Магистр кузницы / Forge Master (новелла)
 | Перевод в процессе: 2/11 Перевод произведения не окончен. В данный момент переведены 2 части из 11. |
 | |
| Автор | Дэвид Аннандейл / David Annandale |
| Переводчик | Виктор Осипов |
| Издательство | Black Library |
| Серия книг | Битвы Космического Десанта / Space Marine Battles |
| Входит в сборник | Верховный Изверг / Overfiend |
| Предыдущая книга | Теневой капитан / Shadow Captain |
| Год издания | 2014 |
| Подписаться на обновления | Telegram-канал |
| Обсудить | Telegram-чат |
| Экспортировать | EPUB, FB2, MOBI |
| Поддержать проект
| |
Война против орков из системы Октариус и не желает прекращаться, поэтому воинам Пятой роты Саламандр поручена опасная, но критически важная миссия — убить самого Изверга. Но когда Саламандры уже готовятся уничтожить корабль зверя, они получают шокирующее откровение — ценный инопланетный пленник на борту орочьего корабля может оказаться ключом к окончанию всего конфликта.
Пролог
Вопль... Беззвучный, без намеков на голос и дыхание, он все же вонзился в него когтями, сотканными из чистой горечи. Вопль нарастал, пока этот не-звук не разорвал его душу на части.
По пробуждении же Элисата встретила агония. Так происходило каждый раз на протяжении дней, даже недель; достаточно времени прошло, чтобы время размылось, чтобы прошлое и будущее затерялись за беспросветным настоящим, состоящим из избиений и изнурительной работы. Материальная реальность не давала забыть о себе ни на секунду, перегружая чувства не стихающей болью, нарушая концентрацию пленника и отрезая его от всего, что не было частью испытываемым им телесных мук.
Орки мучали его до тех пор, пока он не стал полной развалиной. Его тело и без того уже было старым, слабее, чем у остальных пленников-эльдар. Взгляд Элисата упал на собственные руки, на длинные пальцы, уже ставшие полупрозрачными в ходе начавшейся кристаллизации. Ксенос уже давно шел по Пути провидца и забрался так далеко, что конец его телесного существования успел стать самой сутью его реальности. Каждое новое явление неизменно пропускалось через призму его скорого слияния с Кругом Бесконечности — по крайней мере, так обстояло дело до того, как Элисата поймали.
Орки превратили эльдара из одухотворенного существа не более чем в тварь, обладающую нервными окончаниями. И даже когда он больше уже не мог трудиться, орки не убили его. Они отняли все, что у него было — даже бесценный путевой камень стал жертвой то ли их жадности, то ли инстинктивной злобы. И все же, он оставался жив. Возможно, они знали и другие способы использовать эльдарского провидца. Пускай зеленокожие и были грубыми существами, они обладали хитростью, которую смертельно опасно было упускать из виду — и самым хитрым был их вожак.
Итак, Элисат вернулся из забытья прямиком в объятья агонии — но это не было для него чем-то новым. Нет, новостью для него стало то, что в сознание его вернул не пинок по ребрам и не удар хлыста. Его разбудила еще большая мука — психический вопль его умирающего брата. Этот вопль отозвался в его душе и разуме так, как будто был его собственным — но так как крик все-таки принадлежал не ему, то он принес с собой еще и всепоглощающую скорбь. За болью, за скорбью, было еще и понимание того, что означала смерть его брата. На Элисата только что обрушилось бремя долга — долга, который он не мог исполнить. Последствие этого знания нельзя было назвать ничем иным, как отчаянием в самой чистейшей его форме — и не нужно было быть провидцем, чтобы понять, почему.
Осколок Каэла Менша Кхаина теперь стал его бременем — и Видящий никак не мог защитить его, ведь он не мог помочь даже самому себе. Измученный и на пределе отчаяния, он не мог сделать ничего, кроме как начать молиться давно убитым богам — а также богу расколотому, — о том, чтобы осколок все-таки не был бы найден. Элисат попытался было предвидеть, исполнится ли его желание, но как только он попробовал отправить свое сознание в странствие по пряже будущего, он врезался в стену из хаотичной, яростной энергии орков. Нити зреющих вероятностей изменялись и рвались так быстро и так непредсказуемо, что Элисат не мог выявить никакой закономерности, а психическая аура орков, самое воплощение бьющей через край злобы, угрожала захлестнуть и удушить его. Видящий не мог увидеть ничего за этим беспорядочным хаосом — и кроме того, у эльдара не было его рун. Орки отобрали их, как и все остальное его имущество — а ведь без них Элисат не мог ориентироваться на кружеве времени.
Что-то приближалось. Элисат услышал, как изменилась какофония ругательств его охранников. Дикарский смех и шум драк стихли — им на смену пришли трепет, предвкушение и страх.
