Бюрократы, masseditregex, Администраторы
3094
правки
Изменения
Перейти к навигации
Перейти к поиску
Нет описания правки
=== '''1: XIII''' ===
Запись интервью, проведенного летописцем Олитон
Если у моего отца и есть любимый сын, Мерсади, то это Сангвиний.
=== '''1: XIV''' ===
Осколки
С выгоревших небес идет огненный дождь.
Воинство предателей течет по улочкам и проспектам Палатины. Тысячами, сотнями тысяч они поднимаются по стеклянным лестницам, сплетенным механическими пауками из массива стен, и обрушиваются на Империалис чернильным потопом. Трудно сказать, в скольких местах оказались проломлены величавые стены.
Небо горит черным пламенем, превратившись в филиал ада. Башни и шпили Предела Империалис щеголяют дырами и щербатыми стенами – те, что остались стоять. Они почернели, покрывшись слоем сажи и копотью от пламени.
Масса предателей черна, здесь словно разом собрались все отвратительные демоны Геенны. Эбеновая броня. Мясницкие крюки. Похабные знамена. Вонь разложения. Пузатые доспехи растянуты, словно котлы, булькая внутренними ферментами. Жужжащие тучи мясных мух. Черные шлемы с волчьими пастями, собачьими черепами, кабаньими клыками, хоботами, решетками на мордах. Все они рявкают на небеса, черные против черного, или по-крокодильи шипят на следующих за ними по пятам Нерожденных.
Это – Террацид. Это – настоящий конец и вечная смерть.
Из тьмы, клубящейся вокруг атакующей орды, выскакивают силуэты и обретают плоть, моргая и хныкая. Это Ново-не-рожденные привыкают к своим материализующимся органам чувств и укрепляющимся конечностям, приспосабливаются к незнакомой телесной форме. Они стоят на лапах моа<ref>Моа – отряд вымерших нелетающих травоядных птиц. Они питались листьями, побегами, фруктами, жили в Новой Зеландии. Некоторые особи достигали гигантских размеров. (прим.перев.)</ref> длиной в восемь метров, и каждый коготь на их пальцах величиной с кокосовую скорлупу. Они прыгают на козлиных копытах, покачиваются на бескостных массивах блестящих моллюсковых ног. Они тяжеловесно топают вперед, укрывшись черепашьими панцирями из твердого рога и хитина. Они резвятся и скачут, подпрыгивая, словно стервятники возле трупа, покачивая лебяжьими шеями и щелкая пеликаньими клювами. Они тащатся по земле, глодая мертвецов. Они разворачивают омертвевшие кожаные крылья на удлиненных пальцах и взмывают в воздух, с карканьем поднимаясь все выше. Они вылупляются, словно из раковин, и вытекают наружу, вспениваясь россыпью глаз, или множеством язв, из которых вылезают дрожащие языки-актинии. Они сочатся ненавистью и желчью. Они истекают гноем и кислотой. Они рычат и лают слюнявыми собачьими мордами, и из этих звуков возникают слова; и из этих слов возникает текст их новой религии; и из текста возникают обычаи и обряды их полоумного жречества. Они приступают к ритуалам спарагмоса<ref>Спарагмос (с древнегреческого σπαραγμός, от σπαράσσω sparasso, «рвать, раздирать, разрывать на кусочки») — это акт разрывания, обычно употребляемый в контексте бога Диониса. В дионисийских ритуалах, представленных в мифах и литературе, живое существо, иногда даже человек, приносится в жертву посредством расчленения. После cпарагмоса часто следует так называемая «омофагия» (поедание сырой плоти одного из расчленённых животных. (прим.перев.)</ref> и отплясывают Макабр<ref>Макабр (галльский от французского Danse macabre) — аллегорический сюжет живописи и словесности Средневековья, представляющий собой один из вариантов европейской иконографии бренности человеческого бытия: персонифицированная Смерть ведёт к могиле пляшущих представителей всех слоёв общества — купцы, крестьяне, знать, духовенство, мужчин, женщин, детей. (прим.перев.)</ref>. Они выкрикивают в воздух свои имена, ведь их ксеноглоссия<ref>Ксеноглоссия (с греческого ξενογλωσσία — xenoglossia, от ξένος — ксенос, «чужой» + γλώσσα — глосса, «язык, речь») — определяется парапсихологией как использование человеком языка, который он, как утверждается, не мог выучить в естественных условиях. (прим.перев.)</ref> позволяет им знать все возможные имена, и своими когтями-троакарами<ref>Троака́р (фр. trocart; происходит от словосочетания trois — «три» и carre — «ребро», «грань», которое впоследствии стало писаться trois-quart под влиянием омофонии между словами carre и quart во французском языке[1][2]) — хирургический инструмент, предназначенный для проникновения в полости человеческого организма через покровные ткани с сохранением их герметичности в ходе манипуляций. Классический троакар представляет собой полую трубку, в которую вставляются специальные стилеты, снабженные рукояткой.</ref> они царапают эти имена на городских камнях. Одно имя – превыше всех, одно имя снова и снова, все чаще и чаще, написанное в страхе и прочитанное в ликовании. И имя это – не Хорус Луперкаль.
