Останется только прах / The Dust that Remains (рассказ)

Материал из Warpopedia
Версия от 07:03, 29 мая 2023; Shaseer (обсуждение | вклад)
(разн.) ← Предыдущая | Текущая версия (разн.) | Следующая → (разн.)
Перейти к навигации Перейти к поиску
Останется только прах / The Dust that Remains (рассказ)
The dust that remains.jpeg
Автор Дж. Х. Арчер / J. H. Archer
Переводчик Hades Wench, Нейросеть
Издательство Black Library
Год издания 2023
Подписаться на обновления Telegram-канал
Обсудить Telegram-чат
Экспортировать EPUB, FB2, MOBI
Поддержать проект

Предисловие переводчика.

Перевод, представленный ниже, выполнен с помощью движка МТ с незначительной косметической редактурой. Единственная часть, переведенная вручную, это стихотворение. Вероятно, шуточная новость от 1 апреля может быть не такой уж и шуткой.


Все они умерли пятнадцать лет назад. Все они умирают сейчас. И все они будут умирать — каждую ночь, раз за разом.

Мы закрываем брешь, удерживая реликварий, прижавшись спинами к склону скалы, а язычники идут по берегу, и под их ногами песок превращается в стекло. Моим хирургическим инструментам выпало столько работы, что они затупились. Мои одежды, когда-то белые, стали цвета причастного вина. Я вижу, как убивают моих сестер, друзей, которых я знала со времен учебы в схола прогениум. От прямого попадания из болтера голова сестры Солифы превратилась в раскрывшийся бутон розы. Сестра Пульсифер выпотрошена, убивая врага. Канонесса Мафусаила охвачена священным пламенем, но не перестает смеяться, приветствуя праведную смерть.

И в моих руках она.

Она новобранец, только что закончила обучение, ее бронежилет — не более надежная защита, чем тонкий лист пластека — от танкового снаряда. Осколки впились ей в грудь, рана зияет, и я вижу, что она едва может дышать. Ее левое легкое спалось. Кровь струится из шеи. Она пытается что-то сказать, но не может. Я делаю все возможное, чтобы спасти ее, использую все свои навыки, знания, всю свою волю, но этого недостаточно.

Мир вокруг меня умирает.

Они прорываются сквозь наши ряды. Я смотрю в глаза врагу и вижу только тьму. Смотрю вниз и вижу, как меркнет свет. Ее кровь течет по моим рукам. Когда она уходит, я прижимаю ее к себе. Затем наступила тьма. Потом наступит тьма. Тьма приходит всегда.


Из состояния забытья меня выводит шум двигателей.

На мгновение мне чудится, что это гром, раскаты которого разрывают ночной воздух в такт бесконечной череде молний. Но затем я вижу его: десантный транспорт, спускающийся сквозь бурю, он приземляется на заболоченную пустошь перед комплексом. Вскоре высокие, окованные железом ворота открываются, и внутрь заходит сотня людей, сгрудившихся вместе, как паломники, кутаясь в плащи и куртки.

Сначала я думаю, что это солдаты. Вероятно, раненые солдаты, усталые и изможденные, на их сапогах грязь и пыль с сотни других планет. Но вместо этого я вижу существ пустых, словно гильзы от снарядов. Они бредут, удерживая построение для патрулирования, исхудалые мужчины и женщины с выступающими скулами, их глаза быстро осматривают крыши и щурятся от света прожекторов, руки тянутся к оружию, которого больше нет. Они все в крови, немытые. Я вижу, что санитары пытаются скрыть отвращение. Закрывшись масками и перчатками, они помогают отряду уйти из-под проливного дождя, но при этом не подпускают солдат близко к себе. Охранники из комиссариата еще менее гостеприимны: держа оружие под рукой, они отворачиваются спиной к пронизывающему ветру или выкрикивают отрывистые приказы, чтобы ускорить высадку.

Я уверена, что гвардейцы видят эту перемену в отношении. Заметив реакцию, которую они вызывают у других, некоторые даже отказываются покорно идти вперед, но, к счастью, их протесты длятся недолго, и их подталкивают сзади ветераны, которым хватает осторожности понять, что будет, если они не станут сотрудничать.

Я стою на втором этаже хосписа, как обычно наблюдая за происходящим и делая заметки, когда один из солдат останавливается и смотрит на меня. Темные волосы и темные глаза, на щеках засохшая кровь. Он улыбается мне. Мне кажется, это просто улыбка облегчения от того, что он снова оказался среди праведных, по его лицу стекают струйки дождевой воды, смывая часть грязи. Один из охранников комиссариата толкает его вперед, от неожиданности он падает на землю и теряется в толпе.

— Жалкое зрелище, правда, сестра?

Я спиной чувствую ее приближение. Как будто идешь в темноте и ощущаешь, что рядом находится отвесная скала. Она огромна, почти на фут выше меня, пластины ее доспеха кажутся сваренными вместе. У ее бедра древний плазменный пистолет. На спине — длинный силовой меч. На лице — маска из идеально белого фарфора. Она начинает хрипло кашлять, сухой скрежещущий звук, но ее биосбруя шипит, впрыскивая какую-то химическую субстанцию прямо в кровь, и она приходит в себя.

— Это так, инквизитор, — говорю я.

— Конечно, так. Их уже официально списали как пропавших без вести. Сотня гвардейцев — это ничто. Такая же мелочь, как переставить запятую в бухгалтерской книге Муниторума.

— А если они заражены, как следует из отчета?

— Тогда мы выкопаем сотню неглубоких могил и договоримся, что того, что здесь произошло, никогда не было.


Я собираю медицинский персонал на брифинг.

Здесь все стерильно — девственная белизна, напоминающая рясу святого. Я стою в центре первой палаты на первом этаже, и по обе стороны от меня тянутся ряды стальных коек. Полукругом в центре помещения стоят тридцать бледных человек в чистых белых медицинских халатах. Они беспокойно переминаются и ждут объяснений.

