Изменения

Перейти к навигации Перейти к поиску

Конец и Смерть, Том 1 / The End and the Death, Volume I (роман)

373 422 байта добавлено, 18:43, 25 декабря 2023
м
Нет описания правки
{{В процессе
|Сейчас =3260
|Всего =116
}}
Сандрина Икаро — вторая госпожа Тактика Террестрия
Илия Илья Раваллион — стратег
Иона Гастон — младший сотрудник
=='''ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. : ГАЛАКТИКИ-КАННИБАЛЫ'''==
<br />
==='''1:V'''===
Его непреходящая тайна
==='''1:XXVI'''===
Острее шипов
==='''1:XXVII'''===
Гидра
==='''1:XXVIII'''===
Ксенофонт
==='''1:XXIX'''===
Во Дворе Луперкаля
=== '''1:XXX''' ===
Конец мироздания
=== '''1:XXXI''' ===
Откровение
=== '''1XXXII1: XXXII''' === 
Те, кому повезло
– Мы скажем: «Я был там».
 
 
=='''ЧАСТЬ ВТОРАЯ: В ДЕЙСТВИИ – КАК СХОДЕН С АНГЕЛОМ, В ПОЗНАНИИ – КАК СХОДЕН С БОЖЕСТВОМ!'''<ref>Уильям Шекспир, «Трагическая история о Гамлете, принце датском». Акт II, сцена 2. (прим. перев.)</ref>==
<br />
 
==='''2: I'''===
Царь Полой Горы
 
 
Спустя несколько дней поиска, они наконец-то нашли Вассаго-библиария. Узнав обо всем, Корсвейн не теряет ни секунды.
 
– Как? – спрашивает он.
 
Адофель-магистр капитула стоит возле него и пожимает плечами. – Наши патрули случайно обнаружили его на скальном уступе снаружи Третичного Портала, ваша милость, – отвечает он.
 
– Не как его нашли. Как его убили?
 
– Череп смят в лепешку. Обширные повреждения. Следов борьбы не обнаружено. Либо его застали врасплох…
 
– Кто может застать врасплох библиария, магистр?
 
Адофель поднимает руки ладонями наружу, признавая ошибочность своей логики. Или, быть может, принося извинения за отсутствие ответов.
 
– Либо он знал своих убийц, ваша милость, – заканчивает он.
 
Корсвейн, сенешаль Первого Легиона, Гончая Калибана, осекается и смотрит на него. Стылый ветер с вершины мира свистит в древнем металлическом тоннеле.
 
– Знал своих убийц? – переспрашивает Корсвейн, чеканя каждое слово.
 
– Ваша милость, этот маяк на холме стал прибежищем демонов, – отвечает Адофель. – Мы очистили его сверху донизу, и теперь удерживаем. Но порча не исчезает полностью. В тенях и нишах рыскают твари. Демоны любят обольщать, мой господин. Нас этому учили. Они носят маски и меняют лица в зависимости от того, какой обман собираются сплести на этот раз. Библиарий Вассаго был предан нашему делу. Вероятно, именно на него мы возлагали наши главные надежды, он должен был руководить нашими кузнецами и восстановить работу горы. Рискну предположить, что таящиеся здесь злобные духи поняли это и решили его остановить. А чтобы привести его к гибели, они надели лица тех, кому он доверял
 
– Чьи лица? – спрашивает Корсвейн.
 
– Мое? – отвечает Адофель. – Ваше? Любого друга. Разве это важно?
 
Не важно. Важна лишь утрата. Вассаго был краеугольным камнем стратегии Корсвейна. Это место, эта выскобленная гора, этот «маяк на холме», как ее обычно зовет Адофель, заставляя все горы и миры тускнеть перед его собственной славой, должна быть возвращена к жизни.
 
Они выходят через Третичный Портал на открытый воздух. Ожидающая его фаланга Темных Ангелов в капюшонах склоняет головы. Сторожевые посты, организованные на укрепленных скалах у них над головами, перестроили и заполнили воинами, чтобы присматривать за раскинувшейся внизу долиной.
 
Корсвейн задерживается на мгновение. Открывшийся ему вид врезается в память. Астрономикон, «этот маяк на холме», стал последней, сверкающей горой мира. Там, где некогда тянулся высочайший из горных хребтов на Терре, теперь остался лишь этот пик, одинокий, символический. Остальные горы разрушили и сровняли с землей. Корсвейн едва мог вообразить себе этот инженерный подвиг, потребовавшийся для создания широкого плато под Дворцом Империалис. Но эту гору выскоблили, выхолостили и заполнили механизмами, разработанными лично Императором. Ее превратили в психический маяк, маяк на холме, да, но его свет виден даже с далеких звезд. Свет маяка Терры, сигнал со Старой Земли, сверкающий на непроторенных дорогах Империума как символ имперской власти и путеводная звезда для любого представителя рода людского, ищущего путь домой.
 
Слишком долго он не горел.
 
В час величайшего предательства и смертоубийства, Империум ослеп.
 
Когда Корсвейн предпринял свой самоубийственный прорыв к Терре, Астрономикон был его главной целью. Даже с десятью тысячами воинов, ядром своей боевой группы, которую за последние пять лет укрепили столь необходимые силы калибанцев с Зарамунда, он не мог и надеяться вступить с предательским флотом в прямое столкновение, или совершить высадку непосредственно в зоны конфликта внутри Дворца. Количество врагов потрясает воображение. Его контингент смяли бы и разорвали на куски через пару минут. Чтобы извлечь наибольшую выгоду из своих ресурсов, Корсвейн решил пройти сквозь строй. Храбрость этого шага граничила с безумием, но он сделал это, чтобы отбить гору, подготовить плацдарм для лоялистов на родной земле вне Дворца.
 
Он преуспел, несмотря на тяжелые испытания и ужас войны против демонов. Как только маяк оказался в безопасности, многие из Первого, включая Адофеля, предлагали ему двигаться дальше, оставив крепость за спиной, и ворваться во фланг штурмующим Дворец предателям.
 
Искушение было велико. Вражеское воинство велико, а Владыка Железа показал себя настоящим мастером полиоркетики<ref>Полиоркетика – с греческого «искусство осады городов», область военного искусства античности, рассматривающая, как ни странно, осады и осадные машины. По ней написано множество трудов руками таких именитых авторов древности как упомянутый в книге Ксенофант, Аполлодор, Афиней Механик и многих других (прим. перев.)</ref>. Он окружил всю Зону Империалис укрепленной линией обложения, однако, в высокомерии своем, не ожидая нападения полевой армии, он не озаботился прикрыть свои тылы контрвалами. Один мощный кулак из десяти тысяч Астартес, вероятно, мог бы вогнать клин в спину беспечным предателям…
 
Корсвейн не трус, но эту идею он отверг. Он понимал, насколько это тщетно. Десяти тысяч недостаточно, чтобы прорвать осаду, даже имея за спиной цитадель. Потребуется больше. Намного больше.
 
Это было его решение в должности лорда-командующего. Его поддержал и одобрил сам Архангел Сангвиний, по обрывающейся и ненадежной вокс-связи. Сангвиний сказал Корсвейну держаться: держать гору, держать строй, зажечь маяк. Поэтому все, что делает Корсвейн, он делает во имя Сангвиния. И, как он боится, в память о нем.
 
С каменной платформы снаружи Третичного Портала, под порывами яростного ветра, он оглядывает долину и равнины под своими ногами. Даже на таком расстоянии, пейзаж удручающий. Тот золотой город, некогда раскинувшийся здесь, венец мира, город-дворец необъятной нации, исчез в клубах огня и дыма. Небо почернело, дым застил его до горизонта. На тысячи километров вокруг тянется покров из золы и пыли, в котором мерцают тусклые, адово-красные огоньки. Сияющие шпили города Императора теперь невозможно разглядеть даже отсюда. Вероятно, они все уже рухнули. Долина и горные склоны белы, но это не снег. Это новые облака пепла, принесенные сюда из Дворца, которые медленно оседают, укрывая пеленой черные камни.
 
Корсвейн не стал спасителем Терры.
 
Он помнит, как радость адмирала Су-Кассен и отважного Халбракта обратилась отчаянием, когда они поняли, что его группа не предвещает скорое избавление, что он – не авангард освободителей, не храбрый вестник Гиллимана и Льва. У него был только он сам. Надежда оказалась ложной. Он не мог сказать им, в пути ли Гиллиман или Лев, да и живы ли они вообще.
 
Но они должны быть живы. Он убеждал сам себя, что они живы. В этом императиве он не позволить себе усомниться. Его лорд-отец и благородный Гиллиман все еще живы. Они мчатся сюда, с каждой секундой они все ближе, ведя за собой полную, ужасающую мощь оставшихся верных легионов.
 
Они ''обязаны.''
 
Потому что только им под силу переломить ход битвы. Лишь они способны обернуть этот поток вспять и сокрушить ублюдка-Луперкаля вместе с его братьями-узурпаторами. Они – последняя надежда человечества.
 
Усомниться в этом – значит, признать поражение.
 
Его долг в том, чтобы расчистить им путь. Для того, чтобы осталась хоть капля надежды, Корсвейн обязан удержать маяк на холме и заставить его вновь сиять. Он должен пронзить покров тьмы, скрывающий от глаз Тронный Мир, и привести к нему избавителей.
 
''Я зажгу огонь, чтобы отец увидел пламя и пришел ко мне.''
Неудивительно, что демоны задумали остановить его. Убийство Вассаго явно не было их последней попыткой.
 
 
==='''2: II'''===
Повелитель Человечества
 
 
 
Несущие Слово собрались ради тебя, тысячи их стоят вдоль коридоров, ведущих к главному мостику. Они поют твое имя, вопят его, выкрикивают, словно принося коллективную присягу на верность. Ты идешь среди них, киваешь, снисходительно принимаешь хвалу, едва не оглушенный грохотом их голосов.
 
Никто из них не смеет взглянуть тебе прямо в глаза. Никто не в силах этого вынести. Твоя слава слишком велика даже для постчеловеческих глаз. Как только ты проходишь мимо них, как только твоя огромная тень накрывает их, они немедленно отворачиваются со слезами на глазах, скандируя твое имя и одновременно пытаясь не смотреть на тебя. В их голосах — ярость. Практически маниакальное отчаяние. Кажется, словно они боятся остановиться, перевести дыхание, сделать паузу, словно выкрикивания твоего имени — это единственное, что сохраняет им жизнь.
 
Может быть, так и есть. Ты поднимаешь руку в скромном жесте, принимая их обожание, и входишь на мостик.
 
Они уже ждут тебя внутри, как и должно быть. Высшие чины, командиры, твой внутренний круг. Вступая на мостик, ты озаряешь их милостивой улыбкой, улыбкой отца, с которой он смотрит на свою большую семью. И они преклоняют колени. Как и должно быть.
 
– Поднимитесь, – говоришь ты.
 
Они поднимаются. Они глядят на тебя в благоговении, на царственного, черного как смог колосса. Ты возвышаешься над ними монументом новоиспеченного бога, ты — их мрачный властелин. Их темный король.
 
– Вы ждали меня? – спрашиваешь ты с легкой усмешкой.
 
– Мы ждали, Великий Луперкаль, – говорит твой советник.
 
– Прекрасно, Малогарст.
 
Что это было? Он что, только что поправил тебя? Он что, пробормотал «Аргонис» себе под нос? Он что, бросил нервный взгляд на стоящих рядом старших офицеров?
 
Он глупец, но ты простишь его. Все вокруг чрезмерно воодушевлены. Ты чувствуешь напряжение в воздухе, словно перед бурей. Рвение. Предвкушение. Вот, для чего они все живут. Победа. Триумф. Завоевание. Согласие. Вот для чего были выращены Лунные Волки. Твои сыновья, среди которых нет ни одного неудачника. С приближением победы они подбираются, словно настоящие волки, чувствуя запах предстоящей бойни, надвигающийся конец и неизбежную смерть.
 
– Что ж, давайте подытожим, – объявляешь ты. Ты переходишь к большому стратегиуму, столу с проекциями, на котором ты спланировал и претворил в жизнь каждую свою победу, до единой. Твой послужной список на этом корабле, с этими людьми, от победы к победе настолько велик, что стол покрылся патиной от частого использования. Аурамитовые края и контрольные панели практически истерлись от постоянных касаний, гололитическая пластина износилась от демонстративных жестов и тычков пальцами. По правде сказать, его давно следует заменить, или хотя бы приказать адептам провести полноценное техобслуживание, но тебе все не хватает духу это сделать. Устройство чудесно. Оно десятилетиями служило твоим инструментом для отдачи приказаний, привыкшее к твоим рукам и благодаря им же износившееся. Это заслуженный инструмент войны и артефакт твоего боевого наследия. Однажды, он будет стоять в музее. На нем будет табличка: «С помощью этого тактического устройства, Хорус Луперкаль, Повелитель Человечества, планировал свои завоевания и строил Империум».
 
Он заточен под тебя, словно хороший меч или любимый болтер. Это оружие, и ты управляешь им своим разумом, как твоя рука управляет клинком. Ты бы скорее выбросил фамильный гладий, чем его.
 
Сентиментально? Возможно. В этот миг, тебе можно простить некоторые сантименты. В конце концов, ты всего лишь человек.
 
Кто-то разбросал по столешнице карты таро. Какая небрежность. Совсем не похоже на его командиров. «Арлекин» дискордии, «Око», «Великое Воинство», «Расколотый Мир», «Извилистый Путь», перевернутый «Трон», «Скиталец», «Луна», «Мученик», «Чудовище» и «Башня Молний», одни старшие арканы. «Темный Король» перекрывает «Императора». Ты смахиваешь все на пол. Включаешь стол. Возникает детальное до мелочей, трехмерное изображение Дворца в разрешении Миллисепт Сигма. Стандартный масштаб, включающий анализ погоды и атмосферных осадков.
 
Дымовая завеса настолько плотная и широкая, что практически ничего не видно. Лишь дымка, серость, словно кто-то кинул на стол ворох пыльной одежды.
 
– Сыны мои, – говоришь ты. – Как грустно смотреть на все это. Наша цель видала и лучшие дни.
 
Ты смеешься. Кто-то еще подхватывает твой смех, который все же больше смахивает на шепот.
 
Быстрыми касаниями ты убираешь атмосферные показатели, удаляешь облака и дым. Открывшийся твоим глазам Дворец застает тебя врасплох.
 
Какой ужас. Больно смотреть. Это разбивает тебе сердце. На пару мгновений у тебя возникает сомнение, что кто-то, может Эзекиль или Тарик, шутки ради загрузил в проектор симуляцию какого-нибудь взорванного планетоида или вулканического спутника. Всего лишь розыгрыш, который они придумали, чтобы снять напряжение.
 
Но это не спутник. И не шутка. Истерзанный, покрытый воронками и кратерами рельеф – это Зона Империалис Терры. Усеянная руинами пустошь, размером с крупную страну. Дворец практически исчез.
 
Глупец. Тупой, слепой, неразумный, высокомерный глупец. Он сделал это. Это произошло из-за него. Он сам навлек на себя этот ужас. Его гордыня стала причиной этого гнева. Так будь же он проклят, ведь он навлек этот гнев не только на себя, но и на миллионы других. На миллиарды. Они здесь из-за него. Бесчисленные невинные.
 
Это грустно, почти невыносимо. Но неизбежно. Трагедия не должна отвлекать тебя. Ты прочищаешь горло.
 
– Проверим диспозицию наших войск, – говоришь ты своему советнику.
 
– Мой господин, – подает голос один из командиров. – Есть вопросы, которые нам следует рассмотреть…
 
– Думаю, сначала все же проверка, – отвечаешь ты.
 
– Владыка Луперкаль, вопросы не терпят отлагательств. Мы…
 
– Неужели, Сеян? ''Не терпят? –'' рявкаешь ты. Пауза. На мгновение, эмоции овладели тобой. Ты находишь в себе силы улыбнуться. – Прости мою резкость, Гастур, – добавляешь ты. – Это было не в укор. Я бы хотел проверить диспозицию до того, как мы перейдем к деталям.
 
– Конечно, повелитель. Но мы…
 
– Вы собираетесь упорствовать, капитан Сеян? Интересно, что думает Морниваль насчет вашего нежелания исполнять прямые приказы?
 
– Морниваль, сир? Их…
 
– Они что, языков лишились, капитан?
 
– Их здесь нет, мой господин, – робко вмешивается советник. Он не хочет привлекать внимание к твоей промашке.
 
Ну конечно, их здесь нет. Ну конечно. Они на поверхности, даже сейчас они идут во главе Согласия. Ну конечно. Что за глупая ошибка. Сеян здесь лишь для…
 
Сеян здесь лишь для доклада, а остальные…
 
Как глупо было так ошибиться у них на глазах. Исправься. Продолжай. Демонстрируй уверенность. Они все смотрят на тебя, офицеры, тактики, даже юная Олитон. Она там, стоит позади со стилусом в руке. Прямо там, между Неро Випусом, Люком Седирэ и высокими существами. Высокими существами, которые стоят у двери и шепчутся.
 
– Диспозиция, – продолжаешь ты. – Будьте любезны.
 
Советник выходит вперед. Он переключает дисплей. Топография сменяется тактической выкладкой, и на столе оказываются все твои армии.
 
– Вторая рота Бараксы вот здесь, – сообщает он, – вместе с Первой и Абаддоном. Они далеко продвинулись и уже приближаются к концу Золотого Бульвара. Бальт и третья рота держатся тут. Ворус Икари быстро перевел в наступление четвертую роту, практически до Конфессионального…
 
– Типичная для него поспешность, – отмечаешь ты. – Икари тороплив. Слишком жаден до…
 
– Можно и так сказать, повелитель, но Пятая под руководством Беруддина и подразделение Юстеринцев Экрона Фала прикрыли его безрассудный прорыв с флангов, здесь и здесь, что позволило отрезать южный фронт Преторианца.
 
Так и есть. Это весьма элегантно, войска растянуты дерзко, но с предельной точностью. Напоминает тактику «острия копья», которую ты вполне мог разработать и обучить ей их всех, чтобы она применялась на высшем уровне. Возможно, так и было. Возможно, совершив свой храбрый прорыв, Икари просто подчинялся твоему приказу. Да, разумеется. Так и есть. Прекрасно. В точности по твоему плану. Такое невозможно провернуть без экспертного взгляда со стороны, а чей же еще это мог быть взгляд, кроме твоего?
 
– Сикар собирает остальных Юстеринцев вдоль этой линии, для поддержки Абаддона, – продолжает Малогарст, вращая изображение. Забавно, раньше ты не замечал, насколько он похож на того боевого брата из отделения «Грозового Орла» первой роты. Как там его звали? Тот, у которого лицо без шрамов? Кинор… Аргонис, да. Аргонис. Неподражаемое сходство. – Малабрё, повелитель Катуланских Налетчиков, совершил прорыв здесь, при поддержке Семнадцатого Легиона, и уже практически взял Бастион Предиканта и Зал Приставов.
 
Значит, все идет, как ты и замышлял. Все, как ты и планировал. Ты надеешься, что леди Олитон внимательно следит за происходящим. Надеешься, что она записывает все, слово в слово, ведь в этом вся суть твоей гениальности, твоей твоего искусства знатока войны. Здесь и сейчас разыгрывается твоя лучшая партия, величайший и самый значимый момент на пути твоей боевой славы.
 
– А с этими что? – спрашиваешь ты. – В авангарде между Эзекилем и дорогим Сикаром? Напомни, что это за подразделения?
 
Твой советник неловко покашливает.
 
– Мал? Что за подразделения? Кто ими командует?
 
– Я… я не знаю их имен, повелитель, – отвечает он.
 
– Как ты можешь не знать их имен? – спрашиваешь ты. Это какой-то абсурд. Тысячи людей прорываются в Санктум, и никто не знает, где они служат?
 
– Нам еще неизвестны их имена, – подает голос Лайак.
 
– Не всех, повелитель, – добавляет Сеян. – Пока еще нет.
 
– Разве это не те воины, которых ты позвал нам на помощь, Лайак? – спрашиваешь ты. – Разве они – не те самые, кого ты вызывал сам?
 
Зарду Лайак кивает. Он улыбается. На его зубах кровь.
 
– Мы подумали, что их имена нам скажете вы, повелитель, – поясняет Сеян.
 
Ну конечно. Они хотят дать тебе возможность выступить. Покрасоваться своим мастерством на глазах у летописца. Какие же они умницы, подготовили тебе возможность еще сильнее укрепить свою легенду. Ты наклоняешься вперед и смотришь на экран, увеличивая разрешение.
 
– Как я и думал, – говоришь ты, словно до этого проверял их. – Здесь у нас Куиитхул, а вон там его жеребцы, вот и джаггернауты, а вот это – пускатели-крови-из-вен, пестигоры и тзаангоры, а вот Скараб, а вот здесь – воинство Драх’ниена, вот здесь – гордый Бе’лакор, а вот эти ребята пришли с Думбридом, вот и Рхуг’гуари’ихулулан, вот и Н’Кари, вот и Бахк’гхуранхи’агхками на своих паланкинах, рядом с ними Цуной, Хартслейер и Кхар-Хар, алый Иллайтанен и старый папочка Ку’гат, Скарбранд и Эпидемий, а вон там Маска, Каранак и лукавый Сувфэрас, древний Талломин, вот здесь у нас Ухлеворикс, Акс’сенея с железной волей, Абраксес и Улькайр, рыдающий Джубиатес, Ушпекхтар и гибельная буря Мадаил, а также Гхаргатулот, Дж’иан-Ло и Мефидаст, и М’Кар с Коллосутом, а вот тут тот, кто идет позади нас, чье имя Самус, и все они. Все, что есть, что было, и когда-либо будет.
 
Ты слышишь, как они повторяют сказанное, ''что есть, что было, и когда-либо будет.'' Стилус Олитон шуршит по планшету, записывая каждое слово.
 
В помещении стало холодно. От тебя не укрылось, насколько они впечатлены. Насколько воодушевлены. Но вместе с тем, как напуганы. Они ведут вовсе не рядовую кампанию, и нет причин притворяться, что это не так. Время сменить тон.
 
– Мы никогда не желали этого, – объявляешь ты. – И не просили об этом. Сыны и братья, мне понятны ваши чувства, ведь я чувствую то же самое. Это последнее, чего мы хотели, и кажется немыслимым, что до этого дошло. Я хочу, чтобы вы понимали – я знаю. Если бы я задумался тогда, во время похода… в те прекрасные тридцать лет… Если бы я задумался, когда отец спас мне жизнь на Рейллисе, если бы задумался хоть на мгновение…
 
Ты делаешь глубокий вдох.
 
– Он лжет, – говоришь ты, просто и прямо. Они бормочут, шепчутся и бормочут. – Он лжет. Он – ложный бог. И он использовал нас втемную. Он воспользовался нами в погоне за своими мечтами. За своим… своим абсурдным видением будущего. Мы от крови его, но мы не его дети. Я – не его сын. Он создал нас лишь для того, чтобы использовать, и использовать без остатка. Сколько нашей крови он уже пролил? Сколько жизней мы уже отдали? Он разработал план, не поделился им ни с кем, и ждал, что мы слепо воплотим его в жизнь. Что ж, сыновья мои, мои прекрасные сыновья, мы сильны и верны, но мы не глупы. Мы совершили достаточно и увидели достаточно, чтобы понять истинную мерзость его плана. Он сотрет в порошок все, что мы любим и все, во что мы верим. Поэтому его надо остановить. Так я сказал ему. Так мы все сказали ему. Но он не послушал и не остановился, поэтому мы должны ''заставить'' его остановиться. Мое сердце разбито, но моя верность крепка. Я верен Трону. До самой своей смерти, я верен Империуму Человечества. Но не ему.
 
Ты отворачиваешься, словно созерцая размах своего мостика и работающих внизу сервов со штурманами, но на самом деле ты не хочешь показывать им своих слез.
 
– Он утаивал, – продолжаешь ты. – Без зазрения совести. Он использовал нас как игрушки, как своих кукол, тратил нас, будто наша кровь ничего не стоит. Но более того. Когда невзначай, по воле случая, мы узрели истину всего происходящего, он отверг нас. Он оставил себе мощь, величие, сияющую славу Вечности, заявив, что она не предназначена для нас, и мы слишком малы, слишком слабы, чтобы владеть или распоряжаться ею. Хуже того, как выяснилось, он скрывал ее от нас все это время. Всегда. Он не давал нам узнать истину о нашем подлинном потенциале, вероятно, чтобы мы не смогли затмить его самого. Он хотел ее всю для себя, без остатка. Что ж, я не слаб. Мы не слабы. И он – не тот отец, которого я когда-то любил.
 
Ты смотришь на своих офицеров, Гастура, Люка и Зарду.
 
– Помогите мне, – просишь ты и вытягиваешь Силовой Коготь. – Снимите.
 
Они выходят вперед и снимают крепления, отсоединяют кабели и ленты боепитания. Гастур стягивает Коготь с твоей руки. Ты забираешь его и бросаешь на стол. Изображение горящего Дворца рябит, по нему идут помехи, и стеклянная проекционная пластина трескается. Коготь занимает практически весь стол. Освободив правую руку, ты снимаешь перчатку с левой и бросаешь ее на стратегиум вместе с Когтем.
 
Ты показываешь им потертое золотое кольцо, которое носишь на мизинце левой руки.
 
– Он дал мне его, – говоришь ты. – Видите? Гравировка. Его изготовили за год до моего рождения. Оно стало его подарком мне, как своему Магистру Войны. Он сказал, что я стал его кентавром, наполовину человеком, наполовину армией, и где поскачу я, за мной последуют Легионы. Что ж, вот он я, в седле, и он, наконец, встретит своего Стрельца. Вы – мои сыновья. В отличие от него, я не стану растрачивать ваши жизни. Я не отправлю вас на смерть лишь по собственной прихоти. Я люблю вас, и вот вам мой ''обет'' – мы отправимся туда вместе, встанем плечом к плечу и победим. Вместе освободим Трон и Империум Человека от этого тирана. А после, мы разделим между собой истину и чудеса имматерии инфинитум, ведь она уже внутри нас – наполняет сердца, возвышает дух, шепчет благословения в наши уши. Именно эта сила нужна нам, чтобы выступить против него, бросить ему вызов и разрушить его лживые планы.
 
Ты поднимаешь глаза на них.
 
– А когда этот час настанет и все свершится, вы будете жить в славе. Вы сможете сказать: «Я был там, когда Хорус сразил Императора».
 
Таков вам мой обет.
 
 
==='''2: III'''===
Гордость<ref>Помимо «гордости», слово pride так же имеет значение «прайд, семья львов». Учитывая львиные мотивы во многом, что касается Первого Легиона, такая интерпретация данного слова имеет место быть (прим.перев.)</ref> Калибана
 
 
 
Сервы-оружейники уносят тело библиария, завернутое в саван, с ложного снега. Убийцы оставили тело там, где, как они надеялись, его никто не найдет, позволив ему разбиться о камни снаружи цитадели, среди груды мертвых хористов, которых люди Корсвейна сняли с клироса Астрономикона. Корсвейн наблюдает, как воины сопровождают останки Вассаго по извилистой дороге. Брат Картей, Асрадаил и Захариил. Все – ветераны с Калибана, как и Вассаго.
 
– Я послал за ними, – сообщает ему Адофель. – Подумал, им стоит знать.
 
Корсвейн кивает. Его по-прежнему беспокоят калибанские подкрепления, полученные им от лорда Лютера на Зарамунде вместе с обещанием отправить еще двадцать тысяч. Ему отчаянно требовались люди, но строгие приказы лорда-отца оставались нерушимы: меч не обнажает сам себя. Лютеру было приказано оставаться на Калибане, чтобы растить и обучать новых рекрутов, а не проводить собственные операции. Его присутствие на Зарамунде шло вразрез с приказом Льва, и приняв от него подкрепления, Корсвейн потворствовал его своеволию.
 
Но Льва здесь нет. Он исчез на целые годы, пропал в своем крестовом походе, в который счел нужным отправиться. Как его сенешаль, Корсвейн имеет власть над более чем ''половиной'' Первого Легиона, он – его мстящий сын и заместитель. Это было его решение, и галактика изменилась с тех пор, как он в последний раз видел отца. Некогда непредставимая мощь врага ныне явила себя целиком. Корсвейн нуждался в воинах, и калибанцы были ими, свежими и готовыми к бою.
 
