5071
правка
Изменения
Перейти к навигации
Перейти к поиску
м
Нет описания правки
Газгкулл Маг Урук Трака, Пророк Горка и Морка, оставлявший за собой полыхающие миры, умер.
С этим сложно было поспорить, ведь его тело сотнями кусочков висело на ржавых лесах высотой до подбородка стомпы. Но, в понимании дока Гротсника, все было в порядке. Более того, он считал, что людишка Черная Грива сделал ему некоторое одолжение, снеся Газгкуллу голову. В конце концов, док сам годами упрашивал босса дать ее отрезать, говоря, что лучшим способом починить все его неправильные части будет... ''вырубить его'' ненадолго, и разобраться со всеми скопом.
Но поскольку встречное предложение Газгкулла всегда заключалось в том, чтобы он провернул с Гротсником то же самое (без починки или сборки после этого, заметьте), док смирился с тем, что возможности не предоставится.
Эти новые руки были хороши: особенно ловкие, из его личных запасов, наращенные им только этим утром. И хотя под когтями они оставались пушистыми от бочковой плесени и чесались, пока его кровь все еще пробиралась через омертвевшие части, Гротсник знал, что они готовы творить чудеса.
И какие же это будут чудеса. На переделку босса у него имелись большие планы. Вообще-то, такие большебольшие, что он не видел их все, только кусочки тут и там. И все же док был уверен, что вдохновение укажет ему путь, когда он начнет резать. Так было всегда в процессе его великих творений.
И именно так случилось в ночь его ''величайшего'' творения много лет назад: ночь, когда он впервые оперировал орка, который потом станет Газгкуллом Тракой. Под протекающим лоскутным тентом из сквиговой кожи, лишь с ведром третьесортных инструментов, Гротсник заставил всю галактику Галактику изменить взгляд на возможности орков.
А теперь? Что ж. Теперь он собирался сделать это еще раз. Но больше. И лучше. И с ''гораздо'' более интересным набором инструментов.
Глубоко под большим людишкиным ''шабором'', где завалили босса, внутри ферробетонного купола, который он объявил своей лабораторией, было достаточно странных устройств, чтобы вернуть к жизни ''что угодно''. По периметру бункера кольцом стояли ряды генераторов, видневшиеся провода оживали шипящими голубыми искрами разрядов, а в баках насосов и биореакторов пыхтели, шипели и булькали все жидкости, какие док только смог достать. Это было лишь начало: Гротсник годами собирал устройства, по виду способные сделать что-нибудь интересное, если подключить к ним живое существо, и у него наконец-то появился повод достать их все, чтобы поиграться. И потому, каждые несколько минут, с хлопком и вспышкой грязно-желтого света, появлялась очередная груда ящиков, когда их ''тилипартиравали'' из брюха его медицинского фрегата на орбите.
Еще там были всякие куски мяса. В клетках, выстроенных в линию, держали стаи сквигов пейнбоя лечилы всех основных разновидностей, от округлых сквигов для переливаний до сквигов-кожедоноров с морщинистыми мордами, наряду с группами истеричных, визжащих снотлингов. Под ними, во второй, худшей линии клеток, содержались несколько пойманных клювастых, которым удалили глаза, челюсти и руки, чтобы не возникло проблем. Гротсник не был уверен, что он с ними будет делать, поскольку в экстренном случае от их крови толку было не больше, чем от мочи. Но по крайней мере, ему было в чем сверлить дырки во время раздумий.
А еще, конечно же, там – ну, ''везде'' – был Газгкулл.
Позволив своему оскалу растянуться в широкую, счастливую ухмылку от осознания, Гротсник понял, что босс может злиться сколько угодно. Потому что в данный момент босс был мертв. Более того, он был пациентом. А пациенты ''никогда'' не имели права голоса в ходе операции. ''Мидицынская ифыктивнасть'', как называли это людишки. Это была одна из немногих их хороших идей.