Элисат поднял голову. Его каморка немногим отличалась от простой подсобки, куда убирали хлам, а не содержали живых существ. В ней едва можно было сесть, а лечь эльдар мог, только свернувшись в позу эмбриона. Пол был скрыт за нечистотами, являвшими собой культурный слой, не способный поведать ни о чем, кроме горя. Дверь же в камеру, как и все остальное на этом корабле, была грубо сработанной, но все же исполняющей свое предназначение — лоскутное одеяло из обрезков металла, сваренных в одно целое, она была такой же прочной, как ее края — острыми. По крайней мере, пусть у нее и не было решетки, ксенос мог выглядывать наружу через дыры и разрывы в металле, недостаточно широкие, чтобы просунуть через них руки, не вскрыв при этом себе запястья, но достаточно широкие, чтобы видеть коридор корабля — и Элисат смотрел, пока существо приближалось к нему.
Присутствие чужака было практически осязаемым. Орки взвыли в приступе фанатичного преклонения. Пленники захныкали, всей душой надеясь на быструю смерть. Элисат же, присев, внимательно наблюдал за новоприбывшим. Он боялся судьбы куда хуже гибели.
Элисат слышал, как приближался зверь, как гремели, подобно барабанам войны, его шаги по металлическому настилу. Этот грохот отдавался даже в хребте Элисата, и становился все громче, по мере приближения чужака. Пыль и ржавая крошка с каждым шагом взмывали в воздух — и тут, прямо перед камерой эльдара, чудовище остановилось. Теперь единственным звуком, нарушавшим тишину, было дыхание орка — глубокое, больше походящее на рычание, оно безошибочно указывало на невероятную силу и едва сдерживаемую ярость, рокочущую в широкой груди зеленокожего.
Орк закрыл своей спиной тусклое освещение коридора — так, что Элисат мог разглядеть лишь силуэт ксеноса, который был шире собственного роста. Орк был самим воплощением насилия — и правителем целой империи.
Элисат не видел глаз орка, но судя по наклону его головы он догадался, что зверь смотрит на него. Он мешкал, думал — и размышляющий орк, по опыту Элисата, мог быть лишь одной из двух вещей — либо до комического идиотским зрелищем, либо чем-то смертельно опасным. Ничего смешного Видящий в новоприбывшем не усматривал — лишь надвигающийся рок.
Орк повернулся и громогласно проревел какой-то приказ — а затем пошагал дальше. Пока он уходил, Элисат осел на заднюю стенку своей камеры. Клубок возможных будущих внезапно распутался — и пусть эльдар видел не дальше, чем до этого, ему не было никакой нужды знать больше. Корабль изменил курс. Элисат знал, куда тот направился.
«Нет... — подумал он. — Только не туда. Только не этот орк...»
В конце концов, это знание было бесполезным. Элисату оставалось только молиться.
Первая глава
Что ты такое?
Вопрос никак не желал покидать его голову, как бы он не старался его прогнать.
Хищник скрывался где-то во внешних пределах системы Лепид, медленно плывя сквозь пустоту в ожидании своей добычи. Он не был изящным охотником, но зато мог похвастаться размером — более четырех тысяч метров в длину, он сильно раздавался и вширь, а бронированный нос устремлялся вперед подобно сжатому кулаку. В его дизайне не было ничего утонченного — каждая бронепластина и заклепка корабля были посвящены лишь одной цели — жестокой расправе над противником. И в данный момент корабль преследовал одну конкретную цель, которую нужно было заманить в подходящее для расправы место.
Этим хищником был «Вердикт наковальни» — ударный крейсер Пятой резервной роты ордена Саламандр. Стоя в стратегиуме, возвышавшемся над остальной частью напоминающего собор мостика, капитан Мульцебар инструктировал своих офицеров. Его широкое, с низко посаженными бровями, лицо редко посещала улыбка — нет, он был похож на стойкого, бесстрастного бога войны, вырезанного из цельного куска оникса, а его горящие красным глаза выдавали жар домны, пылающей глубоко внутри капитана. И все же, пока капитан говорил, сержанту Ба'бирину казалось, что он мог уловить нотки глубокого удовлетворения в голосе командира.
— Миссии, предпринятые нашими братьями из Гвардии Ворона и Белых Шрамов, увенчались успехом. Оркам на планете и ее луне были нанесены сокрушительные удары. Но что более важно именно для нас — эти удары возымели нужный эффект. Наш сенсориум засек приближение через варп одного крупного объекта, окруженного бесчисленными объектами поменьше.
— Он идет, — подытожил сержант Нелей.
Мульцебар кивнул.
— Похоже на то.
