717
правок
Изменения
Перейти к навигации
Перейти к поиску
{{Другой перевод||[[:Категория:Хелбрехт (переводчик)|Хелбрехт]]}}
Нет описания правки
|Всего = 36
}}
{{Книга
|Обложка =eternity.jpg
|Год издания =2022
}}
== Действующие лица ==
Император, Повелитель Человечества, Последний и Первый Владыка Империума
— Тассат из Этрусско-Романийского королевства, доисторический философ
''«Сангвиний хранит верность отцу из-за безупречной любви и безупречного благородства, и будь это все, его еще можно было бы обратить или убить, как ты того хочешь, сын мой. Но ты не задумываешься о том, что он также верен из-за абсолютного страха. Он боится причины, по которой обладает крыльями. Боится того, что они могут олицетворять. Боится, что при его создании что-то пошло ужасно не так, и боится эффекта, который это могло оказать на его генетических сыновей. ''
''Неуверенность, которая, быть может, привязывает Сангвиния к Императору сильнее, чем всех прочих сыновей, состоит в том, что он думает, будто должен доказать больше всего.''
''Более всего нужно было доказать варвару с Нуцерии, но он никогда не хотел соответствовать ожиданиям Императора. Такую судьбу он расценивал даже хуже, чем неудачу. Для него это стало бы ничем иным, как вторым рабством.''»''
— труды примарха Лоргара
== ПЕРВАЯ ЧАСТЬ – ОРДА ==
=== ОДИН – ВОСХОД КРАСНОГО СОЛНЦА ===
''Лотара''
=== ДВА – СЛОМЛЕННЫЙ ГЛАДИАТОР ===
''Каргос''
=== ТРИ – БОГИНЯ С КОПЬЁМ В СПИНЕ ===
''Ульенни''
=== ЧЕТЫРЕ – ПУТЬ К СЛАВЕ ===
''Каргос''
— Он даровал вам мессию.
===ПЯТЬ – БЕССМЕРТИЕ ЧЕРЕЗ УНИЧТОЖЕНИЕ===
''Ангрон''
Боль способна сокрушать людей. Страдания могут быть настолько сильными, что любая личность просто перестанет существовать в том вместилище, которое бы осталось. Такого рода мучения довольно часто встречаются среди умирающих, хотя они и не присущи только лишь тем, кто обречён и находится на пороге смерти. Боль может заставить человека вопить так, что он лишится рассудка, может оказаться настолько чудовищной, что подавит всё, кроме способности тела испытывать агонию.
Как узнало создание, некогда бывшее Ангроном, – то же самое способна сотворить и ярость.
Если же говорить о том, оставался ли он до сих пор вообще ''собой'', то теперь Ангрон представлял из себя всего лишь клокочущий клубок синапсов. Из-за бушующего в голове вихря, который не позволял ощущениям и воспоминаниям развиться в мысли, он потерял способность размышлять. Вместо мозгов у Ангрона была ядовитая жижа да искрящиеся кабели, а вместо разума с многоуровневым строением – гнев столь чистый и глубокий, что граничил с самозабвенным восторгом.
Без высших мыслительных процессов Ангрон действовал инстинктивно, всё было красным и выцветшим, всё противодействовало самому себе.
Самым ужасным было то, что от личности Ангрона осталось слишком мало, отчего он даже не мог оплакать собственную судьбу. В основе иллюзий, коими тешились его обманутые братья-примархи, всё еще лежали зёрна истязуемой эмпатии. Неважно, какую ложь им предложили и какие выдумки они себе скармливали, ведь внутри них оставалась толика осознавания, которое еще сильнее подпитывало их мощь потоком скорбного горя. Но вот Ангрону, тому брату, что громче всех кричал о свободе, не позволили даже увидеть, каким рабом он стал.
У вкуса бессмертия было множество оттенков, но не все их них оказались такими же сладкими, как казались.
