Он отправил приказ отходить и перемещаться в следующий район, переписывая очередность приоритетов скитариев, пока те просто не собрались и не отступили, оставив разозленную толпу безоговорочно властвовать над своей родной территорией. Никаких вопросов, никто не доносит на него Бурзулему за спиной. Он сделал себя ключевым узлом их иерархии, непосредственно голосом Императора в их представлении. ''Я все это сожгу'', заверил он себя. ''Потом. Всегда остается «потом»''.
Назад он ехал на крыше фургона с подношениями. Рядом сгорбился затолкнутый несчастный доктор, у которого остался кровоподтек от удара одного из скитариев. Трискеллиану не терпелось изучить содержимое головы этого человека. == '''4''' == – Они уходят! Давиен протолкнулась мимо скопления уцелевших, выискивая кого-нибудь, обладающего властью. В Конгрегации творилась сумятица: только что забрали большую группу праведных, которая уже скрывалась из виду в тех двух громадных клетках, и вместе с ними был Ньем, ее брат. Ну, или то, что из него сделал доктор Теслинг. – Пожалуйста! – Она слышала треск и гудение оружия скитариев, которое прокалывало нарыв толпы снаружи, пока тот не лопнул самостоятельно – Мы можем их перехватить! Сквозь разбитые двери и пустые комнаты были видны дальние помещения, где жили Тетушки и Дядюшки. По крайней мере, призывная группа продвинулась не так далеко, как могла бы. У них в клетках было ограниченное количество мест. Они не добрались до Тетушек и Дядюшек, а тем более до Бабушек и Дедушек – старейших поколений Конгрегации, ожидавших обещанной поры, когда они смогут подняться и доказать свою ценность Императору. И вот теперь, как представлялось Давиен, это время пришло, и никто ничего не делал. Из одной из сумрачных внутренних комнат, углубленных в основание города еще на уровень, высунулась сутулая фигурка. Многие из Тетушек и Дядюшек были так благословлены Императором, что их бы никогда не спутали с обычным человеком, но магус Кларесс вполне могла бы быть просто усталой старухой. ''Старухой на Мороде'', то есть точно старше сорока. Ее восковая синевато-бледная кожа обвисала морщинами, глаза были желтыми, а вверх по лбу и на заднюю часть лысого скальпа уходили кожистые гребни. Разрушительное воздействие времени поглотило следы божественного, однако на плечах женщины, моргавшей на тусклом свету, все еще лежало святое бремя власти. – Магус! – Давиен не знала точно, откуда бралась эта дерзкая храбрость, позволявшая ей стоять перед столь возвышенной персоной и просто орать. – Они вломились в клинику. Они забрали доктора Теслинга! Они забрали ''Ньема''! И мы можем их остановить. Зовите Конгрегацию к оружию. Там снаружи уже толпа! Встретившись с пристальным взглядом престарелой женщины, она добавила: – Каждый район будет сражаться, если мы укажем им путь! У всех отняли сыновей и дочерей в группу, или отняли больных и раненых на подношения! Город будто разлитое масло, ждущее искры, магус! Напирая на авторитет магуса, Давиен уже не в первый раз ощутила в своем разуме какую-то тягу, досадуя, что она не в силах сдвинуть мир самостоятельно. ''Нам обещали будущее! Почему вы его нам не даете?'' – Сакири потерпела неудачу, – прошептала магус Кларесс. Как раз эти известия и пришла ей доставить Давиен, но само собой, будь Бурзулем мертв, техножрецы не заявились бы сюда так нагло со своей призывной группой. – Время не пришло, – проговорила магус. Старуха оглядела лица вокруг, словно выискивая недостающих. Возможно тех, кого забрали; возможно, современников, умерших поколением ранее. – Я надеялась… Но нет. Мы не можем восстать до нужного момента. Время не пришло. И с этими словами Давиен прожила всю свою жизнь. Каждую несправедливость, спущенную сверху; каждый несчастный случай, вызванный обходом правил из-за стремления Механикус к ресурсам и