Магистр кузницы / Forge Master (новелла)

Перевод в процессе: 3/11 Перевод произведения не окончен. В данный момент переведены 3 части из 11.

Магистр кузницы / Forge Master (новелла)
Автор	Дэвид Аннандейл / David Annandale
Переводчик	Виктор Осипов
Издательство	Black Library
Серия книг	Битвы Космического Десанта / Space Marine Battles
Входит в сборник	Верховный Изверг / Overfiend
Предыдущая книга	Теневой капитан / Shadow Captain
Год издания	2014
Подписаться на обновления	Telegram-канал
Обсудить	Telegram-чат
Экспортировать	EPUB, FB2, MOBI
Поддержать проект

Война против орков из системы Октариус и не желает прекращаться, поэтому воинам Пятой роты Саламандр поручена опасная, но критически важная миссия — убить самого Изверга. Но когда Саламандры уже готовятся уничтожить корабль зверя, они получают шокирующее откровение — ценный инопланетный пленник на борту орочьего корабля может оказаться ключом к окончанию всего конфликта.

Пролог

Вопль... Беззвучный, без намеков на голос и дыхание, он все же вонзился в него когтями, сотканными из чистой горечи. Вопль нарастал, пока этот не-звук не разорвал его душу на части.

По пробуждении же Элисата встретила агония. Так происходило каждый раз на протяжении дней, даже недель; достаточно времени прошло, чтобы время размылось, чтобы прошлое и будущее затерялись за беспросветным настоящим, состоящим из избиений и изнурительной работы. Материальная реальность не давала забыть о себе ни на секунду, перегружая чувства не стихающей болью, нарушая концентрацию пленника и отрезая его от всего, что не было частью испытываемым им телесных мук.

Орки мучали его до тех пор, пока он не стал полной развалиной. Его тело и без того уже было старым, слабее, чем у остальных пленников-эльдар. Взгляд Элисата упал на собственные руки, на длинные пальцы, уже ставшие полупрозрачными в ходе начавшейся кристаллизации. Ксенос уже давно шел по Пути провидца и забрался так далеко, что конец его телесного существования успел стать самой сутью его реальности. Каждое новое явление неизменно пропускалось через призму его скорого слияния с Кругом Бесконечности — по крайней мере, так обстояло дело до того, как Элисата поймали.

Орки превратили эльдара из одухотворенного существа не более чем в тварь, обладающую нервными окончаниями. И даже когда он больше уже не мог трудиться, орки не убили его. Они отняли все, что у него было — даже бесценный путевой камень стал жертвой то ли их жадности, то ли инстинктивной злобы. И все же, он оставался жив. Возможно, они знали и другие способы использовать эльдарского провидца. Пускай зеленокожие и были грубыми существами, они обладали хитростью, которую смертельно опасно было упускать из виду — и самым хитрым был их вожак.

Итак, Элисат вернулся из забытья прямиком в объятья агонии — но это не было для него чем-то новым. Нет, новостью для него стало то, что в сознание его вернул не пинок по ребрам и не удар хлыста. Его разбудила еще большая мука — психический вопль его умирающего брата. Этот вопль отозвался в его душе и разуме так, как будто был его собственным — но так как крик все-таки принадлежал не ему, то он принес с собой еще и всепоглощающую скорбь. За болью, за скорбью, было еще и понимание того, что означала смерть его брата. На Элисата только что обрушилось бремя долга — долга, который он не мог исполнить. Последствие этого знания нельзя было назвать ничем иным, как отчаянием в самой чистейшей его форме — и не нужно было быть провидцем, чтобы понять, почему.

Осколок Каэла Менша Кхаина теперь стал его бременем — и Видящий никак не мог защитить его, ведь он не мог помочь даже самому себе. Измученный и на пределе отчаяния, он не мог сделать ничего, кроме как начать молиться давно убитым богам — а также богу расколотому, — о том, чтобы осколок все-таки не был бы найден. Элисат попытался было предвидеть, исполнится ли его желание, но как только он попробовал отправить свое сознание в странствие по пряже будущего, он врезался в стену из хаотичной, яростной энергии орков. Нити зреющих вероятностей изменялись и рвались так быстро и так непредсказуемо, что Элисат не мог выявить никакой закономерности, а психическая аура орков, самое воплощение бьющей через край злобы, угрожала захлестнуть и удушить его. Видящий не мог увидеть ничего за этим беспорядочным хаосом — и кроме того, у эльдара не было его рун. Орки отобрали их, как и все остальное его имущество — а ведь без них Элисат не мог ориентироваться на кружеве времени.

Что-то приближалось. Элисат услышал, как изменилась какофония ругательств его охранников. Дикарский смех и шум драк стихли — им на смену пришли трепет, предвкушение и страх.

Элисат поднял голову. Его каморка немногим отличалась от простой подсобки, куда убирали хлам, а не содержали живых существ. В ней едва можно было сесть, а лечь эльдар мог, только свернувшись в позу эмбриона. Пол был скрыт за нечистотами, являвшими собой культурный слой, не способный поведать ни о чем, кроме горя. Дверь же в камеру, как и все остальное на этом корабле, была грубо сработанной, но все же исполняющей свое предназначение — лоскутное одеяло из обрезков металла, сваренных в одно целое, она была такой же прочной, как ее края — острыми. По крайней мере, пусть у нее и не было решетки, ксенос мог выглядывать наружу через дыры и разрывы в металле, недостаточно широкие, чтобы просунуть через них руки, не вскрыв при этом себе запястья, но достаточно широкие, чтобы видеть коридор корабля — и Элисат смотрел, пока существо приближалось к нему.

Присутствие чужака было практически осязаемым. Орки взвыли в приступе фанатичного преклонения. Пленники захныкали, всей душой надеясь на быструю смерть. Элисат же, присев, внимательно наблюдал за новоприбывшим. Он боялся судьбы куда хуже гибели.

Элисат слышал, как приближался зверь, как гремели, подобно барабанам войны, его шаги по металлическому настилу. Этот грохот отдавался даже в хребте Элисата, и становился все громче, по мере приближения чужака. Пыль и ржавая крошка с каждым шагом взмывали в воздух — и тут, прямо перед камерой эльдара, чудовище остановилось. Теперь единственным звуком, нарушавшим тишину, было дыхание орка — глубокое, больше походящее на рычание, оно безошибочно указывало на невероятную силу и едва сдерживаемую ярость, рокочущую в широкой груди зеленокожего.

Орк закрыл своей спиной тусклое освещение коридора — так, что Элисат мог разглядеть лишь силуэт ксеноса, который был шире собственного роста. Орк был самим воплощением насилия — и правителем целой империи.

Элисат не видел глаз орка, но судя по наклону его головы он догадался, что зверь смотрит на него. Он мешкал, думал — и размышляющий орк, по опыту Элисата, мог быть лишь одной из двух вещей — либо до комического идиотским зрелищем, либо чем-то смертельно опасным. Ничего смешного Видящий в новоприбывшем не усматривал — лишь надвигающийся рок.

Орк повернулся и громогласно проревел какой-то приказ — а затем пошагал дальше. Пока он уходил, Элисат осел на заднюю стенку своей камеры. Клубок возможных будущих внезапно распутался — и пусть эльдар видел не дальше, чем до этого, ему не было никакой нужды знать больше. Корабль изменил курс. Элисат знал, куда тот направился.

«Нет... — подумал он. — Только не туда. Только не этот орк...»

В конце концов, это знание было бесполезным. Элисату оставалось только молиться.

Первая глава

Что ты такое?

Вопрос никак не желал покидать его голову, как бы он не старался его прогнать.

Хищник скрывался где-то во внешних пределах системы Лепид, медленно плывя сквозь пустоту в ожидании своей добычи. Он не был изящным охотником, но зато мог похвастаться размером — более четырех тысяч метров в длину, он сильно раздавался и вширь, а бронированный нос устремлялся вперед подобно сжатому кулаку. В его дизайне не было ничего утонченного — каждая бронепластина и заклепка корабля были посвящены лишь одной цели — жестокой расправе над противником. И в данный момент корабль преследовал одну конкретную цель, которую нужно было заманить в подходящее для расправы место.

Этим хищником был «Вердикт наковальни» — ударный крейсер Пятой резервной роты ордена Саламандр. Стоя в стратегиуме, возвышавшемся над остальной частью напоминающего собор мостика, капитан Мульцебар инструктировал своих офицеров. Его широкое, с низко посаженными бровями, лицо редко посещала улыбка — нет, он был похож на стойкого, бесстрастного бога войны, вырезанного из цельного куска оникса, а его горящие красным глаза выдавали жар домны, пылающей глубоко внутри капитана. И все же, пока капитан говорил, сержанту Ба'бирину казалось, что он мог уловить нотки глубокого удовлетворения в голосе командира.

