клуб Фантастика
Серия книг	Time Of Legends Легенда о Зигмаре
Входит в сборник	Легенда о Зигмаре / The Legend of Sigmar (сборник)
Предыдущая книга	Молотодержец / Heldenhammer (роман)
Следующая книга	Король-бог / God King (роман)
Год издания	2009
Подписаться на обновления	Telegram-канал
Обсудить	Telegram-чат
Экспортировать	EPUB, FB2, MOBI
Поддержать проект

КНИГА ПЕРВАЯ. Империя надежды

И каждый владыка клятву принес

Вместе стоять в союзе людей едином.

Сковал чудо-корону Аларик,

Гном-руноков, мастер известный,

И жрец, воле Ульрика послушный,

На чело благородное Зигмара ее возложил.

ГЛАВА ПЕРВАЯ. Последние дни королей

Когда ведьма спустилась с обращенного к Рейкдорфу окутанного туманом холма, тени уже порядочно вытянулись. От пещеры среди болот Брокенвалша, которую она звала домом, ведьма шла многие мили, и теперь все ее тело ломило от долгой дороги. Ни припарки, ни отвар из паучьего листа и валерианы уже не помогали старухе, которую терзала острая боль в суставах, и она тяжело опиралась на длинный рябиновый посох, с верхушки которого свешивались ограждающие от напастей амулеты: во время летнего солнцестояния око богов обращено к миру, и негоже привлекать к себе ненужное внимание.

Ведьма вновь двинулась к городу, который, подобно маяку, сиял средь сгущавшейся тьмы. Недавно отстроенные каменные стены венчали факелы, их теплый и надежный свет заливал все вокруг.

Но кому как не ведьме знать, что кажущаяся безопасность — лишь видимость, ибо то был суровый и древний мир, где в дремучих чащах бродили жуткие твари, да и воинственные племена зеленокожих совершали набеги на земли людей, выбираясь из своих горных логовищ. Беда не приходит одна: во мраке, стремясь погубить род человеческий, собирались невиданные и неизъяснимые силы.

Ведьма содрогнулась, и по ее спине побежали мурашки, словно к ней прикоснулся хладный могильный дух. Подходило к концу отведенное ей в этом мире время, а столько всего еще нужно было сделать, столько троп проторить, столько зла отвратить. Эта мысль заставила ее ускорить шаг.

После недавнего дождя теплая земля все еще хранила влагу. Хотя мощеная камнем дорога вела прямиком к распахнутым южным воротам, ведьма шла по траве, желая ощущать под ногами живой мир. Ходить босиком — значит чувствовать таящуюся в недрах земли силу и знать, что в священных тайниках мира все еще существуют неиспорченные потоки энергии.

Только их становилось все меньше и меньше, что несказанно печалило ведьму. С каждой новой дорогой, каменным чертогом и с каждым новым шагом на пути цивилизации ослабевали связи человечества и породившей его земли. Прогресс дает людям возможность выжить в этом жестоком мире, но также отвращает их от исконных корней и истинной внутренней силы.

Перед ведьмой возвышались городские стены, высокие и мощные, сложенные из блоков темного камня. Стена насчитывала в высоту как минимум тридцать футов, в тщательной обработке каменных глыб угадывалась выучка горных мастеров. По бокам распахнутых ворот возвышались две могучие башни, в свете факелов меж зубцов бойниц мерцали доспехи воинов.

Ведьма неохотно ступила на мощеную дорогу и, минуя ряды облаченных в кольчуги и бронзовые шлемы с султанами из конского волоса бородатых воинов-унберогенов, прихрамывая, вошла в городские ворота.

Ни один воин даже не взглянул на нее, и старуха усмехнулась тому, как просто обвести людей вокруг пальца с помощью простейших заклинаний.

Перед ней лежал Рейкдорф; в последний раз ведьма приходила сюда очень давно и теперь дивилась произошедшим здесь переменам. Когда-то на берегу Рейка лежала простая рыбацкая деревушка, которая ныне превратилась в очень большой и непрерывно разрастающийся город. Не желая того, ведьма была поражена достижениями Зигмара.

На многолюдных улицах и в переулках, где теснились каменные дома, ощущалась жажда жизни и процветания. Вокруг сплошь амбары да хранилища, из благоухавших ароматами съестного трактиров доносились громогласные заверения в дружбе и братстве. Несмотря на поздний час, в ближайшей кузнице стучал о наковальню молот, в толпе сновали посыльные купцов. Улицы были заполнены народом, но никто не замечал ведьму, кроме детей и собак. Правда, мужчины, сами не ведая причины, вдруг ощущали тревогу и делали отвращающий зло знак, а женщины крепче прижимали к груди младенцев.

Впереди ведьма уже видела Большую палату унберогенов — великолепный чертог, возведенный гномами в благодарность за спасение от зеленокожих короля Кургана Железнобородого, правителя Караз-а-Карака. Распахнутые настежь тяжелые деревянные ставни, льющийся из окон теплый желтый свет, шум пирушки.

Перед Большой палатой выстроился целый лес знамен — настоящее буйство красок и разномастных символов, некогда свидетельствовавших о раздоре, теперь же возвещавших единство и общность интересов. Вот ворон эндалов, вздыбившийся конь талеутенов, вот череп на стяге короля тюрингов Отвина и много других знамен. Ведьма нахмурилась, подметив сразу бросавшееся в глаза отсутствие одного флага, покачала головой и продолжила путь к Большой палате. Туда, где правитель унберогенов и будущий император собирал своих воинов.

Широкие окованные железом двери охраняли шесть воинов в толстых плащах из волчьих шкур, вооруженные тяжелыми молотами. Ведьма опять миновала их незамеченной, затуманив им сознание и стерев из памяти воспоминание о себе. Причем каждый из них даже на смертном одре поклялся бы жизнью собственных детей, что мимо него за время службы на посту не проскользнуло ни единой живой души.

В нос шибанул запах пота и льющегося рекой пива. От пылающего в центре Большой палаты огня в очаге распространялся сильный жар. За длинными столами распевали песни и хохотали сотни воинов. Потолок коптили густые клубы дыма, аппетитно пахло жареной свининой, и у ведьмы немедленно потекли слюнки.

Здесь она постаралась держаться в тени: хоть ей легко удалось пройти незамеченной по улицам Рейкдорфа, провести собравшихся на пиру будет не так просто, ибо проницательностью они превосходили простой люд. Короли, королевы, гномы — их сложно одурачить. Ведьма пробиралась в конец палаты, держась подальше от пустующего трона на противоположной стороне зала, стену над которым украшали леденящие душу трофеи.

С балок свешивались военные знамена, и ведьму радовало то, как непринужденно ведут себя воины с разных концов империи, — так дружелюбны могут быть только братья по оружию. Они бок о бок сражались и проливали кровь на перевале Черного Огня, бились с величайшей, какой прежде не видывал мир, ордой зеленокожих. Невероятная победа и вместе пережитый ужас выковали узы братства, которые с годами будут только крепнуть.

Волынщики из Эндала наигрывали военные марши, гномы-сказители под аккомпанемент пронзительной музыки повествовали о древних битвах. Атмосфера была настолько праздничной, а настроение — радостным, что ведьма даже на миг устыдилась того, что появилась здесь в столь торжественный день. Хотелось бы ей в день коронации порадовать императора, но мало ли чего ей хотелось.

Высоко над Рейкдорфом, на холме Воинов, Зигмар опустился на колени перед могилой отца и сжал в кулаке горсть влажной рыхлой земли, черной и плодородной. Славная земля, взлелеянная древними, теми, кто уже давно мертв. Глядя на громадную каменную плиту, которая запечатала могилу короля Бьёрна, Зигмар мечтал о том, чтобы отец увидел его сейчас. Став предводителем унберогенов, он сумел многого добиться, но так много еще предстояло сделать!

— Я скучаю по тебе, отец, — проговорил Зигмар. Он разжал кулак, и земля посыпалась у него между пальцев. — Мне так не хватает силы, которую ты мне давал, а еще — великой мудрости, которой ты щедро делился со мной, хотя я не всегда тебе внимал.

Зигмар поднял с земли большую кружку пенистого пива и вылил на землю перед гробницей, затем достал из висевших на ремне ножен дар Пендрага — охотничий кинжал тонкой работы, на клинке которого красовалось изображение двухвостой кометы. Даже король Курган признал кинжал сносным, что можно было расценивать практически как комплимент, ибо невысоко было мнение гнома о способностях прочих рас в обработке металла. Быстрым движением Зигмар полоснул по предплечью. Когда кровь собралась в ране, он повернул руку так, чтобы ярко-красные капли упали на землю. Черная земля пила его кровь до тех пор, пока он не счел жертву достаточной.

— Эта земля — моя единственная неугасимая любовь, — сказал он. — Ради нее, ради своего народа я отдам все свои силы и жизнь. В этом клянусь перед всеми богами и духами предков.

Зигмар поднялся и окинул взглядом склон холма с многочисленными могилами. В каждой из них покоился родственник, друг или брат по оружию. Прощальный луч дневного светила заиграл на светлой каменной плите с выгравированными длинными спиралями, украшенной венком из диких рододендронов.

— Слишком часто отправлял я своих товарищей на этот склон, — прошептал Зигмар, вспоминая, как запечатал громадным валуном вход в темную гробницу, где лежало тело Триновантеса. Невероятно, но с тех пор прошло шестнадцать зим. За это время столько всего изменилось, что казалось: Триновантес жил совсем в другую эпоху.

Шевельнулись тяжелые воспоминания, но Зигмар отогнал их прочь, не желая искушать судьбу в день воплощения в жизнь его заветной мечты об основании империи.

На вершине великого погребального холма унбероге-нов завывал ветер, но Зигмар не боялся пробиравшего до костей холода. Его согревали шерстяной жилет и плащ из темных волчьих шкур. Светлые волосы были собраны в короткий хвост, височные пряди заплетены в косицы. Суровое лицо Зигмара дышало благородством, в удивительных глазах — одном светло-голубом, другом темно-зеленом — таилась слишком великая для его тридцати одного года мудрость и боль.

Зигмар встал и стряхнул землю с ладоней. С глубоким вздохом окинул расстилавшиеся перед ним просторы, подмечая, как на восток протянулись длинные пурпурные тени сумерек. Внизу ярким факелом сиял Рейкдорф, вдалеке виднелись другие пятна света, каждое из них — хорошо защищенный город, в котором вдоволь мужей, готовых с оружием в руках отстаивать родину. За густыми лесами подвластной ему территории лежали сотни других городов и деревень, объединенные его властью и обязавшиеся служить на благо империи.

Следующий после сражения на перевале Черного Огня год выдался на редкость щедрым. На полях уродился богатый урожай хлеба, необходимый для того, чтобы накормить вернувшихся с битвы воинов и их семьи. Зима выдалась мягкой, лето — теплым и мирным, а по осени собрали такой богатый урожай, какой на человеческой памяти случается редко.

Эофорт уверял, что боги вознаградили воинов империи за проявленную отвагу, и Зигмар с удовольствием соглашался с толкованием многоуважаемого советника. За предшествующие сражению годы люди хлебнули горя, землю истерзали постоянные набеги зеленокожих. Человечеству грозило исчезновение, но дрожащее пламя свечи одолело мрак и засияло во сто крат ярче.

— Скоро зима, — донесся до Зигмара голос держащегося на почтительном расстоянии Альвгейра.

— Нынче мой старый друг сделался предсказателем? — усмехнулся Зигмар, поднимая с земли Гхал-Мараз — великий молот, подаренный ему королем Курганом Железнобородым.

— Чтобы почувствовать дыхание зимы в стылом ветре, не нужно бросать кости, — отвечал Альвгейр. — И спасибо тебе большое за эпитет «старый», мне еще не сравнялось сорока четырех.

Зигмар обернулся к тому, кто одновременно был и маршалом Рейка, и его личным телохранителем. Альвгейр, высокий и величественный, в бронзовых латах, являл собой олицетворение гордого воина племени унберогенов. Несмотря на испещренное шрамами и морщинами лицо и седину в некогда темных волосах, военачальник был бодр и крепок, как прежде, и горе тем юнцам, которые на Поле мечей осмеливались тягаться с ним силой.

Как и Зигмар, Альвгейр носил волчий плащ, только белый, — дар короля черузенов Алойзиса. На поясе у него висел длинный железный меч, а глаза в поисках врагов без устали прочесывали окрестности.

— Все спокойно, — заверил военачальника Зигмар, проследив взгляд Альвгейра.

— Как знать, — хмыкнул тот. — Может, там таятся зверолюди, гоблины, убийцы. Да кто угодно.

— Ты уже совсем свихнулся, — отмахнулся Зигмар, пускаясь в обратный путь к городу. И показал рукой на костры воинов разных племен, которые пылали к западу от городских стен. — Сегодня я в безопасности, никто не осмелится напасть на меня, когда вокруг столько вооруженных воинов.

— Именно это меня и беспокоит, — отозвался Альвгейр, неотступно следуя за Зигмаром. — Каждый из них мог потерять отца, брата или сына в сражениях, что ты вел, чтобы подчинить своей воле вождей племен.

— Верно, — согласился Зигмар. — Но не думаешь же ты, что кто-то из великих королей привел на мою коронацию убийцу?

— Видишь ли, я не люблю испытывать судьбу. Я уже лишился одного короля, павшего от клинка врага. И не собираюсь терять императора.

Король Бьёрн пал во время войны с норсами, когда тех изгоняли с земель черузенов и талеутенов. Альвгейр не сумел защитить своего господина, и тяжесть вины до сих пор терзала его сердце. Став предводителем унберогенов, Зигмар практически истребил все северное племя, прогнав за море и уничтожив их корабли. Он отомстил за гибель отца и вытеснил норсов с земель империи, но ненависть его не утихала.

Зигмар остановился и положил руку военачальнику на плечо:

— Этого не случится, друг мой.

— Мой господин, твоя уверенность восхищает меня, — сказал Альвгейр, — но лучше я буду начеку.

— Меньшего я от тебя и не жду, только ты уже не молод, — сказал Зигмар с улыбкой, смягчающей нерадостное замечание. — Пора тебе взять в помощники кого-нибудь из Белых волков. Может, Редвана?

— Чтобы этот щенок наступал мне на пятки? — вскинулся Альвгейр. — Хвастливый и дерзкий парень. Раздражает. К тому же, как я говорил, мне всего сорок четыре, и я моложе твоего отца, когда он выступил на север.

— Сорок четыре… — задумчиво произнес Зигмар. — Помню, когда я был мальчишкой, такой возраст казался мне самой настоящей древностью. Я никак не мог взять в толк, как это люди могут добровольно дожить до столь преклонных лет.

— Уж поверь мне, такого врагу не пожелаешь. В холод кости ноют, спина не гнется и, еще того хуже, от юнцов уважения не дождешься: им кажется, будто они лучше знают.

— Мне в самом деле жаль, друг мой, — улыбнулся Зигмар. — Идем. Мы почтили память мертвых, пришло время уважить братьев-королей.

— В самом деле, мой повелитель, — отвесил Альвгейр насмешливый поклон. — Ты же не хочешь опоздать на собственную коронацию, верно?

— Ты пьян, — констатировал Пендраг.

— Так и есть, — согласился Вольфгарт и впился зубами в очередной кусок жареного кабана. — Я всегда говорил, что ты, Пендраг, поумней меня будешь.

Тут он осушил кружку и утерся рукавом, стирая с губ пену и жир. На праздник оба надели лучшие туники, хотя сейчас Вольфгарту пришлось признать, что одежда Пендрага выглядит свежее.

Брат по оружию был дорог ему. Вместе они пережили приключения, достойные великих саг, которые не стыдно будет поведать будущему сыну. Только уж очень он любит поворчать. Пендраг обладал идеальным телосложением для сражения боевым топором, тогда как Вольфгарта природа наделила широкими плечами и узкими бедрами мечника.

Огненно-рыжая шевелюра Пендрага была заплетена в замысловатые косы, а раздвоенная борода затвердела от черной смолы. Вольфгарт предпочитал избегать подобных излишеств, поэтому его густые черные волосы просто перехватывал медный обод, который Медба подарила ему на годовщину соединения их рук.

Прислуживавшие на празднике девушки разносили блюда, на которых громоздились груды мяса и кружки пенного пива, попутно отбиваясь от ухаживаний захмелевших гостей. Улучив момент, Вольфгарт потянулся и схватил с подноса служанки медный кувшин с пивом. Даже не потрудившись перелить содержимое в кружку, он тут же отхлебнул прямо из сосуда, пролив добрую половину себе на живот. Пендраг вздохнул.

— Обязательно столько пить? Мог бы хотя бы сегодня не напиваться!

— Да ладно тебе, Пендраг! Часто ли нашего друга детства коронуют императором всех земель? Признаюсь, что когда Зигмар поведал нам свой план, он показался мне психом наподобие безумца-черузена, но поджарь Ульрик мой зад, если он не добился своего!

Широким жестом Вольфгарт обвел сотни пирующих гостей, собравшихся вокруг громадного очага. Под сводами метались взрывы хохота и счастливый смех, звуки волынки состязались в громкости с песнями о битвах так, что от шумного веселья балки ходили ходуном.

— Ты только оглянись вокруг, Пендраг! — воскликнул Вольфгарт. — Тут, под одной крышей, собрались все племена, и никто не ссорится. Да только за одно это Зигмар заслужил право зваться императором.

— В самом деле, впечатляет, — согласился Пендраг, пригубив тилийского вина. Король Сигурд привез с собой шесть бочонков этого дивного напитка, и Пендраг с удовольствием воздавал ему должное.

— Впечатляет? Да это самое настоящее чудо! — Вольфгарт уже с трудом ворочал языком, вновь обводя палату широким жестом. — Черузены бились с талеутенами за приграничные территории столько, сколько никто из нас еще не прожил, а теперь они бражничают вместе! Ты только посмотри… Тюринги с тевтогенами заключают союзы кровного братства! Это чудо, провалиться мне на этом месте. Чудо, я тебе говорю.

— Будь по-твоему, но истинное чудо случится, если ты умудришься прямо и не шатаясь пройти за королем к Клятвенному камню.

— Прямо или шатаясь, какая разница? — вопросил Вольфгарт, вновь поднося к губам кувшин, но почувствовал холодок металла серебряной руки друга. Во время битвы с королем берсерков боевой топор тюринга отсек три пальца с руки Пендрага, и гном, мастер Аларик, разработал для него особую перчатку. Пендраг клялся, что новые пальцы работают так же ладно, как и прежние, но Вольфгарт так никогда и не смог к ним привыкнуть.

— Ты опозоришь Медбу, если не сможешь подняться на ноги, — предостерег его Пендраг. — Тебе это надо?

Вольфгарт смерил Пендрага тяжелым взглядом, потом отставил кувшин.

— Проклятие, ты, как всегда, знаешь, чем меня пронять, друг, — сказал он и потянулся к кувшину с водой. — Когда я в последний раз притащился домой пьяным, три дня спал на конюшне.

Вольфгарт сделал несколько больших глотков воды, прополоскал рот, избавляясь от привкуса пива, и сплюнул на покрытый соломой пол.

— Сама воспитанность, как всегда, — раздалось над ухом у Вольфгарта, и рядом с ним уселся воин в темно-красных доспехах. — Я-то думал, что Рейкдорф ныне стал оплотом цивилизации, а варвары живут на Севере, но получается, что я ошибался?

— А, Редван! Вот так юнцы неверно толкуют деяния старших и лучших. — Вольфгарт улыбнулся и обнял Белого волка. Рыжие, как у Пендрага, волосы Редвана тоже были заплетены в косы. Открытые черты симпатичного лица лучились добродушием. Кое-кто находил его физиономию чересчур нежной, но те, кому довелось наблюдать молодого человека в бою, знали, насколько ошибочно это мнение.

— У нас на Юге считается хорошим тоном порой вести себя как полная деревенщина, — заявил Вольфгарт.

— Тогда ты самый цивилизованный человек из всего людского рода, — отозвался Редван, поправил волчий плащ, опустил рядом с собой боевой молот и взялся за пустую кружку.

Вольфгарт захохотал, а Пендраг налил Редвану пива.

— Добро пожаловать, брат, — сказал он. — Славно, что ты вернулся в Рейкдорф.

— Верно, давно не виделись, — кивнул Редван. — Сигурдхейм — прекрасный город, там холодное пиво и жаркие женщины, но дома стократ лучше.

— Почему это он пьет пиво, а я — нет? — возмутился Вольфгарт.

— Меня благословил Ульрик. — С этими словами Редван хлопнул себя по плоскому животу. — У меня утроба как у тролля, и в отличие от вас, слабаков, я могу опрокинуть целый бочонок до того, как свалюсь мертвецки пьян.

— Звучит как вызов, — буркнул Вольфгарт и потянулся за пивом.

— Довольно! — остановил его Пендраг. — Выпьешь после коронации.

Вольфгарт пожал плечами и воздел руки вверх:

— Упаси меня Ульрик от наседки с цыплятами, одному из которых едва минуло семнадцать!

— Как добрался? — спросил Редвана Пендраг, игнорируя стенания друга.

— Без приключений, — отвечал воин. — Даже обидно. После битвы на перевале Черного Огня дороги стали безопасны, о бандитах или зеленокожих ни слуху ни духу. Даже лесные зверолюди присмирели.

— Да, год выдался спокойный, — согласился Пендраг.

— Слишком спокойный, — проворчал Вольфгарт. — Меч мой висит над очагом и ржавеет, и за целых два сезона я не убил ни одного зеленокожего.

— Разве не к этому мы стремились? — возразил Пендраг. — Все годы войн и кровопролитий были ради того, чтобы наши земли стали безопасны. И теперь, когда мы достигли желаемого, ты ноешь оттого, что тебе не удается повоевать и рискнуть жизнью?

— Я воин, только и всего, — заметил Вольфгарт.

— Может, пора подыскивать новое ремесло? — предположил Редван и подмигнул Пендрагу. — Теперь в безопасных землях средь лесов народятся новые поселения, империи Зигмара понадобятся новые земледельцы.

— Мне? Возделывать землю? Ну ты и сказанул, парень. Похоже, южный воздух твоим мозгам не на пользу, коль ты возомнил, что я возьмусь за мотыгу. То, что мы истребили уйму зеленокожих на перевале, еще не означает, что они однажды не вернутся. Нет, не быть мне земледельцем, Редван. Пусть другие занимаются этим, ибо этой земле будут всегда нужны воины.

— Думаю, ты прав, — рассмеялся Редван. — Из тебя бы получился ужасный земледелец.

Вольфгарт улыбнулся и кивнул:

— Твоя правда. На то, чтобы возделывать землю, у меня терпенья не хватит. Боюсь, что я скорее гожусь на то, чтобы губить жизнь, чем ее созидать.

— Хотя поговаривают о другом. — Редван заговорщицки пихнул Вольфгарта в бок. — Ходят слухи, что весной ты станешь отцом.

— Верно, — просиял Вольфгарт при упоминании о своей мужской силе. — Медба подарит мне сына, настоящего богатыря, который продолжит мой род.

— Или дочь, — предположил Пендраг. — Женщины племени азоборнов чаще рожают девочек.

— Тьфу ты, ни за что на свете! В моем семени столько силы, что мальчишка сам выскочит на белый свет, помяни мое слово.

— Подождем до весны и увидим, друг мой, — улыбнулся Редван. — Кто бы у тебя ни родился, я помогу тебе омыть головенку наследника пивом, и мы станем целую ночь напролет распевать песни о славных битвах.

— Сочту за честь, — проговорил Вольфгарт, пожимая руку Белого волка.

Короли-союзники во всем великолепии многоцветных нарядов и искусно изготовленных доспехов ожидали Зигмара у подножия холма Воинов. В руках у каждого было по золотому щиту, теплый свет воткнутых в землю факелов заливал самых могучих воинов человеческого племени. Вместе они спасли людей от истребления, а теперь собрались здесь, чтобы засвидетельствовать величайшее историческое событие: коронацию первого императора.

Этой ночью будет подписан договор, призванный оберегать жизнь каждого мужа, женщины и младенца империи.

Зигмар любил их всех и про себя вознес хвалу Ульрику за честь стоять плечом к плечу с такими героями.

Король талеутенов Кругар, широкоплечий воин в кольчуге из блестящих серебряных чешуек, стоял между предводителем мерогенов Генротом и правителем меноготов Марком. Оба южных владыки улыбались, но от Зигмара не укрылась снедавшая их великая печаль. В войнах с зеленокожими их земли пострадали больше других, и смертоносные годы пережило чуть более тысячи их людей.

Взгляд Зигмара остановился на Фрейе, королеве азоборнов. На воительнице с огненно-рыжей шевелюрой красовалась сверкающая кольчуга, словно сплетенная из золотых нитей. Изящную шею украшала гривна из серебра и бронзы, высокий лоб венчала золотая корона, усыпанная самоцветами. Ярко-оранжевая накидка струилась с плеч, не скрывая точеных линий рук и покачивания бедер королевы, когда она повернулась к Зигмару.

Он почувствовал, как все в нем отзывается на яркую земную красоту Фрейи, как смесью удовольствия и непреходящей боли накатывают воспоминания об их ночи страсти. Волевым усилием он подавил всколыхнувшиеся чувства и сосредоточился на остальных союзниках.

Рядом с королевой азоборнов стоял Адельхард, владыка остготов, чьи вислые усы были умащены до состояния блестящих сосулек, а плащ в черно-белую клетку сочетался с рисунком узких штанов и рубахи. На поясе у него висел меч остготских королей Остварат. Некогда Адельхард предложил клинок Зигмару в обмен на помощь в битве против орков. Воины-унберогены сражались бок о бок с остготами, но меч Адельхарда Зигмар принять отказался, ибо считал, что столь могучее оружие должно оставаться при хозяине.

Алойзис, повелитель черузенов, поджарый, с хищным лицом, короткой бородой и длинным чубом темных волос. По традиции племени его лицо украшали замысловатые сине-красные завитки татуировок. За плечами черузена развевался на ветру ярко-красный кавалерийский плащ. От природы немногословный, он приветствовал Зигмара почтительным поклоном.

Король эндалов Альдред носил отороченную мехом коричневую шерстяную тунику, украшенную черной и золотой нитью. На боку у него висел символ королевской власти — эльфийский клинок Ульфшард. Зигмар помнил, как на перевале Черного Огня отец Альдреда бросил ему этот самый меч, чем спас жизнь. Но сам Марбад через миг погиб. Тень утраты до сих пор сквозила во взгляде его сына Альдреда.

Рядом с Альдредом стоял грубоватый с виду удозский воин в килте, король Вольфила — человек безудержной храбрости и великого сердца. Его народ много лет воевал с норсами. В свете факелов его светлая кожа сияла здоровьем. На спине в ножнах у него висел палаш с плетеной рукоятью, который был даже длиннее, чем устрашающий меч Вольфгарта. Вольфила осклабился во весь рот, и радость его по случаю торжества была очевидна.

Зигмар улыбнулся, обратив внимание на то, что король Сигурд превзошел самое себя, разодевшись в богатые одежды синего и пурпурного цвета, подбитые горностаем и украшенные таким количеством золота, что глаза у гномов должны были разгореться от жадности. А потому неудивительно, что король горного народа Курган Железнобородый стоял именно с ним, причем золота на самом престарелом из всех союзников Зигмара было не меньше, чем на предводителе бригундов. В кольчуге из испещренных рунами золотых пластин, серебряных наплечниках и золотом шлеме Курган скорее походил на древнего бога своего народа, чем на смертного короля. Из всех собравшихся королей только оружие гнома не пряталось в ножнах, и могучая, похожая на крылья бабочки и покрытая магической рунической вязью двулезвенная секира светилась своим собственным призрачным светом.

Король тюрингов Отвин держался чуть в стороне; был ли то его выбор или желание остальных, сказать трудно. Его корона напоминала нагромождение золотых шипов, впивавшихся в кожу головы, бедра прикрывала черная кольчужная набедренная повязка, странный наряд дополнял плагц глубокого красного цвета. Порывисто вздымалась голая грудь короля берсерков, его губы были окрашены соком дикого корня.

Воин Мирза с горы Фаушлаг, закованный в белоснежные латы, явно чувствовал себя неуютно в компании королей, но владыка северных пределов имел право быть членом этого братства. На поясе Мирзы висел боевой молот с длинной рукоятью, который не был похож на оружие Зигмара, ибо Гхал-Мараз создавался для боя верхом.

Среди собравшихся не было предводителя лишь одного племени, и Зигмар подавил вскипавшую ярость по отношению к королю ютонов. Но этим он займется потом.

А сейчас Зигмар расправил плечи и бросил беглый взгляд на Альвгейра, который едва заметно кивнул.

Зигмар глубоко вздохнул и заговорил.

— Еще ни разу не видала эта земля подобной силы, — сказал он, отцепляя с пояса Гхал-Мараз. — Даже на бесплодном поле брани перевала Черного Огня мы еще не были столь горды, сильны и могучи.

Вперед выступил Кругар Талеутенский и обнажил изогнутую кавалерийскую саблю, клинок которой был сделан из сияющего голубоватым светом металла.

— Почтил ли ты мертвых, король Зигмар? — вопросил он. — Принес ли дары земле и вспомнил ли предков?

— Да.

— Готов ли ты служить этой земле? — спросил Сигурд.

— Готов.

— Встанешь ли на ее защиту в черный час? — потребовал ответа Генрот.

— Ценой собственной жизни, — отвечал Зигмар, сжимая перед собой Гхал-Мараз.

— Тогда вперед, к Клятвенному камню! — воскликнул Вольфила и выхватил громадный палаш из заплечных ножен. — Ар-Ульрик ждет!

ГЛАВА ВТОРАЯ. Рождение императора

С холма Воинов Зигмар повел королей в Рейкдорф. Весть об их приближении разлетелась по округе, и жители города высыпали на улицы приветствовать владык. Уйма народа выстроилась вдоль улиц с факелами в руках, отгоняя тьму и оглашая путь процессии королей радостными криками. Из Большой палаты высыпали воины, с грохотом ударяя мечами по щитам. Волынщики из племени эндалов поспешили встать во главе шествия и двинулись по направлению к Клятвенному камню, а звуки их музыки проникали в сердца, воспламеняя их.

Среди толпы воинов Зигмар приметил Вольфгарта и Пендрага и улыбнулся при виде их ликования. Да, ему удалось достичь невозможного, но Зигмар прекрасно понимал, что не преуспел бы без помощи верных друзей. Его союз с братьями по оружию символизировал империю в миниатюре: каждый в отдельности отличался великой силой, но только вместе они были непобедимы.

Правители земли людей, пристроив на плече свое грозное оружие, вышагивали подле Зигмара с высоко поднятыми головами.

Воины со всех концов империи громкими возгласами приветствовали своих высокочтимых королей.

Слепящим множеством вздыбившихся коней, воздетых кулаков в латных рукавицах, золотых колесниц и оскалившихся волков развевались в воздухе знамена. Отовсюду на дюжине диалектов доносились голоса воинов, присягавших королю унберогенов в верности, — каждый из собравшихся счел великой честью обещать ему свой меч. Вглядываясь в озаренные факелами и надеждой лица, Зигмар ощутил, как ему на плечи навалилась тяжесть их чаяний и ожиданий.

Пока что он только победил и отбил у врага эту землю, это первый шаг на пути.

Теперь предстоит ее защищать.

Процессия двигалась по мощеным улицам города, мимо величественных палат, каменных домов и деревянных конюшен.

Веселый детский смех оттенял воинственные возгласы воинов: повсюду сновали ребятишки в цветастых туниках, на бегу они играли с собаками, которые заливисто гавкали.

Процессия дошла до площади на северном берегу реки, где стоял священный камень, принесенный сюда в незапамятные времена первыми воинами-унберогенами с востока. Когда-то это был самый центр поселения под названием Рейкдорф, насчитывавший несколько мазанок, лепившихся друг к другу на берегу реки. С тех пор город разросся до невообразимых размеров, но Клятвенный камень до сих пор оставался душой и центром Рейкдорфа.

Волынщики отошли и встали у кузницы Беортина. Зигмар улыбнулся: вспыльчивый кузнец уже десять лет как умер, но кузня до сих пор носила его имя.

На площади собралась примерно тысяча людей, напиравших на выстроившиеся по периметру площади дома. Вокруг Клятвенного камня горели воткнутые в землю факелы, в круге огня возле громадного чугунного котла неподвижно замер кто-то огромный. Облаченный в волчью шкуру поверх покрытой инеем мерцающей кольчуги, незнакомец выдыхал пар, словно стояла глубокая зима, а не последние дни осени. В руках у него был посох из отшлифованного дуба, увешанный длинными полированными клыками, и венчало его широкое лезвие секиры, блестевшее, словно кусок льда. Лицо великана скрывала маска из волчьего черепа, с плеч свисала толстая белая волчья шкура.

Выше и шире в плечах, чем любой воин, коих доводилось повидать Зигмару, перед ним возвышался Ар-Ульрик — верховный жрец бога битв и зимы, воитель, путешествующий под вой ветра по дебрям в клубах вьюги. Порой поколения сменяли друг друга и видом не видывали Ар-Ульрика, ибо того, как правило, не занимали дела смертных. Бог Ульрик считал, что его приверженцы должны сами о себе заботиться. Сбоку от жреца стояли два волка, один — полночно-черный, другой — белоснежный. Вздыбленная шерсть будто замерзла, глаза — словно тлеющие угли.

Смолкли волынки, и, когда Зигмар шагнул в кольцо факелов, весь город погрузился в тишину.

Короли остановились в первом ряду, а Зигмар подошел к громадному котлу с темной водой, покрытой коркой льда.

Волки медленно двинулись вперед и начали кружить вокруг Зигмара. Из раскрытых пастей тянулись густые нити слюны, белоснежные клыки были оскалены. Пока звери рычали и обнюхивали Зигмара, Ар-Ульрик оставался недвижим. Зигмар чувствовал холод волчьих взглядов и знал, что судят его не эти волки, а силы куда более могущественные.

От волков накатывали хладные волны, ледяной мороз пробирал Зигмара до самых костей. Мигом сковала всю его плоть лютая вековечная стужа, словно кровь в жилах превратилась в лед. Ему явилось видение бескрайней тундры, которую наводнили стаи волков со слюнявыми пастями. Зигмар взглянул на королей, оставшихся за кругом факелов. Никто из них, похоже, холода не ощущал. Дыхание Ульрика коснулось только его одного.

Волки завершили осмотр и, когда вернулись к хозяину, видение померкло. Звери не сводили с Зигмара горящих глаз, и он знал, что этот взгляд будет всегда следить за ним, где бы он ни был.

Определенно довольный приговором волков, Ар-Ульрик обошел котел и остановился перед Зигмаром. От верховного жреца тоже веяло нескончаемой зимой, и воин увидел, что его секира в самом деле выточена из зубчатой ледяной глыбы.

Зигмар преклонил колени пред жрецом бога волков, но головы не склонил. Ар-Ульрика он почтил, но не собирался выказывать страха.

Грозный служитель бога возвышался над ним, давил своим присутствием, на время отлучившись от сражений в мирах за пределами человеческого познания. В боях Зигмар служил Ульрику верой и правдой, а жрец был самим воплощением бога. Велика была сила этого воина, и то, что он явился сюда из снежных диких земель, — великая честь.

— Ты ищешь благословения Ульрика, — пророкотал жрец голосом, подобным порыву ледяного ветра. — По какому праву ты считаешь себя достойным благосклонности владыки зимы?

— По праву битвы, — отвечал Зигмар, стараясь не стучать зубами от холода. — Ценой собственной крови и жертвы объединил я народы. И по этому праву я претендую на власть над этой землей от гор до морей и над всеми теми, кто здесь живет.

— Достойный ответ, король Зигмар. Ульрику известно твое имя, он с интересом наблюдает за твоими деяниями. Но почему его должна волновать участь смертного вроде тебя?

— Я прошел сквозь Пламя Ульрика и остался невредим.

— Полагаешь, этого достаточно?

Зигмар пожал плечами и сказал:

— Не все ведомо мне, но в каждый бой я шел с именем Ульрика на устах. Большего сделать я не мог.

Тут длань Ар-Ульрика метнулась к Зигмару и схватила его за голову. Пальцы жреца прикрывали волчьи когти, и Зигмар ощутил, что они пахнут кровью.

— Я гляжу в твое сердце, король Зигмар. И там я вижу не одну только преданность Ульрику, там обосновалась жажда бессмертной славы. Ты стремишься потягаться с ним в великих деяниях и вписать на страницы истории свое имя.

Гнев вскипел в сердце Зигмара.

— Разве плохо желать, — вспыхнул он, — чтобы имя мое жило в веках и после смерти? Пусть других постигнет забвение, но имя Зигмара останется на устах потомков. С благословением Ульрика я объединю земли в империю, которая будет существовать до скончания времен.

Ар-Ульрик расхохотался скрипучим, как снег, и холодным, как могила, смехом:

— Не нужно искать бессмертия в сече, ибо она несет только боль и погибель. Иди прочь, плоди сыновей и дочерей, пусть они несут твое имя в века. Не пытайся сравняться с богами в низости.

— Нет, мой путь предрешен, — отвечал Зигмар. — Жизнь у домашнего очага не по мне. Я создан для другого.

— Тут ты прав, — согласился Ар-Ульрик. — Не найдется мягкого ложа, где бы ты испустил последний вздох, это не для тебя. Тебя ждут битвы, и это радует Ульрика.

— Так ты благословляешь меня на коронацию?

— Посмотрим. Встань и призови своих братьев по оружию.

Зигмар заставил себя подняться, хотя конечности одеревенели от холода, а мышцы свело. Повернувшись к огненному кольцу, он поискал взглядом побратимов и, наконец, заметил их возле факелов.

— Вольфгарт! Пендраг! — крикнул он. — Идите сюда и встаньте рядом со мной.

Короли расступились, пропуская двух воинов. Оба надели длинные красные туники, перехваченные широкими кожаными поясами, на которых висели кинжалы и талисманы из волчьих хвостов. Наряд Пендрага был чист и свеж, а Вольфгарт успел основательно перепачкаться жиром и пивом. Воины явно обрадовались выпавшей им чести, но Зигмар подметил, что им не по себе в присутствии жреца Ульрика.

— Эх, лучше бы я напился, — прошипел Вольфгарт, глядя на волчьи обнаженные клыки и горящие глаза.

— Ты уже пьян, забыл? — отозвался Пендраг.

— Значит, маловато.

Утробный рык черного волка заставил обоих замолкнуть.

— Мои братья по оружию, Вольфгарт и Пендраг, — представил друзей Зигмар. — С юных лет бьются они плечом к плечу со мной, и дружба наша скреплена кровью.

Ар-Ульрик повернул к ним скрытое под маской из волчьего черепа лицо, и Зигмар услышал, как друзья хватают ртом воздух, когда на них обрушилась полная мощь ледяного взгляда.

Затем жрец кивнул и махнул побратимам Зигмара со словами:

— Разденьте его. Пусть останется в том, в чем мать родила.

Зигмар вручил Вольфгарту Гхал-Мараз, и друзья сняли с него все одежды. Поджарое мускулистое тело пестрело множеством бледных шрамов, змеившихся по рукам, груди и плечам.

— Это Котел скорби, — объявил жрец. — Веками он используется для того, чтобы выбрать достойных благословения Ульрика.

— Котел скорби? — переспросил Вольфгарт. — Почему он так называется?

— Потому что недостойным не пережить этого испытания, — отвечал Ар-Ульрик.

— Вечно тебе надо сунуть нос, — проворчал Пендраг, но друг только пожал плечами.

— И как же котел оценит, достоин ли я? — спросил Зигмар, хотя уже опасался, что знает ответ.

— Ты погрузишься в эти воды, и если вынырнешь живым — значит, достоин.

— Ну, не так уж и страшно, — решил Вольфгарт. — Холодновато, конечно, только и всего.

— Хочешь искупаться? — ухмыльнулся Зигмар, уже представляя, как холодна покрытая коркой льда вода.

— Ну уж нет, — отмахнулся Вольфгарт. — В конце концов, нынче твой день.

Зигмар взялся за край котла, чувствуя через железные стенки холод воды, покрытой толстой коркой льда, которую никто не поможет ему пробить. Он глубоко вдохнул и ударил кулаком по льду. Руку заломило от холода, но лед остался цел. Тогда он снова ударил кулаком, и на сей раз лед покрылся паутиной трещин.

Рука нестерпимо болела, но Зигмар бил по льду вновь и вновь, пока не проломил. Грудь его тяжело вздымалась, рука кровоточила. На лбу замерз пот, и не успел он подумать о том, насколько холодна вода, как подтянулся, перемахнул через край котла и нырнул.

Холод оглушил его, подобно удару молота, весь воздух из груди вышел. Чувствуя, как бешено колотится о ребра сердце, он едва не заорал от боли, но ледяная вода хлынула ему в рот. Перед глазами, словно отблеск зимнего солнца, вспыхнул яркий свет, и Зигмар погрузился во тьму котла.

Под водой оказалась тьма — абсолютная и бесконечная. Холод огнем жег тело. Удивительно, как ледяная вода могла вызвать подобные ощущения. Зигмар погружался все глубже и глубже, гораздо глубже, чем позволяли размеры котла. Тело опускалось в ледяные глубины, затерявшись в бесконечной зимней ночи.

Зигмар задержал дыхание, его легкие горели, сердце заходилось протестующим бешеным стуком, который отдавался в голове боем боевых барабанов орков. Перед ним в темноте мелькали образы, пролетали видения из прошлого; говорили, так случается в последние мгновения жизни утопленника.

Зигмар видел себя во главе бросившегося в атаку войска в бою за Астофен, заново пережил свирепую радость, охватившую его, когда он громил орду зеленокожих, и тяжкую скорбь после гибели Триновантеса.

Вот сражение с лесными зверолюдьми, бой с драконооргом Скаранораком, битва с тюрингами и те войны, которые он вел с норсами. И вдруг сквозь водную рябь возникло лицо: с чарующим грозным взглядом, жестокое и прекрасное, в ореоле черных блестящих волос.

Едва Зигмар узнал Герреона — предателя, убившего собственную сестру и великую любовь Зигмара, несравненную Равенну, — как его душу заполонила ненависть. После содеянного близнец Триновантеса бежал из земель людей, и судьба его была неизвестна, но Зигмар всегда помнил, что за Герреоном кровавый долг, который должен быть уплачен.

Растаяло лицо убийцы, и вместо него возникла горная долина и высокая башня жемчужного цвета, давным-давно сокрытая от людей. На вершине той башни восседало омерзительное существо, костлявый лоб которого венчала корона древней силы. Это видение тоже исчезло, сменившись изображением одинокой скалистой горы средь дремучего бескрайнего леса. На вершине был выстроен грандиозный белокаменный город, а над шпилями и башнями парил образ оскалившегося белого волка.

Зигмар узнал гору Фаушлаг, но в новом обличье. Город казался очень старым, обветшалым, стонущим под тяжестью веков неудержимого роста. Под пологом леса пролегали великолепные широкие мощеные дороги, построенные словно на века. Они вели к вершине горы, и воины, облаченные в какие-то странные туники с разрезами, сражались за них, удерживая рубежи на подступах к городу.

Орда уродливых жестоких существ, каждое из которых представляло собой жуткую смесь человека и животного, стремилась разрушить город, но не могла сломить храбрых защитников. Город осаждали воины в окровавленных бронзовых доспехах, в лесах полыхали жертвенные костры, разведенные во имя Темных богов.

Волна зверолюдей и воинов, казалось, проломила оборону города, но тут внезапно появился воитель в сияющих белоснежных латах и отразил атаку. Забрало крылатого шлема скрывало лицо воина, но Зигмару стало ясно, что кем бы ни был этот герой, жизнь его прочно связана с городом. Если погибнет он, падет и цитадель.

Не успел Зигмар узнать продолжение, как видение битвы померкло, и он еще глубже погрузился в котел. Силы покидали его, терзала нехватка воздуха.

Таков ли будет конец его мечты о создании империи? Неужели величайший воин человечества погибнет, замерзнув в Котле Скорби и доказав, что не достоин иной участи?

Ярость воспылала в сердце Зигмара, тело наполнилось новыми силами. Мощно загребая воду руками, он вознамерился во что бы то ни стало избежать такой нелепой смерти.

Едва эта мысль оформилась у него в голове, тьму пронзил столб света, и Зигмар в поисках его источника крутанулся в ледяных объятьях воды. Над головой он увидел сияющее кольцо, от которого через толщу воды к нему летели пульсирующие оранжевые вихри. Свет нес с собой тепло и обещание жизни, и Зигмар ринулся вверх через стылую воду. С каждым гребком свет становился все ярче, и жажда жизни все пуще разгоралась в венах. Мучимый нехваткой воздуха, Зигмар плыл навстречу нисходящим спиралям красной жидкости. Он догадался, что это кровь, только не мог понять, откуда она здесь.

Свет лился подобно сиянию обновленного весеннего солнца, таким ярким он был. Последним отчаянным рывком воин вынырнул на поверхность.

У Зигмара все плыло перед глазами, и он схватился за край, с трудом переводя дух и мучительно хватая ртом воздух. С него ручьями лилась вода, он старался держаться прямо, вознамерившись не показывать слабости на публике, взиравшей на его второе ледяное рождение.

Чувствуя вокруг тепло человеческих тел, Зигмар сморгнул заливавшую глаза воду и увидел: у котла сгрудились все соратники-короли, у каждого были закатаны рукава, а из глубоких ран на руках струилась кровь, от которой вода стала красной. Рядом возвышался Ар-Ульрик. Зигмар перемахнул через край котла и встал, нагой, перед своим народом, величайшим усилием воли распрямив плечи.

Приблизилось хладное присутствие Ар-Ульрика, и Зигмара укрыл волчий плащ. Теплый мягкий мех тут же унял болезненный озноб.

— На колени, — приказал Ар-Ульрик, и Зигмар без колебаний повиновался.

Прямо перед ним лежал Клятвенный камень, и Зигмар положил на него ладонь. Шершавый на ощупь, красноватый с золотыми прожилками, камень был не похож на все прочие встречавшиеся в горах, был будто теплым, и в голове у воина вдруг раздался вопль, будто кричал сам камень: радостно, а не от боли, и Зигмар улыбнулся.

Он огляделся по сторонам, желая узнать, слышал ли еще кто-нибудь этот ликующий вопль, и понял, что звук предназначался ему и только ему.

Из кольца королей вышел Курган Железнобородый с короной дивной работы: золотым ободом с рунами, украшенным слоновой костью и самоцветами. Повелитель гномов передал корону Ар-Ульрику, и Зигмар склонил голову. Грозный жрец возвышался над Зигмаром, которого уже не донимал исходящий от великана лютый холод — его оберегал магический волчий плащ.

Чтобы все могли увидеть корону, Ар-Ульрик поднял ее над головой. Весь Рейкдорф затаил дыхание при виде того, как отблески факелов играют на слоновой кости и драгоценных каменьях, подобно звездному сиянию на серебре.

— Котел рассудил, что ты выдержал испытание. Ты возродился в крови королей.

— Однажды я уже был рожден в крови, — отозвался Зигмар.

— Служи Ульрику верой и правдой, и твое имя переживет века. — С этими словами Ар-Ульрик возложил на мокрую голову Зигмара корону, которая подошла идеально. Жители Рейкдорфа возликовали и разразились радостными криками. Вновь запели волынки, загремели барабаны, затрубили рога, мужчины и женщины всех племен одобрительно загомонили, они пели и плясали и колотили мечами о щиты — ликование охватило весь город.

Курган Железнобородый подался вперед и произнес:

— Носи эту корону с честью, ибо ее сработал сам Аларик. — Тут гном подмигнул Зигмару. — Он жаждал сам преподнести ее тебе, но я так завалил его работой, что он кует обещанные тебе мечи и едва успевает перевести дух.

Зигмар улыбнулся.

— Буду носить ее с честью и гордостью, — пообещал он.

— Вот и славно, парень, — одобрил Курган.

К Зигмару шагнул Вольфгарт и передал ему Гхал-Мараз. Воин взял могучий боевой молот и в тот же миг ощутил необоримую силу, которую вдохнул в оружие горный народ. Никогда еще рукоять так ладно не лежала у него в ладони, и Зигмар знал, что этот миг будет жить в сердцах людей вечно.

— Встань, Зигмар Молотодержец! — воззвал Ар-Ульрик. — Император земель человеческих!

И снова Большая палата наполнилась королями и воинами. Вольфгарт был в ударе: померившись силой с тюрингами, черузенами и бригундами, он превзошел всех, а затем перепил меногота так, что тот свалился под стол. Гэлин Венева, воин-остгот, что когда-то принес весть о нападении зеленокожих на восточные земли, теперь подначивал его на новое состязание: на сей раз предстояло пить спирт, который перегнали из перебродившего козьего молока.

— Мы называем его кумыс, — сказал Венева. — Лучшего напитка для тостов и пития на спор не найти!

Разок отхлебнув кумыса, Вольфгарт громогласно и милостиво признал поражение.

— Все равно что расплавленный свинец хлебать, — глаза у Вольфгарта слезились от крепости напитка, и он хлопнул Веневу по спине. — Зато теперь я взял в толк, отчего восточные племена вроде вас пьют такой горлодер. Видел я ваших женщин. Чтобы с ними спать, нужно упиться в стельку.

Желая отвлечь друга от беззаботного глумления над остготами, Пендраг увел его прочь, прокладывая путь сквозь скопление раскрашенных, облаченных в латы и потных тел. Сегодня короли пировали вместе со своими воинами, и в продымленной Большой палате царила атмосфера веселья и закаленного в боях братства.

В дальнем конце палаты на троне сидел Зигмар и беседовал с Курганом Железнобородым, и золотая корона его сияла словно изнутри.

В доспехах, выкованных гномами и подаренных королем Железнобородым, император походил на сверкающее божество. Справа стоял Альвгейр, а на скамье слева сидел почтенный Эофорт, доверенный советник Зигмара. Облокотившись на секиру, Курган Железнобородый вел разговор, в перерывах между предложениями прикладываясь к элю.

Вольфгарт махнул рукой, и Зигмар кивнул ему, широко улыбаясь.

— Глянь на него, а? — пророкотал Вольфгарт. — Император! Кто бы мог помыслить о таком?

— Он и мог, — просто ответил Пендраг.

По другую сторону очага на стол взгромоздился Редван. Размахивая мечом, он хвастался своими подвигами на перевале Черного Огня перед кучкой улыбчивых служанок.

— Кое-кто сегодня в одиночестве явно спать не будет, — буркнул Вольфгарт.

— А он никогда и не спит один, — отвечал Пендраг. — К чему тратить деньги и поджидать ночную деву, коль скоро можно просто соблазнить хорошенькую служанку?

— В самую точку, — загоготал Вольфгарт. — Хотя я женат и, чтобы просыпаться рядом с теплой женщиной, мне не надо делать ни того, ни другого.

— Ты женат на азоборнке. Если бы ты вел себя как Редван, Медба бы отрезала твое мужское достоинство.

— И снова ты прав, — рассмеялся Вольфгарт, и, приметив средь толпы празднующих знакомое лицо, поспешил туда, по дороге прихватив две оставленные без присмотра кружки пива. Следом за ним Пендраг тоже направился к воину в черных доспехах, стоявшему у стены со скрещенными на груди руками.

— Ларед, старина! — протрубил Вольфгард. — Как поживаешь, во имя Ульрика?

Услышав свое имя, воин обернулся. Он носил крылатый черный шлем и такой же плащ поверх доспехов цвета ночи. Ларед был старше Вольфгарта лет на десять и служил в отряде Вороновых шлемов — элитном подразделении личной стражи королей эндалов, существовавшем с изначальных дней этого племени.

— Вольфгарт, — сдержанно приветствовал унберогена Ларед.

— Мы с тобой не виделись со времен битвы на перевале Черного Огня! — воскликнул Вольфгарт и протянул эндальскому воину кружку пива.

— Нет, спасибо. Я не пью, — покачал головой воин Вороновых шлемов.

— Что? — вскричал Вольфгарт. — Пей! Сегодня же такой повод!

— Не могу, — отозвался Ларед. — Король Альдред запретил нам пить крепкие напитки.

— Ах вот что, ну, тогда все в порядке. — Вольфгарт заглянул в кружку. — Полагаю, что это мерогенское пиво. У меня моча крепче этого пойла. Давай выпьем!

— Нет, — чопорно повторил Ларед. — Слово короля — закон, я должен подчиняться его приказам.

— Тогда хоть посиди с нами. — Вольфгарт был явно рассержен отказом. — Расскажи, какие нынче новости в Марбурге.

Но Ларед только крепче стиснул челюсти да холодно кивнул двум унберогенам.

— Простите, долг зовет: нужно вернуться к моим воинам, — сказал он.

Не успел Вольфгарт и слова молвить, как Ларед развернулся на пятках и ушел прочь.

— О, яйца Ранальда! Что это было? — обратился к Пендрагу Вольфгарт.

Пендраг не ответил, и Вольфгарт молча наблюдал за тем, как Ларед присоединился к облаченным в черные плащи Вороновым шлемам, сгрудившимся вокруг молодого короля.

— Ничего не понимаю, — бормотал Вольфгарт. — После Астофена я зимовал в Марбурге, мы с Ларедом вместе воевали против ютонских всадников. Были как братья! И вот как он теперь со мной обращается? Черт побери, мерзавец был куда дружелюбней, когда последний раз приезжал в Рейкдорф.

— Верно, — согласился Пендраг, настороженно поглядывая на эндалов и их сурового повелителя, — только в те времена королем эндалов был Марбад.

— Что-то здесь нечисто, друг мой, — подтвердил Вольфгарт, которому определенно не нравился тяжелый взгляд Альдреда из-под капюшона. Средь празднующих только эндалы держались особняком, глядели холодно и настороженно. Вольфгарт осушил кружку, которую предлагал Лареду, и швырнул ее в огонь так, чтобы этот жест не остался не замеченным эндалами.

— Да ладно тебе, идем. Сегодня не стоит затевать ссоры, — предупредил Пендраг и придержал друга за руку.

Тот кивнул, скорее обидевшись, нежели рассердившись на пренебрежительную холодность Лареда, которую никак не мог себе объяснить. Братство воинов — величайшая ценность и вечная связь, которую не понять тем, кто ни разу не глядел в глаза смерти на поле брани. Попрать святость этих уз значит разгневать богов, поэтому Вольфгарт плюнул в огонь, дабы отвратить злой рок, который притянет столь оскорбительное поведение. И скинул руку Пендрага.

— Не бойся, глупить не собираюсь. Раз Ларед не хочет пить с нами, так пойдем, найдем того, кто захочет.

— Я облегчу тебе поиски, — раздался у него за спиной резкий северный говор. Вольфгарт рассмеялся, вмиг позабыв обиды при виде Вечного Воителя с горы Фаушлаг.

— Мирза! О боги, как я рад тебя видеть! — взревел Вольфгарт и заключил друга в медвежьи объятия.

Облаченный в неизменно белые доспехи, Мирза хлопнул Вольфгарта по спине так, что тот крякнул, ощутив богатырскую силу. И отпустил Мирзу, который приветствовал Пендрага крепким рукопожатием.

— Я тоже несказанно рад встрече, друзья мои. Хорошо ли поживаете?

— Потихоньку, — отвечал Вольфгарт. — Хорошая сеча все излечит.

— Все у нас хорошо, — вступил в разговор Пендраг. — Рейкдорф разрастается день ото дня, наш народ сыт, на землях царит мир. Большего и желать нельзя.

— Что ж, вы оба по-своему правы, — согласился Мирза и взял кружку пива с подноса проходившей мимо служанки.

Втроем друзья расположились за ближайшим столом, и Вольфгарт раздобыл большой кусок жареного вепря и тушеных овощей.

— Пендраг размяк с годами, — заметил Вольфгарт, вгрызаясь в сочное жареное мясо. — Нынче он все время якшается с Эофортом, зарылся в книгах да бумагах. Он теперь ученый, а не воин.

— Неужели это так, Пендраг? — удивился Мирза. — Ты в самом деле забросил свою здоровенную секиру?

— Вольфгарт, по своему обыкновению, преувеличивает, — улыбнулся Пендраг, отрезая себе несколько кусков мяса. — Но я в самом деле трачу много времени на то, чтобы разобраться во всех записях и, так сказать, разложить по полочкам все, чему нас научили гномы. В конце концов, к чему нам мир, как не к тому, чтобы использовать свободное от войны время с толком? Как иначе передадим мы знания будущим поколениям?

— Знаешь, Вольфгарт, Пендраг меня убедил. Может, нам всем стоит стать на путь обретения познаний, а?

— Если судьба позволит. — С этими словами Пендраг хлопнул Мирзу по плечу. — Но довольно насмешек. На коронации ты достойно себя показал.

— Да уж, — согласился Вольфгарт, — когда Ар-Ульрик резанул тебя над котлом, я было решил, что из твоих жил студеная водица потечет. Как у всамделишного короля, а?

По лицу Мирзы скользнула тень, и он проговорил:

— Не говори так. Я не король и не желаю им быть. Я возглавляю воинов горы Фаушлаг, но вынужден все чаще передавать командование другому, потому что все мое время поглощает управление Мидденхеймом. Это ужасно, друзья мои, воистину ужасно! Я воин, а не правитель.

— Мидденхейм? Так называется твой город на вершине горы? — уточнил Вольфгарт.

Мирза кивнул и разъяснил:

— Наши ученые решили, что пора наречь город подобающим именем, и избрали название, некогда данное изначальному древнему поселению, возникшему вокруг Пламени Ульрика. Предположительно, оно произошло от старинного слова гномьего наречия, что-то вроде «сторожевой башни срединного мира».

— Как романтично, — хмыкнул Вольфгарт.

— Да будет тебе известно, — улыбнулся Мирза, — что «город на берегу Рейка» тоже весьма поэтичное название.

Вольфгарт так и не успел придумать достойного ответа, потому что появился Редван. Белого волка сопровождала статная женщина в длинном зеленом платье. Там, где не было цветастых витиеватых татуировок, кожа оставалась совсем светлой. Была она высока, широкоплеча, собранные в длинный хвост светлые волосы спускались до пояса.

Редван получил от нее затрещину.

— Медба, свет жизни моей, владычица моего ложа! — воскликнул Вольфгарт и крепко обнял жену, стараясь не давить на ее округлившийся живот.

— Муж мой, — начала Медба, — я привела к тебе этого блудливого пса, пока какой-нибудь ревнивый воин не всадил в его сердце нож. Если, конечно, у него этот орган имеется.

— Опять ты нарываешься, Редван? — спросил Мирза.

— Я? Ничуть не бывало, просто маленькое недоразумение, — запротестовал Белый волк. — Просто Кристе сделалось немного дурно от духоты, и я всего лишь вывел ее на свежий воздух. Не моя вина, что Эрик счел мои намерения по отношению к его женщине далекими от благородных!

— Этот твой жезл когда-нибудь доведет тебя до беды, — заметил Вольфгарт, хотя подивился дерзости парня, способного пристать к весьма острой на язык Кристе. — И в следующий раз моей жены не будет рядом, чтобы спасти тебя!

Редван осклабился и, пожав плечами, уселся на краешек стола, тут же угостившись из тарелки Пендрага.

— Можешь не беспокоиться за меня. — Юнец положил ладонь на обтянутую потертой кожей рукоять боевого молота. — Я уже большой.

— Не о тебе мы печемся, олух, — заверил молодого человека Пендраг, — а о том несчастном дуралее, который по глупости бросит тебе вызов. Мы не хотим, чтобы ты уложил какого-нибудь бедолагу в честном поединке только потому, что тебе взбрело в голову флиртовать с его женщиной.

Редван кивнул, но Вольфгарту стало ясно, что слова Пендрага не нашли отклика у беспечного юного воина.

— Хотя зачем разговаривать с тобой, — с досадой отмахнулся Пендраг. — Ты все пропускаешь мимо ушей. Только горький опыт заставит тебя усвоить урок, который давно тебе нужен.

— Без наставлений никак не можешь, Пендраг? — усмехнулся Вольфгарт. — Видишь, Мирза? Я же говорю, он нынче сделался ученой крысой.

Мирза кивнул и отхлебнул пива, но тут волынки смолкли, и голоса вдруг стихли. Вольфгарт посмотрел в дальний конец палаты. Зигмар поднялся с трона и обвел собравшихся острым взглядом.

— Что происходит? — удивился Редван.

— Когда нового правителя коронуют на царство, он по традиции одаривает тех, кто его поддерживает, — объяснил Пендраг. — Полагаю, то же происходит при коронации императора.

— Одаривает? Какими такими дарами?

— Земли, титулы… В таком духе.

— А, значит, сейчас короли расширят свои владения и получат титулы поцветастей, — хмыкнул Редван.

— Выходит, что так, — кивнул Пендраг. — Не волнуйся, приятель, таким, как мы, ничего подобного не грозит.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. Почести и расплата

Зигмар затворил за собой дверь спальни, располагавшейся позади Большой палаты, и тяжело вздохнул. С другой стороны двери остались на страже два Белых волка, но если они и заметили усталость повелителя, то вида не показали. Альвгейр отлично их вышколил. На медвежьих шкурах, покрывавших кровать, лежали три пса и грелись в тепле очага. Едва он вошел, собаки насторожились и подняли головы. Старший, Ортульф, оскалился, но, почуяв запах Зигмара, тут же спрыгнул с ложа. Леке и Кай мигом последовали его примеру, все трое безмерно радовались возвращению хозяина.

Псов после битвы у перевала Черного Огня ему подарил король Вольфила. Боевые собаки удозов были сущими монстрами, с трудом поддавались дрессировке и славились тяжелым характером, но если удавалось завоевать их расположение, они оставались верны и преданы хозяину до самой смерти. Как и сами удозы, так считал Зигмар.

Он опустился на корточки, потрепал псов и угостил кусками мяса, припасенными с пиршества. Собаки устроили потасовку, но все же Леке и Кай уступили Ортульфу самые лакомые куски. Псы поглощали жареную кабанину, а Зигмар потер глаза и зевнул. День выдался на редкость долгим, и ему хотелось скорей отдохнуть.

Зигмар снял волчий плащ и расстегнул застежки великолепных серебряных лат. Эти замечательные доспехи в честь коронации ему подарил Курган Железнобородый, но сидели они так ладно, будто он носил их всю жизнь. Каждая пластина была сработана с дивным мастерством, подвластным только гномам, отполированный до зеркального блеска металл покрывала руническая вязь.

Нагрудник, легче лакированного кожаного панциря, что был в ходу у всадников-талеутенов, идеально подходил Зигмару, по центру его украшала чеканка в виде золотой двухвостой кометы.

Ни одному смертному прежде не выпадала честь носить столь великолепные доспехи.

Зигмар быстро разоблачился, развесил боевое снаряжение на специальной стойке в углу и остался в тунике и короне. Затем снял дар Аларика. Как и латы, корона была прекрасна — истинное произведение искусства, она таила в себе древнюю силу, запечатленную в украшавших металл витиеватых золотых рунах.

Он опустил венец в обитую бархатом шкатулку и закрыл крышку. Гхал-Мараз он поместил в железную оружейную стойку, где уже находился острый как бритва меч, азоборнское охотничье копье и любимый черузенский кинжал. Сев на краешек кровати, Зигмар прислушался к звукам шумной пирушки; он знал, что кутеж продлится далеко за полночь.

За стеной пировали сотни воинов, но Зигмар чувствовал себя до странности одиноким, будто, став императором, он отдалился от боевых товарищей. Он знал, что оставался тем же, кем был всегда, но тем не менее что-то изменилось в корне, а что — он никак не мог взять в толк.

Он припомнил речь, которую произнес в Большой палате, и громогласное ликование, встретившее оглашенный им указ. В течение нескольких недель до коронации он размышлял о том, как наградить тех, кто поклялся ему в верности. Его союзники, гордые мужчины и женщины, будут по праву ждать награды взамен крови, пролитой их народами на его пути к короне.

И первый указ Зигмара был наиглавнейшим. Суть его состояла в том, что он упразднял титул короля, и отныне вожди племен стали именоваться графами, сохраняя за собой все территории и власть над своими народами. Клятва меча по-прежнему связывала их с Зигмаром, равно как оставалась в силе данная императором клятва.

Земли вверялись каждому графу в вечное владение. Император поклялся на Гхал-Маразе в том, что его братский союз с графами нерушим, пока они придерживаются идеалов, благодаря которым их владения были отвоеваны и спасены.

Одна страна, один народ, объединенный одним правителем, не посягающим на свободу и волю каждого из подвластных ему племен.

После того как Зигмар обнародовал свой первый указ, он перешел к наградам, предназначенным лично некоторым его сподвижникам. Он провозгласил Альвгейра Великим рыцарем Империи и вверил ему защиту Рейкдорфа и его жителей. Потрясенный Альвгейр получил в дар от императора великолепное знамя из белого шелка, купленного у смуглых торговцев с юга за баснословную цену. Показывая на изображенный в центре черный крест и череп, Зигмар заявил, что отныне это будет флаг тех, кто стоит на защите Рейкдорфа. Под бурные возгласы одобрения Зигмар назвал город столицей империи и цитаделью ее мощи, светочем надежды и центром знаний; местом, где воины и ученые смогут собираться вместе и приумножать накопленные о мире знания.

В конце своей речи Зигмар сообщил о создании большой библиотеки, первым хранителем которой станет Эофорт. Мудрый муж более сорока лет служил советником Бьёрна и вместе с Пендрагом собрал обширную коллекцию свитков, написанных величайшими мудрецами империи.

На Эофорта ложилась обязанность собирать знания со всех концов земли под одной крышей с тем, чтобы каждый желающий в стенах библиотеки мог приобщиться к мудрости веков. Зигмар надел на Эофорта серую мантию ученого и при этом заметил досаду Пендрага, который втайне желал той же должности.

Но относительно друга у императора были другие планы, поважней. Он улыбнулся, вспоминая лицо Пендрага, когда тот услышал о назначении его графом Мидденхейма, которому вверены северные территории империи. Шок его был столь же заметен, как и облегчение Мирзы, и Зигмар знал, что принял верное решение.

Император горячо поблагодарил Медбу из азоборнов, Ульфдара из тюрингов, Венильда из унберогенов, Ваша из остготов и некоторых других за проявленную в битве у перевала Черного Огня доблесть. Воздух сотрясал звон мечей и секир, ударявших о щиты, и, отдав должное храбрецам, Зигмар оставил их пировать.

Смертельно уставший, он скользнул под медвежьи шкуры, а три пса разлеглись посреди комнаты на ковре бригундской работы.

Ужасно хотелось спать, но тянулись часы, а сон не шел.

Слабо тлели угли в очаге, озаряя спальню тускло-красным светом. Несмотря на то что в комнате было тепло, да и под медвежьим покрывалом мудрено замерзнуть, внезапно кровь в жилах Зигмара стала стынуть, совсем как тогда, когда он чуть не утонул в Котле Скорби.

Он содрогнулся, когда пред ним вновь предстала вереница неясных образов, что проплывала в ледяной воде. Что это значит, как понимать? Пророчества ли то, что даровал ему Ульрик, или же порожденные нехваткой воздуха видения, ниспосланные, дабы облегчить переход от жизни к смерти? Когда окончатся празднества и графы разъедутся по своим домам, Зигмар непременно озадачит Эофорта поиском скрытого смысла образов.

Какая-то невидимая угроза заставила Ортульфа и Лекса поднять головы и глухо зарычать, и Зигмар насторожился. Незаметным движением он вытащил спрятанный в потайном кармане на медвежьей шкуре кинжал. Чуть приоткрыв глаза, Зигмар осмотрел комнату. Теперь рычали все три пса, и было ясно, что звери находятся в замешательстве. Что-то их тревожило, но они не могли понять, что.

Из темного угла вышла тень, и пальцы Зигмара сжали бронзовую рукоять кинжала.

— Оставь оружие, Дитя Грома, — раздался ненавистный голос, который Зигмар надеялся больше никогда не слышать. — Я не причиню тебе вреда.

— Мне было интересно, когда же ты явишься, — отозвался Зигмар, садясь прямо и не выпуская из рук кинжала.

— Почувствовал меня? — Ведьма, прихрамывая, двинулась к нему. — Впечатляет. Обычно смертные так заняты своими желаниями, что не способны замечать истину мира.

— Я почуял вонь, только понятия не имел, откуда она исходит. Теперь понял.

Ведьма угрюмо ухмыльнулась и приблизилась к ложу, опираясь на посох.

— Значит, таков будет тон нашей беседы. Что ж, тогда не буду говорить о дружбе. И никаких поздравлений.

Псы Зигмара оскалились и вздыбили шерсть на загривках. Ведьма выпалила в их направлении заклинание, собаки испуганно заскулили и забились в дальний угол.

— Эти твари боятся меня, а вот люди — не очень, — задумчиво проговорила старуха. — Хоть что-то.

Ведьма опустилась на край ложа, и Зигмар видел, как давит на нее тяжесть годов. Испещренная глубокими морщинами кожа, жалкие остатки седых волос. На миг воин даже ее пожалел, но потом ожесточился, вспомнив, какому горю позволила она войти в его жизнь.

— Ты в самом деле знал, что я в Рейкдорфе? — спросила ведьма.

— Да, знал. А теперь хочу, чтобы ты ушла. Я устал и не расположен беседовать о роке.

Ведьма рассмеялась, словно замерзшие зимой ветки захрустели под ногами.

— Корона Аларика обострила твои чувства, — заметила она. — Опасаюсь, как бы тебе не взбрело в голову надеть на ее место другую.

— Ты о чем?

— Ни о чем, всего лишь предупреждение, — отвечала ведьма. — Но не для того я здесь. А пришла я предостеречь тебя и кое о чем попросить.

— Попросить? С чего мне давать тебе что-либо? Ты принесла мне только горе.

Ведьма так рассердилась, что Зигмар даже отшатнулся.

— Ты ненавидишь меня. Но если бы ты знал, чем мне пришлось пожертвовать, чтобы направлять тебя, сделать сильным и подготовить к грядущему, ты бы упал на колени и дал мне желаемое.

— С чего мне верить тебе? Твои слова несут погибель.

— И все же у тебя теперь есть империя.

— Созданная доблестью воинов, а не с помощью твоих уловок и махинаций.

— Созданная твоей жаждой смерти и славы, — отрезала старуха. — Людские желания в большинстве своем просты и банальны: набитое брюхо, дом, чтобы укрыться от непогоды, женщина, которая родит сыновей. Но ты не таков… Нет, Зигмар Молотодержец — это убийца, чье сердце ликует только тогда, когда смерть совсем близко, когда окровавленный молот крушит черепа врагов. Как у всех воинов, в сердце твоем живет тьма, жаждущая насилия. Именно она толкает людей на кровопролития и разрушения, и твое сердце погубит тебя, если не сумеешь его обуздать. Сдерживай свою тьму состраданием, жалостью и любовью. Только тогда ты станешь истинным императором, который так нужен этой земле, чтобы выжить. Таково мое предупреждение, Дитя Грома.

Хотя слова ведьмы резали подобно ножу, Зигмар не мог не признать их правду. Он чувствовал себя истинно живым только в запале битвы, когда видел, как падают замертво враги, как уносят их прочь с поля боя потоки крови.

— Ты называешь это тьмой, но она помогает мне побеждать, — отозвался Зигмар. — Она нужна мне для того, чтобы защищать мои земли.

— Что ж, оставаться непонятой — мое проклятье, — вздохнула ведьма, — но отпущенное мне в этом мире время на исходе, и это мой последний шанс передать тебе знание о грядущем.

— Тебе ведомо будущее? — спросил Зигмар и изобразил отвращающий зло знак.

— Нет будущего, прошлого тоже нет. Все существует сейчас и вечно. Благословенно человечество, не ведающее безграничности мирового устройства. Существование — сложенная из множества составных частей головоломка, из коих вы видите лишь один кусочек. А я обречена видеть их множество.

— Видишь ли ты их все? — спросил Зигмар, заинтригованный против воли.

— Нет, и я благодарна за эту толику сострадания ко мне. Только боги могут знать все, ибо люди сойдут с ума, если узнают истину о своей участи.

— С предостережением все ясно. Теперь изложи просьбу и исчезни.

— Хорошо, и на сей раз речь пойдет о жизни, а не о смерти.

— О жизни? Чьей?

— Человека по имени Мирза. Вы зовете его Вечным Воителем, и справедливо. Жители горы Фаушлаг наслышаны о древнем пророчестве, говорящем, что город падет, если во время войны не будет такого воина, который поведет армии в бой, — рассмеялась ведьма. — Ложное предсказание лжепророка, стремящегося утолить амбиции своего сынка-идиота, хотя, похоже, доля правды в нем есть. Полагаю, скорее случайно, чем намеренно. Как бы то ни было, ты должен уберечь Вечного Воителя от безвременной кончины.

— Уберечь от безвременной кончины? — поразился Зигмар. — Что за странная просьба? Как может узнать человек, когда приходит время покидать этот мир?

— Некоторые знают, Дитя Грома, — заверила его ведьма. — И ты узнаешь.

И вновь Зигмар изобразил знак рогов.

— Будь ты проклята, женщина! Ни слова о моей смерти! Убирайся, или, клянусь кровью Ульрика, я убью тебя там, где ты сидишь!

— Успокойся, речь идет не о твоей смерти.

— Тогда о чем ты?

— А вот этого, — многозначительно подмигнула ведьма, — я предпочитаю тебе не говорить, ибо именно неопределенность делает жизнь интересной, не так ли?

Ярость заклокотала в сердце Зигмара, и он вскочил с кровати, выставив перед собой кинжал.

— Ты измучила меня своими загадками, женщина! Довольно! Ежели я увижу тебя еще раз, то перережу глотку прежде, чем твой гнусный язык призовет очередное несчастье на мою голову!

— Нечего бояться, Дитя Грома, ибо мы с тобой говорим в последний раз, — с грустью пообещала ведьма. — И все же мы увидимся вновь, и ты вспомнишь мои слова.

— Опять загадки! — возмутился Зигмар.

— Жизнь — сплошная загадка, — отозвалась старуха и встала. — Теперь спи, да не забудь, что я сказала, иначе рухнет все то, что ты создал.

В очаге вспыхнуло пламя, и Зигмар повалился на ложе, выпустив из рук кинжал. Навалилась дикая усталость, и мягкие объятия глубокого сна поглотили его.

На рассвете Зигмар проснулся под теплым медвежьим покрывалом свежий и отдохнувший. Ведьмы и след простыл, собаки успокоились, чего нельзя было сказать об их хозяине. Слова старухи веригами давили на шею, и всю оставшуюся неделю торжеств он то и дело ловил себя на том, что шарит взглядом по темным углам, опасаясь внезапного появления ведьмы.

В течение следующих шести дней воины пировали, поглощая горы угощений и озера пива. Графы из отдаленных уголков империи привезли вина и жгучий спирт из-за южных гор, и женщины каждого племени готовили лучшие блюда своих народов. Бочками несли унберогенское пиво — чудный эль со вкусом болотного мирта, со складов тащили ящики с азоборнским вином. Черузенскую говядину подавали на блюдах вместе с меноготской свининой, и каждый мог отведать новые экзотические кушанья разных племен. Воистину не забыть такого пира тем, кто собрался на празднество в Рейкдорфе. Щедрое угощение предназначалось не только для воинов. Зигмар приказал открыть амбары и раздавать хлеб каждой семье в городе и за его пределами.

Эофорт жаловался на дороговизну сих даров, но император оставался непоколебим, и имя его прославляли повсюду.

Обычай требовал провести день коронации в качестве надменного и властного повелителя, но остаток недели император решил побыть просто Зигмаром. Наутро второго дня к нему пришли Вольфгарт с Пендрагом, и он уже точно знал, что собирается сказать знаменосец.

— Я не могу, Зигмар, — начал Пендраг. — Правитель целого города? Это большая честь, но на это место найдутся более достойные претенденты.

Вольфгарт покачал головой и сказал:

— Он такой всю ночь, Зигмар. Убеди его.

— Взгляни, что ты сделал для Рейкдорфа, — сказал император, обняв старого друга за плечи. — Теперь здесь у нас каменные стены, новые школы, кузницы и рынки. Ты превратил этот город в сокровище моей короны, и то же самое ты сделаешь с Мидденхеймом, я знаю.

— Но Мирза… Это же его город, — стоял на своем Пендраг, хотя Зигмар понимал, что его друга уже переполняют идеи, как следует укрепить поселение и сделать его более удобным для жителей. — Честь управления Мидденхеймом должна принадлежать ему. Он почувствует себя ущемленным.

Зигмар вздрогнул, припоминая слова ведьмы, когда Вольфгарт сказал:

— Полагаю, Мирза будет счастлив избавиться от такой обузы. Что он нам вчера говорил? «Я воин, а не правитель!» Не думаю, что тебе стоит беспокоиться о чувствах Мирзы, мой друг.

— Для человека, который пил всю ночь напролет, Вольфгарт рассуждает на удивление здраво, — улыбнулся Зигмар. — Но не отдаляй Мирзу, ибо он знает город и его жителей. Он будет тебе верным союзником.

— Не уверен…

— Положись на меня, друг мой. Ты станешь великим графом Мидденхейма! А теперь идите и выпейте! — приказал Зигмар.

— Первое разумное предложение за сегодняшнее утро. — Вольфгарт взял Пендрага под руку и увел прочь.

Следующие дни прошли в общении с подданными и в беседах с графами о том, как сохранить мир. Обновили клятвы меча, наметили планы по укреплению северных и восточных границ, спланировали экспедиции по изучению дальнего юга.

Многие призывали пойти войной на ютонов, и графы были «за». Король Марий в безопасности сидел себе в своем прибрежном городе Ютонсрик, а ведь выжил он только благодаря великой победе, которую одержали другие племена. Все сходились на том, что за предводителем ютонов числится долг, его следует заставить повиноваться или уничтожить.

Королева азобронов Фрейя всю неделю следовала за Зигмаром по пятам, и ему приходилось выслушивать бесконечные истории о ее сыновьях-близнецах по имени Фридлейфр и Зигульф, которые, если верить рассказам матери, были богами среди людей. Фрейя не скрывала своей страсти к нему и была разочарована, когда Зигмар мягко отклонил ее предложения предаться бурным плотским утехам.

Кругар, владыка талеутенов, и Алойзис, правитель черузенов, попытались поднять вопрос об их общей границе и обвиняли друг друга в разорении соседских земель. Зигмар отложил решение вопроса до весны; нынче настало время единства, а не ссор. Спорщиков не удовлетворило решение императора, но обоим пришлось смириться и, поклонившись, ретироваться.

Из всех собравшихся графов Зигмару приятней всего было общаться с Вольфилой. Казалось, словоохотливый предводитель удозов обладал безграничным запасом энергии, он с удовольствием праздновал и участвовал в состязаниях в силе и воинских искусствах. Никто не мог его одолеть, пока Зигмар не положил его на обе лопатки, опрокинув одним ударом.

Придя в сознание, Вольфила потащил Зигмара в Большую палату, где откупорил бутыль лучшего зернового вина, которая хранилась со времен его деда. Парочка пьянствовала до глубокой ночи, обменивалась рукопожатиями и даже побраталась, пока изобретала все более причудливые способы борьбы со вселенским злом.

Утром четвертого дня празднований Вольфила представил Зигмара своей жене, Петре. Одетая в пестрое лоскутное платье, она была тонка и изящна, несмотря на то что сражалась в битвах с тех самых пор, как стала женой Вольфилы. Судя по округлости живота, Петра ждала ребенка, первенца, что, впрочем, не умерило ее аппетита по части угощений и выпивки.

