Лукас Трикстер / Lukas the Trickster (роман)

Перевод в процессе: 2/22 Перевод произведения не окончен. В данный момент переведены 2 части из 22.

Лукас Трикстер / Lukas the Trickster (роман)
Автор	Джош Рейнольдс / Josh Reynolds
Переводчик	AzureBestia
Издательство	Black Library
Год издания	2018
Подписаться на обновления	Telegram-канал
Обсудить	Telegram-чат
Экспортировать	EPUB, FB2, MOBI
Поддержать проект

ПРЕДИСЛОВИЕ ОТ АВТОРА

Дурак — распространенный фольклорный персонаж. Он есть в каждой культуре. Дураки — те проказники, что балансируют на краю общества, дергая его за бахрому. Как шут короля Лира, они существуют для того, чтобы показывать то, что есть, чего не может быть, и что может быть, и чего нет. Дурак — ходячее противоречие, вроде бы смешное, но чаще всего — нет. Дураки рассказывают горькую правду невнимательным слушателям и показывают истинные лица, прячущиеся за сладкой ложью. Дураки испытывают саги на прочность.

Задача дурака — указать тебе на твои ошибки самым чудовищным из всех возможных способов, напомнить тебе, что ты ничего не знаешь и никогда не знал, показать, что жизнь куда больше и куда меньше, чем ты думал.

Дурак часто расплачивается за свое стремление к истине. Ренар в конце концов подвергся суду собратьев-животных. Асы наказали Локи за его преступления. Хитрый Койот умирает снова и снова из-за своей глупости или чужих интриг.

Но дураки всегда возвращаются. Бейте их, режьте, топите в колодце — наутро побитого снова заметят на краю села.

Правду невозможно изгнать навеки.

Лукас Трикстер — дурак. Он считает себя призраком тех горьких истин, которые Космические Волки в сорок первом тысячелетии предпочли бы забыть.

Он смеется над их самыми священными традициями и презирает их законы. Несмотря на то, что его наказывают, кара никогда не бывает долгой и тяжелой. Так же, как Койот или Локи, Лукас никогда не учится на своих ошибках. Он — та неистребимая заноза, которая прокалывает дырки в сказаниях о славных древних победах.

Писать о таком персонаже, как Лукас — интересный вызов. В одних вещах Трикстер — полная противоположность Космическим Волкам, в других — ярчайший их представитель. Любая история про него — это прогулка по тонкой грани между двумя крайностями.

Лукас показывает Космическим Волкам, кто они на самом деле, превращая подвиги в бардак.

Из всех других черт именно эта, пожалуй, привлекла меня настолько, чтобы написать о нем. Лукас для своего ордена — это то, что сами Волки для всего остального Империума — они раздражают, порой даже угрожают, но при этом они необходимы.

Когда я впервые прочитал о нем, у меня возникло несколько вопросов. В частности, почему Лукасу позволяют себя так вести и не наказывают. А если его все-таки наказывают, почему он продолжает так поступать?

Конечно, это вполне можно объяснить просто — таков его характер, потому что он — ходячее воплощение того высокомерия, с которым Космические Волки взирают на окружающую вселенную. Для сынов Русса только одна планета по-настоящему важна. А все остальные — это всего лишь просторы, населенные мелкими или крупными хищниками.

Лукас считает свое право делать то, что захочется, священным и нерушимым. Однако для космического десанта, — даже если речь идет о таком культурно своеобразном ордене, как Космические Волки, — дисциплина и иерархия командования все равно важны. Существование таких маргиналов, как Лукас, попросту немыслимо — по крайней мере, должно быть немыслимо, — и уж точно не осталось бы незамеченным. И все же…

Таким было мое первое впечатление. Лукас — дурак, но в оригинальном значении этого слова, предвестник удачи и культурных перемен. С учетом того, что говорилось о нем в справочных материалах, искушение сделать его просто шутником с большой буквы было велико, но я решил придерживаться более серьезного тона.

Лукас шутит, но лучшие шутки питаются кровью. Он одинаково издевается над своими и чужими, постоянно испытывая на прочность узы братства.

По сути своей Лукас воплощает собой испытание — в самом глубоком смысле этого слова. Он — тяжкая ноша. Юродивый, который служит оселком и предостережением одновременно. У Космических Волков есть цель, и неважно, кто поставил ее перед ними — кто-то другой или они сами, — по крайней мере, так убеждают себя сами сыны Русса.

Держа в уме эти соображения, я решил копнуть глубже. Не буду врать и притворяться, будто бы я хорошо представлял всю глубину и широту сведений о Космических Волках. Я располагал только основной информацией, и ее было достаточно, чтобы начерно продумать несколько сцен. Узнав о Волках больше, я осознал, что мне выпала возможность описать Влка Фенрика с новой точки зрения. Я мог взглянуть на них глазами персонажа, который был одновременно и частью их стаи, их культуры, и отдельно от них.

Для Космических Волков, как и для многих других орденов космического десанта, цели становятся ритуальными. Обряды становятся неотъемлемой частью миссий — культурный пережиток, передающийся каждому новому поколению Кровавых Когтей. Нерушимые узы всеобщей идентичности, живущие в историях, которые они рассказывают сами себе, в том, как они предпочитают вести себя. Это — верный путь, путь Русса и Фенриса. Бывшие чудовищами, они становятся героями.

И Лукас напоминает им об этом каждый день. Он дразнит зверя в клетке, провоцирует братьев, стравливает их друг с другом. Не всегда, конечно. Порой он поступает совершенно наоборот, напоминая волкам, что они люди. Что бы они не думали о себе, он показывает им другую истину, неважно, хотят они того или нет.

Он насмехается абсолютно над всем, не давая своим братьям утонуть в самодовольстве. Когда Космические Волки слишком глубоко погружаются в легенды, в размышления о чести и славе, Лукас тут как тут — он напоминает им о том, что жизнь запутаннее любой саги. Он проверяет на прочность истории, которые Космические Волки складывают о себе, и братья наказывают его за это. Но еще ни одно наказание не длилось вечно. И Лукас каждый раз остается в живых — чтобы снова приняться за свои шутки.

Вот какую историю мне хотелось рассказать в этой книге — о Лукасе и о том, как он вписывается в жизнь стаи. О том, зачем нужен юродивый в сорок первом тысячелетии.

Книга писалась и переписывалась. Добавились злодеи, которые сами были дураками, но иного сорта. Тот же Слиск, к примеру, во многом являет собой отражение Лукаса — отщепенец, который смеется и издевается над своими людьми и своей культурой. Как и Лукаса, его избегают до тех пор, пока он не понадобится. Как и у Лукаса, у него есть куда большая цель, чем он когда-либо мог бы себе представить.

В конце концов, эта книга отказалась становиться такой, какой я ее задумывал.

Впрочем, возможно, именно так и надо было, учитывая ее тему. Шуты часто делают все возможное, чтобы превзойти ожидания.

Почему, собственно, Лукас Трикстер не должен этого делать?

Джош Рейнольдс, 2017

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ХЕЛЬВИНТЕР

Глава I. ВОЛК

640.M41

Волки выли. Вожаки стаи сшибались друг с другом — лавины мускулов и меха, бросающиеся друг на друга с противоположных сторон. Неотвратимые, как сама смерть. Их тени бились и скакали по стенам Эттергельда, узкого каменного зала с высокими сводами и массивными нефами, расположенными между двух половин гигантского стола в форме подковы.

Зала освещалась лишь сиянием костров, разведенных посредине, колышущиеся тени теснились по краям, словно пытаясь проскользнуть между тенями собравшихся воинов. Древние боевые стяги свисали с потолка, колыхаясь от поднимающегося жара. Оружие и другие, менее заметные трофеи покрывали грубо вытесанные стены. Здравицы и свист то и дело наполняли воздух. Скамьи были заполнены, и мьод лился рекой.

Естественно, там были и зрители. У Волков не было секретов друг от друга. По крайней мере, никто из них не признался в этом вслух.

Лукас Трикстер устроился в стороне от всеобщего веселья, у самого большого костра из тех, что согревали залу. Он облокотился спиной на волка, лениво почесывая его за ушами.

— Так все-таки, кто это будет, как думаешь? — спросил Лукас, опустив взгляд на волка.

Огромный зверь фыркнул и попытался откатиться, явно не заинтересованный в разговоре. Лукас усмехнулся и пристроил ноги на спину второму волку.

Он разлегся между двух больших мохнатых туш, которые устроились рядом с ним посреди валяющегося барахла. Лукаса окутывал запах мокрого меха и животного мускуса. Здесь, посреди этих залов, этот запах не считался неприятным, но не заметить его было невозможно. Еще дюжина-другая спали вокруг Лукаса целой стаей. Эти зверюги часто искали тепла в Этте в самое холодное время года, где им вдоволь доставалось мяса и воды. В душе волки всегда были меркантильными тварями, и это была одна из причин, по которым Лукас предпочитал их компанию.

— Вы самые радушные товарищи, хотя, конечно, запах от вас тот еще, — проговорил он, пытаясь рассмотреть древние знамена и побитые в сражениях трофеи, увешивающие стену. С самого первого дня, когда был построен Клык, Эттергельд использовался как зал суда и приговора. Свен Железноголовый объявил на этом месте о своем изгнании, а Гарн Беззубый подставил горло топору Великого Волка. Здесь взвешивали споры, оплачивали кровавые долги и осуждали виновных. Это было место, где отдавали долги и возвращали права.

Лукас уже сотни раз бывал в этом месте, и наверняка побывает еще столько же раз, прежде чем его нить перекусят зубы Моркаи. Таков был его вюрд, и он был в этом уверен. Лукас был фальшивой нотой в песне о героях, и весьма этим гордился. Какой интерес в абсолютно идеальной песне? Лучше быть интересным, чем совершенным.

Лукас знал, что у него много недостатков — ленивый, непочтительный, частенько плюющий на гигиену, — но никто не назвал бы его скучным. Он был единственным из ныне живущих, кто убил руками доппельгангреля, и единственный из десантников, кому довелось получить удар от Берека Громового Кулака и устоять на ногах.

Он был Шакалом. Страйфсоном. Весельчаком. Трикстером. Воины Своры собирали имена, как дети обычно собирают ракушки. Каждое имя доставалось им с историей, сагой о героизме или глупости — иногда одновременно. Каждый воин был ходячей коллекцией историй, с самого начала и до самого конца.

По рядам Волчьих гвардейцев прокатился рык, когда одного из поединщиков швырнули сквозь костер. Боец приземлился на ноги и сорвал пылающую рубаху. Даже без доспехов эти воины обладали достаточной силой, чтобы разбить камень или согнуть металл. Один плохо рассчитанный удар — и Великой роте придется выбирать нового Волчьего лорда еще до конца дня.

Все скамейки были опрокинуты в схватке. Из жаровен на пол рассыпались тлеющие угольки, и ковер, сделанный из гладкой шкуры морского тролля, загорелся. В центре залы две могучих фигуры схватились снова, рыча и посыпая друг друга проклятиями. Собравшиеся вокруг хускарлы топали ногами, добавляя грома бушующей буре.

Снова пришел Хельвинтер, и настал час Шакалу искать себе новую стаю. Вернее, наступило время выбрать новую стаю, которая будет тяготиться Шакалом. Из всех ярлов, что тянули палочки, осталось только двое, и теперь, по традиции, эти двое должны были биться до крови, пока кто-то из них не уступит. Довольно простая процедура, к тому же забавная.

Лукас ощутил, как земля под ним едва уловимо вздрогнула, когда буря обрушилась на гору снаружи. В холле заморгало несколько светильников, но никто не обратил на это внимания, все были поглощены наблюдением за двумя Волчьими лордами, которые метелили друг друга. Каждый пытался заставить своего оппонента уступить. Габариты и мощь у обоих воинов были одинаковые, они были великанами среди великанов. Обветренные лица их загорели на солнце, загрубели от времени и покрылись морщинами от непрерывного дикого рычания. Искривлённые челюсти ощерились, демонстрируя клыки, желтые глаза горели жаждой убийства. Остальные ярлы окружили поединщиков, подбадривая их криками. Не все из них присутствовали на этом знаменательном собрании. Лукас постучал костяшками пальцев по голове волка.

— А моих старых спарринг-партнеров не видать, ни Хротгара Стального Клинка, ни Берека Громового Кулака. Гуннар Кровавая Луна прячется, да и Эгиля Железного Волка тоже не видно. Хотя, надо сказать, в его случае это и хорошо. Часть души Лукаса трепетала перед тем днем, когда его всучат той стае. Одной вони машинного масла будет достаточно, чтобы его убить.

— Великого Волка тоже не видно. Гримнар, конечно, частенько хвастается, что разделяет все бремя долга со своими подчиненными, но на эту часть, похоже, это не распространяется, — Лукас хохотнул и запустил пальцы в ярко-рыжие завитки своей бороды. — С учетом того, что именно он и запустил эту традицию, видимо, таким образом он получил от нее освобождение. Ну или же он просто уже сыт мной по горло.

Среди оставшихся было лишь несколько знакомых лиц. Энгир Гибель Кракенов, по понятным причинам. Лукас мало обращал внимания на своего нынешнего ярла. Энгир старался держать лицо, но все равно выглядел как осужденный, которого вот-вот помилуют. Лукас воспринял это как комплимент.

До того места, где обустроился Лукас, долетали обрывки разговоров — хускарлы бились друг с другом об заклад, прикидывая возможности обоих бойцов. Кьярл Лютокровый был старше, его серебристые волосы и борода взметались вверх, когда он наносил очередной сокрушительный удар в лицо противника. Бран Красная Пасть пошатывался, но отвечал почти на каждый удар. Его жесткая грива стояла дыбом и вены на висках выпучились, как натяжные канаты. Он судорожно сжал зубы и бил Лютокрового снова и снова, вынуждая его отступить.

— Ты — тот, кто видит будущее, Лютая Кровь, — рыкнул Красная Пасть, и его слова эхом отозвались под сводами зала, — ты знаешь, как это закончится!

— Будущее, которое показал мне огонь, выглядело не так, — огрызнулся Кьярл. Его огромные кулаки, кривые и изрубленные, работали как поршни, награждая противника одним ударом за другим. — Он не мой вюрд, не на этот сезон! Забирай его и будь проклят!

— Если бы я к этому не привык, я бы сейчас обиделся, пожалуй, — шепнул Лукас одному из волков. Зверь широко зевнул, и Лукас почесал ему уши. — И все-таки, это традиция, и кто я такой, чтобы с этим спорить, а?

Волк не ответил. Впрочем, они никогда не отвечали. И это была еще одна причина, по которой Лукас предпочитал их компанию братьям. Заметив, какой сокрушительный удар Лютокровый нанес Красной Пасти, Лукас усмехнулся.

— Еще один такой удар, и решение будет вынесено.

Лукасу было любопытно, кто одержит верх на этот раз. Чьим он будет на этот сезон.

— Не всем Волчьим лордам нужен Шакал, — проговорил он, лениво перебирая шерсть одного из волков. — Кому-то нужен Весельчак, а кому-то Страйфссон. Разные лица для разных мест.

Волк пустил ветры и мягко лягнулся, словно показывая, что он обо всем этом думает. Лукас помахал рукой, пытаясь отогнать запах.

— И все-таки Железный Волк воняет хуже тебя.

Лукас был сплетением множества историй, и рассказывал ту или другую, в зависимости от слушателей. Для Убийцы Кракенов он сыграл роль агитатора и подстрекателя, выбив его самодовольных воинов из их давно достигнутого равновесия. Какую роль придется играть теперь, зависело от того, кто проиграет в битве.

Красная Пасть схватил одну из лавок, разгоняя сидевших на ней Волчьих гвардейцев. Он обрушил ее на Лютокрового, отшвыривая его на пол вместе с облаком обломков. Кьярл зарычал и откатился, истекая кровью. Он сел, и, когда Красная пасть подошел ближе, жестом велел ему отойти.

— Достаточно, брат. Хватит. После твоего последнего удара у меня все мозги расплескались.

— То есть, ты сдаешься? — с нажимом спросил Бран.

— Ага, сдаюсь. Сейчас, погоди секунду — мир все еще слишком быстро вертится… — Лютокровый принял протянутую одним из ярлов руку и его подняли на ноги. Он аккуратно ощупал челюсть, и добавил более официальным тоном:

— Я сдаюсь.

Бран Красная Пасть поднял кулак, и верные ему воины разразились громкими криками радости и застучали кулаками по столу. Красная Пасть обвел взглядом остальных Волчьих лордов.

— Вы слышали его. Я выиграл. Шакал будет его бременем в наступающем сезоне.

Лукас нахмурился, сделав себе пометку подмешать какую-нибудь гадость Красной Пасти в мьод, когда подвернется возможность.

— Значит, решено, — проговорил Энгир Убийца Кракенов. Темнокожий и угрюмый, Убийца Кракенов обладал глубоким, как морские волны, голосом. — Теперь он стал твоей ношей так же, как был до этого моей, и как до меня он тяготил Горссона. — он указал рукой на другого Волчьего лорда, с головы до пятого покрытого татуировками и вымазанного медвежьим жиром и оружейной смазкой. Потянув себя за одну из косиц темно-алой бороды, Энгир прищурил янтарно-желтые глаза.

— Ну так поприветствуй же этого ублюдка.

— Спасибо, брат, — выплюнул Лютокровый. Лукас едва не рассмеялся, глядя на его лицо, но все же решил придержать свой характер и дать разгоряченным головам остыть.

— Мы все согласились разделить эту… ответственность, — проворчал Убийца Кракенов. Он покосился на Лукаса. Тот с приветливой улыбкой помахал рукой, и ярл отвернулся. — Мы принесли клятву перед лицом Рунного Владыки и Великого Волка.

— Я помню, — прорычал Лютокровый.

— Конечно, ты помнишь. Ты просто бесишься, — насмешливо оскалился Красная Пасть, и Лютокровый шагнул было к нему. Убийца Кракенов вклинился между ними, и его лицо потемнело.

— Перестаньте, вы, двое. Цапаетесь как Кровавые Когти. Неужели этот долг для вас настолько в тягость, что вас оскорбляет необходимость его принять?

Вообще-то это было именно так, и они действительно себя чувствовали оскорбленными, чтобы там не пытался изобразить Убийца Кракенов. Лукас не обижался — таков был его вюрд, простиравшийся и на них.

— Хротгара спроси, — проговорил Лютокровый, — а, погоди, ты же не можешь его спросить, потому что его здесь нет. Он сумел избежать участия в этой комедии. Между прочим, уже второй раз подряд. Прямо как тот жирный медведь Гуннар, или этот железнозубый громила Эгиль.

— У них свои обязанности, у нас свои, — Убийца Кракенов скрестил на груди руки. — Ты отступишь от своего вюрда, Кьярл Лютая Кровь? Или заставишь кого-то другого занять твое место?

Тот раздраженно рыкнул и обессиленно ссутулился.

— Нет. Это моя ноша, и она отдана мне честно. Я буду отвечать за Шакала до следующего Хельвинтера. Но не днем дольше! — он обвел взглядом залу. — И, будь я проклят, я заставлю каждого из вас прийти сюда и испытать свою удачу.

Красная Пасть хрипло рассмеялся.

— Сначала поймай меня.

Лукас запрокинул голову и расхохотался. Все взгляды обратились на него. Один из волков заскулил, и Лукас шутливо похлопал его по голове.

— Ну наконец-то! — воскликнул он, — А то я уж заскучать успел, пока вы там принимали свое решение, братья.

Лукас посмотрел на кислое лицо Кьярла Лютокрового, раздумывая, какая из масок лучше подойдет, и, поразмыслив, выбрал одну из них. Лютокровый был воином пугающей наружности. Некоторые товарищи, основательно набравшись, рассказывали, что он умеет видеть будущее в языках пламени. Он видел знамения и обтесывал будущее по своему вкусу, как мечом, так и словами. Провидцы всегда относились к своему дару слишком серьезно.

— Вставай, Кровавый Коготь, — проворчал Лютокровый, подойдя к новоиспеченному члену своей стаи. Его борода заскорузла от высыхающей крови, но взгляд пылал от плохо сдерживаемой ярости. — Мог бы хотя бы постоять, пока решалась твоя судьба.

Лукас улыбнулся шире, не двигаясь с места.

— Да ладно, мне и тут хорошо.

Лютокровый фыркнул и посмотрел на волков.

— Удивляюсь, почему они тебя до сих пор не сожрали. — он перевел взгляд на Лукаса. — Ты, видимо, слишком ядовитый даже для них.

— Может быть, им просто нравятся мои шутки.

— Хоть кому-то они должны нравиться.

— О, не переживай, Лютокровый, — негромко проговорил Лукас, вставая на ноги. — У меня и для тебя есть в запасе несколько хороших шуток. Мы с тобой славно повеселимся, ты и я.

— Нет. Мы не повеселимся.

Лукас посмотрел на него в упор.

— Ты же сам об этом знаешь, Лютокровый.

В воздухе все еще висели запахи крови и пота, перемешивающиеся с парами машинных масел, с резким привкусом прометия, который ярче всего ощущался около Лютокрового. Поговаривали, что воины из Великой роты Кьярла Лютокрового обожали запах паленой плоти. Лукас подумал, что, возможно, они просто так хорошо привыкали к нему, что переставали его замечать.

— Ты не будешь шутить. Не в этот раз. — Лютокровый мрачно взглянул на Лукаса. — Никаких больше этих твоих розыгрышей.

— А кто мне помешает, брат? — вскинулся тот. — Уж явно не ты, я думаю. По крайней мере, до тех пор, пока пламя не прикажет тебе обратное. — он снова засмеялся и наклонился к огню. — Ну как? Что вы об этом думаете?

Он приложил руку к уху, делая вид, что к чему-то прислушивается, затем помрачнел и выпрямился.

— Они говорят, что я буду ходить за тобой хвостом долгие месяцы.

Лютокровый метнулся вперед и поймал Лукаса за бороду. Дернув его на себя, Кьярл ударил его по лицу. Сдавленно вскрикнув, Лукас рухнул на спину, и несколько волков поднялись с мест, угрожающе рыча. Лютокровый зарычал в ответ, вынуждая их умолкнуть.

— Я твой ярл. Ты должен уважать меня, недоумок.

В зале повисла тишина. Лукас неуклюже рассмеялся.

— Тебя еще легче разозлить, чем Убийцу Кракенов, ярл. Это хороший знак для одного из нас.

Кровь, капающая из разбитого носа Лукаса, потихоньку успокаивалась, и, сев, он с хрустом трескающихся хрящей вправил нос на место. Он ухмыльнулся, глядя на Волчьего лорда, и кулаки Кьярла снова сжались, готовые нанести удар еще раз.

Лукас медленно поднялся, и провел по лицу тыльной стороной ладони, больше размазывая кровь, чем стирая ее. Он лениво вытер руку о шкуры Лютокрового, не отрывая взгляда от лица их владельца.

— Уважение… — наконец сказал он. — Уважение еще заслужить надо, ярл. Его не дают просто так. А теперь идем. У нас осталась неисполненная традиция. Давай с ней закончим.

На мгновение ему показалось, что Кьярл ударит его опять. Но вместо этого ярл отвернулся.

— Ты тут не для того, чтобы отдавать приказы, Страйфссон, — презрительно пробурчал он, — а для того, чтобы выполнять их.

— Ну так прикажи мне, о, провидец, — Лукас низко поклонился, и со стороны Волчьих гвардейцев и хускарлов послышались смешки. Убийца Кракенов резким жестом оборвал их.

— Обнажи горло и молчи, пока тебя не спросят, Весельчак.

Лукас не очень почтительно кивнул и всем своим видом изъявил готовность слушать. Убийца Кракенов прокашлялся. Зал наполнился стуком кружек — ярлы и таны забили по столам, выстукивая ритм для грядущей саги.

— Перед нами стоит осужденный, — начал Энгир. — Я оглашу список его преступлений.

Вот так началось исполнение следующей традиции. Один за другим подробно перечислялись все проступки Лукаса, которые он совершил под началом Убийцы Кракенов, сопровождаемые стуком кружек и топотом ног.

Иногда раздавался смех, так как даже те из ярлов, кто начисто был лишен чувства юмора, находили забавным перенаправление сливных труб в жилые помещения или обрезание локонов спящего воина, который по пробуждении обнаруживал вместо роскошной гривы короткую стерню. Некоторые смеялись над спрятанными боевыми трофеями, доставшимися дорогой ценой, или неприличными фразочками, в которые несколькими царапинами превращались рунные надписи на латах хвастуна. Никто не выразил сочувствия невезучему Длинному Клыку, облитому тролльими феромонами, и тем несчастливым событиям, которые за этим последовали.

Все это время Лукас улыбался, обнажая клыки в насмешливой ухмылке. В вызывающей ухмылке. Каждый раз этот ритуал проходил одинаково. Шуточный суд, обвинение без наказания. Ярл обязывался наказать его, тогда и так, как ему покажется уместным. Энгир Убийца Кракенов однажды связал его по рукам и ногам длинным буксировочным тросом и выкинул из десантно-штурмового корабля «Клык бури». Его оставили болтаться посреди бушующих морей, пока корабль завершал патрульный облет вокруг Асахейма.

Некоторые поступали еще хуже. А некоторым было все равно.

Когда Энгир закончил перечислять грехи Лукаса, он спросил:

— Ты выслушал список своих преступлений. Что ты скажешь?

— Скажу только, что жалею, что не успел сделать его еще длиннее, — Лукас запрокинул голову и зашелся воющим смехом, глядя, как лицо Убийцы Кракенов исказил яростный оскал. Хускарлы топали, хлопали, свистели и издевательски улюлюкали, и Лукас повысил голос, чтобы перекричать гвалт:

— Однако наше время еще придет, мой ярл. Как сам Клык, моя орбита неизменна и бесконечна.

— Продолжай смеяться, и она перестанет такой быть, — рыкнул Красная Пасть. — Нам, пожалуй, стоит покончить с этой комедией раз и навсегда, и с тобой заодно. — Он огляделся, ища поддержки остальных. — Наверняка я не единственный, кто задается вопросом, почему мы должны терпеть это безумие. С ним давно пора разобраться, мы все это знаем.

Лукас рассмеялся громче.

— И что же ты сделаешь, Красная Пасть? Запихнешь меня себе в пасть? — Он хлопнул в ладоши и присвистнул. — А я бы посмотрел, как ты пытаешься это сделать, Проклятый. Я бы прорезал себе путь сквозь твои длинные кишки до конца цикла. Красная Пасть дернулся было в сторону Лукаса, но его остановил лязг металла, ударившего по камню. Смех Лукаса умолк, когда звук раздался еще раз. Шерсть на его загривке встала дыбом, и он перевел взгляд на дверь, уже зная, что он там увидит.

В конце холла стояла высокая фигура, и огни в том углу тускнели, словно что-то высасывало из них силу. По столам прокатились шепотки. Рунный жрец был закован в полный боевой доспех, будто готовясь к битве. Руны покрывали серый керамит, и дикарские тотемы были вделаны в его поверхность. Жрец держал посох, увенчанный черепом волка, покрытым извивающимися сигилами. Борода жреца походила на наморозь, покрывавшего его нагрудник, а лицо было покрыто ритуальными шрамами там, где его не закрывали выцветшие племенные татуировки.

