Изменения

Перейти к навигации Перейти к поиску

Мортис / Mortis (роман)

248 104 байта добавлено, 21:08, 11 июля 2021
м
Нет описания правки
{{В процессе
|Сейчас= 26
|Всего = 23
}}
Карто – модератус “''Регинэ Фурорем''”
Ксета-Бета-1 – технопровидец технопровидица “''Регинэ Фурорем''”
Артуса – принцепс “''Гелиос''”, принципал седьмой манипулы
'''''Легио Солария Имперские Охотники'''''
Эша Ани Могана Ви – великий магистр, великая мать Великая Мать Имперских Охотниц, принцепс “''Люксор Инвиктория''”
Абхани Люс Могана – принцепс “''Бестия Эст''”
== '''ДВА''' ==
'''Конец неопределенности'''
Она наклонила голову в бок, словно размышляя.
 
– Определенно, да, – заявила она.
– Политика, – ответил Тетракаурон.
 
== ТРИ ==
 
'''Неотмеченное-неизвестное'''
 
'''Боэтарх'''
 
'''Изгой'''
 
 
''Неотмеченное-неизвестное''
 
 
Он не падал. Ему нужно было это помнить. Не падал. Не скользил вниз по склону тьмы. Не катился. Не кричал. Ему нужно было помнить, что здесь нельзя упасть.
 
– Олл…
 
Падение.
 
Звёзды.
 
Чернота.
 
Холод.
 
Горение.
 
Но он падал. Падал до самого низа. Вниз, в подземный мир. Туда, где спали кракены и были мертвецы. Они все были там: красные раны на белых лицах, кровь на руках, развевавшиеся в воде волосы. Все они. Неужели прошло слишком много времени? Неужели они забыли о нём? Узнают ли они его, все мертвецы прожитой в вечности жизни?
 
Он подумал о Медее, прекрасной, опороченной Медее с колдовским светом в глазах… всё это было так давно.
 
Он подумал о каменных и глинобитных стенах, что поднимались из пыли, и лоскутной зелени полей. Дом. Дом для мальчика, который бегал по оросительным канавам с криками матери за спиной и смехом на губах. Дом целую вечность назад.
 
Он подумал о друге и герое, которого тащили по грязи за колесницей, пока он не превратился в окровавленную тряпку. Когда это было? Когда...
 
– Олл.
 
Он подумал об Орфее, бедном Орфее, который вышел из темноты и старался не оглядываться. Не оглядывайся назад. Не оглядывайся на то, что ушло. Не оглядывайся на то, что потеряешь. Не оглядывайся… Он не падал.
 
– Олл!
 
Он перестал падать.
 
Его глаза были открыты. Вокруг него стоял шум, похожий на звон бьющегося стекла и рвущегося шёлка.
 
– Олл, ты должен встать, – сказала Кэтт твёрдым голосом, глядя в пол. Олл моргнул. Он почти поднял голову, но остановился.
 
– Как долго? – спросил он.
 
– Пару секунд, – ответила Кэтт.
 
– Становится хуже, – сказал Рейн.
 
Олл начал подниматься. Он чувствовал себя замёрзшим, липким, как будто что-то выпило глоток из его вен и не вернуло его.
 
– Рядовой Перссон, – сказал Графт, и Олл почувствовал, как металлические конечности сервитора поддерживают его. – Я держу вас, рядовой Перссон.
 
Он снова моргнул. В глазах защипало. Ему всё время хотелось поднять голову.
 
– Кто считает? – спросил он, и услышал твёрдость в своём голосе.
 
– Три... – раздался голос Кранка, сначала сильный, а затем затихающий. – Три минуты, две... э...
 
– Ну же! – рявкнул он. – Счёт, сейчас же!
 
Кранк выругался.
 
– Три минуты двенадцать секунд, – ответила Кэтт. Кэтт, конечно, Кэтт. Иногда Олл задумывался, добрались бы они так далеко без неё. Она была не просто сообразительной и психически одарённой, она обладала острым умом.
 
Их было пятеро, пять человек, взятых из битвы на Калте, который теперь во всех смыслах был далеко. Ни один из них не остался прежним. По крайней мере, никто из них, кроме Олла. Среди них был Графт, бывший погрузочный сервитор Милитарум, в основном такой же, что и раньше, его механизмы и плоть работали без изменений, но его спину отягощало снаряжение, взятое из эпизода человеческого времени. Гебет Зибес, фермер, подёнщик, который задыхался и дрожал от увиденного, хотя уже не так часто. По-прежнему напуганный, но спокойный, закалённый, как кусок дерева, который держат в огне, пока тот не загорится. Бейл Рейн, солдат на войне, которой никогда не было, мальчик, ставший мужчиной, пока шёл по проходам между мирами. Догент Кранк, солдат, который начал этот путь постаревшим душой и стал только старше. Потом была Кэтт: простая, тихая, очень тихая Кэтт – с такими тусклыми глазами и такая молчаливая в тот день, когда они покинули Калт. Теперь уже что-то другое. Все они – проблема Олла. Все они – люди, которые поддерживали его жизнь всё время, с тех пор как он прорезал щель в воздухе на Калте и начал это последнее путешествие. Все они не те люди, какими должны были быть.
 
– Что-то приближается! – предупредил Зибес. Он сидел на корточках, подняв лазган, не глядя в прицел. Слёзы текли по его щекам под краем очков.
 
Олл потянулся за компасом и обнаружил, что тот уже у него в руке. Игла превратилась в размытое пятно. Нечитаемое.
 
– Три минуты тридцать одна! – шипел Рейн.
 
– Нож! Где нож?
 
– Оно почти здесь! – крикнул Зибес.
 
И вы могли почувствовать это сейчас, поднятую волну его приближения, как дыхание из открытой дверцы печи.
 
– Рядовой Перссон...
 
– Три минуты тридцать девять!
 
Где нож?
 
– Рядовой Перссон, вам нужна помощь?
 
– Нам нужно уходить!
 
Нож… проклятый нож уже был у него в руке. Он его не увидел. Не почувствовал. Как будто секунду назад его там не было. Или его действительно не было.
 
– Три минуты сорок одна секунда!
 
Он посмотрел на компас. Игла резко остановилась. Он поднял нож.
 
Олл посмотрел вверх. В такой момент, чтобы сделать это, он должен смотреть вверх.
 
Вверх. Всегда вверх. Свет. Форма. Измерение. Цвет. Звук. Всё это растянулось вверх до исчезающей точки, когда Олл поднял взгляд. Он был размазан, растянут, нить материи, мысли и ощущения протянулась между ничем и вечностью. И боль тоже. Боль как факт, который просто продолжался и продолжался, как зацикленный стоп-кадр. Вот что получается, когда так тонко режешь на краю времени и пространства; приходится идти по её изношенному краю. Зона раскола – вот как стала называть её Кэтт, и это было почти правильно, полагал Олл. Они оказались на краю того места, откуда ушли и где им нужно было быть. В этом месте существовало несколько правил, которым они научились за боги знают, как долго времени они пробыли в расколе. Не смотри вверх, не пропусти счёт, когда компас должен указывать верно. Не думай о падении. Не падай. Сделай разрез.
 
''Сделай разрез''.
 
Он поднял нож. Острие было чёрным осколком на периферии зрения.
 
''Сделай разрез, Олл''.
 
Пора.
 
– Оно здесь! – крикнул Рейн.
 
И Олл услышал звук, похожий на треск хрящей, похожий на сухую кожу, натянутую на кости. Он почувствовал дыхание на затылке, тёплое и зловонное. Оно было позади него. Оно всегда было у него за спиной. За ними охотилось множество тварей, но эта была близко, и, как бы они ни старались, она продолжала их находить. Всегда вне поля зрения. Всегда сразу за ними. Они поняли, что оно появилось шесть разрезов назад, но у Олла возникло чувство, что оно всегда было рядом с ними, терпеливое, а не быстрое, каждый раз ближе, как будто двигалось в мгновение ока.
 
– Оно... – голос Кранка повысился, стал прерывистым и пронзительным, жёсткий слой всего, что делало его солдатом-ветераном, треснул. – Оно... оно коснулось... меня. – Олл тоже это почувствовал. Пальцы у основания шеи, слабые и лёгкие, прикосновение кого-то в последние мгновения жизни, пытавшегося найти утешение. Ему хотелось кричать. Ему хотелось обернуться.
 
Он разрезал.
 
Натянутая кожа зоны раскола разошлась. Пространство открылось, когда нож в руке Олла скользнул вниз.
 
– Туда, – позвал он. – Быстрее.
 
Остальные пробежали мимо него, а затем он тоже прошёл через порез, и ощущение пальцев на спине и дыхания на шее исчезло.
 
Падение...
 
Теперь ему просто нужно было вспомнить о том, чтобы не падать.
 
 
''Стратегиум Великое Сияние, бастион Бхаб, Санктум Империалис Палатин''
 
 
Пока Мауэр ждала, она наблюдала и слушала. Звук в стратегиуме Великое Сияние казался грохотом прилива: отрывистые приказы, стук когитаторов, гул приглушенных голосов, пойманных в вокс-системах, и писк тревожных зуммеров. Мрак наполнял запах человеческого пота и перегоревших проводов. Бледное свечение гололитических и выводящих экранов освещало лица людей, сидевших за информационными и сигнальными постами. Центральное пространство заполняла проекция Императорского дворца. Красный и янтарный мерцали на ней от Внешнего барбакана и вокруг Вечной стены, ограждавшей внутренние районы Дворца. Каждая искра представляла собой идущий сейчас бой. В некоторых местах – Мармакс, Горгонов рубеж, Святая стена – осколки света рождались, росли и ширились прямо на глазах у Мауэр. Это могло показаться красивым, если бы не стоявшая за этим реальность. Враг по-прежнему атаковал, несмотря на то, что ему не удалось прорваться в Сатурнианском. Магнификан простирался на восток, огромное, тёмное пространство, лишённое света сражений, покинутое и завоёванное царство. Два месяца. Всего два месяца и несколько дней отделяли это запустение от города, которым оно некогда было. Независимо от побед, ход битвы не изменился – было куплено время, не более того.
 
– Боэтарх. – Мауэр повернулась и подняла взгляд при звуке голоса Архама.
 
Магистр хускарлов не выглядел уставшим; космические десантники не уставали, но она заметила, что утомление играло с ними другую игру. В его взгляде появился стеклянный блеск, и напряжённость вокруг глаз и челюсти, как будто он сосредоточился на моменте только за счёт волевого усилия.
 
– Магистр хускарлов, – ответила она.
 
– Следуйте за мной, – произнёс он, кивнул в сторону боковой комнаты и направился туда, не оглядываясь. Мауэр мгновение смотрела ему вслед, а затем подчинилась. Она провела много времени, фактически целую жизнь, рядом с войной и наблюдала за тем, как война влияет на людей. Она знала их и то, как они меняются, столкнувшись с ужасом, когда их доводят до предела. Космические десантники не были людьми, но несмотря на всё, что было сделано для их создания, осталось наследие. Они могли быть сверхлюдьми, но этот статус начинался с человека и не оставлял его полностью позади. Если бы Архам был человеком, она бы сказала, что он действовал на грани стресса, усталости и контроля – функционировал, справлялся, но части самого его существа сжимались, когда на него давил вес самой большой и сложной зоны боевых действий в истории. Она задумалась, что это бремя делало с Преторианцем. Она знала, что оно делало с людьми командного эшелона: ничего хорошего и много плохого.
 
Дверь в боковую комнату закрылась за ней. На экране охранного ауспика, установленного на каменном столе в центре комнаты, мигнул зелёный огонёк. Стульев не было, и освещение оставалось холодным и тусклым.
 
– Становится всё хуже, – сказала она, не дожидаясь приглашения. – Три происшествия за последние четыре дня. Пятьдесят погибших на складе боеприпасов – старший префект просто отключил подачу воздуха. Когда мы нашли его, он отрезал себе веки. Целое общежитие перевалочного пункта материальных средств загорелось после того, как его подожгла погрузочная команда. Половина района получила смертельные дозы успокоительных наркотиков от врача-примуса, который добрался до водопровода. Сегодня утром старший командующий зоны был найден в собственном особняке с остальными членами своей большой семьи, разрезанными и сложенными, как брёвна.
 
– Я вас услышал. Эта информация могла быть предоставлена по обычным процедурам вашей службы, боэтарх. В следующий раз используйте их.
 
Архам начал отворачиваться, направляясь к двери. Мауэр почувствовала, как у неё сжались челюсти.
 
– Моей службы? – Мауэр услышала себя со стороны. Её голос был холоден. Архам обернулся. На его лбу всё глубже проступала хмурая морщина, на губах зарождались слова. Она заговорила раньше, чем он успел ответить. – Эта служба едва существует и её вообще не было шестьдесят дней назад, и если вы можете сказать мне, что означает титул боэтарх, уважаемый магистр хускарлов, вы окажете мне услугу.
 
– Вы существуете для того, чтобы не допустить, чтобы влияние войны вредило моральному духу среди командного эшелона и в тех областях, которые влияют и отвечают за его функционирование.
 
– И как мне это сделать, магистр Архам? – Он снова нахмурился. Она выгнула бровь. – Я вношу свой вклад в расстрелы, если вы об этом подумали, но правда состоит в том, что ни вы, ни Преторианец не знаете, что происходит в головах людей в этих стенах. Вы схватили меня и всех, до кого смогли дотянуться, присвоили нам новое звание, наделили полномочиями и послали решать проблему, которую не можете объяснить и не знаете точно, как решить.
 
На его щеке дёрнулся мускул. Она не была уверена, было ли это признаком гнева или, что невозможно, веселья.
 
– Вы закончили? – спросил он.
 
– Даже не начинала.
 
Настала его очередь выгнуть бровь. Она выдохнула и расстегнула воротник шинели. На ней была полная положенная по званию официальная униформа: чёрный плащ с меховой подкладкой, серебряная эмблема нового командного подразделения префекта, застёгнутая между красными эмалированными пуговицами, идущими двумя линиями спереди. Пистолет лежал в лакированной кожаной кобуре на поясе, тяжёлой и неудобной по сравнению с обычным набедренным ремнём. Она даже начистила его, пока потёртый металл не заблестел. Пальцы чесались от малиновых перчаток. Часть её задавалась вопросом, кто нашёл время подумать о том, как должна выглядеть недавно созданная ветвь имперской власти. По крайней мере, обошлись без фуражки.
 
Архам ждал, молчаливый и неподвижный, с непроницаемым выражением лица. Она продолжала упорствовать:
 
– Я сейчас здесь, потому что становится всё хуже. Не просто чаще. Хуже, понимаете? Моральное состояние, преступления и зверства подобны волнам – они накатывают, приливы и отливы в людях, но у них всегда есть закономерность, причина и следствие. Толпа охвачена страхом, полк ослаблен трудностями, а затем отравлен мятежом. Командир, который сломался, потому что потерял всех близких и получил приказ вернуться на передовую. Причина и следствие. Вы можете отследить их. Если есть закономерность, значит, есть и причина. Но у того, что происходит нет ни закономерности, ни рациональной причины.
 
– Мы ведём войну за существование человечества в том виде, в каком мы его знаем, – сказал Архам. – Миллионы погибают каждую минуту. Разве этого самого по себе недостаточно?
 
– Нет, – возразила Мауэр. – Это не то, что происходит сейчас. Если бы это было так, нам, возможно, было бы лучше. – Архам выдержал её взгляд. – Человек, которого я казнила сегодня утром, был потомственным офицером Валхарской бронетанковой, его семья служила ещё на заре Объединения, даже раньше. Особняк был подарком за службу его предков Императору. Три недели назад он возглавил колонну, вернувшуюся из захваченного космического порта Львиные врата. Донесения с поля боя показывают, что его машина следовала последней – он был частью арьергарда, который сражался, прикрывая колонну до тех пор, пока они не достигли наших позиций. Три дня в танке с рвущимися вокруг снарядами. Ни передышки, ни сна. Воздушные удары. Люди сгорали заживо в подожжённых машинах. Он удержал всё это вместе, вероятно, спас восемьдесят военнослужащих и пару десятков танков. Если бы кто-то по-прежнему замечал такие вещи, его бы наградили и сделали бы из него пример для подражания. Этого было достаточно, чтобы заработать ему отпуск, двадцать четыре часа в тылу. Он родился во Дворце, поэтому отправился домой. Затем он накачал наркотиками свою семью и убил их всех.
 
– Психическая травма, яркий пример её воздействия на разум.
 
Мауэр покачала головой:
 
– Это не так.
 
– Откуда вы можете знать?
 
– Опыт, магистр хускарлов, – ответила она и услышала усталость в собственных словах. – То, что я видела. То, что я делала. – Она потёрла глаз, моргнула. Скоро ей понадобится доза стимулятора, чтобы не заснуть. – Этот человек, тот мертвец, которого застрелили сегодня утром, сказал, что сделал это, потому что проснулся от отчаяния. Он хотел, чтобы те, кого он убил, спали вечно. – Она некоторое время молчала. – Я уже слышала это раньше.
 
– Где?
 
– От каждого, кого удавалось взять живым.
 
– Этого нет ни в одном из ваших отчётов.
 
– Именно поэтому я и пришла. – Выражение лица Архама по-прежнему оставалось непроницаемым. Однако она знала, что за этими глазами двигался интеллект – такой интеллект, который мог удерживать, анализировать и понимать весь боевой план военной зоны без напряжения. Не то, чтобы он не понимал, но она не могла сказать, какой эффект произвели её слова за этим немигающим взглядом. – Как я уже сказала, становится всё хуже.
 
– И вы думаете, что это... – Он остановился, закрыл рот, потом продолжил: – Как вы думаете, что это?
 
– Я не знаю.
 
Архам медленно кивнул.
 
– Спасибо, Боэтарх Мауэр. Возвращайтесь к своим обязанностям. – Он подошёл к двери, открыл её и шагнул назад в главный зал стратегиума.
 
– И в чём состоят мои обязанности?
 
Он замолчал, на секунду оглянулся на неё, его взгляд был жёстким:
 
– Защищать нас, – ответил он и вышел, не сказав больше ни слова.
 
Мауэр моргала секунду, а затем пожала плечами.
 
– По крайней мере, это не заняло много времени, – сказала она себе.
 
 
''Магнификан''
 
 
Ветер пробудил Шибан-хана от сна о смерти. Он открыл глаза. Голубое небо. Полоса голубого неба в грязных облаках, что неслись по крыше мира. Он моргнул. Ветер обдувал лицо песком. Тишина. Только шум ветра. Приближалась боль. Он чувствовал это, шторм прямо за горизонтом.
 