результатам; каждый раз, когда смотрители повышали нормы и урезали пайки. «''Мы должны что-то делать!''» – всегда выкрикивал кто-нибудь, и иссохшая голова магуса покачивалась, говоря: «''Время не пришло''». Когда Давиен была моложе, это казалось мудростью, долгосрочным планированием мастерского игрока. Теперь же она пережила ошеломляющий миг утраты иллюзий. ''Напуганная старуха. Вот и все, кем она является''? Магус ''боялась'' благословенной поры восстания? Предпочитала провести оставшиеся годы, купаясь в зареве недосягаемого будущего, а не рискнуть и ''действовать''? – Время пришло! – сказала Давиен. Она намеревалась прокричать это, но перед лицом всех бед ее голос упал до хрипа. – Прошу… Мой брат… Сморщенные губы Кларесс скривились, и она протянула свои тонкие руки-палки, чтобы обнять Давиен. – Время не пришло, – повторила она. – Я слушаю, дитя. Каждую ночь я слушаю, как поют ангелы Императора. Они ближе, я знаю. Они слышат наши гимны, и им ведомо, что мы праведны, но время еще не пришло, пока что. Нам необходимо скрываться, пока не настанет тот день. И если это значит приносить своих в жертву кострам техножрецов, значит так оно и должно быть. Конгрегация должна выжить, чтобы передать истину очередному поколению. – Но магус… – Я знаю, тебе тяжело ждать. Терпение приходит с годами, и столь немногим из нас может достаться что-либо из этого. Мне жаль, дитя мое. Жаль твоего брата. Жаль всех нас. Нас подвергают испытанию, и мы должны выдержать. Повсюду вокруг из самых глубоких закоулков многоквартирника, из нижних стоков и потайных подвалов появлялись Тетушки и Дедушки. К руке Давиен прикоснулись кисти с острыми ногтями, на плечо легли крючковатые когти, пытавшиеся передать солидарность, которая выгорала в огне ее собственной злости. – Вы бы сказали это Сакири? – вопросила она. – Будь она тут, – прошептала Кларесс. – Дитя, я поведаю тебе самую горькую правду. Сегодня мог настать тот день. Мы были готовы. Город был готов. Призывная группа могла стать тем моментом, когда мы научили бы весь Мород, что Многорукий Император сулит своим детям. Убей Сакири генерала-фабрикатора, это могло бы стать пламенем, что озарит город. Но она потерпела неудачу и потеряна для нас. И потому время не пришло и не придет. – По телу старухи пробежала дрожь вздоха. – Я не доживу и не увижу этого. – Но магус… – Давиен услышала, как ее голос дрожит. – Мы поднялись. Мы отогнали их. Может, Сакири и мертва, но… – Она не справилась. Ее схватили. Великий Надсмотрщик Бурзулем все еще жив, и Сакири погребена под его дворцом. Ее сожгут вместе с остальными, на их большом пиру. Мне жаль, дитя. Я так долго ждала, когда же настанет наш час. Я думала… Но Давиен уже вырывалась из ее хрупких объятий. – Нет, – произнесла она, сама не зная, откуда в ней взялась смелость отвечать магусу таким образом. – Я пойду в Палатиум. Я отыщу Сакири. Я освобожу ее. Я… сама убью генерала-фабрикатора, если придется. И побежала. При каждом шаге она ждала дребезжащего голоса, зовущего ее назад – приказа, которому она не смогла бы не повиноваться. Как-никак, она была одной из Конгрегации. Существовала нить, связывавшая ее со старейшинами, и потяни те за нее достаточно сильно, она бы вернулась к ним со всей кроткой покорностью. Однако рывка так и не произошло. Печальные глаза Кларесс и прочих старейшин – человеческие глаза, нечеловеческие глаза – просто наблюдали за ее уходом. Они были слишком сломлены и разбиты даже для зова. Попасть в Палатиум Людициум было легко. В кожу Давиен были впечатаны электротатуировки и ноосферические ауры – подделки и копии, которые скрупулезно наколол на теле доктор Теслинг. Сервиторы у дверей Палатиума просто проанализировали коды, а затем пропустили ее: всего лишь еще одну шестеренку в их грандиозной машине. В преддверии Дня Вознесения между Людициумом и