Кадийская честь / Cadian Honour (роман)

Перевод в процессе: 12/57 Перевод произведения не окончен. В данный момент переведены 12 частей из 57.

Кадийская честь / Cadian Honour (роман)
Автор	Джастин Хилл / Justin D. Hill
Переводчик	Летающий Свин
Издательство	Black Library
Предыдущая книга	Битва за улей Маркграаф / The Battle for Hive Markgraaf (рассказ)
Следующая книга	Скала предателей / Traitor Rock (роман)
Год издания	2018
Подписаться на обновления	Telegram-канал
Обсудить	Telegram-чат
Экспортировать	EPUB, FB2, MOBI
Поддержать проект

На протяжении ста веков Кадия стояла бастионом против демонов, рвущихся из пучин Ока Ужаса. Однако ныне мир-крепость лежит в руинах, а его армии были практически истреблены Абаддоном Разорителем в ходе Тринадцатого Чёрного крестового похода. Выжившие, хоть и терзаются потерей любимой родины, тем не менее остаются стойкими и несгибаемыми, и продолжают неумолимо сражаться во имя Императора.

Среди них — несокрушимая сержант Минка Леск. Отправленная в столичный мир Потенс, Леск вместе с ротой 101-го Кадийского вскоре обнаруживает, что в самом сердце, на первый взгляд, мирной планеты пустила корни гниль. Минка понимает, что должна вырезать скверну Хаоса, поскольку на кону не только жизни её товарищей, но и честь самой Кадии.

Пролог

«Имперское сердце», звёздный форт типа «Рамилис», было оружием размером с луну, левиафаном из керамита и пластали. Шесть месяцев назад пыхтящие буксировщики сняли его с древней орбиты над Святой Террой и потащили по запруженным кораблями космическим путям, мимо портальных погрузчиков, стапелей и рудных барж Марса, и дальше, к точке Мандевилля 4НА. Переход стоил жизней двум навигаторам. Оставшиеся пять продолжали трудиться без перерывов и отдыха, пока вокруг форта натужно потрескивала прозрачная синяя скорлупа поля Геллера. В то время как один навигатор занимался пилотированием, остальные высматривали коварные варп-рифы и воронки, которые могли утянуть «Имперское сердце» вместе со всеми военачальниками, полками и вспомогательным персоналом на его борту в безумие.

Варп буйствовал, словно разъярённое штормовое море. Храбрые люди сходили с ума. Заражённые подразделения уничтожались. Многим в течение многомесячного странствия оставалось уповать на одну лишь веру.

Когда «Имперское сердце» закончило подготовку к возвращению, имматериум вспучился, натянулся, и, наконец, с воплем психического отчаяния разорвался. Воля Императора возобладала. Звёздный форт выпал обратно в реальное пространство, окружённый сгустком грязного света. Переборки лопнули, циркуляционные трубы исторгли обжигающий пар, а из целых секций вышёл весь воздух, когда от резкого восстановления законов тяготения по огромному кораблю прокатились яростные ударные волны.

Как только системы удалось привести в порядок, плазменные генераторы заработали на полную мощность, и в центральной базилике «Имперского сердца» с треском зажглись дуговые лампы. Если кто-то рассчитывал на торжественную встречу, их ждало разочарование. Их никто не встретил. Тем более не было никаких торжеств.

Гальванические маяки форта озарили сцену бойни.

Имперские линкоры и крейсеры безжизненно дрейфовали в пустоте, их замёрзшие внутренности парили вокруг разбитых остовов сверкающими облачками. «Сердце» двинулось вглубь системы, и расчёты дальнескопов смогли различить отдельные детали. Среди спиралевидных завитков кислородного льда болтались комья плазменной слизи, анкерки для воды, неспешно вращающиеся исполинские гильзы с неразорвавшимися боеприпасами, а ещё тысячи трупов, некоторые с широко раскинутыми руками и ногами, другие — застывшие в позе эмбриона, и все они поблёскивали в отражённом свете.

От царившей вокруг неподвижности кровь стыла в жилах.

Чтобы продолжить путь, форту пришлось пройти сквозь эту стену смерти.

Колоссальные глыбы льда и камня, тысячи лет пребывавшие в полнейшем равновесии, кубарём полетели во внешнюю пустоту, либо начали затяжное падение к местному светилу. Буксировщики самого «Имперского сердца» аккуратно распихнули более крупные обломки у него с пути, тогда как меньшие по размерам сорвало с устоявшихся орбит притяжением корабля-гиганта, отчего они отправились в смертельное путешествие к внутренней системе.

По мере продвижения процессии в звёздную систему на проекционных экранах авгуров дальнего действия постепенно стала возникать планета, к которой послали «Имперское сердце». Империум вернулся к миру Эль’Фанор.

Некогда служивший перевалочным пунктом на варп-путях между Террой и Вратами Кадии в годы после Ереси Гора, Эль’Фанор являлся бастионным миром, громоотводом для системы Кадии. Планета стояла непокорной, гордой и неприступной для всех, кроме самых могучих воинств, под властью свирепых кромархов, которые превратили мир в сплошную безликую зону поражения, отмеченную лишь траншеями, скалобетонными бастионами и вентиляционными трубами подземных городов-казарм. Они отражали нападения, способные поставить на колени звездные системы, и обращали в паническое бегство полчища Хаоса — до тех пор, пока не прибыли самые могучие воинства.

Предатели Абаддона, известные Империуму как Чёрный Легион.

Чёрный Легион подошёл к уничтожению Эль’Фанора с безжалостной эффективностью. Боевые корабли последовательно отсекли мир-бастион от орбитальных оборонительных сетей и мониторов, словно орёл, отрывающий лапы крабу. Каждый раз, как очередной бастион выдавал себя, туда телепортировались терминаторы, неся мгновенное воздаяние. Спустя неделю защитники уже не могли сделать ничего, кроме как наблюдать за тем, как меркнут последние звёзды.

Флот Чёрного Легиона сомкнулся вокруг планеты подобно скорлупе ненависти. Ветераны магистра войны лично возглавили штурм преобразованных равнин Эль’Фанора, сплошь усеянных рукотворными препятствиями, скалобетонными редутами и окопами. Впереди них шёл Абаддон, который пронзил сердце губернатора наземной обороны, после чего со своими армиями взял в осаду несокрушимый Феодос. Ему потребовалось две недели на то, чтобы прорвать внешний периметр, а затем предатели оказались внутри, начав ломиться в Великую цитадель кромарха Паратекона. Впрочем, дальше никто не сумел пройти до тех пор, пока Абаддон не разбил её пластальные врата, и первым преодолел барбакан, за которым еретиков-астартес встретили слаженные, походившие на сверкающие звёздные сполохи, залпы лазерного огня.

Гарнизон крепости насчитывал два миллиона солдат-ветеранов. Они оказались детьми по сравнению с исполненными ненависти Чёрными Легионерами. Абаддон и его спутники с боем проложили путь сквозь цитадель. Двенадцать сыновей Паратекона погибли, защищая родного отца, а когда умер и он, настал черёд обитателей Эль’Фанора, после чего на планете последовательно уничтожили всю жизнь, экосистему и атмосферу. К этой планете и направили «Имперское сердце», словно невесту на свадьбу с покойником.

Когда звёздный форт подошёл на расстояние работы воксов, экипаж мостика выслал требуемые сигналы со всеми положенными протоколами. Форма имела значение. Никто не ответил. Планета была холодной как стол в мертвецкой. Облако из обломков погибших кораблей и оборонительных платформ было непроницаемым, будто заросли железных шипов. Планета казалась белой от костей сотен миллионов защитников.

«Имперское сердце» вышло на орбиту и начало плести паутину из платформ, конструкционных стапелей, подъёмников и мачтовых кранов Механикус. Вокруг «Рамилиса» плотно, едва не сталкиваясь между собой, засновало десять тысяч космических кораблей, работавших, однако, с единой целью.

Эксплораторские бриги, тихоходные шлюпы и транспортные баржи опустились на безжизненный мир. Священники в ротационно соединённых скафандрах для работы в экстремальных условиях очистили его от порчи Хаоса, свергли еретические иконы, вознесли тела имперских святых и вернули планете духовную чистоту. Археоисследователи вместе с отрядами сервиторов-землекопов прочесали поверхность в поисках древних образцов технологий, и когда всё было готово, мониторы-буксировщики и катера-толкачи стащили стиснутые кулаки комет с родных орбит.

Грязные снежные комья рухнули с небес на бесплодный мир, наполнив его водой и паром, аммиаком и метаном. Когда вихрь обломков наконец улёгся, пластальные стручки выпустили облака водорослевых спор и специально отобранные бактерии в зарождающуюся атмосферу планеты.

Мгновение ничего не происходило.

Люди не сводили с экранов мониторов глаз. Ровная линия безжизненности встрепенулась, затем подскочила. Казалось, словно руку истлевшего трупа внезапно свело судорогой.

Эль’Фанор зашёлся в удушливом кашле. Потребовалось меньше минуты, прежде чем планета сделала новый вдох.

Пульс вернулся.

Словно раненый солдат, твёрдо намеренный драться дальше, Эль’Фанор возвращался обратно в строй.

Часть первая

Узрите! На голове у него был медный шлем, и он был одет в медную чешуйчатую кольчугу.

На ногах у него были медные наголенники, а за плечами медный дротик.

Древко его копья было из железа, а наконечник его весил шесть фунтов.

Книга Саммаила

Глава первая

От потолка и до пола обеденного зала «Махариус», расположенного в Верхнем квадранте Д «Имперского сердца», по стенам вереницами тянулись портреты в позолоченных рамах. На них, тщательно написанные маслом и кистью, были изображены генералы Астра Милитарум в наутюженных мундирах, с золотыми позументами и рядами украшенных ленточками медалей. Многие картины растрескались от старости, или покрылись толстым жёлтым налётом от веков послеобеденного курения. Одну стену сплошь занимали кадийские полководцы, и факт этот неимоверно раздражал преторийского генерала, Сера Реджинальда Монстеллу де Барку.

Он с мрачным видом слушал застольную беседу, посвящённую грядущему крестовому походу.

— Кто должен идти первым? — прозвучал вопрос из дальнего конца стола.

— Кадийцы, — раздался грубоватый голос катачанца. — Когда-то это была их территория. Им и отвоёвывать.

Послышалось одобрительное бормотание выходцев с десятка миров. Мордианцев. Акварийцев. Сатурнийцев.

Терпение Сера Реджинальда иссякло. Он хлопнул рукой по столу, слегка сильнее, чем следовало бы.

— Нет, кадийцы не должны идти первыми, — твёрдо заявил он. — Эта задача не для них. Не теперь. Только не после разгрома у Врат Кадии. Мордианцы ничем не хуже кадийцев. Как и любая из ваших армий. Да хоть бы и мои собственные преторийцы!

Остальные генералы, древние даже по меркам Астра Милитарум, удивлённо обернулись к его концу стола.

Это придало Серу Реджинальду уверенности. Он с чувством взмахнул рукой.

— Сколько себя помним, мы давали кадийцам всё, что они хотели. Лучшее оружие. Лучшее снаряжение. Самые тяжёлые задания. Но глядите! Тюремщиков застали врасплох. Их поражение породило в Империуме сомнения!

— Где кадийцы сейчас? Смотрите, ни одного из них здесь нет. Они не осмеливаются показаться на глаза!

Пока он говорил, по отполированному паркету из орехового дерева со скрипом отодвинулся старый, богато орнаментированный резной стул. Присутствующие потрясённо ахнули, когда из-за стола встал человек и выпрямился в полный рост. У него было такое же худощавое телосложение, как у многих полководцев на портретах, такая же тускло-коричневая униформа, а также черневшая на белом фоне эмблема Врат Кадии. Его бледно-фиолетовые глаза вперились в преторийца.

— Если позволите, генерал, вы понятия не имеете, о чём говорите.

Щёки лорда-генерала Реджинальда де Барки зарделись, однако он демонстративно плеснул себе в рот остатки кларета.

— Обращайтесь ко мне должным образом. Я — лорд-генерал. И я точно знаю, о чём говорю.

Слуга в сюртуке заметил опасность и шагнул вперёд с бутылкой амасека. Кадиец поднял руку.

— Нет, благодарю. — Его челюсть напряглась, к лицу прилила кровь. — Может вы и лорд-генерал, — продолжил офицер, — но это не мешает вам быть чёртовым болваном.

В зале повисла гробовая тишина. Даже сервиторы-официанты остановились в приоткрытых дверях и непонимающе уставились друг на друга, бездумно держа в руках лодочки со сливками и красным сорбетом.

— Я требую, чтобы вы забрали свои слова, — громко произнёс кадиец.

Сер Реджинальд на мгновение замер, затем отодвинул собственное кресло и поднялся во все шесть с половиной футов роста.

— Назовите своё имя, сэр.

— Бендикт.

— Что ж, генерал Бендикт. Вы ничего не вправе от меня требовать. Те дни в прошлом. Кадийцы — вымирающее племя. Вас душит удавка неудачи. Ваше поражение — словно клеймо, выжженное на щеке разбойника. Что касается вашего сегодняшнего поведения, я жду официального извинения от вас и вашего командира.

Бендикт в два шага пересёк разделявшее их расстояние.

— Вот моё извинение! — прошипел он.

Его кулак врезался лорду-генералу в подбородок. Раздался резкий треск стукнувшихся друг о друга передних зубов, тихий болезненный стон, а затем Бендикт оказался верхом на здоровяке и уже тянулся к его горлу.

Чтобы стащить его, потребовалось целых два младших генерала. Наконец, им удалось поймать его за руки, и Бендикт выпрямился, растрёпанный, запыхавшийся, разъярённый будто невольник из ям.

Сер Реджинальд поднялся на ноги.

Он потрогал губу. На ней была кровь.

К ним подошёл генерал Сатурнийских Драгун. На его белом сюртуке остались брызги крови и вина. С суровым видом он обвёл парочку взглядом.

— Успокойтесь, люди. Так не годится. Совсем не годится. Мы — боевые офицеры. Все мы служим Богу-Императору. Пожмите руки, и забудем о случившемся.

— Я скорее умру, — выплюнул генерал Бендикт.

Сер Реджинальд опустил руку на тусклое навершие дуэльной сабли.

— Это можно устроить, — произнёс он.

Глава вторая

— Не записывать разговор, — сказал лорд-милитант Вармунд своему писцу, прежде чем войти в приватные покои Бендикта. Они находились на срединных уровнях квадранта В, а Вармунд был предводителем кадийцев на борту «Имперского сердца».

Он был настоящей скалой — твёрдый, безжалостный, непоколебимо преданный всему, за что стоял его родной мир. За ним тянулась свита из слуг, мудрецов, писцов, а также двойка парящих в воздухе сервочерепов. Внезапная толкотня в покоях застигла Бендикта врасплох.

— Бендикт, — произнёс Вармунд, заходя внутрь. — Мне пришлось взять лихтер с квадранта А, и всё равно, чтобы добраться сюда, ушло полтора часа. Ты доставил мне много хлопот.

Исайя вскочил на ноги.

— Простите, сэр, — быстро отдал он честь.

Вармунд махнул ему, позволяя сесть обратно.

— Я сказал не записывать, — повторил он, и лысый мудрец в ответ кивнул. Стило в его металлическом когте оторвалось от пергаментного свитка. В движении этом не ощущалось совершенно ничего человеческого.

Голос Вармунда был специально усилен для лучшей слышимости на поле боя, но сейчас лорд-милитант старался говорить тихо, из-за чего тот напоминал урчание огромной кошки. От низкого рокота деревянные стенные панели мелко дрожали.

— Бендикт. Мне сообщили, что ты поднял руку на лорда-генерала Реджинальда Монстеллу де Барку. Это правда?

Бендикт побледнел. Откашлялся. И всё равно в последний момент голос его подвёл.

— Да, сэр.

— Молодец! — Лицо Вармунда расплылось в широкой ухмылке. — Мы все рады, что ты отделал этого напыщенного придурка. Он с самого первого дня оспаривал наше лидерство! — Лорд-милитант поймал Исайю за руку и сжал её с силой, которой ему прежде не доводилось на себе испытывать. Рука Вармунда была улучшена, понял Бендикт, и когда старший офицер обхватил его ладонь, отчего у генерала болезненно захрустели кости и хрящи, он ощутил в рукопожатии невысказанную угрозу.

Затем Вармунд отпустил его и принялся расхаживать по комнате, сложив руки за спиной и вытянув вперёд толстую бычью шею. Он вёл себя дерзко и собранно, в манере, показавшейся Бендикту смутно знакомой, хоть они двое раньше никогда не встречались. Наверное, решил Исайя, это была общая черта всех кадийцев. — Мы по достоинству оценили твой удар, генерал Бендикт, но я не буду ходить вокруг да около. Ты пойдёшь к этому чертовому болвану-преторийцу и извинишься.

Бендикт кивнул. Он понимал.

— Тебе не нужно делать это публично, — продолжил Вармунд. — Я могу устроить частную встречу. Не нужно даже быть особо многословным. Простите меня если, вы знаете…

Бендикт попытался что-то сказать, но Вармунд словно его не слышал.

— Мы объединились с Сатурнийскими Драгунами, и вместе подали прошение влиятельным людям. Навигаторский дом Бенетек тоже с нами. Мне сказали, что будет следующая линия фронта. Новые Врата Кадии! Судя по всему, Эль’Фанор находится на кратчайшем пути от Цикатрикс Маледиктум до Святой Терры. Дело отправилось на самый верх. К верховным лордам.

Бендикт откашлялся, прочищая горло.

— Боюсь, я не могу этого сделать, сэр.

— Сделать что?

— Извиниться. Положа руку на сердце.

Долгое мгновение лорд-милитант не сводил с него взгляда.

