827
правок
Изменения
м
''Стратегиум Великое Сияние, Бастион Бхаб, Санктум Империалис Палатин''
''Стратегиум Великое Сияние, Бастион Бхаб, Санктум Империалис Палатин'' Три фигуры посмотрели на вошедшего в оперативный зал Рогала Дорна. Малкадор опирался на посох, капюшон отбрасывал тень на резкие черты его лица. В глазах отражалось бледное свечение Терры, излучаемое медленно вращающимся голосветом в центре помещения. Он взглянул на Дорна, которого сопровождал Архам. Рядом с регентом стояла высокая женщина в красной мантии и сгорбленная фигура в белой одежде и головой из голого металла и заменяющими глаза кристаллическими линзами. Оба кивнули в знак приветствия. Архам знал обоих: посол Веторель новосозданного Адептус Механикус и магос-эмиссар Кассым-Алеф-1. Хотя из них двоих более человечной казалась Веторель, но это была только видимость. Она умела адаптироваться, была деликатной, когда необходимо, и беспощадно прямолинейной, когда необходимость в деликатности отсутствовала. Она нравилась Архаму. Магос-эмиссар был из другого теста. Сосредоточенный только на том ограниченном мире, который существовал в определениях его веры, он плохо подходил для нынешних времен и представления культа Механикус на военном совете. И даже еще меньше подходил для реализации следующих стадий взаимодействия защитников. Архам не сомневался, что именно по этой причине пришла Веторель, так как следующая стадия войны потребует даже большего вовлечения слуг машины, чем до этого момента.
Это больше не был корабль. Когда-то он считался одним из самых могучих и величественных детищ войны и железа, освещающих пустоту огнем. Форрикс знал его в те старые времена, видел его в бою, украшенным вражескими попаданиями и источающим собственную ярость. Первый капитан видел, как он сжигает дотла флоты чужаков, и, поднимая голову на полях триумфа, видел его висящим в небе подобно знамени. Теперь корабль превратился в тень того прошлого, очертания, созданные утраченным светом. Из теней коридоров, по которым они шли, наблюдали существа. Высеченные на стенах орлы рыдали серебряными слезами. Символы былых побед завесили черными знаменами из кожи и тонкого, как дым, шелка. Форриксу показалось, что он услышал голоса прошлого, говорящие на грани слышимости. ''«Дух мщения»''… Будь у Форрикса чувство юмора, он мог бы расслышать смех в этом имени.
Нет описания правки
От земли до небес воздух мерцает от жары. Солнца здесь нет, но свет ослепляет. Небо представляет собой купол сверкающей белизны, наброшенный над сухой землёй. Почва потрескалась, запылилась и покрылась коркой соли. Мир кажется плоской, бесконечной равниной, уходящей к затерянному горизонту. Неподвижный воздух пульсирует, отвечая молоту отсутствующего солнца. Это не настоящее место, ибо ничто во Внешнем царстве не является настоящим, но это место жажды и жары всегда было и всегда будет.
В центре пустыни стоит дерево. Это кедр, лишившийся иголок, поражённый молнией и почерневший. Издали его можно принять за чёрную трещину, которая протянулась по небу и напоминает перевёрнутую чёрную молнию. В этом месте только под деревом есть тени. Они тонкие и почти невидимые в пыли. Струйка воды просачивается из-под земли у корня дерева и исчезает, едва показавшись. Прислонившись спиной к стволу сидит мужчина. У него тонкие руки и ноги, тёмная кожа туго натянута на костях и потрескалась вокруг высохших губ. Синее облачение, свободно обившееся обвившееся вокруг Него, истёрлось и выгорело на солнце. Он неподвижен, как и сгоревшее дерево за Его спиной; Его глаза закрыты.
Медленно, как будто сделать быстрее стоило бы слишком больших усилий, глаза мужчины приоткрывают щель на пылающую землю. Его левая рука движется к углублению, которое Он выцарапал в земле у корней дерева. Там собралось немного воды, Он зачерпывает её ладонью и подносит ко рту. Густая и мутная, её едва ли хватит на один глоток.
Мужчина под деревом не обращает на него внимания.
– Здесь нет убежища, отец, тебе некуда бежать. – Гор приседает, балансируя на носках, так что его голова оказывается на одном уровне с человеком, сидящим в тени дерева. Где-то вне поля зрения в мерцающем воздухе каркает ворона. Змея шипит и гремит, звук такой, будто песок продувает сухие кости. Гор наклоняется и поднимает горсть земли. Он смотрит вдаль, его глаза сверкают зеркалами, отражающими палящую жару. На мгновение его пальцы кажутся когтями, длинными и блестящими, а почва под ними – усыпанной звёздами ночью. Земля крошится между его пальцами. – Это была твоя тайная страна, отец. Варп, царство, в котором ты отказал нам. Здесь источник всей твоей силы, все пути к твоему позолоченному честолюбию. Без этого места ты – ничто, просто человек, который украл то, что не принадлежало ему, а потом спрятал от других. Нищий вор с украденными монетами.
В глазах Гора появилась жалость.
Когда двадцать седьмого квинтуса взошло солнце, последние его лучи пробились сквозь дым и химический туман, чтобы коснуться самых высоких башен западного края Последней стены, в тени которой вспыхивал свет спорадических выстрелов.
Мелькали снаряды и энергетические разряды, пробивая окутанную пустотными щитами стену и взрываясь на эфирном защитном куполе над Внутренним дворцом. По всей шестисоткилометровой дуге от Западной полусферы до Индомитора измученные солдаты моргали от золотого света, глядя из орудийных амбразур и с со стрелковых ступеней. Большинство из них так давно не видели чистого солнечного света, что тот казался им сном. Некоторые улыбнулись. Некоторые заплакали. Для многих угасающий свет казался обещанием. Для некоторых это было похоже на прощание. И пока солнце опускалось всё ниже по небосклону, некоторые из наблюдавших за ним миллионов людей шептали молитвы человеку, который отрицал, что Он бог.
Свет нового дня скользил по чаше Внутреннего дворца и прилегающим районам. В прошлые эпохи каждая часть была бы достаточно большой, чтобы стать величайшим городом на Терре; теперь они были просто сегментами последнего круга неповиновения магистру войны. В анклавах Виридарийского дворянства свет касался только самых высоких башен, и немногие узрели этот яркий момент; укрывшиеся там миллионы избегали высоких мест. Большинство бежали в более глубокие части своих владений. Некоторые использовали каждую монету и услугу, которую могли получить, чтобы оказаться как можно ближе к сердцу Внутреннего дворца. Немногие – старые, дерзкие или заблуждавшиеся – ходили по закрытым ставнями залам и делали вид, что не видят трещин, что росли на их окрашенных стенах, когда падали снаряды.
– Ну, именно об этом я и говорила – сама воспитанность и образованность. Что, чёрт возьми, сделало тебя таким всезнающим и мудрым, вник?
Вник – сокращение от "призывник", обращение к любому, кого замели, следуя протоколам массового призыва, обращение к тому, кто не был настоящим солдатом. Это началось некоторое время назад, когда запустили процесс перепрофилирования населения, ещё до того, как враг действительно пришёл на Терру.
Это был способ для настоящих солдат, добровольцев, членов какого-нибудь полка или формирования, созданного до приказа о призыве, показать, что они находятся на другом уровне, чем миллионы мужчин и женщин, которых вырвали из их прежней жизни, чтобы они стали солдатами. Реальность войны убила это различие. Старые и новые солдаты гибли и умирали сотнями тысяч на каждом фронте битвы. Стина, однако, цеплялась за этот термин и использовала его попеременно, как оскорбление и обвинение. Кацухиро было всё равно. Люди держались за всё, что могли. Это стало ещё одним последствием битвы – течение жизни свелось до нескольких основных пунктов: дышать, стрелять и, конечно, ещё к одному, тому, что действительно имел имело значение.
Кацухиро продолжал подниматься по ступенькам. Время от времени он бросал взгляд за парапет. Ярусы стен спускались к траншеям на уровне земли на расстоянии километра. Всё несло следы повреждений: изжёванный камнебетон, расколотые и продырявленные бронеплиты, разрушенные блокпосты. Кое-где исчезли целые секции, стены и контрфорсы превратились в кратеры. В некоторых местах повреждения устранили, заполнив жидким цементом и быстро сваренной паутиной балок. Они выглядели как струпья на плохо заживающих ранах. Не было времени, чтобы сделать лучше.
– Хорошо, вы слышали адъютанта, – крикнула один из офицеров, приземистая женщина с лицом, наполовину закрытым серыми бинтами. – Переназначение, найдите пару с кем-то, кто пробыл в секции больше ночи. Выполнять!
Кацухиро моргнул, только сейчас оглянувшись и увидев других человеческих солдат. Это были мужчины и женщины из , по крайней мере , полудюжины подразделений – некоторые с символами нескольких частей – со смешанным снаряжением и расцветкой. Это стало новой нормальностью. Фронты, такие как Мармакс, Горгонов рубеж, Артиала и Каназавский изгиб пожирали солдат, поглощая старые дивизии и порядок. То, что осталось, тех, которые по-прежнему стояли, собирали вместе и бросали в следующую зону перекрёстного огня. За последние недели Кацухиро трижды перемещали в районы боевых действий Внешнего. За это время фронт тоже изменился, крепости были разрушены, старые жёсткие линии стёрты и нарисованы новые. Он задавался вопросом, было ли что-то или кто-то, кто действительно знал, где находится каждый солдат, какой танк был оставлен при отступлении, а на каком из них ехало другое подразделение, перемещаясь из одной зоны в другую.
В каждом из мест, где он побывал, существовала своя логика и причина того, как обращались с новыми войсками на передовой. На Дакийской заставе вновь прибывших разделили по корпусам, согнали вместе, а затем разбили на части криками и жестами майора в потрёпанной зелёной форме Альбийского пятого стрелкового. На северном Мармаксе, второй передовой секции, их встретили двадцать писцов, они шли среди толп передислоцированных солдат, прикалывая розовые целлюлозные бумажки с номерами к униформе пласталевыми скобками. Здесь, ну, никто его ни о чём не спрашивал и ничего не говорил, просто приказали ему и группе других из грузоперевозчиков подняться на линии. За те полчаса, что потребовались, чтобы добраться до парапета, он получил сержанта, имени которого не знал, и новое подразделение. Некоторых из них, таких как Стина, он знал по путешествию с северного Мармакса. Большинство же нет. Это тоже стало новой нормой: быть безымянным, быть чужим с тем, с кем ты стоял рядом, стать приращением численности подразделения, телом на передовой, числом на изодранном розовом пергаменте.
