Саркофаг / Sarcophagus (рассказ)

WARPFROG Гильдия Переводчиков Warhammer Саркофаг / Sarcophagus (рассказ)
Автор	Дэвид Аннандейл / David Annandale
Переводчик	Str0chan
Издательство	Black Library
Год издания	2014
Подписаться на обновления	Telegram-канал
Обсудить	Telegram-чат
Скачать	EPUB, FB2, MOBI
Поддержать проект

Сюжетные связи
Входит в цикл	Яррик
Предыдущая книга	Дурной глаз / Evil Eye

Истинная величина угрозы, несомой моим врагом, измеряется не только грубой силой, имеющейся в его распоряжении. Список побед и поражений тоже не полностью отражает её. Что лежит за этими событиями? Почему одни боевые действия упомянуты, а другие – нет? Ответы на поставленные вопросы могут открыть нам глаза на мощь даже более смертоносную, чем у многомиллионных армий.

Итак, Газгкулл Трака уничтожил наши силы на Голгофе. То, что удалось понять из этого о способностях и возможностях орочьего военачальника, было скверно само по себе, но то, что он освободил меня, намекало на нечто худшее.

Иногда сами вопросы могут даровать мрачные откровения.

Тогда я был в Анаоне, небольшом городе на берегу океана Бурь, к югу от улья Тартарус. Оказался там по двум причинам: во-первых, для проверки линий береговой обороны – исход битвы за Хельсрич ещё не был ясен, и следовало подготовиться к возможному новому вторжению по воде. Второй повод был преисполнен символизма, неизменной составляющей моих комиссарских обязанностей; окружающие видели во мне отнюдь не человека в мундире политофицера, а нечто более важное.

Я никогда не планировал становиться живой иконой, но обстоятельства оказались сильнее. Вторая война за Армагеддон изменила значение моего имени: теперь, говоря «Яррик», все подразумевали «Спаситель Армагеддона». То, что я думал насчёт этого, не принималось во внимание. Легенда обрела жизнь – а теперь началась Третья война, и мой долг заключался в том, чтобы использовать против врага любое оружие, имевшееся в нашем распоряжении. Следовательно, если одного моего присутствия хватало, чтобы воодушевить население на большие усилия, я обязан был постоянно оказываться на виду. Жители Анаона – каждый из них – должны были при необходимости добровольно пожертвовать всем, включая собственные жизни. Ни один человек, группа людей или отдельный улей не могли сравниться по важности с Армагеддоном.

Поэтому я прилетел из Тартаруса, провел инспекцию, встретился с командирами подразделений, ответственных за оборону улья. Постарался, чтобы меня видели. Анаон пережил несколько бомбардировочных налётов, но крупномасштабные атаки его миновали, и жители чувствовали себя достаточно безопасно, чтобы выйти на улицы. Я говорил с людьми, увещевал, делал всё, чтобы они впоследствии полностью отдавали себя войне.

Всё шло хорошо и замечательно, но к моменту возвращения в Тартарус начались проблемы. В пространстве между двумя ульями развернулось крупное воздушное сражение, поэтому про обратный перелёт и речи не могло идти. Мне предстояло отправиться наземным транспортом.

Я вылез из командирской машины прямо у внутренней стороны внешних ворот Анаона, массивного сплетения металлических колонн, чем-то напоминавшего оплавленный мануфакториум, и поприветствовал капитана Вейта Морену. Командир 12-й роты 22-го полка Стального Легиона был невысоким, жилистым мужчиной – подходящее телосложение для танкиста.

— Капитан, — сказал я, — вашу роту отзывают в улей Тартарус, верно?

— Именно так, комиссар.

— Я бы хотел отправиться вместе с вами.

Показалось, что Морена вдруг стал заметно выше.

— Для меня будет честью сопровождать вас, — объявил он.

— Благодарю, капитан.