Он надеется, что лорд-отец однажды покарает его за потворство ослушанию Лютера, ведь чтобы это случилось, его отец должен быть жив. Корсвейну не терпится вновь услышать его голос, даже ценой ярости и порицания.
 
Вассаго стал веским доказательством мудрости Корсвейна, которую тот проявил, принимая воинов Лютера. Библиарий Вассаго, будучи одаренным варповидцем, стал ключевым звеном в завоевании Полой Горы. Без него им бы не удалось победить обнаруженных внутри Нерожденных. Вассаго превратился в настоящего, доверенного друга, и с головой ушел в таинственный труд по восстановлению работоспособности Астрономикона. При всем искусстве Корсвейна как воина, это выходило за пределы его способностей.
 
Он спускается по дороге им навстречу.
 
– По нему будут скорбеть, – говорит он. – Позже, когда придет время.
 
– Значит, вы еще верите в «позже», ваша милость? – спрашивает Картей.
 
– Я обязан, – подтверждает Корсвейн. – Как верил мой брат Вассаго.
 
Калибанцев, казалось, осадили его слова.
 
– Вы не одиноки, – говорит Корсвейн.
 
– Разумеется, – отвечает Тандерион.
 
– Вассаго едва успел приступить к делу, – сообщает Корсвейн. – Но все вы были очень близки к нему. Я ожидаю, что вы поможете мне завершить начатое им.
 
– Вы ищете нашего совета? – спрашивает Картей.
 
– Да. Совета и искусства.
 
– Он был библиарием, – замечает Асрадаил, бросив взгляд на развевающийся саван.
 
– Официально, да, – соглашается Корсвейн. Они выглядят удивленными. Корсвейн переводит взгляд на Захариила Эль’Зуриаса. – Брат. Мне известно, что ты тоже некогда состоял в Либрарии и обучался его путям.
 
– До Эдикта, – отвечает Захариил.
 
– Эдикт аннулирован, – говорит Корсвейн. – Лев лично отдал приказ. Брат, я прошу тебя принять этот пост.
 
– Вы просите о многом, ваша милость, – отвечает Захариил. – Я долгое время не пользовался этими дарами. Боюсь, они ослабли от безделья… – он замолкает на мгновение. – Но возможно, общими усилиями… – Захариил смотрит на трех других воинов. – Все мы четверо состояли в Либрарии прежде, чем вернуться в общий строй после Никеи. С вашего разрешения, милорд…
 
– Я даю его, – соглашается Корсвейн. – Всем вам. Мне нужно ваше знание и мастерство.
 
Они поражены. Эдикт действовал очень долго. Вассаго стал редким примером его согласованной отмены в рядах Первого. Для Корсвейна, как сенешаля Льва, восстановление их в должности и разрешение пользоваться некогда запретными талантами стало свидетельством душераздирающей силы братства.
 
То, как он сделал это без всяких сомнений и формальностей, на холодном склоне горы, лучше всего говорит о степени той угрозы, которой они противостоят.
 
– Ваша милость, вероятно, вы излишне уверены в наших силах, – говорит Тандерион. – Клинок тупится и ржавеет без дела, и прошло уже немало времени с тех пор, как мы хотя бы отваживались…
 
– Знаю, – прерывает его Корсвейн. – Но вы, братья мои, знаете об этом ремесле больше, чем я.
 
– Мы мало что знаем… – подает голос Картей.
 
– Но сделаем все, что в наших силах, – заканчивает за него Захариил. – Все, что мы знаем, все старые пути, что мы вспомним благодаря наблюдению за возлюбленным Вассаго, мы приложим к делу, как вы приказываете. Мы служим вам, ваша милость. И это честь для меня – видеть, что вы цените нас, пусть даже веры в ваших суждениях больше, чем фактов.
 
Корсвейн кивает. Он улыбается. Его зовет Адофель.
 
– Поднимите его, – говорит он им.
 
 
==='''2: IV'''===
Император Должен Умереть
 
 
 
Ты даешь словам повиснуть в воздухе. Делаешь театральную паузу. Ты видишь, что твое заявление произвело на них ошеломительный эффект. Их глаза сверкают, сердца громко стучат. Некоторые вытирают слезы едва дрожащими руками. Даже шепот умолк. Вдохновляющие речи всегда были твоим сильнейшим оружием. Необходимо было направить их к цели, и ты сделал это. Больше никаких сомнений.
 
– Закончим же начатое, – говоришь ты и поворачиваешься. – Так, у кого-то был какой-то вопрос. Когда я вошел, вы что-то обсуждали. Он разрешен?
 
Они косятся друг на друга.
 
– Щиты, повелитель… – начинает твой советник.
 
– Опущены, – продолжаешь ты.
 
– Милорд?
 
– По моему приказу, пустотные щиты опущены, – уточняешь ты.
 
– Когда вы успели отдать этот приказ? – спрашивает один из собравшихся.
 
– Когда мне это стало угодно, – рявкаешь ты. – Магистр Войны принял решение, и я отказываюсь верить, что ты вздумал его оспорить.
 
– Повелитель, – возражает твой советник, слегка оживившись, – подразделения Пятого отбили порт Львиных Врат у вашего брата Мортариона. Разумеется, мы боимся…
 
– Упорство Белых Шрамов достойно уважения, – отмечаешь ты кивком головы, показывая тем самым, что ты все еще мужчина, способный признать отвагу своих врагов. – И что же?
 
– Орудия порта приведены в действие, – говорит Фальк Кибре. – Они ведут огонь по нашему флоту. Без щитов, мы уязвимы…
 
– Я скажу тебе, что делает нас уязвимыми, – рявкаешь ты так громко, что Вдоводел вздрагивает. – Я видел доклады разведки. Перехват сообщений.
 
– Господин, Великий Луперкаль, – спрашивает твой советник, – о каких докладах вы говорите?
 
Ты подбираешь с ближайшей консоли инфопланшет, открываешь папку с файлами и поднимаешь его вверх.
 
– Передачи, – отвечаешь ты. – Перехваченные передачи. От Робаута и Льва.
 
Они смотрят на тебя в ужасе. Они не знали. Ты снова вынужден напомнить себе, насколько ты лучше них. Насколько твое восприятие, идеи и понимание ситуации превосходят их. Ты всегда был бесподобен, а теперь твои таланты усилены помещенными в тебя дарами. Информация на планшете похожа на бессмысленную тарабарщину. Никто из них не способен понять ее, или осознать таящуюся в ней угрозу. Лишь ты способен извлечь истину.
 
– Подкрепления противника летят к нам на всех парах, – объясняешь ты, перенося информацию с планшета на экраны мостика, чтобы все могли ее видеть. – Вероятно, они в трех днях пути. Ставлю жизнь на то, что не больше чем в пяти. Робаут и Лев, со своими легионами. На острие флота возмездия. Движимые яростью и жалкими представлениями о верности. Вот, сыны мои, что делает нас уязвимыми.
 
Ты кладешь планшет и смотришь на них.
 
– Мы уничтожим их, когда они прибудут, – утверждаешь ты. – Мы сокрушим их, как сокрушили легионы Преторианца, Кагана и Ярчайшего. Но их вмешательство сделает нашу задачу труднее. Нежелательная помеха. Лишь глупец сражается на два фронта без нужды. Не так ли, Лев<nowiki></ref></nowiki>Имеется ввиду Лев Гошен, капитан Сынов Хоруса, погребенный под Сатурнианской Стеной в книге "Под знаком Сатурна"(прим. перев.)<nowiki></ref></nowiki>?
 
Нечто, стоящее возле стола, согласно кивает.
 
– Именно так. Суждение мое таково: к их прибытию, Трон должен быть пуст. Мы покончим с этим, а потом развернемся, чтобы встретить их. Одна битва последует за другой, они не случатся одновременно. Сыны мои, это азбука боевых доктрин. Почему вы сопротивляетесь ей? Мы приведем Терру к согласию до прибытия подкреплений. И это, без сомнений, сломит их дух. Иначе быть не может! Представляете себе лица Гиллимана и Льва, когда они поймут, что опоздали? Что вся эта ложь, ради сохранения которой они так рвались сюда, уже давно уничтожена? Не будет никакой битвы. Они не настолько глупы. Они сдадутся, преклонят колени и попросят нас о прощении. Или же сбегут в отчаянии. Так или иначе, одна победа обеспечит другую.
 
– Но как снятие щитов приблизит нашу победу? – спрашивает Малогарст.
 
Так, ну все, право слово. Тебя не в чем обвинить. Неужели от величия сего момента они враз отупели? Или они специально испытывают твое терпение? Что ж, довольно.
 
Ты отвешиваешь ему пощечину тыльной стороной ладони. От такого удара твой дерзкий советник пролетает через весь мостик и врезается в перила, которые прогибаются под ним. Он оседает на палубу, такой же «кривой», как и всегда. Течет кровь. Так ему и надо.
 
– Император должен умереть, – говоришь ты им всем. – Лишь он имеет значение. Все это время он прятался за вратами и стенами, за армиями и машинами. Он скрывался от меня. Он отправлял своих сыновей, наших братьев, сражаться вместо себя, пожертвовать собой в тщетной попытке остановить нас. И о каждой из этих жизней я скорбел, и сожалел об их утрате, потому что вместо них должна была быть лишь одна — его. Он надеется, он молится, что сможет скрываться до тех пор, пока не вернутся его блудные сыны. Поэтому нам надо выманить его. Привлечь. Заставить думать, что остался призрачный шанс победить и восстановить хоть каплю достоинства в глазах сыновей. Он желает меня. Меня. Я не собираюсь идти у него на поводу. Я выманю его. Дам ему шанс испытать себя, ведь я к этому более чем готов.
 
– Так значит… это уловка? Ловушка? – спрашивает Сеян.
 
– Она покажется им ошибкой, или сбоем систем, – поясняешь ты. Ты улыбаешься. Показываешь им свою уверенность. – Это изъян, который он искал, ждал его, молился о нем. Он не сможет устоять. Он решит, что это его шанс провести контратаку и застать меня врасплох. Наши враги собираются с силами для финального удара, но Император должен умереть первым.
 
Тишина.
 
– Больше нет вопросов? – спрашиваешь ты. – Хорошо. Идите. Готовьтесь. Готовьтесь приветствовать абордаж. Скажите Первому Капитану заканчивать и захватить Дворец. Сжечь его дотла. Убивать за живых и в память о мертвых. Пусть оставит только груду камней и трон, на который я сяду.
 
Ты видишь их решимость. Хорошо. Некоторые воодушевлены. Это грязный труд, но вскоре он будет окончен. Они чувствуют облегчение от того, что основное бремя возьмешь на себя ты. Все остальное — лишь рутинная необходимость.
 
Тебе любопытно, перекрасят ли они свои доспехи в черный, чтобы показать уважение к павшим врагам. Ты считаешь, что если они облачатся в траур, то окажут противнику подобающие почести.
 
Но они уже сделали это.
 
 
==='''2: V'''===
Сломанный меч
 
 
 
Гробоносцы Вассаго поднимаются наверх, к Порталу, а Корсвейн подходит к Адофелю, стоящему на голой скале. Вниз тянулся единственный удобный спуск, оставшийся нетронутым гео-инженерией, так как его очень удобно оборонять. С неба падал пепельный снег, укрывая лежащих внизу мертвецов, сваленные в кучу трупы астротелепатического хора, некогда певшего в глубине горы. Их тела извлекли из искореженных часовен Великой Палаты и безо всяких церемоний выкинули наружу. Они раскиданы по склонам, словно последствия какой-то человеческой лавины.
 
Корсвейн смотрит в лицо Адофеля.
 
– Ты слышал? – спрашивает он.
 
– Мой долг – слышать и знать, – говорит Адофель.
 
– И давать советы?
 
– Зачем же еще тогда слышать и знать?
 
– Так дай мне совет, магистр капитула. Не слишком ли сильно я ослабил поводок этих варповидцев?
 
– Слишком, – отвечает Адофель. – Их применение регулируется наиболее строгими…
 
– Я знаю, старый друг, но…
 
Адофель плавно поднимает руку, прерывая возражения Корсвейна. – Я еще не дал совет, ваша милость, – добавляет он. – Вы же об этом просили, не так ли?
 
Корсвейн кивает.
 
– Вы слишком полагаетесь на них, – спокойно продолжает магистр капитула, – или, правильнее будет сказать, слишком надеетесь на них. Часть меня, вопреки приличиям, желает, чтобы они обладали большим мастерством, чем кажется, и поразили нас своим успехом в порученном деле. Другая часть…что ж, она жаждет провала. Она надеется, что они не справятся и оправдают наши подозрения в лживости и бесчестии всей этой нематериальной чуши. Но сейчас гораздо важнее…''все остальное,'' более значимая битва…возможно, самая значимая из всех. Мы охотимся на зверя, самого ужасного из всех, и чтобы выстоять против него, мы должны мыслить прагматично. Стоя на пороге смерти, мы должны сражаться любыми средствами. Чтобы сохранить чистоту, Первый должен уцелеть, а этого не случится, если мы будем брезгливы. В давние времена, в стенах Альдурука ходила одна пословица. «Сломанный меч лучше, чем никакой». Эти четверо сынов Калибана могут быть нашим сломанным мечом. Не особо годится для охоты или дуэли, но это все, что у нас есть. Таков мой совет.
 
– И он соотносится с моим инстинктом, – отвечает Корсвейн. – Но…ты приглядишь за ними?
 
– Адово пекло, ну конечно. Не хуже ястреба. Увижу хоть намек на мерзкое идолопоклонство, и лично переломаю им хребты.
 
– А заодно и мне, за то, что разрешил?
 
Адофель поворачивает к нему свое угловатое лицо. Он видит печальную улыбку Корсвейна. – Не моргнув глазом, – отвечает он.
 
– Хорошо, – говорит Корсвейн. – Если все будет потеряно, честь нашего легиона покинет этот мир незапятнанной.
 
– Полагаю, доблесть очистит нас задолго до этого, – замечает Адофель. Он снимает сенсориум с левого наруча и передает его сенешалю. Корсвейн смотрит на экран. Появившиеся на нем данные неполны и искажены помехами. Но остальное предельно ясно.
 
– Армия?
 
Адофель кивает. – Армия, и весьма немаленькая. Если верить показателям, она в трех днях пути. Но она быстро перемещается, и явно по направлению к нам. Только мы представляем из себя вероятную цель.
 
– Войско предателей?
 
– Да. Они не озаботились ни кодом, ни шифром, но кто еще это может быть? Без сомнений, эту группировку отозвали с осады как раз по наши души. Кроме того, по воксу распространяется треп. Я вычленил его и изолировал. Это неразборчивая, языческая белиберда. Но голос… нам известен.
 
– Это он?
 
– Спорю на жизнь, что он.
 
– Тогда, магистр капитула, я приказываю готовиться к бою, – говорит Корсвейн.
<br />
 
==='''2: VI'''===
Последний сбор
 
 
 
Первые чемпионы уже почти прибыли.
 
Я сижу на троне, лицом к Серебряной Двери и жду их.
 
Не на ''том'' троне, разумеется. На ''своем'' троне. Это всего лишь простое деревянное кресло с высокой спинкой, покрытое красным лаком и отмеченное сигилами моего собственного изобретения. Оно хранится в боковом помещении и выносится, когда мне нужно исполнить свои регентские формальности. Обычно я ставлю его спиной к безмолвному владыке и огромному помосту, на котором он восседает, поэтому посетителям кажется, что за моей спиной восходит солнце.
 
Сегодня его для меня вынесли угрожающие проконсулы Узкарель и Кекальт, аккуратно установив его на место. Каждый из них мог бы поднять его одним пальцем, но они настояли на том, чтобы нести его вдвоем, с подобающим почтением, словно это был редкий артефакт.
 
Но это не так. Это просто стул, на котором я могу посидеть, ведь я стар и почти всегда вымотан. ''Стулья, троны, подземелья, комнаты, люди, боги.'' Странные, неточные слова, случайные обозначения, которые слишком легко прилипают к вещам. Я всегда считал символы куда более гибким и точным инструментом, когда речь заходит о выражении сложных смыслов.
 
Я стар. Но сейчас я не устал. Я весь дрожу в ожидании. Я не отрываю глаз от стоящей вдалеке Серебряной Двери, словно от этого она откроется быстрее. Я стучу посохом по плитке – ''тук! тук! тук!''
 
''Скорее! Скорее! Время уходит! Сделаем это скорее!''
 
На мою руку ложится незримая ладонь, просит не играться с палкой.
 
Я прекращаю. Печально улыбаюсь сам себе.
 
– Да, – бормочу я. – Я ''действительно'' нетерпелив, владыка. Прости меня.
 
Он прощает.
 
– Нервничаю, наверное, – отвечаю я. – Готовлюсь.
 
Он шепчет.
 
– Нет, – уверенно говорю я. – Никаких сомнений. Я не передумал.
 
Ему любопытно.
 
– Нет, старый друг, – говорю я. – Я прекрасно понимаю, что ты хочешь у меня попросить.
 
В месте, что зовется Тронным Залом и в прилегающих к нему павильонах и покоях начинают собираться толпы. Я созвал всех тех, кто нам потребуется для этого дела: старшие лорды, придворные, верховные функционеры, разведчики, ремесленники. Около трех-четырех тысяч людей, базовый логистический каркас, технический и бюрократический. Для этого я отправил по всей иерархии Санктума мысленные призывы, маленькие сигилы, содержащие в себе сжатый пакет смыслов и инструкций. Словно кометы они пронеслись по Дворцу, попав в головы подходящих людей. Притихнув и широко распахнув глаза, они маленькими группами входят через боковые двери и арки основного нефа и собираются в толпы. Я чую их тревогу, благоговение, ужас. Это буквально осязаемое чувство, я разделяю с ними такое возбуждение, какого не чувствовал с самого…
 
Нет, такого я не чувствовал ''никогда.'' Ни Декларация Объединения, ни Объявление Крестового Похода, ни даже Великий Триумф с ним не сравнятся. Похоже, я слишком привык к монументам и историческим событиям. Но в этом моменте присутствует такое напряжение, которое я не могу отрицать. Словно каждое живое существо, каждая вещь в каждом уголке вселенной обернулись, чтобы посмотреть.
 
Посмотреть на то, что сейчас делаем мы. На то, что делает ''он.''
 
Тихие и кроткие, они собираются вокруг Серебряной Двери в южном конце нефа, выстраиваются на глянцевых полах внешних коридоров, толпятся в галереях трифория. Хоры тянут одну простую песнь, необходимую для поддержания психомантического равновесия. Никто не осмеливается подойти ближе, впрочем, никто и не должен. Стоя на своих местах, чувствуя себя ничтожными на фоне этого невероятного зала, они видят лишь далекую фигуру на золотом троне, безмолвную и неподвижную, как всегда. За фасадом внешней безмятежности, мой повелитель каждую секунду делает тысячу дел, тысячу дел, к пониманию которых способны приблизиться лишь пара человек из собравшихся здесь.
 
Он поддерживает обереги, которые защищают остатки Дворца. Он излучает контролируемые вспышки телестезийной энергии, которые ослабляют и опаляют Нерожденных, подобравшихся слишком близко к нашей крепости. Он наблюдает и контролирует ход последней битвы на макро и микроуровнях. Он перемещается между разумами отдельных воинов, пока они съеживаются, хрипят и наносят удары, присутствуя непосредственно в гуще сражения; и одновременно с этим, он наблюдает сверху, словно один из прекрасных ястребов бедного Джагатая, парящих в воздушных потоках. Он видит под собой целые полки и армии, как они перемещаются, отходят и бросаются друг на друга. Он отсекает и сдерживает эфирный водоворот Паутины, направляя и проводя нематериальную энергию через древние механизмы Трона, чтобы остановить судный день на пороге. И он пытается, насколько возможно, успокоить разумы миллиарда напуганных человеческих душ, в отчаянии ищущих хоть какой-то признак надежды.
 
Боюсь, у меня получится справиться лишь с ''малой долей'' всего этого.
 
Напряжение возрастает стократ, когда Серебряная Дверь открывается и Кустодес Пилорус впускают вереницу оружейников. Они входят, облаченные в чешуйчатые доспехи из железа и бронзы – церемониальные образцы своей рабочей брони, которую они носят в кузнях. Все эти мужчины и женщины глухи – неизбежная опасность работы в непрерывном грохоте молотов. Они тянут и толкают отполированные повозки, на которых лежит боевое облачение моего повелителя, доставленное сюда из опечатанных залов Оружейной Палаты.
 
Внезапно, наступает полная тишина. Он не произнес ни слова, но его намерения ясны.
 
Я встаю со своего места. Первые два чемпиона прибыли.
 
 
==='''2: VII'''===
Дозволение
 
 
 
– Брат, – шепчет Сангвиний краем рта. – Взгляни.
 
Рогал Дорн и Сангвиний входят в Серебряную Дверь вместе, обнажив клинки и приложив их ко лбу в знак почтения и верности. Они ступают в мистический, неугасимый свет Тронного Зала. Дорна сопровождают старшие Хускарлы, Ангела – торжественная Сангвинарная Гвардия. Золотые Часовые по обеим сторонам огромной двери уважительно склоняют головы. Растущая толпа избранников расступается, чуть только завидев примархов, давая им пройти.
 
Дорн видит, что именно привлекло внимание любимого брата.
 
Старшая бригада имперских оружейников вошла в зал перед ними, и теперь эта процессия начинает свой медленный, торжественный путь длиной в шесть километров главного нефа.
 
– Значит, час действительно пробил, – едва слышно говорит Рогал Дорн. Ни он, ни Сангвиний так и не смогли привыкнуть к этим палатам, и неважно, сколько раз они тут были. Они вызывают головокружение, акрофобию, агорафобию и кенофобию разом. Несмотря на загадочный, всепроникающий свет, этот зал внушает страх темноты. Это единственное место в мироздании, способное пробудить в них такие чувства. Бесконечное пространство словно нашептывает им мысли о смертности, будто каждый камень, каждая плитка, каждая колонна существуют здесь лишь для того, чтобы напомнить им об их незначительности.
 
Но сегодня Дорн не ощущает ничего из этого. Его сердце замерло, он лишился дара речи, увидев принесенное сюда оружие своего отца.
 
Собравшаяся толпа волнуется, люди полны страха и ликования. Дорн бросает взгляд на Сангвиния. Оба они чувствуют одновременно и радость, и печаль. Радость, печаль и неимоверную усталость. Происходит именно то, на что они надеялись – и чего боялись. Боевое облачение отца здесь – значит ли это, что они не смогли исполнить свой долг, вынуждая его закончить начатое? Или же они преуспели, вопреки всем ожиданиям смогли держать оборону достаточно долго, чтобы этот миг, наконец, настал?
 
Все же, он настал. И этого достаточно.
 
Они смотрят на Часовых. – Вам дозволено войти, господа, – говорит один из них.
 
Братья убирают мечи в ножны.
 
– Приказано ли нам приблизиться? – спрашивает Дорн.
 
– Немедля.
 
Дорн разворачивается, но Сангвиний придерживает его за руку. На мгновение, они останавливаются плечом к плечу, глядя друг другу в глаза.
 
– Ты совершил величайший подвиг, – неожиданно произносит Сангвиний. – Прошу, не забывай об этом.
 
Дорн ошарашен прямотой его слов и их невинной откровенностью. В его удивленной полуулыбки сквозят глубоко скрытые эмоции, словно лучик света в зарешеченном окне некогда неприступной крепости.
 
– Лишь…тень твоих заслуг, брат, – смущенно отвечает он. – Ты закрыл Врата. Ты запечатал…
 
Сангвиний мотает головой. – Я был воином, Рогал. Всего лишь одним воином. Значение имел лишь ты.
 
Он обнимает Преторианца. Спонтанный, детский порыв. Как и в случае с бесхитростным комплиментом, эти объятия случились неожиданно и неосознанно, став редким проявлением эмоций, подобающим такой встрече. На мгновение, Дорн колеблется, затем обнимает брата в ответ. Когда они размыкают руки, то на наплечнике Ярчайшего сверкает слеза, в том месте, где его коснулась голова Преторианца. На спине Преторианца же алеет капля крови, там, где ее коснулась рука Сангвиния.
 
– Еще рано.
 
Они оба оборачиваются на звук. Толпа расступается вновь. Вошел Константин Вальдор, с копьем на плече. Кустодес Пилорус не опускают головы: они падают на колени, ибо принадлежат ему.
 
– Еще рано, – вновь рычит он. – Не время для взаимных рукоплесканий и поздравлений.
 
– Константин, ты их заслужил в той же мере, – возражает Сангвиний.
 
Вальдор пожимает плечами. Его доспехи покрыты грязью и вмятинами. Он окидывает примархов взглядом.
 
– Если кто-то что-то заслужил, и кому-то что-то надо, – говорит Вальдор, – это может подождать, пока все не закончится.
 
– Нет, – отвечает Сангвиний. – Давайте представим, что подождать нельзя. Каждый из нас имеет все шансы не дожить до финала, так что будь я проклят, если не выскажусь, пока могу, и пока вы слушаете. Вы оба превосходны, и оба заслуживаете почестей, и я горд называть вас братьями.
 
– Что, прям братьями? – ехидствует Вальдор. – Вот так сразу?
 
– Во всех мыслимых значениях этого слова, Константин, – отвечает Сангвиний. Он вздыхает. – Генерал-капитан, я не хотел принизить тебя. Но теперь мне ясно, что…
 
– Хватит, – обрывает его Вальдор. Он фыркает, по его лбу пробегают морщины. – Я понимаю, что ты имеешь ввиду, Девятый сын, – неохотно выдавливает он из себя. – И…и если это ''действительно'' наша единственная возможность, как ты и говорил, тогда…тогда я скажу, что в глубине души я уважаю вас обоих, и только так.
 
Он щурится, глядя на Сангвиния.
 
– Обойдусь без объятий, – добавляет он. Замечание брошено вскользь, и напряжение уходит. Но Дорн видит, как сильно терзает Вальдора невысказанная, возможно, даже невыразимая боль с тех самых пор, как они в последний раз виделись лицом к лицу. Словно генерал-капитан увидел и совершил слишком многое. Невыносимо смотреть на столь легендарную личность в таком состоянии. Дорн отворачивается к удаляющейся процессии.
 
– Присоединимся к ним? – предлагает он.
 
– Да, – отвечает Вальдор. – Вы двое идите. Его воля мне уже известна. Я тоже приду, как только раздам последние указания.
 
Он отходит в сторону. Его сопровождают двое гигантов из ордена Кустодианцев, чьи доспехи настолько покрыты сажей, что кажутся практически черными. Мрачные Стражи Темных Камер – редкое зрелище даже для Тронного Зала. Дорн замечает, что вместе с ними находится Каэрия Касрин и еще семь Сестер Безмолвия. Должно быть, они были здесь все это время, просто его чувства только сейчас заметили присутствие «нулей».
 
Понизив голос, Вальдор принимается отдавать приказы. Сангвиний и Дорн разворачиваются и вместе идут вслед за оружейниками.
 
– Он собирается идти в бой, – бормочет Сангвиний на ходу.
 
– Думаю, да, – отвечает Дорн.
 
– Нам рыдать, или радоваться? – спрашивает Сангвиний.
 
– Думаю, здесь уместно и то, и другое, – заключает его брат.
 
 
==='''2: VIII'''===
Орден во тьме
 
 
Внутри горы, ветер поет свои причудливые песни. Это место всегда было священным. На заре всех времен, когда люди бегали с копьями по широким равнинам, выслеживая козерогов и оленей у подножий холмов, гора шептала им в уши, и некоторые люди клали копья на землю, бросали след и вопреки здравому смыслу поднимались наверх, чтобы войти в ее темные пещеры и усеянные кристаллами тоннели. Они были шаманами, и гора даровала им первые проблески иной стороны. Их ритуалы стали древними задолго до рождения Императора, и гора была той самой причиной, по которой Дворец воздвигли именно здесь, на этой далекой высоте.
 