— Крепыш родится, — погладил Вольфила живот жены. — Гроза нечисти будет наверняка и отличный воин. Как его папаша.

— Дудки, — проворчала Петра. — Ну тебя, это же девочка, ясно, как белый день.

— Не говори глупости, женщина! Мальчик! Разве старый Рувен не это сказал?

— Рувен?! — огрызнулась Петра. — Да он и дождя во время грозы предсказать не может!

Удозы — знатные спорщики, их кланы сражались меж собой ничуть не меньше, чем бились с врагами. И хотя Вольфила с Петрой очень друг друга любили, но спорили по любому поводу. И, как ни странно, явно получали от этого удовольствие.

Как и все предводители племен, больше всего времени Зигмар проводил в компании простых воинов, слушая истории об отваге и ужасах во время боя на перевале Черного Огня. Воин-тюринг сломал стол, демонстрируя, как убил громадного тролля, две азоборнки с копьями носились вокруг слушателей, изображая тактику боя на колеснице, а бритоголовые всадники-талеутены нараспев декламировали сказания о том, как гнали удиравших в конце битвы зеленокожих.

С каждым рассказом у Зигмара росло преклонение перед мужеством этих мужчин и женщин, все глубже делалась его благодарность. Его глубоко тронули слова воина-меногота по имени Торальф, который со слезами на глазах просил у императора прощения за трусливое бегство с поля боя.

— Мы делали все, что могли, — рыдал Торальф, показывая жуткий шрам на боку, где его пронзило зазубренное острие. — Мы расправились с волками и напоролись на метателей копий. Мы не знали… Мы не знали… В нас летели сотни толстенных, словно стволы деревьев, копий, каждое убивало дюжину наших воинов, пронзало нас, словно вертел поросят. За миг, годный только на то, чтобы натянуть тетиву, я потерял отца и двух братьев, но мы все шли и шли вперед… Мы шли вперед до тех пор, пока могли… А потом побежали. Прости меня, Ульрик, но мы побежали!

Зигмар вспомнил неописуемый ужас, охвативший его тогда, когда ряды меноготов дрогнули под жутким напором метающих копья орков. Зеленокожие рванули в образовавшуюся брешь и принялись громить фланги короля мерогенов Генрота прежде, чем Зигмар успел броситься в атаку во главе отряда мечников-унберогенов и отбросить орков.

— Не моли о прощении, Торальф, тут нет твоей вины, — отвечал Зигмар. — Никакие воины не смогли бы выстоять против такого напора. Нет стыда в том, чтобы спасаться от верной смерти. Важнее то, что вы возвратились. В каждом сражении кто-то удирает, спасая свою жизнь. Гораздо меньше тех, кто находит в себе силы собраться с мужеством и снова пойти в бой. Если бы не меноготы, мы бы не одержали победы.

Торальф глядел на Зигмара полными слез глазами и упал перед ним на колени, и император возложил руку на его голову. Взгляды всех собравшихся были прикованы к Торальфу, который получил благословение Зигмара, и когда сердца меноготов исцелились, Большую палату наполнило осязаемое ощущение чуда.

Несмотря на то что Зигмар не возносил ни одного из графов над другим, он вдруг отметил, что вообще не общается с Альдредом. Вовсе не оттого, что забыл о нем. Судя по всему, тот сознательно избегал императора. Отец Альдреда, король Марбад, был одним из самых верных союзников Зигмара, и его печалила растущая пропасть отчуждения между ним и новым графом эндалов.

На седьмой день, как только празднования окончились, эндалы сели на своих черных коней и покинули Рейкдорф через врата Морра, находящиеся на западной оконечности города. Вороновы шлемы окружили своего господина и поехали вдоль реки по направлению к Марбургу. Зигмар смотрел им вслед.

Один за другим графы империи разъезжались по своим владениям, и то было время величайшей радости и печали. Когда окончился праздник и отбыли гости, в Рейкдорфе стало необычно пусто. Осень подходила к концу, над северными холмами, предвещая скорую зиму, завывали холодные ветра.

Тьма скоро укутает земли.

После битвы у перевала Черного Огня зима выдалась мягкой, но в год коронации Зигмара стояла такая лютая стужа, какой никто не помнил. Землю укутало толстое белое покрывало, и лишь самые безрассудные храбрецы отваживались уходить далеко от дома и тепла.

Снежные бури налетали внезапно и неслись на юг, хороня под снегом целые деревни. Их обнаружат только весной, когда сойдут снега: несчастных заживо замерзших жителей, сгрудившихся вместе в последний миг жизни.

Короткие дни, долгие ночи. Жителям империи не оставалось ничего, кроме как жаться ближе к очагу и молить богов избавить их от жуткого холода. Однако унберогены перезимовали вполне сносно: их спасли амбары, все еще полные припасов, несмотря на щедрость Зигмара при коронации.

Земля промерзла насквозь и была твердой, как железо. Труды но расчистке лесов и прокладке дорог на севере к Мидденхейму и на юге к Сигурдхейму приостановились. Строители этих дорог перерыву только радовались, ибо голодные зверолюди грозили тем, кто хоть ненадолго выходил за стены города. Работы возобновятся весной, и славные мощеные дороги соединят важнейшие города империи.

Опасность, исходящую от лесных зверолюдей, отчетливо осознали только тогда, когда свора мутантов напала на деревню Вербург, сожгла ее дотла и пленила всех жителей. Несмотря на суровые бури, бушевавшие в землях вокруг Рейкдорфа, Зигмар организовал поисковый отряд, который должен был выследить зверолюдей и вызволить крестьян. Главный следопыт, Кутвин, обнаружил следы чудищ в миле от Астофена, и унберогенские всадники напали на тварей, когда те встали лагерем у замерзшего озера.

Расправа была быстрой: зверолюди изголодались и ослабели. В бою не был убит ни один всадник, но все пленники уже были мертвы, их сожрала голодная стая. Подавленные унберогены возвращались в Рейкдорф без привычной радости на сердце после славной битвы.

Спустя два дня Зигмар все еще остро переживал случившееся, в таком расположении духа его застали друзья, явившиеся, чтобы обсудить весенний сбор.

Огонь в очаге, расположенном в центре Большой палаты, горел слабо, но искусство построивших здание гномов было таково, что холод не проникал ни в окна, ни в двери. Зигмар сидел на троне, на коленях у него лежал молот Гхал-Мараз, а у ног свернулись верные псы.

За спиной у него стоял Редван, одна рука которого покоилась на рукояти молота, а другой он сжимал древко знамени из полированного тиса. Нынче Пендраг был в Мидденхейме, и честь носить багряный стяг Зигмара перешла к самому могучему воину из отряда Белых волков. Альвгейр советовал выбрать воина более зрелого, но император не изменил своего решения, ибо знал, как велика храбрость Редвана.

Дверь в палату отворилась, и стылый порыв ветра разворошил солому на полу. Кутаясь в меха, вошел Эофорт в сопровождении Вольфгарта и Альвгейра. Они помогли старику занять место у огня, и Зигмар сошел с трона и сел с самыми близкими ему людьми.

— Как продвигается работа в библиотеке? — поинтересовался император.

— Весьма недурно, — кивнул Эофорт. — Еще осенью многие графы привезли нам копии трудов самых выдающихся ученых мужей своих племен. Зимой представилась возможность прочесть многие из них, но вот перепись, как мне кажется, будет длиться вечно, мой господин.

Зигмар рассеянно кивнул: книги Эофорта не очень-то его интересовали. В воздухе уже чувствовалось приближение весны, и ему не терпелось затеять новую войну.

Как было обещано на коронации, кое-кого ждет расплата.

Зигмар обратился к Альвгейру:

— Сколько воинов у нас готово к весеннему смотру?

— В первый призыв наберется около пяти тысяч, — отвечал военачальник, покосившись на Эофорта. — Если будет нужда, будет еще шесть, когда переменится погода.

— Сколько времени уйдет на сборы?

— Когда мы развернем знамя войны, я разошлю гонцов, и первые пять тысяч прибудут сюда в течение десяти дней. Но перед тем, как объявить такой сбор, потребуется время на подготовку продовольствия. Лучше подождать, пока снег сойдет.

Зигмар пропустил мимо ушей последние слова Альвгейра и приказал:

— Эофорт, составь список всего необходимого для похода. Мечи, секиры, копья, доспехи, телеги, боевые машины, лошади, провизия. Учти все. Хочу получить его к завтрашнему вечеру, мы должны быть готовы поднять знамя войны, как только станет возможным проехать по дорогам.

— Сделаю, как ты велишь, — кивнул Эофорт. — Хотя планирование столь многочисленного сбора требует больше времени, чем всего один день.

— У нас нет времени, так что постарайся.

Вольфгарт откашлялся и сплюнул в огонь, и Зигмар почувствовал замешательство друга.

— В чем дело, Вольфгарт? — спросил он.

Тот взглянул на Зигмара и пожал плечами.

— Просто мне интересно, к чему такая спешка, с кем тебе не терпится воевать. Я хочу сказать, что мы порубили лесных зверолюдей и сожгли их трупы, так? О чем станет известно прочим тварям этого племени.

— Мы не собираемся воевать со зверолюдьми, — заявил Зигмар. — Мы идем на Ютонсрик. Малодушный Марий ответит за то, что отказался присоединиться к нам на перевале Черного Огня.

— Ах, Марий… — Вольфгарт понимающе кивнул. — Что ж, с ним нужно разобраться, но к чему такая спешка? Почему бы не подождать, пока снега сойдут окончательно, а потом звать мужей из домов и отрывать от любимых? Марий никуда от нас не уйдет.

— Я думал, что ты из разряда людей, которые всегда готовы воевать, — рявкнул Зигмар. — Разве не ты жаловался, что твой здоровенный меч ржавеет без дела?

— Я не меньше других готов воевать, только давай поступим как цивилизованные люди и подождем до весны, а? Моим старым костям не по нраву марши средь сугробов да ночевки на мерзлой земле. Война и без того трудное дело, к чему делать ее еще тяжелее?

Зигмар встал и обошел очаг, Гхал-Мараз покоился у него на плече. Он так ответил Вольфгарту:

— С тех пор как я вышвырнул посла Мария из Рейкдорфа, не прошло и дня без того, чтобы предводитель ютонов хоть в чем-то не усилил Ютонсрик, не сделал стены города и башни выше и прочнее. С юга его корабли везут зерно, оружие и наемников. И пока мы греемся у огня, как старухи, его город крепнет с каждым днем. Чем дольше мы будем ждать, тем больше людей потеряем в битве.

Зигмар и Вольфгарт сцепились взглядами, и последний вынужден был опустить глаза.

— Ты император, — проговорил Вольфгарт, — и всегда предвидел все лучше меня, но я не помчусь в Ютонсрик сломя голову до тех пор, пока не буду уверен, что мне в спину никто не ударит.

— О чем ты? — спросил Зигмар, останавливаясь перед Вольфгартом.

— Речь об Альдреде Эндальском, — пояснил Альвгейр.

— Об Альдреде? — переспросил Зигмар. — Эндалы наши братья, нас на протяжении многих поколений связывает клятва меча. По какому праву вы бесчестите человека, который присягнул мне на верность?

— В том и дело, — заметил Вольфгарт. — Присягал-то его отец, не он.

— И ты полагаешь, что Альдред очернит имя отца и пойдет против нас? — потребовал ответа Зигмар, рассерженный тем, что его побратим смог помыслить о подобной подлости.

— Очень даже может. Ведь тебе не ведомо, что у него на душе.

— Мне кажется, что Вольфгарт считает эндалов весьма загадочными личностями, — поспешно вмешался Эофорт. — Король Марбад был лучшим другом твоего отца и благородным союзником племени унберогенов, но Альдред…

— Я скорбел вместе с Альдредом, когда мы зажгли погребальный костер Марбада, — напомнил Зигмар. Сын знает, как я почитал его отца.

— Мы все скорбели о Марбаде, — проговорил Альвгейр. — Но я согласен с Вольфгартом. Неразумно кидаться на одного врага, когда в спину дышит другой.

Вольфгарт встал, посмотрел прямо в глаза Зигмару и сказал:

— Пока эндалы гостили у нас, я за ними наблюдал, и не понравились мне взгляды этого Альдреда. Он смотрел на тебя так, словно ты собственноручно воткнул копье в грудь его отца.

— Хочешь сказать, он винит меня в гибели Марбада?

— Ты, должно быть, ослеп, раз не заметил, — процедил Вольфгарт. — Даже Ларед вел себя очень невежливо, и я не удивлюсь, если вскоре эндалы и вовсе перестанут захаживать в наши края.

— Ты тоже так считаешь? — спросил Эофорта Зигмар.

— Думаю, стоит принять это во внимание, — осторожно ответил советник. — Как говорит Альвгейр, перед осадой Ютонсрика нужно убедиться в преданности тех, кто останется за спиной. Сначала следует удостовериться в верности Альдреда, заручиться его поддержкой, и только потом карать ютонов.

Зигмар хотел было гневно обрушиться на них за такие слова, но прошлой осенью он видел горечь во взгляде Альдреда и знал причину. Марбад был дорог Зигмару, но Альдреду он приходился родным отцом. Ничто не могло стереть из его памяти тот факт, что, не брось Марбад в разгар боя клинок Ульфшард Зигмару, смерть бы его не настигла.

Зигмар тяжело вздохнул.

— Вы правы. Злость на Мария и скорбь о гибели моих людей ослепили меня, я осерчал на мудрость моих друзей. Я видел муку в глазах Альдреда, но предпочел не замечать ее. Весьма неразумно с моей стороны.

— Все мы ошибаемся, не казни себя, — буркнул Вольфгарт.

— Нет. Я император и не могу позволить себе рубить сплеча, иначе погибнут люди. Отныне я не приму ни одного важного решения, не посоветовавшись прежде с вами, ибо вы все дороги моему сердцу, а эта корона слишком тяжела. Мудро править мне поможет ваш честный совет.

— Можешь рассчитывать на меня, я не премину указать тебе, что ты ведешь себя как осел, — заверил друга Вольфгарт. — Уж положись на меня.

Зигмар улыбнулся и пожал ему руку.

— Так как, ты все еще намерен устроить весенний призыв? — осведомился Альвгейр.

— Пока что нет. Сведем с Марием счеты позже.

— Тогда что сейчас прикажешь, повелитель?

— Когда потеплеет, собери отряд из сотни Белых волков, — сказал Зигмар. — Наведаемся к графу Альдреду в Марбург и посмотрим, что там творится у него на душе.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ. Город туманов

Колонна всадников продвигалась грязной, размытой дорогой средь сырых земель племени эндалов: сотня воинов в красных доспехах, каждый вооружен боевым молотом с длинной рукоятью. Во главе ехал Зигмар, рядом с ним Редван со знаменем императора в руке. Багряное полотнище стяга вяло болталось на древке, потому что не было ветра, и ткань намокла во влажном воздухе.

Путешествие начиналось вполне сносно. Снега таяли быстро, потеплело даже раньше, чем предвещали ноющие кости стариков. Удача сопутствовала путникам три дня, пока всадники ехали по мощеной дороге поблизости от столицы Зигмара.

Потом хорошая дорога закончилась, и остальную часть пути пришлось пробираться по грязным тропам и изрытым колеям. Вольфгарт и раньше путешествовал здесь, и, хотя ему вовсе не хотелось оставлять Медбу накануне рождения малыша, он настоял на том, чтобы сопровождать Зигмара.

Альвгейр остался в Рейкдорфе в качестве регента императора. Великий Рыцарь Империи, без сомнений, понимал всю важность возложенных на него как на хранителя города обязанностей, но очень тревожился при мысли о том, что защищать Зигмара будет кто-то другой. По настоянию Альвгейра вместе с отрядом поехал Крадок. По мнению Альвгейра, лучший целитель в землях унберогенов в случае беды сумеет спасти жизнь Зигмара.

Император оглядел Редвана: юный воин был всего на два лета старше его самого, когда он впервые отправился в военный поход. Молодой Белый волк почувствовал пристальный взгляд и повернул голову, лицо его сияло от возбуждения.

Зигмар едва помнил себя таким юным и порывистым и вдруг позавидовал видению жизни этого молодого человека, когда все в новинку и мир кажется полным возможностей.

— Вольфгарт, далеко ли до Марбурга? — спросил Редван.

— О боги! Слушай, парень, — рыкнул Вольфгарт, — я тебе скажу, когда мы будем близко. Перестань спрашивать.

— Просто я думал, что мы бы уже должны увидеть город.

— Ну да, ты бы вон там его и увидел, если бы не проклятый туман. — Вольфгарт подмигнул Зигмару. — На болотах вокруг Марбурга живут демоны, они насылают гибельный ветер, так что не дыши слишком глубоко, а то в такого же превратишься.

— Правда? — пробубнил Редван, стараясь не разжимать губ.

Крадок уже давился смехом, а Вольфгарт тем временем продолжал:

— Да уж, парень, так тебе скажу: эти туманные демоны — ужасно коварные твари. Король Бьёрн сражался с ними, когда тебя и в помине не было на свете. Ехал он как-то раз в Марбург, все равно как мы сейчас, и угодил в туман, а там на демонов напоролся, пришлось им с королем Марбадом биться с ними. В туман вошла сотня воинов, да тех, кто вышел, можно было по пальцам пересчитать, остальных утащили под темные воды трясин.

— Боги! Не такая смерть пристала воину! — вскричал Редван.

— И это, друг мой, еще не самое худшее, — продолжал Вольфгарт, опасливо поглядывая по сторонам, словно демоны шныряли совсем близко.

— Не самое худшее?

— Нет, к несчастью, — скорбно вещал Вольфгарт, и Зигмар видел, что его друг просто упивается, изводя Белого волка. — Говорят, что души тех утопленников до сих пор обитают в болотах, и когда всходит Гиблая луна, они поднимаются из водных могил и пожирают живых. Поверь, парень, это жутчайшие создания: у каждого по мертвому глазу, острые как иглы зубы и загребущие когти. Того и гляди утянут тебя на дно, чтобы ты навечно был с ними.

Отец Зигмара рассказывал о туманных демонах, что охотятся в болотах вокруг Марбурга. Вольфгарт, разумеется, сильно преувеличивал, но, как и всякий истинный сказитель, он вплетал в правду вымысел ради красного словца.

— Демоны, говоришь? — протянул Редван. — Никогда я не дрался с демонами.

— Считай, что тебе повезло, — заметил Зигмар, вспоминая бой с нежитью в Серых землях — промежуточном блеклом мире между жизнью и смертью. Отец пересек царство Морра ради того, чтобы его спасти, и отдал жизнь за единственного сына. Ком подкатил к горлу Зигмара, когда он вспомнил жертву отца.

— Клянусь зубами Ульрика, много бы я отдал ради того, чтобы сразиться с такой тварью! Только представь, Вольфгарт: девицы меня после такого подвига просто облепят!

— Поверь, Редван, — покачал головой Зигмар, — мне довелось сражаться с тварями из жутких миров, и так я тебе скажу: моли богов, чтобы тебя не угораздило столкнуться ни с одной из них.

— Когда это ты сражался с демоном? И почему меня не было с тобой? — удивился Вольфгарт.

— Не спрашивай меня, — угрюмо отозвался Зигмар. — Не стану говорить об этом, потому как такие разговоры привлекают зло. В мире немало демонов, не нужно призывать их лишний раз.

Вольфгарт пожал плечами, а суровый взгляд Зигмара отбил у Редвана охоту задавать вопрос, готовый уже сорваться с его губ. Заморосил дождь, и всадники молча ехали еще около часа, пока наконец туман не начал рассеиваться и дорога не пошла в гору. Вдалеке виднелись деревни; перемазанные в грязи крестьяне, погонявшие лошадей с провислыми спинами, обрабатывали пропитанные водой поля.

Здешней земле не хватало цвета и жизни, все небо заволокло тучами, над высокими горами на юге сверкали молнии. Куда ни кинешь взгляд, всюду унылые оттенки серо-коричневого. Не это ожидал увидеть Зигмар. Земли вокруг Рейкдорфа были золотисто-зелеными, щедрыми, плодородными. И даже если жизнь людей не особенно баловала, в поселках унберогенов царило довольство. Здесь же император не находил ничего подобного. Здесь правила безысходность.

Несколько раз на последних этапах пути всадникам приходилось съезжать на обочину, чтобы дать дорогу похоронным телегам, на которых громоздились трупы. Каждую повозку сопровождали хмурые рыцари в черном и священнослужители Морра в темных одеяниях, чьи монотонные песнопения и унылое позвякивание колокольчиков приглушал туман. За похоронными дрогами шли плакальщики и выли, и рвали на себе волосы, и хлестали себя веревками с узлами и крючками.

Белые волки при виде этих процессий всякий раз прикрывали рты плащами и, чтобы отогнать гнилостные испарения зла, делали знак Шалльи. Зигмар ехал рядом с Крадоком, а старый целитель разглядывал повозки, где из-под холстин виднелись трупы. Окоченевшие тела, остекленевшие, выпученные глаза, что говорило о поразивших людей жутком страхе и мучительной агонии…

— Похоже на легочную гниль, — решил Крадок. — Трупы не заразны, но воздух в здешних краях явно сделался ядовитым. Что-то перемешало болота и заставило подняться из глубин вредоносные миазмы, отравившие воздух.

— Это опасно? — справился Редван.

— О да, очень опасно, — ответил Крадок. — Со временем яд накапливается в легких, там собирается жидкость, человек теряет силу до тех пор, пока не сможет ни говорить, ни двигаться.

— И что тогда? — спросил Вольфгарт.

— Тогда человек умирает в собственной постели.

— Помоги, милосердная Шаллья, — прошептал Зигмар, прикрывая рот. — Нужно принять какие-то меры безопасности?

— Нет, если, конечно, не собираешься здесь жить, — сказал Крадок.

По сырой дороге всадники проехали через рощу мертвых деревьев с голыми ветвями. Взобравшись на поросшую кустарником вершину холма, Зигмар почувствовал запах моря и увидел Марбург. Столица эндалов была выстроена на зазубренной скале черной вулканической породы, резкими очертаниями выделявшейся на фоне скупого пейзажа туманных пустошей да бескрайних трясин. Здесь могучий Рейк впадал в море, и на его обычно неторопливых водах метались клочки желтоватой пены.

В струях дождя искрился выдающийся в море черный мыс, на котором был отстроен город, а на его вершине вздымалась в небо на высоту более шести футов неровная лента из бледно-голубого камня, словно выраставшая прямо из скалы. Вот и все, что осталось от сторожевой заставы, выстроенной древним эльфийским народом, который, как говорили, переселился куда-то далеко за океан.

Даже с такого расстояния поражало великое мастерство древних каменщиков, плавные изгибы стен были выполнены с большим изяществом. В то время как манеру строительства гномов отличала простота и добротность, эти сооружения были когда-то настоящим произведением архитектуры и искусства.

А ныне на бледном камне громоздились земляные валы — убожество в сравнении с бывшим аванпостом, и Зигмар почувствовал глубокое сожаление. Он даже представил, как тот раньше мог выглядеть: изысканная прочность серебряных и золотых стройных башен, арочные окна с тонкими стеклами, множество разноцветных флагов…

Видение исчезло, как только он увидел торчащие из земляных валов толстые заостренные колья, которые одновременно укрепляли почву и защищали от нападения врага. Черные стяги повисли на флагштоках двух каменных башен, построенных по обе стороны от мощных деревянных ворот. Обе башни были выстроены из того же черного камня скалы, причем каждая формой напоминала большого ворона.

Над городом вздымались высокие столбы дыма, из-за стен виднелись крыши домов, крытые серым сланцем. Над башнями Вороновой палаты в самом сердце Марбурга кружили стаи черных птиц.

За городом темнела громада океана, простиравшегося до самого горизонта. Над водой висели серые клочья тумана, на волнах покачивались несколько суденышек, которые тащили за собой рыболовные сети. Только у Зигмара не было никакого желания пробовать рыбу, пойманную в столь мрачных водах.

— О боги, более унылое место и вообразить невозможно! — воскликнул Редван и помахал перед носом рукой. — Вонь похуже, чем из пасти орка!

— Помнится, в прошлый раз все было иначе, — сказал Вольфгарт. — Тогда Марбург был славным городом, отличался добрым пивом и вкусной едой. Право слово, я не узнаю его.

Зигмар и рад был бы возразить Редвану с Вольфгартом, только нельзя было отрицать, что над Марбургом сгустилась атмосфера несчастья и уныния. Земли эндалов были погружены в беспросветное отчаяние.

— Вперед, — скомандовал Зигмар. — Нужно выяснить, что тут произошло.

По расширявшейся на подъездах к городу и мощеной деревом дороге они приближались к Марбургу. Впереди возвышались черные угрожающие башни-вороны, и у Зигмара даже мурашки побежали по спине, едва он оказался в их тени. Врата города были раскрыты настежь, пешие эндалы в коричневых и черных одеждах расступались перед забрызганными грязью всадниками.

Отряд унберогенов производил сильное впечатление. Ехали они верхом на могучих боевых конях, вскормленных зерном, разведением которых в своих землях занимался Вольфгарт. Он еще давно пообещал вывести таких лошадей, которым будет под силу нести всадников в железных доспехах, и взялся за работу с тем же рвением, с которым Зигмар строил свою империю. И в результате селекции ему удалось получить самых крупных в округе скакунов ростом в шестнадцать ладоней, с широкой грудью, сильными ногами и крепкими спинами. Вольфгарт стал богатым человеком, ибо его кони пользовались большим спросом среди состоятельных людей, и даже несколько графов захотели приобрести их, когда увидели, как они скачут.

Белые волки выглядели не менее впечатляюще: могучие воины, одинаково хорошо владеющие тактикой пешего и конного боя. Защищали их самые лучшие доспехи, но при этом бойцы презирали шлемы и щиты, а их красные плащи аккуратными складками ниспадали на спины лошадей. В облике воинов не было места слабости, их длинные волосы и бороды развивались на ветру.

Через открытые врата Зигмар провел Белых волков на мощеный двор. Там их встретили воины в черных нагрудниках и шлемах, вооруженные длинными копьями с бронзовыми наконечниками. Зигмар мигом насторожился, ибо приветствовать императора должны по-другому. Скорее, так встречают приезд недруга, чье появление переносят с трудом.

Посреди двора стояли двое: воин в черном шлеме, полностью скрывавшем его лицо, и облаченный в зеленые струящиеся одежды мужчина. Зигмар направился к ним. Воин был настоящим богатырем, тогда как второй человек был совсем стар, борода его доходила почти до пояса. На плетеном ремне у него висел длинный изогнутый клинок. Опирался старик на посох из светлого дерева, увитый белой омелой.

— Отчего это у меня такое чувство, будто мне в спину нацелена стрела? — прошептал Вольфгарт.

— Потому что так оно и есть, — отозвался Редван, кивком указывая вверх.

Зигмар тоже заметил воинов на башнях-воронах и кивнул, зная о том, что за ними наверняка стоят лучники с натянутыми стрелами. Альдред вряд ли настолько глуп или напитан горечью, чтобы убить императора, но чутье предупреждало его об опасности.

— Будьте начеку, — шепотом приказал он. — Только ничего не предпринимать без моей команды.

Воин в черном шлеме сделал шаг вперед и сдержанно поклонился императору. Сняв шлем, он зажал его в сгибе локтя.

— Ларед. — Зигмар узнал воина из отряда Вороновых шлемов. — Где граф Альдред? Он не смог приветствовать меня лично?

— Император Зигмар, — отвечал Ларед, — ты почтил своим прибытием Марбург. Граф Альдред шлет свои извинения, но здоровье его брата становится хуже час от часу, и он не решается оставить несчастного ни на миг.

— Брат Альдреда болен? — Зигмар спешился и встал рядом с Ларедом. Если лучники собирались стрелять, он предоставит им выбор цели.

— К несчастью, мой господин. Болотная хворь одинаково опасна и князю, и нищему, — отозвался Ларед.

— Кто твой спутник? Мне он незнаком.

— Я Идрис Гвилт, — ответил старик и чуть поклонился. Он говорил странным, надтреснутым голосом. Цвет кожи его напоминал кору старого дуба, а волосы были белыми, как только что выпавший снег. Светло-зеленые глаза с любопытством впились в Зигмара, и хотя во взгляде не чувствовалось враждебности, радушия — тоже.

— На будущее: обращайся к императору «мой повелитель», — рявкнул Редван.

Зигмар остановил Редвана взмахом руки и спросил:

— Кто ты, Идрис Гвилт: жрец или целитель?

— Немного и то и другое, пожалуй, — скривился старик. — Я советник коро… графа Альдреда по вопросам духовным и мирским.

Тогда Зигмар обратился к Лареду:

— Мои люди совершили долгий путь, им нужен ночлег, добрый ужин и горячая вода. Наших коней тоже необходимо накормить и поставить в конюшню. Когда я смою с себя дорожную грязь, ты отведешь меня к Альдреду, болен его брат или нет.

— Как прикажете, — холодно отвечал Ларед.

В гостевых покоях апартаментов графа Альдреда царили порядок и чистота, только в очагах не был разведен огонь. Вскоре принесли рыбу и тушеные овощи, но Зигмару пришлось около часа ожидать, пока согреется вода для омовения. Подобное обращение нарушало все правила гостеприимства, существующие между союзниками, но Зигмар сохранял самообладание, ибо сразу два врага на западе — это слишком.

Когда Зигмар искупался и привел себя в порядок, Ларед вместе с несколькими закутанными в плащи эндальскими воинами провел его по улицам Марбурга к Вороновым палатам. Одетый в темно-красную тунику и длинный волчий плащ, Зигмар шел впереди Вольфгарта, Редвана и почетного караула, насчитывавшего десять Белых волков. Внешне спокойные, они в любой момент были готовы к схватке.

На голове императора сияла корона, он крепко прижимал к бедру пристегнутый к поясу молот Гхал-Мараз и ужасался зловещей обстановке вокруг.

По мостовым текла вода вперемешку с помоями, а там, где все это уходило в трещины, на булыжниках оставалась тошнотворная жирная пленка. В воздухе стояло зловоние протухшего мяса и порченого зерна, зажатое теснящимися друг к дружке домами, которые угрожающе нависали над редкими, жалкого вида прохожими. Затхлый воздух запечатал город, словно все жители давным-давно покинули темные, некогда оживленные улицы, и ушли в оставленные бретонами земли.

Дома были в основном сложены из покоробленных, обесцвеченных солнцем бревен на каменных основаниях. Стены покрывала плесень, из-под дырявых крыш стекали ручейки черной воды. Двери и окна были наглухо закрыты, и только из-за немногих приоткрытых щелей доносились слабые отзвуки жизни, и то лишь глухие стоны и монотонные молитвы.

— Смотрите! — Вольфгарт кивнул на вонючий переулок, где от крытого соломой дома отъезжала очередная повозка с трупами. На дверях жрец Морра в мрачных черных одеждах выводил белый крест, а горбун в уродливой маске со стеклянными глазами и длинным носом приколачивал поперек нее доску.

— Чума? — предположил Редван. — Наверное, надышались воздуха демонов!

— Помолчи, — прошипел Зигмар, хотя сам прикоснулся к талисману Шалльи, что носил на шее.

— Прав Редван, город проклят, — сказал Вольфгарт. — Стервятники кружат над улицами, будто тут полно мертвечины. Нужно скорей убираться отсюда.

— Не глупи, — отрезал Зигмар. — Какую империю я выкую, ежели отвернусь от страданий моего народа? Мы останемся и все выясним.

— Как хочешь, — пожал плечами Вольфгарт. — Только когда выплюнешь от кашля легкие и захлебнешься в собственной крови, не говори, что я тебя не предупреждал.

Зигмар пропустил предупреждение мимо ушей, ибо перед ним предстали Вороновы палаты. Родовой престол правителей эндалов поражал воображение: величественная башня была высечена из вершины вулканической скалы, коей придали вид взлетающего громадного ворона. Оба крыла палаты из блестящего камня удивительно напоминали крылья птицы, а на вершине клювом выступал балкон.

Как раз там, на балконе, Зигмар уловил движение и заметил стройную женщину в длинном черном платье со светлыми, отливавшими золотом волосами длиной до плеч. Стоило ему заметить ее, как она тут же исчезла в башне.

— Ох, святые кости Ульрика, — пробормотал Редван, — а я-то думал, что самый удивительный город на свете — Сигурдхейм.

— Да уж, тут они отгрохали нечто особенное, — согласился Зигмар. — Когда отступают туманы, отсюда видно холмы у Астофена.

— Потрясающе. — При виде этого грандиозного творения у него даже злость на Альдреда иссякла. Далеко на севере на многие мили вокруг точно так же возвышалась гора Фаушлаг, но ее сотворил кулак Ульрика. Вороновы палаты создали люди. На строительство ушли бесчисленные годы изнуряющего труда, и в заключение явилась мрачная и величественная красота.

Через охраняемые стражами из отряда Вороновых шлемов врата меж двух гигантских лап Ларед провел их в башню. На близком расстоянии Зигмар разглядел затейливый узор, покрывавший стены: на гладком камне были высечены на редкость натуралистичные птичьи перья. Совсем как настоящие.

В коридорах внутри башни было черным-черно, отблески факела на каменных стенах играли, как лунный свет на воде. Ларед вел их дальше, в самое сердце башни, и вот они оказались у высеченной из камня лестницы, ведущей во тьму. Зигмару хотелось получше осмотреть это поразительное сооружение, но Ларед достал факел из канделябра у подножия лестницы и начал подниматься вверх.

Император последовал за ним, касаясь пальцами гладкой стены. На ощупь камень напоминал отполированное стекло и был теплым, словно в недрах его все еще тлел оплавляющий огонь. Крутые ступени, следуя изгибам стен, взбирались все выше и выше, и вскоре у Зигмара заныли ноги.

— Кончится когда-нибудь эта проклятая лестница? — простонал Редван. — Такое чувство, что мы будем вечно топать вверх.

— Размяк ты в Сигурдхейме, — хмыкнул Вольфгарт. — Ослабел от сладкой жизни. У вас, юнцов, преимущество в годах перед ветераном вроде меня, но выносливости у вас нет.

— Жена твоя другое говорит, — пошутил Редван.

Даже при тусклом свете факела Зигмар заметил, как потемнело от ярости лицо Вольфгарта, который тут же схватил Редвана за шиворот и швырнул о стену. Свистнуло вытащенное из кожаных ножен лезвие кинжала, и вот оно уже прижато к горлу Редвана:

— Еще одно подобное слово о Медбе, и я вырву твое сердце, щенок!

Словно текучая ртуть, быстро метнулась рука Зигмара к запястью Вольфгарта, хотя император даже не предпринял попытки высвободить Редвана, а только проговорил:

— Редван, порой твоя глупость даже меня удивляет. Ты оскорбил честь достойной женщины, жены моего побратима и правой руки королевы Фрейи.

— Я убью его! — рычал Вольфгарт. — Ни один назвавший меня рогоносцем не останется в живых!

— Ты так не сделаешь, — отрезал Зигмар. — Иначе станешь убийцей. Парень глупость сморозил, но не то имел в виду. Ведь не то, Редван?

— Нет, конечно, нет! — вскричал Редван. — Я просто пошутил!

— Такие шутки тебя до погибели доведут, — прошипел Вольфгарт, но убрал нож и отошел прочь от Белого волка. Больше жизни юнца опасность не угрожала, но Зигмар знал, что Вольфгарт никогда не забудет этих слов. Он бросил взгляд на то место, где стоял Ларед, но воин из отряда Вороновых шлемов уже ушел наверх. Зигмар выругался, ибо знал, что Альдреду непременно будет доложено о стычке.

— Возьмите себя в руки и следуйте за мной, — приказал Зигмар и пошел вверх. — Еще один раз такое устроите, высеку каждого и отберу волчьи плащи, которыми вы все так дорожите.

Палата графа Альдреда находилась на самом верху башни и представляла собой просторный куполообразный зал. Желтый свет проникал в нее через два окна — два глаза огромного ворона. Как догадался Зигмар, за красным бархатным пологом как раз и находился тот самый балкон, который он уже видел. Путь к темному трону освещала вереница ароматических ламп, которые не только давали свет, но также перебивали отвратительный запах, доносившийся снаружи.

Альдред их ждал. Предводитель эндалов облачился в доспехи отца: бронзовый нагрудник, отлитый в форме мускулистого торса, и высокий шлем с крепящимися к нащечным пластинам крыльями с черными перьями. Длинная мантия ниспадала на пол и лежала вокруг трона, выполненного из полированного эбенового дерева с подлокотниками в форме крыльев и ножками, словно птичьи лапы. В спинке располагалось специальное гнездо, куда было вставлено древко знамени эндалов, и Зигмару вспомнилась гордость, с коей он взирал на тот же стяг во время битвы у перевала Черного Огня.

По обе стороны от владыки здешних земель стояли два трона поменьше, но такой же формы. Один из них пустовал, а на другом восседала та самая золотоволосая дева, которую Зигмар видел на балконе. Ей, пожалуй, было около шестнадцати, и ее красота отличалась свойственной худеньким девушкам хрупкостью. Как и все в Марбурге, она была нездорово бледна. На Зигмара она взирала с высокомерием, неестественным для столь юного создания, но за видимостью показного равнодушия император разглядел интерес. Ларед и Идрис находились возле своего графа.

Тщательно скрывая гнев, Зигмар двинулся к трону. Он приехал во владения эндалов для того, чтобы разобраться в намерениях Альдреда, но ему оказалось достаточно увидеть того, и уже все стало понятным. От запаха благовоний у Зигмара запершило в горле, и он внезапно придумал, что сказать этому эндалу:

— Граф Альдред, твои земли в упадке. Мор пожирает твой город, проклятье тяжким бременем легло на твой народ. Я пришел, чтобы тебе помочь.

Зигмар не подал виду, какое удовольствие испытывает, видя удивление графа, и продолжал прежде, чем молодой правитель сообразил, что на это ответить:

— Король Марбад был братом моему отцу, он спас мне жизнь во время битвы на перевале Черного Огня. Я лил слезы, когда мы провожали его в чертоги Ульрика, и пообещал тебе, что мы тоже будем как братья. И вот я здесь для того, чтобы выполнить данное мной слово.

— Ничего не понимаю, — проговорил Альдред. — Я не просил о помощи.

— Когда земли моих графов находятся под угрозой, я не жду просьб о помощи. Я просто снарядил отряд из отборных воинов и поспешил в твой город. Поможем, чем сумеем.

Идрис Гвилт склонился к Альдреду и зашептал ему что-то на ухо, но Зигмар не расслышал из-за свиста ветра над башней. Не успел Альдред ответить советнику Гвилту, как Зигмар шагнул ближе к трону и снова заговорил:

— Граф Альдред, скажи, что мучает твой город. Я привел не только воинов, со мной пришел целитель Крадок — тот, кто спас меня от смерти, когда я лежал у врат Морра. Позволь ему попытаться облегчить страдания твоего народа.

Идрис Гвилт выступил вперед, и Зигмара обдал исходящий от того дурманящий запах. Советник пах свежевскопанной почвой и зрелым урожаем, словно только что вернулся с поля, где колосились посевы. Зигмар остро ощутил мощную силу этого человека, словно странный жизненный поток и пульсацию чего-то древнего, на грани понимания.

— Император Зигмар, нас поразило проклятие, тут твои воины бессильны, — сказал Гвилт. — Туманные демоны вновь полны сил, кои черпают из глубин болот. Зло расползается и уничтожает все на своем пути. Болезнь пожирает людей и высасывает жизнь из земли, океан смывает ее вместе с нашими чаяниями. Сотни эндалов уже мертвы, несчастье коснулось даже брата моего господина, благородного Эгиля.

— Тогда пусть ему поможет Крадок. О хворях он знает почти все.

— Человек Эгилю не поможет. Сейчас его может спасти только целительная сила земли, но ей мешает растущая мощь демонов. Мы вернем Эгиля только в том случае, если принесем в жертву демонам наше самое драгоценное сокровище.

— Это величайшая глупость, — прогремел Зигмар, обращаясь к Альдреду. — Этот человек говорит о жертвоприношении демонам, будто вы их вассалы. Но они порождения тьмы и могут быть уничтожены только мечом и храбростью. Что ты на это скажешь, Альдред? Собери под свое знамя Вороновых шлемов и присоединись ко мне в битве. Вместе мы навеки очистим болота от этого зла. Наши отцы уже сражались с этой нечистью, и будет правильно, если мы с тобой завершим начатое ими!

— Наши отцы потерпели поражение, — сказала вдруг дева, которая сидела подле Альдреда. — Демоны оттеснили их с болот и перебили большую часть войска. Что заставляет тебя думать, что ты одержишь победу там, где они не смогли?

Зигмар отцепил с пояса молот Гхал-Мараз, показал ей и сказал:

— Я пока что не встречал противника, которого бы не смог одолеть. Если пойду сражаться в болота, то выйду победителем.

Глаза девы зло блеснули.

— Ты слишком самонадеян, — молвила она.

— Возможно, но я император и имею на то право. Но у тебя передо мной есть преимущество: ты знаешь, кто я, а я ведь тебя не знаю.

— Меня зовут Марика, — резко бросила девушка. — Дочь Марбада и сестра Альдреда и Эгиля. Ты говоришь о битве как о единственном способе прекращения наших несчастий, но ведь не всякое проклятье снимешь даже убийством. Есть и другие пути.

— Какие же?

— Не мне об этом говорить, — проговорила Марика, злость в ее глазах сменилась грустью, и она взглянула на Идриса Гвилта.

— Так что же предлагает моя госпожа? — еще раз спросил Зигмар.

— Сделку с демонами, — ответил Идрис Гвилт.

— Я не тебя спрашивал.

— Смертным этих демонов не одолеть, — продолжал Идрис, не обращая внимания на недовольство императора. — Землю отравило прикосновение демонов, мы не в силах восстановить ее чистоту с помощью меча.

— Почему этот человек говорит за тебя, Альдред? Править этими землями я поставил тебя, а не старика, который желает якшаться с демонами. О боги, граф, ты же не пригласишь лису в курятник, ты выкуришь ее из норы и убьешь!

— Я ему полностью доверяю, — ответил Альдред. — Мы придерживаемся обычаев наших предков, живших в Марбурге, и в их мудрости найдем спасение. Идрис Гвилт — жрец сил более древних, чем боги. Он служит земле, знает ее уклад и то, что нам следует делать. В его словах мудрость, недоступная пониманию большинства смертных, и он многое сделал, чтобы облегчить страдания моего народа. Я безоговорочно верю ему.

— Ты можешь верить ему, но не я, — проговорил Зигмар, понимая теперь источник странной и мощной ауры Гвилта. — Я думал, что старая вера уже давно иссякла.

— Она будет существовать, пока земля приносит плоды, — заявил Гвилт.

Зигмар смерил жреца взглядом и сказал:

— В Рейкдорфе мы верим в богов.

— Здесь не Рейкдорф, — отвечал жрец.

Следующие три дня Зигмар вместе со своими воинами провел в отведенных для них королевских покоях. Хотя они вольны были гулять по городу и окрестностям, косившая Марбург болезнь удерживала их от подобных вылазок. Правда, в первый день Зигмар прошелся по туманным улицам, чтобы посмотреть, как живет народ, и вернулся с тяжелым сердцем.

Город эндалов, мрачный и исполненный скорби, вовсе не походил на оживленный прибрежный город-космополит, о котором как-то рассказывал красочные истории старый король Марбад. Гиблые испарения с болот лишили Марбург цвета, жители бродили по улицам, словно призраки. Вместе с туманом с трясин надвигалось отчаяние, его душное покрывало укутывало души и высасывало жизненную силу. Вернувшись с безрадостной прогулки, Зигмар велел Крадоку сделать для людей города все, что в его силах.

Старый целитель попросил в свое распоряжение сорок Белых волков и принялся за дело. Крадок помогал больным день и ночь. Только очень часто помочь заболевшим уже было невозможно. В домах мертвыми находили целые семьи, лица их покрывала запекшаяся корка слизи, опухшие глаза были красными, словно кровавыми. Несмотря на все усилия Крадока, жрецы Морра все чаще сопровождали нагруженные трупами телеги в последний печальный путь из города.

То был неблагодарный, душераздирающий труд, но неудачи не останавливали Крадока, он все равно пытался помочь людям, и средь заболевших страдальцев безвозмездно распространялись его припарки из легочной травы и укуса. Помогали они слабо, но больше ничего нельзя было сделать до тех пор, пока не будет уничтожена причина заболевания.

Вечером третьего дня, встревоженные бездействием Альдреда, Зигмар с Вольфгартом сидели на обращенной к северным утесам и болотам высокой террасе. Они пили южное вино из глиняного кувшина, ели соленую рыбу и вели беседу, хотя уже перевалило за полночь. Вспоминали битвы, друзей из дальних земель и наслаждались редким моментом братского общения.

Хотя перемежающийся солеными шутками разговор шел бойко, Зигмар чувствовал печаль друга, и вино тут было ни при чем. Окончив повествование о схватке с невероятно здоровенным зеленокожим во время перехода через Авер, Вольфгарт тяжело вздохнул. Лицо его было грустным.

— Давненько мы так не разговаривали, — заметил Зигмар.

— Что правда, то правда. — Вольфгарт поднял бокал. — Мы взрослеем, и забот становится больше?

— Так и есть, старина, но лучше скажи, что у тебя на уме. Что тебя тревожит?

Сначала Зигмару показалось, что Вольфгарт не станет ничего ему говорить, но тут побратим его удивил.

— Да все из-за того, что Редван сказал, когда мы поднимались к Альдреду.

— Ты же не принял его слова всерьез?! Парень молод и глуп, мелет, что в голову взбредет, но ты же знаешь, что Медба никогда тебе не изменит.

— Знаю, но я не об этом.

— Тогда о чем?

— Я накинулся на него, словно олень во время гона, будто он мне соперник какой. Я знал, что все это чушь, но готов был его убить. И убил бы, если бы не ты. Мне бы лучше держать себя в руках, а я опозорил тебя на глазах у Лареда.

Зигмар покачал головой, осушил кубок и сказал:

— Верно, мы могли бы и не показывать эндалам, что готовы перерезать друг другу глотку, но что сделано — то сделано. Я не держу на тебя зла.

— Может, и не держишь, но мне не мешало бы быть более осмотрительным, — не успокаивался Вольфгарт. — Мы с тобой уже долго вместе, пора бы мне научиться сперва думать, а потом действовать, но когда он вякнул это про Медбу… Ну, ты сам видел, как это на меня подействовало.

— Хорошо еще, что сама Медба этого не слышала, — улыбнулся Зигмар.

— Верно, — расхохотался Вольфгарт. — Если бы она услыхала, то яйца Редвана уже болтались бы у нее в ушах вместо сережек.

— Ты руководствуешься чувствами и эмоциями, Вольфгарт, таким ты был, таким и останешься. И поэтому я тебя люблю. Пендраг — мой ум и моя совесть. А ты говоришь голосом моих страстей и утех. Я — император, но не будь я им, то хотел бы быть таким, как ты. Но все же постарайся сначала думать, потом делать, особенно когда на кону моя репутация, только запала не теряй. Другим я тебя видеть не желаю, к тому же без неуемного темперамента ты бы перестал быть Вольфгартом, согласись.

Побратим Зигмара допил вино и улыбнулся:

— Непременно напомню тебе об этом, когда в следующий раз выйду из себя и поставлю тебя в неловкое положение. Ты же знаешь, что это когда-нибудь опять случится?

— Знаю, — отозвался Зигмар и потянулся к кувшину, чтобы налить еще вина. — Кажется, я захмелел.

Вольфгарт взял кубок и сделал большой глоток.

— Полагаю, что так, — сказал он. — Ты никогда не мог выпить столько же, сколько я. Вино неплохое, но уж лучше кружка доброго унберогенского пива. Покрепче.

— Давай, опустоши кувшин и повтори свои слова.

— Лучше меня не искушай. Я так устал ждать событий, что вполне могу все время пить, пока мы здесь. Как думаешь, долго ли они намерены заставлять нас бездействовать?

— Не знаю, друг мой, — пожал плечами Зигмар. — Если бы не Идрис Гвилт, уверен, что смог бы убедить Альдреда выступить вместе с нами.

— Он хитрый лис, этот старикан, нужно за ним приглядывать, — согласился Вольфгарт. — Я слышал, что приверженцы древней веры приносили в жертву девственниц, чтобы их непорочная кровь стала благословением для земли. Что-то в этом роде.

— Да, так говорят, но в рассказах о древних верованиях часто встречается изрядная доля преувеличений, ибо последователям новых религий на руку радость людей, что те времена миновали. Это как сказки, которые мы слышали в детстве о величайших героях древности, защищавших мир и обещавших вернуться, когда их помощь будет очень нужна.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что когда приходят страшные времена, всем нужна надежда. Конечно же, никто из тех героев не вернулся. Скорее всего, их или пырнули ножом в спину, или они упали с лошади и сломали себе шею, но кому хочется, чтобы красивые легенды оканчивались подобным образом?

— Только не мне, — сказал Вольфгарт и громко рыгнул. — Я желаю, чтоб герои были вроде богов средь людей, чтобы они могли одним ударом крушить горы и, не задумываясь, спасали от чудищ прекрасных дев и одним-единственным словом обращали в бегство армии неприятеля.

— Ты всегда был неисправимым мечтателем, — рассмеялся Зигмар.

Когда Зигмар раскрыл глаза, уже взошла луна, которая озарила небо бледным сиянием. Он моргнул, понимая, что внезапно уснул. И застонал, чувствуя приближение жуткой головной боли. Туника была залита вином. Вольфгарт храпел, уткнувшись головой в колени. На полу террасы красовалась лужа рвоты. Зигмар провел рукой по волосам. Глаза жгло, а во рту был такой вкус, словно он выдул бочонок болотной воды.

— Начинаю вспоминать, почему я не пью, — пробормотал он, с трудом поднимаясь на ноги. — Надо прилечь.

С океана дул холодный ветер, и Зигмар, пошатываясь, побрел к стене террасы и оперся ладонями о прохладный камень. Несколько раз глубоко вздохнул. Как глупо с его стороны пытаться уйти от проблем с помощью крепкого вина! Ведь наутро они все равно вернутся.

Он взглянул вниз, на городские ворота, располагавшиеся под террасой, и удивился: они были открыты. В Рейкдорфе врата запирали с наступлением темноты и раскрывали только после рассвета. Без сомнения, трупы вывозили из Марбурга даже ночью.

Зигмар вздохнул, понимая, что придется приказать Альдреду выступить с ним в поход против демонов. Он император, как-никак; пришло время продемонстрировать характер.

— Я так надеялся, что обойдется без принуждения, Альдред, — прошептал он. — То, чего не создаст дружба, не исправит и сила.

Ночь выдалась холодной и тихой, но туман рассеялся, открыв взору болота, простирающиеся далеко к горизонту. Зрелище было не слишком вдохновляющим, потому что пустынные и неприветливые земли вокруг Марбурга в лунном свете казались и подавно зловещими.

На севере Зигмар видел только подернутые дымкой коварные болота вдоль линии побережья. Ничто там не жило, по крайне мере, ничего хорошего, и Зигмар сплюнул вниз ком горькой мокроты. И ушел бы, если бы вдруг не увидел выходящую из города колонну закутавшихся в плащи людей, только на сей раз то была не траурная процессия груженых трупами повозок. Во главе колонны Зигмар по сиявшим в лунном свете белоснежным волосам и бороде узнал Идриса Гвилта. За стариком шагал граф Альдред в своих бронзовых доспехах, потом двадцать воинов из отряда Вороновых шлемов. В руке Альдреда призрачным голубым светом, подобно замерзшей северной молнии, сиял меч Ульфшард.

Меж воинами шел кто-то, очень похожий на пленника. Зигмар прищурился и узнал сестру Альдреда, Марику. По тонкому стану и золотым волосам ее невозможно было спутать ни с кем.

Колонна свернула с дороги и направилась к болотам. Людей поглотил туман, и сердце императора похолодело, когда он осознал страшную истину. Зигмар понял, кого Идрис Гвилт приготовил в жертву демонам.

ГЛАВА ПЯТАЯ. Демоны под луной

Из ворот Марбурга вышел отряд из тридцати воинов Зигмара. Их лица выражали решимость. В лунном свете поблескивали волчьи плащи и немногочисленные доспехи, которые воины успели надеть, когда Зигмар среди ночи поднял их с постелей. Вольфгарт и Редван шли следом за Зигмаром, когда он сошел с дороги и зашлепал по болотистой почве.

Император остановился, чувствуя, как холодная вода просачивается через протертые сапоги. За дорогой болота затянули туманы. Зигмар содрогнулся, вспоминая, как последний раз наблюдал такой пустынный безжизненный пейзаж. Десять лет назад он лежал при смерти, а душа блуждала по бесплодным пустошам Серых земель. Души проклятых населяли тот пограничный мир между жизнью и смертью, и эти трясины мало чем от него отличались. Корчился и извивался туман, вставал плотной серой массой со вспыхивающими в глубинах мглы мерцающими огоньками.

— Во имя Шалльи, что происходит? — потерял терпение Редван. — Зачем мы здесь?

— Вот-вот, — согласился Вольфгарт, одетый в ту же запачканную тунику. — Не к добру сражаться, когда светит гиблая луна, особенно полная. Ничего путного не выйдет.

— Мы здесь для того, чтобы спасти невинную жизнь. — Зигмар поднял молот Гхал-Мараз. В лунном свете сияли покрывавшие рукоять руны, словно радуясь в предвкушении славной битвы против сил зла.

— О чем это ты?

— Помнишь, ты говорил мне о древней вере и принятых в ней жертвоприношениях непорочных? — спросил Зигмар.

— Смутно.

— Выходит, это не досужие домыслы. Я видел, как Альдред повел в болота отряд Вороновых шлемов. С ними была Марика, Идрис Гвилт собирается принести ее в жертву туманным демонам.

— Ублюдок! — рявкнул Редван. — Да я раскрою ему череп своим боевым молотом и вырву из груди его проклятое сердце!

Зигмара поразила сила охватившей Редвана ярости и обрадовало гневное возмущение на лицах воинов, когда они узнали, в чем дело. Он посмотрел на Белых волков, зная, что не все переживут эту ночь. Вольфгарт прав, не к добру идти в бой под призрачным светом гиблой луны, но, если они хотят спасти Марику, выбора у них нет.

— Выживший из ума старик хочет погубить невинную девушку! — громко воззвал к Белым волкам Зигмар, но туман поглотил его слова, словно в насмешку над ним порождая странное эхо. — Я не позволю этому случиться. Чтобы остановить его, мне нужна ваша сила. Вы со мной?

Все воины как один вскинули вверх молоты и издали клич одобрения, чтобы Зигмар знал: они с ним. Да, их страшили ужасные болота, но Белые волки не могли даже помыслить о том, что их император пойдет сражаться один.

Зигмар кивнул и двинулся в туман, шлепая по вязкой грязи и лужам ледяной стоячей воды, черной, как смоль. Он понятия не имел, где именно следует искать эндалов, потому что вода мигом наполняла следы, стирая их за считанные секунды. Если бы здесь был Кутвин! Но такие мечты — удел детей и глупцов, так что придется обойтись без лучшего следопыта.

Вокруг унберогенов непроглядной стеной стоял туман. Осторожно, то и дело оступаясь, шагали они по вязкой трясине. Мертвенный лунный свет озарял им путь, болото издавало странные булькающие звуки. Из-за поднявшегося ветра похолодало, но густой туман не развеялся.

В зарослях тростника копошились какие-то мелкие ночные твари, низко над землей жужжали насекомые. В голодном сиянии луны Зигмар заметил неторопливо охотившуюся громадную стрекозу. Крылья ее ровно гудели. Мурашки побежали по коже, зашевелились волосы на затылке, словно уже замахнулась готовая обрушиться на него когтистая лапа. Нет, не похожи эти болота на топи Брокенвалша, где зло открыто заявляло о себе. Здесь смерть незаметно подбиралась к человеку, чтобы застать его врасплох.

— Смотрите! — крикнул Редван. — Вон там!

Зигмар обернулся посмотреть, куда показывает Редван, и увидел вдалеке пляшущие огоньки, похожие на раскачивающиеся фонари в руках усталых путников. Он попытался вспомнить, были ли у эндалов с собой фонари. Ему казалось, что да, но он не мог припомнить наверняка.

Зигмар был начеку. Старожилы Рейкдорфа рассказывали о таком явлении над трясинами Брокенвалша и называли роковыми огнями, потому что предательский свет давал ложную надежду на безопасность и обрекал путника на смерть. Пендраг говорил, что причина их появления — самовозгорание болотных газов или отражение лунного света от перьев ночных сов, но подобные объяснения уверенности Зигмару не внушали.

Если это светильники эндалов, то нужно идти туда.

— Вперед! — приказал Зигмар и пошел на огни. — Смотрите под ноги!

Вновь унберогены тронулись в путь, в самую глубь топей. Почва под ногами становилась все мягче, воды все больше. Над головой жужжала мошкара, вокруг стало еще больше огней, они мерцали, словно пляшущие искры. Под ногами то и дело лопались пузыри, напоминая безрадостный хохот мертвяков.

Время потеряло счет: из-за плотной завесы тумана было невозможно определить положение луны на небе. Зигмар поднял глаза и вздрогнул, когда коварный лик гиблой луны тоже уставился на него. Зигмар поспешно отвел взгляд и сделал знак рогов, ибо невзгоды следуют по пятам за теми, кто слишком долго смотрит на это злобное ночное светило.

Что-то задело его ногу, и Зигмар отпрянул, успев заметить под водой нечто бледное, вроде угря. С громким хлюпком выдернул сапог из засасывающей трясины, некогда превосходная кожа перепачкалась и протекала. С пряжек белесым сиропом стекала гниль. Вот только бы вернуться с болот, никогда он больше не наденет этих сапог.

Раздался вопль, а следом за ним — громкий всплеск. Мигом обернувшись, Зигмар увидел, как несколько воинов протягивают молоты провалившемуся в черную трясину товарищу, который бешено молотил по воде руками. Это был Волко, вместе с ним бросившийся на спасение фланга мерогенов в битве на перевале Черного Огня.

Волко ушел под воду по грудь, но тяжесть доспехов тянула его ко дну. Он пытался дотянуться до спасительных молотов, но болото не собиралось выпускать жертву. Волко набрал в легкие воздуха, чтобы крикнуть, но тут его голова исчезла под водой, а на поверхности остались лишь пузырьки.

— Упаси нас Ульрик, — прошептал Вольфгарт, пятясь назад. — Я знал, что не будет нам удачи.

Зигмар прошлепал по грязи к поглотившей Волко трясине. У ног воинов вился туман, и невозможно было отличить твердую почву от топи.

— Идем дальше, — приказал он. — Смотрите, куда ставите ногу, и держитесь ближе друг к другу.

— А как же Волко? — вопрошал Редван. — Не должен воин вот так погибать, не слыша волчьего воя.

Зигмар с опаской глянул на темное небо и проговорил:

— Твоя правда, парень, но этой ночью волки молчат. Воет одна луна.

— Значит, мы вот так бросим его?

— Оплакивать будем потом, — обещал император, вновь пускаясь в путь.

Зигмар понятия не имел, куда идти, но его тянуло на северо-восток, словно молот Гхал-Мараз лучше знал, в каком направлении искать врага, а потому император положился на творение гномов и следовал его молчаливому стремлению.

Рядом шагал Вольфгарт и шарил глазами влево-вправо.

— Живыми нам отсюда не выбраться, — мрачно изрек он.

Зигмар чувствовал снедающий друга страх, но сказал:

— Надеюсь, что тебя слышал я один.

— Но это правда, да?

— Нет, еще чего. Мы унберогены, для нас нет ничего невозможного.

Вольфгарт кивнул, с видимым усилием пытаясь держать себя в руках.

— Ты ведь понимаешь, ради спасения девушки нам придется сражаться с Вороновыми шлемами.

— Да, — кивнул Зигмар, внимательно глядя себе под ноги. — Ежели придется, мы так и сделаем. Я изгнал из империи варваров-норсов за зверства. Если потребуется, та же участь постигнет эндалов.

— Верно, — согласился Вольфгарт. — Они поступают скверно. В корне неправильно.

Зигмар остановился и поднял руку. Следом за ним с проклятиями и плеском замерли на месте воины. Впереди в темноте двигались какие-то огни, но на сей раз было ясно, что их несут в руках неясные темные личности.

— Унберогены! Приготовиться! — крикнул Зигмар.

Белые волки подняли боевые молоты, держа их наизготовку, и постарались, насколько это возможно в болоте, занять боевую позицию.

Огни приближались. Из клочьев тумана показались призрачные очертания людей.

Завидев Зигмара, Идрис Гвилт встал как вкопанный, с расширенными от удивления глазами. Ларед остановился рядом со жрецом древней веры, поддерживая под локоть плачущего графа Альдреда, его лицо выражало скорбь. Из двадцати Вороновых шлемов, которых он повел на болота, в живых осталось только двенадцать.

И сестры Альдреда нигде не было видно.

Редван кинулся к Гвилту.

— Где Марика? — прорычал он. — Что ты с ней сделал?

Зигмар видел, что Вороновы шлемы схватились за мечи, и знал, что вот-вот начнется схватка средь этих пустынных болот. Это безумие, и будь он проклят навеки, если этот неразумный бой перечеркнет долгие годы жертв на пути построения империи.

Вороновы шлемы ждали приказа повелителя, к нему Зигмар и отправился. Напряжение достигло точки кипения, но вместо обвинений император спросил:

— Граф Альдред, где твоя сестра?

Меч Ульфшард выскользнул из рук эндала и с тихим всплеском упал в воду, когда граф рухнул на колени и горько зарыдал, уткнув лицо в ладони.

— Мы оставили ее, — вскричал он сквозь плач. — Да простит меня Ульрик, она там осталась!

— Где? — пытался дознаться Зигмар. — Скажи, где, и мы вернем ее. Мы с тобой. Неправильно то, что случилось, Альдред, ты сам знаешь.

— Пришлось! Мой народ поражен болезнью, мой брат мертв!

— Эгиль умер? — Зигмар был потрясен.

Альдред кивнул, ручейки слез прочертили светлые полосы на измазанных грязью щеках.

— Умер несколько часов назад, и теперь сестра присоединится к нему в царстве Морра. Только так можно спасти мой народ!

— Ты ошибаешься.

Альдред утер лицо рукавом.

— Разве был у меня выбор? — воззвал он. — У нас все отняли, и лишь одно могло нас спасти — жертва: непорочная дева благородных кровей.

Зигмар взял графа за плечи и заставил встретиться с ним взглядом.

— Тебя ввели в заблуждение. — Зигмар обернулся через плечо туда, где стоял Редван, готовый размозжить Идрису Гвилту голову. — Это он тебе сказал?

— Демоны требуют жертвы! — вскрикнул Гвилт, отчаянно пытаясь освободиться от железной хватки Редвана. — К тому же девушка пошла добровольно! Она знала, что земля жаждет девственной крови! Так было всегда в древние времена! Альдред, ты знаешь, что я говорю только правду!

— Захлопни пасть, пес! — рявкнул Редван.

Зигмар выхватил из рук Гвилта посох. Сломал об колено и швырнул в болото. Вороновы шлемы все еще сжимали мечи, а Белые волки были готовы отбить их атаку. Одно неверное слово — и между унберогенами и эндалами вспыхнет война.

— Все слушайте меня! — призвал он. — И слушайте внимательно, ибо от этого зависит ваша жизнь. Сегодняшний день — черный для эндалов, ибо вы внемлете словам безумца. Вы — воины чести и должны стыдиться содеянного. Подло бросить юную деву в этих гиблых местах, отвести на верную смерть, и если она умрет, я навеки прокляну ваши имена. А то, что вы называете проклятием, может быть снято лишь в том случае, если мы разыщем болотных демонов и победим их. А теперь я собираюсь найти Марику и отвести ее обратно в Марбург. Вы можете пойти со мной и восстановить свою честь или разбежаться по домам и прожить остаток жизни трусами и ничтожествами, все вас будут презирать и избегать.

Альдред поднялся на ноги, и Зигмар обернулся к нему. Граф потер лицо, будто пробуждаясь от жуткого кошмара, и тут император наконец-то разглядел в нем силу его отца.

— Правильно. — Зигмар пожал Альдреду руку. — Возьми меч, брат. Клянусь, мы ее вернем.

Альдред достал Ульфшард из-под воды, и призрачное сияние клинка разогнало тьму. Ни следа болотной грязи на славном мече не осталось.

— Когда погиб мой отец, для нас померк свет. — Голос Альдреда срывался от обуревавших его чувств. — С тех пор я существую во мраке так долго, что даже уже позабыл о нем.

— Помоги спасти твою сестру, тогда свет вернется.

Альдред кивнул, и в глазах у него вспыхнула решимость. Глядя на Идриса Гвилта, он сказал:

— Верно, сейчас старый болван отведет нас обратно, или я лично перережу ему горло.

На обширном холме, высившемся над черными топями в сердце болот, обитали демоны. Подножие холма тонуло в тумане. Унберогены и эндалы осторожно крались вверх по скалистым склонам. Средь мокрых трав то тут, то там вздымались менгиры с высеченными на них спиралями, кругами и одноглазыми монстрами — будто сквозь курган прорастали зубы мертвецов.

Средь этих странных памятников как можно тише к вершине пробирались около пятидесяти воинов. Теперь им на руку был смертоносный туман, который приглушал лязг доспехов и кольчуг.

Чувствуя, как покалывает ладонь рукоять молота, Зигмар не спускал глаз с кряжа в вышине. Древнее оружие чуяло близость врагов, и в груди его владельца росла жажда сокрушить их черепа. Граф Альдред шел рядом с императором, за ними следовали Вольфгарт с Редваном. Юный Белый волк крепко держал Идриса Гвилта.

Они почти добрались до самой вершины, и Зигмар остановился, чтобы уже ползком приблизиться к скалистому гребню, возвышающемуся над логовом демонов. Заглянув в зазор между камнями, он обнаружил, что вершина холма на самом деле представляла собой гребень обширного кратера, и у него даже дыхание перехватило от представшего перед его глазами зрелища.

Освещенные луной, в кратере громоздились колоссальные белесые каменные глыбы — все, что осталось от города, возведенного неведомыми руками в незапамятные времена. Его территория равнялась по крайней мере Рейкдорфу и Марбургу вместе взятым, а по размерам улиц приходилось только гадать о росте прежних жителей.

— О, кости Ульрика, — прошептал Вольфгарт, когда тоже дополз до края кратера и увидел город. — Что это? Кто жил здесь?

— Не знаю, — отвечал Зигмар. — А ты, Альдред?

— Гвилт увел Марику в туман, направляясь к вершине холма. Мне ничего не известно об этом месте.

— Будто для великанов строили, — заметил Редван.

— Тогда понадеемся на то, что они мертвы, как и их город, — заключил Вольфгарт.

Зигмар позабыл и думать о древних зодчих города, когда увидел сполох золотых волос там, внизу, на грубой арене. Марику приковали к одному из устремленных ввысь менгиров. Увидев сестру, Альдред вскрикнул.

— Клянусь кровью предков! — воскликнул Редван. — Демоны!

Когда из тьмы явились чудовища, у Зигмара застыла кровь в жилах. Из высеченных под ареной логовищ выползла свора отвратительных тварей, омерзительных даже издалека.

Их было около сотни — безволосых, согбенных, мертвенно-бледных демонов. Траченные тленом тела защищали бронзовые латы, из-под кольчужных килтов торчали покрытые острыми шипами хвосты. Каждый демон вооружился ржавой секирой либо шипастой палицей. Клювообразные морды клацали и скрежетали острыми как иглы зубами, чудовища приближались к Марике, обступив ее плотным кольцом.

Все твари взирали на мир одним глазом, и это не оставляло никаких сомнений в их дьявольской сущности. Но самое уродливое и жуткое существо брело в центре своры. Телосложением этот отвратительный циклоп напоминал своих щуплых собратьев, зато ростом был куда как выше, с трех мужчин. Конечности у него были одутловатые, а живот такой необъятный, как у женщины на сносях. Смолеными веревками болтались на черепе жидкие волосы, двумя бесформенными мешочками свешивались морщинистые груди.

Кто это — жуткая королева демонов?

Громадная тварь наступала на Марику, и при виде светившейся в глазу циклопа кровожадности у Зигмара в душе все перевернулось.

Время действовать.

— Вперед! — приказал Зигмар и ринулся вниз, в кратер, высоко подняв молот Гхал-Мараз. Руны славного молота сияли во тьме, и при виде грозного оружия демоны встревоженно и пронзительно закричали булькающим клокочущим воплем.

Унберогены и эндалы бросились в бой следом за Зигмаром, оглашая мертвый воздух яростным улюлюкающим боевым кличем.

Рядом с Зигмаром бежали Вольфгарт и Альдред, причем граф эндалов даже вырвался вперед, отчаянно желая исправить свою ужасную ошибку и спасти сестру, что придавало сил его усталому телу. Юное лицо Редвана исказила неописуемая ненависть. Демоны неуклюже поспешили навстречу людям, размахивая ржавым оружием и сиплым ревом отвечая на боевой клич врага.

Зигмар мчался вниз, к арене. Перемахнул через упавший менгир и выкрикнул имя Ульрика. Похоже, у него не было шансов добраться до Марики первым и обогнать готовую разорвать ее на куски королеву демонов, но он хотя бы отомстит за нее.

Гулко загремели железо и бронза, когда бегущие воины сошлись с демонами. Жуткими были исчадия ада, но гибли как любое существо из плоти и крови. Вольфгарт одним ударом пронзил трех демонов сразу, а Альдред пробивался сквозь ряды тварей со сноровкой искусного фехтовальщика. Точными ударами молота разил врага Редван, то и дело взлетал тяжелый боек в форме волчьей головы.

Зигмар, стараясь не отставать от Альдреда, мощным ударом Гхал-Мараза сшиб с ног демона, который в ужасе взвыл, когда руны славного оружия гномов обожгли его плоть и сокрушили кости. Затем Зигмар увернулся от удара секиры очередного монстра и обрушил боек молота пониже его грудной клетки. Брюхо лопнуло, и наружу вывалилась пузырящаяся жижа зловонных потрохов. В чаше арены зародился туман, при каждом дуновении ветра усиливалась вонь тухлого мяса.

Зигмар продирался вперед, каждым ударом убивая монстра за монстром, но слишком их было много между ним и Марикой. Вокруг кипел бой, и беспримерна была храбрость воинов, как унберогенов, так и эндалов.

Белые волки методично прокладывали себе дорогу вперед, всегда вперед, удар за ударом круша врагов боевыми молотами. И хотя их оружие было предназначено для ведения боя верхом, пешими они сражались не хуже, чем конными.

Вороновы шлемы стремились искупить позор содеянного с госпожой и, не думая о себе, врезались в ряды демонов, мечи их обагрялись кровью врага. В каждый удар они вкладывали всю ярость и боль и стремились расквитаться с демонами за насланные теми месяцы горя и страданий.

Демоны бились с тем же неистовством, обрушивали на людей палицы и секиры с такой силой, что проламывали доспехи и рвали кольчуги, словно те были сшиты из полотна. Их тонкие руки оказались сильны и безжалостны, а многие воины пошли в бой без доспехов.

От возвышавшейся в центре орды королевы-демоницы исходили плотные клубы тумана, которые медленно ползли вверх по холму, и воняло от них, как от мусорной кучи в разгар лета. Туман полчищем влажных серых змей клубился на поле боя, и вскоре весь склон так затянуло густой пеленой, что воины не видели друг друга, словно каждый из них вел свою собственную битву, лишенный возможности отличить друга от врага.

Бились демоны и люди, и потоки крови лились на землю. Эндалы и унберогены по-прежнему наступали, но уже начинало сказываться численное превосходство их противников-нелюдей. И вот бесстрашная атака сбавила ход.

Зигмар прорвался к Альдреду, чей клинок маяком сиял сквозь толщу тумана. Мгла была не в состоянии поглотить императора и графа, словно магическая сила молота и меча держала силы тьмы на расстоянии.

К ним присоединился Редван.

— Девушка! — кричал он. — Спасите ее!

Нависая над эндальской девой громадной тушей, королева демонов тянула ручищи к извивавшейся в путах Марике и победно выла пронзительным булькающим воплем. Альдред в отчаянии закричал, но не успела демоница коснуться Марики, как вдруг отпрянула, словно обжегшись, и жутко взвизгнула, безобразное лицо ее исказилось, будто от отвращения, которое внушила ей молодая девица.

Альдред дрался подле Зигмара. Вместе они пробились через ряды демонов, и перед их заговоренным оружием расступался туман. Бок о бок сражались император и граф, разили врага, оберегая друг друга, словно с детства обучались парному бою. Раз за разом взлетало славное оружие по смертоносной дуге, и Зигмар ощущал родство между молотом и мечом, словно прежде Гхал-Мараз и Ульфшард вместе сражались с силами тьмы в руках своих творцов. Их создали мастера разных рас, но узы древних обетов связывали их судьбу до сих пор.

Наконец Зигмар почувствовал под ногами твердый мрамор арены. Он убил еще одного монстра, а Альдред разделался с остатками свиты королевы и бросился к сестре. Марика висела на цепях, которыми была прикована к менгиру, истошно крича и заливаясь слезами.

— Вот вам и добровольно, — заметил Редван, вставая рядом с Зигмаром.

Королева демонов попятилась от них прочь, не переставая шипеть и плеваться в сторону Марики. Со склона холма все еще доносились звуки битвы, но Зигмар знал наверняка, что насланное демонами проклятье будет разрушено со смертью повелительницы монстров.

— Убьем ее, — сказал Зигмар.

— С радостью, — отозвался Редван.

Оба воина кинулись на демоницу, но не успели сделать и двух шагов, как твердая каменистая почва под их ногами превратилась в зловонное топкое месиво. Редван и Зигмар ушли в трясину почти по икры.

— Колдовство! — крикнул Редван, выбираясь из грязи и снова бросаясь вперед. Зигмар вылез следом и по топи захлюпал за ним. Из нежданно превратившейся в болото земли столбами поднимался желтый туман, распространявший невыносимый смрад тухлых яиц. Чтобы не глотнуть едкого тумана, Зигмар закрыл рот ладонью, чувствуя слабость в животе. Через миг он ничего вокруг не видел.

В тумане метнулась неясная тень, и он едва успел увернуться от метившей в него огромной когтистой лапы. Зигмар шлепнулся в вонючую воду, и над головой всего на расстоянии одной ладони клацнули покрытые коркой грязи когти. В рот попала сотворенная демоницей смердящая болотная жижа.

Отплевываясь, Зигмар катался в грязи, уворачиваясь от пытавшейся его затоптать демоницы. Улучив момент, он ударил молотом в мокрое рыхлое тело, и монстр завизжал от боли. Тут молот Редвана поразил страшилище в бок, из раны хлынула кровь со сгустками. Эти сгустки извивались и корчились, будто живые, и, к счастью, затонули в трясине прежде, чем Зигмар смог разглядеть, что же это было. Размытым вихрем черного железа молот Белого волка удар за ударом врезался в плоть демоницы.

Оскальзываясь в грязи, Зигмар поднялся на ноги. Проворнее, чем можно было ожидать исходя из ее сложения, демоница устремилась к Редвану и когтистыми ручищами оторвала от земли. Их поглотил туман, и Зигмар услышал, как закричал от боли Редван, а потом его крики внезапно стихли. Раздался громкий всплеск. Зигмар взмахнул молотом Гхал-Мараз.

В тумане появились неясные очертания громадины, и на Зигмара ринулась королева демонов с налипшими на лицо космами. Держа молот обеими руками, он вскинул его вверх, и тут клювообразные челюсти монстра сомкнулись на рукояти.

После этого Зигмар опять ушел в топь, и трясина принялась жадно всасывать тело, затягивая все глубже и глубже. Тошнотворное дыхание демоницы окружало его, из мерзкой пасти капала липкая слюна, когда та пыталась заглотить Гхал-Мараз. Зигмар ушел под воду уже по пояс и продолжал погружаться вниз, окруженный пузырьками.

Что-то метнулось к демонице, и сердце Зигмара екнуло при виде Редвана. Кольчуга на молодом воине была разодрана в клочья, расцепившиеся звенья подобно каплям серебра падали вниз. На боку, куда вцепилась тварь, зияла страшная рана, из которой лилась кровь, но в ярости битвы никакая сила в мире не могла его остановить.

— Ульрик, даруй мне сил! — с этим криком Редван, замахнувшись посильней, обрушил молот на монстра. Удар пришелся на голову демоницы сбоку и напрочь снес ей нижнюю челюсть. На Зигмара брызнула зеленовато-бурая кровь, и вдруг исчезло напряжение в руках, Гхал-Мараз был свободен, и он одной рукой вырвал его из остатков хитинового клюва твари. Вложив всю силу в удар, он вогнал боек молота демонице в глаз, который лопнул, словно переполненный пузырь, обдав двух унберогенов фонтаном вонючей слизи, и демоница взвыла в предсмертных муках. Громадная туша повалилась наземь, прикрывая руками пустую глазницу. Из раны хлестала кровь, и вместе с жизнью демоницы уходил туман. Сотрясаясь в предсмертных конвульсиях, она изрыгала здоровенных лоснящихся извивающихся тварей, которые бились, словно рыбины на песке.

Зигмар пытался освободиться из трясины, ибо чувствовал, что почва начинает твердеть, а ему вовсе не улыбалось оказаться в каменной ловушке.

— Помочь? — спросил Редван. Лицо молодого воина покрывала мертвенная бледность, и Зигмар видел, какую глубокую рану нанесла ему демоница. Весь бок у него был залит кровью, и нога тоже.

— Если можешь.

— Попробую. — Редван схватил Зигмара за руку и потянул на себя. И хотя лицо его исказилось от боли, он вытащил императора без единого стона. Зигмар встал на ноги и понял, что колдовские чары рассеялись: топь вновь стала каменистой почвой.

— Ну вот, — прошептал Редван, — теперь я, пожалуй, прилягу.

Зигмар успел подхватить его и осторожно опустил наземь, снял разорванную кольчугу. Залитая кровью кожа юноши приобрела землистый оттенок. Когти демоницы глубоко исполосовали весь его бок.

— Воды! — крикнул Зигмар.

— Проклятье, ужасно больно, — прошипел Редван. — Стерва оказалась быстрее, чем я думал.

— Ты про эти царапины? — уточнил Зигмар. — Брось, парень, ерунда. Блохи Ортульфа кусают сильнее.

— Должно быть, у старого пса чертовски громадные блохи, — проговорил Редван, кривясь от боли. — Может, Вольфгарту стоит оседлать их, тогда мы сможем летать в бой верхом.

Зигмар улыбнулся и взглянул вверх, на склон холма, где Вольфгарт, Белые волки, Вороновы шлемы и Ларед стояли посреди груды трупов. Вперемежку лежали демоны и воины, ибо то была победа, добытая кровью героев. Придет черед оплакивать павших, но сейчас время тех, кто остался в живых.

— Вот вода, — услышал Зигмар голос Альдреда и поднял голову. Рядом с графом эндалов стояла его сестра. Альдред протянул кожаную флягу, и Зигмар омыл чистой водой раны юноши.

— Он выживет? — спросила Марика, опускаясь на колени рядом с Редваном.

— Раны обширные, но неглубокие, — сказал Зигмар, стараясь не думать об отвратительной грязи на когтях демоницы. — Если не загноятся, думаю, он выкарабкается.

— Рад слышать, — прошептал Редван.