— Меня не волнует, куда ты там кладёшь свою чёртову руку. Позиция кадийцев стала весьма шаткой. Над нами кружат стервятники, и они носят двуглавую аквилу Империума Человека. Де Барка, возможно, самый чванливый, но он не один. Есть другие лорды-милитанты и лорды-генералы, считающие, что командовать должны они. Наши представители сражаются без продыху, убеждая остальных, что кадийские генералы сохраняют контроль над фронтом. Это — шанс, который так нам нужен, шанс реабилитироваться после потери Кадии. Шанс вернуть нашу славу!

Наконец, Вармунд закончил речь, и Бендикт кивнул.

— Да, сэр, я понимаю, но, боюсь, сделать как вы хотите не могу.

Лорд-милитант перестал ходить и вперился в него аугментическим глазом.

— Не можешь или не хочешь? — Теперь в голосе Вармунда появились опасные нотки, отчего стакан с водой на прикроватной тумбочке Бендикта жалобно задребезжал. — Меня не заботит твоя гордость, Бендикт. Я приказываю тебе извиниться.

— Мне очень жаль, сэр, — несравненно более тихим голосом ответил генерал. — Я не могу.

— Бендикт…

Исайя оборвал его на полуслове.

— Извините, сэр. Прошу прощения, но кто-то должен постоять за нас. Вопрос здесь не в том, кто будет командовать фронтом. На кону стоит честь и гордость каждого кадийца, который ещё дышит.

Вармунд зашёлся смехом.

— Бендикт. Будь серьёзным. Ты солдат, а не священник.

— Я кадиец, — ответил Исайя. — И, со всем уважением, это не вам решать.

Лорд-милитант повернулся к Бендикту всем телом.

— Что ты хочешь этим сказать? — низким и глубоким голосом, от которого задрожала вся комната, спросил он.

Бендикт ощутил вибрацию всем своим естеством.

— Кадийцам нечего стыдиться. Мы удерживали Врата Кадии с… незапамятных времён.

— Да. Но Врата пали.

— Не по вине кадийцев.

Военачальник лишь отмахнулся.

— Не будь таким идеалистом. Мы потеряли целые секторы имперского космоса. Посмотри на факты. Может, де Барка в чём-то прав.

Бендикт почувствовал, как в нём закипела кровь.

— Лорд-милитант, вы были на Кадии?

— Нет. Ты знаешь, что не был.

— Тогда ладно. Со всем уважением, сэр, вы не можете говорить, что кадийцы проиграли. Де Барка неправ. Вы тоже ошибаетесь. Я там был. Я знаю. Мы побеждали. Крид побеждал.

Крид — слово, которое раньше упоминалось постоянно. Теперь его имя начинало стираться из памяти. Однако оно придало Бендикту сил.

Вармунд зло рассмеялся.

— Если вы побеждали, то как мы проиграли?

Исайя уже едва себя сдерживал.

— Нас подвёл имперский флот. Нас подвёл Империум. Трон подери! Нас подвёл каждый кадиец, которого там не было. Лорд-милитант Вармунд, если вас там не было, то вы тоже нас подвели!

Бендикт понял, что кричит вышестоящему офицеру в лицо.

Вармунд с угрожающим видом шагнул вперёд. Исайя сглотнул, но не отступил. Он был сыт по горло правилами приличия. Он был солдатом, бойцом, и будет стоять до конца.

— Как ты смеешь винить меня, Бендикт. Если кто и подвёл всех, то это ты, Крид, и остальные защитники. Кадия пала в вашу вахту, не в мою!

Вармунд тоже сорвался на крик. От мощных вибраций, вызвавших у Исайи тошноту, треснул прикроватный люмен. Он сглотнул, чтобы немного унять головную боль, и уставился на лорда-милитанта в ответ. Бендикт вспомнил слова Крида о замшелых свадебных генералах, руководивших силами кадийцев, о том, какие они заскорузлые, что их фронты пролегали на Святой Терре, а войной их были адские политические игрища Администратума.

Он начал было говорить, но Вармунд поднял руку, оборвав его на полуслове.

— Я веду войну за выживание наших полков. Вот почему ты должен пойти и извиниться. Сегодня.

Бендикт сделал глубокой вдох и несколько секунд молчал.

— Боюсь, я не могу, сэр.

Всё обаяние Вармунда слетело с него в мгновение ока. Он вспыхнул от гнева.

— Я отдаю тебе приказ, Бендикт.

Исайя оглянулся, высматривая, был в комнате комиссар. Он был. Вармунд знал, что до этого дойдёт. Лорд-милитант загнал его в угол. Генерал глубоко вдохнул. Теперь это был вопрос жизни и смерти.

Он тщательно взвесил следующие свои слова.

— Я понимаю вас, сэр. И всё же, я не могу допустить, чтобы имя кадийцев мешали с грязью.

— Это приказ.

Краем глаза Бендикт заметил, как комиссар опустил руку на болт-пистолет. Он кивнул.

— Я понимаю. Если это означает, что я умру, значит, так тому и быть.

Он увидел, как болт-пистолет покинул чёрную кожаную кобуру, после чего отвёл взгляд.

Комиссар шагнул вперёд. Бендикт втянул в себя воздух. Кожи коснулся холодный ствол оружия.

Вармунд уставился на него почти что с нетерпением.

— Давай, — прошипел Бендикт, и повторил слова старой песни. — Плачь по тем, кто верой слаб. Я радуюсь, ибо вера моя бездонна.

Он услышал щелчок взведённого бойка. Бендикт закрыл глаза. В комнате повисло молчание. Затем лорд-милитант повернулся к мудрецу.

— Каким подразделением командовал генерал Бендикт?

— Сто Первый кадийский, танковый полк, — даже не задумавшись, ответил мудрец.

— И где оно сейчас находится?

— Скопление Висельников.

— Бендикт. Считай себя под домашним арестом. Я оставлю тебя под надзором своих людей. Даю тебе три часа, чтобы ты извинился перед лордом-генералом Реджинальдом.

— А иначе?

— А иначе тебя сошлют в штрафную колонию, а твоё имя вымарают со всех имперских монументов. Твой полк будет распущен. Их стяги отправятся в полковой храм на Офелии IV, а роты вольются в состав других, более надёжных соединений. Название, гордое наследие, сам Сто Первый кадийский — всё это исчезнет навсегда. Весь полк сгинет вместе с тобой.

Под левым глазом Бендикта дёрнулся мускул. Раз, второй, третий. Он почувствовал, как к горлу подкатил ком. В уголках глазах стали собираться слёзы, но усилием воли Исайя взял себя в руки. Он не смел моргнуть. Нельзя выдавать слабость.

Внезапно его наполнило взявшееся словно из ниоткуда спокойствие. Он закрыл глаза и сделал глубокий вдох.

— Я попрошу прощения, — наконец сказал он, — когда де Барка сделает то же самое.

— Этого не случится.

— Тогда я вверяю судьбу Сто Первого в ваши руки, сэр. Есть лишь один способ уладить этот вопрос по чести. Пускай Император решит, кто из нас прав.

— Не думай, что я разбрасываюсь пустыми угрозами, Бендикт.

Генерал открыл глаза.

— К сожалению, я не думаю.

Лорд-милитант вздохнул. Он попробовал добиться своего и угрозами, и блефом, но всё оказалось насмарку. Теперь он попытался зайти с другой стороны.

— Ты понимаешь, что он тебя убьёт?

— Это неточно.

— Ты видел его в бою?

— Нет, сэр.

— Что ж, в чём, в чём, а в этом преторийцы хороши. А де Барка — лучший дуэлянт в этом квадранте.

Бендикт кивнул. Он чувствовал странную безмятёжность.

— Император решит.

Бендикт стоял в дверях, провожая лорда-милитанта и его свиту.

Вармунд кратко пожал ему руку.

— Ты упрямый болван, Бендикт. Будет жаль терять тебя.

Исайя кивнул, но ничего не сказал. Он не доверял своему голосу, и не хотел, чтобы тот его выдал.

Лорд-милитант быстро кивнул.

— Тогда прощай, генерал Бендикт. Не думаю, что мы ещё встретимся.

Бендикт кивнул в ответ и запер дверь, закрыл глаза и попытался сглотнуть вставший в горле ком.

Однако ничто не могло избавить его от боли и унижения.

Он был кадийцем. Император поручил его людям священную обязанность: защищать Империум от врагов человечества. Для этого они получили лучшее вооружение, лучшее обучение, а также миры-кузницы, снабжавшие их всем необходимым.

А они всё равно потерпели неудачу.

Глава третья

Время и место для дуэли было определено посредниками.

Рассвет. Стрелковый полигон Альфа-2, на втором подуровне квадранта Г.

— Это тихое место, — сказал Мере, адъютант Бендикта. — На неиспользуемой палубе «Имперского сердца». Меня заверили, что вам никто не помешает.

— Когда?

— Завтра утром.

Бендикт кивнул, приняв новости со спокойной отстранённостью. Дуэли хоть и официально запрещались протоколом Администратума, уходили корнями в седую древность многих воинских культур бессчётных полков Астра Милитарум, и отличались весьма несложным набором правил. Никакой брони, лазерного оружия, третьих лиц, чемпионов и психических трюков. Просто поединок один на один, клинок к клинку.

Они решат всё между собой. Никто не вмешается и не остановит их бой. Присутствовать будут только Реджинальд, Бендикт и назначенные секунданты.

И да поможет Император правому.

В три часа на следующее утро в апартаментах Бендикта зажёгся свет. Он лежал с закрытыми глазами, но сон всё не шёл. Исайя провёл ночь, вспоминая свою жизнь. Детство, кадетские годы, затем долгий период службы, время, которое он считал самым страшным и значимым.

Он услышал, как Мере в прихожей стал собирать вещи, и рывком поднялся с кровати. Он так и не привык к размерам «Рамилиса». Они словно находились на планете. Каждый квадрант имел собственные суточные циклы, так что когда люди в одной части форта отправлялись спать, в другой они просыпались. Единственными звуками были далёкий низкий гул плазменного генератора, стон надстройки, борющейся с притяжением планеты, отголоски из других квадрантов, где день был в самом разгаре, а также гулкое лязганье крейсеров, швартующихся возле «Имперского сердца».

Бендикт как раз застёгивал рубашку, когда в комнату вошёл Мере.

— Прости, что втянул тебя в передрягу.

— Для меня это честь, — заявил адъютант. Участие в дуэли ляжет пятном на его безукоризненном послужном списке.

— Ты можешь не идти.

— Я хочу быть там. Честно.

Мере молча смотрел, как Бендикт застегнул полевую куртку, каждая тиснённая медная пуговица которой была отполирована до парадного блеска. Исайя безрадостно хохотнул. В поединке с пистолетами или в состязании на воинскую смекалку он бы разделал преторийца под орех. Однако на дуэлях требовалось сражаться клинками, а Бендикт уступал ростом и массой сопернику, который к тому же был выходцем из планеты и сословия, где основной формой времяпровождения являлись именно такого рода сражения.

Мере внимательно наблюдал за Бендиктом. Он не слишком высоко оценивал шансы Исайи, а, поскольку судьба была злой сукой, адъютант отдавал себе отчёт, что видит командира живым в последний раз, и поэтому едва не пожирал его взглядом, словно человек, жадно глотающий воду, прежде чем отправиться в пустыню. Мере вспомнил время на Кадии — долгое бдение на наблюдательном пункте 9983, прибытие Крида; чудеса укрытий «Спасение» в недрах планеты; и, наконец, давно ожидаемую контратаку и ужасный момент, когда Кадия начала разламываться на куски…

— Мой меч, — сказал Бендикт, и Мере протянул ему портупею. Генерал крепко затянул её на поясе, после чего застегнул пряжку. Клинок представлял собой тяжёлый палаш, идеальный для разрубания бронежилетов и шлемов еретиков, но далеко не лучший выбор для изящного фехтования.

Мере знал, чем закончится бой. Он глянул на хронометр. Время приближалось к четырём утра, а до места дуэли ещё требовалось преодолеть немалый путь.

— Вы готовы, сэр?

Исайя кивнул.

— Тогда пошли.

Охранниками у дверей покоев оказались кадийцы.

Офицер — худощавый человек с рассечённой шрамом губой, — шагнул к Бендикту.

— Можно пожать вам руку, сэр? Все мы слышали, что сказал тот ублюдок.

Он отдал честь.

— Удачи, сэр.

— Спасибо, — отозвался Бендикт, а затем Мере дёрнул его за рукав.

— Он здесь, — сообщил он.

Бендикт обернулся. В конце коридора в парадной форме стоял тот самый нейтральный офицер из Сатурнийских Драгун. Мужчина отсалютовал.

— Лифт ждёт, сэр.

Генерал поочередно пожал руку каждому охраннику, после чего последовал за адъютантом к лифту.

Двери закрылись у них за спинами. Бендикт почувствовал поднимающийся снизу прохладный ветерок. Затем лифт начал долгий спуск.

Одна палуба сменялась другой. По их запаху можно было определить, для чего они использовались. Человеческая вонь казарм; сухой, бумажный запах административно-хозяйских отсеков; аромат антисептиков больничных палат; пыльный неподвижный воздух нежилых палуб — кухни, столовые, склады, уровни, в далёком прошлом закрытые на карантин, и с тех пор больше не отпиравшиеся; и, наконец, фицелиновый смрад арсеналов, тёмных, безмолвных и заброшенных. Температура сначала подскочила, когда лифт приблизился к плазменным генераторам, а затем постепенно стала падать по мере дальнейшего спуска в недра квадранта Г.

Гул гравитационных приводов становился громче. Наконец, лифт замедлился, и остановился, когда пол сравнялся с чёрно-жёлтыми предупреждающими шевронами.

За всё время поездки драгун не проронил ни слова, но сейчас достал лист пергамента и сверился с координатами.

— Мы на месте, — объявил он, после чего разблокировал двери и оттянул их в сторону.

Они вышли, и офицер закрыл решетчатую дверь обратно.

— Вызовёшь лифт этой цепочкой, — сказал драгун. Он обратился к Мере, не к Бендикту. — Придётся немного подождать.

Мере кивнул.

— Мы запомним.

Щеки драгуна залились румянцем. Он кинул быстрый взгляд на Бендикта, затем кивнул.

— Сюда.

Офицер свернул налево и торопливо зашагал по широкому безмолвному коридору, так что кадийцам пришлось прибавить шаг, чтобы не отстать.

Люмен-полосы поочередно зажигались и гасли снова у них за спинами. Вдоль стены на уровне плеча, словно корабельные канаты, тянулись пучки кабелей, медные трубы с белыми бирками, сипящие воздуховоды, а из-под палубы доносился басовый гул генераторов. В какой-то момент Мере понял, что у него вспотели ладони. Он вытер их о штанины и постарался сосредоточиться. Гравипластины здесь не настраивались уже долгое время: кое-где они работали слишком сильно, отчего для ходьбы ему приходилось прилагать удивительно много усилий, так, словно он брёл по воде, а ближе к концу коридора их мощность упала ниже нормы, и Мере начал чувствовать, будто после каждого шага слегка поднимается в воздух.

Спускаясь по ступеням, Бендикту и Мере пришлось поднять руки, чтобы не приложиться головой о низкий потолок. Во мраке они ощущали раскинувшиеся вокруг пустоты. Откуда-то задували холодные ветры, в прочих местах били потоки горячего воздуха с отличительным запахом озона из перегревавшихся каналов системы охлаждения. Кадийцы миновали нечто, по запаху напоминавшее станцию очистки стоков. Сальная вонь оружейных складов. Дверь, перекрытая лентой «Вход запрещён», на которой, несмотря на скопившуюся за годы пыль, ещё поблёскивали полосы предупреждения об опасности.

Наконец, они вышли в длинный, пустой, присыпанный песком зал для стрельб. К стене были припёрты старые картонные мишени. Они скрывались в тенях, однако Мере различил стандартные муниторумские фигурки людей и представителей распространённых ксенорас: зеленокожих, альдари, генокрадов.

Галактика кишела кошмарными недругами, но главную опасность для человечества представляла вовсе не враждебная вселенная или пришельцы, а оно само.

Бендикт провёл большую часть службы, стреляя в еретиков. Они выглядели как обычные люди. Как правило, ничего странного или чужеродного. Не хватало им разве что рассудка.

Сатурнийский Драгун остановился перед открытыми двойными дверями.

— Дальше я пойти не могу.

Мере заглянул в проём.

— Значит, нам сюда?

— Да. В дальний конец зала. Пол помечен черепом.

— Как мило, — отозвался Мере. Драгун не улыбнулся. Он быстро пожал кадийцам руку, отсалютовал и обернулся, после чего, загрохотав сапогами по металлическому настилу, отправился назад в жилые районы.

Когда он исчез из виду, Мере переступил порог и оглянулся. Помещение было тихим, пустым и необычайно огромным. Оно подавляло размерами. В дальнем, слабоосвещённом конце виднелись ещё одни двери.

Они зашагали дальше. Между ними повисло долгое многозначительное молчание.

— Прямо как в наблюдательном пункте 9983, — произнёс Мере.

Бендикт кивнул. Воспоминания о том месте были связаны у него с чувством, будто он попал в западню и бессилен что-либо сделать. Не самый благоприятный знак.

До обозначенного стрелкового полигона долго идти не пришлось. Как и всё остальное на корабле, зал был огромным и исчезал вдалеке, озаряемый люменами, что мерцали в такт с работой плазменных реакторов.

Внутри никого не оказалось.

— Ты уверен, что это то самое место? — поинтересовался Бендикт.

— Да, сэр, — ответил Мере. — Глядите.

Исайя увидел выведенный мелом крест под грубым знаком черепа. Он сделал глубокий вдох. Дверь была незапертой. Ручка чистая. Он толкнул створку.