— Вы сделали свой выбор, ярлы?

Кьярл Лютокровый кашлянул.

— Ты оказываешь нам честь своим присутствием, Хрек Буревестник.

Лукас ощущал магию, которая окутывала рунного жреца. Она заставляла воздух сворачиваться и следовать странными путями, подчиняясь своей прихоти, а костры меркли, когда жрец проходил мимо, и вспыхивали снова, когда он отходил от них.

— Вы сделали свой выбор? — прорычал Буревестник.

Лютокровый кивнул.

— Да, к худу или к добру, — он бросил короткий взгляд на Лукаса, — но он — мое бремя на этот сезон. Моя ответственность.

— Хорошо. Значит, все в порядке. — Рунный жрец снова стукнул по полу наконечником посоха, и камни зазвенели, как колокола. — Нить скручена. Руны брошены. А эта комедия закончена. Я пришел, чтобы отвести его к его новой стае, как велит традиция.

Лютокровый поклонился.

— Да будет так, как было всегда. Иди, — обернулся он к Лукасу, — и, если у тебя достаточно ума, я не увижу твою физиономию до следующего Хельвинтера.

Глава II. КРОВАВЫЕ КОГТИ

640.M41

Лукас мурлыкал себе под нос совсем не подходящую случаю неприличную песенку, пока Буревестник вел его по коридорам Этта. Рунный жрец всю дорогу демонстративно хранил молчание, не обращая внимания на провокации Лукаса. Тот не возражал. Он привык.

Буревестник относился к нему прохладно по каким-то своим причинам. Впрочем, рунные жрецы вообще отличались прохладным отношением ко многим вещам. Они были слишком суровыми и не нуждались в шутках. Даже Зовущий Бурю, сильнейший из всех жрецов, сворачивал со своего пути, чтобы обойти Лукаса как можно дальше.

Лукас насмешливо оскалился. Он знал, что именно старик Ньял предложил передавать его из роты в роту, потому что никто не мог вынести присутствия Лукаса дольше одного сезона. Владыка Рун, похоже, видел в нем необходимое зло.

— И что я на это могу сказать, помимо «спасибо»?

— О чем ты? — откликнулся Буревестник.

— Я спросил, долго ли еще идти.

Буревестник недовольно кашлянул. Лукас засмеялся и продолжил напевать свою песенку. Рабы и кэрлы старались побыстрее убраться с их пути, забиваясь подальше. Что их сильнее отпугивало — его песенка или мощь Буревестника, — Лукас не знал.

Каждая Великая Рота занимала отдельные залы и арсеналы внутри горы, и Лютокровые не были исключением. Общие покои Кровавых Когтей роты располагались так далеко от остальных, как только это было возможно. Они теснились на внешнем краю Этта, на границе между Ярлхеймом и Хульдом, затерянные в лабиринте длинных сквозных коридоров и боковых ответвлений, грубо вытесанных сквозь камень.

Буревестник потянул себя за бороду, всем своим видом пытаясь утихомирить поющего Лукаса, но тот только запел погромче, и его голос разнесся по коридору, эхом отдаваясь под сводами. Буревестник вздохнул.

— Перестань, Лукас. Пожалуйста.

Тот умолк. В конце концов, ему и самому уже наскучило пение. Он ухмыльнулся, глядя на рунного жреца.

— Кстати, ты вовремя появился. Если бы ты не вошел тогда, думаю, Красная Пасть бы оторвал мне голову.

— Он бы этого не сделал. Даже Красная Пасть не настолько презирает традиции, — Буревестник посмотрел на Лукаса, — но ты не должен его дразнить. На самом деле они не ненавидят тебя настолько сильно, как это может показаться. Это Хельвинтер разъедает корни их самообладания, как он разъедает всех нас.

— Однако в этой буре есть доля истины, — ответил Лукас, — и меня не тяготит тяжесть их ненависти, — он хмыкнул. — Таков мой вюрд, в конце концов. Лучше уж пусть меня ненавидят, чем кого-то другого, а? Разве не так рассудил в своей мудрости Владыка Рун? Разве он не велел мне играть роль козла отпущения для их разочарований?

Буревестник усмехнулся.

— Ты на самом деле доволен этим, брат?

Лукас пожал плечами.

— Что может знать воин об удовлетворении, кроме того, что получает на поле боя?

— Изящная увертка, брат, особенно в твоем случае. Но ты не сможешь избегать моих ударов вечно, — Буревестник посмотрел на него в упор, и его глаза потемнели, затянутые тьмой знания, давшегося ему дорогой ценой.

— Моркаи идет по твоему следу, как и по следам каждого из нас. Он идет за твоей спиной, неумолимый и неотвратимый. Что ты будешь делать, когда наконец встретишь его? Устроишь для него такой обед, который он запомнит надолго, или он просто проглотит тебя, как проглотил несметное множество других?

Лукас усмехнулся.

— Он будет делать то, что он сам захочет, я думаю.

— А что будешь делать ты?

— А я буду делать только то, что захочу я.

— Твой пусть извилист, и мало кто осмелился бы пойти по нему за тобой. — Буревестник отвернулся. — Я часто думал о том, что было бы, если бы мы осмелились. Когда-то мы бы с радостью по нему пошли. Но теперь мы слишком далеко ушли по пути, проложенному для нас Железным Шлемом, Мрачным Молотом и самим Руссом. По пути, который тянется так далеко, что однажды пересекает сам себя, — он пошевелил пальцами, вырисовывая искрящиеся узоры в холодном воздухе. Когда они погасли, он продолжил:

— Этот путь — наше спасение и наша погибель. Кьярл Лютокровый — не единственный, кто умеет видеть знамения в пламени.

— Время — это такая же сага, — пожал плечами Лукас, — и ее конец не сможет предугадать никто.

Рунный жрец улыбнулся.

— А в этой голове прячется бойкий ум. Он понадобится тебе в ближайшие дни.

— Это тебе руны сказали?

— Нет. Скорее, здравый смысл, — Буревестник вздохнул, — не делай вид, что твой вюрд был возложен на тебя. Ты сам его выбрал, так же, как на твоем месте мог бы сделать любой другой воин. И если ты — козел отпущения, то ты стал им добровольно, стараясь сделать так, чтобы твоя ноша стала еще тяжелее.

Лукас фыркнул и отвернулся, отмахиваясь от увесистого пучка проводов, оплетавшего коридорные опоры как виноградная лоза. Люм-полосы тускло поблескивали вдоль стен, отбрасывая вытянутые тени. Прохладный воздух пробивался сквозь невидимые отдушины, принося с собой брызги ледяного дождя и отголоски грома.

Из-за своих титанических размеров Этт постоянно находился в состоянии ремонта, не прекращавшегося веками. Колосс такого размера требовал почти постоянного обслуживания целыми поколениями рабов, сменявших друг друга. Целые секции Этта обрушивались или затапливались в те сезоны, когда сильнее всего свирепствовали бури, и могли оставаться в таком состоянии веками.

Потомки тех первых рабов, которых пригнали сюда для строительства крепости, все еще трудились где-то в ее недрах, продолжая дела, начатые еще их пращурами. Все их существование было одной чудовищной монотонностью.

От мыслей об этой тягомотине, не прекращающейся веками, Лукаса передернуло. А может быть, он просто наконец-то осознал тяжесть своего наказания. Он провел в Этте слишком много времени. Слишком много циклов прошло с тех пор, как он выпустил своего внутреннего зверя из клетки и позволил ему утолить жажду смерти.

Коридор едва уловимо сотрясло, и люм-полосы потускнели. На плечи Лукаса посыпался иней. Асахейм был единственным островком спокойствия на Фенрисе, но и на его долю выпало достаточно потрясений. В юности Лукасу доводилось слышать об Часе Сотворения, и о том, как Всеотец зашвырнул Фенрис в Море Звезд. С трепетом слушал он рассказы скьяльдов о том, как Фенрис ощутила холод великой тьмы и вернулась обратно, в тепло Волчьего Ока. Но скоро взгляд его стал слишком горячим, и тогда планета ускользнула в прохладу темноты.

И с тех пор так и повелось, сезон за сезоном — Фенрис переходила с холода в жару и обратно, и в процессе наступал свирепый сезон Хельвинтер, когда вздымались морские волны, когда двигались льды и сотрясались горы. Глубоко внутри Лукаса все еще жил тот мальчик, съежившийся у грубого деревянного борта родной ладьи, слушающий пение, которым остальные пытались заглушить отголоски чего-то большого и страшного, проходящего под самым кораблем.

Гроза вызывала у Лукаса чесотку и зубную боль. За ее ревом он мог слышать отголоски грохота из кузниц, расположенных наверху, в Хаммерхольде, и жар от огромных геотермальных реакторов, питавших каждый уголок Этта, от самых нижних помещений до суборбитальных посадочных платформ высоко наверху. С этих платформ теперь долго ничего не взлетит, пока погода не прояснится. Фенрис никогда не бывала так оторвана от остального мира, как в это время.

Лукас помотал головой, отгоняя эту мысль. Они с рунным жрецом добрались до входа в коридор, поврежденный сильнее остальных. Рабы пометили стены предупреждающими рунами. Лукас присмотрелся к ним внимательнее.

— А щенки-то, гляжу, любят пошутить.

— А какой Кровавый Коготь не любит?

Лукас почувствовал, что Буревестник смотрит прямо на него.

— Коридор заминирован.

— Почти наверняка, — ответил рунный жрец.

— Сколько стай Кровавых Когтей ходит под началом у Лютокрового?

— На данный момент — шесть. Они уже наверняка услышали о твоем переводе. Ты же знаешь, как быстро разлетаются новости по Этту.

— Полагаешь, они там для меня приветственный пир готовят? — Лукас переплел пальцы и выразительно ими хрустнул — звук вышел не хуже, чем от взрыва болт-снарядов. Каждый Кровавый Коготь — кроме самого Лукаса, — жаждал завоевать высокий статус среди стай. Упрямые и своевольные, почти все они старались как можно сильнее отличиться в бою. Но некоторые из них были похитрее и не стеснялись использовать любую подвернувшуюся возможность, чтобы подняться повыше. Например, попытаться добыть скальп самой нечестивой твари — Шакала.

— Только не убей кого-нибудь, — предостерег Буревестник.

— За кого ты меня держишь? — обернулся Лукас.

— Ответ на этот вопрос займет куда больше времени, чем мне хотелось бы на него потратить. Я знаю тебя, Страйфссон. И я знаю, что скрывается за этой улыбкой. Оставь их в целости — или просто не трогай.

— Если я дам тебе свое честное слово, это удовлетворит тебя, жрец? — усмехнулся Лукас.

— Могло бы, если бы я был уверен, что у тебя есть хоть какая-то честь.

— Мудро, — Лукас рассмеялся, — и все-таки, я не буду никого убивать. Правда, никого не покалечить тоже не обещаю. Они, в конце концов, Кровавые Когти, и у них мало здравого смысла.

— А уж ты-то о нем все знаешь, конечно.

— Конечно. И кто обучит их ему лучше меня? — Лукас потер ладони друг об друга. — Не переживай, это будет нежный урок. Такой мягкий, что они подумают, что это их матери пришли сквозь льды, чтобы навестить их.

— Никто и никогда не спутает тебя с их матерью, Лукас.

— И слава Руссу. — Лукас хлопнул в ладоши. — Ладно, дальше я пойду один, пожалуй. А то моя репутация может серьезно пострадать, если я приду к ним за ручку с нянькой. — Он улыбнулся, но в этой улыбке не было ни тени насмешки. — Спасибо тебе, брат.

— Я здесь не при чем, Лукас, — Буревестник отвернулся и направился прочь. — Хорошо это или плохо, но твой вюрд — только твой.

Лукас проводил его взглядом, и, помотав головой, шагнул в проем — и почти сразу же остановился.

Перед ним торчал воткнутый в пол штырь. На него был надет череп — человеческий, хотя и побуревший от грязи и времени. А на темени черепа была вырезана всего одна руна.

Хлойя.

«Смейся».

Предупреждение, похоже. А может быть, просто шутка. В случае Кровавых Когтей всегда было сложно отличить одно от другого. Лукас прошел мимо черепа, рассматривая стены и пол в поисках любых следов возможной ловушки. Остановившись, он наклонился и сгреб пригоршню пыли, скопившейся в тех местах, где стены соединялись с полом. Лукас глубоко вдохнул и сдул пыль с ладони.

В облаке пыли обнаружилась сеть фотонных лучей. Лукас усмехнулся и стащил с плеч шкуру доппельгангреля. Он подался вперед и махнул ею перед собой. Что-то щелкнуло, и он ощутил, как по полам его плаща ударил какой-то снаряд, как будто кто-то запустил в него какой-то вонючей массой из невидимой пушки. По запаху Лукас заключил, что это были останки какого-то мелкого животного. Ударившись о плащ, куча развалилась на части, и Лукас ощутил жужжание множества маленьких тел и уловил знакомый едкий запах.

— Кровяные вши! — хохотнул Лукас, спешно сгребая кучу плащом и отшвыривая ее подальше. Когда он убедился, что ни одной вши не осталось поблизости, он встряхнул плащом и снова набросил его на плечи.

— Умно, щенки. Очень умно.

Обычно эти вши гнездились в трупах хищников. Они собирались в шар в утробе подергивающихся тел и дожидались, пока кто-нибудь не потревожит их. Тогда они вырывались на волю, изжаливали свою жертву до смерти и устраивали новые гнезда. Правда, хотя токсины на их жалах были опасны для человека, особого вреда генетически усовершенствованной физиологии космических десантников они не наносили.

В конце коридора на креплениях обвисли две больше двери — петли их разболтались от слишком частого открывания настежь слишком сильными руками. Лукас осторожно открыл их, и потревоженные крепления застонали еще громче.

Помещение, в котором оказался Лукас, было большим общим залом, заполненным шкурами и стойками для доспехов и оружия. Огромные камины были выгрызены прямо в стенах, и невидимые дымоходы уводили гарь вверх, сквозь пористый корпус Этта. Все кругом было покрыто алым и золотым цветом, а ароматы жареного мяса и льющегося мьода перемешивались с более резким запахом предвкушения.

В зале было около тридцати Кровавых Когтей, в разной степени пьяных. Разные стаи перемешивались без оглядки на старшинство. Кто-то боролся друг с другом, катаясь и валяясь на каменном полу, а другие громко пели невпопад. Некоторые возились с оружием, или отдавали должное мясу, разложенному на сервировочных блюдах, выстроившихся вдоль больших столов из дерева и гранита. Механизированные рабы бесшумно шныряли между ними, доливая мьода или убирая опустевшую тарелку.

Гул их попойки ударил Лукаса по ушам. Кровавые Когти были воплощением дурной юности и не менее дурной силы. Многие из них даже еще не поняли толком, что за изменения с ними происходят. И многие так и не поймут. Так всегда было. Смерти нельзя избежать, можно лишь отстрочить.

В зале повисла тишина, когда самые трезвые из Кровавых Когтей заметили вошедшего Лукаса. По залу из конца в конец покатились шепотки, становящиеся все громче и громче по мере того, как все больше юнцов узнавало Лукаса, и их желтые глаза уставились на него.

— М-да, должен признать, я разочарован, — Лукас шагнул вперед и демонстративно принюхался. — Мне обещали братство волков. А я вижу перед собой выводок скулящих кутят, которых недавно оторвали от матери и у которых еще глаза толком не открылись.

Шепотки превратились в раздраженное бормотание. Лукас улыбнулся, ощутив, как в воздухе сгущается напряжение. Кровавые Когти никогда не упускали случая ввязаться в драку. В них бурлила жажда убийства. С годами, конечно, придет и умение контролировать эту жажду, но эти юнцы, похоже, пока про это умение даже не слышали. И Лукас собирался сделать все, чтобы как следует их спровоцировать.

— Так, кто тут у вас главный? — спросил он.

— Я, — подал голос Кровавый Коготь, бывший крупнее всех. Он, похоже, родился большим для смертного, и добрал габаритов в свою бытность рекрутом. Кровавый Коготь поднялся на ноги. Половина его головы была выбрита, а оставшаяся часть волос торчала, как драконий гребень. Его голые руки и грудь покрывали шрамы и татуировки, как будто пытающиеся отвоевать немного места у темных пятен жестких черных волос. Судя по исходящему от него запаху, он уже достаточно долго пил, чтобы растерять все те немногие тормоза, которые еще могли его удерживать.

— И как тебя звать?

— Кадир.

Лукас сверкнул зубами и шагнул в море столов с видом единственного хозяина. Он легко перевернул ближайший, опрокидывая кружки и вызывая проклятия.

— Ну, тут ты ошибаешься, дружок. Не ты здесь главный. А я.

— А кто ты такой? — зарычал Кадир.

Лукас приглашающе развел руками.

— Подойти и узнаешь, щенок.

Кадир с воем бросился на него, протянув длинные руки. Лукас изящно увернулся, вытянув руку. Его пальцы стальным захватом вцепились в горло Кровавого Когтя, и Лукас отшвырнул юного бойца прочь. Тот отлетел на пол и прокатился по нему, задыхаясь. Лукас ударил его в голову. Кость влажно хрустнула, и Кадир обмяк, его пятки застучали по каменным плитам.

Лукас наклонился и поднял бесчувственное тело на ноги.

— С ним все в порядке. Подсадите его в уголок и дайте в руки кружку. Она ему понадобится, когда он очухается.

— У него из ушей кровь идет, — неуверенно заметил один из Когтей.

— Пока что это только кровь, — ответил Лукас, пихнув безжизненное ему на руки. — А теперь принесите мне чего-нибудь выпить. Эта работенка меня утомила.

— А кто назначил тебя главным? — рыкнули сбоку. Вперед вышел еще один Кровавый Коготь, его желтые глаза сверкали. Его руки изгибались, словно у него были когти. Он был ниже своих товарищей-щенков, но держался твердо и воинственно. Его голова казалась шишкой на короткой жилистой шее, почти незаметной под непомерно засаленной и колючей гривой алых волос.

— Я. Вот только что. Ты что, не видел, что ли? Мне повторить? Кружку, щенки, и побыстрее. Жажда у меня долгая, а терпение короткое. — Лукас посмотрел на подошедшего Когтя. — Тебя как зовут, малыш?

Вместо ответа тот бросился вперед — на этот раз тихо и без лишних расшаркиваний. Они быстро схватывали, эти щенки.

— Покажи ему, Аки! — крикнул кто-то. Аки налетел на Лукаса и их черепа столкнулись с гулким стуком. Кровавый Коготь пошатнулся, и Лукас вскочил на ноги, чтобы ухватить его за место почувствительнее. Аки жалобно заскулил и поковылял прочь, его глаза заслезились.

Лукас ухватил его за шкирку и впечатал лицом в стену. Повернувшись к остальным, он выразительно хрустнул пальцами.

— Следующий.

Они бросились на него скопом, рыча и завывая. Не совсем все, но многие. Лукас рассмеялся и схватил ближайший табурет. Он размахивал им как боевым топором, наполняя воздух вокруг брызгами крови и щепками.

Они сражались, как герои. А он — нет. Он тыкал пальцами в глаза, бил в пахи, ломал носы, разбивал черепа и сдавливал руки. Он наступал на ноги, выбивал коленные чашечки и вывихивал плечи из суставов.

Первая волна отступила, ругаясь и баюкая раненые конечности.

— Урок первый, щенята. Лукас — главный. Всегда. Помните об этом даже тогда, когда ваши шкуры посереют. — Он принюхался. — А это что за запах?

Источником запаха оказался молодой воин, обвешанный невероятным количеством амулетов удачи, висящих у него на шее и вплетенных в сальную гриву. Кровавый Коготь протиснулся сквозь толпу и вышел вперед. Лукас сморгнул выступившие слезы и помахал рукой перед носом.

— От тебя несет так, как будто тебя пещерный медведь пометил, щенок.

— Я — Хальвар, Трикстер. Я — твоя погибель.

Лукас поднял бровь.

— Теперь играем по-взрослому, да? Хорошо. — он поманил Хальвара рукой. — Тогда давай, подходи. Только не очень близко, а то твоя вонь убьет меня раньше твоих кулаков.

Хальвар взревел и бросился вперед, покрытые татуировками пальцы потянулись к горлу Лукаса.

— Нет, парень, не так. Я же так тебя достану, — усмехнулся Лукас, швырнув ему в лицо обломки табурета. Пока Хальвар пытался выскрести щепки из глаз, Лукас схватил его поперек туловища и крепко сдавил, заставив резко выдохнуть.

— А вот теперь я еще и дыхания тебя лишил. Какой прок от бронированных легких, если в них пусто? Иди садись на место. — Лукас поймал неловкий пинок предплечьем и наклонился, ударяя Кровавого Когтя кулаком в колено. Послышался хруст, и Хальвар с воем рухнул на пол к остальным лежащим.

Еще один юнец прыгнул на Лукаса сзади и дернул, пытаясь свалить с ног. Лукас невозмутимо оглянулся на него и улыбнулся.

— Твое лицо кажется мне знакомым.

Бледный и худощавый, с острыми, точеными чертами, паренек напомнил Лукасу одного из тех полуголодных зверей, похожих на лисиц, которые бродили по верховьям Асахейма. Лукас ударил головой назад и услышал громкий треск. Кровавый Коготь отцепился и отшатнулся прочь, его нос сплющило. Лукас повернулся, рассматривая его.

— Да, я точно видел такое лицо. Наверное, мы с твоей матерью встречались в прошлой жизни.

Кровавый Коготь сдавленно взвыл и бросился на него. Лукас скользнул в сторону.

— Да, я узнаю эти глаза. Так ты один из моих, что ли? У меня столько, что всех не отследишь. Как тебя зовут?

Кровавый Коготь развернулся, выпучив глаза.

— Даг, — рыкнул он. — Меня зовут Даг.

Лукас нырнул вперед, и его кулак впечатался в живот юного воина с такой силой, что едва не сбил его с ног.

— Привет, Даг. А я — Лукас.

Кровавый Коготь отступил на несколько шагов, пытаясь хоть сколько-нибудь расширить дистанцию между ними. Лукас с улыбкой продолжал наступать на него. Остальные воины — те, кто еще стояли на ногах, — отступили назад. Они уже получили свою порцию веселья, и это была маленькая, но очаровательная победа. А дальше уж пусть что будет, то и будет.

— Беру свои слова обратно, Даг. Ты точно не один из моих. Теки в твоих жилах моя кровь, у тебя было бы чувство юмора.

Лукас подсек ноги Кровавого Когтя, и когда тот рухнул, склонился над ним, сгребая его за волосы, и очень выразительно впечатал его лицом в пол. Затем выпрямился в полный рост и улыбнулся.

Он окинул взглядом лежащие вокруг него бессознательные тела побитых Кровавых Когтей.

— Думаю, я достаточно ясно выразился, щенки. Я — Лукас. И теперь я тут главный. Кто не согласен — шаг вперед.

Никто не шевельнулся, и Лукас кивнул.

— Отлично. Думаю, мы поладим. У меня в закромах лежит множество премудростей, которыми я могу поделиться. — он вытер окровавленные руки об одежду. — И да, где моя выпивка?

Глава III. ЗМЕЙ

640.M41

Когда крики смолкли, герцог открыл глаза.

Крики перешли в булькающий хрип, а затем, наконец, затихли.

— Время? — спросил герцог, не поднимаясь. Он посмотрел на гибкое тело, лежащее с ним рядом, и улыбнулся воспоминаниям об удовольствиях прошедшей ночи.

Его телохранитель-сслит прошипел что-то на своем языке. Змеевидное чудовище скользнуло в поле зрения герцога, богато украшенный кабалитский доспех, покрывавший его узкое, почти нечеловеческое тело, мягко шуршал, касаясь плотной чешуи. Длинные пальцы руки — одной из четырех — покоились на резном наконечнике похожего на фальшион клинка, покоящегося в ножнах на его волнистом брюхе.

Герцог улыбнулся.

— На два часа больше, чем в прошлый раз. Изумительно.

Он поднялся с постели, лениво потягиваясь. Мускулы приятно хрустнули, и Трэвельят Слиск, покинувший Комморраг и его окрестности, усмехнулся в предвкушении наступающего дня.

Аура Слиска сияла ужасающим холодным светом, его тело восстановилось до самой совершенной степени за ночь, посвященную удовольствиям боли. Гордость черт, изящность конечностей — все это делало герцога, по его собственному мнению, во всех смыслах совершенным образцом его расы, лишенным недостатков и слабостей. В его жилах текла кровь потерянной империи, мудрости народа, который был древним задолго до того, как свет первых звезд рассеял тьму.

Герцог придирчиво изучил свое отражение в одной из граней кривых кристаллических фигур, которые стояли рядами в его покоях. Одинаковое выражение изумления и ужаса искажало узкие лица статуй. Неудивительно, впрочем, если учесть, откуда они тут взялись. Стеклянная чума превращала своих жертв в живые статуи достаточно медленно, чтобы они успели вдоволь насладиться процессом. Герцог всмотрелся в свое отражение, разглядывая изящные и лукавые черты собственного лица. Нужно было убедиться, что ни один изъян не испортил его лица, не изменил его первоначального вида.

Герцогом двигало не тщеславие. Вернее, не только оно. Несовершенство будет выглядеть, как слабость. Красота и хладнокровие — вот столпы, на которых держится сила. А лишь сильнейшие могли бороздить Море Звезд так долго, как это делал герцог.

— Оно мертво или просто выдохлось? — обернулся он.

Сслит скользнул к пленнику, подвешенному у стены спальни. Когтистая рука ухватила бессильно висящую голову за щетинистый скальп и повернула, позволяя рассмотреть утомленное, изломанное лицо. Струйка слюны стекала на пол из раздвоенных челюстей зиго, а в выпуклых глазах не осталось ни искры осмысленности. Многорукий змеелюд что-то прошипел. Язык сслитов выглядел обманчиво сложным, так как состоял из весьма ограниченного словаря с бесчисленным количеством интонаций. Слиск потрудился овладеть им — редкий случай среди людей его положения.

— Не мертв, но нервные окончания омертвели, — лениво кивнул герцог, — а это значит, что теперь оно абсолютно не годится для развлечений. — Он махнул рукой. — Отметь время и убери его, Слег. И раздобудь нового к вечерним развлечениям.

Слег низко поклонился, всеми четырьмя руками прижавшись к полу, прежде чем подняться и отправиться выполнять приказ. Талант сслита к искусству убирать заслуживал самой высокой похвалы. Змеелюд, как и все его чешуйчатое племя, был хладнокровным профессионалом, в отличие от большинства последователей герцога. Он мог быть уверен, что они не упустят из рук его собственность, которую он доверял им — до тех пор, пока он будет позволять им утолять свои незамысловатые желания потом. Слиск горячо хвалил себя за дальновидность, которую он проявил, наняв сслитов на службу, когда ему выпала такая возможность.

— Предвидеть, — пробормотал герцог, — предупредить, а значит — вооружить.

