Когда расходятся пути / Parting of the Ways (аудиорассказ)

Материал из Warpopedia
Перейти к навигации Перейти к поиску
Когда расходятся пути / Parting of the Ways (аудиорассказ)
PartingWays1.jpg
Автор Крис Райт / Chris Wraight
Переводчик Ulf Voss
Издательство Black Library
Год издания 2014
Подписаться на обновления Telegram-канал
Обсудить Telegram-чат
Экспортировать EPUB, FB2, MOBI
Поддержать проект


Он шел мимо многочисленных трупов. Двадцать, тридцать, сорок убитых. С каждым болезненным шагом появлялись все новые. Они были раздавлены, доспехи разорваны и искорежены. Символы Волков перепачканы кровью и грязью, тела вдавлены в мягкую почву Морелиона.

Когти воина рычали бело-синей энергией, освещавшей сжатый в правой руке болтер. Доспех усеяли отметины битвы: паутина трещин от ударов и плазменные ожоги. За спиной тянулись пепельные равнины под алыми небесами. До самых облаков вздымались колоссальные и скрученные, словно в насмешку над архитектурой смертных, шлаковые башни. Эти соборы Темным богам извергали дым подземных печей – монументов промышленному колдовству.

Великий Волк ордена Адептус Астартес Космических Волков Бьорн, прозванный Разящей Рукой, шел, не обращая внимания на преследующих его меньших тварей, которые заполонили пепельный мир. Он разыскивал зверя, что погубил так много его боевых братьев. Поиски были недолгими. Чудовище присело среди груд грязи, ожидая Бьорна так же, как ожидало раньше других воинов. Зверь Хаоса. Громадный, раздувшийся от мощи, что смердела варп-материей, источаемой из каждой пылающей лапы и каждого клыка. Его шкура мерцала как масло под солнечным светом, меняясь с ошеломительной скоростью, мутируя и искажаясь в текучем процессе преобразования.

– За Русса!

Бьорн выкрикивал этот клич перед каждой схваткой. Вот уже триста лет, как примарх исчез, став легендой вместе со своими братьями, но его имя по-прежнему вело Волков на войну. Так было и так будет.

Над Великим Волком возвышался зверь, многократно превосходящий его ростом. На его шкуре открылась дюжина пастей, затем сотни, потом тысячи. Челюсти щелкали, выпуская языки между плотными зубами, извергая клубы эфирного пара, который оседал, словно плевок на пыли.

Бьорн атаковал сбоку, рубя когтями, всаживая в упор болты, целясь в раны, которые твари нанесли его братья, прежде чем она убила их. Разящая Рука был сильнее и быстрее любого из них. Он отскакивал назад, прыгал вперед и рубил, ведомый такой безупречной яростью, что закованное в силовой доспех тело мелькало размытым пятном, а рука с оружием становилась невидимой.

Демон шатался, издавая вопли каждый раз, как Волк отсекал куски его тела. Бьорн нацелился на сердце твари, неистово нанося удары, как кузнец по наковальне, и стараясь добраться до неестественных органов, что пульсировали под хамелеоновой шкурой. В едком воздухе растекалась шипящая вонь демонической плоти, как пламя по прометию. Зверь оживился, все больше обращаясь к порче в своем сердце.

На горизонте полыхнула красная как вино молния, и земля содрогнулась. Тварь выбросила щупальца с шипами метровой длины, обвивая ими руки и ноги Бьорна. Брызнули ядовитые споры, заливая доспех радужной жижей. С невероятной скоростью разрасталось все больше наростов, каждый из которых венчали крюки, булавы и цепы.

Бьорн продолжал биться, даже когда шипы глубоко вонзились в его поножи. Вскоре Великий Волк оказался полностью окруженным щупальцами, сражаясь с живой стеной безостановочно мутирующей демонической плоти. Зверь пытался задушить воина, подмять, раздавить, но тот продолжать рубить, резать, сечь врага. Движения демона стали неистовыми, его когти терзали тело космодесантника, разрывая пластины доспеха и вонзаясь в плоть под ними. Косоподобные наросты били по рукам и ногам, ломая керамит.

Бьорн заревел, но не от боли, а из-за возродившейся жажды убийства, и удвоил усилия. Кровь, его собственная и зверя, смешалась в жуткий аромат. Каждый удар наносился со смертоносной силой, разрушая лестницы вокруг них и сотрясая стены. Это не могло долго продолжаться. Высвобожденная энергия была слишком абсолютной, слишком безмерной, слишком стихийной.

Бьорн смеялся, чувствуя, как его тело разрывают, и зная, что все же сильнее ранит свою добычу. Он смеялся, когда его нагрудник треснул, а правую кисть оторвала тварь. К тому моменту ее плоть была вскрыта, а светящиеся внутренности – беззащитны для когтей Великого Волка.

– За Русса!

Боли не было, только ярость. Сломанные и отравленные ноги подогнулись, но он продолжил рассекать молниевым когтем возвышающуюся над ним варп-плоть. Коготь глубоко вошел в нее, врезаясь в гнойники и нервные узлы. Зверь вопил, сотрясая пепельные башни и обрушивая их на землю. Молотил всеми конечностями, извиваясь на окутанных расщепляющим полем лезвиях. Остатки плоти обуглились, а свисающие языки осыпались.

Когда тело демона, наконец, сдалось, а его сердце лопнуло, вышвырнув тварь обратно в эфир, Бьорн рухнул, только сейчас почувствовав истинный размер своей агонии.

Он уничтожил зверя, но и тот погубил его. Наконец-то, после многих веков бесконечных сражений он встретил равного себе врага. Великий Волк больше не чувствовал ни ног, ни рук, бесполезный молниевый коготь с лязгом упал в пепел. Глаза залила кровь, а последняя из систем доспеха отказала в потоке помех.

С помощью тех скудных сил, что у него остались, он перевернулся на спину. Небеса были исполосованы багрянцем и новыми столбами дыма. Вопли и грохот битвы становились приглушенными по мере того, как мир погружался в туман. Он слышал звуки, похожие на прибывающие транспортники, возможно с подкреплениями, направленными для поддержки ударных сил, взятых им на Морелион для убийства зверя. При мысли об этом он сумел сухо улыбнуться. Слишком поздно… Он бросился в бой как всегда – сломя голову, и в этот раз это погубило его. Он умер должной для воина смертью. В битве с ужасами, не спасовав перед ними, изгоняя их в ад. Это был достойный конец, который найдет свое место в сагах, даже на фоне того, что он совершил ранее. По правде говоря, он никогда не желал иного, даже когда вся Галактика пылала, а клятвы верности были растоптаны.

И когда Бьорн почувствовал, как к нему тянутся холодные когти Моркаи, а боль сменяется оцепенением и сознание затуманивается и блекнет, он смог выдавить последнюю улыбку, обнажив сломанные клыки.

Тяжело дышавший Бьорн с трудом произнес:

– За… Русса.


Гусеничный изоляционный блок полз по скалистым плитам, мигая индикаторами жизненных показателей на бронированных серых бортах. Его сопровождали, понурив головы, два лорда Фенриса. Впереди и сзади шагали среди дыма и серных испарений три дюжины воинов стаи. Почетная стража собралась, чтобы забрать павшего Великого Волка из мира пепла и вернуть в мир льда.