– Кто ты? – раздался откуда-то сверху голос. Он попытался пошевелиться, но то, что сдерживало боль, также удерживало его на земле. Над ним промелькнула тень, быстрее, чем он успел моргнуть. Он снова попытался подняться. Неудачно. Он замер. Голубое небо исчезло. Теперь небо представляло собой море облаков цвета желчи и гноя, жёлтых и тошнотворно зелёных. Снова подул ветер, и он услышал, как неподалёку пошевелились камни.
 
– Кто ты? – спросил он, не успев подумать. По крайней мере, он мог говорить, даже если и не мог двигаться. Шторм боли приближался. Огонь вспыхнул на нервных окончаниях. Он вспомнил взрыв, а затем падение, вниз и вниз, всё ниже и ниже, подброшенный ветром, истекающий кровью. Вечная стена. Он был в космическом порту Вечная стена. Он упал с края небес… Вниз, в страну мёртвых.
 
– Нет, – сказал другой голос вне поля зрения. – Не мёртв. Ещё нет.
 
Он знал голос. Он просто не мог вспомнить...
 
– Тебе придётся встать, – сказал другой голос.
 
Мертвы, все мертвы, все те, кто стоял у Вечной стены. Брошенные в голодные пасти битвы; потраченные, как монета тирана; павшие, забытые и унесённые ветром.
 
– Это будет трудно, – заметил второй голос.
 
Его пронзила дуга боли. Какие повреждения может вынести физиология сверхчеловека? Он уже целовал смерть и знал её вкус. Она снова пришла, ухмыляясь, дыша ему в рот, когда буря боли пронзила его. Небо над ним исчезло.
Белизна. Чистая, белая боль, простиравшаяся куда не кинь взгляд. Пустой мир без края, мир, где можно скакать вечно, где ничто и никогда не закончится.
 
Он вздохнул, чувствуя, как поток воздуха проникает в лёгкие, заставляя плато боли принять форму. Раздробленные кости. Прекрасная аугметика выдернута из плоти. Порванные кабели. Смятые интерфейсы нейронных машин. Кровь. Масло. Боль снова дугой пронзила его тело, словно молния над горными вершинами.
 
– В каком-то смысле обнадёживает, – сказал один из голосов. – В тебе ещё осталось достаточно, чтобы чувствовать так много боли.
 
Шибан усмехнулся. Звук получился влажным и взорвался новой болью в шее и груди.
 
– Я знаю, кто ты, – произнёс он.
 
– Да? – сказал один голос.
 
– Да? – повторил другой.
 
– Ты был там, когда меня переделали, – ответил Шибан. – Тогда ты тоже говорил со мной. Ты мёртв, Торгун. Ты – призрак разума, мастер Есугэй.
 
– Как скажешь, – произнёс голос Есугэя.
 
– Тебе придётся встать, брат, – сказал Торгун.
 
Шибан сначала пошевелил пальцами. Он обнаружил, что ничего не чувствует в правой руке. От этой попытки его чуть не свело судорогой. Мало-помалу он нашёл то, что осталось от его тела. Больше, чем он ожидал, но какая-то часть его не могла не задаться вопросом, не было ли это шуткой судьбы –однажды он уже чуть не умер, дважды был переделан и теперь снова сломан, но не настолько, чтобы умереть. У него осталось достаточно сил, чтобы вынести боль жизни.
 
Однако сам факт того, что жив был чудом. Он упал с такой высоты, что смерть должна была быть неизбежной. Как бы то ни было, повреждения оказались значительными и затронули каждую частичку его тела, но оставили в живых. Он был уверен, что во многом это произошло благодаря работе техножрецов во второй его переделке. Тонкая и изящная аугметика, которую Механикум вживили в его плоть и кости, была не какой-то обычной и грубой заменой; это были усовершенствования. Кибернетические вливания скрепили раздробленные кости, керамитовые и адамантовые пластины покрыли череп и суставы, биопластеки и нейронные трансплантаты пронизывали тело. Всё это было интегрировано со специально изготовленной броней, так что плоть, аугметика и боевые доспехи легко работали вместе. В его случает различия между телом и машиной исчезли. Ему сказали, что его не просто отремонтировали, но что со временем он превзойдёт даже ту скорость и ловкость, которыми обладал раньше. Этому обещанию теперь не суждено было сбыться, но благодаря мастерству техножрецов он пережил невозможное.
 
Правда о его положении всплывала с каждым изучающим движением. Повреждения оказались тонкими и коварными. Ничего не оторвано, ничего не разорвано. Самым очевидным признаком боли был порез, протянувшийся по правой руке от локтя до запястья. Засорённое масло и свернувшаяся кровь запекли трещину в броне. Пальцы двигались, но без ощущения. Остальные раны пронизывали каждую часть его тела – раздавленные мышцы, тысячи трещин, проходивших через кости, керамит и металл. Как будто его раздробили молотами, но каким-то образом не повредили кожу.
 
Боль ослепила его дважды, пока он заставлял себя подняться. Кислота и медь жгли ему рот. Оказавшись в вертикальном положении, он резко наклонился вправо, сгорбившись, как старик под тяжестью ноши. Раскаты боли прокатились по нему и не собирались останавливаться. Над ним плыл купол отравленных облаков. Ветер поднял волну пыли, которая скрежетала о его доспехи.
 
Он выдохнул и огляделся. По-видимому, он упал на широкий нанос пепла и пыли. На гребне ближайшей дюны возвышались металлические остовы здания. Две оборванные птицы сидели на торчавшем из земли металлическом шесте. Они смотрели на него чёрными жемчужными глазами. Терранцы называли их воронами-грифами, но они не были ни воронами, ни грифами, а чем-то, что было выведено временем, загрязнением окружающей среды и пищей из мусорных куч. Грязные чёрные перья покрывали их тела и крылья, а радужное оперение – шеи и головы. Клювы у них были чёрные, острые и гладкие. Они были искателями падали и наблюдателями за мертвецами. За последние месяцы их убийственные стаи распространились по земле так же густо, как облака дыма. Для них эта последняя война человечества стала настоящим пиром. Шибан рассмеялся.
 
– Значит, меня разбудили ваши тени, – произнёс он. – На ваш вкус, я достаточно близок к смерти?
 
Птицы не ответили, но зашевелились, потрёпанные чёрные перья взъерошились. Он увидел, что ещё дальше, на мешанине балок, выступавших из пыли, собралась стая.
 
– Вы двое самые храбрые, да? – сказал он паре, но слова превратились в мучительную рвоту, которая послала вспышку боли по всему телу. На секунду мир превратился в белый лист. Он не упал. Когда он открыл глаза, вороны-грифы никуда не делись. Он сглотнул. В горле и во рту пересохло. Плохой знак. Он сделал шаг, почувствовал, как боль пронзила его насквозь, и зарычал. Этот звук заставил некоторых птиц подняться из путаницы балок. Он поднял голову и проследил за ними взглядом.
 
Пустошь из пыли и щебня тянулась до горизонта, где разбитые здания цеплялись за охряные облака. Он медленно повернул голову, отмечая почти незаметное изменение света за облаками, чувствуя ветер и читая узоры всего, что он мог видеть. Он был в Магнификане, где-то в зонах к западу от космического порта Вечная стена – в сотнях километров к западу, в месте, чьи черты были размыты приливом войны, затопившим миллионы квадратных километров Великого дворца, приливом, который теперь пошёл дальше. Поля сражений, которые за месяцы и недели боёв опустошили всё вокруг.
 
Шибан выдохнул. Ему предстоял долгий путь. Он позволил себе секунду не двигаться, а затем посмотрел на оставшуюся пару воронов-грифов, сидевших на ближайшем шесте.
 
– Мне придётся позаимствовать ваш трон, – сказал он. – За это я прошу вашего снисхождения. – Птицы не двигались, пока он не протянул руку, чтобы схватить шест. Они зашипели и стали медленно подниматься в небо по спирали. Шибан сжал шест и дёрнул. Тот освободился от того, что удерживало его под пылью. Он повертел его, проверяя вес. Пласталь, пустая в середине, помятая и ржавая, возможно, подставка для вывески или опора уличного фонаря.
 
– В эпоху перемен всё обретает новую цель, – раздался за спиной голос Есугэя.
 
Шибан крутанул шест, затем стиснул зубы от поднявшейся внутри волны тошноты и боли. Он крепче сжал шест и посмотрел на точку на горизонте, где, по его мнению, должен был находиться Внутренний дворец. На мгновение на горизонте запульсировал оранжево-белый свет. Над головой кружили вороны-грифы.
 
– Ни шагу назад, – сказал он и отправился в путь.
 
 
''Покои командного подразделения префекта, Санктум Империалис Палатин''
 
 
Синее мерцание поступавших данных мелькало и распространялось по помещению. На полу стопками лежали листы бумаги и инфопланшеты. Переплетённые папки отчётов образовывали шаткие бумажные башни. Луковичные экраны шипели от статики и вспышек пикт-изображений. Единственный функционирующий светящийся шар отбрасывал тусклый жёлтый свет на клёпанный железный стол. Патроны ручной пушки усеивали поверхность, сверкая медью. Здесь пахло статикой и пространствами, где люди слишком долго дышали без вентиляции. В неподвижном воздухе висело тяжёлое марево. Дверь в боковой кабинет, где Мауэр отдыхала – спала, когда больше не могла не спать – была приоткрыта.
 
Эти комнаты и башня, в которой они располагались, представляли собой неиспользуемое архивное пространство, размером с одно из зданий нового Администратума, построенное, но так и не заполненное. Командное подразделение префекта сделало башню своим домом за последний месяц, с суетливой тщательностью вливая людей, оборудование и остатки жизни. На вершине башни, под посадочными площадками расположили тюремные уровни. Кабели для передачи данных змеились по лестничным клеткам. Гнёзда для киберптиц усеивали внешние стены. Вещи накапливались, потому что не было времени, чтобы положить их куда-нибудь в другое место. В командном подразделении префекта было не слишком много людей, но всё равно в башне стало тесно. Как самый старший действующий офицер группы, Мауэр сама выбирала комнаты. Она выбрала ту, в которой было окно.
 
Она огляделась, не видя беспорядка. Молот усталости тяжело обрушился на неё. Она была молода телом благодаря должности и службе, которые принесли омолаживающее лечение, но всегда думала, что возраст живёт не только в крови и сухожилиях. Генная очистка, укрепление костей и восстановление органов означали, что вы могли проскальзывать через двери и стрелять из пистолетов, как будто вам было тридцать, но в остальное время вы несли все прожитые семьдесят пять. У неё не было ни минуты отдыха со времени последней исполнительной операции – разбор действий штурмовой группы, полный письменный отчёт, переодевание в соответствии с её званием, затем путешествие в Великое Сияние и обратно, всё время думая.
 
– Надо было сказать нет молодости, – пробормотала она. – Будь я старухой, у меня был бы веский предлог держаться в стороне.
 
– Сомневаюсь, – раздался голос из бокового кабинета. Мауэр выхватила пистолет и нырнула в сторону, прежде чем слова полностью дошли до неё.
 
“''Женщина'', – подумала она. – ''Судя по голосу молодая. Уверенная в себе''”.
 
Она подошла к двери. Другой человек на её месте, человек, соблюдающий благоразумие или протоколы военного времени, либо разрядил бы половину пистолетной обоймы сквозь дверь, либо вышел бы из покоев, закрыл их и вызвал охрану. Мауэр же ударила ногой в дверь и вошла, держа пистолет наготове.
 
В углу комнаты на койке сидела девушка в сером. Хромированная грива волос свисала с её головы. Кожа была бледной. Глаза, которые оторвали взгляд от разложенных перед ней инфопланшетов, были тёмными.
 
– Если хотите лёгкой жизни, – сказала девушка, – лучше стреляйте.
 
Мауэр опустила пистолет. Она знала девушку.
 
– Архам послал вас, – сказала она.
 
– Архам, Малкадор, провидение, судьба – выбирайте, – ответила девушка и снова посмотрела на данные, которые прокручивались зелёным цветом на одном из инфопланшетов. Мауэр убрала пистолет в кобуру и вернулась в главное помещение. Она подошла к столу и поискала коробочку стимуляторов. Она нашла их под стопкой донесений младших осведомителей. Таблетки были оранжевыми и белыми, для старшего офицерского состава, помогавшими в длительных циклах патрулирования.
Она проглотила две.
 
– Вы были дисциплинарным офицером, – раздался голос девушки.
 
– Вы правы, – ответила Мауэр, не потрудившись повысить голос, но девушка, казалось, без проблем слышала из соседней комнаты.
 
– Не слишком ли все это недисциплинированно для такой, как вы? Я ожидала увидеть стандарт Муниторума. Простыни, выглаженные до совершенства. Сапоги с зеркальным блеском. Всё уложено и в порядке.
 
– Думаете, это и есть дисциплина?
 
– Так думает армия.
 
Мауэр ущипнула себя за шею и поморщилась. Потребуется некоторое время, чтобы доза подействовала. Она подошла к окну. Это было арочное решётчатое стекло, которое тянулось от пола до изогнутого потолка. Стекло покрылось пылью. За ним к тёмному небу поднимались башни и купола Внутреннего дворца. Снова наступила ночь. Молнии потрескивали в облаках, образовавшихся на внутренней поверхности пустотных щитов. Огни усеивали горизонт – свет зданий, которые теснились на сотни километров между этим местом и стеной.
 
– Вы знаете, кто я, не так ли? – спросила девушка. Она вышла из смежной комнаты почти бесшумно.
 
Мауэр пожала плечами, но не повернулась.
 
– Моя работа – знать, кто вы, Андромеда-17. Я знаю, что вы одна из Селенара, возможно, единственная на Терре. Я знаю, что к вам прислушивается регент. Что вы выполняли работу как для регента, так и для Преторианца.
 
– Вы гордитесь этим, не так ли? – спросила девушка. – Что знаете, я имею в виду, что компетентны.
 
Мауэр рассмеялась.
 
– Да, – сказала она. – Горжусь.
 
Воцарилось молчание. Вдалеке сверкнула молния.
 
– Вы также не собираетесь спрашивать меня, почему я здесь, – сказала Андромеда-17 через некоторое время. – Не так ли?
 
Девушка смотрела на Мауэр немигающим взглядом.
 
– Мы дойдём до этого в конце концов, не так ли? – сказала Мауэр. – Вряд ли вы уйдёте, не разобравшись с тем, что привело вас сюда.
 
– Верно замечено.
 
Ещё одна пауза. Мауэр почувствовала, как стимуляторы начинают проникать в пространство за её глазами. Она ощутила на зубах привкус соли и металла. Мир стал немного резче.
 
– Архам послал вас, – повторила она.
 
– “Послал” – слишком сильное слово. Магистр хускарлов говорил со мной, да. Он обеспокоен тем, что вы сообщили.
 
– Он не казался таким, когда я с ним разговаривала.
 
Теперь пришла очередь Андромеды рассмеяться.
 
– Не в их характере показывать, о чём они думают. Большинство Астартес действуют по узким линиям мышления и поведения, и Седьмой легион больше всего. Он услышал, что вы сказали, и не знал, как это решить, поэтому пришёл ко мне.
 
– Прямо к вам? – спросила Мауэр. – Не Сигиллиту или Преторианцу?
 
– Они всё равно сказали бы прийти ко мне. Я – текучий фактор. Это моя природа и избранная функция – течь вне линий. Я предоставляю взгляд со стороны. Ваша проблема – это моя проблема.
 
– Гордитесь этим, – сказала Мауэр, и посмотрела на Андромеду. – Не так ли?
 
Андромеда слегка пожала плечами и улыбнулась:
 
– Мы должны быть чем-то довольны, не так ли?
 
Мауэр повернулась, прислонилась спиной к окну с видом на панораму Дворца и скрестила руки на груди. Андромеда сидела на железном столе, поджав под себя ноги. Её хромированные волосы казались золотыми в тусклом свете светящегося шара. Девушка не вспотела, несмотря на жару.
 
– Похоже вы ознакомились с моим письменным отчётом, – заметила Мауэр.
 
– И всеми вашими полевыми отчётами, и всеми собранными вами необработанными данными и донесениями разведки – сверху донизу, плоть и кости.
 
– И?
 
– И я согласна. Есть резкий рост определённого рода отчаяния и идей…
 
– Идей разрезать людей на куски или разорвать их на части, чтобы спасти от пробуждения, или отправить их спать, чтобы они могли наслаждаться сновидениями.
 
Андромеда кивнула:
 
– Более или менее. Насилие – это следствие идей, но идея – это её сердцевина, отвратительная часть, пагубная часть.
 
– Причина и следствие, – сказала Мауэр.
 
– Если можно так выразиться, – ответила Андромеда.
 
– Вопрос в том, почему.
 
– Да ладно, боэтарх, – фыркнула Андромеда. – Я прочитала и проанализировала все данные о вашей личности и интеллекте. Вы знаете ответ, даже если та часть вас, которая по-прежнему является солдатом и хранителем правил, не хочет его произносить – варп, ответ – варп. Море душ, необъятный имматериум, из которого наши умы черпают невыразимое и приходят все отрицаемые ужасы. Вы не должны знать об этом много, но, как вы сказали, вы гордитесь тем, что знаете, и очень компетентны, поэтому вы так или иначе узнаёте то, что вам нужно.
 
Выражение лица Мауэр не изменилось. До сих пор каждое слово, сказанное девушкой, было столь же точным, сколь и снисходительным.
 
– Инфекция, – сказала Мауэр, – выпущенная врагом и распространяющаяся по нематериальному царству, заражая людей и ввергая их в пучину насилия.
 
– Я так не думаю, – сказала Андромеда, наклонив голову и прикусив губу. – Варп не совсем такой. Он не просто другое место, похожее на это. Псайкеры говорят, что он как вода в океане. У него есть течения, отливы и приливы – он пластичен, восприимчив и имеет причины. Все его ужасы паразитируют на сознании. Когда любой человек думает о чём-то или чувствует эмоцию – имматериум реагирует. Одна испуганная душа – это рябь на поверхности. Она поднимается и снова погружается в ничто. Множество охваченных ужасом душ создают рябь, которая становится сильнее. Они встречаются, складываются вместе, и становятся волной ужаса. Она встречается с другой волной и растёт, увлекая за собой течения. Вскоре она станет достаточно большой и сильной, чтобы не рассеиваться, и не имеет значения, какие другие волны она встретит, они просто будут поглощены.
 
– Эта... волна в варпе, – сказала Мауэр, выгнув бровь. – Она и есть идея, да? Она обрушивается на людей во Дворце, доводя их до безумия?
 