И вновь перед ними раскинулось открытое пространство. Воздух оказался слегка теплее, а сквозь низкий гул гравипластин кадийцы различили более слабый звук работающих систем технического обслуживания.

Они прошли внутрь.

— Когда я был белощитником, то не думал, что закончу вот так, — ни с того ни с сего сказал Бендикт, — хотя я и не думал, что стану генералом. Спасибо за то Криду, конечно.

Мере бросил на него взгляд. Он явно пытался вести себя легко и непринуждённо, несмотря на обстоятельства.

— Он был хорошим человеком.

— «Был», да? — Бендикт остановился и сделал глубокий вдох. — До чего странно говорить о нём в прошедшем времени.

— Да, — отозвался адъютант, выдавив из себя улыбку. — Кадия стоит!

Эту фразу Крид повторял на протяжении всех ста дней войны на Кадии. Раньше она несла надежду, но сейчас показалась едва ли не издёвкой.

Бендикт отвернулся.

— Если задуматься, это весьма иронично.

— Что?

— Что здесь мы именно это и решаем, — сказал Бендикт. — Стоит ли Кадия до сих пор, или уже нет?

Мере встретился с ним взглядом. Кивнул.

Повисла пауза. Бендикт посмотрел на хронометр.

— Ты уверен, что мы в нужном месте?

— Простите, сэр. Да. Я подгадал время так, чтобы мы пришли на десять минут раньше Сера Реджинальда. Подумал, что вы захотите оглядеться. Подумал, вам бы это понравилось.

— Правильно подумал, — произнёс Исайя. Мере был прав. Это была одна из его командирских привычек — не просто полагаться на доклады и мнения других людей, но спускаться на землю самому. Чтобы осмотреть, понюхать и ощутить место самому.

Бендикт отвернулся и пошёл вперёд, взглядом изучая пустое помещение. Дуэльный круг был вычерчен мелом посреди полигона. Пятнадцать шагов в диаметре. Стандартная форма.

— Хорошая зона поражения, — заявил он. Гравипластины, похоже, были немного смещены к одному краю дуэльного круга. Бендикт понял это по тому, как его утягивало в ту сторону. Он прочувствовал местность. Пластины тянулись вдоль ряда заклёпок в металлическом настиле. Исайя сохранил этот факт в памяти. Может пригодиться, решил генерал.

Кто его знает.

Он шумно выдохнул. Ждать вряд ли осталось долго. Ему и впрямь следовало бы начать готовиться. Он пришёл сюда, напомнил себе Исайя, сражаться за честь каждого кадийца. Их род стремительно вымирал. Это делало его задачу даже ещё более важной, поскольку через десять, двадцать или пятьдесят лет кадийцев могло не остаться вовсе.

И уже никто не сможет поведать, какими отличными солдатами они когда-то были.

На его плечи опустился груз прожитых лет. Бендикт заставил себя выпрямиться. Если его час пробил, он встретит смерть с гордо поднятой головой.

Внезапно в другом конце зала открылась дверь, и после секундной паузы внутрь вошли две фигуры. Отсюда они казались не крупнее его большого пальца, такими далёкими, что щёлканье их начищенных сапог донеслось до генерала с секундой задержкой.

— Они здесь, — сказал Мере.

Бендикт кивнул.

«Да, — подумал он, делая глубокий вдох, — они здесь».

Глава четвёртая

Преторийцы пришли в полной парадной форме: остроконечные тропические шлемы, красные бархатные мундиры, наутюженные штаны и снежно-белые обмотки. Сер Реджинальд оказался выше, чем помнил Бендикт, и он со щемящим чувством взглянул на его длинные руки, широкие плечи и плавную, уверенную походку.

«Все это плохо кончится», — подумал он, ощутив подкатывающее к горлу тепло.

Мере заметил его взгляд.

— Я знаю, о чём ты думаешь, — сказал Бендикт.

— Вы ещё можете извиниться, — с неловким видом отозвался адъютант.

Исайя втянул в лёгкие воздух, чтобы успокоиться.

— Думаю, смерть станет лучшей эпитафией, чем бесчестье.

Мере кивнул.

— Пойду их поприветствую.

Секундант Сера Реджинальда был одет точно как его командир.

Мужчина имел аугментический монокль с красной линзой, двуствольный «разогретый» лазпистолет в истёршейся кожаной кобуре, длинные навощённые усы и гладко, до красноты, выбритое лицо.

— Адъютант Мере, — представился Мере и протянул руку. Пожатие было кратким и формальным.

— Лейтенант Хезекия Монстелла де Барка, — отозвался тот.

Мужчина явно догадался, о чём подумал кадиец.

— Да. Я племянник Сера Реджинальда.

Мере кивнул. В обычных обстоятельствах они бы побеседовали между собой, но он не имел желания вести разговор. Они кратко прошлись по пунктам поединка. Всё происходило сжато и по-деловому. Наконец, лейтенант Хезекия сказал:

— До назначенного времени пять минут. Но, поскольку мы все здесь, может, начнём через три?

Дуэлянты согласно кивнули. Адъютанты сверились с хронометрами.

— Согласен, — произнёс Мере.

Секунданты снова обменялись рукопожатием и повернулись к своим поединщикам.

Сер Реджинальд уже разогревался. Мере секунду понаблюдал за ним. У него была фехтовальная рапира с чашевидной гардой, а также весьма длинные руки. Ногами он работал очень уж быстро для человека своих размеров.

В его движениях ощущалась жестокая красота. Преториец выглядел одновременно гибким и сосредоточенным. Мере с трудом заставил себя отвести взгляд.

Бендикт по сравнению с ним казался неуклюжим, когда вынул палаш, расстегнул портупею и бросил её вместе с ножнами за спину. Он повёл плечами, и несколько раз быстро взмахнул клинком, чтобы размять кисть.

Исайя прошёлся туда-сюда, отрабатывая движения. Мере был слишком напряжён, чтобы следить за ним. Он продолжал поглядывать на хронометр. Когда осталось двадцать секунд, адъютант поднял голову:

— Почти время.

Исайя кивнул и подошёл к нему.

Спустя пару секунд раздался звонок — одиночный пронзительный писк. Бендикт изящно повернулся к секунданту и отсалютовал, давая сигнал к началу дуэли.

Затем он направился к кругу.

— Кадия стоит! — прошептал про себя Мере, так, будто его слова были молитвой. Бендикту же он крикнул: — Убейте ублюдка!

Глава пятая

Бендикт держался достойно, но спустя некоторое время стало ясно, что преториец с ним просто играется.

Поначалу Исайя старался экономить силы, но постепенно его дыхание становилось более и более неровным, работа ногами — всё неуклюжей. Он отпрыгнул в сторону, когда клинок преторийца просвистел там, где находилось его лицо, но едва он отступил назад, следующий удар рассёк ему левую руку.

Кадиец зарычал от боли и гнева, когда острое как бритва лезвие распороло мундир и оставило глубокий порез на коже.

Наблюдать за ним следующую минуту доставило Мере сплошное страдание. Бендикт истекал кровью из десятка ран. Левую руку он прижимал к груди, пол стал скользким от багрянца, а лицо генерала исказилось от мучения.

«Простой убей его и покончи с этим», — думал Мере, но преториец решил причинить ему как можно больше унижения, прежде чем нанести удар милосердия.

Наконец, раздался тихий стон, когда клинок Де Барки отсёк Исайе кисть. Меч, по-прежнему сжатый в руке, с лязгом упал на металлическую палубу. Бендикт жалко взмахнул культёй, прежде чем понять, что лишился и конечности, и оружия, а затем рапира пронзила ему верхнюю часть бедра, и генерал, словно кающийся, рухнул на колени, прижимая к себе обрубок руки, из которой на пол толчками била жизненная влага.

Мере стало тошно. «Просто закончи это», — подумал он.

Бендикт зажал обрубок, пытаясь остановить кровотечение. Де Барка встал над ним, свежий, нетронутый, безжалостный. Он поднял дуэльный клинок и указал им на Бендикта.

— Если извинишься, я тебя пощажу.

Лицо Исайи побледнело. Он умирал от кровопотери. Мере уже собирался шагнуть к нему, когда Бендикт ответил.

— Никогда, — выплюнул он в лицо преторийцу.

Тот небрежно взмахнул рапирой, оставив на его щеке жуткий порез.

— Умоляй, кадийский пёс!

— Никогда! — Бендикт выдавил то же слово, несмотря на заполнившую рот кровавую пену.

Последовало ещё три удара. Исайя бросился в сторону, схватил левой рукой палаш и вскинул его в слабой попытке защититься.

— Ты повержен, — заявил де Барка. — Святой Император дал знать, что правда за мной. Кадийцы опозорены, недостойны. Вы — вымирающий вид, и чем скорее мы избавимся от пятна вашего поражения, тем лучше для всех.

Мере сложил аквилу. Сер Реджинальд приготовился добить изувеченного противника любимым приёмом: уколом в сердце.

Но едва преториец шагнул вперёд, Бендикт извернулся, и с болезненным натужным криком бросился вверх.

Удар был некрасивым, но своё дело он сделал. Остриё клинка вошло преторийцу в живот, и аристократ рухнул на спину, рассыпая по пути внутренности.

Бендикт рывком поднялся на ноги. Перед глазами всё плыло. Несмотря на текущую изо рта и щеки кровь, он заговорил чётко и разборчиво, попутно отводя руку для удара.

— Сер Реджинальд де Барка. Святой Император дал знать, что правда за мной. Вы — вымирающий вид, и чем скорее мы избавимся от пятна вашего поражения, тем лучше для всех.

Палаш резко рассёк воздух, и оба тела повалились на пол.

Часть вторая

«Слуги мои, праведники наследуют земли».

Псалом наставления

Глава первая

Минка была всё равно что мёртвой, когда её нашли у подножья улья Маркграаф: с поднятыми над головой руками она походила на остывающий труп, ждущий, чтобы его извлекли из земли.

С тех пор каждую ночь она возвращалась туда обратно во снах, и снова тряслась от холода в луже токсичной слизи.

Каждую ночь она чувствовала, как тёплые руки достают её из грязи. И каждую ночь она пробуждалась в холодном поту, чтобы обнаружить себя сидящей в койке с широко распахнутыми глазами и сердцем, трепещущим в груди подобно пойманной в клетку птичке.

Девушка перекинула ноги с койки и мягко приземлилась на нагретый металлический пол казармы. Война на Маркизе была настоящим проклятым пеклом, и в настолько жутких условиях кадийцам редко когда доводилось сражаться раньше. Тот мир представлял собой токсичную выгребную яму, кишащую паразитами и помойными личинками, способными одним махом откусить человеку голову. Они провели под землёй несколько недель, погибая от огня снайперов, засад, налётов вражеских отрядов, а также страдая от нехватки сна и отдыха. За несколько дней подготовленные новые подразделения превратились в кучки голодных, грязных и потрясённых выживших. Теперь эти уцелевшие солдаты называли себя Прошёдшими Ад. Впрочем, чиновники Муниторума знали их как 101-й Кадийский.

Тысяча выживших некогда гордого Сто Первого теперь спали на трехъярусных койках с кормовой стороны казарменного зала IX на борту «Казачьей сабли», крейсера типа «Лунный».

Акры пустых коек тянулись вдаль, исчезая в глубине помещения. Незанятые кровати красноречивее всяких слов свидетельствовали о страшных потерях, которые понёс полк.

Минка пошла через битком набитую часть комнаты к выходу, по дороге касаясь пальцами спинок коек. У неё пересохло во рту. Сердце бешено колотилось. За месяц, проведённый в подулье, девушка научилась различать многие типы тьмы. Теперь она знала её оттенки и разновидности, и могла почувствовать угрозу задолго до её появления. Прямо сейчас Минка ощущала опасность, идя мимо кроватей к главным воротам, где в пятне потрескивающего электрического света стояло навытяжку несколько караульных.

Это ночью сержантом смены был Вальдез. Они знали друг друга, и всё же он окликнул Минку, когда та вышла босиком из теней.

— Кто тут бродит по ночам? — резко спросил Вальдез.

— Минка Леск, — отозвалась девушка, одетая лишь в хлопковые панталоны и топ камуфляжной расцветки.

— Не спится?

— Нет, — сказала она. — Я что-то почувствовала. Что-то странное.

Вальдез побледнел. Затем нахмурился.

— Мы вышли в реальное пространство. Полчаса назад.

Кадийка склонила голову, словно к чему-то прислушиваясь. Ритмичная пульсация давящего на корабль варпа исчезла, сменившись низким рокотом плазменных двигателей, треском конструкционных балок, вновь приспосабливающихся к гравитации, и тихим стоном металла, под аккомпанемент которого их транспортник ложился на новый курс.

— Мы прибыли?

Сержант кивнул.

— Прямо сейчас идём к планете. Потенс, столичный мир Скопления Висельников.

— И это не передовая, правильно?

— Надеюсь на то, — хохотнув, отозвался Вальдез. — Если нет, значит, с последнего сеанса связи пала половина сектора. — Он кивком указал на коробку с пергаментными свитками, стоявшую рядом с караульным постом. Красные восковые печати всё ещё были тёплыми. — Всё там. Все новости с Галактики.

Минка кивнула. Неким неведомым ей образом Кадия держала Око Ужаса в узде, и после её падения через Империум Человека пролёг огромный разлом. Ударные цунами той катастрофы до сих пор прокатывались через варп, делая корабли слепыми и глухими во время перелётов, неспособными ни передавать, ни получать сообщения. Теперь, после возвращения в реальность, астропатические связи восстановились, и к ним начали поступать все не дошедшие ранее депеши и приказы. Минка ничего не сказала, но новости показались ей обнадеживающими. Возможно, им повезёт, подумала она, и выдавила улыбку.

Правда была в том, что ей требовался перерыв. Немного времени, чтобы собраться с мыслями. Отдых, чтобы перевести дух. Возможность сбежать от кошмаров, что преследовали её по ночам.

Сержант достал бумаги. Это была кипа информационных плакатов, только-только сошедших с трафаретных печатных барабанов. Вальдез вынул один лист из середины, после чего показал ей. Наборный текст был смазан.

«Подкрепления», — гласил заголовок.

— Похоже, у нас появятся новые друзья.

Минка пробежалась по листу взглядом.

— Значит, нас не распустят? — Она попыталась взять плакат из рук сержанта, но тот быстро забрал его обратно.

— Пока нет. Они скоро прибудут.

На завтрак подали как обычно: ломоть жареного мяса и воссозданное яйцо. В очереди и за столами стоял гул. Солдаты заметили, что плазменные двигатели снова заработали. Всем не терпелось поскорее спуститься на планету.

— Слыхала новости? — спросил стоявший за Минкой боец по имени Прассан.

Девушка с отсутствующим видом смотрела вдаль, когда тот заговорил. Прассану довелось повторить вопрос, прежде чем она наконец его услышала. Парень был приблизительно одного с ней возраста. Тоже находился на Кадии, когда настал конец. Она его не расспрашивала на этот счёт. Не хотела знать.

— Мы высаживаемся?

— Нет, — произнёс Прассан. — Не это.

— А что тогда?

— Нас пополнят.

— Ага. Слышала.

— Знаешь кем? — Он не стал дожидаться её ответа. — Трёмя полками — Чёрные Драконы, кадийские Девятьсот Шестьдесят Шестой, Стрелки, и Двухтысячный, Красные Черепа.

Названия ничего ей не сказали.

— Знаешь что-нибудь о них?

Парень покачал головой.

— Они были там?

— На Кадии? Нет. На Восточной окраине, — отозвался Прассан. — О том, где сражались Красные Черепа, записей нет. После отзыва Чёрные Драконы и Стрелки находились на северной границе Цикатрикс Маледиктум.

Она достигла головы очереди, где люмен-полосы поддерживали еду в тёплом состоянии.

— Повезло им, — сказала она.

— Не то чтобы очень.

Она усмехнулась, наполняя свою миску. Да, болтаться на корабле месяцами или даже годами — хуже и не придумаешь.

Прассан пошёл следом за ней к столу и сел напротив.

Какое-то время они молча ели.

— Как ты? — наконец, спросил боец.

— Хорошо, — ответила Минка. — А ты?

— О, — произнёс Прассан, — неплохо. Просто, после Маркизы… ты знаешь.

— Что?

— Ну… Дурнота?

— А, это. Я в норме. «Ничего, что не поправила бы пара-тройка уколов», — процитировала она слова медике Бантинга, хотя слова показались слишком беззаботными даже ей самой. Прассан также заметил напускное веселье в голосе девушки.

— Да? Надеюсь на то.

Минка потупилась и собрала ложкой остатки яйца, после чего засунула их в рот и встала, забирая с собой миску.

— Мне пора. Высадка завтра в это же время.

— Верно, — отозвался Прассан и тоже начал подниматься из-за стола.

— Нет, сиди. Доедай. Я в порядке. Честно.

Он посмотрел на мясо. Теперь оно выглядело не таким аппетитным.

— Уверена?

— На все сто.

Прассан помолчал.

— Ладно, если тебе нужна какая-то помощь…

Минка резко подняла глаза и с вызовом встретила его взгляд. У неё появилось кошмарное чувство, будто тот её жалеет.

— К примеру какая?

— О, — замялся парень. — Я не знаю.

Глава вторая

Попытки Минки сопоставить фрагменты воспоминаний походили на складывание черепков от разных кувшинов: они не подходили друг другу. Из всего её взвода живыми выбрались только она и Грогар, пройдя сквозь ад сточных труб и выгребных ям. Когда их в самом конце нашли спасательные отряды, они находились на последнем издыхании, их ботинки проело насквозь, а полковые эмблемы стали практически нечитаемыми.

