Награда за преданность / Loyalty's Reward (рассказ)
 | |
| Автор | Саймон Джоветт / Simon Jowett |
| Переводчик | AlexMustaeff |
| Издательство | Black Library |
| Входит в сборник | Words of Blood |
| Год издания | 2002 |
| Подписаться на обновления | Telegram-канал |
| Обсудить | Telegram-чат |
| Экспортировать | EPUB, FB2, MOBI |
| Поддержать проект
| |
Созывающий на вечерню перезвон колоколов ближайшей часовни Экклезиархии искаженно звучал в вокс-динамиках, когда Клейста разыскали. Они только что вошли в бар. Их было трое – все хорошо одеты и отнюдь не для вида. Среди толпы в жилых районах города или ресторанах их вид не бросался бы в глаза, но здесь, так близко к посадочным площадкам, они выделялись среди праздно болтающихся грузчиков и упаковщиков, составляющих постоянную клиентуру «Разделанной свиньи».
Несколько голов повернулись в сторону вновь прибывших, пока они медленно шли в сторону барной стойки – но быстро повернулись назад, чтобы снова разглядывать содержимое бокалов и болтать с собутыльниками. Богатые одеяния незнакомцев не могли скрыть мощную мускулатуру и ту жестокость, что витала в воздухе вокруг них, словно темное облако. Даже Эрнст – вечно пьяный «талисман» бара – не стал предлагать вновь прибывшим бесплатную порцию выпивки.
Стены бара задрожали и, заглушая звуки колокольни, воздух наполнился гулом взлетающего тяжелого грузового челнока, направляющегося с взлетной площадки к висящему на низкой орбите транспортнику Торговой Гильдии. Взлетно-посадочные площадки работали круглосуточно; Эквус III был самым богатым рудой миром на этом краю сегментума, а Праксис был самым богатым из его городов. Но «Разделанная свинья» была не тем местом, где можно мирно и спокойно провести время.
Из своей кабинки в задней части бара Леон Клейст пытался разглядеть в тусклом свете заведения группу солдат Имперской Гвардии, получивших увольнительную с их орбитального судна. Среди гвардейцев, которые получали увольнительные на несколько часов между прыжками в варп, «Разделанная свинья» пользовалась наибольшей популярностью. Но не сейчас.
Клейст опять обратил внимание на барную стойку и увидел, как один из вновь прибывших подзывает бармена. Юноша закончил укладывать стаканы и направился к незнакомцу принять заказ, вытирая попутно руки о передник. Клейст знал, что незнакомец и не собирается заказывать выпивку; ему и его сообщникам нужна была информация.
Пока один разговаривал с барменом, остальные оглядывали зал. Клейст забился как можно дальше в свою кабинку так, чтобы не терять из виду всех троих. Он ощутил, как паника зарождается внизу живота. О чем он вообще думал? Ему следовало держать рот на замке! Он бросил нервный взгляд на дверь зала. Всё, что ему сейчас надо, это шанс…
Рокочущий гул взлетающего челнока заставил зазвенеть стаканы на полках. Ни один из завсегдатаев не обратил на это внимания. Бармен продолжал разговор; Клейст увидел, как он указал на его кабинку. Но все трое незнакомцев в это время смотрели вверх, удивленные воздушным ударом от прошедшего челнока. Один из них сунул руку под пиджак, по привычке схватившись за спрятанное оружие.
Клейст рванул к дверям.
Позади него раздались звуки опрокинутых стульев, крики и звон разбитых стаканов. С размаху открыв дверь, он побежал вниз по короткому темному коридорчику, ведущему в уборную. Дверь за ним захлопнулась, отрезав все звуки из зала.
Прежде, чем упереться в уборную, коридор сворачивал направо. Клейст повернул и бросился к дверям, ведущим в переулок позади бара. Он понимал, что лишь секунды разделяют его и троих преследователей – в зале было не так много людей, чтобы надолго их задержать – но как только он окажется на улице, шансы оторваться от них возрастут.
На бегу Клейст проклинал себя. Если бы он не стал пить ту последнюю рюмку. Если бы пьяная беседа не закончилась смертью старого Годи.
И если бы он не начал болтать лишнее.
Ударом рук он распахнул дверь в конце коридора и очутился в заваленном мусором переулке. Отсюда он мог направиться налево, пересечь главную улицу и побежать домой – хотя лишь Император знает, что сказать жене – или направо и вернуться к посадочным площадкам. На входе к ним было местное подразделение Арбитрес, но Клейст не хотел рисковать, ведь планетарные представители Имперского закона могли слишком глубоко залезть в его деловые связи. Больше всего ему хотелось оказаться сейчас на каком-нибудь отдаленном мире. И, к сожалению, он был не один.
– Эй, Леон, а я всё это время за тобой наблюдал.
Человек был высок и столь же хорошо одет, как и незнакомцы в баре, и при этом вел себя уверенно, зная, что в случае возникновения между ними конфронтации, все шансы были бы в его пользу. По правой стороне его лица, из-под заглаженных назад песочного цвета волос и до низа узкого подбородка, бежал тонкий шрам. И он был знаком Клейсту.
– Мистер… мистер Крави… – заикаясь, выдавил Клейст. А затем его мир взорвался.
Он не помнил, как рухнул в грязь у стенки. Он еле-еле перевернулся на живот и встал на четвереньки. Рот был чем-то забит – ему казалось, что он наглотался навоза, что покрывал и его одежду. Он сплюнул. Большой сгусток крови шлепнулся на тыльную часть левой ладони. Пока он смотрел на него, смаргивая невесть откуда навернувшиеся слезы, застилающие взор, еще один сгусток присоединился к первому, на этот раз из носа. Подняв дрожащую руку к лицу, он легонько дотронулся до него и ощутил пальцами разбитые хрящи и голую кость. Из глаз вновь хлынули слезы.
– Что, больно, Леон? – над ним кто-то навис. Пара дорогих ботинок стояла в грязи рядом. Клейст поднял голову и посмотрел на человека, разговаривающего с ним.
В лицо врезался кулак. В глазах заплясали звезды и руки подогнулись. Задыхаясь от боли и удивления, он вновь набрал полный рот грязи.
Руки вцепились в плечи и перевернули его на спину. Кашляя и пытаясь подавить приступ рвоты, Клейст взглянул на Михаила Крави, правую руку Альдо Груменна, который был Покровителем у главы Дома Годи, который правил этой частью улья так долго, что никто уже и не помнит.
– Я… Я извиняюсь! – выдавил Клейст. Скользя ногами в склизкой грязи, покрывающей каменные плиты, он пытался отползти от Крави к стене бара, ожидая, что любой удар сердца может стать последним.
– Извиняешься за что, Леон? Извиняешься за то, что пристрелил своих приятелей в Транспортной Конфедерации или за то, что заставил меня сюда спуститься и познакомить твою морду с моими кулаками?
Крави забавлялся, глядя, как он ползет по грязи и садится, прислонившись к стене. Лишь сейчас Клейст осмелился взглянуть в лицо Михаила.
Он увидел, что трое незнакомцев из бара стоят, скрестив руки на груди, чуть позади своего главаря, словно немые свидетели его унижения.