— Сто дней, — говорю я. — У нас есть сто дней, чтобы подготовить этих солдат к службе. Они только что прибыли прямо из лагеря временного содержания, а до этого — с передовой. Они возбуждены и могут проявлять агрессию, поэтому будьте готовы к сопротивлению, включая физическое. И во всех случаях используйте средства индивидуальной защиты.

Я раздаю список симптомов.

— Если вы заметите эти признаки у себя или у кого-то еще, немедленно сообщите об этом. В случае серьезных нарушений обратитесь к сотруднику охраны комиссариата. Понятно?

— Да, госпитальер Изольда, — отвечают они.

— Хорошо. Тогда за дело.


Я приступаю к своим первоочередным обязанностям.

За пределами хосписа — голая земля и множество деревянных бараков в два ряда по пять, в каждом из которых размещается по десять гвардейцев. За хосписом находится казарма охраны, где расположились невозмутимые бойцы ударных подразделений комиссариата, а за ней — часовня. Железобетонная стена высотой пятьдесят футов, увенчанная переплетением колючей проволоки, опоясывает территорию комплекса, вдоль нее через каждые тридцать футов расположены сторожевые вышки.

Никто не должен входить или выходить. Включая меня.

Солдаты стоят под навесами в дверях своих бараков, негромко переговариваясь. Их головы обриты, а в восточном углу лагеря под дождем полыхает прометиевый костер, в котором догорают остатки их униформы.

Когда я прохожу мимо, они едва замечают меня. Большинство из них, кажется, чем-то подавлены, и им хватает сил только на то, чтобы, опустив голову, разглядывать свои новые жесткие кожаные сапоги. В конце концов звенит ночной колокол, и охранники загоняют гвардейцев в бараки, запирая двери снаружи.


ПАМЯТКА МЕДИЦИНСКОМУ ПЕРСОНАЛУ (вручается главному врачу каждого подразделения перед высадкой на планету)

КАК ОПРЕДЕЛИТЬ СЕРУЮ ЧУМУ:

1. Лихорадка.

2. Безумие / непрерывный бред.

3. Быстро развивающаяся гангрена на ранее здоровых участках тела.

4. Быстрое распространение новообразований по всему телу.

СЕРАЯ ЧУМА НЕИЗЛЕЧИМА.

ПОСЛЕ ВЫЯВЛЕНИЯ СЛУЧАЯ СЕРОЙ ЧУМЫ КАЗНЬ НА МЕСТЕ — ЕДИНСТВЕННЫЙ ПРИЕМЛЕМЫЙ ВЫХОД. ТЕЛА ДОЛЖНЫ БЫТЬ НЕМЕДЛЕННО СОЖЖЕНЫ.

Vivat Imperialis.


Протокол медицинского освидетельствования:

Имя: Харли Ламмус

Звание: рядовой

Подразделение: Пятый ***

Проверяющий офицер: медик Колла


Физический осмотр:

Рядовой сильно истощен. Он утверждает, что практически не получал ежедневных пайков на …, и неоднократно жаловался (устно и письменно) на «чертов Муниторум», который «жопой думает» [sic]. Имеются многочисленные полузалеченные раны, в основном от мелких осколков, особенно в levator scapulae, которую, как он думает, он получил после того, как вражеская осколочная граната взорвалась так близко от него, что он «до сих пор чувствует ее жар». Он глух на правое ухо.


Психологическое освидетельствование:

Отказывается говорить о предыдущем боевом задании. Когда его просят рассказать подробнее, появляется дрожь в левой руке. Единственный уточняющий комментарий от рядового Ламмуса: «Было хреново. Было очень хреново». По ночам засыпает с трудом из-за кошмаров.


Заключение:

Рекомендуется увеличить количество калорий на следующие 30 дней. Назначено легкое успокоительное средство от кошмаров.


Протокол медицинского освидетельствования:

Имя: Банса Поллис

Звание: капрал

Подразделение: Пятый ***

Проверяющий офицер: медик Векка


Физический осмотр:

Наблюдается инфекция в небольшой ране на шее. Отказывается уточнить происхождение раны, но это может быть связано с лихорадкой и бредом, вызванными инфекцией. В ответ на дальнейшие расспросы проявлена физическая агрессия по отношению к проверяющему офицеру, и охранникам комиссариата пришлось вмешаться.


Психологическое освидетельствование:

Из-за лихорадки психическое состояние трудно оценить. Неоднократно упоминает *** — какое-то место? Возможно, имя? Точно не известно, и капрал отказывается уточнять. Вместо этого постоянно говорит о «могилах, бесконечных рядах могил». Возможно, это связано с высоким уровнем смертности среди гражданского населения, который был указан в отчетах и в целом характерен для 98 % всех освобожденных планет.


Заключение:

Пациент переведен в палату № 3 и получил сильное успокоительное. Назначен курс контрабиотиков. Требуется постоянное наблюдение.


Снова там. Здесь и сейчас. И снова там — в будущем.

Я кладу ее тело на обломки. Реликварий горит, пляж усыпан телами. Внутреннее святилище рухнуло. Фигуры проносятся мимо меня, вокруг меня, повсюду. Их ножи режут мне руки, ладони, лицо, но я не падаю. Я чувствую, как их яд просачивается в вены. Чувствую подступающую слабость. Ночное небо заволокло тучами, и луна погасла. Мир окутан непроницаемой тьмой. Я сделала все, что могла, но этого недостаточно. Меня поднимают и удерживают на весу.

Это предатель-астартес, сочащийся гнилью, само воплощение разложения. Когда он говорит, слов не разобрать, но низкие звуки отдаются в моих ребрах. Личинки проникают в мои открытые раны. Кажется, он задает мне вопрос, с любопытством склонив набок голову в ржавом полуорганическом шлеме.

Я не буду слушать речи демонов — говорю я.