Гротсник провел когтем по сети толстых, как веревка, шрамов, покрывавших шкуру пациента, и заурчал от гордости, увидев, как много из них остались от его же ножей. Это было ''его'' чудовище. И как же хорошо он все сделал, учитывая обстоятельства. На каждый болт, вбитый им в босса за эти годагоды, на каждую кровотрубку, которую он скрепил с другой, ему требовалось получать разрешение от самого Газгкулла. Доку приходилось мухлевать и искать лазейки ради каждого творческого росчерка. И все равно он создал шедевр.
Естественно, все младшие боссы говорили, что Газгкулл – творение Горка и Морка. Но Гротсник никогда не видел, чтобы кто-то из них появлялся с гаечным ключом. Конечно, босс, вероятно, был ''замыслом'' богов. Док отдавал им должное. Но Газгкулл был творением ''Гротсника''. Несмотря на все их священные рокот и вопли, Горк и Морк дали своему Пророку только лишь сделанный клювастыми болтерный снаряд в черепушку. Доку пришлось позаботиться обо все всем остальном, и он сотворил ''чудиса''. Но, по сравнению с предстоящей работой, все это было только разминкой. И в грядущие часы, он намеревался наконец-то показать Горку и его большому тупому близнецу, как много возможностей он нашел для улучшения их работы.
Гротсник гадал, какие подвиги совершит босс теперь, когда его создатель может свободно, без ограничений разминать свои художественные мускулы? Сколько еще планет он ввергнет в войну и сделает подходящими для процветания орков? Док посмотрел вверх, мимо помостов, на кладку купола над головой и представил, как звезды за ним одна за одной становятся зелеными. Целая галактикаГалактика, завоеванная для орков Газгкуллом... и Гротсником, если хорошо подумать.
Док думал об это этом очень хорошо, пока не решил, что это слишком большая мысль, чтобы держать ее в голове. Так что, поскольку он и так уже лыбился, он выпустил ее с громким, сумасшедшим ревом смеха, целиком наполнившим купол, как и его авторитет. Наконец, пусть и на короткое время, его гений мог полыхать свободно. ''Ни богов, ни вождей: только Гротсник''.
Док подумал, что для старта, это неплохое замечание. С этим он достал с пояса свой самый старый скальпель – инструмент, которым сделал первый надрез в ночь создания Газгкулла – и наклонился, чтобы начать операцию.
Долго искать не пришлось. Его внимания ожидала стайка гротов в заляпанной спецодежде, отчаянно тычущих пальцами друг в друга в молчаливых обвинениях. За ними одиноко покачивалась туда-сюда лебедка, перевозившая сердце на свое место.
Гротсник понял, что ему плевать, кто из хнычущих тварей уронил орган. Ему очень сильно хотелось перестрелять их всех, лишь бы только избежать скуки от выслушивания их взаимных обвинений. И в любой другой день, он бы так и сделал. И действительно, его рука уже тянулась к пуляле на бедре, чтобы немного поубивать. Но приглушенный грохот из-за купола над головой и струйка пыли с его вершины остановили дока до того, как он поднял прицельные приспособления оружия. Потому что сейчас был не любой другой день.
Газгкулл, может, и пал, но битва не закончилась. Наверху, снаружи купола, сотни тысяч орков все еще сражались в жестокой обороне против Космических Волков Черной Гривы. Босса клювастых хорошенько распотрошили, пока тот отрезал голову Газгкуллу, но вместо того, чтобы засчитать ничью и забыть, его парни очень, ''очень'' огорчились.
Орки не побеждали.
Про себя Гротсник даже начал думать, что орки ''проигрывают''. К этому моменту армию Газгкулла полностью оттеснили в склепы под шабором. Здесь они оказались в ловушке. И с каждым проходящим днем, их загоняли глубже и глубже, к импровизированному командному бункеру и лаборатории дока в центре. Хоть подобные мысли казались безбожными, Гротсник знал, что, если эта кучка шизанутых в серой броне пробьется до самого низа до того, как он запустит босса, им конец.