– Как, во имя света Сол, они подобрались так близко? – рявкнул Ворст.
– Предупредите линейных командующих на южном Мармаксе, – ровным голосом сказал Архам. – Если мы только сейчас увидели это, они, возможно, они ещё не видят.
Архам, второй с этим именем, магистр хускарлов Имперских Кулаков и действующий старший вахтенный офицер в величайшей битве, которую когда-либо видело человечество, позволил себе на мгновение обрести покой в медленном вздохе. Это было всё, что он мог себе позволить. Человеческие командиры, такие как Икаро и Ворст, скоро должны будут смениться. Истощение уже снижало их эффективность.
Её губы шевелились.
Он попытался стряхнуть её. На парапете стояли другие солдаты, некоторые по-прежнему стреляли. Некоторые были ошеломлены. Один из них бил их по голове, как будто пытался что- о то выбить. На кулаке и черепе была кровь. Кацухиро моргнул. Его мысли снова замедлились. Он посмотрел на свою руку. Где его оружие? Где его перчатка? Оранжевая пыль покрывала его руку. Стина смеялась и плакала.
Что-то врезалось в другую сторону парапета. На какую-то нелепую секунду ему показалось, что это капля дождя. Он наклонился к амбразуре, его мысли были вялыми, как после пробуждения.
'''Накал'''
– Соедините нас, – приказал Дорн, когда за ним и Архамом закрылась дверь.
– Мы выстояли, мы держимся, – заявил Дорн, – но с захватом обоих портов враг введет в бой резервы. Осада сменится всеобщим штурмом.
– Расчеты неблагоприятны, – вмешался Кассым-Алеф-1. Шестеренки в черепе магоса-эмиссара прокрутились, остановились и начали заново. Его голос трещал помехами, по какой-то причине напомнив Архаму человека, жующего губы. Взгляд Рогала Дорна впился в эмиссара, но Кассым-Алеф-1 не подал виду, что обратил на это внимание и продолжил говорить. – Материально-технические ресурсы на оставшейся у нас территории сокращаются с темпом, превышающий превышающим таковой у противника. По всем прогнозам наша боевая эффективность соотносится с самыми благоприятными оценками вражеских сил. При низкой степени вероятности это соотношение сохранится не дольше периода в семьдесят шесть дней. Прогнозы с большей степенью достоверности дают существенно более низкие величины. – Магос, наконец, замолчал, и, казалось, восстановил связь с текущей реальностью. Он поднял взгляд, глаза вращались, фокусируясь. Коротко щелкнули черепные шестеренки. – Расчеты неблагоприятны.
– Я осведомлен о ситуации, магос, – сказал Рогал Дорн. – Подытожив сказанное вами, маловероятно, что наша оборона продержится дольше нескольких недель.
''Район Тулкан, Санктум Империалис Палатин''
В душном воздухе спальни прожужжала муха. Раздутое насекомое, чье тело было размером с почерневший ноготь, по спирали устремилось к потолку. Оно нашло одну из капель на лепных цветках, которые все еще были влажными, и начало есть. Тело мухи весило, как яйцо. Как только она покончит с этой последней трапезой, начнет откладывать яйца. Тысячи ее родичей уже это сделали, а для взращивания их потомства имелось время, пища и плодородная почва.
''Пещера 361, уровень семь подземного убежища, Санктум Империалис Палатин''
Они называли его накалом. По традиции в Коллегии Титаника и марсианском жречестве мысленный интерфейс между титаном и экипажем назывался манифольдом, но для Легио Игнатум он был чем-то большим. Соединенный прямой нейронной связью, он не был пространством ни человеческих чувств, ни наведения на цель и ни системных данных. Он был союзом двух, миром, созданным соединением, слиянием человека и машины. Данные становились чувствами, чувства становились данными. Воля принцепсов, усиленная их модератусами, становилась действиями боевой машины, которая могла уничтожить армии и сравнять с землей города. Это был механизм, фундаментальная биомеханическая подсистема. Однако это была одна часть правды, которую можно было понять без погружения в эту реальность. Для командиров титанов Легио Игнатум манифольд не был механизмом или обменом командами. Это был огонь. Божественный огонь. Мир, созданный молнией между человеком и божественной машиной, жизнь, прожитая во вспышке молнии.
Мир был красным. На периферии чувств Тетракаурона кружились призраки зеленых тактических данных. От него исходили сферы света, мигая оранжевым, желтым и белым.
<Машина!> Внутри него взревел крик, и он почувствовал справа угрозу-присутствие. Он повернул голову. Поршни выдвинулись, сенсоры дотянулись до мерцающих образов клубов дыма и корпусов мануфакторума. Из-за леса дымовых труб появилась бегущая вражеская машина. Земля затряслась. Тетракаурон вспыхнул яростью. Красные прицельные мандалы побелели. В синапсах взревели данные. На кулаках вражеской машины зажужжали цепные зубцы размером с мечи. Враг был быстрым, таким быстрым. Под его поступью взорвались топливопроводы. Железобетонные дорожные плиты разлетелись осколками.
<Огонь!>
<Заряжание основного вооружения…>
<Попадания по пустотной оболочке…>
Мантия из щитов затрепетала от огненных пузырей. От низких зданий слева исходил блеск огня.
А он шагал ей навстречу, один шаг за другим, вперед к убийству.
<Огонь!>
<Рано. Рано!>
<Основное вооружение заряжено.>
Его конечности пылали. Сердце стало солнцем.
<Зарядить вспомогательное!>
<Производительность реактора девяносто три процента и растет. Достигнут красный уровень допустимого предела.>
<Заряжание вспомогательного вооружения.>
<Производительность реактора на допустимом пределе.>
<Цели захвачены.>
<Огонь! Огонь! Огонь!>
И инстинкт излить ярость, не уступавший его воле, рвется вперед.
Вражеская машина была здесь, в шаге от него. Черное и красное железо. Кулаки – молнии, лицо – маска цвета слоновой кости. Она сделала последний шаг, кулак поднялся с гулом вытянувшихся поршней. Прицельные сетки в глазах Тетракаурона цвета раскаленного кованого железа.
<Огонь!>
<Да.>
Белый свет. Ослепляющий. Сжигающий сетчатку. Пустотные щиты рушатся, как листы стекла. Броня превращается в пар. Лицо цвета слоновой кости обугливается в пекло…
<Машина уничтожена.>
<Запущен протокол выхода из погружения.>
Блеск потускнел.
<Нет!> Выстрелила мысль, когда зрение рассыпалось… на фрагменты серого пепла на ветру.
<Принцепс Тетракаурон, приготовьтесь к разрыву соединения.>
''Нет…''
Зрение наполнил другой мир: металл, тусклый камень и сочащийся с инфоэкрана свет. Он видел. На затянувшуюся секунду его не отпускали ощущения накала. На серый мир наложился прицельный захват и отраженные сигналы ревущего ответа реактора. На этот миг он находился в двух мирах, чувство ограниченного тела тянулось к чему-то огромному и великолепному. В глазах все еще кружились образы боевых данных. Задержанное дыхание в груди напоминало рев звездного пламени. Искра его воли – руины городов… И все-таки он находился здесь, снова в паутине из жил и плоти, вытянутый обратно в свинцовое ощущение мышц и конечностей на троне.
Вторым чувством вернулся запах. Воздух вонял человеческим потом, несомненно, его собственным, разбавленным пряным запахом электростатики. Он находился в молитвенной палате, сидел на железном троне. От которого к стоявшим вдоль стены машинам вились кабели. Ядро группы адептов его семьи заполняло ряды пультов управления, в их глазах отражались отражался свет экранов. Всего лишь сорок пять из тех, кто нужен для реального управления титаном в бою.
– Разъединение завершено, – голос технопровидца Ксета-Бета-1 звучал гармонией машинных нот. – Подтвердите сенсорную регармонизацию.
– Ваши первые смертные шаги сегодня немного тяжеловаты. – Ксета-Бета-1 выскользнула перед ним, при движении дюжина медных ног звенели о палубный настил. Над плечами изогнулись сочлененные хромированные руки, держа перед ней четыре инфопланшета. Он стучала по ним размытым пятном пальцев. Они все еще были из плоти. Тетракаурон однажды спросил у нее, почему она не сменила их, а она ответила, что это трагедия, но аугметика несравнима с ловкостью и обратной связью костей, нервов и связок. Конечно, ее нынешние кисти не были родными, те она потеряла из-за выброса плазмы на Сахбе-21. Трансплантаты она получила от марсианского мастера, и их соединили руками, которые были механическими от кистей и выше. Для технопровидца, которой доверяли защиту духа и систем титана, она была эксцентричной, а ее речь приправлена точной поэзией органического языка. Нрав, несмотря на строгость, питал слабость к полетам случайных размышлений. Многие марсианские жрецы, которые следовали бескомпромиссной вере, сочли бы ее балансирующей на грани ереси. А еще она отлично подходила Легио, словно тот был ее племенем и любовью всей жизни.
– Бог -машина все еще отражается в вашей крови? – спросила она, оторвав взгляд от инфопланшетов. Квадроокулярные линзы глаз зажужжали, перефокусируясь.
Он поморщился, когда по телу прошла волна призрачного ощущения от выстрела орудия. И кивнул.
– Вы оба выглядите ужасно, – сказал им Тетракаурон.
– Почтенный принцепс-сеньорис… – начала Дивисия и ее стошнило. Рвота забрызгала металлическую палубу. Тетракаурон и бровью не повел. Дивисия после развоплощения страдала сильнее большинства, всегда так было. Ее связь с накалом была тесной. Вскоре она станет принцепсом машины. Это было правильно; она заслужил заслужила это и доказала себя достойной этой чести. Он будет скучать по ней. В мире, где они оба были одним целым с ''«Регинэ Фурорем»'' она была частью Тетракаурона, их воля и инстинкты сплетались в источнике духа бога-машины. С ее уходом он лишится части себя. Дивисию снова вырвало, она глубоко вдохнула и выдавила из себя то, что собиралась сказать. – Почтенный принцепс-сеньорис и сам выглядит не менее ужасно.
– Соглашусь, – сухо заметил Карто. Второй модератус стоял прямо, но раскачивался, пытаясь восстановить равновесие.
Олл посмотрел вверх. В такой момент, чтобы сделать это, он должен смотреть вверх.