– Он жив? – спросил Тране.

Седовласый волчий жрец Тране Зимний Коготь был облачен в доспех цвета ночи и шлем цвета кости. Космический Волк взмахнул зажатым в правом кулаке и все еще активированным крозиусом. Гнев пылал в каждом его слове. От того, что он опоздал… От того, что видел, как пал Великий Волк, но оказался недостаточно быстрым, чтобы вмешаться. По закону ордена теперь он должен был извлечь прогеноиды погибших, которых было немало. Но все это бледнело перед необходимостью предотвратить дальнейшее ухудшения состояния Разящей Руки.

– Он идет по пути, что лежит меж мирами, – ответил Кагрим.

Рунический жрец Кагрим первым ощутил колебание в паутине судьбы и потребовал воинов, чтобы последовать за Великим Волком на Морелион. Это он отправил на планету транспортные суда и развернул эвакуационные подразделения. В этот самый момент прибывшие с ним боевые братья развертывались от точек высадки, выжигая и вырезая все на своем пути. Подпитываемые скорбью и яростью, они сражались еще яростнее, чем обычно.

Разящая Рука пал. Хотя никто по-прежнему не верил в это. Бьорн руководил ими триста лет с момента исчезновения примарха, сплотив орден в годы реорганизации, защищая свирепую независимость Стаи от влияния администраторов Терры, перековывающих путь воина. Братья шептали, что он не мог умереть. Он был душой ордена и не мог умереть.

Зимний Коготь протянул руку к бронестеклу изоляционного блока и вытер кровавый пепел с его поверхности. Под ним дергалось лицо Бьорна, глядя перед собой невидящими глазами. Волки сняли его шлем и вставили в рот, ноздри и вены шеи питающие трубки. Введенные в сердца и легкие металлические провода поддерживали циркуляцию крови, поступление кислорода, оберегая органы от отказа из-за шока. В венах антитоксины боролись с ядом, насытившим истерзанное тело воина. Грубыми нитями сшили самые тяжелые раны, но они всего лишь не давали полностью распасться рваным краям его плоти.

– Он спит, – произнес Тране.

Зимний Коготь наблюдал за жизненными показателями, мигающими на краю спасательной капсулы. Машина напоминала огромный гусеничный гроб. Массивное устройство гудело и пыхтело, катясь к ожидавшему транспортному судну. От машины разило Адептус Механикус, главенством железа над плотью. Кагрим посмотрел вверх. В небе Морелиона кружили кровавые облака. Завывания ветра напоминали смех.

– Ты видел тело. Сон не спасет его, – сказал Кагрим.

Зимний Коготь издал разочарованный рык. Великий Волк никогда не должен был отправляться на Морелион, не с такой малочисленной свитой. Но ведь Бьорна невозможно было убедить. Он охотился там, где хотел и с кем хотел, и так было всегда.

– Почему его глаза не закрыты? – спросил Тране.

– Он что-то видит. Мозг еще не умер, – ответил Кагрим.

Перед ними на ненавистных скалистых равнинах Морелиона испускал пар приземистый силуэт флотского транспортника с опущенной кормовой рампой. Атмосферные двигатели завыли, готовые поднять корабль ввысь, к висевшему на орбите крейсеру.

– Что он видит? – спросил Тране.

Зимний Коготь внимательно рассматривал лицо под бронестеклом, старательно выискивая признаки жизни, энергии, которая снова поднимет Разящую Руку.

– Что он видит?


– Бьорн! Бьорн! Бьорн! – скандировали многочисленные голоса.

Шум сотрясал зал воинов на вершине Вальгарда. Кэрлы приволокли из рефакториума бочки с дымящимся медом. В каждой плескался матовый густой напиток. К затянутым дымом сводам поднимался хриплый и резкий смех, вырываясь из легких сверхлюдей, которые праздновали победы и вспоминали павших братьев. В память о тех, кто ушел, Стая не склоняла головы в знак поминовения. Волки выкрикивали имена, поднимая питьевые рога, оглушительно пели о подвигах, перечисляли воинов и убитых врагов.

Бьорн прислонился спиной к холодной каменной стене, держась в стороне от огненных кругов. Часть него хотела присоединиться к ним, распевать имена павших и поднимать сжатый кулак в память о них. В Клыке, наконец то, собрались все Волки, и должно было начаться всеобщее празднество. Великое Очищение закончилось, раны Ереси начали если не исцеляться, то, по крайней мере, затягиваться. Шестой легион стал орденом Космических Волков, хотя это едва ли изменило способ ведения войны Фенриса. Они все так же сражались, смеялись и охотились. Все, за исключением Бьорна. Даже возвышение до Волчьей гвардии самого примарха не изменило его. Он, как обычно, цеплялся за тени. Его длинные черные волосы спутались, изуродованному обрубку левой руки не хватало брони, без нее Волк чувствовал себя неполноценным.

– Ты не пьешь…

Ему не нужно было поворачиваться, чтобы понять, кто говорит. Никто в ордене не обладал таким голосом. Он был слишком низким, слишком звучным, преисполненным древнего величия примархов. Русс вышел на открытое пространство, огненные ямы придавали красный оттенок его светлым волосам. Со времен крестового похода Волчий Король изменился. Все, кто пережил финальное пекло на Терре, изменились. Их улыбки стали натянутыми, а смех неискренним.

– У меня нет желания, – ответил Бьорн.

– С тобой всегда так, – заметил Русс.

Примарх скрестил могучие руки и прислонился к колонне.

– Вам нужно устраивать это каждый год? – спросил Бьорн.

– Мои сыновья сражаются и умирают на тысяче мирах. Один день, всего день им можно позволить насладиться своими деяниями, – ответил Русс.

– Праздник вознесения Императора. А к чему именно вознесение?

Русс метнул в него предостерегающий взгляд.

– Мне стоит беспокоиться…

Но Бьорн не был в настроении участвовать в притворстве.

– Мы с вами одинаковы, повелитель, и к ужасу агентов Терры не прислушиваемся к ним. Прошло больше двухсот лет с великой осады. Император молчит. Он не покидает пределы дворца, а Дорн построил ему не трон, а тюрьму.

Бьорн знал об опасности подобных слов, но эйфория от победы, по-прежнему кипевшая в крови Империума, вызывала у него отвращение. Судя по всему, некоторые из тех, кто говорили от имени разросшегося Администратума человечества, искренне верили в то, что тьма изгнана навечно, что победа окончательна и что больше никогда не наступит время, когда человечество окажется на грани исчезновения.

Русс метнул в Бьорна усталый взгляд.

– Такой серьезный. Ты никогда не меняешься. Мог бы хотя бы раз поднять пивную кружку?

Воин оглядел заполненный братьями зал. Они пели песни, декламировали замечательные саги, вспоминали Гуннара Гуннхильта и великих ярлов прошлого. Они будут только рады, если он присоединится к ним. Будут выкрикивать его имя и рассказывать о великих подвигах Разящей Руки, щитоносца примарха, избранного сына Волчьего Короля. Было бы отлично принять в этом участие. Остальные воины свиты Русса уже сидели за столами, от их криков звенела крыша.

– Вы им расскажете те же байки? – спросил Бьорн.

Он снова посмотрел на примарха, который с самого начала покровительствовал ему, возвысив до второго человека во всем ордене к неодобрению старших ярлов.