Вейт проводил меня к «Леману Руссу» «Покоритель», названному «Буря пустошей». Его мехвод, Альна Кларен, и стрелок, Яро Берн, встали по стойке «смирно». Как и Морена, они были некрупными солдатами и выглядели так, словно родились в танке, с телами, вылепленными по мерке его внутреннего пространства. Машинное масло так глубоко впиталось в их кожу, что напоминало пигментные пятна. На корпусе «Бури» виднелись похожие отметины – «Леман Русс» нёс глубокие шрамы, оставленные столетиями кислотных ливней Армагеддона.

Длинная колонна танков, возглавляемая «Бурей», выступила из Анаона на закате. Тяжелые ядовитые облака угрожали дождём; первые несколько часов мы двигались на хорошей скорости, грохоча по растрескавшейся, покрытой ямами скалобетонной дороге, ведущей в Тартарус. Мы с Мореной сменяли друг друга в башенном люке. На горизонте, в северной стороне, ночное небо вспыхивало и горело, отражая взрывы. Виднелись инверсионные следы ракет и огненные спирали подбитых самолётов, несущихся к земле. Над нами проносились пульсирующие громовые раскаты войны, всё звуки сражения сливались в приглушенное, аритмичное, запинающееся «бум, б-бум-бум, б-б-бум».

Капитан, снова сменивший меня, посмотрел вдаль.

— По моим прикидкам, ещё два часа, и мы окажемся под самым жарким участком.

— Согласен.

Мне подумалось, что именно там рота окажется наиболее уязвимой, но всё вышло иначе.

Через час, когда я опять ехал в башенном люке, ритм барабана войны изменился: выделился отдельный слой, более упорядоченный и звучавший ближе к нам. Он казался медленным и глубоким, словно недра континента. Даже сквозь рокот «Покорителя» в груди отдавались колебания этого ритма, идущего с северо-востока от нашей позиции.

Затем во тьме возникли светящиеся точки, поначалу смутившие меня. Они выглядели, как звёзды – немыслимое зрелище на Армагеддоне с его непроницаемым загрязненным месивом вместо атмосферы. Продолжая всматриваться во мрак, я понял, что точки движутся, а земля начала сотрясаться через неумолимо ровные интервалы. Звёзды приблизились; они были собраны в пары и сияли огненно-алым цветом. Понемногу мне удалось разобрать огромные тени в ночи, сутулые очертания гор, топавших к дороге на Тартарус.

— Гарганты! — крикнул я, нырнув обратно в люк.

Даже в красном освещении танкового нутра было заметно, как побледнел Морена. Страх капитана не означал трусости, это была совершенно разумная реакция на появление орочьих чудовищ войны.

— Мы не можем сражаться с ними, — произнес Вейт.

И эти слова родились не из трусости, просто командир верно оценил пределы боеспособности своих сил. Война призывает нас совершать невозможное, биться, когда нет шансов выжить, не говоря уже о том, чтобы победить. Но в тот момент у нас оставался выбор, а долг, требовавший жертвенности, не упоминал о слабоумии.

— Берн, — Морена обращался к стрелку. — Воксируй командованию Тартаруса, предупреди их.

Я полностью вылез из люка, чтобы освободить место для капитана, и теперь ехал на башне, держась за неё силовой клешней. Мы наблюдали за движением гаргантов, троих великанов по сотне метров высотой. Орочьи машины по-прежнему оставались вдалеке, но становились четко различимыми. Неуклюжие, с широкими корпусами, эти порождения болезненной изобретательности не имели ни капли величия титанов, но внушали такой же ужас. Изрыгая огонь и дым, гарганты возвышались над землей, словно жестокие, своенравные боги. Каждый из них мог уничтожить город, и нам никак не удалось бы проскочить до того, как громадины достигнут трассы.

Мы посмотрели дальше на восток: там царила тьма, и не было заметно, что гарганты идут с наземным сопровождением.

— Кажется, тот путь свободен, — произнес Вейт. — Ещё бы ландшафт был получше…

Нас окружали голые скалистые холмы. Возможно, когда-то, в давно выветрившемся прошлом Армагеддона, их покрывала пышная зелень, но прошедшие тысячелетия выморили поросль и обтесали возвышенности так, что сейчас те напоминали мертвые закругленные кости. Танки могли подняться по склонам, но видимость бы серьезно снизилась. Постоянно попадались бы препятствия в виде валунов, причем в темноте. Двигаться пришлось бы заметно медленнее.