— Миссии, предпринятые нашими братьями из Гвардии Ворона и Белых Шрамов, увенчались успехом. Оркам на планете и ее луне были нанесены сокрушительные удары. Но что более важно именно для нас — эти удары возымели нужный эффект. Наш сенсориум засек приближение через варп одного крупного объекта, окруженного бесчисленными объектами поменьше.

— Он идет, — подытожил сержант Нелей.

Мульцебар кивнул.

— Похоже на то.

Офицеры оживились, ожидание грядущего боя в них граничило с предвкушением. Для некоторых из них — включая Ба'бирина, вынужденное бездействие было настоящей пыткой. Саламандр и так уже отвлекли от выполнения их изначальной миссии. Они должны были отправиться на Антагонис, помогать Черным Драконам бороться с чумой не-смерти, когда в этой системе объявилась более неотложная угроза Империуму, и орден незамедлительно ответил — только чтобы бесцельно тратить свое время. Пока Гвардия Ворона и Белые Шрамы с честью исполняли свой долг, Саламандры застряли здесь, в сотнях миллионов километров от поля боя, ожидая шанса, который они могли никогда и не получить. Их целью был сам лидер орков — Верховный Изверг. Вторжение в эту систему было делом именно его рук, но до сих пор ответить на эту дерзость не представлялось возможным. Согласно докладам имперской разведки, Изверг путешествовал в составе громадной флотилии, которую невозможно было разгромить имевшимися на данный момент силами. Но пускай они и не могли сами прийти к орку, они были в силах заставить ксеноса прийти к ним. Убийство лейтенантов зеленокожего как раз и несло в себе цель выманить чудище. И наконец-то оно явилось.

Ожидание окончилось, кузница войны позвала их...

Что ты такое?

Слова раз за разом раздавались в голове Ха'гарена назойливым биением, пока он шел в машинариум. Ему не казалось, что на этот вопрос стоило отвечать. Он сам вообще не размышлял над этим вопросом. Он был самим собой, как и всегда. Конечно, за последние годы с ним произошли определенные изменения — и Ха'гарен знал о них, пусть даже бремя эмоций и не сопровождало это осознание, — но важнейшая истина оставалась неизменной. Он был Ха'гареном, технодесантником Пятой роты Саламандр. Какие вообще вопросы могли быть на этот счет?

И все же, вопрос был задан. И словами его были не «Кто ты такой?», какими бы обличительными и намекающими на сомнения, терзающие вопрошающего, они не казались. Нет, «Что ты такое?» было куда более принципиальным вопросом, затрагивающим самую основу его естества. И озвучил его не просто какой-то боевой брат, но именно Ба'бирин.

Разум Ха'гарена, пытаясь отыскать первопричину беспокойства, вернулся более чем на столетие назад, в Гелиосу — город-маяк Ноктюрна, родного мира Саламандр. Именно тогда два аспиранта пережили испытания и заслужили право стать разведчиками ордена. То, что они знали друг друга еще до первого настоящего испытания наковальней, было необычно — но тот факт, что они были, по сути, из одного дома, был совершенно неслыханным. Ба'бирин был сыном торговца шкурами са'рков. Ха'гарен же был принят в семью, после того как осиротел — его родители распрощались с жизнью во время Поры Испытаний. Мальчики крепко сдружились. Оба стали учениками отца Ба'бирина, пусть Ха'гарен и не имел никакого таланта к выделке шкур, в отличие от брата. Вместе же их и забрали в рекруты. Вместе они одержали верх над всеми невзгодами и стали разведчиками.

Вместе они стали полноценными Саламандрами. Огнерожденными.

Целых семьдесят лет они сражались бок о бок, обрушивая гнев Вулкана на врагов Императора. Они знали об умениях друг друга так же много, как и о своих собственных. Их война была синхронным вращением смертельных шестерней, никогда не отступающих, всегда безостановочно перемалывающих своих врагов. Их боевые стили были разными, но отлично дополняли друг друга. Ба'бирин был настолько переменчивым, насколько вообще мог быть Саламандр, и имел настоящий талант к импровизации. Его финты и контрудары всегда заставали врасплох врагов — но только не его брата, который предоставлял незыблемый фундамент для их совместных атак. Ха'гарен был неизменным, непоколебимым — настоящий метроном бесконечной войны, с помощью которого Ба'бирин исполнял свои смертельные мелодии. Ха'гарен был наковальней, о которую молот Ба'бирина энергично сокрушал ксеносов, еретиков и предателей.

Целых семьдесят лет они вместе выковывали цепь товарищества. Но, как оказалось, Ха'гарен был одарен пониманием механизмов. Мальчик Ха'гарен был безнадежен при работе с органическим хаосом животных шкур, однако Ха'гарен-космодесантник понимал машины, и когда он говорил с миром машин, тот отвечал ему. Возможно, это было попросту неизбежно, что чуть больше тридцати лет назад, капитан Мульцебар решил отправить боевого брата на Марс.

Ха'гарен вернулся домой технодесантником. Но не успел он даже узнать о том, что изменилось за время его отсутствия, как Ноктюрн был атакован. Мульцебар и вся Пятая рота были отряжены на защиту Гелиосы. Ба'бирин и Ха'гарен сражались на передовой, защищая город-убежище, свою родину.

Увы, их воссоединение нельзя было назвать счастливым. Ха'гарен видел по лицу Ба'бирина, что его что-то волновало, но сам не чувствовал той же напряженности. На самом деле, теперь он вообще мало что чувствовал — посвящение в Культ Омниссии помогло усмирить его эмоции. Некогда горевшая в нем страстность утихла, превратившись в ровную, размеренную смесь логики и поклонения. Его разум и душа наполнились тайнами машин и литаниями неорганическому.

Когда он стал космическим десантником, он превратился в нечто, что его прошлое, человеческое «Я» едва бы узнало, и уж точно не смогло бы понять. Он ощущал, как и полагалось воину Адептус Астартес, как неизбежно отдаляется от мира смертных.

Орден Саламандр старался сократить этот разрыв, оставаясь частью людского сообщества на Ноктюрне — и все же, в случае с Ха'гареном, простая отдаленность стала зияющей бездной, когда тот вернулся с Марса. Технодесантник так и не озаботился тем, чтобы пересечь ее. Плоть лишь отвлекала, она была несовершенной, была всего лишь препятствием, которое приходилось преодолевать.

Конечно же, Ха'гарен понимал, как ему казалось, насколько же он изменился. Он осознавал, что его изменения были далеко не только лишь физическими. Но он не считал перемены настолько кардинальными, что они уничтожили то ядро его личности, которое пережило вознесение в ряды космического десанта, и которое продолжало жить в нем, как в технодесантнике.

Во всяком случае, он верил в это.

Что ты такое?

Этот вопрос впервые прозвучал во время битвы за Гелиосу. Самые ожесточенные сражения на Ноктюрне в то время бушевали у врат Гесиода. Силы предателя Нигилана, брошенные им на Гелиосу, служили не более чем диверсией, призванной отвлечь внимание от другой уловки, но круты и другие наемники все равно сражались с той же дикостью, что и их товарищи в других участках планеты. Мульцебар побуждал своих воинов сражаться так, будто бы потеря Гелиосы означала уничтожение самого Ноктюрна — но их честь, верность и любовь к дому и так не допускали никакого другого подхода. И вот так, впервые за последние три десятилетия, Ха'гарен и Ба'бирин встретились друг с другом в бою.

Некогда их слаженность была такой, что они сражались, как две части одного механизма. Теперь же, когда большая часть Ха'гарена стала машиной, их единство исчезло. Ха'гарен перестал воспринимать финты Ба'бирина как что-то кроме ненужных излишеств. Они были бесцельной тратой сил, проявление мастерства оказалось самоцелью. Технодесантник не видел нужды подстраиваться под брата, и не понимал, почему делал так в прошлом. Они обрушили на своих врагов ужасную кару и оставили за собой не один холм из трупов противников, но музыка их дуэта лишилась своей былой гармоничности. Теперь они славно сражались лишь потому, что были Саламандрами. Не потому, что они были вместе.

Когда ужасное оружие Нигилана вонзилось прямо в ядро Ноктюрна, сама земля вздыбилась и пустилась в пляс, а стены обрушились до основания. Перегруженные пустотные щиты не смогли удержать врагов — и те с готовностью бросились внутрь города. Ксеносы и дикари, не тратя времени, обрушились на мирное население, как будто бы зная, что их поражение неизбежно, и решили по крайней мере насладиться разграблением Гелиосы вместо того, чтобы столкнуться с неумолимой силой Саламандр. У них не было никакой стратегии — лишь импульсивный, варварский порыв нанести как можно больше ущерба перед смертью.