– Им это понравится, а значит и вам тоже, – иронично произнес воин.

Русс кивнул, на его покрытом шрамами лице мелькнула улыбка.

– Ага, это взбодрит, – рассмеявшись, согласился примарх.

– А что потом, повелитель? Нас мало. Нужно убить немало тварей, и пока мы мешкаем, они плодятся во тьме. Мы должны быть там. Наследие Гора живо и однажды вернется.

Выражение лица Русса изменилось, улыбка исчезла. Они оба знали об этом, тем не менее, говорить вслух даже в твердыне Этта было святотатством.

Примарх рассмеялся и хлопнул по плечу Бьорна.

– Идем! Пир подготовлен. Ты займешь свое место за столом. Будешь есть и пить и лишь на миг постарайся улыбнуться. Звери никуда не денутся.

А затем Леман Русс с Фенриса ушел. Ворота привели его в центр большого зала. Воины встретили примарха приветственными возгласами и стуком мечей по длинным столам. Король-убийца среди своих подданных, любящих его свирепо и грубо, любовью, которую только Фенрис мог привить их диким душам. Бьорн не отрывал от него глаз. Стал ли повелитель более сутулым? Стала ли старая самоуверенная походка менее плавной?

Но ведь он веками думал об этом, со времен битвы в системе Алаксес после сожжения Просперо. И ошибался. Он должен перестать размышлять о мрачном будущем. С ними был Русс, чего не скажешь о многих его братьях. Так было и так будет всегда. Поэтому Бьорн, поморщившись, вышел, готовый присоединиться к братьям в свете костров.


За время перелета с Морелиона на Фенрис он умер дважды. Волки видели на кардиомониторах, что оба сердца остановились, и душа покинула тело, отлетая в залы павших, чтобы занять заслуженное место подле самых великих воинов Стаи. Но Зимний Коготь был отличным телотворцем и не сдался так просто. Он и Кагрим трудились над хирургическим столом, разрезая мышцы, вставляя трубки в артерии, меняя сочетание коагулянтов и антикоагулянтов, супрессантов и стимуляторов. Благодаря этому сердца дважды начинали биться, словно их на цепи вытягивали во вселенную. Огромная грудь Бьорна содрогалась, и он снова начинал дышать.

Ударный крейсер вырвался из варпа в опасной близости от Фенриса. Так сильно они спешили. Ангары Вальгарда уже была приготовлены для транспортника, который вошел в атмосферу, словно метеор. Бьорн или то, что от него осталось, был спешно доставлен в лаборатории телотворцев. Эти помещения видели тысячи идущих под ножи павших воинов. Апотекарии положили Великого Волка в центральном зале, который сиял люменами и пах антисептиком и машинными маслами.

С потолка с лязгом опустились мехадендриты на огромных железных креплениях. Сервиторы молча бросились к Зимнему Когтю, предоставляя разнообразные скальпели и пилы, а трэллы в масках склонились, готовые принести любые снадобья, которые потребует их господин. Кагрим понимал, что не нужно вмешиваться, в его обязанности входило установить обереги против малефикарума для защиты уязвимой души от ловушек варпа, когда Волки находились в глубинах пустоты. Теперь борьба шла за плоть и кровь в защищенном от демонов Этте, где завывающие ужасы преисподней не представляли опасность.

Кагрим следил за работой Зимнего Когтя.

– Рассказывай… – потребовал рунический жрец.

Зимний Коготь снял шлем, его лицо блестело от пота. Он искусно оперировал, бросая взгляды на пиктер-линзы перед тем, как добавить следующий шов.

– Он должен быть мертв, – ответил Тране.

Волчий жрец дернул за трубку с питательным веществом и воткнул ниже металлический штифт.

– Он лишится ног, правой руки и желудка. Кровотечение не останавливается. Он на грани, – проинформировал Тране.

Кагрим мрачно смотрел на повелителя. Нижняя часть тела Бьорна, избавленная от доспеха, представляла собой окровавленный кусок мяса с белыми осколками костей. Живот был изорван на лоскуты, а блестевшие внутренности пульсировали с каждым ударом сердец. Дыхание поддерживали машины Зимнего Когтя, издавая механический свист сегментированными трубками. Волчий жрец потянулся за циркулярной пилой.

– Я вскрою грудь. Из-за внутренней раны он истекает кровью, – сказал Тране.

Кагрим смотрел, как вращающиеся лезвия с мелкими зубцами набирают обороты.

– Это убьет его, – сказал он.

– Он уже мертв. Что, по-твоему, мы можем сделать? Он никогда не сможет снова взять в руки клинок. Будет милосердно перерезать ему глотку.

Кагрим знал, откуда взялся этот гнев. Волки не оставляли своих воинов в живых любой ценой. Спасали тех, кто мог снова сражаться. Прочие получали прощение Всеотца.

– Есть другой выбор, – сказал он.

Зимний Коготь замолчал, прекрасно понимая, что имеет в виду рунический жрец.

– Творец Клинков ответил? – спросил Тране.

– Он наготове. Отдай приказ, и они подготовят саркофаг, – ответил Кагрим.

Зимний Коготь по-прежнему не шевелился. Для любого воина стаи подобная участь была жестокой, но для Великого Волка – небывалой. Так или иначе гарантии успеха не было, необходимые знания для помещения в саркофаг уже забывались, а создатели машин давно упокоились.

– Будет ли стая служить заключенному в саркофаг? – спросил Тране.

– Если он выживет и его душа сохранится, они последуют за ним в само Око, – ответил Кагрим.

– Но что, если его разум изменился? Половина помещенных в саркофаг спятили. Ты хочешь попасть в анналы, как тот, кто дал ордену безумного Великого Волка? – не отступал Тране.

Голова Бьорна шевельнулась, и с губ потекла новая струйка крови. На всех медицинских приборах вспыхнули красные предупредительные руны, а в питательные трубки автоматически поступили новые дозы стимуляторов. Кагрим наклонился над телом – груда из перемешанных костей и сухожилий удерживалась вместе штифтами и тисками только благодаря мастерству Зимнего Когтя. Если бы он получил команду, то прогеноиды были бы уже извлечены. Священное геносемя заключало в себе своего рода бессмертие, которое будет вечно служить ордену. Возможно, этого будет достаточно. Возможно, воины уже сделали больше, чем того требовала верность.

Зимний Коготь снова увеличил обороты циркулярной пилы, целясь в середину сросшейся грудной клетки Бьорна. Только она осталась целой из важных частей скелета Великого Волка. Как только разрез будет сделан, останутся только три исхода: смерть, жалкая аугметическая полужизнь или погребение в саркофаге павшего.

– Сделаешь это, и возврата не будет, – сказал Кагрим.

– Ты так говоришь, как будто есть выбор, – возразил Тране.

Зимний Коготь поднес пилу к кости. Лезвия вгрызлись в нее со звуком, напоминавшим вопль банши. Раздался треск, и грудная клетка Бьорна раскрылась, обнажив жижу из крови и мышц, в которой пульсировали распухшие органы. Зимний Коготь взглянул на месиво тканей. Минуту он молчал, напряженно размышляя. Кагрим оставил решение за ним. Это был мир Тране.