Они тряслись так сильно, что вряд ли смогли бы выпотрошить еретика. После этого они месяц провели в лазарете, где парочку накачивали стиммами, от которых их затем мучила горячка, лихорадочный бред и ночные приливы потливости. В какой-то момент к ним пришёл исповедник Керемм, чтобы дать Благословение Императора. Минка попыталась оттолкнуть священнослужителя, но не смогла внятно произнести ни слова, и была слишком слаба, чтобы остановить его.

— Токсический шок, — сказал Бантинг — седой медике, — после того, как шмыгая носом, пролистал её историю болезни. Обращался он не к ней, а к стоявшему с другой стороны кровати санитару. — Типично для солдат, слишком долго находившихся в подулье.

Бантинг пробежался взглядом ещё по паре листов и повернулся к выходу. Большего от него было не добиться. — Ничего, что не поправила бы пара-тройка уколов.

Стой Минка на ногах, то хорошенько бы врезала кретину, однако девушка с трудом могла даже поднять руку.

Когда те направились к двери, девушка нашла в себе силы заговорить. Она была бойцом, Трон их подери. Одной из Прошедших Ад.

— Десять минут — уже слишком долго для той фрекковой дыры, — прохрипела Минка, и медике, оглянувшись на неё, выдавил короткую улыбку, прежде чем повесить её историю обратно на изножье кровати.

— Не сомневаюсь, — отозвался он.

На следующее утро Минка отправилась в кабинет медике.

По дороге девушка прошла мимо Грогара. Тот заметил её взгляд и кивнул.

Она не могла заставить себя смотреть на него дольше секунды, и полагала, что тот чувствовал то же. Вина выжившего, или нечто вроде. Они вместе прошли сквозь пекло. Она бы умерла за него, если бы пришлось, но до тех пор не хотела его ни видеть, ни слышать.

Сейчас была как раз смена Бантинга. Он велел её лечь на кушетку, после чего измерил пульс, давление и посветил фонариком в глаза.

— Продолжительные симптомы есть?

— Нет.

Бантинг взял планшет и достал из-за уха стило. Затем сделал пару пометок в формуляре.

— Никаких снов, тремора и прочего?

— Сплю как младенец, — заявила она.

— Молишься перед сном?

— Каждую ночь, — произнёсла Минка.

— Хорошо.

Он подписал формуляр и передал ей.

— Можешь возвращаться на службу.

Девушка взяла бумаги и отдала ему честь.

— Спасибо, сэр.

Суточный цикл «Казачьей сабли» не был синхронизирован с планетой.

В день швартовки на орбите корабельные системы просто переключились на планетарное время, и люмены заработали на три часа позднее обычного.

Эти три часа стали настоящей пыткой. Минка лежала с широко отрытыми глазами и взмокшим лбом, молясь, чтобы тьма наконец ушла.

В какой-то момент она не выдержала. Девушка бросилась в уборную и резко включила свет, после чего заперлась в тесной пластальной кабинке и, усевшись на крышку туалета, обхватила голову руками, пытаясь успокоиться. Она хотела кричать. Хотела, чтобы её стошнило. Хотела поскорее убраться с этого проклятого корабля.

Полковой штаб располагался в одном из отсеков по левому борту казарменного зала.

Когда тот открылся, Минка уже ждала перед дверью. Седые волосы флаг-сержанта Даала были только-только подстрижены под «ёжик». Прическа кадийца выглядела ровной и аккуратной, как дворцовая лужайка.

Девушка мгновенно ощутила себя неряхой. Подобное чувство испытывало большинство людей в присутствии Даала. Настолько скрупулёзного человека ей не приходилось встречать в жизни. Он посмотрел на неё из-за стола, крепко поджав челюсть.

— Готова к несению службы, — выпалила она, положив перед ним бумагу от медике.

Даал взял листок между большим и указательным пальцем, пробежался по нему взглядом и кивнул.

— Вещи упакованы?

— Да, сэр.

— Хорошо. Тогда ступай за тряпкой, и приступай к уборке. Там грязновато.

Она развернулась к выходу, но в этот момент Даал окликнул её, и, обернувшись, девушка увидела протянутую руку.

Ей потребовалась секунда, чтобы прийти в себя, но затем она взяла его ладонь и стиснула в рукопожатии. Крепком и уверенном.

Он не улыбнулся. Даал никогда не улыбался.

— Добро пожаловать назад, Леск, — сказал он, не сводя с неё холодных синих глаз.

— Правда ли… — Она замялась. — Что нас ждёт небольшой отпуск?

Выражение его лица не изменилось.

— На Потенсе царит мир. Так что да. У нас будет перерыв.

— Спасибо, сэр. Я рада, сэр. И я счастлива вернуться в строй.

Минка и её отряд всё ещё занимались уборкой, когда плазменные двигатели стихли до едва различимого гула. Даал пришёл как раз перед сдачей помещения, чтобы убедиться, что всё приведено в надлежащий вид.

Он снял высокую фуражку, которая, тем не менее, не потревожила на его голове ни волоска, и, сложив руки за спиной, зашагал к ним. Канты на его штанах казались острыми, будто лезвие наточенного ножа.

В нём не чувствовалось ни намёка на мягкость. Война выбила из него всю доброту.

Он шёл, вздёрнув подбородок, и убирал руки из-за спины лишь для того, чтобы посветить люменом под кровати или в тёмные углы.

— Неплохо, — сказал он, проведя пальцем по спинке койки, а затем оглядев его на наличие грязи. Он заглядывал под кровати, проверял, нет ли на металлических стенах надписей, и даже переворачивал матрасы. — Очень неплохо, — наконец огласил он, и Минка с отрядом позволили себе облегчённо выдохнуть. — Хорошая работа, — похвалил он их, после чего к ним подошёл Брандт, капитан пятого взвода.

— Сюда спускаются синие мундиры, — произнёс он.

Даал расправил плечи и повернулся к дверям лифта, из которых вышло шестеро рядовых Флота в тёмно-синих защитных костюмах и с убранными в поясную кобуру помповыми ружьями. Возглавлял их смуглый коренастый инспектор с лазпистолетом, абордажным топориком и планшетом. Мужчина стянул с головы шлем и ответил на жёсткий взгляд Даала приятной улыбкой, сверкнув белыми стальными зубами.

— Всё готово? — устало спросил проверяющий, словно неимоверно утомлённый всеми этими формальностями.

— Да, всё на месте и исправно, — отозвался Даал, крепко стиснув руки за спиной, чуть расставив ноги и выпятив грудь колесом.

— Не против, если я осмотрюсь?

Вопрос заставил флаг-сержанта напрячься, однако затем он кивнул и отступил назад.

— После вас.

В атмосфере неявственной угрозы Даал двинулся меж рядов коек за флотским офицером, который шёл, бряцая какими-то медалями. Минка попыталась их разглядеть, но тот шагал слишком быстро, и к тому же освещение в казарме было слабым.

— Сломанная кровать, — заявил инспектор, ткнув пальцем на повреждённую мебель.

Даал кивнул, однако его щёки вспыхнули румянцем. В конце офицер протянул флаг-сержанту формуляр.

— Подпишитесь, пожалуйста, вот здесь.

Минка проследила взглядом за тем, как Даал вывел своё имя внизу листа, после чего передал обратно.

— На планете всё хорошо? — поинтересовался он.

— Да. Все стандартные протоколы завершены.

— Когда мы высаживаемся?

— Сразу после выгрузки ополчения.

— Кого?

— Вы разве не слышали?

— Нет.

Представитель флота покачал головой.

— Начинается крестовый поход. Официально их назвали орденом Сынов Императора. Но они зовут себя Братством. Нас попросили высадить их первыми. Особый запрос от кардинала.

Даал ничего не ответил, но ему и не требовалось. Каждый из присутствующих сам всё понял. Молчание, казалось, было осязаемым.

«Мы же кадийцы, — подумала Минка. — Первыми всегда идём мы».

Бойцы старались занять себя делом, однако атмосфера в ангаре Сто Первого всё равно оставалась угрюмой.

Даал заставил их вычищать ангарный отсек. Минка попала в состав отделения, посланного проверить, не забыли ли они какое-либо ценное полковое имущество.

— Просто убедитесь, — велел им Даал.

— Убедились, — сказала она ему пару минут спустя. Казарма была совершенно пустой.

— Хорошо, — произнёс флаг-сержант, после чего стал думать, что бы ещё им поручить. Его кадийская гордость была серьёзно уязвлена.

Спустя шесть часов зазвучала сирена.

— Это нам, — сказал Даал. Он повернулся к ним. Его губы тронула крошечная, едва уловимая улыбка. — Так. Давайте выбираться с этой чёртовой лохани.

В задней части ангара грузовые «Часовые» складывали тяжёлое оснащение полка на широкие поддоны. Машины на курьих ножках, пилотируемые вспомогательным персоналом кадийцев, поднимали деревянные ящики с сухпайками, медикаментами, боеукладкой, коробки со снарядами и огромные контейнеры с запчастями для полковой техники и транспортников, готовясь перенести их на тяжёлые лихтеры.

Даал, казалось, был повсюду, отдавая приказы с привычными нотками усталой раздражённости в голосе.

— Хорошо. А теперь рюкзаки в зубы и бегом в ангарный отсек девять. Штаб решил, что мы спустимся по-боевому.

— Я думал, планета мирная, — отозвался Прассан.

— Так и есть, — подтвердил флаг-сержант. — Но нужно держать марку, знаете ли. Мы должны впечатлить местных чинуш.

— А то, что Братство спускается впереди нас, здесь ни при чём?

Глаза Даала опасно сузились.

— Шагай, боец, — резко сказал он.

Час спустя гвардейцы 101-го кадийского достигли открытого шлюза в ангарный отсек 48. Минка шла в десятом ряду спереди. Едва она переступила порог, от необъятности пространства у неё пошла кругом голова. Потолок терялся в высоте, бесконечные полосы люменов тянулись по нему словно шоссе, а всё на протяжении двух миль перед ними занимали десантные челноки, которых было больше, чем она могла сосчитать.

Девушка проглотила подкатившую к горлу желчь и попыталась взять себя в руки.

Воспоминание. Впервые она увидела эти громадные корабли в детстве, на Кадии. Их было десять, летевших строем высоко в бледно-синем зимнем небе, а следом за ними тянулись белые инверсионные следы. С земли их длинные корпуса и короткие крылья казались прилизанными и красивыми, и чем-то они напомнили Минке перелётных гусей.

А затем их вытеснило другое воспоминание. Челнок, вывезший её с Маркизы. Она, лежащая в углу, свернувшись калачиком в луже собственной блевоты, и склонившийся над нею медике, который старался не дать ей впасть в кому.

— Нормально? — спросил Бреве. Он был в комбинезоне кадийской расцветки, какие носили танковые экипажи, а звёздочки определяли его как мехвода. Он был из тех людей, которые как будто не замечали того, что вокруг них происходит.

Минка с трудом могла говорить. Ей потребовалось вся сила воли, чтобы выдавить хотя бы слово.

— В порядке.

— Да?

Она кивнула.

Десантные корабли казались громоздкими и неуклюжими, словно морские птицы на суше, со слишком большими кабинами-клювами из бронекерамита. Под ними собралась вся техника, что осталась в распоряжении Прошёдших Ад, и выглядела она так, словно о ней хорошо позаботились. «Химеры» и танки задом заезжали по передним трапам на нижние палубы, направляемые офицерами, которым приходилось кричать и свистеть, чтобы их услышали сквозь рёв двигателей.

Они всё ещё находились в сотне ярдов от своего корабля, когда их накрыла тень от его крыльев. Внутри исполина наверняка уместился бы целый собор.

Бреве шмыгнул носом.

— А как мир-то называется?

Лоб Минки покрылся холодной испариной.

— Потенс.

— Города-ульи, о каких нам стоит знать?

— Нет, — отозвалась она.

— Хвала Трону. — Бреве хмыкнул. — А почему мы спускаемся по-боевому?

Девушка закрыла глаза. Она почувствовала, как к горлу подступает тошнота.

— В штабе захотели, чтобы мы показали кадийскую удаль.

— Ну и хорошо. Я-то решил, что мы снова идём в адское пламя.

Он начал её раздражать.

— Ты почему такой нервный? Танкисты ведь не заходили в Маркграаф.

— Нет, — согласился он. — Но мы вас вытягивали оттуда.

От накатившей головной боли её чуть не вырвало. Минке пришлось отвернуться и закрыть глаза. Бреве ничего не заметил, продолжая себе болтать.

— Худо там было, это точно.

Девушка моргнула и открыла глаза. От мысли, что она покидает безопасность «Казачьей сабли», у неё скрутило живот. Она посмотрела на водителя, но не поняла, говорил он обо всём полке, или о ней в частности.

— Кому было?

— Всем. Ты в норме?

— Да, — выдавила девушка.

— Выглядишь бледной.

Боль начала возвращаться обратно.

— Мы были в варпе, — сказала она. — Здоровее в нём не станешь.

— Нет, серьёзно. Ты какая-то зелёная. Точно всё в порядке?

— Точно. Я меня и справка от доктора есть.

— По виду не скажешь.

Офицер впереди строя рявкнул приказ, и колонна Минки перешла на бег, по двое в ряд, направившись к первому челноку. Все десантные корабли были практически на одно лицо, несмотря на разные модели и миры-кузницы постройки. Они существовали с единственной целью — доставить бойцов и бронетехнику в самую опасную зону военных действий за как можно кратчайшее время. А затем, если будет на то воля Трона, так же быстро убраться оттуда прочь.

Тот, к которому они бежали, имел длинный корпус-ангар с кабиной, оборонительными турелями, короткими угловатыми крыльями и расположенной сзади штурмовой аппарелью. На фюзеляже было по трафарету выведено огромное обозначение эскадрильи — «А-987». Белая краска местами отлупилась, обнажив пятнистый сине-чёрный камуфляжный узор.

Здесь всем заправлял Даал.

— Примкнуть штыки! — крикнул он, когда они промчались мимо.

Кадийцы отреагировали мгновенно, включая саму Минку. Её руки непроизвольно затряслись, когда она вставила лезвие в конец ружья. Это была мирная высадка.

На Потенсе нет врагов, напомнила она себе.

Заняв место в десантном отделении, Минка вновь начала покрываться потом. Она не поведёт себя как какой-то белощитик, и не сложится пополам у всех на виду. Девушка усилием воли удержала завтрак в животе, пока бойцы 101-го поднимались по трапу и усаживались в кресла, складывая рюкзаки рядами на полу.

В потолке на равных промежутках располагались вентиляторы. Тот, что был над ней, вращался медленно, и каждый раз, когда гонимый воздух попадал на Минку, она чувствовала, как испарина холодит ей лоб. Она оглянулась на соседей. Рядом с ней сидела пара близнецов-блондинов из роты А, кучка солдат, которых она знала лишь с виду, а также несколько бойцов роты Ё. Вот практически и все, кто пережил Маркграаф.

С нижних палуб донеслись заключительные переклички и рокот последних закрепляемых танков.

Раздался свист, и аппарель начала отъезжать назад. Челнок запустил двигатели. Рёв быстро стал оглушительным, и весь транспортник заходил ходуном.

Минка закрыла глаза. Она ощутила толчок, с которым десантный корабль оторвался от палубы, а затем всё внутри неё перевернулось, когда они вышли в открытый космос. Всегда одно и то же.

Температура резко упала. Она увидела перед собой облачко пара. Конденсат внутри панелей начал замерзать, а затем покрылся белой изморозью, после чего сидевших рядами кадийцев заболтало из стороны в сторону, словно подхваченные морским течением водоросли.

При входе в верхние слои атмосферы корабль угрожающе задребезжал, и меньше чем за минуту лёд расплавился. Внутри стало жарко как в сауне, а затем температура стабилизировалась, когда челнок начал затяжной пологий спуск к посадочному полю.

Ранец Минки стоял у неё между ногами. Она вцепилась в него мёртвой хваткой. В нём находились все её пожитки — униформа, оружие, пару талисманов на удачу, а также кусок камня, взятый с касра Мирак.

Совсем немного. Ничтожно мало, если начистоту. Но ей так нравилось. Когда её не станет, это будет всем, что она после себя оставит.

Это, а также вереницу мёртвых еретиков.

Глава третья

Бреве спускал «Химеру» по штурмовой аппарели. Минку, сидевшую в тесном отсеке, мутило. По крайней мере, она перестала потеть. Умостившийся напротив Прассан смотрел на неё сочувствующим взглядом. Девушке хотелось хорошенько вмазать ему.

Она отвела глаза и сжала зубы. Рядом с ней расположилась сержант Дайдо — крепкая приземистая женщина, состоявшая, казалось, сплошь из мышц и острых углов. Она была из тех солдат, что излучали спокойствие. Минку её присутствие приободряло.

— Пахнет неплохо, — заметила Дайдо.

И это действительно было так. Воздух на Потенсе не имел никакого привкуса. Ни затхлого маслянистого аромата рециркулированной корабельной атмосферы, ни плотного сажевого смога Маркизы.

Минка вдохнула на полную грудь.

Он пах чистотой.

Она словно дышала высокогорным кадийским воздухом.

Девушка привстала и откинула половинку потолочного люка в сторону. Дайдо дотянулась до второй половины и открыла её также. Затем вытянула голову и присвистнула.

Остальные принялись толкаться и пихаться, чтобы посмотреть тоже. Минка просто стала ждать своей очереди. Когда все расселись обратно по местам, она поднялась на ноги и втянула воздух снова. Маркиза была отравленным адским миром, с пепельными пустошами и ядовитой охряной атмосферой. Воздух там казался настолько густым от токсичных примесей, что его практически можно было жевать. Но сейчас, высунувшись из верхнего люка, она различила над собой синее небо с редкими облаками, а дальше, на горизонте, гряду увенчанных снежными шапками вершин.