Офицеры оживились, ожидание грядущего боя в них граничило с предвкушением. Для некоторых из них — включая Ба'бирина, вынужденное бездействие было настоящей пыткой. Саламандр и так уже отвлекли от выполнения их изначальной миссии. Они должны были отправиться на Антагонис, помогать Черным Драконам бороться с чумой не-смерти, когда в этой системе объявилась более неотложная угроза Империуму, и орден незамедлительно ответил — только чтобы бесцельно тратить свое время. Пока Гвардия Ворона и Белые Шрамы с честью исполняли свой долг, Саламандры застряли здесь, в сотнях миллионов километров от поля боя, ожидая шанса, который они могли никогда и не получить. Их целью был сам лидер орков — Верховный Изверг. Вторжение в эту систему было делом именно его рук, но до сих пор ответить на эту дерзость не представлялось возможным. Согласно докладам имперской разведки, Изверг путешествовал в составе громадной флотилии, которую невозможно было разгромить имевшимися на данный момент силами. Но пускай они и не могли сами прийти к орку, они были в силах заставить ксеноса прийти к ним. Убийство лейтенантов зеленокожего как раз и несло в себе цель выманить чудище. И наконец-то оно явилось.
Ожидание окончилось, кузница войны позвала их...
Что ты такое?
Слова раз за разом раздавались в голове Ха'гарена назойливым биением, пока он шел в машинариум. Ему не казалось, что на этот вопрос стоило отвечать. Он сам вообще не размышлял над этим вопросом. Он был самим собой, как и всегда. Конечно, за последние годы с ним произошли определенные изменения — и Ха'гарен знал о них, пусть даже бремя эмоций и не сопровождало это осознание, — но важнейшая истина оставалась неизменной. Он был Ха'гареном, технодесантником Пятой роты Саламандр. Какие вообще вопросы могли быть на этот счет?
И все же, вопрос был задан. И словами его были не «Кто ты такой?», какими бы обличительными и намекающими на сомнения, терзающие вопрошающего, они не казались. Нет, «Что ты такое?» было куда более принципиальным вопросом, затрагивающим самую основу его естества. И озвучил его не просто какой-то боевой брат, но именно Ба'бирин.
Разум Ха'гарена, пытаясь отыскать первопричину беспокойства, вернулся более чем на столетие назад, в Гелиосу — город-маяк Ноктюрна, родного мира Саламандр. Именно тогда два аспиранта пережили испытания и заслужили право стать разведчиками ордена. То, что они знали друг друга еще до первого настоящего испытания наковальней, было необычно — но тот факт, что они были, по сути, из одного дома, был совершенно неслыханным. Ба'бирин был сыном торговца шкурами са'рков. Ха'гарен же был принят в семью, после того как осиротел — его родители распрощались с жизнью во время Поры Испытаний. Мальчики крепко сдружились. Оба стали учениками отца Ба'бирина, пусть Ха'гарен и не имел никакого таланта к выделке шкур, в отличие от брата. Вместе же их и забрали в рекруты. Вместе они одержали верх над всеми невзгодами и стали разведчиками.
Вместе они стали полноценными Саламандрами. Огнерожденными.
Целых семьдесят лет они сражались бок о бок, обрушивая гнев Вулкана на врагов Императора. Они знали об умениях друг друга так же много, как и о своих собственных. Их война была синхронным вращением смертельных шестерней, никогда не отступающих, всегда безостановочно перемалывающих своих врагов. Их боевые стили были разными, но отлично дополняли друг друга. Ба'бирин был настолько переменчивым, насколько вообще мог быть Саламандр, и имел настоящий талант к импровизации. Его финты и контрудары всегда заставали врасплох врагов — но только не его брата, который предоставлял незыблемый фундамент для их совместных атак. Ха'гарен был неизменным, непоколебимым — настоящий метроном бесконечной войны, с помощью которого Ба'бирин исполнял свои смертельные мелодии. Ха'гарен был наковальней, о которую молот Ба'бирина энергично сокрушал ксеносов, еретиков и предателей.
Целых семьдесят лет они вместе выковывали цепь товарищества. Но, как оказалось, Ха'гарен был одарен пониманием механизмов. Мальчик Ха'гарен был безнадежен при работе с органическим хаосом животных шкур, однако Ха'гарен-космодесантник понимал машины, и когда он говорил с миром машин, тот отвечал ему. Возможно, это было попросту неизбежно, что чуть больше тридцати лет назад, капитан Мульцебар решил отправить боевого брата на Марс.
Ха'гарен вернулся домой технодесантником. Но не успел он даже узнать о том, что изменилось за время его отсутствия, как Ноктюрн был атакован. Мульцебар и вся Пятая рота были отряжены на защиту Гелиосы. Ба'бирин и Ха'гарен сражались на передовой, защищая город-убежище, свою родину.
Увы, их воссоединение нельзя было назвать счастливым. Ха'гарен видел по лицу Ба'бирина, что его что-то волновало, но сам не чувствовал той же напряженности. На самом деле, теперь он вообще мало что чувствовал — посвящение в Культ Омниссии помогло усмирить его эмоции. Некогда горевшая в нем страстность утихла, превратившись в ровную, размеренную смесь логики и поклонения. Его разум и душа наполнились тайнами машин и литаниями неорганическому.
Когда он стал космическим десантником, он превратился в нечто, что его прошлое, человеческое «Я» едва бы узнало, и уж точно не смогло бы понять. Он ощущал, как и полагалось воину Адептус Астартес, как неизбежно отдаляется от мира смертных.