Десятиметровая брешь разверзлась в стене именно на том участке, который удерживал Ха'гарен и отделение Ба'бирина. Сержант и трое его боевых братьев рухнули вниз, вместе с камнем и скалобетоном, но под ногами Ха'гарена стена устояла. Специалист взглянул вниз, и увидел, как его товарищи выбираются из завала. Испачканные пылью, они стали живыми статуями, восстающими из руин, чтобы противостоять судьбе. Их нельзя было остановить.

Но остановить нельзя было и рой врагов Саламандр, которые компенсировали отсутствие сверхчеловеческой силы своей численностью. Круты и люди ворвались в гражданское сооружение, расположенное в полусотне метров за стеной. Люди Гелиосы были ровно такими же стойкими и сильными, как и все жители Ноктюрна, и они были вооружены, но все же им никак было не сравниться с обрушившимися на них дикарями. Ха'гарен увидел, как Ба'бирин повел своих воинов на защиту соотечественников, и прикинул расстояние между гражданскими, Астартес и нападающими врагами. Исход был очевиден. Саламандры, без сомнения, истребят противников, но слишком поздно для того, чтобы предотвратить неминуемую резню.

В нескольких шагах от Ха'гарена стояла турель с тяжелым болтером. Ее оператор погиб, но оружие все еще оставалось в рабочем состоянии, так что технодесантник немедленно занял место стрелка — и услышал голос Ба'бирина в своей вокс-бусинке.

— Брат, нам бы не помешала твоя помощь, — сказал сержант.

Перед специалистом возник выбор. Он мог оставить свой пост и присоединиться к сражению внизу, или же удерживать позицию — вот только на самом деле никакого выбора тут не было. Было бы крайне нерационально лишаться тактического преимущества, но оставался еще один вопрос: куда же направить турель? Развернуть ли ее внутрь города и поддержать братьев огнем, или же нацелиться на куда большее скопление врагов, что уже неслись к бреши в стене.

И вновь Ха'гарен не мог сказать, что на самом деле у него был выбор. Технодесантник открыл огонь. Грохот тяжелого болтера был подобен ритмичному бою молота самого Вулкана, оружие с идеальной машинной размеренностью превращало ксеносов и еретиков в кровавую кашу.

— Ха'гарен?! — снова вызвал технодесантника Ба'бирин.

— Я делаю то, что должен, брат, — ответил ему тот. Специалист даже не имел в виду эту конкретную стычку внутри городских стен, исход которой был предрешен без его участия. Нет, Ха'гарен нацелился на военный потенциал противника в целом, сокращая число предателей и замедляя их продвижение. Оставались еще сотни и сотни наемников — куда больше, чем Ха'гарен мог бы надеяться убить, — но они были далеко не бесконечны. С каждым выпущенным масс-реактивным снарядом, что разрывал на мелкие ошметки плоть и кость, вздымая в небо грязь и кровь, вражеский натиск терял свою силу и скорость. Усилия Ха'гарена приносили свои плоды.

Однако эти плоды оказались не тем, на что надеялся Ба'бирин. Это был самый первый раз, когда его брат сознательно поступил наперекор желаниям сержанта. Они не просто лишились своего единства — нет, в тот раз они имели совершенно противоположные цели. Как оказалось, самым тяжким грехом Ха'гарена были неправильно расставленные приоритеты. Он узнал об этом уже после боя, после окончания войны. Гелиоса была спасена, и Ноктюрн начал медленно исцелять свои раны. Именно тогда, пока Ха'гарен был занят поисками все еще рабочего оружия на поле боя, Ба'бирин и решил встретиться с братом.

— Ты бросил нас! — заявил Ба'бирин безо всяких предисловий.

— Я лишь принял решение, диктуемое тактической необходимостью.

— Жители Ноктюрна — наши подопечные!

Ха'гарен понял, что его брат доверился чувствам, а не рассудку.

— Нашим долгом было успешное завершение войны. И я выполнил этот долг.

Именно тогда прозвучал тот самый вопрос.

— Что ты такое? — спросил его сержант, лишь покачав головой, а затем ушел восвояси.

Озадаченный, Ха'гарен просто проследил за тем, как другой Саламандра постепенно исчез из виду за дымящимися обломками металла и грудами опаленного камня, а затем вернулся к работе. Прозвучавший вопрос, без сомнения, был странным, но тогда технодесантник еще не осознал, какой глубиной тот обладал.

Что было важнее для него на тот момент, так это разрыв братских уз, связывавших его с сержантом. Ха'гарена, насколько это еще было возможно в его состоянии, снедала потеря верного товарища в лице Ба'бирина, и так продолжалось на протяжении не просто считанных дней, но целых месяцев, прошедших с этого момента.

Однако тем, что по-настоящему превратило заданный вопрос в назойливый рефрен, были новости о судьбе Аргоса. Разум Аргоса был заражен в ходе вражеской атаки, сбив того с истинного пути и заставив обратиться против собственных братьев. Магистр кузни осознал, что с ним произошло, и сумел изгнать из себя заразу, но не ранее, чем нанес ордену серьезный удар. Это событие выбило Ха'гарена из колеи. То, что Аргос — один из самых могучих технодесантников ордена, мог быть атакован на таком фундаментальном уровне, являлось чем-то куда большим, чем предостережение об опасности беспечности. Нет, Ха'гарен давно встал на путь, который требовал от него метаморфоз тела и разума — и если даже величайший из ему подобных был уязвим, то и сам Ха'гарен сильно рисковал. Но как он мог следить за ходом своего странствия? Как он узнает, если вдруг свернет на скользкую дорожку?

Что ты такое?

Вопрос был так прост — и все же к нему не находилось подходящего ответа.

Ха'гарен наконец-то добрался до машинариума. В грядущей войне именно здесь будет его личное поле боя. Он станет стражем «Вердикта наковальни», оберегая его дух и поддерживая тело, пока корабль будет обрушивать ярость Вулкана на давно подстерегаемого ими врага. Окруженный машинами, громадными зверьми с металлическими шкурами и плазменными сердцами, он чувствовал, что находится среди родни. Литании битвы, освящения и успокоения стали сами собой срываться с его губ. Технодесантник начал общаться со своим необъятным подопечным, готовя корабль к бою. Техники и сервиторы незамедлительно бросились исполнять порученные им задачи, и просторное помещение наполнилось стуком и гулом коллективного труда, потрясающе выверенного и идеально скоординированного. Надоедливый рефрен наконец-то отступил в глубины подсознания Ха'гарена, когда он стал единым целым с «Вердиктом».

Механистический танец войны начался.

На главном экране тактикариума, Мульцебар следил за тем, как из варпа выходят корабли противника. Военачальник орков не разменивался по мелочам — убойный крузер сопровождала целая свора брандеров и ударных кораблей. Капитан наблюдал перед собой настоящий шторм из грубой агрессии — обычное выражение природы зеленокожих. Их корабли были сварены из натурального мусора — и все же, грубые как по виду, так и по сути, они оставались смертельно опасными. Даже один факт того, что они, вопреки здравому смыслу, не взрывались сами по себе, указывал на то, что недооценивать орков равноценно самоубийству.

Нападающие серьезно превосходили «Вердикт наковальни» числом. Он был один. И все же он был более чем готов к такому повороту событий. Этот хищник притих, выжидая, пока орки не войдут в зону действия главного орудия.

— Нова-орудие заряжается, — отметил Фейнс.

— Благодарю, рулевой, — ответил тому Мульцебар. Капитан собирался нанести крузеру смертельный удар, а затем приблизиться, чтобы добить выжившую мелочь. Брать суда на абордаж Астартес не планировал — любой командир, который спешил схлестнуться с зеленокожими лицом к лицу, был не более чем глупцом, спешащим сыграть на руку диким ксеносам. Не было ничего героического в том, чтобы впустую растратить жизни своих воинов и команды корабля — тем более, что этот зеленокожий, манипулируя своими приспешниками, уже доказал, что является самым опасным орком, о котором Мульцебару доводилось слышать, — разумеется, после Зверя Армагеддона.

Но вскоре он обратится в пепел.

Мульцебар уставился на экраны, ожидая захвата цели и полной готовности нова-орудия. До сих пор, флотилия противника ничем не выказала, что знает о присутствии «Вердикта наковальни».

— Цель в пределах действия орудия! — отозвался артиллерийский офицер.

И орудие было готово... Мульцебар уже открыл рот, чтобы произнести приказ...

Как тут запел астропатический хор, и все изменилось.

Музыка шестерней была прервана. Гимны машин остались не спеты. Капитан вызвал технодесантника на мостик. Когда Ха'гарен добрался туда, он увидел Ба'бирина и всех остальных командиров отделений. Второй брифинг всего личного состава, так скоро после первого, да еще и прервавший важную работу — специалисту это показалось дурным предзнаменованием.

