Скала Предателя / Traitor Rock (роман)

Перевод в процессе: 8/49 Перевод произведения не окончен. В данный момент переведены 8 частей из 49.

WARPFROG Гильдия Переводчиков Warhammer Скала Предателя / Traitor Rock (роман)
Автор	Джастин Хилл / Justin D. Hill
Переводчик	Летающий Свин
Издательство	Black Library
Предыдущая книга	Честь Кадии / Cadian Honour
Следующая книга	Аркадийская гордость / Arcady Pride
Год издания	2021
Подписаться на обновления	Telegram-канал
Обсудить	Telegram-чат
Скачать	EPUB, FB2, MOBI
Поддержать проект

Кадия, сто веков стоявшая грозным бастионом против Хаоса, сокрушена. Её уничтожение Абаддоном Разорителем и Тринадцатым Чёрным крестовым походом раскололо Империум Человека, что повлекло за собой распространение ереси, лжи и бунтарских настроений. Выжившим кадийцам — окровавленным, но несломленным, — предстоит сражаться во имя Императора дальше.

На планете Малори силы предателей укрылись в неприступной островной крепости Гора Кранног . После нескольких лет безрезультатного противостояния задачу завершить осаду поручают Минке Леск и 101-му кадийскому, вследствие чего они оказываются в самой гуще мясорубки, грозящей поглотить их без остатка. В жестокой, жертвенной и изнурительной войне им придётся ответить на вопрос: что значит быть кадийцем в Галактике без Кадии?

Моим любимым соплякам – игрокам на самоизоляции.

ПРОЛОГ

ВПОСЛЕДСТВИИ

I

Очереди варп-транспортов в небе над Малори растянулись на сотни миль, вереницы ржавеющих стальных грузовозов, прикованных корма к носу, напоминали длинные караваны мукаали, что плелись между подземными жилыми куполами пустынных миров вроде Гору-Прайм.

Каждый капитан судна ждал своей очереди на выгрузку военных материалов, чтобы выполнить условия наследственных соглашений и выплаты планетарной десятины. Срыв сроков мог повлечь быстрое возмездие на их миры. Очистительный крестовый поход. Орду братского ополчения. Точечный ракетный удар по верхней миле улья, дабы позволить образоваться новым, более сговорчивым элитам с одобрения Муниторума. Но по мере роста очередей и времени ожидания экипажи варп-кораблей предстали перед страшным выбором.

Некоторые сбросили груз и двинулись прочь, предпочтя скрыться в пустоте, нежели столкнуться с суровым правосудием дома. Другие покинули корабли. Исполнительные умерли с голоду, и их обезлюдевшие звездолёты продолжали дрейфовать в космосе до тех пор, пока гравитация не утянула их навстречу огненной смерти.

На орбитальных складах слуг-штрафников загоняли до смерти. Однако гигантские, занимающие целые континенты, подземные хранилища Малори давным-давно превысили пределы вместимости. В них скопились высокие цистерны с плазмой крови, колонны «Гибельных клинков», горы боеприпасов и миллионы солдат, набитых в переполненные и зловонные казармы.

У командиров кораблей не было возможности разгрузиться, как и вернуться домой с неуплаченной десятиной. А транспортники продолжали прибывать, доставляя полные трюмы припасов для войны, которая уже была проиграна.

Ещё каких-то пару лет назад планета Малори служила важнейшим узлом в паутине логистических путей, снабжавшим ресурсами зону непрекращающихся боевых действий вокруг Врат Кадии. Но Кадия пала. Казалось, будто в глубине улья забилась водосточная труба. Грязные воды постепенно накапливались, а меж тем ветхие колёса Империума Человека продолжали неумолимо крутиться, застряв в наезженной за десять тысячелетий колее.

Само собой, никаких официальных извещений не поступало. Ни единого слова о проблемах, обрушившихся на миры Врат Кадии. Однако слухи никто не отменял. Болтали об утрате контроля над целыми секторами. О том, что Империум сгнил и разлагался. О том, что его властители потерпели сокрушительную неудачу.

Правдивость слухов подтверждалась их безжалостным подавлением. Суровая кара следовала даже за простой разговор с кем-то, кто мог краем уха услышать жуткую молву. Каждое утро на виселицах перед казармами вздёргивали новых и новых нарушителей. Но, подобно вытекающему из раны гною, истина просачивалась наружу.

Врата Кадии пали. Война, которую снабжал мир-склад Малори, закончилась.

Отец Эрис Беллона — невысокий бородатый жрец, приданный полку Элнаурских Егерей, — всё изменил.

Следует прояснить: отец Беллона не был еретиком, соблазнённым шёпотами и ложью. Он был ветераном с многолетней боевой службой за плечами. Он не раз проливал кровь за Императора Человечества. И знал Империум достаточно хорошо, чтобы понимать — всё, что ему говорили, было враньём.

От масштаба катастрофы у него стыла в жилах кровь. Будущее всего человечества висело на истончающейся нити.

Иногда изоляция от безумия позволяла прояснить мысли. Он заперся в келье, чтобы поразмыслить над опасным положением, в котором оказалось государство людей. И перед ним стало вырисовываться решение. Смутные поначалу идеи начали обретать контуры. Логичные умозаключения привели его к чёткому осознанию.

Следующие две недели Беллона провёл в суровой аскезе и пылких молитвах. В последнюю ночь над головой священника загорелся жёлтый свет. То был сияющий, будто отполированный до блеска, золотой череп с вправленными в глазницы бриллиантами, что лучились внутренним светом. Он поделился с Эрисом словами истинного пророчества и смысла.

Пережить тяжёлые времена Империум сможет лишь одним способом. Человечество наконец вырвется из цепей, сковывавших его разум и веру. Слова, что он напишет, станут тем семенем, из коего произрастёт новый Империум.

Грандиозность начинания потрясла его до глубины души. Руки Беллоны дрожали от страха и трепета. Ответственность легла на его плечи подобно целому жилому блоку. Он был недостойным сосудом для любви Императора.

Но он получил знак. Ему явился Император. За катастрофой мог прийти новый рассвет.

Плача навзрыд, отец Беллона достал лист пергамента и начал писать.

Он был вдохновлён. Он был честен. Он был исполнен благими намерениями.

Из-за его идей погибнут миллиарды.

II

Штаб Астра Милитарум на Малори располагался на острове-крепости Гора Кранног. Тем утром чёрные стервятники грызлись между собой за гниющие трупы, что болтались на рядах из тысяч и тысяч виселиц. В воздухе витал густой смрад смерти, и на огромной площади перед собором святой Елены Ричстар стояли Элнаурские Егеря в блестящих панцирных латах, увенчанных плюмажами шлемах и церемониальных плащах, дожидаясь утренней казни.

Их командир, лорд-маршал Хольцхауэр, чрезвычайно гордился тем фактом, что в ходе чисток ненадёжных ни одного из его егерей не казнили. Они были вымуштрованным полком, набранным из числа знати своего родного мира. Они жили по суровому кодексу чести, и маршал гнал прочь от их лагеря любых охотников на еретиков. Если среди них отыскивался преступник, солдаты разбирались с ним сами, что и случится этим утром.

Осуждённый боец был признан виновным в воровстве — незначительный проступок по меркам других полков, но для егерей он являлся страшным позором. Единственным подходящим наказанием за такое преступление была смерть. Приговорённый более не имел имени. Он лишился его в тот момент, как совершил злодеяние. Но даже сейчас, оставшись без всего, он стоял по стойке смирно, отдавая отчёт, что то, как он умрёт, повлияет на будущее его братьев и племянников на Элнауре.

Пока палач пропускал сквозь сомкнутый кулак проволочную плеть, чтобы распрямить завязанные узлами хвосты, с вора срезали украшенную серебряными галунами форму, тем самым показывая, как хлыст сдерёт кожу с его спины.

— Во имя Святого Императора! — крикнул палач, бросив взгляд на лорда-маршала для позволения начать ритуал свежевания.

— Приступай, — огласил Хольцхауэр.

Он стоял в стороне от прочих офицеров, наблюдая за медленной и кровавой казнью солдата. Лорд-маршал был стойким ветераном, и смотрел на осуждённого бойца без жалости и сожалений, лишь буравя его тяжёлым укоризненным взглядом. Для него было делом чести, чтобы егеря решали свои дела самостоятельно. Пока он жив, необходимости в Комиссариате для поддержания порядка не возникнет.

Егеря были теми костями, на коих выросла вся репутация лорда-маршала. А железная дисциплина служила той силой, что заставляла их бояться его больше, нежели любого врага, с каким им доселе приходилось сталкиваться.

— И, в отличие от кадийцев, — любил говаривать Хольцхауэр, — я не проиграл ни одной битвы.

После завершения казни Элнаурские Егеря развернулись и строевым шагом прошли под готическим фасадом собора святой Елены Ричстар, возвращаясь обратно в казармы.

Тело сняли с лобного места и потащили прочь, оставив на земле лужу крови. Лорд-маршал отвернулся от сцены расправы, и его помощники с офицерами сделали так же, изящно развернувшись на каблуках.

— Хорошая смерть, — констатировал адъютант, Лер.

Хольцхауэр не ответил. Его тонкие губы оставались сомкнутыми, гладко выбритые щёки — холодными и синими, как свежезаточенная сталь. Разговоры стихли. Офицеры проследили за взглядом командира.

Лорд-маршал смотрел, как по площади в их сторону шагает человек в чёрном наряде. Вместо обычной казарменной одежды жрец был в полном боевом облачении — помятом панцирном пластроне с наплечниками поверх тёмной ризы и шёлковом стихаре с вышитым на нём золотым черепом.

Достигнув двери собора, отец Беллона достал из кобуры пистолет и с помощью рукояти забил в выцветшую деревянную створку гвоздь. Потребовалось всего пять резких ударов, после чего дело было сделано. Под гвоздём, подобно дёргающемуся узнику, трепыхался клочок пергамента.

На звук выбежал адепт Экклезиархии — лысый и согбенный человек сорока лет, по виду скорее напоминавший напыщенного клерка.

— Ересь! — закричал он. — Это слова — ересь!

Командир поднял палец, и один из помощников шагнул вперёд, чтобы перехватить адепта.

Священник успел выдавить из себя ещё несколько натужных возгласов.

— Остановите это! — услышал Хольцхауэр. Командующий не обратил на слова внимания. Он и только он решит, как поступать.

Лорд-маршал подошёл к прибитому листу, который утренний ветер пытался сорвать с гвоздя.

«Империум подобен умирающему человеку. Он наполнен раковыми опухолями, но скверна исходит не от тела… а из самой головы. Регенты Императора подвели его».

Эти слова на листе…

— Ересь! — задыхаясь от ужаса, прошипел адепт.

— Уведите адепта прочь! — рявкнул лорд-маршал.

Сзади донеслись звуки борьбы. Адепту удалось сбросить руку со своего рта.

— Повелитель! — крикнул он. — Это всё ложь нечестивца!

То, что прочёл лорд-маршал Хольцхауэр, не показалось ему еретическим. Напротив, оно выразило ту истину, которую он доселе не мог облечь в слова.

— Молчать! — велел он, и один из помощников ударом наотмашь мгновенно привёл приказ в исполнение.

Слова отца Беллоны точно описали недуг Империума Человечества. Пояснили, что с помощью безжалостного хирургического вмешательства, очистительного крестового похода и возвращения к путям святого Вандира ему можно вернуть прежнее крепкое здоровье.

Согласно изложенным тезисам, крестовый поход должен возглавить опытный и целеустремлённый лидер. Верующий, убеждённый, железный воин. Последний шанс спасти Империум Человека.

Лорд-маршал Хольцхауэр решил, что в тот момент сошлись все нити судьбы. То, что эти самые слова были представлены именно сегодня, то, что он оказался тут и прочёл их, казалось не иначе как божественным провидением.

Прежде его не побеждали в боях. Разве найдётся лучшее доказательство тому, что этим воином может быть он? После мимолётного раздумья «может» изменилось на «должен».

Хольцхауэр жестом подозвал жреца к себе. Отец Беллона встал перед ним, вытянувшись по струнке на скалобетонном плацу, непреклонный и смелый. Он выглядел измождённым. Его щёки запали. С лица взирали опухшие глаза. Однако внутри него как будто сиял внутренний свет, свидетельствовавший о великой святости и чистоте.

— Многие в Империуме сочтут твои мысли еретическими, — заявил лорд-маршал. — Служители скверны попытаются уничтожить и тебя, и твои слова. Тебе потребуется достойный защитник.

— Этот человек — вы? — твёрдо спросил его Беллона.

— Я, — подтвердил Хольцхауэр. Одним быстрым движением он сорвал пергамент с двери. Затем повернулся к Леру. — Сделай копии и распространи среди старших офицеров. И сообщи всем, что отец Беллона под моей личной защитой.

Адъютант расцвёл от внимания командира.

— Будет исполнено, милорд!