Орден Саламандр старался сократить этот разрыв, оставаясь частью людского сообщества на Ноктюрне — и все же, в случае с Ха'гареном, простая отдаленность стала зияющей бездной, когда тот вернулся с Марса. Технодесантник так и не озаботился тем, чтобы пересечь ее. Плоть лишь отвлекала, она была несовершенной, была всего лишь препятствием, которое приходилось преодолевать.
Конечно же, Ха'гарен понимал, как ему казалось, насколько же он изменился. Он осознавал, что его изменения были далеко не только лишь физическими. Но он не считал перемены настолько кардинальными, что они уничтожили то ядро его личности, которое пережило вознесение в ряды космического десанта, и которое продолжало жить в нем, как в технодесантнике.
Во всяком случае, он верил в это.
Что ты такое?
Этот вопрос впервые прозвучал во время битвы за Гелиосу. Самые ожесточенные сражения на Ноктюрне в то время бушевали у врат Гесиода. Силы предателя Нигилана, брошенные им на Гелиосу, служили не более чем диверсией, призванной отвлечь внимание от другой уловки, но круты и другие наемники все равно сражались с той же дикостью, что и их товарищи в других участках планеты. Мульцебар побуждал своих воинов сражаться так, будто бы потеря Гелиосы означала уничтожение самого Ноктюрна — но их честь, верность и любовь к дому и так не допускали никакого другого подхода. И вот так, впервые за последние три десятилетия, Ха'гарен и Ба'бирин встретились друг с другом в бою.
Некогда их слаженность была такой, что они сражались, как две части одного механизма. Теперь же, когда большая часть Ха'гарена стала машиной, их единство исчезло. Ха'гарен перестал воспринимать финты Ба'бирина как что-то кроме ненужных излишеств. Они были бесцельной тратой сил, проявление мастерства оказалось самоцелью. Технодесантник не видел нужды подстраиваться под брата, и не понимал, почему делал так в прошлом. Они обрушили на своих врагов ужасную кару и оставили за собой не один холм из трупов противников, но музыка их дуэта лишилась своей былой гармоничности. Теперь они славно сражались лишь потому, что были Саламандрами. Не потому, что они были вместе.
Когда ужасное оружие Нигилана вонзилось прямо в ядро Ноктюрна, сама земля вздыбилась и пустилась в пляс, а стены обрушились до основания. Перегруженные пустотные щиты не смогли удержать врагов — и те с готовностью бросились внутрь города. Ксеносы и дикари, не тратя времени, обрушились на мирное население, как будто бы зная, что их поражение неизбежно, и решили по крайней мере насладиться разграблением Гелиосы вместо того, чтобы столкнуться с неумолимой силой Саламандр. У них не было никакой стратегии — лишь импульсивный, варварский порыв нанести как можно больше ущерба перед смертью.
Десятиметровая брешь разверзлась в стене именно на том участке, который удерживал Ха'гарен и отделение Ба'бирина. Сержант и трое его боевых братьев рухнули вниз, вместе с камнем и скалобетоном, но под ногами Ха'гарена стена устояла. Специалист взглянул вниз, и увидел, как его товарищи выбираются из завала. Испачканные пылью, они стали живыми статуями, восстающими из руин, чтобы противостоять судьбе. Их нельзя было остановить.
Но остановить нельзя было и рой врагов Саламандр, которые компенсировали отсутствие сверхчеловеческой силы своей численностью. Круты и люди ворвались в гражданское сооружение, расположенное в полусотне метров за стеной. Люди Гелиосы были ровно такими же стойкими и сильными, как и все жители Ноктюрна, и они были вооружены, но все же им никак было не сравниться с обрушившимися на них дикарями. Ха'гарен увидел, как Ба'бирин повел своих воинов на защиту соотечественников, и прикинул расстояние между гражданскими, Астартес и нападающими врагами. Исход был очевиден. Саламандры, без сомнения, истребят противников, но слишком поздно для того, чтобы предотвратить неминуемую резню.
В нескольких шагах от Ха'гарена стояла турель с тяжелым болтером. Ее оператор погиб, но оружие все еще оставалось в рабочем состоянии, так что технодесантник немедленно занял место стрелка — и услышал голос Ба'бирина в своей вокс-бусинке.
— Брат, нам бы не помешала твоя помощь, — сказал сержант.
Перед специалистом возник выбор. Он мог оставить свой пост и присоединиться к сражению внизу, или же удерживать позицию — вот только на самом деле никакого выбора тут не было. Было бы крайне нерационально лишаться тактического преимущества, но оставался еще один вопрос: куда же направить турель? Развернуть ли ее внутрь города и поддержать братьев огнем, или же нацелиться на куда большее скопление врагов, что уже неслись к бреши в стене.
