3835
правок
Изменения
Перейти к навигации
Перейти к поиску
Новая страница: «{{Перевод ВК}} {{Книга |Обложка =Ghazghkull.jpg |Описание обложки = |Автор =Нэйт Кроули...»
{{Перевод ВК}}
{{Книга
|Обложка =Ghazghkull.jpg
|Описание обложки =
|Автор =Нэйт Кроули / Nate Crowley
|Автор2 =
|Автор3 =
|Автор4 =
|Автор5 =
|Переводчик =StacyLR
|Переводчик2 =
|Переводчик3 =
|Переводчик4 =
|Переводчик5 =
|Издательство =Black Library
|Серия книг =
|Сборник =
|Источник =
|Предыдущая книга =
|Следующая книга =
|Год издания =2022
}}
'''-- пакет-сообщений/Ксенос-маркировка-433/'''
'''неизвестное судно/начало --'''
'''Эй, Флакс.'''
'''-- активация-протокола/связь-отклонена/ТНФалкс/'''
'''Ксенос-маркировка-433/отказ --'''
'''Эй.'''
'''-- активация-протокола/связь-отклонена/ТНФалкс/'''
'''Ксенос-маркировка-433/отказ --'''
'''Эй. Флакс.'''
'''-- пакет-сообщений/ТНФалкс/Лчн-Фргмнт-Исполнитель-Севериссимус/'''
'''ответ --'''
Меня зовут Титонида Небасзинар ''Фалкс'', и я лорд инквизитор Ордо Ксенос. Как вам хорошо известно. Этот разговор не продолжится до тех пор, пока ко мне не будут обращаться подобающим образом.
'''Уже ''лорд'' инквизитор, да? Думаем, ''лорд'', только когда нет никого сильнее, чтобы сказать что ты не лорд, Флакс. И мы не думаем, что дело в этом. Думаем, ты не в ладах со своими боссами, потому что повелась с такими, как мы.'''
Правильно говорить «водишься». И да, моя позиция в ордосе не... укрепится, если эти сообщения перехватят.
'''Точно. Ты говорила не звонить, если на то нет... как там это было, ''лорд'' Флакс?'''
«Самой крайней и неотложной необходимости», – формулировка была такой, орк. И все же я вижу, что за последний солнечный оборот этот канал был использован два раза, просто чтобы отправить мне грубые оскорбления. Надеюсь, это не третий.
'''Ага, мы собирались так сделать. Думали, про Газкулла тоже кое-что рассказать, но это ведь не так уж важно? Не стоило звонить. Пока.'''
'''-- пакет-сообщений/Ксенос-маркировка-433/неизвестное судно/конец--'''
'''-- активация-протокола/Немедленное-переподключение//ТНФалкс/Ксенос-маркировка-433/отказ --'''
'''-- активация-протокола/Немедленное-переподключение//ТНФалкс/Ксенос-маркировка-433/отказ --'''
'''-- активация-протокола/Немедленное-переподключение//ТНФалкс/Ксенос-маркировка-433/отказ --'''
'''-- активация-протокола/Немедленное-переподключение//ТНФалкс/Ксенос-маркировка-433/принято (пренебрежение) --'''
Скажи мне. Я заплачу, только скажи, что знаешь.
'''Он не умер. Отрубание головы не сработало.'''
Об этом известно.
'''Ну а когда вы сбросили на него большую космическую станцию? Тоже не сработало. Босса даже не поцарапало. Он... сильнее.'''
'''-- пакет-сообщения/Брт-Хендриксен[?]/Лчн-Фргмнт-Исполнитель-Севериссимус/ПРЕРЫВАНИЕ --'''
''Сильнее? Объяснись, ксенос.''
'''-- пакет-сообщений/Ксенос-маркировка-433/неизвестное судно/возобновление --'''
'''Грубо так врываться, а? Плохая дипломанция. В любом случае, мы не знаем. Мы по-быстрому выбрались из Кронгара. Но по пути, мы сцапали кое-кого, кто ''знает'' то, что хочешь знать ты. Кого-то... как это слово... обозначительного. Он знает большого босса. Планы... слабости... все. Думали, тебя может заинтересовать.'''
Кто пленник?
'''''Десять-десять-десять-десять-десять'' пушек и ''десять-десять-десять-десять-десять-десять-десять'' пуль. ''Десять-десять-десять'' больших пушек и больших пуль для них. Карта, с десятью планетами, нападения на которые никто не ожидает. Такова цена.'''
''Кто?''
'''Тогда десять-и-''пять'' планет, на которые мы можем напасть, если хочешь знать имя и все остальное. И еще ''десять-десять-десять-десять'' пушек.'''
''Эта мерзость тратит наше время на шутки. И к тому же, такая цена немыслима. Даже для Вас, инквизитор.''
'''Он груб с тобой и со всеми, а? Думали, ты лорд? Если так, решение за тобой, да. Каким оно будет, Флакс?'''
Брат Хендриксен прав, наемник. Это не обсуждается. Мне плевать, насколько большого варбосса вы поймали: их злопыхания не стоят имперских жизней.
'''Мы не говорили, что он большой. Или что это варбосс. Мы сказали, что он ''обозначительный.'' Когда-нибудь слышала о Макари?'''
''Они нас точно за дураков держат, лорд Фалкс. Оборвите св...''
'''-- пакет-сообщений/ТНФалкс/Лчн-Фргмнт-Исполнитель-Севериссимус/ПРЕРЫВАНИЕ/ --'''
'''----> дополнение/приложение-инфо-пакет/тип: координаты (пространственные; упрощенные)'''
Договорились. Встретитесь с нами в тени пульсара Ахеронтия-XII, в указанном месте в Молотоглавых Глубинах, с заглушенными двигателями. Я оплачу названную цену. Только помни, что потерял, когда последний раз пытался меня обмануть.
'''Не так много потерял. И новое сердце мне нравится больше. Но не переживай. Мы не собираемся делать ничего эдакого.'''
Твое двойное отрицание меня не убедило.
'''Ну ладно. Мы не обманем. Сделка хорошая. Слово Кровавого Топора.'''
''«Слово Кровавого Топора»? Инквизитор, это безумие. Этого «Макари» даже не существует. Он ксеносский миф, повод для грубых шуток.''
'''Макари вполне существует, Серослов. И нет никого, кто знал бы босса лучше. Мелкий поганец годами видел все.'''
''Нам нужна смерть вождя, чужак, а не история его жизни.''
'''Что вы там говорите о знание и силе? Ты думаешь, что знаешь Траку из-за Армия-геддона? Это вряд ли. Ты не знаешь и части того, что грядет.'''
''Я достаточно хорошо знаю, что...''
Прекратите, оба – я согласилась на сделку. Мы встретимся у Ахеронтии, где я получу пленника. Молись своим странным богам, орк, чтобы это стоило оплаченной цены.
'''-- пакет-сообщений/ТНФалкс/Лчн-Фргмнт-Исполнитель-Севериссимус/конец --'''
==АКТ ПЕРВЫЙ==
===ДОПРОС I===
Фалкс слышала во тьме дыхание. Короткие, свистящие вздохи, будто выдув кузнечных мехов. Тихие, но всегда сдавленные почти до рыка. Горячие, влажные и отмеченные вонью невозможного метаболизма. Дыхание монстра.
Имперская Истина говорила, что ей нечего бояться. Что этот монстр слабый и тщедушный, едва ли больше или опаснее отощавшего человеческого ребенка. И слишком надолго погрузившись во все уменьшающийся комфорт ''Пакс Империалис'', Фалкс почти верила, что это может быть так. Она ''хотела'' верить. Но человечество не может просто пожелать, чтобы его враги были немощными, как не может пастух своим желанием прогнать с границ света от костра мерцание хищных глаз. А в понимании Фалкс, костер Империума давно выгорел до углей. Голодная тьма наступала, и с реальностью придется столкнуться.
Большая часть ее ордена искала отдушину в фанатизме, плотнее прижимаясь к затухающему пламени веры, будто оно могло дать защиту, а не сделать их слепыми к блеску атакующих клыков. Фалкс, напротив, уже давно решила развернуться и посмотреть в лицо тьме. Это стоило ей большей части надежды, накопленной в молодости. Но каким-то образом, после ста тридцати лет сдерживания ночи у порога, остатки той надежды уцелели. Женщина приготовилась потерять еще немного и, собравшись, как тысячи раз до этого, заставила руку подняться к выключателю, который прольет свет на ее врага.
Потолочная лампа камеры зажглась, бросив на сталь холодный круг, и в самом конце, в путанице заклепок, заслонок и засовов, зашевелились твари. Как фрегат Ордо Ксенос, судостроители оборудовали «Исполнителя Севериссимус» тюремной палубой, способной вместить зоопарк планетарного губернатора, и Фалкс наполнила ее ужасами. Здесь находились сущности, пребывавшие в заключении десятками лет: безымянные звери и кошмары в человечьем обличии. Они зашуршали, спеша убраться от неожиданно включившего света, затем вновь погрузились в угрюмую тишину. Но объект интересов инквизитора даже не пошевелился в цепях. Он лишь таращился на нее с неизменным вниманием, указывавшим на то, что и во тьме он наблюдал за женщиной так же пристально.
Как и обещалось, это был гретчин. Орочий зверь-раб, разделявший основы их биологии, но не имеющий такого... избытка формы. И все же, как всегда с их родом, он оказался больше, чем Фалкс ожидала. Если бы гретчин стоял прямо, то достал бы женщине до подбородка, и в нем определенно не было ничего детского. Он был тощим, с тонкими конечностями, но размах его рук был в два раза больше, чем у человека, а длинные кости его членов покрывали мускулы, столько же тугие и узловатые, как катачанская душеплеть.
Фалкс знала, что нужно быть осторожной, даже хотя существо скованно. Жизнь увела ее далеко от потасовок в барах, но из своих попоек она крепко помнила, что остерегаться нужно не здоровенных, задиристых бойцов, а подонков вот с таким телосложением. Тех, кто исчезнет в тот же миг, когда полетит стекло, а потом даст о себе знать рукой на горле или внезапным коллапсом легкого на острие ножа.
И даже в стылой клетке, пропитанной морозом пустоты за корпусом, он светился жизнью. От его плеч поднимались облачка пара, сбрасывая излишнее тепло метаболической топки, и женщина могла поклясться, что в тишине карцера слышит, как по его извивающимся венам бежит кровь. Фалкс скривила губы, посмотрев на его кривые зубы, хрящеватый длинный нос, рваные уши, похожие на крылья летучей мыши. Хотя лицо его было собрано на манер человеческого, сходство ограничивалось лишь схемой. Строение черепа под этой эластичной кожей было всецело отталкивающе чужим.
Пока Фалкс изучала своего пленника, его губы изогнулись в тонкой злобной улыбке, а голова медленно склонилась на бок. Он тоже оценивал ее. Инквизитор задумалась, что он видит? Старую женщину, если различия что-то значили для бесполой твари, с копной ломких волос, которые она когда-то красила в белый, но избавленная от этих хлопот с тех пор, как провела неделю, прячась под гнездом хрудов на Калиманте. Лицо, к которому часто применяли эвфемизм «''внушительное»'', с подобной носу крейсера челюстью и худыми скулами. О нем – исполосованном шрамами, загоревшем под взглядами чуждых солнц и столь часто принимавшем выражение непокорного презрения, что оно осталось навсегда – Фалкс думала, как о суровом.
Но пока эти мутные глаза без зрачков осматривали ее в поисках, где бы сдавить, оцарапать, укусить, оно казалось слабой защитой. Кожу на голове начало щипать, там, где она соприкасалась с керамитом черепной пластины на загривке, и эти чары разрушил только грохот приближающихся к двери клетки тяжелых ботинок.
– Оно воняет, – ощерился брат Хендриксен, пригнувшись под притолокой и бросив на пол свой китель с будничным отвращением человека, приступающего к прочистке непокорной канализационной трубы. Старый рунный жрец не стеснялся в выражении эмоций. Над светло-зелеными глазами нахмурились похожие на шкуры средних размеров корабельных крыс брови, нос сморщился, отчего заплетенные как колокольные веревки усы дернулись, обнажив оскал шириной в человеческую ладонь.
– Вы не могли не привязывать его здесь до того, как мы начнем? – прорычал Хендриксен, закатав рукава формы и показав предплечья толщиной с голень грокса, с вытатуированными спиралями синих рун. – Мясо этим утром было неплохим, как и корабельные пайки, но у меня нет желания вновь почувствовать их вкус.
Несмотря на жалобы, Хендриксен не мог быть более безразличен ко всему происходящему. Он будто видел узника не как существо, а как задачу, и его рабочая брезгливость прогнала жуткое удушающее напряжение, наполнявшее помещение до его прихода. В самом деле, Фалкс находила, что противостоять тьме всегда проще, если рядом находится псайкер Адептус Астартес весом в четверть тонны, вне зависимости от того, как много тот ворчит. «И правда, не ведают они страха», – подумала она про себя, позволив уголку улыбки толкнуть шрам от какой-то забытой раны.
– Не думаю, что подобный запах можно смыть, Орм, – ответила Фалкс, впервые обратив внимание на свой нос. Хердриксен был прав. Гретчин вонял. От его подранной безрукавки несло плохо выделанной кожей, и больше на нем ничего не было, кроме странного, надетого поверх одежки ожерелья – куска высушенных сухожилий с нанизанными на него закругленными, неровными кусочками металла, раздвигавшего границы слов «ювелирное изделие». Каждая складка кожи твари была покрыта коркой жира и грязи и источала смрад застоявшегося, чужеродного пота. То был запах вида, для которого гигиена являлась концепцией неизвестной. Но под ним, почему-то еще нестерпимее, несмотря на тонкость, чувствовалась вонь более глубокая. Альгальная, будто от стоячего пруда или продуктовой фабрики мира-улья с плохой вентиляцией, и подчеркнутая сложными, изменчивыми запахами, напоминавшими о пролитом прометии.
– Думаю, будет хуже, если мы его вскроем, – сказал Хендриксен, ненадолго затмив лампу в клетке, когда прошел вперед, чтобы изучить гретчина получше. Даже в надетой вместо доспеха корабельной форме лишь с меткой старого Ордена, Хендриксен в несколько раз превосходил пленника по массе, но когда он опустил свое громадное, расписанное рунами лицо, чтобы рассмотреть тварь, та казалась безразличной. Фалкс едва не окликнула его, чтобы не подходил слишком близко, но прикусила язык. В конце-концов, Хендриксен был из Караула Смерти, даже хотя его текущие взаимоотношения с Милитантом Ордена были такими же смутными, как у нее с ордосом. Орм знал природу зверя так же хорошо, как она сама. Он мог не разделять ее осторожности, но он также не разделял ее человечности.
Будто чтобы подчеркнуть это, узник рванулся вперед в своих цепях, угрожающе раскрыв челюсти. Но еще до того, как Фалкс вообще осознала это движение, Хендриксен взмахнул рукой, ударив тыльной стороной ладони, отчего нос твари сломался с щелчком хряща, и та, вместе со стулом, к которому была привязана, рухнула на пол. Фалкс припомнила, что сыны Фенриса не знали ничего о потасовках в барах, поскольку любая драка, достаточно отчаянная, чтобы втянуть одного из их числа, быстро превращалась в бойню. Она запомнила это с того случая, когда впервые встретила Орма Хендриксена девяносто шесть лет назад, и с тех пор никогда больше не пила.
– По крайней мере, не трус, – проворчал Хендриксен, вытирая с руки слизь тряпкой, и Фалкс мрачно кивнула. В этом отношении узник был необычным. При всей их жилистой силе, она ни разу не встречала подчиненных оркоидов испытывающих не иначе, как полное отвращение к прямому столкновению, не говоря уже о том, чтобы, будучи закованным в цепи, бросить вызов противнику в пять раз крупнее.
– Это верно, – сказала она. – С другой стороны, если те пираты говорили правду, я осмелюсь предположить, что эта тварь повидала громил куда хуже тебя. Знаешь, я слышала орки вырастают довольно большими.
– Не имеет значения, – ответил Хендриксен, вновь подняв стул одной рукой. – Я все равно скоро найду его предел, верно, как мороз находит дыры в старой шкуре, – пока пленник злобно смотрел на него поверх сломанного носа, Астартес шагнул назад, чтобы оценить его, затем присел на корточки, оказавшись с ним на уровне глаз, и вытащил с пояса узкий нож.
– К чему спешка, Орм? – раздался новый голос, густой и теплый, как моторное масло, и в помещение вошел третий участник допроса. – Мы, как минимум, в трех днях пути от верфей Мульцибера, даже если варп будет к нас милостив. Времени хватает на то, чтобы хотя бы ''попробовать'' поговорить перед тем, как доставать ножи.
Хендриксен раздраженно посмотрел назад, а затем вновь встал во весь рост, когда у входа в клетку появилась Кассия. Впрочем, ему все равно пришлось смотреть вверх. Хотя Фалкс была выше гретчина, а Хендриксен – выше нее, Кассия была еще выше, и, проталкивая плечи сквозь дверь, наклонила большую, охряную, похожую на булыжник голову. В конце концов, она была огрином.
Потертая ткань ее кителя заскрипела, когда Кассия снова распрямилась, и, двигаясь к узнику, она походила на приближающийся циклон.
– Подвинься, шаман, – пророкотала она, вызвав у Хендриксена раздраженное шипение, но рунный жрец все равно шагнул в сторону. Извечный антагонизм пары пропитывал бессчетные смены на мостике «Исполнителя», но всякая настоящая вражда давно была похоронена под взаимным уважением, и они, кажется, огрызались друг на друга скорее по привычке, чем по какой-либо другой причине.
Со спокойным вниманием специалиста, гигантша опустилась на одно колено перед узником и провела перед его лицом широкой, как мина, ладонью. В этот раз пленник не двигался. Или его агрессию спугнули, или он понял, что мог бы с тем же успехом получить возможность укусить камень.
– Тогда, давай понюхаем, – пробормотала Кассия, нахмурив плиту лба. Ее глаза сузились от концентрации, и, когда ее челюсть пошевелилась с медленным движением мышц и жира, воздух между рукой и пленником замерцал. Затем, что-то ''щелкнуло''.
К этому ощущению Фалкс так и не привыкла до конца: медленно нарастающее давление, которое совсем не замечаешь, пока не ломается какая-то эфемерная плотина, и все оно устремляется ''куда-то еще'', проходя через тебя таким чувством, будто в один миг улетучилась недельная мигрень. Потом оно пропадало, оставляя лишь едва заметный запах озона, а ты и вспомнить не мог, как это было.
Фалкс это не нравилось. Многие годы справляться с проявлениями искусства Хендриксена было и так тяжело. А он, хотя бы, отточил навыки годами практики. Теперь же, с Кассией, в ее свите оказалось ''два'' псайкера.
«Огрин-псайкер», – подумала Фалкс и удивленно покачала головой. Конечно, Имперская Истина утверждала, что огрины глупые, так же, как и то, что гретчины слабые. Это были громадные, стойкие нелюди, чьи тела вырастали в крепости, противостоя суровым мирам, на которых их бросили предки. И распространенное мнение говорило, что эта стойкость обошлась ценой мозгов. Большинство считало их неспособными выговорить трехсложные слова или даже считать больше имеющихся толстых как болт пальцев. И, несомненно, Истина настаивала, что огрины в жизни не достигнут того церебрального уровня развития, чтобы проявить таланты псайкера. И пока стражи имперских догм, вероятно, не желали менять свое мнение на этот счет, без всякого сомнения, на бесчисленных мирах под их господством, ''мнения все равно менялись''. И вот, Кассия.
Она жила жизнью огрина. Родилась в рабочем лагере, переведена в карательный полк и отправлена на ближайший фронт в надежде, что ее смерть поможет удержать этот фронт от прорыва еще на долю секунды. Таков был бы итог жизни раба-контрактника C455-I, если бы не мгновение, когда во время отступления с боем от Делка на Каркемише Секундус, она бы не передвинула горящий корпус сбитого бомбардировщика, чтобы прикрыть комиссара своего отряда от огня мортиры, использовав только свой разум. В то же мгновение она передвинула себя далеко за границы Имперской Истины.
Долг ее комиссара был ясен: немедленно привести реальность в соответствие с Истиной. И действительно, где-то в гигантском пласте записей Департаменто Муниторум единственная линия в отчете подтверждала казнь C455-I на месте за «трусость». Но у того комиссара был должок перед Фалкс. И потому «Исполнитель Севериссимус» прилетел к Каркемишу и отбыл с незарегистрированным огрином на борту.
Кассии, как она сама себя назвала, нужно было многое узнать о своих способностях. Казалось, ее потенциал огромен. Но от этого ей бы стало сложнее раскрыть его. Перед ней лежала жизнь, проведенная в хождении по постоянно сужающемся пути над бездной безумия. Но это хотя бы жизнь. И она знала, что при всей своей внешней агрессии, Хендриксен негласно посвятил себя тому, чтобы она превзошла себя.
– У этого есть секреты, – сказала Кассия, переварив то, что почерпнула из разума грота.
– Я весьма надеюсь, что секреты у него есть, – прорычал старый волк, – учитывая какую цену заплатила инквизитор. И я как раз собирался начать их вытаскивать, пока ты не вломилась сюда, как мастодонт без двух ног.
В этот миг, к удивлению всех, находившихся в клетке, заговорил ''второй'' ксенос в помещении.
– Возможно, – предположил он, подняв палец с когтем в поразительно точном подражании человеческому жесту, – вы начнете... задавать вопросы?
Все в карцере повернулись к зеленой фигуре, притаившейся у переборки, вне круга света, отбрасываемого лампой в клетке, и Фалкс окоченела от его голоса. Он был тихим и гнусавым, каждое слово сплеталось из храпа, похожего на ворчание животного у кормушки. Но несмотря на то, что исходил он из гортани, созданной специально для доставки угроз и приказов, он был ''вежливым''. Это весьма обескураживало. Но еще хуже был тот факт, что хотя он находился в клетке все это время – Фалкс сама поставила его сюда перед тем, как спуститься – она совершенно забыла о присутствии зверя.
Орки не были скрытными. По любой мерке истины, и меньше всего – по их собственной. Но все же Кусач – или ''Откусывающий-Морду-Кусачу-До-Того-Как-Тот-Укусит'', в его нескладной речи – был далеко не обычным орком. Он был переводчиком, так называемым «офицером грамотейности» для пиратской банды, похитившей ценного кадра, и его услуги были сданы Фалкс в аренду за еще большую, немыслимую сумму, когда оказалось, что указанный ценный кадр не понимает ни слова на высоком или низком готике.
Банда, конечно, сама себя бандой не называла. Они говорили о себе, как о «кумпании», поскольку были Кровавыми Топорами и разделяли увлечение своего более многочисленного клана человеческой военной культурой. К стыду, Кусач взошел на борт, одетый в плохо сделанную копию шинели офицера Милитарум, сшитую из не до конца выдубленной кожи сквига, и с обвисшей фуражкой на голове. Он даже наградил себя несколькими «мидалями», сделанных из выровненного молотком металлолома.
И все же, при всем своем абсурдном облике, с момента появления на борту, орк был покладистым и, за неимением лучшего слова, профессиональным. В достаточной мере, чтобы Фалкс совершила ошибку, перестав воспринимать его, как постоянную угрозу. Но за свои долгие и тайные дела с кланом Кровавых Топоров, она запомнила, что союзники-орки – это враги, еще не увидевшие возможность предать. Ей стоит лучше приглядывать за Кусачом.
– Тебе платят за перевод, а не за советы, – сказала Фалкс, переведя глаза с пленника на орка так, будто сверкнул прицел снайпера. – Но так случилось, что я согласна. Пожалуйста, убери кинжал, брат Хендриксен.
– Как пожелает зеленокожий, – хмыкнул Космический Волк, с выражением неприязни зачехлив нож. – Уверен, что, в конце концов, этот «Макари» будет более уступчив к активному обмену мнениями. Так что прошу, ни в чем себе не отказывайте, – Хендриксен махнул рукой на стул для допросов так, будто приглашал Фалкс сесть за трапезный стол. Она вновь шагнула вперед, встав перед пленником и стараясь игнорировать хищную ухмылку, вновь расползающуюся по его лицу.
– Я хочу узнать Газкулла Маг Урук Траку, – сказала Фалкс, смотря во тьму глаз узника, пока ее слова перенаправлялись через Кусача потоком ворчания и мягким, гортанным лаем. – Я хочу знать все, что тебе известно о Траке, от начала до конца, не меньше, – перевод ее слов Кусачом затих, но пленник просто сидел – молча и не мигая, все еще смотря в ее сторону с этой своей ухмылкой. Она уже собиралась все-таки прибегнуть к ножу Хендриксена, но наконец он заговорил.
В отличие от орка, его голос был влажным и скрипучим, сдавленным, будто последние слова придушенного человека, и сочащимся злобой.
– Макари говорит... что все тебе расскажет, – сказал Кусач с ноткой легкого беспокойства. – Но он говорит, что тебе сперва нужно кое-что понять. Макари говорит, чтобы узнать Газкулла... тебе сначала надо узнать Макари. А чтобы узнать Макари, ты должна узнать, каково быть ''гротом.''
Хендриксен вдохнул, готовый возмутиться о растрачиваемом пленником времени, но Фалкс остановила его, подняв руку и продолжая смотреть в глаза узнику.
– Тогда расскажи мне, – сказала она, – каково это?
Пленник говорил довольно долго, и Кусач рассеянно ковырялся в клыках, кивая по ходу рассказа, прежде, чем обратиться к Фалкс.
– Чем бы боги ни наделили орков, – начал переводчик, – какое бы боевое блаженство ни изгнало страх и беспокойство за свои жизни... нам они этого не даровали. Мы живем в их мире, но мы не были созданы наслаждаться им. Мы живем, чтобы служить, и страдаем от этого каждую секунду, за исключением тех моментов, когда страдает кто-то слабее нас.
– Он так и сказал? – спросила Кассия, недоверчиво подняв бровь.
– Там было больше... ''мартершины'', – признал Кусач, жутко скривив рот, отчего показался дюйм пожелтевших клыков. – И я поправил часть... син-такса. Но да, Макари так и сказал, – красноречие Кусача совершенно застало Фалкс врасплох, и теперь она поняла, что выражение на лице орка было попыткой изобразить хвастливую ухмылку.
– Вы, должно быть, ненавидите орков, – сказала Фалкс гретчину, прощупывая места, где, как она надеялась, могли находиться границы общих взглядов, и глаза узника вспыхнули, узнав слова «ненависть» и «орки».
– Паганцы, – зашипел он, в упор смотря на Кусача, и орк пожал широкими плечами – это в переводе не нуждалось. Но потом грот снова посмотрел на Фалкс и продолжил говорить.
– Впрочем, в этом... есть нечто большее, – лукаво произнес Кусач, пока узник ворчал. – Они, несомненно, нас ненавидят. Это... для тебя не новость, хмм? Но это... эээ, – Кровавый Топор помедлил на мгновение. – Ты можешь, наверное, назвать это... ''верой''?
– Передай мне слова пленника, орк, а не свои, – потребовала Фалкс, борясь с этой мыслью.
– Макари говорит, что орки делают гротам больно, гроты ненавидят орков. Это... божья работа топором.
– Работа топором? – перебил Хендриксен, нахмурившись от концентрации, будто он не до конца понял смысл.
– Буквально: ''бей-штуки-пака-не-придут-в-нужнаю-форму.'' Другими словами, наверное, замысел, – поразмыслил Кусач, отчего Хендриксен наклонил голову на бок и поднял брови в скупом одобрении.
– Ёксаррбедин, как мы говорим на Фенрисе. В целом, то же самое.
– Я это запомню, – с напускным безразличием сказал Кусач, затем продолжил переводить.
– Жестокость орков к гротам и их ответная ненависть... это хорошо. Таков порядок Большого Зеленого. Так было в ''сгрызено-сейчас'', и так будет в ''сейчас-всегда''. Большое Зеленое... оно как гриб, с множеством корней. Множеством частей. Орки, гроты и все остальное. Орки лучшие, но важны все. Без нас, служащих им, орки погибнут. И иногда, только иногда, нам, гротам, нужно напоминать им об их собственной роли в едином целом. Да, мы ненавидим орков. Но все же служим им. Потому что так хотят боги. И взамен всех удовольствий, которые боги не разрешили нам иметь, он дали нам...
Кусач помедлил, прикусив губу в поисках подходящего слова.
– ''Енкстаз'' при виде того, что их волю исполнили хорошо.
В клетке наступила тишина, пока допрашивающие пытались осмыслить это откровение об онтологии гретчинов. Хендриксен, самый нетерпеливый из них в отношении философии ксеносов, за секунды бросил попытки.
– В словах двухдневного дерьма сайенети будет больше смысла, – ощерился он, когда кинжал вновь вернулся в его руку. – Хватит этих попыток сбить нас с толку своими ксеносскими ''гатур''-загадками. Лорд Фалкс спрашивала о Газкулле. И этот «Макари» расскажет нам о Газкулле. ''Газкулл!'' – повторил Хендриксен, прямо обращаясь к Макари медленно и с презрением и поводив ножом в воздухе.
– ''Газ'гк'улл'', – повторил гретчин, подчеркивая странное, глотающее произношение на родном языке, будто чтобы поправить Волка, затем повторил это трижды все более хитрым тоном. – ''Газ'гк'улл'', ''Газ'гк'улл'', ''Газ'гк'улл''..., – он склонил голову в одну сторону, потом в другую, будто пытаясь заглянуть под мысль, а потом одним духом выпалил Кусачу решительный поток шипения и рявканья.
– Так и быть, – сказал переводчик, раскрыв ладонь в жесте. – Хотите историю Газкулла Маг Урук Траки – будет она вам, люди. Впрочем, возможно, не та, которую вы ожидаете. Как и не та, которая вам понравится. Но я все равно ее расскажу. Эта история заканчивается в зеленом. Но начинается... в белом.
===ГЛАВА ПЕРВАЯ. РОЖДЕНИЕ ГАЗКУЛЛА МАГ УРУК ТРАКИ===
Снег, насколько можно видеть. А видеть можно недалеко, из-за метели. Но снега там были мили за милями. А еще, там была зелень. Заметьте, только небольшое пятно зелени: рука. Еще мягкая, дымящаяся в мешке и оторванная там, где процарапала путь из ростовой дыры. Рука боролась. Она шарила в поисках чего-нибудь, чтобы вытащить остальную свою часть, но буря была долгой и сильной, и земля стала все равно что железо.
Впрочем, руке повезло. Полуголодный тундровый сквиг увидел ее в просвете между шквалами снега и вперевалку пошел, чтобы оторвать ее. Большая ошибка. Потому что прежде, чем он смог откусить кисть, эта рука обернулась вокруг корня его языка, дернулась назад, будто запускала цепную чоппу и вытащила потроха сквига прямо через его пасть.
Понимаете, потроха сквига – хорошие и теплые. Полные сока. Они размягчили землю там, где вылезла рука, как раз чтобы разрыхлить ее еще немного, и с рыком и толчком родился орк – в крови, желчи и грибах.
Это не были Газкулл. Пока еще. Не были никем. Но это была часть зелени, которая может стать кем-то – кем угодно – если выживет в следующие несколько часов. Многие не переживают эти часы, но эти пережили. Вообще, пережили дни, хотя буря не унималась. Прошли много-много длин клыка по снегу, закутанные в грубую шкуру сквига и подкрепленные его мясом, пока не показались у ворот Гогдуфа и не постучали, чтобы их впустили.
Гогдуф был фортом Гоффов. Не ахти какое место, честно – всего лишь линия казарм-сараев, загон для сквигов, пивная хата и лавка мека с разломанным генератором, втиснутым в ржавую стену. Туда не пойдешь просто так, без причины, потому что Гоффы не любят посетителей. Но новенькие все же туда явились, только из-за того, что им так захотелось, шагая через наносы разломанных пулями костей, пока не добрались до ворот.
Главарь Гогдуфа был в тот день в башне караулки, из-за чего-то мутузя стражей, так что был первым, кто увидел новеньких. Главарь решил, что у тех явно хватает смелости, а шкура у них на плечах была большой, так что и драчливости им хватает. На деле, новеньких спасла эта самая шкура. Когда один из стражей прыгнул к башенной шуте, дабы пристрелить их, надеясь избежать наказания от главаря, то только заработал еще одну затрещину. Потому что главарь позарился на эту неплохую черную шкуру сквига, понимаете, и не хотел, чтобы она была дырявой. Так что он пошел вниз, к воротам, забрать ее лично.
И как только ворота отрылись, новенькие вошли и ударили главаря головой. Конечно, тот только посмеялся от этого и сделал из сопляка отбивную, потом забрал шкуру и направился обратно в форт. Но когда ворота начали закрываться, он разжалобился и позвал дока Гогдуфа, чтобы лежащих в отключке новеньких затащили внутрь и накормили. Кто знает, почему. Может, тот удар головой напомнил ему о собственной молодости и вызвал ностальгию. Гоффы могут быть такими сентиментальными. Или это была речь богов. Может, удар головой ''был'' речью богов.
Новичок быстро излечились и были весьма полезны у бараков, чтобы их взяли бойцом. Всем, что за это полагалось, были жестяной шлем, ржавая чоппа и ежедневная порция мяса по весу их головы. Но этого было достаточно. Они присоединялись к каждой из толп Гогдуфа, совершавших набег за набегом на форты других кланов и стали сильными. Сражаясь с кучкой Плахих Лун за обломки старой стомпы, они даже заполучили себе шуту от мертвого врага и научились пользоваться ею.
И хотя в таком месте, как Гогдуф, знаний было мало, новичок учились. Они узнали, что такое быть орком, узнали о богах. В бойцовском сарае они встретили Горка. А Морка – за игровым столом, гремя раунд за раундом костями из останков стонлингов.
Обучение новичка, впрочем, не было всецело религиозным. Они также узнали про нечто, называемое ''галактикой'', где находились миллионы и миллионы других миров, чтобы подраться, а эта планета – как называли ее парняги, Урк – была лишь одним из них.
Большая часть орков этим бы удовольствовалась. Но новичок продолжали расспрашивать главаря об Урке, галактике и всем остальном. Обычно их в ответ били, за то, что странные. Но одной ночью, когда все толпы набились в пивной хате, чтобы напиться грогом, украденным у конвоя Злых Солнц, старый Гофф – видимо, у него было хорошее настроение – решил, что ответит новичку.
Урк, рассказал Гофф, был кучей гротского дерьма. Запеченный до угольков посередине и замерзший во всех остальных местах, на нем едва ли есть, за что можно драться, кроме мусора от предыдущих драк. Но это ''их'' куча гротского дерьма, а потому была хорошим местом.
Главарь объяснил, что в галактике есть другие народы, которые порой пытались завладеть местами, по праву принадлежащими оркам (то есть всеми), и на Урк за прошедшие годы вторгались часто. Как-то раз, очень давно, тощие, слабые существа с острыми ушами и глупыми шляпами, а потом – какие-то здоровенные ящерицы, сделанные из кристаллов, или типа того, и так далее.
Главарь уже хорошенько углубился в рассказ, и половина пивной хаты перестала бороться и драться на ножах, чтобы послушать. Все эти империи были и пропали, отброшенные орками, сказал новичку главарь. Однако, не всегда с первого раза. Но каждый раз, когда их убивали, объяснил главарь, выдернув для выразительности из-за уха пучок грибка, орки возвращались. Они вырастали из дыр в земле, как сделали новичок, пока их не становилось достаточно, чтобы сделать все как надо. И когда кучку непрошенных гостей выдворяли, то они никогда не возвращались.
Не считая людей, конечно же. Потому что из всех существ, что когда-либо оскорбляли Горка и Морка своим присутствием в галактике, люди были самыми твердолобыми. Они, как и орки, думали, будто если во что-то верят, то это правда. Только для людей это, вообще-то, ''не'' ''работало''. Так что, хотя орки уже дважды выкидывали их с Урка, они все еще придерживались безумной идеи, что планета принадлежит им.
