48
правок
Изменения
м
Нет описания правки
{{В процессе
|Сейчас =5460
|Всего =116
}}
=='''ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. : ГАЛАКТИКИ-КАННИБАЛЫ'''==
<br />
– Готовьтесь присоединиться к своей роте, лорд-примарх, – объявляет Кекальт.
==='''2: XXIII'''===
Последняя воля врага
Они готовятся убить его.
– Неотвратимо, – говорит Базилио Фо. Он ожидал этого. Такому человеку как он положен ограниченный лимит отсрочек (особенно с учетом того, что я сделал). Прежде, ему удавалось найти лазейки, доказать свою полезность и отложить час казни, но похоже, они закончились.
И вот, он ждет неотвратимого. Он слышит, как к его камере приближаются тяжелые шаги. Генерал-капитан (особо злобное творение, по моему непрошеному мнению) выделил ему помещение в глубинах Санктума Империалис. Последние дни своей долгой жизни Фо провел вблизи самого центра всего, всего в восьми километрах от Тронного зала (всего в восьми километрах от Него!). Фо любопытно, знает ли Он о том, что Фо здесь. Кустодианцы – весьма странная порода. Временами, они похожи на автоматонов, на примитивное, материальное выражение Его высокомерия. Но иногда, они выглядят до ужаса независимыми и скрытными, словно имеют собственные идеи и планы. (Неужели меня держат в тайне даже от Него? Неужели я для них – совершенно секретный ресурс, тайное оружие, вроде того устройства, что я создал для них?)
Он сомневается в этом. Император (как же мучительно пользоваться эти напыщенным, грандиозным титулом. Хотя и этот титул куда предпочтительнее еще более спорного местоимения, словно «Он» – это только он, и ни к кому иному это местоимение обращено быть не может) всезнающ, разве нет? Разве Он не обладает «мысленным взором», постигающим все вокруг? Так или иначе, эту сказку Он любит впаривать всем вокруг. Будь в ней хоть крупица истины, разве Он не знал бы о присутствии Фо? И о том, что генерал-капитан заставил его сделать.
Но если Он знает, то удивительно, что Он попросту не спустился с небес в огненной вспышке и не превратил Фо в пепел. Они никогда не ладили. Слишком много идеологических противоречий. Слишком много (что еще за фраза?) крови пролито между ними.
Предоставленное ему жилище весьма скромное, настолько скромное, что едва заслуживает называться «жилищем». Здесь есть койка, стул, раковина и несколько книг, которые ему дозволили взять. Окон нет, а дверь всегда на замке. Это камера, самая настоящая камера, хоть и получше той убогой дыры в Чернокаменной. Поблизости, на расстоянии короткого перехода под бдительным присмотром, находится маленький лабораториум, где ему разрешают работать. Сегодня никто не пришел за ним (несомненно, потому что считают его работу завершенной. В конце концов, устройство по большей части готово – по меньшей мере, на уровне прототипа. Оглядываясь назад, я считаю, что, наверное, не стоило обращать внимания на требования генерал-капитана и не давать быстрых результатов, а вместо этого растянуть процесс, оставаясь незаменимым). Комната, да лабораториум – вот и все, что ему дозволено видеть. На краткий миг, он был свободен, благодаря геноведьме, но теперь весь его мир здесь. Два помещения. Он находится в величайшем дворце в галактике, посреди величайшей сокровищницы знаний, и ему позволено видеть всего лишь две маленькие комнаты.
Вероятно, это самое суровое и жестокое наказание – находиться так близко к огромному запасу знаний (Он всегда любил Свои книги) и не иметь возможности прикоснуться к нему, или хотя бы взглянуть. Фо никогда не рассчитывал вернуться на Терру. Никогда. Он планировал умереть где-то среди звезд, чтобы его имя забыли, его последнее тело-носитель, наконец, вышло из строя от старости или в результате какой-нибудь ошибки, для исправления которой ему не хватило бы технологий. В те краткие мгновения, раз в несколько жизней, во время своего долгого изгнания на Велих Тарне, когда мысли Фо возвращались к Терре, он печально грезил о мире, который мог бы построить там, о будущем, которое мог бы создать. Империум Фо стал бы совершенной, постчеловечеcкой экстраполяцией вида, созданного в соответствии с чистыми биомеханическими рядами, а не этой антиутопической, гипервоенизированной структурой. Фо избегал бы любой зависимости от наследственной генетики, псиоников, и особенно – варпа. Он бы вообще не стал называть свое творение Империумом, а себя – Императором.
Но он проиграл эту битву, и проиграл ее давным-давно, в те дикие, яростные времена эпохи Раздора. Император победил, и Фо сбежал к звездам. А поскольку, согласно старой поговорке, историю пишут победители, теперь Император – спаситель человечества, а Фо – военный преступник, чудовище, само воплощение всех тех ошибок, которые Император пришел исправить.