Крави присел на корточки перед Клейстом и упер в него свой взгляд.
– Видишь ли, Леон, до мистера Груменна дошли слухи, что ты беседовал со своими приятелями, и теперь граф Годи мертв, благослови Император его отлетевшую душу. А тебе не кажется, что ты должен выплатить дань… как ты там его назвал… «его спермотоксикозному щенку»? Не так ли?
Слабо мотая головой, Клейст начал бессмысленно протестовать. Крави протянул руку и схватил его за подбородок.
– Это графского внука ты назвал щенком, Леон. Нового графа. Ты думаешь, что из-за того, что граф молод и любит хорошо провести время, он не собирается заниматься делами своей семьи?
– Н-нет, – пролепетал Клейст. По его подбородку вперемешку текли кровь и уличная грязь. Ему хотелось сказать что-то такое, что заставило бы Крави прекратить дальнейшее избиение. – Это… это всё из-за того, что я был пьян.
– Ты знаешь, именно об этом я и подумал, когда мистер Груменн рассказал мне о том, что он слышал. Ты встретился с какими-то своими друзьями и коллегами, ты ел и пил вина немного больше, чем надо, оно дало тебе в голову и заставило тебя говорить нечто сумасбродное, – голос Крави был мягким и понимающим. – Я знаю, что ты не забываешь всю ту помощь, что оказывал тебе старый граф, все контракты, что он предоставлял тебе, как он уговаривал конкурентов, чтобы они не работали на твоих маршрутах. Он дал тебе маршрут поставок от перегонных заводов до взлетно-посадочных площадок, и я знаю, что ты благодарен ему за всё это.
Клейст попытался кивнуть, но рука железной хваткой держала его за челюсть.
– Я знаю, что если бы у тебя было время подумать, ты начал бы уважать нового графа точно также. Может быть, даже больше. Я полагаю, что ты именно за этим приехал в этот отстойник, предпочтя его более лучшим местам близь своего дома: как раз это и обдумать. Я прав?
Крави отпустил его и взрослый тучный человек закивал как наказанный ребенок.
– Это хорошо, – Крави приглаживал назад упавшие на лицо пряди волос. – Ну а скоро начнется собрание в честь вступления в должность нового графа. Все должны там быть и заплатить дань. И я даже знаю, чья дань будет самой большой, не так ли, Леон?
Клейст снова кивнул. Он почувствовал что-то липкое между ног и понял, что в какой-то момент обмочился как новорожденный. Горячие слезы – уже не от боли, но от стыда – потекли по его щекам.
– Я рад, что у нас сложилась эта маленькая беседа, – Крави сделал жест своим людям, и они выступили вперед, в то время как сам Крави отступил от Клейста. – Мои помощники помогут тебе привести себя в порядок и благополучно сопроводят домой к любимой жене и очень красивой дочери. Собрание состоится послезавтра в комплексе. У тебя еще есть время собрать свою дань в надлежащем виде. Если ты за это время выглянешь из окна своего дома и увидишь снаружи одного из моих людей – не волнуйся. Он будет там для того, чтобы ничто и никто не мешало твоей подготовке.
– В конце концов, – добавил Крави, когда двое его людей подняли Клейста на ноги, – ты должен понимать, что мы делаем это исключительно для твоей же пользы.
Внешний вид Дома Годи не намного изменился с тех пор как был выстроен в конце Первой эпохи Вендетт, кровавых десятилетий, последовавших вслед за основанием Эквуса III как индустриальной колонии. Это был богатый мир; возможности для обогащения – как законные так и не очень – были поистине безграничны. Дома, которые однажды взяли под свой контроль темную экономику Эквуса III, поднялись из развязных уличных банд, предпринимателей, разорившихся на законной торговле, утомленных корабельной жизнью матросов с кораблей Торговой гильдии, отслуживших своё имперских гвардейцев, чьи полки сопровождали первых поселенцев.
Первая эпоха Вендетт видела, как закалялась верность в крови преданных, когда банды боролись за положение и власть. Слабые Дома поглощались более сильными, лучше организованными, или же попросту истреблялись. Те, кто наблюдал лишь за тем, как растут шпили и башни быстро расширяющихся городов Эквуса III, или как увеличиваются огромные богатства за счет процветающей торговли очищенной рудой, не осознавали, что в тенях ведется такая война.
Франц Годи, первый граф, понимал, что в этот раз его Дом близок к исчезновению. И решил, что не может позволить этому случиться. Строение, возведенное на берегу озера на окраине Праксиса, за стенами, отмечающими границы улья, большинство конструкций которого было ниже уровня земли и обнесено высокими стенами, образующими шестиугольник, и было результатом этого решения.
Вторая эпоха Вендетт была потише, не такой кровавой, отмеченная лишь убийствами и редкими схватками за территории. Словно игроки в некую заумную интеллектуальную игру, графы оставшихся Домов направили своих уличных бойцов против конкурентов, получая контроль над незаконным бизнесом в одной области, и теряя её в другой. Если Первая эпоха длилась десятилетия, то Вторая – века.
Бруно Годи был еще молод и амбициозен, когда стал очередным графом. Шло время, он видел, как убили обоих его сыновей – один погиб от клинка убийцы, второй от выстрела на углу улицы – и пришел к выводу, что за все время Второй эпохи Вендетт произошла одна единственная настоящая катастрофа: нажива.
К концу Первой эпохи Вендетт малоперспективный Дом Годи стал одним из самых влиятельных преступных Домов в Праксисе. Когда граф Годи говорил, люди слушали. Для Бруно стало приятной неожиданностью то, с какой готовностью остальные графы соглашались с ним. Бесконечные вендетты, используемые при ведении дел, опустошили фонды и людские ресурсы Домов. Единственным решением стал мир, на который все согласились. Ритуалы и уважение должны были придти на смену ножам и пистолетам. И после этого каждый Дом мог сосредоточить свои усилия на взимании дани с тех, кто работает на его территории; насилие может быть направлено лишь против тех, кто не согласен её платить. После длительных переговоров Второй эпохе Вендетт пришел конец за длинным столом в подземном святилище поместья Годи.
– Граф Годи, в честь памяти о вашем дедушке – пусть Император благословит его душу – и вашего вступления в должность, я преподношу свою дань.
Дрожащими руками Леон Клейст положил инфопланшет на полированную поверхность длинного стола. Виктор Годи, бледнокожий и с острыми чертами лица, одетый в костюм темно-красного бархата с высоким воротом, потянулся вперед и подобрал планшет худой наманикюренной рукой. Нажатием пальца он заставил экран ожить.
Комната была отделана панелями темного дерева и едва заметно освещена; подсветка экрана осветила лицо Виктора бледно-зеленым свечением. Прочитав то, что было написано на экране, он приподнял брови и передал планшет человеку чуть постарше его, стоящему по левую сторону у его плеча – Филипу Бреку, бывшему младшему члену внутреннего круга умершего графа и компаньону Виктора при посещении злачных мест Праксиса, а ныне возведенному в роль графсбератора, самого ценного советника графа.