По пиктерам проносились данные, все обозначения были красного цвета, и ни одно из них не обнадеживало. В конце концов, плечи волчьего жреца поникли, и Кагрим понял по какой причине.

– Значит, решено.

Зимний Коготь кивнул.

– Вызови Творца Клинков. Великий Волк будет погребен, – сказал Тране.


В зале воинов прошло немало времени. Пьяных прибавилось, возбуждение усилилось. Саги пелись вразнобой. В дальнем конце огромного зала вспыхнули драки. От жаровен поднимался дым, из-за чего воздух был душным и едким. В какой-то момент Русс еще больше распалился, стоя во главе стола и рассказывая вместе с другими саги. Он ругался и плевался, скалясь при упоминании великих воинов, которые сложили головы, и поднимал изогнутый рог в их память. Его свита сидела рядом, впиваясь в обуглившиеся на костре куски мяса, отбивая кулаками в унисон барабанную дробь. По бородам текла кровь, а иссеченные лица блестели потом.

Бьорн попытался. Он занял свое место на дальнем конце стола, и перед ним бросили мясо. Он знал саги так же хорошо, как и братья, и поднимал питьевой рог за павших. Слушал долгие молитвы Всеотцу и ритуальное осуждение змея Гора. Постепенно мрачное настроение вернулось. Вкус у меда был кислым. Что-то изменилось. Языки пламени взметнулись еще выше, и одновременно по залу пронесся порыв ледяного ветра. Перебранки стали грубыми, клинки обнажили и не вернули в ножны. Тени у оснований колонн сгустились, расползаясь, словно смола вокруг старых камней.

Скоро даже Русс заметил это. Он отстранился от разговоров и молча отхлебывал мёд. Волчий Король восседал, словно один из легендарных богов, вокруг которого бушевала буря. Его синие глаза потускнели, мозолистые руки давили на крышку стола так, словно он хотел расколоть ее. Бьорн наблюдал за ним, жуя мясо и не обращая внимания на ор братьев.

«Он чувствует его, свирепый ветер, что просачивается в трещины Клыка. Он не может вечно игнорировать его», – думал Бьорн.

– Хватит! – вскричал примарх.

Русс поднялся, разбросав стоящие перед ним железные подносы. Звук его голоса заглушил все прочие, поднявшись к задымленному потолку и всколыхнув флаги по всему ярусу. Волки Фенриса, вопреки Кодексу Гиллимана насчитывавшие более двух тысяч воинов, замолчали и повернулись к столу повелителя. Откуда-то раздался тихий свист, словно шепот кого-то скрытого и неуловимого. Лицо Русса побелело. Румянец от выпитого меда сошел, и теперь примарх походил на ледяного призрака. Это заметили все.

– Мы собрались, чтобы восславить Всеотца. Чтобы вспомнить его жертву, его вознесение из мира чувств и его победу над моим братом-предателем.

Слова глухо отразились от сводов, подобно клинку, ударившему по камню, и в них не было радости. Бьорн оттолкнул мясо.

– Мы помним мертвых, которые в этот самый момент собираются в потустороннем мире, их клинки наточены, а прицел верен. Они лучше нас, ведь погибли на войне, чтобы покончить со всеми войнами. Их души были очищены. А что же мы? Те, кто остались, болтаются на завещанных павшими богами драккарах.

У примарха был тот же угрожающий взгляд, что и во время схватки с Альфа-Легионом после Просперо.

– Мы разжирели. Внутри нас обитают звери, однако нам их никогда не подчинить.

Воины забеспокоились. Примарх никогда не говорил с ними таким образом. Русс схватил рог и поднял его, через бронзовый край выплеснулся мёд.

– Так что давайте праздновать вознесение моего отца. Давайте вспомним, на что он был способен. Вспомним, что он создал, что предвидел, а затем потерял и как потерпел неудачу. Не горюйте о том, что его более нет среди нас, ведь Галактика слишком мала для подобных душ. Он был из эпохи богов, а мы провалились в эпоху смертных.

Бьорн посмотрел на своих братьев и увидел запечатленную на их лицах растерянность.

– Свет звезд угаснет. Это место состарится, и лед разрушит его. Мы забудем, неважно, сколько старых историй расскажут скальды. Ждут ли нас битвы, сравнимые с прежними? Мои падшие братья сгинули. Малкадор сгинул, вокруг Золотого Трона толпа пиявок шепчет о совершенных до их рождения подвигах так, словно сами добились их.

Примарх пошатывался, его взгляд остекленел.

– Я сомневаюсь во всем этом. Истинно только одно. Нас не было на Терре. Нас не было там, когда дворец пал, и этот позор будет преследовать нас вечность.

Рог выпал из его рук и покатился по столу, разливая напиток.

– Осталось незаконченное дело.

Русс больше не смотрел на воинов. Он говорил с самим собой или же с кем-то невидимым.

– Я ждал слишком долго, обустраивая эту гору, ссорясь с Гиллиманом. Я не состарюсь, не стану немощным, хромающим среди разрушающегося наследия. Я дал клятву. Остались звери, которых надо сразить.

Бьорн узнал собственные слова и почувствовал, как кожа покрывается холодным потом. Седые волосы Русса встали дыбом от дурного предчувствия. Его непостижимый взгляд пробежался по залу, а на лице блуждала улыбка. Он словно видел далекое прошлое или же не наступившее будущее.

– Слушайте, мои родные братья. В далеком будущем наступит время, когда наш орден окажется при смерти. Враги соберутся, чтобы покончить с нами. Тогда, мои сыновья, я услышу ваш зов, где бы не находился, и приду, невзирая ни на какие законы жизни и смерти. В конце сущего я буду здесь. Ради последней битвы, ради Времени Волка!

Весь зал охватило радостное возбуждение, вызванное жаждой убийства. Свита Русса вскочила, хищные глаза воинов сияли. Русс отдал боевой сигнал к сбору и вышел из-за стола. Волчья гвардия последовала за ним. Бьорн собрался присоединиться к ним и занять свое место во главе элиты ордена. Он хотел задать Руссу вопросы, которые не давали ему покоя. Что видел Русс и почему его настроение так резко изменилось? Что будет далее и на кого они охотятся? Но как только последний из гвардейцев присоединился к примарху, тот повернулся к Бьорну.

– Не ты, – произнес Волчий Король.

Бьорн остановился. На миг ему показалось, что он ослышался. В зале присутствовал весь орден, любопытство воинов встрепенулось, словно испуганный олень. Они наблюдали и ждали.

– Повелитель… я не…

Бьорн вдруг почувствовал тошноту. Русс был решителен, хотя его лицо посерело.

– Не ты.

Примарх больше ничего не сказал. Просто отвернулся и зашагал прочь. Его свита, его Волчья гвардия выстроилась позади него в колонну, и ряды Космических Волков расступились, пропуская их.