— Других вариантов нет, — заключил я. Остаться на дороге значило обречь себя на гарантированное уничтожение. — Придется сделать большой крюк.

Очередная потеря времени.

Кивнув, Морена скрылся в «Покорителе», чтобы отдать необходимые приказы. Вскоре мы свернули с трассы на неровный, изломанный, враждебный ландшафт, изрезанный руслами пересохших рек. Фронтальная видимость в свете танковых прожекторов теперь измерялась расстоянием до вершины следующего холма. Мы направлялись на восток, не сворачивая до тех пор, пока не стихли сотрясающие землю шаги гаргантов, а их пламя не стало вновь точечками света во тьме. Думаю, мы удалились примерно на двадцать километров от дороги, когда Вейт наконец-то приказал вновь взять курс на север.

Прошло несколько часов. До рассвета оставалось ещё долго, и мы наконец-то обогнали орочьих великанов, оказавшихся теперь к югу. Даже замедлившись, «Леманы Руссы» передвигались быстрее гаргантов; я так сосредоточился на определении местоположения противника, что не заметил, как близко наша колонна подошла к зоне воздушного боя.

Война обрушилась на нас визжащим рыком, и, подняв глаза, я увидел новые огоньки во мраке. Целый рой пятнышек быстро приближался с северо-востока: мне удалось насчитать десять самолётов, две бомбардировочных эскадрильи зеленокожих. О том, чтобы уйти от удара, не могло быть и речи – орки заметили нас и уже заходили в атаку.

Самолёты начали сбрасывать зажигательные бомбы, ещё оставаясь на некотором расстоянии от колонны. Земля исчезла в разрастающемся облаке пламени, ночь загорелась, и тепловая волна рванулась к нам, опережая огонь. Мое лицо покрылось волдырями; пылающее всесожжение приближалось, и спасения не было.

Снова нырнув внутрь «Бури», я закрыл герметичный люк. Танкисты уже отреагировали на угрозу – Морена координировал отражение атаки по воксу, и турели тяжелых болтеров всей роты разворачивались, открывая огонь по вражеским бомбардировщикам. Кларен дал полный газ, разгоняя «Покорителя» до максимальной скорости – насколько позволял ландшафт, мать его. Мы мало что могли противопоставить авианалёту; если повезёт, болт-заряды или чудесно меткий выстрел из пушки свалят парочку самолётов. Даже ускорение колонны было скорее жестом отчаяния, чем стратегией: боеприпасы, сбрасываемые на нас, не нуждались в точности.

Я подобрался, схватившись клешней за лесенку, ведущую к люку.

В танке загромыхал голос сражения, а бомбы продолжали падать. Через триплекс мехвода в «Бурю» ворвался внезапный свет рукотворного дня, достаточно яркий, чтобы полностью озарить нутро «Лемана Русса». Затем на колонну обрушилась вся мощь бомбежки, и мы ворвались в огненный вихрь чудовищных взрывов.

В вокс-канале разверзся настоящий ад. Кричали все, включая Вейта Морену.

— Командование Тартаруса, говорит рота «Выжженная земля», двенадцать-двадцать два из Анаона, сопровождение комиссара Яррика! Наши координаты…

Мир встал на дыбы перед «Бурей пустошей», и какое-то мгновение казалось, что я сижу во взлетающем штурмовом корабле. Потом танк несколько раз перевернулся, и вокруг не осталось ничего, кроме неистовства погибели.

А затем – одна лишь тьма.

Очнувшись, я шагнул из одного мрака в другой, сменил забытье на мучительную боль и невыносимое ощущение сдавленности в ногах. Что-то впивалось в голову и шею, толкая их вперед и заставляя меня сильно наклоняться. В черноте мелькали искры, но это был всего лишь обман зрения. Раздавалось постукивание, скрип и скрежет выпрямляющегося металла. Где-то затрещала проводка, потом всё снова затихло. Я не понимал, где нахожусь и как получил ранения.