– Вы оказались самым щедрым, – тихо сказал Годи. – Исключительно. В память о своем любимом дедушке, я говорю вам спасибо.
– Это честь для меня, – скрывая своё волнение, Клейст ответил громче, чем необходимо. Крави и его босс Груменн, стояли у него за спиной по сторонам двери, наблюдая за данью с их части улья. Клейст был последним; он чувствовал, как их взгляды жгут его спину. Перед тем, как провести Клейста и других по длинному коридору в святая святых, Крави проверил список и показал его Груменну.
Тот оценивающе присвистнул – и было от чего. Клейст избавился от более чем трети своего имущества, чтобы эта непомерная дань могла точно избавить его от дальнейших избиений.
– Дом Годи не забывает своих друзей, – Годи кивком указал на дверь, давая понять, что разговор закончен. – Альдо, останься не надолго, – добавил он, как только Клейст сделал неуверенный шаг назад и развернулся. Крави шагнул вперед, открывая перед ним дверь. Как только Клейст вышел, Крави поклонился и самодовольно ощерился улыбкой хищника, прежде чем проследовать за ним и закрыть за собой дверь.
– Ты всё правильно сделал там, Леон, – промолвил Крави, пока они шли в одиночестве обратно по коридору. Стены здесь были отделаны теми же самыми панелями темного дерева, что и в кабинете графа, но тут был еще и ряд ниш, в каждой из которых на каменном постаменте стоял бюст одного из давно почивших графов. Крави шел в ногу с Клейстом, на шаг или два позади него, и в его голосе сквозила угроза: – Есть еще одна вещь, о которой я хочу спросить тебя.
– Твоя дочь – как она к этому отнеслась?
– Граф доволен тобой, мой мальчик, – Груменн моргал, пока глаза не привыкли к яркому послеполуденному свету. Второе из солнц-близнецов Эквуса III медленно опускалось к верхушкам деревьев, которые росли по берегам озера. Он нашел Крави стоящим на вершине одного из зубцов шестиугольной стены, окружающей поместье. За все те годы, что прошли с момента её возведения, никто не пытался проломить её, но эта многометровая каменно-пласталевая громада казалось, могла бы выдержать небольшую орбитальную бомбардировку.
– Да? – голос Крави звучал спокойно и равнодушно, но Груменн знал, что это только притворство. Он вспомнил вспыльчивого юного ловкача с улицы, которого поймали при воровстве ликеров из машины, принадлежавшей одному из торговцев под покровительством Дома Годи. Его уже обработали люди Груменна, но он все еще вызывающе дерзко смотрел на него глазами с избитого лица. Обычно Груменна не беспокоили по таким пустякам, но Крави был сыном другого торговца, которого защищал Годи. Очевидно, паренек увидел людей Груменна, их дорогую одежду и машины, и решил, что их работа является более привлекательной. Груменн поймал себя на мысли, что он восхищается характером парня, и решил дать ему шанс обучиться делу изнутри.
– Вы не пожалеете об этом, – сказал тогда Крави сквозь сжатые губы. Груменн громко засмеялся – даже теперь, когда большинство людей были бы просто благодарны за то, что еще живы, этот парень пытался наехать на него! Но Крави сдержал свое обещание: Груменн никогда не пожалел о том, что взял его.
– Граф спрашивал о дани Клейста, – сказал Груменн. Достав из кармана шелковый платок, он промокнул на лбу пот, выступивший после подъема на стену. Он был уже стар, старше, чем мог признаться даже самому себе. – Я сказал ему, что ты надавил на лучшие природные черты Леона. Ему это понравилось. У него на уме что-то есть, скажу я тебе. Теперь, когда старый граф мертв – благослови его Император – он будет по-другому смотреть на вещи.
– Смотреть на вещи как? – на этот раз в голосе Крави безошибочно угадывался интерес.
– Он не сказал, но когда я уходил, кто-то еще вошел в кабинет через другую дверь. И это был не человек Дома. И с Бреком он вел себя довольно дружественно.
Он похлопал себя по широким отворотам куртки, закрывающим грудь:
– Что-то вот здесь подсказывает мне, что самое интересное еще только начинается.
Когда он нажал на курок оружия ксеносов, отдачи не последовало. На краткий миг Крави испугался, что спусковой механизм дал сбой. Если это так, и всё оружие, что он поставил команде Груменна неисправно, то все его люди умрут здесь, на складе депо под защитой Дома Райзигер.
И тут тот, в кого он стрелял – громила-силовик Райзигеров – упал на колени, черты его лица расплылись, а верхушка черепа раскололась. Лазпистолет, который он вытаскивал из спрятанной под пиджаком наплечной кобуры выпал из обессилевших пальцев. А затем труп упал ничком и затих.
Напарники жмурика – четверо бойцов, выполняющих очередной обход вокруг владений Дома Райзигер для сбора дани с фирм, работающих под патронажем их Дома – отреагировали на это, выхватив свое оружие с криками гнева и удивления.
Крави и трое его парней уложили их тихими короткими выстрелами из элегантных винтовок. Их гладкие изогнутые линии и длинные тонкие стволы делали их больше похожими на произведение искусства, чем на оружие; ручки, перед которыми выступали вперед изогнутые магазины, похожие на зубы некоего морского чудища, были рассчитаны на стройные руки с длинными, более тонкими пальцами. Это в сочетании с массой – а они были намного легче автомата или болтера – создавало у Крави впечатление, что он держит в руках детскую игрушку, а не огнестрельное оружие, но кровавые куски, разбросанные по полу хранилища, были немыми свидетелями его смертоносных возможностей.
Крави сделал жест пальцами, приказывая своим людям занять позиции по сторонам открытых дверей, и побежал вперед, держа оружие у бедра. Как он и предполагал, еще двое солдат оставались снаружи, охраняя скрытые за секцией склада депо машины. Вытаскивая пистолет, первый из них показался в дверном проеме, привлеченный криками изнутри. Крави выстрелил и головореза отбросило назад с развороченной грудной клеткой. Второй, видя как упал товарищ, метнулся за угол, уходя с линии огня.
– Стена – там! – Крави указал на металлическую стену сбоку от дверей. Его люди какое-то мгновение смотрели на него озадаченно.
– Стреляйте в чертову стену, – приказал он. Если верить Груменну, то Брек утверждал, что эти хрупкие на вид штучки могли с легкостью пробить легкую бронепластину.
Мужчины сосредоточили огонь своего оружия на металлической стене. К тому времени, как они сняли пальцы с курков, металл стены висел клочьями, и то же было с человеком, лежащим за ней. Двое из людей Крави – Грегор и Руди – уставились на свое оружие с комическим выражением лица и чуть ли не с религиозным страхом.
Откуда-то из депо раздался визг резиновых покрышек. Крави подбежал к дверям как раз вовремя, чтобы увидеть, как машина убитых ими бандитов на полной скорости, виляя, уносится прочь к воротам депо. Опасаясь попасть под колеса машины, деповские работники бросились врассыпную, но успели не все. Занятые ремонтом фургонов и тракторов рабочие отвлеклись, чтобы посмотреть на эту бойню.