Главарь тогда затих, уставившись из окна пивной хаты на горы. Новичок проследили за его взглядом и на самом высоком пике хребта увидели скопление маленьких холодных огоньков, будто мусорные звезды.
– Это человеческий форт, – сказал главарь, мрачно осушив пивной кувшин и с грохотом поставив его на стол, и потом пнув грота, чтобы налил еще. – ''Клювастые''. Большие поганцы в доспехах, втиснутые в консервы. Они оставили его здесь, чтобы за нами шпионить, прямо у нас под носом, и почему-то мы его до сих пор не сожгли. Как думаешь, сопляк? Размяк я, или что?
Новичок подумали об имеющихся вариантах. Им очень хотелось оскорбить главаря, что означало хорошую драку. Но они посмотрели на те огоньки и поняли, что они предвещают ''лучшую драку из всех''. Эта идея была странной, но что-то в ней вызвало у них в голове покалывание. Так что они пошли с Морком и оскорбили главаря только чуть-чуть.
– Не, – сказали они. – Не размяк. Но постарел. Побывал во многих хороших драках, много раз получал по голове. Ты что-то забыл. Но это нормально. Почему бы нам не ударить по нему, когда солнце взойдет?
Лицо главаря сморщилось от замешательства, пока он пытался понять, насколько зол. Но потом идея окончательно до него дошла, и его хмурость пропала с ревущим, брызжущим слюной смехом.
– Слушайте сюда, – громыхнул он в заполненной хате, вскочив так быстро, что едва не ударился головой об ее стропила. – Боги подкинули мне большую мысль, – частично наврал он, постучав когтем по испещренному шрамами черепу, а затем ткнув им в ночь. – Видите тот форт клювастых, на Пике Ракблуда? Он меня достал. Как только солнце встанет, мы с ним разберемся. Полномасштабное наступление. Тяжеловесы впереди, и... – он на секунду задумался, – все остальные тоже впереди, и вообще.
– Но сначала, – заключил он, когда за ржавыми железными зубами его боевой челюсти расползлась кривая ухмылка, – мы досуха выпьем все в этой хате. Пиво бесплатно, пока не кончится, так что налегайте – если у кого завтра не будет головной боли, я им ее устрою.
Как бывает, эта драка была для новичка последней.
По началу, казалось, что все впустую. Все силы Гогдуфа атаковали врата на узкой тропе, но кроме звона их же чопп по человеческому металлу, ответа не было, и прокатился рев разочарования. Внутри люди не оставили никого, с кем бы подраться. Но хотя в форте – или, как многие из вас это называют, в ''авнанпосте наблядения'' – не было, собственно, людей, он не был беззащитным.
Как только кто-то начал разбирать бронирование ворот на металлолом, из стены с мерзким тихим гулом вылезла линия коренастых небольших турелей. Они нашли цели и наделали много-много шума.
Это была худшая из драк, с кучей убитых, и не нашлось более удовлетворительного насилия, кроме как ломать машины. Орки Гогдуфа победили, но трофеев оказалось недостаточно, чтобы покрыть потери. Из восемь-много-много орков, пришедших на гору, только много-много-и-четыре остались стоять, когда последнюю турель выдернули из ее гнезда.
Новичка среди них не было.
Они не были мертвы, но домой тоже не шли. А учитывая, что Гоффам плевать, это означало, что их оставили умирать. Это было справедливо. Но пока последние выжившие ковыляли прочь, новичок даже не слышали топот их ботинок по щебню. Потому что у них, для начала, осталось только одно ухо. Но, что важнее, та часть их мозга, которая разбирается с шумом и всем таким была в трех-много длин клыка от них, размазанная по скале с половиной внутренностей черепа. Дрожащей, почти онемевшей рукой они ощупали то, что осталось от лица: глаз, через который они не могли видеть, исчез вместе с большей частью морды вокруг него, оставив только глубокую, равную воронку. Они решили перестать выяснять, насколько она глубокая, когда одна из ног начала дергаться, как сквиг с чоппой в спине.
Они не знали, где находились. Не знали, как оказались здесь. Они видели только небо и не знали, что это такое. Если бы они увидели что-то еще, то тоже бы не знали, что это. Новичку даже не дали имя, так что хоть его они не могли потерять. Но в остальном, все, что они узнали за свою короткую жизнь, вырвало из их головы болтерным снарядом.
То есть все, кроме знаний о богах.
Каким-то образом, тот шмат мяса, что держал в себе имена Горка и Морка, крепко уцепился за кость, когда снаряд вырвал все остальное. И этот кусочек мозга, казалось, теперь пульсировал, хотя кровь, дававшая ему жизнь, просачивалась в грязь через дыру в затылке новеньких. Так что они подумали о богах и ''потребовали'' божественного вмешательства, чтобы их вытащили из этой передряги. Когда ответа не последовало, они заревели в гневе, но из их глотки вырвалось только слабое шипение.
Горк и Морк молчали не потому, что оскорбились, да? Нормально указывать богам, пока помнишь, что они не обязаны слушать. Не. Они молчали потому, что иногда, их молчание говорит лучше. Они говорили новичку, что из этой передряги им придется выбираться самим, и если смогут, ''тогда'' к ним можно будет прислушаться.
Это казалось справедливым. Так что умирающий орк сделал единственное, в чем был смысл. Они встали, придерживая мозг внутри, и пошли искать кого-нибудь, кто может починить их голову.
===ДОПРОС II===
Пока Кусач рассказывал о последствиях ранения безымянного орка, Фалкс обнаружила, что ее внимание в большей мере сфокусировано на словах самого узника. Хотя она их не понимала, пыл в его тоне завораживал – он говорил с наслаждением, щелкая языком по клыкам, будто вспоминая пышную трапезу, а не смертельную травму головы. Хотя по его же признанию, гретчину просто нравилось смотреть, как другие получают увечья, Фалкс чувствовала, что за этим есть что-то еще. Будто ранение стало поворотной точкой в истории молодого Газкулла, а не чудовищной неудачей.
Фалкс неосознанно потянулась рукой к шее и ее пальцы наткнулись на участок, прямо над основанием черепа, где короткие волосы расступались вокруг двухдюймового овала из полированного керамита. Это была работа кракс гоночели, а не пули. Вспоров череп, существо оставило ее мозг в целости, в качестве еды для подрастающих личинок. К счастью, брат Хендриксен срезал тварь с нее до того, как она успела отложить слишком много паразитов, и неприятного часа с зеркалом и лаз-скальпелем хватило, чтобы исправить урон. В самом деле, та рана не была такой уж серьезной. Но даже так, Фалкс была вполне знакома с черепными травмами, чтобы знать, что праздновать их странно.
Потом, когда бормотание узника продолжилось, она заметила, что тот поглаживает это свое гадкое ожерелье, потирая по очереди каждый кусочек металла с ритуалистической, почти ласковой точностью. И на одном из кусочков, почти изгладившегося за годы такого натирания, она заметила что-то очень похожее на край стилизованного меча с крыльями.
– Это снаряд, разорвавший Газкуллу голову, так? – спросила она, указав подбородком на мерзкое украшение, в то же время резко убрав руку от головы. – Это его осколки.
Кусач передал вопрос, перебив воспоминания узника, и грот злобно и печально скосил на переводчика глаза, затем скривил губы и пробормотал несколько коротких фраз.
– Макари настаивает, что совсем... наоборот, – сказал Кусач, явно упуская часть самых ярких комментариев. – Он говорит, что это снаряд, родивший Газкулла.
– Сходится, – пожала плечами Кассия. – От этого ожерелья, в плане мозгов, идет настоящий гул, который меня беспокоит с того самого момента, как он оказался на борту. Думаю, пахнет зеленым, и это объясняет почему. Предполагаю, в таком случае, это действительно Макари.
Хендриксен громко выдохнул, вставая с ящика, на котором полусидел во время рассказа, и продолжил привычно ходить туда-сюда.
– Не забывай, юная ''штайнблокк''-головая, я чую искажения варпа от этого ожерелья так же остро, как и ты – хотя я, как всегда, считаю неприемлемым то, ты называешь это ''запахом''. Но да, оно явно сделано из снаряда, прошедшего через Газкулла – на сынов Льва можно положиться в том, что они производят такие плохие боеприпасы, что те из пехотинцев делают завоевателей, – он фыркнул в одобрение собственной шутки, но остался хмурым. – Но даже так, это ничего не доказывает. Этот недомерок может быть любым куском грязи, которого связали разбойники-оппортунисты и дали историю для рассказа, потом передали эту... ''безделушку'', чтобы обосновать свою цену.
– Не знаю, Орм, – сказала Кассия, с треском ткани сложив руки, похожие на корни деревьев, и вновь прислонившись к дверному косяку. – Это не какой-то среднестатистический грот. И если этот рассказ – придумка Кровавых Топоров, для меня она звучит чертовски убедительно.
– Во имя волосатых кулаков Русса, у тебя достаточно большая голова – ''думай'' ею. Тебе не приходило на ум, что в этой истории кое-чего не хватает? Чего-то маленького и зеленого, воняющего, как моча карникса?
– Орм задал хороший вопрос, – вмешалась Фалкс прежде, чем парочка слишком глубоко ушла в препирательства. – Это создание говорит о жизни Траки с потрясающими деталями, и все же еще не сказало ни слова в объяснение своего присутствия в истории.
Грот вновь забормотал, все еще сердясь, что его описание хорошей драки перебили, и заговорил Кусач.
– Это потому, что его тогда еще не существовало, – загадочно произнес он.
– Так, значит, это слухи, – усмехнулся Хендриксен. – Избитая легенда, которую мы могли бы получить от любого зеленокожего, да в добавок в тысяче вариаций.
– О, нет, – возразил орк с необычайной деликатностью. – Это правда. Это то, что испытали Газкулл.
– Потому что Газкулл так сказал, да? – спросила Кассия, поскольку даже ее доверие иссякало.
– Потому что Макари все это видел, – поправил Кусач, как они предположили, мистическим тоном.
– Но он только что сказал... – начала Фалкс, когда и Кассия, и Хендриксен одновременно возразили о противоречии.
– Это... сложно, – настаивал Кусач, вскинув руки тыльной стороной ладоней вперед, успокаивая их, в очередной нескладной попытке копировать человеческие жесты. – Но этому дадут объяснение, если вы будете терпеливы.
Хендриксен сжал губы, дабы сдержать тираду, и посмотрел на Фалкс в поисках руководства. При всей своей горячности, он все же порой умудрялся вспоминать, кто начальник.
– Меня просит о терпении представитель самой безрассудной расы, известной человечеству, – пробормотала она, по большей части для себя, посмотрев вниз, на свои ботинки, чтобы успокоится. «Какое это замечательное новшество». – Хорошо, орк. У нас, в конце концов, достаточно времени. Но твое обещание объясниться принято к сведению – не испытывай мою снисходительность слишком долго, выполняя его.
По ее кивку, рассказ узника продолжился. Но вскоре историю вновь прервали. Гретчин заявил, что орк прошел две сотни миль по пустошам прежде, чем добрался до чего-то похожего на цивилизацию в месте под названием Ржавошип. По-видимому, он не только все дорогу удерживал в целости свой раскроенный череп, но и останавливался, чтобы подраться не менее, чем с тремя яростными животными по пути. Для брата Хендриксена это было слишком.
– Орки крепкие, – сказал он, ткнув пальцем в ладонь для убедительности. – С этим я согласен. Но я кое-что знаю о победах над дикими животными в глуши, с зимы, когда я принял Дух Волка...
Фалкс, конечно, тоже знала о зверях из глуши, учитывая, как часто Хендриксен находил повод рассказать о своих вступительных испытаниях. Когда Кассия повела глазами и вызвала перед мысленным взором Фалкс призрачный образ тонкой черточки, наносимой на стену, уже испещренной сотнями подобных, удержаться от смешка было сложно. И конечно же, Хендриксен продолжил хвастаться путем, проложенным благодаря серии убийств животных, дополняя это преувеличенным подражанием каждому смертельному удару, под безучастным взглядом пустых красных глаз Кусача.
– И ''таким'' свершением, – заключил он, подытоживая пожиманием плечами, – не может похвалиться создание, которому оторвало половину головы.
Узник ощерился, когда ему передали сильно сокращенную версию аргумента Хендриксена, и, отвечая, подался вперед, насмешливо глядя на космического десантника.
– Если только ты не орк, которые станут Газкуллом Маг Урук Тракой, – перевел Кусач, потом принял хитрый вид, будто не был уверен, переводить ли остальную часть речи заключенного. – Макари также упомянул о... хммм... ''долговечности'' Космических Волков, что я... не до конца расслышал.
Хендриксен напрягся, несмотря на попытки Кусача в ''дипло-манцию'', его глаза побледнели и ожесточились, будто их было видно через лед. Но Кассия заговорила до того, как его ярость могла кристаллизоваться еще больше.
– Я слышала другую историю. Она ходила по траншеям на Каркемише, хотя я не знаю, откуда она взялась. В этой версии говорилось, что когда Газкулла подстрелили, его утащила одна из его же толп. Они слышали, что какой-то ненормальный орочий доктор платит хорошие деньги за серьезные травмы, так что они протащили его по пустошам и продали ему за несколько пригоршней патронов. Как по мне, звучит правдоподобнее.
– Это правда? – вяло спросила Кусача Фалкс, и орк поднял лапу, пока совещался с узником.
– Да, – просто начал он.
– Так, значит, Макари солгал?
– Нет, – сказал Кусач.
– Хватит загадок! – зарычал Хендриксен, чье терпение растянули до предела. – Правдива первая история или вторая?
Грот сделал простой жест, заработав возмущенный взгляд Кусача, и орк заговорил с чем-то, похожим на стыд.
– Да? – ответил он, и Фалкс сделала глубокий, успокаивающий вдох.
Прошел почти час прежде, чем ситуация разрешилась, и даже тогда это был скорее удобный повод избежать головной боли, вызванной у всех спором, чем настоящее решение. Насколько можно было понять, разум оркоидов оказался способным поверить в несколько объективных истин сразу. В самом деле, они умудрялись держать в здравом размышлении несколько полностью противоречащих фактов и не испытывать при этом ни малейшего умственного дискомфорта.
В итоге, что несколько иронично, все согласились не согласиться. Но перед тем, как узник продолжил рассказ, ветеран Караула Смерти нашел еще один предмет разногласий.
– Газкулл ''он'', – прорычал Хендриксен, помахав пальцем Кусачу и получив в ответ неуверенное фырканье. – Ты говоришь «они», – пояснил Хендриксен, – но Газкулл «он».
– Но... они... ''он'' не мужчина? – сказал Кусач, его крупные брови сморщились в недоумении. Фалкс вмешалась до того, как начался очередной бурный спор.
– Мы через это проходили, Орм. У орков нет... репродуктивных органов и потому нет понимания о поле или гендере.
– Некоторые из нас понимают ''полигендер'', – перебил Кусач, как всегда горя желанием продемонстрировать свою необычную осведомленность о людях. – Я считаю это... весьма забавным.
– Молчи, орк, – рявкнула Фалкс, желая поскорее вернуться к сути. – С этого момента, Газкулл ''он'', имеет это смысл или нет.
– Как хотите, – сказал переводчик, походя изучив ржавые застежки на рукаве своей шинели, потом повернулся к гретчину, заговорив на их языке. – ''Смак-снотт-рунт. Мифф-баахк. Луг-уг-бохсс'гихтт, Газ'гк'улл ог-нар... «Бойз».''
Тут гретчин разразился истеричным, хлюпающим визгом, вызвавшим у Кусача веселое фырканье, и который Фалкс приняла бы за начало какого-то психического припадка, если бы не знала, что это смех. Но переводчик знал, что отступлениями испытывает удачу, и после единственного взгляда на лицо Фалкс, поторопил существо помельче на языке, который был понятен им всем: сильным ударом по голове.
===ГЛАВА ВТОРАЯ. ГАЗКУЛЛ УМИРАЕТ. НА КАКОЕ-ТО ВРЕМЯ===
Когда я впервые встретил Газкулла, он был мертв. Конечно, он был еще не совсем Газкуллом, как и я был не совсем собой. Но он точно был мертв. Какое-то время.
Он прибыл посреди ночи и лежал на столе дока Гротсника почти до самого рассвета. Это само по себе было почти чудом, потому что даже варбоссы – замечу, что обычно те, у которых заканчивались деньги – редко проводили на той плите больше часа так, чтобы или не починиться, или не перейти на неверную сторону «убей или вылечи». Вообще, в пивных хатах Ржавошипа ходили слухи, что Гротсник оставался в бизнесе и в целости, потому что ни одна из его хирургических ошибок не выжила, чтобы пожаловаться.
Этот пациент ''должен'' ''был'' умереть несколько раз. Ему это просто не нравилось. Обычно, смерть вообще не была большой проблемой. Но у него сложилось странное чувство, что он только начал, и ему хотелось остаться, чтобы узнать, ''что'' же он только начал.
Гротсник не пошел по простому пути. В разгар операции, голову пациента полностью разобрали на куски, как испорченную шуту, выложив все части на верстак, чтобы вывалить на них еще больше смазки. Он получил целую клетку сквигов для переливания, и, наверное, в нем не было и капли исходной крови.
Своего мозга у него тоже осталось немного. То, что ему оставила турель, скрепили скобами с мешаниной кусочков из грязного ведра, где Гротсник держал свои «отрезы», и от которого немного несло, поскольку оно не находилось в морозилке три дня. Но значимая часть исходного мозга удержалась и угрозами быстро заставила остальные слушаться.
Гротсник, конечно, ликовал. Такие сложные операции никогда не длились достаточно, чтобы приносить удовольствие, но эта стала чем-то особенным. По сути, настолько особенным, что док решил вытащить кое-что из набора, который ждал как раз такого дня и, наверное, стоило дороже всего, что находилось в той грязной медицинской палатке, вместе взятого.
Это был кусок металла. Вообще, очень, очень прочного металла. Если верить тому мусорщику, который притащил его доку, то это была пластина с задницы человеческого ''тирменатера'', найденная в шбитом летательном аппарате, чей время-знавец в кабине говорил, что ему девять-много-много-много лет. Гротсник сообразил, что если металл – как грибной грог и становится лучше со временем, то это должен быть ''хорошо-отбитый-Горком кусок металла'', так что док тут же пырнул мусорщика заточкой и убежал в ночь с таинственной пластиной.
А тут, наконец-то, находился пациент достаточно упрямый, чтобы соответствовать ей. И, по желанию Морка, пластина оказалась идеальной формы, чтобы удерживать думательное мясо. Так что после небольшой работы пилой и с помощью нескольких заклепок, ее нацепили, оставив, в довесок, место под бионический глаз. Что еще лучше, когда подсоединили последний зажим, пациент еще дышал – операция прошла успешно!
К сожалению, Гротсник был слишком взбудоражен, чтобы остановится, потому Газкулл подвергся инновационной операции по замене колена, провести которую доку хотелось годами. Она тоже была успешной, и бионический сустав был немного лучше, чем здоровое колено, которое заменил.
Но эта дополнительная кровопотеря стала пушкой, проломившей спину сквиггота. К тому моменту, как док стер излишки крови с рук в серых предрассветных лучах, пациент был мертвее мертвого. Гротсника это, впрочем, не очень волновало. Его мотивировали скорее''...'' медицинские ''действия'', а не результаты.
Пациента спихнул со стола с влажным и глухим звуком и оттащил к заднему клапану тента какой-то оказавшийся на мели мордоворот, нанятый Гротсником таскать трупы на этой неделе. Когда их закидывали на Груду Неудач на заднем дворе, док уже забывал о них. Но когда что-то перестает быть проблемой орка, то обычно становится проблемой грота – и, во имя грязной лжи Морка, у Гротсника это было как никогда верно.
Когда трупы оказывались в Груде, наступало время низшему из санитаров Гротсника – изможденному работой гроту, жившему под двумя листами гофрированного металла на краю двора – вытащить любую работающую бионику ржавой палкой-доставалкой, положить ее обратно в «коробку с запчастями» Гротсника и порубить остальное для загонов для сквигов. И здесь в истории появляюсь я. Потому что я был тем гротом.
Во всяком случае, я так думаю. Кто-то должен был быть. А раз я ''помню'', что был тем гротом, то полагаю, так и есть.
Я со стоном поднялся, взял палку-доставалку и приступил к работе. На дворе было еще едва светло, а земля обжигала холодом, но док хотел, чтобы тело убрали до того, как оно начнет привлекать гадо-рои, так что я не терял времени.
Два последних дворовых грота Гротсника умерли, пытаясь достать куски от еще не совсем мертвых орков, так что я на всякий случай порядочно потыкал тело доставалкой. Потом я запрыгнул на его грудь, чтобы начать выдирать эту блестящую пластину из его головы. Но едва моя ковырялка коснулась металла, раздался резкий треск, и я отшатнулся, почувствовав, будто у меня руку в заряженной электрокатушке защемило.
Труп начал дергаться. Потом затрясся, а следом стал прямо метаться, царапая новые части черепа так, словно пытался что-то найти. На мгновение он полностью окоченел, и все мускулы так сильно напряглись, что, как мне казалось, должны были порваться, – а потом он резко сел, раскрыв рот то ли в полном замешательстве, то ли в каком-то благоговении. Будто случилось что-то... ''мега''. Только прежде, чем я понял, что происходит, труп схватил меня за плечо, и я получил такой же разряд, как до этого от доставалки, только дольше, жгучее и ''сильнее'', потому что тело меня не отпускало. Оно держало, пока от меня не пошел пар, но я не долго об этом беспокоился, потому что в этот момент труп посмотрел прямо на меня. И в его здоровом глазу, зеленое было таким зеленым, что стало вселенной.
У меня бывали видения до этого. Как и у большинства гротов в Ржавошипе; нас не пускали в пивные хаты или в бойцовые сараи, так что изредка, когда удавалось избежать тяжкого труда, мы собирались группами с гротами, которых ненавидишь меньше всего, и лопали тощие грибы, росшие на складах варпоголовых на краю поселения. Не очень-то они хорошие были, те видения: скорее, просто разноцветные головные боли. Но это? Это было чем-то иным. Аудиенцией с богами.
Сначала ничего не было. Только тьма, сырость и холод. А потом, высоко наверху, раздался голос. Точнее, голоса. Они были такими громкими и глубокими, что я не понимал, на каком языке они говорят, тем паче о чем говорят. Это точно были Горк и Морк. И они дрались, что нормально, ведь это то, что они любят больше всего. Я этого не видел, но чувствовал – тяжелые, грохочущие удары, которые заставляли тьму рокотать и сбили бы меня с ног, будь я там так или иначе.
А потом – искра. Крошечное пятнышко зеленого, яркое и голодное, опускавшееся вниз много-много-много длин клыка, пока не коснулось пола того места, где я находился. Зеленое расползлось из этой маленькой точки, колыхаясь большими яркими кругами и собираясь в пятна, также растекавшиеся кругами. Оно расширялось быстрее и быстрее, пока им не покрылось все, что видел глаз. Теперь стало светло, и я увидел, что нахожусь в какой-то пещере. Или скорее, в большой, искажающейся мешанине пещер, как ячейки в улье сахарного гада, только ''здоровенные''.
Стены были... я думаю, правильное слово – мясистые. Влажные, красные и морщинистые, как складки в мозгах, которых я за свою короткую жизнь повидал немало, чтобы хорошо запомнить. Когда на них собиралось зеленое, они менялись. На них начинали вырастать грибы. Сначала плесень и слизь – то, что ешь, пока в разгаре пыльная буря, а орки забрали все хорошие харчи. Но потом появились мракокорни, желчешапки и большие, сложные штуки, подобных которым на Урке не росло.
И, как и вовне священных видений, где бы ни росли грибы, прорастают другие зеленые твари. Сначала сквиглеты, те, которые такие крохотные, что видишь их только как мелкие крапинки, копающиеся у тебя в подмышках, после них – сквиги размером с кончик когтя, кулак и голову. Потом появились снотлинги – которые для гротов, как мы для орков – ползавшие, скулившие и бранившиеся друг с другом в больших, извивающихся кучах. Повсюду снотлинги ели сквигов, сквиги ели снотлингов, и с каждым щелчком челюстей, скрежетом зубов и грызущим звуков, зеленое становилось ярче и живее.
Потом появились гроты. ''Стаи'' гротов, и они тут же принялись за работу, смастерив маленькие жалкие инструменты из сухожилий сквигов и шапкодерева и угрозами заставляя снотов тоже работать. Быстрее, чем я мог осознать, они отбросили грибные джунгли и начали сооружать фермы, склады, пивные хаты и бараки. Они уложились как раз к появлению первых орков, которые уже продирали себе путь из ростовых дыр и уже были голодны.
Орки прибывали и становились больше, пока даже заморыши среди них не стали размером с варбоссов на Урке. И надо всем этим – сверху, на чем-то, видимо, служившим потолком пещеры, или, может, в бесконечности – появлялись звезды. Больше звезд, чем могли бы сосчитать все меки на Урке за свою жизнь, и каждая из них такая ярко, злобно, красиво зеленая.
Я так увлекся звездами, что не увидел сквиггота.
Это было великолепное создание. Ужасное создание. Большой, как баивой вагон, и на его фоне тощие звери с обвислым горлом, выращенные пастухами-змеекусами на Урке, выглядели жалко. Он едва не раздавил меня в кашу своими лапами. Но я не дожил бы и до трех лет, если бы не мог по-Морочьи ловко и быстро откатиться от поступи, а едва я оказался на ногах, то последовал за зверем. Не знаю, почему, но это казалось правильным. Вскоре, там оказалась целое стадо сквигготов, неуклюже топающих в чем-то похожем на галоп и сталкивающихся друг с другом с силой достаточной, чтобы разрушить форт. Я бежал вместе с ними через этот непослушный сад, и мне было плевать, раздавят ли они меня в лепешку, потому что казалось, что страх – это не то, что стоило испытывать в этом месте.
К тому моменту, наверху, где сияли зеленые звезды, находились воины. Огромные орки, ''идеальные'' орки, каждый – больше, чем вождь клана, и подернут зеленым светом. Я не знаю, как это понял, но то были орки, ''какими их задумывали''. Они светились достаточно ярко, чтобы затмить звезды, и когда они шагали по небу, я чувствовал над ними богов, скалящихся сверху вниз в злобной гордости. Потом сверху начали раздаваться удары, грохот и рев – гиганты вступили в драку.
Сложно было видеть, что происходит, учитывая, что я смотрел вверх через просветы между боками галопирующих сквигготов, но там была большая, большая, ''большая'' драка. И она становилась больше. И я думаю, орки выиграли. Конечно, они же не могли проиграть? Но потом, когда шум сражения затих, присутствие богов тоже исчезло. Казалось, будто вся пещера снова стала холодной и темной, какой была в начале. Сквигготы мгновенно остановились, как и каждая другая тварь во всем Большом Зеленом. Ощущение было такое, будто все неожиданно потерялись, осматриваясь и размышляя, что делать теперь.
Естественно, они начали драться. Это было безумие, сверху и снизу, от гигантов в небе, обменивающихся ударами, подобными падению комет, до снотлингов в самом низу, сжимающих тощие пальцы вокруг шей друг друга. И в отсутствие богов, которые бы надавали всем по башке и приказали бы угомониться, действо продолжалось до тех пор, пока то место не превратилось в палатку мясника, а убийств не стало столько, что для выживших появилось достаточно пространства.
Мирно после этого не стало, но и кровавой бойни не было, поскольку все действительно крепкие твари, вроде орков в небе, были мертвы. Так продолжалось годами. И все же орки там были. Но они и в сравнение не шли с громадными бойцами, которые находились там до того. И все они застряли на полу пещеры. Наблюдать за ними было, как смотреть на капли дождя, стираемые люкотерами тракка: каждый раз, когда один из них становился таким большим, что казался способным достать до неба, все остальные поблизости сбивались в кучу и раздирали того на куски, так что никто не смог стать таким большим, каким должен был.
Вернее, пока один не стал. Он не был таким уж большим, когда на него напали, но он подобающим образом ''уничтожал'' каждого орка, атаковавшего его, раздавая удары головой, как выстрелы в упор из пушки, и затаскивая каждого выжившего в строй, чтобы те сражались рядом с ним. По мере того, как стекалось больше и больше врагов, боец становился крупнее, как и груда тел перед ним. Вокруг него во все стороны начала бить зеленая молния, и вскоре куча трупов доросла до самого неба. Увидев это, новый гигант начал лезть по горе мертвецов к звездам.
С каждым шагом, победитель становился крупнее... мощнее, и вскоре пещера снова начала ярко светиться. Звезды разбухли, и я знал, что почему-то Горк и Морк вернулись. Или что они никогда не уходили, просто на какое-то время потеряли интерес, пока вновь не появился кто-то достойный их взгляда. Вскоре, чемпион достиг вершины горы трупов, где звезды стали такими большими, что между ними не осталось места, и замер там ненадолго, будто размышляя.
Глядя на этого титана, у которого теперь были рога и куча рук, державших всевозможные пушки и чоппы, я был в ужасе. Но еще я впервые познал, что такое радость.
А потом титан посмотрел на меня в ответ. В зеленом море его здорового глаза плыли космические корабли, выглядевшие как крохотные мусорные гады, и когда вся тяжесть этого взгляда легла на меня, я возблагодарил богов, позволивших мне умереть вот так. Но гигант не убил меня. Он согнул палец, достаточно большой, чтобы запустить луну в планету, и ''поманил'' меня. Потом он повернулся и шагнул в восхитительное, бесконечное зеленое, оставляя лишь полыхающие следы.
Когда я вновь оказался во дворе, надо мной возвышался Газкулл Трака. Это был ''он''. Он почему-то выглядел больше, чем когда был трупом. И он посмотрел на меня глазом, который, хоть и был нормально красным, сохранил то же выражение, с каким обратился ко мне в глубинах того видения.
И едва он взглянул на меня, я потерял уверенность в том, что был собой. Взамен, я стал ''собой''. Но времени на долгие размышления не было. Потому что вместо того, чтобы поманить меня, как это сделал гигант, Газкулл ткнул пальцем мне в лицо, и я никогда не забуду первых слов, что услышал от него.
– '''Теперь слушай внимательно''', – сказал он, – '''или я тебя поколочу.'''
Однако, какое бы сильное впечатление это ни оставило, вам, скорее всего, интереснее, что он сказал дальше. Проведя рукой по гряде уродливых скоб, окаймлявших его новую блестящую макушку, и удовлетворенно ощерившись, он опустился на одно колено так, что мы оказались лицом к лицу, и снова заговорил.
– '''Некоторые орки умные. Некоторые орки сильные. А я и то, и другое'''''.''
Так это и было. Со временем он сказал больше, но тогда этого было достаточно. По правде говоря, я никогда не слышал, чтобы кто-то описал Газкулла лучше, чем он сам сделал это прямо там, во дворе Гротсника. И едва он заговорил, мы оба поняли, что я связан с ним, так же просто и так же неотрывно, как пластина, скрепленная с его черепом.
Я не знал, откуда пришел этот орк, если не считать Груду Неудач, но знал, куда он направляется. У Горка и Морка были на него такие больше планы, что они просочились в мою голову, когда он до меня дотронулся. Этот орк собирался сделать звезды зелеными. И я знал, что почему-то, по какой-то непонятной еще для меня причине, я был частью этого плана.
Что делать, когда все твое осознание жизни в одно мгновение разлетается на куски? Ну, я сделал то, что сделал бы на моем месте любой хороший грот: я сказал пророку Горка и Морка, что за ним что-то есть, так что он обернулся посмотреть. А потом я побежал, как сквиг с горящей задницей, пока меня не втянули во что-то опасное.
===ДОПРОС III===
– Ты ''побежал''? – спросила Кассия сквозь сжатые зубы, одновременно потирая руками виски. Во время рассказа грота о своем вроде как священном видении, Фалкс почувствовала усиливающуюся головную боль, но для находившихся в клетке псайкеров, это стало мукой. Даже у Хендриксена, несмотря на все его хваленые ментальные практики, вид был болезненный, будто он пытался удержать в себе полбочки отработанного машинного масла.
– Конечно, побежал, – сказал Кусач, будто в защиту чести узника. – Он же грот!
– Но ты сказал, что ощутил... связь с Газкуллом, – уточнила Фалкс у пленника, более заинтересованная в его словах, чем в редакционных замечаниях Кусача. В ответ она получила ухмылку и пренебрежительное бормотание.
– Он говорит, что да, – пояснил Кусач. – Но к тому же – ''он грот''. Узы службы грота не могут быть искренними, если их постоянно не проверять попытками сбежать. Постоянным недопч... непочд...
– Неподчинением, – раздраженно подсказал брат Хендриксен.
– Да. ''Непочинение'', можно сказать, ''–'' способ убедиться, что у хозяина есть голова на плечах.
Фалкс почесала шрамы вокруг черепной пластины и повернулась к Кассии.
– Видение причинило тебе боль, Кассия. Этот грот – псайкер?
– Нет такого понятия, как грот-псайкер, – сказала огрин-псайкер, несколько раздраженно хмыкнув, когда Фалкс иронично приподняла бровь. – Или, по крайней мере, не на этом корабле. Как я сказала, я его понюхала, прежде, чем мы начали, в нем есть ''что-то''... но не это.
– Она права, – заявил Хендриксен с некоторым хвастовством. В конце концов, ему всегда не нравилось, если с вопросами о психическом искусстве Фалкс в первую очередь обращалась к Кассии. – В нем ''есть'' что-то. Как есть что-то в... ''этом''. В видении. Но даже в примитивном ведьмовстве зеленокожих есть уловки. Грубые резонансы, которые можно наложить на низшее существо, чтобы придать ощущение силы – или укрепить правдоподобность подделки.
– Не то, чтобы я хотел тебе... ''перчечить'', – с лестью произнес Кусач, подняв надбровные дуги вместе с когтем, – но... смотри.
Хендриксен повернул косматую голову к узнику и фыркнул; грот оттянул ворот безрукавки, показав большую черную метку, грубо повторявшей форму отпечатка ладони орка, выжженную у него на плече. Фалкс была уверена, что не заметила ее, когда они проверяли создание на наличие взрывчатки. Но сейчас она видела даже бугристые полосы, где кожа заключенного вспучилась вокруг ожога.
– Рука босса, – тихо сказал Кусач, не сумев сдержать почти инфразвуковой благоговейный рык, в то время, как лицо узника растянулось в злой, тонкогубой улыбке.
– Проделки обманщика из Кровавых Топоров, – возразил Хендриксен.
– Увидим, – отозвалась Фалкс.
Доказательства, что Макари действительно сидел перед ними, явно становились убедительнее. Но она давно запомнила, что игнорирование чутья Хендриксена на обман сулило неприятности. На каждые девять ложных срабатываний, приходилось десятое сомнение, оказывавшееся тем, что спасало их от патриарха культа Пожирателя или от голлмайрского перевертыша, и космический десантник казался как никогда уверенным, что их обманывают.
Ей придется принять меры. Безмолвно передав команду серво-черепу в помещении, она отправила его в медленный полет ко входу в карцер с посланием к хранителю корабельного вивария. Она разбудит Ксоталя, и тогда они узнают правду. Но сейчас женщина попросила узника продолжить.
– Я, заметьте, не пробежал и много-и-пять длин клыка, – перевел Кусач. – Едва я поднялся из пыли, Газкулл лягнул пяткой – это была нога с новым коленом, и все такое – и, даже не развернувшись, зарядил мне камнем прямо по затылку. Это было виртуозно. Сбил меня с ног, так же безучастно, как если бы выковыривал из пива мусорного гада. И все это время это продолжал смотреть на полог, ведущий обратно в палатку Гротсника.
– Он размышлял, – сказала Фалкс.
– Нет, – произнес узник с таким ядовитым сарказмом, что пояснений в переводе Кусача не требовалось. – Задницу чесал. ''Конечно, он размышлял''. А поскольку мозг у него был занят, он велел мне записать все, что я наблюдал в видении, чтобы он мог подумать над этим позже. Это, впрочем, было проблемой.
– Почему?
