Погребальные костры Армагеддона / Pyres of Armageddon (роман)

Перевод коллектива "Архивы Чёрной Библиотеки" Этот перевод был выполнен коллективом переводчиков "Архивы Чёрной Библиотеки". Их группа ВК находится здесь.

WARPFROG Гильдия Переводчиков Warhammer Погребальные костры Армагеддона / Pyres of Armageddon (роман)
Автор	Дэвид Аннандейл / David Annandale
Переводчик	Wenngren
Издательство	Black Library
Год издания	2016
Подписаться на обновления	Telegram-канал
Обсудить	Telegram-чат
Скачать	EPUB, FB2, MOBI
Поддержать проект

Сюжетные связи
Входит в цикл	Комиссар Яррик
Предыдущая книга	Конкордат / Concordat
Следующая книга	Последний взлет Доминика Сероффа / The Last Ascension of Dominic Seroff

Глава 1: СЛЕЗЫ ИМПЕРАТОРА

1. Яррик

Возвращение на Армагеддон было трудным. Во время нашего полета с Басквита варп конвульсировал. Глефу Пирана колотили волны безумия. Это был хороший крейсер класса «лунный», с крепким корпусом и опытным экипажем. Но и при всем этом по всей его длине разносилось эхо голосов. Некоторые из них были сигналами тревоги, поскольку целостность поля Геллера подвергалась нагрузке течениями и приливами возмущенного имматериума. Другие исходили от астропатического хора и навигатора Глефы. Находясь в трюмах, мы почувствовали, как крейсер затрясся, когда его реальность подверглась нападению, и точность его пути исказилась. В какой-то момент стены завибрировали со стоном, что был слишком громким, чтобы быть человеческим, и слишком мучительным, чтобы исходить от металла.

И все же это не было бурей. Это было лишь ее зарождением. Глефа Пирана держался своего курса, и когда корабль вышел из варпа, мы оказались в системе Армагеддон.

— Жесткий переход, комиссар Яррик, — сказала мне полковник Артура Бренкен, когда челнок нес нас с крейсера к улью Инферно. При входе в атмосферу началась болтанка. Во время тряски фюзеляжа на месте меня удерживала страховочная рама.

— Очень, — согласился я. Пришлось повысить голос, чтобы перекричать шум, вызванный турбулентностью. — Сомневаюсь, что другие корабли смогут войти или покинуть систему, пока шторм не утихнет.

Бренкен внимательно посмотрела на меня.

— Этот шторм вас беспокоит.

— Как и все варп-штормы.

— Этот больше, чем остальные.

Я ответил кривой ухмылкой. Она хорошо меня знала. Неудивительно, после стольких-то лет. Мы встретились вскоре после моего первого задания в качестве комиссара. После службы на Мистрале я был впервые прикомандирован к Армагеддонскому Стальному Легиону. Артура была сержантом, затем стала капитаном, и теперь уже больше семидесяти лет служила в звании полковника. Она могла бы стать неплохим генералом, и иногда, в моменты обострения моего цинизма, я думал, что именно поэтому она и не достигла этого ранга. Бренкен была отличным солдатом, но плохим политиком — офицером, которому все больше становилось не по себе, чем дальше она была от поля боя.

Генералом ей не стать. Ее карьера подходила к концу. У нас обоих. Мы постарели. Омолаживающие процедуры поддерживали нас в хорошей физической форме, но ее лицо, как и мое, было закалено десятками лет войны. Неестественная гладкость ее аугметической нижней челюсти резко контрастировала с россыпью морщин и шрамов на всей оставшейся поверхности гладко выбритой головы.

Нет, звание полковника станет вершиной ее карьеры.

Но она поднялась. Я же по-прежнему был простым комиссаром.

Нас обоих впереди ждал разбор полетов. Бренкен, как командующий офицер 252-го полка Армагеддонского Стального Легиона получит официальную похвалу за успешную кампанию против орков. Мой день будет менее приятным. Серофф об этом позаботится.

Бренкен подтолкнула меня.

— Так что насчет шторма?

— Ничего определенного, — отозвался я. — Не нравится мне это сочетание с тем, что мы нашли на Басквите.

— Орки… — начала Бренкен, но ее прервала турбулентность.

Я сидел рядом с иллюминатором и наблюдал за нашим спуском через облачный покров Армагеддона. Воздух был плотным и грязным, как масляное пятно, между клубящимися облаками сверкали молнии. Затем мы прорвались. Воздух все еще был далек от чистого. Я смотрел сквозь вечные слои песка и вялого, низко висевшего смога. В иллюминатор ударил едкий дождь, размыв первые виды Инферно. С этого расстояния шпили улья едва ли можно было отличить от дымовых труб. Это была громада черного, покрытого грязью железа и скалобетона, возвышавшаяся на поверхности планеты, навечно окутанная удушливой атмосферой промышленности. Улей гнездился между двух горных цепей — Паллидус на западе и Диабло на востоке. Ветры Сезона Огня молотили челнок, но не могли сделать ничего, чтобы справиться со смогом. Чаша между горами удерживала отравленный воздух над городом.

Бренкен попыталась снова.

— Орки — это угроза, но едва ли необычная. Кроме того, мы выгнали их с Басквита.

— Но что они делали так глубоко в Имперском пространстве? — спросил я. — И откуда пришли? Вблизи субсектора Армагеддон нет ни одного мира под контролем орков. И вот мы имеем, что имеем.

Это напоминание обеспокоило ее.

— Думаете, здесь есть связь?

— Не знаю. Надеюсь, что нет.

Я попытался представить, что могла означать связь между орками и варп-штормом. Неудача меня не обнадежила.

Челнок принес нас на посадочную площадку у подножия группы шпилей, где располагалось правительство Инферно. Самые верхние уровни, помимо всего, служили резиденцией правителю Армагеддона. Бренкен и я сошли с челнока. На площадке ожидал офицер штаба, чтобы отвести полковника на разбор полетов. Когда она увидела, кто ждал меня, то сочувствующе кивнула.

— Поговорим позже, комиссар, — сказала она.

— Увидимся, полковник, — ответил я.

Я прошел по изъеденному скалобетону к тому краю посадочной зоны, где стоял лорд-комиссар Доминик Серофф.

— Себастьян, — произнес он. Фамильярность служила выражением презрения.

— Лорд-комиссар, — ответил я. Мой тон был нейтральным, приветствие формальным и корректным. Я не собирался начинать свару. Пусть это останется Сероффу.

Его некогда светлые волосы стали белоснежными. Они спадали с макушки его головы, но челка, шедшая от уха до уха, все еще имела заметные завитки. Было в их строптивости нечто комичное. Больше века назад глаза Сероффа искрились юмором, но не теперь. Они стали холодными. Его лицо несло на себе след горечи. В то, каким стал офицер Серофф, я внес немалую лепту. Я не сожалел о принятых мной решениях или о совершенных действиях. Они были необходимы. Они были правильными. Но от их последствий я страдал немалую часть своей жизни. Серофф был одним из таких последствий.

— Двести пятьдесят второй вернулся с победой, — сказал лорд-комиссар.

— Именно так.

— Мои поздравления, — правый уголок его плотно сжатых губ дернулся.

— Благодарю, — я только что видел то, что у Сероффа сходило за улыбку. День обещался быть куда хуже, чем я предполагал.

Позади меня снова взлетел челнок. Пока его рев бушевал над нами, Серофф ничего не говорил. Даже после того, как звук двигателей смолк, мы стояли в тишине. По моей фуражке барабанил дождь. Он мочил мою шинель. Я чувствовал слабые пощипывания кислоты, когда он капал с моих рук. Серофф наслаждался моментом. Я не доставил ему удовольствия выражением нетерпения или смущения.

— Твои действия на Басквите получили заслуженное внимание, — наконец, сказал Серофф. — Планетарный губернатор фон Штраб хочет тебя видеть.

А. Дело начало проясняться. Я прекрасно понимал, какое из моих действий привлекло внимание фон Штраба.

— Я в его распоряжении, — ответил я.

— Да, — сказал Серофф. — Так и есть.

Моя формулировка была вежливостью. Серофф же подчеркнул ее жестокую правду. Строго говоря, я не находился под властью губернатора. Однако я был под властью Сероффа, и он только что сказал, что пожелания фон Штраба насчет меня будут выполнены.

— Когда, лорд-комиссар? — спросил я. Все еще нейтрально. Все еще корректно. Серофф действительно надеялся увидеть мое волнение? Если так, то я разочарован. Он знал меня намного лучше.

— Он уже тебя ждет, — сказал Серофф.

Я кивнул и почти поблагодарил его за сообщение, но в этом не было смысла. Мне не было дела до банальных игр личной гордости, пожиравших Сероффа. Они были еще одним источником разочарования. Я понимал, почему Серофф меня ненавидел. Но когда-то я верил, что в нем было больше проницательности. Когда-то я верил, что он станет отличным комиссаром. Вместо этого он стал прекрасным политиком.

Я сотворил знак аквилы и направился к дверям башни. Серофф остался на месте, предпочтя стоять под дождем, чем выглядеть сопровождающим. Вне всяких сомнений он воображал себя отстраненной фигурой, одиноко стоящей под дождем на посадочной площадке. Уверен, для рядовых солдат так и было. Но мы носили одинаковую униформу. Мы вместе прошли схолу прогениум. Чем больше он старался меня запугать, тем больше унижался.

Я не оглянулся.

— Трон, Доминик, — пробормотал я. — Имей хоть немного достоинства.

Мы были слишком древними для таких глупых игр.

Я никогда не встречался с фон Штрабом, и никогда не был в его резиденции в Инферно. Все мои взаимоотношения с правительственными органами были ограничены. Хотя губернаторов я знал. Также я знал свой путь через административные центры. Я был приписан к Стальному Легиону достаточно долго, и теперь Армагеддон был мне близок, почти как дом. Серофф в своей враждебности держал меня подальше от центров принятия решений, но не мог предотвратить то, что я узнавал, где эти центры находились, и кто там обитал. Прежде всего, у меня был долг перед Императором, и чем больше я знал об Армагеддоне, тем лучше мог служить Отцу Человечества.

Я давно узнал цену невежества, еще на Мистрале. Лорд-комиссар Расп, наш с Сероффом наставник, предупреждал нас, что то, чего мы не знаем о политических течениях мира, может быть смертельным. Он был прав. Но даже будучи предупрежденными, мы оступились. Наше неведение почти убило всех нас. Я хорошо выучил этот урок.

И мне пришлось узнать Армагеддон. Мне пришлось узнать его высоты и глубины. А они знали меня.

Я уверенно шел через залы, лестницы и лифты, что вели меня к покоям фон Штраба. Я не появлюсь у его двери как заплутавший проситель. У меня тоже была гордость, сколько бы Серофф ни пытался втоптать ее в грязь.

Чем выше я поднимался, тем роскошнее становилось окружение, хотя всюду все равно присутствовала грязь Армагеддона. Даже несмотря на фильтры системы вентиляции, в воздухе было полно песка, и присутствовал слабый запах серы. Витражи потемнели от дыма и пепла атмосферы. На них были и другие пятна, более символические. Они отдавали должное достижениям правящих семей планеты. В изображенных родословных имелась мрачная преемственность. На поверхности политика Армагеддона характеризовалась примечательной вековой стабильностью. Ульями из поколения в поколение правили одни и те же семьи, а династия фон Штрабов так же непрерывно правила планетой. Под поверхностью залегала история соперничества, заказных убийств, предательств и коррупции. Фон Штрабы воплощали эту традицию лучше любой другой семьи, что было еще одной причиной их столь долгого правления. Их преемственность не шла по отцовской или материнской линии. Она пролегала через убийство.

Коридор, в котором я находился, разветвлялся. Справа был проход к покоям Эрнера фон Кирска, губернатора улья Инферно. Я свернул влево. Зал окончился через несколько метров у украшенного железного стола. За ним сидела прислужница в ливрее фон Штрабов, а за ее спиной находилась бронзовая дверь с выгравированным на ней семейным гербом: восемь копий, по одному на каждый из ульев Армагеддона, зажатые в кольчужном кулаке. Я представился прислужнице, и она подвела меня к двери. Женщина опустила рычаг, и дверь открылась, впустив меня в лифт, что вел на самые верхние уровни башни.

Несмотря на показную роскошь, это все еще был Армагеддон, все еще промышленный мир. Механизм двери был грубым. Он износился от времени и ржавчины. Кабина лифта не была украшена, и, неся меня наверх, грохотала и скрипела. Звучало так, будто шестерни спеклись от остатков промышленности и крови политики. Удары и механический стук продолжались несколько минут, а затем дверь снова открылась.

Я вошел в вестибюль покоев планетарного губернатора. На этой высоте скалобетон стен, пола и потолка был облицован мрамором с золотыми прожилками. Создавалось впечатление, что именно здесь, на высоте нескольких тысяч метров, началось возведение улья. Несмотря на привкус воздуха, стены были чистыми. Окна были больше и более искусно оформлены, чем те, что внизу, пусть и такие же затемненные пеплом снаружи. Таким образом, не впадая в ересь, предполагалось, что фон Штрабы получили прямое позволение Императора править Армагеддоном вечно. Помещение было большим и пустым, за исключением еще одного стола. Сделанный из того же мрамора, что и облицовка, он будто бы вырастал из пола. Больше в этом пространстве ничего не было. Избыток роскоши вызывал смех. Он излучал тщетность и расточительность. Было очень трудно воспринимать всерьез силу за всей этой демонстрацией богатства.

Но не сделать этого было бы ошибкой. Той, что совершили другие. Фатальной.

Когда я подошел, из-за стола поднялся слуга. Выражение его лица было маской услужливости и превосходства.

— Комиссар Яррик, — сказал он, прежде чем я заговорил. — Спасибо, что пришли.

Как будто мне требовалась его благодарность.

— Губернатор ожидает вас.

Он едва сдерживал свой энтузиазм.

Я не смог удержаться.

— Хотите сказать, сюрприза не выйдет? — спросил я, проходя мимо стола.

Слуга замер, положив руки на ручки двойных дверей в центре дальней стены, украшенных золотыми листьями, и несколько раз моргнул. Он смущенно обернулся на меня. Я не выказывал надлежащего волнения перед встречей с Великим Человеком. Я шагнул вперед и посмотрел в ответ. Он сглотнул и пустил меня внутрь. Слуга объявил о моем приходе и удалился, закрыв двери, после того, как я вошел. Гул удара разнесся по помещению, в котором я оказался. Полагаю, это был эффект намеренного устрашения.

Тронный зал правителя Армагеддона был в два раза больше вестибюля. Он занимал всю ширину башни. Восточную и западную стены занимали гигантские витражные окна. Над помещением возвышались зеркальные героические портреты фон Штраба в военной форме, изображавшие его в виде колосса, под чьей пятой находилась уменьшенная сфера Армагеддона. В мраморной облицовке было еще больше золота. Оно вилось по колоннам, взрывалось запутанной паутиной от замковых камней сводов и покрывало сам трон таким количеством листьев, что это напоминало болезнь. По периметру зала через равные промежутки был расставлен почетный караул, облаченный в черный армаплас и керамитовую броню. В центре панцирей располагался герб фон Штраба, но на этот раз с небольшим украшением. Солдаты были экипированы так, чтобы напоминать Отпрысков Темпестус, и этой схожести было достаточно, чтобы запугивать жителей Армагеддона. Приложенное усилие впечатлило меня. Хорошо защищенные от стандартных винтовок М-35, они служили исключительно как часть театрального реквизита.

На троне во всей своей красе предстал Герман фон Штраб. Четвертый сын планетарного губернатора Лютера (покойного), младший брат Антона (покойного), Отто (покойного) и Вильгельма (покойного), он был коренастым человеком, одинаковым в ширине и росте, достаточно тучным, чтобы казаться сильнее, чем на самом деле. Он носил ту же униформу, что была изображена на окнах, но более темного цвета, чем грязно-охровые шинели Стального Легиона, хотя покрой был достаточно похож, чтобы счесть фон Штраба главнокомандующим полка. Он был лысым, тяжелые брови оттеняли проницательный взгляд. На правом глазу располагался бионический монокль. Вокруг его черепа от линзы вился тонкий механодендрит, перебегал через макушку, чтобы утонуть в его лбу. Я предположил, что информация передавалась в лобную долю, чтобы усилить его способность предвидеть последствия. Чтобы лучше планировать и строить схемы.

Учитывая то, что случилось с Армагеддоном, существует мнение, что этот монокль был невероятным провалом. Учитывая то, что случилось с фон Штрабом, я в этом не уверен. Я думаю, устройство могло только усилить то, что уже присутствовало в этом коварном уме.

Однако в тот день меня больше волновал не функционал линзы фон Штраба, а то, чтобы приложить все усилия и извлечь из этой встречи как можно больше пользы. Я не знал, что фон Штраб задумал для меня. На тот момент моим долгом было изложить свои опасения. Я нутром чуял, что что-то надвигалось. Но если я хотел, чтобы фон Штраб прислушался, мне нужно было придумать лучший способ сообщить о срочности, чем интуиция и предчувствия.

— Комиссар Яррик, — произнес фон Штраб, — добро пожаловать. Я слышал о вас много потрясающего. На Басквите было жарко, не так ли?

Голос, исходивший из его толстых губ, был глубоким и гнусавым. Он сочился самодовольной попыткой обаяния, но окаймлялся вечной защитной раздражительностью.

— Все верно, — ответил я. — 252-й отличился в героическом бою.

— Наслышан. Наслышан, — он побарабанил пальцами правой руки по планшету данных, установленному в подлокотнике трона. На экран он не взглянул. — Великая победа, можно сказать.

— Именно так. Орки на Басквите уничтожены. Тем не менее…

Он оборвал меня.

— Как часто бывает, без жертв не обошлось.

— Ни одна война не обходится.

— Басквит потерял своего губернатора.

— Это так. Но Альбрехт Майнерт не был убит орками.

— Нет. Мой кузен убит своим наследником.

А. Теперь я начал понимать, к чему все шло.

— До меня дошли слухи, — уклончиво ответил я.

— И вы допустили эту измену.

Что примечательно, фон Штраб говорил без всякой иронии. Я ответил тем же.

— Мой долг заключался в том, чтобы избавить планету от орков, а не разгребать его внутреннюю политику.

Все из этого было правдой, но я позволил себе маленькое удовольствие побыть неискренним, как и планетарный губернатор. Майнерт был помехой в кампании на Басквите. Он настаивал на том, чтобы большая часть полков держала оборону земель и домов правящих семей агромира. Лорд Бертольд Штрац показал, что имеет более реалистичный взгляд на военные нужды. Также у него были планы на трон Майнерта. Когда Бренкен якобы закрыла глаза, я встретился с Штрацем. У нас состоялись не вызвавшие возражений переговоры, и Штрац удалился, уверенный в том, что Империум примет новый режим на Басквите с ним во главе. Спустя день Майнерт был мертв, Штрац стал губернатором, и 252-й смог дать бой оркам.

— Вашим долгом было защищать Басквит, — сказал фон Штраб. — Орки были повержены, но землям и недвижимости нанесен невероятный урон.

Под этим он подразумевал собственность знати. Те пышные долины стали полями сражений, где мы зажали орков и истребили их.

— Я делал все, что считал нужным ради службы Империуму.

Фон Штраб улыбнулся.

— Ну, разумеется. Как и я.

Последнее утверждение подразумевалось как угроза. Вместо этого я использовал его как предлог. — Хорошо. Тогда должен сообщить, что у меня есть все основания полагать, что набег орков на Басквит был только первым признаком куда большей угрозы.

— Да? — фон Штраб откинулся назад на своем троне, показывая, насколько он готов воспринять меня всерьез.

— Вторжение орков так далеко в Имперское пространство это уже дурной знак, но у нас нет разумного объяснения тому, как они туда прибыли. На орбите Басквита не было орочьих судов.

— Зеленокожие тоже путешествуют через имматериум.

— Именно. И отчеты, что я получил на Басквите, сообщают, что они прибыли на космическом скитальце. Но небольшом, достаточном, чтобы вместить силы, с которыми мы столкнулись. Он действительно мог выйти из варпа, но его размеры слишком малы, чтобы долго выживать там. Я считаю, он был частью чего-то большего.

— Не знал, что вы склонны к таким непроверенным спекуляциям, комиссар.

К безнадежным заданиям я склонен намного больше, подумал я, но продолжил.

— И еще кое-что. Во время битвы я слышал, как орки пели.

Фон Штрабу становилось все веселее.

— И что же они пели?

— Это звучало как Газгкулл.

— Вы знаете язык зеленокожих, не так ли, комиссар? — он говорил так, будто это опускало меня на один уровень с орками. — И что это значит?

— Думаю, что это имя.

Фон Штраб склонил голову.

— То есть, звери выкрикивали имя их предводителя. Прошу, не говорите мне, что это вас удивляет.

— Необычным было их воодушевление.

— Их воодушевление? Вы теперь читаете мысли зеленокожих? Вы что, псайкер, комиссар? — он рассмеялся, довольный своей шуткой. Среди почетного караула разнесся одобрительный смешок.

Я знал, чем это закончится, но не сдался. Я выполню свой долг. Трудности на его пути не имели значения. Я пропустил насмешку фон Штраба мимо ушей и подвел итог.

— Орки атаковали планету в стратегически важном субсекторе. Я считаю, что их объединяло рвение к своему предводителю. Они пришли из имматериума. Назревает варп-шторм. Сочетание этих факторов игнорировать нельзя.

Фон Штраб взглянул на меня несколько мгновений спустя.

— Вы закончили, комиссар?

— Да.

— Тогда благодарю за эту занятную историю. Надеюсь, не станете возражать, если мы вернемся к теме, ради которой я послал за вами.

Мои челюсти сжались. Я проглотил свою ярость. От нее не будет пользы.

— Вы не собираетесь ничего предпринимать?

— Насчет того, что вы мне рассказали? Конечно, нет. Вы же в курсе, что грядет Праздник Вознесения Императора? Вы знаете масштабы празднества. Мне есть о чем подумать и без всяких догадок и фантазий.

Пальцы моей левой руки дернулись. Движение было еле заметным. Я едва ли был в себе. Все же фон Штраб это заметил. Монокль слабо повернулся, его глаза сузились. Он снова улыбнулся, гораздо шире на этот раз.

— Что это вы делаете, комиссар? Тянетесь к болт-пистолету? О чем думаете? Что я виновен в неисполнении своих обязанностей? Я должен быть казнен? Вами?

Я ничего не ответил.

Он посмеялся, довольный собой.

— У нас много общего, не правда ли? — он держал паузу достаточно долго, чтобы мое молчание выглядело оскорблением.

— Нет? — продолжил он. — Но это так. Мы оба стремимся делать то, что необходимо. Без исключений. Ну что же, почти. Я полагаю, сейчас вы преступаете собственные принципы. Если я должен умереть, то почему все еще говорю?

Улыбка стал еще шире. Я увидел его зубы. Они были желтыми.

Кем бы ни был фон Штраб, какими бы ни были его катастрофически слабые места, он оставался превосходным политиком. Политиком самого гнилого сорта, но блестящим представителем своего вида. В тот момент он демонстрировал те навыки, что сделали его правителем Армагеддона, и что сохраняли ему жизнь. Мало того, что я был загнан в угол, я делал все, чтобы сдержать свой нрав и не получить пулю в голову.

Годы спустя я спрошу себя, правильно ли поступил, удержав руку. Я стану задаваться вопросом, могли ли события пойти иначе. Вопросы все еще одолевают меня в моменты бессонницы. Если бы я вытащил пистолет, то в следующую секунду был мертв. Но если бы действовал достаточно быстро? Мог ли я там и тогда пристрелить фон Штраба? Стоила ли бы того моя жертва? Был ли хоть какой-то шанс спасти миллиарды жизней?

Полагаю, я сделал правильный выбор. Грядущую пытку Армагеддона нельзя свести к некомпетентности и продажности одного человека. Враг, что надвигался на нас, был куда сильнее.

И все же вопросы все равно возникают.

Я не ответил фон Штрабу. Я сложил руки за спиной и ждал.

Поняв, что его провокации не работают, фон Штраб хихикнул.

— Ну да ладно, — сказал он, — ну да ладно. Довольно об этом.

Как будто этот разговор был шуткой двух старых друзей.

— Причина, по которой вы здесь, комиссар, это награда за ваши достижения на Басквите, — он уже дал понять, что думает об этих достижениях. — Действительно, награда за вашу выдающуюся карьеру.

Его нижняя губа блеснула презрением.

— Я понимаю.

— Вы заслужили отставку, комиссар Яррик, и у меня прекрасные новости, — пауза, и быстрая, скупая улыбка. — Я поговорил от вашего имени с лордом-комиссаром Сероффом. Он с радостью согласился с моим предположением, что ваши услуги понадобятся здесь, на Армагеддоне. До конца службы вы будете иметь честь наблюдать за набором рекрутов в улье Гадес.

Итак, он игнорировал мои опасения и отправлял меня на выпас. В процессе формирования полков для политического офицера отводилась роль. Новобранцам нужно было напомнить о единственной цели их жизней. Будь они из привилегированных слоев общества или же из низов, им требовалось почувствовать тяжелую руку комиссара до выхода на поле битвы. Нужен был кто-то, кого они будут бояться больше, чем своих сержантов.

Но та роль, которую уготовил мне фон Штраб, обычно отводилась офицерам, приходившим в себя после полученных на войне ран. Офицерам, временно негодным к службе. Подобные назначения редко длились дольше, чем несколько месяцев. Я не верил в то, что говорил фон Штраб, но был уверен, что это наказание они с Сероффом придумали вместе. Так они обеспечат тот факт, что я проведу остаток дней в наиболее раболепной позиции.

Я кратко кивнул фон Штрабу.

— Я понимаю. На этом все, губернатор?

— Вы свободны.

Я развернулся на каблуках и покинул помещение. Мне полагалось ощущать себя униженным. Но я был взбешен, и не своим наказанием. Я был уверен, что нечто во стократ хуже надвигалось на нас.

2. Маннхейм

Он проснулся с мыслью об огне. Перед его мысленным взором маячил единственный исчезающий образ: вспышка тысячи солнц.

Принцепс Куртиз Маннхейм из Легио Металика Легиона Титанов сел на край постели и стал ждать, пока голова прояснится. Он проклял слишком мягкий матрас. По настоянию Германа фон Штраба его поселили в гостевых покоях на одном уровне с резиденцией планетарного губернатора. Фон Штраб хотел, чтобы все высокопоставленные военные, в настоящее время находящиеся на Армагеддоне, были готовы к празднику. Маннхейм презирал это позерство. Но через пару дней оно окончится.

Он встал и подошел к полукруглому окну на восточной стене. Ночь сделала витражное стекло черным. Через него ничего нельзя было увидеть. Но даже если бы и было можно, то плацдарм Легио Металика все равно находился вне поля зрения. Его Железные Черепа базировались на окраинах Инферно в нескольких километрах к западу. Он не видел Стальной Молот уже три дня. Отсутствие связи с титаном класса «Император» причиняло острую духовную боль, а по телу разливалась слабость как от медленной кровопотери. Имплантаты в основании его черепа не ощущались на поверхности, но он ощущал фантомную нехватку. Хотя он ожидал подобного беспокойства. Оно всегда появлялось, стоило ему разъединиться со Стальным Молотом. Нечто иное потрясло его до глубины души. Все его существо пронзало болезненное воспоминание и предчувствие беды.

Он подошел к шкафчику у кровати. Ему пришлось принять гостеприимность губернатора. Но это не означало, что он собирался предаться упадку большинства членов правящего класса Армагеддона. Он не собирался пятнать свою униформу и не стал класть ее в гардеробную комнаты. Это был бронзовый монолит, и его размер, насколько мог сказать Маннхейм, диктовался нуждой вмещать геральдику и фон Штрабов, и фон Кирска. Чем больше Маннхейму приходилось общаться со знатью, тем сильнее росло его отвращение к ним, и тем яростнее он цеплялся за веру в структуру Империума. Цепь командования и клятвы, что удерживали ее, были крепче, чем недостойные лидеры, ослаблявшие некоторые звенья. Маннхейм нисколько не уважал фон Штраба, но отдал бы жизнь за порядок, обязывавший подчиняться приказам правителя. На вершине этого порядка находился Император. Маннхейм вырвал бы все свои имплантаты, чем пошел против приказа Отца Человечества.

Он открыл шкафчик и начал одеваться. Тревога пробуждения не желала исчезать. Она покрывала его мысли подобно пятну прометия. Нельзя было это игнорировать. Тогда придется поискать ответы. Он знал, кто мог ему в этом помочь.

Он гадал, прервался ли ее сон так же, как и его.

3. Яррик

Либрариум находился в нескольких десятках уровней от вершины башни к югу от той, где располагались резиденции правителя Армагеддона и губернатора Инферно. Он был выше густонаселенного уровня улья, хотя здесь было мало роскоши по сравнению с тем, что была у фон Штраба. В либрариуме было чисто, но воздух все равно оставлял желать лучшего. Полки побиты временем, на скалобетоновом полу раскинулась паутина тончайших трещин, а стопки фолиантов и свитков пахли затхлостью. Место было не самым посещаемым. Что не удивительно. Жизнь на Армагеддоне не располагала к обучению, а этот либрариум не соединялся ни с одной из крупных часовен улья. О нем почти все забыли.

Встреча казалась тайной. Мне это не нравилось. Так было с самого утра, когда Бренкен нашла меня и попросила прийти на собрание.

У двери меня встретил писарь, такой же тусклый и заплесневевший, как и его архив. Он не разговаривал. Поклонился, жестом указал в главный проход, куда мне следовало направиться, и снова исчез в тенях.

Остальные ждали меня в маленькой ротонде в центре либрариума. Вместе с Бренкен там был Куртиз Маннхейм и незнакомая мне женщина. Ее одежда красного цвета, отороченная желтым, белым и черным, говорила о ее принадлежности Легио Металика. Она была псайкером, и позади ее черепа змеилась спираль механодендритов. Использование способностей истощило ее тело. Тонкая хрупкая кожа, полупрозрачно-желтая, плотно облегала кости. Глаза женщины блестели от постоянных видений. Она сидела у маленького читального стола позади двух офицеров.

Маннхейм приветственно кивнул.

— Спасибо, что пришли, комиссар, — сказал он. — Полковник Бренкен рассказала о ваших опасениях.

— Она сказала, вы их разделяете.

— Все верно. Особенно после этой ночи.

— Что случилось?

Маннхейм повернулся к псайкеру.

— Это Конев, схолар Арканума. Я советовался с ней после того, как ощутил… — он попытался найти нужные слова, затем признался, — я не знаю, что это было.

— Буря в имматериуме усиливается, — сказала Конев. Ее голос напоминал шелест песка по костям. — Ее волны доходят до многих.

— Я попросил ее разложить таро Императора, — сказал Маннхейм.

— И?

— Великое Войско, перевернуто, — хрипло продекламировала Конев, говоря нараспев. — Осквернитель, перевернут. Разбитый Мир.

Я почувствовал, как в груди все сжалось, когда подтвердилось худшее. Я не был псайкером и не умел читать таро. Но рудиментарные знания карт у меня были, и я мог сказать, что ничего из прочтенного Конев добра не сулило.

— Идет великий враг, — сказала она, — силы его невероятны. Это враг, каких Империум редко встречал. То, что лежит на его пути, будет сметено, и мы стоит на этом пути.

Конев аккуратно подбирала слова. Великий враг, как она сказала. Не тот Великий Враг. Темные силы из Ока Ужаса не надвигались на нас, по крайней мере, не здесь. Но это было слабым утешением.

— Возможно ли, что мы говорим об орках? — спросила Бренкен. — Я бы не назвала их такой уж редкой угрозой.

— Этих стоило бы, — ответил я. — Орков нельзя недооценивать. Есть веская причина, почему мы должны сражаться с ними по стольким фронтам: они успешно сеют свою чуму. Но в этом случае…

— Вы расскажете, что сказали планетарному губернатору? — спросил Маннхейм.

После того, как я выполнил его просьбу, он сказал:

— Если вы правы насчет угрозы зеленокожих, то она должна быть невероятной, чтобы вышел такой расклад.

— Варп-шторм часть нее, — сказал я. — Я в этом уверен.

— Тревожное совпадение, — признал Маннхейм.

— Каков наш план действий? — спросила Бренкен. — Кроме того, чтобы повысить уровень готовности.

Вопрос повис в тишине, отягощенный нашим бессилием. Угроза все еще оставалась слишком призрачной. Против нее нельзя было предпринять никаких контрмер.

Маннхейм вздохнул.

— Схолар Конев и я поговорим с фон Штрабом. Возможно, этот расклад и переосмысление донесения комиссара Яррика убедят его выстроить оборонные позиции вокруг ульев.

— И предупредите всех старших офицеров, — сказал я. — До того, как губернатор открыто запретит это. Что насчет Флота?

— Я знаком с адмиралом Исаковым, — произнес Маннхейм. — Я уверен, он уже обеспокоен этим варп-штормом. Я поговорю с ним.

Действия казались недостаточными, но я не знал, что еще мы могли сделать.

— Кроме того, нам стоит послать сигнал бедствия за пределы системы, — сказал я. — Если шторм усилится, нас отрежет от остального Империума. И если в это время никто не посмотрит в нашу сторону … — я не закончил мысль.

Маннхейм кивнул.

— Я посмотрю, что можно сделать.

— Да, вот еще что, — вспомнил я. — Почему мы собрались именно здесь?

— Из осторожности, — ответила Бренкен. Она виновато пожала плечом. — Слухи о том, как вы предстали перед фон Штрабом, разлетелись быстро.

— Могу себе представить. Уж он постарался.

— Если правитель узнает об этом разговоре, он вряд ли прислушается к принцепсу Маннхейму.

— Разумеется, — ответил я, а после обратился к Маннхейму и Конев. — Желаю вам удачи. Надеюсь, моя дурная репутация не помешает вам донести сообщение.

Осторожность оказалась напрасной. Фон Штраб уделил предупреждениям Маннхейма не больше времени, чем моим. Позже днем я пошел искать Бренкен в казармах 252-го. Полк готовился к маршу по улицам Инферно как часть праздника Вознесения Императора. Я нашел полковника на плацу, она проверяла подразделения. Потери на Басквите уже были восполнены новыми рекрутами. Бренкен заметила меня у входа в казармы. Легкое покачивание головы сказало мне все, что я хотел знать.

В раздражении я покинул казармы и направился на улицы Инферно. Я пробивался через толпу. Улицы наземного уровня всего пятьдесят метров в ширину были слишком узкими для потока пешеходов. Транспорт еле двигался. С обеих сторон на сотни метров возвышались монолитные плиты стен мануфактории. Воздух был серым от выхлопа и дыма. Завтра эта и другие магистрали будут очищены для марша и религиозных процессий. Все секторы ульев Армагеддона приостановят производство, чтобы лицезреть торжественный день. Это касалось и некоторых регионов подулья. Однако соблюдение праздника фон Штрабом было больше связано с подчеркиванием его власти, чем с благочестием, каким бы оно ни было.

Я шел вперед, энергично, но без цели. Мне нужно было выжечь из себя разочарование. Бездействие перед лицом опасности было неприемлемым, но именно в этом положении я себя и ощущал. Перед глазами стояло самодовольное лицо фон Штраба. Я едва видел, куда шел. И так было несколько минут до того, как я понял, что что-то в потоке людей изменилось. Все больше и больше людей шли в одном направлении. Поднимающийся гомон тревоги и удивления перекрыл шум двигателей и гулкий грохот мануфактории.

Я напрягся. Рука легла на кобуру, но я не слышал звуков сражения. И люди шли к источнику волнения, а не от него. Я позволил потоку тел нести себя.

Что бы за слухи там ни были, распространялись они быстро и повсюду. Шли часы. Вокруг меня росло всеобщее беспокойство. Людей охватило ожидание и неведение. Вечные сумерки нижних улиц Инферно сгустились в преддверии настоящей ночи, когда я дошел до площади перед Собором Вечного Повиновения, одним из главных храмов Инферно. Строение было огромным, один только портик был вдвое выше стоящей рядом мануфактории. Через его открытые двери могли пройти два Титана «Гончая войны». Казалось, что массивные контрфорсы оттеснили мануфакторию, чтобы освободить место для большей части собора.

Люди текли сквозь двери. Громкость причитаний и молитв, что доносились оттуда, нельзя было объяснить одной лишь акустикой черного камня.

Я шел вперед вместе с толпой. Едва я переступил порог храма, мне понадобилось несколько мгновений, чтобы привыкнуть вечному полумраку, а после еще полчаса, чтобы зайти достаточно далеко и увидеть причину тревоги. За алтарем находился колоссальный пикт-экран, размером почти с обзорный иллюминатор боевого корабля. Он был воздвигнут по приказу фон Штраба с той целью, чтобы на следующий день весь Армагеддон праздновал как один. Все главные часовни будут соединены воксом, а прихожане на скамьях и улицах смогут видеть друг друга через пикт-экраны.

Этот экран был уже включен, на день раньше. Он показывал единственный вид, на статую Императора в улье Хельсрич.

Статуя плакала кровью. Из уголков обоих глаз по благородному лику стекали алые потоки. Пока я смотрел на это, образовалась крупная слеза и сорвалась с правого глаза. На мгновение она повисла на нижней челюсти статуи, а после полетела вниз. Когда она упала, толпа издала коллективный вздох, и снова понеслись причитания.

Зачарованный, я приблизился к экрану. Когда я поравнялся с алтарем, за моим левым плечом прозвучал голос:

— Губернатор фон Штраб проигнорирует и это предзнаменование. Вы знаете, что так и будет.

Я повернулся, оторвав взор от экрана. Рядом с алтарем, возвышаясь над толпой, стояла странствующая канонисса Сетено. Люди текли вокруг нее, как поток, рассекаемый колонной. При нашей первой встрече, на Мистрале, она была сестрой-супериор Ордена Пронзающего Шипа. С тех пор мы оба сильно изменились. Ее силовая броня была самым заметным отличием. Некогда черная, украшенная тонкой красной спиралью, она стала серой, как надгробный камень. Накидка тоже посерела, утратив золотой цвет. Ордена Пронзающего Шипа больше не было. Все его следы, вплоть до геральдики на ее броне, были стерты. Ее командованием и ее же рукой.

Перемены в броне, пусть и бросались в глаза тем немногим, кто знал Сетено в те далекие дни, были внешними. Больше всего изменилось ее лицо. После нашей битвы против демона Галшанны на Мистрале ее глаза стали пугающе однородного золотого цвета. Это было первым признаком глубоких изменений. Они происходили медленно, но неумолимо, достигнув своего апогея после трагедии с Пронзающим Шипом. Ее лицо утратило все эмоции так же, как ее броня потеряла цвет. Оно было недвижимым, как камень, холодным, как пустота. Вместо того чтобы исказить черты ее лица, время и тяжелейший опыт закалили их, как металл, который сгибают, куют и снова сгибают в горне войны. В лицах статуй святых в соборе было больше прощения, чем в ее.

Сетено была могущественным союзником в бою. Но я не мог сказать, что был рад ее появлению. Это было еще одним дурным знаком. После уничтожения Пронзающего Шипа она стала канониссой без ордена. Я не знал, было ли ее путешествие покаянием или крестовым походом. Возможно, и то, и другое. Но, безусловно, каялись те, кто переходил дорогу ей или ее эсминцу класса «кобра» — Акту Ясности.

— Канонисса, — произнес я. — Стесняюсь спросить, что привело вас сюда.

Она смотрела на плачущую статую.

— Знаки и предзнаменования, — ответила она. — Кроме того, тревожный расклад Имперского таро на моем корабле.

— У нас он тоже был. Когда вы прибыли?

— На рассвете. Я почти сбилась с пути в имматериуме.

— Шторм усиливается.

— После меня в систему не вошло ни одно судно.

— Значит, мы отрезаны.

Я надеялся, что Маннхейм вовремя послал сигнал бедствия.

— Вы уже встречались с правителем фон Штрабом?

— Кратко. Он не прислушался к тому, что я сказала.

Воля фон Штраба поражала. Я мог представить очень немногих, кто мог отмахнуться от Сетено. Я выругался.

— Вы правы. Он найдет способ объяснить феномен этих слез.

— Возможно, что Император проливает слезы из-за неуступчивости фон Штраба.

Я вздохнул.

— У меня нет плана дальнейших действий.

— Если кто и сможет найти решение, комиссар, то это будете вы. Вы не смогли, потому что придумывать нечего. Губернатор фон Штраб непоколебим. Мы не можем это остановить. Все, что в наших силах, это дать отпор, когда прибудет враг. Но именно ему принадлежит первый шаг.

Я подумал о пении, что слышал на Басквите. Газгкулл, Газгкулл, Газгкулл. Тогда это слово имело смысл только для орков. Теперь мой страх заключался в том, что скоро это будет иметь значение для Империума. Мы потеряли инициативу. Я знал это наверняка. Я встретился взглядом с холодными золотыми глазами Сетено и сказал:

— Тогда нам стоит молиться, чтобы этот первый шаг не стал решающим.

Глава 2:КОГОТЬ ОПУСТОШЕНИЯ

1. Исаков

Боевой корабль Предел Суждения был собором войны. Более десяти тысяч метров в длину, и две тысячи с траверза, он превосходил размером город, и даже имел часовню, что возвышалась на надстройке кормы. И все же это был собор. Каждая оружейная батарея, каждый перехватчик «Фурия», штурмовой катер «Акула» и бомбардировщик «Звездный ястреб» в своих ангарах, каждый член его команды из ста пятидесяти тысяч человек, каждая переборка и заклепка — все они были единым целым, чья громада была посвящена единственному, возвышенному акту поклонения: войне во имя Императора. По всей его длине над каждым орудийным портом возвышались тридцатиметровые статуи святых. Его великие арки и витражное бронестекло составляли единое целое с орудиями. Ни один город не мог похвастаться таким единством силы и цели. Это было колоссальное воплощение священной войны.

Была у него и гравитационная сила командования. Вместе с ним двигались крейсеры и эскорты, составлявшие боевой флот. Вместе они представляли собой общий кулак, который мог обращать цивилизации в пыль. Предел Суждения был тяжелым судном. Его было сложно повернуть или разогнать. Но стоило ему лечь на курс, ничто не могло его остановить. Как считал адмирал Якоб Исаков, его судно следовало воле Императора.

И теперь, находясь в центре флота, он маневрировал, чтобы создать непроницаемый барьер для врага, приближавшегося к Армагеддону.

На борту Суждения Исаков восседал на командном троне, установленном на возвышенном пьедестале напротив массивной колонны в задней части мостика. Колонна тянулась вверх на сорок метров и соединялась с готическим сводом. В арочных галереях палубу окружали множество уровней с рабочими станциями. Больше тысячи членов экипажа и сервиторов обслуживали нервный центр корабля.

— Станция сканирования, — произнес Исаков, — каковы показания?

— Чрезвычайно ненадежные, сэр, — ответила Элеза Хаак. — Но смещение безошибочно и продолжает расти.

— Можете экстраполировать размеры?

— Он огромен. Сказать точно мы пока не можем.

— Хорошо. Флоту: держать строй. Орудия к бою. Пока нет информации об Имперских войсках, подходящих к системе Армагеддон, наших визитеров считать враждебными. Как только объявятся, открыть огонь, — он поразмыслил еще мгновение и добавил, — вокс, передайте сообщение принцепсу Маннхейму. Скажите, что он был прав.

2. Яррик

Маннхейм отвел взгляд от вокс-оператора и обратился ко мне:

— Нужно отдать вам должное, комиссар.

Я покачал головой.

— Усилия были совместные. И пока враг не остановлен, о благодарностях речи идти не может.

С самого рассвета мы были на станции сканирования космопорта Инферно, находившегося на западном краю улья. Это было круглое пространство, занимавшее вершину башни с видом на посадочные площадки. Здесь витражные окна уступили место куполу из армированного стекла, из которого, будто шипы, вырастали антенны. Башня была не самой высокой в улье, но передачи довольно хорошо проходили через липкие облака. Чего нельзя было сказать об астропатических сообщениях. Хор Инферно находился в средней части башни. Я задержался там до того, как присоединился к Маннхейму и Сетено на станции. Хор пытался отослать сообщение Маннхейма. Генест, мастер хора, сомневался в их успехе. То немногое, что они все еще принимали, было таким разрозненным и искаженным штормом, что причиняло им психическую боль, не будучи переведенным. Генест выглядел уставшим даже по стандартам астропата. По его лицу было видно — он догадывался, что его просят действовать за спиной фон Штраба, и очень надеялся, что его подозрения не оправдаются.

Мое присутствие в комплексе сканирования было неофициальным. Я находился там по приглашению Маннхейма и под покровительством пусть негласного, но весомого авторитета Сетено. Потребовалось бы прямое вмешательство планетарного губернатора, чтобы противостоять любому ее требованию. И пока мы ждали, когда Исаков вступит в бой с противником, пока каждое его сообщение часами шло до нас с края системы, по Армагеддону вовсю шел праздник Вознесения Императора. Я мог только догадываться с каким пылом и торжеством шли церемонии в этом году, в то время как статуя в Хельсриче продолжала плакать кровью. Пока улицы и часовни ульев наполнялись процессиями и молитвами под постоянными напоминаниями о благосклонности и бдительном взоре правителя, фон Штраб использовал одну из самых священных традиций праздника себе во благо. Говорят, в этот день не может быть ложных суждений. Практическим результатом этой веры является необратимость заявлений, сделанных во время праздника. Моя вера в Императора безусловна, но я видел слишком много преступлений, совершенных во имя Его. Фон Штраб использовал традицию непогрешимого правосудия, чтобы уравнять действительность с вымыслом. Его хватка на планете была так крепка, что ее едва ли можно было сделать еще крепче. Но он все равно использовал этот день, чтобы подчеркнуть тщетность попыток противостоять ему.

По крайней мере, он был занят. Пока он отвлечен на что-то другое, у нас было время действовать.

Вокс-оператор сообщил, что флот завершил маневрирование. Он находился на позиции в точке Мандевиль.

Я ощутил на себе взгляд Сетено.

— Вы же не верите, что этого будет достаточно?

— Нет. А вы?

Она покачала головой. Затем обратилась к Маннхейму:

— Вы хорошо знаете адмирала Исакова?

— Я считаю его своим другом.

— Тогда соболезную вам.

— Он еще не погиб, — сказал Маннхейм, но в его голосе было мало надежды.

Сетено не ответила. Я смотрел на банки данных авгуровой станции. Мне очень хотелось, чтобы новости доходили до нас быстрее.

Но в то же время я боялся того, что в них было.

3. Исаков

Через огромный обзорный блок Предела Суждения Исаков видел, как разорвалась пустота. Разрыв был самым большим из всех, что он видел. Ни одно судно не могло создать такой пролом. Ни одному флоту не понадобится такой. Он рассек реальный космос, брызгаясь и сверкая кровью материума. Плоть космоса отступила, и бушующий не-свет и анти-цвета варпа прорвались сквозь блокаду. А разлом все расширялся.

Исаков вздрогнул. Его руки вцепились в трон так, что пальцы побелели от напряжения. Когда прошла волна боли, по мостику ударили голоса. Это было мучение души, отклик на еще большую муку. Вопил сам варп, будто то нечто, что проходило сквозь него, ранило даже это царство ада, и должно было быть изгнано. Произошел финальный взрыв, раздался последний крик страдающего материума и варпа, и враг прибыл.

Космический скиталец был громадным. Перед флотом возникла луна, на чьем фоне корабли казались крошечными. Это был мир искаженного металла, выкованный из бесчисленных судов. Фрегаты, колониальные корабли, крейсеры и транспортники сплелись в массу, что была одновременно и кладбищем, и кулаком. Корабли едва ли можно было узнать, но части надстроек и разбитых носов выбивались из нагромождения, фрагменты их сущностей утопали в этой массе. Скиталец выглядел так, будто огромный флот оказался в хватке кошмарной силы притяжения, и момент столкновения застыл во времени. Поверхность бесформенного чудовища представляла собой мешанину из хребтов и каньонов, сделанных из металла. Варп исказил остовы кораблей и превратил в извивающиеся силуэты. Но сам скиталец не был мертвым. В его каньонах кипела яростная энергия. Новые конструкции, грубые, но несокрушимые, выступали между железных руин. На Имперский флот скалились исполинские варварские изображения с рычащими, клыкастыми образами. Нечто, порожденное изобретательной разрушительной силой, где каждая великая смерть превращалась в дикую энергию.

— Орки! — выкрикнул кто-то.

— Орки… — пробормотал Исаков, парализованный видом знамен. Он никогда не видел скиталец такого размера. Но не только это холодило его кровь. В этих изображениях он увидел признаки амбиций и способностей, на много порядков превосходящих то, что он знал о зеленокожих. Он был совершенно уверен в том, что эти орки не просто прошли сквозь варп, им это еще и понравилось.

И теперь они шли к Армагеддону.

— Обнаружен неопознанный космический скиталец, — раздался мертвый голос присоединенного к когитатору сервитора. — Присвоить новое обозначение.

Последовала короткая пауза, в течение которой когитатор прошелся по базам данных и огласил верную номенклатуру монстра.

— Космический скиталец получил наименование Альвеус Альфа Альфа Шесть.

Исаков буркнул. Такое сухое название. Такое безобидное. Серийный номер. Он не отражал ужас, приближавшийся к флоту.

Альвеус Альфа Альфа Шесть был таким большим, что Исаков поначалу не осознал, насколько быстро тот двигался. Казалось, скиталец слабо увеличивался в размерах, но заполнял пространство, будто планета. Затем взвыла тревога, и со станций по всей ширине и высоте мостика пошли сигналы. Доклады об ужасающей массе, габаритах, скорости, близости, направлении. Предзнаменования гибели.

— Огонь, — рявкнул Исаков. — Огонь, клянусь Императором!

В приказе не было нужды. Флот уже действовал по его прежней команде. Все передние батареи на каждом корабле открылись. К скитальцу понесся рой торпед. Исаков слушал одновременные отсчеты. Один отмечал продвижение артиллерийского снаряда в сторону противника. Другой отслеживал сужающуюся пропасть между чудовищем и флотом.

До удара оставались секунды. Многометровые снаряды устремились вперед в таком количестве, что могли выпотрошить любой крупный боевой корабль. Уничтожьте его, молил Исаков. Уничтожьте его, и я возрадуюсь последствиям. Разрушение противника таких размеров дорого обойдется блокаде. Возможно, всего, что есть. Избежать катаклизма будет невозможно. Но жертва будет достойной.

— Вокс, — сказал он, — оставайтесь на постоянной связи с Инферно. Пусть они знают обо всем, что происходит.

Пушечный огонь дошел до Альвеус Альфа Альфа Шесть. Через несколько секунд ударили торпеды. Поверхность усыпали сотни взрывов. Разразившийся ад достиг такого масштаба, что и представить было сложно. Такие огненные бури могли стирать целые города. Тысячи тонн металла плавились и испарялись. Куски некогда гордых кораблей отрывались от скитальца и улетали в пустоту космоса. Это было не просто разрушение: это был катаклизм. Весь Имперский Флот выстрелил по единственной цели.

Часть пожара расползалась и продолжала полыхать. Другие очаги погасли. Космический скиталец продолжал двигаться.

Флот не прекращал обстрел. Мостик Предела Суждения содрогался от громоподобных вибраций.

Космический скиталец достиг передних элементов блокады: крейсера класса «диктатор» Кардинал Борза и двух фрегатов. Уйти от столкновения было невозможно. Исаков видел, как двигатели Борзы вспыхнули ярче — капитан Хелла фон Берне превратила судно в пятикилометровый таран. Альвеус Альфа Альфа Шесть ударил по крейсеру за несколько секунд до столкновения с фрегатами. Нос Борзы исчез. Его средняя часть сломалась надвое. Его двигатели горели еще мгновение, толкая корму корабля навстречу собственной гибели. Варп-двигатели взорвались, и космос снова озарился вспышкой полного уничтожения.

Ослепленный Исаков отвернулся от иллюминатора, когда сияние достигло мостика, пронзило глаза и душу.

— Всю энергию на передние щиты! — приказал он и приготовился к ударной волне. Она нахлынула, и произошла еще одна вспышка, на этот раз от пустотных щитов Предела Суждения. Против предсмертного крика Кардинала Борзы они продержались еще целую секунду. Затем разрушились и они, и весь корабль содрогнулся. Суждение пошатнулся, будто город во время землетрясения. Хор ровных голосов сервиторов принялся декламировать отчеты о повреждениях. В проходе от главной двери к мостику что-то взорвалось. Исаков почувствовал запах дыма, а после в нос ударил озон.

Флот продолжал стрелять. Снаряды и торпеды летели в обжигающую белую пелену плазмы и огненного шара варп-двигателя. В том месте, где погиб крейсер, выжить не могло ничто, но обстрел должен был продолжаться, пока не погибнет враг или не останется надежды.

Свет погас. Скиталец шел сквозь огонь и смерть. Его окружало пламя, превращая его в подобие кометы. От него отлетали фрагменты длиной в километры. Борза нанес ему серьезный урон, но в этом не было смысла. Скиталец был слишком велик. Ничто меньшее, чем планета, не остановило бы его полет.

С первого столкновения скитальца с блокадой прошли секунды. Секунды оставались и до конца. Альвеус Альфа Альфа Шесть закрыл весь обзорный иллюминатор. Все, что оставалось, это принять достойную смерть и проклясть чудовище, дав ему имя.

— Полный вперед! — приказал Исаков. Фон Берне указала путь. Исаков и тысячи людей под его командованием прольют немало орочьей крови, когда их собственная вскипит в пустоте космоса.

— Вокс, выйти на связь с Армагеддоном. Скажите им, что Коготь Опустошения надвигается на них. Передайте, чтобы дрались до конца. Во имя Императора.

И он смотрел на своего убийцу, будто бы ярость могла остановить его. Он видел его поверхность сквозь дым и пламя. На его корабль надвигалось кладбище, чьи надгробия достигали высоты башен улья.

Он видел Смерть.

За километры от мостика нос Суждения ударил в разрушенную надстройку вросшего колониального корабля. Два судна слились в месиво обломков. Загремели мощные взрывы.

Исаков видел грядущий конец в торжестве огня. Мгновение до агонии было полно благоговения. Но его последняя мысль была горькой, потому что все это разрушение не значило ничего.

4. Яррик

За наступившим молчанием от флота тишина пришла и на станцию сканирования. Она длилась почти минуту, начавшись с последней передачи с Предела Суждения, и до момента, когда вокс-оператор объявил, что контакт со всем флотом потерян.

— Что насчет Когтя Опустошения? — спросил я. Я почтил последний жест адмирала. То, что вошло в систему Армагеддон, должно быть известно за свои деяния, а не скрываться за номенклатурой когитатора.

— Все еще уникальный, четкий сигнал, — отозвался один из операторов сканера. — Космический скиталец невредим и продолжает продвигаться в систему.

— Какой курс? — спросила Сетено.

Мы подождали, пока пересчитают траекторию.

— Отклонений нет, — в голосе оператора слышался восторг. Он был старым ветераном, младше меня, но явно не проходивший процедур омоложения. У него не было ног, а верхняя часть туловища крепилась к мобильной платформе. Он многое повидал. Но ничего подобного этому. — Его курс пересечется с орбитой Армагеддона менее чем через двенадцать часов.

— Так быстро, — сказал я. После поднял взгляд на Маннхейма. — Вы должны предупредить гарнизоны улья.

— Ничего он не должен, — раздался голос за моей спиной.

Я обернулся. У входа на станцию в сопровождении двух стражников стоял фон Штраб.

— Не ожидала увидеть вас здесь, — сказала ему Сетено. — Вам разве не нужно следить за подготовкой к празднику?

Сетено была единственной, кто не попадал под власть фон Штраба. Единственной, кого он не мог приказать застрелить за оскорбление. Поэтому он притворился, что пропустил колкость мимо ушей, и ответил так, будто это был простой вопрос.

— Я там, где должен быть. До меня дошли слухи о кризисе. Несмотря на усилия тех, кто не проявляет должного уважения к цепочке командования, — он прошел в центр станции. Его голос эхом отдавался под куполом. — Довожу до всеобщего сведения. Без моего позволения никакие операции проводиться не будут. Я верховный командующих всех сил Армагеддона. Защита этого мира в моих руках.

И именно с этих слов началась пытка Армагеддона.

Глава 3: ВЫСАДКА

1. Конер

— Нам приказано готовиться, — объявил Хьюго Конер, сержант ополчения улья Темпестора, — значит, будем готовиться.

Он вел свой взвод быстрым шагом от казарм к внешней стене улья.

— К чему готовиться, сержант? — спросил Бесслер. Куда же без этого. Не мог он просто выслушать приказ и заткнуться. Он был старше Конера на добрый десяток лет, и примерно столько же времени возмущался по поводу повышения молодого парня.

— Если не сказано, значит, тебе не положено знать, — огрызнулся Конер. — Делай, что велено. Усек? Или, может, мне комиссара позвать?

— Понял, сержант, — отозвался Бесслер.

— Хорошо.

По правде говоря, он сам выплескивал на Бесслера свое раздражение относительно неопределенности приказов. Он задал тот же вопрос капитану Вендланту, который был более откровенен, чем Конер мог себе позволить.

— Они не говорят нам, — сказал капитан. — Вроде как высаживается враг. Больше ничего определенного.

— И что мы должны делать? — спросил тогда Конер.

— Выйти на стены и смотреть в оба.

Приказам не хватало формы, но хотя бы было указание к действиям. Поэтому Конер вел свой взвод других солдат ополчения к стене. Там находились два полка: двенадцать рот, больше четырех тысяч солдат. Они шли через провонявшие прометиевым выхлопом улицы, покрытые вечным пепельным дождем, порожденным мануфакторными комплексами Темпесторы Восток и Морфей. Их шаг замедлился, когда они набрели на толпу людей, праздновавших Вознесение Императора.

Позади Конера выругался Бесслер.

— Что эти гражданские здесь забыли?

Конер промолчал, но согласился. Сверху приходило все больше противоречивых сообщений. Готовиться к встрече с врагом. Чтить праздник. Никому не приходило в голову то, как эти два приказа должны уживаться между собой?

Он в раздражении стиснул зубы и продолжил пробиваться сквозь толпу. Его обругал священник, когда потревоженная процессия чуть не перевернула фигуру Императора, которую они несли над головами. Конер, уйдя от столкновения, выругался в ответ, но продолжил путь.

Внешняя стена находилась менее чем в двух километрах от казарм, но прежде чем Конер начал взбираться по одной из металлических зигзагообразных лестниц, поднимавшихся на сотни метров до самых парапетов, ушло больше часа. У самого верха он почти выдохся. Остальным членам взвода было не лучше. Он позавидовал дыхательным аппаратам Стального Легиона. Ополченцы впускали неочищенный воздух Армагеддона в свои легкие, тем самым снижая собственную выносливость и продолжительность жизни. Их униформа была того же охрового цвета, что и у Стального Легиона, но без шинелей. Ополченцы носили напоминания о том, кем они должны стремиться стать, но еще не стали.

Конер взглянул с парапета на восток. Это не были Пепельные Пустоши с севера улья, однако земля все равно была довольно суровой. Сухую, отравленную равнину рассекали пересохшие века назад овраги, и вскоре после этого верхний слой почвы унесло ветрами. Несколько вяло текущих рек на севере, все еще несших свои воды к Кипящему Морю, потемнели от сбрасываемых в них отходов. На их берегах росли колючие кустарники. Эта высокая растительность, весьма упорно цеплявшаяся за свой ореол произрастания, имела колючие ветви, способные выпотрошить любое опрометчивое существо. Даже сквозь падающий пепел и пасмурную погоду, Конер мог видеть в серую даль на десятки километров. Там было пусто. Враг не надвигался.

Спустя два часа подошел Бесслер и спросил:

— Ну? Дальше что? Долго нам еще стоять и пялиться?

— Пока что-то не появится или не прикажут иного, — ответил Конер. Он повернул голову, чтобы взглянуть на ополченца. — Тебе что, так трудно выполнять приказ?

Бесслер не ответил. Он задрал голову, и его глаза широко распахнулись. Его лицо, вечно скорченное от возмущения, будто пораженный артритом кулак, побледнело и разгладилось. Оно как будто светилось.

Нет, неверно. Свет исходил с небес. Конер посмотрел вверх и увидел, как на них спускалось пламя.

2. Яррик

Прибытие Когтя Опустошения было видно по всему Армагеддону Прайм, и так же далеко на востоке на Армагеддоне Секундус, как и самом Инферно. Я все еще был на станции сканирования после того, как фон Штраб взял командование в свои руки. Он удалился в свои покои, позвав за собой Маннхейма и командующих офицеров всех полков Стального Легиона. От меня ему не было пользы. И я остался наблюдать за прибытием космического скитальца.

Пока авгуры отслеживали траекторию Когтя Опустошения, на станцию опустилась гнетущая тишина. С начала варп-шторма все полеты между космопортами были сведены к минимуму, остались только перелеты внутри системы. Все корабли стояли на приколе, а судам на орбите было приказано оставаться на позициях, если только они не находились на пути у скитальца. Многие из наблюдающих сервиторов замолкли, их станции не функционировали. Разумные техники собрались вокруг авгуров, следивших за путешествием незваного гостя. Старый ветеран оглашал сокращавшуюся дистанцию. Его хриплый голос звучал в пространстве станции как отсчет до казни.

Я стоял за его плечом и смотрел на пикт-экран. Числа упорно приближались к нулю. Когда пошел отчет последнего часа, страх сделал воздух вокруг меня кислым. Оператор открыл рот, чтобы огласить последнюю позицию Когтя Опустошения, и я прервал его.

— Как твое имя? — спросил я.

— Ковач, комиссар.

— Ты служил в Стальном Легионе.

— Служил. Пулеметчиком в 158-м бронетанковом.

— Тогда ты убил немало зеленокожих.

Он ухмыльнулся. Его зубы были желтыми от жевательного лхо.

— Прилично, комиссар. Им мои ноги дорого обошлись.

— Не думаю, что они за них расплатились. Что скажешь?

— Нет, — его ухмылка стала жесткой. Взгляд налился сталью.

— Нет, — повторил я, повысив голос. Я окинул помещение взглядом. Звуки остальной работы станции стали еще тише. Все внимание было обращено ко мне.

— Вы — жители Армагеддона, — обратился я ко всем присутствующим. — Помните, что это значит. Сталь полков этого мира заключается не в лазганах и танках. Это обычное дело для всех полков Астра Милитарум. Сталь находится в душах героев. Я говорю, что эта сталь свойственна каждому сыну и дочери Армагеддона от рождения. Возразите мне?

Послышалось несколько выкриков «нет».

— Нет, — снова произнес я. — И с этой сталью столкнется враг. Если бы в моей ненависти оставалось место жалости, я бы пожалел ксеносов, у которых хватило безумия ступить на священную землю этого мира.

Ожил один из сервиторов.

— Системы орбитальной обороны захватили цель, — ровным голосом сообщил он.

— Может быть, они смогут остановить его, — сказал оператор с другого конца помещения. Он был намного моложе Ковача. В его голосе было больше страха, чем надежды.

— Нет, не остановят, — сказал я. — Если пал Имперский Флот, то нет. У Предела Суждения огневая мощь была в несколько раз выше. У нас не должно быть иллюзий. Враг придет. Ксеносов не удастся остановить у нашей двери.

Я выждал, окинув их безжалостным взглядом. Ничто не принесет пользы больше, чем жестокая правда. Лжи было уже достаточно. Я должен был прорваться сквозь завесу корыстной самоуверенности фон Штраба. Если люди Армагеддона думают, что он знает, как справиться с орками, то планете конец. И у меня все еще не было представления об истинной силе врага, только о необъятности. Учитывая предзнаменования, ликовавших орков Басквита и уничтоженный флот, я ожидал испытания, с каким еще никто никогда не сталкивался.

Я был наивен в своем оптимизме.

— Наше испытание, — подытожил я, — в нашем отпоре. Впадете в отчаяние еще до начала боя? Сдадите Армагеддон из страха?

— Нет! — ответ был неровным, смесью отчаянной бравады и сомнения.

— Склонитесь перед зеленокожими?

— Нет! — теперь уже сильнее, отчетливее.

Хорошо.

— Тогда готовьтесь сражаться, — сказал я, — и докажите, что достойны защиты Императора.

В окружавших меня лицах была фаталистическая решимость. Это уже что-то. Я скрыл чувство собственной беспомощности. Я больше ничего не мог сделать до первого шага врага.

— Вход в атмосферу, — произнес сервитор.

Мы все подняли взгляды к куполу из армированного стекла. Смотрели в набухшее бесцветное небо. Сначала там ничего не было. Минуту спустя появился огонь. Он пронесся через зенит, будто тучи пронзил меч, но сам скиталец все еще скрывался за облаками. Я прищурился от вспышки. На небе сияла полоса, но еще несколько секунд не было слышно ни звука. Коготь Опустошения все еще находился в верхних слоях атмосферы, масштабный пожар был знаком его далекого движения, и пламя устремлялось на запад и исчезало за горизонтом.

И прогремел гром. Он донесся до нас сквозь армированное стекло и скалобетон башни. Это был утробный вой зверя, огромного, как планета. Он шел с нарастающим крещендо. Он ударил в купол, по нашему слуху, по нашим душам. Бесконечная ярость бесновалась в нем. В нем слились визг раненой планеты и голодное рычание ее палача. Вся башня завибрировала. Я почувствовал это в своих костях. Люди кричали, но я их не слышал.