Он поднимает другую руку и снимает шлем. То, что под ним, едва напоминает плоть, но у этого существа есть глаза и зияющий рот. Заточенные зубы напоминают зубья пилы. Язык покрыт свежими кровоточащими струпьями. Десны сочатся гноем.

Он ничего не говорит, только смеется.

Я теряю сознание.


Я нахожу свободный час, чтобы обустроить часовню.

Это наспех построенное каменное здание, едва ли больше, чем склад, но оно достаточно велико, чтобы на время проповеди вместить целый отряд. Я вхожу и окунаюсь в тихую прохладу, запах ладана и молитвенного пергамента. Знакомая обстановка успокаивает меня: скамьи и кафедра; недавно написанные фрески на стенах и витражи, привезенные с других планет; самое главное — на алтаре реликвия святой Гвиневры, покровительницы Госпитальеров — моего ордена. Святая называла его своим самым священным орудием исцеления, последним и самым чистым лекарством для оскверненных: огнемет, изготовленный мастером-оружейником, по-прежнему в хорошем состоянии и отлично смазанный, по-прежнему пахнущий огнем и яростью. Единственная реликвия, оставшаяся у моего Ордена.

Мой орден. Больше нет. Уже нет.

Странно снова быть здесь, где царят твердые устои Империума. Все по-прежнему кажется не совсем реальным. Я никогда не думала, что смогу выбраться, спастись от ужасов бесконечного плена, а затем от изгнания на черные корабли. За свое освобождение я должна благодарить инквизитора, но я не уверена, чего она от меня ждет. Целительница, которая не смогла никого исцелить, которая должна была умереть вместе со своими сестрами.

Я снимаю огнемет с алтаря и начинаю ритуал технического обслуживания.

И еще молюсь. Я всегда молюсь.


Солдаты обживаются.

Я назначила им режим, который полезен и для тела, и для души. Дважды в день молитвы, строгая диета, состоящая только из белков и воды, и интенсивные физические упражнения. Если они и заражены, то внешне это никак не проявляется. Самый большой недуг, от которого они, похоже, страдают, — это неспособность к полноценному отдыху. Вся рота с трудом засыпает, некоторых мучают кошмары. Многие жалуются на чувство тревоги. Они три года подряд несли боевое дежурство и жаждут вернуться на фронт.

Я прописываю всему отряду курс сомнихимов с вечерней трапезой.


Бойцы не желают говорить о своем предыдущем задании.

События, приведшие к их прибытию на мою базу, не складываются в целостную картину. Освобождение отдаленной деревни на ***, обнаружение серой чумы и затем вмешательство Инквизиции? Чего-то не хватает.

Я читала отчеты о ситуации перед вторжением. Болезнь — ожидаемое осложнение на освобожденных планетах, особенно там, где властвуют нурглитские культы. Все протоколы были соблюдены. У солдат нет никаких признаков инфекции.

Нужно изучить материалы. Должно быть, в отчетах есть что-то, что я упустила.

Я наблюдаю, как солдаты завершают круг пробежки по территории комплекса. Дождь все льет и льет на промокший дерн. Однако солдаты все равно бегут, их форма для кардиотренировок прилипает к телу и кажется почти прозрачной. Когда один падает, поскальзываясь в грязи, другой подхватывает его и толкает дальше. За ними бежит сержант комиссариата, в руках у него шоковая дубинка для укрепления духа. Он приказывает все еще не набравшим вес гвардейцам держать темп, и я вижу, как они стискивают зубы. На десятом круге они запевают строевую песню:


Пехтура мы, куда пошлют, там держим мы удар:

С Кадии на Катакан и с Терры – в Ультрамар.

В окопах, ульях, кораблях – деремся мы везде,

Пока врага не победим, иначе быть беде.


Буря свирепствует, и это означает, что мы не смогли получить последние поставки из мира-улья.

Когда мне удается связаться с агентами Муниторума, они говорят, что доставки во все комплексы выполнены и что нам придется подождать следующего рейса. Я пытаюсь объяснить, что на самом деле это не так и что есть только один комплекс, но спорить с Муниторумом — все равно что пытаться рассмешить скитария.

Пока нам придется довольствоваться тем, что есть.


Двое охранников комиссариата встают по стойке смирно, такие же строгие, как и кожаные плащи — символ их службы. Лица скрыты под масками противогазов.

— В чем дело, офицеры? — спрашиваю я.

— Один из солдат требует встречи с вами, сестра.

— По какому поводу?

— Отряд отказывается выходить из бараков на вечернюю трапезу. Они неоднократно игнорировали прямые приказы офицеров комиссариата. Этого человека они отправили как своего представителя.

— Пусть войдет.

На мгновение они не знают, как поступить, и застывают на месте. Переглядываются, потом снова смотрят на меня. Тот, что говорил, снимает противогаз и предлагает его мне.

— Думаю, вам это понадобится, сестра.

— Нет, офицер, но все равно спасибо. Не снимайте его. Заражение мне не грозит.

На его лице написано замешательство, но он не задает вопросов и снова надевает противогаз.

Они вталкивают человека в дверь кабинета и ставят его передо мной. На мгновение мне показалось, что охранники схватили какого-то нарушителя, местного жителя, который попытался пробраться на территорию комплекса, чтобы добыть бесплатный обед или что-то в этом роде. Его выдают только нашивки сержанта.

Сержант смотрит на меня, стиснув зубы. Это пожилой мужчина, с темными волосами и темными глазами. Он вызывающе вздергивает подбородок в мою сторону и говорит с сильным гортанным акцентом:

— Приветствую вас, сестра-госпитальер.

— Ваше имя?

— Сержант Миллер, сестра.

— Итак? Что вы хотите сообщить?

Он запинается и нервно смотрит на меня. Снимает берет и держит его в обеих руках, теребит полковой значок на околыше.

— С нами обращаются как с заключенными, сестра, но мы не знаем, в чем нас обвиняют. Мы выполняли приказы. Мы делали то, что требовалось.