Вероятно, Ангрону было бы больнее, если бы ему позволили оставить толику самосознания достаточную, чтобы это знание причиняло ему страдание. Другое божество-покровитель могло допустить существование такого пробуждённого осколка внутри марионетки и лакомиться бессильным сопротивлением души в своей хватке.
Однако Кровавый бог был Отцом Побоищ и Властелином Войны, а потому, космическая ирония его не занимала. Мучения слуг ничего не значили, ибо значение имела лишь кровь, которую они проливали… и мало кто из рабов служил этой цели так же хорошо, как и создание, бывшее когда-то Ангронием с Нуцерии.
Ангрон двигался впереди скандировавших его имя армий. Паря над ними, он летел сквозь густой пепельный туман, коим стала атмосфера Терры. Некоторые из тех, кто оставался позади и снизу, были его сыновьями и дочерями по вознесению и проклятью, другие же в принципе никогда не рождались с телами из плоти, крови или кости. Свою форму они брали из царства за пределами реальности, и теперь Ангрон походил на них. Он не жил так, как жили смертные люди. Он был воплощён, привязан к этому плану бытия одним лишь кровопролитием. Каждую секунду Ангрона тянула к себе завывающая пустота, угрожающая его существованию на Терре, поэтому он убивал и уничтожал всё подряд, держась за свою материальность только при помощи резни.
Под ним лежал Авалон – один из последних, до сих пор уцелевших бастионов. Осознавал это Ангрон лишь в самой абстрактной форме, и для него Авалон был не крепостью с защитниками, ибо такая логическая связность осталась в прошлом, а, скорее, воспоминанием о намерении, за которым он гнался. В Авалоне кто-то находился, и об этом Ангрон тоже знал без всякой сознательной мысли. Подобное осознание в его разуме ощущалось как страх раба перед поцелуем хлыста, не отпускавший даже во сне.
Кто-то должен был быть там. Кто-то, чью горячую, испускающую пар кровь Ангрон жадно зальёт себе в глотку. Кто-то, чья смерть станет его якорем в этой жизни, освободив от боли затягивающей пустоты.
И тем не менее.
Авалон был бескровным полем боя. Враг забросил его, эвакуировал перед наступлением орды. Паря над безмолвными зубчатыми стенами, Ангрон чувствовал абсолютное отсутствие жизни. Он ничего не знал о том, что это значит в тактическом или логическом плане, и понимал только одно – убивать там нечего. Нет того создания, которое должно умереть. Вообще никого.
И вот тогда кислота за глазами его вновь захлюпала. В эти мгновения без крови и войны к нему пришло видение: единственный образ, бурлящий в молотилке чувств. Он был как бьющее по остаткам разума стрекало, которое еще сильнее стимулировало и пришпоривало Ангрона.
''Крылья''.
Белые крылья, испещрённые пятнами крови. Крылья, выдающиеся из золотого доспеха. Крылья, которые он, пуская слюни, желал сломать своими когтистыми руками. Крылья, которые он выдернет из суставных ямок, разорвав мышцы и кости.
Возникшая в голове белизна заставила Ангрона взреветь, побудив того излить бессловесный гнев. Здесь нечего уничтожать, некого убивать. Мёртвый камень. Холодный метал. Пустое, всё пустое.
''Крылья''. Ангельские крылья. Крылья с белыми перьями, принадлежащие золотому ангелу.
Вокруг черепных имплантов, которые словно паразит вгрызались в его мозги, заискрили разряды. Их укус оказался столь свиреп, что Ангрон едва не рухнул с неба.
''Крылья''. Крылья его брата. Его брата, ангела, чья кровь зальётся в глотку Ангрона и придаст сил, станет временным избавлением от боли.
Его брата, которого тут не было.
Небеса сотряс очередной рёв, похожий на вопль карнозавра. Так Ангрон, словно животное, пытался облегчить свои страдания, но, как и всегда, ничего не вышло. В подобные моменты даже те жалкие обрывки личности, которыми он всё ещё обладал, заглушались песнью Ратного Бога, что ныне образовывала каждый атом его существа. И всё же, где-то там внизу, в пыли, Ангрон ощутил тепло жизни. Этого хватило, чтобы привлечь внимание ущерблённого мозга и примитивных желаний. Всего лишь короткая вспышка, не более того, но достаточно.