Я не закрыл уши. Я подошел к западной стороне авгуровой станции, и мой шаг был ровным, несмотря на трясущийся пол и шатающиеся стены. Я задавал пример и смотрел на врага в небе. Свою роль я знал. Больше века я хорошо отыгрывал ее. Собой я являл образ воли к сражению.

Издалека с запада донесся новый раскат грома, еще сильнее. Затем ночь поднялась к облакам и потянулась к нам.

3. Конер

Огонь и окутанная им громада упали на землю сразу за восточным горизонтом. Конер крикнул «Ложись!» и сам бросился на землю. Для тех, кто ещё не искал укрытия за парапетом, предупреждение оказалось запоздалым. На Темпестору налетела ударная волна. Она опередила звук, уничтожила его. Это была стена силы и жара. Нечто, что превосходило по силе ветер. Она ударила по камню и скалобетону, и потрясла до самого основания. Воздух наполнился осколками стекла, когда каждое неукрепленное окно в улье разлетелось вдребезги. Солдат, что пригибались слишком медленно, которые были слишком глупы, чтобы стоять и смотреть, сбросило с зубчатой стены, как насекомых. Их униформу разорвало их собственной плотью. Тела разлетались о высокие стены позади.

Грянул звук, будто по планете ударили молотом. Из ушей Конера хлынула кровь. Ураган попытался поднять его в воздух. Сержант сильнее свернулся у парапета, цепляясь за скалобетон. До него донесся грохот, и он взглянул вверх. В нескольких сотнях метров от внешней стены разрушился башенный жилой блок. Сначала он сложился вдвое, а затем рухнул на запад. Здание потянуло за собой и другие постройки, и по улицам улья прокатилась разрушительная волна.

Ветер и гром не прекращались. Конер потерял счет времени, но стемнело слишком быстро. Ночь пришла чересчур рано, и она была удушающей. Миллионы тонн размолотой при ударе скальной породы взмыли вверх. Небо заволокло пеленой пыли. По камням нижних уровней Темпесторы ударили струи песка. Он смешивался с пеплом. От него жгло глаза и сдавливало легкие. Конер откашлялся и сплюнул густую черную слизь.

Наконец, когда ветер ослаб до штормового, он поднялся. Сержант вгляделся в бушевавшее на востоке безумие. Там, вдалеке, виднелось свечение, рассвет, который никогда не станет днем.

Солдаты ополчения улья поднимались на ноги. К Конеру, перекрикивая ветер, обратился Бесслер:

— Должно быть, это произошло рядом с Уфферном?

Конер кивнул. Уфферн был меньшим ульем, промышленным придатком Темпесторы. Его население едва ли превышало десять миллионов.

— Что теперь, сержант? — спросил Бесслер. Теперь он не жаловался. Ему требовалось наставление.

Как и Конеру. Погибли уже сотни его товарищей.

— Мы скоро узнаем, — ответил он.

Он был прав. Как только восстановилась вокс-связь, пришел приказ выдвигаться.

4. Яррик

Я покинул космопорт сразу после падения скитальца. Над головой облака почернели от пыли. Когда наступило следующее утро, я был уверен, что ни в одном углу Армагеддона не наступит настоящий день. С началом войны мир впал в цикл сменявшихся сумерек и ночи.

На маглеве я добрался до казарм. Когда я прибыл, плац был полон сборных войск. Все полки Стального Легиона улья Инферно начали готовиться. Хотя я был озадачен тем, что танки все еще оставались в ангарах. Не было видно, чтобы началась хоть какая-то мобилизация тяжелой техники.

Я нашел Бренкен в штаб-квартире. Она сидела на металлическом стуле в своем кабинете, смотрела на карту Армагеддона перед собой, но будто не видела ее. Мышца на ее щеке дергалась, когда она стискивала челюсти. Полковник была вне себя.

Я постучал.

— Какой безумный приказ он отдал на этот раз? — спросил я.

Она моргнула и сосредоточила внимание на мне.

— У нас оборонная мобилизация.

— Что?

То, как фон Штраб руководил действиями против орков, привело меня в ужас. В его командовании я предвидел только катастрофу. Но я даже представить себе не мог, что он прикажет ничего не делать. Он был всем, кем угодно, но только не дураком. Или я так думал до того момента.

— Он хочет, чтобы мы ждали, пока орки постучат в нашу дверь?

Улыбка Бренкен вышла жуткой.

— Не совсем. Он приказал улью Темпестора держать оборону.

— Он бросил улей сражаться с зеленокожими?

— Да.

Безумие решения фон Штраба было такого масштаба, что я несколько мгновений не мог сформулировать вопрос, способный с этим справиться. Как итог, я не придумал ничего лучше, чем:

— Почему?

— Он считает, что большинство орков погибло при столкновении. Он думает, это просто подчистка.

И все же я видел логику губернатора. Отголоски удара ощутила вся планета. Трудно было представить, что после такого приземления внутри скитальца хоть что-то смогло выжить.

— Он думает, что ополчение найдет только кратер, и больше ничего, — сказал я.

— Именно. Вы так не считаете, верно?

— Нет. Скиталец огромен. Он уничтожил флот. Шел прямо на Армагеддон. Каковы шансы, что такое прямое попадание это случайность?

— Астрономические, — сказала Бренкен.

— Статуя Императора плакала кровью не по мертвым оркам. Таро предупреждало не о простом несчастном случае, — я покачал головой. — Как другие восприняли теорию фон Штраба?

— Маннхейм счел ее смехотворной. Другие полковники сомневаются, и явно не рады тому, что нужно стоять в стороне.

— Но губернаторы ульев встали на его сторону, — догадался я.

Она кивнула.

— И они рады, что их территорию будут защищать.

— А что генерал Андекс?

Он командовал всеми полками Стального Легиона на Армагеддоне, хотя его власть ограничивалась предводительством планетарного губернатора над всеми вооруженными силами. Также он являлся членом знати Армагеддона, а его семья имела долгую историю политического альянса с династией фон Штраба.

— Он осторожен по обе стороны вопроса.

— Другими словами, у него двойное мнение, — сказал я. Бренкен уважала своего командующего офицера. Я должен был следовать их приказам до того момента, пока они не пренебрегали своими обязанностями, и усиливал цепь командования. Но я не мог уважать того, кто этого не заслуживал. Андекс был компетентным офицером, но политик из него был куда лучше, и его повышение до генерала было обязано второму факту, нежели первому.

— Что вы намерены делать? — спросил я.

— Я не могу сделать больше, чем приказано. Мы готовимся к обороне Инферно.

— Я думаю, вам нужно готовиться выдвигаться к Армагеддону Прайм. Скоро нас туда отправят, что бы фон Штраб сейчас ни думал.

Бренкен встала.

— Согласна, — сказала она. — Ополчение скоро вырежут.

— Нет, — сказал я. — Их просто сотрут.

5. Конер

Уфферна не стало. Космический скиталец упал всего в нескольких сотнях метров от восточного края улья. Целые кварталы обратились в ничто, и на их месте остались лишь покатые склоны кратера. Удар сравнял с землей остальной город. Там, где некогда стояли башни, остались только обломки. Лишь несколько их остовов тянулись в небо, будто сломанные пальцы. Это были фрагменты шпилей, пустые оболочки, хрупкий след того, что когда-то было городом.

Ополчение улья Темпестора обогнуло южный край могилы Уфферна. Земля, по которой шли колонны, была выскоблена до скалы, а новая поверхность покрылась рябью и потрескалась. Конеру приходилось внимательно смотреть под ноги. Сломать ногу в одной из расщелин было легче легкого.

Во время пути из Темпесторы наступила настоящая ночь. Если на Армагеддон еще мог прийти хоть какой-то рассвет, до него оставалось еще несколько часов. Продвижение ополчения ограничивалось скоростью шага пехоты. И хотя на поле были Химеры и Тауроксы, ополчение не имело в распоряжении тяжелых танков, а артиллерия состояла из стационарных огневых точек в улье. Ополчение не было Стальным Легионом. У него были оборонные задачи, и оно столетиями не покидало улей для участия в боях. Конер даже ничего не знал о последней кампании. Ходили слухи, что ее вычеркнули из анналов истории.

Оборона или нет, ополчение теперь шло в атаку. Это была самая крупная мобилизация, какую помнил Конер. Насколько он мог сказать, с ним шло все войско. Нет, подумал он. Мы не Стальной Легион. Но мы знаем, как сражаться. Они были дисциплинированы, хорошо вооружены, и исчислялись десятками тысяч. Мы знаем, как сражаться, подумал он снова. Затем обратился к взводу:

— Готовы показать зеленокожим, что такое доброе приветствие Темпесторы?

Ответные выкрики подхватили и другие взводы. Отличный был звук. Ему была нужна поддержка, как и всем остальным.

За городом маячил монстр. Издалека, в ночной тьме он напоминал новую гору. Его края все еще горели после входа в атмосферу. На поверхности виднелись темные пятна, будто бы от скитальца отвалились части. Или открылись. Ветер больше не был яростью раненой планеты, но все еще дул с востока. Он приносил отголоски невероятного шума. Голоса и звуки машин, утробные и дикие, смешались в низкое ворчание ксеносского грома. Легкие Конера сжались от вони орочьих тел и выхлопа двигателей.

— Смерть чужакам! — крикнул капитан Вендлант. Он стоял неподалеку на крыше Химеры справа от Конера.

— Смерть чужакам! — эхом отозвался Конер.

— Смерть чужакам! — тысячи голосов слились в единой жажде крови. Тысячи объединились в стремлении защитить свой мир. Тысячи кричали, чтобы заглушить богопротивный рев с востока.

Несколько минут им это удавалось. Конера окружала человеческая ярость. Его поддерживала коллективная сила этой ярости. Он рвался в бой. Ополчение улья Темпестора уничтожит выживших зеленокожих, и в кои-то веки победа не будет принадлежать Стальному Легиону.

Он все еще кричал, когда заревели орки. Они поглотили крик людей. Рев был непроницаем, как стена, силен, будто кулак. Он продолжался и продолжался, все громче и громче, жуткий в своем рвении и радости. Те, кто выжил при падении, так не кричат. Это было победное ликование миллионов.

Во рту Конера пересохло. Боевой клич застрял у него в горле. Ужас запустил свои ледяные когти в его кишки. Рев был чем-то чудовищным, за пределами его понимания. Грохот удара космического скитальца потрясал, но он понял, что это было. Здесь же было нечто иное. Торжество, редкое чувство на Армагеддоне. Конеру представился образ распахнутых челюстей, таких огромных, что можно проглотить солнце, и они готовились сомкнуться и сожрать все человеческое.

Свет фар Таурокса, что следовал за Химерой, выхватил из темноты напоминавшее череп лицо Вендланта, порождение яркого света и теней. Он что-то кричал, но Конер не слышал его из-за орков. Он жестикулировал, указывал вперед лазпистолетом, будто отчаявшаяся марионетка. Приказ был понятен: продвигаться, атаковать.

Атаковать во имя Императора.

Конер сжал свою лазвинтовку, но стрелять было еще не в кого. Как далеко еще они были от врага? Он этого не знал. До космического скитальца оставалось еще несколько километров, но рев звучал совсем близко, будто зверь дышал ему в затылок.

Он прибавил шагу. Кричал, не слыша собственного голоса, и взвод пошел в атаку вместе с ним. Тысячи ополченцев улья Темпестора устремились навстречу врагу. Раздумья приравнивались к отчаянию, и, значит, оставалось лишь атаковать быстро, с яростью, безрассудно.

Орки были быстрее. Яростнее. Их еще сильнее пожирало желание вступить в бой. Рев превратился в бряцанье оружия и рычание тяжелых машин. Конер был на трети пути вниз по колоннам от передних рядов, достаточно далеко, чтобы не сразу понять, почему наступление остановилось, почему он больше не может бежать из-за замершего впереди него человека. Затем он расслышал звуки боя. Неподалеку ночную мглу прорезали вспышки лаз-огня. Загремели пушки орков, и их было так много, что их выстрелы слились в долгую очередь. Конер мог разглядеть неуклюжие очертания и проблески силуэтов ксеносов. Звери были выше и шире людей. В них было легко попасть, но тяжело сразить. Они шли под лаз-огонь и продвигались, вгрызаясь в колонну и останавливая ее.

Конер целился выше, над головами товарищей. Четырежды выстрелил, четырежды попал. Он знал это, поскольку с каждым нажатием на курок мог отчетливее видеть орка, в которого целился. Орки с такой силой ударили по передним рядам, что почти не замедлились, пока рвали воинов Темпесторы. Они были достаточно близко, чтобы Конер мог видеть мерзкую слюну, что сочилась с их клыкастых пастей, и ощутить то, как похолодела кровь в его жилах рядом с волной зеленокожих. Лезвия, которыми они потрясали, были массивными, грубыми и разномастными, как их броня. Некоторые не были вооружены ничем, кроме нескольких кусков металлического хлама, прикрепленных к грубой кожаной одежде. Более крупные шли в невероятных размеров костюмах, кошмарных конструкциях из пластин и шипов. Орки украшали себя трофейными черепами людей, эльдар и других рас. Над войском развевался целый лес знамен с рогатыми черепами, змеями, сияющими солнцами и многим другим.

Цель Конера упала, и он осознал, что орки были смертными.

— Их можно убить! — крикнул сержант, хотя слышал себя только он. — Их можно убить!

Орки умирали, но казались бессмертными, и с каждым погибшим остальные будто еще больше приходили в ярость. В момент, когда ополчение остановилось, Конер тщательно прицелился и стал класть выстрелы точно в черепа зеленокожих. Ближайшие твари находились всего в нескольких десятках метров от него.

Приближались орочьи машины. Слышались два регистра звука: низкий лязг тяжелой техники и яростное, будто от огромного насекомого, жужжание мотоциклов. Конер взглянул вправо. По краям формирования ополченцев с визгом проносились мотоциклы орков. Из выхлопных труб и укрепленных спереди орудий вырывалось пламя. Их двигатели выплевывали на ополчение клубы черного, едкого дыма. Конер задохнулся, его нос и горло обожгло запахом горящего, едва переработанного прометия. Гонщики неслись на огромной скорости, прорезались сквозь ряды людей и гнали дальше. Если бы не огромное количество проносившихся мимо, Конер мог и не узнать, что их поразило. Боевые мотоциклы исчезли в тылу колонны.

— Куда это они? — глаза Бесслера широко раскрылись. Он несколько раз бездумно выстрелил в мотоциклы и снова направил огонь вперед. Солдат не целился, не думал. До паники ему оставался всего шаг.

— Заходят в тыл, — ответил Конер. — Они хотят нас окружить.

За мотоциклами появились боевые фуры. Пламя сражения взметнулось выше, и Конер смог дальше увидеть в темноту. Орочьи танки представляли собой нескончаемый поток металла, ревущее, лязгающее, бушующее море смерти. Они сталкивались друг с другом, будто огромные машины дрались за привилегию врезаться в людей. Химеры и Тауроксы выдвинулись к флангам, направляя орудия на машины орков и используя свою броню, чтобы остановить мясорубку. Пушки орков оставляли широкие полосы в рядах людей. Земля под Конером дрожала от снарядов зеленокожих. Мощный залп врезался в борт Таурокса в двадцати метрах позади Конера. Удары представляли собой серию быстрых сотрясений, бух-бух-бух-бух-бух, пробивавших броню, разрывавших ее, превращавших солдат внутри в пыль. Таурокс взорвался, и ближайшую к нему пехоту накрыло огненным шаром.

Химера Вендланта взорвала кабину водителя одной из боевых фур. Все еще двигаясь с большой скоростью, вражеская машина прошла по широкой дуге, размолов солдат шипованными колесами, а после столкнулась с другим орочьим танком. Они двигались быстро, и были хорошо укомплектованы тяжелой броней и орудиями. Первая боевая фура завалилась на бок. Вторая, спереди которой был установлен таран, врезалась в ее шасси. Обе машины слились воедино. Металл проскреб по камню, превратился в горящую груду металлолома. Боевые фуры остановились, заблокировав путь тем, кто ехал позади них. Поток орочьих чудовищ замедлился, пока другие танки начали маневрировать.

Конер ощутил укол безумной, иррациональной надежды. Разрушенная боевая фура не значила ничего, кроме небольшого неудобства для орков. Десять уничтоженных танков, двадцать, пятьдесят… все без толку. Армия, что с ревом неслась мимо ополчения, не признавала счета. Конер знал, как все должно было закончиться. Но ему удалось на несколько мгновений отстраниться от этого понимания.

Ряды людей сомкнулись сильнее. О продвижении речи не шло. Когда боевые мотоциклы и фуры зашли в тыл, отступление тоже стало невозможным. Теперь оставалось лишь сдерживать орков.

Искрящаяся зеленая молния разорвала искореженные боевые фуры на части. По обоим флангам колонны ударили залпы зеленой энергии. Орки разместили артиллерию вне пути машин и открыли огонь. На ополчение обрушилась буря взрывов. Стволы пушек были длинными, сужавшимися сборками катушек, которые заканчивались тройным концом, образуя пузырчатую связь. Орудия не были точными. Не были даже стабильными. Некоторые взрывались при выстреле. Собственные потери орков не волновали. Мощь и объем залпов потрясали.

По чувствам Конера бил поток энергии. Его товарищи превратились в силуэты, освещенные зелеными вспышками. Взрывы неслись со всех сторон. Обгоревший труп ополченца сбил его с ног. Когда он поднялся, то потерял ориентацию. Его окружал кошмар. Он попытался отыскать Вендланта. Ему удалось заметить капитана, все еще стоявшего в люке Химеры, за секунду до того, как прямое попадание уничтожило и человека, и машину.

Справа от Конера в быстрой последовательности взорвались три орочьи пушки, оставив дыру в линии артиллерии. Сквозь зеленый водоворот он заметил проблеск ночи.

— Сюда! — крикнул он.

Он не знал, слышал ли его хоть кто-то. Не было причин полагать, что это действие принесет хоть какую-то пользу. Сержант не собирался ждал, пока орочий огонь доберется до него.

Не важно, слышал ли его кто-то, видел или следовал тому же отчаянному инстинкту, в своем беге он был не одинок. Его взвод и остальные последовали за ним. Они бросились по земле, усыпанной обожженными трупами и дымившимися обломками. Конер перебрался через кучу мусора, которая когда-то была Тауроксом. Сверху он выстрелил в темноту. Ослепший от бомбардировки, сержант не видел целей. Он знал, что они были. А они знали, что он был здесь.

Впереди него мчались его товарищи. Он снова побежал и стал частью общей попытки вырваться из петли, что орки набросили на темпесторцев. На востоке продолжала напирать орочья пехота, не обращая внимания на опасность быть пораженными собственной артиллерией. На западе боевые фуры раскатывали ополчение, их осадные щиты размалывали человеческие тела в кровавое месиво, а орудия разносили тыловиков. На юге продолжался обстрел из энергетической пушки.

Колонна устремилась на север. За считанные секунды к борьбе за прорыв присоединились тысячи бойцов, поддерживаемых уцелевшей бронетехникой. Темпесторцы яростно кричали, уносясь в ночь. Голос Конера был частью этого крика. Он бежал быстрее. Бежал сквозь смерть и разруху опустошенной земли. Он стрелял. Его ярость была так сильна, что он мог бы прорваться сквозь ряды орков в одиночку, и он был не один.

Слева сержант увидел Бесслера, такого же взбешенного, как и он, его рот раскрылся в крике.

Вы готовы к такому, ксеносы? подумал Конер.

Они были готовы. Как только Конер задумался о том, почему на севере было тихо, как только задумался о том, что дыра в их рядах была слишком большой удачей, орки напали. Они ждали за уничтоженным орудием. Там была армия куда больше, чем та, с которой они столкнулись на востоке. Они стояли тихо, с оружием наготове, позволив людям пробежать вперед и заглотить наживку. Они взревели снова, прежде чем выстрелили. Конер внезапно столкнулся с таким громким звуком, что он казался осязаемым. Надежда испарилась, и остался лишь ужас.

Как орки были способны на такую дисциплину? Этот вопрос мучил его, даже когда зеленокожие напали. Они открыли огонь, и снаряды были еще одной бурей, такой концентрированной гибелью, что не осталось воздуха. Были лишь пули и снаряды. Затем вышли сами орки, неумолимая масса мускулов и брони.

Темпесторцы гибли. Разгром был больше, чем резней, больше, чем уничтожением. Зеленокожие топтали людей без остановки. Восточная и северная пехота стали таранами. Они сошлись вместе, вырезая ополчение улья. Когда людей не осталось, артиллерийские залпы затихли.

Конер видел резню перед собой, но продолжал бежать вперед. Больше идти было некуда. Он выпустил в неудержимый поток всю обойму винтовки. Перезарядился и посмотрел на гиганта, направлявшегося к нему. Во главе атаковавших с севера орков шел вожак почти вдвое выше него. Тварь носила рогатый шлем, а позади него возвышалось знамя железного, тоже рогатого алого быка, такое же высокое, как и сам орк. У чудовища была силовая клешня и ручная пушка, чей ствол был толщиной с руку Конера. Военачальник едва ли взглянул на его взвод, пройдя через него. Он сомкнул клешню на голове и торсе Бесслера. Кровь солдата брызнула Конеру на лицо.

Сержант выстрелил орку в голову. Тот посмотрел на него и единожды выстрелил в ответ, попав ему в грудь. В Конера будто врезался столб горящего камня, и он остановился, потому что больше не чувствовал ног. Его голова качнулась вперед, и он увидел дыру в своем теле — там ничего не было.

Его ноги подогнулись, и он упал. Завалился на спину. Его руки раскинулись в стороны, растопыренные пальцы цеплялись за зазубренную скалу. Орк остановился, чтобы посмотреть. Его подчиненные оставались на местах, ожидая своей очереди. Монстр поднял и опустил руки, передразнив движения Конера. Его смех был ревущим, диким шумом. Остальные орки присоединились к нему. Насмешка презрительным прощанием разнеслась над полем боя.

За пределами угасающего поля зрения Конера новый голос пролаял приказ. Невероятный голос. Он исходил из груди размером с гору. Все орки умолкли.

Военачальник обернулся. Посмотрел назад. Посмотрел вверх. Он заревел, узнав голос, и в это время Конер понял, что услышал нечто новое: орочий восторг. Конер знал, что умирает. Он двигался вопреки боли. И ему все равно было страшно.

Там был орк еще крупнее того, что убил его. Орк, чье существование заставило его всхлипнуть. Он плакал не по себе или Армагеддону. По Империуму. Он молил о пощаде. Молил тьму забрать его, прежде чем это кошмарное создание явится его взору.

Его молитвы не были услышаны.

Глава 4: ГОНКА

1. Яррик

Я встал со своего сидения в передней части пассажирского отсека транспортника и присоединился к Сетено у маленького иллюминатора на левом борту. Большинство Стальных Легионеров, что летели с нами, находились на местах. Те немногие, что бродили по отсеку, предоставили канониссе достаточно пространства. Можно было говорить без опаски быть подслушанными.

Под нами пробегала равнина Армагеддона Прайм. Экваториальные Джунгли остались далеко позади. До Темпесторы нашей армаде воздушных транспортников оставалось лететь меньше часа.

Сетено кивнула на транспортники, видимые за левым крылом. Это были крупные модели с непропорционально широкими корпусами, отчего крылья казались короткими, хоть и достигали сотни метров в размахе. Каждый самолет вмещал целую роту, за исключением тех, что несли нашу бронетехнику.

— Половина полка, — сказала она. — За нами просто небес не видно.

— Полагаете, мы дадим достойный отпор?

— Едва ли. Я оценивала масштабы. Пусть мы скрываем собой небо, этого недостаточно.

— Думаете, мы летим навстречу смерти?

В силовой броне невозможно пожать плечами, но легкий наклон ее головы передал этот жест.

— Наш долг сделать так, чтобы этого не случилось.

— Согласен. Я не позволю Армагеддону пасть, пока я жив. Но, похоже, что губернатор фон Штраб прикладывает все усилия, чтобы обеспечить наше поражение, — я покачал головой. — Один полк в качестве ответа.

— Его действия можно расценить как предательство? — спросила Сетено.

Ее вопрос не был праздным. Я хорошо подумал, прежде чем ответить.

— Я так не думаю. Они ошибочны. Я думаю, им движет сочетание невероятной самоуверенности и излишнего политического расчета. Он все еще не верит, что орки представляют собой ту угрозу, о которой мы знаем.

До нашего отбытия из Инферно Бренкен дала мне прослушать несколько вокс-передач, полученных от ополчения Темпесторы. Нам удалось собрать не слишком много деталей о катастрофе. У нас было грубое представление о том, где приземлился Коготь Опустошения. Мы не имели даже малейшего понятия о численности армии зеленокожих. Все, что у нас было, это записи панических криков и воззваний к фон Штрабу и Императору. И мы знали временной отрезок. Знали, сколько времени ушло у орков на то, чтобы уничтожить все ополчение улья.

Мало.

Очень мало.

В качестве ответа на это кровопролитие фон Штраб приказал развернуть 252-й полк. Скорее всего, орки направлялись к Темпесторе, но Вулкан тоже был в пределах их досягаемости. Бренкен вела туда половину рот. Разделение и без того малочисленных сил не нравилось ей, но мы не могли оставить главные ульи Армагеддона Прайм без защиты.

— Понимание ситуации губернатором или наивно или в корне неверно, — сказала Сетено. — На совете он отметил, что независимо от того, что случится с Армагеддоном Прайм, Экваториальные Джунгли станут для орков непроходимым барьером, особенно накануне Сезона Теней.

Я фыркнул.

— Интересно, неужели он настолько глуп? Должно быть, он говорил это, чтобы успокоить губернаторов ульев.

— Уверена, так и есть. Защитные меры, которые он предпринял, говорят о том, что его вера в джунгли не так уж крепка. В любом случае, он намерен оставаться в Инферно.

Если орки дойдут до Армагеддона Секундус, улей Инферно станет первым крупным центром на их шествии на восток.

— Если он уедет сейчас, то покажет себя слабым, — сказал я. — А если держать другие полки в ульях, то и губернаторы останутся на местах.

— Герман фон Штраб талантливый политик, — проговорила Сетено. Она сделала это так, будто зачитала его смертный приговор. — С ним стоило разобраться раньше.

— Согласен, — ответил я.

Мне вспомнился момент, когда я подумывал о том, чтобы пустить пулю в голову фон Штрабу. Я поморщился от того, что эта упущенная возможность могла привести к нынешним обстоятельствам. И хотя я смирился со своим решением и пришел к выводу, что оно было правильным, я не мог не думать о нем и дальше. В краткосрочной перспективе тот факт, что фон Штраб был жив, стал одной из трагедий в истории Армагеддона. Во время полета к Темпесторе я чувствовал, как над этой трагедией приподнимается занавес, и знал, что должен был принять роль своего решения в ее осуществлении.

— Планетарный губернатор сейчас далеко от нас, — сказал я. — Он руководит кампанией. Мы же должны привести ее к успеху.

— Вы говорите без иронии.

— Потому что это правда.

Сетено качнула головой, соглашаясь. Она обернулась на ряды стальных лавок, где сидели солдаты.

— Вы видели капитана Шталя в бою, — сказала канонисса. — Я нет. Что скажете?

— Опытный офицер.

Бренкен предоставила Шталю общее командование над войском в рамках операции в Темпесторе.

— Однако не самый старший по годам.

— Нет. Но, на мой взгляд, это хороший выбор. Он не боится трудных решений и может думать на ходу.

— Его коллеги явно недовольны, судя по их лицам. Те, что старше.

— Быть может, нам будет нужно усилить его авторитет.

— Если он докажет, что достоин.

— Если докажет, что достоин, — согласился я.

Вверх взметнулась изумрудная молния. Она оторвала правое крыло ближайшего от нас транспортника. Самолет вошел в пике и полетел в нашу сторону. Во время столкновения Сетено и я не двигались. Тысячи тонн летящего на высокой скорости металла врезались друг в друга. Наши двигатели взвыли, когда пилот, Рубек, дернул судно вверх. Сбитый летун скользнул под нас и по спирали унесся вниз.

К флоту неслись новые молнии. Два транспортника получили прямое попадание в топливные баки и взорвались. Меня швырнуло вдоль всего фюзеляжа в тот момент, когда Рубек предпринял защитный маневр. Попытка была тщетной. Транспортник поворачивался медленно, а энергетические лучи били с такой частотой, что от них нельзя было увернуться. Я добрел до своего места и пристегнулся. Сетено сделала то же самое. Вес ее силовой брони давал ей больше устойчивости, пока транспортник швыряло вперед и назад.

— Мы под обстрелом, — крикнул я. — Всем приготовиться! Нас собьют, но Император защищает!

Нам была нужна его защита. Наша очередь настала минутой позже. В левом иллюминаторе с яркостью солнца сверкнула зеленая молния. Завизжал металл. Прогремел взрыв, и мы полетели вниз.

Падение было стремительным. Мои ноги оторвались от пола, и несколько секунд я болтался в воздухе. Пике становилось все круче, и нас резко бросило к правому борту. Оно стало почти вертикальным, и я почувствовал тошнотворный импульс нарастающего вращения. Двигатели выли и все быстрее несли нас к земле. Я подавил рык ярости из-за того, что конец был таким бессмысленным. Мое лицо оставалось бесстрастным. Рядом со мной Сетено смотрела вперед, и ее глаза были холодными, как сама судьба. Я молился Императору, чтобы он позволил мне сражаться дальше во имя Его. Эта смерть будет неправильной. Сбит в воздухе, пойман в гигантский кувыркающийся саркофаг — такой конец равносилен неисполнению долга.

Император защищает. Началась сильная тряска, и полет транспортника начал выравниваться. Мы вышли из пике. Двигатели взвыли еще выше, раздался второй взрыв, на этот раз по левому борту. Самолет встряхнуло, но его нос продолжил выравниваться. Сквозь гул транспортника я услышал крик из кабины пилота, будто Рубек вытаскивал нас одной силой воли.

Он справился. Полет был почти горизонтальным, когда мы рухнули на землю.

Удар потряс все мои чувства. Время разлетелось на множество осколков. Со всех сторон на меня сыпались удары. Реальность превратилась в кувыркающуюся, катящуюся муть из грома, металла и боли. Транспортник рухнул на брюхо и пропахал в земле и скале глубокую борозду. Я слышал грохот камня, визг рвущейся стали, крики умирающих и чистый рев пламени. Не знаю, отключился ли я тогда. Грань между сознанием и забытьем стерлась. Был только грохот, мир вокруг меня рвался, а мое тело било и швыряло. Моя страховка разорвалась, и я полетел.

Я не чувствовал ничего, кроме боли.

Затем все прекратилось. Тишина настала так резко, что это стало своеобразной травмой. Я лежал на спине и моргал в попытках отогнать завесу ошеломления и агонии. Ничто не двигалось. Вокруг стояла тишина.

Но нет, это было ложью. Я застонал. Попытался сесть. Это мне удалось. Кости были целы. Звон в ушах и туман перед глазами пропали. Жестокий мир вернулся. В тишине слышалось шипение текущего прометия, треск пламени и сотрясающие землю удары других падающих самолетов.

Я смог встать. Левая нога подогнулась под моим весом. Я позволил себе пошатнуться лишь один шаг, не больше. Император услышал мою мольбу, и мой долг перед ним взывал намного громче белого шума нашей катастрофы.

Меня выбросило из транспортника в последние секунды перед крушением. На тысячу метров вокруг разметало обломки: в лужах горящего топлива лежали двигатели, крылья от удара отломились, а фюзеляж развалился на три крупных куска. Они более или менее сохранили форму, хотя во всех трех виднелись крупные прорехи. Тот, в котором был я, достигал двадцати метров в длину. Нос разрушился полностью. Выжить там было нельзя, но Рубек спас многих из нас. Пока я собирался с мыслями и оценивал ситуацию, из фюзеляжа показалась Сетено, за которой выходили Стальные Легионеры. На ее лбу была кровь, но двигалась она легко. Солдаты, выбиравшиеся вслед за ней, были в куда более плачевном состоянии, но они шевелились. Значит, они могли сражаться.

На востоке зеленые молнии орков все еще полосовали небо, круша армаду. Концентрация огня была такой плотной и такой обширной, что уклониться было невозможно. Мы влетели в стену разрушительной энергии. Я уже сталкивался с этой формой орочьей артиллерии. Но я никогда не видел, чтобы она выдавала такую мощь. У орков были средства для крупного вторжения, и хитрость, чтобы верно их использовать. Земля сотрясалась от падающих транспортников. Некоторым удавалось достичь земли, не превратившись в огненный шар. Другие исчезали, не оставляя ничего, кроме ошметков черного металла и обугленной плоти.

Сетено подошла ко мне вместе с капитаном Шталем. От множества ударов его лицо приобрело фиолетовый оттенок. Он придерживал левую руку, один его глаз опух и закрылся. Капитан с ужасом посмотрел на восток.

— Наш враг весьма силен, — сказала Сетено. — Не только фон Штраб их недооценивает.

— Здесь и наша вина тоже, — согласился я. И так будет снова. И снова. Не важно, сколько бы мы ни пытались избежать этой ошибки.

Дрожащим от благоговения и отчаяния голосом Шталь произнес:

— Они разделали нас еще до начала.

— Что это значит? — огрызнулся я.

Он удивленно воззрился на меня, будто озадаченный тем, что я не вижу истинных масштабов нашего поражения.

— Они пресекли наш удар, — произнес он. — Разделались с нами еще до того, как мы добрались до Темпесторы.

— Вы мертвы? — спросил я.

— Не понимаю, комиссар.

— Вы все еще дышите.

Я указал на солдат, выбиравшихся из фюзеляжа, а затем на всех выживших, каких мог видеть, что собирались у обломков транспортника.

— Они тоже живы. Мы побеждены только, когда мертвы. И то вряд ли.

Я смотрел на него, пока в его взгляд не вернулась целеустремленность. Он кивнул и направился к своим солдатам. Капитан принялся отдавать приказы, и сбитая с толку толпа снова начала становиться военной силой.

— Собираетесь дойти до Темпесторы? — спросила Сетено.

— Да.

Я посмотрел на ряды орков. Враг еще не шел к нам. Орки довольствовались тем, что сбили нас. Обстрел поразил почти все транспортники. Крушения произошли на большой территории, но многие самолеты, включая наш, пролетели еще много километров, прежде чем упасть. Мы обогнали орков. Может, еще удастся выиграть гонку, если выдвинемся сейчас.

— Нам не спасти Темпестору, — сказала Сетено. Я бы наказал любого солдата, произнесшего эти слова до начала сражения. Однако из уст канониссы это звучало не иначе как жестокая истина. И она была права.

— Я знаю, — ответил я. — Но мы можем ранить врага. Чем дольше удержим орков здесь, тем лучше Бренкен подготовит Вулкан.

— Согласна.

В течение следующего часа вместе со Шталем и другими выжившими офицерами мы работали над тем, чтобы превратить роты в нечто оформленное и способное сражаться. В катастрофе мы потеряли почти всю нашу технику и половину всего войска. Но нас все еще были сотни, и к тому времени, как мы выдвинулись к Темпесторе, мы были армией, а не толпой. Шинели Стального Легиона несли на себе ожоги этой катастрофы. Множество дыхательных аппаратов вышли из строя. Но был полк, что отважно сражался за своего полковника, за свой родной мир и Империум. И он не остановится, особенно, когда их дом подвергся атаке.

Мы собирали роты столько же, сколько орки продолжали обстреливать небо. Когда залпы зеленого огня прекратились, у нас закончилось время. Некоторые транспортники упали слишком далеко, чтобы добраться до них. У северного горизонта я заметил один, примечательно целый. Там могли быть выжившие. Но мы не могли позволить себе задержаться и подобрать их. На западе к облакам возносился силуэт Темпесторы. С востока поднималось облако пыли. Орки были в пути.

Шталь по воксу приказал всем выжившим направляться к Темпесторе. Кто-то ответил. Возможно, были и те, кто слышал, но не мог ответить. Нельзя было сказать наверняка. Выбора тоже не было.

В липкой жаре дня Армагеддона Прайм мы выдвинулись к улью Темпестора.

2. Серофф

В приемном зале покоев фон Штраба Доминик Серофф наслаждался своим амасеком и ждал окончания вечера. Прием был демонстрацией уверенности. Невзирая на недавние события, фон Штраб под предлогом Пира в честь Вознесения Императора убеждал губернаторов ульев Армагеддона Секундус в том, что ситуация находилась под контролем. Заверения были и подкреплением. Авторитет планетарного губернатора был всеобъемлющ. Даже сейчас.

Амасек был хорошим. Даже слишком хорошим для Армагеддона, подумал Серофф. Вкус имел множество оттенков, тонкость, столь нехарактерную для этого грубого мира. Должно быть, фон Штраб ввез его откуда-то из другого места. Однако на бутылках красовался фамильный герб губернатора. Праздность, притворство и сила смешались в этой лжи. Серофф пожал плечами и сделал еще глоток. Не важно, откуда был амасек. То, что было верно в отношении вина, было верно и в отношении правителя. Фон Штраб был силен, эффективен в своем правлении, и его хватка на Армагеддоне нерушима. Его испорченность и продажность не имели значения.

Его компетентность как военного командующего также была под вопросом. Серофф скептически отнесся к утверждению фон Штраба, что Экваториальные Джунгли остановят орков. Но если губернатор неправ, то мощная оборона ульев становилась на первое место. Он понимал, почему Маннхейм был огорчен размером сил, посланных в Темпестору и Вулкан, но так же понимал и целесообразность решения фон Штраба. Ему не нравилась мысль о том, что Армагеддон Прайм мог быть уже потерян, но такая возможность существовала. Ее нужно было принять.

Серофф прикончил свой амасек. Он подал знак проходящему мимо слуге налить еще, и после заметил у своего локтя фон Штраба. За несколько мгновений до этого правитель общался с губернатором фон Кирска. Он двигался довольно незаметно для своих размеров.

— Я надеюсь, вы довольны вечером, лорд-комиссар, — сказал фон Штраб.

— Я ценю его необходимость и исполнение.

Ему не было нужды изображать подхалима. Его полномочия простирались далеко за пределы самого Армагеддона. Фон Штраб был полезным политическим союзником, а не господином.

Фон Штраб улыбнулся, ничуть не обидевшись.

— Я только получил новости о 252-м. Воздушный транспорт, отправленный в Темпестору, потерян.

Серофф окинул фон Штраба долгим взглядом.

— Потерян? — переспросил он. — Полностью?

— Мы ожидаем новых данных. Но все транспортники пропали с радаров.

— Вы не слишком этим озабочены.

— Мы еще многого не знаем, — он притворно вздохнул. — На войне потери неизбежны. К сожалению. Но это так.

— Вас это не заботит, — повторил Серофф.

— В этом нет нужды. Если бы орки приземлились на восточной стороне джунглей, то тогда другое дело. Но их там нет.

— Мы можем потерять Прайм.

— Мы отобьем его в свое время.

Серофф не мог решить, был фон Штраб самым наивным или самым прагматичным человеком, каких ему доводилось встречать. Мысль о том, что он мог быть и тем и другим, пугала его. Серофф отогнал ее.

— Я хотел вас кое о чем спросить, — продолжил фон Штраб. — Мне интересно, почему вы не возражали против участия комиссара Яррика в кампании против орков. Вы ясно дали понять, что хотите держать его подальше от дел после Басквита.

— Он был среди людей, отправленных в Темпестору?

— Я не знаю.

— Если был, то я не оказал ему никаких услуг, позволив участвовать в операции.

Фон Штраб улыбнулся, как довольный хищник.

— Простое предположение, лорд-комиссар. И все же вы не ответили на мой вопрос.

— У Себастьяна Яррика нет понятия о преданности, — произнес Серофф. Он выплюнул каждый слог имени этого человека. Оно оставило мерзкий привкус во рту. — Он заслуживает худшего унижения и самой бесчестной смерти.

Раны вековой давности кровоточили ничуть не меньше, чем в день, когда были нанесены.

— Но у него есть опыт. В бою он силен. Именно поэтому его нужно держать от него подальше. Однако от Яррика есть польза.

Он отпил из вновь наполненного кубка. Теперь амасек горчил.

— Сегодня он полезен, — закончил Серофф.

— Понимаю, — сказал фон Штраб. — И есть шанс, что он погиб, будучи полезным.

— Вы сами это сказали. На войне случаются потери.

3. Яррик

Мотоциклисты догнали нас. Я услышал пронзительное рычание двигателей, обернулся и всмотрелся в новую, темно-серую форму дня Армагеддона. Звук становился все громче, от него несло звериной скоростью. Я увидел точки на горизонте, летевшие впереди главных сил орков, чей след все еще был облаком пыли. По всей длине колонны раздались предупредительные выкрики.

Сетено и я были в первых рядах, мы шли во главе вместе со Шталем. Услышав мотоциклы, он выругался. До стен Темпесторы оставалось еще несколько километров. Орки доберутся до нас через минуту. Шталь посмотрел на истерзанную долину перед нами.

— У нас нет оборонительной позиции, — сказал он.

— Мы не можем ее себе позволить, — ответила Сетено.

— Если дадим байкам остановить нас, — проговорил я, — то они продержат нас до прихода остальных зеленокожих. Они уничтожат нас на открытой местности и без труда возьмут Темпестору. Мы должны идти дальше.

Я видел, как значение нашего положения отразилось в глазах Шталя. Непрерывный бой на открытой местности против боевых мотоциклов повлечет за собой тяжелые потери. Но он должен был понять, что оборона ничего не даст, мы только выиграем немного времени перед более страшной катастрофой. Он посмотрел на запад, где параллельно нашему пути несла свои воды загаженная река. Там мотоциклы не смогут нас преследовать, это так, но таким образом орки окажутся на возвышении, и им не составит труда столкнуть нас в воду.

Я был рад, когда Шталь покачал головой. Он обдумывал свои решения. И не собирался вести нас навстречу гибели.

— Вокс! — крикнул он, и к нему подбежал солдат с переносной станцией. — Удвоить скорость, — приказал Шталь. — Нас скоро обойдут с обоих флангов. Тяжелое оружие на фланги. Уничтожить машины врага.

— Сэр, — отозвался боец и заговорил в микрофон.

Сетено кивнула мне, перед тем как надела шлем и выдвинулась к правому флангу. Нам понадобится кто-то в силовой броне, способный противостоять машинам орков. Я пошел к левому флангу. Мое место было там, где предстоял самый жестокий бой.

Длинная линия боевых мотоциклов растянулась на всю длину колонны. Орки жестко обстреляли нас. Их пули рвали солдат по обе стороны от меня. Снаряды взрывали землю, пока я бежал, и что-то горячее и смертоносное обожгло левый рукав моей шинели и задело руку. Пуля была такой большой, что даже скользящего удара было достаточно, чтобы сбить меня с ног. Я продолжал бежать и стрелял из болт-пистолета.

— Цельтесь в ведущих байкеров! — крикнул я, а потом привел пример, когда одним из выстрелов снес голову наезднику. Мотоцикл орка перевернулся. Зеленокожий, ехавший сзади, дернулся вправо так быстро, что его ближайший собрат потерял управление, пытаясь уйти от столкновения. Тварь унесло в долгий занос. Он поднялся и начал выправлять мотоцикл, но теперь это была неподвижная цель. Концентрированный лазерный огонь спалил его на месте.

Поток мотоциклов пронесся мимо упавших наездников и достиг передних рядов нашей колонны. Они приближались, их пушки пробивали дыры в наших рядах. Мотоциклы справа и слева объединились. Они не замедлились.

Мы бежали в мясорубку из металла и стрельбы.

4. Сетено

Не эта битва привела ее на Армагеддон. Не это бедствие было предсказано Имперским Таро. Это была перепалка, всего лишь пролог. Настоящее испытание Армагеддона еще не началось. Именно тогда ей и предстояло узнать свою цель. Силы, что формировали эту войну, еще только собирались. Война пребывала в зародышевом состоянии. Когда она превратится в настоящий шторм, тогда и станет ясно, как лучше использовать свою силу. Она обретет знание, что было ее даром и проклятьем с самого Мистраля. Сетено не беспокоилась о том, что у нее все еще не было определенной роли. Признание раннего, быстрого развертывания битвы как лавины непредвиденных обстоятельств, совпадений и случайностей было еще одной формой ясности.

Сейчас ее путь был понятен: дойти до Темпесторы и обеспечить, что последующие жертвы как можно сильнее ранят орков.

Когда боевые мотоциклы с визгом пронеслись мимо правого фланга Стального Легиона, она вышла вперед. Сетено вытащила Скарпраттар. Древний меч Святой Деметрии был погибелью демонов. И для ксеносских мразей он тоже годился.

К ней понесся орк-байкер, его морда широко расплылась в экстазе скорости. Сетено собралась. Орк поднялся на сидении, занес обрезок трубы, увенчанный массивной булавой из зазубренного металла. Сетено увернулась от удара, махнула мечом по спине орка и рассекла его позвоночник. Байк покатился кувырком, подпрыгивая на каменистой равнине. Сетено развернулась, чтобы встретить следующий мотоцикл. В нагрудник врезался поток пуль. Удар опрокинул ее на спину, но керамит выдержал. Она подняла болт-пистолет и выстрелила орку в морду. Тело задергалось. Как и байк. Он все еще держался прямо, его курс сбился, пушки еще стреляли. Байк создал суматоху, пока другие гонщики пытались объехать его смертоносную езду.

В обстреле орков открылся проход. Стальной Легион обрушил огонь на этот пролом, и еще больше наездников полетели на землю. Поток мотоциклов захлебнулся, река дикого металла иссякла. Множество огнеметов ударили по мотоциклам, подобравшимся слишком близко. По равнине были разбросаны тела легионеров, но колонна сохранила форму и продолжала идти вперед.

Сетено пронеслась по земле, чтобы перехватить байк, который несся прямо на колонну. Сосредоточенный на людях, которых он косил, наездник не видел ее, пока она не обрушила на него Скарпраттар по дуге над головой. Аура меча засияла синим, лезвие прорезало переднее колесо. Сетено отпрыгнула с пути обломков, когда мотоцикл перевернулся и раздавил орка своим весом.

С востока байков больше не было. Но дальнейшее продвижение Стального Легиона замедлилось. Сетено побежала на запад, снова на передовую, навстречу ревущей резне.

5. Яррик

Байкер подобрался слишком близко и врезался в колонну. Он похоронил солдат под своими колесами. Сминаемая плоть замедлила его. Под моими сапогами затрещали кости мертвых и умирающих солдат, когда я бросился вперед и всадил клинок в горло водителя. Орк булькнул, из его рта и горла брызнула кровь. Он попытался отшвырнуть меня. Я вытащил меч, прорезав мышцы ксеноса. Голова орка завалилась назад, и мотоцикл перевернулся.

По нашим рядам били стабберные снаряды от других байков, и мне пришлось укрыться за машиной, которую я только что свалил. Мы едва продвигались. Две группы боевых мотоциклов пересекались друг с другом впереди нас. Обстрел не прекращался. Я слышал, как Шталь перекрикивал грохот орудий. Он подгонял солдат, но этого было мало. Продвижение было невозможно. Орки создавали быструю, смертоносную стену.

С позиции капитана развернулись огнеметы. Они выплеснули горящий прометий на ближайших орков и покарали их за дерзость. Солдаты в переднем ряду опустились на колено, чтобы их товарищи сзади могли вести точный огонь. К оркам понеслись потоки лаз-огня. Наша атака была дисциплинированной и безжалостной, но этого было мало. Из-за смога выхлопа и скорости байки были трудными целями. Машины и наездники не получали урона от лаз-огня. Мы все еще были загнаны в угол. Ракетчики уложили несколько байков с флангов, и теперь они были нужны на передовой.

Справа от меня расцвел огненный шар, когда орочьи пули прошили топливный резервуар одного из солдат. Второй бак тоже взорвался. Наш ответный удар захлебнулся. Слева от меня подоспела группа ракетчиков. Они зарядили орудия, но погибли до того, как смогли выстрелить.

Я оттащил ракетницу от тел. Проверил, чтобы был заряжен крак-снаряд, затем посмотрел на остатки от разбитого мотоцикла. Два потока орков пересеклись. В момент, когда они разойдутся, будет короткая пауза, и тогда мы снова попадем под удвоенный перекрестный огонь с опасных углов.

Я увидел шанс.

— Гранатометчики! — крикнул я. — Лаз-стрелки! Ко мне! К победе!

Трое солдат с пусковыми установками и пара команд из двух человек приблизились к моей позиции, низко пригнувшись.

— Огонь по моей цели и по моему сигналу, — сказал я. — Не раньше.

Я закашлялся в душном воздухе. С обеих сторон от меня кивнули головы в дыхательных аппаратах.

Обстрел начался снова. Боевые мотоциклы сошлись.

— Ведущий байк слева, — сказал я и взвалил ракетницу на плечо. Я пригнулся. Орочьи пули прошли прямо над моей головой.

— Гранаты, сейчас! — крикнул я.

Гранаты пролетели по дуге к точке, где должны были встретиться два потока орков. Стоило им упасть, я пустил ракету и сказал:

— Лаз-стрелки, огонь!

Гранаты, ракета и лазеры одновременно ударили по ведущим байкам. Взрыв мгновенно и яростно уничтожил три машины орков. Их смерть превратилась в новые вспышки, на потрошащей скорости во все стороны полетела тяжелая шрапнель. Цепная реакция была невероятной. Орки двигались слишком быстро, и избежать столкновения уже не могли. Вид впереди меня исчез в водовороте металлической резни, пламени и клубящегося дыма. Я слышал, как кричал Шталь, не разбирал слов, но видел эффект. Подразделения обрушили свой огонь на распространяющееся опустошение.

Далеко справа виднелось некое движение. Сетено повела атаку прямо на ошеломленных орков. Ее возвышающаяся фигура в серой броне была неумолимой смертью, надвигавшейся на врага. За ней следовал рев солдат, жаждущих мести своим врагам. Орки не стали ждать их прихода. Некоторые развернули мотоциклы, чтобы открыть огонь по толпе, а другие пошли в контратаку.

Но теперь у нас было преимущество.

Шталь поддерживал обстрел лазерами. Он прижал орков и немного прикрыл бег Сетено.

Зеленокожие пытались перегруппироваться и встретить наш правый фланг. Они ушли с места пожара, который мы устроили. Им не было дела до левой стороны.

Я использовал их ошибку. Я поднял меч и взобрался на переломанный байк.

— За Темпестору! — крикнул я. — За Армагеддон! Вперед, по костям зеленокожих!

Мы пошли в атаку, и теперь наша численность кое-что значила. У нас был импульс, а орки оказались между двух наших молотов. Дыхательные аппараты превратили мужчин и женщин, что бежали со мной, в одинаковых существ, легион хищников с черепами насекомых. Охровая волна налетела на зеленый поток.

Орки сражались столько, сколько могли. Байкеры не были крупнейшими из своего вида, но достаточно большими. Это были яростные горы мышц. Один удар их топора, дубины или мачете раскалывал черепа и крошил кости. Но мы ударили по ним сильнее, и били снова и снова. Я опустил меч на череп одной твари. Лезвие вошло ему в лоб, но он замахнулся на меня топором. Я уклонился от удара и прикончил его выстрелом в шею. Оттолкнув тело, я вытащил меч и бросился к следующему. Я убивал так быстро, насколько мог. Меня насквозь пропитала кровь ксеносов. Я дрался так, будто уничтожение этой небольшой вражеской группы было ключом к победе.

Конечно, это было не так. Я знал, что мы дрались за шанс сражаться снова, сделать большее, чем отступить с пути орков. Но на глубоком уровне в том, как я сражался, была более мрачная правда, и это я тоже знал. Если мы не будет биться с орками так, будто каждая битва была решающей в войне, то очень скоро нас ждет поражение.

Я убивал каждого орка с энергией ненависти, накопленной за всю жизнь. И все равно этого было мало, потому что я все еще не знал, что их вело. Я не знал, что значило Газгккул, хотя эти орки тоже распевали это слово, и я чувствовал его великую значимость.

Мы разбили орков. Несколько сбежали. Они оторвались на своих байках, изрыгая утробные проклятья. Я знал орочий язык. Те вопли были угрозами вернуться и отомстить. Обычное дело, и я почти не обратил на них внимания.

Но было одно предложение, от которого меня пробрало до костей. Клубы выхлопа развеялись, и путь к Темпесторе был открыт. Подразделения 252-го радовались победе над врагом. Я почти не услышал то, что прорычал последний убегавший орк. Когда мы перегруппировались и выдвинулись дальше, я раздумывал над тем, что услышал. Шталю я ничего не сказал. Но Сетено это заметила. Она всегда замечала.

— Что вы слышали? — негромко спросила она.

— Орк сказал, что Пророк будет носить наши черепа.

Я был точен в своем переводе.

Не варбосс.

Пророк.

Глава 5: ТЕМПЕСТОРА

1. Яррик

Губернатор Темпесторы леди Ингрид Сом находилась в Инферно, гостила у фон Штраба и слушала его заверения о том, что ее улью ничего не угрожает. Нас встретил ее лейтенант, Релья Тулин. Когда мы прошли через главные ворота и направились на широкую, вымощенную скалобетоном площадь, я готовился к худшему. Тулин вышел вперед поприветствовать Шталя. Сетено и я держались на шаг позади капитана.

— Он устал, — сказала Сетено, окинув Тулина взглядом.

— Да, — согласился я. Я почувствовал облегчение. Одежда Тулина была чрезмерно роскошной, отчего ее вид выбивался из общей серости Темпесторы, но грязной. Складывалось впечатление, что в ней спали. Еще один хороший знак. Я воспринимал коррупцию и продажность среди правящего класса Армагеддона как нечто само собой разумеющееся. Честный администратор не выжил бы и года под правлением фон Штраба. Что меня действительно интересовало в Тулине, так это его реализм. И в худом, седеющем дворянине перед нами я видел человека, ожидавшего неминуемой смерти.

— Мы бесконечно рады вам, капитан, — сказал он Шталю. — Мы боялись, что нас бросили, а когда увидели, что флот сбили…

— Стальной Легион наземные войска, граф Тулин, — ответил Шталь. Он одарил наместника такой уверенной улыбкой, насколько позволяла усталость. — Враг, что сбил нас, только призвал наш гнев на свою голову.

Глаза Сетено едва заметно сузились. Бравада капитана ей не понравилась.

Шталь взглянул на бойницы позади нас. На парапете не было патрулей.

— Какие у вас оборонительные способности? — спросил он.

— Наши орудия, — ответил Тулин. — Стационарные. Но стрелять из них некому.

— Некому? — переспросил я. Во мне теплилась надежда, что безумный приказ фон Штраба не был выполнен досконально.

— Некому, — повторил Тулин. — Мы потеряли все ополчение.

Шталь прищурился. Движение его глаз было едва уловимым, но я заметил.

— Я понял.

Тулин помялся, а затем спросил:

— Зеленокожие уже идут?

— Они будут здесь еще до наступления ночи, — ответил я.

— У нас есть время подготовиться?

— Для того, что должно свершиться, да, — сказала Сетено.

— Слава Императору, — произнес Тулин. — Я уже было…

Он замолчал, когда осознал двусмысленность слов канониссы.

— Что должно свершиться? — едва слышно прошептал он.

— Темпесторе предстоит тяжкое испытание, — ответила ему Сетено. — Жертва.

— Жертва, — Тулин произнес это слово, будто сомневался в его смысле, но каждый его слог причинял ему боль. Он сглотнул. — Какого рода?

А затем его голос снова растворился в ветре.

— Насколько большая?

— Очень скоро мы это узнаем, — сказал я.

Мне хотелось поговорить с Сетено до того, как она объявит Экстерминатус позже в этот же день. Ситуация была отчаянной, но я отторгал ее вечный фатализм и очевидное желание отдать Темпестору оркам. Шталь тоже выглядел недовольным. У него, как и у меня, не было иллюзий насчет возможностей наших уменьшившихся сил сдержать орков. Но у нас все еще были приказы. У нас было задание. У нас был долг.

Сетено коротко кивнула.

— Нам нужно проверить оборону, — сказал я.

Несколькими минутами позже мы втроем стояли у валов. Больше там не было никого, кроме остальных выживших капитанов. Ганцбург, Бойдин и Мора были единственными командирами рот, переживших падение транспортников. На востоке облако пыли, создаваемое орками, стало ближе.

— Темпестора падет, — сказала Сетено.

— Ее стены крепки, канонисса, — ответил Шталь. — Пробить их будет непросто.

— Ваша неуверенность в средствах врага не делает вам чести, капитан.

Он покраснел.

— Вы не верите в Стальной Легион?

Я был впечатлен. На своем веку я видел очень мало индивидов, у кого хватало смелости открыто бросить Сетено вызов.

— Я полностью в нем уверена, — ответила Сетено. В ее голосе не было злости. Лишь спокойствие стервятника. — Но, даже не зная полного объема сил врага, я вижу, что к чему. Мы не можем защитить Темпестору. Осада будет недолгой.

— Вы просите многого, — сказал я ей. — Хотите, чтобы солдаты отказались от своей миссии.

— Ради более великой, — ответила она. — Спасти нужно Армагеддон, а не отдельный улей.

— Поражения имеют свойство накапливаться.

Она склонила голову.

— Удивляете меня, комиссар. Неужели верите, что здесь мы сможем удержать орков?

— Нет, — признал я. Это признание причиняло мне физическую боль. Мне доводилось проигрывать сражения. Я бывал на мирах, павших под натиском ксеносов или Разрушительных Сил. Каждое поражение оставалось пятном на моей душе, и принимать конец до начала битвы было отвратительно. Каждый утраченный клок имперской земли побуждал меня драться за сохранение целого еще яростнее. Но слово «нет» ощущалось как удар стилета в живот. И все же канонисса была права. Полк, разделенный надвое, а потом еще раз надвое, лишенный всей тяжелой техники, сможет задержать орков совсем ненадолго. И все. Я мог принять необходимость жертвы. Но отвергал бессмысленную.

Сетено говорила о жертве. Но не Стального Легиона. Темпесторы.

— Чем должен будет пожертвовать город? — спросил я.

— Всем, — ответила она. — Вы же понимаете это, комиссар.

Я понимал.

— Тогда жертва должна быть истинной, — сказал я, — значимой.

Если Темпесторе было суждено умереть, то это должно стать спасением для чего-то важного.

2. Бренкен

Внешняя оборона улья Вулкан внушила Бренкен надежду. Защитные сооружения еще возводились, но работа шла быстро. Граф Ганс Сомнер, лейтенант лорда Отто Викманна, был ветераном Стального Легиона, полковником в отставке. Он был здоров, как грокс, с такой размашистой походкой, что казалось, будто его ширина превосходила рост.

Бренкен махнула рукой в сторону сети траншей и земляных заграждений, простиравшихся на тысячи метров за основной стеной.

— Что из этого сделано недавно?

— Базовые укрепления здесь уже были. Неиспользуемые каналы, старые укрепления. Но мы усердно трудимся с тех пор, как пришло предупреждение.

— Викманн хотя бы воспринял его всерьез.

Сомнер фыркнул.

— Я об этом позаботился. Старый подхалим хлебал пойло Германа, поверьте. Я его только припугнул. Рассказал пару-тройку историй. Опыт прежних лет и все такое.

— Хотела бы я, чтобы планетарный губернатор тоже прислушался.

— Он слышит только то, что хочет.

Бренкен ухмыльнулась.

— А вы не стесняетесь озвучивать свое мнение. Не боитесь, что я доложу вышестоящему командованию?

Сомнер расхохотался, затем сорвался в мучительный кашель. Он сплюнул комок темной флегмы и постучал себя по груди.

— Тогда ему стоит поторапливаться, если он хочет убить меня раньше, чем это сделают мои легкие. Кроме того, я всегда узнаю настоящего солдата. Я теперь политик, и нам всем приходится барахтаться в грязном болоте Германа, но хороший бой сделает из нас добрых солдат, вот увидите. Мы стреляем или помираем. Все просто.

Бренкен улыбнулась, но не разделяла его оптимизма. Она видела немало коррупции, и довольно живучей, способной пережить самые кровопролитные войны. Уверенность Сомнера поразила ее. Вместо того чтобы согласиться, она спросила:

— Насколько укрепления близки к завершению?

— Работы еще немало. Нужно соединить и усилить некоторые траншеи. Кое-какие барьеры вообще просто грязь. Нам везут скалобетоновые блоки. Не волнуйтесь. Мы все закончим. Все нужные рабочие у нас есть. Теперь, когда вы здесь, мы покажем зеленокожим, что значит соваться в наши города.

На этот раз Бренкен расслышала: показная уверенность Сомнера была хрупкой. Он цеплялся за веру в легкую победу, потому что альтернатива его пугала. Бывший полковник слишком старался сохранить лицо. Однако он не лгал, хотя бы ей. Не позволял себе сомневаться в собственных словах.

— Преподадим оркам пару уроков, — сказала она. Это она могла обещать с уверенностью. Но не могла обещать, что шести рот будет достаточно для большего. Три роты бронетехники и три мотопехоты без отдыха промчались по Пепельным Пустошам, пересекли Равнину Антранд и дошли до Вулкана за два дня. По пути они не встретили орков, что подтверждало факт приземления скитальца ближе к Темпесторе. Вблизи улья орочьих войск замечено не было.

Это весьма обнадеживало. Но в первый день пути к Вулкану пропали шесть воздушно-десантных рот. Контакт пропал на несколько часов. Она опасалась самого страшного. Новости об их состоянии, когда они дошли до нее, были лучше ожидаемого, но ненамного. И теперь хвастовство Сомнера беспокоило ее. Между целеустремленностью и заблуждением была разница. Если Сомнер не утратил способности видеть ее, то уверенно к этому шел.

— Мы выставим танки и артиллерию за главными воротами, — сказала она Сомнеру.

— Хорошо, хорошо, — ответил старый солдат. — И у нас будет столько пушек в траншеях, что мы порвем их, прежде чем они дойдут до стен.

Хорошая мечта, подумала Бренкен. Это был лучший план из доступных. Но реализма в этой надежде было мало.

Кайпер, ее вокс-оператор, мчался по тропинке, петляющей по краям траншей.

— Полковник, — позвал он. В руке у него было переговорное устройство. — Вас вызывает комиссар Яррик.

— Благодарю, — ответила она и взяла у Кайпера тангенту. Ее тон был сдержанным, но она была рада поговорить с кем-то, у кого был разумный взгляд на положение дел полка.

— Комиссар, — заговорила она, — как обстоят дела с Темпесторой?

— Скверно. У нас в лучшем случае есть несколько часов до прибытия орков к воротам.

— И?

— Осада будет недолгой.

Голос этого старого пса войны звучал хрипло от разочарования, и Бренкен знала, чего ему стоило признать, что бой выиграть нельзя.

— Как у вас обстановка?

— Неясно, но лучше. Надеюсь, мы успеем вовремя.

— Мы выиграем для вас несколько часов, — сказал ей Яррик. — Может быть, даже день.

Он говорил сухо, строго по фактам.

В этих словах Бренкен уловила нечто ужасное.

— Как?

— Мы отвлечем внимание орков. Это все, что мы сможем сделать. И пустим им кровь.

— Какой ценой? — спросила Бренкен, хотя знала ответ.

— Мы потеряем Темпестору. Но если эта жертва может спасти Вулкан, то в ней есть смысл. Полковник, скажите, что будете готовы.

— Мы будем.

— Что насчет ополчения улья?

— В полной боевой готовности, и граф Сомнер отдал приказ раздать оружие гражданским.

Сомнер кивнул, радуясь возможности быть частью хороших новостей. Мануфактории Вулкана производили винтовки на экспорт по всему Империуму. Запасы были бескрайними. Если приготовления завершатся, орков встретит армия гражданских в десятки миллионов.

— Это радует, — сказал Яррик.

— Комиссар, частью жертвы Темпесторы станет половина моего полка?

— Нет. Мы задержим орков, а после придем к вам на помощь.

— Будет лучше, если получится зажать их в тиски.

— На это мы и рассчитываем.

Бренкен задумалась над тем, как можно задержать огромную армию и суметь быстро преодолеть расстояние между ульями. Оставалось много неизвестных ей деталей, но они не имели значения. Значение имело то, как план Яррика может помочь Вулкану. Она понимала, какую цену придется заплатить. Выбора не было, но к следующему рассвету у них всех будут руки в крови. Она осознавала необходимости войны, но не наслаждалась ими.

— Планетарному губернатору придется за многое ответить, — сказала она.

— За очень многое, — ответил Яррик. Он говорил так, будто сам намеревался задать вопросы фон Штрабу.

3. Яррик

Темпестору я знал хорошо. Как и все ульи Армагеддона. Я достаточно долго служил со Стальным Легионом, чтобы эта планета стала мне домом. С самого начала своей карьеры как комиссара, с Мистраля, я знал, насколько важно знать миры, куда меня заносило по долгу службы. Я знал географию Темпесторы, ее промышленные возможности и сильные стороны. И я прекрасно знал, как ее убить.

Тулин привел меня к северным докам. Огромные цистерны находились у своих причалов. От них могла быть польза, но меня больше интересовал трубопровод. Двадцать водяных магистралей, достаточно широких, чтобы в них мог проехать Леман Расс, выходили из Кипящего Моря, а затем разветвлялись на сеть меньших труб. Они несли самый важный в этих выжженных, необитаемых землях ресурс на север, вдаль от моря. В Огненных Пустошах находились самые крупные залежи прометия во всем Империуме. Линии питали мануфактории Темпесторы, уходили за пределы улья к другим промышленным центрам Армагеддона, или бежали к космопорту, где орбитальные погрузчики переносили огромные резервуары к конвейерам, которые должны были доставить их в бесконечно жаждущий Империум.