Он потер щеку, ощущая гладкость собственной кожи. Он знал, что она недолго будет такой. Ему постоянно приходилось бороться за то, чтобы оставаться в боевой форме здесь, в пространстве реального космоса. Та, что Жаждет, бродила на краю его сознания, отщипывая по кусочку от его души и жизненных сил. С каждый прошедшим циклом Слиску требовалось все больше усилий. Чем больше он утолял этот голод, тем ярче он разгорался.

Но это тоже было своего рода развлечение, не правда ли? Что хорошего в бессмертии без препятствий? Что такое жизнь без опасностей?

Герцог услышал шелест надеваемого шелка и негромкий скрип металла.

— А вот и яркий пример, — пробормотал Слиск, оборачиваясь.

Его куртизанка проснулась. Ламианка была воплощением ледяной красоты. Роскошные аметистовые волосы спадали на ее плечи, туго стянутые в волнистые пряди золотыми нитями. Герцог знал, что эти нити смертельно острые, поэтому предпочел воздержаться от излишних ласк. Пульсирующие вены темнели под бледной кожей, а легкий румянец на ее щеках подсказывал, что она уже что-то приняла, пока он отвлекся.

— Мирта, — позвал герцог.

Она бросилась к нему прежде, чем он успел среагировать, двигаясь со скоростью явно химического происхождения. Клинок, который она держала в руке, был маленьким и плоским, его легко было спрятать. Засмеявшись, герцог ударил ее ладонью по руке, отклоняя клинок в сторону, и бросился вперед, поймав ее за горло. Развернувшись, он отбросил ее обратно на кровать.

— О, отлично, миледи. В этот раз даже ближе, чем во все прошлые разы.

— Ближе, чем ты думаешь, — ответила Мирта. Ее голос был хриплым и скрежещущим — какие-то яды испортили ее голосовые связки задолго до того, как он принял ее на службу, и теперь вынуждали ее напрягать голос и хрипеть. Она указала куда-то рукой, и Слиск обнаружил, что клинок запечатлел поцелуй на его груди до того, как герцог успел обезоружить куртизанку, и оставил темный росчерк на его грудной мышце.

Кровь медленно текла из тонкой раны, и герцог улыбнулся, ощутив, как яд огнем растекся по его венам. Действие яда было быстрым, но не лишенным некоторых недостатков. Герцог коснулся крови пальцами и облизнул их.

— Весьма пикантная закуска, моя дорогая леди, но не совсем, боюсь, удовлетворительная. До вашего привычного уровня не дотягивает.

— Это новый состав, — ответила куртизанка. Она отшвырнула нож прочь и тот глубоко вонзился в деревянную панель стены. — Меньше изысканности, больше скорости.

— Превосходная иллюстрация нашей истории, от начала и до конца, — Слиск кивнул. — Впрочем, попытка была достойной, и ты заслужила еще один день жизни.

— Но не свободу.

— В таком существовании, миледи, нет никакой свободы. Разве что выбор хозяина. И тебе мог достаться кто-нибудь похуже, — Слиск благосклонно улыбнулся и широко развел в стороны длинные руки. — А теперь будь так добра, принеси мою выходную мантию.

Мягкая одежда, принесенная герцогу, была чувственных, переливающихся цветов, и лишь некоторые из них мог различить глаз смертных. Она была соткана из шерсти некоторых видов, уже давно истребленных варварами мон-кеи. Это была редкость, которою одинаково приятно было и иметь, и демонстрировать. Защитная психо-сеть покрывала ее полы, обеспечивая прикрытие на тот случай, если владельца попытаются убить в самом начале цикла, а сама ткань была куда плотнее, чем выглядела.

Одевшись таким образом, герцог покинул покои в сопровождении куртизанки. Пока Слиск облачался в мантию, Мирта надела комплект причудливо украшенной кабалитской брони поверх платья цвета ночной тьмы. Ткань его поглощала окружающий их обоих свет, окутывая Мирту вечной тенью и заставляя самого герцога сиять еще ярче. На одном ее бедре были закреплены парные клинки Шиамеша, а на втором — позолоченный игольный пистолет.

Рабы торопились убраться с дороги, их мозговые контролирующие имплантаты потрескивали. Рабы набирались без оглядки на пол и расу, однако каждый день их красили в один цвет, согласно пожеланиям герцога. Сегодня их плоть покрывала алая пыль, собранная в руслах пересохших каналов на одной из далеких мертвых планет. Пыль смешивалась с их потом, выделяя очаровательно резкий мускусный запах, который переплетался с всепроникающим ароматом их страха.

— Думаю, я прикажу перенести трапезу в сады, Мирта. Не желаешь составить мне компанию? — тон герцога был вопросительным, однако оба они знали, что это был не вопрос. Мирта должна была подчиняться его прихотям, и ее собственные желания не имели значения. У нее было ровно столько свободы, сколько давал ей герцог, не больше и не меньше. Только их давнее общение позволило Слиску прочитать неудовольствие на идеальном лице спутницы, и он смеялся всю дорогу до садов.

Сады удовольствий были подарком — частичкой мистических технологий, вытащенных откуда-то из боковых пределов Темного города. Несовпадающие ярусы были заключены в трехмерный тессеракт, занимавший один из второстепенных отсеков герцогского корабля. Артефакт был установлен на борту доверенными мастерами, которых впоследствии изувечили согласно традициям и вышвырнули в нижние сады, чтобы они унесли с собой секреты строительства.

Это был космос внутри космоса, куда нельзя было попасть без приглашения. Слиск приглашал туда лишь небольшую группу лиц, многие из которых все еще бродили по темным уголкам садов, заблудившиеся в опиумных мечтах и химических кошмарах, их длинные одежды износились, превращаясь в лохмотья. Бесконечная вечеринка утихала и разгоралась снова, подчиняясь капризам хозяина.

Герцог глубоко вдохнул, упиваясь миазмами сладостных мучений, заливавших сады, и ощутил, как постоянный зов Той, Что Жаждет, ослабевает.

Слиск устроился за столом посреди зарослей грибных деревьев, и безглазые рабы подали ему завтрак. Мирта стояла за его спиной, готовая в любой момент отразить возможную атаку. Даже в его собственном доме нельзя было ослаблять бдительность. Герцог слышал щелчки оружия и гул отдаленной музыки, раздававшиеся с других ярусов. Стаи чудовищных кхимер бродили в зарослях сверкающей растительности, и стаи резокрылов и ножеклювов гнездились на верхушках деревьев. Воздух был наполнен запахами жизни во всей ее неприкрытой дикости, и герцог глубоко вдохнул, упиваясь ими.

Далеко внизу системы «Нескончаемой Агонии» урчали, как сытый хищник. Флагман герцога был одним из тех трех крейсеров, которые Слиск забрал в свое самопровозглашенное изгнание из Темного города. Откинувшись на спинку кресла, герцог позволил себе мгновение сладкой ностальгии. Порт Кармин разнесло вдребезги, когда он улетал, и языки пламени затянули ложные горизонты — вполне достойный салют в его честь. Герцог собрал в свой свежеорганизованный флот корабли из трех разных кабалов, причем одновременно. Мастерски выверенный удар, который существенно ограничил их способность выходить в реальный космос и одновременно расположил к нему Кабал Черного сердца и его правителя и хозяина, Асдрубаэля Векта.

Даже сейчас Трэвельят Слиск не был полностью уверен в том, что идея отбытия таким роскошным способом принадлежала ему одному. Вект, всепроникающий, как тень, сплетал сотни сетей там, где менее талантливым хватало ума только на одну. Тем не менее, именно Слиск осмелился совершить этот подвиг и выиграть себе бессмертие, которого столь многие желали и столь немногие добились.

К тому же, теперь он был свободен. Свободен от утомительного однообразия Комморрага. Свободен от грызни кабалов с кабалами. Свободен исследовать и захватывать то, что считал подходящим. Потворствовать любому своему капризу, не беспокоясь о том, что за это потом придется тем или иным образом расплачиваться.

Герцог поднял кубок, и раб наполнил его, едва слышно поскуливая. Понюхав налитую им жидкость, герцог сделал долгий глоток. Сделанный из маслянистых выделений молодого галга, напиток обладал бодрящим эффектом, если не обращать внимания на периодические галлюцинации.

Облизнув губы, Слиск активировал гололитический проектор, и над столом засияла звездная карта. Герцог мог получить доступ к любой корабельной системе из садов, когда ему было нужно. Однажды он весь рейд просидел в тепле солнечной весны, координируя ход операций, не отвлекаясь от других, куда более интимных удовольствий.

Несколько отобранных миров плавали перед герцогом, окруженные медленно ползущими сводками. Ни один из миров не заинтересовал его.

— Миры мон-кеи отвратительно похожи на них самих, правда? — пробормотал герцог.

Некоторые из этих миров платили ему подать в обмен на защиту, некоторые отказались. Иногда герцог миловал вторых и нападал на первых — просто ради развлечения. Однажды он даже развязал войну между несколькими мирами и помогал обеим сторонам в их противоборстве друг с другом. На первых порах это было интересно. А потом ему стало скучно, как и всегда, и в порыве раздражения он уничтожил обе стороны.

— Кажется, я начинаю страдать от недостатка стоящих оппонентов, — герцог перевел взгляд на Мирту. — Где все эти хитроумные владыки космоса и коварные вожаки корсаров, что были во времена моей юности? Я же совершенно точно не убил их всех.

— Какой вы ненасытный, — откликнулась Мирта.

— Да, пожалуй, есть за мной такой грешок. — его улыбка погасла, и лицо приняло привычное скучающее выражение. В Коммораге, при всех его ограничениях, по крайней мере, никогда не было скучно. Противников было хоть отбавляй, пока, наконец, не настал тот момент, когда герцогу невозможно стало оставаться в городе дольше. Возможно, ему стоит вернуться, освежиться в глубоких водах Темного города. Или нет, еще лучше будет, если он заставит их самих прийти за ним. Да. Изумительно.

— Приближается зимнее солнцестояние, я полагаю, — проговорил он, болтая остатками напитка в кубке.

— Вы ошибаетесь, — ответила Митра. В ее голосе слышалась покорность.

Слиск не обратил на нее внимания. Он повел рукой, прорисовывая линии пути сквозь звездную карту, ища что-нибудь интересное. Но ничего не привлекло его взгляда. Сотни однообразных миров, пригодных лишь для уничтожения.

— Я уже очень давно не бывал на празднике зимнего солнцестояния.

— Это так.

Слиск улыбнулся и сделал еще один глоток. Химикаты наполнили его вены. Мир по краям приобрел приятные оттенки, и герцог почувствовал вкус музыки, поднимающейся с нижних ярусов сада наслаждений.

— Нам стоит устроить вечеринку. Скромную вечеринку — всего лишь несколько приглашенных, и никого из тех, кто пытался убить меня в последнее время. — герцог задумчиво нахмурился, пытаясь вспомнить хотя бы одно подходящее имя.

— Будет ли это мудрым решением, милорд? — раздался новый голос, похожий на скрежет металла по камню. — За вашу голову все еще обещана награда.

Слиск отставил кубок. Один из его самых последних гостей как раз стоял неподалеку, разглядывая заросли бледных цветов, оплетавших ближайшую статую. Крылатая, бронированная фигура, изображающая ненавистный образ, досталась герцогу на одном из маленьких унылых мирков мон-кеи. Что эта фигура изображала и кем она была, мужчиной или женщиной, Слиск сказать не мог. В любом случае, она была омерзительной, даже будучи покрытой мясистыми цветами.

— И что же тебе известно об этом, Джинкар?

— Только что, что я слышал, милорд герцог, — гемункул был скрюченным, перекривленным существом, высоким, но сгорбленным, с длинными руками и вытянутой шеей. Его лицо — вернее, то, что служило ему лицом, было куском бледной, без единого пятнышка кожи, неестественно туго натянутым на конструкцию из проводов и крючков. Еще одна порция проводов проходила сквозь голую плоть его щек и бровей, проводя электрические импульсы из конструкции в дряблые лицевые мышцы.

Как и Слиск, Джинкар был добровольным изгнанником из Комморага. Он никогда не рассказывал, почему решился покинуть владения своих собратьев, алхимиков—мучителей, а герцог не интересовался его причинами настолько, чтобы расспрашивать. Какие бы грехи не тяготили гемункула, он был достаточно полезен, чтобы иметь его на службе. К тому же Джинкар оказался неплохим помощником — он контролировал население садов наслаждений всеми способами, порой удивительно восхитительными.

— Так что же ты об этом слышал, кривобокий?

— Что правящие верхи вас не любят, — с умилительной серьезностью ответил Джинкар. Мирта усмехнулась.

— Скажи мне что-нибудь такое, чего я еще не знаю, — засмеялся герцог. — Что это будет за жизнь, если в ней не будет опасностей?

— Долгая, милорд, — улыбнулся Джинкар и подцепил тонким пальцем мясистый цветок. Откуда-то из глубины бледных зарослей раздался тонкий крик.

— Они такие хрупкие, — пробормотал Джинкар, убирая палец, испачканный чем-то, похожим на кровь. — Лучшие произведения искусства всегда такие. Лишь глядя на конечное, можно понять, что есть бесконечное, — гемункул слизнул смоляную жидкость с пальцев и обернулся: — Согласны, милорд?

— Предпочитаю что-нибудь цветное, — откликнулся Слиск. — Между прочим, твои цветы не дают мне уснуть своей постоянной дрожью. Для борьбы со сном у меня есть стимуляторы. Меня не надо встречать оркестром каждый раз, когда вхожу в сады. — Он раздраженно махнул рукой. — Сожги их.

Джинкар помрачнел.

— Мне понадобились годы, чтобы вывести их. Я обшарил сотни миров, чтобы найти нужные генетические последовательности.

— «Лишь глядя на конечное…», помнишь? — улыбнулся Слиск. — Сожги их.

Он забросил ноги на столешницу и расслабленно откинул голову.

— Сделай для меня что-нибудь новенькое, плетельщик плоти. Мой разум загнивает посреди этих бледных лоз. Лучше вырасти мне лес из костей или скульптуры из живого стекла. Хоть что-нибудь, что разгонит эту смертельную скуку, — герцог лениво повел рукой. — Что-нибудь, что впечатлит моих гостей.

Гемункул на мгновение замер.

— Гостей?

— На моей вечеринке.

— А как же награда за голову?

— Думаю, некоторые из них попытаются получить ее, конечно. Уверен, это будет довольно весело. — Слиск выпрямился и через мгновение уже был на ногах. Он был быстр, быстрее чем мог бы мечтать стать любой кривобокий плетельщик плоти. Джинкар шагнул назад, в заросли цветов, тут же заверещавших. Их побеги нежно оглаживали его серую плоть. Слиск подался вперед, нависая над ним с лисьей ухмылкой на бледном лице.

— Весь Коммораг будет говорить об этом. Праздник в честь зимнего солнцестояния, сделанный столь изысканно, что последующие поколения будут грызть локти от зависти к тем, кому довелось там побывать. — Герцог умолк на мгновение. — Нет. Нет, это будет кое-что получше праздника. Охота, я думаю. Да, охота в честь зимнего солнцестояния.

— Но солнцестояние еще не наступило, — осторожно заметил Джинкар.

— Если я сказал, что наступило, значит, наступило, — мягко ответил герцог, и похлопал гемункула по дряблой щеке. — Мне понадобятся достойные украшения, друг мой.

Он протянул руку за спину Джинкара и сгреб пригоршню бледных цветов. Те завизжали в агонии, когда он выдрал их с корнем и раздавил в подрагивающую лепешку.

— Мне нужно что-нибудь более прочное, чем это. — Слиск вытер испачканную руку об одежды Джинкара. — Так что лучше берись-ка за работу. У тебя не так много времени.

Джинкар поспешил в свои покои, скрытые глубоко внутри садов наслаждений.

Его лаборатория была хорошо спрятана в шипастых зарослях из кровавого металла. Распыляемые феромоны отпугивали от нее самых любопытных зверей, а выбракованные Джинкаром существа не давали пройти двуногим посетителям. Лаборатория была открытым местом, окруженным переплетенными корнями и лозами, накрытым слоем искусственно выращенной плоти. Сеть капилляров, пронизывающая эту плоть, запульсировала в немом приветствии, когда Джинкар вошел. Он погладил ее, и та затрепетала под его рукой. Нервные окончания в слое мяса были особенно чувствительными, и реагировали на нежнейшее касание так, словно их касался острый нож.

Плоть шелестела в изысканной агонии, и какое-то время Джинкар упивался ею. Ее мучения подпитывали его, придавая его иссохшей оболочке сил для того, чтобы оставаться в боевой форме. Впрочем, не то, чтобы ему приходилось прикладывать для этого много усилий, когда у него был другой вариант. Он просто больше предпочитал проливать кровь тогда, когда мог полностью контролировать ситуацию.

В центре залы, прячась среди залежей сморщенного мяса, росло дерево. Не настоящее дерево — росток из металла и мяса, один из тех техно-органических саженцев. Теперь оно вытянулось вверх, раскинувшись над берлогой Джинкара. Его перевитые корни и ветви расползлись по полу и дотягивались до каждого уголка садов наслаждений. Фотонные экраны торчали из его ствола, как пузыри стекла, и на них Джинкар мог видеть каждый ярус садов одновременно. Похоже, скоро дерево прорастет за пределы тессеракта и заполнит собой остальной корабль — если Джинкар будет осторожным, а Слиск окажется и в самом деле настолько ненаблюдательным, каким кажется.

Гемункул скривился. Ничто на самом деле не то, чем кажется. Он это хорошо выучил — по крайней мере, у своих старых хозяев из Сглаза, прежде чем они так бессердечно отвернулись от него и вынудили стать скитальцем. Джинкар уже очень давно понял, что он не был создан для таких невзгод. Очень немногие гемункулы для этого годились. Они были существами разума, теорий и вычислений. Когда Джинкар старался завоевать расположение Слиска, он надеялся, что это откроет ему путь к лучшей жизни. А вместо этого его невзгоды лишь удвоились.

— Герцог ненасытен, — проговорил гемункул, — его требования новых разработок выходят за рамки возможного. Будь мы в Коммораге, можно было бы найти баланс, но здесь — вот так — нет. Это невыносимо. — он уставился на фотонные экраны в надежде, что на него снизойдет вдохновение. Отбракованные создания вокруг него молча выполняли свою работу.

Перекривленные существа были всем, что осталось от команды корсаров, перешедших дорогу Слиску. По приказу герцога они были переделаны в живые пыточные инструменты. Вечернее развлечение, которое стало испытанием на прочность для терпения Джинкара. После того, как Слиск получил свою порцию веселья, он великодушно позволил гемункулу оставить новых питомцев себе.

Обычно такие существа были добровольцами, отдающими свои ничтожные жизни в обмен на путь к освобождению такого врага, как рутина обыденности. Эти же, куда сильнее сопротивляющиеся, потребовали более продуманных методов укрощения. Каждый из них теперь был частью одного целого — их разумы были подчинены единой нейросети, основанной на паттернах собственного мозга Джинкара.

Гемункул машинально коснулся угловатого корпуса маленького нейро-излучателя, вмонтированного в череп. Сигнал, который он транслировал, управлял отбракованными так же, как и остальными его творениями, куда более смертоносными. Это позволило ему не только упростить выполнение технических задач, но и сократить количество попыток убийства, которые ему приходилось терпеть. Он давно понял, что безопасность — в количестве, пока это количество равно единице, и эта единица — он сам.

— Я не могу работать в полную силу в таких условиях, — заявил Джинкар. Отбракованные сочувственно забормотали, повинуясь его мысленному приказу. Отсутствие свободы воли превращало их в замечательно благодарную аудиторию. Лучше того — они все прекрасно понимали, что с ними было сделано, и их молчаливые страдания были изумительными. Куда более удовлетворяющими, чем грубые усилия Слиска.

Сады наслаждений на экранах ожили. Потоки искусственного света обрушились сквозь своды джунглей, и дремлющие монстры проснулись. Циклы внутри тессеракта зависели от настроения Слиска, день и ночь сменяли друг друга, повинуясь его малейшему капризу. Скоро он устроит свою утреннюю охоту, ища повод раззадорить свою жажду кровопролития.

Помимо всего прочего в обязанности Джинкара входил подбор подходящих охотничьих угодий для развлечений Слиска. Гемункул жестом вызвал свободно вращающуюся гололитическую карту системы. Из тех, что он уже изучил, ни одна не выглядела способной привлечь интерес его патрона. При выборе Джинкар больше обращал внимание на богатство определенных генетических маркеров среди местных видов, образцы которых он сильнее всего желал получить для работы.

Но Слиск такими прозаическими вещами не интересовался. Он во многом напоминал Джинкару тех чокнутых эстетов, которые населял его собственный ковен. Члены Сглаза были широко известны своей тягой к театральности. Они упивались аплодисментами так же, как и агонией. Их рейды в реальный космос были феерическими представлениями, часто поражавшими своим размахом.

Дилетанты они все. Их искусство было незрелым и поверхностным, лишенным хоть каких-то отголосков конкретной темы или злободневности. Будущие эпикурейцы, утопающие в посредственности. В одной фаланге пальца у Джинкара было больше таланта, чем во всем населении Сглаза. Вот почему они выгнали его, конечно же. Они боялись истинности его искусства.

И вот, где он теперь, вынужденный подчиняться капризам безумного гедониста.

Джинкар вздохнул и продолжил просматривать гололитическую карту. Где-то здесь должен быть подходящий мир. Джинкар найдет его, и тогда Слиск обрушит свои причуды на его население. Если Джинкару повезет, то ему даже позволят забрать сырые материалы из того, что останется.

Один из миров привлек взгляд гемункула. Он одиноко располагался на внешнем краю карты. Неподалеку были другие, меньшие миры, но этот все равно стоял особняком. Джинкар увеличил масштабы карты, изучая сводки, которые окружили объект его интереса.

Гемункул улыбнулся.

Глава IV. ХЕЛЬХАНТ

641.M41

Серые силуэты пробирались по скалам ко льдам, раскинувшимся внизу. Поднявшийся вой эхом откликался в залах Ярлхейма.

Это был сезон чудовищ, сезон змеев, драконов и кракенов. Это было время Хельхант, Охоты Хель, и ни один воин, будь то Кровавый Коготь, Серый Охотник или Длинный Клык, не желал оставаться в стороне. Когда Хельвинтер достигал зенита, из тьмы мира восставали монстры. И воины Своры жадно устремлялись в глубины Подклычья, чтобы встретить их.

Отыскав подходящее место, Лукас оглядел льды. Подклычье простиралось на невероятные расстояния, не поддающиеся измерению даже авгурами его брони. Противоречивые сводки заполняли внутренний дисплей его шлема, пока его доспех пытался точно оценить окружающую обстановку. Лукас раздраженно моргнул, отключая сводки. Авгуры не сообщали ему ничего, что он бы уже не знал.

Каким бы большим не был Этт, как высоко бы не тянулись его пики, его глубины были еще огромнее. Корни вольда гамаррки питались соками самого ядра планеты. Целые царства сплетались в этих корнях, явственные и нерушимые.

А самым величайшим из них было Полночное море.

По другую сторону от Лукаса десятки стай медленно пробирались вперед, осторожно спускаясь по каменным склонам в простирающуюся внизу темноту. Лукас не спешил, хотя он отчетливо чувствовал раздражение Кровавых Когтей, устроившихся на земле вокруг него. Лукас усмехнулся. Им не повредит лишний урок. Хороший охотник — терпеливый охотник.

Поверхность Полночного Моря, окруженную зубчатыми скалами, покрывали пласты утолщавшегося льда. Гигантские металлические башни, поднимающиеся из бескрайней черноты, были рукотворными капиллярами, проводившими раскаленные камни и магму из мантии Фенриса для подогрева этих чудовищно холодных вод. Лед превращался в воду, и от магмопроводов поднимался пар, едва ли не такой же плотный, как окружающие камни. Гряды торосов и гребни замерзшей воды простирались насколько хватало глаз. Ледяная пустыня, раскинувшаяся под небом, заполненная сталактитами, была крышей мира, утробой монстра.

В этом месте Лукас ощущал на загривке дыхание Моркаи так ярко, как нигде больше. Это было место, где сыны Русса превращались лишь в очередное звено в пищевой цепочке. Конечно это был урок, который должны были выучить все хорошие охотники — всегда есть кто-то, кто больше и голоднее тебя, дожидающийся подходящего момента. Не только здесь. Везде. Даже в Море Звезд обитали чудовища, и встречались миры, еще более дикие, чем Фенрис.

Лукас улыбнулся и провел пальцами по царапинам по серой поверхности брони. Он мог рассказать историю каждой из них, если бы его спросили. Он своими руками вырезал тотемы, впаянные в керамитовую поверхность, и собрал целую коллекцию волчьих хвостов, которые теперь висели на его поясе и даже на наплечниках. Лукас и его доспех были единым целым, массивные волчьи когти были продолжением их обоих. Лукас растопырил когти, глядя, как искры крионической энергии скачут по их лезвиям. Помимо когтей, на бедре Лукаса был закреплен болт-пистолет, и это было единственное, чего он не терпел. Помимо скуки, конечно. При мысли об этом Лукас нахмурился.

Впрочем, как раз в этом он был не одинок — многие ярлы старались не оказаться запертыми на Фенрисе на весь Хельвинтер. А когда им это не удавалось, им приходилось искать способы занять чем-то своих недовольных бойцов. Не имея возможности убивать, сыны Русса начинали беситься. Охота на драконов и кракенов у подножия горы была отличным способом убить время, и куда более эффективной тренировкой чем те, что могли предложить спарринговые залы.

Это занятие не давало затупиться клинкам и мозгам, хотя и обходилось в несколько жизней. Впрочем, что бы это была за охота, не будь в ней хоть какой-нибудь опасности? Опасность усмиряла бурлящую кровь и охлаждала дурные головы. Кровопролитие, как и смех, были выпускным клапаном для Своры — способом утихомирить бешено колотящиеся сердца.

В ухе неожиданно раздался резкий треск. Лукас постучал пальцем по шлему и повернулся к крупному Кровавому Когтю, стоящему у него за спиной.

— Перестань, Кадир. Просто скажи то, что хочешь сказать.

— Мне казалось, я сказал.

— Да не по воксу, щенок. Ты же сам знаешь, что бури уничтожили сеть наземных коммуникаций неделю назад.

Внутренние коммуникации если и работали, то с большими перебоями, и даже астропаты ордена обнаружили, что их волшба требует куда больших усилий.

— Ну, что такое? — спросил Лукас, — Ты что-то увидел?

— Нам скучно.

— Кому это «нам»? — насмешливо уточнил Лукас.

Кадир махнул рукой на Дага и Аки, присевших на своих местах. В отличие от Кадира, на них обоих не было шлемов.

— Предполагалось, что мы будем охотиться на чудовищ, — проворчал Аки. — Я скоро мхом покроюсь, если буду дальше тут сидеть, — он выразительно стукнул кулаком по нагруднику.

— Сидение на месте — это часть охоты, — ответил Лукас, отворачиваясь.

— Кто бы говорил.

Лукас засмеялся.