— Ещё раз, как называется планета? — спросила Дайдо.

— Потенс, — отозвалась Минка. Теперь, когда она увидела мир, его название зазвучало по-новому.

Звёздный порт располагался посреди огромной плоской равнины, на которой тут и там вращались оросительные разбрызгиватели. Меж сухих бурых кустарников зеленели округлой формы поля, контрастируя с низкими белыми жилищами фермеров в тенистых рощах. Вдалеке равнина резко переходила в холмы, где темнели сосняки, а ещё дальше — в высокие утёсы с ярко блестящим на них снегом.

— Это Супрамонт, — пояснил Прассан.

— А есть что-то, чего ты не знаешь?

Парень зарделся.

— Вы разве не читали планетарные сводки?

— Нет, — призналась Дайдо. — Для этого есть такие фреккеры как ты.

На другом краю равнины раскинулся большой палаточный город, а за ним — одинокий скальный выступ. По крутым склонам скалы, внизу окружённым высокой стеной, тянулись белокаменные сооружения с крышами из тяжёлой терракотовой черепицы. Над поселением подобно старинному замку нависала огромная крепость с куртиной, внутри которой, в центре акрополя, возвышалось величественное золотоверхое здание. Красота открывшейся картины потрясала воображение. Ничего, подумала Минка, не могло отличаться сильнее улейных пустошей Маркизы.

Прассан определённо изучил все доклады. Он присоединился к ней в распахнутом люке.

— Это тронный мир скопления Висельников. Единственный крупный город. Дом семейства Ричстаров.

Минка предположила, что парень смущён.

— Но Ричстары были на Маркизе.

— Ричстары правят по всему скоплению. Все они — потомки одного колонизатора. Запамятовал его имя.

— Большая у них семейка, — заметила Минка.

— Заправляли здесь с самого Согласия.

— Какого ещё Согласия?

Прассан нахмурился, оглядев лица сидящих напротив людей. Все они знали это слово, родом откуда-то из седой древности.

— Думаю, быть частью Империума.

— И как называется это место?

— Называется Вечноград, — сказал парень.

— А почему? — продолжала допытываться девушка.

— Не знаю, — Прассан пожал плечами. — Может потому, что он будет стоять вечно.

— Надеюсь на то, — произнесла Минка.

Повисло молчание. Говорить тут не требовалось. Постепенно они стали различать крутые ярусы домов, а на самой вершине — золотой собор. Прассан подался вперёд. Он хотел разглядеть всё до малейших деталей.

— Ранний Империум, — заявил он.

Ранний Империум значил для Минки ровно то же, что и «Согласие».

— Похоже на крепость. Здесь живут Ричстары?

— Не знаю, — смутился Прассан.

— Что ж, хвала за это Трону, — вмешалась Дайдо. — Будешь знать слишком много, и из тебя сделают саванта.

Прассан скорчил гримасу, дав понять Дайдо, куда бы ей сходить, однако свежий воздух и солнечный свет после долгого времени, проведённого в искусственной затхлой среде «Казачьей сабли» подействовал на них лучше любых стиммов.

Вечноград по мере приближения становился лишь ещё более красивым. Кадийцы углядели лепные фасады, решётчатые балконы, скульптуры и горгулий из обтёсанного известняка, а также золотые купола многочисленных часовен. Даже стены притягивали к себе взгляд: скалобетонные фасы украшали прожилки из чёрного и белого мрамора, а бойницы — мозаичные обрамления.

Минка встала, когда они подъехали к воротам города. От ветра её волосы захлестали по лицу.

— Осторожней, — сказал Прассан, и попытался затянуть её вниз, но Минка отказалась садиться. Вместо этого она стала осматривать укрепления. Никакой опасности ведь не было, повторила себе девушка. Никаких снайперов. Ничего, что не позволило бы ей наслаждаться видами.

Поверхность скалобетонной дороги была плавной и без единой трещинки. Первые машины уже скрылись во тьме ворот.

Минку на миг подкинуло в воздух, когда транспортник съехал с гладкой дороги на перекинутый через сухой ров брусчатый мост.

Дайдо захлопнула верхний люк. Бойцы поднялись и прильнули к амбразурам, когда машина покатилась по извилистым улочкам. Тут и там девушка мельком замечала узорные пьедесталы, подножья мраморных статуй и фризы на панелях вдоль ограждений мостов, богато украшенные каменные арки, высокие белёные дома и румянощёких людей. В отсеке висела восхищённая тишина, пока внезапно машины конвоя не ударили по тормозам.

— В чём дело? — спросила Дайдо.

Ей никто не ответил. Она стукнула по дверке водительского отсека.

— Простите, ребята, — раздался из вокс-передатчика напряжённый голос Бреве. — Что-то непонятное.

Минка вдруг стала абсолютно спокойной. По коже побежали мурашки. Девушка почувствовала, как её сердце забилось быстрее. Ладони потеплели. Она снова начала потеть.

Дайдо поднялась на ноги и высунула голову из люка.

— Нужно ехать! — сказала она Бреве, однако затем что-то заметила. Минка не поняла, что именно увидела сержант, однако в следующее мгновение Дайдо ощутимо напряглась, и её голос обрёл командирскую властность.

— Оружие к бою! — приказала она.

Кадийцы пришли в движение как один. Аппарель с грохотом откинулась на землю. Бойцы отреагировали практически мгновенно, и, загрохотав ботинками по трапу, высыпались из кормового выхода «Химеры».

Внезапный свет ослепил Минку. Она успела мимоходом различить гудящую улицу, высокие дома и глубокие непроглядные тени. Кадийка бросилась в укрытие, попутно перевернув стол, так что со стоявших на нём жестяных кружек на стену выплеснулся рекаф, и заняла позицию для стрельбы.

На улице находился старик с тростью. Женщина с чёрной шалью, что-то кричащая с балкона. Кучка ребят с открытыми в ужасе ртами. Мужчина с тростью указывал на другой конец дороги, откуда к ним брела процессия девочек в чёрных одеждах. Они были в чёрных ботинках и платьях, и с коротко подстриженными волосами. Дети держали друг друга за руки, создавая запутанный узор из конечностей, однако девочки в первом ряду шли с вытянутыми перед собой ладонями, так, словно ступали на ощупь.

Минка вскинула карабин. Оружия у них она не заметила, поэтому посмотрела на Дайдо. Сержант направилась вперёд.

Внезапно из двери выскочил толстяк с заброшенным на плечо коротким полотенцем.

— Прочь! — закричал он девочкам, принявшись махать на них рушником. — Назад!

Дети подняли руки и побрели к нему, жадно вытягивая пальцы.

— Назад! — снова крикнул мужчина, но стал пятиться от них сам, отчего случайно перевернул круглый столик.

Руки одной из девочек вцепились в край стола, и её пальцы задвигались подобно паучьим лапкам. Ребёнок нащупал тарелку какого-то посетителя и нашёл на ней ломтик хлеба, после чего резко схватил его и затолкал себе в рот.

— Они ничего не видят! — крикнула Дайдо.

Тут Минка всё поняла. Они были слепы и голодны, и брели по городу наподобие морского существа с многочисленными щупальцами, слепо ползущего по дну.

Мужчина ударил одну из девочек, а та зашлась пронзительным плачем. Внезапно в другом конце улицы появилась тёмноволосая женщина.

— Назад! — заорала она. — Прочь!

Дайдо подняла руку. Открыла рот, собираясь что-то сказать. Её губы пришли в движение, однако Минка не разобрала ни слова, поскольку здание напротив внезапно исчезло во взрыве. Улица мгновенно наполнилась пылью и обломками, и девушка ощутила, как её накрыла мощная волна смещённого воздуха, а затем она оказалась на земле. Она ничего не слышала. Небо над ней сияло белизной. Тишина вокруг была абсолютной — тяжёлой, давящей, оглушительной.

Минка поднялась на ноги. Ей в глаза попала грязь, каньон между жилыми блоками заполнила белесая дымка пыли. Она поняла, что находится в шоковом состоянии.

Весь мир стал белым. К ней, пошатываясь, брели призраки с бесцветными волосами и лицами. Единственными людьми, продолжавшими двигаться вперёд, были кадийцы. Улицу перед ними усеяли обломки. Девушка чувствовала под ногами битые кирпичи и куски лепнины.

Ей потребовалась секунда, чтобы сложить картину произошедшего.

Жилой блок обвалился. Здание рухнуло на улицу. Обломки засыпали валяющиеся повсюду тела женщин, детей и мужчин. Толпа, которая считанные мгновения назад была такой напуганной и злой, стояла в полнейшем смятении, с белыми от пыли лицами, руками и одеждой напоминая статуи.

Затем внезапно, словно кто-то щёлкнул переключатель, звук вернулся, и все разом завопили. К Минке брёл мальчик. Его рот был открыт, словно он хотел кричать, однако не мог выдавить из себя ни слова.

— Сюда! — крикнула ему Минка, но тот её не услышал. Девушка схватила ребёнка и утащила в укрытие дверного проёма. Он был такой же белый, как все остальные.

— Что случилось? — проорала она, всё ещё почти ничего не слыша. Придётся читать по губам. Мальчик в её руках словно оцепенел. Она повторила вопрос, но тот лишь потрясённо озирался по сторонам с широко открытым ртом, по-прежнему не издавая ни звука.

— Контузия, — раздался голос. Он принадлежал Дайдо, как раз проходившей мимо. — Фицелин, — добавила она.

Внезапно Дайдо оказалась рядом с ней.

— Если бы мы не остановились… — прокричала сержант ей в лицо.

Минка кивнула. Если бы они не остановились, конвой оказался бы в зоне поражения.

Она кивнула. На её руке была кровь. Не её. Мальчика. Кадийка перевернула ребёнка, высматривая ранение, но не увидела ничего кроме пыли. Мгновение никто не двигался и не говорил, а затем внезапно мальчика начало рвать кровью.

Глава четвёртая

Силовики подоспели десять минут спустя, когда кадийцы вытащили головные «Химеры» из-под обломков. Один из бронетранспортёров получил серьёзную пробоину. Они выволокли наружу членов экипажа, живых и мёртвых, после чего вызвали медике.

Бантинг трусцой прибежал на место происшествия.

— Я здесь, — сказал он, с чувством собственной важности отмахнувшись от помощи бойцов.

Стабилизировать пришлось троих.

— Они вне опасности, — спустя минуту объявил врач. — Отойдите и не мешайте мне работать.

В этот момент из боковой улицы подъехал небольшой автомобиль с открытым верхом, чёрным каркасом безопасности и колёсами двойной ширины.

Машина со скрежетом остановилась, и из неё выбралась пара офицеров в чёрной униформе. Оба были в нательной броне и очках. Один курил палочку лхо. Из поясных кобур торчали приклады оружия, а силовик, оставшийся в машине, держал на коленях дробовик.

— Вы кто? — грозно спросил один из них.

К нему подошла Дайдо.

— Сержант Дайдо, Сто Первый кадийский.

— Удостоверение, — сказал офицер, протянув ладонь в чёрной перчатке.

Дайдо замерла, затем похлопала себя по плечу, где находилась нашивка 101-го полка.

— Вот, — произнесла она.

Офицер смерил её долгим тяжёлым взглядом. Судя по значку на униформе, его звали Палек.

Подсчитав количество собравшихся кадийцев, силовик решил не нагнетать обстановку.

— Что здесь случилось?

— Произошёл взрыв, — пояснила Дайдо.

Палек снял очки и принюхался. Затем протолкнулся мимо кадийцев и поворошил несколько обломков.

— Ладно. Возвращайтесь к своим делам, — сказал он, направившись обратно к машине.

— И это всё? — окликнула его Дайдо.

— А что я должен сделать?

— Здесь взорвалась бомба. Мы были целями.

Силовик хохотнул и кинул окурок в грязь.

— Никакая это не бомба. Перегрев. Такое здесь случается. В район заселяются иномиряне и врезаются в прометиевые трубы. Давление постепённо растёт, а затем — бабах!

— Ты чувствуешь фицелин?

— Нет, — заявил силовик. — Чую прометий.

Он снова отвернулся, однако сержант схватила его за плечо и резко обернула к себе.

— Ты уходишь?

— Да.

— И это всё? Что насчёт людей? — Она указала на раненых гражданских.

Силовик пошарил под бронёй и достал из внутреннего нагрудного кармана новую палочку лхо, развернулся на каблуках и забрался в переднее кресло.

— Я за них помолюсь.

— Ты не можешь просто их бросить.

— Нет? — сказал он, прежде чем, подмигнув ей, с рёвом дать по газам.

В ходе двухчасового путешествия через город конвою приходилось медленно плестись по древним узким улочкам. Настроение внутри «Химеры» ощутимо упало. Бойцы были запыленными и уставшими, пальцы болели от разгребания завалов.

— Какого чёрта там произошло? — спросил Прассан, когда кадийская колонна наконец начала подниматься из города к обнажённому основанию высокого скального акрополя, запетляв по узким, проделанным взрывами, серпантинам. На нижнем склоне утёса стоял дворцовый комплекс, а на самой вершине, в конце длинной крутой лестницы, высился круг из тяжёлых скалобетонных стен, из-за которых виднелись золотые купола собора.

Колонна «Химер», полугусеничных тягачей, «Леманов Руссов» и вспомогательных машин растянулись цепью. Они преодолели половину пути по западному склону горы, когда передние машины остановились.

Дайдо сняла из стены «Химеры» вокс-комм.

— Бреве. В чём дело?

— Силовики. Думаю, они проверяют бумаги. Похоже, въезд на территорию собора закрыт.

— Не очень-то гостеприимно. В смысле, наши души тоже ведь требуют спасения.

Бреве хохотнул.

— Говорите за себя. Нет. Мы направляемся к Приёмным казармам. Они за дворцовым комплексом. Здесь просто проверка маршрута.

Дайдо отключилась. Все в отсеке слышали разговор. Кадийцы были напряжены, и их нервы начинали понемногу сдавать.

— Не может всё быть так сложно, — заявила Минка. — В смысле, здесь только две дороги. Или к собору, или к дворцу.

— Это ты так думаешь, — сказала сержант.

Спустя несколько минут колонна снова пришла в движение.

— Почти на месте, — провоксировал Бреве.

Все хранили молчание. Минка не могла выбросить из головы мысли о бредущих к ним девочек в чёрном и мальчике с широко открытым ртом. Девушка посмотрела на руки. Она стёрла с них грязь, но на краях ладоней и под ногтями по-прежнему виднелись следы крови и болота.

Дайдо передала по кругу бутылку с водой. Едва Минка сделала глоток, «Химера» опять встала.

— Похоже, мы на месте, — сообщил Бреве. — Теперь остались формальности.

В амбразуру Минка разглядела бойцов местных сил обороны — которые здесь назывались калибиниры, — в приталенных тёмно-синих шинелях, а затем мельком увидела парящий над землёй сервочереп с волочащимися пучками проводов.

Через минуту они миновали пропускной пункт с тяжёлыми металлическими воротами. Гусеницы «Химеры» задребезжали по брусчатке. Они проехали через широкий плац, а затем резко спустились вниз. С одной стороны ввысь возносилась гора, тогда как с другой оказался один только воздух.

Бронетранспортёр остановился.

— Приехали, — провоксировал им Бреве. — Приёмные казармы.

Замки аппарели открылись, и гвардейцы выбрели на квадратный дворик, примыкавший к утёсу.

Раненых кадийцев понесли на носилках к медицинскому блоку. Бантинг придерживал одной рукой капельницу, пока к ним спешили местные санитары в чёрной кожаной форме. Медике с привычной оживлённостью принялся рявкать приказы. Минка сочла это хорошим знаком. Если бы жизням раненых что-то угрожало, то сейчас бы он ругался на чём свет стоит.

Колонна постепенно въезжала на казарменный плац, каждая машина поочередно выпускала наружу солдат, прежде чем свернуть на юг, где за широкими воротами, отмеченными жёлто-чёрными шевронами, располагались укреплённые зоны хранения и арсенал. С каждой стороны дворика возвышались приземистые постройки, увенчанные низкими стрелковыми ступеньками с парапетами, а в крутых склонах из белого гранита, поднимавшихся над южной оконечностью, были вырыты залы-пещеры.

Минка глубоко вдохнула. Ей не терпелось взглянуть на Потенс. Она припёрла ранец к стене казармы и последовала за остальными кадийцами на верхние парапеты. Выбравшись на крышу, девушка почувствовала себя так, словно воспарила в небо.

Приёмные казармы находились на полпути к вершине. Дворцовый комплекс располагался на низком скальном возвышении под ними, тогда как собор венчал собой весь акрополь. Площадка, на которой стояли казармы, была на одном уровне со скалобетонными подпорами и платформами, а также квадратной ограждённой территорией на выступе. Там из каменной кладки выступали стальные трубы генераториума, а в каждом из четырёх углов возвышались пилоны пустотных щитов, рядом с которыми несли боевое дежурство «Гидры», укрытые под навесами камуфляжной расцветки.

Дневная жара успела спасть. Было уже за полдень, и солнце золотило лучами город, что раскинулся на нижних склонах, плавно переходящих в равнины. С такой высоты казалось, будто она разглядывает древнюю карту, где в совершеннейших деталях был изображён каждый сад, каждая башенка, каждый дом, купол и площадь со статуями. Впрочем, вместо восхищения кадийцы не чувствовали ничего, кроме усталости, а еще необоримого желания помыться, чтобы смыть с себя грязь.

— Это Базилика, — раздался голос. Это был Прассан. Парень смотрел туда, где низкие скалобетонные стены обрамляли верхние склоны акрополя, над которым, подобно древнему замку, вырастали характерные купола собора Экклезиархии. Сооружение доминировало над Вечноградом подобно быку-чемпиону, с массивными подпорами и узкими, напоминавшими бойницы, окнами в толстых каменных стенах.