— Нам будет нужно открыть все клапаны, — сказал я. — А где их нет — пробить трубы.

— Ох.

Вздох Тулина ничего не значил. Он выражал боль. Граф побледнел от ужаса. Неверие лишило его речи.

Я посочувствовал. Но приводить его в чувство не было времени. Если способность слушать он тоже утратил, я буду должен обеспечить Темпесторе дееспособного губернатора.

Мы стояли на пирсе, чей скалобетон был заляпан черным. Над нами простиралась вечная тень трубопровода. Я посмотрел вверх и проследил его путь обратно в улей. Я думал о наиболее всеобъемлющем способе достижения наших целей. Я принял необходимость жертвы Темпесторы. Перспектива уничтожить город еще до первого выстрела все еще мучила меня, но не было смысла брыкаться против реальности. Посвятив себя этому делу, я сделаю так, что эта жертва засчитается. Я сделаю все необходимое, чтобы у Вулкана был шанс на сражение. И я ударю по оркам настолько сильно, насколько возможно, не важно какой ценой.

— Нужно будет расширить подачу прометия, — сказал я. — Нам понадобятся сварщики.

— Вы хотите отвести часть потока от трубопровода?

Исполняющий обязанности губернатора снова обрел дар речи. Хорошо.

— Да, — ответил я, — к комплексу Катрин.

Тулин побледнел еще сильнее.

— Если мы заполним водоочистные сооружения прометием…

— Да, — кивнул я. — Мы пустим прометий вместо воды по всему улью. В этом и заключается моя идея, граф Тулин. Именно это и нужно сделать.

— Но урон… Если он загорится…

Он не видел картину полностью.

— Само собой, он загорится, — сказал я ему. — В том и смысл. Весь смысл в уроне.

Тулин уставился в пустоту. Он словно уже видел пламя. Он попытался снова.

— Люди…

Впервые с момента, как Коготь Опустошения был замечен, я слышал такое беспокойство. Я попытался вспомнить, когда последний раз слышал, чтобы какой-то политик Армагеддона волновался о людях. Не вышло.

Я моргнул, весьма удивленный. Затем объяснил ему, насколько неверными были его приоритеты.

— Люди или будут сражаться, или умрут, и ничто из того, что мы делаем, не изменит этого. На фоне стратегической ситуации судьба жителей Темпесторы вторична. Так должно быть, граф. Этот факт меня ничуть не радует, но менее важным он от этого не становится.

Он ничего не сказал. Граф смотрел на шпили улья, несомненно, уже видя дым. Он не оспаривал то, что я говорил. Даже не задавал вопросов насчет того, что комиссар приказывал сжечь подвластный ему город, и почему он вообще должен прислушиваться к моим словам. Военной операцией в Темпесторе командовал Шталь. Но когда Сетено заговорила о жертве, граф смотрел именно на меня. У меня не было старшинства в звании, но имелся опыт длиной в столетия. Это тоже имело свой вес. Неформальный, но ощутимый.

Столько войн. Столько жертв.

Наконец, Тулин произнес:

— У нас мало оружия. Для населения ничего нет.

Он посмотрел на меня с надеждой. Фактически, он сложил полномочия в мою пользу. То, что надвигалось, было вне его компетенции, и он это понимал. Я подозревал, что благодаря своей податливости Тулин нравился тем, кто стоял выше в иерархии правящего класса Армагеддона. Но сегодня это делало его куда более значимым членом этого общества. Если он и не мог совершить невероятное, то был готов позволить сделать это другим.

Но сейчас он отчаянно надеялся хоть на что-то, что даст ему шанс уснуть ночью. Даже если шанс дожить до следующей ночи был мал.

— Что намереваетесь предпринять? — спросил я.

— Объявить эвакуацию.

— Пятидесяти миллионов жителей? И куда?

— Подальше от орков.

Я не стал утруждаться и объяснять ему, что если орков не остановить, то бежать будет некуда. Тогда это означало побег на север.

— В Пепельные Пустоши?

Он кивнул.

— Настолько, насколько удастся.

Я посмотрел на него.

— Вы понимаете, что скажете им?

— Да. И они подчинятся. Они предпочтут бежать, комиссар.

— Хорошо, — сказал я. Если бы мы не встали на путь, означавший потерю города, я бы ответил ему по-другому. Я бы заставил каждого жителя улья драться до последней капли крови. Они были более чем в долгу перед Императором. Но дальнейшие жертвы не имели смысла. Если жители Темпесторы предпочитают медленную смерть в Пустошах, то я не стану им мешать.

Тулин был прав. Слухи о том, что идут орки, разошлись от шпилей до подулья, и выбор стоял между смертью и побегом. Выбор был ложным, но я позволил ему существовать.

Роты Стального Легиона распределились по отделениям, чтобы следить за саботажем трубопровода. Некоторые из темпесторских рабочих выступали против разрушений, которые им было приказано устроить. Они отвергали предстоящую жертву. И легионерам пришлось из наблюдателей стать силовиками. Сетено и я разделили ключевые точки трубопровода.

Мы наблюдали за солдатами.

Самое активное сопротивление я встретил в комплексе Катрин. Начальник смены воспротивился осквернению вверенной ему святыни. Он стоял на помосте в конце сводчатого сооружения длиной в тысячу метров перед панелью управления, без оружия, но созвав толпу рабочих. Идея превратить улей в ловушку для орков их не привлекала. Все, что они смогли понять, было то, что мы хотели заменить воду в трубах на прометий. Когда я пришел, взвод сержанта Локсона находился на другом конце помещения и держал рабочих на прицеле винтовок. Они еще не стреляли в людей, которых, как они полагали, пришли спасти.

Я спустился с платформы, шедшей по всей длине помещения. По обеим сторонам располагались гигантские резервуары с водой, подвергавшейся фильтрации и опреснению. Мое оружие оставалось в кобуре. Я молча вышел вперед. Я смотрел на рабочих, что преграждали мне путь, до тех пор, пока они не отходили в сторону. Через несколько минут я взобрался на помост и заговорил с начальником.

— Как тебя зовут? — спросил я.

Видя мою униформу, он засомневался, стоило ли огрызаться в ответ. Мой вопрос еще больше застал его врасплох.

— Гейнрих Гроэт, комиссар, — ответил он.

— Прекрасно, Гроэт. Я вижу, ты знаешь свой долг.

— Да, комиссар.

Он приосанился. Начальник был крупным человеком, с широкими плечами и внушительным животом. Его волосы и борода давно не знали ухода. Его так покрывали жирные пятна, что казалось, будто он никогда не покидал это царство стальных колес и рычагов.

— Я тоже знаю свой долг. Он заключается в защите Империума любой ценой. Иногда цена очень высока.

Мой голос эхом раздавался по всему помещению.

— Эта цена мне не по нраву, но выбора у меня нет. А у тебя есть.

— В самом деле?

— Ты можешь помочь мне выполнить мой долг. Можешь помочь в борьбе против ксеносской заразы. Или можешь выполнять свой долг, как обычно. До конца.

Он сглотнул.

— Это цель всей моей жизни, — тихо сказал он.

— Я понимаю, — ответил я. — И уважаю твое решение.

Так и было. Но у меня действительно не было выбора. Я вытащил болт-пистолет и застрелил его.

Остальные рабочие в страхе попятились.

Порча водоснабжения продолжилась без нареканий.

В тот день мне повезло, что не пришлось выносить приговор кому-либо из солдат.

Позже, когда гомон орков стал ближе и громче, когда их пятно покрыло равнины на востоке, я стоял на северных валах вместе с Сетено и смотрел на поток отчаявшихся. Они выбегали через ворота, и их страх был куда выше, чем скорость. Ворота достигали ширины в сотни метров, но оказались слишком узкими. Люди напирали друг на друга в такой спешке, что каждую минуту сотни оказывались затоптанными насмерть. Исход распространился по выжженной земле. Их ноги вздымали огромные облака золы. Сумерки, в которые Коготь Опустошения вверг Армагеддон, едва ли умерили жару дня. Пустоши представляли собой панораму запустения. Дюны пепла тянулись к берегам Кипящего Моря. Накопления тысячелетней промышленности задушили все следы жизни. Северо-западные пределы Армагеддона Прайм были изменчивой, удушающей пустыней, мертвым преддверием Огненных Пустошей.

— Возможно, — сказала Сетено, — от эвакуации будет какая-то польза.

— Они могут задержать орков еще ненадолго, — ответил я. В Пустошах ничто не могло привлечь внимание зеленокожих. Но теперь там было приглашение к резне.

— Враг будет занят на несколько часов.

Это могло принести небольшую пользу. У меня не было уверенности, что это будет иметь существенное значение.

— Быть может, последнее сражение на открытой местности станет милосердием, — сказал я.

— Они бы заслужили милосердие, если бы бежали навстречу оркам, — отозвалась она.

— Я не буду просить об этом мирных жителей, когда мы будем отступать.

— Мы можем позволить себе такую роскошь, комиссар?

— Сомневаюсь в этом, канонисса.

Она указала на бегущие толпы. Их взволнованные возгласы долетали до нас. С этой высоты, при таком освещении люди казались неразборчивой массой. Роем напуганных насекомых.

— Посмотрите на слабость их веры. Они не заслуживают сочувствия.

— Они и получают очень мало, — сказал я.

— Вы считаете, что я слишком быстро решилась на чудовищный поступок, не так ли?

— Я считаю, что очень скоро нам всем придется сделать такой выбор.

И будто в ответ гром на востоке преобразился в хохот врага.

Глава 6: НЕБОЛЬШАЯ ЖЕРТВА

1. Яррик

К ночи орки были уже у ворот.

Роты под командованием Шталя стояли на страже на восточной стене. После крушения транспортников и сражения против боевых мотоциклов нас осталось меньше пяти сотен. Мы растянулись тонкой линией вдоль стены, и оттого казалось, что нас еще меньше.

Шталь очень нервничал из-за нашей немощности, то и дело поглядывая из стороны в сторону.

— Ну и что это за оборона? — спросил он меня. — Большая часть стены вообще без защиты.

Он был прав. Наши орудия были расставлены лишь на несколько сотен метров над главными воротами. Если орки решат пробиться сквозь стену или перелезть в другом месте, то не встретят сопротивления. Вполне вероятно, что так и будет. Их армия была настолько велика, что в темноте не было видно флангов. И все же интерес для них представляли ворота.

— Наша оборона там, где должна быть, — ответил я Шталю. — Нам и не нужно держать их снаружи, так ведь?

— Да, — скрепя сердце, согласился он. Его задевала сама природа мероприятия.

— Помните о том, что мы делаем, капитан.

— Знаю.

Его голос звучал тускло, расстроенно, даже когда ему приходилось кричать. Гомон орков на острие атаки потрясал, этот непрерывный рев, выкованный из дикости и возбуждения. С каждой секундой он становился громче. Для новых орков не осталось места, а те, что прибыли первыми, доводили себя до припадков боевого безумия.

Мы не открывали огонь. У нас будет очень мало времени, чтобы ударить по врагу. Мы используем нашу возможность.

Было слышно, насколько пострадал боевой дух Шталя. Я надеялся, что по итогу капитан оправдает доверие Бренкен. Война только началась. Ударов будет еще много.

Хотя я смел надеяться, что не таких по масштабу, как рана, которую мы готовились нанести себе сами.

Неподалеку с левой стороны от меня, почти исчезая во тьме, неподвижно стояла Сетено, напоминавшая отрешенную статую. Она не выразила удовлетворения, когда приготовления к саботажу завершились. Не сожалела и о грядущих потерях. Мы знали друг друга больше полутора веков, и я все еще гадал о природе ее веры. В юные годы канониссы она была крепче адамантия. Но с момента гибели Ордена Пронзающего Шипа и с того времени, как она вытравила все цвета со своей брони, сила ее веры стала столь холодной, что мне было трудно отличить ее от отчаяния.

Из всех нас она как никто другой знала, что такое жертва.

Завывания зеленокожих изменились. Они продолжали нарастать, однако теперь обрели форму. Теперь это не было ревом сотен тысяч дикарских глоток, пытавшихся переорать друг друга. Они зазвучали в унисон. Они распевали. Снова прозвучало слово, впервые услышанное мной на Басквите. Оно ударило по стенам Темпесторы, будто эти два слога могли раздробить скалобетон.

Газгкулл Газгкулл Газгкулл.

Громче и громче, хвалебная песнь войны, победы зеленой волны. Оно молотило мой разум. Впивалось когтями в душу. Застарелая боль в моей правой руке, наследие Мистраля, запульсировала с новой яростью. Я не мог избавиться от иррационального ощущения, что вот-вот должно было сбыться некое давнее пророчество.

ГАЗГКУЛЛ ГАЗГКУЛЛ ГАЗГКУЛЛ.

Это слово было звуком, которого я не слышал за всю жизнь, проведенную в борьбе с ними. И все равно я его узнал. Ксеносские отродья вообще не должны издавать ничего подобного. Так звучала вера.

А затем все прекратилось. Тишина была зловещей. Один молчащий орк пугал куда сильнее, чем тысяча оравших тварей. А в тот момент молчали они все. Я подался вперед и вгляделся во тьму, тщетно пытаясь увидеть то, что заставило умолкнуть всех орков.

И я услышал это. Этот голос пророкотал над равниной. Когда он говорил, то переходил от глубокого гортанного рычания к увещевающему реву. Похоже, это и был их пророк. Это и был наш враг. Я слушал, осознавал важность момента, а интуиция подсказывала, что важность эта была еще выше, чем мне казалось. Пророк призывал свои войска завоевывать, обещал бесконечные трофеи и вечную битву. Он ненадолго замолчал, и орда ответила в кошмарном единстве, и их неистовый восторг дал мне полное имя их пророка.

Газгкулл Маг Урук Трака.

Я запомнил это имя. Оно было нашей целью. Именно этого орка мы должны убить, подумал я.

Я вглядывался во тьму. Мне удалось уловить движение огромной тени, двигавшейся сквозь ряды орков. Черт я не рассмотрел, ничего, кроме расплывчатой громадной формы, которая притягивала взгляд неумолимой мощью.

Газгкулл заговорил снова, выкрикивал грубые имена орочьих богов и бушевал насчет судьбы межзвездных завоеваний. От этих слов у меня стыла кровь. Это не были простые угрозы. Ему удалось превратить своих сородичей в фанатичное единство. Если не остановить его здесь, на Армагеддоне, как далеко зайдет его влияние? У меня было видение чудовищной воли, объединяющей орков по всей галактике, начинающей ксеносский крестовый поход, с каким Империум еще не сталкивался.

Останови его, подумал я. Останови его.

На стенах Темпесторы я был единственным, кто понимал его речь. Единственным, кто слышал не просто звериный рев и рычание. Единственным, кто осознал, что я тоже недооценил угрозу, пришедшую на Армагеддон.

И я продолжу совершать эту ошибку. Не думаю, что я действительно понимал, чем был Газгкулл Трака, до того дня, годы и миллиарды жизней спустя, когда он заговорил со мной на Высоком Готике.

Я посмотрел на Шталя. Пусть он и не понимал полной важности происходящего, но осознавал, что дело плохо. Даже при слабом освещении на стене я смог увидеть, каким напряженным стало выражение его лица.

— Разрешите обратиться к подразделениям, — сказал я ему.

Он кивнул и подозвал вокс-оператора Лоренц, которая отвела меня к ближайшему пулеметному гнезду и подключила устройство к вокс-динамикам стены.

— Бойцы Стального Легиона! — заговорил я. Мой голос отразился от фасадов Темпесторы. Он звучал достаточно громко, чтобы перекрыть проповеди Газгкулла. — Враг уже у ворот, и число его легионы. Откровение ли это? Нет. Его сила ничуть не удивляет. Это мы сегодня его удивим. Разве могут они хотя бы предположить, что мы с ними сделаем? Разве не хотите увидеть их морды, когда ловушка захлопнется?

Я выдержал паузу, чтобы солдаты услышали собственное ликование, и продолжил:

— Этой ночью угрозу мы не устраним. Но орки запомнят то, что с ними станет в Темпесторе. Они ощутят волю Стального Легиона.

Снова восторженные крики. В них звучала сталь.

— Помните, за что сражаетесь: вы сражаетесь не за один улей. Вы бьетесь за весь мир. Вы бьетесь за Империум. Так бейтесь отважно!

Одобрительные возгласы были громкими, и продолжились дальше. Я вернулся к Шталю, и он окинул меня благодарным взглядом. Крики превратились в насмешки над орками. Нас были сотни, мы насмехались над бесчисленными тысячами, и это уже была победа.

С невероятным ревом, что ударил по нам подобно ветру, орки пошли в атаку и пронеслись по узкой полосе равнины, отделявшей их ряды от ворот.

— Огонь! — крикнул Шталь. — Огонь из всех орудий!

Турели развернулись. Автоматические пушки крутились в разные стороны, поливая огнем приближавшиеся ряды орков. Более крупные стационарные мортиры и модифицированные осадные орудия били в основной массив армии зеленокожих. Огромные пушки заговорили одновременно, и ночь озарилась стеной света. Высоко взлетали куски орочьих тел, и по полю расстелилась пелена дыма и пыли.

Орки не замедлились. Дыры в их рядах заполнялись еще более взведенными тварями. К началу следующего этапа обстрела они вломились в ворота. Сквозь завывание пехоты я расслышал жужжание новых боевых мотоциклов где-то на севере. Выглядело так, будто Газгкулл был такого низкого мнения о нашей обороне, что решил бросить на стены только пехоту. И оттого, что он был прав, меня бросило в холод.

Я не знал, была ли эта тактика актом презрения или подарком отдельным оркам на земле, шанс нанести первый сильный удар собственными руками.

Атаку возглавлял огромный, тяжело бронированный варбосс. Он топтал любого подчиненного, имевшего неосторожность оказаться на его пути. Стоило мне увидеть его силовую клешню, мою правую руку дернуло сильной болью, но я отстранился от этого чувства. Наш второй залп пробил воронки в орде, но варбосс бежал сквозь взрывы, не замечая ничего. Если бы я не знал, что там, в темноте был монстр еще больше, то решил, что именно эта тварь ведет армию.

Автоматические пушки теперь целились вниз и молотили по оркам у ворот. Вся шеренга Стального Легиона теперь стреляла по осаждающим. Несколько секунд мы обрушивали сплошной дождь из лаз-огня и болт-снарядов, прежде чем орки проявили интерес к нам и ответили. По нам ударила буря из пуль и ракет. Мы укрылись за бойницами. Не все оказались достаточно быстрыми, и последующие ракеты уничтожили скалобетоновые зубцы. Одна из осадных пушек взорвалась. Автоматическая турель слетела со своего укрепления и свалилась с наружной стороны стены. Я надеялся, что стрелок погиб до того, как упал.

Орки сосредоточили ракетный обстрел на воротах. Раздалась оглушающая дробь, когда снаряд за снарядом принялись барабанить в металл. Стена содрогнулась.

Мы дали третий залп и отправили рой фраг-гранат через парапет. Мы выигрывали секунды. Длительность времени не имела значения. Значение имели показная сила и смерти. Требовалось довести орков до припадков ярости, чтобы они не помнили ни о чем, кроме буйства, и пошли за противниками вглубь улья. Они были бесстрашной расой, но не без хитрости. Даже они заподозрили бы что-то, если бы вошли в Темпестору, не встретив сопротивления.

И мы сражались так, будто действительно был шанс защитить улей. Нам удалось привлечь внимание орков к главным воротам. Удалось сфокусировать на себе большую часть их пехоты. Это уже было достижением.

По крайней мере, так казалось.

В ночь ударили потоки огня с десятков позиций. Орки разразились ракетным огнем. Последовали глухие взрывы. Завизжал металл. Тысячелетние ворота, толщиной с танк Леман Расс, пали.

Орки захохотали, и хотя я ожидал этого, хотя рассчитывал на это, мое лицо исказилось гримасой боли и ненависти, когда началась гибель величественного имперского города.

В это время улицы Темпесторы все больше наполнялись прометием.

2. Тулин

Ребризер был старым и не справлялся со своей задачей. Его забило пеплом. Тулин задыхался, его легкие требовали кислорода. Он сорвал дыхательный аппарат с головы и, спотыкаясь, двинулся дальше, отхаркнув влажный комок золы и пыли.

— Граф Тулин? — позвала его графиня Зеленко.

— Я в порядке, — ответил он. — Продолжайте идти.

Вместе с остальной знатью Темпесторы он с трудом тащился сквозь дюны. Богатые и могущественные таковыми не выглядели. Их одежда порвалась, испачкалась и стала серой. Как и их лица. Их глаза стали пустыми из-за страха. Они держались вместе на протяжении всей эвакуации, толпились во время ужасного прохода через северные ворота. У них не было иных вариантов, кроме как пойти тем же путем, что и низшие классы, и Тулин видел, как множество его родственников и знакомых оказались затоптанными в трясине других жертв. Он не думал, что кто-то из его друзей погиб, но так было потому, что своими друзьями он считал очень немногих.

Под правлением Германа фон Штраба не было места доверию.

Тулин никогда не считал себя идеалистом. Его жизнь была испытанием прагматизма, определением себя как полезного человека, но не угрожающего более могущественным. Но он бессознательно обрел чувство долга. Когда угроза Темпесторе стала явной, его грудь сдавило, пронзило болью от опасности тому, что он любил.

Теперь он бросил город. У него все еще был долг перед миллионами беженцев, бредших через Пепельные Пустоши. Но не было возможности его исполнить. Механизма управления больше не было. Большая часть сил Адептус Арбайтес осталась сражаться вместе со Стальным Легионом, а те, что шли с беженцами, вряд ли смогут сделать хоть что-то с таким количеством людей. Порядка не было. Только побег. И страдания.

Здешние ветра иссушали и душили. Они швыряли пепел ему в глаза, нос и рот. Дыхание причиняло боль, а глаза непрерывно слезились. Земли поглотили влагу Армагеддона и порождали жару. Неприкрытые участки кожи горели. Казалось, его лицо вот-вот свернется на черепе. Каждый вздох еще сильнее повреждал легкие. Он не видел дальше, чем на несколько шагов. Факелы, которые несли он и тысячи других, изо всех сил старались пронзить более чем несколько метров ночи во всех направлениях. Они были последними угольками надежды Темпесторы, гаснущими в мертвых землях.

Тулин пересек дюну. Он побрел вниз по склону, потому что так сделали люди впереди него. По той же причине взобрался на следующую дюну. У них не было пункта назначения. Население Темпесторы брело на север, шаг за шагом идя к Кипящему Морю. Там идти уже будет некуда, но Тулину было легко не волноваться о решении, которое предстояло принять дальше. Дойти туда уже маловероятно. Нужно лишь продолжать идти на север. Сейчас он и миллионы других живы. Где-то далеко сзади продолжалась эвакуация. Граф не ожидал, что она закончится к тому моменту, как улью придет конец. Эту мысль оказалось тяжелее подавить.

Пустоши пожирали беглецов. Люди падали, изнуренные жарой и обезвоживанием за долгие часы. Других проглотили дюны. Кучи пепла смещались по прихоти случая и ветра и накатывались на своих жертв, заглушая их тишиной. Всего час спустя выхода из Темпесторы мужчина в пяти шагах впереди Тулина исчез в расселине, скрытой тонким слоем золы. После этого Тулин пошел медленнее. Он шаркал, вздымая облака пепла. Он уверял себя, что вовремя почувствует под ногами пустоту и сможет отскочить.

Грохнули пушки. Тулин обернулся. На востоке белые вспышки осветили стену Темпесторы. С этого расстояния барьер выглядел совсем маленьким. Но город все равно оставался горой, вырисовывавшейся так близко, словно и не было этого многочасового перехода. Окна шпилей светились, огни улья были еще одной приманкой для врага. Тулин окинул взглядом форму зданий за искусственными созвездиями. Он увидел силуэт оставленной им ответственности.

Он повернулся к Темпесторе спиной и пошел дальше.

— Что это? — спросила Зеленко. Она по-прежнему смотрела на юго-восток.

Тулин прислушался. Пушки в отдалении снова и снова молотили ночь. Рев множества звериных глоток. А затем приближающийся звук: двигатели, визжащие и голодные.

— Беги, — сказал Тулин. Он попытался последовать своему совету. Его ноги устали от долгой ходьбы по мягким дюнам. Сил не осталось. «Беги!» — молил он собственное тело. О долге он больше не думал. Никакой эмпатии к окружающим миллионам. Лишь отчаянное желание прорваться сквозь вязкий кошмар.

Его товарищи по несчастью тоже попытались ускориться. У большинства дела обстояли не лучше, чем у него. Несколько нашли в себе силы продвинуться на пару метров. После раздались крики. Крики ужаса, отчаяния, а ближе к звукам моторов, боли и смерти.

Машины орков приближались. Тулин отказывался смотреть, но не мог отстраниться от звуков резни. На вершине дюны он подвернул ногу и опустился на колени. Тулин всхлипнул и оглянулся.

Фары мотоциклов и прожекторы освещали пейзаж. Тулин в непонимании замер. Он не мог осознать масштаб жестокости.

Машинам не было числа. Это были боевые фуры, дребезжавшие кусками брони. Обрезки металла рассекали любого, кто оказывался рядом с ними. Спереди фур крепились утыканные лезвиями осадные щиты и шипованные цилиндры. Они врезались в беженцев, сминали, потрошили, взметали облака крови и пыли.

И даже это не было самым худшим. По двое, по трое и даже по четыре, боевые фуры были связаны между собой на уровне шасси запутанными сетями из колючей проволоки. Приближаясь, машины создавали линию смерти длиной в тысячу метров. От этой мясорубки не было никакого спасения. Пепел, пропитанный кровью тысяч, превратился в грязь.

Тулин бросился вперед, почувствовал опору под ногами и полетел вниз с дюны. Теперь резня была вне поля зрения, но он все еще слышал ее. Он слышал, как она приближалась. Слышал, как надвигался конец.

Наконец, он смог бежать, когда уже ничто не имело значения. Умолкли орудия, и граф с горечью подумал, почему он решил умереть в пустошах.

Какая польза от Стального Легиона?

Почему Император оставил их?

Ответом ему стал невероятно яркий свет.

3. Яррик

Настало время отступления. Орки миновали ворота, вошли на плацдарм позади них и хлынули на улицы. Они искали драки. Вопреки всем призывам нашего долга, от нас они этого не получат.

Мы отступали. Мы бежали. То, что это было планом, не могло подавить чувство стыда. Больше никогда, думал я, убегая вдоль бойниц на юг. Нам предстояло пройти несколько километров до мануфакторума Морфей. Чтобы добраться до него приходилось слишком сильно полагаться на удачу. Нам было нужно, чтобы орки больше интересовались самим городом, чем разгромленными противниками со стены. Нам нужно было верное стечение обстоятельств, такое, которое дало бы нам время, а не сократило его.

Слишком многое зависело от шанса.

Слишком много позора.

Больше никогда. Больше никогда.

Справа от меня по улицам неслись орки. Они вызывающе рычали, но когда не получали ответа, хохотали над нашей трусостью. Стекло и камень разлетались в осколки, когда началось мародерство.

Весь поток прометия Темпесторы был повернут вспять. Через пробитые трубы он тек обратно в улей. К нему прибавилось сырое топливо из Огненных Пустошей. Город залили черные реки и фонтаны. Источники, доставлявшие воду, несли с собой еще больше прометия. Он был повсюду, бежал по коридорам и фасадам, каскадами стекал по проходам, а его пары делали воздух непригодным для дыхания. На внешней стене ветер, дувший в сторону Пепельных Пустошей, уносил часть отравы. Я надеялся, что он спасет нас и от катаклизма. Каждый шаг я ожидал искры.

Слишком многое зависело от удачи.

До неизбежного оставалось несколько минут. Мы хорошо продвинулись к заводу Морфей. Мануфакторум и его окрестности на южной стороне улья были единственным местом, в которое мы не пустили поток прометия. Мы еще были далеко, но, по крайней мере, отошли от ворот.

Пожар начался на севере. Я предположил, что орки использовали открытый огонь у северных ворот. Оттуда все еще бежали люди. Миллионы людей. Я напомнил себе, что они были обречены на страшную смерть, что бы мы ни делали. Сетено бы отметила, что их присутствие в городе было даже полезным. Оркам было кого убивать. Причина использовать оружие в городе. Предлог для пожара.

Бах бах бах бах за моей спиной. Огонь вспыхнул, порождал все больше и больше пламени. Взрывы рождались один за другим. Я услышал их, а после ощутил жар, когда воспламенение понеслось от источника по всему городу. Засиял свет. Он выжег ночь. Он распространялся быстрее, чем кто-либо мог бежать, но прошло несколько минут до того момента, как пламя подступило к моей позиции. Эти минуты дали нам подойти ближе к Морфею.

До меня донесся рев огня. Умирая, город разразился бурной жизнью. Справа от меня улицы покрылись жидким пламенем, как будто верхние шпили превратились в вулкан. Огонь вырывался из окон жилых блоков. С каждой секундой он рос. Пламя достигло небес. Оно превратилось в страдающую, ревущую, корчащуюся стену. Половину моего лица обожгло пронзающей болью.

Орки взвыли от боли и ярости. Стольких застало врасплох, столькие умирали, что их крики перекрыли рокот огненной бури. Мы пустили врагу кровь. Наш первый ощутимый удар.

Он стоил нам жертвы целого города.

Башни превратились в факелы. Возгорание породило собственный ветер. Город превращался в водоворот, и он стремился к нам. По нам ударил мощный порыв, и боец впереди меня споткнулся. Потеряв равновесие, он налетел на внутреннюю сторону стены. Я протянул руку и схватил его за ворот шинели, прежде чем он упал. Он благодарно кивнул мне. Как и многие его товарищи, он сорвал с себя дыхательную маску из-за жары, и в его глазах блеснул огонь. Солдат продолжал смотреть на разрушение, будто это был акт святотатства.

— Мы сегодня славно поработали, боец, — сказал я ему. — Ксеносы горят.

Теперь он выглядел еще более благодарным, и мы побежали дальше, держась ближе к зубцам бойниц.

Мои легкие горели от жара и испарений. Ощущались мешками крови и углей. Аугметическая хирургия и омолаживающие процедуры позволяли мне оставаться на поле боя, но я был стариком, и каждый шаг напоминал мне об этом. Мне хотелось остановиться и перевести дыхание, но переводить будет нечего. Есть только жар, и если я задержусь достаточно долго, даже на стене, то стану частью всеобщей кремации.

Сетено догнала меня как раз в тот момент, когда мощный взрыв потряс шпиль на полпути к основной части улья. Он разразился пламенем, и его грохот утонул в реве бури.

— Так было нужно, — сказала канонисса. В своей броне она шла быстрым шагом.

— Да, — согласился я, ловя моменты между вздохами. — Так было нужно. Но это наших рук дело. Это будет на нашей совести.

— Так было и раньше. У нас с вами руки по локоть в крови, комиссар. Такова наша судьба.

— Мы пролили много крови.

— Это было неотвратимо.

— Да, но будут последствия. Нужно помнить об этом. Мы можем нести эту ношу. Но не каждый солдат полка сможет.

— Некоторые сломаются.

— Вполне могут, — сказал я.

Пламя взметнулось совсем рядом, и из-за жары говорить стало невозможно.

Мы бежали. Дальше и дальше. Расстояние между нами и местом назначения становилось все больше, в то время как пламя разгоралось все сильнее. В какой-то момент никто из нас больше не смог бежать. Впереди было еще несколько километров, а мы старались спастись от ярости новорожденного солнца.

По крайней мере, нас преследовал только огонь. Побег от орков оказался успешным. Нельзя было с точностью сказать, сколько их оказалось в ловушке. Их численность была невероятной, судя по завываниям в самом начале. Но каковы пропорции армии? Что они делают сейчас? Огонь уничтожил все знания, как и Темпестору.

Наконец, впереди стена начала изгибаться. Мы оказались почти на юго-востоке улья. Я подумал, что увидел тьму за пламенем. Быть может, нам везло, и наши попытки сохранить Морфей не пропали зря.

— Император защищает, — пробормотал я.

А после Его взор будто отвернулся от нас. Ветра огненной бури взвились с такой силой, что образовали огненную воронку. Извиваясь, она наполнила наши уши звуком гигантского двигателя. Она пролетела между двух башенных жилых блоков и обрушила свою ярость на стену прямо передо мной. Смела солдат огнем и ветром. Они летели как горящие ангелы. Я упал и покатился к парапету. Так поступили и другие легионеры вблизи от меня. Я уткнулся лицом в скалобетон. Сетено проползла на шаг дальше, надев шлем, став керамитовым барьером. Жар был невыносимым, он иссушал мои легкие. Стена стала печью, и она жгла меня сквозь униформу.

Громкий, глухой, яростный вопль огненного вихря стал ближе. Бежать было некуда. Невозможно было усмирить силу, что мы освободили. Спасти могла только удача. Или милость Императора. Нам требовалось слишком много его помощи. Мы служили недостаточно хорошо.

Рев стал еще ближе. Все мое тело заходилось в агонии. Дым пах паленым мясом. Я думал, что моим собственным. Я собрался с духом, готовясь к самой страшной боли, и мои кулаки яростно сжались. Мой долг Императору еще не отдан. Невыносимо было умирать так бессмысленно, когда оставалось еще столько работы.

Если пламя доберется до меня, я буду стоять и бороться. На коленях я не умру.

4. Тулин

Он добрался до вершины следующей дюны и только тогда обернулся. Свет сиял все сильнее, и скоро в факеле уже не было нужды. Впереди другие беженцы остановились, чтобы посмотреть. Даже несмотря на приближавшиеся орочьи машины-мясорубки они остановились. Когда Тулин обернулся, он тоже был зачарован. Открывшийся вид обратил его в камень.

Темпестора пылала. Гора из дымовых труб мануфакторума, соборов, жилых башен и шпилей Администратума горела. Всю высоту города пожирал огонь. Вид разрушения вверг Тулина в религиозное благоговение. Он приложил руку к этому кошмару, но видел только божественную ярость. Зрелище было гигантским, единый пожар, что сжигал облака. Очертания города проглядывали в пламени, черное на красном, будто кости сгоревшего трупа. Разразившийся ад преуменьшил все. На несколько секунд резня стала чем-то непримечательным. Орочьи машины были малозначимыми объектами, двигавшимися сквозь покров насекомых. Предсмертный крик Темпесторы пронесся по Пепельным Пустошам подобно цунами. Он накрыл Тулина и хлынул дальше. Граф смотрел на гибель своего города. Зрелище было таким всеобъемлющим, что время как будто остановилось.

Но орки уничтожили и эту иллюзию. Боевые фуры надвигались. Звук их двигателей отчетливо слышался над ревом пожара. Как и крики умирающих. Тулин моргнул, когда линия машин пересекла дюну менее чем в тысяче метров от него. В их приходе не было смысла. Они не видели, что происходит? Как можно по-прежнему желать этой бессмысленной бойни?

Машины налетели. Непоколебимые, неудержимые. Теперь они были достаточно близко, что Тулин смог разглядеть восседавших на их крышах орков. Они кричали с диким ликованием. И теперь косящая линия казалась Тулину еще длиннее. Вторая волна шла на него, волна крови и отсеченных конечностей, подталкиваемая стеной гротескных машин и неизбежной сетью смертельной стали.

Огни Темпесторы взметнулись выше. Город исчезал в аду. Оркам было на это плевать. Их потери должны были быть выше, Тулин в это верил. Ему нужно было вложить какой-то смысл в его последние мгновения. Но орки не обернулись, не посмотрели на огонь. Они шли вперед, радовались, уничтожая население Темпесторы.

Тулин очнулся от оцепенения. Горящий улей отступил на задворки его сознания. Машины-мясорубки и море крови были гораздо ближе. Надежды на спасение не было, не было смысла бежать, и все же он бежал. Граф повернулся спиной к оркам и бросился прочь. Он двигался по течению паники. Его окружали товарищи по несчастью, но он был один. Тулин потерял след Зеленко, пока смотрел на Темпестору. Она, должно быть, бежала рядом, но он не знал и не смотрел. Все, что тогда имело значение, был его страх.

Пока он не смотрел, он верил, что в следующую секунду все еще будет жив. Он верил, что пока бежит, боевые фуры не настигнут его.

Тени рядом и перед ним. Это были другие люди, и они кричали. Сознание заглушило их. Его восприятие сузилось до нескольких метров впереди и позади него. Мир превратился в горстку пепла. Ему было нужно лишь пересечь его. Он по лодыжки увязал в песке. Каждый шаг вздымал все больше мелкой удушливой пудры. Каждый шаг ощущался последним. Но он продолжал бежать. Он добежит до берегов Кипящего Моря, поплывет в его водах, потому что никогда не обернется назад и не прекратит бег, пока слышит жуткие двигатели за своей спиной.

Громче. Громче. Он слышал, как орки орали друг на друга. Его ноги захлюпали по жиже, когда мимо него на пепел хлынула кровь. Громче. Двигатели были так близко, они были в его голове.

Он не обернется. Он должен обернуться.

Но они были такими громкими, а рев орков теперь совсем рядом, но этого не может быть, потому что он так старался, он не замедлился, и продолжал бежать, и он нарушил правило и оглянулся.

Тени механических ужасов с обеих сторон, катки пронзают и сминают тела. И так быстро несется на него сплетение колючей проволоки.

Молиться времени не было. Не было времени кричать. Но было столько времени на боль, когда заостренный металл вгрызся в плоть и разрубил кости.

5. Яррик

Рев водоворота стих. Я посмотрел вверх, прямо во вспышку. Я выдержал лишь секунду, а после пришлось отвернуться снова. Воронка теряла связь со стеной, ветер снова дул внутрь города. Пламя плеснулось о зубчатые стены, а затем отступило. Мы встали и пошли по обожженному скалобетону. Яростная буря подняла в воздух не все свои жертвы. Обугленные тела лежали в скорчившихся позах.

Снова потери. На этот раз не от рук орков.

Я говорил себе, что эта жертва не была напрасной. Что орки понесли куда более тяжелые потери. Что мы делали все, чтобы спасти Армагеддон.

Участок реки Морфей находился внутри внешней стены. На ее берегах располагался мануфакторный комплекс Морфей. Настоящий промышленный собор. Из его центра возвышался купол шириной в шестьдесят метров и высотой в сто пятьдесят. Его окружали восемь труб почти той же высоты. Из них не поднимался дым, в дверях ангаров не было света. У мануфакторума имелась своя электроподстанция, но не было причины привлекать туда орков. Комплекс Морфей был обесточен вскоре после прихода зеленокожих. Это был один из главных центров Армагеддона по производству Химер. Темпестора не имела возможности вооружить всех жителей, но могла дать их защитникам средства для быстрого отхода.

Это не настоящее отступление, твердил я себе. Это реорганизация поля боя. Мы сделали это, чтобы как можно больнее ударить по оркам. Еще никогда правда не звучала так лживо. Она была хрупкой, тонкой, и наберет силу, только если оправдается в будущем.

Химеры были готовы. Водители завели двигатели сразу же, как вспыхнул огонь. Они выстроились на мосту через реку на дороге, ведущей к южным воротам. Мы спустились со стены и сели в машины. После потерь в крушении транспортников, рейде боевых мотоциклов и осаде, у нас наконец-то было преимущество. Химер хватало на каждого выжившего. Мы стали механизированной пехотой.

Я говорил с ротами по воксу, когда бронетранспортеры двинулись вперед и начался наш исход. Я говорил им то же, что и себе. Но уже с большим убеждением.

— Это не отступление. Мы нанесли первый ощутимый удар и показали врагу, что ради Империума не остановимся ни перед чем. Теперь мы идем дальше. Вперед, к Вулкану!

Я ехал, высунувшись из люка второй Химеры. Шталь был в ведущей. Он смотрел назад. Я кивнул головой в его сторону, призывая смотреть вперед. Он помедлил, но подчинился.

Приказы отдавал он, но смерть Темпесторы была на совести моей и Сетено. Я избавлю капитана от этого настолько, насколько могу. Ему нужно смотреть вперед, чтобы командовать. Нельзя, чтобы прошлые решения бросали тень на последующие.

Я обернулся. Сетено была в следующей машине. Он смотрела вперед, силуэт мрачной святости. Она несла на себе ношу этого пожара так, будто ничего не чувствовала. Многие верили, что так и было. Я же считаю, что несомая ей ноша была уже так тяжела, что еще одна мало что меняла.

Я смотрел на пожар. Я принял его в полном объеме. Я учел цену, принял всю ответственность. Теперь, когда ты знаешь, каково уничтожить город Империума, подумал я, будешь настаивать на своем выборе?

Да, решил я.

Да. Это был единственный выход. Мы ранили врага. Мы выиграли время.

Но эта жертва больше не понадобится. Мы совершили этот кошмарный поступок для того, чтобы усилить оборону других ульев.

Я смотрел на город, который превратил в погребальный костер.

Через ворота мы выехали на равнину. Конвой устремился на юг, к Вулкану. Через несколько минут за стеной мы увидели одинокую боевую фуру орков на обочине дороги. Она была тихой, двигатель не работал. Она казалась брошенной. Наши пушки нацелились на нее, но Шталь приказал не стрелять. Нам вовсе не было нужно компрометировать свое местоположение стрельбой по пустой машине. Мы поравнялись с фурой, и тогда появился ее экипаж. Они скакали на крыше. Но вместо того, чтобы открыть огонь, они сделали нечто более травмирующее.

Они стали смеяться.

Турель на Химере Шталя развернула тяжелый болтер и размазала орков.

Газгкулл ударил в ответ, ударил больно. Мы сожгли Темпестору и тысячи его бойцов. Он предвидел наш следующий шаг и послал нам сообщение.

Ему было весело.

Глава 7: ПРЕЛЮДИЯ К ВУЛКАНУ

1. Яррик

Дорога была трудной. Отдыха не было до самого Вулкана, впрочем, как и после. Солдаты спали на лавках. Водители вели посменно. Конвой ехал без остановок. Огни Темпесторы преследовали нас весь остаток ночи и сияли даже сумрачным утром. Прежде чем улей исчез за горизонтом, рядом с ним поднялось облако пыли. Орки снова двинулись в путь. Наша фора оказалась совсем небольшой.

Сетено и я встретились с Шталем и другими капитанами в ведущей Химере. Мы изучили карту Армагеддона-Прайм на планшете данных и вызвали по воксу Бренкен.

— Как обстоят дела с обороной? — спросил я.

— Вполне неплохо, — ответила она.

— Успеете закончить?

— Будь у нас лишний год, то да. Но мы закончим настолько, насколько время позволит. Но благодаря вашим действиям мы успели вырыть несколько новых тоннелей и закончили укрепления. Это уже что-то. Благодарю.

Она знала, что с нами были и другие солдаты, и поэтому говорила так для их блага.

— Капитан Шталь, — добавила она, — отличная работа.

Мора, краснолицый офицер с седой щетиной на лице, нахмурился, но ничего не сказал. Остальные офицеры не отреагировали на высказывание Бренкен о командующем офицере. Я сделал мысленную заметку приглядывать за Мора.

— Благодарю, полковник, — сказал Шталь. — Какие будут приказы? Мы спешим к вам на полной скорости.

Вокс разразился помехами, пока она размышляла.

— Химеры будут очень кстати, — сказала она. — Но учитывая наши потери, мы должны рассмотреть, что будет наиболее эффективным использованием наших сил.

— Прибавка в виде нескольких сотен человек вряд ли сильно повлияет на ситуацию, — сказал я.

— Полагаюсь на ваше мнение, — ответила Бренкен. — Сможете и дальше их задерживать изнуряющими атаками? Лишнее время будет весьма полезно.

Я обменялся взглядами с Сетено и Шталем. Они сомневались, как и я.

— У нас все еще нет точного представления о силах врага, — отметил капитан.

— Помимо того, что они значительны, — добавила Сетено.

— Орочий вождь придержал большую часть сил у Темпесторы, — сказал я.

— Что он сделал? — Бренкен была встревожена настолько, насколько следовало. — Что это за орк такой?

— Его зовут Газгкулл Маг Урук Трака, — сказал я. — Нам стоит запомнить это имя. Его смерть станет ключом к победе. Он представляет собой такую опасность, с какой мы раньше не сталкивались.

— Тогда разведка будет самым верным шагом, — сказала Бренкен.

— Именно.

— Капитан, — она обратилась к Шталю, — узнайте о враге, что идет к Вулкану, как можно больше. После этого решим, что будем делать дальше.

Наблюдение означало потерю нашего преимущества. Не самую великую. Мы опережали орков на несколько часов, не имевших определенной тактической ценности, но и их у нас могут отнять, если окажется, что у орков есть поддержка с воздуха.

Мы ехали по главному шоссе, соединявшему Темпестору и Вулкан. Хотя ремонтные бригады и работали над всей его длиной непрерывно, суровый климат Армагеддона и плотный поток транспорта оставили на его поверхности множество трещин, ям и неровностей. Для Химер эти недостатки почти ничего не значили. Дорога шириной в восемь полос также отлично служила для быстрой переброски военных сил из одного улья в другой. Оркам это может прийтись по душе. Настоящий подарок боевым байкерам. Мы оставили шоссе им и съехали на грубую поверхность равнин. Пришлось замедлиться. Земля была каменистой, неровной, изрезанной оврагами и узкими расщелинами. Оркам не будет дела до потерь транспорта из-за высокой скорости. Нам будет.

Мы съехали с шоссе под острым углом. Нам требовалось приличное расстояние от армии зеленокожих, чтобы они не отвлекли нас и не уничтожили, но и не слишком большое, чтобы осталась возможность наблюдать за вражескими силами. Нам помогала каменистость поверхности. Какой бы скудной ни была растительность к востоку от Темпесторы, здесь мы оказались в настоящей каменной пустыне, выскобленной тысячелетиями ветров, веющих над мертвой землей. От нас будет не больше пыли, чем на шоссе.

Мы продолжали ехать, пока не достигли широкого оврага. Эрозия скруглила его края. Когда-то это было русло реки, пересохшей столетия назад, и оно более или менее шло параллельно шоссе. Шталь послал остальные Химеры вперед. Командная машина осталась позади. Мы вышли из нее на дне оврага и взобрались на его берег. Мы залегли и стали наблюдать. Наступило утро, но вокруг царили сумерки. Было темно, однако жара стояла такая, как если бы солнце Армагеддона сияло, не проходя сквозь облака и пыль. У Шталя имелась пара магнокуляров. Они пошли по рукам, хотя мы и без них смогли увидеть подошедшую армию.

Сначала появился звук, уже почти знакомый: громоподобная мешанина из рева двигателей, топота сапог и звериного рыка. Затем стало видно армию. Тысячи тысяч пехотинцев. Бесчисленных. Поток, нетронутый пожаром Темпесторы. Боевые мотоциклы и фуры, их были сотни. Мобильная артиллерия и другие мотострелковые орудия, чье назначение трудно было определить с расстояния. Возможно, они вообще не сработают, или же взорвутся при первом же выстреле. Орочьи технологии могли быть фатальными как для врагов, так и для самих орков. Но они также могли быть мощными и смертельно неожиданными. Орда была бескрайней. Казалось, можно было оставаться здесь неделями и все еще не увидеть армию целиком. Тылы бы еще покидали Темпестору, а передние ряды уже бы осаждали Вулкан.

Я взял у Шталя магнокуляры и присмотрелся к ведущим элементам, когда те проезжали мимо. На крыше боевой фуры восседал тот же варбосс, который возглавлял атаку на ворота Темпесторы. Тварь выжила в огне, пусть его броня и почернела от копоти.

— Мы ничего не добились, — прошептал Шталь.

Я опустил магнокуляры, и уже было собрался ответить Шталю, как мой взгляд привлекла отдаленная тень. Я снова поднял линзы и навел на северо-восток. Я смотрел в направлении места падения Когтя Опустошения. Космический скиталец лежал за горизонтом, в десятках километров от нашей позиции, а пыль, поднятая им в атмосферу, снижала видимость. Но там было что-то еще. Оно находилось слишком далеко, чтобы различить детали, слишком далеко, чтобы быть чем-то большим, чем смутным очертанием в серой полумгле. Я посмотрел снова, пытаясь настроить увеличение. Нечто упорно оставалось мутным. Но оно было огромным. И двигалось. Затем пыль и расстояние снова скрыли его от глаз.

— Что вы видите? — спросила Сетено.

Я отдал ей линзы и указал направление.

— Оно исчезло.

Она смотрела в течение минуты, после чего сдалась.

— Что это было?

— Что-то очень большое. Размером с Титан.

Заговорил Мора. Он снова посмотрел на проходящую мимо армию.

— Явно не такое, как вот это, — сказал он.

— В том и проблема.

— Они все еще сдерживают силы, — сказала Сетено.

— Думаю, да.

— Куда оно направлялось? — спросил Шталь.

— Трудно сказать. Не сюда, — я пожал плечами.

— Тогда, что бы это ни было, они не собираются использовать это против Вулкана.

Ганцбург хватался за надежду. Он был одного возраста с Морой, но худее, и выглядел более уставшим. Он был из семьи мелких аристократов, и этого для него было достаточно, чтобы презирать такого выходца из мануфактории, как Шталь. Однако в тот момент он, казалось, был не слишком заинтересован в продвижении вверх по цепочке принятия решений.

— Им мало того, что получили? — спросил Бойдин, самый молодой среди капитанов. Низкорожденный, амбициозный, он был коренастым скандалистом. Хорошо командовал своей ротой, но и его потрясла осада Темпесторы.

— Мы ничего не добились, — снова произнес Шталь.

— Ничего? — огрызнулся я. — А если добавить к этой армии еще тысячи зеленокожих? По-вашему, мы впустую удерживали орков? Для вас благодарность полковника пустой звук? Так мне все это понимать?

Каждый вопрос я обращал к следующему офицеру.

— Нет, комиссар, — Шталь покраснел от стыда. Остальные капитаны покачали головами.

— Берегите свою веру, — предупредила их Сетено.

Четверо мужчин смотрели на нас с опаской.

— Они настолько превосходят нас числом, что одно наше выживание это уже чудо, — сказал я им.

— Император защищает, — произнесла Сетено. Ее холодный тон превратил слова в истину и угрозу.

— Мы ранили орков, — продолжил я. — Теперь мы знаем, что идет на Вулкан. И это продвигает нас намного дальше, чем мы были днем ранее.

Но днем ранее мы не принесли в жертву город. Дым поднимался черным облаком на севере. «Мы ничего не добились», — сказал тогда Шталь. Он ошибался. Что меня тогда грызло, так это возможность, что мы сделали хуже, чем ничего.

Свои сомнения я растоптал с той же яростью, с какой обрушился на капитанов. Значение имел только Вулкан.

Мы наблюдали за армией еще несколько часов, и она наконец-то закончилась. Бесчисленными орки не были. Где-то еще были зеленокожие, но они шли в другое место.

Я увидел возможность.

Мы снова поговорили с Бренкен, когда Химера догнала остальные роты, и мы продолжили следить за наступлением. Мы описали то, что увидели.

— Атаки «бей и беги» будут бессмысленными, — сказал я. — Вражеское войско слишком большое, чтобы мы смогли задержать его с тем, что имеется.

— Но с другими средствами это возможно?

— Замедлить не выйдет. Победить, быть может.

— Слушаю.

— Газгкулл разделил свою армию. Более крупные силы идут не к Вулкану.

— Те, что идут, это уже плохо.

Бренкен осторожничала и не утверждала, что мы не сможем защитить улей. Однако условия в том виде, в котором они были, не обнадеживали.

— Это крупномасштабное нападение, — согласился я, — но ваши оборонительные позиции намного лучше тех, что мы видели в Темпесторе.

— Так и есть, — ответила она.

— Нам только нужно сдерживать их до прихода подкрепления. Если провести сильную и быструю контратаку и зажать орков между молотом принцепса Маннхейма и нашей наковальней, то эту армию удастся уничтожить. Инициатива наконец-то будет у нас. Зеленокожим придется реагировать на наши действия.

— Многое зависит от того, поменяет ли планетарный губернатор свое мнение, — подметила полковник.

— Для этого потребуется сильный голос, согласен. Теперь у нас такой есть. Темпестора взывает к справедливости.

Я надеялся, что этого воззвания будет достаточно.

2. Маннхейм

Коготь Опустошения уничтожил орбитальную оборону Армагеддона. Хотя некоторые удаленные авгуры все еще летали вокруг планеты. То, что они передавали о событиях на поверхности, было фрагментарным. Эта информация не имела тактической важности. Но гибель Темпесторы они зарегистрировали. Сквозь атмосферу пожар выглядел яркой красной раной. Маннхейм видел пикты в командном центре Легио Металика. Он смотрел на них, пока говорил с Бренкен по воксу. Принцепс сбросил их на свой планшет данных и продолжал рассматривать, пока шел к покоям фон Штраба. Они были настоящим абсурдом. Тем, что можно было избежать. Их нужно было заставить предотвратить другие катастрофы подобного масштаба.

Он нес с собой планшет данных, потому что не мог позволить фон Штрабу закрыть глаза на результаты его военного командования. Маннхейм знал, что правитель мог их видеть, но сделать вид, что не знал о случившемся.

Фон Штраб превратил свой тронный зал в оперативный центр. Литографические столы лучами отходили от трона. По всей периферии зала были установлены ряды пикт-экранов. Там находились губернаторы ульев, как и полковники Стального Легиона наряду с генералом Андексом. Помещение гудело от споров и дебатов. Ингрид Сом из Темпесторы с мрачным видом говорила с фон Штрабом. Лицо правителя искусно изображало сочувствие.

Маннхейм остановился рядом с Андексом, пока фон Штраб слушал губернатора. Генерал стоял у самого широкого стола. На его поверхности сияли литографы западного региона Армагеддона Прайм. На нем показывалось последнее известное местоположение орков и подразделений из Темпесторы. Улей выглядел так, будто катастрофа в нем еще не произошла.

— Эта карта устарела, — заметил Маннхейм.

Генерал вздохнул.

— Мы знаем.

— И?

— Никто не ожидал подобного.

— А стоило. Комиссар Яррик пытался нас предупредить.

— Не припоминаю, чтобы он говорил об уничтожении целого улья нашими собственными войсками.

— Обстоятельства, — сказал Маннхейм.

— Да, — признал Андекс.

Его полевой опыт был еще скромнее, чем принцепс считал необходимым для офицера его ранга, но чтобы осознать изменчивость обстоятельств много битв не требовалось. Обычно хватало и одной.

— Принцепс Маннхейм, — позвал фон Штраб. Он поднялся с трона и вышел вперед. — Печальные новости из Темпесторы, не так ли?

По его голосу нельзя было сказать, что он слишком обеспокоен. Маннхейм не мог сказать, действительно ли так и было, или же правитель поддерживал видимость абсолютной уверенности для блага других губернаторов. Возможно, фон Штраб и сам не знал. Видимость стала реальностью. Внешность стала душой. Волнение может означать сомнения в его стратегии, а это может быть знаком слабости. За всю сознательную жизнь фон Штраб ни разу не проявил таковой. Нужно взять это на заметку, сам себе сказал Маннхейм. Будь осторожен в попытках убедить его.

— Отчаянные меры, я согласен, — сказал он, хотя фон Штраб даже не упомянул о них.

Маннхейм надеялся, что сможет привести фон Штраба к решению таким образом, что правитель будет считать это своей идеей. Или чтобы другие так думали.

— Враг сумел удивить наш полк.

— Я ожидал лучшего от своих офицеров, — ответил фон Штраб.

Маннхейм с трудом подавил гримасу ярости.

— И все же вам следует, — сказал он, едва не подавившись словами. — У меня хорошие новости. Полк выдвинулся к Вулкану. У полковника Бренкен есть план, который в теории может обратить ход дел в нашу пользу.

— Принцепс, хорошо, что вы здесь! — воскликнул фон Штраб. Он хлопнул Маннхейма по спине. — Рассказывайте!

Правая рука Маннхейма дрогнула. Удар фон Штрабу в лицо спасет его честь, но не спасет планету. Его разговор с правителем собирал толпу. Это могло пойти на пользу.

— Половина полка возвела мощные оборонительные позиции в Вулкане, — сказал он. — Остальные следят за продвижением противника. Орки разделили свои силы. Их можно зажать в тиски.

Фон Штраб одобрительно кивнул.

— Прекрасно. Именно то, чего я бы и хотел от наших войск.

— Рад это слышать, правитель. Тогда я скажу полковнику Бренкен…

Фон Штраб его прервал.

— Действовать согласно плану. Да. Лучше я сам с ней поговорю. Ей стоит знать, что Армагеддон благодарен ей. Своими действиями она искупит неудачу.

Нет, подумал Маннхейм. Нет нет нет. Он терял контроль в этом разговоре. Фон Штраб перенял инициативу, будто догадался, что попытается предложить Маннхейм. Принцепс попытался снова обрести опору.

— Я подготовлю Железные Черепа к немедленной отправке, — сказал он.

Он развернулся, как если бы разговор был окончен, и ему был отдан приказ.

— Вы что? — спросил фон Штраб. — Подождите, принцепс. Вы меня неверно поняли.

— Прошу прощения, правитель, — сказал он и посмотрел на Андекса. — Вашего тоже, генерал. Разумеется, слава в этой битве принадлежит Стальному Легиону. Какие полки вы отправите?

Андекс кашлянул, выигрывая себе секунды до ответа.

— Никакие он не пошлет, — сказал фон Штраб.

Маннхейм проклял его и Андекса. Если бы генерал выделил больше полков, сколько угодно, фон Штрабу было бы трудно возразить ему. Испытывал ли Андекс такое почтение к фон Штрабу? Он настолько был неспособен на инициативу? То, что Маннхейм знал о послужном списке Андекса за пределами Армагеддона, наводило на мысль, что он знал, что делал на поле боя. Но будучи так близко к повышению, он предпочитал не возражать. Фон Штраб контролировал течение войны, но это не значило, что Андекс не мог ничего предложить.

За исключением того, что все-таки значило.

Охваченный отчаянием и злостью, Маннхейм решил до конца играть роль в этой черной комедии.

— Никакие? — спросил он.

— Я заверил губернаторов, что Стальной Легион будет стоять на страже ульев Армагеддона Секундус. У полков есть свои предписания.

— Но если вы правы, что орки не смогут пересечь Экваториальные Джунгли, зачем запирать Стальной Легион?

Он считал веру фон Штраба в джунгли смехотворной, но попытался найти контакт с этим человеком, используя термины его ошибочной логики.

— Джунгли уберегут нас от них, — настаивал фон Штраб. — Но мы должны быть готовы к любым непредвиденным обстоятельствам. В конце концов, последние несколько дней преподнесли нам неприятные сюрпризы.

— Тогда и мы должны преподнести оркам сюрприз.

Фон Штраб похлопал его по руке с добродушной снисходительностью.

— Преподнесем, принцепс. Непременно. Вы сами сказали, что две когорты 252-го полка на верных позициях.

— Да…

— Тогда полковник Бренкен может атаковать.

— Без подкреплений?

— Судя по вашим словам, ее тактическая ситуация превосходна. Теперь самое время действовать. Если мы попросим ее подождать, эта возможность пропадет, — он покачал головой. — Нет, принцепс, нельзя откладывать и рисковать поражением.

Это обоснование поражало своей извращенностью. Маннхейм онемел в попытке опровергнуть его.

— Со всем уважением, правитель, но орки численно превосходят полк во множество раз.

Фон Штраб вздернул брови в притворной тревоге.

— Вы несправедливы к Молоту Императора.

— Я глубоко уважаю способности Стального Легиона, — Маннхейм кивнул Андексу, будто бы действительно была вероятность, что тот оскорбился.

Он понятия не имел, почему до сих пор ломает эту комедию. Он проиграл. Но ни с одного поля боя нельзя отступать. Даже с такого ложного.

— Я достаточно их уважаю, чтобы не требовать совершить невозможное.

— Неужели вы настолько сдержанны в своих требованиях к Легио Металика? — спросил фон Штраб.

— Я… — начал Маннхейм и замолчал. Ответа у него не было. Он и его Железные Черепа будут сражаться вопреки всему, пока не победят или прольют последнюю каплю крови. Но сама мысль о поражении, когда он был един со Стальным Молотом, была абсурдной. У Стального Легиона были танки, артиллерия. Это была грозная боевая сила. Но даже между танком «Гибельный клинок» и богомашиной лежала огромная разница. А у 252-го даже не было сверхтяжелых танков. Храбрость и рвение не имели значения перед лицом сил таких масштабов, о каких докладывала Бренкен. Фон Штраб намеревался бросить полк в бойне, и Вулкан вместе с ним.

То же ждало и улей Топь Смерти. Если разведывательные силы потерпят поражение, Маннхейм не думал, что фон Штраб отправит туда какую-либо помощь. Не беря в расчет ополчение, улей будет беззащитен. Орки захватят полный контроль над Армагеддоном Прайм еще в начале Сезона Теней.

Фон Штраб не закончил.

— Вы знаете, о чем говорите, принцепс Маннхейм. Но поверьте, требовать от своих войск невозможного — отличный способ добиться этого.

Он улыбнулся как бывалый командир, каким точно не являлся.

— Кроме того, 252-й не будет сражаться в одиночку. Вулкан — важный производственный центр вооружения. У Бренкен будет больше добровольцев, чем понадобится.

— Необученных, — заметил Маннхейм.

Фон Штраб пожал плечами.

— Если они смогут целиться и нажимать на курок, то этого будет достаточно.

Маннхейм окинул зал взглядом. Отто Викманн из Вулкана и Дирн Хартау из Топи Смерти встревоженно смотрели на него, надеясь, что он одержит победу. Но они молчали. Другие были рады той защите, что обеспечивал фон Штраб. Он превращал Секундус в крепость и бросал Прайм. Никто не собирался идти против правителя.

— Верьте, принцепс Маннхейм, — сказал фон Штраб. — Мы ничего не выиграем, если отправим полковнику Бренкен помощь, в которой она не нуждается, и которая дойдет до нее, когда битва уже будет выиграна.

— А если Вулкан падет?

Фон Штраб выглядел серьезным.

— Я надеюсь, полковники генерала Андекса более компетентны, чем кажутся.

Андекс поморщился, будто каждое поражение стало его собственным. Риторическая стратегия фон Штраба вызывала у Маннхейма отвращение, но она была такой же блестящей, как его военные действия тревожными. У вас был шанс высказаться, генерал, подумал Маннхейм. Теперь уже поздно.

— Но судьба Вулкана не имеет отношения к Армагеддону Секундус, — продолжил фон Штраб. — Я полагаю, хорошо объяснил это.

Все было именно так. Его заблуждение было непоколебимым. Вера правителя в барьер Экваториальных Джунглей весьма странна, подумал Маннхейм. Он предположил, что это было результатом его отказом признать угрозу Армагеддону Секундус. Фон Штраб не хотел и не мог допустить мысли о том, что его правление может быть свергнуто орками.

— Я понимаю, — сказал Маннхейм. — Если позволите, правитель.

Битва закончилась. Больше добиваться было нечего. Он отошел от стола.

— Куда это вы идете, принцепс? — спросил фон Штраб.

Маннхейм остановился, но ответил не оборачиваясь.

— У меня есть дела, требующие моего присутствия.

Он проклял Андекса. Теперь он проклинал и себя за свой расплывчатый ответ, и проклял необходимость такого ответа. Фон Штраб разлагал душу каждого воина Армагеддона.

Планетарный губернатор разгадал его уклончивый ответ.

— Уж не намереваетесь ли вы направить Легио Металика в Вулкан?

Маннхейм медленно обернулся. Он посмотрел в ответ.

— Намереваюсь.

Фон Штраб покачал головой.

— Нет. У вас есть обязанности здесь, в Инферно. Вы останетесь, принцепс Маннхейм. Это приказ.

Маннхейм с удовольствием бы убил его. Война была обязательством, не удовольствием, но сейчас он насладился бы кровавой казнью этого нелепого человека. Он представил, как Стальной Молот обрушивает всю свою мощь на единственного человека, испаряя его в гневном порыве. Это было бы невероятным удовольствием в тот момент.

Это стало бы и преступлением. Фон Штраб был жалок. Он представлял опасность. Но он правил Армагеддоном. Долг Маннхейма был ясен: он обязан фон Штрабу своей верностью и послушанием. Его пугала тропа, по которой их всех вел фон Штраб, но не мог свернуть с нее, не нарушив клятв верности.

— Позвольте мне кое-что прояснить, — сказал фон Штраб, повысив голос, чтобы его могли слышать все. — К Вулкану подкрепления отправлены не будут. Никакие.

Викманн выглядел плохо. Хартау не лучше. Они по-прежнему ничего не говорили.

— Я думаю, мы поняли друг друга, — сказал Маннхейму фон Штраб.

— Разумеется, правитель.

В своей глотке Маннхейм ощутил некий мерзкий, незнакомый вкус. Поражение.

Глава 8: В КОГТЯХ

1. Яррик

— Подкрепления не будет, — сказала нам Бренкен.

Шталь моргнул. Он уставился на вокс.

— До какого момента не будет? — спросил он.

Бренкен невесело рассмеялась.

— Пока не победим, капитан. Вся слава достанется нам.

Вокс-оператором был Ганцбург. Теперь в ведущей Химере присутствовали только пять капитанов, Сетено и я. Мы предположили, что когда Бренкен снова выйдет на связь, будет полезно поговорить без купюр.

— Это… — начал Мора. Он умолк, заметив мой взгляд, еще до того, как произнес слово «безнадежно».