– Не безумия, – резко возразила Андромеда. – Нет ничего безумного в отчаянии или желании сбежать. Не в обычных обстоятельствах и, тем более, не сейчас. В том-то и дело, что волна не просто обрушивается на нас. Мы делаем её сильнее. Это не просто подхватывание людей, это поиск тех, кто питает её наиболее сильно. Благородный солдат, ставший убийцей, в которого вы сегодня утром всадили пулю, сколько раз он плакал во сне, заставлял себя сесть в танк и изображал храброе лицо для своих солдат? – Андромеда-17 замолчала, взяла со стола коробочку стимуляторов и повертела её в руках. – Сколько таблеток вы принимаете, чтобы не спать? – Она подняла голову, вопросительно изогнув бровь.
 
Мауэр спокойно встретила её взгляд.
 
– Недостаточно, – ответила она.
 
– В том-то и дело, – сказала Андромеда, опуская коробочку. – Это не просто ''делают'' с нами – мы сами являемся частью этого, кормим его так же, как оно кормит нас. Оно ускоряется, вращается противоборствующими силами – бегством и отчаянием, мощными силами.
 
Мауэр на мгновение замолчала, затем встряхнулась и выпрямилась.
 
– Ясно. – Она отошла от окна к двери. Она поднимется на стартовые площадки. Там, наверху, пахло прометием, но было прохладнее, чем здесь.
 
– Есть ли способ остановить это? – спросила Мауэр. – Противостоять этому?
 
– Нам нужно найти его.
 
– Нам?
 
– Взгляд со стороны, боэтарх Мауэр. Разные точки зрения на проблемы, за пределами линий. Вы думали, что это что-то, чем занимается какая-то другая высшая сила? Потому что, если это так, моя гордая старая госпожа войны, правда состоит в том, что эти высшие силы заняты. Сейчас идёт война. Что вы сказали Архаму: “В чём состоят мои обязанности?” Ну, вот и они. Вы многое знаете. Вы пугающе компетентны, и вы хотите действительно решить проблему, а не просто стрелять в неё.
 
Мауэр поняла, что улыбается:
 
– Мною полностью играют, не так ли? Вы ведь специалист по поведению, верно? Сколько подготовки потребовалось, чтобы составить карту моих мотиваций и сочинить ту маленькую мелодию, которую вы только что сыграли для меня?
 
Андромеда-17 пожала плечами:
 
– Честно говоря, я в основном импровизировала – я нахожу, что это более эффективно.
 
– Эта часть идёт так, как вы задумали, не так ли?
 
– В значительной степени.
 
– Включая ту часть, где я понимаю, что вы пытаетесь манипулировать мною, да?
 
Андромеда кивнула.
 
– Во что меня вербуют?
 
– В справедливое и необходимое дело.
 
Мауэр рассмеялась:
 
– Так всё всегда и начинается.
 
[[Файл:Archamus-Mortis.jpg|мини|''Архам, магистр хускарлов'']]
 
 
== ЧЕТЫРЕ ==
'''Легио'''
 
'''Опустошить небеса'''
 
'''Слепая зона'''
 
 
''Зал сбора, уровень семь подземного убежища, Санктум Империалис Палатин''
 
Чашу зала сбора наполнил звук. Тетракаурон остановился у входа, глядя на каменные ярусы, поднимающиеся от центра помещения. Командиры Легио, более четырех сотен мужчин и женщин, стояли разрозненными группами, их лица и волосы выделялись пятнами ярких красок на фоне графитово-черной униформы. Гребни неоново-зеленого цвета, хромированная кожа, геометрические фигуры и схемы в цветах драгоценных камней и химических отходов. Волосы самого Тетракаурона были пострижены ярким гребнем красных и черных полос. Со лба до шеи свисала лента цвета индиго. Линию челюсти украшали серебряные кольца. Каждое было шестеренкой с гравировкой даты, отмечающей убийство машины. Радужные оболочки глаз были цвета желтого топаза, окрашенные собственноручно введенным осветляющим токсином. Все это кричащее великолепие на их лицах было другой отличительной чертой Легио, отражением души войны, с которой они боролись, отголоском духов их машин, носимым на теле.
 
Тетракаурон вошел в зал в сопровождении Дивисии и Карто. Принцепсы и модератусы их манипулы склонили головы в знак приветствия. Другие уважительно кивнули. Некоторые выкрикнули приветствия, на которые он ответил, направляясь к скоплению на нижнем ярусе.
 
При его приближении от ближайшей группы отделилась коренастая фигура. Тетракаурон улыбнулся.
 
– Почтенная принцепс Артуса, – обратился он.
 
– Выглядишь ужасно, – ответила Артуса. Принцепс-сеньорис седьмой манипулы щеголяла движущимися электротатуировками красных шестеренок, которые вращались и переплетались на ее коже.
 
– Люди постоянно об этом говорят, – ответил Тетракаурон и пожал ей предплечье. – Но я думаю, что вы все просто завидуете.
 
Артуса пожала плечами, словно говоря «считай, как хочешь», и кивнула Дивисии и Карто.
 
– Принцепс, – ответили они и коротко кивнули.
 
– Есть идеи, для чего нас собрали? – спросил Тетракаурон.
 
Она метнула в него взгляд, в котором он прочитал «ты прекрасно знаешь».
 
– Жречество… – осторожно произнесла она.
 
– А… – Он посмотрел на нее и поднял бровь. – Так это политика. Знаешь, я когда-то думал, что подобная война отметет все это, по крайней мере, на время.
 
– Ты никогда не был таким наивным, – фыркнула она. – Война – это власть. Чем больше и катастрофичнее она, тем больше власти задействовано, а политика – всего лишь ожесточенное соперничество за власть. Вероятность уничтожения не останавливает войну – фактически, она только делает ее хуже.
 
– Ты всегда была настолько склонна к философии?
 
– Да, – ответила она.
 
Тетракаурон в ответ рассмеялся.
 
– Жречество в панике, – сказала она, понизив голос, – и за последние несколько дней ситуация ухудшилась, и не только на нижних уровнях. Чем выше поднимаешься, тем хуже становится. Машина, благословенная превыше всего, – это логика, но думаю… думаю, они боятся.
 
– Чего? – спросил он. – Поражения?
 
– Утраты всего.
 
Он снова взглянул на нее. Теперь она не улыбалась.
 
– Откуда ты об этом знаешь?
 
– Оттуда, почтенный принцепс, что я использую свое время, когда не воплощена, для подключения к внешним данным. Мне нравится знать, на что похоже изнутри поле битвы перед тем, как отправиться на другое. Тем не менее, я могу сказать тебе одно: принцепс-максимус не доволен, совершенно не доволен. Как и Баззаний с Клементией. Жречество чего-то хочет, а мы не хотим этого давать. Шестеренки вращаются, и когда остановится колесо, кто знает …
 
– Что ты там говорила о политике и власти…? – спросил он. – Продолжай в том же духе и станешь следующим принцепсом-максимусом.
 
Она поморщилась, и красные электротатуировки шестеренок на щеках закружились в противоположную сторону.
 
– Не тупи, Тетра. Я знаю, для тебя это не просто, но ты постарайся. – Артуса усмехнулась. – Кстати о повышении, – сказала она, указав на Дивисию, – когда она пойдет своим путем? Я бы сказала, давно пора. Без обид, Карто.
 
Старший модератус склонил голову, с беспристрастным лицом.
 
– Без проблем, принцепс. Я признателен за доверенную мне функцию в великом вращении.
 
Тетракаурон посмотрел на Дивисию, которая старалась не выглядеть слишком довольной.
 
– Когда сойдутся шестеренки, – ответил принцепс, – не раньше.
 
Дивисия переступила с ноги на ногу под взглядом двух старших принцепсов.
 
– Осмелюсь спросить, есть больше данных о причине нашего вызова?
 
– Политика, – одновременно ответили Артуса и Тетракаурон.
 
В зале раздался звон колокола, один раз, затем второй, и, наконец, третий.
 
Двойные двери открылись. В проем проник белый туман. В колокол снова ударили. Каждый из сотен собравшихся в зале принцепсов и модератусов выпрямился. Из темноты снаружи промаршировали две шеренги гоплитов-секуторов в серебряной броне и с длинными щитами с желтыми и черными зигзагами Игнатума, на наконечниках копий развевались красные вымпелы. Над ними летели хромированные сервоустройства, проецируя голосветовые образы зазубренных геометрических схем огненно-оранжевого и ярко-синего цветов. За ними шли мужчина и женщина в черной униформе, без головных уборов, с суровыми лицами под гребнями и локонами волос. Это были принцепсы манипулы манипул, представленные на Терре – Баззаний и Клементия. Командиры двух машин типа «Император» и члены внутреннего совета принцепса-максимуса Кидона. За ними следовали их модератусы, с такими же мрачными лицами. Последовала пауза, момент, наполненный ударом другого колокола, а затем вошел Кидон. Десять столетий во главе старейшего Легио и в соединении с богом-машиной могли довести многих принцепсов до амниотического резервуара или экзоскелета. Не Кидона. Он шел сам. Лицо было худым, темная морщинистая кожа плотно облегала узкий череп. Гребень его волос был серебристым с черными жемчужинами на прядях. На щеках горело золотое пламя искусных электротатуировок. Левый ослепший глаз был молочно-белым, зрачок правого – расколотой звездой в центре янтарной радужной оболочки. Рот – тонкая черта над сжатой челюстью. Принцепс-максимус выглядел старым, жестким и яростным.
 
Все в зале склонили головы, когда процессия развернулась в круг, заполнивший самый нижний ярус. Кидон занял место последним, справа от него встал Баззаний, слева – Клементия. Наступил момент тишины. Тетракаурон чувствовал напряжение в воздухе, натянутое и жалящее, словно растущий заряд в орудийном конденсаторе. Кидон пошевелился, и Тетракаурон понял, что принцепс-максимус почувствовал то же самое и подумал о том же самом. Старик повернулся и посмотрел на мужчин и женщин своего Легио, заполнивших верхние ярусы. Он кивнул.
 
– Спокойно, мои воины, – обратился Кидон. – Старайтесь держать себя в руках. Оставьте раздражение мне.
 
По залу прокатился тихий смех, словно низкий рокот грома.
 
Колокол под потолком снова ударил.
 
Вошел Геронтий-Чи-Лямбда. Он пришел не один. По бокам и сзади следовали три тяжелых боевых сервитора, орудия были опущены, красная броня сверкала священной шестнадцатеричной кодировкой, выгравированной тонким золотом. С ними вошли два жреца более низкого звания, каждый нес вокс-передатчик на длинном шесте. Последним следовал, издавая лязг и шипение, боевой автоматон в панцире серо-черного цвета графита. Процессия остановилась в центре зала. Автоматон и сервиторы замерли на месте с идеально синхронизированным лязгом. Из вокс-передатчиков в руках жрецов загудел бинарик.
 
Никто из принцепсов и модератусов не пошевелился. Кидон не казался впечатленным.
 
Геронтий-Чи-Лямбда повернул массивную голову вверх, взглянув на фигуры на ярусах, а затем на Кидона.
 
– Омниссия знает все… – прогудел из передатчиков его голос.
 
– Так как знание – божественно, – закончил ровным голосом Кидон.
 
– Вас созвали внять воле машины, – продолжил Геронтий-Чи-Лямбда.
 
– Мы слушаем, – ответил Кидон.
 
– Вам передан код и приказ…
 
– Нет. – Слово Кидона рассекло усиленный голос эмиссара. Тетракаурон почувствовал его. Подобно льду. Подобно массе нейтронной звезды. На затылке поднялись волосы. Он ощутил ярость принцепса-максимуса, холодное пламя в только что сделанном вдохе. Он почувствовал это, и знал, что по всему залу четыреста пятьдесят девять его товарищей почувствовали то же самое. Они называли это интерфейсной синхронизацией. Вероятно, это происходило и в других легионах, но в Легио Игнатум более всего. Все из-за накала. Экипажи Легио не спали и не отдыхали, как другие, но видели сны в соединении с боевыми архивами своих машин. Их сны были общими отголосками прошлых побед и утрат. Внутри соединения они проживали битвы, которые провели мертвые и живые. Это приближало их к подлинному воплощению со своими машинами, к единству, которого некоторые экипажи титанов страшились, но которое по убеждению Игнатума было священным пламенем истины. По этому соединению текли, словно кровь, образы мыслей и инстинкты, отпечатываясь в каждом из них. Иногда общие раздражители безотчетно проявляли эти образы в экипажах титанов, и на миг они воспринимали мир одинаковым способом. Синхронизированным, настроенным, как сотни часов, установленные на звон в одно и то же время.
 
Глаза Геронтия-Чи-Лямбды зажужжали, рефокусируясь на Кидоне.
 
– Как эмиссара и голос воли Механикус, вы услышите меня и…
 
– Нет, – снова произнес Кидон. Затем наклонил голову вперед. – Хотите, чтобы я снова это сказал?
 
Геронтий-Чи-Лямбда не ответил, но щелчки фокусирующихся колец замедлились.
 
– Вы внемлите словам эмиссара, что стоит перед вами, по воле стражей Омниссии.
 
– Лучше, – сказал Кидон. – Но ответ все равно будет тем же. Который я уже дважды озвучил вам. – Он покачал головой, словно разочаровавшись. – Вам следовало прислать Веторель, но сомневаюсь, что она бы пришла. Она не глупа.
 
Техножрец повернул голову, глядя на ряды принцепсов и модератусов.
 
– По воле защитников самой священной истины шестеренки и кода вы должны приготовить свои священные машины. Приготовить к выступлению.
 
Снова тишина.
 
– Это прошение генерала-фабрикатора, Преторианца Дорна, Совета Терры? – голос Кидона постепенно повышался в тональности, источая пламя.
 
– Это воля машины.
 
Тетракаурон сказал бы, что этот разговор уже произошел, и теперь повторялся в большем масштабе.
 
– Воля машины… – медленно произнес Кидон, тщательно контролируя себя. – Вы заявляете, что говорить от имени Омниссии?
 
– Знание необходимо сохранить, – сказал Геронтий-Чи-Лямбда. – Святость должна выжить. Вы должны подчиниться этому долгу. Вы должны выступить. – Магос перевел взгляд от Кидона, линзы сканировали ярусы с экипажами титанов. – Машины под вашим командованием должны пробудиться, должны выступить. Вы прислушаетесь к этому долгу. Это воля…
 
– Куда мы выступим? – спросил Тетракаурон. Геронтий-Чи-Лямбда посмотрел на него. Тетракаурон посмотрел на Кидона. Принцепс-максимус мягко кивнул в знак позволения. – Нам следует выступить на войну за стены? Таково наше желание, так зачем вы требуете? Но вы говорите не о выступлении на войну, которая ведется здесь, не так ли, магос? – Глаза всего Легио впились в техножреца. – Вы здесь не по приказу генерала-фабрикатора. Вы здесь, чтобы принудить нас к уходу. Вы пытаетесь заручиться поддержкой для Механикус, покидающих эту битву, и способ, который, по вашему представлению, сделает это возможным – сила титанов.
 
– Что остается необходимо сохранить, – заявил Геронтий-Чи-Лямбда. – Это долг. Это истина.
 
– А что на счет долга иерархии? Что на счет веления клятв, верности, чести?
 
– Все расчеты должны свестись к тому, чтобы шестеренка продолжала вращаться. Вы должны выступить. Вы должны помочь нам спасти то, что у нас есть, пока есть возможность.
 
– Битва продолжается, она не проиграна. – Теперь заговорила Артуса, ее голос рявкнул из круга Тетракаурона. – За последние дни провалились три крупных штурма Дворца или вы удаляете эти данные из расчетов?
 
Линзы магоса щелкнули и сфокусировались на Кидоне, Баззании и Клементии. Принцепс-максимус и двое командиров манипулы манипул бесстрастно смотрели в ответ. Тетракаурон задумался, не потребовал ли магос этот сбор ради надежды на раскол Легио, апеллируя к его линейным командирам. Если и так, то это был глупый ход, и он говорил о неосведомленности, избытке высокомерия и страхе. Тем не менее, магос не уступал. Какая бы отчаянная линия логики не привела его к этой точке, Геронтий-Чи-Лямбда продолжал давить, как механизм, который скорее сломает себя, чем отступит.
 
– Порт Вечная стена пал, – сказал магос. – Расчеты данных об эскалации конфликта очевидны. Вчерашние победы только отсрочат поражение. Соотношение сил изменилось в пользу врага, объем использования важнейших материально-технических ресурсов изменился в его сторону. Вероятность краха увеличивается, а с ней уменьшается вероятность сохранения нашей священной истины. Последствия диктуют простой набор требований. Бегство и выживание.
 
– Теория, гипотеза, – сказал стоявший рядом с Кидоном Баззаний. – Но самое важное – не воля Омниссии или Его генерала-фабрикатора. Вы пришли сюда продать свои страхи, словно они свершившийся факт, а ваши желания – приказы. Они ни то, ни другое. Вы хотите, чтобы мы присоединились к фракции и продавили план, который уже отвергли остальные. Мы этого не сделаем.
 
– Вы предадите священные таинства и машины в нашем распоряжении разложению, энтропии.
 
– Мы остаемся верными своему предназначению, – сказал Кидон, впервые возвысив голос, который прокатился по залу. – Мы не псы на побегушках. Мы – первые из Триады. Мы – те, кто идет в пламя, кто несет пламя. Мы не ломаемся. Мы не бежим. Мы противостоим тому, что осмелится пойти против нас. – А затем Кидон улыбнулся. Широко, невесело. – И, самое важное, магос, мы побеждаем.
 
Геронтий-Чи-Лямбда минуту молчал, а затем повернулся вполоборота, голова слегка вращалась из стороны в сторону. Это был самый человеческий жест, который Тетракаурон видел от магоса, и когда он заговорил, ответ пришел от него одного – тихий уставший голос.
 
– Вы не сможете победить, – сказал он.
 
– Вы говорите о мятеже, – отрезал Баззаний. – Вы приносите слабость в час, когда необходима сила. Это вы будете осуждены.
 
– Этот факт и вероятность не важны. Итог моего жизненного уравнения не важен. Я хочу, чтобы данные были не таковыми, какими они есть, но прежде всего я – слуга истины машины: грядет истребление.
 
– Вы ошибаетесь, – сказал Кидон.
 
– Разве? – спросил магос и повернулся, направившись к двери. Техножрецы, сервиторы и автоматы зашагали следом. Он остановился у двери и обернулся. – Наступает стадия, когда решение уравнения заключается не в том, как победить, а как выжить. – Затем он повернулся и вышел из зала. Командиры Легио смотрели ему в след.
 
– Не думал, что вращению шестеренки может служить подобный глупец, – сказал Тетракаурон Аретусе, когда необходимость в церемониях отпала. Она нахмурилась, шестеренки ее электротатуировок перестали вращаться.
 