— Там резиденция кардинала скопления Висельников. Жаль, что нас туда не пустят. Очевидно, это настоящее архитектурное чудо времён раннего заселения, — сказал он.

Минка кинула на него взгляд. Он говорил так, словно проводил предбоевой инструктаж. А она с лихвой наслушалась такого дерьма.

Прассан продолжил трепаться о планете и семействе, что ею правило, но девушка перестала слушать. Она уставилась на его лицо. Оно было до сих пор детским, с кое-где пробивающейся щетиной, а также красной натёртостью на коже от подбородочного ремешка. Она была уставшей, и раздражённой. А он всё не унимался. Наконец, её терпение оборвалось.

— Послушай, Прассан, — сказала Минка. — Я знаю лишь то, что после Большой Суматохи это захолустье теперь прифронтовая система, и что нам нужно остановить врага здесь, иначе путь к Святой Терре будет открыт. Сейчас меня волнует только это.

Челюсть Прассана на секунду отвисла, но затем он остановился и закрыл рот.

— Просто... Я думал, тебе это интересно.

— Нет, не интересно. И для справки. Ты мне тоже не интересен. Просто подумала, что должна это сказать. Любовные шашни… я был там-то, делал то-то… это не моё.

Глаза парня на миг расширились, а потом к его щекам прилилась кровь.

— Ладно, — сказал он, — я только…

Тогда ей стало дурно.

— Слушай, я и за собой едва могу присмотреть.

Он опустил глаза на ботинки, затем сделал глубокий вдох и выдавил улыбку.

— Всё хорошо, — сказал он.

Минка чувствовала себя ужасно, пока спускалась по широким каменным ступеням обратно на плац. Внизу она схватила ранец и пошла в женский казарменный зал. Проходя под парапетом, она услышала хохот друзей Прассана. Она глубоко затянулась и протяжно выдохнула, выпуская вместе с воздухом всё накопившееся напряжение. Ей это не доставило удовольствия, и, наверное, следовало обойтись с ним помягче. Но так или иначе этот вопрос следовало уладить.

С ней кто-то поравнялся.

Минка остановилась.

— Слушай… — начала она, собираясь дать Прассану взбучку, но это оказалась Дайдо.

— Ты как? — спросила она.

— Неважно, — ответила девушка.

— Ты старалась.

— Да, старалась.

— Все мы рано или поздно умираем.

— Умираем, — отозвалась Минка. Мальчик, которого она подобрала на улице, умер. Ей не было что сказать. Она замерла и посмотрела в ясное синее небо. Её голос чуть смягчился.

— Мой брат был его возраста.

Дайдо хмыкнула. Она также уставилась куда-то вдаль. Казалось, обе пытались заглянуть назад, в прошлое.

— Умер?

Минка пожала плечами.

— Думаю что да. Последний раз я видела его в день начала войны.

Дайдо не стала уточнять, какой именно. Все они знали, о какой войне шла речь. За Кадию.

Их родину.

Которую они потеряли.

Минка перевела взгляд на руки. Их края всё ещё бурели от пыли и подсохшей человеческой крови.

— Взрыв не был случайным, — заявила она. — Неважно, что тот болван-силовик говорил. Кто-то целился в нас.

Дайдо и Минка обменялись взглядами. Девушка по-прежнему чувствовала на руках тяжесть мальчика. Видела его широко открытый рот. Стук алых капель по запыленной брусчатке. «Продолжай дышать», — сказала она мальчику, когда отыскала, наконец, рану и заткнула её пальцами. Однако она не знала, слышал ли тот её, и спустя пару мгновений тело ребёнка обмякло.

Минка на секунду закрыла глаза и оставила эту смерть, как и множество других, позади. Она была гвардейкой. Какой смысл скорбеть об утрате? Это лишь очередной жизненный факт, вроде завтрака или ужина.

Дайдо опустила руку на плечо Минки.

— Мне жаль, — сказала она. — Пошли внутрь.

Девушка кивнула. Такова жизнь.

Смерть в Гвардии была обычным делом.

Они нашли свои комнаты и закинули ранцы на кровати, какие сами себе выбрали. Затем им пришлось возвращаться, когда подъехали последние восьмиколёсные грузовики с полковым имуществом, и свисток оповестил о сборе личного состава роты К.

Менее чем через пять минут они выстроились повзводно у южной стены, в тени акрополя.

Вышедший вперёд Даал отдал приказы, и каждый взводный сержант направился к назначенному ему грузовику. Прассан сел в один из погрузочных «Часовых». На шагателе были отметки калибиниров, теперь облупившиеся и покрытые потёками ржавчины, так что различимым оставался лишь герб Ричстаров, а также номер «47». Парню потребовалась секунда, чтобы запустить батарею, а когда машина завелась, оказалась, что она подволакивает левую ногу. Прассан взял поддоны с открытого кузова восьмиколёсника и поковылял в открытые двери арсенала, где последовательно стал выкладывать их на пол.

— Водишь как пьяный, — посмеялась над ним Дайдо, ножом разрезав сетку на грузе, после чего бойцы принялись по цепочке передавать ящики, которые затем проверили представители квартирмейстера. Внутри находились запасные батареи, пайки, прицелы, комплекты брони, ботинки, пылезащитные очки, дымовые гранаты.

— Так садись сама, — ругнулся Прассан, борясь со штурвалом.

Они потратили час на выгрузку ящиков. Когда Прассан опустил последний поддон, ему потребовалось три попытки, чтобы провести шагоход в дверной проём, прежде чем он припарковал машину у входа.

— Не привыкли к упражнениям? — спросил он Дайдо, когда та утёрла пот со лба.

— Уже не такая свежая как ты, это точно.

Минка, работавшая, закатав рукава, во взмокшей по самую поясницу рубашке, передала последний ящик завскладу квартирмейстера.

Полковым квартирмейстером был сержант по имени Руфин — высокий сухощавый мужчина с измождённым лицом и длинным крючковатым носом. Он заглянул внутрь ящика, сверяя содержимое с прикреплёнными к планшету бумагами.

Он последовательно вычеркнул все предметы, после чего поднял глаза и как будто лишь теперь заметил Минку.

— Леск, слыхала новости?

— Нет, — призналась та. — Какие?

Руфин почесал карандашом нос.

— Только вывесили на полковую доску объявлений. Выдают нашивки.

Минка встала и потянулась. К чему он завёл этот разговор?

Квартирмейстер проверил ещё одну коробку, опустившуюся на складской стол.

— Увидел твоё имя.

— Иди к фрекку… — присвистнула она, хотя так общаться с офицерами не пристало. — Сэр. Вы сейчас шутите?

— Какие тут шутки? — сказал Руфин. Он обернулся, обведя рукой окружавшие их горы ящиков. — Гляди. Думаешь, у меня есть время шутить?

Дайдо, потягиваясь, вышла из дверей арсенала. Тяжёлые бронированные створки были откачены в заглублённые ниши, так что из стен выступали лишь их зубья. Прохладный вечерний воздух пах чистотой. Пах свежестью.

Она остановилась и вдохнула на полную грудь.

Когда к ней подошла Минка, она заметила на лице девушки странное выражение.

— В чём дело? — спросила Дайдо.

Минка нахмурилась.

— Руфин не шутил, да?

— У него обидные шутки.

— Он только что сказал, что мне дали нашивки. Так написано на полковой доске объявлений. Меня сделали сержантом.

— Самое время.

— Я не верю.

— Давай сходим и взглянем сами.

Они пересекли учебный плац к северной стене блока, где уже собралась небольшая толпа. Дайдо потянула её за локоть и вытолкнула вперёд.

— Смотри! — сказала она.

Вот оно. Чёрным по белому. Арминка Леск. Сержант, шестое отделение, четвёртый взвод. Рота К.

Под именем каждого сержанта перечислялась имена бойцов. Минка пробежалась взглядом по своим. Большинство имён принадлежали новым рекрутам — Чёрным Драконам, 966-му, Стрелкам, и 2000-му, Красным Черепам.

— Новобранцы уже прибыли? — спросила Минка.

Её вопрос ненароком услышал один из стоявших позади мужчин — Хеск, вокс-офицер. Он кивнул на запад, где у ряда припаркованных полуприцепов бродили какие-то ударники.

— Они вон там.

Слова Хеска прозвучали несколько зловеще, однако Дайдо это не остановило.

— Идём, — заявила она.

Они направились в сторону главного штаба, где висело полковое знамя 101-го — чёрный крест на красном фоне, с вышитой эмблемой Врат Кадии и мрачно взирающим черепом.

Приблизившись к входу в казармы, кадийки увидели новоприбывших, стоявших, сутулившихся и сидевших у стены с валявшимися под ногами ранцами и надвинутыми на глаза касками. Минке они не понравились с первого взгляда.

Ноги девушки будто налились свинцом, когда она остановились в двадцати ярдах от них.

— Они не могут быть кадийцами, — ахнула она. — Взгляни на них!

Дайдо не ответила, и две девушки с ужасом уставились на рекрутов.

Новые бойцы носили обычную кадийскую форму, на которой, однако, темнели пятна там, где с них сорвали старые эмблемы, и с виду они больше напоминали отребья из локальной стражи. Но когда девушки обернулись, чтобы уйти, один из бойцов поднял глаза и вынул меж грязных зубов недокуренную палочку лхо.

— Э, мы такие же фрекковы кадийцы, — с отличительным тайрокским акцентом произнёс он.

— Что с вами не так? — спросила Минка.

— Вы наш последний шанс, — заявил говоривший.

— Трон, — ругнулась Минка, снова отворачиваясь.

— Э, ты куда, крошка? Мы проторчали взаперти слишком долго. Иди сюда! Заработаешь пару кредитов, если мы сбросимся.

Толпа рекрутов загоготала, заставив Дайдо резко развернуться.

— Скажи это ещё раз, и я тебе язык вырву! — рявкнула она.

Мужчина резко поднялся с земли под ободряющие возгласы товарищей.

— Э, я не с тобой говорил. Я говорил с милашкой.

Минка отпихнула Дайдо в сторону и решительно двинулась вперёд. Судя по бирке, мужчину звали Арктур. В его дыхании ощущалась неестественная сладость, и не только от травки.

— Вот она я. Давай, рискни.

Она толкнула его в грудь, и тот пихнул девушку в ответ. Он был крупнее её, однако Минка была быстрее, и злеё, и ярость придала ей дополнительных сил. В одну секунду она прижала обидчика к стене и вцепилась ему в шею, так что он зашёлся натужным кашлём.

— Возьми себя в руки, — выплюнула Минка. — Ты фрекков кадиец!

— Верно, а значит посмешище для всего Империума, — просипел мужчина.

Минка врезала ему коленом в пах, и тот со стоном упал на землю.

— Ты только что ударила офицера! — выругался он, замахав перед ней рукой. На рукаве его куртки она разглядела тёмные пятна, где раньше были нашивки. — Это тяжкое преступление по уголовному уставу А-248!

— Пошёл к фрекку! — сказала она и пнула его по яйцам.

Глава пятая

С Маркизы на «Казачьей сабле» отбыли не только кадийцы и Братство. На балластных палубах внутри многомильного остова нашли прибежище тысячи душ, которых за прошедшие полгода сорвали с насиженных мест силы ереси, и тайком пустили на борт беспринципные младшие лейтенанты и энсины со срединных уровней. Улейщики, купцы, аристократы со своими бастардами покупали места на корабле за то, что смогли продать или украсть, и экипаж «Казачьей сабли» сказочно разбогател, торгуя койками в трюмах корабля.

Одного из таких юношей звали Каркал Струфф.

Он заплатил баснословную сумму за перелёт, и когда его доставили на борт на грузовом буксире и дальше через люк для подачи прометия, то предположил, что теперь-то оказался в безопасности.

Впоследствии он узнал, что предположения частенько развеивались как дым на ветру.

Полгода назад Каркал Струфф был подмастерьем художника, смешивавшим краски в студии своего мастера, портретиста Густава Ринккенти, в мире-улье Гуардия Рекс. Он считал, что впереди его ждёт хорошая жизнь. Все говорили, что он поднимется по лестнице к богатству и славе. Так заявила его гувернантка, Агата, в день начала ученичества. Она похлопала его по плечу и сказала: «Это хорошая работа. Особенно для сына обычного мастера. И особенно удачный шанс для сироты».

«Да уж, — сардонически думал Каркал. — Для сироты я прям настоящий везунчик».

Отец Каркала, до своей смерти, был единственным выходцем мужского пола из среднейулейного купеческого семейства, имевшего связи со всеми крупными поселениями на Гуардии Рекс. Их собственный улей, Решон, процветал с тех пор, как последний член правящего дома умер бездетным, и власть в свои руки взяла олигархия главных торговых кланов. Весь улей как будто наполнился новыми силами, когда те очистили и отремонтировали световые шахты, и среднеулейщики впервые увидели лучи солнца, отчего продуктивность нижних факторий резко пошла кверху.

Все эти заботы обошли Каркала стороной. Когда ульем стали править олигархи, он был ещё ребёнком, однако они принесли богатство его семье, которая занималась очисткой сточных вод от токсинов и перепродажей стерильной воды наверх.

Впрочем, подобная торговля имела свои опасности. Если стерильная вода была одним продуктом процесса очистки, то вторым являлись концентрированные токсины, которые вызывали у рабочих высыпания на коже и злокачественные новообразования. И чем больше развивала свою деятельность фактория, тем с большим количеством грязи доводилось иметь дело людям.

Рак съел его мать, когда она был мальчиком. Единственное, что он помнил, это худую измождённую женщину в окружении подушек, тяжело сипевшую через заляпанный кровью носовой платок. Каркал оцепенело стоял у её кровати. Все вокруг него говорили шёпотом, и в какой-то момент он понял, что его мать вот-вот умрёт.

Это было странное время. Тогда он не понимал, что такое смерть. Тогда ему было около шести или семи, и Агата, их домоправительница, прижала его к своей пышной груди, делясь теплотой и уютом, которых ему никогда не могли дать родители.

Он не помнил, как умирала мать, но помнил её гроб, прежде чем его перепродали. Лишь верхнеулейщики могли позволить себе такую роскошь, как настоящее погребение. Города-ульи представляли собой многолюдные термитники, и, подобно термитам, пожирающим мёртвых сородичей, трупы продавали на переработку в чанах. Мать, вне всяких сомнений, разрезали на куски, которые затем внесли свой вклад в экономику подулья. Тогда это совершенно не показалось ему странным. Тогда он, как и остальные, был термитом.

Отца Каркал припоминал и того хуже. Он казался одновременно отстранённой и снисходительной фигурой, и он последовал за женой в ямы переработки, когда Каркалу исполнилось двенадцать. Он помнил путешествие к нижним воротам за гробом, где их ждала группка подулейщиков в длинных чёрных пальто, широкополых шляпах того же цвета и кожаных полуперчатках.

— Приветствую, верхневик, — сказал предводитель отряда, приложив руку к шляпе. Он был низкорослым, худосочным мужчиной с тонким носом и длинными пальцами.

Он принял гроб и оценил тело, затем взвесил его, и в конце отсчитал кредиты.

Мужчина имел шесть пальцев — это Каркал помнил отчётливо, — козлиную бородку и обвисшую кожу с покраснением под глазами.

— Удачи тебе, верхневик, — сказал он, и вновь коснулся шляпы. — Однажды мы свидимся снова, не сомневаюсь. Не лично, уверен в этом. К тому времени я тоже буду булькать в супе.

Он хохотнул собственной шутке, которую Каркал поначалу не понял.

— Что он имел в виду, сказав, что мы свидимся снова? — спросил он Агату, на что та поджала губы и поначалу не отвечала.

— Что ж, — наконец отозвалась она. — Думаю, он хотел сказать, что все мы однажды так или иначе станем подулейщиками.

Каркал не закончил дни в подулье. Это, по крайней мере, казалось маленькой, но победой.

Его долю в перерабатывающем бизнесе взяли на себя оставшиеся дяди, и когда те уплатили отцовские долги, выяснилось, что тот никогда не был особенно хорош в финансовых делах.

Инвестиции в новый торговый флот не окупились, а бурно развивающаяся экономика Решона открыла широкие возможности для разного рода обманщиков. Вскоре стало ясно, что в родовом доме Каркал оставаться больше не мог. Церемониальные одеяния матери и драгоценности отца были пущены с молотка, и прибывшие на следующий день приставы с шоковыми жезлами и автоматами вышвырнули Каркала из апартаментов площадью в сто квадратных футов у реакторной стороны, которые он называл домом.

К счастью для него, Агата имела связи с портретистом с небесной стороны по имени Ринккенти, который владел студией на семьдесят пятом уровне, и зарабатывал на небедную жизнь, запечатлевая незаконнорожденных отпрысков Ричстаров, мелких госпож и их несметных животинок.

— Он тебя обучит, — заверила она Каркала, и не соврала.

Каркал, как юноша начитанный и родовитый, занял место между семейством художника и прислугой. Он имел хорошее по тем временам образование, и знал наизусть философские изложения Трезна и поэзию Делады. Его учёность позабавила Ринккенти, и когда Каракал освоил свои обязанности, мастер начал учить его азам рисования угольным карандашом.

Ринккенти имел длинные усы и вытатуированную под прищуренным глазом аквилу.

— Может, ты тоже станешь художником, — задумчиво протянул он, и кивнул сам себе. — Продолжай усердно трудиться, парень.

— Я буду, мастер. Обещаю!

На это Ринккенти кивнул и улыбнулся.

— Хорошо, парень. Хорошо.

Каркал трудился усердно и показывал такие результаты, что, закончив обучение за два года, стал изготовителем красок.