Как и в случае с остальной Террой, Император перекроил гору под свои нужды. Древние системы пещер заменили коридоры из керамита и стали, а реликтовые дымоходы и трубы превратились в искусственные шахты. В каменной породе вокруг Великих Палат были высечены причудливые, геометрически точные полости, и в этих сверкающих сферических камерах он воздвиг алтари для астропатов, из аурамита и серебра. Глубоко в толщу скалы он поместил огромные механизмы, объединив энергетические контуры, чтобы они поддерживали и усиливали естественный резонанс кварца и хирозита. Природную звучность горы обуздали точной наукой, механизировали эфирными технологиями, и ее вечный шепот стал оружием, превратившись в ослепительный вопль.
 
Попав в ярмо молодого Империума, гора забыла все свои старые имена, некоторые из которых уже были наполовину утеряны и стали лишь мифом. Она превратилась в Астрономикон. Она превратилась в Свет Всех Миров, во всепроникающий луч человеческого превосходства и в зримое выражение воли Императора.
 
Она до сих пор шепчет сама себе.
 
Даже сейчас, когда свет угас, хор истреблен, а бесценная аппаратура сломана и осквернена, она все еще шепчет.
 
 
 
Братья-предводители калибанской группировки оставляют тело Вассаго в одной из крипт на попечении богадельников, и удаляются в помещение усилителя, глубоко под Великими Палатами, туда, где они смогут побыть в одиночестве. Хранилище, которое обработали жаром, придав квадратную форму, тем не менее, некогда было одной из природных пещер. Оно пахнет холодом, его стены мерцают кварцевыми и антоспаровыми прожилками. Здесь нет эха, лишь пустота. Их речь заставляет искры цвета фиалки и киновари пробегать по кристаллическим венам, словно подгоняемые конкретными словами.
 
– Я тебя не понимаю, – говорит Картей. – Мы заставили Вассаго замолчать из-за того, что он принял сторону Корсвейна, а теперь ты делаешь то же самое?
 
– Все так, – отвечает Захариил. – И вы без возражений сделаете то же самое.
 
– Если нам придется подчиниться ему, – сплевывает Картей, – зачем было убивать Вассаго? Его смерть теперь не имеет смысла.
 
– Его смерть имела смысл для него самого, – возражает Захариил. – Она показала ему, что он зашел слишком далеко. Он говорил слишком открыто. Смерть показала ему, что мы, мистаи, не потерпим разглашения наших тайн. Я сказал Корсвейну то, что сказал, чтобы уберечь остальных.
 
– Каким образом? – спрашивает Тандерион.
 
Захариил, получивший признание задолго до того, как присоединился к Корсвейну, пристально глядит на троих воинов. Он чувствует их упрямое неодобрение. – Мы не можем прятаться вечно, – поясняет он. – Вассаго понимал это. Корсвейн слишком очаровал его. Вассаго начал считать его братом. Я уверен, он уже был близок к тому, чтобы снять с себя груз вины и рассказать Корсвейну об Ордене. О том, что этот Орден собой представляет. Уже за это он заслужил смерть. Традиции мистаев должны надежно защищать сами себя. И я думаю, что найденное нами здесь, демон, что свил здесь свое гнездо, сильно на него повлиял. Полагаю, это зрелище заставило его усомниться, что мы когда-либо сможем покорить имматериум своей воле. Вассаго так верил в Корсвейна, что уже собирался ему открыться.
 
Он оборачивается и смотрит на потемневшую каменную стену, которая некогда была покрыта отпечатками рук людей, которые формировали ими свое будущее.
 
– Корсвейн – превосходный лидер, – бормочет он едва слышно. – Этого у него не отнять. Я восхищаюсь им. И понимаю, почему Вассаго так размяк по отношению к нему. Если кто и сможет вытащить нас из сложившейся ситуации, то это Корсвейн, потому мы, братья мои, застряли здесь по уши. Мы прибыли на Терру, в самую пасть зверя, и сторону свою не выбирали – это сделали за нас. Чтобы выжить, чтобы Орден продолжил существовать, нам придется сотрудничать.
 
– А ''была ли'' она выбрана? – спрашивает Асрадаил.
 
Захариил хватает его за горло и сжимает пальцы. Асрадаил медленно опускается на колени. Двое других наблюдают за ними в ужасе.
 
– Ты ''видел'' то, что находится там, брат, – шипит Захариил. – Ты ''видел'' то же, что видел Вассаго. Ты что, совсем дурак? Это была тварь Хаоса, беспримесного и ужасного. Я не сомневаюсь, что подобные ему поработили всех так называемых предателей – и да, даже грозного Луперкаля. Может, ты каким-то образом ''перепутал'' его с Духом Калибана, которому мы присягнули на верность?
 
– Нет… – хрипит Асрадаил.
 
– Конечно нет. Дух, что направляет нас, это чистое создание нематериального царства, свившийся в кольцо змей, от которого проистекает мудрость мистаев. Мы – сыны Калибана, сыны Лютера. Мы не признаем хозяев, никого из тех, кто сидит на золоченом Троне Терры. Ни Луперкаля. Ни Императора. Вот она, ''наша'' сторона.
 
– Отпусти его, – говорит Тандерион.
 
– Да, брат, красивые слова, – замечает Картей. – Но на деле, они говна лошадиного не стоят. Идет война, и сторону необходимо выбрать.
 
Захариил разжимает хватку, и Асрадаил отшатывается, хватая ртом воздух.
 
– Разумеется, необходимо, – говорит Захариил, уставившись на Картея. – А ты считаешь, будто у тебя есть выбор? Ты бы предпочел объединиться с другими против Корсвейна? Ты бы принял сторону Детей Императора, Пожирателей Миров, безумных Сынов Хоруса? Нашу сторону выбрали за нас, и случилось это в тот миг, когда мы встали под знамя Корсвейна. Мы сражаемся за себя, не за дело лоялистов или предателей, а за Калибан. И это означает, что мы всеми силами помогаем той стороне, которая нам больше подходит. Братья, лоялисты должны выиграть эту войну, иначе все потеряно. Поэтому мы ''обязаны'' помочь им. Вассаго был в шаге от того, чтобы сказать слишком много, поэтому мы закрыли его уста. Но задача Вассаго должна быть выполнена. Заставить маяк вновь сиять. Выиграть эту войну. И тогда мы вновь станем архитекторами своей судьбы.
 
– А когда все кончится? – спрашивает Картей.
 
– Обдумай выгоду, которую мы сможем получить, – отвечает ему Захариил. – Если Корсвейн выйдет победителем из этой мясорубки, добившись победы с нашей помощью, то станет нам доверять. Станет ценить и чтить нас.
 
– И мы сможем обратить это себе на пользу? – спрашивает Тандерион. Он скалится, словно почуявший добычу волк.
 
– Думаю, да, – подтверждает Захариил. На стене вспыхивает искра, словно в подтверждение его слов. – Обратить его самого, или хотя бы использовать. Если Лев умрет, то, когда все закончится, Корсвейн станет владыкой Первого, и будет прислушиваться к нам. Если Лев выживет, то мы получим влияние на его наследника. Эта скотина Эль’Джонсон отсутствовал слишком долго. Первый глядит на Корсвейна, ибо Корсвейн всегда был тверд и надежен. Лев обнаружит, что здесь у него мало друзей, а на Калибане их вовсе нет. Поэтому мы станем служить лорду-сенешалю Корсвейну. Если потребуется, то до самой смерти. Мы станем бесценными союзниками, от которых он не сможет отвернуться. Братья, разве он уже не восстановил нас в ранге библиариев, чтобы мы могли работать открыто?
 
Они кивают.
 
– Тогда мы пойдем дальше и укрепим его доверие. Скрыв под личиной свой истинный облик, Орден выступит вперед и докажет ему свою ценность.
 
Он делает паузу, после чего вынимает нечто из чехла под плащом.
 
– Ты готов…зайти ''так'' далеко? – спрашивает впечатленный Картей
 
– Да, брат. Корсвейн должен осознавать оказанную ему честь. Мы должны впечатлить его, как нашими делами, так и внешностью. Хоть он и не из Ордена, но все же с Калибана, как-никак. Его необходимо заставить ощутить груз традиций и древних порядков, а также очаровать его мыслью, что он достоин такого высокого доверия. Когда придет час, я надену то же лицо, что увидел перед смертью Вассаго. Для него, это лицо было наказанием. Для Корсвейна, оно станет знаком почтения.
 
– Ты осмелишься? – рычит Асрадаил, поднимаясь на ноги.
 
– Еще как осмелюсь, – говорит Захариил, – с благословения и дозволения лорда Лютера. Лицо есть лицо, маска есть маска, и мы вольны сами придавать им смысл и значение. Лорду-сенешалю Корсвейну станут служить четверо верных библиариев. И кое-что еще.
 
Он видит, что у каждого из них есть сомнения, но, впрочем, они и осознают куда меньше его самого. Хоть и будучи мистаями, они еще не вознеслись на его уровень просвещения. Он считывает их опасения и снимает мягким псионическим прикосновением. Его сила спокойна и безмолвна, но вместе с тем неудержима и расползается, словно наледь по широкой реке. Она надежно изменяет ход мыслей тех, кого коснулась. Захариил намерен проделать с Корсвейном то же самое. Навести несогласных на правильные выводы, чтобы они даже не догадались, что стали жертвой убеждения.
 
Один за другим, они согласно кивают, даже Асрадаил. Захариил протягивает им руку.
 
– Братья, еще никогда не было войны, подобной этой, – говорит он им. – И никогда еще не случалось подобного момента. Орден способен превратить эту катастрофу в огромную пользу для себя.
 
– Грамирии Уробороса укажут нам, как починить эти устройства, – добавляет Картей с неожиданной для себя живостью. – А если будем осторожны и аккуратны, то можно применить даже учение о Триумвирате Машин.
 
– Таков был план Вассаго, – отмечает Захариил. – Ты знаешь это учение наизусть?
 
– С самого детства, – отвечает Картей, поскольку все они обучались под надзором учителей-мистаев, и каждому пришлось выучить определенные тексты от корки до корки.
 
– Бестиарии Великой Охоты нам тоже пригодятся, – говорит Тандерион, – и их я помню побуквенно. Каждый стих, каждую энграмму. С помощью них мы сможем направить энергию эфира.
 
Захариил кивает. – Значит, мы достигли согласия. Так ведь, братья мои?
 
Глаза Асрадаила вспыхивают, после чего он берет остальных за руки. Искры сверкают в прожилках стен, словно злобные светлячки.
 
– Достигли, – говорит Асрадаил. – В отрочестве, мне было приказано выучить Песнь о Маменезии. Могу процитировать ее без ошибок. Ее заговоры и чары укрепят энграммы Бестиариев.
 
– Тогда надо приступать к делу, – заключает Захариил. – Но мы должны работать быстро, поскольку Хаос уже идет, чтобы вернуть себе гору.
 
– Откуда ты знаешь? – спрашивает Картей.
 
– Братья мои, взгляните на стены, – показывает Захариил. – Взгляните на символы, на знаки, что вспыхивают и резонируют, прочтите их как следует. Будущее творится у нас на глазах. Хаос идет сюда, дабы растерзать нас, и имя ему – Тиф.
 
 
==='''2: IX'''===
Что видел Ангел
 
 
 
И вот, они подходят. Мой властелин не надевал доспехи и не обнажал меча с самого Великого Похода, и теперь они покоятся на вельветовых дрогах оружейников. Рогал и Сангвиний замыкают процессию, задумчивые и величественные.
 
Я наваливаюсь всем весом на посох и поднимаюсь со своего маленького деревянного трона. Я чувствую, как нетерпелив Рогал, возможно, даже воодушевлен. С самого начала, он нес на себе бремя командования. Теперь же он жаждет ''подчиняться.'' Теперь он хочет сражаться, хочет лично познакомить врага со своей яростью, а не посредством дивизий и армий.
 
Он получит желаемое. Нам не сбежать с этого поля боя. Битв хватит на каждого из нас.
 
В Сангвинии, я чувствую лишь боль и страх. Он ранен гораздо серьезнее, чем готов признать или показать. Он страшится, что сражался слишком много и слишком отчаянно, и теперь не готов к последнему бою.
 
Боюсь, он прав.
 
Но он прячет не только свои раны. Кое-что он скрывал гораздо дольше. Он думает, что я не знаю, но мой разум вездесущ, он повсюду. Мне известно о набирающих силу и терзающих его видениях.
 
Как и пр'''о'''клятый Магнус, Сангвиний унаследовал самый эзотерический аспект своего отца. Он обрел высшую благодать, а вместе с ней и дар предвидения. Но я считаю, что в конкретной области его предвидение стало превосходить дар отца. Видения Ангела посещали его с нарастающей частотой. Он пытается скрыть их, но они подобны острым шипам, цепляющимся за шелк его разума. Когда он отвлекся на что-то иное, я проскользнул в его мысли, изучил видения, чтобы оценить их природу и ценность. Каждое из них было проблеском будущего, некоторые – глазами его братьев.
 
Но есть одно видение, которое он скрывает особенно тщательно, и без усилия воли не раскроет его даже моему взору. Я пытался мягко и ненавязчиво забрать его у Сангвиния, но каждый раз натыкался на защищающую его гигантскую крепость, выстроенную из единственного вопроса, сжигающего его изнутри.
 
''Почему мы должны страдать?''
 
Глядя, как они медленно подходят к нам, я делюсь своим беспокойством с повелителем.
 
Ему уже все известно.
 
– Ну конечно, известно, – бормочу я. – А что насчет вопроса нашего мальчика?
 
+Я отвечу ему. Я отвечу на любой их вопрос. Я задолжал им хотя бы это.+
 
– Хорошо, – шепчу я. – Хорошо. Но вот загвоздка…почему именно ''этот'' вопрос? Какую угрозу он прозрел, что сделала этот вопрос настолько всеобъемлющим и непроницаемым?
 
+Малкадор, а ты не догадываешься? Он видел, как я буду повержен.+
 
Я глубоко вздыхаю, чтобы унять дрожь.
 
– И что ты можешь сказать ему на этот счет? – спрашиваю я.
 
+Я скажу ему, что этого не случится. Я встречусь лицом к лицу с Четверкой и отрину их, я отсеку нити у заблудшей марионетки, у своего первого найденыша, и с триумфом вернусь к трону, и займу свое место на десять тысяч лет, и еще на десять раз по столько же.+
 
Я киваю.
 
– Позаботься о том, чтобы так и случилось, старый друг, – бормочу я, – ведь меня уже не будет здесь, чтобы проверить, как ты сдержишь свое обещание.
 
 
==='''2: X'''===
Переносчики заразы
 
 
 
Есть лишь гора.
 
Мы видим лишь гору. Мы поворачиваемся спиной к ложному золотому граду и шагаем к горе. Император должен умереть, но его может убить кто-нибудь другой.
 
Наш Бледный Король исчез, но его приказы все еще в силе. Смерть должна защитить саму себя, и скосить вульгарную лживость смертности. Словно лихорадка, мы поглотим все.
 
Некоторые из нас сомневаются. Некоторые считают, что мы должны отвоевать порт Львиных Врат, украденный у нас дикарями из Пятого. Другие же дрожат от желания стоять у стен последней крепости, когда они падут, чтобы причиной смерти было записано наше имя.
 
Мы дозволяем некоторую широту взглядов. Организм Терры уже в терминальной стадии, его парализованные, пронизанные болью органы уже не резистентны нашей инфекции, и потому мы распространимся по нему, словно лесной пожар, неподвластные диагностике, разлагая и заражая все, что останется. Вместе с Серобом Каргулом, запертым наедине с мясными мухами в своем стальном саркофаге, мы двинемся на Санктум и там, с помощью Воркса и Кадекса Илкариона мы доведем его до финальной стадии разложения. Так будет сопряжена кровоизлиятельная истина Гнили.
 
Украденным портом мы тоже займемся, но не потребуется нам для этого больших сил. Белых Шрамов мало. Они, непокорные, словно ложные зубцы кардиограммы за мгновение до смерти, решились открыть огонь по флоту Луперкаля. Глупые маленькие ястребы. Вы сами навлекли на себя гнев и проклятие, ибо флот ответит и уничтожит вас.
 
Слова Бледного Короля были ясны. Гора, пустая надежда. ''Вот'' наша истинная цель. Надежду следует растоптать и погасить, отсечь и прижечь, пока она не дала метастазы и не распространилась. Мы не потерпим неудачи. И это наше желание в том числе, будь проклята предсмертная болтовня отца. Его смерть не станет для нас препятствием.
 
И здесь мы расползаемся, надвигаясь на гору по каменистым пустошам дабы сгноить надежду. Мы отправим наши грезы вперед, чтобы они проникли во врага и разъели его решимость.
 
Мы идем с Каифой Мораргом, который не способен скрыть свой скептицизм в отношении нашего решения, но не смеет противиться приказу своего возлюбленного короля. Мы идем с Крозием, который понимает нашу цель и разделяет нашу общую, особую страсть к ней. Мы идем с Мельфиором Крау и Скулидасом Герергом, и с другими воинами, которых лихорадка варпа обратила в чудовищных гигантов, своих чемпионов.
 
Мы сокрушим надежду, о да, ибо такова наша патология. Мы станем разрушителями, ибо Рой, словно корчащийся клубок личинок, извивается внутри всех нас. Но мы также уничтожим Корсвейна, ибо Бледный Король пообещал, что Корсвейн будет здесь. Наша долгая дуэль, к добру или к худу, изжила себя, и хворь одержит верх. Корсвейн из Первого захлебнется густым гноем, в который превратятся его собственные легкие, и сгниет у нас на руках.
 
Мы будем агрессивны. Мы будем вирулентны. Мы будем неизлечимы.
 
Калибанская Гончая считает, что у него есть иммунитет. Он властвует над горой и считает, будто мы не сможем преодолеть его оборону. Но мы способны просочиться сквозь мельчайшую щель, залететь спорами в любой вдох, и начать размножаться. Мы отворим фистулы в его бастионах и наполним его темно-ангельскую кровь своим сепсисом. Мы прионами проникнем в поры, просочимся во все отверстия, словно гельминты, а из костяных трубок и желобов на нашей спине, точно клубы едкого дыма вылетят трутни, коим несть числа, и легионы легионов мух заполонят небо, накрыв гору флегматичной тьмой.
 
Полая гора напоминает кисту, полную лоялистского гноя, который необходимо выкачать. По всем материальным меркам, она весьма далеко от наших позиций. Обычной армии потребовалось бы три дня пути, чтобы добраться туда. А может, четыре или пять, с учетом перемещения бронетехники по складкам местности. Но тлетворное влияние варпа разъедает этот мир, превращает размерность в желе, разрывает расстояния и сшивает их по новым меркам. Мы близко, гораздо ближе, чем кажется Корсвейну. Он ощутит ласку наших бактериофагов задолго до того, как будет готов.
 
Кроме того, наш хворый бог, дедушка-владыка распада, в лихорадочных снах и горячке показал нам иную истину. Наш бог показал нам сопутствующую патологию Корсвейна. Рак уже внутри него, глодает его сердце, этот порок бессимптомен и одной с ним природы. Он смертоносен, неоперабелен, агрессивен и ведет к вырождению. Когда он, наконец, проявит себя, то лечение уже не поможет.
 
Ибо мы узрели искры Хаоса в его плоти и костях, голодного паразита глубоко в теле Первого легиона. Мы чувствуем вспышки активности, язвы Хаоса в его собственных рядах, псайкерских выкормышей Калибана, которые уже тычут и царапают струпья имматериума. Нам едва ли придется сражаться с ним, ибо мы ''уже'' сражаемся с ним изнутри.
 
Ибо мы есть уничтожение. Мы есть Гвардия Смерти. Мы есть Разрушитель.
 
Мы есть Тиф.
 
 
=== '''2: XI''' ===
Страх во плоти
 
 
 
Темные, звериные фигуры наводняют Врата Логис и Площадь Кланиума. Подразделения Фафнира Ранна вытеснили во дворы и форумы для ученых собраний рядом с библиотекой, и места для перегруппировки не осталось. Зал Правления целиком охвачен огнем, разразившаяся там битва с демонами превратила его в развалины, а штурмовая позиция, которую Ранн надеялся занять, потеряна. Сыны Хоруса – и он знал, что это будут именно они – проникают сюда через врата Процессии Максис, а его бойцы встречают их, не закрепившись на местности, в полной неразберихе.
 
Планы сражения умирают вместе с воинами, тротуары вокруг пылающего зала завалены трупами в желтых доспехах. Умирает и уверенность – такая милая сердцу, такая знакомая уверенность в тактике и методах.
 
Кое-что умирать отказывается. Ранн не знает, что именно они обнаружили в Зале Правления – только то, что это практически невозможно убить. Он лично вонзил свои топоры в изрешеченную болтами плоть, но по-прежнему не уверен, что существо мертво. Вернее сказать, он не уверен, было ли оно вообще живым. Ранн полагает, что тварь ждала их, что ''она'' нашла ''их'', а это означает, что все нормальные принципы сражений потеряли всякий смысл. Все, чему он учился, все полевые тактики, вбитые ему в голову Преторианцем, абсолютно бесполезны. Эта мысль тревожит его куда сильнее, чем угрожающая ему материальная опасность. То искусство войны, которое прежде исповедовали Имперские Кулаки, больше не заслуживает доверия.
 
Его ошеломило чувство безвозвратной потери. Столпы мироздания превратились в прах. Он собирался провести сковывающую контратаку – поспешную, да, рожденную необходимостью, но все же точную и хорошо просчитанную. Он распознал угрозу, узнал количество врагов, направление их движения и продумал смелые ответные действия, чтобы встретить вражеское наступление, заблокировать его и лишить руководства. Четко по учебнику. Вот только враг неожиданно появился у него за спиной. Его не могло и не должно было там оказаться. Враг уже был среди них. Что толку от рациональной тактики, когда противник может просто сгуститься из воздуха? Появиться из ниоткуда? Выйти из отражения в зеркале?
 
Он прижат к земле, вместе со своими выжившими бойцами. Отступать некуда. Ранн мог бы задуматься об отступлении, если бы оно подарило им шанс укрепить фронт, но фронты не имеют смысла. Планы не имеют смысла. Направление вражеской атаки не имеет смысла. Та тварь в зале, вопящее отродье, забравшее жизни многих его людей и подарившее ему самому следы от когтей на доспехах, стало величайшим кошмаром Имперских Кулаков, обретшим плоть.
 
Ранн пытается избавиться от этой мысли, но она не покидает его. Сильнейшим страхом Имперских Кулаков – при условии, что они могли бы поддаться страху – было поражение перед лицом непредвиденных обстоятельств. Это был страх ''неведения.'' Воинское искусство Седьмого всегда базировалось на знании: знании поля боя, углов атаки, складок местности. Понимание таких деталей всегда становилось их оружием, даже в столь опасной и отчаянной битве, как эта.
 
Больше нет.
 
И тварь в Зале Правления словно знала об этом. Она появилась не просто, чтобы разорвать их тела, она пришла выпотрошить их разум. Это была психологическая диверсия, отродье отсекало веру в тактику столь же быстро, сколь и конечности. Словно их темнейшая фобия воплотилась в жизнь. Хуже того, словно их самые тайные и глубокие сомнения ''породили'' ее.
 
Ранн пытается собраться с духом, но ему не за что уцепиться. Планы бессмысленны, правил больше нет. Враг, который теперь частично или полностью пропитан магией Нерожденных, может быть повсюду, может появиться откуда угодно. Разведка и подготовка бесполезны. Надежная модель поведения Имперских Кулаков утратила свою надежность.
 
Ранн полагает, что именно так ощущается человеческий страх. Его разум обработали так, чтобы он пропускал страх сквозь себя, не позволяя ему влиять на себя. Но похоже, эта обработка дала сбой, или же вовсе отключилась. Ранн не обращает внимания ни на свистящие вокруг болты, ни на раздающиеся взрывы, ни даже на силуэты в грязных доспехах, которые толпятся во внешних двориках. Это всего лишь враги и угрозы. Он знает, как совладать с врагами и угрозами. Он не знает, как совладать с необработанным страхом, и это незнание угнетает его.
 
Он слышит, как бойцы просят отдать приказ, и в их голосах тоже слышится страх. Он заставляет свой разум сосредоточиться. Он изучает поток данных на ретинальном дисплее. Авточувства отсекают яркие вспышки взрывов, вместо этого выводя на сетчатку глаза пеструю мешанину показаний тепловизора, на которую наложены геометрические проекции укреплений и архитектурных сооружений. Среди всего этого нагромождения данных перемещаются символы, личные метки легионеров, посылаемые в инфополе их шлемами, чтобы возможность опознать друг друга не исчезала даже в неразберихе сражения. Каждая метка выглядит как маленький символ кулака с прикрепленным к нему именем. Слева от командира Калодин, Лигнис и Бедуир. Дальше находятся Деварлин и штурмовые отделения. Справа же он видит целое скопление меток, огневая группа Леода Болдуина. На другой стороне площади виднеются разрозненные значки отделений Тархоса, которые заняли легкое укрытие вокруг контрфорсов Дома Ученых.
 
Между ними находятся метки, которые застыли неподвижно и поблекли: символы павших. Их системы все еще передают сигнал в энергосберегающем режиме, чтобы выжившие могли найти и вернуть тела.
 
Их так много. Слишком много.
 
Сыны Хоруса прорываются на площадь. С одного фланга их поддерживает бронетехника, шагающие орудия и покрытые сажей боевые механизмы, которые проламывают стены и арки, разрывая каменную кладку и сокрушая баррикады. Они воздвигают новые холмы из битого камня и обрушивают огонь турелей на позиции Ранна, оглушая его бойцов. Одна из стен Архива падает, словно сорвавшийся занавес, и погребает под собой три отделения разом. Ранн полагал, что предатели давно отключили свои опознавательные метки, но это не так, и его системы все еще могут считать их. Метки в виде волчьей головы, старого символа Шестнадцатого. Но сопровождающие их имена превратились в непонятные, нечитаемые не-имена, словно генерирующий их алгоритм сломался, или попросту неспособен графически изобразить эти буквы и символы.
 
Метки в виде волчьих голов и сбоящие адские имена.
 
Их так много. Слишком много.
 
Ранн прикрикивает на своих бойцов и сосредотачивает огонь на крупнейшем из проломов. Его огневые группы стреляют вместе с ним, как и отделения сержанта Тархоса, как и воины Фиска Халена по другую сторону зала. Масс-реактивные снаряды болтеров Астартес и орудий тяжелой поддержки обрушиваются на пролом. Зону озаряют тысячи взрывов, окутывают клубы густого дыма, и видимость резко падает почти до нуля. Едва заметные в дыму предатели содрогаются, крутятся и падают наземь. Некоторые метки блекнут, но их так мало.
 
Нечто возглавляет наступление Сынов Хоруса. Это чудовище размером с Рыцаря на когтистых лапах. У него огромные крылья, но все же недостаточно большие, чтобы поднять его тушу в воздух. Ранн слышит, как они трещат и хлопают со звуком, напоминающем перетирающуюся веревку. Судя по всему, своими крыльями тварь раздувает пламя и гонит на Кулаков стену дыма. Существо горбится и щеголяет длинными рогами. Глубоко посаженные глаза сверкают оранжевым огнем. Ранн не хочет смотреть в эти глаза. Он не хочет признавать, что эта тварь каким-то образом до сих пор носит растянутые наплечники доспехов типа «Катафракт» Шестнадцатого легиона.
 
У него есть опознавательная метка. Авточувства считывают ее как мешанину битых пикселей.
 
Ранн перезаряжается. Приказывает поддерживать плотность огня. Он игнорирует глухое чавкание попаданий и грохот падающих вокруг него тел.
 
Град выстрелов – ошеломительный град выстрелов – раздается справа от Ранна и рассекает зону поражения. В течение пары мгновений, на предателей обрушивается настоящий свинцовый потоп. Ранн видит, как темные, извращенные фигуры дергаются и падают наземь.
 
Контратака уже на подходе, пересекая начало Процессии Максис словно непрерывный поток магмы, испепеляющей все на своем пути. Фланг Ранна пересекают фигуры в желтых доспехах с поднятыми щитами. За секунду до того, как ретинальный дисплей обновит коды меток, Ранн видит поднятый штандарт. Архам. Магистр Хускарлов. Второй Своего Имени. ''Архам…''
 
Последние несколько месяцев Архам служил в Гранд Бореалисе, став заместителем Дорна в командном бастионе. Но Бхаб пал и Архам, вероятно, изнывая от нетерпения после стольких часов, проведенных в стратегиуме, сражаясь не кулаками, но разумом, решил не отступать в запечатанный Санктум, чтобы продолжить нести свою службу. Вместо этого, он вышел на поле боя.
 