– Надеюсь на это, – сказала она и посмотрела на дверь, через которую вышел техножрец. – Надеюсь.
 
 
''Северный оборонительный обвод, зона Меркурианской стены, нижний горизонтальный пояс.''
 
По равнине перед тремя застывшими рыцарями катился рассветный туман. Каждый из них принадлежал меньшей породе – втрое выше человека, тело из гладкой брони балансировало на изогнутых назад поршневых ногах. Пластины покрыты выцветшим кремовым и изумрудным лаком. С оружейных рук свисают красно-серебристые знамена, тяжелые и влажные от рассветной росы. Два скакуна вооружены тупоносыми термальными копьями и цепными мечами. Капли конденсированной влаги свисают с неподвижных цепных зубьев и бегут из вентиляционных отверстий орудий. Автопушки третьего нацелены в небо, напоминая пики, с которыми шли на войну рыцари другой эпохи. По длинным стволам завиваются спиралью кремовый и алый цвета – яркие и чистые.
 
В тишине кабины Акастия наблюдала за тем, как туман отступает от озаряемого мира. Сенсоры ''«Элата»'' могли окрасить местность данными, термальными, электростатическими, тактическими или скорректированными движением абстракциями, но она решила смотреть на нее собственными глазами. Отсюда она видела вершины гор на севере, белые кончики зубов впились в небеса. Под ними землю все еще окутывала серая мгла, скрывая ее покрытую шрамами кожу. Это была выровненная местность.
 
Воля Преторианца сравняла города и районы, которые находились здесь. Армии рабочих и машин обрушили здания, башни и дома в землю и пыль. Жилые кварталы, лачуги, мануфактории, базилики, зарождающиеся ульи – все исчезло, разрушенное и измельченное в плато, которое протянулось от подножья далекой горы до окружавших Внутренний дворец стен. Местность превратили в обстреливаемую зону, которая простиралась от стены на сто двадцать километров. Акастия и ее соратники по знамени стояли в месте, которую канониры на стенах называли линией горизонта – точке, где прицельная линия с самых высоких участков стены сходилась с изгибом земли. Отсюда, оглянувшись в сторону Дворца, она могла увидеть только зубцы на вершине Меркурианской стены. Эту картину венчали грозовые тучи, клубившиеся там, где пустотные щиты соприкасались с атмосферой. В облаках мигали вспышки молний. Между тремя рыцарями и стеной лежал огневой рубеж Меркурианской-Ликующей: сто сорок километров холмистой местности, усеянной изменившимися руслами рек, горами мусора и расщелинами. Армии рабочих сравняли поселения за стеной, но то, что осталось, стало заветом простому факту – ничто нельзя сделать совершенно плоским, ни в таком масштабе, ни за то время и ни теми инструментами, которыми воспользовались. Здесь находились скопления машин размером с небольшие города, массивные фундаменты ульев, которые не поддавались усилиям разрушить их. Волю Преторианца исполнили, но достигнутым результатом стала пустошь под прицелом орудий стены. Это было поле битвы площадью в тысячи квадратных километров, ожидающее битву.
 
Для Акастии оно было по-своему красивым. Отсюда в этот момент оно виделось медленно движущейся безмятежностью, покоем и свободой, отрицающими общую ситуацию.
 
Далекая вспышка молнии…
 
Белая пелена тумана плавится…
 
Тонкая молния касается облаков…
 
– Нам нужно идти, – прозвучал в ухе Акастии голос Доллорана.
 
– Скоро, – ответила она. Она не хотела уходить. Еще нет. Она знала, что Доллорану не терпится начать, она чувствовала его нетерпение по симпатической связи между машинами. Он хотел идти, хотел шагать, и того же хотел его скакун. ''«Киллар»'' относился к типу «Боевая глефа», являясь прямым родичем ''«Элата»'', рожденным в той же кузне, близнецом, разделившим железо их создания. Оба были машинами огня и ярости, нетерпеливыми и быстрыми. Акастия ощущала инстинкт собственного скакуна, рычащего по нейронным связям ее шлема. Но в отвержении призыва было свое удовольствие, ощущение силы скакуна, сдерживаемой ее волей. В ее нервах звучала песня, а в сердце – растущий ритм. Скоро это пройдет, заглушится в движении поршней. Еще несколько сот метров и они окажутся за прицельной линией орудий стены, в слепой зоне, охотясь на врага. Они будут свободны, а инстинкты ''«Элата»'' будут править в той же степени, что и ее собственные. В землях за пределами видимости со стены, они станут глазами и когтями защитников. И там, на некоторое время, она может представить, что свободна.
 
– Все системы и сенсоры откалиброваны, – сообщил Доллоран, – необходимости ждать больше нет.
 
– Скоро, – повторила она. Она почувствовала гул открывшегося отдельного вокс-соединения.
 
– Думаю, ты достаточно себя побаловала, Акастия. – Голос Плутона был ровным, терпение в голосе старика было таким же очевидным, как и нотка ворчания.
 
– За стенами, в безмятежной тишине есть красота, кто растратит такой дар впустую.
 
– Верно и хорошо сказано, – ответил Плутон, – но у нас есть долг и он не станет ждать ради красоты и поэзии.
 
На миг ей захотелось огрызнуться, но она подавила инстинкт, сдержав раздражение той же волей, которой удерживала на месте ''«Элата»''.
 
– Ну ладно, – сказал она, разрывая связь и выпуская немного напряжения в рвении ''«Элата»''. Его поршни пришли в движение. Металлическая лапа заскребла по земле. Оружейные руки согнулись. Она почувствовала в висках отголосок радостного рыка. Она невольно оскалилась. Рядом встрепенулись два других рыцаря-оруженосца.
 
– Вперед, – приказала она, и три рыцаря направились в земли за горизонтом.
 
 
''Императорский дворец''
 
Они опустошили небеса. На рассвете двадцать седьмого квинтуса солнечный свет пробежался по изгибу мира и коснулся хребтов кораблей, спускавшихся через верхнюю атмосферу Терры. Грузовые баржи и боевые корабли стыковались на верхних шпилях космопортов Львиные Врата и Вечная стена. Стыковочные фалы фиксировались. Противовзрывные двери в недрах кораблей с шипением открывались. Мимо проносились другие корабли, чтобы пристыковаться на нижних уровнях портовых шпилей. Десантно-штурмовые корабли и макролифтеры садились на посадочных площадках. Груз начали выпускать на конвейеры. Сразу после выгрузки корабли покидали доки, а их место занимали другие, сгрудившиеся на нижней орбите и выше в космосе, двигаясь к портам подобно зубцам вращающихся шестеренок.
 
В портах адепты Нового Механикума и рабочие команды IV Легиона непрерывно работали с транспортирующими механизмами. В мирные времена огромные космопорты Терры ежечасно перемещали миллиарды тонн грузов и миллионы людей с орбиты на поверхность и обратно. Теперь их использовали для одной цели: перебросить всех до последнего людей и материально-технические запасы с флота магистра войны на поверхность планеты. Кольцо из кораблей и десантных судов вращалось неустанно, каждый согласно графику и схеме с точностью до минуты. Рулевые и буксиры Железных Воинов направляли корабли этих сил, которые серьезно не дотягивали до требований и точности Повелителя Железа.
 
Каждый раз, как корабль стыковался или покидал док, орбитальные шпили содрогались от грома. Ржавые и спекшиеся частицы отрывались от секций башни размером с горы. Компенсаторы вибрации пели, не позволяя металлическим горам развалиться от противоборствующих сил. На стыковочных ветках и посадочных площадках стоял лязг перемещающихся машин. Команды сервиторов и понукаемых кнутами рабов тянули контейнеры со снарядами, цилиндры плазмы, ящики с патронами. Танки катились прямиком из недр кораблей к макроподъемникам. Боевые машины шагали, скользили и волочились в транзитные отсеки, откуда спускались на нижние уровни. Полки солдат, стада существ, порожденных в тенях варпа, и волны заблудших и проклятых стекались к поверхности Терры. Снова и снова, подобно воде, хлещущей из открытого шлюза, подобно крови из стучащего сердца.
 
Форрикс, первый капитан и кузнец войны Железных Воинов наблюдал за развернувшейся операцией с башни логистикаторов космопорта Львиные врата. Здесь верховные кланы транспортной и торговой фракций устроили себе штаб-квартиры и наблюдали, как голод Терры увеличивает их богатства. Больше их здесь не было: они сбежали во Внутренний дворец или их вырезали. Немногие присягнули истинному делу и теперь помогали превратить место своей алчности в канал для армий, которые переделают Империум. С вершины башни двухсотметровой ширины, закрытой кристаллическим куполом, открывался вид на изгиб земли. Форрикс мог увидеть мерцающие вспышки битвы во Внешнем дворце в километрах внизу, полускрытые облачным слоем. Вверху свет звезд скрылся за синим сводом дня. В помещении под ним множество когитаторов издавали пульсирующий гул, от которого у него ныли зубы. Весь персонал в этом зале постепенно утратил возможность покинуть свои посты, когда техновирус, выпущенный Вольком в машины порта распространился и размножился. С каждой командой и вводом данных эти люди становились машинами, с которыми работали. Не похоже, чтобы это снизило эффективность и точность, скорее наоборот, увеличило. Теперь не было звуковых сообщений, только поток сигналов и команд через человеческие формы, которые медленно сливались с данными разрушения. Через этот зал направлялась, обобщалась и растекалась далее вся совокупность фазы развертывания.
 
Они подготовились к этому с момента взятия Львиных врат, но реальность происходящего по-прежнему воспламеняла искру благоговения в разуме Форрикса. Миллиарды знаков данных, расчет времени, оценка и координация, и все это взаимодействует и корректируется так, чтобы поток с небес на землю никогда не останавливался. Глядя вверх, он видел, как эти операции меняют мир. У него на глазах десятикилометровый боевой барк отстыковался от шпилевого дока и развернулся, двигатели вспыхнули, поднимая его в небо. За ним бронированный макротранспорт в цветах Легио Фуреанс уже занимал его место – струи пламени ударили из регуляторов высоты пятидесятиметровой ширины, когда он пришвартовался к стыковочным веткам.
 
Это походило на тиканье часов, подумал кузнец войны, каждая минута – это боевое подразделение, усиливающее давление штурма на поверхность, каждая секунда – уменьшение оставшейся жизни Империума.
 
Они столько сил держали в тылу. Даже со всеми этими миллионами, выпущенными в боевую сферу, даже с основными силами шести Легионов Космодесанта, развернутыми и действующими, даже с армиями, достаточными для завоевания звездных империй, они все еще не использовали всю свою мощь. Все дело, как и было всегда, в численности. Форрикс проверил и отдал вторичные приказы для перемещения в эту фазу битвы.
 
Сатурнианский гамбит провалился, но это не имело значения. Дорн спас себя от быстрого финала, но исход по-прежнему был неминуем. Внешний дворец пал, в руинах площадью тысячи километров больше не шли бои. Теперь у них были оба космопорта Дворца и внешние порты, как Дамокл на севере. Они давили на стены Внутреннего дворца. На двух участках находились в шаге от прорыва фронта. Теперь они просто устроят штурм всего обвода Последней стены, на все тысяча триста километров. В течение считанных дней все до единого подразделения армий магистра войны окажутся на поверхности Тронного мира. Общее давление. Сокрушающая сила со всех сторон, пока обвод не расколется. У защитников не хватит людей, патронов или воли, чтобы помешать этому. Это была война, как прогрессия растущих уравнений, победа, как холодная неотвратимость.
 
Тихий звон отвлек Форрикса от размышлений. Он взглянул на устройство связи, прикрепленное к кисти, и прочитал руны на экране. Нахмурился, ввел код, и проекция из горжета доспеха заполнила зрение. Он моргнул при виде короткой спирали данных, затем отключил ее. Оскалился. Затем сделал выдох и повернулся к центру зала.
 
Пертурабо, Повелитель Железа и магистр осады Гора, сидел в расположенной в центре помещения инфоколыбели. Вокруг него на рельсах и шарнирных конечностях двигались экраны и голопроекторы. Кабели прямого интерфейса, подключенные к доспеху, вились между оружейными подвесками и поверх толстых пластин брони. Двигались только глаза примарха, перескакивая с экрана на экран, которые проплывали через поле его зрения. Он поглощал необработанные данные боевой сферы: от уровня боеприпасов на передовых базах Внешнего до данных об убийствах от титанов Легио Вульпа, причем все – от микро до макроуровней. Форрикс никогда не видел своего примарха настолько погруженным в ход битвы. Повелитель Железа слился с уничтожением, которое создавал, его сущность сфокусировалась на одной точке, как прицел орудия или лезвие ножа. В этом также присутствовал такт, почти органический ритм с движениями колыбели и шумом машин. Как дыхание. Как пульс. Форрикс ощущал его каждый раз, как подходил к примарху.
 
– Повелитель, – обратился он, остановившись рядом с инфоколыбелью. Мимо прожужжал на рельсах экран, информация на нем текла стремительным потоком боевых данных. Пертурабо не ответил. Форрикс выждал двадцать секунд и снова заговорил. – Повелитель.
 
Движение экранов и проекций замедлилось. Глаза Пертурабо продолжали следить за появлением и движением информации.
 
– В чем дело? – спросил Повелитель Железа.
 
– Прибыл советник магистра войны, – доложил Форрикс. – Его корабль приземлился три минуты назад. Он будет здесь через две минуты.
 
Пертурабо молчал. Форрикс ждал. Хотя концентрация и осознание боевой сферы Повелителя Железа были почти абсолютными, но и также направленными. Один очень специфический подкласс данных был изъят. Все связанное с самим магистром войны поступало по другим каналам, устно, через посыльных. Форрикс не удивлялся, он знал причину. Победа в этой битве требовала концентрации. Такую концентрацию существо подобное Гору могло разрушить в мгновение ока. Эта война велась от имени магистра войны, но не с ним.
 
– Данных о причине визита нет, – добавил Форрикс после долгой паузы. Отсутствие данных не мешало догадке – потери у Сатурнианской стены: Морниваль, лучшие из сынов Гора, попавшиеся в ловушку и вырезанные в провалившемся гамбите.
 
Глаза Пертурабо не отрывались от движущихся боевых данных.
 
– Впусти его, – приказал он.
 
Форрикс поклонился и отошел.
 
Впусти его… словно был другой выбор. Аргонис мог быть разным, и мало что в нем нравилось Форриксу, но он был советником магистра войны, и когда он приходил в качестве посланника, это было проявлением воли и власти Гора. Нельзя становиться на пути воли магистра войны. Это было не мудро. Форрикс знал об этом. Он надеялся, что его примарх тоже по-прежнему знал это.
 
Двери в зал открылись, и вошел Аргонис в плаще и шлеме. За ним следовало отделение Сынов Гора в шлемах с красными гребнями. В затухающем свете, проникающем сквозь купол, их броня была черного цвета, как море на закате.
 
– Он в колыбели? – обратился Аргонис к Форриксу, проходя мимо и едва удостоив взглядом первого капитана. Рука Форрикса преградила путь Аргонису. С лязгом поднялось оружие легионеров Сынов Гора. От края зала шагнули автоматы Железного Круга. Аргонис посмотрел на прижатую к его груди бронированную перчатку Форрикса.
 
''«Не мудро'', – сказал голос в голове Форрикса, – ''очень не мудро»''. Он сам удивился своему поступку, но не пошевелился. ''«Возможно, в моей крови все еще есть немного старого железа»,'' – подумал он и почти улыбнулся.
 
Аргонис снял шлем и посмотрел прямо на Форрикса. Советник выглядел уставшим, как человек, чья жизнь с каждым днем утрачивала смысл. В его глазах было что-то еще, чего Форрикс никогда не ожидал увидеть. Сожаление.
 
– Дай мне пройти, первый капитан, – сказал Аргонис низким голосом.
 
– По какому вопросу? – спросил Форрикс.
 
– Дай мне с ним поговорить, Форрикс, – повторил Аргонис.
 
– Нет, если не скажешь, что происходит.
 
Аргонис надолго замолчал.
 
– Ничего из того, чему можно помешать, – ответил он, наконец.
 
– Зачем ты пришел? – прорычал голос Повелителя Железа. Пертурабо поднялся из инфоколыбели, кабели интерфейса со щелчком отсоединились, когда он выпрямился. На руках и плечах зарядились оружейные подвески, словно псы, стряхнувшие дрему.
 
– Я здесь от имени магистра войны, которого все любят и которому все покорны, – сказал Аргонис. – Он требует вашего присутствия.
 
– Где? – спросил Пертурабо.
 
– На флагмане. На «''Духе мщения''».
 
 
''Северный оборонительный обвод, слепая зона Меркурианской стены''
 
Акастия и ее товарищи-рыцари прошли аванпосты в полдень. Здесь, в слепой зоне, северный оборонительный обвод был воспоминанием, оставшимся за пределами видимости. В этом районе прошли сражения, взрывы снарядов и прочих боеприпасов с обеих сторон оставили свои следы в этом разрушенном месте из голой земли и обломков. Тут и там перемешанными грудами лежали металлические останки мертвых скитариев, плоть свисала с их аугметики влажными, полусгнившими кусками.
 
Бои вдоль северного обвода шли в первые недели осады. Их вели силы Темного Механикума со стороны предателей, и дома рыцарей с бронетанковыми и механизированными частями со стороны защитников. Изменники окружили укрепления и продвинулись в тень Меркурианской стены и Индомитора, но орудия и масштаб укреплений остановили их. Северный обвод стал ареной маневренной войны между подразделениями силой взвода и роты в простреливаемой настенными орудиями зоне поражения и слепом районе за линией горизонта. Предатели пытались создать плацдармы: передовые операционные базы, артиллерийские зоны, наблюдательные посты. Добившись успеха, они расширялись, окапывались и сосредотачивали больше запасов, машин и солдат. Они пытались продвинуться достаточно далеко, чтобы задействовать против стены артиллерию средней дальности. Благодаря этому они смогли бы провести прямой штурм, и оказать определенное давление для прорыва Гелиосских врат. На данный момент они не преуспели в создании постоянной передовой базы в пределах видимости стены. По мнению Акастии им просто не доставало численности. Была причина, по которой восток оставался зоной яростных сражений: порты позволили бы изменникам быстрее доставлять силы с орбиты, а укрепления во Внешнем перед Львиными вратами были мощными, но не шли ни в какое сравнении с масштабом и стойкостью Меркурианской, Индомитора или Ликующей. Зачем бросать силы против самых сильных укреплений, когда можно перемолоть слабый участок, а затем прорваться через Львиные врата? Нет, смысл боев на Северном обводе заключался в желании сторон не дать противнику передышку или шанс на переброску сил на другие участки. Небольшая, необходимая, недостойная битва ради победы в другом месте.
 