И вновь Ха'гарен не мог сказать, что на самом деле у него был выбор. Технодесантник открыл огонь. Грохот тяжелого болтера был подобен ритмичному бою молота самого Вулкана, оружие с идеальной машинной размеренностью превращало ксеносов и еретиков в кровавую кашу.
— Ха'гарен?! — снова вызвал технодесантника Ба'бирин.
— Я делаю то, что должен, брат, — ответил ему тот. Специалист даже не имел в виду эту конкретную стычку внутри городских стен, исход которой был предрешен без его участия. Нет, Ха'гарен нацелился на военный потенциал противника в целом, сокращая число предателей и замедляя их продвижение. Оставались еще сотни и сотни наемников — куда больше, чем Ха'гарен мог бы надеяться убить, — но они были далеко не бесконечны. С каждым выпущенным масс-реактивным снарядом, что разрывал на мелкие ошметки плоть и кость, вздымая в небо грязь и кровь, вражеский натиск терял свою силу и скорость. Усилия Ха'гарена приносили свои плоды.
Однако эти плоды оказались не тем, на что надеялся Ба'бирин. Это был самый первый раз, когда его брат сознательно поступил наперекор желаниям сержанта. Они не просто лишились своего единства — нет, в тот раз они имели совершенно противоположные цели. Как оказалось, самым тяжким грехом Ха'гарена были неправильно расставленные приоритеты. Он узнал об этом уже после боя, после окончания войны. Гелиоса была спасена, и Ноктюрн начал медленно исцелять свои раны. Именно тогда, пока Ха'гарен был занят поисками все еще рабочего оружия на поле боя, Ба'бирин и решил встретиться с братом.
— Ты бросил нас! — заявил Ба'бирин безо всяких предисловий.
— Я лишь принял решение, диктуемое тактической необходимостью.
— Жители Ноктюрна — наши подопечные!
Ха'гарен понял, что его брат доверился чувствам, а не рассудку.
— Нашим долгом было успешное завершение войны. И я выполнил этот долг.
Именно тогда прозвучал тот самый вопрос.
— Что ты такое? — спросил его сержант, лишь покачав головой, а затем ушел восвояси.
Озадаченный, Ха'гарен просто проследил за тем, как другой Саламандра постепенно исчез из виду за дымящимися обломками металла и грудами опаленного камня, а затем вернулся к работе. Прозвучавший вопрос, без сомнения, был странным, но тогда технодесантник еще не осознал, какой глубиной тот обладал.
Что было важнее для него на тот момент, так это разрыв братских уз, связывавших его с сержантом. Ха'гарена, насколько это еще было возможно в его состоянии, снедала потеря верного товарища в лице Ба'бирина, и так продолжалось на протяжении не просто считанных дней, но целых месяцев, прошедших с этого момента.
Однако тем, что по-настоящему превратило заданный вопрос в назойливый рефрен, были новости о судьбе Аргоса. Разум Аргоса был заражен в ходе вражеской атаки, сбив того с истинного пути и заставив обратиться против собственных братьев. Магистр кузни осознал, что с ним произошло, и сумел изгнать из себя заразу, но не ранее, чем нанес ордену серьезный удар. Это событие выбило Ха'гарена из колеи. То, что Аргос — один из самых могучих технодесантников ордена, мог быть атакован на таком фундаментальном уровне, являлось чем-то куда большим, чем предостережение об опасности беспечности. Нет, Ха'гарен давно встал на путь, который требовал от него метаморфоз тела и разума — и если даже величайший из ему подобных был уязвим, то и сам Ха'гарен сильно рисковал. Но как он мог следить за ходом своего странствия? Как он узнает, если вдруг свернет на скользкую дорожку?
Что ты такое?
Вопрос был так прост — и все же к нему не находилось подходящего ответа.
Ха'гарен наконец-то добрался до машинариума. В грядущей войне именно здесь будет его личное поле боя. Он станет стражем «Вердикта наковальни», оберегая его дух и поддерживая тело, пока корабль будет обрушивать ярость Вулкана на давно подстерегаемого ими врага. Окруженный машинами, громадными зверьми с металлическими шкурами и плазменными сердцами, он чувствовал, что находится среди родни. Литании битвы, освящения и успокоения стали сами собой срываться с его губ. Технодесантник начал общаться со своим необъятным подопечным, готовя корабль к бою. Техники и сервиторы незамедлительно бросились исполнять порученные им задачи, и просторное помещение наполнилось стуком и гулом коллективного труда, потрясающе выверенного и идеально скоординированного. Надоедливый рефрен наконец-то отступил в глубины подсознания Ха'гарена, когда он стал единым целым с «Вердиктом».
Механистический танец войны начался.
На главном экране тактикариума, Мульцебар следил за тем, как из варпа выходят корабли противника. Военачальник орков не разменивался по мелочам — убойный крузер сопровождала целая свора брандеров и ударных кораблей. Капитан наблюдал перед собой настоящий шторм из грубой агрессии — обычное выражение природы зеленокожих. Их корабли были сварены из натурального мусора — и все же, грубые как по виду, так и по сути, они оставались смертельно опасными. Даже один факт того, что они, вопреки здравому смыслу, не взрывались сами по себе, указывал на то, что недооценивать орков равноценно самоубийству.