Оставляя за собой пламенный след, Ангрон вслепую нырнул вниз: тяжеловесно, как горгулья, и стремительно, как падающая звезда. Всё-таки, здесь была добыча.
Смерть титана ''«Конкламатус»'' не внесли ни в один из имперских архивов, по крайней мере, ни в один из тех, что пережили Осаду Терры, а потому для защитников Дворца гибель машины прошла незамеченной. В число павших её включили за несколько дней до фактической гибели, и титан уже был оплакан теми, у кого еще оставался для этого рассудок.
Когда все остальные покинули бастион, принцепс и члены экипажа машины добровольно вызвались удерживать позиции в Авалоне, хотя особого выбора у них и не было. Война покалечила ''«Конкламатус»'', и теперь она едва могла двигаться. Вместо того, чтобы хромать по ничейной земле и неминуемо пострадать от паралича реактора на полпути к Санктуму, машина осталась в бастионе Авалон и опустилась на одно колено за пределами возвышающихся стен. Там, в пыли и пепле, ''«Конкламатус»'' неподвижно ждала.
Её стабилизаторы были прострелены, а работа движителей нарушена за месяцы боестолкновений во Внешнем Дворце. Машина отступала для проведения ремонтных работ, но прежде, чем хоть один адепт успел поднести паяльную горелку к её изломанному остову, ''«Конкламатус»'' заставили вернуться обратно на военную службу, и поэтому она стояла в пыли на одном колене, но не из-за какого-то символизма, а ради устойчивости, чтобы укрепить полуразрушенную конструкцию и подготовить её к ведению огня с максимальной интенсивностью.
У «Конкламатус» имелось то, что можно с большой натяжкой назвать планом, хотя, если рассуждать здраво, это было скорее простым намерением. Когда на неё обрушится орда, она пустит в ход весь оставшийся боезапас, хотя его практически и не осталось после того, как машина передала большую часть своих запасов отступающим сёстрам-титанам. ''«Конкламатус»'' была «Владыкой войны», и пусть машину вынудили опуститься на одно колено, а её реактор страдал от ран, она намеревалась умереть так, как и жила – повелительницей войны. Она держала руки на уровне горизонта, ну или на том уровне, где, как думал экипаж, тот находился. В её правой руке размещалась «Беликоза», гудящая от накопленного слабого заряда, который, тем не менее, мог разрушить целый городской блок. Левая же представляла из себя когтистую лапу, чьи когти деформировались от постоянного использования, но всё еще поворачивались, могли сжиматься и разжиматься. На спине титан нёс жалкое количество полнотелых снарядов, уходящих прямиком в наплечные орудия – гатлинг-макробластеры. Когда придёт время, они начнут с визгом прокручиваться и вращаться, исполняя одну-единственную, последнюю и, хотелось надеяться, великую симфонию.
Однако же, планам ''«Конкламатус»'' не было суждено сбыться. Можно лишь строить догадки касательно того, о чем размышляли принцепс и члены экипажа. Истина же, возможно жестокая, а может и простая, заключалась в том, что последний рубеж ''«Конкламатус»'' был лишь одним из десятков миллионов подобных в этой войне, так почему именно её экипаж следовало увековечить, в то время как столь многие другие сгинули незримо для всех, в беззвестности или обречённые на предание забвению? Хлынувшая орда плевать хотела на уникальность человеческих жизней, защищённых бронёй, а уж убийца титана и подавно. Учитывая всё вышесказанное, запись о последнем бое ''«Конкламатус»'' сводится лишь к этому.
Добыча Ангрона была заключена в оболочку из неудовлетворяющего его железа, поэтому он бил не с целью убить, а с намерением расколоть.