Это – танатоксичное не-существование. Это «тогда», это «сейчас», и это «когда», ведь все время уже вышло. Это пророчество, обещание варпа. Это имя, что предвещает погибель.
Разрывы бомб прерывают их. Осколки и шрапнель прошивают их, шипя, точно осы. Агата касается щеки и находит в ней дыру, сквозь которую может дотронуться до зубов.
Она садится. К ней торопится санитар. Он пытается закрыть ее рану, и его руки мгновенно становятся красными от крови. Он всхлипывает. Она не уверена, было ли дело в ней, или в чем-то еще. Она не спрашивает. Она отмахивается от анальгетика и заставляет санитара зашить рану и залепить ее пластырем из псевдоплоти.
Солдаты, с которыми она говорила, ждут, не зная, стоит ли им продолжать.
Он раздраженно делает им знак и бормочет что-то неразборчивое, отчего изо рта у нее идет кровь.
– Вы…? – неуверенно произносит офицер.
– Продолжайте уже, – говорит им адъютант Агаты. – Не тратьте время. Вы остановились на том, кто вы такой.
– Четыре-Ноль-Три, – отвечает офицер. Он выглядит грязным, в плохой экипировке. ''А разве мы чем-то отличаемся,'' думает Агата. – Четыреста Третий. Нам сказали доложиться вам.
Он делает паузу.
– Вы – маршал Альдана Агата? – задает он вопрос.
Агата кивает и кашляет.
– Это она, – отвечает адъютант Файкс. – Маршал Агата из Антиохских Воинов Вечерни.
Файкс из Вечерни. Он говорит гордо, словно его слова что-то значат. Ничего они не значат. Эта восьмитысячная армия, которой она командует, всего лишь лоскутная образина, собранная из всех ошметков, которые она смогла отыскать. Когда-то она что-то значила. Была командиром воинства улья. Она стояла у Колоссов, плечом к плечу с Вальдором, Ралдороном и самим Великим Ханом. Они выстояли против худшего, что мог обрушить на них Бледный Король. Тогда, такой подвиг еще был возможен.
Но это время ушло. Ей рассказали, что Великий Хан мертв. Никто не знает, где сейчас отважный Ралдорон. От нее самой осталась лишь грязная душонка, сидящая на тротуаре в умирающем городе, чье лицо сшивает воедино рыдающий мальчишка.
– Четыреста Третий? – произносит Файкс, задавая следующий вопрос, который задала бы она. – Четыреста Третий…что? Я о таком не слышал.
– А это теперь имеет значение? – спрашивает в свою очередь офицер.
– Здесь я решаю, что имеет значение! – рявкает Файкс.
Солдаты неуютно ежатся.
– Мы из лагеря на Холме Висельников, – отвечает офицер. – Большинство из нас оттуда. Призваны на действительную службу две недели назад. Уверяю вас, мы готовы служить.
– Холм Висельников – с любопытством переспрашивает Файкс. – Лагерь для заключенных? Вы были охранниками?
Не имея возможности разговаривать из-за пальцев санитара во рту, Агата мычит и машет Файксу рукой. Он ее не понял.
– Нет, – говорит офицер.
Файкс хмурится. Картина происходящего, наконец, складывается у него в голове. – Вы…осужденные? Вы из штрафного подразделения?
– Да, – звучит ответ.
– Четыреста Третий – это штрафное подразделение?