Нападающие серьезно превосходили «Вердикт наковальни» числом. Он был один. И все же он был более чем готов к такому повороту событий. Этот хищник притих, выжидая, пока орки не войдут в зону действия главного орудия.
— Нова-орудие заряжается, — отметил Фейнс.
— Благодарю, рулевой, — ответил тому Мульцебар. Капитан собирался нанести крузеру смертельный удар, а затем приблизиться, чтобы добить выжившую мелочь. Брать суда на абордаж Астартес не планировал — любой командир, который спешил схлестнуться с зеленокожими лицом к лицу, был не более чем глупцом, спешащим сыграть на руку диким ксеносам. Не было ничего героического в том, чтобы впустую растратить жизни своих воинов и команды корабля — тем более, что этот зеленокожий, манипулируя своими приспешниками, уже доказал, что является самым опасным орком, о котором Мульцебару доводилось слышать, — разумеется, после Зверя Армагеддона.
Но вскоре он обратится в пепел.
Мульцебар уставился на экраны, ожидая захвата цели и полной готовности нова-орудия. До сих пор, флотилия противника ничем не выказала, что знает о присутствии «Вердикта наковальни».
— Цель в пределах действия орудия! — отозвался артиллерийский офицер.
И орудие было готово... Мульцебар уже открыл рот, чтобы произнести приказ...
Как тут запел астропатический хор, и все изменилось.
Музыка шестерней была прервана. Гимны машин остались не спеты. Капитан вызвал технодесантника на мостик. Когда Ха'гарен добрался туда, он увидел Ба'бирина и всех остальных командиров отделений. Второй брифинг всего личного состава, так скоро после первого, да еще и прервавший важную работу — специалисту это показалось дурным предзнаменованием.
Выражение лица Мульцебара тоже не внушало излишнего оптимизма, на нем явно проглядывались раздражение и отвращение.
— Братья. Я получил сообщение, важность которого сопоставима лишь с его своевременностью. — Капитан скривился, произнося последнее слово. Ха'гарен никогда не видел своего капитана в ярости — и похоже, сейчас капитан ощущал именно ее.
Мульцебар на секунду замолк, перед тем как продолжить — и когда он заговорил снова, его тон был чуть более спокойным, как будто бы офицер понимал, что, несмотря на омерзение, ему нельзя молчать.
— Полученное нами сообщение было отправлено грозовым пророком Белых Шрамов. Нам нельзя уничтожать корабль врага — мы должны взять его на абордаж.
Капитан вновь скривился, как будто то, что он еще даже не успел сказать, уже успело оставить во рту неприятный привкус.
— Нам нужно взять корабль на абордаж и спасти эльдарского пленника.
На мостике воцарилась тишина. Ха'гарен увидел, как в глазах Ба'бирина вспыхнули знакомые огоньки — и не только у него одного. Не один боевой брат мечтал сейчас лишь о том, чтобы встретиться с орками поближе. Но суть задания, которое им сейчас поручил капитан, была просто отвратительной.
— Спасти? — переспросил Нелей.
— Он должен остаться в живых, — уточнил Мульцебар.
— Именем Вулкана... Почему, капитан? — тихо спросил Ба'бирин.
— Наши братья из ордена Гвардии Ворона встретились с зеленокожими, которые были до неестественного большими и агрессивными, если хоть что-то насчет орков можно считать естественным. Так или иначе, проявленная ими сила вызывает серьезную озабоченность.
— Но как это относится к тому, что мы должны спасти эльдара? — сказал Нелей.
— Он — Видящий, и знает, в чем дело. Какой бы неприятной ни была эта миссия, все же это наш долг. Мы должны атаковать орков, найти ксеноса и вывести его с корабля. А уже затем мы выведаем у него все, что должны. — Эти последние слова Мульцебар произнес с угрожающими нотками в голосе.
Уже очень давно Ха'гарен не ощущал, как эмоции берут верх над рассудком — и наконец это чувство посетило его. Генетическая память его предков, страдавших от тысячелетий налетов эльдарских рабовладельцев, заставила его кровь вскипеть. Она требовала отмщения. Тот факт, что Ноктюрн был охотничьими угодьями темных эльдар, а не их менее извращенных сородичей, не имел никакого значения. Доставшаяся Саламандрам миссия была до жестокого ироничной.
— Абордажная группа будет состоять из двух тактических отделений под командованием Ба'бирина и Нелея, — сказал Мульцебар, а затем повернулся к Ха'гарену.
— Брат, твои навыки станут для нас большим подспорьем. Мы ничего не знаем о внутренней планировке корабля, не говоря уж о том, где ксеносы могут держать пленных. Узнай все, что сможешь. Стань поводырем для своих братьев.