Вот только Фо не ошибался. Мир буквально распадается на части. Терру настигла гибель. Это приносит ему мало удовлетворения, но все же есть в этом некоторая справедливость. Именно самонадеянность Императора позволила случиться этой трагедии. Его военизированная иерархия. Его наследственная генетика, Его беспечное использование псиоников, Его безрассудное заигрывание с нематериальной силой; все это, этот фундамент, заложенный Им в основу Империума, и стал причиной его падения. Эти элементы смешались (и Он добавил туда изысканный гарнир из собственного высокомерия) в идеальный огненный смерч. Этот конец, эта смерть – Его рук дело. Именно эту катастрофу Фо предвидел и против нее он боролся всю жизнь.
Справедливость происходящего стала для него небольшим утешением, за которое он может держаться и просто улыбаться в ожидании конца. Фо не умрет вместе с остальным человечеством, несмотря на то, что до его гибели остались считанные часы. Он уже будет мертв, потому что они идут убить его.
Сожалеет ли он о чем-то? Кое о чем – да: о том, что никто никогда не слушал его; что он не смог победить в эпоху Раздора и предотвратить это мрачное будущее; что ему не представилось шанса взглянуть Ему в глаза и сказать, «Я же говорил». Ничего, о чем стоило бы сокрушаться. Что сделано, то сделано. Если Фо и жалел о чем-то от всей души, так это о том, что против всех своих ожиданий он все же вернулся на Терру, но оказавшись здесь, не смог изучить все многообразие знаний и достижений, собранных здесь в его отсутствие. Пожалуй, только это и могло бы стать единственной настоящей причиной для возвращения: несколько дней наедине со своими устройствами и Его библиотеками.
Шаги останавливаются возле его двери. Фо слышит голос и активацию ключа. Внутренняя заслонка с шипением отъезжает в сторону.
Его палач входит внутрь.
==='''2: XXIV'''===
За гранью разумного
Воздух гудит. Свет частично тускнеет. В огромных базальтовых сводах набирают мощь широкие телепортационные платформы.
Они выходят к точке сбора, отец и сын. Рядом с ними идет проконсул, в сопровождении четверых бесстрастных часовых-гетеронов.
Они останавливаются в центре зала. Воздух тяжелый, густой, свет мерцает вокруг них. Их окружают четыре роты Анабасиса, готовые к бою: «Катафракты» в полированной броне, штурмовые отделения, терминаторы, величественная Сангвинарная гвардия, Дорн и его хускарлы-преторианцы, Вальдор со своими гигантами-Кустодес, Ралдорон и Кровавые Ангелы, Диамантис и Имперские Кулаки, все вооружены и облачены в боевые доспехи, столь же ужасающие, сколь и прекрасные. Все без исключения склоняют головы в знак почтения.
Император вернулся и стоит вместе с ними.
– Последний вопрос, – подает голос Сангвиний.
+Почему мы страдаем?+
Сангвиний смеется: он удивлен тому, что на самом деле вовсе не удивлен.
– Ты знаешь мой вопрос еще до того, как я его задал, – говорит он.
+Конечно.+
– Он на острие твоих мыслей, – говорит Кекальт.
– Весь твой разум сосредоточен на нем, – добавляет Систрат.
+Спрашивай.+
– Ну ладно, – отвечает Сангвиний. – Почему мы страдаем? Зная обо всех испытаниях, обо всей боли, что нам предстоит вытерпеть, почему ты создал нас для страданий?
+Потому что кем бы мы ни были, и что бы мы ни делали, мы есть, и всегда должны оставаться человечными.+
– Так просто? – вопрошает Сангвиний.
– Ничто не просто, – произносит проконсул Кекальт. – Но мой царь поклялся Сигиллиту, что ответит на все твои вопросы. Так что пойми. Страдания, боль, скорбь, все это – высшая степень проявления человечности.
– Было бы так просто избавиться от них, – говорит Андолен, – иссечь их, удалить запутанные и нелогичные механизмы эмоциональных реакций, все эти невербальные животные признаки наших предшественников-гоминид.
– Мой царь мог бы создать как своих сыновей, так и их сыновей-воинов, безэмоциональными, – продолжает Нмембо, – свободными от чувств, забот или беспокойств, не отягощенными терзаниями, потерями и печалью. Снабдить их холодной и непроницаемой биологической броней, крепче любого керамита.
– Но так бы они стали чем-то меньшим, – говорит Систрат.
– Это сделало бы их простыми мясными машинами, – добавляет Клиотан, – безжизненными, движимыми лишь приказами и рассудком.
– Даже мы, Его соратники, сотканные иным искусством, не были лишены этой искры, – заключает Кекальт.
– Но что? Вы просто лучше ее скрываете? – ехидно спрашивает Сангвиний.
Кекальт неопределенно пожимает плечами.
– Разве не рациональность лежит в основе твоего труда? – спрашивает Сангвиний своего отца.
+Безусловно.+
– Доброе сердце и чувствительная душа иногда могут стать помехой, – говорит Систрат.
– Как нам видится, это было в духе альдари, – добавляет Клиотан.
– Разум, рационализм, высокая наука манипуляции эмпиреями – вот каковы наши незыблемые столпы, – отмечает Андолен.
– Тогда в чем дело? Создавая нас, ты стремился достичь равновесия? – спрашивает Сангвиний, нахмурившись.