О скольких же вещах Ангрон в тот момент даже не догадывался. Он не знал, что мощный удар по ''«Конкламатус»'' между лопатками разбил механизмы главной опоры и разорвал десятки клапанов позвоночного столба. Он не знал, что своим близким присутствием выжег зрение принцепсу титана, который на протяжении сорока шести лет службы в Легион Игнатум стяжал почести и сохранял нерушимую верность. Он не знал, что еще до того, как принцепс перестал вопить, его вырванная из своего плотяного приюта душа уже варилась в варпе.
И даже если бы Ангрон знал хоть что-то из этого, ему было бы всё равно. Для создания, коим он стал, подобные истины не имели никакого смысла.
Ангрон ведал лишь то, что внутри тела титана были жизни, с которыми он мог покончить, и кровь, которая потечёт. Он выдрал сердце-реактор ''«Конкламатус»'', ничуть не заботясь о ядре и выбрасываемом пламени, порождённом искусственной термоядерной реакцией и обжигающим плоть. Его тело состояло из варп-субстанции, благодаря чему физическая форма регенерировала даже после своего распада. Именно так Ангрон и выживал, процветая за счёт учиняемых разрушений. Он достиг этой самой неоднозначной из вершин и теперь делал последние шаги на Пути к Славе. Ангрон добился бессмертия через уничтожение.
Ослеплённый яростью, он швырнул свою пылающую ношу в стены бастиона Авалон, после чего ненадолго вспыхнуло ложное солнце: очередной взрыв среди миллионов других на поверхности этой покрытой шрамами планеты. Затем в мире рушащихся стен обрушилась еще одна стена, и Ангрон проревел единственное слово, которое все ещё мог произнести.
Он выкрикнул имя своего брата.
==ВТОРАЯ ЧАСТЬ – МИР ОСЛЕП==
===ШЕСТЬ – ПОСЛЕДНИЙ ЧЕЛОВЕК НА ТЕРРЕ===
''Амит''
Демон родился в момент смерти королевы, отравленной королём, которого она любила. Как только женщина, опутанная шёлковыми простынями с кровавыми узорами, испустила последний вздох, в царстве за пределами реальности раздался крик новорождённого демона.
Его самой первой трапезой стала потерянная душа королевы, вырванная из её тела и брошенная в клокочущий варп, и здесь, пожалуй, крылась мрачная поэтичность.
История, эта прожорливая лжица, в конце концов проглотит имена и вероломного короля, и преданной им королевы. В масштабах космоса их владычество не значило абсолютно ничего; всего два человека из многих квинтиллионов копошащихся представителей того же вида, два человека, правящих очередной империей с моральными причудами на очередном мире, вращающимся в бесконечной тьме. Истинным результатом жизни короля и королевы стало совершённое в полночь убийство; война, разгоревшаяся после убийства, и последовавший за ней мор. Столько страданий из-за щепотки трав в одном-единственном кубке с вином.
Порождённое их действиями создание не знало имен тех, кто стоял за его рождением. Настоящим отцом демона было предательство, а матерью – болезнь. Он рос за разделяющей реальность и нереальность завесой, формируясь в течениях. В бурлящем варпе имелись собственные закономерности, но у них не было никакого сходства с физикой материального мира. Времени там просто не существовало.
Демон вырос, его сознание распустилось, а вместе с ним расцвела и сила.
Именами создание наделили культы, возникшие, чтобы поклоняться ему, а также обладающие мнимым благочестием мужчины и женщины, которые стремились его уничтожить. Поклонение, ненависть и имена оно приняло как должное.
Безвременность закончилась в точке между всегда и никогда. Существо материализовалось на планете, что некогда называлась Землёй, а ныне носила другое имя – Терра. Его, вместе с бесчисленными воинствами демонических сородичей, вытянули из варпа, чтобы они воплями изливали свои отвращение и гнев на разрушенные стены теснимого Императора. Всё вневременное существование демона вело его именно к этому моменту. Наконец он мог принести свой выводок страданий в мир наяву.