Выражение лица Мульцебара тоже не внушало излишнего оптимизма, на нем явно проглядывались раздражение и отвращение.

— Братья. Я получил сообщение, важность которого сопоставима лишь с его своевременностью. — Капитан скривился, произнося последнее слово. Ха'гарен никогда не видел своего капитана в ярости — и похоже, сейчас капитан ощущал именно ее.

Мульцебар на секунду замолк, перед тем как продолжить — и когда он заговорил снова, его тон был чуть более спокойным, как будто бы офицер понимал, что, несмотря на омерзение, ему нельзя молчать.

— Полученное нами сообщение было отправлено грозовым пророком Белых Шрамов. Нам нельзя уничтожать корабль врага — мы должны взять его на абордаж.

Капитан вновь скривился, как будто то, что он еще даже не успел сказать, уже успело оставить во рту неприятный привкус.

— Нам нужно взять корабль на абордаж и спасти эльдарского пленника.

На мостике воцарилась тишина. Ха'гарен увидел, как в глазах Ба'бирина вспыхнули знакомые огоньки — и не только у него одного. Не один боевой брат мечтал сейчас лишь о том, чтобы встретиться с орками поближе. Но суть задания, которое им сейчас поручил капитан, была просто отвратительной.

— Спасти? — переспросил Нелей.

— Он должен остаться в живых, — уточнил Мульцебар.

— Именем Вулкана... Почему, капитан? — тихо спросил Ба'бирин.

— Наши братья из ордена Гвардии Ворона встретились с зеленокожими, которые были до неестественного большими и агрессивными, если хоть что-то насчет орков можно считать естественным. Так или иначе, проявленная ими сила вызывает серьезную озабоченность.

— Но как это относится к тому, что мы должны спасти эльдара? — сказал Нелей.

— Он — Видящий, и знает, в чем дело. Какой бы неприятной ни была эта миссия, все же это наш долг. Мы должны атаковать орков, найти ксеноса и вывести его с корабля. А уже затем мы выведаем у него все, что должны. — Эти последние слова Мульцебар произнес с угрожающими нотками в голосе.

Уже очень давно Ха'гарен не ощущал, как эмоции берут верх над рассудком — и наконец это чувство посетило его. Генетическая память его предков, страдавших от тысячелетий налетов эльдарских рабовладельцев, заставила его кровь вскипеть. Она требовала отмщения. Тот факт, что Ноктюрн был охотничьими угодьями темных эльдар, а не их менее извращенных сородичей, не имел никакого значения. Доставшаяся Саламандрам миссия была до жестокого ироничной.

— Абордажная группа будет состоять из двух тактических отделений под командованием Ба'бирина и Нелея, — сказал Мульцебар, а затем повернулся к Ха'гарену.

— Брат, твои навыки станут для нас большим подспорьем. Мы ничего не знаем о внутренней планировке корабля, не говоря уж о том, где ксеносы могут держать пленных. Узнай все, что сможешь. Стань поводырем для своих братьев.

— Во имя Вулкана. С его помощью я выполню ваш приказ, — опустив голову, произнес Ха'гарен.

Когда технодесантник поднял взгляд, то не смог не обратить внимание на выражение лица Ба'бирина — а точнее, на полное отсутствие на нем хоть каких-то эмоций, что само по себе было выразительней тысячи слов.

Все это время хищник готовился к войне. И он не оставил это занятие, пускай даже природа этой войны и изменилась до неузнаваемости.

Ожили двигатели, стены из камня и стали задрожали от их пробуждающейся мощи. «Вердикт наковальни» собирался погрузиться в зеленый вихрь — и его добыча не сдастся без боя.

В солиториуме Ба'бирин тоже по-своему подготавливался к грядущему сражению — он проводил свое личное причастие с примархом, перед тем как присоединиться к братьям для совместной молитвы. Все его оружие уже было очищено, заряжено и освящено — и ожидало воина в соседней комнате, вместе со жрецом, который облачит сержанта в стоящий там же силовой доспех. Кроме Ба'бирина в солиториуме находился лишь его личный жрец-клеймитель, Акакий.

Облаченный лишь в набедренную повязку, Ба'бирин склонился над огнем. Жар раскаленных углей немилосердно омывал кожу, но сержант приветствовал это ощущение, раскрыв тело и душу очищающему пламени кузни и сопровождающей его боли, которая лишь делала воина сильнее.

Ба'бирин задумался о предстоящей ему миссии и заставил себя вспомнить обо всем, что его в ней раздражало — в особенности, о важности спасения эльдара. Отвращение и ненависть к расе чужаков из самой глубины его души поднялись на поверхность, и сержант дал им волю во вспышке чистейшей ярости. Саламандра излил всю свою злобу в огонь, чтобы кузня испепелила все ненужные эмоции, и на пепелище остался только долг. Когда же воин ощутил, что его гнев сменился такими же чистыми спокойствием и целеустремленностью, он поднялся на ноги и развернулся к Акакию.

— Я готов, — сказал он своему жрецу.

Акакий шагнул вперед. Узкое, аскетичное лицо слуги несло на себе печать прожитых лет и неизменного благочестия. Жрец опустил наконечник клейма в огонь, раскаляя его докрасна, а затем поднес инструмент к груди Ба'бирина, добавляя к карте из одержанных побед и принесенных обетов напоминание о еще одной священной клятве. Этот символ отныне связывал саму жизнь Ба'бирина с успешным выполнением задания — и спокойствие, которое даровала воину такая определенность, оправдало и заглушило собой испытанную им боль.

Очищенный, закаленный и полный решимости, Ба'бирин твердыми шагами вышел из помещения, чтобы облачиться в свой доспех.

Когда же подготовка к грядущему бою наконец-то окончилась и Саламандр покинул солиториум, он столкнулся лицом к лицу с Нелеем, держащим шлем под мышкой.

— Брат-сержант, — сказал Нелей, кивком поприветствовав своего товарища.

— Идем, брат-сержант? — ответил Ба'бирин и зашагал дальше по коридору.

— Ты случайно не удовлетворишь мое любопытство? — внезапно спросил Нелей, пока они шли к спуску, ведущему к торпедной палубе.

Ба'бирин замешкался, его драгоценное спокойствие едва заметно, но пошатнулось.

— Разумеется, — ответил сержант, хотя интуиция подсказывала, что вопрос Нелея ему не понравится.

— У тебя есть сомнения касательно роли технодесантника Ха'гарена в грядущей миссии, не так ли?

С уст Ба'бирина сорвался мягкий, но невеселый смешок. Во время своей очистительной медитации он так усердно сосредотачивался на эльдаре, что совсем забыл про другие источники беспокойства — и сейчас Нелей, словно движимый невидимой рукой судьбы, сам того не ведая, наказывал Ба'бирина за то, что тот не был честен с самим собой.

Сержанту ничего не оставалось, кроме как принять заслуженное порицание.

— Это настолько очевидно? — спросил он.

— Я бы так не сказал. Ты вообще никак не отреагировал на слова капитана, — сказал Нелей с нотками как веселья, так и озабоченности, в голосе.

— Это и было моей реакцией.

— Учитывая, как вы двое были слажены в прошлом — да.

— Ты думаешь, что я больше не доверяю брату Ха'гарену.

— Да, со стороны так и кажется.

— И это правда. У меня больше нет к нему доверия, — признал Ба'бирин.

— Ты винишь в этом то, что он стал технодесантником?

— Да, — отрезал Ба'бирин и продолжил медленно идти вперед.

— Я считаю, что его верность больше не принадлежит лишь ордену. И я считаю, что он испытывает трудности с тем, чтобы увязать учения Культа Механикус и Прометейского кредо, отчего страдает его суждение.

Нелей нахмурился.

— Извини за замечание, брат, но ты так говоришь, как будто в нашем ордене до него никогда не было технодесантников.

— Я не говорю обо всех них, и всей душой...

— ...доверяю? — подсказал Нелей.

— Уважаю. Я уважаю трех наших магистров кузни. Но я не могу отрицать того, насколько нынешний Ха'гарен отличается от себя прошлого, и некоторые его решения вызывают определенные вопросы.

— Если ты намекаешь на то, что произошло в Гелиосе, то с тактической точки зрения его действия были полностью оправданы.

— То, что его поступки можно оправдать, не делает их правильными.

Нелей ничего не сказал и лишь пожал плечами. Дальше товарищи шли молча.

Ба'бирин так и не понял, согласен с ним его собеседник или нет.

Нелей был одним из самых уравновешенных людей из всех, кого знал сержант. Пусть даже его свирепость в бою и не знала равных, и Нелей не признавал даже само существование слова «отступление», он обладал совсем другим взглядом на вещи, нежели Ба'бирин.

Сержант считал, что ключевое различие заключалось в том, что тогда как он видел в войне лишь уничтожение врагов, Нелей считал ее первоочередной целью защиту Империума, Ноктюрна и невинных.