+Дело не только в этом.+
– Я понимаю, что на такой вопрос тяжело ответить, – продолжает Сангвиний. – Даже тебе. Даже через такого утонченного оратора как проконсул. Прости меня, я…
Он резко замолкает.
Безо всякого предупреждения мир изменился. Точка сбора исчезла, гордые боевые роты испарились. Сангвиний понимает, что в конце концов получил свой ответ. Он ''увидит'' его, этот символический ответ в виде знаков и символов. Воля отца подчинила себе его дар предвидения, чтобы подарить ему последнее, особое видение, созданное специально для его глаз. На мгновение могучая телеэмпатическая связь охватывает его, показывая стародавние воспоминания из глубины времен. Он испытывает беспрецедентное чувство погружения – такого еще не бывало ни в одном из его видений, и поначалу он сбит с толку. От смены масштабов разума и восприятия кружится голова. Он посреди мрака без конца и края, а вокруг него вращаются звезды всех мыслимых размеров, и каждая поет свою вечную электромагнитную песнь. Он не вполне понимает, что именно должен увидеть, или как это увиденное интерпретировать.
– Отец?
Затем, постепенно, он начинает видеть. Смысл, структуру, длинную, тонкую нить плана.
Он видит мир под собой. Он совершенен и ярок, его насыщенная синева и зелень обернуты в облака, ослепительно белые, словно снег.
Терра. Нет, нет. Теперь он начинает понимать. Терра, прежде чем стала Террой. Старая Земля.
Юная Земля. Биологический вид на ее поверхности. Вид в самом начале своего пути, молодой, плодовитый, упрямый и безрассудный, но излучающий потенциал. Далекий от совершенства, но способный подняться очень высоко.
Это – точка отсчета. Время начинает свой стремительный бег, непрерывно ускоряясь. Оно разматывает нить истории все быстрее и быстрее. Сангвиний старается не дышать. Быстро, слишком быстро, ему не удается за ним уследить. Истории мелькают перед ним, словно пляшущие на стенах пещеры тени от пламени. Изредка, языки огня высвечивают нарисованные там символы или рисунки. Силуэт. Животное. Город. Отпечаток ладони.
Все это проносится слишком быстро, он не может осознать происходящее целиком. Слишком стремительно, слишком много.
И тут он осознает, что ему все ''ясно''. Он ''действительно'' понимает.
– Я… – бормочет он. – Я…
''Я – итоговый продукт целых столетий Великого Труда, с изумлением осознает он. Я, мои братья, наши сыны, весь наш род – это кульминация Великого Труда, и труд этот – ничто иное, как спасение человеческой биологии. Я вижу, что прекрасный, юный мир под моими ногами теперь стал старше и мрачнее, его запятнали боль и горе. Окружающий меня мрак стал чернее, удушливее. Эпоха Раздора и Долгая Ночь пришли и ушли, смертельно навредив человеческому геному. Он стал жертвой мрачных генетических сдвигов и дегенеративных мутаций. Великий Труд призван не только объединить Терру и возродить инфраструктуру империи, его цель – восстановить само тело человека. Починить молекулярные цепочки, остановить мутации и, в случае необходимости, закрепить положительные изменения.''
''На поверхности мира зажигаются крошечные искорки, появляясь то тут, то там, словно первые подснежники после долгой зимы. Они множатся. Теперь они зажигаются и среди звезд. Это разумы. Псайкеры размножаются без присмотра, они – невероятно разрушительный изъян, но выделившиеся из них Навигаторы слишком важны. Контролируемое генетическое воспроизведение жизненно необходимо для роста человечества, и в стремлении к нему, мой отец достигает всеобъемлющего понимания человеческой природы.''
''Эпохи сменяют друг друга. Века ложатся один на другой, словно карты таро на столе. И со сменой столетий, рациональность всегда должна оставаться на первом месте, но эмоции, пусть неуправляемые и непредсказуемые, все еще являются величайшим сокровищем человечества. Долгие годы, проведенные моим отцом в исследованиях нервной системы, убедительно доказывают это. Человеческий разум – неимоверно мощный инструмент. Мы способны практически на все. Но без эмоций, нашим мозгам придется вечно работать на полную мощность, даже при выполнении простейших задач. Будь разум машиной, его пришлось бы постоянно заполнять до краев исчерпывающими, продуманными, подробными инструкциями на каждый возможный случай. Этот процесс потребовал бы таких энергозатрат, которые не под силу ни одному человеку, и даже постчеловеку.''
– Так ''вот'' в чем смысл чувств? – спрашивает заинтригованный Сангвиний. Его голос теряется среди кружащих вокруг него воспоминаний. Ему кажется, словно он наконец-то начал понимать сам себя.
''И вот, вместо эпох перед его глазами делятся клетки. Небесный свод, Млечный Путь, превращается в генетическую спираль. Целые жизни проносятся мимо, стремительно, словно мгновения. Каждая полна радости и скорби, любви и потерь, успехов и неудач.''