Бьорн остался на помосте один, застыв по команде. Он смотрел, как Русс зашагал прочь. Его огромная фигура воодушевляла. Казалось, вся усталость примарха прошла, плечи поднялись, спина выпрямилась. Даже в этот момент Бьорн раздумывал над тем, чтобы не подчиниться приказу. Он раздумывал, не броситься ли за примархом, потребовав ответа, почему из всей свиты только его оставляют и что за новое видение завладело импульсивным разумом Русса. Они ссорились и прежде и всегда мирились. Если это была его ошибка, если он каким-то образом оступился, то должен быть способ все исправить. Русс всегда был тяжелым повелителем, но никак не жестоким. Русс вернется, когда посчитает нужным, и все объяснит. Примарх принимал импульсивные решения и раньше, и этот случай не был исключением. Поэтому Бьорн не стал настаивать на немедленном объяснении. Веря, что смысл видения будет раскрыт, он позволил повелителю уйти, не называя причины. Но пока он смотрел, как Русс проходит под аркой и покидает зал, тошнота не проходила, а по камням скреб холодный ветер.


Они несли его по извилистым коридорам Клыка. Тело все время сопровождали воины великих рот. Необходимость в спешке была первостепенной, поэтому носилки спустили по огромным вертикальным шахтам, пронизывающим горы от вершины до ледяных тайных переходов. По пути вниз собирались толпы перешептывающихся смертных трэллов, на их лицах отражалась смесь надежды и тревоги. Некоторые взывали к судьбе о его освобождении, другие отдавали честь сжатыми кулаками, третьи в печали падали на колени. Носилки двигались дальше, и температура стала повышаться. У камня появился красноватый оттенок, а воздух наполнился парами прометия. Символы охотничьих стай сменились эмблемой богов железа: с топора на молот.

Когда воины добрались до нижних кузней, их уже ждал Творец Клинков – древний Слейек. Его доспех был таким же, как и всегда: темным, как смола, и покрытым налетом, свидетельствующим о сотне проведенных кампаний, увенчанным серворуками, которые сжимались и лязгали, словно военные трофеи. Кагрим и Тране поднесли тело Бьорна к железному жрецу, который вышел навстречу по широкой дамбе, выступающей из бурлящего озера магмы. Погребальный зал на конце дамбы был огромен, его крыша исчезала высоко в сердце горы. Глубокие колодцы вокруг скалистого выступа светились первобытным пламенем, вспыхивая и осыпая искрами голый камень. Края платформы были заставлены массивными машинами времен рассвета имперской эры: огромными, отмеченными красными полосами и рычащими скованной энергией. На радиальных платформах, переброшенных через огненное озеро, выстроились ряды железных трэллов в толстых металлических масках.

Когда контейнер с телом Бьорна остановился перед Слейеком, тот поклонился. В руках железного жреца уже были инструменты, которые восстановят изломанное тело.

– Что ты скажешь? Это можно сделать? – спросил Зимний Коготь.

Слейек долго изучал окровавленное тело, линзы шлема щелкали, когда окулярные приборы проводили измерения.

– Я помню, когда впервые увидел его. Еще один сорвиголова, расхаживавший по моей кузне в поисках оружия с горящими от жажды убийства глазами. Тогда он был одноруким, лишившимся когтя. Я прогнал его. Но он все равно забрал то, что хотел.

Железный жрец наклонился, осторожно приподняв тело на носилках, оптика доспеха безостановочно стрекотала.

– Я думал, что он быстро погибнет. Что переживу его, как пережил других. Даже сейчас я бы предпочел ошибиться на этот счет.

Его серворуки приступили к работе. Железные трэллы шагнули вперед, вставив металлические стержни в носилки. Пламя в уходящих вниз шахтах разгорелось, обдав жаром зал. За спиной Творца Клинков, где возвышались девять каменных колонн, зазвенели и натянулись цепи. Открылся провал, выпустив пар, как только поршни выдвинулись до предела.

– Его сердца бьются. Дух цепляется за жизнь. Ты сотворил чудо, телотворец, – сказал Слейек.

Зимний Коготь промолчал и отошел вместе с Кагримом, уступив место железным трэллам. Слейек напоминал громадного железного паука, склонившимся над распростертой добычей, серворуки вытянулись, готовые расчленить останки. Слуги железного жреца забубнили, монотонно распевая древние обряды умиротворения богов машины, наковальни и души разгневанного мира.

Как только провал открылся полностью, зазвенело еще больше цепей, каждая из них была толщиной с кисть человека. Из бездны хлынули багровые потоки, растекаясь по почерневшему каменному полу. Машины загудели, и что-то начало подниматься. Из самых глубин, из безмолвных склепов, куда никогда не проникал свет и жар.

– Лучший саркофаг… Только так, – заявил Кагрим.

Поглощенный подготовительным процессом Слейек презрительно рассмеялся.

– Все мои саркофаги лучшие.

Из передней серворуки выдвинулось сверло.

– Но не бойтесь. Подобного этому никогда не было.

Когда его слова разнеслись эхом по кузне, из шахты появилось шасси дредноута, удерживаемое восьмью цепями. Огромная глыба из адамантия и керамита, угловатая и несокрушимая. Как и обещал Слейек, саркофаг был превосходен. Лобовые пластины украшали золотые образы – стоящий на задних лапах волк и зигзаг молнии. Прекрасные узоры не уступали сокровищам из курганов древних королей. Изысканный саркофаг был апофеозом искусства металлообработки, выкованный тяжелым молотом, но законченный рукой мастера.

Зимний Коготь знал достаточно об искусстве железного жреца, чтобы понять: ничего подобного никогда больше не будет создано. Это была последняя из созданных машин, прежде чем знания Марса стали угасать. А со смертью Слейека прекратится и производство саркофагов.

Когда пустое шасси дредноута поднялось над Волками, ожили погребальные машины, а армия трэллов поднесли священные сосуды. Клубы пара, окрашенные кольцами курящегося ладана, поднялись к освещенному пламенем потолку, и Зимний Коготь с Кагримом отошли к дамбе, понимая, что сохранение жизни Бьорна теперь вне их власти. Он либо вернется погребенным в саркофаге, либо битва среди неистового жара кузни станет для него последней. Зимний Коготь собрался отвернуться, как показались новые механизмы, вращающиеся и лязгающие в насыщенном пеплом воздухе. Тране остановился, чтобы посмотреть, какое оружие Творец Клинков выбрал для дредноута.

– Ах, это… Вполне подходяще… – пробормотал волчий жрец.

Кагрим смотрел, как над платформой раскачиваются оружейные руки, направляемые дюжиной аугметических манипуляторов. Длинные лезвия молниевого когтя даже в деактивированном состоянии зловеще блестели, словно горя желанием сжаться.

– Это необычный коготь. Как долго он хранил его здесь? – поинтересовался Кагрим.

– Оружие Великого Волка. Видимо, он знал, что этот день настанет, – отозвался Зимний Коготь.

Два жреца развернулись и зашагали прочь дорогой, которая привела их сюда. Их преследовали звуки ритуальных песнопений, сварки и ударов по металлу. Среди всей этой какофонии лежали окровавленные и беззащитные останки Бьорна. До заката дня эти жидкости и органы будут перенесены в новое тело и соединены с реактором – могучим сердцем дредноута.

– До сих пор не могу представить, как буду обращаться к нему, – произнес Кагрим.

Зимний Коготь фыркнул.

– Если вообще будем, то так же, как и всегда. Разящая Рука, Великий Волк.


