Изменения

Руины являли собой бесформенную черную громаду в ночи, которая, тем не менее, обладала резкими очертаниями. Эти сотканные из зубчатых теней холмы склонялись над Вазьей Рейнхардт, пока та вместе со своим братом пробиралась к заброшенной маглев-станции.

Вазье пришлось заставить себя вновь начать шагать вперед.

Валгаастский поезд. Мифы, ходящие о нем в Кархере, полнились расхождениями, и даже непротиворечивая информация была расплывчатой. Поезд ходил лишь в безлунные ночи, а останавливался только на заброшенных станциях, поэтому Вазья никогда его не видела. Он проезжал через мечты, путешествовал в совместных рассказах детей и скучающих взрослых, ищущих в Кархере что-нибудь необычное. Вдоль обветшалых окраин города тянулись сотни миль оставленных путей и располагались десятки заброшенных станций, поэтому естественно, что призрак следовал именно через это металлическое кладбище.

— Никто не знает. Может прийти позже, а может не прийти вообще. Возможно, его вообще не существует.

— Хочешь сдаться?

На стенах виднелись царапины, и некоторые оказались довольно глубокими, напоминая истерзанную когтями плоть. Вазья коснулась их, начав водить пальцами по отметинам, что соединялись и переходили одна в другую.

Поезд набирал скорость, а вагон слегка покачивался из стороны в сторону. Выглянув в окно, женщина увидела изгибающиеся пути, уходящие прочь от Кархеры, и меркнущие огни города.

Дорога заводила их все глубже в ночь, все глубже в пустоту. Вдруг поезд попал на крутой изгиб путей, и вагон резко дернуло. Вазья чуть не упала, Бахин же, в свою очередь, внезапно потянулся к шоковой булаве. Форму он не носил, но оружие взял с собой, засунув его за пояс. Достав булаву, мужчина перевел взгляд на заднюю часть следующего вагона.

Дарра кивнула.

— Верим, — решительно ответила Дарра.

От Вазьи не ускользнуло замешательство Дарры.

Женщина боялась высказать появившиеся у нее сомнения, она страшилась выразить их мысленно даже самой себе.

У Вазьи перехватило дыхание. В следующем вагоне царила кромешная темнота, однако мерцающая люменополоса в их собственном освещала полусветом первые несколько ярдов. Вагон был забит людьми в рясах. Недвижимые и безмолвные, они стояли рядами, а бритые черепа обтягивала белая как у личинок кожа. Все они смотрели вперед, по направлению к локомотиву.

По телу Вазьи забегали мурашки. Она глазела на статуи, глазела на трупы. Нет, ни на то и ни на другое. Это было нечто хуже.

Бахин обменялся с Даррой взглядами и скривился.

Вновь приложив большие усилия, они закрыли двери, отгородив внутренности вагона от сильного ветра. Расслабив мышцы тела, Вазья наконец смогла сделать вдох. Теперь Бахин точно не прыгнет, а ее не унесет наружу потоком воздуха.

Бахин кивнул. Кивнула даже Неви.

Снаружи поезда находились железные колонны с горящими на них беспорядочно чередующимися факелами, освещавшими пространство рядом с ними своим дрожащим непостоянным светом. Дергающиеся тени окружали людей со всех сторон, мечась по поверхности смешавшихся друг с другом металлических конструкций. Когда-то платформа была крупной маглев-станцией, и здесь до сих пор сходились вместе десятки других заброшенных путей, ведущих к руинам конгломерата заводов. Возле одного из факелов стоял кусок стены, на котором висела табличка с надписью:

— Не Валгааст, — вымолвила Вазья, смотря на табличку.

В конце концов пол выровнялся, и Вазья заметила какие-то большие трещины в стенах руин, выглядящие как проходы. Она предположила, что их тоннель являлся главной артерией, которая пересекала паутину ходов внутри развалин. Женщине не нравилось, куда воображение заводило ее мысли, ведь Вазья до сих пор ничего не могла поделать со сложившейся ситуацией.

Песнопение становилось все громче, а последние пассажиры поезда наконец пересекли огромный угловатый порог. Они оказались внутри круглого зала не менее сотни футов в диаметре. Высота потолка, судя по всему, достигала пятидесяти. Внутреннее пространство помещения скрывала тьма, которой едва касался свет факелов, а поблескивающие острые углы и тени в переплетениях железа вновь навели Вазью на мысли о паутине. Это место являлось самым ее сердцем. В центре потолка была видна лишь кромешная темнота, и горящие огни не могли ничего из нее выхватить.

Каждый из сотен собравшихся здесь людей в рясах пел и смотрел вверх. Все они обладали одной и той же бледностью увядшей кожи, но форма черепа некоторых вызывала у женщины тревогу. Она стояла слишком далеко, чтобы отчетливо их видеть в таком тусклом освещении, однако силуэты явно отдавали чем-то нечеловеческим.

Песнопения прекратились сразу же, как пассажиры оказались внутри помещения. Не отрывая взглядов от потолка, ближайшие ко входу молящиеся разошлись, освобождая дорогу к центру зала.