— Это неприемлемо, — произнесла Сетено. — Хотя и неудивительно. Планетарный губернатор фон Штраб не соответствует своей должности и должен быть устранен.

Офицеры смутились. Если бы кто-то из них произнес нечто подобное, то был бы обвинен в подстрекательстве к мятежу. У Сетено же была такая моральная власть, что ее изречение имело силу священного приказа. Я был с ней согласен. Будь фон Штраб в тот момент поблизости, то я бы выполнил этот приказ. Но его рядом не было. И хотя Сетено могла действовать безнаказанно, ее официальная власть имела свои границы. Она была властью для себя самой. У нее было столько же полномочий приказать кого-то убить, сколько у меня командовать Легио Металика.

Но ее приказы обладали опасной силой. Если ее слова достигнут Инферно, то кто-то может и сделать это.

— Здесь ничего не поделать, — сказал я.

— Вы меня удивляете, комиссар.

— Почему? Вы хотите, чтобы кто-нибудь из нас нарушил свои клятвы?

— Нет, — ответила она и не стала развивать тему дальше.

Меня это радовало. Я был единственным из присутствовавших, кто без нарушений законов Империума мог убить фон Штраба. В Инферно это мог сделать Серофф, но я знал, что этого не будет. Даже если бы я в этот момент был в покоях фон Штраба, то все равно не уверен, что сделал бы это. Не беря во внимание юридические последствия его устранения, начало борьбы за власть среди правящего класса Армагеддона в разгар войны могло привести к еще большему беспорядку и катастрофе.

Так я думал тогда. И придерживался этого мнения еще некоторое время. Был ли я прав? Не уверен, и вряд ли это имело значение, когда у меня не было возможности действовать так или иначе. Война достигла точки, когда желание сохранить порядок, порядок, который развращает, было неправильным. Но к тому времени для всех нас будет слишком поздно.

Мы умолкли на несколько мгновений. Химера подпрыгнула и затряслась по ухабистой земле. Мы все еще тенью следовали за орочьей армией. На горизонте показался Вулкан. От начала новой осады нас отделяли несколько часов.

— Какие будут приказы, полковник? — спросил Шталь.

— Действовать согласно плану. Наши позиции не изменились, даже если у нас не будет тех ресурсов, которых нам бы хотелось. Капитан, атакуйте орков с тыла. Мы удержим их у нашей обороны и измотаем, пока от них ничего не останется.

— С нетерпением ждем встречи с вами в центре, — сказал я. — И с зеленокожими, которых мы раздавим вместе.

У меня не было иллюзий насчет наших шансов. Но мы не оставим оркам иллюзий насчет нашей воли.

2. Бренкен

Она увидела орков, едва забрезжил слабый рассвет. До ее ушей долетели обрывки их варварского пения. Бренкен стояла на крыше ее командной машины, Химеры Меч Пустошей. Она была впереди оборонительной сети вместе со своей артиллерийской ротой и тремя танковыми. Рядом стоял Ганс Сомнер.

На мгновение его глаза расширились, будто он смотрел на надвигающееся цунами.

— Сколько…?

— Много. Как и всегда бывает с зеленокожими. Уверена, вы сражались с ними, пока служили.

— Да. Но…

Он снова не закончил фразу. Бренкен все равно услышала непроизнесенные слова, но не с таким количеством. Он был прав. Большая часть того, что они знали о враге, основывалось на отчетах подразделений из Темпесторы, но даже невооруженным взглядом было видно, что к ним приближалось нечто внушительное.

Бренкен знала, что и ей раньше не доводилось встречать такую орду орков. А никаких подкреплений, кроме как из самого Вулкана, не было. Она внедрила в ряды своей пехоты шесть рот ополчения улья, и теперь они находились в траншеях и укреплениях. Продолжалась раздача оружия и среди простого населения. За стенами стоял отряд добровольцев. Однако, как только ей придется обратиться к ним, ситуация станет отчаянной.

И все же она не могла удержаться и поглядывала на Сомнера. С тех пор, как он стал политиком, его полевые инстинкты атрофировались. Его прежняя бравада испарилась в тот момент, когда орки оказались в поле видимости.

— Уверены, что не хотите пойти с нами в атаку, граф Сомнер?

Он прочистил горло.

— Боюсь, я должен вернуться на стену. Люди должны меня видеть. Вопрос боевого духа, сами понимаете.

— Конечно. Не смею вас задерживать, граф.

Он смотрел на врага еще несколько волнительных минут, затем сказал:

— Император защищает, полковник. Да будет так и сегодня.

— Император защищает, — ответила она, сожалея о своей колкости. Он был прав. Хотя она сомневалась в его способности воодушевить людей.

Сомнер ушел. Бренкен откинула крышку люка Меча Пустошей и заняла позицию за установленным на штыре штурмовым болтером на вершине мультилазерной башни.

— Кайпер, — позвала она. — Дай мне вокс.

Она смотрела на то, как зеленокожие приближались, распевая и рыча. По обеим сторонами и позади нее грохотали танки Леман Расс, молот Стального Легиона, готовый броситься в бой. Еще дальше располагались три эскадрильи Василисков, ожидавшие ее приказа. Выхлопные газы тяжелой техники жгли ей слизистую носа. Это был тяжелый, неподдельный запах Имперской мощи.

Кайпер передал ей микрофон. Она заговорила.

— Товарищи из 252-го полка, — сказала она. — Настало время наказать зеленокожих за их дерзость. Артиллерия, огонь. Танки, вперед.

Меч Пустошей и танки выдвинулись. Они мчались по постепенному спуску. В реве двигателей Бренкен слышала голод. Нужно было свести счеты за унижения, выпавшие на долю другой половины полка.

Василиски, сгруппированные по эскадрильям, открыли огонь, бух-бух-бум, бух-бух-бум, бух-бух-бум. Ровно столько, чтобы первая эскадрилья была готова снова стрелять сразу после третьей. Бух-бух-бум, бух-бух-бум, бух-бух-бум. Чудесный гром, сотрясавший своей силой ее грудную клетку. Пушки Сотрясателей дважды ударили по земле, сначала грохотом огромных снарядов, выпущенных во врага, а затем снова, мощными ударами после страшного нисходящего свиста.

Взрывы смели передние ряды противника, они продолжались, подобно ливню снарядов, и орки бросались в водоворот огня, дыма и земли. И продолжали бежать. В ширину фронт орков достигал километра. Василиски ударили в центр, замедлив его. Фланги остались нетронутыми и стали пробиваться вперед.

Это только начало, подумала Бренкен. Пусть и небольшой, но беспорядок в строю орков.

Бух-бух-бум, бух-бух-бум, бух-бух-бум. Безжалостный, карающий ритм не нарушился даже теперь, когда орочья артиллерия открыла ответный огонь. Взрывы были дикими. В залпах не было точности и порядка. Орочьих пушек было больше, чем Василисков, и взрывы зеленой энергии обрушились на оборонительную сеть Вулкана. Бренкен слышала грохот. Она надеялась, что стены укреплений были достаточно толстыми, и что траншеи избежали прямых ударов. Орочьи обстрелы не попали в узкую цель артиллерийской линии. Удары Имперского гнева продолжались без остановки, и два войска бросились друг другу навстречу.

— Боевые танки, — произнесла Бренкен, и они открыли огонь. Три бронетанковые роты. Девять эскадрилий по три танка в каждой. Каждая пушка единожды выстрелила, и Бренкен ухмыльнулась при виде плодов их труда. Взрывы были стеной огня, их сила глубоко проникала в ряды орков. Фланги продвинулись настолько, что они пошли обратно к центру, манимые более узким строем имперцев. Когда орки начали путаться друг у друга под ногами, началась суматоха. Продвижение строя становилось все более и более спутанным.

Однако оно не остановилось. Было слишком неудержимым.

Мимо головы Бренкен просвистели пули. Впереди было бесчисленное множество вспышек, когда открыли огонь по танкам. Она укрылась за тяжелым болтером и нажала на спусковой крючок. Мультилазер Химеры вспыхнул и принялся сжигать целые группы врагов.

До столкновения оставались секунды. Василиски не прекращали обстрел, теперь снаряды падали далеко в рядах орков. Целая когорта зеленокожих была поймана между атакой танков спереди и артиллерийским огнем сзади. Боевые фуры и бронированные грузовики неслись вперед, но им мешала пехота. Орки были толпой, беспорядочной мешаниной машин и пехотинцев, объединенной случайностью и энтузиазмом. Их машин был целый легион, но они не могли противостоять единству имперской танковой атаки.

По обе стороны Бренкен находились орочьи фланги. Буря гнева обрушилась на танки Стального Легиона. Но люди ударили первыми. Сверкая пушками, эскадрильи вгрызлись в зеленое полчище.

Мы удержим вас, пообещала Бренкен, и дуло тяжелого болтера засияло красным.

3. Яррик

Сигналом стал артиллерийский обстрел. Мы услышали череду глухих ударов, и горизонт будто озарился молнией.

— Вперед! — крикнул в вокс Шталь.

Это не было обязательно: каждый солдат и так знал, что означал залп пушек. Его крик был жизненно важен: это был призыв к отмщению, миг для воевавших в Темпесторе подразделений, чтобы отомстить за поруганную честь.

Когда Шталь крикнул, Химеры замерли и их задние люки открылись. Оттуда хлынули солдаты, а после машины ринулись по бесплодной земле в атаку на тылы орков.

Мультилазеры рассеяли мрак, привлекая внимание ксеносов, даже когда испепеляли последнего в строю. Остальные из нас двигались диагонально правому флангу орков. Мы были вторым звеном тыловой атаки. Нашей тактикой был просчитанный риск. Чем напасть на орков издалека, мы предпочли атаковать напрямую. Отсутствие наземного укрытия означало, что даже с большей точностью наших орудий у орков было достаточно численности, чтобы разбить нас на расстоянии и вернуть инициативу. Но если мы ударим быстро и жестко, вырезав их ряды, у нас будет надежда сокрушить большую часть тыла между нашей пехотой и Химерами. Затем мы снова пойдем вперед, уничтожая их тыл, пока танки Бренкен будут наступать спереди.

Это был идеальный расклад, а последняя из моих иллюзий насчет осуществления таких раскладов на поле боя умерла давным-давно. Но это была единственная возможность, не гарантировавшая катастрофу.

Стоило нам оказаться достаточно близко, мы открыли огонь. Лазер и болтерные снаряды врезались в орков. Теперь на них нападали сразу с нескольких направлений. Продвижение замедлилось. Зеленый поток стал бурлящей рекой. Течения закружились вихрями, когда группы тварей оборачивались, чтобы увидеть угрозу. В их реакции не было порядка. Ярость и сумятица нарастали. Выкрики и смех, что мы слышали до этого, сменились рычанием замешательства и ярости. Байки и боевые фуры сталкивались. Пехотинцы попадали под их колеса. Этот беспорядок дал нам драгоценные секунды, чтобы подойти ближе. Между нами и орками не было укрытий. Если дисциплина восстановится до того, как мы подойдем к ним, то они мгновенно нас сметут. Но дисциплиной там и не пахло.

Химеры въехали в их толпу, используя свою массу и турели. Они продвинулись на десятки метров вглубь толпы, затем повернули, чтобы прорваться сквозь левый фланг. Большинство орков побежали вслед за танками.

Мы использовали время с умом и пробежали в открывшуюся дыру. Орков было так много и они так толпились, что не нужно было целиться. Мы могли стрелять на бегу и не промахиваться.

Я шел в передних рядах. Сетено взяла тыл. Мы разделили роты между собой, и каждый солдат мог нас видеть. Мы были символами. Солдаты лучше понимали, что я представлял, чем то, что воплощала она. Благодаря обучению и опыту они боялись комиссарской униформы и знали, что нужно идти за ней. Благодаря обучению и опыту знали, что вдохновлять было не меньшим долгом комиссара, чем следить за дисциплиной, быть духом ненависти полка к врагу и разжигать стремление служить Императору. Более полутора веков моей миссией было совершенствование символа. Ни один смертный не может быть идеалом по своей природе, но чем ближе я приближался к невозможному, тем лучше мог вдохновлять, и тем лучше оправдывал цель, которую Отец Человечества придал моему существованию.

Сетено для солдат была чем-то неизвестным. Адепта Сороритас были запретной загадкой для рядовых служащих Астра Милитарум. Сестры Битвы воплощали набожность, казавшуюся нечеловеческой, керамитовую святость, железо и огонь. Странствующая канонисса была еще большей загадкой, мрачной верой, лишенной всяческой жалости, будто ледяная ярость Императора. Она не укладывалась в их восприятие мира. Была знаком, ужасом, дурным предзнаменованием, и там, где она сражалась, они должны были удвоить свои усилия.

Разные символы с одинаковым результатом: еще более яростное массовое убийство.

Силовой меч Сетено сиял в утренней мгле подобно факелу. Он и силовая броня сделали ее привлекательным противником для орков, когда они ответили на нашу атаку с фланга. В ее сторону полетело еще больше огня. Канонисса бежала навстречу пулям. Она была и мечом, и щитом. Несколько пуль прикончили бойцов со слабой броней. Разница была небольшой, но она имела значение. Стальные Легионеры падали, массивные снаряды пробивали дыры в их головах и конечностях. Воздух свистел от их роя. Но недостаточно. И мы дошли до орочьих рядов.

— За Темпестору! — крикнул я. — За Армагеддон!

Мы ударили лаз-огнем, штыком, болт-пистолетом и мечом. Удар был косым, диагональной атакой через фланги орков, рвущейся вперед, к центру. Наш строй был плотным, каждый солдат сражался с товарищами с обеих сторон. Мы вгрызались в океан ксеносов, и никому бы не пришлось сражаться в одиночку. При каждой потере мы смыкались, поддерживая концентрированный огонь. Наши возможности атаковать свелись к выбору между безумствами. Мы выбрали самое прямое, самое удовлетворяющее. И самое эффективное.

Вопрос выживания не стоял. Только победа и честь.

Капитан, сержант, рядовой — в той массе, какой мы стали, разделения не было. Наш враг был бурей, стеной, диким вихрем и кошмарной плотностью мускулов. Они сражались неистово, жилистые руки размахивали огромными тесаками и топорами. Даже самый маленький из них, с самой плохо собранной броней мог голыми руками разорвать человека надвое. Некоторые и пытались это сделать. У них ничего не вышло. Многие продолжали использовать огнестрельное оружие на близкой дистанции. Наш порядок и четкое построение обеспечивали, что каждый наш выстрел попадал в противника. Но орки в своем яростном желании добраться до нас убивали друг друга. Они ответили на наши множественные атаки ударами во всех направлениях. Они увеличивали собственные раны.

В центре нашего строя выдвинулись группы оружейных специалистов. Огнеметчики обрушили на орков смерть. Горящие ксеносы, вопящие от боли и ярости, не могли отступить. Их товарищи толкали их еще дальше в пламя. И ближе к нам. Я вдохнул тошнотворно сладкий, едкий запах горящих тел. Жар был невероятный. Словно эхо гибели Темпесторы. Он питал другое пламя — нашей ярости.

Я всадил два болт-снаряда в голову твари вдвое выше меня. Кровь и мозги брызнули мне на лицо. Орк умер, но не упал. Я выстрелил справа и слева от тела, прикончив пару мелких зеленокожих, копошившихся рядом. Но труп все равно не падал. Я не видел, что его удерживало. Затем его утащила кучка гретчинов. Потребуется много времени, чтобы вытолкнуть этих маленьких паразитов на передний план. Я порубил их мечом, и когда труп наконец-то начал падать, я выкрикнул предупреждение и пригнулся. За телом оказался бак энергетического оружия. Над нашими головами сверкнул луч. Обжигающая зеленая вспышка осветила все вокруг. Воздух наполнял запах озона. Ослепленный, я сорвал с пояса крак-гранату и бросил к основанию пушки.

— Назад назад назад! — крикнул я.

Мы отступали, стреляя на бегу. Орки бросились в погоню и столпились вокруг пушки. Граната сработала, расплавив платформу. Я едва ли видел ее вспышку сквозь толпу врагов. Гретчин попытался выстрелить еще раз. Оружие взорвалось. Разразился ослепляющий изумрудный шторм. Он уничтожил пушку, стоявшую рядом, а затем и все ближайшие боеприпасы. Пошла цепная реакция, поглотившая множество нестабильных орудий в непосредственной близости.

Столько бурь, столько грома. На орков обрушилось возмездие.

Но до победы было еще далеко.

Мы отходили столько, сколько разрастался взрыв. Я сменил обойму в пистолете. В тот момент, когда свет погас, и огненные шары начали исчезать, я повернулся и снова бросился на орков. Когорта пошла в атаку вместе со мной. Не было слышно ничего, кроме взрывов и стрельбы, но я видел, как Шталь кричал и указывал вперед своим мечом. Его лицо искажала отчаянная, исполненная надежды ярость.

Надежда. Она не казалась безумной. Сотни орков были мертвы и продолжали гибнуть перед нами. Их были еще тысячи, но пробоина не заполнилась мгновенно. Наши удары нарушили их баланс, и теперь из их рядов исходило мощное извержение. Еще больше смятения и бездумной пальбы. Весь порядок, даже его орочья концепция, рушился.

В тылу Химеры непрерывным строем ринулись вперед, выпустив массивный поток лаз-огня. Он прожигал орков насквозь. Количество врагов между нами и Химерами сокращалось. Впервые с момента входа Когтя Опустошения в систему орки гибли.

С юга продолжалась оглушительная барабанная дробь артиллерии и танкового обстрела. Я услышал двигатели и увидел в отдалении очертания орочьих машин, но они двигались не к нам. Бронетехника орков шла на эскадрильи Бренкен, оставив пехоту в тылу армии наедине с нами. Это была их ошибка, и мы заставляли орков платить за нее.

Зеленокожие снова превратились в постоянный поток. Они двинулись на юг. От нас, в направлении Вулкана. Их тылы были разбиты. Они стреляли по нам, но это была оборона.

Мы проредили их ряды. Наши потери были незначительными. Мы преследовали их.

Орки шли к своей цели. Но те зеленокожие, что были в пределах нашего зрения, не продвигались. Они отступали.

4. Бренкен

Слева взорвался Лорд Маршал Беррикан. Бренкен не видела, что его подбило. Корпус Лемана Расса разорвало в клочья. Его турель, подброшенная пламенем в воздух, перевернулась и приземлилась на крышу боевой фуры, прибив сидевших на ней орков. Меч Пустошей находился достаточно близко, чтобы Бренкен почувствовала жар и услышала смех зеленокожих, которых собственные потери веселили так же, как и людские. Выругавшись, она выстрелила из штурмового болтера влево.

Впереди нее к танкам подходило все больше и больше орочьей бронетехники. Пехота карабкалась на них, чтобы не оказаться под колесами и гусеницами. Многие не успевали. Несколько грузовиков и фур врезались в уничтоженные машины и застряли в путанице дымящегося металла. Боевые мотоциклы кружили дальше, но путь им преграждала тяжелая техника.

— Кайпер, — крикнула Бренкен. — Дай сигнал. Мы отходим.

Химеру жестко дернуло, когда водитель, Спира, нажала на тормоза и развернулась. Она начала отступление одновременно с танками. Орудия не умолкали. Снаряды и лазерные лучи разбивались о вражеские щиты. Умер очередной орк, превратившись в очередной щит.

Над Бренкен вился маслянистый дым. Она закашлялась, ее глаза слезились. Полковник проморгалась и положила палец на спусковой крючок тяжелого штурмового болтера. Нельзя было сдаваться на столь деликатном этапе маневра. Удар по передним рядам врага был только началом, провокацией. Призывом.

Наживкой, которую заглотили орки.

Машины зеленокожих пробивали себе путь через обломки. По мощности их орудия не шли в сравнение с пушками Леманов Рассов, но объем их огня брал свое. Теперь эскадрильи Бренкен с правого и левого флангов сосредоточили усилия на сдерживании волны машин, пока орки пытались их окружить. Ревели пушки, стреляя на поражение, снося оси и колеса. Многие цели были тяжело бронированы щитами. Орки гнали их на такой скорости, что удачное попадание отправляло их в сокрушительный полет.

Некоторым удалось прорваться. Грузовик врезался в крайнюю правую часть линии имперцев. Снаряды их стабберов и пушек наездников отскакивали от обшивки. Из центра машины торчала шарнирная стрела крана. С конца стрелы на цепи свисал шипованный шар. Он яростно болтался из стороны в сторону с каждым рывком и подскоком. Грузовик врезался в бок Лорда фон Кардена достаточно сильно, чтобы на мгновение опрокинуть танк на бок. Огромный кистень с невероятной силой обрушился на него. Он сломал турель и вмялся в броню танка. Правосудие в Ненависти, находившийся слева, взорвал грузовик с близкого расстояния. Вражеская машина рванула, но не ослабила хватку на фон Кардене. Тот пытался отъехать, но потащил грузовик с собой. Он метался из стороны в сторону, пытаясь скинуть паразита, но в это время приближались новые боевые фуры. Правосудие в Ненависти замедлил свое отступление.

Бренкен нырнула в люк и схватила вокс у Кайпера.

— Сержант Айхель, — обратилась она к командиру Правосудия в Ненависти, — что вы делаете?

— Если мы сможем удержать врага от фон Кардена…

— Соблюдайте скорость, — сказала ей Бренкен.

— Но…

— Это приказ. Лорду фон Кардену конец. Не срывайте маневр, или я сама вас подорву.

— Да, полковник.

Бренкен снова выбралась на крышу. Стиснув зубы от раздражения, она продолжила стрелять из штурмового болтера. Ей бы очень хотелось убить орков одной лишь своей яростью. Она ненавидела себя за отданный Айхель приказ. Ей было мерзко бросать товарищей, пока они все еще сражались. Но у нее не было выбора. Любое колебание могло погубить весь строй. Лорд фон Карден стал ампутированной конечностью. Основные силы танкового корпуса остались целыми. И должны были таковыми оставаться.

Во время отступления эскадрильи прижимались друг к другу все ближе и ближе. За ними отступали и Василиски. Ширина их обстрела сузилась, когда они направились к безопасному каналу через сеть обороны. Артиллерийские и танковые снаряды падали в одну и ту же зону, превращая зазор между бронетанковой ротой и орками в ад из огня и вздымающейся земли. Обстрел дал танкам достаточно времени, чтобы добраться до канала.

Ширины пути между траншеями, минными полями и укреплениями хватало максимум для двух машин. Казалось, он шел прямиком к воротам Вулкана, но безопасными были лишь первые двадцать метров. Далее начинался первый из поворотов, а прямой маршрут был заминирован.

После первого крутого поворота вправо маршруты сужались еще сильнее и разделялись. Они становились лабиринтом из тупиков и узких мест. Эскадрильи разделились, танки заняли позиции в поддержке земляных и скалобетоновых укреплений. Переход от атаки к засаде был сложным, и должен был происходить под огнем противника. Каналы были слишком узкими для разворота. Бренкен провела несколько тренировок во время подготовки, и теперь они окупились.

Ее рота продвигалась к обороне быстрее, чем орки продвигались вперед. Зеленокожие сталкивались друг с другом, летя за приманкой. Шоссе от Темпесторы проходило между двух покатых холмов. Курганы были полыми, а утрамбованная земля — камуфляжем. В боевые фуры врезался перекрестный огонь мультилазеров. В это же место ударил и огонь артиллерии, решетя поверхность и превращая машины врага в горящий металлолом.

Со своей позиции за первой линией тоннелей, Химера встала сразу за передовым укреплением. Бренкен покинула машину и со своим командным составом вошла в оборонительное сооружение. Изнутри оно было выполнено из скалобетоновых плит и утрамбованной земли. У каждого конца амбразуры стояла пара тяжелых болтеров на треногах. Сквозь нее Бренкен видела дым, огонь и пыль войска Империума, останавливающих орков, превосходивших их числом. Она позволила себе проблеск гордости. Это не заглаживало вину перед Лордом фон Карденом. Она испытала некое удовлетворение, видя, как они заставляли врага платить.

Орки с упорством стали продвигаться к обороне. Бомбардировка не могла остановить все машины, и многие из них продолжали двигаться. Пехота штурмовала укрепления и ломала мультилазеры. Боевые фуры пробирались через обломки и перепрыгивали через воронки. Ведущие въехали прямо на минное поле. Свой конец они встретили вне поля зрения Бренкен, далеко справа. Она слышала, как мины сработали в быстром к-к-к-к-к-КРАК, за которым последовал более глубокий взрыв, когда взорвались боеприпасы и топливные баки. Оборону накрыло дымом. Боевые фуры превратились в рычащие, искореженные останки. Легкие цели, даже учитывая сумрак.

Кайпер был рядом, держа вокс наготове. Бренкен обратилась к объединенному полку и ополчению улья Вулкан.

— Продолжать огонь, — сказала она. — Берите любую цель. Не дайте им шанса прийти в себя. Мы остановим их здесь.

Она бы встала за один из тяжелых болтеров укрепления, но теперь отовсюду шли доклады, и ей пришлось сосредоточиться на наблюдении за всем полем боя. Она стояла вместе с Кайпером у левого выхода, готовая выйти в траншеи и перейти в следующий командный узел. Воздух насквозь провонял фицелином. В нем витали клубы дыма и пыли. Она едва это замечала. Вокс трещал звуками мести.

Первыми были боевые фуры орков. Таким образом, они парализовали наступление зеленокожих. Теперь тяжелые машины попали в паутину. Они не могли развернуться в тупиках, и засады уничтожали шедшие за ними танки, ловя ведущих между обломков и холмов, слишком высоких, чтобы въехать по ним. Отчаянные водители переворачивались в траншеях. Столкновений становилось все больше, когда боевые фуры пытались развернуться и изменить направление в стесненном пространстве. Орочьи танки стали препятствиями, блокируя все больше и больше каналов, ведущих к стене. Боевые мотоциклы могли бы их провести, но к тому времени, как они прибыли, все маршруты были намертво забиты. Байкеры лишились скорости. Болтерные снаряды пригвоздили их, когда они остановились. Пехоте приходилось протискиваться в промежутки. Толпа рассеялась, из потока превратилась в тонкую струйку. Ополчение открыло огонь из траншей. Теперь орки были уязвимы перед тяжелым перекрестным лаз-огнем. Чем больше прибывало машин, тем сильнее замедлялось наступление, и пехота лишь увеличивала баррикады своими трупами.

Спустя множество попыток Кайперу все же удалось вызвать капитана Шталя. Тот взял вокс. Его дыхание сбилось, но он звучал взволнованно.

— Мы обратили их в бегство, полковник, — сказал он. — Они идут к вам, и мы жестко бьем по ним.

— Насколько быстро? — спросила она.

— Достаточно. За ними непросто успевать.

Но на том конце наступление остановилось. Это вызвало у Бренкен улыбку.

— Спасибо, капитан.

Она переключилась на полковой канал, чтобы объявить новости — они делали больше, чем просто замедляли орков. Они убивали их.

Зеленое полчище отступало.

5. Маннхейм

Он знал, что скажет фон Штраб. Настал славный день. Все его тактические решения оправдались. Последние вокс-сообщения от Бренкен, казалось, поддерживали позицию правителя. Но Маннхейм знал, насколько переменчивой была война. Ситуация на Армагеддоне Прайм внезапно изменилась. Она могла сделать это снова. Импульс, обретенный Стальным Легионом, был хрупким. В силе 252-го полка не было глубины. Он понес много потерь, и, в первую очередь, был недостаточным ответом. Чтобы этот отрыв стал реальным, его нужно было немедленно закрепить.

Маннхейм бежал по коридорам правительственной резиденции улья Инферно. Говорить с фон Штрабом не было смысла. Но там был Серофф. Маннхейм заметил, что правитель прислушивался к лорду-комиссару. Шанс был ничтожным. Возможно, было уже слишком поздно.

Но Маннхейм все еще мог воспользоваться этим шансом. Он управлял мощью, что стирала города в пыль, но она была сведена к нулю, в то время как военачальник ксеносов простирал свои когти над планетой, которую Маннхейм был обязан защищать. Он должен был предпринять все, чтобы остановить это безумие.

Подчиненный Сероффа привел его в кабинет. Помещение было обставлено книжными полками, чьи потертые корешки томов говорили об их частом использовании. Это была маленькая комната, гораздо менее вычурная, чем любая из комнат фон Штраба. Но, тем не менее, она была необычной. Серофф не жил вместе со Стальным Легионом. В занимаемых им покоях стояла атмосфера постоянности. Комиссары нередко были прикомандированы к одному и тому же полку долгое время. Яррик тоже служил на Армагеддоне много лет. Но расположившись здесь, Серофф связал себя с правительством планеты. Эффективная стратегия для укрепления собственного влияния. Маннхейм сомневался насчет ее значения для фактических обязанностей лорда-комиссара.

Серофф находился в правой части кабинета. В руке он держал три фолианта в кожаных переплетах и собирался взять четвертый.

— Доброе утро, принцепс, — сказал он, не оборачиваясь. Лорд-комиссар отнес книги на стол. — Какие новости?

— На данный момент атака идет хорошо.

Серофф поднял взгляд. Он улыбнулся, и Маннхейм подумал, что тот испытал искреннее облегчение.

— Очень рад это слышать. Очень рад.

— Мы оба знаем, каким незначительным может быть этот прогресс.

— Верно.

— Тогда вы поговорите с правителем? Его нужно убедить, что 252-му нужно подкрепление.

Серофф колебался. Он побарабанил пальцами по кипе книг.

— Думаете, он меня послушает?

— Насколько могу сказать, что более вероятно, чем кого-либо.

Почему так, Маннхейм сказать не мог. Сегодня ему не было дела до причин. Значение имел только результат.

— Здесь не идет речь о потере одного улья, — настаивал он. — Это может стать поворотной точкой. Если начнем действовать сейчас, то мы можем спасти Армагеддон.

Серофф кивнул, и в груди Маннхейма встрепенулась надежда.

— Об этом просит полковник Бренкен?

— Она запрашивает подкрепление с самого начала. То, чего достигли она и Яррик, это просто чудо, но…

— Яррик? — прервал Серофф. — Он выжил в Темпесторе?

— Выжил.

Температура в комнате упала градусов на десять.

— Я поговорю с планетарным губернатором фон Штрабом, — сказал Серофф. — Хотя я думаю, вы переоцениваете мои шансы убедить его.

— Благодарю за попытку, — сказал Маннхейм.

Серофф лгал. Слова были простыми банальностями, чтобы дать Маннхейму желаемое и отослать его прочь. Маннхейм был уверен, что Серофф находился на грани согласия с ним. Это был умный офицер. Он не мог быть уверен в правильности тактики фон Штраба больше, чем Маннхейм. Однако стоило упомянуть имя Яррика, и перемена произошла мгновенно.

Маннхейм снова ушел с поражением. Вполголоса он бормотал молитву за 252-й и за Армагеддон.

6. Серофф

Книги были трактатами о верности, чести и жертвенности. Эти понятия лишали Сероффа сна, и он обратился за помощью к мудрости святых. Он нуждался в поддержке своих решений. Они были верными. Должны были быть. Они ставили его в противовес Яррику.

Верность. Честь. Яррик предал все это. Что сделало жертвенность необходимостью.

Серофф сидел за своим железным столом еще долго после ухода Маннхейма. Книги так и остались лежать стопкой. Он смотрел на свои скрещенные руки и в сотый раз обдумал свои решения. Он сказал фон Штрабу правду, что позволил Яррику отправиться на Армагеддон Прайм. Знал, чего стоил Яррик. Когда дело доходило до верности, то ничего. На поле боя — многого. Ограниченное развертывание было ошибкой. Навыки Яррика могли ее смягчить.

Когда пришли вести о двойной катастрофе с воздушным флотом и Темпесторой, он счел, что Яррик был среди погибших. Не стоило быть столь опрометчивым.

А теперь? Позволял ли он своей ненависти к комиссару затмить свой рассудок?

Где залегала его собственная верность?

Она пребывала вместе с памятью о великом человеке, которого Яррик предал. Официальная память о Симеоне Распе была карикатурой. Лорд-комиссар заслуживал лучшего обращения от Империума и офицеров, которых наставлял.

Его верность была и с Армагеддоном. Он считал это правдой. Возможно, ему стоило попытаться убедить фон Штраба послать больше полков в Темпестору и Вулкан.

— Бессмысленно, — пробормотал он.

Разум фон Штраба был сложен. Правитель являл собой противоречивую смесь чрезмерной самоуверенности и паранойи. Он верил, что орки никогда не тронут Секундус, но все же усилил все ульи войсками по эту сторону Экваториальных Джунглей. Правитель презирал орков, но, тем не менее, занял оборону. Бессмысленно пытаться изменить такой образ мышления.

Бессмысленно.

Настолько же, насколько пытаться поддержать Бренкен на этой стадии. 252-й устоит или погибнет сам по себе, прежде чем прибудет помощь.

Он принял верное решение. Его рассуждение было здравым. Не было причин подвергать мотивы сомнениям.

И все же Серофф придвинул книги к себе. Он начал читать, ища уверенности у давно умерших.

7. Яррик

Лихорадка победы распространялась. Даже те, кто был далеко от вокса, могли видеть разницу. Мы толкали пехоту навстречу парализованной бронетехнике. Наша тактика зажать их в тиски не должна была сработать. Но сработала.

Теперь мы шли вместе с Химерами. Мы бежали, чтобы не отставать от танков и отступающей армии. Бой шел уже несколько часов, но бойцы вокруг меня не показывали признаков усталости. Их язык тела говорил о воодушевлении. Они почувствовали вкус вражеской крови. Если раньше орки не боялись вида противогазов Стального Легиона, то с этого дня станут.

Я говорил это солдатам, что были рядом со мной. Так я еще сильнее разжигал их пыл. Это было то, во что я хотел верить.

Чем быстрее мы двигались, тем тревожнее мне становилось.

Я продолжал стрелять, но огляделся в поисках Сетено. Она шла в пятидесяти метрах справа от меня. Я перешел к ней, по-прежнему стреляя, по-прежнему убивая врагов. Ответный огонь орков становился все более и более случайным, когда они сосредоточили свое внимание на препятствиях впереди.

Сетено повернулась ко мне. Воющий лик на ее шлеме казался ответом на мой вопрос, который я не успел задать.

— Численность не та, — сказал я.

— Это не те силы, с которыми мы столкнулись в Темпесторе, — согласилась она.

Нам бы никогда не удалось расправиться с той армией так быстро, как получилось с этой.

И все же преследуемая нами армия была огромной. Ее величина не уменьшилась. Теперь она казалась разбавленной.

Куда исчезли остальные орки?

Когда я задал себе этот вопрос, возникли другие. Не только о недостающем количестве. Я знал привычки зеленокожих, их мерзкие убеждения и способ войны. Состав армии был неправильным. Не хватало разнообразия. Машины, энергетические пушки и отчаяние нашей атаки отвлекли меня от критической истины. По орочьим стандартам пехота была слабой. Она состояла из низших каст. Их лидеры, пусть и крупные, были меньше положенного, а броня легкой, несложной, слабо украшенной, чем у могучих военачальников. Их оружие было примитивным.

— Где все варбоссы? — спросил я.

Шлем Сетено снова повернулся в мою сторону. Она ничего не сказала. Я призвал тень, слишком большую для ответа.

Продолжая двигаться вперед, я обернулся. Призванная тень надвигалась.

Глядя в магнокуляры, я увидел, как приближалось второе орочье войско. Они были достаточно далеко, чтобы их шум заглушался гулом толпы, которую мы преследовали. Армия быстро сокращала дистанцию. Я уже мог рассмотреть некоторые очертания. В их природе нельзя было ошибиться.

Снова боевые фуры, больше тех, с которыми сражалась Бренкен. Их были волны, растянувшиеся вне поля зрения в любом направлении, всепоглощающее море металла, достаточно большое, чтобы окружить улей. С машинами шли и пехотинцы совершенного другого порядка. Я увидел массу тяжелого оружия и силуэты монстров, очертания которых из-за пластинчатой брони стали еще более массивными и угловатыми. Наконец-то варбоссы. У пехоты появились предводители.

Еще дальше виднелись другие силуэты, шире, чем боевые фуры, возвышавшиеся над полем боя, раскачивавшиеся из стороны в сторону в своей медленной походке гигантов. Адский миф из железа плелся к Вулкану.

Это не мы зажали Газгкулла в тиски. Это он зажал нас.

Глава 9: БРИГАДЫ УНИЧТОЖЕНИЯ

1. Яррик

Пока мы бежали, я слышал хохот Газгкулла. Он не исходил из одной глотки. Он был выкован из каждого голоса сотен тысяч орков, шедших к нам, грохота каждого двигателя бесчисленных машин и дрожи земли под нашими ногами, трясшейся под поступью вторженцев. Это были звуки армии, но звучали как смех одного существа. Газгкулл смеялся над своей грандиозной шуткой. Он обманул слабых людишек. Он не просто отплатил нам той же монетой. Он дал нам надежду. Намеренно. И теперь наслаждался тем, что забрал ее. Этот ход стоил ему бойцов, и эта жертва почти ничего не значила для него, в то время как Темпестора стала для нас травмой. Он передал сообщение: наша огромная жертва не значила ничего, в то время как его малая разорвет нас на части.

Я знал все это с абсолютной точностью. Я знал, что это было нечто большее, чем разрушительный ответный удар, слишком продуманный для орка. Вдобавок к этому ужасному факту был еще и смех. Газгкулл играл с нами.

Как я это понял? Здесь было нечто большее, чем инстинкт, большее, чем предчувствие. Я изучал орков немалую часть своей жизни. Я понимал их образ мышления. Газгкулл опровергал все, с чем я когда-либо сталкивался. Но, разрушая эти стереотипы, он кое-чему меня научил. Я делал нечто большее, чем просто осознавал представляемую им опасность. Я постигал разум врага.

В этом была своя ценность. Хотя я слабо это понимал, пока мы отступали, а информация будет иметь ценность только в том случае, если я выживу и применю ее на практике. Не было никакого достоинства в том, что мы были вынуждены делать, называя это отступлением. Это был побег, самый простой и настоящий. Не было в этом и бесчестия, поскольку другого выбора не было. Но оставалось унижение. Мы как будто бежали от горы, падавшей в долину. Задержаться на пути лавины означало быть раздавленными под миллионами тонн обломков. Колебаться перед орками означало бы точно такую же гибель.

Мы оторвались от отступающей когорты орков. Мы бежали почти параллельно наступлению, стремясь добраться до траншей вокруг Вулкана. Химеры отреагировали не сразу. Они продолжали стрелять по изначальным мишеням. Их водители и стрелки не знали о том, что приближалось сзади.

Я нашел вокс-оператора. Лоренц бежала в десятке метров позади взвода Шталя.

— Предупреди Химеры, — сказал я ей.

Она кивнула и, не прекращая бежать, послала вокс-сообщение.

Эффект последовал незамедлительно. Пока мультилазеры продолжали молотить врага, машины свернули к нам. Их задние люки открылись, чтобы подобрать нас на ходу. Шталь заметил происходящее и дал отмашку в сторону Химер.

Воздух взвизгнул. Зеленые вспышки орочьей артиллерии ударили по бронетранспортерам. Широкую зону слева от нас накрыло обстрелом. Изумрудный шторм ослепил нас, мы оглохли от взрывов и треска энергии. Шоковые волны сбивали солдат с ног. Я несколько раз моргнул, избавляясь от мути перед глазами. Когда мое зрение прояснилось, Химеры превратились в расплавленный шлак.

Роты пережили самое страшное. Мы потеряли еще нескольких бойцов, тех, что были ближе всего к зоне поражения. Других ошеломило ударом и потерями. Мы теряли драгоценное время. Колоссальная армия ксеносов подходила все ближе, и нам грозила смерть от очередного залпа артиллерии.

— Иди за мной, — сказал я Лоренц.

Я высоко поднял меч и двинулся сквозь солдат к переднему ряду.

— Я еще не закончил с зеленокожими! — крикнул я. — Я буду и дальше с ними драться, и найду для этого средства! Они перед нами, в траншеях и за городскими воротами.

Меня слышали только те, кто был рядом, но меня видели и остальные. Я создал образ воина, идущего в атаку, а не отступающего. Правда, скрывающаяся за ложью. Мы бежали, но чтобы дать отпор, мы должны выжить.

Правдивая ложь сработала. Стальные Легионеры собрались с духом. Они пошли за мной. Я прибавил шагу. Дистанция между нами и отступающими орками снова начала сокращаться. Мой меч оставался высоко поднятым. Лоренц не отставала. Я посмотрел на Шталя. Он сосредоточился на беге, как и все остальные. Он вел только из-за того, что находился в переднем ряду.

— Капитан! — я окликнул его.

Он бросил на меня быстрый взгляд.

— Полковник должна знать, — сказал я, давая ему шанс.

Он сделал еще несколько шагов, прежде чем начал действовать. Медленно. А мне не стоило его торопить. Но он сделал то, что требовалось.

— Сообщи полковнику, — сказал он Лоренц. — Дай ей знать, что мы идем. Нам нужен путь к обороне.

— Сэр, — отозвалась Лоренц и выполнила приказ.

У меня были некоторые сомнения насчет командования Шталя. Пока что ничего критического, да и другие капитаны едва ли проявляли себя лучше. Ситуация не позволяла многого. Но от офицеров всегда ожидалось большее. Я ни разу не видел, чтобы Бренкен так колебалась.

Армия орков шла за нами по пятам. Земля стонала под грохотом их сапог. Звуковая волна стала ближе, но придала нам необходимую скорость. После первого залпа орочья артиллерия послала снаряды далеко вперед, целясь в танки Бренкен.

Наконец, мы увидели вспышку справа и спереди. Затем пауза, и еще две. Бренкен дала нам сигнал. Он подтолкнул нас, придал сил и нечто, похожее на надежду на поле боя. Еще несколько сотен метров, и мы оказались у начала оборонительной сети. Вспышки вырвались из замаскированного укрепления. Им оказался низкий земляной барьер, тянувшийся с востока на запад на километр в каждую сторону. В нем открылась дверь. В тоннель вела короткая рампа. У входа нас ждал сержант и указывал на восток. Я остановился возле него и ждал, пока остальные забегут внутрь. Сетено была в числе последних. Когда она вошла, двое солдат использовали лазерные резаки, чтобы заварить дверь.

— Полковник Бренкен отводит операции к стене, — сообщил сержант.

— Оборонительное отступление? — спросил я.

— Да, комиссар, полковник говорит, настолько, насколько сможет.

Это ненадолго, подумал я. Вслух же я сказал:

— Хорошо.

Пока мы бежали по тоннелю, Сетено сказала мне:

— Вы знаете, что грядет.

— Я этого не допущу.

— Выбора у вас не будет.

— Мы пожертвовали Темпесторой, чтобы спасти Вулкан.

— Надежда и тогда была слабой. Без подкреплений это невозможно.

— Вы считаете, что просьбы Бренкен никто не слушал.

— А вы нет?

Я надеялся.

— Здесь ополчение улья, — сказал я. — И вооруженное население.

— Разве этого хватит против того, что надвигается?

— Должно хватить.

— Мне нравится ваша целеустремленность, комиссар. Но она неуместна.

— Правда? — спросил я ее. — Если Вулкан падет, то жертва Темпесторы ничего не стоит. Для чего мы тогда это сделали? А если мы выйдем из игры здесь, что тогда? Сделаем то же самое в Топи Смерти? Потом в Инферно? Гадесе? Ахероне? Где займем позицию?

— Фон Штраб лишил нас возможности сделать это здесь.

Я фыркнул.

— Его стратегия нигде не даст нам этого сделать. На этот раз я не сдамся.

— Улей уже потерян.

— Я не сдамся.

— Тогда вы не станете возражать.

Я не мог. Это ничего не меняло. Хватит с меня поражений.

— Я должен сражаться, — сказал я ей.

— Как и я. Но если настанет конец, как это поможет спасти Армагеддон?

Я не ответил. Если бы сделал это, что уже потерял Вулкан. Но я не стал. Я заставлю орков заплатить кровью за каждый камень этого города.

2. фон Штраб

С Сероффом он мог говорить более свободно, чем с кем-либо на Армагеддоне. Более свободно. Это не то же самое, что свободно. Он все еще соблюдал осторожность. И не доверял лорду-комиссару. Он бы никогда не сказал Сероффу ничего, что могло сойти за слабость. Но фон Штраб нашел в нем родство, даже если Серофф отрицал его существование. Губернатор мог узнать одержимость и безжалостность. Это были хорошие качества. Достойные уважения. Они с Сероффом могли общаться, пусть и не как друзья, но как два человека, понимавшие друг друга.

Именно это они и делали, пока шли к тронному залу.

— Они продержатся? — спросил фон Штраб.

— Нет, — ответил Серофф.

— Вы в этом уверены.

— Вы видели те же отчеты, что и я. Армагеддон Прайм падет.

— Я думал, сохранение боевого духа — одна из обязанностей Комиссариата, — пошутил фон Штраб.

Серофф пропустил это мимо ушей.

— Угроза зеленокожих весьма высока, — сказал он. — Куда выше, чем кто-либо предполагал.

— Даже Яррик?

Старый комиссар был весьма утомителен в своих предсказаниях грядущей гибели.

— Думаю, так.

— Тогда хорошо, что мы удержали большую часть войск Стального Легиона.

— Орки перейдут джунгли.

Фон Штраб вздохнул.

— Никто не успокоится, пока это не случится, так ведь?

Они почти дошли до дверей в тронный зал. Двое стражей были готовы их открыть. Фон Штраб помедлил. Он улыбнулся. Никогда не показывай слабости или неуверенности. Даже в ситуациях, когда лишь безумец останется спокоен. Образ безумца был еще одним оружием. Он создавал неуверенность в других. Выбивал их из колеи. Вы знаете секрет моего долгого правления? так и хотелось задать вопрос Сероффу. Он очень прост: все, что нужно делать, — быть единственным уверенным человеком на планете. Но этот секрет был слишком ценен, чтобы им делиться. Как и другой секрет, о котором он начал думать. Куда более конкретный секрет. И он сказал:

— Лорд-комиссар Серофф, вы знаете, о чем я. Когда я говорю, что единственную ошибку совершили орки, когда высадились на Армагеддон, вы должны мне верить.

— Вы знаете что-то, чего не знаю я.

— Все верно.

Он повернулся к Сероффу спиной и прошел остаток пути к дверям. Серофф понял намек и ушел. Стражи открыли двери и сразу же закрыли, как только губернатор вошел.

Сегодня по его приказу тронный зал был пуст. Там не было никого, кроме одинокого техножреца. Технопровидец Алаира Сиранакс стояла неподвижно лицом к трону, будто ожидая, пока на нем появится фон Штраб. Ее серворуки были сложены на спине, будто железные лапки насекомого. Фон Штраб прошел мимо нее и сел на трон.

— Ну? — спросил он.

Сиранакс подняла голову. Под капюшоном ее мантии не было видно живой плоти. Ее фасетированные линзы, заменившие глаза, щелкнули, сфокусировавшись на нем. Пучок механодендритов, вившихся из нижней части ее черепа, дернулся, управляемый ментальным импульсом. Ее голос был электронным, лишенным интонации, скрежещущим и сухим после долгого молчания.

— Хранилища открыты, — сказал она.

— Меры будут готовы?

— Готовы, — повторила она. — Условие неточно. Определите временной промежуток?

— Нет. Когда их можно будет развернуть?

— После тщательной проверки, ритуалов и отбора…

Он прервал ее, подняв руку.

— Ваши меры предосторожности займут годы. Это не то, о чем я просил.

В наступившей тишине фон Штраб мог слышать, как она думает. Ее корпус гудел, когда цепи размыкались и замыкались, а серводвигатели настраивались на мельчайшие изменения ее положения.

— Выполнение возможно в течение одного часа после вашей команды, — ответила она.

Хорошо. Фон Штраб снова устроился на троне. Вы знаете что-то, чего не знаю я, сказал Серофф. Фон Штраб хихикнул. О да, лорд-комиссар, подумал он. Кроме всего прочего, я знаю, что могу закончить войну за час.

3. Яррик

Многие траншеи оказались забиты. Их наполняли тела орков и уничтоженные машины. Но мы все равно могли идти по оборонительной сети. Совокупный труд веков и недавние доработки последних нескольких дней создали сложную и гибкую систему. Если враги попытаются воспользоваться траншеями, то окажутся в лабиринте тупиков и разветвлений. Тоннели проходили внутри земляных валов и под траншеями. Пока орки все глубже продвигались за оборону, Бренкен разбила роты ополчения Стального Легиона и улья Вулкан на уровне отделений, а затем выпустила их в лабиринт. Войско было подвижным. Где бы орки ни попытались пробиться, по ним внезапно ударит контратака.

Стратегия помогла одолеть первую волну орков. Против того, что надвигалось, она не сработает.

Бренкен все еще находилась в переднем командном укреплении, когда Сетено и я дошли до него. Сквозь амбразуру бункера мы могли видеть только передние ряды наступающей волны.

— Все плохо так же, как выглядит? — спросила Бренкен.

— Хуже, — ответил я.

— Они окружат Вулкан, — добавила Сетено.

Бренкен кивнула.

— Так я и думала.

— Скольких вы отзываете? — спросил я.

— Я надеялась замедлить их, — сказала она. — Но если они могут подойти со всех сторон, то шансов нет. Нам нужно сконцентрировать силы.

— Тогда уж все, — сказал я.

— Все, — она покачала головой. — Если бы было подкрепление, мы могли бы попытаться их задержать.

— Но фон Штраб отказал.

Я этого ожидал. В ином случае я был бы поражен. И все равно ощутил вспышку гнева.

— Наши битвы избираются за нас, — сказала Сетено.

— С этой еще не кончено, канонисса, — сказала ей Бренкен.

— Если будем биться впустую, то рискуем еще большими потерями.

— Это не Темпестора, — настаивала Бренкен. — У нас есть ресурсы.

— Население Вулкана будет сражаться, — сказал я.

Дальнейший путь был ясен. Я знал, в чем заключалась моя непосредственная обязанность.

— Чем дольше мы боремся, тем лучше сможем оценить силы врага, — заключила Сетено.

— Мы сделаем больше.

Я не удовлетворюсь такой жалкой победой. Сетено говорила с позиции ледяной ясности, не пессимизма. Но и при всем этом я намеревался бросить вызов року, который она предвидела.

— Мы уже побеждали невозможное, — сказал я ей.

— Да. Но не всегда.

Я заметил, как в ее взгляде мелькнула боль. Это был проблеск, исчезнувший в мгновение ока. Сомневаюсь, что его заметил кто-то еще. Но я знал его истоки. Я тоже помнил Орден Пронзающего Шипа. Я помнил ее боевых сестер. И помнил то, что случилось.

Она была права. Иногда невозможное невозможно.

— Не всегда, — согласился я. — Но я буду за него сражаться.

Я повернулся к Бренкен.

— Мы не можем замедлить зеленокожих… — начал я.

— Но мы можем ранить их, — закончила она.

Тогда будем отступать, сражаясь. Это требовало минимальной задержки. Орки будут у внешних кругов обороны через несколько минут. Это был вопрос баланса: удерживать ровно столько войск, чтобы нанести удар из тоннелей и траншей, и знать, когда нужно полностью отступить. Мы вонзим нож в кишки противнику, когда тот придет. Он заплатит за каждый метр. Пусть войско орков и слишком большое, чтобы его задержать, мы нанесем удар в его сердцевину. Зачтется каждый наш удар. Каждый мертвый орк, каждое эхо смятения, которое мы посеем в рядах ксеносов.

Я рассуждал с точки зрения войны на истощение. У меня было право на это. Но осознание полной истины такой формы борьбы еще не пришло. Газгкулл был настроен на то, чтобы отказать мне в такой борьбе.

Передние ряды боевых фур врезались в оборону. За секунды они превратили нашу стратегию в пыль. Их массивные осадные лезвия и тараны сотрясали стены укреплений. Они ударили по земляным валам с достаточной силой, чтобы соскрести землю и швырнуть обломки в траншеи позади себя. У края оборонительной сети взвилось огромное облако пыли. Орочьи двигатели визжали, вливая больше энергии в массивные машины. Боевые фуры пробивали себе путь вперед. Сквозь амбразуру я мог видеть только их очертания в пыли. Вокс взорвался предупреждениями о тревоге.

Бренкен схватила микрофон.

— На стену! — приказала она. — И бейте их по пути!

Мы покинули бункер. Задний люк Меча Пустошей был открыт, двигатель Химеры работал на холостом ходу, готовый к выдвижению.

— Нам нужна вся доступная бронетехника, — сказала Бренкен.

— У вас хороший водитель?

— Вполне.

— Тогда встретимся за стеной, — сказал я.

Бренкен была нужна в Вулкане, чтобы следовать оставшейся у нас стратегии. Мое же место было с бойцами.

Бренкен кивнула. Она и ее командный взвод погрузились в Химеру.

Сетено и я пробежали мимо танка и спрыгнули в траншею в нескольких метрах за ним.

Мы стали частью крысиного полчища. В этом сравнении я не видел ничего плохого. Мы держались близко к земле, мы были быстры, мы выжили и кусались. Структура взвода еще держалась. Огневая дисциплина была твердой.

Потолки тоннелей задрожали и упали, когда над головой прогрохотала техника орков. Когда мы были в траншеях, мы бежали сквозь каньоны, чьи скалы были живым железом. Мы делали то, что могли. Тяжелые орудия запускали ракеты в боевые фуры. Бойцы, у которых были крак-гранаты, бросали их под колеса и гусеницы. Нам удалось уничтожить несколько машин и остановить другие. Оставалась еще часть пехоты из первой когорты, которая не была уничтожена первоначальной обороной. У нас получилось убить некоторых из этих пехотинцев, но многих пришлось проигнорировать. Спустя три четверти пути по лабиринту, в траншее между двух тоннелей я приказал взводу прекратить обстрел группы орков, что бежали впереди нас. Их взгляд был направлен на стены Вулкана, и они не смотрели вниз.

Я схватил сержанта за руку, готового отдать приказ открыть огонь. Взбешенный, он повернулся ко мне, а после отступил на шаг, осознав, что чуть не ударил комиссара.

— Их слишком много, — сказал я. — Нам не нужно, чтобы они спустились в тоннели.

Мы могли повредить машины, не замедляя их. Ожесточенные бои с пехотой удержат нас от стен, где мы понадобимся достаточно скоро. Я слышал визг лазеров и грохот орочьих стабберов неподалеку от нашей позиции. Зеленокожие уже вошли в сеть. Мне оставалось надеяться, что они не заполонили ее.

Иногда маленькие надежды оправдываются. Весь остаток пути к стене был чист. Сетено и я были среди последних вошедших бойцов, прежде чем узкие проходы в скалобетоне закрылись. Там все еще оставались бойцы, и они сражались. Но поскольку им не добежать до стены раньше основных войск орков, в Вулкан они уже не зайдут.

Улей был похож на другие ульи Армагеддона в том плане, что в нем было так же много промышленности, как и жителей. Миллионы жили ради труда, но этот труд сокращал их жизни. Воздух наполнял ядовитый песок. Если атмосфера Темпесторы была отравлена вонью прометия, то Вулкан пылал из-за обилия плавилен. Его специальностью было оружие — от ручного огнестрельного до артиллерии, от лазвинтовок до Сотрясателей. Скалобетон покрывали пятна, как и в Инферно, Темпесторе и Гадесе. Его канавы полнились полурасплавленными отходами городского производства. Улицы были уже, чем в Инферно, а арки выше. Над часовнями, жилыми зонами и мануфакториями возвышались контрфорсы. Плотность застройки была такой высокой, что подчас было сложно определить, какому зданию принадлежит та или иная опора. Сети переходов сплавляли постройки вместе. Улей являл собой плотный трехмерный лабиринт. Его особенность может стать преимуществом.

Большинство полковых танков завершили отступление. После прибытия нескольких добытых Химер ворота были закрыты и укреплены. Барьер был мощным. Если Вулкан переживет осаду, то открыть эти ворота снова будет нелегкой задачей. Бренкен расставила взводы вдоль бастионов, в каждой точке, откуда приближались орки. Арка осады растянулась почти на треть окружности Вулкана. Когда Сетено и я присоединились к Бренкен на главных северных воротах, армия, растянувшаяся влево, вправо и вдаль, казалась бесконечной.

Минные поля доставляли оркам мало неудобств. У Газгкулла было столько машин, что орки могли просто ехать по ловушкам, теряя столько танков, сколько было нужно для обезвреживания. Мы постарались, чтобы он потерял немало. Василиски, теперь расположенные за стеной, присоединились к реву орудий на бастионах. Снаряды бомбили землю перед Вулканом. Огонь и взрывы уничтожали боевые фуры, но орки не прерывали операцию. Танки не обращали внимания ни на что, кроме самых прямых попаданий крупнейших артиллерийских орудий. Они шли в атаку во всю силу, уничтожали препятствия и равняли землю.

Наступление было безжалостным. Но вместе с тем и выборочным. Основная часть армии, море гигантских силуэтов и толпившихся бойцов, ждала за внешней обороной. На тот момент орки атаковали оборону с одержимостью и тревожным профессионализмом. Боевые фуры, осуществлявшие разрушение, не были транспортниками. Их усиленная броня, осадные лезвия и тараны идеально подходили для этой цели. Они привлекли к себе огонь и успешно ему противостояли. Несколько наших залпов достигли остальной части армии. У нас не оставалось иного выбора, кроме как сосредоточиться на первоочередной угрозе.

— Мы делаем именно то, чего они и хотят, — пробормотал я.

Бренкен окинула меня пронзительным взглядом.

— Орки со стратегией? — скептически спросила она.

Я указал.

— Доказательство у вас перед глазами, полковник. Они используют специфическое оружие для специфической работы.

В то время как боевые фуры подбирались к стене, орки-пехотинцы двигались сзади. С черных пластин их брони возвышались красные знамена с грубым изображением рогатого быка. Они развернули огнеметы. Сотни огненных струй пронзили сумрак. Орки зачищали траншеи. Я обвел взглядом панораму извержений, разрушений и пожаров. А вдалеке еще большая часть армии ждала окончания первого акта.

— Они выравнивают землю, — сказал я.

— И теряют бронетехнику.

— Не слишком много, кроме того, у них ее достаточно. Они готовят площадку для чего-то. Когда вы в последний раз видели орков, делавших подобное?

— Никогда, — признала она.

Я не мог предположить, что должно было случиться дальше. Я лишь знал, что это будет фатальным. У нас было мало времени на подготовку, и требовалось нечто большее, чем просто физическое укрепление стены. Я докажу Сетено, что она неправа. Я отказывался склониться перед неизбежностью гибели улья. Мы должны были быть к этому готовы.

— Где Сомнер? — спросил я.

— Наблюдает за раздачей оружия, — сказала Бренкен. — И готовится обратиться к людям, я бы так сказала.

Она направила меня в комплекс Касадия, мануфакторум в километре вверх по холму от главных ворот. Я двигался сквозь толпу вооруженных гражданских настолько быстро, насколько мог. Они шли потоком из дверей ангара у основания здания. Оно было одним из главных производственных предприятий, изготавливавших лазвинтовки, и одновременно складом. Эта сцена повторялась по всему улью. Мобилизовалось все население. В первые несколько дней с начала кризиса времени на выдачу оружия каждому жителю не было, но миллионы уже вооружились. Многие никогда не держали оружия до этого, хотя самые отчаянные знали, как с ним обращаться. Я надеялся, что обитатели подулья были среди первых, кто добрался до арсеналов, и что они не отвернулись. У них не было причин любить правительство Вулкана, но это касалось и ксеносов.

Толпа разделилась. Моя униформа создала ауру страха вокруг меня. Я дошел до основания Касадии. Над дверями хранилища имперский орел раскинул железные крылья на пятьдесят метров в каждую сторону. Из крыши между дымовых труб вырастала башня Департаменто Муниторум. Из нее выдавался широкий балкон, поддерживаемый головами аквилы. Там стоял Ганс Сомнер в роскошной одежде, украшенной медалями и печатями службы. С ним был техножрец, который регулировал ряд устройств, установленных на правой стороне балкона. Во время его работы со всех сторон раздавались жалобные отзвуки.

Массовый вокс-динамик. Отлично.

Я прошел сквозь безумную деятельность комплекса Касадия и поднялся в башню. К тому моменту, как я прибыл, техножрец закончил работу. Он стоял в стороне, пощелкивая сервоприводами. Сомнер не шевелился. Думаю, он смотрел на вокс перед ним. Когда я подошел ближе, то понял, что он смотрел через стену, на то, что приближалось. Отсюда стена казалась меньше. Слабее. Орочья орда напоминала огромную клешню, готовую сомкнуться на Вулкане.

Сомнер взглянул на меня. Его губы исказились гримасой.

— Не могу найти слов, — сказал он.

Это признание было предвестником еще большего поражения. Он ломался. Улей находился под его ответственностью. Он сохранил достаточно инстинктов со времен офицерской службы, чтобы знать свой долг и осознать, что проваливал его.

— Будете говорить? — спросил он.

Он передавал мне свою власть. О том, был ли это акт пренебрежения своими обязанностями или реализм, я тогда не думал. Я коротко кивнул ему и встал на его место.

— Жители Империума, — произнес я. Мой голос разнесся, усиленный тысячами тысяч вокс-динамиков в каждом уголке улья. — Сегодня вы — защитники Вулкана. Сегодня вы станете героями Армагеддона!

Раздались радостные крики.

— Я горд стоять рядом с вами. Стальной Легион горд стоять с вами. Вы стоите вместе с Императором и вы обрушите Его гнев на головы ксеносов.

Ответом мне стал шквал криков. На короткий миг он заглушил артиллерию.

— Зеленокожие смеют ступить на эту землю? На самый малый камень Вулкана? Вы покажете им масштаб их глупости?

Снова гул голосов, еще громче, громогласное ДА, прокатившееся со всех сторон зданий, как волна, готовая захлестнуть орков.

— На каждой улице! — кричал я. — В каждой двери! В каждом окне! На каждой крыше! Мы будем повсюду, с оружием и преисполненные гнева. Орки заплатят кровью за каждый сделанный шаг!

Я на мгновение умолк.

— Я взываю к вам! Волей, плотью и верой превратите Вулкан в великое орудие войны! Превратите его в ловушку, что положит конец наглости орков раз и навсегда!

Крики, настоящая волна рева пронеслась мимо меня. Она поднялась к пыльным облакам. Это было рвение, рожденное из страха. Коллективная сила, выкованная в отчаянном поиске надежды. Жители Вулкана будут сражаться. У них не было выбора. Но они были друг у друга. И у них было оружие.

Если это снова станет жертвоприношением, то оно произойдет в борьбе.

Крики затихли, как и звуки битвы. Наши пушки не сдавались, но орочьи боевые фуры отступали. Они уходили к краю обороны.

— Мы не победили их, — сказал Сомнер в надежде, что я не соглашусь с ним.

— Нет, — ответил я.

Пролог закончился, вот и все.

В течение одного длинного вздоха армия орков замерла. Затем поступь войны возобновилась. Сотни двигателей взревели в ожидании. Земля задрожала под чудовищными шагами. Огромные тени, что я видел раньше, обрели черты, подходя к городской стене.

Стомпы. Лязгающие, скрежещущие воплощения орочьей агрессии, гротескные выражения их нечестивой веры, изрыгающие огонь и дым. Они достигали двадцати метров в высоту, плоские и широкие. В них не было величественности Титанов, но во время их хода воздух трещал от ужаса. Они были выше стены. Эти монстры могли разрушить все, что угодно.

Стомпы наступали по широкой дуге. Их разделяли сотни метров. В каждую могла целиться лишь одна из наших основных турелей. И они оставили место у главных ворот для чего-то еще.

Далеко слева от меня пушка Сотрясателя ударила в слабое место стомпы. Машина взорвалась таким огненным шаром, что даже с этого расстояния я почувствовал жар. Конечности монстра кувыркались в воздухе из стороны в сторону. При звуке взрыва толпа внизу возликовала. Они не видели того, что почти пришло к нам.

Когда стомпы оказались в нескольких шагах от стены, по склону вскарабкалась пара бронированных машин и остановилась на половине пути к воротам. Они находились за курганами развороченных брустверов, став трудными целями для наших орудий, а стомпы превратились в очевидную, надвигающуюся угрозу. То, что я видел в машинах, выглядело странно. Их верхние части были вдвое выше самих боевых фур. Это были ограждения, скрепленные сваренными металлическими пластинами.

Бренкен, должно быть, осознала их важность, как и я, поскольку снаряды упали рядом с этими танками. Близкие попадания, но недостаточно. А времени было только на один залп. И тогда начался кошмар.

Атака началась со стольких фронтов, что я не знал, куда смотреть. Но при этом в ней было единство одной воли. Настоящий шедевр координации. Ни один орк не мог до такого дойти. Но этот орк смог.

Стомпы атаковали стену кистенями, чей размер был больше Химеры. С каждым ударом скалобетон разлетался в пыль. Трещины становились пробоинами.

Из-за плотных рядов боевых фур вверх устремились войска. К спинам орков крепилось некое подобие прыжковых ранцев — пылающий гибрид ракет и двигателей. Устройства были примитивными, почти неуправляемыми. Они должны были убить своих владельцев при приземлении. Но они работали на удивление хорошо для орков, и их ликующие вопли слились с визгом двигателей. Траектории были высокими. Штурмовики приземлятся за стеной невредимыми. Колонна боевых фур рванула вперед. Они шли на ворота прямой линией. Они ударят на высокой скорости. На мгновение мне подумалось, что Газгкулл совершил ошибку. Ворота были крепкими. Они смогут выстоять против орочьих таранов, и цепная реакция столкновений создаст еще больший барьер для врага.