Более не являясь простым сновидением, создание вырвалось из варпа в реальность.
Его руки представляли из себя девятисуставчатые лапы, сплавленные с рукоятью поржавевшего меча, а его единственный полуприкрытый глаз был молочно-белым, луковицеобразным и покрытым коркой. Злокачественная плазма, считавшаяся плотью демона, несла в себе чуму, когда-то пронёсшуюся по давным-давно забытому государству короля и королевы. Его слюна была вирулентностью, его вопли были болезнями.
И он умер спустя четыре секунды после своей материализации.
Демон умер как на скотобойне: от него остался лишь распадающийся ''корпус'', выпотрошенный и разорванный на части. Останки существа – эта распускающаяся спираль из эктоплазматической жижи – сгорели в загрязнённой атмосфере, обратившись в ничто.
Убийцей демона оказался Астартес, облаченный в потрескавшийся в боях доспех. Одна рука сжимала зазубренный нож, другая – цепной меч. С обоих клинков стекали ниточки потусторонней крови. Нагрудник космодесантника был украшен побитым крылатым черепом из бронзы – империалисом, символом неразбавленной верности, который носили всё еще сражавшиеся воины. На одном из наплечников вывели символьным аэнохианским шрифтом имя. ''Нассир Амит''.
Как и все его родичи, Амит, собственно говоря, был и одновременно не был человеком. Если говорить точнее, то Легионес Астартес принадлежали к подвиду, идея создания которого родилась из манипулируемого представления о том, каким должен быть человек. Если же брать самое точное определение, то Амита едва ли можно было назвать человеком в каждом из значимых аспектов. Он, скорее, представлял из себя живое оружие, порождённое гибридным геноискусством и закованное в слои приводимого в движение керамита.
Некоторые сородичи Амита возмущались идеей их использования исключительно в качестве оружия, другие же принимали её. И у того, и у другого убеждения находились сторонники по обеим сторонам баррикад.
Амит же был непреклонным сторонником последнего. Обременявшие человеческий род заботы отвлекали космодесантника от достижения цели, поэтому он отбросил собственную человечность как нечто совершенно его не интересующее.
В пыли ничего не было видно: ни лежащих на севере, востоке и юге опустошенных руин, оставшихся от архитектурного облика Дворца, ни последнего барьера в виде Дельфийской зубчатой стены на западе. Мир накрыли зима с пеплом вместо снега и дым. Вот уже несколько месяцев подряд грохот рвущихся снарядов являлся постоянным, лишающим сна спутником, но сейчас стих даже барабанный бой обстрелов, низведённый до хриплого шёпота наполнявшим воздух пеплом. Пепел и ''был'' воздухом.
А еще здесь присутствовали внепространственные ксеносы. Раньше создания–
''Демоны. Ты знаешь, что они – демоны. Зачем сопротивляешься этому слову?''
–очень редко воплощались в пределах Дворцового кольца. Император, в Своём величии, сдерживал их.
Но не теперь.
Амид стоял в сердце задохнувшегося от пепла мира и вновь запрашивал по воксу подкрепления, доклады и приказы, которые больше не приходили. Это был уже его девятнадцатый по счету вызов с момента падения бастиона Пифия. На протяжении часов он не видел ни других выживших, ни даже врагов.
Уцелевшие поняли, что всё было кончено еще до того, как перестал работать вокс. Хан получил смертельные ранения, Последняя стена пала, а вместе с ней и районы Внутреннего дворца. Еще они знали, что ждёт их впереди, о чем тысячу и больше раз с ликованием и самодовольными усмешками повторяли по своим линиям связи предатели: Хор собирался высадиться на поверхность. Ангрон, его вестник, расчищал конечный путь, обрывая каждую жизнь между Последней стеной и вратами Вечности.