Ничего не двигалось, ничто не менялось. Существовала только боль, становившаяся всё сильнее, да тихое бормотание искореженных обломков. Потом мысли прояснились, и я вспомнил, что случилось.

«Это неважно, — сказал я себе. — Важно лишь то, что происходит сейчас». Знаю ли я хотя бы, в какую сторону смотрю? Нет. Кто-то ещё выжил?

— Капитан Морена? Кларен? Берн?

Нет ответа.

Выждав минуту, я попробовал снова, несколько раз подряд, и спрашивал громче. Ничего.

«Значит, они мертвы. А что с остальной ротой? Уясни обстановку».

Затихнув, я прислушался; за стонами умирающего танка удалось разобрать звуки внешнего мира. Война по-прежнему гремела, но снова ушла куда-то вдаль. Никакого сражения в непосредственной близости. Я продолжал слушать, пытаясь не обращать внимания на боль, обдумывая то, что звучало снаружи, и то, что не звучало. Не раздавался рёв двигателей или орудий, по обшивке не стучали инструменты. Рядом с корпусом вообще не было никакой шумной деятельности.

Вывод оказался простым: орочьи бомбардировщики хорошо поработали. Танковая рота уничтожена.

Последующий вывод: я остался один.

Возникло желание закрыть единственный глаз и вернуться в более глубокую тьму, но я воспротивился этому, сочтя помысел недостойным. Право на отдых ещё не заслужено мною – пока что. После Голгофы, когда я оказался пленником Траки на борту его космического скитальца, орочий военачальник бросил меня в яму. Всё говорило о том, что я сейчас погибну, и падение принесло мне несколько секунд покоя. Пока что этих мгновений хватает; возможно, когда Газкулл сдохнет, я получу награду в виде крепкого, беспробудного сна. Но не сейчас, ведь мой долг ещё далек от исполнения, и Армагеддон зовет.

Кроме того, спать в такой позе очень неудобно.

Попытавшись шевельнуться, я выяснил, что могу повернуть голову, только от этого ничего не изменилось. Кругом по-прежнему царила тьма, спина стонала от неудобной позы, ноги оставались сдавленными, а левую руку удалось придвинуть к телу лишь на несколько сантиметров. Правой, впрочем, можно было действовать почти свободно, и мне удалось поднять-опустить клешню, поводить ей в разные стороны. Видимо, я оказался в одной из складок искореженного корпуса, а правая рука осталась внутри участка свободного пространства внутри танка.

Я был не в силах вытащить ноги, но всё же думал, что обошлось без переломов. Да, они ныли и не двигались, но я чувствовал пальцы и мог шевелить ими. Напряжение мышц не приводило к внезапным вспышкам мучительной боли.

«Ты в порядке. Император действительно хранит. Ну что, старик, как ты воспользуешься Его благословлением? Докажи свою признательность, выбирайся отсюда».

Потянувшись силовой клешней, я отломил кусок смятого металла. Держа когти сжатыми, подтянул механическую конечность ближе и попытался всунуть её под препятствие, то так, то этак. Ноги мне прижало, а не раздавило, поэтому там должен был остаться просвет, пусть и небольшой. В итоге потребовалось несколько попыток, ведь я действовал на ощупь, «рукой», не принадлежавшей мне с рождения. Наконец, клешня вошла на несколько сантиметров, и я продолжал толкать, пока она не застряла, превратившись в клин. После этого наступила пауза.

«Уверен, что хочешь рискнуть? Ты понятия не имеешь о состоянии обломков, не знаешь, что произойдет, если потревожить нынешнее равновесие».

Верно, я могу невольно раздавить себя в лепешку. Но, опять же, есть ли у меня выбор?

«Нет. Никакого».