городом Аукторит происходило множество передвижений. Разумеется, проникнуть внутрь было только половиной дела. Она приблизительно знала, где техножрецы держат пленников, однако те крылья дворца не являлись местами, где ожидали бы появления низового служащего вроде нее. Это были не совсем специально построенные камеры, а испытательные помещения, переданные под временное хранение живых тел. Властители из Адептус Механикус заходили туда, чтобы выбрать подопытных для своих экспериментов, протестировать вот это улучшение, или вон то оружие. Никто не задерживался здесь надолго. Если их не уничтожало непосредственно испытание, то сжигали позднее. Давиен была служащим в Людициуме уже два года. Техножрецы проверили ее сообразительность и инициативность, а она очень хорошо умела отвечать им их же догматами, будто попугай. В ее жилах текла божественная кровь. Она выглядела таким же человеком, как любой обитатель Морода, однако ее разум не был притуплен токсинами и болезням и, одолевавшими большую часть населения. Ничего удивительного, что она оказалась одной из тех немногих, кому давали место в Палатиуме. По пути через дворец ее постоянно тормозила бюрократия. Каждый из младших техножрецов был игрушкой своих начальников, а это означало, что они при любой возможности пускали свою толику власти в ход, словно бич. Вот и еще один – нескладный юноша с покрасневшей и воспаленной кожей около недавно имплантированных кабелей под ухом. – Ты, служащая! Покажись. – Его голос был высоким и гнусавым. – Мне нужно, чтобы ты доставила важное послание. Она знала, что у него нет ничего подобного, и он лишь состряпает какой-нибудь бессмысленный код для передачи другому столь же несущественному аколиту, просто чтобы ощутить себя частью огромного механизма Людициума. Стоило это позволить, как он и ему подобные сжирали весь ее день бестолковым мотанием туда-сюда. – Адепт. – Давиен поклонилась с достаточной смиренностью, но ее кисти в рукавах нажимали на вживленные в предплечья электротатуировки, болезненно тыча ногтями ''сюда'' и вот ''сюда'', пока она не переконфигурировала призрачные коды, говорившие из ее тела со всем Палатиумом. – Простите меня, но я нахожусь в распоряжении Герметика Абарандона. Пожалуйста, направьте ваш запрос свободному служителю. Имя Абарандона служило хорошим заклятием: он был старше как по статусу, так и по возрасту, и редко появлялся за пределами своих покоев, где ему могли бы задать вопросы. Но даже так от юнца было нелегко отделаться. Она чувствовала, как он ковыряется в ограничениях ее электротатуировок, отчаянно желая ощутить себя главнее хоть ''кого-то''. – Мое послание имеет исключительную неотложность, во имя действующих подпрограмм Омниссии, – пронзительно настаивал он. – Простите меня, но я связана главенствующими приоритетами экономичности и не могу заниматься какими-либо дополнительными задачами до выполнения текущих требований. Она знала все правильные пароли с отзывами, ссылки и цитаты из священных текстов. Кларесс и Тетушки подробно наставляли ее в этом полузнакомом веровании, которое казалось извращенным отголоском учения Конгрегации. ''И таким мрачным''. В литании техножрецов повсюду упоминались шестеренки в машине, привилегия служить мелкой деталью, пока тебя не сотрут и не заменят. Конгрегация проповедовала оптимизм. Давиен провела всю свою жизнь в надежде, что увидит день, когда Император благословит ее мир своими ангелами, которые звездами снизойдут с небес, дабы принести обещанное Единение их божественной плоти со смертными праведниками. Довольно скоро она вывернулась от допросчика и нашла то, что искала. Дыру в стене, где проводились ремонтные работы. В Люцидиуме было множество стен, и когда-то в тумане времен они сдвигались и перемещались по прихоти техножрецов – все здание представляло собой