Грегор вышел следом за Крави. Он поднял винтовку, прицеливаясь в набирающую скорость машину. Крави положил ладонь на ствол и опустил его.
– Пусть уходит, – сказал он. – Будет нашим посланником. Он видел, как мы управляемся с этим.
Крави поднял винтовку. В солнечном свете радужное сияние завихрилось под её поверхностью. Металл, из которого она была сделана – если это вообще был металл – нельзя было добыть на Эквусе III или на любом другом мире Империума. Глядя на переливающиеся в оружии цвета, Крави испытал трепет – смесь страха и восторга.
– Он скажет своему Покровителю, а тот доложит Дому Райзигер: к власти приходит Дом Годи.
В святилище под фамильным особняком Виктор Годи выслушивал донесения. Дом Волпоне теряет позиции в доках, поскольку Дом Зайниц теснит их. Людей графа Маленко разбили в районе плавилен – надо будет посмотреть, осмелятся ли они вновь напасть на территорию Дома Годи. Виктор сомневался в этом – до них наверняка дошли слухи об убийстве графа Райзигера, застреленного в своем любимом ресторане во время военного совета. Согласно доклада, из Райзигеров едва ли кто остался, все его ближайшие советники и телохранители стали тушеным мясом, какое очень любил старый граф. А после этого большинство людей из их Дома, Покровителей и лучших солдат перешли на сторону Дома Годи.
Этот смелый шаг – планирование убийства и его проведение – был осуществлен протеже Груменна, Михаилом Крави. Он и его команда напали на фургон для перевозки мебели, направляющийся в этот ресторан, и, переодевшись в форму фирмы, под видом доставки мебели, спокойно прошли через кухню в личный зал Райзигера. К тому времени, как телохранители заподозрили что-то неладное, воздух был наполнен высокоскоростными мономолекулярными дисками. Одним ударом молодой лейтенант Груменна вырвал сердце дома Райзигер. Взращенные в тихие года, безвольные наследники Дома Райзигер не смогли сплотить свои союзные Дома, чтобы воспрепятствовать Дому Годи прибрать себе их территории. Виктор уже приказал известить Крави, что тот по праву признается Покровителем и ему отдается под контроль деповской район, бывший прежде вотчиной Дома Райзигер.
– Я надеюсь, наши товары получили ваше одобрение, граф, – торговец стоял перед длинным столом, глядя на Виктора темными глазами из-под тяжелых век. У него было тоже самое мягкое, неопределенное выражение лица, как и тогда, когда Филип представил его Виктору в салоне «Кожаная Венера» – одном из самых целебных учреждений в районе удовольствий Праксиса. Используя множество вежливых, замысловатых выражений высокого готика, он попросил аудиенции. Виктор, уставший от ночной гулянки и еще больше от выпитого, согласился и оставил Филипа заниматься делами. Торговец явился в назначенный день, один, неся с собой длинный тонкий кейс, сделанный из чего-то похожего на дерево, инкрустированный декоративными изображениями. Это напомнило Виктору о кейсе, в котором его дед хранил свое любимое антикварное охотничье ружьё. Содержимое этого вряд ли могло сильно отличаться.
– Мы были бы просто счастливы, если бы знали, откуда появились эти нечестивые реликвии, – проворчал Фредрик Энджел прежде, чем Виктор успел что-нибудь сказать. Сидевший слева от Виктора Брек стрельнул взглядом вдоль стола на старика, сидевшего справа от графа. Он открыл было рот, чтобы что-то сказать в его адрес, но Виктор поднял руку, призывая Брека к тишине. Энджела, графсбератора своего деда, Виктор держал лишь для успокоения слуг старого графа – убрать его будет легче, когда положение Виктора укрепиться. Энджел не одобрял планов нового графа и средств, которыми он их осуществлял, но преданность семье до сих пор его сдерживала.
– Как я уже объяснял вашему новому графу, – вежливо ответил торговец, словно не замечая возникшей в комнате напряженности. – Я просто представитель большого концерна, специализирующегося на поставках – мы доставляем необычные материалы тем, кто лучше всех их сможет использовать.
Несмотря на то, что слова адресовались Энджелу, он смотрел на Виктора. Тон торговца был вежлив, мягок, но предельно ясен: он вел дела с новым графом, а не со старым советником. Виктор улыбнулся, почувствовав, что старик рассвирепел.
– Наши корабли наткнулись на дрейфующий скиталец. Его местоположение не имеет значения. Внутри нашлись некие артефакты. А когда до нас дошли новости о вступлении в должность нового графа Дома Годи, нам пришло в голову, что другие могут воспользоваться ситуацией – выступить против Дома, пока новый глава не занял прочной позиции – и предложили наши услуги. Насколько я слышал, дела у вашего Дома идут хорошо.
– Это так, – согласился Виктор. – Несмотря на то, что слова Божественного Императора учат нас с опаской относится к тому, что изготовлено ксеносами, в действительности это оружие как оружие, ничего более. И гораздо лучше, если это оружие будет в наших руках, чем в руках наших врагов.
Эти слова были сказаны Энджелу, и теперь улыбнулся уже Брек. Юноша практически дословно повторил рассуждения Брека, касающиеся возникших у Виктора опасений при виде изогнутой, с мерцающей поверхностью, сюрикеновой катапульты, угнездившейся внутри принесенного торговцем кейса.
– Когда вы связывались со мной, прося аудиенции, то сказали, что у вас много товаров, которое могут нам пригодиться, – обратился Брек к торговцу и тот кивнул.
– О, да, – ответил он. Виктор подумал, что в первый раз на тонких губах посланника мелькнуло подобие улыбки. – Их намного больше, чем мы сможем вам показать.
Крави получил сообщение во время молитвы. Стоя на коленях в темной и душной от благовоний атмосфере часовни Экклезиархии, он благодарил за свое повышение в ранг Покровителя первого района, который он и его команда вырвали из-под контроля Дома Райзигер. И в том, что они совершили это, была без сомнения воля Императора. Разве не написано в Священных книгах Терры, что Император человечества помогает тем, кто добивается всего сам?
Несомненно, он был тем центром, вокруг которого сосредоточились возможности, которых он достиг за столь короткое время. После смерти графа Райзигер один лишь вид сюрикеновых катапульт оказывал деморализовывающее влияние на людей, сталкивающихся с командой Крави. Он улыбнулся, вспомнив, как Покровитель соседнего района только увидев в руках Крави это оружие, поклялся, заикаясь, в верности Дому Годи.
Не соблазняйтесь изделиями ксеносов, ибо они мерзостны. Эквус III был верным Империуму миром, а Праксис – довольно набожным городом. Как и все остальные жители, Крави знал большую часть Книги Императора наизусть. Для членов каждого Дома планеты регулярное посещение часовни было само собой разумеющимся. И ни у кого не вызывало удивления, если члены конкурирующих Домов Годи, Райзигер или Маленко молились, стоя на коленях рядом друг с другом или с судьей из Арбитрес. Чтобы не происходило на улицах, священная земля, на которой стояли церкви Экклезиархии, считались нейтральной территорией.