— Ну, по крайней мере, это уж получше выжимания вчерашнего мьода из моей бороды. Но если тебе скучно, можешь пойти погулять где-нибудь.

— Наверное, я так и сделаю, — Аки поморщился, но не двинулся с места. Лукас покачал головой, но скорее весело, чем раздраженно. Из всех Кровавых Когтей, ходивших под началом у Лютокровых, стая Кадира была его любимой. Эти щенки были смутьянами и паршивцами. И из них получились прекрасные ученики, после той взбучки, которую устроил им Лукас. Их мышление еще не закостенело и не утонуло в обрядах и традициях. О тех, кто обитал внутри горы, можно было сказать много хорошего, однако их жизнь, без сомнения, приводила к некоторой узости взглядов.

Он многому научил их за месяцы, которые провел с их Великой ротой, и за это время сам узнал их как следует. Кадир был их лидером, просто потому что никто другой еще не потрудился оспорить это, к тому же он был самым умным из них. Аки бы рано или поздно бросил ему вызов — в его утробе полыхал огонь. Хальвар и Даг были рождены подчиняться, и прицепились бы к любой стае, в которую им бы довелось попасть.

А еще в этой стае был Эйнар.

Лукас бросил короткий взгляд на Кровавого Когтя, устроившегося рядом с Хальваром. К счастью, оба они находились с подветренной стороны. Тело Эйнара напоминало бочонок, с одинаково крупными руками и ногами. Его бег больше напоминал быстрый топот, и ему не хватало ловкости по сравнению с остальными братьями. Впрочем, скорость ему и не требовалась — огнемета, который он сжимал в руках, было вполне достаточно. Огнемет был сделан в виде горного дракона, с дулом, зажатым в пасти. Полугибкий шланг питания в виде чешуйчатого хвоста тянулся с тяжелой канистрой с прометием, прицепленной к силовому ранцу Эйнара. Дополнительные канистры висели на его груди и бедрах, и вонь разлитого топлива сопровождала его всюду, куда бы он не шел.

Лукас оглянулся на Аки, указав на Эйнара.

— Эйнар, вон, не возражает против того, чтобы посидеть на месте.

Аки нахмурился.

— Даже если бы он и возражал, как бы ты узнал об этом?

Эйнар практически не разговаривал. В той первой драке, когда Лукас присоединился к стае, он тоже не принимал участия. То ли был поумнее остальных, то ли ему попросту было наплевать. Лукас до сих пор пытался понять, какой из вариантов верный.

Прежде, чем Лукас успел ответить, скалы содрогнулись от воя.

— Ну что, щенки, — проговорил Лукас, осторожно вставая на ноги, — вот ваше желание и исполнилось. Наш ярл зовет нас.

Лютокровый спускался по склону в сопровождении своих Волчьих гвардейцев. Лай хускарлов, загоняющих добычу, тонул в бескрайних просторах пещер, и те палили из любого оружия и выворачивали громкость вокс-систем до запредельной громкости, чтобы усилить его.

— Может быть, мы наконец-то увидим хоть какую-то кровь, — прорычал Аки.

— Смотри, как бы она не оказалась твоей собственной. — Лукас легко спрыгнул с насиженного места. Камни захрустели под его ногами, когда он проехал по склону к самой кромке льда. Аки и остальные Когти с воем последовали за ним. Их спуск таким изящным не получился. Даг так и вовсе проехал последние несколько метров на спине, и долетел до остальных в облаке ледышек и камешков. Его товарищи зашлись хохотом и подняли его на ноги.

Видеотрансляция перед глазами Лукаса наполнилась идент-рунами. Побережье кишело серыми силуэтами. Десятки стай, рекруты вместе со серошкурыми, нетерпеливо шагали к точке сбора. Даже сквозь фильтры доспеха Лукас ощутил, как в воздухе разлилось предвкушение убийства. Завизжали цепные мечи, беспорядочно зарявкали болт-пистолеты, по мере того, как их владельцы поддавались растущему возбуждению.

Лютокровый пробирался через толпу, возвышаясь над остальными. Его тяжелый доспех был покрыт тотемами и рунами там, где его не покрывала гарь. Символ Огненного Волка ярко выделялся на одном из его наплечников. Плотные шкуры, покрытые пеплом и кровавыми отметинами, свисали с его плеч. Шлема на Кьярле не было.

Лукас заметил, каким тоном ярл говорил с некоторыми воинами, обращаясь к ним по имени, удостаивая их похвалы, когда он проходил мимо. Порой Лютокровый бывал достаточно хитрым, и раздавал свои милости так, чтобы они приносили ему как можно больше выгоды.

Иерархия в рядах Влка Фенрика была куда более гибкой, чем некоторым хотелось бы думать. Она то усиливалась, то ослабевала, подчиняясь прихотям членов стаи. Мудрый вожак собирал своих воинов в единое целое и вылеплял из них то, что ему требовалось.

Кьярл Лютокровый вышел на лед и повернулся лицом к стаям. Он поднял руки, призывая всех к молчанию. Его хускарлы забили кулаками по нагрудникам, затопали по толстому льду, и глухой ритмичный стук заставил замолкнуть тех, кто не отличался почтительностью.

— О да, замечательно, он готовится произнести речь, — пробормотал Лукас, — вот это прямо то, чего в этой охоте не хватало.

Щенки за его спиной захихикали.

Лютокровый запрокинул голову и демонстративно принюхался.

— Чувствуете этот запах? — проревел он, его голос походил на раскаты грома даже без помощи вокс-усилителя. — Ихор драконов, дерьмо троллей! В этих скалах бродят полчища монстров, и все они сейчас спрятались, дожидаясь, пока мы вытащим их из пещер! Они слышат, что мы идем, братья! Они чуют, что ветер принес им запах смерти!

В ответ на это собравшиеся воины разразились дружным воем. Сабатоны топали по льду, кулаки били по нагрудникам. Лютокровый бешено расхохотался.

— Но не ради одних лишь драконов и троллей я спустился сюда! — прорычал он. — Я не таков, как Красная Пасть и другие. В этих замерзших водах есть добыча покрупнее! — он обвел льды массивным клинком, который сжимал в руке. — В прошлый Хельвинтер Громовый Кулак голыми руками вытащил из этих льдов кракена размером с драккар. Его шипы до сих пор висят в наших залах трофеев, а ублюдок Берек хвалится этим при каждом удобном случае!

Эти слова были встречены криками и насмешливым свистом. Лютокровый закинул клинок на плечо.

— Я бы добыл себе равный повод для хвастовства — а то бы и еще получше! Так идите же, братья, идите и отыщите кракена, которого я убью!

Отряды, покрывавшие скалы, снова разразились громким воем. Лукас посмотрел на Аки и остальных.

— Вы слышали, что сказал ярл, щенки? Давайте-ка выполним его поручение, чтобы он смог заслужить добрую славу.

Не дожидаясь ответа, Лукас развернулся и устремился сквозь льды.

Над замерзшей поверхностью моря поднимался бледный туман, плотный и пахнущий застоявшейся водой. Он глушил звуки так же, как и снижал видимость. Единственным шумом был треск тонкого слоя наморози, покрывавшего плотные льдины, хрустящего под ногами Кровавых Когтей.

Перепады температур сбивали с толку сенсоры доспехов. Идент-руны блекли и моргали, то появляясь в поле зрения, то исчезая, по мере того, как стаи рассеивались среди льдов.

Туман и помехи скоро скрыли от Лукаса остальные стаи. Это было и к лучшему — нет никакой нужды делиться с ними добычей, стая Лукаса и сама прекрасно справится с этим.

Лукас старался не упускать из виду Аки и остальных. В этой охоте удручающе легко потерять кого-то из них. Лед и сам по себе был довольно опасным, но пещеры, возвышающиеся словно крепостные стены на дальних побережьях, были постоянным искусом для жаждущих славы молодых воинов.

— Будьте начеку, — велел Лукас, — здесь бродят тролли, а вместе с ними и кое-кто похуже.

— А я бы хотел убить тролля, — откликнулся Аки.

— Тролли выше дредноутов, и вдобавок еще и злее, — ответил Лукас, — они используют целые ели как дубины, а их зубы способны прожевать керамит.

— Это еще один повод, чтобы убить тролля, — огрызнулся Аки и оглянулся на пещеры. — «Аки Троллья Смерть» — неплохое имя, а?

— Уж куда лучше, чем «Аки Троллье Дерьмо», которым ты станешь, если попробуешь на них поохотиться, — Лукас пихнул его локтем в бок. — К тому же, мы охотимся на кракена, не забыл? — он заметил блик у себя под ногами и хохотнул. — Ну или кракен охотится на нас. Обнажайте клыки, щенята, мы напали на его след, — он указал на лед.

Под ним, едва различимые во мраке, вспыхивали кобальтово-серые росчерки, похожие на молнии. Лукас опустился на колени, прижав ладонь к поверхности льда, чувствуя холодок даже сквозь латную перчатку.

Холод в Подклычье мог высосать жизненные силы из смертного без аугментики и защиты за какие-нибудь несколько мгновений. Для космического десантника этот холод был неприятным, но терпимым. А для кракена он был идеальным. Эти твари прекрасно себя чувствовали на холоде, спокойно перенося температуры, которые могли бы превратить в ледышку космический корабль. Они поднимались на поверхность по каким-то одним им известным причинам, чаще всего — во время Хельвинтера.

Лукас подозревал, что кракены просто искали спасения от чего-то большего и более голодного, что вылезало из глубин из-за постоянных тектонических сдвигов, происходящих в это время.

— Что ты делаешь? — спросил Даг, заинтересованно склонив голову. Из всей стаи он был самым любопытным, больше других готовым учиться. Лукас поднял глаза.

— Слушаю. Давай, положи руку на лед. Эй, вы все, подойдите поближе, этот урок вам пригодится, и не только на этой планете.

Даг сделал то, что велел Лукас, и его глаза округлились.

— Лед вибрирует.

Лукас усмехнулся.

— Это потому, что под ним что-то движется. Поднимается прямо к поверхности, — он огляделся по сторонам. — После такого долго пути оно будет голодным. Обычно кракены питаются троллями и драконами, гнездящимися в морских пещерах, но иногда вам может встретиться более сообразительный экземпляр, который может залезть по магмопроводам в служебные залы. Таких лучше убивать, пока они не забрались так далеко. Готов поспорить, что на самом деле Лютокровый привел нас сюда именно для этого. Хитрая старая бестия.

— Так это мы, получается, с вредителями боремся? — фыркнул Аки. — И что славного в такой охоте?

— А у тебя что, есть дела поважнее? — поинтересовался Лукас.

В его душе зашевелилось подозрение. Он не слышал ни звучного воя триумфа, ни рева болтеров от ближайших стай.

Кадир наклонился к нему.

— Мы первые, да? — нетерпеливо спросил он. Лукас кивнул, и Кадир оскалил зубы.

— Значит, наша добыча — первая? — он едва не начал истекать слюной от этой мысли.

— Мы еще никого не убили, — проговорил Лукас и встал на ноги. В ноздри ударил резкий запах и на секунду ему показалось, что кракен был ближе, чем он думал. Но это оказался всего лишь Хальвар. Кровавый Коготь пах настолько отвратительно, что Лукас задумался, как остальные умудряются сражаться с ним бок о бок.

— Вот туда отойди, — велел Лукас, помахав рукой.

Хальвар подчинился приказу, настороженно оглядываясь.

— Мне приснилось, что вокруг меня шесть раз облетела птица-падальщик, — громко сказал он, — как вы думаете, что это означает?

— Что тебе надо мыться чаще, чем раз в сотню циклов, и использовать при этом что-нибудь кроме медвежьего молока и прогорклого жира, — ответил Аки. — Отойди подальше, а то у меня глаза слезятся.

— Я купался в медвежьем молоке с тех пор, как был щенком, — возразил Хальвар. — Это выгоняет из кожных пор злых духов, — он оглядел себя. — А мои поры очень восприимчивы ко злу.

— А, так вот что это за запах? — спросил Лукас, помотав головой. — А я-то думал, что у тебя в доспехе что-то сдохло…

— Разве что его репутация, — засмеялся Даг. — Может быть, кракен утащит тебя под воду и заставит искупаться. — он шутливо пихнул товарища, и Хальвар обернулся, презрительно фыркнув.

— Я буду надеяться, что он утащит тебя, Даг. Хотя, пожалуй, ты бедному чудовищу на один укус будешь.

Даг вспыхнул. Он зарычал, но наброситься на Хальвара не успел — Эйнар вклинился между ними. Могучий огнеметчик с непринужденной легкостью пихнул уступавших ему ростом товарищей в стороны. Его шлем был обмазан копотью, из серого став черным.

— Жарим? — спросил Эйнар. Алые линзы его визора полыхнули, когда он поднял огнемет.

— Пока нет, — Лукас похлопал его по спине, и оглянулся на остальных. — Кто-нибудь из-за вас раньше охотился на кракена?

Не услышав утвердительного ответа хоть от кого-нибудь, Лукас усмехнулся.

— Чему они вас только учат?

— Как быть воинами Своры, — ответил Даг.

— И как вы собираетесь стать настоящими воинами, если вы никогда не охотились на кракенов? — Лукас отцепил с пояса гранату. — Мы должны заставить его подняться к поверхности. Эйнар, растопи лед, чтобы он стал рыхлым. Остальным — делать как я.

— Гранаты? — переспросил Даг. — Так от него же при этом ничего не останется. Что, нашими трофеями будут обрывки и обрезки?

Лукас подкинул гранату на ладони.

— Ударную волну поглотит вода, но звук разойдется на много лиг. Кракены охотятся по звуку так же, как и по запаху. Мы должны быть уверены, что его крохотные глазки уставятся на нас, — Лукас помрачнел, когда вдалеке раздался вой множества голосов. —Особенно если учесть, что остальные, похоже, тоже учуяли его запах. Эйнар! — позвал он, нажимая на активационную руну гранаты.

Языки пламени хлынули на лед, истончая его. Кое-где открылись трещины, правда, куски льда готовы были вот-вот смерзнуться обратно.

— Гранаты! — рявкнул Лукас.

Фраг-гранаты полетели в свежераскрывшиеся трещины. В некоторые они угодили перед самым закрытием. Лед содрогнулся под ногами десантников, когда сквозь него пробилось глухое эхо взрывов.

— Запомните — мы должны выманить его на лед. Не давайте ему удрать.

— Не думаю, что с этим будут проблемы, — проговорил Кадир, глядя на лед. Лукас опустил глаза.

Там, подо льдами, что-то двигалось. Что-то очень голодное. Лукасу показалось, что он разглядел жадно раскрытую пасть, полную острых зубов, а затем лед треснул и разлетелся на куски, когда что-то ударило по нему изнутри, словно мощный гейзер. Поверхность содрогнулась, и сервоприводы доспеха Лукаса взвыли, компенсируя внезапную нестабильность земли под ногами.

Лед вздыбился, под ногами Лукаса пошли трещины, становясь все шире. Воздух наполнился ревом, похожим на шум двигателя, студеная вода фонтаном взметнулась вверх, а следом за ней показалось влажно блестящее щупальце.

Оно было черным и лоснящимся, а его бледная внутренняя сторона была усеяна колючими присосками. Щупальце метнулось к Кадиру, со свистом рассекая воздух. Юный воин бросился было прочь, но щупальце обвилось вокруг него и сжалось, потащив свою добычу к полынье во льду. Кадир выл, распахивая землю пальцами, и дергался, пытаясь высвободиться.

Лукас отрубил щупальце, и его окатило ихором. Он резко поднял Кровавого Когтя на ноги.

— Назад! — рыкнул он. — Отойдите назад, все вы!

Его предупреждение опоздало — несколько новых щупалец пробились сквозь льды и теперь шарили в поисках добычи. Кракен оказался больше, чем Лукас ожидал. Похоже, один из старых. Кракены жили до тех пор, пока их не убивал кто-то другой, кто был больше и злее. Некоторые из них вырастали аж с целую гору, по крайней мере, так Лукас слышал. Доставшийся ему кракен был явно побольше чем тот, которым вечно похвалялся Громовый Кулак. Этот был как минимум в два раза крупнее десантно-штурмового корабля.

Загрохотали болт-пистолеты, и боевые кличи наполнили воздух, когда Аки и остальные присоединились к развлечению.

— Будьте осторожны! — крикнул Лукас, отрубая конец еще одного щупальца, и выругался, когда Дага сбило с ног ударом длинной конечности, вынудив его растянуться на земле. — Вот кому я это только что сказал?!

Щупальце обрушилось вниз, ударяя по Кровавому Когтю с сокрушительной силой, и лед под ним раскололся. Даг скрылся в фонтане воды. Лукас пригнулся, подныривая под извивающиеся щупальца, и бросился к расширяющейся трещине. Щупальца шарили по ней, словно пытаясь что-то ухватить. Лукас надеялся, что это значило, что Кровавый Коготь все еще жив.

Вытащив на бегу плазма-пистолет, Лукас выпустил сияющий заряд в лед перед собой. Лед мигом растаял, выпустив столб пара, и спустя мгновение Лукас нырнул в воду как выпущенный из пистолета болт.

Его доспех мигом покрылся наледью, и он почувствовал, как мгновенно сработали внутренние температурные регуляторы. Маневровые двигатели, обычно предназначавшиеся для пустотных боев, выпустили небольшое количество сжатого воздуха из потайных портов, не давая ему опускаться слишком быстро.

Лукас активировал фонари, разгоняя мрак.

Вокруг него колыхались заросли извивающихся щупалец, и вода помутнела от ихора, когда он рассек их когтями. Щупальца били по нему, и их зубцы оставляли трещины на его доспехе. Сквозь сплошную массу извивающихся конечностей Лукас разглядел самого кракена. Острый клюв чудовища был в три раза больше смертного человека, а его выпученные глаза горели, словно подернутые пленкой звезды. Его сегментчатый панцирь желтоватого оттенка был покрыт рваными отметинами синего и зеленого, которые становились темнее по мере того, как близко они располагались к огромной вытянутой голове. Кракен бросился к Лукасу, широко раскрыв челюсти.

Из динамиков шлема раздалось короткое звяканье, сообщающее о том, что его плазма-пистолет перезарядился. Лукас выстрелил. Ледяную воду разрезал сияющий луч жара, и кракен отшатнулся назад. Его визг пробрал Лукаса до костей. Когда тварь отступила, Лукас заметил Дага, безжизненно погружавшегося в темную глубину вод, и тонкую струйку крови, тянущуюся от его груди. Маневровые двигатели Кровавого Когтя, похоже, были повреждения, и когда мечущиеся щупальца перестали баламутить воду, позволяя ему держаться на плаву, Даг начал медленно опускаться вниз, в темноту.

Лукас вернул пистолет в крепление и поплыл вниз. По краям дисплея его шлема сверкали помехи, а сквозь клапаны в доспех пробирался холод. Где-то у самых пределов освещенного фонарями пространства Лукас уловил движение — что-то огромное шевелилось в темноте. Еще один кракен, похоже, поднимался к поверхности. Лукас улавливал вибрацию от взрывающихся где-то наверху гранат, которые кидали в воду другие стаи, и от разламывающегося льда.

Даг едва не ускользнул в темноту окончательно, когда Лукас сумел ухватиться за выпускной клапан его силового ранца. Таща за собой Кровавого Когтя, висящего мертвым грузом, Лукас устремился к поверхности. Перед его глазами моргнули предупреждающие руны. Кракен поднимался следом за ними, преследуя свою добычу. Лукас ощутил, как взбаламученная кракеном вода резко поднимает их вверх. Они с Дагом врезались в лед, раскалывая его, и взлетели в воздух, поднятые ударной волной от поднимающегося монстра. Спустя мгновение они рухнули на лед.

Визуальный дисплей шлема Лукаса бешено заморгал, когда кракен выскочил из воды следом за ними. Он щелкнул изогнутым клювом, раздраженный тем, что добыча ускользнула едва ли не из самой пасти. Похоже, кракен не привык к тому, что добыча так отчаянно сопротивляется. Он заверещал, и вокс-системы доспеха Лукаса затрещали, пытаясь снизить громкость звука.

Перекатившись на ноги, Лукас подхватил Дага и потащил его прочь. Кожа Кровавого Когтя была синей — там, где ее не покрывали кристаллики замерзшей крови, — но он был в сознании. Даг хрипел и кашлял, все еще не придя в себя до конца. Костяные крючья на подбрюшье кракена вонзились в трескающийся лед. Перебирая щупальцами, монстр пополз следом за убегавшей добычей.

Лукас увидел, что Кадир и остальные бегут им навстречу.

— Чего вы ждете? — гаркнул он. — Стреляйте в него!

Взревели болт-пистолеты, языки пламени облизнули лед, замедляя погоню.

Кракен заверещал от ярости. Он ринулся к Кровавым Когтям быстрее, чем те ожидали, одним взмахом щупальца отшвырнув прочь Кадира и Аки. Казалось, что у него были целые сотни щупалец, и все они тянулись за Лукасом и Дагом.

Лукас бросил Кровавого Когтя на землю и начал отсекать приставучие конечности, чертыхаясь каждый раз, когда его когти отскакивали от резинящей плоти вместо того, чтобы вонзаться в нее. Неожиданный удар сзади заставил его рухнуть на одно колено. Лукас метнулся вбок, и в то место, где он только стоял, ударило щупальце, разбивая лед. Лукас тяжело поднялся на ноги, сервоприводы его доспеха жалобно заскрипели. Стоило ему выпрямиться, как к нему устремилось очередное щупальце, и Лукас едва успел вскинуть когти, рассекая его на части. Сморгнув заливший глаза ихор, он увидел, как тварь встала на дыбы, и усеивающие ее тушу шипы защелкали, встопорщившись. Кракен был ранен, но не собирался сдаваться.

— Эйнар! — рявкнул Лукас. — Прореди этот лес!

Кровавый Коготь принял стойку и столб пламени вырвался из драконьей пасти его оружия. Он словно языком облизнул несколько щупалец, и те забились отчаяннее. Несколько шматов обгорелого мяса разлетелись в стороны. Кракен завизжал и изо всех сил рванулся к Эйнару, клацая клювом. Тот отступил назад, поливая разъяренного монстра огнем, а Кадир и Аки обрушили на его тушу мощь своих цепных мечей.

Хальвар прикрыл Эйнара, когда у того опустела канистра с прометием. Кровавый Коготь перезарядил огнемет быстрыми, отточенными движениями, пока его брат не давал щупальцам дотянуться до него.

Лукас смотрел на них с одобрением. Они сражались так, как положено стае.

Заметив просвет в щупальцах, Лукас бросился к головоногой громадине. Кадир и Аки расчищали ему путь, отбивая удары щупалец. Кракен тяжело поднялся, и один из его выпученных глаз уставился на Лукаса. Из пасти чудовища вырвался визг, вероятно, бывший вызовом на бой.

Лукас нырнул в сторону, когда одно из щупалец со свистом рассекло воздух прямо над его головой. Он зарычал и обрушил свои волчьи когти на кракена. Лезвия огромной перчатки заискрились сероватым светом, пронзая упругую плоть. Кракен забился в агонии, замахав щупальцами во все стороны. Лукас вырвал из его плоти когти и бросился прочь. Он, конечно, не сомневался, что его доспех выдержит удары чудовищных шипов, но не горел желанием лишний раз это проверять.

Он поднырнул под брюхо кракена, когда тот приподнялся, и рассек его подбрюшье. Черный ихор залил его доспехи, нос и глаза обожгло едкой вонью. Лукас насмешливо оскалился, не обращая на вонь и грязь внимания, и продолжил раздирать плоть кракена когтями. Раз уж ему повезло найти уязвимое место, не стоило его оставлять. Особенно, когда речь идет о кракене. Эти твари редко позволяли себе умереть, и приходилось убеждаться как следует, что твоя добыча действительно сдохла.

Кракен поспешил прочь, его шипы врезались в лед, пока он пробирался к безопасной воде. Он сбил Лукаса с ног, торопясь удрать. Рухнувший Лукас взрыкнул, когда тварь проскользнула мимо него к дырке во льду. Он попытался поймать ее за щупальце, но его когти клацнули в воздухе.

— Не дайте ему уйти обратно в море! — гаркнул Лукас. — Отрежьте его от воды!

Вокруг раздался вой — Кадир и остальные бросились наперерез ускользающему чудовищу. Из тумана им ответил вой других голосов, и очереди оружейного огня не дали кракену рухнуть в воду. Лукас поднялся на ноги, заметив, как сквозь дымку проявляется с полдесятка серых силуэтов, мгновенно окружив членистоногую тварь.

— Скитъя, — сплюнул Лукас, узнав в них Лютокрового и его хускарлов.