колоссальную головоломку из скользящих блоков. Механизмы настолько заржавели от пресловутого тумана, что теперь ни один из них уже не двигался, однако в стенах все еще было полно старинной машинерии, проходов и силовых линий. Каждая из них являлась миниатюрным пустотелым лабиринтом. А Давиен была маленькой, легкой, и провела детство, пролезая внутрь извилистых мест и обратно. Она вошла в стены, протискиваясь и продираясь сквозь мозаику пересекающихся зазоров внутри, карабкаясь вверх и вниз по каналам, спрыгивая мимо остановленных лопастей огромных вентиляторов и приземляясь в холодных чревах потухших печей. У нее в голове были план Палатиума и расположение тех камер для закрытых испытаний. Словно червяк, она рыла себе туннель в структуре Людициума, пока со скрипом не отворился последний люк, и внизу не стало видно помещение, уставленное громадными стеклянными колпаками. Это и были камеры, которые адепты использовали для своих экспериментов – высотой в тринадцать футов, из прозрачного армагласа, обладавшего прочностью пластали, если не разрушать его точно необходимыми частотами. Те, кого содержали внутри, могли находиться там неопределенно долго, или же сам контейнер мог превратиться в смертоносную ячейку для испытания любого газа и оружия, которые хотелось применить техножрецам. Внизу двигались скитарии, и она замерла, наблюдая, как киборги в красных накидках волокут по мостику очередную вереницу скованных узников и сбрасывают тех в сосуд без особой заботы об их приземлении. Многих пленных приходилось буквально тащить: они были слишком слабы или больны, чтобы идти самостоятельно. Некоторые выглядели так, будто после поимки группой уже успели умереть. Это были не призывники, которым суждено сражаться в войнах Империума. Это были подношения, чьей агонии предстояло послужить изюминкой великого праздненства техножрецов. От этой мысли Давиен оскалила зубы. Доктрина была ей вполне знакома. Адептус Механикус утверждали, что их работа стремится к совершенству. Они проповедовали веру в кузницу и факторум, где вещи переделываются и испытываются. И когда испытание выявляло изъяны, они полагали актом веры отправить сломанное и непрочное на переплавку. Давиен хорошо знала: взгляни они на большую часть Конгрегации, мигом сожгли бы тех. ''Жестокие, они жестокие''. Когда скитарии прошли, Давиен позволила себе слезть на мостик и поползла по нему, поочередно всматриваясь в каждую емкость. Она увидела там некоторых из Конгрегации: один колпак был заполнен избитыми безучастными людьми из ее же анклава, и еще россыпь находилась в других камерах. У нее чесались руки попробовать спасти их, однако она никак не смогла бы незаметно вывести их из дворца. Вот Сакири… Сакири была героем. Она снова и снова наносила удары техножрецам. Она была быстрой, сильной и благословленной. Наверняка Давиен могла бы освободить ее, привести обратно к Кларесс, и магус вновь улыбнется ей, и будет ''надежда''. В самом дальнем колпаке она увидела Сакири, в одиночестве. С ней обошлись немилосердно. Ее пригвоздили к раме, растянув все пять конечностей, а вокруг располагалось множество приборов. В плоть, в более мягкую кожу между сочленений, были всажены трубки. Ей удалили один глаз, а также несколько зубов и ногтей. Из одежды оставили лишь то, чего требовало ханжество техножрецов, то есть ее тело, отмеченное божественным прикосновением, было целиком выставлено напоказ. Давиен она представлялась прекрасной: существом, в котором сильна небесная кровь. Длинный изгиб ее черепа, отполированные гребни ее бронированной кожи, серповидные когти на ее третьей руке – все это говорило о любви Многорукого Императора к Его избранникам. Для техножрецов же это являлось лишь неким несовершенством, которое надлежит предать огню. И хотя она и была заперта, ее опасность не сбрасывали