Боевые фуры проехали между двух стационарных машин. Кожухи слетели с них, обнажив то, что было скрыто, и поиздевались над моей слабой надеждой. Каждая машина несла на себе прикрепленную сзади турель. Стрела орудия была такой же длинной, как и фура. Оно кончалось восьмиконечным когтем, окруженным энергетическим узлом.

Орудия уже заряжались.

— Что?.. — прошептал Сомнер.

— Притягивающие лучи, — сказал я.

Синхронизация компонентов атаки поражала идеальностью. Где-то в недрах своего ужаса я почувствовал укол зависти. Притягивающие лучи выстрелили. Искрящиеся, сверкающие стрелы вылетели вперед и ударили в ворота. Их окутывал гнусный нимб. Войска на крепостных валах отступили. Сталь толщиной в десять метров завизжала. Лучи выворачивали ворота из стены.

Боевые фуры ворвались в пролом, сверкая орудиями.

И снова какофония войны отозвалась в моих ушах одним-единственным звуком: смехом Газгкулла Маг Урук Траки.

Глава 10: УЛИЦЫ ВУЛКАНА

1. Яррик

На протяжении нескольких сотен метров по главной дороге, ведущей от ворот, единственным препятствием на пути боевых фур была сплошная масса раздавленных ими тел. Их было так много, что оркам пришлось разделиться. Даже основные магистрали Вулкана оказались слишком узкими для механизированного войска такого масштаба. Ведущие танки стали замедляться, пробиваясь через тысячи трупов. Остальные направились по другим дорогам, вминая толпы в тротуар. За танками бежала пехота.

В первые секунды после наплыва ответный огонь был случайным, беспорядочным. Люди пытались скрыться от огромных машин, их орудий и ужасающих зубастых ликов на их осадных лезвиях. На стене Стальной Легион и ополчение пытались дать опор множественным атакам.

Чуть дальше в улье приземлялись штурмавики. Я их не видел, но мог представить панику, когда они начали бойню.

Рядом со мной стоял Сомнер, с отвисшей от шока челюстью. Справа техножрец отвернулся от разыгравшегося кошмара, закрыв его собой, и совершенно бездумно продолжал настраивать вокс. Инстинкт толкал меня вернуться на улицы и дать бой врагу. Разум заставил остаться на месте.

— Поддерживай работу вокса, — сказал я техножрецу.

Я использовал единственное оружие, что у меня было: мой голос и разум.

— Уходите с улиц, — приказал я.

Пусть мои слова и усиливались каждым вокс-динамиком улья, их все равно заглушал гром боевых машин орков.

— Уходите с улиц, — снова произнес я. Я повторял приказ до тех пор, пока не увидел движение среди людей возле комплекса Касадия. Они услышали и пытались подчиниться.

— Жители Вулкана, вас миллионы, и вы вооружены. Вы превосходите орков. Вы лучше них. С высоты, из засад, из тупиков и обходов у вас есть сила превратить улицы в зоны поражения. Вы удержите зеленое полчище.

— Вы удержите полчище числом.

— Во имя Императора, удерживайте полчище.

У меня был голос бога. Мои команды слышала каждая живая душа в Вулкане. Но я все равно чувствовал себя беспомощным. Внизу боевые фуры размахивали пушками в разные стороны. Люди бежали к дверным проемам. Пули и огненные струи убивали их на месте. На вершинах машин раскачивались подвижные стрелы, таранили фасады и уничтожали первые этажи. Я повторил свою речь, затем снова и снова. Несколько минут я видел лишь бойню и бесконечное течение вражеских сил в Вулкан.

Затем начала контратака 252-го полка. Ракеты и пушечный огонь вырвались из пролома в стене и забарабанили по рядам боевых фур. Несколькими минутами позже случилось чудо. Я услышал лаз-огонь. Чтобы расслышать его сквозь гремящие доклады об орочьих оружиях, рев двигателей и воющий, гремящий ад атаки стомпы, лазерный огонь должен был исходить из невероятного количества винтовок. Жители улья начали отстреливаться.

Моя роль была ясна. Я оставался на месте. Я повторял свой призыв и разжигал духовный огонь в душах миллионов. Я должен был вдохновить изобретательность отчаяния и ярость городской войны. Об успехах можно было только догадываться. Выше в сплетениях улиц у людей было больше времени приготовиться к появлению орков. Пока я слышал вблизи от себя треск лаз-огня, я знал, что битва не окончена, и это уже была победа.

Я почти забыл о Сомнере. Он вылетел у меня из головы почти сразу после нашего последнего разговора. Но теперь он стиснул мое плечо. Я моргнул. В попытке представить битву, растянувшуюся на много километров в трех измерениях, я забыл о том, что происходило совсем рядом. Орки сфокусировали свой огонь на первых этажах.

Сомнер в ужасе указывал вправо, на восток комплекса Касадия. Я посмотрел туда. Одна из стомп пробилась сквозь стену и сквозь башни пробивала себе путь к нам. Улицы были слишком узкими. Она ломилась через здания, оставляя в них дыры. Стомпа оставляла след из разрушенных строений и гор скалобетона, падавших друг на друга и превращавшихся в кучи обломков и облака пыли. Треск и грохот хоронили под собой крики тысяч погибающих. Обломки отскакивали от брони цвета старой крови. Конечность с кистенем сломала проходы, преграждавшие ей путь. Наш балкон был на уровне плеч чудовища. Правая конечность представляла собой пушку длиной в половину роста стомпы. Показался ствол. Он указывал на балкон.

Мы побежали.

Орудие начало заряжаться с таким гулом, что затряслись стены мануфакторума. У меня задрожали зубы. Я почувствовал вкус крови.

Сверкнула невероятная вспышка. Она разорвала мир на части.

2. Сетено

Она находилась к западу от ворот, когда те были уничтожены. Бренкен осталась с другой стороны. Выбросы энергии от притягивающих лучей вывели из строя вокс в ближайшей зоне, и Сетено потеряла след полковника. Но полк ответил быстро. Они отбивались яростно. И заставляли орков платить.

Из каждой башни гремел голос Яррика. Его призыв к действию стал голосом самого Вулкана.

Героический жест. Капля в море. Падение улья началось.

Решительность и удача могут привести к тому, что сопротивление продержится еще один день. Не больше. Она была в самом сердце попытки, грандиозной в своей тщетности. Она видела конец, что приближался так же неотвратимо, как закат и рассвет. Не в первый раз она позавидовала Яррику. Он не был слеп и умел читать знаки, как и она. Но он умел надеяться, даже когда эта надежда была лишь формой отрицания.

Она одобряла противостояние невозможному. Она ценила чудо.

Сегодня в Вулкане чудес не будет.

Но она все равно продолжала сражаться. Канонисса убивала орков с той же яростью, как если бы у нее была надежда. Ей была отведена роль на Армагеддоне. Планету нужно спасти, и она последует указаниям судьбы. Неизвестно, куда ее заведет дорога, но она привела сюда. Суровое испытание очередного поражения может указать путь. В поражении может быть ключ к победе, пусть и призрачный.

Она убивала орков и давала Вулкану все возможное время. Сетено не надеялась, но искала, и этого было достаточно. Именно это поддерживало ее с момента конца Пронзающего Шипа.

Канонисса была все еще у бастионов, стреляя по пехоте, когда та проходила через пролом в стене. Она тщательно целилась из болт-пистолета и пробивала черепа зеленокожим. Многие из тяжело бронированных орков не носили шлемы. Они были намного выше людей. Поскольку они не боялись нападения сверху, защищены были только их горла и нижние челюсти, закрытые огромными шипованными горжетами. Сетено карала их за наглость — размазывала их мозг по массивной поршневой броне. Когда они падали, их последователи выли и беспорядочно стреляли, обескураженные внезапной смертью вождей.

Она замедлила полчище в мельчайшей степени. Но тварей становилось только больше, все время больше, и их поток нарастал.

У холма прогремел невероятный гром. Стомпа добралась до мануфакторума Касадия. Родилась вспышка, а за ней последовал сокрушительный взрыв. Затем долгий, раскатистый, нарастающий грохот падающего здания.

Голос Яррика умолк.

Позади нее в стену что-то ударило, серьезно пошатнув бастион. Сетено обернулась. Одна из стомп не вошла в город. Она продвигалась вдоль стены, с каждым шагом разрушая ее все больше. На какое-то время орки были ограничены шириной проломов. Адская машина сметала эти препятствия.

Откровение. Ее проклятие и благословение. Орочья угроза была такой огромной, разворачивающаяся война такой гигантской, войск было слишком много. Ее путь во многом был скрыт тьмой.

Но не сейчас. Не в этот момент.

Она сунула пистолет в кобуру и побежала к стомпе. Сетено следила за равновесием, готовясь к каждому удару разрушающего шара. Она не колебалась, ее шаг был твердым. Следила за движением рук орочьего гиганта, оценивая. Смятение от битвы отступило, шум и дым исчезли в глубине ее сознания, чтобы вернуться на поверхность только в случае более непосредственной угрозы.

Она прошла через череду кристально ясных элементов. Ее скорость. Ритм движений стомпы. Взмах шара. Угроза правой конечности, огнемет, чьи сопла навелись на стену и облили фасады жилых башен жидким огнем.

Сетено знала, что должна сделать. Знала, когда это сделать. Это был ее дар идеальной ясности, и перед ней были всего лишь орки.

Нет, подумала она, за секунды до столкновения со стомпой. Не всего лишь. Этих орков вела сила, которая потрясет Империум, если ее не остановить.

Она оказалась в тени машины. Крушащая рука истукана опустилась. Шипованная сфера врезалась в бастион в нескольких метрах впереди Сетено. Грохот оглушил ее. Шквал обломков ударил в ее броню, но канонисса устояла. Шар глубоко вошел в стену. Поверхность под ногами Сетено вздыбилась и пошла трещинами. Началось новое обрушение.

Сетено прыгнула вперед. Она приземлилась на кистень. Теперь между успехом и смертью лежали секунды. Она сделала три шага к крупной цепи. Та натянулась. Канонисса прыгнула снова и ухватилась за звено.

Конечность начала подниматься. Сетено карабкалась от звена к звену. Рука высвободила шар из стены и начала замах. Цепь вылетела наружу. Она лежала горизонтально. Затем взметнулась вертикально.

Сетено отпустила цепь. Она упала на верхний сегмент конечности. Ударилась, приземлившись на моток кабелей, обернутых вокруг поршня толщиной в два метра. Она схватилась за кабели. Рука начала свой спуск. Сетено собралась. Сверху орки, сидящие на плечевой турели стомпы, пытались пристрелить ее, но движения машины сделали ее тяжелой целью.

Разрушающий шар снова ударил по стене. Отдача прошлась по всей конечности. Она потрясла каждую кость. Вес силовой брони дал канониссе достаточно инерции, чтобы не разжать хватку. Если бы она осталась на цепи, ее бы разорвало пополам.

Во время небольшой паузы перед подъемом Сетено полезла вверх. Когда конечность приняла горизонтальное положение, она встала и пробежала остаток пути, балансируя на поршнях. В момент опускания она снова прыгнула и приземлилась на плечевую пластину стомпы. Металл был гладким. Она находилась на склоне. Ее сапоги скользили. Сетено опустилась на колени, одним движением вытащила Скарпраттар и вогнала клинок в пластину. Это остановило падение. Она подбросила себя вверх и вперед, снова вонзив меч в броню, и рассчитала свой следующий выпад с боковым наклоном стомпы, когда та сделала еще один тяжелый шаг. Импульс вытолкнул ее на вершину плеча. Из поверхности брони вылезла квадратная турель. Ее поддерживали металлические распорки. Сетено использовала их, чтобы подняться к голове. Тяжелый стаббер турели крутился во все стороны, опускаясь под углом и обстреливая бастионы. Сетено задержалась у правой распорки, вытащила пистолет и начала стрелять в дуло стаббера, пока ее снаряды не погнули ствол. Пулеметчик продолжал стрелять, пока оружие не взорвалось. Турель лопнула по швам из-за внутреннего взрыва.

Голову стомпы окружал коронообразный ошейник. Сетено перелезла через него. Над ней возвышалось огромное гротескное лицо, окрашенное в желтый и алый. В центре ее челюстей, на поднятой турели, за пушкой, чей ствол выходил за пределы ошейника, сидел орк. Увидев ее, зеленокожий зарычал. Она всадила ему три снаряда в голову до того, как он смог развернуть пушку.

Вытащив пистолет и меч, она пробежала мимо турели и пролезла между распахнутых челюстей идола. Она вошла в темное, наполненное лязгом, перегретое место, полное невероятного количества рычагов, вентилей и колес, воняющее прометием и орками. Кроме слабого света, пробивавшегося сквозь прорезанные глаза и челюсти идола, единственным источником освещения были искрящееся оборудование и выбросы горючего газа. В центре на высокой платформе стоял орк-инженер и ревел на своих подчиненных. Орки поменьше и гретчины сновали по панелям управления, дергая рычаги, сбрасывая давление, опуская рубильники и крутя шестерни. То, что видела Сетено, не имело смысла. Лишь механическое безумие, экстаз изобретения и насилия.

Инженер заметил ее. Он взвыл и указал на нее. Массивная страховка, надетая на него, сверкнула диодами и электрическими катушками, засветилась и создала вокруг орка мерцающее силовое поле. На Сетено бросился рой зеленокожих. Когда орки бросили управление, движения стомпы стали более дергаными и случайными. Палуба раскачивалась вперед и назад. Сетено встала в широкую стойку, смещая центр тяжести с каждым уклоном. Она стреляла из болт-пистолета в атаковавшую ее команду, стреляла не только на поражение орков, но и старалась повредить механизмы. Зеленокожие падали. Поверхность панелей искажалась. Инженер взвыл и в ярости затопал ногами. Она широко взмахнула Скарпраттаром и разрубила кучку гретчинов, пытавшихся забежать ей за спину. Два орка крупнее врезались в нее, размахивая гаечными ключами, достаточно большими, чтобы одним ударом расколоть человеческий череп. Удары отскакивали от силовой брони, но они толкали канониссу из стороны в сторону.

Нечто большое, тяжелое, металлическое и зазубренное вгрызлось в ранец ее силовой брони. Орки толкали ее в огромные шестерни справа от челюсти истукана.

Сетено всадила меч в шею орка справа. Он забулькал и повалился на нее. Второй отступил на шаг и разогнался. Сетено ухватилась за труп и откатилась с ним в сторону. Атакующий орк пролетел сверху и врезался прямиком в зубчатые колеса. Она завопил, пожираемый машиной, которой служил.

Прежде чем Сетено смогла встать, взрыв поднял ее в воздух и швырнул на рычаги. Орков неподалеку разорвало шрапнелью. Инженер поднял следующую гранату. Она отскочила от металла в тот момент, когда фраг-снаряд сработал. Взрыв швырнул ее вперед, и в броню глубоко впились металлические зубы. Она выстрелила в инженера. Болт-снаряды срикошетили от силового поля и взорвались о стены и шестерни.

Череп истукана наполнил дым. Стомпа шагала дальше, раскачиваясь все яростнее. Инженер бросил еще одну гранату в стремлении убить незваного гостя, убив еще больше членов команды и подпалив кабели. Сетено пригнулась за наполовину выступавшей шестерней, почти такой же высокой, как она сама. Орк швырнул еще гранату. Сетено выпрыгнула из убежища по дуге броска, замахиваясь на инженера Скарпраттаром. Взрыв за ее спиной осветил переполненное пространство пламенем. Механизмы взвыли. Дикое раскачивание стомпы толкнуло ее вперед, и Сетено приземлилась на платформу инженера. Древний клинок и силовая броня пробились сквозь окружавшее орка поле. Энергетическая отдача взорвала катушки на его спине. Энергия выплеснулась, окружив орка, и ударила во все углы черепа стомпы. Глаза инженера в ужасе распахнулись.

Взрыв вышвырнул Сетено между челюстей идола и пробил металлическую обшивку. Она ударилась о зубы ошейника, единственное, что удержало ее от падения с двадцати метров. Прямо перед ней череп взорвался, и невероятная мощь ударила вверх, подобно сияющему гейзеру.

Стомпа лишилась головы. По всему остальному телу орки все еще дергали за рычаги и двигали конечностями машины, но уже без толку. Огромный огнемет сеял разрушение по кругу, пока взбесившаяся машина кружилась. Во все стороны палили турели. Кистень совершенно одичал. Оставшись без контроля, он попал по телу и пробил себе путь в среднюю часть. Корпус сотрясли новые взрывы. Тряска стала еще яростнее. Паникующие орки совершали все больше и больше резких движений. Руки размахивались. Стомпа сделала шаг в одну сторону, потом в другую.

Равновесие нарушилось.

Сетено сбросила оцепенение и встала на ноги. Орочий идол наклонился вперед. Канонисса заглянула за воротник. Снизу был бастион.

Она прыгнула, проехав по юбке стомпы. Достигнув уровня груди, Сетено оттолкнулась ногами. Она свалилась, упала на вершину стены и откатилась. От удара ей едва не раздробило кости. Она на мгновение остановилась, выпрямилась, преодолев боль, затем заставила себя встать.

Канонисса побежала.

Позади нее в безумии и ярости выла огромная машина войны. Женщину накрыло тенью стомпы. Она все дальше и дальше тянулась вперед.

На этот раз стомпа назад не отклонилась.

Позади раздались взрывы. Визг и треск разрыва чего-то большого и важного. Тень росла, распространяя тьму.

Сетено побежала быстрее, оставляя керамитовыми сапогами трещины на скалобетоне, стремилась к краю тени. Та тянулась все дальше. Сквозь боль и изорванные легкие она бормотала молитвы веры и преданности Императору. Молитвы давали нужную ей скорость. Ей удалось выскочить из тени за мгновения до того, как стомпа упала на стену.

Барьер удерживал тело машины еще несколько секунд. Затем, ослабленный взрывами и пробоинами, он рухнул. Камень и металл сплелись воедино. Запасы энергии, боеприпасы и топливные резервуары внутри стомпы были смяты. По всему телу машины понеслись взрывы. Самый сильный окутал стену пламенем и швырнул гигантские металлические пластины на сотни метров.

Сетено брела вперед, пока не дошла до разбитых ворот. Она осмотрелась. Стомпа упала, но нанесла стене невероятный урон. В Вулкан прорывались все больше и больше орков. Танки и орочьи колоссы принесли на улицы опустошение.

Она начала взбираться по обломкам. Внизу Стальной Легион уходил со стены и отступал в город.

Здесь было больше нечего защищать.

3. Яррик

Пушка стомпы уничтожила переднюю половину мануфакторума. Фасад, стены и двери исчезли. Когда орки выстрелили, за мной была стена. Так было, пока я бежал в течение тех секунд, что были мне дарованы. Это все, что я мог сделать ради своего спасения. Остальное было в руках Императора.

Император защищает.

Порыв силы и камни швырнули меня вперед. Пол исчез у меня из-под ног. Меня бросало вверх и вниз, будто кусок мяса в хватке ветра и гравитации. Мои чувства наполнили звук и пламя. Я закрыл руками голову. Бороться с траекторией не было смысла. Пусть мое тело било и бросало, но воля оставалась железной.

Не умирай. Не сейчас. Не здесь. Твоя работа еще не закончена.

Мои мысли были разрозненными. Это был бессловесный рык отрицания. Но в нем был смысл.

Я летел и падал сквозь жар, пыль и барабанившие по мне камни. Я кувыркался и подпрыгивал, падая вместе с обрушением мануфакторума. Время разбилось в ничто. Я летел целую вечность и какие-то жалкие секунды. Затем последовал удар, будто некто опустил силовой кулак на мой позвоночник, и я замер.

Прошло несколько секунд сплошной агонии, прежде чем я смог сделать вдох. Я закашлялся и сплюнул комок грязной слизи. Воздух наполняла пыль, но до меня доходило достаточно дневного света, чтобы я понял, где нахожусь. Я упал на широкую скошенную плиту скалобетона. Подо мной была куча щебня, спускавшаяся к улице. Под ним были похоронены сотни тысяч горожан. Я поднял голову и увидел рухнувшие этажи и искореженную арматуру. Нижняя половина комплекса Касадия, проникая далеко в его сердце, претерпела полное разрушение. Верхняя часть башни все еще стояла, но я видел, как она шаталась.

Я сел. Подо мной на плите осталось кровавое пятно. Кровь была не моя. Сомнер, догадался я. Он был в нескольких шагах позади меня, и его убило взрывом. Следов техножреца видно не было.

Стомпа сделала шаг назад. Затем еще. Она собиралась выстрелить снова и закончить начатое.

Я встал и начал спускаться по щебню. Я двигался со скоростью, которую можно было бы назвать безрассудной, если бы промедление не было еще более смертельным. Я перепрыгивал с плиты на плиту. Затем свернул по направлению к лапам стомпы. Я верил в мастерство орков. Верил в то, что они не обрушат башню себе на головы. Не лучшая форма веры. Но это было все, что мне осталось.

Обломки дрожали под шагами стомпы. Занавес пыли превратил ее в громадный силуэт. Я достиг земли и заметил другие фигуры в пыли, бегущие во всех направлениях.

— За мной! — крикнул я.

Мой голос огрубел и охрип. Некоторые тени услышали меня. Они последовали за мной, возможно, слепо, инстинктивно, повинуясь первому услышанному голосу. Не важно. Возможно, они выживут. Я позвал снова. Еще больше фигур бежало со мной сквозь водоворот серой мути.

Лапы стомпы находились в паре десятков метров впереди. Чудовище остановилось. Его турели трещали где-то во тьме наверху, атакуя уцелевшие переходы поблизости. Орки игнорировали бежавших внизу насекомых.

Я был достаточно близко. Все еще крича, хотя это отнимало драгоценное дыхание, я отклонился вправо, где позади стомпы я увидел темную тропу аллеи между башен. Я позвал еще раз, прежде чем пушка выстрелила снова.

Земля содрогнулась, и меня накрыло резким, глубоким стоном умирающей башни. Ударил яростный порыв ветра, будто вырвавшийся из глотки мифического чудовища. Взвилась густая пыль, закрыв все вокруг. Я задохнулся. Я больше не видел силуэтов других бежавших. Мой голос утонул в чудовищном звуке. Исчезла и моя цель — аллея. Я продолжал бежать, замедляясь лишь для того, чтобы не сломать лодыжку на искореженной поверхности земли.

Аллея снова возникла в нескольких шагах впереди. Я нырнул в ее тень. Остальные последовали за мной. Я пошел дальше, туда, где пыль была не такой густой. Остановился перевести дыхание. Ко мне присоединилось около двадцати гражданских. Там были и двое Стальных Легионеров. Они подошли ко мне и отсалютовали, назвавшись рядовыми Видой и Дельшафтом.

— Где остальной ваш взвод? — спросил я. Меня снова сразило кашлем, и я позавидовал ребризерам солдат.

— Мы пытались обойти колонну орков, когда комплекс Касадия рухнул, — сказала Вида. — Мы потеряли их в облаке пыли.

— Но вы знаете, куда шли.

— Да, комиссар, — ответила она.

— Тогда у нас есть направление. Мне нужен рабочий вокс.

Я повернулся к гражданским. Эти покрытые пылью призраки стискивали свои лазвинтовки и смотрели на нас, будто мы могли дать какую-то надежду. Вместо этого я дал им цель.

— Мы пойдем узкими проходами, — сказал я. — Без моей команды в бой с врагом не вступать.

Мы оставили стомпу и ее безумие позади. Аллея разделялась на другие. Некоторые были не более чем случайными пространствами, образованными густой застройкой. Я вел нас наверх, глубже в город, идя на звуки битвы. Несколько раз пришлось остановиться, чтобы прислушаться и уловить разницу между беспорядочной стрельбой орков и настоящей борьбой. Меня звал постоянный треск лаз-огня. Как и благородный грохот пушек Леманов Рассов. Требовалось совсем немного тренировки, чтобы отличить имперские пушки от недисциплинированных, чрезмерных сотрясений орочьего оружия.

Впереди аллея изгибалась. Бой шел совсем рядом. Лазерный огонь, снаряды и рев орков эхом отражались от стен. Лаз-огонь шел сверху. Справа от нас железные ступени зигзагами поднимались вверх по стене жилого блока, ведя к арке прохода.

Мы двинулись вверх, и звуки битвы скрывали наши шаги. С перехода от крупной колонны орков отстреливался полный взвод Стального Легиона. Они положили множество пехотинцев.

— Следуйте примеру ваших товарищей, — сказал я гражданским. — Делайте то же, что и солдаты.

К атаке присоединилось двадцать стволов. Нехватка обучения не имела значения. Во врага было невозможно промахнуться. Все, что нужно было делать гражданским, это целиться вниз.

Я нашел сержанта. Его звали Райтнер. Я отвел его и вокс-оператора в сторону, и мы присели на переходе. Пока боец старался вызвать Бренкен, я спросил Райтнера о его планах.

— Убивать зеленокожих, пока не прибудут большие пушки, — ответил он. — Затем быстро уберемся отсюда. И ударим по ним снова как можно скорее.

— Хорошо, — сказал я и указал на гражданских. — Теперь они под твоим командованием. Как и все, кто присоединится к группе. Теперь ты не просто ведешь взвод, сержант. У тебя рота. Готов к заданию?

— Готов, комиссар.

— Рад слышать.

Райтнер вернулся к брустверу, чтобы возобновить командование огнем. Его солдат передал мне тангенту.

— Полковник, — сказал он.

— Комиссар, — голос Бренкен искажался помехами, но был отчетливо слышен. — Я рада, что вы живы.

— Я тоже рад, что с вами все в порядке, — ответил я. — Какова ситуация?

— Мы потеряли стену. Мы немного замедлили их, но теперь у них свободный вход.

— Вы идете внутрь?

— Да. Отбиваем улицу за улицей.

— Боюсь, что нет, полковник, — сказал я.

— Вы сейчас с канониссой?

— Нет. Но мы не можем закрыть им доступ в улей. Они будут продвигаться, не важно, что мы сделаем. Пусть идут. Впустите их. Улицы Вулкана узки. Чем глубже зайдут, тем сильнее разбредутся. Если попытаются собраться вместе, то задержатся еще сильнее. Для танков места не будет. Вместе с жителями Вулкана у нас есть преимущество в численности. Впустите их, — повторил я. — Впустите и раздавите.

— Вы верите в то, что это удастся?

— Я верю, что это нужно сделать.

— Нам уже приходится разбиваться на отряды, — сказала Бренкен. — Это даст нам больше скорости и гибкости в передвижении.

— Пусть они возглавят группы гражданских лиц, где возможно.

Я уже видел, как может увеличиться численность войск.

— Где возможно, — мрачно повторила Бренкен.

— Я знаю, — сказал я.

Предстояло принять тяжелые решения. Будут бойни. Бесконечные бойни. Их нельзя избежать. Все, что мы могли сделать, это заставить орков кровью заплатить за резню.

Мне никогда не нравилось решать, как умереть людям. Но и никогда не отворачивался от необходимости этого.

— Ну что же, — сказала Бренкен. — Император защищает.

— Император защищает.

Когда я отключился, Райтнер выкрикнул предупреждение. Прибыли орочьи танки. Мы отбежали на дальний конец перехода, дальний от прибывающей бронетехники. Впереди ждал вход в часовню. Мы только ступили под ее своды, как пушки уничтожили середину перехода. Через мгновение весь пролет рухнул.

Мы оказались внутри часовни Святого Послушания. Его основание охватывало крыши трех жилых блоков. Мы вошли в северную часть трансепта. У восточной двери в неф начиналась лестница, что вела в жилые зоны. Райтнер указал в ее направлении.

— Так мы сможем добраться до улицы.

Я покачал головой. Недалеко была лестница, что вела в северный шпиль. На уровне колоколов от нее отходили другие проходы.

— Орки еще не взяли высоту, — сказал я. — Используйте это преимущество. Мы можем выбирать цели.

И в течение серого дня и ревущей ночи мы так и делали. Мы передвигались от одной точки Вулкана к другой, уничтожая орочью пехоту, устраивая им засады сверху и продвигаясь дальше. К тому моменту, как они приносили тяжелые пушки, нас там уже не было. Из разрушенных зданий выходили гражданские и присоединялись к нам. К рассвету в нашей группе было уже две сотни бойцов. За нами стелился кровавый след. Боевой дух был силен.

И к приходу рассвета я осознал, что мы проиграли.

Глава 11: ИСКУПЛЕНИЕ И ПОЗОР

1. Яррик

Шпили падали. Газгкулл устал от уличных боев. Он хотел, чтобы Вулкан пал немедленно. Орки — раса нетерпеливая. К тому же они упорны, и станут идти к своей цели, не взирая ни на что. Совокупность двух этих характеристик делает их яростными врагами, а когда дело доходит до осады, то начинается настоящий карнавал безумия. Что выделяло Газгкулла на фоне всех остальных орков и делало его куда опаснее, так это его приспособляемость. Его тактика была сложной и гибкой, а мощь — невероятной. Если он хочет закончить осаду, то у него есть все средства для этого.

Итак, шпили рушились. Атаки стомп стали более слаженными. Они объединились в пары и уничтожали основания башен одно за другим. Любое здание, где оказывалось сильное сопротивление, или где была просто возможность дать бой, уничтожалось до основания. Облака пыли накрыли весь Вулкан. Пушечные выстрелы отдавались в моей груди, а вибрация от каждого обрушения через ноги раздавалась по всему телу. Вместо того чтобы бороться за город, орки просто сносили целые районы.

— Мне жаль, комиссар, — сказала Сетено.

Мы стояли возле Меча Пустошей. Водителю Бренкен удалось преодолеть несколько самых узких улиц Вулкана и сохранить командный пост полковника в целости. Бренкен двигалась вместе с течением боя. Вопреки всем нашим усилиям, орки все больше и больше захватывали город. Их наплыв был неостановим.

Мы укрылись у выжженных останков жилого блока. Здесь орки уже прошли. Это было спокойное место, выгоревшая пустыня. Сюда нас позвала Бренкен, чтобы увидеть немыслимое.

Менее чем в километре башня Святого Павсания, Экклезиархальный монастырь, согнулся и рухнул под собственным весом. Кариатиды, витражи и колонны разлетелись, будто сломанные ветки. Зияли пасти обнажившихся усыпальниц. Его основание было на три четверти пути вверх по архитектурной горе Вулкана, а его шпиль достигал высшей точки улья и терялся в облаках. С его гибелью настал конец и многим другим строениям. Обрушений становилось все больше. По склону Вулкана несся каменный обвал, убивавший орков и людей, но человеческих жертв было все же больше. Десятки тысяч. Сотни тысяч. Эхо падения еще не умолкло, когда выше к востоку от нашей позиции затряслась еще одна башня, атакованная пушками и кистенями. Она наклонилась. Слишком сильно.

И после упала.

— Я знаю, что вам это не в радость, — сказал я Сетено. — Но очень хочу, чтобы вы тогда ошиблись.

— Как и я.

Я сдерживал полный спектр своего разочарования и ярости. Два улья. Два поражения. Я знал, что все условия были против Вулкана. Конец был предопределен. И все же… И все же… Мы задолжали Императору невозможное. Это едва ли было достаточно для Отца Человечества. Мне удалось сделать это в прошлом. Теперь, когда требовалось сделать это как никогда срочно, я оказался неспособен на это.

В течение ночи орки взяли высоту. Отряды зеленокожих с прыжковыми ранцами наводнили переходы и хохотали, прорываясь сквозь ряды защитников Вулкана и сталкивая тех с парапетов навстречу смерти. Тех, кого игнорировали прыжковые отряды, разносили танки. А после начали падать башни. Каждая наша стратегия оказалась встречена невероятным сопротивлением.

— Если бы у нас только было подкрепление… — пробормотала Бренкен несколькими минутами ранее.

Эта мысль разочаровывала и искушала. В ней была правда. Фон Штраб обрезал наше сопротивление. Обрек ли он нас с самого начала? Да, обрек.

Но это была не полная правда.

Я должен был сделать нечто большее. Каким-то образом я мог сделать нечто большее.

И все еще мог.

Бренкен позвала нас из кабины Химеры.

— Маннхейм на связи, — сказала она.

Сетено и я вошли через задний люк, в то время как Кайпер вышел, чтобы дать нам поговорить приватно. Там не было никого из выживших капитанов Бренкен. Они услышат приказы, которые последуют после этой встречи. Но лишь четверо из нас будут знать о ее содержании.

— Насколько этот канал безопасен? — спросил я у Бренкен.

Она пожала плечами, черты ее лица заострились от усталости и отчаяния.

— Принцепс говорит из Стального Молота. Я бы сказала, безопасен, насколько возможно.

Нельзя было исключать вероятность, что фон Штраб нашел способ прослушивать даже эту частоту. Но это не повлияет на то, что будет сказано. У нас кончались варианты.

Мы собрались у вокса на тактическом столе.

— Слушаем вас, принцепс Маннхейм, — сказала Бренкен.

— Вулкан потерян, не так ли? — спросил тот.

— Будет, к концу этого дня. В лучшем случае, — ответил я, говоря о своем позоре.

— А после орки пойдут на Армагеддон Секундус.

— Полагаю, они могут поразвлечься в Топи Смерти в течение дня, — сказала Бренкен. — Они уже показали, как им нравится убивать ополчение наших ульев.

— Каковы дислокации на Секундусе? — спросила Сетено.

— Все те же, — ответил Маннхейм. — Полностью оборонительные.

Я стиснул кулаки.

— Это безумие. Орки возьмут Армагеддон улей за ульем. Нужно дать им отпор единой силой.

— Я с вами согласен, комиссар. Но мы имеем, что имеем.

— И это не изменится, пока фон Штраб правит планетой.

— Как скажете, — осторожно ответил Маннхейм, не желая выказывать откровенного мятежа.

Я подумал о полках, расквартированных в Инферно, Гадесе, Хельсриче, Ахероне и Тартаре. Вряд ли фон Штраб побеспокоился о меньших ульях и других поселениях. Я представил себе объединенную силу Стального Легиона и Легио Металика. Хватит ли даже этого против войск Газгкулла? Теперь я знал достаточно, чтобы предполагать. И вопрос был спорным. Фон Штраб пресек все попытки.

— Нам нужна помощь, — сказал я. — Нам нужны Адептус Астартес.

— Фон Штраб запретил все просьбы о помощи, — сказал Маннхейм. — Кроме того, бушует варп-шторм. Но если считаете, что нужно попытаться…

— Нужно, — ответил я. — Но не вам. Нельзя, чтобы фон Штраб отстранил вас от командования. Против меня он ничего не сможет предпринять, кроме казни.

— Он может попытаться.

— Пусть попробует.

— Вы приедете в Инферно?

— Да.

— Я сделаю все возможное, чтобы вы попали к астропатам.

— Благодарю, принцепс.

— Я тоже поеду, — сказала Бренкен. — Мое командование полком заканчивается.

— Сочувствую вам, полковник, — сказал Маннхейм.

— Если повезет, доедем на Химере, — сказал я. — Так мы совсем немного опередим орков. Нам нужно время. Мы ввязались в реактивную войну, и проигрываем ее. Нам нужно место для маневров, которым орки не смогут противостоять. Принцепс, сможете организовать Валькирию, чтобы забрать нас, когда отойдем от Вулкана?

— Мне поговорить с генералом Андексом?

— Нет, — быстро сказала Бренкен. — Где сейчас полковник Хельм?

— В улье Гадес.

Неидеально, но если Бренкен доверяла Хельму, то пусть так и будет.

— Поговорите с ним, — сказала Бренкен. — Мы свяжемся с вами позже с нового места. Если потеряем вокс… — она посмотрела на карту. Я указал на точку, и она кивнула. — Мы будем на восточной стороне Иркаллы.

Это поселение было заброшено уже многие века. Записи архивов Армагеддона, уходившие на пятьсот лет назад, были ненадежными. Многое отсутствовало, особенно около 441.М41. В остальном, кроме названия, об Иркалле не было известно ничего. Причина ее гибели была скрыта во тьме. Все, что от нее осталось, были руины подулья. Но это была отметка на карте, и там ничто не могло привлечь орков. Город находился на юго-западе от Вулкана, по направлению к Равнине Антранда. Топь Смерти лежал на северо-востоке. У нас был хороший шанс добраться до Иркаллы без проблем.

Я старался не видеть в своем отъезде очередного побега. Я старался рассматривать это как ответный ход. Но между тем, что знал мой разум, и во что хотела верить душа, лежала огромная разница.

— Время, — задумчиво сказала Сетено. — Армагеддону нужно время.

Она кивнула сама себе.

— Думаю, мы можем выиграть еще один день. Не для Вулкана, но мы сможем задержать орков здесь еще немного.

— Что вы задумали? — спросил я.

— Остров Немезида.

Черный юмор этой ситуации вызвал у меня мрачную улыбку.

— Действительно, — сказал я. — Вы не предлагаете Вулкану спасение.

— У меня нет времени на безнадежные дела, комиссар.

— Армагеддон к ним не относится.

— Не относится, — согласилась она. — Пока что.

2. Сетено

В доки она пришла уже после полудня. Передвигаться по улью было все сложнее и сложнее. Многие из путей маглева были уничтожены, и по всему городу отключилась электроэнергия. Часть своего пути Сетено проделала через подулей, и в его верхних уровнях ей удалось сесть на поезд, что отвез ее на несколько километров в нужном направлении. Но и здесь, под землей, урон был немалым. Упавшие башни заблокировали тоннели. Основания полностью разрушились.

На улицах то, что орки не удержали, они превратили в руины. Сетено держалась теней, пересекая кучи обломков и проходя между горящих башен. Она шла в одиночестве. Ее, одинокую фигуру, пробиравшуюся через разбитый ландшафт Вулкана, было трудно заметить.

Район доков был относительно цел. Орочья артиллерия сожгла склады, но армия зеленокожих все еще находилась на севере, востоке и в центре Вулкана. Большая часть урона на западе была результатом паники. Не все жители остались верны Императору. Сотни тысяч, может, миллионы, обратились в бегство, едва только разошлись слухи, что осаду не пережить. И в преддверии конца к исходу присоединялись миллионы. Они убегали со всех сторон улья, разбивали стены, чтобы выйти, при этом впуская орков внутрь. Хотя на западе находился самый большой очаг паники. Для людей было естественным бежать сюда, подальше от первых брешей зеленокожих. Там был выбор, как убегать: по земле, на юг от вражеской армии, по направлению к горам Вулкана; или на лодке, в архипелаг в большом заливе позади улья.

Многие выбрали горы. На островах было нечто такое же пугающее, как и орки.

Туда и лежал путь Сетено.

Доки кишели активностью. Там были тысячи тысяч беженцев, искавших любые средства побега, что были быстрее пешего шага. У нескольких причалов все еще стояли корабли. Рядом в вялых водах залива торчали корпуса перегруженных опрокинувшихся судов.

Сетено прокладывала дорогу через толпу. Она сняла шлем, и люди, встречавшиеся с ней взглядом, отшатывались в сторону. Они ощущали ее осуждение. Хорошо. Им стоило сражаться. Они должны были умирать, тем самым выигрывая для Армагеддона время, за которое можно подготовить ответный удар по оркам. Если бы время не было столь драгоценным ресурсом, она бы обрушила возмездие на этих трусов.

Она прошла в дальний конец доков, мимо грузовых судов и нефтяных танкеров, превращавшихся в пассажирские корабли, мимо пустых швартовов, сквозь туман, дым и пыль. На самом дальнем западном пирсе беженцев не было. На стоявший там корабль никто не заходил по доброй воле, даже невзирая на обстоятельства.

Железное Покаяние было средним судном. Его корпус темно-серого цвета покрывала ржавчина, а единственным украшением служила рельефная скульптура кулака и весов — знака Адептус Арбайтес. У подножия рампы, что вела на борт, стояли два стражника. Сетено остановилась перед ними.

— Вы остаетесь на посту, — одобрительно сказала она.

— Пока не изменятся приказы, канонисса, — ответил один. Он был низкого роста, худой, и лишь его броня придавала ему массивности. Его напарник среднего роста на контрасте казался выше. Сетено возвышалась над обоими.

— Они уже изменились, — сказала она. — Вы отвезете меня на Остров Немезида.

К их чести, они колебались. Они не ослушались ее приказа, но она не являлась частью их силовой структуры.

Она разрешила их сомнения, указав на горящий город.

— Других приказов у вас не будет. Ваши товарищи арбитры сражаются и умирают в борьбе против зеленокожих. Почтите их жертву. Почтите Императора.

Они поклонились и провели ее на борт.

Команда работала быстро. Через несколько минут Железное Покаяние покинуло Вулкан. Он несся сквозь плотный архипелаг. Глубина воды постоянно менялась, мелководье представляло смертельную опасность, а извилистый маршрут корабля шел через такие узкие места, что иногда корпус задевал бортами скалы. В отдалении все еще гремела музыка войны, и глухая оружейная дробь нарушалась жестким грохотом рушащихся башен.

Когда Остров Немезида показался впереди, серый полдень сменился серым вечером. Суровое скалистое возвышение вырастало прямо из моря. Благодаря деятельности машин и слуг его высокие базальтовые утесы были обработаны до гладкости обсидиана. По ним невозможно было карабкаться.

На вершине находилось укрепление из скалобетона и стали. На южной стороне острова в крохотный порт вел кривой подход, не больше, чем трещина в суровых скалах. Железное Покаяние был единственным кораблем, входившим в эти темные воды.

Лодка пришвартовалась, и Сетено сошла на берег. Пирс, достаточно широкий для сотни человек, заканчивался у хорошо бронированного здания охраны. За этим бункером в стену скалы вела железная дверь. Она была толще ворот Вулкана.

Стоило Сетено приблизиться, из здания охраны вышел силовик, чтобы встретить ее. При виде канониссы челюсти женщины стиснулись.

— На Немезиду пришла война? — спросила она.

— Нет, — ответила Сетено. — Немезида идет на войну.

3. Стриболт

Исправительное учреждение Острова Немезида залегало глубоко в скале. В его центре находилось огромное круглое пространство, окруженное сотнями уровней камер. От центрального блока отходила целая сеть тоннелей. Тюрьма также являлась и шахтой. Тяжелый труд рабочих с каждым днем расширял учреждение. Это было необходимо, поскольку, несмотря на высокий уровень смертности, население увеличивалось. Каждую неделю на Железном Покаянии прибывали новые заключенные. Ямы становились все глубже, тоннели темнее, и со временем не осталось причин возиться с транспортировкой заключенных, которые работали в самых дальних областях, обратно в переполненные камеры в центре. Брошенные там спали и ели на рабочих местах. Еды было мало. Сна еще меньше. Была только непосильная работа с использованием самых примитивных инструментов. Были долгие часы, иногда множество дней добывания руды из стен и погрузки ее в тележки. Для прикованных к вагонеткам было долгое путешествие с грузом к широкому ангару, где руду предстояло перегрузить в контейнеры, которые после будут переправлены на большую землю. Среди забытых там, в те недолгие периоды, когда охрана не использовала шоковые дубинки, чтобы погнать их обратно работать, шла жестокая борьба за выживание, война на еду, за власть, за иллюзию безопасности в виде смерти ненавистных врагов.

Иногда новички пытались прятаться в контейнерах с рудой. Если их не раздавливало камнями, они погибали при очистных процессах. По пути к посадочной площадке на юге острова контейнеры проезжали через огромную печь. Они и их содержимое раскалялись до температуры, близкой к расплавлению. Ничто живое не выживало.

Заключенные оставались и в выработанных жилах. Еда и вода сюда доходили еще реже. Борьба за выживание становилась совершенно дикой, затем она затихала и умолкала совсем. В уголках бесконечной тьмы кучами лежали мумифицированные трупы, покрытые высохшей кровью.

Стриболт знал, что происходило в мертвых жилах. Знал, что нужно оставаться прикованным к тележке. Пока он был одним из тех, кто возвращался из глубин, у него была камера в центральном блоке. Она была площадью всего в несколько метров, и он делил ее с еще десятью заключенными. Спать приходилось по очереди. Они были в числе везунчиков Острова Немезида.

Чтобы сохранять эту привилегированную позицию, приходилось убивать. Стриболт не возражал. Убивать он умел. Это и привело его на остров. Убийство в подулье Вулкана было обычным делом. В управлении бандами тоже не было ничего необычного. Но он подобрался слишком близко к поверхности. Причинил вред тем, кого станут искать. Пошел против крупных банд, у лидеров которых были уши чуть выше глубин подулья.

На Немезиде Стриболт провел годы. У него все еще была камера и все конечности. По меркам учреждения, он процветал. И он убьет любого, кто покусится на его место. Как сейчас.

За Платеном он наблюдал несколько циклов. Новоприбывший был выше его на целую голову, да и мышечной массой не обделен. Громогласный и чванливый, он будто намеревался вырезать это место как можно быстрее, прежде чем тюрьма исказит его силу. Сегодня в бассейне центрального блока, где заключенные тягали тележки, Платен встал перед Стриболтом и поднял скобу на конце цепи.

— Мне она пойдет лучше, — сказал он Стриболту.

Стриболт ударил его в горло. Платен закашлялся и уронил скобу. Стриболт обошел Платена, поднял цепь и обернул ее вокруг его горла. После начал тянуть. Здоровяк, задыхаясь, выгнулся назад. Стриболт потянул сильнее.

Никто не вмешивался. Стоявшие рядом охранники и сокамерники наблюдали за схваткой со сдержанным интересом.

Платен потянулся назад и вцепился Стриболту в лицо. Покрытые грязью ногти соскребли плоть с его щек. Стриболт отпрянул. Горло Платена издавало влажный хрип.

А затем раздался голос.

Он разнесся из вокс-динамиков по всему блоку. В этом не было ничего необычного. Так до ушей заключенных доходили многочисленные объявления, заявления и проповеди надзирателя Мирендорфа. Необычным был голос. Он говорил с такой леденящей душу властью, о которой Мирендорф и мечтать не мог. Первые же слова заставили Стриболта замереть.

— Вы — проклятые, — сказал голос, и истина пронзила грудь мужчины, будто острая кость.

Стриболт отошел от Платена. Второй мужчина упал на колени, кашляя и давясь, но смотрел в том же направлении, что и первый. Как и все заключенные центрального блока. В середине огромного пространства в воздухе висела платформа. Она крепилась к кабинету надзирателя. Вместо Мирендорфа на платформе стояла воительница Адепта Сороритас. Она ненадолго замолчала, прежде чем продолжила. Она медленно водила головой из стороны в сторону. Ее взгляд окинул все кольца камер и всех узников. Она была слишком далеко от Стриболта, чтобы как следует различить ее черты лица, но стоило ее взгляду коснуться его, он ощутил ее осуждение. И впервые в жизни ощутил позор.

— Вы — проклятые, — повторила она, и Стриболт в отчаянии опустился на колени. — Но даже от проклятых есть польза. Император зовет, и вы ответите на его зов. По Армагеддону безнаказанно разгуливают орки. Вы встанете против них. Вы возьмете оружие и пойдете за мной в бой. Вы найдете искупление в праведной смерти, и это уже больше, чем вы заслуживаете.

Слова Сестры Битвы жгли душу Стриболта. Она была образом мрачного ужаса. Он сделает все, что угодно. Чтобы смягчить холод ее осуждения, он пойдет даже в искупительный огонь.

4. Яррик

Из южных ворот Вулкана выходили беженцы. Среди них были и мы. Поражение, ярость, бессилие — все это будто свинец давило мне на плечи. Дышать было тяжело.

Бренкен ехала, высунувшись в люк Меча Пустошей. Я устроился на крыше рядом с ней, держась за болтерную турель. Я должен был видеть все. Должен был видеть полный масштаб потерь. Я потерпел поражение, и не позволю себе ни капли жалости. Я не отвернусь.

Химера медленно ехала через тысячи гражданских, пока мы выходили через южные ворота. На этом этапе для нас скрытность была предпочтительнее скорости. Нам не было нужно лишнее внимание орков. На тот момент они игнорировали колонны беженцев. В городе еще хватало сопротивления. Когда падут последние бойцы, орки могут начать развлекаться убийством и этих людей.

Но пока еще нет. Разрозненные остатки 252-го и ополчения улья Вулкан все еще сражались. Как и каждый, кто не бросился бежать. На беженцев я смотрел больше с жалостью, чем с ненавистью. Они не были трусами. Не было времени вооружить всех. Миллионы сражались. У миллионов был выбор между смертями. Кто-то спрятался дома, парализованный ужасом. Я не мог предположить, сколько были еще живы, и сколькие погибли, когда орки вломились в город. Если они выжили, что станут рабами. Я знаю, что это значит. Это было выживание в самом извращенном смысле этого слова.

У тех, кто бежал, будущее было не лучше. Им некуда было идти. В нескольких днях пути вокруг не было поселений. Ближайшие не могли вместить такое количество людей. И мало кто захочет таким образом обнаружить себя так близко к орочьей армии. Возможно, беженцы питали смутную надежду дойти до Армагеддона Секундус. Эта земля лежала за горизонтом, и до нее еще не добрались орки. Там можно было найти защиту.

Иллюзии. Заблуждения. Эти люди умрут от голода, жажды и истощения еще до того, как пересекут Равнину Антранд. Им никогда не дойти до Экваториальных Джунглей. Если шанс и жестокая судьба позволят им это сделать, их путешествие окончится там, в изумрудной хищной тьме. Фон Штраб ошибался насчет того, что джунгли удержат орков. Отчаявшиеся, ослабшие люди это совсем другое дело. Эти джунгли снимут плоть с их костей.

Стена осталась позади. Я обернулся посмотреть на нее, как и во время отступления из Темпесторы. От города поднимались сотни столбов дыма, формируя клубы, что поднимались к низким облакам. Эхо боя преследовало меня и камнем давило на сердце.

Бренкен смотрела вперед. С момента, как мы сели на Меч Пустошей, мы не обменялись ни словом.

— Мы найдем прощение? — спросила она.

— От кого?

— От товарищей. От Императора.

— Мы делам все, чтобы спасти Армагеддон, — сказал я ей. — Это фон Штрабу стоит искать прощения. И он его не найдет.

Она кивнула. Ее мой ответ не удовлетворил, как и меня самого. Один вопрос она так и не задала вслух, а я оставил его без ответа.

Сможем ли мы простить сами себя?

Я не знал.

За воротами Спира повела машину к краю толпы. Мы набирали скорость.

Свинцовый груз вины все сильнее давил мою грудь и разум. И я ответил этой тяжести.

— Ни один, — сказал я. — Больше ни один.

— Комиссар? — спросила Бренкен.

— Больше ни один улей, что я защищаю, не падет. Клянусь Троном.

Может быть, прощения я не найду, но положу конец позору.

Глава 12: КРЕСТОВЫЙ ПОХОД НЕМЕЗИДЫ

1. Стриболт

На посадочной площадке ждал транспортник. На этот раз контейнеры, который он перевозил, были полны заключенных. Он перевез их в доки Вулкана. Среди них был и Стриболт. Его лоб все еще жгло. На входе в контейнер охранник выжег на нем знак аквилы. Такая метка теперь была у каждого, кто ехал там. Это был знак их преданности крестовому походу и клеймо их падшего положения. Каждый, кто их увидит, будет знать, что они идут в свой последний поход к искуплению.

Стриболт прибыл в доки раньше первых заключенных, которых Железное Покаяние доставил с острова. Транспортник приземлился вертикально, его турбодвигатели изрыгали пламя в землю. Огромные тиски, проходившие по всей длине фюзеляжа, высвободили баки в двух метрах над широким пространством скалобетона перед доковыми складами. Контейнеры с грохотом упали на землю. Тряска от приземления сбила бы Стриболта с ног, если бы там было где упасть. Заключенные набились туда так плотно, что дышать было почти невозможно. Передний и задний люки открылись. Стриболт пробил себе путь из удушающей тьмы танкера навстречу серому дню. Впервые за пять лет он оказался на свежем воздухе.

Транспортник уже улетал обратно на Немезиду за новой партией груза. В следующие несколько часов он совершит множество перелетов. В доках оказались тысячи узников. Они вытеснили беженцев. За ними наблюдали силовики. Мы — армия, — подумал Стриболт. Все, мужчины и женщины, были обриты наголо и одеты в рваные серые туники. Стриболт увидел ужас на лицах беженцев при виде их армии и ухмыльнулся.

Сетено расхаживала из стороны в сторону на крышах складов. Ее речь просачивалась через узников, что стояли ближе всего к гражданским: Сетено приказывала им сражаться или утонуть.

Один, рыдая, умолял канониссу объяснить, как им сражаться без оружия. Услышав это, Стриболт рассмеялся. Ни один узник не стал бы задавать таких глупых вопросов. Руки, ногти, зубы, ноги — он убивал ими и ничем другим много раз за эти годы.

Но Сетено дала сигнал силовику у двери склада, на котором стояла. Здание превратилось в арсенал. Стриболт предположил, что его заполнили всем, что было в ближайших тайниках за пределами зон сражения. Он бросился вперед. Заключенных было в тысячи раз больше, чем оружия, и они пробивались вперед беженцев. Лазвинтовки закончились до того, как Стриболт прошел через двери, но он успех схватить штык-нож. Он наслаждался весом настоящего оружия, проталкиваясь сквозь толпу обратно наружу.

Сетено заставила их ждать, пока доки не заполнились окончательно.

— Продвигаемся сплошным массивом, — объявила она. Вокс-передатчик транслировал ее голос с крыш, приказ подхватывался и разносился, пока его не услышали все доки.

Стриболт ждал в нетерпении, жаждал битвы, жаждал показать себя перед несгибаемой, безжалостной святой, что снизошла до них. И приказ пришел. Сетено спрыгнула с крыши и повела атаку на улицы Вулкана. Стриболт потерял ее из виду. Он рвался снова увидеть ее. Он боялся попасться ей на глаза, но ему было нужно благословение, пусть болезненное и смертельное.

Он рвался к искуплению огнем.

Толпа, поглощенная ужасом веры, шла по самым широким улицам к водовороту войны. Позади транспортник и Железное Покаяние продолжали выполнять свои задачи. Наступление подхватило импульс, и Стриболт ощутил бескрайнюю силу крестового похода. Он бежал навстречу темным окнам жилых башен. В иной день местные жители спрятались бы, сходя с ума от страха при виде десятков тысяч отщепенцев Армагеддона, вышедших на свободу и давших волю инстинктам. В иной день Стриболт доказал бы им, насколько оправданы их страхи.

Но не сегодня.

Сегодня единственной целью были орки. Сегодня было лишь священное пламя.

На крупном перекрестке Сетено повела поход вправо. Стриболт слышал голоса людей и ксеносов, стрекот оружия и рев двигателей.

Он свернул без промедления и бросился в гущу сражения. Сетено привела их к крупному орочьему контингенту. Там должны были быть тысячи пехотинцев. Стриболт видел только сплошную массу врага, заполнявшую улицу, а через нее двигались уродливые махины боевых фур. Пехота зеленокожих поприветствовала орду людей восторженным ревом ярости.

Некоторые из узников сломались и попытались бежать. То же сделала и немалая часть беженцев. Мрачная святая предвидела трусость и поставила в конец колонны силовиков. Они подняли дробовики в сторону дезертиров. Головы первых беглецов разлетелись в клочья. Остальные, стеная, вернулись в бой.

Орки размахивали тяжелыми, грубо сделанными лезвиями, что в длину были больше руки Стриболта. Их танки открыли огонь из турелей и пушек. Их огромные управляемые клешни обрушивались на комбатантов. Падали и орки, и люди. Зеленокожие с достаточно тяжелой броней, что могла их защитить, хохотали над разразившейся резней.

Стриболт взвыл, чтобы заглушить насмешки. Перед ним сквозь тела с глухим звуком врезались пули. Он оказался в самом центре водоворота орков и людей. Порядка там не было, лишь котел неуправляемой борьбы. Стриболт колол и резал своим штык-ножом. Он вскрыл горло орку, затем вогнал лезвие в грудную клетку другого. Оно застряло в костях. Тварь взвыла, но не упала. Зверь поднял свое оружие. Стриболт прыгнул на орка, увернувшись от замаха топора. Он вцепился в него зубами и оторвал часть плоти с его правой икры. После запрыгнул ему на шею и вдавил большие пальцы в глаза противника. Орк взвизгнул. Он вслепую взмахнул топором, стараясь скинуть врага с себя. Стриболт спрыгнул и врезался плечом в ноги орка. Тот упал и тут же оказался затоптан.

На лицо Стриболта брызнула кровь, когда он выхватил орочий топор из его сломанных пальцев. Обернулся. Орк с руками толщиной в три ветки оторвал голову другому заключенному. Он ухмылялся сквозь фонтан крови. Зеленокожий поднял свой дробовик. Стриболт пригнулся. Выстрел разнес на части еще двух узников.

Стриболт прорывался сквозь падающие тела. Он приложил все силы, чтобы замахнуться топором и обрушить его на запястье орка. Ему почти удалось отрубить конечность. Рука болталась. Взведенный орк уронил дробовик. Он обиженно смотрел на рану. Он нагнулся, чтобы поднять оружие. В этот момент его схватил Платен. Он навел дуло на морду орка и нажал на курок. Дробовик взорвался, изрешетив Платену торс и лицо. Орк отступил на шаг, смеясь над этой оплошностью, и Стриболт опустил топор ему на горло. Он пилил, пока зеленокожий не упал. Затем давка тел понесла его вперед.

Стриболт стал частью волны. Заключенные теснили орков и удерживали их. Столкновение обездвижило танки. Им негде было развернуться. Их огонь прекратился, когда орочьи пехотинцы запрыгнули на танки, чтобы побить слишком неразборчивых стрелков. На мгновение Стриболт увидел Сетено на одном из танков. Она зарубила своим мечом пулеметчика и бросила гранату в турель. В следующую секунду рукопашный бой скрыл ее от взора, но он услышал взрыв. Запрыгнув на плечи следующего орка, Стриболт опустил топор на его голову, пробив шлем. С обеих сторон на тысячи метров улица кипела от сражающихся тел. На бой с заключенными прибывало все больше орков.

В этой части Вулкана орки остановили свое наступление.

Зеленокожий скинул Стриболта до того, как тот смог погрузить лезвие в его череп. Он пролетел и приземлился на другого орка, поливавшего группу заключенных горящим прометием. Орк наклонился вперед. Стриболт выпрямился и рубанул прямо по топливным бакам. Лезвие застряло. Во все стороны брызнул прометий. Стриболт спрыгнул в сторону и стал пробиваться через бой. Людские и орочьи тела укрыли его от эпицентра взрыва, но жидкий огонь попал ему на грудь. Он принялся колотить по пламени. Оно жгло его сквозь тюремную робу. Плоть горела. Боль заставила его закричать.

Это был экстаз.

Это было отпущение грехов.

С помутневшим от боли зрением, он бросился на очередную стену зеленой плоти. Он царапал и бил орка, наполовину узнавая силуэты товарищей-заключенных, наносящих удары по той же цели. Его глаза наполняли слезы боли и рвения. Святая видела это? Она видела его жертву? Она дарует ему искупление?

Орк упал под натиском кулаков и сапог десятка людей. От боли Стриболт продолжал бить со всей яростью. Он оглянулся, сморгнув слезы. Где же Сетено? Ему было нужно ее увидеть. Ему было нужно знать, получил ли он новый приговор.

Над ним нависла огромная тень. Он поднял взгляд. Клешня боевой фуры потянулась вниз, чтобы собрать свой урожай. В последний момент, прежде чем железный кулак сомкнулся на нем, он выкрикнул свою мольбу об искуплении.

— Ты видишь меня?

Ответом ему стала тьма и треск костей.

2. Яррик

Во время поездки от Вулкана к Иркалле с Маннхеймом мы заговорили лишь единожды. Мы дали знать, что покинули улей и направлялись к точке извлечения. Прошел час после того, как мы выехали из улья, когда мы все еще находились на холмистой местности перед Равниной Антранд. Мы все еще могли слышать звуки боя. Чувствовали дым. Даже слышали армию зеленокожих, хотя их не было видно. Мы установили горизонт между собой и врагом. И лишь тогда заговорили с Маннхеймом.

Единожды.

После уже не осмеливались. Орки все еще маячили на горизонте. Спира, как могла, шла в обход, удерживая нас на пути. Весь день и вечер мы видели движение пехоты и бронетехники. Ничто из этого не направлялось к Вулкану. Несколько раз наше внимание привлекало низкое жужжание в небе. Под облаками летели эскадрильи бомбардировщиков. Некоторые летели на северо-восток, в направлении Топи Смерти. Другие летели строго на восток.

— Они идут к Армагеддону Секундус, — сказала Бренкен.

— Или, по крайней мере, готовятся.

— Насколько велик тот космический скиталец?

— Слишком.

Мы видели все больше и больше знаков, что Газгкулл бросил против Вулкана лишь часть своих сил. У него их было еще много, очень много, и они не сидели без дела во время осады улья.

Мы поддерживали вокс-тишину. Пилот полковника Хельма знает, где нас найти. Мы были единственным транспортным средством, пересекавшим захваченную территорию. Если нас обнаружат, то нам конец, как и, возможно, Армагеддону.

Уже наступала ночь, когда впереди показалась Иркалла. Поначалу город выглядел как группы огромных, искаженных очертаний. По мере приближения они обретали вид и массу, но не жизнь. Это были призраки зданий: разрушенные фасады, побитые башни, обрушенные часовни. Насилие неизвестной природы оборвало историю Иркаллы. На руинах пировали ветер, пылевые бури и кислотные дожди. Теперь город был кладбищем, похоронившим собственную память. Дома и мануфактории стали надгробными памятниками. Они разрушались. В конце концов, однажды на Иркаллу опустится ночь, и рассвет она уже не застанет.

Спира направилась прямо через город. Даже эхо от двигателя было приглушенным, будто стены, от которых оно отражалось, были мягкими и ненастоящими. Как мы и предполагали, орков здесь не было. Однако они были достаточно близко. На севере и востоке вспыхивали случайные огоньки. До нас доносился звук двигателей.

— Все еще смеется над нами, — пробормотал я.

— Комиссар?

— Ничего.

Дороги Иркаллы оставляли желать лучшего. Многие стали лишь полосками глины между зданиями, все следы дорожного покрытия пропали. Другие стали глубокими узкими каньонами. Это были следы конвульсии погибшего города. Мы без проблем пересекли Иркаллу, но ее судьба давила на мою душу, будто предзнаменование. Такое будущее Газгкулл приготовил для всего Армагеддона. Я молился, чтобы Темпестора и Вулкан возродились. Если сдержу свою клятву, что больше ни один улей не падет, то, возможно, так и будет.

Я отверг предзнаменование. Вместо этого я воспринял Иркаллу как мотивацию.

На другой стороне города нас ждала Валькирия.

— Хельм оказался порядочным человеком, — сказал я.

Бренкен кивнула.

— Отметьте его как того, кому можно доверять.

— Непременно.

Пилота звали Венграф. Когда мы подъехали, он отошел от судна, чтобы поприветствовать нас.

— Полковник Хельм приказал доставить вас в улей Инферно, — сказал он.

— На плацдарм Железных Черепов, — ответила Бренкен.

— Есть, полковник.

— В воздухе у нас будет преимущество, — сказал я.

— Верно, — сказала полковник. После обратилась к Венграфу. — Полет будет разведывательным. Держитесь как можно ближе к строю врага. Но осторожно.

Никто из нас не хотел оказаться сбитым снова.

Венграф прекрасно выполнил свое задание. Орки облегчили задачу, совершенно не заботясь о скрытности. Огонь и вспышки энергии подсвечивали их расположения. Сборка их безумных изобретений продолжалась без остановки. Щиты громоздились на щиты на машинах. В ночных кузницах рождались новые орудия. Некоторые убьют своих создателей. Те, что не сделают этого, принесут нам проблем. Но в эту ночь я был благодарен зеленокожим за их манию. Глядя сквозь иллюминаторы Валькирии, я и Бренкен составили наиболее полную картину орочьей кампании.

К некоторым регионам Венграф подойти не осмелился. Он должен был опасаться самолетов. И он держался подальше от постоянных, неподвижных лучей света, бивших высоко в небо. Не нужно было приближаться, чтобы понять, что это были признаки огромных военных машин.

Худшее мы увидели далеко на северо-востоке, яростное свечение на горизонте. Топь Смерти уже пылала. Мы с Бренкен обменялись взглядами и ничего друг другу не сказали. Какой толк был в словах? Мы видели то, чего ожидали. Оно случилось раньше, чем предполагалось. Вот и все. Это уже было достаточно плохо.

— Есть несколько отдельных армий, — сказала Бренкен после нескольких часов полета.

— Каждая достаточно сильна, чтобы захватить улей, по крайней мере, без соответствующей обороны.

Она фыркнула.

— А что, по-вашему, соответствующая оборона?

— Нечто большее, чем у нас было на этом континенте.

Я снова посмотрел в иллюминатор. Я увидел вспышку, достаточно яркую, чтобы предположить взрыв склада боеприпасов. Если это была случайность, то она обнаружила целую линию стомп. Каким бы ни был ущерб, для орков это будет лишь небольшой заминкой.

— Они продвинулись к Секундусу гораздо дальше, чем мы думали.

— Как думаете, как быстро они дойдут до джунглей?

Я пожал плечами.

— Не могу сказать. Кажется, будто ни одна из армий не двигается.

— Разбили лагерь на ночь?

— Может быть, но чтобы все?

— Верно, на орков это не похоже.

— И уровень координации и дисциплины не тот, — согласился я. — Но что есть, то есть.

— Значит, они ждут, — сказала Бренкен.