Как все хитрые старые хищники, какими они и были, Лютокровый и его товарищи дождались, пока Кровавые Когти ослабят кракена перед тем, как нанести удар. Когда тварь ударила в ответ, негодующе вереща, ярл отхватил щупальце морозным клинком. Его хускарлы держались на почтительном расстоянии, готовые задержать любого Кровавого Когтя, который попытается вмешаться в этот бой. Лукас хмыкнул. Значит, Лютокровый убьет кракена в одиночку. Так оно всегда и было — волки уступали свое убийство вожаку стаи. Услышав крик, Лукас обернулся и увидел, как Аки бросился к сражающимся. Один из хускарлов отпихнул его. — Ты свою долю кровопускания уже истратил, щенок, — усмехнувшись, проговорил Волчий гвардеец. — А теперь дай настоящему воину совершить убийство. — Это наше убийство, — рыкнул Аки, сшибаясь со здоровенным хускарлом. Доспехи старшего воина утяжеляли трофеи и военные отметины, а в руках у него был двуручный топор. Он оттолкнул Аки на шаг назад и громогласно расхохотался. — Тогда тебе стоило пойти и убить это зверюгу, а не играть с ней в догонялки, щенок. Аки бросился на Волчьего гвардейца и схлопотал сильный удар в голову. Лишившись чувств, он рухнул на лед. Волчий гвардеец перевернул его сапогом. — А эти щенки куда хрупче тех, что я помню, — сказал он товарищам. — Потому что ты никогда не умел рассчитывать силу, Хафрек, — проговорил Лукас. Он перешагнул через тело Аки, и Хафрек отступил назад. — Даже когда ты был тупоголовым щенком, ты убивал рабов, когда был пьян. — Последи за языком, Трикстер, — прорычал Хафрек. — А иначе что? — Лукас приглашающе развел руками. — Иди сюда, братец, давай поборемся так, как боролись раньше, а? Или твоя память такая же короткая, как и разум, раз ты не помнишь, как здорово я тебя отделывал тогда? — Я больше не щенок, — настороженно протянул Хафрек. — Абсолютно верно, — Лукас приблизился к нему еще на шаг. — А это значит, что мне не нужно будет обходиться с тобой помягче. Несколько долгих мгновений они смотрели друг на друга. Наконец, Хафрек зарычал и отвернулся. — Проваливай, Трикстер. У меня нет лишнего времени, чтобы тратить его на тебя. Позади Хафрека Лютокровый добивал пойманную дичь. Искусно сделанное оружие в его руке сверкало бирюзовым светом, оставлявшим след в ледяном воздухе с каждым ударом. Кракен, уже будучи раненым, мало что мог противопоставить такому старому и умелому воину, как Кьярл Лютокровый. Его клинок вонзился в черный выпученный глаз. Из раны хлынул ихор, и кракен зашелся криком, перешедшим в вой агонии. Более мелкие, похожие на листья щупальца, торчащие возле его челюстей, процарапали шипами доспех Волчьего лорда, когда кракен ударил его головой. Лютокровый высвободил клинок и запустил свободную руку в открытую рану. Лукас знал, что он собирается делать. Был только один способ убить кракена — добраться до его мозга. Несмотря на отчаянное сопротивление твари, Лютокровый нашел то, что искал, и вырвал мясистый шмат ганглиев вместе с потоком свернувшейся крови. Кракен конвульсивно дернулся и забился в предсмертных судорогах, разбивая лёд вокруг себя и заставляя нападавших броситься врассыпную. Ярл подался назад, все еще сжимая в руке мозг. Кракен изогнулся, пытаясь дотянуться до него, широко распахнув клюв, прежде чем он наконец-то рухнул и обмяк, словно порванный воздушный пузырь. На секунду повисла тишина, нарушаемая только треском сдвигавшихся льдин. А затем Лютокровый запрокинул голову и завыл. Его вой эхом откликнулся со всех сторон, когда стаи услышали его и начали праздновать триумф своего ярла. Хафрек и остальные Волчьи гвардейцы направились к нему, чтобы поздравить. — Об этой великой победе сложат сагу еще до того, как этот цикл окончится, — проговорил Лукас, поднимая Аки на ноги. — Интересно, упомянет ли он нас в ней? — Спорим, что нет, — пробурчал Аки, потирая голову. — Если захочешь, я дам тебе пару очков вперед. Как твоя голова? — Болит. — Это хорошо. Может быть, хоть в следующий раз ты не забудешь надеть шлем, — проворчал Лукас. Несмотря на туман, который все еще покрывал большую часть льдов, он мог рассмотреть столбы дыма, поднимавшиеся над пещерой, и авточувства его шлема улавливали запах жареной плоти кракена. Их убийство было единственным, которое ярл счел пригодным для того, чтобы отбить. Лукас насмешливо оскалился. — Отыщи остальных. И поставьте Дага на ноги. — А ты куда собрался? — Аки поднял на него глаза. — А я пообщаюсь с нашим ярлом. Лукас крадучись направился сквозь льды. В его душе кипел не гнев, но облегчение. Лютокровый первым нанес удар. А значит, что бы не случилось дальше, вина будет возложена на него. С той их стычки, которая произошла, когда Лукаса определили в стаю Лютокрового, прошло несколько недель. Все это время ярл старательно выдерживал дистанцию, и Лукас в своих развлечениях ограничивался Кровавыми Когтями. Это было нелегкое, невысказанное вслух перемирие — и все-таки это было перемирие. И теперь оно было нарушено. Лютокровый обернулся, когда Лукас протиснулся между двумя хускарлами. Те зарычали, раздраженные такой непочтительностью, но сдержались, повинуясь короткому жесту ярла. — Можешь не благодарить, Лютокровый. — За что? — За кракена, которому мы пустили кровь для тебя, — Лукас примирительно поднял руки, когда Кьярл зарычал. — Нет-нет-нет, не переживай по этому поводу, мой ярл. Для нас было честью удерживать бедное животное, пока ты так храбро загребал себе всю славу за обе щеки. — Осторожнее, Шакал. Я не смогу переварить всю тарелку твоей глупости.

— Это был их убийство, Лютокровый, — Лукас в упор посмотрел на Кьярла, — они заслужили его.

Он подался вперед, ощущая гнев, которым пылал ярл. Чужая злость билась, словно волна, об его чувства.

— Мы должны доказывать свою собственную состоятельность, — продолжил Лукас. — Мы должны заслуживать собственных саг, чтобы выть их в пасть пустоты. Вот чему нас учат. Своим поступком ты украл начало их саги.

— Будь на твоем месте кто-нибудь другой, я бы устыдился, — после паузы ответил Лютокровый, — но я знаю тебя, Страйфсон. И я знаю, что тебе абсолютно наплевать на подобные вещи. Я записал это убийство на свой счет, и у меня было право это сделать. Для них должно быть честью, что их имена станут частью моей саги.

— Вот уж они обрадуются, когда это услышат.

Лютокровый покачал головой.

— Иногда я задумываюсь, почему волчьи жрецы вообще потрудились отскрести тебя ото льда, брат. Что в тебе разглядел старый Ульрик в тот день?

— Я часто задаю себе тот же вопрос, — ответил Лукас. — Эта гора кишит призраками, которые хотят сделать из нас что-то такое, чем мы не являемся. Придать нам форму, впихнуть в саги и песни скьяльдов. Что касается меня, так я предпочитаю рассказывать свою собственную сагу, а не быть частью чьей-то еще.

— Ты так говоришь о сагах, словно ты свободен от них. А что ты вообще такое, помимо того, что они сделали из тебя? — Лютокровый усмехнулся и ткнул пальцем Лукасу в грудь. Тот нахмурился.

— Шакал, — объявил Кьярл. — Ты знаешь, почему мы так тебя называем?

— Потому что завидуете моим внешним данным?

— Нет. — Ярл смерил Лукаса хмурым взглядом. — Потому что ты напоминаешь нам о наших черных днях и дурных деяниях. Ты никого не слушаешь и не слышишь даже старших командиров. Вместо этого ты плюешь на них. Так же, как и мы некогда делали, прежде чем Русс взял нас в свои руки.

Голос ярла набирал силу, и Лукас внутренне выругался, заметив, как серые силуэты выходят из тумана и собираются вокруг, слушая его слова. Лукас понял, что совершил ошибку. Лютокровый действительно хотел ссоры и спровоцировал его этим украденным убийством.

— Наше имя было шуткой, Трикстер. «Свора» — это насмешка. Оскорбление. Название для стаи шакалов или бродячих собак, охотившихся в высохших морях Терры. Мы были чудовищами в те времена, и нас назвали так, как следовало назвать чудовищ. Таким было начало нашей истории. Имена, которые мы носим, сами по себе саги, звенья в цепи, которая тянется в прорезь Волчьего Ока.

Лютокровый помрачнел и сжал кулаки. Он устроил из этой ссоры целое представление, впечатляя остальных братьев демонстрацией силы и самоконтроля.

— Мы — истории, Шакал. Мы — ненаписанные саги, и наш долг — сыграть роли, написанные для нас Всеотцом. — Кьярл в упор посмотрел на него суровым взглядом. — Даже у тебя есть роль, которую ты должен сыграть.

— Ага, я прекрасно об этом знаю. Без меня вы бы утонули в болоте меланхолии и проводили дни, цитируя печальные саги о былой славе. А я вам даю повод смотреть вперед.

— Ты хочешь сказать — заставляя нас ждать, когда ты наконец умрешь?

— А почему бы и нет? — рассмеялся Лукас. — Я не планирую умирать, но это дает вам повод лишний раз порычать. Как кость для волка. — Он гордо поднял голову и шагнул назад, чтобы до него нельзя было дотянуться. — Я — тот, кем стал по собственному выбору, Лютокровый. И более никто.

— А вот тут ты ошибаешься, Шакал. Ты тот, кем я велю тебе быть, пока ты будешь частью моей стаи, — Лютокровый вонзил меч глубоко в лед.

Лукас посмотрел на меч, затем поднял взгляд на ярла.

— Боюсь, это будет долгий Хельвинтер для нас обоих, — проговорил он, медленно обнажив клыки в широкой улыбке. Он услышал, как хускарлы зарычали, уловив в его словах угрозу, но Лютокровый, похоже, был вырезан из камня.

— Возвращайся к своей стае, Кровавый Коготь.

Лукас шутливо поклонился и, повернувшись, побежал прочь.

— Получается, Аки был прав? — с горечью спросил Кадир, когда Лукас вернулся к ним. Хальвар поддерживал Дага, обхватившего голову.

— Прав насчет чего, щенок?

— Насчет того, что ярл объявил наше убийство своим.

Лукас кивнул.

— И он мне только что напомнил, что это было его право ярла.

— Слава была нашей. Это нечестно, — проговорил Аки.

— Нечестно. Это либо так, либо не так. — Лукас обернулся, глядя на Лютокрового. Он ощутил, что в его голове уже начинает складываться план.

— И все-таки, ты прав, — проговорил Лукас. — Лютокровый вышел за рамки. Даже Волчьим лордам иногда надо напоминать, что они наравне со стаей, а не выше ее.

— Он вождь. — подал голос Эйнар.

— Эйнар прав, — кивнул Даг. — Он — ярл. Он выше нас.

— Нет, — мягко ответил Лукас, — он впереди нас. Хороший вожак всегда впереди. Но никогда не выше. — Он рассмеялся. — Вот почему он никогда не увидит, как это случится.

Глава V. ЗАГЛАТЫВАЯ КРЮЧОК

641.M41

Слиск бежал по металлическим крышам, и его шаги были не громче шуршания дождя, перемешанного с нефтью, заливавшего город. На бегу герцог вытащил меч — тот был произведением искусства, таким же единственным в своём роде, как и его владелец. Слиск был уверен в этом — клинок был выкован специально к этому дню, и кузнец был казнен, чтобы никто и никогда не завладел хоть сколько-нибудь похожим оружием.

К несчастью, добыча герцога оказалась не там, где он надеялся ее отыскать. Теперь он преследовал ее сквозь каменные джунгли, возведенные вопреки всем законам гравитации, мимо золотых дворцов, а потом — сквозь эти сырые трущобы.

Темные, многогранные доспехи, в которые было заковано его тело, отражали огни города как черное стекло. Роскошный плащ из темного меха ниспадал с его плеч, отдельные шерстинки застывали и скручивались в чарующие узоры. Слиск обвешался целым арсеналом всевозможных клинков, и любой изгиб его фигуры при малейшем движении бликовал на свету. От шлема и фильтров авточувств герцог отказался, предпочитая наслаждаться живым ароматом резни.

Он был не единственным корсаром на этих крышах. Его воины рассеялись по трущобам, охотясь за добычей и трофеями. Рейдеры, словно хищные птицы, проносились по площадям и проспектам, оживляя ночь музыкой резни. Слиск замедлил бег, упиваясь звуками и запахами.

Автократия Пок раскинулась вокруг него, как пятно серой слизи на застоявшейся воде. Этот мир был газовым гигантом, но мон-кеи довольно споро колонизировали его, несмотря на полное отсутствие хоть какой-нибудь твердой земли. Город был парящим в небе конгломератом из дюжины грубых построек, связанных между собой массивными растягивающимися мостами. Огромные двигатели, питавшиеся химикатами, которые они высасывали из атмосферы, поддерживали автократию в небе. Вся эта конструкция была очень примитивной, но по-своему эффективной.

Уничтожать ее было бы даже стыдно в какой-то степени, но некоторые оскорбления не мог перенести ни один здравомыслящий корсар. Такому миру просто нельзя было позволить подняться над собой. В галактике существовала очень строгая иерархия, и Слиск преданно подчинялся ей. По крайней мере, в данном случае.

Высоко над его головой что-то взорвалось. Разбойники и геллионы спикировали сквозь ядовитые атмосферные газы как яркие хищные птицы. Они кружили вокруг верхних ярусов и шпилей города, готовые уничтожить каждого, кто рискнет попытаться сбежать с посадочных платформ, окружающих вершины тусклым ореолом. Слиск позволил себе по-отечески улыбнуться их выходкам.

Под свои знамена Слиск собрал все виды самых конченных отбросов — бунтарей, шпилевых надсмотрщиков, головорезов и бандитов. Ренегатов, даже из тех гедонистических кабалов Вечного города. Из них выходили скверные солдаты, зато получались превосходные пираты. Некоторые из них в конечном итоге отправятся обратно в Коммораг, помудревшие, покрытые шрамами полученного опыта. Остальные умрут. Но пока они служат ему, герцог постарается найти для них самое лучшее применение.

Огромный пылающий обломок рухнул совсем рядом, и герцог молниеносно отпрыгнул влево. Он заметил дичь, за которой охотился, и съехал по покатой крыше. За мгновение до того, как он достиг ее края, он прыгнул вперед, перелетая через улицу. Он выхватил игольный пистолет и, приземлившись, выстрелил не глядя. Его добыча все равно была убита, и герцог содрогнулся от удовольствия, когда его захлестнули отголоски чужой предсмертной агонии.

Это были мон-кеи, поэтому пиршество приносило куда меньше наслаждения, чем могло бы, будь на их месте кто-то другой. Они умирали слишком быстро, и их агония была грубым подражанием агонии более развитых видов. У них не было такой выдающейся чувствительности, как у антедилей, или болевых рецепторов, как у ща. И все-таки, они годились для целей герцога.

Он ощутил, как зов Той, Что Жаждет, ослабевает и исчезает на какое-то мгновение. Выпрямившись в полный рост, Слиск пристроил меч на плечо.

— Ну-ка, ну-ка, что тут у нас? — его голос был прекрасно слышен на всю улицу, несмотря на какофонию битвы. — Это ты, Гимеш? Не ожидал увидеть тебя здесь, дружище.

Гимеш, Верховный Автократ и Владыка Пока, ссутулившись, сидел в паланкине, который держали четыре тонких и длинных автоматона. То, с какой легкостью эти внешне невесомые машины держали большой и тяжелый паланкин, говорило о крепости их механизмов. Позади них держалась целая манипула боевых машин, рассеявшись, чтобы защитить придворных Гимеша. А может быть, чтобы использовать их как прикрытие — трудно было сказать наверняка.

Небольшой отряд боевых дронов был не похож на домашнюю охрану, которую он только что распустил. Это были корявые, примитивные члены воинской касты, которым вырезали живые мозги и заменяли их теми прославленными компьютерами, умеющими только определять цели. Их души все еще мерцали, едва различимые внутри этих ходячих кусков кибернетического мусора, в который дроны сами себя превратили. Гимеш поднялся до своего высокого положения на спинах этих жалких созданий, но сейчас их полное отсутствие инициативы сослужило ему дурную службу.

Придворные автократа были пестрой компанией, чьи пышные наряды покрывала копоть. Некоторые из них сжимали оружие, больше похожее на бутафорское, чем на настоящее. Последние представители торговых домов были оставлены, чтобы добавить блеска респектабельности правительству Гимеша. Райские птицы в золоченых клетках. Слиск прекрасно понимал, почему Гимеш потащил их с собой — их связи и ресурсы стоили того, чтобы потерпеть некоторые неудобства, особенно, если Гимеш планировал отстроиться заново в другом месте. Он был хитер, почти как комморит, этот Владыка Пока.

— Ох-хо-хо… Ты пытаешься убежать. Что же ты за тиран такой? — Слиск шагнул вперед. — Мы могли бы разыграть эту сцену посреди дымящихся руин твоего дворца, Гимеш. А вместо этого, мы должны пачкаться в каком-то паршивом переулке, как простые головорезы. — он протянул меч. — Я немного расстроен, знаешь ли. Я заказал этот меч специально к этому событию. Я все распланировал, и оно должно было стать грандиозным шедевром…и тут пришел ты и все испортил.

— У нас было соглашение, — ответил Гимеш. Его голос пробился сквозь сырой воздух, словно пронзительное эхо. — Мы платили тебе за защиту нашего мира.

— Да, но вы очень грубо ее требовали. Да и я, честно говоря, утомился смотреть, как твои маленькие толстые газовозы так нахально фланируют туда-сюда по системе.

— Ты мог бы забрать себе один из них. Команда газовоза обходится дешево.

— Но ведь если бы я это сделал, у нас был не было сейчас такой сцены. Отказ в удовольствии удваивает его, как написал великий мудрец Ум’шаллья в своем трактате «Принципы боли». Потрясающее сочинение, если изучать его формально, — Слиск улыбнулся.

— Я не читал его.

— Сомневаюсь, что ты бы понял его, если бы прочитал. А теперь, увы, тебе больше никогда не доведется прочитать что-либо, — Слиск резко шагнул к своей добыче, и кибернетические стражи слегка напряглись. Герцога забавляло, что он может чувствовать, как его изучают сенсоры их целеуказателей. Он дрожал в предвкушении. Грани фасеточной поверхности его доспеха располагались под таким углом, что захватить цель было совершенно невозможно. Стражи Гимеша наверняка воспринимали его как множество сигналов, и это сбивало их с толку.

— Может быть, мне и доведется, если ты пожелаешь, — проговорил автократ. Слиск невольно восхитился этим существом. Другие к этому моменту уже начинали паниковать, но от Гимеша исходило лишь раздражение и готовность уступить. Возможно, он предвидел такой исход. Он был бы конченым глупцом, если бы не предвидел.

— Что ты предлагаешь?

— Этот мир. Его обширные доходы. Возьми его в дар. Я отдам его тебе.

Слиск покачал головой.

— Ты предлагаешь то, чем я и так уже владею.

Гимеш вздохнул. Повернувшись в кресле, он смерил взглядом придворных.

— Но у тебя нет их. Высокородная плоть идет по хорошей цене на невольничьих рынках.

После этих слов поднялся визг и крики протеста, но кибернетические воины, повинуясь жесту Гимеша, сбили с ног тех, кто громче всех кричал. Слиск едва заметно улыбнулся, сообразив, почему эти бойцы расположились именно в таком порядке. Гимеш, старая хитрая бестия, предугадал это. Но сегодня его способность к предугадыванию принесет ему мало пользы.

— Нет, боюсь, это будет скверным бальзамом для моей раненой гордости, — ответил Слиск, протягивая меч. — Пришла пора нам расстаться, Гимеш. Мы славно поработали вместе, ты и я, но новые звезды влекут меня, и новые души дожидаются жатвы. Так что вытаскивай клинок, добыча моя, и давай обсудим закрытие нашего общего дела.

— Я гляжу, разумно ты не поступишь, — Гимеш распахнул полы богато украшенных одежд. Он не жалел денег на улучшение своей жалкой плоти. Кибернетическая аугментика часто встречалась среди высших слоев Вечного города, но демонстрировать ее в открытую считалось в каком-то смысле невежливым. Гимеш, напротив, явно желал, чтобы все видели, за что он платит.

Под одеждами автократа прятался монстр, сплошь состоящий из примитивных модификаций. Его шарнирные ноги сочились паром из воздушных клапанов, а поршни верхних конечностей искрили, когда он вытягивал руки. Бронированные пластины, в которые было запаяно его грузное тело, истекали какой-то густой жидкостью, то ли кровью, то ли маслом, то ли смесью из них. Капли дождя промывали извилистые дорожки сквозь эту грязь.

Верховный автократ тяжело встал из паланкина с зубодробительным скрежетом. Насосы засвистели, когда химические трубки потемнели. Механические глаза застрекотали, фокусируясь на Слиске.

— То, к чему мы пришли, очень разочаровывает, Трэвельят. Наше соглашение было самым продуктивным.

— Для тебя, — Слиск взмахнул мечом, рассекая потоки дождя. — А для меня это была самая настоящая скука, оживляемая только мыслями о том, как восхитительно это все кончится. Но ты даже этого не дал мне сделать. Поэтому теперь, в эти последние минуты, мне придется выжать из тебя хотя бы те капли удовольствия, которые еще остались.

Он бросился вперед, двигаясь быстрее, чем мог уловить человеческий глаз.

Гимеш проревел что-то бинарным кодом, его автоматоны бросили паланкин и поскрежетали наперерез герцогу. Они были тонкими созданиями, разработанными скорее для красоты, чем для смертоубийства, но все же скорости им было не занимать. Из узких, словно трубки, конечностей выскочили лезвия, внутренние гироскопы застрекотали и ожили, и автоматоны закрутились, как танцующие дервиши.

С точки зрения мон-кеи, невозможно было ни предугадать, ни избежать их танца. С точки зрения Слиска, они двигались, как в замедленной съемке. Наркотики в его крови усилили восприятие до почти болезненного уровня. Он мог видеть все, и реагировать соответственно. Одиночный удар смог отправить один смертоносный шторм клинков в сторону другого, и автоматоны разнесли друг друга на клочки с холодным бешенством. Третьего уничтожил точный выстрели в центральный процессорный узел. От четвертого Слиск попросту уклонился, и тот понесся вниз по улице с заунывным лязгом, не сумев отреагировать на чужое движение.

— Какая же халтурная работа… — Слиск цокнул языком. Услышав, как дребезжащий автоматон наконец-то возвращается обратно, он не глядя выстрелил из игольника. Автоматон взорвался где-то за его спиной.

— Убейте его! — взревел Гимеш.

Придворные разбежались, когда шестеро кибернетических воинов бросились к герцогу. На воинах были сегментные панцири брони и кожаные плащи с капюшонами, скрывающие их тела, почти целиком искусственные. Они были пародией на куда более эффективные машины для убийства, которые создавали техноадепты мон-кеи. Грубо сшитые и имплантированные, они были сделаны скорее для подчинения и грубой силы, чем для эффективного боя. Это была работа рук талантливых дилетантов, а не настоящих мастеров.

Пока они приближались, Слиск на мгновение задумался, не позвать ли кого-нибудь на помощь. Слег и его чешуйчатые собраться были рядом, следуя за своим хозяином. Сслиты были единственными телохранителями, в которых нуждался герцог, хотя он мог с легкостью вызвать битком набитые корсарами рейдеры, если бы ему понадобилась их помощь.

Их авто-карабины залаяли, сырой воздух наполнился жужжанием свинца. Слиск метнулся в сторону, взбежал по стене и перекувырнулся над головой у первого, кто сумел приблизиться. Приземлившись, герцог вонзил клинок в тело воина и прикрылся им. Воин конвульсивно задергался, когда его прошили пули его товарищей. Слиск схватил дергающееся тело и направился вперед, прикрываясь от оружейного огня. Наконец, он подошел достаточно близко, чтобы достойно ответить.

В отличие от этих ходячих машин, ему не требовались целеуказатели, чтобы попадать в цель. Двое стрелявших рухнули назад, когда их головы разнесли заряды кристаллических игл. Осталось трое, и они шли медленно шли вперед, не прекращая стрелять. Слиск рассмеялся, когда тело, которым он прикрывался, как щитом, снова задергалось, и просунул дуло пистолета под болтающейся рукой. Он выстрелил, сбивая с ног одного из противников.

Подойдя поближе, герцог развернулся, высвобождая меч, и прыгнул, обрушив удар клинка на второго воина. Дуло карабина разлетелось на части, а его хозяин отпрянул в холодном удивлении. Слиск бросился вперед, пронзая мечом его искусственные глаза и мозг, и, подтащив к себе умирающего киборга, пинком в живот отшвырнул его в третьего воина.

Прежде, чем бедолага сумел оправиться, меткий выстрел Слиска разнес ему голову. Тот, которому прострелило ноги, лежал там, где упал, визжа от боли. Несмотря на это, он все равно пытался подняться. Наступив ногой ему на спину, Слиск медленно погрузил клинок в основание его черепа. Киборг весьма смутно осознавал боль, но зачем лишать себя даже маленького удовольствия? Корсар никогда не упустит возможности получить желаемое.

Услышав лязг механических приводов, Слиск пригнулся. Гимеш взрыкнул и вытянул вторую руку. Скрытое оружейное дуло с мокрым хлопком высунулось из плоти его предплечья. Это был смертельный выстрел — вернее, был бы, если бы Слиск все еще стоял на прежнем месте. Но он уже бросился прочь, вскидывая пистолет, и Гимеш обернулся.

— Я уничтожу тебя! — прорычал тиран, и его искусственно усиленных голос эхом отозвался от ближайших зданий.

— Если бы ты мог, меня бы уже здесь не было, — спокойно ответил Слиск. Прыгая и петляя, он уходил от бешеной пальбы автократа. В юности Гимеш был несокрушимым воином, но время разъело его навыки. Теперь он был медленным. Скучным. — Это просто отвратительно неинтересно, Гимеш. Я представлял нашу дуэль более захватывающей. Где тот умелый убийца, с которым я однажды сражался плечом к плечу у притока Аркониса?

— Стой на месте, и я покажу тебе, самовлюбленный безумец! — из искореженной плоти Гимеша показалось остальное оружие. Встроенные стабберы и лаз-блоки развернулись и открыли огонь. В каждом оружии было всего лишь несколько зарядов, после которых они пустели или перегревались. Однако клешни Гимеша никогда не зависели от количества боеприпасов.

Заскучав, Слиск бросился под шарящие конечности Гимеша и рассек кабели питания, контролирующие его руки. Гимеш взвыл, и Слиск повторил маневр, на этот раз с его ногами. Обиженно заревев, Гимеш рухнул на землю.

— Нет… — пробормотал он, помотав обрюзгшей головой. Его грузная фигура обмякла, когда отклик поврежденных кабелей отдался в его системы жизнеобеспечения.

— Да. — ответил Слиск, концом лезвия заставляя Гимеша поднять глаза. Ему хотелось посмотреть в глаза старому союзнику. Оптические линзы автократа щелкнули и завращались.

— Почему?

— Я же сказал тебе — мне стало скучно. Все когда-нибудь заканчивается. Прощай, Гимеш. Позволь себе небольшое удовольствие от осознания, что ты совершенно не умеешь проигрывать.

— Погоди… — начал было Гимеш.

Слиск взмахнул клинком и перерезал ему глотку. Кровь взметнулась фонтаном, и голова автократа покатилась прочь. Слиск вздохнул и поднял меч, рассматривая стекающие по нему кровь и масло. Не каждый день приходится убивать старых друзей, но Гимеш испортил все удовольствие.

— Фи, — герцог фыркнул, оттирая клинок краем плаща. Однако, какой бы разочаровывающей ни была сегодняшняя охота, у Слиска были и другие вещи, на которые он мог рассчитывать. Теперь его полностью заняли мысли о грядущих празднествах. Нужно было еще так много сделать — разослать приглашения, подготовиться как следует…

— Мирта! — позвал он.

— Здесь, милорд.

Он с улыбкой обернулся. Его куртизанка легко шагала по трупам. Позади нее Слиск увидел Слега и других сслитов, сгоняющих в кучу придворных мон-кеи, оказавшихся слишком глупыми, чтобы убежать. Змеелюды были хладнокровными профессионалами, в отличие от многих последователей герцога. Можно было не сомневаться, что они не позволят себе лишнего в отношении его собственности, пока он будет позволять им удовлетворять их нехитрые желания позднее.

Из проема между ближайшими зданиями, шурша, выползли кривые существа. Слиск нахмурился, заметив Джинкара и его бракованных тварей. Плетельщик плоти явно дожидался, пока схватка закончится, чтобы спуститься на землю. Бракованные захватили собственных пленных, и когда они направились было к раболепно скулящим придворным, Слег предупреждающе зарычал и подался вперед, обнажая клинки. Зазубренные клинки разрезали металл так же легко, как и плоть, и Слег использовал их мастерски. Слиск часто назначал этого громилу своим спарринг-партнером, и считал Слега одним из лучших фехтовальщиков.