Лорд-маршал Хольцхауэр ощутил, что обрёл новую цель. Вот ради чего он был рождён: стать очищающим пламенем, которое вдохнёт в Империум новую жизнь. На башнях собора грянули колокола. Позднее, подбивая итоги случившегося, Муниторум назовёт этот момент отправной точкой Мятежа на Малори.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Сержант Минка Леск прикрыла ладонью глаза, когда бомбардировка началась снова. Сегодня был её тридцатый день на Малори. Хотя она находилась в десяти милях от передовой, сидя на броне «Химеры» модели «Грифонна IV», девушка всё равно ощутила, как задрожала земля от нарастающего гула «Сотрясателей», постепенно переходящего в раскатистый грохот.

Фицелиновый дым становился гуще и темней по мере того, как к обстрелу присоединялись новые и новые батареи. Жертва их ярости раскинулась в пяти милях от них, вздымаясь над серой как сталь водой: островная крепость Гора Кранног, известная среди имперцев как Скала Предателя.

Пятидюймовая керамитовая броня «Святой», её бронетранспортёра, задребезжала словно жестянка. Вот что делал Империум Человека: он собирал грубую мощь тысяч миров воедино и фокусировал её в одну квадратную милю тотального изничтожения.

Простых солдат Астра Милитарум такое зрелище повергло бы в трепет. Кадийцы же, видевшие войну на тысяче планет, знали, что это было не более чем прологом.

Пять лет прошло с тех пор, как вихрь падения Кадии затянул Арминку Леск в свою воронку. За это неспокойное время она из подростка-белощитницы стала рядовой, а потом сержантом. Она многому научилась в Кадийских ударных войсках. Убивать во имя Императора. Пить. Спать где угодно. Занимать любую комнату, в какой оказывалась. Всегда проворачивать штык.

Теперь она была молодой женщиной двадцати одного года от роду со шрамами, плохими воспоминаниями и кошмарами столь же хаотичными, как клубящиеся завихрения Ока Ужаса. Впрочем, она всё ещё оставалась в живых, а внутри неё по-прежнему шла борьба.

Этим утром на Минке была видавшая виды униформа, потрёпанный от частого ношения бронежилет, закинутый за плечо лазкарабин модели «Аккатран» в компоновке буллпап, а также болтающаяся на разгрузке пара гранат. Трёхкупольный шлем лежал рядом с ней. Рукава были закатаны по локти.

На предплечье девушки красовалась вычурная татуировка: символ родной крепости, касра Мирак, окружённый девизом на высоком готике — «Кадия стоит».

Сзади к ней приблизился Яромир.

— Предатели? — просто спросил он.

Она кивнула. Яромир был ладно сложенным великаном с копной песочного цвета волос. Когда-то он выглядел привлекательным, до того как ему зацепило голову болт-снарядом, ещё перед назначением в отделение Минки. Из-за ранения бойцу стало трудно выражать эмоции. Иногда его рот переставал работать, и он испытывал сложности со связным мышлением. Раньше его бы списали в резерв.

Но, несмотря на увечье, Яромир по-прежнему мог разобрать карабин, всё ещё мог попасть в яблочко с сотни ярдов, и исполнял приказы с прытью новобранца. Дисциплина пустила в нём слишком глубокие корни.

Оруги лежал на откинутой рампе, положив каску возле себя. Он привстал, выглянув из тени «Химеры».

— Ничто так не бодрит, как бомбардировка, — сказал он, после чего поднялся и потянулся.

Заревела сирена. Минка хлопнула по передним бронеплитам «Химеры».

— Заканчивай! Мы выдвигаемся!

Бреве возился с машинным духом с самой высадки. Он сложил знак аквилы, прежде чем нажать кнопку запуска двигателя.

— Давай же, давай! — закричал мехвод, уговаривая дух «Химеры» пробудиться. Сквозь бронированные решётки, защищавшие двойные выхлопные трубы, с чихом вырвались первые грязные облачка прометиевых газов.

— Пока полёт нормальный… — пробормотал Бреве, стараясь не сбавлять оборотов. Тем временем в лагере все бойцы, отделения и роты 101-го кадийского полка, Прошедших Ад, уже деловито сновали туда-сюда.

Минка спустилась по крыше, запрыгнула в один из верхних люков и потянула за собой крышку, чтобы внутрь не попала пыль. В отсеке включились воздушные фильтры, гоня у ног тёплый ветерок. От него пахло горящими благовониями.

— Бреве! — крикнул Аллун. — Можно выключить эту штуку?

Тот что-то крикнул, и Берген, передний стрелок, передал его слова в отсек.

— У нас перегрев. Если нужна вентиляция, откройте люки.

Аллун пинком захлопнул воздуховоды.

— Последнее, что нам нужно, это свариться живьём.

Они находились на Малори уже четыре недели, непрерывно тренируясь и готовясь к битве. В машине воцарилась серьёзная атмосфера, подчёркиваемая шипящими от помех переговорами, что доносились из вокс-установки.

Рутинное общение. Команды по войскам. Грубые шутки. Болтовня офицеров связи из разных рот. Они продолжались и продолжались, пока их не заглушил сигнал капитана Спаркера. Все прочие голоса стихли.

— Приказ генерала Бендикта. — Атака на Скалу Предателя вот-вот начнётся.

Десантный отсек «Святой» служил им домом на протяжении многих лет — совершенно заурядным, аскетическим, утилитарным до последней заклёпки, но, тем не менее, домом. Каждый его дюйм о чём-то Минке да напоминал: нацарапанный над головой Бейна счёт Чёрной Пятерни, старые расписания караулов с Потенса, несколько теперь уже едва различимых схем упражнений на Карге Б9, которые она вырезала ножом, подпалины там, где Дрено случайно выпустил лазлуч в тесном отсеке и лишь чудом никого не задел.

Она окинула бойцов взглядом. Они были её отделением, а она — их командиром, и им уже не терпелось сцепиться с врагом. Чувство это одолевало не её одну. В отсеке «Святой» повисло радостное возбуждение. Долгие месяцы пути и тренировок наконец-то подошли к концу.

Даже Бейн протрезвел.

— Значит, начинается, — сказал он.

Минка поправила шлем и опустила ремешок на подбородок. Затем кивнула.

— Мы выдвигаемся.

 

ГЛАВА ВТОРАЯ

Полк Минки, 101-й кадийский, Прошедшие Ад, прибыл на Малори на борту крейсера типа «Дерзание», «Право воли» — крепкого мелкого забияки, спущенного с орбитальных верфей Мортеновой Пристани в системе Агрипинаа.

Полк провёл шесть месяцев в ледяном мире Карга Б9. После успешных кампаний на Потенсе, Леймасе и Эсти, очарование тренировок в арктических условиях ещё больше укрепило боевой дух личного состава. На Карге Б9 царили такая неподвижность и тишина, что можно было услышать, как под ботинками скрипит снег.

Время там не только оказало целебное воздействие, но также позволило бойцам из других кадийских полков, пострадавших в сражениях или считавшихся «худшими», легче влиться в 101-й. Ничего, кроме амасека и льда, шутили они, обмениваясь историями и воспоминаниями, и превращая своё столь разное прошлое в новое целое.

Отделению Минки недоставало двух бойцов до положенных по уставу десяти.

— Я всё устрою, — пообещал ей флаг-сержант Тайсон, стоя с планшетом и стило в руках. Минка по-прежнему держалась с ним настороже. Он был коренастым, энергичным мужчиной с квадратной челюстью, всегда выбритой настолько гладко, что казалась бледно-синей.

— Вот тебе двое, — сказал Тайсон, жестом подозвав новеньких. Первым был Туйя Бейн — широкоплечий гвардеец с лицом настоящего боксёра. Он был свирепым борцом с вытатуированной на предплечье лентой с имперской аквилой и девизом «Кадия стоит». То, что осталось от его носа, давно размазалось по левой части лица и теперь напоминало кривую литеру «V». Минка самолично сломала его не далее как пару месяцев назад, во время спарринга.

Он выглядел ниже, чем она его запомнила. Судя по тому, как к щекам солдата прилила кровь, тот определённо вспомнил её тоже. Минке к подобному было не привыкать.

— Бейн, правильно? — улыбнулась она, не дав ему возможности заговорить. — Добро пожаловать в седьмую роту.

Если Бейн и затаил обиду, то ничем этого не выдал. Он улыбнулся в ответ и пожал ей руку.

— Приветствую, серж.

Вторым стал Илия Оруги — выпендрёжник с бритой головой и аккуратной чёрной бородкой. Надёжного вида боец, он имел на правой щеке шрам от ожога, сильно натягивавший кожу. Правый глаз гвардейца был заменён дешёвой полевой аугментикой из стальной пластины и простого красного шарика наведения.

— Перегрев плазмы, — пояснил он, поймав её взгляд, — на Потенсе. Но хуже целиться не стал. Снайпер-стрелок первого класса.

— Добро пожаловать в седьмую роту, — повторила Минка. — Не знаю, слышали ли вы, но мы возвращаемся на Эль’Фанор.

Эль’Фанор был древним рыцарским миром, который возвращали обратно к жизни. Кроме того, он являлся штабом имперского командования их театра военных действий.

— Жду не дождусь! — сказал Бейн. Но, как оказалась, Минка проболталась слишком рано. Приказ изменился, и их направили в другое место.

— Дело, очевидно, срочное, — сказал флаг-сержант Тайсон собравшимся офицерам 101-го. Он попытался приподнять упавший дух. — Тамошние командиры наворотили дел. Придётся нам задать кое-кому трёпку.

Путешествие «Права воли» через варп прошло гладко.

Выйдя в реальное пространство на внешних границах системы Малори, он сообщил о своём прибытии местному имперскому командующему. Зашифрованные коды дали ему приоритетный доступ перед остальными судами. Все ранее просчитанные курсы и расписания швартовок пришлось составлять заново. Порабощённые сервиторы, зажужжав логическими цепями, проложили новые маршруты подходов многочисленным кораблям, попутно тщательно высчитав траекторию для крейсера.

Обломки космолётов Имперского Флота до сих пор висели на низкой орбите: те, что подальше, дрейфовали в бледных туманностях замёрзшего газа, тогда как находившиеся ближе к планете неуклонно снижались по медленно закручивающимся спиралям, которые неизбежно приведут их к огненной смерти. «Право воли», ревя плазменными двигателями, прошло мимо них, озаряя иссиня-зелёным кометным сиянием камер дожигания очереди ждущих транспортников Муниторума.

Пока крейсер шёл вглубь системы, генерала Бендикта доставили сразу на планету в личном челноке полковника.

— Ему не терпится покончить с этой битвой, — сообщил им Спаркер. — Скоро туда попадём и мы, ждать уже недолго. И тогда у всех нас будет полно работы.

За несколько дней до высадки кадийцам рассказали, какую войну им предстоит завершить. Мятеж на Малори развивался по вполне предсказуемой схеме. Местный властитель узурпировал власть и объявил независимость от Империума Человека. Дальше последовала черёда завоеваний и безжалостных подавлений сопротивления, прежде чем в руках еретиков не оказалась вся планета, после чего они начали призывать соседние планеты к полномасштабному восстанию.

На инструктаже роты Спаркер продолжал монотонно вещать то, что все и так уже знали. Гора Кранног была островом-крепостью. Осада длилась без малого пять лет. Расчётчики Муниторума предсказали падение планеты в районе — и тут он козырнул имеющимися сведениями, — семи лет.

Спаркер пробежался взглядом по бумажке в руке.

— Обычные линейные подразделения. В основном местные, хотя есть и надёжные войска. В первую очередь — Стрелки Леты и несколько полков с Элнаура. Они — элита системы. — Спаркер замолчал, сверяясь с записями. Эвринд указала на важную часть. Тот и не подумал поблагодарить её. — В начале осады защитников насчитывались миллионы. Без сомнения, они вырезали многих из своих. Согласно имеющимся сведениям, в сухопутной войне они показали себя хорошо. Следует ожидать закалённых боями ветеранов, ещё более опасных из-за своих еретических воззрений.

Он закончил, после чего поднял глаза и обвёл взглядом комнату.

— Этот мир входил в сеть снабжения Врат Кадии.

Все они, конечно, это знали. Однако о связи планеты с Кадией стоило повторить. Теперь битва стала личной. Им остался только один вариант — безоговорочная победа.

К несчастью для предателей, Империум отреагировал, не мешкая. Армада с местными полками, возглавляемая мордианским генералом фон Хорном, прибыла в систему Малори, практически не встречая сопротивления.

Поскольку изменники не могли похвастаться значительным флотом, армада фон Хорна пробилась вглубь системы и провела массированную высадку.

По всей планете отгремели яростные сражения, прежде чем ряды предателей не поредели и они отступили в Гору Кранног, после чего взорвали за собой наземный мост в намерении отсиживаться годами, а, если придётся, то и десятилетиями.

— Осада тянется уже больше четырёх лет, и, похоже, мордианцы продвигаются недостаточно быстро для лорда-милитанта Вармунда. Поэтому он прислал нас.

Спаркер достал карту острова.

— Вся его территория усеяна арсеналами и казармами. Предатели могут держаться там десятилетиями. — В обращённой к суше части располагались огромные врата Тора Тартаруса. Офицеры в задумчивом молчании стали изучать схему крепости.