Возможно, он не смог отступить. Возможно, великие врата уже были закрыты. Возможно, личное участие в сражении стало единственным выходом. Возможно, его присутствие здесь – признак отчаяния и поражения, ведь больше нечем командовать, больше нет приказов, нет стратегии. Возможно, сражаться – единственное, что им остается.
 
Но одно его присутствие. Его присутствие, ''прямо здесь.'' Настоящее чудо. Шесть сотен Имперских Кулаков, многие из которых – ветераны-Хускарлы, наступают в идеальном «Антецессум Пургатус»<ref>Приблизительно можно интерпретировать как «первоклассное очищение» (прим. перев.)</ref> и с небывалой яростью вгоняют бронированный кулак в ребра врага.
 
Предатели прибыли молниеносно, словно наводнение, словно грязный поток. Построение Архама куда медленнее, оно тянется, словно расплавленная порода. Но вода разбрызгивается и растекается. Лава густа, неумолима и непреклонна, и при соприкосновении с ней вода обращается в пар.
 
– Он с нами! – рычит Ранн. – Он стоит вместе с нами!
 
Его воины ревут в ответ, отыскав в себе новые запасы мужества. Отделениям Халена удается продвинуться вперед на шесть или семь метров и вступить в ближний бой, взмахивая цепными клинками и стреляя в упор. Часть вражеского потока, ужаленная контратакой Халена и стесненная Залом Правления, ломает строй и попадает под каток наступления Архама.
 
На глотку предательской колонны обрушивается второй удар топора. Группа бронетехники Кровавых Ангелов – танки «Кратос» и сверхтяжелые «Фальшионы» с «Сикаранами» и «Василисками» по флангам – атакует с востока, рассекая Аллею Правосудия надвое. Сокрушающий обстрел превращает верхушку Максиса в лес горящих деревьев. Вражеские машины, которые уже разворачивались, чтобы встретить Архама, выпотрошены бронебойными снарядами и лучевым оружием. Ранн видит, как предательский «Арквитор» взлетает в воздух, размахивая перебитыми гусеницами.
 
Кровавые Ангелы идут в атаку сквозь ряды своей бронетехники, двигаясь с грациозной скоростью, которая дополняет размеренный шаг Архама. Загораются опознавательные метки отделений Сателя Эймери, Зеалиса Варенса, Зефона Несущего Скорбь. Штурмовые группы Эймери возносятся на пылающих реактивных ранцах. Редкое зрелище – их ведет в бой Азкэллон, командующий почетной Сангвинарной Гвардией, чьи аугметические крылья придают ему схожесть с его славным примархом. Летящие Астартес, ангелы смерти, проносятся над врагами словно ракеты, поливая их огнем и болтерными снарядами.
 
– ''Последний удар, и сломаем им шею, –'' рычит Архам по воксу. Магистр Хускарлов прав: несмотря на свое численное превосходство, головная часть вражеской орды заблокирована с трех сторон.
 
Этой чести требуют одновременно Хален и Эймери. Оба находятся на хорошей позиции, их подразделения на расстоянии удара. Но Ранн читает поле боя, как книгу. Оба эти удара слишком ожидаемы, и каждый из них может закончиться неудачей.
 
Всего за три минуты, Фафнир Ранн подсознательно переписывают заложенный ему в голову учебник тактики. Подготовка и отточенные маневры теперь излишни, все до одного, почтенные законы войны безнадежно устарели и не подходят текущей ситуации. Враг преуспевает, пользуясь неожиданностью. Имперские Кулаки должны научиться приспособиться к ней.
 
– Этот удар – мой, – воксирует Ранн.
 
– ''Милорд-сенешаль''? – слышит он ответ Магистра Хускарлов, пытающегося вычленить голос Ранна из общей неразберихи сигналов.
 
– Сдерживайте их, – говорит Ранн. – У меня все схвачено.
 
– ''Удар твой, Фафнир.''
 
Ранн приказывает мельтам и огнеметам выйти вперед. Он отдает приказы, пока воины собираются вокруг него. Из всех соединений в этой битве трех воинств, его группировка самая маленькая, слабая и находится в наименее выгодной позиции. Именно от нее меньше всего ждешь атаки или маневра. Вот почему Ранн требует право нанести удар, и вот почему Архам, спустя месяцы наблюдения за нарастающим безумием этой битвы из стратегиума, без колебаний одобряет его решение. Технически, Ранн выше его по званию, но власть на поле боя всегда принадлежит командиру на самой выгодной позиции. Фундаментальный принцип воинского искусства Имперских Кулаков.
 
Архам уступает. Он уплотняет строй и связывается с Халеном и Эймери, чтобы они тоже придержали своих бойцов. Ранн и его воины уже бегут в атаку по грудам обломков, выскочив из тупика, который должен был стать их братской могилой. Они приближаются к головным отрядам Сынов Хоруса с наименее ожидаемой стороны.
 
И сжигают их дотла.
 
Ревущие огнеметы и визжащие мельты пробивают им дорогу. Враги, зажаренные в собственной броне, падают им под ноги, дергаясь и колотя руками. Через пару мгновений следует чудовищный грохот от мощного столкновения Астартес в ближнем бою. Вокруг мелькают булавы и цепные мечи, воины колотят друг-друга сломанными щитами.
 
«Палач» и «Охотник», топоры Ранна, вгрызаются глубоко в плоть. Он потрошит одного из предателей и не останавливается, позволив телу отлететь в сторону. Затем он взмахивает топором в левой руки и перерубает хребет второму врагу. В воздух летят осколки пластали. Ранн продолжает наступать, разделив почерневший визор надвое. Справа и слева его поддерживает молодая кровь, отделения молодых воинов крушат одного врага за другим молотами и цепными мечами.
 
Удар за ударом, они пробиваются по двору прямиком к Вратам Логис, после чего вычищают Площадь Кланиума. Превосходящий их числом враг застан врасплох и пойман в бутылочное горлышко. Основная масса пытается отступить за пределы его досягаемости, но вместо этого разбегается вдоль правого края площади. Бронетехника Кровавых Ангелов тут же обрушивает на впавшую в смятение и сломавшую строй толпу шквал снарядов.
 
Прилив отступает. Ублюдки Луперкаля отходят. Возглавляющая их копытная тварь уже исчезает в клубах дыма. Передышка будет недолгой, и Ранн это знает. Через считанные минуты враг перегруппируется и атакует вновь. Но они удержали Логис против врага, и до сих пор у него еще ничего не вышло.
 
Ранн останавливает наступление у края Площади Кланиума. Хотя кровь требует идти дальше, он понимает, что этим лишь подставится по удар врага, как это могло случиться с Халеном и Кровавыми Ангелами. Стражи Эймери приземляются вокруг него и принимаются добивать полумертвых предателей контрольными выстрелами из болт-пистолетов и хирургическими ударами клинков. Архам, вернув контроль над ситуацией, приказывает войскам немедленно сменить позиции и оборонять захваченную территорию от дальнейшего штурма. Времени на отдых не будет. За битвой следует лишь еще одна битва.
 
– Вот моя рука, брат, – говорит Азкэллон, шагая к Ранну по обломкам и горелым трупам. Аугметические крылья непрерывно расправляются и складываются у него за спиной, словно белый стяг. Они хлопают. Азкэллон, Вестник Сангвинарной Гвардии. Он похож на золотого крылатого бога. Ранн чувствует себя смертным рядом с ним.
 
– Это было оригинально, – произносит великан, Первый Сангвинарий.
 
– Пришлось импровизировать, – отвечает Ранн.
 
– Неужели, милорд? – удивляется Азкеллон.
 
– Задор так просто не унять, – подтверждает Ранн.
 
– Ну разумеется. Вы же слышали, не так ли?
 
– Слышал что? – спрашивает Ранн.
 
Азкеллон глядит на него. – Что Он поднимается с Трона? – уточняет он. – Что Он встанет бок о бок с нами?
 
Мгновение, Ранн молчит.
 
– Это…это правда?
 
– Об этом судачат везде. Он встает, брат. Он встает с Трона, чтобы биться вместе с нами. Час ''пробил.''
 
 
==='''2: XII'''===
 
Конец времен
 
 
Мне нужна пара мгновений, чтобы встать ровно. Будь проклята моя смертная оболочка, но я стар, и я устал. Я даже подумываю посидеть еще пару секунд, чтобы дать отдых старым костям, но это будет выглядеть как слабость. Он не должен считать меня слабым. Он не сможет доверять мне, если решит, что я слаб.
 
И все же, вздымающийся прилив имматериума клокочет и опаляет мою душу. Я чувствую, как повелитель борется, корректируя и подправляя, переделывая незримое, возводя и укрепляя плотины и дамбы из псайканической силы, открывая психомантические водоотводы и желоба, чтобы ослабить нарастающее давление.
 
Все, находящееся в огромном зале Золотого Трона, постепенно приходит в беспокойство. Астропаты стонут и дергаются, терзаемые незваными сновидениями, онейростанки дымятся от слишком быстрого вращения. Прорицатели рыдают и стенают, кровь льется из ртов и ушей прогностипракторов. Машины индифферентности грохочут на своих платформах, археотеховые вентили плюются желто-зелеными искрами. Что за новая волна бушует среди потоков Паутины? Ее сдерживание требует постоянных, четко выверенных усилий. Любопытно… буду ли я хоть немного готов к этому, когда настанет мой черед? Буду ли…
 
Еще одна волна. Я чувствую, как Трон охает, содрогаясь и сдерживая поток эмпиреев, изо всех сил напрягая усилители и стазис-узлы. В чем причина этих новых возмущений?
 
Мой разум обращается ввысь. Несравненная Терра все глубже погружается в пространственную рану, нанесенную Хорусом. Едкий ореол окружил ее целиком, так что теперь она напоминает огромное, воспаленное око. Нефелосфера пылает черным огнем, словно лепестки чудовищного ядовитого цветка, по всему Царству Сол сверкают разряды ужасных молний, длиной в миллионы километров. Силы двух вселенных, космических противоположностей, смешиваются и сплетаются наперекор абсолютным законам космологии. Варп и реальность поглощают друг друга, галактики-каннибалы принимаются есть, поглощать, уничтожать друг друга. Разумеется, эмпиреи победят, ибо они жестоки и голодны, а наша холодная, звездная пустота – нет.
 
И там, в вышине, за нами наблюдает его невероятно мстительный дух. В отличие от всех остальных судов в этом флоте-убийце, кружащем над Террой словно стая стервятников, он беззащитен. Его щиты по-прежнему опущены. Он обнажен, откровенно и бесстыдно.
 
Угроза, приглашение, соблазнительное обещание. Он думает, что провоцирует нас на роковую ошибку. Вот только это вовсе не его идея. Этот план придумала ''стоящая за ним'' четверка, четверо анагогических уничтожителей, покровительствующих ему. Ему отведена всего лишь роль их беспокойного сосуда. Четверка позволяет ему верить, будто все это его личный тактический гамбит, вызов, от которого мой повелитель и властелин не сможет отказаться.
 
Хорус Луперкаль принимает это. Он жаждет признания и триумфа. Первый найденыш моего владыки всегда был таким нетерпеливым. Он грубо и прямолинейно демонстрирует нам ловушку, которую думает, что расставил сам, и манит нас пальцем. Что ж, некогда прекрасный сын, капризное дитя-изменник, это и в самом деле ловушка, но не для твоего отца. Своей гордыней и самоуверенностью, отравленный мощью, которую столь необдуманно испил, ты сам обрек себя на погибель.
 
Выходит, причина в ''нем''? Из-за этого непристойного, бесстыдно оголенного флагмана варп так внезапно возбудился, заставляя нерожденных вопить и бесноваться в нетерпении? Из-за него ночные твари на горящих улицах Доминионов тараторят и ликуют? Из-за него ревет Паутина? Наверное, так и есть. Весь демонический род трясется, истекая слюной, предвкушая грядущий миг и…
 
Нет. Нет, дело не в нем. Тут что-то другое. Я чувствую этот ритм, особый рисунок, характерные завихрения нематериальной бури под рабочим кабинетом моего повелителя. Невозможно. Ведь еще рано? И все же…
 
Внутри моего разума он говорит мне держаться крепче.
 
Я чувствую, как он мгновенно берет управление, используя все свое мастерство манипуляции беспокойными океанами вечности. Обереги и клаксоны завывают в автоматическом режиме. Процессия оружейников останавливается, беспокойно озираясь по сторонам. Кустодии становятся наизготовку, подняв копья. Сестры обнажают клинки и свои анти-души. Конклавы Консиллиума Аднектор мечутся туда-сюда, перенаправляя энергию, восстанавливая динамические соединения. Свет огромных электрофакелов, подвешенных вдоль потолка над нефом, мерцает и тускнеет. Сотня веков духовных учений и практик направляет его руку.
 
Мой повелитель и властелин открывает дверь в Паутину.
 
Оттуда изливается иссушающий свет, опаляя каменные плиты и покрывая аурамитовые установки фульгуритовой сажей. Одной своей волей, владыка сдерживает эфир достаточно долго, чтобы из двери вышла фигура. Затем, как только его воля угасает, он вновь закрывает дверь, защелкивает телестетические замки, задвигает запоры, выкованные из тяжелых металлов белых карликов, вновь включает подавители и восстанавливает обереги.
 
Свет гаснет. Пол перед Золотым Троном запачкан эктоплазменной жидкостью, залит лужами дымящейся слизи и отходов. Угловатые и полупрозрачные твари из ниоткуда, побочные организмы из глубин варпа извиваются и дрожат, падают и задыхаются, неспоcобные выжить в мире, для которого не были созданы. Они умирают и разлагаются в свете Тронного зала, не оставляя после себя ничего, кроме гнойных лужиц и остаточного запах гнили.
 
И посреди этих брызг биоорганической эмульсии, целый и невредимый стоит он. Едкие испарения Паутины поднимаются с его плеч, словно белый дым.
 
Вулкан. Сын Прометея.
 
Я поражен не меньше всех собравшихся здесь. При виде него меня наполняет радость, но вместе с нею и ужас. Когда мой разум в последний раз касался его, он был в часах пути отсюда, пробираясь сквозь психопластические коридоры в облике живого мертвеца. Я сомневался, что он вернется прежде, чем его отец покинет Тронный зал.
 
– Мой владыка-отец, – произносит он низким голосом, рокочущим, словно землетрясение. – Я боялся, что опоздаю. Мне потребовались целые века, чтобы добраться до тебя.
 
И тут мне все становится ясно. Весьма тревожно осознавать, что даже я могу ошибиться в чтении знаков. Чувство времени Вулкана, как и мое, как и его отца, произрастает из нашей Вечности, и выходит за границы смертного потока мгновений. Но наше восприятие в этом месте подвержено противоречиям. Для него, в отличие от нас, мгновения спрессованы в года, а года в мгновения абсолютно иначе.
 
Теперь я осознаю весь масштаб вреда, нанесенного Терре. Последние стены рушатся, солнце наливается кровью, а часы…часы не просто бьют последние секунды и показывают неверное время. Порча варпа так сильно влияет на материю Терры, что целые измерения схлопнулись в самое себя. Пространство, расстояние, время и продолжительность, все эти константы, заслуживающие доверия стражи реальности, подверглись нападению и пали.
 
Время, крошечный изъян нашей реальности, больше не учитывается. Оно больше не наш союзник и не наш противник. Дворец, как и вся Терра, как и все мы, застрял в бесконечном, эмпирейном «сейчас», и останется в нем, пока хватка Хаоса не ослабнет. Это небытие, отрицание метафизической непрерывности. Это недвижимый Уйгебеалах<ref>Уйгебеалах – это место в Паутине, где время течет вспять. Более подробно о нем можно прочитать в трилогии Иэна Уотсона «Война Инквизиции» про инквизитора Жака Драко (прим. перев.)</ref> в точке сингулярности Паутины. Это не-время. Завтрашний день не наступит, так как больше не существует ни дня сегодняшнего, ни вчерашнего.
 
Завтрашний день не наступит, пока мы не вытащим Терру из засасывающей ее воронки варпа и не позволим пространству-времени переформулироваться в соответствии с принципами Евклида и Минсковского<ref>Вероятно, имеется в виду Герман Минковский – немецкий математик русско-еврейского происхождения, разработавший, среди прочего, геометрическую четырехмерную модель теории относительности (прим. перев.)</ref>.
 
Четверка, Лживая Четверка, знает об этом. Для них, лишение нас привычной реальности – это еще один шаг к триумфу. Для них, это высшая степень безумия, которое поглотит нас с головой.
 
Я в отчаянии размышляю об этом, и вдруг… и ''вдруг'' начинаю посмеиваться себе под нос.
 
Они забыли – ибо не в состоянии ''понять'' ее – о ''логике''. Нечестивая, Лживая Четверка забыла, что мы по-прежнему мыслим человеческими категориями и составляем человеческие планы в соответствии с человеческими концепциями. Они лишили нас завтрашнего дня. Но если завтрашний день означает падение Терры, выходит, мы упорно отрицали его на протяжении месяцев! Уничтожив время и обрекая нас на небытие, они подарили нам мгновение вечности, нескончаемое «сейчас», в котором мы выкуем завтрашний день по своему выбору.
 
– Пока я шел в Паутине, отец, – говорит Вулкан, – я слышал имя. Оно доносилось из стен и из воздуха, снова и снова.
 
– Темный Король? – спрашиваю я.
 
Вулкан озирается в поисках источника голоса и стука моего приближающегося посоха.
 
– Лорд-регент, – произносит он, поднимаясь на ноги. Я шаркаю вперед, тяжело опираясь на посох, пока не подхожу к нему вплотную. Я протягиваю руку и хлопаю его по плечу, приветствуя его, как и подобает дядюшке. Затем мой взгляд падает на пятна слизи вокруг нас. Я с сомнением тыкаю посохом в комочек гниющей плоти. Морщу нос.
 
– Это был Темный Король? – вновь спрашиваю я. – Вулкан, мальчик мой, имя звучало так? Темный Король?
 
– Так и было, владыка Сигиллит, – отвечает Вулкан.
 
– Да, я тоже слышал его, – делюсь я с ним.
 
– И что оно означает? – спрашивает Сангвиний, вместе с Дорном присоединяясь к нам у подножия огромного помоста.
 
– Этот титул, которым себя иногда называл Керз, – говорит Дорн. – И, насколько я понимаю, карта Таро.
 
Он с тревогой глядит на меня. Ему хорошо известно, как свободно я владею языком символов. Лишь несколько месяцев назад – хотя, казалось, прошли целые годы – я втайне показал Дорну расклад, в котором поочередно раскрыл «Луну», «Мученика», «Чудовище» и «Башню Молний», а вслед за ними – «Темного Короля», лежащего поверх «Императора». Я в высшей степени доверяю работе с картами, и особо ценю свою старую колоду, но моего дорогого Дорна воротит от подобных суеверий, и он раздражен тем, что ему вновь приходится говорить о них.
 
– Да, – отвечаю я, – это имя обозначает Конрада, а еще его носит печально известный аркан Таро. Но в данном случае, мой дорогой Преторианец, оба эти определения служат лишь далеким эхом истины.
 
Я бросаю взгляд на Золотой Трон, прикрывая глаза рукой, чтобы не ослепнуть.
 
+Ты скажешь им?+ – спрашиваю я.
 
Он отвечает, что во всех вопросах я говорю его голосом.
 
– Прекрасно, – соглашаюсь я. Я поворачиваюсь к трем его сыновьям-примархам.
 
– Оно означает, – сообщаю я им, – конец и смерть.
 
 
==='''2: XIII'''===
 
Загнанный волк
 
 
Внезапно, Локен слышит грохот болтера. Он близко.
 
- Назад, Альборн, - приказывает он. Альборн уже двадцать минут безуспешно пытался отвести его в то место, где последний раз видели Киилер. Но никто из толпы не знает, где она. Ее видели все, и ее не видел никто. Даже не вполне ясно, в какую сторону движется толпа. Орлиная Дорога запружена людьми, но среди них не прослеживается четкого направления отхода. В какую сторону ведет широкий бульвар? На север?
 
Он снова слышит выстрелы. Короткие очереди.
 
- Альборн! – кричит Локен. Но он больше не видит Альборна. Куда же тот подевался?
 
Куда подевались все толпы?
 
Он вошел в боковой дворик, заваленный битым стеклом и брошенными пожитками. Рядом припаркована забытая машина. Перед собой он видит двери, ведущие в огромное здание, то ли архив, то ли хранилище. Это что, библиотека Кланиума?
 
Внезапно, с небес обрушивается ливень. Капли крупные и темные, похожие на нефть или бусины из черного стекла. Сквозь стену дождя и пелену дыма, Локен видит над зданием гигантские городские врата. Это врата Престора? Лотоса? Да как это возможно? Они шли всего двадцать минут. Как он умудрился вновь потеряться?
 
Ливень усиливается. Где, черт подери, Альборн? Куда делись толпы? Как такая масса людей могла просто испариться? Он ведь всего лишь отошел с улицы во двор.
 
Гигантские врата пылают. Они, должно быть, в двух километрах отсюда, но Локен слышит шкворчание пламени и шипение испаряющегося дождя. На мгновение он слышит что-то еще… какой-то третий звук, заглушенный этими двумя.
 
Словно кто-то зовет его по имени.
 
- Альборн?
 
Никаких следов конрой-капитана. Дождь превращается в маслянистую пленку на каменных плитах и стекает вниз по стенам. Стены покрыты именами и символами, которые Локен предпочитает не замечать.
 
Выстрелы раздаются вновь, на этот раз ближе. Он достает болтер и проверяет боезапас. Патронов все меньше. По возможности он воспользуется клинками. Но против врага с огнестрелом…
 
Когда Пожиратель Миров врывается во двор, сжимая в одной руке болтер, а в другой топор, Локен одним выстрелом валит его наземь.
 
Монстр просто огромен. Его острые, козлиные рога похожи на выпрямленных аммонитов. Масс-реактивные выстрелы вскрывают ему грудь. От силы удара тела о землю по камням ползут трещины. Предатель истекает кровью, которую уже размывают потоки дождя.
 
Локен делает шаг вперед. Инстинкты кричат ему пригнуться, и удар булавы всего на пару сантиметров промахивается мимо его головы. Нет абсолютно никакого объяснения, каким образом Несущий Слово зашел ему за спину.
 
Локен пытается обернуться. Булава задевает его на обратном ходу, выбив болтер из руки и отбросив воина в стену, превращая кирпичи в пыль. Локен перекатывается, пытаясь подняться. Несущий Слово с хохотом бросается на него. Глаза предателя горят безумием. Он пытается что-то сказать, возможно, поведать Локену о чем-то, но ничего вразумительного не выходит – для этого, у него во рту слишком много толстых, влажных языков.
 
Булава летит на Локена сверху. Тот блокирует ее цепным мечом. Ревущие зубья отбрасывают булаву под углом, выводя тараторящего предателя из равновесия. Это дает Локену время выпрямиться и принять стойку. Он принимается теснить Несущего Слово. Предатель вынужден использовать тяжелую булаву для защиты от быстрых, жалящих ударов цепного клинка.
 
Из пелены дождя неуклюже выходит воин Гвардии Смерти. Он поперек себя шире, его проржавленная, истекающая потом броня набухла и растянулась. Его шлем – или голова, или все вместе – превратился в подобие боевой маски трицератопса, с бивнями над глазами и рогом на носу. Затылок принял форму железного кокошника, вся левая щека и челюсть раздулись, словно металлический шар. Гвардеец Смерти, поначалу еле тащивший ноги, завидев Локена сразу переходит на бег. Он медленно и тяжеловесно заходит слева, вздымая боевой молот.
 
Локен блокирует булаву Несущего Слово цепным мечом, а затем бьет его правой ногой в живот, отбрасывая предателя от себя. Несущий Слово приземляется на спину. Локен делает рывок влево, избегая неуклюжей атаки Гвардейца Смерти. Молот обрушивается на стену, и кладка разваливается под ним, точно мумифицированная плоть.
 
Локен разворачивается, полоснув изменника по наплечнику острым клинком. Наплечник разваливается надвое, и по правой руке Гвардейца Смерти течет грязная кровь. Тот издает булькающий рык и взмахивает молотом по широкой, горизонтальной дуге. Локен уклоняется. Молот свистит у него прямо над ухом.
 
Несущий Слово встает на ноги, вопя что-то нечленораздельное своему собрату по измене, и приближается к Локену слева. И каким-то неведомым образом, Пожиратель Миров вновь на ногах. В его нагруднике зияет чудовищная дыра, целый кратер из керамита, металла и мяса. Его окровавленные руки сжимают бородовидный топор.
 
Локен отгоняет Гвардейца Смерти, делает шаг в сторону и левой рукой берется достает из-з спины Скорбящий. Гвардеец и Несущий Слово бросаются на него одновременно, и он ставит вероломного сына Мортариона на колени рассекающим вертикальным ударом цепного меча, одновременно с этим вогнав Скорбящий в голову колхидца по самую рукоять.
 
Он успевает вырвать клинок из оседающего тела, чтобы заблокировать топор Пожирателя Миров. Несмотря на свой размер, а также на размер и вес своего топора, предатель размахивает им яростно и быстро, словно ребенок палкой. Пожиратель Миро обрушивает топор на Локена снова и снова, без раскрутки или восстановления равновесия. Кажется, что его совершенно не волнует огромная дыра в теле. Локен отбивает неистовые удары сначала одним мечом, затем другим, раз за разом высекая искры. Не обращая внимания на куски разорванного керамита, падающие из сочащейся гноем раны в плече, Гвардеец Смерти несется на него справа, пригнув голову и выставив вперед рога, точно разъяренный бык. Локен отталкивает топор Пожирателя Миров и едва успевает увернуться от тарана. Он бьет Скорбящим по пояснице мчащегося мимо Гвардейца Смерти, рассекая позвоночник.
 
Гвардеец Смерти падает лицом вниз, корчась и брызгая слюной, из длинного разреза на спине сочится ядовитая слизь. Он пытается ползти, затем предателя сотрясает приступ влажного кашля, и, наконец, он обмякает, вывернув голову под странным углом из-за торчащего рога.
 
Нуцерийский топор все же цепляет Локена и отбрасывает его на землю. В ребрах вспыхивает боль. Пожиратель Миров исторгает боевой клич и рубит топором обеими руками. Локен в отчаянии перекатывается в сторону. Лезвие топора вгрызается в плиты. Лежа ничком, Локен подсекает ноги изменника, и тот с грохотом валится наземь.
 
Теперь вопрос лишь в том, кто встанет первым. Пожиратель Миров быстр, но Лунный Волк быстрее. Как только предатель вскакивает на ноги, цепной меч отделяет его голову от тела, и оно снова падает, громыхая доспехами. Голова прыгает по камням и останавливается на рогах, словно морской еж на иглах.
 
Локен медлит, стоя по-прежнему настороже и глубоко дыша, сжимая мечи в руках. Дождь идет стеной, смывая кровь трех павших врагов в разбитые сточные канавы.
 
Все недвижно. Больше никого нет. Черный ливень настолько сильный, что Локен больше не видит пылающих городских врат.
 
 
==='''2: XIV'''===
 
Анабасис<ref>Анабасис (др.греч. «восхождение») – военный поход из низменности на возвышенность, с берега моря внутрь страны. Этим словом названо несколько знаковых литературных произведений, вроде «Анабасиса Кира», написанного Ксенофонтом. Отсылки на Ксенофонта уже встречались ранее по сюжету (прим. перев.)</ref>
 
 
По приказу повелителя, я объясняю всем четверым ситуацию с остановившимся временем, и как мы неожиданно сможем использовать ее себе на пользу. Затем я посвящаю их в план атаки. Я выбрал для него весьма походящее кодовое имя – «Анабасис».
 
Наши защитники удерживают стены последней крепости, в то время как за их пределами последние из наших армий отчаянно бьются в арьергарде, чтобы сдержать вражеский натиск. Никто из них не продержится долго, но пока это возможно, мы должны нанести удар. Сделаем мы это с помощью абордажного телепорта, поэтому лишь воины в самой тяжелой броне смогут пережить перенос. Это будет удар копьем в горло, способ, которому мой господин обучил своего найденыша. Обучил так хорошо, что тот сделал эту тактику своей визитной карточкой.
 