— Во имя Вулкана. С его помощью я выполню ваш приказ, — опустив голову, произнес Ха'гарен.
Когда технодесантник поднял взгляд, то не смог не обратить внимание на выражение лица Ба'бирина — а точнее, на полное отсутствие на нем хоть каких-то эмоций, что само по себе было выразительней тысячи слов.
Все это время хищник готовился к войне. И он не оставил это занятие, пускай даже природа этой войны и изменилась до неузнаваемости.
Ожили двигатели, стены из камня и стали задрожали от их пробуждающейся мощи. «Вердикт наковальни» собирался погрузиться в зеленый вихрь — и его добыча не сдастся без боя.
В солиториуме Ба'бирин тоже по-своему подготавливался к грядущему сражению — он проводил свое личное причастие с примархом, перед тем как присоединиться к братьям для совместной молитвы. Все его оружие уже было очищено, заряжено и освящено — и ожидало воина в соседней комнате, вместе со жрецом, который облачит сержанта в стоящий там же силовой доспех. Кроме Ба'бирина в солиториуме находился лишь его личный жрец-клеймитель, Акакий.
Облаченный лишь в набедренную повязку, Ба'бирин склонился над огнем. Жар раскаленных углей немилосердно омывал кожу, но сержант приветствовал это ощущение, раскрыв тело и душу очищающему пламени кузни и сопровождающей его боли, которая лишь делала воина сильнее.
Ба'бирин задумался о предстоящей ему миссии и заставил себя вспомнить обо всем, что его в ней раздражало — в особенности, о важности спасения эльдара. Отвращение и ненависть к расе чужаков из самой глубины его души поднялись на поверхность, и сержант дал им волю во вспышке чистейшей ярости. Саламандра излил всю свою злобу в огонь, чтобы кузня испепелила все ненужные эмоции, и на пепелище остался только долг. Когда же воин ощутил, что его гнев сменился такими же чистыми спокойствием и целеустремленностью, он поднялся на ноги и развернулся к Акакию.
— Я готов, — сказал он своему жрецу.
Акакий шагнул вперед. Узкое, аскетичное лицо слуги несло на себе печать прожитых лет и неизменного благочестия. Жрец опустил наконечник клейма в огонь, раскаляя его докрасна, а затем поднес инструмент к груди Ба'бирина, добавляя к карте из одержанных побед и принесенных обетов напоминание о еще одной священной клятве. Этот символ отныне связывал саму жизнь Ба'бирина с успешным выполнением задания — и спокойствие, которое даровала воину такая определенность, оправдало и заглушило собой испытанную им боль.
Очищенный, закаленный и полный решимости, Ба'бирин твердыми шагами вышел из помещения, чтобы облачиться в свой доспех.
Когда же подготовка к грядущему бою наконец-то окончилась и Саламандр покинул солиториум, он столкнулся лицом к лицу с Нелеем, держащим шлем под мышкой.
— Брат-сержант, — сказал Нелей, кивком поприветствовав своего товарища.
— Идем, брат-сержант? — ответил Ба'бирин и зашагал дальше по коридору.
— Ты случайно не удовлетворишь мое любопытство? — внезапно спросил Нелей, пока они шли к спуску, ведущему к торпедной палубе.
Ба'бирин замешкался, его драгоценное спокойствие едва заметно, но пошатнулось.
— Разумеется, — ответил сержант, хотя интуиция подсказывала, что вопрос Нелея ему не понравится.
— У тебя есть сомнения касательно роли технодесантника Ха'гарена в грядущей миссии, не так ли?
С уст Ба'бирина сорвался мягкий, но невеселый смешок. Во время своей очистительной медитации он так усердно сосредотачивался на эльдаре, что совсем забыл про другие источники беспокойства — и сейчас Нелей, словно движимый невидимой рукой судьбы, сам того не ведая, наказывал Ба'бирина за то, что тот не был честен с самим собой.
Сержанту ничего не оставалось, кроме как принять заслуженное порицание.
— Это настолько очевидно? — спросил он.
— Я бы так не сказал. Ты вообще никак не отреагировал на слова капитана, — сказал Нелей с нотками как веселья, так и озабоченности, в голосе.
— Это и было моей реакцией.
— Учитывая, как вы двое были слажены в прошлом — да.
— Ты думаешь, что я больше не доверяю брату Ха'гарену.
— Да, со стороны так и кажется.
— И это правда. У меня больше нет к нему доверия, — признал Ба'бирин.
— Ты винишь в этом то, что он стал технодесантником?
— Да, — отрезал Ба'бирин и продолжил медленно идти вперед.
— Я считаю, что его верность больше не принадлежит лишь ордену. И я считаю, что он испытывает трудности с тем, чтобы увязать учения Культа Механикус и Прометейского кредо, отчего страдает его суждение.
Нелей нахмурился.
— Извини за замечание, брат, но ты так говоришь, как будто в нашем ордене до него никогда не было технодесантников.