— Это почётная работа, — сказал ему Ринккенти, и Каркал научился смешивать толчёные драгоценные камни с маслами и редкой зантовой смолой, доставлявшейся аж из столицы сектора, Региса Прайм. Ему даже позволили сидеть во время написания портрета женщины по имени Эзмерельда Флауэрс, которая говорила с резким верхнеулейным акцентом, и носила широкий руф с расшитой золотой листвой шалью, удерживавшейся в воздухе парой одинаковых сервочерепов с серебряными пластинами.

Раньше Каркал не встречал никого, кто проходил через омолаживающие процедуры. В её натянутой коже, полных губах и напряжённой улыбке ощущалось нечто нечеловеческое, и когда Каркал сел, и, склонившись над столом, принялся толочь крупицы золота в альбумин, он не сводил с неё зачарованного взгляда. Ему стало любопытно, сколько жизней по меркам среднеулья она уже прожила. Наверное, ей уже перевалило за сотню лет. А может за все две.

— Ей триста лет, — сказала ему дочь художника, Элоп, в ту ночь, когда они сидели в чулане под семейным баком с водой — редкой роскошью, подсоединённой к шпилевым водостокам, — и мечтали о том, чем займутся, когда станут достаточно взрослыми, чтобы покинуть высокопарно названную «небесную сторону», и, возможно, отправиться на верхние уровни.

— На сколько уровней мы поднимемся? — задалась вопросом Элоп.

Каркал надул щёки. Он даже представить себе не мог.

— На три, — заявил он. Цифра казалась невероятной, поэтому она прижалась к его руке так, словно он пообещал взять её на самую вершину улья, что находилась в миле у них над головами.

«Три уровня, — подумал он про себя. — Какие чудеса там скрыты?»

Элоп была юной прелестницей — черноволосой, смуглой и тёмноглазой. Каркал пообещал нарисовать её, когда вырастет.

— Твой портрет будет замечательным, — сказал он ей, и та, смущённо опустив голову, глянула на него из-под густых кудрей.

— Ты так думаешь?

— Да, — произнёс он. — Очень даже. Куда лучше, чем у мадам Эзмеральды.

Элоп рассмеялась, и тогда Каркал вспомнил родную мать, и то, какой молодой она умерла.

— Это неправильно, — твёрдо сказал он. — Мир, в котором мы живём.

— Нет? — спросила девочка.

— Нет, — ответил он. — В смысле. Мы должны пожениться.

При этом слове она побелела, и с дрожью в голосе велела ему говорить тише.

— Не знаю, доживём ли мы до окончания моей учёбы, — сказал он. — Моя мать умерла, когда ей было всего двадцать семь. Если станем ждать, то к тому времени оба можем уже умереть.

Каркал начал заигрывать с нижнеулейными радикалами приблизительно в то же время, как в его родной мир прибыли силы Покаранных.

Покаранные были еретиками, и они захватили улей Анненн спустя три месяца осады. Их предводителя звали Дракул-зар. Каркал понятия не имел, как он выглядел, однако представлял его чёрной тенью, объятой ревущим пламенем, и с мерцающими красными глазами. Он был бесстрашным, неудержимым, и ненасытным.

Казалось, никто не удивился, когда воины Дракул-зара заняли Анненн.

Дни улья Анненн неуклонно клонились к закату с тех пор, как его рудные залежи стали пролегать слишком глубоко для выгодной их разработки. Правящие ветви главного дома враждовали поколениями, и, по последним новостям, они окопались в своих башнях, тогда как центральный шпиль превратился в руины. Именно такие поселения становились жертвами еретиков.

Но прибытие Покаранных дало остальным правителям ульев шанс на время забыть о торговых разногласиях и тарифной монополии и действовать сообща. Их попытки, однако, с треском провалились. Улей Афос пал в считанные недели, а за ним быстро последовали процветающие Лидбург и Арарат.

Никто не мог взять в толк, как небольшое войско еретиков могло прорывать оборону городов с такой скоростью. В учтивых беседах среднеулейщики тщательно старались избегать слова «еретики». Произносили его разве что испуганным шёпотом, и только за закрытыми дверями. Но теперь многие начали искать способы сбежать с планеты, пока их собственный улей не пал перед неудержимым наступлением Покаранных.

Идеализм Каркала подталкивал его встать на бой, но он отбросил эти мысли после того, как Ринккенти, воспользовавшись связями с семейством Ричстаров, добыл им пропуск в центральный улейный космпорт планеты, Стеллату.

Они отправились в путь ночью, как поступало большинство улейщиков, когда им приходилось выбираться во внешний мир.

Едва густой коричневый смог на мгновение рассеялся, вид неба потряс их всех.

Каркал вцепился в сюртук мастера Ринккенти, стараясь не лишиться рассудка от открывшегося зрелища. Они передвигались от фактории к шахтёрскому куполу, а затем от планеты к планете, в то время как Покаранные сметали всё на своём пути.

Но с каждым перелётом места становились всё дороже и дороже, пока, наконец, в храмовом мире Игнац даже связей Ринккенти с Ричстарами оказалось недостаточно.

— Прости, Каркал, — сказал Ринккенти на ступенях храма Бога-Императора в Спиралеграде Игнаца. — Но на этот раз я не могу взять тебя с собой. Мне хватит кредитов лишь на жену и дочерей.

— Что со мной будет? — спросил Каркал, и старый художник похлопал его по голове.

— Я не знаю. Но ты смекалистый парень, — сказал он. — Ты что-нибудь придумаешь.

Той ночью Каркал отправился попрощаться с Элоп. Она плакала, и Каркал тешил себя мыслью, что девочка лила слёзы из-за него.

— Я пришёл проститься, — сказал он, и она посмотрела на него, шмыгнула носом и кивнула. Однако она ничего ему не подарила. Ни улыбки, ни безделушки, ни хотя бы доброго слова.

— Тебе лучше уйти, — сказала мать Элоп и, опустив руки ему на плечи, мягко подтолкнула к выходу из жилища. Она всегда казалась ему жёсткой женщиной, но перед уходом она дала ему кошель с монетами и запас еды на неделю, после чего отправила в Спиралеград с напутствием: «Пусть Император защитит тебя», прежде чем закрыть дверь.

Император защитил его. Он прекрасно устроился в Спиралеграде, благодаря образованию, обаянию и подвешенному языку сойдясь с торговцем зерном, который копил запасы продовольствия. Украв у него нужное количество кредитов, Каркал обманом и деньгами добывал себе места на кораблях от Рампо до Квенса, от Ардсли до Вахты Брея, всё время оставаясь впереди волны ереси.

Впрочем, Каркал отдавал себе отчёт, что не мог позволить себе постоянно бежать на шаг впереди врага. Ему нужно было попасть вглубь имперской территории. В Пряном Мазааре до него дошёл слух, будто Имперский Флот выставил пикеты перед внутренними мирами, начертив линию, за которую Покаранные пройти не смогут.

— Что ж, до сих пор им еретиков не удавалось остановить, — услышал он слова одного человека другому.

Его собеседник кивнул.

— Если бы я куда и отправился, то только на Потенс. Ричстары не допустят падения дома своих предков.

Потенс.

Название отложилось в памяти Каркала и стало ассоциироваться с безопасностью, отдыхом и местом, где ему ничто бы не угрожало. Так что теперь он нацелился на Потенс.

Ему удалось пробраться на лихтер, перевозивший семьи чиновников Муниторума на оборонительный монитор под названием «Прекрасная эпоха». Затем их доставили на прометиевые установки над Покоем Телкена, где они пересели на огромный топливовоз — самый большой корабль, который доселе приходилось видеть Каркалу — для быстрого перелёта к торговому миру Малори. Там они пришвартовались у Орбитального Града, оборону которого спешно усилили парой крейсеров типа «Бесстрашный» в поблёкших цветах линейного флота Кадии. Каркал успел мельком заметить их плавные силуэты на фоне ближайшего солнца. Когда его везли на войсковой транспортник, дела, казалось, были в полном порядке, но затем всё пошло наперекосяк, и к тому времени как безбилетников доставили на «Казачью саблю», у них не оказалось ни кредитов, ни связей, чтобы добыть у матросов места на нижних палубах. Люди кричали и пререкались, однако выбора у них не было. Корабельные законы были суровыми. Они либо подчинятся, либо их вышвырнут в открытый космос.

Беженцы стали союзниками поневоле, когда их направили в кромешную тьму балластных палуб — многомильных помещений, наполненных грязной трюмной водой и токсичным хладагентом, что скапывал с огромных медных труб у них над головами.

Поначалу матросы с нижних палуб делились с ними едой. Однако беженцы были слишком многочисленны, слишком голодны, и после того как они избили одного из рабочих за то, что тот принёс слишком мало пищи, люки вниз перестали открываться. Оставшись без нормальной еды и воды, дружба и союзы вскоре распались.

Теперь все были против всех, и семьи против одиночек.

Выживут только самые жестокие.

Каркал одним из первых понял, что за ними никто не придёт.

Некоторые безбилетники принесли с собой запасы риса, муки и вяленого мяса. Они прятали их как только можно, тайком собираясь группками для быстрых перекусов в уединённых закутках. Секретность была их главной защитой, но также ключевой слабостью.

Поскольку одиночка с едой становился целью.

Первой жертвой Каркала стал юноша по имени Оуэн. Он был приблизительно того же возраста, что Каркал, с дрожащим голосом и широкими голубыми глазами. Парень утверждал, будто он торговец шёлками со Станбола. Каркал не раз с ним разговаривал до перелёта на «Казачью саблю». Они даже играли вместе в регицид.

Но то было раньше, а сейчас было сейчас.

Каркал лежал на узкой полке, дожидаясь, пока Оуэн вернётся с обычной прогулки к водопроводному крану. Юноша прошлёпал под холодными трубами с охладителем, двигаясь украдкой, словно вор, затем воцарилась тишина, и во тьме Каркал различил до боли знакомый звук поедания пиши. Раскусывания, пережёвывания и проглатывания пищи.

Каркал был так голоден, что поначалу решил, будто Оуэн предал его.

В ярости его пальцы сжались на ржавом железном пруте, который он держал при себе для защиты от других хищников.

Оуэн ел, с ненавистью подумал Каркал. Ел, и не делился.

Охваченный безумием, он подался вперёд и уставился вниз. Оуэн склонился над кожаной сумкой, держа её у самого рта.

Звук прута, врезающегося в человеческую голову, удивил Каркала. Он походил на тихий, приглушённый хлопок, а следом за ним раздался плёск, с которым тело юноши рухнуло в воду.

А затем всё закончилось.

Вот так просто.

Каркал скользнул вниз, опустившись по колено в трюмные стоки. Мышцы Оуэна свело спазмом, но парень не поднялся, и вскоре застыл уже навсегда.

Каркал нашёл сумку с едой, плавающей в паре футов от трупа. Твёрдая корабельная галета вся промокла, но его это не волновало. Он добыл еду.

Он махом проглотил её, однако заурчавший живот потребовал ещё, а больше у него ничего не было. Ему нужно было разыскать больше еды.

Той ночью внутренности юноши исторгли из себя пищу, ради которой он пошёл на убийство, словно её вытащила чья-то рука.

Когда нашли тело Оуэна, поднялась шумиха. Каркал присоединился к толпе. Он заливался слезами и мысленно дал клятву, что больше никогда не убьёт снова. Но спустя два дня голод пересилил в нём чувство вины.

В следующий раз он повёл себя менее осторожно.

— Дай сюда еду! — прошипел он, встав перед низкорослым лысеющим мужчиной, забившимся в тёмный угол сточных цистерн. Его звал Фруст, или как-то так. Каркал уже точно не помнил. Раньше Фруст работал толмачом в Орбитальном Граде, и в правильный момент обналичил все свои сбережения.

Мужчина, которому повезло, как и самому Каркалу. Вот только, к несчастью, его удача иссякла, когда юноша решил прикончить его.

— Я всё сделаю быстро, — пообещал Каркал, однако Фруст обернулся и бросился наутёк, разбрызгивая воду, и парень кинулся за ним. Не переставая бежать под трубами, через отстойники, и по туннелю, где Каркалу пришлось согнуться вдвое, Фруст в отчаянии вопил о помощи.

Погоня закончилась, когда мужчина оступился и упал.

Раздался громкий всплеск, и Каркал оказался на нём прежде, чем тот успел встать.

— Прошу! — вскрикнул Фруст, и его голос эхом разнёсся среди бесконечных труб. Но помощь так и не пришла.

— Заткнись! — прошипел Каркал. Толмач вскинул руку, чтобы прикрыть голову, и прут сломал ему руку. Лучевая кость треснула в трёх местах, и рука мужчина безжизненно упала.

Каркал не прикончил его сразу. Он был зол и напуган, и страх заставил его нанести ещё один удар. Изо рта Фруста брызнула кровь, но парень уже накинулся на еду толмача.

Захлёбываясь кровью, Фруст что-то неразборчиво пробормотал.

— Заткнись! — повторил Каркал, присев у головы Фруста.

Мужчина закрыл глаза. Затем прозвучало слабое слово.

— Ты сказал «Мама»? — резко спросил Каркал.

Слово послышалось снова.

Оно привело юношу в гнев.

— Все мы хотим к своим мамам, — сказал ему Каркал, слизывая крошки с пальцев. Но теперь он почувствовал себя виноватым, поэтому взял голову Фруста и опустил её под воду.

Поднялось несколько пузырьков. Каркал не хотел знать, какие слова звучали под водой. Он не мог терпеть существо, в какое превратился, и держал голову Фруста под водой до тех пор, пока пузырьки не исчезли, а затем проклял всех матерей.

Особенно свою, за то, что умерла так рано.

Каркал стал призраком.

Привидением.

Охотником.

Из человека Каркал превратился в зверя, и в последующие недели он убил ещё многих. Слабых, старых, невезучих.

После этого его неизменно терзало чувство вины. Он не гордился собой. Но по-другому было никак. Ему требовалось выжить до тех пор, пока корабль не прибудёт к Потенсу, а затем они откроют сточный шлюз и выпустят их наружу, и тогда он окажется в безопасности. Возможно, он снова займётся смешиванием красок, и даже начнёт рисовать. Он часто вспоминал Элоп. Думал, как судьба вновь сведёт их вместе. Как она окажется в беде, из которой он её спасёт. Что в конце всё будет хорошо.

Конец фантазии был ярким и насыщённым. Каркал верил в грёзу с истовостью фанатика. Его ждёт лучшее будущее.

Дни — если такое понятие вообще существовало в безумии варпа — слились воедино. Но в какой-то момент путешествия он услышал, как вой двигателя Геллера стихает, а затем различил глухой рёв пробуждающихся плазменных приводов. Осознание походило на приход весны после долгой зимы.

Он услышал бульканье хладагента в трубах над головой.

Тепло вернулось, и трюмные палубы наполнились удушливым паром, превратившись в смрадную сауну. Затем опустели трубы с водой, пока отряды рабочих проверяли их на протечки, так что ему пришлось слизывать конденсат со стен, из-за чего язык покрылся хлопьями ржавчины и машинным маслом.

После периода тьмы, который мог длиться несколько дней или недель, сверху донеслись новые звуки. Грохот и лязг заработавших подъёмников. Тогда у него пошла кругом голова.

Он представлял себе Элоп, и клялся её душой, что больше никогда не убьёт ради пищи. Он продолжал цепляться за её образ, пока день за днём звуки деятельности проникали всё глубже и глубже в недра корабля. Наконец, топот многочисленных ног по металлической лестнице у него над головой. Он приложил руку к низкому потолку, и почувствовал вибрации. На палубе, прямо над тем местом, где он стоял, были люди. Он ощутил их шаги, и услышал приглушённую ругань, когда они попытались отпереть шлюз.

Человек внутри него начал возвращаться. Он снова заговорил, и когда матросы привели недолюдей, чтобы вскрыть покривившиеся от жара люки, Каркал ощутил дрожь от их тяжёлой поступи, услышал ворчание, а также глухое лязганье подбитых гвоздями сапог.

— Я здесь! — закричал юноша. — Я здесь!

Тонкий голосок Каркала покатился по длинным помещениям, эхом отдаваясь от окружавших его стен.

— Выпустите меня! — крикнул он, и слова вернулись обратно, словно произнесённые сотней голосов, и тогда он зашёлся плачем и закричал.

Когда, наконец, появился свет, он резанул его по глазам подобно стилету.

Он взвыл от боли и вскинул руки, будто защищаясь от удара.

Он рухнул на палубу, и по его щекам покатились слёзы.

— Я здесь, — прохрипел он, а затем почувствовал, как его взяли за руку.

— На выход, — раздался голос, после чего его поволокли прочь из тьмы.

Глава шестая

Минка никак не могла свыкнуться со своим повышением.

— И что дальше? — спросила она у Дайдо в Приёмных казармах.

— Ты должна явиться в полковой штаб. Спаркер захочет с тобой поговорить. Дать тебе небольшое напутствие. Убедиться, что из тебя выйдет хороший командир и тому подобное.

Штаб всё ещё обустраивался на северной стороне плаца. Майор Кастелек торопливо вошёл внутрь здания во главе вереницы суетливых адъютантов и служащих. Следом потянулось обычное сборище раненых гвардейцев, вахтенных и бойцов, неуверенно сжимающих разные формуляры, которые требовалось заполнить и поставить на них правильные штампы.

Минка поднялась по ступеням. Наверху, вытянувшись в струнку, стояла пара громил из роты А. Девушка отдала им честь и шагнула в дверь, где тут же расправила плечи, заметив полковника Байтова. Он был широким, угловатым мужчиной с волевой челюстью и взглядом человека, готового послать бойцов в мясорубку, если это позволит ему добиться быстрой победы. Впрочем, солдаты его любили, поскольку он не расходовал их жизни без нужды.