— Мой император, о нем позаботятся лучшие лекари Марбурга, — пообещал Альдред.

— Я сама его выхожу, — заявила Марика.

Альдред протянул Зигмару руку и проговорил:

— Я был глупцом, друг мой. Смерть отца ослепила меня, и я усомнился в твоей дружбе. Идрис Гвилт подлил масла в огонь, и его темная вера едва не стоила моей сестре жизни.

— Он поклялся, что моя жертва спасет наш народ, — сказала Марика, и Зигмар подивился, как быстро она оправилась после всего, что пережила. Воистину, эндальские женщины так же выносливы, как женщины унберогенов. — Заставил поверить в то, что наше спасение зависит только от меня, что я должна пойти на болота и позволить этому… этому существу меня поглотить.

— За это он поплатится жизнью, — решил Альдред. — Я обреку его душу на вечные страдания, предав его тело смерти в болоте.

— Другого он не заслужил, — согласился Редван.

Марика поднялась с колен, и Альдред взял ее за руку так, словно больше не намеревался никогда отпускать.

— Туман уходит, — заметил Альдред. — Думаю, дорога обратно будет счастливей, чем дорога сюда.

— Конечно, — согласился Зигмар. — Давайте поторопимся.

Альдред кивнул и повел Марику прочь, а Вольфгарт подошел помочь Зигмару с Редваном.

— Ну что ж, парень, вот ты и сразился с демонами. Сбылась твоя мечта? — усмехнулся Вольфгарт.

— О да, всегда мечтал о том, чтобы меня покалечила жирная бесовка.

Вольфгарт ухмыльнулся в ответ, отрывая от подкладки плаща лоскуты на бинты.

Пока Вольфгарт занимался перевязкой, Зигмар смотрел на труп демоницы, припоминая, как та отпрянула от жертвы.

— Одного мне не понять, — задумчиво протянул он. — Почему тварь не убила Марику? Мне казалось, что демоны охочи до крови девственниц.

— Уж поверьте мне, — хмыкнул Редван, — эта малышка отнюдь не девица.

ГЛАВА ШЕСТАЯ. Беспокойные короли

Когда рассвет озарил небо на востоке, усталые от битвы, но торжествующие воины вернулись с болот. Они несли павших товарищей, но после тошнотворной вони топей свежий морской воздух отгонял все печали прочь.

Всю обратную дорогу к Марбургу возвращавшиеся воины наблюдали, как всплывают на поверхность болот тела жертв темных сил, словно поражение демонов освободило их и дало возможность вернуться в верхний мир. Болотная вода обладает свойством сохранять покойных не тронутыми разложением, поэтому в свое время их тоже с почестями проводят в следующий мир.

Вскоре после возвращения воинов Крадок сообщил, что эпидемия пошла на спад, и стало ясно, что худшее позади. Сократилось число груженых покойниками телег. Те, кто покинул дома, дабы избежать горькой участи, возвращались назад. Город оживал, рассеялся столь долго окутывавший его гнетущий мрак, вернулись свет и надежда. Несгибаемый человеческий дух расцвел нынче пуще прежнего и сделался крепче, пройдя страшное испытание.

На главной площади перед Вороновыми палатами граф Альдред повторил Клятву меча, данную его отцом: опустившись на одно колено перед Зигмаром, он протянул ему Ульфшард. Под восторженные крики, эхом прокатившиеся из конца в конец Марбурга, император принял древний клинок и затем снова вручил его Альдреду, скрепляя таким образом узы братства.

Всю следующую неделю Зигмар вместе со своими воинами гостил в Марбурге. Благодарные жители города чествовали их как спасителей и приносили дары. Сдержав данное слово, Марика лично выхаживала Редвана, но Зигмар знал, что Крадок всегда находился неподалеку. Когда Редван принялся сетовать на чрезмерно строгий присмотр за ним, Вольфгарт мигом его угомонил, ответив, что Редвану или придется вести себя прилично, или жениться на Марике, ибо Альдред будет в полном праве убить его, если обнаружит, что в спальне сестры уже похозяйничал Белый волк. Услышав о мрачных подробностях казни Идриса Гвилта, Редван понял, что рассчитывать на милость графа Альдреда бессмысленно, и все протесты юного воина прекратились.

Гвилта обрекли на страшную участь тройной смерти, и даже Зигмар побледнел, когда услышал подробности. Жреца напоили отваром ядовитых ягод белой омелы и отвели к болотам, закованного в цепи. Палач нанес по кое-как обритому черепу три точных удара дубинкой с железным наконечником. Едва живого Гвилта подтащили к трясине, где Альдред полоснул его по горлу мечом Ульфшард. Отравленного, умирающего от множественных переломов черепа и кровопотери из перерезанного горла Гвилта Ларед погрузил под воду и держал до тех пор, пока не прекратились слабые конвульсии борющегося за жизнь тела.

После стольких «смертей», обрушившихся на жреца за короткое время, душа запутается и не сможет отлететь от тела вовремя. Плоть Идриса навеки останется нетронутой во чреве болот, а душа будет навсегда заключена в трупе, как в темнице.

Жрецы Морра протестовали против столь сурового наказания, поскольку отказ в последнем путешествии души противоречил священным догматам их веры. Но их мольбы о пощаде остались без внимания, ибо эндалы веками практиковали эту казнь, и никто не смог бы усомниться, что столь жестокое наказание было вполне заслуженно.

Несмотря на то что девять коней оказались без седоков, унберогены ехали домой в приподнятом расположении духа. Они скакали по земле, которая вновь возвращалась к жизни, оттесняя и уничтожая остатки проклятия демонов после долгого заточения во мраке скорби.

Когда Зигмар со своими воинами пересек Суденрейкский мост на подъезде к Рейкдорфу, прошло два месяца с того дня, как они выступили в Марбург.

Зажав нос, император выпил отвар, который приготовил для него Крадок. Голову ломило, хотя он нигде не ударялся. Скорее, сильную головную боль провоцировали беспрестанные заботы. Как выяснилось, по сравнению со всем остальным объединение племен было самой легкой задачей.

Зигмар полулежал у себя в палате, в ногах свернулись Ортульф, Кай и Лекс. В очаге потрескивал недавно разведенный огонь, и умиротворяющий запах древесного дыма помогал облегчить боль за глазами. По возвращении из Марбурга император всецело посвятил себя подготовке похода на Ютонсрик, хотя случались и радостные моменты, озарявшие его будни.

Когда богиня весны благословила земли теплом и оживлением всего сущего, Медба Азоборнская дала жизнь Ульрике, которая явилась в этот мир с громким боевым кличем на губах. Счастливый Вольфгарт гордо шествовал с дочерью на руках по улицам города, слезы радости катились у него по щекам, и жители Рейкдорфа приветствовали их, осыпали пригоршнями зерна, земли и брызгали на них водой.

Вольфгарт и Медба попросили Зигмара стать опекуном-хранителем Ульрики — эту почетную обязанность по традиции исполнял ближайший друг родителей. Зигмар торжественно поклялся оберегать дитя в случае их смерти.

На церемонии по случаю рождения ребенка, состоявшейся на склоне холма к востоку от Рейкдорфа, жрица богини Шалльи Алесса разожгла огонь и смочила голову младенца тремя каплями воды из ручья. С каждой каплей она читала приветственное благословение пришедшей в этот мир Ульрике:

— Капелька с неба на маленький лобик возлюбленного чада. Капелька с земли на маленький лобик возлюбленного чада. Капелька с моря на маленький лобик возлюбленного чада.

Затем Алесса надела девочке на шею серебряный кулон в форме сердечка и сказала:

— Защити ее, сердце Шалльи, от несчастий, убереги от напастей, огради от зла, отврати демонов и наполни благодатью.

Заговорив Ульрику от сил темного колдовства, Алесса вложила ей в ручки две монеты, серебряную и золотую, чтобы почтить силы луны и солнца, и окунула в студеный ручей. Вольфгарт держал заходящегося плачем младенца в быстрых водах, а жрица взяла пригоршню земли и натерла ею животик, ручки и ножки девочки, читая молитву о даровании здоровья.

На этом участие отца в ритуале закончилось, и Вольфгарт передал Ульрику Медбе, которая взяла дочь на руки и приложила лбом к земле, читая молитву Морру. Этим последним действом мать просила бога смерти запечатать врата между прежним миром и этим, чтобы никто не смог пересечь черту жизни.

Когда все надлежащие ритуалы были совершены, девочку взял на руки Зигмар и поднял высоко к небу, чтобы уберечь ее от жалкого существования и невозможности приобрести известность и богатство.

То был редкий радостный миг той весной, когда в Рейкдорф еженедельно прибывали дурные вести. Стол перед Зигмаром был завален грудой свитков от графов, которые писали о том, что творится в их землях.

Чтение радости не доставляло.

Пендраг и Вольфила сообщали об участившихся на севере набегах кораблей-волков норсов, не только разорявших поселения на побережье, но даже не боявшихся заходить вглубь страны на многие мили. Норсы атаковали все чаще, и выбор жертв указывал на ловкую тактику их предводителей. В основном набеги происходили тогда, когда большая часть мужчин уезжала на военные сборы в отдаленные города, и Зигмар понимал, что расчет времени атак норсов не случаен.

Те, кто выжил после набегов, сообщили имена двух предводителей норсов. Говорили об огромном воине в черных доспехах по имени Кормак Кровавый Топор, который как бешеный сражался двулезвенным топором из красного пламени, да о гибком черноволосом мечнике Азазеле, который умел одним махом рассекать соперника надвое.

Но то была забота на будущее, ибо зеленокожие с восточных гор вновь начали выбираться из логовищ и разорять земли людей. В перерывах меж постоянными рассказами об успехах сыновей Фрейя Азоборнская выражала беспокойство по поводу растущих случаев нападения орков на поселения в предгорьях Краесветных гор. Тамошние разведчики не обнаружили много численных сборищ зеленокожих, но Зигмар знал, что это лишь вопрос времени. Однажды появится могучий лидер, который снова объединит разрозненные племена.

На западе существенно замедлилось строительство мощеных камнем дорог, связывающих Рейкдорф с Мидденхеймом и Сигурдхеймом. Почти ежедневно случались набеги лесных зверолюдей. Зигмар приказал послать дополнительные отряды для патрулирования дорог и защиты людей, а также повелел повысить им плату, чтобы привлечь желающих заняться строительством. Альвгейр убеждал императора отправить туда тех, кто нарушил закон, но Зигмар противился использованию преступников. Ему хотелось, чтобы люди гордились своей работой и осознавали, что трудятся во имя великой цели. Если работать по принуждению, ничего великого не создашь, и Зигмар не желал строить империю на горбах преступников.

С юга приходили новости от графа Марка. Его народ пытался отбить потерянные земли. В последнее время слишком осмелели орки, тролли и хищные мутанты. За время войн с зеленокожими многие крепости на холмах меноготов были разрушены, защитники и жители либо убиты, либо угнаны в рабство далеко на восток, за горные кряжи. Меноготы оказались на грани уничтожения и не могли вернуть вотчину с таким ничтожным количеством воинов. Марк — закаленный в боях правитель, а меноготы — выносливое и отважное племя, а посему заставить их свернуть с намеченного пути не могли даже мрачные слухи о встающих из горных могил мертвецах.

Зигмар вздохнул и допил настой целебных трав, размышляя о том, станет ли этот мир когда-нибудь настолько безопасен, чтобы ему больше не надо было защищать свой народ. Неважно, сколько воинов встанет под его знамена, угроза вечно зреет то тут, то там, если не за пределами империи, то в ней самой. Мысли Зигмара приняли и вовсе мрачный оборот, стоило ему вспомнить подробности состоявшейся днем встречи с Кругаром и Алойзисом. Когда миновала общая для всех опасность уничтожения, графы империи снова обратились к древним спорам и междоусобным тяжбам. Кругар и Алойзис слали Зигмару письмо за письмом, обвиняли друг друга в набегах, опустошении поселений, уничтожении посевов, убийстве скота и краже зерна. Оба, разумеется, отрицали причастность к таким проделкам, ссылаясь на вечные пограничные споры и обвиняя во всех своих несчастьях оппонента.

Чтобы положить этому конец, Зигмар призвал обоих графов в Рейкдорф.

Атмосфера в Большой палате была напряженной; тишину нарушал только треск дров в очаге да отдаленный шум города. В дальнем конце зала восседал на троне Зигмар. На его челе сияла корона, на коленях лежал Гхал-Мараз. С плеч ниспадал волчий плащ. Было очевидно, что император находится в мрачном расположении духа.

Рядом с ним, опираясь на обнаженный бронзовый меч, стоял Альвгейр. Слева от Зигмара сидел Эофорт с длинным скрученным пергаментом на коленях. Никто не смотрел на графов, на лицах которых читалось разочарование.

Алойзис, сухопарый, безупречной наружности, был хищного вида мужчиной с коротко остриженной бородой, татуировкой на лице и глазами под тяжелыми веками. Всегда последовательный и точный в мыслях и действиях, он являл собой полную противоположность своему народу — диким и грубым обитателям леса, искусным в обращении с луком и топором. Одежды красного и изумрудного цветов были богато украшены, на шее висела золотая цепь с серебряным орлом. Яркая желтая накидка щегольски ниспадала с одного плеча, на боку висел длинный черузенский кинжал в перламутровых ножнах дивной работы.

Напротив Алойзиса стоял Кругар, граф талеутенов, великан с мрачным взглядом. Он носил блестящий чешуйчатый доспех из мастерски выкованных железных листьев, покрытых серебром. В простых ножнах из темной кожи покоился Утенсъярл — кривая кавалерийская сабля, которую, говорят, выковал сам Таленбор, первый вождь талеутенов. Кривоногий опытный всадник, Кругар приехал с отрядом Красных косарей — копьеносцев, которые прорвали орочьи ряды в битве у реки Авер. Щеки и шею Кругара покрывали красно-золотые зубчатые узоры татуировок.

Графы даже не соблаговолили взглянуть друг на друга, и Зигмар знал, что без брани не обойдется. Он кивнул Алойзису, и тот тут же заговорил.

— Мой император, обстановка сложилась невыносимая, — начал Алойзис. — Всадники Талеутена регулярно пересекают реку Таалбек и сеют ужас и разруху средь моего народа. От их руки уже пострадало девять черузенских деревень, оставшихся без зерна и необходимых запасов на зиму.

— Тьфу! — насмешливо ухмыльнулся Кругар. — Если бы мои всадники вторглись на твою территорию, у талеутенских крестьян не осталось бы еды, чтобы протянуть хотя бы неделю. Талеутены знают, как опустошать земли.

— Слышишь? — вскричал Алойзис. — Этот хвастун открыто признается перед тобой в преступлении! Я требую справедливости!

— Я ничего не признаю, глупец, — пророкотал Кругар, хватаясь за рукоять сабли. — Это ты посылаешь своих лесорубов через реку! Они вырубают деревья, которые им не принадлежат, и сплавляют их к черузенским складам в Стенающих холмах.

— Это я-то глупец? — зарычал Алойзис, на его шее вздулись вены, а рука метнулась к рукояти кинжала. Он выпучил глаза и стал похож на типичного черузена, какими их рисовали. — Я больше не собираюсь терпеть унижения и твою ложь, Кругар!

— Ложь? Да это ты отравляешь воздух клеветой!

— Довольно! — пророкотал Зигмар, поднимаясь с трона.

Оба графа тут же прекратили препираться, а император шагнул к ним. Сперва он взглянул на Алойзиса, затем — на Кругара, лицо его смягчилось и теперь выражало огорчение.

— Прискорбно видеть, как быстро вы позабыли о братстве, которое мы скрепили кровью, — проговорил Зигмар. — Разве не помните, как ликовали ваши сердца на перевале Черного Огня, когда орки дрогнули и побежали прочь? Неужели совсем позабыли о славной победе, которую мы одержали все вместе?

— Никогда, мой повелитель! — воскликнул Алойзис. — Память о том кровавом дне пребудет со мной даже в могиле.

Кругар вынул саблю из ножен и показал Зигмару. На серебряном клинке были выгравированы гномьи руны, напоминавшие о битве у перевала Черного Огня: «Каждый раз, обнажая Утенсъярл, я вспоминаю о великой битве!»

— Тот день сплотил нас, — продолжал Зигмар. — Все люди объединились и сражались как один народ. Мы выстроились перед самой большой армией, которую видел этот свет. Нас было меньше, но мы гордо пошли в бой против этого громадного войска и разбили его.

Зигмар показал на огромный череп орка, который висел на стене над троном. Когда-то он принадлежал тому, кто командовал полчищами зеленокожих в битве на перевале Черного Огня. По размеру он превосходил череп самого могучего скакуна, из нижней челюсти торчали два здоровенных бивня, совсем как у тех мифических тварей из Южных Земель, о которых ходили легенды. Даже теперь от черепа монстра, звавшегося прежде Кровавым Клыком, исходила зловещая мощь.

— Да, свет никогда такого более не увидит, но поглядите на нас! С того великого дня прошел один год, а вы пререкаетесь с братом, чьи воины стояли насмерть плечом к плечу с вашими. Клятвы братства меча мы заключили до битвы у перевала Черного Огня, и мы обновили их у погребального костра Марбада. По крайней мере, я так думал.

— Моя клятва принадлежит тебе, как и моя жизнь, — не колеблясь, отчеканил Алойзис.

— Моя тоже, повелитель Зигмар, — поспешил присоединиться Кругар, недовольный тем, что соперник его опередил. — Я присягал на верность твоему отцу, а затем, по доброй воле, — тебе.

— Так и есть, вы оба принесли мне клятву, — кивнул Зигмар. — Данная мне клятва — то же самое, что принесенная каждому из союзников-графов. Алойзис, ты забыл, как выбивал норсов из своих земель вместе с моим отцом и Кругаром? А ты, Кругар, разве не помнишь, как атака черузенов прорвала кольцо зеленокожих и вызволила твоих всадников из ловушки у реки Авер? Нападая друг на друга, вы нападаете на меня, — продолжал Зигмар, делая знак рукой Эофорту. — Вашим землям угрожают, значит, я должен выступить вам на помощь. Каждый из вас заявляет, что на него нападает другой. Так против кого я должен идти войной?

Оба графа молчали. Эофорт вручил Зигмару свиток. Император развязал кожаный шнур и развернул прекрасной работы карту, расположив ее на одном из столов посреди обширного зала. Алойзис и Кругар подошли к Зигмару, от восхищения перед столь замечательным произведением картографии позабыв о распрях.

Леса, реки и города империи были нарисованы цветными чернилами, поражая мастерством линий и проработкой деталей. Земли каждого племени были четко обозначены, каждое крупное поселение, река и горная гряда подписаны золотыми буквами.

Зигмар ткнул пальцем в центр карты, где превосходно изображенный черными чернилами замок представлял город Хокергиг — самый большой город черузенов и престол графа Алойзиса.

— Должен ли я выступить в поход на север и напасть на черузенов, наказать за обиду, нанесенную моему брату Кругару?

Не дожидаясь ответа, Зигмар провел пальцем вниз через реку Таалбек, туда, где средь лесов синело большое озеро.

— Или же мне пойти на Таалхейм, снести ворота боевыми машинами и перебить талеутенов за то, что те осмелились напасть на моего брата Алойзиса? Рассудите, братья, как мне следует поступить?

Император посмотрел каждому графу прямо в глаза, чтобы те поняли: он говорит совершенно серьезно. Они не знали, как поступить, ибо в обоих боролось желание не потерять лица в присутствии соперника и уберечь земли и народ от гнева императора.

Зигмару вовсе не хотелось выступать на север, особенно когда он готовился в поход на Ютонсрик, а потому он дал спорщикам возможность самим найти выход. Он провел пальцем вдоль течения Таалбека — границы между территориями двух племен.

— А может, ваши владения разоряют грабители? — задумчиво проговорил Зигмар. — Возможно, несколько вооруженных банд безродных бродяг устроили тайные лагеря по обе стороны реки. Чтобы мне не пришлось выступать лишний раз на север, вы могли бы сами выследить и уничтожить бездельников. Таким образом вы разберетесь со своими трудностями и положите конец распрям. Что скажете, друзья мои?

Взглянув в глаза Зигмара, Кругар медленно кивнул.

— Полагаю, ты прав, мой император. Пожалуй, набеги действительно напоминают разбойничьи.

Хоть сказано это было не очень уверенно, но Зигмар ждал этих слов. Он посмотрел на Алойзиса.

— Ну конечно, — быстро отозвался тот, пользуясь возможностью спасти репутацию с помощью предложенного Зигмаром способа. — У меня есть умелые следопыты, которые смогут выследить бандитов.

— Замечательные новости, друзья мои, — заключил Зигмар. — Таким образом, вы положите конец спорам и вернетесь домой братьями. Такова моя воля.

— Да будет так, мой повелитель, — с поклоном отвечал Алойзис.

— Я немедля возвращаюсь в Таалхейм, — объявил Кругар.

Алойзис повернулся к Кругару, и графы обнялись. Неуклюже и через силу, но для начала достаточно. Оба поклонились Зигмару и покинули палату. Когда за ними закрылась дверь, Эофорт свернул карту, а Альвгейр сошел с помоста, на котором стоял трон. Великий рыцарь империи вложил меч в ножны и уселся на краешек стола, где Эофорт завязывал кожаные шнуры на свитке с картой.

— Думаешь, они сделают, как ты хочешь? — поинтересовался Альвгейр. — Я имею в виду Кругара с Алойзисом.

— Лучше бы так и было, это в их интересах, — сказал Зигмар. — Иначе они узнают, каково навлекать на себя мой гнев.

— Ты правда считаешь, что в лесах скрываются разбойники?

— Грабители есть всегда, — отвечал Зигмар. — Только не они разоряют земли талеутенов и черузенов. Каждый из них прав, на каждого из них нападают соседи.

— Зачем? Это же бессмысленно, — удивился Альвгейр.

— Такова человеческая природа, — вступил в разговор Эофорт. — За неимением общего врага люди обращаются к единственному источнику, в котором гарантированно его найдут: к прошлому. Черузены и талеутены веками бились за плодородные земли по берегам Таалбека. Они сплотились только один раз, когда король Бьёрн вынудил их объединиться во время Зимы монстров, помнишь?

— Как же не помнить, — сказал Альвгейр, — хищный сброд с Пустых холмов. В снегах вокруг Унтергарда я впервые изведал вкус битвы.

— Задолго до моего рождения, — улыбнулся Зигмар.

— Не очень-то задолго, — проворчал Альвгейр.

— Дело в том, — продолжал Эофорт, — что сильные люди с подвластной им армией будут всегда искать, кого бы атаковать, а старые обиды, неурегулированные виры и родовые распри — благодатная почва для таких поисков.

— К чему ты клонишь? — спросил Зигмар.

— Надо предложить нашим беспокойным королям более достойную цель для утоления воинственного пыла.

Летний сбор начался рано; чтобы призвать графов на войну, во все концы империи помчались гонцы с письмами, запечатанными сургучной печатью Зигмара с изображением двухвостой кометы.

Наступил сезон военных походов, пришло время призвать к ответу Мария Ютонского.

Когда весенние дни налились летним теплом, сотни воинов раскинули палатки в чистом поле вокруг столицы Зигмара, и в течение следующих двух лун со всех концов империи продолжали прибывать отряды мечников.

Бронзоликие азоборнки правили лакированными черно-золотыми колесницами, им вслед неслись возгласы восхищения и дружный свист бригундов, потрясающих копьями и демонстрирующих неуемным воительницам многочисленные шрамы.

С вестями от Пендрага и Мирзы прибыли облаченные в доспехи воины с горы Фаушлаг, и Зигмар с улыбкой прочел письмо старого друга, в котором тот описывал свои злоключения в попытке преобразовать общество, погрязшее в древних традициях. Пусть Пендраг находил задачу столь многотрудной, Зигмар отлично читал между строк и понял, что другу доставляет удовольствие подобный вызов судьбы; его порадовал жизнерадостный тон послания.

Южные короли снарядили по двести воинов каждый: угрюмые мерогены в своих характерных плащах ржавого цвета и стройные мечники меноготы в зелено-золотом. Талеутенские верховые лучники разъезжали по военному лагерю, демонстрируя всем свои умения, и в хвастовстве соревновались с бритоголовыми остготами, тоже стрелками из лука. Последних возглавлял Гэлин Венева, который подарил Вольфгарту бутыль с кумысом вместе с обещанием устроить по окончании военной кампании питейное состязание.

В придачу к двум сотням мечников граф Кругар прислал отряд Красных косарей — облаченных в доспехи конников, вооруженных сверкающими копьями и кривыми кавалерийскими саблями. Сам граф не приехал.

Как и черузенский правитель, который прислал пять сотен разукрашенных татуировками воинов в туниках и плащах светло-коричневого цвета, что, без сомнения, было широким жестом. Также в Рейкдорф прибыла еще сотня дикарей-черузенов, чьи почти обнаженные тела покрывали витиеватые татуировки и боевая раскраска.

К концу весны под стенами Рейкдорфа собралось более девяти тысяч бойцов. В основном это были унберогены, хотя около трети войска составляли те, кто звал домом другие земли. Такое огромное количество воинов нужно было накормить и напоить. Нынешняя армия по численности значительно превосходила ту, которой располагал Зигмар, когда впервые задумал построить империю. И снабжение провиантом стало задачей непростой.

Ведение боевых действий вдали от дома требовало наличия солидного обоза, поэтому по приказу императора дровосеки отправились рубить лес, чтобы обеспечить плотников древесиной. Мастера-лучники, оружейники и кузнецы города трудились день и ночь, изготавливая тысячи стрел, мечей и секир. Рядом с тяжелыми бревнами разобранных катапульт складировали веревки, кирки, ломы, пилы, топоры и лопаты. Так велик был вес груза, что пришлось мастерить новые хомуты, чтобы волы могли его тянуть. На прочные телеги устанавливали передвижные кузни, сотни ремесленников собирались в поход, чтобы содержать в исправности военное снаряжение.

Десятки тысяч фунтов зерна, муки и соли складывали подле сотен бочонков с соленым мясом и рыбой и другой провизией, которой должно было хватить на несколько месяцев. Эофорт вместе с целой армией счетоводов и писцов вел перечень поступающего со всей страны продовольствия, повозки ожидали описи, ибо для снабжения такой большой армии необходимым без тщательного учета не обойтись.

Когда утром прекрасного летнего дня взошло солнце, Эофорт объявил, что войско готово выступить в поход. Тогда жрецы Ульрика развели на вершине холма Воинов костер и совершили жертвоприношение богу войны. Алесса провела жриц Шалльи по всему лагерю, благословляя воинов и молясь богине сострадания и врачевания, чтобы та оградила их от бед.

Зигмар, Редван и Вольфгарт проехали через ворота Морра во главе двух сотен Белых волков и заняли место во главе колонны. Восторженные возгласы эхом разнеслись над холмами, когда Редван высоко взмахнул багряным знаменем Зигмара, и вместе с императорским стягом над необъятным войском взлетел в небо хоровод цветастых флагов разных племен.

Белые волки повели армию по мощеной дороге на запад. Они выступили на войну.

Неделей спустя на переправе у города Астофен к армии Зигмара присоединились пятьсот эндальских воинов в черных доспехах. Кавалерийский эскадрон Вороновых шлемов под предводительством графа Альдреда и Лареда встретил императора в центре моста, на том самом месте, где погиб Триновантес, и Зигмар мысленно пожелал духу ушедшего друга доброй судьбы.

Теперь армия насчитывала около десяти тысяч воинов и почти тысячу маркитантов. Каждый вечер на привале конюхи, ремесленники, гуртовщики и торговцы ходили по лагерю, исполняя привычную работу и поддерживая все в полном порядке.

Настроение войска было приподнятым. Каждый вечер Зигмар сидел то у одного костра, то у другого, разговаривал с воинами и слушал их рассказы. Все с нетерпением ждали возможности проучить самонадеянного Мария за трусость и предательство и прогнать его воинов за моря. Зигмар не уставал напоминать, что ютоны тоже люди, и лучше их вернуть в лоно империи, чем уничтожить, хотя сам не очень-то верил в такую вероятность. Марий бросил их в час нужды. Какой из такого человека союзник?

Армия повернула на север, и Зигмар повел войско через плодородные равнины на северных подступах к владениям эндалов, обходя болота и топи в устье реки Рейк. Хотя огромные пространства топей все еще таили опасность страшных трясин и стоячих заводей черной воды, густой туман над землей больше не собирался, и солнце ласкало землю теплом.

На Великом северном пути, где некогда проходила граница между владениями тевтогенов и ютонов, к армии присоединился отряд тюрингов под предводительством могучего графа Отвина. Вождь берсерков привел под знамена императора отряд в четыре сотни воинов, состоящий из разукрашенных мужчин и женщин в беспорядочной смеси доспехов, кольчуг и кожаных нагрудников.

Воины Отвина с гордостью демонстрировали шрамы, полученные в битве на перевале Черного Огня, и среди них Зигмар заметил лицо воительницы-берсерка Ульфдар.

Отвин преподнес в дар Зигмару трех прекрасных быков из своих стад, а к пиру перед выступлением к Ютонсрику зарезали сотни коров мясных пород. На границе с землями Мария устроили великий праздник и не забыли о жертвоприношении Ульрику, Таалу и Шаллье.

На следующее утро Зигмар, по обе стороны от которого встали Отвин и Альдред, пересек Великий северный путь.

Война против ютонов началась.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ. Наматир

Холодный утренний воздух прорезал свист тяжелого валуна, который описал красивую дугу и с хрустом дробящегося камня обрушился на уже поврежденную стену Ютонсрика. Резкий глухой стук и скрип веревок объявил о выстрелах других катапульт, и в сторону столицы ютонов полетели еще два снаряда.

Зигмар наблюдал за обстрелом в окружении десяти Белых волков и кивал мрачно и одобрительно. От удара в починенной кладке образовались выбоины, со скалистого уступа лавиной сыпались обломки.

— Вы строили умело, — прошептал Зигмар, обращаясь к тем, кто возводил эти мощные укрепления, — но я возьму город, чего бы мне это ни стоило.

Наконец зубчатые стены начали крошиться, но Зигмар рвал и метал оттого, что дал Марию возможность так основательно наладить оборону города, ведь чтобы поставить Ютонсрик на колени, потребуется года два осады. Возведение таких мощных стен обошлось Марию несказанно дорого, но чего-чего, а денег в Ютонсрике всегда было в избытке.

Оказавшись в защищенной песчаной бухте в устье Рейка, поселенцы-ютоны, изгнанные с родных земель тевтогенами, быстро сообразили, что это место станет отличной природной гаванью. На высоком продолговатом мысу в форме листа под названием Наматир они выстроили поселок, который за двадцать лет превратился в бурно развивающийся торговый город Ютонсрик. Ежедневно сюда на груженых экзотическими товарами кораблях приплывали торговцы из дальних южных земель, и, поговаривали, даже из мифических царств за Краесветными горами.

Возвышавшаяся над береговой линией столица ютонов поражала внушительностью укреплений и башен. Вершины зубчатых стен укрывал снег, навесные бойницы на башнях были сплошь увешаны сосульками, похожими на стеклянные клыки. За непробиваемыми стенами виднелись близко расположенные друг к другу красные черепичные крыши домов и гордо реющие флаги с изображением короны с пятью лучами, короны Мананна.

На самой высокой точке Наматира стоял замок Мария — белокаменная цитадель с изящными башнями и большими окнами из цветного стекла. В основном город занимал западный склон Наматира, беспорядочно спускаясь к гавани у края темных океанских вод. В архитектуре города отобразилась морская культура ютонов: подавляющее большинство строений были сооружены из обломков кораблей и украшены сетями, штурвалами и ярко раскрашенными носовыми фигурами.

Город окружала длинная стена из темного камня с башнями в форме корабельных корпусов и зубцами сверху. Препятствуя входу в устье реки или выходу в море, залив патрулировала дюжина боевых судов. В начале осады парусники эндалов попытались блокировать город, но в жуткой неравной схватке были потоплены ютонским флотом.

Все, что осталось от кораблей эндалов, — это торчащая из ледяной воды одинокая мачта, и граф Альдред поклялся отомстить за погибших.

С тех пор армия Зигмара вгрызалась в стены Ютонсрика, и первые попытки не увенчались успехом, дав горький урок, поскольку осаждающие недооценили противника. Воины Зигмара, считавшие ютонов слабыми и трусливыми, поскольку те предпочитали войне торговлю, бросились к стенам города с лестницами для штурма и крюками. Но когда они оказались на расстоянии выстрела, у бойниц выстроилась длинная вереница смуглых стрелков, каждый из них держал странное плоское оружие, похожее на толстый лук, прикрепленный к деревянной доске. Когда они выстрелили, сотни воинов Зигмара попадали наземь, сраженные короткими стрелами с железным наконечником, которые пробивали щиты и кольчуги.

Под градом этих стрел атака дрогнула, но все же продолжалась. Когда к стенам приставили лестницы, уцелевших воинов было так мало, что они уже не могли представлять серьезную угрозу защитникам города. Самые упорные из выживших добрались до верха стен, где и были убиты, причем ни один из них не попал за бастионы, остальные же в смятении бежали. Вооруженные секирами ютонские воины завладели лестницами, и людей Зигмара жгло это унизительное поражение.

С тех пор атаки на Ютонсрик проводились куда методичнее, у главных ворот вырыли траншею, чтобы отрезать северные подходы к городу. Вылазки ютонов то и дело мешали работе, и только через два месяца траншеи и частоколы были готовы.

Из города до собранных катапульт ютоны добраться не могли, и начался обстрел. Стены Ютонсрика по крепости не уступали камню, на котором стояли. За следующие семь месяцев их пытались прошибить сотнями огромных камней, только безрезультатно. Периодически предпринимались попытки штурма, под покровом ночи с намоченными водой щитами воины устремлялись к крепости, но пылающие соломенные шары освещали тьму, а острые клинки ютонов неизменно встречали захватчиков на стенах.

Кампания, начавшаяся в столь боевом расположении духа, теперь застопорилась, голодные и холодные имперские воины отогревались у костров и уже начали терять надежду, что этот город когда-нибудь падет. Дни становились короче, мороз усиливался, но Зигмар и слышать не желал о том, чтобы снять осаду и отступить до весны. Если они уедут, то дадут ютонам возможность еще лучше укрепить свой город. Ютонсрик падет, и падет под натиском его армии.

Приближалась зима, с моря налетали студеные шторма, которые с воем пролетали через Наматир и мчались по равнинам вокруг Ютонсрика. Запасы продовольствия подходили к концу, и от лютого голода армию спасали только обозы из Марбурга и Рейкдорфа.

С приходом весны войско воспряло духом, но надежда на то, что все это скоро кончится, недолго грела воинам душу: с юга прибыли странные корабли под неизвестными флагами, битком набитые смуглыми наемниками в ярких туниках, и трюмы их ломились от провианта.

Весну сменило лето, осада продолжалась, и ютоны отбивали любые атаки. Ко дню летнего равноденствия удалось разрушить участок восточной стены, и тюринги тут же устремились в брешь, словно сущие демоны, размахивая топорами и мечами и испуская воинственные крики. Но несгибаемые южные наемники, вооруженные длинными пиками, отбросили воинов графа Отвина.

К утру брешь уже была заложена валунами и укреплена, но катапульты сконцентрировали усилия и продолжали бить по этому слабому месту. Сначала казалось, что наконец-то судьба на стороне атакующих, но ночью ютонские диверсанты совершили отчаянную вылазку на земляной вал и успели поджечь три метательные машины прежде, чем их поймали и убили.

Зигмар приказал казнить ночную стражу и приставить к оставшимся катапультам охранные отряды по пятьдесят человек от каждого племени, ибо не мог позволить подобных потерь.

Шли месяцы, стены Ютонсрика вопреки желанию Зигмара стояли нерушимы, и армия империи готовилась встретить вторую зиму на западном побережье. При мысли о том, что вновь придется спать на холоде у костра, завернувшись в волчий плащ, и подкрепляться скудной пищей, тогда как Марий будет сладко пить и вкусно есть у пылающего очага в роскошных палатах, Зигмара брала злость. Император покачал головой, отгоняя эти мысли, и переключил внимание на обливавшихся потом унберогенов, тащивших с дальнего участка побережья груженые валунами повозки. Над спинами изможденных быков, которые тянули лебедки катапульт, засвистели хлысты, и обстрел начался снова. Зигмар уверял себя, что поврежденная часть стены вот-вот рухнет. Когда она обвалится, полчища воинов устремятся в пролом и будут биться до тех пор, пока не возьмут Ютонсрик.

Зигмар обернулся на звук шагов: на холм взбирался граф Отвин. Король берсерков — а он не расстался с этим титулом, несмотря на новый, — не очень-то кутался, спасаясь от холода, носил лишь меховую набедренную повязку да потертый плащ из лисьего меха, и, похоже, не испытывал дискомфорта от непогоды.

— Не подобает воину пробиваться вперед с помощью таких вот машин, — заявил Отвин, с отвращением глядя на то, как тяжело работают люди, обслуживающие катапульты. — Клинок против клинка, вот как должна идти война.

— Может, в использовании такого оружия нет славы, но если стенам Ютонсрика суждено рухнуть, то катапультам нужно бить по ним день и ночь.

— Только в чем здесь честь и доблесть? — наседал Отвин. — Убивать и не чувствовать, как топор рассекает плоть врага, а его клинок вгрызается в твое тело, — это все равно что отрицать радость сечи и сладость жизни, которая висит на волоске.

— Скоро тебе представится масса великолепных возможностей рискнуть жизнью, — заверил берсерка Зигмар. — Стена уже почти пробита, и до первого снега мы будем пировать в роскошных палатах Ютонсрика.

— Разрази меня гром, надеюсь, что ты прав, — отозвался Отвин, сжимая и разжимая кулаки. — Я потерял сотню воинов, когда напоролся на тех демонов с пиками, их жизни жаждут отмщения.

Зигмар не стал напоминать: воины погибли из-за того, что король тюрингов необдуманно бросился в брешь без поддержки. Даже если восхищаешься храбростью, незачем бездумно рисковать только ради битвы. На поле брани есть место необузданной смелости, но войны выигрываются тогда, когда соблюдена золотая середина между жесткой дисциплиной и куражом.

Вместо этого он махнул в сторону кораблей наемников и сказал:

— Быть может, шанса тебе не представится, друг мой. Если брешь окажется такой большой, как я рассчитываю, эти воины поспешат к себе, на юг. Они сражаются за деньги, но умирать за Мария не станут.

— Только негодяй будет драться за деньги, — вскричал Отвин. Подбородок у берсерка запачкался кровью — так сильно он кусал внутреннюю часть губы. — И только трус станет платить другим, чтобы те сражались за него.

— Марий далеко не трус, Отвин. Он хитрый воин, который уже два года водит нас за нос и не подпускает к городу. Нужно это понимать и обернуть в свою пользу. Подумай, как расцветет империя, если к нам присоединится Ютонсрик.

— Слишком много ты хочешь, Зигмар, — проворчал Отвин. — Марий никогда не покорится тебе. Даже если я ошибаюсь и он все же принесет тебе клятву меча, его род вечно будет стремиться к независимости.

— Возможно, — не стал возражать Зигмар, — но я подумаю об этом позже.

Через неделю стена все еще стояла на месте, хотя инженеры заверяли Зигмара в том, что в ней вот-вот появится проходимая брешь. Снег еще не выпал, но северные ветры сулили его скорое появление.

Лагерь Зигмара тонул в темноте, лишь несколько разбросанных по равнине костров согревали тысячи воинов ночью. Как уже повелось, военачальники собрались в палатке императора, чтобы за вином вспомнить родные края и спланировать день грядущий.

Кубки были полны, но разговор не клеился, ибо ютоны отбили очередной штурм. Армия Зигмара потеряла шесть стенобитных орудий, три осадных башни опрокинули, еще четыре сожгли дотла. Много было убитых, из палаток хирургов по всему лагерю разносились крики раненых.

Зигмар вглядывался в лица, освещенные огнем костра, знакомые ему не хуже собственного, ибо они вместе провели большую часть двухгодичной кампании. Отвин был по-прежнему огромен и ужасен, хотя основательно усох за годы сражений, и на груди у него отчетливо выступали ребра. Альдред тоже похудел, лицо его было мрачно. Во время сегодняшней атаки в первом эшелоне наступали эндалы, и большинство убитых были его воинами.

С тех пор как войско покинуло Рейкдорф, заметно изменились и Вольфгарт с Редваном. Юный Белый волк возмужал, и хотя его дерзкий дух по-прежнему пылал неукротимым огнем, за эту кампанию он повидал столько смертей, что вовек их не забудет. Зигмар знал, как страстно стремится в Рейкдорф Вольфгарт, ведь его дочери уже почти сравнялось два года, а его не было рядом с ней все это время. Зигмар даже предложил ему съездить домой, но тот отказался и объяснил, что ни за что не покроет себя позором, покинув поле боя до окончания войны.

Налили еще вина, и Зигмар изложил план по штурму мыса Наматир. Вольфгарт вдруг сказал, что название у мыса настолько странное, что даже не поймешь, какое племя избрало такое.

— Отец считал, что это слово из языка эльфов, — проговорил Альдред, не поднимая глаз и глядя на огонь, дымящий в очаге.

— Слово из языка эльфов? — переспросил Вольфгарт. — Откуда Марбад знал их язык? Ведь они давно вымерли, разве не так?

— Я слышал, что они уплыли за моря, в рай, — подал голос Редван.

— Нет. Известно, что они нарушили клятву верности гномам, и в наказание их изгнали за море, — вставил Отвин и сделал знак рогов. — Наши мудрые старцы говорят, они так жаждали этой земли, что даже подменяли младенцев невнимательным матерям.

— Зачем? — удивился Вольфгарт.

Отвин пожал плечами, и тоненькая струйка крови потекла из ран от шипов, которыми он пронзил себе мышцы на груди этим утром.

— Полагаю, назло. Эта земля принадлежит людям, и они ненавидят нас за это. Иначе зачем бы нам обвешивать новорожденных столькими амулетами? Тебе, Вольфгарт, должно быть это известно.

— Жрица Шалльи приняла все меры для того, чтобы Ульрика была надежно защищена, — кивнул он.

Лицо Вольфгарта было грустным, и Зигмару захотелось подбодрить его.

— Скоро ты увидишь Медбу и Ульрику, друг мой, — сказал он.

— Мне не хватает их тепла. Как будто от меня оторвали кусок.

Никакие слова Зигмара не могли утешить Вольфгарта, а потому он просто кивнул Альдреду.

— Ты рассказывал о том, как мыс получил свое название, — напомнил он.

— Да. Это случилось, когда отец в глубинах черной скалы нашел Ульфшард. Он обожал исследовать пещеры и тайные проходы в поисках напоминаний о прошлом, и как-то раз во время очередного путешествия в недра горы под Вороновыми палатами он отыскал потаенное помещение. Оно было надежно спрятано, но скрывавшие его заклятия ослабели за прошедшие столетия, и отцу удалось проникнуть внутрь. Там он и нашел Ульфшард воткнутым в каменный пол средь древних костей, по-видимому, останков гнома.

— Ну что я вам говорил! — воскликнул Отвин. — Я же сказал вам, что они нарушили клятву.

— Что ж, определенно создавалось впечатление, что кто бы ни орудовал мечом Ульфшард, тот и убил гнома, — проговорил Альвгейр. — Как только отец вытащил меч из пола, странные доспехи тут же рассыпались в прах.

— Что еще там было? — спросил Зигмар.

— Немного золотых монет, кое-какая одежда и несколько книг. Прочесть их отец не мог, но все свободное время пытался их перевести. Он не очень-то преуспел, ибо язык оказался очень сложным и отличался огромным количеством трудноуловимых отличий в значении слов, зависящих, видимо, от прояснявшего их произношения, но все же ему удалось кое-что разобрать. Он обнаружил, что Наматир — это часть другого, более длинного названия, затерявшегося в веках.

— И что же оно значит? — спросил Вольфгарт, когда Альдред замолчал.

— Точно отец не мог сказать, но ему казалось, что «Наматир» означало «самоцвет звезд».

— Может, под Ютонсриком спрятаны драгоценные камни? — воспрял духом Вольфгарт.

— Не исключено, — допустил Альдред. — Хотя, скорее, эльфы забрали сокровища с собой за моря.

— Они ведь оставили Ульфшард, верно?

— А что, надо бы рассказать об этом нашим воинам, — заметил Отвин. — Если они узнают, что в недрах Ютонсрика находится сокровищница, то с удвоенным рвением набросятся на стены.

— Нет, — твердо возразил Зигмар. — Когда мы возьмем город, никакого грабежа и ненужных убийств не будет. Вы меня поняли?

Заявление императора собравшиеся встретили молчанием. Каждый размышлял о том, как лучше ему ответить.

— Проще сказать, чем сделать, — наконец ответил Вольфгарт, искоса поглядывая на Отвина и Альдреда. — Ты же сам знаешь, что такое запал битвы, особенно после осады. Когда сражаешься долго и упорно, когда приходится столько вытерпеть, перенести множество потерь и лишений… И вот когда наконец пробиваешься к цели и попадаешь в город, так просто потерять контроль! Воинам, видевшим смерть братьев по оружию, по сути все равно, кого рубить, лишь бы утолить жажду отмщения.

— Вольфгарт дело говорит, — согласился Отвин. — Когда на тюрингов нисходит красный туман, никому не под силу их остановить, пока жажда убивать не остынет. Конечно, речь не о тебе, Зигмар, ибо ты выбил из меня эту дурь на поле боя, но не думаю, что за стенами крепости найдется много таких, как ты.

Зигмар встал, поднял Гхал-Мараз, чтобы все видели, и предупредил:

— Передайте своим воинам, что каждый, кто ослушается меня, поплатится жизнью.

— Нужно назначить награду за взятие города, — сказал Альдред. — Воины целых два года стояли здесь лагерем день и ночь, им нужно что-нибудь привезти домой, иначе захотят ли они в следующий раз идти в поход?

Зигмар обдумал сказанное и кивнул.

— Ты прав. Скажите всем, что когда мы возьмем Ютонсрик, я разделю часть богатств города между графами, чтобы те наградили воинов. Этого будет достаточно?

— Полагаю, вполне, — кивнул Альдред. — Позже обсудим размер вознаграждения. Предвкушая награду, воины скорее удержатся от мародерства и убийств.

— Лучше бы так. Я хочу, чтобы Ютонсрик вошел в империю, но если сжечь город дотла и перерезать всех жителей, этого не случится.

На бревенчатых стенах вокруг Зигмара плясали отблески пламени, пожиравшего осадную башню, и запах горящего дерева и обожженной плоти заставлял нервы натягиваться до предела. Потянувшись отереть пот со лба, Зигмар ощутил растущее напряжение в верхнем отсеке башни, внутри которой находился. Император был облачен в серебряные доспехи и золотой шлем, в одной руке он держал окованный железом щит с шипами по центру, в другой — Гхал-Мараз.

Рядом стоял Вольфгарт с огромным мечом наготове. Клинок был вложен в ножны, так как внутри осадной башни унберогены сгрудились настолько тесно, что могли пораниться, а потому обнажат мечи только тогда, когда дерево сломается о парапет.

— Сохрани меня Ульрик, не нравится мне все это, — посетовал Вольфгарт. — Мы можем умереть, так и не подобравшись к ютонам.

— Лучше молчи, — отозвался Зигмар, глядя в щели между бревнами.

Укрытые латами и нагрудными пластинами волы тянули ярмо, поворачивая лебедку, установленную за прикрытием, выстроенным ночью у подножия стены. С каждым рывком башня приближалась к Ютонсрику и концу осады. Наверху она так сотрясалась и раскачивалась, катясь по неровной земле, что Зигмар гнал от себя мысли о том, что будет, если она опрокинется, так и не достигнув цели.

В осадную башню, разделенную на четыре яруса, набилось сто воинов, и еще дюжина лучников укрылась за откидными щитами на крыше. Зигмар выбрал позицию на верхнем уровне сооружения, нацеленном на бастион, ближайший к защищавшим городские ворота башням. Здесь завяжется самое яростное сражение, там и следует находиться вождю.

Катапультам пришлось метать камни еще три дня, чтобы разбить поврежденный участок стены до размера, когда туда по грудам камней сможет взобраться вооруженный воин в доспехах и вступить в бой. Армию Зигмара охватила новая волна воодушевления, когда весть о пробитой бреши облетела лагерь. Воины точили мечи, до блеска полировали доспехи, которые засияли как новенькие. То будет решающий бой, на который станут взирать боги, и каждый хотел выглядеть самым героическим образом.

Как предвещал Зигмар, наемники, которые прибыли в Ютонсрик в начале кампании, вскоре после падения стены поспешили на свои корабли. Зигмар понимал причину их бегства, но все равно презирал их. Сражаться за свободу, за жизнь, за благородные идеалы или ради защиты слабых — вот повод, чтобы идти на войну. Но драться ради денег… Это противоречило идеалам воинской доблести, на которых Зигмар основал свою империю.

Он приказал воинам вложить в штурм Ютонсрика все свои силы, ибо второй возможности уже не представится. Убрали лагерь, что служил армии императора домом на протяжении двух лет, это стало верным сигналом ютонам о решающей битве, которая так или иначе положит конец осаде.

Было построено еще шесть осадных башен, их укрыли намоченными шкурами, и таким образом число этих боевых сооружений дошло до двадцати пяти. Лучники-талевтены соорудили сотни заслонов, чтобы укрываться за ними во время обстрела стен, каждый отряд мечников смастерил дюжины штурмовых лестниц, сколоченных из остатков лагерных построек.

Красные косари, Вороновы шлемы и Белые волки вскочили на коней, готовые дать отпор любой вылазке, ежели откроются врата города. Черузенские дикари выли и вопили рядом с графом Отвином и его берсерками, доводя себя до боевого транса. Отвин вызвался штурмовать брешь в стене, и Зигмар согласился, ибо знал, что это лучшие ударные части его войска. Тюринги однажды не смогли взять пролом, теперь честь требовала свести счеты.

На защищенную броней переднюю сторону башни посыпались гулкие удары, и стало ясно, что они вошли в зону арбалетного обстрела со стен города. Наемные войска удрали из Ютонсрика, но новое оружие осталось у осажденных. Император был намерен распорядиться изъять его, когда город будет взят, чтобы в дальнейшем пользоваться им.

— Долго еще, как думаешь? — спросил Вольфгарт, и Зигмар удивился звучавшим в голосе побратима боязливым ноткам.

— Уже нет, — отвечал император, прислушиваясь к неистовым воплям черузенов и тюрингов, бросившихся к пролому в стене.

Град арбалетных стрел усилился, и чем дальше тянули лебедку быки, тем сильнее зазубренные наконечники толстых стрел вонзались в обшивку башни, пробивая шкуры и дерево. Потом в башню начало ударять что-то яркое, и Зигмар почувствовал запах дыма. В дерево с глухим стуком втыкались горящие стрелы.

— Упаси нас Ульрик, мы горим! — взревел Вольфгарт.

— Ничего подобного, — отрезал Зигмар. — Ютоны стреляют горящими стрелами, но мы в безопасности. Перед отправкой башню пропитали водой.

Слова императора успокоили воинов, но усиливающийся огненный обстрел башни все же мог ее подпалить вне зависимости от того, сколько воды на нее было вылито.

Откуда-то сверху послышались крики, и с вершины башни упало тело. Зигмар слышал громогласные проклятия ютонов и топот копыт по стылой земле. Над полем битвы звучали предсмертные вопли и лязг железа, бьющего по доспехам.

— Приготовиться! — крикнул Зигмар, крепче сжимая рукоять молота и чувствуя, как колотится его сердце; во рту пересохло, когда он половчее перехватил щит. — Всем пригнуться и приготовить щиты! Когда сходня пойдет вниз, прыгаем на стены, и как можно быстрее!

Воины подняли щиты и сгорбились на деревянном настиле башни, что было сопряжено с некоторыми трудностями, учитывая, сколько в тесном помещении набилось народа.

Зигмар почувствовал, как мерило на передней части башни ударилось о стену, и вскричал:

— Да дарует вам силу Ульрик!

Ударом молота он сбил щеколду, удерживающую сходню, она пошла вниз, и в башню проник дневной свет. Сходня с грохотом опустилась на крепостную стену, и в открывшийся проем башни влетела тьма черных стрел. Некоторые пронеслись выше цели, но многие попали в унберогенов, пробив щиты и доспехи. В щите императора засело с полдюжины стрел, но он был сделан гномами и мог выдержать даже более мощную атаку.

С грозным боевым кличем Зигмар вскочил на ноги, прикрываясь щитом, от которого отскочило еще две стрелы, а третья задела императора по плечу, и он, крякнув от боли, ринулся вперед и прыгнул на стену, занеся боевой молот смертоносной дугой. На него кинулся ютон в бронзовом нагруднике, вооруженный коротким мечом, и Зигмар сбил его с ног прежде, чем тот успел замахнуться.

Воины лавиной высыпали из осадной башни, но защитники не собирались сдавать этот участок стены без боя и сбрасывали их со стен пиками с крюками на конце. Натиск выскакивавших из башни воинов был таков, что ютонам пришлось отступить, и на стене становилось все больше унберогенов.

Зигмар пробивался к невысокой привратной башне. Столкнув одного вражеского воина со стены, он повалил другого на колени ударом щита. Молот разил налево и направо, неся смерть с каждым взмахом, и Зигмар продвигался все дальше.

Каждым смертоносным ударом громадного меча Вольфгарт убивал сразу нескольких. С таким размером клинка приходилось биться в одиночку, но он расчищал путь другим воинам из башни.

Откуда-то повалил дым, но Зигмар не стал выискивать, что случилось. Страшный натиск императора и Вольфгарта потеснил ютонов, которые собирали силы для контратаки.

— Ко мне! — крикнул Зигмар. — Боевой клин!

Зигмар бросился на ютонов, круша черепа и защищаясь щитом от стрел, летящих из привратной башни. Его окружили ютоны, один из них изловчился нанести ему удар копьем в бок. Наконечник лязгнул по гномьим доспехам, и Зигмар ответил сильным ударом молота наотмашь прямо в лицо копьеносцу. Ютоны наседали, но он теснил их широкими взмахами молота, который крушил доспехи, дробил ребра и ломал конечности.

Ютоны, спасаясь от его ярости, прыгали со стен во двор или бежали в сторону большой башни, которая обороняла главные врата Ютонсрика. Вновь полетели стрелы, но все мимо. Снизу доносился лязг мечей и лошадиное ржание, и император посмотрел туда, где под горящей осадной башней билась его конница. Волы, которые тянули осадные башни к стенам города, были мертвы, заколотые тяжелыми копьями.

Зигмар мигом смекнул, что произошло. Ютонские копьеносцы выскочили из потайного входа в основании крепостной стены, чтобы убить быков. Это им удалось, и находившиеся внутри двух осадных башен воины оказались в огненной ловушке: бревенчатые стены были сплошь утыканы пылающими стрелами. Но не успели ютоны скрыться, как их нагнали и прикончили Вороновы шлемы.

Граф Альдред, который так блистательно выглядел на своем вороном мерине, вонзил меч Ульфшард в грудь капитана ютонов, вооруженного огромной секирой, а Ларед повел отряд эндалов к потайному входу.

— Унберогены! — крикнул Зигмар. — Нам нужно спуститься вниз!

Император бросился к башне. Последний ютон уже закрывал за собой дверь: сделанная из окованного каленым железом толстого дуба, на вид она была неприступна и неуязвима даже для тарана.

Но Зигмар ударил Гхал-Маразом в самый центр двери и одним махом разнес ее в щепки, она слетела с петель, и император ринулся внутрь, перескочив через обломки. В помещении толпились перепуганные ютоны, и Зигмар не дал им шанса оправиться от потрясения. Взмахнув молотом, он уложил двоих. А следом на врага бросились унберогенские воины, разя их мечами и топорами.

Зигмар вел за собой воинов вниз по ступеням лестницы. Ему навстречу летели стрелы, отскакивали от стен и щита. Нижний ярус башни тоже был полон ютонов, и унберогенов встретил ураган из деревянных и железных арбалетных стрел с чаячьими перьями. В конце концов даже гномий щит развалился, и Зигмар отшвырнул его прочь. Со страшным боевым кличем император бросился на ютонов. В самой гуще врага плясал танец смерти Гхал-Мараз. Зигмара захватила ярость битвы, и его мир сузился до размеров размаха молота. Зигмар бился изо всех сил, помогал себе локтями и ногами, используя все что можно, чтобы оттеснить ютонов. Подхватив короткий меч, он перерезал подколенные сухожилия вражескому лучнику, а затем бросился к ступеням, ведущим уже на землю.

Мимо его головы просвистела стрела, и Зигмар вжался в стену: еще один лучник целился в него с винтовой лестницы. Стрела срикошетила от стены, ударила в нагрудник, но сила ее была на излете, и вреда она не причинила. Винтовая лестница была сконструирована таким образом, чтобы помешать орудовать воину-правше и помогать защитникам-мечникам, а не лучникам. Зигмар устремился вниз по лестнице, стараясь придерживаться середины, чтобы стрелы проносились мимо.

Он слышал, как внизу требовали прислать им в подмогу еще лучников, оттуда доносился лязг мечей и щитов. Обернувшись, Зигмар взглянул на суровых унберогенов, следовавших за ним с окровавленными мечами и лицами.

— Прикончим их, — сказал он и перемахнул через последние ступени лестницы. У дальней стены нижнего этажа выстроились в ряд лучники, опустившись на одно колено, и как только появился Зигмар, они разом выстрелили. Зигмар упал и перекатился под смертоносным потоком стрел. Сзади раздались крики, и тут же последовал второй залп.

О нагрудник Зигмара ударилась стрела, другая отскочила от шлема. Оказавшись рядом с лучниками, он привстал на колени и махнул молотом, разбивая кости и раскидывая врагов, словно соломенные чучела. Очередная стрела отскочила от наплечника и полоснула его по шее. Хлынула кровь, но рана была неглубокой.

Унберогены сбегали с лестницы и бросались на ютонов. Защитники башни были обречены, но бились до последнего, и Зигмар невольно восхищался их отвагой, несмотря на то что приходилось их убивать. Один из ютонов попытался пронзить его копьем, но он оттолкнул острый наконечник рукой и обрушил молот на голову врага. За считанные секунды все было кончено. Башня превратилась в склеп.

Зигмар остановился, чтобы отдышаться и вновь обрести способность думать. Унберогены разразились победными криками, и в их кровавых улыбках Зигмар видел жажду убивать. И что еще того хуже, в их глазах отражалось его собственное такое же желание.

Уничтожая врага, Зигмар всегда ощущал свирепую радость. Но на этот раз все было иначе, и войну можно было предотвратить. Глядя на погибших ютонов, он знал, что если бы не честолюбие одного человека, эти люди были бы живы. Он опустился на колени рядом с последним убитым им воином — человеком, у которого был родной дом и мечты, — и спросил себя, чьи же устремления ужаснее: его или Мария?

Снаружи доносились звуки битвы и лился дневной свет. Зигмар глубоко вздохнул. Сражение они еще не выиграли, и многим еще суждено расстаться с жизнью в этот день.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ. Тьма в сердце

Снаружи царил хаос. Небо заволокло клубами дыма от горящих осадных башен, на крепостных стенах раскинулось кровавое побоище, где грань между жизнью и смертью определял неверный шаг или случайный удар меча. Изнутри город напоминал Зигмару Рейкдорф, хотя в том не было ничего похожего на замок Мария, который возвышался над Наматиром подобно нагромождению сталагмитов. Это была настоящая крепость внутри крепости, защищенная железными воротами, глубоким рвом и навесными башнями на крытых стенах. Над синими черепичными крышами развевались флаги с короной Мария и трезубцем, а с высоких зубчатых стен летели тучи стрел.

За замком по склонам высокого мыса до самого моря простирался Ютонсрик, и Зигмар физически ощущал страх его жителей. Он понял, что судьба битвы висит на волоске. Рядом возник Вольфгарт, с его меча капала кровь.

— Стены до сих пор держатся, — недовольно заметил Зигмар.

— Мы тут слишком на виду, — отозвался побратим. — Если ютоны контратакуют из замка, мы обречены.

— Знаю. Нам нужно привести в город больше воинов.

— Похоже на то, что скоро они здесь будут! — вскричал Вольфгарт, окинув взглядом стену.

В двухстах ярдах слева от них граф Отвин возвышался на груде камней средь бреши в стене с победно воздетым в небо топором, и его нагое, пронзенное острыми шипами тело стало красным от крови. Вслед за бегущими противниками в проломе появились тюринги и черузены. Пробившись в город в самом кровавом сражении за всю осаду, опьяненные битвой берсерки и дикари жаждали ее продолжения.

Зигмар взял Вольфгарта за плечо.

— Иди! — приказал он. — Отвлеки как-нибудь Отвина. Если не сделаешь этого, город захлебнется в крови.

— А ты куда?

— Собираюсь привести в город побольше воинов.

— Ты к воротам?

— Да, к воротам. А теперь иди!

Вольфгарт кивнул и повел половину отряда к вопящим тюрингам и черузенам. Конечно, остановить берсерков у Вольфгарта не получится, но Зигмар очень надеялся на то, что он несколько охладит их пыл, и триумфальная ярость не превратится в подлую резню.

У самого Зигмара осталось около тридцати воинов, быть может, их хватит для воплощения того, что он задумал. Другие подтянутся, как только будет взята привратная башня, а пока он может рассчитывать лишь на эту горстку людей.

— За мной!

Вдоль изгиба стены Зигмар вывел свой отряд на мощеную дорогу, соединявшую эту башню с другой, точно такой же. В освещенной факелами тьме между двух башен неясно вырисовывались мощные врата Ютонсрика, содрогавшиеся под ударами боевого тарана по другую сторону стены.

И без того прочное деревянное сооружение было усилено брусьями, которые некогда служили килем океанского корабля. Тяжелые железные цепи протянулись от верхушки ворот к громадному механизму лебедки, который охраняла добрая сотня ютонов в ярких туниках поверх кольчуг.

Защитники города с тяжелыми пиками выстроились в три ряда перед воротами, готовые дать отпор любой атаке извне. Если ворота не выдержат, штурмующие напорются на стену из острого железа.

С самой высокой башни замка прозвучал сигнал трубы, Зигмар взглянул через плечо и увидел, как распахнулись железные врата. Наружу выехал отряд ютонских всадников в синих плащах и доспехах, которые собирались под ярким бирюзово-зеленым стягом с изображением короны и трезубца.

— Марий, — прошептал Зигмар. Часть его существа жаждала броситься на короля, из-за которого пролилось столько крови, но то в нем говорил Зигмар-воин. Чтобы выиграть войну, нужно оставаться Зигмаром-императором. Марий подождет.

А потому, обернувшись к своим воинам, он воскликнул:

— Во славу Ульрика! Эти ворота должны открыться!

И ринулся вперед, держа молот наготове. Унберогены последовали за ним, воодушевляя себя воинственным кличем. То были жестокие охотники, воины со вкусом крови на губах и текущим по жилам огнем битвы.

При виде грозного клина завывающих, словно безумцы, окровавленных воинов ютоны попытались развернуться, чтобы встретить нападавших на них с тыла, но из-за близости ворот и длины тяжелых пик их маневр был обречен на неудачу.

Зигмар наскочил с молотом на одного ютона и вонзил меч в грудь другого. Тот свалился, вырвав клинок из рук императора. Тогда Зигмар схватил Гхал-Мараз двумя руками и вновь взялся за избиение врага, глубже и глубже вгрызаясь в его ряды. Унберогенские воины разили защитников города с истинной силой Ульрика, словно в бою решили превзойти самого императора.

Ютоны побросали свои бесполезные пики и обнажили мечи. Сражение за ворота перешло в ближний бой. Молот Зигмара с такой скоростью раздавал удары направо и налево, что уследить за ним не представлялось возможным. Мечи и клинки ударялись о его доспехи, и вот острый кинжал рассек кожу на плече.

Даже несмотря на неожиданную атаку и большие потери в самом начале боя, ютонов было втрое больше, чем унберогенов. Воины Зигмара падали замертво, и он понимал, что лишь вопрос времени, когда удачный удар пробьет его доспехи.

Ютон в ярко-оранжевой тунике с воплем кинулся на императора и вонзил меч ему в бедро. Взревев от боли, Зигмар отпрянул и ударил кулаком в лицо противнику, увернулся от копья и обрушил молот на грудь ютонского воина. О панцирь лязгнуло лезвие топора, и император упал на одно колено — подвела раненая нога.

Он отразил молотом очередной удар меча, и тут ему на шлем обрушился окованный железом сапог. Зигмар повалился на землю — у него бешено кружилась голова. К нему бросились два воина-ютона, их копья были нацелены в горло императору. Они уже готовились нанести решающий удар, но тут серебряный вихрь отсек с древка наконечники. Взглянув вверх, Зигмар увидел Вольфгарта, который яростно набросился на ютонов: рассек одного и снес голову другому.

Гуляющее меж привратных башен эхо вторило нечеловеческому многоголосому вою, и на ютонов ринулись полчища полуголых раскрашенных боевой краской и татуировками воинов. Вольфгарт взял Зигмара за руку и помог ему встать. Вокруг них тюринги и черузены истребляли ютонов, в бешенстве рубили их мечами и топорами. Король Отвин ударом вышиб мозги воину, и они брызнули на мостовую, другой голый тюринг, орудующий крюками, разорвал врага на кровавые ленты.

Очень быстро с защитниками ворот было покончено, и берсерки вместе с дикарями разразились победными криками.

Зигмар, все еще нетвердо стоявший на ногах после удара по голове, пробормотал:

— Что?.. Откуда ты взялся?

— Ты приказал чем-нибудь отвлечь Отвина, — сказал Вольфгарт. — Я решил, что потасовка у ворот как раз сгодится.

Император смотрел на Отвина, который с безумным блеском в глазах продолжал терзать бездыханное тело на земле.

— Но как? — с трудом перевел дух Зигмар, которого тошнило от удара. — Он неуправляем, когда на него нисходит красный туман.

— Я сказал, что ты в опасности. — Тут Вольфгарт показал Зигмару здоровенную вмятину на своем нагрудном панцире. — Хотя пришлось дать ему несколько раз меня садануть, пока он не понял, кто я такой.

Зигмар кивнул, прислушиваясь к рогу ютонских всадников.

— Открыть ворота, или нам конец!

Тюринги с топорами бросились на подпиравшие ворота бревна и принялись их рубить. Летели щепки, и одна за другой опоры рухнули.

— Вольфгарт, лебедки! — крикнул Зигмар. — Я займусь левой, ты — правой!

— Нам сил не хватит, чтобы их открыть! — отвечал Вольфгарт, но все же помчался к подъемному механизму на правой стороне от ворот. Зигмар подбежал к другому, поднял задвижку колеса, опустил Гхал-Мараз подле себя и навалился на колесо всем телом, но ворота были сконструированы таким образом, что поднять их могла только упряжка лошадей.

— Без толку! — крикнул Вольфгарт.

— Отвин! — позвал Зигмар. — Собери воинов и помоги нам!

Вождь берсерков перестал терзать труп и взревел в ответ. Два отряда его воинов бросились на помощь Зигмару и Вольфгарту и прилежно гнули спины, навалившись на лебедку и цепи. От напряжения у Зигмара горели мышцы, трещали сухожилия, пока он силился повернуть механизм.

Между воротами и мостовой наконец образовался зазор шириной в ладонь, и граф тюрингов опять взревел, понуждая своих воинов поднапрячься. Дабы их не превзошли, черузены запихали за щеки диких кореньев и совсем обезумели от прибывших сил. Зазор ширился, ворота потихоньку поднимались, и воины унберогенов, талеутенов и эндалов подползали под ними и подкладывали под них железные бруски. Все больше воинов бросались на помощь к лебедкам, и Зигмар уступил свое место воинам посильнее.

Он приветственно взмахнул молотом Гхал-Мараз, когда под воротами проехал эскадрон всадников в черных доспехах. Во главе их скакали граф Альдред и Ларед; капитан Вороновых шлемов почтительно поднял копье, приветствуя императора. Два отряда талеутенских Красных косарей и полсотни Белых волков ехали верхом вместе с эндалами, и Зигмар увидел Редвана, который держал его багряное знамя на манер копья.

Когда ворота поднялись достаточно, чтобы пропустить всадников, задвижки на лебедках защелкнули, и воины устремились в крепость. Вместе с пешими ехали верховые, и Зигмар подбежал к коню без седока с запятнанными кровью боками. Схватившись за луку седла, он вскочил на скакуна. Когда он свободно намотал поводья на запястье, конь вздыбился и замолотил передними копытами в воздухе.

— Воины империи! — воззвал к своей армии Зигмар. — Наш час настал! Теперь мы завершим объединение наших земель! Мы одолеем врагов и сделаем их своими братьями. Все за мной!

Зигмар ринулся вперед во главе ста пятидесяти конников, в рядах которых блестели черные панцири Вороновых шлемов, мелькали бороды воинственных Белых волков, бритые головы талеутенов и луки унберогенских стрелков. Они образовали клин наподобие широкого наконечника азоборнского копья, нацеленного в самое сердце защитников Ютонсрика. За ними следовали сотни пеших воинов, которые, позабыв о тяготах двух лет осады, бросились на врага.

Над стенами зазвучали боевые рога, и атакующие разразились приветственными криками, когда увидели, как скачет вперед их император со своим знаменем, подобным кровавому сполоху в небе. С башен над вратами сбросили ютонский флаг под ноги армии Зигмара, полчищами хлынувшей в город.

Со спины своего скакуна Зигмар видел, что ютонские всадники все еще сражаются за брешь в стене, убивая всех, кому удалось уцелеть под арбалетным огнем. Их возглавлял воин в золоченых доспехах и серебряном шлеме на голове, и скакал он под знаменем Мария. Хотя лица Зигмар не видел, трудно было не узнать царственную манеру Мария держаться.

Коль скоро сам ютонский король покинул свою крепость, Зигмар направил коня в его сторону, поскольку появился шанс окончить войну одним махом. Рожок ютонов подал сигнал об опасности, и кавалеристы в синих плащах опытной рукой развернули коней.

Зигмар ждал, что они поскачут в замок, но был удивлен и немало впечатлен, когда они вместо этого развернулись к нему лицом, собираясь дать отпор. Они тоже выстроились в клин с золотым воином во главе и галопом помчались навстречу атакующим. Марий командовал сотней в тяжелых доспехах и, глядя на них, сразу становилось ясно, что это умелые воины. И пусть на стороне Зигмара имелось численное преимущество, но его всадники были выходцами из разных племен, и многие даже не имели доспехов.

Пригнувшись в седле, император пришпорил коня. Он высоко взмахнул Гхал-Маразом и издал леденящий кровь боевой клич. Между двумя клиньями конников оставалось менее ста ярдов, и сердце привычно возликовало в груди Зигмара: хорошо мчаться в бой верхом! Пьянило ощущение скорости и мощи, и он рассмеялся, крепче сжимая поводья. Воистину, всадники — короли поля брани!

Сжав коленями бока коня, Зигмар несся прямо на Мария. Король ютонов обнажил изогнутый клинок, сиявший сине-зеленым светом. Грохот стоял ужасный, топот стольких лошадей напоминал раскаты грома.

Две конницы сошлись со страшным лязгом железа. Кричали люди, ржали кони.

Копья выбивали воинов из седел, пронзали тела насквозь и ломались под их тяжестью. Звенели мечи, рубили топоры, и два войска скоро перемешались в бою. Ютонские всадники пробили среди воинов Зигмара кровавую брешь, но расплаты не избежали. Вороновы шлемы и Белые волки действовали, как всегда, споро и без устали разили врага черными копьями и тяжелыми кавалерийскими молотами. Красные косари оправдывали свое прозвище, пожиная жизни ютонов широкими мечами.

Зигмар замахнулся Гхал-Маразом на Мария, но тот увернулся и нанес ему удар мечом. Клинок лязгнул по доспехам, и вспыхнули гномьи руны, гася заключенные в мече Мария заклинания.

Зигмар взял лошадь в шенкеля и заставил остановиться; копыта высекали искры из булыжников мостовой. Рядом Редван выбил ютона из седла, проломив тому грудь. Ларед швырнул прочь расщепившееся копье и выхватил меч с черным лезвием. Граф Альдред разворачивал взбрыкивающего коня и разил врага направо и налево, меч Ульфшард в его руке летал вверх-вниз, описывая призрачные кривые голубого света.

Под натиском конников исчез боевой порядок войск. То был бой защищенных железными доспехами всадников, и талеутены в нем не участвовали, а скакали галопом вокруг сражавшихся и пускали в ютонов стрелы с гусиным оперением.

Пешие воины тоже вступили в бой против ютонов. Дикари-черузены стаскивали их с седел, а граф Отвин вскочил на спину лошади, потерявшей седока, и бесновался среди ютонов.

Воин в серебряном шлеме круто развернул своего скакуна, и Зигмар подивился искусству верховой езды всадника. Он считал Мария изнеженным торговцем, но на деле тот оказался хитроумным полководцем и, более того, отличным наездником. Чем еще нежданно удивит его король ютонов?

Зигмар пришпорил коня и с боевым кличем вновь устремился на Мария. Клинок ютона целился ему прямо в сердце, и Зигмар держал Гхал-Мараз поближе к себе.

Марий сплеча рубанул мечом, и молот Зигмара метнулся вперед, чтобы блокировать удар, только ютонский клинок поразил не императора, а коня. На мостовую хлынула кровь из перерезанного горла животного, передние ноги его подкосились. Зигмар успел спрыгнуть прежде, чем конь пал замертво. Удар вышел мощный, у него дух перехватило, когда он перекатился по мостовой.

Какой-то всадник пытался его зарубить, но Зигмар увернулся от удара и, схватив воина, стащил того на булыжники, саданул молотом и хотел было вскочить в опустевшее седло, только не успел: конь шарахнулся в сторону и ускакал прочь.

Вокруг кипел бой, и Зигмар отчаянно пытался поймать какого-нибудь коня, ведь Марий уже поворачивал своего скакуна, чтобы броситься на него. Зигмар встал прочно, как вкопанный, готовясь встретить атакующего ютона, и помолился Ульрику, прося даровать ему силу. Скакун Мария, могучее животное вороной масти с широкой грудью, поверх длинной кольчуги был покрыт шелковой синей попоной, и, глядя на такого великолепного коня, Зигмар на миг пожалел о том, что вознамерился совершить.

Зигмар не сводил глаз со скачущего на него Мария. Все вокруг, казалось, исчезло, остался только всадник и черный конь, и время замедлило свой бег. Зигмар слышал лишь дробный стук конских копыт и видел раздувающиеся ноздри мощного коня, развевающуюся на ветру гриву да сине-зеленое сияние меча Мария, рассекавшего воздух.

Зигмар взмахнул молотом и за миг до удара попросил Таала простить ему то, что приходится забрать жизнь такого великолепного создания.

Шагнув вперед, Зигмар оказался прямо перед конем и по смертоносной страшной дуге обрушил молот на голову животного. В удар он вложил всю свою силу и проломил череп, умертвив скакуна. Марий вылетел из седла. Вес мчавшегося вперед коня обрушился целиком на Зигмара.

Сила столкновения была столь велика, что его откинуло назад, на самую периферию кавалерийской схватки. В глазах потемнело, рот наполнился кровью. Зигмар застонал и попытался встать, но его бок пронзила боль. Стиснув зубы, он заставил себя подняться, чувствуя, что сломал несколько ребер. Если бы не чудные доспехи, которые подарил ему Курган Железнобородый, то в нем не осталось бы ни единой целой косточки.

Рядом, средь хаоса, порожденного его нежеланием присоединиться к империи, распростерся Марий в изорванной небесно-голубой тунике. Вокруг ютонского короля лежали сотни мертвых и раненых, булыжники мостовой стали скользкими от пролитой крови воинов — той крови, которой можно было бы избежать, подчинись Марий императору. Зигмар с неистовым криком вскочил на ноги, хотя все его тело было сплошь кровавые раны да нестерпимая боль.

Эта боль грозила раздуть ярость Зигмара в нечто нечеловеческое, и он чувствовал, как рвутся железные оковы самоконтроля. Исчез Зигмар-император, и к своему врагу бросился уже Зигмар-воитель.

Рывком поднял он Мария на колени, и тот при виде окровавленного неистового императора-воина возопил от ужаса и боли. Падая с лошади, Марий потерял серебряный шлем, и длинные светлые волосы на висках выбились из-под связывавшего их кожаного ремешка. Красивое лицо выпачкалось в грязи, и смотрел он на Зигмара через маску крови и пота.

В глазах его стоял страх, и Зигмар упивался им, отуманенный бешенством и жаждой мщения.

— Прошу! — взмолился Марий. — Пощади!

— Пощадить такого, как ты? Никогда!

И высоко замахнулся молотом, готовый раскроить голову врага так, чтобы его мозги брызнули на булыжники мостовой.

Марий поднял руки, словно защищаясь от неминуемой смерти, и Зигмар расхохотался при виде этого жалкого жеста.

— Погибнут все, кто осмелился бросить мне вызов! — Зигмар перехватил молот поудобнее.

Марий закричал вновь, но молот не успел его поразить: могучая мускулистая длань схватила Гхал-Мараз за рукоять и на полпути остановила его. Зигмар в бешенстве обернулся и увидел покрытого татуировками громадного воина, перемазанного кровью, на челе которого красовалась корона в виде золотых шипов.

Зигмар понимал, что знает этого великана, но запал неистовой злобы туманил разум, оставляя лишь жажду мести. Он ударил воина кулаком в лицо, но тот пригнул голову так, что золотые шипы короны оставили на руке Зигмара кровавые борозды. Мучительная боль заставила его отшатнуться, и ему пришлось выпустить Гхал-Мараз из рук.

Великан сказал Зигмару:

— Довольно.

— Я убью тебя! — взревел Зигмар, хватая чей-то топор. — Прочь с дороги!

— Опомнись, человек! — попытался урезонить его великан. — Убийство Мария — черное дело, которое перечеркнет все то, чего ты достиг.

— Он заслуживает смерти, — рычал Зигмар. — Взгляни на всех убитых!

— Может, так и есть, но если ты его убьешь, все смерти окажутся напрасны.

Слова эти мгновенно погасили ярость Зигмара, дикие волны ненависти схлынули с него. Он упал на колени и сморгнул слезы, выступившие на глазах от осознания ужаса того, что чуть было не совершил.

— Отвин? Ты ли это? — спросил он, глядя на окровавленного великана.

— Да, Зигмар, я, — отвечал граф тюрингов. — Ты успокоился?

Зигмар кивнул, глубоко вздохнул, бросил на землю топор и подождал, пока рассеется застилавший сердце мрак. Отвин протянул руку, и Зигмар пожал ее. Взглянул на Мария, коленопреклоненного средь павших воинов и лошадей. Пошатываясь, король ютонов встал на ноги, и в этот миг Зигмару стало ясно, что битве конец. На Ютонсрик опустилась мертвенная тишина, будто весь мир замер, ожидая завершения этой драмы.

Ютоны побросали оружие, но лихорадка убийства все еще не оставила воинов Зигмара, которые жаждали немедленно уничтожить побежденных. Воздух был пропитан злобой — рожденной в бою ненавистью, причиной всех кровопролитий и побоищ. Вот когда вспомнились Зигмару слова ведуньи и раскрылся истинный смысл ее предупреждений.

Старуха велела ему остерегаться таящейся в сердце тьмы, но Зигмар полагал, что способен ее контролировать, может ею повелевать и идти в бой без страха потерять над собой власть.