Вверх. Всегда вверх. Свет. Форма. Измерение. Цвет. Звук. Всё это растянулось вверх до исчезающей точки, когда Олл поднял взгляд. Он был размазан, растянут, нить материи, мысли и ощущения протянулась протянулись между ничем небытиём и вечностью. И боль тоже. Боль как факт, который просто продолжался и продолжался, как зацикленный стоп-кадр. Вот что получается, когда так тонко режешь на краю времени и пространства; приходится идти по её изношенному краю. Зона раскола – вот как стала называть её Кэтт, и это было почти правильно, полагал Олл. Они оказались на краю того места, откуда ушли и где им нужно было быть. В этом месте существовало несколько правил, которым они научились за боги знают, как долго времени они пробыли в расколе. Не смотри вверх, не пропусти счёт, когда компас должен указывать верно. Не думай о падении. Не падай. Сделай разрез.
''Сделай разрез''.
Архам начал отворачиваться, направляясь к двери. Мауэр почувствовала, как у неё сжались челюсти.
– Моей службы? – Мауэр услышала себя со стороны. Её голос был холоден. Архам обернулся. На его лбу всё глубже проступала хмурая морщина, на губах зарождались слова. Она заговорила раньше, чем он успел ответить. – Эта служба едва существует , и её вообще не было шестьдесят дней назад, и если вы можете сказать мне, что это за звание такое "боэтарх", уважаемый магистр хускарлов, вы окажете мне услугу.
– Вы существуете для того, чтобы не допустить, чтобы влияние войны вредило моральному духу среди командного эшелона и в тех областях, которые влияют и отвечают за его функционирование.
Его пронзила дуга боли. Какие повреждения может вынести физиология сверхчеловека? Он уже целовал смерть и знал её вкус. Она снова пришла, ухмыляясь, дыша ему в рот, когда буря боли пронзила его. Небо над ним исчезло.
Белизна. Чистая, белая боль, простиравшаяся куда не кинь взгляд. Пустой мир без края, мир, где можно скакать вечно, где ничто и никогда не закончится.
– Архам, Малкадор, провидение, судьба – выбирайте, – ответила девушка и снова посмотрела на данные, которые прокручивались зелёным цветом на одном из инфопланшетов. Мауэр убрала пистолет в кобуру и вернулась в главное помещение. Она подошла к столу и поискала коробочку стимуляторов. Она нашла их под стопкой донесений младших осведомителей. Таблетки были оранжевыми и белыми, для старшего офицерского состава, помогавшими в длительных циклах патрулирования.
Она проглотила две.
''Зал сбора, уровень семь подземного убежища, Санктум Империалис Палатин''
Чашу зала сбора наполнил звук. Тетракаурон остановился у входа, глядя на каменные ярусы, поднимающиеся от центра помещения. Командиры Легио, более четырех сотен мужчин и женщин, стояли разрозненными группами, их лица и волосы выделялись пятнами ярких красок на фоне графитово-черной униформы. Гребни неоново-зеленого цвета, хромированная кожа, геометрические фигуры и схемы в цветах драгоценных камней и химических отходов. Волосы самого Тетракаурона были пострижены ярким гребнем красных и черных полос. Со лба до шеи свисала лента цвета индиго. Линию челюсти украшали серебряные кольца. Каждое было шестеренкой с гравировкой даты, отмечающей убийство машины. Радужные оболочки глаз были цвета желтого топаза, окрашенные собственноручно введенным осветляющим токсином. Все это кричащее великолепие на их лицах было другой отличительной чертой Легио, отражением души войны, с которой они боролись, отголоском духов их машин, носимым на теле.
– Не тупи, Тетра. Я знаю, для тебя это не просто, но ты постарайся. – Артуса усмехнулась. – Кстати о повышении, – сказала она, указав на Дивисию, – когда она пойдет своим путем? Я бы сказала, давно пора. Без обид, Карто.
Старший модератус склонил голову, с беспристрастным бесстрастным лицом.
– Без проблем, принцепс. Я признателен за доверенную мне функцию в великом вращении.
Колокол под потолком снова ударил.
Вошел Геронтий-Чи-Лямбда. Он пришел не один. По бокам и сзади следовали три тяжелых боевых сервитора, орудия были опущены, красная броня сверкала священной шестнадцатеричной кодировкой, выгравированной тонким золотом. С ними вошли два жреца более низкого звания, каждый нес вокс-передатчик на длинном шесте. Последним следовал, издавая лязг и шипение, боевой автоматон в панцире серо-черного цвета графита. Процессия остановилась в центре зала. Автоматон и сервиторы замерли на месте с идеально синхронизированным лязгом. Из вокс-передатчиков в руках жрецов загудел бинарикбинарный код.
Никто из принцепсов и модератусов не пошевелился. Кидон не казался впечатленным.
Тетракаурон сказал бы, что этот разговор уже произошел, и теперь повторялся в большем масштабе.
– Воля машины… – медленно произнес Кидон, тщательно контролируя себя. – Вы заявляете, что говорить говорите от имени Омниссии?
– Знание необходимо сохранить, – сказал Геронтий-Чи-Лямбда. – Святость должна выжить. Вы должны подчиниться этому долгу. Вы должны выступить. – Магос перевел взгляд от Кидона, линзы сканировали ярусы с экипажами титанов. – Машины под вашим командованием должны пробудиться, должны выступить. Вы прислушаетесь к этому долгу. Это воля…
– Разве? – спросил магос и повернулся, направившись к двери. Техножрецы, сервиторы и автоматы зашагали следом. Он остановился у двери и обернулся. – Наступает стадия, когда решение уравнения заключается не в том, как победить, а как выжить. – Затем он повернулся и вышел из зала. Командиры Легио смотрели ему в след.
– Не думал, что вращению шестеренки может служить подобный глупец, – сказал Тетракаурон АретусеАртусе, когда необходимость в церемониях отпала. Она нахмурилась, шестеренки ее электротатуировок перестали вращаться.
– Надеюсь на это, – сказала она и посмотрела на дверь, через которую вышел техножрец. – Надеюсь.
''Северный оборонительный обвод, зона Меркурианской стены, нижний горизонтальный пояс.''
По равнине перед тремя застывшими рыцарями катился рассветный туман. Каждый из них принадлежал меньшей породе – втрое выше человека, тело из гладкой брони балансировало на изогнутых назад поршневых ногах. Пластины покрыты выцветшим кремовым и изумрудным лаком. С оружейных рук свисают красно-серебристые знамена, тяжелые и влажные от рассветной росы. Два скакуна вооружены тупоносыми термальными копьями и цепными мечами. Капли конденсированной влаги свисают с неподвижных цепных зубьев и бегут из вентиляционных отверстий орудий. Автопушки третьего нацелены в небо, напоминая пики, с которыми шли на войну рыцари другой эпохи. По длинным стволам завиваются спиралью кремовый и алый цвета – яркие и чистые.
В тишине кабины Акастия наблюдала за тем, как туман отступает от озаряемого мира. Сенсоры ''«Элата»'' могли окрасить местность данными, термальными, электростатическими, тактическими или скорректированными движением абстракциями, но она решила смотреть на нее собственными глазами. Отсюда она видела вершины гор на севере, белые кончики зубов впились в небеса. Под ними землю все еще окутывала серая мгла, скрывая ее покрытую шрамами кожу. Это была выровненная местность.
Воля Преторианца сравняла города и районы, которые находились здесь. Армии рабочих и машин обрушили здания, башни и дома в землю и пыль. Жилые кварталы, лачуги, мануфактории, базилики, зарождающиеся ульи – все исчезло, разрушенное и измельченное в плато, которое протянулось от подножья далекой горы до окружавших Внутренний дворец стен. Местность превратили в обстреливаемую зону, которая простиралась от стены на сто двадцать километров. Акастия и ее соратники по знамени стояли в месте, которую которое канониры на стенах называли линией горизонта – точке, где прицельная линия с самых высоких участков стены сходилась с изгибом земли. Отсюда, оглянувшись в сторону Дворца, она могла увидеть только зубцы на вершине Меркурианской стены. Эту картину венчали грозовые тучи, клубившиеся там, где пустотные щиты соприкасались с атмосферой. В облаках мигали вспышки молний. Между тремя рыцарями и стеной лежал огневой рубеж Меркурианской-Ликующей: сто сорок километров холмистой местности, усеянной изменившимися руслами рек, горами мусора и расщелинами. Армии рабочих сравняли поселения за стеной, но то, что осталось, стало заветом простому факту – ничто нельзя сделать совершенно плоским, ни в таком масштабе, ни за то время и ни теми инструментами, которыми воспользовались. Здесь находились скопления машин размером с небольшие города, массивные фундаменты ульев, которые не поддавались усилиям разрушить их. Волю Преторианца исполнили, но достигнутым результатом стала пустошь под прицелом орудий стены. Это было поле битвы площадью в тысячи квадратных километров, ожидающее битву.
Для Акастии оно было по-своему красивым. Отсюда в этот момент оно виделось медленно движущейся безмятежностью, покоем и свободой, отрицающими общую ситуацию.
''Императорский дворец''
Они опустошили небеса. На рассвете двадцать седьмого квинтуса солнечный свет пробежался по изгибу мира и коснулся хребтов кораблей, спускавшихся через верхнюю атмосферу Терры. Грузовые баржи и боевые корабли стыковались на верхних шпилях космопортов Львиные Врата врата и Вечная стена. Стыковочные фалы фиксировались. Противовзрывные двери в недрах кораблей с шипением открывались. Мимо проносились другие корабли, чтобы пристыковаться на нижних уровнях портовых шпилей. Десантно-штурмовые корабли и макролифтеры садились на посадочных площадках. Груз начали выпускать на конвейеры. Сразу после выгрузки корабли покидали доки, а их место занимали другие, сгрудившиеся на нижней орбите и выше в космосе, двигаясь к портам подобно зубцам вращающихся шестеренок.
В портах адепты Нового Механикума и рабочие команды IV Легиона непрерывно работали с транспортирующими механизмами. В мирные времена огромные космопорты Терры ежечасно перемещали миллиарды тонн грузов и миллионы людей с орбиты на поверхность и обратно. Теперь их использовали для одной цели: перебросить всех до последнего людей и материально-технические запасы с флота магистра войны на поверхность планеты. Кольцо из кораблей и десантных судов вращалось неустанно, каждый согласно графику и схеме с точностью до минуты. Рулевые и буксиры Железных Воинов направляли корабли этих сил, которые серьезно не дотягивали до требований и точности Повелителя Железа.