— Сержант, вы не заключенные, а мои пациенты.

— И всех ваших пациентов держат под прицелом лазгана? Мы не больны. Мы устали, измотаны и нуждаемся в помощи. Но мы не больны.

— Это мне решать, сержант, а не вам. Я не буду обращаться с вами как с пленными, если вы перестанете вести себя как пленные и будете выполнять приказы.

Он опускает взгляд. Офицер комиссариата делает шаг вперед, собираясь заговорить, но я поднимаю руку, останавливая его.

— Вы выйдете из бараков и начнете есть, — говорю я. — Если вы не выполните этот приказ, я прикажу вас расстрелять. Понятно?

— Да, сестра.

— И еще, — я обращаюсь к стражникам, — сделайте милость и относитесь к этим солдатам с уважением, которое полагается воинам, которые служат Ему в бою. Это ясно?

Отрывистый кивок.

— Хорошо. А теперь перестаньте отвлекать меня от работы.


БОЕВОЕ ДОНЕСЕНИЕ

РОТА БЕЙКЕРА, Пятый ***

МЕСТО:

10:03. Рота приближается к деревне при поддержке трех «Адских гончих». Ожидается сильное сопротивление со стороны остатков боевой группы Архиврага: вероятно, местные еретики, возглавляемые личной гвардией сенешаля Крукса.

10:15. Минометные группы забрасывают деревню осколочными снарядами, а также дымовыми снарядами для прикрытия подходов.

10:23. Внутри деревни сопротивления нет. Данные разведки были неверны. Здесь нет вражеских сил. Из 10 000 человек населения осталось только 400 мирных жителей.

10:30. Рядовой Маккус сообщает, что нашел что-то в одной из хозяйственных построек.

10:45. Мы связались со штабом. Специалисты уже в пути.

15:00. Похоже, в деревне свирепствует болезнь. Мы согнали выживших в сарай, чтобы держать их подальше от роты. Я приказал никого не трогать до прибытия специалистов.

17:33. Прибывают специалисты. Похоже, что они из ***.

18:12. *****.

19:00. *****.

21:14. ***** *****.

23:55. ***** *****.

КОНЕЦ ДОНЕСЕНИЯ


Они запирают меня и заставляют наблюдать за процессом осквернения.

Мерзкие эксперименты. Нечестивые ритуалы. Надругательство над моим святым монастырем. Чума без всякой пощады проникает в оставшихся заключенных. Меня заставляют лечить больных, поддерживая в них жизнь, только чтобы враг мог заражать их снова и снова.

Мои сестры умирают одна за другой. Когда их не остается, они приводят ко мне офицеров из местного полка планетарной обороны. Потом настает черед солдат. И когда все они превращаются в гниль, они приводят ко мне жителей планеты, тех самых людей, которых я поклялась спасти.

Но в этот раз мне их не спасти. Я могу только поддерживать их жизнь, чтобы страдания продолжались. Когда же приходит смерть, она кажется милостью.

Наконец настает мой час. Меня приводят в собор, который я едва узнаю. Стены покрыты отвратительными символами, написанными кровью и гноем. Образы Его святости осквернены и извращены. Астартес стоит за алтарем, перед ним корчится последняя жертва, умоляя о пощаде. Но пощады не будет — еще некоторое время, пока несчастного наконец не заберет смерть.

Наконец мерзкий гигант в силовой броне подзывает меня к себе, и меня кладут на алтарь. Воин возвышается надо мной и улыбается, его плоть изъедена язвами и прогнила так, что больше даже не напоминает человеческую. Вонь, исходящая от него, не похожа ни на что, с чем мне приходилось сталкиваться. Мне требуются все силы, чтобы оставаться в сознании, чтобы сохранять рассудок.

В его глазах горит темный свет, а когда он начинает говорить, голос его не похож на человеческий. Это нечто большее, чем человек. Демон.

— Это честь для меня, сестра.

Я не могу говорить, не могу пошевелиться. Я лишь хочу умереть.

— Ты очень хорошо поработала над моими подопечными. Твои знания о болезнях поражают. Жаль, что ты используешь свои навыки для лечения, а не для созидания порчи. Дедушке ты бы пригодилась.

Он берет в руки белый нож с зазубринами, который вырезан из чего-то, очень похожего на человеческую челюсть, но кость деформирована, словно скручена.

— Я знаю, что ты не сломаешься, по крайней мере пока. Но когда ты увидишь, когда ты наконец увидишь... Это не наказание, а спасение.

Он погружает нож в зараженную плоть на своей шее. Кожа отслаивается, как на фрукте, и под ней открывается страшная язва. Жидкость покрывает клинок.

— Это мой подарок тебе.

И он вонзает нож мне в грудь.


Когда инквизитор снова приходит, я нахожусь в часовне. Она ждет меня на передней скамье, водя клинок меча о точильный камень. Я иду к алтарю, чтобы помолиться, но она не обращает на меня внимания.

Рядом с инквизитором возникает какое-то чувство оцепенения, какой-то пустоты. Я едва могу сосредоточиться на литаниях. Когда она начинает говорить, это приносит почти облегчение.

— Что думаете, госпитальер Изольда?

— Они очень стойкие и, конечно же, многое пережили. Их подразделение было среди первых, высадившихся на планету, и одним из последних ее покинуло. Почти год безостановочных боев, участие во всех крупных наступлениях, включая уничтожение оставшихся партизанских ячеек в горах. И в довершение всего они обнаружили серую чуму. Просто чудо, что в живых осталась хотя бы сотня.

— Действительно. Именно это в первую очередь привлекло наше внимание. Их стойкость к воздействию не имеет равных. Это невозможно понять. У кого-нибудь уже проявились симптомы?