Поиски Русса продолжались много лет. Одна за другой великие роты покидали Клык, уходя все дальше в пустоту с каждой новой попыткой, проводя больше времени в вакууме, больше рискуя, следуя за малейшим намеком. Настроение Космических Волков изменилось. Поначалу ярлы смеялись, говоря о чести обнаружения примарха, думая о том, как они вернутся с триумфом. С ними будет Русс, несущий трофеи своего похода. Понадобилось немало времени, чтобы эти веселые разговоры стихли и мысль, ужасная мысль пустила корни. Что он не вернется.

Бьорн не принимал участия в этих первых походах. Он оставался в башнях горы, убеждая себя, что примарх вернется в любой момент. Всякий раз, как он закрывал глаза, он видел только одно: серое лицо своего господина в ту самую ночь. И все, что слышал: «Не ты».

Орден потерял не только своего генетического отца. Он потерял всю его свиту. Волчью гвардию примарха, лучших из лучших Фенриса. Не поступало ни одного убедительного свидетельства о направлении путешествия Русса, и все, что было у Волков – искаженные сообщения из ненадежных источников. Следы, которые вскоре обрывались или же направляли их в бесплодные походы в далекие области Империума.

Это было время перемен, последние предатели сбежали в Око, и сотня тысяч миров были снова заселены. Эксплораторские флоты Адептус Механикус прокладывали новые пути во тьму, одержимо выискивая знания, утраченные в годы войны. Новая Имперская Гвардия размещала на мирах гарнизон за гарнизоном, продвигаясь боевыми группами, почти такими же огромными, как во времена Великого крестового похода. Старые легионы провели собственную реорганизацию. Сыны Гиллимана и остатки их разгромленной звездной империи; львы, преследующие свои тайные цели; ангелы, выплеснувшие свою ярость на новых врагов – ксеносов, колдунов. Все эти армии уже потеряли своих повелителей и поэтому испытывали мало симпатии к варварам Фенриса, которые когда-то считали себя стражами их верности.

В конце концов, Бьорн не смог больше сопротивляться. Он взял корабль, отчасти веря, что он один достоин отыскать след примарха. Он зашел дальше, чем кто-либо, рыская на границе известного космоса, познавая безумие там, где бездна встречалась с эфиром. Ведя свои корабли туда, где меркнул свет Астрономикона и сами звезды пылали чуждым огнем.

В душе он, конечно же, догадывался о правде. Русс знал, что не вернется. А зачем же еще он все это сказал? Те слова уже были выгравированы имперскими писцами на табличках в пыльных склепах, с ошеломительной скоростью превратившись в легенду. По правде говоря, хотя все имперское население и чтило память примархов, многие были рады, что они ушли в прошлое и стали тем, чему они могли абстрактно поклоняться, не страшась, что они когда-нибудь вернутся и обрушат настоящий ужас.

Вернувшись в родной мир, Бьорн выслушал все истории. О том, что Русс разыскивал Льва, желая поквитаться за их старую вражду. Что примарх сражался в вечной схватке с воскресшим трупом Гора. Что Волчий Король искал древо жизни, чтобы исцелить душу Императора. Что старый враг Магнус заточил Русса в ядре пустого солнца и пытал его там. Что повелитель преступил границы пространства и времени и теперь скитается среди богов, готовый вернуться в нужный момент вместе с павшими легиона, разлученных с ним в раю воинов.

Бьорн вернулся на Фенрис посреди Адской зимы, когда мир содрогался в железной хватке километровой толщины льда, а склоны горы скрипели и трещали, как старые кости. Воин прошел через пустые залы Вальгарда, освещаемые тусклым и печальным пламенем факелом, и вошел в старые покои примарха на самой вершине Клыка. Хоть Бьорн уже проделывал это сотню раз, он снова обошел все комнаты и тщательно обыскал их.

К тому времени ничего нельзя было найти. Русс не оставил ни книг, ни документов, ни видеозаписей своих последних мыслей. Комнаты звенели пустотой, в воздухе стоял запах пепла. Долгие часы Бьорна никто не тревожил. В конце концов, один воин осмелился нарушить его оцепенение, такой же молодой, каким был Разящая Рука в начале ереси. У юноши не было воспоминаний о старом легионе, только жажда нового порядка, жгучее желание преуспеть в новом Империуме Верховных лордов и инквизиторов.

Это был Тране, прозванный Зимним Когтем. Он стоял в сводчатом проходе, что вел в пустые покои Русса, и смотрел прямо на Разящую Руку.

– Чего ты хочешь?

Волк сжал молниевый коготь, ставший его тотемом.

– Я слышал, что ты вернулся навсегда, лорд, и пришел убедиться в правдивости этих слов, – ответил Тране.

Бьорн пренебрежительно покачал головой и продолжил перебирать то немногое, что осталось от вещей Русса. Разящая Рука не мог вспомнить имя стоявшего перед ним Волка, зная только то, что тот был приписан к жречеству и будет проходить подготовку под руководством телотворцев.

– Это тебя не касается, щенок. Возвращайся к своим столам, – сказал Бьорн.

Зимний Коготь не пошевелился.

– И еще я пришел поговорить по делу, раз никто не захотел, – ответил Тране.

Бьорн резко поднял голову, и его когти дернулись.

– Проваливай, или ты хочешь получить от меня урок боли? – рявкнул он.

– Ты не сможешь навредить мне больше, чем самому себе. Это не может продолжаться.

На миг ошарашенный Бьорн замолк. Затем сделал единственный шаг к Зимнему Когтю и поднес к его лицу молниевый коготь.

– Если ты стремишься разозлить меня, то выбрал неподходящий момент.

Зимний Коготь бесстрашно посмотрел на острые лезвия.

– Тебя долгое время не было. Пока твои корабли бороздили пустоту, мы гнили в холоде. Ради Русса, остановись.

– Не называй этого имени!

– Почему?

На молодом лице Зимнего Когтя отразилось презрение.

– В твоих сердцах одна тоска.

Не успел Тране и глазом моргнуть, как Бьорн схватил его и впечатал в стену. Движение было превосходным, шокирующей демонстрацией небрежной силы, возникшей из ниоткуда. Никто в ордене не мог так двигаться, а после исчезновения свиты Русса разница только усилилась. Бьорн всегда был одиночкой. Теперь уединение причиняло боль.

– Не смей злить меня! – рявкнул Разящая Рука, возвышаясь над пошатывающимся Зимним Когтем. – Я вмиг разберусь с тобой.

Зимний Коготь сухо улыбнулся и оттолкнул лезвия от лица.

– Не сомневаюсь. Дело не во мне. Ты знаешь, что гложет твою душу.

– Конечно, знаю… Я знал это с того момента, как он выбрал меня.

Он оттолкнул Зимнего Когтя, и тот налетел на пустую оружейную стойку.

Бьорн резко развернулся, разбрасывая принадлежавшие его господину вещи по комнате, швыряя пустые ножны о стены, давая волю кулакам.

– Ты знаешь, что он сделал. Оставил своему ордену няньку, который будет присматривать за ним в его отсутствие. Одна-единственная связь с прошлым, с эпохой, которую он и его братья так грандиозно просрали.

Бьорн разбил очередной кусочек прошлого.

– Ни одно предательство не могло ранить так сильно, ведь я бы последовал за ним в пасть пекла, и он знал об этом. Как и то, что я не оспорю приказ, пока не станет слишком поздно.