– Он ждет именно этого, – замечает Дорн, не в силах перестать мыслить стратегически.
 
– Что ж, Рогал, придется позволить ему ждать, – отвечаю я. – Пусть именно этого он и ждет. Ждать чего-то и предотвратить это – совершенно разные вещи.
 
– Но самим идти в ловушку… – настаивает он.
 
– Ох, давайте надеяться, что это ''и есть'' ловушка! – говорю я ему. – Поскольку время вышло, и тратить его зря мы не можем. Если это ошибка, или сбой, их могут исправить в любой момент. Если щиты вновь поднимутся, шанс будет упущен. Самоочевидно, что мы должны действовать со всей возможной поспешностью.
 
Затем, я сообщаю им, что наш владыка лично возглавит штурм. Вот почему он встает с Трона. Все четверо останутся здесь, и будут удерживать Дворец в эти последние часы.
 
При этих словах каждый из них немедленно поворачивается, чтобы взглянуть на Золотой Трон. Как я и думал. Все они хотят возразить. Мой владыка немного приглушает сияние своего аспекта, чтобы они увидели мрачную искренность на его лице и при этом не лишились зрения.
 
Одним своим взглядом он заставлял умолкнуть королей и сдерживал протесты кесарей. Этот взгляд не терпит возражений, и каждый из них верен ему. Все его дети были сотворены быть верными, но чудовищное пламя войны укрепило нашу уверенность в них четверых. Преданность Вальдора и этих последних троих сыновей безупречна.
 
И поэтому я вздрагиваю, когда Сангвиний просто и незатейливо говорит:
 
– Нет.
 
Сангвиний! Из них ''всех''!
 
Даже Вальдор смотрит на него с подозрением, а ведь именно от генерал-капитана я ожидал возражений.
 
Я спрашиваю Великого Ангела, что он имеет в виду под своим отрицанием. Он не смотрит на меня. Его взгляд прикован к Трону. Его глаза сверкают внутренним достоинством. Это не протест. Это… своего рода уверенность.
 
Прежде чем он успевает ответить, вмешивается Рогал.
 
– Лорд-отец, мы не позволим тебе идти одному. Только не туда.
 
Ох, теперь и ''Рогал!'' Я изучаю его. Преторианец более не смеет сказать что-либо еще, но его мысли горят белым жаром и легко читаемы. ''Эта осада, пылают они, и все мои усилия по ее сдерживанию никогда не строились вокруг Дворца. Я защищал Дворец, потому что в нем находишься ты. Если ты отправишься на «Мстительный дух», моя защита отправится туда вместе с тобой. Все предельно просто.''
 
– Мой царь, – говорит Константин. – Твой приказ абсолютно ясен. Легио Кустодес – твои телохранители. Лишь они подходят для этой задачи. Они должны отправиться с тобой, а куда идут они, туда и я.
 
Вулкан молчит, но ему и не нужно ничего говорить. Хмурое выражение лица с головой выдает его намерения.
 
Ну и ну. Я в растерянности. ''Все'' они! Мне отлично известно, что их реакция на простой приказ приведет повелителя в ярость, несмотря на трогательную решимость защитить его. Может ли быть так, что подобный ответ рожден не из высокой морали и любви, а из чего-то более темного? Сангвиний – образец непорочности, и все же он первым воспротивился приказу. Вальдор – самый непоколебимый из них, и всегда им был. Теперь ''он'' проявляет неповиновение? Неужели, как я и боялся, глубокое погружение в тайны Хаоса посеяло недовольство в его сердце?
 
Неужели это знак, что гниль неверности проникла даже в самое сердце преданности? Эта война попрала законы природы, обратив брата против брата, отца против сына. И теперь, в последний час, его последние сыны идут против воли своего господина?
 
Я обращаю взгляд на Трон. Я стараюсь игнорировать слепящий свет, обжигающий мои глаза. Я сохраняю спокойствие, ибо еще никогда с этих дрожащих губ не сходило более ценного совета.
 
– +Подумай,+ – говорю я ему и только ему. – +Они отдали ради тебя все, что имели, и так же собираюсь поступить я, а потому, ты обязан дать что-то взамен. Раздели с нами бремя, будь то победа или поражение. Ты всегда, всегда говорил мне, что мы вместе. Все человечество, в едином порыве, стремится к одной цели. А потому… подумай, мой Царь Веков. Нужно достичь понимания. Слишком долго ты следовал привычке и оставался безмолвным и отдаленным, скрывая ото всех свои планы. Знаю, знаю. Ты все время был ужасно занят. Что ж, старый друг, они научились думать и решать за себя. У них не было выбора. И разве не такими ты сотворил их, разве не эту особенность ты взращивал в них? Сейчас не время быть суровым патриархом и порицать их за ту самую благодетель, к которой сам приучил их+.
 
Конечно же он знает, что я прав.
 
Я прав, потому что уже долгие годы во множестве аспектов я был его совестью. Он ''совершал'' ошибки. Это в природе человека. О чем-то он сожалеет, так он мне и сказал. Величайшее из его сожалений в том, что он никого не подпускал к себе. Боюсь, он слишком долго был один. Слишком много веков проведено в одиночестве. Иногда у него появлялись друзья и союзники, но они покинули его один за другим, или достигли конца своей смертной жизни. Он сотворил Константина и примархов как своих сыновей и первых соратников, но и их появление кажется ему совсем недавним. Он не привык доверять им так, как они того заслуживают, или делиться с ними истинным масштабом своих намерений.
 
Что ж, старый друг, больше никаких ошибок. Перестань вести себя как тиран, хватит рявкать приказы. Ты должен пойти на компромисс и показать им, что доверяешь им так же, как они доверяют тебе.
 
Все четверо нужны здесь, на земле, и отрицать это не выйдет. Конфликт достиг своего апогея, и убрав с поля всех четверых чемпионов, мы лишимся всех образцов и символов, которые сплачивают наши силы. Но ни Рогал, ни Константин не позволят владыке отправиться одному, не взяв с собой их для защиты. Без сомнений, оба они искренне полагали, что настал час принудительной эвакуации нашего господина. Вулкан слишком долго бился в одиночку и теперь жаждет сражаться бок о бок с братьями, а Сангвинию необходимо отстоять честь своего легиона. Дальнейшие препирательства бессмысленны.
 
Я ощущаю, как мой повелитель усмиряет свой гнев. Хорошо. Мы вместе, и покончим со всем вместе, и не просто потому, что тебе нужна наша объединенная сила, а потому что тебе нужно, чтобы они ''увидели, как все кончится''. Они должны стать свидетелями кульминации войны и конца этого кошмара, разделить с тобой победу и, впоследствии, твой план. Чтобы полностью посвятить свои сердца будущему, они должны принять участие в настоящем. Понять твою точку зрения. Слишком долго, слишком усердно ты утаивал от всех свой Великий Труд. Они – твои сыновья, и ты должен уважать их роль в нем.
 
Более того, ты ''задолжал'' им это. У них есть свои незакрытые потребности: честь, правосудие, катарсис, воздаяние. Они пронесли их в себе, и теперь покрыты ранами, и эти раны необходимо исцелить. Каждый из них по-своему стал мстительным духом.
 
Но необходим компромисс. Мой повелитель не вездесущ и не может успеть везде. То же касается и их. Его разум обращается ко мне, и сообщает свое решение. И вновь, я становлюсь его голосом.
 
– Константин, Рогал, – говорю я. Мой голос тих, как шелест бумаги. – Вы отберете своих лучших воинов в качестве свиты. Но ни в коем случае не обнажайте стены, наша последняя цитадель должна выстоять, пока вас нет. Рогал, я знаю, что ты уже сделал свой выбор и готовился к этому моменту несколько дней. Константин, выбери тех стражей, что отправятся с тобой.
 
Я оборачиваюсь к Вулкану. Я наваливаюсь на свой посох, стоять прямо для меня теперь не легче, чем совершить подвиг Геракла.
 
– Вулкан, – мягко говорю я, – ты заслуживаешь того, чтобы пойти, но ты не пойдешь. Ты нужен мне здесь. Прости. Твой отец собирается попросить меня занять его место на Золотом Троне. Эта задача мне не по нраву, но я выполню ее без возражений. Ты нужен мне рядом. К сожалению, ты слишком хорошо знаешь, почему именно.
 
Он молчит. Долгое мгновение я наблюдаю, как Вулкан стискивает челюсти. Я знаю, ему кажется, что его лишили положенной чести. Но логика в моих словах безупречна. У Вулкана нет абсолютно никакого дара для манипуляции Троном, он не обладает магией эфира, и именно поэтому Вулкан и ''только'' Вулкан должен остаться, чтобы занять мое место в случае неудачи.
 
Ибо если я потерплю неудачу, все будет действительно потеряно. Вулкан должен будет занять Трон и лишить Хоруса всех богатств, загадок, сокровищ и тайн Дворца.
 
Навеки.
 
Вулкан знает, что это так. Наконец, он просто кивает.
 
– Сангвиний, – говорю я. – Ты выберешь тех Кровавых Ангелов, что присоединятся к Анабасису. Но мальчик мой, мы находимся в последней крепости в наш последний час. И пока мы говорим, остатки наших сил сражаются и умирают, чтобы защитить этот клочок земли. Им нужен командир. Более того, им нужен символ, воин, вокруг которого они смогут сплотиться, и кто будет поддерживать в них отвагу до самого конца. Ты – Ярчайший. Ты есть, и всегда был, воплощением славы, сияющим образцом всего, что для нас ценно. Кровавые Ангелы удостоятся чести присоединиться к штурму «Мстительного духа». Полагаю, Ралдорон лучше всего подходит для того, чтобы возглавить их. Но ты должен остаться здесь и стать нашим символом. А потому, ты будешь наречен ''истинным'' Магистром войны, и обратишь в бегство армии того, кто столь нагло порочит этот титул.
 
Я киваю своему повелителю. Его слово сказано.
 
Я спрашиваю их, поняли ли они мои указания.
 
Рогал, Константин и Вулкан отвечают, что поняли.
 
Сангвиний… Сангвиний не говорит ничего.
 
 
==='''2: XV'''===
 
У Гегемона
 
 
Воины, стоящие на страже у Гегемона, проверяют документы и пропускают ее. Илья Раваллион, тактик ''орду'', советница Хана, создательница стратагем Пятого легиона Белых Шрамов. Ее ведут через опустевшие залы, сквозь строй кустодианцев, подразделения Имперских Кулаков и импровизированные кордоны, охраняемые Ауксилией Империалис. Гегемон, увенчанный величественной башней – это одно из самых древних и крупных зданий в комплексе Санктума Палатины Империалис, и ему уготовили новую роль. Долгое время, в Гегемоне заседало планетарное правление, местный законодательный эквивалент Великой палаты. Именно здесь Великие лорды собирались, чтобы обсудить насущные терранские вопросы, в противовес более масштабной и всеобъемлющей имперской политике Сенаторума Империалис и Великой палаты. Возвышающаяся над ним могучая башня служит главной цитаделью Легио Кустодес.
 
За последние несколько часов, она стала главным командным узлом.
 
Илья нездорова и вымотана, но ее походка полна решимости. Рядом с ней идут телохранители из Белых Шрамов – Гахаки, хан Бургедиин Сарву и Айбаатар-хан. Перед лицом уничтожения, они видят искру надежды. Ей рассказали, ее уверили в том, что павший в битве Великий Каган был словно чудом вырван из лап смерти. Магия Сигиллита. Илья не в силах этого понять, ведь она видела мертвое тело Хана на погребальной колеснице, но не капли не сомневается в правдивости услышанного, и эта радость поднимает ее с колен, избавляя от боли, избавляя от скорби. Если Джагатай не погиб, она продолжит исполнять свой долг и потратит остаток своих дней, сражаясь за будущее, в котором он сможет жить.
 
Интересно, слышал ли эту весть Соджук. Он был ее телохранителем дольше всех, и она позволила ему уйти на передовую. Ужасающий Гахаки и непреклонный Айнбаатар настояли на том, чтобы занять место Соджука и охранять ее, потому что теперь безопасных мест не осталось даже в Санктуме. Знает ли Соджук, что Хан жив? Раздула ли эта весть и в нем пламя решимости?
 
Жив ли он сам?
 
У гигантского входного люка в гулкую Ротонду она вновь вынуждена показать удостоверение. Гахаки и Айнбаатар злобно сверлят взглядом проверяющего их офицера.
 
– Можете проходить, мэм, – говорит полковник хрупкой старой женщине в потрепанной генеральской шинели. Илья кивает. Гахаки выхватывает ее документы из рук полковника, и они входят внутрь.
 
Ротонда представляет собой круглый зал с высоким куполом. В более мирные времена, здесь собирались политики для своих дебатов. Теперь она превратилась в шумный командный центр. Несмотря на бригады сервиторов и адептов Механикус, которые все еще въезжают сюда и устанавливают консоли с гололитами, несмотря на повсеместный грохот машинерии, это произошло не за один вечер. Понадобились бы целые дни, чтобы вынести все сидения и подключить огромные антенны стратегиума. Она узнает руку Преторианца, сверхъестественную способность Дорна думать на три шага вперед. Он либо знал, что Бастион Бхаб падет, либо сделал приготовления на случай его потери. Теперь здесь сосредоточено командование лоялистов. Праздник суеты, неразберихи и напряженного труда, готовый на три четверти и уже в работе. Командование занято перехватом контроля, потерянного вместе с Бхабом. Во всяком случае, передача управления произошла быстро, хоть и не вполне гладко.
 
На мгновение, Илья замирает. Она видит офицеров Военного двора и закутанных в мантии старшин Тактики Террестрия, которые упорно трудятся, не замечая окружающую их суматоху. Они полностью погружены в разработку актуальной стратегии. Она думает, что может сделать и с чего ей начать. Ей на глаза попадаются потоки данных на экранах – обновляющиеся в реальном времени карты. Ее опытный разум уже видит структуры, связи, возможности и принимается подсчитывать шансы.
 
Она больше не чувствует своего возраста. Она не чувствует, что умирает. Если разум занят работой, все это может подождать.
 
Она оборачивается к своим телохранителям.
 
– Возвращайтесь на стены, – говорит она.
 
– Илья-сы, мы поклялись… – начинает Гахаки.
 
Илья мотает головой. – Сарву-хан, я дома, – возражает она. – Здесь мое место. Мое поле боя. Вы нужны в другом месте, и как можно скорее.
 
– Но, Илья-сы…
 
– Если смерть может достать меня здесь, в Гегемоне, под защитой кустодианцев и Имперских Кулаков, она сможет достать меня везде. И при всем моем уважении, это произойдет, невзирая на ваше присутствие. Прошу, идите. Отсюда я буду снабжать орду своими самыми мудрыми советами. Столько, сколько смогу.
 
Они колеблются пару мгновений, и затем уходят, не сказав ни слова на прощание. Эту черту она всегда любила в Белых Шрамах. Ни одно расставание не проходит в слезах, ибо каждое расставание случается в ожидании новой встречи. Весьма оптимистичный подход для воинов, чьи жизни так коротки.
 
Оставшись в одиночестве, она разворачивается, оглядывает снующих вокруг людей и, наконец, находит знакомое лицо.
 
– Госпожа! – кричит она. – Госпожа, я пришла работать.
 
 
==='''2: XVI'''===
 
Жертва
 
 
По правде сказать, у меня нет ни времени, ни терпения выяснять причину подозрительного молчания Сангвиния. Я оборачиваюсь к своему бесстрастному владыке.
 
– Сейчас? – спрашиваю я.
 
Он говорит мне, что да.
 
– Уже? Эх.
 
Я вздыхаю. Как глупо. Я готовился к этому мигу с того самого дня, как мы осознали, что Магнус больше не подходит на эту роль. Мой повелитель неустанно уверял меня, что я способен на это. И я верю ему, поскольку уже долгое время наши разумы были странным образом переплетены, и случилось это задолго до того, как он назвал себя Императором, а я стал Сигиллитом.
 
Не к этому я стремился. Я прожил немало лет, больше, чем мне положено. Но ведь еще столько предстоит сделать. Впрочем, честно говоря, я бы предпочел, чтобы это случилось, когда я был моложе и сильнее, под надежной защитой юношеского максимализма, а не сейчас, когда я так стар и так устал.
 
Не то чтобы в этом была какая-то разница.
 
И все же…
 
Погрузившись в раздумья, я ковыляю к огромному помосту, приводя в порядок разум, успокаиваясь, судорожно рассылая последние мыслеуказания и символы-идеи, напоминания и инструкции, чтобы другие могли закончить незавершенное мной. Отмеченные сигилами послания кружат вокруг меня, словно выдворенный из улья рой пчел, которые разлетаются во всех концы в поисках нового дома. Я делаю это неуклюже, безо всякой системы. У меня не осталось времени на методичность, точность или вежливость. Все это просто ''исчезает'', словно балласт, сброшенный моим разумом.
 
Я так сильно погрузился в свои мысли, что вовсе не обращаю внимания на происходящее вокруг. Поэтому я останавливаюсь, услышав вздох. ¬''Кто угодно'' остановился бы, услышав, как примархи вздыхают от изумления и ужаса, и как они падают на колени в униженном преклонении.
 
Стоя у подножия сверкающего помоста, я поднимаю взгляд. Я поднимаю взгляд на изящные ступени, по которым мне предстоит подняться, чтобы уже никогда не спуститься вниз.
 
Мое лицо озаряет солнце.
 
''Мой господин. Мой Царь Веков. Мой друг. Мой Повелитель Человечества.''
 
Он стоит. Он поднялся с Золотого Трона. Он стоит надо мной, словно бог, которым не является.
 
Он ''стоит.''
 
Это уже маленькое чудо само по себе, ведь он не вставал уже очень давно, и я уже боялся, что он не может. Покров золотого света ниспадает с его плеч и рук, пронизанный нитями багрового заката и алого рассвета. Микроклиматические молнии танцуют и окутывают его тело, а по подлокотникам Трона пляшут огни Эльма, похожие на голубые снежинки. Благородную голову венчает белый светящийся нимб, яркий, словно полная луна или крупная звезда. Это сияние погружает все его лицо в тень, за исключением сверкающих великолепием глаз.
 
''Какая мощь!'' Я и ''забыл'' о ней! Я забыл о его могуществе! Я забыл, насколько он высок, насколько астрономически могуч, как он прекрасен, как он ужасен, как…
 
Как я вообще мог ''подумать'', что способен занять его место? Каким же старым и усталым глупцом я ''стал''?
 
Я должен поклониться! ''Я обязан немедленно поклониться!'' Я обязан пасть ниц и спрятать лицо в камнях пола, ибо он слишком ярок для глаз! Я нервничаю и неуклюже оступаюсь. Мои старые члены слишком окоченели и не слушаются. Я оступаюсь…
 
Меня подхватывают руки и предотвращают падение прежде, чем я успел разбить нос о нижние ступени помоста. Часовые, Узкарель и Кекальт, ринулись со своих мест в тот же миг, как я оступился, но они не успели ко мне вовремя. Поддерживающие меня руки принадлежат Рогалу и Сангвинию. Вулкан тоже с ними, его ладонь помогает мне выпрямиться. Константин маячит за их спинами, в его глазах читается забота.
 
– Позволь помочь тебе, – говорит Сангвиний.
 
– Ох, простите старика! – бормочу я.
 
– Стой твердо, – добавляет Рогал.
 
– Ох, мальчик мой, я тверд как никогда, – хихикаю я. Они ставят меня на ноги. Вулкан подает мне посох. Я гляжу на них. Они окружают меня, всем своим видом выражая беспокойство обо мне.
 
Я отгоняю их.
 
– Я в порядке, – уверяю я их. – Эх, старые мои ноги. Доживете еще до моего возраста, поймете, хе-хе.
 
Сангвиний смотрит на меня, сжав челюсть.
 
– Я ''в порядке'', – настаиваю я.
 
Вальдор коротко кивает. Двое проконсулов выходят из-за спин примархов и встают по бокам, чтобы сопроводить меня наверх. Он собираются взять меня под руки.
 
– Вот уж нет! – отмахиваюсь я. – Я сам в состоянии подняться по этим клятым ступеням.
 
– Господин, окажите нам честь, и позвольте хотя бы сопроводить вас, – тихо просит Узкарель.
 
Я фыркаю и соглашаюсь. Я начинаю свой путь наверх, щурясь от сияния, опираясь на посох и подтягивая себя на ступени обеими руками. Это тяжело, но не тяжелее того, что предстоит дальше.
 
Наверху, ждет мой Царь Веков. Он стоит неподвижно, безмолвно, не обращая внимание на всеобщее благоговение и прикованные к нему взгляды всех в Тронном зале. Эти люди никогда не думали, что вновь увидят, как он двигается или встает. Они давно ждали, чтобы он поднялся, и теперь в ужасе от того, что за этим последует.
 
Он же смотрит лишь на меня. Прямо в мою душу.
 
Я останавливаюсь на полпути. Бросаю взгляд на верных Часовых. – Здесь вы меня покинете, – говорю я. – Остаток пути я пройду один.
 
Золотые маски не выражают ничего.
 
– Вы ведь оба гетероны-соратники, так ведь? – тихо спрашиваю я. – А это значит, что один из вас, либо вы оба отправитесь с ним в последний бой. Тогда у меня есть к вам просьба. Не подведите его.
 
– Мы не созданы для неудач, мой регент, – говорит Кекальт.
 
– Ох, мальчик мой, я ''все это'' знаю! Я ''все'' знаю! Я знаю, насколько вы ''совершенны!'' Сейчас речь не о преданности, долге или ваших способностях! Все это вплетено в вашу суть! Я говорю о… о… я говорю о том, что когда все закончится, верните его обратно на место, хорошо? Верните его живым. Все, что вы делаете, вы делаете для него, но эту просьбу исполните для ''меня''. Сейчас, сейчас…
 
Я облизываю кончик левого указательного пальца и рисую им свой сигил на нагруднике Кекальта. Метка исчезла сразу же после завершения. Лизнув палец еще раз, я проделываю то же с Узкарелем.
 
– Я оставляю свою метку, часть самого себя, на этом плане, – шепчу я, выводя узор. – Вот что произойдет, и своей рукой я подтверждаю это. Больше ничего не изменить. Исполните эту просьбу ради меня.
 
Они не отвечают. Покрепче взявшись за посох, я продолжаю восхождение. Проконсулы остаются на месте, уважая мою просьбу.
 
Я уже близок к вершине, свет озаряет меня. Мой господин и повелитель нарушает спокойствие. Он спускается на пару ступеней и подает мне руку. Эта рука. Эта большая, умелая рука, которая держит в ладони всю Галактику. Я чувствую его близость. К моему удивлению, он позволяет мне причаститься его сокровенных мыслей.
 
Увиденное там предельно ясно.
 
– Не грусти, – говорю ему я.
 
Это куда больнее, чем я ожидал. Он боится, что больше никогда не поговорит со мной вновь, что не будет больше долгих часов, проведенных в обмене словами и мыслями, формировании лучшей судьбы для человечества. Его воспоминания яркие, словно снега Антарктики: тот день, когда он впервые показал мне Трон и рассказал о его назначении, увидел блеск недоверия в моих глазах; тот вечер, когда мы оба поняли, что я тоже способен пользоваться функциями Трона, что мой разум, подобно его собственному, достаточно силен, чтобы вступить с устройством в связь и не погибнуть в тот же миг; та ночь, когда мы посредством простой логики пришли к выводу, что может настать день, когда мне придется занять его место; что, почти в каждом из вариантов спланированного нами будущего, кому-то придется это сделать.
 
Я не боялся. Ни тогда, ни сейчас. Я знал, что это означает. И потому смирился с этим как с «чем-то, что должно произойти, если до такого дойдет». Он надеялся, что этот день не настанет, ведь и он знал, что он означает. И очень долго такой исход казался маловероятным. Он специально создал аварийный вариант с целью избежать такой необходимости. И назвал этот вариант Магнусом.
 
Теперь, когда время пришло, я не сомневаюсь. Я принимаю его руку, опираюсь на нее и преодолеваю последние ступеньки к Трону. Я киваю ему, слегка улыбаюсь и шепчу, чтобы больше никто не услышал: «Не скорби обо мне».
 
И после этого, я готовлюсь сесть.
 
Больше нечего сказать. После столетий, проведенных в разговорах обо всем на свете, не осталось ''ничего'', что можно было бы сказать. Просто взгляд, брошенный одним другом второму, невысказанное понимание всего, что было между нами, что мы задолжали друг другу. Этим действием я вношу свой последний, самый главный вклад в человечество, в его будущее и в тот план, что был нарисован рукой на стене.
 
Но его глаза говорят мне, что он понимает – на самом деле, я делаю это ради него. Самые великие, самые значимые дела всегда совершаются по личным мотивам.
 
Я стар. Я устал.
 
Я восседаю на Золотом Троне.
 
 
==='''2: XVII'''===
 
Незаконченное дело
 
 
Напряжение сменяется оживлением. Приказы уже летят через весь Тронный Зал и за его пределы, как по воксу, так и астропатическими сообщениям, психо-мемами, орскодами и мыслезнаками. Гонцы и вестники отправляются в путь, сервочерепа снуют по коридорам, попискивая бинарными сигналами. Их крошечные, уставшие антигравы стонут, разнося повсюду громкое эхо.
 
Щитовые роты Кустодес уже меняют позиции, стоило лишь стоящему у подножия Трона Вальдору кивнуть. Сложные, многоступенчатые приказы он отдает легким кодовым кивком. Отделения Часовых снимаются с дозора и объединяются. Избранные кустодианцы покидают свои посты и уходят в арсеналы, а оттуда – к местам сбора. Их место немедленно занимают другие. Хускарлы Дорна вылетают из Тронного зала, чтобы подтвердить и привести в исполнение заранее подготовленные Преторианцем боевые расписания. Члены Верховного Совета и их чиновники бросаются врассыпную, чтобы подготовить все необходимое, чтобы авторизовать забор необходимого количества энергии от главного генератора и проинформировать аварийный командный пункт в Башне Гегемона о развитии ситуации.
 
В самом Тронном зале группа оружейников продолжает свое медленное, церемониальное шествие.
 
За Серебряной Дверью, в стонущих от боли залах Санктума, на свой пост спешит Халид Хассан, Избранный Малкадора. Его разум воспалился от внезапного психического взрыва символических инструкций, помещенных туда Сигиллитом. Словно закутанный в зеленое призрак, он отходит в сторону, пропуская несущихся вперед Имперских Кулаков, вытирает слезы с усталых глаз и продолжает свой путь.
 
Возле самой двери, еще одна задержка. Под надзором Сестер Безмолвия рабочие бригады автоматонов Аднектор Консилиум на грузовых тележках тащат огромные гексаграмматические генераторы прямиком в Тронный зал. Их извлекли из Темных Клеток, всего восемь, каждый размером со штурмовую десантную капсулу. За ними следуют другие тележки и вагоны, нагруженные вспомогательным талисматическим оборудованием, излучателями с пустотными экранами и портативными телестетиками.
 
Хассан останавливается и смотрит, как они едут мимо него, скрупулезно оценивая точность и полноту содержимого. Будет еще больше. Пока он стоит здесь, другое оборудование осторожно вытаскивают со складов, чтобы с помощью грузовых конвейеров поднять их сюда из глубин Дворца. Хассан стучит средним пальцем по кожуху одной из гексаграмматических турбин. Он слышит гармоничный звук от удара. Да, ее правильно настроили.
 
Это Протокол Сигила, один из восьмисот пятнадцати аварийных протоколов, подготовленных на такой случай. Некоторые из них были созданы задолго до начала осады, другие добавили недавно и, по мнению Хассана, слишком поспешно. Сигил – один из самых древних, его написали в срочном порядке после опустошительных событий глупости Магнуса. Это приложение и прямое продолжение ужасного, но необходимого Негласного указа.
 
Хассан надеялся, что Сигил, ''этот'' чудовищный сигил, никогда не понадобится приводить в исполнение. Ему не хватает воздуха, грудь сдавила паника. Все же, до этого дошло. Каким бы ни был конец, все решено. Согласно психо-меметическим инструкциям Сигиллита, которые тот удаленно поместил в его разум десятью минутами ранее и всю сложность которых он лишь начал осмысливать, Сигил запущен в работу. Более того, вслед за ним следует подготовить и Негласный Указ.
 