Затем начал сбоить и вокс. Всё меньше надорванных голосов отвечало в других атакуемых форпостах. Они не предлагали друг другу помощи, а лишь рассказывали о собственном затруднительном положении – одни с мрачным юмором, другие с вымученными проклятиями, а кто-то с неприкрытой, вызывающей слёзы прямотой. Отзывающиеся по заполненной треском и умирающей вокс-связи либо вовсе не переводили дыхание, либо говорили сдавленным голосом, борясь с болью и эмоциями. Тон каждого намекал на раны, в существовании которых никто бы не признался. Фоновым ритмом любого сообщения выступали звуки стрельбы, а объединяющей их темой была слепота. Все находились в окружении, никто не мог прорваться или увидеть хоть что-нибудь.
Бастион Пифия пал три часа назад. Прежде, чем бросить крепость, Амит добавил к аудио-миазмам вокс-сети собственный окончательный доклад. Он и другие защитники уходили последними, пока бастион вокруг дрожал, а на их головы ливнем падали обломки рушившегося строения.
— На юг, — приказал он своим уцелевшим воинам и беженцам, которых им приходилось защищать. — Не идите к Разави, там уже проводят эвакуацию. Двигайтесь к бастиону Голгофа. Если доберетесь до него, бегите к Санктуму.
Учитывая всё, что знал Амит, он обрёк их на смерть в пустошах. Да и в любом случае, сейчас никто не мог сказать наверняка, где вообще юг. Большая часть приборов выдавала случайные курсовые данные, а течение времени отмечалось произвольными скачками. Два встретившихся среди пепла патруля будут докладывать друг другу о том, что сейчас разные дни недели. Всё спуталось из-за пыли или вмешательства–
''Демонов, они демоны''
– имматериальных ксеносов, вытянутых из их реальности в эту.
Амит не стал снимать шлем, чтобы встретить тишину без защиты. Даже его генетически улучшенные лёгкие с трудом справлялись с загрязняющим атмосферу пеплом. Он шагал по неровной местности, преодолевая впадины и воронки, вместо которых раньше находились дороги, торговые площади и колоннады. Всё это было обращено в месиво орбитальными бомбардировками, огнём титанов, артиллерией и передовыми бандами орды Хора. Всё это вывернули и снесли в актах бездумной ненависти.
Поверхность мира была заражена. Он ступал осторожно, огибая те участки, где землю мучили каллюс и наросты, и сторонясь пятен рябящейся не-воды, вонявшей словно раковая опухоль. Знал ли кто-нибудь, что мрамор мог выделять гной? И кто вообще мог представить себе истекающую кровью почву?
От такого невозможно было оправиться. Не важно, кто победит в войне, эта болезнь навечно проникла в сердце Терры.
Амит шёл дальше. Ему нужно было соединиться с одним из конвоев. В течение какого-то времени компанию ему составлял лишь звук собственных шагов, и к этому моменту он уже давно устал, погрузившись в пучины утомления, что вгрызалось в сами кости. Когда Амит по-настоящему спал в последний раз? Урванные полчаса на Горгоновом барьере несколько недель назад, перед великой битвой за удержание Сатурнианской стены. Казалось, это случилось в другой жизни. Той, что принадлежала кому-то другому.
Он прошёл мимо тел, часть которых принадлежала врагам, часть его братьям, кузенам или солдатам, которыми те командовали. Большинство прибрала себе перемешанная земля: щупальца из нереальной материи смыкались вокруг мертвецов и сплавляли их с заражённым камнем. Другие трупы медленно сливались друг с другом, соединенные какой-то липкой мерзостью, и распухали, образовывая груды омертвелой плоти. В пустошах разрастался сад с плодами, созревание которых должно было быть попросту невозможно.
Он продолжал идти. Его целеуказательная сетка стелилась по отсутствующему пейзажу, не фиксируя ничего кроме белой пыли. Амит не искал живых врагов, он искал хоть кого-то живого.
Во время войны случались такие временные затишья, странные и внезапные периоды покоя между долгими часами боёв, когда даже далёкий грохот артиллерии сходил на нет и сменялся неясным безмолвием. Имело место и обратное: неожиданные взрывы звуков и вспышки адреналина, вклинивающиеся в медленно протекающие часы, когда ничего не происходило.