— Что это за отметки? — спросила Дайдо, ткнув пальцем.

— С сушей остров соединял подвесной мост. Это — его опоры.

— От моста что-нибудь осталось?

Спаркер сверился с Эвринд, после чего покачал головой.

— Не думаю. Только отдельные колонны.

Он вернулся обратно к острову. В центре находился собор. На середине острова, водружённые на северный и южный утёсы, возвышались крепости Марграт и Банийяс.

— Банийяс уже в руинах. Предатели разместили там несколько батарей, но особого значения они не имеют.

— Что насчёт Марграта?

Спаркер взял инфопланшет с планами крепости. Она была построена по той же схеме, что и бастион, находившийся в центре касра Мирак. Вид его причинил Минке боль.

На противоположной стороне острова располагалась башня Офио. Она была наименьшим укреплением, имевшим форму звезды с выраставшей из центра узкой башней. Подходы к этому дальнему концу стерёг небольшой островной оплот Тор Харибдис. Спаркер постучал по нему указкой. — Вулканический атолл. Укреплён одним главным бастионом, прозванным Одиноким Редутом.

Далее Спаркер вызвал пикты генералов-предателей и их войск. Первым был генерал Киркин — бравого вида офицер с собранными в небольшой пучок волосами.

— Превосходный дуэлянт, — сообщил капитан. — Отличается личной храбростью. Командует Онготскими Шакалами. Заслужили боевые почести на Скарусе и Лете Одиннадцать. Согласно источникам Милитарума — войска низкого качества.

Шакалы напоминали толпу бродяг в плохо подогнанных шинелях и краденой униформе.

— На начало мятежа Шакалов насчитывалось почти два миллиона. Не все стали предателями, но они давно очистили свои ряды. Сколько действующих защитников сейчас, мы сказать не можем. Ожидается твёрдое, пусть и невыдающееся руководство.

Следующим примечательным военачальником был генерал Коноэ из Швабийских Фузилеров. Он имел аугментический глаз, вытатуированную на другой щеке аквилу, и заплетённую в пышную косу седую бороду по грудь. — Он командует несколькими подразделениями — Стрелками Леты, Светом Скаруса и Швабийскими Фузилерами. — На инфопиктах предстали солдаты в элегантной униформе из чёрной шерсти и закрытых шлемах с ребризерами. — Надёжные силы с плохим командованием. Лично я считаю его ответственным за сдачу Леты Одиннадцать зеленокожим. Очередной еретик.

— Сэр, каких верований придерживаются предатели? — решила уточнить Дайдо.

Спаркер опустил голос.

— Они последователи отступника Гога Вандира.

Тишина, которой были встречены его слова, сказали всё. Вандир был одним из худших еретиков в имперской истории. Он принёс скверну в сам тронный зал Бога-Императора. Минка никогда особо не интересовалась историей Империума, однако знала достаточно, чтобы быть в курсе данного факта. Впрочем, это ничего не меняло. Меньшими предателями они не становились.

Самое лучшее — или худшее — Спаркер приберёг на конец.

— Руководит ересью самозваный архигерцог, лорд-маршал Хольцхауэр. Он возглавляет пять полков элитных Элнаурских Егерей.

На инфопикте они увидели строй одетых с иголочки бойцов в узорных чёрных нагрудниках, шлемах с плюмажами и перекинутыми через плечо церемониальными плащами.

— Вот единственный пикт Хольцхауэра, который мне удалось найти. — Спаркер показал человека с холодным лицом в отполированном до блеска пластроне и накрахмаленном бархатном кителе. — Он утверждает, что не проиграл ни одной битвы, — продолжил капитан. После долгой паузы он добавил: — Очевидно, прежде с кадийцами он не встречался.

Пока остальные хохотали, Минка заглянула в синие глаза Хольцхауэра и увидела в них ледяную надменность и безграничный эгоизм. Человек, ради своих целей готовый отправлять на смерть других.

Она сердцем чувствовала, что именно из-за таких предателей как Хольцхауэр им и не удалось защитить Кадию. Минке хватило одного лишь взгляда на врага, чтобы ощутить к нему неподдельную ненависть.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Высадка началась на следующий день. Гвардейцы в полной боевой экипировке, шедшие строевым шагом возле «Химер», поротно загрузились в челноки, в то время как более тяжёлую технику и припасы осторожно разместили и закрепили на гравиподдонах. Седьмая рота поднялась на борт с получасовым опережением графика. Отделение Минки оказалось на третьем уровне, в корме, ближе к двигателям второго корабля.

Каждое отделение нашло свой бронетранспортёр и забралось внутрь через верхние люки. Минка пересчитала бойцов по головам, прежде чем последовать за ними. Осталось только одно место, рядом с Бейном. Проигнорировав его, она опустилась в кресло и откинулась назад, прижавшись затылком к металлу переборки.

— Значит, на борту мы провели тридцать два дня, — сказал Виктор и нацарапал засечку на внутренней панели над головой. Минка не обратила на него внимания. Виктор любил подсчитывать всё подряд. Таким уж он был.

Она закрыла глаза, услышав дребезжание отсоединяющихся от лихтера топливных шлангов. Вой двигателя стал громче, и от дозвуковых вибраций у неё заныли зубы. Минка начала потеть, затем её замутило. Спёртым воздухом было невозможно дышать.

Дрено достал колоду изрядно захватанных карт.

— Кто хочет сыграть? — Желающих не нашлось.

Минка упёрлась спиной в металлические распорки. Заскучав, девушка достала из ножен на бедре боевой нож. Он был касркинским и когда-то принадлежал капитану по имени Раф Штурм, который сберёг ей жизнь в касре Мирак. На оружии была выбита эмблема — надпись «94-й» со скрещёнными винтовкой и ножом. Штурм был человеком, что, казалось, держался вместе лишь за счёт шрамов, черепной пластины и титановых штырей. Благодаря его несгибаемой силе воли они продолжали драться, улица за улицей, руина за руиной и комната за комнатой, спустя долгое время после того, как их должны были зачистить истребительные команды Чёрного Легиона.

Помимо многочисленных наград, он был ещё и ветераном Армагеддона.

«Воина, который бился с зеленокожими и выжил, трудно чем-то напугать», — любил говаривать он.

Он по-прежнему являлся ей во снах, когда она оказывалась отрезанной на площади Статуй или пробирались по руинам своего бывшего схолама. В тех кошмарах до Минки доносились нечеловеческие вопли еретиков, отчего её сердце начинало колотиться как бешеное, а по телу — градом катиться пот.

Она силилась проснуться, однако враги словно не давали ей вырваться из грёзы. Но потом появлялся капитан Раф Штурм, перепрыгивая через разбитую стену либо вышибая с ноги дверь, и расстреливал неприятелей.

И сейчас его лицо вновь возникло в голове у девушки, успокоив её, когда челнок начал снижение к планете.

Минка повидала достаточно кораблей, сбитых при спуске. Видела, как они падают с небес подобно фейерверкам, за которыми несколькими минутами позже сыпался град почерневших тел. В такие моменты эта картина до боли ярко вставала у неё перед глазами. Она ненавидела планетарные высадки. Минка крепче сжала челюсть и подумала о Рафе Штурме.

Но сейчас она чуяла близость Бейна. Тошнота становилась невыносимой.

Наконец Минка рывком поднялась на ноги.

— Дрено! Сдай-ка мне.

К тому времени как зазвучали сирены, оповещая о скорой посадке, она успела спустить месячную зарплату.

Бейн не сводил с неё глаз всю игру.

— У тебя проблемы? — не выдержав, рявкнула она.

— Не твоя это игра, — просто сказал Бейн.

— Нет?

— Нет, — ответил он.

Девушка одарила его самой холодной своей улыбкой.

— И почему мне стоит слушать человека, которого я избила в спарринговой яме?

— Тебе подвернулась удача.

— Удача мне не подворачивается, она со мной всегда.

Бейн похлопал в ладоши и громко расхохотался.

— Хорошо! Такой-то сержант нам и нужен!

Громоздкие челноки сели на бескрайнюю скалобетонную равнину Звёздного порта подобно огромным неуклюжим птицам. Потребуется несколько дней, чтобы доставить все грузы и вспомогательный персонал, однако боевой состав 101-го отправился прямиком в лагерь для акклиматизации и начала тренировок.

Едва они двинулись в путь, Минка стала изучать базовую информацию. Гравитация. Дневные часы. Враждебные формы жизни. Болезни.

— Вполне нормально, — узнав подробности, вынесла она вердикт. — Конечно, если не считать осаду, с которой нас прислали разобраться.

Кадийцы ещё не видели Гору Кранног, поэтому сведения эти относились к разряду сугубо теоретических. Тем не менее, устав от стеснённой корабельной обстановки, солдаты были просто рады снова оказаться на земле. Они распахнули верхний люк, выбрались на крышу «Химеры» и довольно потянулись.

Прошло немного времени, прежде чем до них докатился смрад дыма и старой гнили. Очень скоро их веселье поубавилось, когда радарные мачты, диспетчерские вышки и плоские скалобетонные плиты Звёздного порта остались позади, и Малори предстал перед ними таким, каким он был на самом деле.

Вся поверхность была белой. Бейн достал магнокль и осмотрел местность.

— Поля костей, — произнёс он, затем отправил увеличитель по кругу. Зрелище было мрачным. Война прошлась по миру подобно лесному пожару, в начальных схватках погубив сотни тысяч жизней. Повсюду высились настоящие курганы из костей, которые рабочие на экскаваторах сгребали в братские могилы.

Спустя где-то час они увидели иззубренные горы, возносившиеся из развороченной земли.

— Кажутся знакомыми, — отметил Бейн.

Они просто глазели, не в состоянии понять, что такого странного было в местности перед ними.

— Это же линкоры! — наконец воскликнул Оруги.

Внезапно Минка будто прозрела. Вокруг них лежали рухнувшие на планету куски пустотных кораблей, из огромных металлических обломков образовав гряды опалённого и вздувшегося бронестекла и стали.

Путь им преградил экзоскелет имперского линкора, раскинувшись на многие мили во всех направлениях. Его хребет разломался при столкновении с землёй, став дорогой, что пролегала сквозь центр корабля. Внутренности космолёта вздымались с обеих сторон подобно ржавому каньону, где тут и там свисали сухожилия труб и проводов. Тьма время от времени озарялась сполохами дуговых ламп ремонтных команд Адептус Механикус, неспешно срезавших более-менее уцелевшие элементы конструкции.

Им потребовалось десять минут, чтобы пересечь нутро пустотного корабля. Горы фюзеляжа вскоре начали снижаться, а затем перед ними раскинулась бескрайняя плоская равнина, усеянная воронками, в которых серебрились озёрца зловонной паводковой воды. Везде, куда видел глаз, отражённый свет вычерчивал силуэты баррикад, мотков колючей проволоки и ежей, а также остовы уничтоженных танков, транспортников и бронемашин. Жизни там не было, если не считать стай кружащих чёрных стервятников. Пейзаж не разбавляло ничего, кроме вида разбившегося «Мародёра» или ржавеющего корпуса выжженного «Лемана Русса».

Стрелок, Берген, выбрался из открытого люка и теперь сидел, поставив одну ногу на крышу и упёршись подбородком в колено. Он протяжно вздохнул.

— Мд-а. Безрадостно, — изрёк он.

— Всё лучше, чем на борту корабля, — отозвался Оруги. Боец лежал, растянувшись на лобовой броне и надвинув на лицо каску.

Остальные сидели, свесив ноги из открытого заднего отсека. Виктор пустил по кругу бутылку грога.

— Так где этот остров? — спросил Бейн.

— На западе, — указал Берген.

После пары глотков он затянул песенку.

Час сменялся часом. Огни Звёздного порта исчезли вдалеке. Далеко впереди раскатистый рокот бомбардировки перерос в неистовый рёв. Постепенно мили серой равнины сменились городами резервных укреплений. Временные поселения из палаток и отшампованных построек начали обретать вид постоянных мест обитания. Появились большие тенты госпиталей, хижины-уборные и тускло освещённые лагеря чёрных рынков, где уставший солдат мог купить нечто, напоминавшее комфорт в этом мрачном мире.

Они пели «Цветок Кадии» в третий раз, когда Бейн пробрался вперёд, туда, где сидела Минка, прислонившись спиной к башне, и для мягкости подложив старый вещмешок на смотанные ленты автопушечных снарядов.

— Ещё не на месте? — поинтересовался он.

Минка покачала головой.

— Похоже, будем ехать всю ночь, — ответила она.

— Почему мы не высадились ближе?

— Начальство говорит, у них до сих пор много рабочих лазеров. Мы слишком ценные, чтобы нами рисковать.

Бейн кивнул. Повисла долгая пауза, пока он задумчиво тёр руки.

— Что ж, — наконец произнёс он, — всё лучше, чем тренировка в ледяном мире.

— Ага, — согласилась девушка.

Он снова замолчал. Минка почувствовала, что тот собирается что-то добавить, и заговорила первой, не дав ему шанса.

— Послушай. Насчёт носа. Прости за это.