– Писать было нечем, брюхомозглая! – после этого лицо Кусача замерло, пока орк обдумывал, не зашел ли слишком далеко в передаче смысла слов гретчина; грот же от его затруднений загоготал. Но Фалкс называли и гораздо хуже, потому она покрутила рукой, призывая продолжать рассказ.
– У дока была банка с краской для хирургический пометок, но она засохла годы тому назад, когда тот стал примерять разрезы на глазок, а все, чем владел я, сводилось к двум листам металла, под которыми я жил, и палке-доставалке. Так что Газкулл приказал мне ткнуть его в ногу доставалкой и писать его кровью, – когда Кусач передал последнюю деталь, по виду грота было понятно, что это было особенно ценное воспоминание.
– Я думала, у вас нет письменной речи, помимо грубых иероглифов? – уточнила Фалкс.
– Писать, рисовать... для нас одно и то же, – сказал Кусач. – Как слово «драться», только вы произносите его тише, с меньшим... как вы говорите?.. – тут глаза орка вспыхнули, и он издал злобный, резкий рык, от которого у Фалкс напряглись все мышцы на спине, а Хендриксен мгновенно выхватил кинжал из ножен. Ярость быстро прошла, но это походило на сияние жуткого солнца, на мгновение показавшегося сквозь тучи: женщина напомнила себе, что при всей своей манерности и увлеченности ''дипломенцией'' орк являлся еще одним зверем, которому довелось носить самую необычную маску.
– Тише, – сказала она с тонкой и четкой, как клинок дуэлянта, улыбкой, когда Кусач оскалился на нее.
– Тем не менее, – продолжил переводчик, прочистив горло с таким звуком, будто в трюмной помпе застряла лопата, и продолжил «голосом Макари», – я схватил лист металла, служивший половиной моего дома, и начал записывать видение. Но, только самую важную его часть – того громадного, идеального орка, с рогами и всеми теми руками, державшими пушки, стоящего на здоровенной груде трупов с кружащими у головы космическими кораблями. Мне приходилось пару раз брать свежую краску, и тогда я раскачивал доставалкой в дырке чуть сильнее, чем надо было, но Газкулл даже не поморщился. Он просто продолжал смотреть на палатку. Будто к чему-то готовился.
Газкуллу это пришлось по нраву – он только несильно меня пнул, когда я отдал ему рисунок, и повернул его немного, чтобы посмотреть, как на нем играет свет. Он запихнул большой палец в прорехи между скобами на голове и... ''напомазал'' изображение кровью из своей священной раны. Затем оторвал шнурок от валявшегося в грязи старого ботинка, привязал им лист металла к палке-доставалке, – и ''теперь'' рисунок стал знаменем.
– Что дальше? – спросила Фалкс.
– Потом он передал его мне и дал мне имя. И тогда, в один миг, я начал существовать.
===ГЛАВА ТРЕТЬЯ. БОЛЬШАЯ БИТВА ГАЗКУЛЛА===
– '''Макари''', – произнес Газкулл после того, как несколько секунд смотрел на меня. Не то имя, что я слышал раньше. Я до сих пор не вполне уверен, что он просто не прочищал горло. Впрочем, не имеет значения. Хоть я и утратил два из трех принадлежавших мне предметов, чтобы сделать знамя, но я получил ''имя'', а это была драгоценность. Как и большую часть гротов, меня никогда не называли как-то, кроме «паганец» и «ты», по той же причине, по какой не дают имя куску дерева, или полировочной тряпке, или пуле. Гроты существуют, чтобы их использовали. Но если орк дает чему-то имя, значит, он намерен это оставить.
В общем, у меня была новая работа.
– '''Ты будешь это держать. Куда иду я – туда и ты, и ты будешь держать это высоко''', – сказал босс, – '''чтобы они знали, кто идет.'''
– А если они не будут знать, что это значит? – спросил я, рискуя быть побитым, за то, что заговорил, но Газкулл только фыркнул.
– '''Тогда, я им объясню''', – сказал он, щелкнув костяшками с таким же звуком, с каким мясник выдирает лапу сквига. Потом он, с блестящей адамантиевой пластиной, кивнул на клапан палатки. – '''Лучше начинать'''.
Газкулл прошел прямо мимо громил Гротсника, в главную часть палатки, служившей тому операционным театром. Там был сам док, уже забыв о совершенной ранее ошибке, с руками по локоть в животе босса плавильни Ржавошипа.
Док раздраженно зашипел и повернулся, его глаза полыхали в мешковатых глазницах, как печной шлак. Он был готов зарезать того, кто осмелился прервать его процедуру. Но увидев, что нарушителем был его пациент, вернувшийся из мертвых, он принял вид, будто наступил на песочного гада голыми ногами. Он знал, что сейчас получит взбучку, потому эти противные глазки расширились в тревоге, но потом стали еще шире от восхищения, поскольку он понял, что, в итоге, его операция прошла успешно. Вообще, док был так потрясен, что замер столбом, продолжая держать в руках половину кишок босса плавильни. Тот был этому не очень рад, но его жалобы довольно быстро прекратились, когда он заметил Газкулла. Как и Гротсник, он чуял опасность в помещении.
После всех побоев, что я получал от дока за эти годы, я очень ждал, что его вобьют в землю. Но Газкулл пронесся через всю операционную комнату, совершенно игнорируя дока, и направился к входному пологу палатки. Он сказал: «Куда иду я – туда и ты», – потому, что мне оставалось делать, как не следовать? Если док и был обеспокоен, увидев меня, неторопливо выходящего из палатки позади живого трупа, то не подал виду. Может, он понял, что я уже не тот грот. Может, не хотел испытывать удачу. Так или иначе, он промолчал, когда Газкулл пригнулся под свернутой дверью из кожи и вышел в утренний свет Ржавошипа.
Понимаете, это место не было фортом. Как не было и городом, хотя могло бы – там жило шесть-много-много-много-много орков из Смерточерепов, и каждый день приходили еще. Но они продолжали называть Ржавошип лагерем.
Когда-то он им был. В самом начале там, по правде, была одна-единственная палатка. Несколько кусков сквиговой кожи, обернутые вокруг разведческого тракка, прямо там же, где у него отказал двигатель, рядом с большим ржавым шипом в пустошах. Но Морк в тот день посмеялся, и когда разведчику пришлось копаться в поисках объедков, он обнаружил, что шип – верхушка башни. Оказалось, внизу был целый человеческий город, покрытый пылью и камнями и ни разу не ограбленный. Ну, после этого его грабили много раз. И Ржавошип разжирел с добычи.
Солнце только взбиралось над беспорядочным силуэтом лагеря, отбрасывая на улицу длинные тени, потому, пока Газкулл шел, перед ним скользил огромный черный гигант. Казалось, будто орк из видения, забравшийся в небо, частично присутствовал там, а тень вела его по улице. А еще, нам повезло, что было рано, потому что доходившая до колена жижа из мусора и сквигового говна, покрывавшая дорогу еще не до конца оттаяла после ночи. К вечеру она станет рекой, но сейчас она хрустела под ногами Газкулла и выдерживала мой вес, так что мне не нужно было продираться через нее.
Было тихо. Через дорогу, в похожих на пещеры гаражах для вагонов у лавки мека, разбрасывала искры одинокая молотилка, и в большой пивной хате рядом с палаткой Гротсника была всего пара драк, пока последние гуляки оплачивали счета перед тем, как вернуться к работе.
Учитывая, в каком состоянии Газкулл пришел в палатку дока ночью, он первый раз смотрел на нормальную цивилизацию. Он не казался впечатленным.
Долгое время он просто стоял и осматривался. И я замер в нескольких шагах позади него, держа его знамя, на которое некому было смотреть, и чувствуя себя полным идиотом. Но я знал, что лучше не спрашивать, чего мы ждем, и был прав, держа пасть закрытой. Потому что в то утро, я запомнил, что если Газкулл чего-то ждет, оно вскоре случается.
В дальнем конце дороги, где она загибалась у пулезавода и уходила к главным воротам лагеря, послышался шум. Из-за фабрики я не видел, что его вызвало, но предположил, что там либо драка, либо празднование, и, оказалось, я был дважды наполовину прав: там было празднование драки. И источником был всего-то чертов Дрегмек, вождь всех Смерточерепов на Урке, в сопровождении всей своей свиты.
Дрегмек был большим-большим орком: едва ли не в пять раз тяжелее Газкулла и выше нас двоих, если бы мы стояли друг на друге. И это не считая его брони. Доспех Дрегмека был штучным экземпляром, сколоченным из костей чужаков из восточной пустыни, а потом обшитый дополнительным слоем свинца, потому что вождь счел его недостаточно тяжелым. Пока он брел к нам, шипела гидравлика, а когда он хвастался своим корешам, его большая боевая челюсть с синими полосами дергалась вверх-вниз вместе с настоящей.
Я понял, что перед своими дружками он бахвалиться дракой, только по тому, как он, изображая удары, на ходу бил воздух. Они все, конечно, тоже там присутствовали, но никому из них не хотелось получить по заднице, поэтому все ревели от смеха и удивления, пока их босс припоминал каждый удар.
У меня, как у любого грота, при виде приближающейся толпы босса, в кураже от хорошей победы, единственной мыслю в голове был порыв убежать и спрятаться в очень узком месте. Но Газкулл приказал мне держать его знамя, так что я остался и держал знамя. Я решил, что если парни Дрегмека докопаются до Газкулла, то всегда могу пересмотреть свои возможности.
Впрочем, до этого не дошло – Газкулл докопался до них. Просто вышел прямо перед Дрегмеком, выпятив подборок, как таран тракка, а из того, чем можно драться, – одни голые руки. Честно говоря, я бы тогда сбежал, но был слишком ошарашен.
– '''Ты оскорбление для богов''', – сказал Газкулл. Это даже не было вызовом. Просто ''утверждение''. Факт, непритязательный, как грибная лепешка, как если бы он отметил, что броня Дрегмека – синяя. И хотя он даже не кричал, слова пронеслись по всей улице, отразились эхом от зданий, и оборвали пение на середине. Удивленно сжав брови Дрегмек посмотрел на Газкулла. Потом он оглядел своих дружков, они взглянули на него, и все вместе расхохотались так громко, будто открывший огонь строй тягачей с пушками.
– Че ты сказал, сопляк? – насмеявшись, пророкотал Дрегмек, и дал знак стайке гротов, несших его шуту, вложить ему в руку восьмиствольную пушку.
– '''Ты слышал''', – сказал Газкулл.
Начав раскручивать рукоять на датчиках дакки, чтобы зарядить все ее стволы, Дрегмек сощурился на меньшего орка поверх неровных зубов своей боевой челюсти. В ранние дни существования лагеря, он получил бионический глаз от Гротсника, и его отзыв про «допустим, это глаз» все еще оставался гордо намалеванным на пологе палатки дока. Но это лучшее, что можно было сказать о протезе. Поскольку Газкулл стоял на дороге в много-много длин клыка от него, и за ним восходило солнце, Дрегмеку было сложно увидеть своего обидчика.
Но потом он разглядел метки на кожаном доспехе Газкулла – том же доспехе, в который тот был одет во время атаки Гогдуфа на человеческий аванпост – и его сощуренный здоровый глаз сжался в прорезь, полную злобного веселья.
– Погодите-ка, парни, – с удовольствием сказал Дрегмек своей банде. – Я же правильно увидел? Это сопляк''-Гофф'', разгуливающий по ''моему'' ''городу''? – он снова прищурился. – Нет, погодите. Это сопляк-Гофф, ''оставшийся от толпы, которую мы только что побили'', и Гротсник собрал его заново, чтобы мы могли закончить работу!
Тут я оглянулся на палатку, пытаясь просчитать шансы сдернуть обратно внутрь и истово клясться, что не уходил, и увидел самого Гротсника, стоящего у входа и стирающего с щипцов потроха. Из дверей, с балконов и смотровых дырок вдоль всей улицы выглядывали и другие лица, надеясь увидеть немного крови.
– И что тебе нужно, сопляк? – радушно прогромыхал Дрегмек.
– '''Я сказал тебе''', – ответил Газкулл, будто не было никакого здоровенного, одетого в половину танка паганца, наставившего на него артиллерийскую штуковину. – '''Ты оскорбление для богов. Ты сражаешься с другими орками, грызясь за человеческий мусор, как снотлинг. Ты не орк, и Горк и Морк это знают.'''
Когда он закончил, Дрегмек снова расхохотался, но в этот раз с ним смеялось не так много из его корешей. Их привело в замешательство не то, что Газкулл не боялся. Орки – счастливые паганцы – ''не могут'' бояться. Дело было в том, что он говорил словно уже выиграл драку, а Дрегмек не понимал этого. Это было странно.
– Я подожду, пока Горк и Морк не скажут мне это сами, спасибо, – уже не так радостно сказал вождь, направив дула на Газкулла. – А теперь, после того, как я нажму на спусковой крючок, и ты отправишься в Большое Зеленое ждать, пока тебя не изрыгнет в новое тело, передай им привет. Да, сделай одолжение и назови свое имя, чтобы я смог нарисовать его на этой пушке.
– '''Я вождь вождей и пророк Горка и Морка. Они говорят моими клыками, моими кулаками и моей головой. Я Газкулл, и я принесу великую резню.'''
Повисла долгая тишина, поскольку каждый наблюдавший за происходящим орк нашел другого орка, на которого мог недоуменно посмотреть. Дрегмек, и сам выглядевший обескураженным, таращился на Газкулла, а потом покачал головой.
– Нда, это не поместится, – сказал он и нажал на спусковой крючок.
==АКТ ВТОРОЙ==
===ДОПРОС IV===
– Интересно, как закончится эта чудесная история, – сказал Хендриксен, помедлив, чтобы оторвать полоску от куска сушеного мяса, который откуда-то достал во время рассказа Макари. – Все пули отскочили от нового невероятного черепа Газкулла? Он одолел каждого из домовой стражи Дрегмека в большой веселой драке? Так, ксенос?
– Нет, не так, – сказал Кусач с вороватым выражением лица, которое Фалкс не узнавала, пока не поняла, что эта была простая зависть к наличию еды у рунного жреца. – Ты совсем не думаешь, что драка... веселая. Наше ''рукк-разза'' – наше... может, боевое блаженство? – это не радость, как понимаешь ее ты, человек.
– Ты удивишься, – тихо произнес Хендриксен, слова его подчеркивал жуткий ритм родного акцента. Он холодно улыбнулся, сверкнув длинными, как пальцы, зубами. – И ты ошибаешься, называя меня человеком, орк.
Фалкс невольно содрогнулась. Она так долго работала с Хендриксеном, что начала забывать. Без доспеха, фенрисийца можно было легко принять просто за очень большого, очень способного человека. Как и во многих из его бывших братьев по Ордену, в нем присутствовала определенная ''живость''; ощущение глубокой сердечности, которая была столь же импонирующей, сколь, порой, раздражающей, и которую запросто можно было перепутать с человечностью. Но при всей своей убедительности, она скрывала нечто ''иное''.
Когда ей напоминали, что прячется за чудной манерностью старого волка, ощущение было, будто выглядываешь через борт маленькой лодки и под собой видишь что-то темное и громадное. Брат Орм Хендриксен не принадлежал к ее виду.
В самом деле, каких бы почти непостижимых существ ни встречала Фалкс в тенях меж звезд, для ее разума Астартес в чем-то оставались самыми чуждыми из всех, и их маска близости лишь добавляла им жуткости. Ей подумалось, что есть мрачный комизм в том, что ордос отвергало ее за связь с культурами чужаков, когда последние руки, укрывающие гаснущую свечу человечества, сами являлись чьими угодно, но только не людскими.
Между тем, Кусача заявление Хендриксена не беспокоило, и он казался более озабоченным своим желанием заполучить жирный кусок мяса в руках рунного жреца.
– Как пожелаешь, ''космический десантник'', – произнес переводчик, не особо стараясь придать своим словам менее насмешливый тон, и Фалкс восприняла это, как призыв увести диалог в сторону от насилия.
– Так продолжай, орк, – сказала она. – Просвети нас, как же Газкулл пережил восемь стволов ''дакки'', – от мерзкого ощущения, оставленного во рту ксеносским словом, женщина скривилась.
– Очень просто, – ответил Кусач, сложив губы трубочкой в резком радостном уханье, – потому что его вообще не задело! Он шел прямо к Дрегмеку – Макари говорит, он даже не бежал. И хотя улица вокруг была... ''умитожена'', а многих и многих из зевак убило, на Газкулле не было и царапины.
– И ты говоришь, что никто из приспешников Дрегмека не вмешался, чтобы помочь? – спросила Кассия, чье воспитание постоянно заставляло ее рассматривать конфликт с точки зрения телохранителей и подручных.
– И показать Дрегмеку, что они не уверены в его способности убить безоружного сопляка? Ну уж нет, – поморщился Кусач.
– А когда Газкулл добрался до Дрегмека? – продолжила Кассия. Но перед ответом, Кусач повернулся к Макари и задал несколько кратких, значимых вопросов. Было много резких, яростных подражательных жестов, и порядочно шипения от грота, поправлявшего действия Кусача. Фалкс знала, что для орков драки – самая важная часть любой истории, и жестикуляция крайне важна для рассказа.
– Значит, началось ''так'', – наконец заявил Кусач и подчеркнул конец предложения, вырвавшись из тени во внезапном порыве скорости. Орк был достаточно быстр, чтобы пересечь клетку до того, как Фалкс вообще осознала его движение, и, учитывая, что она отказывалась от нейро-аугментаций свыше базовых инфо-визуализационных имплантов, если бы орк намеревался ее убить, помешать ему могли бы только рефлексы Хендриксена. Но старый шаман оставался неподвижен. Он явно оценил и отверг угрозу до того, как глаза Фалкс смогли оповестить ее мозг о скорой смерти. Кусач, конечно, просто изображал первый удар Дрегмека, обрушившийся на Газкулла. Но Фалкс не могла избавиться от убеждения, что это также было проверкой ее бдительности.
Как команда «Исполнителя» узнала из воспроизведения Кусачом каждого удара, драка была крайне долгой и крайне односторонней. Газкулл не остался без травм, но гигантская броня Дрегмека стесняла его движения, и разница в скорости свела его непрестанный поток ударов до рассеянных тычков и царапания. В то же время Газкулл был методичен, терпеливо выжидая возможности содрать кусок доспехов и затем начать работать с плотью под ними.
Появлявшиеся раны были серьезными. В конце концов, орки были столь чудовищно живучими, что окончательно убить их можно только артиллерией и ручным огнестрельным оружием большого калибра, а в рукопашной их нужно разодрать на куски. Занятие это было медленное и жуткое, и история о схватке между Газкуллом и Дрегмеком была суровым примером того, как яростно орк может сражаться, несмотря на возрастающие повреждения тела.
К тому моменту, когда драка переросла в то, что можно честно описать только, как избиение, Дрегмека было не узнать. Лишенный глаз, ушей и пальцев, он не мог даже укусить Газкулла, поскольку его челюсть болталась на куске жил. Оставшаяся громада его необычной брони служила искалеченному вождю лишь помехой, а его убийца не медлил ни секунды.
Впрочем, если бы Фалкс не понимала слов Кусача, то подумала бы, что он пересказывает комедию. Вся его привычная странная сдержанность испарилась в трепете повествования, и он постоянно прерывался в припадках дикого, задыхающегося смеха, все время скалясь на Фалкс, будто она вдруг поймет шутку. Макари тоже хихикал, но женщина заметила, что Кусач больше наслаждается исполнением ударов, а гретчин – их результатом.
Они смеялись, рявкали и ревели, а изображаемые переводчиком атаки становились все яростней и яростней, обрушиваясь на переборки и решетки, со скоростью и силой, наблюдать которые было жутко. И конечно, свита Дрегмека, стоявшая вокруг дерущихся, была бы охвачена тем же трепетом. По словам Кусача, они болели за Газкулла, и даже начали мутузить друг друга, когда уже не могли сдерживать возбуждение. Они действовали не из вероломства по отношению к Дрегмеку, а скорее из верности более великой цели – хорошей драке.
«Орки не могут сопротивляться привлекательности претендента на победу». Так Фалкс говорил лорд-инквизитор Криптман, когда она была его аколитом, и эта мысль никогда не несла большего смысла, чем сейчас.
Впрочем, времени на размышления сейчас не было. Возня Кусача переполошила других чудовищ в карцере, потому тени громыхали уханьем, визгом и лязганьем решеток. Это вызвало неожиданную вспышку гнева, поскольку женщина почувствовала, что ее власть над кораблем испытывают. Фалкс привычно подавила это ощущение, но взвесив ситуацию, решила, что будет уместно показать свои эмоции. Она достала свой пистолет и выстрелила, позволив себе кратчайший миг катарсиса, когда оружие дернулось в руке.
– Хватит, – сказала она в последовавшей за выстрелом внезапной тишине и убрала пистолет обратно в набедренную кобуру. Кусач посмотрел на появившуюся в ноге дыру, потом вновь на Фалкс. Она видела, как за контроль над телом орка борются несколько разных вероятных реакций, и продолжала держать оружие за рукоять, готовая вновь достать его. Но Кусач, по всей видимости, был истинным дипломатом.
– Хороший выстрел, – пробормотал он, снова выпрямившись, и Фалкс кивнула. Так и было.
– Значит, Дрегмек был убит, – подытожила она за орка.
– Он мог бы вынести енти увечья, – возразил Кусач, чей готик стал грубее и сбивчивее после выступления. – Только Газкулл не мог... отпустить его. В ентом... как вы говорите... ''не было ничего личного''. Нужно было сделать дело.
Сдерживая в этот раз свои движения, причиной чему пулевое ранение служило лишь отчасти, Кусач воспроизвел последние удары в схватке. Он завершил это сняв пародию на комиссарскую фуражку и хлопнул ладонью по шее, чтобы размять ее.
– Исходя из твоих приготовления, я полагаю, – невесело сказал Хендриксен, указав на шапку Кусача, – что этот великий ''хольмганг'', эта дуэль славных героев, завершилась ударом головой?
– Очень ''сильным'' ударом головой, – уточнил Кусач тоном, который можно было назвать гордостью. Потом снова заговорил Макари, и стало ясно, насколько сильным.
===ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. ГАЗКУЛЛ СМОТРИТ НА ЗВЕЗДЫ===
Дрегмек к этому моменту был не более, чем грудой мяса, лежащей на улице с вываленными на оттаивающую грязь кишками. Газкулл стоял над ним, будто сквиггот над свежей жертвой, из костяшек его текла кровь. Он должен был бы победно реветь. Но вместо этого выглядел взбешенным. Будто еще не закончил.
– '''Вставай''', – произнес он, и я вам скажу, ''это не было просьбой''. Не знаю, как у Дрегмека тогда еще оставалась кровь в теле. Но каким-то образом он нашел силы, пошатываясь, встать на колено, а потом и на ноги. Вся улица затихла, единственный звуком было дыхание Дрегмека, рвано и с бульканьем исходившее от его раскуроченного лица. Кореша вождя перестали одобрительно кричать, потому что схватка была закончена. Теперь это было что-то другое. Может, демонстрация. Или казнь.
Газкулл посмотрел на самого большого из свиты – орка, должно быть, на голову выше Дрегмека, только необычно тощего, без единого намека на пузо. Как будто боги запихнули все мясо на его верхнюю часть, и он был весь покрыт татуировками глифов, покрашенными в удачный синий, чтобы показать все, что он награбил. Вообще, из-за всех этих волос на лице, немного походил на человека. Только, ну, знаете, ''правильного''. Он держал большую цепную чоппу с голубой рукоятью, медленно набиравшую обороты, но выглядел он настороженно, будто не знал, что с ней делать.
– '''Смотришь?''' – сказал босс, но без угрозы.
– Смотрю, – так же нейтрально ответил долговязый Смерточереп. Весь лагерь смотрел. Как и боги. Медленно дыша, Газкулл огляделся, оценивая толпу, собравшуюся за время драки. Он фыркнул от легкого удивления, будто забыл о наблюдавших.
– '''Дело сделано''', – сказал он оркам Ржавошипа, наклонив голову к побитому Дрегмеку. Потом он уставился на меня и вытянул руку, указывая на лист металлолома с моим рисунком, который я держал в воздухе. На меня посмотрело так много орков, что я едва не удрал на инстинктах. Но они глядели на знамя, а я был будто частью палки, удерживавшей его.
– '''Это''', – сказал Пророк Горка и Морка. – '''Это ''сейчас-всегда'''''.
Думаю, вы бы сказали ''будущее'', хотя у орков нет такого слова. Как нет слова ''прошлое''. Они называют это ''сгрызено-сейчас''. Вот с этим разбирался Газкулл.
И да, это был удар головой. Но какой! Мозги Дрегмека взлетели в воздух, будто в голову попал пушечный снаряд, но не этим удар был особенный. А молнией.
Она ударила в шип, в честь которого был назван лагерь, поднимавшийся из земли в нескольких сотнях длин клыка от того места, где проходила схватка. Разряд коснулся старого металла в тот же самый момент, когда череп Дрекмека ввалился, потому удар Газкулла будто произвел звук грома. И в отличие от обычной молнии…
ОНА БЫЛА ЗЕЛЕНОЙ.
Каждый орк в лагере смотрел на шип, так что никто не видел, как осколки головы Дрегмека посыпались на улицу. Злобные маленькие завитки электричества ползали по всему ржавому шпилю, будто не могли одновременно войти в землю, и в воздухе воняло так, будто кто-то включил какой-то громадный механизм.
Я не смотрел. Я глядел на Гротсника, и оказалось, что тот тоже не смотрит. Потому что он таращился на Газкулла. А Газкулл сверху вниз смотрел на Дрегмека – или, по крайней мере, его голова был повернута в ту сторону, пока сам он смотрел на что-то, чего не мог видеть никто другой.
А вот Гротсник... ну. Его лицо больше не было безразличным. Это точно. Не могу сказать, о чем именно он думал. Но я бы не выжил у него так долго, не зная, с каким видом он планирует что-то мерзкое. И у него был именно этот вид, выразительнее, чем я когда-либо наблюдал.
Гротсник хотел осмотреть Газкулла, когда схватка закончилась. И док, как вы, наверное, догадались, был из тех, кто смотрит руками. По правде, когда он крался к боссу, то уже держал в когтях скальпель и нацепил свои делающие-все-больше-очечи. Но Газкулл просто посмотрел на руку Гротсника, когда та потянулась к нему, и казалось, будто его глаз – захватный луч, опустивший лапу дока в бок. Газкулл многое мог сказать этим взглядом, и сказанное им было ясно, как белый день: он, может, и работа Гротсника, но если док когда-нибудь перепутает его со своим питомцем, то тут же превратится в фарш.
Кроме того, времени на ''докторение'' не было. Управление Ржавошипом требовало много работы, и Газкулл нуждался в ком-то, кто бы выполнял ее, пока он обдумывает свой следующий ход. Далеко смотреть не надо было. Бывший подчиненный Дрегмека – большой, тощий орк, с которым Пророк говорил прямо перед тем, как убить вождя Смерточерепов – теперь был по факту боссом всего клана, и стоял прямо там, смотря на размазанного предшественника. Его звали Пули – или ''Находит-Пули-Которые-Не-Терял'', из-за своей удачи. И я думаю, это ему подходило, поскольку ему только что передали ключи от Ржавошипа.
Конечно, Газкулл сначала предложил ему подраться. Это то, что надо делать, когда убиваешь чьего-то босса. Манеры, да? И Пули хорошенько об этом подумал. Но при всей работе, что Горк вложил в его плечи, Морк, кажется, и над головой его потрудился.
– Мне хотелось бы, – сказал он с таким видом, будто его лицо боролось само с собой. Понятно было, что он не врет. – Мне ''действительно'' хотелось бы. Но... я думаю... если служить тебе, то будут драки крупнее. Да?
– '''Да''', – ответил Газкулл.
Лицо Пуль снова скривилось, пока он думал, а потом орк кивнул. Повернувшись и накрутив обороты цепной чоппы, пока из нее не пошел дым, он заревел, чтобы вся улица услышала, что Газкулл управляет Ржавошипом, как и кланом Смерточерепов – и если у кого-то с этим есть проблемы, то могут разобраться с ним.
Тут где-то треть собравшихся на улице побежала к нему, потому что одна часть хотела поучаствовать в большом деле, а другая – потому что была настолько взвинчена убийством Дрегмека. Но с Пулями была толпа крутых больших паганцев, и Газкулл пошел прочь, уверенный, что цепь командования выстоит. И клянусь, уходя от этой драки, он был на целую длину клыка выше, чем когда покидал палатку Гротсника.
В последующие дни, Пули был занят тем, что Газкулл хотел сделать с Ржавошипом, а Пророк – раздумьями. Он стоял на балконе третьего этажа своего форта босса. Это был старый измотанный космический корабль, выпотрошенный и превращенный в скотобойню, который он забрал, потому что на нем все еще оставалась большая часть бронирования. Газкулл смотрел вниз на главный проезд лагеря и ''думал''.
Иногда у него начинала болеть голова, тогда он слегка морщился, а потом бил сбоку по черепной пластине, чтобы прогнать спазм. Но после этого только еще сильнее задумывался. Что до меня? Я стоял рядом с ним все шесть дней, пока лагерь преображался, и молчал. Я просто держал знамя, как было велено.
В первый день Газкулл сказал, что больше не должно быть драк между бандами мародеров в подземных тоннелях. Он заявил, что они теперь все одна банда, и хочет, чтобы из старого человеческого города вытащили все полезное к зиме. Он не говорил почему. Но орки, работавшие в подгороде, все равно принялись за работу, как подъемо-сквиги, потому что знали – Газкулл говорил с богами. И когда банды стали потрошить руины, а не друг друга, лагерь разбогател.
Каждый день приходили новые орки. На вторые сутки это был лишь обычный поток разведчиков Смерточерепов, плюс несколько толп из маленьких фортов в пустошах, заинтересовавшихся новым паганцем, который так отделал Дрегмека. Но на третьи, Газкулл заставил Пулей огласить Большое Правило – орки из ''любого'' клана могут прийти в Ржавошип и не оказаться убитыми, если примут Газкулла как босса. И тут все сошли с ума. Начали появляться самые разные банды. И хотя разным кланам все равно разрешалось ''драться'', пока никто не был слишком мертвым, чтобы работать после этого, они наслаждались жизнью.
Та улица под балконом Газкулла превратилась в буйство разноцветных доспехов. И когда я говорю буйство, то использую это не как ''митофуру''. Это действительно было буйство. Большая, веселая уличная драка между кланами. И она никогда не прекращалась, поскольку потерявших сознание бойцов всегда вытаскивали и заменяли свежими кулаками, вернувшимися со смены в тоннелях или на заводах. Сражающиеся смотрели на Газкулла, стоявшего на своем балконе, ревя его имя, когда побеждали. ''И'' когда проигрывали. Иногда в ответ они получали кивок или даже брошенный в них кусок сквиговых ребер. Газкулл смотрел на них и все остальное, что делал, и видел, что это хорошо.
И потом, утром седьмого дня, проведя всю ночь в наблюдениях за битвой, Газкулл повернулся ко мне и сказал, что у него есть план.
– '''У меня есть план''', – сказал Газкулл. – '''Так продолжаться не может. Лагерь переполнен. Скоро парни захотят больше драк, чем им позволяет Большое Правило. Я должен поступить с Урком так, как поступил с этим лагерем. А значит, другие вожди должны уйти.'''
– Как Дрегмек, – отозвался я с самой жестокой улыбкой, какую мог натянуть на лицо.
– '''Не как Дрегмек,''' – произнес Газкулл, подняв палец, чтобы предостеречь меня от попыток думать за него. – '''Это было грязно. Расточительно. И могло быть хуже, ну и вообще.'''
Я, помню, подумал, что странно было такое говорить, потому что для орка необычно считать, что его дела прошли не идеально. Это было будто... ну, будто ''гротские раздумья.'' Не то, что бы я, заметьте, сказал это Газкуллу. Или вообще что-то, раз на то пошло. Я просто слушал.
– '''То, что я сделаю дальше, должно быть ''лучше.'' Я собираюсь побить боссов кланов в том, в чем они лучше. Бросить им вызов,''' – сказал он под грохочущий отзвук грома в отдалении. – '''Испытания, да будут Горк и Морк свидетелями, с такими условиями, чтобы потом они не могли оспаривать мою победу. Дошло?'''
Дошло. И после того, как босс рассказал мне детали, пообещав сбросить с балкона, если забуду хоть что-то, он заставил меня поймать гротов, чтобы отправить в крепости кланов как ''послов''. Гонцов. Дипломенция-атов, если хотите, как странного поганца, который с вами сейчас говорит. Вожди, конечно, убили первую отправленную группу. И еще три после этого, потому что не слышали о гонцах и подумали, что это какая-то хитрость. Но в итоге они поняли суть. Все, кроме Уграка, вождя Гоффов на Урке, который просто отправил обратно голову грота. Но даже это было прогрессом. Меньшего Газкулл от него и не ожидал.
А потом Пророк Большого Зеленого покинул Ржавошип. Он приказал Пулям некоторое время приглядеть за лагерем, потом вышел на свой балкон и заревел так, чтобы слышала вся растущая драка внизу.
– '''Я отлучусь ненадолго,''' – сказал он, – '''но вернусь назад с планетой'''.
Потом он вывалился из ворот лагеря, со мной за компанию. Вот и все.
Первым был Шазфраг. Он был верховным скоростным боссом Злых Солнц, полное имя у него было ''Прибывает-На-Битву-До-Битвы'', и на Урке не было лучшего водителя. Газкулл вызвал его на гонку вокруг стен ''Где-Живут-Тракки'', его цитадели в восточной пустыне, и себе для езды притащил только старый ржавый трицикл с поношенным двигателем на сквиговом газе.
Этот трицикл не должен был даже со старта сдвинуться. Он даже в красный не был покрашен. Но когда Газкулл открыл дроссельную заслонку, он рванул вперед, как сквиг-преследователь за песочным гадом, и не отставал от Шазфрага. Я прицепился сзади, прижался к раме трайка и держался крепко, как мог, потому мало что видел из гонки. Но потом я огляделся и увидел, что босс идет наравне с Шазфрагом – и что босс Злых Солнц тянет руку с шутой, нацеленной на наш топливный бак.
Думаю, я сделал то, что сделал, до того, как подумал об этом, потому что неожиданно моя рука взяла винт из лотка с запасными частями позади сидения трицикла и кинула его прямо в лицо Шазфрага, когда он щурился через прицел оружия. Не знаю, кидали ли вы когда-нибудь винт между двумя транспортными средствами, несущимися в половину медленнее пули, но это не то, от чего ожидаешь пользы. И все же, как раз, когда шута Шазфрага выстрелила, тот винт угодил прямо в ее дуло, и его разорвало, как гнилой гриб-спорошар.
У орка лишь немного нарушилось равновесия, но этого было достаточно. Это небольшое колебание от взрыва оружия вывело Шазфрага на участок с угловатыми камнями, отчего небольшое колебание стало большим. Потом появились россыпь красных скал, являвшихся, как я увидел, каньоном, в который мы направлялись, и большой, неровный выступ, выпяченный из его стены. А потом – поскольку Злые Солнца медленно не умирают – мы влетели в этот каньон на крыльях взрыва плазменного мотора. Я лишился кожи на спине, но Газкулл похвалил меня, и, в конце концов, это было приятнее, чем иметь кожу. Все подумали, что с Шазфрагом это сделал босс, потому что никто не видел, что это был я. И поскольку они подумали, что это Газкулл, значит, это ''и был'' Газкулл. Как и полагалось.
Даже Шазфраг решил, что это Газкулл. Оказалось, он выпрыгнул из своего байка прямо перед тем, как тот влетел в выступ и взорвался. И хотя прыгнул он прямо в камни, сломав чуть ли не все кости, настроение у него было хорошее. Шазфраг решил, что уловка Газкулла с камнями был потрясающей, и хотя он сказал, что не обидится, если босс захочет его добить, он так же добавил, что предпочтет пойти за Газкуллом и посмотреть, что будет дальше. Так что босс сохранил ему жизнь.