Я раскрыл клешню, медленно, как только возможно, и металл протестующе застонал. Развел в стороны три когтя, словно рычаги, и труп «Покорителя» вскрикнул. Давление на ноги уменьшилось, я потянулся, и ступни шевельнулись. Не убирая клешню, выгнул туловище вправо – теперь мне приходилось выворачивать собственную руку, что отзывалось новыми всплесками жуткой боли.

Не останавливаясь, я рискнул полностью раскрыть когти. Обломки завизжали, что-то с треском сломалось. Согнув ноги, я всем телом дернулся вправо, сместившись ещё немного. Свыкаясь с новым положением, поскреб ступнями по металлу, нашел подходящую опору и убедился, что сапоги с неё не соскользнут.

«Готов?»

— Император хранит, — прошептал я.

И, с лязгом захлопнув клешню, рванулся вбок, выскользнув из ловушки за секунду до того, как она вновь схватила меня.

Свалившись в свободное пространство и пересчитав по дороге острые углы, я заработал несколько новых синяков.

Потом сел, разрабатывая затекшие мышцы шеи и ощупывая левой ладонью границы своей тюрьмы. Со всех сторон наседали зазубренные края и увесистые обломки. Не всё из найденного оказалось металлом – так, я обнаружил ногу, как будто торчавшую из плотной массы железа и человеческих тел. Потом моя рука погрузилась в нечто вроде разбитого и очень мокрого шара. Кому принадлежала эта голова, оставалось неизвестным.

Места хватало, чтобы стоять, согнувшись, но не в полный рост. Также я мог сделать несколько шагов в любом направлении, а в центре свободного участка обнаружилось цилиндрическое углубление. Очевидно, это был башенный люк – значит, «Буря пустошей» перевернулась вверх дном, и здесь мне выйти не удастся.

Присев на что-то ровное, я перевел дух, обдумывая положение. Чтобы выбраться верхом, придется как-то проделать отверстие в корпусе – здесь вариантов немного, разве что в танке уже есть пробоина. Кстати, сейчас ночь или день? Я понятия не имел, сколько времени провел без сознания, но ещё несколько часов, и снаружи точно станет светло. Тогда будет понятно, есть ли в броне какие-нибудь трещины, которые можно использовать. Впрочем, никакого движения воздуха не ощущалось, и путь наверх казался неудачным решением.

Значит, борта. Пока что я не стал задаваться вопросом, где корпус толще или тоньше всего. Клешня могла пробить многое – но не всё, да и размах был ограничен.

Тогда я подумал об отсеке мехвода: в смотровую щель, конечно, не пролезть, но любой просвет можно расширить. Обойдя закуток по периметру, попытался сориентироваться. Где было место стрелка? В какой стороне орудие? А силовая установка?

Ничего не вышло, повреждения оказались слишком жестокими. Всё стало неузнаваемым, и, какой бы путь я ни выбрал, он мог привести прямо к двигателям. Совершенно не хотелось случайно врезать по ним силовой клешней – и так повезло, что мотор не взорвался, и мне не пришлось бродить по колено в прометии, дожидаясь первой искры. Уже похороненный, я ещё не был готов к кремации.

Сравнение «Бури пустошей» с гробом заставило меня помедлить. Остановившись, я заставил себя обдумать такой исход. В танке пахло смазкой и кровью с примесью дыма, но воздуха хватало. Объем свободного участка был невелик, прошло довольно много времени и мне пришлось как следует потрудиться, так что, если бы «Покоритель» сохранил герметичность, уже подступало бы удушье.

Следовательно, воздух проникал внутрь; впрочем, это не означало, что мне удастся выбраться наружу. То есть, я смогу дышать вдоволь, пока не умру от жажды.

«А как насчет спасателей?»

Эту возможность пока стоило отложить в сторону – иначе мне пришлось бы слишком сильно положиться на внешние обстоятельства, а я и так уже зависел много от чего. Времени достаточно, подумать о спасателях можно и после.

«Итак, вверх?»

«Да, вверх».

Единственный путь, который я представлял себе более-менее уверенно.