— Я не говорю обо всех них, и всей душой...
— ...доверяю? — подсказал Нелей.
— Уважаю. Я уважаю трех наших магистров кузни. Но я не могу отрицать того, насколько нынешний Ха'гарен отличается от себя прошлого, и некоторые его решения вызывают определенные вопросы.
— Если ты намекаешь на то, что произошло в Гелиосе, то с тактической точки зрения его действия были полностью оправданы.
— То, что его поступки можно оправдать, не делает их правильными.
Нелей ничего не сказал и лишь пожал плечами. Дальше товарищи шли молча.
Ба'бирин так и не понял, согласен с ним его собеседник или нет.
Нелей был одним из самых уравновешенных людей из всех, кого знал сержант. Пусть даже его свирепость в бою и не знала равных, и Нелей не признавал даже само существование слова «отступление», он обладал совсем другим взглядом на вещи, нежели Ба'бирин.
Сержант считал, что ключевое различие заключалось в том, что тогда как он видел в войне лишь уничтожение врагов, Нелей считал ее первоочередной целью защиту Империума, Ноктюрна и невинных.
Ба'бирин наслаждался жаром от пекла войны — и не собирался за это извиняться, — но он уважал и более умеренную точку зрения Нелея. Она часто держала его собственный пыл в узде, когда энтузиазм Ба'бирина грозил одержать верх над здравым смыслом. Кроме того, ему были понятны приоритеты товарища — он и сам, в конце концов, сражался лишь ради того, чтобы защищать, пусть даже и горел от предвкушения перед боем. Именно поэтому его удивило то, что Нелей отнесся с Ха'гарену с пониманием, говоря о его действиях в Гелиосе.
Брат-сержант не заговорил снова, пока космодесантники уже почти не дошли до торпедной палубы.
— Ба'бирин, ты и правда сомневаешься в его верности? Потому что если это так, то по-хорошему ты обязан предупредить капитана и капеллана.
Воинственный сержант вздохнул.
— У меня все же нет сомнений в его верности. Точнее, хотя бы в том, что он сам считает, что верен.
— Что это значит?
— Оставляя плоть позади, он забывает, что все равно не является машиной по своей природе, и что не должен думать, как машина. Если мой брат забудет о том, что мы — все мы, неважно, насколько мы изменились, — все-таки люди, то будет принимать решения без оглядки на свою человечность, а в бою это может иметь самые роковые последствия.
— Я тебя понял, — ответил Нелей нейтральным тоном, не говорящем ничего о его собственном мнении, и Ба'бирин опять же не понял, поддерживает его сержант или нет. По крайней мере, Нелей не отметал его рассуждения, не выслушав их.
— И, значит, сейчас нам предстоит отправиться на задание, которое потребует от Ха'гарена замарать себя работой с машинерией ксеносов. Если человеческое начало в нем проиграет, то вероятно, что он будет действовать в интересах машин.
— И мы все останемся на его милости, — закончил Ба'бирин.
Перед братьями раскинулась торпедная палуба. Расположенная в нижней части корабля, она была огромным святилищем, посвященным уничтожению врагов Императора. Стены высотой в десятки метров были затянуты не одним слоем труб. С помощью подъемных кранов и проходов бесчисленные сервиторы и амуниция добирались в положенные им места.
И надо всем этим возвышалась статуя Вулкана, расположенная в передней части палубы. Примарх ударял своим молотом по массивной наковальне — но вместо искр из-под его инструмента вылетали торпеды, несущие врагам Саламандр справедливое наказание.
Отделения были готовы к бою. Пергаментные свитки новых клятв момента свисали с доспехов космических десантников, едва заметно колыхаясь от легкого ветерка, вызванного работой системы вентиляции. Саламандры собрались, чтобы вместе поклясться сохранять единство и исполнить свой долг. Облаченные в броню цвета шкур рептилий и с ощерившимися мордами своих тезок на наплечниках, они являли собой парадокс благочестия. Они были одновременно драконами и рыцарями. Они превозносили дух братства и самостоятельность — и во время каждого такого собрания, сердца Ба'бирина неизменно учащали свое биение как от гордости, так и от смирения.
Ха'гарен стоял в тени решетчатой дорожки, через которую просвечивала люмополоса. Десантник не двигался, его серворуки были сложены за спиной — со стороны могло даже показаться, что в комплекте брони вообще никого не было, если бы из-за линз его шлема не пробивалось красное сияние.
Ба'бирин разглядывал своего старого друга, ждущего у входа в абордажную торпеду, и не испытывал ничего, кроме чувства тревоги — пока к ней не присоединился стыд. Стыд был вызван не его подозрениями, но тем, что они делали из Ба'бирина лицемера, который сомневался в своем брате прямо во время ритуалов, которые были призваны усилить связь Саламандр друг с другом и укрепить их верность общему делу.
Сержант едва не почувствовал облегчение, когда война настигла Саламандр раньше, чем ожидалось, дав о себе знать воем сирен.