Когда верховный скоростной босс встал на ноги спустя пару дней перерыва, он загрузил всю свою орду в красные, изрыгающие дым тракки и последовал за Газкуллом в большую западную степь. Эта земля принадлежала вождю Плохих Лун Сназдакке, правившему равниной, как король-пират, с армадой баивых вагонов, размером с форт, и называвшему себя Мега Адмиралом...
===ДОПРОС V===
– Стоп, – выдохнул Хендриксен, устало подняв ладонь. – На Урке было шесть орочьих кланов, так? И после завоевания Смерточерепов и Злых Солнц, остается четыре?
– Да, – ответил Кусач с обидой из-за того, что его перебили.
– Так, можем мы просто предположить, что Газкулл насладился еще четырьмя ''потрясающими'' победами, и двинуться дальше?
– Если хотите, – сказал Кусач, пожав плечами так, будто Хендриксен попросил пригоршню навоза. Орк явно увлекся рассказом об испытаниях Газкулла, и Фалкс устыдилась, заметив за собой то же самое. Но если она и знала что-то о предпочтениях Хендриксена, касающихся развлечений, так это о его ненависти к рассказам о славных победах его врагов, равной его любви к рассказам о своих.
– Не стоит ли нам узнать хотя бы в общих чертах? – возразила Кассия, широко раскрыв глаза от гнева.
– Согласна, – подытожила Фалкс до того, как рунный жрец начал спор. – Расскажи, кого и как, ксенос, и продолжай.
Когда Кусач передал узнику изменения в планах, грот скривил губы в отвращении к плохому вкусу своих пленителей. Прозвучало несколько кратких предложений, которые затем перевел для них принявший угрюмый вид орк.
– Сназдакку, Мега Адмирала, Газкулл победил в морском сражении. Оно происходило на иссушенной равнине. Но Плахие Луны думали, что это морское сражение, так что оно было таковым. Газкулл разбил весь его флот, но сохранил Сназдакке жизнь. В обмен, босс получил свою могучую силовую клешню... но это другая история. Потом был Грудболг, главарь Змеекусов.
– Хмм, – протянул Хендриксен. – Змеекусы... повелители зверей, верно? Дай угадаю, орк – Газкулл завоевал верность Грудболга в какой-то надуманной схватке против монстров на арене?
– Нет, – ответил Кусач, коротко всхрапнув от удовольствия. – Вообще-то, в битве на ножах в болоте. Грудболг отказал Газкуллу даже после обезглавливания. Потому Газкулл прижимал голову Грудболга к шее, пока позвоночник не прирос обратно, и дал ему второй шанс. Макари говорит, тот снова отказался.
– И он снова отрезал ему голову? – спросила Кассия, недоверчиво скривившись, когда Кусач кивнул.
– И еще раз прицепил ее обратно. И тогда Грудболг согласился.
– А что со старым кланом Газкулла, Гоффами? – спросила Фалкс.
– Они были следующими, да, – произнес переводчик. – Уграк, так звали их вождя. Он с презрением отказался от первоначального вызова, но когда клан за кланом подчинились, он, в итоге, явился к Газкуллу, совершив марш под стены Ржавошипа с целым воинством орков за спиной. Конечно, это была лишь показуха – Уграк собирался уладить вопрос лично, по-Гоффовски.
– И что это была за схватка? – спросила Кассия.
– Ударами головой.
Огринша поморщилась.
– Не ту он игру выбрал, да? – сказала она, и Кусач с мрачным видом кивнул.
– Да. Не ту. Не поймите неправильно, люди – Уграк не был слабаком. Как считали многие, он был самым большим орком на планете. Ну, или по крайней мере, был до этого. Но когда Газкулл вышел, со стен лагеря наблюдали все орки Ржавошипа, а все Гоффы – по другую их сторону. Казалось, будто смотришь на закаленного бойца, нависшего над сопляком, едва выбравшимся из ростовой дыры.
Грот позади Кусача что-то пробормотал, и переводчик утвердительно кивнул.
– Макари говорит, что босс рос по мере приближения к Уграку. Он рос с каждым шагом, будто восходил к небу.
– Уверена, так и было, – сухо сказала Фалкс. – Уграк пережил удары головой?
– Вроде того, – ответил Кусач, так сильно скривившись, что показал весь ряд клыков. – Глаза у него так и не выровнялись, и с речью появились проблемы, но выжил. И сохранил власть над Гоффами – все в его свите потом из солидарности ломали себе черепа, чтобы походить на него. Сами себя называли Уграковы Страшилы. В общем, вот и все. Покорение Урка.
– Не совсем, – возразил Хендриксен, хитро покачав пальцем. – В отличие от вас, у меня нет проблем с тем, чтобы посчитать до четырех, а ты рассказал только о трех победах. Что насчет твоего клана, Кровавых Топоров?
– А, да, – ответил переводчик, будто почему-то забыл. – Этот вопрос решили не в открытую. Мы, как вам известно, необычные орки. Мы не против избежать драки, если в этом есть выгода. Потому, ночью после поражения Уграка, Генирул Стратургум – он был вождем Кровавых Топоров на Урке, и обладал ''удибительным'' умом – пришел на балкон Газкулла лично. Для убедительности, между прочим, подобрался на расстояние удара ножом. И потом сразу же предложил свой клан.
– Звучит, как трусость, – ухмыльнулся Хендриксен.
– Или эффективность, – возразил Кусач, сняв фуражку и прижав к груди в удивительно странной, но искренней пародии на человеческий жест уважения. – Стратургум всегда знал, куда дует ветер. Он был гением. Одним из самых лучших.
Фалкс посмотрела на Хендриксена, потом на Кассию и обнаружила на их лицах отражение собственного недоумения. Неожиданная хвалебная речь Кусача была... необычной.
– Это... полезно, – заключила она, не зная, что еще сказать. К счастью, Хендриксен нарушил тишину.
– У меня есть вопрос обо всем этом, – сказал он, скрестив руки на нечеловечески широкой груди с улыбкой, от которой сверкнул клык.
– Я думал, ты хотел краткости, – заявил Кусач. – Но... да?
– Где шрам от ожога?
– Хмм? – с непониманием поинтересовался Кусач.
– Ну, орк. Если «Макари» потерял кожу на спине во время этой восхитительной гонки на байках против Шазфрага, – взвешено пояснил рунный жрец, – у него должен быть шрам, говорящий сам за себя! Так покажи его нам.
«Конечно же», – подумала Фалкс, пока переводчик переговаривался с пленником. Хотя вопросы подлинности она оставила до тех пор, пока наконец, Ксоталь не появится с палубы вивария, брат Хендриксен, должно быть, нашел ниточку, пошатнувшую все доверие к их ценному пленнику. И все же, в то время как хитрый псайкер казался довольным своей ловушкой, Фалкс с удивлением обнаружила, что пребывает в растерянности. Поскольку несмотря на все попытки укрепить оборону человечества против орочьего пророка, с какого-то момента в повествовании грота, она начала... ему симпатизировать. При всей нечестивой мощи, которую история приписывала своему субъекту, женщина ''хотела'', чтобы это оказалось правдой.
– Шрама нет, – сказал Кусач, сморщив кожистые дуги ноздрей в, как знала Фалкс, орочьем выражении недоумения. Но он не казался обеспокоенным, даже когда Хендриксен достал из кобуры болт-пистолет и вставил в патронник экспансивный патрон.
– Тогда, боюсь, это не Макари, – произнес Астартес, указав оружием на предполагаемого знамемашца Газкулла. – И мы зря потратили время.
– Разумеется, это Макари, – ответил орк, будто в логических доводах старого волка не было смысла.
– Что, у Гротсника была специальная мазь, да? – насмешливо взмахнув руками, спросила Кассия. – Или это магия Газкулла?
– Ни то, ни другое, – сказал Кусач, – но если вы послушаете...
– Хватит, – зарычал Хендриксен, чье краткое удовлетворение обратилось в гнев. – Я достаточно терпел эту пустую болтовню.
Он поднял оружие, и Фалкс ощутила неестественную вспышку такого сильного сожаления, что раскрыла рот и сказала: «Нет!», – до того, как успела обосновать заявление. Несмотря на все усилия, приложенные ею за эти годы к обузданию своих порывов, они все равно порой брали верх, когда инквизитор меньше всего ожидала этого.
– Нет, – повторила она, когда Хендриксен бросил на женщину суровый, предупреждающий взгляд, после чего в ее разуме раздались его слова.
+Лорд-инквизитор, это не первый раз, когда Ваше восхищение представителем вида приводит к излишнему милосердию. И к огромной опасности.+
Но женщина в ответ посмотрела на него еще суровее и визуализировала слова, как учил Хендриксен, чтобы он мог услышать их, не вторгаясь в ее мысли.
''Все так,'' – произнесла она. ''– Но также не впервые эта опасность, будучи преодоленной, приводит к более весомой награде. Кроме того, я твой лорд''.
+И защищать Вас – для меня честь, хоть это не всегда в удовольствие. Но если Вы предпочитаете, чтобы я оставил Вас на растерзание собственным прихотям, так тому и быть... лорд. Развлекайтесь этими трольими шарадами ксеносов. Но никогда не говорите, что делаете мой долг слишком простым.+
''Я никогда так не скажу, брат Хендриксен. Но будь терпелив и поверь, что у меня все под контролем. Я только что получила информацию из вивария – Ксоталь пробудился.''
+Виночерпий? Во имя Трона, Фалкс! Что ни день, то шаг во тьму. Я надеялся, после того раза Вы навсегда закроете эту тварь в ее баке.+
''Ты хотел правды, старый волк. И ты знаешь, что Ксоталь найдет ее.''
+Прошу прощения, лорд Фалкс, если меня это не убедило. Но продолжайте, как хотите.+
– Мы выслушаем пленника, – сказала Фалкс после завершения неслышного разговора. – Но если у него есть хоть какое-то желание жить, ему, видимо, стоит объяснить чудесное исчезновение этого пресловутого шрама от ожога, – она мрачно посмотрела на чистое теперь плечо ксеноса. – Не говоря уже о появлениях и исчезновениях предполагаемого отпечатка руки Газкулла.
– И помни, – добавил Хендриксен. – В этом оружии есть патрон для узника, если он не сможет этого сделать. А что до тебя, орк? Я с удовольствием свершу правосудие голыми руками.
– Мне бы тоже было очень приятно тебя убить, – ответил Кусач со странной, неуместной теплотой ответного комплимента. – Но ''увы'', этого не случится, поскольку скоро Макари объяснит. Так... позвольте, мы продолжим? – зверь умоляюще повернул свою тяжелую голову к Фалкс, и под недоверчивое фырканье Кассии, инквизитор кивком велела продолжать перевод рассказа. Она подумала – в том месте, где хитрый старый псайкер, как она была уверена, не подслушает, – что даже если это и ложь, Фалкс не могла удержаться: ей хотелось услышать больше.
===ГЛАВА ПЯТАЯ. ДИЛЕММА ГАЗКУЛЛА===
Само по себе, объединение Урка не было таким уж впечатляющим. Вообще, многие орки делали это в прошлом, и существовали всевозможные песни о вождях, в какой-то момент называвших этот противный маленький мирок своим. И все же любой старый борец может проглотить сверло-сквига целиком. ''Настоящим'' испытанием было его не отрыгнуть. Или по крайней мере, не дать ему проделать свой, кровавый, путь наружу.
Газкулл жаждал звезд. Но чтобы получить их, все эти собранные им племена должны были вести себя хорошо и работать вместе. Он хотел вбить им в голову идею о ''смекн-ун-сникхек-нук''. Это гросткое слово означающее «сейчас спрячься, пырни завтра». В духе, если хочешь чью-то вещь, но знаешь – за кражу будешь стукнут, то ты прячешься и делаешь оружие. И так до тех пор, пока не представится шанс ударить ''и'' забрать эту вещь.
Впрочем, это слово гротское по той причине, что для орков в этом нет смысла, за исключением, пожалуй, Кровавых Топоров. Посмотрите на ''Откусывающего-Морду-Кусачу-До-Того-Как-Тот-Укусит'' перед вами; он вас люто ненавидит, но знает: если будет с вами добр, то станет богаче и в следующий раз у него будет больше барахла, которым можно вас убить. Кусач странный.
Но большинство орков не как Кусач. Если орку что-то приглянулось, он будет бороться за эту вещь, пока не получит ее или пока не умрет в бою. И поскольку обычно орки все равно просто хотят подраться, они не могут увидеть смысла в ожидании. Так что у Пророка дел было по горло.
Какое-то время он отвлекал их другими битвами. Были и белые вороны, и бунтовщики, и орки, заявлявшие, что придумали свои дурацкие кланы. А когда они закончились, был космос. У Урка был тонкий пояс орбитальных штук – по большей части старые человеческие космические станции, уже давно захваченные орками, живущими там своей странной жизнью веками и недоступные с поверхности. До сих пор. Выяснилось, что Сназдакка строил огромные ракеты со взрывчаткой, поскольку всегда любил ядерную войну. Но когда их боеголовки заменили на большие металлические ящики с креслами внутри, они оказались добротными штурмовыми кораблями. Вскоре орбита Урка тоже принадлежала Газкуллу.
После этого даже парные луны Урка оказались в его власти, вместе с жившими на них странными тощими орками без клана. Как и корабли – ничего, что могло бы покинуть систему. Хотя ему досталось несколько массивных боевых судов, пустовавших в дрейфе уже много-много лет. Флот дал Газкуллу надежду, что он сможет еще немного потянуть войну в космосе, устроив вторжение во внешние миры системы. Но тут внешние миры сами пришли к Газкуллу.
Там были сотни кораблей. Так много, что, когда они приблизились, их плазменные двигатели удвоили количество звезд в небе Урка. И только ракеты Сназдакки начали снова перестраивать в бомбы, чтобы превратить их в пыль, как поступило донесение от расположенной за лунами следящей станции Кровавых Топоров: те корабли шли под ''знаменем Газкулла''. Когда я увидел изображения от делающих-все-больше машин, спроецированные на стену тронной залы, у меня будто кровь засветилась зеленым: на таранных челюстях боевых кораблей, высотой в пол мили, была картинка, ''нарисованная мной'' кровью самого Газкулла.
Внешние миры были маленькими, холодными и еще хуже Урка. Но в сумме на них жили толпы орков, и когда они начали принимать электро-говорящие сигналы с Урка во время завоеваний Газкулла, то захотели поучаствовать. Так что они пришли – столько, что не верилось, – задавая единственный вопрос: «Так кого мы убиваем?».
И в этот момент у Пророка кончились способы избегать проблему, поскольку у него кончилась война. Это означало, что очень скоро его легионы начнут войну друг с другом, если только он не донесет им эту гротскую идею о смекн-ун-сникхек-нук – про прятаться сегодня и пырнуть завтра. Это была сложнейшая из задач, с которой он до сих пор сталкивался.
– '''Горк не дал мне для этого инструментов''', – как-то ночью в грозовом преддверьи зимы сказал мне Пророк. Он, как сквиггот в клетке, ходил туда-сюда по комнате рядом с балконом зала босса, куда удалялся, когда хотел подумать, и в которую последовать за ним разрешалось только мне.
Снаружи, продолжала бушевать вечная межклановая уличная драка Ржавошипа. Но в ту ночь, в грохоте рева, выстрелах пушек и звоне сталкивающихся клинков, доносящихся от битвы, была ''резкость.'' Звуки становились менее радостными и более злыми с каждым днем после объединения. И даже несмотря на то, что Большое Правило было подкреплено Газкуллом, несколько раз лично устроившим взбучку, его проверяли на прочность каждый день.
Тогда казалось, что драка была емкостью с жидким сквиговым газом, ждущим огня. И босс знал, что если не вмешается своими кулаками, будет достаточно искры, чтобы поджечь все пламенем. Да таким, что распространится так же быстро, как орочья ярость, и в котором его нарождающаяся империя сгорит дотла. Так что он был прав: дары Горка не решили бы проблему.
Конечно, ответ был очевиден. Но я не люблю пролетать сквозь стену от пинка, так что я заткнулся и шмыгнул в угол, как и положено. По большей части, так мы с Газкуллом и разговаривали – я прятался и молчал – и это работало.
– '''Знаю, знаю''', – зарычал босс, гневно ткнув в меня пальцем, будто я что-то сказал. – '''Ответ есть у Морка. И я найду его. Мне только надо поду... поду... думммммНННГХХХХ...'''
На него будто что-то бросилось. Или прямо ''в'' него, через череп. Громадное тело Газкулла выгнулось в изломанную, неподвижную дугу, когда мышцы, коих было достаточно, чтобы поднять тракк, одновременно сцепились друг с другом, а его здоровый глаз выпучился. Потом он начал трястись.
– '''Гнннннннн''', – произнес Пророк, попытавшись зарычать сквозь сжатые крепче железа челюсти. И тут, с дробящимся треском, один из его клыков сломался снопом желтых осколков.
Головные боли явно становились хуже. Они начались, когда босс планировал завоевание планеты. Но то, что тогда было краткими подергиваниями, теперь превратилось в приступы, временами длившимися по несколько минут. Конечно, за этим смешно было наблюдать, но в остальном они мне не нравились. Видеть Газкулла слабым не было правильным. Будто смотришь, как солнце гаснет, или грот помогает другому гроту. Это было... грешно. И хотя я знал: такие припадки случаются порой, когда твой мозг превратился в фарш и вырос заново, я был убежден, что Гротсник приложил к этому руку.
Или, скорее, скальпель.
Газкулл рос, но его адамантиевая пластина вместе с ним не увеличивалась, как и прочие новые части в его голове. И учитывая, что Гротсник был единственным, кто знал, как все в голове босса устроено, Газкулл продолжал ходить к доку, чтобы ему пересобрали череп. Разбогатев от внезапной славы, Гротсник оставил свою старую палатку и занял высокую пивную хату рядом с фортом босса Газкулла. У двери внизу у него была толпа телохранителей и десятки гротов для грязной работы.
Но он остался тем же старым Гротсником. Будь у него под ножом хоть сам Горк, он бы все равно беспокоился только о своих дурацких причудах. Не отрицаю, свое дело по сохранению головы Газкулла он делал. Но я за ним наблюдал. Пристально наблюдал. Как он посыпал жало-гадами открытый мозг Пророка. Как тыкал в него грязным когтем, чтобы посмотреть, какие части тела Пророка будут дергаться. Как он оставил внутри черепа Пророка гаечный ключ перед тем, как закрыть его, и после чего смеялся себе под нос. Что справедливо, ведь это было ''классикой''. Но неправильно.
Он видел, что я наблюдаю, но ему было плевать. Хотя, почему бы ему было не плевать? Я, может, и был гротом босса. Но это означало только то, что я мог сбегать за сквиговой печенкой на утро, получив только легкий пинок. В конце концов, я все еще был гротом, и, скажи я Газкуллу не доверять Гротснику, то меня бы раздавили в лепешку, как любого из тех собирателей грибов, кто такое пробовал.
Так что пока Газкулл корчился и дергался, я даже не мог сказать, что предупреждал его. Я мог только смотреть за происходящим, пока он слепо таращился на потолок и стирал клыки до щепок.
Впрочем, спазм наконец закончился. Газкулл выпрямился, хрустнул шеей с таким звуком, словно у боевого байка оторвалась подвеска, и его долго и со злобой рвало. Потом он отрыгнул еще немного, выплюнул кусок откушенного языка и рукой выдрал остаток сломанного клыка.
– '''Взбучка мозгов''', – судорожно дыша, наконец сказал он. – '''Вот что я им устрою''', – он произнес это так, будто у него только что была минутка размышлений, а не тяжелый припадок. Но в этом была особенность головных болей Газкулла. Потому что они сковывали его тело, и он не мог просто пинать мебель, чтобы прогнать надоедливые проблемы. Ему приходилось над ними ''думать''. И пока его глаз не мог видеть реальный мир, я представлял, что вместо этого он видит Большое Зеленое. Именно там, в раскуроченном патроном проломе его разума, которого коснулись боги, он был ближе всего к божественному.
– '''Хмм''', – продолжил он, посмотрев через плечо, будто только меня заметил. – '''Это будет типа... Что это за штука, когда... кричишь, чтобы твои толпы больше убивали?'''
Я лишь продолжил прятаться, но Пророк зарычал на меня и гневно махнул рукой.
– '''Ну же! У меня мозг болит. Подскажи мне слово.'''
– Речь? – всхлипнул я, словно выходя на тонкий лед, покрывший канаву с жидкой грязью.
– '''Речь, –''' пророкотал он, поворачиваясь к нависшему над дракой балкону. – '''Только... что-то вроде обратной речи. От которой толпы захотят убивать... меньше.'''
Снова отвечать боссу стало бы испытанием удачи, потому я просто усмехнулся, но вроде как с восхищением.
– '''Найди Пули''', – приказал Пророк. – '''Пусть соберет других боссов. Потом иди в очень-холодную-дыру, со всеми гротами, каких сможешь заставить, и вытащи оттуда все мясо. Я собираюсь пробудить то, чем мы когда-то были, и оно будет голодным.'''
Орки не записывают историю по той же причине, что не строят гробниц. Прошлое мертво. И они считают, что лучше оставить его гнить, как мертвых орков, а не собирать в кучу камни и занимать место. Время для орков тесное, понимаете. ''Сейчас'' может длится вечно, но происходит небольшими отрезками, и нет смысла заполнять их тем, что было, ведь можно ''делать''. И кроме того, как мертвецы сгниют в то, из чего родятся новые орки, так прошлое сгнивает в истории, которые со временем становятся только правдивее.
Гроты, заметьте, другие. Нам хочется узнать, что ненавидели те, кто был до нас. Вдруг мы не думали о ненависти к этим вещам. И нам доставляет немного удовольствия оскорблять хозяев так, что нас никогда не побьют, поскольку даже поймут и не попытаются понять. Потому мы выцарапываем свои беды в тайных местах: в тоннелях под складами, на подошвах ботинок, которые надо починить, и под тракками. Я прятался под баивыми вагонами, похожими на ваши ''бимлиотеки'' – оси, силовые передачи и топливные насосы, исписанные злобой веков.
Но все, что было известно об истории Урка, можно нацарапать на задней части пули. Орки сражались друг с другом за хлам. Порой вторгались чужаки, терпели поражение и оставляли новый хлам, за который можно драться. Росли и падали империи. Орки сражались друг с другом за хлам. Ну вы поняли.
Но в ту ночь, на балконе форта босса, впервые случилось нечто иное.
– '''Значит, драться хотите, да?'''
Это был тот же голос, каким он бросил вызов Дергмеку. Не вопль, не рев, не крик. Громкий, как плывущий впереди транспортный дирижабль Плахих Лун, от которого пробирает до костей, а незатянутые болты дребезжат. Орки услышали его даже сквозь грохот драки, и целый лес освещенных факелами клыков повернулся к его источнику. Когда с мясистым стуком были нанесены завершающие удары, стихшие будто последние капли ливня, толпа сначала выглядела недоуменно, а затем гневно. ''Что это вообще за вопрос такой?'' Но Газкулл не дал им времени ответить.
– '''Хотите величайшую из битв?''' – спросил он, с вызовом указав на них рукой. – '''Убьете стольких, что боги потеряют счет? Утопите города в крови? Побежите в толпе столь огромной, что сделает миры зелеными?'''
'''Сделаете это?''' – подначивал он в тишине, наступившей в Ржавошипе впервые с тех пор, как тот разведчик поставил свою палатку.
Ответ был подобен взрыву, данный наполовину воем, наполовину ударами по соседям. Газкулл свесился с балкона и окинул улицу суровым взглядом, упиваясь сдерживаемой яростью толп. Затем он ответил – и в этот раз взревел.
– '''''Ну здесь вы этого не получите!'''''
Когда говоришь с орками, для мятежа много не надо. Эхо голоса Пророка еще слышалось в городе, когда первые ряды сборища начали забираться на форт босса, но Газкулл был готов. Другие боссы, выстроившиеся позади него, вышли вперед с железными дубинами и принялись бить по каждому зеленому пальцу, пытавшемуся уцепиться за перила. Каждый раз, когда какому-то орку удавалось подтянуться через край, от грог-бака на постройке Гротсника, где уселся Генирул Стратургум с дально-шутой, раздавался резкий хруст, и обратно в поток падало тело.
Газкулл позволил им идти. И спустя некоторое время заговорил вновь.
– '''Вы не получите этого ''здесь''''', – произнес он, сгладив гнев толпы голосом, подобно волне давления от пролетающего боебомбера, – '''потому что это ''там!''''' – он вскинул руку к темным облакам смога над городом, и ярость улицы немного стихла, вновь быстро сойдя в недоумение.
– Мы не можем драться с облаками, – после некоторой паузы прокричал голос в давке. Но едва начало собираться больше согласных выкриков, поднялся ветер, и облака пришли в движение. – Видишь, – снова раздался голос, когда общее настроение опять качнулось к убийству. – Большие мокрые гады уже бегут.
– '''Смотрите дальше''', – приказал Пророк. И при его словах, ветер унес часть смога, показав за ним звезды. – '''Вы дрались с облаками всю свою поганую жизнь! Губили себя в битвах, которые ничего не меняют. Битвах, от которых богам скучно. Но наверху, где звезды, там есть битвы больше, чем в ваших самых жестоких мечтах. Там есть... ''войны''''', – он произнес это слово так, будто это был сироп из гадо-ульев. – '''Или могут быть, если только вы захотите сражаться в них.'''
– Так тащи космические корабли, – под согласный рев крикнул орк из Плахих Лун в броне, украшенной светящимися, неоново-желтыми черепами и костями – один из прибывших с окраин системы, как я понял. – Давай полетим сегодня же!
– '''А на каком топливе?''' – усмехнулся Газкулл. – '''С какими двигателями? Думаете, что знаете космос, да? ''Я'' знаю космос. Боги явили мне его. Он огромен. Ваши флоты не довезут и восьмую часть из нас на восьмую часть пути до приличной драки. А дальше что – выйдете и подтолкнете?'''
– Да, – произнес пират в броских доспехах, но с сомнением в голосе.
– '''Я могу отвести вас туда. Боги рассказали мне как. И ''когда'' мы туда доберемся, я обещаю вам – убийств будет больше, чем вы можете себе представить. До конца жизни вы не будете ощущать ничего, кроме рукк-разза, чистейшего боевого блаженства. А потом, когда вы умрете, Горк и Морк отправят вас назад более сильными, чтобы получить еще.'''
'''Но есть в битвах кое-что''', – Газкулл помедлил, смотря на открывшиеся разбросанные звезды прищуренным здоровым глазом, и ни единый голос не нарушил созданную им тишину. – '''Чем они масштабнее, тем сильнее ранят. Чем сильнее твоя боль, тем больше ты получишь. Но все же, что орки думают о боли?''' – босс с вызовом посмотрел на море лиц и на его пасти частично появилось выражение жестокой гордости.
– ''Ничего!'' – раздался ответ одновременно из многих-многих-многих-многих глоток, и лицо босса раскололось в триумфальной, щербатой злобной улыбке.
– '''Ничего! –''' заревел он в ответ, пробив рукой перила балкона для акцента. – '''И новое в боли этой битвы – этой ''войны! –'' только то, что ее будет немного перед дракой. Это будет боль не-битвы. Боль ''ожидания.'' Орки, вы боитесь этой боли? Вы слишком слабы, чтобы вынести ее?'''
Толпа задумалась над этим. Крепко задумалась. И когда они прокрутили это в голове, а ветер загремел незакрепленными металлическими пластинами на высокой скотобойне перед ними, они посмотрели на вождей своих кланов, выстроившихся рядом с Газкуллом с окровавленными дубинами.
– Я вынесу ее! – зарычал громадный, как холм, Гофф с земли, куда упал, после того, как Стратургум выстрелил ему в сердце.
– А я ее вынесу ''дважды'', – бахвалился Смерточереп, стоявший рядом с ним, не желая, чтобы его обошел один из ненавистных соперников его клана.
– Легко! – усмехнулся худой старый орк из Злых Солнц, покачав красным молотом, сваренным из кусков старого байка. Потом заголосила вся толпа, каждый орк пытался превзойти стоящего рядом в насмешках над заданием. И никто никого не ударил.
– '''Так примите эту боль''', – загрохотал Газкулл, чей здоровый глаз пылал жаждой будущего, открывавшегося на улице перед ним. – '''Пусть она разожжет вашу кровь. Пусть морит вас голодом, дабы ваши клыки стали еще острее для приближающегося пира!'''
Это был сигнал для меня. Зашипев на других гротов, выстроившихся на балконе, я поднял порцию сквигового мяса на перила и перекинул ее через них, и остальные сделали то же.
– '''До тех пор, я дам вашим рукам-топорам работу''', – пообещал босс, когда шматы мяса начали падать в толпу с чередой влажных шлепков. – '''Нужно разрушить горы и осушить озера масла в глубинах скал. Накормить кухни. Заточить клинки. Вернуть из кошмаров наших врагов боевые машины. Под моей рукой, что обладает силой богов, вы превратитесь в воинство, что сделает звезды зелеными.'''
Затем он откинул большую голову с пластиной назад и проревел самый древний из всех боевых кличей, с которым каждый орк делает и первый в жизни вдох, и, как правило, последний. Все орки из всех кланов ревели в ответ, пока звуки не сплелись в один великий голос.
Ощущение было, что из ростовой дыры под городом выбрался гигант, и на мгновение, окруженный этим сотрясающим землю воплем, я почувствовал, будто вернулся в Большое Зеленое.
Я даже понял, что закричал ''сам''. Это потрясло меня, ведь гроты так не делают. Но когда я начал, присоединились другие гроты на балконе. А вместе с ними и все гроты в городе, пока в небо, рядом с орочьим, не устремился второй вопль – выше и противнее. Все, что могу сказать – в тот миг, я не был гротом. Я был лишь частью чего-то громадного, зеленого и грозного, заключенного в теле грота.
Может, Газкулл не вырос больше обычного в ту ночь. Но, клянусь, каждый орк в Ржавошипе стал на пол-головы выше, когда рев утих. И когда они освободились от его хватки, то увидели, что облака в небе – будто действительно испугавшись, что их побьют – полностью рассеялись, оставив лишь звезды позади сверкающей зеленым светом северной зари Урка.
Естественно, заря была знаком. Но не тем, о котором подумал я или любое другое существо в Ржавошипе. Пока мы, гроты, скалились и ухмылялись от предвестника победы, а орки ликующе рычали сквозь набитые дарованным мясом рты, Газкулл лишь оскалился и ушел обратно в свой форт. Потому что он знал истину – что зеленый свет не был просто знаком судьбы, ждущей его в космосе. Это было предупреждение от Горка и Морка, повелевшее ему не тянуть со свершениями.
Боги заскучали, понимаете. И теперь, наконец-то, что-то привлекло их внимание. Они жаждали, чтобы Газкулл нес их волю. Помните, что я говорил об орках? Если кто-то видит желаемое, он идет и берет это, или умирает в драке. Ну, орочьи боги такие же. Только они заставляют умирать другие вещи. И в этом случае, такой вещью стал Урк.
===ДОПРОС VI===
Сколь бы Фалкс ни была поглощена историей Макари, она услышала тихий шорох дыхания Хендриксена – после которого он всегда гневно перебивал говорящего – как раз вовремя, чтобы бросить на него ледяной взгляд через то, что она с беспокойством начинала считать «их» частью камеры.
+Это становится нелепее, чем истории пьянчуги перед рассветом+, мысленно передал он ей. +Где эта чертова тварь Ксоталь?+
''Готовится к перемещению. Его текущая форма... непрактична. Но он придет. До тех пор, дай им продолжить.''
В ответ старый шаман соблаговолил лишь оскалить зубы, но позволил Кусачу говорить.
Женщина, конечно же, знала, что волновало Хендриксена: полное отсутствие объяснения, почему у Макари нет шрама от ожога, несмотря на уверения в его скором предоставлении. Следует признать, она была несколько удивлена тому, что об этом еще не было сказано, учитывая, что грот, предположительно, рассказывал о своей жизни. Но инквизитора этот факт беспокоил гораздо меньше, чем ее компаньона из Караула Смерти. На деле, если быть до конца честной с собой, Фалкс все больше сомневалась в том, насколько ее вообще беспокоит вопрос о подлинности Макари.
Хендриксен мыслил абсолютными понятиями. В конце концов, он был Астартес. Чем-то большим, чем человек. И, в довесок, фенрисийцем. В его мире, речь шла о решительных противостояниях могучих героев, формировавших судьбу галактики, а все остальное значило мало. Если Макари не был настоящим, следовательно, для рунного жреца он являлся бесполезным. Да даже если бы и ''был'' настоящим, то весь его рассказ имел бы для Хендриксена малую ценность, не предоставь он какую-то кроху стратегической информации, способную перевернуть игру. Какой-то критический важный, животрепещущий обрывок данных, который можно использовать для подготовки грандиозного, переломного сражения.
Но Фалкс была человеком, и таким же было ее понимание борьбы Империума за выживание. Деяния героев, несомненно, подчеркивали их жалкую, бесконечную войну. И да, такие свершения действительно могли спасти целые миры. Но насколько ценно спасение мира? В безбрежии галактической смуты, даже величайшее приложение личной доблести могло создать лишь небольшую волну, едва поднимавшуюся из вялого океана истощения. Позади крохотного, мерцающего острия копья Адептус Астартес, человеческая военная машина полагалась на чистую ''масс''у; ее качество почти полностью определялось количеством, и самые бесконечно малые изменения в ее удаче исчислялись миллионами жизней. Порой спасенных, но чаще всего – потерянных.
В ледяном безумии своей гибели Империум добровольно ослепил себя к пониманию своих врагов. Она горестно напомнила себе, что даже ее собственный орден – орден, призванный защищать от угроз со стороны не-людей на высшем уровне – установил табу на все, что выходило за рамки базового понимания врага. Они думали, что ''ненависти'' будет достаточно, чтобы уберечься.
– Ты подразумеваешь, что Урк умирал, – внезапно сказала Фалкс в середине истории о происшествии с телепортом, когда орк сплавился с целой стаей снотлингов.
– Его ''звезда'' умирала, – чопорно поправил Кусач. – Но, как говорит Макари, кроме Газкулла этого никто не понимал. Большая часть орков просто думала, что это очень долгая зима, пока не пошел второй ее год.
Переводчик не подозревал, что Фалкс известно все о звезде Урка. В начале допроса, для сверки фактов, она передала молчаливый приказ архивариусу корабля получить доступ ко всей имеющейся информации о мире, некогда называвшемся Уроклис.
Когда Газкулл поднялся к власти, выжженная до плотного радиоактивного уголька из тяжелых металлов звезда пребывала в самом конце своего угасания. Зеленая заря, описанная Макари, была ее предсмертным хрипом: последним кратким кашлем радиации, перед тем, как ядро полностью погасло и взорвалось сверхновой.
Это было работой жестокой физики, а не каких-то так называемых богов. И Газкулл, определенно, никак не мог знать о грядущих событиях. И все же, как к раздражению часто и случалось с так или иначе известными орками, ''он действовал в точности так, как если бы знал.''
– Пусть Макари расскажет о последних днях Урка, и что в это время делал Газкулл. А потом, – добавила Фалкс, когда Хендриксен вскинул руки, будто возмутился нечестным решением в бойцовском поединке, – ты напомнишь ему, чтобы объяснил отсутствие шрамов от ожогов.
===ГЛАВА ШЕСТАЯ. ГАЗКУЛЛ КОЕ-ЧТО ТЕРЯЕТ===
Наложенный Газкуллом мир держался, а вот настроение – нет. Ко второму циклу последней вечной зимы Урка, день длился всего пару часов, и грязь на улицах Ржавошипа едва ли когда-то оттаивала. Но не только лед был в новинку. Со дня, когда Пророк устроил взбучку мозгов, три года назад, лагерь очень сильно изменился. К тому моменту это был единственный город на планете – растущая мешанина фабрик и литейных цехов, вмещавших больше орков, чем можно представить. Со всех сторон горизонт мерцал алым пламенем, и между тонких струй дыма от печей, виднелись суровые и яркие звезды, поскольку облака давным-давно замерзли.