— Пока нет. Мы выявили некоторые случаи инфекции, всех мучают кошмары, но нет ничего такого, что могло бы свидетельствовать о скверне. Хвала Трону, у них нет заметных мутаций, и им не давали никаких специальных лекарств или препаратов перед вторжением. Я не могу найти логической причины, почему эти люди устояли перед серой чумой, в то время как многие другие оказались поражены.

Трупы. Груды и груды трупов. А те, кто еще жив, все равно гниют.

— Может быть, — продолжаю я, — эти люди просто сильнее, чем мы могли предположить, инквизитор?

— Эти люди? Сестра, ваша вера в простых смертных неоправданна. Обычные люди слабы, и их легко сломить.

— Я верю в человечество, инквизитор. Противостоять скверне возможно.

Я делаю вдох и встаю, чтобы посмотреть ей в лицо. Она заняла место на одной из скамей. Мне кажется, что под маской она улыбается.

— Кому, как не вам, это знать, да, сестра-госпитальер? — говорит она. — Оно следует за вами. Я вижу это. Как темное облако в глубине ваших глаз, как вторая тень, которая всегда идет за вами по пятам.

Ножи. Гниющая пасть. Тьма.

— Одинокая сестра, последняя из своего ордена. Грустное зрелище. Я всегда начеку, госпитальер Изольда. Любой, кто провел столько времени в окружении Хаоса, вызывает подозрения. И если эти солдаты остались после всего пережитого невредимыми, они также подозрительны. Мы должны понять, в чем причина.


Я сверяюсь со звездной картой. Относительно недалеко отсюда действуют три Ордена. Я посылаю сообщение каждому из них, но ответа нет. Я задаюсь вопросом, не забыли ли они обо мне. Возможно, они даже не узнают по сигилле, что мой Орден связан с их собственным узами сестринства. Нет, скорее всего, это из-за шторма.

Я буду продолжать попытки.


Один из них наконец умирает.

Он был ранен плазменным разрядом около двух недель назад, якобы после того как подразделение отбило самоубийственную атаку отряда культистов. Это было не прямое попадание, иначе он не остался бы в живых и не лежал бы сейчас передо мной на кровати в хосписе, чтобы вскоре упокоиться в холодном морге в подвале. Нет, на него попало только несколько капель плазмы, этой раскаленной погибели — рикошетом, но достаточно, чтобы вызвать ожоги, которые можно было бы увидеть на сожженной ведьме. Ужасные раны, сочащиеся сепсисом.

Мы поддерживали в нем жизнь столько, сколько могли. Большую часть этих последних пятнадцати дней, не считая редких обращений после солдатских потасовок, здесь был только он. Он умирает в одиночестве. Я пытаюсь успокоить его, пытаюсь заглушить страдания, но все бесполезно. Какая-то мерзкая инфекция проникла в его кровь. Мой долг — лечить больных, но у меня также есть долг перед их душами, и мне ясно, что этой душе пора уходить. Нет смысла удерживать ее и дальше от путешествия, которое в конце концов ждет нас всех.

Я киваю одному из охранников, стоящих у дверей палаты. Он понимает, о чем я его прошу, быстро подходит, снимает с бедра штык и втыкает его между двумя верхними ребрами умирающего.

Он умирает почти мгновенно. Когитатор, контролирующий его жизненные показатели, издает вопль, дух машины вторит боли, которую чувствует человек. Я выключаю устройство и произношу краткую молитву, которую заслуживает каждый солдат Императора, даже самый слабый. Охранники уходят. Другие медики продолжают работу.


Инквизитор склоняется над трупом, словно стервятник. Ее движения быстры, точны, и она вскрывает человека с ловкостью мясника. Его живот превратился в распухшее месиво органов, полусгнивших от инфекции.

— Кажется, нет никаких внутренних проявлений варпа, никаких явных изменений в физиологии. Однако похоже, что в результате воздействия атмосферы планеты сама инфекция по меньшей мере... усилилась. — Она подзывает меня к себе. — Видите, сестра-госпитальер? Пятна на толстой кишке, отек печени и сердца. Это мор, призванный продлить страдания. Подобная мерзость появилась не сама. Это тот же штамм серой чумы, который еретики использовали в вашем монастыре.

На мгновение кажется, что она поражена, но затем она отрезает кусок пораженных гангреной внутренностей и помещает его в маленький стеклянный пузырек, который прячет внутри своего доспеха. Остальное она передает мне.

— Проанализируйте их, Изольда. Я должна знать степень заражения и то, каким образом эти люди сопротивлялись его воздействию.


Инквизитор уведомила меня, что в силу своих обязанностей вынуждена на некоторое время покинуть комплекс.

Я заверяю ее, что все будет исполнено с особой тщательностью, но перед уходом вижу, как она что-то бормочет одному из старших охранников комиссариата, который старается не смотреть на меня. Его пальцы сильнее сжимают оружие.

Инквизитор выходит из главных ворот и садится в свою личную «Валькирию», та взлетает и через мгновение исчезает в буре.


Медицинский когитатор анализировал ткани в течение последних нескольких дней, и сегодня пришли результаты.

Я дважды сверяю их с образцами крови, которые мы взяли у каждого солдата, и сравниваю их с плотью мертвеца. Показатели идентичны. Серая чума. Они заражены скверной Архиврага.

Значит, это конец. Вот и все.

Но почему у них нет симптомов? Они должны быть мертвы. Я видела серую чуму, я знаю, что она может сделать. Я видела, как она уничтожает население целой планеты за несколько недель. Почему они не заразили охранников, моих сотрудников?

Сейчас это не имеет значения. Остается только один вариант, один верный план действий. Я знаю, чего требует от меня протокол. Мы выроем могилы, мы проявим милосердие Императора. И все же...

Она умерла у тебя на руках, а ты ничего не сделала. Что толку от целителя, который не может исцелить?

Я бросаю зараженную плоть в мусоросжигатель и смотрю, как она сгорает.