Водя ладонью над головой в поисках любых слабых мест, я нашел участок, где скопление обломков казалось менее плотным, и врезал по нему когтями. Сверху посыпался перекрученный металл. Отряхнувшись, я взялся за дело по-настоящему – отвел руку как можно дальше, и, накопив энергии в клешне, ударил в «потолок».

Весь «Покоритель» загрохотал, вынудив меня замереть в ожидании взрыва или окончательного обрушения. Ничего не произошло, и я ударил снова. А потом ещё раз, и ещё.

Это превратилось в ритм, и каждый удар высвобождал немного накопленной досады. Первые несколько минут всё шло неплохо, бывший пол танка прогибался под моими атаками. Мне приходилось тянуться всё выше, и вскоре я смог выпрямиться.

На этом успехи закончились. Хоть я и продирался через слои металла, но при этом спрессовывал части корпуса, механизмы и броню в единую плотную массу. В какой-то момент мне уже не удалось дотянуться до цели; попробовав вскарабкаться выше, я не нашел опоры, достаточно устойчивой для нового замаха. Даже повиснув на краю проделанной дыры, я не сумел бы просунуть клешню мимо обычной руки.

Пришлось сесть обратно. Мне удалось продвинуться в избранном направлении настолько далеко, насколько это зависело от меня, и теперь оставался лишь один выход, причем скверный: ждать спасения.

Я обдумал положение, без труда сохраняя спокойствие, измотанный сразу двумя встрясками – полученной от орков и устроенной мною самим.

Меня будут искать, так упорно, как только возможно посреди крупнейшего орочьего вторжения в истории Армагеддона. Последний раз комиссара Яррика видели в Анаоне, сообщалось, что он отправился с танками 12-й роты. Маршрут Морены тоже был известен.

Но мы на много километров отклонились от трассы, чтобы избежать столкновения с гаргантами, и направились в зону воздушной битвы. Снаружи по-прежнему доносились звуки сражения, но по невнятному рокоту не удавалось понять, насколько далеко идет бой и какие силы в нем участвуют. Продолжалась ли битва за контроль над воздушным пространством в окрестностях Тартаруса? Или я слышал, как гарганты осаждают сам улей? У меня не имелось поискового маячка, вокс разлетелся на куски, и уничтоженная рота никому не пошлет свой сигнал.

На что же тогда надеяться? Возможно, стоит рассчитывать, что сгоревшую колонну заметят во время разведывательного облета конкретно этого участка холмов. Сомнительно, правда, что с воздуха кто-то предположит наличие выжившего. И это не считая того, что «Буря пустошей» могла погибнуть вдали от остальной роты и остаться незамеченной. Как далеко мы прокатились? Сколько удалось проехать остальным? Об этом никак не узнать.

Но, даже если обломки отыщут и последует наземная поисковая миссия, никто не сможет догадаться о выжившем комиссаре. Ничто не укажет на необходимость вскрыть корпус разбитого танка... Разве только спасатели услышат чёткий сигнал.

Это было единственным, что я мог сделать. Пусть мне не удавалось забраться достаточно высоко, чтобы пробить броню, можно было превратить корпус в огромный колокол. Так я и поступил, нанеся три ритмичных удара. Остановился, прислушался, сосчитал до двадцати и повторил.

Я влился в новый ритм. Вполне вероятно, спасателей не будет слышно до тех пор, пока они не начнут вскрывать «Бурю». Кто знает, может, я уже остался последним человеком на Армагеддоне и проводил время в бесцельном стуке по крышке собственного гроба. Но молчание представлялось слишком рискованным, если помощь действительно была рядом. Поэтому я бил три раза подряд и прислушивался. Три удара – прислушаться.

Так продолжалось несколько часов, сколько именно, я определить не мог. Моё существование свелось к единственной задаче: стучать по металлу в непроглядной тьме, и причин надеяться на успех этого предприятия не имелось. Впрочем, я отказывался принимать вероятность неудачи, поскольку тогда желание отдохнуть стало бы неодолимым. Поэтому, живя от секунды к секунде, я находил в себе силы для трёх ударов по корпусу, а затем ещё для трёх, пытаясь отрешиться от всех мыслей о прошлом и будущем. Значение имело только вечное настоящее; и всё же, несмотря на все усилия, мне не удавалось скрыться от иронии своего положения. Спаситель Армагеддона загнулся в перевернувшемся танке – поистине славный конец!