Как-то ночью (ночь была всегда, но вы поняли) Газкулл привел свой ''совьет'' клановых боссов на балкон форта босса. И хотя он не сказал для чего, достаточно было одного взгляда на улицу внизу, чтобы стало ясно. В свете факелов текла река орков, несших мешки с мусором для костров и тянувших тележки с только что сделанными патронами. Но они были ''измотаны''. Их уставшие, черные от сажи лица мрачно поднимались к их Пророку, и, смотря вместе с боссами кланов, я понял, в каком состоянии они находились.
В новинку были ожоги. К счастью, радиация для орков вполне сносна, учитывая, что большинство меков считало экранирование реакторов скучным занятием. Но есть предел. И когда вокруг теплых кузниц места под гамаки не осталось, рабочие толпы начали спать в больших вонючих сугробах рядом с ядерными реакторами новых громадных танков. У них появились наросты, волдыри и все такое, но они решили, что это лучше, чем замерзнуть в ледышку.
А там, где на коже не было ожогов, она туго натягивалась на громадах их челюстей. Некоторые из них были тощими, как гроты. Последний урожай грибов собрали несколько месяцев назад, когда замерзли даже пещеры под городом, а остатки поголовья съедобных сквигов перемололи вскоре после этого. Дальше мясники перешли на снотлингов. И теперь, заметив, как мало на улице гротов, я понял, что снотлинги тоже кончились. Но это было нормально. Так и должно быть, нравится это нам, или нет. Боги создали нас, чтобы поддерживать жизнь орков, даже если это означает оказаться у них в брюхе. Когда дела пойдут лучше, мы довольно скоро вернемся.
И в этом море грязных, обожженных, отощавших лиц я заметил еще кое-что: ''веру'', что все как-нибудь образуется. Орки всегда понимают, когда лидер больше не достоин, чтобы за ним следовать, а этого с Газкуллом не случилось.
Пока что.
Но в таких условиях, до подобного было недолго, и босс это знал. Хоть он и говорил с богами, он понимал, что сам богом не является. Орки Ржавошипа были близки к надлому. И если Газкулл хочет, чтобы они продолжали, ему нужно это заслужить. Едва я начал гадать, как он с этим разберется, первая из его наплечных пластин со звоном упала на балкон.
Под взглядами лагеря, Газкулл молча снял всю броню, каждая часть которой падала на сталь, как булыжник. Он стащил шкуры, дав им упасть на замерзшую улицу. И тут, когда холод удерживала снаружи лишь его кожа, он шагнул прямо к краю и заговорил тем голосом, о котором я вам рассказывал. Большим, как космос, при этом совершенно не кричащим.
– '''Одна неделя''', – произнес он. – '''Еще одна неделя, и боги проложат для нас мост к звездам. Смерть звезды – лишь сообщение от богов, что мы почти закончили. Но мы не закончили. И пока это так, вы будете работать. Работать вдвое усерднее. Сожжете все, что осталось. Переплавите каждый кусок металла. Запасете каждую каплю масла. И летающие машины, которые я приказал сделать? Ракеты? Подготовьте их. Они нам понадобятся. Одна неделя''', – пророк долго держал поднятым один палец. Затем подался вперед и склонил голову.
– '''Пока боги не вознаградят нас за работу, я не сойду с этого места. Не буду есть. Не буду пить. Не буду ''дышать,'' когда мне не будет это нужно. Пока боги не заговорят. И если выдержу я, то выдержите и вы. Поняли?'''
Последняя его речь была хороша. Но это... это было что-то другое. Толпа создала шум, который, казалось, не могла произвести кучка изможденных поганцев, и он расходился и расходился, распространяясь по лагеру, пока не зазвучал со всех сторон до горизонта. Вскоре, в тысячах длин клыка орки, надрывая легкие, ревели, не зная, почему делают это. Разве что сосед начал первым. Потом закипела работа.
Но пока что это была лишь вера. Вера и крики. И когда крики стали громче некуда, случилось еще одно ''чундо''.
В этот раз не было ни молний, ни сверкающих огоньков в небе. Но все равно зеленое. Тончайший, слабейший луч, какой можно представить, зеленого света, падавший прямо на Газкулла. Его едва было видно, но я клянусь всем, что когда-либо стащил, он был – доказательство, что боги наблюдали за боссом так же пристально, как мы.
Газкулл не двигался, даже когда затихли ликующие возгласы, и орки приступили к работе с новой, невозможной энергией. Через какое-то время боссы кланов начали странно переглядываться. Они не были уверены, что нужно делать. Пули даже посмотрел на меня и дошел до того, что раскрыл пасть, чтобы спросить, но понял, что это постыдно, и фыркнул от раздражения на самого себя. Он все правильно сделал. Но ему все равно нужны были ответы для совьета, так что он неуверенно шагнул к боссу.
– '''Вы все меня слышали''', – угрожающим голосом произнес Газкулл еще до того, как ботинок Смерточерепа коснулся пола. – '''Нужно работать. Вас это тоже касается. Так что валите. Найдите себе применение''', – к тому моменту на балконе появился и док, но босс явно услышал, что он готовит свои инструменты, потому продолжил тем же тоном. – '''Гротсник, ты тоже. Я сказал им, что буду стоять, где стою. Этим и займусь. Нужно подлатать много ожогов – иди и латай.'''
Когда док со злобным видом ушел, я не мог удержаться от того, чтобы тут же не устроить пакость. Но я не слишком-то веселился, потому что знал, что следующим прогонят меня. Но только я начал медленно красться (конечно, в другую сторону от дока), Пророк меня остановил.
– '''Макари, знамя остается. И ты вместе с ним, сколько сможешь.'''
Из-за смерти солнца дни исчезли, потому следить за временем было трудно. Но башни литейных все еще гудками оповещали о завершении смены, и, клянусь, Газкулл целый день простоял, не изменив позы. Я столь идейным не был. Я извивался, как земле-гад, пытаясь встать так, чтобы не было ощущения, будто у меня задница отвалится и разобьется, и мне пришлось замотать уши и нос, чтобы их не отморозило. По крайней мере, знамя держать было легко, потому что у меня руки к нему примерзли.
Но Пророк даже не выглядел напряженно. Все его тело было покрыто маленькими кусочками льда. Но та крошечная бледная полоса зеленого света все еще сияла прямо ему на макушку, такая же неподвижная, как он сам, даже пока город вокруг продирался через последний сумасшедший всплеск работы. Это было безумие. Слышно было, как одновременно повсюду грохочут молоты, как никогда ранее. Но в сердце этого стоял Газкулл, будто являясь какой-то батареей, питающей все это.
В середине, наверное, третьего дня, по всему лагерю начали гаснуть печи. В некоторых заканчивался уголь. В других – что плавить. Но как только они перестали выпускать новую сталь, фабрики тоже стали затихать. К тому моменту, когда на пятый день должен быть наступить рассвет, последнее колесо прикрепили к последней оси, и город замер.
Парни Газкулла как-то управились раньше времени. И теперь им оставалось только найти какое-нибудь укрытие и ждать, когда боги их вознаградят.
На улице внизу река орков уменьшилась до ручейка, а потом до струйки, в отсутствие костров спешившей из-за усилившегося в два раза мороза. Но даже последние отстающие останавливались перед балконом перед тем, как уйти в поисках убежища. И при этом, они последний раз смотрели на Газкулла, все еще стоявшего, склонив голову, и рычали о своей верности ему.
К концу пятого дня, я так часто втихаря забирался внутрь в поисках шкур, что, почитай, был слишком укутан, чтобы двигаться. Я не мог думать ни о чем, кроме того, насколько мне зоггано холодно. Я даже не мог держать знамя, не потеряв при этом руку, потому, свернувшись калачиком слева от босса, прислонил его к себе.
Но при всей своей ненависти, я оставался там, потому что от меня этого хотели боги. В какой-то момент грудь Пророка очень долго не двигалась, и я даже собирался позвать на помощь Гротсника. Но если Газкулл замерз насмерть, что док мог сделать? Я тогда обрадовался, решив, что раз босс наконец-то помер, значит, я свободен. Но потом я вспомнил: это, видимо, означает, что боги решили нас покинуть, и наступает конец света. Потому я подумал, что лучше сначала проверить Газкулла перед тем, как искать тихое место, чтобы умереть.
– Ты еще здесь, босс? – сказал я, и мой голос был единственным звуком во всем огромном молчаливом лагере. Ответа не было. Но хотя я был существом, созданным, чтобы отлынивать от работы, я осознал, что просто не могу уйти.
– '''Да''', – наконец произнес Газкулл, закашлявшись, когда его грудь вновь задрожала и начала двигаться. – '''Просто забыл дышать ненадолго. Боги идут. Уже скоро.'''
К тому моменту на фабриках уже не осталось никого, чтобы подавать сигналы, потому невозможно было сказать, сколько времени прошло. И я начал терять большие его отрезки. После сильной дрожи я делался квелым, потом просыпался, даже не помня, что засыпал, и не имея ни малейшего понятия, как долго был в отключке. Сейчас я думаю, что, наверное, умирал.
Как-то раз я проснулся и увидел, что падает снег. Что было странно, поскольку на небе было ни облачка. Я потом узнал, что это отвердевали и падали на землю тяжелые части воздуха. Это было плохо. Когда я очнулся в следующий раз, всюду была полная темнота, потому что на улице потухли последние факелы. Но тот зеленый свет все еще сиял – наверное, единственный на всем Урке – и все еще падал прямо на белое, окоченевшее тело Газкулла. Я вдохнул, чтобы спросить, не умер ли он еще, но тут сам потерял сознание.
Но когда очнулся, увидел свет. Не дневной и не тот зеленый. Странный, разноцветный свет во тьме, будто пламя свечи из сквигового жира. Я подумал, что в лагере пожар. Но свет шел из ''космоса''. Моргая, я поднял голову и уставился из дырки для дыхания, которую оставил в своих шкурах, чтобы посмотреть на небо. Там была громадная дыра. И вокруг нее было кольцо света, вроде тех, которые видишь, когда у варпоголового вот-вот взорвется череп, если тот слишком много ловко-мыслил. Большая дыра. В космосе. И из нее что-то выходило. Я так замерз, что, наверное, у меня мозг частично остановился. Но потом все сложилось. ''Боги!''
Я посмотрел на Газкулла, но он был все равно, что статуя. Сосульки и все такое. «Вот уж нет, – подумал я, – Зога с два я тебя переживу, здоровенный ты придурок». Я так и не понял, откуда во мне взялась та энергия. Но сам того не осознав, я вскочил на ноги, дрожа от сильного гнева из-за мысли, что Пророк посмел умереть прямо перед тем, как должен был повести нас к славе.
– Босс, – прохрипел я. – ''Босс!'' – но он не шевелился даже после многих попыток. Так что я ткнул его знаменем.
– '''Хмм?''' – протянул Газкулл очень-очень тихо, будто просыпался ото сна, более реального, чем мир.
– Боги пришли, – сказал я, когда яркий и странный свет упал на наносы воздушного снега, покрывавшие лагерь.
Лед на теле Пророка треснул и начал отпадать тонкими пластами. Под ним его кожа парила так, будто он вновь родился, а мускулы дергались впервые за много дней. С треском, с каким после неудачного выстрела разрывается пушечный ствол, это громадное тело, наконец-то, выпрямилось, и Газкулл потряс головой, чтобы сбросить большую часть инея. Потом он сощурился на странный тихий рассвет и медленно кивнул, будто знал, на что смотрит.
Я, заметьте, не знал. Но когда та штуковина почти полностью вышла из дыры, стало ясно. Это был огромный-преогромный космический корабль. На деле, кучи космических кораблей, слепленных друг с другом под странными углами. Так что все равно типа космический корабль. Чем бы он ни являлся, он был достаточно большим, чтобы вместить каждого орка на планете, и даже больше, плюс все пушки, пули, танки, байки и дреды, которые они строили последние три года. Газкулл выполнил свое обещание, и боги сделали то же.
– '''А Я ВАМ, ПАГАНЦАМ, ГОВОРИЛ!''' – заревел Пророк через хрустящую тишину лагеря таким громким голосом, что с крыш на улицу посыпался снег. Он никогда так громко не говорил, но он не злился. Наоборот. На самом деле, хотя за прошедшие годы я видел, как он разные штуки испытывал, думаю, это был единственный раз, когда я наблюдал ощущение Газкуллом чистой победы. По крайне мере, без скрытой под ней сильной досады на то, что следовало победить лучше.
– '''Я ВАМ ГОВОРИЛ!''' – взревел он вновь, грубым от возбуждения голосом. – '''А ТЕПЕРЬ КОНЧАЙТЕ ПРЯТАТЬСЯ, КАК КУЧКА ГРОТОВ, И НАТЯГИВАЙТЕ ШМОТКИ. ПРИШЛО ВРЕМЯ ВОЙНЫ.'''
Вы бы не поверили, что всего несколько минут назад Ржавошип казался мертвым и опустевшим. Эхо от призывов Газкулла еще не стихло, а лагерь уже взорвался жизнью. Под мерзким, мерцающим, рыже-фиолетовым светом от этой дыры в космосе, орки высыпали из дверных проемов, подземных шахт, даже из нор, вырытых ими, чтобы спастись от самых сильных морозов. На пусковых площадках, построенных на окраинах Ржавошипа, внизу трапов, собрались кучи жестянок, когда орки опустошили последние полу-разогретые банки гротского мяса и побежали к своим штурмовым транспортникам.
Куч жестянок там было много, потому что было много транспортников. Когда прилетели корабли с окраин системы, несшие всех орков, слышавших о восходящей легенде Газкулла, босс приказал их все распилить, потому что знал, что они не понадобятся для будущих дел. Он заставил сбросить куски на поверхность и перестроить в транспорт для ближних перелетов, подготовленный для этого момента. Эти штуки сделали так, чтобы выгорать быстро и жестко, как те противные длинноногие сквиги, на которых охотишься на быстрых тварей, но которые дохнут после нескольких пробегов.
Впрочем, им требовалась вся скорость, на какую они были способны. В конце концов, боги не любят упрощать задачи, и едва первые транспортники взлетели в небо на широких струях дыма и огня, на балкон с плохими новостями прибежал выглядевший изможденным мек.
– Скиталец не останавливается! – рыкнул он с тем видом злости, который для орка ближайший к панике. Он сказал, что корабль плыл мимо Урка, под чем подразумевал, что тот «несется мимо, как комета», поскольку, очевидно, в космосе все двигается очень быстро.
Впрочем, Газкулл и к этому как-то подготовился. Босс, как оказалось, заставил своих личных меков, помимо всех тех транспортников, сделать машины ''еще быстрее''. Это были таранные корабли, и меки сделали самолеты для бойцов похожими на пуле-гадов. Еще до того, как другие транспортники вообще поднялись выше макушки шпиля, они с визгом вылетели из своих бункеров на таких адских термоядерных двигателях, что обычного пилота раздавило бы в лепешку и выкинуло в космос. А этих даже не расплющило. Потому что пилоты таранных кораблей были мозгами.
Лучшие из самых ненормальных гонщиков Шазфрага. Те, которые любят ездить так быстро, что ты ''знаешь'': в аварии их разорвет на куски. Потому Гротснику дали приказ: когда в его клинеку для починки поступит кто-то из них, предлагать сделку: если Злые Солнца откажутся от своих тел, то им даруют самую быструю и разрушительную смерть на свете. Ну, это не было настоящей сделкой, поскольку Гротснику приказали все равно просто запихивать их мозги в ракеты, но они и так все согласились.
Шазфраг в тот день гордился ими. Когда рой транспортников начал выходить на орбиту, Газкулл посмотрел на пролетающий мимо Урка скиталец и шепотом начал обратный отсчет. Как только он дошел до два-и-чуть-чуть, почти одновременно таранные корабли врезались в громадное брошенное судно, оставив в одном из его боков небольшие пылающие дыры.
– Вы, зог возьми, это сделали, парни, – сказал Шазфраг, к тому времени подошедший на балкон посмотреть, и было похоже, что он испытывает какие-то эмоции. – Вы всегда будете для меня настоящими мозгопарнями, – прошептал он, сделав рукой и лицом что-то похожее на воинское приветствие.
Я не знал, что сделали пилоты таранных кораблей. Не уверен, знал ли сам Шазфраг. Но времени для вопросов не было. Так как балкон трясся, и вокруг нас поднималось столько дыма, что мне показалось, будто прямо под нам готовится ко взлету штурмовой транспортник. Я был почти прав.
– '''Держись за что-нибудь''', – приказал мне Газкулл и зашел обратно в форт босса с жестоким оскалом на лице. – '''Может быть жестко'''.
Когда я поспешил за ним внутрь, дверь позади меня с грохотом перекрыла здоровенная металлическая заслонка, отгородившая внешний мир. Несколько секунд было темно, потом зажглась уйма алых мигающих огоньков, и я наконец-то понял, почему несколько месяцев назад Газкулл заставил меня собрать гротов, чтобы покрасить все лампочки в красный. И почему все те меки столько времени проводили в подвале, работая над странными большими механизмами.
Доперло? Ну, помните, я упоминал, что форт босса был когда-то космическим кораблем? Ну, в общем. Оказалось, Газкулл восстановил его как космический корабль. И теперь он стартовал на орбиту.
Это был короткий, страшный полет. Ну, честное слово, страшный – это мягко сказано. Я провел его лицом вниз, вцепившись в трубу, чтобы не кататься по комнате босса, и представляя, что нахожусь в хорошей, безопасной норе.
Я поднял взгляд в итоге, когда Газкулл приказал мекам показать вид снаружи на большом экране, и я, наконец, узнал, для чего же были таранные корабли. Они были якорями! Каждый из них подключался к громадной захватной пушке на большей из лун Урка. И когда целый их ряд впился посередине цели, она трепыхалась, как болотный сквиггот, утыканный гарпунами. Скитальца, который мы позже назовем «Убивец Мяров», эти гарпуны не остановили, но замедлили достаточно, чтобы штурмовой рой догнал и влетел в него.
Мы в него влетели.
Первый пошел форт босса, через одну из дыр, пробитых тараном. Босс приказал мекам включить какой-то специальный электрический пузырь, чтобы мы могли дышать, даже при том условии, что дыра, через которую мы пролетели, открывалась в космос. Потом опустились заслонки балкона, и мы выбежали наружу: босс и я, вместе с шестью боссами кланов из совьета, всеми их лучшими орками и Гротсником.
Я надеялся, что корабль будет пустым. Но Горку ничего не нравится больше, чем ударить грота прямо по надежде. Так что, вне сомнений, большая металлическая пещера, в которой мы приземлились, была полна жутких слюнявых... ''тварюг''. Знаете, те, которые по варпу ползают. Вы их, кажется, демонами называете. Но я тогда этого не знал, поскольку никогда не видел живого существа, не являвшегося оркоидом или одним из местных гадов Урка, так что это были просто ''тварюги''. И они таращились прямо на балкон безумными, светящимися глазами.
Я был в ужасе. А Газкулл? Клянусь, лучший момент его жизни. Он знал, что это мерзкие, извивающиеся тварюги с щупальцами и кожистыми крыльями станут первыми убитыми им противниками, не являвшимися орками, и для него этот миг стал в чем-то особенным. Он обвел взглядом шестерых боссов, во время полета вооружившимся лучшим снаряжением, и всех покрытых шрамами, рычащих орков, выбиравшихся позади них на балкон, и увидел, что все они чувствуют то же самое. Для него это был момент гордости: первое завоевание, достаточно большое с технической стороны, чтобы стать новым миром, – и он сморщил лицо на мгновение, подбирая слова, дабы отметить это событие.
– '''Мочите их''', – сказал он. А потом, поскольку там не было ''гравитации'', по крайней мере, в той части мешанины кораблей, он просто прыгнул и влетел в демонов, как брошенный рукой самого Горка кирпич. Следующим был Пули с поднятой цепной чоппой, потом Шазфраг, улюлюкая от удовольствия, что может летать. Дальше Уграк с кривым лицом, Грудболг с дубиной больше меня, Сназдакка в парящем облаке незакрепленных амулетов и Стратургум с самой отпадной парой кинжалов, какие я видел. И куда шел Пророк, туда же шло его знамя. Так что, в общем, я тоже прыгнул.
Те семеро орков и их толпы три года копили жажду убивать для этого мига, и они врезались в демонов, как фузионный факел в сквигов жир. Даже Газкулл, считавший лучше всех, кого я встречал, не мог вести подсчет, скольких монстров они порубили в куски. Они убивали так жестоко и быстро, что воздух наполнился кровью, и нам пришлось немного поплавать.
Они, конечно же, пережили это, целиком покрывшись темной мерзкой плотью демонов. И когда в полость одновременно из трех тоннелей начала просачиваться свежая волна визжащих, несущихся теней, они поняли, что сделали лишь первый укус в ожидавшем их пиру насилия. Тот здоровенный кусок слепленных друг с другом кораблей кишел паразитами, и учитывая, что он был огромным, как мелкая луна, быстро стало ясно, что скучно никому не будет годами.
Не то, чтобы мнение гротов о таких вещах учитывалось, но я даже возразил, что на том корабле-штуке демонов было ''слишком много''. И какими бы они ни были могучими, даже Газкулла с его боссовой толпой задавили бы в той пещере, если бы их оставили сражаться с волной в одиночестве. Но как всегда говорил Уграк: орки сильны, но они еще сильнее, когда их много.
И вскоре в полости их стало много. Через поле меков с щелкающими, трескучими хлопками проходили один за другим транспортники, и, в зависимости от энтузиазма пилотов, или садились где-то рядом с фортом босса, или просто пробивались через стену пещеры, чтобы забраться поглубже в новый мир. Присоединяясь к резне, с трапов начали спрыгивать толпы, а потом, наконец, и байки, дреды и штуки потяжелее, когда стали прибывать большие корабли. В один момент битвы, какие-то парни из Плахих Лун даже смогли выкатить целый ''баивой вагон'', и надо было видеть радость на лицах их башенных стрелков, когда он плыл в воздухе, неуклюже поворачиваясь вокруг продольной оси, а стая огнекрылых мерзостей изо всех сил старалась расковырять его броню.
Вскоре воины Урка одолели варп-тварюг числом на их же земле, и еще до того, как полость окончательно зачистили, пребывающие в экстазе толпы начали наступление в ненанесенные на карты глубины скитальца. Те корабли, что были в состоянии совершить второй полет, покачиваясь, вернулись на Урк, чтобы привезти еще топлива и орков, и война Газкулла, наконец-то, началась.
Теперь, увидев, как эти жуткие твари сминаются от кулаков босса, будто мешки с жаренными сквиговыми потрохами, я не так уж боялся. И к тому моменту, когда мы добрались до той части корабля, где снова появилась гравитация, и можно было бежать, а не отталкиваться от стен, на моем противном лице застыла злобная ухмылка. Когда люди бегают, они устают, особенно, если натыкаются на волну за волной антродьев из варпа. Но чем больше групп тварюг убивала боссова толпа, тем быстрее они бежали и тем громче кричали.
В один момент, когда мы бежали прямо позади Газкулла через огромный коридор в глубинах корабля, стал слышен жуткий грохот, идущий откуда-то спереди. Визжащий, ревущий гул был таким громким, что я на секунду запаниковал, подумав, что мы вот-вот встретим равного соперника. Но, оказалось, это были еще орки – куча шумных Смерточерепов, в большей части, прошедших через дыру дальше вдоль корабля. Ах, как гоготали эти две толпы, когда едва не схлестнулись друг с другом. У Пророка было такое хорошее настроение, что от радости он даже позволил им немного подраться.
Тот день перетек в следующий, потом в еще один, затем, кажется, целую неделю, пока не оказалось, что мы сражаемся столько, сколько ждали посланного богами корабля на том балконе. И сомневаюсь, что за все это время проходило хотя бы полчаса, чтобы в нескольких длинах клыка от меня кулаком или шутой не убивали что-то зубастое.
Орки порой спят, когда больше нечего делать. Но им это ''не нужно''. А вот гротам – да. И мы не можем бегать дольше двух часов, не говоря уже о неделе, особенно если оголодали и ослабли от мороза, каким был я в последние дни Урка. Но боги будто позволили мне ненадолго перестать быть гротом и вместо этого стать Макари, до тех пор, пока Газкулл ведет наступление и нуждается, чтобы рядом находилось его знамя. Другие орки в боссовой толпе были весьма удивлены. «Он еще двигается!», – кричали они, пока я бежал рядом на тощих маленьких ногах, и даже били меня по спине, но с ''одобрением'', а не в попытках сломать мне хребет.
Со временем боссова толпа разделилась, когда каждый из боссов кланов натыкался на достаточно большое количество своих, чтобы самостоятельно собрать большие толпы и нанести удар в новом направлении. Даже Гротсник умудрился соорудить толпу, состоявшую из всех встреченных орков, у которых части тела были чем-то заменены.
Конечно, плана, как прочесать всю громадную фиговину корабля, не было, как, естественно, не было и карты. Но выглядело это, словно кто-то подбросил мешок со злыми полосатыми гадами в полностью закрытую пивную хату (что я не раз наблюдал на Урке, поскольку шутка эта была популярной), и, в итоге, боссы из совьета Газкулла рапортовали отовсюду, и мы, видимо, достигли в целом границ корабля во всех направлениях.
Места, заполненные прячущимися тварюгами, еще оставались там и тут, но мы более-менее захватили ''контроль''. Или мы так думали. Очевидного центра у корабля не было, но однажды меки босса нашли кнопку, которая, по их глубоком убеждению, должна была переместить всю громадину в варп и отправить ее к судьбе. Там сделали мостик. Но хотя они проверили электрические кабели и все остальное, кнопка не работала. Потом один из них смог включить старые потрескавшиеся экраны на мостике, и после бесполезной траты времени на разглядывания различных пустых комнат, они нашли передачу от помещения размером с город, где находились варп-двигатели. Или должны были находиться. Но там было что-то другое. Что-то из варпа. Что-то ''плохое'' из варпа. Я в этом деле ничего не понимаю, так что объяснения меков мне в одно ухо влетели, через другое вылетели. Думаю, Газкулл мог бы понять, если бы хотел. Но он не видел в этом смысла, если мог просто пойти и решить проблему, выбив из нее весь дух.
Пророк двинулся вдоль изогнутого хребта древнего дереликта, как вы это называете, прогулочным шагом. И когда разлетелась весть, что Газкулл пошел на разборки с чем-то ''реально большим'', орки начали собираться в середине корабля, чтобы следовать за ним. К тому времени, как мы добрались до места, где находились двигатели, позади моего знамени было достаточно орков, чтобы заполнить старый, до-Газкулльный Ржавошип, и все они скандировали то, что потом станет неофициальной священной песней во имя пророка.
– Вот мы идем, вот мы идем, вот мы идем, – пелось в ней.
И так, обычно, очень долго, пока для завершения строка не менялась на повторяемое раз за разом слово «орки». Думаю, при переводе что-то потеряется, но я уверен, Кусач что-нибудь придумает.
Тем не менее, когда песня подошла к своему апогею, Газкулл вышел в огромный двигательный отсек. И хотя он был такой большой, что наверху плавали облака, скандирование «орки, орки, орки» оказалось достаточно громким, чтобы мгновенно заполнить все пространство. За секунду, пришло ощущение, что это ''наш''е место.
Впрочем, нам все равно нужно было драться. В центре, окруженная машинами, висела большая платформа в виде кольца, соединенная со входом длинным, узким мостом. Внизу, под кольцом и мостом, на все пространство, где должен был располагаться пол, находился пролом со звездами. Космос, решил я. Но раз мы могли дышать, на пути вниз, наверное, было какое-то силовое поле.
А в середине кольца обнаружилась проблема. Насколько я могу судить, это была огромная дыра, пробитая в реальности, светившаяся тем же болезненным, оранжево-фиолетовым светом, из какого в небе над Урком появился сам корабль. Ее, по всей видимости, нужно было закрыть, прежде чем мы сможем запустить двигатели и направиться к своей судьбе. Так что, само собой, каждый присутствующий орк, прихвативший шуту, начал в нее стрелять. От этого она, кажется, только стала больше. Но бросать план из-за нее не стоило, так что Газкул приказал подвезти пару собранных меками артиллерийских орудий и бить по ней где-то около часа. Это тоже не сработало, но было бы неправдой сказать, что босс разочаровался.
– '''Кажется, придется сделать это самому''', – заявил он под оглушающий одобрительный вопль, и пошел к кольцу по тому длинному, узкому мосту.
Было бы, конечно, грустно, если бы он просто... дошел туда. Но боги явили доброту: когда Газкулл прошел четверть пути, светящаяся дыра несколько раз сверкнула красным, и оттуда вылезла ''здоровенная скотина''. Это была тварюга, но только аналог Газкулла у тварюг, если понимаете, о чем я. Вы их, кажется, называете Большими Демонами. И вы же знаете, что тварюги из варпа различаются по... теме, основываются на разных идеях, которые люди считают плохими, типа болезней, удовольствий, изменений? Ну, вот эта была из тех, у которых тема – «злоба», с рогами, большими крыльями, колдовским хлыстом и всем таким.
Газкулл даже с ухмылкой потер руки, увидев ее. Надо сказать, я был не так воодушевлен, но мне отгулов от махания знаменем не давали, так что я поставил одну узловатую ногу перед другой и продолжил идти за ним.
– '''Не''', – впрочем, сказал Газкулл, когда я сделал что-то около пятнадцати шагов, и, как стену, вытянул передо мной руку. – '''Оно тебе раздавит. Все нормально. Маши знаменем отсюда.'''
Вас, наверное, не удивит, что я не спорил. Я остался у начала моста, прямо перед этой огромной толпой орков, и никто не отталкивал меня ради лучше обзора, потому что я держал знамя.
Газкулл был в таком восторге, что не мог сдержать горделивости в походке. Он вполне радовался сражению с ордами тварей в пещере, когда мы приземлились. Но тут, наконец-то, появилось настоящее испытание. Большой Злой Демон был больше Дрегмека и Уграка, стоящих друг на друге. А может и больше, или, по крайней мере, выше самого Газкулла. Но что лучше всего – он был мега добычей, не являвшейся орком.
Лично я не был абсолютно уверен. В смысле, в самом Газкулле я ''не сомневался''. Но все же грот во мне обладал вбитым Горком полезным инстинктом, говорившем, когда от драки нужно бежать, и это удиральное чувство тогда сильно тянуло. Та схватка выглядела так, словно пройдет, как битва Газкулла и Дрегмека, только с обратным результатом. Как я сказал, тот Большой Демон был выше Газкулла и, может, легче, но весь в сухих, тугих мускулах, с длинными руками, да еще с этим колдовским хлыстом в довесок. Казалось, он, стоя выше, разорвет босса на расстоянии.
Конечно же, когда он приблизился, тварюга развернулась и качнулась туда-сюда, ударив Газкулла этой жуткой фиолетовой плетью, чтобы сбить с ног. И сбила бы, если бы он попытался увернуться. Но Газкулл был для этого слишком суров. Он просто позволил ударить себя сначала прямо в грудь, отчего у него вырвало большой кусок брони вместе с плотью под ней, а потом по левой руке – и его большой палец, вращаясь, упал во тьму. Но он именно этого и ждал. Плеть ненадолго обвилась вокруг брони на запястье, и босс схватил ее здоровой рукой, затем выдернул из лап тварюги и, оскалившись, выбросил в космос. От контакта с плетью его кисти дымились, большой палец был оторван, но руки еще работали. И более того, у босса была наблюдавшая за битвой армия орков, уверенных, что он победит.
– '''Ты хлыст потерял''', – сказал Газкулл, кивнув на далекое мерцание падавшего оружия, и, я думаю, это было самое близкое к шутке, что он когда-либо говорил.
Большая тварюга издала громкий шипящий рев и широко расставила когти – рисовалась, попросту говоря. Но Газкулл на это не купился. Он просто побежал прямо к ней – и не поверишь, как нечто столь больше может так быстро двигаться, да к тому же вверх. Все знают, что в броне не получится быть быстрым – тут или одно, или другой, так? Обмен. Но Газкулл не обменивался. Некоторые орки умные, некоторые сильные, сказал он мне при встрече, и он был и тем, и другим. Когда Газкуллу приходилось выбирать между двумя вещами, которые он хотел, его решением всегда было взять обе. Газкулл верил, что можно двигаться быстро в броне, потому и двигался быстро в броне.
На бегу он выгнул все свое громадное туловище назад, замахнувшись для чертовски мощного удара. И вы ведь понимаете, не так ли, что когда оскалившийся демон приготовился к этому, босс со скоростью молнии вскинул ногу и пнул его в дурацкое, вывалившиеся из варпа брюхо. У каждого орка есть любимый бог из двух, и когда все, предпочитавшие Морка, увидели такую мастерски исполненную подлючесть, они обезумели. Ликование было таким мощным, что походило на бурю. И случилось что-то совершенно невероятное – на пике орочьего рева, дыра, из которой вылезла тварюга, зашипела и на секунду потускнела.
Чудище от удара в живот пошатнулось. Всего на секунду, но боссу лишь это и нужно было. Он бросился вперед так быстро, что я удивился, как он не запнулся о собственную ногу, и влетел в демона со всем изяществом мусорного поезда, въехавшего в скалу. Газкулл повалил монстра на пол, прижав собственным огромным весом, отчего в толпе взорвались почитатели Горка. Дыра в мире снова затрещала и потемнела, в этот раз на дольше.
По правде говоря, битва была окончена. Во всей ловкости варпа нет смысла, когда на тебе сидит здоровенный варбосс. К тому же, Газкулл не собирался давать противнику время придумать выход из ситуации. Спина его соперника еще не ударилась о сталь, а кисть Пророка уже летела вниз и обрушилась, будто булыжник. Кулак с грохотом опускался вновь, и вновь, и вновь, пока босс удерживал рог демона раненной левой рукой. Это не были ''удары''; он использовал всю руку в качестве дубины за счет чистой массы, так быстро уводя ее вниз, что, клянусь, она будто и не поднималась между ударами. И все это время дурацкий монстр лишь безнадежно царапал босса когтями. Толпа начала скандировать в такт ударам, каждый раз выкрикивая слово «орки» все яростней и яростней, и варп-дыра начала мигать, так что весь отсек содрогался в ритме гнева Пророка.
Газкулл продолжал наносить удары еще долго после того, как демон перестал сопротивляться. ''Не думаю'', что эти штуки могут умереть, поэтому не могу сказать, что босс его убил. Но он был так побит, что не мог двигаться, а когда Газкуллу наскучило его пинать, он поднял тело и швырнул обратно в дыру в мире. И когда стало не с кем драться, босс сощурился на гаснущий портал с гримасой чистой ненависти.
– '''И это все? –''' заревел он в варп голосом, усиленным презрением самих богов. – '''Это было ''убого!''''' ''–'' зарычал он, и, клянусь, если мог непонятный разрыв в ткани космоса съежиться от страха, то именно это я и увидел. – '''Пришлите что-нибудь побольше!''' – потребовал Пророк.
Но ничего не появилось. Была просто дырка в мире, стоящая между Газкуллом и галактикой, которую он завоюет. Признаю, у нас все еще была одна большая проблема: мы оставались в дрейфе вокруг мертвого солнца Урка, пока не получится закрыть дыру. Но, конечно, у Газкулла было кое-что на уме.
Не знаю, удивит ли это вас, но он ударил ее головой. Или, по крайней мере, я так слышал. Вы, люди, можете насмехаться, но для орка удар головой – это что-то... духовное. Приложить проблему головой – значит решить ее дарами Горка ''и'' дарами Морка: ударить тем, чем ты думаешь. Это вещь противоположенная речи, но и одинаковая с ней, потому что речь – лишь еще один способ ударить народ своим мозгом. Взбучка мозгов, да?
Кстати, я вижу, что мех на лице большого волосатого человека начал дергаться, потому что я сказал, что только слышал об ударе головой. Думаю, в этом случае, лучше объяснить, где я находился, или он опять прервет меня ради очередных глупых вопросов.