''Эмоции – это сама основа нашего превосходства над остальными органическими видами. Они рождаются не в коре мозга, а в глубинах стволовых путей, а потому чувствительны и выполняют роль «кратчайшего пути» для принятия решений. Они способствуют быстрому мышлению и заключениям, минуя сознательное восприятие. Мы думаем, а затем действуем, потому что сперва мы «чувствуем». Эмоции освобождают наш разум, позволяют мыслить спонтанно, интуитивно, и тем самым лишают нас необходимости в тщательно запрограммированных мозгах. Эмоции – это символы, которые легко обгоняют сознательные решения и передают куда больше смысла, чем доступно словам.''
– Выходит, эмоции – это базовые, а не рудиментарные особенности? – спрашивает восхищенный Сангвиний.
Поток воспоминаний угасает. Сангвиний чувствует тоску. Еще нигде он не ощущал себя в большей безопасности, и никогда не был так близок с кем-то. Еще никогда разум отца не казался ему таким родным.
Они по-прежнему в точке сбора. Окружающие их головы все так же склонены. Здесь не прошло даже секунды, и никто не заметил этой маленькой заминки.
– Самые базовые, – отвечает Кекальт. – Они делают нас теми, кто мы есть. Сотворение примархов и Астартес без эмоций обрекло бы нас на стагнацию, нерешительность и неудачу.
– Те самые черты, те уникальные, индивидуальные качества, что заставили Хоруса Луперкаля восстать, помогут тебе одержать победу, – говорит Систрат.
– Мой царь, твой отец, не стал бы лишать Своих сыновей эмоций, как не стал бы лишать эмоций и Самого Себя, – добавляет Кекальт. – А ведь Он мог бы сделать и то, и другое.
– Он обдумывал это? – спрашивает Сангвиний.
– Конечно, – отвечает Кекальт. – Он рационально, последовательно взвесил все за и против. Так или иначе, вот твой ответ. Вот почему мы страдаем.
+Мы страдаем, потому что таков печальный, но необходимый побочный эффект нашей способности превозмогать.+
– Тогда я благодарю тебя, – говорит Сангвиний.
+За объяснение?+
Сангвиний качает головой.
– За этот любопытный дар человечности. Отец, меня называли богом. Меня называли Ангелом и обращались, как к божеству. Мне больше по душе уязвимость теплого и доброго сердца, чем холодный рассудок бессмертного бога.
К ним подходят остальные: Рогал в золотых, сияющих доспехах, инкрустированных хромом и янтарем, и Константин, наряженный в лакированный аурамит. Позади них наготове стоит общее войско, четыре роты величайших воинов, каких только знала галактика.
И самых одаренных. Теперь Сангвиний понимает это.
– Мой Император, платформы ждут, – произносит Рогал.
Гул нарастает. Лампы мигают.
Император Человечества обнажает клинок.
==='''2: XXV'''===
И все же, судьба жестока
В Ротонде гаснет свет. Слышен далекий грохот мощной разрядки, всплеск повышенного давления, которое словно сотрясло весь Дворец до основания. В воздухе повис запах озона. Консоли отключаются, несколько гололитов внезапно мигают и покрываются паутиной трещин. Через мгновение, включается аварийный источник, и на несколько секунд помещение погружается в красноватый полумрак, пока, наконец, не восстанавливается основное питание.
Сандрина Икаро сверяется с инфопланшетом, проверяет подтверждение, после чего выходит на центральный подиум.
- Внимание! – орет она. – Требую внимания!
Все голоса затихают. Все лица обращаются к ней.
- Уведомление, - объявляет она. – Подтверждено, что акт телепортации прошел оптимально и в полной мере. Штурмовая операция «Анабасис» идет полным ходом.
Взрыв аплодисментов. Некоторые непроизвольно выпрямляются.
- За работу! – кричит она, спускаясь вниз.
Тактик Иона Гастон на девятнадцатой станции пытается привлечь внимание Икаро, но ее окружают старшины Военного Двора. Золоченый Путь только что пал, и необходимо немедленно принять ответные меры. Сидози из Избранных замечает нетерпеливого Гастона и подходит к нему.
- Обстановка? – спрашивает Сидози. Молодой человек юн, неопытен, таких как он набрали на скорую руку, чтобы заткнуть дыры в штате после Бхаба. Без сомнений, он вот-вот ударится в панику.
- Сигнал, сэр, - начинает он, прижав одну руку к наушнику.
Сидози сверяется с экраном. Гастон занимается надзором и глубокой прослушкой, следит за операциями предательского флота в надежде перехватить передачи командиров.
- Сигнал?
- Очень слабый…очень размытый, - подтверждает Гастон.
Сидози вставляет свою аугментику в разъем станции и принимается слушать. Едва слышный, скрипучий шепот, словно шелест листьев. Он оттесняет Гастона и с точностью эксперта настраивает фильтры. Слушает снова.
Гастон видит выражение его лица.
Сидози увеличивает прием на максимум, звуковые помехи становятся оглушительными. Он напрягает слух.