– И ентого времини магло бы ни быть, – пробормотал Гротсник себе под нос через клыки, посмотрев на тяжелые противовзрывные двери, отгораживавшие его лабораторию от остального бункера. Когда док обустраивал это место, он надеялся, что двери дадут ему немного тишины, которую он заполнил бы шумом собственной работы, но вскоре разуверился в этой мысли. Из тоннелей снаружи раздавался беспрестанный, нестройный рокот перебранок и рева, становившийся громче с каждым часом, когда все большему числу орков приходилось спускаться сюда, и они становились все ближе и ближе к тому, чтобы нарушить Бальшое Правило Газгкулла, сорвавшись на драку.
– ''Чаво?'' – сказал Гротсник голосом, похожим на мерцающее во тьме острие ножа, и застыл без движения.
– Ну... есть смысл работать щас? – повторил голос. Он был тонким и гнусавым, почти глумливый – и что хуже всего, без следа ужаса. Гротсник развернулся к его источнику, обнажив клыки и прищурив здоровый глаз, обнаружив только... еще одного грота. Не то, чтобы он утруждал себя тем, чтобы дать нормальные имена своим помощникам, учитывая, сколько они обычно задерживались, но этого всегда обозначал в мыслях как Саплю из-за тонкой нити слизи, кажется, постоянно свисавшей с его хрящеватого, длинного носа.
– Тибе приедца ''абъясница'', Сапля, – ответил Гротсник, не особо пытаясь остановить вновь потянувшуюся к пуляле руку.
– Ентому месту кранты, рана или поздна, – сказал грот, зажимая клыками мелкую самокрутку из грибных очисток и поджигая ее кончик искропалкой. Он глубоко, с присвистом затянулся, пожал плечами и продолжил говорить сквозь тонкое облачко вонючего коричневого дыма. – Мы все знаим, шо ты чудиса-дел, пушто ты нам енто все время гаваришь, ну и ваще. Но... эт. Ты глянь на него, босс.
Движением сломанной и восстановленной челюсти, Сапля указал кончиком дымопалки на молчаливую громаду расчлененного Пророка и неуверенно поморщился.
– Да еси бы у нас цельный год был, – сказал грот, – ты сирьезна думаишь, шо босс очухается от ''такова''?
И к его ужасу, теперь мозги дока были полны им. Пока его взгляд блуждал по разбросанным пластинам доспехов, кускам мышц и конечностям, которые недавно составляли Газгкулла Траку, Вождя Вождей и Пророка Богов, все больше и больше сумнения затекало в мысли. В этом наводнении росший в его сознании валун гнева утонул и распался в ничто. Тут, пока он с отвисшей челюстью таращился на неожиданно невероятный масштаб задачи, Сапля продолжил.
– Ентого не праизайдет, док. Клювастые у парога, боссы на нажах, а от бальшова босса адни кусочки. В нем нету крови. Нету..., – грот Грот замахал руками, будто подыскивал слова достаточно умные, чтобы описать свои мысли. – В нем нету ''Зиленово''.
От этого в Гротснике, даже сквозь мглу сумнения, зажглась искра ярости. Потому что, хоть он и считал богов идиотами, это было багахульствам. Башое Зиленое было выше даже богов. Выше каждого орка, грота, снота и сквига вместе взятых, и никто, кроме Пророка, не имел права говорить, есть в чем-то Зиленое, или нет. Это Гротсник уважал, хоть чтил не многое за пределами своих способностей.
– Зоггова ''паскуда''! – рявкнул он, резко сделав шаг вперед, от чего Сапля отшатнулся на три назад. – Ты шо о сибе думаишь, шобы такое гаварить? – Сердце его колотилось, а швы на запястьях начали расходиться, когда руки сжались в смертолапы, и Гротсник почувствовал обнадеживающий приступ орочности и пошел дальше без особых вопросов. С каждым шагом к Сапле, тень его уверенности разрасталась. Более того, когда он схватил за горло и поднял захлебывающуюся тварь в воздух, воскрешение Газгкулла казалось практически неизбежным.