«Это было почти идеальное отражение моего рождения и жизни», – размышляла Акастия.
 
– Тебе не суждено подняться высоко, – эти слова она слышала от матери с тех пор, как помнила себя. Незаконнорожденная, связанная кровью служить и подчиняться, но всегда находясь на обочине, немного выше сервов и присягнувших дому, но только немного. С разрешением управлять скакуном, но только одним из малых, без шансов на ''«Странника»'', без шансов на длинноногого церастуса или могучего ''«Кастеляна»''. Война, слава и красота всегда на виду, но вне досягаемости и без ее участия.
 
– ''Идентифицируйтесь''. – По вокс-сети раздался тяжелый и монотонный голос. Они находились на линии аванпостов. Из пустоши вырос блокпост в форме барабана, он походил на гигантскую гильзу, упавшую в битве между богами. Четыре этажа залитого камнебетона, укрепленного металлической обшивкой, орудийные амбразуры закрыты. Акастия услышала звон сигнала и захвата цели при их приближении. Цепь подобных блокпостов тянулась по слепой для настенных орудий зоне. Некоторые были потеряны, но большинство уцелели. От каждого расходились туннели для обеспечения боеприпасами и продовольствием, и для сообщения со следующим в сети. Как и у тройки рыцарей Акастии их главной задачей являлось информирование командования стены о перемещении противника. И кроме того пресечение попыток вражеских сил проникнуть на плато перед стеной. Орудия и укрепления поста не продержатся долго против серьезной атаки, но расправятся с Акастией и ее тройкой за считанные минуты, окажись они врагами.
 
– Приветствую от имени дома и всадников Виронии, – ответила Акастия. Системы ''«Элата»'' замурлыкали, передавая идентификационные энграммы. Трое рыцарей замедлили шаг. Акастия почувствовала, будто ей в череп вонзились иглы, когда сенсоры орудий окрасили ее скакуна. Одно неверное движение на спусковом крючке или сбой прицельного протокола, и ее перемолят болтерные снаряды.
 
Приборы в кабине засвистели, и ощущение иголок пропало.
 
– ''Проходите,'' – раздался голос по воксу. – ''Доброй охоты, Виронии.''
 
– Принято, – ответила она, затем включила вокс с остальными машинами копья. – Вперед. Я хочу пройти сотню километров вглубь зоны, прежде чем мы повернем. Плутон, наведи ауспик на левый фланг, максимальная дальность. Доллоран, то же на правый. Я возьму фронтальный сектор. – Она ударила по педали движения до их ответа. Шаг ''«Элата»'' увеличился. Плазма потекла по трубопроводам. Рядом в том же темпе шагали ''«Киллар»'' и ''«Тавмант»'', разойдясь широко в обе стороны. Впереди раскинулась земля, груды обломков, выраставших в искусственные горы. Вокруг возвышались скалы, оставшиеся от неидеально срытых гор. По земле стелился туман. За рыцарями волочился ветер, растягивая их орудийные знамена.
 
– Тихо, – сказал Плутон по мере роста отсчета дистанции. – На ауспике ничего. Даже остаточных сигналов от выстрелов нет.
 
– Разочаровывает, – призналась Акастия.
 
– И явно тревожит, – добавил Плутон, и она почти расслышала, как он хмурится. – Должно быть что-то, хотя бы на низком уровне.
 
– Он прав, – согласился Доллоран. – Этот сектор кишит частями ложного Механикума. Почему ничего нет?
 
– Потому что они знают о нашей вылазке, – резко ответила она. – Какая еще причина нужна псу, чтобы сбежать в свою нору?
 
– Плохой признак, – заметил Плутон.
 
– Так что, нам вернуться? – поинтересовалась она.
 
– Нам нужно быть начеку.
 
– Достойное напоминание себе проснуться, Плутон.
 
Вокс замолчал.
 
Пустая земля миновала. Ауспик звенел тихо и мягко, зондируя за пределами видимости и не находя ничего. Акастия почувствовала, как рассеивается раздражение под ритм тряски шагающего ''«Элата»''. Она знала, что Плутон прав. Это пустая тишина не вызывала чувство покоя. Скорее ощущение, будто море отхлынуло от берега, и они идут по обнаженному морскому дну, перед тем, как волны вернутся. Тем не менее, она не повернет. Вернуться означало отказаться от свободы, которая ей нужна. И она хотела убивать. Она заставит Карадока отметить шкуру ''«Элата»'' почетным знаком. Мысль о лице господина, со стиснутыми зубами и холодным взглядом наносящем знак, и понимание, что это означает равенство с ним на поле боя… это станет наградой, достаточно приятной, чтобы шагать по этой ненадежной земле целыми днями.
 
– Вперед, – приказала она, и три рыцаря направились дальше.
 
 
''Императорский дворец''
 
Армии магистра войны маршировали по руинам Дворца. Они выступили из огромных космопортов Львиные Врата и Вечная стена, а также из Домокла и посадочных полей на южных равнинах. Перед ними двигались армии рабочих. В Магнификане Внешнего дворца отсутствовали подходящие им дороги, поэтому они построили их сами. Батальоны рабов и демонтажных машин перемалывали, взрывали и сносили развалины районов размером с города. В их работе не было никакой утонченности. Войскам на земле и тем, кто ожидал на орбите, необходимо как можно быстрее добраться до стен Внутреннего дворца. Скорость и их численность были доминирующим фактором. Океану уничтожения нужно добраться до стен Внутреннего дворца.
На тысячах километрах Внешнего дворца начертили линии, которые стали огромными шоссе шириной в сотни метров, ведущими от космопортов на запад. Строения взорвали. Камни и железо раскололи на куски и измельчили. Руки тысяч рабов просеяли землю на наличие невзорвавшихся боеприпасов, после чего за ними последовали боевые машины и военные транспорты. В некоторых случаях наступающие войска догнали рабов и перемололи покров из паникующих душ в разбитый камень и пыль. Перед этой волной ауксилия снабжения спешно возводила лагеря топлива и припасов, огромные хранилища ящиков, генераторов, топлива и цистерн с водой. Большую часть взяли из самого Дворца, захватили у защитников ударными группами IV и XVI Легионов. Теперь запасы, которые поддерживали бы защитников, будут питать их машины. Планирование подобных потребностей, даже после падения Внешнего дворца, требовало особенно жестокой формы прагматизма. Таковой была истина железа, текущего в жилах Пертурабо и его сыновей. В то время как другие сделали выбор в пользу ярости и гнева, они придерживались чистоты уничтожения: продуманного, вечного, безжалостного.
 
Здесь – на дорогах, проложенных через Внешний дворец, находились значительные силы Железных Воинов. Надзиратели наблюдали за огромными колоннами танков, боевых машин и солдат. Когда происходили задержки или конфликты, они справлялись с ними стрельбой и резней. Трупы тех, кто мешал продвижению, вешали на столбах вдоль дорог. Вокруг них кружили мухи. Кровь создавала скользкие, липкие узоры в пыли. Некоторые из проходивших мимо кричали из страха или жалости при виде этих картин. Реки железа и плоти текли вперед. Дороги, по которым они двигались, проложили за считанные часы до начала движения. Эти реки днем и ночью неумолимо катились к Внутреннему дворцу.
 
В космопорты начали прибывать многочисленные подразделения боевых машин. Оставшиеся титаны из полудюжины легионов, рыцари с геральдикой великих домов, сотни танковых дивизий. С ними пришли существа, порожденные союзом Гора с силами варпа. Звери размером со здания, волокущие холодные железные цепи, твари, что были машинами, но теперь бежали, ревели и клокотали. Над ними парили звенья самолетов, атмосферные машины, которые превратили шпили космопортов в свои насесты. Они кружили над колоннами, словно летучие мыши.
 
 
На самых восточных укреплениях и стенах Внутреннего дворца защитники почувствовали волну наступления, как колебание воздуха. На полуразрушенном парапете укреплений Колоссов Джагатай-хан ощутил вибрацию и всмотрелся в сумрак восточного горизонта. За спиной стояли его воины и грозовые пророки. Их белая броня порозовела от крови. На некоторых была их собственная. В глазах смотрящего вдаль Хана читалась усталость, и только насмешка обреченного сдобрила улыбку, которая появилась на его лице.
– Буря, сотрясающая землю, – сухо сказал он. – Похоже, это дурное предзнаменование даже я могу прочесть.
– Нам выступить ей навстречу, мой Хан? – спросил Наранбаатар. – Перехватить черную молнию, прежде чем она ударит в землю.
– А что если мы падем во время атаки?
– Тогда мы умрем и отправимся за горизонт, мой Хан.
Джагатай-хан не ответил, продолжая, не мигая, смотреть вдаль.
 
 
Южнее Сангвиний почувствовал эхо молчания брата, словно дуновение ветра в лихорадочном жаре своих мыслей. Когда он ощутил дрожь земли, в его голове закружилось пламя и гибель. Накануне он нашел надежду во тьме, но сейчас… что? Не тьму, но нечто иное: вопрос? Вопрос, который он еще не слышал, ожидающий в пекле, которым было будущее, вопрос, ответом на который были только кровь и убийство.
 
 
В десантно-штурмовом корабле, летящем на восток между защитным щитом и вершинами зданий, Рогал Дорн увидел волну в виде растущего потока донесений от передовых частей на восточных стенах. Во тьме и одиночестве примарх молчал. Он думал о словах, сказанных братьям и командирам: что им только нужно держаться, что помощь идет. Он знал, что эти слова верные. Он надеялся, что верил в них.
== ПЯТЬ ==
 
'''Из тьмы приходят ангелы'''
 
'''Лабиринт'''
 
'''Светоносцы'''
 
 
Сошествие Гнева, ''низкая орбита Сатурна''
 
 
''Зверь в его сне умирает. На снегу кровь, розовая слякоть, внутренности дымятся в холодном воздухе. Мальчик дрожит, подходя ближе, пистолет поднят, ствол неподвижен, белое дыхание вырывается между зубами. Зверь пытается пошевелиться, когда видит его, пытается дотянуться до него когтями. Его движения хлюпают в растаявшем от крови снегу. Мальчик видит, как чёрные глаза существа смотрят на него, пока он подходит, чтобы встать над ним. В этих чёрных глубинах есть разум: разум и узнавание. Мальчик опускает пистолет. Зверь тяжело дышит. Розовая жидкость пузырится между его зубами. Мальчик вытаскивает из ножен меч. Его длина не уступает росту мальчика, клинок, который он даже не должен суметь поднять, не говоря уже о том, чтобы управлять и владеть. Он убирает пистолет в кобуру, поднимает лезвие. Тёмные деревья дрожат вокруг него. Ветер приподнимает край его капюшона. Глаза зверя расширяются, когда он смотрит на него. Мальчик поднимает меч высоко над головой''.
 
''– Прости меня, – говорит он. Зверь рычит. Мальчик наносит удар''.
 
Корсвейн проснулся в темноте своей кельи. Белое и красное во сне превратилось в чёрное. На мгновение он замер. Жёсткость старых, плохо заживавших ран вцепилась в его мускулы.
 
– ''Ваша светлость'', – произнёс голос по устройству вокс-связи, прикреплённому к его черепу рядом с ухом.
 
– Да, – ответил он, встав в темноте и направляясь к двери кельи. Замки с лязгом открылись при его приближении. Свечи осветили помещение за ней. Облачённые в чёрное сервы и сервиторы уже снимали части боевых доспехов и оружия со стеллажей. В воздухе пахло оружейным маслом и топлёным жиром.
 
– ''Пора'', – раздался голос по вокс-связи.
 
– Понял, шкипер, – ответил он.
 
Он остановился в центре кельи, раскинув руки. Сервы окружили его. Его мускулы покрывали слои брони. Первые пластины плотно защёлкнулись над соединительными портами. В углу комнаты техножрец бормотал код, оживляя броню по частям. Пока этот ритуал не был завершён, мёртвый груз слоёв керамита висел на нем, как непрощённые грехи.
 
Было странно спать, видя место крупнейшей битвы в истории человечества. Но он спал. Это было в равной степени требование необходимости и благоразумия. Он не спал, пока они мчались сквозь варп. Каждую вахту, которую он простоял на мостике, его разум разрывался между бодрствованием и полукоматозным состоянием, которое являлось даром его генетического создания. Вокруг него скрипел “''Сошествие гнева''”, прорезая эфирные течения, и зверь крался на краю его отвергнутых снов. В тишине этих часов он слышал голоса своих страхов в полудрёме:
 
– ''Слишком поздно, слишком поздно''... – произнёс призрачный голос Алайоша.
 
– ''Империум уже мёртв'', – прохрипел Конрад Кёрз. – ''Император – труп на троне''.
 
– ''Я доверяю тебе'', – сказал Лев Эль’Джонсон. – ''Не подведи меня''.
 
И снова, и снова, медленно кружа, пока военные корабли Тёмных Ангелов шли по морю Душ к мерцавшему свету Терры.
 
И вот они здесь, и они здесь одни, и поэтому у страха появился новый шёпот: где Лев? Где легион? Они должны были уже быть здесь. Бури утихли, и примарх услышал бы зов Терры так же, как и Корсвейн – не так ли? Если только он не услышал. Если только легиона больше нет. Если только те воины, которых Корсвейн привёл в Солнечную систему, не были последними из его братства...
 
Десять тысяч человек и две дюжины военных кораблей – ядро группы Корсвейна, обновлённое подкреплением с Калибана, которое ждало его в Зарамунде. Великое воинство… Ничто. Против сил, которые кишели на Терре и кружили в Солнечном космосе, ничто. Он видел это на лице адмирала Су-Кассен, когда её корабли нашли их.
 
– Вы привели так мало и слишком поздно...
 
Если в её голосе и прозвучала нотка разочарования, Корсвейн знал, что это эхо его собственного чувства. Он был уверен, что Лев и остальная часть легиона уже будут на Терре. Они должны были быть здесь. Именно этого и ждала Су-Кассен; именно этого и ждал её флот, чтобы встретить подкрепление, присоединиться к ним и проложить путь сквозь врага к Терре. Они ждали месяцами, сохраняя свои силы, нанося удары только там, где это было необходимо, собирая разведданные и планируя на тот момент, когда прибудет подкрепление. Они думали, что флот Корсвейна – это флот вестников, идущий впереди основных сил.
 
Уцелевшие в Солнечной войне держались в тени колец Сатурна, укрывшись в радиационном и магнитном полях планеты. Это была армада, сотни боевых кораблей, собранных вместе из тех, что противостояли нападению на Солнечную систему: корабли V, VII и IX легионов, флот Юпитера, флотилии Сатурна, а вместе с ними военные корабли, которые затмевали все остальные: “''Монарх огня''”, “''Красная слеза''” и “''Фаланга''”. Огромные и безмолвные легенды войны спали во тьме, активные системы отключили до бесшумного хода. Они попросили Корсвейна присоединиться к ним, стать частью армады, ожидавшей, когда прибудут силы Джонсона, Жиллимана и Русса, чтобы защитить ворота в Солнечную систему. Он думал об этом, пока вечная ночь плескалась о корпуса его кораблей. Затем навигаторы перестали видеть свет Астрономикона. Никто не знал, почему или какое бедствие произошло на Тронном мире, погасив маяк, но все знали, что это означало: исчезли шансы появление из ночи других кораблей, чтобы освободить Терру. Однако произошедшее кое-что прояснило в голове Корсвейна.
 
Двери в оружейную комнату открылись. Поток воздуха пошевелил свечи. Вошли трое воинов в чёрных доспехах. Все, кроме последнего, были без шлемов. Первым шёл Траган, капитан девятого ордена, его силовой кулак и левый наплечник были белыми, как кость, новые доспехи по-прежнему блестели свежим лаком; затем Адофель, магистр капитула, облачённый в расшитый серебром плащ космического командующего, его лицо напоминало лезвие топора из рубцовой ткани; последним появился Вассаго, единственный библиарий, в шлеме, психические кабели и системы покрывали его бронированную голову. На поясе у него висели серебряные ключи, а за спиной покоилась булава. Он один склонил голову, когда вошёл. Корсвейн ответил тем же жестом. Вассаго и калибанское подкрепление, которое они встретили у Зарамунда, продолжало приспосабливаться к своим местам в новом изменчивом командовании. Все они являлись хорошими воинами, но происходящее сейчас сильно отличалось от Калибана и десятилетий, когда у них почти не было забот, кроме набора новых рекрутов для легиона.
 
– Десантно-штурмовой корабль подготовлен, – сказал Адофель. – Вы уверены, что не хотите взять больше воинов?
 
– Больше? – переспросил Корсвейн. У него заискрились спинномозговые разъёмы, когда соединились с силовым ранцем.
 
– Да, – сказал космический командующий. – Вы доверяете им?
 
– Если они пожелают моей смерти, они могут открыть огонь по моему десантно-штурмовому кораблю до того, как мы доберёмся до “''Фаланги''”.
 
– Есть другие варианты, которые они могут попробовать.
 
Корсвейн внимательно посмотрел на Адофеля, затем кивнул и на секунду закрыл глаза. Сон по-прежнему не покидал его взор.
 
– Вот почему ты с Вассаго идёте со мной, – сказал он, – чтобы убедиться, что вместо меня не вернётся колдовское существо с моим лицом. Хотя сомневаюсь, что кому-то оно нужно – настолько уродливым его сделала эта война.
 
Никто из них не улыбнулся. Они все видели слишком много того, на что способен враг, чтобы посмеяться над этой шуткой.
 
Последние пластины закрепились на месте. Магнитные поля щёлкнули. Энергия с шипением прошла по волоконным пучкам и нейронным связям. Тяжесть доспехов исчезла. Корсвейн протянул руку за мечом, когда серв застегнул белую шкуру на его плечах:
 
– Пусть корабли будут готовы прервать безмолвный бег и сражаться, если мы не вернёмся в течение положенного времени.
 
– Думаете, они согласятся помочь? – спросил Адофель.
 
Корсвейн не ответил, просто вышел из кельи, убирая меч в ножны.
 
 
 
Путешествие с “''Сошествия гнева''” к “''Фаланге''” происходило на десантно-штурмовом корабле. Эскадрильи Первого легиона сопровождали их по флангам, пока весь строй не был окружён кораблями в жёлтых и чёрных цветах Имперских Кулаков, и затем одинокая “Грозовая птица” с Корсвейном и его почётной гвардией скользнула в пусковой отсек “''Фаланги''”. Полная рота воинов VII легиона встретила их с оружием наготове, когда они высадились. Это нельзя было назвать тёплым приёмом. Они были осторожны и подозрительны.
 