''...Повторяю, мы в девяти часах пути. В девяти часах пути. Мы занимаем широкую формацию для штурма, прием. Терра-контроль, вы слышите? Терра-контроль, вы слышите? Повторяю, мы в девяти часах пути. Терра-контроль, ответьте. Нам срочно нужны траектории наведения. Зажгите маяки. Мы растягиваемся в широкую штурмовую формацию. Терра, держитесь. Укрепите свои позиции. Держитесь. Это все, что нужно. Просто держитесь. Повторяю, мы в девяти часах пути. Терра-контроль, ответьте. Как слышно? Держите позиции и немедленно зажгите сигнальные огни. Терра-контроль, говорит Гиллиман…''
- Вот дерьмо, - бормочет Сидози. – Вот дерьмо.
Он оборачивается. Он кричит имя Икаро.
==='''2: XXVI'''===
Среди развалин
Стоило им ринуться на жалкие брустверы и окопы Радиевых врат, как Имперские Кулаки наносят им мощный удар в левый фланг. И без того хаотичное сражение превратилось в безумную свалку, рукопашные схватки в дыму и фонтаны грязи. Воины врезаются друг в друга, сверкают и рубят клинки, трескается броня. Жидкая грязь поднялась по щиколотку и громко хлюпает каждый раз, когда поглощает очередное тело. Имперский Кулак с двойными топорами продирается сквозь водоворот битвы, отсекая головы и руки. Он так густо покрыт кровью, что его желтые доспехи теперь больше напоминают облачение Девятого. В клубах дыма визжат нерожденные. Рявкают и грохочут болтеры.
Рычащий Имперский Кулак убивает Ифу Клатиса из второй роты одним ударом, и звук этого удара напоминает тот, что издает консервная банка, когда на нее с размаху опускают кувалду. В воздух могучим гейзером взмывает кровь и осколки костей. Скользящим взмахом он сшибает с ног Калтоса из Второй, затем направляется к Тирону Гамексу из Третьей. Его клинки обагрены кровью. Путь ему преграждает другая фигура, и они сталкиваются, словно две бронемашины лоб в лоб.
Эзекиль Абаддон, первый капитан Сынов Хоруса, выдергивает клинок. Его враг мертв. Фафнир Ранн мертв.
Абаддон присаживается в дымящуюся грязь и срывает с трупа шлем. Нет. Значит, не Фафнир Ранн. Имперский Кулак, легионер Седьмого, но не Ранн. В горячке боя он принял его за Ранна. И этот воин хорошо сражался, что укрепило Абаддона в его подозрениях.
Но это не он. Тот трофей еще предстоит забрать.
Абаддон встает. Сыны Хоруса, великаны в запачканной грязью броне, вырываются из дыма возле него и бросаются вперед, прорывая вражеские ряды. Болтеры непрерывно изрыгают огонь, вжимая защитников в землю. В дыму мечутся тени, сверкают всполохи. Наспех возведенный Имперскими Кулаками тонкий защитный периметр Радиевых врат вот-вот падет, прямо как сопротивление на Золоченом пути. Гений Дорна покинул их. Им противостоят разобщенные группы воинов, лишенные руководства, сплоченности и стратегии. Им не остается ничего, кроме как импульсивно и беспомощно реагировать на атаки противника в надежде что-то изменить. Абаддон потерял счет телам в желтых, красных и белых доспехах, павшим к его ногам в этот день.
И его обуревает стыд. Это не та победа, о которой он мечтал, и не тот триумф, которого жаждал добиться. Слишком многое было достигнуто нечестивыми ритуалами и омерзительными нерожденными тварями, выпрыгивающими из тьмы и возникающими прямо из воздуха, а то и вырастающими из-под земли. И мало, совсем мало было сделано так, как его учили делать. Он насмехается над Преторианцами за утрату боевой слаженности, но где же тогда его собственная? Абаддон – воин. Он хотел взять Дворец с помощью боевого мастерства и военной выучки.
Но эта война больше не принадлежит воинам, ни в коей мере.
У него болит душа, болит сердце. Он принес сюда ужас и сам стал ужасом. Не так прежде поступал его отец, и это не та победа, которую отец обещал.
Абаддон останавливается, опуская клинок. Сыны Хоруса несутся мимо него, воя от восторга и всецело отдаваясь агрессивному безумия падения Терры. Разорители. Все и каждый из них.
Пусть закончат начатое. Пусть возьмут Врата и расчленят защитников. Он принимается вновь карабкаться на изломанную гряду сквозь удушающую завесу пепла, направляясь к своему импровизированную штабу на передовой. В ухе снова щелкает вокс. Он щелкает уже полчаса, а может и дольше. Это не неразборчивый фоновый шум, это сигнал: кто-то пытается связаться с ним на дальней дистанции. Но все каналы пусты или заглушены, и каждый раз, когда он пытался ответить, его ждали лишь обрывки звуков и треск помех.
К линии фронта, где, подобно узким парусам похоронных барж, развеваются шипастые знамена Сынов Хоруса, приближаются боевые скакуны Механикума, ведя за собой колонну чудовищных машин смерти и грохочущих таранов-завроподов. Клейн Пент, Пятый ученик Нуль, гордо стоит на косом балконе огромного механического монстра с длинными бивнями. Он размахивает руками, словно безумный дирижер на трибуне, руководя оркестром наступления с помощью ноосферной жестикуляции. Айт-Один-Таг из Эпты подзывает Абаддона со своего паланкина.