– Да шо ты знаишь, падонак мусарный! – зашипел док, выхватив свободной рукой потрепанную самокрутку изо рта Сапли и глубоко затягиваясь, прежде чем выбросить ее. – Думаишь, енто не пад силу ''Гротснику''? Думаишь, за свои хрен да нихрена лет видил усе, шо он могет? Ты шо, ''грот'', забыл, шо я уже вазвращал босса из Башова Зиленово? Если бы я не ажывил ево там, под навесам на Урке, он бы и не ''был'' Газгкуллом.
Сапля не умер в то же мгновение лишь потому, что Гротсник был слишком занят ненавистью к кому-то другому. Макари. Грот, таскавший ему трупы на Урке. Или скорее тварь, которой грот стал на трупоскладе Гротсника, когда они пытались вытащить адамантиевую пластину из черепа последней неудачи дока. Поскольку, хоть Макари и был самым гротским гротом, когда-либо выползавшим из дыры, он также был... чем-то еще.
Гротсник не знал, чем именно. Макари всегда настаивал, что просто являлся знаменосцем Пророка. Но доку было виднее. Он знал, что Газгкулл даровал Макари видения. Видения и тайны и какую-то странную, непонятную связь с Газгкуллом, которая должна была принадлежать Гротснику. Этот мелкий комок слизи всегда стоял между доком и его творением. И хотя у него не было доказательств, он мог поклясться, что Макари ''разговаривал'' с Газгкуллом – подталкивая его тут и там, и всегда препятствуя Гротснику в получении контроля, от чего, по его разумению, Пророк бы стал непобедимым.
Знаменосец умер в то же время, что Газгкулл, в груде мусора с Черной Гривой наверху. Но это не очень-то обнадежило Гротсника. Макари умирал уже много раз до этого. Док и сам как-то раз его убил. Но этот мелкий говнюк ''возвращался'', каждый раз – хотя все знали, что гроты слишком негодные, чтобы оживать. Гротсник ни капли из этого не понимал. И, если и было что-то, к чему он испытывал больше ненависти, чем к гротам, так это к загадкам, которые не мог решить.
– Макари помир, – рыкнул Гротсник, бросив Саплю в нагромождение искрящих конденсаторов, – как и его имя. Он был варишкой, не более таво. Усек? ''Я'' вирнул Газгкулла, а ентот... праныра проста аказался в нужнам месте, в нужнае время.
– Как скажишь, босс, – прохрипел Сапля, дергаясь в попытках сесть прямо. Гротсник подался вперед к мелкому засранцу, намереваясь продолжить взбучку. Но в этот миг увидел, что на него уставились десятки крошечных водянистых глаз-бусинок. Больше, чем выказывать доку свое неповиновение, гроты любили только смотреть, как их ставят на место, и, казалось, вся орда прислужников Гротсника собралась понаблюдать за представлением.
Во тьме появилось слабое мерцание, когда роящиеся гроты начали переглядываться между собой в отчаянном непонимании. Но это не имело значения, поскольку в этот раз даже Сапля не оказался достаточно тупым, чтобы заговорить.
– Но перид тем, как мы начнем работать, – добавил Гротсник, когда его разум наконец-то понял, в чем состояла задумка, – я расскажу вам историю. Я ее никаму ни рассказывал. Кроме аднаво орка, енто никто ни видил. И из-за ентого я надеру ваши снотские зиленые жопы, када закончу. Знаити, пачиму? После таво, как Газгкулл умир в первый раз, был ищо адин. А тагда, Макари рядом не было, шобы памишать. Я вирнул ево, лична. ''И вот как енто случилось''.
Ента случилась вскори посли таво, как босс напал на Армегаддон ва втарой раз. Мы были пад акианом, втихую падбирались к улью Темпистора очинь бальшим флотом ''пагружалок''. И канешна жы, я знаю, шо вы тагда ищо и спорами не были. Но вы в курсах, об чем я талкую, не так ли? Я видил, шо вы капашитесь там, где, как вы думаити, я ни вижу, читаити значки, которые, как вам кажица, я не прачту. Передаети ваши мелкие... ''шкажки'', так шо вы харашо знаити, шо случилась. По крайней мере, думаити, шо знаити.