со счетов. Вокруг камеры стояла целая дюжина скитариев, смотревших вовне, словно Сакири вызывала у них отвращение. Давиен присела над ними, пытаясь придумать какой-нибудь отвлекающий маневр, который она могла бы организовать, чтобы выманить их подальше. Ее разум заполняли безумные мысли: освободить Сакири, которая каким-то образом снова превратится из этого истерзанного создания в праведного мстителя, пронесется через весь Палатиум, размахивая с балконов знаменем Многорукого Императора… Она едва не прозевала шаги по мостику и ощутила вибрацию руками и коленями как раз вовремя, чтобы юркнуть обратно в нишу внутри стены. Это был техножрец. Устройства на его рясе указывали на высокую должность в ордене генеторов. Значит, парадокс: человек, который должен был бы обладать властью, но конкретно его ремесло на Мороде не одобрялось. А еще знакомый: это явно он руководил нападением на клинику Теслинга. И вдобавок один. Он уставился на Сакири – почти как Давиен до этого – а потом подошел к блоку рычагов и стал перекидывать их в сложной последовательности, пока сверху не спустился подвес, а крышка колпака с Сакири не открылась, издав стон. Скитарии внизу не отреагировали на этот шум, что могло означать лишь одно: он переслал им беззвучное указание для такого эффекта. Давиен подалась поближе. Генетор был странным, худощавым мужчиной, глаза которого представляли собой просто синие хрустальные линзы с латунной окантовкой, вставленные в воспаленную кожу на лбу. Одна из его конечностей состояла из металлических костей и кабелей искусственных мускулов – ничего необычного для техножреца, вот только казалось, что он обращается с ней неуклюже, возясь стальной кистью с управлением подъемником. Давиен увидела, что поперек его груди висела перевязь с пустыми емкостями, гремевшими друг о друга и попадавшимися под руку. Затем он встал на подвес, и его спустили в сосуд, что сопровождалось шипением пара, в котором на миг скрылось все. Когда воздух прояснился, техножрец висел над Сакири, не рискуя оказываться в пределах ее досягаемости, пусть даже все три руки были зафиксированы, как у объекта препарирования. – Объект Правосудия 11 289 221, – нараспев произнес жрец. – Наша машина-арбитес соотнесла твои особенности с текущими досье. С твоей личностью связано пятнадцать открытых дел. Желаешь, чтобы я перечислил их? Его голос напоминал что-то старое, мертвое. Большинство жрецов не имело привычки к праздным беседам. Продолговатая голова Сакири шевельнулась, и она подняла на него яростный взгляд. – Если они об убийстве подобных тебе, то я признаюсь во всех. Смерть угнетателям. Смерть Пустым Людям! Ее голос звучал слабо, однако непокорство в нем взбудоражило Давиен: сородич обращался к сородичу. Она поймала себя на том, что тоже беззвучно произносит эти слова. Техножрец издал смешок, похожий на звук сломанных шестеренок, и подвес рывком спустил его еще на ярд ниже. Он со странной вороватостью оглянулся на скитариев, а когда заговорил, его интонация была необычно тихой. – Я знаю, что ты такое. – Ты ничего не знаешь, Надсмотрщик. Близится твое время. – Чрезвычайно характерная кровная линия, распределенная по анклавам Южного Разлома. Несанкционированные изображения Омниссианского Императора, при виде которых Инквизиция заспешит нанести твоим родственникам визит в тот же момент, как я передам изображения. Тенденция к мутациям, которые, будучи рассмотрены в совокупности, выглядят слишком единообразно, чтобы являться всего лишь результатами случайного тератогенеза. – Снова этот надтреснутый смешок. – Ты нечто большее, нежели просто убийца. ''Да, она наш защитник'', подумала Давиен. Сакири год убивала надзирателей, сборщиков налогов и скитариев, готовясь к нападению на Бурзулема. – Я – правосудие, грядущее из-под твоих сапог, поработитель, – прошипела