Прямо сейчас он шагал по коридору к своему кабинету. Его присутствие лишь усугубило атмосферу нервной суеты. Голос полковника эхом отражался от стен. В нём явно ощущался стресс и растущее раздражение.

— Мы первые имперские силы на Потенсе… — говорил он. — Значит, мы руководим обороной всей системы, и одновременно с этим реорганизуем полк. Кто-то хоть думал на этот счёт?

Если ему ответили, то Минка не услышала слов.

Но затем голос Байтова раздался снова.

— Что ж. Хвала Трону и за это!

Возглас полковника, осознала Минка, не принёс ей особого облегчения.

Во времена войны жители планет ожидали, что кадийцы принесут твёрдость и дисциплину. Одно их появление помогало успокоить нервничающих губернаторов и ауксилариев из числа местных. Но если 101-й возглавлял оборону всей зоны военных действий, это означало, что через них пойдут дополнительные административные документы: отчёты с разведданными, оценка лояльности населения, анализ группировок, доклады о силах обороны, способностях местного командования и войск. Три года назад 101-й легко бы справился с таким вызовом. Но сейчас… после тяжёлых потерь, понесённых в беспрерывных боях, это станет серьёзным испытанием, даже для кадийцев.

Внезапно она поняла, почему её повысили в звании. Голосок в голове сказал, что дело было вовсе не в её умениях и опыте. Причина заключалась в том, что все остальные были мертвы, и командование начало отбирать кандидатов на самом дне.

Девушка сжала зубы и попыталась прогнать страх, однако тот крепко засел у неё в мыслях. Минка принялась искать штаб своей роты. Где тот находился, никто не знал. Повсюду царила полнейшая неразбериха. Сто Первый доводили до штатной численности из остатков четырёх разных полков. Клерки и администраторы искали места, где поставить столы, пока начальство понемногу начинало разгребать опасно шатающиеся кипы досье в коричневых обложках. Практически все находившиеся здесь офицеры были либо повышены в звании, либо исполняли обязанности покойников. Новоиспечённые капитаны и лейтенанты знакомились с помощниками и пытались разобраться в новых обязанностях.

Наконец, Минка разыскала конторку роты К. Та находилась в дальнем конце коридора за узорным медным самоваром, на кранике которого висела пожелтевшая бумажка с надписью: «Нужен ремонт».

Конторка представляла собой обычный лагерный стол с двумя парами ножек и исцарапанной деревянной поверхностью. Сидевший за ним сержант Тайсон как раз общался с Путбеном. Минка встретила Путбена в лазарете. Он сломал руку на Маркизе, и та всё ещё висела на перевязи. Он тоже стал сержантом, и назначение, по всей видимости, ему не понравилось. Боец стоял с понуренными плечами, однодневной щетиной и нашивками своего подразделения в руке.

Минка встала за Путбеном, поэтому невзначай услышала ответ Тайсона.

— Послушай. Мы все по уши в дерьме. И ты ничем не лучше других. Так что давай-ка двигай к полковнику Спаркеру.

Сержант Тайсон — низкорослый мускулистый мужчина с бритой головой и выступающим волевым подбородком, — сидел в кресле, сложив мясистые кулаки на оббитом кожей столе. Его фиолетовые глаза имели холодные яркие зрачки, с поразительно тёмными краями и длинными ресницами. Минка встала перед столом и отсалютовала. Смерив её резким взглядом, он потянулся к файлам на столе.

— Значит, ты слышала, — без капли теплоты в голосе сказал сержант, принявшись искать нужный лист.

Наконец, он отыскал его и протянул Минке. Список имён и коричневый бумажный пакет с нашивками 101-го полка.

— Вот твои бойцы. Пусть пришьют их себе. Сегодня. Нам прислали отборную босоту. Глянь, что с ними можно сделать, а то комиссары уже нервничают. Мне в роте К трупы ни к чему. Ясно? — Тайсон кинул на Минку быстрый тяжёлый взгляд, и его бледные глаза словно обожгли её холодом. Она всё прекрасно поняла. Тайсон кивнул на кабинет взвода.

— Войдёшь, как закончит Путбен.

Когда Путбен вышел, его лицо стало ещё краснее.

— Фреккова задница, — пробормотал он. Минка шагнула вперёд, быстро постучала в дверь и дождалась разрешения войти.

Когда она переступила порог, полковник Спаркер сидел за столом и рылся в выдвижном ящике. У него раздражённый вид, так, словно он что-то потерял.

— Входи! — махнул он ей, поднимаясь на ноги. — А ты…?

— Арминка Леск, сэр. Только что переведена в роту К.

Он пожал ей руку, скорее для формальности, после чего жестом велел присаживаться.

— Прошу, — сказал он. — Итак. Как ты знаешь. Мы доводим полк до полного численного состава. Офицеры из Сто Первого. Бойцы по большей части из реорганизованных полков. У нас солдаты из трёх разных полков. Думаю, в твоём отделении одиннадцать бойцов. Хотя нет, двенадцать. — Он поднёс к глазам листок и пробежался взглядом по именам.

— Это ненормально, сэр.

Он вздохнул.

— Сейчас ненормальное время, Леск.

Девушка кивнула.

— Я уже видела новобранцев.

По выражению её лица тот сразу всё понял.

— Хм. Да. К счастью, у нас есть время привести их в форму. Вот чего я от тебя хочу. Когда Император позовёт, они нужны мне в боевой готовности. Ты была на Кадии, так ведь?

Лицо Минки невольно зарделось.

— Да, сэр. — На минуту в кабинете повисло молчание. — Все немного паникуют. Сколько у нас времени, прежде чем прибудут силы ереси? В смысле, нам говорили, это мирное место.

— Да. — Он глубоко вздохнул. — К несчастью, у нас оказалось даже меньше времени, чем мы думали. Намного меньше. Пока мы были в пути, еретики смогли беспрецедентно продвинуться вперёд. Конечно, прямо сейчас беспокоиться не о чём. Имперский Флот прислал эскадру крейсеров, которые выставили пикет вдоль Деллакской Лакуны, а линкор «Адмирал Песакид» ведёт эскадру линейного флота Терры им на усиление.

— Линейный флот Терры. Это нормально?

— Как я и сказал. Сейчас ненормальное время. — Полковник помолчал. — Считай это знаком того, насколько важным сейчас стало скопление Висельников. За месяц или около того сюда прибудут сотни полков. Мы должны организовать здесь всё до их прихода, так, чтобы они смогли сразу взяться за дело. От тебя требуется привести своё отделение в боевую готовность. Понятно?

— Да, сэр.

— Хорошо. Он привстал из кресла, протянул ей руку и весело добавил: — Отлично. Тогда принимай командование и напомни им, что значит быть кадийцами.

Минка отсалютовала и вышла. Она вернулась обратно в казармы, где взяла листок и прошлась по списку имён нового отделения. Капрал Арктур, рядовые Белус, Дрено, Эмерсан, Яромир, Ясон, Ласмонн, Донсон, Рустем, Сайлас, Фаддей и Виктор.

Она просмотрела их личные файлы. Двое были выходцами из Чёрных Драконов, шестеро из 966-го, Стрелков, и троё из Красных Черепов. Виктор был единственным рядовым из 101-го. Раньше он служил в первом взводе. Он показался ей достаточно надёжным бойцом.

Девушка сложила бумажку и спрятала обратно в нагрудный карман.

Пока что это были всего лишь имена в списке, однако она уже чувствовала себя в ответе за них. Неожиданно для себя Минка стала гадать, каким бы отрядом ей хотелось командовать. Они должны стать самыми крепкими. Умными. Умелыми. Девушка остановила себя и сделала глубокий вдох. Они должны стать самыми свирепыми фреккерами в сегментуме по эту сторону Цикатрикс Маледиктум.

В 21.00 состоялась короткая церемония.

Минка стояла в строю ещё с десятью новоиспечёнными офицерами под светом фонаря у входа в штаб. Они расслабленно ждали возле флагштока, на котором в неподвижном тёплом воздухе висело знамя 101-го полка.

Зазвонили колокола собора, и сержанту Тайсону пришлось повысить голос, чтобы его могли услышать. Все вытянулись в струнку, когда к ним вышёл Спаркер. Он прошёлся вдоль строя. Минка сжала зубы, когда тот остановился перед ней. Тайсон встал рядом с полковником, когда тот приколол три лычки к её левой руке. Внутри девушки взбурлили чувства, так что ей пришлось укусить себя за щёку, после чего она отсалютовала полковнику в ответ.

Когда Спаркер направился к последним новоназначенным офицерам, Минка посмотрела на три шеврона, и их вид наполнил девушку ужасным чувством ответственности. Казалось, словно перед ней стоит Сам Император. Судя её. И решая, что она недостойна.

Под конец прибыл исповедник Керемм, чтобы дать им благословление Императора.

Керемм был приземистым бородатым мужчиной с широко расставленными карими глазами. Он родился на Толукане, главном улье Махариуса, и руки мужчины покрывали татуировки, описывавшие его путь от подневольного рабочего до силовика первого класса на борту «Вигиланти Этернас», крейсере типа «Мщение», линейного флота Кадии. Впрочем, он ни разу так толком и не объяснил, как из силовика затесался в исповедники.

Он прошёлся перед строем с поднятыми пальцами, быстро шепча молитву. Пробормотав пару слов на высоком готическом, он сказал:

— Итак, ты получила лычки, сержант Леск.

Минка кивнула.

— Ты не выглядишь довольной.

— Я довольна, — отозвалась та.

— Но?

— Что ж. Мне дали новобранцев.

— И что здесь плохого?

— Некоторые из них. Вы их разве не видели?

— Нет. Пока нет. Они весь день были на курсе политинформации.

— С крыланами? — «Крыланы» было прозвищем, которое кадийцы дали представителям Комиссариата. Задача этих политических офицеров заключалась в укреплении верности Императору и поддержании железной дисциплины. — Кого-то из них застрелили?

— Я о таком не слышал.

— Жаль. Вчера встретила фреккера под травкой.

Исповедник скорчил гримасу.

— О божечки. Завтра у меня с ними основы писания.

— «Император мой щит, мой меч и мой штык». Вот это всё?

— Да, — он задумчиво кивнул, после чего изрёк: — Что ж, удачи!

На следующее утро полк ждал общий смотр. Им предстояло прохождение в парадном строю. Время роты К было назначено ближе к полудню. После завтрака Минка разыскала своих бойцов.

— Добро пожаловать в Сто Первый, — сказала она, пожав каждому из них руку, после чего выдала нашивки. — Я хочу, чтобы на параде они были на вас. Понятно?

Все кивнули. Некоторые выглядели довольными, однако от большинства сквозило апатией, что девушка восприняла для себя как вызов.

Она изучила их послужные списки.

Фаддей, Сайлас, Донсон, Рустем, Дрено и Белус были из Стрелков. Первые четыре выглядели достаточно надёжными. Рустем была единственной другой женщиной в отделении. Наверное, когда-то, до многолетней службы, она обладала телосложением, которое можно было описать как мальчишеское. Теперь рыжеволосая, с проседью, женщина стала худой как хворостинка, и покрытой сплошной сеткой шрамов. У неё на груди красовался ветеранский значок.

Дрено и Белус были из последнего набора, покинувшего Кадию. Минке они не понравились с первого взгляда. Она уже встречала подобных им прежде. Им не хотелось служить под началом женщины, и по их поведению они напомнили ей гиен. Они будут постоянно путаться у неё под ногами, дожидаясь, пока она упадёт, а затем вцепятся ей в глотку.

Двое солдат-блондинов — Яромир и Ясон, — ранее служили в Чёрных Драконах. На руках гвардейцев виднелись свежие татуировки змиев, символа старого полка, безыскусно набитые художником на казарменном плацу. Яромир своим видом внушал трепет, отличаясь высоким ростом и крупным телосложением тяжёлоатлета. Его медицинское заключение, однако, не показалось ей особо обнадёживающим. В другое время Яромира списали бы в запас. Пять лет назад его голову зацепил разрыв болт-снаряда. «Косоглазие и сниженные речевые функции. Годен», — говорилось в отчёте медике. Минка пообещала себе, что убережёт его. Ясон, по крайней мере, рвался в бой.

Виктор Блак — единственный боец 101-го в её отделении, — был худым, тихим мужчиной с доставшимся в память о Маркизе осколочным ранением. Она ожидала, что тот будет расстроен тем, что не его назначили сержантом, но пока они строились, мужчина разыскал её и пожал руку. Его рукопожатие было крепким и дружеским.

— Поздравляю.

— Спасибо.

— Хорошо, что выбрали тебя, а не меня. Для меня честь служить под твоим началом.

Поначалу Минка решила, что он шутит, но его лицо было совершенно искренним, поэтому она улыбнулась и поблагодарила его.

— Что ж, спасибо, — сказала она. — Для меня это важно.

Остальные были из Красных Черепов. Они болтались позади строя. Ласмонн и Эмерсан. Она пожала им руки, и, наконец, к ней шагнул последний член отряда — Арктур. Дохромав до Минки, он одарил её неприязненной улыбкой. Его лицо показалось девушке знакомым. С минуту она пристально его разглядывала, пытаясь взять в толк, откуда его знала, а затем осознание обрушилось на неё подобно выплеснутому ушату холодной воды.

Её капралом оказался тот вчерашний фреккер.

Он побрился и помылся, но это точно был он.

— Как яйца? — поинтересовалась Минка. — До сих пор считаешь себя посмешищем для Империума?

— Да.

— Я изменю твоё мнение.

— Как, пнув ещё раз?

— Да, — сказала Минка. — Если придётся.

Он не стал жать ей руку, а вместо этого насмешливо отсалютовал ей, и, развернувшись, последовал за остальными в казармы.

К тому времени как Минка вернулась в спальню, зазвучал свисток-оповещение для роты К. Выругавшись, девушка затолкала в ранец одеяло и дождевик, после чего закрыла его и бросилась на плац.

Она прибыла не последней, с облегчением поняла Минка. За последнее время столько всего произошло, что все казались несколько обескураженными. По крайней мере, её отделение явилось вовремя. Девушка окинула их взглядом. Двенадцать бойцов с вещами.

Она быстро прошла вдоль строя. Работы было слишком много, а вот времени — наоборот.

Раздался приказ встать смирно.

— Подберитесь, — велела она им, прежде чем поспешить на своё место в хвосте.

Минка отдавала себе отчёт, что они представляли собой то ещё зрелище, однако они хотя бы попытались приложить усилие.

Тайсон провёл быстрый осмотр. Он старался быть помягче к новобранцам. От девушки не укрылось, как сержант перекинулся взглядом с медике Бантингом, когда настал черёд второго отделения. К счастью, отряд Минки оказался ещё не самым худшим. В нём числился Арктур, но помимо этого лишь Дрено получил взбучку за грязь на ботинках, а Яромир держал оружие не так как следовало.

— Простите, сэр. Не привык к карабину, — извинился он. — Я из пехотного полка. Там были лазвинтовки.

Тайсон помог ему взять оружие правильно, после чего кивнул и пошёл дальше. По пути он смахнул с куртки Виктора пыль. К бойцам 101-го требования были повыше.

Минка напряглась, когда тот приблизился к ней. Она отвела плечи назад, так что её лопатки едва не коснулись друг друга. Нашивка на руке ещё не успела растянуться, собрав на рукаве морщины. Тайсон окинул её взглядом с ног до головы.

— Всё хорошо, сержант? — спросил он в конце.

— Да, сэр, — кратко ответила Минка.

— Подтяни их, — сказал он ей.

Девушка кивнула.

В этот момент раздался глухой рокот. В одно мгновение кадийцы напряглись, словно свора охотничьих псов, учуявших добычу. Минка осталась стоять навытяжку, смотря прямо перед собой.

Тайсон обернулся к охранникам на парапете. В чистое синее небо над Вечноградом поднимался столб дыма. Ещё одна бомба, поняла Минка.

— Узнайте кто-то, какого чёрта там творится, — велел Тайсон, после чего повернулся обратно к роте и дал приказ разойтись.

— Ты не поверишь, кто в моём отделении, — сказала Минка.

Дайдо даже не стала пытаться угадать.

— Тот вчерашний фреккер, — выпалила девушка.

— Тот, которого ты пнула?

— Он самый.

— Поговори с Тайсоном. Пусть его переведёт. Трон. Давай я его возьму.

Минка помолчала.

— Не могу. В смысле, что подумают люди, если я подёргаю за ниточки? Я возьму его к ногтю. Сделаю из него человека.

Дайдо поморщилась. На минуту обе затихли.

— И что ты думаешь?

— Насчёт чего?

— Насчёт взрыва. Слышала, что сказал Тайсон?

— Ага. Прометиевые испарения?

Они закинули ранцы на кровати, после чего принялись стягивать с себя униформу.

Дайдо повесила куртку на спинку койки. Краешек её рта приподнялся в подобии улыбки.

— То же вчера говорили силовики.

Минка не ответила. Она не хотела становиться источником непроверенных слухов, но Дайдо была её подругой и таким же сержантом, а, зная Астра Милитарум, то, что знал один, скоро будут знать все.

— Слушай, — зашептала она. — Спаркер сказал мне, что Покаранные наступают быстрее, чем ожидалось. Намного быстрее. Флот выставил пикеты в Деллакской Лакуне.

— Что ж. Вспомни последний раз, когда мы положились на Флот. — Она имела в виду битву за Кадию. Дайдо достала из прикроватного комода куртку. — Неудивительно, с чего такая паника. Лучше поскорее приведи отделение в форму. Сдаётся мне, что Покаранные могут быть уже здесь.

— На Потенсе?

— Либо так, либо на планете серьёзные проблемы с прометием.