Ба'бирин наслаждался жаром от пекла войны — и не собирался за это извиняться, — но он уважал и более умеренную точку зрения Нелея. Она часто держала его собственный пыл в узде, когда энтузиазм Ба'бирина грозил одержать верх над здравым смыслом. Кроме того, ему были понятны приоритеты товарища — он и сам, в конце концов, сражался лишь ради того, чтобы защищать, пусть даже и горел от предвкушения перед боем. Именно поэтому его удивило то, что Нелей отнесся с Ха'гарену с пониманием, говоря о его действиях в Гелиосе.

Брат-сержант не заговорил снова, пока космодесантники уже почти не дошли до торпедной палубы.

— Ба'бирин, ты и правда сомневаешься в его верности? Потому что если это так, то по-хорошему ты обязан предупредить капитана и капеллана.

Воинственный сержант вздохнул.

— У меня все же нет сомнений в его верности. Точнее, хотя бы в том, что он сам считает, что верен.

— Что это значит?

— Оставляя плоть позади, он забывает, что все равно не является машиной по своей природе, и что не должен думать, как машина. Если мой брат забудет о том, что мы — все мы, неважно, насколько мы изменились, — все-таки люди, то будет принимать решения без оглядки на свою человечность, а в бою это может иметь самые роковые последствия.

— Я тебя понял, — ответил Нелей нейтральным тоном, не говорящем ничего о его собственном мнении, и Ба'бирин опять же не понял, поддерживает его сержант или нет. По крайней мере, Нелей не отметал его рассуждения, не выслушав их.

— И, значит, сейчас нам предстоит отправиться на задание, которое потребует от Ха'гарена замарать себя работой с машинерией ксеносов. Если человеческое начало в нем проиграет, то вероятно, что он будет действовать в интересах машин.

— И мы все останемся на его милости, — закончил Ба'бирин.

Перед братьями раскинулась торпедная палуба. Расположенная в нижней части корабля, она была огромным святилищем, посвященным уничтожению врагов Императора. Стены высотой в десятки метров были затянуты не одним слоем труб. С помощью подъемных кранов и проходов бесчисленные сервиторы и амуниция добирались в положенные им места.

И надо всем этим возвышалась статуя Вулкана, расположенная в передней части палубы. Примарх ударял своим молотом по массивной наковальне — но вместо искр из-под его инструмента вылетали торпеды, несущие врагам Саламандр справедливое наказание.

Отделения были готовы к бою. Пергаментные свитки новых клятв момента свисали с доспехов космических десантников, едва заметно колыхаясь от легкого ветерка, вызванного работой системы вентиляции. Саламандры собрались, чтобы вместе поклясться сохранять единство и исполнить свой долг. Облаченные в броню цвета шкур рептилий и с ощерившимися мордами своих тезок на наплечниках, они являли собой парадокс благочестия. Они были одновременно драконами и рыцарями. Они превозносили дух братства и самостоятельность — и во время каждого такого собрания, сердца Ба'бирина неизменно учащали свое биение как от гордости, так и от смирения.

Ха'гарен стоял в тени решетчатой дорожки, через которую просвечивала люмополоса. Десантник не двигался, его серворуки были сложены за спиной — со стороны могло даже показаться, что в комплекте брони вообще никого не было, если бы из-за линз его шлема не пробивалось красное сияние.

Ба'бирин разглядывал своего старого друга, ждущего у входа в абордажную торпеду, и не испытывал ничего, кроме чувства тревоги — пока к ней не присоединился стыд. Стыд был вызван не его подозрениями, но тем, что они делали из Ба'бирина лицемера, который сомневался в своем брате прямо во время ритуалов, которые были призваны усилить связь Саламандр друг с другом и укрепить их верность общему делу.

Сержант едва не почувствовал облегчение, когда война настигла Саламандр раньше, чем ожидалось, дав о себе знать воем сирен.

Вторая глава

Война несла с собой как славу, так и проклятье — и величайшим проклятьем из всех, по мнению Мульцебара, было то безумие, которое сопровождало войну. Безумием была не сама суматоха боя, о нет, но различные непредвиденные ситуации и извращенные причуды судьбы, которые заставляли командира отдавать абсурдные приказы.

Так дело обстояло и сейчас. Мульцебар собирался идти на сближение с орками. Он полностью отдавал себя делу, которое в любых других обстоятельствах было бы сочтено верхом идиотизма. Более того, он отправлял свою роту на самоубийство ради спасения одной эльдарской жизни. Некоторые из его более духовно просвещенных товарищей узрели бы в этих ироничных обстоятельствах знак самой судьбы — и, возможно, они были бы даже правы. У капитана не было никакого интереса к изучению философской стороны его войны. Тем не менее, когда он приказал атаковать, что не имело ничего общего с прагматизмом, — лишь с идеалистической чепухой в духе клича «Слава или смерть!», — он успокаивал себя фактом, что его вела не наивность, а лишь зов долга. Он не станет скорбеть ни по кому, чья смерть будет положена во имя его исполнения. Мульцебар почтит их смерти, и примет свою собственную, но такие вещи, как сожаление и горечь, были уделом слабых и обделенных верой. Это сражение, начавшееся здесь и сейчас, со всем сопровождающим его безумием, станет очередной наковальней, на которой будет испытана Пятая рота, и раз сам Вулкан начертал для нее такой путь, то Мульцебар примет этот вызов.

Кроме того, капитан припомнил добрым словом усилия Белых Шрамов и Гвардии Ворона, благодаря которым Верховный Изверг выбрался из своего укрытия и это испытание стало реальностью. Задание Саламандр будет трудным — но без ударов, что нанесли другие ордены, оно было бы невозможно в принципе.

Пускай Саламандры и получат не один удар, лежа на наковальне войны, они и сами будут молотом.

— Полный вперед. Сосредоточьте огонь на кораблях сопровождения. — приказал Мульцебар.

«Вердикт наковальни» вырвался из беспросветной тьмы космоса на пылающих плазменных двигателях, чье ослепительное сияние было словно вызывающий рев для орочьих кораблей. Зеленокожие не замедлили ответить тем же, и бросились наперерез ударному крейсеру.

«Вердикт» заходил к атакующему эскадрону справа. Мульцебар в последний раз бросил взгляд на экраны тактикариума, где отображался бок крузера — огромная цель, прямо-таки умоляющая о праведном огне нова-орудия, и перенес свое внимание на эскорты. Шестерка меньших кораблей покинула своего подопечного, сопровождаемая вспышками их орудий — даже несмотря на то, что Саламандры еще не находились в зоне досягаемости.

— Приближаемся к орочьим кораблям сопровождения. Три пары. Обозначения: «Натиск», «Губитель», «Свирепый». — произнес сервитор, ответственный за авгуры дальнего обнаружения.

На экранах появились технические спецификации кораблей, но Мульцебару не было нужды обращать на них внимание — все, что ему требовалось, он понял уже по одним лишь их названиям, и с легкостью прикинул в уме соотношение сил между зеленокожими и «Вердиктом».

«Вердикт» быстрее всех вражеских судов, кроме «Свирепых». Его щиты тоже мощнее. Он настолько ловчее главного орочьего корабля, что легко может выписывать вокруг крузера круг за кругом. Увы, к эскортам это не относилось — «Натиски» и «Губители» были грубо сработанными кораблями, но все же оставались маневренней «Вердикта». Что же до «Свирепых»... Эти суда были быстрыми, верткими и часто шли на таран.

И все же именно крузер являлся самым главным козырем орков — даже не потому, что по прочности он уподоблялся черепу зеленокожего, но потому что Мульцебару нельзя было атаковать и уничтожить его.

— Десять секунд до попадания в зону действия орудий. — отрапортовал орудийный офицер.

У Мульцебара оставалось всего десять секунд, чтобы определиться со стратегией — но и это время ему было без надобности. У Саламандр имелся лишь один выбор — взять корабль на абордаж. Сейчас. Их атака будет настолько же рискованной, насколько же и по-дикарски незамысловатой — пробиться через корабли сопровождения, запустить абордажные торпеды, а затем отступить обратно в тень.

Все просто. Правда, капитан сомневался, что орки пойдут ему навстречу.

— Сохраняйте максимальную скорость. — приказал Мульцебар.

— Носовые орудия — открыть огонь по «Губителям». Расчетам орудий по правому и левому бортам — приготовиться к атакам по флангам!