Теперь он увидел глубину своего заблуждения. Если бы не Отвин, он переступил бы грань между честным боем и убийством.

Стоит один раз ее переступить — и пути назад уже не будет.

Зигмар позволил возобладать темной стороне своей натуры, и она чуть было не разрушила то, что он возводил всю жизнь. Удивительно, что именно граф Отвин, человек, скорее склонный к кровавой резне, спас Зигмара от самого себя и показал, как близок оказался император к тому, чтобы потерять свои лучшие качества.

Будущее империи висело на волоске, и Зигмар понимал, что наступил важнейший момент его жизни. Он кивнул Отвину и протянул руку за Гхал-Маразом.

— Дай мне мой молот, — сказал он.

— Больше дурить не будешь, парень? — спросил Отвин.

— Нет.

— Уверен? Не хочется мне снова приводить тебя в чувство.

— Уверен, друг мой, — пообещал Зигмар. — И спасибо тебе.

Отвин пожал плечами и подал императору Гхал-Мараз. Рукоять знакомо легла в ладонь, ведь молот был не только оружием, но и символом власти Зигмара, и служил для объединения людей, а не для их уничтожения. Зигмар прошел мимо Отвина к Марию и остановился перед ним. Ютон шагнул назад, опасливо поглядывая на окровавленный молот.

— Король Марий, — начал Зигмар, — мы разобщены, и в этом наша слабость. Я хочу, чтобы мы объединились. Стали одной страной, одним народом.

Марий облизнул губы, провел рукой по волосам. Оправил тунику и гордо выпрямился перед императором — настоящий король.

— Ты и прежде предлагал мне это, — проговорил Марий. — Почему ты считаешь, что я теперь соглашусь?

— Оглянись по сторонам. Стены твои разрушены, воины — побеждены. Стоит мне приказать, и город твой сожгут дотла, а ютонов перебьют всех до единого.

— Угрозами ты не склонишь меня на свою сторону.

— Это не угроза. Констатация факта.

— Спор из-за пустяков, а не констатация.

— Довольно. Я пришел сюда, подгоняемый лютой злобой, и чуть не поплатился за это душой. Я считал, что ненавижу тебя, и был так ослеплен этим, что не замечал, как сам себя разрушаю. Предлагаю тебе со своим народом войти в состав империи. Всегда я мечтал об этом, и если бы ты видел наши успехи, то тоже возжелал бы стать частью великого государства.

— Мне бы хотелось, чтобы народ мой оставили в покое, — заявил Марий. — Ты несешь войну и кровопролитие.

Зигмар кивнул и проговорил:

— Я знаю, что сотворил, и буду расплачиваться за это до конца своих дней. Давай же сейчас оставим обвинения. Подумай о том, что приобретешь, если примкнешь к империи: ты сможешь рассчитывать на нашу защиту и станешь братом графам и императору. Благодаря торговле Ютонсрик богатеет, и если вся империя станет тебе открыта, разве не пойдет это на пользу ютонам? Со временем твой город станет сокровищем империи и окном в мир за ее пределами!

— Я не стану вассалом кому бы то ни было, — надменно процедил Марий, но Зигмар видел, что, воззвав к алчности и тщеславию ютона, задел того за живое. — Ты можешь разрушить мои стены, но я не стану клясться в верности никому, кто хочет склонить меня к этому силой.

— Конечно, не станешь, — согласился Зигмар и, опустившись на одно колено, протянул королю ютонов Гхал-Мараз. — В знак честного братства я предлагаю тебе молот короля Кургана Железнобородого и возможность распоряжаться моей жизнью. Возьми же в руки символ моей власти и соверши суд над моим сердцем. Ежели признаешь его чистым — будь со мной. Ежели нет — порази меня, и, клянусь, ни один мой воин более не посягнет на твои земли.

Когда Марий поднял Гхал-Мараз, внезапный страх обуял войско Зигмара. Древний молот пульсировал силой прошедших времен, и руки Мария задрожали. Злое и непокорное выражение его лица вдруг смягчилось, глаза расширились, и ютону оставалось только дивиться великой мощи, заключенной в оружии гномов.

Зигмар видел, как в Марии борются две силы: желание покончить с ним с помощью молота и правда, которую являл Гхал-Мараз, давая понять, чего может достичь человечество с такой путеводной звездой. В конце концов король ютонов судорожно вздохнул и вернул молот, протянув его Зигмару двумя руками.

— Мы вели себя глупо, — проговорил Марий. — Гордыня и злоба встали меж нами, и посмотри, что из этого вышло: горе да смерть.

— Мы всего лишь люди. Таково наше проклятие, чтоб злость и гордыня вели к вражде и страху, в коих зарождаются войны, подпитывающие ненависть. Присоединяйся ко мне, и мы покончим с разделяющим людей мраком.

Зигмар взялся за молот рядом с руками Мария так, что они теперь вместе держали Гхал-Мараз, отныне связанные братскими узами этим древним орудием мощи.

— Одна земля, один народ? — вопросил Марий.

— Навеки, — подтвердил Зигмар.

И так было решено.

КНИГА ВТОРАЯ. Кровавая империя

Призвал тогда к ответу Зигмар

Всех отвернувшихся.

Великой войной пошел

На владыку, что жил ценою крови героев.

Страшен был императора гнев,

Но беззащитно изможденное сердце,

И древнее зло дорогу нашло,

Путь тайный в дни настоящего.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. Северный огонь

Из всех удозских поселений, которые довелось повидать Цифаэлю, Хаугрвик казался самым приятным. Большинство деревень северного побережья империи продувались лютыми холодными ветрами, зарождавшимися в скованных вечными льдами землях, но высокий горный кряж к северу от Хаугрвика защищал жителей от дурной прибрежной погоды. Невысокие домики, примостившиеся вдоль полумесяца галечного берега, хранили очарование сельской природы, которое не встретишь в городах и селах Юга, за цепью Срединных гор.

Цифаэль вышел из дома, который выделил ему староста деревни по имени Макарвен, — одноэтажной мазанки на деревянных сваях с грубо обработанными стенами. Потягиваясь в лучах утреннего солнца, он тер себе виски и размышлял о том, что безыскусные красоты сельской местности хороши для тех, кому не приходится каждое утро просыпаться томимым жаждой и чудовищным похмельем.

Женщины и дети уже вовсю хлопотали на берегу, складывая сети и набивая бочки мясом и хлебом для рыбаков. На гальке ожидали отправления за уловом в Море когтей шесть баркасов. Женщинам помогали старики, ведь почти все мужчины деревни отправились на юг, к горе Фаушлаг, по призыву графа Пендрага.

Цифаэль прибыл в замок Вольфилы под названием Зальценхус месяц назад, и с тех пор вместе со своими суровыми соплеменниками ездил по северному побережью и оповещал удозские деревни о приказе явиться на военный сбор.

В основном его встречали приветливо, поскольку много лет назад армия императора Зигмара спасла удозов от норсов, а память у горцев долгая. Вернуть долг крови унберогенам и императору считалось у них делом чести, и ни один из многочисленных кланов не опозорил себя отказом.

Цифаэль набрал в этих краях три сотни воинов — более чем достаточно, потому что немыслимо оставлять деревни совсем без охраны. Северное побережье империи — место опасное, и хотя набеги норсов на эти дальние земли случались крайне редко, здесь по-прежнему опасались ужасных и могучих воинов из Норсии.

Именно поэтому на вершине невысокого холма на северной оконечности бухты стоял деревянный форт. Окруженная частоколом из заостренных бревен и широким, наполненным водой рвом, твердыня Макарвена была самой большой в здешних землях. Над стенами возвышалась смотровая башня, и хотя тягаться с могучими укреплениями Мидденхейма форт не мог, все же выглядел величаво.

Размеры крепости ясно указывали на то, что Макарвен — вождь весьма значимый и пользуется авторитетом среди как минимум шести других кланов. Он оказался радушным хозяином и просил Цифаэля остаться на несколько дней, чтобы оценить гостеприимство удозов, что главным образом означало череду бочонков крепких напитков и бесконечное поедание мяса и рыбы.

С моря налетел порывистый ветер, и Цифаэль поплотнее закутался в плащ. Мороз пробежал по коже. По каменистой тропке он направился к берегу, наслаждаясь дикими видами первозданной природы. Гору Фаушлаг он звал домом и с ее немалой высоты взирал на бескрайние просторы мира. Да, убегающие вдаль леса империи — прекрасный и дорогой сердцу пейзаж, но здесь… Здесь можно жить средь этого ландшафта.

Великолепным гобеленом простиралась перед ним земля удозов — строгая, суровая, но обладающая той притягательной красотой, которая навек останется в сердце Цифаэля. Бескрайняя сверкающая синяя гладь океана простиралась до самого горизонта, маня обещанием удивительных, неведомых земель. Так, по крайней мере, бывало прежде, но сегодня утром клочья тумана прилипли к воде, словно опустившиеся облака.

С берега Цифаэлю помахал Донагал, один из отряда Хоромных мечей графа Вольфилы. Если не считать клетчатую накидку, он был почти голым и обсыхал после утреннего купания. Грудь и плечи воина покрывали бледные шрамы. Рядом с ним стоял, упираясь в баркас, его длинный палаш с плетеной рукояткой. Донагал считался отличным воином, на которого равнялись остальные.

— Как вода, Донагал? — крикнул Цифаэль.

— Бодрит! Искупайся — сам узнаешь.

Цифаэль покачал головой и усмехнулся:

— Ну уж нет, друг мой. Мы, южане, не любим холод. Не хочу заболеть до возвращения в Мидденхейм.

— Боишься простуды? Друг, какой холод! Это все равно что искупаться в горячем источнике!

— Возможно, для тебя так и есть. У вас, удозов, лед вместо крови.

Донагал хотел было ответить, но так и не успел — раздался звон колокола. Цифаэль развернулся на звук и из-под ладони взглянул в направлении форта. Воин на верхушке сторожевой башни бил в набатный колокол и показывал на океан. Цифаэль не мог разобрать, что он кричит, но Донагал понял суть опасности по единому слову, отчасти предупреждению, отчасти проклятию:

— Норсы!

Цифаэль взглянул на воду. Из тумана, подобно призракам, показались три черных корабля. Заостренные корпуса заканчивались волчьими мордами, к берегу суда гнали согласные и мощные удары весел.

— Сохрани нас Ульрик… — прошептал Цифаэль, сожалея, что оставил меч дома. Корабли-волки скользили по воде, и на борту каждого было по меньшей мере тридцать воинов в черных латах и рогатых шлемах, мечи их и щиты грозно блестели на солнце.

— Беги! — крикнул Донагал. — Веди женщин и детей в форт!

— Я останусь с тобой!

— Не валяй дурака! Ты безоружен, к тому же это мой берег. Вперед!

У Цифаэля разрывалось сердце при мысли о том, что придется оставить Донагала, но он понимал: толку от него без меча будет мало.

— Благослови тебя Ульрик, друг мой, — сказал он напоследок. — Забери с собой как можно больше мерзавцев!

— Уж будь уверен, — усмехнулся Донагал.

Цифаэль со всех ног помчался в дом и мигом выскочил с мечом — прекрасным азоборнской работы клинком в форме листа. Застегивая на бегу портупею, он оглянулся на землю и похолодел от страха: три корабля-волка уже ткнулись в галечный берег, и воины-норсы начали высадку.

С боевым кличем удозов Донагал бросился на пришельцев и рассек первого оказавшегося на берегу воина. Ударом сверху сразил второго, третьему распорол живот, пронзив кольчугу. Но сразу было ясно, что смельчак обречен, и Цифаэль с ужасом увидел, как на гальку спрыгнул гигантский воин в черных, будто ночь, латах, с топором, чье красное лезвие словно пылало злым огнем.

Донагал бросился на этого великана, который с легкостью выбил меч из его рук и одним ударом рассек храбреца от макушки до паха. Отважный удоз свалился в окровавленную воду, его убийца обратил зловещий взгляд на деревню, и Цифаэль побежал со всех ног туда.

Он мчался мимо домов, в которых был частым гостем и которые, скорее всего, к исходу дня уже сгорят. За недолгое пребывание здесь он успел полюбить Хаугрвик, и мысль о гибели деревни от рук норсов приводила его в бешенство.

Женщины с детьми на руках по утоптанной дороге бежали к форту на холме. Следом за ними спешил Цифаэль, но, увидев что-то необычное, замедлил шаг.

Из окружавшего деревню леса вышли не меньше двухсот воинов в узорчатых красно-зеленых плащах. Головы их были гладко выбриты, лишь около ушей висели длинные тонкие косицы. Каждый из них носил кольчужную безрукавку и держал в руках небольшой деревянный щит и широкий меч.

Роппсмены!

При виде этих воинов женщины Хаугрвика с облегчением загомонили. Восточное племя роппсменов не давало клятвы верности империи, но по сравнению с норсами встреча с ними была не такой опасной.

Вел роппсменов мечник в ладно сидящих на нем серебряных доспехах, вооруженный двумя клинками удивительной красоты, и каждое его движение выдавало беспощадного убийцу. Когда воины заняли положение в центре деревни на ведущей к форту дороге, в душу Цифаэля закралось мрачное подозрение.

Он выкрикнул предостережение, только было уже слишком поздно.

Роппсмены с мечами накинулись на женщин, и сердце Цифаэля готово было разорваться от криков несчастных жертв. Выхватив меч из ножен, он бросился на ближайшего роппсмена и пронзил его. Даже будучи при смерти, тот попытался зарубить его, и Цифаэль отпрыгнул, спасаясь от смертельного удара умирающего.

Другой роппсмен тут же хотел поразить его мечом, но Цифаэль блокировал удар, развернулся на месте и рубанул противника под колени. Беспомощный воин повалился наземь с душераздирающим криком, и Цифаэль вырвал у него из рук щит. Его окружили. Ясно, что живым из этого боя ему не выйти.

— Ну же, ублюдки! — крикнул он. — Кто следующий?!

Меч поднял бритоголовый роппсмен со шрамом на лице, но человек в серебряных доспехах покачал головой и сказал:

— Нет. Этот мой.

Воин обошел вокруг Цифаэля, и тот почувствовал, как храбрость покидает его: в каждом движении противника чувствовалось грациозное проворство истинного мастера клинка. Однажды Цифаэлю посчастливилось наблюдать за остготскими мечниками, которые возвели технику владения мечом в ранг искусства. По сравнению с предводителем роппсменов они казались неуклюжими увальнями.

— Ты должен быть польщен, — произнес воин в серебристых доспехах. — Станешь первым.

— Первым?

— Первым слугой империи, которого я убью.

— Какое самомнение! — Цифаэль попытался собрать воедино остатки боевого духа. — Может, тебя убью я.

Тот рассмеялся в ответ и покачал головой.

— Нет. От страха твои потроха уже превратились в кисель. Ты знаешь, что для победы у тебя не хватит мастерства.

— Не одно лишь мастерство решает исход боя. Есть еще удача и случай. Ты можешь поскользнуться, а твой меч — сломаться. Или я сильно тебя удивлю.

— Нет. Этому не бывать.

Человек в серебряных доспехах снял шлем, и от дивной красоты этого воина у Цифаэля округлились глаза. Роскошные блестящие черные волосы были стянуты в длинный хвост, но внимание привлекало именно лицо, чувственное и очень симметричное. Тонкие черты незнакомца явно не имели никакого отношения к племенам норсов. Изящные скулы, полные губы и мягкая- линия подбородка говорили о южном происхождении. Цифаэль любил женщин и ценил мужчин лишь как соратников, но этот красавец был хорош, как никто.

— Кто ты такой? — прошептал он, опуская меч.

Молниеносный взмах клинка — и на грудь Цифаэлю хлынула кровь. Опустив глаза, он понял, что горло его рассечено, хотя он даже не почувствовал смертельного удара — таким острым оказалось убившее его оружие.

Жизнь покидала его, и Цифаэль рухнул на колени. Над ним стоял мастер меча, и умирающий благодарил смерть, что она пришла к нему от рук такого совершенного воина, а не урода-роппсмена.

— Я Азазель, — проговорил мечник. — Хотя прежде меня звали Герреон.

Цифаэль попытался ответить, но рот наполнился кровью, и он не мог произнести ни слова.

— Когда-то я звал эти земли домом, — сказал Азазель, присаживаясь на корточки и вытаскивая из ножен кинжал. — Но меня предал и изгнал человек, которого я считал братом по оружию. Зовут его Зигмар, и я пришел его убить.

Азазель схватил Цифаэля за ворот и почти вплотную поднес к его глазу сверкающее острие клинка. Жизнь покидала несчастного, и в последний миг он увидел, как лицо мечника исказилось злобой и то, что прежде казалось прекрасным, теперь выглядело омерзительным и пугающим.

— Я выколю тебе глаза и вырежу язык, — с очевидным удовольствием произнес убийца. — Ты будешь вечно бродить в пустоте слепым и немым. И муки твои будут ужасны.

Он вонзил кинжал, и Цифаэль погрузился в ничто.

Хаугрвик горел. Через час форт на холме был разрушен, старосту распяли на раскуроченных воротах. Еще живых жену и детей Макарвена швырнули на погребальный костер. Воинов и стариков насадили на колья, прежде служившие оградой форту. Женщин, слишком старых, чтобы рожать детей, отдали на поругание окровавленным воинам или же оставили для пыток Азазелю.

Молодых женщин избили плетьми, заковали в цепи и погрузили на корабли-волки в качестве военных трофеев. Детей принесли в жертву Кхарнату, темному богу крови, а их черепа на трофейных цепях привесили к знамени Кормака по прозвищу Кровавый Топор.

Кар Одацен созерцал охвативший деревню пожар и радовался победе. Он чувствовал, как обретают жизнь древние замыслы. Морщинистый сутулый шаман сидел на бревне, пока Кормак шествовал по пылавшей деревне, облаченный в кроваво-красные доспехи, которые до был в гробнице Варага Череполома. Топор — страшное оружие, в которое Кар Одацен заключил обитавшую в гробнице тварь, — теперь уже не горел красным огнем, был темным и безжизненным, ибо на время утолил жажду убийства.

Глаза шамана обладали способностью видеть больше, чем у обычных людей, и он с улыбкой глядел на окутывающую Кормака красную дымку зла. То было сильнодействующее средство в деле объединения племен норсов, и эту ярость Кар Одацен заботливо взращивал и укреплял с тех самых пор, как Зигмар Молотодержец убил отца Кормака и изгнал норсов за океан.

Издревле селившиеся на периферии южных земель норсы чтили древних богов, за что их ненавидели и боялись. Мягкотелые южане не ведали о могуществе богов Севера, а потому становились добычей норсов. Но потом ненавистный Зигмар объединил племена под своим знаменем и пошел войной на народ избранных.

Норсы ничего не могли поделать с таким могущественным врагом, им пришлось бежать в ледяные пустоши за морем. Там, средь безжизненных земель, они влачили жалкое существование и мечтали о дне, когда запоют боевую песню и поплывут на кораблях-волках на юг, неся смерть своим врагам.

Из всех норсов один только Кар Одацен был доволен новым домом, ибо в далеком прошлом уже путешествовал по этому заброшенному краю. Еще за сотни лет до рождения Кормака шаман рискнул отправиться в северные пределы мира, где сам воздух был пропитан силой, а земля дышала могуществом богов. В тело шамана влилась колоссальная энергия, боги благословили его долгой жизнью и силой изменить мир. Он мог подчинять своей воле стихии, подземные демоны покорялись ему, и во снах и видениях ему являлись образы многоликого будущего.

Вернувшись в мир людей, Кар Одацен на протяжении многих поколений жил среди норсов, выстраивая судьбу этого народа и приближая Конец Времен, когда Темные боги наконец завладеют этим миром. Кар Одацен держался старых путей и с помощью Кормака сплотил племена норсов, собрав переживших обрушившийся на них гнев Зигмара и наполнив их сердца ненавистью.

С появлением Азазеля его цель стала как никогда близка.

Кар Одацен смотрел на пылающий форт, когда из объятых пламенем развалин поселения показался мечник. Он остановился рядом с Кормаком, и они уже вдвоем пошли к шаману, который разглядывал приближавшихся к нему воинов.

Кормак Кровавый Топор стал величайшим из военачальников норсов и объединил под одним знаменем много отчаявшихся племен, обещая отмщение. В сердце его пылала ярость, которая сожжет империю дотла.

Серебряные доспехи Азазеля были залиты кровью. Этот человек получал наслаждение от мучений других, и в горящем форте было полно истерзанных тел его многочисленных жертв. За десять лет искусный мастер меча прошел большой путь с тех пор, как украденную им лодку прибило к побережью норсов. Тогда он бредил и был при смерти. Женщины племени выходили его, и когда он вновь обрел былые силы, Кар Одацен взял его с собой в северные пустоши. Там, в пределах богов, Азазель сражался с жуткими тварями, и кровь его наполнилась благословением. Там воин переродился. Как и у Кормака, у него тоже были свои причины ненавидеть империю.

Жажда мести Азазеля была мечом, нацеленным в сердце императора.

Нелегко было Кормаку принять южанина как равного, но за годы сражений Азазель показал себя искусным и безжалостным воином. Его жестокость и красота вызывали восхищение и страх, он добровольно отказался от слабых богов южных племен и стал поклоняться кровожадным божествам тьмы.

— Что ж, резня удалась на славу, — произнес Кар Одацен, когда к нему подошли два воина.

— На славу? — фыркнул Кормак, снимая шлем. — Да это так, ерунда.

Лицо военачальника норсов напоминало физиономию кулачного бойца: много раз сломанный нос стал плоским и шишковидным, глубоко посаженные злые глаза тяжелым взглядом глядели из-под нависших век. Волосы у него были цвета меди, кожа обветрилась за долгие годы жизни в тундре северных царств.

Покрывавшие лицо многочисленные шрамы свидетельствовали о горах черепов, принесенных Кормаком своему божественному покровителю. Проследив взглядом линию посаженных на кол удозов, он произнес:

— Среди них был лишь один воин, если не считать того, которого я убил на берегу. Их предводитель сразу же открыл ворота, когда мы начали убивать первых женщин. Такому не пристало быть вождем.

— Люди империи сентиментальны, — заметил Азазель. — Это их погубит.

— Верно, — согласился Кар Одацен. — Им чужд путь битв и крови, которым идут норсы. Мир и покой превратили их воинов в баб.

— Когда-то ты был одним из них. — Кормак никогда не упускал возможности напомнить Азазелю о его южном происхождении. — Интересно, в чем выражается твоя сентиментальность.

Кар Одацен ждал, что Азазель рассвирепеет, но тот просто пожал плечами.

— Убив сестру, я покончил с этой слабостью, — сказал мечник. — И больше я не один из них. Я норс.

— Так и есть, — согласился шаман. — Скажи мне, Кормак, хорошо ли сражались роппсмены?

— Неплохо, — ответил Кормак. — Они же знают, что станется с их женщинами, ежели они оплошают.

Кар Одарен ухмыльнулся. Когда вскрылись льды у побережья, Кормак и Азазель на кораблях-волках отправились через океан, напали на города и поселения роппсменов и взяли в плен женщин и вождей племен, требуя от воинов службы в течение года в обмен на безопасность заложников.

Только условий сделки шаман выполнять не собирался. Он чувствовал, как буравит его взглядом Азазель.

— Роппсмены должны понимать, что ты не вернешь пленных, — произнес мечник. — Ты сожжешь их на жертвенном костре во имя успеха грядущего похода.

Как всегда, обманчивая привлекательность Азазеля привела шамана в замешательство, и ему пришлось напомнить себе, что за удивительной красотой темного принца скрывается безжалостный воин.

— Ты, Азазель, видишь многое из сокрытого, — заметил Кар Одацен. — У тебя дар?

Тот в ответ покачал головой и, улыбаясь, сказал:

— Не нужно обладать колдовскими способностями, чтобы знать: ты их убьешь. Я бы сделал то же самое. Медленно бы всех убил.

Шаман улыбнулся. Воистину, не было больше человека по имени Герреон. Остался один Азазель, служитель Шорнаала.

— Неважно. Они не в силах этого изменить. Но время идет, нужно уходить. Дым привлечет удозских воинов из других деревень.

— Пускай, — прорычал Кормак. — Шаман, я устал резать баб да стариков.

— И все же ты получаешь удовольствие.

— Кхарнату все равно, чью кровь мы проливаем, — сплюнул Кормак. — Но нам что за радость убивать столь жалких тварей? Мой топор алчет достойных противников для сечи.

— Терпение, Кормак, пока что не время для войны. Это время ужаса.

— Ужаса? Ужасом черепа для Кхарната не добудешь и не отвоюешь земли, принадлежащие нам по праву!

Кар Одацен поднял руку, успокаивая разбушевавшегося воина.

— Ужас — могучий союзник, Корнак. Он быстрее любой армии летит по земле и лишает храбрости каждого, кого коснется. Твое имя известно на Юге, ибо звучит в каждом плаче, каждом паническом вопле. Ужас пред тем, что ты сотворил здесь сегодня, разнесется по свету подобно чуме, рассказы о твоих кровавых бесчинствах достигнут дальних уголков империи. Молва не станет скупиться на преувеличения, и ужас крадущимися в темноте крысами проберется в сердца воинов Зигмара и станет их терзать.

— Значит, пора выступать на юг? — воскликнул Кормак.

— Нет. Пока что нет. Прежде чем империю поглотит пламя, нужно кое-что сделать.

— Будь ты проклят, шаман, ты говоришь так каждый раз! Что теперь?

— Терпение, молодой Кормак, ты вынашивал ненависть целых десять лет. Какая разница, сменятся ли сезоны еще один раз?

— Говори, шаман, или я скормлю твою душу топору!

— Что ж, — сказал Кар Одацен, изображая покорность, хотя отлично знал, что не умрет от руки смертного вроде Кормака. — На юге обитает враг, который черпает силы из недр земли.

— Колдун вроде тебя?

— Нет, — прошипел шаман, — не вроде меня. Таких, как я, больше нет, но этот… Этот обладает истинной силой, и боги уже сказали слово смерти, которую не отвратить.

— Так убей нашего таинственного врага, и покончим с этим.

— Я так и сделаю, — пообещал Кар Одацен. — Для этого мне нужно углубиться в земли Юга, но пойду я не один. Меня должен сопровождать Азазель, ибо ему известен нрав южан. Он станет моим проводником и защитником.

— А потом мы поедем с мечом и огнем на юг? — допытывался Кормак.

— Потом мы пойдем с мечом и огнем на юг, — пообещал Кар Одацен.

Благодаря мощеным дорогам, ведущим от Рейкдорфа, путешествие на север, к замку графа Отвина на холмах Драконьего хребта, заняло у Зигмара и его воинов менее двух недель. Здесь они провели три ночи, наслаждаясь безыскусным щедрым гостеприимством графа тюрингов, а потом взяли курс на гору Фаушлаг.

Без особых приключений они продвигались от города к городу, и везде их встречали с распростертыми объятиями. Поселения были обнесены высокими частоколами, их защищали воины в кольчугах с хорошими железными мечами. Конечно, прибытие вооруженных до зубов трех сотен Белых волков всех только радовало.

Поселок Бекхафель находился на самой северной оконечности строившейся к Мидденхейму дороги. Зигмара порадовало усердие, с которым сотни людей трудились в лесу за деревней. Картографы и писцы обсуждали с лесниками наилучшее направление тракта, артели лесорубов валили деревья и вырубали подлесок, чтобы вооруженные конные воины могли защищать строителей дороги.

Дюжие рабочие бурами с железными наконечниками рыхлили почву, чтобы землекопы могли вырыть широкую траншею, которую затем заполнят песком и заровняют. Потом каменотесы зальют будущую дорогу известковым раствором и уложат плоские каменные плиты. Рабочие располагали множеством палаток и телег с песком, камнем и инструментами. Масштаб работ наполнял гордостью Зигмара, который вместе с Редваном ехал вдоль постоянно удлинявшейся дороги.

Люди радостно приветствовали их, Зигмар салютовал им Гхал-Маразом, чтобы все подданные могли видеть славное оружие, и не опускал его до тех пор, пока отряд не миновал последнего строителя и не въехал в лесную глушь. Мерный стук вгрызавшихся в древесину топоров вскоре поглотила густая чаща, и Зигмар содрогнулся: ему показалось, что деревья теснятся и придвигаются все ближе. По обе стороны от него было невозможно разглядеть ничего на расстоянии десяти — пятнадцати футов.

Там, во тьме, могло таиться что угодно, и ладонь Зигмара невольно опустилась на рукоять молота. Почти осязаемое волнение охватило всех воинов, едва они поняли, как оторваны здесь от мира. Их проводник, охотник по имени Томас, вел отряд все глубже в чащу, и Зигмар отчетливо сознавал, что движется в неизвестность.

Словно читая его мысли, Редван наклонился к нему и проговорил:

— Ты уверен, что этот человек знает, куда идет? Такое чувство, что уже много лет этим путем никто не ходил.

Зигмар мысленно согласился с юным Белым волком. Они пробирались через переплетения растений.

На твердой земле едва виднелась неприметная тропка, петлявшая средь деревьев.

Не оборачиваясь, Томас предложил:

— Можешь поискать другой путь, парень.

Их провожатый был высоким мускулистым тюрингом в куртке и штанах из кожи и замши под стать сероватым тонам леса. За спиной у него был приторочен топор с длинной рукоятью, а еще он носил с собой лук, судя по всему, талеутенский, что было довольно-таки необычным для подданного графа Отвина.

— Друг Томас, Редван не хотел тебя оскорбить, — сказал Зигмар. — Хотя тропа в самом деле выглядит заброшенной.

— Это не так. Просто нынче мало кто ею пользуется, только лесники да охотники. Те, в ком есть толк, следов не оставляют.

— А те, в ком толка нет? — язвительно поинтересовался Редван.

— Погибают. Лес ошибок не прощает.

— Ты часто здесь бываешь? — спросил Зигмар, а Редван за спиной у охотника корчил рожи, изображая притворный ужас.

— Часто, — кивнул Томас. — В конце каждого охотничьего сезона я вожу шкуры на север, к горе Фаушлаг. В основном я промышляю волка, оленя и лису, иногда медведя. Обмениваю шкуры на припасы, чтобы продержаться зиму.

— Непростая жизнь, — заметил Зигмар.

Охотник пожал плечами, словно не видел смысла это обсуждать.

— Не тяжелее, чем у других, полагаю. Я не люблю города. Мне нравится лесная тишь.

— Далеко ли до Мидденхейма? — спросил Редван.

— Неделя. Может, меньше, если погода продержится.

С этими словами охотник углубился в чащу, а Редван, предусмотрительно понизив голос, заметил:

— Блестящий собеседник, нечего сказать. Альвгейр по сравнению с ним — настоящее трепло.

— Этот человек много времени проводит в одиночестве, — сказал Зигмар. — С тем, кто может в одиночку завалить медведя, спорить не стоит.

Редван кивнул, бросив взгляд на Томаса и его видавший виды топор.

— Приму к сведению.

— И все же я рад, что мы идем тропами, которыми пользуются единицы. Такое чувство, будто мы первооткрыватели, и империя становится меньше. — Видя замешательство Редвана, Зигмар пояснил: — Я строю дороги, которые соединят прежде недоступные области. Купцы из Ютонсрика и из-за южных гор прокладывают новые торговые пути, и порой кажется, что неизведанного в мире становится все меньше.

— Это же, наверное, хорошо?

— Да, хорошо, — подтвердил Зигмар. — Головой я приветствую идею сделать землю удобной для народа, чтобы процветали торговля и путешествия, но сердце мое скорбит об утрате ее тайн и чудес. Скоро в мире не останется укромных уголков, и светоч цивилизации выведет нас в новую эпоху.

— Звучит впечатляюще, — сказал Редван, но Зигмар знал, что юный воин не видел связи между экспансией человека и тем, что земля становится меньше. Насколько миру нужно просвещение, настолько необходимо и обещание неизведанных царств, чтобы захватывать воображение.

Зигмару вспомнилось путешествие на юг, в Сигурдхейм, и то особое ощущение бескрайних просторов вдали от цивилизации, когда идешь по ним совсем один. Эти северные леса пробудили в Зигмаре тягу к странствиям, и он чувствовал себя первопроходцем, дерзнувшим отправиться к неизведанным горизонтам.

Долго ли это продлится, ведь дровосеки сводили леса по всей империи? Каждый день возникали новые города, деревни и пастбища, люди селились в прежде дикой глухомани. Казалось, что леса и земли империи безграничны, но Зигмар знал, что это не так. Что будет, если его народу станет тесно?

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. Проклятие мертвецов

Мидденхейм, город Белого волка. Зигмара никогда не переставал удивлять высокий скалистый пик, вздымавшийся прямо из леса. Высотой более тысячи футов, величественная гора Фаушлаг возвышалась над окрестностями.

В вечерних сумерках Мидденхейм обителью богов возвышался над миром смертных — неприступный бастион с сияющей вершиной. Дорога привела Зигмара к воротам крепости у подножия скалы, высеченным прямо в горной породе, и при виде Срединных гор он ощутил непонятное беспокойство. Суровые негостеприимные пики вздымались на северо-востоке, укрытые вечными снегами и обдуваемые студеными северными ветрами. Там жили в логовах жуткие монстры, и многочисленные экспедиции по изгнанию нечисти из призрачных долин и глубоких ущелий почти всегда заканчивались трагедией.

Одолевая подъем к городу, император увидел, что лес вокруг горы вырублен почти на милю во всех направлениях, а у ее подножия раскинулось столько палаток, словно там встал осадный лагерь. На деле это оказался палаточный городок, в котором поселились плотники, строители, каменщики и прочий мастеровой люд.

Хотя Зигмар счел весьма впечатляющими работы, развернутые по строительству участка дороги между Рейкдорфом и Мидденхеймом, они не шли ни в какое сравнение с масштабами тех, что развернулись вокруг горы Фаушлаг. В каменоломнях и плотницких мастерских трудились тысячи ремесленников, обеспечивающих всем необходимым стройку гигантского сооружения, которое уже вздымалось в лесу над широкой просекой.

Подобно постоянно набирающему высоту каменному мосту, нацеленному на вершину горы Фаушлаг, с южной стороны Мидденхейма начинался исполинский виадук. Он вознесся уже футов на сто. Верхний отсек сооружения кишел многочисленными рабочими, которые висели там на ремнях и веревках и так грохотали молотками, стамесками да пилами, будто сражались.

— Борода великого Ульрика! — прошептал Редван, когда окинул взором всю картину. — Как же все-таки они…

— Пендраг очень умен, к тому же ему помогают гномы, — показал на несколько приземистых и коренастых созданий в кольчугах и шлемах на самом верху виадука Зигмар. — Это первый из четырех виадуков, которые задумал Пендраг.

— Из четырех?!

— Если Мидденхейму суждено стать одним из величайших имперских городов, к нему нужно обеспечить простой доступ, — объяснил Зигмар. — Пока виадук строится, нам придется подниматься на вершину горы с помощью цепного лифта.

Редван прикрыл глаза от заходящего солнца ладонью и проследил движение одного из лифтов, который, раскачиваясь, курсировал от земли до деревянной постройки на вершине горы. Юный воин побледнел, и Зигмар улыбнулся:

— Но если тебе невтерпеж доказать свою храбрость, можешь залезть на гору, как это сделал я.

— Ты вскарабкался туда? — поразился Редван. — До самого верха?

— Точно, — ответил император, до сих пор удивляясь, что отважился на это. — И Альвгейр тоже. Но тогда мы были молоды и глупы. Я, по крайней мере.

— И ты убил Артура, когда залез на вершину?

Зигмар кивнул, вспоминая отчаянную схватку с королем тевтогенов и свое падение в Пламя Ульрика — вечный огонь в самом сердце вершины Фаушлага. В тот миг он ощутил краткое прикосновение силы настолько могущественной, что постичь ее не в силах ни один смертный разум. Коснувшись ее, он поведал ей о своем существовании. Хладный, беспощадный отголосок того мига никогда не покидал Зигмара.

— Жаль, что мне пришлось убить Артура, — сказал Зигмар. — Когда-то он был хорошим человеком, но, пожив так высоко в своей крепости, стал ужасно заносчивым и считал себя превыше других.

— Но только не тебя?

— Нет, не меня, — грустно отозвался Зигмар.

Проводник-тюринг расстался с ними вчера, когда город Мидденхейм стал виден на вершине горы. Неразговорчивый охотник взял причитавшееся ему вознаграждение и тут же исчез в чаще, даже не попрощавшись. Зигмару было жаль с ним расставаться: ему понравились свойственные этому человеку независимость и уверенность в своих силах.

По временной дороге, мощеной камнем, отряд проехал к воротам мимо мастерских резчиков и каменотесов, плотничьих палаток, лазаретов, походных кухонь и сотен прочих необходимых атрибутов столь колоссальной стройки. Средь многочисленных знамен рабочих гильдий Зигмар узнавал стяги цехов, трудившихся в свое время в Рейкдорфе.

За годы кампании на западе столица империи разрослась и похорошела. В самом центре была построена огромная библиотека, а также многочисленные храмы. Столь спешный отъезд из Рейкдорфа после благополучного похода против ютонов расстроил Зигмара, но он не мог не прийти на помощь старому другу.

Проезжая во главе отряда через огромный лагерь рабочих, Зигмар ощущал странное беспокойство, словно его коснулось полное отчаяния ледяное дыхание ветра. Он посмотрел на восточные горы и почувствовал, как за ним следит древний взгляд неисчислимого зла. На какой-то миг Зигмара охватило чувство глубочайшей беспомощности, словно само его существование теряло всякий смысл перед лицом неизбежной гибели.

Он постарался избавиться от гнетущего ощущения, но, глядя на мрачные лица обитателей лагеря, понял, что не один подвержен подобным чувствам. Тяжкой пеленой повис над всеми страх, женщины и мужчины двигались словно в оцепенении, с выражением безнадежной обреченности. Во время путешествия на север люди встречали отряд Зигмара с улыбками и радостно приветствовали новый день, но в окрестностях Мидденхейма все словно провожали садящееся солнце и не верили, что оно взойдет вновь.

— Что, во имя всего святого, тут творится? — воскликнул Редван, который ехал рядом с Зигмаром. — У всех такой вид, словно у каждого матушка вдруг упала замертво!

— Понятия не имею, — отвечал Зигмар, глядя, как опускается подъемный мост у ворот. — Когда мы доберемся до вершины, Пендраг нам все объяснит.

Редван задрал голову вверх, посмотрел на цепные лифты, с грохотом и лязгом перемещавшиеся вдоль отвесной скалы, и нервно сглотнул. Перспектива подъема в одном из этих хитроумных приспособлений его совсем не радовала.

— А мы не можем подождать, пока достроят виадук? — спросил Белый волк.

Крытую навесную платформу поддерживали мощные кронштейны. Там Пендраг и Мирза уже ждали Зигмара. С последней их встречи прошло пять лет, и за это время брат по оружию так изменился, что Зигмару пришлось скрывать удивление. Пендраг заметно расширился в талии, а тяготы жизни, обычно отражавшиеся лишь в его глазах, теперь стали заметны больше, и виной тому был сочившийся с гор ужас. Рыжая шевелюра поредела, а радость при виде Зигмара походила на первые лучи солнца после долгой темной зимы.

Пендраг стиснул Зигмара в железных объятиях, и оба рассмеялись. Зигмар никак не мог отпустить плеч названного брата, радуясь долгожданной встрече.

— Зигмар, как же здорово вновь свидеться с тобой! — воскликнул Пендраг, когда друг наконец выпустил его из объятий.

— Как я рад тебя видеть, Пендраг! — вторил ему Зигмар. — Вольфгарт шлет тебе горячий привет.

— Разве этот плут не приехал с тобой? — Пендраг был явно разочарован.

— Он рвался ехать, но я убедил его побыть с семьей, — объяснил Зигмар. — Ульрике почти четыре года. Медба бы его оскопила, попытайся он меня сопровождать.

— Да, она буйная особа, верно, — кивнул Пендраг.

Зигмар повернулся к Мирзе и крепко сжал его запястье, как водится между воинами. Если Пендраг изменился, то Мирза оказался неподвластен течению времени, как и его скалистая обитель. Отполированные доспехи блестели и сияли чистотой, рукопожатие было, как всегда, крепким, а взгляд — колкий, словно лед.

— Добро пожаловать в Мидденхейм, мой господин, — приветствовал Зигмара Вечный воитель.

Мирза радовался встрече, но, в отличие от Пендрага, который встречал его как старого друга, Вечный воитель принимал императора. Зигмару вспомнились слова ведьмы, которая попросила его не допустить преждевременной смерти Вечного воителя. Тогда ее слова показались нелепицей, да и сейчас оставались непонятны. Как человек может обещать такое?

— Я рад приехать сюда, — сказал Зигмар, когда Белые волки выстроились за его спиной. Десять воинов вместе с императором поднялись в цепном лифте и на протяжении всего пути наверх беспокойно поглядывали на поскрипывающий деревянный пол, ведь под их ногами свистел ветер, а земная твердь осталась в сотнях футов внизу. — Слишком долго пришлось откладывать поездку на север, но были неотложные дела на западе.

— Да, я слышал, — улыбнулся Пендраг. — Два года… Крепким орешком оказался Ютонсрик.

— Крепким, — согласился Зигмар. — Надо было мне привлечь к делу твоих гномов, чтобы скорей его расколоть.

Пендраг повел Зигмара и его телохранителей в Мидденхейм, а лифт отправился за остальными Белыми волками.

Несмотря на внешнее спокойствие, Зигмар был несказанно рад почувствовать твердый камень под ногами. И вновь дух захватывало при виде неповторимых пейзажей северного города. Казалось, что тесно сгрудившиеся дома вырастают прямо из скалы — строгие, невысокие, практически без украшений. Сказывалось ограниченное пространство вершины горы. Лишь немногие постройки были выше двух этажей, ибо над Фаушлагом гуляли безжалостные ветры, которые быстро сдували крыши с осмелившихся бросать им вызов домов. Многие сооружения несли печать мастерства гномов, но они тоже льнули поближе к скале.

Народ Севера отличался строгим и прагматичным нравом, и в домах нашел отражение их суровый темперамент. Темноволосые и широкоплечие, горожане были крепкими и несгибаемыми, как сам Мидденхейм. И хотя здесь Зигмар чувствовал то же неестественное напряжение, которое владело лагерем у подножия горы Фаушлаг, на вершине ему решительно сопротивлялись.

На узких улицах было многолюдно — такого скопления народа в последний свой визит в город Зигмар не помнил. Воинам Мирзы приходилось прокладывать путь окриками и взмахами вложенных в ножны мечей.

— Сколько народу! — подивился Редван.

— Да, город почти полон, — сдержанно заметил Пендраг.

Зигмар уловил в словах Пендрага более глубокий смысл, чем казалось с первого взгляда, но оставил вопросы до более подходящего момента. А сейчас они пытались пробраться сквозь толпы.

— Сомневаюсь, что смог бы выделить тебе кого-нибудь из горного народа, — сказал Пендраг, отвечая на предыдущий вопрос Зигмара. — Без них мы бы не возвели виадук на такую высоту за столь короткий срок. Как бы то ни было, ты в конце концов взял Ютонсрик, хотя я, право слово, до сих пор удивляюсь, что Марий поклялся тебе клятвой меча. Я думал, что он скорее погибнет, чем пойдет на это.

Зигмар покачал головой и сказал:

— Марий не глуп. Когда ценой за его собственную жизнь и благополучие города стала клятва меча, он с радостью ею расплатился.

— Беспринципный малый, — буркнул Пендраг, сворачивая на улицу пошире, которая вела туда, где Зигмар бился с Артуром. Вокруг окольцовывающих Пламя Ульрика менгиров строилось высокое белокаменное здание, и Зигмара до самых костей пробрал холод, стоило ему только завидеть отблеск мерцающего огня, похожего на хоровод пляшущих льдинок. Отогнав воспоминания о погружении в страшно холодное пламя, он сказал:

— Твоя правда, но с запада в казну империи льется великое богатство. Без него у нас не будет золота, чтобы заплатить за виадуки Мидденхейма. Двадцатая часть годового дохода Ютонсрика распределена между воинами, которые храбро сражались и взяли город.

— Могу поклясться, что Марию это сильно не понравилось, — рассмеялся Пендраг, минуя стройку и выводя гостей на пустынную улицу, которая была еще уже тех, по которым они только что проходили.

— Так и было, но даже после уплаты дани сокровищницы города ломятся от богатств, которые приносит торговля. Если бы Марий знал, какую выгоду получит, обменявшись со мной клятвой меча, он бы давно заключил союз.

— И ты полагаешь, что он сдержит свои обещания? Он ведь уже предавал нас раньше.

Зигмар улыбнулся и обнял друга за плечи:

— Чтобы не мучиться сомнениями, я оставил в Ютонсрике тысячу воинов.

— Унберогенов?

— Смешанное войско, состоящее из воинов разных племен. Каждый граф прислал из своих земель по свежему отряду.

— В надежде поживиться на готовеньком, само собой.

— Само собой, — согласился Зигмар. — Но мне не хотелось, чтобы в городе стояли гарнизоном воины, которые проливали там кровь во время долгой осады и тяжелого штурма, потерявшие там друзей. Пришло время отправить армию по домам.

Пендраг кивнул и сказал:

— Два года — это долгий срок для разлуки с семьей.

— Верно. — Зигмар услышал в голосе Пендрага горячее желание вернуться на родину. — Но пора перестать предаваться воспоминаниям, друг мой. Скажи, зачем ты позвал меня?

— Мы как раз уже пришли. — Пендраг показал на простое сооружение из полированного гранита в конце улицы. Тяжелую деревянную дверь охраняли два храмовника Ульрика, малочисленные окна наглухо закрывали ставни. Над входом был изображен белый волк с красными глазами — единственное цветное пятно на здании, слишком угрюмом даже на фоне строгих построек города.

— Святилище Ульрика? — спросил Зигмар.

— Это здание принадлежит служителям Ульрика, — отвечал Пендраг, смущенно переглянувшись с Мирзой. — Но здесь не святилище расположено, а тюрьма.

— И кто же находится в тюрьме?

— Нечто бесконечно злое. И мертвое.

Внутри царил полумрак, помещение освещалось лишь сальными свечами, установленными в нишах, похожих на скалящиеся волчьи морды. У Зигмара волосы на руках и шее встали дыбом, дыхание вырывалось облачками пара. Голые стены из тесаного камня, абсолютно лишенные религиозных украшений или резьбы, были пропитаны гнетущим чувством отчаяния, словно таили все горести города.

Их ожидали четыре жреца в плащах из волчьих шкур, каждый из них держал по свече, источавшей приторный тошнотворный запах. Пендраг закрыл за Зигмаром дверь, оставив за порогом тусклый свет вечерних сумерек, и на императора навалилась тяжкая тревога, пробиравшая до самых глубин души.

Что-то здесь было абсолютно не так, и это нечто оскверняло саму суть человеческого существования. Здесь стояло зловоние забвения и разложения, будто вся разрушительная сила времени вмиг проявилась в одной точке пространства. Больше того, каждое мгновение пребывания тут несло в себе почти осязаемый страх.

— Что тут у вас такое? — прошептал Зигмар, ощущая всю тяжесть своих тридцати шести лет. Заболели старые, давно зажившие раны, заныли натруженные мускулы, плечи застонали под грузом вечно растущей ответственности.

— Я тебе покажу, — отвечал Пендраг, следуя за жрецами, которые развернулись и пошли по темному коридору. На полу влага собиралась в лужи, висевшие на потолке капли замерзали сосульками.

Храмовники вели их все дальше. Мирза поравнялся с Зигмаром и начал рассказ:

— Пока ты воевал с ютонами, норсы совершали набеги на побережье. Они сожгли десятки поселений. Зверски убивали целые деревни: мужчин, женщин, детей. Даже скот резали и бросали гнить туши.

— Ты видел это своими глазами? — уточнил Зигмар, зная, как часто искажается правда, передаваясь из уст в уста до тех пор, пока не потеряет всякое сходство с реальностью.

— Да, — кивнул Мирза. — Видел.

Зигмар не сомневался в том, что он говорит правду.

— В Мидденхейме много беженцев из тех мест, чьи деревни не подверглись нападению, — продолжал Пендраг. — В северных районах почти никого не осталось.

— Не осталось? — переспросил Зигмар. — Норсы и раньше регулярно наведывались на побережье. Что же заставило людей покинуть дома? Вы что-то недоговариваете.

— Это то, из-за чего я вызвал тебя, друг мой, — сказал Пендраг. — На подходе к Мидденхейму ты, должно быть, почувствовал исходящий из гор безотчетный страх?

— Да, — подтвердил Зигмар, заходя в гулкое помещение, уставленное высокими столами из темного дерева. — Черный ужас, рвущий сердце когтями отчаяния.

Писцов тут не было, хотя открытые книги и чернильницы с разноцветными чернилами ждали своего часа. Здесь пахло медью, уксусом и чернильными орешками, и сразу становилось ясно, что никто не сидел здесь за работой уже много-много лет.

— Что порождает этот ужас? — спросил Редван. — Происки врага, с которым нужно сразиться?

— Возможно, — отвечал Мирза. Они вышли из помещения для писцов и вскоре приблизились к толстенной деревянной двери с железными засовами вверху и внизу. — За этой дверью находится тот, кто знает о том, что нас тревожит.

По бокам двери стояли еще два жреца, и у каждого в руках было по приспособлению для ловли: длинный шест с ошейником на конце. Острые шипы, расположенные по внутреннему краю, мигом разорвали бы горло узнику, вздумай тот сопротивляться.

— Мертвяк, о котором ты говорил? — спросил Зигмар, и Редван сделал отвращающий зло знак рогов.

— Именно, — отвечал Пендраг. Отодвинул засовы и открыл дверь. Взгляду открылась винтовая лестница, уходящая под гору. Пендраг пошел вниз, и Зигмар стал спускаться следом. С каждой ступенью становилось все холоднее и холоднее. Стены тут были покрыты инеем, каждый вдох ледяным копьем вонзался в легкие.

— Два месяца назад ко мне пришли жрецы Морра, — рассказывал Пендраг, шагая вниз по ступеням, уводящим их все ниже и ниже. — Они поведали о снах, которые видят избранные и самые даровитые среди них, — видениях о давно почившем зле, что просыпается в Срединных горах. Верховный жрец сообщил, что сам Морр явился ему и предупредил, что пробудился древний ужас, который жаждет завладеть землями людей.

— Сказал ли верховный жрец, что это за ужас?

— Нет, — покачал головой Пендраг. — Он сказал только, что ужас тот налетит подобно чуме, неся человеческой расе горе и смерть. Не прошло и недели, как до нас дошли слухи о том, что творится у подножия гор.

— Слухи? О чем же? — воскликнул Редван.

— О ходячих мертвецах. За одну ночь уничтожались целые поселения, пропадали все живые, а могилы пустели. Вскоре это несчастье выплеснулось за пределы гор, и все больше и больше людей стекалось в Мидденхейм, ведь мрак напасти постепенно продвигается вперед.

— Думаешь, некромант? — спросил Зигмар. На узкой лестнице стало чуть светлее.

— Или кое-что похуже, — отозвался Мирза. — Я посылал в горы воинов — рыцарей Морра и храмовников Ульрика. Никто не вернулся.

— До сих пор, — уточнил Пендраг. Тут лестница вывела их в вырубленную прямо в скале просторную палату, которую освещал светильник, свешивавшийся на длинной цепи с потолка, и многочисленные факелы в железных подсвечниках. Начинавшийся в дальнем конце стены грубо высеченный туннель вел в темноту.

По обе стороны от него жрецы со свечами в руках негромко молились своим богам, а те, кто был вооружен шипованными ошейниками на шестах, стояли наготове прямо перед входом.

Вглядевшись во мрак туннеля, Зигмар почувствовал себя так, будто из него высасывают жизнь до последнего вздоха, а холодные липкие руки стиснули сердце словно тисками. Несмотря на то что ему много раз доводилось смотреть в глаза смерти, сейчас при виде темного туннеля его сковал необъяснимый ужас.

Зигмар крепко стиснул молот, и теплая, внушающая уверенность рукоять древнего Гхал-Мараза успокоила его и уняла страх. Руны на рукояти и бойке светились мягким теплым светом, и сковавший императора парализующий ужас начал ослабевать.

— Что там, в туннеле? — спросил Зигмар, стараясь, чтобы голос не дрожал.

— Лучше увидеть своими глазами, — сказал Пендраг и взял факел.

В темный туннель первыми вошли жрецы Ульрика. Пендраг, Мирза, Зигмар и Редван — следом. Тьма пожирала свет факелов, давила плотным покрывалом. Ровно сиял только свет Гхал-Мараза, и никогда прежде император не радовался так подарку короля Кургана.

Зигмар был воином и знал, что такое страх, ибо противостоял многим ужасным врагам, но на сей раз боялся не поражения, а чего-то другого. Здешнее зло проторяло путь к сердцу ужасом пред гниющей плотью, разлагающимися органами и вечной кабалой и проклятьем души.

Туннель начал расширяться, пламени факелов едва хватало, чтобы осветить стены. Зигмар обратил внимание на то, что они были неразборчиво испещрены какими-то письменами, словно кто-то перенес на голые скалы изрядные отрывки текста. Подойдя поближе, он понял, что это защитные и оградительные заклинания вперемежку с обращенными к богу мертвых молитвами. Сами стены темницы были заговорены, чтобы удерживать неведомого узника подальше от внешнего мира.

Казалось, туннелю не будет конца, хотя он мог быть около сотни ярдов. Зигмар оглянулся через плечо и увидел, как сжимается, будто отодвигаясь к невозможной дали, слабо светящееся пятно света там, где осталась палата, в которую они вошли, спустившись с лестницы. Судорожно сглотнув, он сосредоточился на мерцающих белых доспехах Мирзы.

Наконец туннель вывел их на достаточно широкий уступ в гулкой пещере. Дальше полнейшей тьмой зияла глубокая пропасть, порывы холодного ветра снизу покачивали поднятый подъемный мост. Зажгли новые факелы; пахли они столь же тошнотворно, как свечи жрецов, и Зигмар наконец признал запах падучника — травы, которую выращивают служители Морра, чтобы отвращать ходячих мертвецов.

По ту сторону пропасти кандалами из серебра и каленого железа был прикован к скалам сам узник. Белые одежды его потемнели от крови, доспехи проржавели. Он яростно бился, силясь вырваться, шипел и со звериной яростью сыпал проклятьями. Кожа человека была серой, с покрытой пятнами головы свисали редкие пряди белых волос.

Зигмар невольно ахнул, увидев на груди мужчины волчий символ Ульрика, но когда узник поднял голову, глазам императора предстал подлинный ужас его положения. Рыцарь более не был человеком, то оказалось существо, траченное тленом и разложением. Плоти, изъеденной червями и живущими в земле тварями, питающимися мертвечиной, на нем осталось совсем мало, дыхание источало могильное зловоние. Из лопнувшего живота свисали блестящие внутренности, из разрублен ной топором грудины торчали обломки ребер. Пустые глазницы светились тусклым зловещим огнем, и в том мерцании Зигмар читал обещание смерти.

— Спаси нас Ульрик, — прошептал Зигмар, непроизвольно пятясь от чудовища. — Что это?

— Это Лукас Хаук, вернее, он раньше был Лукасом Хауком, храмовником Ульрика, — отвечал Мирза. — Он возглавлял экспедицию, которую мы снарядили и отправили в горы для борьбы со злом. Весной он с отрядом ушел из Мидденхейма, а через два месяца вернулся один и едва живой. Я хорошо знал его, господин, Хаук был на целых пять лет младше меня, но когда он появился у восточных ворот, то казался старше всех стариков, которых мне довелось повидать. Жрицы Шалльи лечили его самыми сильнодействующими средствами, но каждый день он старился на год.

Рассказ Мирзы потряс Зигмара до глубины души, во рту у него пересохло, и внутренности сжались в комок.

— В конце концов он вроде как умер, — продолжал повествование Пендраг, — но когда жрецы Морра пришли за телом, Хаук вдруг поднялся со смертного одра и накинулся на них. Он голыми руками убил троих священнослужителей и еще одиннадцать жриц, пока его удалось смирить заговоренными цепями. Потом его притащили сюда.

Зигмар отцепил Гхал-Мараз с пояса, и Лукас Хаук, вернее, то, во что он превратился, со скрипом повернул в его сторону голову. Пустые глазницы сверкнули нечестивым огнем, и он смачно сплюнул черной слизью.

— Игрушка горных карликов не спасет тебя, человечишка. Это всего лишь тлеющий огонек по сравнению с могуществом короны! Знай ты мощь моего господина, ты бы покончил с жалким, бессмысленным существованием, которое ты зовешь жизнью, и посвятил бы себя Морату!

От звуков мерзкого голоса у Зигмара поползли мурашки по коже. Жуткий скрежет и бульканье наводили на мысль о пожранных разложением легких.

Император выставил молот перед собой, и, вопреки собственным же словам, тварь отпрянула от чистого света, лившегося от бойка молота.

— Кто такой Морат? — потребовал ответа Зигмар. — Говори, или я тебя уничтожу!

Хаук плюнул и загремел кандалами, когда его коснулось сияние Гхал-Мараза, но в глазницах у него по-прежнему пылал злой огонь.

— Он твой новый господин, все живое отныне — игрушки в его руках!

— Ни одного человека я не назову господином, — взревел Зигмар и пошел к краю пропасти, чувствуя, как с каждым шагом по направлению к противоестественному существу в нем растет храбрость. — Ты расскажешь мне о Морате, его планах, его мощи. Когда сделаешь это, я освобожу твою душу, чтобы она нашла путь в Чертоги Ульрика.

Сияние молота становилось все ярче, и Хаук корчился от боли. Под действием древних сил Гхал-Мараза серебряные цепи накалились и нестерпимо жгли мертвяка. В ярости он скрежетал зубами, но приводившие в движение труп отважного рыцаря силы не могли противиться этой древней магии. В потугах не выдать секрет спина его выгибалась так, что кости хрустели и ломались, рвались прогнившие мускулы.

В конце концов тело Хаука обмякло и повисло на цепях, и ему пришлось выдать тайну.

— Морат — владыка Медной башни, что господствует над Ледниковым озером, и вам на роду написано там погибнуть! — Сила молота Зигмара вытягивала слова из мертвой глотки, и каждое из них с шипением вырывалось сквозь гнилые пеньки зубов и звучало проклятьем. — Он один избежал участи Моркейна и принес в этот мир корону своего повелителя во времена, теперь уже забытые живыми.

Зигмар не понимал многое из того, что слышал. Он не знал, кто или что такое Моркейн, то ли это название места, то ли чье-то имя, но упоминание о короне пробудило в нем интерес. Противясь Зигмару, Хаук заявил, что заключенная в короне сила могущественней той, что в Гхал-Маразе.

Лукас Хаук снова забился в отчаянной попытке освободиться: серебряные цепи пылали жаром кузни. Там, где железные болты были вкручены в горную породу, посыпалась пыль, конечности мертвяка корчились с неестественной силой.

— Ты сдохнешь! — вопил Хаук. — На твоих костях не останется мяса, а ты все еще будешь служить моему господину — до тех пор, пока вечная ночь не накроет тьмой эту землю!

Последним невероятным усилием мертвая тварь вырвала цепи из камня и перемахнула через пропасть, намереваясь разорвать когтями Зигмару горло. Глазницы пылали жаждой убийства, но Зигмар был к этому готов. Одним быстрым взмахом Гхал-Мараза он снес череп Хаука с плеч. Заключенная в молоте гномья сила вышибла из павшего рыцаря злой дух, и гулким эхом отразился от стен пещеры сдавленный крик, а тело полетело в пропасть, разваливаясь на лету. В считанные секунды оно превратилось в облачко могильной пыли, но и его быстро поглотил мрак. Зигмар услышал тихий вздох облегчения и понял, что душа Лукаса Хаука освободилась.

— О боги небес и земли! — воскликнул Редван. — Что… Он умер?

— Теперь — да, — ответил Зигмар и отошел от края пропасти. — Но он был только посланец. Этот Морат хочет, чтобы мы его услышали.

— Зачем?

— Чтобы заманить нас в свое логово.

Редван вытер лоб и рискнул заглянуть в пропасть, потом спросил:

— И мы туда отправимся?

— Отправимся, — подтвердил Пендраг, взглянув в глаза Зигмара. — Нам брошен вызов, и мы обязаны ответить.

Зигмар обратился к Мирзе:

— Собери самых храбрых воинов и подними на самой высокой башне знамя Дракона.

— Будет сделано, мой повелитель.

— Мы разыщем эту Медную башню и разрушим ее до основания, — пообещал Зигмар.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. Горы, где живет страх

На следующий день в поход на юг выступили шесть сотен вооруженных до зубов отважных воинов. Под знаменем Дракона собирались только самые храбрые, ибо выступить в поход по этим стягом означает, что пощады врагу не будет, и никто не надеется вернуться домой. С древнейших времен у унберогенов повелось считать его знаменем смерти, в последний раз его поднимали при Дрегоре Рыжая Грива.

С покрытых снегами горных вершин дули холодные ветра, и в каждом студеном порыве Зигмару чудился смех черного некроманта. Император во главе колонны воинов выехал через восточные ворота крепости и держал путь по дороге, огибавшей высящиеся горы. Двигались пешком, потому что ни один конь не сможет пробраться опасными горными тропами.

Редван шел вместе с Белыми волками, кутаясь в толстый медвежий плащ, и крепко прижимал к себе древко знамени Зигмара. Лицо молодого человека было бледно, он стал таким молчаливым, каким Зигмар его еще не помнил. Мирза и Пендраг шли с гвардейцами графа — настоящими великанами в блестящих доспехах, которые несли на плечах огромные мечи. Эти гордые северные воители ростом были выше Белых волков, и Зигмар уже подмечал, что между дюжими храбрецами намечается легкое соперничество, которое основывалось на обретенной в боях уверенности и сознании смертности. Зигмар знал, что оно поможет бойцам обуздать страх, то и дело проскальзывающий меж натянутыми шутками. Пендраг нес знамя Дракона, и в его серебряном протезе отражался бледный, безжизненный солнечный свет, который никак не мог поднять дух войска. Пока отряд проходил мимо лагерей у подножия горы Фаушлаг, вслед им неслись приветственные крики, впрочем, довольно вялые и лишенные энтузиазма, с которым провожали армию, направлявшуюся в Ютонсрик.

Никто не ждал, что эти шестьсот воинов вернутся назад.

Под небом цвета кости они начали подниматься в горы. Дорога шла вверх, с каждой милей погода портилась, простиравшиеся у Мидденхейма пологие холмы и широкие долины быстро сменились скалами и ущельями.

Дождь лил не переставая. Там, где сгустились черные тучи, небеса пронзали багряные молнии, буря будто выла и кричала в нечеловеческой ярости, и именно туда вел Молотодержец свою армию. С каждым днем воины перешептывались все более тревожно, и Зигмар никак не мог отделаться от чувства, что ведет людей на верную смерть.

По ночам выли волки, но то были не желанные посланники Ульрика. Здесь водились черные горные звери, которые в давние времена отвернулись от бога зимы и теперь скитались дикими. Их вой действовал удручающе, и с наступлением ночи воины крепче сжимали талисманы в виде волчьих хвостов и защитные амулеты.

Утром третьего дня пути Зигмар увидел на перекрестке средь последней долины предгорий похоронную процессию, которая напомнила ему о груженых мертвецами телегах, которые вывозили из Марбурга.

На краю выкопанной могилы, отмеченной простенькой оградой, стоял горбун, жрец Морра. Перед ямой преклонили колени мужчина в традиционном местном одеянии и стайка рыдающих детишек. Зигмар приказал опустить знамена. Рядом с могилой лежало тело женщины, завернутое в белый саван так, что только голова оставалась открыта. Мужчина нежно погладил ее светлые волосы, рассыпавшиеся по черной земле холма.

Жрец кивнул на то, что Зигмар вначале принял за черенок лопаты. На самом деле это оказался топор с широким лезвием. Мужчина взял его, жрец что-то сказал, и дети перевернули мать на живот. Взмах топора, и голова женщины откатилась сторону. Заливаясь слезами, вдовец уронил топор, а потом помог жрецу опустить обезглавленное тело в могилу спиной вверх.

Мужчина взял голову жены, положил в холщовую суму, и под монотонные молитвы Морру дети начали бросать пригоршни земли в могилу. Зигмар поднял руку, приветствуя жреца, который поклонился и стал помогать скорбящим засыпать яму.

Армия уже миновала границу вечных снегов и продолжала путь к высоким вершинам, следуя через ледяные долины и туманные ущелья. Зигмар выбирал путь, ориентируясь на внутреннее чутье. Он не мог до конца понять, что его ведет, ибо этот район Севера на картах был обозначен весьма приблизительно, потому что слишком мало кто ходил здешними тропами и выжил, чтобы рассказать об этом.

Казалось, что самый холодный ветер на свете дует из сердца гор, и Зигмар просто шел вперед, словно исследователь, который идет против течения реки, чтобы выйти к ее истоку. На каждом распутье он без колебаний выбирал направление и вел отряд все дальше и дальше в неизвестность. Разведчики докладывали о зеленокожих и прочих опасных монстрах, следующих за ними по пятам, но враги не решались нападать на такой большой отряд.

Когда над разбитым в скалистом ущелье лагерем незваной гостьей сгустилась тьма, Редван сказал:

— Я долго думал.

— До добра это не доведет, — натянуто улыбнулся Пендраг.

Зигмар усмехнулся и подбросил в костер хвороста. Когда сухой валежник разгорелся, Мирза протянул к огню руки.

— О чем же? — спросил Зигмар.

— О похоронах, которые мы видели. То есть я хочу понять, зачем им понадобился топор. Он что, жену ненавидел?

— Напротив, — покачал головой Мирза. — Любил безгранично.

— Так вот что на Севере любовью зовется: отрубить умершей жене голову. Здорово.

— Он сделал это, чтобы быть уверенным: она не восстанет из мертвых, — объяснил Пендраг. — Вдовец унесет голову прочь от тела и сожжет подальше от могилы. В случае, если телом завладел злой дух, он целую вечность станет искать то, чего нет.

— У них что, нет садов Морра поближе? Наверное, до ближайшей деревни не одна миля пути. Они шли до того перекрестка много часов.

— Полагаю, они ее там похоронили именно потому, что это далеко от дома, — отозвался Зигмар. — Положили лицом вниз на перекрестке для того, чтобы она не знала, какой путь выбрать, чтобы сеять хаос среди живущих. Если в ней поселился злой дух и если он проснется, то будет прорывать себе путь вниз и никогда не вернется в верхний мир.

Редван покачал головой и укутался в плащ.

— Не понимаю, почему нельзя просто умереть и отправиться в Чертоги Ульрика? Неправильно учинять такое с умершей.

— Уж лучше так, чем вернуться живым мертвецом, — заметил Зигмар. — Лучше так, чем потом убивать ходячего мертвяка с лицом любимой. Если тот некромант так могуществен, как говорил Хаук, то мы вполне можем встретиться в бою со своими братьями по оружию. Те воины, которых Мирза посылал сюда, в горы, вполне могут нас поджидать.

— А ведь верно, — буркнул Редван. — Мужчина должен погибнуть с мечом в руках. Тогда девы-воительницы отнесут его в Чертоги Ульрика. Я не хочу помереть в этих горах и вернуться ходячим трупом. Слышите? Пообещайте, что не допустите такого.

Пендраг потрепал Редвана по плечу и сказал:

— Если до этого дойдет, я собственноручно отрежу тебе голову, а тело сожгу.

— Ты сделаешь это для меня?

— Только попроси, — пообещал Пендраг. — Иначе что за прок в братстве по оружию?

Зигмар спрятал улыбку, лениво рисуя узоры в пыли. Хорошо сидеть вот так вот у костра. Но он никак не мог избавиться от чувства, что шутки таят в себе страхи куда более глубокие, чем его друзья желали признавать.

— Но сделать такое со своей женщиной! Или заставить так поступить с собой! — недоумевал Редван. — Сомневаюсь, что я бы так смог.

Пендраг даже фыркнул и спросил:

— А ты разве любил женщину? Мне казалось, что стоило тебе переспать с одной, как ты тут же бросался за следующей.

— Что было, то было, виновен, — не стал отпираться Редван. — Но то были мои юные, безрассудные дни.

— Значит, теперь ты повзрослел? Стал более зрелым и солидным? — уточнил Мирза.

— Не совсем так, но вы же понимаете, о чем я. Если у меня когда-либо будет женщина, с которой я захочу соединить руки у Клятвенного камня, то в этом случае я не уверен, что смогу так с ней поступить.

— Ежели ты когда-нибудь захочешь соединить руки с женщиной, мы поймем, что настал конец света, — заметил Пендраг.

— Я серьезно! — взвился Редван.

Зигмар видел, что скрытый глубинный страх, терзавший каждого в его отряде, особенно сильно мучит молодого Белого волка. Хотя Редван обладал изрядным боевым опытом, ему было только двадцать пять; достаточно много, чтобы считаться ветераном, и все же не так много, чтобы безоговорочно верить в бессмертие юности.

В теплых землях родного Юга так просто выкинуть из головы мысли о неизбежности смерти, но здесь, в горах, каждый порыв ледяного ветра обещал смерть, и тяжкие мысли не замечать не получалось.

Как и Зигмар, Редван очень часто рисковал жизнью, но сейчас не гибель в бою пугала его, а медленная мучительная смерть, которая придет на смену долгим годам боли и страданий, оскорбительного бесправия и безумия.

Для воина смерть — это враг, с которым нужно встретиться на поле брани и победить, она не должна терзать когтями старости немощное тело. Здесь создавалось ощущение, что с каждым глотком студеного воздуха всасываешь в себя хладный страх смерти.

Редван тряхнул головой и впился глазами в огонь.

— Я любил многих женщин, — проговорил он, — но не встретил ни одной, с которой мне бы захотелось провести остаток отпущенных мне дней. Вернее, если быть честным, ни одной, что захотела бы разделить свою жизнь со мной. — Он перевел взгляд на горы и поплотнее закутался в плащ. — И вот мы здесь, где начинаешь понимать, что больше не хочется разгула. Может, пришло время найти хорошую женщину и наплодить славных сыновей? Вам так не кажется?

Зигмар вглядывался в лица друзей и видел, что слова Редвана проникли тем в душу. Никто не ожидал, что юный волк так заговорит, а потому все были захвачены врасплох.

— Бывало, чувствовал такое, — горько признал Пендраг. — Только в любовь я не верю. Она для глупцов и поэтов.

Сколько боли таилось в этих словах! Зигмар хотел сказать брату по оружию, что жизнь без любви бесцветна и безвкусна, но тут перед его мысленным взором возник образ Равенны, и мрак гор затопил его сердце. Он не издал ни звука.

Мирза понимающе кивнул, по очереди взглянул на каждого и сказал:

— Долг Вечного воителя лишает меня возможности иметь жену и сыновей, но я смирился с одиночеством.

Редван посмотрел на Зигмара, и не успел Пендраг остановить Белого волка, как тот спросил:

— Ну а ты, Зигмар? Неужели никогда не думал найти жену? В конце концов, императору нужны наследники.

Повисло тяжелое молчание. Зигмар кивнул и проговорил:

— Да, Редван, думал. Я любил когда-то. Ее звали Равенна.

— И что же с ней случилось?

— Кости Ульрика, Редван! — напустился на парня Пендраг. — Ты редкостный дурак, это точно! Не лезь куда не следует!

Успокаивая друга, Зигмар поднял руку и сказал:

— Не вини его, Пендраг. Ведь тогда он был ребенком, а теперь об этом никто не решается говорить. — Зигмар посмотрел в сторону и продолжал: — Равенна была истинной красой унберогенов, и я полюбил ее с первого взгляда. Она любила меня со всеми моими недостатками и знала меня лучше, чем я себя.

— Ты женился на ней?

— Собирался. Пообещал, что женюсь на ней, когда стану королем, но она умерла прежде, чем это случилось. У нее было два брата-близнеца, и когда один из них, Триновантес, погиб у Астофенского моста, другой обвинил меня в этом. Как мне показалось, потом Герреон смирился с утратой, но на самом деле он вынашивал в сердце ненависть. Когда мы с его сестрой пошли купаться, он чуть меня не убил. Но меня ему не удалось одолеть, и он зарезал Равенну.

— Нет! — вырвалось у Редвана. — О боги, прости, я не хотел…

— С тех пор я поклялся любить эту землю и никого больше, — продолжал Зигмар. — Я посвятил жизнь империи, которая стала моей невестой, моей единственной любовью. Я поклялся землей унберогенов у могилы отца и буду жить и умру, выполняя клятву. Знаю, люди говорят, что мне надо жениться, им кажется, что у меня должен родиться наследник империи. Они оплакивают будущее и не видят его без меня, потому что не ведают силы, которая заключена в этой земле и народе. Не понимают, что я строю нечто более великое, чем кто бы то ни было. В конце концов, я основал империю не для того, чтобы ею владела одна-единственная династия избранных.

Зигмар встал и пристально посмотрел на каждого из друзей, и никто не сомневался в искренности его слов.

— Образ империи должен жить в сердце каждого мужчины и каждой женщины. Когда меня не станет, империя будет продолжать существовать в них. Потому что все они — наследники Зигмара.

Долгожданный утренний свет перевалил через горные хребты и разлился по ледяным долинам и горным ущельям, лишь немного потеснив тьму. Позавтракав горячей овсянкой, воины потушили костры, которые горели всю ночь, и быстро свернули лагерь. Знамя Зигмара взмыло вверх. Император вновь повел свою армию по заснеженной долине, похожей на обширный, огороженный колоннадой вход.

Шесть дней прошло с тех пор, как войско выступило из Мидденхейма. Воины уже не подтрунивали добродушно друг над другом, ибо каждый был занят тем, что гнал непрошеные мысли о воронье, выклевывающем его мертвые глаза, да копошащихся в гниющей плоти червях.

В долине царила гнетущая тишина, окружающие ее скалы сверкали сосульками и поглощали звуки шагов и лязг доспехов. Солнечный свет не освещал лощину, и армия продолжала восхождение в темноте. Облегчение, которое принес рассвет, поглотил глухой мрак. Над головой кружили стаи черных птиц: воронов и других падальщиков, пирующих на поле брани. Их сиплые крики отдавались эхом в узкой пещере и кинжалами впивались в нервы каждого.

Пендраг шагал рядом с Зигмаром. Брат по оружию заметно похудел за время похода. Зигмар повернулся к нему, когда друг опустил ладонь на его плечо.

— Славные доспехи, — заметил Пендраг. — Можно работать всю жизнь, но так и не скопить на такие.

— Аларик — мастер своего дела, — кивнул император.

— Что правда, то правда, — согласился Пендраг. — Ты знаешь, что за руны вплетены в металл?

— Курган говорил, что это оградительные руны, созданные много веков назад кузнецом-руноковом по имени Черный Молот. Он сказал, что они уберегут меня лучше, чем самые прочные доспехи, созданные человеком.

Пендраг провел ладонью по собственной кольчуге и сказал:

— Гномы не шибко высокого мнения о нашем мастерстве в обработке металла, верно? Помнишь нагрудник, который я выковал Вольфгарту на церемонию соединения рук, с золотой чеканкой и рифлеными краями?

— Конечно, помню, очень искусная работа.

— Аларик назвал ее «сносной», что, видимо, по его меркам сродни поделке уровня подмастерья.

— Я думаю, он тебя похвалил, — заметил Зигмар.

— Я тоже так решил, — задумчиво произнес Пендраг. — Давненько он не наведывался в Рейкдорф.

— Полагаю, с головой ушел в изготовление обещанных королем Курганом мечей. Сам знаешь, Аларик не терпит спешки.

— Совсем не терпит, совсем. Может, мы могли бы нанести визит в Караз-а-Карак? — отважился предложить Пендраг.

Зигмар пожал плечами:

— Не думаю, что горный народ придет в восторг от нежданных гостей, друг мой. Разве что за исключением гномов, но даже тогда получение разрешения на въезд во владения сопряжено с рядом формальностей. Отчего тебе так хочется увидеть мастера Аларика?

— Просто так. Он мой друг, и я соскучился по нему, только и всего.

Какое-то время они шли молча. Однообразие подъема в гору и постоянный полумрак угнетали. Зигмар чувствовал, как с каждой пройденной милей он ненавидит некроманта все пуще.

— Зачем кто-то может желать этого? — вопросил Зигмар, окинув взглядом унылый, бесконечно враждебный пейзаж.

— О чем ты?

— Вот об этом. — Зигмар широким жестом показал на мрачную долину. — Я могу понять жажду власти, но если кто-то способен наводить заклятья и наделен магическими способностями, почему бы ему не выбрать местечко поприветливей? То есть я хочу сказать, зачем кому-то отправляться в добровольную ссылку в такие ужасные края?

— Некроманту необходимо одиночество, — пояснил Пендраг. — Оскорбление мертвых нарушает одно из наших самых неприкосновенных табу. Такие дела нельзя творить на глазах у всех, следовательно, приходится жить там, где больше никто не хочет.

— Допустим, — кивнул Зигмар. — Тогда возникает следующий вопрос.

— Какой?

— Зачем вообще становиться некромантом?

— Чтобы жить вечно? — предположил Пендраг. — Чтобы обмануть смерть?

— Если обмануть смерть значит жить такой жизнью, я бы и пальцем не пошевелил. Пожелай ты избежать смерти, назвал бы ты подобное существование в окружении трупов жизнью? Нет уж, если такова цена за вечность, мне ее не надобно.

— Говорят, некоторые обращаются к некромантии в надежде вернуть любимых, совсем не обязательно, что они изначально были злодеями.

— Я любил Равенну и потерял, но мне никогда бы не пришло в голову обратиться к черной магии, чтобы вернуть ее.

— Не все люди похожи на тебя, Зигмар, — сказал Пендраг, тревожно поглядывая на темные небеса. — Естественно бояться смерти.

— Поверь, Пендраг, я не ищу кончины, но и не боюсь ее. Мы смертны, таков закон нашего мира, и это тоже делает нас людьми. Именно поэтому нужно ценить каждый миг — потому что он может стать последним. Некоторые живут в страхе всю жизнь. Боятся потерпеть неудачу и не делают ничего. Можно всю жизнь прятаться от опасности, а в результате все равно умрешь. Важно, как мы используем дар жизни, делаем ли себя лучше, помогаем ли ближнему всем, чем можем. Вот почему этот Морат так опасен: он живет только для себя и ничего не делает для других. В мире некроманта ничто не растет, не живет и не умирает. Безвременье и есть смерть.

— Равно как и голод, — сказал Пендраг, обернувшись через плечо на шесть сотен воинов. — Вьючные пони и люди несут запас еды на два дня. Если мы хотим найти эту Медную башню, лучше наткнуться на нее поскорей.

— Так и будет, — пообещал Зигмар, чувствуя, как крепчают ледяные порывы ветра из сердца гор, пробирающие до самых костей и впивающиеся прямо в сердце злобными когтями. — Мы уже близко. Уверен в этом.

— Надеюсь, ты прав. Не знаю, сколько еще смогу продержаться.

Единственным свидетельством хода времени были тени, медленно ползущие по склонам долины. После полуденного привала на еду и питье воины Зигмара продолжили путь. Почва долины под ногами сделалась еще более неровной.

Острые камни рвали одежду и царапали кожу, день все не кончался, а горные склоны становились все круче. Давила гнетущая тишина, которую нарушали лишь срывавшиеся откуда-то сверху камни. В узких расселинах, созданных неустанными ветрами, мелькали бледные тени. Воины стреляли в них, но безрезультатно, и Мирза приказал не тратить понапрасну стрел.