Корсвейн заметил следы боевых повреждений, когда вышел из корабля.
 
Халбракт, Су-Кассен и Белый Шрам, которого Корсвейн не знал, ждали его, окружённые парой дредноутов. Воин в жёлтых цветах Имперских Кулаков, с посохом и шлемом с пси-капюшоном, отражение Вассаго, наблюдал из-за спин группы. Первый легион не был одинок в нарушении Никейского эдикта, отметил он. Библиарий Имперских Кулаков наклонился к Халбракту и Су-Кассен, когда свита Корсвейна приблизилась.
 
– Вы привели с собой псайкера, – сказал Халбракт. Корсвейн посмотрел на командующего Имперских Кулаков. Он знал его, один из лучших людей Рогала Дорна, каменный человек, непреклонный, как скала. Но это была их первая встреча. Терминаторские доспехи защищали его тело, жёлтые с багровыми полосами на наплечниках. Хотя доспехи были чистыми, на броне виднелись неотремонтированные боевые отметины, словно шрамы, которые носили в качестве медалей.
 
Корсвейн снял шлем и встретился с холодными синими глазами Халбракта своим изумрудным взглядом. Он повернул голову, чтобы посмотреть на Вассаго, затем снова на стоявшего рядом с Халбрактом библиария Имперских Кулаков.
 
– Мы научились быть осторожными, – сказал Корсвейн. – В эти времена трудно с первого взгляда отличить друга от врага.
 
Выражение лица Халбракта не изменилось.
 
– Ваш брат не будет использовать свои способности, – сказал Халбракт. – Если он это сделает, мы узнаем, и с вами будут обращаться как с врагом.
 
Корсвейн выдержал взгляд Имперского Кулака целую секунду, а затем повернулся и кивнул Вассаго.
 
– Это улажено, – сказал Корсвейн, оглядываясь на Халбракта и адмирала. – Я вижу, что вы также научились осторожности.
 
Халбракт не ответил.
 
Су-Кассен вышла вперёд. Она родилась в космосе, поэтому была худощавой и с тонкими костями, глаза были тёмными. На униформе мерцали звёздные символы и орбитальные кольца командования Солнечного флота. Как и о Халбракте, Корсвейн слышал о ней: старый воин, рождённый и созданный в другое время.
 
– Добро пожаловать, лорд-сенешаль, – сказала она. Она не склонила головы. Она была смертной, но здесь, на этом корабле и в своём флоте, она была полной госпожой. По её слову говорило оружие, созданное для уничтожения империй. Если вес такой силы и был бременем, то ничего из этого не отразилось в её взгляде.
 
– Вы рассмотрели мою просьбу объединить ваши силы с нашим флотом? – спросила она.
 
– Рассмотрел, – ответил он.
 
– Но вы не согласны, – заявила она.
 
– Нет, – сказал он. – Я пришёл попросить вашей помощи.
 
 
''Неотмеченное-неизвестное''
 
 
Олл проснулся с камнем под лицом. Холодный камень, сглаженный шагами. Он приподнялся, сжав нож и компас.
 
Ничего. В его руках не было ничего, кроме холодного, пустого воздуха. Он огляделся по сторонам.
 
Каменные стены, отделанные и тесно подогнанные, образовывали коридор, достаточно широкий, чтобы он мог раскинуть руки. Он посмотрел в обе стороны. Тьма впереди и тьма позади. Рядом с тем местом, где он только что лежал на полу стояла масляная лампа. Он узнал её стиль, бронзовую отделку и узор на ручке. Это было из королевства, которое давным-давно превратилось в руины. Он снова посмотрел на стены и пол. Они были знакомыми, как лицо старого друга или старого врага.
 
У него возникло чувство, которое ему не понравилось; чувство, что он знал, где он и когда. Должно быть, их вышвырнуло из зоны раскола после того, как они сделали последний разрез. Они упали обратно в клубок истинного времени. Похоже это так... Но почему? За последние семь лет он много раз перемещался между временами и местами, возвращаясь на старый мир, на Терру, чтобы сделать то, что он даже не был уверен, что хочет сделать. В самом начале он шёл по пути, проложенному для него Джоном Грамматиком, когда псайкер подталкивал его с места на место по извилистой, скрытой дороге. Он уже давно не получал прямых известий от Джона. Он старался не думать об этом больше, чем нужно. Глядя в темноту за светом лампы, он начинал жалеть, что не слышит Джона. Он начинал жалеть, что не знает больше о том, что их ждёт, если они сделают следующий разрез.
 
Разрез...
 
Его руки инстинктивно сжались. Он оглянулся.
 
Нож исчез.
 
Остальные тоже исчезли.
 
– Кэтт? – позван он. – Рейн?
 
Из темноты не пришло никакого ответа, даже эха его собственного голоса.
 
Он открыл рот, чтобы позвать снова, и замер.
 
Шаги… звук почти неслышных шагов по камню, где-то в отдалении позади него.
 
Шарканье-стук... Шарканье-стук... Ритмично и медленно.
 
Он обернулся.
 
Снова тишина.
 
Он осторожно наклонился и поднял лампу, гадая, кто зажёг её и почему она осталась рядом с ним, когда он проснулся. Кому она принадлежала? Кто положил её сюда?
 
– Скоро придётся сделать выбор, – произнёс голос за его спиной.
 
Он развернулся, сжав кулак для удара. У подножия стены сидел мужчина. На его тунике, под лежавшими на животе руками была кровь, красная, просачивавшаяся сквозь пальцы. Мужчина посмотрел на Олла и улыбнулся. Зубы у него были розовые:
 
– Я должен был послушать тебя. Надо было поднять белые паруса.
 
Олл почувствовал холод. Он знал лицо. Это было лицо, которое улыбалось радостью прыгавших быков, которое без колебаний спустилось в Миноский лабиринт, лицо человека, которому Олл сказал поднять белые паруса, но тот не послушался.
 
Олл знал, где он.
 
– Ты всегда хорошо умел выбирать, старый друг, – сказал Тесей, – но то, что впереди, будет самым худшим из всех, на этот раз нет ясного пути, нет нити назад.
 
Олл поднёс лампу поближе. Свет показал больше крови, намного больше, гораздо больше, чем человек может прожить без неё.
 
– О каком выборе ты говоришь? – спросил Олл. – Откуда ты знаешь?
 
Из темноты донёсся рёв, эхом отразившийся от камня. Он звучал так, как будто кто-то испытывал боль, как будто кто-то был голоден.
 
– Оно сказало мне, – ответил умирающий Тесей, он посмотрел в темноту, когда звук затих. – После того, как оно... после того, как оно сделало это, оно рассказало мне всё, что знает. Оно сказало мне, что ты придёшь. Оно сказало мне, куда ты идёшь. Оно сказал мне, что ждёт тебя здесь, и что ты не можешь выбраться – даже если ты думаешь, что свободен, это не так. Это место – не просто тайна в камне, старый друг… Должен был догадаться… Как могла каменная головоломка удержать сына-бастарда бога? Я должен был догадаться. Я должен был послушать тебя. Дедал хорошо выполнил свою работу. – Спина Тесея выгнулась. Его глаза и рот сжались от боли.
 
– Ты вышел, – сказал Олл. – Это не то, что случилось. Ты убил зверя. Ты вышел.
 
– Нет, – возразил он с кровавой усмешкой. – Я по-прежнему здесь, и всегда буду. Сделал... – У него перехватило дыхание, и теперь кровь ярко блестела на его губах, розовая пена стекала по подбородку. – Сделал неправильный выбор. Ни нити, ни пути назад. Глупец… Ты был прав тогда, но теперь ты снова здесь, как и было предсказано. – Веки начали подрагивать. Его голова упала на грудь.
 
– Как я снова оказался здесь? – неожиданно настойчиво спросил Олл, положив руку на плечо Тесея. – Это ты, Джон? Это ты пытаешься мне что-то сказать? Как мне выбраться отсюда? Что мне делать дальше?
 
Глаза Тесея на секунду приоткрылись, но зрачки были маленькими, расфокусированными.
 
– Кто… кто такой Джон? – спросил он. Его глаза закрылись. Олл замер, потом убрал руку; она была мокрой и красной.
 
Он покачал головой. Где-то вдалеке послышались шаги, они становились всё ближе.
 
Шарканье-стук... шарканье-стук, шарканье-стук… Быстрее, набирая скорость, как будто спеша.
 
Он повернулся на звук.
 
Что-то появилось из темноты позади него.
 
Дуновение воздуха коснулось его щеки. Пламя лампы дрогнуло и погасло.
 
Чернота.
 
– Две минуты одна секунда!
 
Голоса были над ним, вокруг него, громкие, настойчивые, испуганные: Кэтт, Рейн, Зибес.
 
– Олл? Олл? Ты слышишь меня? – Кэтт, определённо Кэтт.
 
– Скоро оно будет здесь. Нас поймают!
 
– Олл? Его глаза открыты.
 
– Что с ним?
 
– Я не знаю. – Снова Кэтт.
 
– Похоже, он в шоке. – Кранк. Да, это был Кранк
 
Олл увидел свет, размазанный свет. Тошнота подступила ко рту.
 
– Две минуты сорок одна секунда! – Рейн.
 
Олл попытался двигаться, но он онемел, потерял чувствительность, замёрз.
 
– Нож... – Он выдавил из себя это слово и снова попытался подняться. Он чувствовал нож в руке, такой же определённый и верный, совсем не как в... в лабиринте. Эта мысль застряла, как узел в испорченной верёвке.
 
– Три минуты! – Зибес, громко теперь от страха.
 
Олл опять попытался пошевелиться и почувствовал, как его руки и ноги болтаются, как отрезанные куски шнура.
 
– Он не может этого сделать! – Снова Рейн, почти неприкрытая паника. – Нам конец! Нам…
 
– Я могу, – произнёс голос Кэтт, низкий и близкий, спокойный, контролируемый. Олл почувствовал, как нож вырывается из его пальцев, и крепче сжал руку. Мир вращался. Он падал. – Отпусти. Я держу его. Просто отпусти, хорошо, Олл.
 
Нож, нож, который он принёс с собой с Калта, который прорезал им путь в безопасность и теперь сюда. Нож, который, как он чувствовал, был не просто ножом. Их единственный выход, их единственный путь вперёд, их единственный способ остаться в живых.
 
– ''Ты всегда хорошо умел выбирать'', – произнёс голос Тесея в тихом коридоре памяти. Олл вспомнил, как Ариадна улыбалась Тесею и сплетала между пальцами паутину из нитей.
 
Олл расслабил пальцы. Нож выскользнул.
 
– Что ты делаешь? – Рейн, вне себя от ужаса. – Кэтт, что ты делаешь? Ты не знаешь… Ты не можешь...
 
– Помолчи, – сказала Кэтт ясным голосом. Олл открыл глаза. Он увидел стоявшую над ним Кэтт. В руке она держала компас, чёрный каменный нож был поднят, она стояла совершенно неподвижно. Умная Кэтт, она смотрела, слушала, училась, росла в течение семи лет.
 
– Три минуты тридцать секунд! – закричал Зибес.
 
Металлические руки подняли Олла. В нос ударил запах машинного масла и пота.
 
– Я держу вас, рядовой Перссон, – прогудел Графт.
 
Олл почувствовал холодный порыв ветра за спиной, услышал скелетную песню предсмертного хрипа. Кэтт вздрогнула. Нож задрожал. В воздухе повисла знойная дымка, тень на периферии зрения, прямо за Кэтт, прямо за Графтом, позади них
всех, стоявших вместе с ними.
 
– Три минуты сорок одна секунда!
 
Нож в руке Кэтт скользнул вниз.
 
 
“Фаланга”, ''низкая орбита Сатурна''
 
 
Су-Кассен и Халбракт долго молчали, когда Корсвейн закончил говорить.
 
Битва и огонь отмечали зал для аудиенций, в который они привели его. Двери выгнулись от жара. По каменному полу протянулись борозды. Следы ожогов ползли по каждой поверхности, словно пойманные в ловушку тени. И ещё был запах, резкий и горький, как дым костра и медь.
 
Он видел, что Вассаго наблюдает за ним. И Халбракт тоже. Они вчетвером стояли в гулкой тишине.
 
– Вы надеетесь погибнуть в бою? – спросила наконец адмирал. Он заметил, что её взгляд был уверенным и проницательным – взгляд хищника-ястреба.
 
– Надежда остаётся прежней, не так ли? Помощь придёт от Ультрадесанта, моего сеньора и братьев по легиону. Без маяка Астрономикона, который вёл бы их, они никогда не придут. – Он на секунду закрыл глаза. Вздрогнул, когда змея старой боли поднялась в восстановленном позвоночнике.
 
– Мы пришли сюда с определённой целью, – продолжил Корсвейн, открыв глаза. – Мы отправимся на Терру, и если маяк погас, мы снова зажжём его.
 
Адмирал и Имперский Кулак смотрели на него. Он встретился по очереди с каждым из них взглядом, не моргнув:
 
– У тебя свои приказы и свой долг, и я достаточно хорошо знаю сыновей лорда Дорна, чтобы понимать, что они никогда не нарушат подобной клятвы, а такие поиски – это дело воинов, а не орудий космических кораблей. Я надеялся оказаться здесь рядом со Львом, но я не стану ждать его в темноте, потому что без света, что будет вести его, он никогда не придёт. Тёмные Ангелы… так нас называют, но мы будем светоносцами. Маяк будет снова зажжён.
 
– Или вы погибнете, пытаясь... – заметила Су-Кассен.
 
– Нас десять тысяч рыцарей Льва, мы сделаем это.
 
Он увидел, как уголки губ Су-Кассен дрогнули в улыбке.
 
– Что-то мне подсказывает, что все возражения и разговоры о безнадёжных шансах на выживание даже не заставят вас моргнуть, – сказала она и улыбнулась ещё шире. – И, честно говоря, я была бы разочарована, если бы они это сделали.
Корсвейн склонил голову.
 
– Вы не пройдёте незамеченным, – сказал Халбракт. Корсвейн встретился взглядом с Имперским Кулаком. Он понимал, что имел в виду другой воин. Он слушал в течение часа, пока адмирал Су-Кассен кратко излагала боевую обстановку в Солнечной системе. Каждая часть тьмы несла в себе частичку порчи предателей. Эскадры истребительных кораблей и грабителей охотились в пустоте. Твари из варпа кишели в заливах реальности, притянутые грубым колдовством, которое привело большую часть флота магистра войны во внутреннюю систему. Флот предателей не стал останавливаться ради завоевания каждой планеты или куска камня, но ни что из них не осталось без внимания и не могло предложить безопасную гавань.
 
Последовавшие за Гором и служившие только самим себе убийцы и корсары продолжали вести свои собственные битвы злобы и жестокости на орбитах Сатурна, Меркурия, Нептуна и Венеры. Марс принадлежал Тёмным Механикум Кельбор-Хала. Железные Воины укрепили орбиты Плутона и Урана и оставили гарнизоны и боевые группы, которые могли сдержать любую силу, попытавшуюся проникнуть в систему через любые из двух её главных варп-врат. Рядом с Террой вакуум кишел тысячами кораблей предателей, многие из которых были величайшими и самыми ужасными в своём роде: “''Терминус Эст''”, “''Крестоносец''” и “''Дух мщения''”, пропитанные кровью императоры космической резни. Ещё ближе, в высоких и низких орбитальных сферах, плотность военных кораблей была достаточной, чтобы их двигатели затеняли огни небес, если смотреть с поверхности.
 
– Что ещё нам остаётся, если мы оставим наши мечи в ножнах, а дела несделанными из-за отсутствия надежды?
 
Халбракт медленно кивнул.
 
– Если бы у нас было больше времени, – сказал Имперский Кулак. – Думаю, мне бы хотелось узнать вас получше.
 
– Есть способ сделать это, – сказала Су-Кассен и посмотрела на Халбракта. – С правильным оружием никакая стена или ворота не смогут преградить нам путь, разве это не та истина, которой придерживается ваш легион?
 
Неподвижное лицо Халбракта сморщилось, когда он нахмурился. Затем он покачал головой:
 
– Нет, его нельзя так использовать. Это…
 
– Это оружие без цели, – перебила она его. – Мне поручено удерживать мощь нашего флота в неприкосновенности до тех пор, пока его не призовут или не придут союзники. – Она кивнула на Корсвейна. – Они пришли.
 
– Флот должен оставаться целым и готовым.
 
– Один корабль, – сказала Су-Кассен. – Один корабль для дела. Доставить Ангелов Калибана на почву Терры, к маяку Терры.
 
Халбракт снова покачал головой, но скорее в раздумье, чем в знак несогласия:
 
– Они вам не подчиняются. Они могут не согласиться.
 
– Они согласятся, – сказала она.
 
Корсвейн наблюдал и ждал.
 
– Почему вы так уверены? – спросил Халбракт.
 
– Это им понравится.
 
– Думаете, вы знаете, что у них на уме?
 
Су-Кассен слегка кивнула:
 
– Достаточно, чтобы знать, что они согласятся.
 
Она обратилась к Корсвейну:
 
– У нас есть способ помочь вам добраться до Тронного мира.
 
Он склонил голову в краткой благодарности, затем задал вопрос, который держал за зубами:
 
– Спасибо, но о каком корабле вы говорите?
 
Су-Кассен улыбнулась, и её тёмные глаза, казалось, засветились.
 
– Корабле, который когда-то нёс свет Империума, – ответила она.
 
 
== '''ШЕСТЬ''' ==
 
'''Итог'''
 
'''Когда она звалась Землей'''
 
'''Обнаружение'''
 
 
«Дух мщения», ''орбита Терры''
 
Это больше не был корабль. Когда-то он считался одним из самых могучих и величественных детищ войны и железа, освещающих пустоту огнем. Форрикс знал его в те старые времена, видел его в бою, украшенным вражескими попаданиями и источающим собственную ярость. Первый капитан видел, как он сжигает дотла флоты чужаков, и, поднимая голову на полях триумфа, видел его висящим в небе подобно знамени. Теперь корабль превратился в тень того прошлого, очертания, созданные утраченным светом. Из теней коридоров, по которым они шли, наблюдали существа. Высеченные на стенах орлы рыдали серебряными слезами. Символы былых побед завесили черными знаменами из кожи и тонкого, как дым, шелка. Форриксу показалось, что он услышал голоса прошлого, говорящие на грани слышимости. ''«Дух мщения»''… Будь у Форрикса чувство юмора, он мог бы расслышать смех в этом имени.
 