А – пока вы, паганцы, не вякнули шо-то папирек... эти пагружалки? Мая идея. О, да, я в курсах, шо все гаварят, шо это Ограмек придумал. Но как вы думаити, хто мозги Ограмеку нарастил, а? И хто сделал так, шо они работают вмести? Да, точняк. Гротсник. Так шо все, шо он придумал , щитаица маей идеей, пушто ''интиликтуальная собствиннасть''.
Все равно, ни так уж плоха, шо за погружалки я барыши не палучил, пушто они не были нашей лучшей работой в вайнушке. Они, канешна, дело свае сделали и не патанули. Две трети, во всяком случаи. Но клянусь окрававленными гваздями на батинках Горка, у вас, зог, панатия нит, шо такое находица в ентих штуках.
Была так хренова, шо даже Газгкулл паддался. Низнаю, из-за жары, радиации или яда, шо я ему калол в шею, пушто хател паглядеть, наскока злым он станит, но ево боли в башке всю дарогу станавились тока хуже. Дашло да таво, шо ва время приступав он ваще не разбирал ни слова ат богов, ани проста ревели ему в мазги, и он калашматил так, шо в стенах вмятины аставались. Горков оскал, пад канец стало так хренова, шо мне пришлось атложить яд, шобы он не далбанул так сильна, шо прабил бы дыру и патапил нас.
Перед атбытием, Прарок стаял на укриплениях смотрошпиля флагмана и паклялся кажному орку, шо лична павидет атаку, када мы переплывем акиан и высадимся у улья Темпистора. После его базара ор был такой зоггово громкий, шо мне была интересна, слышат ли нас в ентом гребанам ульи, па ту сторану жижы.
Но када, наканец-та, настал день высадки, я пашел в комнату-с-тронам Газгкулла, пасмареть, шо он там, и нашел ево в самом паганом виде на маей памяти. Он дергался, рычал и не мог усидеть больше трех нажатий время-сквига, шобы у нево все тело не качинело и не тряслось, как рука-бур у дефф дредасмертодреда. Я такова никада ни видал. Я точна слишкам набалавался с ядом, но там было шо-то ищо. Как будта шо-то схватила ево за башку и нипускала.
Ваще, я никада не был их тех, хто ''нида-ацени-ваит'' маю работу. Асобина такую смиртаубийствиннаю, как Газгкулл. Я знал, какой урон могет стерпеть босс, пушто дастатачна выскреб из ево мазгов, и даже усе харашенька записал. Но, кажица, предел все-таки был. Мне тагда аднаво взгляда хватило, шобы усе панять. С маей мидицынской точки зрения, он был ''савсем паломанный'' и никаких атак павести ни смог бы, если тока не мордой в море.
Ессесна, у миня был план. Я ришил, шо магу снизить давление в черепушке Газгкулла. Ваще, я знал, шо могу, пушто я всигда аставлял нескалька балтов перетянутыми, проста на случай, еси нада будет найти причину залезть ему в башку нинадолга. Ему вскоре нада была полнастью ремантиравать мазги. Но я решил, шо быстрой настройки, еси закончить вовремя, шобы босс признес речь перид боем, хватит, шобы он пережыл день. Так шо я сказал Газгкуллу, шо надо апериравать.
Ему енто ни панравилась. На удачу, он был в таком састаянии, шо удар миня тока задел, сламав мне левую руку, и на две длины клыка впечатался в стену комнаты. Но я знал, шо астанавливаться низя. Мне ''нужно'' было залезть ему в башку. Пушто если бы я ни залез, и Газгкулл так бы и пашел вазглавлять втаржение, младшим боссам хватила бы трех ударов почек, шобы панять, шо у их Прарока спеклась башка.
Ну... атчаянные времена, а? Шо можно сделать? И вот, шо ''я'' сделал. Падышав, шобы успакоица, я сказал боссу, шо он идиот, и апирацыю нада делать здесь и сичас.
Втарой удар папал. Ну, па крайней мере, папал бы. Тока Газгкулл ево не нанес. Он бросился ко мне, гатовый убивать, патом замир на полпути с тупой мордой и упал на палубу, как мишок с накавальнями и мясом.