Я немного посмеялся, и это помогло.

Какое-то время спустя вспышки сухого хохота прекратились. В горле саднило, рука едва шевелилась, тело требовало сна, но получало отказ. А затем, почти неожиданно, я услышал новый звук снаружи: рёв моторов. Громких, чихающих, стучащих моторов. И над всем этим шумом, ближе к корпусу «Бури», раздавались голоса, грудные и свирепые.

Орки.

Выбирать было практически не из чего – разве что между способами умереть, но здесь решение оказалось простым: погибнуть, сражаясь. С новой силой заколотив по своей гробнице, после очередных трех ударов я услышал стук с той стороны, а затем чётко раздался скрежет металла, режущего металл. В голосах зеленокожих звучало радостное оживление.

Коснувшись пояса, я активировал генератор щита, и воздух вокруг загудел, отзываясь на пробуждение силового поля. Вытащил болт-пистолет, запустил накопление заряда в «дурном глазу», и принялся нетерпеливо ждать решающего момента. Как только орки прорвутся внутрь, положение мгновенно изменится; у меня не имелось особых иллюзий по поводу своих шансов, но я собирался использовать их по полной программе.

В мою темницу хлынули пучки искр, визжащий скрежет перерос в вопль, и цепной клинок прорезал корпус.

Я по-прежнему ждал, когда враг освободит меня и сунет звериную морду под выстрел в упор.

Лезвие прошлось по неровному кругу, примерно метр в диаметре. Вырезы соединились, клинок убрали, а затем мощный удар с другой стороны сбросил кусок корпуса внутрь.

Серый свет Армагеддона казался ослепительным после нескольких часов абсолютной темноты.

Орк засунул голову в дыру, и я выстрелил из «дурного глаза». Лазерный луч пронзил правую глазницу ксеноса, выжег ему мозги, и труп повалился в сторону. Раздалось рычание, в отверстии возник новый зеленокожий, и я снес ему башку болт-зарядом.

Чужаки взревели от ярости, барабаня кулаками по танку, и какое-то время я не видел ничего, кроме кружка коричневого неба. Ноги в тяжелых ботинках протопали по корпусу, направляясь к дыре, зеленокожий здоровяк начал целиться в меня, и я отстрелил ему руку.

Теперь дело приняло серьезный оборот. Атакующие орки палили в отверстие с любых углов, пули рикошетили внутри танка и падали, врезаясь в силовой щит, поглощавший их кинетическую энергию. В дыру по дуге влетела граната; поймав, я отбросил её обратно. Бомба взорвалась в воздухе, и в награду за мою ловкость яростный рёв сменился болезненными воплями.

Орки продолжали наступать, а я продолжал отстреливать их. Чужаки могли подходить только по одному, не в силах навалиться массой. В общем, я мог сдерживать их довольно долго… пока не закончатся магазины к болт-пистолету. Но даже тогда, если зеленокожие попробуют влезть внутрь, я буду рвать их на куски силовой клешней.

Довольно долго, но не бесконечно.

Конец был предрешен, но я отвергал его, продолжая убивать орков одного за другим, в том же вечном настоящем, в котором молотил клешней по корпусу. Чужаки продолжали наступать, вытягивая из меня силы, и так остававшиеся на донышке.

Сражаясь, стреляя и убивая, я удивлялся, почему их атаки столь однообразны. Не было слышно громогласного рёва двигателей, так что, возможно, орки явились без тяжелой техники. Однако же, никто не пытался выкурить меня огнемётом, да и хорошо нацеленная ракета могла бы в мгновение ока покончить с этой возней. Тем не менее, зеленокожие словно ограничили себя одними дробовиками и клинками.