Сакири. – Ты – оскверненный гибрид человека и ксеноса, – бросил жрец. – Не считай, будто твоя риторика одурачит меня. Я имею доступ к знаниям, которых ты не можешь вообразить. Я скормил тебя зубам наших машин, и результаты сообщили мне все о том, кто ты такая, и о породившей тебя мерзости. Но я перехватил тебя слишком быстро, не так ли? Позволь угадать, предполагалось, что со смерти генерала-фабрикатора все и начнется. – Ты ничего не знаешь, – повторила Сакири. Однако ее непокорство отступило. Его место заняло не отчаяние, а заинтересованное веселье, хоть она и была подвешена на штырях и крючьях. – Придет день, когда небо озарят бессчетные потомки Императора, Надсмотрщик. Мы сольемся с ними в Благословенном Единении, и ни один человек не будет владеть другим или принуждать его к труду. – Что ж, этот день не сегодня, и ты его так и не увидишь. Тебя замучают в День Вознесения, а Бурзулем и его друзья погреют руки у костра с твоими несговорчивыми сородичами. – Ожесточенность в его голосе изменилась. Давиен чувствовала, что в данный момент он раздражен не из-за Сакири. – Но ты все еще можешь мне помочь, тварь. – Я тебя придушу, – зашипела в ответ Сакири. Он находился уже очень близко, и она выгнула шею вперед, широко раскрыв челюсти и пытаясь всадить зубы в какую-нибудь часть его тела. – Ты уже помогла. – Как же жутко дребезжал и прерывался этот смех. – Я проанализировал твою плоть, тварь. Это привело меня к твоей родне в городе. Я собрал там большой урожай, пусть никто из них и не изменен так же чудесно, как ты. Я узнал секрет того, что вы такое, и вскоре подвергну вашу мелкую заразу надлежащему изучению. Для этого… – И его механическая рука рванулась вперед, а из суставов вдруг выдвинулась спираль иголок. Он воткнул их в цель безыскусным движением, практически ударив Сакири в грудь. Давиен увидела, что емкости у него на перевязи неравномерно наполняются: в каждую поступал шланг от отдельной иглы. – Вас заставят служить, – мягко произнес техножрец. В его голосе уже по большей части не осталось ненависти. Он казался практически ласковым. – Вы всего лишь компоненты огромной машины. Неверно стоящие компоненты, однако порой дефект детали или незапланированная связь являются счастливой случайностью. Во вселенной нет более могучей силы, чем изобретательность человечества, перед которой склонятся все вещи. – Он уже тихо бормотал себе под нос, так что Давиен пришлось наклониться вперед, чтобы уловить слова, эхом доносившиеся из горловины сосуда. – Устрашила бы эта зараза ксеносов те умы, что сотворили Адептус Астартес и спроектировали Золотой Трон? Нет, она будет разобрана и понята, и если она содержит в себе благие качества, то и они тоже послужат предназначению человечества. Послужат, лишенные своего скверного наследия. А затем подвес внезапно опять пришел в движение. Давиен шмыгнула назад, а техножреца подняли из сосуда, и люк снова закрылся. Какое-то время он постоял так близко, что его можно было коснуться – не подозревая присутствия каких-либо зрителей и позволив оставшейся плоти на лице провиснуть морщинами неуверенности и тревоги. Он потрогал пальцами склянки с украденной кровью, и Давиен увидела, как его губы расползлись, обнажив зубы в оскале. А потом он зашагал прочь, что-то бормоча про себя. Ей следовало бы задержаться и побороться с рычагами управления в попытке повторить за ним отпирание люка, вот только скитарии внизу вдруг снова обрели бдительность: навязанная им дрема закончилась. Однако ей стало любопытно. Почему этот высокопоставленный техножрец крался за спинами коллег? Кроме того, это ведь он забрал Ньема с доктором Теслингом, а тех не было в здешних камерах-колпаках. Он уже предал их огню? Бросив на Сакири мучительный взгляд, Давиен на цыпочках поспешила за техножрецом. Она вернется, беззвучно пообещала