Здесь нельзя было отрицать, что оружие, которое разнесло графа Райзигер на кровавые куски, было создано чуждым разумом для чуждых же рук, и возможно, для использования против верных слуг Империума. Опустившись на колени в часовне, Крави задержал дыхание, прежде чем возблагодарить за то, что оно попало в руки Дома Годи. Затем он замер, опустив голову, и с бешено стучащим сердцем ожидая осуждения, как знак того, что он проклят.
Вместо этого он почувствовал на плече руку и знакомый голос прошептал:
– Тебя ожидают в особняке.
Пока они быстро шагали вниз по ступеням часовни в вечерних сумерках, Грегор поведал ему, что Виктор срочно вызвал всех Покровителей. Грегор пригнал к часовне личную машину Крави – блестящую, двухместную и очень мощную, которую он принял как дань от торговца, чьи склады находились на вновь приобретенной территории Крави – для того, что бы он мог быстро попасть в особняк. Сев за руль, он поручил своему лейтенанту известить Марию Клейст о том, что опоздает на вечернее свидание.
Выехав из ущелий городских улиц на поля и пролески, он посмеялся над своими недавними сомнениями. Не было удара молнии из стропил часовни, вызванного Императором в наказание за то, что он использовал оружие ксеносов. Ни один из жрецов не осудил его с высокого алтаря как помеченного скверной. При всех своих мерцающих странностях это «изделие ксеносов» ничем не отличалось от лазпистолета или болтера.
Когда он подъехал к особняку Годи, второе солнце Эквуса III уже садилось, бросая багровые блики на высокую стену. На зубчатых стенах стояли часовые; изогнутый металл и тонкие узкие дула их оружия сверкали в сумерках.
Особняк за стенами напоминал приземлившийся на посадочное поле транспортник. Крави был одним из последних прибывших Покровителей. Груменн был уже в подземелье, как сообщил ему охранник, когда он спешно подошел к низкому, похожему на бункер строению, которое являлось лишь надземной частью святая святых Дома Годи. Шагнув за тяжелые двери бункера, Крави почувствовал – сердце замирало так же, как и перед убийством графа Райзигер – что он делает еще один решающий шаг к своей судьбе.
Пронзительный визг угрожал взорвать его череп изнутри, когда он ввалился в ванную. Врезавшись головой в косяк, он увидел перед туманным взором звездочки и на ощупь двинулся к раковине.
И вовремя – живот скрутило так, что он чуть не упал на колени, и его сильно вырвало в металлическую чашу раковины. Оперевшись локтями в её край, он жадно хватал ртом воздух. Крави мельком увидел свое отражение в декоративно гравированном зеркале над раковиной – налитые кровью глаза на опухшем и покрытом пятнами лице, обрамленном спутанными потными волосами – прежде чем его снова скрутил спазм, и зеленый поток рвоты брызнул в слив.
На этот раз он смог хорошо отдышаться и издал низкий животный стон. Визг поутих, но колени все еще дрожали также сильно, как и крутило живот. Он боялся, что если его скрутит в третий раз, руки не выдержат его вес и он окажется на полу в луже собственной блевотины.
Крави сблеванул, закашлялся и выплюнул последний комок желчи. Кажется, больше в желудке ничего не осталось. Он закрыл глаза и сделал глубокий судорожный вздох.
«Должно быть, была какая-то вечеринка, – сказал он себе. – Жаль, что я ничего не могу вспомнить».
Было какое-то очертание в мерцающей звездами темноте перед закрытыми глазами. Темное очертание на фоне тьмы. Её форма представляла собой правильный многогранник. На поверхности было что-то написано…
Когда ноги достаточно окрепли, чтобы не подломиться под его весом, он встал и дотронулся рукой до больного места на голове. Шишка, полученная при ударе об косяк, уже набухала, но это был просто синяк. Сделав еще один глубокий вздох, Крави открыл глаза.
Свет, подобно осколкам стекла, впился в глазные яблоки. Охнув, он часто заморгал и поднятой рукой заслонился от него прежде, чем смог с трудом сфокусироваться на отражении в зеркале.
Выглядел он хреново, так, словно только что встал с кровати после недельной лихорадки. Изо всех сил пытаясь вспомнить события прошлой ночи, он пристальнее всмотрелся в свое отражение. В уголке глаза он заметил нечто, выглядевшее как вытянутая слеза ржаво-коричневого цвета. Он дотронулся пальцем и она отвалилась. Кровь?
Вокруг ноздрей тоже была запекшаяся кровь. Встревоженный, он повернул голову в сторону. Там её было еще больше – тонкая линия, бегущая от уха до нижней челюсти. Поворот головы в другую сторону. На мочке уха тоже была сухая кровь, выглядевшая как большой коричневый струп.
Что же, во имя Императора, произошло в особняке прошлой ночью? Может, произошла какая-то пьяная ссора? Крави помнил визг, давящий изнутри на череп, словно что-то пыталось пробить себе путь наружу сквозь его голову.
Там что-то было, в комнате. Не в святилище, а в одном из его флигелей. Для этого оттуда даже вынесли всю мебель. Монолит, вырезанный из цельного куска черного камня – многогранник. На его поверхности были отметки – фигуры, символы какие-то – которые едва можно было разобрать, потому что камень, пусть и сильно отполированный, практически не отражал свет свечей, расставленных по периметру комнаты. И там были все Покровители; Груменн приветливо кивнул ему с дальней стороны комнаты. Также были и граф, и Брек, но старого графсбератора Энджела он не припомнил. Рядом с графом был кто-то еще, кто-то незнакомый, с прищуренными глазами и противной усмешкой на тонких губах.
Крави застонал и судорога вновь прошла по телу. Несмотря на быстрое опорожнение, желудок ощущался тяжелым и раздутым. В голову пришла идея, что выпивка поможет его успокоить – и словно в ответ его снова скрутило и сжало.
Посмотрев в раковину, он увидел, что желтая и зеленая вязкая рвота медленно стекает в слив. Он открыл кран, брызнул в лицо холодной водой и, набрав в сложенные ладони воду, промыл глаза, пытаясь снять режущую их боль.
Похмелье или нет, но надо работать, сказал себе Крави. Как новый Покровитель, он должен показать себя, доказать своим людям и тем, кто платит дань, что у него все под контролем.
Но он не ощущал, что у него всё под контролем. Он не чувствовал, что у него похмелье. Желудок еще раз скрутило. Было такое чувство, что они двигались, как им вздумается, устраиваясь в более удобное положение. Крави посмотрел на свой плоский, мускулистый живот и только тут понял, что абсолютно гол. Он не помнил, как пришел домой этой ночью; не помнил, как раздевался. Проснулся он, весь дрожа, на диване в своих новых апартаментах, отделанных деревянными панелями и с мягким освещением в подражание святилищу Дома Годи.
Разглядывая свой живот, он почти ждал, что что-то начнет двигаться под кожей.
– Нравиться это или нет, но мне надо выпить, – пробормотал он.
Первый глоток ликера вернулся так же быстро, как он его проглотил. Желудок сжимало и крутило, но Крави был упорен. Второй глоток прожег себе путь сквозь помятое горло, но не вернулся. После пятого и шестого глотка из бутылки по телу растеклось приятное онемение, и он почувствовал, что готов встретить новый день. Он принял душ, оделся и вызвал Грегора. Когда тот приехал за ним, Крави взял с собой полупустую бутылку.