Герцог зашагал к ним, собираясь предотвратить стычку. Мирта последовала за ним, держась на шаг впереди. Слег замер, увидев подошедшего хозяина, а Джинкар жестом велел бракованным отойти.

— Мои извинения, милорд, я полагал, что ваши бойцы нуждаются в помощи…

— Как видишь, они не нуждаются. — Слиск смерил взглядом перепуганных людей. Благородное происхождение у мон-кеи явно значило что-то другое. — Эти не для тебя, Джинкар. Довольствуйся теми образцами, которые ты уже наловил, — он указал на пленных, которых удерживали бракованные. Эти люди выглядели, как газодобытчики, их жалкие фигуры были одеты в рваные защитные костюмы. Их связывал кабель из плоти, вытянутый из спины одного из самых больших бракованных. Цепь из мяса постоянно сжималась и пружинила под ударами тех, кто угодил в ее кольцо.

Слиск улыбнулся пришедшей в голову мысли.

— Полагаю, мы должны сделать подарок из этих высокородных выживших. Распределите их согласно статусу моих будущих гостей, и пошлите им этих мон-кеи вместе с поклоном от меня. Мирта, позаботься об этом. — Он коснулся клинком ее подбородка, заставляя поднять лицо. — Но перед этим позволь себе развлечься как следует, моя дорогая. Пусть никто не посмеет сказать, что герцог Трэвельят Слиск не столь же заботлив, сколь очарователен, — он улыбнулся, но его улыбка была холодна как лед. Убирая клинок, он едва не ранил Мирту. Затем, пристроив его на плечо, герцог развернулся и зашагал прочь в сопровождении Слега и нескольких его чешуйчатых товарищей.

На этом унылом грязном шарике еще оставалось несколько удовольствий, и герцог собирался испробовать каждое из них перед тем, как он улетит отсюда.

Мирта проводила своего повелителя взглядом и, вздохнув, отвернулась, наблюдая, как Джинкар извлекает генетический материал из своих пленных, а Слег сковывает остальных.

— Не вздыхайте так, миледи, — откликнулся плетельщик плоти. — Свобода — это бремя для души.

— Что ты можешь знать об этом?

— Больше, чем мне хотелось бы. Как называется этот мир? — спросил Джинкар, вытаскивая инъектор из позвоночника умирающего человека. — Его название нужно для моих записей.

Он отшвырнул безжизненное тело бракованным, которые споро начали его расчленять.

— Возможно, тебе стоило спросить кого-нибудь из них, — ответила Мирта, пинком отбрасывая с дороги валяющуюся голову. Она подняла глаза на темное небо, разрезаемое визгом «Разбойников» и геллионов. Гогочущие шпилевые бандиты заполнили небо, как птицы—падальщики, и Мирта слышала крики тех, кто попытался отыскать убежища на вершинах парящего города.

— Я не знаю языка мон-кеи. А вы? — Джинкар махнул рукой одному из своих рабов, и безъязыкий здоровяк проскользнул вперед, стаскивая свои лохмотья. Под перепачканными тряпками обнаружилась опухший комок переплетённых мышц, усеянных контактными разъемами, в каждый из которых был воткнут инъектор. Гемункул вставил инъектор, который держал в руках, в свободный разъем, заставив существо тонко заскулить, а затем вытащил другой из его подрагивающей спины. Мирта нахмурилась. Вопрос был абсолютно смехотворным.

— Нет, конечно. С какой стати я должна опускаться до его изучения?

— Знание — само по себе награда, миледи, — хохотнул Джинкар. — И в умелых руках оно способно резать так же хорошо, как любой клинок. — Он щелкнул концом еще одного инъектора и жестом велел своим бракованным слугам принести нового человека. — Как долго вы уже пробыли его рабыней?

— Куртизанкой, — поправила Мирта.

— Разве это не одно и то же? Он не позволит вам покинуть его, независимо от того, что пожелаете вы или ваше сестринство.

— Если я — рабыня, то ты — тем более его раб.

Джинкар отрешенно кивнул, поглощенный своим занятием.

— О, безусловно. Никто этого и не отрицает. Я искал убежища в служении ему, как и многие другие. Если ты не станешь хозяином, то станешь рабом. Такова природа вещей — правь или служи. Некоторые совмещают это.

— Вект, — проговорила Мирта.

Джинкар воткнул инъектор на место, в спину верещавшего человека. Он крепко сжал шею своей добычи, когда та выгнулась в агонии. Мирта прикрыла глаза, упиваясь ощущением чужой боли.

— Или наш дорогой герцог, — Джинкар посмотрел на нее поверх дергающейся головы человека, — впрочем, есть те, кто считает, что его правление уже подзатянулось.

— Ты?

— Ни в коем случае. Многая лета герцогу Трэвельяту Слиску, да правит он вечно! — закричал он. — Да пребудут все звезды во власти его, могучего, неукротимого колосса, пока не обрушатся небеса и не будут допеты все песни! — жестокая улыбка искривила его лицо, когда он вытащил заполнившийся инъектор и взглянул на жидкость в колбе. — Я говорил о тебе.

Пальцы Мирты легли на рукоять клинка.

— Осторожнее, плетельщик плоти. Я принадлежу герцогу, и мой клинок служит ему, — проговорила она, хотя и сама слышала, как неуверенно звучат ее слова. Вне всяких сомнений, если бы ей представился шанс освободится от этой непрекращающейся службы, она бы не замедлила им воспользоваться.

— О, безусловно, безусловно. Я не предатель и не бью в спину. Я всего лишь скромный создатель чудовищ, обеспечивающий развлечениями своих повелителей. — Джинкар пристроил второй инъектор так, как и первый, и вытащил третий. — И сейчас я говорю с тобой именно как ответственный за развлечения. У меня есть для тебя название.

— Название?

— Название мира. Мира, полного таких ужасных чудовищ, каких даже я не могу представить. Мира, подходящего для охоты.

— А почему ты сам не скажешь о нем герцогу? — хмуро спросила Мирта.

— Я дарю клинок тебе, — ответил Джинкар. Перед ним рухнул третий человек, грубо брошенный бракованными. Гемункул поймал его и с легкостью поставил на колени. По правде сказать, Джинкар был куда сильнее, чем казался внешне. Не мешкая, он воткнул инъектор в макушку волосатой головы мон-кеи, прямо в мозг. Человек издал сдавленный стон и обмяк, и только рука Джинкара не давала ему рухнуть на землю.

— Что ты имеешь в виду, плетельщик? Выражайся яснее.

Перетянутое лицо Джинкара выражало полнейшее равнодушие, когда он посмотрел на куртизанку.

— Слиск всегда был одним из тех, чьи потребности превышают возможности. Чем дальше он забирается на вершины высокомерия, тем ближе он оказывается к краю забвения. Такова его натура. Дай ему достаточно острый клинок — и он сам себя зарежет.

— Ты думаешь, что на этом мире он найдет погибель?

— Я думаю, что если это и случится, то никто не будет винить тебя.

Мирта на мгновение умолкла, взвешивая его слова. Затем она улыбнулась.

— А тебе-то какая от этого польза? Я лишусь поработителя, но ты-то потеряешь покровителя. — Я не потеряю ничего, — Джинкар выдернул инъектор и педантично очистил наконечник. — На этом мире есть кое-что, что поможет мне заслужить прощение.

— Так вот оно что, — засмеялась Мирта. — Это поэтому ты хочешь, чтобы об этом мире герцогу рассказала я? Чтобы он не раскусил твои коварные тайные планы?

Джинкар улыбнулся.

— Даже если и так, миледи, по вкусу ли вам мой дар?

Мирта улыбнулась ему в ответ.

— Так как называется этот мир?

Джинкар проводил взглядом уходящую Мирту — та торопились перехватить своего самовлюбленного патрона. Если бы Слиск погиб прямо сейчас, это было бы очаровательно, но в итоге не принесло бы удовлетворения. Лучше будет, если он умрет в то время и в том месте, которое они с Миртой выберут.

— Которое я выберу, — пробормотал Джинкар, и затем позвал:

— Мелианес, подойди сюда. Открой канал в мою лабораторию, — приказал он, когда один из бракованных подполз ближе. Мелианес задрожал, и на плоском забрале его шлема замерцали полосы света. Отдельные секции забрала скользнули в стороны с влажным шелестом, обнажая прячущийся за ними плоский экран. Шлем был чем-то вроде усилителя вещания, а его носитель — ходячей коммуникационной антенной. В свое время Мелианес долго и жестко сопротивлялся, прежде чем первая передача обожгла его мозг, лишая его высших функций. Теперь он был не более, чем еще одна часть походного снаряжения.

Джинкар подался вперед, его пальцы забегали по контрольным узлам, имплантированным в грудь и шею Мелианеса. Он отыскал и активировал одну из частот среди бесчисленного множества других, хранящихся в органических дата-банках внутри бракованного, и Мелианес снова содрогнулся. Затем он замер, и из экрана вырвался поток света.

Вихри света поклубились некоторое время, переплетаясь друг с другом, прежде чем слиться в знакомый образ — в изящную фигуру, склонившуюся над своим последним шедевром. Джинкар вздохнул, довольный тем, что сигнал все еще активен, даже спустя столько времени.

— Почтенный Кзакт? — Джинкар прокашлялся.

Гололитическая фигура отвернулась от чего-то невидимого, с чем она возилась, и тяжело вздохнула.

— Кто посмел беспокоить меня за работой? Я как раз дошел до самой середины. — тонкая рука указала на что-то, и раздался слабый стон.

— Это я, самый высокочтимый владыка, — эти слова горечью отдались во рту Джинкара. Кегрис Кзакт уже несколько веков не был тем владыкой, которого тот знал. По меркам гемункула, глава Сглаза был дилетантом и неумелым провокатором. Кзакт подался вперед. Джинкар знал, что он сейчас видит такую же гололитическую проекцию. Все члены — или бывшие члены — Сглаза владели способами дискретной связи с остальными членами ковена.

— И кто этот «я»?

— Джинкар, владыка, — Джинкар стиснул зубы. — Ваш протеже.

— Изгнанник?

— Да, древний.

Несмотря на поведение Кзакта, Джинкар знал, что тот прекрасно узнал его. Именно Кзакт продал его в рабство, в конце концов. Джинкар знал, что древний гемункул считал его усердие забавным. К тому же, его так удачно пристроили, что он мог снабжать полезной информацией свой бывший ковен, когда был в настроении. Многие великие произведения искусства были созданы только благодаря его стараниям.

— С твоего последнего визита прошло уже достаточно времени, Джинкар. Я опасался, что ты погиб.

— В самом деле, почтенный?

— Нет. На самом деле, я почти полностью забыл о том, что ты все еще существуешь. Для чего ты напомнил мне о себе? — в голосе Кзакта засквозил знакомый оттенок угрозы. Джинкар демонстративно согнулся в подобострастном поклоне, и был вознагражден едва заметной тенью улыбки на губах своего бывшего владыки.

— Я пришел, чтобы отдать вам мои дары, о почтенный учитель.

— Мудро. Что-то интересное, я уверен.

— Мир, уважаемый.

Кзакт усмехнулся.

— И что я буду делать с еще одним?

— Это особый мир. Живой, дикий мир, не похожий ни на какие другие, — ответил Джинкар, и быстро, прежде чем Кзакт успел ответить, переслал данные. Кзакт поднял брось, изучая поток информации.

— Это мир мон-кеи.

— Однако он уникален.

— Возможно. Но что интересного в этом мире может быть для меня, Джинкар?

— Я полагал, что это будет очевидно, уважаемый. Один только ландшафт уже являет собой впечатляющую картину вечной борьбы за жизнь, не говоря уже об обитателях. Дихотомия между дикостью и цивилизацией, между высшими и низшими — весьма вдохновляюще.

— О? — гололитический Кзакт повернулся, прищуриваясь.

— К тому же, в этом мире есть еще кое-что, еще более ценное.

— Говори.

— Есть… э… — Джинкар облизнул губы, — награда, насколько я знаю, за одного конкретного индивида, хорошо нам обоим знакомого. К тому же, довольно внушительная. Там может представиться возможность ее получить.

Кзакт кивнул.

— А я-то все ждал, когда твоя предательская натура себя проявит, Джинкар. Ты наконец-то устал влачить свою жизнь в изгнании? Ты наконец-то готов почтительно склониться перед своими учителями?

Джинкар напрягся.

— Мои таланты будут направлены лишь в самое высшее благо для вас и для остальных. Только под вашим руководством я смогу добраться до тех высот, куда стремлюсь. И для этого я принесу вам достойную плату.

— Взятку, ты хотел сказать. Чтобы мы простили тебе твои многочисленные и разнообразные нарушения.

— Если начистоту, то да, — хмуро ответил Джинкар.

— Думаю, лучше говорить начистоту, — Кзакт улыбнулся. — Что ты предлагаешь?

— Мир, полный такого сырья, которое мы еще никогда не собирали, и жизнь того, кто наносил оскорбление за оскорблением нашему ковену. Не последнему из тех, кто осмелился дать прибежище одному из изгнанников Сглаза.

— Тебе, — демонстративно поправил Кзакт.

Джинкар пожал плечами.

— Не я устанавливаю правила.

— Не ты, — хрипло рассмеялся Кзакт, — Вект. И он значительно поднял цену за голову Змея, с тех пор, как тот последний раз побывал в Темном городе. Ходят какие-то слухи о похищении тессеракт-устройства, предназначавшегося в дар одному из лордов другого кабала. Но ты об этом знаешь, я полагаю.

— Слиск раз или два хвастался этим.

— Еще бы он этого не делал, безмозглый павлин. Если мы подарим ему соответствующую смерть, это поднимает нас в глазах власть имущих. Нужно что-то забавное и хорошо подходящее.

— У меня есть подходящий вариант, уважаемый, но мне понадобится помощь. — Джинкар подавил улыбку, уже зная, каким будет ответ. Кзакт не был дураком, но он страстно желал расширить свое влияние.

Истинный творец был выше таких вещей, но Кзакт и его последователи были первосортными пиявками. Их искусство творилось не ради самого искусства, а ради того, чтобы поднять их в глазах тех, кому они могли служить в качестве скульпторов тел и плетельщиков плоти. Такое низменное желание превращало их из творцов в обычных армейских снабженцев.

В чем-то их можно было понять. Коммораг был пучиной, в которой каждая душа, не имеющая влияния, быстро опускалась на дно. Ковены и кабалы постоянно сражались в бесконечной игре сил и давления, каждый жаждал превзойти остальных соперников. Это зрелище было почти прекрасным, если смотреть на него под определенным углом. Коммораг походил на затейливый механизм, собранный для восхитительно зловещих целей.

Джинкар почти в совершенстве овладел искусством подобных манипуляций. За время, проведенное в компании Слиска, он как следует обучился ему. Каждый мир, если нашептать о нем в нужное ухо, превращался в мазок кисти по холсту, необъятному, словно чернота космоса. И когда Джинкар закончит эту великую работу, о ней будут шептаться до самого последнего дня, когда самая последняя башня Комморага рассыплется в прах.

Но сначала нужно согласие Кзакта.

— Перспективы, должен признать, весьма интригующие, — владыка Сглаза медленно кивнул. — Получить столь многое, потеряв так мало. — он на мгновение замолк, словно с ним что-то случилось. — И ты собираешься контролировать ход работ, верно?

— Я всего лишь предлагаю информацию, почтенный владыка. Распоряжайтесь ею по своему усмотрению. — Джинкар склонил голову в поклоне, который, как он надеялся, вышел достаточно почтительным.

— Я подумаю над этим, — Кзакт усмехнулся. — А ты в это время займись своими приготовлениями.

Изображение замерцало и пропало. Кзакт прервал трансляцию со своей стороны. Мелианес рухнул с гортанным стоном, и гемункул рассеянно похлопал бракованного по голове.

— О, непременно. Я непременно ими займусь.

Глава VI. ПИР И ПЛАМЯ

641.M41

Пиршество было традицией. Еще одной из тысячи. Еще одним прутом клетки. Пиршество — это когда ты сидишь вместе с братьями на длинных скамьях, ешь, пьешь и поешь. За столами на помосте, чтобы всем было их видно, то же самое делают ярлы и таны. Не пьют и не поют лишь рабы, вынужденные лавировать между кулачными боями и голодными волками, двуногими и четвероногими.

Лукас, устроившийся на верхних балках из прочной, как железо, древесины, наблюдал за творящимся в зале. Сверху пир ничем не отличался от механизма, состоящего из множества деталей. Лукас видел, как вращаются шестеренки власти и злости, приводя в движение весь Этт. Он был не единственным, кто мог их видеть — даже он был не настолько заносчивым, чтобы так считать. Но его забавляло, что он был единственным, кто мог понять, что они из себя представляют.

Ловушку. Шутку, сыгранную Волчьим Королем с теми давно умершими воинами. Русс возглавил легион озверелых убийц и убедил их, что они герои. Он взял древние суеверия и саги Фенриса, и сковал из них клетку слов, в которую загнал своих диких сыновей. Это была призрачная цепь, обвивавшая их, хотя они не могли ни увидеть ее, ни почувствовать.

Всех, кроме Лукаса.

Он почесал загривок, словно внезапно ощутил, как его душит ошейник. Его насест заскрипел под его весом, и он поднял взгляд. Пять силуэтов пристроились рядом, рассевшись по балкам. Знакомая вонь пощекотала ноздри и Лукас вздохнул. — Хальвар, — позвал он по суб-вокальной связи. Имя разлетелось по зашифрованной вокс-сети, которую он создал для своей стаи. Силуэты замерли.

— Как ты узнал, что это я?

— Хочешь к кому-нибудь подкрасться — помойся сначала. — Лукас окинул взглядом Кровавых Когтей. — Вы что тут делаете, балбесы?

— Мы следовали за тобой, — ответил Кадир, подбираясь поближе, — что будем делать?

— Я буду готовить урок для Лютокрового, как и обещал. Вы пойдете туда, откуда пришли.

Лукас напрягся. То, что он собирался сделать, непременно повлечет за собой последствия. Лютокровый был в состоянии пережить любые раны, кроме тех, что задевали его гордость, и именно туда Лукас намеревался ударить.

— Нет, — Кадир усмехнулся.

— Тебе повезло, что я до сих пор не спихнул тебя с этих балок, — беззлобно рыкнул Лукас.

— Мы пришли помочь, — Кадир нахмурился. — Он украл нашу славу.

— И я собираюсь наказать его за это. Но будет лучше, если я вызову его гнев на свою голову, правда ведь? — угрюмо спросил Лукас. — Убирайтесь отсюда и оставьте это мне.

— Нет, — ответил Эйнар.

— Он прав, — добавил Аки. — Мы не позволим тебе сражаться в наших битвах вместо нас. Что нам нужно сделать для тебя, Трикстер?

Остальные согласно зарычали, объединившись против общего врага. Лукас помедлил. Но щенки понимали, на какой риск идут, и они были правы. Это была и их битва тоже. Он не ярл, чтобы красть их славу.

— Хорошо. Вы хотите помочь? Держите. — Лукас похлопал по набедренной пластине брони, и та с шипением отстегнулась, обнажая потайной карман. Лукас вытащил горсть стеклянных шариков и протянул Кровавым Когтям.

— Я все искал повод их использовать. Берите по одному.

Кадир первым взял шарик и рассмотрел его.

— Что это?

— Голо-генератор. Проецирует что-то типа гололитической маски на того, в чьих руках находится. Работает недолго, через несколько мгновений сгорает, — Лукас раздал шарики Эйнару и остальным. — Я раздобыл их у одной знакомой торговки. Она приносит мне самые разные подарки в обмен на… некоторые услуги, — он насмешливо оскалился. — Эти шарики она отыскала где-то в дальних болотах. Похоже, это археотех. В ее племени есть кто-то вроде скьяльдов, и они используют такие штуки, когда выступают перед вождями. — Лукас закрыл потайной карман доспеха. — Те, которые я вам раздал, запрограммированы на мою внешность.

— То есть, мы будем выглядеть, как ты? — настороженно уточнил Кадир.

— Ага, правда, к большому сожалению, очень недолго. — Лукас улыбнулся. — Впрочем, у вас все равно будет шанс прочувствовать, каково это — быть таким красивым. Хотя бы на несколько мгновений.

— И что ты хочешь, чтобы мы с ними сделали? — спросил Даг. Из-за своей бледности он выглядел тяжело больным, освещаемый отблесками костров внизу. На мгновение его острое лицо показалось черепом. Лукас моргнул, прогоняя видение прочь из своей головы.

— Я хочу, чтобы вы тихонько вернулись тем же путем, каким пришли сюда, и подождали меня снаружи. Не активируйте эти генераторы, пока я не дам сигнал.

— А каким будет сигнал? — спросил Аки, нервно подбрасывая шарик на ладони.

— Узнаете, когда увидите. А теперь идите. И ведите себя потише.

Когда Кровавые Когти ускользнули прочь, Лукас снова посмотрел вниз, на бушующее пиршество, которое уже достигло своего апогея. В обычное время пиры устраивались в честь павших товарищей, в честь побед или в предвкушении грядущей охоты. Пиры во время Хельвинтера были куда более буйными — вся нерастраченная энергия выливалась в безумное празднество, переполненное шумом и насилием. Все рабы, которые не были заняты подачей еды и напитков, старались держаться подальше от Ярлхейма во время подобных увеселений.

Кьярл Лютокровый встал и вышел в центр залы. Он поднял руки и пирующие почтительно умолкли. Какими бы недостатками не обладал ярл, он крепко сжимал глотку своей Великой роты. Одного его жеста было достаточно, чтобы поставить их на место. Воины из остальных Рот замолкли только тогда, когда их собственные ярлы взглядами или окриками заставили их наконец затихнуть.

Нельзя было не согласиться с тем, что Лютокровый умел произвести впечатление. Его доспех местами был покрыт черной копотью, и на этих обожженных местах были вырезаны алые руны. Они отражали свет костров и призрачно мерцали, именно так, как, похоже, и задумывал ярл.

Лукас усмехнулся. Он знал, что будет дальше. За Лютокровым водилась манера портить веселье на каждом пиру длинными пространными речами на любимую тему.

Ярл обошел вокруг огромного костра, располагавшегося в центре зала.

— Огонь говорит со мной, — провозгласил он. Его голос разнесся по залу, с легкостью проникая в каждое ухо. — Галактика пылает. И если мы потерпим провал, она будет уничтожена. К счастью, провал — это не то, чем мы известны, а, братья?

Ответом на это послужили крики, стук кулаков по столу и грохот разбиваемых кружек. Лютокровый улыбнулся и ударил кулаком в грудь.

— Мы — сыны Русса, и не знаем слова «провал». В любой битве, любой ценой, мы стоим насмерть. — он поднял кулаки и свел их вместе. — Мы — железо из недр двух великих миров, Терры и Фенрис, слитые воедино руками Волчьего Короля и перекованные в смертоносный клинок.

Крики сменились рыком и одобрительным ворчанием тех, кто был слишком пьян, чтобы внятно изъясняться и заметить, что Лютокровый цитирует одну из самых знаменитых речей их примарха.

— Мы — Волки, Что Гонятся За Звездами, и твари из тьмы и бездны боятся нас. Они сжигают свои миры, чтобы мы не учуяли их запах. Они разбегаются, едва заметив нас, при первых звуках нашего воя. Они предпочитают агонию Хель прикосновению наших клыков. Они боятся нас!

Лукас присел на корточки, когда шум пирующих слился в один сплошной поток. В ушах у него зазвенело от царящего внизу гвалта.

— Истинно, они боятся нас, — продолжил Лютокровый, оборачиваясь и окидывая взглядом каждый стол, — и правильно делают: если волк однажды вцепится в свою жертву, он не отпустит ее до самой ее смерти. Они приходят, жаждущие резни, и мы даем им то, что они ищут, братья, — мера за меру!

Кто-то первым начал ритмично стучать по столу, остальные подхватили. Лютокровый широко раскинул руки.

— Почувствуйте, как дрожит и рушится земля, братья. Услышьте эхо бури, бушующей среди скал. Ощутите, как бьется в гневе наш мир; этот гнев — его дар нам. Он дает нам ту силу, которая заставляет наших врагов дрожать от страха. Это ледяное пламя, что пылает в самом нашем сердце. Но также, как любой другой костер, пылавший когда-либо с начала времен, этот в конце концов должен уничтожить нас.

Один из пирующих затянул погребальный плач, и к нему присоединились остальные. Скорбный и гордый, он был похож на вой умирающего зверя. Лукас поморщился. Лютокровый протянул руки к огню и провел сквозь него руками, словно пытаясь поймать пламя между пальцев.

— Наше пламя — это волк в нашей крови. Он вечно голоден и поглотит нас одного за другим. Но так и должно быть. Моркаи приходит за каждым, и никто не может этого отрицать, как бы ему не хотелось. Наши враги отрицают смерть, они отрицают истинную природу вещей, и тем самым обманывают себя. Но мы — истина во плоти.

Погребальный вой стал громче и яростнее. Накатившая жажда убийства отдавалась в висках Лукаса, комком стояла в горле. Он сглотнул, загоняя ее обратно, стараясь сохранять ясность мыслей. Лютокровый продолжил свою речь, но Лукас не обратил на него внимания. Слишком легко было поддаться этим бесконечным самовосхвалениям. Слова Кьярла не были правдой. Они были ложью и хвастовством. Лютокровый просто дразнил внутреннего зверя, чтобы, когда Хельвинтер наконец-то выпустит Этт из своих когтей, вырвавшиеся из него роты набросились на звезды с подобающей решительностью. Это был его долг, и ярл хорошо с ним справлялся.

— А это — мой долг, — пробормотал Лукас, запуская пальцы в один из напоясных мешочков. Тот специально висел отдельно от остальных, а внутри прятался гладкий гелевый шарик. Он аккурат помещался на ладони, моментально потеряв форму, когда Лукас сжал его пальцами.

Лукас погрел комочек между ладонями. По консистенции тот напоминал резину, но куда хуже растягивался. От тепла его поверхность пошла рябью и пузырями. Лукас улыбнулся. Булькающая в его руках субстанция состояла преимущественно из ихора кракена и ворвани дракона. Смешанные в нужной пропорции с некоторыми сортами катализаторов, они образовывали мощный, быстро воспламеняющийся, но практически безвредный желирующий агент. Лукас снова скатал комочек в плотный шарик и уронил его прямо в костер.

Шарик упал, и пламя на мгновение взвилось во все стороны, ярко вспыхнув, когда смесь взорвалась. Лютокровый развернулся, и капли желе забрызгали его лицо и доспехи. Ярл отшатнулся, когда его борода вспыхнула, и взвыл — вся его грива заполыхала, словно факел. Он споткнулся об волка, подвернувшегося под ноги, и животное с визгом шарахнулось прочь. Его визги заставили остальных волков присоединиться, громко озвучивая свою растерянность. Крики и проклятия воинов, сидящих за столами, только усилили творящийся бедлам.