Я отправляю в мир-улей послание с просьбой о немедленном возвращении инквизитора. Их ответ краткий, но очень емкий:

ПОЖАЛУЙСТА, ПОЯСНИТЕ. ИНКВИЗИТОР *** СЕЙЧАС НА ЛУНЕ В КОМПЛЕКСЕ ДЕЛЬТА.

Комплекс Дельта? Я прошу объяснений, но сигнал пропадает из-за шторма.


— Сколько из вас участвовало в освободительных операциях, сержант Миллер?

— Это вопрос с подвохом, сестра?

— Вовсе нет.

— Почти десять тысяч, хотя мы сражались на разных фронтах, и не все вернулись назад.

— И сколько же вернулось?

— Не знаю, сестра. Я не видел их с момента отправки.

— Но сколько их было в вашем подразделении? Группа, которая сейчас здесь?

— Я не понимаю, сестра. Я сделал что-то, что командование сочло недостойным? Все указано в отчете.

— Нет, сержант, вовсе нет. Ваше командование подразделением было образцовым. Но прошу вас, ответьте на вопрос.

— Четыреста, сестра.


Я замечаю пробелы в отчетах, фрагменты данных, которые были скрыты, и начинаю более пристально изучать документы. Открытие приходит благодаря кое-чему совершенно банальному: запросы в Муниторум. На еду, лекарства, топливо. Инквизитор запрашивает эти предметы снабжения в объемах, достаточных для трех, а то и четырех комплексов наподобие того, который сейчас находится под моим руководством.


Я нахожу их на карте.

Три другие точки на поверхности луны, где наблюдается усиленное воздушное движение. Три района в стороне от централизованных поселений. До ближайшей из этих точек всего десять миль.


«Валькирия» пробивается сквозь бурю и приземляется в центре комплекса. Инквизитор вернулась и немедленно требует меня к себе.

— Ничего?

— Нет, инквизитор. Результаты сканирования ничего не выявили. Человек умер от сепсиса, и только. Теперь я уверена, что в подразделении нет случаев серой чумы.

— И вы выяснили причину?

— Еще нет.

Она перестает точить меч, и скрежет от последнего движения точильного камня по клинку гулко разносится по часовне. Мгновение она бесстрастно смотрит на меня. Я ожидаю... может быть, гнева? Разочарования? Вместо этого она пожимает плечами и облегченно вздыхает, как будто именно на это она и рассчитывала с самого начала.

— Жаль, очень жаль. Если вы не можете понять причину, то наша работа еще не закончена, и, боюсь, я пока не могу рекомендовать вас к возвращению на действительную службу. Вы ведь хотели бы вернуться, сестра?

— Да, инквизитор.

— Тогда мы должны ускорить процесс. Передайте их мне, я знаю, что делать.


То, что я выжила, — чудо.

Чума разъедала все мое существо, всю мою душу, пока не осталось ничего, кроме агонии. И в этих муках я молилась.

Я молилась за своих убитых сестер, за мой оскверненный мир, за само человечество.

И Он ответил. Его золотой свет сжигал мою плоть, пока в ней не осталось ни одной язвы.

— Нет!

Я не видела ничего, кроме огня, очищающего огня.

Демон был вырван из тела предателя-астартес и отброшен обратно в варп. Часовня, в которой я находилась, обрушилась.

Когда наконец приходит спасение, я ничего не чувствую.

Больше нечего чувствовать. Солдаты извлекают меня из-под обломков; позади гвардейцев Астра Милитарум появляются ангелы. Их трое. Мне требуется время, чтобы различить их эмблему: Орден Кровавой розы. Они смотрят на меня с презрением, не понимая, что я одна из них.


Она выбирает первого из солдат наугад.

Всего трое, совсем немного, чтобы их не хватились. Мы говорим их командирам, что рядовых отобрали для учебной разведки на болотах.

— Я верну их через несколько дней, Изольда, — говорит инквизитор. — Нет смысла подвергаться риску перекрестного заражения. У меня есть специальное оборудование поблизости, в...

— В других комплексах.

— Да, Изольда, в других комплексах.

— Полагаю, вы могли бы сообщить мне о них раньше.

— Я не обязана перед вами отчитываться, сестра-госпитальер. А вот вы обязаны подчиняться.

— При всем уважении, инквизитор, это мои пациенты, и...

— ..И вы хотите подвергнуть сомнению мои действия?

— Нет, инквизитор.

— Тогда на этом разговор окончен.


Прошло уже пять дней с момента изъятия солдат, и до сих пор они не вернулись. Остальные заметили их отсутствие, и сержант Миллер пришел ко мне, требуя объяснений. У меня их нет.

Я пытаюсь послать сообщение инквизитору через мир-улей, но шторм блокирует сигнал. Либо так, либо никто не хочет его принимать. Не знаю, какой вариант тревожит меня больше.


Наконец они возвращаются.

Их трое, они одни ковыляют через главные ворота. Промокли до костей, замерзли и ничего не помнят о последних нескольких днях. Мы обследуем их, проводим полный медосмотр, но они кажутся совершенно здоровыми.

Инквизитора не видно.


Она появляется глубокой ночью и требует еще троих.

Выбраны трое солдат, и через несколько минут их забирают.


Первые симптомы банальны. Лихорадка, потом галлюцинации. Потом гангрена. В течение двух дней трое солдат, которых взяли первыми, мертвы. Мы сжигаем их тела в центре комплекса — кремация, как принято на их родной планете. В толпе гвардейцев я вижу многих, чьи челюсти крепко сжаты, а взгляды мрачны. Они смотрят на меня с презрением, а на огонь — с грустью.

Но все, что я вижу, это еще три души, которые я не смогла спасти.


Наконец-то у меня получилось связаться с инквизитором, но сигнал очень плохой и периодически прерывается.

— Три гвардейца — малая жертва, сестра-госпитальер. Вы должны мыслить шире.

— Инквизитор, я должна выразить протест...

— Ваши возражения приняты. Я вернусь через несколько дней за следующей когортой, а пока возвращайтесь к своим обязанностям.