Корабли вошли в зону поражения. Теперь вспышки орочьих орудий сигнализировали о настоящей угрозе «Вердикту», поэтому он не замедлил продемонстрировать ксеносам свою собственную ярость. Носовые бомбардировочные орудия открыли огонь — и пускай таранные суда уже совершали длинный поворот, готовясь атаковать, другие корабли залетели прямо в клыки Саламандр. Неизвестно, полагались ли они на силу своих щитов или же просто были слишком тупы, чтобы попытаться увернуться от устрашающего залпа — но ведущий «Губитель», не успев даже завершить пуск всех своих торпед, стал первой жертвой на алтаре войны. Цепочка взрывов, охвативших орочий корабль, была воистину впечатляющей — и благодаря сохраняющейся скорости судно какое-то время выглядело, как охваченная пламенем комета, а не гибнущая груда хлама. Впрочем, несколько мгновений спустя, еще более мощные взрывы — вероятно, сдетонировал боекомплект самого корабля, — разорвали его на части, и заставили сгрудившихся вокруг него товарищей сойти со своего курса.

Один из «Натисков», забывший про всякую осторожность, теперь поплатился за то, что дышал в спину разрушенному «Губителю». Штурмовой корабль был неуклюжим зверем: неудержимый во время лобовых атак, обладающий сильными фронтальными щитами и орудиями, «Натиск» по своей маневренности мог сравниться с завротуром в грязи — и сейчас ему ничего не оставалось, кроме как взмыть ввысь, над облаком кипящих газов, одновременно подставив уязвимое брюхо орудиям «Вердикта».

Ударный крейсер Саламандр вскрыл «Натиск» как яйцо, с легкостью пробив бесполезные щиты и усеяв пустоту обломками металла и замерзающими трупами.

Второй «Губитель» ненадолго отклонился от курса, а затем осыпал «Вердикт» хаотично роящимися торпедами. Мульцебар увидел, как некоторые из них взрывались преждевременно, непредсказуемо меняли траекторию, даже сталкивались друг с другом — и все равно их оставалось много, слишком много... Орки были гениями, когда разговор заходил о количестве. Забрасывая цель достаточным числом копий, они были просто обречены рано или поздно в нее попасть.

Орудийные батареи на бортах «Вердикта» осветили пустоту космоса адским щитом непрекращающихся взрывов. Плотная сеть плазмы, лазерных разрядов и ракет была призвана стереть в пыль любой снаряд или судно, рискнувшие приблизиться. Но все-таки их было слишком много.

— Разворот налево, тридцать градусов. — указал капитан, и «Вердикт» повернулся носом к торпедному залпу, уменьшая свой силуэт. На протяжении всех четырех километров корабля зазвучали сирены, предупреждающие о немедленных попаданиях. Через миг, в нос врезались три орочьи торпеды. Первая не сработала, просто расплющившись о щиты, но две другие взорвались с разницей менее чем в секунду и на носу корабля расцвел огненный цветок. Пустотные щиты затрещали и ярко вспыхнули, а затем замерцали от перегрузки. Слабость охватила корабль очень ненадолго — но этого было достаточно. В левый борт вонзилась еще одна торпеда. Корабль задрожал. По экранам тактикариума водопадом посыпались сияющие красным руны. Капитан мгновенно прочел их, находя поводы как для облегчения, так и для беспокойства. Обшивку судна оркам пробить не удалось — но целая орудийная батарея, на которую пришлось прямое попадание, была полностью уничтожена. Теперь в обороне корабля появилось слепое пятно.

Уцелевшие турели поливали «Губитель» огнем, пока расчеты носовых орудий выцеливали оставшийся «Натиск». Мульцебар же взирал на «Свирепых», начавших свои таранные маневры по обоим бортам «Вердикта», и понимал, что ему не удастся уклониться или перегнать их. Возможно, у Саламандр еще был какой-то шанс избежать атаки с одной из сторон, но клещи, в которые угодило их судно, неумолимо сжимались, и единственной реальной надеждой космических десантников оставалось разбить эти клещи, пока они не вонзились в плоть корабля.

— Бортовые батареи, берите на прицел таранные корабли. Рулевой, уводи нас вниз. — сказал Мульцебар.

Ударный крейсер начал снижаться настолько резко, насколько это было возможно для зверя его размеров. Нос судна ушел с плоскости боя. «Свирепые» внесли поправки в свой курс и продолжили сближение, но «Натиск» оказался медленней. Он выдерживал огненную бурю орудий «Вердикта» с помощью комбинации скорости, контрмер и банального, жесткого упорства, а его собственная огневая мощь подвергла щиты крейсера Саламандр серьезному испытанию. Сейчас же ракеты и лаз-разряды «Натиска» прошли над носом «Вердикта», едва лишь задев щиты корабля — и на краткий миг орудийным офицерам Мульцебара открылась уязвимая точка в броне орочьего корабля. Они не замедлили воспользоваться представившейся возможностью. Единственный выстрел выпотрошил «Натиск». Чудовищных размеров снаряд вонзился глубоко в брюхо судна зеленокожих, и взорвался, разорвав его пополам. Обломки корабля, безудержно вращаясь, понеслись в пустоту, оставляя за собой след из газов и металлолома.

«Губитель» обходил крейсер слева — и в последний момент, когда он уже практически покинул зону поражения оставшихся батарей, лэнс-разряд поразил двигатели орочьего судна. Левый борт торпедоносца озарила вспышка сверхновой, а затем корабль оказался объят пламенем и густым дымом. «Губитель» закружился, как пьяный, и спустя несколько секунд его двигатели погасли. Не развалившийся на части, но ушедший в дрейф, корабль стремительно поглощала тьма космоса — и лишь горящее топливо было угасающим свидетельством его существования.

Четыре корабля погибли, хотя ход боя до сих пор исчислялся секундами. Четыре убийства — но Мульцебар отказывал себе в удовольствии порадоваться этой победе. Сама природа войны — а в особенности войны пустотной, — заключалась в том, что безоговорочная победа по малейшей прихоти судьбы могла в мгновение ока обратиться неминуемым поражением. И «Свирепые» все еще неслись в сторону «Вердикта». Ударный крейсер был ранен, а ведь он еще даже не приблизился к убойному крузеру орков.

— Уничтожьте «Свирепых»! — проревел Мульцебар. Капитан всеми фибрами души ощущал, что судьба его миссии, а также миллионов жизней, решатся в течение нескольких следующих минут.

Батареи по правому борту заполонили небеса огнем турелей и ракетами. Лэнсы взрезали пустоту, стремясь вонзиться в ловкую и все более ускоряющуюся цель. Пусть «Свирепые» и были судами, созданными ради выполнения лишь одной задачи, задача эта настолько сильно резонировала с орочьей натурой, что в их дизайне явно проглядывалась грубая и уродливая, но все-таки гениальность. Нос таких кораблей составлял более трети их длины. «Свирепые» являлись ни чем иным, кроме как огромными, иззубренными клинками, каждый болт, заклепка и обрезок металла в которых были посвящены тому, чтобы пустить этот клинок в ход. Даже бронирование этих судов задумывалось не для того, чтобы те выдерживали огонь вражеских орудий, но ради того, чтобы протаранить противника с большей силой. Двигатели «Свирепых» также были лучше, чем у любых других орочьих эскортников, придавая им великолепную скорость и маневренность. В общем, все сильные стороны этих кораблей закладывались в них лишь для того, чтобы «Свирепые» смогли встретить свою незатейливую судьбу — на полной скорости врезаться в другой корабль и разорвать его на части. Пилотируемые торпеды в тысячу метров длиной, не более того.

Так или иначе, размер «Свирепых» означал, что они не могли вечно избегать огня — неважно, какими быстрыми и ловкими они были. Клещи сжались, таранные корабли вышли на финишную прямую, но лэнсы правого борта нашли свою цель и вонзились в нее. Лучи концентрированной энергии, само воплощение разрушения, пробились в самое сердце «Свирепого». Двигатели корабля взорвались — и хотя со стороны могло показаться, что возле «Вердикта наковальни» карликовая звезда в мгновение ока стала сверхновой, волна перегретых газов, омывшая пустотные щиты крейсера, была нежной лаской по сравнению с тем, что обещала ему успешная атака орочьего эскорта. Ударная волна врезалась в крейсер, заставив тот покачнуться подобно бревну, плывущему по бурной реке, и корпус корабля недовольно заныл.

Так дело обстояло по правому борту. Что же до левого...

Уже в тот момент, пока лэнсы все еще обстреливали свою добычу, Мульцебар отдавал приказ о резком повороте налево. «Свирепый» с той стороны увидел брешь в обороне «Вердикта» и не замедлил ей воспользоваться, так что этот маневр был отчаянным гамбитом, призванным обратить как можно больше огневой силы на орочьего убийцу кораблей. Мульцебару уже доводилось видеть, как «Свирепые» ломали спины даже гранд-крейсерам. В этот раз корпус «Вердикта» не просто заныл, а взвыл от агонии, вызванной противоборствующими физическими силами. Маневр был слишком резким для ударного крейсера — и все же мучительно медленным.