она. Но ей требовалось выяснить, что случилось с ее братом. Она проследовала за жрецом по нижним уровням Палатиума, лишенным окон, темным и населенным исключительно сервиторами и чернорабочими служителями вроде нее. Перед ним двери открывались по праву, ей же приходилось останавливаться у каждого проема и перенастраивать фантомные полномочия, которыми ее наделяли электротатуировки, убеждая старинные механизмы, что она – кто-то, кому разрешен проход за их границу. До тех пор, пока жрец в конце концов не добрался до двери в покои, предназначенные сугубо для адептов: какую-то частную лабораторию или часовню. Вместо того, чтобы шагнуть внутрь, он сделал паузу и поработал над материальным кодовым замком, сделанным из сцепленных бронзовых сегментов. Против столь примитивной механики ее призрачное воздействие бы не сработало. Он запрется. У нее был единственный шанс пройти за ним. Она перескочила ровно ему за спину. Пока металлическая рука техножреца скользила и боролась с логическими шифрами двери, Давиен стояла так близко, что могла бы пырнуть его ножом. Когда он вошел внутрь, она была бесшумным духом прямо в его тени. Воздух за дверью дрожал от шума машин, словно она вдруг снова оказалась на заводах. После столь долгого времени, проведенного в тусклых и тесных коридорах, это помещение, высеченное между колонн воздухоперерабатывающих и очистительных насосов, казалось громадным. Половина старинных систем была неподвижна и мертва, но остальные издали непрерывный гул, от которого у нее дрожала каждая кость. Должно быть, техножрецы способны отключаться от этого, предположила она, иначе как что-либо делать? Среди колонн Давиен увидела одну из камер-колпаков, перенесенную сюда при помощи неведомо каких вывертов. Внутри на корточках сидела гигантская фигура, которую едва можно было увязать с человеком – руки со сросшимися воедино пальцами, рудиментарная конечность, конвульсивно дергающаяся в попытке высвободиться из ребер, откуда выросла. Она заметила широкую голову с парой желтых глаз, а рядом с ними еще один голубой человеческий, словно некий делительный процесс пытался рассечь создание надвое сверху донизу. А также хвост: теперь у него был хвост, гребнистый и оканчивавшийся костяным клинком. Каждая линия, выступ и чешуйка, которые могли бы показаться чудовищными кому-нибудь другому, находили у Давиен отклик. Он вылуплялся из своей человечности, становясь чем-то более совершенным. Сама его плоть жаждала вырваться из грубой клетки антропоидного тела, взорваться, перейдя к ангельской безупречности. Сердце Давиен подступило к горлу. Она подбежала к емкости, ища управление, рычаги, что угодно, чтобы открыть темницу и вынуть его оттуда. Он был монструозен. Он был ее братом, Ньемом. Он узнал ее. Качнулся к прозрачной стене своей тюрьмы, скребясь изнутри одной рукой с ороговевшими ногтями. Давиен приложила к стеклу собственную кисть, и он повторил ее жест, так что она оказалась в его тени. Она почувствовала неожиданный укол… почти что ревности. Из-за того, что это он заболел, что это он получил такое божественное благословение от рук доктора Теслинга. Пусть из-за этого он и оказался пленником здесь, и пусть его взгляд и был полон немой муки. А еще предостережения. Возможно, он даже заговорил, позвал ее по имени, крикнул ей бежать. Однако колпак изолировал Давиен от его слов, а затем ее плечо уже клещами сжимала металлическая рука техножреца. – Что у нас тут? – прошипел техножрец, разворачивая ее лицом к себе. – Один из шпионов Бурзулема, так ведь, или же?.. – Он анализировал стоявшую перед ним девушку, и она увидела, как диафрагменные заслонки его линз сузились. – Или же и впрямь нечто иное? Давиен вдруг кольнула боль: одна из его иголок вошла в ее тело. – С кровью правда выйдет наружу. А ''ты'' до тех пор не выйдешь никуда.<br />