Пертурабо шел в сопровождении квартета автоматов Железного Круга, а перед ними маршировали Форрикс и трое терминаторов Первой гранд-роты. Аргонис шел рядом с Форриксом, держа шлем под одной рукой, а жезл должности в другой. Темные глаза Пертурабо неподвижно смотрели перед собой, но одна из оружейных установок со стуком перезарядилась, среагировав на следовавшие за ними тени. Аргонис тоже молчал с каменным лицом. Советник магистра войны был таким с момента, как они взлетели из порта Львиные врата. Его молчание действовало на Форрикса сильнее шепотов и теней, обитающих на корабле. Аргонис был хтонийцем до мозга костей, но в этой натуре присутствовало самодовольство убийцы, кровожадная насмешка окружающему миру. Сейчас к этой самоуверенности добавилось еще кое-что. Будь Аргонис смертным, Форрикс мог счесть это страхом. Или сожалением.
 
Дверь в тронный зал появилась перед ними так внезапно, что Форрикс от удивления остановился. У него были отчетливые воспоминания о корабле, он проходил здесь раньше, но не узнавал коридоры, ведущие к командному залу. ''«Тронному залу»'', напомнил он себе: не место командования или приветствия, но место власти. Когда он посмотрел на двери, в голове возник болезненный гул. Раньше они были из пластали со слоями красного железа и адамантия. Теперь выглядели, как обсидиановые, под гладко отполированной поверхностью двигались, словно дым, отражения.
 
Форрикс вдруг увидел фигуры в черной терминаторской броне, стоявшие с обеих сторон дверей. Как он их не заметил? Железный Круг развернулся, заряжая оружие и поднимая щиты. Пертурабо дернул головой, и автоматы застыли. Трое терминаторов Форрикса перестроились в треугольник, выставив оружие.
 
– Вольно, – приказал Пертурабо. – Мы в доме моего брата. Какое зло может нам здесь грозить? – Его взгляд переместился к Аргонису. Советник не ответил, но шагнул вперед и поднял жезл. Двери открылись. Изнутри зашипел белый холодный воздух, похожий на дыхание зимы.
 
Аргонис повернулся.
 
– Входите, – сказал он. Пертурабо секунду не шевелился, его глаза превратились в черные жемчужины. Затем он шагнул вперед, пластины доспеха отразили свет, словно лезвия ножей. Железный Круг и терминаторы остались на месте. Форрикс последовал за примархом.
 
На миг он оказался в полной и абсолютной темноте. У Форрикса возникло ощущение, что он шагнул с края скалы. Затем его нога коснулась палубы. В лицо первого капитана хлынул свет, такой яркий, что в глазах на секунду побелело для компенсации. Солнечный свет бил из круглого иллюминатора в дальней стене. Золотистые лучи отражались от золотых колонн и отполированного до зеркального блеска пола. Здесь не обитали тени. Просто не могли. Только свет, чистый, сверкающий, слепящий.
 
Перед иллюминатором сидел Гор. Его доспех был черным, но тоже сияющим, как будто магистр войны был призмой, которая улавливала свет, а затем отражала его, словно сам Гор был источником всего освещения. Его трон обрамлял ореол из кристаллов и золота. Под клинками левой руки лежал отполированный череп Ферруса Мануса. Лицо магистра войны было открытым, безмятежным, доброжелательным.
 
– Мой брат, – обратился Гор, поднявшись навстречу подошедшему Пертурабо. Форрикс держался в шаге позади своего повелителя. Аргонис прошел вперед и встал рядом с троном. Советник казался неуместным рядом с ослепляющим присутствием магистра войны человечества.
 
Пертурабо коротко кивнул.
 
– Мой магистр войны, – ответил он.
 
Гор сошел по ступеням тронного помоста. Форриксу показалось, что он заметил краем глаза, как в блеске что-то сместилось, подобно пятну маслянистого дыма над пылающим горизонтом, подобно миражу.
 
– Ты сделал это, – сказал Гор, остановившись перед Пертурабо и положив руку на плечо Повелителя Железа. – Все, что лежит за пределами последней стены нашего отца – наше. Наши войска сотрясают землю. Все, что остается Рогалу – осыпающееся кольцо неудач. Вот он итог. Как я просил и только ты мог сделать.
 
Форрикс почувствовал, как подскочило сердце, как прошла усталость, которую он даже не осознавал. Он ощутил восторг, удовлетворение, словно все, что произошло ранее, было сном, а все, что произойдет – обещанием блаженства.
 
Пертурабо долго смотрел на брата. Глаза, казалось, не отражали золотой свет зала.
 
– Дело не завершено, – сказал он. – Но будет. Стены падут. Когда это случится, а гордыня нашего брата будет лежать в руинах его творения… Тогда мы назовем это итогом.
 
Улыбка Гора расширилась. Он не убрал руку с плеча Пертурабо. От магистра войны исходили тепло, понимание и полный самоконтроль.
 
– Как всегда, с твоим мастерством сравнится только твое усердие. – Гор позволил руке опуститься и повернулся вполоборота. Он пошевелил пальцами, и возникли светящиеся экраны. В воздухе повисли карты, на которых с идеальной точностью и разноцветными ореолами демонстрировались значки боевого состава подразделений и тактические данные. По изображениям ползли подробности, крошечные движения, которые повторяли массовые перемещения на поверхности планеты. Картина казалась нереальной, словно это не данные или проекции. А образ, на который смотрело огромное всевидящее око.
 
– Космопорты – мои, как ты и обещал, – сказал Гор. – Мои силы движутся в полном составе по поверхности Земли.
 
– Почти все твои силы. Остаются только последние подразделения Легионов и Легио титанов. Как только они вступят в бой, тогда начнется последняя фаза.
 
Гор провел когтями левой руки сквозь образы Дворца. Форриксу показалось, что он увидел вспышки взрывов там, где кончики лезвия коснулись изображения. Магистр войны не смотрел на Пертурабо.
 
– Последние из моих сынов и машины Мортис… – Его голос был тихим, небрежным, как мурлыканье хищника.
 
– Третий покидает зону боевых действий… – сообщил Пертурабо. – Его силы необходимо заменить.
 
– Сила… – произнес Гор, слово повисло в воздухе. Его когти были нацелены на образы боевой сферы. На острых лезвиях мерцали отметки угроз и показания боеспособности подразделений. – Когда я отправлю в бой всех своих сынов, ты их растратишь так же, как и у Сатурнианской.
 
Тон его голоса по-прежнему излучал спокойствие и тепло, но Форрикс почувствовал, как по спине пополз холодок. Вот и причина, по которой магистр войны вызвал Повелителя Железа: три роты XVI Легиона и Морниваль погибли в разломах и пещерах под Сатурнианской стеной, военная хитрость, которая по замыслу должна была принести быструю победу, обратилась кровавым поражением и резней. Дорн раскусил замысел и ждал их. Из ударной группы выжил только Абаддон, остальных погребли заживо или вырезали. Это была горькая утрата, ставшая хуже из-за того, что элита Сынов Гора действовала без прямого разрешения магистра войны. План утаили от него, скрыли, не сообщив о нем. Если бы он сработал, победа гарантировала бы прощение. Теперь Пертурабо столкнулся с последствиями.
 
– Потери – это фактор в любой победе, – заявил Пертурабо холодным голосом. Его черные глаза не мигали.
 
– Пытаешься наставлять меня, брат? – Гор позволил когтям опуститься из проекции. Он улыбнулся Пертурабо. – Это не важно – операция стоила риска и потерь. Будь иначе, я бы не позволил ее проведение. – Форрикс почувствовал, что удивленно моргает, а затем ползущий вниз по спине холод усилился. Магистр войны продолжал улыбаться. – Ты и в самом деле думал, что я не знаю? Мне все открыто. Я – просвещение. – Он подошел к Пертурабо. Воздух вдруг стал тяжелым, наэлектризованным и вязким. Форрикс почувствовал давление в черепе. А во рту привкус сахара, крови и пепла. На периферии зрения что-то двигалось, что-то в золотом свете – что-то сразу за ним, за пределами видимости. На лице Пертурабо выступили черные вены, набухая одновременно с натянувшимися в канаты мышцами. Форрикс увидел, как раскаляется броня примарха. Затем, на миг, магистр войны показался не человеком, но тенью в сердце этого ада…
 
Затем он снова стал собой, сияющим и улыбающимся. Он похлопал Пертурабо по плечу. Давление исчезло. Свет вернулся.
 
– Мой добрый брат, – сказал Гор. – Железо внутри, железо снаружи, железо навечно. Ты выполнил все, что обещал. О чем еще я мог попросить тебя?
 
– Дело будет сделано. Это будет подлинный итог. Тогда я назову его выполненным.
 
– Ты назовешь его выполненным? – спросил Гор, и в его голосе появилась мягкая нотка веселья, как далекий раскат грома. – А что на счет твоего магистра войны – что на счет выполнения его приказов?
 
– Я даю тебе то, что ты хочешь.
 
– Действительно?
 
– Это единственный способ.
 
– Медленное перемалывание уравнений. Стены, разрушаемые щелчками коэффициентов в когитаторах. Единственный способ? Там, где нет способа, я создам его. – Гор медленно повернулся. Поднял руку. Экраны растворились. Все, за исключением одного. Он увеличился, пока участок Внутреннего дворца и его стены не заполнили пространство между примархами. Гор направил серебряный коготь в сферу света. Его острие выделило секцию стены в красном свете. – Здесь, – сказал он.
 
Пертурабо молчал, лицо застыло, пока он смотрел туда, где находилось лезвие. На миг Форриксу показалось, что глаза и разум обманывают его. Меркурианская стена, двести километров почти нетронутых укреплений. Почти тысяча двести метров высоты от бруствера до основания. Многоярусная горная гряда из камнебетона, металла и отесанного камня. Два бастиона, каждый из которых был сам по себе крепостью, наблюдающие за зоной поражения, которая протянулась на сто двадцать километров от стены до горизонта. Вместе с Ликующей, которая лежала на восток от нее, она была одним из важных участков Последней стены, опоясывающей Внутренний дворец.
 
– Штурм на этом участке провалится, – заявил Пертурабо.
 
– Он будет проведен, – сказал Гор, не отрывая глаз от изображения. – Ты окружишь стены, брат, так же как моя мощь окружит нашего отца. От восхода до заката не будет передышки. А Мортис выступит всем составом. Они откроют нам дорогу внутрь.
 
Легио Мортис, Мертвые Головы, самый многочисленный из Легио титанов, первый присягнувший Гору и новой эре – легион, чье имя было обещанием тем, кто выйдет против них на поле боя. До этого момента они не ступали на землю Терры, но спали в кораблях-гробницах во мраке пустоты над планетой. Спали и ждали.
 
– Они не доберутся до стены, – сказал Пертурабо. – Прогнозы несомненны. Ждать, пока общий штурм сделает свое дело и каждая стена падет.
 
Когтистый палец Гора опустился, разрезав изображение, прежде чем оно исчезло. Он отвернулся от Пертурабо и Форрикса, направившись к трону.
 
– Если Мортис выступит против Меркурианской сейчас, они потерпят неудачу, – заявил Пертурабо, и Форрикс почувствовал в его голосе гнев и волю.
 
– Они доберутся до стены, и та падет, – сказал Гор. Он повернулся и сел, и когда посмотрел на них, Форрикс отвел взгляд.
 
– Как это возможно?
 
– Потому что такова моя воля, – сказал Гор.
 
''Звездное копье, космопорт Львиные врата''
 
Корабли-ковчеги Легио Мортис прибыли к шпилю космопорта Львиные врата. Другие суда, которые выгружали грузы в доки, отошли на верхние орбиты, подобно придворным, уступающим дорогу главному палачу. Корабли-ковчеги медленно приблизились, сохраняя идеальный строй. Каждый из них был до абсурдного огромен. По мере спуска через верхние слои атмосферы на черных бортах образовывалась изморозь. На стыковочных платформах ждали слуги Нового Механикума. Одни рыдали испорченным бинарным кодом. Другие наблюдали за спуском ковчегов в полной тишине верующих, узревших, как воплощается молитва. Всех сервиторов и сервов проанализировали и вычистили, так чтобы оставшиеся были достойны смотреть на самые священные из ходячих богов-машин.
 
Спустился первый из ковчегов. Его громада поглотила звездный свод и сияние солнца над облаками. Вдоль многокилометрового корпуса включились маневровые двигатели. Разряженный воздух вскипел. На стыковочных платформах машинных аколитов и сервов подняло в воздух. Прошли минуты, пока ковчег преодолел последнюю сотню метров. На вершине шпиля выдвинулись швартовочные мостики. Стыковочные платформы выпустили стометровые пальцы. Доковые буксиры, едва превосходящие размерами блоки маневровых двигателей ковчега, начали толкать корабль на место. Первые швартовы коснулись и схватили корпус и начали подтягивать его. Корабль задрожал. Двигатели засияли ярче. На платформах закружились торнадо. Буксиры толкнули сильнее, когда мостики дотянулись и схватили корпус корабля. Метр за метром он подтягивался к вершине шпиля. Стыковочные конечности примагнитились к грузовым дверям, как рыба-прилипала к морскому левиафану. Ожидающие жрецы смотрели на люк стометровой высоты в корпусе. Его усеяли вмятины от ударов микромусора, и от него по серебряным направляющим бежал сгущающийся воздух, барабаня по жрецам, подобно фальшивому дождю. Вибрация маневровых двигателей, удерживающих корабль в воздухе, теперь вызывала дрожь вершины башни. Когда пристыкуются больше этих огромных кораблей, компенсирующим машинам строения придется потрудиться, чтобы не позволить шпилю развалиться от сотрясения.
 
Замки расцепились с лязгающим эхом. Затем двери начали медленно и со скрежетом открываться. Темнота, испещренная красным светом. Воздух внутри, встретившись с атмосферой шпиля, превратился в туман. Некоторые из машинных жрецов упали на колени. Другие дрожали. Третьи, не отрываясь, смотрели в темноту. Из решеток динамиков стрекотали молитвы на бинарике и скрап-коде. Группа сервиторов с паучьими ногами скончалась в брызгах искр после перегрузки их машинных компонентов. По информационным соединениям прошелся пульсирующий гул безмолвного кода: числа проваливались в ямы безрезультатных вычислений, волновые сигналы обрывались, время убывало со звуком осыпавшегося песка.
 
Внутри отсека зашевелились очертания. Раздался лязг железа. Стук поршней, передвигающих вперед тысячи тонн металла. Мучительный гул скованной энергии. Тень огромной фигуры. Гул чисел теперь оглушал, просачиваясь из данных в мысль, царапая, словно мухи по ржавому олову. Тень заполнила дверной проем.
 
Жрецы не могли думать, проводить расчеты, двигаться. Все, что существовало в их разумах – это обещание идеального истребления. Зеро. Тепловая смерть. Абсолютная энтропия. Хаос данных. Ноль.
 
Через дверь прошла машина. И тогда даже самые непокорные жрецы поклонились, опустившись к звенящей палубе перед первым титаном Легио Мортис, ступившим на свет.
 
 
''Старая Терра – Неизвестное''
 
Первыми после падения пришли голоса. На секунду Олл засомневался, что они исходили из настоящего или другого времени. Падение сквозь разрез было неприятным, все время вниз. Оно продолжалось, а затем остановилось. Потом появились голоса.
 
– Мы на месте? – спросил Рейн. – То есть… это ведь какое-то место, правда? Это…
 
– Не знаю, – ответила Кэтт.
 
– Что ты сделала, девочка? – разозлился Зибес. Голос был жестким, с нотками страха.
 
– Я сделала разрез, – ответила она.
 
– Откуда ты знала как? – Зибес был напуган. Олл слышал это: по-настоящему напуган и зол. Понадобилось какое-то время, чтобы это вышло из массивного рабочего. Зибес закалился за прошедшие годы, научился выживать или, по крайней мере, мог продолжать путь. Он сделал это, обратив свой страх в гнев, а вместе с ним он позволил пустить корни в своем сердце семени жестокости.
 
«Моя ошибка», – подумал Олл. Еще одна к списку грехов, очередная плата за это путешествие с ними.
 
– Откуда ты знала, как сделать разрез? – прорычал Зибес. Раздался лязг поднятого оружия.
 
– Спокойно, Геб, – обратился Кранк к Зибесу, – спокойно, все хорошо.
 
– Нет! – зарычал Зибес. – Откуда она знала, как сделать разрез? Олл сказал, что обычный человек такого не знает. Так откуда она узнала? Что-то забралось в ее голову.
 
– Послушай, Геб, просто…
 
– Куда ты привела нас? – обратился Зибес к Кэтт. – И почему?
 
Куда… Они не вели отсчет, догадался Олл. И к тому же почувствовал какой-то запах. Что-то такое знакомее, но он никак не мог вспомнить что именно.
 
– Опусти оружие, Геб, – сказал Кранк. Теперь твердым голосом, в нем заговорил старый солдат. – Мы разберемся с этим, но у нас все окей.
 
– Что ты собираешься сделать, убить меня? Говорю тебе, здесь что-то не так, и с ней тоже. Что-то добралось до нее, в пространстве раскола – что-то могло прицепиться, снова завести нас в тупик. Мы знаем: она…
 
– Ведьма, – закончила Кэтт. Наступила тишина. Это слово не так часто употребляли во времени, из которого они пришли. Но они усвоили его, как и прочие пустяки и уроки их путешествия. Но они никогда не употребляли это слово в отношении Кэтт. Псайкер, вот кем она была. Насколько сильной Олл не знал. Тем не менее, ее силы росли.
 
Олл почувствовал, что его веки шевелятся, а затем вернулось ощущение тела. Что-то было не так, но не с Кэтт. А с ним. Его не просто было напугать, но очнувшись в темноте лишь с голосами, он, в самом деле, испугался, по большей части из-за того, что не знал почему.
 
– Это не ее вина, – сказал он. Открыв глаза, он увидел небо. Закат подкрасил лиловым цветом края синей полосы. Он выпрямился. Несколько секунд не чувствовал рук и ног, а затем ощущения вернулись. Они находились в длинной пещере, которую по виду вырубили и расширили в широкий туннель. Каменные стены и пол были гладкими, словно под воздействием течения реки. Стены сужались в узкое отверстие высоко над головой. Все это ощущалось исключительно знакомым, но не совсем узнаваемым.
 
Остальные смотрели на него. Зибес все еще держал оружие поднятым, но его рот был открыт. Руки Кранка были подняты в успокаивающем жесте. Рейн стоял в пяти шагах от них. Графт расположился рядом с Кэтт. Она встретила взгляд Олла и кивнула.
 
– Это не ее вина, – повторил Олл. Он оглядел их всех. – Нам всем стоит благодарить судьбу и Кэтт за внимательность.
 
Он протянул к ней руку. Она вернула нож и компас. Он заметил, что стрелка позади кристалла не вращается.
 
– Тогда где мы? – спросил Зибес.
 