''Северный оборонительный обвод, слепая зона Меркурианской стены''
Акастия и ее товарищи-рыцари прошли аванпосты в полдень. Здесь, в слепой зоне, северный оборонительный обвод был воспоминанием, оставшимся за пределами видимости. В этом районе прошли сражения, взрывы снарядов и прочих боеприпасов с обеих сторон оставили свои следы в этом разрушенном месте из голой земли и обломков. Тут и там перемешанными грудами лежали металлические останки мертвых скитариев, плоть свисала с их аугметики влажными, полусгнившими кусками.
– ''Идентифицируйтесь''. – По вокс-сети раздался тяжелый и монотонный голос. Они находились на линии аванпостов. Из пустоши вырос блокпост в форме барабана, он походил на гигантскую гильзу, упавшую в битве между богами. Четыре этажа залитого камнебетона, укрепленного металлической обшивкой, орудийные амбразуры закрыты. Акастия услышала звон сигнала и захвата цели при их приближении. Цепь подобных блокпостов тянулась по слепой для настенных орудий зоне. Некоторые были потеряны, но большинство уцелели. От каждого расходились туннели для обеспечения боеприпасами и продовольствием, и для сообщения со следующим в сети. Как и у тройки рыцарей Акастии их главной задачей являлось информирование командования стены о перемещении противника. И кроме того пресечение попыток вражеских сил проникнуть на плато перед стеной. Орудия и укрепления поста не продержатся долго против серьезной атаки, но расправятся с Акастией и ее тройкой за считанные минуты, окажись они врагами.
– Приветствую от имени дома и всадников Виронии, – ответила Акастия. Системы ''«Элата»'' замурлыкали, передавая идентификационные энграммы. Трое рыцарей замедлили шаг. Акастия почувствовала, будто ей в череп вонзились иглы, когда сенсоры орудий окрасили ее скакуна. Одно неверное движение на спусковом крючке или сбой прицельного протокола, и ее перемолят изрешетят болтерные снаряды.
Приборы в кабине засвистели, и ощущение иголок пропало.
– ''Проходите,'' – раздался голос по воксу. – ''Доброй охоты, Виронии.''
– Принято, – ответила она, затем включила вокс с остальными машинами копья. – Вперед. Я хочу пройти сотню километров вглубь зоны, прежде чем мы повернем. Плутон, наведи ауспик на левый фланг, максимальная дальность. Доллоран, то же на правый. Я возьму фронтальный сектор. – Она ударила по педали движения до их ответа. Шаг ''«Элата»'' увеличился. Плазма потекла по трубопроводам. Рядом в том же темпе шагали ''«Киллар»'' и ''«Тавмант»'', разойдясь широко в обе стороны. Впереди раскинулась земля, груды обломков, выраставших в искусственные горы. Вокруг возвышались скалы, оставшиеся от неидеально срытых гор. По земле стелился туман. За рыцарями волочился ветер, растягивая их орудийные знаменана орудиях.
– Тихо, – сказал Плутон по мере роста отсчета дистанции. – На ауспике ничего. Даже остаточных сигналов от выстрелов нет.
''Императорский дворец''
Армии магистра войны маршировали по руинам Дворца. Они выступили из огромных космопортов Львиные Врата врата и Вечная стена, а также из Домокла Дамокла и посадочных полей на южных равнинах. Перед ними двигались армии рабочих. В Магнификане Внешнего дворца отсутствовали подходящие им дороги, поэтому они построили их сами. Батальоны рабов и демонтажных машин перемалывали, взрывали и сносили развалины районов размером с города. В их работе не было никакой утонченности. Войскам на земле и тем, кто ожидал на орбите, необходимо как можно быстрее добраться до стен Внутреннего дворца. Скорость и их численность были доминирующим фактором. Океану уничтожения нужно добраться до стен Внутреннего дворца.
На тысячах километрах Внешнего дворца начертили линии, которые стали огромными шоссе шириной в сотни метров, ведущими от космопортов на запад. Строения взорвали. Камни и железо раскололи на куски и измельчили. Руки тысяч рабов просеяли землю на наличие невзорвавшихся боеприпасов, после чего за ними последовали боевые машины и военные транспорты. В некоторых случаях наступающие войска догнали рабов и перемололи покров из паникующих душ в разбитый камень и пыль. Перед этой волной ауксилия снабжения спешно возводила лагеря топлива и припасов, огромные хранилища ящиков, генераторов, топлива и цистерн с водой. Большую часть взяли из самого Дворца, захватили у защитников ударными группами IV и XVI Легионов. Теперь запасы, которые поддерживали бы защитников, будут питать их машины. Планирование подобных потребностей, даже после падения Внешнего дворца, требовало особенно жестокой формы прагматизма. Таковой была истина железа, текущего в жилах Пертурабо и его сыновей. В то время как другие сделали выбор в пользу ярости и гнева, они придерживались чистоты уничтожения: продуманного, вечного, безжалостного.
На самых восточных укреплениях и стенах Внутреннего дворца защитники почувствовали волну наступления, как колебание воздуха. На полуразрушенном парапете укреплений Колоссов Джагатай-хан ощутил вибрацию и всмотрелся в сумрак восточного горизонта. За спиной стояли его воины и грозовые пророки. Их белая броня порозовела от крови. На некоторых была их собственная. В глазах смотрящего вдаль Хана читалась усталость, и только насмешка обреченного сдобрила улыбку, которая появилась на его лице.
– Буря, сотрясающая землю, – сухо сказал он. – Похоже, это дурное предзнаменование даже я могу прочесть.
– Нам выступить ей навстречу, мой Хан? – спросил Наранбаатар. – Перехватить черную молнию, прежде чем она ударит в землю.
– А что если мы падем во время атаки?
– Тогда мы умрем и отправимся за горизонт, мой Хан.
Джагатай-хан не ответил, продолжая, не мигая, смотреть вдаль.
В десантно-штурмовом корабле, летящем на восток между защитным щитом и вершинами зданий, Рогал Дорн увидел волну в виде растущего потока донесений от передовых частей на восточных стенах. Во тьме и одиночестве примарх молчал. Он думал о словах, сказанных братьям и командирам: что им только нужно держаться, что помощь идет. Он знал, что эти слова верные. Он надеялся, что верил в них.
== ПЯТЬ ==
– Я держу вас, рядовой Перссон, – прогудел Графт.
Олл почувствовал холодный порыв ветра за спиной, услышал скелетную песню предсмертного хрипа. Кэтт вздрогнула. Нож задрожал. В воздухе повисла знойная дымка, тень на периферии зрения, прямо за Кэтт, прямо за Графтом, позади них всех, стоявших вместе с ними.
– Три минуты сорок одна секунда!
Су-Кассен и Халбракт долго молчали, когда Корсвейн закончил говорить.
Битва и огонь отмечали зал для аудиенций, в который они привели его. Двери выгнулись от жара. По каменному полу протянулись борозды. Следы ожогов ползли по каждой поверхности, словно пойманные в ловушку тени. И ещё был запах, резкий и горький, как дым костра и медьмеди.
Он видел, что Вассаго наблюдает за ним. И Халбракт тоже. Они вчетвером стояли в гулкой тишине.
– Что-то мне подсказывает, что все возражения и разговоры о безнадёжных шансах на выживание даже не заставят вас моргнуть, – сказала она и улыбнулась ещё шире. – И, честно говоря, я была бы разочарована, если бы они это сделали.
Корсвейн склонил голову.
«Дух мщения», ''орбита Терры''
Это больше не был корабль. Когда-то он считался одним из самых могучих и величественных детищ войны и железа, освещающих пустоту огнем. Форрикс знал его в те старые времена, видел его в бою, украшенным вражескими попаданиями и источающим собственную ярость. Первый капитан видел, как он сжигает дотла флоты чужаков, и, поднимая голову на полях триумфа, видел его висящим в небе подобно знамени. Теперь корабль превратился в тень того прошлого, очертания, созданные утраченным светом. Из теней коридоров, по которым они шли, наблюдали существа. Высеченные на стенах орлы рыдали серебряными слезами. Символы былых побед завесили черными знаменами из кожи и тонкого, как дым, шелка. Форриксу показалось, что он услышал голоса прошлого, говорящие на грани слышимости. ''«Дух мщения»''… Будь у Форрикса чувство юмора, он мог бы расслышать смех в этом имени. Пертурабо шел в сопровождении квартета автоматов Железного Круга, а перед ними маршировали Форрикс и трое терминаторов Первой гранд-роты. Аргонис шел рядом с Форриксом, держа шлем под одной рукой, а церемониальный жезл должности в другой. Темные глаза Пертурабо неподвижно смотрели перед собой, но одна из оружейных установок со стуком перезарядилась, среагировав на следовавшие за ними тени. Аргонис тоже молчал с каменным лицом. Советник магистра войны был таким с момента, как они взлетели из порта Львиные врата. Его молчание действовало на Форрикса сильнее шепотов и теней, обитающих на корабле. Аргонис был хтонийцем до мозга костей, но в этой натуре присутствовало самодовольство убийцы, кровожадная насмешка окружающему миру. Сейчас к этой самоуверенности добавилось еще кое-что. Будь Аргонис смертным, Форрикс мог счесть это страхом. Или сожалением.
Дверь в тронный зал появилась перед ними так внезапно, что Форрикс от удивления остановился. У него были отчетливые воспоминания о корабле, он проходил здесь раньше, но не узнавал коридоры, ведущие к командному залу. ''«Тронному залу»'', напомнил он себе: не место командования или приветствия, но место власти. Когда он посмотрел на двери, в голове возник болезненный гул. Раньше они были из пластали со слоями красного железа и адамантия. Теперь выглядели, как обсидиановые, под гладко отполированной поверхностью двигались, словно дым, отражения.
– Третий покидает зону боевых действий… – сообщил Пертурабо. – Его силы необходимо заменить.
– Сила… Силы… – произнес Гор, слово повисло в воздухе. Его когти были нацелены на образы боевой сферы. На острых лезвиях мерцали отметки угроз и показания боеспособности подразделений. – Когда я отправлю в бой всех своих сынов, ты их растратишь так же, как и у Сатурнианской.