Лукас расхохотался. Вышло даже лучше, чем он ожидал. Однако же, поджигать всю голову Лютокрового он не намеревался. Это был в своем роде провал, и Лукасу нужно было срочно принять меры, пока ситуация не вышла из-под контроля. Он спрыгнул со своего насеста на пол, приземлившись напротив завывающего Волчьего лорда. Лукас зашелся завывающим смехом, схватил с ближайшего стола бочонок мьода и направился к Лютокровому. Ярл выпучил глаза, сообразив, что он намеревается сделать.

— Нет! — рявкнул он.

Лукас обрушил на голову ярла пенный бочонок, и плотный поток мьода сбил языки пламени. Волчий лорд в ярости махнул кулаком, но Лукас легко уклонился от слепого удара. Продолжая смеяться, он запрыгнул на другой стол. — Такие подробные разговоры об огне, и ни одной мысли, как потушить его? Позорище, мой ярл. Чтобы на это сказал Русс?

Кьярл наконец-то разорвал надетый ему на голову бочонок, и остатки напитка разлетелись в стороны. Все, что осталось от его стриженых волос и бороды, мокрыми комками липло к черепу. Он заревел от ярости. Воины бросались на стол, пытаясь перехватить Лукаса, пока тот бежал по нему вдоль. Отпрыгнув прочь, Лукас проехал по нему, сбивая тарелки и разбивая кружки, со всех ног устремляясь к двери. Серые Охотники побежали ему наперерез. Один из них набросился на Лукаса с объеденной берцовой костью, и тому пришлось закрываться тарелкой. Он пнул нападавшего под ноги, сбивая с ног, и отпрыгнул к стене позади стола.

Когда подошвы его сапог с хрустом коснулись каменной кладки, Лукас оттолкнулся и, извернувшись, пролетел к одному из древних канделябров, свисающих с балок. Вытянув руку, он ухватился за черную железную скобу. Продолжая смеяться, он принялся раскачиваться в сторону выхода. Раскачавшись как следует, он отцепился и приземлился на корточки. Легко вскочив на ноги, он устремился к двери. Он слышал, как за его спиной рычит Лютокровый, и чувствовал, как пол трясется под тяжестью ног воинов, бросившихся в погоню.

Оборачиваться Лукас не стал.

Очертя голову он бросился к двери, расталкивая рабов. Пока он несся по коридору, послышался знакомый вой, и где-то с боков засверкали вспышки. Спустя мгновение пять копий Лукаса побежали вместе с ним. Запрокинув голову, он расхохотался.

— Разделяемся! — гаркнул он. — Давайте устроим им веселую погоню, братья. Хлойя!

Они устремились в темноту, и вой Своры раздавался им в спину.

Толкнув большие, окованные бронзой двери, Буревестник шагнул в Зал Молчаний.

Ярлхейм гудел, как разворошенный улей — стаи Серых Охотников прочесывали коридоры и тоннели, ища чего-то. Или кого-то. Буревестник ни о чем не спрашивал — он и так прекрасно знал, кем был этот «кто-то». Без сомнения, именно поэтому и позвали рунного жреца.

— Я говорил ему, — тихо сказал он собственной тени, — но он не послушал меня.

Он предупреждал Лютокрового о том, что будет, если спровоцировать Шакала. Гнев был основным пороком Своры, и Лукас часто этим пользовался. Целые стаи жаждущих мести Серых Охотников отправлялись в глубины Этта, преследуя смеющуюся тень, но через несколько часов возвращались ни с чем, смущенные, воняющие тролльей мочой или еще чем похуже. Брондт Камнезуб бросился за Лукасом сквозь Врата Кровавого Пламени, и исчез на три цикла. В конце концов он приковылял обратно — в доспехах, почерневших от ихора кракена, с глазами, полными ужаса.

Лишь безумные и отчаянные пытались поймать Шакала за хвост. Лукаса можно было вытерпеть, если вести себя разумно. Остальные ярлы сумели это сделать в свое время. Но Лютокровый не смог, и теперь расплачивался за это.

Буревестник вздохнул.

Зал молчания оправдывал свое имя. Весь Этт был полон шума, но здесь не было слышно даже его отголосков — тишина в этом зале словно сгущалась сама по себе, поглощая любой звук. Он располагался на восточном склоне горы — святилище забытых вещей, построенное теми, кто не забывал ничего.

— Неважно, как бы сильно мы не хотели забыть, — пробормотал Буревестник, нахмурившись.

Там располагался доспех воина, павшего в Месяцы позора, покрытый метками и тотемами, по причинам, известным одному Великому Волку. Тут висела потрепанная синяя униформа стража Дельсваана, убитого при падении Сердца Масаанора, за десять лет до того, как Русс возглавил легион. Стены зала были увешаны позорными трофеями и сувенирами, вызывающими горькие воспоминания. Воздух был тяжелым от нерассказанных историй.

Именно Волчий Король обустроил Зал молчания, чтобы быть уверенным, что его воины будут вкушать не только сладость, но горечь. По крайней мере, так утверждали волчьи жрецы. Зал молчания был одним из многочисленных святилищ, рассеянных по склонам и утесам Клыка, посвященных прошлым ошибкам. Впрочем, мало кто из воинов Своры посещал теперь эти залы.

Буревестник не винил их за это. Воздух здесь пропитался сожалениями. Комплекты потертых доспехов, покоящиеся в грубо вырезанных стазис-нишах, служили напоминаниями о худших моментах в истории легиона и ордена. Лютокровый ждал его возле одной из ниш. Волчий лорд смотрел на то, что в ней покоилось, а его лицо было покрыто ожогами и гарью. От его волос и бороды остался обгоревший подшерсток, а от доспехов чем-то воняло. Обугленные комки грязи покрывали серые доспехи, кое-где от них еще поднимался дымок.

— Ты звал, ярл. Я пришел.

— Я не безглазый, Буревестник, — откликнулся Лютокровый. Он дрожал от едва сдерживаемой ярости, словно желание разрывать плоть и ломать кости затмевало все остальные. Его желтые глаза уставились на рунного жреца.

— Это — место для размышлений. Я пришел сюда, чтобы мой гнев мог остыть, не принеся вреда, — глаза ярла сверкнули. — Для этого понадобилось больше времени, чем обычно, и причины очевидны, — он указал на свое обожжённое лицо. — Мне нужна твоя мудрость, жрец.

— Лукас, — проговорил Буревестник.

— Да, — откликнулся Кьярл.

— Я предупреждал тебя. Но тебе понадобилось доказать, что ты можешь вцепиться зубами в его глотку.

Лютокровый прикрыл глаза.

— Я позвал тебя сюда не для того, чтобы ты корил меня, — он провел рукой по голове, стряхивая лохмотья пепла и обожженной кожи. — Я послал своих вэрангиев на его поиски.

— Они не найдут его. Его видели, как минимум, в пяти разных местах.

— Паршиво, что он испортил охоту своими шуточками, — взрыкнул Лютокровый. — Он вытащил пахучие железы из дохлого кракена и изгваздал доспех Хафрека. Помимо отвратительной вони, эти метки еще и приманили еще больше тварей прямо к нам. Они из-подо льда десятками вылезали!

— Это могла быть смертельная шутка, — согласился Буревестник.

— Это еще не самая худшая из всех, — покачал головой Лютокровый. — Потом он и его придурошные щенки изобразили крик раненого ящера. Они заманили Красную Пасть и его бойцов в разваливающуюся пещеру и те оказались в западне, когда стараниями щенков ледяной уступ обвалился. Мы потом несколько часов их откапывали.

— Кто-нибудь пострадал?

Лютокровый едва заметно улыбнулся.

— Только гордость Красной Пасти, если честно, — его улыбка погасла. — А еще Лукас и его щенки сбросили несколько гнезд кровяных вшей на Убийцу Кракенов и его хускарлов, и столкнули Горссона в логово тролля.

— Бедный тролль… — проговорил Буревестник.

Лютокровый не засмеялся, и Буревестник понимал, почему. Охота прервалась по позорным и отвратительным причинам. Глубокие пещеры были нестабильны из-за возрастающего тектонического давления. Охотников отвезли обратно в гору, где они тут же принялись топить злость в мьоде. Или, что еще хуже, в драках. Волчьи жрецы с трудом удерживали ситуацию под контролем. Слишком много воинов собралось в слишком маленьком пространстве.

— С тех пор он стал только хуже. Он начал как минимум три потасовки и по меньшей мере одну дуэль из-за поруганной чести. Каждая шутка, каждый розыгрыш, которые он устраивает, разлетается в разные стороны и ее последствия проходят сквозь весь Этт, — Лютокровый вздохнул и почесал затылок. — Остальные Волчьи лорды настаивают, чтобы я сделал что-нибудь — что угодно — чтобы усмирить его.

Буревестник не ответил. Лютокровый знал, что виноват, и рунный жрец почувствовал некоторую симпатию к нему.

— Убийца Кракенов хочет, чтобы я переломал ему руки и ноги, — ярл посмотрел на жреца. — Горссон хочет, чтобы его заточили в тюрьму до тех пор, пока не пройдет Хельвинтер. У Красной Пасти другое предложение, — он указал на нишу. — Тебе знакомы эти доспехи, Буревестник?

Тот поднял взгляд — доспехи, о которых говорил ярл, были матового угольно-серого цвета. На них не было варварских узоров, столь часто покрывавших доспехи воинов Своры. Они были практичны. Функциональны. Единственными опознавательными знаками на их поверхности были массивный символ роты на нагруднике и инсигния терранских Рапторов.

— Да, — ответил Буревестник. — Это боевое облачение Консула-Оспеквария. Надзирателя на поле битвы.

Лютокровый кивнул.

— В те времена, пока Русс не показал нам наше место, те, кто носил этот доспех, держали наш поводок. Они обладали правом даровать жизнь и смерть своим братьям, и многим воинам довелось лечь в красный снег по их воле. — Их больше не существует, — заметил Буревестник.

— Последний из них умер тысячелетия назад, — Лютокровый посмотрел на доспехи. — Мы отбросили старые нравы и научились новым, лучшим ритуалам. Никогда больше жажда убийства не умолкала от болт-заряда. Вместо этого ее перековали во что-то полезное. Что-то лучшее, — он перевел взгляд на жреца. — И все-таки, она все еще внутри нас. Монстр, скованный по рукам и ногам. Монстр в чем-то сильнее остальных, — он на мгновение умолк. — Красная Пасть хочет смерти Трикстера. Я полагаю, что остальные согласятся с ним, хотя они не признают это. Я думал, что держу его под контролем, но видно, я ошибался.

— Мы не те, кем были, ярл. Мы не убиваем своих.

— Почему мы терпим его? — Лютокровый покачал головой. — Он не знает слова «субординация», он глуп, заносчив и чинит нам вред. Он ввергает стаи в хаос и смеется над всеми законами и ритуалами. Снова и снова он совершает проступки, наказание за которые — смерть, но снова и снова остается в живых.

— Разве его не наказывают?

— Недостаточно. Всегда — недостаточно.

— Он — король беспорядка. Дурак. Шут при дворе Русса, говорящий правду тогда, когда ее не нужно или недопустимо говорить.

— Тогда почему ему позволяют это?

— Потому что кто-то должен это делать. Должен быть хотя бы один голос, что воет поперек традиций, иначе мы утонем в покое. — Рунный жрец тяжело оперся на посох. — Вюрд «Лукаса» — на шаг отбиваться от стаи. Такова нить его судьбы, сплетенная давным—давно, когда он первый раз вырвался изо льдов. Даже тогда были те, кто считал, что ему лучше умереть.

— Возможно, было бы лучше, если бы он и правда умер.

Буревестник посмотрел на ярла.

— Недостойные слова.

— Ага, — хмуро ответил ярл, — зато в них есть доля истины. Да и тебя послушать, так он получается камнем, об который мы точим клинки.

— Моркаи преследует нас, — проговори Буревестник после паузы. — Он выслеживает нас с незапамятных времен и с каждым веком он подходит все ближе и ближе. Мы стареем, и наши клыки и когти затупляются от постоянного использования. Даже наша берлога осыпается вокруг нас.

— Ничто не вечно. Не на Фенрисе.

— Нет, — улыбнулся Буревестник, — но оно и не должно. Это первый и последний урок, которому наш мир учит своих сыновей. А между ними мы все забываем. Мы убаюкиваем себя традициями и забываем, что вещи не могут вечно оставаться такими, какие они есть, и это изменение — единственное, что не меняется в этом мире и в этой галактике. Иногда к худшему, иногда к лучшему, но все всегда меняется, — его улыбка погасла. — С каждым Великим Годом все больше стай возвращаются с охоты, сократившись в числе. Когда-то смерть была для нас славой. Теперь она превратилась в рутину.

Лютокровый кивнул, неохотно признавая очевидное.

— Когда-то было столько стай, сколько звезд на небе, — продолжил рунный жрец. — Но также, как звезды гаснут на небосводе, так же и мы вырождаемся и угасаем. Все меньше Кровавых Когтей переживают свои буйные годы, — Буревестник смерил взглядом доспех. — Приученные к легендам, они жаждут вырезать саги на плоти войны, которые не уступали бы деяниям их предшественников. Немногие понимают, что эти деяния, сами по себе великие, сильно преувеличиваются рассказами. И потому эти щенки умирают из-за своей гордыни, пока кто-то не научит их чем-то другому.

— И это будет Трикстер, выходит? — усмехнулся Лютокровый.

— Он показывает им иной путь. Не все из них последуют за ним по этой дороге. Но некоторые пойдут.

— И к чему они придут?

— У старых волков есть одна общая черта, — ответил Буревестник, — хитрость. Сила и доблесть добывают славную смерть. А хитрость — долгую жизнь. — Рунный жрец указал на доспехи в нише. — Когда-то это была традиция. Непреложный факт нашего существования. А теперь его отринули. Мы изучили новые пути. Иные пути.

— Он глупый.

— Да. И подлый. Беспринципный. Заядлый лжец и вор. Но смелый и преданный Своре. — Буревестник вздохнул. — Он не станет нашим спасителем, Лютокровый. Но он сможет сделать так, что некоторые из нас доживут до Часа Волка, когда тот наконец наступит.

Лютокровый вздохнул и отвел взгляд.

— Он не может уйти безнаказанным. Они все не могут уйти безнаказанными. Это не в наших привычках.

— Так накажи их. — Буревестник постучал концом посоха по нагруднику ярла. — Но придумай что-нибудь похитрее. Не сдерживай их. Позволь им уйти. Когда они вернутся, возможно, они вернутся мудрее.

— Или дурнее.

— В любом случае, хотя бы недолго здесь станет тихо.

Лютокровый рассмеялся.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ОХОТНИКИ

Глава VII. ЯДОВИТЫЕ ДАРЫ

641.M41

Леди Аврелия Малис, владычица кабала Ядовитого Языка, обмахивалась усеянным лезвиями веером. Все здесь было заполнено ядом, покрывавшим каждую поверхность. Яд был в вине, яд сочился из пор рабов, яд, словно облако пыльцы, висел в терпком воздухе. Впрочем, это не было неожиданностью и даже по-своему бодрило. Те, кто был послабее, уже лежали на земле, дергаясь и захлебываясь пеной, к большому удовольствию остальных. Возможно, отравленные и выживут. Впрочем, что это за праздник, если на нем никто не умер?

В Темном городе о тессеракте садов наслаждений и герцоге Трэвельяте Слиске некоторое время ходили толки. Герцог украл эти сады прямо из-под носа одного из любимцев Векта, и умудрился при этом поджечь целый район Нижнего Комморага. Трэвельят всегда умел уйти красиво.

Малис медленно повернулась, рассматривая сады с отрешенностью той, кто повидал на своем веку куда больше социальных катастроф, чем все те, кто стоял с ней на одной социальной ступени. Спокойствие, с которым она держалась, предназначалось скорее для тех, кто мог наблюдать за ней, а не отражало ее реальное состояние. На самом деле, леди Малис была взволнована. Трэвельят был истинным воплощением развлечений, и многие из могучих властителей Комморага проскользнули сюда сквозь свои врата в паутину, ожидая, что их развлекут.

Аврелия стояла посреди широкой площади из темного камня, соединенной с остальными ярусами обманчиво хрупкой сетью изогнутых лестниц. Они были вырезаны из живой кости — чьи-то умелые руки вырастили ее и придали ей нужную форму. Отвердевшие узелки усеивали широкие изгибы лестниц, создавая завораживающие узоры. Вся эта конструкция пугающе шелестела, пока рабы спускались и поднимались по ней, бесконечным потоком подавая кушанья — мясные и растительные деликатесы из тысячи малых культур. Хозяин вечеринки не скупился на то, чтобы продемонстрировать свое гостеприимство.

Рабы шустро сновали сквозь толпу. Когда один из них приблизился, Малис заметила, что его лицо скрыто изящной золотой маской, заменяющей ему плоть лица. Маску украшали сенсоры, заменяющие рабу глаза и уши. Его тело было покрыто тонкой вязью шрамов, при ближайшем рассмотрении строчка за строчкой складывающихся в стихотворения. Остальные рабы были украшены точно так же, и каждый из них носил на своей коже уникальной образец бесспорного мастерства. Несмотря на все его пороки, Трэвельят всегда был в некотором роде поэтом.

Леди Малис взяла у проходящего мимо невольника бокал, и принюхалась к карминно-красной жидкости, наполнявшей его. Марочный сорт вина, вероятнее всего, украденный. Привкус кражи всему добавлял сладости. Аврелия сделала глоток, едва заметно поморщившись из-за горького послевкусия какого-то яда.

Она оглядела толпу, тут и там замечая странно знакомые лица. Здесь были представители многих кабалов из Нижнего Комморрага. Чернь всегда получала максимальную выгоду от подобного рода празднеств. Но здесь были не только они. Конечно же, здесь присутствовали и более влиятельные лица.

С’аронай Ариенсис, архонт одного из кочевых кабалов, известных как Отсеченные, холодно кивнул ей, но Малис вполне оправданно проигнорировала его приветствие. Ариенсис с треском провалил попытку переворота, потеряв при этом должность, крепость и большую часть левой руки. Владычицу кабала Ядовитого Языка не интересовало столь жалкое существо, чего бы оно с тех пор не добилось.

Куда больший — пусть и ненамного, — интерес для нее представлял лорд Зератис. Архонт кабала Сломанной Печати, хихикая, стоял в углу. Разум лорда блуждал в наркотическом тумане, пока какая-то безмозглая художница плоти рассказывала ему о своей новой работе. Похоже, бесталанная глупышка искала себе нового патрона. Малис мысленно пожелала ей удачи. Пока искусство этой девочки будет достаточно отвратительным и тошнотворным, Зератис будет содержать ее, не упуская ни одной возможности посеять смуту.

Малис продолжила бродить по площади, когда чей-то жест привлек ее внимание. Архонтесса Тиндрак, похожая на изваяние из ядовитого алебастра, подняла бокал, приветствуя Аврелию. Иссиня-черные волосы архонтессы, пронизанные темно-красными нитями, были распущены, ниспадая на плечи и обрамляя узкое лицо. Тиндрак была закована в облегающую броню, чьи очерченные пластины были изящно расписаны по последней моде замысловатыми и мерзкими узорами.

Леди Малис присоединилась к ней на краю яруса.

— Тиндрак. Отлично выглядишь, дорогая.

— Как и вы, миледи Малис, — улыбнулась та, демонстрируя отделанные черными кристаллами зубы. — Однако я не ожидала вас здесь увидеть.

— В самом деле? — вкрадчиво поинтересовалась Аврелия. — Трэвельят и я — давние друзья.

Бровь Тиндрак изогнулась.

— У него много друзей, — проговорила архонтесса, обводя толпу бокалом. Малис нарочито медленно огляделась. Она уже рассмотрела остальных гостей, и все они изнывали от ожидания. Большая часть гостей, включая Тиндрак, была самыми отвратительными, самыми опасными безумцами. Или, по крайней мере, представлялась таковыми. Малис знала, что многие из них были дилетантами и хвастунами. Впрочем, некоторые из них вызвали у нее нечто, похожее на любопытство.

Здесь не было никого из младших архонтов, зато присутствовали ведьмы и гемункулы из всевозможных культов и ковенов. Аврелия заметила напыщенного суккуба из Проклятых Клинков, закованного в золото и лазурь, и тонкое, бесформенное создание, которое она знала, как Кегриса Кзакта из Сглаза — или это был один из его мастерски выполненных двойников, которых он, согласно слухам, создавал.

Среди гостей была даже одна из трупп Арлекинов. Воины-трубадуры, одетые в пестрые цвета, танцевали, пели и жонглировали, развлекая благодарную — пусть и слегка сомневающуюся, — аудиторию. Несмотря на то, что эти паяцы бесспорно были такими же эльдар, они не были преданы ни одному кабалу или миру-кораблю. Они достаточно часто показывались в Коммораге, хотя и не были его частью.

Члены этой труппы были закованы в оникс и виридиан, и носили перевернутую руну загадки. Один из Арлекинов был знаком леди Малис. Ей доводилось несколько раз иметь дело конкретно с этой труппой. Она смотрела на их кишение и улыбалась. Присутствие на празднике труппы Арлекинов свидетельствовало о влиятельности хозяина.

Все то, что можно было сказать о хитрости Векта, можно было сказать и о таланте Слиска к манипуляциям. Он был способен ранить соперника одной лишь улыбкой и обрести союзников, тщательно выбрав подходящий момент для смеха. К счастью для них всех, Слиск не интересовался ничем, кроме погони за своей собственной судьбой. И все же, несмотря ни на что, он был опасен.

На самом деле, леди Малис пришла сюда именно поэтому. Напряжение в Коммораге достигло своего апогея. Аврелия чувствовала его в своих жилах, слышала в тихих докладах своих шпионов. Вект объявил эпоху изобилия, но она видела, что прячется за его фанфаронством. Он беспокоился. А если беспокоился тиран, беспокоилась и леди Малис. Впрочем, как бы она не беспокоилась, она не видела причин не воспользоваться сложившейся ситуацией. А для этого нужно было собрать союзников и выявить потенциальных противников. Аврелия еще не решила, в какую из этих двух категорий отнести Трэвельята, но рано или поздно она это сделает — и тогда поступит с ним соответственно.

Малис почувствовала, как кто-то коснулся ее локтя, и обернулась. Одна из Арлекинов стояла пугающе близко. Ее лицо скрывала зеркальная маска, и Малис постаралась не обращать внимания на свое отражение в изящных гранях. Ей уже доводилось встречать теневидцев, и она прекрасно представляла себе опасность этих встреч.

— И что тебе нужно, клоун? — спросила она, не обращая внимания на Тиндрак, смотрящую на них с веселым любопытством. Пусть уж та думает, что хочет.

— Мы просим лишь о том, чтобы вы представили нас, о владычица Ядовитого Языка, — Арлекин низко поклонилась, но в этом жесте читалась явная насмешка. — Сердце в груди стоит слова в ухе, верно?

Малис коснулась пальцами своей груди, ощущая ровный пульс того, что пряталось внутри.

— Представить вас?

Кристальное сердце билось в каком-то своем странном ритме, постоянно изменяющемся и непредсказуемом. Арлекин добыла его дорогой ценой и способами, которые сама еще не понимала. Это время было для нее чем-то вроде сна, когда одно воспоминание перетекает в другое, пока все они не превращаются в мешанину цвета и звука. Осколки воспоминаний, которые она начала осознавать только теперь, кружили в беспорядочном танце. Позже она начнет сомневаться в том, что вообще что-то приобрела.

— Хозяину вечера, добрейшая владычица, — уточнила Арлекин.

Малис улыбнулась. Они часто приходили к ней с той или иной просьбой. Она считала благоразумным удовлетворять их, а в тех редких случаях, когда она отказывалась, Арлекины принимали ее решение с полнейшей невозмутимостью — как будто уже предвидели отказ или, как минимум, не ожидали согласия. В каком-то смысле Аврелия была частью их великого танца. Это отчаянно ее раздражало, но, стоило признать, это добавляло веселья в ее однообразную жизнь.

— И что же труппе таких проходимцев, как вы, может быть нужно от герцога? — лукаво спросила леди Малис. — Что же за нахальные планы зреют за этим хорошеньким личиком? — она указала веером на безликую маску теневидицы.

— Вы действительно хотите услышать ответ, о Носительница Клинка?

Малис опустила глаза на клинок, покоящийся на ее бедре. Он был точно таким же, как тот, которым она вырезала собственное сердце, чтобы заменить тем кристальным, которое билось теперь в ее груди. Помрачнев, Аврелия опустила руку на улыбающееся лицо, служившее клинку рукоятью.

— Нет, не думаю, — медленно ответила она. — Однако будет лучше, если твои планы не будут мешать моим, клоунесса.

— Боги упаси, милая леди, — подобострастно ответила теневидица. — Все это — части одного великого танца, хотя все фигуры в нем разделены, — словно в доказательство этих слов она встала на цыпочки и исполнила короткое па. Малис хмуро кивнула.

— Я представлю вас герцогу, — она раскрыла веер и начала энергично им обмахиваться, — хотя бы для того, чтобы посмотреть, что из этого выйдет. Настроение Трэвельята весьма переменчиво, и он может оскорбиться и запереть вас в своем саду.

Заметив, как напряглась Арлекин, Малис улыбнулась. Она сложила веер и похлопала им по груди клоунессы.

— Наш Змей обожает устраивать небольшие розыгрыши.

Резкий свист заставил Арлекина обернуться. Остальная труппа собралась неподалеку, и рабы спешно расчищали для них свободное пространство.

— Я надеюсь, представление вам понравится, госпожа, — Арлекин низко поклонилась. — Оно не ново, но его смысл как никогда глубок в наши хмурые времена.

— Я уверена, что оно мне понравится. Ступайте, — отмахнулась Малис. Теневидица развернулась и танцующей походкой направилась к товарищам. Одной из самых отвратительных черт слуг Смеющегося Бога была их бросающаяся в глаза неспособность долго оставаться неподвижными. Как будто они двигались в ритме, слышным только им самим.

Теневидица выпрямилась в полный рост, и остальная труппа встала вокруг нее широким кругом, опустившись на колени. Тиндрак подалась вперед, и Малис пропустила начало представления, почти забыв, что вторая архонтесса все еще тут.

— Давненько я не видела представления труппы Арлекинов, — проговорила та. — Слиск и впрямь не стесняется в расходах.

— Если бы я думала, что они заявились сюда не по собственной воле, а по приглашению герцога, я бы с тобой согласилась, — Малис помахала веером в сторону Тиндрак. — Все, тихо. Танец начинается.

Сложно было сказать, как он начался, и что было первым шагом. Мгновение назад труппа стояла неподвижно, а в следующее уже кружилась в красочном гавоте. Арлекины двигались, оставляя размытые послеобразы, призрачные следы каждого наклона, каждого поворота в их абсолютной синхронности. Каждый шаг, каждый жест вырисовывали буквы, круглые части которых дорисовывались следующим пируэтом, строя цельную вселенную сменяющих друг друга событий, проходящих сквозь постоянно меняющуюся линию миров.

Один за другим гости умолкли. Малис прижала к груди веер, пытаясь не обращать внимания на то, как бешено застучало ее сердце, когда ритм танца ускорился. Уловить все нюансы языка тел танцующих было сложно, и Аврелия подозревала, что смысл их изменялся в зависимости от того, откуда смотрел зритель. Сюжет показался ей знакомым — мифическая сага, путешествие юного принца, изгнанника, ставшего королем изгнанников. Пожалуй, весьма подходящий сюжет — с учетом того, кто был хозяином вечеринки.