— Лучше уж ты мне, чем я тебе, — наконец сказал он, и подмигнул.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

Уже начало смеркаться, когда они проехали возле первого штрафного лагеря. Его по периметру окружали колючая проволока и сторожевые вышки. Отряды каторжников возвращались с работ, а за ними, закинув за плечи лазвинтовки, шли надзиратели.

Кадийцев провожали взглядами новобранцы с чумазыми лицами. Где-то далеко впереди засверкала зарницей очередная бомбардировка, за которой последовал низкий рокот падающих снарядов. Внешние границы осадного лагеря начали озаряться люменами. По небу забегали лучи прожекторов, подсвечивая изнутри столбы дыма. На расстоянии заревели сирены.

Гвардейцы наблюдали за происходящим с безразличным видом. Они обгоняли растянутые колонны грузовых двадцатиколёсников Муниторума с жёлтыми шевронами опасности. Полуприцепы гнулись под весом сменных стволов, ящиков со снарядами, гигантских бухт колючей проволоки, штабелей палубного настила, коробок с лекарствами и батареями, а также килолитровых цистерн с плещущейся внутри плазмой крови — материалы поступали на передовую в поистине промышленных масштабах.

Час сменялся часом, а линия фронта, казалось, не становилась ближе.

Минка уснула, и, на миг очнувшись и поняв, что они всё ещё в пути, забылась снова. Сквозь дрёму до неё донёсся разговор.

— Добро пожаловать на Малори, — услышала она голос Бейна.

— Ага, — кивнул Дрено. — Очередная дерьмовая война.

В сумерках они миновали уединённую часовню, высящуюся за высокими стенами. Сквозь решётки, вмурованные в большие каменные подстенки, вырывалось псевдопламя. Из готических окон пробивался тёплый свет. Минке показалось, будто среди рёва танков и грохотания гусениц она различила пение.

Сцена пробудила в ней старое воспоминание. В детстве она каждое утро спешила на тренировку на площадь Статуй, пока ночное сияние Ока Ужаса медленно сходило на нет под неумолимым натиском рассвета. Хоры ветеранов пели всю ночь, рассеивая ужас перед нечестивым разломом, что вихрился у них над головами.

Постепенно пение стихло позади. Она замерла, и, убрав с лица выбившуюся прядь, обернулась, но часовня уже исчезла за угловатыми силуэтами «Химер» седьмой роты.

Часовня из её воспоминаний была посвящена кадийскому святому Гершталю Мученику. Затиснутый между увенчанной куполом ракетной шахтой и сборным плацем, храм был небольшим и узким, с высокими готическими окнами, из которых открывался вид на плотную городскую застройку. Вдоль внутренних стен тянулись ниши, где висели истлевшие стяги полков касра Мирак, от старейшего из которых остались лишь сгнившие обрывки нитей, а эмблема Врат Кадии угадывалась уже едва-едва.

Каждую стену покрывал сплошной гобелен медных табличек, увековечивающих память солдат, что погибли на далёких полях сражений, откуда их останки было уже не вернуть. Маленькой она стояла там и пыталась выговорить названия тех мест. В её воображении представали героические смерти по всему Империуму Человека.

Одну статую она любила сильнее прочих. Она была отлита из бронзы, и изображала одноглазого полковника с суровым и печальным взглядом. Скульптура была такой старой, что бронза успела покрыться тёмным налётом патины, однако аквила на её груди сверкала всё так же ярко. Истёртый на удачу многими руками, орлиный символ с распростёртыми крыльями и двумя головами — одной слепой, и другой зрячей, — блестел на свету.

Того полковника звали…

Минка нахмурилась.

Она закрыла глаза и попыталась воскресить в памяти детали, заставив воспоминания строем пройтись перед мысленным взором. Когда-то, не так давно, она бы вспомнила его мгновенно. Минка напряглась, но искомое имя кануло в лету, и как бы сильно она не старалась, оно исчезло навсегда.

Наибольшую печаль у неё вызывали вовсе не события тех страшных месяцев войны, что она провела, сражаясь за родной город. Нет, причиной её скорби служили небольшие утраты вроде этой.

Кусочек за кусочком, она теряла своё прошлое.

Она закрыла глаза, и вновь стала девочкой, идущей по Эвфратской улице. Здесь было безопасно. Мать и Тарли ждали её дома. Но затем, в одночасье, разум Минки будто взбунтовался. Окружение враз изменилось. Город превратился в дымящиеся руины. На неё отовсюду глазели пустые провалы окон. Кругом лежали похороненные под щебнем тела. Она почувствовала вонь разлагающихся тел. Увидела саму себя, крадущуюся вперёд с лазвинтовкой в руке, с головы до ног покрытую белой каменной пылью. Минка подобралась, заслышав вой охотившихся среди развалин Сломленных .

А затем появился капитан Раф Штурм, одарив её кривой улыбкой. «Готова, Леск?» — спросил он.

Минка моргнула и открыла глаза. Была по-прежнему ночь. Укрывшись в углу отсека, Виктор сварил на прометиевой горелке рекаф, и теперь раздавал кружки.

— Серж, — сказал он и потряс её за плечо.

Миг спустя она уже сидела.

— Будем, — сказала девушка, взяв кружку и крепко сжав её ладонями. Рекаф был слабым и водянистым, но вполне ещё тёплым.

Она вернула назад пустую кружку, когда по горизонту начало шириться зарево бомбардировки. Батарея за батареей «Сотрясателей» присоединялись к артобстрелу, облизывая небо пламенеющими жёлтыми языками.

Члены отделения пытались вздремнуть, устраиваясь на полу и подкладывая под себя рюкзаки. Минка спала головой к ногам Лирги — новенькой из подкреплений, — в одном из сетчатых гамаков, использовавшихся для хранения багажа.

Бреве и Вульфе вели «Химеру» посменно всю ночь. Бейн и Дрено распивали бутылку грога и вели между собой тихую беседу, то и дело прерывавшуюся песнями.

В какой-то момент им пришлось остановиться, чтобы пропустить конвой грузовых двенадцатиколёсников, вёзших эскадрон из трёх «Гибельных клинков». Кадийцы съехали на обочину, дожидаясь, пока те не проедут. Всё это время двигатели «Химер» и танков рычали на холостых оборотах. Минка лишь приоткрыла глаз, чтобы понаблюдать за проезжающими мимо огромными зверюгами.

Следом потянулся хвост из вспомогательной техники и храмов-шагателей Адептус Механикус, кентавров-скитариев и херувимчиков с тяжёлыми медными кадилами. Во главе колонны шли три знаменосца, нёсших стяги древних махин. Исполины, чьи борта украшала эмблема 101-го кадийского, внушали неподдельный трепет.

За процессией пристроилась пара восьмиколёсников в грязно-коричневой расцветке, ржавых и совершенно неподобающего вида. Разница с проехавшей только что колонной мгновенно бросилась Минке в глаза. Они определённо не были кадийцами.

Внутри неё тут же вскипел гнев. Девушка схватила люмен, и, соскочив на землю, жестами приказала ведущей машине остановиться. Грузовик попытался объехать её, но она встала посреди дороги и повелительно подняла руку.

На водителе была какая-то тканая племенная накидка. Ни следа аугментики. Явно не представитель Адептус Механикус. Он просто проезжал тянучку, поняла Минка, стараясь держаться поближе к «Гибельным клинкам».

— Из какого вы подразделения?

— Друкская болотная гвардия, — отозвался водитель.

— Это кадийская колонна. Сверните на обочину. Вам придётся подождать, — сказала она ему.

Водитель кивнул, но вместо того, чтобы съехать, дал по газам. Ей пришлось отскочить с пути. Минка выругалась.

Она выпустила всего три лазлуча, прежде чем задняя пневмошина лопнула с хлопком сжатого воздуха. Из-под машины разлетелись ошмётки колеса, а затем раздался скрежет стального обода по скалобетонному дорожному полотну.

Минка убрала пистолет в кобуру, увидев, как друкцы выбираются из машины. Среди них оказался капитан, чьи имперские знаки различия выглядели совсем не к месту на его племенном наряде.

— Ты! — крикнул он. — Ты пробила нам колесо?

Она встала перед ним наизготовку.

— Да, сэр.

Его рука потянулась к клинку.

Её цепной меч остался в «Химере», однако девушка нисколько не испугалась. Она сместила вес на подушечки больших пальцев ног, готовясь в секунду пересечь последнюю пару метров сквозь сумрак.

— Какие-то проблемы? — внезапно раздался голос.

Рядом с ними возник капитан Спаркер.

— Глядите! — показал друкец. Грузовик накренился набок, из разорванного колеса валил пар.

Спаркер встал между ним и Минкой.

— Похоже, у вас лопнуло колесо. Теперь вы блокируете дорогу. Пожалуйста, уберите машину.

Друкец в ответ выругался. Проклятье было на друкском, и кадийцы не знали слов, однако смысл от них не ускользнул.

У Спаркера не было времени на эту чушь.

— Бреве! — крикнул он и махнул «Химере» подъехать. — Будь добр, убери это ведро с болтами с дороги.

Раздались встревоженные возгласы, когда «Святая» толкнула грузовик вперёд, заставив друкцев броситься врассыпную.

Минка взобралась на борт. Она буквально чувствовала ненависть, с которой друкцы буравили взглядами ей спину.

— Я вас запомнил, кадийцы! — крикнул им вслед капитан. — Увидим, как вы покажете себя на поля боя!

Минка насмешливо помахала рукой.

— Не увидите, пока не почините грузовик.

Кадийцы провели в пути остаток ночи. Мрачные лагеря штрафников постепенно сменялись всё более многолюдными городами из отштампованных построек, полевых часовен и полевых же уборных.

Рассвет застал их в самых дебрях осадного лагеря. В сером свете зари второго дня на Малори они ехали мимо складов с плотно уложенными снарядами, сторожевых вышек, заглублённых бункеров с оружием и подъёмниками, грузящими огромные составы.

Было холодно, небо давило свинцовой тяжестью. Лирга пустила по кругу пакет с плитками. Минке есть не хотелось. Своими размерами военный лагерь напомнил ей Кадию в месяцы перед началом решающей битвы за планету. Те воспоминания навеяли на неё меланхолию. Если так, значит, они обречены. Девушка сделала глубокий вдох. На этот раз, сказала она себе, в роли осаждающих выступал Империум, а не предатели. И всё же её продолжали терзать сомнения. Кто знает, как могло обернуться сражение.

Над воротами лагерей развевались знамёна полков, что их занимали. Украшенные броскими эмблемами планет без особой репутации, они гордо повествовали о битвах, Минке совершенно неизвестных. У входов в расположения стояли караульные. Они носили пёстрые наряды из элементов брони, маскхалатов и позументов. Многие из полков Минка не узнала, однако подобного типа людей она встречала не раз. Плохо подогнанная униформа и краденые ботинки придавали бойцам грязный и неряшливый вид.

Вот оно — настоящее лицо Империума. Мужчины и женщины, чёрные, белые и все остальные, собранные с диких миров, ульев, кузниц, пустынь, джунглей, ледяных планет, огромных агромиров и орбитальных колоний над газовыми гигантами. Призывники, отребья. Недокормленные, зашуганные, недисциплинированные, плохо обученные и живущие по феодальным устоям. Пушечное мясо Империума Человека. Посредственные войска, набранные с малоизвестных планет для выполнения норм имперской десятины и обязательств. Кости этих солдат служили основанием, на котором генералы строили свои карьеры.

Пока она разглядывала их без капли интереса, те, напротив, глазели на кадийцев с совершенно другим выражением. Вид колонны, над которой реяли стяги со знаменитым символом Врат Кадии, вселял в них заряд энергии. Большинство из них впервые увидели этих знаменитых воинов. В их сторону поворачивались головы. На них показывали руками. Некоторые подбегали ближе или оторопело застывали на месте, в то время как другие прижимались лицами к проволочным заборам вдоль широкой, покрытой металлом, служебной дороги, и складывали знак аквилы.

— Кадия стоит! — крикнул кто-то.

В той фразе чувствовалась надежда. Она чествовала несгибаемость духа. Решимость и непоколебимую отвагу перед лицом полного поражения.

Минка в ответ вскинула руку.

— Кадия стоит! — отозвалась она.

И даже сейчас эти слова пробудили в ней ярость. Она вспомнила, как укрывалась среди руин касра Мирак, слушая речи Крида по трещащему воксу. Лорд-кастелян дал им надежду на победу, когда её не было, однако они лишились даже его. У них отняли всё.

Она замерла.

Нет, не всё. Пока нет. Она по-прежнему жива. И пока она сражается, Кадия будет стоять.

Спустя тридцать часов после планетарной высадки 101-й кадийский наконец достиг лагеря приписки: ЗВ-332 в секторе 7 малорийского фронта. До вечера второго дня оставалось три часа, когда из-за низких серых туч докатился далёкий гром очередного артиллерийского обстрела.

Лагерь был построен по типовому проекту Муниторума, воспроизводившемуся миллионы раз по всему Империуму. В центре, за отдельной оградой, располагался командный пункт. Его плотным строем окружали жилые блоки, собранные из дощатых щитов и переделанных металлических контейнеров. Дальше тянулись ряды палаток-казарм, уборных, мастерских, хранилище с боеприпасами. Среди них возвышалась сколоченная из досок часовня, штаб, отштампованный лазарет, склады Муниторума.