Правда в том, что при всех странностях особого статуса, которым я обладал как знаменосец Газкулла, я не мог перестать быть гротом. Действовали те же правила, что и всегда. И, пока Газкулл колотил того демона, я так сильно его подбадривал, со всей силы размахивая знаменем, что забыл первое правило выживания грота: ''всегда смотри за спину.''
Так что когда Газкулл пошел к порталу с телом врага, я почувствовал, как на плечо мне ложатся кривые когти, и учуял вонь гнилых клыков на шее. Гротсник. И учитывая, что все орки вокруг были совершенно поглощены происходившем на мосту действом, никто не мог и двух зубов за меня дать, даже если бы хотел.
– Привет, Макари, – сказал он тем хитрым тоном, когда кажешься очень приветливым, но явно задумал убийство. – Какой чудесный день, а? Ты, должно быть, очень гордишься боссом.
– Что тебе здесь нужно? – спросил я, оскалив клыки, когда я повернулся, ощерившись прям в длинное жадное лицо Гротсника.
– Я пришел выразить тебе сочувствие, – ответил он с гнусной насмешкой на мерзком лице. – О жутком происшествии, случившимся с тобой, когда ты споткнулся и упал прямо в миг победы Пророка. Какая жалость, – сказал он и пнул меня с края палубы в космос.
Падая, я слышал ликование, и свет отсека мерцал все чаще и чаще, пропадая в небе. А потом я перестал слышать что-либо, потому что прошел через силовое поле и вывалился в космос. Мои глаза уже замерзали, и все становилось мутным, но я видел брюхо огромного корабля, беззвучно проползавшего над головой. А потом показалось что-то зеленое, и я удивился, пока не разглядел грязный коготь и не понял, что это большой палец Газкулла. Я схватил его, пока моя рука не совсем окоченела, чтобы не оказаться полностью отрезанным от Пророка, когда умру.
Но было так холодно, что пребывание с боссом на балконе во время его долгого, морозного ожидания казалось летним днем. И тот холод был сносным, потому что рядом был Газкулл. А теперь остался только я. И, видимо, его палец.
В этот момент, я думаю, Газкулл закрыл разлом. Потому что от корабля прокатился импульс зеленого света, будто Горк хлопнул в ладоши в космосе. Он распространялся кольцом со скоростью света и продирался через пространство с энергией каждого орка, собравшегося в отсеке на корабле. Потом появилась вторая вспышка, еще ярче, с которой, видимо, наконец-то запустились двигатели, но она не была противных цветов синяка, как свет варпа. Она была зеленее некуда.
Вспышка расширялась и расширялась в огромную, мерцающую, тихую сферу, и умирая, я был рад простой возможности смотреть на что-то столь могучее. Потом она снова съежилась в крохотную точку света и погасла. Пророк наконец-то вышел на свой путь, а я – по моему разумению, во всяком случае – был последним зеленым созданием, оставшимся во всей системе.
Мое зрение начало гаснуть, а тело окоченело. Но я медленно поворачивался в черноте и, пока плыл, мои глаза следили за кольцом зеленого света, продолжавшего расширяться от первого импульса. Я понял, что это походило на ту первую сцену, которую я наблюдал в видении о Большом Зеленом, где крохотное пятнышко света растеклось по всей темной пещере, сделав ее правильной и священной.
Едва я это понял, зеленое кольцо коснулось чего-то маленького, твердого и злого во тьме. Звезды Урка. Зеленое сияние затекло в гневный крошечный уголек, отчего тот задрожал. По темной поверхности поползли трещины света, и он – как ничто другое – выглядел как нечто, готовое взорваться. Он и взорвался, и когда стена изумрудного света понеслась ко мне, я решил, что для грота, это не такая уж плохая смерть.
И раз после этого ничего не было, думаю, тогда я умер. Что объясняет, почему у меня больше нет шрама от ожога.
==АКТ ТРЕТИЙ==
===ДОПРОС VII===
– Тогда ты умер, – повторила Фалкс, прокручивая в голове это утверждение, чтобы понять, не упускает ли она что-то.
– Так бывает, когда вываливаешься в космос, – услужливо пояснил Кусач, когда снова раздался хриплый голос Макари. – Он говорит, что не сожалеет об этом. Он прожил девять лет. Это, знаете ли, для грота старость.
Следующей заговорила Кассия, под треск ткани подавшись вперед и сморщив нос в недоумении.
– Но ты же здесь, сейчас. В этом помещении, – она тяжело повернула голову к переводчику, одарив его крайне утомленным взглядом. – Кусач, это, что, чертова ''история про приведений''?
– Не глупи, – отчитал ее Кровавый Топор. – Приведений не существует.
– Но ты умер, – тихо сказал Хендриксен, будто подтверждая самую очевидную деталь. – Это так? Ты умер, правильно? – он стоял без движения с того момента, как Макари сказал это, и сейчас пошевелился лишь, чтобы сковать узника самым холодным, замораживающим, меланхоличным взглядом. Когда Макари кивнул, он оставался спокойным: застывшим на месте, без того привычного неуемного бахвальства в позе, – и Фалкс слишком хорошо знала, что это значит. Подо льдом клубилась тьма.
Кассия заерзала на своем сидении, почувствовав, как молчаливая ярость рунного жреца расползается по помещению, и неуверенно потянулась к космическом десантнику рукой. Фалкс не нужен был дар псайкера, что знать, о чем думает Хендриксен, но инквизитор не заговорила с ним. Она решила дать этому случиться.
Это не было ее выбором. Женщина даже не была уверена, что у нее ''был'' выбор. Но каким бы захватывающей ни являлся рассказ Макари, эти остатки правдоподобия были... нелепыми. Оно требовало проверки. И кроме того, ей уже некоторое время становилось все более неуютно от ощущения, что с допрашивающими играют. Баланс сил нужно было пересмотреть, а Хендриксен был опытным «уравнителем» на игровых полях. Какой толк от волка, если не давать ему срываться с цепи?
– Вперед, – тихо сказала она, даже не посмотрев в сторону рунного жреца, и жестокость прорвалась.
Он двигался, будто потревоженный ветром снег: застывший в одно мгновение, а в следующее – скользящий по земле, как если бы перенесенный какой-то неостановимой силой. А когда взгляд Фалкс упал на него, волк уже держал Макари, под которым болтались стул, цепи и прочее, за горло, подняв того на девять футов в воздух. А болт-пистолет, все еще заряженный экспансивным патроном, Хендриксен держал в свободной руке.
Конечности грота вытянулись под весом стали. Связки, казалось, сейчас лопнут от напряжения, а глаза существа выпучились над склизкой кожей его лица. Расписанный рунами кулак Хендриксена сомкнулся на его тощей шее, и выглядело так, будто одно малейшее нажатие раздавит позвоночник грота в фарш. Но лицо его было спокойно. Фалкс недооценила старого волка – он совсем не потерял голову.
– Так что случится, – поинтересовался Хендриксен, махнув пистолетом, – если я тебя сейчас убью?
Макари выдавил из себе дрожащий хрип.
– Говорит, что он тогда умрет, – сказал Кусач, во время происходящего безразлично прислонившийся к переборке.
– А потом?
– А потом, полагаю, вам придется убираться.
Хендриксен опрокинул узника на пол вместе со стулом и всем остальным, как только что осушенный рог с элем, и в путанице стали и зеленой плоти хрустнули кости. Потом он повернулся к Кусачу.
– Ты любишь игры, так ведь, орк? – сказал Хендриксен, пройдя через камеру и нависнув над наемником в дрянном кожаном пальто. Но Кусач, с выражением полного комфорта, не изменил позу, даже когда лицо рунного жреца оказалось в нескольких дюймах от его.
– Я полагаю, ты думаешь, что тебе здесь гарантирована безопасность? ''Гость в наших палатах.''
– Совсем нет, – сказал Кусач. – Но это не проблема. Вы же, в конце концов, знаете, что ''мой'' род верит в... ''ременканрацию.'' Но ты совершишь глупость, убив меня, поскольку я вам еще не лгал.
– В самом деле? – все также холодно и тихо произнес Хендриксен, указав на тело на полу позади себя, шипящее от боли. – И ты хочешь, чтобы мы поверили в историю пленника, рассказывающего о событиях, при которых не присутствовал, а потом описывающего ''собственную смерть''? Я знаю, ты считаешь себя умным, ''офицер грамотейности''. Но эту подделку сварганили плохо. И это говорит о том, что мозгов у тебя, как у животного.
– Не знаю, что тут так сложно понять, – возразил, кажется, искренне озадаченный Кусач. – Грот со шрамом от ожога мертв, Макари жив. И у него еще осталась большая часть истории.
– А что с другой меткой? – спросила с оценивающим спокойствием Кассия, и Кусач принял еще более недоуменный вид. – Ожог, в форме руки Газкулла.
– А, – ответил орк. – Он... появляется и пропадает. Вроде... что это за штука, когда у ваших ''светых'' без повода идет кровь?
– Стигмата? – предположила Кассия.
– Да. Шрам от ожога был у умершего грота. А отпечаток руки – у Макари. Он особенный.
– Точно... – пробормотала Кассия, неуверенная, куда двигаться дальше.
Однако в этот миг перед взором Фалкс мягко мелькнуло оповещение. Стражи корабельной тюрьмы доложили, что груз из вивария, наконец-то, прибыл. Пробормотав почти неискренние благодарности Трону, Фалкс подавила дрожь от мысли о содержимом груза и прочистила горло.
– К счастью для нас, мы можем уладить этот вопрос не обращаясь к дальнейшим... дебатам, поскольку прибыл Виночерпий Ксоталь.
Во тьме тюремного коридора раздался приглушенный грохот колес, а потом появился тусклый свет, двигавшийся к ним мимо укрепленных вдоль прохода клеток. Свет исходил от головного фонаря транспортировочного сервитора, ковылявшего позади низкой тяжелой тележки. При приближении перевозочного средства в тусклом мерцании фонаря по обе стороны от него появлялись жуткие лица. Длинные хищные пальцы протискивались меж прутьев клеток, потом снова погружались во тьму, когда тележка проезжала дальше. Что-то шипело в мучительном ожидании. Многие ужасы здесь наблюдали визиты Ксоталя до того и знали, что произойдет.
Дверь в клетку Макари с лязгом поднялась, и сервитор толкнул тележку внутрь. Она была около девяти футов в длину и в высоту до груди, скругленная спереди и сужающаяся к задней части, будто гроб, сделанный для гиганта. Ее укрывал изукрашенный кожаный полог, и сбоку на стойке поднималась консоль с мигающим зеленым осциллоскопом и пыльной решеткой динамика.
У сервитора возникла проблема с фиксацией колесиков тележки, и было совершенно гнусно видеть создание, дергающееся с выражением безнадежного непонимания на лице и поворачивающееся то в одну сторону, то в другую.
– Во имя всего святого, – шепотом проворчал Хендриксен и шагнул в сторону сервитора, чтобы помочь. Но, к удивлению Фалкс, Кусач опередил его и наклонился, зафиксировав стопора с прытью одновременно плавной и неуклюжей, а затем аккуратно – даже ''осторожно –'' вернул сервитора в исходное положение.
Когда тележка замерла, из-под полога раздался тихий шум плещущейся воды и что-то похожее на приглушенный, влажный вдох. В этот раз Фалкс не смогла сдержать пробравшую до костей дрожь.
Ей не нравился Виночерпий. По правде, женщина ''ненавидела'' его нынешнюю форму. Но оспорить его пользу во время долгого пребывания на борту «Исполнителя» было невозможно. И при всем ее отвращении к нему, он был не узником, а гостем. Так что она сжала зубы и повела плечами, чтобы сбросить напряжение, поморщившись от глухого щелчка, вечно издаваемого правым суставом, – и откинула полог.
Тяжелый бак из армированного стекла, почти до краев был заполнен мутной, загрязненной дубильной кислотой водой. И в этой воде, окруженное дрейфующими частицами разлагающейся растительности, находилось нечто. Оно было серовато-бежевым с крапинками, округлое в передней части и с апатично колыхавшимся сзади длинным хвостом-веслом с зубчатым плавником. Нечто проплыло вперед, лениво взмахнув хвостом, отчего со дна бака поднялось облачко ила, и замерев у оконечности аквариума лицом к узнику.
Когда с треском ожила консоль динамика, передав грязный, искаженный звук текущей воды, Виночерпий качнулся в жидкости и повернул голову набок, прижав к стеклу бледный глаз без век. Под ним в лукавой улыбке поднялась вверх длинная, изогнутая челюсть с кривыми зубами. А затем, оглядев узника на полу и потом Кусача, существо заговорило.
'''~Подарки!'''
Голос Ксоталя был мерзким. Фалкс понятия не имела, как тварь воспроизводит человеческую речь, учитывая безгубый рот как у засадного хищника, но по скрежещущим, скрипучим звукам, захватываемым гидрофоном бака, женщина предположила, что существо как-то использует трение внутренних зубов.
'''~Что это за угощение'''
'''~вероятно-вкуснейшая'''
'''~госпожа Фалкс?'''
– Именно то, для оценки чего я призвала тебя, Виночерпий.
~'''Выглядит как орки'''
'''~У Вас нет чего-то более...'''
'''~экзотического?'''
– Его мясо, может, не в новинку, Ксоталь, но родословная впечатляет. По его заверениям. Тебе нужно установить истину о ней.
~'''Значит, проба на вкус.'''
'''~Неизвестное мясо. Это хорошо.'''
'''~''Насыть меня''.'''
Виночерпий медленно перевернулся от удовольствия, и на его дряблом желтоватом брюхе Фалкс увидела обломки перьев. Трудно поверить, но когда-то Ксоталь был круутом. Старший формователь, не меньше, через пожирание ставший кошмаром наяву.
Культура круутов ''состояла'' в поедании, и тяга твари к новой еде, сама по себе, не была чем-то неожиданным. Но аппетит Ксоталя был слишком своеобразным, слишком неуемным, даже для общества, в котором каннибализм – ежедневное явление. Он искал новых соперников с маниакальным пылом, через поглощение одного вида за другим сделав свое тело сокровищницей украденных генов.
Ксоталь неизбежно стал одержим желанием отведать единственного запретного для себя мяса: плоти хозяев их вида, т'ау. И наконец, скрытый дымом после окончания битвы, он поддался искушению. Старший формователь оторвал кусок от тела погибшего воина и перешел черту, из-за который нет возврата.
После этого Ксоталь сорвался с цепи, в оргии пожирания проносясь через космос и в экстазе забыв об осторожности. Вкусив плоти хозяев, он так изменился, что сразу стал очевидным смысл этого табу, давно внушенного круутам. Ксоталь научился невообразимо менять собственное тело, за месяцы достигая таких подвижек, на какие у других формователей ушли бы поколения. Но что чудовищнее всего, он научился изменять свой ''разум'', и его мозг превратился в нечто ужасающей мощи.
Факлс уже много раз задумывалась, почему продолжала давать твари приют. Питаясь содержимым корабельной тюрьмы инквизитора, он галопом пролетал морфологии, тело его от одной декады до другой становилось едва ли узнаваемым – и у него несколько помутился рассудок. Когда-нибудь ей придется положить этому конец. Но сейчас Виночерпий являлся крайне ценным ресурсом.
– Ну, вы слышали Виночерпия, – сказал Хендриксен Кусачу и предполагаемому Макари, со взмахом руки расчехлив свой боевой нож. – Он голоден, так что давайте предоставим ему лучший кусочек, – старого волка Ксоталь, казалось, никогда не беспокоил, и он будто даже находил некое удовольствие в присутствии круута. Но его наслаждение омрачилось осознанием того, что оба оркоида столь же безразличны в бывшему формователю, как он сам.
Предполагаемый Макари оскалился с пола, когда Хендриксен двинулся вперед, держа нож. Но потянувшись, чтобы сделать надрез, рунный жрец помедлил и задумчиво погладил бороду.
– Вообще, орк, думаю, я передам честь сделать это ''тебе'', – сказал он и с жестокой улыбкой бросил нож переводчику. На многих кораблях Ордо Ксенос давать оружие в руки непривязанному пленному орку сочли бы, по меньшей мере, плохой практикой. Но, по разумению Фалкс, это не был обычный корабль Ордо Ксенос.
– Если угодно, – ответил Кусач, поймав нож за лезвие одной рукой и сохраняя при этом зрительный контакт со старым волком.
– Отрежь плоть, где появлялся отпечаток руки, – приказал Хендриксен, – и не нежничай.
– И не собирался, – холодно, как клинок в его руке, сказал Кусач и подошел к Макари. – А теперь я тебя порежу, – сказал орк гроту, а тот только пожал плечами.
Узник громко вопил, пока Кровавый Топор вырезал грубый круг по отпечатку руки Газкулла. Но он не сопротивлялся и не пытался отстраниться от клинка. Фалкс поняла, что это подтверждение естественного порядка, который пленник находил столь духовно удовлетворительным - всего лишь орк делает больно гроту.
Закончив резать, Кусач бесцеремонно сложил плоть без метки в ладонь Хендриксена с влажным шлепком и вернул ему нож. Один раз кивнув, псайкер с выражением отвращения бросил кусок в бак Ксоталя и вытер руки о штаны корабельной формы, когда вода взметнулась с жадным плеском.
– Вот, мерзкая тварь. Приятного аппетита.
Гений-круут остервенело схватил кусок кожи и мяса, двигая челюстями, чтобы выровнять его, и затем проглотил, экзальтированно закатив глаза.
'''~Простое блюдо'''
'''~Но какие оттенки!'''
'''~Необычно...'''
Допрашивающие были более чем рады игнорировать тварь, пока та наслаждалась мясом, и в клетке сгустилась неловкая тишина, пока Ксоталь клацал безгубыми челюстями в воде. Хендриксен начал ходить туда-сюда, чем по привычке занимался, когда больше делать было нечего.
Если отсутствующий теперь шрам действительно окажется меткой Газкулла – а Виночерпий узнает, так ли это – возможных выводов было множество. И все они тревожили. Фалкс, конечно, привыкла к неизвестному, поскольку это было делом ее жизни. Но она предпочитала, чтобы неизвестное сводилось к вопросу о щупальцах и когтях. Когда оно становилось ''физическим''. Какими бы странными и жестокими ни были чужеродные формы жизни, в итоге, плоть была неизменно понятной.
Когда же ее долг ставил вопросы о духовном, ей становилось крайне некомфортно. Отнекиваться от истины все еще целиком и полностью противоречило убеждениям Фалкс, и, если метка окажется подлинной, она все равно продолжит. Но с осторожностью: существо, в данный момент переваривавшее свой корм в баке позади нее, было хорошим напоминанием том, куда может завести непомерное любопытство.
Существо, к которому Кусач в данный момент, весьма неосторожно, склонил голову, заинтриговано подняв тяжелые брови.
– Ваша рыба, – сказал орк. – Что-то она неважно выглядит.
Охваченная паранойей Фалкс почти ожидала уловки. Но когда Хендриксен поднял глаза, перестав хмурится на собственные ноги, и женщина увидела в его бледно-голубых глазах вспышку потрясения, она развернулась к баку.
Воду целиком забила груда искривленных зеленых грибов. По виду зарослей, они все расходились от уплотнения в центре бака и заполнили контейнер до краев почти мгновенно. Несколько ошметков бежевой плоти, различимых среди гущи, объяснили все остальное. Ксоталь принял мучительную тихую смерть, а Кусач и покалеченный узник все это время наблюдали, ожидая, когда все кончится, прежде чем сказать об этом.
От молчаливого ужаса у Фалкс сжало горло, а керамитовый имплант будто похолодел. Небольшая ее часть, получавшая удовлетворение от решения проблем, отметила прояснение хотя бы в дилемме о том, что делать с беглым круутом, но остальной ее разум, всегда с большим успехом создававший проблемы, оставался равнодушным. Потому что теперь, с доказательством подлинности узника, она получила то, чего желала с тех пор, как получила первое сообщение от банды Кусача. И теперь ей хотелось только избавиться от этого.
– Так, все же, у нас в руках Макари, – мрачно произнес Хендриксен таким тоном, который явно говорил, что он подозревал это с самого начала. Кассия кивнула, с молчаливым отвращением глядя на покачивающийся инфицированный труп Виночерпия.
– Да. Макари, умерший в середине истории собственной жизни. Но все еще рассказывающий ее.
Фалкс вздохнула и на мгновение пожелала, чтобы она, состарившись, ''перешла'' в тот разряд инквизиторов, которые после одного взгляда на угрозу, отдавали приказ о вирусной бомбардировке с орбиты, вознеся хвалу Императору и вернувшись в какой-нибудь богато обставленный особняк к горячему обеду и долгому вечеру с какой-то глупой, но милой служанкой. Увы, это было не так. И при всем безбрежии странностей, происходивших в клетке, ее долгом, пусть наложенным самой на себя, оставалось все это обобщить.
– Тогда, полагаю, – сказала она, чувствуя в костях весь вес своих ста тридцати шести лет, – нам лучше узнать, что же случилось во второй половине.
===ГЛАВА СЕДЬМАЯ. ГАЗКУЛЛ КОЕ-ЧТО ВОЗВРАЩАЕТ===
Я был гротом и всю жизнь убегал.
Не знаю, на какой я был планете, кто такой Газкулл Трака, или еще что-то. Я не так давно вылез из дыры в тоннеле и с тех пор жил в нем же, сковыривая со стен грибок и собирая его в большое железное ведро. Я травил гротов мельче меня, подвергался травле от гротов больше меня и пресмыкался перед орками, иногда приходившими забирать ведра. Это была темная, убогая, жуткая жизнь, как боги и задумали для моего вида. Идеально.
Но в тот раз, когда орки спустились в тоннели, они пришли с шутами и грибы им были до сквигового кашля. Объяснений не было, только пули. И пока я осознал, что происходит, половину гротов в тоннеле разорвало на куски. По счастливой случайности, когда это произошло, я нес большое металлическое ведро, что меня и спасло. Пуля отскочила от него, прямо в голень орка, который ее запустил, и я сдернул оттуда, пока тот был занят, ругаясь на ведро.
Орки сразу же побежали за мной с целой стаей нюхо-сквигов, и, хотя у меня была приличная фора, это не могло продолжаться вечно. Мне нужно было как-то от них оторваться. Но как, если я сам потерялся? До этого я ни разу не покидал свой тоннель, а вне его все тоннели выглядели совершенно одинаково.
И тут я почувствовал запах. Незнакомый и такой слабый, что, наверное, источник был в милях отсюда. Но почему-то я ''знал,'' что он означает безопасность, и каким бы это ни было безумием, у меня все равно не было вариантов. Стены еще не совсем поросли грибком, и я увидел, что они сделаны из машин. Не из нормальных, орочьих машин, а из аляповатых, у каких слишком много правильных углов. Не так давно, эти тоннели принадлежали кому-то еще.
Чем выше я забирался, тем больше становилось голых стен и тем меньше мест, где спрятаться. Что было плохо, потому что мне нужно было передохнуть. В конце концов, мне пришлось довольствоваться тем, что я забился за груду выведенных из строя механизмов в большой комнате, где, судя по виду, была большая драка. Я уже слышал, как в тоннелях позади храпят сквиги, но весь страх во вселенной не мог заставить меня сделать еще один шаг прежде, чем я бы отдышался.
По правде говоря, я так выдохся, что мне потребовалось какое-то время, чтобы заметить еще одно существо, прячущееся за механизмом. Оно походило на грота, только... гораздо хуже? У него было плоское и скучное лицо, будто ему отрезали уши и нос, и ''оно даже не было зеленым.'' Конечно, это был человек – думаю, одна из ваших личинок – но тогда я этого не знал. Я просто подумал, что это какое-то дурацкое животное.
Лицо у него было в грязи, с полосами в пыли, где текла выходящая из глаз вода, и оно продолжало хныкать и прикладывать палец ко рту, смотря на меня, будто это что-то значило. Мне было плевать. Сквиги уже добрались до помещения, и я услышал орков, выкрикивающих приказы. Они разделялись, чтобы найти меня.
– Вообще, почему этот? – недовольно прорычал один.
– Потому что он хочет, что ему притащили удачливого, помнишь? – прогрохотал другой, судя по звуку, большего размера. – А этот умудрился увернуться от всех пуль ''и'' повредить ногу Бако-еду зогганым ведром. Как по мне, звучит удачливо.
Я пытался понять, насколько хуже стало мое положение после новости, что оркам я нужен живым, поскольку в моем месте обитания были гроты, которых забирали и возвращали с неправильно пришитыми конечностями или совсем отупевшими, но тут я заметил на запястьях другого существа наручники. На них, по-видимому, были цепи, но их спилили. ''Это создание тоже было в бегах.''
Гроты умеют быстро думать, понимаете. Особенно когда на кону их жизнь. Еще до того, как мерзкая тварь задумалась, почему я неожиданно начал ухмыляться, я схватил ее за руку, сильно укусил, так что она закричала, и потом вытолкнул на открытое место.
Орки заревели от смеха, увидев тварь, и вся стая сквигов бросилась к ней, вывесив языки. Зная сейчас, какие люди хрупкие, я удивлен, что оно так долго кричало. Но я не задержался посмотреть – как только оно вывалилось в поле зрения орков, я побежал в другом направлении, пригнувшись, проскочил в боковой тоннель и снова пошел к источнику того странного запаха.
Отвлекшись, орки, наконец-то, сбились со следа, но я продолжал бежать. И пока я шел через лабиринт чужеродных машин, я начал встречать все больше и больше орков, потому, где мог, держался теней и укромных мест.
Не так давно тут определенно была большая драка, исходя из всех поломанных баррикад и прочего. Но наблюдая за орками, я понял, что они делают это место своим, уверенный в этом так же, как и в том, что в глубинных тоннелях растут грибы. Они возводили бараки, пивные хаты и бойцовские сараи, пока гроты паяли загоны для сквигов и сверлили в полу отхожие дыры. И на каждую толпу орков, заходящую в одну из новых пивных хат, приходилась толпа, выходящая оттуда, вооруженная, чтобы драться где-то еще. Орк мог родиться в подобном месте и просто... тут же стать ''частью чего-то.''
В какой-то момент, мой тайный путь провел меня по помосту над большой ямой с кучей чанов, которая, как я понял, была каким-то местом для приготовления еды. Скованные цепями по сотне и работавшие с чанами, тут находились те слабые, бесцветные существа. За ними приглядывали орки с плетями и дубинами, потому что тратить пули на них было жалко, и, прокравшись сверху, я увидел, что они готовили. Трупы своих же родичей.
Я так загоготал, что один из стражников посмотрел вверх, и мне снова пришлось бежать. Но я ничего не мог поделать. Теперь, некоторое время не бегая сломя голову, я начинал понимать: чем бы ни было это место, оно было ''великолепным''. Даже часть про «быть выслеживаемым» стала бы идеальной, если бы случилась с каким-нибудь другим поганцем.
Это было что-то, что я знал, появившись из земли. Думаю, инстинкт. Что это, все это, был мир, каким он задумывался. Орки, занимающиеся тем, чем хотят, и гроты, смирившиеся с этим. И другие твари, как те уродцы у чанов. Потому что орки, может, и были сделаны, чтобы править всем, но во вселенной они не одни. Нельзя что-то выиграть, если нет кого-то живого, кто знает, что их побили. И драк будет немного, если не оставлять никого с жаждой мести.
Наконец, еще несколько часов крадясь вверх мимо все большего числа орков, я добрался до места, где запах, за которым я следовал, был густым. Я решил, что почти выбрался. А когда запах привел меня в помещение, достаточно высокое, чтобы сто гротов стояли друг у друга на головах, поддерживаемое огромными каменными колоннами и с исполинскими дверями в дальнем конце, я был точно уверен. За этой дверью была свобода. И по счастливой случайности, они были приоткрыты достаточно широко, чтобы такая мелюзга, как я, могла протиснуться.
Проблема в том, что после всего увиденного, я не был уверен, что хочу сбежать.
Я долго стоял перед той дверью, пытаясь решить. И в итоге, решение сделали за меня.
– Вон этот мелкий поганец! – заревел голос в конце помещения, испугом выдернув меня из оцепенения, и я хорошо знал этот голос, как и зазвучавший с ним лай нюхо-сквигов. Я так долго стоял в нерешительности, что они вновь взяли мой след и шли по нему до самого верха.
Вот и все. Не раздумывая, я начал пропихиваться через щель между огромными дверями. Только почти протолкнувшись на другую сторону, я задумался, почему орки позади меня заливаются смехом.
– Не уверен, что он все же удачливый, – сказал один из них. – Пробежал всю зоггову дорогу, чтобы угодить туда, куда мы его с самого начала собирались привести.
Он был к тому времени таким большим, что я его даже не сразу заметил. Я пробрался в большую комнату, уже пресмыкаясь, поскольку ждал, что она будет полна огромных злых орков. Но она выглядела совершенно пустой. Почти... мирной, как бы странно это ни звучало.
Там было огромное круглое окно, все блестящее и... ''готишное'', вроде окон тут, на вашем корабле, и через него шел тусклый оранжевый свет солнца. Не знаю, что ''именно'' происходило на другой стороне, но оно сопровождалось кучей взрывов, грохотом и уханьем ракет. Я родился, зная, какие у войны звуки, будто это в моей крови, и ошибки тут быть не могло.
На другой стороне от окна, лицом к нему, висели на веревках мертвые люди. На них всех была униформа с кучей пуговиц, золотыми цепями и прочим, будто они были какими-то особенными. Но сейчас они просто медленно покачивались в оранжевом свете, с ползающими по лицам мусорными гадами, мертвые, как и трупы в чанах внизу.
Кроме того там были статуи, в еще более пестрой форме. Им разломали лица и покрыли глифами. Но среди них была нетронутая гигантская статуя орка в броне, стоявшего лицом к окну с нахмуренным в глубокой думе лбом. Меня уже почти сбило с толку, зачем люди захотели такую статую, когда она вздохнула.
Гигант отвернулся от созерцания войны и прошел через комнату к огромному столу из полированного дерева и золота, но покрытого лишенным костями мясом. Рука, размером с меня, смахнула кучу мусора, обнажив под ней нарисованную орками карту, и гигант хмурился на нее одним мясным и одним металлическим глазом.
На горизонте прозвучал залп выстрелов больших пушек, и, пока я смотрел на его огромное лицо, глядевшее на военную карту, казалось, что орудийный грохот был звуком его работавшего мозга. Помните, я понятия не имел, кто это, но почему-то ждал, что он должен выглядеть... счастливее. По его же виду, напротив, казалось у него в голове куча проблем, борющихся друг с другом и бьющихся о стенки его черепа. Орк не должен так выглядеть.
Гигант зарычал от разочарования и нацарапал на карте куском угля глиф, а потом воткнул нож в качестве метки. Затем он потянулся за чем-то еще на столе и поднял, чтобы рассмотреть поближе. Это было знамя. Плохенькое, заметьте – просто выровненный молотком кусок листового металла на палке, с чем-то, нарисованным потускневшей красно-коричневой краской. От взгляда на него складки, прорезавшие кожистую зелень лица гиганта, стали только глубже.
Он поморщился, будто ему в голову ударили ножом через один из бугристых шрамов, где металл соприкасался с костью, и уронил знамя, вместо этого прижав руку к виску. Губы огромной пасти натянулись над треснувшими клыками, и между этих крепко стиснутых зубов, вышел долгий, дрожащий рык. Это не был рык боли, поскольку, хотя орки хорошо чувствуют боль, они воспринимают ее как свет, или звук, или как любой из других способов, какими тело передает им что-то. Не, это было ''разочарование''. Будто его голова вдруг стала в десять раз тяжелее и не могла правильно думать.
– '''Это не то''', – сказал орк, может себе, а может, мертвым людям. Впрочем, он говорил не со мной. Как я не заметил его, потому что он был таким большим, так и орк не заметил меня, потому что я был таким маленьким.
– '''Это... не то''', – повторил он, в этот раз злее, и речь заставила его еще раз сильно поморщиться. – '''Мы сражаемся. Побеждаем. У нас есть рабы и добыча. С каждым днем все больше. ''Почему это кажется неправильным?''''' – пока голос орка становился все более и более искаженным, я услышал скрип металла и увидел, как маленькое знамя сгибается от мощи его толстых, как рука, когтей. Этот вождь... говорил со знаменем?
– '''Чтоб вас''', – зашипел орк, уставившись вверх, а затем издав рев, от которого с потолка посыпались осколки. – '''ПОЧЕМУ ВЫ НЕ ГОВОРИТЕ СО МНОЙ? Я для вас недостаточно сделал? Недостаточно ''завоевал''? –''' ярость, кажется, немного утихла, и гигант вновь посмотрел на знамя в когтях. – '''Я сделал, как вы сказали, когда говорили в зеленом последний раз. Я послал за гротом. За удачливым. Если в этом ваша проблем, решите, зог, ее сами. Пошлите его назад, если вы этого хотите. Если это для вас так много значит.'''
– '''Тупые боги''', – выругался вождь и поднял знамя к лицу, угрюмо глядя на этот маленький кусок листового металла. Потом раздался тихий ''щелкающий гул'', и линзы металлического глаза орка повернулись. Изменяя фокус, чтобы посмотреть мимо знамени на хнычущий крохотный кусочек зелени, который он заметил в дальнем конце комнаты. Мясной глаз слегка повернулся, следуя за ним, и медленно, как движущаяся гора, орк опустил знамя и наклонил голову, чтобы посмотреть прямо на меня.
– '''Ты что-то из этого слышал?''' – спросил гигант, ниже и более пугающе, чем артиллерия вдалеке, и я замотал головой, как мог, со скованными страхом мышцами. Я сжался сильнее некуда, будто от этого пропаду, пока орк шел ко мне через комнату, быстрее, чем это возможно для чего-то, столь большого. Убегать смысла не было, даже если бы у меня ноги не застыли от страха, так что я обмочился на красный с золотом ковер и ждал смерти. Великий босс потянулся рукой размером с меня. «Вот и все, – решил я, – меня съедят». Но вместо этого он вытянул большой и указательный палец, словно клешня у море-гада, и взял меня за плечо.
– '''Можно попробовать''', – пробормотал он, и, даже хотя говорил шепотом, звук был похож на гром, раздававшийся с горячим дыханием, от которого у меня хлопали уши. – '''''Ты''''', – сказал он, ткнув мне в лицо толстым, как ствол дерева, пальцем. – '''''Ты Макари, ты'''''.
Кожу, где его огромные пальцы касались меня, обожгло испепеляющим жаром, и появилась вспышка зеленого света такая яркая, что меня ослепило. Но когда зрение вернулось, я смотрел не на какого-то безымянного гиганта. Я смотрел на Газкулла, Пророка Горка и Морка. И смотрел на него, потому что теперь он был мной, а я был им, с отпечатком ладони на плече в качестве доказательства, – гротом Макари, его знамемашцем.
===ДОПРОС VIII===
– Армагеддон. Газкулл говорил тебе когда-нибудь, почему эта планета так важна для него?
– Я тебе так скажу, вопрошайка, я и сам не прочь услышать это от него. Я понятия не имею, почему он так Морком-мечено одержим этим местом. Вообще, еще на Урке, я как-то осмелился спросить, куда мы направляемся. И поскольку босс был в тот день в хорошем настроении, он ответил. Вроде того. Он сказал только, что это важное место. Что его тянет туда, будто он один из этих липнущих камешков... как их? Магниты. Будто он магнит, а Армиягеддон – наковальня. Когда «Убивец Мяров» покинул Урк, думаю, и его целиком начало тянуть вместе с боссом.
Почему он так важен? Не знаю. Честно сказать, не уверен, что сам Газкулл знал. Когда мы были на Армиягеддоне, он говорил о нем... будто это было священное место. Будто там надо свести счеты. Думаю, он знал, что у богов есть свои доводы, почему эта планета, в большей мере, чем все отсальное, должна принадлежать оркам, и этого было достаточно.
Кассия подалась вперед на стуле с искренней заинтересованностью.
– Тебя назад послали боги, Макари? Или это сделал Газкулл?