До другого комплекса я добираюсь довольно быстро. Он почти не замаскирован и расположен в точке пересечения двух горных долин.

Когда я подъезжаю, ворота открыты, а внутри царит запустение. Чума убила всех: пациентов, медицинский персонал, охранников — тела их всех собраны в кучу в центре комплекса.

Инквизитора нигде нет.


Я пробираюсь на верхний этаж хосписа, в центральный офис. Главный врач полусгнил в кресле, кожа едва держится на мышцах. Его плоть кишит личинками, глаза его давно истлели.

И все же он жив.

— Помогите. Помогите мне.

На столе лежит пистолет, он слепо тянется к нему. Я беру оружие.

— Она лгала, лгала всем нам. Пожалуйста. Пожалуйста, посмотрите. Пожалуйста. — Он указывает на папку на своем столе.

— Вы скоро воссоединитесь с Троном, — обещаю я.

— Я думал, что понимаю, думал, что мы выполняем волю Императора. Но теперь я вижу.

Я заряжаю силовой элемент и направляю пистолет ему в голову.

— Она — болезнь. Пощади меня Трон, она и есть болезнь.

Я стреляю.


ПРИЗНАНИЕ

Все очень просто.

Подразделение было собрано на агромире. Все те, у кого наблюдалась устойчивость к серой чуме, родились и выросли там. На скотных рынках и фермах внутри ульев и во внешних поселениях распространена болезнь, очень сильно похожая на серую чуму, и все солдаты *** перенесли эту болезнь в младенчестве.

Здесь нет никакого колдовства и никаких чудес. Просто удача.

Инквизитор убедила меня, что можно применить эти знания нам на пользу. Возможно, даже уничтожить серую чуму, если только я смогу выяснить, как это работает.

Но она хочет совсем не этого. Она хочет сделать болезнь неизлечимой. Использовать их резистентность, преобразовать ее в нечто худшее и выпустить болезнь в мир-улей, во всю систему.

Пощади меня Трон, но я не знал. Клянусь, я не...

[Остальная часть документа неразборчива и покрыта чем-то вроде биологической субстанции.]


(Из архива Ордена Доблестного сердца)

СООБЩЕНИЕ ПОЛУЧЕНО

СЕСТРЫ.

ВОТ МОИ КООРДИНАТЫ.

В ПОСЛЕДНИЙ РАЗ Я ПРОШУ ВАШЕЙ ПОМОЩИ.

ИЗОЛЬДА


Я собираю солдат в часовне.

Дождь стучит по витражам, а далекий гром грохочет, как военные барабаны. Сержант стоит впереди группы, скрестив руки. Гвардейцы, стоящие позади, смотрят на меня широко раскрытыми глазами. Они внимательно слушают.

— Инквизитор предала нас всех. Она намерена использовать нас, одного за другим, сжечь дотла, пока от нас ничего не останется — даже памяти. Я уже видела такое зло, и знаю, что вы видели тоже. Вы противостояли ему на каждом шагу: их болезням, их оружию, их зубам и когтям. Все, о чем я прошу сейчас, — чтобы вы выстояли в последний раз, вместе со мной.

Тишина, если не считать неутихающей бури.

— Я хочу напомнить вам всем о священных писаниях, о священных текстах.

Снова раздается гром.

— Ведьму — сжечь, еретика — уничтожить.

На краткий миг шум, который поднимают солдаты, заглушает бурю.

Мы застаем охранников комиссариата врасплох и быстро одолеваем их, после чего загоняем их и медицинский персонал в морг и закрываем двери на засов. Ворвавшись в оружейный склад казармы, мы собираем двадцать короткоствольных лазерных ружей, пятнадцать лазпистолетов, три дробовика, стреляющих сплошными пулями, и две осколочные гранаты.

Мы по мере сил перекрываем входы в часовню, нагромождаем скамьи у дверей и окон, создаем импровизированные огневые рубежи и баррикады. Напротив главной двери мы ставим алтарь.

И ждем. Мы ждем и молимся.


Я спускаюсь в маленький подвал и протягиваю руку мимо пыльных бутылок с причастным вином. Мне требуется некоторое время, чтобы найти нужные предметы в темноте, но когда я нахожу их, когда мне удается их вытащить, они оказываются такими же совершенными, как и в тот день, когда я впервые приняла их. Мои доспехи и хирургические инструменты.

Я вижу свое отражение в стекле и снова становлюсь самой собой.


Корабль инквизитора приземляется в центре комплекса.

Она выходит из корабля с мечом наизготовку, ее плазменный пистолет светится и шипит под проливным ночным дождем. За ней движется отряд Отпрысков Темпестуса, их безупречные доспехи сверкают в коротких вспышках молний, пронзающих небо, оружие поднято и готово к бою. Инквизитор приказывает Отпрыскам расходиться веером, и через несколько коротких секунд мы оказываемся полностью окружены.

Кто-то позади меня начинает читать молитву.

— Как жаль, Изольда, что все так обернулось.

По ее маске, когда-то белой, теперь течет темная жидкость, которая льется из глаз и рта.

— Я думала, что ты придешь в себя. Увидишь вещи в истинном свете.

Она поднимает руку и снимает фарфоровую маску. Мои солдаты вскрикивают в тревоге, многие не в силах на это смотреть. Это лицо, обезображенное чумой, мором, чистым и великолепным гниением. От нее остался только остов, которому не дают распасться лишь сухожилия и колдовство. Я чувствую запах, исходящий от нее, это тот самый тошнотворный аромат, с которым я столкнулась давным-давно во время плена.

— Разве ты не видишь, сестра-госпитальер? Чуму нельзя вылечить. Ее нужно принять. Это не проклятие, а дар!

Это уже не ее голос, но я все равно узнаю его — голос, который все это время преследовал меня во сне.