Тон его голоса по-прежнему излучал спокойствие и тепло, но Форрикс почувствовал, как по спине пополз холодок. Вот и причина, по которой магистр войны вызвал Повелителя Железа: три роты XVI Легиона и Морниваль погибли в разломах и пещерах под Сатурнианской стеной, военная хитрость, которая по замыслу должна была принести быструю победу, обратилась кровавым поражением и резней. Дорн раскусил замысел и ждал их. Из ударной группы выжил только Абаддон, остальных погребли заживо или вырезали. Это была горькая утрата, ставшая хуже из-за того, что элита Сынов Гора действовала без прямого разрешения магистра войны. План утаили от него, скрыли, не сообщив о нем. Если бы он сработал, победа гарантировала бы прощение. Теперь Пертурабо столкнулся с последствиями.
– Потери – это фактор в любой победе, – заявил Пертурабо холодным голосом. Его черные глаза не мигали.
– Пытаешься наставлять меня, брат? – Гор позволил когтям опуститься из проекции. Он улыбнулся Пертурабо. – Это не важно – операция стоила риска и потерь. Будь иначе, я бы не позволил ее проведение. – Форрикс почувствовал, что удивленно моргает, а затем ползущий вниз по спине холод усилился. Магистр войны продолжал улыбаться. – Ты и в самом деле думал, что я не знаю? Мне все открыто. Я – просвещение. – Он подошел к Пертурабо. Воздух вдруг стал тяжелым, наэлектризованным и вязким. Форрикс почувствовал давление в черепе. А во рту привкус сахара, крови и пепла. На периферии зрения что-то двигалось, что-то в золотом свете – что-то сразу за ним, за пределами видимости. На лице Пертурабо выступили черные вены, набухая одновременно с натянувшимися в как канаты мышцами. Форрикс увидел, как раскаляется броня примарха. Затем, на миг, магистр войны показался не человеком, но тенью в сердце этого ада…
Затем он снова стал собой, сияющим и улыбающимся. Он похлопал Пертурабо по плечу. Давление исчезло. Свет вернулся.
''Звездное копье, космопорт Львиные врата''
Корабли-ковчеги Легио Мортис прибыли к шпилю космопорта Львиные врата. Другие суда, которые выгружали грузы в доки, отошли на верхние орбиты, подобно придворным, уступающим дорогу главному палачу. Корабли-ковчеги медленно приблизились, сохраняя идеальный строй. Каждый из них был до абсурдного огромен. По мере спуска через верхние слои атмосферы на черных бортах образовывалась изморозь. На стыковочных платформах ждали слуги Нового Механикума. Одни рыдали испорченным бинарным кодом. Другие наблюдали за спуском ковчегов в полной тишине верующих, узревших, как воплощается молитва. Всех сервиторов и сервов проанализировали и вычистили, так чтобы оставшиеся были достойны смотреть на самые священные из ходячих богов-машин.
Спустился первый из ковчегов. Его громада поглотила звездный свод и сияние солнца над облаками. Вдоль многокилометрового корпуса включились маневровые двигатели. Разряженный воздух вскипел. На стыковочных платформах машинных аколитов и сервов подняло в воздух. Прошли минуты, пока ковчег преодолел последнюю сотню метров. На вершине шпиля выдвинулись швартовочные мостики. Стыковочные платформы выпустили стометровые пальцы. Доковые буксиры, едва превосходящие размерами блоки маневровых двигателей ковчега, начали толкать корабль на место. Первые швартовы коснулись и схватили корпус , и начали подтягивать его. Корабль задрожал. Двигатели засияли ярче. На платформах закружились торнадо. Буксиры толкнули сильнее, когда мостики дотянулись и схватили корпус корабля. Метр за метром он подтягивался к вершине шпиля. Стыковочные конечности примагнитились к грузовым дверям, как рыба-прилипала к морскому левиафану. Ожидающие жрецы смотрели на люк стометровой высоты в корпусе. Его усеяли вмятины от ударов микромусора, и от него по серебряным направляющим бежал сгущающийся воздух, барабаня по жрецам, подобно фальшивому дождю. Вибрация маневровых двигателей, удерживающих корабль в воздухе, теперь вызывала дрожь вершины башни. Когда пристыкуются больше этих огромных кораблей, компенсирующим машинам строения придется потрудиться, чтобы не позволить шпилю развалиться от сотрясения.
Замки расцепились с лязгающим эхом. Затем двери начали медленно и со скрежетом открываться. Темнота, испещренная красным светом. Воздух внутри, встретившись с атмосферой шпиля, превратился в туман. Некоторые из машинных жрецов упали на колени. Другие дрожали. Третьи, не отрываясь, смотрели в темноту. Из решеток динамиков стрекотали молитвы на бинарике бинарном и скрап-коде. Группа сервиторов с паучьими ногами скончалась в брызгах искр после перегрузки их машинных компонентов. По информационным соединениям прошелся пульсирующий гул безмолвного кода: числа проваливались в ямы безрезультатных вычислений, волновые сигналы обрывались, время убывало со звуком осыпавшегося песка.
Внутри отсека зашевелились очертания. Раздался лязг железа. Стук поршней, передвигающих вперед тысячи тонн металла. Мучительный гул скованной энергии. Тень огромной фигуры. Гул чисел теперь оглушал, просачиваясь из данных в мысль, царапая, словно мухи по ржавому олову. Тень заполнила дверной проем.
''Старая Терра – Неизвестное''
Первыми после падения пришли голоса. На секунду Олл засомневался, что они исходили из настоящего или другого времени. Падение сквозь разрез было неприятным, все время вниз. Оно продолжалось, а затем остановилось. Потом появились голоса.
– Тогда почему здесь? – спросил Кранк.
– Оно близко, – сказала Кэтт. Олл нахмурился. Ветер снова подул по туннелю. Кусок небо неба над ними темнел.
– Близко к чему? – спросил Рейн.
Лицо поднялось, окровавленное и задыхающееся, беззвучно кричащее.
+Олл! + закричал в голове голос Джона Грамматика . +Олл, где ты?+
Затем лицо исчезло. Прямо перед Оллом темнеют кровавые отпечатки рук. Он посмотрел на компас. Стрелка замерла в направлении, где он увидел лицо Джона. Указывая прямо на вход в туннель. Позади он почувствовал мертвые пальцы на своей спине и звук мертвого дыхания, хрипящего позади улыбки. Нож по-прежнему в его руке.
''Северный оборонительный обвод, слепая зона Меркурианской стены''
– Контакт на семьдесят градусов к северу, – доложил Доллоран. Он замедлил шаг ''«Киллара»''. Акастия и Плутон скорректировали свой темп. Сенсорное око ''«Элата»'' развернулось вслед за взглядом Акастии. На краю экрана ауспика зашипел ответный сигнал.
Машинное отродье. Силика анима. Еретическая конструкция. Машина горя. Вот чем была эта добыча. Некогда негласные грезы, созданные техножрецами-раскольниками Марса, а теперь размноженные и отправленные в бой из лагерей Темного Механикума, окольцевавших Дворец. Управляемые запрещенным искусственным разумом и вооруженные оружием, которое объединяло материальное с нематериальным и попирало реальность, которая терпело ее. Они были среди худших видов оружия, задействованного врагом. Их формы были разнообразными и постоянно меняющимися, но всегда смертоносными. Одинокий рыцарь-оруженосец был им не ровня. Даже Акастия признала бы, что ей не следовало атаковать такую машину в одиночку. Но она была не одна.
''«Киллар»'' стремительно приблизился, двигаясь боком по спрессованному щебню. На пустотном щите отродья вспыхнули попадания стаббера. Противник наполовину развернулся, оружейные гондолы поднялись, словно змеи. Доллоран не стал ждать, пока враг откроет огонь, он был достаточно близко к нему. Тепловая пика ''«Киллара»'' завизжала. Воздух прочертила полоса синего жара. Щит вражеской машины вспыхнул. Затрещала черная молния. Находящаяся в трехстах метрах Акастия почувствовала в голове чей-то вопль.
– Щит отключился, – закричал Доллоран.
– Где отродье? – раздался голос Доллорана. – Где оно, проклятье?
Акастия собралась ответить. Массивная машина появилась из пиксельного тумана, приближаясь, ускоряясь, ее оружейные гондолы светились. Акастия активировала ионный щит ''«Элата»''. Враг открыл огонь. Вокруг рыцаря полыхнул свет. Ионный щит с оглушительным грохотом отключился. Кабину залил красный свет. Акастия ощутила вкус крови. Ее скакун сбился с шага, раскачивался. Экраны заполнили помехи. Звучали сигналы тревоги. Акастия почувствовала, как качается голова, словно от удара. Красный свет, помехи и рев приближающийся приближающейся смерти. Вот и все. Конец. Она поняла, что не жалеет.
Слух наполнил звук выстрела орудия.
На темнеющей местности было тихо, перемолотые обломки зданий расходились низкими холмами к точке исчезновения. Ничего. Совсем ничего. Только последний покидающий мир свет, придающий воздуху фиолетово-черный тон. Затем она увидела. Свет. Желтый, сжатый до булавочного острия вдалеке. Затем еще один, появившийся с мерцанием. Затем россыпь огней вдоль границы лилово-черного неба, поднимающихся, словно искры от горящего леса. Ауспик начал звенеть. На экранах сенсоров посыпал снег из красных рун.
Это была не колонна. Это была волна, растекающаяся по земле, с востока на запад. Бронетанковые части, грузовые машины, шагоходы-автоматы, титаны, воздушной воздушное прикрытие облаком светляков, все двигалось вне пределов видимости со стен Дворца. Не останавливаясь. Вибрация теперь сотрясала землю и каркас кабины Акастии. Он сглотнула пересохшим ртом.
''Расстояние от стены до врага: 150 километров, приблизительно.''
Бастион Осколок выступал из неё, словно оставленное в щите врага лезвие топора. Протянувшись от основания Меркурианской до самого верхнего парапета, он был сердцевиной горы. Военные каменщики Рогала Дорна очистили скалу вокруг него, вырезали сердцевину и подвели стену туда, где он тянулся вверх. Когда редкий солнечный свет падал на его край, он сиял, как кусок только что отколотого кремня.
Акастия почувствовала, что дрожит в кабине “''Элата''"”. Она управляла уже три дня без сна. Последние сто километров превратились в петляющий забег, стена всё время оставалась вдали, обещание вражеского авангарда всё время преследовало по пятам.
– Свяжитесь снова, – велела она.
На секунду она замолчала, звук шагов “''Элата''” казался далёким. “''Что будет дальше?'' – задумалась она. – ''Что произойдёт после того, как я заговорю?''”