Зимний Коготь поднялся, безмолвно наблюдая, как Бьорн уничтожает то, что осталось от вещей примарха. Вожак взял мешок с костями пальцев, которые использовали для чтения рун. Минуту он пристально смотрел на них, вспоминая, как их бросали в ритуальном круге. Затем раздавил их в кулаке.

– И что это за наследие? Ничего! У нас нет ни сводов законов, ни империи, ни уважения. Нас боялись, затем ненавидели. И это наследие Лемана Русса своему народу? Галактика возродилась вокруг нас, а его нет.

Зимний Коготь осторожно приблизился.

– Говорят, что волчьи лорды теперь пойдут своим путем. Нет ничего, что бы сплачивало их.

Бьорн остановился, тяжело дыша.

– Кто это говорит? – спросил он, успокаиваясь.

– В Клыке об этом шепчут годами, но тебя здесь не было, а теперь даже говорят в полный голос, – рассмеявшись, ответил Тране.

Он подошел ближе, глядя на беспорядок.

– Они прислушаются к тебе. Все знают, что тебя выбрал Русс. Мы и далее можем следовать приказам, если будем знать, кто их отдает.

– Делайте, что хотите, – рассмеялся Бьорн.

– Как думаешь, почему он ничего не сказал тебе? Спроси себя. Делал он что-нибудь без причины?

Бьорн замолчал. Вопрос преследовал его многие годы, любая зацепка была лучше, чем вообще ничего. Если бы примарх назвал всего одну причину, которую Бьорн мог бы понять.

– Может быть, он не знал, куда отправляется.

Предположение вызвало заслуженную усмешку.

– Ту ночь по-прежнему вспоминают. Говорят, он был похож на призрака. Ему было тошно от того, что предстояло сделать.

Бьорн помнил. Помнил тошноту, как при лихорадке. Помнил темную энергию, растекшуюся по всему залу из источника страха, наличие которого у себя Волки никогда не подозревали, или же забыли о нем. А может этот страх породило их высокомерие. Бьорн сполз по стене, ярость испарилась. Долгие годы его снедал гнев, который гнал его в космос. Теперь же среди призраков полупустой крепости все, что осталось – это знание. Ужасное знание.

– Он всегда пытался вытянуть меня из тени. Говорил, что мне уготована необычная судьба, конца которой он не видел. Поэтому и держал меня поблизости, как будто яркое пламя костра помогло бы понять ее.

К нему вернулись воспоминания о днях великой войны, шепчущие во мраке комнаты. Он увидел лица Богобоя, Двух Клинков, Гуннхильта. Вспомнил сожжение Просперо, разрушенные хрустальные города, в библиотеках которых обитали демонические аватары. Несмотря на все, что произошло после, та битва стала величайшей для Волков. Именно она определила дальнейшую судьбу ордена: победа стала одновременно их славой и проклятьем.

– Я говорил ему, что нас обманули. Сначала он не поверил, но не мог вечно избегать истины. После этого он изменился и даже убивал иначе.

Зимний Коготь оттолкнул сапогом обломки. Он не выглядел посторонним в старых покоях Волчьего Короля. Как будто это было для него обычным делом.

– Так ты говоришь… Мне наплевать. Меня не интересует, отправлялся ли Русс в битву с песней в душе или же рыдал, убивая врагов.

Гнев вернулся мгновенно, и Бьорн набросился на Тране. Непокорный Зимний Коготь закричал, упреждая удар.

– Потому что его нет, брат… Теперь нет никого, кто бегал по прихоти Сигиллита. Кто ссорился с вашими братьями. Кто пропустил расплату на Терре. Скорблю я об этом? А должен? Нас ждут другие битвы, и если мы будем сражаться без стариков с их прошлым, то меня это вполне устраивает.

– Не все из нас сгинули.

– Вот именно! Остался только один, кто крадется в пустоте, разыскивая старого повелителя и моля вернуть поводок на место.

Бьорн замахнулся, зная, что запросто может убить щенка. Зимний Коготь не шевелился. Он смотрел вызывающе и насмешливо.

Бьорн медленно опустил руку. Его так легко разыграли. Почему? Неужели он утратил свою хитрость наряду со многими другими качествами?

– Ты так говоришь только потому, что тебя там не было.

Новое поколение воинов, пришедших в Асахейм во времена реорганизации. Откуда им было знать? Они не видели зацикленных на себе богов. Не видели Империума, разрываемого на части истинными силами преисподней и славы крестового похода, растворившейся в кошмаре взаимной ненависти.

– И вот почему ты борешься с этим. Та эпоха закончилась, ярл, забудь о ней. Хоть ты и…

Он подбирал слова.

– Ты один из нас. Ты Фенрика. Ты прошел эти испытания. И в этом, поверь, ты превзошел его.

Сама мысль была столь ошеломляющей, столь богохульной, что Бьорн едва не рассмеялся, но щенок был серьезен. Бесстрашный Зимний Коготь был убежден в своей правоте, а янтарный взор тверд.

– Ты должен стать Волчьим Королем. Никого другого они не признают.

В который раз его вытягивали из любимой тени. Дюжина остальных ярлов ухватились бы за такую честь обеими руками, бросились бы наперегонки к Аннулюсу, страстно желая его славы. Но для Бьорна этот процесс был медленным, постепенным, тектоническим, вынуждающим его выйти в центр перед собравшимся орденом. Под пристальные и выжидающие взгляды братьев. Была ли у него когда-нибудь возможность остановить неизбежное?

– Был только один Волчий Король. Другого быть не может.

– Тогда возьми другой титул. Придумай что-нибудь новенькое, – смеясь, предложил Тране.

Бьорн посмотрел на него. Он чувствовал силу аргументов, заманивающих его в западню. Орден распадется без него. Они достаточно долго искали Русса, необходимо обрести нечто новое. Соглашение, развитие. Скоро эти покои станут принадлежать ему. Пыль выметут, принесут его собственное оружие. На камне вырежут его собственные символы. Со временем забудется, что здесь когда-то обитал примарх. Он ощутил поступь судьбы, снова настигшей его.

– Я всегда получал свои титулы от других, – сказал Бьорн.

– Дай время. Уверен, скальды что-нибудь придумают.


Погребение длилось пять дней. Все это время Творец Клинков не спал. Ему прислуживали трэллы, принося пузырьки со священным маслом и унося переполненные кровью чаны. Грохочущие машины кузни питали огромные энергетические устройства, которые поддерживали жизнь в Бьорне, пока его тело разбирали, переделывали, настраивали. Кагрим с Зимним Когтем были единственными не из свиты Слейека, кому железный жрец позволил остаться. Трое лордов Фенриса встречались каждый тяжелый день, и Слейек рассказывал им о положении дел. Каждый раз Зимний Коготь задавал один и тот же вопрос.

– Он еще жив?

Каждый раз Слейек отвечал одно и то же, хотя уверенности в словах никогда не было.

– Да, он жив.

В последний день трэллов прогнали. Озеро магмы зловеще пылало, лишившись той ярости, что сопровождала прибытие Бьорна. Из аппаратуры циркуляции крови извлекли кабели, и в кузне воцарилась тишина. Трое жрецов прошли по дамбе в зал пламени и железа, в тени от грузоподъемных машин и металлоформовочных станков.