– Прости, Михаил, но старик не отвечает на вызовы, – донесся из трубки вокс-устройства голос Гриши Волка. – Он даже отменил все встречи. Не сказал почему. Он выглядит не слишком хорошо, знаешь ли.
Сидя на заднем сиденье бронированного лимузина, который он «унаследовал» от графа Райзигера, Крави знал, что Волк, заменивший его на должности лейтенанта у Груменна, невозмутимый и верный солдат, говорит правду. Он вспомнил удивленный взгляд Грегора, когда открыл ему дверь своей квартиры.
– Он конкретно нажрался прошлой ночью – мы все нажрались, – ответил Крави – так же он ответил и на немой вопрос Грегора.
– Да я уж понял, – сказал Волк со смехом.
– Скажи ему, что я появлюсь завтра, – сказал Крави, затем оборвал связь и сидел в тишине, наблюдая, как городские улицы – его улицы – проплывают мимо тонированных стекол. Что-то ворочалось в памяти: слова графа, произнесенные прошлым вечером, о том, что блестящее оружие ксеносов лишь начало, и что он хочет показать собравшимся Покровителям средства, которые позволят Дому Годи захватить власть над городом на долгие годы.
Что было потом? Потом было пение – сначала на высоком готике, потом на языке, слов которого Крави совершенно не помнил. Он больше походил на шум, чем на слова: щелчки и визги…
При воспоминании о визге внутри головы вновь появилось давление. Дрожащими руками он откупорил бутылку и поднес к губам.
– Куда, Михаил? – раздался по вокс-связи с кабиной, отделенной от пассажира темным стеклом, голос Грегора. Крави в два глотка осушил бутылку прежде, чем ответить:
– Домой.
Груменн не отвечал на звонки еще два дня. То же самое было и с другими Покровителями. Некоторые даже еще не выходили из своих домов после того вечера в особняке. Для тех, чьи территории были под властью Годи уже много поколений, это не было проблемой. Для Крави же было жизненно необходимо показать себя тем торговцам и владельцам магазинов и ресторанов, которые еще недавно платили дань Дому Райзигер.
Алкоголь помогает. Руки перестают трястись и проходят будящие его ежеутренние судороги. Однако и сон безмятежным не назовешь. Воспоминания об омерзительных и зловещих снах витают над ним после пробуждения, слишком нечеткие, чтобы ясно их помнить, хотя их фрагменты внезапно всплывают в памяти в течении всего дня: святилище Годи, лица собравшихся там Покровителей, изящно и чудовищно изменяющиеся, поющие вдалеке голоса, неизмеримо древние голоса, предлагающие силу в обмен на повиновение. В такие моменты Крави всегда тянулся к бутылке.
У выпивки было еще одна польза: она затуманивала разум, позволяя ему не обращать внимания на вопросы, которые грызли его по трезвости. Как оружие ксеносов попало на Эквус III? Как тут очутился этот черный каменный многогранник и что означают символы на его поверхности? Этих вопросов и боялся Крави, потому что уже знал на них ответы.
Оружие это одно. А вот Темные Боги совсем уже другое.
На следующий день он получил повестку и, дождавшись темноты, направился во Дворец Экклезиархии.
Стоя у подножия широкой мраморной лестницы и глядя на огромные двойные двери, украшенные сложным барельефом, изображающим победу Императора над еретиком Хорусом, он поймал себя на мысли, что думает о своем отце. Войцек Крави был набожным человеком, воспитавшим своих сыновей в вере в бесконечную мудрость Императора и никогда не скрывающим своё отвращение к людям, которые приходили собирать дань для Дома Годи.
Но когда они приходили, он был с ними неизменно вежливым и учтивым, и это для Михаила, его старшего сына, было доказательством того, что и они и люди, на которых они работают, имеют власть над его отцом.
Эта власть манила его, перерастая в желание стать одним из них. Поначалу он держал в тайне от отца своё участие в мелких преступлениях, но когда Груменн принял его в свою команду, Михаил уже не мог уклонится от посещения офиса своего отца. Одетый в новый дорогой костюм и с приобретенным высокомерием человека из Дома Годи.
Он ждал отцовского гнева, но все, что увидел в его глазах – это разочарование. И всякий раз за все эти годы, когда им приходилось встречаться по делам Дома Годи, ни отец, ни сын не признавали своего родства. Лишь один раз Михаил спросил о Эмиле, своем младшем брате, который мечтал вступить в ряды Экклезиархии. Войцек Крави посмотрел на своего сына твердым взглядом и сообщил, что Эмиль принят студентом в Семинариум при Дворце.
Две латунные кадильницы, каждая высотой в два человеческих роста, стояли за главными воротами. Когда Крави проходил мимо них, сильный запах ладана окутал его. Он вступил в длинный проход нефа, и ряды скамеек поплыли мимо него. Люди молились сидя на них или стоя на коленях, как и многие сотни тысяч подобных им во всех часовнях города. Низкий, еле слышный гул наполнил воздух. Он исходил из хоров в дальнем конце прохода, располагающихся перед высоким алтарем: мольбы о доброте и могуществе Императора бесконечно исполнялись и повторялись меняющимися священниками и послушниками. Хвалебные гимны не прекращались ни днем, ни ночью.
Крави огладывал всё это, пока не заметил того, кого искал: священника, перешагивающего порог железных врат, вделанных в решетку, отделяющую помещение для частных богослужений от остальной части здания. Священник запер врата, нарисовал ритуальный символ защиты в воздухе перед ними и двинулся вдоль бокового прохода. Ускорив шаг, Крави поспешил за ним.
– Отец, – голос Крави был чуть громче шепота. Священник развернулся. Михаил почти ожидал увидеть лицо брата под капюшоном рясы. К счастью, перед ним незнакомый человек.
– Меня зовут Михаил Крави, – сказал он священнику и замолчал. На территории, контролируемой Груменном, а теперь и им, упоминание его имени всегда производило какую-нибудь реакцию. Но не в этот раз. Священник лишь молча смотрел на него.
– Я… я предприниматель и верный последователь Императора, да святится имя Его, – продолжил Крави, уже сомневаясь в правильности своего решения придти сюда. Сюда привел его страх, страх того, что может поджидать его в особняке Годи, в котором он был три дня назад. Этот страх сменился ледяным, ужасным чувством того, что он собирается сделать: нарушить первое правило, с которого начинается обучение пехотинцев Домов, правило, которое он должен соблюдать до самой смерти. Никогда не разговаривать о делах Дома с посторонними.
– Так оно и должно быть, – ответил священник. Крави заметил мимолетную вспышку нетерпения, промелькнувшую в чертах лица служителя. – Император наблюдает за нами, чтобы мы могли спокойно жить под Его защитой от происков нечисти, богохульства и ксеносов. Если вы пришли укрепить свою веру в Его добродетели, то займите место. Обязанности требуют моего присутствия в другом месте, но я пришлю послушника, чтобы он направлял вас в Литании Восстановления.