Люмены уже горели, освещая перепаханную гусеницами землю. Отштампованные домики, возведённые строительными бригадами, имели неказистый вид временных построек. Вокруг лагеря тянулся ров и земляная насыпь с мотками колючей проволоки.

Передовой отряд уже взялся за дело. Из металлических балок и помятых щитов воздвигались сторожевые вышки. Экскаваторы рыли подземные бункеры и ссыпали мусор в мешки. Рабочие как раз приступили к растягиванию тридцатифутовых сетчатых заборов и тройных проволочных спиралей. К рассвету лагерь превратится в неприступную твердыню.

Минка была измотана. Она прилегла, опустив голову на грубый брезентовый чехол башни. Фары «Химеры» пронзали сумрак полосами света. Несмотря на кадийскую энергию, в лагере как будто сгустилась атмосфера усталости, так, словно мир утомился от осады, что велась на её земле.

Солдаты с люмен-жезлами и портативными вокс-рожками направили их к казармам.

Седьмую роту послали в самую глухомань, рядом с хижинами-уборными. Здесь в воздухе висел мощный запах антисептиков.

Оруги огляделся.

— Недолго ждать, когда тут засмердит, — сказал он. — Бейн! Ты что, достал кого-то из тыловиков?

Дрено вышел наружу и огляделся по сторонам. Заметив взгляд Минки, он закатил глаза.

— Это вина Спаркера, — заявил он.

— О старшем офицере говори с уважением, — сказала она ему.

Дрено поднял руки.

— Прости, серж. Послушай, да, он хорош на поле боя, но с лагерями у него прямо беда.

Бейн зевнул, с перекинутым через плечо ранцем спустившись по аппарели следом за Яромиром. Он также обвёл лагерь взглядом, после чего похлопал Дрено по спине.

— Не волнуйся. Мы здесь не задержимся.

Отделение Минки достало рюкзаки из сеток для багажа. Бреве с минуту продержал мотор на холостых оборотах, проверяя его, после чего заглушил.

Вдоль ряда техники прохаживалась группа техножрецов, вставляя мехадендриты в разъёмы-шестерни и общаясь с каждым машинным духом. Бреве настороженно отступил от «Химеры», когда к ней приблизился один из служителей.

Адепт в целом напоминал обычного человека, если бы не торчавшее из одного рукава механическое щупальце. Он подключил его, после чего раздалось жужжание инфобобин. Бреве стоял совершенно неподвижно, дожидаясь окончания диагностики.

— Данный танк требует ремонта, — тонким, писклявым голосом изрёк жрец, прежде чем перечислить обнаруженные проблемы. — Предложение — увеличить частоту и тщательность технического обслуживания.

— Я всё это знаю! — не сдержался мехвод. — Ты лучше скажи мне, где достать эти детали? Ты разве не знаешь, что там идёт война? — Он помахал рукам на небо, хотя на самом деле Бреве имел в виду всю Галактику. Или то, что от неё осталось.

Вопрос был риторическим, однако он почувствовал, что адепт намерен ему ответить. Мгновение тот молчал, подключая вторичные инфомодули, а затем заговорил.

— Война идёт всегда. Тем не менее, системные несогласованности в структуре снабжения Муниторума растут по экспоненте из-за падения Врат Кадии, а системы по соседству служат источником серьёзных логистических вызовов в сегментуме Соляр. Желаешь, чтобы я перечислил задействованные миры-кузницы?

— Нет! — сказал Бреве. — Но это объясняет, почему «Химера» имеет столько проблем. И плохое обслуживание здесь не причём!

Повисла пауза.

— Вместо соответствующей замены советую увеличить частоту и тщательность технического обслуживания, — с невозмутимым видом изрёк служитель Омниссии.

Бреве вздохнул. В Адептус Механикус было полно жрецов, потерявших способность разбираться в тонкостях человеческого общения. Он принялся объяснять снова, но адепт оборвал его на полуслове.

— Исполнить незамедлительно. Увеличение частоты и тщательности технического обслуживания — первоочередная задача.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Таща на спине ранец, Минка поднялась по дощатым ступеням казарм. Наверху стоял сержант Варнава, с раздражённым видом сжимая в руке планшет.

— Леск, — сказал он и сверился с листком перед собой. — Четвёртое отделение. В конце. Правая сторона.

Минка терпеть его не могла. Ничего не ответив, она свернула направо и повела отряд по коридору. Из каждой спальни доносились споры и жалобы солдат, занимающих лучшие койки. Кругом царила неразбериха, пока люди искали свои комнаты и устраивались в них. Минка прокладывала путь сквозь давку. Места было так мало, что её ранец тёрся о стену. В конце коридора помощник Спаркера, Кавик, уже выводил что-то на доске объявлений.

Первой была мысль дня. После долгих лет службы все они начали звучать на один лад.

— «Каждый кадиец — искра во мраке», — прочла она. — Разве это не вчерашняя?

— Правда? Не думал, что их так мало, — сказал Кавик, но правда заключалась в том, что офицеры вроде него брали цитаты из основательно захватанной «Книги мыслей на каждый день».

— Они написали жалобу, — бросил ей вслед Кавик.

— Кто?

— Те друкцы.

Минка показала неприличный жест.

— Это был Спаркер, не я.

— Тайсон вышел на тропу войны, — предупредил её Кавик.

Минка уже шагнула в комнату. Та была длинной и узкой, с тянущимися вдоль стен койками. Она делила помещение с остальными женщинами своего отделения и ещё несколькими из остальной седьмой роты. Койки у окна были уже застолблены.

— Берите эти, — сказала она Карни и Лирге. Те были получше. — Я лягу у двери.

Карни — высокая, тихая девушка, — кивнула. Лирга заняла нижнюю кровать. Карни взяла верхнюю.

Минка выросла на планете, которую застраивали и обслуживали рабочие кадийцы в однообразных спецовках. Они относились к работе с той же ответственностью, с которой простые ударники воспринимали свою службу. Конечно, они также могли драться, хотя для этого и не проходили серьёзной подготовки. Они возводили казармы, укрепления, понтоны, окопы, укрытия — всё, что требовалось армии, — по высочайшим стандартам.

Эта новостройка уже имела вид старого и хлипкого сооружения. Стены были сбиты из неокрашенных досок. От пола до потолка рядами тянулись грубые шляпки гвоздей. Тут и там виднелись ровные, под линейку, разметки графитным стило, схемы с надписями на простом готике, накарябанные неграмотными рабочими.

Минка пинком захлопнула дверь, после чего скинула ранец, протяжно вздохнула и огляделась. Ей нужно поспать. Не снимая ботинок, она завалилась в койку. Кровать представляла собой твёрдую доску с тонкими простынями и бесцветным колючим одеялом с едва различимым штампом Муниторума.

— Не будите меня, — сказала она, не обращаясь ни к кому в частности, и закрыла лицо рукой.

Казалось, она только уснула, когда её разбудил характерный звук подъехавшего фургона с завтраком — скрежет тормозов, грохот откидывающегося трапа.

Минка мгновенно открыла глаза. Затем села и потрясла койку Лирги.

— Идём! Пора есть! Если не поторопишься, всё слопает Бейн!

Минка заняла очередь на еду в числе первых. Повара работали всю ночь, и сейчас находились в скверном расположении духа. Сразу после прибытия всегда творилась неразбериха. Местные представители Муниторума, как обычно, ничем не могли помочь. Казалось, в эту имперскую организацию стекались всевозможные жулики, мздоимцы и просто некомпетентные типы, терявшие, неправильно маркировавшие и нещадно воровавшие припасы. Это был настоящий рассадник коррупции, и офицеры походной кухни вели жесточайшие бои на переднем краю этой небольшой междоусобной войны.

— Вот всё, что есть, — сказал повар, помешивая черпаком густую комковатую жижу зеленоватого цвета.

Минка протянула миску. В неё тяжело плюхнулась похлёбка. Затем повар протянул галету. По одной каждому. Не больше. Не меньше.

Она пришла с завтраком к припаркованной «Святой», и взобралась на борт. Толстые плиты танка, ещё холодные после ночи, покрывали капельки росы. Тяжеловесность и броня машины вселяли уверенность. Минка села на самом вершке башни, откуда ей открылся вид на запад.

Небо в той стороне уже начинало светлеть, между тем как персонал походной кухни в поте лица выносил из грузового шестиколёсника новые чаны с похлёбкой. На горизонте клубились тучи. Лагерь постепенно пробуждался, наполняясь звяканьем дешёвых столовых приборов и запахом горячей еды.

Следующим появился Оруги, присоединившись к ней наверху «Святой».

— Утречко, серж, — поздоровался он, опускаясь рядом.

— Где Бейн? — поинтересовалась она.

Оруги дёрнул подбородком на очередь, где Бейн как раз вытягивал шею, пытаясь разглядеть, что сегодня давали. Минка хохотнула, не отрываясь, однако, от тарелки. За проволокой, в соседнем лагере, они заметили кучку солдат-иррегуляров, глазеющих на кадийцев.

— Кто они?

Оруги прикрыл глаза рукой.

— Не уверен.

Минка зачерпнула ещё ложку, не отрывая от них взгляда. Наверняка, из какого-то местного полка.

Бейн поднялся к ним.

— Гляньте-ка! — сказал он. — Чего это они таращатся?

Он занял своё место и замолчал, приступив к еде.

Один за другим члены их взвода отстаивали очередь и шли к ним, рассаживаясь на земле или взбираясь на свои «Химеры». Дайдо переговорила с поварами и пришла с видом человека, выведавшего кое-что интересное. Она указала на соседний лагерь.

— Друкцы, — сказала она.

Внезапно Минка ощутила, как все взгляды обратились на неё.

— Тот же сброд, что вчера?

Дайдо пожала плечами. Сложно сказать наверняка. Во всяком случае, друкцы имели репутацию воров и смутьянов.

— Лучше выставить охрану, — сказала Дайдо, после чего похлопала Минку по руке. — Твоё отделение может начинать.

— Отличная работа, серж, — отозвался Дрено.

Минка и глазом не повела.

— С радостью. Ты и Оруги будете первыми. Вперёд.

— Сейчас? — переспросил Оруги.

— Сейчас.

Отделение Минки проводило их взглядами до забора. Сами они остались сидеть на «Святой», греясь в лучах встающего солнца, выскребая остатки похлёбки и жуя галеты.

Небо приобрело бледный, зеленовато-синий оттенок. На его фоне Минка различила вдалеке леса стволов «Сотрясателей», растянувшихся от края до края горизонта.

— Чем хуже пехота, тем больше нужно артиллерии, — изрекла она.

Ещё дальше собирались гигантские тучи. Однако с тем, как на них падал свет, было что-то не так. Кто-то показал рукой. Другой солдат выругался. Минка отложила галету, внезапно всё поняв. Это были никакие не тучи.

Перед ними высилась островная крепость — Гора Кранног, тянувшаяся в синее небо подобно одинокому пику.

— Святой Трон! — ахнул Бейн.

Слышать о нём было дело одно, но видеть воочию — совершенно иное. Ни одна карта или пикт-снимок не могли передать его неприступный вид. Остров купался в золотом солнечном свете, резко выделявшем многочисленные утёсы, статуи и бастионы. Его громада заполняла собой весь горизонт без остатка.

Кадийцы вокруг неё застыли в благоговейном молчании.

Первым тишину нарушил Виктор.

— Сколько, говоришь, длится осада?

— Четыре года, — отозвалась Минка.

— Они же едва её оцарапали, — произнёс Виктор.

Девушка промолчала. Однако даже её шокировало то, насколько мало урона нанесли осаждающие войска. Сколько из тех, кто стоял сейчас рядом с ней, останется в живых к тому времени, как крепость падёт?

Оруги и Дрено приблизились к границе лагеря. Не прошло много времени, прежде чем напротив них встало отделение друкцев.

— Какой вы полк? — окликнули их друкцы.

— Сто первый, — крикнул Оруги. — Прошедшие Ад.

Последовала пауза.

— Мы — клан Боскобель.

Ни Оруги, ни Дрено раньше о таком не слышали. Не питая к ним особого интереса, они начали идти вдоль забора.

— Кадийцы! — снова раздался возглас. — Вы оскорбили нас.

Дрено показал им непристойный жест.

— Во имя Императора, мы восстановим свою честь!

— Как думаешь, что они сделают? — спросил Оруги.

— Украдут грузовик или партию похлёбки, — лёгким тоном сказал Дрено.

День прошёл в рутинных делах, по мере того как солдаты обустраивались в новом лагере, а из Звёздного порта ручейком потекли полковые припасы и бронетехника. Однако вечером, когда солнце скрылось за почерневшей землёй, в друкском лагере напротив кадийцев разгорелась непонятная деятельность.

Бейн поднёс к глазам магнокль , и увидел, как четверо друкцов тащат что-то тяжёлое. Затем они прикрепили это к шесту, после чего подняли его и воткнули в землю.