На расстоянии мили впереди долина резко поворачивала к северу, огибая черный отрог скалы, острый, как нож. По долине последним смехом самоубийцы пронесся очередной порыв ветра, и Зигмар понял, что они достигли цели.

— Развернуть знамена, — приказал он. — Стройте войско в боевое построение.

— Боевое построение? — усомнился Редван. — Но уже почти стемнело.

— Выполняйте. Мы на месте.

Белый волк кивнул, и распоряжение разлетелось по отрядам. Получив приказ, воины мгновенно перестроились. Они обнажили мечи, воодушевленные близостью цели. Зигмар снял молот Гхал-Мараз с пояса, и вокруг него выстроился отряд Белых волков.

Справа заняли позицию гвардейцы графа с Пендрагом во главе, а слева от Зигмара Мирза возглавлял отряд воинов Мидденхейма. Двигаясь быстро, но при этом не тратя сил понапрасну, армия держала курс на черный отрог. Щит к щиту, мечи наготове.

Когда воины Мирзы добрались до поворота, он замедлил шаг, гвардейцы графа зашли флангом, и весь боевой порядок армии развернулся, словно закрывающиеся врата, вращающиеся на петлях.

За отрогом обледеневшие скалы волнистыми склонами уходили к расположенному в самом сердце гор широкому кратеру диаметром в тысячу ярдов. Поверхность его сверкала, как зеркало: огромное неподвижное озеро когда-то давным-давно замерзло здесь в одночасье. Сломанные пики и странные нагромождения камней торчали над ледяной коркой, как сталагмиты в пещере.

Над этим мрачным мерзлым пейзажем возвышалось грандиозное сооружение, которое могло быть только логовом Мората, ничем иным.

— Сохрани нас Ульрик, — выдохнул Редван при виде сверкающей твердыни.

Лукас Хаук не зря назвал крепость Медной, ибо в последнем свете дня она сияла так, словно была облицована медью. Высокие изящные башни. Гладкие стены, возведенные с большим искусством. Вход в крепость преграждала железная решетка с острыми зубцами, каждая башня светилась призрачным сиянием. В самом центре страшного замка над остальными возвышалась одиночная башня из перламутрового камня, из нее лился пульсирующий жуткий свет, и это мерцание высасывало жизнь из окружающего ландшафта, вместо того чтобы его освещать. Зигмар ощутил могучее притяжение башни, как будто именно там находился источник холодного ветра, который привел его сюда.

Он ожидал, что их встретит армия Мората, но кратер был пуст, неестественно пуст, отстали даже стаи ворон, которые кружили над ними с самых предгорий. Тысячи черных птиц обозревали армию Зигмара с выступов обледеневших скал, и император чувствовал их свирепый голод.

Птицы собрались в предвкушении пира.

— Вперед! — приказал Зигмар, и армия двинулась вниз, к Медной твердыне. Земля под ногами была скверной, многие воины поскальзывались.

Крепость тонула во мраке, налившиеся ливневым шквалом свинцовые тучи изрыгали молнии. Откуда-то издалека налетели свирепые порывы ветра, в котором Зигмару почудилась вонь мертвечины.

Когда армия вышла на гладкий лед озера, император в изумлении ахнул: глубоко подо льдом он увидел затонувший город.

Словно глядя сквозь чистейшее стекло, а не лед, Зигмар видел древний мегаполис, больше и величественнее, чем Рейкдорф, с башнями и зданиями, которые были даже выше горы Фаушлаг. Когда его воины увидели то же, что и он, по их рядам прокатилась волна восхищения и благоговейного страха.

Ничего подобного Зигмар в жизни не видел ни в одном царстве, хотя было ясно, что город выстроили умельцы из числа людей. Колоссальные строения поражали воображение. Огромные храмы, просторные дворцы, исполинские статуи… От их великолепия у Зигмара дух перехватило. Но, несмотря на все это, мертвый город был лишь насмешкой над живым, где жизнь идет своим чередом и каждый день разыгрываются драмы, как существенные, так и банальные. Едва у Зигмара возникла эта мысль, как город на миг дрогнул, словно был столь же призрачным, как утренний туман.

— Что за место такое? — спросил Редван, который не отставал и одновременно в ужасе разглядывал затонувший город. Обрушившиеся вершины самых высоких башен торчали над поверхностью озера грудами остатков былой роскоши, преданной забвению и разрушению.

— Не знаю, — отвечал Зигмар. — Может, Моркейн? Когда Лукас Хаук произнес это слово, я не понял, что это: название или имя. Теперь понимаю.

— Моркейн? Никогда о таком не слыхал. — Редван покачал головой, словно отрицая существование мегаполиса. — Будь здесь город, разве мы бы о нем не знали?

— Возможно. — Зигмар оторвал взгляд от призрачных обломков. Вокруг зубчатых стен мерцающего замка сгущался туман. — Вероятно, мы наблюдаем здесь останки того, что давным-давно исчезло с лица земли. Хаук поведал нам, что Морат избежал участи Моркейна. Может, таким образом он хранит воспоминания.

— Что же случилось с городом?

— Непременно спрошу у него, — сухо отозвался Зигмар.

— Понял, — ухмыльнулся Редван, поднимая молот. Близкая битва стерла прежние страхи Белых волков, и, глядя на решительные лица своих воинов, Зигмар возликовал сердцем при виде такой силы. Отвага пересилила страх, преследовавший армию в горах.

Почувствовав обращенный на него хладный взор, Зигмар посмотрел на жуткую башню в центре крепости. Рукоять Гхал-Мараза стала горячей.

На вершине белой, как кость, башни стоял человек в черном — он сгустком мрака выделялся даже на фоне грозовых небес, которые поглощали весь свет вокруг. Неземные ветра развевали его полночные одежды, и даже на таком расстоянии Зигмар видел бледные уродливые черты существа, которое было скорее мертво, чем живо. Некромант держал в руке посох из черного дерева, на челе его, скорее напоминавшем череп, сияла золотая корона, которая, казалось, пульсировала в такт с биением сердца самого Зигмара.

— Морат, — прошипел Зигмар, когда черный маг поднял посох. Изо льда, скал и даже самого воздуха полыхнул испепеляющий свет, будто подходил к завершению какой-то древний ритуал.

— Не отступать! — крикнул Зигмар, и голос его, ободрявший воинов, повторило эхо. С обоих флангов послышались тревожные крики: из руин выступавших надо льдом башен вылезали неуклюжие гадкие твари.

Омерзительные разлагающиеся мертвецы в драных одеждах, пошатываясь и спотыкаясь, лезли из развалин дюжинами, а затем и сотнями. Смерть настигла их столетия назад, доспехи за это время проржавели, но мечи и копья все равно несли погибель.

Костлявые кулаки разбивали лед, скелеты выбирались на поверхность из подледных башен и поднимались на ноги, обращая ухмылявшиеся, пышущие злобой черепа в сторону живых и теплых врагов. Словно по команде генерала, они маршировали в ногу тесным строем и разбивались на отряды наподобие тех, что выстроились напротив них.

Увидев столь кошмарное зрелище, армия Зигмара замялась, ибо эти мерзкие создания самим своим видом оскорбляли все живое и противоречили естественному положению вещей в природе. Сердца вновь затопил страх, который недавно подавила отвага, и никто не мог сделать даже шага навстречу полчищу мертвецов.

Но то было еще не самое худшее.

Адской пастью распахнулись железные врата твердыни Мората, и оттуда строевым шагом вышло еще одно воинство облаченных в доспехи мертвецов. Впереди летел ужас, и когда воины-мертвяки в серебристых доспехах и окровавленных одеждах подошли ближе, в армии Зигмара пронесся мучительный стон.

При виде ужасного войска Зигмар содрогнулся, ведь на вражьих нагрудниках красовались знаки Ульрика и Морра. На их костях гнила и разлагалась плоть, но смерть настигла их не так давно, чтобы до неузнаваемости изуродовать лица. Под командованием ненавистного некроманта на живых шли их братья и сыновья, и каждый человек Зигмара при виде своих павших товарищей чувствовал одновременно ужас и сострадание.

— Защитники империи! — воскликнул Зигмар, и голос его разнесся по ледяному полю и подобно стрелам истины коснулся сердца каждого солдата. — Вы самые храбрые в землях, где отвага течет в жилах каждого человека! Бросив вызов страху, вы поднялись в горы и добрались до этого жуткого места благодаря крепости духа и пылающему в сердцах огню! Хотя эти монстры надели личину ваших друзей, они не ваши братья по оружию. Их души подчинены воле злодея, и единственное, что вы можете для них сделать, — это освободить их и дать возможность перенестись в Чертоги Ульрика. Мы идем в бой под знаменем Дракона, так пусть не дрогнет рука, и клинок поразит мертвого врага, потому что они будут убивать без колебаний!

Воины ответили императору нестройными одобрительными восклицаниями, но все же Зигмару удалось пробить броню парализующего ужаса, который приковал его людей к месту. Страх перед толпой мертвых все еще не оставил их, но его теснили снова разгоравшиеся угольки храбрости.

Полчища живых и мертвых шли в бой друг другу навстречу, и Зигмар взглянул на башню некроманта. Золотая корона Мората сияла, словно путеводная звезда невообразимой мощи.

— Подлый колдун прячется на вершине своей башни! — воскликнул Зигмар. — Я сорву у него с головы корону и заберу себе!

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ. Битва у Медной башни

Мертвые шагали молча. Никаких боевых кличей, воззваний к взиравшему на них богу с просьбой даровать силу или же божественное покровительство. И это было очень скверно. Когда люди сражаются с людьми, их ведет ненависть и гнев, а эмоции одновременно туманят ум и дают силы, но эти отвратительные создания были совершенно бесчувственны. Они решительно надвигались на армию людей, их гниющие лица и тошнотворные ухмылки давали всем понять, что их ждет в случае провала.

Когда Зигмар вел своих воинов в бой, он всегда воодушевлял их личным примером, а потому и сейчас высоко замахнулся Гхал-Маразом и ринулся на живых мертвецов.

— За Ульрика и Волков Севера! — воскликнул он.

Белые волки последовали за ним, завывая наподобие своих тезок и размахивая молотами. Гвардейцы графа с Пендрагом во главе бросились на врага с длинными мечами, выкрикивая столь крепкие ругательства, что услышь их грузчики Ютонсрика, наверняка покраснели бы. Воины Срединных Земель слева от Зигмара с боевым кличем атаковали тех мертвяков, что вылезали из развалин подледных башен.

Вражеский воин вознамерился пронзить Зигмара копьем, но действовал слишком медленно, и император первым обрушил молот на лишенный плоти череп. Мертвец упал, кости скелета рассыпались, ибо была разрушена сила, которая связывала их воедино. Тут же на императора бросился следующий, но он увернулся и вдребезги сокрушил врагу грудь ударом сверху. Вокруг бились Белые волки, каждым ударом молота проламывая черепа и кости.

Мертвецы — не чета отважным воинам, но их было столько, что конца и края не видно. Когда падал один, на его место тут же вставало два других. Неуклюжие существа с бледной кожей, лохмотьями болтавшейся на костях, выбирались из погребенного города, и Зигмар сверху видел, как сотни других лезут на башни, чтобы подняться на поверхность.

Ржавое копье зацепило наплечный доспех императора, он покачнулся. Взмахнув молотом, сокрушил копейщика, но поскользнулся и тяжело упал на лед. Тут же на него накинулись мертвяки. С механической точностью рубили топоры и мечи, и Зигмар едва успевал перекатываться и ставить блоки. Приходилось раздавать пинки направо и налево, ломая врагам ноги и колени, но мертвецы все равно наседали. От нагрудника отскочило копье, костлявая ступня опустилась прямо на лицо. Пришлось отклониться в сторону и широко взмахнуть молотом, дробя вражьи бедра и расчищая вокруг себя пространство.

— Держись! — крикнул Редван, протягивая Зигмару руку. Белый волк временно повесил молот на пояс, но все равно держал знамя императора. Зигмар схватил его руку и поднялся на ноги, стараясь не повалить на лед себя и товарища.

— Спасибо, — поблагодарил Зигмар. — Потерял равновесие.

— Я заметил. Их тьма-тьмущая, верно?

— Неужели тебе многовато?

— Вот еще! — осклабился Редван и ринулся в бой, срывая с пояса молот.

Сражавшихся заливал бледный, отливающий зеленым злой свет. Вокруг клинка каждого воина, и живого, и мертвого, плясало мерцающее сияние. Взошла безжизненно-белая луна и коварно ухмылялась, склонившись шероховатым ликом к кровавому побоищу внизу. И тут Зигмар вздрогнул, потому что было полнолуние, как в ночь сражения средь болот Марбурга.

Белые волки сгрудились вокруг императора, защищая его, и Зигмар кивнул им, готовясь снова сражаться. Боевой клин армии с Волками в центре был словно копье, нацеленное на врата крепости Мората. Фланги оберегали острие, чтобы атака не захлебнулась. Зигмар окинул взглядом поле боя в поисках флагов и быстро их отыскал.

Под знаменем Дракона отряд гвардейцев графа сражался громадными мечами, прорубая в рядах мертвецов широкие тропы. Каждый воин бился сам по себе, ведь оружие такого размера исключало бой плечом к плечу, чтобы не изувечить своего же соратника. Для одиночного боя нужна великая храбрость, а также великая физическая сила, потому что тяжело орудовать таким большим мечом, воины быстро устают. Как долго еще смогут продержаться гвардейцы Пендрага?

Слева Мирза отбивался от стай черных волков, с костей которых свисали клочья шерсти и куски гнилого мяса. Звери дрались с неимоверной силой и скоростью, и только величайшее мастерство Мирзы, ловко управлявшегося с исполинским молотом, держало тварей на расстоянии. Окровавленные пасти впивались в воинов Мирзы, валили с ног, рвали на части и пожирали.

Бело-голубое знамя горы Фаушлаг все еще гордо реяло над полем боя, но Зигмар видел, что людям Севера приходится очень нелегко. Ярость бешеных волков делала свое дело, но северяне не сдавались. Под стягом Дракона каждый понимал, что отступать нельзя. То была схватка не на жизнь, а на смерть.

Мирза бился в центре рычащей и клацавшей челюстями волчьей стаи, и при мысли о том, что Вечный воитель может не выдержать напора хищников, Зигмар вспомнил предостережение ведьмы.

— Стража императора, за мной! — крикнул он и кинулся к Мирзе через ряды сражавшихся. Костлявые длани пытались добраться до Зигмара, но удары Гхал-Мараза и оружия стражи валили мертвецов.

Зигмар спешил на подмогу к Мирзе, а собравшиеся над Медной твердыней тучи изрыгали яркие молнии, взрывавшиеся волнами багряного огня. Разряд за разрядом со страшной силой ударял в лед так, что людей подбрасывало в воздух. Зигмар рискнул бросить взгляд в сторону крепости и увидел Мората, который воздел руки вверх и истошно хохотал, а посох его потрескивал тем же багряным огнем, что поражал воинов.

Волки прыгали и кусались, вгрызались в ряды войска Мирзы, терзали живую плоть пораженными тленом когтями, отрывали мышцы с костей клыками. Знаменосец Мидденхейма не успел даже вскрикнуть, когда на его голове сомкнулись страшные волчьи челюсти и одним махом раздробили череп. Северяне обмерли от страха, увидев, что их стяг вот-вот упадет на лед.

Зигмар рванулся вперед и подхватил знамя. Он взмахнул бело-голубым флагом над головой, а потом воткнул заостренное древко в лед.

— Знамя стоит прочно! — крикнул император. — Стойте и вы!

Два волка набросились на него, и Зигмар приготовился встретить их. Гхал-Мараз перешиб позвоночник первого. Громадные челюсти второго уже норовили схватить императора, но он нырнул под них, кувырнулся, вскочил на ноги и подхватил меч убитого знаменосца. Зверь развернулся к нему, и Зигмар вонзил клинок меж челюстей по самую рукоять. Зверь взвыл и рухнул на лед. Гнилая плоть крошилась и разваливалась на глазах.

Воодушевленные отвагой императора, воины Мирзы с удвоенной силой дали волкам отпор, загоняя зверей на копья товарищей пылающими факелами и бурным натиском.

Мирза оказался рядом, белые доспехи были залиты кровью и покрыты трещинами. В металле панциря застряли желтые когти и окровавленные клыки. Волосы Вечного воителя растрепались, и всем своим видом он напоминал северного воина-варвара, от которого пошло его племя.

— Суровая битва, — сказал Мирза.

— И она пока не закончена, — кивнул Зигмар и указал на башню, где Морат вызывал молнии. — Ты со мной?

Мирза положил молот на плечо.

— Всегда, мой господин, — отвечал Вечный воитель.

— Тогда давай покончим с этим!

Топор Пендрага разрубил череп гниющего мертвеца, и на его доспехи брызнула вонючая жижа. Он едва успевал отплевываться от гнилой плоти, пока пробивался через неуклюжие толпы мертвецов, которых косили удары гвардейцев графа, но из руин башен без конца лезли новые ходячие трупы.

Натруженная рука ныла, устав рубить тела мужчин и женщин, которых он, граф, когда-то защищал, и хотя каждый убитый им мертвец освобождался от темных оков и его душа обретала свободу, все равно на сердце у Пендрага было тяжело. Они напирали на него и гвардейцев графа, орудуя ногтями и зубами, и схватка была бы просто нелепа, если бы они были обычным врагом.

Любой нормальный противник уже давно бы дрогнул и побежал от смертоносных клинков воинов Пендрага, но эти… Подчиняясь злой воле Мората и не имея собственных мыслей, они никогда не отступят. Остановить мертвые тела могло только оружие. Очередные мертвецы валились от его топора, и Пендраг бросил взгляд влево, чтобы удостовериться, поспевают ли его воины за Белыми волками. Зигмара он не видел, но знал, что тот наверняка в самой гуще сражения, где бой самый напряженный. Знамя горы Фаушлаг все еще реяло над сражением, и на миг Пендраг почувствовал укол совести, что не бьется под тем славным стягом.

Зигмар попросил его нести знамя Дракона, и Пендраг не мог отказать, ибо такой чести удостаиваются только самые храбрые. Он взглянул на некогда белое полотнище, которое обагрилось кровью тех, кто сражался под ним, заявляя о собственной храбрости. Вышитый золотой нитью дракон мерцал в свете луны и вспышках молний, истреблявших армию Зигмара.

Налетел порыв пронзительно-холодного ветра, и Пендрага вдруг сковали лютые объятья смерти, словно он тонул в ледяном озере. Расступились ряды отвратительных трупных монстров, пропуская отряд воинов в доспехах с двуручными мечами, сияющими сверхъестественным огнем. Они шли маршем, направляясь к гвардейцам графа. Над закованными в проржавевшие доспехи из бронзы и черного железа мрачными вестниками смерти реял стяг угольно-черного цвета, который трепал буйный напористый ветер.

Когда мертвые воины столкнулись с гвардейцами графа, вспыхнули их потусторонние мечи. Предыдущие мертвяки бились неразумно, одержимые голодом, эти же сражались со всем умением и убийственной яростью, отличавшей их при жизни. В свете луны сверкали длинные клинки гвардейцев, и мертвых воинов настигали безжалостные удары тяжелого оружия. Ржавые доспехи нежити не могли выдержать веса громадных мечей гвардейцев графа, и каждый удар разбивал война-скелета вдребезги.

Но клинки мертвецов оказались смертоносны ничуть не меньше, и разили они с невероятной для столь разложившихся тел силой. Мерцающие темным светом мечи губили северян, обезглавленные гвардейцы падали на лед. Ходячие трупы орудовали оружием с невозможной для смертного человека скоростью, каждый удар был точно выверен и нес неминуемую гибель.

В самой середине новоприбывшего отряда сражался великан в бронзовых доспехах, покрытых зеленым налетом. Усохшая плоть пристала к костям, в пустых глазницах сиял потусторонний огонь. Его старинные доспехи были выкованы несколько сот лет назад, и Пендраг понял, что столкнулся с одним из древних королей-воинов, великим вождем. Когда-то похороненный в забытом кургане, он теперь по злой воле некроманта восстал от вечного сна. Неупокоенный меч короля тускло поблескивал изморосью, и Пендраг даже чувствовал, как жаждет он впиться ему в шею.

Граф Мидденхейма воткнул древко знамени Дракона в лед и покрепче перехватил рукоять топора обеими руками.

— Ты мой! — взревел Пендраг и бросился вперед, сжимая обоюдоострый топор.

Могучий король услыхал вызов на бой и не мог оставить его без внимания, совсем как живой воин. Он выдернул блестящий меч из груди последней жертвы и атаковал Пендрага, сверкая холодным огнем пустых глазниц. Свистнул размытым пятном ржавой бронзы меч, и Пендраг едва успел блокировать удар. Быстро обойдя короля, он обрушил топор тому на спину, но случилось невозможное — меч мертвеца парировал его удар.

Задубевшая кожа древнего короля треснула, когда он расплылся в торжествующей ухмылке. Он разинул рот, обдав соперника зловонным, как испарения болотных газов, дыханием. Пендраг даже оступился, терзаемый тошнотой, ослепленный дыханием могильного короля, и тут же выпрямился и поднял топор, зная, что незамедлительно последует новая атака. Меч угодил прямо в нагрудник, удар сбил его с ног. Пендраг выронил топор и покатился по льду.

Серебряные пальцы скребли сковавший озеро панцирь, и тут он ударился обо что-то вмерзшее в лед, и это остановило его. Древний король мертвецов неспешно подошел к нему и занес меч, чтобы прикончить его. Над головой Пендрага хлопало что-то красное, он взглянул вверх и увидел знамя Дракона, кроваво-красная ткань поблескивала в лунном свете.

В тот миг, когда король-мертвец собирался отрубить ему голову, Пендраг выдернул стяг изо льда, успев встать на колени уже тогда, когда меч устремился к его горлу, и рванул вперед, нацелив заостренный конец древка прямо во вражеское сердце.

Оба оружия обрушились на противников одновременно. Серебряный наконечник знамени пробил ржавую кольчугу и грудь древнего короля, а огромный меч обрушился на шею Пендрага. Вспышка яркого света ослепила графа в тот миг, когда клинок мертвеца соприкоснулся с крученым ожерельем, подаренным ему мастером Алариком много лет назад. Он закричал, так сильно жгла гривна кожу, пытаясь противостоять смертельной силе древнего клинка.

Серебряный наконечник древка пробил врага насквозь и вышел из спины. Померк, а затем и вовсе погас огонь в глазницах древнего воина, кровь героев изгнала неестественное подобие жизни из давно умершего тела. Лишенный движущей силы, труп короля развалился, и на лед посыпались кости и доспехи.

Пендраг мучительно перевел дух, все еще сжимая одной рукой знамя, а другой сорвал с шеи искореженную гривну. Выкованный из звездного железа гномов и украшенный руническими молотами металл невыносимо обжигал. Он бросил раскаленную гривну на лед, и она в облаке густого пара ушла вглубь.

Как только рассыпались кости древнего короля, его воинов настигла та же участь. Связанные клятвой служить повелителю в жизни и в смерти, их души покинули бренные останки, в которых были заперты. Пендраг вздохнул с облегчением, когда войско нежити обернулось грудой костей и железа. Его гвардейцы стояли в облаках пыли, а вокруг лежали обезглавленные тела их товарищей.

Опершись о древко стяга, Пендраг поднялся на ноги.

Вдалеке на левом фланге воины Мирзы теснили ужасную волчью стаю. Они храбро бросились вслед за императором в самую гущу битвы. И там Белые волки продирались дальше и дальше, но Пендраг все равно не видел среди них Зигмара.

Гвардейцы собрались вокруг знамени, крепко зажатого серебряной рукой их графа. Они выжидающе смотрели на предводителя, и Пендраг взмахнул алым стягом и указал им на блестящие стены крепости некроманта:

— Вперед! За Зигмара и империю!

Сражаясь плечом к плечу, Зигмар и Мирза прорубали тропу сквозь ряды ходячих трупов. Воины Мидденхейма следовали за своим императором и изо всех сил пробивались к Медной крепости. А перед громадными железными вратами их уже поджидали мертвецы в латах с отличительными знаками братства Ульрика и Морра.

Свалив очередную нежить с ног, Мирза на миг остановился, чтобы перевести дух. Монстры одним фактом своего существования внушали ужас и лишали живых желания сражаться. Мирзе пришлось собрать воедино все свое мужество, чтобы выстоять перед лицом омерзительных существ.

Рядом сражался Зигмар с такой яростью и силой, что напоминал Мирзе величайших героев древности, легендарных воинов: Остага Свирепого, Удоза Железный Череп или Крома Огненный Кулак. Гхал-Мараз летал вокруг императора размытым сполохом ярости, и там, куда он бил, падала нежить, разлетались кости и гас страшный огонь в глазницах.

Мирза отлично управлялся с молотом, но, сколько он ни старался, никак не мог сравняться в силе с Зигмаром, который размахивал Гхал-Маразом с воистину поразительной скоростью и точностью, словно молот всегда был продолжением его руки. Мирза слышал рассказ о том, как император получил оружие от горного короля, но ведь ни один гном не смог добиться от древнего молота столь сокрушительного действия. Вечный воитель совершенно точно знал, что тот, в чьих руках родился Гхал-Мараз, предназначал его именно Зигмару.

Только успел Мирза выдернуть свой собственный молот из разбитого им прогнившего черепа трупа, который бросился на него с мясницким ножом, как другой кинулся следом, размахивая серпом. То были не воины, а простые мужчины и женщины, порабощенные злой волей некроманта. С каждым ударом Мирза ярился все пуще, ведь то был его народ — жители Срединных Земель, и они заслужили лучшей участи.

Мирза занес молот над головой, готовый поразить очередного врага, но между ним и черными вратами крепости встало стеной щитов воинство в слишком знакомых одеждах и латах. Невольный стон сорвался с его губ, когда он узнал десятки знакомых лиц тех, кого отправил на поиски источника зла в горы.

Зигмар остановился перед храмовниками Ульрика и рыцарями Морра. Воины с лицами мертвецов твердо и несгибаемо, как и при жизни, ожидали врага. Мирза до глубины души был возмущен унизительной участью этих доблестных бойцов.

Взглянув на Зигмара, он прочел у него на лице то же отвращение, ибо воистину ужасно то, что сражавшиеся со злом воины теперь были вынуждены этому самому злу служить. И тут ярость пересилила ужас, и Мирза бросился на стену щитов, бешено размахивая молотом.

Воины Мидденхейма ринулись за ним, оглашая воздух диким военным кличем. Зигмар был рядом, и присутствие императора внушало уверенность.

Стена щитов несколько видоизменилась: мертвецы подняли над ними мечи.

Живые и мертвые сошлись с оглушающим лязгом оружия. Мирза парировал удар меча рукоятью молота и обрушил боек на щит. Зигмар пробил в рядах мертвецов изрядную дыру, бросился в брешь и принялся кромсать врага с умением и грубой силой.

— За мной! — крикнул он. — Сломить их строй!

Воины устремились за ним, прокладывая путь сквозь вражеское войско. Будь то нормальная стена щитов, она бы уже рассыпалась, но мертвецы оставались стоять там, где стояли, и при этом наносили и отражали удары, словно им все было нипочем.

По доспехам Мирзы клацнул меч, саданул по шлему и сорвал защиту щеки. Из подбородка хлынула кровь, он выплюнул зуб. Мертвые воины сомкнули ряды, теснили живых щитами, рубили мечами. Да, они были мертвы, но мечи их сохранили остроту, а доспехи — блеск. Лед под ногами был скользким от пролитой крови и вывалившихся внутренностей, свежих и разлагающихся, в кратере метались вопли ужасной боли, ибо людей убивали те, кто когда-то клялся бок о бок с ними сражаться.

Мирза парировал неуклюжий удар меча и сокрушил молотом щит нападавшего, одновременно оторвав тому руку. Он уже занес молот, но замер от неожиданности, увидев лицо под шлемом.

— Кристоф? — ахнул он, узнав брата по оружию с тех времен, когда он еще не принес клятву Вечного воителя. Вместе они сражались с зеленокожими в Срединных горах и с норсами на побережье, с ним же истребляли жутких лесных тварей. Кристоф столько раз спасал ему жизнь, и Мирза платил другу тем же. Выступая в поход, он понимал, что может встретить побратима или друга, но тешил себя надеждой, что этого не случится.

Мирза опустил молот.

— Брат мой… Что они с тобой сделали?

В ответ Кристоф ударил мечом — тем самым, который когда-то подарил ему сам Мирза. Он попытался увернуться, но воспоминания о потерянном друге дорого ему обошлись. Удар пришелся чуть ниже нагрудника, звенья кольчуги не выдержали напора северной стали, и меч пронзил живот. Ощутив в ране ледяной огонь, словно сама зима сразила его, Мирза закричал.

Он повалился на колени и застонал от боли, когда Кристоф выдернул из него меч. Мирза смотрел на человека, с которым был связан узами нерушимого братства, но у того в запавших глазах не отражалось ни капли памяти о былом друге.

Боль приутихла, и словно во сне Мирза смотрел, как вздымается меч для решающего удара. Блеснул металл, но вдруг раздался оглушительный лязг, когда искусно сработанный молот остановил меч Кристофа. Он отбил его, а затем молотодержец ударил торцом рукояти в лицо бывшему побратиму Мирзы. Череп раскололся. Еще один удар молота разбил грудь Кристофа.

Сильные руки подхватили Мирзу, который увидел склонившегося к нему Зигмара и его испуганные глаза. Вернулась острая боль, и он вскрикнул, глядя на залитые теплой кровью колени.

— Заберите его! — приказал кому-то Зигмар, опуская Мирзу на лед. Воины Мидденхейма склонились над предводителем, сняли доспехи и прижали руки к ране. Невыразимая боль стала с каждым мигом слабеть.

Над землей нависли черно-баргяные тучи, которые то и дело озаряли вспышки молний, и Мирза подумал, что негоже умирать под таким безобразным небом. Снова над ним склонилось лицо Зигмара.

Император сорвал что-то с шеи и протянул ему. В его руке Мирза увидел бронзовый амулет в форме ворот.

— Держи, Мирза.

— Врата Морра, — прошептал Вечный воитель. — Пришло мое время? Я умираю?

— Нет, — пообещал император, внутренне содрогнувшись. — Ты будешь жить. Когда я был между жизнью и смертью, отец дал мне этот амулет, и я уцелел. И тебя он тоже спасет.

Зигмар повернулся к воинам Мидденхейма и сказал:

— Что бы ни случилось, он должен жить.

Мирза прижал бронзовый кулон к сердцу, а Зигмар снова отправился туда, где кипела битва.

Зигмар мчался к воротам Медной твердыни. А за ним — поредевшие отряды его воинов. Последнее подобие боевого строя улетучилось после изматывающей битвы со щитоносцами. Путь к крепости был открыт.

Но какой ценой! Сотни воинов империи были ранены, и даже если Зигмару удастся нанести поражение Морату, многие не выживут, чтобы вернуться в Мидденхейм.

Эта мысль заставила спешить пуще прежнего, и Зигмар стрелой выскочил из темных ворот на мощеную площадь посреди древней крепости. Только здесь он увидел, что Медная башня на самом деле оказалась не реальней города подо льдом. Подобно затонувшему граду, крепость была не более чем созданным Моратом, чтобы вернуть былую славу и прежний триумф, наваждением, миражом.

Стены оказались просто кладкой безо всяких бастионов и лестниц, а башни представляли собой каменные колонны, и попасть наверх не представлялось возможным. Постройки во дворе были всего-навсего руинами — грудой камней. Вероятно, здесь действительно когда-то находилась горная крепость, давно позабытая расой людей.

Единственным реально существующим строением была башня из искрящегося перламутрового камня. Вокруг вершины потрескивали молнии, гиблый огонь, льющийся из посоха некроманта, озарял низкие тучи жутким нездоровым светом. У подножия башни клубился призрачный туман, выползавший из арки в форме черепа. Там мелькали неясные тени, раздавались стоны плененных Моратом душ.

Зигмар бросился к башне, воины горы Фаушлаг — за ним, ярко сверкали их мечи, а сердца жаждали отомстить ненавистному некроманту. Клубы тумана подергивались и извивались, духи, послушные воле своего повелителя, приготовились и бросились на воинов Зигмара подобно сияющим кометам.

От них исходило свечение, и Зигмар увидел, что то духи призрачных женщин; они летели по воздуху так, словно плыли под водой. Они были так прекрасны, что император опустил молот, не желая поднимать оружие против женщины, пусть даже призрачной.

И тут они разинули рты и оглушительно закричали.

Их ужасный вой огненными когтями впился в душу Зигмара. Он упал на колени и выронил Гхал-Мараз, зажимая уши. Одна из тварей повисла в воздухе перед ним, облаченная в серые могильные лохмотья, которые колыхались вокруг ее изможденного тела и жили своей собственной жизнью. Вдруг исчезло прекрасное лицо, и на его месте оказался череп с горящими ненавистью пустыми глазницами. Сзади колыхалась всклокоченная длинная шевелюра, и лишь тут Зигмар понял, что перед ним вовсе не жертва Мората, а творение зла.

Они метались средь воинов империи и визгливо кричали, изливая на живых свои вечные страдания. Когти призраков раздирали доспехи, жуткие вопли разили почище клинков. Некоторые воины обезумели от страха и побежали прочь, в ворота, другие упали замертво с искаженными от ужаса лицами, ибо увидели доступные только им кошмары.

Мысленному взору Зигмара представилось, как он лежит под землей, представилась собственная разлагающаяся плоть. Он вскрикнул, когда увидел Равенну. Некогда прекрасное лицо любимой пожрали черви, теперь, когда мир снова призвал ее, раздутая гнилая плоть посинела и стала восковой.

Слезы хлынули из его глаз, а сердце бешено трепыхалось в груди. Голова болела невыносимо, казалось, что каждый пронзительный вопль вытягивает из бренного тела душу.

А потом он услышал другой звук, который обращался к его духу, пробиваясь сквозь невероятный ужас, насылаемый женщинами-монстрами. То был глас диких мест, который представлял суть всего того, чем он был и за что боролся. Глас империи и ее божественного покровителя.

Глас волков.

Зигмар обернулся на звук и увидел, как в ворота хлынули воины: гвардейцы графа Пендрага и Белые волки Редвана. Облаченные в доспехи серебристого и красного цвета, с развевающимися плащами из волчьих шкур и знаменем Дракона над головой, они мчались так, словно спешили наперерез зимней вьюге. Распущенные волосы их растрепались, и каждый выл так яростно, как только мог. Словно стая Ульрика пришла на помощь, и Зигмар видел, как этих смельчаков вели его друзья, и все они мечом и молотом разили мертвецов.

Очнувшись от мучительной агонии пытки воплями ведьм, Зигмар в бешенстве взревел. Призрачные женщины вновь подняли крик, но они уже не имели власти над людьми империи, ибо вера в Ульрика укрепила и защитила их души.

Пендраг бросился к Зигмару.

— Ты ранен? — спросил он.

— Нет, — ответил Зигмар, поднялся на ноги и прогнал прочь видения смерти.

— Держи. — Редван протянул императору Гхал-Мараз. — Ты уронил его.

Зигмар взял боевой молот и обратил взгляд на башню Мората, ощутив при этом, как странный, почти ревнивый укол силы хлынул в его руку из Гхал-Мараза. Призрачный туман рассеивался, словно его гнал сильный ветер, вход зиял самой глубокой пещерой на свете. Тут поджидать может только смерть, и Зигмар похолодел при мысли о том, что придется туда войти.

Сверху донесся жуткий хохот, и к императору вернулась решимость прочнее выкованного гномами железа. Он повернулся к своим воинам и увидел в каждом лице ту же несгибаемую твердость.

— Воины империи, сегодня — последний день некроманта! — прорычал он.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ. Предостережение, кое осталось без внимания

Зигмар повел своих воинов в башню, и как только оказался внутри, его поглотила тьма, а студеные ветры подули с такой силой, словно он попал в ледяную пещеру глубоко под землей. Башня была полой — цилиндр, стены которого возносились вверх на головокружительную высоту, к потокам бледного мертвого света. Внутри царила неестественная тишина, звуки жестокой битвы смолкли, стоило только переступить порог.

Повсюду разбитые надгробия, развороченные могилы — настоящее кладбище с тысячами свежих могил, словно мертвецов только что закопали, хотя что-то подсказывало Зигмару, что покойники были похоронены уже не одно столетие назад.

— Не нравится мне все это, — кивнул на могилы Редван.

— Да их тут тысячи, — добавил Пендраг.

Зигмар промолчал, глядя на потертые замшелые ступени, высеченные внутри башни. Сверху подул резкий ветер, он то ли манил, то ли дразнил, или, может, вынуждал подняться по ступеням. В этих отвратительных приказах Зигмару чудилась столь великая сила, с которой не совладать ни одному смертному, и сам он зашел слишком далеко, чтобы игнорировать этот зов.

— Сюда, — сказал он. — Останавливаться нельзя, надо идти вперед!

И он бросился к ступеням вместе с Редваном и Пендрагом. Белый волк косился одним глазом на мрачное кладбище, мертвая луна купала город в слабом зеленоватом свечении.

— Полагаю, не стоит надеяться, что в этих могилах лежали те, с кем мы уже сражались? — спросил Редван.

— Я бы не надеялся, — отозвался Пендраг, когда башню огласил душераздирающий стон. Он исходил откуда-то из глубины. Через миг земля над могилами дрогнула, рухнули запечатывающие их надгробия.

— О, кости Ульрика, да кончится ли это когда-нибудь? — вскричал Редван, когда из-под земли и из пыльных склепов показались костлявые руки. От вечного сна очнулась очередная партия оживших мертвецов, которые уже держали наготове короткие мечи и гремели ржавыми доспехами, каких Зигмар никогда не видел. Искусно украшенные волнистым узором и загнутыми шипами, они, похоже, были призваны не только защищать, но и устрашать. Последний раз эти воины сражались тысячи лет назад.

— Их слишком много, нам их не одолеть, — усомнился Редван.

— Может, и не придется, — отозвался Зигмар, глядя на исчезающую в сиянии света наверху спираль лестницы.

— Ты о чем? — не понял Пендраг. Древние воины с трудом тащились, волоча свои гнилые тела по направлению к защитникам империи.

— Морат наверху, там же источник его силы. Жрецы Морра поведали мне, что без воли некроманта подвластные ему несчастные души вернутся в царство мертвых, где им и место.

Редван кивнул, словно услышал нечто само собой разумеющееся. Потом покрепче перехватил молот и снова кивнул.

— Тогда иди, — проговорил Белый волк и приказал воинам занять позицию у основания лестницы. — Мы задержим мертвецов. Доберись до некроманта и размозжи ему череп!

Не останавливаясь для передышки, Зигмар с Пендрагом спешили вверх, перепрыгивая через ступени. Ноги нестерпимо ныли после изнурительного похода и выматывающей битвы на озере, но отдых был непозволительной роскошью. Снизу доносились крики и лязг оружия.

Пендраг отказался отпускать императора на бой с Моратом одного, и теперь побратим Зигмара пыхтел и отдувался позади. Он по-прежнему сжимал знамя Дракона, и его нежелание расставаться со стягом воодушевляло Зигмара. При виде такого мощного символа некромант сразу поймет, что пощады не будет.

Витавший над полем боя ужас в башне сгущался и, казалось, сочился сверху вниз. Во мраке мелькали силуэты — безликие фантомы, кружащие стаей ворон. Каждый раз, когда к ним устремлялись голодные тени, Пендраг взмахивал стягом Дракона, и фантомы корчились и визжали, прячась от заключенной в знамени силы.

Зигмар не знал, что это за сила, но был бесконечно благодарен вплетенным в полотнище заклинаниям… или мощи, которую оно приобрело в битвах.

Император обернулся, чувствуя, как с каждым новым шагом вверх наливаются тяжестью молот и доспехи. Он отчаянно боролся с желанием отступить и был так измотан, что тело и разум давно миновали грань выносливости человека. Повелительный безмолвный голос призывал его отдохнуть, сложить бремя с плеч и признать, что больше он ничего сделать не может. Всеми силами он противился ему.

Стиснув зубы, Зигмар опустил голову. Карабкаясь в логово драконоогра Скаранорака, он сосредоточился на том, как перебирает ногами, и тогда это сослужило ему прекрасную службу. И сейчас поможет. Но все-таки ноги его были словно свинцовые, и каждый шаг становился маленькой победой.

Сзади задыхался Пендраг, значит, побратиму ничуть не легче. Тьма сгущалась, и Зигмар видел только слабое мерцание рун на рукояти Гхал-Мараза. Подъем высосал из него все силы, подпитывал таящиеся в голове черные мысли и внушал ему, что он слишком слаб, слишком глуп и слишком смертен, чтобы преуспеть. Лишь черная магия дарует человеку надежду обмануть смерть и узреть плоды своих трудов, ибо какие великие дела можно успеть свершить на протяжении одной жизни?

Зигмар пытался заставить замолчать этот проклятый голос сомнений, который паразитом таится в каждом человеческом сердце и норовит лишить смелости.

«Не старайся понапрасну, все твои мечты — не более чем прах, — говорил голос. — Сопротивляться бессмысленно, ведь лет через сто тебя никто даже не вспомнит».

— Нет, — возражал Зигмар. — Меня будут помнить.

Раздался раскатистый хохот, в котором Зигмар уловил ноты надменного превосходства.

«Ты проиграешь, о тебе забудут, — не унимался насмешник. — Лучше сдайся».

— Если ты так уверен в моем поражении, зачем так настойчиво пытаешься меня в нем убедить? — вскричал Зигмар.

Сзади тихо застонал Пендраг, и Зигмар почувствовал, как накалился под шлемом обод короны, выкованной мастером Алариком.

— Я могу проиграть и, несомненно, умру в свое время, но не страшусь этого! — крикнул в гнетущую, удушающую тьму Зигмар. — Я не боюсь проиграть. Если чего и боюсь — это не использовать шанса!

С каждым его словом тьма слабела, и вот уже снова видны лестница под ногами и мерцающий свет на вершине башни. До квадратного проема наверху оставалось не больше двенадцати ступеней. Оттуда лился болезненный свет и свистел холодный ветер, который привел сюда Зигмара.

Император обернулся и увидел, что Пендраг моргает и дышит часто и отрывисто, словно пробуждаясь от жутких кошмаров.

— Не верь, что бы он тебе ни говорил, — сказал Зигмар.

Пендраг посмотрел на него сквозь слезы:

— Он рассказал о моей смерти.

Заметив неподдельный ужас в глазах друга, Зигмар покачал головой:

— Все умирают, Пендраг, это ясно без колдовства. Если это все, что способен наворожить некромант, то нам нечего бояться.

Пендраг смотрел мимо него, на квадрат света наверху. Лицо его исказилось, он сам себя ненавидел.

— Не могу. Боюсь.

Зигмар спустился по ступеням к другу и положил руку тому на плечо.

— Бояться нужно Морату, — сказал он. — Он знает, чего стоит сила смертных, и страшится ее. А потому стремится сломить наш дух прежде, чем мы доберемся до него.

Зигмар коснулся плотного густо-красного полотна знамени Дракона, приглашая друга взглянуть на него, и продолжал:

— Ты несешь знамя героев, Пендраг. На нем кровь храбрецов, и мы запятнаем их позором, если отступим.

Ты — воин величайшей отваги, мне нужна твоя помощь.

Пендраг глубоко вздохнул, и Зигмар видел, что темная сила больше не властна над ним. Да, страх сохранился, но остался непоколебим боевой дух, всегда выделявший Пендрага из рядов остальных.

— Я всегда буду рядом, друг мой, — обещал он.

Зигмар кивнул, и они вместе полезли в логово некроманта.

Горы простирались на сотни миль вокруг, и открывавшийся с верха башни вид был настолько захватывающим, что Зигмар едва не позабыл, что башня-то эта воздвигнута с помощью черной магии. Вдаль уходили высоченные, покрытые вечными снегами, зазубренные вершины, такие громадные, что их наверняка создали боги.

Вдалеке за них цеплялись розовые облака, похожие на перья, но здешние тучи были уродливыми и черными, как сажа, будто дым над горящей выгребной ямой. Маслянистые и воняющие тухлятиной. Небо прочерчивали вспышки молний, вокруг башни с воплями носились ведьмы с оголенными черепами.

Некромант ожидал их, и при виде его у Зигмара даже дух перехватило.

Подобно сгустку глубочайшего мрака, какой только можно вообразить, стоял на краю башни Морат — жуткое творение зла, высасывающее жизнь из мира. На некроманте развевались черные лохмотья, но ни плащ Зигмара, ни полотнище знамени Дракона даже не шевельнулись.

Морат стоял к ним спиной и даже не подал виду, что ему есть дело до двух людей. На миг в голову Зигмару пришла безрассудная мысль броситься на колдуна и столкнуть его вниз, но над таким глупым планом оставалось только посмеяться.

Морат повернул голову, и мерзость его наружности поразила Зигмара до глубины души, ибо то был истинный лик смерти. Череп еще покрывала кожа, но она ссохлась настолько, что плотно обтягивала кости. Капюшон скрывал часть головы, на лице плясали сполохи отсветов молний и жуткого сияния посоха.

Ни Зигмар, ни Пендраг не оказались готовы к тому, что со столь жуткого лица могли глядеть человеческие глаза, и это было ужасно. Император так ненавидел это исчадие ада, что представлял Мората монстром, творением тьмы и зла, с которым он сам не может иметь ничего общего.

Но призрачные глазницы колдуна пылали яростью и горечью, подпитываемые слишком человеческими эмоциями: веками страха, сожалений, потерь и неутоленных желаний, бросивших его в пучину такого безумия, порочности и ужаса, что никому, даже богам, уже было не спасти его проклятую душу. Такому человеку действительно нужно бояться суда после смерти.

— О боги… — выдохнул Пендраг. — Что ты такое?

Морат усмехнулся и облизал блестящим черным языком желтые пеньки зубов. Усмешка стерла всякое сходство этого существа с человеком, и Зигмар заставил себя шагнуть вперед, крепко сжимая Гхал-Мараз и призвав на помощь всю свою храбрость.

Он смотрел в глаза Мората, а тот поднял морщинистую усохшую руку и откинул капюшон. Зигмар невольно остановился, ведь на челе некроманта сияла древним светом золотая корона — обольстительная, созданная в давно минувшие эпохи, напоенная силою творца.

Морат зашипел и встал лицом к Зигмару и Пендрагу. Вокруг него кружили тени, словно его укутала покрывалом тьма чернейшей ночи. Теперь, вблизи, Зигмар мог разглядеть, что Морат горбат и изнурен, его физическое тело совсем зачахло и разлагалось. Сквозь лохмотья проглядывали ребра, но Зигмар понимал, что не стоит недооценивать колдуна из-за кажущейся немощи.

— Что ж, долгий путь вы прошли, чтобы найти смерть, — заметил Морат. Как ни странно, голос у него оказался роскошный, чарующий.

— Как и ты, — заметил Зигмар. — Моркейн далековато отсюда.

Морат захохотал гулко и сочно, словно они только что обменялись дружескими остротами.

— Ты упомянул место, о котором понятия не имеешь, — сказал некромант. — Эта империя пала еще до того, как твое жалкое племя появилось в этих краях.

Слова Мората ранили Молотодержца, словно ядовитые стрелы.

— Но ты не даешь ей умереть, верно? — спросил Зигмар.

— А ты бы позволил глупости одного человека погубить свою империю, а, Зигмар Молотодержец? — проговорил Морат, на шаг приближаясь к нему.

— У всего на земле есть свой срок, в который оно должно уйти.

— Нет, не у всего. Я проспал много веков вдалеке от людских глаз. Теперь я восстал и вновь силен, а твоя империя гибнет. Разве не понимаешь? Хладное дыхание смерти, которую несу я, чувствуется в каждом порыве ветра, и скоро придет конец всему, что ты так любишь.

— Нет. Прежде я убью тебя. В этой земле заключена великая сила, она справится с твоими чарами.

— Этому не бывать, — возразил Морат. — Надоело мне с тобой болтать. Пришло время твоей смерти, но не бойся: я сохраню твою душу, ты займешь место подле меня, и из костей твоей обреченной расы мы изваяем новую империю.

— Я здесь для того, чтобы этого не случилось. — Зигмар заставлял себя приблизиться к жуткому некроманту. Если бы ему только удалось подойти достаточно близко, чтобы нанести один-единственный удар… Он знал, что может покончить с Моратом!

Тот хихикнул, и холод проник в сердце Зигмара.

— Думаешь, ты попал сюда по своему желанию? Глупый, самонадеянный человек. Даже под землей я чувствовал твою силу и понял, что нужно призвать тебя ко мне. Такой, как ты, станет выдающимся генералом моей армии мертвецов, когда возродится слава Моркейна.

Морат поднял руку, и Зигмар споткнулся, ибо на него навалился тяжкий груз долга перед народом. Он мечтал править империей людей еще с тех пор, когда юнцом бродил средь могил предков на холме Воинов, только к реальности оказался не готов.

Задыхаясь под тяжестью взваленной ноши, Зигмар обмяк, безвольно опустив руки. Он понимал, что его заколдовал Морат, но сопротивляться не мог. Зигмар упал на колени.

— Не могу… — прошептал он.

Рядом с ним возвышался Пендраг, крепко прижимавший к тяжко вздымавшейся груди знамя Дракона.

— Что с тобой?!

— Это слишком… — выдохнул Зигмар.

Пендраг даже задохнулся от возмущения и посмотрел на Мората.

— Сражайся с ним! Твои воины ценой своих жизней покупают нам время, чтобы мы убили Мората!

— Уже не важно. — Зигмар сорвал с головы шлем и швырнул прочь. В полном отчаянии Пендраг беспомощно смотрел, как искусно сработанный шлем полетел в проем, и услышал, как он с лязгом покатился по ступеням.

— Вставай и сражайся! — потребовал Пендраг и дернул его за руку.

— Как ты не понимаешь? — закричал Зигмар. — Это слишком много для одного человека! Империя… Никогда мы не будем в безопасности. Никогда! Всегда кто-то или что-то пытается нас уничтожить, будь то зеленокожие с гор, норсы или кто похуже с далеких морских берегов, мутировавшие лесные зверолюди или некроманты. Не можем мы их всех победить! Мы боремся, мы сражаемся, но они снова нападают. В конце концов кто-нибудь нас одолеет и утопит эту землю в крови. Это неизбежно. Так зачем же стараться, сражаться во имя того, чтобы теплился огонек, коль скоро ему все равно суждено погаснуть?

На Зигмара обрушился торжествующей хохот Мората, и он увидел, как черный некромант раздулся, лохмотья раскинулись наподобие крыльев огромной летучей мыши.

Пендраг взревел и бросился на некроманта, но одним движением костлявой кисти тот сбил его с ног, вырвал из серебряной руки древко знамени. Скользнув по гладкому камню башни, стяг застрял на самом ее краю, и окровавленная красная ткань захлопала на кружащих ветрах.

Морат завис прямо в воздухе над Пендрагом, лицо его искривилось в мерзком злорадном предвкушении. Голову он склонил набок, словно ворон, который раздумывает, какой глаз выклевать мертвецу первым.

— Я говорил тебе о смерти, но ты все равно явился сюда, — прошипел колдун. — Станешь славным помощником моему генералу.

В простертой руке Мората вспыхнул бледный огонь, и Пендраг закричал от боли. Лицо его страдальчески сморщилось. Кожа побратима сделалась бледной и с виду жесткой, волосы начали обесцвечиваться до тех пор, пока не стали совершенно белыми. Из него высасывали жизнь, а Зигмар так же не мог подняться с колен, как не мог взмахнуть крыльями и полететь. Один из его самых старых и любимых друзей погибал прямо у него на глазах, а он не мог ничего поделать. Ничего.

Мечты Зигмара рушились, и он закрыл глаза. Видение сильной объединенной земли рассыпалось и умирало вместе с ним. Морат прав. Империя смертных не может долго существовать, ибо таков удел творений рук человеческих. Царства рождаются и процветают, затем самодовольно расслабляются. А потом возвысится один из многочисленных врагов и разрушит их.

Неизбежно, как наступление ночи.

Внутренним взором Зигмар увидел разрушенный город на берегу реки — некогда величественную столицу, выстроенную вокруг грандиозного надгробия какого-то древнего короля. Это был большой город, в котором жили тысячи людей, а теперь там селились лишь зеленокожие. Золоченые площади стали аренами, на которых сражались их главари, мраморные купальни — логовищами волков, кабанов и пещерных зверолюдей, рыскающих во мраке. Тысячелетиями собиравшиеся книги и свитки вместо хвороста горели в кострах, ради забавы уничтожались дивные произведения искусства, когда-то завораживавшие тех, кто разглядывал их.

В голове у Зигмара звучали медоточивые речи Мората:

«Таков удел твоей империи».

Зигмар оплакивал разрушенный прекрасный город, но его вдруг осенило, что этот же самый город он видел воссозданным подо льдом озера. Моркейн ли это? Град, который Морат жаждет возродить из пепла империи Зигмара.

Исчезли руины Моркейна, и Зигмар был тому рад, ибо это видение поведало о древней утрате и неизбежном крахе надежд и мечтаний. Хотя достижения строителей не стали менее впечатляющими оттого, что их творения лежали в руинах. Они отстроили великий город и создали могучую империю. Им было чем гордиться! Да, ее все же разрушили, но это не умаляет дивных творений людей.

Империи рушатся, люди умирают, так уж повелось на свете. Противиться — значит идти против воли богов, ни один человек не отважится самонадеянно бросить вызов столь могучим силам. Отец как-то раз рассказывал Зигмару, что когда стареющий вожак волчьей стаи начинает слабеть, а более сильные молодые волки готовы занять его место, он уходит прочь и один бродит в горах. Потому что знает: век его на исходе, а продлевать его — занятие грустное и неблагодарное. Печально наблюдать, как нечто великое и благородное вырождается в жалкое и убогое.

Однажды не станет империи Зигмара, и когда придет ее время, люди будут скорбеть. Возвысятся другие империи и займут ее место, но ныне — время его империи, и никакой некромант не отнимет у него это детище!

Зигмар поднял голову и посмотрел на Мората, высасывающего из Пендрага жизнь.

Сердца коснулась отрезвляющая ярость, оно ожесточилось, в члены вернулась сила. Он вскочил на ноги и вскричал, принимая неизбежность будущего и тем самым изгоняя чары некроманта из своего тела и разума. С каждым мигом беспомощность и отчаяние теряли над ним власть, ничтожные перед его стремлением раз и навсегда покончить с черной магией Мората.

— Империи возникают и рушатся, — рычал Зигмар, выпрямляясь во весь рост, — но это не имеет значения. Важно то, что они рождаются, и в свое время люди гордятся и сражаются за то, во что верят. Важно, как мы распоряжаемся отведенным нам временем.

Морат обернулся на звук голоса Молотодержца, и глаза его расширились от удивления. Взметнулись руки и вытянулись в сторону Зигмара, с пальцев некроманта сорвались снопы холодного белого огня. Вокруг императора плясали ледяные языки пламени, а он только улыбнулся, невредимый, когда вспыхнули древние руны на его доспехах. Так он шел сквозь бесовское зарево, и Гхал-Мараз пылал белым пламенем.

— Ты не властен надо мной, — говорил он. — Меня не трогает то, чем ты пытаешься удручить и сокрушить меня, ибо будущего я не страшусь. Оно не теряет смысла от того, что я умру, а все мои достижения когда-нибудь обратятся в прах. Жить вечно и не создать ничего стоящего… вот это бессмысленно! Тебе, некромант, нет места на этом свете. Давным-давно должен был ты умереть, и я пошлю твою душу в следующий мир, какие бы муки там ее ни ожидали.

Морат взмахнул руками, и Пендраг повалился на каменный пол. С каждым новым шагом Зигмара колдун отступал. Вновь он выбросил ладони в сторону Молотодержца, и вьющиеся вокруг башни призраки бросились на него, разинув пасти лиц-черепов в жутком крике.

Безумная свора истошно вопила, клацала бесплотными клыками и скребла когтями. Зигмар не обращал на них никакого внимания, надежно укрывшись щитом растущей уверенности в своей правоте. Сердце его было железным, дух — каменным, и ужасные призраки не могли помешать ему идти своим путем.

— Что ты за человек? — вопрошал Морат у Зигмара, который подходил ближе и ближе. — Смертный не может противостоять моей силе!

Посох некроманта полыхнул темным огнем, но Зигмар поднял Гхал-Мараз, и посох разлетелся на тысячи кусочков. Морат, теперь жалкий и презренный, упал на колени. Он протянул руку со скрюченными, тонкими, как сучки, пальцами, но Зигмар оттолкнул ее. Казалось, некромант усыхал на глазах и тонул в своих черных одеждах, словно поддерживавшая его на протяжении столетий сила покидала его.

— Нет… — шептал Морат, в недоумении глядя на истлевающие ладони. — Ты обещал…

Грозовые тучи над башней начали рассеиваться, ибо наступил конец создавшей их черной энергии. Подул свежий ветер, который нес аромат горных лесов и быстрых рек.

Морат морщился, его костлявый остов усыхал с каждой секундой. Золотая корона, которую он носил с такой гордостью, в конце концов свалилась с его головы и тяжелым кольцом чистейшего золота покатилась прямо к ногам Зигмара. А он схватил Мората за горло, чувствуя пальцами хрупкие кости, которые с легкостью мог переломить. В колдуне совсем не осталось веса. Император посмотрел вниз, на поле боя, где мертвецы уже перестали биться: они превращались в груды праха, а город подо льдом начал растворяться, подобно смутным воспоминаниям.

Воины Зигмара разразились приветственными криками, увидев на вершине башни императора и его пленника, Мората. Они требовали смерти некроманта, и не только они. Ветер доносил едва уловимые яростные стоны: это освобожденные души умерших просили отмщения.

— Полагаю, много душ будет ждать от тебя ответа в следующем мире, — сказал Зигмар.

Сморщенное древнее лицо исказилось от страха. Вцепившись в руку Зигмара, он пустился в путаные, бессмысленные мольбы о пощаде. Сил в некроманте совсем не осталось, он слабо сопротивлялся, и Зигмар с усилием подавил в себе жалость, грозящую остановить его руку.

— Твое пребывание здесь слишком затянулось, — произнес Зигмар и поднял Мората над пропастью. — Пришло время умирать.

С этими словами он скинул колдуна с башни и провожал взглядом тщедушное тельце, кувыркавшееся в воздухе, до тех пор пока не упало на лед. Зигмар тяжело вздохнул и почувствовал омывающие его волны благодарности. Пред внутренним взором проплыли тысячи лиц и имен, и каждое принадлежало освободившейся от вечного проклятия душе, и слезы радости текли по щекам императора.

Зигмар отвернулся от края башни и ткнул что-то ногой: корону Мората, которая даровала некроманту ужасную силу. Он поднял ее и повертел в руках. Искусность работы оказалась совершенно поразительной и ничуть не уступала мастерству гномов, только манера исполнения была незнакомой. Император никогда не видел ничего подобного. Золотой обод щедро украшали самоцветы небывалой красоты, и под стать им ощущалась могучая древняя сила, которая превосходила даже возможности горного народа.

На миг ему привиделся старинный город средь пустынь и марширующие армии под сине-золотыми стягами, причем одежды воинов были сплошь усыпаны драгоценностями. Видение исчезло, и вновь перед глазами предстали величественные виды Срединных гор. Он увидел лежащего на боку у края башни Пендрага, который пытался доползти до знамени Дракона, не в силах встать на ноги.

Позабыв о видении пустынных армий, Зигмар бросился к другу, опустился на колени, перевернул лицом к себе… и попытался совладать с чувствами, но Пендраг заметил ужас в глазах побратима.

— Что, так скверно? — прошептал Пендраг, и голос его едва ли был громче хрипа, вырывавшегося из пересохшего горла.

— Нет, просто… — начал Зигмар, но не смог заставить себя солгать.

Лицо Пендрага отощало и заострилось — точная копия физиономии Лукаса Хаука, существа, которое держали в заточении под горой Фаушлаг. Слезящиеся глаза затянула белая пленка, морщинистая кожа напоминала древний пергамент. Молодость Пендрага забрал Морат, и Зигмар держал в объятиях столетнего старца.

О, как же он желал спасти Пендрага! Если бы он не поддался черному колдовству Мората, если бы раньше разрушил чары! При мысли о смерти друга Зигмар зарыдал, ведь перед лицом такой потери все теряло смысл.

— Зигмар! — вскричал Пендраг, и тот открыл глаза, ибо корона, которую он все еще сжимал в руке, стала горячей.

Золотое тепло текло из короны в Зигмара и наполняло его светом, облегчая тяжесть ноши. Но это еще не все. Через Зигмара янтарное свечение вливалось в Пендрага, уничтожая страшную магию некроманта.

Пендраг даже вскрикнул, чувствуя, как волосы его становятся гуще. К ним вернулась прежняя рыжина, только еще более яркая, глаза заблестели, исчезли старые шрамы на руках, грудь вздымалась от могучего здорового дыхания.

Оба в совершеннейшем изумлении взирали на золотую корону. Сияние самоцветов померкло, но Зигмар чувствовал, что это лишь скромная демонстрация ее возможностей.

— Невероятно! — вскричал Пендраг, вскакивая на ноги и ощупывая каждый дюйм своего тела, словно опасаясь верить в чудо обновления. Потом он закинул голову и захохотал, и смех его искрился жизнью и надеждой, как и положено тому, кто только что стоял на пороге смерти и чудом спасся, сделавшись только сильнее.

— Корона… — проговорил Зигмар. — Никогда не видел ничего подобного… Она тебя исцелила! Воистину могущественная магия.

— Вот уж действительно, — согласился Пендраг, в радостном изумлении дивясь на древнее сокровище. — Магия, которую некромант использовал во имя зла.

Зигмар вертел корону в руках, понимая, что держит ключ к могуществу и непобедимости своей империи. Владея такой силой, он сможет защитить земли и людей. Правление его будет справедливым и сильным. Морат извратил могущество короны. Зигмар же станет врачевать, а не убивать. Править мудро и милосердно, а не порабощать.

Он взглянул на Пендрага, и друг кивнул в ответ на немой вопрос:

— Да, она твоя по праву.

Зигмар надел золотую корону. Она пришлась впору, хотя лысый череп Мората был куда меньше в объеме. Император ощутил могущество и стиснул руку Пендрага на воинский манер.

Потом послышались шаги, и на площадку высыпал отряд измотанных боем воинов, ведомых Редваном. Белый волк был перепачкан кровью, в руках он сжимал помятый и исцарапанный после падения с лестницы шлем Зигмара, выкованный Алариком, и императора пронзило смутное беспокойство.

Держа в руках шлем, Редван радостно воскликнул:

— Вечно я должен подбирать за тобой!

— Оставь себе, — рассмеялся Зигмар, проходя мимо Белого волка. — Теперь у меня другая корона.

Не желая задерживаться в долине некроманта, воины Зигмара собрали павших и раненых и в ночи двинулись в обратный путь. Знамя Дракона приспустили, и, пока луна катилась по ясному ночному небу, император поговорил с каждым воином своей армии, хвалил их за храбрость и с печалью вспоминал погибших.

Раненых несли на самодельных носилках, и когда Зигмар брал их руки в свои, тем казалось, что боль слабеет. Он разыскал Мирзу и был несказанно рад, что тот жив. Стоило ему положить ладонь на лоб Вечного воителя, как лицо раненого порозовело, а дыхание стало более глубоким.

Позабыв об обещании сровнять Медную башню с землей, император вел войско прочь из гор, выбирая более прямой путь на запад через густо поросшие лесом долины, которые должны были привести их к западным отрогам.

Через четыре дня воины империи спустились с предгорий Срединных гор и по тропе вышли к лесной дороге, что вела на юг, к Мидденхейму. Наутро пятого дня разведчики сообщили о большой колонне людей и фургонов с севера, и Зигмар вышел встретить их с новой короной на голове. Его сопровождали Редван, три Белых волка и обновленный Пендраг с темно-красным знаменем императора. Когда из-за деревьев показались первые люди, которые шли впереди длинной колонны изможденных путешественников, Зигмар даже тихонько выругался, глядя на их плачевное состояние. Он думал, что встретит бродячих торговцев или трудяг, направлявшихся в Мидденхейм в поисках работы. И совсем не ожидал увидеть сотни беженцев, ибо сразу становилось ясно, что эти люди спасаются от какой-то ужасающей напасти.

— Судя по всему, удозы, — сказал Пендраг.

— Точно, — подтвердил Редван. — Это их пледы, к тому же у некоторых палаши.

— Да что, во имя Ульрика, с ними стряслось? — не мог понять Зигмар, направляясь к повозке с оборванным лоскутом удозского флага с цветами графа Вольфилы, которую тащили два усталых пони. Правил ею однорукий широкоплечий мужик с физиономией заядлого драчуна. За ним сидела молодая женщина с тремя испуганными, измученными ребятишками.

— Приветствую, друг, — поздоровался Зигмар, шагая рядом с повозкой. — Как тебя величают?

— Рольфом. Хотя за мой удар слева многие кличут меня Дубовый Кулак.

— Понятно почему, — кивнул Зигмар, приметив многочисленные ссадины на единственном кулаке мужчины. — Откуда едете?

— Из Зальценхуса, — отвечал Рольф. — Вернее, того, что от него осталось.

У Зигмара все похолодело внутри при упоминании о замке графа Вольфилы.

— О чем ты? Что случилось?

Человек взглянул на него и сказал, словно сплюнул, одно-единственное слово:

— Норсы.

— Норсы? Они напали на вас?

— Да. Вместе со своими союзниками, этими предателями.

— Кто их союзники? Кто?

— Поганые роппсмены, — поведал Рольф. — Все лето корабли-волки разоряют побережье, на этот раз с норсами связались отряды мечников-роппсменов, они убивают, жгут и гонят людей на юг.

— Ты уверен, что это роппсмены? — спросил Зигмар, чувствуя, как в висках запульсировал гнев, стоило ему осознать услышанное.

— Еще как уверен! — рявкнул Рольф, задыхаясь от горя. — Видел их своими глазами. Бритые головы, изогнутые мечи. Спалили замок Вольфилы, а его самого изрубили на куски псам на корм. И семью тоже убили.

Жену и ребенка зарезали и распяли на единственной оставшейся башне.

От страшных вестей накатила дурнота, бешеная пульсация в висках нарастала.

Зигмар вспомнил дни коронации, когда словоохотливый северный граф Вольфила во время пиршества представил Зигмару свою жену. Звали ее Петра, и она в ту пору носила их первенца. На рождение малыша Зигмар послал в Зальценхус серебряный кубок для питья. Мальчика назвали Теодульфом. Ему должно было исполниться шесть или семь лет, но, если Рольф говорит правду, линия вождей удозов прервалась.

— Вольфила убит? — спросил Зигмар, все еще отказываясь верить в то, что одного из его графов уже нет.

— Убит, как и все, кто был способен держать меч. Даже мальчишки и старики. Твари только меня оставили в живых, потому что у меня нет правой руки. Но я все равно дрался, а они смеялись надо мной. Дочь у меня, внуки. Думал, они их заберут, но нас почему-то отпустили, словно мы не стоим того, чтобы возиться.

В голосе старика звучали стыд и вина, было ясно, что он лучше бы встретил смерть вместе со своим таном, если бы не семья. Да, на том строится гордость человека, и нет горше унижения, чем честь, отобранная врагом.

Зигмар отошел, Рольф хлопнул пони вожжами, и повозка снова тронулась в путь. Сжав кулаки, император обратил напряженный взгляд на север, словно видел врага сквозь леса.

Когда он изгнал норсов за пределы империи, роппсмены претендовали на их земли, по большей части оттого, что никто больше не желал жить на этих территориях, бесцветных и продуваемых студеными северными ветрами, пустынных и, как поговаривали, кишащих призраками жертв, сожженных шаманами на кострах.

Стремясь к объединению империи, Зигмар не ставил целью заручиться клятвой верности вождей роппсменов, потому что жили они слишком далеко на востоке. Это решение было продиктовано исключительно удобством, он не собирался вести с ними войну или налаживать дипломатические отношения со столь отдаленным государством.

— Что за напасть… — проговорил Редван, покачивая головой и провожая взглядом испуганных людей. — Роппсмены? Кто бы мог подумать! Они никогда не грабили земли империи. С чего бы им вдруг начать бесчинствовать, причем именно сейчас?

— Это неважно, — отозвался Зигмар, крепко сжимая кулаки. — Они вступили в союз с норсами, а это значит — стали моими врагами.

Зигмар повернулся к друзьям, лицо его было пугающе грозным.

— Пендраг, подними знамя Дракона, — сказал он. — Оно мне снова нужно.

— Знамя Дракона? — всполошился Пендраг. — Зачем?

Зигмар расправил плечи, словно был недоволен побратимом.

— Потому что я намерен собрать армию и выступить на восток, — сказал он, вложив в голос всю ярость и боль. — Я отомщу за смерть моего друга. Роппсмены узнают, что ждет тех, кто идет войной на мой народ.

— Что это значит?

— То, что их земли будут сожжены дотла! — прогремел Зигмар.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. Правосудие Зигмара

Обычно болота Брокенвалш бывали угрюмы и туманны, но нынешний день выдался на удивление ярким. Солнечные блики сверкающими россыпями отражались в воде. Прохладный ветерок приятно освежал, аромат поздних цветов и пряных трав насыщал воздух мириадами чудных запахов.

Ведьма сидела на густо поросшем мхом поваленном дереве, гнилое нутро которого кишело насекомыми. Иные сочли бы подобное соседство отталкивающим и даже омерзительным, она же наслаждалась совершенным циклом смерти и рождения. После гибели что-то становится домом для одних созданий, инкубатором для других и пищей для третьих.

— У всего свой срок, — сказала старуха, ни к кому конкретно не обращаясь. На нижнюю ветку ближайшего дерева опустился ворон и каркнул, звук эхом разнесся над глубокими топями и тайными тропами болот.

— Что скажешь мне этим чудным утром, вещая птица? — улыбнулась ведьма.

Ворон посмотрел на старуху ониксовым глазом, переступил с лапки на лапку и снова каркнул.

— И как это понимать? — спросила ведьма. — Будущее теперь сокрыто от меня, и я думала, что ты хоть что-то расскажешь мне.

Ворон каркнул в третий раз и улетел. Старуха следила за ним взглядом до тех пор, пока он не исчез из виду. Пожав плечами, она встала на ноги, опираясь на рябиновый посох. Суставы совсем одеревенели и хрустнули, как сухие ветки. Ведьма вздрогнула, уж не ей ли самой было знать, что за кажущейся беспечностью прячется страх, который глодал ее с тех самых пор, как ее силы стали слабеть.

Пробуждение некроманта в Срединных горах провозгласило закат ее века. Она спасалась от жуткого чудовищного зла родом из пустыни и чувствовала, как на Севере подобно опухоли распространяется черная магия.

Злоба черного колдуна словно яд впитывалась в землю, заражала текущие по рекам энергии и насыщала воздух. С той самой ночи духу ее требовалось все больше и больше времени для того, чтобы отделиться от тела и парить в вещих волшебных туманах, плывущих над землей. В молодости ей нужно было просто лечь на спину и закрыть глаза, а теперь дух ее вовсе утратил способность летать, как она ни старалась.

И вот теперь ведьма как никогда прежде ощущала на себе разрушительную силу времени.

И, что еще того хуже, как только дух ее оказался заточен в бренном теле, словно в клетке, ведьме перестали являться многочисленные видения возможного будущего, которые прежде переполняли ее, и она осталась в абсолютном одиночестве. Здесь, в топях Брокенвалша, она вела отшельническое существование, но была свидетельницей разыгрывавшихся в мире драм и даже помогала менять его к лучшему.

И пока ей этого было вполне достаточно.

Но еще до того, как сила ее испарилась, ведьма успела проследить за успехами Зигмара и его растущего, крепнущего государства.

Она видела, как он спас принцессу Марику, и улыбнулась людской наивности. Они называли тех, с кем сражались, болотными демонами, но ведьма-то знала, что это не демоны; бессмертные слуги Темных богов куда ужасней.

Она видела и осаду Ютонсрика, и сердце ее затопила волна отчаяния, когда Зигмар занес молот, чтобы убить мятежного короля Мария. Если бы не вмешательство короля берсерков, повелитель ютонов был бы мертв. Тут бы и зародилась роковая гибель империи.

Смерти некроманта она не видела, но почувствовала ее. И все же черные миазмы древнего зла отравляли потоки целительных энергий, словно власть его не была полностью исчерпана. Это омрачало мир, и каждый день она ощущала обещание скорой кончины. Вот почему с таким трепетом она встретила сегодняшний день — чудную поэму из золота, синевы и зелени.

Впервые в жизни, лишенная силы и возможности видеть дальше, чем позволяли ей ослабевшие старые глаза, ведьма почувствовала себя одинокой. Здесь, где компанию ей составляли лишь птицы да болотные твари, разрыв с родом человеческим ощущался особенно остро, словно она больше не принадлежала к нему.

Мать-ведьма испытывала схожие чувства незадолго до того, как погибла от рук зеленокожих. Может, и ей пришло время покидать этот мир? Может, этот чудный погожий день — прощальный дар перед тем, как придется завершить путешествие по жизни? Она прожила долго, очень долго, и смерть не пугала ее, но не близость кончины торопила старуху, ускорявшую шаг по известным только ей тропам назад, к пещере.

Обогнув прозрачную заводь, по которой шла легкая рябь, ведьма увидела высокое растение, усыпанное мелкими белыми цветами, собранными в плоские соцветия. Пахло оно тошнотворно, и старуха нахмурилась. Цикута. Много лет не встречала она это растение, и теперь оно навеяло на нее неприятные воспоминания.

Мелькнула тень, и старая женщина остановилась и содрогнулась. Небо было чистым, пустым и ярким. Солнце висело низко над горизонтом, а над ней кружила черная птица. Ведьма заторопилась, чтобы не стать обедом для явно имевшего на нее виды падальщика.

Умереть от старости лучше, чем от рук врагов. Неплохо для той, которая всю жизнь старалась для других. Порой она избирала темные пути и совершала то, чем не могла бы похвастаться, но раса людей не погибла, и ведьма не собиралась теперь беспокоиться о тех прежних своих решениях, принятых ею во благо.

Перед глазами возник образ юной черноволосой женщины, но старуха отогнала мысль прежде, чем та успела сформироваться. Необходимая жертва, смерть, нужна была для того, чтобы Зигмар встал на путь зарождения империи. Будь Равенна жива, на землях людей уже хозяйничали бы зеленокожие, и давно бы уже лежало в руинах то, что она пыталась спасти.

«Так вот какие кошмары одолевают тебя по ночам?»

Мысль застала ведьму врасплох, потому что старуха уже давно смирилась со смертью Равенны. Вновь и вновь она замечала, что мысли вразнобой скачут в голове, тревожа воспоминания и былые, давно похороненные, сожаления.

«Ты убила ее, невиновную».

Ведунья решительно выбросила из головы мысли о прошлом и свернула к зазубренной темной скале — торчавшей средь болот вершине подводной горы. Ведущая к черной расселине тропка была мокрой и скользкой, каждый неверный шаг мог привести к гибели.

Прежде чем зайти в пещеру, ведьма помедлила у входа, чтобы в последний раз полюбоваться чудным днем.

Мир был суровым и беспощадным, но при этом прекрасным и удивительным. Если знать, куда смотреть, в каждом уголке можно найти чудеса. О, как она будет скучать, когда уйдет.

Ведьма пригнулась и вошла в пещеру. Глаза не сразу привыкли к темноте. Она прошла вглубь пещеры, двигаясь по памяти. Аромат трав вселял уверенность, но тут же она почувствовала запах холодного железа, пота и дорожной пыли.

Она замерла, понимая, что не одна. Темноту осветила яркая вспышка, и в кругу камней, служившем ей очагом, загорелся костер. У огня, скрестив ноги, сидел сморщенный, очень старый человек; он склонил голову и сложил руки, словно для молитвы. Ведьма прищурилась, ибо не нужно обладать даром предвидения для того, чтобы понять: этот старик — нечто большее, чем кажется. Его наполнял дух Темных богов, а сила была ощутима.

— Кто ты? — спросила она.

— Путник, идущий схожей тропой, Гранье, — отвечал старик.

Ведьма вздрогнула, услышав свое имя, и сказала:

— Никто не называл меня по имени уже много лет. Откуда тебе оно известно?

— Темные боги знают его и сказали слово о твоей смерти. — Старец поднял голову и посмотрел на нее холодными глазами, которые видели ход веков и смерть тысяч.

Ведьма поглубже заглянула в себя в поисках оставшихся крупиц силы, ибо знала: второго шанса сразиться с ним у нее не будет. Она почувствовала движение за спиной, но не успела даже пошевелиться. Сильные руки обхватили ее.

— Помнишь меня? — проговорил над ее плечом вкрадчивый медоточивый голос.

Ведьма попыталась высвободиться, но сразу перестала, увидев лицо того, кто ее держал. Он был невероятно красив и обладал замечательной, если бы не такой жестокой, улыбкой, одновременно притягательной и отталкивающей.

Даже в полумраке ведьма безошибочно узнала в нем того молодого человека, который явился к ней в пещеру много лет назад в поисках отмщения. В его лице угадывались отвратительные страсти и чудовищное высокомерие. С замиранием сердца она поняла, что то было его истинное лицо, и поразилась, как не заметила этого раньше. Глаза его были глазами не человека, но демона.

Старуха отвернулась, а шаман рассмеялся:

— Она тебя помнит, Азазель!

— Это не твое имя, Герреон, — прошептала она, зная, что все теперь бесполезно.

— Теперь мое, — прошипел Азазель, достал кинжал и поднес к ее горлу. — И оно станет последним, которое ты услышишь, умирая.

Вольфгарт сидел у очага и смотрел, как на коленях у Медбы борется со сном Ульрика. Он дивился своей удаче и благодарил богов за то, что у него в жизни были две такие замечательные женщины. Медба улыбнулась мужу и погладила золотистые, совсем как у нее самой, волосы дочки. Ульрике пять с половиной, и уже теперь, глядя на ее прекрасные, как у матери, черты, Вольфгарт знал, что придется гонять от дверей ухажеров. Он вспоминал собственную молодость, кутежи и гулянки, когда он пытался перепробовать как можно больше девиц в селении. И почище самого страшного врага его теперь пугала мысль о том, что Ульрика столкнется с таким же молодцом. Лучше не надо об этом. Об этом он подумает потом, у него в запасе есть несколько лет до тех пор, когда место отца в сердце дочери займет какой-нибудь молодой удалец, жаждущий похитить ее невинность.

В комнате было тепло, от очага струился уютный золотистый свет. Стену украшала резная панель из азоборнской древесины — подарок королевы Фрейи, который она привезла с собой в последний визит в Рейкдорф. Выполненный с поразительным мастерством узор изображал деревья с переплетенными кронами и обширными корнями, уходящими глубоко под землю и там переплетающимися. Медба говорила, что это символ азоборнских верований в связь всего сущего. Вольфгарт же находил панель просто симпатичной.

Каменный дом хранил тепло, а сложенные у северной стены дрова защищали от порывов ветра. Хороший дом. Вольфгарт заказал его Орнату Каменщику, который дорого ценил свой труд, но обладал таким талантом, что даже ходили слухи, будто он учился в горах у гномов. Вольфгарт знал, что это неправда, но способности Орната от этого ничуть не теряли.