Когда неистовый танец достиг своего апогея, раздался низкий, глубокий звук, словно кто-то ударил в огромный колокол. Все кругом содрогнулось, и Аврелия ощутила, как бокал в ее руке завибрировал. Загрохотали подносы, перепуганные рабы рухнули на колени, а танцующие Арлекины бросились в стороны, как стая вспугнутых птиц.

Выход Слиска был роскошным. Разодетый в сверкающие одежды из блестящей шкуры какого-то инопланетного зверя, герцог спустился с высоты. Его телохранители-сслиты медленно сползали следом. Ступени лестниц не были рассчитаны на их змеиные тела, и Слиск, легкий, грациозный, быстро обогнал их.

— Поговаривают, что его научили танцевать Арлекины, — негромко проговорила Тиндрак, глядя на герцога. — И что он танцевал, скрываясь за смеющейся маской, для высших из высших, наслаждаясь своей неузнанностью. — Она перевела взгляд на Малис. — Как ты думаешь, мы видели его?

— Уверена, что мы бы его узнали. Трэвельят ни на минуту не может перестать сиять, даже ради шутки.

Малис смерила корсара взглядом. Слиск почти не изменился с момента их предыдущей встречи. Он был все тем же Змеем — высоким, с резкими, благородными чертами лица, преисполненным величия, положенного единственному отпрыску полувымершего дворянского рода. Его волосы были заплетены в сотни тонких, опутанных золотой нитью косиц, которые рассыпались по его плечам и спускались на спину и обнаженную грудь. В полуножнах, закрепленных на инкрустированной жемчугом изысканной портупее, покоились два меча. Бледные лезвия древних клинков, больше похожих на орудие палача, изгибались, словно когти, скрежеща друг об друга. Драгоценные камни на портупее загадочно сверкали, когда на них падал свет. Малис вздрогнула, сообразив, что это были камни духа. Она негромко рассмеялась от восторга, раздумывая, обитали ли в этих камнях души их владельцев. Если да, то хотелось бы надеяться, что они наслаждаются зрелищем.

Клинки уравновешивал тяжелый пистолет-разжижитель с корпусом из кости и позолоченным дулом. Пистолет, как и мечи, был старым, и от него также исходила накопленная веками аура зла. Пальцы герцога, украшенные крупными перстнями, сжимали рукоять пистолета, а вторая рука покоилась на эфесе одного из мечей.

— Итак, я здесь, — мягко мурлыкнул Слиск. — Давайте же начнем наш пир.

Герцог окинул взглядом толпу, наслаждаясь их подхалимством и завистью. Едва сдерживаемая ярость ревнивых комморийцев послужила своего рода нейтрализатором вкуса, уничтожавшим те далекие от изысканности эмоции, которыми он был вынужден пробавляться в последнее время. На смену им пришли разнообразные смеси из желаний обладать и уничтожить — им одним, его одного.

— Друзья мои, — проговорил герцог, приглашающе разводя руками, — добро пожаловать. Все, чем я владею, к вашим услугам. Наслаждайтесь праздником в полную силу. Единственное, о чем я прошу вас — оставить здесь капельку того счастья, что вы принесли с собой.

Как он и ожидал, его слова были встречены редкими аплодисментами. Рассматривая толпу, отмечая знакомые лица, герцог раздумывал, кто из них потеряется в садах наслаждений. Хотелось бы, чтобы в этот раз там оказался кто-то поинтереснее.

Герцог собрался было продолжить свою речь, но в этот момент раздался крик:

— Смерть Змею!

Через мгновение щелкнул осколковый пистолет. Заряд ударился о защитное поле, окружавшее Слиска, и тонкие кристаллические осколки разлетелись во все стороны.

— О, на этот раз весь сор будет убран в самом начале? — герцог усмехнулся. — Как предусмотрительно.

Некоторые из гостей рассмеялись. Остальные расступились, жаждущие понаблюдать за противостоянием. Праздник нельзя было считать состоявшимся, пока кто-нибудь не попытается убить хозяина. Где-то позади толпа заволновалась, пока нападавшие протискивались вперед. Это были архонт и его свита — трое воинов-кабалитов, и трое ближайших, можно сказать — доверенных, — драконтов. Слиск тотчас же узнал глубокий винный оттенок доспехов и лазурь шелков.

— Это ты, Зомилл? Кажется, твой характерный визг ни с чем не спутаешь. Все еще сердишься из-за тессеракта, как я погляжу? — Спустившись с лестницы Слиск махнул рукой Слегу и его свернувшимся в кольца змееподобным собратьям. — Не виню тебя за это — он действительно хорош. — Он обвел рукой залу, словно приглашая оглядеться, и по толпе прокатились одобрительные смешки.

— Вор, — выплюнул Зомилл, худолицый вернорожденный, надменный и бесцеремонный. Он и его отряд гордо носили символ кабала Черного сердца, словно их верноподданность верховному владыке Комморрага могла защитить их лучше всяких доспехов. Впрочем, во многих случаях так оно и было.

Но только не здесь.

Сюда не доставала власть Векта, чтобы там не думали глупцы вроде Зомилла.

Архонт сплюнул на пол и поднял пистолет, дуло которого все еще дымилось.

— Я объявляю тебя вором и предателем, Трэвельят Слиск. Я объявляю тебя трусом, — он убрал в кобуру пистолет и опустил пальцы на рукоять меча, висящего на бедре. — Асдрубаэль Вект передает тебе привет, корсар. Примешь ли ты его вызов?

Толпа зашепталась, и Слиск улыбнулся.

— Асдрубаэль послал тебя? Надо же, какой такт, — руки герцога скользнули к мечам. — Что ж, иди сюда. Давай начнем наш бой, пока котлеты из гемовора не остыли.

Зомилл рыкнул на своих воинов, и те вытащили клинки и бросились вперед. В толпе снова поползли шепотки. Втягивать остальных в личный поединок было дурным тоном, однако и Зомилл, и его повелитель были известны тем, что мало заботились об учтивости — их интересовал только конечный результат.

Слиск метнулся им навстречу, обнажая клинки. Мечи сияли в его руках, их бледная сталь была оплетена сетью алых нитей. Психо-вампирические схемы, покрывавшие металл, вытягивали жизненные силы из всего, во что вонзалось это оружие. Герцог повращал мечами, добавляя сцене драматичности, но в тот миг, когда первый из нападавших подобрался ближе, Слиск метнулся в сторону — не ради того, чтобы убить, но для того, чтобы сбить с толку. Легко увернувшись от удара, он рубанул клинком по ногам противника, легко рассекая броню и плоть. Изувеченный воин рухнул, закричав от боли. Высвободив окровавленный меч, вторым Слиск отразил чужой удар, и, не медля ни секунды, покончил со вторым нападавшим обманчиво легким ударом в плечо. Тот отшатнулся, и на герцога бросился третий — вернее, третья, и Слиск скрестив мечи, принял на них ее удар. Он резко дернул клинки в стороны, рассекая ее оружие на части. Нападавшая попятилась, и Слиск начал наступать на нее, один за другим нанося удары в колени, локти, бедра, плечи, пока женщина не завопила и не рухнула на пол. Второй воин выругался и набросился на него со спины, но Слиск перевернул клинки, ударяя назад. Убитый воин рухнул на него мешком, и Слиск вздрогнул от удовольствия, ощутив его предсмертную агонию — и тут же высвободил мечи, когда Зомилл попытался воспользоваться его ослабшей на мгновение концентрацией.

Подпитанный болью воинов, которых он ранил, Слиск легко уклонялся от ударов. Зомилл был далеко не так хорош в бою на мечах, как считал сам. Подхалимствовать ему удавалось куда лучше. Слиск гадал, где Зомилл набрался смелости, чтобы решиться на такое явное покушение. Хотя, быть может, это была не смелость, а глупость.

— Как же он должен тебя не любить, Зомилл, — проговорил Слиск, кружа вокруг архонта. Его клинки двигались медленно, в то время как Зомилл парировал удары с отчаянной скоростью. — Как же он должен тебя не любить, чтобы послать сюда вот так. Я действительно задумался, знаешь ли. В прошлый раз, когда я пригласил его на званый обед, он послал мандрагор. Они тут такой бардак устроили… Но это — я говорю о тебе — это больше похоже на извинение.

Зомилл оскалился и бросился вперед. Слиск поднырнул под его клинок и развернулся, заставив полы одежды взметнуться разноцветным вихрем.

— Пожалуй, это может быть наказание в первую очередь для тебя? Ты потерял тессеракт, а ведь это был, в конце концов, подарок. Терять подарки от тирана как-то некрасиво…

— Ты украл его, — прорычал Зомилл.

— Ну да. У тебя. Так чья же это вина, на самом деле? На кого он возложил ответственность за это, ммм? — Слиск отразил неуклюжий удар и шагнул вперед, рассекая Зомиллу икру. Тот с рыком рухнул на одно колено, и Слиск, развернувшись, мазнул кончиком клинка по его запястью, разрезая жилы. Зомил выронил клинок, и, выхватив осколковый пистолет, бросился было вперед, но герцог не дал ему выстрелить. Метнувшись вперед, Трэвельят пригвоздил его руку к полу и пинком отшвырнул пистолет.

— Думаю, мы оба знаем ответ на этот вопрос, — проговорил он, улыбаясь своему незадачливому убийце.

Зомилл поднял взгляд. Слиск ожидал от него проклятий, сопротивления, хотя бы чего-нибудь. Но вместо этого архонт захныкал, когда психо-вампирическая вязь начала делать свое дело. Слиск нахмурился, резко растеряв всю веселость. Он вздохнул и всадил второй клинок в глаз раненому противнику, бесцеремонно обрывая игру.

— Что ж, должен признать, я разочарован, но, впрочем, это не повод портить наш праздник, — он отпихнул ногой тело, убирая его прочь с дороги, и огляделся вокруг.

— Ешьте, друзья мои! Пейте! Веселитесь! Завтра вы можете кончить также, как закончил бедняга Зомилл.

Сады огласились смехом, и гости принялись развлекаться.

Герцог вытирал клинки об одежду, пока рабы оттаскивали прочь тела как живых, так и мертвых. Для выживших, если они переживут эту ночь, может даже отыскаться местечко в его флоте. А может быть, он отправит их в самые глубины садов, чтобы они окончили свои дни в качестве животных для охоты. Это будет зависеть от его настроения.

Когда герцог убрал клинки, Мирта шагнула вперед, подавая ему новую мантию. Та была сделана из мягкой кожи юных морралиан, и ее полы были темными и гладкими. Сбросив на пол свой испачканный кровью наряд, Слиск надел поданную ему одежду. В это время рабы спорили над сброшенной одеждой, так как их хозяин еще сам не решил, очищать ее или оставить в качестве трофея. Оба варианта были приемлемы — герцог редко надевал один и тот же наряд дважды, разве что в знак протеста. Он похлопал по эфесам мечей, чувствуя, как утекают последние капли чужих жизненных сил. Камни духа, украшавшие его перевязь, отчаянно запульсировали, заставив его улыбнуться.

— Вижу, ты доволен собой?

Слиск обернулся, и его улыбка стала шире.

— Аврелия, ты пришла? О, это прекрасно, — он протянул руки леди Малис, и та взяла их, смерив герцога взглядом снизу—вверх. В своей богато украшенной церемониальной броне и свободном платье в архаичном стиле она, как и всегда, выглядела по-королевски. Шлейф из тонких полос шкуры ур-гула завершал ансамбль. На мгновение герцог ощутил укол зависти. Эта леди всегда умела правильно подобрать наряды к празднику.

— Как я могла пропустить это событие? О твоих званых вечерах слагают легенды, Трэвельят.

— К сожалению, не все с этим согласны, — он выразительно посмотрел на пятна свежей крови на полу. — Асдрубаэль вечно слишком долго хранит обиды.

— Или, быть может, это был его подарок. Зомилл уговаривал Векта отправить за тобой в погоню флот, чтобы наказать тебя за преступления против Вечного города. Он одержим — был одержим — желанием добраться до тебя.

— А если бы ему это удалось? — усмехнулся Слиск.

— Тогда Вект лишился бы такого очаровательного раздражителя…

— Аврелия, твой разум такой же извращенный, как и всегда. Он всегда был тем оселком, об который я затачиваю свой выдающийся интеллект, — герцог почесал щеку, оставляя едва заметные царапины.

— Льстец, — усмехнулась Малис, и, внезапно нахмурившись, коснулась свой щеки. Герцог задумался, ощутила ли она уже резкий привкус в горле, или еще нет.

— Яд? — спросила она, облизнув губы.

— Ничего опасного. По крайней мере, для таких, как мы, миледи.

Она дала ему пощечину — достаточно сильную, чтобы появилась кровь.

— В следующий раз сначала спроси, — проговорила Малис, слизывая кровь с пальцев. — Понятно. Такой же сладкий, как и всегда.

— Я безумно рад, что ты пришла, — улыбнулся Слиск, потирая щеку, и забрал бокал с подноса у проходившего мимо невольника.

— Надо сказать, я была удивлена, получив твое приглашение, — Малис отпила из собственного бокала. — Особенно после того, как я пустила по твоему следу тех гровианских ассасинов.

— А я-то гадал, чья это работа. Это была удручающе неряшливая попытка, Аврелия.

— Однако у них была превосходная репутация, — Малис подняла бровь. — Так как же тебе удалось от них уйти, Трэвельят?

— О, кажется, я испортил их навигационные системы. Последний раз, когда я их видел, они во весь опор неслись прямо в центр звезды своего родного мира. Во всем этом была какая-то ирония.

— Ты думаешь?

— Знаешь, тебе стоило это видеть, — Слиск улыбнулся ей поверх бокала. — Я благодарен тебе за это развлечение, пусть и мимолетное.

— Я так и подумала, что ты повеселишься, — ответила Малис, и ее улыбка стала чуть шире.

— Я надеюсь, что и ты повеселишься на этом скромном празднике, — герцог едва заметно кивнул. — А теперь, если ты меня извинишь, мы должны уделить внимание остальным гостям, прежде чем я расскажу о своем грандиозном замысле, иначе меня обвинят, что я отнял все твое время, — он взял ее за руку и провел губами по позолоченным стальным когтям, скрывавшим ее пальцы, а затем отправился поприветствовать остальных гостей.

В большинстве своем они утомляли его. От них смердело амбициями, а их безудержное политиканство оскорбляло его чувства. Даже здесь, посреди такой роскоши, они не могли высвободиться из клетки, в которую Вект загнал их тысячелетия назад. Тиран запер их за решетками из страха и паранойи. Всех, кроме Слиска. Тот, как истинный змей, выскользнул на волю и теперь жил ради себя самого, а не ради неких навязанных целей, выдуманных владетельным параноиком.

Однако герцог был вежлив с каждым гостем. Он обменялся остротами с Тиндрак и подарил Зератису рецепт более мощного галлюциногена. Позаимствовав у зловеще ухмылявшейся ведьмы парные клинки, он согласился на поединок с еще одной гладиаторшей, горящей жаждой боя, пусть тот и вышел недолгим. После нескольких пустячных царапин и последовавших за ними аплодисментов он поднялся по лестнице, призвав гостей к тишине. Мало-помалу все затихли — каждый хотел услышать, что скажет герцог.

Когда наступила тишина, Слиск еще некоторое время молчал, наслаждаясь ею. Затем, хлопнув в ладоши, он заговорил:

— Зимнее солнцестояние — это особенное время. По крайней мере, так гласят предания. Это время, когда одно время года перетекает в другое — в те времена, о которых они говорят, они у нас еще были, — и линия между живыми и мертвыми истончается и слабеет. Охотники ждут этого часа, когда их великая добыча становится вялой и впадает в спячку. Мы считаем это время подходящим для праздника, и это наше право — разве мы с вами не охотники, сородичи мои? Разве не мы с вами самые смертоносные существа из всех, что когда-либо появлялись на свет?

Он эмоционально взмахнул руками и послышались возгласы одобрения от гостей, поддавшихся его настрою. Слиск милостиво кивнул.

— Когда наши боги сотворили нас, они отложили инструменты и расплакались, ибо мы совершенны в нашей смертоносности и непревзойденны в искусстве убийства. Мы — клинок, что заставляет само бытие истекать кровью, и раны, что мы наносим реальности, не заживают никогда. Они остаются как памятники нашей силе.

После этих слов к одобрительным крикам примешались шепотки. Соперники обменялись хищными взглядами. Слова герцога зацепили их, и он чувствовал их нетерпение. Они знали, что будет дальше. Это была традиция — другие архонты тоже устраивали подобную охоту, но эта обещала стать величайшей из всех.

— Середина зимы всегда была для нас самым священным временем, — продолжил Слиск. — Луч света посреди сумрачного сезона смерти. Напоминание о том, ради чего стоит жить. И я пригласил вас всех сюда не для того, чтобы просто разделить с вами припасы, но и для того, чтобы побаловать вас тем, что поддерживает пламя в наших душах. Охота, собратья. Охота, столь дикая и свирепая, что мало кому доводилось участвовать в подобном прежде.

Слиск высоко поднял кубок, и его гости радостно последовали его примеру. Речь вышла лучше, чем он ожидал, и реакция на нее оказалась лучше, чем он опасался.

— Я скажу вам, что впереди нас ждет нечто грандиозное. В эту минуту координаты наших охотничьих угодий были разосланы на ваши корабли. Нас ждет хорошо защищенный мир, населенный дикими монстрами и еще более дикими поселенцами. Мир бурь и бушующих морей.

Герцог хлопнул в ладоши и спустился по лестнице, и шлейф его мантии стекал за ним следом. Повинуясь его жесту, над садами наслаждений вспыхнула огромная фотонная проекция — мир, состоящий из серых и синих пятен.

По толпе гостей поползли шепотки и Слиск насмешливо оскалился, демонстрируя заточенные по последней моде зубы. Он отшвырнул за плечо полупустой кубок и развел руки, словно ожидая, что мир сам упадет в них.

— Этот мир называют Фенрисом. Это родной дом для легиона тех грубо аугментированных воинов, которых эти рабские расы плодят миллионами.

Слиск повел рукой и голограмма начала вращаться.

— Сейчас он содрогается от сезонных тектонических сдвигов. Они слепы, глухи и глупы. Те, кто считал себя хищниками, теперь сам скатился до роли добычи, и мы должны обращаться с ними соответственно. Нам ли, тем, кто однажды поднялся так высоко, что может охотиться за самими богами — нам ли опускаться теперь, братья и сестры мои? Разве не должны мы наглядно показать, где им самое подходящее место во всем пространстве изученного космоса?

Слова герцога вызвали одобрительный гвалт.

Это всегда срабатывало — самым легким способом манипулировать среднестатистическим комморитом было воззвание к его высокомерию. Слиск улыбнулся и, не опуская рук, развернулся, словно собираясь обнять их всех.

— Это будет величайшее развлечение. А теперь — ешьте, пейте и веселитесь, собраться мои. Пусть шум нашего с вами праздника услышат те, кто ответил отказом на мое приглашение, и да утонут их души в чернейшей зависти!

Когда толпа разошлась, Слиск заметил направляющуюся к нему леди Малис, и снисходительно улыбнулся. Ум Аврелии Малис был таким же острым, как и ее клинок, покрытый ядом с обоих сторон. Даже Вект опасался ее, и его опасения были обоснованы — поговаривали, что когда-то они были любовниками. Малис была одной из немногих вещей, заставлявших Слиска скучать по Комморагу.

Конечно же, однажды Вект утомился от нее, как утомлялся от всех своих фаворитов. Он лишил ее доверия и отшвырнул на самый край комморийского общества. Слиск едва ли не ощущал запах того желания мести, которое исходило от нее. Как и многие другие гости, она пришла, надеясь впутать герцога в ту или иную интригу. Как он и рассчитывал. Среди множества заговорщиков должен был быть хоть кто-то, кто сумел бы исцелить его от вечной скуки.

— Что ты скажешь о моей речи, Аврелия? — спросил Слиск, беря ее за руки.

— Восхитительно. Впрочем, ты всегда был превосходным оратором, Трэвельят, — она оглянулась через плечо, и он заметил цветастую фигуру, слоняющуюся рядом. Он вопросительно поднял бровь, когда Малис добавила:

— Я хочу, чтобы ты кое с кем пообщался. Или, скорее, это они хотят пообщаться с тобой.

— Не припомню, чтобы я приглашал кого-то из вашего племени, — медленно проговорил Слиск, обращаясь к цветастой фигуре.

— Но ты и не запрещал нам появляться, — клоун танцевал и расхаживал перед ним, наполовину вызывающе, наполовину приглашающе. Краем глаза Слиск заметил Мирту, стоящую неподалеку и наблюдающую за ними. Его куртизанка выглядела неуверенной. Или, пожалуй, уверенной, что он собирается бросить ее ради чего-то… странного. Или может быть, он скорее позволит кому-то другому убить себя, прежде чем она успеет сделать этого.

Герцог улыбнулся.

— Думаю, один раз я вполне могу посмотреть на ваш визит сквозь пальцы. Но только один раз.

Клоун — вернее, клоунесса, по крайней мере, герцогу показалось, что это женщина, — остановилась, покачиваясь на каблуках взад-вперед и рассматривая его сквозь свою сверкающую маску. Наконец, она подалась вперед.

— Я рада слышать это, герцог Трэвельят Слиск, Змей Небесных Путей, Князь Множества Цветов, — ее голос странно вибрировал, и герцог повнимательнее присмотрелся к ее наряду. Он имел достаточно дел с последователями Смеющегося Бога, чтобы распознать перед собой теневидцев, когда он с ними сталкивался. Сказители и прорицатели — по крайней мере, так о них говорили.

— А тебя как зовут, мой маленький клоун? У тебя, я уверен, должно быть какое-нибудь загадочное имя, — Слиск вытащил клинок и провел его плоской стороной по плечу теневидицы. Она оттолкнула лезвие в сторону и нырнула под его руку. Конец ее посоха сжал его горло — но очень осторожно. Она оттянула его, и Слиск благодарно хмыкнул. Секундное нажатие — и она сломала бы ему кадык. Она предупреждала его — или дразнила. А может быть, и то и другое одновременно.

— Я — та, что идет сквозь завесы времени и пространства, вверх и вниз, вперед и назад. Я видела, как поднимались черные звезды, как садились холодные солнца. Я слышала мелодии, которые играли вечные флейтисты при дворе самых глубоких трущоб, я пробовала плоды невозможных деревьев. Этого имени достаточно, герцог Трэвельят Слиск?

— Это имена или истории?

— А есть ли разница между этими понятиями? И что есть мои истории в сравнении с твоими, о Змей? Ты ползешь сквозь время, оставляя след из огня и крови на теле вселенной. И так и должно быть.

Слиск дернулся, вырываясь из-под посоха. Развернувшись, герцог выхватил меч, и его кончик уперся туда, где, как он думал, находится переносица теневидицы.

— В таком случае, почему ты здесь? Что тебе нужно от меня?

— Что заставляет тебя думать, будто бы мне что-то нужно?

— Прагматизм.

Она рассмеялась. Ее смех рассыпался на множество голосов, словно под маской пряталась не одна личность, а множество. Она посмотрела на Малис, и Слиск нахмурился. Ходили слухи — слухи ходили всегда и повсюду — что Малис знала об Арлекинах больше, чем кто-либо другой, но герцог никогда не уделял им особого внимания. Что ему за печаль, если Малис впутается в ерундовые интриги этих бродяг?

— Мне бы хотелось перейти к концу истории прежде, чем она начнется. Надеюсь, вы простите меня? — теневидица оттолкнула лезвие и подкралась поближе. В ее движениях прослеживался ритм. Заученные па, словно они с герцогом беседовали уже ни раз и не два. Слиску это показалось в равной степени раздражающим и интригующим.

— Такому умелому исполнителю я бы простил почти все, что угодно, — ответил он, опуская меч острием к земле и опираясь на него. — Что ж, испорти рассказ, если тебе хочется. Я не испытываю удовольствия от концовок.

— Вы мудры.

Слиск запрокинул голову и расхохотался.

— Вот в таком меня еще не обвиняли.

— Это и сейчас не обвинение. Скорее, наблюдение, — теневидица по-птичьи склонила голову, и бубенчики на ее капюшоне нежно звякнули. — Ты должен забрать сердце Волка, о Змей, — она шагнула ближе.

Ее фигура словно исказилась и расплылась. На мгновение Слиску показалось, что он увидел и другие силуэты, стоящие в одном месте, словно видимое эхо чужих движений. Личности, которых никогда не было и никогда не будет. Части истории, которую еще никто не рассказал.

Герцог напрягся.

— И это та концовка, которую ты видишь? Или та, которой ты желаешь?

— И то, и другое, и то, и другое, — почти пропела Арлекин.

Слиск рассмеялся и отступил назад, чтобы между ним и теневидицей было хоть немного свободного пространства. Он чувствовал запах химикалий ее крейданна — слабого галлюциногена, к которому он достаточно давно выработал иммунитет. — Сердце Волка, говоришь… Смысл твоих слов легко понять — ты имеешь в виду сердце тех воинов мон-кеи, которых те держат как движимое имущество? Они нужны им также, как нужны свежие материалы для баков по выращиванию плоти. Так, значит, я должен забрать у них из будущее, верно? — Слиск снова рассмеялся и демонстративно взмахнул клинками. — Очаровательно! Я собираюсь украсть огонь у богов и мясо из пасти чудовищ!

— Отличная история, — проговорила Малис.

Слиск со смешком повернулся к ней.

— Я участвую только в таких.

Когда он снова обернулся к теневидице, та уже присоединилась к расширяющемуся хороводу, и ее тонкая фигура сгинула в пестром калейдоскопе цветов ее труппы.

— Она даже не спросила разрешения уйти, — хмуро проговорил герцог. — Какая восхитительная грубость.

— Собираешься наказать ее, Трэвельят? — выразительно спросила Малис.

— Я слышу ревность в твоем голосе, Аврелия? — усмехнулся тот.

— Любопытство.

— Я часто видел, как одно вытекает из другого, — герцог пожал плечами и посмотрел на нее. — Так ты присоединишься ко мне? В этой экспедиции, я имею в виду.

Малис с элегантной обидой надула губы.

— С тех пор как я последний раз участвовала в рейде, прошло достаточно времени. Боюсь, Коммораг слишком крепко держал в своих когтях все мое внимание.

— Значит, ты давно не баловала себя, — Слиск взял ее за руку и с шутливой нежностью запечатлел на ней поцелуй. — Ну же, Аврелия, давай разгромим этих дикарей вместе, как мы делали это раньше, в более невинные времена.

— Мы оба никогда не были невинными.

— Не были, и я весьма рад этому, — не выпуская ее руку, Слиск повлек Малис за собой. — Идем. Одна сарабанда напоследок, пока праздник не закончился.

Малис позволила ему утащить себя в хоровод Арлекинов.

— С удовольствием, Трэвельят.