''Трон Терры… Трон Терры…''
 
Другие Избранные, подобные ему, чьи щеки отмечены тем же символом, уже бегают по Дворцу, собирая первичную подать и требуемых психоактивных личностей – но не по жребию и не на добровольной основе, как некогда предполагалось, а методом безжалостной отбраковки. Им нужны лучшие, наиболее совместимые, вне зависимости от того, желают ли эти самые лучшие и совместимые этого, или нет.
 
Хассан оборачивается, используя техники саморегуляции, чтобы усмирить ускорившийся пульс, и обнаруживает у себя за спиной. Каэрию Касрин. Он кланяется.
 
– Сигил приведен в исполнение… Ты получила все инструкции по протоколу? – спрашивает он.
 
Она вновь кивает.
 
– Они должны быть весьма точны, – замечает он.
 
Рыцарь Забвения вздыхает, словно его требовательность раздражает ее. Ничего не поделать, это наследие военной дисциплины вколотили в него еще в прошлой жизни.
 
''Они точны,'' – отвечает она с помощью мыслезнаков. - ''Каждая деталь соответствует как писаным эдиктам, так и неписаным указаниям. Я все проверила и перепроверила.''
 
– И указания эти поступили от…
 
''Ваши, полагаю, от Великого Сигиллита,'' – вздыхает сестра из Стальных Лис. - ''Мои мне передал непосредственно генерал-капитан.''
 
– Надо сравнить…
 
''Не надо.''
 
– Касрин, если есть хоть мизерные разночтения…
 
''Вы сомневаетесь в точности, с которой генерал-капитан обдумывает свои приказы?''
 
– Нет, – говорит Хассан. – Нет, конечно нет. Прошу прощения.
 
''Мы репетировали их столько раз, что знаем наизусть до последней буквы,'' – жестикулирует она.
 
– Я знаю. Но даже если так, готовы ли мы? Готова ли ''ты''?
 
Касрин не отводит от него глаз, сверкающих поверх решетки полушлема. Он замечает в них что-то среднее между жалостью и ужасом. Как и он сам, она играла ключевую роль в Негласном указе, в последний раз, когда он был приведен в исполнение. Единственный раз. Ей пришлось жить с этим ужасом. Она знает, что вскоре произойдет, и что еще может произойти в результате.
 
''Да,'' - отвечает Касрин.
 
Он кивает.
 
''Восемнадцатый здесь,'' – показывает она. - ''По крайней мере, это уже что-то.''
 
– Так и есть, – соглашается он. Он знает об этом. Сигиллит в одном мгновение наполнил его разум бесчисленным множеством знаков-поручений и информационных меток. Присутствие Вулкана было одним из этих фактов. Уникальные дары Вулкана станут существенным подспорьем в предстоящем деле. Но, помимо этого, он воплощает собой аварийный предохранитель, и Хассан старался не думать о варианте событий, в котором он может понадобиться.
 
– Иди, – говорит он ей. – Я скоро к тебе присоединюсь.
 
Касрин кланяется и уходит. Она исчезает еще до того, как достигает границ его зрения.
 
Хассан пытается отсортировать весь меметический объем данных, завещанных ему господином. Знаний так много, и все они свалены в кучу без намека на привычную точность и маркировку, словно у Малкадора кончалось время, и он просто пытался сказать все и сразу, чтобы не забыть. Дела Императора воистину поглотили его с головой. Каждую мысль, которой ему было необходимо поделиться, каждую идею, каждый наполненный смыслом символ, каждую мимолетную задумку, каждую напоминалку он отправил своим Избранным, чтобы освободить разум.
 
Один из сигилов имел особое значение. Малкадор обозначил этот мысленный файл пометкой «Терминус». Хассан видит, как из Тронного зала появляются силуэты и направляются к нему. Это великаны, призраки из черного дыма и полуночных теней. Они шагают вдоль оплавленных стен коридора, надвигаясь на него, словно ночной кошмар.
 
Он преграждает им путь, и они останавливаются.
 
– Маршал-эдил Харахель, – приветствует их Хассан.
 
Двое Хранителей из Общины Ключа смотрят на него сверху вниз. Гиганты принадлежат к Легио Кустодес, но сажа и копоть окрасили ужасающее великолепие их золотых доспехов в грозную чернь. Темные Клетки и архивы в глубоких катакомбах содержат все запретные тайны и технологии Старой Ночи, которые защищают и оберегают специалисты Экзертуса. Община Ключа – это избранный круг Кустодес, который отвечает за перемещение и использование подобных устройств, когда в них возникает необходимость.
 
– С дороги, – произносит один из них.
 
– Вы знаете мое звание и мою власть, Хранитель, – возражает Хассан. – У меня к вам дело.
 
– Мы получили указания, – отвечает закутанный в тени кустодианец. Хассану хочется съежиться и убежать. Он стоит на своем.
 
– Надеюсь, что так, – отвечает он, – и я здесь, чтобы подтвердить их. И убедиться, что приказы эти исполняются с надлежащей четкостью и в полной мере.
 
– Они были отданы нашим повелителем, – говорит Хранитель, даже не пытаясь скрыть предупреждающий рык в голосе.
 
– А мои были отданы мне моим, – не отступает Хассан. – При всем уважении к генерал-капитану, слово Сигиллита в данном вопросе имеет первоочередное значение.
 
– С дороги.
 
Хассан делает вдох. Без запинки, без капли сомнений, он начинает декламировать полную вереницу имен маршала-эдила Харахеля. Всего их четыреста девять, они выгравированы изнутри черненых доспехов Харахеля и известны лишь немногим. Знающий их обладает властью на уровне Тронного зала.
 
Харахель поднимает гигантскую ладонь и останавливает Хассана на сорок шестом имени.
 
– Намек понят, – признает он. – Говорите.
 
– Вам поручен надзор за личностью, известной как Фо, равно как и за созданным им устройством.
 
Харахель не торопится с ответом.
 
– Бросьте, маршал, поговорим по-мужски, – добавляет Хассан. – Предназначение Фо, а также существование и назначение его устройства известны Сигиллиту. Неужели генерал-капитан правда считал, что такое возможно скрыть?
 
– И что с того?
 
– По воле Императора, а соответственно, и по воле Сигиллита, это устройство надлежит законсервировать и держать в резерве. Для использования в качестве последнего средства. Ему присвоен Уровень XX, и статус крайней меры. Устройство надлежит обезопасить, как и его создателя.
 
– В таком случае, наши приказы совпадают, – отвечает Харахель. – Генерал-капитан был предельно точен в формулировках. Мы собираемся взять под стражу Фо. Мы собираемся отправить устройство в Темные Клетки на сохранение. Нет причин задерживать нас.
 
– В ожидании передачи, – говорит Хассан. – Вы пропустили эту деталь. Сигиллиту известно, что генерал-капитан Вальдор намерен запереть устройство в Темных Клетках. Это приемлемый расклад, так как кустодианцы вашей общины более чем подходят для этой задачи. Но вы будете хранить его в ''ожидании передачи''. Когда… ''если''… наступит час, и передача станет возможна, по завету Сигиллита надзор над устройством перейдет ко мне. Все ясно?
 
– Такого нам не сообщали, – отвечает Харахель. – Нам ничего не известно о передаче.
 
– Значит, я сообщил вам ваши приказы в полном объеме, чтобы в дальнейшем избежать недопониманий. Скажите спасибо, что я успел вмешаться.
 
– Такого нам не сообщали, – повторяет Харахель. – Понадобится подтверждение.
 
– Прекрасно, я его получу.
 
– Не думаю, что на это есть время, – отвечает Хранитель.
 
Хассан похолодел. Он смотрит им за спину, затем протискивается мимо них и срывается на бег, оставляя траурных великанов позади.
 
Он бежит к Серебряной Двери. Она распахнута, вереница телег все еще проезжает внутрь. Хассан огибает один из вагонов и проскальзывает в проем. Золотые Часовые оборачиваются с копьями наизготовку, чтобы остановить его, затем узнают знакомое лицо и возвращаются на места.
 
Он ускоряет бег, летит по колоссальному нефу, подобрав полы одежды, чтобы не запнуться. Он видит другие фигуры в зеленых одеяниях, тиакх же Избранных, как и он сам. Как и он, они мчатся вперед, протискиваясь сквозь толпы в задней части Тронного зала, поднимаясь по флигелям вместе с ним.
 
Ни один из них не доберется до цели вовремя.
 
Вдалеке, Хассан видит Трон. Он видит собравшиеся вокруг него фигуры. Он не может разглядеть их как следует, виной тому непрерывный бег и застилающие глаза слезы. По пути, он непрерывно и неистово распаковывает и сортирует знания, помещенные ему в голову повелителем.
 
Он видит фигуры. Золотой великан поднялся с высокого престола. Он стоит, купаясь в лучах белого света. На ступенях, чуть ниже него, стоит другая фигура, крошечная, сгорбленная. Сияющий гигант протягивает руку, чтобы помочь второму преодолеть последние ступени. Они застывают на мгновение, словно говорят что-то друг другу.
 
После чего сияющий великан указывает в сторону высокого престола. Он словно горит, будто весь помост целиком занялся огнем. Крошечный, сгорбленный человечек кивает. И шагает вперед.
 
Он садится на Трон. И тут же, пламя вздымается выше, поглощая его целиком.
 
Хассан прекращает бег. Он останавливается, сгибается пополам, оперевшись руками в бедра и пытаясь отдышаться. Слезы текут по щекам и падают на мозаичный пол. Он нашел и открыл последнее напоминание, внедренное в его разум. Обрывок, всего лишь слова, едва складывающиеся в сигил. Всего лишь запоздалая мысль.
 
«Халид. Не подведи меня. Прощай».
 
 
==='''2: XVIII'''===
 
Лишь как о герое
 
 
Сигиллит восседает на Троне. Он не говорит, и не заговорит уже никогда. Его глаза открыты, но ничего не видят – вернее, не видят ничего в помещении, которое иные называют Тронным залом. Теперь они видят лишь бездонные глубины эмпиреев. Он сидит неподвижно, положив руки на подлокотники Трона, как его повелитель до этого. Посох лежит у его ног. Мерцающая, бурлящая пелена, словно шаровая молния окутывает его вместе с Троном. Ее сияние отгоняет все тени прочь от гигантского помоста, вытягивая их в длинные, узкие полосы. Тени отца и сыновей возле него превратились в тонкие линии, словно у людей, стоящих на краю обрыва и наблюдающих за восходящим светилом в день солнцестояния.
 
Вулкан, стоящий рядом с великаном-отцом, двумя братьями и генерал-капитаном, не в силах смотреть на происходящее. Малкадор не двигается сам, но весь дрожит, дрожит все его тело, каждая кость, каждый атом. Вулкан глядит на него в сердце пламени и видит дрожь, словно у заевшей пикт-записи, колебания, вибрации, быстрые подергивания открытых глаз Регента, дрожание челюсти, трепыхание одежды, непрерывный тремор его рук на подлокотниках. Но помимо этого, владыка Прометея чувствует умелую и уверенную работу его разума, могучую волю Малкадора и его абсолютную сосредоточенность. Вулкан слышит, как механизмы Трона реагируют на малейшее касание Сигиллита. Он ощущает, как поток имматериума подчиняется его приказам и командам.
 
– Я чувствую его сосредоточенность. И его боль, – бормочет Вулкан. ''«Я чувствую, как его клетки умирают, одна за другой»,'' – думает он про себя.
 
– И его печаль, – тихо добавляет Дорн.
 
– Брат, это не его печаль, – поправляет его Сангвиний. Он бросает взгляд на безмолвно стоящего рядом отца. – Она твоя, не так ли?
 
Повелитель Человечества не отвечает. Быть может, он переполнен любовью к своему старому другу, восхищением жертвой Регента, которое не выразить словами? В конце концов, он всего лишь человек, и ничто человеческое ему не чуждо.
 
Вальдор мрачно отворачивается. Еще один из тех, кто пережил Долгое Вчера покинул этот мир, и тех немногих, кто в нем остался. – Мы должны начинать, – произносит он.
 
Вулкан устало качает головой. Его решимость тверда, как гранит, ведь он лучше других понимает всю значимость случившегося.
 
– Сигиллит… – начинает он.
 
+Герой,+ – чей-то голос мягко поправляет его. Вулкан смотрит на своего отца, сузив глаза от его сияния. Он кивает.
 
У подножия нефа, еще несколько лиц осмелились подойти ближе, проталкиваясь мимо затормозивших вагонеток с доспехами. Они остановились в нескольких сотнях метров. Мужчины и женщины в зеленых одеждах, всего около дюжины. Они таращатся на Трон. Вулкан видит их ошеломление и горечь утраты. Некоторые рухнули на колени.
 
Он знает их. Избранные Малкадора, личности с особыми способностями и дарованиями, которых Сигиллит долгие годы собственноручно отбирал для службы в роли своих личных помощников и доверенных лиц. Именно с их помощью Регент вершил свои тайные дела. Только эта дюжина смогла добраться сюда вовремя, и даже так они опоздали. Другие все еще на пути сюда, следуют за зовом их психической связи с Сигиллитом. Им не удалось попрощаться с ним лично, не досталось им ни последних теплых слов, ни мудрого совета на ухо. Обстоятельства требовали, чтобы Малкадор привел дела в порядок без лишних церемоний, и потому он резко и грубо опорожнил свой разум в их головы, смешав все в кучу без толики привычного изящества. Их мозги кипят от внезапно свалившегося бремени, которое они едва начали осмысливать, что делало потерю еще невыносимее.
 
Вдруг, что-то неуловимо меняется в окружающем воздухе. Словно летний ветерок, Избранных окутывает аура спокойствия, ниспосланная Повелителем Человечества. Все находящиеся в Зале, чувствуют ее умиротворяющий эффект. Он облегчает их худшие страдания, потому что с этого мгновения и впредь им придется работать с максимальной сосредоточенностью и самоотдачей. Они должны завершить дела, порученные им Регентом. Отныне, в их руках – его наследие. Они несут в себе последний завет Сигиллита.
 
+Величайшая жертва нашей эпохи,+ – слышат они мягкий голос. +Нашего Сигиллита больше нет. Впредь, выполняя его заветы, говорите о нем лишь как о герое. Ваш долг не окончен, как и его. Все, что мы сделаем сейчас, и сделает каждый из нас, случится лишь потому, что он дал нам эту возможность. Запомните его. Запомните мои слова. Воспользуйтесь этой памятью, чтобы не колебаться ни единой секунды.+
 
Они кивают. Некоторые рыдают. Каждый из них кланяется ему.
 
Похоронив глубоко внутри свою скорбь, Царь Веков оборачивается к своим сыновьям и генерал-капитану.
 
– Пора браться за дело всерьез, – говорит им Он.
 
 
==='''2: XIX'''===
 
У Гегемона
 
 
Сандрина Икаро поднимает глаза, стоя за своей рабочей станцией. Ее одежды покрыты грязью и запекшейся кровью, а мыслями она разбирается с тысячей дел одновременно. Ей понадобилась пара секунд, чтобы опознать худощавую, растрепанную женщину, возникшую рядом с ней.
 
– Илья Раваллион, – представляется Илья.
 
– Ну конечно, – подтверждает Икаро. – Уж извините…
 
– Если позволите, я здесь, чтобы помочь. Скажите, куда мне пойти?
 
Икаро моргает. Илья замечает, что руки госпожи Тактики трясутся, а левый глаз начал нервно подергиваться. На краю стола лежит абсолютно не вписывающееся в обстановку легкое штурмовое оружие – «Комаг VI», если только Илья не ошиблась – словно госпожа хочет, чтобы оно всегда было в поле зрения и под рукой. Илья наслышана, что Икаро, как и еще несколько старших офицеров Бхаба, была среди последних, кто смог добраться до последней крепости прежде, чем Архангел затворил Врата. Икаро выглядит так, словно сама до конца не верит, что ей это удалось.
 
– Только если готовы, – говорит Икаро.
 
– Ни к чему нельзя быть готовым, госпожа, особенно теперь, – отвечает Илья, – но я компетентна.
 
– Мы многих потеряли, – бормочет Икаро. – Ряды Военного двора поредели после падения Бхаба. Мы…
 
Она останавливается, прислушиваясь к потокам данных в своих разъемах и наушниках. Она переделывает графики на гололитовом дисплее и включает общий канал связи.
 
– Два-Семь, продвинуться к Золоченой шесть-шесть-восемь, радиальный и боковой. Жду подтверждения, – произносит она и замолкает в ожидании слышного лишь ей ответа. Удовлетворившись, она вновь бросает взгляд на Илью. – Что ж, тогда прошу, – кивает она. – Станция шесть. – Она указывает ей пальцем на рабочее место. – Код доступа: «Икаро».
 
Илья вскидывает бровь.
 
– Знаю. У нас не было времени на что-то более мудреное. Включайте панель. У нас целых ворох отчетов с восточного фронта. Нужно, чтобы кто-то начал их обрабатывать. Все самое важное ко мне, все остальное…
 
– На мое усмотрение?
 
– Боюсь, что так.
 
Илья кивает и уходит к свободной станции. Все внимание Икаро вновь сосредотачивается на потоке данных. На всех ближайших станциях офицеры Военного двора погружены в работу и сконцентрированы так сильно, что, кажется, вот-вот взорвутся. Их пальцы, словно стайки колибри, порхают над сенсорными панелями.
 
Илья садится, вбивает до смешного простой код и пробуждает консоль. Это новая модель, которую перетащили сюда из другого места и подсоединили к источнику питания и ноосфере всего полчаса назад. Едва включившись, консоль начинает передавать массивы данных. Илья хмурит лоб. Она мгновенно осознает, почему все остальные казались такими напряженными. Некоторые файлы приходят битыми, некоторые неполными. А какие-то выглядят так, словно написаны не человеческим языком, а какой-то чужацкой грамотой. И таких немало.
 
– Раваллион!
 
Она поднимает глаза. Икаро стоит на ногах, глядя в ее направлении и бросая косые взгляды на перфокарту с приказом, которую ей только что передал человек в зеленой одежде. Один из Избранных Малкадора.
 
– Госпожа? – отзывается Илья.
 
– Бросай свои дела. Нам нужна приоритетная линия связи с подразделениями Пятого легиона в порту Львиных врат. Стандартное сообщение то ли вышло из строя, то ли они отказываются отвечать. У тебя же есть особые боевые коды легиона, или какие-то вокс-маркеры, которым они могут доверять?
 
– Есть, – подтверждает Илья.
 
– Пожалуйста, как можно быстрее.
 
Илья поворачивается к своей консоли и включает вокс. Она посылает сигнал по безопасной линии, предварительной закодировав его боевым жаргоном Чогориса. Внезапно, рядом с ней появляется Избранный. Он не был среди тех, кого она встретила, вернув Боевого Ястреба домой. Это мужчина средних лет, с сигилом на щеке и яркими полосами аугментики поверх черной кожи.
 
– Раваллион, – представляется она.
 
– Мудрая госпожа, – отвечает он. – Меня зовут Галлент Сидози, я один из Избранных. – Его голос звучит хрипловато, словно он недавно плакал. В такое время, думает Илья, эмоции легко могут застать нас врасплох.
 
– Содержание послания? – спрашивает она, готовясь печатать.
 
– Приказать Львиным вратам прекратить огонь по Главной цели.
 
– Прекратить огонь?
 
– Да.
 
– По Главной цели?
 
– Уверен, вы меня слышали.
 
– Вы имеете в виду флагман предателей?
 
– Именно так, мудрая госпожа, – кивает он.
 
Она глядит на него. – Могу я узнать, почему? Если Белые Шрамы могут бить по Луперкалю, пока есть возможность…
 
– Вы не в том положении, чтобы требовать объяснений, – говорит он.
 
Пару мгновений она смотрит ему в глаза, затем кивает.
 
– Как хотите, – соглашается она и отворачивается к консоли, чтобы вбить сообщение. – Я отправлю сжатый пакет, а потом попробую голосом.
 
Она слышит, как он тихо вздыхает. Затем, он шепотом говорит ей: – Я только что доставил оперативную директиву прямиком из Тронного зала. Вскоре, госпожа Икарио объявит ее всем. Чтобы вы поняли всю ее важность, я в строгой секретности сообщаю, что совсем скоро мы совершим высадку абордажной группы на «Мстительный дух».
 
Илья судорожно сглатывает слюну. Она не реагирует. Она не оборачивается и не смотрит на него. Ее глаза прикованы к экрану.
 
– Телепортация? – едва слышно спрашивает она.
 
– В первую очередь. Пустотные щиты опущены. Он встал с Трона, чтобы возглавить штурм лично. Кодовое обозначение операции – «Анабасис».
 
 
==='''2: XX'''===
 
Шибан, Пятый, Львиные врата
 
 
В космопорте Львиных врат, который превратился в обветшалую и охваченную пламенем тень своего былого величия, вновь заговорили главные батареи. Энергетические копья длиной в километр, жемчужно-белые, словно глубоководные угри, изрыгают свою ярость с массивных платформ в затянутое пылью небо. Убийцы кораблей воют и мечут лучи в предательский флот.
 
Окрестности порта завалены обломками, он стал подобен острову посреди огненной бури. Основная надстройка накренилась и почти надломилась – настолько чудовищный ущерб был нанесен его фундаменту. Отсюда до Санктума сотни километров, сотни километров до ближайших лояльных сил, порт полностью окружен и отрезан. Анклав непокорства, единственная занятая Троном позиция во всех Доминионах Дворца, помимо последней крепости. Порт медленно тонет под напором искаженной варпом почвы, пылающих бурь, орбитальной бомбардировки и вражеских атак со всех направлений. Он в ярости, он умирает, но не сдается.
 
На нижних уровнях порта и на его окраинах, повсюду гремит битва: силы лоялистов – в основном Белые Шрамы и Имперская Ауксилия – постоянно отступают и ведут тщетную борьбу с превосходящими их числом подразделениями Гвардии Смерти и чудовищными ордами Нерожденных, которые словно вырастают из-под земли. Опустошительный обстрел предательского флота вспахивает всю территорию порта, сшибая на землю целые шпили и грузовые платформы. Уцелевшие пустотные щиты мерцают и идут рябью, впитывая некоторые выстрелы. Кажется, что щиты делают немногим больше, чем просто не дают всей конструкции развалиться на части.
 
Среди затянутых дымом, едва освещенных развалинах главной рубки управления огнем, глубоко внутри ее верхней надстройки, Шибан-хан, прозванный Тахсиром, только что был наречен ан-эзеном, Магистром Охоты. Недолго ему носить этот титул, но все же ханы орду настояли. Когда Пятый умрет, он умрет с командиром во главе.
 
Шибан принимает эту честь с мрачной торжественностью. Он отворачивается от остальных: от нойон-хана Ганзорига, Джангсай-хана, грозового пророка Чакайи и Йиманя.
 
– Закончите начатое, – говорит он им. – Пока мы живы, убивайте все, что еще можно убить.
 
Они кланяются и спешат на свои посты. Шибан слышит выстрелы внизу. Очень близко. Он запрашивает данные о целях.
 
Атрай, легионер Белых Шрамов, ответственный за авгуры и сенсоры, пытается найти конкретные цели в зависшем над ними флоте. Все сканирования фальшивят, словно какой-то сбой или помехи проникли даже в эти невероятно мощные системы обнаружения. Энергопоток также нестабилен. Каждый раз главным калибрам требуется все больше времени на полную перезарядку.
 
Но мерцающие гололиты показывают Шибану единственную непреложную истину. «Мстительный дух» остался без защиты, его щиты опущены.
 
''Всего один точный выстрел…''
 
– Есть что-нибудь? – спрашивает он.
 
Атрай и остальные качают головами.
 
– Предыдущий обстрел нанес какой-нибудь урон?
 
Атрай смотрит на него так, словно жалеет, что не может ничего, кроме как беспомощно ответить «нет».
 
– Еще раз! – рычит Шибан. – Убейте эту тварь!
 
Пол вибрирует, массивные генераторы со стоном начинают вновь набирать мощность.
 
– Господин?
 
Шибан поворачивается. Раненый юный воин Белых Шрамов протягивает ему инфопланшет.
 
– Прямиком из Санктума, господин, – сообщает он. – Коды доступа подтверждены.
 
Все верно. Они специально игнорировали все контакты с внешним миром, считая каждую передачу всего лишь лживой предательской уловкой. Но эта… эта настоящая.
 
Однако, само сообщение не имеет смысла.
 
– У нас остался рабочий вокс? – спрашивает он.
 
Раненый легионер отвечает кивком, означающим, что он готов умереть, но найти такой. К сообщению прилагался зашифрованный канал.
 
– Переводи на указанный канал, – приказывает Шибан. Он подсоединяет вокс-систему доспехов к главной антенне. Загорается иконка – связь установлена. Сигнал колеблется, то усиливаясь, то затихая.
 
– Шибан, Пятый, Львиные Врата, – говорит он.
 
– ''Гегемон-главный, коды подтверждены,'' – слышит он в ответ. Он мгновенно узнает этот голос. ''Илья''. Нет времени здороваться или спрашивать о ее здоровье. Ни на что нет времени.
 
– Гегемон-главный, подтвердите приказ, – просит он.
 
– ''Приказ – прекратить обстрел Главной цели.''
 
– Повторите и подтвердите. Щиты Главной цели опущены. Вы понимаете?
 
– ''Мы понимаем. Приказ подтвержден и одобрен Военным двором. Немедленно прекратить обстрел Главной цели.''
 
– Да, – отвечает он.
 
– ''Шибан, мы не хотим, чтобы вы стреляли по флагману''. – Голос то появляется, то пропадает.
 
– Я принял, – поясняет он. – Я подчинюсь. Но Гегемон-главный, вы не понимаете. Мы выцеливали его последние шестнадцать минут. Его щиты выключены. Наши батареи стреляют в полную мощь. Системы целеуказания повреждены, но работают. Он уже должен быть мертв.
 
– ''Объясни.''
 
– Гегемон-главный, у меня нет объяснений. Дело не в том, что мы не стреляем в него. Мы попросту не можем ''попасть''.
 
 
Илья Раваллион вынимает наушник и вскакивает на ноги.
 
– Госпожа Икарио! – кричит она. – Львиные врата подтверждают получение приказа.
 
Икаро слышит ее сквозь общий гам и кивает. Она уже готова сделать объявление.
 
– Госпожа Икарио! – орет Илья. – Остановитесь, послушайте и попробуйте понять. Прямо сейчас. Все не то, чем кажется. Что-то не так.
 
 
==='''2: XXI'''===
 
Помечен готовым
 
 
Проконсул Кекальт Даск был избран. Проконсул Узкарель Офит – нет. Вернее сказать, избрали их обоих, но для разных задач. Узкарель останется на посту и будет обеспечивать непосредственное руководство гетеронами-часовыми в Тронном Зале, пока генерал-капитан и трибун Диоклетиан отсутствуют. Кекальт Даск примет командование над теми гетеронами, которые пойдут на штурм вместе с их царем.
 
Ни один из них не считает выбор генерал-капитана милостью или же наоборот, немилостью. Узкарель не считает себя обделенным, и не противится избранию своего брата-часового. Кекальт не чувствует гордости, не считает себя удостоенным особых привилегий. Они из Легио Кустодес. На защиту человечества еще не вставало воинов, подобных им. Они – точный инструмент, обладающий абсолютной концентрацией, очищенный и избавленный от таких тривиальных изъянов как гордыня, зависть, разочарование или амбиции. Вся их суть, их разумы, души, воля, выкованы лишь с одной целью: все, что у них есть – а это немало – сосредоточено на чистейшей преданности.
 
Не для них дешевые состязания и страсти, которые так часто вспыхивают среди Астартес, вечно бахвалящихся, соперничающих меж собой и пытающихся превзойти друг друга. Что Узкарель, что Кекальт считают поведение Астартес до смешного контрпродуктивным. Впрочем, они редко удостаивают его даже мыслью.
 
Когда Кекальт покидает свой вечный пост в Тронном Зале, они с Узкарелем не обмениваются даже взглядами. Ни прощальных слов, ни пожеланий удачи. По безмолвной команде, Кекальт просто снимает шлем и уходит, остановившись лишь для того, чтобы встретить свою замену, часового-соратника Доло Ламору. Они стоят, коснувшись лбами, затем продолжают движение в разные стороны. Касание лбами – это не приветствие и не знак уважения, а всего лишь краткая нейросингергетическая передача, которая мгновенно посвящает Доло Ламору в детали несения службы на покинутом Кекальтом посту. Теперь он чувствует себя так, словно сам провел там все это время.
 