– Все так, – отвечает офицер, и кажется при этом пристыженным. – Четыреста Третий, Вынужденные Стратиоты.
Файкс косится на Агату. Она буравит его взглядом в ответ, ясно выражая свое мнение.
– Что ж. – Файкс сопит, вновь оборачиваясь к солдатам, не скрывая своего презрения. – Полагаю, нужда превыше всего. Сколько вас?
– Около тысячи, – отвечает офицер. У него серая кожа и серый мундир. Ни у него, ни у его бойцов нет шлемов, лишь грязные фуражки с вышитой на лбу палатинской аквилой. – На пути сюда мы подобрали несколько рот, вернее, то что от них осталось. Отставших с Передней и…
Файксу это не интересно, и он не дает ему закончить.
– Вас одобрили? – спрашивает он. – У вас есть отметки?
Офицер и его бойцы показывают бирки, пришитые к воротничкам. Метки чистоты и пригодности. Корпус Логистики, под присмотром какого-то органа с названием «Префектус», занимался проверкой здоровья людей, проводил осмотры на предмет инфекции, а также волдырей и язв, говорящих о нематериальной порче.
Этих солдат сочли пригодными. Вероятно, многие из них – убийцы, воры и дезертиры, но «чистые» по нынешним меркам.
– Я проверю каждого из вашего личного состава, – говорит Файкс.
– Да, можете проверить, – весьма дружелюбно отвечает офицер.
– Мне не требуется ваше разрешение, – рычит Файкс.
Не раскрывая рта, Агата говорит им обоим заткнуться. Приказ звучит как злобное фырканье.
– Куда вы хотите нас отправить, маршал? – спрашивает офицер.
Агата поднимает палец с просьбой подождать, и пытается не обращать внимания на ощущение входящей в ее щеку тупой иглы.
Санитар закончил. Она встает, прикладывается к фляге, полощет рот и выплевывает розовую жижу на каменные плиты.
– Имя? – спрашивает она. Говорить больно, и слово выходит с трудом.
– Михаил, – отвечает он. – Капитан М…
– Что вы умеете, Михаил? – спрашивает она, комкая каждую согласную.
– У нас есть полевые орудия, – раздается ответ.
Это уже что-то. Она принимается объяснять свою схему развертывания, но каждое слово ей дается с трудом. Она подзывает их к стене стоящего позади жилого блока и начинает рисовать пальцем по толстому слою пыли. Примитивные мазки, схематичные изображения ориентиров, упрощенный план. Вот как все будет, чертит она, рисуя простые для понимания линии. Вражеские массы тут и здесь. Бронемашины поддержки заблокируют фланги и обстреляют их продольным огнем. Они нарушат строй и побегут, вот так. Мы будем здесь. Сюда вы доставите полевые орудия. Здесь – ее пальцы перебегают от крестика к пятну, изображающему врага – будет ваша зона ответственности. Сюда пойдет удар, на этот фланг. Здесь мы устроим наш огневой мешок.
Заключенный-офицер кивает. Ее намерения ясны.
Она возвращается к схеме, чтобы наметить примерные линии отступления, в случае если ее гамбит провалится. Внезапно, стена кажется ей странной на ощупь. Не кирпич, не пыль. Она ощущается мягкой и губчатой. Словно кожа на ее щеке.
Она отдергивает руку, не в силах отвести глаз. Остальные тоже смотря на стену. Участок стены похож на саркому, словно растянутая плоть или сырая шкура. Из провисающих складок, которые смутно напоминают стыки кирпичей и известки, прежде находившиеся на их месте, прорастает жесткая щетина.
Она не может отвести глаз. Она слышит, как стоящего позади Файкса выворачивает на камни. Ее привлекло не полотно крапчатой плоти. Дело в отметках, сделанных ею в пыли. План пропал, и теперь пятна сложились в нечто иное.
Два слова.
– Вы это написали? – спрашивает заключенный-капитан.
Агата качает головой. Она даже не знает, кто такой этот «Темный Король».
Карты Таро, выпавшие из порванного вещмешка мертвого сержанта Экзертуса возле Разави, треплет ветер войны. Словно опавшие листья, они падают на потрескавшийся и окровавленный тротуар.
Некоторые из них порвались, какие-то помялись, какие-то испачканы грязью. Одна из них полыхает огнем.
<br />