— Приготовиться к столкновению. — приказал капитан. Вой сирен стал более частым и резким. Секунды проходили одна за другой — и вот, наконец, последний «Свирепый» оказался в прицеле одной из батарей левого борта. Ракеты вырвались из своих гнезд, чтобы перехватить таранное судно. Оно было таким большим и находилось так близко, что никакая скорость его бы не спасла. Ракеты никак не могли промахнуться.

И они успешно поразили цель. Снаряды в сотню метров длиной ударили «Свирепый» в лоб с силой, подкрепляемой всей спрятанной в них взрывчаткой. Обзорные иллюминаторы на мостике «Вердикта» вспыхнули красным огнем.

Экран тактикариума по правую руку Мульцебара выдал капитану целую поэму о разрушении. «Свирепый» вырвался из самого сердца чудовищного взрыва. Поврежденный, замедленный и сбитый с курса, он приближался к «Вердикту» под косым углом. Смотря на языки пламени, вырывающиеся из тарана, трудно было сказать, работали ли его двигатели — и управлялся ли он вообще.

В конце концов, Мульцебар понял, что его положение улучшилось лишь незначительно. Острый нос орочьего судна оставался цел. Корабль не был уничтожен — и столкновение было неизбежно.

«Свирепый» врезался в крейсер и протащил свою тушу по центральной части левого бока «Вердикта», вскрыв его обшивку. Весь корабль тряхнуло с силой землетрясения. Мульцебару удалось устоять на ногах, но сервиторам и смертным членам экипажа повезло меньше. Капитан ощутил, как нанесенная зеленокожими рана достает прямо до сердца его корабля — а потом «Свирепый» раскрыл тот факт, что оказался умирающим зверем, и был разорван изнутри колоссальным взрывом. Кончина орочьего судна стала последним проклятьем ксеносов в сторону Саламандр — яростное пламя не замедлило ворваться в пробой на боку «Вердикта», заражая крейсер своей испепеляющей хворью.

Огненная лихорадка прокатилась по коридорам, переливаясь через пробитые переборки. Свет мерцал и гас. Перегруженные пустотные щиты схлопнулись.

Руны на экранах тактикариума накладывались одна на другую, наперебой крича литанию разрушения. Каждый отчет повествовал о новой проблеме, но все вместе их можно было охарактеризовать одним словом — «погибель».

Мульцебар выругался, когда механизмы сдерживания отказали и огонь расправил свои крылья.

Торпедная палуба судила о ходе боя лишь по звукам и маневрам самого «Вердикта», подчеркнутым обрывками картин, предстающих глазам наблюдателей в иллюминаторах. Оратория машинной ярости и ужасный грохот взрывов перемежались вспышками энергетического оружия и визгом рвущегося металла. Когда «Свирепый» врезался в ударный крейсер, это было сравнимо с извержением горы Смертельного Огня в самом сердце корабля. Сейсмическая активность сотрясла стены и пол, а звук был таким, что вмиг заглушил все мысли.

«Вердикт» перенес основные последствия удара, но обшивку корабля продолжали сотрясать взрывы меньшей силы. Безостановочная вибрация раздавалась по стенам судна, и что-то загудело в системе вентиляции — далеко, но от того не менее ужасающе.

Ха'гарен распознал в этом голос огня. Под его ногами забился раненый корабль — и технодесантник рванулся к консоли техобслуживания, расположенной в дальнем конце торпедного отсека. Мехадендриты вытянулись из его шеи и вонзились куда-то под экран консоли. Пускай она и была предназначена всего лишь для контроля состояния атмосферных условий конкретно этого помещения, консоль все еще оставалась проводником во всю нервную систему корабля. Сознание Ха'гарена слилось воедино с разумом «Вердикта наковальни». Десантнику уже доводилось чувствовать боль духа машины этого судна, но сейчас стенания, вызванные болью и злобой, были просто ошеломляющими, и на какой-то миг Ха'гарен не чувствовал ничего, кроме них. Секундой спустя, впрочем, он отметил, что его тело произносит литанию успокоения, и направил силу ритуала на душу корабля — это никак не уменьшило страдания судна, но по крайней мере безумие, охватившее корабль, схлынуло, и к Ха'гарену вернулась ясность мыслей.

Технодесантник оценил нанесенный огнем урон и скорость его распространения, проследил путь, по которому следовала бушующая стихия, и взвесил остающиеся у него варианты действий — и все это за те же доли секунды, которых ему, после обучения, хватило бы на оценку хода сражения на поле боя.

Рана по левому борту корабля была длинной и глубокой, и последствия ее получения оказались куда более серьезными, нежели просто зияющая в обшивке дыра. Также была серьезно нарушена целостность систем электроснабжения и жизнеобеспечения. К счастью, корабль все еще можно было спасти. Энергоснабжение все еще возможно было стабилизировать и вернуть бесперебойную подачу энергии к щитам, двигателям и оружию. Большая часть «Вердикта» еще могла бы поддерживать человеческую жизнь. Корабль мог остаться мощью Императора и гневом Вулкана, и возможно, все еще мог бы быть способен завершить свою миссию. Мог... Но только при условии принятия безотложных и радикальных мер. Если «Вердикт» не спасти за следующие несколько секунд, то его вообще не удастся сохранить.

Ха'гарену оставался только один вариант — ампутация.

Огонь, ревя, проносился по коридорам корабля, жадно пожирая все мало-мальски горючее. Сервиторы, прикованные к своим постам или же бредущие по своим делам, сгорели дотла. Некоторые из них при этом корчились в агонии — их нервные окончания все еще реагировали на ужасный жар, пускай мозг и оставался так же безразличен к наступлению смерти, как был безразличен к жизни. Разумные члены команды — сервы, бойцы, офицеры, техники, жрецы, — пытались убежать от пламени, но эти усилия неизменно оказывались тщетны, когда огонь догонял и перегонял их, лишая людей даже кислорода, необходимого, чтобы закричать от боли, пока их тела чернели и обращались в пепел. Саламандры, застигнутые пеклом врасплох, были спасены своими силовыми доспехами — и все же они ничего не могли сделать для своих смертных товарищей, некоторые из которых в последние мгновения простирали руки к своим богам, вдруг оказавшимся бессильными. Опустились автоматические двери, призванные отгородить пораженную зону от остального корабля, но этого оказалось недостаточно. Слишком много проходов было повреждено, слишком много альтернативных путей мог найти всепожирающий огонь — и он нашел их все. Пламя было раковой опухолью, молниеносно распространяющейся по артериям и органам корабля.

В зонах, сохранивших структурную целостность после атаки «Свирепого», далеко вне зоны досягаемости огня, огромные двери закрылись и загерметизировались. Здесь переборки еще оставались в идеальном состоянии, и защита, которую они давали, была абсолютной. Многие члены экипажа стали свидетелями этого зрелища — и много кто из них уже догадался, что произойдет дальше.

Голос извне ворвался в мысли Ха'гарена, нарушая его концентрацию. Это оказался Ба'бирин.

— Брат, что ты творишь?! — спросил он. Рука Ба'бирина лежала на плече товарища. Информация о прилагаемом давлении и силе хватки сержанта в виде чистых данных достигла разума Ха'гарена, но он не чувствовал этого физически. Восприятие им своего собственного тела ограничивалось одной лишь информацией, и было таким же эфемерным, как электрические потоки, по которым витала его сущность и с помощью которых технодесантник действовал. Он перенаправил часть своей самости, достаточную для того, чтобы ответить Ба'бирину.

— Я действую, чтобы спасти корабль.

— Но в отрезанных тобой зонах еще полно активных сигналов от экипажа.

Ха'гарен догадался, что монитор торпедного отсека показывал информацию, к которой он обращался напрямую.

— Да, — признал он.

— Мы должны их спасти! — попытался настоять на своем сержант.

— Мы не можем, — ответил Ха'гарен, и завершил процедуру.

Сработали взрыватели, настежь растворяющие люки и двери. Открылось множество клапанов — и треть длины всего корабля оказалась открыта пустоте космоса. Дым, горючее, языки пламени — а с ними и атмосфера, наполненная кристалликами воды, — мигом унеслись в вакуум. Бушующий огонь мигом лишился дыхания, как, впрочем, и попавшие в ловушку люди.

Их смерти были быстрыми, но все же полными агонии. Рты людей широко раскрылись в попытке вдохнуть воздуха, которого больше не было. Некоторые члены экипажа успели задержать дыхание, отчего их легкие мгновенно разорвало изнутри. Возможно, в этом они были удачливее остальных — ибо те дольше оставались в сознании. У несчастных было время, много времени — кажущиеся вечностью десять ударов хронометра, — чтобы осознать, что с ними происходит, как следует распробовать адские муки и понять, что спасения ждать было неоткуда. Их не просто бросили — их принесли в жертву. Тик, тик, тик... Груди смертных тщетно вздымались в попытке наполнить пустые легкие. Мускулы напряглись, а затем начали содрогаться. Вода в телах расширилась и они вздулись — но все же невезучие люди оставались в сознании. Когда же, наконец, наступило милостивое забытье, еще целую минуту смертные оставались в живых.