Хоть с адной праблемой разабрались. Я патом узнал, шо устроил Кусач, шобы занять парней, и нехотя признаю, енто ''шыдывральная'' ложь. Он сказал, шо Газгкулл вышел из пагружалки, шобы падраца с марским чудищем, пушто ему надаело тарчать на палубах. И даже падарвал мины пряма рядам с корпусом, так, шобы звуки были, как от драки в трясине. Ентой хитрастью Кусач дал мне многа времини.
Ток все равно нидастатачна. Работая, как грот, пытающыйся заделать дырку в загоне грызосквига, я раскрыл башку Газгкулла, и вывалил куски на пол комнаты-с-тронам, надеясь, шо миня никто ни застукаит. Хреновая ситуевина, шобы начинать апирацию на мозге, да ищо с красными фанарями тривоги, вонью сквигов и ваще. Но скора стала ищо хреновее.
Када пиреднии пагружалки флота прабились чериз абаранятельный пиримитр марской стины людишек, защитники улья сабрали сваи бамбалеты и начали напихивать в море вакруг нас глубинными бомбами. Ваще, ани вылитили слишкам поздна, шобы причинить урон, пушто пагружалки же были пакрыты миталлом для касмичиских караблей. Думаю, ани смагли патапить пару десяткав лодак, еси память ни изминяит. Но тряска корпуса и пастаянные зоганные ударные волны от взрывав нармальна так испытали маю точнаю работу. Пачти на кажную кроватрубку, катораю я зашывал в бальшом узлаватом камке мазгов босса, прихадилась другая, рвавшаяся, када у миня ат взрыва дергалась рука.
Атвичаю, как бы я ни нинавидил абоих ентих гавнюков, слава Горку и Морку, шо я скуртил евойный черип прямо перид тем, как наш киль ударился об бериг.
Када я гаварю «бериг», правильние была бы сказать «свалка». Хрен там хоть писчинку найдешь – тока кучи паломанных, насквозь ржавых людишкиных машинак, в кажной дырке – нировные куски шлака от фабрик вверх па беригу. Када выступы и крюки рвали брюха пагружалки, как когти сквиггота, звук был такой, шо казалось, будта в турбине даккаджета даккалёта застрял.
Када лодка цыликом вылизла из вады и начала палзти пад собствинным весам, я падумал, шо мы все развалимся на куски ат тряски. И еси бы я ни диржался за здаравенный трупешник Газгкулла, миня бы разбила на асколки аб стену. Хреновая енто была паездачка. Знаити, я инагда думаю, наскока больше толп высадились на бериг, еси бы мы даперли сделать в атсеках для парней поручни.
Я удивился таму, скока мы скальзили. Но так-то, наверн, у карабля размерам с мелкий город на ядерной турбине, нескалька дней работавший на полной тяге, есть чуток импульса, а? Но граветацыя – такая сильная тварюка, шо даже орачьи аппараты ее ни выдержывают. Па итогу, мы астанавились с долгой тряскай, и , посли паследнива громкава стона миталла и, да кучи, треска цынтральных балак, стала тиха.
Горк знает, скока пагружалок развалились на куски па пути на сушу или сламались папалам пад собствинным весам, но я видил, как на стине комнаты-с-тронам босса красныи точки станавились зилеными, када выжывшые дакладывали о высадке, и их, наверна, было примерна больше палавины.
Сагласин, ниплоха. Ток ни прадержимся. Тишыну уже нарушило жужание бамбалета юдишек, када ани развирнулись над морем, шобы еще раз па нам атбамбица. И в ентот раз, мы были нипадвижнай мишенью и ни магли заныкаться под жижу.
Я слышал, как дрибижат и трищат начавшые стрилять зенитки в хвасте пагружалки, но ани апять замалчали – точняк патаму, шо стрилки палучили па морде ат сваих боссав. Пачиму? ''Патаму шта Газгкулл сказал, шо он начнет атаку''. Так далжно была быть; па мнению всех до единава оркав флота, иминна так боги сабирались дать нам пабидить. И если енто азначаит патерю ищо нескальких пагружалок, пака босс выбираит лучшый мамент для удара? Ну, значит, так и будит.