– Нет!
От неожиданности священник отступил от него на шаг. Крави не собирался повышать голос, но знал, что если не выскажется сейчас, то не выскажется никогда:
– Моя вера сильна. Если б это было не так, то меня бы тут не было. Это… это что-то, о чем вы должны знать. Темные Боги. Они здесь… – он согнулся от боли в животе. Глубоко вздохнув, чтобы сбить позыв рвоты, он продолжил. – Они здесь. На Праксисе. Я видел их.
Церемония началась. Замкнутое пространство флигеля святилища было наполнено звуком тридцати голосов, поющих в унисон. Виктор стоял в центре освещенной свечами комнаты, вместе с Бреком и торговцем, греясь в ощутимом чувстве могущества, которое уже начало проявляться в воздухе.
На приглашение ответили все Покровители, кроме одного. Виктор заметил в каждом нервозность и чувство предвкушения. Он понимал их состояние – тоже самое ощущал и он сам, когда Брек и торговец доставили многогранник, стоящий у него за спиной. Еще были боль и неуверенность, но они прошли. Когда он разглядывал символы на каменной поверхности, он видел лишь свое будущее: невообразимые богатства и власть, о каких даже не могли помыслить все предыдущие графы, и, если верить скрипучим голосам, говорящим с ним из глубин черного камня, бессмертие.
Лишь Крави, новоиспеченный Покровитель, не ответил на приглашение. Его надо убрать и заменить. Виктор послал Груменна, наставника этого мальчишки, выполнить работу. Пение росло, и теперь сопровождалось глубоким, резонирующим тоном, который казалось, исходит из невообразимых глубин прошлого, из измерений, неподвластных человеку. Виктор почувствовал смутную грусть от того, что Крави не разделит с ними будущие богатства.
Внезапная вспышка экстаза смела все мысли из головы. Под треск позвоночника тело выгнулось назад, вдоль позвонков пробежал разряд энергии и взорвался внутри черепной коробки. Перед глазами расплылись буйные краски – человеческий разум был не в состоянии различить весь их спектр. Со сдавленным полустоном нечестивого блаженства он упал сначала на колени, а затем на четвереньки. Нечто внутри билось о его ребра, заставляя корчиться в сладострастном безумстве.
Запрокинув голову в очередном экстазе, он увидел, что с другими происходит то же самое. Большинство Покровителей стояли на коленях, некоторые лежали на полу, корчась и стоня.
Он увидел Груменна, дрожащего как парализованный зверь. Пока он смотрел на него, лицо старика начало плавиться, кожа стекала словно масло, на нем начали проявляться новые лица, все более и более невообразимые – сила Повелителя Перемен текла сквозь него.
Сперва Виктор подумал, что серия монотонных приглушенных ударов произошла внутри него, как еще одно проявление силы, что пронизало комнату, выходя из монолита. И лишь когда услышал проклятья торговца, то понял что это не так. Борясь с туманом экстаза, что заволок его разум, он огляделся. Другие тоже заметили это. Стены и пол вибрировали от последовательных ударов – звуков атаки, идущих с поверхности.
С ночных небес на особняк Годи вертикально падал «Громовой ястреб» с открытой рампой. Бронированный груз вылетел в воздух, вспышки прыжковых ранцев замедлили его головокружительный спуск. Еще в падении их болт-пистолеты хрипло закашляли, очищая стену от охранников. И вот керамитовые подошвы коснулись земли.
Более расторопные охранники припаркованных возле особняка машин начали обстрел нападавших сюрикенами. Все выстрелы ушли мимо, кроме последнего, нашедшего свою цель – топливный шланг прыжкового ранца. Тот сразу превратился в огненный шар, и бронированная фигура полетела на землю, пробив крышу лимузина. Некоторые охранники закричали в восторге от триумфа, но быстро затихли, когда пылающая фигура вырвалась из разбитой машины, посылая снаряд за снарядом во внутренний двор – огонь был безвреден для его силовой брони.
Боевики Дома Годи поняли, что бой проигран. Но пойманные в ловушку в стенах, которые должны были их защищать, они не могли сделать ничего другого, как сражаться с убийцами, что оказались среди них. Они были огромны, вдвое шире и вполовину выше, чем обычные люди, одеты в тусклую серую броню, украшенную печатью Императора. Сюрикены отскакивали от их брони, как капли летнего дождя, когда они смертоносно и неуклонно двигались через двор к своей цели. Те, кто бросили инопланетное оружие, кончили не лучше, чем те, кто сражался. У Серых Рыцарей Ордо Маллеус был приказ: любой, кто держал в своих руках оружие ксеносов, должен умереть.
К тому времени, как ворота в вихре огня и осколков рухнули вовнутрь, во дворе особняка было тихо. В образовавшуюся дыру ворвался «Рино», выгруженный из «Громового ястреба» достаточно далеко, чтобы не быть замеченным, пока челнок доставил свой оставшийся груз. «Рино» резко затормозил в центре двора, гусеницы были покрыты размолотыми останками охранников Годи, люки по его сторонам открылись и десять огромных фигур закованных в серую броню быстро выскочили оттуда и рассредоточились по периметру.
Последний появившийся пассажир был гораздо меньше своих попутчиков. В отличие от облаченных в керамит и пласталь фигур, собирающих по двору оружие ксеносов и складывающих его в «Рино», он носил костюм, который был бы более уместным на улице делового района Праксиса. Он был высок, но все равно едва достигал плеча Серого Рыцаря, который поприветствовал его.
– Особняк зачищен. Ждем ваших распоряжений, – раздался отфильтрованный электроникой голос из шлема космодесантника. На нем больше не было прыжкового ранца, и, несмотря на то, что его броня носила следы ожогов и подпалин, знаки отличия на наплечнике выдавали в нем сержанта четвертой роты, Pax Mortuus. Его звали Алексос, командир штурмовой воздушно-десантной роты.
– Я и так это вижу, – инквизитор Белаэль жестом указал на приземистый бункер, который был единственным видимым знаком того, что особняк состоит не только из разрушенного внутреннего двора, в котором они стояли. – Информатор предоставил нам подробный план подземных помещений. Возьмите людей. Очистите там всё, каждую комнату. Как только обнаружите эту мерзость, незамедлительно сообщите мне.
– Во имя Императора, – кивнул Серый Рыцарь и, развернувшись, направился к входу в бункер. По пути к нему присоединилась ударная группа. Кто-то уже сменил болт-пистолеты на болтеры, кто-то на мелты. Крак-граната позаботилась об одинокой двери в стене здания, и они осторожно проникли внутрь.
Почти тут же из открытого проема раздались звуки стрельбы. Оставшиеся снаружи Серые Рыцари вскинули оружие. Как и ожидалось, некоторые защитники особняка ждали внизу, пока во дворе убивали их товарищей. Судя по слабеющим звукам боя, они мало что могли противопоставить продвигающейся вниз команде сержанта.