— Когда падет Вулкан. Газгкулл собирается разом провести все свои армии через Экваториальные Джунгли.

Затем эта волна захлестнет Армагеддон Секундус. Все увиденное за эту ночь подчеркнуло важность нашей миссии. Но я ощутил и проблеск надежды.

— Если они ждут, — сказал я, — то часы, что дает нам канонисса, будут иметь значение.

— Наконец-то тактическая ошибка? — спросила Бренкен.

— Не знаю. Скорее всего, нет.

Стратегическая выгода от удара по Секундусу всеми силами была очевидна.

— От нас зависит то, как это решение повернется против него.

3. Сетено

Крестовый поход Сетено держал орков на юго-западе Вулкана несколько часов. Зеленокожие посылали все больше и больше пехоты на противостояние с заключенными. В это время транспортник и Железное Покаяние продолжали освобождать остров от его жителей. Бесчисленное количество животных рвали друг друга на части. В гуще боя вершилось правосудие, и минута за минутой выигрывалось время для контратаки Армагеддона. К битве присоединились утомленные боем солдаты Стального Легиона. Их взводы были уничтожены, и они оказались впереди орков. Здесь они могли дать отпор, и вокруг них толпа обретала направление и концентрацию. Отчаянное стремление к чести, к искуплению и жизни питало битву, и легионеры вместе с узниками и беженцами били орков все сильнее.

И все же оставалось одно: безвыходное положение. Какой бы сильной ни была атака, они не могли выбить орков из улья. Но наступление помогло привлечь внимание противника. Это объединило ресурсы. Орки не могли противостоять отверженным. Уровень дикости был слишком схож.

Сетено сконцентрировалась на боевых фурах. Она двигалась от танка к танку, пригибаясь под огнем, а после забиралась на машины, чтобы убивать уязвимые экипажи. Канонисса превращала их бронетехнику в погребальные костры. С их крыш она славила Императора, усиливая молитвы через вокс-передатчик своего шлема. Перед каждым ударом она высоко заносила Скарпраттар, чтобы заключенные, что не слышали ее, могли видеть, видели свет святости и разжигали в себе искупительный огонь.

Боевые фуры были привлекательными целями. Чем больше орки-пехотинцы бросались в бой, тем сильнее мешали танкам. Машины уничтожали все в пределах досягаемости их крановых стрел. Но, едва способные двигаться, они стали стационарными орудиями. И попадали под ее атаки. Рев их пламени наполнил улицы.

Западный сектор Вулкана был тугим, длинным и пылающим узлом войны. Его плотность достигла уровня откровенного убийства. Идти можно было только по вражеской плоти. Ее серая броня обагрилась кровью. Сестра Битвы брела сквозь кровь, рассекала кости и оставляла за собой след из огня и веры.

Там, где она шла, узники выли молитвы во время боя. Это были предсмертные слова, но они узрели истину, что она несла. Они ощутили прикосновение ясности. И приняли собственную жертву.

Возможно, они искали некую пользу для своих душ. Так ли это было, она не знала. Впрочем, это ее и не касалось. Все, что имело значение, это тактическая ценность их мученичества. Значение имели часы, которые они выигрывали.

Время будто помутилось. Бой был штормом крови. Сетено плохо понимала, где находилась. Она фокусировалась на следующем шаге, следующем ударе, следующем убийстве. На нее вышел орк с цепным топором. Она прострелила ему горло. С правой стороны она отсекла пальцы другого зеленокожего, прежде чем он смог выстрелить из ракетницы с близкого расстояния, а после вогнала меч ему в подбородок и пробила череп насквозь.

Но когда раздались тяжеловесные шаги, возникла необходимость окинуть улицу более широким взглядом. Приближались стомпы. Безвыходное положение подходило к концу.

Еще нет, подумала она. Еще нет.

Появились две стомпы, по одной с каждого конца авеню. Они достигали высоты самой нижней башни жилого блока, а их ширины хватало, чтобы наглухо заблокировать улицы. Эти стены ужаса сближались неумолимой поступью. Сражающиеся бежали от их шагов, но даже времени между их медленными шагами не хватало. Бегство было невозможно. Исполинские лапы давили орков и людей. Стомпы стреляли, но только из плечевых турелей. Пулеметчики поддерживали определенный градус неразборчивости в выборе целей. Еще одно свидетельство необычной дисциплины, наложенной на зеленокожих их пророком.

Дисциплина работала против орков. Сетено бросила против них армию, которой изначально предстояло стать жертвой. На этих улицах тактики орков и людей поменялись местами. Зеленокожие были более заинтересованы в сохранении своих бойцов, чем люди.

Ситуация не продлится долго. Орочья жажда крови возобладает, и их сдержанность пропадет.

Еще несколько минут. Еще несколько маленьких побед.

— Мы доведем ксеносов до крайности, — провозгласила Сетено. — Бейте сейчас. Бейте со всей силой. Обретите искупление или же будьте потеряны для взгляда Императора навечно.

Безумие вокруг нее усиливалось. Она видела духовное отчаяние в глазах, лицах и движениях каждого человека поблизости от нее. Они атаковали орков с полной яростью, пришедшей из смешения духовного ужаса и надежды.

И они оттеснили орков. К удивлению Сетено, началось движение. Появилась возможность пойти вперед, набрать скорость, бежать. Орки падали…

Нет. Они отступали.

Пока она простреливала зеленокожих болтерными снарядами, Сетено оглядывала улицу. Ее глазам предстало организованное движение, а не побег. Стомпы изменили курс. Они отходили гораздо медленнее, чем наступали до этого. После них осталось открытое место. Оставшиеся боевые фуры двинулись к открывшимся проходам сквозь пехоту. Они скосили немало своих бойцов, но еще больше этого ценного ресурса сохранилось. Бронетехника исчезла, уехала по боковым улицам. За ними пошли пехотинцы. Следом исчезли орки в силовой броне, только что подошедшие на поле боя. У Сетено сложилось впечатление внезапного отступления. Отступления, что предвещало еще большую волну.

На дальних концах улицы появились еще две стомпы, а затем еще две. Пушками и кистенями они принялись за работу. Вернулась их стратегия с прошлой ночи. Они били по основаниям башен. Высоких башен. Шпилей, что тянулись вверх на километры.

Снос занимал секунды.

Вместо предупреждения Сетено выкрикнула обещание.

— Грядет ваша награда! — объявила она, указывая на качавшуюся перед ней башню.

Основание рассыпалось. Стомпы исчезли в клубах пыли и размолотого скалобетона. Подпираемая другими конструкциями почти такой же высоты, башня начала падать. Ее тень накрыла все авеню. Будто сосульки крошились переходы. Их куски падали раньше огромного монолита. Позади Сетено другая башня начала падать в направлении своего собрата.

Узники и орки на улице замерли при виде пришедшего за ними опустошения.

Сетено бросилась в сторону от улицы. Она знала, сколько у нее времени. До перекрестка ей не добежать. Она с ходу ворвалась в ближайшую дверь.

Секунды утекали. За тенью следовал монолит. Грохочущий гром провозгласил конец крестового похода.

Она оказалась в жилом блоке. Сетено свернула влево и выбила дверь на лестницу. Сверху и снизу доносились голоса. Там все еще были люди — кричащие в ужасе жители.

Свою долю жалости Сетено израсходовала много десятилетий назад.

Последние секунды. Мысленным взором она увидела великое затмение слившихся теней. Она перепрыгнула через заграждение и упала прямо в шахту, образованную спиральной лестницей. Это был полет навстречу тьме. Она схватилась за площадку тремя пролетами ниже, остановила падение рывком, пролетела еще немного, снова остановилась, снова упала, а после тьма поглотила всю лестницу. Миллионы тонн скалобетона накрыли улицу и погребли под собой все.

Удар от ее приземления и разрушения лишили ее сознания. Придя в себя, Сетено обнаружила, что окружена невероятной тишиной кромешной смерти. Корни жилого блока уходили в верхние слои нижнего улья. Она села. Серводвигатели ее доспехов сработали и заскулили. По всему скелету расходились волны боли. Но она могла двигаться.

Сетено включила фонарь на шлеме. Там, где была шахта, теперь была сплошная масса обломков. Свод подуровня прогнулся. Тишину нарушил стон проседающих руин. Со всех сторон текли потоки пыли.

Крестовый поход закончился. Она сделала все, что могла. Она удержала орков в Вулкане после его падения, привлекая их внимание еще одну ночь. Будет ли этого достаточно, теперь зависело от Яррика.

Она встала и принялась оглядываться по сторонам, пока не заметила решетку в полу. Сетено вырвала ее. Сток уходил дальше в подулей. Ее путь был ясен: снова дойти до доков через подулей, затем реквизировать транспортник, чтобы долететь до Инферно.

Наверху мужчины и женщины, последовавшие за ней в бой, встретили свою смерть. Обрели ли они свое искупление в конце?

Это ее не волновало. Ее долгом было заставить обреченных искупить свои грехи. Она сделала это, и они встретили свое правосудие.

От проклятых была польза, и она ей воспользовалась.

Сетено направилась дальше во тьму.

Глава 13: КРИК

1. Яррик

Мы достигли улья Инферно с тусклым алым рассветом. Начался Сезон Теней. Ветра Сезона Огня утихли, но теперь разгорелось куда более сильное пламя. Вулканические цепи Огненных Пустошей разыгрались на полную. Облака их пепла присоединились к пыли, что уже окутала Армагеддон. Разница между днем и ночью стиралась. Мы вступили во времена бесконечных молний, бурлящего неба, пылающего, как печь, освещенного буйством гор. Теперь наши дни и ночи окрасятся оттенками красного и черного. Нам предстоит сражаться под бесконечным гневом небес.

Маннхейм встретил нас на посадочной площадке плацдарма Легио Металика.

— У нас будет мало времени, — произнес он, пока мы шли к командному центру. — Если фон Штраб еще не знает, что вы здесь, то много времени это не займет.

— Знаю, — сказал я. — Мы не станем прятаться.

Слепота фон Штраба относительно орков поражало своим масштабом. К тому же это было весьма редким явлением. У него повсюду были глаза. Принадлежали они человеку, сервитору, пикт-камерам, так или иначе, на Армагеддоне было мало мест, куда бы он не смог заглянуть, будь в том необходимость. Даже в подульях у него были шпионы. Но он не мог видеть все и сразу. Интенсивность наблюдения возрастала прямо пропорционально его присутствию. Его физическая безопасность имела первостепенный приоритет. За этим следовала и необходимость знать обо всем, что предположительно могло представлять угрозу этой самой безопасности. Вблизи своих покоев он знал о каждом сделанном шаге. Туда мне незачем было идти. Астропатический хор улья Инферно, расположенный в башне управления в космопорте, находился в километрах от административного центра. Но это был важный рычаг власти. Я и не надеялся, что смогу добраться до Генеста, мастера астропатического хора, будучи незамеченным одним из шпионов фон Штраба, органическим или бионическим.

— Ваше присутствие заметят, — сказал я Бренкен. — Если он увидит ваше с принцепсом Маннхеймом появление, то все его внимание сосредоточится на вас. Надеюсь, он не узнает о моем плане, пока не станет слишком поздно.

— Мне держать пистолет в руке? — отчасти в шутку спросила Бренкен.

— Нет, — ответил я. — Но пусть он его видит. Пусть гадает.

Маннхейм и Бренкен покинули плацдарм несколькими минутами раньше меня. Я дал фон Штрабу время заметить их и приготовиться к встрече. Затем я отправился в космопорт. Мне удалось добраться быстро, в этом мне помог маглев. О скрытности речи не шло, но тогда значение имела только скорость.

Все это было рискованной игрой. Мне не было известно, сработала ли наша афера. Я высматривал охрану фон Штраба. Присматривался к людям вокруг меня. Во мне теплилась надежда, что фон Штраб еще не был в курсе о моем присутствии. Даже если он и знал, вряд ли он прикажет напасть на меня. Причин не было. Не было до тех пор, пока он не знал, куда я шел и зачем. Мне слабо в это верилось. Однако я все равно готовился к худшему. Любой, кто попытается помешать мне попасть к астропатам, будет убит.

Никто не пытался. Меньше чем через час я был в космопорте. Грохочущий лифт доставил меня в середину башни. Он привез меня в просторный скрипторий, наполненный канцелярским шумом. Здесь подготавливались исходящие сообщения, а входящие снабжались комментариями. Искажения и неверные толкования были обычным делом. Сами астропаты имели опыт и знания, чтобы дешифровывать и толковать приходящие из варпа видения, и переводить исходящие сообщения в психическую форму для передачи в имматериуме. Долгом этой армии писарей было делать перекрестные ссылки, вносить в каталоги, определять контекст и приоритеты сообщений. Они должны обеспечивать, чтобы послания попадали верным адресатам. Варп-шторм обрезал поток сообщений, но работы оставалось еще много. Сообщения критической военной важности всегда привлекали внимание в первую очередь. Торговые и прочие запросы обрабатывались по мере возможности, если позволяло время. Так было и сейчас. Много же им предстоит работы. Если предположить, что орки дадут писарям спокойно работать.

Я шел между рядов высоких столов. Несколько писцов даже подняли головы от своих планшетов данных и пергаментов. Скрипторий был полон звуков ритмичного печатания, царапанья по бумаге, тихого проговаривания фрагментов предложений и редкого покашливания. Там, должно быть, была сотня писарей. Каждый по отдельности будто бы не издавал звуков. Все вместе они создавали постоянный шорох.

В дальнем конце скриптория находились двойные бронзовые двери с выгравированным оком Адептус Астра Телепатика. Снаружи стояли двое стражей. Судя по их униформе, подчиненными фон Штраба они не были; они носили кушаки Телепатика. Они должны быть преданы хору по ту сторону двери, а не фон Штрабу. На Армагеддоне это мало что значило. И что было весьма вероятно, в большой степени, их могли подкупить.

Подходя к ним, я не вытащил болт-пистолет. У них был шанс показать, кому они верны.

— Я должен поговорить с мастером Генестом, — сказал я.

Мужчина-охранник, стоявший слева, ничего не сказал. Женщина справа ответила:

— Он медитирует. Его нельзя беспокоить.

— И все же придется.

Лгала ли она? Мне не хотелось предполагать.

Стражи переглянулись. Мужчина произнес:

— Я сообщу о вас, комиссар…

Он ожидал услышать мое имя.

Я проигнорировал вопрос.

— В этом нет необходимости. Впустите меня. И закройте дверь.

Они поколебались, но уступили. Двери открылись, и когда я вошел, с лязгом захлопнулись.

Хор располагался в спирали наутилуса, имевшей углубления в мраморе. Каждый астропат сидел на маленькой скамье в узкой расщелине в камне. С пола виднелись только их головы. Их глаза были закрыты в ложном подобии сна. От наполнявшей комнату психической энергии у меня шел мороз по коже. Я проследовал взглядом по всей спирали к центру. Там, склонив голову, сидел Генест. Я прошел по виткам, пока не оказался в центре. Опустившись на колено, я тронул Генеста за плечо.

— Мастер Генест, — произнес я. — Император взывает к вам. Срочно, как никогда в вашей жизни. Вы прислушаетесь к нему?

Я ждал. Спустя минуту Генест поднял голову. Его глаза встретились с моими.

— Чего Он желает? — прохрипел он.

— Ранее вы пытались послать сигнал о помощи. Вы должны сделать это снова, но определенным адресатам.

— Кому же?

— Кровавым Ангелам. Ультрамаринам. Саламандрам.

Это были три Ордена, что располагали силами вблизи Армагеддона и могли вовремя прийти на помощь.

— Мы не можем принимать и отправлять сообщения с начала варп-шторма, — сказал Генест. — Понимаете, комиссар? Последним, что вошло в систему, был Коготь Опустошения.

— Я понимаю, мастер Генест. И прежде чем вы скажете об этом, я понимаю, что губернатор фон Штраб запретил любые просьбы о помощи.

— Нам повезло, что он не заметил ту, что мы отправили по просьбе принцепса Маннхейма.

— Прискорбно, что никто не заметил.

Пустые глаза Генеста смотрели прямо перед собой. Стены его каменного кокона были инкрустированы золотом. Линии образовывали руны и оккультные образы. Они привлекли мое внимание. Я мог только представить, насколько эффективно они сохраняли Генесту сознание в сплетениях имматериума. Он был слеп, но я не сомневался, что руны сияли перед его внутренним взором.

— Насколько плохи дела? — спросил Генест.

— Слишком. Орки захватили Армагеддон Прайм. Они уже идут сюда. Отпор фон Штраба привел к катастрофе, и нет причин полагать, что он внезапно проявит мудрость. Даже если так, угроза куда выше, чем я думал.

— Вы думаете, что нам не победить.

Я колебался, разрываясь между клятвой, верой и жестокой действительностью. Я знал, что Армагеддон может пасть, но я этого не позволю.

— Мы победим, — сказал я. — Победим, если сделаем то, что необходимо. Нам нужна помощь Адептус Астартес.

— Что, если мы не сможем послать нашу мольбу сквозь шторм?

— Вы сможете. Потому что должны.

Генест повернулся ко мне. Его белые глаза казались серыми. Череп был хрупким. Морщины пролегали на лице глубокими каньонами. Из-под капюшона струились пряди его бесцветных волос, невесомых, будто надежда.

— Вы просите многого.

— Я не прошу ничего. Этого требует ситуация. Ваш долг перед Богом-Императором требует. А мы обязаны ему всем.

Генест кивнул.

— Есть детали, которые нужно передать?

— Нет. Пусть послание будет простым. Это крик о помощи с Армагеддона. Этого достаточно.

— Если нас прервут…

— Я знаю. Вас не потревожат.

Мы оба знали, что фон Штраб остановит хор, если поймет, что происходит. Это было ожидаемо. Уловка Бренкен и Маннхейма дала мне лишь небольшую фору. И уже моей задачей будет обеспечить, чтобы Генест выполнил свою.

Я встал.

— За дверями может быть шумно.

— Мы этого не услышим. Важно, чтобы нас не тревожили физически.

— Я позабочусь об этом. Благодарю вас, мастер Генест.

— Нет, комиссар. Это я вас благодарю, — уголок его рта дернулся вверх. — Я знаю, что вы правы. Принимать капризы повелителя как необходимость было бременем. Вы напомнили мне о моих клятвах. Теперь ноша спала, и это дар. Это будет моя форма боя. Я доволен этим.

— Вы будете воспеты в песне, — сказал я.

Генест рассмеялся. Звук был глухой, будто камешки рассыпались по коже.

— А будет ли кому ее петь, комиссар?

— Будет, — пообещал я и покинул залу.

2. Маннхейм

— Не ожидал вас увидеть, полковник, — сказал фон Штраб.

Он восседал на троне с весьма оскорбленным видом. Выражая удивление, он мастерски скрывал его. Маннхейм подумал, что если он и был поражен возвращением Бренкен, то уже перешел к расчету своей реакции.

— Вы ожидали, что я погибну? — спросила Бренкен.

— Нет. Просто не мог представить, что вы способны оставить свои обязанности. Но, полагаю, вам дали плохой совет.

Бренкен застыла на месте. Маннхейм почувствовал, как его собственные мускулы напряглись в знак солидарности. По пути к покоям фон Штраба Бренкен рассказала, чего ей стоило оставить осколки своего полка.

— Каковы были ваши последние приказы капитанам? — спросил тогда Маннхейм.

— Сражаться до последнего, а после залечь на дно.

— Надеетесь на эвакуацию? Хельму повезло, что ту единственную Валькирию не сбили. Фон Штраб распалялся насчет ее полета спустя минуты после ее отлета.

— Я не брошу своих людей, — ответила Бренкен.

Теперь же полковник произнесла:

— 252-й сделал все возможное и даже больше. Я здесь, чтобы организовать эвакуацию оставшихся сил, губернатор.

— Ваше возвращение не подтверждено.

— И, — продолжила Бренкен, будто фон Штраб и не говорил, — я здесь, чтобы лично вам доложить об угрозе, с которой нам пришлось столкнуться. Правитель, если мы не начнем действовать, опасность грозит всему Армагеддону.

— О? И что же вы от меня хотите?

— Массированную контратаку. Нужно собрать все полки Стального Легиона. Выступить вместе с Легио Металика. Если мы ударим по оркам, когда они начнут переходить джунгли, мы сможем удержать их, пока не прибудет подкрепление.

— Вы согласны с этим предположением, принцепс?

— Согласен, — отозвался Маннхейм.

— То есть, мы должны оставить ульи без защиты?

— Если мы позволим оркам дойти до Секундуса, — сказала Бренкен, — нашей обороне наступит конец.

Фон Штраб улыбнулся.

— Но джунгли не дадут оркам дойти до Секундуса.

— Правитель, — не отступала Бренкен, — уверяю вас, они перейдут джунгли. Если еще не начали, то скоро начнут. Я уверена в этом, как ни в чем другом за всю свою карьеру.

— Учитывая вашу неудачу в Темпесторе и Вулкане, звучит сомнительно, — он пожал плечами. — Но все мы можем ошибаться. Мой подход лучше. Если орки придут на Секундус, то обнаружат, что наши города хорошо защищены и Легио Металика их отбросит.

Маннхейм моргнул. Теперь в игру вступила судьба Железных Черепов. Ее вырвали из его рук. Его гордый легион внезапно стал игрушкой в руках мелкого капризного тирана. Он видел, как зарождался новый кошмар. Фон Штраб был готов повторить ошибку, что обрекла Армагеддон Прайм. Шаг за шагом он подводил планету к падению.

— Должен предупредить о несостоятельности подобного решения, — произнес Маннхейм.

— Принято должным образом, принцепс. Моя уверенность в ваших возможностях, как оказалось, куда крепче вашей собственной. Не нужно ложной скромности, прошу. Не лучшее время для этого.

Фон Штраб уже был готов расплыться в елейной улыбке, но замер. Он нахмурился.

— Какое подкрепление? — спросил он.

— Губернатор? — отозвался Маннхейм.

— Полковник, вы упомянули о подкреплении.

— Да, потому что нам это нужно.

— Нет, не нужно, и мы не можем его получить.

— Можем, и мы должны, — ответила она.

Фон Штраб воззрился на нее.

— Вы весьма уверены.

— Да. Мы…

Он оборвал ее.

— Комиссар Яррик выжил? — он не дождался ее ответа. — Он прибыл с вами, так ведь?

И снова не стал ждать ответа. Он встал с трона. Его подчиненные взялись за оружие.

— В космопорт, живо, — приказал он.

Фон Штраб взглянул на Маннхейма и Бренкен. Его лицо и скальп побагровели. Маннхейм впервые увидел его взбешенным. И впервые, понял он, видел, что фон Штраб ощутил угрозу.

— Я не позволю себя унизить, — произнес губернатор.

— Странно, — ответил Маннхейм, — что вы предпочитаете смерть.

3. Генест

Во время его разговора с Ярриком остальной хор пребывал в молчании. Но они все слышали. И когда Генест сказал «у нас есть работа», молитва, которая приветствовала его слова, была сердечной.

Это была молитва о силе, чтобы выполнить задание. Молитва благодарности за то, что они совершают значимое действие. Молитва о защите от того, с чем пришлось столкнуться.

— Говорите сквозь меня, — обратился к хору Генест. — Во имя Бога-Императора. Станьте Его словами и Его волей.

Он открыл внутренний глаз. Медленно. Еще до того, как он начал, варп набросился на него. Стал клыкастой аурой вокруг его сознания, впился в него ожидании, голодный до души и разума его и остальных астропатов.

И теперь Генест обратился к варпу.

Хаос рвал его своими когтями. Боль пронзила каждую клетку тела. Безумие пыталось разорвать его на части своей молнией. В него хлынула какофония полусформированных идей, исковерканного языка и расплавленных снов. Восприятие стало водоворотом, оно разбилось на осколки, его унес ураган. Будь Генест один, его сущность разорвало бы в клочья. Но с ним был хор, а он был с ними. Телепатическая песня представляла собой коллективную силу, нерушимое ядро. Она отважно стояла перед лицом шторма, но Генест был у ее границ. Нужно было пойти дальше. Нужно было пробиться через этот вихрь.

Послание было простым. Это была мольба. Простая, отчаянная, ее невозможно было понять превратно. Генест сформировал психический посыл, плотный и направленный, как болтерный снаряд. Он был устойчив к искажению, как любая астропатическая связь. Теперь, когда он был привержен этому делу, сообщение было жизненно важным для Генеста. Он разделил крик Армагеддона. Он не видел того, с чем Яррик встретился на Прайме. Но чувствовал варп-шторм. Знал его коррозию. И знал, что это не было простым совпадением. Каким-то образом это было связано с орками. Они не желали его появления. Это было невозможно. Но у орков была некая психическая сила. Такая колоссальная угроза, какой ее описывал Яррик, могла оказать влияние на материум. Возможно, варп-шторм стал ее последствием.

Коллективная воля, коллективное стремление, коллективное отчаяние. Они дали хору направление. Железную цельность, чтобы пронзить хаос, пробиться сквозь воющее безумие, окружившее систему Армагеддона. Генест направлял удары и был с ними един. Его сущность имела единственную цель, и она хранила его. Когти нереальности рвали плоть его души и хора. Хор кровоточил, кровоточил и он. Шторм разорвет их в клочья.

Дальше. Глубже. И шторм проникал глубже в него. Энтропия была неумолима как кислота.

Он распадался. Был изъеден. Он исчезал.

Но хотя он и распадался, держал форму крика. Протолкнул ее сквозь шторм. Затем он и хор, смертельно раненые, но объединенные долгом и нуждой, швырнули крик в галактику, и несчастье Армагеддона пролетело сквозь сны.

4. Яррик

В скриптории я поговорил со стражами. Женщину звали Дрейер. Мужчину — Фертиг.

— Хор взывает о помощи, — сказал я им. — Планетарный губернатор отправит сюда свои силы, чтобы остановить их. Любой, кто присоединится к этой попытке, пойдет против нужд Армагеддона и самого Империума. Я буду стрелять на поражение. Оставайтесь со мной, уходите или сразитесь со мной сейчас. Решайте.

Мой болт-пистолет оставался в кобуре. Я хотел, чтобы их решение было искренним.

— Я с вами, — сказала Дрейер. Фертиг кивнул.

— Хорошо.

Я повернулся к писарям. Несколько из самых ближних подняли головы, чтобы наблюдать за нашим разговором. Другие продолжали работать. Я повысил голос.

— Работа в этом помещении приостановлена, — объявил я.

Повисла тревожная тишина. Ко мне обернулась армия озадаченных лиц. Ничто в памяти этих верных слуг не вмешивалось в их обязанности, и точно не приказы военного офицера.

— Уходите, — сказал я им. — Немедленно.

Они подчинились, тихо, быстро и без вопросов. Они не понимали и не хотели понимать. Верили, что их невежество защитит их. Возможно.

Еще до того, как скрипторий полностью опустел, я начал переворачивать столы и скамьи. Дрейер и Фертиг присоединились. Вместе мы соорудили две баррикады, одну напротив лифтов, и вторую, больше размером, перед бронзовыми дверями, оставив позади себя небольшое пространство. Остальную часть зала мы перевернули с ног на голову, не оставив прямого пути к дверям астропатов.

Лифт ожил и загремел.

— Готовьтесь, — произнес я.

Мы заняли позиции. Нацелились на лифт через нагроможденные столы.

— Огонь по моей команде, — сказал я.

Двери открылись. Люди, носившие цвета фон Штраба, столкнулись с первой баррикадой. Они полезли наверх. Их было с десяток, у всех оружие наготове.

— Огонь, — приказал я.

Мы застрелили их до того, как у них появилась возможность спуститься. Мы застали их врасплох, уязвимыми и ошеломленными. Они не ожидали отпора. Не верили, что кто-то станет противиться указам Германа фон Штраба. В те первые секунды четверо из них погибли от собственной самоуверенности. Еще двое упали перед барьером. Они искали несуществующее укрытие. Их мы тоже уложили. Остальные отошли назад и начали отстреливаться. Лазеры прожигали железо и дерево. Они врезались в наше убежище, но не могли достать. Пока не могли.

— Назад, — сказал я Дрейер и Фертигу.

Куча мебели не была преградой для моих болт-снарядов. Я прицелился в движение у лифта и застрелил мужчину в живот.

Обмен огнем шел несколько минут. Люди фон Штраба бегали из стороны в сторону, отчего было трудно целиться. Фертига ранило в руку. У него перехватило дыхание. Он больше не мог держать лазвинтовку. Припав к сломанному столу, он продолжил стрелять.

Я убил еще двоих, после перезарядился. Двери лифта открылись снова, впустив подкрепление. Численность придала бойцам фон Штраба смелости, и они изменили тактику. Они начали толкать баррикаду. Нагромождение сдвинулось на два метра, после чего рухнуло. Слуги правителя бросились на нас. Они бежали под нашим огнем, и некоторых удалось убить, но нас было только трое. Они прижали нас, ища более толстые части нашего щита. Удача Дрейер иссякла. Лазер прошел через зазор и прожег ее горло насквозь. Я убил еще двух противников, и когда им удалось дойти до баррикады, их осталось десять. Половина стреляла по низу. Остальные начали карабкаться. Я подпрыгнул, схватившись за ножку стула и держа ноги в метре от пола, чтобы избежать огня. Я стрелял через барьер вверх, разбрасывая выстрелы. Тела падали. Фертиг старался не отставать, но его рука была слишком слабой. Лаз-огонь попал ему по ногам, и, упав, мужчина сгорел.

Один против семерых. Я бросил через баррикаду фраг-гранату и отскочил назад. Бросок был коротким. Граната приземлилась на другой стороне, слишком близко. Я пополз к дверям. Когда граната упала, лаз-огонь прекратился. Полсекунды предупредительных возгласов, затем взрыв, вихрь шрапнели и криков. Часть баррикады полетела в мою сторону. Исковерканный металл и дерево врезались в бронзу. Они прорезали мою шинель на спине и впились в плоть. Я ощутил жесткий удар в позвоночник. Меня швырнуло вперед, но не проткнуло. Я встал, обернулся и снова пошел в атаку, стреляя из пистолета и вытащив меч. Впереди была горящая дыра в барьере, и я прыгнул в нее. В лицо впились занозы, меня окутывал дым. На другой стороне пол был залит кровью. Корчились люди без лиц и конечностей. Один из противников в разорванной униформе, с кровоточащей грудью, бросился на меня. Я нанес ему удар мечом в шею. Он отшатнулся на три шага, брызгая на меня кровью, и после упал.

Двое оставались на ногах, еще оглушенные взрывом. Один поднял винтовку. Я отстрелил ему правую сторону черепа. Второй бросил оружие и поднял руки.

— Своими действиями ты предал Армагеддон и Императора, — сказал я.

Я выстрелил ему в лицо и казнил предателя. Затем мечом прикончил раненых. Это было их наказанием, о жалости речи не шло.

Наступила тишина, нарушаемая лишь скрипом оседающих обломков. Она длилась минуту, прежде чем лифт снова загрохотал. Укрытия больше не было. Я подошел к дверям и поднял болт-пистолет, готовясь нажать на курок. Двери открылись. Там стоял фон Штраб с пятью бойцами. Были там и Бренкен с Маннхеймом. Я быстро опустил оружие, прежде чем у охраны появилась причина выстрелить.

Еще один момент, когда я мог убить фон Штраба, прошел. Я к этому не стремился, но возможность была. Нажать на курок, одно простое действие, и мы бы оба не увидели конца войны. Пусть летописцы решают, было ли мое решение правильным.

Я отступил от лифта. Охранники вышли, целясь в меня из винтовок. Фон Штраб подождал, пока они окружат меня, и только потом вышел.

— Забрать у него оружие, — приказал он.

Его голос клокотал от злости. Правая щека дергалась. Его маска спокойствия свалилась. Мне было приятно. Мне еще не доводилось видеть, чтобы кто-то задел его власть, а я ведь человек. Я был счастлив доставить ему этот дискомфорт.

Его стражи колебались. Я вернул пистолет в кобуру и убрал меч в ножны. Я смотрел на них, бросал вызов подойти и попытаться разоружить меня. Они стояли, крепко держа винтовки. Ничего более не делали. Фон Штраб отошел, как будто его приказ был исполнен. Он прокладывал себе путь через разруху к дверям.

— Я не потерплю неповиновения, — объявил он.

Бренкен и Маннхейм прошли за спины стражам. Они молчали. За них говорил их ранг. Стражи отошли от меня на шаг.

До дверей фон Штрабу оставалось несколько шагов.

— Вы опоздали, — сблефовал я.

Он обернулся.

— Молитесь, чтобы это было не так.

Я подумал, что тоже блефовал. Он снова пошел вперед, дошел до дверей.

Раздался крик.

Это был один голос и одновременно множество. Как мозаика психической боли. Он охватил наши души. Врезался в разум, будто шрапнель. Охрана побросала оружие. Каждый из нас прижал ладони к ушам в попытке заглушить вопль. Он нарастал, извивался, вытягивался в рваном скрежете высоких нот. В конце мне показалось, что я уловил погребенную в ужасе ноту триумфа.

Вопль умолк. Фон Штраб стоял на коленях. Он встал и распахнул двери. Мы последовали за ним в зал астропатов.

Хор был уничтожен. Несколько фигур в мраморных коконах лежали неподвижно. Другие дергались, из их ртов сочилась слюна. Несколько плакали. Мастер Генест повернул голову на звук нашего прихода. Кровь бежала из его глаз, ушей и из дыры, что открылась в центре его лба, будто некое хищное животное пронзило его когтем. Его лицо побелело, и по нему пошла сеть гнилостно-зеленых вен. Я не знал, слышал ли он нас. Но его пустые глаза смотрели на меня. Голосом, будто звучавшим из глубин пустоты, он прошептал:

— Сделано.

Глава 14: ГАДЕС

1. Яррик

Если бы там не было Маннхейма и Бренкен, фон Штраб бы меня казнил. Но даже их присутствия было бы недостаточно, если бы Генест не смог осуществить призыв о помощи. Но молчание Армагеддона нарушилось. О его бедственном положении стало известно. Фон Штраб должен был учитывать в своих политических расчетах прибытие других партий. Поэтому он публично избавился от меня. Его охранники сопроводили меня в апартаменты Сероффа.

Лорд-комиссар воззрился на меня.

— Ну? — спросил он. — Мало тебе зеленокожих? Захотелось поубивать людей, исполняющих свой долг?

Я фыркнул.

— И это все, на что ты способен, Доминик? Я делал то, что следовало делать тебе.

— Ты действительно считаешь, что ставить палки в колеса главнокомандующему обороны Армагеддона будет полезно?

— А ты действительно думаешь, что его примеру стоит следовать?

— Я не обязан тебе отвечать.

— Нет. Но в конце ты будешь должен ответить за свои действия. Если кто-либо из нас переживет эту войну.

Его защита говорила о многом. Ему не нравилось то, как шла война. Серофф не был дураком. Я не думал, что ему был уж слишком приятен союз с фон Штрабом.

— Ты лучше фон Штраба, — сказал я. — Мы в долгу перед Императором, а не этим коррупционером.

Я предложил ему выход. Он отказался. Его лицо потемнело от ненависти ко мне.

— Не предателю говорить мне о коррупции.

Я пожал плечами.

— Это уж точно.

Он воспринял мое согласие как оскорбление. Им оно и было.

— Итак? — спросил я. — Что теперь?

— Я хочу, чтобы ты исчез с глаз моих, — ответил он.

Но я не мертв, и не в тюрьме. У него была официальная власть обеспечить мне любую из этих судеб, но не моральная. Кроме того, он помнил о Маннхейме и, как и фон Штраб, о тех, кто приближался к Армагеддону.

Серофф и фон Штраб приняли свое решение еще до того, как меня привели к лорду-комиссару. Приговором стало изначальное наказание. Они лишили меня власти. И я наконец-то отправился в Гадес.

Я вылетел на той же Валькирии, что привезла меня в Инферно. Венграф летел обратно, чтобы вернуться под командование Теодора Хельма. Я сидел вместе с ним в кабине пилота. При первом взгляде на улей я вздрогнул. Мою правую руку снова свело судорогой. Я потер ее, хотя боль залегала глубже, чем в мышцах. Мое плечо будто сдавило тисками.

Венграф это заметил.

— Комиссар?

Я размял руку. Боль ярко вспыхнула, отчего меня дернуло вправо. После все утихло.

— Я в порядке, — ответил я. — Старая рана расшалилась.

Я смотрел на Гадес свозь армированное стекло фонаря кабины, будто никогда раньше его не видел. Выполняя свой долг на этой планете, я стремился узнать весь Армагеддон, и, следовательно, в Гадесе я бывал и раньше. Не долго, но достаточно, чтобы ориентироваться. Как и все крупные ульи этого мира, это было раскинувшееся, массивное скопление мануфакторий и жилых блоков, вплетавшихся друг в друга. С этого расстояния шпили и трубы были едва различимы в облаке черного дыма. От других ульев Гадес отличался своим упадком. Его губернатор, лорд Маттиас Триттен, имел наименьшее влияние среди своих коллег, и потому был наиболее обязанным фон Штрабу. Главными промышленными отраслями Гадеса была добыча полезных ископаемых и переработка руды. Его производительность исчислялась миллионами тонн за год, но с каждым годом эти показатели падали. Истощались жила за жилой. Под городскими стенами раскинулась массивная, переплетенная паутина шахт. Комбинация надземной и подземной добычи превратила ландшафт вокруг Гадеса в выщербленный лунный пейзаж. Поиск новых залежей расширял границы города все шире, но за последние десятилетия стало ясно, что самые богатые месторождения в этом регионе континента уже найдены. Для миллионов жителей Гадеса все еще находилась работа.

Для других миллионов оставалась только безнадега.

Я подумал, что эта безнадега может быть полезным. Все мы пребывали в отчаянии, пусть и не каждый об этом знал.

От других ульев Гадес отличался еще кое-чем — его гора, из которой вырастали шпили, была полой. Башни, мануфактории, часовни и извивающиеся улицы окружали такую колоссальную структуру, что та могла сойти за маленький город. Внутренняя крепость Гадеса была нерушимым пережитком его истории, его былого богатства и других войн на Армагеддоне, тысячи лет назад. Улей вырос вокруг великой цитадели. Это было плоское квадратное чудовище. То была попытка создать абсолютно самодостаточную, непроницаемую аркологию. Переработка руды, правительство, церковь, жилые массивы — все это находилось внутри его гигантских стен из скалобетона и железа. Крепость оказалась просчетом, подходящим только для войны. Внутри становилось все больше и больше препятствий, концентрическое сокращение, предполагавшее необходимость отступать назад, снова и снова, пока в последней крепости не устояли только самые жизненно важные элементы. Жизнь в таких условиях была невыносима. Даже губернаторский дворец построили недавно, на крыше крепости. В такой структуре никто не жил и не работал добровольно. Для сотен тысяч живших внутри выбора не было.

Тогда я взглянул на это свежим взглядом. И мне это показалось прекрасным.

Я посмотрел вниз на местность, на огромные ямы, воронки и булавочные головки валов. Это была такая сеть выдолбленной земли, что она затмила окопы Вулкана. В этом я тоже видел потенциал.

Венграф приземлился на посадочную площадку на восточной стене. К главным воротам на этой стороне вела широкая сеть автомобильных и железных дорог. Общественный транспорт и поезда, груженые рудой, все еще продолжали движение. Они будут делать это до того момента, как угроза станет неминуемой. За воротами движение транспорта было перенаправлено в обход танков и артиллерии 33-го, 97-го, 110-го и 146-го полков. Хельм, главнокомандующий по старшинству, держал свои войска в состоянии повышенной боевой готовности, и его оборона была готова к встрече с противником. Для орков дорога будет самым привлекательным местом. Я представил тактику, использованную в Вулкане, и вообразил ту безумную скорость, какой бы могли достичь орки на таком покрытии. Хельм подготовил тяжелую технику, чтобы отрезать Газгкуллу этот вход. Когда мы приземлились, я увидел, как стена кишит активностью. Хороший знак.

Когда я сошел, меня поприветствовал сержант.

— Комиссар Яррик, — сказал он. — Полковник Хельм хочет с вами встретиться.

Солдат был старым ветераном, невысокого роста, но длинными руками. Его узкое лицо выглядело не к месту на широких плечах. Он улыбнулся, отдавая честь, и продолжал улыбаться.

— Как тебя зовут, сержант? — спросил я, когда он уводил меня с посадочной площадки.

— Ланнер, комиссар.

— Кажется, тебе весело, сержант Ланнер.

Он кивнул.

— Слышал пару хороших историй. Слышал, вы не стали мириться с тем, что творит этот жирный говнюк.

Мне удалось сохранить невозмутимое выражение лица. Нахальство Ланнера просто поражало. К тому же оно было непробиваемым. Меня можно было бы назвать лицемером, если бы я стал отрицать точность его описания фон Штраба. Я был ошеломлен и тем, что солдат осмелился продемонстрировать комиссару столь вопиющее неуважение к власти, не говоря уже о том, что только что с ним встретился.

Меня застали врасплох.

Этот человек сразу же мне понравился.

— Похоже, ты не из тех, кто держит свое мнение при себе.

Ланнер хохотнул. Он коснулся своих многочисленных шрамов.

— Все это я обрел не на поле боя, комиссар. Удивительно, насколько людям не нравятся те, кто говорит им правду в лицо.

— Удивительно, — сухо отозвался я.

Его ухмылка стала еще шире.

— Все именно так.

Командная палатка была установлена на половине пути между посадочной площадкой и шеренгой танков. Ланнер откинул завесу, объявил о моем прибытии, небрежно отсалютовал и ретировался. Я вошел и обнаружил Теодора Хельма в одиночестве. Тот был младше Бренкен, но достаточно стар, и имел опыт на поле боя. Это был жилистый человек среднего роста, а его серые глаза выцвели настолько, что казались прозрачными.

— Рад познакомиться, комиссар, — сказал он. — Я подумал, что будет лучше провести нашу первую встречу самостоятельно.

— Согласен. Позвольте поблагодарить вас, — ответил я. — И от имени полковника Бренкен тоже.

— Как у нее идут дела?

— Так, как у полковника, чье командование отозвано дураком.

Если Хельм послал Ланнера встретить меня, то было ясно, что мы найдем общий язык.

— Из 252-го кто-нибудь выжил?

— В Вулкане? Мы ничего не слышали. Можно только надеяться. Император защищает.

— Император защищает, — с чувством ответил он.

Я окинул палатку взглядом. Обстановка минимальная: вокс-установка, один стул, стол с картами Гадеса и его окрестностями.

— Могу я узнать, почему вы разместили штаб здесь?

Там было полно зданий с обзором на транспортный узел, который он превратил в плацдарм.

— Здесь центр, — сказал он. — Когда придет время выдвигаться, думаю, времени у меня будет мало.

— Полностью согласен.

Все, что я узнавал, подтверждало мнение Бренкен о Хельме.

Хельм поднял со стола планшет с данными.

— У меня есть приказы касаемо вас, комиссар.

— Полагаю, мое оригинальное предписание о надзоре за набором новобранцев изменилось.

— Верно. В какой-то степени. Мне приказано приставить вас к первой же роте, что столкнется с орками.

— У этих приказов есть свой подтекст.

— Похоже, что так. Кроме того, я должен отстранить вас от командования.

— Ценю вашу искренность.

Он швырнул планшет обратно на стол.

— Я не намерен следовать таким идиотским приказам.

— Они отданы генералом Андексом?

— Якобы.

— Вы проявляете неуважение к вышестоящему командованию, — напомнил я.

— Вы, как комиссар, имеете не только право, но и обязанность снимать офицеров с должностей в случае несоответствия.

— Все так.

— В более широком смысле, и в отсутствие упомянутых непригодных офицеров, можно утверждать, что у вас есть обязанность отменять их непригодные приказы.

— Можно оспорить, да.

Он развел руками.

— Тогда все в ваших руках. Комиссар, у меня есть причины сомневаться в обоснованности этих приказов.

Мы друг друга поняли.

— Расскажите, как обстоят дела в Гадесе, — попросил я.

— Я дополнил полки ополчением улья. Дело прошло гладко. Но учитывая то, что вы видели в Темпесторе и Вулкане, мы сможем отпугнуть орков?

— Нет.

Его брови поползли вверх.

— Считаете, они возьмут Гадес?

— Не возьмут. Мы продержимся. И жители должны пойти в бой вместе с нами.

— Как в Вулкане?

— Да. Со всеми полками и всем имеющимся временем на подготовку.

И моей клятвой.

Хельм кивнул.

— Хорошо, — сказал он. — У нас нет арсенала Вулкана.

— Мы справимся. Какие у вас отношения с губернатором?

— Лучше встретьтесь с ним сами и узнаете.

— Понятно. Он вернулся, верно?

— Да. Фон Штраб всех отправил обратно в ульи еще вчера. Губернатор Триттен политически слаб. Масштаб бедности здесь…

Он покачал головой.

— Я знаю. А подулей?

— Триттен едва держит его под замком. Если бы мог, то закрыл на карантин.

Ситуация была плохой еще в мой последний визит сюда. И продолжала катиться вниз. Я найду шанс использовать все. Я превращу Гадес в оружие, способное сокрушить орков.

— Вы правы, — сказал я. — Пожалуй, я встречусь с губернатором.

— Отряд сержанта Ланнера вас проводит. Лорд Триттен проверяет укрепления.

— Он соберет людей?

Хельм поморщился.

— Вам лучше с ним встретиться, — повторил он.

— Я понял, — я повернулся, чтобы уйти.

У занавеси остановился.

— Полковник, — сказал я. — Гадес не падет, потому что мы не станем вести оборонительную войну. Мы нападем первыми. Этот улей станет нашей контратакой.

Маттиас Триттен оказался не там, где Ланнер ожидал его найти.

Сержант оглядывал бастион. Там не было ни следа губернатора и его свиты. Он спросил стоявших рядом солдат. Триттен ушел совсем недавно и направился на улицы. Они не знали, куда он ушел, но вряд ли был далеко.

— Не похоже на него, — сказал Ланнер. — Этот любит выставляться напоказ.

— Ты в Гадесе не новичок, — заметил я.

— Родился и вырос, — гордо ответил он. — Крыса из подулья, это я, ага. Помню отца Триттена. Я не был здесь с тех пор, как меня призвали, но достаточно. Наш дражайший губернатор всегда хочет, чтобы все знали, кто тут главный.

Он фыркнул.

— Когда он тут крутится, то все в курсе, где он и где бывал.

Значит, отсутствие Триттена было чем-то необычным. Я подошел к внутреннему краю бастиона и посмотрел на улицы. Там было много людей, даже слишком. Движение пешеходов пересекалось с военными конвоями. Триттен или его доверенное лицо во время его отсутствия уже должны были перевести весь улей на военное положение. Я же видел жителей, пытавшихся вести обычную жизнь. Это уже было значительным провалом в командовании.

Свое разочарование я отложил в сторону. Куда бы пошел нормальный хвастун-губернатор, чтобы это привлекало как можно меньше внимания?

Я указал на крупную часовню в километре от нас, видневшуюся между покрытых копотью жилых блоков.

— Поищем там.

Ланнер согласно буркнул. Сквозь плотный поток людей мы прошли от стены к Часовне Воинствующих Мучеников. Эта церковь прекрасно символизировала упадок улья Гадес. Его архитектура была величественной, но покрытый копотью фасад ничуть не отличался от таких же в других ульях. Но окно-роза потеряло множество своих панелей цветного стекла. Некоторые были заложены кирпичом, но и там оставалось много прорех. Внутри колонны и своды были покрыты слоями грязи и изъедены кислотой. Под моими сапогами хрустели крошки скалобетона. Гобелены и знамена износились. Грязь лежала так плотно, что скрывала их образы, и они слегка поблескивали, будто покрытые пленкой. Отвратительный ветер Гадеса врывался через дыры в окне и наполнял неф вонью серы и дизеля. Знамена слабо покачивались.

Часовня была пуста.

— Обычно здесь кто-то есть, — сказал Ланнер.

Я согласился. Даже в перерывы между службами в таком публичном месте почитания на скамьях кто-то оставался.

— Если только их не заставили уйти, — сказал я.

Я спустился по нефу.

На пересечении трансепта справа донеслось эхо шагов. Мы остановились и стали ждать. Двери в усыпальницу находились в северном трансепте. Через несколько мгновений из дверей показался лорд-губернатор улья Гадес в сопровождении отряда личной стражи. Они носили ливрею Триттенов глубокого синего цвета. Их униформа была неопрятной и запятнанной. Они больше напоминали скучающих наемников, чем верных слуг семьи.

Маттиас Триттен был мягким человеком. Его чертам не хватало резкости. Среднего возраста, среднего веса и роста, и казалось, одежда была для него тяжела. Увидев нас, он поколебался, потом двинулся вперед, изо всех сил стараясь выглядеть властно. У него не получилось.

— Я приказал покинуть святилище, — сказал он, подойдя ближе.

— Комиссар Яррик, лорд Триттен, — произнес Ланнер, пропустив его слова мимо ушей.

— Мы вас искали, — сказал я. — Мы поняли, что вы проверяли укрепления.

Я сделал мысленную заметку осмотреть часовню.

— Что можете о них сказать?

Я даже не пытался скрыть свое презрение. Вместо того чтобы оборвать меня, Триттен принялся оправдываться. Его глаза метались по помещению, как у загнанного животного. Ему явно не хватало ловкости фон Штраба в расчетах.

— Я видел все, что нужно, — ответил он. — Есть несколько аспектов, на которые полковнику Хельму стоит обратить внимание, и я ему об этом сообщу.

— Он будет очень рад, ага, точно будет, — сказал Ланнер.

Я бросил на него взгляд, и он отступил на шаг.

И снова Триттен не пытался обороняться. Вместо этого он сказал:

— Хорошо.

Он определенно не ощущал себя в позиции власти. Жалкий из него был губернатор.

Мое мнение об этом человеке падало все ниже и ниже.

— Я ощутил потребность помолиться и поразмыслить, чтобы подготовиться к ожидающему нас испытанию.

— Не сомневаюсь, — сказал я.

Триттен взглянул на меня, и в его глазах что-то прояснилось.

— Яррик, — сказал он. — Правитель фон Штраб говорил о вас.

Голос его господина придал ему смелости.

— Вижу, вы уже забыли свое место. Нам не о чем разговаривать.

Он отвернулся, глубже запахнув мантию. Губернатор пошел прочь. Стража двинулась следом. Теперь им было не так скучно, чем до этого, но они даже не попытались поддержать своего лорда.

— Дороги забиты людьми, — сказал я Триттену вслед.

Он остановился.

— И что?

— Сыграйте свою роль, губернатор. Людям нужно направление. Они такая же часть кампании, как и мы. На что бы вы там ни надеялись, ксеносы идут сюда. Стальной Легион будет сражаться до конца. И то же должен делать каждый житель Гадеса. Вы понимаете? Или собираетесь спрятаться, молиться и ждать, что Астра Милитарум прогонит этот кошмар?

— Я слышал достаточно.

Он снова пошел своей дорогой.

— Ведите, и ведите мудро, — предупредил я.

— Да кто вам сказал, что вы можете отдавать приказы? — огрызнулся он.

— А кто вам сказал, что вы можете их игнорировать?

Он не ответил.

Я подождал, пока двери с грохотом закроются за ним и его свитой. После направился прямо к дверям усыпальницы.

— Нужно посмотреть, что он там искал, — сказал я.

— Не думаете, что он молился? — спросил Ланнер, изображая наивность.

— Ни секунды.

Триттен показался мне человеком, который будет молиться Богу-Императору со всей своей силой, когда все остальное пошло прахом, но до тех пор любое выражение веры будет притворством. Он был трусом, с присущей трусу прагматичной коррумпированностью. В крипте находилось нечто очень ценное для него.

Поиск его секрета не занял много времени. Должно быть, один из его охранников услышал, как мы вошли в часовню, и предупредил их, после чего им пришлось быстро уйти. У них не было времени как следует все спрятать, и попытка только привлекла мое внимание. Люминесцентные полосы в конце усыпальницы были сломаны. Тусклое освещение уступило место кромешной тьме. Один из солдат Ланнера зажег факел. Мы шли по узкому проходу между мраморными саркофагами экклезиархов. В конце находился самый крупный и самый украшенный. Гробница святого Карафа. Подробности героизма кардинала были частью скрытого периода истории Армагеддона, но хотя и было постановлено забыть его деяния, все же его имя увековечили. Стороны огромного мраморного саркофага были вырезаны в виде сплетения фигур, которые предполагали священную борьбу, но не изображали врагов святого Карафа. Кардинал возвышался в центре, излучая святость и свет Императора.

В дальней части гробницы находилась дверь. Ее контур представлял собой прямоугольный шов, прорезающий скульптуру. Я толкнул ее. Она открылась со звуком камня, царапающего камень. Гробницу опустошили. При виде этого богохульства у меня сжались челюсти. В свете факела я увидел отметины от инструментов и повреждения на предметах искусства. Работы велись в гробнице не изначально, но и не выглядели недавними.

Внутри монумента в шахту уходила лестница. Свет факела не доставал до дна. Я склонился над краем и присмотрелся. Невозможно сразу сказать, где окажется человек, спускающийся по лестнице, но цель шахты была ясна.

Побег.

Ланнер присвистнул.

— А он и в трусости не признает полумер, да?

— Не признает, — я выпрямился. — Нужно узнать, куда ведет шахта.

Ланнер кивнул.

— Гаден, Теттинг, пойдете вы. Вперед.

Двое солдат начали спуск. Мы подождали, пока они не превратились в две искорки факелов далеко внизу.

— Что скажете, комиссар? — спросил Ланнер.

— Думаю, что лорд Триттен проверял наследие династии.

— Ваша правда. Поколения трусов. Ну, эту семейку никогда особо не любили.

— Такой способ побега — это крайний случай, — рассудил я. — Когда улететь из Гадеса на челноке будет уже нельзя.

— Далеко, должно быть, идет. Нет смысла появляться перед воротами.

— Да. Думаю, ваши люди найдут проход к заброшенным тоннелям шахт, и не выйдут на поверхность, пока не пересекут стены.

— Как только вернутся, мы тут все подорвем.

— Нет, — сказал я. — Этот путь может быть полезен. Но поставьте охрану. Если кто-то титулованный попытается им воспользоваться, пристрелите его.

2. Маннхейм

Сетено вернулась в Инферно и принесла новости: орки начали переход через джунгли. Маннхейм находился в тронном зале, когда она сообщила об этом фон Штрабу. Он пришел туда для того, чтобы увидеть лицо правителя, когда тот услышал о том, что Сетено видела с транспортника, — орки прорывались через природный барьер огнем и разрушением, колоссальные машины войны сминали деревья, чтобы протоптать тропу для остальной армии. Он наконец-то увидел, как на лице фон Штраба отразился ужас.

Я дожил до этого момента, подумал он. Вовсе не отчаяние заставило его думать, что он не доживет и не испытает этого удовольствия. Это был реализм.

— Но Экваториальные джунгли действительно замедляют их, — сказал фон Штраб, как будто его слова обладали силой превратиться в факт.

— Они быстро идут, — ответила Сетено. — Испытания в виде местности и фауны только вдохновляет их стараться лучше. После этого путешествия они станут еще сильнее.

— Через сколько…? — фон Штраб не закончил вопрос.

Даже сейчас он не мог произнести то, что с такой страстью считал невозможным.

Сетено закончила вместо него.

— Когда они прибудут на Армагеддон Секундус? Несколько дней. Может, меньше.

— Тогда ладно, — сказал фон Штраб. — Ладно. Я понял.

Бессмысленные слова, подумал Маннхейм. Звуки, чтобы выиграть время, чтобы сохранить лицо, притвориться, что для этой катастрофы есть простое решение.

— Нужно принять меры, — сказал фон Штраб, осилив предложение из более двух слов.

Затем он посмотрел на Маннхейма. Следующее предложение, которое он произнес, было полностью продуманным. Оно было законченным. Имело смысл. И было совершенно безумным.

Теперь, идя по плацдарму Железных Черепов, Маннхейм понял, что не может припомнить точных слов фон Штраба. Пусть он и ожидал этого, масштаб глупости был таким огромным, что разум отказался их сохранить. Но ему предстояло пережить безумие их значения.

Скалобетон растянулся на многие квадратные километры. Он находился за пределами внешней стены Инферно. Застройка улья была слишком плотной, чтобы обеспечить плоское, открытое пространство такой площади. И это был дом для колоссов, возвышавшихся над укреплениями. Люди, передвигавшиеся пешком, казались насекомыми, а огромные инструменты войны умаляли их существование до ничтожного. Недвижимые богомашины, статуи уничтожения, тянулись в небо. Но они не молчали. Со всех сторон Маннхейм слышал оживающие реакторы.

Вот-вот должен был родиться пламенный ветер.

На пути к Стальному Молоту Маннхейма сопровождали Сетено и Бренкен. На них падала тень Императора, а двойные шпили собора возвышались с его плеч и в обвиняющем жесте указывали в самое сердце Инферно.

Бренкен ругалась себе под нос.

— Послать Железные Черепа без поддержки, — сказала она. — Он же должен понимать, что повторяет ту же ошибку, из-за которой мы потеряли Прайм.

— Он не считает это ошибкой, — сказала ей Сетено. — Прайм потерян из-за вашей некомпетентности. Вы не выполнили его приказы, как следовало. Но теперь он пускает в бой свое главное орудие.

Она развела руки, подразумевая Легио Металика.

— Свое, — Маннхейм будто сплюнул горчившее на языке слово.

— Прошу прощения, принцепс, — сказала Сетено. — Это то, как он видит всех нас. Каждая душа на Армагеддоне живет ради его блага.

Ее холодные золотые глаза смотрели на что-то за горизонтом.

— Наша трагедия заключается в том, что наш истинный долг перед Императором искажен настолько сильно. И спасет нас лишь его верное исполнение.

— Какие у вас планы? — спросила Бренкен у Маннхейма.

— Мои приказы не дают мне много места для маневра. Мы должны выступить навстречу оркам. Так мы и сделаем.

— Но без поддержки…

— Я знаю.

Его Титаны сокрушат грубые орочьи машины. В этом он даже не сомневался. Но Легио Металика представляли собой лишь одну форму вооружения. Божественные Машины не созданы для борьбы против толп мелких врагов. Они могут нанести крупные потери пехоте и быстрым машинам, но продвижение они заблокируют с тем же успехом, что и столб лавину. Пока они будут бороться с орочьими гаргантами и стомпами, то будут уязвимы перед волнами танков.

— Эти приказы безосновательны, — сказала Сетено. — Они отданы самым жалким существом в этом мире.

— Но он правитель, а я не мятежник. Я дал клятву, и буду ей следовать. Если нарушу ее, то буду повинен в предательстве и ереси.

— Командование фон Штраба нелегитимно, — сказала Бренкен.

— Напротив, — ответила Сетено. — Законность — это все, что у него есть. Но есть механизм, который может это исправить.

Бренкен поняла намек.

— Лорд-комиссар Серофф не проявил желания применить эту санкцию.

— Сомневаюсь, что у него даже мысль о таком возникала, — сказал Маннхейм. — Фон Штраб ужасен как главнокомандующий, но хорош в том, что касается личной выживаемости. У него хорошая охрана. Меры предосторожности весьма сильны. Серофф должен быть готов расстаться с жизнью в такой попытке.

Бренкен вздохнула.

— Я попробую поговорить с генералом Андексом, но он тоже предан фон Штрабу.

— Я буду молиться за ваш успех, — сказал Маннхейм.

Они достигли подножия Стального Молота. Вальт и Дамманн, его модераторы, стояли у входа в правую ногу, ожидая его.

— Я буду молиться за всех нас, — сказал он. — Император защищает.

— Император защищает, — ответили Бренкен и Сетено.

После они ушли, а он повернулся к Стальному Молоту.

Лифт пронес Маннхейма и его модераторов по ноге и остановился в тазе Титана. Они прошли по коридору из сводчатого металла, мимо копошившихся рулевых и техножрецов, к ядру, и после другой лифт поднял их в голову Стального Молота. Чем выше он поднимался, тем больше Маннхейм чувствовал, как липкая хватка политики Армагеддона на его душе разжимается. Ему и его воинам предстояло встретиться с последствиями зловонных интриг, но они сделают это с честью и уверенностью в битве. Если безумие фон Штраба ведет Маннхейма к смерти и поражению, то он встретит их с честью. Он пойдет против неизбежного, и приложит все силы, чтобы обратить это в бегство.

Оказавшись в черепе, Маннхейм несколько секунд стоял у командного трона, прежде чем начать ритуал соединения. Он посмотрел сквозь армированное стекло глаз. Перед ним раскинулась ало-золотая мощь Железных Черепов. Титаны стояли клином со Стальным Молотом во главе. Три Полководца. За ним восемь Налетчиков. И после десяток Гончих. На почтительном расстоянии позади, но готовые мчаться вперед по приказу, шли Носороги скитариев. Справа и слева на посадочных площадках ждали Валькирии. Все великие механизмы войны стояли лицом к Императору, будто ожидая его оценки.

Повсюду на дымном ветре Гадеса хлопали знамена Легиона. Крылатый череп на красном поле, и черная аквила на желтом шли бок о бок, слившись воедино во имя Империума и олицетворяя ярость Железных Черепов.

Ярость, которой под силу уничтожать цивилизации, была готова сорваться с цепи.

Управление этой мощью все еще было новым ощущением. Маннхейм был действующим командующим Железных Черепов. Новый Великий Мастер еще не был назван. Внезапная смерть предыдущего поразила Маннхейма. У него оставались вопросы, и все без ответа. У него были догадки, все без оснований. Был ли старик убит ассасином? Пошел ли он против фон Штраба? Предавал ли Маннхейм его память, оставаясь верным клятве? Он не знал. Доказательств не было, только догадки и недоверие к совпадениям.

У него была клятва, его честь и единство, что он сохранял в Легио Металика.

— Начнем, — сказал он Вальту и Дамманну.

Он сел на трон. Мехадендриты расправились. Они потянулись к имплантам в его черепе, шее и позвоночнике. Тиски удерживали его руки и ноги на месте. В последний момент перед установлением контакта он попрощался со слабой плотью своей человеческой сути. Он открылся, чтобы принять Стальной Молот.

Он почувствовал рывок, дезориентацию, настолько сильную, что это стало идеальной агонией, когда его восприятие стало божественным. Его тело было в кабине пилота, и оно же достигало полутора сотен метров в высоту. Его руки были человеческими, и они же были инструментами последнего суда. Он оставался неподвижным на троне, и нес на своих плечах собор. Он был смертным, но был и вечным воплощением Крестового Похода.

Дух машины Стального Молота слился с его сознанием. Он и Титан стали единым целым. Ярость войны стала его страстью, его единственным желанием было сокрушить врага со всей кошмарной мощью, заключенной в его теле. Разумом все еще оставался Маннхейм, и он проверял Стальной Молот. Он направлял его ярость.

Действия команды служили циркуляцией крови в великом теле. В соборе техножрецы Адептус Механикус молились Омниссии, и работа, представлявшая душу машины, началась.

Он открыл канал вокс-сети и вокс-передатчиков, усеивавших шпили. Когда он заговорил, его голос слышал каждый член Легиона, и он громом прокатился по улицам Инферно.

— Железные Черепа, — сказал Маннхейм. — На Армагеддон Секундус мчится угроза ксеносов. И нашей священной задачей является остановить их переход. Мы идем одни, но кто посмеет встать против нас? Мы идем одни, но с нами идет и Император. Так отправимся же в путь, и пусть пошатнутся небеса.

Боевые рожки каждого титана зазвучали, и небо задрожало от протяжных, долгих фанфар конца миров.

Затем Стальной Молот двинулся с места. Он повернулся. С каждым шагом, звучавшим будто удар в божественный барабан, Император начал свой ход.

Глава 15: ПУСТОШИ СМЕРТИ

1. Яррик

Во второй половине моего второго дня в Гадесе Хельм послал за мной. Я ожидал, что встреча произойдет в командной палатке, и удивился, когда Ланнер привел меня в один из бункеров на вершине внешней стены. Это был укрепленный центр связи рядом с артиллерийской турелью. Хельм снова был один, и он сразу же отослал Ланнера. Амбразура бункера выходила на восточный подход к улью. Внутри находилась выраставшая из задней стены каменная лавка. Из правого угла выходил небольшой уступ, тоже каменный. На нем лежал микрофон вокса.

Вид у Хельма был мрачным.

— В чем дело? — спросил я.

— Правитель только что отправил Легио Металика навстречу оркам.

— Без поддержки.

— Да. Принцепс Маннхейм хочет поговорить с вами. Здесь вас не потревожат.

Иными словами, мы могли свободно говорить о вещах, о которых даже Хельму не стоило слышать. Я был впечатлен.

— Спасибо, полковник, — сказал я.

Хельм кивнул и вышел. Я сел, потянулся к воксу и щелкнул переключателем, чтобы открыть канал.

— Я здесь, принцепс Маннхейм, — сказал я. — Уже видите орков?

— Еще нет. Разведка заметила их. Мы встретим их самое позднее завтра вечером. Комиссар, — сказал он, — я пришел к выводу, что из всех нас только у вас есть все шансы оказать позитивное влияние на исход этой войны. У вас есть опыт с Армагеддона Прайм. Учитывая то, что я знаю о лорде Триттене и полковнике Хельме, у вас есть куда больше пространства для маневра, чем думал фон Штраб, когда изгонял вас. Это так?

— Да, — ответил я. — Пока я жив, Гадес не падет.

— Тогда я прошу вас стать свидетелем нашей битвы. Я оставлю этот канал открытым и буду передавать все, что смогу. Может, это как-то поможет.