Вызов Творца Клинков пришел глубокой ночью, в часы, предназначенные для медитации. Кагрим с головой ушел в попытки прочесть судьбу Бьорна, Зимний Коготь корпел в своих генетических лабораториях над формулой канис хеликс. Они ответили немедленно, сразу поняв смысл безотлагательности. Волки собрались среди каменных колонн. Перед ними стоял готовый саркофаг Бьорна, избавленный от окружавших его пробирок и мазей. Оружейные руки были присоединены к корпусу в ходе умиротворяющих церемоний. Люки закрыты, лобовые пластины плотно привинчены, генератор подключен к двигательным системам. Но при всем этом дредноут по-прежнему был неподвижен. Огни не мигали на его боках, а трубы не выпускали дым. Груда из металла и золота была такой же безжизненной, как отбрасывающие на нее тень колонны.

– Он еще жив? – снова спросил Тране.

Слейек ответил скрипучим от изнеможения голоса.

– Я пока не знаю. Наступил решающий момент. Блок мыслеуправления отключен. Я решил, что вам бы захотелось быть здесь, когда я активирую его.

Кагрим внимательно осмотрел корпус дредноута.

– Есть признаки? – спросил рунический жрец.

– Ни одного и есть только один способ узнать. Ты позволишь?

Зимний Коготь взглянул на могучий облик машины, на вставшего на дыбы волка, тяжелую руку с молниевым когтем и вспомнил разговор с Бьорном триста лет назад в пыльном зале на вершине Клыка.

«Ты должен быть Волчьим Королем. Никого другого они не признают».

– Действуй! – дал команду Тране.

Слейек поднял руку и описал жест в воздухе. Точно не было понятно, какой была связь железного жреца с машиной, но в момент движения пальцев что-то изменилось. Системы дредноута с ревом ожили, шипение поршней сменилось скрежетом сервомеханизмов, а затем последовала хриплая дрожь. Зимний Коготь внимательно наблюдал, крепко сжимая крозиус. Оба сердца жреца колотились. Но ничего не происходило. Машина была активирована, готова к действию, но оставалась неподвижной. Металлический экран с позолотой глядел на Волков, не давая ни единой подсказки о состоянии обитателя.

– Творец Клинков, я ничего не чувствую. Он… – начал Кагрим.

– Стой! – выкрикнул Тране.

Зимний Коготь вдруг почувствовал, как волосы на руках встали дыбом. Комната словно наполнилась энергией, а магма в шахтах пришла в движение.

– Стой!


Сны были долгими и жуткими. В них царил бесконечный холод. Но не такой, как на Фенрисе. Тот при всем своем ужасе был физическим, этот же – более глубокий, пронизывающий кости и впивающийся в разум, парализуя его. В этих снах воин вновь поочередно переживал деяния прошлого, образы проплывали мимо, пока он оставался неподвижным, несомый волнами океана боли.

Он увидел дурную звезду, в далеком прошлом падающую с небес Фенриса, и ощутил дуновение ветра на лице, когда бросился ей навстречу. Увидел среди пылающих шпилей Просперо демона и услышал, как тот неправильно назвал его имя. Увидел коготь из кузни «Храфнкеля» и себя, разящего им змей Альфария. Увидел последний поход к Терре, следующие бок о бок с ними темные боевые корабли Первого легиона, и впервые тронный мир, окутанный пламенем, словно потоками жизненной энергии. Увидел Русса на руинах Императорского дворца, споры, дискуссии, затем долгое возвращение на Фенрис и рассвет новой эпохи. И, наконец, последнее: он снова услышал те самые слова, которые по-прежнему обладали силой разжечь в нем ярость, недоумение и печаль.

– Не ты!

Он потянулся к Руссу, чтобы остановить его, не дать покинуть зал, но у него не вышло. Он споткнулся и упал на каменный пол, изо рта пошла кровь. Мир покачнулся, словно убегая от него, падая в бездну снова и снова. Вернулась боль, сильная и пульсирующая. Он почувствовал, как снова открылись глаза, веки заскребли по белкам, вот только глаз не было. Он открыл рот, чтобы закричать, но и он отсутствовал. Была только агония, кипевшая в венах, которыми он все еще обладал. Он сжал кулак, и что-то – не его кулак – зашевелилось: тяжелое, как адамантиевые болванки, огромное, отдельное.

Пелена поднялась, и на него нахлынули цвета, ощущения, запахи и звуки, растекаясь по нервным окончаниям и наполняя душу вспышками.

Он снова закричал, и звук потряс его. Машинный рев усилился, отдаваясь эхом так, словно его заживо заточили внутри звука. Он попытался пошевелиться, поднять руку, сделать шаг и почувствовал, как закружился мир, отягощенный инерцией. Он услышал крики на знакомом языке и задался вопросом, умер ли в самом деле и был ли это потусторонний мир с призраками. Затем цвета разделились на чернильно-черные и красные. Перед ним стояли три лорда Фенриса в боевых доспехах.

На миг он подумал, что это судьи, посланники убиенных пришли к нему, чтобы отвести к Руссу. Но затем они поклонились, опустились на колени и выразили почтение. Ему захотелось закричать на них, потребовать ответить, что происходит, но потом весь ужас начал подтверждаться, и он вспомнил зверя, пасти, пепельные равнины Морелиона. Один из склонившихся воинов снова поднялся. Бьорн узнал его. Зимний Коготь, щенок жрецов. Нет, больше не щенок, теперь он носит священные рунические знаки избранника ордена.

– Ты вернулся к нам, повелитель, – обратился Тране.

Вокруг радостно закричали Космические Волки.

А затем Бьорн по-настоящему понял, что произошло. Он напряг мышцы и почувствовал, как сжались фибросвязки. Повернул голову и ощутил, как сместился вес плитоподобных плечей. Его зрение превратилось в буйство псевдоцветов, передаваемых оружейными системами наведения, которые теперь были такой же неотъемлемой частью его, как и сердца, легкие и оставшаяся плоть.

Зал гудел шумом пламени и голосов. Волки продолжали говорить, пытаясь подобраться поближе. Он услышал вызовы по воксу, а значит скоро придут другие приносить клятвы верности. Они сложат перед ним оружие, словно варвары льда перед своими вождями. В этот миг он понял урок происходящего. Печаль держала его дух заточенным в теле. Ярость, пылающая в нем так много лет, заставляла его цепляться за жизнь с таким упорством. Негодование от того, что он никогда не сможет покинуть смертную землю, как и подобало воину, никогда не займет место в зале павших. Они воспользовались всем этим и вернули его. Русс как-то сказал, что не может увидеть судьбу Бьорна. И до конца непреклонный примарх создал ее для него, обязав опекать орден, который сам покинул.

– Это навечно.

Он почувствовал, как его наполняет рев несравнимой мощи дредноута.

– Я никогда не смогу уйти. Не смогу последовать за ним.

Приходили все новые братья, отдавая честь, выкрикивая его титулы. Разящая Рука, Великий Волк. Воины в светло-серых доспехах, потрясая оружием, чтили его так, как никого прежде, даже самого примарха. Ведь тот родился не на Фенрисе и был для них больше богом, чем ярлом.

– Это навечно.

И пока они ликовали, изливая свою радость в подземном царстве Творца Клинков, Бьорн поднял новую голову, напряг новую, усиленную воксом глотку, отвел в сторону новый молниевый коготь и завыл.