Бейн едва не захохотал.

— Это грокс, — сказал он. — Они освежевали его и насадили голову на шест.

Как по дикарски. Вполне в духе мира, окутанного суевериями не меньше, чем туманами.

Грокс уставился на лагерь кадийцев невидящими глазами. Остальная его кожа свисала по обе стороны шеста.

Лирга невольно вздрогнула. Она прикрыла глаза рукой, чтобы лучше видеть. В закатном свете зрелище выглядело особенно зловещим. Девушка снова содрогнулась.

— Жуть, — сказала она.

Бейн взглянул на неё как на простачку, но затем и сам вдруг ощутил, как по спине пробежал холодок. Он огляделся по сторонам, но ничего не увидел.

— Лучше рассказать Минке, — сказал он.

Схожее чувство испытывали и остальные. Странный холодок в воздухе, стоило им повернуться в сторону друкцев. Через некоторое время новости о ритуале разлетелись по всему лагерю. Капитан Спаркер вызвал Минку к себе в кабинет.

— Ты видела шест-проклятье, что они поставили? — с места в карьер начал он.

— Да, сэр. Дикарское суеверие.

Капитан кивнул.

— Возможно. Но мне это не нравится. Капитан, с которым ты сцепилась, был племянником командира, боскобельского вождя, или как он там себя называет. Весь клан счёл это оскорблением своей чести.

Минка кивнула. Она отметила, как Спаркер сказал «ты», описывая происшествие на дороге. Почувствовала, как ей на плечи опустился груз неодобрения всего полка. По общему мнению, раз она это начала, ей придётся и закончить.

— Я могу вызвать его на дуэль.

Спаркер покачал головой.

— Нет. Его смерть ничего не решит. Но хотя бы избавься от той головы.

— Да, сэр.

Капитан кивнул.

— И, самое главное, не попадись.

Минка отсалютовала.

— Поняла, сэр.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Майор Люка лишился ноги так давно, что едва помнил, каково это иметь четыре полноценные конечности. Он ушел в отставку из Восьмого полка много десятилетий назад, и, следуя кадианскому жизненному укладу, вернулся на родину надзирать за обучением белощитников.

Он тренировал их уже двадцать лет, когда началась война за Кадию. Из-за потери родного мира Люка впал в глубокую депрессию. Горевал он не только по себе и товарищам, но также по той роли, которой неимоверно гордился: отсеивать юных кадианцев и превращать их в смертоносные орудия войны.

Для майора Люки гибель Кадии означала многое, и не в последнюю очередь то, что белощитники исчезли как таковые. Для верховного командования отсутствие пополнений означало, что само существование кадианских ударных частей находилось под угрозой.

Требовалось найти решение, причём до того, как Империум останется без лучших своих войск, в час, когда он нуждался в них сильнее всего.

И частью предложенного решения стало то, что майор Люка в числе прочих был вызван на Эль'Фанор и получил новую задачу — от лорда-милитанта Вармунда, не меньше, — сделать так, чтобы кадианские ударники остались полноценной боевой силой в его зоне ответственности.

Штаб лорда-милитанта выдвигал много разных вариантов. На некоторых фронтах кадианские командиры вербовали кадетов с пригодных миров.

— Найдите мне новую Кадию, и с соглашусь на такое, — заявил Вармунд. Было ясно, что подобной планеты он себе не представлял.

Повисла пауза.

— Мы можем набирать ветеранов из других полков… — отозвался адъютант.

— Нет! — Усилитель голоса Вармунда включился автоматически, заставив все незакреплённые предметы в комнате задребезжать. Он опустил голос. — Разве сравнится лучший солдат из другого полка с истинным отпрыском Кадии? — Он принялся мерить шагами сводчатый зал, в котором они собрались. — Никогда! Они привнесут собственные привычки и традиции. И тем самым ослабят кадианский дух! Ослабят сталь внутри нас.

Заскрежетав металлом, вперёд шагнул Доудинг, его старший флигель-адъютант — закалённый ветеран тысяч кампаний, в память о которых у него осталось множество ран.

— Единственный способ привить кадианский дух — это отправить подходящих кандидатов на элитные тренировочные базы. Луны. Астероиды. Ледяные планеты. Места, где мы сможем воспитывать детей так, как воспитывали нас самих. В кадианском стиле.

Вармунд кивнул.

— Согласен. Пусть Муниторум составит список подходящих мест. Но на то, чтобы такой план начал приносить плоды, уйдёт поколение, а за это время от моих кадианских полков не останется ничего. Мы сражаемся с Чёрным крестовым походом. Целые полки, с собственными именами и историей, выкосило невиданными потерями. Без подкреплений, кадианцы в этом секторе не продержатся двадцать лет.

Он почувствовал, как в нём снова закипает ярость. В такие моменты его усиленный для сражений голос мог раскалывать стекло. Он взял себя в руки, сделал глубокий вдох, и заговорил уже более сдержанным тоном.

— Пока что нам нужно заткнуть дыру. В кадианских тыловых обозах должны быть тысячи солдатских детей. Соберите всех подходящего возраста, и, во имя Золотого Трона, пропустите их через жернова. Да, они не дотянут до наших стандартов, но хотя бы помогут полкам уцелеть, пока наши планы не принесут результаты.

На первый тренировочный курс белощитников попало около двенадцати тысяч человек. Всех подающих надежды молодых людей собрали на поверхности Эль’Фанора. К тому времени терраформирование давно мёртвого мира велось достаточно долго, чтобы на него начала возвращаться жизнь. Уже появилась разрежённая атмосфера. Выше виднелось ровное мерцание звёздного форта «Рамилис», висевшего над планетой подобно луне.

Одним из рекрутов был Урэ Йедрин — единственный ребёнок капитана-кадианки и служащего флота. Он жил странной жизнью, следуя за полком матери; кадианец, но не в полном смысле, не до конца.

— Дело в твоих глазах, — грустно объяснила ему мать. — Они голубые.

За время службы мать Йедрина много раз пыталась отправить его на родину, но Империуму было чем заняться кроме того, чтобы возить одиноких детей на другой край Галактики. Даже если они были кадианцами. Кампания, которую позднее назовут Тринадцатым Чёрным крестовым походом, уже началась, и бешеное напряжение войны давало о себе знать.

Полк матери стоял гарнизоном в Рукаве Центавра, далеко на галактическом севере, когда однажды вечером, вернувшись в казарму, он нашёл её в подавленном настроении.

— Всех кадианцев срочно отзывают домой, — сказала она.

С испуганным видом она взяла листок с приказом и прочла вслух. От губернатора-примус Мария Порелска. Срочный отзыв: всем кадианским полкам надлежало как можно скорее вернуться в родной мир.

— Думаешь, мне позволят отправиться с вами? — спросил он.

Мать бросила на взгляд.

— Я не знаю, — наконец призналась она.

Сначала на всех не хватило транспортников. Они сумели добраться лишь до невзрачного мирка под названием Формунд, где собранные кадианские полки разместили в спешно переоборудованных орбитальных комплексах.

Ожидание было ужасным. Слухи от месяца к месяцу становились всё страшнее, и кадианцы, застрявшие на другом конце Галактики, встречали каждую новость с растущей тревогой.

Нетерпение постепенно росло. Каждый гвардеец отчаянно желал попасть домой, чтобы встретить грозившую их миру опасность.

— Если Кадия падёт, я паду вместе с ней. Если дух Кадии умрёт, я умру тоже. — Эта фраза подбадривала всех кадианцев, оказавшихся вдали от родины. Однако никто на самом деле не верил, что Кадия могла пасть.

В конечном итоге они так и не успели. К тому времени как их полки покинули систему Формунд и взяли курс на Кадию, планета уже была обречена.

Их мир погиб, пока они находились в варпе. Пустотный корабль швыряло словно пробку в шторм. Настолько плохого перелёта никто из них не помнил. Сам Йедрин провёл путешествие, мучаясь кошмарами и видениями, а также рвотой из-за варп-недуга. Оказалось, они стали одним из последних полков, выбравшихся из региона, который позже нарекут Нигилусом, протиснувшись сквозь узкую дыру в ярящихся эфирных бурях, что превратятся в Цикатрикс Маледиктум.

Они вышли из варпа в системе Агрипинаа и встретились с войсками, которым удалось спастись с Кадии. Там они узнали страшные новости, что Кадия пала несколько недель назад. Всё это звучало слишком невероятно, чтобы быть правдой. Однако каждый выживший рассказывал одно и то же. Кадии больше не было.

— Но, — как заверил их генерал Бендикт, — Кадия всё ещё стоит.

Потеря Кадии разожгла в Йедрине целую бурю эмоций. Яростное отрицание, скорбь, укоры, а затем гнетущее чувство вины.

С исчезновением Кадии Йедрин лишился шанса стать настоящим ударником. Найдя на нижних жилых палубах их ветхого транспортника, «Санктус непобедимый», старую кладовку, он заперся внутри и зарыдал.

Когда он вышел, то первым делом попросил у матери прощения. Судя по её лицу, она тоже плакала. Прежде Йедрин не видел, чтобы мать проявляла подобную слабость. Казалось, он увидел, как из трещины в камне пошла вода.

— Ты найдёшь другой способ служить, — тяжело сглотнув, сказала она.

В последующие месяцы, пока их бросало из одного горнила войны в другое, Йедрин чувствовал, как между ним и матерью растёт пропасть. Будущее, которое она готовила сыну, сгинуло навсегда. Казалось, он был для неё сущим разочарованием. Всякий раз, как она смотрела на него, он видел в её глазах печаль.

Поэтому, когда спустя несколько лет пришла новость о новой кадетской программе, Йедрин записался в неё немедленно. Мать слишком переполняли эмоции, чтобы говорить, однако она крепко пожала ему руки и заключила в объятия, и лишь сумела прошептать: «Тренировка будет безжалостной. Но не теряй веру. Ты можешь так просто стать кадианцем. Не потерпи неудачу. Понял?»

— Я обещаю, — сказал он ей. Йедрин решил для себя, что либо достигнет цели, либо умрёт, пытаясь.

Сейчас, стоя навытяжку посреди гигантской площади вместе с двенадцатью тысячами другими кадетами на твёрдой земле Эль’Фанора, Йедрин испытывал скорее облегчение, нежели радость, гордость или ликование. Ему пришлось через столько всего пройти, чтобы оказаться здесь, дальше, чем он когда-либо смел надеяться.

Он увидел, как лорд-милитант Вармунд взошёл на далёкий подиум и произнёс краткую речь о том, что будущее кадианских ударных частей зависит от всех них, после чего сел в челнок и отбыл на звёздный форт «Рамилис» высоко на орбите планеты.

Йедрин впитывал всё словно губка. Нечто подобное он мог бы увидеть разве что на Кадии. Казалось, будто он уловил эхо песни, которую уже никогда не споют снова.

Дальше, конечно, последовали другие речи от прочих имперских представителей. Кадет Йедрин даже не смог запомнить всё, о чём те говорили. Это был знаменательный момент. «Вы первые, историческая новая программа, большая честь, десять тысяч лет сопротивления, нежелание признавать поражение…»

Он помнил гордость. Трепет, который вызывали те слова, пробуждая в нём веру. Невероятную честь, что ему оказали, отобрав для программы среди миллиардов юношей и девушек со всего Империума Человека.

А затем их доставили в расположение тренировочной роты, и двенадцать тысяч распираемых от гордости кандидатов попали прямиком в жернова.

День за днём, час за часом подающие надежды рекруты проходили полноценное кадианское обучение. Оно оказалось более суровым, чем любой из них мог представить. Они тренировались до изнеможения. Они отрабатывали ложные атаки и развёртывания в любое время дня и ночи, без провианта, без укрытия и часто голодные. И в конце дня они валились на кровати прямо в одежде, засыпая ещё до того, как головы успели коснуться подушек.

Тренеры-кадианцы не знали усталости. Каждый день они ожидали от бойцов большего и большего, и, к своему потрясению, кадеты обнаружили, что добиваются целей, которые раньше считали невозможными. Что бы они ни делали, тренеры делали вместе с ними. Когда рекруты складывались пополам от усталости, кадианцы лишь переводили дух. Когда заканчивался день, и новобранцы плелись в казармы, кадианцы шли себе как ни в чём не бывало.

Сначала они работали в командах по сто человек. Их испытывали жарой и холодом, голодом и усталостью. Кадетов будили посреди ночи, забрасывали на тёмную сторону астероидов, оставляя всего пару часов на то, чтобы достичь безопасного укрытия. Они совершали переходы через джунглевые миры с высокой гравитацией, утопая в зловонных топях. Каждый вечер они стягивали ботинки и отрывали от кожи раздувшихся пиявок. Они проводили ложные нападения на полярные оборонительные бункеры, бредя по заснеженным равнинам и ледникам, что трещали и стонали у них под ногами, будто изнемогающие животные.

Инструкторы не давали им спуску. За три года тренировок численность кадетов неуклонно снижалась из-за отчислений, казней и несчастных случаев, пока их не осталось всего пару тысяч.