– Разведка из слепой зоны – полный приоритет – обнаружены штурмовые силы, они приближаются к Меркурианской. Повторяю, штурмовые силы приближается приближаются к секции Меркурианской стены. Приблизительное расстояние до стены: сто пятьдесят километров.
На мгновение наступила тишина, прерываемая жужжанием помех вокса.
– ''Другие пилоты в её подразделении предоставили такой же отчёт'', – добавила Насаба.
На секунду волна жужжащих статических помех заполнил заполнила оперативный зал, когда пересекающиеся вокс-каналы столкнулись. Архам почувствовал в воздухе запах горящего пластека. Они едва смогли установить контакт с Ханом, связь с лордом Сангвинием во Внешнем полностью оборвалась. Скрипучие голоса Эфрида, Насабы, Ралдорона и полевого генерала Ветрива с Адамантовой стены образовали щёлкающий хор помех. В помещении физически присутствовали только Рогал Дорн, Архам, Малкадор и два представителя Механикус.
– Показания наземных датчиков вибрации на северных стенах согласуются с массированным соединением бронетехники, пехоты и божественных машин, которые движутся к участкам Меркурианской-Ликующей, – сказала посол Веторель, бросив взгляд на коллегу-техножреца.
– Ты служишь нашему дому. Всегда, во всём и навсегда.
Лёжа на полу, Доллоран издал стон, от которого в растущей луже образовались пузыри. Карадок повернулся, перешагнул через него и вышел за дверь. Акастия бросилась вперёд, подтягивая Доллорана, на руках у неё была тёплая от крови вода.
– Доллоран? Доллоран!
– Стратегическая интеграция готова, – произнёс Интанил-7-Дельта-Чи-Гиммель. – Какова ваша оценка готовности?
– Первые машины уже здесь и готовы, – ответила Сентарио. – По последним оценкам, противнику осталось пройти до стены сто пятьдесят километров. Авангард должен появиться через пять часов. Этот анклав будет развёрнут и приступит к работе в течение двухсот семидесяти четырёх минут. Мы будем готовы.
– Враг высвободил последние силы. Мортис выступил, Великая Мать, здесь, на Терре.
Теперь наступила настоящая тишина. Ошеломлённая тишина расчётов прервалась, и уравнения приостановились. На секунду Абхани показалось, что она услышала, как остановились вращавшееся вращавшиеся механизмы пещеры. Легио Мортис, первый из предателей, обратившихся против Омниссии, самый большой из легио, родившийся на самом Марсе в эпоху, когда истина Машины возвысилась, чтобы создать Жречество. Древний. Могучий. Безжалостный. Она видела их работу на Бета-Гармоне. Многие из выживших титанов и экипажей в пещерах были обязаны почти уничтожением своих легио именно Головам Смерти.
– Все? – спросила Великая Мать в хрипе электростатики и вращении шестерёнок.
– Сколько ещё? – спросил он. – Сколько ещё, если мы потеряли почти всё?
– Тогда мы отдадим всё. – Голос Эши Ани Могана Ви прокатился по толпе. Собравшиеся жрецы и экипажи титанов и перевели взгляды на голову и корпус “''Луксор Инвиктории''”. – Больше этого ничего нет. – Пауза и шум шестерёнок в тишине. – Солария выступит. Даже в ночь. Мы выступим.
Затем последовали кивки, несколько возгласов согласия.
– И с тобой тоже, дочь моя, – сказала Великая Мать. Абхани взглянула на сестёр по легиону и последовала за послом. Голова “''Луксор Инвиктории''” опустилась на цепях, когда они приблизились, пока подбородок не оказался на уровне их голов.
– Абхани Люс Могана, – произнёс голос её матери. – Ты первой отправишься на охоту. Я просмотрела данные, предоставленные штабом Преторианца. Им понадобятся охотники, чтобы найти врага до того, как главные силы вступят в бой. У Игнатума Игнатум есть сила, но твоя манипула может быть первой на поле. Это твоя честь и моя воля.
Абхани моргнула, а затем склонила голову.
– Здесь нет никакой игры, – тихо сказала Веторель, и Абхани показалось, что она почувствовала оттенок чего-то очень человеческого и очень усталого в её словах. – Я надеялась, что вы согласитесь. Я надеялась, что вы согласитесь выступить.
– К чему мы пришли, когда голос лидера разбитой армии значит больше, чем просьбы генерала-фабрикантафабрикатора?
– К краю, Великая Мать, – ответила Веторель. – Это значит, что мы пришли к краю.
– Легкая паранойя? – спросила Андромеда с пассажирского сиденья.
Мауэр не ответила, просто наблюдая наблюдала за площадью и фасадом здания, затем бросила взгляд на экран ауспика на панели управления.
– Движения нет, – сказала она.
Они поднялись по лестнице, нашли нужную дверь и открыли ее. Должно быть, находившаяся за ней комната была библиотекой, но на высоких полках и в шкафах со стеклянными дверцами было почти пусто. Несколько томов стояли на краю ящиков, некоторые лежали, несколько открытыми, на страницах были пятна плесени. Рядом с широким столом из полированного дерева стоял мужчина. Он был стар, а в морщинах на лице и глубине глаз отражалась жизнь, которая видела, как вселенная перевернулась вверх тормашками. Он держал пару книг, одна была открытая, а во вторую он вставил палец. На столе рядом с ним лежал видавший виды инфопланшет.
– Вы – Кирил Кирилл Зиндерманн, так называемый главный испрашиватель и бывший итератор-прайм.
– Да, – подтвердил он. – А кто вы?
– Войска близки к завершению развертывания, – вмешался первый капитан. – Без стратегического руководства, как мы будем направлять…
– Я не буду, – ответил Повелитель Железа. Форрикс просто смотрел на примарха. Пертурабо повернулся и взглянул на терминалы и заросли кабелей, заполнявших помещение. Он Они уже были влажными и блестели, как мышцы. – Сюда направляется Мортарион со своей Гвардией Смерти, – сказал Пертурабо. – Не так ли, эмиссар?
Аргонис кивнул.
Зиндерманн посмотрел на них обеих с усталой улыбкой.
– Конечно, могу, – сказал он, а затем перевел взгляд от Андромеды на Мауэр. Он кивнул на геноведьму. – Поэтому она пришла сюда. Не ради меня, а тогоради той, к кому я могу отвести. Она думает о средствах достижения цели, и как только она видит цель, все и вся становится средством. На вашем месте я бы не стал ей слишком доверять, боэтарх… – Он замолчал и грустно улыбнулся. – Фактически, не верить никому – может быть самым мудрым принципом.
Затем он повернулся, надел плащ, взял потрепанный инфопланшет и направился к двери.
Три “Пса войны” Соларии подошли к двери, остановились и пригнулись, поршни сжались, как мышцы хищника перед прыжком.
– Мои сестрысёстры, – раздался голос принцепса Абхани Люс Моганы. – Рыцари Виронии, пришёл час, пришло то, чего мы так долго ждали – охота.
“Псы войны” рванулись вперёд и побежали к растущей полосе дневного света. Секунду спустя Акастия почувствовала, как нервная привязь отпустила её, и она тоже побежала в земли снаружи.
– Разве они не все сейчас такие? – сказала Насаба.
Легио Солария выставил в поле трёх “Псов войны”. С ними отправилось копьё рыцарей Виронии, включавшее тех, кто вёл наблюдение в слепой зоне. В зоне поражения было ещё девять групп охотников, все они искали передний край вражеского наступления. Но всё, что знала Насаба, говорило о том, что если эта штурмовая группа приближается, то она спустится по южному берегу озера Восс Фосс к руинам могилы Каралии. Продвигайтесь вперёд, создайте плацдарм, укрепитесь, по возможности разверните пустотные щиты и разместите узел рассеивания, рассредоточьтесь, чтобы прикрыть фланги, а затем вклинитесь вперёд. Именно так поступила бы она. Это было предсказуемо, но иногда предсказуемое потому и было предсказуемым, потому что являлось лучшим вариантом.
План реагирования магистра стены Эфрида был столь же прямым: найти врага, выдвинуть основные силы для боя и остановить наступление в точке, которая позволяла настенным орудиям выполнить свою работу. Это была стратегия Солнечной войны и осады на сегодняшний день: держаться и наказывать. Враги смогут сократить расстояние до стены, но это будет стоить им времени и войск. Если они преодолеют сто двадцать километров зоны поражения, у них не хватит сил сделать больше, чем кричать в ярости на стену. За месяцы, которые потребуются на её преодоление, шанс на победу будет упущен. Таков был план. Насаба знала, что он сработает – при всей своей простоте это было творение Рогала Дорна. Именно так всё и будет.
Ещё один смешок в тревожном воздухе бункера.
– Огненные Осы... – сказал Куррал. – Вам нужны дополнительные солдаты для в качестве почётной гвардии? Я слышал, что Коллегия Титаника любит такие зрелища. Особенно если их заставили ждать.
Насаба улыбнулась и направилась к двери, даже когда почувствовала, как свинец остыл и затвердел в её животе.
Фигуры на береговой линии. Огромные фигуры, ноги, скрытые в тумане. Мерцавшие, словно они выходили из жаркой дымки. Серая тень в угасающем свете. Оборванная толпа, появившаяся в поле зрения. Идущая им навстречу.
Она развернула рыцаря и начала ускорять шаг, когда по воксу раздались обрывки приказов.
– Это полномочия Преторианца, – сказала Андромеда, постучав по кафедре рядом с журналом записей. Надзиратель за столом не пошевелился и не ответил. – А значит, вы впустите нас.
По-прежнему никакого движения. Мауэр обвела взглядом комнату. Она была небольшой, одна дверь вела внутрь, одна – наружу. Внешняя была из закаленного адамантия метровой толщины с засовами, которым понадобилось одиннадцать секунд, чтобы открыться и впустить их. Внутренняя была достаточно широка и высока, чтобы через нее могли одновременно пройти двое, не задев стен. Дверь была черной с отражающей поверхностью. Мауэр не увидела следов замка или замочной скважины. Самое худшее в ней было то, что именно она отражала. Каждую часть комнаты: стены, внешнюю дверь, все идеально. Помимо этого, других отражений не было: ни Мауэр, смотрящей на себя, ни Андромеды, закатывающей глаза, ни Зиндерманна, постукивающего старыми пальцами по футляру инфопланшета. Они решили воспользоваться полномочиями, которые уже получил Зиндерманн для входа в Чернокаменную. Это привлекало меньше внимания и не так легко обнаруживалось. Теперь все они были членами ордена испрашивателей. Мауэр сняла эмблему и знаки различия отличия и прикрепила к плащу хрупкую пергаментную ленту со штампом и приказом, в котором говорилось, что она уполномочена задавать и записывать вопросы.