- Первый Капитан, - здоровается с ним она. Ее человеческий рот усеян аугментическими волдырями-сенсорами. – Один сигнал повторяется снова и снова…
- Я в курсе, - рычит он.
- Вы не собираетесь ответить?
- Связь заглушена…
- Тогда воспользуйтесь моей, - предлагает она.
Устройства мастер-вокса выкатываются под кислотный дождь. Адепты суетятся и бегают вокруг них, очищая циферблаты. Абаддон берет предложенный штырь и вставляет его в разъемы своих доспехов.
- Абаддон, - говорит он.
- ''Эзекиль, наконец-то!''
Это Аргонис. Он кажется напуганным.
- Ты все еще на орбите? – с удивлением спрашивает Абаддон.
- ''Да, да. Я пытался связаться с тобой. Уже несколько часов…''
- Советник, просто излагай.
- ''Абаддон, щиты. Щиты…''
- Что с ними?
- ''Он опустил их. Он опустил щиты.''
- Какие щиты? Кто опустил? – спрашивает Абаддон.
- ''Луперкаль, Абаддон. Луперкаль опустил пустотные щиты «Мстительного духа».''
Абаддон медлит. С его визора стекают ядовитый дождь и жидкая грязь.
- ''Ты еще тут? Эзекиль?''
- А ну повтори, - требует Абаддон.
=='''ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ: ДЕНЬ НЕ СПАСЕТ ИХ'''==
==='''3: I'''===
Извращенная варпом преисподняя
Внезапная тишина повергает в шок.
На мгновение она выводит Кекальта Даска из равновесия, пока он не осознает, что тишина ему лишь ''чудится'' – он слишком привык к непрерывному и отдаленному грохоту битвы.
''На своем посту в Тронном зале день за днем, далекий рокот войны казался столь непрерывным, что я перестал его замечать и обращать внимание. Но здесь…''
Фоновый шум исчез и осталась лишь тишина, окаменелый отпечаток пропавшего звука.
Тишина, полное безмолвие, действует убаюкивающе. Кекальт чувствует вялость. Целую секунду проконсулу приходится вспоминать – намеренно, осознанно заставлять себя вспоминать – где они и зачем сюда пришли.
''Мы здесь, чтобы нанести удар. Мы пришли, чтобы принести торжество войны на порог…''
Окружающие его золотые полубоги из роты Гетеронов тоже молчат, словно они, подобно Кекальту, обессилели от внезапной тишины. Никто из них не почувствовал оглушительный хлопок от их прибытия, поскольку к тому времени, как они полностью воплотились, чудовищный грохот смещенной массы и давления уже стих. С доспехов поднимается пар, энергия телепортации рассеивается, словно лесной туман, а искры рематериализации кружат вокруг них, подобно светлячкам.
Проконсул Кекальт делает шаг вперед. Соратники следуют его примеру, подняв копья. От резкого движения, трансматериальная пыль слетает с их брони, как мучные облачка. Они идут быстро. Они шагают в безмолвии. Они двигаются четко и слаженно, выставив перед собой копья. Они окружают едва светящуюся фигуру своего царя и повелителя, готовые защитить Его от…
''Чего я ожидал? Чего угодно. Всего. Но…''
Никакого нападения, никакой засады, никакого войска, готового отразить их абордаж.
''Если это ловушка, в чем был полностью уверен Преторианец-Седьмой, то либо очень странная, либо очень плохая.''
Для нанесения удара была выбрана Вторая посадочная палуба, и сейчас она находится на ней. Это широкая зала, наполовину ангар, наполовину тоннель для запуска аппаратов. Через его вход, в километре отсюда, виднеется холодный, черный космос, сдерживаемый целостными полями. Кекальт медленно разворачивая, оглядывая длинные взлетные полосы с автоматическими посадочными огоньками, высокие галереи и диспетчерские башни, боковые мостики, склады с боеприпасами. Над головами у них зависли гигантские манипуляторы и корабельные зажимы, похожие на птичьи лапы. Восемь «Грозовых птиц» стоят наготове, прикованные к пусковым рельсам и платформам. Они окрашены в белый цвет и отмечены символами Шестнадцатого легиона Лунных Волков.
''Мне думалось, что они уже давно должны быть перекрашены в новые цвета предателей. Я удивлен, что они еще здесь. Разве их не должны были давно отправить на десантирование?''
Кекальт, вместе с Клиотаном и Андоленом, подходит к ближайшей пусковой платформе.
''Почему здесь никого нет? «Грозовые птицы» на местах и готовы, но к чему?''
Он поднимает взгляд на изящный корпус ближайшей машины.
Во времена крестового похода ради передела Галактики огромные трансатмосферные десантные корабли были краеугольным камнем всех имперских штурмов. Прекрасные, надежные, грациозные машины ранних времен. Сейчас их постепенно заменяют более функциональными средствами доставки войск. Магистр войны Луперкаль всегда держал свои челноки в идеальном состоянии.