— Вы не надеетесь выжить, — сказал я.

Маннхейм не ответил. Его молчание сказало многое. Оно говорило о безумных решениях и тщеславии, доведенном до измены. Я вскипел при мысли о том, что все полки Стального легиона бездействуют в Инферно.

— Генерал Андекс все еще отказывается возразить фон Штрабу, — сказал я.

— Полковник Бренкен пыталась убедить его пойти против правителя. Он оправдывается субординацией.

Хватит. Степень малодушного бездействия Андекса означала, что я наконец-то могу сделать хоть что-то, чтобы остановить это безумие.

— Я ненадолго отлучусь, — сказал я. — Я должен кое-что сделать.

2. Бренкен

В кабинет генерала она вошла в компании Сетено, полковника Кантурек 167-го полка, полковника Воллбрехта 203-го полка и Талиански, одного из вокс-операторов Воллбрехта. Талиански явно нервничал, будто чувствовал, что приглашение сопровождать этих старших офицеров не было простым оказанием чести.

Андекс встал из-за стола. Он изучал карту западных подходов к Армагеддону Секундус. Представляет места будущих точек конфликта, предположила Бренкен. И даже больше. Андекс не предавался роскоши. Предоставленный ему офис в административной башне был просторным, но пустым. Полки с картами и отчетами, ряд религиозных текстов, личное святилище. Карта на столе не имела никаких пометок. Планшета данных тоже не было видно.

Он бездельничал.

— Генерал, — сказала Бренкен, — мы снова настоятельно просим вас отправить тяжелое подкрепление к Легио Металика.

— Наши полки готовы к немедленной отправке, — добавила Кантурек. Она и Воллбрехт напоминали танки, которыми командовали. Оба были крепко сложенными офицерами с толстыми шеями, искренними и упорными. Они жили войной и возражали против поводка, что навязал фон Штраб и удерживал Андекс.

— Правитель четко изложил свой план ведения кампании, — ответил генерал.

— Правитель ошибается, — продолжила Бренкен. — Вы знаете это, сэр.

Андекс устало вздохнул. Он повернулся спиной к карте.

— Мне нечего добавить. Уходите сейчас же.

— Нет, — ответила Бренкен.

Андекс бросил на нее пронзительный взгляд.

— Что? — прошипел он.

— Талиански, — позвал Воллбрехт.

Вокс-оператор шагнул вперед.

— Включай, — сказал Воллбрехт.

В его тоне не было радости, но слышалось удовлетворение от приближавшейся справедливости.

Талиански настроил громкость. Зашипела статика.

— Вы все слышали, комиссар? — спросил Бренкен.

— Да, — из динамика раздался голос Яррика. — Генерал, вы уклоняетесь от своих обязанностей. В военное время это рассматривается как дезертирство.

— Так вы оправдываете тот факт, что Адепта Сороритас делает за вас грязную работу, Яррик? — Андекс неотрывно смотрел на Сетено.

— Я здесь в роли свидетеля, — ответила канонисса.

— Мы здесь, чтобы следовать законам Астра Милитарум, — произнесла Бренкен.

Она достала из кобуры свой лазпистолет и наставила на Андекса. Ей пришлось принять то, что должно было случиться дальше, но все еще надеялась на другой исход.

— Это ваш шанс на раскаяние, — сказал Яррик. — Вы отправите подкрепление к Легио Металика?

— Нет. Полковник, опустите пистолет. Это мятеж.

— Нет, — снова заговорил Яррик. — Я уполномочен наказать любого офицера, любого ранга, не выполняющего свой долг перед Империумом. Генерал Андекс, вы следуете приказам человека, явно не способного командовать. Если продолжите, то так же будете признаны непригодным к службе. Прошу в последний раз — отправьте своих людей.

— Опустите пистолет, полковник. Это приказ.

Рука Бренкен не дрогнула. Тишину нарушил только вздох Талиански.

— Полковник Бренкен, — произнес Яррик, — я расцениваю действия генерала Андекса как отказ от выполнения своего долга и отказ от присяги. Застрелите его.

Лазер ударил Андексу в самый центр лба. Он превратил его мозг в пепел. Генерал повалился вперед. При падении его голова жестко ударилась о край стола.

— Сделано, — сказала Бренкен.

— Полковник Бренкен, — Яррик все еще говорил формально, будто продолжал выносить приговор, — вы являетесь самым старшим из полковников. В виду отсутствия других генералов я объявляю вас командующим полков Стального Легиона на Армагеддоне.

— Чему я являюсь свидетелем, — произнесла Сетено.

— Подтверждаю, — сказали Воллбрехт и Кантурек.

Бренкен убрала пистолет в кобуру. Она обратилась к Талиански:

— Идите и позовите наряд, пусть уберут тело.

— Какие будут приказы? — спросила Кантурек.

— Вы знаете какие.

Воллбрехт довольно ухмыльнулся.

— Выступаем немедленно.

3. Маннхейм

Сначала казалось, будто из-за горизонта в Пустоши Смерти продвигается горная цепь. С этого расстояния гарганты выглядели коническими силуэтами. Шагая, они раскачивались из стороны в сторону. Самые маленькие из них достигали двадцати метров в высоту. Самые крупные были высотой со Стальной Молот, но гораздо шире в основании.

И их было так много.

Чуть ближе, и детали стомп и гаргантов стали виднее. Их броня имела разный цвет, и на вершинах чудовищ виднелись разные знамена. Чаще всего попадались ржавые символы с рогами, но были и едко-желтые, изображавшие солнечные вспышки и луны. Маннхейм понял, что перед ним было войско из нескольких кланов. Они шли, объединенные целью, и на это было жутко смотреть.

— Яррик, вы там? — спросил он.

— Да, принцепс.

— Вы были правы. Мы никогда не видели у орков ничего подобного.

После дикого избытка жизни, которым были Экваториальные джунгли, орки теперь оказались в землях жары, пепла и камней. Здесь не было поселений, как и воды и любой другой жизни на сотни километров. Это была мертвая земля, великая пустота, к которой год за годом приближался Армагеддон, пожираемый нуждами Империума. Попытка перейти Пустоши Смерти пешком была не глупостью — отчаянием. Самоубийством. Но орочья пехота, будто ковер, покрывала землю пустошей. Пехотинцы шли спереди и между стомп и гаргантов. Даже с этого расстояния, с этой высоты, откуда отдельные орки выглядели насекомыми, точками на ландшафте, Маннхейм знал, что пехота пересечет пустоши и дойдет до Инферно, не ослабев, но став сильнее, закалившись в суровых условиях. В движении этого прилива он видел чудовищную энергию зеленокожих. Орки бежали. Они будто видели не пустыню, а широкий, беспрепятственный путь к заварушке.

— Они не ведают отчаяния, — пробормотал он, забыв, что вокс-канал открыт.

— Не ведают, — сказал Яррик. — Они не способны на это как раса. Что не говорит о том, что они не могут терять боевой дух.

— Я предпочту их полное уничтожение.

Впереди мимо пехоты промчались боевые фуры и мотоциклы. Машины было невозможно сосчитать. Маннхейм отвел взгляд от прилива мелких врагов. В таком количестве они тоже были угрозой. Но нельзя отвлекаться от гаргантов.

Он сменил канал и поприветствовал Кантурек и Воллбрехта.

— Насколько вы далеко? — спросил он.

— Мы подходим, — ответил Воллбрехт. — Несколько минут назад заметили Стальной Молот.

— У нас кончается время, — сказал Маннхейм. — Предлагаю вам открыть огонь сейчас. Мы дадим координаты.

Орки уже пускали первые залпы, пусть некоторым орудиям не хватало дальности. Самым большим доставало, но точность была очень низкой. Их снаряды взрывали землю перед Стальным Молотом и оставляли воронки, будто к Железным Черепам двинулась невидимая сила.

Маннхейм смотрел прямо перед собой.

— Гаргант по прямой от нас, — произнес он. — Плазменный аннигилятор.

— Как прикажете, — отозвался Вальт.

Мышцы Маннхейма напряглись, чтобы поднять правую руку. Накрепко пристегнутая к трону, она не шевельнулась. Вместо этого правую руку поднял Император. Воля модератора сработала в паре с его собственной, и орудие зарядилось прямиком от реактора Титана.

Кровь из сердца.

— Огонь, — скомандовал Маннхейм, и дух машины взревел.

Плазменный аннигилятор выплеснул ярость солнца. Красноватая тьма полудня озарилась диким свечением. Линии орков были изрезаны неровными тенями. Луч ударил в сердце гарганта.

— Огонь, — снова скомандовал Маннхейм, прежде чем вспышка погасла.

Питаясь от реактора, плазменный аннигилятор был способен давать залпы в быстрой последовательности, но эта скорость имела свою цену. В другие системы Императора энергия шла с перебоями. Стальной Молот замедлил свой шаг. Но орудие выстрелило, снова родился яркий свет и луч ударил гарганта в то же место.

Удар Стального Молота мог пробить броню крейсера. Взрыв гарганта был таким мощным и ярким, что на мгновение ряды орков исчезли в его свете.

Маннхейм посмаковал эту прекрасную иллюзию.

Клин Железных Черепов распределился позади него. Титаны пустили залп, который мог обратить улей в пепел. «Вулкан» и мельтапушки, множество ракетных установок, гатлинг-бластеры и многое другое; весь спектр величайшего оружия Империума наземной войны обратил свой гнев на орков. Зеленокожие, нетерпеливые и разозленные, ответили Легиону бурей снарядов и энергетических лучей. Пространство между рядами богомашин превратилось в ад. Стальной Молот шел вперед сквозь взрывы и огонь. Творящееся вокруг безумие не пошатнуло его медленную, ритмичную походку. Император был самим величием. Как и всегда, прорываясь к добыче, Маннхейм чувствовал восторг от этой неземной мощи и ярости духа машины. Пустотные щиты мерцали, подходя к своим пределам. Они держались.

Интенсивность огненной бури угасала достаточно долго, чтобы Маннхейм мог увидеть состояние поля боя. Еще больше гаргантов горело. Некоторые дымились, превратившись в почерневшие остовы. Один сделал последний шаг и рассыпался в цепи внутренних взрывов. Из челюстей черепа истукана вырвалось пламя, и он замер, став горой мертвого металла в пустошах. По всей земле стелились воронки, и Маннхейм видел тусклое свечение там, где орудия превратили песок в стекло. Бесчисленное количество орочьей пехоты и машин было уничтожено.

Но навстречу Железным Черепам с визгом неслось еще больше орков, будто ничего не случилось. К ним направились Носороги скитариев, но они были мечом, противостоящим лавине. Одна Гончая погибла, а Налетчик справа получил серьезные повреждения с одной стороны. Его левая рука превратилась в искореженный металлолом, а левая нога двигалась урывками. Клин не нарушился.

Гарганты и стомпы прошли мимо своих раненых и убитых сородичей. За ними прибывали новые. А еще дальше были новые тени, порожденные красными вспышками разъяренного неба. Теперь Маннхейм осознал масштаб боя. У орков были сотни их варварских машин.

После двух быстрых выстрелов нужно было дать плазменному аннигилятору остыть. Но пусковые установки на плечах Императора были заряжены и готовы к бою. Маннхейм поднял левую руку. Его конечность была образована пятью стволами пушки «Адский шторм».

— Дамманн, — сказала Маннхейм.

— Зарядка завершена.

Затем, в мгновение между залпами двух линий, обрушился сокрушительный артиллерийский огонь. Он накрыл наступление орков. Боевые фуры взорвались. Боевые мотоциклы крутились в воздухе и разрушались в полете. В пехоте появлялись крупные дыры.

Бронетанковые полки Стального Легиона вступили в бой.

— Принцепс, — заговорил Воллбрехт, — мы скоро будем у вас.

— Ждем с нетерпением, — ответил Маннхейм.

Ад вернулся в Пустоши Смерти. Железные Черепа наступали с размеренной, ровной безжалостностью. Огромные шаги Императора и Полководцев были рассчитаны так, чтобы не опередить Налетчиков и Гончих.

Легион был единым звеном, а его атаки — точно нацеленным ударом неизмеримой силы. Орки же представляли собой водоворот, хаотический взрыв всепоглощающего разрушения.

Адский шторм выстрелил. Гаргант, попавший в эпицентр взрыва, превратился в каскад расплавленного металла. Он наполовину стек на землю, прежде чем его боеприпасы взорвались и распространили гибель еще дальше. Луч скосил стомпы слева и справа от гарганта. Они разлетелись на части, словно попали под взрыв своего большего собрата.

Вокс наполнился выкриками других принцепсов, сообщавшими о повреждениях. Объем огня орков перегрузил пустотные щиты. Он молотил по броне меньших Титанов. Маннхейм внезапно ощутил волну справа. Его тело ощутило взрыв так, будто давление и жар коснулись его самого. Полководец Форнакс Мортем взорвался. Его плазменный реактор получил фатальное повреждение и расплавился. Там, где стоял Полководец, теперь возникло грибовидное облако, и его ярость стала зеркалом алого гнева небес. Каким-то образом экипажу удалось направить сильнейшую часть взрыва вперед, посеяв еще больше хаоса в рядах орков. Также он испепелил несколько Носорогов. Ударная волна пробила пустотные щиты Стального Молота. Щиты пытались распределить энергию равномерно, но и тогда ее было слишком много, и она перегрузила систему. Зубы Маннхейма клацнули, когда щиты разрушились, и отголосок энергии хлынул обратно в Титана, сотрясая дух машины агонией.

Щиты восстановились, но прежде чем они это сделали, орочьи снаряды ударили в торс Стального Молота. Броня выдержала. Снаряды размером с танк попали в левый шпиль собора. Железо и камень раскололись. Маннхейм задохнулся от боли и ярости. Обломки пролетели перед глазами Титана. Тела техножрецов, убитых за молитвой, пролетели мимо, безвольно отскакивая от выступов.

Боевой рог взревел. Щиты вернулись.

— Принцепс, — произнес голос из торса Императора, — есть отчет о повреждениях.

Маннхейм почти не слушал. Он знал, что урон не был критическим, разве что вывел его из себя. Он подумал об изуродованном соборе, о погибших наверху, и ответил тем же. Плазменный аннигилятор и наплечные ракетные установки вгрызлись в другого гарганта. Нижняя половина его юбки испарилась. Огромный монстр покачнулся, потеряв устойчивость. Он рухнул на землю, похоронив под собой сотни орков.

Артиллерийский обстрел продолжался. Точность бойцов Воллбрехта и Кантурек была исключительной. Дождь из снарядов летел впереди Титанов, молотя механизированную пехоту орков. Часть вражеских сил обошла строй Железных Черепов и возникла сзади. По ним ударили танки 167-го и 203-го, как только они подошли к полю боя.

Расстояние между двумя рядами колоссов сократилось. В игру вступило оружие ближней дистанции. Скорость боя и интенсивность бомбардировки возросли. Апокалипсис поглотил армии. Маннхейм вел Стальной Молот сквозь бурю энергии и снарядов. Свет ослеплял, затмевал, уничтожал. Он слышал, как гибли его бойцы. У некоторых оставалось время на прощальную речь, прежде чем они пропадали в тишине, но еще двое, Налетчик и Гончая, погибли как Форнакс Мортем. Их гибель была внезапной и разрушительной для всех.

Но гаргантов и стомп гибло больше, чем Титанов. У орков их было еще много, но они сражались с Легио Металика на его условиях. Имперский огонь бил туда, куда требовалось. Артиллерия и танки не давали оркам вступить в бой с Титанами, пока те сражались с гаргантами.

Наступление орков замедлилось. Пропал импульс. Гарганты шли навстречу Железным Черепам, и, хотя их было гораздо больше, они не использовали свое преимущество, чтобы окружить имперцев. Они погрузились в бой, и буря уничтожающего огня стала еще сильнее. Пехотинцы и машины двигались кругами, зажатые между артиллерией и железным ветром танковых снарядов.

Перед Железными Черепами умирало все больше гаргантов. Потери врага росли быстрее, чем у Легиона. Чудовища войны находились почти в пределах удара друг друга.

— Держать строй и продолжать движение, — приказал Маннхейм. — Скоординировать огонь. В приоритете всегда ближайшая цель.

Силовые поля орков поглощали урон, испуская зеленый свет. Когда защита отключалась, машины все еще держались, но броня гаргантов уступала в прочности броне Титанов. Их нагромождение заплаток не шло в сравнение с божественной работой кузниц Марса. По мере того, как дистанция сокращалась, орки приносили все больше и больше оружия. Чем ближе они подходили, тем опаснее становились. Их нужно было держать на расстоянии. Разнести на части, чтобы их смерть распространялась на других.

Клин продолжал идти вперед. Но и гарганты продолжали прибывать, бесконечно появляясь из дыма и пламени, медленно ползущий ужас в виде злобных идолов. После очередного выстрела из пушки «Адский шторм», когда разрушение было настолько идеальным, что воздух очистился на какое-то пространство, на средней дистанции Маннхейм увидел самого большого гарганта. Он был той же высоты, что и Стальной Молот, и из-за своей ширины ему приходилось передвигаться на гусеницах. Это был танк, разросшийся до исполинских размеров. Маннхейм пообещал ему соответствующий конец.

Я иду за тобой, подумал он, и дух машины возликовал.

Вокс разразился криками. На поле появилось нечто новое.

Обстрел артиллерии запнулся.

Орочьи машины затянули петлю вокруг Железных Черепов.

4. Воллбрехт

Две волны металла захлестнули широкую линию Титанов. Корректировщики огня заметили их. Воллбрехт выбрался из люка Лемана Расса Предел Морфея. Он поднес магнокуляры к глазам. Строй Железных Черепов растянулся на километры, но пространство Пустошей Смерти дало орочьему наплыву все необходимое для маневра место. Титаны втянули силу врага внутрь. Теперь приказ был отдан, и орки начали обход с флангов.

С клешнями.

Волны сомкнулись. Они стали огромным цунами. Враги шли в таком количестве, что на мгновение у Воллбрехта возникло впечатление о железных насекомых, карабкающихся друг на друга. Затем картинка в его голове сложилась. Его горло сдавило от ужаса.

Не поток насекомых. Наплыв деградировавших дредноутов.

Он смотрел на толпу бронированных чудовищ. Самый мелкий достигал трех метров в высоту. Они выглядели как цилиндры на подвижных ногах, размахивающие клешнями и пушками на концах рук почти такой же длины. Они шли роем, сбиваясь в кучки, подобно личинкам, жаждущим вгрызться в плоть имперцев. Через них пробивались вперед группы более крупных монстров. Они были весьма близки к размеру дредноутов Адептус Астартес. Они шли в форме орков, воссозданных в виде ревущих металлических гигантов. Там были механизмы и крупнее, шагоходы, превосходившие размерами танки и выше, чем Стражи. Одни их когти были размером с меньшие машины. До этого момента Воллбрехт видел такие шагоходы лишь единожды. Он стал свидетелем того, как направленная бомбардировка убила и разворотила такую машину. Что удивительно, это гигантское орудие управлялось всего одним орком.

И все эти монстры наступали на полки. Огромная толпа пехоты, где каждый солдат превратился в боевой танк.

— Талиански! — крикнул Воллбрехт внутрь Предела Морфея. — Всем танкам огонь по новой угрозе. Василискам — продолжать поддержку Железных Черепов.

Орочьи машины были уже слишком близко, чтобы их можно было остановить артиллерией.

Пушки ряда Леманов Рассов опустились. Во врага полетели снаряды. Они врезались в группы мелких шагоходов, и от каждого прямого попадания цилиндры превращались в шрапнель. Консервные банки, шагавшие поблизости, ковыляли прочь от взрывов, панически размахивая руками. Крупные машины шагали сквозь огонь. Некоторые замедлялись при ударе. Несколько остановились. Гиганты отряхнулись после ударов. Снаряды только поцарапали их переднюю броню.

Волна была совсем близко. Орки поливали Стальной Легион из спаренных стабберов и огнеметов. Они почти не наносили урона и едва попадали. Пушки и ракетные установки были куда хуже. В танки врезалась взрывная буря. Мир разорвался вокруг Воллбрехта. Он нырнул обратно и захлопнул люк. Пули клацнули о металл там, где секунду назад была его голова.

Предел Морфея содрогнулся при выстреле пушки.

— Скажи, что попал, — сказал Воллбрехт.

— Да, полковник, — отозвался стрелок по имени Штробель.

— Отлично.

Он обратился к Талиански:

— Сомкнуть ряды, движение и огонь вперед.

Кох, его водитель, согласно кивнул.

— Мы разделим их ряды надвое.

Воллбрехт отдал приказ так, будто это было возможно. Ему пришлось верить, что так и было.

— Дай мне полковника Кантурек, — сказал он, после того, как Талиански передал приказы.

Танк снова сотрясся, но уже от удара снаружи. Воллбрехт чувствовал себя камнем в жестяной банке. Удар едва не выбил его с места.

— Она ждет вас, полковник, — сказал Талиански и передал вокс.

Кантурек отдала приказ закрыть бреши в строю. Она ехала в Генерале Вальпурге в сотне метров от Предела Морфея.

— Воллбрехт, — сказала она, — это не сработает.

— Это все, что мы можем сделать.

— Мы просто погубим полки зазря. Нужно отступать. Я не вижу края этого войска.

— Железные Черепа…

— Останутся одни, если нас уничтожат. Нужно придумать что-то другое.

Сотрясающие взрывы снаружи. Воллбрехт проклял свою недальновидность. Пушка грохнула.

— Слишком поздно, — сказал он. — Мы не можем…

— Трон! — в ужасе крикнула Кантурек. — Воллбрехт! Уходи вправо! Уходи вправо! Уходи…

Кох отклонился в сторону одновременно с предупреждением Кантурек. Раздался громкий хруст, и Предел Морфея накренился. Броня разорвалась. Стенки смялись. Талиански закричал, когда его сдавило. Воллбрехт бросился к люку. Танк наклонился еще сильнее. Чудовищная клешня вспорола броню. Воллбрехт сумел открыть люк и стал выбираться.

Один из громадных шагоходов прикончил танк. Он крошил корпус своей клешней. Он тряс Лемана Расса, как грокс, рвущий свою добычу. Воллбрехта отбросило от танка. Он жестко приземлился и сломал левую руку. Полковник кое-как поднялся и пошел прочь от разразившейся бойни. Орк перевернул танк, проломил корпус и продолжал бить, даже когда изнутри сквозь щели в броне вырвались языки пламени.

Повсюду пламя и взрывы. Сбитый с толку, шокированный Воллбрехт брел дальше. Его дыхание жестким эхом отдавалось в ребризере. Орочьи дредноуты рвали строй в клочья. Кантурек была права. Но уже было слишком поздно. Мелкие шагоходы собирались вокруг побитых танков как падальщики. Они расширяли разрывы, направляли внутрь огнеметы или совали конечности, чтобы размолотить экипаж в фарш. Одна из орочьих машин схватила пушку танка обеими клешнями и сдавила в момент выстрела. Передняя часть танка разлетелась. Шагоход радостно размахивал оторванной пушкой, будто дубинкой.

Машины орков были толпой, и они захлестнули Стальной Легион. Они превосходили числом и силой. Дезориентация Воллбрехта перестала иметь значение. Идти было некуда. Делать было нечего. Среди полков бушевали железные чудовища. Танки еще сражались. Воздух сотрясали орудия людей и орков. Орочьи шагоходы взрывались. Мелких давили Леманы Рассы. И весь этот бой не имел смысла. Шагоходов всегда было больше. У толпы не было конца.

Воллбрехт шел сквозь пламя и воплотившийся кошмар. Его окружали обломки машин людей и орков. Танки атаковали противников. Монстры приветствовали их стабберами шириной в два метра, визжащим энергетическим оружием и неизменными гигантскими клешнями.

Но за всей какофонией боя продолжался ритм Василисков. Теперь он замедлился. Появились паузы. И вот орудия замолкли окончательно. У мобильной артиллерии не было защиты от шагоходов.

Воллбрехт обнаружил, что достал лазпистолет. Он непонимающе посмотрел на него. Он не знал, зачем вытащил его.

Позади взревело нечто огромное.

Он обернулся, подняв пистолет, потому что должен был продолжать бой. Воллбрехт выстрелил в алого левиафана. Тот не заметил выстрелов. Он шел вперед, как гора металла, из чьей головы раздавался победный вой. Эта гора нависла над Воллбрехтом. Она же ввергла его во тьму.

5. Маннхейм

За криками наступила тишина. Вся связь со 167-м и 203-м полками пропала. Прекратилась и огневая поддержка. Все это заняло лишь несколько минут. Железные Черепа остались одни на поле боя.

Разница была минимальной совсем недолго. Орочья пехота и бронетехника вблизи битвы между гаргантами и Титанами оказались под перекрестным огнем. Все, что было на земле, погибло.

Но даже тогда Маннхейм предчувствовал конец.

— Яррик, — произнес он, — вы еще там?

— Да.

— Полкам Стального Легиона пришел конец.

— Понимаю.

— Я сделаю все, чего требует честь.

— Я в вас не сомневаюсь.

Пока он говорил, конец подступал все ближе. Гончие сообщали об атаках мелких шагоходов. Толпы уничтожали Носорогов скитариев. Они объединились со стомпами и гаргантами, и для Гончих врагов оказалось слишком много. Они начали погибать.

Строй клина нарушился. Наступление Легио Металика прекратилось. На имперцев со всех сторон надвигались гарганты.

Мы зашли так далеко, подумал Маннхейм. Он тяжело повернул Стальной Молот по кругу. Вальт и Дамманн стреляли из Адского шторма и плазменного аннигилятора настолько быстро, как могли. Нагрузка на реактор была невероятной. Маннхейм не давал аннигилятору времени остыть. Риск критического перегрева был высоким. Принцепс и модераторы знали, что оружие нельзя было жалеть. Возможно, они, как и он, знали и то, что скоро рисков не останется вовсе.

Луч Адского шторма перегрузил силовое поле одного из гаргантов и уничтожил его верхнюю часть. На его место пришли еще двое. Гусеничный монстр был совсем близко. На нем развевались знамена и дикарские изображения, варварское отражение великолепия на вершинах Стального Молота. Многочисленные ракетные платформы вторили башням собора. Немезида, подумал Маннхейм. Я тебя уничтожу.

Боеголовки гигантского гарганта полетели к Императору. Некоторые взорвались о машины орков. Другие врезались в пустотные щиты Стального Молота. Другой гаргант ударил конечностью, выполненной в виде цепной пилы длиной в двадцать метров. Пустотные щиты не могли противостоять такому оружию. Оно вгрызлось в броню. Маннхейм развернул Императора и ударил по гарганту обоими конечностями. Удар пошатнул лезвие и крутнул гарганта.

В спину Стального Молота ударили новые ракеты. Вместе с ними снаряды и энергетические лучи. Щиты разрушились. Урон проникал все глубже и глубже. Маннхейм воспринимал отчеты о повреждениях как фоновый шум. Движения Титана стали вялыми. Экипаж умирал. В коридорах бушевало пламя. Собор получил столько ударов, что превратился в огромные развалины, из стен которых валили дым и пламя.

Дух машины ревел в яростной агонии. Он рвался из-под контроля Маннхейма. Но принцепс крепко держал его и направлял эту ярость. Он засчитал ответный удар.

Скоро всем сомнениям настанет конец. В далеком уголке сознания, наблюдавшем за битвой с бесстрастием, Маннхейм позволил себе роскошь в виде последних вопросов. Он не просил о покое и искуплении. Ему хватит убежденности в том, что он был верен своим клятвам, Империуму и Императору.

Стоило ли ему сделать нечто большее, чтобы остановить фон Штраба?

Он мог это сделать. Он мог развернуть Легио Металика против планетарного губернатора.

Но так он бы пошел против своих клятв. Клятв, что поддерживали его и определяли единственную цель всей жизни. Там были те, кто мог убить фон Штраба в рамках законов Империума. Он бы не причинил вреда тому, чему посвятил свое существование.

И все же оставались сомнения. Да будет так. Пусть это будет его наказанием. И пусть Император судит его деяния.

Отцу Человечества не придется долго ждать.

Маннхейм снова развернул Стальной Молот лицом к главному гарганту. Чудовище выстрелило из огромного энергетического оружия в центре туловища. Луч был искрящейся спиралью алого и зеленого. Он ударил в ядро Императора до того, как пустотные щиты перезарядились.

Бормотание техножрецов, передававших отчеты о повреждениях, умолкло. Произошел резкий скачок напряжения, и Маннхейм дернулся на командном троне. Рот наполнился кровью. Она бежала из его глаз и ушей. Дух машины выл. Образовалась трещина, пролом, теперь уже фатальный.

Гудели сигналы тревоги. Маннхейм, тяжело дыша, отключил их.

— Принцепс, — произнес Вальт, — плазменный аннигилятор…

— Я знаю, — прохрипел Маннхейм.

Главные орудия отключились, защищая систему от катастрофы. Реактор получил смертельный удар и начал плавиться. Уровень радиации по всему Титану зашкаливал. Принцепс чувствовал, как горит его кожа.

Дух машины обезумел. Связность нарушалась. Маннхейм воспринимал огромное тело как набор фрагментов. Были ноги. Были руки. Была голова. Они не были связаны друг с другом. Он смотрел на своего убийцу через армированное стекло. Это была гора. Броня красная, будто кровь, будто горящее небо, будто боль, снедавшая его скелет. Челюсти огромного черепа скалились в вечной идиотской улыбке.

— Немезида, — прошипел Маннхейм, — ты сдохнешь с нами.

Его слабеющее сознание нашло правую ногу Стального Молота. Он поднял ее. Выбросил вперед. Молния попыталась расколоть его череп надвое. Император сделал шаг. Он качнулся в сторону гарганта.

Ракеты и энергетические залпы били со всех сторон. Больше ран, больше огня. Они больше ничего не значили. Маннхейм нашел вторую ногу.

Передвинул ее.

Еще шаг.

Уже почти.

Время ускользает, кожа краснеет, тело отказывает, сила обращается в пепел, улетающий в Пустоши.

Он обратился по воксу ко всем, кто еще мог его слышать.

— Железные Черепа, это мои последние приказы. Приказываю отступать, если можете. Живите, чтобы отомстить за Легио Металика. Живите, чтобы сохранить Легио Металика.

Он включил боевой рог в последний раз, когда Стальной Молот бросился на гарганта.

А затем, окруженный орочьим триумфом, он стал сердцем солнца.

Глава 16: ПЕРЕГОВОРЫ

1. Яррик

Я и Ланнер спустились в подулей вдвоем. Хельм был прав — назад мы могли не вернуться. Но риск того стоил. Миссия была деликатной. Она требовала тонкого подхода, умения чувствовать эмоциональный и политический настрой и максимальной готовности убивать. Любой сопровождающий увеличивал вероятность ошибки. Я взял с собой Ланнера, потому что он знал территорию, к тому же он нес переносной вокс. Вот и все.

Я искал, хотя не знал, кого и где найду. У меня была уверенность, что меня найдут первым.

Мы спустились глубоко, в регионы, откуда надежда ушла давным-давно. У этих мест не было даже названия. Они залегали глубже основания любой структуры. Здешние реки образовывались из биологических и промышленных сточных вод. Там были тоннели, в которых в ранние годы Гадеса ходили маглевы, или их построили для этих целей, но никогда не использовали. Остатки угольных карьеров исчерпали свои запасы много веков назад. Стены крупных пещер представляли собой смесь из натурального камня и скалобетона. Я находился в краю отходов всех видов. Особенно человеческих.

— Давненько я тут не был, — сказал Ланнер.

— С тех пор, как покинул подулей, или когда был связистом?

— И то и другое.

— Ностальгия мучает? — спросил я его.

Он буркнул в ответ.

Во время всего нашего путешествия за нами следило множество глаз. Комиссар выделялся в любом гражданском обществе. Чем ниже мы спускались, тем заметнее я становился.

Хорошо.

Необходимость соблюдать осторожность, чтобы не попасть в засаду, отвлекала от мыслей о гибели Маннхейма. Я понял, что тогда случилось. Глупо было надеяться, что катастрофа из-за расплавления реактора Титана как-то уменьшила войско орков. Надежда оставалась под запретом, пока Армагеддон не будет освобожден. То же касалось и отчаяния. До победы существует лишь целеустремленность.

Мы достигли зоны вечной ночи, освещаемой разрозненными осветительными полосами и горящими факелами. Приходилось пробиваться через толпы самых отчаявшихся обитателей Гадеса. В узких проходах они копошились будто личинки. Они были такими же бледными, что можно было видеть в тех местах, где их плоть проглядывала из-под слоя грязи и ритуальных шрамов. Мы шли до тех пор, пока не вышли на открытое пространство. Над разломом, куда водопадом стекали сточные воды, был сооружен грубо собранный мост. Я остановился на середине. Мои руки покоились на кобуре и навершии меча. Я ждал.

Не прошло и пяти минут, как появилась первая банда. Движение на мосту прекратилось, затем с каждого конца моста появилась группа из пяти мужчин и женщин, и они направились к нам. Они носили грубую броню из металлолома. В руках у них были топоры и тесаки, такие же небрежно сделанные, но все же эффективные. Их лица выглядели так, будто их застал врасплох взрыв фраг-гранаты, и шрапнель все еще торчала из их щек и лбов, оставив длинные шрамы. Неплохая иллюзия. Не сомневаюсь, что это производило впечатление на их врагов и жертв. У меня промелькнула оптимистичная мысль, что я не зря трачу время.

— Молчи и не двигайся, — предупредил я Ланнера.

В груди у самого крупного головореза виднелись большие куски металла. Он осклабился, показав сверла вместо клыков.

— Ты не туда забрел, старик.

Он шепелявил из-за железа во рту.

— Я так не думаю. Император правит здесь так же, как и наверху, и я иду туда, куда меня ведет долг.

Прежде чем он выдал следующую издевку, я произнес:

— У нас нет времени на позерство. Орки наступают, и у меня есть дело к бандам. Ко всем. Так что докажите, что с вами стоит продолжать разговор, или отведите к тем, кто достоин.

Здоровяк рыкнул и сделал шаг вперед.

— Прошу прощения, — сказал я.

Я вытащил болт-пистолет, развернулся и пустил пулю в голову подкрадывавшемуся сзади мужчине. Затем, чтобы внести ясность, я обернулся снова и пристрелил второго, стоявшего справа от лидера и смотревшего с нетерпением. Отзвуки выстрелов разнеслись по всей пещере.

В этих глубинах, где ради выживания приходилось доходить до крайности, люди начинали напоминать орков. А орков я понимал.

— А теперь, — сказал я, — я повторю всего один раз. Докажите, что достойны моего времени.

Глаза лидера расширились, и он опустил топор.

— Я Бейл. Говорю от имени Наследников Гревенбергов.

Гревенберги. Когда-то эта семья была дворянской, или так гласила легенда. Истина же залегала столь же глубоко, как и преступники, присвоившие себе это имя.

— Хорошо, — сказал я. — Идет война, и для вас в ней есть роль.

Он фыркнул.

— Думаешь, нам есть дело до того, что сверху?

— Будет, когда зеленокожие придут и уничтожат то немногое, что у вас есть, а вас убьют ради забавы. В Гадес идут орки, и если все вместе их не уничтожим, то все вместе и умрем. Скажи, как думаешь, есть ли у людей из улья наверху то, что нужно, чтобы противостоять ксеносам?

Он расхохотался. Остальные вторили ему. Я задал глупый вопрос.

— Тогда кто-то должен их вести, — продолжил я. — Кто-то, кто знает Гадес достаточно хорошо, чтобы использовать это против зеленокожих.

Сказанное мной было простой истиной. Вербовка гражданских в Вулкане была необходимой, но этого было мало. Нужно было сохранить Стальной Легион и ополчение улья в целости. Если бы гражданские силы могли действовать с хоть какой-то эффективностью сами по себе, тогда их количество действительно могло бы что-то значить.

А банды знали подземные тропы Гадеса. Это тоже имело большое значение.

Теперь главарь банды не смеялся.

— Продолжай, — сказал он.

Я улыбнулся. Я пообещал Хельму превратить улей в оружие. Это был очередной шаг.

2. фон Штраб

Губернатор Инферно шел вместе с фон Штрабом на посадочную площадку верхнего шпиля. Челнок был готов к отбытию. На борту фон Штраба ждал важный разговор. Ему не было дела до того, что ему хотел сказать фон Кирска. Но уже через несколько минут фон Штраб должен был отправиться в улей Тартар. Он мог позволить себе иллюзию терпения.

— Я все еще не понимаю, почему я должен остаться, — сказал фон Кирска.

— Вы хотите предать свой долг? — спросил фон Штраб, придав голосу правильную смесь шока и угрозы.

— Конечно, нет. Просто я считаю, что в Тартаре я бы смог принимать более взвешенные решения. Когда станет горячо, я могу совершить ошибки.

Аргумент был почти правдоподобным. Фон Штраб ответил куда более веским, и таким же лживым. Он положил руку на плечо фон Кирска.

— Вы нужны людям здесь, Эрнер. Им нужно видеть, что вы с ними. Лидерство идет спереди.

Он улыбнулся.

— Если попытаетесь сбежать, я вас казню.

Он улыбался до тех пор, пока не убедился, что угроза усвоена. Но после проявил милосердие.

— Не думайте, что вас бросают. В Тартаре мне нужно сделать кое-что, что может обернуть ход войны в нашу пользу раз и навсегда.

— Правда?

Фон Штраб почти рассмеялся от вида идиотской надежды на лице Кирска.

— Да.

Это было очень близко к истине.

— Сколько это займет?

— Я думаю, несколько дней.

— К этому времени орки успеют прийти. Что мне делать?

— Вы не верите, что Стальной Легион отбросит их?

Ярость далась ему хорошо. У него был талант.

Страх фон Кирска перед орками превзошел его страх перед фон Штрабом.

— Нет, — сказал он, — не верю.

Они дошли до шаттла. Дверь была открыта. Фон Штраб положил руку на лестницу в пассажирский отсек.

— Тогда вам придется быть изобретательным в том, в чем полковник Бренкен облажается.

Ее имя горчило на языке. С тех пор, как она заняла место генерала Андекса, все больше и больше власти над Стальным Легионом ускользало из его рук. Ее смерть могла быть очень полезной. Учитывая то, что случилось с Маннхеймом, этого не придется ждать долго.

— Нам нужен драматический ход. Еще никто не пытался договориться с врагом.

— Договориться?

— Это только мысль.

Он забрался в челнок и закрыл дверь прямо перед лицом фон Кирска.

Внутри находился отряд телохранителей. Алаира Сиранакс сидела рядом с кабиной пилота, возле роскошного сидения, подготовленного для правителя.

Фон Штраб уселся.

— Ну? — спросил он.

— Они почти готовы, — ответила Сиранакс. — Состояние с течением времени значительно ухудшилось.

— Что это значит?

— Невозможно гарантировать полную функциональность.

Фон Штраб отмахнулся от проблемы.

— Тогда запустим все. Этого хватит.

Двигатели загудели, и корпус завибрировал, когда челнок оторвался от земли. Фон Штраб посмотрел в иллюминатор. Инферно отдалялся. Фон Кирска был одинокой фигурой на посадочной площадке. Фон Штраб думал о том, что сказал губернатору, и надеялся, что фон Кирска сделает все, что ему сказано. Чем дольше орки будут толпиться вблизи Инферно, тем лучше.

Он ни о чем не сожалел. Единственные сожаления, что он когда-либо имел, касались только упущенных возможностей. Военные решения давались ему легко. Пока он уверен в себе, трудных выборов быть не может. Это знак истинного лидера.

Он снова повернулся к Сиранакс. Настало время обговорить детали уничтожения орков.

3. Висмар

Фон Кирска назвал эту миссию честью. Эдгар Висмар сомневался насчет этого, вот только выбора у него не было. Его лихтер «Арвус» казался тонким, чего он никогда не ощущал, когда возил губернатора из одного улья в другой. Тогда ему нравилось, что его навыки, полученные за время службы в ополчении, открыли перед ним политические двери. Его дни в роли боевого пилота закончились больше полувека назад. Его семейных связей хватило, чтобы оказаться в первых рядах слуг фон Кирска. Он годами укреплял свою репутацию осторожностью, верностью и моральной гибкостью. Он был политиком, но тем, что мог летать сам по себе, когда необходимо. И осторожно, когда требовалось. Фон Кирска счел его полезным, и Висмар все ближе и ближе подбирался к внутреннему кругу. Он никогда не думал о своем обучении с чем-то, кроме гордости.

До момента несколькими часами ранее. Когда фон Кирска подошел к нему с самым важным заданием в его жизни, Висмар несколько секунд размышлял о том, чтобы ослепить себя. Но ему не хватило смелости. Он не думал, что ему хватит смелости на то, что он делал сейчас. На плаву его удерживало только чувство нереальности происходящего. Он не летел на запад от Инферно. Он не собирался на самом деле пойти на это безумие.

Справа раскинулись горы Паллидус. Он подумал о том, чтобы свернуть на север. Сейчас фон Кирска не может его достать. Его никто не остановит. Но куда идти? Он представил себе посадку в Огненных Пустошах и сколько там удастся выжить.

Нет. Выбора не было, только миссия. Фон Кирска должен видеть в этом какую-то надежду.

Орков Висмар увидел раньше, чем ожидал. Они были так близко. Максимум, в одном дне пути от Инферно. Армия растянулась дальше, чем он мог видеть в алой ночи, сплошная масса солдат и боевых машин, которую ничто не остановит. Висмар опустил самолет. Он подумал, что стоило найти место для посадки.

Из-за того, что нужно было принять решение и действовать, его разум затмило ужасом. Его руки застыли на штурвале. Он смотрел сквозь стекло фонаря кабины, будто мог остановить время и заставить ландшафт замереть. Но все продолжало двигаться.

Самолет спустился ниже. Орки были совсем рядом.

Взлетели эскадрильи бомбардировщиков, и он вскрикнул. Вскрикнул снова, когда с земли взвились орки с прыжковыми ранцами. Один приземлился на фонарь. И улыбнулся ему.

Некоторое время Висмар мог только кричать. Но его тело, должно быть, помнило, что нужно делать. Висмар не разбился. Когда он перестал кричать, его самолет уже был на земле. Его окружили прыгуны. Они согнулись от смеха. Висмар посмотрел на них, и после вспомнил о задании. Его не подстрелили. Орки не оторвали стекло фонаря. Тот факт, что он все еще был жив, стал причиной для надежды, хотя и служил источником ужаса.

Он поднял стекло, выбрался из кабины и спрыгнул на землю. Ноги подогнулись. Он ухватился за шасси, чтобы выпрямиться. В него ударил шторм орочьего смеха. Он попытался сделать шаг вперед. Не получилось. Рука намертво вцепилась в шасси. Орки перестали смеяться и теперь стояли перед ним полукругом, улыбаясь и ожидая, что он повеселит их снова. Эти зеленокожие отличались от тех, что знал Висмар. Их броня и оружие поддерживались в хорошем состоянии. Они сияли. На их нагрудниках красовался клыкастый череп над двумя скрещенными топорами.

Висмар прочистил горло. Он проклял фон Кирска, готовясь к смерти в презрении и унижении. Момент настал, смехотворная природа его задания стала очевидна, как и должно было быть с самого начала. Но у него не было выбора, кроме как следовать пути до самого конца.

Он произнес:

— От имени лорда Эрнера фон Кирска, губернатора улья Инферно, я пришел, чтобы обсудить условия.

Орки ждали, их улыбки становились все шире. Они должны были вот-вот засмеяться снова, и тогда ему придет конец.

Висмар всхлипнул, затем сам начал смеяться.

— Конечно, вы же не говорите на готике, — сказал он.

Но они говорили.

4. Яррик

— Кто ваш главный соперник? — спросил я у Бейла.

— Никто.

Я посмотрел на него, как на таракана.

— Мне от твоего бреда пользы нет.

Он отвернулся от моего взгляда.

— Рахены, — ответил он.

— Настало время для переговоров. Ты отведешь меня к ним.

— Зачем?

Я был честен.

— Потому что я не делаю тебя повелителем подулья. И потому что потребуются союзы. Какие бы конфликты у вас ни были, сейчас они не имеют значения.

Бейл угрюмо молчал.

Я подался вперед.

— Веди.

Он посмотрел на остальных членов банды. Они смотрели на меня со смесью любопытства, уважения и тревоги. Я был безумным стариком, определенно опасным. И у меня была власть. Я многое мог сделать с ними.

Бейл кивнул.

Я указал на его подельников.

— Они пойдут с нами только до границ территории Рахенов, — сказал я. — Мы уже ведем одну войну. Кто попытается развязать вторую, того пристрелю на месте.

Бейл поморщился, но снова кивнул. Он был молод, силен и двигался быстрее меня. Но я мог его убить. Он это знал.

Мы спустились ниже. Шли через заброшенные шахты и расщелины между обрушившимися основаниями. Вонь и тьма плотно сплелись воедино. Тени руин стали более рваными и едва различимыми. Мы вошли в мир холмов мусора, болот из отходов и сломанных костей начинаний города. Мы миновали пятнадцатиметровую кучу шестерней, чьи зубцы были длиной с мою руку. Позади них над нами вращалось огромное колесо. Оно утратило свое предназначение столетия назад, но все еще крутилось, высасывая энергию из сети, даже так далеко внизу. Колесо служило границей. Приспешники Бейла остались на другой стороне.

Температура повышалась. Янтарное сияние оттесняло тьму.

— Что это? — спросил я.

— Остатки, — ответил Ланнер. — Они не выливаются только по воле Императора.

— Не сказал бы, — сказал Бейл. — Не всегда.

Мы шли дальше, и вскоре показался источник света. Расплавленные сливы сотен литейных цехов Гадеса стекали по каналам в эти глубины, охлаждающиеся, но все еще жидкие. Они собирались в резервуарах, созданных намеренно и случайно. Идя все дальше в пекло, со всех сторон я видел следы строительных работ. Я понял, что резервуары наполняются, и способа опустошить их не было. Тогда каналы слива придется изменить, чтобы направить смертоносные реки в новые хранилища. Несколько сотен метров мы шли вдоль железной стены самодельного резервуара. Он пульсировал тусклым светом. Поверхность отслаивалась. Озабоченность Ланнера более чем оправдывалась.

За резервуаром мы начали спускаться по узкому проходу между огромных железных плит. Вероятно, они должны были стать облицовкой космических кораблей. Впереди нас ждало несколько теней.

— Атрокса, — произнес Бейл в качестве приветствия и предупреждения.

Тени вышли в свет факела Ланнера. Они деградировали куда сильнее и выглядели намного более дикими, чем Наследники Гревенбергов. Их едва ли можно было назвать людьми. Существа из грязи и пыли. У некоторых были заточенные зубы; у других рты были забиты зазубренным металлоломом. Кончики их пальцев венчали ржавые, кривые колючки. Атрокса оказалась огромной фигурой, обвитой мускулами и колючей проволокой. Ее губы сложились в постоянный оскал, обнажавший железные клыки. У нее было лицо гаргульи, покрытое шрамами, шипами и лезвиями.

— Бейл, — отозвалась она.

Речь давалась ей с трудом, а голос звучал хрипло, будто кто-то тащил железо по камню.

Я слышал, как некоторые, кому лучше знать, говорили, что самые деградировавшие люди стирают различие между собой и орками. Это ложь. Всегда была разница. И я собирался ее использовать.

— Хорошо дерешься? — спросил я Атроксу. — Полагаю, что да. Пора тебе пролить кровь. Этого требует Император.

5. Сетено

Вокс-динамики по всему Инферно призывали к спокойствию. Они должны были призывать к действию. Вместо этого гнусавый голос фон Кирска распевал банальности насчет веры в Императора, времени испытаний и терпения, чтобы дожить до рассвета.

Что-то шло совсем не так.

Сетено шла вдоль улицы Покаянного Труда. Она опоясывала большую часть средней высоты улья, соединяя мануфактории. По всей ее длине движение было нормальным. Речи фон Кирска призывали жителей продолжать делать свою работу. Ополчения улья видно не было.

Сетено видела, как над Инферно простерлась тень Армагеддона Прайм. Полков Бренкен было мало. Уничтожение 167-го и 203-го бронетанковых полков стало печальной потерей. Имела место и сумятица среди офицеров. Было недовольство подчинением Андекса фон Штрабу, но также была и ясность. Теперь Бренкен и правитель отдавали противоречащие друг другу приказы. Фон Штраб требовал, чтобы все полки, кроме одного, отбыли в Тартар. Бренкен приказала им остаться. Четыре оставшихся полковника разделились, и каждый верил в то, что служил верно. В улье остались 46-й и 73-й полки механизированной пехоты.

Недостаточно. Совершенно недостаточно.

Сетено оставила Бренкен заниматься подготовкой внешней обороны, когда услышала начало вокс-передачи. Она со скепсисом ждала, чтобы увидеть, как фон Кирска станет побуждать население. Услышанное было хуже того, что ожидалось. Сетено удивилась. Ощущение было неприятной новинкой.

Наконец, она заметила ополченца. Он стоял у открытых дверей мануфакторума. Солдат служил видимым признаком порядка для потока входивших и выходивших рабочих. Не более того. Сетено направилась к нему. Увидев ее, он стал отступать назад, пока не наткнулся на стену позади себя. Канонисса нависла над ним.

— Какие приказы ты выполняешь?

— Нам было приказано оставаться на месте, канонисса.

Его голос едва был слышен за шумом машин и пешеходов. Он втянул плечи, будто ожидая удара.

— От кого?

— Лорда фон Кирска.

— Ты подчиняешься трусу, — сказала она. — Или хуже.

Затем она побежала к высокоскоростным фуникулерам к шпилям. Сетено попыталась связаться с полками. Бренкен ответила через несколько минут.

— Фон Кирска демобилизовал ополчение, — сказала ей Сетено.

— Трон, — выругалась Бренкен. — Зачем?

— Скоро выясню. Здесь замешан фон Штраб, я уверена. Готовьтесь к худшему.

— К чему, например?

Сетено не стала строить предположений. Вариантов было много, и все плохие.

Спустя час она оказалась в административном шпиле. Даже при том, что много личного персонала фон Штраба ушло с тех пор, как он перенес центр власти Армагеддона в Тартар, залы были слишком пусты. Сетено видела нескольких слуг, скрывшихся за дверями и нырнувших в боковых коридорах, стоило им завидеть ее. Жалкое подобие речи фон Кирска преследовало ее с этажа на этаж. Содержимое будто началось заново. Сетено подумала, что слышит запись, но затем фон Кирска закашлялся, прочистил горло и продолжил. Бесхарактерная надежда ошеломляла.

На подходе к главному коридору к покоям губернатора Сетено замедлилась. Там был всего один человек. Он сидел снаружи палаты совета. Сетено узнала в нем низкого дворянина, одного из избранного круга подхалимов. Человек сидел, обхватив руками колени. Из его горла вырывался единственный высокий звук, ноющее «Иииииииииихнннн».

Мужчина вздрогнул при звуке ее сапог. Он бросился в сторону, подняв руки, чтобы закрыться от мира. Сетено достала болт-пистолет.

— Что произошло? — спросила она.

— Он отдал мне приказы, — всхлипывал человек. — Я их выполнял. Вот и все. У меня было задание. Он обещал… Он сказал, что это все…

Плач начался снова, с более громким и отчаянным «Иииииииииихнннн!»

Сетено толкнула дверь в палату совета.

Вход находился внизу перевернутого амфитеатра. На поднимавшемся склоне располагались концентрические искривленные скамьи. Чем выше сидение, тем больше важность советника. Трибуна губернатора располагалась на вершине. Там стоял фон Кирска и говорил в рожок вокса. Он читал со свитка в его руке. Руки дрожали.

В помещении находились орки, расположившиеся на скамьях и наблюдавшие за ужимками губернатора. Их было трое, один вдвое выше двух остальных. Они носили легкую броню, украшенную изображением двух скрещенных топоров.

Стоило Сетено открыть дверь, они вскочили и метнули тесаки в ее сторону до того, как рассмотрели ее.

Они выбрали неверное оружие. Лезвия лязгнули о броню. Сетено бросилась вперед и выстрелила в самого крупного орка. Ей удалось отстрелить ему правую руку, пока он доставал из патронташа гранату-липучку. Он взревел от боли и в панике отскочил от оторванной конечности. Граната сработала, извергнув взрыв пламени и жирного дыма, разметавший дерево и камень по всему залу.

Двое других орков направили на нее свои дробовики. Они бросились в укрытие за скамьями. Сетено вытащила Скарпраттар. Она выстрелила вправо, прижав одного орка, а сама побежала прямо к позиции другого. Он выскочил, когда она бросилась на ряд скамеек вниз, а затем прыгнул еще раз. Отдача у дробовика была сильной. Правую ногу ударило взрывом, что смял броню. Его хватило, чтобы превратить ее прыжок в неловкое вращение. Она опустила Скарпраттар и разрубила череп орка надвое. Сетено рухнула на пол, достаточно жестко, чтобы человек без брони сломал кости. Второй орк выстрелил из дробовика, не давая ей встать. Вожак пробивался сквозь скамьи, ничуть не смущенный ожогами и ампутацией. Сетено выжидала. Сквозь слабую баррикаду прорвались новые выстрелы из дробовика. Оружие было невероятно мощным. Несколько прямых попаданий пробьют даже ее броню.

Огонь прекратился. Сетено вскочила на ноги и подняла Скарпраттар. Он вогнала силовое лезвие в брюхо вожака. Глаза орка сверкнули яростью и замешательством, затем погасли. Он сполз на нее, почти уронив своим весом. Канонисса отбросила труп и снова выстрелила. Теперь у нее было достаточно времени, поэтому она целилась аккуратно. Болт-снаряды уничтожили укрытие орка, а после и его самого.

Фон Кирска верещал. Он закрыл лицо руками. Страницы его речи разлетелись по палате. Вокс-рожок все еще был включен, и его крики разносились по всему Инферно.

Сетено поднялась к нему.

— Что. Ты. Наделал? — прошипела она.

Ответом ей стали только крики. Дрожащий слуга губернатора по ту сторону дверей сказал ей достаточно. От такого жалкого существа стоило ждать измены.

Она подошла к трибуне. Фон Кирска попятился, все еще закрывая лицо.

Нет, подумала она. Нет, от правосудия ты не скроешься.

— Смотри на меня! — приказала она.

Его руки отнялись от лица. Его выражение сменилось с умоляющего на страх, гораздо более глубокий, чем поверхностный страх смерти. Когда она убедилась, что он осознал угрозу своей душе, Сетено взмахнула мечом и обезглавила его.

Она снова связалась с Бренкен по воксу.

— Орки уже здесь, — предупредила она полковника. — Фон Кирска предал…

Она не закончила. Сетено узнала звук, донесшийся из вокса. Это был глубокий, наполненный изменой перемалывающий звук открывающихся ворот Инферно.

Глава 17: ТО, ЧТО НЕОБХОДИМО

1. Яррик

Уже второй раз за последние дни я узнал о поражении. Сначала Легио Металика, затем Инферно. Я скорбел о смерти Маннхейма и уничтожении Железных Черепов. Но в той трагедии была честь. Та победа дорого обошлась оркам. Я не знал, достаточно ли они заплатили, чтобы была хоть какая-то разница. Я не мог позволить себе ни капли оптимизма.

Однако касаемо Инферно я чувствовал только ярость. Хотя вокс-связь с остатками отступающего Стального Легиона была нестабильной, мне удалось поговорить с Сетено и Бренкен. Я знал, что случилось. Узнал о предательстве и последовавшем разгроме. Коммандос орков, которых фон Кирска пустил в город, открыли ворота. В тот же момент по западному шоссе промчалась быстрая ударная группа боевых мотоциклов и фур. На этот раз Газгкуллу даже не пришлось штурмовать стены. Орки оказались внутри еще до того, как Стальной Легион смог ответить. В то же время с кровавых небес показались бомбардировщики и нанесли удар. Бой превратился в разгром еще до того, как появились первые стомпы и гарганты. Бренкен оставалось лишь то единственное, что она могла сделать для полков, прежде чем их уничтожили.

Орки грабили Инферно. И снова из города потянулись толпы отчаявшихся беженцев. И снова им было некуда идти. Горы Диабло были так же негостеприимны, как Пепельные Пустоши и Равнина Антранд. Миллионы бежали, и миллионы умрут, от рук орков или же сами по себе. Остаток войска Бренкен направлялся в Хельсрич. Они не брали беженцев с собой, даже тех, кто шел в том же направлении.

Холодный прагматизм этого поступка исходил от Сетено. Бренкен родилась на Армагеддоне. Она была одним из лучших командиров, которых я знал, и она верила, что когда защищала Империум, то защищала нечто большее, чем просто абстрактный концепт. Она защищала людей. Бросить треть населения для нее было мучением. Ее инстинкт наверняка говорил ей оказать хоть какую-то помощь тем, кто бежал в сторону Хельсрича. Понятное желание. И неверное. Каждый человек на Аргмагеддоне без исключения был оружием войны. Мы все представляли ценность лишь до тех пор, пока могли драться с врагом. Бренкен это знала. Она также имела сомнения, каких не было у Сетено. То, что для канониссы было простой ясностью, для других могло показаться жестокостью.

Сегодня жестокость была необходима.

События в Инферно вызвали и другую необходимость.

Я вошел в Часовню Воинствующих Мучеников. Ланнер сообщил, что там объявился Маттиас Триттен. Его видели входящим внутрь, но он еще не спустился в усыпальницу. Значит, он был все еще жив.

В часовне снова никого не было. Телохранители Триттена расселись на задних скамьях. Они посмотрели на меня. Я взглянул на них в ответ. Они отвернули головы и уставились вперед. Им вскоре будет на что посмотреть, но они не намеревались вмешиваться. Я отметил их апатию.

Губернатора я нашел у алтаря. Он стоял на коленях, опустив голову и сложив руки на груди в благочестивой аквиле. Огромный череп с алтаря смотрел на него с осуждением. Услышав мои шаги, губернатор поднял голову. Хрупкая заносчивость нашей предыдущей встречи исчезла. Ее место занял животный страх. Он потел и облизывал губы каждые несколько секунд. Триттен был слабаком. И он сломался.

— Что вы здесь делаете? — спросил я.

Он облизнул губы.

— Я не ходил вниз, — ответил губернатор. — Даже не пытался. Я говорю правду.

— Я знаю. Почему вы здесь?

— Молюсь о наставлении.

— И как, путь вашего долга открылся вам?

Он кивнул. Теперь у него был нетерпеливый вид.

— Да. Да, открылся, комиссар.

Триттен все еще стоял на коленях.

— Мне нужно было принять решение. Мне было нужно знать, смогу ли я служить своим людям вдалеке от непосредственной опасности.

— Нет, — ответил я ему.

— Нет, — согласился он, яростно кивая. — Лучшее, что я могу для них сделать, это ликвидировать опасность.

— Что сейчас невозможно. Идет война.

— Именно.

Он улыбнулся. Улыбка вышла безумной. Его глаза сверкнули в экстазе отчаяния.

— Мы ликвидируем опасность, окончив войну.

Я вздохнул.

— Надеетесь на переговоры.

— Да! — из его глаз брызнули слезы. — Не думал, что вы поймете.

Его благодарность была отвратительной. Даже хуже, чем его показное высокомерие.

— Я прекрасно понимаю, — сказал я. Мой тон был ровным, нейтральным. Я хотел, чтобы он открылся мне. — На какой стадии сейчас переговоры?

— Еще не начались, — пристыженно произнес он. — Я же сказал, я молился о наставлении.

— Значит, вы не послали эмиссара.

— Нет.

— Но вы его выбрали.

Триттен кивнул. Он оглянулся на телохранителей.

— Сейтц, — сказал он. — Он вызвался.

— Понятно. Идем со мной.

— Вы знаете лучший путь?

— Знаю.

Он пошел вслед за мной в неф, к телохранителям.

— Сейтц, — сказал я. Самый молодой, самый крепкий на вид из группы поднял голову. — Идем.

Втроем мы вышли из дверей часовни. Через несколько мгновений подошли остальные охранники.

Снаружи на верхних ступеньках крыльца ждали Хельм и старшие офицеры полков Стального Легиона. Ниже стояли несколько сотен солдат. Собралась и толпа гражданских. После сообщения Ланнера я попросил Хельма собрать свидетелей.

Все это было необходимо.

Триттен заморгал, увидев перед собой столько лиц. Тусклое свечение уличных фонарей превратило их в бледные черепа.

— Граждане Гадеса, — обратился к ним Триттен. Затем он замолчал. Он не знал, как продолжить.

— Расскажите им о своих планах, — подсказал я.

— Да, да. Конечно.

Глаза Сейтца тревожно расширились.

— Граждане Гадеса, — снова начал Триттен, — я избавлю вас от ужаса войны и несчастий осады. Я проведу переговоры с орками.

Он ждал. Ожидал радостных криков. Вместо этого горожане беспокойно зашептались. Легионеры хранили молчание.

— Я… — снова попытался он.

— Достаточно, — сказал я.

Я вытащил болт-пистолет.

— Но…

Я направил пистолет ему в лицо.

— Маттиас Триттен, — заговорил я, повысив голос так, чтобы он разнесся по улице, — вы признались в заговоре и измене. Вы не способны руководить и не заслуживаете пощады.

Я спустил курок. Прежде чем стихло эхо, я повернулся к Сейтцу и застрелил его следом. Затем, окруженный трупами, я обратился к стоявшим внизу людям.

— Жители Гадеса, вы — дети Армагеддона. Вы знаете, что легкий путь — это иллюзия. Война нависла над вами, и орки скоро будет здесь. Ваш губернатор предал вас, и я действовал согласно своим обязанностям. Меня зовут Себастьян Яррик, я имперский комиссар, и, поскольку я применил высшую меру к этому предателю, теперь его обязанности ложатся на меня.

Я позволил последнему заявлению утихнуть, прежде чем продолжить.

— Гадес не падет, — сказал я. — Я поклялся в этом именем Бога-Императора. Теперь я призываю вас присоединиться ко мне в этой клятве. Гадес не падет. Гадес не падет!

Я умолк. Хельм подал пример своим солдатам.

— Гадес не падет!

Затем присоединились люди, подобно хору.

— ГАДЕС НЕ ПАДЕТ!

— Бой будет тяжелым, — продолжил я. — Мы будем сражаться, мы будем жертвовать собой и истекать кровью. Каждая рана укрепит нашу решимость. Каждая смерть будет питать нашу месть.

Я указал на труп Триттена.

— Каждый акт трусости, каждая мысль о предательстве понесет немедленное наказание. Это бесчестный конец. Но смерть в бою вознесет вас к Трону Императора. И это славный конец. Поклянитесь мне.

— ГАДЕС НЕ ПАДЕТ!

— Даже если орки обрушат небеса, — сказал я, зная, что гарганты более чем способны на это, — Гадес не падет!

— ГАДЕС НЕ ПАДЕТ!

В течение нескольких часов я повторял свою речь. Ее распространяли по всей вокс-сети. Я сделал так, чтобы ее слышали в каждом уголке улья. Говоря, я чувствовал за собой призраков Темпесторы и Вулкана. Ничто из того, что я сказал, ни в том, ни в другом месте, не сбылось. Но на этот раз все было иначе. Я знал, что надвигалось. У меня было время подготовиться. Орки будут остановлены здесь.

2. фон Штраб

Хранилище находилось далеко в Пепельных Пустошах к востоку от улья Тартар. До момента, когда фон Штраб приказал начать раскопки, его точное местоположение было секретом его семьи. В течение долгих поколений это рассматривалось как самая крайняя мера. Будучи одноразовой, эта тактика береглась на тот случай, когда правление фон Штрабов на Армагеддоне окажется под смертельной угрозой.

Такой, как сейчас.

Внутри хранилища фон Штраб стоял с Сиранакс в сводчатой галерее, выходящей на главный этаж. Правитель смотрел по сторонам. Он впервые увидел средство своей победы. Его захлестнули восторг и гордость. Пространство было огромным. Он и не ожидал, что все орудия окажутся в одном месте.

— Это не опасно? — спросил он.

— Вопрос не имеет смысла, — ответила Сиранакс. — Он игнорирует решение, принятое ранее. Как только принято решение следовать этому курсу действий, соображения безопасности становятся неуместными.

— Не могу согласиться, — сказал фон Штраб. — Я намерен находиться в безопасности до, во время и после запуска.

— Как скажете.

По металлическому хрипу ее голоса трудно было понять, говорила она с сарказмом или без.

Техножрецы сновали между орудиями с благоговейной торжественностью. Их молитвы доносились до фон Штраба. Те, что не были частью ритуального парада, усердно трудились у рабочих консолей рядом с орудиями, и их механодентриты вились над древними механизмами. В воздухе витали благовония.

— Орки сейчас в Инферно, — сказал фон Штраб. — Настало время удара.

— Невозможно, — ответила Сиранакс.

— Это не предложение. Ты сказала мне, что запуск возможен в течение часа после моего приказа. Я отдаю приказ.

— Прошу прощения, правитель, возникли неожиданные сложности.

— И когда, в таком случае?

— Через несколько дней.

Во рту фон Штраба пересохло. Как быстро орки сметут восток? Тартар был самым дальним от фронта ульем. Можно ли было рассчитывать на уничтожение орков до того, как они постучатся в его дверь?

К востоку от Инферно Гадес находился на северном побережье Армагеддона Секундус, с Горами Диабло между ним и Инферно. Хельсрич стоял на южном побережье, на более ровной местности. Если орки будут придерживаться своей схемы атаки, они осадят те ульи, потом Ахерон, и только затем Тартар. Это хорошо.