– Не говори с ним так, будто он настоящий, – сказал Хендриксен, чье лицо избороздило беспокойство, вызванное далеко не только простой неприязнью к ереси. Концепция «скажи о чем-то и это станет правдой», была для оркоидов в помещении столь естественной, что начинала сказываться. – Вообще с ним не говори, – продолжил он. – Давай лучше послушаем о войне.
– Нет, брат – мы все слышали историю о Второй Войне за Армагеддон. Давай узнаем ответ на вопрос Кассии. Так кто вернул тебя в мир, Макари?
– Без понятия. Может, я никогда не уходил. Может, Большое Зеленое было во всех наших головах, и я немного побыл мыслью. Может, все это просто магия. Почему вы продолжаете ждать от меня понимания работы вселенной? Когда ваших костоломов бросают на ваши большие войны, комиссары тратят время на объяснение хода мыслей генерала? Нет, они говорят собраться и делать дело. Со мной так же.
– Так, в чем заключается твое дело?
– Вы меня вообще слушали? Я знамемашец. Машу знаменем.
Газкулл дал мне знамя и сказал, что время махать. Оно почему-то выглядело более солидным в моих руках. Возможно, его немного подкрашивали со времен Урка. Его вид встряхнул Газкулла, и он сбросил то странное беспокойство, в котором увяз, когда я его нашел.
В каком-то смысле, он будто взбодрился. Почувствовал, что провел в той нарядной человеческой комнате слишком много времени, размышляя о тактике. Пытаясь понять, ''что делать'', когда должен был ''делать''. Он дал Пулям и остальным клановым боссам задания, и все они находились на фронте, ведя себя, как орки. Но его все так поглотило, что он забыл выходить наружу и сражаться самому.
А Гротсник, как я вскоре узнал, наблюдал за его изоляцией и прижал его, как ного-гад, бросившийся на что-то, попавшее в его сеть. Я смог добраться до Газкулла через вентиляцию и тоннели, подходящие по размерам гроту. Но когда Газкулл направился из своей новой комнаты босса, я обнаружил, если ''он'' хотел выйти наружу, то единственный путь лежал через большое помещение, которое Гротсник набил своими экспериментальными медицинскими штуковинами.
Отдаю должное доку – со времен Урка он поднял ставки. Та комната была заставлена рядами операционных столов, и, хотя на некоторых лежали орки, к большей части были привязаны люди. У некоторых не хватало кусков, другим добавили новых, а некоторые были скреплены друг с другом. Большинство из них были живы и кричали. У одного человека к груди была пришита напуганная голова грота, орущая на него.
И по всей комнате лязгая, меняя шприцы и заново наполняя ведра с кровью, ходила маленькая армия успехов Гротсника. Или неудач. Сложно сказать. Так или иначе, это были орки, которым некоторые, большинство или все части тела заменили на механизмы и оружие сверх того, которое было необходимо для медицинской практики.
Я выяснил, что тому была причина. Размещение здесь означало не только то, что Газкулл должен проходить через Гротсника к остальному миру – остальной мир тоже должен был ходить к Газкуллу через Гротсника. И с коллекцией киб-орков под рукой у дока было теперь достаточно силы, чтобы решать, кому проходить, а кому нет. Все это дурно пахло.
А еще там был сам Гротсник, запустивший старые узловатые руки в грудную клетку почти отключившегося человека. Кажется, он менял тому сердце на сквига, или вроде того. Когда он услышал, что идет Газкулл, то развернулся, и от удивления у него округлились глаза.
– Могучий вождь, – сказал он, пытаясь казаться радостным от того, что Газкулл вышел из комнаты. – Идешь подышать воздухом?
– '''Не''', – пророкотал Газкулл. – '''Иду на войну.'''
– Но у нас запланирована операция, – возмутился он, снимая очки. – Новые импланты! Конечно, великий варбосс волен делать, как пожелает, но без этих новых... улучшений, которые я задумал, головные боли могут стать куда более ''неприятными''. Будет ужасно, если начнется перед бойцами...
Подонок. Я бы и на половину протухшей банки сквиговых потрохов не поспорил, что его так называемые «улучшения» как-то помогут Пророку с головными болями. Я был уверен, что строго наоборот. Какая наглость! Заставлять босса думать, что он болен, удерживать его от встречи с войсками... док будто пытался сделать из него своего ''питомца''. Я не смог сдержаться, глядя на его ухмылку. Да благословит меня Горк, я сорвался.
– Босс сказал, что хочет драться, ''поганец'', – рявкнул я, скрежетнув зубами. – Или тебе надо что-нибудь с ушами сделать?
Когда Гротсник увидел меня, лицо его стало озадаченным, а потом приняло выражение чистой ненависти. Будто он тут же понял, кто я. Но до того, как он что-то сказал, Газкулл свел большой и указательный пальцы и щелкнул меня по лицу.
– '''Эй''', – сказал он, когда я выплюнул сломанный клык. – '''Полегче. Это небожески. Он орк, ты грот. Так?'''
Я, как полагается, захныкал и вновь спрятался за спину босса.
– '''Впрочем, он прав''', – произнес Газкулл. – '''Операция отменяется. И если у меня начнется головная боль перед бойцами, значит так тому и быть.'''
Вот и все. Мы покинули лабораторию, и потом долго его не видели, хотя я не удержался и с ухмылкой обернулся на Гротсника перед тем, как дверь закрылась.
Мы вышли на широкий стальной парапет, и было так светло, что мне пришлось на секунду зажмуриться. Но когда я снова открыл глаза, то увидел нечто волшебное.
Укрепление, на котором мы стояли, располагалось прямо на вершине груды металла размером с гору. ''Город'', чем-то похожий на гнездо, построенное жало-гадами, только такой большой, что мог ударить небо в брюхо. И вокруг него, во всех направлениях, шла колоссальная, прекрасная война.
Роились крошечные точки, и я по началу принял их за орков и людей, пока не разглядел поднимающиеся от них маленькие струйки выхлопных газов. Это были зогганые ''боевые машины'', двигавшиеся через море обломков, дыма и трупов батареями слишком большими, чтобы можно было сосчитать. Орки, собравшиеся в неудержимую волну, и столько людей, скольких они когда-либо хотели убить. Они сражались, побеждали и становились сильнее с каждым мгновением. Это была война. Но более того, она была ''священной''.
Пока я смотрел, раскрыв рот, босс говорил о фронтах, осадах, окружениях и всем таком. Штуки Кровавых Топоров. Я едва ли понимал, о чем он, но основная суть была в том, что мы вас побеждали. И все же, Газкулл казался не особо довольным этим. В нем не было той ''уверенности'', как на Урке – той веры, державшей его неподвижным, как статуя, в те дни ледяной тьмы. Он будто почти не знал, что делать.
Босс через какое-то время совсем замолчал. Я понял, что он... держал паузу. На случай, если Горк и Морк вдруг дали мне большой список планов на Газкулла, пока я был мертв, и я мог рассказать о нем сейчас. Тогда я понял, что именно поэтому вернулся. Потому что у Газкулла больше не было уверенности.
Но ему не повезло. Потому что я не просидел все время, пока не был жив, с богами в пивной хате за болтовней и всем таким. Я просто был мертв, понимаете? Ну, думаю, не понимаете. Так или иначе, я не мог сказать ничего полезного, потому просто стоял рядом с Газкуллом и продолжал смотреть на войну.
Солнце к тому времени уже садилось, полыхая алым, как глаз босса, через большие облака вулканического дыма, и из того дыма вышли лучше штуки, какие я только видел. Это были гарганты: целая толпа, появившаяся из пыли, с огромными злобными лицами, из-за которых они были похожи на самих богов. Но какими бы большими они ни были, на таком значительном расстоянии они казались крошечными.
Это и дало мне понимание, в чем тут проблема – что даже самые огромные вещи кажутся маленькими, когда находятся далеко. Так было с Газкуллом. Он, может, и обладал большей мощью, чем когда-либо, но она передавалась через куда большее расстояние. И, если угодно, от этого он был меньше. Я думаю, это одна из причин, почему вы так плохи в битве. Ваш Император – просто какой-то, возможно мертвый, поганец на стуле в половине галактики отсюда, и он даже не кричит на вас через коробку или типа того.
+Оставим это как есть?+ спросил Хендриксен в разуме Фалкс. Даже его фанатизм потух от наплыва богохульства, родившегося в допросе к этому моменту.
''Прерываний и так достаточно'', – неразборчиво ответила женщина, пытаясь скрыть тот факт, что Макари нечаянно ударил по самой глубокой ее тревоге о положении человечества. – ''Оставь это.''
– На Урке, – продолжил Кусач, не зная о небольшом теологическом кризисе в ее голове, – чтобы оказаться со своими войсками, Газкуллу нужно было всего лишь выйти на балкон. Но будучи запертым Гротсником посреди человеческого города, он с тем же успехом мог находиться на другой планете. Это причиняло ему боль. Газкулл должен был пойти туда, где его ''увидят''. Где он мог лично напомнить толпам, в чем их цель. И где, если уж себя хвалить, они бы увидели мое знамя. Ему нужно было сделать что-то по-настоящему орочье. Так что я подумал о разных тактиках, про какие слышал. И как предложить их так, чтобы не показалось, словно я указываю ему, что делать. В итоге, пока гарганты топали через окрашенную красным пустошь перед нами, я сказал это.
Тут Кусач повеселел, будто слова, которые он собирался перевести, ему очень понравились. Он даже поднял палец, чтобы подчеркнуть свое выступление, и на его крупной груди грязно сверкнули медали, когда он хитро посмотрел на собственного воображаемого Газкулла.
– Ты не думал о полномасштабном наступлении на врага? Всем что есть.
Газкулл этим не увлекался. Говорил, что до сих пор всю войну пытался заставить клановых боссов – всех, кроме, разумеется, Стратугрума – понять, что есть другие тактики кроме лобовой атаки на противника. Но все же, сидя и думая надо всем этим, он только получал головные боли, и, мне кажется, он подозревал, что богам становится скучно. Так что я сказал ему просто сделать то, чего он хотел. Он, в конце концов, был орком. А орки так и должны поступать.
Босс какое-то время молчал. Потом дернул головой вбок, будто что-то только что заметил.
– '''У меня была идея''', – сказал он. – '''Что я сказал, там, в зале? Про размышления, когда должен заниматься делом?''' – этого никто не говорил. Я об этом ''подумал''. Но вслух не сказал, так что это было странно. Но вам бы хотелось поправлять Газкулла на этот счет? Так и думал, что нет. Потому я кивнул.
– '''Мне нужно просто... занять себя. Боги не скажут как, потому что это так очевидно, что я сам должен был понять. Нужно просто делать то, что я хочу. Они будут услышаны через это. И что же я хочу? Думаю, большой атаки. Всем. На юг. Извергаются вулканы, поэтому будет чертовски трудно. И там еще те джунгли...''' – Газкулл кивнул, сделав решение. – '''Да. Будет здорово. Очень здорово. Я возьму одного из тех гаргантов и двинусь на юг. Неси знамя.'''
Я почувствовал облегчение, вроде того, когда перебираешься через забор мека как раз в тот момент, когда сторожевой сквиг уже должен тебя сцапать. С Пророком все было хорошо. Позволить мне дать совет – одно дело, но, последуй он ему, не думаю, что моя вера в него осталась бы прежней. И да, я понимаю, что он в каком-то смысле ''последовал'' моему совету. Но он прошел через мозг босса и вышел, как его решение, так что я не указывал, что делать.
Мы отправились на юг. И это было действительно классно. Может, лучшее, что случалось.
Фалкс с усиливающимся ощущением удрученности слушала, как Макари описывал один из самых страшных конфликтов истории человечества так, словно контрактник Милитарум припоминал ту давнюю отличную ночку в увольнении.
Кошмарные экваториальные джунгли Армагеддона, которые бездарный губернатор фон Штраб – веровавший в Имперскую Истину, если такая существовала – счел непроходимыми, оказались для роя орков, собравшихся вокруг Газкулла, игровой площадкой. Макари ухал от радости, рассказывая, как Змеекусы Грудболга проложили себе путь через всю экосистему, в каком-то смысле состоящую из высших хищников. Он говорил о вулканических сверхбурях, будто они были каким-то световым шоу, устроенным только в честь его хозяина, и описывал столкновения с имперскими бронетанковыми колоннами, как веселые потасовки после слишком большого количества выпивки. Отчаяние, вне сомнений, достигло вышей точки, когда Макари добрался до битвы у Разлома Маннгейма, где фон Штраб бесцельно растратил богоподобную мощь Легио Металлика в обреченной контратаке на наступление Газкулла.
Слушать, как почти полное уничтожение Легио титанов низвели до «кучи больших металлических парней, дерущихся кулаками», было удручающе, если не больше, но это также вызвало у Фалкс странный укол зависти. Разлом Маннгейма для человечества являлся причиной искренней скорби. Павшие титаны были незаменимы не только в плане ресурсов, но и духовно: ходячие крепости надежды в расползающейся тьме, где такие вещи являлись более ценными и малочисленными, чем материальные богатства.
И хотя орки потеряли в два раза больше своих устрашающих гаргантов, полное разрушение собственных боевых машин было для них таким же волнительным, как и гибель титанов. «Для них это просто фейерверки», – с горечью подумала женщина. Сломанные игрушки, которые заменят новыми. «Даже проигрывая, – поняла она, со сковывающим внутренности холодом, – они побеждают».
И пока Газкулл продвигал фронт вторжения дальше, орки все равно побеждали. Казалось, вождь наконец-то исполняет желания, поглотившие его на Урке, и по возбужденному состоянию Макари было ясно, что даже с разбитым носом, сломанной рукой и рваной раной на плече, он пребывал в полном удовлетворении, просто вспоминая это.
– Это было лучшее время, что мы провели вместе, – сказал Кусач. – И я действительно имею ввиду вместе, вроде как. В смысле, я все еще был для него грязью, как и полагается. Но он был по-своему горд. Он именно тогда сделал это для меня, – Кусач указал на Макари подбородком, и Фалкс заметила, что гретчин гордо перебирает ожерелье из шрапнели-реликвии.
– Он сделал тебе ожерелье, – безучастно произнесла Кассия. – Как мило.
Макари, впрочем, не отреагировал на колкость.
– Я стоял позади него в каждой битве, – захлебывался он, тараторя так быстро, что Кусач едва поспевал. – Я подначивал его врагов, когда он бросался на них, и потом пинал трупы, когда босс их убивал. Только мы, делавшие то, что получается лучше всего.
– Только вы, не считая ста миллионов орков, – поправил Хендриксен, и это хотя бы вызвало некое презрение.
– Я имею ввиду, там не было Гротсника, – через переводчика сказал Макари, – потому что он застрял в Улье Вулканус. Ничто не вмешивалось в желания богов, и я чувствовал, что, вероятно, Армиягеддон и ''был'' священным местом, что там мы, битва за битвой, создавали Большое Зеленое.
Я каким-то образом уклонялся от всех пуль, что летели в меня. Или, может, пули отворачивались от меня. Как когда тот орк, пытаясь застрелить грота, которым я был, в лабиринтах под городом, попал в ведро и подстрелил вместо этого себя же. И даже в большей мере, чем на Урке, я получил известность, как что-то вроде амулета на счастье. Орки, обычно не задумываясь пинавшие меня с дороги, относились ко мне с... уважением. Они иногда даже ''спрашивали у меня разрешения'' перед тем, как потрогать знамя, – тут лицо Макари помрачнело.
– Макари это совсем не нравилось, – услужливо заметил Кусач, пока грот молчал, размышляя.
– Полагаю, все решил танк, – задумчиво произнес Кровавый Топор голосом Макари. – Порой, когда остается лишний металлолом, гроты строят танки. Они ужасны. И учитывая восхищение войной и все те обломки, что собирали мек-вагоны, пока мы шли на юг, стая войсковых гротов сделала танк. ''Огромный''. Все еще дрянной, но большой, как один из ваших гыбылных клинков. И... ну. Они назвали его «Большой Макари», в мою честь, – услышав, как Кусач произнес название, Макари скривился и принял весьма неловкий вид. – У него... спереди мое лицо было нарисовано, с пушками от космического корабля вместо глаз.
– Который он, должно быть, ненавидел, – перебила Фалкс. – Потому что нельзя восхвалять грота, и так далее, и тому подобное.
– Да, по началу, – сказал орк, переговорив с Макари. – Но он смирился. Макари говорит, что в итоге, все образумилось. Частично, потому что танк вспыхнул с первым же выстрелом из главных орудий, и все гроты на борту сгорели. Но еще и потому, что танк восхвалял не грота – он восхвалял ''Макари''. Мы точно должны спросить об этом?
Орк задал вопрос достаточно невинно, но Фалкс начала замечать, как часто Кровавый Топор испытывал границы ее терпимости под видом доверительной беседы, и от этого ее и так мрачное настроение стало черным, как смоль.
– Нет, ксенос. Вообще-то, думаю мы, в целом, услышали достаточно о славных победах. Как я сказала, мы слышали историю этой войны – из ее злорадного пересказа мало что можно почерпнуть. Скажи Макари продолжать. Спроси об улье Гадес. И о Яррике.
Говоря, Фалкс смотрела прямо на узника. Как она и подозревала, когда тот услышал имя легендарного комиссара, злобная радость пропала с его лица. Увидеть, как это несуразное маленькое лицо исказилось внезапной тоской, было сродни тонизирующему средству, и Фалкс наградила себя, испытав некоторое злорадство.
– У нас, в конце концов, тоже есть свои талисманы. И не многие столь же сильны, как Яррик. Я хочу услышать все о том, как он победил Газкулла.
===ГЛАВА ВОСЬМАЯ. ДИЛЕММА ГАЗКУЛЛА===
Когда началась осада Гадеса, мы еще побеждали. И продолжали побеждать. Но настал момент, вроде тех, когда чувствуешь, что вот-вот разразится буря, когда все орки на Армиягеддоне поняли, что ''мы уже должны были победить''.
Если бы фон Штраб остался во главе, мы бы уже закончили. Он был как Дрегмек – хвастун, но плохой – и босс разодрал на кусочки его оборону так же безжалостно, как разобрал на кусочки тело вождя Смерточерепов в Ржавошипе.
Но Яррик... Когда командование принял этот старый ублюдок, все изменилось. У него был дефицит всего, что требовалось для обороны Гадеса, но он все равно выдержал ее. Потому что знал, что ''должен'' выстоять. Такова была его действительность, и он был слишком упрям, что позволить кому-то изменить это – даже Газкуллу. При столкновении с его волей, казалось, она почти такая же, как у орка, и босс не мог поверить, что удача свела его с таким необычным представителем человечества.
Я помню, как провалился первый большой штурм Гадеса. Это была воздушная атака, при помощи бомберов Злых Солнц, вместо снарядов забитых батальонами лучших ударных частей Генирула Стратургума. У них были пушки Смерточерепов, выкованные Гоффами доспехи и взрывные пули из пороховых мельниц Плахих Лун – и в дополнение стаи диких сквигов Змеекусов, просто чтобы все кланы могли поучаствовать. В улье и близко не было столько противовоздушных орудий, чтобы отбить хотя бы небольшую часть этой атаки. Но знаете, что сделал Яррик? Он взял всю артиллерию, бомбардировавшую наши ряды со стен улья... и повернул ее так, чтобы та смотрела вверх. В одно мгновение, у него оказалось так много орудий, что даже не надо было целиться, и назад не вернулся ни один бомбер.
Когда босс узнал, ему потребовалось некоторое время, чтобы принять, что это вообще случилось. Он продолжать трясти своей большой головой и настаивать, что Яррик такого не делал. Потому что только он сам мог сделать что-то столь хитрое. Но когда Газкулл вышел из своего босс-вагона и увидел обломки дымящегося красного металла, разбросанного по местности, он впал в ярость. Он насмерть забил ногами орка, принесшего ему новости, а потом еще троих, просто оказавшихся рядом, лишь чтобы достаточно успокоиться, чтобы говорить. И когда он смог разговаривать, то аж ''обругал'' Яррика. Я первый и последний раз видел, чтобы враг так разозлил босса, и это значило лишь одно – у него появился ''грод''.
Да, знаю. «Что такое грод», – да? Спорю, у людей нет для этого слова, как у орков нет слова для этой штуки, когда человеку очень-очень нравится другой человек, и из-за этого получается куча проблем. Вообще, задумавшись об этом сейчас, я полагаю, эти понятия не так уж далеки. Грод – это любимый враг, если хотите.
К слову, для орка найти грода, не являющегося орком, – редкость. Но иметь гродом человека для орка вроде Газкулла? Это было безумие. Я думаю, помогло то, что Яррик был немного похож на орка, хотя сомневаюсь, что он когда-либо об думал об этом в таком контексте. У него даже была клешня, как у Газкулла. И она была такой большой для этого его хилого тельца, что должна была бы тут же его перевесить. Но не перевешивала, потому что он того не хотел. И это было более орочьим, чем сама клешня.
Тем не менее, Газкулл продолжал ломать голову о проблему с Гадесом и Ярриком, но как бы он ни старался, она не поддавалась. Старая песня про неотразимый кулак и недвижимое лицо. Ну, знаете, ''может ли Морк создать такую хорошую коробку, что Горк не сможет ее открыть пинком'', и в том же духе. И со временем, спустя месяцы, это проняло Газкулла. Впервые за всю свою жизнь до того момента, он задумался, а действительно ли он был неотразимым кулаком.
Но орки всегда думают, что побеждают, так ведь? Да, я тоже так думал. Но разум Газкулла стал чем-то отличным от разума любого другого орка, жившего за долгое-долгое время. Он мог представить поражение. И именно это делало его уникальным в большей мере, чем размер, мощь или хитрость. Мне нравится думать, что это, в итоге, стало его величайшей силой. Но в то время, когда он ощутил это впервые, это являлось слабостью. И едва не погубило нас всех.
У меня был гамак, припрятанный в стропилах тронной комнаты в босс-вагоне Газкулла, куда я забирался, чтобы вздремнуть несколько часов, когда не было ночной битвы, в которой я должен был махать знаменем. Обычно, я находился там один, потому Газкулл был слишком суров, чтобы нуждаться во сне, и как правило проводил ночь снаружи, ревя с боссами кланов, следовавшими за ним с Урка, пока они играли, пировали и боролись. А если Газкулла не было в тронной комнате, она оставалась просто комнатой, так? Так что я, наверное, получил единственное мирное и тихое место во всех осадных рядах орков.
Но одной ночью, я проснулся от шума, что сначала принял за грохот артиллерии, пока не понял, что это были слова. Слова Газкулла.
– '''Я больше не уверен, что боги верят в меня.'''
Я глянул через край гамака, чтобы посмотреть, с кем он говорит. Но он был один, неподвижно сидящий на троне, при выключенных лампах. И видно было только, как во тьме мерцает красным его металлический глаз. Он был в том же настроении, в каком я его нашел в начале этого цикла бытия Макари, только в шесть раз хуже. И от него несло грибным пивом. Это было неправильно.
– '''Мы будет продолжать побеждать, только если парни верят, что это так.'''
Я собрался ответить, но что-то подсказало мне не делать этого. Так что я продолжил слушать.
– '''Парни будут верить в это''', - продолжил он, уставившись во тьму перед собой, – '''только если боссы в это верят. А боссы будут верить, только если... я верю''', – он глубоко вздохнул и еще глубже выдохнул, и потом заговорил так тихо, будто это ветер снаружи. – '''Но я не уверен, что верю. И я не уверен, потому что ''не уверен, что боги верят в меня'''''.
Я продолжал молчать. Но не думайте, что я прятался. Я верил, что босс знает о моем присутствии, даже хотя я находился вне поля зрения под крышей. Но если бы я заговорил, это означало бы, что босс говорил ''со'' мной. И раз сложно представить, что сильнейший орк в галактике признает свою слабость, то представьте, что он признается в этом гроту. С другой стороны, если я продолжал молчать, мы оба могли бы притвориться, что я подслушивал. Технически, это ничем не отличалось от разговора Газкулла с самим собой.
Судя по тому, как это звучало, боссу надо было выговориться. Так что я затаился, как всегда делал на Урке во время планерок босса, и стал тем, кто его подслушает.
– '''Они перестали со мной говорить. У меня все еще случаются головные боли. Но в них нет зеленого. Только темнота. И я не знаю, потому ли это, что я должен победить без их указки. Или потому, что где-то они нашли другого орка, более достойного для разговора. В любом случае, я их подвел.'''
Да, орки, может, и не способны чувствовать страх, но я напомню – гроты очень даже способны. И тогда я был напуган больше, чем когда-либо за свои жизни. Неуверенный в себе Газкулл был как... в общем, я собирался сказать, как гаснущее солнце. Но босс видел, как это бывает, и преодолел это чистой верой в себя. А сейчас было хуже. Орда Газкулла была неостановимой, но даже в самой большой машине есть та шестеренка, которая остановит весь механизм, если застрянет. И тут этой шестеренкой был Газкулл.
– '''Я не чувствую себя так же, как они. Как боссы. Это началось на Урке. Но сейчас стало хуже. Эти парни... они живут, чтобы сражаться. Они получают все, что им нужно. Как и должно быть. И я веду себя так, будто я такой же. Я побеждаю их в армрестлинге. Я делаю ставки в сквиговых боях. Я пью, пока ''им'' не становится плохо. Но я притворяюсь. Я потерял свою рукк-разза, свое боевое блаженство. Мне нужно... больше.'''
Босс так долго молчал, что я задумался, не закончил ли он. И когда он заговорил, то казался таким потерянным, что я едва мог поверить, что это тот же орк, который на моих глазах в мясо избил гигантскую варп-тварюгу на борту «Убивца Мяров».
– '''Мне нужно что-то еще''', – сказал Газкулл, – '''но я не знаю что.'''
На следующий день, Газкулл вывалил меня из гамака для очередного дня махания знаменем. Снова были только я и он, и мы оба делали вид, что прошлой ночью ничего не случилось. И я решил, что пока это было так, ничего ''и не случалось''.
Так или иначе, теория была таковой. Но она не сработала. В тот вечер, когда план дневной атаки провалился – суть была в гарганте с большим буром, но Яррик выкопал тоннель прямо под его задницей и взорвал его – Газкулл праздновал с другими боссами кланов. Но зная, что происходит под его металлической пластиной, я видел, что он лишь притворяется.
И с течением дней, я чувствовал, что это распространяется. Не то, чтобы кто-то догадался, заметьте. Они не знали, что Пророк утратил веру. Но они ''знали''. Боевые кличи стали тише. Тракки ехали медленнее. В оружии, казалось, быстрее кончаются снаряды, а пушки чаще взрывались. Вся война с каждым днем становилась чуть менее священной. Такими маленькими шажками, что никто не замечал. Если только не наблюдать, чем, конечно, занимался Газкулл. И я знал: чем хуже становилось, тем глубже он погружался в мысли.
Большой волосатый человек, может, удивится, но я на самом деле почувствовал облегчение, когда появились его родичи, чтобы помочь Яррику. Я имею в виду ''космических десантников''. Только не серых, как он – там были красные, синие и зеленые, одновременно высаживавшиеся по всей планете.
И да, я скажу это. Тогда мы больше не побеждали. Нас избивали.
Газкулл какое-то время продолжал бросаться на стены Гадеса, будто ничто не поменялось. Я думаю, он знал, что война обречена, но он так долго пытался пробиться в этот Морком-меченый город, что просто не мог оставить его несломленным.
И, если быть честным, в итоге он прорвался внутрь. Но к тому моменту в этом не было особого смысла. Орда с «Убивца Мяром», когда-то казавшаяся неиссякаемой, долгое время сокращалась. И когда бои в кривейших, изломаннейших коридорах под ульем, наконец, прекратились, Газкулл потерял почти половину тех, кто остался. Хуже того, из-за его зацикленности на одном городе, все остальные фронты рассыпались. Хотя бы Яррик улизнул, так что у Газкулла остался его грод. Но это не утешало.
Я думал, после этого босс сдастся. И он легко мог бы. Если бы он решил напропалую броситься на ближайшую толпу клювастых, боссы кланов с радостью последовали бы за ним к смерти, зная, что у них был достойный раунд покорения вселенной. Однозначно лучшая попытка, чем когда-либо у большинства орков.
Хвала Горку, Газкулл все же не сдался. Потому что ''достойного'' было для него недостаточно. То, что он достиг на Урке и чего почти достиг здесь, стало особенным. Чем-то новым – что не о многих орочьих войнах можно сказать – и даже если он утратил веру, он не мог бросить все дело.
В пивных хатах это называют Прощанием Кровавого Топора. Когда ты говоришь своей толпе, что выложишь деньги после того, как сходишь на склад, но потом уходишь, не заплатив, и никогда не возвращаешься. Это и сделал Газкулл. Он произнес большую речь, объявил, что они почти завоевали планету, и приказал идти в последний массовый штурм на Улей Тартарус, который был последним на планете городом, удерживаемым людьми.
Все это, конечно, было кучей вздора, и он выбрал Тартарус, бросив нож в карту в своей тронной комнате. Но как знал каждый орк, он все еще говорил с богами, потому они с радостью побежали к своей смерти. Потом он по-тихому собрал боссов кланов – как и Гротсника, к моему разочарованию – и мы все свалили в космическом корабле, пока Яррик и клювастые отвлеклись на Тартарус.
Я надеялся, что, бросив все у Гадеса и уйдя, Газкулл придет в себя. Но вы помните, что я говорил про Горка и то, что он любит делать с надеждой грота.
Он дал неплохое представление. Любой другой вождь после поражения, как на Армиягеддоне, попросил бы своих приспешников пырнуть себя заточкой. Но босс все же знал, как выступать с речью, и взбучка мозгов, которую он устроил боссам кланов, когда их корабль покинул систему, была настоящей трепкой. Он сказал, что эта война не станет концом их великого разгула, но лишь самым началом – чем-то вроде проверочного забега, если хотите, чтобы узнать, как работают люди, и как лучше всего побеждать их в будущем. Он научил их важности ''познания своего врага'', что, полагаю, ни разу не смогла втолковать своим боссам эта человек с кислой миной. Хе.
Как я сказал, это была хорошая речь. Она точно задобрила боссов, и Пули даже сам произнес небольшую речь, что они найдут еще один мир как Урк, заново построят огромную орду и вернутся на Армиягеддон, чтобы закончить работу. Они все обрадовались и, чтобы отпраздновать, устроили большую драку, пока Газкулл наблюдал, а Гротсник снимал мерки, чтобы понять, насколько выросла его голова. Я не знаю, что док думал о речи Газкулла. Но я знаю, что у него было что-то-задумавшее-лицо, пока он трясся над боссом со своей измерительной палкой, и, если и был орк, знавший, что происходит в голове Газкулла... ну, это был тот, который скрепил ее в самый первый раз.
Тем не менее. Об Армиягеддоне есть одна правда. Поражение было запланированным и являлось лишь открывающей частью большого генерального замысла, составленного Горком и Морком. Но есть также и вторая, о которой знали только Газкулл, я и, может быть, Гротсник: из нас, без обиняков, выбили все дерьмо, потому что Газкулл пал духом.
Вот и все. Ваша настоящая, полная правда о Газкулле Маг Урук Траке... Теперь я могу идти?
Хендриксен засмеялся. Не горьким презрительным кашлем, или насмешливым гоготом, а искренним шумным ревом из зала эля, прогрохотавшем через всю корабельную тюрьму. Будто весь этот допрос был ничем иным, как подводкой к этой ключевой фразе шутки, и он достаточно оценил старания, чтобы ради веселья быстро отбросить свой гнев.
– И ты ждешь, что мы поверим, – сказал он, отдышавшись, – будто Газкулл Маг Урук Трака, самый могучий, самый честолюбивый, самый чрезвычайно жестокий монстр во всем мерзком зеленом воинстве орков... впал в депрессию? – сказав это, он снова расхохотался, но пока Кусач довольно долго объяснял Макари понятие депрессии, его веселость потухла.
Пока Кровавый Топор говорил, узник сначала казался сбитым с толку. Но потом его кровожадные маленькие глаза расширились от потрясения, будто он только что нашел ответ на загадку, годами не дававшую ему покоя, и проскулил переводчику единственную фонему.
– Несомненно, да, – передал Кусач, и у Хендриксена в непонимании вытянулось лицо.
– Это однозначно новость, – сказала Кассия, выглядевшая такой же сбитой с толку. Фалкс, впрочем, впервые с тех пор, как вошла в клетку, почувствовала что-то вроде триумфа. Она выкупила Макари, надеясь забраться в разум хозяина твари и узнать о его слабостях. И теперь эта надежда исполнилась. Что бы еще не открылось, операция окупилась знанием.
Но разум Фалкс не был из тех, что долго остаются удовлетворенными, и прошло, может, секунды три перед тем, как он вплел беспокойство в ее осознание успеха.
– Все так, – сказала она, продолжая за Кассией, и затем вслух высказала свои мысли. – Но новость эта требует справедливого вопроса. Если это серьезная слабость Газкулла, почему ты просто выдал тайну его врагам? У отступления вождя с Армагеддона уже есть неопровержимое объяснение – так зачем раскрывать правду? Ты вдруг стал казаться необычайно сговорчивым.
– Ну, – сказал Кусач, даже не нуждаясь в консультации с пленником. – Вы, наверное, знаете, что Макари пропал на несколько лет после отступления с Армагеддона? Этому есть причина.
Мы направились на какой-то дрянной мир, называемый Голгофа, поскольку какая-то тупая картофелина в улье Вулканус отметила его, как переполненный орками, а других идей у нас не было.
И под «мы» я подразумеваю Газкулла. Не было ничего особенного в этом странном завершении войны. Он подыгрывал шумной корабельной жизни боссов кланов, так же хорошо, как и до этого. Но теперь, когда всех их собрало вместе в том убогом корабле, стало яснее ясного, насколько он изменился. Тело Газкулла выросло так, что затмевало меньших орков, но то же случилось и с его разумом, и во время путешествия он все больше времени проводил, укрывшись в одиночестве, подальше от них всех.
Гротсник, конечно, напрыгнул на изоляцию босса, как мусорный гад на свежую рвоту. Он отыгрывался за все потерянное время, пока Газкулл находился не в Вулканусе, кажется, занимаясь ковырянием в башке босса чаще, нежели чем-то другим, и я был уверен, что он прилагает все усилия, чтобы усугубить надлом Пророка.
Головные боли, не бывшие такими уж сильными во время тупиковой ситуации с Гадесом, теперь стали хуже прежнего, с припадками такими скверными, как те, что случались у Пророка на Урке. И пока из-за постоянного присутствия Гротсника я не мог спросить, даже если бы был достаточно дерзким для этого, я был уверен, что Газкулл видел в них еще одно доказательства того, что боги его оставили. Более того, я стал уверен, что док знал о происходящем с Газкуллом. В моем понимании, Гротсник видел босса, как свое творение, и намеревался держать его увязнувшим в сомнениях и безумии, пока тот, наконец, не сломается и не станет личным чудовищем дока.
Заявление Пуль о возвращении на Армиягеддон было, в действительности, лишь предложением. Но Гротсник постоянно подкреплял его во время долгих операционных сеансов босса, раз за разом повторяя идею, что это было личным планом Газкулла, пока босс сам не начал так думать. Лично я всей душой ненавидел эту мысль, и поддерживание ее Гротсником лишь вызывало еще большую ненависть.
То, что у Армиягеддона была определенная притягательность, – правда. То странное, божественное чувство, которое мы ощущали во время войны, было чем-то цеплявшимся к тебе, даже если ты грот. И было легко понять, почему босс Смерточерепов так быстро предложил планету в качестве место следующей битвы. Но для меня, и особенно для той части меня, которая являлась Макари, это было огромной тратой потенциала.
Суть Большого Зеленого была в единстве. В том, чтобы наконец-то объединить многочисленные разрозненные очаги орков в галактике и собрать их все в войне, что закончит все войны. Я даже порой размышлял, что Газкуллу стоило бы пораньше высадить толпы на Армиягеддон в драку и тут же улететь, чтобы продолжить набор. Я определенно считал, что сейчас в этом и было дело. С оставленной позади войной, наступило лучшее время, чтобы выучить урок о том, что значит увязнуть, и начать собирать такую силу, что сможет топить планеты, даже не замедлившись.