– Не уверен, – ответил Олл, повернувшись к Зибесу, словно обсуждая, где скреплять известковым раствором столб изгороди. Поденщик по-прежнему не опускал ствол оружия и по-прежнему выглядел испуганным. Олл видел этот взгляд раньше. Некоторые путешествия ломали людей до того, как они возвращались к родным берегам. Слишком много времени за линией горизонта, слишком много времени среди штормов и размышлений о том, куда направляешься. Он просто надеялся, что приведет их куда-то до того, как это станет проблемой. Зибес встретился с ним взглядом, кивнул и опустил оружие.
 
– Спасибо, Геб, – сказал Олл ровным, почти небрежным тоном. – Я знаю, ты всегда прикроешь нас.
 
Зибес снова кивнул.
 
– Ты… – начал он, – ты в порядке, Олл?
 
– Да, – сказал Олл, – в полном. Не стоило смотреть на неправильное время. Моя ошибка. Старею, понимаешь.
 
Это вызвало у всех нервный смех. Зибес моргнул, потом кивнул.
 
– Окей, – сказал он.
 
– Спасибо, – повторил Олл, и подобрал с земли свое оружие и ранец. Остальные разошлись и спустились, чтобы осмотреть туннель по обеим сторонам, и отверстие вверху. Оружие наготове, пальцы на спусковых крючках – привычка, которая сохраняла им жизнь.
 
Олл проверил оружие и огляделся. Туннель с одной стороны поднимался, исчезая в сумраке. С противоположной стороны он поворачивал. Ветер в туннеле принес с собой запах холодных скал и нотку соли. Олл моргнул и почти улыбнулся. Он знал, где оказался.
 
– Похоже на старый водосток, – сказал Кранк.
 
– Так и было, – ответил Олл. – Его сделали для переброски воды целой реки. На это ушло время правления двух императоров.
 
– Двух императоров? – переспросил Рейн.
 
– Давным-давно, – пояснил Олл. – Тогда термин император значил меньше. Вода текла прямо здесь. Если бы мы стояли здесь, когда я видел водосток в последний раз, нас бы унесло.
 
– И где же мы? – спросил Кранк.
 
– Терра, – ответила Кэтт. Олл повернулся к ней, как и остальные. Все, кроме Зибеса, который продолжал смотреть вглубь туннеля. – Я имею в виду, Терра из прошлого, – продолжила она, глядя на Олла. – Когда она называлась Землей.
 
– Да, все верно, – сказал Олл. – Около тридцати тысяч лет в прошлое от того момента, как мы покинули Калт, плюс-минус.
 
– Тридцать тысяч… – повторил Кранк. – Так мы сбились с курса. Мы должны были оказаться в более близкое время, а теперь…
 
– Нет, – сказал Олл. – Я не уверен, почему мы именно здесь, но если компас не обманывает… – Он взглянул на Кэтт, которая кивнула. – Тогда что-то привело нас к этому повороту.
 
На секунду он подумал о Тесее, смотрящем на него в темноте Лабиринта с окровавленными губами.
 
– Может это очередное место из твоего прошлого, как и остальные, через которые мы прошли? – спросил Рейн.
 
Олл пожал плечами.
 
– В других местах на Старой Земле, через которые мы прошли, я был именно в то время, когда там жил, но здесь я никогда не был в это время. Вот почему я не узнал его – никогда не видел его отсюда, никогда не видел без воды.
 
– Тогда почему здесь? – спросил Кранк.
 
– Оно близко, – сказала Кэтт. Олл нахмурился. Ветер снова подул по туннелю. Кусок небо над ними темнел.
 
– Близко к чему? – спросил Рейн.
 
– К тому, где заканчиваются пути, – сказала Кэтт. – Другое время, то же место.
 
Она посмотрел на Олла для подтверждения.
 
– Нет… – сказал он, повернувшись и оглядываясь, затем зашагал по склону туннеля вниз. – Нет, это не может быть правильно.
 
Олл услышал, как они пошли за ним, когда повернул за поворот и увидел, что туннель выходит на открытое пространство. Он остановился у выхода. От него шел спуск, высохшее русло потока оставило бледный шрам в земле. Вдалеке на длинном пляже разбивались волны. Ветер усилился. Олл почувствовал запах соленых брызг, запах старого моря чудовищ и островов, аромат моря, которое в прошлых эпохах он пересекал множество раз во всех направлениях. Он моргнул, глядя на него, вспомнив историю насмешливого ублюдка с Итаки – сбившегося с курса, когда конец путешествия уже был виден.
 
– Что не так, Олл? – спросила подошедшая Кэтт.
 
– Ты права, – сказал Олл. – Если мы здесь, то, видимо, потому что мы близко, если не во времени, тогда к месту. Но тогда мы не должны быть здесь, последний разрез должен привести к месту встречи… Если мы разрежем здесь, а следующий разрез – последний, тогда окажемся далеко от нужного места. Вот как работают эти устройства – они отвечают на наши желания. А мы не хотели оказаться здесь. Так что либо мы совершили ошибку, либо…
 
Олл вынул компас, открыл крышку, поднял к слабому свету. Серебряная стрелка за стеклянным кругом вращалась размытым пятном.
 
Порывы ветра вдруг стали холодить ему спину.
 
– Что это было? – спросила Кэтт.
 
Эхо стука и волочения ноги по камню.
 
Шарканье-стук… шарканье-стук…
 
– Счет… – наполовину застонал, наполовину зарычал Зибес. – Мы сбились со счета! Мы уже должны были уйти. Оно добралось до нас!
 
Рейн тяжело дышал, тараща глаза. Темнота сгущалась. Звук моря отдалялся.
 
– Оно приближается, – задыхался Рейн. – Оно здесь.
 
Так и было. Существо, которое следовало за ними. Вдруг оказалось здесь, всего в шаге позади.
 
Олл почувствовал его затылком: горячую волну давления, лихорадочное покалывание кожи. Он повернулся и посмотрел в темноту туннеля.
 
Шаги ускорялись, приближаясь по туннелю, из которого они вышли.
 
Шарканье-стук, шарканье-стук, шарканье-стук…
 
Он посмотрел на компас. Стрелка дергалась между двумя направлениями.
 
– Олл… – застонал Рейн. – Олл, я чувствую его… Оно позади меня. Прямо за спиной.
 
Стрелка дергалась между севером и востоком.
 
Шарканье-стук, шарканье-стук, шарканье-стук…
 
Звуки ускоряющихся шагов почти добрались до него.
 
Шарканье-стук, шарканье-стук, шарканье-стук…
 
– Олл! – закричала Кэтт. – В туннеле что-то есть!
 
Он поднял голову. Туннель был перед ним, широкая и темная пасть. Шаги раздавались почти рядом с ними. Он почувствовал спиной теплый порыв влажного дыхания. За ним.
 
Шарканье-стук, шарканье-стук.
 
Звук шагов раздавался перед ним. Перед. Тень, перед ним, кто-то приближается к зоне видимости.
 
– Оно добралось до нас! – крикнул Кранк.
 
Прикосновение к спине. Медленный охотник теперь рядом с ним. Тупик. Здесь и сейчас.
 
Фигура спотыкается прямо на входе в туннель, падает.
 
Олл шагнул вперед.
 
Лицо поднялось, окровавленное и задыхающееся, беззвучно кричащее.
 
+Олл! закричал в голове голос Джона Грамматика +Олл, где ты?+
 
Затем лицо исчезло. Прямо перед Оллом темнеют кровавые отпечатки рук. Он посмотрел на компас. Стрелка замерла в направлении, где он увидел лицо Джона. Указывая прямо на вход в туннель. Позади он почувствовал мертвые пальцы на своей спине и звук мертвого дыхания, хрипящего позади улыбки. Нож по-прежнему в его руке.
 
– За мной!
 
Он разрезал.
 
 
''Северный оборонительный обвод, слепая зона Меркурианской стены''
 
– Контакт на семьдесят градусов к северу, – доложил Доллоран. Он замедлил шаг ''«Киллара»''. Акастия и Плутон скорректировали свой темп. Сенсорное око ''«Элата»'' развернулось вслед за взглядом Акастии. На краю экрана ауспика зашипел ответный сигнал.
 
– Металл и тепловое излучение, – сказала она. – Может быть одиночка или манипула.
 
– Или мертвая машина с утечкой из плазменного устройства.
 
Акастия на секунду задержала взгляд на экране, моргнула. До этого момента много часов было тихо.
 
– Посмотрим, – сказал она, и ударила ногой по двигательной шпоре. ''«Элат»'' вильнул на новую линию, шаг удлинился. – Ястреб и стрелок, – приказала она, но двое других уже догадались о построении и занимали позиции – ''«Киллар»'' в темпе ''«Элата»'' двинулся по широкой дуге, ''«Тавмант»'' держался на более низкой скорости позади, орудия опущены, сканеры и прицельные системы работали на максимальной дальности. Пилоты не включали термальные пушки и ионные щиты. Если это всего лишь танк или второсортный автоматон, даже если он увидел их, то не сможет распознать до того, как они окажутся на дистанции огня.
 
– Устойчивые сенсорные показания, – сообщил Доллоран. – Цель – стационарная. Статус угрозы – янтарный.
 
Движение отдавалось по всему ''«Элату»''. Акастия почувствовала это и усмехнулась. Свобода. Вот что это такое, палец на гашетке орудия перед выстрелом.
 
– Цель движется! – выкрикнул Доллоран.
 
– Не остов, – ответила Акастия. Сенсорный сигнал двигался. Энергетические показания стремительно росли. Красные, множащиеся.
 
– Всплеск энергии! Честь предков, это действующий пустотный щит.
 
– Он увидел нас, – сказала Акастия. – Поднять ионные щиты. Зарядить орудия.
 
''«Элат»'' задрожал, когда вспыхнул щитовой покров, зарядился верхний тяжелый стаббер, а в пику хлынула энергия. А затем неожиданно появилось оно – на левом фланге, сближаясь собственным ходом. Яйцевидный бронированный корпус на тяжелом гусеничном шасси. В его центре сияли красные сенсорные линзы. Вокруг машины мерцал свет, перекатываясь в маслянистые радуги. Это был враг. Он смердел враждебностью. Зазвенели показатели дистанции и захвата цели. Оружейные руны засияли зеленым.
 
– Атакую! – выкрикнула Акастия и пришпорила скакуна. Тело существа поднялось и развернулось. – Смотри на меня… – пробормотала она. Оружейные гондолы развернулись на металлических щупальцах. – Вот так. – Она открыла огонь из тяжелого стаббера. Снаряды устремились к машине. Хлестнули лучи, но Акастия уже прыгала в сторону, продолжая держать врага в прицеле. Снаряды впились в щит машины. Воздух вокруг нее расколола черная молния. Лучи врага ударили в землю, где только что находился ''«Элат»''. Пыль и гравий выгорели до стеклообразного состояния. Ауспик вскипел помехами. Обзорные экраны почернели. Боль впилась в голову, когда по нейронным соединениям шлема пронеслась обратная связь. На секунду Акастия почувствовала, как балансировка ''«Элата»'' нарушилась, стрельба из стаббера прерывалась.
 
– Дерьмо! Дерьмо! – Машина ускорялась, ее щитовая оболочка искажала воздух вокруг нее. – Это машинное отродье.
 
– Приближается, – доложил по воксу Доллоран. – Направляется к тебе.
 
Она снова выругалась, не побеспокоившись отключить вокс, и пришпорила скакуна до максимальной скорости. Верхняя часть корпуса ''«Элата»'' повернулась, ноги превратились в размытое пятно, одно металлическое копыто едва касалось земли. К ним устремился следующий луч. Ее ионный щит поднялся как раз вовремя, чтобы принять удар. Вспыхнул белый свет. Акастия внутри кабины прикусила губу, когда в голове завизжала обратная связь.
 
Машинное отродье. Силика анима. Еретическая конструкция. Машина горя. Вот чем была эта добыча. Некогда негласные грезы, созданные техножрецами-раскольниками Марса, а теперь размноженные и отправленные в бой из лагерей Темного Механикума, окольцевавших Дворец. Управляемые запрещенным искусственным разумом и вооруженные оружием, которое объединяло материальное с нематериальным и попирало реальность, которая терпело ее. Они были среди худших видов оружия, задействованного врагом. Их формы были разнообразными и постоянно меняющимися, но всегда смертоносными. Одинокий рыцарь-оруженосец был им не ровня. Даже Акастия признала бы, что ей не следовало атаковать такую машину в одиночку. Но она была не одна.
 
''«Киллар»'' стремительно приблизился, двигаясь боком по спрессованному щебню. На пустотном щите отродья вспыхнули попадания стаббера. Противник наполовину развернулся, оружейные гондолы поднялись, словно змеи. Доллоран не стал ждать, пока враг откроет огонь, он был достаточно близко к нему. Тепловая пика ''«Киллара»'' завизжала. Воздух прочертила полоса синего жара. Щит вражеской машины вспыхнул. Затрещала черная молния. Находящаяся в трехстах метрах Акастия почувствовала в голове чей-то вопль.
 
– Щит отключился, – закричал Доллоран.
 
Прицельная руна перед глазами Акастии стала зеленой. Она нажала спусковой крючок. Вражеская машина поднялась, ее форма мерцала и расплывалась, как пятно краски под дождем. Тепловая пика ''«Элата»'' метнула луч, пронзивший воздух там, где должен был находиться металл.
 
– Дерьмо! – выругалась Акастия. Прицельный экран превратился в туман из красных осколков.
 
– Где отродье? – раздался голос Доллорана. – Где оно, проклятье?
 
Акастия собралась ответить. Массивная машина появилась из пиксельного тумана, приближаясь, ускоряясь, ее оружейные гондолы светились. Акастия активировала ионный щит ''«Элата»''. Враг открыл огонь. Вокруг рыцаря полыхнул свет. Ионный щит с оглушительным грохотом отключился. Кабину залил красный свет. Акастия ощутила вкус крови. Ее скакун сбился с шага, раскачивался. Экраны заполнили помехи. Звучали сигналы тревоги. Акастия почувствовала, как качается голова, словно от удара. Красный свет, помехи и рев приближающийся смерти. Вот и все. Конец. Она поняла, что не жалеет.
 
Слух наполнил звук выстрела орудия.
 
Тяжелые попадания неподалеку, один за другим, звуки наслаиваются друг на друга. ''«Элат»'' восстановил равновесие, и Акастия отправила его по кругу, все еще живая, в ушах и голове по-прежнему звенело. Отродье тряслось, бронеплиты деформировались от попаданий.
 
– Убей его, – раздался по воксу голос Плутона. Приближался ''«Тавмант»'', руки-орудия всаживали снаряды во вражескую машину. Она все еще двигалась, жидкость вытекала из дыр, в оружии росла энергия. Акастия бросила ''«Элата»'' вперед. Цепной клинок на левой руке раскрутился до размытого пятна за миг до того, как она погрузила его в центр вражеской машины. Акастию затрясло в ее кресле вместе со скакуном. Зубья вгрызлись во врага. Машина дернулась, когда Акастия вдавила вращающиеся зубья в ее сердцевину.
 
– Отходи! – закричал Доллоран. Акастия вырвала клинок из верхушки отродья и отпрыгнула назад. Ни на секунду раньше. Плазменное ядро машины раскололось. Вырвалось раскаленное пламя. Металл превратился в жидкость, в газ, в пепел.
 
Акастия тяжело дышала, сердце колотилось.
 
– Моя победа, – выдохнула она сквозь сжатые зубы.
 
– Твоя, – раздался холодный голос Плутона. – И она едва не стоила жизни тебе и ''«Элату»''. – ''«Тавмант»'' направился вперед, продолжая целиться в обломки машины. – Тебе стоило дождаться нас, заманив его на наши орудия.
 
– Придержи язык, – прорычала она, и почувствовала, как ''«Элат»'' в ответ активировал цепной клинок.
 
– Говорю, как есть.
 
– Почему он был один? – вмешался голос Доллорана. ''«Киллар»'' уже двигался, направляясь на север по дуге, голова и орудие сканировали местность. Видимость стремительно уменьшалась, по земле густым покрывалом растекалась тень.
 
– Что? – В голове Акастии все еще стоял туман от нейроотдачи. На миг, на прекрасный миг, она подумала, что все прекратится.
 
– Такие машины не ходят поодиночке, слишком слабые для этого. Слишком легкая добыча для ведения одиночной охоты.
 
Акастия дернулась, вдруг почувствовав озноб. Она развернула ''«Элата»'', его сенсоры работали на максимальной дальности, пока она осматривала темнеющую местность. То же делал Плутон, выдвинув ''«Тавманта»'' на одну линию с родичем по копью.
 
– Я ничего не вижу, – сказал Плутон.
 
Акастия почти повторила его слова, когда увидела их – красные и яркие точки на экране ауспика.
 
– Враг, – сообщила она. – Тысяча сто метров, угол шестьдесят градусов и сужается.
 
– Я поймал его, – ответил Доллоран. – Считываю активированное оружие, металлический корпус, теплоотдачу. Он большой. Бронированная единица?
 
– Мы уничтожим его, – заявила Акастия и направила ''«Элата»'' вперед.
 
– Стойте, – отозвался Плутон.
 
– Это приказ, – прорычала Акастия. – Мы убьем врага.
 
– Посмотри, – сказал Плутон сдержанным голосом. – Посмотри своими глазами, как ты делаешь на рассвете.
 
Что-то в голосе старика удержало ее от ответа. Она моргнула, остановила ''«Элата»'' и переключила экраны на неотфильтрованный внешний обзор.
 
На темнеющей местности было тихо, перемолотые обломки зданий расходились низкими холмами к точке исчезновения. Ничего. Совсем ничего. Только последний покидающий мир свет, придающий воздуху фиолетово-черный тон. Затем она увидела. Свет. Желтый, сжатый до булавочного острия вдалеке. Затем еще один, появившийся с мерцанием. Затем россыпь огней вдоль границы лилово-черного неба, поднимающихся, словно искры от горящего леса. Ауспик начал звенеть. На экранах сенсоров посыпал снег из красных рун.
 
Это была не колонна. Это была волна, растекающаяся по земле, с востока на запад. Бронетанковые части, грузовые машины, шагоходы-автоматы, титаны, воздушной прикрытие облаком светляков, все двигалось вне пределов видимости со стен Дворца. Не останавливаясь. Вибрация теперь сотрясала землю и каркас кабины Акастии. Он сглотнула пересохшим ртом.
 
''Расстояние от стены до врага: 150 километров, приблизительно.''
Ulf Voss
170

правок

Источник — https://wiki.warpfrog.wtf/index.php?title=Служебная:Сравнение_версий/16864...17322

Навигация