''И с помощью этих машин, запуская их с этой палубы и еще с пяти таких же, какими может похвастаться могучий флагман, Магистр войны завоевал половину всех звезд во имя своего отца. Отсюда, с этих самых керамитовых плиток под моими ногами, сыны Магистра войны шли в бой, принося клятвы момента и совершая чудеса доблести и умения, сохраняя мир в Империуме. Иногда, я был среди них. Возможно, когда-то я даже летел в бой на борту одной из этих самых машин. Я помню, как сопровождал своего повелителя во время боевой высадки в «Грозовой птице» номер 3, во время Покорения Горро. Это одна из них?''
Кекальт переводит взгляд на хвостовой номер…
И немедленно останавливает себя.
''Почему я позволяю себе отвлекаться? Почему память и ностальгия имеют такую власть надо мной?''
''Где моя сосредоточенность?''
''Мы достигли основной точки высадки. Я возглавляю роту из ста кустодианцев и защищаю своего повелителя, который впервые вышел на поле боя с тех пор, как разгорелась Война в Паутине.''
''Почему я не могу сосредоточиться?''
Никто не идет. Ни малейшего движения. На палубе никого, кроме Владыки Терры и Его гетеронов. Никаких признаков ущерба или распада, ни грязи, ни стреляных гильз, которые неминуемо остались бы после боевых вылетов и перезарядки. Лампы мерцают перламутровым светом. Едва слышно гудят атмосферные процессоры. Топливные шланги все еще подсоединены. Длинные потоки данных медленно и тихо ползут по экранам консолей.
''Будь это церемониальная инспекция, мой господин одобрил бы тщательную подготовку Магистра войны и похвалил бы его экипаж.''
''Но это не так. Не так! Это торжество войны, а не…''
Сервиторов тоже нет. Нет даже тех, что должны висеть на боковых стойках в спящем режиме. Лишь тихая, таинственная безмятежность высокой орбиты. Нет даже эха, и от того обстановка кажется практически гипнотизирующей.
Кустодес проконсула, золотые фантомы, идут вперед и расходятся широким веером, настороженно выставив перед собой копья. Среди них ступает Повелитель Человечества. Вокруг царит безмолвие. Нет ни вокс-передач на фоне, ни ноосферной связи, ни психической активности. Лишь тихая, вязкая пустота.
''Как так вышло, что наше присутствие не заметили? Массированная телепортация, штурм…сенсоры корабля неминуемо должны были засечь такую энергетическую сигнатуру и сопутствующий ей тепловой контур. Это же словно ракетный удар…''
Никаких сирен. Никаких аварийных детекторов. Никакого движения, ни одной бронированной фигуры не стремится им навстречу.
''Корабль что, пуст?''
Кекальт крепче стискивает в руках копье. Он чувствует, как внутри него зарождается какое-то чувство. Он ошеломленно понимает, что это страх.
''Я веками не ведал страха. Страх – мой давний друг, но мы больше не общаемся, поскольку у меня больше нет с ним общих дел.''
''И все же, он здесь.''
Справа от него стоит «Грозовая птица», номер на ее хвосте – восемь. На мгновение, Кекальту казалось, что там тройка, но нет…
''Я думал, что мы переносимся в извращенную варпом преисподнюю, а не сюда. Я не могу…''
Ни ноосферных передач. Ни вокса, ни намека на нематериальную активность. Это место нуль-стерильно, словно покои Сестринства. Как…
''Где мы? Я не могу…''
Кекальт смотрит на своих воинов, безмолвных аурамитовых гигантов, шагающих по ослепительно белой палубе.
''Разве они не чувствуют того же? Разве они…''
Фонари взлетных полос мигают на автомате, обозначая путь в черноту.
''Где же Дорн, где генерал-капитан и возлюбленный Ангел моего повелителя? Где их роты? Что…''
Все вокруг кажется медленным. Словно во сне. Словно в глубоком сне. Тишина неудержимо проникает в него, словно тень пустоты, словно космическая, тягучая мелодия небесных глубин. Может…
''Почему я не могу сосредоточиться?''
Кекальт видит главный вход на палубу, огромную дверь, переборку из стали и адамантия. На ней выгравирована надпись, «Посадочная палуба VIII».
''Во рту сухо. Я...''
На «Мстительном духе» всего шесть посадочных палуб.
Кекальт должен был заметить все это. ''Все'' это. Он был настороже, он был готов – возможно, еще никогда в жизни он не был ''настолько'' готов – к предстоящему испытанию. Он должен был заметить все эти несоответствия через секунду после прибытия. Но его разум словно глина, словно желе…
''Я должен был увидеть…''
Кекальт поворачивается, чтобы взглянуть на стоящего справа Клиотана. Ему кажется, будто он двигается в замедленной съемке, словно окруженный плотной жидкостью. Никто из них не проронил ни слова с самого момента прибытия. Хоть что-то должно было нарушить эту гнетущую тишину, вокс-связь должна работать.
''Почему я не слышал обмена данными и голосовых подтверждений прибытия? Почему дисплей шлема не работает…''
Лишь сейчас, Кекальт смог это заметить.