Асобина, када шо-то начало пробиваться чериз стену.
Как тока я вытащил башку из босса, я увидил искры, и понял, шо яркий бело-рыжый квадрат, медлина паявляющийся на внутринней переборке, мог азначать тока адно. Мы так долго втаргались на бериг, ''шо зоганные людишки вторгались к нам''.
Перед ентим, я допер до ацки илигантнава плана по прачистке кровотрубок босса. Но нада была делать все быстра: времини на прикольную апирацию не была. Зная, шо нада палажиться на чуйку, я пиристал прямодумать и ришил праблему, как любой нармальный орк.
«Сайдет», – падумал я, заметив нибальшую тонкую паломанную палку для знамени, тарчащую из наплечника Газгкулла. Сламав ее с атчетливым хрустом, я снова уставился в раскрытую грудь босса, высунул язык между клыков, шоб лучшее прицелиться, и ударил его острым канцом пряма в ''виндрикулярную антерию''.
Тут аданврименна случились две вещи. Серце Газгкулла издало громкий булькающий чпок, аткупорившись и начав биться, и пазади миня с бальшим пустым лязгам упал кусок копуса. Уся комната была в дыму, так шо пришлось закрывать разрез заклепачным писталетам, и по ходу я два гваздя всадил себе в руку. Но я его закрыли, и пака вытирал со шва самую дряную жижу, чуствавал чериз кожу, как у босса бьется серце.
Шо было харашо. Пушто в дырке встене стаяли три здаравенных клювастых. Я так долга пратарчал в плахом и тусклом асвищении, шо ани были тока черными силуентами на фоне слипящего белава. Но када видишь клювастава, ашыбиться низя – вот енти вот бальшие паказушные наплечники, мелкие бошки, смишные задровые батинки: все их с патрахами выдает. Но тагда енто было ни самое приятное зрелище.
– А ты ни помнишь, шо была на знамини? Типа, картинка или шо-то типа таво?
– Че? – рыкнул док, недоуменно морща длинное, покрытое шрамами лицо. Но тут, когда какая-то невзрачная, мелкая деталь встала на место, глубоко в альгальных<ref> Альгальный слой – один из слоев в строении лишайника (видимо, здесь употребляется с намеком, что орки – это грибы).</ref> складках его мозгов, родилось осознание. Его одинокий красный глаз, от концентрации сощурившийся до вулканического разлома, вдруг вспыхнул от шока, а рот раскрылся в безмолвном ожесточении, когда, казалось бы, ранее малозначимая деталь приобрела невообразимую важность.
– Енто знамя? – спросил Сапля с мотающейся над тонкой острой ухмылкой нитью слизи, указав когтем на громадный силуэт тела Газгкулла в полумраке.
Несмотря на многие-многие мысли, сражающиеся за место в голове Гротсника, он никогда бы не проигнорировал чужие ошибки и презрительно клацнул клыками.
– Зогганый ''ублюдок'', – проворчал док. – Он пытается найти ево, так ведь? Пытается найти новава Макари. Спорю, чапает вдоль строя гротов и ламает им голавы, када те ни атвичают, . – Гротсник с сожалением покачал головой и бездумно взял с пояса гаечный ключ. – У ниво, шо, мазгов нету, шобы панять, шо ентого мелкого мусарнава говнюка всегда вазвращало прикаснавение босса, а не тока имя?
– У нас ищо есть старые руки Прарока... – произнес Сапля, заговорщески заговорщицки кивая на лоток с другой стороны купола, заваленный грудами кожистой зеленой плоти. – Мож, ани ищо работают?
Гротсник-орк открыл пасть, чтобы прореветь оскорбления, оскалив клыки и согнув когти. Но Мэддок Гротсник ничего не сказал, потому что ''прямодумал''. Несмотря на свое поведение, грот был прав. Как оказалось, в обоих случаях воскрешения Газгкулла был общий фактор. И все же, в этот раз он отсутствовал. Как бы док ни ненавидел Макари, он знал, что вновь терпеть поганца – его долг, если не как орка, то как ученого.