Йедрин был уверен, что пекло никогда не закончится, но однажды утром, после того как отсеялся ещё один боец, в столовую внезапно вошёл их тренер, строгий кадианец по имен Ларск.

— Поздравляю, — сказал он. — Вы прошли начальное обучение. Заканчивайте завтрак. Пакуйте рюкзаки. Выдвигаемся в восемь ноль-ноль.

Ларск развернулся, собираясь уходить, как вдруг Йедрин поднял руку.

— Сэр, а до того что нам делать?

Раньше они никогда не видели, чтобы Ларск улыбался, но сегодня это случилось.

— Отдохните. Вам это потребуется. Утром вы переходите ко второму этапу тренировки.

Второй этап оказался весьма похожим на первый, только задачи и вызовы, которые им ставили, стали сложнее. Тренировочный режим усилился снова, и по сравнению с новыми инструкторами Ларск показался им добрым дядюшкой.

Единственным преимуществом, отметил Йедрин, стало то, что откровенно плохих кандидатов не осталось. Они выложились на полную, добравшись сюда, и знали, что все вокруг сделали то самое. Пересекая безликие равнины Эль’Фанора, наводя верёвочные мосты через расселины, или десантируясь ночью на Юддсонов ледник, каждый мог рассчитывать на стойкость, знания и решимость прочих кадетов, голыми руками роя во льду пещеру, пока снег не становился красным от крови.

Кандидаты отсеивались теперь реже. Они работали командами, помогая друг другу преодолевать тяжелейшие испытания — иного способа выжить не существовало. Они превратились в сплочённое отделение, которое было чем-то большим, нежели просто группой из десяти человек.

К тому времени как они вернулись в базовый лагерь, спустя почти год после начала второго этапа, прибыла новая группа рекрутов в тысячу человек, теперь стоявших на плацу и слушавших точно такую же речь, что когда-то они.

Йедрин смотрел на новичков как на пришельцев. Только тогда он понял, как сильно поменялся. Он стал полностью отличным от них человеком. Разум его был спокойным, сфокусированным и способным принимать чёткие решения. Тело — поджарым и не знающим усталости. Теперь оставалось только одно: третий этап.

Их передали новой команде инструкторов. Которая, по слухам, тренировала белощитников раньше. На Кадии. Инструкторы прибыли утром на «Кентавре». Первым, что бросилось Йедрину в глаза, был их возраст. Каждый был седым или лысым, с покрытым шрамами лицом и мрачным взглядом. Второе, что он отметил — это ранения. Отсутствующий палец. Хромота. Металлические пластины поверх дырок в головах.

Последним появился их командир, майор, с аугментической ногой. Он вышел вперёд, чтобы представиться.

— Меня зовут майор Люка. Я служил в Восьмом кадианском. Я знал Урсаркара И. Крида, когда тот был примерно вашего возраста. Я тренировал тысячи белощитников. Вы почти закончили обучение. Я следил за вашим прогрессом.

Последовала долгая пауза, пока он поочередно оглядывал каждого из них.

— Если того пожелает Император, все вы станете отличными бойцами кадианских ударных частей. — В его руке появился кадианский трёхкупольный шлем. Он поднял его высоко в воздух, так, чтобы увидеть смог каждый. По нему ото лба до шеи тянулась характерная белая полоса. — Вас ждёт ещё одно испытание, самое смертоносное из всех. Пройдёте третий и последний этап тренировки, и он — ваш.

Внезапно на глаза Йедрину навернулись слёзы. Он поверить не мог, что зашёл так далеко. Он уже представлял реакцию матери. Радость. Гордость. Чувство небывалого успеха.

Он повернулся к стоявшему рядом кадету, Зведену. Они были знакомы задолго до того, как присоединились к программе Белых Щитов. Оба пережили вместе многое. Мать Зведена тоже была кадианкой, хотя к тому времени, как они встретились, он уже стал сиротой.

— Думаешь, твоя мать сейчас смотрит? — спросил Йедрин.

Зведен на мгновение задумался.

— Нет, — наконец ответил он. — Я так не думаю.

— Нет?

Юноша покачал головой.

— Хотел бы, чтобы это было так. Но я её не чувствую. Когда я пытаюсь вспомнить мать, то не могу даже представить её лицо. — Он помолчал. — Но я помню запах её разгрузки, когда она меня обнимала. Вот это я помню.

Йедрин кивнул. Он подумал о собственной матери. В последний раз, как он её видел — два года назад — у неё уже начали появляться седые пряди. Её полк, 1123-й кадийский, поделили и распределили по другим частям.

Трон его знает, где она сейчас. Трон его знает, жива ли она вообще. А если она умерла, если её душа отправилась к Императору, передаст ли Он ей об этом новости?

Йедрин стремился впечатлить майора Люку, пока старик надзирал за последним этапом тренировки. Люка не походил на тех широкогрудых, вечно орущих сержантов-инструкторов, к которым он привык. Напротив, он показался ему даже несколько снисходительным.

— Он может себе это позволить, — сказал Йедрину другой кадет после первого дня тренировки. Вспотевшие, они шагали по пыльной равнине обратно в лагерь. — Оглянись.

Йедрин так и сделал.

— У него остались две тысячи лучших.

Йедрин рассмеялся. Он никогда не думал, что попадёт в их число. Но это случилось.

— Думай об этом в другом ключе, — продолжил кадет. — Их работа — брать руду и очищать её, а затем переплавлять нас в сталь. Работа же Люки — выковать из нас клинок.

Метафора показалась подходящей. Задача Люки состояла в том, чтобы превратить Йедрина и остальных в белощитников, прежде чем повести их в бой, где либо убивать будут они, либо убьют их самих.

Только тогда они смогут присоединиться к ударникам.

На протяжении шести месяцев после того, как Люка принял над ними командование, они тренировались, маршировали, маневрировали, разбивали лагеря и отрабатывали все виды наступательных и оборонительных действий. Практически всех из них перевели в белощитники.

В честь этого состоялась ещё одна церемония, теперь уже в тени руин великого кромарха. Дрогнувшим голосом майор Люка огласил, что их курс завершён. Они выстроились в очередь, чтобы один за другим пожать ему руку и получить трёхкупольный шлем.

— Я горжусь всеми вами, — объявил он. — А теперь попрощайтесь, если нужно. Всех вас через пару дней отправят в зону боевых действий. — Бойцы взорвались радостными возгласами. — Вы отправляетесь на планету под названием Малори. Да! Вас ждёт последнее испытание. Вас бросят в бой. Те, кто выживут, из белощитников будут произведены в кадийские ударники!

После его слов повисло потрясённое молчание. Йедрин ощутил, как его захлестнула волна страха и радости. Парень подумал о матери, и к его горлу подкатил ком, после чего он помолился, чтобы Император позволил ему пройти последнее испытание с отвагой и стойкостью своих предков.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Они находились на нижних палубах какого-то войскового транспортника, когда им поступил приказ завершить осаду Малори. Бендикт пообещал полку, что они наконец-то возвращаются на Эль’Фанор, где шёл настоящий бой, однако лорд-милитант Вармунд, похоже, не до конца простил Исайю Бендикта за убийство преторийского генерала, Реджинальда де Барку, на дуэли.

Поединки среди кадианцев не одобрялись, однако преториец оскорбил Кадию, и Бендикт не считал, что ему оставили особый выбор. Вармунд, конечно, с таким решением не согласился, и поэтому его сослали сражаться в пограничных войнах. — Ещё один бессмысленный конфликт, — заявил Исайя, с яростью впечатав пергамент в стол. От удара широкие дубовые доски разлетелись в щепки.

Бендикт выругался. Его аугментическая рука являлась настоящим произведением искусства Департаменто Муниторум, ничем не отличимая от обычной человеческой конечности, если бы не сухожилия из стальных тросов, и хватка, способная раздробить броню. Или стол. И он всё ещё привыкал к заключённой в ней силе.

— Мы должны были вернуться на Эль’Фанор! — прорычал Исайя. — На фронт! А не сюда. Эту крепость может взять и второсортная армия. Мы — кадианцы!

Прассан отвёл глаза, когда генерал стряхнул с кулака обломки стола. Боец, стоявший у дверей, поморщился. Полгода назад, когда они прибыли в ледяной мир Карга Б9, Прассана перевели в штаб. Получив приказ, он едва смог поверить в свою удачу.

Новость сообщил ему флаг-сержант Тайсон.

— Не слишком-то радуйся, Прассан, — рявкнул грубый офицер второй роты. — Очень скоро ты вернёшься назад в строй. В штабе никто подолгу не отсиживается. Люди там стают мягкими. А когда боец становится мягким, он обычно погибает. И, что ещё хуже, из-за него погибают другие! — Он предупреждающе поднял посечённый палец. — Когда ты вернёшься, я буду ждать, и если ты превратишься в изнеженного писаря, в следующую атаку я пошлю тебя с одним лишь штыком! Ты меня понял?

— Да, сэр! — Прассан отдал честь, а затем бросился приводить униформу в порядок. С его лица не сходила широкая ухмылка.

Но прямо сейчас Бендикт начинал закипать, и Прассан не знал, куда ему смотреть.

Исайя с трудом взял себя в руки, втянув полные лёгкие воздуха, а затем протяжно выдохнул.

— Прошу прощения, господа, — наконец сказал он и откашлялся. — На чем мы остановились?

Мере приблизился со скинутыми документами. Это были послужные списки полков, которые в текущий момент несли службу на Малори.

— Все они кажутся совершенно заурядными. За исключением мордианцев, конечно.

Так и было. Армия состояла из местного ополчения, полков скопления Висельников, и нескольких приданных в усиление боевых подразделений. В основном посредственные воины, получившие посредственную подготовку и офицеров с посредственными ожиданиями на их счёт. Они могли нести гарнизонную службу или удерживать окоп и стрелять в нужном направлении, но задача захватить форт станет для них непосильной.

Один из полков в списке выделялся среди прочих.

— Горная пехота Потенса, — произнёс вслух Мере.

Бендикт обернулся.

— Не с ними ли мы сражались на их родной планете?

Мере кивнул.

— Да, сэр. Генерал Доминка. Погибла возле собора.

Исайя кивнул и продолжил изучать список. В нём оказалось несколько примечательных полков, которые формировались из представителей планетарной элиты или дикарских племён. Друкская болотная гвардия относилась к числу и тех, и других. Их полки имели официальные номера, но правда заключалась в том, что они просто набирались из того или иного клана, которые обитали в сумрачных топях родной планеты.

— Кланы Кхарр и Боскобель.

Бендикт их не знал. Мере пустился в объяснения.

— Боскобель возглавляет господин клана, Данельм. Его семейство имеет столетнюю вражду с предводителем Кхарра.

— Они размещены достаточно далеко друг от друга?

— Да, сэр.

— Хорошо! — Бендикт не знал другого подразделения, любившего враждовать больше, чем друкцы. Им нравилось убивать друг друга почти так же сильно, как нравилось убивать врагов Бога-Императора. — Когда придёт время, думаю, нам следует поставить их рядом. Небольшое соревнование лишним не будет!

Мере кивнул.

— Я за этим прослежу.

Бендикт прибыл на Малори на семьдесят часов раньше 101-го. Челнок доставил его на поверхность планеты ночью. Внизу генерала уже ждал встречающий комитет из старших офицеров. Мере, стоявший рядом с Бендиктом, услышал, как скрежетнули сочленения его аугментической руки.

Адъютант обвёл взглядом собравшихся.

— Преторианцев нет, — отметил он.

Бендикт кратко кивнул.

— Хорошо.

Час спустя генерал прибыл в штаб командования на встречу с военачальниками своей армии. Адепты Муниторума возвели для персонала Администратума целый городок с жилыми блоками, заглублёнными бункерами и величественным дворцом с обеденными залами. Кроме того, они построили молитвенную часовню, библиотеки, наполненные трудами по военной истории, а также разбили обширные сады с крепко сколоченными дощатыми цветниками в форме аквил.

Исайе хватило лишь взгляда, чтобы всё понять. Его металлическая рука дёрнулась от раздражения. В Муниторуме определённо считали, что осада затянется на десятилетия.

Эта мысль продолжала звенеть в голове Бендикта всё время, пока дворцовые слуги вели его по гравийным дорожкам. Широкие ступени поднимались к высоким дверям в зал, над которыми парила пара херувимчиков. Перед ними уже выстроились планетарные чиновники. Он увидел сплошную стену наутюженных парадных мундиров, бархатных лацканов, расшитых киверов и длинных белых перчаток.

Генерал-губернатор планеты был худощавым юношей с высоким накрахмаленным воротничком и выступающим адамовым яблоком. Он выглядел как человек, лишь недавно вступивший в свои обязанности, и произнёс банальную речь о том, что прибытие Бендикта подобно лучу солнца для их мира, как ему стыдно за то, что их родина стала пристанищем для изменников, и какая это честь для кадианцев погибнуть ради освобождения его планеты от ереси.

— Мы уже закладываем фундамент мавзолея для павших героев, — сказал он.

Бендикт кивнул.

— Не делайте его слишком большим.

Шутка, очевидно, прошла мимо губернатора. Репутация, что окружала кадианцев, казалось, совершенно сбила его с толку.

