Вся ватага тархалских всадников, молодых мужей, с раскосыми глазами и широкими лицами, запрокинув головы, одобрительно заулюлюкала. Эти степняки с востока носили черные бороды и смазывали черные волосы жиром, на их голых плечах висели красные плащи. Угрюмые и бледные орнинги напротив были светловолосы и кутались в меха; они сидели молча и с тревогой думали о долгожданном приюте.
Проехав через проем в стене, банда попала в город. До них доносились странные вскрики, эхом скачущие меж длинных домов, и они становились все мрачнее. Балки в стенах строений причудливо скручивались, на покрывающем крыши гонте<ref>Гонт (польск. gont) — один из видов деревянной черепицы, кровельный материал в виде небольших дощечек, имеющих клинообразное сечение</ref> проступали размытые лица. Проезжая по пустым улицам, Ходжин вглядывался в нацарапанные на деревянных стенах руны.
Изменённое создание задрожало, из неестественно широко разверстого рта на обвислом лице донеслось бормотание и блеяние, полился нескончаемый поток звуков, переросший в пронзительный визг. Отродье пробилось через двери большого дома и, завывая, бежало прочь во тьму города.
— Элфир, что ты хочешь за этот меч? — властно спросил Ходжин. — Я заплачу, что бы то ни было. Хочешь золото? Рабов? Коней? Воинов для своей банды?
— Да! — засмеялся Йормунреккр, растворяясь в тени и исчезая. — Ты глупец, Элфир.
Горели стены. Воин видел, что у двери толпятся тархалы и ждут, когда дым и огонь выгонят его наружу, и будет возможность убить его. Элфир подтащил скамью, на которой спал, к очагу и взял стоящий возле него топор. С помощью скамьи он залез на каминную полку и встал на ней во весь рост. Задержав дыхание, чтобы не наглотаться дыма, он нанес несколько ударов по потолку возле трубы, в отчаянии пытаясь прорубить путь наверх.
Ему удалось сделать дыру на крышу, и с нее на улицу посыпался гонт. Камень, из которого была сделана полка, сильно нагрелся, и Элфир попытался пролезть через проделанное им отверстие. Он сумел высунуть только голову и одну руку и застрял. Пламя внутри дома разгоралось все сильнее, и Элфир почувствовал, что на нем загорелась одежда. В паническом ужасе он вырвался наружу и, охваченный огнем, прыгнул на крышу стоящего рядом дома.
Он бежал по крыше пустующего здания. Плащ и рубаха горели, от пламени на половине его лица кожа стала багровой, закрылся один глаз. Под собой он слышал родичей Ходжина; топот их ног по грязи переулков и звяканье доспехов не отставали от него. В отчаянии он перепрыгнул на другую крышу, потерял равновесие и больно ударился о гонт.
Добравшись до огня, он, не в силах двигаться дальше, просто улегся на спину и тяжело дышал. Когда он оглянулся, то узнал вокруг себя искаженные гримасы орнингов, которых свел с ума ритуал его отца. Те глядели на него, и среди них увидел он синие, словно лед, глаза убийцы его отца.
— Ты ''слаб'', Элфир, — произнес Йормунреккр, — слаб и глуп. А еще ты умираешь. Всё сходится. Последний из слабого рода.
— Мы не слабы ни в чем, — прохрипел Элфир. — От века мы совершали обряды, и от века в наших землях произносили слова Тчара и делились пищей с орлами. В чем мы оказались слабы?
Неподалеку он заметил родичей, плясавших у костра, и узнал, кто они на самом деле, они были одержимы, благословлены на время спутниками из числа детей крайнего севера, демонов Хаоса.
Элфир приблизился к огню, и те разошлись в стороны, чтобы рассмотреть его. Теперь воин видел и демонов, и души своих братьев, а также их общую плоть. И тогда демоны стали проявляться через надетые на них тела: у тех вырастали когти и щупальца, открывались новые глаза и рты.