Прошлое поколение само строило себе дома, своими руками, но через два года после снятия осады Ютонсрика золото нескончаемым потоком хлынуло с Запада, и империя расцвела пуще прежнего. Торговцы из дальних, почти мифических стран путешествовали по соединявшим города дорогам, везли экзотические товары и диковины и без устали пополняли графские сокровищницы.

Торговля принесла землям мир и процветание. Некогда враждовавшие вожди племен теперь стали лучшими друзьями. Всех сплотила борьба с общим врагом — зеленокожими, но связало всех воедино именно богатство. Разве что за исключением талеутенов и черузенов. Эти по-прежнему обвиняли друг друга в набегах и вели старинные распри, игнорируя грозные предупреждения Зигмара.

За вклад в дело взятия столицы ютонов Вольфгарт получил причитавшуюся ему часть богатства Ютонсрика, а также ему выплачивалось щедрое ежемесячное вознаграждение как назначенному Зигмаром капитану армии в Рейкдорфе. Все это вместе с коневодческими фермами и вложениями в торговлю, на которые его подвигла Медба, сделало Вольфгарта одним из самых состоятельных людей Рейкдорфа, и дом его в роскоши не уступал жилищам графов империи. В комнатах нижнего этажа всюду красовались шкуры медведей из Серых гор, на искусно сработанных столах из дуба и ясеня стояла изысканная керамика из далекой восточной страны.

Стены украшали эндальские гобелены. Но все же гордостью дома был серебряный нагрудник с рельефной золотой чеканкой в форме оскалившегося волка и рифлеными бронзовыми краями. Этот панцирь Вольфгарт получил в подарок от Пендрага, и доспех сослужил ему добрую службу. Над очагом висел огромный меч с острым как бритва клинком длиной в шесть футов.

Прошло несколько лет с тех пор, как Вольфгарт в последний раз яростно орудовал этим мечом. Он помнил последний удар, нанесенный им. Клинок разрубил щит ютонского всадника и пронзил ему грудь. Пока Зигмар сражался с роппсменами на Севере, наместником в Рейкдорфе был Альвгейр. Вольфгарт обучал молодежь унберогенов искусству ведения боя. Занятие достойное, но не чета настоящему бою.

— Ты скучаешь? — спросила Ульрика, и Вольфгарт очнулся от мыслей.

— О чем ты, моя девочка?

Ульрика показала повыше очага и сказала:

— О битвах. Ты все время смотришь на свой меч.

Вольфгарт покачал головой.

— О нет, красавица, для меня окончились дни войн. Короли поклялись Зигмару в верности, так что империя в безопасности. Ну, в основном.

— Ты в этом уверен? — с улыбкой взглянула на мужа Медба. — Мне кажется, Ульрика в чем-то права.

— Что, вдвоем против одного? — усмехнулся Вольфгарт. — Боги, уберегите меня от двух женщин в доме!

— Мы как женщины имеем на это право, муж мой, — заявила Медба. — Мы численно превосходим тебя, так что тебе лучше сдаться и прямо ответить на вопрос дочери.

Вольфгарт встал и взял Ульрику на руки. Медленно прошел он по всей комнате, останавливаясь у каждой приметной вещицы.

— Нынче человек делает себе имя, занимаясь торговлей, — сказал он. — Неважно, как он владеет мечом.

— Это не ответ, — не сдавалась Ульрика.

Вольфгарт хотел было в очередной раз отделаться отговоркой, но увидел в глазах дочери неподдельный страх. Умная девочка знала, что с войны возвращаются не все.

— Значит, хочешь честный ответ? Скучаю, да. И рад был бы не скучать, да не могу.

— Глупо, — поморщилась Ульрика. — Зачем хотеть на войну? Ведь там могут ранить… или убить. Война — это глупость.

— Тут ты права, девочка моя, но порой приходится воевать.

Вольфгарт взглянул на Медбу, призывая жену на помощь, но та лишь усмехнулась в ответ, покачав головой. На сей раз ему предстояло справиться самому.

— Империя сейчас сильна и безопасна, как никогда прежде, но все же нам есть с кем сражаться.

— С кем же? Ты говорил, что все вожди теперь наши друзья.

— Так и есть, речь не о них. Есть еще зеленокожие и лесные монстры. Вот с кем мы никогда дружить не станем.

— Почему?

— Ну… Потому… Потому что они нас ненавидят.

— За что? Что мы им сделали?

— Ничего мы им не сделали. — Вольфгарта измучили вечные «почему» дочери. — Они чудовища, им только и нужно, что убивать да разрушать. Мирно жить они не желают, такова их природа. Они только и знают, что сражаться.

— Но ты тоже хочешь сражаться, — заметила Ульрика. — Разве ты такой же, как они?

— Нет, милая моя, не такой. Потому что я сражаюсь, чтобы защитить тебя, твою маму и наших друзей. Я бьюсь с врагами, которые хотят отобрать у нас то, что принадлежит нам по праву. Я воин, и не стану отрицать, что при звуках боевого рога унберогенов у меня кровь быстрей бежит по жилам. Но я никогда не иду войной на других до тех пор, пока они первыми не нападут на меня.

— Поэтому дядя Зигмар сейчас сражается с роппсменами?

От этих слов у Вольфгарта похолодело в животе, и они с Медбой смущенно переглянулись. Придумать ответ он не успел: в тяжелую деревянную дверь дома постучали. Он подошел к Медбе и передал ей Ульрику.

— Уложи ее, — сказал Вольфгарт. — Пора спать.

— Я не устала, — заупрямилась девочка, хотя сонно обвила материнскую шею руками.

Медба понесла дочь на второй этаж, а Вольфгарт открыл дверь. На пороге, завернувшись в плащи с капюшонами, стояли Альвгейр и Эофорт.

— Припозднились вы что-то, — приветствовал их Вольфгарт.

Усадив гостей за дубовый стол работы эндальского мастера, Вольфгарт разлил по серебряным кубкам густо-красное вино. Альвгейр сразу же хорошенько хлебнул, Эофорт же только слегка пригубил. Хозяин дома налил и себе и сел во главе стола. Пришла Медба и села рядом с Эофортом.

— Тилийское, — проговорил Эофорт и отпил еще немного. — Очень недурно.

— Пендраг как-то посоветовал мне попробовать, и я пристрастился к нему в Марбурге, — поведал Вольфгарт. — Но мы собрались не для того, чтобы обсуждать запасы моего винного погреба.

— Точно, — согласился Эофорт.

— Есть новости от Пендрага или Мирзы?

— Есть, — кивнул Вольфгарт. — И весьма скверные.

Вольфгарт поднялся, откатил незакрепленный камень у очага, вытащил из углубления железный ящик, вернулся к столу, открыл его и достал несколько сложенных листов пергамента.

— Положение ухудшается, — поведал от собравшимся. — Армия Зигмара насчитывает восемь тысяч воинов, в основном это остготы и удозы, но есть и азоборны.

— Азоборны? — переспросил Альвгейр, глядя на Медбу.

— На востоке леса редкие, колесницам есть где развернуться, — пояснила та.

Вольфгарт провел рукой по волосам, все еще темным, но уже серебрящимся на висках и в бороде.

— Так вот, новости с Севера приходят скверные, — начал он. — Мирза сообщает, что норсы разоряют побережье, и их больше, чем обычно. Он считает, что они проверяют, насколько мы готовы дать им отпор, и готовят вторжение.

— Вторжение? — с досадой бросил Альвгейр. — Нужно, чтобы Зигмар вернулся.

— Нечего ждать его скоро, — проговорил Вольфгарт. — Не думаю, что он остановится до тех пор, пока не выдворит последнего роппсмена за пределы империи.

Он провел уже три генеральных сражения под знаменем Дракона.

— Пощади, милосердная Шаллья! — воскликнул Эофорт. — Каждый раз поднимали знамя Дракона?

— Да, — мрачно кивнул Вольфгарт. По словам Пендрага, погибло уже десять тысяч роппсменов. Горят деревни и города, мирные жители бегут на восток. Всякого, кто не слишком расторопен, настигает смерть.

— Полагаю, ни один честный воин унберогенов не участвует в этой резне? — с беспокойством спросил Альвгейр.

— Когда поднят стяг Дракона, меж воинами и мирным населением стирается разница, — напомнила Медба. — Воинам-унберогенам это тоже известно.

— К счастью, в армии Зигмара их меньшинство. В основном действуют удозы. В конце концов, именно их земли разграблены, их графа убили в его собственном замке.

— Это позорит нас, — покачал головой Эофорт, словно не веря своим ушам. — Подумать только, Зигмар устроил такую резню…

— Роппсмены сами виноваты, — буркнул Вольфгарт. — Они напали на земли империи и убили графа Вольфилу вместе с семьей. Чего еще они ждали?

— Возмездия, да, — кивнул Эофорт. — Но такая резня! Никто не мог предположить ничего подобного.

— Уже ползут слухи, — вставил Альвгейр. — Пришли письма от Отвина, Альдреда и Сигурда. Все хотят знать, что творится на Севере. Все говорят о «правосудии Зигмара» и об истинном его смысле.

— Они опасаются за свои земли и людей. Что с ними будет, посмей они когда-нибудь возразить императору? — добавил Эофорт. — Боятся, что их постигнет та же участь.

— Такому не бывать, — вступилась Медба. — Роппсмены наказаны за то, что предали Зигмара и убили его друга. Они получили по заслугам.

— Суровая ты женщина, Медба. Твоя правда, они заслужили кару Зигмара, но зашло слишком далеко. Деревни сожжены дотла, пленные казнены, целые семьи вырезаны. Это чересчур, и мне стыдно, что наш император опустился до такого.

— Вопрос в том, что мы можем сделать, — нахмурился Вольфгарт.

— Разве что-то можем? — пожал плечами Альвгейр. — Он император.

— Он наш друг, — твердо произнес Эофорт. — Первый и лучший. Его рассердила гибель Вольфилы, он срывает на роппсменах горечь утраты.

— Разве это оправдание для бойни, которую он учинил? — возразил Альвгейр.

— Нет, конечно. Но осознание причины помогает легче понять следствие. Когда Зигмар приведет наших воинов домой, мы поговорим с ним. Зная, что довело его до таких крайностей, мы сможем унять панику среди графов.

— Где был Зигмар в последний раз, когда тебе писал Пендраг? — поинтересовался Альвгейр.

— Последнее, что я знаю, это что остатки роппсменов стекались к великой реке, разделяющей земли, — рассказал Вольфгарт. — Это последний известный рубеж на карте, дальше простираются неизведанные земли.

— Кто-нибудь знает, что там, за рекой? — спросил Альвгейр.

— Только Ульрику ведомо, что на другом берегу, — тяжко вздохнул Вольфгарт. — Но мы точно знаем, что на нашем.

— И что же?

— Зигмар и смерть.

Когда старик счел, что пора остановиться, уже стемнело. Хотя руки у ведьмы были связаны, Герреон — а она не могла думать о нем как об Азазеле — всю дорогу крепко держал ее и нашептывал ужасы, которые сотворит с ней шаман. Старуха полагала, что смерть не пугает ее. Как же она ошибалась!

Не хотелось умирать вот так.

В бархатной темноте ночного безоблачного неба ярко сияли звезды. Они добрались почти что до самой границы болот. Шаман откуда-то знал тайные тропы средь гиблых трясин. В воде отражалась луна, ее бесстрастный лик бледным мертвенным сиянием заливал безмолвные болота.

— И как тебе удалось отыскать путь средь болот? — спросила она. — Эти тропы неведомы большинству смертных.

— Я не «большинство», Гранье, — отрезал старик. — Твоя сила исчерпала себя, но ты же все равно способна разглядеть это, верно?

— Ты служишь Темным богам.

— Я служу истинным богам, — отвечал шаман. — Тем, кто правит за пределами жалкого бытия, чье дыхание наполняет меня жизнью. Они и есть истинная сила этого мира, а не те ничтожные воплощения — выдумки человечества. Истинные боги существовали до этого мира и еще долго будут существовать после того, как он обратится в прах.

— Если собираешься меня убить, назови свое имя, — попросила ведьма. — Хоть это мне скажи.

— Что ж, — пожал плечами старик. — Звать меня Кар Одацен из рода Железных волков, шаман норса по имени Кормак Кровавый Топор.

— Далеко же ты забрался, Кар Одацен из рода Железных волков. Отчего ты уверен, что не умрешь прежде, чем вернешься домой? Ты в сердце земель унберогенов, а следопыты Зигмара весьма искусны.

— Не искуснее моего, женщина, — отрезал Герреон. — Мне эти земли хорошо известны, от следопытов я уже один раз ушел и еще раз уйду. Никто не сравнится со мной в хитрости и умениях.

Ведьма рассмеялась, ухитрившись взглянуть на своего мучителя. В глазах у него она увидела неистовое желание прикончить ее. Может, удастся избежать участи, уготованной ей шаманом.

— Думаешь, удастся от них ускользнуть? — усмехнулась ведьма. — Зигмар никого не посылал на поиски. Он нарочно дал тебе уйти во имя памяти о Равенне.

— Лгунья! — рявкнул Герреон, и старуха с удовольствием заметила, как он вздрогнул, услыхав имя сестры. Той, которую убил своими руками. Той, которую ведьма принесла в жертву ради того, чтобы закалить решимость Зигмара.

— Жаль мне тебя, Герреон, — проговорила она. — Ты потерял сначала Триновантеса, потом Равенну. Нелегко тебе пришлось. Ты стал пешкой в грандиозной партии, только я не знала заранее, что утраты доведут тебя до такого. Не предвидела я, что за твое падение мне придется расплачиваться собственной жизнью.

— Мне не нужна твоя жалость, женщина. — Он так пихнул ведьму, что она грохнулась на колени. — Еще раз назовешь меня Герреоном, я кишки тебе выпущу.

Ведьма плюнула ему в лицо.

— Надо было удавить тебя пуповиной при рождении. Еще тогда я предсказала твоей матери, что один из ее сыновей познает величайшее блаженство и тягчайшую боль. Если бы она знала, что ты убьешь ее единственную дочь, то упросила бы меня уничтожить тебя еще во чреве.

Герреон ударил ведьму кулаком прямо в лицо так, что перед глазами вспыхнули искры. Нос и скула хрустнули, и слезы потекли по лицу старухи. Она завалилась на бок, чувствуя прикосновение влажной, болотистой почвы.

Ведьма закашлялась и выплюнула сгусток крови вперемешку с болотной водой, когда Герреон рывком поднял ее на ноги.

— Сестра знала, что у тебя больная душа, но все равно старалась тебе помочь, — превозмогая боль, сказала ведьма. — А ты отплатил за добро, вонзив ей в живот меч и преждевременно оборвав ее молодую жизнь. Она бы могла родить здоровых детишек и стать матерью, сильной и доброй.

Герреон выхватил кинжал и приставил к глазу старухи.

— Не смей упоминать ее имя! — заорал он.

— Почему? Тебя ужасает то, что ты сделал?

— Она шлюха! — вопил Герреон, и глаза его пылали смертоносным огнем. — Она для Зигмара раздвигала ноги и заслужила за это смерть. Я лучше, она должна была любить меня! Я обожал ее всем сердцем, но она с презрением оттолкнула меня.

— Ей было известно твое истинное лицо, Герреон, — проговорила ведьма. — Оттого она и отвергла тебя.

— Нет! — выкрикнул мечник, он пытался обуздать себя, и плечи его сотрясались от внутреннего усилия. — Она любила меня! Понял, что ты пытаешься сделать. Не выйдет!

Герреон взглянул на шамана, и тот потащил ведьму к самому краю болота с силой, удивительной для такого усохшего, сморщенного старика.

— Нет тебе спасенья, — говорил Кар Одацен. — Темный князь занял место того, кого ты зовешь Герреоном. Вижу, ты понимаешь это, и мне отрадно знать, что ты осознаешь, что сама породила его. Каково это — быть той, благодаря кому с криками ужаса отлетают в мир иной души, которые посылает туда Азазель? И скольких еще убьет он за свою бессмертную жизнь! Азазель — твое творение, и я благодарен тебе за это.

Ведьме хотелось окатить Кар Одарена презрением, но она знала, что тот прав. Это она превратила Герреона в сосуд, который шаман Железных волков наполнил пагубным злом и пороком, сделав легкой добычей для твари родом из мрака. Да, его сотворила она, и теперь вечно будет расплачиваться за это.

— Хватит разговаривать, — глухо произнесла ведьма.

— Никакого проклятия напоследок? — ухмыльнулся Кар Одарен.

— А смысл?

— Повод потешить самодовольство, которое подначивало тебя вмешиваться в дела, тебя не касающиеся, — предположил Кар Одарен.

— В этом ты ничуть не отличаешься от меня, шаман. Ты суешь нос в миропорядок и кончишь не лучше меня.

— Мне ведомо, как суждено умереть, — сказал Кар Одарен. — Я не боюсь.

Поверженная ведьма обмякла в железной хватке Герреона.

— Я делала все возможное для того, чтобы направить человечество по верному пути. И поступала так, как считала самым правильным на тот момент. Я бы снова так сделала.

— Как самонадеянно, — фыркнул Кар Одарен. — Оправдывать собственные действия — очень в твоем духе.

— Нет. Я не ищу оправданий.

— Ладно. — И Кар Одарен наклонился и поднял камень размером с кулак. — Пора тебе умереть.

Она видела, как блеснул в лунном свете металл, и глаза ее расширились, когда на грудь хлынула горячая кровь. Тело ведьмы начало биться в конвульсиях, Герреон держал ее прямо. Ей было так больно от удара кинжалом, а Кар Одарен ударил ее в висок: камень проломил кость и вонзился в мозг. Кровь полилась теперь уже по лицу.

Жизнь вытекала из нее, и губы ведьмы беззвучно шевелились. Но прежде, чем ее настигла смерть от двух ран, Герреон перевернул ее вверх ногами и окунул головой в болото Брокенвалш.

Черная вода хлынула в рот, смешиваясь с кровью. Нестерпимо пульсировала болью голова, и ведьма забилась в руках убийцы. Было темно, но сквозь пенящиеся воды она все еще видела на небе дрожащие луну и звезды.

Они хохотали, приведя в исполнение тройную казнь.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ. Цена предательства

Выпрямившись в седле, Пендраг со снежного обрыва взирал на реку. Наверное, у потока было какое-то местное название, но на карте он значился как Большая Землераздельная река. За спиной лежала империя, а впереди — неизведанная страна открытых негостеприимных просторов тундры, продуваемая всеми ветрами. С севера налетали ледяные шквалы, продирающие до самых костей. Пендраг смотрел, как остатки уничтоженного народа бежали по потрескивающему льду через реку.

Около тысячи человек выживших в ужасе топтались в грязи у самого берега: воины, конные, простой люд. Абсурдно и жутко то, что из целого племени остались только они. Армия Зигмара вела наступление беспощадно, не оставляя роппсменам ни единого шанса. Не уцелело ни одно поселение, все ценное было разграблено. День за днем погребальные костры коптили небеса черным тошнотворным дымом, и там, где прежде лежали плодородные зеленые равнины востока, теперь чернели выжженные пустоши.

Около сотни воинов в железных кольчугах и бронзовых шлемах пытались хоть как-то привнести подобие порядка в ряды беженцев, но то было совершенно безнадежное занятие. В мыслях людей царила лишь одна мысль — уцелеть, и бегство по еще не окрепшему льду казалось им гораздо лучше гибели от рук воинов Зигмара.

Раздался глухой треск, и лед провалился. Дюжины людей ушли под обжигающе холодную черную воду. Отягощенные скарбом, они камнем пошли ко дну. Мучимый жгучим стыдом, Пендраг закрыл глаза.

— О, слезы Шалльи, — прошептал Редван, с ужасом глядя, как женщины оттаскивали детей прочь от проломившегося льда, не в силах помочь тем, кто упал в воду. — Что же мы творим, Пендраг?

— Я уже не понимаю, что происходит, — честно признался тот, потирая лоб. Взгляд его был полон бесконечной скорби. За полгода, которые прошли с тех пор, как они выступили из Рейкдорфа, Редван постарел, сделался угрюм, глаза его больше не искрились плутовским огнем.

Пендраг знал, что и сам выглядит не лучше. Целительные силы, разрушившие черную магию некроманта, вернули молодость его телу, но он чувствовал смертельную усталость и хотел одного: забыться крепким сном. Бесследно исчезла полнота, которую он приобрел за годы прежней жизни в качестве графа Мидденхейма, и в сухопаром изнуренном мужчине также мало что осталось от того молодого человека, который вместе с Зигмаром выступил в великий имперский поход.

Пендраг с Редваном за время кампании повидали слишком много мерзости, чтобы по-прежнему оставаться молодыми.

— Надеюсь, это означает конец резне? — Редван махнул в сторону перепуганных людей внизу. — Роппсмены уничтожены. Должен же Зигмар хоть теперь прекратить бойню?

Пендраг не отвечал, он смотрел, как Зигмар и граф Адельхард наблюдают за жалкими остатками беженцев. Рядом с ними один из вождей удозов держал стяг Дракона, потому что после битвы у Росковы Пендраг отказался быть знаменосцем. На этой проклятой пустоши были убиты около трех тысяч воинов-роппсменов, причем даже раненых не пощадили. Раз подняв знамя Дракона, его не опускали до тех пор, пока в живых оставался хоть один вражеский воин.

Еще дважды они вызывали на бой поредевшее войско неприятеля, и оба раза Зигмар приказывал сражаться под кровожадным стягом. Страшной была бойня, и крики умирающих, жуть горящих деревень каждую ночь являлись Пендрагу в кошмарах.

— Не знаю, сколько еще я смогу выдержать, — проговорил Редван, зябко кутаясь в волчий плащ. — Это уже войной не назовешь.

Пендраг кивнул. Со свинцовых небес посыпал снег. По обе стороны от графа Мидденхейма под стягами племен стояли тысячи воинов в меховых плащах, готовые по приказу броситься на спасавшихся бегством роппсменов.

На ветру развевались клетчатые черно-белые флаги остготов и красно-золотые — азоборнов, куда менее многочисленные, чем пестрые знамена удозов, которые с кровожадной радостью шли в бой, стремясь отомстить за гибель графа Вольфилы. Повествование о его страшной смерти было рассказано и пересказано столько раз, что правда давно позабылась, ужас преступления роппсменов оброс совершенно невероятными подробностями.

— Тем легче найти оправдание тому, что мы здесь учинили, — как-то раз сказал Зигмар вечером Редвану, когда они собрались у костра, и Белый волк пересказал последние отвратительные вымыслы.

Зигмар и Адельхард по мерзлой земле двинулись в сторону армии, и Пендрага пробрал озноб при виде того, как одет император, точно презирающий лютую стужу. В воздухе кружили снежинки, дыхание вырывалось облачками пара, а Зигмар был одет только в тонкую красную тунику с вышитым на груди серебряным волком. Воины кутались в толстые меховые плащи, но император словно не замечал холодного резкого северного ветра, пронзавшего будто тысячей кинжалов.

После того как войско покинуло Срединные горы, лицо Зигмара ожесточилось. Смерть Вольфилы петлей сдавила ему горло. Волосы сделались тусклыми и истончились, он весь словно усох. В глазах стояла горечь утраты, они горели мрачным огнем, идущим из каких-то темных глубин его естества. На челе по-прежнему блестела корона, которую он забрал у Мората, и вместо молота Гхал-Мараз на поясе у императора висел длинный палаш с плетеной рукоятью, недавно принадлежавший графу Вольфиле.

Молот короля Кургана завернули в промасленную ткань и вместе с выкованной Алариком короной хранили среди снаряжения Пендрага, который неловко себя чувствовал оттого, что у него находятся столь легендарные предметы, но Зигмар пожелал сражаться с роппсменами оружием того, кого они так жестоко убили.

Зигмар вынул из ножен меч Вольфилы. Тяжелый клинок был выкован из толстого темного железа. Оружие скорее мясника, чем мечника.

— Я жду их смерти. — Зигмар указал палашом на толпящихся у реки роппсменов. — Редван, бери Белых волков и отправляйся вниз.

— Да будет так, — кивнул Адельхард. — Я прикажу своим конным лучникам стрелять в роппсменов, а вы загоните их в реку.

— Повелитель! — воскликнул Редван и взглядом попросил поддержки у Пендрага.

— Я не ясно выразился? — прогремел Зигмар.

— Вполне ясно, но разве так необходимо атаковать их?

— Эти коварные псы убили графа империи! — в ярости прошипел Зигмар. — Поэтому необходимо! Теперь вперед, исполняй приказ!

— Нет, мой господин, — покачал головой Редван.

Зигмар всадил палаш в землю.

— Ты смеешь перечить мне, щенок? — прогремел он. — Я твой император, и ты подчинишься моим приказам или умрешь!

— Извини, мой господин, но я не поведу Белых волков на убийство.

— Ты сделаешь, как я сказал!

— Нет, — стоял на своем Редван, и сердце Пендрага наполнилось гордостью. — Не пойду на убийство.

Зигмар шагнул к Редвану, и Пендраг соскочил с коня и поспешил вклиниться между двумя воинами.

— Не надо, — сказал он. — Роппсмены разбиты. Это сломленный народ, ты сполна отомстил за гибель Вольфилы.

Зигмар обернулся к Пендрагу, и тот даже похолодел, когда увидел перекошенное от ненависти лицо императора. На какой-то миг графу Мидденхейма показалось, что из глаз Зигмара на него смотрит кто-то далекий, он же отдает приказы, но это ощущение быстро исчезло.

— Пендраг-миротворец, — ядовито прошипел Зигмар. — Твой совет остановил меня, когда я собирался полностью уничтожить норсов. Посмотри, чем обернулось милосердие. Вольфила мертв, флот норсов ежедневно нападает на наше побережье. Нет, я не совершу такую ошибку еще раз и не оставлю в живых этих гнусных тварей, чтобы они вернулись позже, исполненные жаждой мести.

— Вот ты завел речь о норсах, — сказал Пендраг, стараясь унять дрожь в голосе. — Почему же мы не готовимся встретить их? Ты знаешь, что они вскоре на нас нападут. Наш народ в ужасе трепещет пред военачальниками норсов, и с каждым днем страх все крепнет и лишает их мужества.

— Народ империи выстоит против норсов.

— Нет, — покачал головой Пендраг. — Наши северные владения открыты и не защищены. Нашими действиями здесь мы только ослабили империю. Нужно вернуться в Рейкдорф и собрать войска для укрепления северных границ.

— Слова истинного труса, — пуще прежнего взвился Зигмар. — Помню, как ты говорил мне, что не подходишь на роль правителя Мидденхейма и есть более достойные занять этот пост. Лучше бы я тогда тебя послушал.

— Лучше сейчас прислушайся к собственным речам, Зигмар, — взмолился Пендраг. — То, что мы здесь устроили, — чистое безумие! Эта резня очернила все то, что мы создавали годами. Неужели ты хочешь, чтобы тебя вспоминали как истребителя людей? Короля-тирана? Убийцу женщин и детей, который не лучше зеленокожего?

Зигмар побагровел от гнева, но каждое слово будто снимало тяжкий груз с плеч Пендрага, и он продолжал:

— Я бесконечно устал от этой резни. Наши руки запятнаны кровью невинных, мы покрыли себя позором. — Он положил ладонь на плечо Зигмара. — Пора вернуться домой, друг мой.

Император стиснул рукоять палаша и выдернул страшный меч из мерзлой земли. Зигмар смотрел на мясницкий клинок, и на один страшный миг Пендрагу показалось, что друг собирается его убить.

Хоть это и было незаметно со стороны, Зигмар дрожал с головы до пят. Яростно ходили желваки, он скрежетал зубами, стараясь обуздать страшное стремление убивать.

Когда он наконец поднял голову, сердце Пендрага чуть не разорвалось при виде глубочайшей боли, отражавшейся в его глазах.

Зигмар обернулся на тех, кто в отчаянии перебирался через реку, спасаясь от его гнева, и бессильно ссутулился.

— Ты прав, — судорожно вздохнул Зигмар. — Действительно, пора домой.

Около четырехсот кораблей-волков стояли в укромной бухте, их обшитые внахлест корпуса были сработаны из тундровой древесины и обломков разоренных удозских домов, выброшенных на берег. Стоя на высоком утесе и глядя на покачивающиеся на свинцовых волнах корабли, Кормак Кровавый Топор ощущал всю важность своих великих планов. Целый год ушел на то, чтобы отстроить боевые ладьи, и ни один из предводителей северян за всю историю норсов не мог похвастаться столь могучим флотом.

Там, где раньше ютились жалкие лачуги из обломков кораблей-волков, теперь раскинулось поселение под стать тем, что когда-то процветали на родине норсов. Подобно возрожденному племени Железных волков, безымянное поселение стало домом для тысяч воинов, которые пришли издалека, чтобы идти войной на южные земли.

Почин был положен тогда, когда первые лучи бледного весеннего солнца коснулись мерзлой земли. Закончился сезон зимней ночи, и боги напитали земли норсов силой, собирая своих последователей на битву. С востока пришли воины с золотистой кожей и миндалевидными глазами, которые называли себя вей-ту, и поклялись Кормаку в верности. Двумя днями позже из вихрей северного сияния появились отряды татуированных бойцов хангов на громадных конях, подобных мраку.

И это только начало.

На протяжении всего сезона солнца из-за северного моря прибывали воины гархаров, тахмаков, авагов, кулов, варгов и юсаков, которые тоже встали под знаменем Кормака. Каждый день на берег высаживались лучшие воины Севера, ведомые бурлящим в крови зовом сечи. Лагерь уже насчитывал более десяти тысяч норсов, в землю вонзились тотемы дюжин предводителей. Меж ними пылало жесточайшее соперничество, и в узде их держала только дальновидность Кормака вкупе с осознанием того, что его рукой сейчас творится история. Это не продлится вечно, и как только вдоль побережья растают дрейфующие льды, Кормак поведет свой флот за море, на юг.

Кормак развернулся и пошагал вниз, к Большой палате, минуя лагеря хазагов, а также мунгов — низкорослого коренастого племени с плоскими лицами, которые сражались топорами, до смешного огромными для их роста. Кормак сам видел, как один из них разрубил выдержанное бревно одним-единственным ударом, и перестал сомневаться в том, насколько нужны эти коротышки его войску.

По пути его взгляду открывались другие тотемы, а мысли Кормака обратились к Кару Одацену и Азазелю. Шаман предсказал, что грядет военный сбор невиданного размаха, и не ошибся. К гнусному старикану Кормак питал изрядное отвращение. Не сказать, что его самого ослепила фанатичная вера в Темных богов, но он вполне полагался на интуицию и проницательность шамана. От того уже несколько месяцев не было никаких вестей, и Кормак не знал, увенчалась ли успехом эта миссия на Юге. Впрочем, его нисколько не заботила судьба Кара Одацена и Азазеля. Порабощение народа Зигмара начнется со следующим поворотом мира. С ними или без них.

Год разбойничьих нападений поверг земли империи в ужас. Самое подходящее время для вторжения.

— Пришло время спалить Юг, — проговорил Кормак.

После расправы с роппсменами армия Зигмара погрузилась в уныние. Бойню войной не назовешь, ибо в имперских войнах сражаются во имя высоких целей, а никто не мог измыслить высокого благородства в уничтожении целого племени. За гибель Вольфилы отомстили, но месть не является благородным оправданием истребления целого народа.

Едва объявили об окончании кампании, как армия двинулась прочь от Великой Землераздельной реки, а азоборны повернули колесницы на юг и отправились домой с опущенными знаменами. Они не стали прощаться и приносить клятвы верности и братства, ибо воины королевы Фрейи мечтали позабыть о том, что участвовали в этом смертоубийстве.

Следующим утром граф Адельхард увел остготов на восток, а на прощанье что-то сказал Зигмару так, чтобы никто не услышал. Император никогда никому не поведал о тех словах, но когда отвернулся от восточного графа и сел верхом, лицо его было мрачнее тучи.

Только удозов не терзали угрызения совести, и они шли вместе с унберогенами до Срединных гор, а потом свернули к родным просторам на север. Им нужно было восстанавливать земли и избирать нового правителя. Их ожидали долгие месяцы внутренних ссор и интриг, ведь сильные вожди кланов будут доказывать свое превосходство, пытаясь стать новым графом удозов или же добиваясь этого титула для своих наследников.

Обходя снежные вершины гор, Зигмар вел войско к горе Фаушлаг. Стояла самая середина зимы, царило такое безмолвие, словно сама природа боялась на рушить угрюмую отчужденность императора. Огибая скалистые отроги гор, армия брела по укутавшим землю снегам, и каждый воин углубился в размышления, окутанный скорбью. Император держался в стороне от друзей и чурался разговоров, ограничиваясь лишь необходимыми распоряжениями относительно насущных нужд армии и направления пути.

По дороге домой Редван и Пендраг почти не разговаривали с Зигмаром. Учиненные ими зверства по-прежнему являлись в кошмарах, товарищам не хотелось вновь оживлять их в памяти. Пендраг все еще хранил корону Зигмара и молот, ведь император не расставался с палашом Вольфилы и золотой короной Мората.

Дни были долгими, ночи — горестными. Чтобы переждать тьму, унберогены жались к огню и кутались в волчьи плащи, с нетерпением ожидая, когда солнце позолотит Краесветные горы.

Каждую ночь Редван бродил по лагерю, не в силах сомкнуть глаз и созерцать лица убитых, которые преследовали его, словно проклятье. Проходя мимо палатки императора, он слышал, как кричит во сне Зигмар, словно его вечно терзают кошмары. Белый волк рассказал об этом Пендрагу, который часто замечал, как Зигмар беззвучно шевелит губами, словно ведет диалог с невидимыми духами. Сам император угрюмо молчал, что уже вошло у него в привычку, отвергал заботы друзей, и поход сквозь снега продолжался.

Наконец вдали показалась гора Фаушлаг, и воины воспряли духом: они возвращались домой, к женам, которых не видели уже больше полугода. Казалось, даже настроение Зигмара немного улучшилось, когда стало ясно, что один из гигантских виадуков уже построен. Лагерь мастеров у подножия горы опустел на время зимы, но зато началась работа по расчистке леса для строительства второго виадука.

Из Мидденхейма в окружении телохранителей навстречу войску спустился Мирза. Вечный воитель полностью оправился от полученных в крепости некроманта ран, но долгожданную встречу друзей омрачили дошедшие до него слухи об учиненной их армией резне и угрюмый вид императора с ввалившимися глазами. Пендраг сухо и формально попрощался с Зигмаром. Их дружба погибла где-то в землях роппсменов, но они навсегда останутся братьями по оружию. Путешествие на север заканчивалось так же, как начиналось: Зигмар с Редваном ехали во главе отряда Белых волков.

Через полтора месяца, в преддверии весны, правитель империи въехал в ворота Рейкдорфа.

С высоты городских стен Зигмар наблюдал, как по Острейкскому мосту переезжает реку отряд Красных косарей. Последние отблески садящегося зимнего солнца мерцали на кольчугах сорока воинов в ярко-красных плащах, сгрудившихся вокруг графа Кругара. Поверх доспехов владыки талеутенов струился красно-золотой плащ, и знамя такого же цвета развевалось на ветру.

В ожидании неизбежной встречи Зигмар крепче сжал рукоять меча Вольфилы. Распахнулись восточные врата, к которым уже подъезжали всадники. Император спустился на твердо утоптанную землю.

За ним следовали шесть Белых волков, которые участвовали в походе на север: в их верность император верил безоговорочно. Вернувшись из земель роппсменов, Зигмар постоянно ловил на себе пристальные взгляды. Те, кого он много лет считал друзьями, теперь исподтишка подсматривали за ним, когда думали, что он не видит. Он чувствовал подозрение в глазах людей и знал, что за спиной о нем говорят дурное.

Прежние друзья в его присутствии разговаривали между собой шепотом, они наверняка замышляли против него и мечтали о том дне, когда в спину ему вонзится кинжал предателя. Они постоянно задавали вопросы, и хотя поход против роппсменов давно закончился, Эофорт с Вольфгартом не забывали о нем и спрашивали, отчего Зигмар с такой жестокостью расправился с противниками.

Они называли это жестокостью! Но без нее нельзя руководить империей. Никак они не могли уяснить, что предательство нужно наказывать так, чтобы другим неповадно было. Верность империи необходима, война против роппсменов станет кровавым напоминанием графам о цене измены.

И не единственным.

Зигмар сошел со стены, когда талеутены проезжали в ворота. Он почувствовал, как напряглись готовые действовать Белые волки.

— Граф Кругар, добро пожаловать в Рейкдорф, — проговорил Зигмар.

Талеутен ловко спрыгнул с коня и снял шлем. Волосы у него взмокли от пота, борода была разделена на три части. Дорога утомила графа. Зигмар заметил затаившуюся у него в глазах настороженность, ибо тот не понимал, зачем его вызвали в Рейкдорф.

Взгляд Зигмара был прикован к изогнутым кожаным ножнам на поясе Кругара, где покоился Утенсъярл — меч талеутенских правителей. Впервые рассматривая его, он счел клинок лишь мастерски выполненным оружием. Но теперь он видел в нем орудие власти. Очень опасное.

— Император, — произнес Кругар сочным сильным голосом. Он крепко, по-воински, пожал Зигмару руку. — Рад видеть тебя. Поздравляю с победами на Севере.

Зигмар кивнул и выпустил потную руку Кругара, словно то была ядовитая змея.

— Да, узурпатор повержен, роппсмены более не причинят мне неприятностей. В общем, славное завершение сезона походов.

— У тебя новая корона, — заметил Кругар. — Что сталось со старой?

Зигмар коснулся золотого обруча, чувствуя, как по нему разливается ободряющее тепло могущества, и отвечал:

— Она была уничтожена. Магия гномов оказалась слаба.

— Уничтожена? Вот это да, не думал я, что увижу день, когда придет конец изделию гномов.

— Неважно. Как ты сказал, корона у меня новая. — Зигмар сменил тему: — Надеюсь, поездка прошла без приключений?

— Ничего такого, с чем мы не могли бы справиться, — с гордостью ответил Кругар. — Мои Красные косари — грозная сила.

— Верно, — согласился Зигмар. — Но, вероятно, они порядком устали. Вы так быстро добрались до Рейкдорфа. Мчались так, словно за вами по пятам гнались скриании.

— Мы быстро приехали. — Кругар передал шлем одному из воинов и пригладил волосы. — Обогнули лес по краю владений азоборнов, затем вдоль реки добрались до Рейкдорфа.

— Твой отряд накормят и напоят, за конями в конюшнях Вольфгарта будет лучший уход, — пообещал Зигмар и взмахом руки подозвал своих людей.

— Благодарю, — сдержанно кивнул талеутен. — Чтобы не забыть: королева Фрейя шлет тебе наилучшие пожелания.

— Вы виделись с нею? — нахмурился Зигмар.

— Да. Роскошная женщина, что правда, то правда. — Кругар похотливо ухмыльнулся, отчего у Зигмара свело живот. — Выехала приветствовать нас на колеснице из золота и меди, клянусь! Какие перемены, правда? Помню дни, когда она убивала нас и насаживала головы талеутенов на древко стяга! С ней были два сына, Фридлейфр и Зигульф. Славные парни, сильные и высокие. Еще несколько лет, и, глядишь, поедут на первую битву!

— Не сомневаюсь, — оскалился Зигмар и вместе с графом пошел прочь от ворот города. Конюхи и Белые волки повели взмыленных коней Красных косарей в конюшни. Кавалеристы-талеутены пошли вместе с ними, Кругара сопровождали только четверо сильных воинов.

— Надо сказать, она несколько раздосадована, что ее тоже не вызвали в Рейкдорф, — поведал Кругар. — Я тоже удивлен, потому что в твоем письме говорилось о собрании графов.

— Собрание будет для избранных, — сказал Зигмар.

— Да? И кто же еще приедет?

— Друг мой, скоро все станет ясно, — проговорил Зигмар. — Идем, хочу тебе кое-что показать.

Вместе они пошли по тихим улицам Рейкдорфа и оказались в самом центре города. Сопровождали двух правителей двенадцать Белых волков. На мир опустилась ночная тьма, и Зигмар чувствовал, как становится спокойней по мере того, как гаснет дневной свет и сгущаются тени.

Догадываясь, что тревога Кругара не утихла, Зигмар спросил:

— И что же еще говорила Фрейя?

— В основном речь шла о норсах, — отвечал Кругар. — Ты ведь слышал об их предводителях, Кровавом Топоре и Азазеле? Теперь, когда роппсмены… когда роппсменов больше нет, а удозы грызутся меж собой, Север открыт для вторжений. Кажется вполне логичным, что норсы пойдут на Юг войной, как только в северных океанах растают льды. Мы должны быть готовы к вторжению.

— Я буду готов, — пообещал Зигмар. — Уверяю тебя. Норсов встретит такая армия, какой не видели уже тысячу лет.

Кругар в замешательстве взглянул на Зигмара, но все же последовал за ним через тяжелые деревянные врата в высокой стене на мощеный двор, посреди которого высилось большое здание из темного камня с узкими зарешеченными окнами. Восемь вооруженных тяжелыми молотами стражников охраняли вход — окованную железом деревянную дверь. Они расступились, давая дорогу Зигмару.

— Во имя Ульрика, что это? — заволновался Кругар. — Это тюрьма?

— Да, — отвечал Зигмар. — Войти можем только мы с тобой вдвоем. Наши воины подождут снаружи.

— Что? Зачем?

— Верь мне, и все мигом выяснится.

— Надеюсь. Ты, полагаю, понимаешь, что мне все это не нравится.

Стражники из числа унберогенов открыли дверь, Зигмар жестом пригласил Кругара войти и следом за ним прошел в пустое помещение, освещенное масляными светильниками. Из глубины доносились крики, которые почти заглушали толстые стены. Зигмар взял светильник и повел гостя в коридор, уходивший влево. От него ответвлялись узкие проходы. Вскоре они оказались у железной двери с тяжелым замком.

Зигмар открыл ее, и по лестнице с высеченными квадратными ступенями они спустились в очередной узкий коридор меж рядов с пустыми камерами.

— Уже почти пришли, — сообщил Зигмар, направляясь к дальней клетке.

Он повесил светильник на крюк снаружи камеры и внимательно наблюдал за Кругаром, который пытался осознать то, что видел. Заслышав шаги, шевельнулась потревоженная их появлением и теплым светом долговязая фигура заточенного в камере.

Им оказался граф Алойзис Черузенский, прикованный цепями к стене и одетый в грязные лохмотья некогда шикарного богатого наряда. Узник прикрыл глаза рукой от света.

— Что все это значит? — потребовал ответа Кругар и потянулся к мечу.

Но Зигмар его опередил.

Одной рукой он отобрал у Кругара клинок, а другой схватил талеутена за горло и прижал к прутьям решетки. Острие Утенсъярла подрагивало в дюйме от шеи графа.

— Я приказал вам покончить с распрями! — проревел император. — Я велел вам стать братьями! Но, вернувшись с Севера, я узнал, что вы предали меня!

— Почему предали? — выдохнул Кругар, ловя Зигмара за руку. — Что ты говоришь?!

— Вопреки моей воле вы снова принялись за старое и продолжали сражаться друг с другом. Вы грабили земли соседнего племени, совершали набеги, убивали. Я дал вам возможность спасти свою репутацию и с миром вернуться домой, но нет, вам ведь не это нужно, так?

— Зигмар, я… — начал было Кругар.

— Зигмар, прошу тебя, — взмолился из клетки Алойзис. — Не надо!

— Довольно! — вскричал Зигмар. — Роппсмены ответили за нападение. Теперь вы оба узнаете, какова цена предательства. Завтра на рассвете вас отведут в болота Брокенвалша и казнят.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ. Искушение Зигмара

Серый рассвет возвестил о том, что наступил день казни. Зигмар возглавлял отряд из двадцати Белых волков, которые без лишнего шума и разговоров ехали по улицам Рейкдорфа. На телеге везли Алойзиса и Кругара. На головы им надели мешки из дерюги, а руки сковали кандалами. Загудел колокол на колокольне храма Ульрика, заморосил дождь.

Было еще очень рано, малочисленные в этот час прохожие останавливались как вкопанные и в ужасе и изумлении взирали на императора, возглавляющего столь странную процессию. В рот узникам вставили кляп, лишили их всех знаков отличия. С виду они не отличались от обычных преступников, но Зигмар был умен и понимал, что личности пленников уже известны всем.

Впрочем, это его совсем не волновало, потому что воинов, которые прибыли вместе с Кругаром и Алойзисом, заключили под стражу на южном берегу реки. Городские ворота закрыли для того, чтобы весть об аресте не вышла за пределы Рейкдорфа, но заставить замолчать собиравшийся в тавернах народ Зигмар не мог. Поэтому новость тут же распространилась по городу со скоростью болотной лихорадки.

Алойзис прибыл в Рейкдорф два дня назад и был обескуражен грубым приемом. Зигмар, игнорируя протесты графа, велел приковать его цепями к стене подземной темницы и продержал там до тех пор, пока к черузену не присоединился Кругар. Когда император приставил клинок к горлу графа талеутенов, его грозила полностью поглотить жажда убийства, охватившая Молотодержца после разгрома Мората. Понадобилась вся сила воли, чтобы тут же не перерезать Кругару горло.

Подобные стремления удручали Зигмара, желанию убить Алойзиса и Кругара он никак не должен был поддаваться.

Они были его друзья.

Нет, это враги, которые отвергли его и нарушили клятвы.

Эти люди совершили сумасбродные ошибки, потакая древней, давно потерявшей смысл вражде в ущерб узам братства.

Да нет же, это глупцы, заслужившие смерти!

От разлада мыслей и эмоций у Зигмара раскалывалась голова. Он знал, что творит сущее зло, но питавшая жажду убийства ярость горячими волнами пульсировала в голове, стирая проблески сострадания. Охватившее его бешенство было настолько ужасным и сильным, что Зигмар даже не понимал, его ли это собственное чувство. В своей жизни он не раз испытывал гнев, но обуявшее его на сей раз бешенство взращивалось тысячелетиями, ненависть разрослась до таких невообразимых размеров, что разум Зигмара содрогался от поглотившей его тьмы. Но даже осознавая чужеродность охватившего его чувства, он подчинялся распространявшемуся по всему телу успокаивающему теплу, которое зарождалось где-то в области висков и разливалось по груди. Оно волной вливалось в руки и ноги, усмиряя страхи и убаюкивая беспокойный разум. И все воспоминания о творимом зле улетучивались.

В предрассветном сумраке неясно вырисовывались Восточные врата Рейкдорфа, воины в доспехах уже отпирали засовы. И вот ворота раскрыли, и Зигмар проехал между двумя высокими башнями. Ни один из стражников не смел взглянуть императору в лицо, в опущенных глазах и покорных позах воинов Зигмар видел великий страх. Он порадовался этому, но тут же вновь задохнулся от гнева, заметив, что воины сочувствуют узникам.

Эти двое предали его, и как смеют его же собственные воины глядеть на них с жалостью?

Вцепившись в повод, Зигмар покинул пределы города и ровным шагом поехал по восточной дороге, огибающей Брокенвалш. Забрезжил слабый утренний свет, силившийся обогреть землю, но клочья тумана все еще висели над уходящими к северу унылыми топями. Когда тракт свернул в сторону Сигурдхейма, Зигмар остановил коня и спешился.

— Ведите узников, — приказал он холодным голосом.

Белые волки спустили с телеги двух пленников. Император подошел к ним и снял мешки-капюшоны. Оба графа заморгали от света. Заглянув им в глаза, Зигмар был удовлетворен затаившимся под маской напускной храбрости страхом. Что бы там ни говорили, человек всегда боится смерти.

— Сегодня день вашей казни, — произнес он, указывая на укутанное туманом болото. — Несколько лет назад я наблюдал, как в болотах Марбурга эндалы утопили предателя по имени Идрис Гвилт. Они называли это тройной казнью, и то была лютая смерть. Жрецы Морра пытались остановить их. Говорили, что если лишить человека жизни таким образом, его душа не сможет отыскать пусть в следующий мир. Я полагаю, что только такая смерть пристала предателю.

При упоминании о тройной смерти графы побледнели, и он улыбнулся. Слухи об участи Идриса Гвилта облетели всю империю, и глаза узников расширились от ужаса.

Зигмар свернул с дороги и повел отряд в болота, оставив нескольких воинов присматривать за лошадьми. В воздухе пахло жизнью, и в императоре тут же всколыхнулась раздражительность, он теперь не выносил этого противного аромата роста и плодородия. Удивительное место Брокенвалш, тут сходятся миры и истончается стена меж ними. Зигмар чувствовал бьющие сквозь почву потоки энергии — ключи жизни и созидания, и от их близости кожа его покрывалась мурашками.

Через болота не пролегали тропы, но Зигмар вел людей сквозь туман, словно шел хорошо известным путем. Прежде он никогда не бывал здесь, но знал наверняка, что его не засосет под черные воды. За ним тащили упиравшихся пленников Белые волки, которые то и дело оступались и сыпали проклятиями.

Болота были наполнены веселыми радостными звуками, но Зигмар старался не слушать гомон птиц, жужжание насекомых и кваканье болотных тварей. Кожа стала липкой и теплой от жизненных сил, которую источали воды. Воины ничего не замечали, а он видел зыбкий полупрозрачный зеленоватый туман, подобный гиблым испарениям болотных газов.

Зигмар понял, что пришел, поднял руку и обернулся к своим жертвам. Он остановился на берегу темной заводи мертвой воды. То, что нужно.

— Вот мы и пришли, — проговорил он. — Ведите их сюда.

Кругара и Алойзиса подтащили к краю топи и заставили опуститься на колени. В немой мольбе они смотрели на Зигмара обезумевшими глазами. Но Зигмар достал из ножен меч Кругара, который теперь носил вместо клинка графа Вольфилы. Рукоять была теплой, заключенная в Утенсъярле сила содрогалась перед мощью куда более великой.

Зигмар держал поблескивающий клинок перед Кругаром и говорил ему:

— Смерть от клинка, принадлежащего твоему роду, станет посланием, которое услышат во всех уголках империи.

Талеутен бился в оковах, но Белые волки держали его крепко.

— Казнь не доставит мне удовольствия, — продолжал Зигмар, — но предательство влечет за собой наказание.

— А убийство? — вопросил знакомый голос.

Зигмар обернулся и увидел, как из тумана выходит Вольфгарт. Побратим вел в поводу взмыленного коня, который пугливо ступал по мокрой земле.

— Что ты здесь делаешь, Вольфгарт? — возмутился Зигмар. — Это тебя не касается!

— Напротив, касается, Зигмар, — отвечал Вольфгарт. — Еще как касается!

— Эти люди ослушались моего приказа. Что будет, если мои графы станут сами решать, когда подчиняться, а когда самовольничать?

— Согласен, нужно принять меры, но не такие.

— Они заслужили казнь, — отрезал Зигмар.

— Это убийство, — стоял на своем Вольфгарт.

Зигмар затряс головой и нацелил меч на Вольфгарта со словами:

— Никогда не думал, что ты окажешься среди предателей.

Вольфгарт шагнул к Зигмару, в мольбе протянув к нему руки.

— Не предаю я тебя, друг, а пытаюсь тебя спасти, — сказал он.

— От кого же?

— От тебя самого. — Вольфгарт подходил все ближе к Зигмару. — Что-то стряслось с тобой на Севере. Я не знаю, что именно, но ты изменился, стал грубее, и… бессердечнее.

— Вольфгарт, ничего такого на Севере не произошло, — холодно проговорил Зигмар. — Разве что у меня раскрылись глаза на истинную природу человека. Люди — звери, предательство свойственно им по натуре. Человеческая раса понимает только язык крови и мести.

— Месть бессмысленна, Зигмар. Продолжая разделяющую нас вражду, мы порождаем еще большую ненависть. Ты сам так говорил.

— Тогда я был молод и глуп, — сказал Зигмар. — Не понимал, как устроен мир.

Вольфгарт стоял прямо напротив него, и Зигмар вдруг ощутил резкую тошнотворную боль в животе, словно именно близость побратима была тому виной. Вольфгарт положил руку на плечо императору, и того аж передернуло.

— Что же будет с империей, если ты убьешь Кругара и Алойзиса? Черузены и талеутены этого не потерпят. Они восстанут против тебя, разгорится гражданская война. Может, тебя поддержит кое-кто из графов, но остальные отвернутся. И что тогда? Пойдешь на них войной и сожжешь их земли, как поступил с роппсменами?

— Если надо будет, — процедил Зигмар, скидывая с плеча руку Вольфгарта.

— Я не позволю тебе это сделать, — сказал тот.

— Тебе меня не остановить! — рассмеялся Зигмар. — Я император!

Зигмар повернулся к Вольфгарту спиной.

— Хватит объяснений. Пришло время свершить правосудие над этими предателями.

— Зигмар, не надо, — взмолился Вольфгарт.

— Убирайся. С тобой я разберусь, когда вернусь в Рейкдорф.

Зигмар взмахнул мечом Утенсъярл, но ударить не успел: Вольфгарт бросился вперед, и они покатились по земле. Меч острием вонзился в грязь.

Когда Вольфгарт попытался схватить и удержать Зигмара, тот даже взревел от гнева. Он ударил друга кулаком в лицо и услышал, как хрустнула кость. Вольфгарт хотел было нанести ответный удар в челюсть Зигмару справа, но тот увернулся и изо всех сил долбанул ему прямо в лицо лбом.

Из разбитого носа Вольфгарта хлынула кровь. Тут же Зигмар треснул его коленом в пах, и побратим взвыл от боли, но хватки не ослабил.

— Это убийство, — прошипел Вольфгарт сквозь кровавую маску.

Вольфгарта схватили чьи-то руки, пытались оттащить прочь от Зигмара.

— Нет! — пророкотал Зигмар. — Он мой!

Они катались в болотной грязи, пинали, били и царапались, словно дикие звери, позабыв в пылу драки о чести и благородстве. Сплюнув залившуюся в рот стоячую жижу, Зигмар ударил локтем в шею Вольфгарта.

Тот схватился за горло и пополз прочь, пытаясь перевести дух.

Рядом блеснул металл, Зигмар протянул руку и обхватил рукоять Утенсъярла, вытащил меч из грязи. Кругом стояли воины, но императору не было дела до выражений их лиц. Он думал лишь о том, чтобы прикончить врага.

Буквально на четвереньках он пополз к побратиму по болотной жиже. Вольфгарт лежал у края воды лицом вниз, и Зигмар перевернул его на спину. Вокруг них пузырилась и чавкала вода, словно борьба двух воинов пробудила какие-то подземные силы. Вонючий болотный газ вырвался на поверхность.

Лицо Вольфгарта заливала кровь, он силился вдохнуть — и не мог. Взявшись за меч двумя руками, Зигмар нацелил клинок ему в грудь.

— Брат! — взмолился тот, и внезапно у императора на миг исчезла жажда убивать, стоило ему разглядеть в лице побратима не страх, но горькую печаль. Вновь колыхнулась вода вокруг них, раздался влажный чавкающий звук, будто от башмака, который вытаскиваешь из грязи.

На поверхность воды всплыло тело, прежде покоившееся на дне под черной водой, но теперь вернувшееся в этот мир. Труп крутанулся и встал торчком, словно поплавок; Зигмара чуть не вырвало от зловонного болотного смрада, когда он впился взглядом в бледное мертвое лицо.

Ведьма.

По лицу утопленницы стекала темная вода, болотные травы переплелись с ее волосами, но ошибки быть не могло: перед ним предсказательница Брокенвалша.

Горло у нее было перерезано, на виске зияла дыра.

Глаза ее были раскрыты и глядели прямо на Зигмара. И в них он увидел свою собственную душу. Которая смотрела на него.

Зигмар вскрикнул, увидев свое отражение в глазах ведьмы: вот он хочет убить своего старого и лучшего друга. Холодные мертвые глазницы на миг будто сделались его глазами, и он увидел скованные ужасом лица окружавших его воинов и собственное лицо, перекошенное от ярости лицо берсерка. Он сперва даже не признал себя в изможденном, обтянутом кожей страшилище, упивавшемся болью и страданиями живых.

Миг растянулся, будто застыв во времени, и Зигмар ощутил легкое, словно перышко, прикосновение силы более могущественной, чем все досель ему известное, включая Пламя Ульрика. Она была некой неподвластной пониманию первоосновой, существовала с начала времен и переживет людей и богов.

Древней была она, эта сила, древней и могущественной, и в этом почти неприметном прикосновении Зигмар признал ту силу, которой давным-давно в час отчаяния и горя поклялся служить. Ведьма обещала, что он однажды вновь увидит ее, и вдруг император понял истинный смысл ее слов о короне.

Глядя поверх голов Белых волков, он видел то, что было недоступно глазам смертных. Был ли то прощальный дар ведьмы, отзвук данных ему сил, чтобы он осознал, во что превратился?

Все его существо изнемогало от чудовищного напряжения, плоть и душа напоминали готовый лопнуть износившийся канат. Вокруг него клубилась тьма, которая стирала все то, что делало его Зигмаром, уничтожала в нем добро и благородство. И в этой черноте над ним склонилась высоченная тень — жуткий силуэт чего-то давно почившего, но все же существующего уже тысячи лет с тех пор, как свершилась его участь…

Из клубов тьмы к нему тянулась когтистая лапа из серебра и золота, пальцы из черного дыма ложились ему на голову наподобие благословляющей длани жреца. Но то было не благословение, а проклятье, ибо сущность мрачного создания постепенно вливалась в Зигмара.

— Нет! — вскричал он, бессильный что-либо предпринять, ведь он был всего лишь зрителем.

Вмиг он заново пережил войну против роппсменов — чудовищную резню, горящие селения, кровожадное буйство удозов, которое он не только позволял, но и поощрял. Истребление целого народа. Из глаз его пролились слезы, когда он понял, что отравил мраком своего сердца каждого, кто вместе с ним сражался на Севере. Души всех тех, кто принимал участие в уничтожении роппсменов, навеки будут запятнаны несправедливой войной, и Зигмару никогда не искупить своей вины. Оглядевшись вокруг, он увидел, что окутывающее его зло мглой висит вокруг тех воинов, которых он привел из Рейкдорфа. Через него зло нашло дорогу к ним и пробудило дремлющий тайный мрак их сердец.

Лишь теперь Зигмар понял, что впившаяся в душу темная тень проникла в него через надетую на голову золотую корону. Утешительное тепло, которое успокаивало страхи и подавляло мятежные мысли о сопротивлении, заставляло молчать вопиющий голос сердца, оно знало: этого делать нельзя. Ежедневно с момента поражения Мората оно заглушало его мысли, и Зигмар оплакивал долгую вереницу неправедных дней, ибо хоть и прожил их, но воспринимал так, как путник слушает рассказ о своем давно пропавшем брате.

— То был не я! — крикнул он, глядя, как склонившаяся над ним тень раздулась в предвкушении убийства. Перед ним проносились видения, и душа его боролась с захватившим его темным духом.

Равенна у реки.

Город, который поглотили пески…

Отец в Серых землях.

Кровожадный враг с не знающим пощады клинком…

Короли, которые приносят клятву верности.

Сотворение могущественной колдовской короны…

Возвышенное благородство объединившейся расы людей.

Утенсъярл выпал из рук императора, и вот он снова смотрит на мир своими глазами. Исчезли окружавшие его черные миазмы, Зигмар с болью взглянул на поверженного Вольфгарта и в отчаянии глухо, сдавленно всхлипнул.

— Зигмар? — рыдал Вольфгарт. — Ты ли это?

Зигмар заморгал, слезы стыда ручьями бежали у него по щекам, и он ощущал нацеленную на него страшную ярость чего-то древнего и ужасного, не сравнимого ни с чем сущим.

— О боги, брат мой… — прошептал он. — Что со мною стало…

Зигмар схватил золотую корону, но как только коснулся пальцами металла, в его голове словно взорвалась вспышка нестерпимой боли. Он взвыл, когда в него вонзились невыносимо острые шипы, словно непослушного пса одергивали строгим ошейником.

Он с криком вскочил на ноги. Все человеческое протестовало в нем против вторжения, превращавшего его в орудие зла. Вольфгарт с трудом поднялся на колени и протянул руки к другу, но побратим сейчас был не в силах ему помочь.

Этот бой император должен был вести в одиночку.

С мученическим воплем Зигмар развернулся и побежал прочь, в самую глубь болот.

Он мчался наугад сквозь сгущающийся туман Брокенвалша. Сзади еще доносились тревожные крики товарищей, но их вскоре поглотила жуткая тишь болот. Зигмар бежал, не разбирая дороги, хотя знал, что в любой момент может оступиться и навеки сгинуть в трясине.

Это не пугало его, и с каждым шагом он заходил все дальше в населенные призраками топи, гонимый желанием скорей убежать от тех, кого мог осквернить обуявшей его злой силой.

Как могло такое случиться?! На его руках кровь целого племени. Он бежал и содрогался от рыданий, оплакивая загубленные им души.

Туман сгустился настолько, что Зигмар едва видел на шаг вперед. Так быстро он ни разу в жизни не бегал, но нависшая над ним тьма не отставала. Он шлепал по мелким ручьям, продирался сквозь заросли папоротника и утесника, спотыкался о камни и вдоволь надышался болотным воздухом. Он бежал, пока мог бежать, и в конце концов рухнул на колени перед глубокой торфяной заводью, поверхность которой была гладкой, словно черное зеркало.

От берега по воде побежала рябь, и, почувствовав его присутствие, безглазые твари исчезли под водой. Над заводью жужжали жирные мухи с переливчатыми крыльями, по краю воды росли какие-то гнусные растения с белыми клейкими листьями, которые липли к упавшему на берег Зигмару.

Руки его по локоть ушли под воду, мерзкие черви слепо извивались вокруг них. Он вытащил ладони из грязи и держал перед глазами. Черная вода стекала по ним, словно кровь, и на императора вновь нахлынул ужас нескольких последних месяцев.

Как же он мог так поступать?

Это не он. Зигмар Молотодержец не такой плохой человек.

«Ты уверен?»

Зигмар поднял голову. Неужели он говорит вслух? Может, это голос совести? Или в болотах прячется кто-то еще?

В тумане двигалось что-то темное, похожее на закутанную в черные одежды громадную тень, но когда Зигмар огляделся по сторонам, то не увидел ничего, кроме сгустков бело-желтого тумана у края заводи.

— Покажись! — крикнул он.

«Меня здесь нет, — отвечал ему голос. — Ты знаешь, где я, и знаешь, что я могу тебе дать».

— Ничего мне от тебя не нужно! — закричал Зигмар. — Где бы ты ни был, ты — чудовище! Порождение зла!

«Верно, но если бы в тебе не было тьмы, я бы не мог добраться до тебя. Дверь была открыта. Мне оставалось только шагнуть внутрь.

— Врешь! Я хороший человек!

«Ты человек, а люди рождаются с тьмой в сердце», — шептал голос, и Зигмар вновь краем глаза увидел призрачную тень. Она кружила рядом, хотя он отчасти понимал, что это не что иное, как осколок некоей грозной далекой силы.

— Не стану тебя слушать, — сказал Зигмар и попытался сорвать с себя корону. И вновь его пронзила острая боль, и он, схватившись за голову, упал наземь.

«Станешь, ибо ты будешь моим вестником. Ты возвестишь миру об эре смерти. Ты создашь для меня царство костей, и я стану им править. Таково было твое предназначение еще до того, как вспыхнул жалкий огонек твоей жизни».

Когда его разум затопил очередной поток воспоминаний об избиении роппсменов, Зигмар вскочил на ноги.

«Видишь? Это ты. Ты таков. Прими это, и боль уйдет. Прекрати сопротивляться, отдайся мне. Ты не сможешь вечно держать мой дух на расстоянии, и, когда станешь моим, я наделю тебя такой силой, которая тебе и не снилась. Твоя жалкая человечья империя ничто по сравнению с тем, чего мы можем достичь вместе. Далеко отсюда лежат земли, которые нужно завоевать, помимо твоего ничтожного государства столько миров, которые можно покорить! Будь со мной, и тебе станет принадлежать весь мир!»

Зигмар видел все это своими глазами: воинственные государства восточных королей-драконов, таинственный остров эльфов на западе, бескрайние южные джунгли, где ящеры ходили как люди и строили величественные города, беспокойные пределы хаоса и безумия на севере…

Все это могло принадлежать Зигмару, и он видел себя во главе непобедимой армии, которая растянулась от горизонта до горизонта. Где бы она ни проходила, земля чернела и увядала, погибала под страшным чеканным шагом воинов. То была армия мертвецов — непреодолимая сила, сметающая на пути все живое, оставляющая позади себя лишь прах да пепел. Армия, которую не убить, ведомая тем, чье имя будет жить в веках.

«Это может быть твое имя».

Зигмар видел себя на первом месте в этом мире, упивавшимся властью, которую может дать такое положение. Он увидел баснословные богатства прочих миров. Добыча ждала его, иди да завоюй! Все это могло принадлежать ему, повсюду узнают имя Зигмара и будут его страшиться!

Соблазн неограниченного могущества уже посещал Зигмара, этот соблазн побудил его создать империю, обещая исполнение любого желания и достижение невозможного. Такие перспективы пьянили, но трепетный огонек человечности Зигмара восставал при виде подобного извращения идеи объединенных земель.

— Нет, — прошептал он. — Не этого я желал. Это царство мертвых.

«И оно будет существовать вечно. Как и ты».

— Нет, — твердо повторил Зигмар, и это придало ему сил. — Не буду!

«Если тебе это не подходит, постарайся ради кого-то другого».

Рассеялся туман, и из груди Зигмара вырвался мучительный стон. На той стороне заводи стояла Равенна, такая же прекрасная, как когда он видел ее в последний раз у реки. Темные пряди волос струились по покатым белым плечам, глаза сияли, словно рассвет чудного дня. Со дня ее смерти минуло около двадцати лет, но Зигмар помнил каждый изгиб ее тела и тонкий аромат ее кожи. Равенна была совсем такой, какой он представлял ее в мечтах и видел во сне.

— Любимая… — прошептал Зигмар.

Она улыбнулась ему, и сердце его заново было разбито.

«Давай объединимся, и она сможет вернуться. Перед лицом силы, которую я дарую тебе, смерть бессильна. Соглашайся, и она будет навеки твоя».

Зигмар вскочил на ноги, понимая, что видение по ту сторону заводи вовсе не Равенна. Тем не менее он шагнул в заводь, пошел к ней и увяз по колено. Сделал еще один шаг, и черные воды поднялись ему по пояс. Еще шаг, и вода уже по грудь.

«Правильно, пусть вода тебя поглотит».

Зигмар слышал ликование в голосе тени, но ему было все равно. Ему хотелось одного: перейти заводь и добраться до Равенны. Он заключит ее в объятия, и ну его, этот мир. Он жаждал вернуть утерянную любовь.

Вода уже доходила ему до шеи, и Зигмар чувствовал хладные прикосновения водорослей, которые хватали его, словно алчные руки. Вода залила глаза, и образ Равенны сиял ему призрачным туманом. Вот голова его ушла под воду, все мысли о жизни и смерти померкли, и Равенна исчезла.

Он остался один посреди кромешной тьмы. И слышал лишь гулкий смех, плывущий сквозь бездну времени.

Когда он открыл глаза, то обнаружил, что лежит у реки, быстрые воды звенели, словно кружащиеся в танце льдинки, дурманили запахи леса. В воде плескались дети: два мальчика и девочка. Их смех звенел, словно музыка дождя, он был радостный, заливистый и не обремененный грузом прожитых лет.

Он посмотрел на лежащую рядом жену и улыбнулся. Волосы ее поседели, и хотя ей скоро сравняется семьдесят, она была по-прежнему прекрасна. Он погладил волосы жены и заметил, что кожа его стала морщинистой и старческой. Что обрадовало его.

— Неужели это происходит на самом деле? — спросил он.

Равенна повернулась к нему и улыбнулась.

— Нет, любовь моя. Это только сон, — отвечала она. — Последняя сладостная мечта о том, чему никогда не бывать.

— Наша?

— Может быть, — сказала Равенна, глядя на играющих в воде детей. — Хотя я сомневаюсь в этом.

— Отчего? — Зигмара ранила ее честность.

— Разве ты этого желал? В самом деле?

— Полной жизни в окружении детей и внуков? Разве может мужчина желать большего?

— Ты не обычный мужчина, Зигмар, — покачала головой Равенна. — Твое предназначение всегда было вне пределов досягаемости смертных. Как бы сильно мне ни хотелось провести наши дни вместе, этого никогда бы не случилось. Теперь я это знаю.

— Так это в самом деле ты, Равенна? Не чья-то злая фантазия?

— Я, любимый, — отвечала она, и голос ее был словно бальзам на душу. — Я с гордостью наблюдала за тем, как ты достиг всего, что задумал.

— Все это во имя тебя.

— Я знаю. Но тебя портят изнутри, отравляют. Страшная сила явилась в эти земли и грозит уничтожить все то, что создано тобой и твоими предками. Даже прямо сейчас тебя пытаются уничтожить.

Зигмар сел, когда увидел, что солнце закрыла туча, и лес, прежде казавшийся таким благодатным, теперь населяли тени. Стих детский смех, и сердце забилось чаще, когда перед глазами явились незваные образы мертвых роппсменов. Деревья колыхал горячий ветер, сухой и пыльный, который нес с собой прах погибших цивилизаций.

— Скажи, что мне делать! — крикнул он. — Я не справлюсь один. Я… я совершил ужасные поступки, и теперь с каждым днем все больше перестаю быть собой. Я это чувствую, но не могу противиться. Отравляющее меня зло становится сильнее по мере того, как слабею я.

— Ты Зигмар Молотодержец, — напомнила Равенна. Она прикоснулась ладонями к его лицу. Жаркий ветер крепчал. — Ты величайший из людей, и ты не сдашься.

— Для меня это слишком, — задохнулся он, когда детский смех сменился испуганным криком, и все вокруг потемнело. Под порывами завывавших пустынных ветров гнулись деревья, и только лицо Равенны оставалось непоколебимым и спокойным. Ветер нес с собой песок, который царапал кожу, словно стремясь стереть его самого из его же сновидений. Лес исчез, и Зигмар отчаянно цеплялся за слова Равенны, которые ветер стремился унести прочь.

— Ты избран Ульриком, — говорила Равенна, и голос ее слабел, потому что его оторвало от нее ветром. — Бог волков живет в тебе, северные ветры даруют тебе силы. Ты выстоишь против возродившегося зла, отравляющего тебя через колдовскую корону. Земля должна быть едина, ибо создатель короны скоро явится за ней, и ты должен встретить его во всеоружии!

— Не знаю, как?! — на последнем дыхании крикнул он.

— Придет час, все поймешь, — пообещала Равенна, и ураган поднял его и унес прочь, во тьму.

Зигмар раскрыл глаза и ничего не увидел. Только кромешную тьму. Хотя нет… Перед глазами заплясали яркие пятна света, голову пронзила жгучая боль. Он хотел крикнуть, но ледяная вода хлынула в горло, и отвратительный вкус зловонной застойной жижи вызвал рвотный спазм.

Он закашлялся, и все тело содрогнулось в конвульсиях, когда он понял, что над головой у него воды Брокенвалша. В голове пронеслись полузабытые обрывки видений и воспоминаний, но все затмевало лицо Равенны. Ее сияющие глаза приказывали ему жить, и он забарахтался, пытаясь вырваться из смертельной хватки болота. Он старался изо всех сил добраться до поверхности, но сколько ни бился, какой-то свинцовый груз тянул его вниз.

Голова болела все сильней, словно виски сжимал докрасна раскаленный железный обруч, который сжигал плоть, добираясь до мозга. Вокруг него в воде мелькали призраки тьмы, искушая его иллюзиями богатства, могущества, женщин и бессмертия, но без Равенны все это не имело смысла.

«Если не для нее, то для твоей земли», — не сдавался голос.

Зрение Зигмара затуманилось, и он увидел пустынную, продуваемую всеми ветрами тундру — северное царство, населенное демонами и древними алчущими крови богами. Око его разума устремлялось ввысь и камнем падало вниз, словно птица, и он в миг пролетел над бесплодной и полной ненависти землей, помня, что совсем недавно тысячи людей звали это место домом.

Его дух летел сквозь бури на юг над морем Когтей, пока не нагнал пробиравшийся по бурным волнам громадный флот: корабли-волки.

Сотни боевых кораблей норсов держали курс на северные берега империи. Армия захватчиков или несущее разрушение войско — какая разница? Если он не остановит их, северяне нападут на империю и разорят его землю.

«Я тебе помогу. Я дам тебе силу, и норсы станут едой для ворон. Империя будет спасена. Однажды наступит день, когда мы пересечем северное море и сотрем эту расу с лица земли!»

Не обращая внимания на голос, Зигмар отделался от видения и сильней заработал руками и ногами, пытаясь всплыть на поверхность. С каждым мигом давление и боль в легких возрастали. Силы были на исходе. Потом пульсация в голове утихла, он сопротивлялся уже совсем слабо, налитая свинцовой тяжестью голова тянула его вниз.

И вот перед глазами замелькали очередные видения: вепрь Черноклык, похороны Триновантеса, когда тело друга несли к могиле на холме Воинов, высоченный пик горы Фаушлаг и сотни других картин из его жизни. Он все делал ради людей, главным для него всегда были честность, храбрость и жертвенность.

«Жизнь-то растрачена зря», — глумился голос.

Но вот раздался другой голос, глубокий и зычный, который вмиг перенес его в детство, когда он сидел средь бывалых воинов и слушал героические сказания о великих битвах и королях, давно ушедших в чертоги Ульрика.

«Другой сын мне не нужен, — произнес этот до боли знакомый голос. — У меня есть ты. Знаю, тебя ждет великое будущее, и в веках люди станут вспоминать имя Зигмара с уважением и благоговением! А теперь борись!»

Этот новый звучащий в его голове голос обладал абсолютной властью, и Зигмар мог ослушаться его не больше, чем дышать под водой. Он отогнал прочь посулы колдовской короны, зная наверняка, что обязан выжить. Он должен вернуться в мир света и жизни и защитить свой народ.

Все остальное — сущая ерунда, и его очень огорчило то, как легко злым чарам удалось свернуть его сердце с истинного пути.

Зигмар схватился за золотой обруч, пылающий темной магией. Корона не отпускала его и завлекала все новыми посулами могущества, но если раньше она могла ослепить истерзанную душу Зигмара, то теперь он понял, в какую зловещую ловушку угодил.

И Зигмар сорвал с головы древнюю корону.

Все его тело терзала нестерпимая боль, но даже прикосновение Шалльи не могло бы сравниться с блаженством, охватившим Зигмара после того, как он освободился от жуткой хватки короны. Собрав последние силы, он оттолкнулся ногами от дна и ощутил идущий откуда-то из бесконечной дали бессловесный отчаянный вопль.

Над ним мелькали блики света, странные звезды, неведомые миры, но Зигмар видел лишь поверхность воды над головой. Она была так близко и вместе с тем невообразимо далеко. Сил совсем не осталось, и он понимал, что не сможет выбраться на воздух.

Вдруг в воде оказалась чья-то рука, которая шарила в заводи, и Зигмар потянулся к ней, схватился за нее и порадовался железной хватке спасителя, который рванул его наверх. Зигмара вытащили из воды, грудь его тяжело вздымалась, изрыгая потоки грязи. Он повалился в ил возле берега, дивясь сладости воздуха и мириадам запахов болота. Сильные руки подхватили его и вытащили на твердую почву, где он уже смог перевернуться на спину, жадно глотая воздух изголодавшимися легкими.

На камне подле него сидел настоящий исполин — воин, с ног до головы перепачканный черной болотной грязью, с разбитым в кровь и покрытым синяками лицом.

— Думал, что не найду тебя, — проговорил Вольфгарт.

Когда Зигмар смог встать на ноги, он крепко обнял побратима. Пристыженный, он гордился таким преданным другом.

Холодный ветер болот казался ему удивительно бодрящим, все его существо ликовало — ведь он был жив.

Наконец они разомкнули объятия, и Зигмар посмотрел на корону, которую все еще держал в руке. Он бросил ее наземь, словно обжегшийся о раскаленный металл, и даже отошел прочь. Вольфгарт нагнулся было, чтобы рассмотреть корону, но Зигмар пинком отшвырнул зловещий предмет.

— Не трогай! Это зло!

— Знаю. И тебе бы следовало раньше об этом догадаться. Какой дурак позарится на сокровище некроманта?

Разумеется, Вольфгарт был прав, но как объяснить, что древняя колдовская корона заманила его в сети? Что зло сыграло на его амбициях и воинственности, которые делали его столь грозным воином? Объяснения прозвучали бы как попытка оправдаться и снять с себя ответственность за содеянное.

Нет, этому никогда не бывать.

— Роппсмены, — в ужасе схватился он за голову. — О боги, что я наделал!

Неважно то, что корона спасла Пендрагу жизнь, ибо Зигмару нет оправдания, и ничто не загладит его вину за страшные деяния, совершенные в течение нескольких месяцев после поражения Мората.

— Да, придется тебе жить с этим до конца своих дней, — покачал головой Вольфгарт. — А еще нужно будет очень постараться, чтобы вернуть доверие графов.

— А как же ты? — запинаясь, спросил Зигмар. — Я чуть тебя не убил.

— Но не убил ведь. — Вольфгарт протянул ему руку. — Вот это важно. Корона заставляла тебя творить зло. Но теперь с этим покончено.

— Да, в короне заключено великое зло, — согласился Зигмар. — Но оно было бы бессильно, если б не тьма в моей душе… Ведьма пыталась предупредить меня о том, что будет, если я заменю дар Аларика, но я не послушался ее.

— Кстати, о гномах. — Вольфгарт поднял холщовый мешок. — Я принес тебе кое-что. Надеялся отдать раньше, но… Ситуация немного вышла из-под контроля.

Вольфгарт запустил руку в мешок, и Зигмар чуть не зарыдал при виде того, что он оттуда достал.

На свету поблескивал Гхал-Мараз, и Зигмару отчаянно захотелось взять древний молот в руки.

— Откуда он у тебя? — спросил Зигмар.

— Когда ты завершил кампанию в Мидденхейме, Пендраг вручил сверток Редвану, который привез его на юг, — объяснил Вольфгарт. — Ну же, бери.

Зигмар нерешительно протянул руку к молоту и медленно сжал инкрустированную рунами рукоять Гхал-Мараза пальцами, чувствуя, как магия гномов изгоняет из него остатки наваждения золотой короны. Он улыбнулся, когда оружие знакомо легло в его руку, будто надел согретый у огня проверенный временем плащ, в котором все нипочем даже в самые суровые зимы.

Вольфгарт снова сунул руку в мешок и достал еще один дар.

Корону, выкованную мастером Алариком Безумным.

Зигмар даже сделал шаг назад.

И покачал головой со словами:

— Нет, я не заслуживаю.

— Не говори ерунды, она твоя, — подбодрил его Вольфгарт. — Темная полоса миновала, пришла пора тебе снова стать нашим императором. Начнем заново. Что скажешь?

Зигмар заглянул другу в глаза и увидел в них преданность и прощение. Вопреки всему Вольфгарт продолжал верить в него.

— Я не достоин такого друга, как ты, — проговорил император.

— Согласен, но тут уж ничего не поделаешь, — расплылся в улыбке Вольфгарт. — Держи свою корону.

— Нет. — Зигмар рухнул перед Вольфгартом на колени. — Если начинать заново, значит, ты должен снова меня короновать.

— Пусть я не Ар-Ульрик, но, пожалуй, смогу это сделать.