И тем не менее. ''Тем не менее''. Нежеланная мысль и чувство одиночества холодком пробежали по его спине. Что, если война действительно закончилась, и он был единственным, кто уцелел? Последним выжившим на кладбище человечества.
Эту мысль сменила другая. А вдруг Амит и сам мёртв? Может, он погиб в бою и теперь, потерянный, блуждал по белым пустошам. Может, смерть изгнала его сюда, в это пепельное чистилище.
— Говорит доминион Нассир Амит из Девятого Легиона, нахожусь к югу от бастиона Пифия в Дворцовом кольце.
Помехи.
— Бастион Пифия пал.
Помехи.
— Есть хоть кто-нибудь?
Помехи.
Как давно он видел своего отца? В последний раз, когда Амит находился в присутствии Ангела Императора, Сангвиний был на грани истощения, стремясь принять участие в боях повсюду после того, как Хана не стало, а Дорна окружили. Может, сейчас примарх в одном из дворцовых бастионов, организовывая его оборону? Или же он оставался снаружи, летя сквозь пепел и выискивая врагов на земле?
Амит натолкнулся на ещё большее количество тел. Еще больше людей погибло в попытке сбежать из Пифии или одного из других бастионов. Пыль уже осела на них, скрыв радиационные ожоги и окутав толикой достоинства. Один умер с открытым ртом, теперь заполненном серым порошком, а его обмякшая рука покоилась на раздробленном камне. Пальцы скрючились в дюйме от упавшей лазвинтовки.
Солдаты Имперской Армии умирали так легко. Что такое человек на самом деле, как не мешок с кровью и костями, лопающийся при малейшем давлении? Но видит Император, они могли сражаться. Всякий, кто до сих пор бился в последние часы этой войны, являл собой надлежащее сочетание навыков, упорства и дьявольского везения. Сейчас на счету была каждая винтовка и каждое сердце, которое позволяло её держать.
Теперь, когда понятие линии фронта перешло в разряд вымыслов, это была вражеская территория. За время войны Амит не раз оказывался на территории противника, где видел огромные, вкопанные в землю железные шесты, поддерживаемые подмостями из металлического лома и украшенные мертвецами, а также гордо высящиеся, сооруженные из обломков виселицы, на которых качались трупы казнённых защитников. Солдаты-смертные, гражданские, Астартес – все были опорочены после смерти, их тела оказались прикованы цепями, освежеваны и подвергнуты надруганию дюжиной различных способов. Всё ради того, чтобы привлечь взгляд безумных чернооких богов.
Тут никаких следов осквернения пока не было. Что бы ни убило бегущих мужчин и женщин, оно пришло из ниоткуда. Буквально.
Амит пристально вгляделся в ничто вокруг себя. Движение головы сопровождалось хрустом изношенных соединений доспеха, вызванным смещением сервоприводов. Оно всё еще было здесь. Где-то здесь.
Его внимание привлекло движение: это открывался рот мёртвой женщины. Вверх, прямо меж её челюстей, поднимались длинные сгибающиеся пальцы, а тело смертной сотрясали судороги. Амит подошёл ближе, когда из кучи покрывшихся пылью мертвецов вылезла рогатая тварь, вновь рожденная в реальности. Смерти людей стали для неё дверным проёмом в этот мир.
Трансчеловек и чудовище смотрели друг на друга. Присутствие Амита притягивало демона, ибо существо кормилось гневом, пульсирующим в обоих сердцах космодесантника. Краснокожее создание щерилось, красуясь на своём кургане из убитых. Оно вопило, хлестало языком и трубило о собственном превосходстве. Оно выплёвывало имя Амита на языке, который люди не могли даже надеяться понять.
Всё это космодесантник уже слышал прежде. Он поднял меч и кинжал, медленно вращая их, чтобы ослабить боль в кистях, и зашагал вперёд.