И Яррик. Яррик был в Гадесе; при всем его упрямстве от него была польза. Он мог удержать внимание орков день-другой.

Да, да, время все еще было. Фон Штраб вздохнул куда спокойнее. Победа все еще была у него. План требовал небольшой доработки.

— Хорошо, — сказал он Сиранакс. — Немедленно дай знать, когда они заработают. Целей будет несколько.

3. Яррик

Несколько дней орки развлекались в Инферно. Когда их войско двинулось дальше, они оставили часть сил в улье, как сделали до этого в Вулкане. Они начали оккупацию Армагеддона. Мы получали обрывки вокс-сообщений из захваченных ульев. Одно из них было от капитана Шталя, из Вулкана. Он все еще был жив. Те города все еще сопротивлялись, но я опасался, что это больше развлекало орков, чем представляло угрозу.

Хельм организовал разведывательные полеты, и мы выяснили, что армия зеленокожих разделилась надвое. Одна часть пошла к Хельсричу, другая к Гадесу. Они шли быстро, но география Армагеддона все равно приходила нам на помощь. Орки не могли сократить дистанцию до следующей цели одним лишь желанием. Им приходилось идти через горы и пустыню. У нас было немного времени. В Гадесе мы потратили его с пользой.

Мы также говорили с другими ульями. Или пытались.

В Тартаре командовал полковник Юровски. В Ахероне — полковник Морриер. И в Хельсриче — полковник Рекопф. В палатке Хельма мы установили связь со всеми тремя сразу.

— Желаю вам удачи, — сказал Юровски. — Буду с нетерпением ждать от вас новостей. Но планетарный губернатор фон Штраб отдал четкие приказы. Я против них не пойду.

После того, как Бренкен захватила власть, он покинул Инферно. Фон Штраб вознаградил его за преданность, дав власть над всеми комбинированными полками в Тартаре.

— Генерал Андекс тоже не хотел идти против них, — заметил я. — Если бы он это сделал, у нас не было бы стольких проблем.

— Правда? С Бренкен у Инферно дела пошли в гору, не так ли?

— Это так вы понимаете то, что там случилось? — Хельм был шокирован.

— Желаю вам всего наилучшего, — повторил Юровски. — Император защищает.

Он отключился.

— У него хорошая точка зрения, — сказала Морриер.

— На что? — поинтересовался Хельм. — На собственную смерть?

— Субординация критически важна, — сказала она. — Я не стану напоминать вам об этом.

— Согласен, — ответил Хельм. — Чем выше заходит гниение, тем быстрее его нужно отсечь.

— Вот, значит, чем вы занимаетесь, комиссар Яррик? — спросила она у меня. — Потому что то, что я вижу, это попытка переворота. Приказ казнить генерала и убийство губернатора предполагают очень разнообразное толкование ваших полномочий, вам не кажется?

— Я действую согласно своему долгу, и сделаю все, чтобы спасти Армагеддон.

— Удобно, что эта миссия по спасению означает, что вы становитесь правителем улья Гадес.

— Все, что необходимо, полковник.

— Все, что удобно, хотите сказать, вот что я думаю. Лорд-комиссар Серофф был прав насчет вас.

Я вздохнул.

— В этом нет смысла, полковник Морриер. Оркам плевать на наши политические разногласия, в то время как наше разделение открывает им все двери к завоеванию.

— Вы правы, — ответила Морриер. — Смысла в этом нет. Я не стану потакать вашим амбициям, Яррик.

И она тоже ушла.

— Полковник Рекопф? — позвал Хельм. — Вы молчали.

— Просто думаю. Значит, Юровски и Морриер предлагают нам самим остановить наступление орков?

— Похоже, что так, — ответил Хельм.

— Комиссар Яррик, — сказал Рекопф, — учитывая, что орки разделили свои силы, у нас есть средства, чтобы остановить их? У нас в распоряжении намного больше ресурсов, чем у было у вас на Армагеддоне Прайм.

— Нет, — ответил я. — Газгкулл использовал лишь часть своих сил в Темпесторе и Вулкане. Обычных средств и обычной тактики будет недостаточно. Необходима полная мобилизация, и нужно ударить по оркам так, как они этого не ожидают.

Я поморщился.

— Как они сделали с нами.

— Не понимаю, как у них получается удивлять нас, а я ведь немало бился с зеленокожими.

— Наш враг знает нас лучше, чем мы его, — ответил я. — Нам нужно избавиться от иллюзий, что для этого военачальника тактика это слишком сложно. Полковник, эта угроза войдет в историю. Мы защищаем больше чем Армагеддон. Мы стоим между Газгкуллом Траккой и самим Империумом.

Через мгновение он сказал:

— Полагаю, что вы правы.

— Рад это слышать. Есть новости от полковника Бренкен?

— Да. Она планирует быть в Хельсриче в течение дня. Она опережает орков на несколько часов.

— Мало, — прокомментировал Хельм.

— Мы не сидели без дела.

— Ожидайте худшего, — сказал я Рекопфу. — Готовьтесь, что орки пробьют стены. Местность вокруг Гадеса дает нам преимущество, какого нет у вас.

— Что предлагаете?

— Улей должен стать вашим оружием, полковник. Найдите его силу.

Я поразмыслил несколько секунд.

— Ваши доки, — сказал я. Вдохновение было мрачным, но все же вызвало у меня улыбку. — Ваши доки могут стать мощными лезвиями.

4. Бренкен

Недостаточно, подумала она. Гарганты уже вырисовывались силуэтами на красном горизонте. К Хельсричу приближалась война. Рекопф хорошо сработал, и он показывал то, что было подготовлено в доках.

— Если орки дойдут сюда, — сказал он.

— Когда они дойдут, — поправила она.

Рекопф сжал губы, но не возразил. Он почесал аугметическое ухо.

— Когда они дойдут, — сказал он.

— Я не пораженец, полковник.

— Я знаю это.

Недостаточно, снова подумала Бренкен. Она смотрела на пирсы, ища, что можно сделать еще. Хельсрич подготовился лучше, чем Вулкан. Оборона была крепка и сильна, но также была и готовность к уличным боям. Население больше чем сплотилось. Бренкен взглянула на пирсы. Отголоски выкриков Сетено достигли воды — канонисса разжигала религиозный гнев. Орков встретит фанатизм.

Все еще недостаточно.

Это был крик миллионов мертвых Темпесторы, Вулкана, Топи Смерти, Инферно. Это была боль неисчислимых беженцев, брошенных на произвол судьбы в пустошах Армагеддона, брошенных умирать от жажды, жары или под колесами множества боевых мотоциклов. Она слышала крики, когда Стальной Легион оставлял позади шедших на юг беглецов. Выжил ли там хоть кто-то? Маловероятно. Следом шли орки, великая волна сапог, колес и гусениц. Бренкен представила, что случилось: невероятный звук приближающейся армии, паника, безнадежное бегство. Их затоптали.

Она слышала крики тогда, и слышала их сейчас.

Недостаточно.

Жестокая святость Сетено сделала ее неспособной на эмпатию. Бренкен не считала себя сентиментальной, но длительное воздействие безжалостности странствующей канониссы заставило ее лучше осознавать, насколько было обречено население. Она никогда не позволит гражданским интересам влиять на тактические решения. В то же время стоило спасать граждан Империума, где это было возможно.

Бренкен указала на огромные танкеры, доставлявшие в Хельсрич воду и топливо. Они праздно простаивали в доках. Их стоило пустить в дело.

— Полковник, — сказала она Рекопфу. — Нам нужны детали для гражданского строительства. Я хочу, чтобы эти корабли могли принять пассажиров.

— Для эвакуации? — он посмотрел на улицы и башни, где разжигалась жажда убийства.

— Ожидаю частичную. Люди будут сражаться, но не все это могут. Если дотянем до момента, когда понадобится отступление, будет уже поздно.

— Куда они пойдут? В Мертвые земли?

Бренкен пожала плечами.

— Может, никуда. Может, они смогут вернуться. По крайней мере, уйдут с пути зеленокожих.

Рекопф кивнул.

Бренкен размышляла, мог ли он тоже слышать голоса.

5. фон Штраб

Когда пришло сообщение от Сиранакс, он обедал в компании губернатора Тартара Эриха Риттау и Сероффа. Слуга, один из фамильных лакеев Риттау, вошел в обеденный зал с извиняющимся кивком головы. Все стражи в помещении принадлежали фон Штрабу. Он кивнул им, и слуга поднес ему планшет данных. Фон Штраб взял его. Прочитал сообщение. Ухмыльнулся.

— Хорошие новости? — спросил Риттау с другого конца стола. Других обедающих там больше не было.

— Весьма, — ответил фон Штраб. Он стал читать дальше и засмеялся. — Воистину замечательные.

— О? — отозвался Серофф.

— Орки у ворот Хельсрича и Гадеса.

Вилка Риттау звякнула о тарелку.

— И что же в этом хорошего?

— Потому что я знаю, как положить конец этой утомительной войне.

Серофф смотрел на свой амасек. К досаде фон Штраба он не спросил, как можно добиться такого чуда. У него был вид человека, разочарованного выбранным путем, но агрессивно реагировавшего на любого, кто предлагал альтернативу.

Фон Штраб пожал плечами. Он напечатал сообщение Сиранакс. Оно содержало лишь одно слово.

Запускай.

6. Яррик

Как только показались орки, я ушел под землю. Враг был там, где я и рассчитывал. После перехода через Горы Диабло, орки воспользовались Эвменидским мостом на востоке от Гадеса. Теперь они шли к воротам вдоль шоссе. Мы могли их замедлить, взорвав мост. Нам бы удалось выиграть максимум несколько бесполезных часов. Мы были готовы настолько, насколько могли. Неповрежденный мост был приглашением, которое орки приняли. Впервые за эту войну враг делал то, чего мы хотели. Инициатива была у нас.

Войска уже были на месте, рота 97-го мотострелкового полка во главе с капитаном Генатом. Ланнер возглавлял один из взводов. Легионеры не были одни. Наследники Гревенбергов тоже стали частью ловушки. Их было больше сотни, с Бейлом во главе. У них были нарукавные повязки с грубо нарисованной аквилой, как знак моего доверия. Эта мера была в лучшем случае временной. Срочность момента обеспечивала надежное сотрудничество между Стальным Легионом и Гревенбергами. Я мог рассчитывать на объединенное усилие против общего врага. Но передо мной лежала большая задача. Мне было нужно выковать из Гревенбергов и других банд подулья нечто более определенное и постоянное. На быструю победу над орками не было ни единого шанса. Наша единственная надежда заключалась в долгой кампании. Что подразумевало использование бандитов. Они знали подземный лабиринт лучше, чем такие, как Ланнер. И теперь, пока Хельм наблюдал за первостепенной защитой стен, я должен был быть на передовой, гарантируя, что первая совместная операция Стального Легиона и обитателей подулья будет настолько смертоносной для орков, насколько это должно быть.

Я спустился в усыпальницу Часовни Воинствующих Мучеников. Семейный путь побега Триттенов оказался куда более проработанным, чем мы ожидали. Его расширяли и дорабатывали поколениями. Казалось, двуличность и трусость Маттиаса Триттена залегала у него в крови. Мало того, что тоннели на дне шахты вели к сети, протянувшейся через нижний улей в горнодобывающие комплексы за стенами, но и удивительное количество коридоров в паутине, похоже, было построено специально для этой цели, а не адаптировано из существующих переходов. Из часовни можно было попасть к любой точке выхода, некоторые из которых находились далеко на другой стороне Эвменидской реки, и не быть замеченным ни в шахтах, ни в подулье. Там был даже маглев. Поезд, представлявший собой не более чем платформу с лавками, мог вместить до пятидесяти пассажиров. Триттены планировали сбежать с полной свитой, когда бы ни настал час уходить. Подготовка была настолько тщательной, что я был удивлен, что этим путем побега никогда не пользовались. Я гадал, были бы предки последнего лорда Триттена горды, тем, что он остался в Гадесе до последнего, или же поразились его глупости.

Я сел на поезд. Однако вместо побега я ехал навстречу войне. Путешествие, грохочущая порывистая поездка сквозь кромешную тьму, заняло меньше получаса, и дорога вела к поверхности. Я использовал простой стоп-кран, чтобы остановиться у места засады, к западу от моста.

Я прошел через шахтовые тоннели и добрался до роты и банды. Солдаты и жители подулья смотрели друг на друга с подозрением, но стычек не произошло. Не только Ланнер был выходцем из подулья. Во многих играла старая, дурная кровь. Но ей никто не поддавался. Я четко дал понять, что если кто-то вместо орка выберет другую цель, то сам станет моей следующей целью.

Пещера, в которой мы находились, не была частью личного убежища Триттенов. Это была часть шахты. Она кончалась широкой расщелиной, уходившей во тьму на сотни метров. Приставная лестница в стене справа от меня поднималась по шахте на поверхность десятью метрами выше.

Капитан Генат вышел, чтобы поприветствовать меня.

— Заряды готовы, — сообщил он.

Ему приходилось кричать. Грохот перехода орков оглушал, и к тому же они начали обстрел из дальнобойных орудий.

— Хорошо, — отозвался я.

— Значит, атакуем? — спросил Бейл.

— Когда сможем нанести максимум урона. Ждите сигнала.

Я полез по лестнице. Мою руку все еще дергало болью, но я двигался быстро для старика, подогреваемого праведной войной. Лестница заканчивалась у люка, врезанного в камень под углом. Я откинул его в сторону.

Я смотрел с невысокого холма на шоссе в нескольких десятках метров от меня. Мимо шла орочья пехота и ехал транспорт. Мой инстинкт требовал атаковать немедленно. Каждый шаг ксеносов к имперскому городу был невыносимым. Но тогда были важны не эти цели. Наша атака должна была задеть больше чем несколько боевых фур. Я посмотрел вправо, на восток вдоль бесконечного потока зеленокожих. Высматривая достойную жертву, я услышал пение орков. Они снова и снова повторяли утробные слоги. Имя задавало ритм их маршу. На этот раз не Газгкулла.

Угулхард. Угулхард. Угулхард.

Один из лейтенантов пророка. Военачальник, достаточно сильный, чтобы вести армию такого размера. Но не Газгкулл. Честно говоря, я был раздосадован. Я хотел сойтись в бою с пророком орков. Я хотел уничтожить тварь, что принесла на Армагеддон опустошение, унижение и позор.

Было видно, как из сумрака возникали массивные силуэты гаргантов. Они приближались к мосту, хотя были еще на некотором расстоянии от нашей позиции.

Мой взгляд привлекла яркая вспышка в тусклых красных облаках. Затем еще одна. Что бы это ни было, оно летело в сторону Гадеса. Я нахмурился. Это сделали не орки. Другой конец конденсационного следа исчезал за горизонтом на юго-востоке.

Человеческие боеголовки?

Откуда запущены? Кем?

Фон Штраб.

Я захлопнул люк и начал спускаться быстро, как мог.

— Ракетный обстрел! — крикнул я. — Назад в тоннели! Как можно глубже!

Я спрыгнул с последних ступенек. Рота и Гревенберги уже побежали.

— Вокс! — крикнул я.

Я не знал, сколько времени у нас было. Максимум минуты, и секунды уже утекали.

Что за боеголовки? Что скрывал фон Штраб?

Мы шли по тоннелям, спускаясь по первому склону. Ко мне подбежал вокс-оператор. Я схватил тангенту и связался с Хельмом.

— Приближаются боеголовки, — предупредил я его. — В укрытие. Немедленно в укрытие.

Он начал выкрикивать приказы до того, как связь прервалась.

Мы бежали во тьму. Уклон был крутым. Между нами и поверхностью были тонны камня.

Я представлял себе худшее. Представил безумный запуск боеголовок «Удар Смерти».

Однажды я недооценил интеллект Газгкулла. Теперь я недооценил сумасшествие фон Штраба.

Глава 18: НАСЛЕДИЕ ФОН ШТРАБА

1. Яррик

Пройдут месяцы, прежде чем я сложу вместе все фрагменты того кошмара. Хотя кое-какое осознание пришло быстро. Я пойму природу оружия, когда впервые увижу последствия бомбардировки. Когда увижу болото из растекшейся плоти.

Вирусные бомбы. Этот бредящий, предательский мерзавец с манией величия запустил вирусные бомбы. Ему было мало орков? Даже их это должно было ошеломить. Даже они остановились при виде такой самоубийственной глупости. Знала ли история галактики другое разумное существо, кроме фон Штраба, которое додумалось запустить оружия уровня Экстерминатуса, находясь на атакованной планете?

И наверняка это было сделано за обедом.

Происхождение хранилища к востоку от Тартара терялось в тенях истории Армагеддона. Оно находилось там тысячелетиями, и я благодарен за его солидный возраст. Император защищает, даже когда человечество прикладывает все усилия, чтобы избавить себя от его защиты. Фон Штраб приказал запустить все ракеты. Целями были ульи, захваченные и под осадой. Он приготовил по одной для Темпесторы, Вулкана, Топи Смерти и Инферно, но решил, что стоит запустить побольше в те места, где было больше всего орков.

Я могу понять его логику, пусть и безумную. Если бы вирусные бомбы сработали так, как задумано, фон Штраб мог бы сделать больше чем закончить войну. Он мог очистить Армагеддон от всех форм жизни. И он стоял на балконе, наблюдая за запуском. Стоял снаружи, пока ветер дул в противоположную от него сторону. Его выживание в тот день было одной из самых зловредных уловок судьбы в той войне.

Император защищает. Не все ракеты запустились. Техножрецы под командованием фон Штраба работали усердно, но он требовал от них невозможного. В тысячелетних механизмах были серьезные неполадки. Со всей своей ненавистью к фон Штрабу я желаю, чтобы те неисправные ракеты запустились первыми. При запуске их двигатели взорвались. Не знаю, была это одна ракета, что не сработала, или несколько. Результат был тот же. Взрыв топлива сжег всех и вся внутри хранилища. Должно быть, фон Штраб видел огненный шар оттуда, где находился. Если так, то он видел, как горело его спасение. Взрыв уничтожил вирус. В районе Тартара катастрофа осталась в пределах хранилища. Вокруг был только пепел. Умирать там было нечему.

Остальные ракеты взлетели. Та, что направлялась к Топи Смерти, сбилась с курса и упала в Равнине Антранда. Темпестора и Вулкан были вне досягаемости устаревших двигателей.

Император защищает.

Инферно, Гадес и Хельсрич попали под удар. Тех попаданий хватило бы, чтобы уничтожить Армагеддон, но устарели не только обшивка, механизм и топливо ракет. Вирус тоже деградировал. Он стал слабым отголоском своей былой мощи. И все равно оставался смертельным.

Я услышал грохот взрывов в воздухе. Звук был обманчиво слабым. То, что дошло до нас сквозь камень, означало, что взрыв был мощным. Тоннели неслабо тряхнуло. В свете наших факелов виднелась падавшая с потолка пыль. Больше мы ничего не знали о том, что творилось наверху. Мы продолжали спускаться и ждали новостей от Хельма.

Ракеты ударили к западу от нашей позиции. Они распространили свое облако на километры во всех направлениях. На орков и ульи опустилась серая мгла. При полной мощности от вируса можно было бы спастись только в убежище, полностью изолированном от внешнего мира. Но Император защищает. Боезаряд, по крайней мере, одной из ракет был неактивным. Под землей мы были в безопасности. В Гадесе большая часть защитников смогла добраться до убежища еще до взрыва. Большая часть, но не все. Кто-то был слишком далеко от укрытия, кто-то слишком медленным, другие и вовсе не слышали предупреждения. Наконец-то едкая природа атмосферы Армагеддона стала благословением. Немногие улицы Гадеса видели дневной свет. Большая часть города была закрыта. Нельзя было сбежать от вони промышленности. Воздух почти не годился для дыхания даже с фильтрами и работающими газоочистителями. Но этого хватило. Большая часть вируса попала на стены и крыши Гадеса, невидимая пленка поползла по фасадам. Там, где вирус не находил органическую материю, он немедленно умирал.

Но он все же нашел своих жертв. Много. На оборонных укреплениях и улицах, в турелях с открытыми амбразурами, и везде, куда добирался ветер, вирус собрал свой урожай. С скалобетоновых каньонов Гадеса раздался крик. Он быстро утих. Вся органическая материя распалась. Плоть, органы и кости расплавились. Люди бились в агонии и ужасе. У них было время осознать, что они гнили изнутри и снаружи. У них было время полностью прочувствовать весь ужас такого конца. Люди превращались в темную жижу.

Орки тоже. У них не было укрытия. В районе взрывов, от ворот до нескольких сотен метров восточнее точки засады, их потери были тотальными. Пехота и те, что ехали в транспорте, превратились в зеленую слизь. Боевые фуры остановились, став могилами для своих пассажиров. Стомпа, задетая краем облака, потеряла свой экипаж. Она продолжала шагать, пока оставшееся без присмотра оборудование не взорвалось, и машина перевернулась, заблокировав часть шоссе.

Именно здесь, в Гадесе, поступок фон Штраба повлек за собой самые крупные потери среди врага. Ему удалось уничтожить ту часть орочьей армии, которую я счел недостойной потенциала нашей засады. Контингент, с которым, я уверен, наша оборона на стенах справилась бы.

По крайней мере, потери орков превосходили наши.

Хельсричу повезло намного меньше.

2. Сетено

Сетено смотрела на запад, в пределах видимости внешней стены. Она стояла на балконе Часовни Священного Умерщвления, посреди проповеди. Тогда она и увидела конденсационные следы. Передовые отряды орков начали осаду, но стомпы и гарганты были еще далеко. Сетено выкрикнула предупреждение. Оно пролетело над всем Хельсричем. Она видела, как солдаты и гражданские искали укрытие, но времени было слишком мало. Канонисса осталась на месте. Взрывы, которых она ожидала, либо убьют ее, либо нет, независимо от того, находилась ли она по ту сторону двери из бронированного стекла.

Взрывы были другими. Они испустили облака, которые, будто когти, накрыли Хельсрич. Западный ветер нес его дальше на улей, прочь от орков. Облака опускались, следы покрывали улицы и жилые комплексы, будто пальцы злобного бога. От их прикосновения Хельсрич разразился влажным криком, перешедшим в задыхающееся бульканье, а после — внезапную тишину. Волна крика достигла Сетено, и она поняла, что накрыло улей. Канонисса ушла с балкона. Она закрыла за собой дверь и надела шлем. Ей больше нечего было предпринять.

Она ждала.

Сквозь армированное стекло было слышно, как нарастал, а потом стих плавящийся крик. Сетено смотрела, как мгла покрыла дверь. Она дышала ровно, ожидая конца и проклиная фон Штраба за то, что он принес на Армагеддон поражение и смерть. Конец не наступал. Волна криков пошла дальше, затихая. Сетено вознесла благодарности за то, что ее война за Императора не окончилась. Но все еще не двигалась. Должно было прийти кое-что еще. Хоть вирус и утратил силу, с которой он мог проникать сквозь любые герметичные швы, на улицах бушевала смерть. Погибли сотни тысяч. Дороги были омыты густым потоком расплавленных тел. Воздух наполнился газом, что образовался при мгновенном разложении.

Неизбежное пришло через минуту. Орки у ворот понесли потери, поняла она. Они перегруппировались. Атака возобновилась. Из-за стены прилетел снаряд. Его взрыва хватило. Газ загорелся. Перед Сетено вспыхнула стена пламени, когда западный регион Хельсрича превратился в горящую кальдеру. От жара разлетелось бронестекло часовни. В дверной проем ворвалось пламя. Оно пронеслось по галерее за спиной Сетено, сжигая ковры и гобелены. Ее окружил огонь. Канонисса стояла. Ее силовая броня поглощала жар, но затем все же замерцали предупреждающие руны.

Она стойко переносила жар. Смотрела сквозь ад. Воспламенение превосходило смерть Темпесторы. Это был единый яростный взрыв, когда разом загорелось все топливо. Сетено видела лишь огненный вихрь. Хельсрич исчез, поглощенный светом и жарой.

Сетено шла сквозь пламя обратно на балкон, пока не наткнулась на парапет. Она встретила огонь холодом своей ярости. Фон Штраб обрек Хельсрич. Но больше отступления не будет. Борьба за улей была обречена, но она будет долгой. Она дорого обойдется оркам. Это Сетено могла гарантировать.

— Канонисса? — сквозь вокс ее брони прорвался голос Бренкен. — Что происходит? Мы видим пожар, и я потеряла контакт со всем восточным подразделением.

Значит, облака накрыли не весь Хельсрич. Значит, битва все же состоится. Хорошо.

— Мы потеряли восток, полковник, — сказала Сетено. — Фон Штраб забрал его у нас вирусными бомбами.

Настала долгая пауза, в течение которой Сетено наблюдала за огненным штормом. Столькое сгорало здесь. Столькое уже сожжено. После Мистраля вся ее жизнь была чередой погребальных костров, бесконечным чистилищем, где надежда и иллюзия сгорали вместе, и в их пепле оказывалось одно и то же. Здесь был еще один костер, очередное сожжение. Неужели судьба думала, что ей есть чем ее удивить? Все пожары стали одинаковыми. Стали такими с того самого, что поглотил Орден Пронзающего Шипа.

Пламя ничего не значило. Крики ничего не значили. Потери были лишь очередным вектором в течении войны.

— Почему мы все еще живы? — наконец, спросила Бренкен.

— Могу только предположить, что из-за времени вирус утратил силу. Ракеты были запущены не с орбиты, полковник. Если фон Штраб имел доступ к такому оружию, его существование держалось в секрете, а значит, оно находилось здесь уже очень давно.

— Вы уверены, что это фон Штраб?

— А вы нет?

— Да, — через мгновение ответила Бренкен.

Пламя начало угасать.

— Готовьтесь, — сказала Сетено. — Орки уже идут. Осады не будет.

— Мы готовы, — ответила Бренкен.

Снова стал виден город. Стали видны и ворота. Прибыли гарганты, и на стенах не было никого, чтобы противостоять им. Орудия молчали. Первый гаргант без промедления пробил ворота. Гудели его боевые рожки. Великий зверь победоносно ревел. Позади гарганта к Хельсричу шло все больше и больше колоссов. У их ног бурлил зеленый поток.

Сетено отвернулась от балкона. Она начала спускать по ступенькам шпиля. Ее путь был ясен, как никогда. Она потушит пожар кровью зеленокожих.

3. Яррик

Мы ждали под землей. Грохот взорвавшихся боеголовок утих. Улеглась вибрация в камне. Через несколько минут, до того, как возникло беспокойство, я пошел обратно. Оба контингента двинулись следом. Ко мне подошел капитан Генат. Подошел и Ланнер. Сержант ухмылялся.

— У тебя довольный вид, — сказал я Ланнеру.

— Просто с нетерпением жду, что будет дальше, комиссар, — ответил он.

— Почему это?

— Скучно не будет.

Я рассмеялся.

— Нет, такого точно не будет.

После я обратился к Генату:

— С другими позициями говорили?

Наша была только частью засады. Операция была крупной. Мы готовили ее со дня моего прибытия в Гадес.

— Да, — ответил Генат. — Все роты отозвались. Они пережили атаку, что бы это ни было.

— Пусть идут на места.

Мы вернулись в пещеру у самой поверхности. Я снова забрался по лестнице, схватился за люк и прислушался. Снаружи снова зашевелились войска. Впервые в моей жизни звуки орков означали, что опасность миновала. Я открыл люк.

Земля вокруг была покрыта вонючей, темно-зеленой жижей. Я догадался, что она органическая. Частью сознания я понял, что это означало, но отложил это знание на время. Остаток моего сознания сконцентрировался на действиях врага.

Орки шли вперед с еще большей энергией. Им пустили кровь, и они жаждали мести. Они шлепали по трясине, что когда-то была их товарищами. Они снова распевали — Угулхард, Угулхард, Угулхард. Быстрее, громче, с животной энергичностью. Больше пехоты, больше машин. Была и мобильная артиллерия, что молотила стены снарядами и взрывами энергии. Упавшая стомпа стала препятствием для наступления, но взвод боевых фур толкал ее в сторону осадными лезвиями. Другие стомпы грузно шагали в сторону стены. Справа от меня вперед шли гарганты вдвое больше их. Их было трое, будто горная цепь, надвигающаяся землетрясение за землетрясением. Пламя вырывалось из труб на их плечах, подобно далеким факелам в вечной красной ночи. У их лап я был муравьем, незначительным, едва заметным.

Я улыбнулся.

Спустившись на несколько ступенек, я позвал Гената.

— Оповестите другие позиции. Пора.

Я вернулся наверх. За мной во главе с Ланнером поднимались солдаты. Я слышал, как Генат отдавал приказы. Мы были готовы. Более чем. Я смотрел на гаргантов, и они не могли идти достаточно быстро. Орки любили войну, любили и мы. Я вытащил болт-пистолет, и мне казалось, будто я держал рычаг огромной машины.

Первый гаргант поравнялся с моей позицией. Я ждал, и мой палец плотно лежал на курке. Затем второй. Я считал шаги. Я считал секунды. Каждый колоссальный шаг походки гарганта был взмахом маятника, опускавшегося к мести.

Я наслаждался теми моментами, пребывая в кровожадном ожидании. За это мне не стыдно. Я этим горжусь.

Я поднял пистолет. Цель не имела значения. Я позволил себе прицелиться в вожака, стоявшего на крыше боевой фуры, ехавшей с края шоссе и державшейся рядом с гаргантами. Броня зверя говорила о заносчивости дикаря. Пластины лепились на пластины. Из суставов торчали шипы. Орк носил ожерелье из человеческих черепов, и имел глупость оставить свой собственный без защиты.

Третий гаргант был в одном шаге.

— Давай! — крикнул я.

Я выпрыгнул из шахты и выстрелил. Болт-снаряд снес макушку головы орка. Глаза твари округлились от удивления и внезапной утраты мозгов. Окаменев, будто статуя, орк рухнул с боевой фуры.

Между моим приказом и его эффектом прошло несколько секунд. Его нужно было передать. Нужно было выполнить действия. Зажечь фитили. Взрыв произошел именно в тот момент, как я и ожидал. То, что это произошло в момент, когда орочий вожак упал на землю, было приятным совпадением.

В кавернах под шоссе сработали кластеры мельтабомб. Камень мгновенно расплавился. Участок дороги длиной в сотни метров провалился под землю, в бездонную расщелину. Обрушение вышло невероятным. Мы заложили бомбы и по стенам каверн, чтобы сделать обвал еще больше и превратить дыру в земле в каньон. Средний гаргант улетел в пропасть. Расщелина, такая же большая, как и машина войны, поглотила его без остатка. Отсюда веками извлекали руду. Падать было несколько километров.

Первый и третий гарганты оказались в ловушке по краям обвала. Они раскачивались вперед и назад. На орудийных платформах орки в панике размахивали руками. Экипажи внутри тоже паниковали, я будто знал это. Вместо того чтобы обездвижить гаргантов, орки пытались двигаться вперед и назад, прочь от опасности. Каждый гаргант поднял лапу. Утрата устойчивости стала смертельной ошибкой. Гравитация победила. Они накренились навстречу своей смерти.

Колосс на дальнем конце провала от моей позиции кувыркнулся назад. Вид падения такого огромного сооружения приводил в восторг. Гора падала подобно дереву. Меня обдало ветром от ее полета. После исчез и он. Какофония грохота и взрывов сопровождала его в течение всего падения, звук металлического урагана. Земля содрогнулась. Вслед гаргантам полетели тонны камней, расширив яму и похоронив умиравшие машины.

Затем раздался еще более сильный взрыв, и его отголосок сбил меня с ног. Я встал, когда последний гаргант полетел вперед. Здесь расщелина была не такой широкой. Чудовище наполовину вклинилось вниз. Оно лежало на боку, наклонившись вниз, его голова нависла над ямой. Его правый борт и конечность все еще были на поверхности. Рука, клешня в двадцать метров длиной, вращалась в разные стороны. Экипаж старался использовать ее, чтобы найти опору в тщетной попытке вытащить гиганта из ловушки. Движение создало неприятную иллюзию жизни, как будто монстр из мира смерти пытался вырваться из смоляной ямы. Взмахи руки причиняли еще больше вреда врагу. Там, где она била по земле, погибали пехотинцы и машины. Гигантский серп сметал их во тьму. Сотни пехотинцев и десятки машин упали в первоначальный момент обрушения, а агония гарганта создавала непрерывный дождь кувыркающихся зеленокожих.

И когда они упали, мы поднялись. С обеих сторон ямы из скрытых шахт вырвался Стальной Легион Армагеддона. Бойцы заняли позиции за укрытием, предоставленным усыпанной валунами землей. Мы выстроились вдоль шоссе и поймали орков в смертельную зону, откуда нельзя было убежать. Продольный обстрел лазерами, огонь стабберов и ракет косили зеленокожих или загоняли в яму. Рота Гената сфокусировала огонь на гарганте. С нашего ракурса частично виднелась ракетная платформа. Мы стреляли по ракетам, молотя их сотнями ударов в секунду. Либо мы повредили пусковой механизм, либо взбешенный орк сделал большую глупость. Ракеты полетели прямо в стену каньона. Огненные шары отскочили обратно в гарганта, и огромный обвал накрыл машину, вызвав еще больше взрывов. Стена обваливалась все сильнее. Яма расширялась. Монстр горел, выбрасывал клубы черного дыма, его разрывали внутренние взрывы, и наконец, он рухнул в темноту. Его клешня в последний раз хватанула воздух.

На западе передовые отряды орков оказались в ловушке между стенами Гадеса и ямой, где раньше было шоссе. Даже со стомпами у них не было сил пробиться сквозь оборону. Это был не осколок войска, с которым они столкнулись в Темпесторе и Вулкане. Здесь не было предательства изнутри, как в Инферно. Гадес стоял, объединенный и направивший все силы против ксеносов-захватчиков. Весь 33-й пехотный полк Стального Легиона вместе с ополчением улья покарали орков-пехотинцев штормом лазерного огня такой силы, что он напомнил непрерывный шквал молний. Пушки Сотрясателей и Разрушителей объединили огонь по первой стомпе, затем по следующей. Одновременный удар стольких снарядов перегрузил силовые щиты стомпы и пробил броню. Машины умирали со взрывами, разрываемые собственными боеприпасами. Вместе с ними погибали и боевые фуры. Пламя накрыло зеленую волну.

У точки засады мы направили огонь в сторону орков по другую сторону ямы. Они попались в собственное «бутылочное горлышко». Эвменидский мост сузил их строй, замедлил наступление. Оказавшись на мосту, им пришлось держаться шоссе. Земля была обманчивой. Она была пористой из-за мин и ловушек. Там наша оборона была простой — грубый камуфляж, скрывавший глубокие овраги. В некоторых местах нужно было только подорвать подпорки пустых тоннелей. Чем ближе шахты располагались к Гадесу, тем с большей вероятностью они были исчерпанными, но не менее опасными. Орки, сбившиеся с безопасного маршрута шоссе, стали жертвами опасностей, унесших жизни сотен тысяч рабочих. Уже сотни танков зеленокожих оказались в ловушке, перевернулись, и их колеса и гусеницы вращались в бессильной злобе.

Из-за стены улья Василиски четырех полков обрушили дождь из снарядов на узкую полосу земли. Они разбомбили шоссе, поднимая в воздух части тел и превращая машины в движущиеся факелы. Наш горизонтальный огонь вгрызся в их линии наступления. Орки яростно отбивались, но наконец-то преимущество принадлежало нам. Дым, пламя, пыль и взрывы артиллерии ослепили их. Их огонь был диким, недисциплинированным и случайным. Мощным и разрушительным, когда достигал цели. Но мы никогда не давали оркам целиться.

Меня окружал огонь множества орудий. Мир превратился в яростную мозаику энергетических взрывов, лазерных шрамов и взрывов, пронзавших красную тьму, в огненный шторм, бушевавший в сотканной войной ночи. Я ослеп на некоторое время. Когда я моргал, то видел негативное изображение поля боя. Орки, казалось, наступали в быстрой череде неподвижных картин. Я все равно находил цели. Я клал снаряды в череп за черепом. Каждый раз нажимая на курок, я восстанавливал справедливость для мертвых Армагеддона.

Я кричал. В пылу битвы меня могли слышать только те, что были рядом.

— Бейте со всей яростью! — кричал я. — Жгите ксеносов нашим праведным оружием. С нами дух Императора. Мы сокрушили машины-идолы зеленокожих. Гоните их обратно во тьму и пламя. Пусть знают цену осквернения Армагеддона.

Чудо началось медленно. Поначалу я даже не понял, что произошло. Бойня поглотила меня полностью. На другом конце Эвменид, в нескольких километрах, виднелись конические очертания новых гаргантов. Они остановились. И когда я начал понимать, что в тот момент видел, они развернулись.

Не обращая внимания на вражеский огонь, я вспрыгнул на ближайший валун.

— Враг отступает! — крикнул я и указал мечом вперед. — Узрите плоды труда веры и стали! Товарищи, мы пошатнули горы!

Я перескакивал с валуна на валун, бежал вслед за орками, будто лично гнал их в ущелье Эвменид.

Мои действия в те моменты были столь же сознательными, сколь и инстинктивными. Когда я казнил Триттена, я фактически занял его место правителя Гадеса. Чтобы сделать то, что должно было быть сделано, было крайне важно, чтобы во мне видели не только лидера по закону, но и лидера, в котором нуждался Гадес. И я воспользуюсь властью комиссариата. Я должен был стать символом, чтобы объединить людей. Когда я говорил, они должны были подчиняться.

Чтобы стать символом, меня должны были видеть, я должен был вдохновлять своим видом.

И я стоял во весь рост под огнем орков. Я, старик, ставший самим возмездием, вел атаку.

Я знал, что делал. Но меня изменяли. Я сам менялся. Я переживал поражение за поражением. Газгкулл Трака столько раз превосходил нас числом, обводил нас вокруг пальца. И теперь мы наконец-то заставили орков отступить. Наконец-то они узнали вкус поражения. Горящий воздух Армагеддона, вонь фицелина и прометия и безжалостный шторм нашего огня толкали меня вперед. Мой возраст потерял значение. Я обрел силу Титана. Я преследовал орков, и они бежали от моего гнева.

Прикрывающие выстрелы противника прекращались по мере того, как армия отступала. Я остановился посреди шоссе, с пистолетом в руке, высоко держа меч. Тупая боль в ребрах и плече, как и горящая шея, почти не ощущалась. Я был ранен.

Обычное дело.

Бомбардировка и стрельба прекратились, но все еще стоял шум. У него был двусложный ритм. Он повторялся.

Это был крик тысячи глоток.

Это было мое имя.

Глава 19: УГУЛХАРД

1. Яррик

У нас было время на передышку. И даже тогда я чувствовал, что время ускользало еще быстрее прежнего. Между моим прибытием в Гадес и первой атакой прошло много дней. Мы правильно использовали имевшееся время. Ловушка сработала лучше, чем я мог надеяться, но такое с легкостью не повторить. Я контролировал ход первого акта осады. Я предугадал то, как подойдут орки, и, несмотря на устроенный фон Штрабом кошмар, использовал их тактику против них.

Теперь мне было нужно представить контратаку орков и то, как ее блокировать. Теперь дней у меня не было. Возможно, только часы. Но я не знал. Орки отступили за пределы видимости со стен, за изгибы холмов выброса. Новый выброс мог случиться в любое время. Я должен был быть готов.

Передышка была ложью. Это было задержанное дыхание. Огненного выдоха не миновать и не предсказать.

Я должен был быть готов. Я все больше и больше рассуждал в этих условиях: Я. У меня был план. Я должен был предугадывать. Я взял на себя обязанность Триттена, казнив его, подтвердил ее, разработав стратегию, которую мы использовали, и закрепил ее во время засады. Я контролировал Гадес, и Хельм поддерживал меня, подчиняясь моим тактическим решениям. Каждый лидер является символом, а комиссар — это символ даже в тех случаях, когда цепь командования цела и продолжает работать. Моя роль в Гадесе развивалась стремительно. Нужно было использовать это во благо. Я поклялся, что Гадес не падет. Его ответы на осаду орков должны были быть быстрыми, проворными, решительными и едиными.

Десятки миллионов должны будут действовать единой волей.

Мое слово должно было стать законом.

Я быстро шел к тому, чтобы эта необходимость претворилась в жизнь. И я молился, что шел быстро. Меня не оставлял страх, что это было не так. Я хотел быть повсюду, но не мог.

После засады я присоединился к Генату и другим капитанам во главе рот Стального Легиона. Мы с победой возвращались к воротам. Победа была недолгой, я это знал, но не сделал ничего, чтобы остановить празднование. Не сейчас. Пусть они воспрянут духом. Пока мы подходили ближе к стене, голоса моих товарищей присоединились к защитникам на стенах.

И снова звучало мое имя, превращенное в клич, в вызов, обращенный к врагу. Я не остановил и это. Это было необходимо. Мне нужно было стать чем-то большим, чем Себастьяном Ярриком. Рука и глаз комиссара Яррика должны ощущаться в каждом уголке, в каждой темной яме улья.

Празднество разошлось далеко за стены к моменту, когда я встретился с Хельмом. Он и его товарищи приветствовали меня на вершине главных ворот, где меня видели столько солдат и гражданских, сколько смогло собраться на улицах и в окнах жилых комплексов.

— Хотел бы я, чтобы планетарный губернатор послушал вас с самого начала, — произнес Хельм.

Я хмыкнул.

— Должен сказать, я тоже сделал много ошибок. Например, недооценил врага. Больше этого не будет.

— Что теперь? — спросил он.

— Теперь готовимся к худшему.

Хельм без моей подсказки приказал принести вокс-передатчики к нашему месту. Он понимал ценность момента и активно участвовал в формировании моего образа.

Я подошел к воксу и взглянул на Гадес. До этого я говорил со всем Вулканом. Тогда я был ветераном-комиссаром. Теперь я проходил через сознательную трансформацию.

Все, что необходимо.

— Победа, — произнес я, и мой взгляд обострился. Он был направлен на каждого, кто мог меня видеть. Да. Я смотрю на тебя. Я осуждаю тебя. — Сегодня вы лицезрели победу, не так ли?

— Нет. Вы видели передышку.

— Смотрите на меня и героев Стального Легиона и думаете, что орки у нас в руках? Так? Тогда вы достойны лишь презрения. Вы бросаете своих товарищей, Гадес и Аргмагеддон. Вы бросаете Императора.

— Это была лишь передышка и шанс. Вы видите, чего можно добиться. Теперь вы это знаете. Вы встанете рядом с нами. Вы будете сражаться. Все грядущие дни сражений вы будете драться, или я сам вас казню. Действуйте, и победа придет.

— Что есть победа?

Я замолчал.

— Что такое победа?

Я замолчал снова.

— Победа — это когда все зеленокожие лежат мертвыми на земле, которую они осквернили!

Раздались радостные крики. Они пошли с солдат, знавших, что такое бой, но после их подхватили и гражданские, улицы, внутренняя часть аркологии, мануфактории, часовни и соборы. Улей жаждал крови.

Люди в Вулкане были готовы сражаться. Это не хватило. Орки стали воплощением воли своего пророка. Я не делал насчет себя еретических заявлений. Все мы несли волю Императора. Но я любыми средствами усилю его волю.

— Гадес не падет! — закричал я, и крики превратились в рев.

Время ускользало, каждая неиспользованная секунда шла в пользу врага. Каждую секунду орки готовились. С каждой секундой приближалась их вторая атака. Верно ли мы использовали время? Верно ли делал это я?

Когда время выйдет, я об этом узнаю.

Мы послали разведчиков в шахты во все стороны Гадеса. Они как можно ближе подошли к лагерю орков. Нам было известно, где засели зеленокожие, но я не рассчитывал на то, что они атакуют по тому же маршруту. Мы наблюдали и готовились. Ополчение росло. Каждая рота была прикреплена к отделению ополчения улья, а их сержанты отчитывались перед Стальным Легионом. Оборона Гадеса росла все больше. Беженцев не будет. Не будет побега.

Теперь на Армагеддоне не было ни восхода, ни заката, ни цикла дня и ночи. Лишь алая тьма, чья плотность нарастала и спадала по воле ветра, бури и выбросов. Мог ли я сказать, что прошел день? Прошло тридцать часов. И затем снова пришли орки.

Отдаленный гром их марша доходчиво предупредил нас. Они возвращались на главное шоссе.

Я стоял на стене вместе с Хельмом. Враг еще не показался, хотя за холмами виднелись энергетические вспышки.

— Все по-прежнему? — спросил Хельм.

— Что-то поменяется, — ответил я.

Но что? Яма на шоссе стала серьезным препятствием. Каменистые склоны с каждой стороны были достаточно крутыми. Не было покрытия, по которому самые крупные орочьи машины войны могли бы перейти. Боевые фуры и мелкие шагоходы смогут, но узкими колоннами. Это пойдет на пользу нашим настенным турелям.

Показались передовые отряды орков. Хельм прищурился. Он поднял магнокуляры.

— Что это там? — спросил он.

Он видел огромные квадратные силуэты, перевозимые машинами во главе колонны. Насколько я понял, это были колоссальные металлические плиты.

— Щиты, — догадался я.

— Что?

— Орки атакуют по двум фронтам, — я повернулся, чтобы уйти. — Я иду вниз с ротой Гената. Держитесь, полковник. Бейте по щитам, и бейте со всей силы. Император защищает.

2. Хельм

Орочья артиллерия начала обстрел через секунды после того, как Яррик ушел в подулей. Атака была массивной, хотя большинство энергетических зарядов не долетали до стены. Улей и оборона почти не пострадали. Но взрывы заполнили регион сразу на востоке. Они ослепляли. Из-за них Хельм не видел орочье войско. Пушкам пришлось стрелять в примерном направлении врага. Выстрелы были лучшими догадками. Хельм не мог сказать, попадали ли они по оркам как следовало.

Он понял, что обстрел был еще одним щитом. Орки использовали убийственную силу как прикрытие.

— Цельтесь ниже, — приказал он. — Огонь по ближайшей цели.

Он превратит местность перед Гадесом в ад при любой попытке подойти ближе.

Снаряды добавили огненные шары и земляные фонтаны к изумрудным залпам артиллерии зеленокожих. Война превратилась в зрелище. Больше часа этот яростный шторм не знал конца и края, насколько мог видеть Хельм. Обе стороны изливали гибель в пространство, которое ни одна из них не занимала.

Этот абсурд не давал ему покоя. Тактика орков давала им преимущество. Они знали, где стена. Он не знал, где они находились и что делали. Хельм надеялся, что Сотрясатели попали по щитам. Он должен был предположить обратное.

Его кулаки сжались. Чудовищная пиротехника дразнила его неудачей. Ему больше нечего было предпринять, кроме как продолжать бомбардировку наугад. Он молился, чтобы у Яррика дела шли лучше.

Он осознал, что полагался на успех комиссара. Понимал политическую стратегию Яррика. Одобрял и поддерживал его действия. Но было что-то еще. Успех устроенной Ярриком засады приводил в восторг. Пехота людей одолела трех гаргантов. Впечатление от увиденного почти заставило Хельма встать на колени. Гадес нуждался в Яррике. В нем нуждался весь Армагеддон.

На мгновение залпы артиллерии запнулись. Хельм воспользовался затишьем, чтобы посмотреть. Орки подняли металлические плиты рядом с ямой. Один из них оказался уничтожен, что открыло тактику орков.

С помощью десятков осадных лестниц орки спускались в расщелину. Они открывали второй фронт под землей.

3. Яррик

Война в подулье: такая атака по всем чувствам, что стиралась реальность. Вспышки во тьме. Визг энергии и грохот орудий отскакивают от стен. Летят шрапнель, тела и обломки, подхваченные ветром боя. Мы сражались инстинктивно. Если бы задумались хоть на секунду, то погибли бы.

Но трезвый взгляд все же требовался. Если сражаться с орками на их условиях, дикость против дикости, то мы проиграем.

Наследники Гревенбергов уже сражались, когда я прибыл на уровень ямы вместе с ротой Гената. Бейл старался убивать орков, пока они спускались по стенам ямы, но у него не хватало людей и оружия.

— Приманите их вниз, — приказал я. — Дайте им спуститься до конца.

К владениям Рахенов и самых страшных паразитов.

— Нужно не дать им разбрестись.

Если дать оркам разбежаться по подземному лабиринту, потом их оттуда не выкурить. Они заселят основание улья. Но если держать их кучей, то еще был шанс очистить от них город.

Легионеры открыли огонь по широкой траектории, чтобы привлечь внимание орков на лестницах.

Они преследовали нас, а мы спускались ниже. Мы поддерживали непрерывный огонь, даже если позади орков не было. Мы были движущейся целью, наживкой.

Гревенберги повели нас сквозь шахтовые тоннели, наклонные вентиляционные шахты, в которых легко проехал бы Леман Расс, и проходы, образовавшиеся из-за случайных обвалов стен и фундаментов. Мы смогли немного оторваться от орды. Оркам приходилось самим искать путь в лабиринте, но наш шум не давал им сбиться с пути. Я был полностью уверен в их способности найти нас.

Моя вера оправдалась. Мы дошли до холмов отходов, царства Рахенов. У границы большого колеса мы начали бой не на шутку. Легионеры построились плотным строем с перекрывающимися рядами огня. Гревенберги распределились по флангам, исчезнув среди холмов и темных углов подземного мира.

— Рахены! — крикнул я. — Я привел вам достойного врага.

Ответа не последовало. Их присутствие я тоже принял на веру.

В тот день вера была вознаграждена.

Орки хлынули на нас широкой аркой изо всех каналов и тоннелей. Рыча, они бросились по тропинкам между холмов. Мы убивали их сразу, как только они показывались. Гревенберги били их со сторон, выпрыгивая из темноты, вооруженные грубым и смертельным оружием, как у орков. Взвод за взводом мы отступали на территорию Рахенов.

Стоило оркам пройти за колесо, как напали чудовища Атроксы. На склонах холмов сработали самодельные бомбы. Куски металла размером с человека полетели в сторону троп, рассекая орков надвое. Рахены вырвались из усеянной мусором земли и обрушили лезвия и когти на глотки зеленокожих. Бой превратился в рукопашную дикость. Гретчины усеивали холмы как крысы, превосходя бандитов числом.

Орки были крупнее человеческих монстров, но бандиты равнялись с ними в дикости. Во время медленного пути мясника к моей цели, я видел, как Бейл размахивал своим лезвием, будто одновременно топором и мечом, потрошил и раскалывал черепа. Атрокса выкалывала глаза шипами, пронзавшими ее ладони, а затем рвала глотки ослепших жертв.

Я отметил их обоих. Если они переживут этот день, то их ценность в грядущих битвах сильно возрастет.

Я был с взводом Ланнера. Мы отошли к тому, что сошло за низкую стену. Она упала, выпустив волну мерзкой сточной воды. Поток пронесся по узким проходам, снес орков и утопил тяжело бронированных зеленокожих, пока Рахены плыли на поверхности.

Многие из Гревенбергов тоже утонули. Если они и расценили этот поступок как предательство, то не показали вида. Они продолжали свои фланговые атаки, вдвоем, втроем или больше бросаясь на одного орка.

— Передай всем, — сказал я вокс-оператору Ланнера.

Я пригнулся, и орочьи пули просвистели над моей головой. Они срикошетили о помятый металл и скалобетон.

— Идем в сторону свечения. Всем найти место повыше. И мне нужна заряженная ракетница.

— Комиссар, вы сошли с ума, — сказал Ланнер.

— Возражения, сержант?

— Никак нет.

Спереди и справа от нашей позиции вырвалось пламя. Оно протискивалось сквозь узкие щели в холмах и наполняло тесный проход. Вопили люди и орки. Больше люди. Орки с огнеметами шли вперед, расчищая себе путь. Я взял фраг-гранату и послал ее рикошетом за угол, где бушевал огонь. Мы быстро отступили. Взрыв гранаты превратился в огненный шар, затем в еще один и еще — пошла цепная реакция смертей. Находясь поблизости друг от друга, орки-огнеметчики взрывались по очереди.

Взрывы опрокинули кучу балок. Группа тварей отвернулась от огня и побежала сквозь наши ряды, а их дробовики перемалывали легионеров и солдат. Одного я застрелил в пасть. Полетели зубы и серое вещество. Мы отступали быстрее. Я не видел остальной роты, но надеялся, что они тоже шли в правильном направлении.

Я обернулся в сторону свечения. Местность была мне знакома. Нам оставалось пройти треугольную арку, образованную двумя сползшими фундаментами, повалившимися друга на друга. За ней находилось относительно открытое место перед правой половиной резервуара, куда стекали расплавленные «хвосты». С левой стороны виднелись неустойчивые насыпи, ощетинившиеся шипами и острыми гранями. Это были смертельные ловушки. Далеко справа находилась почти вертикальная стена. Десятью метрами выше был широкий уступ, с которого можно было уйти в тоннели. В углу, образованном стеной и бортом резервуара, лежала насыпь из мелкого мусора. Сгодится.

— Ко мне! — крикнул я. — Забирайтесь или умрете! Последний суд близок!

Спешка к стене была дисциплинированной, даже учитывая различие сил. Оборонительное отступление дало мне надежду. Порядок соблюдался даже здесь. Рота Стального Легиона собралась у основания насыпи. Каждый подошедший взвод прикрывал остальных. Арка и узкие проходы не давали оркам рассредоточиться. Наши орудия были более эффективны, а они не могли использовать численное преимущество. Бандиты лезли по склону. Рахены взбирались как пауки, напомнив мне, что это был их дом. Я удивился тому, сколько их выбегало из темноты и бежало к спасению, почти исчезая в тоннелях. Однако Атрокса оставалась на выступе, будто зверь, в последний раз смотрящий на свое логово.

Некоторые из Наследников Гревенбергов, из спешки или неприязни к Рахенам, взяли левее и полезли по другим склонам. Они поплатились за свою ошибку — многих проткнуло шипами или разрезало острыми краями. Нескольким удалось забраться, и они расселись, будто стервятники.

Следом пошли взводы Стального Легиона. Солдаты двигались медленнее из-за оружия и униформы. Орки яростно отстреливались, убивали солдат на склонах и бандитов на выступе. Тяжелые пули пропороли землю. Они врезались в стену резервуара, и я вздрогнул. Обжигающий жар за моей спиной будто усилился. Это была иллюзия и еще одно напоминание о том, насколько малое время отделяло резню от победы.

Я поднимался одним из последних. Я лез вместе с бойцами, несшими ракетницы. Бросил взгляд на дно пещеры. Там все еще оставались люди, и они сражались с орками. Мне было их жаль. Им нельзя было помочь, а я не мог задерживаться.

Напирая против нашего лаз-огня, орки хлынули на открытое пространство. Через мгновение объем их огня передавит наш, и нам конец.

Надо мной были солдаты. Ракеты подготовлены. До вершины мне оставалось несколько метров. В обломки врезались орочьи пули, и я соскользнул. Больше нет ни времени, ни шанса.

— Огонь по резервуару, — приказал я.

Один из солдат зашипел сквозь зубы, не в силах поверить в задуманную мной глупость. Но он тоже выстрелил. Мне повиновались беспрекословно. Ракеты устремились к хранилищу, и пещера осветилась расцветшими огнями. Взвизгнул умирающий металл, и резервуар выплеснул свое содержимое. Поток из расплавленной руды хлынул в каверну. Пробоина была в сотне метров от меня. Жар и свет обожгли мне глаза и лицо. Я прикрылся правой рукой, но продолжал смотреть. Руда шипела и ревела, попадая на землю. Перед собой она несла железную рухлядь. Орки прекратили огонь. Они увидели, как на них неслась волна жидкого огня. Они пытались бежать, но остаток их войска все еще пробивался сквозь арку. Творился чистейший хаос.

Волна настигла их. Я наслаждался криками. Я пошатнул высокомерие орков, уничтожив их гаргантов, и теперь наконец-то услышал их боль. Хорошее начало.

Руда покрыла землю. Она пожирала обломки. Насыпь задрожала. Я очнулся от охватившего меня восхищения и забрался на уступ. Встал. Затем указал на корчащихся, горящих и тонущих орков.

— Мы выжжем ксеносов из Гадеса! — крикнул я.

Напротив нас кучи обломков рухнули и были сметены адским потоком. Бандиты, вцепившиеся в пики, завопили. Они тряслись в невероятной боли и исчезали в яркой смерти.

Убийственная волна ударила в арку. Она протекла насквозь и поглотила орков. Прилив огня все увеличивался. Подулей наполнился обжигающим светом. Смерть распространялась все дальше. Орки спустились под землю тысячами. Теперь, окруженные узкими кривыми тропами между высоких металлических руин, они заблокировали собственный путь к спасению. Крики стали громче, почти заглушили рев потока. Арка пошатнулась. Я спокойно смотрел на это. Времени бежать не было. Если нам, как и оркам, пришел конец, то я встречу его с высоко поднятой головой. Подточенные рудой, покосившиеся фундаменты потеряли свою прочность и обрушились. Вместе с ними, с другой стороны, упали и миллионы тонн скалобетона. Как будто рухнул целый мир. Божественный кулак раздавил орков в ничто. Контраст с расплавленным светом руды был полным. Сама ночь погасила регион за пределами открытой пещеры.

Образовался новый резервуар, и мы находились внутри. Руда поднималась, жалась к стене. Невыносимый жар жег мне легкие. Глаза высохли до состояния камня. Пора было уходить.

Я не спешил. Обернулся и посмотрел на легионеров, Гревенбергов и Рахенов. Они смотрели на меня, будто металл и камень отозвались на зов моей воли. Я молча оглядел их всех, затем прошел сквозь ряды и направился в первый попавшийся туннель. Там я нашел Ланнера, Гената и вокс-оператора. В глазах Ланнера сиял восторг. Затем я увидел ужас в глазах вокс-оператора, и понял, что взгляды этих троих были вызваны совсем другим.

— В чем дело? — спросил я.

— Они вызывают вас на стену, — сказал Генат.

— Кто?

— Все, — сказал Ланнер. — Люди. Армия.

Он сглотнул. Я еще никогда не видел его таким нервным.

— И орки.

Подходя к стене, я слышал, как нарастало пение. Я шел сквозь схватку фанатизма. По эту сторону стены наши войска выкрикивали мое имя. Когда взбирался к бойницам, я услышал, как орки кричали имя Угулхарда. И на вершине, к югу от ворот, я услышал утробный, грохочущий, нечеловеческий рев:

— Яррррик.

Я вышел на поле приостановленной войны. Укрепления были разбиты. Над стеной поднимался дым. Несколько турелей были уничтожены. Вдалеке земля представляла собой мозаику из наполненных обломками орочьих пушек. Тысячи орков-пехотинцев шли вперед, чтобы взобраться по осадным лестницам. Защитники уничтожали лестницы, как только те появлялись, и орки стреляли вверх, расчищая путь для новых.

Безвыходное положение.

Несколько орков добрались до вершины стены. Я оказался среди них. Передо мной, едва ли в пяти метрах, расхаживая из стороны в сторону по участку стены, который он присвоил себе, вышагивал гигант, прорычавший мое имя. Он призывал соперника на бой, уже сочтя Хельма недостойным. Полковник лежал у искореженной пушки по другую сторону от вожака. Он еле двигался. Его правая рука выгнулась под странным углом, кровь покрывала все лицо. Орки выстроились с обоих концов территории военачальника, повторяя каждый его выкрик.

Я знал, что это за зверь, и выплюнул его имя.

— Угулхард.

Вожак обернулся. Его пистолет был больше тяжелого болтера. Правую руку венчала силовая клешня. Я вспомнил, как этот орк вел первую атаку на Темпестору.

Кажется, тогда над всем полем боя повисла тишина? Здесь я не могу доверять своей памяти. Все мое внимание сфокусировалось на враге. Но у меня было чувство, будто орки и люди застыли, когда сошлись два символа.

Я знал, что стояло на кону. Уверен, Угулхард тоже это знал. Он посмотрел на меня, и я заметил разочарование в блеске тех красных глаз, до смешного маленьких для такого большого черепа. Угулхард пришел драться с лидером, уничтожившим его гаргантов, а нашел человека не крупнее других, еще и старого. Он презрительно храпнул.

Я достал пистолет и меч.

Угулхард ухмыльнулся. Он поднял клешню и шагнул вперед, чтобы раздавить меня одним ударом. Я бросился на него и увернулся. Клешня пролетела мимо. Я дважды выстрелил в его нагрудник и сделал выпад вправо, вонзив клинок в руку с пистолетом. Угулхард рявкнул и отступил на шаг. Он наставил на меня оружие. Я выстрелил прямо в ствол. Угулхард швырнул искореженный кусок металла в меня, и тот довольно сильно попал мне в плечо, развернув меня. Я отошел, увеличив дистанцию. Он смотрел на меня и довольно улыбался. Я принял бой.

Сломанный пистолет орка ударил меня в левое плечо, но болела правая. Вернулись судороги, еще хуже, чем раньше. Они грозили притупить мою реакцию. И когда Угулхард снова бросился вперед, каждый шаг был до странного знакомым, будто каждое движение было отрепетировано, и я все это уже видел.

Взвившись из глубин полутора веков, меня снова захлестнули ветра Мистраля. Я чувствовал хватку демона Галшанны на своей душе. Я уже пережил все эти мгновения. Осколками и предчувствиями они впивались в мои сны. Теперь мозаика сложилась.

Угулхард снова взмахнул клешней. Он двигался медленно. Я отпрыгнул назад и шагнул влево. Его замах уничтожил каменный зубец. Импульс продолжал тянуть его, и теперь он стоял ко мне спиной. Слишком много брони. Я поднял клинок и снова вонзил в его левую руку.

Все помутнело, и Угулхард, смеясь, крутанулся. Его медлительность оказалась уловкой. Он перехватил силовой клешней мою руку с мечом.

Сон и реальная агония сплелись вместе. Я дернулся и выронил меч. Угулхард выпрямился во весь рост. Он вытянул руку, чтобы показать мое болтающееся тело сначала одной армии, потом другой. Орк победоносно взревел. И сжал клешню.

Мои кости треснули. Между лезвий клешни брызнула кровь. Мои губы сжались от боли и ненависти. Я стиснул зубы. Я шипел от ярости, но не кричал. Смеясь, Угулхард взял мое левое плечо другой рукой. Он склонил голову, ожидая увидеть, что я понял его намерение.

Он сдавил. Сломал. И я распался на части.

Боль вспыхнула белым и ультрафиолетом. В ее эпицентре, когда разорвались мышцы и раскрошились кости, появилось странное облегчение. Момент, в тени которого я жил с самого Мистраля, наступил и больше не довлел надо мной.

Свет боли обращался тьмой. Подкрадывался обморок, но я отверг его. У меня оставалась только воля, и она поможет мне убить это чудовище.

Угулхард бросил меня. Я упал на колени. Кровь хлестала из моего правого плеча и заливала одежду. Военачальник рассматривал мою оторванную руку в своей клешне. Меня он не замечал.

Меч был совсем рядом. Я дотянулся до него левой рукой и схватил. Я взял свою боль и всю агонию горящего Армагеддона и объединил их в одно действие.

Я встал.

— Угулхард! — крикнул я.

Он удивленно посмотрел вниз. Я вогнал лезвие в сочленение его брони и пронзил горло насквозь. Глаза орка сверкнули от шока. Колени подогнулись. Я водил лезвием туда и обратно. Он захлебывался хлеставшей кровью. Она покрыла меня полностью. Но я продолжал пилить, прорезая хрящи, кости, свою боль и слабость.

И прорезал насквозь.

Я больше не чувствовал тела. Пальцы стали неуклюжими. Но я отгонял обморок. Бросив меч, я поднял огромную голову. Подтащил к краю парапета. После высоко поднял свой трофей и взмахнул перед орками.

— Я — Яррик! — крикнул я на варварском языке зеленокожих. — Я иду за вами, и вы все умрете!

А затем, на благозвучном готике, я взвыл, бросая вызов великому врагу.

— Видишь, Газгкулл Трака? Гадес никогда не станет твоим! Армагеддон не станет твоим! Здесь мы тебя остановим! Здесь ты проиграешь!

Я швырнул голову Угулхарда со стены. Орки завопили.

Они развернулись.

Они бежали.

И тогда, наконец, я позволил тьме прийти.

Эпилог

Прошли месяцы. Месяцы борьбы на земле и под землей. Гадес горел. Истекал кровью. Кричал. Но стоял. И продолжит стоять. Я поклялся в этом, и моя клятва была железной.

Я шел через заброшенную вентиляционную шахту вместе с взводом Ланнера и Рахенами. Рядом находилось гнездо орков. Их рев доносился до нас сквозь стены шахты. Лабиринт из шахт и подулей были оружием для обеих сторон конфликта. Мы шли под их лагерями. Они проникли в улей.

Мы пришли, чтобы снова покарать их за безрассудство.

Я остановился и прислушался. Орки были по другую сторону изгибавшейся стены шахты.

— Помните, — прошептал я. — Одного оставить живым.

— Зачем? — спросила Атрокса.

— Чтобы распространил слух.

Я поднял правую руку. Мою мощную руку. Клешню Угулхарда. Одним ударом я пробил металл и трубу. Орки в панике отступили. За ними пришел монстр.

Быть символом. Необходимая роль для комиссара. Я рано выучил этот урок. Но в Гадесе я должен был сделать больше.

Стать легендой.

И теперь я знал, что мое имя должно было иметь значение и для врага. У орков был свой пророк. Я стану кое-чем другим.

Я раздавил череп зеленокожего клешней. Взглянул на пораженных зверей.

И когда мой глаз сверкнул убийственным рубиновым светом, я стал их кошмаром.