Зигмар склонил голову, и Вольфгарт возложил на нее корону. Как и молот Гхал-Мараз, творение Аларика приветствовало его без укоров и обид, и мудрая любовь наполнила Зигмара силой, которую он утратил, даже не подозревая об этом. Император встал и огляделся вокруг. Пробившиеся сквозь тучи солнечные лучи разгоняли туман, и, ощущая кожей их теплое прикосновение, Зигмар улыбнулся. Как славно жить на свете! Он словно заново родился. И при этом понимал, как много предстоит сделать.

— Пора возвращаться, друг мой, — сказал Зигмар. — Империя в страшной опасности.

— Разве бывало иначе?

— Я должен освободить двух графов. Я так безобразно вел себя с ними, что, боюсь, они не простят меня.

— Все будет хорошо, — заверил Вольфгарт. — Кругар с Алойзисом знают, что и сами виноваты. Одно точно: на сей раз ты их надолго присмирил, и они не станут разорять земли друг друга. Но ты ведь не об этом говорил?

— Нет. Возвращаются норсы. Сотни кораблей-волков плывут по морю Когтей, а наш север по существу открыт.

Вольфгарт пожал плечами:

— Что ж, они бы все равно напали на нас — это был только вопрос времени. В конце концов, найду мечу лучшее применение, чем пылиться над камином. Только ты сам объясни моей дочери, отчего ее отец снова отправляется на войну!

КНИГА ТРЕТЬЯ. Империя в войне

Двенадцать мечей, по одному на вождя.

Воззвал Зигмар к каждому, чтобы они

Поднимали их только на благо народа.

И друг за друга биться поклялись вожди

В вечном единстве.

И стали чертоги каждого графа

Твердынями в землях людей.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ. Волки Севера

Они потерпели поражение.

Только забрезжил рассвет, а войско шагало уже восемь часов подряд. В тени Срединных гор шли на юг нестройными рядами окровавленные бойцы. Вглядываясь в лицо каждого проходящего воина, Зигмар видел в угрюмых глазах одно и то же: неверие в случившееся.

Они потерпели поражение.

Прежде войска империи никогда не проигрывали.

Как же так?

Никто не мог поверить, и менее всех — Зигмар.

Был яркий весенний полдень, идеальный для сражения. Сидя верхом и глядя, как норсы во главе с Кормаком Кровавый Топор идут в бой, Зигмар был преисполнен уверенности в победе своего войска. Восемь тысяч воинов империи — удозов, унберогенов, тюрингов и ютонов — организованно выстроились на лесистом склоне холма примерно в пятидесяти милях от северного побережья. Графы лично возглавляли свои отряды, и Зигмар радовался возможности идти в бой рядом с Отвином и Марием.

Накануне вечером вожди собрались на военный совет, и Зигмару больше обычного не хватало словоохотливого Вольфилы, потому что теперь удозами командовал Конн Карстен, вечно хмурый и начисто лишенный чувства юмора. С прошлой весны земли удозов погрязли в склоках меж вождями кланов, которые боролись за титул графа, но вторжение норсов положило конец распрям, и Конна Карстена спешно избрали воеводой. Такого человека полюбить было сложно, но он, тем не менее, был умелым и здравомыслящим воякой, который отлично знал окрестности. Под его командованием северные кланы заметно притормозили продвижение норсов вглубь страны, выигрывая для Зигмара время на сбор армии. Если бы не Карстен, Север бы уже пал.

Разработали план военных действий, присутствие императора воодушевляло воинов и укрепляло их боевой дух, армия шла за победой. Каждый уже предвкушал сладость триумфа, почести и славу, и мысленно составлял историю о славной кровопролитной битве, о которой расскажет, вернувшись домой.

Но они потерпели поражение.

Как только войско под предводительством графов заняло позиции на широком поле, расцветив его яркими знаменами, чистое небо заволокло зловещими тучами. Предвещая сильный ливень, яростно засверкали молнии. Подул порывистый ветер, полил дождь как из ведра, будто пришло время легендарных потопов, которые когда-то давным-давно обрушились на мир, о чем говорилось в старинных преданиях.

Разразилась гроза, в землю вонзались молнии, и при виде столь невероятной смены погоды содрогнулись воины империи. Но худшее было впереди.

В самой середине войска шел в бой Зигмар вместе с Белыми волками, каждый из которых стремился восстановить честь, запятнанную в войне против роппсменов.

В грохоте копыт их скакунов звучала победа.

И тут зигзаг голубоватой молнии пронзил знаменосца Белых волков.

Обугленное тело воина рухнуло с коня наземь, языки пламени пожрали стяг — символ телохранителей императора. Знамя упало в грязь, охваченное голубым огнем, которому был не страшен проливной дождь. Над склоном холма понеслись испуганные крики, и уже ничто не смогло бы унять этот страх. Потоки воды превратили землю в болото, и наступающие с трудом продирались вперед по засасывающей жиже, ослепленные вспышками молний.

Воины Зигмара еще барахтались в грязи, когда вражеские боевые рога пронзительно взвыли, и норсы пошли в атаку под увешанным черепами знаменем Кормака Кровавый Топор. Враги бились отважно, дисциплинированно и, что хуже всего, действовали по заранее разработанному плану. До этого норсы всегда мчались в бой беспорядочно, сломя голову, теперь же они определенно подражали действиям армии Зигмара, двигаясь плотными рядами. Их теперешний боевой порядок демонстрировал доселе неведомую им сплоченность.

Улюлюкающие темнокожие всадники верхом на вороных скакунах, вооруженные короткими луками, окружили тюрингов графа Отвина и обрушили на них смертоносный град точных стрел. Наступление тюрингов захлебнулось, и на их уже рассеянные ряды напало множество норсов верхом на черных как ночь конях, превосходящих размером любого племенного скакуна империи. Ведомые исполином в кроваво-красных доспехах, который мог быть только самим Кормаком Кровавый Топор, норсы безжалостно истребляли тюрингов.

Ютонские всадники бросились на помощь и смогли отбить нападение, но вражеское копье успело пронзить грудь графа Отвина. Возглавлявший контратаку Марий перекинул через седло раненого предводителя тюрингов и вывез из кровавого боя. И лекари до сих пор пытались спасти его жизнь.

Все военные хитрости Зигмара оказались просчитаны, его воинов вновь и вновь отбрасывали назад. Близился вечер, и Зигмар наконец нашел название сосущему чувству в животе — его терзало отчаяние. Сражения им не выиграть, и Зигмар приказал трубить отступление. Только тут дала трещину поразительная дисциплина норсов, которые вместе с вождями племен бросились добивать раненых.

Ужасно бросать своих на произвол судьбы, но гнусная кровожадность норсов гарантировала, что они не станут преследовать отступающих. Ночь наступила холодная, безрадостная, раны перевязывали на ходу или во время кратких остановок на отдых.

Рядом с Зигмаром ехал Вольфгарт, взмыленные бока его коня покрывали хлопья кровавой пены. Друг остался цел, разве что длинный разрез поперек безрукавки говорил о том, что вражеский клинок чудом не ранил его.

— Долгая выдалась ночка? — сказал Вольфгарт.

— И, боюсь, такая она не последняя, — отвечал Зигмар.

— Мы в следующий раз им покажем.

— Хотелось бы, чтобы так.

— Ты сомневаешься? Брось! Это варвары, звери. Сколько у них племенных тотемов! Значит, много военачальников.

— Полагаешь, это хорошо?

— Ну конечно! — воскликнул Вольфгарт. — Когда столько вождей собираются вместе, они вскоре начинают меж собой драться.

— Не уверен, друг мой. — Зигмара поразила убийственная четкость действий врага, а особенно воина в блестящих серебристых доспехах, сражавшегося сразу двумя мечами. — Готов поклясться: они досконально изучили нашу тактику. Если мы будем продолжать считать норсов сворой невежественных варваров, то потеряем всю империю сразу.

— Ты чересчур высокого мнения о них, — покачал головой Вольфгарт. — Я могу выучить всяким фокусам даже животное, только это не означает, что оно умно.

— Нет, но их действия… Такое чувство, что их вел кто-то, кто обучался в империи и знает, как сражаемся мы. Я всю ночь размышлял, вспоминая каждый их маневр. Пытался понять, как норсы смогли нас победить.

— И до чего додумался?

— Вновь и вновь я приходил к одному и тому же выводу. Я недооценил их, и за мою ошибку воины расплатились своей жизнью.

— Тогда мы ее больше не повторим, — подытожил Вольфгарт, и Зигмар подивился неистощимому оптимизму побратима, который верил в него даже после поражения.

Вольфгарт потер лицо рукой, и Зигмар заметил, как тот устал.

С тех пор как император пытался казнить Кругара и Алойзиса, Вольфгарт практически неотлучно находился с ним. Графов освободили, и Зигмар на коленях молил их о прощении. Объединенными усилиями Эофорта и Альвгейра удалось предотвратить гражданскую войну, и в конце концов Кругар с Алойзисом приняли извинения и признали, что Зигмар действовал не по своей воле, им повелевала корона некроманта.

Но уязвленная гордость требовала компенсации, и обоих графов щедро одарили золотом и землями.

Зигмар мог только пообещать, что впредь такого не повторится, ибо ненавистная корона была теперь спрятана очень надежно.

Вольфгарт предлагал просто утопить ее в болоте, но Зигмар понимал, что нельзя так небрежно избавляться от столь опасного и могущественного предмета. Он поддел золотой обод сломанной веткой рябины и отнес ее прямо к верховной жрице Алессе в храм богини Шалльи. После священной церемонии корону запечатали в самом глубоком подвале и перекрыли к ней доступ с помощью всех заклятий, известных жрецам Рейкдорфа.

Никогда больше не должна она появиться на свет, и даже если тот, кто ее сотворил, когда-нибудь осмелится явиться за ней, то для этого ему придется сразиться с каждым воином империи.

Отряд покрытых татуировками тюрингов шагал мимо Зигмара и Вольфгарта, и каждый воин нес поперек плеч топор с двойным лезвием. На поле боя они потеряли много воинов, мужчин и женщин. Они почти не носили доспехов, ибо то были Королевские клинки — самые яростные и опасные из всех берсерков-тюрингов. Они сопровождали запряженную лошадьми крытую повозку, которой обычно пользовались ютонские конники, ее граф Марий предложил раненому королю берсерков.

В отряде мелькнуло знакомое лицо, и Зигмар кивнул Вольфгарту. Вместе они поехали рядом с украшенными татуировками воинами. Глаза бойцов были полны горечи и печали поражения, на них смотрела женщина-берсерк с длинными волосами, заплетенными в косы. Ее тело прикрывали лишь кольчужные латы да браслеты.

— Как он? — поинтересовался Зигмар.

— Сам его спроси, — отвечала Ульфдар — женщина-берсерк, которую Зигмар победил в схватке с тюрингами перед тем, как получил клятву меча от их короля.

Кольчуга на ней была разорвана, и с каждым шагом воительницы на землю падали отцепившиеся кольца.

— Я видел, как ты билась, — продолжал Зигмар. — И потерял счет убитым тобою.

— Я не считала, — отвечала Ульфдар. — Вообще мало что помню о войнах. Когда нисходит кровавый туман, с трудом друга от врага отличаешь.

Зигмар возвысил голос, чтобы слышали все тюринги:

— Вчера вы бились как настоящие герои. Каждый тюринг. Я видел, как враг набросился на вас, вы стояли насмерть, но не отступали. Ваша отчаянная храбрость бесценна, ее не сломить. Норсы стали противником более сильным, чем прежде, но нас им не одолеть, мы лучше. Они вдалеке от своей страны, мы же защищаем Родину. Ни одной силе на свете не сравниться с воином, отстаивающим свой дом и любимых.

Тюринги шли мимо, словно не замечая Зигмара, и он не мог сказать, возымели ли его слова хоть какое-то действие. Приближалась повозка с графом Отвином, император подождал, пока она с ним поравняется. Перед ним расступились воины отряда Клинков, из-за парусинового полога показалось озабоченное лицо Крадока.

— Только не утомляй его, — предупредил лекарь. — Копье сломало три ребра и задело правое легкое. Ему крупно повезло, что он выжил, но послушать его, так он просто порезался, когда брился.

— Тьфу ты пропасть! — раздался из-за спины Крадока голос Отвина. — После попойки мне как-то раз пришлось гораздо хуже. К утру я уже буду на ногах.

— Уже утро, — фыркнул Крадок. — Если попытаешься встать, сразу умрешь.

Крадок спустился с повозки, поглядел прямо на Зигмара и сказал:

— Мне нужно лечить других, так что присмотри за ним. Не позволяй ему вставать. Если он умрет, то эта смерть будет на твоей совести.

— Понял. Даю слово, он останется там, где лежит.

Старый ворчун кивнул и усталой походкой двинулся меж рядов раненых, шагавших самостоятельно. Конь Зигмара ступал за повозкой, император заглянул внутрь и посмотрел на раненого друга.

Граф полулежал на койке, весь торс у него был стянут льняными бинтами. Бледная восковая кожа, частое неглубокое дыхание. Он слабо улыбнулся, и тут Зигмар понял, что друг действительно был на волосок от смерти.

— Надеюсь, ты слушаешься Крадока, — сказал Зигмар.

— Ох уж эти лекари… Что они знают о ранах?

— Да уж достаточно, старый ты мошенник, — улыбнулся Вольфгарт. — Крадок столько раз штопал меня, что не счесть, а в свое время он управлялся с мечом не хуже, чем нынче действует иглой и отварами.

— Справедливо, — неохотно согласился Отвин. — Я слышал, что ты сказал моим людям. Хорошая речь, но они не падки на красивые слова.

— Да, я заметил, — кивнул Зигмар, — но должен был это сказать.

— Верно, — одобрил Отвин. — Проклятущие норсы изрядно нас потрепали, так что, надеюсь, у тебя еще припасены подобные речи для каждого. Пусть люди услышат, почему ублюдки одержали верх, и что мы в следующий раз их прогоним их прочь.

— Как раз то же самое ему говорил я, — вставил Вольфгарт.

— Какие у нас потери? — спросил Отвин.

— Пока сложно сказать точно, но где-то около тысячи, — сказал Вольфгарт.

— О, слезы Шалльи, как много, — ужаснулся Отвин. — А норсы?

— Трудно сказать наверняка. Навскидку не больше трех сотен.

— Настоящая бойня, — покачал головой Отвин. — Если бы не Марий, было бы больше. Его конница и арбалетчики спасли нас.

— Хвала им за это, — согласился Зигмар.

Ютонский граф поразил всех храбростью и твердостью характера в преддверии поражения. Наемные арбалетчики, в чьих карманах звенело имперское золото, обрушили на неистовых норсов град толстых стрел с железными наконечниками, прикрывая отступление и не давая ему превратиться в беспорядочное бегство.

— Кто бы мог подумать, а? И это паршивый Марий! Спорим, ты рад, что я тогда удержал тебя и не дал его убить в Ютонсрике, верно?

— Еще как рад. Больше, чем ты думаешь! — согласился Зигмар.

Отвин отхлебнул из бурдюка, поморщился от боли и откинулся назад. На лбу выступил пот, хотя было весьма прохладно.

— Так что теперь? — спросил Отвин, когда перевел дух и вновь обрел способность говорить. — Полагаю, у тебя есть план, как изгнать мерзавцев обратно за море?

— Думаю, да. Кормак Кровавый Топор — умный военачальник. Но нас спасла именно та безудержная свирепость, которая делает его воинов столь опасными. Будь они хорошенько вышколены, чтобы организовать погоню, нам бы пришел конец. И этой ошибки Кормак больше не допустит.

— А что другие графы? — спросил Отвин. — Есть от них вести? Нам нужны свежие силы.

— Знаю. Нужно время, чтобы они смогли собрать войска и прийти к нам на помощь.

Немного поколебавшись, Отвин все же спросил:

— Ты уверен? Они придут после того, что случилось с роппсменами, и… недоразумения с Алойзисом и Кругаром?

— Придут, — отвечал Зигмар с уверенностью, которой сам не чувствовал. — Хотя бы потому, что если мы проиграем, норсы наверняка возьмутся за них.

— И то правда, — согласился Отвин. — Но как нам выиграть время?

— Я недооценил норсов, но больше этому не бывать, — проговорил Зигмар. — Нужно заманить их и разбить, как лекарь вскрывает гнойный нарыв.

— Как же это сделать? — удивился Вольфгарт. — Теперь их на несколько тысяч больше, чем нас.

— Пойдем в Мидденхейм, — сказал Зигмар. — Это лучшая крепость империи, которую никто никогда не мог взять приступом.

— Просто никто не пробовал, — уточнил Вольфгарт. — Крепость на вершине горы? Только полный идиот решится ее штурмовать. Они могут плюнуть на нас и пойти на Рейкдорф! Или на любой другой город, не столь неприступный!

— Их предводители думают примерно так же, как мы, и не могут просто игнорировать Мидденхейм, — объяснил Зигмар. — Крайне глупо продвигаться вглубь империи и оставлять в тылу армию неприятеля. Придется им отправляться за нами.

— Тогда будем надеяться, что ты прав насчет подмоги. Если они не придут на помощь, Мидденхейм станет нашей могилой.

Пылали костры, всю ночь складывали пирамиды из черепов, Кормак смотрел, как пытают пленных. Молитвой к Темным богам возносились крики несчастных, леса эхом вторили ритуальным песнопениям норсов.

Опьяненные кровопролитием и победой, тысячи северян ликовали в долине, где сошлись с войском Зигмара и одержали победу.

Кормак до сих пор с трудом мог поверить, что они взяли верх.

Глядя перед сражением на армию Зигмара со склона холма, Кормак чувствовал, что во рту у него пересохло, а живот крутит от дурных предчувствий. Зигмар не знал поражений, воины империи ни на секунду не сомневались в том, что разом сомнут противника в первой же битве.

Пришлось с нежеланием признать, что принесли плоды план Кара Одацена и муштра Азазеля, который два сезона обучал норсов премудростям имперской тактики ведения боя. Кормак упивался паникой, охватившей врага при виде того, что норсы сражаются как дисциплинированная армия. Шаманы Кара Ода-цена колдовали и обрушили на врага небеса, и судьба сражения была решена.

Они крушили противника с неистовством, и каждому вассалу-военачальнику Кормак выделил равную долю живой добычи. Кулы по традиции потрошили пленников, их горбатые колдуны с невнятными тенями за плечом пожирали эти внутренности. Всадники вей-ту привязывали к рукам и ногам жертв веревки и разъезжались в стороны, разрывая тела несчастных. Силачи хазаги забивали пленных кулаками до смерти.

Кормак сразился и убил две дюжины пленных на наспех сооруженной арене, окруженной мечами. Голыми руками он со звериной яростью сшибал наземь одного за другим, рвал зубами глотки и пил льющуюся кровь.

Ханги издевались над пленниками как могли, потом бросали истерзанные, оскверненные тела на потеху рабам. Из всех тяжких участей, постигших имперцев, именно эта больше всего раздражала Кормака. Каждого воина, и врага в том числе, должна постичь кровавая смерть, а череп его поднесен медному трону Кхарната.

Кар Одацен утихомиривал Кормака рассказами о множестве обличий Темных богов и о разных способах их почтить. Разве вонючие чумные могилы Оногала не служат богам Севера? Шаманы хоть и не заполучали в битвах черепов, но путешествовали средь безумия Дальнего Севера и возвращались наделенными великой силой, они были безгранично преданы Темным богам. Культы хангов Кар Одацен находил весьма почтенными, хотя Кормак так не считал. Кроме того, как подчеркнул Азазель, запрещая хангам отправлять ритуалы, Кормак может привнести раскол в свою армию. Союз племен и сейчас весьма непрочен, и если вычленить последователей Шомаала, то начнется полоса неудач, которая в течение нескольких дней приведет к развалу армии.

Кормак шагал по лагерю, то и дело останавливаясь, чтобы взглянуть на особо необычное или извращенное жертвоприношение на алтаре. Его разгоряченная кожа покраснела от жара, пышущего от костров, ибо здесь недостатка в дереве не было. Со временем империя превратится в один громадный погребальный костер, где на вершину высоченной пирамиды из костей и пепла водрузят череп императора.

Добравшись до горловины лощины, он узрел Кара Одарена и Азазеля. Настроение сразу испортилось, ибо он считал, что эта парочка замышляет против него. Шаман и предатель. Ну и помощнички!

У ног колдуна лежал изуродованный труп, и по чудовищным увечьям искромсанного тела Кормак понял, что Азазель утолил страсть к истязаниям. Живот был вспорот, и Кар Одацен копался во внутренностях погибшего. С влажным чавкающим звуком он извлек печень и принялся ее рассматривать, поворачивая в окровавленных руках.

— И каково будет предсказание? — поинтересовался Кормак, но только Азазель неохотно взглянул на него, оторвавшись от созерцания изуродованного трупа. Кормак собирался уже переспросить, но колдун поднял руку, призывая к молчанию.

— Помолчи, — сказал шаман. — Искусство предсказания требует сосредоточения.

Кормак боролся с желанием выхватить топор и раскроить колдуну башку за подобное неуважение, но вдруг понял, что вцепился в рукоять железной хваткой. А ведь он даже не заметил, как это произошло.

— Славная победа, — промурлыкал Азазель, восторженно разглядывая собственное отражение в полированном металле меча. — Жестокая схватка, красивый финал.

Кормак кивнул, хотя не понял, к кому обращается Азазель: к нему или к своему отражению. Затем постарался ответить так, чтобы в голосе не клокотала душившая его ненависть.

— Да, так и есть, — сказал он. — Много черепов собрано, да и живые трофеи достались каждому предводителю.

— Позорно то, что ты не воспользовался нашим преимуществом, — буркнул Кар Одацен, не отрываясь от изучения внутренностей мертвеца. — Дисциплине пришел конец, и врагам удалось уйти. Теперь нам снова придется сражаться с ними.

— Значит, сразимся, — бросил Кормак. — И снова разобьем.

— Я бы на твоем месте не был так в этом уверен, — заметил Азазель. — Мы победили их, потому что они не ожидали, что мы станем сражаться так же, как они. А на ошибках учатся.

Кормак старался не смотреть на Азазеля и ждал, когда заговорит шаман.

— Ты меня слышишь? — осведомился Азазель.

— Слышу, — рявкнул Кормак, наконец встречаясь с мечником взглядом. Казалось кощунством в гневе повышать голос на такое совершенство. И он заставил себя не смотреть на прекрасные черты, скрывающие внутреннюю порочность. — Я полагал, что с помощью твоей муштры мы станем им ровней в битве.

Азазель рассмеялся, да так обольстительно, что при столь дивных звуках гнев Кормака рассеялся.

— Едва ли, — ответил он с сияющей улыбкой. — Мы упражнялись чуть больше двух сезонов. Воины Зигмара обучаются всю жизнь и годами сражаются вместе.

— Твоя армия численностью превосходит вражескую, — заметил Кар Одацен. — Сила Темных богов делает нас непобедимыми.

— Отнюдь, она делает нас уязвимыми, — отмахнулся Кормак.

— Чушь, — возразил Кар Одацен. — Я еще никогда не обладал таким могуществом.

— Ошибочно считать себя непобедимым, шаман. Чрезмерная самоуверенность нас подведет. С такими мыслями мы наделаем ошибок и дадим врагу шанс ими воспользоваться. Правильнее ждать, что наши враги после поражения станут сильнее и подготовленнее. Хозяин империи вовсе не дурак, и он наверняка извлечет верный урок из постигшего его унижения.

— Что же, по-твоему, предпримет Зигмар? — поинтересовался Азазель.

— Он отступит к Мидденхейму. У него нет другого выбора.

Азазель кивнул.

— Что ж, я заберусь хоть на самое небо и скину его оттуда.

— Не скинешь, — проговорил Кормак. — Пока что, по меньшей мере.

Лицо Азазеля стало суровым, а взгляд — холодным.

— Что? Враг совсем близко от нас, а мы не вопьемся ему в глотку?

— Нет, потому что он именно этого от нас ждет, — объяснил Кормак. — Зигмару нужно выиграть время, чтобы собраться с силами. Поэтому он заманивает нас к стенам неприступного города.

— Что ты предлагаешь? — вскинулся Азазель. — Мои клинки жаждут крови Зигмара!

— Не нужно плясать под его дудку. Пойдем не к Мидденхейму, а на восток. Сожжем леса и поселения империи, уничтожим тех, кто выступил на подмогу Зигмару. Один за другим разобьем их, и вскоре молва о наших победах приведет сюда других норсов из-за морей. И к завершению сезона империя будет пылать от края до края.

— Нет, — сказал вдруг шаман, поднимаясь на ноги и показывая им печень. Волокнистая и жесткая, она пожелтела от болезни. — Ты ошибаешься. Этому не бывать.

— Почему это? — рассердился Кормак.

Кар Одацен сжал печень, и с пальцев его потекли тягучие нити отвратительного гноя.

— Мы вслед за Зигмаром пойдем в Мидденхейм, — проговорил шаман.

— Это глупо, — стоял на своем Кормак. — Мы можем завладеть империей и при этом не сходиться с императором в бою, постепенно лишая его всего.

— Да при чем тут империя?! — вскипел Кар Одацен, зло глянув на Кормака и Азазеля. — Не в ней дело. А в Зигмаре! Думаешь, ты сражаешься за земли, которых лишился, да ради мести? Нет! Эта война первая из многих, она станет основой для последующих.

— Хотя мне претит сама мысль оставить императора в покое на вершине горы, план Кормака мне нравится больше, — сказал Азазель, и Кормак подивился нежданной поддержке с его стороны.

— План Кормака, говоришь? — прошипел шаман. — С каких пор племена Севера внимают слову смертного? Он военачальник по воле богов, и когда они говорят, он должен слушаться их!

— Какова же воля богов? — вопросил Кормак, вновь подавляя желание убить старика.

Шаман отсутствующим взглядом смотрел куда-то вдаль, и голос его тоже шел откуда-то издалека:

— Пламя Ульрика должно погаснуть, Зигмар должен умереть. Мой взгляд проникает сквозь этот мир туда, где сомкнулся мрак, и силы Темных богов готовы разрушить сей мир. Близка победа Хаоса, но одно имя сдерживает тьму, дает надежду человечеству, подпитывает храбрость всех, кто внимает ему. Это имя — Зигмар, если мы не уничтожим его здесь и сейчас, тогда он останется в веках как символ объединения наших врагов и их оплот.

Кормак содрогнулся от дурного предчувствия, когда леса вокруг его армии вдруг пришли в движение. Сначала он решил, что, пока они благодарили Темных богов за победу, вернулся со своими воинами Зигмар, но тут из-за деревьев появилось такое, и он понял, как ошибся.

В свете костров предстали тысячи ползающих, летающих и ходящих по земле существ, которые полностью окружили армию северян. Благословленные силой Темных богов, все они были совершенно разные — противоестественная помесь человека и животного. Вооруженные топорами, ржавыми мечами и палицами со стальными шипами, они явились на зов шамана целой армией монстров с головами волков, медведей, быков и прочих зверей, не поддающихся четкому определению.

Они огласили ночь ревом, криками и визгом, и при виде столь ревностного служения древним богам пошатнулась уверенность Кормака в себе как в могучем предводителе армии. Лишенные всяких стремлений, кроме как разорить империю и отомстить расе, которая так их боится и ненавидит, монстры были готовы погубить всех людей.

— Настали дни величайшей мощи, — говорил Кар Одацен. — Племена Севера, зверолюди и могущественный князь Кхарнат вместе обрушатся на Мидденхейм, и мы утопим этот мир в крови!

Наступала ночь, а они все шли и шли.

Словно волнующееся живое море шерсти, плоти и железа, орда северян без конца текла вокруг подножия горы Фаушлаг. Стоя на самом краю горы, Зигмар наблюдал за ними, и ветер трепал его волчий плащ. Рядом с ним, но на более благоразумном расстоянии от крутого обрыва, стояли соратники.

В последний раз так много его сподвижников вместе собралось у него на коронации девять лет назад. С тех пор столько всего произошло, что он едва мог припомнить надежды и чаяния того дня. Некоторые из них воплотились в жизнь, некоторые — нет. Товарищеские узы устанавливались и крепли. Эта война проверит их на прочность.

Удоз Конн Карстен стоял, скрестив руки на эфесе громадного палаша с широким клинком. Ютон Марий просто невозмутимо взирал на собиравшегося врага. Громадный топор короля-берсерка заново приковали к запястью, с ним ему суждено расстаться лишь в случае победы или смерти.

Мирза и Пендраг стояли по левую руку императора, Редван и Вольфгарт — по правую. Рядом находились лучшие друзья и союзники, исполненные веры и преданности. Несмотря на испытания, они остались ему верны.

— Они тут как тут, — констатировал Вольфгарт. — Как ты и говорил.

— Ага, — ухмыльнулся Редван. — Повезло нам, верно?

— Не думал я, что они явятся, — покачал головой Пендраг. — Должны же они понимать, что им этот город не взять.

— Не думаю, что они сунулись бы сюда, если бы не рассчитывали на победу, — сказал Зигмар.

— Цепных лифтов у них не будет, остается только виадук. У нас столько воинов, что мы сможем удерживать его вечно, — заявил Вольфгарт.

Зигмар посмотрел на соратников. На вершине горы они чувствовали себя непобедимыми и неуязвимыми. Увы, скоро они поймут, что это не так.

— Если бы попасть в город можно было только по виадуку, я бы, пожалуй, с вами согласился, — задумчиво проговорил Зигмар. — Но это не так. Верно, Мирза?

Вечный воитель покачал головой с таким видом, будто его вынуждают открывать неприятный секрет:

— Не так. Откуда это тебе известно?

— Я император и должен знать подобные вещи, — сказал он. Затем улыбнулся и коснулся испещренного рунами обруча из золота и слоновой кости на голове. — Аларик рассказывал мне, как горняки и инженеры помогали Артуру добраться до вершины горы Фаушлаг. Он говорил, что скала под нашими ногами испещрена туннелями и пещерами. Некоторые из них прорыты гномами, а кто сотворил другие — тайна даже для горного народа.

— Так и есть, — подтвердил Мирза. — У нас есть несколько карт, только они несовершенны. По правде говоря, не думаю, что кому-нибудь доподлинно известно, что находится у нас под ногами.

— Существуют тайные ходы в мой город, а я узнаю об этом только сейчас? — возмутился Пендраг. — Мирза, тебе следовало рассказать мне.

— За защиту города отвечаю я, — отозвался Вечный воитель. — Давным-давно было решено, что чем меньше людей будет знать о туннелях, тем лучше. В любом случае, нашим врагам не может быть о них известно.

— Они разнюхают, — сказал Зигмар. — Найдут их. Мы должны их защищать.

Какое-то время все молча смотрели, как собирается армия норсов. Каждый гадал, какова ее численность, ибо врагов стало заметно больше. В их ряды влилось громадное количество монстров.

— Леса, похоже, опустели, — заметил Отвин. — Никогда не думал, что этих уродов так много.

— Ничего, зато, когда все это кончится, их станет гораздо меньше, — рыкнул Конн Карстен.

Зигмар не питал особого расположения к предводителю удозов, но был благодарен ему за дерзкие слова, вернувшие соратникам решимость. Снова взглянув на вражескую армию, он отыскал острым глазом знамя Кормака Кровавый Топор. Под стягом стоял и смотрел вверх, на город, исполин в черных доспехах и рогатом шлеме. Несмотря на огромное расстояние, разделявшее их, Зигмару показалось, что Кормак стоит прямо перед ним. Стоит шепнуть — враг услышит его слова.

— Тебе не отнять у меня империю, — проговорил он.

Рядом с военачальником норсов стояли двое: некто согбенный, от него разило колдовством, и грациозный воин в серебряных доспехах, вооруженный двумя мечами. У второго были черные волосы и бледная кожа, и когда он вынул из ножен один из клинков, Зигмар его узнал.

Невозможно! Разделявшее их расстояние было слишком велико, лицо воина казалось крохотной светлой точкой средь моря воинственных физиономий северян, но Зигмар знал, что не ошибся.

— Мечник, — проговорил он. — Тот, что рядом с Кормаком.

Вольфгарт сощурился, напрягая зрение:

— Ага, тощий недомерок. Что тебе до него?

— Я его знаю.

— Что ты такое говоришь? Откуда тебе его знать? Кто это?

— Это Герреон.

Вольфгарт ахнул. Потом сказал:

— Становится все интересней.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ. Империя в тупике

Целую ночь армия Кормака Кровавый Топор выла, дудела в боевые рога, жгла костры и приносила кровавые жертвы, а на рассвете следующего дня пошла штурмовать город. До защитников долетал речитатив молитв северных племен, военные песни и посулы скорой смерти врагам.

Людям империи хотелось мира, душевного покоя и домашнего уюта, норсы же жаждали лишь сражений и завоеваний. Прогресс и развитие были лозунгами империи, движущей силой для северных племен была страсть к господству и убийствам. Боги южан хранили тех, кто почитал их и молился им, а зловещие боги хаоса требовали преклонения и взамен предлагали только сражения и смерть.

На защиту Мидденхейма встали восемь тысяч воинов империи, им противостояли вдвое более многочисленные силы врага. В атаку шли не только люди, но также быкоголовые монстры, крылатые твари, подобные летучим мышам, и жуткие, ни на кого не похожие отвратительные существа. Рев, рык стай черных волков, огромные тролли, которые несли вырванные с корнем деревья.

Зигмар уже давно разрабатывал план по защите Мидденхейма, ибо знал, что Пламя Ульрика влечет последователей Темных богов, будто светильник — мотыльков. Вражьи полчища наверняка воспользуются виадуком. Несмотря на все усилия инженеров города, каменный подиум в месте соединения его с городом разобрать не представлялось возможным. Таково уж было мастерство гномов, что ни одного камня из кладки вытащить никто не мог. К тому же крепость и башни, которые должны были защищать верх виадука, достроить не успели. Стены барбакана в высоту не превышали человеческий рост, пустые башни стояли без бастионов. Каменные блоки для постройки стены высотой в пятьдесят футов нынче использовали для того, чтобы закрыть ими недостроенные ворота, или для сооружения из них баррикад.

Именно там собрался встретить врага Зигмар во главе тысячного отряда, состоявшего из представителей различных племен, собравшихся в Мидденхейме. Плечом к плечу встали берсерки-тюринги, удозы, ютонские всадники, мечники-унберогены и воины Мидденхейма. Хотя Белым волкам было дано другое задание, Редван отказался покинуть императора, объясняя это тем, что Альвгейр непременно повесит на стену Большой палаты его шкуру в том случае, если с императором что-то случится.

Пендраг и Мирза возглавляли тысячу местных воинов и защищали северную часть города. Граф и Вечный воитель обратились лицом к родной стороне врага, как того требовала традиция. Сложив с себя обязанности по защите Зигмара, Белые волки сопровождали графа Мидденхейма и его военачальника. Перспектива сражаться вдали от императора не очень их радовала, но каждый воин принес клятву у Пламени Ульрика, что выполнит свой долг. Восточные подступы удерживал Конн Карстен с удозами, а западные — Марий с ютонами.

Вооружился каждый мужчина, а самым старым и самым юным доверили защиту улиц и перекрестков, ведущих к храму Ульрика в сердце города.

Мидденхейм трещал по швам, переполненный жителями из ближайших поселений и беженцами, спасавшимися от зверского нашествия норсов. Источники города закрыли железными решетками, к запасам провизии приставили вооруженную охрану. По скромным подсчетам снабженцев Пендрага, их должно было хватить на месяц.

Зигмар стоял под прикрытием недостроенной стены наверху виадука и смотрел, как за дымящей конструкцией из меди и кости собираются норсы. Рядом с ним замерли пять сотен воинов, вооруженных копьями, луками и мечами, готовых биться подле императора. За его спиной ждали приказа к наступлению еще пятьсот.

Далеко снизу послышались ритмичные удары — это северяне колотили топорами и мечами по щитам, двинувшись вверх по виадуку. С лязгом железа сливались монотонные песнопения, жуткую, лишающую мужества какофонию дополнял вой зверолюдей. Страшные звуки говорили о жажде разрушения во имя разрушения и о желании убивать и калечить только ради того, чтобы упиваться страданиями жертв.

Жуткий грохот лишал человеческие сердца отваги, ибо то был первобытный глас рока, преследующий род человеческий с начала времен.

Зигмар чувствовал, как в сердцах его воинов укореняется страх, а потому вспрыгнул на стену, притягивая к себе взгляды величественным обликом и блестящими доспехами, которые надевал на коронацию. Каждая пластина сияла, словно серебро, великолепная чеканка поражала мастерством исполнения. Забрало крылатого шлема было поднято, и все, кто смотрел на него, видели отражавшуюся в его лице неукротимую решимость отбить неприятеля. Вызывая норсов на бой, он взмахнул молотом Гхал-Мараз. Солнечный свет заиграл на золотом щите, даре Пендрага взамен старого, разбитого на перевале Черного Огня.

— Люди империи! — воззвал Зигмар, и его зычный голос с легкостью донесся до самых дальних укреплений. — Воинов, которые идут на штурм, закалила суровая жизнь на Севере, но вы сильнее их. Их боги — кровожадные воплощения войны, у этих людей нет вашей веры. Они живут ради сражений, и нет у них вашей широты души! Ибо они живут только ради себя, и в этом их слабость. Они не ценят жизнь ближнего своего, не ведают братства. Оглянитесь вокруг! Вглядитесь в лица воинов рядом с вами. Может, они родом из земель, далеких от вашего родного дома. Может, они говорят на другом языке, но знайте: это ваши братья. Которые будут сражаться за вас так же, как вы будете биться и умирать за них.

Зигмар повернулся лицом к норсам, величественный и могучий.

— Наша сила в единстве! — крикнул он. — Вместе мы прогоним ублюдков обратно за море и сделаем так, что они пожалеют, что появились на свет!

Пендраг поднял топор и, не веря собственным глазам, смотрел, как твари карабкаются на Фаушлаг. Они облепили гору и взбирались по совершенно отвесной скале. Однажды Зигмар залез наверх и чуть не убился, а чудовища ползли с легкостью, словно поднимались по лестнице.

В пепельно-серых небесах клубились тучи, и, глядя на северный горизонт, Пендраг чувствовал головокружение. Никто не знал, что там, под вечными снегами, но в легендах каждого племени говорилось о землях богов и монстров, где сам воздух пропитан силами безумия и мироздания.

Он глубоко вздохнул и половчее перехватил топор. Серебряную руку покалывало телесной памятью о пальцах, противно чесался шрам на шее, куда пришелся удар давно мертвого короля-воителя. Напомнили о себе все старые раны, и Пендраг старался не думать, что это за предзнаменование такое.

Рядом с ним совершенно неподвижно замер Мирза. Сам Пендраг бесчисленное количество раз бился с врагом и плечом к плечу сражался рядом с героями во время величайшей битвы за всю историю человечества, и все же сердце бешено стучало в его груди, и во рту пересохло.

Шесть сотен воинов Мидденхейма рассредоточились у окружающей город защитной стены — барьера высотой по грудь, возведенного там, где шел уклон к отвесным скатам горы Фаушлаг. Три сотни вооруженных охотничьими луками и пращами воинов заняли позиции на крышах и башнях позади. Лица их, как обычно, были суровы. За годы, проведенные в Мидденхейме, Пендраг научился видеть в их стойкости и мужестве простую практичность и осознание никчемности лишних эмоций.

Воины Мидденхейма не оглашали окрестности боевыми кличами, и личный опыт научил Пендрага тому, что таким мужам не нужны пафосные речи. Они ценили только отвагу и силу, и здесь Пендраг заслужил их уважение, а потому они встали вместе с ним на защиту города. Само их присутствие доказывало, что они приняли его. Разве может мужчина желать большего?

У него над головой развевался бело-голубой флаг города, и Пендраг почитал за честь биться под его сенью. Не так давно он разил мертвяков некроманта под знаменем Дракона, и теперь был рад сойтись с врагом под боевым флагом чести, а не убийства.

Среди воинов Мидденхейма была сотня Белых волков, которые выделялись красными доспехами и белыми плащами из волчьего меха. И хотя их место было при императоре, Пендрага радовало то, что они рядом.

От самого обрыва карабкался вверх отряд в неброской одежде лесных следопытов, который уже приближался к защитной стене. Когда они добрались до нее, то схватились за протянутые руки и очутились на стороне города.

— Они уже близко, — сообщил один из разведчиков. — Примерно в сотне футов. Лезут вверх быстро.

— Отличная работа, — похвалил Пендраг. — Присоединяйтесь к остальным лучникам.

— Будьте начеку, среди них есть крылатые монстры, — предупредил следопыт, пробираясь сквозь плотный заслон защитников.

Пендраг инстинктивно взглянул на небо, но не увидел никого, кроме собравшегося в предвкушении пира воронья.

Он повернулся к Мирзе и сказал:

— Славной тебе сечи, Вечный воитель.

— И тебе, граф Мидденхейма, — отвечал Мирза.

Трижды Зигмар вместе с воинами отбивал атаки норсов до того, как до них добралась странная конструкция из меди и кости. Утро только начиналось, а Морр уже пожинал урожай душ павших воинов. Тела убитых врагов сбрасывали с виадука, крики раненых смешивались с боевыми песнями норсов.

Каждая атака — яростная схватка, лязг клинков, кровь, вопли и мужество. Зигмар без устали дюжинами разил бешеных норсов, явившихся за его головой.

Но последняя атака явно станет иной.

— Что за штука, во имя Ульрика? — произнес вслух Редван готовый сорваться с губ каждого вопрос.

— Ума не приложу, — мотнул головой Зигмар. — Ничем хорошим это явно быть не может.

Над норсами возвышалось громоздкое сооружение — кровавый алтарь из клинков, который тянули два мощных зверя, похожих на коней с изогнутыми бараньими рогами и пылающими углями глаз. То были скорее ожившие кошмары, чем животные. Шкуры зверей курились дымом, словно раскаленные очаги. С жуткой конструкции сыпались черепа и текли бесконечные потоки кипящей крови, с шипением проливавшиеся на камни виадука. Наперекор ветру клубился и извивался черный дым, и Зигмар в недоумении поморгал, когда в его глубинах ему почудились вопящие черепа.

Сгрудившиеся вокруг алтаря норсы выкрикивали одно-единственное имя, от которого на Зигмара накатывали приступы тошноты. То было имя самой смерти, и он чувствовал, как окаянные звуки волнуют сердца его воинов. Вперед выступил исполин в окровавленных доспехах с черным знаменем, клокочущим штормовой мощью, на полотнище которого сверкали черные молнии. В последний раз выкрикнув имя своего жуткого божества, норсы бешеным полчищем покрытых татуировками воинов бросились в атаку. Их встретил град арбалетных стрел с железными наконечниками, который выпустили наемники, сражавшиеся за ютонское золото. Тяжелые стрелы расщепляли щиты и пробивали доспехи норсов. Передние ряды пали, но их место тут же заняли следующие воины. Новый залп, новые жертвы…

Стрелы лучников не обладали убойной силой арбалетных, а потому многие просто вонзались в тяжелые щиты северян и застревали, не причиняя вреда. Зигмар мысленно возблагодарил неведомого бога, который рукой Отвина остановил его и не позволил убить Мария. Если бы не арбалеты, норсы бы уже могли прорваться в город.

Но вот арбалеты и луки уже оказались бессильны.

Норсы бросились на стену, и кровь полилась рекой.

Зигмар отразил удар топора и молотом саданул в лицо противнику. Норс повалился назад, но на его место тут же встал другой воин, метивший мечом в шею императору. Зигмар уклонился и с силой ударил противника щитом в грудь.

По трупам своих товарищей норсы с воплями взбирались к стене, круша кости погибших под тяжестью обремененных доспехами тел. Зигмар стоял насмерть, истребляя врага смертоносными взмахами Гхал-Мараза, и там, где он бился, норсы отступали.

Воин взмахнул черным стягом, в вышине послышалось жуткое шипение, и за ним потянулся дым от дьявольского алтаря. Казалось, что кровавое сооружение издавало нечленораздельный воющий рев, вздыбились тащившие его вверх демонические твари и забили в воздухе подкованными железом копытами. Зигмар ощущал древнюю силу страшного алтаря. На него бросился приземистый одноглазый норе с торчащими дыбом волосами, смазанными смесью смолы и мела.

Император развернулся к нападающему, прикрываясь щитом, и тут из жуткого стяга в него метнулся мерцающий черный сполох и поразил с потрясающей силой. Щит вспыхнул, края его раскалились и сделались золотыми, словно охваченный огнем пергамент.

— О, зубы Ульрика! — вскрикнул Зигмар и отбросил остатки щита. Одноглазый тем временем набросился на него, и император упал со стены. Они тяжело рухнули вниз, Зигмар даже выпустил Гхал-Мараз. Пришлось ударить норса шлемом в лицо, но тот, казалось, не чувствовал боли. Он кусался и плевал в Зигмара, из его пальцев выросли железные когти, и он с животной яростью вцепился в унберогена.

Вдоль всей стены на защитников империи бросались норсы, напитанные яростью, и в венах у них клокотала древняя сила северных богов, способная запросто поглотить их самих. Только никто из норсов не боялся такого исхода.

Зигмар откатился в сторону. Он чувствовал, как бугрится кожа одноглазого, словно у того в груди извивается клубок змей. Норс впился ему в шею внезапно удлинившимися клыками, и Зигмара спас только серебряный латный воротник. Он ударил противника кулаком в лицо. Хрустнула кость, клацнули клыки, только плоть врага была словно железная. Кожа у него потемнела, из вспучившихся на лбу уплотнений появились рога. Тут ему в бок вонзилось копье, и он вскинулся, стремясь распороть копейщику живот. Зигмар подхватил Гхал-Мараз и взмахнул молотом, когда на него снова кинулась рогатая тварь, уже скорей монстр, чем человек. Он перехватил молот совсем у бойка, шагнул к чудищу, со всех сил ударил врага в морду и размозжил ему голову. Серокожее тело повалилось на камни, сотрясаясь в конвульсиях, оно подергивалось и лягалось, и, словно охватившее тело норса превращение еще не закончилось, из плоти появлялись все новые рога, конечности и костяные бугры.

Зигмар отпрыгнул назад, понимая, что теперь норсы будут биться в обличии монстров, ибо колдовство преобразило их тела, мало что оставив от изначального вида. Все они теряли человечье обличив, император сам видел, как кожа нескольких северян покрылась чешуей, как у рептилий. Некоторые обзавелись могучими, как у громадных быков, рогами, кожа других светилась ярким зеленым огнем. Кое-кто, обезумев от влившихся в него страшных сил, спрыгивал с виадука и летел в пропасть.

Редван сражался с норсом с бугрящимися канатами вен на мускулах, чье туловище раздулось до неимоверных размеров, распирая доспехи, разлетевшиеся на части. Тело гиганта было усыпано арбалетными стрелами, только они его, похоже, совсем не беспокоили. Редвану удавалось не подпускать его к себе до тех пор, пока ютонские воины не приперли обезумевшее чудище к стене, где унберогены, наконец, изловчились и убили его.

Посреди атакующих норсов ужасный алтарь из черепов и меди светился нечестивым огнем, наполняя северян страшной мощью. Рядом с ним глумливо хохотал воин в кровавых доспехах.

Зигмар понимал, что нужно уничтожить алтарь, иначе это сражение можно считать проигранным.

Но между ним и алтарем бесновалось целое полчище вопящих обезумевших норсов.

Шанс добраться до цели был только у одного отряда.

— Королевские клинки! — воззвал император и оказался на стене, чтобы оттуда спрыгнуть в самую гущу норсов. — За мной!

Зверей оказалось видимо-невидимо, Пендраг старался удержаться на ногах и отбивался от рыкающих и клацающих зубами чудищ с волчьими головами и тонкими жилистыми телами. С вершины горы Фаушлаг кровь лилась так, что земля у подножья стала скользкой. Графа Мидденхейма атаковала визжащая тварь с кошачьей мордой, и он ударил ее в грудь секирой. Когда он спихивал тело с лезвия топора, от нагрудного доспеха отскочила стрела, и он вовремя взглянул вверх, чтобы заметить пикирующую на него крылатую тварь с мордой как у летучей мыши. Целые тучи таких монстров вились над городом и стреляли в людей грубо обработанными стрелами с острыми кремневыми наконечниками, большинство из которых или не находили цель, или отскакивали от шлемов, но порой пронзали воинов через зазоры доспехов. Лучники стреляли в монстров с крыш, но попасть в молниеносно изменявших направление крылатых тварей было очень сложно.

Пендраг приказал им поберечь стрелы для тех зверолюдей, что карабкались вверх. Но мимо просвистела стрела с черным оперением, поразившая нападавшего на Пендрага летучего монстра прямо в грудь. Взвыв от боли, он упал на камни, получив смертельную рану, и Пендраг улыбнулся, мысленно поблагодарив ослушавшегося его приказа лучника.

Оглядев поле боя, он увидел, что вокруг полным-полно рыкающих и завывавших зверолюдей. Белые волки и воины Мидденхейма бились бок о бок, не уступая монстрам ни пяди земли. Вниз с горы летели тела врага, пронзенные стрелами или рассеченные секирами и мечами. Зверолюди сражались клыками и когтями, потому что карабкаться вверх по горе Фаушлаг с оружием не представлялось возможным, но тем не менее они вплотную приблизились к тому, чтобы завоевать город.

Мирза разил врага с убийственной точностью и каждым смертоносным ударом сносил головы врагов с плеч. Он бился, не проявляя ни малейшего волнения, а каждый удар Пендрага направляла мысль, что, если они проиграют, всему настанет конец.

На всем протяжении стены Белые волки пели военные песни, тогда как люди Мидденхейма рубили врага в зловещем молчании. Они не ведали ни страха, ни ярости, просто выполняли свой долг так, будто резали скот. Противник нападал безо всякой стратегии или разумения и руководствовался лишь ненавистью да голодом. Секира Пендрага рубила лохматые конечности и рассекала оскалившиеся челюсти, рука его двигалась подобно механическому поршню в одной из паровых машин мастера Аларика.

Вперед бросился громадный монстр с бычьей головой в утыканном шипами ошейнике, и Мирза с Пендрагом одновременно поспешили ему наперерез. Вечный воитель поднырнул под вытянувшуюся в ударе когтистую лапищу и поразил его в живот. Пендраг обрушил на бок удар секиры. Полотнище топора на целую ладонь погрузилось в плоть врага, прежде чем вонзилось в кость.

Монстр взревел и вздыбился, вырвал топор у из рук Пендрага и ударил рогами. Пендраг отпрыгнул назад, но недостаточно быстро, и острый конец рога успел царапнуть скрепляющий нагрудник кожаный ремень. Удар сбил Пендрага с ног, рог вонзился ему в бок и подкинул высоко в воздух. Звенья кольчуги разъехались, и, пронзив кожаный ремень под доспехами, острый рог вошел в тело. Кровь хлынула из раны.

Пендраг упал, тяжело приземлившись, и покатился вниз, все кружилось перед глазами: небо и земля. Пытаясь затормозить падение, он хватался за что попало и в кровь сбил руку о камни. А потом под ним оказалась пустота. Мир улетал из-под него.

Последним усилием он выпростал серебряную руку, металлические пальцы, высекая искры, искали, за что уцепиться, и выкованный гномом металл победил и обрел опору. Плечо пронзила сильная боль, и Пендраг перестал катиться вниз. Сжав зубы, он тяжело дышал, беспомощно повиснув над пропастью в тысячах футов над землей. Зрение затуманилось, живот скрутило от приступа дурноты и головокружения.

Далеко внизу карабкались на гору зверолюди, в воздух взлетали крылатые твари, которые были крупнее вооруженных короткими луками летучих мышей и несли в лапах других, а кого — из-за расстояния разглядеть было невозможно. Сверху доносились звуки битвы, мимо Пендрага то и дело пролетали тела воинов и монстров. Его чуть не сбило чудовищное создание — полумедведь-полусобака, и когда он уже почти срывался в пропасть, чья-то сильная рука схватила его за руку и потащила вверх.

Второй рукой Пендраг нашарил точку опоры и пополз навстречу спасению, заливаясь после пережитого истерическим смехом. Обхватив скалу обеими руками, он смотрел на спасителя и не узнавал его. На плече у того была бело-голубая нашивка.

— Я тебя спас, граф, — произнес человек, помогая Пендрагу подняться на ноги.

— Зверолюди? — просипел граф.

— Отбились. Пока что. А теперь идем, нечего здесь торчать.

Пендраг кивнул и побрел вверх по склону средь луж крови и оторванных конечностей. Когда он добрался до стены, ноги у него изрядно дрожали. Очень осторожно он встал во весь рост под приветственные крики воинов Мидденхейма, которые обрадовались, что он жив. Спаситель исчез из виду, затерявшись средь прочих защитников города. Мирза пробрался к Пендрагу через ряды воинов, и лицо его растянулось в широкой улыбке.

— О боги, друг! Думал, что мы уже потеряли тебя! — приветствовал появление графа Вечный воитель.

Пендраг ссутулился, все еще не придя в себя после близости смерти. Он показал Мирзе покореженную серебряную руку и сказал:

— Я все еще жив только благодаря искусству мастера Аларика.

Взглянув на протез, Мирза проговорил:

— Значит, я тоже ему бесконечно обязан.

Пендраг подобрал секиру и сказал:

— Если нам удастся выжить, отправимся вместе в чертоги короля Кургана и поблагодарим его. Только у нас на подходе еще много зверолюдей.

— Оружие к бою! — отдал приказ Мирза, и воины бросились к стене, нацелив копья и луки на склон. Среди них не было паники, спешки или страха, только осознание долга и храбрость. И Пендраг как никогда гордился тем, что ему выпала честь быть их предводителем.

— Защитники Мидденхейма, пробил ваш час! — крикнул он, и как только слова графа сорвались с его губ, из-под обрыва вылетели не меньше сотни громадных крылатых широкоплечих зверолюдей с огромными крыльями. Некоторые из них несли странных воинов, которые выли и бились у них в когтях, другие — облаченных в балахоны и потрескивающих колдовским сиянием существ.

— Стреляйте! — вскричал Пендраг.

В небо взмыла туча стрел.

Сотнями футов ниже, в глубине пещеры, Вольфгарт вслушивался в темноту. Он полагал, что здесь, внизу, будет спокойно, но как же он ошибался! По камню скрежетал металл, от сотрясений в дальних пещерах и коридорах осыпались галька и песок.

Казалось, он дышит до невозможности громко, и сердце громыхает в груди болезненно и пугливо. У него за спиной слышалось тяжелое дыхание и приглушенная брань сквозь зубы — это застыла средь тьмы, слабо освещенной светом лампы, сотня воинов, вооруженных длинными кинжалами, пиками и тяжелыми булавами.

— И о чем я только думал! — тихонько прошептал он, когда Шаргалл остановился в начале грубо высеченного в скале туннеля. Горняк задержался там, чтобы разглядеть метку на стене, прислушиваясь перед тем, как перейти в другой коридор. Похоже, он знал, куда идет, хотя Вольфгарт не понимал, как можно разобраться в лабиринте извивающихся ходов, огромных пещер и скалистых галерей. На стенах, отражая свет, блестела влага. Вольфгарт утер со лба пот.

— Это только мне жарко, или всем? — спросил он.

— Только тебе, — отвечал Штейнер, вырисовывающийся в полумраке лишь силуэтом.

Осадный инженер Штейнер был худым нервным человеком, который оружию предпочитал подсчеты, измерительные линейки и чертежи стен замков. Но приказ есть приказ, и ему пришлось отправиться на подмогу воинам, которые вызвались сражаться под городом, внутри горы. Как и Вольфгарту, ему было неуютно здесь, во тьме лабиринтов, положение еще больше усугублялось тем, что первый был воином, а Штейнер — ученым.

Около пятисот воинов спустились в тайный лабиринт под городом, для пущей эффективности разделившись на пять групп. Голоса и крики разных отрядов причудливо разносились эхом, и было невозможно сказать, какое расстояние их отделяет.

— Глубоко мы забрались? Как думаешь? — спросил Вольфгарт.

— Может, несколько сот футов? — пожал плечами Штейнер.

— Разве ты не знаешь?

— Я ничего не вижу, к тому же мы столько раз спускались и поднимались, что и не счесть. Как же мне знать наверняка? — огрызнулся Штейнер.

— Тише вы, оба, — одернул их Шаргалл, неожиданно вырастая из темноты прямо перед ними. — Слушайте!

Все замолчали, и Вольфгарт судорожно сглотнул, стараясь не представлять себе все кошмары, которые могли таиться в темноте: влажных липких черных насекомых, склизких ночных тварей, которые ненавидят солнечный свет и питаются разлагающимися трупами тех, кто сгинул в туннелях…

Он прогнал прочь эти мысли и попытался сосредоточиться.

— Слышите? — прошептал Шаргалл.

— Да, — кивнул Штейнер. Вольфгарт же не слышал ни звука и прижал ухо к скале. Сперва он ничего не мог разобрать и уже было собрался сообщить об этом, как вдруг расслышал тихий повторяющийся звук: тинк, тинк, тинк. Словно кто-то легонько постукивал длинным ногтем по железному нагруднику.

— Что это?

— Как будто что-то сверлят, — сказал Штейнер. — Где-то поблизости. Полагаю, в параллельном туннеле.

— Так близко? — изумился Шаргалл.

— Да, — подтвердил Штейнер. — Слишком близко.

— Что это, как вам кажется? — спросил Вольфгарт. — Враги?

— Кому еще здесь быть? — вопросом на вопрос отвечал Шаргалл.

Шум нарастал и учащался. Вольфгарт вынул из ножен кинжал и отцепил с пояса булаву с железной головкой. Жаль было расставаться с мечом и оставлять его в наверху, в городе, но проку в туннелях от него было бы мало.

Штейнер прижался ухом к стене и нахмурился.

— Не пойму. Похоже, что сверлят, но звук теперь гораздо ближе. Ни один бур не просверлит камень так быстро. Должно быть, это доносящееся откуда-то эхо. Может, из сводчатой пещеры, которая усиливает звук.

— Значит, нужно отыскать это место, — решил Вольфгарт. — И побыстрей.

Вдруг туннель огласил резкий хруст раскалывающегося камня, которому вторили испуганные крики. Все пригнулись и с ужасом глядели вверх. Оттуда сыпалась каменная пыль, где-то совсем рядом трещали дробящиеся скалы.

— Да что, во имя посоха Ранальда, тут происходит?! — воскликнул Вольфгарт, прислушиваясь к грохоту отдаленного камнепада. Совсем рядом кричали, и он изготовил кинжал к бою, когда услышал металлический скрежет, похожий на рокот горного бура.

— Стена! — крикнул он. — Все прочь от стены!

Но слишком поздно. Рядом со Штейнером появилась глубокая трещина, и из камня с ревом показался вращающийся металлический конус. Он вонзился прямо в инженера, и туннель огласился диким воплем. Сверло вошло в спину несчастному и пробило его туловище насквозь. Из агонизирующего тела вывалились внутренности. Со стены сыпались камни, клубилась пыль и дым, и туннель залил странный зеленый свет.

Лампы упали и потухли. Люди кричали. Из образовавшейся в стене дыры хлынули полчища крыс. Но мерзкие твари не заботили Вольфгарта. Его вниманием завладело остановившееся в только что образовавшемся проеме громадное существо, чья ручища заканчивалась окровавленным вращающимся буром.

Выше самого могучего воина, безобразно раздутый монстр представлял собой мешанину звериной шерсти и металла. Прямоходящая тварь не была человеком, ибо на плечах у нее красовалась жуткая крысиная харя. Голова и конечности были обмотаны грязными, пропитанными кровью бинтами, от медных ободов к бритому черепу, где они крепились, тянулись золотые провода. Весь покрытый рубцами и шрамами монстр оглушительно взревел. За его спиной маячили тени, а потом в туннель хлынула орда согбенных созданий в ржавых доспехах, вооруженных зазубренными мечами.

— В бой! — крикнул Вольфгарт и первым бросился в атаку.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ. Герои дня

Разукрашенные татуировками тюринги спрыгнули со стены у виадука следом за Зигмаром, бросившимся в атаку на норсов. Император положил почин сражению, напав на бородатого темнокожего гиганта с пылающими глазами. На груди у него было выжжено клеймо — огромный череп, и он набросился на Зигмара, снедаемый бездумной ненавистью.

Зигмар увернулся от удара топором, которым великан собирался его обезглавить, и в ответ саданул молотом по ногам воина. Гхал-Мараз раздробил коленные чашечки и оторвал врагу левую ногу. Великан закричал и упал, но все же попытался догнать ударом пробегающего мимо него Зигмара. Берсерк Ульфдар вела отряд Королевских клинков — клин разукрашенных воинов, похожих на дикарей из прошлых времен империи. Они со всей силы врезались в норсов, и Зигмара поразила следующая мысль: какое бы колдовство ни придавало сил норсам, оно до некоторой степени влияло и на его собственных воинов.

Врагов подпитывала черная магия, в которой не нуждались Ульфдар и тюринги, ибо на них опустился красный туман, и они жаждали лишь убивать. Воин с черным стягом выхватил клинок тьмы с выгравированными на нем рунами, кощунственно переиначивавшими те, что были на Гхал-Маразе. Зигмар почувствовал стремление древнего оружия их уничтожить.

Снизу напирали тысячи норсов, но они не могли воспользоваться численным превосходством из-за ограниченной ширины виадука. Вокруг Зигмара кружили чудовища, мутировавшие благодаря алтарю Темных богов. От сил мрака плавилась и сжигалась плоть, но видоизмененные фанатики выли в безумной радости от прикосновения богов.

По обе стороны от Зигмара берсерки прокладывали кровавый путь к жуткому алтарю. Они бились, не страшась за свою жизнь, и норсы невольно дрогнули перед тюрингами, которые убивали и убивали, не отступая ни на шаг.

Зигмар сражался с воинами, сквозь кожу которых пробивались острые выросты, он крушил их смертоносными ударами молота Гхал-Мараз. Умирая, они разваливались на части, их трупы мигом разлагались в мелкий мусор.

Навстречу императору шагнул воин со знаменем, и норсы расступились, давая дорогу своему предводителю, который возвышался над ними на две головы. Исполин установил знамя рядом с собой, и вблизи оказалось, что оно соткано из тысячи чешуйчатых черных змей. От стяга исходили волны тьмы, и Зигмар ощутил прикосновение чистейшего зла.

— Тебе конец, смертный! — взревел великан, взмахнув мечом и бросаясь в атаку.

Зигмар отразил один удар и увернулся от другого. И снова с невообразимой скоростью взлетел клинок, быстрее, чем казалось возможным, и вновь ему удалось отбить атаку. Каждый раз от столкновения черного меча и Гхал-Мараза высекался сноп искр такого цвета, которому Зигмар не мог дать название. Он ощущал нечестивую силу воина и знал, что она не его собственная, а дар богов, которым он поклонялся. Зигмар же сражался сам, его сила закалилась в бесчисленных битвах и по праву побед.

Меч опять метнулся к нему, Зигмар отклонился и обрушил молот на шлем воина. От страшного удара тот рухнул на колени, и, получив следующий удар в лицо, завалился на спину. Не давая врагу возможности подняться, мощным ударом из-за головы, словно вбивая кол в землю, Зигмар размозжил воину череп, размазал его по виадуку.

Когда погиб предводитель, норсы вскрикнули, словно от боли, а тюринги ответили победным кличем. Ульфдар порубила топором черное извивающееся знамя, и клубы темного дыма взлетели над его распадающейся сущностью, неотделимой от участи воина, который его носил.

Поле боя перед стенами города было завалено обезображенными трупами мутантов, и теперь ничто не стояло на пути к проклятому алтарю. Вопящие, снедаемые маниакальной яростью тюринги набросились на жуткую конструкцию из костей и меди, но демонические скакуны вздыбились и забивали копытами любого, кто осмеливался приблизиться. Дыхание их было подобно иссушающему жару и губило все, до чего добиралось.

Пошатываясь, к Зигмару подошла Ульфдар, вся в синяках, перепачканная кровью. Ее несколько раз ранили, но женщина словно не замечала этого. Отсутствующий взгляд стеклянных глаз, в уголках рта выступила пурпурная пена. Она показала на алтарь смерти.

— Как его уничтожить? — невнятно из-за действия наркотических веществ, приводящих берсерков в боевой экстаз, спросила Ульфдар.

— Вот так, — сказал Зигмар, высоко взмахнул Гхал-Маразом и обрушил молот вниз. По его команде туча арбалетных стрел вонзилась в курящийся алтарь. Демонические скакуны закричали в предсмертных муках, распадаясь под унизанными стрелами шкурами. Когда разрушилось заклятье, вдохнувшее в них жизнь, жар их костей угас, темные сердца остановились.

— Теперь уничтожим алтарь. — Зигмар прицепил молот к поясу и побежал вперед. Оставшиеся в живых тюринги тоже мчались вместе с ним, и когда все они взялись за алтарь, с него посыпались черепа. Вблизи император разглядел, что отвратительная конструкция состояла из ужасного реликвария с костями и бурлящего котла с кровью.

Вот почему Зигмар прогнал норсов из империи. При виде этого страшного алтаря рассеялись его последние сомнения. С помощью тюрингов он подтолкнул кровавую конструкцию к краю виадука.

Ну, давайте! — крикнул он. — Поднажмем, пока они не вернулись!

Алтарь из костей завалился набок и полетел вниз, разваливаясь и расплескивая кровь.

Зигмар не стал ждать, когда он упадет на землю.

Норсы готовились к новой атаке.

Мидденхейм пылал. Столбы дыма устремились в небо, запах горящей древесины долетал до людей на стенах. Над отрядом Пендрага пролетали небольшие, похожие на летучих мышей, твари, они парили над городом и бросали горящие факелы, а их более крупные сородичи налетали на оборонные сооружения. Сухое дерево строений тут же занималось, а сильный ветер раздувал огонь.

Дюжины крупных крылатых монстров удалось сбить стрелами, но от этого защитники выиграли немного, поскольку основной задачей тварей было не сражаться, а доставить до вершины вооруженных воинов — не совсем людей, но кошмарных творений, куда ужасней и беспощаднее человека. Побоище было страшным.

Пендраг видел, как одно существо с холодящим кровь воем приземлилось в десяти футах от него. Когда-то оно явно было человеком, но тело мутировало до неузнаваемости. Оно размахивало когтистыми луковицеобразными лапами с острыми костяными наростами. В глазах его пылали ярость и безумие, оно с диким голодным ревом ринулось на испуганных защитников.

— Что они такое? — вопросил Мирза.

— Нечто проклятое всеми богами, — отвечал Пендраг.

Каждую секунду с неба падали все новые вопящие маньяки, видоизменившиеся от ревностного служения Темным богам, чей разум превратился в бешеный вихрь безрассудной ненависти. Они сражались без оружия, им не требовалось наточенное железо — чтобы убивать, вполне хватало когтей и клыков. Из-под доспехов выдвигались странные конечности и рудиментарные части тела, черные глаза свирепо пылали.

Многих страшилищ уложили копьями и стрелами, тем не менее им удалось пробить средь воинов кровавую брешь. Перепуганные люди отступали, защита была прорвана.

— Во имя Ульрика! — вскричал Мирза. — Дорога в город открыта!

Пендраг разрывался между необходимостью сражаться с безумными бойцами-мутантами и нуждой защищать склоны на подступах к стене, но, видя забиравшихся на стены тварей, сделал выбор. И схватил Мирзу за руку со словами:

— Иди! Убей их! Скоро подоспеют другие, мы должны встретить их во всеоружии!

— Будет сделано, — кивнул Вечный воитель и бросился наперерез ближайшим чудовищам.

Пендраг глядел ему вслед, когда сверху рухнуло почти разрубленное пополам тело и обдало все вокруг кровавыми брызгами. На графа легла чья-то тень, и он поднял глаза вверх.

С неба камнем падал вниз крылатый монстр с торчавшей в груди стрелой, и в когтях он нес громадного вражеского бойца.

— Берегись! — успел предупредить товарищей Пендраг. Умирающий крылатый зверь врезался в землю за стеной, его хрупкие крылья накрыли тело того, кого он с земли поднимал ввысь. Закованное в ошметки металлических доспехов, тело бойца бурлило и вспучивалось, под кожей появлялись рудиментарные выросты, шевелилось раздутое лицо — казалось, что оплывала восковая статуя, которую поставили слишком близко к огню.

Один из Белых волков бросился к чудовищу, чтобы убить его прежде, чем то поднимется, но из ноги выросли лапы-клешни, которыми чудовище схватило несчастного и отправило прямиком в огромную отверстую пасть. Окровавленные клыки вмиг с хрустом превратили голову человека в месиво. Спину монстра разили копьями, но жуткое существо не обращало на полученные раны никакого внимания.

Тогда к громадной твари кинулся Пендраг.

Может, остатки разума мутанта признали в Пендраге такого же воина, каким когда-то был он сам, и тот выпустил из клешней тело, которое потрошил, и поспешил встретить графа Мидденхейма. Послышались предостерегающие крики, но Пендраг не собирался прятаться от опасности. Жуткое существо встало на дыбы, оскалилось и ощетинилось когтями, готовясь его разорвать.

Сверкнул топор Пендрага и отсек лапу от тела, прорубил грудь аж до самого живота, из раны хлынули потоки гадкого гноя. Чудовище упало у ног графа, и люди Мидденхейма радостными криками приветствовали столь могучий удар.

— Их можно убить! — вскричал Пендраг. — Да, они заколдованы, но они смертны! Бей их всех!

Словно устыдившись минутной слабости, воины Мидденхейма набросились на тех, что когда-то были людьми, безжалостно истребляя их и тесня прочь со скалы. Белые волки разделались со зверем-бойцом, у которого вместо рук были гроздья клешней и рога, закрученные в штопор, растущие из плеч и спины. Умирая, он бросался на них даже тогда, когда под ним уже собралась целая лужа крови, так велико было его желание убивать.

Другой монстр с несколькими головами на груди расшвыривал людей хлесткими ударами щупальцев, которые заменяли руки и оканчивались клинками.

Этих монстров сначала нужно было рассечь на дюжину кусков, только тогда они умирали.

Вольфгарт пытался разобраться в бушевавшей в туннелях схватке, только ничего у него не получалось. На полу плясали сполохи огня, горели лужи масла там, где погибшие или запаниковавшие воины выпустили из рук лампы. По стенам метались тени. Непросто людям сражаться в пещерах и туннелях, где такие низкие давящие своды. Страшно умирать одному в темноте.

В пролом хлынула лавина звероподобных существ, и воины Вольфгарта бросились им навстречу. Бой был неравным и тяжким, ибо туннель наводняли потоки жирных крыс, которые кусались и валили людей наземь. Вместе с ними в туннель ворвалось зловоние сточных канав.

Такими же гадкими, как мерзкие четвероногие, были отвратительные существа с крысиными мордами, которые ходили на двух ногах, как и люди, и вселяли в воинов Вольфгарта истинный ужас. Они казались очень похожими на людей, но при этом были совсем как звери, пламя освещало их хитрые и злобные морды.

Громадный монстр с буром пробивал дорогу через туннели, а крысоподобные звери следовали за ним. Длинные зубы пробивали доспехи и терзали плоть, могучие громадные ручищи надвое раздирали человека. Вольфгарт слышал доносящиеся из дальних туннелей тревожные крики. Очевидно, не только им одним досталось во тьме под горой.

Чудовищный крысоподобный монстр бросился на Вольфгарта. Гиганту пришлось согнуться в тесном туннеле, он размахивал своим все еще вращавшимся смертоносным коническим буром, который, ударяясь о стены, откалывал целые каменные глыбы. Вольфгарт изловчился и стукнул его булавой в бок. Плоть монстра с виду казалась будто сшитой из кусков и сырой. От удара хрустнули кости и промялось мясо, только чудовище никак не отреагировало и нанесло ответный удар буром вниз. Вольфгарт отскочил и хватил по морде мутанта кинжалом так, что у того из пасти хлынула кровь. На грудь унберогену вдруг обрушился ржавый меч, соскользнув по звеньям кольчуги. Вольфгарт инстинктивно ответил ударом на удар и был вознагражден пронзительным визгом. Воин поразил существо, которое было уменьшенной копией гиганта с буром, он тем временем снова бросился в атаку. Монстр зацепил кольчугу Вольфгарта длинными когтями и с силой швырнул его о стену так, что у того дыхание сперло, и из глаз посыпались искры. Сквозь дымку боли Вольфгарт видел, как заканчивающаяся буром рука поднялась для смертоносного удара, и пригнулся. Страшное оружие сокрушило кусок стены. Вольфгарт изловчился всадить в горло монстра лезвие кинжала, и тот взревел от боли.

Железная хватка чудища ослабела, оно упало на колени, будто поражаясь тому, что не может больше биться.

Вольфгарт сплюнул кровь и рукавом отер глаза.

Ход сражения проследить было невозможно, ибо большей частью оно происходило в темноте. Слышался лязг оружия, только на чьей стороне перевес? Вольфгарт перепрыгнул через труп гигантской крысы и бросился вперед, с остервенением колол и крушил всякого, на кого натыкался в туннеле. Отчаянно боролись в темноте его воины — кучка перепуганных людей, дико отбивавшихся от визжащего врага.

Вдруг из клубка мечущихся теней на Вольфгарта напал кто-то с мечом, он парировал палицей. Мерцающий огонек осветил искаженную страхом физиономию горняка Шаргалла.

— Осторожней, чтоб тебя! — крикнул Вольфгарт, и голос его донесся до всех тех, кто еще сражался в туннелях. — Бей врага, а не друга!

— Извини! — всхлипнул Шаргалл, и Вольфгарт заметил, что тот в слезах. — Я думал, ты один из них! Спаси нас Ульрик, мы все здесь погибнем, они всех нас убьют!

— Ничего подобного, я с ними разберусь! — гаркнул Вольфгарт. — А ты лучше заткнись.

Услышав лязг металла по камню, он обернулся, замахиваясь палицей. Из темноты вынырнули согбенные твари.

— Идите сюда, ублюдки! — взревел он. — Вот он я! А ну-ка, померимся силами!

Отвратительные членистые хвосты монстров хлестали по закованным в черные доспехи телам. На Вольфгарта нацелились копья, и едва он парировал первые удары, как его атаковало со стен множество крыс.

Он метнулся к стене, раздавил штук шесть и еще больше спугнул. Копье грозило впиться ему в шею, и Вольфгарт блокировал удар рукоятью булавы. Шар-галл закричал, когда крысоподобная тварь вцепилась ему в живот, и на него накинулась целая стая крыс. Два копьеносца бросились на Вольфгарта, который, взревев, тоже ринулся им навстречу.

Первый сразу получил от Вольфгарта кинжал под ребра, который пробил защищавшие грудь ржавые доспехи. Враг завизжал в агонии, и Вольфгарт отпихнул его в сторону, ибо к нему уже устремился второй. Он встретил того ударом булавы в зубастую пасть, и тварь замертво свалилась у ног воина. Вопли и звуки боя оглушительно отдавались от стен, искажаясь эхом.

Раздался хруст ломающегося камня, и туннель утонул в удушающей пыли.

О боги, еще больше проклятых тварей!

В бок Вольфгарту ударило копье, и он взвыл от боли. Крысы полезли по его штанам и стали кусать за ноги. Острые зубы впивались в тело. Вольфгарт опять закричал и упал на одно колено, тут еще больше крыс облепило мужчину. И вот он уже как сумасшедший катается по полу и давит мохнатые тельца, вопя от безысходности. Враги пытались ударить его, кто-то доставал-таки клинком, кто-то убивал при этом крыс — казалось, им было все равно.

Вольфгарт размахивал булавой, стараясь расчистить вблизи от себя немного места, только тщетно, и он разразился бранью при мысли о такой вот смерти: мало того что вдали от мира людей, так еще и без меча в руке. Вольфгарт попытался встать на ноги, но вес повисших на нем крыс был так велик, что он не мог подняться.

— Ульрика! — вскричал он, когда на него нахлынули воспоминания о дочери. И безмерно опечалился, подумав о всех тех годах, когда его не будет в ее жизни.

Над Вольфгартом выросла очередная тварь в доспехах с длинным зазубренным кинжалом, поросшая шерстью морда подергивалась в предвкушении убийства. Вольфгарт даже чувствовал зловоние шипящего дыхания монстра и удушливый запах тела мутанта. Кинжал взмыл в воздух, но не успел нанести удар — голова крысоподобного зверя улетела с плеч, и туннель залил свет.

Впившиеся в Вольфгарта крысы поспешили спастись бегством и суетливо исчезли в темноте. Он с трудом сел и нащупал кинжал и булаву.

Унбероген прикрыл глаза от слепящего света и увидел множество невысоких фигур в мерцающих серебряных, бронзовых и золотых доспехах, которые приближались к нему.

— Прочь, гады! — взревел он, неистово моргая, пока его глаза привыкали к яркому свету.

Один из новоприбывших закинул на плечо окровавленную секиру, опустился перед воином на колени и поднял забрало своего шлема, обнаружив бородатое и строгое, но вовсе не злобное лицо.

Вольфгарт рассмеялся и судорожно вздохнул.

— Опять гномы пришли на помощь человечишкам, — плутовски ухмыльнулся мастер Аларик. — У нас это уже входит в привычку.

Виадук и северные склоны горы Фаушлаг подверглись самому яростному нападению, но на запад и восток удар пришелся тоже массированный. Удозы Конна Карстена сражались с великой отвагой и отбивались от зверолюдей мощными ударами широких палашей. Они бились под воодушевляющие и душераздирающие мелодии волынщиков, которые, невзирая на опасность для жизни, играли в самой гуще сражавшихся.

Пронзительные звуки повествовали о погибших возлюбленных и старых обидах, напоминая удозам о том, за что они бьются. Вновь и вновь зверолюдей отбрасывали назад, и каждый раз во время затишья между боями воины передавали друг другу бурдюки с зерновым спиртом. И хотя множество воинов погибло или было покалечено, удозы все равно веселились, ибо для них нет большего счастья, чем война. Воины Карстена были родом из разных кланов, эти мужчины и женщины недавно убивали друг друга в междоусобицах, сражаясь за власть, а теперь бились вместе, словно братья по оружию. Когда война кончится, они снова вспомнят о своих распрях. По-другому не бывало.

Когда Зигмар сбросил с виадука жуткий алтарь, а Пендраг разделался с последним из тех, что когда-то были людьми, на восточные скалы взобралась хищная стая зверолюдей. И вновь Конн Карстен в своей обычной мрачной и лишенной чувства юмора манере позвал в бой своих воинов, и каждый взялся за меч.

Но на этот раз атака была совсем другой.

Жуткий медведеподобный зверочеловек вскарабкался на вершину горы с косматым зверошаманом в развевающейся хламиде. На подступах к Мидденхейму появился и быко-козел с витыми оленьими рогами. Только оказавшись на виду, зверолюди тут же погибли от стрел, но шаман гортанно выкрикнул на каком-то темном языке слова силы, и они вспыхнули ярким пламенем.

Вместо того чтобы броситься на оборонительную стену, собравшиеся внизу зверолюди выли и рычали, пока зверошаман нараспев произносил мерзкие заклинания. Создание с телом полулисы-получеловека и соболиной шкурой бросилось перед шаманом на колени, откинув назад голову и обнажив шею. Чародей взмахнул когтистой рукой, и черная кровь фонтаном брызнула на него. Омывшись жертвенной кровью, зверошаман исступленно закричал, хватая руками воздух.

Сперва показалось, что ничего не произошло, но вскоре стало ясно: что-то идет совершенно не так. Началось с клана галлов. Их голоса изменились, речь перестала быть членораздельной, они замычали и зарычали.