Стоящий возле «Рино» Белаэль зевнул. Он практически не спал в течение трех дней с того момента, как Дворец Экклезиархии на Эквусе III сообщил Инквизиции о том, что в Праксисе объявился культ хаосопоклонников. Он никогда не мог нормально спать в полете и когда прибыл в город, сразу провел допрос информатора. Рота Серых Рыцарей, только что завершившая операцию по уничтожению других последователей Хаоса, прибыла во время допроса Крави.
Оказалось, что Крави был тупицей, едва ли осознающим силы, в которых он завяз. Но даже большие глупцы могут выполнить свой долг в войне, бушующей в Империуме и за его пределами. Белаэль улыбнулся, вспомнив детское выражение признательности, озарившее лицо информатора, когда он сказал ему, что его верность Императору и человечеству будет вознаграждена.
О да, уверил его Белаэль, он лично проследит, чтобы Крави был надлежащим образом вознагражден.
По флигелю прошел огненный дождь. В воздухе висело зловоние жареного мяса. Белаэль смотрел на знаки, выгравированные на поверхности черного монолита: нечестивые имена, среди которых выделялось одно – Тзинч, Повелитель Перемен. Многогранник был проводником его мерзкой энергии, но сейчас он уже был закрыт. Одним из свежих трупов на полу был служитель Тзинча. Должно быть, он предупредил своих хозяев сразу после начала атаки. Так или иначе, монолит стал не более чем бесполезным куском камня. Но вскоре не будет даже этого.
– Устанавливайте заряды, – приказал Белаэль Алексосу. – Затем заминируйте весь особняк. А я пока вызову «Громовой ястреб». Обряд Изгнания я проведу прямо в воздухе.
– Во имя Императора, – откликнулся Серый Рыцарь.
– Несомненно, – кивнул Белаэль. – Как только от этого места останутся лишь мерзкие воспоминания, у меня будет еще кое-какая работа. Во имя Императора.
Сидя на низкой жесткой койке в одиночке, Михаил потерял счет времени и уже не помнил, сколько раз повторял свой рассказ – сначала священнику в нефе, затем вышестоящим священнослужителям, в маленьких комнатках на вершине одного из дворцовых шпилей, а потом уже здесь, в камере, инквизитору. С каждым разом события, о которых он рассказывал, все более удалялись, становясь все менее реальными. Может, он неправильно понял то, что произошло в особняке? Что если он напрасно нарушил обет молчания? Если это так, то ему надо ожидать быстрой и смертоносной мести Дома Годи. И если он хочет избежать этого, ему понадобиться защита – такая защита, что даже Дом оценил бы.
– Ваша преданность Императору и его делам не будет забыта – вы получите свое вознаграждение, – говорил ему инквизитор.
Сейчас Михаил уже знал какая награда будет самой лучшей: возведение во священство. Представителю Экклезиархии не могут навредить ни Дома Праксиса, ни любого другого города. То, что его родной брат уже в сане священника – сослужит ему хорошую службу. Конечно, ему придется начинать с самого низа, но он уже сделал это в банде Груменна, а Экклезиархия просто другая организация, но подобная Домам. Он был умен, умел добиваться своих целей, знал, как показаться на глаза начальству и подниматься по служебной лестнице. Возможно, его даже отправят на другой мир, где возможности для продвижения могут быть безграничны.
«Проповедник Крави» – этот титул пошел бы ему.
Тяжелые шаги раздались из-за дверей камеры. Его живот свело от страха. Это просто нервы, сказал он себе, положив на него ладонь, просто нервы.
Дверь распахнулась и в камеру вошел инквизитор, а за ним высокая фигура: живая статуя, отлитая из тусклого серого металла, поглощающая, казалось бы, свет одинокой камерной лампочки. На её груди расправил крылья Имперский орел, над плечами возвышалась человеческая голова, в глазах которой Михаил увидел холод, который мог существовать лишь в межзвездной пустоте.
– Вы нашли их? – Михаилу удалось оторвать взгляд от ледяных глаз и посмотреть на инквизитора. – Я был прав? Я ожидал…
Он замолчал, подбирая слова, что бы начать разговор о своем прошении в Экклезиархию. Если имперский инквизитор даст свое согласие на его просьбу, то никто уже оспаривать не будет.
– Я молился, чтобы вы нашли богохульников прежде, чем их сила возросла бы, – спешно продолжил Михаил. – Я… я знаю, что не жил обычной жизнью. Я совершал вещи, которые другие считали неправильными, но… но я всегда любил Императора. Я всегда был верен Ему. И единственная возможность загладить свое прошлое, доказать свою преданность еще больше…
Белаэль улыбнулся и жестом прервал речь Михаила.
– Мы нашли их. Как вы и думали, они собрались, чтобы провести еще один нечестивый обряд. Мы неожиданно быстро закончили его и стерли грязь с этого мира. Если бы её пятно расползлось, то пришлось бы пожертвовать городом, а возможно, и всем миром для её искоренения.
– Хвала Императору! – выпалил Михаил, всячески стараясь показать свою набожность. – Я прошу лишь о службе Золотому Трону. Мое заветное желание заключается в служении. Возможно, если…
Он запнулся, увидев, как улыбка сползает с лица инквизитора.
– Есть еще одна услуга, которую вы можете сослужить Императору, – Михаил заметил в его глазах частичку той холодности, которая была в глазах серой громадины, что стояла за спиной у Белаэля. – Осталось последнее из нечестивых семян, что стремились посеять на Эквусе III ваши бывшие хозяева. Оно должно быть уничтожено.
– Ну конечно! – затараторил Михаил. – Если вам нужен проводник, кто-то, кто знает все улочки Праксиса, я…
Тут смысл слов, сказанных инквизитором, наконец дошел до него, заставив замолкнуть на полуслове.
– Нет! – выдохнул он, скривясь от боли – что-то внутри него начало биться и крутиться, когтями царапая изнутри грудную клетку. Белаэль кивнул. Восприняв это как сигнал, Серый Рыцарь выступил вперед, подняв руку в массивной перчатке. Увидев, что эта рука держит болт-пистолет, украшенный Имперской печатью и символами власти, Михаил попытался что-нибудь сказать, что-то, чтобы отсрочить неизбежное. Но он смог выдавить из себя лишь сдавленный рык, словно тварь внутри него завладела его голосом.
– Я призываю очищающий огонь Императора, чтобы очистить этот грязный сосуд, – начал нараспев читать Белаэль Обряд Изгнания уже второй раз за этот день. Не обращая внимания на его слова, Михаил отползал по койке, пока не прижался спиной к стене камеры.
– Так как Император принес Себя в жертву в вечные объятия Золотого Трона, то верно и справедливо, что все эти порченные скверной и богохульством должны предстать перед Ним на суд Его, – слова Белаэля вгрызались в разум Михаила. Ноги продолжали сучить в бесплодных попытках унести свое тело как можно дальше от ствола болт-пистолета. И под холодным пристальным взглядом фигуры, державшей его на прицеле, он поднял руки в последнем умоляющем жесте. Нелепо, но Михаил сейчас думал о Леоне Клейсте, ползающем в грязи на заднем дворе «Разделанной свиньи».
– Огнем и пулями будут они очищены. Через жертву получат они награду свою.
Болт-пистолет кашлянул и Михаил Крави, верный слуга Императора, получил свою награду.