— Однажды я уже пытался предложить его тебе, но ты отказалась. Твое сопротивление дарам Дедушки — это оскорбление, Изольда. Это грех. Сопротивление остальных людей — тоже грех. Его нужно искоренить, и когда-то ты почти искоренила его ради меня. Теперь его не остановить, Изольда. Никто не придет тебе на помощь.

— Мои сестры придут.

— За тобой? За той, кого они считают запятнанной и нечистой? Нет, Изольда, я не думаю, что...

Лазерный разряд попадает инквизитору между глаз, и на мгновение она кажется растерянной. Рядом со мной светится красным раскаленный лазерный пистолет сержанта Миллера.

— Надоело слушать эту пакость, — говорит сержант. — Пора переходить к делу.


Инквизитор смеется, ничуть не пострадав от выстрела, и приказывает своим Отпрыскам стрелять.

Мы держимся, сколько можем.

Они атакуют нас волнами. Первая волна состоит из мирных жителей с искалеченными, полуразложившимися телами. Их согнали из близлежащих хуторов и деревень, в руках у них грабли и молотилки. Они сотнями роятся вокруг часовни. Пятнадцать человек из нашего отряда падают, но мы держимся. Мы забираем оружие у убитых нападавших.

Они приходят снова, и снова мы отбиваемся от них. Я молюсь, чтобы мое послание достигло цели, чтобы нас услышали.

Я слышу, как она или он — демон — смеется. Он играет с нами. Мы должны сопротивляться.

Впервые они атакуют в полную силу, бросая гранаты в витражные окна. У меня нет аптечки, но я по мере возможности пытаюсь помочь раненым. Сержант Миллер ранен: лазерный разряд попал ему в нижнюю часть живота. Он медленно умирает, я это знаю, и он тоже знает. Если мы не окажем ему помощь в ближайшее время, он обречен.

Из ста человек, находившихся под моей опекой, в живых осталось только пятьдесят, и только тридцать способны сражаться. Спасать нас никто не спешит. Десантный корабль завис над комплексом, его главные орудия готовятся открыть огонь. Что ж, вот и все. Это конец.

И мир взрывается.


Во сне я снова оказываюсь на пляже, держа ее на руках. Она все так же умирает — как раньше, как сейчас, как всегда.

Но на этот раз все по-другому. Она улыбается.

— Ты сделала все, что могла, Изольда. Все, что могла.

— Но этого недостаточно. Я все равно не сумела их спасти.

— Ты всего лишь человек, — говорит она. — И даже одна душа, спасенная от тьмы, - это победа.

Она вкладывает что-то в мои руки. Оружие. Огнемет. Огнемет святой Гвиневры.

Она прикасается к моему лицу, и меня наполняет пречистый свет.

— Сожги ведьму. Уничтожь еретика, — приказывает она.


Я выбираюсь из развалин часовни с оружием в руках.

Инквизитор, вокруг которой, словно королевская процессия, выстроилась ее охрана, оглядывается и начинает вынимать свой длинный клинок из ножен. Судя по всему, она этого не ожидала, так как даже за маской видно, что ее глаза расширились в панике. Ее почетный караул начинает стрелять, и воздух вокруг меня светится от лазерных выстрелов.

Ни один из выстрелов не попадает в меня. В этом месте я под защитой, здесь путь мой свят.

Я делаю шаг вперед, реликвия святой Гвиневры гудит в моих руках. Тошнотворный запах, сладковатая вонь гниения, сменяется горьким запахом прометиума.

Я нажимаю на спусковой крючок.

И в пламени вижу его.

Тварь из тьмы, возникшая из бренной плоти инквизитора. Существо вырывается на свободу и попадает в пространство реальности. Запах становится невероятно сильным, почти невыносимым. Танцуя между мгновениями, это существо принимает форму, сотню форм, тысячу. Оно смотрит на меня, и я не отвожу взгляд.

Существо тянется ко мне, пытается прорваться сквозь пламя, кричит в самых глубинах моего сознания. Оно атакует снова и снова, я чувствую его удара, но не боль. Меня охватывает ярость.

Однажды ты забрал у меня их всех, но больше ты никого не получишь.

Демон взрывается, и тень пронзает мир, словно шрапнель. Все затихает.

Я лежу на спине. От инквизитора остались лишь обугленные останки, комплекс пылает.

Какой-то солдат затаскивает меня внутрь того, что осталось от часовни. Его руки в крови, я быстро понимаю, что это моя кровь. Он ищет аптечку, импровизированный жгут — что угодно, лишь бы остановить кровотечение. Я вижу отчаяние в его глазах, но чувствую только покой. В часовне осталось пятьдесят воинов. Все они молчат, склонив головы. Я смотрю на них и понимаю, что моя задача выполнена. Собрав все оставшиеся силы, я подтягиваюсь и сажусь спиной к алтарю.

Снаружи с ночного неба падают звезды. Они прорываются сквозь атмосферу, и их свет преломляется в витражах моей часовни, искажаясь так, что я не сразу могу понять, что это такое.

Десантные корабли. Сороритас.

Я лежу в руинах часовни и чувствую, как в кости начинает проникать тьма. Это добрая тьма, которая успокаивает и несет с собой сон. Меня наполняет легкость, которой я не знала уже много лет.

Вокруг меня мелькают размытые фигуры, они проводят последние обряды, вытаскивают выживших из-под обломков и осеняют знаком аквилы тех, кто уже умер. Вокруг комплекса мерцает свет, пламя огнеметов сжигает скверну, которая еще уцелела.

Я прижимаю огнемет к груди и читаю молитву. Боль уходит из тела, и я замечаю, что мои белые одежды стали розово-красными. Я смотрю, как цвет просачивается сквозь них, пока белого совсем не остается.

Я слышу шаги на развалинах неподалеку, кто-то зовет меня по имени. Скоро они найдут меня, я уверена. Возможно, я усну, а может быть, меня вновь призовет долг.

Но сейчас я могу отдохнуть.