Когда забились в конвульсиях галлы, мужчины и женщины, послышались испуганные крики. Только тогда стал ясен весь ужас колдовства зверошамана. Гордые удозские воины падали на четвереньки, их кости с треском видоизменялись и принимали ужасные формы. Плоть где-то опадала, где-то, наоборот, нарастала, розовая кожа покрывалась шерстью, испуганные крики обернулись животным рыком и лаем.

Люди пытались противиться отвратительному преображению, но все же звериная натура брала верх, и новоявленные монстры бросались на бывших соратников. Очень скоро ряды удозов расстроились, потому что жутко преобразившиеся бывшие галлы впали в кровавое буйство, рвали клыками горла и терзали когтями плоть. Смолкли волынки, стихли песни. Готовились к славной битве, а закончили отчаянной борьбой за жизнь.

Когда боевой порядок удозов рухнул, атаковали ожидавшие своего часа внизу зверолюди.

И некому было их остановить.

Совсем по-другому проходил бой на западной оконечности Мидденхейма, где город защищали войска графа Мария. Ютоны пришли в город Белого волка с войском наемников — смуглокожих южан из далекой опаленной солнцем страны. Они говорили весьма странно, но их искусство убивать в объяснениях не нуждалось.

Марий со стены наблюдал за собиравшимися внизу отвратительными мутантами. Мускулистые существа с телами медведей и волков с рыком крались по скалам, опасаясь дальнобойного оружия человека.

— Им-то это зачем? — вслух спросил граф.

— Прошу прощения, мой господин? — подал голос его адъютант, красивый юноша по имени Бастиан.

Марий махнул ухоженной рукой в сторону слюнявых тварей и сказал:

— Что эти несчастные мутанты могут знать о цивилизации и торговле? Норсы стремятся завоевать южные земли, только что они с ними будут делать? Займутся торговлей? Научатся возделывать землю? Едва ли.

— Не знаю, мой господин, — отвечал юный подхалим. Парень знал свое дело и с готовностью выполнял поручения. Иногда даже говорил что-нибудь занятное. — Может, ими движет месть. Ты сам устраивал в лесу облавы на таких вот существ.

— Верно. Но война — это способ распространить по миру некую волю, — заметил Марий. — Война ради мести совершенно бессмысленна. От нее прибыли не получишь.

— Не все войны ведутся ради прибыли, мой господин.

— Ты говоришь ерунду, Бастиан. Если взять любой конфликт и повнимательней рассмотреть, станет ясно, что в его корне лежит жажда золота.

— Норсы и зверолюди не ради золота бьются.

— Именно поэтому залпы арбалетных стрел отбили все их атаки, — проговорил Марий. — Ни одному зверочеловеку не удалось выжить и добраться до стены. — Он достал из ножен свое оружие, и в неярких лучах вечернего солнца блеснула изогнутая шашка. — Видишь? Нынче я впервые обнажил клинок, который вряд ли сегодня обагрится кровью.

Бастиан кивнул на воодушевленные лица ютонских воинов и отвечал так:

— Может статься, но мне кажется, что твоим воинам не терпится сойтись с противником в бою.

— Уверен, они так и сделают, только позже. Уж лучше пусть основная тяжесть удара зверолюдей придется на наемников.

— Ты сомневаешься в храбрости своих воинов?

— Нисколько. Дело в том, что мертвым наемникам не придется платить, — объяснил Марий.

— Само собой, мой господин, я потом внесу изменения в наши бухгалтерские счета.

Марий улыбнулся при мысли о тайниках с сокровищами в глубине Наматира. Даже после взыскания нелепых и смешных налогов и десятин, обрушившихся на него после битвы при Ютонсрике, Марий владел таким количеством золота, которое никому не снилось скопить хоть за дюжину жизней. Как-то раз один молодой придворный отметил, что любовь Мария к золоту была сродни сребролюбию гномов, и хотя замечание было метким, он запорол парня до смерти.

Среди скал собиралось все больше и больше зверолюдей, которые подбирались уже на опасно близкое расстояние. Понимая, что наемные арбалетчики позволили врагу безнаказанно приблизиться к стене, Марий нахмурился. В воздухе чувствовался странный горький привкус металла, рука стала горячей, ее покалывало.

— Да что, во имя Маннана, делают эти дураки?! — возмутился Марий. — Почему они не стреляют? — Привкус металла ощущался все сильнее, и от предчувствия опасности у него встали дыбом волосы.

— Я… не могу знать, мой господин, — пролепетал Бастиан, и голос его звучал как-то невнятно. — Быть может, они опасаются перестрелять все сундуки с золотом.

— Что за глупости ты несешь? Какое такое золото?

— Вон оно, — шептал Бастиан, продвигаясь поближе к стене. — Столько золота!

Марий в ужасе взирал на наемников, которые забирались на стену и боролись друг с другом, бесстрашно приближаясь к зверолюдям. Услышав за спиной оживленный разговор меж ютонами, граф обернулся, чтобы укорить их за нарушение тишины, но грубые слова замерли у него на губах при виде застилавшей глаза его воинов глянцевой поволоки алчности. Каждый витал в каких-то дивных мечтах.

Тепло в руке превратилось в настоящий жар, Марий взглянул вниз и увидел, что по всей поверхности клинка, словно купаясь в сумеречном свете, мерцают выгравированные надписи. Оружие граф получил в дар от золотокожего короля, который утверждал, что клинок отгоняет злых духов, хотя тогда Марий ему не поверил. Шепот зла понуждал его спрятать шашку в ножны, только граф знал, что заключенная в оружии сила — единственное, что ограждает его от ужасного колдовства, от которого обезумели воины.

Бастиан уже дошел до стены, когда Марий бросился вперед и схватил его за руку.

— А ну-ка, иди назад, — рявкнул он. Как только он коснулся адъютанта, парень вздрогнул и удивленно заморгал. Он переводил взгляд с Мария на зверолюдей и обратно.

— Что ты с ним сделал? — зарыдал он, и по щекам его текли слезы.

— С кем сделал? — допытывался граф. — Ты лишился рассудка?

— С золотом! — вскричал Бастиан. — Оно было там… Все золото мира! Оно было моим!

— Нет там никакого золота, глупец! — увещевал юнца Марий. — Забудь об этом, ты околдован!

Бастиан стряхнул руку графа.

— Конечно, что еще ты можешь сказать?! — разозлился адъютант. — Ты хочешь все захапать себе! Не можешь вынести, чтобы кому-то другому досталась хоть крупица твоего драгоценного золота!

Утомившись представлением, Марий дал Бастиану пощечину, отошел от него и прислонился к стене. Наемники с оливковой кожей почти добрались до самого обрыва. Ни один из них не достал из ножен оружия, они шли, словно во сне.

Марий видел в глазах монстров жуткий голод. С их морд капала слюна, и граф знал, что у него остались считанные секунды, чтобы спасти положение.

Он обернулся, чтобы заставить очнуться своих ютонов, но не успел даже рта раскрыть, как бок пронзила жгучая боль. Он опустил взгляд и в удивлении уставился на золотую рукоять кинжала тонкой работы, который пронзил его камзол из кожи и шелка. Из раны хлестала кровь, и Марий, недоумевая, следил за тем, как она лилась на каменные плиты.

Бастиан крутанул нож, и граф взвыл от боли, схватившись за плечо адъютанта. Силы покидали его.

— Не позволю тебе забрать золото! — прошипел Бастиан. — Оно мое. Все мое! Тебе не достанется!

— Нет там никакого золота, — прошептал Марий, оседая на землю и приваливаясь к стене. У него темнело в глазах. До него донеслись истошные вопли наемников: зверолюди рвали их на части. Началась бойня.

«Мы проиграли, — пронеслось в мозгу у Мария. — Этот город падет».

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ. Последние дни

Но город выстоял.

На восточном фланге удозов раздирали с двух сторон зверолюди и прежние товарищи, переродившиеся в монстров. Перепуганные воины убегали в город, оставляя открытыми восточные подступы.

На западе дела обстояли не лучше. Очарованные ютоны спешили к несуществующим сокровищам и иллюзорным видениям их истинных желаний. В основном их разорвали зверолюди, но многие полетели вниз с горы навстречу своей смерти, погнавшись за призраками богатств или утраченных возлюбленных.

Воины Зигмара у виадука и бойцы Пендрага на севере были отрезаны друг от друга зверолюдьми и пожарами, бушующими в сердце города. Мидденхейм горел. Жители молились Ульрику, и молитвы их были услышаны — с севера налетел студеный ветер, который не дал распространиться пожару и спас город от полного разрушения.

Огонь потушили, но голодные зверолюди истребляли жителей города, убивали и еще пуще распалялись в процессе кровавой оргии. По улицам Мидденхейма текли кровавые реки, но в городе жили выносливые и стойкие северяне, которые не собирались сдаваться без борьбы.

Когда уже стало казаться, что город обречен, случилось невероятное — на помощь нежданно пришли два отряда.

Те, кого Зигмар счел слишком юными или слишком старыми, чтобы сражаться на линии фронта, встали на защиту города. Старый ветеран по имени Магнус Андерс объединил людей восточных районов. На перевале Черного Огня ветеран Андерс бился уже в возрасте пятидесяти лет, а теперь организовал ловкие партизанские вылазки, которые затруднили продвижение зверолюдей по городу и завлекли в тупики, где их и прикончили. Горожане и беженцы последовали его примеру и напали на злодеев с топорами, колунами, дубинами и вилами, загоняя последних в зону поражения лучников, которые отступили вслед за избиением людей Конна Карстена.

Когда на западе враг сломил защиту ютонов, в торговые кварталы города устремились стаи неистовых зверолюдей. Улочки здесь были узкие, в постройке приземистых каменных зданий сразу чувствовалась рука гномов. Когда монстры хлынули в Мидденхейм, двери этих домов распахнулись, и на лесных зверолюдей накинулись невысокие коренастые воины в блестящих доспехах из полированного громрила.

Жители горных владений Караз-а-Карака уничтожали мутантов, с беспощадным умением орудуя топорами и молотами. В рядах монстров они прорубили кровавую брешь. Аларик Безумный сражался светящимся золотистым светом топором, его воины сдерживали напор зверолюдей, подобно железной плотине. Моргая на ярком после подгорной тьмы солнце, подле Аларика бился Вольфгарт, окровавленный и изможденный, но несломленный и ликующий от того, что остался жив.

Зверолюди вновь и вновь напарывались на стойких как железо гномов, пока Аларик не счел, что пришло время подать двойной сигнал рога, означавший наступление. И гномы пошли по улицам Мидденхейма, каждый их отряд сомкнул ряды и превратился в непреодолимую, ощетинившуюся клинками железную стену. Голодный победный рев зверолюдей сменился испуганным воем, когда им пришлось отступить перед гномьей способностью убивать.

Врага оттеснили к западной окраине Мидденхейма и безжалостно сбросили с утесов. Здесь средь павших Вольфгарт нашел Мария Ютонского, который все еще сжимал в руке шашку. Его роскошная туника вымокла от крови, и хотя Вольфгарт опасался худшего, упрямец-граф цеплялся за жизнь.

Наконец солнце опустилось за горизонт, и наступила ночь. Закончился первый день сражения. Город не сдавался.

Ночь принесла столь необходимую передышку, ибо обе воюющие стороны измучились в яростной схватке. Воины, которые сражались весь день, отдыхали. Зигмар, Пендраг и Мирза обошли всех защитников, похвалили за храбрость каждый отряд. После тяжелого дня это было изнурительно, и когда Зигмар собрал графов в Зимних чертогах, он был вымотан до предела.

Величественная Большая палата в сердце Мидденхейма когда-то принадлежала Артуру, но теперь там обосновался Пендраг, при нем в Зимних чертогах воцарилось равенство и все были вольны прямо говорить то, что вздумается.

В середине помещения пылал огонь, на стенах висели шкуры легендарных волков, охотившихся в лесу Теней. Это место принадлежало воинам, и Зигмар призвал друзей и союзников, ибо им предстоял второй день сражения. Обычно на таких собраниях присутствующих обносили блюдами с жареным мясом и кувшинами северного эля, но нынче, когда было не видно конца и края осаде города, вожди империи ели мало, зато пили, как всегда, много.

Воины Аларика принесли с собой несколько бочонков гномьего эля, ибо никто из избранных Грюнгни не шел в бой, не омочив в пиве бороды.

Прошел всего один день, а Зигмар чувствовал себя таким же утомленным, как после года осады Ютонсрика. У него ломило руки и ноги, а в голове пульсировала ноющая боль, которая не покидала его с того момента, когда он разрушил кровавый алтарь норсов.

Он устал как собака. И гордился своими воинами.

Несмотря на то что императором был Зигмар, на самом почетном месте восседал Пендраг, как и подобало графу в своем собственном городе. У него за спиной стоял Мирза, а рядом сидел Аларик, который не выпускал изо рта длинной ясеневой трубки. Оба воина явно с удовольствием разговаривали друг с другом. Вольфгарт и Редван сидели на ступенях перед троном Пендрага рядом со здоровенным кувшином эля, из которого частенько наполняли свои кружки.

У огня расположился Отвин, с ног до головы замотанный бинтами, рядом с ним стоял прикованный цепью топор. Возле тюринга на мягкой кушетке лежал граф Марий, тоже весь перебинтованный. Кожа его приобрела нездоровый серый цвет, но он был жив. Хотя рану ему нанесли глубокую, клинок не повредил жизненно важных органов. Зверолюди разорвали зачарованного юнца, который пырнул графа кинжалом, но если бы этого не случилось, Марий наверняка страшно бы ему отомстил.

Конн Карстен сидел и смотрел в огонь, и Зигмар преисполнился сочувствием к этому прямому и грубоватому человеку. В миг опасности Конн Карстен смог сплотить своих воинов, отбиться от нападавших зверолюдей и отступить в город, затем влиться в ряды ветеранов Магнуса Андерса, хотя все это не могло изменить тот факт, что удозы бежали с поля боя. То был удар по чести племени, и сердце каждого из них сжигал стыд.

Сдержанной была атмосфера в зале, ибо выдался тяжелый день, а следующий обещал быть еще хуже. Зигмар взял свою кружку с элем и встал перед Пендрагом, поклонился хозяину здешней Большой палаты и только потом повернулся к собравшимся.

— Да благословит вас Ульрик, друзья мои, — сказал он. — Сегодняшний кровавый день навеки останется в нашей памяти. Враги изо всех сил наседали на нас, но мы все еще правим Мидденхеймом.

— Верно. Только как долго мы здесь продержимся? — спросил Конн Карстен. — Сегодня я потерял две сотни воинов. Еще одну такую атаку мы не сможем пережить.

— Сможем. Переживем, — сказал Зигмар. — И сейчас я вам это обещаю. Первый день осады всегда самый тяжкий. Именно в самом начале противники прощупывают друг друга, оценивают. Атакующий надеется одним могучим ударом смести защитников, которые, в свою очередь, стремятся сломить волю осаждающих силой сопротивления. Назавтра нам придется тяжело, но легче, чем сегодня.

— Не знаю, не знаю, — проговорил Карстен. — Может, приятные слова могут кого-то одурачить, только я повидал немало сражений и знаю цену пустой болтовне. Тебе известно не хуже моего, что еще одна такая атака нас сломит!

Зигмар обошел вокруг очага и остановился перед Конном Карстеном, который тоже встал, будто ждал, что император его ударит. Похоже, что так оно и было, решил Зигмар, видя в нем свойственную всем удозам агрессивность.

— Этому не бывать, — твердо заявил Зигмар. — И я объясню тебе, почему. Нам нужно только продержать здесь норсов до того, как сюда прибудут наши братья по мечу. Осадив Мидденхейм, Кормак Кровавый Топор допустил ошибку, потому что вскоре его окружат наши армии, и он знает, что должен прикончить нас до их появления. Сегодня он удивил нас своим искусством ведения боя, но теперь у него нет времени на тонкости, он должен бросить все силы на город.

— Я не склонен видеть будущее в мрачных тонах, — с этими словами Вольфгарт отпил добрый глоток эля, — но мне кажется, что все может быть. Сегодня мы потеряли около тысячи бойцов, а оставшиеся в живых ранены и утомлены. Как они будут сражаться завтра? Я уже говорил, мы сможем удержать виадук, но Мидденхейм слишком велик.

— Да, это так, — согласился Зигмар и обошел вокруг огня, встречаясь взглядом с каждым из своих друзей. — Мы будем защищать каждый дюйм города.

— Каким образом? — потребовал ответа Конн Кар-стен. — Где взять воинов, чтобы поставить на стены?

— Отзови обратно в город тех, кто сейчас в туннелях, человечишко, — посоветовал сидящий в конце зала Аларик. — Мои воины удержат тайные пути в город. Нам они известны лучше, чем любому из вас.

— Видишь? — улыбнулся Зигмар. — Нас на каждом шагу благословляют боги. Когда в городе начался пожар, народ стал молиться о спасении. Ульрик услышал молитвы и защитил город ветром и дождем.

— На Севере каждый день льет дождь, — подал голос с кушетки Марий. — Едва ли это чудо, ибо здешний климат весьма мерзок. Должно быть, вреден для легких.

— Если тебе не по нраву погода на Севере, подожди часок, и она изменится, — посоветовал Мирза.

Зигмар улыбнулся: приятно слышать в разговоре командующих армии легкомысленные нотки.

— Когда казалось, что нас одолевают враги, народ дал захватчикам отпор, а наши горные союзники изгнали из города зверолюдей, — напомнил Зигмар. — На богов надейся, а сам не плошай. Аларик привел сюда лучших воинов из царства гномов, и они будут сражаться с нами. Аларик, сколько у тебя бойцов?

— Со мной пришли пять сотен крепких воинов из благородных кланов, — отвечал гном-руноков. — Витязи из числа гримлоков-золотарей, шкрундоков-руноковов Моргрима, а также гнолленгромы и ветераны-гримаргулы. Но самое главное — я привел Молотобойцев из личной стражи короля Кургана и сотню Железоломов для защиты туннелей.

— Сотню? — переспросил Карстен. — В туннели мы отправили в пять раз больше воинов, и они не смогли совладать с гнусными крысами!

— Да, только эти воины, человечишко, сражались в дюжину раз чаще, чем вы. Они бились с гроби, с троллями и еще кое с кем похуже, причем дольше, чем любой из вас живет на свете.

Аларик наклонился вперед, выпустил облачко ароматного дыма и предупредил:

— Советую не оскорблять их честь, сомневаясь в храбрости, человечишко.

— Конн Карстен не хотел никого обидеть, Аларик, — вмешался Зигмар.

— Нет-нет, — поспешно подтвердил Карстрен. — Вовсе не хотел. Прошу прощения, рунный кузнец.

Аларик кивнул, встал и шагнул к огню, когда ему навстречу из дальнего конца зала пошел гном в отполированных до блеска доспехах из золота и серебра с длинным узким ларцом из темного дерева.

— Да, я привел воинов, это так, — сказал Аларик. — Но это еще не все. Чтобы помочь защитить этот город, у меня есть дар более могущественный.

Рунный кузнец взял ларец от воина и повернулся, чтобы передать его Зигмару. По лицу Аларика сложно было что-то понять, ибо все оно заросло густой бородой, но, похоже, оно выражало печаль, словно его вынуждали отдать бесценное сокровище.

— Мне пришлось изрядно потрудиться, чтобы выковать это в величайшей кузне Караз-а-Карака, — проговорил он. — Мудро владей им, друг мой.

Зигмар расстегнул золотой замок на ларце и поднял полированную крышку.

Из обитого мехом ларца хлынул холодный серебристый свет, и у Зигмара перехватило дыханье от потрясающей красоты того, что находилось внутри.

Там лежал меч, но что это был за меч!

Клинок сиял, словно в нем поселился лунный свет, и был таким острым, что мог рассечь завесу меж мирами. Вдоль него были выгравированы руны, которые врезались в само сердце меча. Никогда еще Зигмар не видел столь совершенно выкованного клинка.

— Это?.. — прошептал Зигмар.

— Да, — отвечал Аларик. — Это первый из рунных клинков. Бери.

С величайшей осторожностью и почтительностью Зигмар взял из ларца меч. Серебряная рукоять была обтянута мягчайшей кожей, в навершии красовался золотой самородок. После битвы у перевала Черного Огня Курган Железнобородый обещал выковать для каждого короля по могучему клинку, и Зигмар никогда не держал в своей руке настолько совершенного меча: легкого, безупречно сбалансированного. Работа мастера была воистину уникальна.

А еще Зигмар сразу почувствовал невероятное родство с этим мечом. То было оружие сродни Гхал-Маразу, только изготовленное для руки человека и выкованное для жизни более мимолетной, чем гномья.

— У него есть имя? — спросил Зигмар, поворачивая клинок так, чтобы на нем заиграли отсветы огня.

— Пока нет, — отвечал Аларик. — Имя родится в битве, и изберешь его ты.

Зигмар взмахнул мечом, чувствуя, что он рассекает воздух, словно острейшая бритва, и покачал головой. Искусно сработанного великолепного клинка было даже страшно касаться грубыми человеческими руками.

— Нет, — сказал Зигмар, поворачиваясь к Пендрагу. — Не мне владеть таким мечом. Мы сражаемся за Мидденхейм, и графу этого города нужно новое оружие.

Зигмар подал меч рукоятью Пендрагу, чувствуя, как клинок одобряет его решение. Пендраг посмотрел на оружие, которое ему предлагал император, потом перевел взгляд на Аларика и с сожалением покачал головой.

— Нет, не могу, — отказался он. — Я не достоин. Ты император и должен им владеть.

— У меня уже есть оружие, которое я получил в дар от короля горного народа. Бери, друг мой, оно твое по праву.

Пендраг принял от Зигмара рунный клинок, и лицо его залило исходящее от него бледное сияние, словно свет луны в полнолуние зимой. Зигмар обернулся к Конну Карстену. Обычно кислое лицо военачальника удозов улыбалось и лучилось удивлением.

— Все еще считаешь, что мы обречены? — поинтересовался Зигмар.

— Уже нет, — признался Конн Карстен.

Город не пал в первый день и продержался еще двенадцать суток.

Каждый день норсы взбирались по виадуку и атаковали защитников, а зверолюди карабкались на гору.

Над городом Белого волка бушевали небывалые бури с ливнями и такими молниями, которых никто прежде не видывал. Маловеры и нытики кричали, что боги отвернулись от расы людей, но наступала ночь, и на следующий день защитники вновь были готовы отразить атаку. После первого дня сражения в Мидденхейме не осталось сторонних безучастных наблюдателей, каждый помогал как мог: становился бойцом, работал в больнице или на складах.

Кормак Кровавый Топор посылал в бой не только своих воинственных соплеменников, но и разные чудовищные создания. Мерзкие тролли со склизкой шкурой шли в атаку вместе с громадными людоедами с безобразными ручищами и ножищами и твердой кожей. Рядом с этими монстрами скакали черные волки и красные псы с усаженными шипами ошейниками, которые запрыгивали на стену перед виадуком, впивались зубами в защитников, пока их не умерщвляли безжалостные клинки гномов.

Сверху нападали летучие твари с большими крыльями, но охотники Срединных Земель стреляли без промаха и убили десятки этих существ. Скоро уже никто не осмеливался летать слишком низко, опасаясь получить меж ребер стрелу с оперением из гусиных перьев.

Не менее жестокие сражения проходили под городом. Каждый день в туннелях и скалистых галереях шли бои. Как и говорил Аларик, страхи Конна Карстена оказались неоправданными, ибо Железоломы Караз-а-Карака каждый раз побеждали. У них на вооружении были не только топоры и мечи: предусмотрительный Аларик запасся тремя самыми ценными разработками Гильдии инженеров.

Это оружие на языке гномов называлось барагдракк и представляло собой хитроумное механическое приспособление, изрыгающее потоки жидкого огня и истребляющее крысоподобных тварей в их скальных логовах. В туннелях сражение шло практически непрерывно, и наверху кого-нибудь из Железоломов видели крайне редко.

Зигмар с Алариком рассредоточили оставшихся гномов по городу для подкрепления сил защитников там, где были слабые места или где норсы атаковали особо неистово. Вместе с воинами клана шкрундок почтенный руноков пробивался через ряды сражавшихся для того, чтобы выбить мистические знаки на самих камнях Мидденхейма. Он не распространялся о природе этих рун, но шли дни, и постепенно слабели неистовствовавшие над городом молнии, а потом прекратились совсем. Когда бури унялись, у защитников стало легче на сердце. Вместе с нависшими над городом грозовыми тучами рассеялся тягостный мрак.

Каждый день Зигмар сражался в разных частях города и укреплял дух воинов своим невероятным мужеством. Где Зигмар взмахивал молотом, люди и гномы бились упорней и решительней.

Невзирая на уговоры Крадока, граф Отвин вышел на поле боя и сражался с отрядом Королевских клинков. Прикованный к его руке топор то и дело обагрялся кровью, которая буквально въелась в лезвие. Марий тоже вернулся в ряды сражавшихся, и Зигмар направил его туда, где битва была наименее напряженной, ибо опасался, что ютона убьют. Из страха перед бесчестьем удозы Конна Карстена усердствовали как никогда, их палаши яростно разили зверолюдей и монстров. Нет страшней противника, чем опозоренный удоз.

Пендраг тоже сражался в разных местах, и его воины видели великолепный клинок, выкованный Алариком. Пендраг бился рядом с Мирзой и Белыми волками, все, кто видел его в бою орудующим чудным рунным клинком, чувствовали, будто часть мощи переходит к ним.

Шли дни, город не сдавался, и в сердце каждого зародилась надежда на великую победу.

Все закончилось на тринадцатый день.

Кормак чувствовал, как по лицу струится кровь, и наслаждался этим, хотя его тошнило от зловония мертвечины. Из одежды на нем была только набедренная повязка, и весь он потемнел от засохшей крови, покрывавшей каждый дюйм его нагого тела. Он искромсал столько плоти, что уже болела рука, и его пьянило то, что он стоит в центре ямы.

Она была точно восемьдесят ярдов в ширину и восемь в глубину, и заполняли ее отрубленные головы в таком количестве, что доходили ему до пояса. Каждый упавший с вершины горы Фаушлаг труп тащили сюда и обезглавливали. Каждый день Кормак снимал скальпы и бросал в яму черепа. Кар Одацен поведал ему о великом принце Кхарнате. Такому могущественному олицетворению Кровавого бога требовалась великая честь.

Земля под ногами была густо залита свернувшейся кровью и завалена гниющей плотью, счищенной с черепов воинов и зверолюдей. Яму окружили самые лучшие воины и военачальники из всех племен, каждый из них держал у горла своего самого яростного бойца кинжал. Жертвой предстояло стать только самым жестоким и свирепым убийцам, поскольку если не дорожишь жертвой, какой в жертвоприношении смысл?

Сегодня Кормак проснулся с отчетливой пульсацией в жилах, зрение застилала красная пелена, словно ему на голову медленно лили бесконечный поток крови. Во рту он ощущал ее привкус, и сердце его преисполнилось бешеной ярости. Похожее чувство охватило его в склепе Варага Череполома, а еще тогда, когда Кар Одацен вселил в его топор темного духа.

Но сейчас Кормак понимал, сколь пусты и бессмысленны были те ощущения — бледное эхо нынче переполнявшей его жажды крови. Могущественные силы честолюбиво обратили взор на сей смертный мир, и сердце Кормака замирало при мысли о том, что он — их избранник среди смертных. Топор рычал и шипел, заключенный в железном полотне жестокий дух тоже знал, что этот день станет особым.

Сегодняшний день принесет небывалое кровопролитие.

Сегодня он станет сражаться рядом с одним из самых могущественных повелителей демонов — Кхарнатом.

Кар Одацен разыскал его на рассвете, и в тот миг, когда он увидел Кормака, глаза его расширились от страха и благоговейного уважения.

— Пришло время, — проговорил шаман.

В лагере это тут же стало известно, и все воины, зверолюди и монстры позабыли о штурме Мидденхейма и бросились к яме, чтобы стать свидетелями великого и ужасного колдовства.

Из воинов Кормака лишь Азазель и племя хунгов не пошли смотреть на готовящееся действо, ибо поклонялись Шорнаалу — древнему божеству, ненавистному Кхарнату. Приверженцу Темного князя находиться при рождении одного из аватаров Кровавого бога было равносильно самоубийству.

В соответствии с ритуалом Кормак обезглавил восемь раз по восемь пленных, держал их отрезанные головы над своей собственной и ждал, пока их кровь омоет его твердое как железо тело. От каждого такого кровавого крещения сердце у него учащенно билось, а когда он упал в яму с головами, то почувствовал, каким разреженным стал воздух, будто он мог голыми руками снести стену между этим миром и пустотой.

Царило полное безмолвие, никаких признаков течения времени, ибо пробивающиеся в этот мир силы были погибелью для всего живого. В голове Кормак ощущал давление, словно в преддверии бури. И он приветствовал ее, ведь то надвигался ураган крови, шторм острых клинков и великая охота за черепами.

Он взглянул на Кара Одарена. Шаман был опьянен притягивающимися к яме силами. Когда зрение затуманилось, Кормак моргнул. Мир вокруг него стал краснеть, словно его глазницы наполнялись кровью. И он приветствовал это чувство. Впервые Кормак видел дыхание богов, вокруг безмолвно завывали красные тучи, гневно и враждебно, гордо и торжественно оно прикоснулось ко всему. Ничто не осталось неохваченным. Дыхание Кхарната было повсюду, в каждом акте насилия и злобы. Оно коснулось каждого смертного сердца, и Кормак рассмеялся, увидев, что Мидденхейм так же объят дыханием Кровавого бога, как и его собственная армия.

— Я это чувствую! — взревел он. В его венах струилась красная ярость могущества.

Кар Одацен воздел руки вверх, вокруг него сгустился красный туман, а он заговорил гортанными первобытными звуками, которые гневно и ужасно крошились в воздухе. Кормак инстинктивно понял, что то были первые слова смерти, звуки первого убийства и отзвуки рождения Кхарната на рассвете сущего.

Шаман кивнул, и военачальники Севера провели лезвиями кинжалов по горлам добровольных жертв. Из сотни отверстых глоток хлынула кровь, и в честь великого бога сражений и крови зазвучали стоны, рык и вопли. Но одной только смерти было недостаточно, и клинки рассекли сухожилия и кость, отрубив каждую голову.

Кормак даже задохнулся, когда к нему в яму швырнули головы. Подпрыгивая на бугрящемся ковре из черепов, они обрызгали его рубиновыми каплями. Завывающие красные тучи высокими багряными спиралями взмыли ввысь, словно кровавые вихри, дотянувшиеся от здешних бедных пресных земель до обиталища богов.

Как бы Кормак ни желал во имя Кровавого бога очутиться во владении убийств и отсеченных голов, но нынче не ему пришло время взбираться туда, а чему-то очень древнему и куда более ужасному спускаться на смертную землю.

Кормак чувствовал, как оно переходит от своего существования к его, и, закинув голову, приветствовал перевоплощение Кхарната рвущимся наружу безудержным ревом кровавой преданности. Яма начала наполняться густой кровью, словно через невидимую прореху сюда хлынуло ее бездонное озеро. На небе вспыхивали разветвленные световые узоры, в яму ударяли багряные молнии. Вскипала кровь, стонала земля — это нечто древнее и жуткое извергалось в этот мир.

Давление в голове Кормака усилилось тысячекратно, он пронзительно закричал от мучительной боли, свалился на груду черепов и поплыл по кровавому озеру. Черепа и кровь поглощали его, он будто растворялся в них, и в плоти его пылали созидающие силы.

Слишком поздно он осознал свое заблуждение.

В этом действе ему вовсе не отводилась роль соратника бога Кхарната.

Ему предназначалось стать им.

Зигмар преклонил колени перед Пламенем Ульрика. Он знал, что этот день станет последним.

Это он чувствовал в ледяном холоде огня, пробиравшем его до костей, и читал то же самое знание в лицах окруживших его ста воинов, вместе с ним собравшихся в середине недостроенного храма. Даже Вольфгарт с Пендрагом были на грани, оттого что тоже чувствовали: этот день станет совершенно особым.

Зигмар ощущал в воздухе страшное давление, похожее на последний вздох перед тем, как опустится топор палача.

В траурном небе сверкали молнии, их красные прожилки оставляли слепящие остаточные изображения на сетчатке. У Зигмара носом шла кровь, и он видел, что не у него одного. Полученные в сражении порезы и раны кровоточили так, словно он только что их получил, душа ныла и болела. Он ощущал вкус крови и чувствовал ужасный запах, вроде того зловония, что летом распространяется вокруг выгребных ям. То был запах разложения и того, что вот-вот умрет.

— Сохрани нас Шаллья, что это? — дивился Редван. — Воняет почище дохлого тролля!

— Я-то думал, что это несет от тебя, парень, — проговорил Вольфгарт. — Твои Белые волки такие же косматые и обтрепанные, что дикари-черузены. Нынче вы — что натуральные северяне.

— Спасибо за комплимент, — ухмыльнулся Редван, прикрывая рот и нос рукой.

Зигмар уже познакомился с этим запахом в Серых долинах. Так воняли демоны. Этим утром он видел, что норсы и зверолюди собрались вокруг отвратительной ямы — раны на теле земли, целого бассейна с кровью, и ощутил страшную силу Темных богов, которых вызывали враги.

Колонна вооруженных норсов уже взбиралась по виадуку к недостроенным башням наверху, но Зигмар не сомневался в том, что Пендраг и Мирза справятся с ними. Рунный клинок дополнил побратима, словно был частицей его души, об отсутствии которой он даже не подозревал.

— Кажется, сегодня нам придется туго. — Редван потирал снова кровоточивший порез на шее. Белый волк посмотрел на свинцовое небо и покачал головой. — Помнишь, мы говорили о женитьбе? Когда шли к Медной башне?

— Помню, — кивнул Зигмар, понимая причину печали друга. — И что же?

— Жаль, что я не поторопился с этим, — сказал Редван, и Зигмар удивился, увидев слезы на его лице. — Я даже не подумал. Полагал, что женюсь потом, но ведь для нас потом не будет, так? Есть только здесь и сейчас.

— Мы, Редван, управляемся со своей жизнью по мере сил, — заметил Вольфгарт. — Мы выбираем то, что считаем нужным, будь то хорошо или плохо. Держу пари: когда все это кончится, ты найдешь отличную девушку.

— Ты по-прежнему думаешь, что мы можем победить? — спросил Зигмара Редван.

— Я знаю, что можем, — твердо произнес Зигмар.

Редван вздохнул и поверх шиферно-серых крыш домов посмотрел на величественные горные пики, вздымающие к небесам свои вершины.

— В конце концов, какая разница, разве не так? — вопросил Редван. — То есть я хочу сказать, поглядите на земли, которые мы зовем империей, они такие… вечные, а мы такие ничтожные… Что с того, если мы все здесь погибнем? Разве землям есть дело до того, какой король восседает на троне и объявляет себя их господином?

— Может, и нет, только мы все равно должны воевать, — отвечал Зигмар. — Мы сражаемся за землю и всех тех, кто находится под нашей защитой. Если мы проиграем, умрут тысячи людей, ибо воины Темных богов не остановятся, пока весь мир не предадут огню. Враг несет с собой смерть и хаос, тьму царства жутчайших кошмаров, которая поглотит все хорошее, что здесь есть. Но ты прав: в конечном итоге совсем не важно, живы мы или умрем.

— Как же так? — не понял Редван.

— Вот что важно: то, что мы здесь и сейчас, — пояснил Вольфгарт. — И противостоим злу.

— Непонятно. С каких это пор ты стал философом?

Вольфгарт пожал плечами:

— Я им не стал, но сердцем знаю, что мы должны попытаться остановить Кормака, или будет уничтожено все то, что мы любим. Медба, Ульрика. Если я не стану сражаться, они умрут. И мне не надо других причин, чтобы убивать этих мерзавцев.

Редван медленно кивнул.

— Тогда и мне этого хватит, — заключил он.

Хотя все раны Зигмара ныли, обещая еще большую боль, император улыбнулся словам Вольфгарта. Любовь к семье и стремление ее защищать — вот то, ради чего сражается воин, и это сильней всяких понятий о чести или славе.

Зигмар вдохнул горный воздух и почувствовал привкус окиси металла. Оглядевшись по сторонам, он увидел, что от рун, высеченных на камнях стен, с шипением поднимается красный дым. Аларик говорил, что они неуязвимы для колдовства северных шаманов, но прямо на глазах у Зигмара камень крошился, обращаясь в песок. Уничтожить руны гномов могут только самые ужасные силы, и ледяная рука стиснула сердце императора. На солнце набежала тень, и мир поглотил мрак.

Гора Фаушлаг содрогнулась от оглушительного рева — вопля существа, более древнего, чем само время, и более жуткого, чем самый страшный кошмар. Люди с криками попадали на колени, их рвало кровью, ибо все их органы чувств оскверняло нечто совершенно враждебное смертным.

Зигмар почувствовал вкус крови и горелого мяса, мокрой шерсти и раскаленного железа.

А потом взглянул вверх и увидел худшее из возможного. И оно пришло за ним.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ. Последний день

Пендраг пронзил грудь вопящего норса мечом — сияющим серебряным сполохом, зажатым в руке. Никакие доспехи не могли защитить от него, ни одному воину не выжить, столкнувшись с ним. Граф Мидденхейма сражался вместе со своим народом в самом сердце битвы: их вождь, их герой, их друг.

Граф Отвин десятками рубил врага своим громадным топором, на его мускулистом теле кровоточили многочисленные раны, лицо превратилось в густо-красную маску — это сочилась кровью кожа на висках, истерзанная шипами короны. Королевские клинки с воплями разили врага, и вместе с потом и кровью с их тел смывалась боевая раскраска.

Ютоны, блистательные в своих оранжевых туниках, копьями и мечами сражались с той точностью, которой не хватало братьям-тюрингам. Марий, которого все еще терзала боль от раны, полученной от адъютанта Бастиана, бился рядом с соратниками-графами — разил плоть и пробивал доспехи изящными взмахами восточной шашки.

Конн Карстен с удозами тоже сражался у виадука. Трое вождей в этот последний день бились вместе. Пендраг радовался, что они рядом, потому что нутром чувствовал: их место сегодня именно здесь. На эспланаде собрались гномы: Аларик вместе с гримлоками, шкрундоками, гнолленгромами и ветеранами гриммаргулами. В первых рядах по центру сражались Молотобойцы из личной стражи короля Кургана, и среди них Аларик с огромным рунным топором.

Норсы на сей раз бились яростней, чем обычно. Их боевые кличи звучали свирепей и страшней, чем вой самых жутких зверей. Виадук — вот что было важней всего, и враги оставили попытки сломать стену в других местах. На опушке леса выли зверолюди, только норсы пробивались в Мидденхейм.

На незащищенную спину Пендрага прыгнул воин в блестящей голубой броне, но молот Мирзы перехватил его еще в воздухе. Вечный воитель уничтожил врага, и тот кубарем отлетел прочь. Два властелина Мидденхейма бились плечом к плечу, словно братья, со смертоносным изяществом разили норсов и защищали друг друга.

Белые волки выли и крушили северян, обуянные яростью Ульрика, ибо бились они за город, который был с ними одного имени. С растрепанными волосами и сияющими на солнце яркими красными доспехами, с виду они казались такими же страшными, как и норсы, дикими и величественными.

Пендраг парировал размашистый удар большого топора и шагнул вперед, чтобы впечатать кулак в ощерившуюся рожу норса. Хлынула кровь, посыпались зубы, только это лишь раззадорило северянина. Снова он попытался хватить Пендрага топором, но граф увернулся и сам со свистом рассек врага мечом от плеча до паха. Рунный клинок — несравненное оружие, острее утренней зари и легче мечты. С таким грозным мечом Пендраг позабыл о своих ранах и болях и сражался с силой и скоростью воина раза в два моложе по возрасту.

Сколько они бились, Пендраг не знал. Норсы напирали, но натолкнулись на железную решимость защитников не дать им пройти. Ютоны, удозы, тюринги, воины Срединных Земель, унберогены и гномы бились как один, и норсы не могли сломить их несгибаемую храбрость.

Пендраг уже грезил победой, но мечталось ему недолго.

Когда они отбили очередную атаку, небо заволокла страшная тьма, и Пендрага пронзила такая жуткая боль, что он упал на колени. Почернела кожа на шее, там, куда пришелся удар клинка мертвого короля, а из серебряной руки полилась кровь, словно ему отсекли пальцы всего секунду назад. Он выронил рунный меч и закричал, тело его в ужасе скрючилось. Затуманенными глазами он видел, что люди, еще недавно сражавшиеся как герои легенд, спасались бегством от чудовищной тени, застилавшей небо громадной тушей.

Монстр двигался так быстро, что глазами было не уследить. От измазанной кровью шкуры несло смертью и древней яростью: широкие крылья тьмы, меди и железа, зловоние обугленной плоти и мокрой шерсти.

У Пендрага горлом и носом пошла кровь. Его вырвало на булыжники.

Тень пронеслась над виадуком — воплощение злого рока расы людей, и Пендраг всхлипнул, когда его окатило могуществом смерти. Он нашарил свой рунный меч, и как только пальцы сомкнулись на рукояти, удушающий страх рассеялся. Клинок потрескивал от переполнявшей его силы, и Пендраг ощутил родовую ненависть оружия к этой обволакивающей тьме.

Норсы скандировали имя — мерзкое и нечистое, которое скребло воздух, словно ногти — грифельную доску, только оно было не властно над Пендрагом, ибо он сжимал древний клинок. Не важно, что он был выкован недавно. То было оружие, которое существовало всегда. Иногда — как меч, порой — как копье с кремневым наконечником или бронзовый топор, но на протяжении всех эпох оно и его пока что не выкованные братья всегда были здесь для того, чтобы сражаться с вредоносной силой Темных богов.

Пендраг выпрямился во весь рост средь беспомощных защитников виадука, его рунный клинок сверкал наичистейшим светом такой яркости, что она побеждала самую черную ночь и могла прогнать самую мрачную тень. Он навел меч на небо и ударил по тьме клинком. Пробился солнечный свет, жуткая тень улетела к центру города, а воины империи, пошатываясь, поднялись на ноги — рунный клинок придал им сил.

Норсы пошли в атаку. Пендраг не сводил глаз с воина, который вел их в бой.

На нем была облегающая, дивно светящаяся серебристая броня, на плечи ниспадали чудные черные волосы. В каждой руке у него было по мечу, которыми он владел с потрясающим искусством. Глядя, как воин играет с мечами, Пендраг подивился тому, что движения его кажутся ему знакомыми. Зигмар говорил, что видел среди норсов убийцу Равенны, но до сего момента Пендраг не верил в это, считая невозможным. Чисто выбритый и очень опрятный, этот человек казался совершенно неуместным среди норсов. У Пендрага екнуло сердце, когда в лице воина он признал черты своего старого доброго друга Триновантеса.

— Герреон, — прошептал он.

Их разделяло около пятидесяти ярдов, но Герреон будто услышал его, и улыбка умопомрачительной красоты озарила его лицо. Он направился навстречу Пендрагу.

Из сотни тех, кто стоял рядом с Зигмаром, треть свалилась замертво при виде приземлившегося среди них отвратительного существа. Другие в ужасе убежали прочь. Остались несколько храбрецов, способных преодолеть охвативший всех страх. Подобно самым темным людским и звериным желаниям, связанным воедино в кошмаре, это творение тьмы появилось на свет из кровавых снов.

Громадное мускулистое тело чудовища в четыре раза превышало рост человека и стояло на ногах с выгнутыми назад коленными суставами. Заключенная в оболочку из бронзы и железа, плоть его была отвратительного цвета обуглившихся трупов, жесткая шерсть воняла смертью. Морда клинообразной рогатой головы была полна зубчатых клыков, глаза пылали, как отверстия в склонах вулкана.

За спиной колыхались огромные крылья из клубящейся тьмы, и когда громадная туша приземлилась, то каменные плиты треснули. В одном мясистом кулаке она сжимала бронзовый топор, в другом — кошку-девятихвостку, концы ее колючих плетей завершались стенающими черепами, из пустых глазниц которых капала кровь.

— Демон, — прошептал Зигмар, и тут колоссальный зверь взревел, обнажив клыки и сотрясая основание храма. На землю посыпались каменные глыбы, в городе разбились все стекла.

— Сохрани нас, Ульрик! — воззвал побледневший Редван. Словно отвечая ему, сердито вспыхнуло Пламя Ульрика, рассерженное осквернением сакрального места.

— Я тебя предупреждал: пожалеешь о своем желании сражаться с демоном, — напомнил Зигмар.

— Я думал, что мы уже прошли это в болотах у Марбурга.

— То были не настоящие демоны, а вот это — истинный демон.

— Как же нам с ним биться? — спросил Вольфгарт, державший меч дрожащими руками.

Зигмар взмахнул Гхал-Маразом, опустил молот на плечо и отвечал:

— С беззаветной храбростью, друг мой. Это все, что у нас есть.

Громадный демон шагнул к ним, раздвоенные копыта крушили камни.

В Зигмаре вскипела кровь, он разъярился при виде демона и жаждал его уничтожить. То предстала пред ним мощь Темных богов, и во рту стало горько.

Рядом с Зигмаром осталось человек тридцать храбрейших из храбрых, только мало кому суждено было пережить бой с таким могучим и сильным врагом. Вот вспыхнули тьмой крылья демона, и он уже среди них. Полдюжины человек сразу погибли, поверженные одним ударом топора. Троих рассек удар плети. Брызнула кровь и зашипела, когда демон впитывал ее своей раскаленной, словно печь, кожей.

Он двигался, словно кошмарный фантом, туша его перемещалась размытым пятном, словно глаза отказывались следить за дьявольским существом из страха безумия. Зигмар бросился в сторону, когда плеть демона с громоподобным грохотом обрушилась на каменные плиты храма, которые при этом крошились, как земля при вспашке.

Зигмар перекатился и вскочил на ноги, над ним возвышался сверкающий чернотой демон. Полетел вниз топор, император отпрыгнул назад, и громадное оружие с силой кометы вонзилось в землю. Удар отшвырнул Молотодержца, и с недостроенных стен храма снова посыпались камни. Рядом упала глыба изрядного размера, и Зигмар сплюнул каменную пыль.

И тут воин явственно ощутил длившуюся на протяжении эпох вражду двух сил: одна стремилась строить и исцелять, другая — убивать и разрушать. Он выпрямился, стоя на растрескавшихся каменных плитах.

К нему приближался демон.

Под ногами чудовища хрустели стекло и камни, оно закинуло назад голову и заревело так, что страшный рык разнесся по всему городу, и от этой первобытной силы мурашки побежали по спинам всех воинов. Казалась, гнусное существо заняло собой весь храм, заполонив нечестивой тьмой вместилище священной силы.

Десятка два воинов попытались окружить демона, копья отчаянно ткнулись в бронированную тушу. Хлестнула плеть, и многие погибли, рассеченные на части, и страшный топор напился их крови. Вот мечи очередных нападавших отскочили от шкуры монстра, и еще несколько воинов пало от топора демона.

Зигмар взобрался на большую каменную глыбу, а Вольфгарт атаковал незащищенный бок монстра. Длинный меч побратима рассек твердую как железо плоть ноги, и из раны хлынула гнойная дымящаяся черная пена. Вмиг растворился меч Вольфгарта, а те камни, на которые попала кровь демона, превратились в вонючую липкую грязь. Легким движением кисти демон отшвырнул Вольфгарта прочь, он ударился о каменную стену храма и больше не встал.

— Демон, я здесь! — крикнул Зигмар. — Сразись со мной!

Монстр услышал вызов и повернул косматую рогатую голову. В глазах чудовища была смерть — смерть и целая вечность мук и боли. Дух Зигмара дрогнул перед лицом столь грозной разрушительной силы, но тут он ощутил в голове холодный ветер, а по жилам в ответ на жар демонического противника разлилась зимняя стужа.

Редван подскочил к демону, обрушил на его колено молот и вскрикнул от боли: удар о нечестивые доспехи разорвал боек, острые осколки вонзились в незащищенное лицо молодого воина, и он упал навзничь. Демон схватил Редвана за плечо и отшвырнул далеко прочь, только кости хрустнули.

Взвыв, как все вместе взятые волки Ульрика, Зигмар бросился вперед, прыгая по обломкам камней, и в прыжке обрушил на демона Гхал-Мараз мощным ударом из-за головы. Древний выкованный гномами звездный металл угодил прямо в середину его морды, и Зигмар надеялся, что этот удар навеки окончит существование гнусной твари.

Широко разинулась клыкастая пасть, щелкнул кнут, и многочисленные плети обвились вокруг Зигмара, словно цепкие щупальца жутких морских тварей, которых моряки вытаскивают из глубин океана.

Они затянулись на нем, подобно колючей проволоке, с такой страшной силой, что покоробились доспехи. Когда костяные шипы в дюжине мест пронзили плоть Зигмара, он закричал от невыносимой муки.

Все закружилось перед глазами: земля, небо, стены, обжигающе-холодное пламя.

А потом Зигмар с размаху шлепнулся на пол храма. Гхал-Мараз вылетел у него из рук и упал около Пламени Ульрика. Виноватыми змеями прочь скользнули плети кнута, оставляя кровавый след. До Зигмара донеслись испуганные вопли, он перевернулся на спину. Руки не действовали, и, отталкиваясь ногами, он пополз к своему молоту.

Над храмом Ульрика собрались темные тени, над Зигмаром маячил черный как сажа контур демона.

Норсы атаковали защитников виадука, и сразу стало ясно, что удержать стену не удастся. Разъяренные и подпитываемые той тьмой, которая так напугала мужей империи, норсы бросились убивать с воем, дикой свирепостью и бешенством, и каждый пытался превзойти своих соратников.

В отчаянной схватке сошлись топоры и мечи, и за считанные мгновения погибло множество людей. Защитники оказывали яростное сопротивление, норсы бились в надежде на то, что древние боги отметят их храбрость.

Пендраг хватанул рунным клинком по шее воина, и тяжелая броня не смогла защитить врага от мастерски изготовленного Алариком клинка. Следующий удар пробил шлем воина с золотистой кожей и слишком большим топором. Меч метался, подобно ртути, безостановочно разил и колол. Впереди он увидел Герреона, тот поймал его взгляд и мрачновато улыбнулся, предвкушая их поединок.

Линия фронта имперцев сместилась дальше от стен, и хотя все люди Пендрага бились решительно и мужественно, этого оказалось недостаточно. Снова и снова разили врагов молоты Мирзы и Белых волков, и от их невероятной убойной силы норсы гибли целыми отрядами. Вечный воитель сражался безукоризненно, и Белые волки не отставали от него.

Удозы дрались под звуки военной музыки предков, и от пронзительных мелодий волынок врагам ужасно хотелось заткнуть музыкантов. Но заставить их замолчать могла только смерть. Линию ютонов врагу уже удалось кое-где прорвать, и хотя Марий вместе со своими самыми свирепыми уланами помогал сдерживать напор норсов, но как долго еще они смогут сопротивляться врагу, было вопросом времени.

Пендраг прорубался через ряды норсов так, словно те были неповоротливыми молокососами, и пока он, не раздумывая, безжалостно рубил врага, Белые волки остались позади. По сравнению с его изящными замахами и смертоносными выпадами движения норсов казались медленными и неумелыми.

Около Пендрага полыхнуло искристое серебро, и он широким блоком парировал удар блестящего меча. Он крутанулся, выставив перед собой рунный клинок, но перед лицом представшего ему противника его боевой запал дал осечку.

— Как насчет того, чтобы испытать твой милый маленький мечик в бою с настоящим соперником? — сказал Герреон.

Пендраг хотел ответить, но слова застряли у него в горле при виде преображения, произошедшего с тем, кого он когда-то звал братом. Кожа Герреона стала белой, словно самый лучший фарфор, а волосы — черней самой темной беззвездной ночи. Больше Пендраг не слышал шума битвы и видел перед собой лишь умопомрачительной красоты мужчину.

Его притягивали глаза — такие невинные, и в то же время абсолютно безжалостные. Пендрага очаровывали глаза Герреона и пугала его красота, которая должна была бы волновать, но вместо этого вызывала отвращение.

Меч Герреона метнулся к его горлу, но рунный клинок парировал удар без сознательной команды мозга. Как только их мечи соприкоснулись, рассеялись чары, приковавшие Пендрага к месту. Вокруг него стоял безумный лязг железа, слышались вопли.

— Охотно тебя убью, Герреон, — прорычал Пендраг и хотел нанести удар, но противник с легкостью отбил атаку и мелодично рассмеялся, легонько прыгая с ноги на ногу.

— Меня зовут Азазель, — поправил мечник. — Герреон мертв.

— Герреон или Азазель, — зло ощерился Пендраг, — каким бы проклятым именем тебя ни звали, я все равно тебя убью.

Пендраг атаковал снова. Герреон отклонился, отразил следующий выпад и нанес ошеломительный ответный удар. Пендраг вздрогнул и отступил, когда противник срезал косицу у него с бороды.

— Нравится мне твоя ничтожная самоуверенность, — ухмыльнулся Герреон, с ужасающим искусством управляясь с мечом. — Намного приятней убивать того, кто считает, будто у него есть шанс.

— Так постарайся взять надо мной верх, — бросил врагу вызов Пендраг.

— С удовольствием, — отвечал Герреон и налетел на него с серией яростных искусных ударов. Пендраг отчаянно пытался отбиваться, но все же мечи Герреона, словно в балетных па, резанули ему кожу на шее, щеках и лбу.

— Сражайся как мужчина! — прогремел граф, блокируя очередной скользящий удар. В руке у него сверкал рунный клинок, в котором нарастала сила, позволявшая Пендрагу противостоять этому страшному противнику. Он призвал всю свою храбрость, и рунный клинок закалял его желание противиться темному обаянию красоты фехтовальщика.

Ни разу в жизни Пендраг не сражался так ловко, с такой силой и скоростью.

Но он знал, что с Герреоном ему не справиться.

— Пендраг, ты не можешь победить, — насмехался над ним его враг, обводя мечом в правой руке рунный клинок и срезая еще одну косицу с бороды графа. — Ты же видишь, я значительно искусней тебя.

— Да, искусней, — проговорил Пендраг, пятясь назад. — Но у меня есть то, чего нет у тебя.

— О! — засмеялся Герреон. — Что же это?

— Друзья, — сказал Пендраг.

И наградой ему было замешательство на лице Герреона, когда топор Отвина огрел мечника по спине. От силы удара Герреон повалился на колени, его сияющие доспехи треснули от шеи до живота. Тут в бой ввязался граф Марий и нанес врагу удар мечом в живот.

Герреон упал на парапет, он скорее обозлился, чем испугался. Любой нормальный воин устрашился бы, но лицо Герреона только просияло от перспективы сразиться с тремя противниками.

— Все на меня? — расхохотался он. — Воистину благословен я, что могу убить вас всех.

Король-берсерк взревел, находясь под действием красного тумана, и вознамерился отсечь Герреону голову топором, и Пендраг тоже сделал выпад. Но противник, двигаясь с кошачьей грацией, избежал удара топором и блокировал атаку Пендрага почти что высокомерным легким отрывистым ударом одного из мечей. Шашка Мария не предназначалась для поединка, но он управлялся с блестящим клинком, как ветеран-фехтовальщик. Из ножевой раны в боку ютона сочилась кровь, но лишь напряженный взгляд выдавал терзавшую его боль.

Они нападали на Герреона втроем, ибо понимали: сойтись с ним один на один значит умереть. Отвин бился с маниакальной яростью, Марий — с расчетливой точностью, а Пендраг — с мастерством, порожденным желанием убить предателя. Топоры и мечи рубили сплеча и наносили удары по Герреону, но его два меча превратились в быстрые размытые ленты, которыми он блокировал, парировал и с легкостью контратаковал.

Он смеялся над ними, тряс гривой великолепных волос и обаятельнейше улыбался. Однако Пендрагу казалось, что его братья-графы неуязвимы для чар предателя. Отвин так глубоко погрузился в ярость берсерка, что его невозможно было опутать такой ерундой, как физическое совершенство. Мария заботило только золото. Ни один из троих не искал утешения в красоте, и искушения Герреона были растрачены впустую.

Раздался крик Мария — это меч Герреона обошел шашку, пробил доспех и обрушился на раненый бок графа. Ютон упал на одно колено, а Герреон нырнул вниз и другим мечом нанес удар Отвину в бедро. Не успел он выдернуть меч, как Отвин обрушил удар кулака ему на плечо. Мечник зашатался, но оружия не выпустил.

Тогда берсерк поймал рукой его меч. Герреон крутанул клинок, и из ладони короля полилась кровь. Отвин взревел, мускулы у него вспучились, он схватился за клинок предателя голой рукой и переломил его. И упал навзничь с застрявшим в бедре футом железа. Герреону же остался обломок меча, и лицо его перекосило от раздражения и злобы.

Пендраг понял, что сейчас у него есть шанс, и нацелил рунный клинок в открытую грудь противника.

Тот увернулся, меч Пендрага ударил по зеркально гладкой поверхности нагрудного доспеха и соскользнул.

Герреон бросился к Пендрагу и обхватил, словно в братском объятии.

— Слишком медленно, — прошипел он и всадил обломок меча под мышку Пендрагу. Сталь пробила кольчугу и вонзилась в сердце. У Пендрага из горла хлынула кровь, и он услышал, что кто-то выкрикнул его имя. Он выпустил рунный клинок, и мир закружился перед глазами в огненном вихре. Пендраг упал на парапет.

В лицо впечатался холодный камень, грудь затопила теплая влага. Теперь шум сражения казался слабым, совсем тихим, словно доносился откуда-то издалека. И вот он услышал отдаленный вой, который все приближался.

Было холодно, очень-очень холодно, и он слышал вой волков.

Они звали его.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ. Участь людская

Когда мечник в серебряных доспехах всадил клинок в бок Пендрага, Мирза громко вскрикнул. Граф Мидденхейма упал, обливаясь кровью, а убийца все еще сжимал в руках сломанный меч. Казалось, небеса померкли, и Мирза почувствовал, как из мира уходит что-то очень дорогое.

Живая картина перед ним словно замерла на миг: Отвин, готовый перерубить Герреону шею, и Марий, который вот-вот обрушит кривую шашку на незащищенную спину предателя. У их ног лежал Пендраг. На лице мечника застыло выражение ненависти, сменившееся ужасной печалью.

— Пендраг! — крикнул Мирза, и тут время догнало страшный миг. Герреон уклонился от удара Мария и чудом избежал топора Отвина, который пронесся в опасной близости от ютонского графа и чуть не отхватил тому голову. Герреон бросил обломок меча, которым убил Пендрага, словно то был докрасна раскаленный металл, и легко избежал неуклюжих атак врагов.

Мирзу несказанно удивило то, что Герреон рыдал так, словно переживал сильнейшую, невообразимую боль. У стены по-прежнему кипел бой, и хотя фехтовальщик не отрывал взгляда от тела Пендрага, он с блистательной точностью парировал и отбивал удары.

— Ты мой, мечник! — взвыл Мирза, и этот вопль подхватили сотни тех, кто стоял позади. И в криках этих слышалась такая сила и ярость, что борьба даже несколько приутихла. Воины Мидденхейма были мрачные люди, привычные к тяготам жизни на Севере, которые никогда не выказывали эмоций или горя, но при виде гибели своего графа у них на глаза навернулись слезы. Они несли сине-белое знамя, и никогда еще так не гордился Мирза, что зовет Мидденхейм своим домом.

Герреон видел, что к нему бросился Мирза вместе с воинами города, и покачал головой. Он отшвырнул свой меч и перепрыгнул через стену.

— Нет! — крикнул Мирза, бросаясь к скользкому от крови парапету. Тысячи вражеских воинов по-прежнему теснились на виадуке, но среди норсов Мирза с легкостью видел мечника — одинокого воина, протискивавшегося через идущий ему навстречу поток атакующих.

— Трус убегает! — крикнул Мирза, в ярости оттого, что ему не удалось отомстить.

— Вечный воитель! — окрикнул его кто-то из-за спины, и Мирза увидел графа Мария Ютонского, который показывал на стену рядом с ним. Мирза посмотрел туда и увидел привалившегося к стене мертвеца. Он в недоумении взирал на него, не в силах понять, что имел в виду граф ютонов.

А потом сообразил.

Оружие павшего: арбалет.

Мирза выронил молот и взял тяжелое оружие из дерева и железа. В стрельбе он не был особенно силен, хотя упражнялся во владении каждым выдуманным людьми оружием. Он вложил стрелу в паз, плотно упер деревянное ложе в плечо и поймал бегущего Герреона в прицел — маленький железный квадратик. Непросто стрелять по движущейся мишени, но когда Мирза уже готов был спустить стрелу, Герреон остановился и повернулся к нему лицом.

Мечник стоял недвижим, вытянув по бокам руки, и губы его беззвучно шевелились, будто он говорил что-то, только слова потонули в шуме сражения. И хотя Мирза был далеко и не мог услышать его, но знал точно, что Герреон сказал:

— Мне жаль.

— Ты еще больше пожалеешь, ублюдок, — прошептал Мирза. — Пожалеешь!

Он нажал на спусковой рычаг и следил за стрелой, которая пролетела над головами норсов и должна была вонзиться Герреону в сердце. Мирза опустил арбалет. Он знал, что выстрелил верно, и смотрел предателю в глаза ту долю секунды до того, как стрела должна была поразить цель.

Только этого не случилось. Видать, было не суждено.

Случайный порыв ветра или воля богов, кто знает? Так или иначе, оперение распуталось, и стрела отклонилась от курса. Вместо того чтобы пронзить сердце Герреона, смертоносная стрела попала в плечо. Фехтовальщик покачнулся, и, глянув удрученно и разочарованно, повернулся и побежал вниз по виадуку, став недосягаемым даже для самого меткого стрелка.

Мирза выругался и отбросил арбалет. И поспешил туда, где лежало окровавленное тело Пендрага. Король-берсерк держал графа Мидденхейма на руках, вокруг кольцом стояли Белые волки. Невероятно, но он был еще жив, хотя кровь до сих пор текла по руке Отвина, при том, что он крепко прижал к ране целую горсть тряпок. Быстро разливавшаяся под Пендрагом лужа крови сказала Мирзе все то, что он хотел узнать.

Он опустился перед правителем на колени, и Пендраг открыл глаза.

— Ты… его… убил? — задыхаясь, спросил Пендраг, и на губах у него выступала кровавая пена.

Мирза пытался заговорить, но не мог справиться с охватившим его горем. На миг он задумался, не солгать ли, не сказать ли, что Пендраг отмщен, но Мирза был воином чести, а Пендраг заслуживал правды.

— Нет, мой господин, — отвечал он. — Я его ранил, но он убежал.

— Хорошо, — прошептал Пендраг.

Мирза пытался понять, что он имел в виду, и просто кивнул. Рядом опустился на колени Марий. Он принес рунный клинок и протянул рукоять Пендрагу.

— Твой меч, брат мой, — проговорил Марий, и Мирза с удивлением заметил у него в глазах слезы. — Сожми его в последний раз и возьми с собой в чертоги Ульрика.

Пендраг обхватил пальцами обтянутую кожей рукоять удивительного меча, размазывая кровь по золотому навершию. Лицо его сделалось умиротворенным, разгладилась болезненная маска, и он улыбнулся. Одно то, что он сжимал меч, уже укрепляло Пендрага, и он посмотрел на Мирзу глазами ясными и решительными.

— Вечный воитель, — позвал он, и Мирза склонился над умирающим.

— Мой господин, ты хочешь дать мне наказ на прощание?

— Да, — сказал Пендраг, приподнимая рунный клинок, желая передать его Мирзе. — Этот меч теперь принадлежит тебе.

— Нет, — покачал головой Вечный воитель. — Я недостоин его.

— Забавно, я говорил то же самое. Но ты должен повиноваться мне. Этот рунный клинок принадлежит Мидденхейму, и перед лицом свидетелей я назначаю тебя графом Мидденхейма. Ты нужен мечу и обязан его взять!

Мирза сглотнул и посмотрел на Мария и Отвина в надежде, что они подскажут ему, как поступить.

Марий кивнул, а Отвин его подтолкнул:

— Ну же, парень. Бери.

— Внимай этому мечу, друг мой, — мягко проговорил Пендраг. Голос его затухал.

— Непременно, мой господин. — И Мирза тоже взялся за рунный клинок, накрыв ладонью руку Пендрага так, что теперь они оба держали его.

Меч выковали с использованием древнего умения, поэтому клинок обладал мудростью, недоступной смертным.

Пендраг вздохнул, и рука его соскользнула с рукояти. По щекам Мирзы катились слезы, Белые волки завыли. Их горе воззвало к небесам, призывая их принять дух великого воина в месте последнего упокоения.

Мирза взял мерцающий меч и произнес:

— Я знаю, что должен сделать.

Стоя на опушке леса далеко внизу, Кар Одацен наблюдал темный ореол вокруг города на горе и знал, что конец близок. Он чувствовал каждую жизнь, которую забрал демон-повелитель Кхарнат, и удовольствие, которое тот получал от убийства, чудным эликсиром разливалось по телу шамана. Чтобы вызвать столь могущественного чемпиона Кровавого бога, ему понадобилось собрать воедино все свои силы.

Подобные сделки чреваты определенными опасностями, но энергия, проистекавшая от совершаемых демоном-повелителем убийств, оправдывала любой риск. Кровавый бог колдовства не любил, и Кару Одацену приходилось сдерживаться перед лицом столь жестокой резни. Настоящее — пятно крови, будущее — бурлящий хаос возможностей, поэтому, чтобы не потерять сознание, шаман сфокусировался на прошлом.

Он улыбнулся, припоминая, как на лице Кормака забрезжило понимание происходящего, перед тем как он упал в озеро крови, предвосхитившее появление демонического существа. Слишком поздно понял он, что его использовали и взращивали для того, чтобы превратить в идеальное вместилище разрушителя человечества. Как только он мог подумать, что простой смертный станет орудием воли Темных богов! Смешно.

Кар Одацен наблюдал за далеким боем на виадуке. Сюда доносился лишь слабый гул сражения. Если бы люди империи знали о том, что ждет мир, то сами бы перерезали себе глотки. Близился конец света, и все же люди не видели петли висельника у себя на шее, таков их рок.

Из угла губ у шамана текла струйка крови. Он моргнул, почувствовав движение вокруг себя. Зверолюди настороженно подняли головы, принюхивались и испуганно сбивались в стаи. Кар Одацен чувствовал, что жажда поубивать их всех готова вот-вот выйти из-под контроля. Но он подавил это желание усилием воли.

Рядом с шаманом собирались зверолюди с головами волков и медведей, они рыли землю, царапали лапами воздух и ревели, и страх их передавался всему собравшемуся вокруг горы Фаушлаг племени мутантов. Кар Одацен обрушился на ближайшее к нему существо — высоченное чудовище с темной чешуей и головой громадного рогатого быка.

— Что с вами случилось? — требовал ответа шаман, чувствуя во рту сильный железистый привкус крови.

Существо не отвечало, и Кар Одацен сдержался и не уничтожил его, ведь не мог же он позволить себе использовать колдовство в присутствии демона-властелина. Громадный зверочеловек потряс косматой головой, сплюнул целую пасть кровавой жвачки и исчез за деревьями. Следом за ним помчалась вся стая.

— Куда вы? — вознегодовал Кар Одацен, но они не обращали на шамана никакого внимания.

— Они спешат домой, — проговорил у него за спиной голос, преисполненный ненависти к самому себе.

Кар Одацен повернулся, и при виде Азазеля его злость улетучилась. Из плеча мечника торчала железная стрела, серебряные доспехи были залиты кровью.

— Во имя всех Темных богов, что ты здесь делаешь? — вскричал шаман. — Ты должен быть наверху, в городе! Ты должен снести стены Мидденхейма и омыться в Пламени Ульрика! Я видел это!

— Может, как-нибудь в другой раз, — сказал Азазель, развернулся и пошел прочь. — Но не сегодня.

Тьма клубилась над храмом, и на фоне сгущавшихся теней демон вырисовывался громадой глубочайшей черноты. Стенал от страшного голода топор чудовища, кнут обвился вокруг его руки, черепа заливались сумасшедшим хохотом. Зигмар пополз прочь от гигантского монстра, сознавая, что ему осталось жить считанные мгновения.

Демон шипел, и его горячее дыхание словно вырывалось из склепа, так от него несло бесчисленными безголовыми трупами. Медь и железо доспехов монстра были залиты кровью, черная шерсть распространяла зловоние горелого мяса. Он подходил к Зигмару так, как охотник подкрадывается к раненой жертве, упиваясь ее последними тщетными попытками к сопротивлению, перед тем как убить.

Демон не спускал с Зигмара глаз, и на краткий миг император увидел в монстре человека — растерзанную душу, которую использовали в качестве врат для воплощения смерти и безумия, чтобы они могли проскользнуть между мирами. Где-то в глубине демона Кормак Кровавый Топор упивался разрушением своего тела во славу воплощения могущественного олицетворения Темных богов.

Пальцы Зигмара сомкнулись на рукояти Гхал-Мараза, и боевой молот засиял, отгоняя тени. Зигмар встал на ноги, и демон зарычал, будто радуясь тому, что нашел наконец достойное мясо. Он взмахнул топором, и Зигмар встретил удар. Очертив сверкающие багряные дуги, сошлись молот и топор — два оружия, выкованных мастерами своего дела. Громоподобная ударная волна снесла последние уцелевшие колонны и арки храма, обратив все в руины. Пламя Ульрика плясало, как пламя свечи под порывами страшного ветра, но по-прежнему горело, хотя темные силы очень старались его загасить.

Зигмар видел пылающий огонь и знал, что Ульрик с ним.

— Я готов сразиться с тобой, — сказал Зигмар, и демон, приветствуя противника, поднял топор.

Человек и демон стояли друг напротив друга в разрушенном храме, и в последний день мира закат окрашивал небеса в цвет крови.

Зигмар бросился на демона, нырнув под летящий на него смертоносный удар, и обрушил Гхал-Мараз чудовищу на бок. От силы удара разошлись медные доспехи, и полилась черная кровь, которая плавила железные клинки и камень, но только не Гхал-Мараз, он был для нее неуязвим. Демон разгневанно заревел.

Топор опять поднялся, и Зигмар бросился в сторону. Лезвие рассекло воздух, но с всплеском темного света повернулось вспять и обухом садануло Молотодержца в грудь.

В этом ударе слились воедино вся злоба и ярость, вложенные создателем в топор демона, и он рассек доспехи Зигмара. Вспыхнули раскаленным добела огнем защитные руны, разрушенные грубой силой Темных богов, и воин ощутил, как жар опалил его кожу, навсегда впечатав в него знаки гномьих рунных кузнецов. Он повалился на обломки камней, чувствуя, что у него сломаны ребра. Изо рта хлынула кровь. Все еще крепко сжимая свой молот, он упал рядом с Пламенем Ульрика. Почерневшими покореженными кусками опали с него доспехи. Зигмар перекатился на бок, оперся на локоть, глядя, как демон замахнулся топором, собираясь его прикончить.

Эхо разнесло по храму вой волков, со свистом пронесся зимний ветер. Из Пламени Ульрика взметнулись снежинки и льдинки, грудь Зигмара болезненно вздымалась в стылом воздухе. Кожа демона зашипела, когда лед встретился с огнем.

Зигмар совершенно точно знал: то было дыхание самого Ульрика.

И тут он услышал боевой клич, в котором смешались горечь потери и лютая ярость, отвага и преданность, и из живота демона показался серебристый клинок. Холодный свет омывал меч, испещренная рунами поверхность притягивала ослепительным водоворотом снега и льда дыхание Ульрика. Монстр взревел, его сущность боролась за жизнь перед лицом этой новой силы. Зигмар с трудом поднялся на ноги и увидел, что демона пронзил воин в белоснежной броне, который вогнал сияющий меч в спину чудовища.

Белый свет окружал воина, и Зигмар узнал Мирзу, Вечного воителя Мидденхейма. Не для Зигмара было дыхание Ульрика, а для героя, который поклялся защищать этот город и посвятил этому всю жизнь. Меч, которым Мирза пронзил демона, больше не был оружием, выкованным руками смертного, но стал ослепительным ледяным шпилем, осколком силы бога Волков, который он привнес на землю, чтобы убить олицетворение Темных богов.

При виде Мирзы Зигмар возрадовался, но сердце его в горе возопило, ибо Вечный воитель мог сражаться рунным клинком лишь по одной причине.

Демон дрогнул и затрепетал, его воля и сила боролись с энергиями, стремящимися его погубить. Вот он, шанс, и Зигмар знал, что ему делать. Он окунул Гхал-Мараз в Пламя Ульрика, и хладный огонь омыл боек могучего молота силой бога.

Выхватив из огня Гхал-Мараз, который весь пылал белым пламенем, Зигмар, прыгая с одного камня на другой, оказался на уровне груди монстра и бросился к его рогатой голове. Страшно сверкали глаза чудовища, но никакая порожденная демонами сила не могла удержать Зигмара от удара.

Гхал-Мараз обрушился на грудь демона, и тьма взорвалась сполохами ночи. Возопили свирепые силы, небеса разверзлись, и тело властелина демонов взметнулось туда, откуда появилось. Вокруг разрушенного храма бушевали зимние бури, и на Зигмара налетел резкий порыв ветра, хлестнувший его стылым воздухом. Плоть его горела от страшного холода, но прикосновение не было нежеланным, ледяной укус казался знакомым и божественным.

Едва дыша, он упал наземь, в то время как Пламя Ульрика вздымалось силой и жизнью. Огонь распространился повсюду, словно невидимая масляная пленка, стремящаяся покрыть все вокруг. На камнях и даже на мертвых играли голубые языки пламени.

Целый мир был объят огнем, который выплеснулся в Мидденхейм.

Словно штормовой поток, пронеслось Пламя Ульрика по городу — сверкающая бурная река голубого огня, несущая с собой вой волков и северных ветров. Пламя не обжигало, хотя ревело так же остервенело, как огонь смертных, и то, к чему оно прикасалось, уже никогда не будет прежним. В сердце города, добравшись до небес, взметнулся ввысь высокий столб зимнего пламени, который залил холодным сиянием земли так далеко, насколько хватало глаз.

Взвыли воины Мидденхейма, когда к ним прикоснулась сила их бога, в глазах их вспыхнул студеный огонь. Клинки их несли смерть, и норсы читали в беспощадных глазах противников поражение своего страшного властелина Кхарната.

Подле каждого воина, не важно, был ли он из Срединных Земель или нет, бился с норсами мерцающий, словно сотканный из голубого огня волк, который кусал и резал клыками горла и рвал мясо с костей призрачными лапами. Ни один меч не мог погубить этого зверя, никакие доспехи не защищали от него, и волки-привидения терзали норсов со всей силой своего хозяина.

Ужас обуял норсов, и они побежали, спасаясь от потока огненных волков и зимних воинов. Виадук стал для них верной смертью, ибо волки Севера и мужи города резали и рубили спасавшегося бегством врага, не ведая жалости.

И вот среди воя волков и ветра послышался другой звук, который защитники Мидденхейма уже не чаяли услышать.

Это гудели боевые рога приближающегося войска.

Они вышли прямо из леса: целых десять тысяч мечей со всех концов империи.

С востока пришли азоборны, черузены и талеутены, тысяча колесниц с королевой Фрейей во главе, за ними поспешали Красные косари графа Кругара. Дикари-черузены с улюлюканьем напали на бросившихся врассыпную зверолюдей и норсов, их разукрашенные боевой раскраской тела сияли в свете пылавшего на вершине горы Фаушлаг огня. С юга прибыли эндалы, бригунды и меноготы — воины, которые шли день и ночь, чтобы помочь своему императору и биться рядом с ним.

Вороновы шлемы нагоняли сбегавших с виадука норсов. Граф Альдред рубил северян могучими ударами Ульфшарда. Принцесса Марика скакала на вороном коне подле брата и стреляла из изящно изогнутого большого лука.

Копьеносцы-мерогены гнали конных норсов на клинки меноготов и бригундов, Марк и Сигурд пользовались случаем разить врага издалека. Мечники-остготы убивали норсов ударами клинков, столь же смертоносных, сколь изящных, и царственный меч графа Адельхарда нес смерть всякому, кто осмеливался к нему приблизиться.

В течение часа воины империи окружили гору Фаушлаг, и норсы были обречены. К ночи Пламя Ульрика возвратилось в разрушенный храм, а зимние ветры и призрачные волки вернулись в царство богов.

Избежать мести империи удалось только двоим: рыдающему мечнику в серебряных латах и вопящему безумцу, из чьих глаз текла кровь.

Они исчезли в густом лесу, где их ожидали зверолюди.

Зигмар встретил графов на виадуке.

Кругар и Алойзис стояли вместе, еще раз став братьями, ибо раз и навсегда поняли, что может случиться, ежели их дружба пошатнется. Фрейя, как всегда, была великолепна: золотые доспехи воительницы измазаны кровью норсов, пламенеющая копна непокорных волос распущена. Граф Альдред и принцесса Марика, в мерцающей черной броне, улыбались императору и махали ему руками.

Южные графы, Сигурд, Марк и Генрот, учтиво поклонились императору. Их осунувшиеся от долгой дороги лица сияли оттого, что их войско поспело вовремя.

Адельхард Остготский отсалютовал сверкающим мечом Остваратом, убрал его в ножны и склонил перед Зигмаром голову.

Конн Карстен заслужил право стоять рядом с этими героями, несмотря на то что пока официально не удостоился титула графа империи, и его обычно мрачное выражение лица уступило место тонкой улыбке — он вместе со всеми радовался одержанной великой победе. За спинами собравшихся удозские и эндальские волынщики играли торжественную музыку.

Окровавленные и измученные, но от этого не менее величественные, Отвин и Марий помогали друг другу держаться на ногах. Едва ли их можно было назвать похожими на побратимов, но они вместе сражались и проливали кровь, вместе прошли тяжкие испытания.

Не было с ними только одного графа, и сердце Зигмара сжималось от горечи потери.

Аларик, Вольфгарт, Редван и новый граф Мидденхейма стояли над телом Пендрага, своего брата по оружию и лучшего друга. Все четверо были ранены в бою, но не могли не прийти сюда в этот день. Лицо Мирзы было бесстрастным, а Вольфгарт и Редван открыто оплакивали павшего друга. Даже Аларик, представитель расы, для которой жизнь человека — не более чем скоротечный миг, тоже пролил слезы по Пендрагу.

Тело побратима Зигмара завернули в сине-белую ткань, ибо воины Мидденхейма сделали ему саван из знамени города. Император счел их поступок очень правильным. Теперь рунный клинок принадлежал Мирзе, но для того, чтобы почтить Пендрага, он положил меч на грудь погибшего господина.

Зигмар валился с ног от ран и усталости, но заставил себя стоять прямо перед графами. Ибо его долгом было почтить всех тех, кто доблестно сражался и погиб во имя победы.

Он пытался придумать слова, которые смогли бы передать всю ту огромную благодарность, которую он испытывал. Сказать, как ему повезло с такими замечательными друзьями. Но никак не мог найти слов. Зигмар стоял среди своих графов и скорбел о всех тех, кого они потеряли: друзьях, с которыми уже никогда им не посмеяться снова, братьях, отцах и сыновьях, которые никогда не вернутся домой.

Граф Сигурд выступил вперед, его ладонь покоилась на рукояти меча.

— Я не знал, придете ли вы, — наконец произнес Зигмар.

— Ты позвал нас, и мы пришли, — отвечал Сигурд. — Мы всегда явимся на твой зов.