Узкарель не поднимает взгляда, чтобы проводить Кекальта или встретить Доло Ламору. Ему просто известно о смене караула. Его концентрация и бдительность абсолютно чисты.
 
 
В раскинувшихся под ним арсеналах, две полные боевые роты Легио Кустодес готовятся к войне: штурмовая рота Вальдора и рота Соратников, которая станет свитой Царя Веков. По правде говоря, готовить особо нечего, ведь каждый хранитель уже долгие месяцы находился в полной боевой готовности. Облаченные в белые одежды адепты просто перепроверяли оружие, энергоячейки, крепления и системы доспехов. Лишь некоторые из них, вроде Диоклетиана или самого генерал-капитана, кто недавно побывал в бою, удостоились более пристального внимания. Адепты перезаряжают оружие и батареи, точат клинки. Поврежденные детали брони заново чистят, выправляют, полируют, или же полностью заменяют. Легкие ранения лечатся на месте. Грязь, жир и кровь смывают. Совершенство вооружения – залог совершенства в бою.
 
В арсенале Кустодес стоит почти идеальная тишина. Все молчат. Кекальт Даск проходит осмотр. Сервы забирают образцовое копье и щит-прэзидиум для проверки. Они проводят диагностику его сенсоров, рефракторной системы и ареометр. Сканеры ощупывают любопытными лучами каждый сегмент и каждую деталь его изысканных доспехов модели «Аквилон».
 
Кажется, проверка идет дольше обычного.
 
– Все? – спрашивает Кекальт.
 
Адепт-руководитель кивает, но просит, чтобы проконсул снял нагрудник для чистки.
 
– Зачем? – спрашивает Кекальт.
 
Чтобы смыть остатки неизвестной органики, слышит он в ответ.
 
Кекальт опускает взгляд на золотой нагрудник. Старик. Слюна на его пальце. Метка, которой больше не видно. Едва ли она вообще там была.
 
– Нет, – отвечает Кекальт.
 
Пройдя проверку, Кекальт идет во внутреннюю залу. Он минует соратников, идущих к месту сбора. Помеченные готовыми, они выстраиваются идеальными, безмолвными рядами. Они стоят неподвижно, точно статуи в лучах янтарных ламп. Из арсенала, расположенного по другую сторону широкой залы, Кекальт слышит, как избранная рота Астартес из Имперских Кулаков приносит клятвы момента. В этом их направляет голос хускарла. По тембру/тону его голоса, Кекальт с помощью своих ментальных архивов опознает воина как Диамантиса. Весьма умелый воин, особенно для космодесантника. Человеческие голоса, человеческие привычки. Легио Кустодес не нуждаются в подобных ритуалах, им не нужны торжественные возгласы, чтобы укрепить свою решимость.
 
Голоса стихают у него за спиной. Проконсул достигает внутренних покоев. Немногим дозволено входить сюда. Оружейники завершают свою работу. Застыв на пороге, Кекальт, наконец, видит нечто, что вызывает в нем краткий всплеск эмоций. На две или три секунды, его сердце неуловимо ускоряет свой ход.
 
Затем, он слышит позади себя шаги и мгновенно оборачивается. Образцовое копье немедленно взмывает в воздух, «к бою».
 
– Вам нельзя быть здесь, – просто заявляет он.
 
– Но я здесь, – отвечает Сангвиний, – и ты дашь мне пройти.
 
 
==='''2: XXII'''===
 
Судьба отринута
 
 
Сангвиний стоит перед ним, полностью вооруженный и готовый к бою. Никогда еще он не выглядел столь царственно и столь величественно.
 
– Он пошлет за вами, когда будет готов, – говорит преградивший ему дорогу проконсул Кустодес.
 
– Соратник, я увижу отца сию же секунду, – отвечает Сангвиний.
 
– Вы отвергаете Его волю.
 
Сангвиний медлит.
 
– Так и есть, проконсул Кекальт, – признает он.
 
Часовой не двигается. Образцовое копье уверенно и твердо смотрит в грудь Сангвинию – никогда прежде он не видел такого владения оружием. Легио Кустодес обладают невероятной мелкой моторикой.
 
– Проконсул, – вежливо обращается к нему Сангвиний, – Я желаю объясниться с ним, и должен сделать это прежде, чем…
 
Он замолкает. Теперь ему известно об остальных. Еще четверо высокопоставленных Часовых в полном безмолвии зашли ему за спину – без сомнений, проконсул вызвал их с помощью нейросинергии. Все они пришли из зоны сбора. Все они – члены охранительной роты «Анабасис». Все они облачены в боевые одеяния. Они выстраиваются образцовым полумесяцем – формация для подавления. Сангвиний слышит медленный гул адратического оружия, набирающего заряд.
 
Сангвиний поднимает руки с раскрытыми ладонями, и протягивает их проконсулу. Никаких угроз, никакого оружия.
 
– Кекальт, я увижусь с отцом сию же секунду, – говорит он спокойно и предельно четко.
 
– Вы отвергаете Его волю, – повторяет Кекальт.
 
– Именно поэтому я и должен увидеться с ним, – подтверждает Сангвиний.
 
– Он пошлет за вами, когда…
 
Внезапно, воздух идет незримой рябью. Голова проконсула дергается, затем он кивает и отходит в сторону.
 
Ярчайший Ангел проходит мимо него во внутренние палаты.
 
Внутри горит изумрудный свет, белые лучи прожекторов, установленных на левитирующих сервиторах, рассекают помещение от края до края. В воздухе витает аромат промышленного ладана.
 
''Отче мой…''
 
Повинуясь телепатическому сигналу, оружейники разошлись в стороны, завершив финальную проверку и отладку. Боевые доспехи отца тестируют системы и сгибаются в суставах с идеальной плавностью, которую Сангвиний помнил еще с полей Улланора. За годы кропотливой работы, все системы и механизмы были усовершенствованы и отлажены, а после долгих лет полировки доспехи сверкают, словно жидкое золото. Отец оборачивается, и алая мантия вздымается у него за спиной, накрывая пол оружейной своей невероятной тенью, будто опустившаяся на планету ночь.
 
Он принял свой новый аспект. Больше Он не Повелитель Человечества и не Царь Веков. Он сбросил символические маски «Владыки Терры» и «отца». Он отверг точеного идола и аспект праздного короля на золотом троне, в котором ему пришлось пребывать слишком долго.
 
Теперь он тот, каким его впервые узнал Сангвиний, каким его знали все сыновья, и в том числе первенец, в те славные дни, когда все только начиналось. Он снова тот, кем был нужен им всем.
 
Воин-монарх.
 
Император.
 
Сангвиний широко распахивает глаза и улыбается. Потом он замечает, что могучий проконсул и четверо других Часовых рухнули на колени у него за спиной, и смиренно склоняет голову.
 
Он слышит, как отец подходит ближе. Он не отступает, ожидая укора. Отполированные, залатанные пластины аурамитовых доспехов скрывают ноющие раны.
 
Никакого укора. Лишь простой вопрос. Сангвиний вновь поднимает глаза.
 
– Нет, я не стану Магистром войны, – говорит Сангвиний. – Не здесь, не сейчас. Я не приму этот титул. Этот символ запятнан.
 
+Кто-то должен остаться. Кто-то должен быть на передовой.+
 
– Фафнир Ранн, – отвечает Сангвиний.
 
+Ранн – великий герой.+
 
– Или Эймери, – продолжает Сангвиний. – Или Азкэллон. Или Тейн. Или хускарл Архам, Второй Этого Имени. Любой из них повелевает сердцами верных людей. Любой из них. Есть и другие. Амит, со своей бескрайней яростью. Диамантис. Любой из стражей-вождей Кустодес. Диоклетиан Корос мог бы…
 
Едва заметный жест заставляет его замолчать.
 
+Ты отказываешься остаться?+
 
– Я настаиваю, что должен пойти, – отвечает Сангвиний.
 
+А это не одно и то же?+
 
Легкая, почти мальчишеская улыбка возникает на лице Сангвиния, частично скрывая его боль.
 
– Нет, отец, – возражает он. – После всего, что мы пережили, день настал. Я безоговорочно отказываюсь позволить тебе идти одному. Это мое право и моя привилегия, как у Рогала и Константина.
 
Пятеро часовых-гетеронов стоят на коленях за спиной Ангела и слушают, оценивают, готовый к действиям. Вновь эмоциональная нестабильность поздних сынов усложняет все дело. Они прекрасно знают волю своего царя, ибо лишь этой волей они существуют. И никогда ее не ослушаются.
 
+Проконсул? Соратники?+
 
– Мой царь? – отзывается Кекальт.
 
+Встаньте.+
 
Кекальт поднимается. Остальные четверо следуют его примеру.
 
+Соратники, вразумите моего сына. Меня он не слушает.+
 
Кекальт и остальные расходятся в стороны. Они окружают Ангела широким кольцом, прижав копья к бокам. Сангвиний настороженно смотрит на них.
 
– Мой царь мог бы отринуть тебя, даже сейчас, – говорит Кекальт практически монотонно, словно слова не принадлежат ему, и он просто передает их. – Он мог бы сослаться на те раны, которые, как тебе кажется, ты смог успешно скрыть от него. Нет, ты не смог. Ты слишком слаб, слишком изранен.
 
– Мой царь боится, что нанесенные тебе Ангроном увечья смертельны, – добавляет соратник Андолен, – и что смерть уже заключила тебя в свои объятия.
 
– Я не стану это выслушивать, – рычит Сангвиний, сверля взглядом часовых. – Не от них! Отец, почему ты позволяешь им говорить за себя?
 
– Мой царь хотел защитить тебя, потому и приказал остаться, – продолжает Кекальт, словно ничего не случилось. – В качестве символа обороны Дворца, ты преуспеешь, даже несмотря на свои раны.
 
– Тебе не нужно сражаться, или искать в себе новые запасы силы и стойкости, – произносит соратник Нмембо. – Ты можешь просто находиться на виду, вдохновляя всех своим присутствием.
 
– Но сказать об этом – значит, унизить тебя, – говорит соратник Клиотан.
 
– Упоминание твоей слабости, недостатка сил, предположение, что лорд-отец не берет тебя в наступление, чтобы уберечь от беды, – добавляет соратник Систрат, – вот что уязвило бы тебя сильнее всего.
 
– Такого позора ты еще не знал, – заканчивает Кекальт.
 
+Но воспротивившись мне и не дрогнув, ты показал, что отвага твоя велика.+
 
– Отец, если тебе известно все это, значит, тебе известно и то, что не только лишь честь или репутация заставляют меня отвергнуть твой приказ, – говорит Сангвиний.
 
+Скажи мне, что ты видел.+
 
Сангвиний колеблется.
 
+Твое видение. Твое прозрение. Истинную причину, по которой ты так рвешься присоединиться к штурму.+
 
– Отец, если ты знаешь о моих прозрениях, то уже все знаешь сам.
 
+Я вижу их иначе, чем ты.+
 
– Сигиллит предупредил моего царя о твоих видениях, – говорит Кекальт.
 
– Моему царю почти неизвестны детали и подробности, – замечает соратник Андолен.
 
– Мой царь знает лишь, что они временами охватывают тебя, словно приступы лихорадки, – добавляет соратник Клиотан.
 
+Скажи мне, что ты видел.+
 
– Ты уже знаешь, – отвечает Сангвиний.
 
+Это?+
 
Сангвиний кривит лицо – в его разуме возникает лихорадочный, кошмарный образ.
 
– Нет, отец, – говорит он. – Я не видел твою смерть. Я не видел твое падение. Я требую участия не для того, чтобы изменить этот образ ереси<ref>Вероятно, отсылка к антологии «Образы Ереси» под редактурой Алана Мерретта (прим.перев.)</ref>.
 
Ангел моргает. Совсем немного, но этого достаточно. Дело было вовсе не в этом.
 
– Я прозрел иную смерть от рук Хоруса, – едва слышно произносит Сангвиний. – И я вижу ее уже очень давно. Я пытался переиграть это предсказание на каждом шагу своего пути, испытывая всевозможные версии, изменяя переменные. С тех самых пор, как оно пришло ко мне, я избегал его и отрицал истину. Несколько раз я отринул пророчество. Но все доступные переменные заканчиваются. Это был не Сигнус. Не Ультрамар. Не Горгонов вал. Не Врата Вечности. Переменные конечны, и осталась лишь одна. Все должно случиться сейчас. Это должен быть эндшпиль – и «Мстительный дух».
 
+Там – место твоей смерти?+
 
Сангвиний молчит. И кивает.
 
+Ты намерен пойти и исполнить пророчество?+
 
– Нет, отец. Я намерен пойти и отринуть его в последний раз.
 
– Риск слишком велик, – говорит Кекальт.
 
– Нет, проконсул! Нет! – провозглашает Сангвиний. – Альтернатива куда рискованнее!
 
Он пылко смотрит на своего отца-Императора.
 
– Если моя смерть от руки Луперкаля предрешена, – продолжает Сангвиний, – то я не могу позволить тебе идти одному. Ведь это значит, что Хорус выживет, чтобы убить меня позже. Ты не понимаешь? Если я останусь, Хорус выживет. А если Хорус выживет, значит, ты потерпишь неудачу.
 
+Сангвиний…+
 
– Я должен пойти навстречу последней переменной. Должен заставить это произойти. Я не имею права полагаться на волю случая, ведь цена неудачи будет слишком велика.
 
– Выходит, ты добровольно шагнешь навстречу гибели? – спрашивает Нмембо. – Пожертвуешь собой ради…
 
– Нет. – Еще никогда Сангвиний не казался таким уверенным в своих словах. Еще никогда он не был так похож на своего отца. – Я собираюсь отвергнуть ее. Бросить ей вызов. Изменить судьбу, как делал это до сих пор. Отец, если потребуется, я убью его сам, своими руками. Но я не могу позволить переменным, пусть и осталась лишь одна, вновь множиться. Я не могу позволить настать будущему, в котором есть Хорус.
 
Тишина. Абсолютное, сверхъестественное безмолвие.
 
– Мой царь, твой отец, всегда называл их конфигурациями, а не «переменными», – тихо произносит Андолен. – Все модели будущего, которые он создавал, улучшал и исправлял на протяжении всей истории человечества. Они всегда подвержены изменениям.
 
– Мы создаем свое будущее, и в будущем этом будет лишь мрачная тьма, если мы утратим мудрость, хитрость, и откажемся изменять наши планы в соответствии с капризами судьбы и превратностями исторических процессов, – добавляет Клиотан.
 
– Таков путь моего царя, на который Он встал с тех самых пор, как впервые увидел пальцы мужчины, выводящие краской узоры на стене, – говорит Систрат.
 
– Словно благодаря некой прекрасной симметрии, и благодаря тому, что ты – Его сын и Его кровь, ты интуитивно научился делать то же самое, – говорит Кекальт. Он делает паузу, после чего добавляет: – Мой царь гордится тобой.
 
+И все же, ты ставишь на кон все, что есть.+
 
– Да, – подтверждает Сангвиний.
 
+Ты осознанно шагнешь навстречу смерти.+
 
– Да, – вновь говорит Сангвиний. И улыбается.
 
– Согласно видению, я умру в тот же день, когда брошу вызов Хорусу, – добавляет он. – Значит, если я сделаю это сегодня, то день настал. Но отец, Малкадор сказал нам, стоя в Тронном зале, что время ''кончилось''. «Сегодня» – это не сегодня, и не любой из иных дней. Мы застряли в не-сейчас. Отец, Хорус не убьет меня сегодня, потому что ''нет'' никакого «сегодня». К тому времени, как наступит «завтра», с Хорусом будет покончено, твой гнев уничтожит его, и мое видение канет в небытие. Именно поэтому я знаю, что судьбу можно отринуть. Переменную… конфигурацию… ее можно отвергнуть, если мы будем действовать вместе.
 
Кивок. Дозволение.
 
– Готовьтесь присоединиться к своей роте, лорд-примарх, – объявляет Кекальт.
 
 
==='''2: XXIII'''===
 
Последняя воля врага
 
 
Они готовятся убить его.
 
– Неотвратимо, – говорит Базилио Фо. Он ожидал этого. Такому человеку как он положен ограниченный лимит отсрочек (особенно с учетом того, что я сделал). Прежде, ему удавалось найти лазейки, доказать свою полезность и отложить час казни, но похоже, они закончились.
 
И вот, он ждет неотвратимого. Он слышит, как к его камере приближаются тяжелые шаги. Генерал-капитан (особо злобное творение, по моему непрошеному мнению) выделил ему помещение в глубинах Санктума Империалис. Последние дни своей долгой жизни Фо провел вблизи самого центра всего, всего в восьми километрах от Тронного зала (всего в восьми километрах от Него!). Фо любопытно, знает ли Он о том, что Фо здесь. Кустодианцы – весьма странная порода. Временами, они похожи на автоматонов, на примитивное, материальное выражение Его высокомерия. Но иногда, они выглядят до ужаса независимыми и скрытными, словно имеют собственные идеи и планы. (Неужели меня держат в тайне даже от Него? Неужели я для них – совершенно секретный ресурс, тайное оружие, вроде того устройства, что я создал для них?)
 
Он сомневается в этом. Император (как же мучительно пользоваться эти напыщенным, грандиозным титулом. Хотя и этот титул куда предпочтительнее еще более спорного местоимения, словно «Он» – это только он, и ни к кому иному это местоимение обращено быть не может) всезнающ, разве нет? Разве Он не обладает «мысленным взором», постигающим все вокруг? Так или иначе, эту сказку Он любит впаривать всем вокруг. Будь в ней хоть крупица истины, разве Он не знал бы о присутствии Фо? И о том, что генерал-капитан заставил его сделать.
 
Но если Он знает, то удивительно, что Он попросту не спустился с небес в огненной вспышке и не превратил Фо в пепел. Они никогда не ладили. Слишком много идеологических противоречий. Слишком много (что еще за фраза?) крови пролито между ними.
 
Предоставленное ему жилище весьма скромное, настолько скромное, что едва заслуживает называться «жилищем». Здесь есть койка, стул, раковина и несколько книг, которые ему дозволили взять. Окон нет, а дверь всегда на замке. Это камера, самая настоящая камера, хоть и получше той убогой дыры в Чернокаменной. Поблизости, на расстоянии короткого перехода под бдительным присмотром, находится маленький лабораториум, где ему разрешают работать. Сегодня никто не пришел за ним (несомненно, потому что считают его работу завершенной. В конце концов, устройство по большей части готово – по меньшей мере, на уровне прототипа. Оглядываясь назад, я считаю, что, наверное, не стоило обращать внимания на требования генерал-капитана и не давать быстрых результатов, а вместо этого растянуть процесс, оставаясь незаменимым). Комната, да лабораториум – вот и все, что ему дозволено видеть. На краткий миг, он был свободен, благодаря геноведьме, но теперь весь его мир здесь. Два помещения. Он находится в величайшем дворце в галактике, посреди величайшей сокровищницы знаний, и ему позволено видеть всего лишь две маленькие комнаты.
 
Вероятно, это самое суровое и жестокое наказание – находиться так близко к огромному запасу знаний (Он всегда любил Свои книги) и не иметь возможности прикоснуться к нему, или хотя бы взглянуть. Фо никогда не рассчитывал вернуться на Терру. Никогда. Он планировал умереть где-то среди звезд, чтобы его имя забыли, его последнее тело-носитель, наконец, вышло из строя от старости или в результате какой-нибудь ошибки, для исправления которой ему не хватило бы технологий. В те краткие мгновения, раз в несколько жизней, во время своего долгого изгнания на Велих Тарне, когда мысли Фо возвращались к Терре, он печально грезил о мире, который мог бы построить там, о будущем, которое мог бы создать. Империум Фо стал бы совершенной, постчеловечеcкой экстраполяцией вида, созданного в соответствии с чистыми биомеханическими рядами, а не этой антиутопической, гипервоенизированной структурой. Фо избегал бы любой зависимости от наследственной генетики, псиоников, и особенно – варпа. Он бы вообще не стал называть свое творение Империумом, а себя – Императором.
 
Но он проиграл эту битву, и проиграл ее давным-давно, в те дикие, яростные времена эпохи Раздора. Император победил, и Фо сбежал к звездам. А поскольку, согласно старой поговорке, историю пишут победители, теперь Император – спаситель человечества, а Фо – военный преступник, чудовище, само воплощение всех тех ошибок, которые Император пришел исправить.
 
Вот только Фо не ошибался. Мир буквально распадается на части. Терру настигла гибель. Это приносит ему мало удовлетворения, но все же есть в этом некоторая справедливость. Именно самонадеянность Императора позволила случиться этой трагедии. Его военизированная иерархия. Его наследственная генетика, Его беспечное использование псиоников, Его безрассудное заигрывание с нематериальной силой; все это, этот фундамент, заложенный Им в основу Империума, и стал причиной его падения. Эти элементы смешались (и Он добавил туда изысканный гарнир из собственного высокомерия) в идеальный огненный смерч. Этот конец, эта смерть – Его рук дело. Именно эту катастрофу Фо предвидел и против нее он боролся всю жизнь.
 
Справедливость происходящего стала для него небольшим утешением, за которое он может держаться и просто улыбаться в ожидании конца. Фо не умрет вместе с остальным человечеством, несмотря на то, что до его гибели остались считанные часы. Он уже будет мертв, потому что они идут убить его.
 
Сожалеет ли он о чем-то? Кое о чем – да: о том, что никто никогда не слушал его; что он не смог победить в эпоху Раздора и предотвратить это мрачное будущее; что ему не представилось шанса взглянуть Ему в глаза и сказать, «Я же говорил». Ничего, о чем стоило бы сокрушаться. Что сделано, то сделано. Если Фо и жалел о чем-то от всей души, так это о том, что против всех своих ожиданий он все же вернулся на Терру, но оказавшись здесь, не смог изучить все многообразие знаний и достижений, собранных здесь в его отсутствие. Пожалуй, только это и могло бы стать единственной настоящей причиной для возвращения: несколько дней наедине со своими устройствами и Его библиотеками.
 
Шаги останавливаются возле его двери. Фо слышит голос и активацию ключа. Внутренняя заслонка с шипением отъезжает в сторону.
 
Его палач входит внутрь.
 
 
==='''2: XXIV'''===
 
За гранью разумного
 
 
Воздух гудит. Свет частично тускнеет. В огромных базальтовых сводах набирают мощь широкие телепортационные платформы.
 
Они выходят к точке сбора, отец и сын. Рядом с ними идет проконсул, в сопровождении четверых бесстрастных часовых-гетеронов.
 
Они останавливаются в центре зала. Воздух тяжелый, густой, свет мерцает вокруг них. Их окружают четыре роты Анабасиса, готовые к бою: «Катафракты» в полированной броне, штурмовые отделения, терминаторы, величественная Сангвинарная гвардия, Дорн и его хускарлы-преторианцы, Вальдор со своими гигантами-Кустодес, Ралдорон и Кровавые Ангелы, Диамантис и Имперские Кулаки, все вооружены и облачены в боевые доспехи, столь же ужасающие, сколь и прекрасные. Все без исключения склоняют головы в знак почтения.
 
Император вернулся и стоит вместе с ними.
 
– Последний вопрос, – подает голос Сангвиний.
 
+Почему мы страдаем?+
 
Сангвиний смеется: он удивлен тому, что на самом деле вовсе не удивлен.
 
– Ты знаешь мой вопрос еще до того, как я его задал, – говорит он.
 
+Конечно.+
 
– Он на острие твоих мыслей, – говорит Кекальт.
 
– Весь твой разум сосредоточен на нем, – добавляет Систрат.
 
+Спрашивай.+
 
– Ну ладно, – отвечает Сангвиний. – Почему мы страдаем? Зная обо всех испытаниях, обо всей боли, что нам предстоит вытерпеть, почему ты создал нас для страданий?
 
+Потому что кем бы мы ни были, и что бы мы ни делали, мы есть, и всегда должны оставаться человечными.+
 
– Так просто? – вопрошает Сангвиний.
 
– Ничто не просто, – произносит проконсул Кекальт. – Но мой царь поклялся Сигиллиту, что ответит на все твои вопросы. Так что пойми. Страдания, боль, скорбь, все это – высшая степень проявления человечности.
 
– Было бы так просто избавиться от них, – говорит Андолен, – иссечь их, удалить запутанные и нелогичные механизмы эмоциональных реакций, все эти невербальные животные признаки наших предшественников-гоминид.
 
– Мой царь мог бы создать как своих сыновей, так и их сыновей-воинов, безэмоциональными, – продолжает Нмембо, – свободными от чувств, забот или беспокойств, не отягощенными терзаниями, потерями и печалью. Снабдить их холодной и непроницаемой биологической броней, крепче любого керамита.
 
– Но так бы они стали чем-то меньшим, – говорит Систрат.
 
– Это сделало бы их простыми мясными машинами, – добавляет Клиотан, – безжизненными, движимыми лишь приказами и рассудком.
 
– Даже мы, Его соратники, сотканные иным искусством, не были лишены этой искры, – заключает Кекальт.
 
– Но что? Вы просто лучше ее скрываете? – ехидно спрашивает Сангвиний.
 
Кекальт неопределенно пожимает плечами.
 
– Разве не рациональность лежит в основе твоего труда? – спрашивает Сангвиний своего отца.
 
+Безусловно.+
 
– Доброе сердце и чувствительная душа иногда могут стать помехой, – говорит Систрат.
 
– Как нам видится, это было в духе альдари, – добавляет Клиотан.
 
– Разум, рационализм, высокая наука манипуляции эмпиреями – вот каковы наши незыблемые столпы, – отмечает Андолен.
 
– Тогда в чем дело? Создавая нас, ты стремился достичь равновесия? – спрашивает Сангвиний, нахмурившись.
 
+Дело не только в этом.+
 
– Я понимаю, что на такой вопрос тяжело ответить, – продолжает Сангвиний. – Даже тебе. Даже через такого утонченного оратора как проконсул. Прости меня, я…
 
Он резко замолкает.
 
Безо всякого предупреждения мир изменился. Точка сбора исчезла, гордые боевые роты испарились. Сангвиний понимает, что в конце концов получил свой ответ. Он ''увидит'' его, этот символический ответ в виде знаков и символов. Воля отца подчинила себе его дар предвидения, чтобы подарить ему последнее, особое видение, созданное специально для его глаз. На мгновение могучая телеэмпатическая связь охватывает его, показывая стародавние воспоминания из глубины времен. Он испытывает беспрецедентное чувство погружения – такого еще не бывало ни в одном из его видений, и поначалу он сбит с толку. От смены масштабов разума и восприятия кружится голова. Он посреди мрака без конца и края, а вокруг него вращаются звезды всех мыслимых размеров, и каждая поет свою вечную электромагнитную песнь. Он не вполне понимает, что именно должен увидеть, или как это увиденное интерпретировать.
 
– Отец?
 
Затем, постепенно, он начинает видеть. Смысл, структуру, длинную, тонкую нить плана.
 
Он видит мир под собой. Он совершенен и ярок, его насыщенная синева и зелень обернуты в облака, ослепительно белые, словно снег.
 
Терра. Нет, нет. Теперь он начинает понимать. Терра, прежде чем стала Террой. Старая Земля.
 
Юная Земля. Биологический вид на ее поверхности. Вид в самом начале своего пути, молодой, плодовитый, упрямый и безрассудный, но излучающий потенциал. Далекий от совершенства, но способный подняться очень высоко.
 
Это – точка отсчета. Время начинает свой стремительный бег, непрерывно ускоряясь. Оно разматывает нить истории все быстрее и быстрее. Сангвиний старается не дышать. Быстро, слишком быстро, ему не удается за ним уследить. Истории мелькают перед ним, словно пляшущие на стенах пещеры тени от пламени. Изредка, языки огня высвечивают нарисованные там символы или рисунки. Силуэт. Животное. Город. Отпечаток ладони.
 
Все это проносится слишком быстро, он не может осознать происходящее целиком. Слишком стремительно, слишком много.
 
И тут он осознает, что ему все ''ясно''. Он ''действительно'' понимает.
 