Некоторые тела при декомпрессии высосало в пустоту. Многие, впрочем, остались лежать там, где упали — Ха'гарен лишил пораженную часть судна атмосферы, но не гравитации. Тысячам тел придется ждать утилизации, а пока что они покрывали проходы корабля слоем мертвечины.

Так или иначе, пламя погасло так же быстро, как и огоньки людских жизней. Дух машины «Вердикта» успокоился.

Ха'гарен распрощался с душой корабля и втянул обратно свои мехадендриты — только для того, чтобы встретиться со взглядом Ба'бирина, чей ужас ясно просматривался на словно вырезанном из обсидиана лице.

— Именем Вулкана, что ты наделал?.. — только и мог прошептать сержант.

— Я спас наш корабль, — произнес Ха'гарен. То было не хвастовство, но простое признание очевидного факта.

— Ты только что убил тысячи наших ноктюрнских товарищей.

— Но спас куда больше.

Технодесантник не пытался как-то обелить себя — он просто раскрывал брату всю полноту картины.

— И что, у тебя не нашлось никакой альтернативы? Ты пошел на это без раздумий!

— Неправда. — Ха'гарен знал, что изучил все доступные ему варианты и выбрал наилучший из них. Когда он находился в единении с духом машины, его мысли были быстрее молнии — и он успел точно просчитать издержки своих действий, — до последнего погибшего в страданиях серва. Также он отлично понимал, что случилось бы, реши он бездействовать — или если бы он промедлил на какие-то несколько секунд.

Ба'бирин пожал плечами — немногословному товарищу не вышло его переубедить.

— Не забывай о человечности, брат, — произнес он напоследок, перед тем, как отвернуться.

— Забудешь — и убьешь нас всех.

Мульцебар занимался подсчетом потерь и полученного кораблем ущерба. Картина складывалась достаточно мрачная, но слишком уж легко все могло оказаться куда хуже. Большой участок судна пришлось отрезать от основной части «Вердикта», что не изменится, пока Саламандры не вернут корабль на Прометей для ремонта — и все же он мог преследовать чужаков. Он все еще мог сражаться и вновь слушался приказов с мостика. Дух машины «Вердикта» приглушенно зарычал, охочий до возмездия.

И у Саламандр все еще оставалась миссия, которую предстояло выполнить.

— Верни нас на прежний курс. Добудь мне того орка, — приказал Мульцебар рулевому, на что тот с готовностью кивнул.

«Вердикт наковальни» был ранен, да, но он не охромел, не стал калекой. Хищник все еще был способен охотиться, и теперь долг Саламандр сплелся воедино с жаждой мести самого корабля. Ярость от полученных ран и от гибели столь многих смертных словно пронизала стены всего корабля, и Мульцебар не был уверен, чувствует ли он злобу своих людей и себя, или же то был гнев «Вердикта». Впрочем, возможно было и такое, что никакой разницы между ними не было.

Двигатели вспыхнули ослепительно-белым светом, лучше любых слов подчеркивая эту самую ярость, и корабль понесся вперед, набирая скорость для приближения к избранной им жертве.

Жертве, которую он не должен убивать, и против которой он может использовать лишь свою скорость, да пустотные щиты. И, разумеется, смертельную инъекцию в виде воинов Астартес.

Убойный крузер за время схватки успел оторваться от «Вердикта», что было странно, ведь он вполне мог развернуться и броситься на раненого эскортниками противника. Мульцебар даже удивился, что флагман орков не поступил именно так — должно было произойти нечто совершенно экстраординарное, чтобы орки стремились избежать хорошей драки, или хотя бы проигнорировали ее. Инстинкт, интуиция, извращенная причуда судьбы — что-то уводило зеленокожих от сражения, и капитан задумался, что же за секрет должны были выведать Саламандры. Знали ли на самом деле орки, что именно усиливало их войска на планете? Вряд ли — но это было неважно, если само существование такого феномена влекло ксеносов к себе.

«Вердикт» сокращал дистанцию с флагманом, пусть и мучительно медленно. Скорости двух кораблей практически совпадали — и лишь ярость да важность возложенной на крейсер задачи позволяли ему догонять добычу. С каждым мигом орочье чудище улетало все дальше вглубь системы, и временное окно миссии Саламандр неумолимо сокращалось.

Внезапно Мульцебар заметил, как крузер меняет курс, отклоняясь вправо.

— Наконец-то мы привлекли твое внимание. — пробормотал он.

Вражеский корабль собирался встретить их тяжелейшими орудиями и самыми крепкими щитами.

— Рулевой, давай дадим зеленокожим то, чего они так хотят! Синхронизируй наши вектора.

Отдав приказ рулевому, капитан открыл канал связи с торпедной палубой.

— Абордажная команда, приготовиться к запуску.

«Вердикт», аналогично орочьему флагману, начал разворачиваться вправо, по диагонали к своему прежнему курсу. Неповоротливый крузер тем временем уже закончил свой разворот — уродливый левиафан с клыками, похожими на крюки, он рванулся вперед, чтобы встретить соперника, и два хищника пошли на сближение. Один желал пожрать своего врага, другой — выжечь противника изнутри. Когда орудия крузера начали обстрел, Мульцебар едва удержался от того, чтобы не ответить ксеносам взаимностью.

— Начать маневры уклонения! Рулевой, подведи нас в зону поражения орудий. Батареям — открывать огонь строго по турелям!

Фейнс развернул корабль вправо и вниз — против обычного атакующего судна этот маневр был бы бесполезен, но в сравнении с махиной типа орочьего крузера, ловкость «Вердикта» была ошеломительной. Некоторые из выстрелов орков задели крейсер, но большинство ушло в молоко, и пустотные щиты остались целы. Орочьи турели завращались, тщетно пытаясь поймать Саламандр в прицел — и в этот момент батареи самого «Вердикта» открыли ответный огонь. Проявление крейсером своей огневой мощи было воистину впечатляющим — но не более опасным, чем пиротехническое шоу, ведь стрелки «Вердикта» сосредоточили свое внимание на самых крепких участках щитов и орудийных турелях крузера. Некоторые из пушек орков замолкли — к сожалению, на крузере их хватало с избытком, и когда Саламандры приблизились, орки просто не могли промахнуться. Плотный обстрел забарабанил по пустотным щитам «Вердикта».

— Торпедная палуба, доложите! — отдал команду Мульцебар.

— Мы готовы к запуску. — донесся до него голос сержанта Ба'бирина.

Корабли наконец-то приблизились друг к другу на достаточно малое расстояние и Мульцебар повернулся к Фейнсу.

— Сделай это.

Рулевой выровнял курс «Вердикта». Две громадины теперь скользили по пустоте бок о бок, обрушивая друг на друга жесточайшие удары. «Вердикт наковальни» принял на себя не один залп орудий — вот только большая часть попаданий пришлась на уже пораженную зону, полностью отгороженную Ха'гареном от остальной части корабля, и пара лишних дыр в обшивке не имела теперь никакого значения.

Орудия же ударного крейсера все еще вели огонь с потрясающим результатом — причиняя крузеру лишь незначительный урон, но ослепляя его непрекращающимся потоком лазерных и плазменных вспышек.

Когда же пушки наконец-то замолкли, пока корабли, подобно древним, трехмачтовым суденышкам, скользили друг напротив друга сквозь пустоту, из "Вердикта" вылетели абордажные торпеды.

Мульцебар следил за ходом их продвижения, пока Фейнс уводил «Вердикт наковальни» из зоны поражения крузера. Тот пытался развернуться, чтобы настигнуть отступающего хищника, но когда маневр левиафана будет завершен, Саламандр будет уже не догнать.

Торпеды практически достигли своей цели, когда подал голос один из сервиторов.

— Есть контакт.

Мульцебар поднял взгляд на свои экраны, но не увидел никаких других кораблей.

— Есть подтверждение контакта? — спросил он.

Офицер подбежала к терминалу авгура, за которым следил киборг, и взглянула на экран, после чего повернулась к капитану.

— Ничего. Должно быть, просто аномалия, вызванная полученным уроном.

Мульцебар, не удовлетворенный ответом, нахмурился.

— Продолжай следить за ситуацией. И предупреди абордажную команду.

Небольшие вспышки взрывов расцвели на боку крузера — казалось бы, не более чем два близко посаженных булавочных укола на махине орочьего корабля. Но на самом деле они были искрами от кузнечного молота самого Вулкана, бьющего по наковальне, и они перенесли бой на орочью территорию.