– Я помню вас, – сказал надзиратель. На нем была униформа и снаряжение Солнечной ауксилии, и он ходил на костылях, указывающих на боевое ранение. «А еще он выглядел раздражительным», – подумала Мауэр.
– В этот раз не захотел прийти?
– Он отправился в Вечную Стенустену, – тихо сказал Зиндерманн.
Васкаль надолго замолчал, затем облизал губы и посмотрел на охранную печать.
– Все в порядке. Можете идти, – сказал он. – Как войдете, вас вам понадобится сопровождение. Я проведу вас. Вы должны следовать моим указаниям.
– Нам не нужно сопровождение, – вставила Андромеда. – В нашем приказе указано, что испрашивателям не нужна охрана.
Мауэр заметила, как Андромеда рассеянно проводит рукой по стене.
– Почти напоминает дом. – Мауэр метнула в нее взгляд, Андромеда заметила и в ответ только поморщилась. – Наши храмы немного похоже похожи на это, все гладкое, темные камни и наслоения символизма. Мы предпочитаем изгибы всем этим прямым линиям, но я если прищурюсь и проигнорирую детали, то могу мысленно вернуться туда.
– Скучаете по нему? – спросила Мауэр.
Улей все еще был здесь. Он вырос перед Оллом и его командой, когда они пересекли белую землю, сверкающую вдали. Пыль под ногами было мелкой. Время перемололо в нее раковины утраченного моря и стекло мертвых цивилизаций, а ветра Терры разнесли ее по холмам и долинам, разглаживая их. Пыль ослепляла. Отраженный солнечный свет прыгал в воздухе мерцающими призраками. Оллу пришлось обмотать голову шарфом и уменьшить видимость до щели, чтобы не ослепнуть при пересечении этой земли. Они шли большую часть дня, а солнце не потускнело. Фактически, оно словно вообще не двигалось, как будто его диск прилип к небосводу. Это было была всего лишь одна неправильная деталь среди массы подобных нестыковок, которые Олл отметил за время их трудного пути. Улей на горизонте стал очередной.
Он видел улей Хатай-Антакья раньше, не так давно, когда решил вернуться в старые места в начале войны, ставшей Великим крестовым походом. Тогда улей называли новым Вавилоном хранители музеев и теоретики, которые понятия не имели, каким был первый Вавилон или откуда они знали это название. Олл, который видел первый, второй и много прочих версий Вавилона, Рима и Занаду, воздвигнутые во имя и по подобию бесчисленное число раз, считал, что эта идея подходила только отчасти. Древний Вавилон и его сады были чудом его времени, еще более удивительным из-за того, что в те времена на постройку дворца или города уходили поколения людских жизней и кровь миллионов. Цена по-прежнему была той же, и время тоже, но результат перешел на новый уровень. Хатай-Антакья была гидропонным ульем. На опустошенной Терре он производил зерновые, фрукты, выращиваемые растения, утраченные для остального мира. Огромные гидрологические системы прокачивали миллиарды литров через трубы, водоемы, резервуары и акведуки, которые образовывали большую часть структуры улья. Внешние поверхности усеивали кристаллические купола и экологические пузыри. Надземные каналы тянулись арками между субшпилями и отрогами. На верхних поверхностях мастерство агродомов демонстрировалось ярусными садами и искусственными озерами, собранными в огромных медных чашах.
Правители зеленой жемчужины улья плавали в глубоководных бассейнах километровой ширины среди листьев и цветков водной флоры. На нижних уровнях огромные петли туннелей были наполнены ярким светом, с растениями, движущимися между районами с управляемым давлением и температурой по мере прохождения циклов прорастания, роста, цветения, плодоношения и разложения. В глубинах огромные ямы поглощали каждую частицу твердых отходов и компостировали их в пещерах размером с городские районы. Тепло от разложения поднималось по трубам для согревания роста новых урожаев.
Это было замечательным доказательством, что стимул, который побудил людей вырубить водные каналы и создать зеленые насаждения мог выстоять даже в заброшенных землях. Вавилон, Эдем, Авалон… как и все остальные и все же нет, надежда и спесь, засеянные и проросшие. Олл смотрел на Хатай-Антакью и гадал, сколько она протянет, и закончит ли она так же, как и остальные.
Глядя на тень улья на горизонте, он не был уверен, что хочет знать ответ. Иногда она поднималась, как и следовало – низкая зазубренная гора, но иногда, когда Олл смотрел, появлялось что-то еще, тени куполов и башен, которые не стояли там долгое время, места, которые Олл знал и видел, как они сгорали, падали или тонули.
– Что это? – Вопрос задал Рейн. Парень шел первым, прямо перед Зибесом. – Там у подножья склона – видите?
– Ближайший крупный населенный пункт в более чем двухстах лигах отсюда, – сказал Олл, засунув руку под шарф, чтобы вытереть пот, собравшийся на лбу. Ему это не нравилось; более того ему не нравилось ощущение, что есть что-то, чего он не видел, совсем рядом и оно приближалось. – Если здесь нет боев, тогда эти люди должны были пройти долгий путь сюда.
– Люди пройдут долгий путь ради того, чтобы сбежать от войны, – сказал Рейн, затем отвернулся. Олл знал, что Рейн думает о Калте, о Нев Нив – жене, которая все еще ждала его в доке города, который больше не существовал.
– Верно, – сказал Олл. – Верно.
Он думал. С этого момента им всем следовало принять решения, определяющие путь: ему, Джону и Ей.
Он все еще думал, когда лязг механизм механизма привлек его внимание. Графт, старый сервитор Муниторума, который был с ним до Калта и следовал с ними после него, покатился на гусеницах к далекой колонне людей.
– Куда он едет? – спросил Рейн.
Ты! Ты, старый друг, но это не тогда.
+Олл! Помоги нам! Олл!+
А затем голова взорвалась от боли и он упал…
«Как песок, – подумал Олл, – как песок, развороченный буруном на ярком берегу».
+Олл…+
''Джон?'' Он сформулировал мысль в ответ, пытаясь прояснить ее.
+Я не смогу делать это долго, Олл. Это… это место+ голос Джона раздался сверху и вокруг него, исчезая из видимости.
''Джон, где ты?''
+Я пытался добраться до тебя, но ошибся, перескочил, оказался, где мы спрогнозировали твое появление, но тебя там не было. Я… мы подумали, что тебя могли забрать в рай, так что отправились искать, нас поймали. Сейчас+ Голос Джона Грамматика запнулся, словно отблеск в окружающем мире.
+Да, верно.+ Голос Джона вдруг стал сжатым, деловым, контролируемым, как будто тон и слова вырезали из другого времени и места и вклеили сюда. +Это Э то будет трудно сделать, но не невозможно – дестабилизация всегда труднее, чем простой переполох, но, не сомневайся, это можно сделать.+
''Джон?''
Еще один отблеск, и теперь появились цветные облака, шипящие в черной пустоте, подобно запущенным фейерверкам.
+Ты не слышал эту песню?+ Голос Джона теперь был смеющимся слиянием звуков, вперемешку с выпивкой и озорством. +Что ж, думаю, я могу спеть ее, если ты не пристрелишь меня за непристойность…+
Что-то схватило Олла и перевернуло. Он почувствовал, как его что-то окутывает, зубастые присоски прокусывают одежду, шипы на его коже. Эхо боли, которая не принадлежала ему.
''Джон, ты слышишь меня? Мы…''
+Добрая жена Европы…Европа… +
''Джон, отпусти меня! Мы идем за тобой, но тебе нужно отпустить меня.''
Боль прекратилась. Искрящее пламя мира отключилось. Олл почувствовал, будто плывет, его перевернуло и развернуло приливной волной.
+Скорее…+ сказал далекий голос Джона Грамматика. +Они знают, что ты здесь.+
Олл смотрел на небо. Он не открыл глаза, они уже были открыты. Он сидел на земле у подножья склона, по которому сбежал. Остальные были рядом, Зибес и Кранк с поднятым оружием. Графт дергался на месте, из голосовой решетки доносилось тихое бормотание. Кэтт осторожно приближалась, пистолет не видно за ее телом.
Мауэр направила на него пистолет. Фо снова поднял руки, будто извиняясь.
– Отчеты о зачистке его анклавов во время Объединения… скажем так, использованные фразы говорят сами за себя – оболочки из плоти, биопеределка, генофаговая геновирусная пытка, существа, которые хотели кричать, но не могли. Все противники Императора умерли – кардинал Танг, Нартан Дюма, Багровые Ходоки, но не он. Он каким-то образом сбежал. За ним охотились большую часть крестового похода согласно широчайшим полномочиям и безотлагательности – полное и абсолютное уничтожение его работ и тех, кто контактировал с ним. Полное и обоснованное подтверждение уничтожения или пленения. – Зиндерманн оглянулся на Фо. – Он – последний из Владык Древней Ночи.
Мауэр посмотрела на Андромеду.
– У нас есть общее прошлое, у меня и генокультов Селенара. Старая история. – Он посмотрел на Андромеду и кивнул. – Я помню твоего клона-родича, когда счет твоих реинкарнаций ограничивался первыми из однозначных чисел. В те времена в их работе было много неудач. Они носились с этой идеей нахождения духовной истины при помощи итераций генетической инкарнации. Восхитительная идея, жаль только это уже другая история. Тем не менее, они нашли красоту, тайны, сокрытые в клетках. Небольшие, чудесные. Вы назвали меня владыкой, но в отличие от вашего Императора у меня есть скромность – я знаю, когда кто-то превосходит мои достижения. Селенар так хорошо поработали… но мне пришлось принять меры, чтобы добиться от них того, чего я хотел, и эти меры были суровыми.
– Вы Ты – вор и осквернитель, – прорычала Андромеда.
Губы Фо дернулись.
Ночь четырежды прошла по небу, прежде чем Шибан остановился. Над ним изгибалась разрушенная арка. Небо было темным, окрашенное по краям красным, оранжевым и желтым цветами, которые просачивались в черный, иногда мерцая, затухая или разрастаясь. Он не видел звезд с того момента, как облако дыма поглотило голубое небо, которое приветствовало его, когда он очнулся. Ни солнца, ни звезд. Серо-охряной охряный покров тянулся по земле, которую он прошел днем, а с угасанием света, она становилась темнотой и призраками далекой войны. Но жара оставалась. Удар повредил системы контроля температуры доспеха, так что тело постоянно потело. Днем это напоминало кулак, сжимавший его. Ночью казалось, что темнота сама по себе черное покрывало, обвивавшееся вокруг него все сильнее и сильнее. Скоро ему понадобится вода. Даже у такого как он есть пределы. Урок, который ему преподавался снова и снова. Тело было искалечено до самого основания, его толкала вперед воля. Но он не видел воды, даже грязного стока или жидкости в разбитой трубе. Земля была сухой и удушающей. Земля для смерти.