Но, в конце концов, устав от этой игры, они решили изменить правила. Снова раздался скрежет и появилось лезвие, вырезающее намного большую дыру. Лишившись укрытия, я оказался бы загнанным в угол, с единственной защитой в виде силового поля, которое можно преодолеть концентрированным огнём.

Перезарядив болт-пистолет, я ждал эндшпиля.

Вместо него явился могучий рокот приближающегося воздушного судна. Раздался визг стартующих ракет, взрывы и орочий вой, а затем – топот чужаков, удирающих в панике. Самолёт приблизился, зашёл на посадку, взревев тормозными двигателями. После этого в танке слышались только звуки идеальной, очистительной резни.

Подпрыгнув и схватившись клешней за край отверстия, я подтянулся и вылез из гроба.

Оказалось, что «Буря пустошей» упокоилась на ровном участке между холмами. На склоне, слева от меня, лежал остов ещё одной боевой машины, а в дюжине метров справа стоял обсидиановый «Громовой ястреб». По полю битвы шествовало отделение космических десантников – стоял полдень, но они походили на темнейшие порождения ночи. Несмотря на то, что каждое из этих рогатых чудовищ держало болтер, большинство из них убивали орков костяными клинками, растущими из предплечий.

Чёрные Драконы.

Судя по количеству трупов, сюда явилось несколько сотен зеленокожих. Я потерял счёт собственных убийств, а космодесантники в первые мгновения атаки перебили половину чужаков. Оставшиеся орки ещё отбивались, но недолго.

Резня закончилась всего через несколько минут.

Когда я спрыгнул с перевернутого «Покорителя», навстречу мне шагнул капитан Чёрных Драконов, возвышавшийся над боевыми братьями. Адамантиевое острие его серповидного рога поблескивало на солнце, а верхний слой костяных клинков потемнел от крови зеленокожих. Плоть воина казалась скорее рептильной, чем человеческой, и в целом космодесантник выглядел почти демонически.

Я напомнил себе, что и это создание исполняет часть общего долга, служа Императору.

— Волос, — поклонившись, представился Чёрный Дракон. — Вторая рота. Это честь для меня, комиссар.

— Благодарю, капитан Волос, я в огромном долгу перед вами. Как вы меня нашли?

— Если бы мы пролетели над этим участком до того, как на вас напали, то могли бы вообще не отыскать, — ответил космодесантник. — Мы заметили орков.

— Да, такой крупный отряд в этой глухомани не мог не привлечь внимания, — согласился я, оглядев разбросанные повсюду трупы.

— Верно, большая диверсионная группа. Кстати, удивляет их общая слабость: ни одного военачальника, и выбор оружия…

— Весьма ограниченный, — закончил я.

Похоже, Чёрный Дракон что-то усмотрел в выражении моего лица.

— Комиссар?

Орочий отряд, слабый по огневой мощи, но весьма многочисленный. Такой, что легко заметить с воздуха. Такой, что не сможет просто взорвать неподатливый танк; такой, которому сумеет противостоять один-единственный человек. И почему зеленокожие вообще оказались здесь? Да, я приманил их к «Буре», стуком указав свое местоположение для внимательных ушей, но неясно, что изначально привело отряд в эти холмы. После того, как над колонной поработали бомбардировщики, здесь мало чем осталось поживиться. Пехота ксеносов не имела ни единой причины забредать сюда.

Если только я не был причиной.

В памяти всплыла последняя вокс-передача Морены, сообщающая имперским силам о моем присутствии. Что, если её услышал кто-то ещё? Что, если враг направил сюда этот отряд, зная, что я здесь? Орки палили без передышки, показывая, что не собираются брать меня в плен, и в то же время у них не имелось оружия, подходящего, чтобы уверенно покончить со мной.

Ответов не существовало, одни лишь догадки. Но самих вопросов было достаточно.

Дарованные ими откровения помогли гораздо лучше понять моего врага.

— Просто собираюсь с мыслями, капитан Волос, — наконец ответил я Чёрному Дракону. — Думаю о том, как нам выиграть эту войну.