– Я… – бормочет он. – Я…
 
''Я – итоговый продукт целых столетий Великого Труда, с изумлением осознает он. Я, мои братья, наши сыны, весь наш род – это кульминация Великого Труда, и труд этот – ничто иное, как спасение человеческой биологии. Я вижу, что прекрасный, юный мир под моими ногами теперь стал старше и мрачнее, его запятнали боль и горе. Окружающий меня мрак стал чернее, удушливее. Эпоха Раздора и Долгая Ночь пришли и ушли, смертельно навредив человеческому геному. Он стал жертвой мрачных генетических сдвигов и дегенеративных мутаций. Великий Труд призван не только объединить Терру и возродить инфраструктуру империи, его цель – восстановить само тело человека. Починить молекулярные цепочки, остановить мутации и, в случае необходимости, закрепить положительные изменения.''
 
''На поверхности мира зажигаются крошечные искорки, появляясь то тут, то там, словно первые подснежники после долгой зимы. Они множатся. Теперь они зажигаются и среди звезд. Это разумы. Псайкеры размножаются без присмотра, они – невероятно разрушительный изъян, но выделившиеся из них Навигаторы слишком важны. Контролируемое генетическое воспроизведение жизненно необходимо для роста человечества, и в стремлении к нему, мой отец достигает всеобъемлющего понимания человеческой природы.''
 
''Эпохи сменяют друг друга. Века ложатся один на другой, словно карты таро на столе. И со сменой столетий, рациональность всегда должна оставаться на первом месте, но эмоции, пусть неуправляемые и непредсказуемые, все еще являются величайшим сокровищем человечества. Долгие годы, проведенные моим отцом в исследованиях нервной системы, убедительно доказывают это. Человеческий разум – неимоверно мощный инструмент. Мы способны практически на все. Но без эмоций, нашим мозгам придется вечно работать на полную мощность, даже при выполнении простейших задач. Будь разум машиной, его пришлось бы постоянно заполнять до краев исчерпывающими, продуманными, подробными инструкциями на каждый возможный случай. Этот процесс потребовал бы таких энергозатрат, которые не под силу ни одному человеку, и даже постчеловеку.''
 
– Так ''вот'' в чем смысл чувств? – спрашивает заинтригованный Сангвиний. Его голос теряется среди кружащих вокруг него воспоминаний. Ему кажется, словно он наконец-то начал понимать сам себя.
 
''И вот, вместо эпох перед его глазами делятся клетки. Небесный свод, Млечный Путь, превращается в генетическую спираль. Целые жизни проносятся мимо, стремительно, словно мгновения. Каждая полна радости и скорби, любви и потерь, успехов и неудач.''
 
''Эмоции – это сама основа нашего превосходства над остальными органическими видами. Они рождаются не в коре мозга, а в глубинах стволовых путей, а потому чувствительны и выполняют роль «кратчайшего пути» для принятия решений. Они способствуют быстрому мышлению и заключениям, минуя сознательное восприятие. Мы думаем, а затем действуем, потому что сперва мы «чувствуем». Эмоции освобождают наш разум, позволяют мыслить спонтанно, интуитивно, и тем самым лишают нас необходимости в тщательно запрограммированных мозгах. Эмоции – это символы, которые легко обгоняют сознательные решения и передают куда больше смысла, чем доступно словам.''
 
– Выходит, эмоции – это базовые, а не рудиментарные особенности? – спрашивает восхищенный Сангвиний.
 
Поток воспоминаний угасает. Сангвиний чувствует тоску. Еще нигде он не ощущал себя в большей безопасности, и никогда не был так близок с кем-то. Еще никогда разум отца не казался ему таким родным.
 
Они по-прежнему в точке сбора. Окружающие их головы все так же склонены. Здесь не прошло даже секунды, и никто не заметил этой маленькой заминки.
 
– Самые базовые, – отвечает Кекальт. – Они делают нас теми, кто мы есть. Сотворение примархов и Астартес без эмоций обрекло бы нас на стагнацию, нерешительность и неудачу.
 
– Те самые черты, те уникальные, индивидуальные качества, что заставили Хоруса Луперкаля восстать, помогут тебе одержать победу, – говорит Систрат.
 
– Мой царь, твой отец, не стал бы лишать Своих сыновей эмоций, как не стал бы лишать эмоций и Самого Себя, – добавляет Кекальт. – А ведь Он мог бы сделать и то, и другое.
 
– Он обдумывал это? – спрашивает Сангвиний.
 
– Конечно, – отвечает Кекальт. – Он рационально, последовательно взвесил все за и против. Так или иначе, вот твой ответ. Вот почему мы страдаем.
 
+Мы страдаем, потому что таков печальный, но необходимый побочный эффект нашей способности превозмогать.+
 
– Тогда я благодарю тебя, – говорит Сангвиний.
 
+За объяснение?+
 
Сангвиний качает головой.
 
– За этот любопытный дар человечности. Отец, меня называли богом. Меня называли Ангелом и обращались, как к божеству. Мне больше по душе уязвимость теплого и доброго сердца, чем холодный рассудок бессмертного бога.
 
К ним подходят остальные: Рогал в золотых, сияющих доспехах, инкрустированных хромом и янтарем, и Константин, наряженный в лакированный аурамит. Позади них наготове стоит общее войско, четыре роты величайших воинов, каких только знала галактика.
 
И самых одаренных. Теперь Сангвиний понимает это.
 
– Мой Император, платформы ждут, – произносит Рогал.
 
Гул нарастает. Лампы мигают.
 
Император Человечества обнажает клинок.
 
 
==='''2: XXV'''===
 
И все же, судьба жестока
 
 
В Ротонде гаснет свет. Слышен далекий грохот мощной разрядки, всплеск повышенного давления, которое словно сотрясло весь Дворец до основания. В воздухе повис запах озона. Консоли отключаются, несколько гололитов внезапно мигают и покрываются паутиной трещин. Через мгновение, включается аварийный источник, и на несколько секунд помещение погружается в красноватый полумрак, пока, наконец, не восстанавливается основное питание.
 
Сандрина Икаро сверяется с инфопланшетом, проверяет подтверждение, после чего выходит на центральный подиум.
 
- Внимание! – орет она. – Требую внимания!
 
Все голоса затихают. Все лица обращаются к ней.
 
- Уведомление, - объявляет она. – Подтверждено, что акт телепортации прошел оптимально и в полной мере. Штурмовая операция «Анабасис» идет полным ходом.
 
Взрыв аплодисментов. Некоторые непроизвольно выпрямляются.
 
- За работу! – кричит она, спускаясь вниз.
 
Тактик Иона Гастон на девятнадцатой станции пытается привлечь внимание Икаро, но ее окружают старшины Военного Двора. Золоченый Путь только что пал, и необходимо немедленно принять ответные меры. Сидози из Избранных замечает нетерпеливого Гастона и подходит к нему.
 
- Обстановка? – спрашивает Сидози. Молодой человек юн, неопытен, таких как он набрали на скорую руку, чтобы заткнуть дыры в штате после Бхаба. Без сомнений, он вот-вот ударится в панику.
 
- Сигнал, сэр, - начинает он, прижав одну руку к наушнику.
 
Сидози сверяется с экраном. Гастон занимается надзором и глубокой прослушкой, следит за операциями предательского флота в надежде перехватить передачи командиров.
 
- Сигнал?
 
- Очень слабый…очень размытый, - подтверждает Гастон.
 
Сидози вставляет свою аугментику в разъем станции и принимается слушать. Едва слышный, скрипучий шепот, словно шелест листьев. Он оттесняет Гастона и с точностью эксперта настраивает фильтры. Слушает снова.
 
Гастон видит выражение его лица.
 
Сидози увеличивает прием на максимум, звуковые помехи становятся оглушительными. Он напрягает слух.
 
''...Повторяю, мы в девяти часах пути. В девяти часах пути. Мы занимаем широкую формацию для штурма, прием. Терра-контроль, вы слышите? Терра-контроль, вы слышите? Повторяю, мы в девяти часах пути. Терра-контроль, ответьте. Нам срочно нужны траектории наведения. Зажгите маяки. Мы растягиваемся в широкую штурмовую формацию. Терра, держитесь. Укрепите свои позиции. Держитесь. Это все, что нужно. Просто держитесь. Повторяю, мы в девяти часах пути. Терра-контроль, ответьте. Как слышно? Держите позиции и немедленно зажгите сигнальные огни. Терра-контроль, говорит Гиллиман…''
 
- Вот дерьмо, - бормочет Сидози. – Вот дерьмо.
 
Он оборачивается. Он кричит имя Икаро.
 
 
==='''2: XXVI'''===
 
Среди развалин
 
 
Стоило им ринуться на жалкие брустверы и окопы Радиевых врат, как Имперские Кулаки наносят им мощный удар в левый фланг. И без того хаотичное сражение превратилось в безумную свалку, рукопашные схватки в дыму и фонтаны грязи. Воины врезаются друг в друга, сверкают и рубят клинки, трескается броня. Жидкая грязь поднялась по щиколотку и громко хлюпает каждый раз, когда поглощает очередное тело. Имперский Кулак с двойными топорами продирается сквозь водоворот битвы, отсекая головы и руки. Он так густо покрыт кровью, что его желтые доспехи теперь больше напоминают облачение Девятого. В клубах дыма визжат нерожденные. Рявкают и грохочут болтеры.
 
Рычащий Имперский Кулак убивает Ифу Клатиса из второй роты одним ударом, и звук этого удара напоминает тот, что издает консервная банка, когда на нее с размаху опускают кувалду. В воздух могучим гейзером взмывает кровь и осколки костей. Скользящим взмахом он сшибает с ног Калтоса из Второй, затем направляется к Тирону Гамексу из Третьей. Его клинки обагрены кровью. Путь ему преграждает другая фигура, и они сталкиваются, словно две бронемашины лоб в лоб.
 
Эзекиль Абаддон, первый капитан Сынов Хоруса, выдергивает клинок. Его враг мертв. Фафнир Ранн мертв.
 
Абаддон присаживается в дымящуюся грязь и срывает с трупа шлем. Нет. Значит, не Фафнир Ранн. Имперский Кулак, легионер Седьмого, но не Ранн. В горячке боя он принял его за Ранна. И этот воин хорошо сражался, что укрепило Абаддона в его подозрениях.
 
Но это не он. Тот трофей еще предстоит забрать.
 
Абаддон встает. Сыны Хоруса, великаны в запачканной грязью броне, вырываются из дыма возле него и бросаются вперед, прорывая вражеские ряды. Болтеры непрерывно изрыгают огонь, вжимая защитников в землю. В дыму мечутся тени, сверкают всполохи. Наспех возведенный Имперскими Кулаками тонкий защитный периметр Радиевых врат вот-вот падет, прямо как сопротивление на Золоченом пути. Гений Дорна покинул их. Им противостоят разобщенные группы воинов, лишенные руководства, сплоченности и стратегии. Им не остается ничего, кроме как импульсивно и беспомощно реагировать на атаки противника в надежде что-то изменить. Абаддон потерял счет телам в желтых, красных и белых доспехах, павшим к его ногам в этот день.
 
И его обуревает стыд. Это не та победа, о которой он мечтал, и не тот триумф, которого жаждал добиться. Слишком многое было достигнуто нечестивыми ритуалами и омерзительными нерожденными тварями, выпрыгивающими из тьмы и возникающими прямо из воздуха, а то и вырастающими из-под земли. И мало, совсем мало было сделано так, как его учили делать. Он насмехается над Преторианцами за утрату боевой слаженности, но где же тогда его собственная? Абаддон – воин. Он хотел взять Дворец с помощью боевого мастерства и военной выучки.
 
Но эта война больше не принадлежит воинам, ни в коей мере.
 
У него болит душа, болит сердце. Он принес сюда ужас и сам стал ужасом. Не так прежде поступал его отец, и это не та победа, которую отец обещал.
 
Абаддон останавливается, опуская клинок. Сыны Хоруса несутся мимо него, воя от восторга и всецело отдаваясь агрессивному безумия падения Терры. Разорители. Все и каждый из них.
 
Пусть закончат начатое. Пусть возьмут Врата и расчленят защитников. Он принимается вновь карабкаться на изломанную гряду сквозь удушающую завесу пепла, направляясь к своему импровизированную штабу на передовой. В ухе снова щелкает вокс. Он щелкает уже полчаса, а может и дольше. Это не неразборчивый фоновый шум, это сигнал: кто-то пытается связаться с ним на дальней дистанции. Но все каналы пусты или заглушены, и каждый раз, когда он пытался ответить, его ждали лишь обрывки звуков и треск помех.
 
К линии фронта, где, подобно узким парусам похоронных барж, развеваются шипастые знамена Сынов Хоруса, приближаются боевые скакуны Механикума, ведя за собой колонну чудовищных машин смерти и грохочущих таранов-завроподов. Клейн Пент, Пятый ученик Нуль, гордо стоит на косом балконе огромного механического монстра с длинными бивнями. Он размахивает руками, словно безумный дирижер на трибуне, руководя оркестром наступления с помощью ноосферной жестикуляции. Айт-Один-Таг из Эпты подзывает Абаддона со своего паланкина.
 
- Первый Капитан, - здоровается с ним она. Ее человеческий рот усеян аугментическими волдырями-сенсорами. – Один сигнал повторяется снова и снова…
 
- Я в курсе, - рычит он.
 
- Вы не собираетесь ответить?
 
- Связь заглушена…
 
- Тогда воспользуйтесь моей, - предлагает она.
 
Устройства мастер-вокса выкатываются под кислотный дождь. Адепты суетятся и бегают вокруг них, очищая циферблаты. Абаддон берет предложенный штырь и вставляет его в разъемы своих доспехов.
 
- Абаддон, - говорит он.
 
- ''Эзекиль, наконец-то!''
 
Это Аргонис. Он кажется напуганным.
 
- Ты все еще на орбите? – с удивлением спрашивает Абаддон.
 
- ''Да, да. Я пытался связаться с тобой. Уже несколько часов…''
 
- Советник, просто излагай.
 
- ''Абаддон, щиты. Щиты…''
 
- Что с ними?
 
- ''Он опустил их. Он опустил щиты.''
 
- Какие щиты? Кто опустил? – спрашивает Абаддон.
 
- ''Луперкаль, Абаддон. Луперкаль опустил пустотные щиты «Мстительного духа».''
 
Абаддон медлит. С его визора стекают ядовитый дождь и жидкая грязь.
 
- ''Ты еще тут? Эзекиль?''
 
- А ну повтори, - требует Абаддон.
 
 
=='''ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ: ДЕНЬ НЕ СПАСЕТ ИХ'''==
 
 
==='''3: I'''===
 
Извращенная варпом преисподняя
 
 
 
Внезапная тишина повергает в шок.
 
На мгновение она выводит Кекальта Даска из равновесия, пока он не осознает, что тишина ему лишь ''чудится'' – он слишком привык к непрерывному и отдаленному грохоту битвы.
 
''На своем посту в Тронном зале день за днем, далекий рокот войны казался столь непрерывным, что я перестал его замечать и обращать внимание. Но здесь…''
 
Фоновый шум исчез и осталась лишь тишина, окаменелый отпечаток пропавшего звука.
 
Тишина, полное безмолвие, действует убаюкивающе. Кекальт чувствует вялость. Целую секунду проконсулу приходится вспоминать – намеренно, осознанно заставлять себя вспоминать – где они и зачем сюда пришли.
 
''Мы здесь, чтобы нанести удар. Мы пришли, чтобы принести торжество войны на порог…''
 
Окружающие его золотые полубоги из роты Гетеронов тоже молчат, словно они, подобно Кекальту, обессилели от внезапной тишины. Никто из них не почувствовал оглушительный хлопок от их прибытия, поскольку к тому времени, как они полностью воплотились, чудовищный грохот смещенной массы и давления уже стих. С доспехов поднимается пар, энергия телепортации рассеивается, словно лесной туман, а искры рематериализации кружат вокруг них, подобно светлячкам.
 
Проконсул Кекальт делает шаг вперед. Соратники следуют его примеру, подняв копья. От резкого движения, трансматериальная пыль слетает с их брони, как мучные облачка. Они идут быстро. Они шагают в безмолвии. Они двигаются четко и слаженно, выставив перед собой копья. Они окружают едва светящуюся фигуру своего царя и повелителя, готовые защитить Его от…
 
''Чего я ожидал? Чего угодно. Всего. Но…''
 
Никакого нападения, никакой засады, никакого войска, готового отразить их абордаж.
 
''Если это ловушка, в чем был полностью уверен Преторианец-Седьмой, то либо очень странная, либо очень плохая.''
 
Для нанесения удара была выбрана Вторая посадочная палуба, и сейчас она находится на ней. Это широкая зала, наполовину ангар, наполовину тоннель для запуска аппаратов. Через его вход, в километре отсюда, виднеется холодный, черный космос, сдерживаемый целостными полями. Кекальт медленно разворачивая, оглядывая длинные взлетные полосы с автоматическими посадочными огоньками, высокие галереи и диспетчерские башни, боковые мостики, склады с боеприпасами. Над головами у них зависли гигантские манипуляторы и корабельные зажимы, похожие на птичьи лапы. Восемь «Грозовых птиц» стоят наготове, прикованные к пусковым рельсам и платформам. Они окрашены в белый цвет и отмечены символами Шестнадцатого легиона Лунных Волков.
 
''Мне думалось, что они уже давно должны быть перекрашены в новые цвета предателей. Я удивлен, что они еще здесь. Разве их не должны были давно отправить на десантирование?''
 
Кекальт, вместе с Клиотаном и Андоленом, подходит к ближайшей пусковой платформе.
 
''Почему здесь никого нет? «Грозовые птицы» на местах и готовы, но к чему?''
 
Он поднимает взгляд на изящный корпус ближайшей машины.
 
Во времена крестового похода ради передела Галактики огромные трансатмосферные десантные корабли были краеугольным камнем всех имперских штурмов. Прекрасные, надежные, грациозные машины ранних времен. Сейчас их постепенно заменяют более функциональными средствами доставки войск. Магистр войны Луперкаль всегда держал свои челноки в идеальном состоянии.
 
''И с помощью этих машин, запуская их с этой палубы и еще с пяти таких же, какими может похвастаться могучий флагман, Магистр войны завоевал половину всех звезд во имя своего отца. Отсюда, с этих самых керамитовых плиток под моими ногами, сыны Магистра войны шли в бой, принося клятвы момента и совершая чудеса доблести и умения, сохраняя мир в Империуме. Иногда, я был среди них. Возможно, когда-то я даже летел в бой на борту одной из этих самых машин. Я помню, как сопровождал своего повелителя во время боевой высадки в «Грозовой птице» номер 3, во время Покорения Горро. Это одна из них?''
 
Кекальт переводит взгляд на хвостовой номер…
 
И немедленно останавливает себя.
 
''Почему я позволяю себе отвлекаться? Почему память и ностальгия имеют такую власть надо мной?''
 
''Где моя сосредоточенность?''
 
''Мы достигли основной точки высадки. Я возглавляю роту из ста кустодианцев и защищаю своего повелителя, который впервые вышел на поле боя с тех пор, как разгорелась Война в Паутине.''
 
''Почему я не могу сосредоточиться?''
 
Никто не идет. Ни малейшего движения. На палубе никого, кроме Владыки Терры и Его гетеронов. Никаких признаков ущерба или распада, ни грязи, ни стреляных гильз, которые неминуемо остались бы после боевых вылетов и перезарядки. Лампы мерцают перламутровым светом. Едва слышно гудят атмосферные процессоры. Топливные шланги все еще подсоединены. Длинные потоки данных медленно и тихо ползут по экранам консолей.
 
''Будь это церемониальная инспекция, мой господин одобрил бы тщательную подготовку Магистра войны и похвалил бы его экипаж.''
 
''Но это не так. Не так! Это торжество войны, а не…''
 
Сервиторов тоже нет. Нет даже тех, что должны висеть на боковых стойках в спящем режиме. Лишь тихая, таинственная безмятежность высокой орбиты. Нет даже эха, и от того обстановка кажется практически гипнотизирующей.
 
Кустодес проконсула, золотые фантомы, идут вперед и расходятся широким веером, настороженно выставив перед собой копья. Среди них ступает Повелитель Человечества. Вокруг царит безмолвие. Нет ни вокс-передач на фоне, ни ноосферной связи, ни психической активности. Лишь тихая, вязкая пустота.
 
''Как так вышло, что наше присутствие не заметили? Массированная телепортация, штурм…сенсоры корабля неминуемо должны были засечь такую энергетическую сигнатуру и сопутствующий ей тепловой контур. Это же словно ракетный удар…''
 
Никаких сирен. Никаких аварийных детекторов. Никакого движения, ни одной бронированной фигуры не стремится им навстречу.
 
''Корабль что, пуст?''
 
Кекальт крепче стискивает в руках копье. Он чувствует, как внутри него зарождается какое-то чувство. Он ошеломленно понимает, что это страх.
 
''Я веками не ведал страха. Страх – мой давний друг, но мы больше не общаемся, поскольку у меня больше нет с ним общих дел.''
 
''И все же, он здесь.''
 
Справа от него стоит «Грозовая птица», номер на ее хвосте – восемь. На мгновение, Кекальту казалось, что там тройка, но нет…
 
''Я думал, что мы переносимся в извращенную варпом преисподнюю, а не сюда. Я не могу…''
 
Ни ноосферных передач. Ни вокса, ни намека на нематериальную активность. Это место нуль-стерильно, словно покои Сестринства. Как…
 
''Где мы? Я не могу…''
 
Кекальт смотрит на своих воинов, безмолвных аурамитовых гигантов, шагающих по ослепительно белой палубе.
 
''Разве они не чувствуют того же? Разве они…''
 
Фонари взлетных полос мигают на автомате, обозначая путь в черноту.
 
''Где же Дорн, где генерал-капитан и возлюбленный Ангел моего повелителя? Где их роты? Что…''
 
Все вокруг кажется медленным. Словно во сне. Словно в глубоком сне. Тишина неудержимо проникает в него, словно тень пустоты, словно космическая, тягучая мелодия небесных глубин. Может…
 
''Почему я не могу сосредоточиться?''
 
Кекальт видит главный вход на палубу, огромную дверь, переборку из стали и адамантия. На ней выгравирована надпись, «Посадочная палуба VIII».
 
''Во рту сухо. Я...''
 
На «Мстительном духе» всего шесть посадочных палуб.
 
Кекальт должен был заметить все это. ''Все'' это. Он был настороже, он был готов – возможно, еще никогда в жизни он не был ''настолько'' готов – к предстоящему испытанию. Он должен был заметить все эти несоответствия через секунду после прибытия. Но его разум словно глина, словно желе…
 
''Я должен был увидеть…''
 
Кекальт поворачивается, чтобы взглянуть на стоящего справа Клиотана. Ему кажется, будто он двигается в замедленной съемке, словно окруженный плотной жидкостью. Никто из них не проронил ни слова с самого момента прибытия. Хоть что-то должно было нарушить эту гнетущую тишину, вокс-связь должна работать.
 
''Почему я не слышал обмена данными и голосовых подтверждений прибытия? Почему дисплей шлема не работает…''
 
Лишь сейчас, Кекальт смог это заметить.
 
Клиотан поворачивается, чтобы взглянуть на него. Очень медленно. Поворот золотого шлема занимает целое столетие. Все остальные следуют его примеру. Кустодианцы проконсула, все как один, разворачиваются и смотрят на него. Они двигаются медленно, словно тектонические плиты, словно континентальные сдвиги, словно на пикт-перемотке установили самый медленный режим. Они разворачиваются, чтобы взглянуть на него…
 
''Нет, не на меня. Они разворачиваются, чтобы взглянуть на Повелителя Человечества…''
 
Из глазных прорезей Клиотана сочится кровь, она течет по лицевой пластине, словно слезы. Она струится из оскаленной пасти изящного шлема.
 
''В чем дело…''
 
Кровь течет из глаз всех его воинов. Кекальт чувствует, что сам рыдает кровавыми слезами.
 
''Что происходит…''
 
Гнетущая тишина обрывается.
 
Внезапно, не существует ничего, кроме воплей. Внезапно, мир превратился в калейдоскоп молниеносных движений.
 
Они нападают на Него. Рыдая кровью и непрерывно вопя, собственные телохранители Повелителя Человечества нападают на Него со всех сторон.
 
 
==='''3: II'''===
 
888
 
 
– Попробуй еще раз, – резко и жестко требует Сандрина Икаро.
 
За исключением жужжания приборов и периодического рева сирен, в Ротонде Гегемона царит тишина. Никто не произносит ни звука.
 
– Вокс не работает, – отвечает, наконец, офицер Военного двора, отвечающий за основную коммуникацию. – Ноосферная связь тоже. Нет сигнала от транспондера. Нет ответа от телепортационного маркера.
 
– Продолжайте попытки, – говорит Икаро. – Раз в десять секунд. Их нужно предупредить об изменении обстановки. Они… ''Он'' должен знать, что Ультрамар на подходе.
 
''«И мы должны знать'', - думает Илья, наблюдая за происходящим со своего поста. - ''Мы должны знать, что они вообще добрались туда»''. Сообщение из Львиных врат серьезно обеспокоило ее. Согласно ему, все авгурные сканирования и данные сенсоров в лучшем случае неполные и требуют проверки, а то и вовсе сфальсифицированы. «Анабасис» необходимо немедленно отозвать. Но кто скажет Ему, что Он чего-то не может?
 
Вокруг должна царить радость, ведь у них появился первый настоящий повод для нее за все эти месяцы. Надежда на спасение вновь зажглась. Император встал, чтобы вступить в последнюю битву, флоты освобождения его последних верных сынов спешат сюда со всей своей яростью, и всего в девяти часах пути.
 
Но у них нет способа подтвердить сигнал от Гиллимана, и нет способа ответить на него. Так или иначе, мстящие сыны опоздают, ведь их отец уже принял решение и прошел точку невозврата. И даже находясь в девяти часах пути, флот возмездия слеп. Он не может найти Терру в поглотившем Царство Соляр варп-шторме, а на Терре нет маяка, что указал бы ему путь.
 
Илья смотрит на соседние станции, где старшие тактики пытаются проанализировать данные ауспиков и сканеров с тех самых пор, как она привлекла внимание Икаро к проблеме с Главной Целью. Сидози тоже привлек двух тактиков к анализу телепортационного лога.
 
Один из них вдруг зовет его к себе. Избранный просматривает его инфопланшет, и немедленно спешит к Икаро. Илья вылезает из своего кресла и идет за ним. Она стоит рядом с Сидози, когда он показывает Икаро то, что обнаружил его тактик. Икаро даже не думает о том, чтобы отослать Илью обратно. Она уже на грани. Илья видит это внутри нее – сжатую до предела пружинку истерики.
 
– Что это значит? – спрашивает Икаро у Сидози.
 
– Это кодировка отчета о переносе, – отвечает Избранный. – Она присваивается всем телепортационным перемещениям. Например, «один-один-один» обозначает успешное перемещение, с полной материализацией в пункте назначения и…
 
– Да знаю я! – рявкает Икаро. – Вот это что? Что значит «восемь-восемь-восемь»?
 
– Мы… точно не знаем, госпожа, – отвечает Сидози. – Похоже, что это архаичная ошибка, которой обычно обозначается провал телепортации ввиду недостатка энергии. Либо так, либо какой-то мусорный код.
 
– Что вы хотите сказать? – спрашивает Икаро. – Что они еще здесь? Что Он еще здесь? Они не перенеслись?
 
– Они ''не'' здесь, – отвечает Сидози. – Тронный зал подтверждает это. Для каждой из телепортационных платформ был зафиксирован оптимальный уровень энергии. Но кроме этого мы не можем четко зафиксировать в пространстве Главную Цель.
 
– Но ведь он прямо ''тут''. Щиты опущены. Как на ладони.
 
– Госпожа, все указывает на это. Но несмотря на множество попыток, мы не можем навести на него орудия и рассчитать траектории.
 
Икаро уставилась на него.
 
– Какого дьявола это значит? – требует ответа она. – Какого дьявола означают эти восьмерки?
 
– Они означают, госпожа, – отвечает он, – что мы не имеем ни малейшего понятия, куда отправился «Анабасис». Мы понятия не имеем, где Он.
 
<br />
Harrowmaster
48

правок

Источник — https://wiki.warpfrog.wtf/index.php?title=Служебная:Сравнение_версий/23218...23964

Навигация