– Вперед, – прорычал он себе, но понимая, что с губ сорвалось только сухое шипение. Он сделал шаг, воткнул в землю самодельный посох, и сделал следующий. Сломанная арка стала тенью позади него, а затем исчезла из видимости. Из мрака появилась следующая группа руин. Он держался тех укрытий, что были, прячась в складках местности. Следы врага не попадались, за исключением далекого сияния огней, но это не значило, что их здесь не было. Он понимал, где находился. Каждый шаг и свет в небе наполнял наполняли его чувством, которое поддерживало его и направляло к всегда далекому обещанию стен Внутреннего дворца. Их все еще удерживали его братья? Держится ли Дворец? «Он будет держаться», – прошипел он себе и почувствовал разряд боли, когда шаг зажег пламя в ногах. «Ни шагу назад. Он будет держаться».
– Не все сохраняется. – Раздался голос Есугэя за пределами видимости. Шибан не стал поворачиваться. Голоса молчали последние два дня и две ночи.
Голос мужчины запнулся.
Шибан задержал на секунду взгляд на младенце, а затем оглянулся на путь, которым пришел. На сделанные им шаги. В сторону космопорта Вечные вратаВечная стена. На краю зрения появилось улыбающееся лицо Есугэя, и воспоминание исчезло.
– У тебя есть еда? – спросил он, не оглядываясь. Мужчина не ответил. Шибан слышал, как растерянность выбивает новую татуировку в пульсе человека. – Для тебя и ребенка, у тебя есть еда и чистая вода?
– Вы… – начала Андромеда, но Киилер заговорила отстраненным голосом.
– Я не могу, – сказала она. Мауэр посмотрела на нее и увидела, что взгляд женщины – отрешенный, а лицо – серьезное. В его её глазах были тени, как и на лице.
– Вы должны, – сказал Амон. Мауэр резко подняла голову. Кустодий стоял совершенно неподвижно и смотрел на Киилер. – Вы должны сделать то, что они предлагают.
Киилер долго молчала, а затем подняла глаза, впившись взглядом в потолок, или, возможно, во что-то за ним. Ее рот двигался, произнося безмолвные слова. Затем ее голова опустилась, и она встряхнула себя. Снова подняла взгляд. В ее глазах была печаль. На секунду у Мауэр возникло ощущение, что она падала, а с ней ушли голоса всех, кого оставила позади и никогда не оглядывалась – ее отец, умиравший в одиночестве сорок лет назад; друзья, которые никогда не вернулись; мужчина, который был храбрецом перед тем, как стать убийцей, смотревший на нее, когда она целилась в него.
– Да, – ответила Киилер. – Я дам клятву. Я солгу. Так и будетБыть по сему.
[[Файл:BasilioFo-Mortis.jpg|мини|''Допрос Базилио Фо в Чернокаменной'']]
Озеро Фосс семь месяцев назад представляло собой лужу в складке местности. Ещё пять лет назад его не существовало. За три года до этого строящаяся Каралия поднялась в воздух на три километра от того места, где сейчас находилось озеро. Рогал Дорн приказал очистить землю за Последней стеной, и армии рабочих вместе с земляными машинами Механикум исполнили его волю. Каралию разобрали, её металл пошёл в боевые кузницы на броню для укреплений, её ткань превратилась в пыль и гравий. От улья Каралия осталась лишь груда металла и сломанного оборудования.
Пришли дожди Терры. Каналы зазмеились по голой почве, оставляя след и создавая новую топографию. Небольшие складки и невысокие холмы выработанной породы превратились в водосборы для воды. Складки в пыли и мусоре превратились в каналы, стали ручьями и изменчивыми реками, наполненными грязной водой и растаявшим зимним снегом. Впадина, которой предстояло стать озером Фосс, начала наполняться. Макроэкстрактор оставил разрез в земле, возможно, первый из многих. Может быть, о нём просто забыли или машины получили новое задание , так и не успев приступить к работе. Позже вода там собралась , и выяснилось, что она не может просочиться в почву Терры. Под поверхностью лежал слой спрессованного и расплавленного металла, кости какого-то города, поднятые и превращённые в шлак во время войны, которую больше не помнили. Вода не могла уходить вниз, поэтому она растекалась по поверхности. До того, как корабли магистра войны затмили небеса, оно уже достигало в длину восьми километров в самом широком месте. Водные каналы прокрадывались через пустыню, чтобы найти и напитать его. Вода была прозрачной, никакая жизнь не могла затуманить её глубины вытекшими из земли химическими веществами. Пилоты пролетевшего над озером патрульного корабля сообщили, что они могли видеть до самой глубокой точки под его поверхностью, и что очертания заброшенных экскаваторов проступали под водой, обрастая яркими цветами разноцветной ржавчины.
Магистры артиллерии выбирали ориентиры, когда расставляли орудия и составляли планы огня настенных орудий. Некоторым дали имена, не задумываясь и не рассуждая, кроме необходимости навести порядок на недавно выровненной земле за Дворцом. Растущее озеро получило название “Фосс” по причинам, которые никогда не рассматривались и не запоминались. Оно делило землю с кодами артиллерии и названиями, предоставленными с такой же небрежностью: могила Каралии, Дренаж 45-56, Ночная вода и так далее.
Тетракаурон хотел сам увидеть поле битвы, своими собственными глазами, и поэтому его сознание парило между машиной и телом. Небо за глазами-иллюминаторами “''Регинэ фурорем''” темнело, проступая сквозь слой облаков и дыма. Они только что миновали невысокий холм из серого камня, пятьдесят машин выстроились в шахматном порядке, красный, синий, жёлтый и чёрный стали ярким криком неповиновения на фоне тускневшего света. Впереди по склону сбегали ручейки щебня. Своими человеческими ушами он слышал грохот металла и шипение поршней, песню грома, звучавшую через машины. За ними следовали когорты секутариев, погрузившиеся на транспорты, чтобы не отставать. Пять тысяч клятвенных солдат и с ними сорок рыцарей-квесторов из трэлловых домов Игнатума. Это не были присягнувшие пилоты со своими рыцарями – боевые машины полностью принадлежали легио, их цвета были красными с вкраплениями жёлтого и чёрного, чтобы отметить их как меньшие копии более великих машин, с которыми они сражались бок о бок. В бою эти рыцари и секутарии защищали фланги и тыл богов-машин, и противостояли пехоте и бронетехнике. Хотя оружие смертных для титана было булавочным уколом, при массированном применении тысяча уколов могла заставить истечь кровью ходячего бога силы.
< Приближаемся к врагу. > Пришло сообщении сообщение от Дивисии. Она отвечала за связь с ауспиком и сигнальными системами. < Охотничья группа держит их в поле зрения. Тридцать километров. По прогнозам, место проведения боя находится прямо на южном берегу озера. >
< Пошли сигнал охотничьей группе, чтобы они следили за ними, пока мы не вступим в бой, > отправил он.
< Огонь, > прошептал он душе богов, с которыми шёл.
Игнатум повиновался. Ракеты, плазменные разряды, лучи жара и света , и импульсы экзотической энергии пронеслись сквозь мрак.
Объединённый огонь поразил наступавших титанов Мортис эшелонированной атакой, которая прошла сквозь их ряды. Ракеты взлетели, пронеслись высоко и упали в катящейся волне взрывов. Завизжали сферы взрывов. Огонь окутал разрушавшиеся пустотные щиты, которые горели сверкавшими плащами и отключались. Одновременно обрушился шквал снарядов. Боеприпасы выплёвывались из вращавшихся стволов и изливались из мегаболтеров. Пустотные щиты на ведущих титанах разлетелись в клочья. Излучатели щитов на “Разбойнике” запнулись и дали осечку, попытавшись снова включиться, а затем детонировали с воющим взрывом. Машина позади него вошла в волну огня, её орудия стреляли, когда деформировалась передняя броня. Энергетическое оружие разрядилось идеально рассчитанным мгновением позже. Потоки плазмы и копья лазеров достигли кипящего фронта пламени и вонзились в незащищённый металл. Первым настоящим убитым титаном стал “Владыка войны”, поражённый из вулканической пушки и турболазерными лучами близнецов-“Разбойников” – “''Факелоносца''” и “''Фульгурита''”. Их выстрелы попали в самый центр и вонзились в реактор во вспышке испарявшегося металла, а затем оборвались. На секунду “Владыка войны” покачнулся, его нога продолжала подниматься, чтобы сделать следующий шаг. Затем его спина раскололась изнутри. Плазма вырвалась наружу, но не в виде сферы, а в виде облака, которое взвилось в сумеречное небо, кружась в маслянистом свете. Машина упала, дёргаясь и царапая ил на берегу озера. Ещё две погибли, разорванные на части, с вырезанными сердцевинами, головами и конечностями, оторванными или превращёнными в газ. Гиганты спотыкались, теряли равновесие и падали в облаках грязного пара.
– Пожалуйста, – сказала она. – Пожалуйста, мой сеньор, что-то неправильно...
– Ты будешь повиноваться! Ты окажешь покажешь мне честь!
“''Элат''” по-прежнему бежал вперёд. Титаны появлялись в поле зрения, силуэты в огне и лазерных лучах впереди и вокруг них. И во вспышке взрыва она увидела “Разбойника”, в которого попал дальнобойный выстрел, отчётливо рассмотрела, как пламя разлилось по его телу. Дыры в броневых пластинах, местами залатанные, в других местах открытые. Оборванные кабели, свисавшие из рваных ран. Бледный свет внутри мерцал, словно горевшая внутри разрушенного и давно покинутого замка свеча.
Голова поникла. Треснувший кристалл глазных отверстий вспыхнул изнутри, но не от огня.
В её сознании всё казалось медленным, песком, рассеянный рассеянным порывом ветра.
– Все... – она начала говорить, её рука нащупала переключатель общей вокс-частоты. Она почувствовала, как “''Элат''” замедлил шаг. Мёртвый титан был прямо перед ней. Он смотрел на неё, когда падал...