— Возможно, если вы найдёте время, я покажу вам архитектурные чертежи.

— Благодарю, — ответил Исайя. — Но давайте я сначала выиграю вашу войну.

Бендикт пока ещё не доверял своей аугментической конечности, поэтому пожал ему руку левой, произнёс пару ободряющих слов, и двинулся вперёд. Приветственный строй официальных лиц тянулся через отделанный деревянными панелями вход в зал. Внутри находилась широкая мраморная лестница, поднимавшаяся до уровня подвесных хрустальных канделябров. У ступеней стояла машина истовости с мерцающим за открытыми каминными решётками псевдопламенем и тремя сервочерепами, из чьих вокс-динамиков, сделанных в форме пастей, непрерывно лились церковные псалмы. Возле двери в большую комнату выстроился ещё один ряд чиновников. Из-за двери доносился безошибочно узнаваемый шум встречающего военного комитета. За свою жизнь Исайе пришлось посетить немало подобных мероприятий. Комната, забитая генералами и их помощниками, стукающимися стаканами с амасеком, учтиво болтающими с командирами других подразделений и изнывающими от желания поскорее отсюда убраться.

Но, тем не менее, они были важными персонами.

Он вспомнил, как вёл себя в таких ситуациях Крид. Напряжённый и неуклюжий до первых трёх стаканов амасека, после чего он переходил на свою волну, сочетавшую в себе полнейшую самоуверенность и грубый юмор.

На мгновение все засуетились, когда Бендикт повернулся к машине истовости. Она как раз повторяла по кругу изречения святого Игнацио. Исайя зажёг вотивную свечу. Пока что ходом войны руководил мордианец, генерал фон Хорн, и его прибытие означало снятие фон Хорна с должности.

Плеча Бендикта легко коснулся позвоночный столб пролетевшего мимо сервочерепа. Кто-то взял его аугментическую руку.

— Сюда, пожалуйста, генерал.

Исайя остановился перед входом в главный зал. Ударил колокол, и церемонимейстер огласил его прибытие:

— Генерал Бендикт из Сто первого кадианского.

Он мгновенно ощутил внутри холодную враждебную атмосферу, и глубоко вдохнул, прежде чем переступить порог. Исайя сразу отметил, что командиры-мордианцы из 17-го полевого корпуса стояли отдельно. Их парадная униформа была накрахмалена до такой степени, что, казалось, могла стоять сама по себе. Лица под высокими фуражками были тёмными и твёрдыми, как мордианский гранит.

Их командир шагнул ему навстречу.

— Генерал Отто фон Хорн, — представился тот.

— Приветствую, — отозвался Бендикт, протянув для рукопожатия аугментическую руку. Он услышал треск хрящей и костей, однако на лице мордианца не дрогнул ни единый мускул.

— Я и мои люди сочтём за честь сражаться рядом с вами, — сказал фон Хорн. Бендикт не ощутил в его словах ни капли теплоты. Они были холодными и бесстрастными. Впрочем, Исайя был готов к чему-то подобному, поэтому воспринял слова генерала в буквальном смысле. По своему опыту он знал, что мордианцы не открывали рот, если только не собирались высказать то, во что верили. Они не отличались склонностью ни к подхалимству, ни к притворству. И, кроме того, он считал неправильным при первой встрече выискивать в других людях некие скрытые мотивы.

— Благодарю вас, — сказал Бендикт. — Как и я. Вы уже многого успели добиться. Ваши старания особо подчёркивались в моих докладах верховному командованию Кадии. С нашей сталью и убеждённостью перед нами не устоит ничто.

Бледные щёки мордианца слегка порозовели.

— Пожалуйста, не нужно лести. Мы живём и умираем только ради службы.

Бендикт поздоровался с каждым командиров мордианцев. Ни один из них не проронил ни слова. Они были рождены в обществе, ценившем действия, а не разговоры. По всей видимости, их предводитель сказал всё, что требовалось сказать.

Следующим в очереди стоял самый крупный контингент — дивизии Ракаллиона, который выставил целую армию из шести пехотных корпусов, артиллерийских дивизий, а также бригаду сапёров и прочих вспомогательных подразделений. Командовал ими рослый мужчина с длинными навощёнными усами в медном, увенчанном плюмажем из перьев, шлеме, и двубортной казачьей куртке. Он сжато поклонился и представился Кловисом Плона-Ричстаром.

Вперёд быстро выступил помощник Кловиса.

— Генерал Кловис — самый высокопоставленный представитель Ричстаров на планете.

— Для меня это честь, — произнёс Бендикт. — Хотя, говоря о вашем статусе старшего Ричстара на планете, боюсь, эту честь вы скоро потеряете.

Кловис застыл с изумлённым видом, а Исайя тем временем двинулся дальше.

Пустотные шахтёры Четвёртого кринанского полка выделялись среди прочих ярко-жёлтой униформой с васильковой нательной бронёй, а также покрывавшими руки и шеи татуировками. Свирепого вида воинов возглавлял темнокожий мужчина с окладистой чёрной бородой, торчавшей с подбородка подобно сапёрной лопатке, и вытатуированной под левым глазом эмблемой родного полка.

Он был облачён в жёлтый скафандр астероидного шахтёра с синим эмалированным бронежилетом, а бочкообразная грудь придавала его голосу гулкость и мощь.

— Генерал Бендикт, я — генерал Вакани из Четвёртого кринанского. Мы глубоко польщены служить под началом генерала с Кадии. Такова Его воля. Мы с радостью пойдём на смерть.

— Надеюсь, вы будете жить, чтобы исполнять Его волю дальше.

— Мы сражаемся без надежды, — с гордостью заявил Вакани, — ибо надежда ведёт душу по стезе разочарования.

Дальше были Гильгамешские Стрелки, Беситские Охотники, а затем генерал Фолау из горной пехоты Потенса. Бендикт пожал ему руку.

— Я сражался с генералом Доминкой. Вы её знали?

— Она была моей кузиной, — ответил мужчина.

— Хороший воин. Она погибла достойно.

— Так мне сказали, — ответил Фолау.

В самом конце стоял один из вождей друкской Болотной гвардии вместе со своими племенными танами и избранным фианой. Среди них не было ни одного в мало-мальски похожем наряде. Каждый носил странную смесь из выданной Муниторумом униформы и домотканой одежды, ещё и украшенной трофеями — крадеными либо купленными элементами экипировки и доспехов.

Они поприветствовали Бендикта со всей торжественностью.

— Для меня это честь, — произнёс генерал.

Друкец подтянул его ближе к себе и зашептал:

— Я — вождь Данельм из клана Боскобель. Другой, — сказал он, кивнув в противоположный конец комнаты, — из клана Кхарр. Все они лгуны и воры!

Бендикт кивнул. Отчего-то он подозревал, что предводитель клана Кхарр скажет ему то самое.

Последняя группа состояла из местных Малорийских Ухлан. Их командир — крепкого, борцовского телосложения женщина с коротко подстриженными волосами, — носила болотно-серую униформу, которой у Муниторума имелось в избытке. Звали её майор Брера. Она и её старшие офицеры выглядели так, словно им выдали какие-то обноски, причём на два размера больше.

Впрочем, прибытие кадианцев привело её в восторг. Она пожала ему руку и низко поклонилась.

— Для нас это большая честь, — сказала она. — И мы молимся, чтобы вы очистили наш родной мир от скверны мятежа.

— Тут нет никаких сомнений, — ответил ей Бендикт. Он произнёс это, ни на миг не заколебавшись. Он был кадианцем. Враг будет разбит.

Отдав каждому руководителю дань уважения, Исайя встал в центре комнаты и обвёл взглядом присутствующих. Он вспомнил, как произносил речи Крид, и то, как ему каким-то образом всегда удавалось подобрать нужные слова.

Бендикт отхлебнул амасека. В подобные моменты он как никогда остро ощущал пропасть между собой и Кридом. Ему хотелось сказать:

— Сегодня гремят великие сражения. Далеко отсюда. Одни из величайших битв в истории Империума Человечества. К небу вздымаются миллионы знамён. Каждый воитель лелеет в сердце любовь к Императору. Отражая натиск ереси, предательства, неверия. Вот в каких войнах мы хотим сражаться. Далеко от этого мира, где те, кто должны были сражаться на нашей стороне, отвернулись от Света Золотого Трона. Приберегите свою ненависть. Относитесь к ним с презрением. Нет ничего более презренного, нежели предатель!

Однако он не смог.

Вместо этого Исайя сказал:

— Приветствую всех! Для меня честь быть вашим командиром на всё оставшееся время битвы. Я молюсь, что буду занимать этот пост недолго. Муниторум готовится к десятилетиям осады. Десятилетиям! Майор Брера, это ваш родной мир. Уверен, вы и ваши смелые ухланы ничего не хотите больше, нежели смыть пятно с вашей планеты. Что же касается остальных, то настолько длительная кампания приведёт к гибели слишком многих бойцов. Никакого мавзолея не хватит, чтобы почтить всю кровь, пролитую имперскими солдатами за этот мир. Нет. Муниторум неправ. Вы убедите свои войска в неизбежности скорой победы. Ересь на планете завершится за несколько месяцев. — Он помолчал, давая им время осознать сказанное. — Месяцев! Будьте уверены. Месяцев! Не десятилетий.

— Невозможно, — раздался чёткий голос.

Бендикт медленно обернулся. Из рядов клана Кхарр выступил вожак с диким взглядом. Церемониальный головной убор, закрывавший часть его лица, придавал ему схожесть со старым волком.

— Я, вождь-майор Риттоник из клана Кхарр, говорю, что это так. Мы раз за разом бросались на вражескую скалу, и захватили земли меньше, чем занимает эта комната. Вы, кадианцы, не знаете, против чего мы сражаемся. Гора Кранног неприступна. Вся эта крепость — одна сплошная гряда бесконечных бойниц, казарм и артиллерии. Шквалов кинжального огня. Перед нашими окопами высятся курганы из мертвецов моего клана. Я говорю, что это невозможно.

Бендикт мысленно поблагодарил человека за то, что он заговорил. Исайя сражался с тех пор, как был ребёнком. С тех пор, как отец поднял его на руках, заставив смотреть на Око Ужаса и клясться в ненависти к врагам Императора. Он улыбнулся.

— Говорите как человек, не видевший кадианцев в бою, — спокойно произнёс Бендикт. — И когда увидите, то обещаю, вы измените своё мнение.

Друкец осклабился.

— Как мы можем верить тем, кто потерял собственную планету?

В комнате вдруг повеяло холодком.

Бендикт помолчал, прежде чем ответить.

— Мой дом противостоял невзгодам десять тысячелетий, и мы остались такими же твёрдыми. Когда пришёл Архивраг, я был там. Его флот был таким многочисленным, что затмил собою небо над Кадией. Еретики сыпались на нашу планету месяцами. Чародеи поднимали армии мёртвых. Батальоны неописуемых ужасов. Волны безумцев, собранных с тысячи миров и взращённых на нашей планете подобно раковым спорам.

— Я был там, и скажу вот что. Каср за касром силы Кадии останавливали продвижение врага. А затем, под началом Крида, мы контратаковали и откинули недруга прочь. Сломилась не оборона Кадии, а блокада Имперского Флота, позволив «Планетоубийце» выйти на нашу орбиту. Это — факт. Я был там. Я всё видел своими глазами.

— Но я здесь не для того, чтобы спорить о таких мелочах. Дома многих из нас были поглощены противником. Все эти битвы уже проиграны, и их результат не изменить. Но есть немало других, где мы ещё можем одержать победу. И здесь, среди нас, есть некоторые, чьим мирам прямо сейчас грозят не только враги, но также изменники из наших собственных рядов. Трусы. Слабаки. Те, кому не хватило смелости и духа, которые вместо того, чтобы объединиться, воспользовались мигом затишья и всадили нам в спину нож. Вот какой враг противостоит нам здесь. Давайте проведём черту. На ней мы встанем и не сделаем ни шагу назад. Больше не будет потерянных миров, осиротевших армий, и некогда гордых полков, в которых остались только старики.

Бендикт заглянул каждому из них в лицо. Все продолжали молчать, но теперь тишина ощущалась иначе. Он понял, что этими словами в конечном счёте сумел добиться их расположения.

Даже фон Хорн, из мордианцев, позволил себе согласно кивнуть.

Генерал улыбнулся и сделал ещё глоток амасека.

— Эта черта — вот здесь. Чем скорее мы сокрушим эту — эту скалу — тем быстрее сможем нанести врагу ответный удар. Тем быстрее сможем принести возмездие по назначению — на головы наших противников.

— К этому дню Гора Кранног перейдёт обратно в руки имперцев. Майор Брера, вот моё обещание вам и всем жителям Малори.

Исайя повернулся к Мере.

— Когда праздник Сангвиналии?

— Через пятьдесят дней, — ответил тот.

Бендикт помолчал. Амасек делал своё дело. Он почувствовал толику демонстративной уверенности Крида, и, вдохновлённый ею, заявил:

— К Сангвиналии Гора Кранног будет нашей!