Клиотан поворачивается, чтобы взглянуть на него. Очень медленно. Поворот золотого шлема занимает целое столетие. Все остальные следуют его примеру. Кустодианцы проконсула, все как один, разворачиваются и смотрят на него. Они двигаются медленно, словно тектонические плиты, словно континентальные сдвиги, словно на пикт-перемотке установили самый медленный режим. Они разворачиваются, чтобы взглянуть на него…
''Нет, не на меня. Они разворачиваются, чтобы взглянуть на Повелителя Человечества…''
Из глазных прорезей Клиотана сочится кровь, она течет по лицевой пластине, словно слезы. Она струится из оскаленной пасти изящного шлема.
''В чем дело…''
Кровь течет из глаз всех его воинов. Кекальт чувствует, что сам рыдает кровавыми слезами.
''Что происходит…''
Гнетущая тишина обрывается.
Внезапно, не существует ничего, кроме воплей. Внезапно, мир превратился в калейдоскоп молниеносных движений.
Они нападают на Него. Рыдая кровью и непрерывно вопя, собственные телохранители Повелителя Человечества нападают на Него со всех сторон.
==='''3: II'''===
888
– Попробуй еще раз, – резко и жестко требует Сандрина Икаро.
За исключением жужжания приборов и периодического рева сирен, в Ротонде Гегемона царит тишина. Никто не произносит ни звука.
– Вокс не работает, – отвечает, наконец, офицер Военного двора, отвечающий за основную коммуникацию. – Ноосферная связь тоже. Нет сигнала от транспондера. Нет ответа от телепортационного маркера.
– Продолжайте попытки, – говорит Икаро. – Раз в десять секунд. Их нужно предупредить об изменении обстановки. Они… ''Он'' должен знать, что Ультрамар на подходе.
''«И мы должны знать'', - думает Илья, наблюдая за происходящим со своего поста. - ''Мы должны знать, что они вообще добрались туда»''. Сообщение из Львиных врат серьезно обеспокоило ее. Согласно ему, все авгурные сканирования и данные сенсоров в лучшем случае неполные и требуют проверки, а то и вовсе сфальсифицированы. «Анабасис» необходимо немедленно отозвать. Но кто скажет Ему, что Он чего-то не может?
Вокруг должна царить радость, ведь у них появился первый настоящий повод для нее за все эти месяцы. Надежда на спасение вновь зажглась. Император встал, чтобы вступить в последнюю битву, флоты освобождения его последних верных сынов спешат сюда со всей своей яростью, и всего в девяти часах пути.
Но у них нет способа подтвердить сигнал от Гиллимана, и нет способа ответить на него. Так или иначе, мстящие сыны опоздают, ведь их отец уже принял решение и прошел точку невозврата. И даже находясь в девяти часах пути, флот возмездия слеп. Он не может найти Терру в поглотившем Царство Соляр варп-шторме, а на Терре нет маяка, что указал бы ему путь.
Илья смотрит на соседние станции, где старшие тактики пытаются проанализировать данные ауспиков и сканеров с тех самых пор, как она привлекла внимание Икаро к проблеме с Главной Целью. Сидози тоже привлек двух тактиков к анализу телепортационного лога.
Один из них вдруг зовет его к себе. Избранный просматривает его инфопланшет, и немедленно спешит к Икаро. Илья вылезает из своего кресла и идет за ним. Она стоит рядом с Сидози, когда он показывает Икаро то, что обнаружил его тактик. Икаро даже не думает о том, чтобы отослать Илью обратно. Она уже на грани. Илья видит это внутри нее – сжатую до предела пружинку истерики.
– Что это значит? – спрашивает Икаро у Сидози.
– Это кодировка отчета о переносе, – отвечает Избранный. – Она присваивается всем телепортационным перемещениям. Например, «один-один-один» обозначает успешное перемещение, с полной материализацией в пункте назначения и…
– Да знаю я! – рявкает Икаро. – Вот это что? Что значит «восемь-восемь-восемь»?
– Мы… точно не знаем, госпожа, – отвечает Сидози. – Похоже, что это архаичная ошибка, которой обычно обозначается провал телепортации ввиду недостатка энергии. Либо так, либо какой-то мусорный код.
– Что вы хотите сказать? – спрашивает Икаро. – Что они еще здесь? Что Он еще здесь? Они не перенеслись?
– Они ''не'' здесь, – отвечает Сидози. – Тронный зал подтверждает это. Для каждой из телепортационных платформ был зафиксирован оптимальный уровень энергии. Но кроме этого мы не можем четко зафиксировать в пространстве Главную Цель.
– Но ведь он прямо ''тут''. Щиты опущены. Как на ладони.
– Госпожа, все указывает на это. Но несмотря на множество попыток, мы не можем навести на него орудия и рассчитать траектории.
Икаро уставилась на него.
– Какого дьявола это значит? – требует ответа она. – Какого дьявола означают эти восьмерки?
– Они означают, госпожа, – отвечает он, – что мы не имеем ни малейшего понятия, куда отправился «Анабасис». Мы понятия не имеем, где Он.
<br />