Но вместо этого Газкулл был более чем готов сколотить еще одну версию войска, с каким покинул Урк, и отправиться прямо в то место, где его разбили. Место, которое комиссар Яррик будет денно и нощно пытаться превратить – в самом, зог, прямом смысле, – в коробку, такую крепкую, что сам Горк не смог бы ее открыть.
Еще одна война на Армагеддоне была для нас самым простым из доступных вариантов. Тем, что сделал бы любой другой вождь. Но Газкулл не был любым другим вождем. Часть его гениальности всегда была в том, чтобы отбросить мысль, что самый простой, быстрый и боевой вариант – всегда лучший. И я размышлял про себя, почему же он соглашался на эту чушь? Все, случившееся до этого момента: объединение Урка, исход на «Убивце Мяров», и второй шанс, который Газкулл получил для себя, убежав с Армиягеддона – все это вот-вот улетит в трубу, просто потому, что босс слишком сильно хандрил, чтобы придумать план получше, чем кто-то по имени, зог возьми, ''Пули''.
Когда мы приблизились к Голгофе, я решил сделать кое-что совсем безрассудное. Такую вещь, что для грота была бы возмутительной. Но я начал чувствовать себя единственным существом на том корабле, все еще хоть на два зуба беспокоившимся о богах, так что я решил сделать это во имя них. Я собирался сказал Газкуллу, что он ошибается.
Поверьте, я хотел оставить все. Позволить ему прийти в чувство на Голгофе и дать время самому понять, что он был на пути к повторению катастрофы, которую мы оставили позади. Но я не был уверен, что это случится. Как не был уверен, что если не выскажусь сейчас, то получу еще один шанс для этого.
Потому что, запомните, я застрял в металлической коробке с Гротсником, наверное, самым подлым козлиной, которого я, по несчастью, встречал, и не только затаившим на меня большую обиду, но уже однажды пытавшимся меня убить. Я уже замечал его киб-орков, слонявшихся в темных нижних коридорах корабля с ножами, и было лишь вопросом времени, когда один из них найдет закуток, который я не проверил на наличие убийц.
Впрочем, в итоге, мне стоило переживать не из-за Гротсника.
Когда я набрался храбрости бросить вызов боссу, мы находились на мостике корабля, в те редкие моменты, когда никого из боссов кланов не было рядом, а Гротсник спал. Газкулл мрачно смотрел на космос, и, казалось, сейчас его лучше не прерывать. Но опять-таки, а когда было иначе?
«Сейчас или никогда», – подумал я и открыл рот.
– Смекн-ун-сникхек-нук, – сказал я ему голосом, из-за страха еще более тонким, чем обычно.
– '''Что?''' – произнес застигнутый врасплох Газкулл, словно ему только что задал вопрос разводной ключ.
– Ты так говорил им на Урке, после объединения. Гротская фраза. Сейчас спрячься, пырни завтра.
– '''Да, я знаю''', – сказал босс, пока скорее недоумевая, чем гневаясь. – '''Почему ты о ней заговорил?'''
– Из-за идеи вернуться на Армиягеддон, – сглотнув, ответил я.
– '''И что с ней?''' – произнес Газкулл и посмотрел прямо на меня. Я понял, что до сего момента ни разу не встречался с ним глазами, и мне не хотелось больше это повторять. Хотя у него остался только один глаз, в нем было достаточно угрозы, чтобы расплавить сталь, не говоря уже о смелости грота. Но я, паникуя, прошептал в голове мольбу Морку и продолжил.
– Ты, может, и победишь, – пропищал я, но передумал. – Ты победишь, – поправил я сам себя, хотя мы оба знали, что в первый раз я был прав. – И после этого, ты получишь планету. Но если ты не вернешься туда, то сможешь получить миллион планет.
Газкулл просто смотрел на меня, у него не дрогнул ни единый мускул, и тогда я понял: он или начал менять решение, или просто ждал, что еще я осмелюсь сказать прежде, чем он меня убьет. Я все равно пересек черту, так что, словно находясь в корабле на границе черной дыры, я, с надеждой на лучшее, вывел двигатели на полную мощность.
– Когда ты показал мне Большое Зеленое, когда я сделал знамя, все звезды в небе были зелеными. Целая галактика во власти орков – не только улей Гадес, – у меня тогда началась ''гипи-вентилизация'', и, казалось, мое сердце вот-вот разорвет себя на куски от дрожи, но я чувствовал в себе зеленое пламя, и оно будто сожгло страх.
– Босс, ты смог заставить работать вместе шестерых самых упрямых поганцев на Урке только своим умом и кулаками. В галактике полно таких же упрямых поганцев, дерущихся друг с другом, когда могли бы обратить все в зеленое – и только ты можешь собрать их вместе. Боги ''верят'' в тебя, босс. Пули, и Уграк, и все остальные тоже верят в тебя. ''Я'' верю в тебя, а я гребаный грот. Единственный, кто сейчас не верит в Газкулла – сам Газкулл.
Только услышав эхо своего голоса, я понял, что кричал. Но почему-то я все равно не был напуган. И вопреки всем моим ожиданиям, Газкулл задумался. Он двигал челюстью, будто пережевывал эту мысль. Потом его голова замерла, и он вновь на меня посмотрел. Его глаз выглядел менее убийственно, что я счел хорошим знаком.
– '''Да''', – сказал он. – '''Ты прав.'''
– Правда? – спросил я, потому что не ожидал, что будет так легко.
– '''О, да. Это очевидно, не так ли. Я, наверное, перестал верить в себя... или ты начал слишком верить в себя, ''Макари'',''' – Газкулл выпрямился во весь рост, касаясь головой потолка мостика, и он был вылитым отражением той фигуры в конце видения, о котором я ему только что напомнил. Только в этот раз он выглядел и в половину не таким добрым. За секунду страх вернулся. – '''Так или иначе, как ты любишь говорить, если низменный, тощий как палка, мелкий кусок падали, вроде тебя, считает, что может указывать мне, что делать, что-то пошло не так.'''
Он шагнул вперед и медленно присел, опустив похожую на зеленую гору голову, пока она не оказалась в паре длин клыка от моей.
– '''''Не так ли'''? –'' произнес он мягко, как пепел, но сила его дыхания все равно чуть не сбила меня с ног.
– Да, – ответил я, потому что спорить с ним сейчас казалось не самым умным решением.
– '''Впрочем, полезно, что ты со мной так говоришь.'''
– Да?
– '''Да. Ты напомнил мне, что настоящий орк не советуется с гротами. Настоящий орк, Макари – а я настолько настоящий орк, насколько это возможно – не советуется даже с богами. Или с кем-либо другим, кроме себя.'''
'''Ты''', – произнес он, вытянув коготь, и тот коснулся моей дрожащей груди. – '''Ты был ошибкой. Слабостью, которую я считал силой. Но с этого момента ошибок больше не будет. ''Будет только сила''.'''
'''Передай Горку и Морку, что мне и без них будет хорошо''', – сказал Газкулл с самой мрачной улыбкой, какую я видел, и положил большой и указательный пальцы по бокам моей головы. А потом он надавил. И с влажным хлопком, с каким взрывается голова грота, закончилась моя вторая жизнь.
===ДОПРОС IX===
- И это все? – через какое-то время сказала Фалкс, не вполне уверенная, что еще добавить.
– Да, по крайней мере, на долгое время, – мрачно произнес Кусач. – Макари сказал мне, что, если вам хочется знать, что же пошло не так на Голгофе, придется пойти и спросить Яррика.
– Воздержусь, – ответила Фалкс. – Он целиком и полностью заслуживает своего статуса героя Империума, но он, наверное, самый строгий, самодовольный зануда, рядом с каким я когда-либо имела неудовольствие сидеть за ужином.
Фалкс боковым зрением увидела, как у Кассии отвисла челюсть. Будучи воспитанной в карательном полку Милитарум, в своем духовном мире она, вероятно, видела Яррика столь же великим, как сам Император. Но девочка теперь находилась в мире Фалкс. И лорд-инквизитор считала: если решил понять чужаков, то хорошо бы первым делом стать реалистом по отношению к людям.
– Так ты его встречала? – спросил Кусач, плохо скрывая заинтересованность.
– Дважды.
– А он... много говорил о Газкулле?
Фалкс приглушенно хмыкнула от удивления, обдумывая ответ.
– Если ты хочешь спросить, считал ли Яррик Газкулла своим ''гродом''? Ну. Я могу с уверенностью подтвердить – он ненавидел его всеми фибрами души.
Когда Кусач передал это гроту, Макари, казалось, был, по крайней мере, доволен.
– Хватит о Яррике, – раздраженно сказал Хендриксен, поскольку тоже встречал легендарного комиссара и составил мнение еще более выраженное, чем Фалкс. – ''Ты вновь вернулся?''
Честно говоря, Фалкс была поражена. Пока узник описывал драки Газкулла на Урке, брат Хендриксен не мог выказать большего презрения к истории и ее рассказчику. Однако же теперь, когда повествование Макари приняло тон саги о перерождении, схожий с некоторыми более странными историями, передаваемыми у курилен с психотропными травами в шаманских пещерах Фенриса, рунный жрец проявил заметно большую заинтересованность.
– Ну, он здесь, в этой комнате, – отпустил колкость Кусач, не лишая себя возможности спровоцировать волка. – Так что да, думаю, он, видимо, в какой-то момент вернулся.
– Ты прекрасно знаешь, о чем я спрашиваю, – пригрозил Астартес, и Кусач прекратил испытывать удачу.
Газкулл в итоге пришел в себя. Я знал, что придет. Но я не имею в виду... примирение. Он решил, что хочет вернуть меня. Но это не имело отношения к вере или Большому Зеленому. Он просто подумал, что я буду полезным инструментом – или даже просто чем-то, что заткнет толпы, потому что они постоянно спрашивали: куда подевался старый добрый знамемашец.
Первый раз это случилось во время битвы. И когда я вернулся в последний раз, было сложнее, чем продырявить собственный тонкий череп. Для начала, я совершенно не был нормальным гротом. В один миг я был лишь мыслью в куче грибов, или вроде того, занятый своим делом, а в следующий – оказался в траншее, трясущимися руками целясь из ржавого бластгана<ref>Аналог мельты у орков</ref> поверх бруствера.
Я споткнулся и упал со стрелковой ступени: оказалось, у этого Макари одну ногу выкинули и заменили на кусок дерева, а я к этому не был готов. Но когда я встал и попытался вновь забраться на ступень, с красно-черного неба опустилась рука и выдернула у меня бластган.
– '''... тогда я приведу ''его'', если ты перестанешь меня этим доставать!''' – где-то надо мной пророкотал Газкулл. Поскольку рука была его, секундой позже она снова опустилась, сунув мне старое потрепанное знамя.
Вообще, я сказал, что это было старое знамя, но вот что интересно. В последней войне в него попало множество пуль, летевших в меня, и одной из моих немногочисленных обязанностей было латать его металлоломом и каждый раз перерисовывать. К тому моменту, как мы покинули Армиягеддон, знамя наполовину состояло из заплаток, и я столько раз переделывал рисунок на нем, что случайно стал неплохим художником. Хотя я так и не смог правильно передать выражение лица.
Но теперь, судя по виду, в знамя столько раз попадали, что не осталось не только исходного металла, но и ни одной моей заплатки. На деле, оно стало в три раза больше, а рисунок на нем был ''позорным''. Газкулл выглядел как какой-то... ''никчемный гаргант'', и кто бы ни рисовал его, руки у него совсем не получались. Было ясно, что прошло очень-очень много времени. Но меня больше беспокоило, что ''моим знаменем пользовался кто-то другой''.
Я решил, что это был лежащий на дне траншеи орк со свежей дырой в голове, когда огромная рука сжалась у меня на плече и развернула лицом к трупу и стоящей вокруг него группе орков. Мертвец носил нелепую шапку, валявшуюся теперь в обломках у его разорванной башки и немного походящую на те, что были у человеческих ''свищеников'', коих мы видели на Армиягеддоне. Я задумался, не было ли это попыткой Газкулла изобрести орочью версию ''свищенства'', и почувствовал стыд за труп.
– '''Вот. Макари''', – раздраженным тоном сказал Газкулл, и там, где его рука касалась моего плеча, появился краткий всплеск боли, дав мне метку-отпечаток. Это казалось... неискренним. Вообще почти не больно. – '''Доволен теперь?''' – прорычал босс. – '''У вас снова есть «правильный знамемашец». Тебе повезло, что я не убил тебя за повторенный в милионный раз вопрос. ''Теперь отвали с этим и забери этого олуха.'''''
– Хорошо, Макари, – сказал Пули, кивнув мне, поскольку именно с ним и говорил Газкулл. Смерточереп, который, получив повышение до босса клана над трупом Дрегмека, был молод, сейчас выглядел ''очень старым''. Он всегда был большим, но теперь стал, наверное, вдвое меньше, и, хотя когда-то был тощим, как палка, в итоге, его живот позавидовал плечам. Пули всегда был ко мне добр. Естественно, относился ко мне как к грязи. Но в хорошем смысле. – Скучал по тебе, – сказал он, отчего я поморщился, потому на всякий случай он добавил «говно мелкое».
Из орков, стоявших рядом с Пулями, часть я узнавал, а часть нет. Там был Уграк, в таком большом гига-доспехе, что я сначала принял его за дреда, но потом увидел эти косые глаза, зло смотревшие на меня из двух разных прорезей в похожем на ведре шлеме. Еще был Шазфраг, выглядевший так, будто его несколько раз разрывали на куски, а потом пересобирали. Грудболг, постаревший еще на Урке, а теперь походивший на что-то, кучу времени пролежавшее в болоте, и разозленный этим. Сназдакку я не видел, как не было в траншее и Генирула Стратургума, но там стоял молодой орк, кажется, носивший его униформу.
– С генералом произошел несчастный случай, – с сожалением произнес Кусач, приложив цвелую фуражку к груди в несуразном жесте поминовения. – Но к счастью, его заменил амбициозный молодой офицер с еще большим пониманием искусства сражений. Это был никто иной, как ''Палковник Тактикус'', – заявил он, произнеся имя так, будто кому-то в помещение было до этого дела, – недавно вернувшийся с долгой и коварной схватки с замечательным противником, где он узнал...
Кровавый топор продолжил, но Макари давно перестал говорить и выглядел сразу недоуменно, раздраженно и несколько обеспокоенно.
– Кусач, – терпеливо сказала Фалкс.
– Хмм?
– Никто не спрашивал, – сказала она ему, в тот же миг, когда Макари рявкнул на орка – она была готова поспорить – то же самое на их языке. Кусач смущенно прочистил горло.
– Прошу прощения, – произнес он, с усилием вытолкнув совершенно не орочье слово между клыков. – Просто я отношусь к нему с большим уважением, вот и все. Свойственно Кровавым Топорам.
Тем не менее, времени смотреть по сторонам не было. Газкулл дал приказ, а он это не для развлечения делал. Поговорив со мной, Пули поднял голову и проревел команду атаковать вдоль траншеи, а затем запрыгнул на бруствер с ловкостью, которую все эти годы и лишние банки харчей явно не уменьшили. Прыгнув, он подхватил меня, бросив в мусор по другую сторону траншеи. Держа в руках знамя мне не по размеру, я посмотрел на самую большую войну, какую только видел.
Перед нами лежал такой огромный город, что я принял его за горы. Если быть честным, я принял его за ''множество'' гор. А подле него, на широкой равнине, поросшей низкой зеленой травой, разбивали друг друга на куски боевые машины в таком количестве, что лучшие забавы южного наступления Газкулла казались скучными. Все было таким большим, что я только через пару секунд понял, что равнина покрыта совсем не травой. Это были ''орки''. Больше, чем я видел в любой из жизней.
Это было так грандиозно, так... ''по-боевому'', что я не отвел взгляд, даже когда боковым зрением увидел громадные ботинки Газкулла, прошагавшие вперед слева от меня. Он со мной даже не заговорил вернув назад, и, казалось, уже забыл про меня, так что я не видел причин обращать на него внимание. И он, к тому же, меня убил.
Но все же, не то чтобы он не ''имел права'' меня убивать. И это бы того стоило, если бы он оглянулся на наш разговор и образумился с Армиягеддоном. Посмотрев на эту масштабную битву, я отдался своей самой не-гротской привычке, и понадеялся. Может, вот оно. Может, это было начало Большого, на что я пытался вдохновить Газкулла: первым могучим шагом в буйстве, что утопит галактику в зеленом. Выглядело точно масштабно.
Но тут я учуял серу. Не только серу: топливо, канализация, пепел, гниль, горячие камни... этот нос Морк не для украшения сделал, знаете? Нюх – лучше из чувств грота, и он никогда не забудет запах места. Нос знает. И нос тогда понял, что я тут уже был. Город напротив нас – Вулканус. Место, где я начал свою вторую жизнь, только с кучей новых укреплений. И это был Горком долбанутый Армиягеддон. Опять.
Здоровенный придурок все же вернулся. И если он хотел, чтобы я махал для него палкой, пока он тут бросал свою судьбу на ветер, он мог об этом забыть.
Честно говоря, не было похоже, что Газкулл этого действительно хотел. Он призвал меня, только чтобы заткнуть Пули. И обдумав это, я понял, что он, наверное, был... это же «саркастичным» называется? «Ладно, – говорил он Пулям, – хочешь назад Макари? Тебе так важен грот с палкой? Вот тебе такой». Только дело в том, что воля Газкулла столь могучая, что он мог заставить кого-то существовать, просто что-то неискренне сказав.
Я смотрел на эту огромную бесполезную битву и на спину Газкулла, пока он вливался в нее, и понял, что был случайностью. Не более чем пустяковым замечанием в разговоре, о котором босс уже забыл. И я знаю, что неправильно гроту высоко о себе думать, но я знал, что выше этого.
Помните, всегда говорили, что я удачливый? Ну, я все еще таким был. Но это не значило, что пули не могут в меня попасть. Просто если я не ''хотел'', чтобы попали, они, кажется, подчинялись. Это чувство... ''сохрунения'' для меня теперь мало что значило. Совсем наоборот. И учитывая настоящий ураган из пуль, несшийся теперь с началом атаки к рядам орков, несложно было создать ту удачу, которая требовалась.
Что интересно, всего в нескольких шагах оказался неплохой поток снарядов, молотящих по мертвому орку – наверное, у какого-то стрелка сбился прицел. Я решил ему помочь. Последним, что я услышал, были звенящие удары по знамени, получившему кучу новых дыр, и тихие влажные разрывы, когда мое тело постигла та же участь. Я умер еще до того, как упал на землю.
– Как думаешь, Газкулл понял, что это все же был ты? – спросила Фалкс.
– Макари думает, ''Пули'' понял, – пояснил Кусач. – И, должно быть, сказал Газкуллу, учитывая, что случилось дальше.
– Так это произошло вновь? – предположила женщина, подняв брови.
– О, ''да'', – сказал Кусач, когда Макари вытянул здоровую руку и обе ноги и начал считать пальцы, какое-то время бормоча себе под нос. Дважды сбившись со счету и начав заново, грот бросил попытки, пожав плечами, и Кусач повторил жест для Фалкс. – Много раз, – подытожил он.
– Но у Газкулла было для тебя дело, и он призвал его выполнять, – спросила Кассия, кусая губу в попытках понять подлый моральный мир Макари, – разве ты не оскорблял Горка и Морка, каждый раз сбегая?
– Не, – раздался переведенный ответ. – Только Газкулла. Не думаю, что в те дни он знал, чего хотят боги. Не думаю, что ему было до этого дело.
– И все же, – продолжила Кассия, с пробившейся в интонациях старой жесткостью карательного легиона, – он отдал тебе приказ.
Когда Кусач перевел это, Макари засмеялся.
– Ты правда не понимаешь гротов, так ведь, большой человек? Помнишь, что я говорил раньше – для грота попытаться сбежать от хозяина не богопротивно. Орк должен доказать свое право на власть, остановив его. Ну, это оно и было, но больше.
Макари принялся за рассказ о почти бесконечной, все более изощренной череде призывов от Газкулла, за которыми почти незамедлительно следовали столь же изобретательные смерти от Макари. И исходя из описаний, казалось, что при каждой встрече этих двоих – хоть и краткой – орочий вождь становился все мрачнее. Становилось понятно, что дисфория, поглотившая орка во время осады улья Гадес, так и не прошла окончательно. Боги («Или та часть безумия, которую он принимал за их голоса», – благочестиво поправила она себя) продолжали молчать в его растерзанном черепе. И когда война за Армагеддон разрослась до апокалиптической, в пике став вечной ничьей, слабость Газкулла, кажется, вновь одолела его.
Фалкс почувствовала, что в этой части допроса можно надавить еще.
– Если ход сражений, который я составила по этим... болезненным сценам, верен, – сказала она прервав Кусача на середине рассказа о том, как Макари до смерти забил себя гаечным ключом, – то мы, видимо, подходим к той точке, когда Газкулла последний раз видели на Армагеддоне. И я полагаю, что Макари может знать что-то о том, почему он ушел.
Когда переводчик передал это пленнику, Макари поначалу молчал. В медленно покачивающемся конусе света от лампы в камере, его глаза то выходили, то вновь попадали в тень. Освещаясь, они то казались пылающими от ярости, то мрачными от сожаления. Фалкс вновь разозлилась от тщетности попыток определить чувства грота по лицу, способному лишь на различные вариации злобы. Однако, в итоге, Макари мерзко оскалился.
– Да, – сказал Кусач, – он говорит, что знает.
===ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. ПРОЗРЕНИЕ ГАЗКУЛЛА===
– '''Я не буду извиняться''', – сказал Газкулл, хмуро глядя на меня с самого красного неба, какое я видел.
– '''Я не буду извиняться''', – повторил он, убрав руку с моего плеча и выпрямившись во весь рост, – '''потому что я не перед кем этого не делаю. Ни перед любым другим орком. Ни перед самими богами. И явно не перед гротом – не важно, какой подлой, выводящей из себя скотиной он является.'''
Вокруг босса закружилось густое облако дыма, сначала скрыв его, а потом осветившись изнутри злобным светом, когда прикрепленная к клешне пушка вновь выстрелила по какой-то цели, сокрытой дальше во мгле. Однако я этого не услышал, или, по меньшей мере, не заметил шума: каждый нерв моего тела истошно вопил от боли ожога, оставшегося там, где он меня коснулся. В этот раз казалось, что прожигает до костей, и я мог только стараться не уронить знамя, зажатое, как я теперь понял, в пальцах моей левой руки.
Но когда боль начала стихать до саднящей приглушенной пульсации, я подумал о его словах. Для начала, с тех пор как он меня убил, это был первый раз – первый за всю эту нелепую кампанию – когда он вообще заговорил со мной напрямую. Он сказал: «Подлая, выводящая из себя скотина». Я не горжусь, потому что гроту это не положено. Но все равно всем нравится лесть, а это было высокой похвалой. При пробуждении у меня был порыв встать под пули, но если он собирался так со мной говорить, решил я, то, может, его стоит выслушать. И кроме того, в нем что-то изменилось, но я не вполне понимал что. Он просто казался в большей мере... ''собой''.
– '''Чтоб тебя Горк отметелил, Макари''', – выругался Газкулл, прорычав слова со звуком, похожим на гравий и перезарядив пушку, когда развеялся дым. – '''У меня из-за тебя головные боли были. Но во время головных болей мне лучше думается. И потому, Макари, я думал. Пошли.'''
С шипением и щелканьем поршней Газкулл развернулся и начал тяжело шагать вверх по крутому склону разломанных камней, куда стрелял из оружия. Только это не были камни, как я заметил, посмотрев вниз, чтобы начать ползти за ним – эти были мелкие осколки брони, столько раз взорванные, что стали почти как гравий. Когда мой разум устроился в новом убежище, я различил повсюду множество криков. И ''очень много'' взрывов.
– '''И раз не буду извиняться''', – пояснил босс, пока его ноги сдвигали целые насыпи перемолотого металла и керамита на пути вверх, – '''я не буду говорить, что был не прав. Я не был не прав, убив тебя. И не был не прав, вернувшись на этот мир.'''
Я прыгал между площадками выровненного щебня, оставленные его ботинками, пользуясь древком знамени для равновесия, пока, кряхтя изо всех сил, не оказался на вершине рядом с ним. Снова появился дым, скрыв все выше пояса Газкулла. Но я слышал, как он глубоко вдохнул где-то наверху, будто наслаждался чем-то. Будто чуял что-то, что я не мог. Он выдохнул, протяжно и ровно.
– '''Чуешь это, Макари?''' – спросил он.
Я чуял. Пахло гребаным Армиягеддоном. Но время было не для острот, потому я притаился, устроившись на сломанном шлеме клювастого у его правого ботинка.
– '''Видишь это, Макари. Что я сотворил здесь?'''
Конечно, из-за дыма я не видел. Но потом ветер снова унес его и с вершины того холма я увидел самую прекрасную и ужасающую вещь.
Это была война. Но написанная самыми большими буквами, какие можно найти. Мега Война. ''Священная Война'' – эхо той идеальной древней жестокости, для которой, как глубоко внутри знал каждый орк, они и были созданы. Машины столь громадные, что двигались подобно облакам, раздирающие друг друга в мощных потоках искр. Море тел – орочьих и человеческих, живых и мертвых – текло поверх безупречных дебрей траншей, воронок и размолотых обломков.
Подняв голову от этой божественной катастрофы на ее возвышающегося ''акитектара'', мой взгляд скользнул по роям воздушных аппаратов – наших и вражьих, не важно, – вращавшихся в таких густых облаках выхлопов, что, верно, сами были дымом, и взрывавшихся во внезапных, ярких гроздьях смерти. Я поднимал глаза выше и выше через эту бурю огня и стали, пока не увидел ее. Голову Пророка – твердую, темно-зеленую, неподвижную. Краеугольный камень и венец всего этого.
Он откинул голову, закрыв глаз от восторга и надув кожистые ноздри, будто позволял каждому чувству насладиться его творением. Но тут я понял: дым унес не ветер. Это сделал Газкулл, вдохнув его, позволяя мне увидеть. Он взял все эти уничтожения, ярость и резню, всю волю и гнев двух межзвездных империй, и просто пошел и, черт возьми, ''выкурил их''.
Его грудь наполнилась достаточным количеством дыма войны, чтобы задохнулась целая толпа гротов, и пока он удерживал его в себе, облака над ним начали светиться. В этом сиянии двигались силуэты: огромные тени, подплывающие друг к другу и сталкивающиеся в брызгах тьмы. Космические корабли, понял я. Громадные механизмы, раздирающие друг друга на металлолом в битве, по сравнению с которой происходящее внизу выглядело нелепо. Битва столь масштабная, что видно было только тени, ''спраницираванные'' светом ее ярости.
Газкулл все еще вдыхал, словно внутри него не заканчивалось место. И в это время один осколок света прямо над его головой начал становиться все ярче и ярче. Будто что-то приближалось.
'''Это священно, Макари''', – сказал Газкулл, когда свет стал слишком ярким для глаз. И клянусь Морком, его губы не двигались, хотя его слова в своей голове я слышал так же отчетливо, как все остальное.
Когда свет погас, он открыл глаз, глядя прямо на меня. И сбоку, падая вниз, пробившись через небеса, оказался зоганный здоровенный камень. Утыканный орудиями, стрелявшими во всех направлениях по пути вниз, просто ради наслаждения стрельбой. Когда камень наполовину опустился, на его задней части зажглись ракеты, размером, должно быть, с город, и он полетел к земле еще быстрее. Я поднял знамя так высоко, как мог, и не мог удержаться от крика во все хилые легкие из-за этой ''красоты''.
Но я не увидел, как камень упал. Потому что Газкулл оскалился так же широко, как Горк, и выпустил между клыками весь тот дым, только гуще и злее, чем до этого, который скрыл все, что я мог видеть.
– '''Пахнет действительно хорошо, так ведь?''' – сказал Газкулл, и мне пришлось согласиться. Потому что так и было. И да, это все еще был запах Армиягеддона, который я уже знал – запах, от которого я решил свалить в начале войны. Но теперь он изменился. Стал насыщеннее. В нем появился целый слой новых ароматов – масел и зелий, какими натирала свою броню сотня разных толп клювастых, и крови и потрохов, оставшихся, когда эта броня ломалась. Пота и ужаса человеческих солдат со всей галактики, и странных веществ, готовившихся в сердцах гигаорудий меков. Бесподобный старый запах.
– '''Тогда пошли''', – сказал Газкулл, и на фоне света от, видимо, падения камня на землю, я увидел его ''селувет'', спускающийся по другой стороне холма.
– Что мы атакуем? – спросил я, решив, что этот вопрос будет уместен.
– '''Ничего''', – просто ответил босс. – '''Мы уходим'''.
Ну, этого я не ожидал.
– Но не похоже, что мы уже победили? – сказал я, удивленный, что столь неожиданно почувствовал такое разочарование от мысли об уходе.
– '''Еще нет''', – согласился Газкулл. – '''Но победим, заметь. Но я и ты? Мы здесь закончили.'''
Пока мы шли по полю боя в дыму, Газкулл объяснил. Было странно: хотя с вершины холма я видел миллионы сражавшихся, мы натыкались только на трупы, будто все расступались, давая нам поговорить.
Он сказал, что устроил такую большую войну, что людям пришлось привезти солдат с такого огромного участка космоса, какой даже звездный свет преодолел бы за тысячу лет. Целые ''миры'' хилых поганцев были скормлены дробилке, в которую Газкулл превратил эту планету, как и достаточно стали, чтобы опустошить шахты целой звездной системы. Тут находились много-много-и-пять разных толп клювастых, шесть великих толп человеческих гаргантов и не меньше много-и-семи флотов больших остроносых человеческих кораблей.
И это еще не говоря об орках. Босс, без сомнений, пришел сюда с ордой. Но в отличие от первого вторжения, когда ее сожрала война, в этот раз его силы удваивались каждый год. Он сказал, что орки прибывали из отдаленных миров, как на Урк с внешних планет, потому что ''почувствовали это''. Они знали, что тут что-то происходит. Что-то особенное. Они не знали, что именно, но как магнит хочет прицепиться к стали, так они хотели стать частью этого.
Но битва происходила не только здесь. Учитывая, как много людей направили в эту схватку, поблизости находилось множество планет, ждавших хорошей трепки, и Газкулл уже получал доклады о крупных вторжениях, отделявшихся от его собственного и ведомых орками, которых он никогда не встречал, чтобы пойти и в его честь втоптать миры в грязь.
– '''Ты хотел, чтобы я объединил орков, Макари. Теперь ты видишь? Именно это я и сделал. И сделал я это лишь сражаясь на каждом шагу. Сражаясь здесь, как и сказал.'''
Он остановился ненадолго, так что я едва не влетел в заднюю часть его икр, и развернулся, указав на меня когтем. Тогда я не видел его лица, только свечение его металлического глаза в дыму, и когда он вновь заговорил, то этот холодный, жестокий голос заставил весь остальной мир замолчать.
– '''Так что никогда больше не сомневайся во мне. Никогда. Да, мне потребовалось время. Мы оба знаем, что у меня были... случаи. Но я нашел лучший путь – путь богов – и он привел меня сюда. В этом всегда был план. И это истина, поскольку я так сказал''', – потом он пошел дальше.
В общем, с этого момента я помню все ''немного'' иначе. Но опять же, в концепции истины есть место не только для одной мысли, и, как я думаю, вы знаете об этом больше, чем говорите. И когда Газкулл что-то решил, другим истинам просто придется убраться с дороги и освободить место, да? Как Пророк пришел в Ржавошип, придерживая мозг и сражаясь с животными по пути, так и это было запланировано им с самого начала. Именно это и случилось.
Пройдя немного в тишине, мы остановились там, где по словам Газкулла, нам нужно было ждать. Он сказал, что камень был небольшим развлечением для прикрытия нашего ухода – ''атвличением'', чтобы Яррик, которому не очень-то хотелось упускать нас второй раз, был слишком занят, чтобы заметить одиночный орочий корабль, отделившийся от схватки на орбите. Боссы кланов, как он сказал, уже ушли, наконец-то посланные в собственные войны, и я мог лишь надеяться, что Гротсника заставили принять те же привилегии. Теперь на Армиягеддоне были только мы, по крайней мере из орков, что я знал, и скоро машины меков унесут нас в космос.
Газкулл стоял и разглагольствовал о священных вещах, как склонен был во время ожидания, и я с удобством пристроился на мертвом человеке, у которого было не так много мокрых мест. Тут теперь было жутко тихо, поскольку битва сместилась на новые жестокие фронты, созданные ударом камня. Каждые несколько секунд где-то во мраке раздавался крик умирающего человека, но, честно говоря, это было весьма расслабляющим. Такая... ''компанейская'' тишина.
Но, помню, я мог поклясться, что Газкулл собирался мне еще что-то сказать, но отказался от этого. И раз уж я родился наглым поганцем, и много раз таким же умирал, я не смог сдержаться.
– Босс? – спросил я.
– '''Да?''' – ответил он тоном, говорившим, что мне лучше очень осторожно подбираться слова.
– Ты говорил, что не сожалеешь и что не был не прав, убив меня или придя сюда, но думал обо всем этом...
– '''Говорил'''.
– Ну, звучало так... Хм... Звучало так, словно в этих рассуждениях есть что-то большее. Что-то, что ты еще не сказал.
Газкулл долго смотрел на меня, но он выглядел в большей мере заинтересованным, чем злым.
– '''Не знаю, чем Морк думал, создав тебя, грот''', – сказал он, наконец, потерев черепную пластину ладонью. – '''Но работа штучная''', – он вздохнул, потом подошел прямо ко мне и заговорил.
– '''Ладно, это были головные боли. Они становились хуже, и несмотря на все усилия Гротсника, они почти не стихли.'''
«Удивительно», – подумал я.
– '''Я думал, когда мы приземлимся здесь, полегчает. И отчасти, так и было. Но потом опять стало хуже. Помнишь, несколько месяцев назад, когда ты забил себя до смерти тем гаечным ключом?'''
– Да, – сказал я, почесав лицо, чтобы он не заметил моей ухмылки.
– '''Меня это разозлило, Макари. Очень разозлило. Припадок случился прямо перед всеми боссами, и мне пришлось драться с одним из них, чтобы его скрыть. Я, конечно, победил. И обид не было. Но было близко. И я задумался, почему у меня головные боли.'''
– Это были боги, босс?
– '''Да, Макари. Это были боги. Они говорили со мной все это время, пока я думал, что они молчат. Они говорили со мной, пиная в голову. Что значит, если я пинаю кого-то в голову?'''
– Ты хочешь, чтобы тебя слушали.
– '''Именно. Так что в итоге я послушал. И в этом наконец-то появился смысл,''' – Газкулл посмотрел на молчаливый клубящийся дым и снова вздохнул. – '''Боги видели, что я сделал тут в прошлый раз. Они видели Голгофу и все остальное. Смотрели они, и видели, что это хорошо. Но они стали нетерпеливы, Макари. Каким был я, смотря на ту драку с балкона на Урке. Когда я понял, насколько... больше она может быть.'''
Он повел когтями вокруг себя, оставляя в дыму небольшие завихрения, где смог касался их острых кончиков.
– '''Оказалось, хорошего слишком много. И ты сейчас видишь, как это хорошо. Но не так, как будет. Эта вспышка заперта, и не может стать больше. То, что происходит здесь... должно происходить ''везде''. И для этого мы сейчас уходим''', – я кивнул, потому что он все еще не сказал то, чего, как я понимал, избегает всеми силами. Но он уже почти дошел до этого.
– '''И... ну. Полагаю, Макари, мои слова не про то, что мне жаль''', – сказал он в пятый раз, – '''или что я ошибался''', – это тоже было сказано в пятый раз, и он зарычал от досады. – '''И, клянусь Горком, Морком и самим Большим Зеленым, ты ''действительно'' самый удачливый грот, когда-либо выползавший из дыры, раз я вообще подумал сказать тебе такое, но...'''
Он скривил лицо, как обычный орк при мысли о сеансе под ножом Гротсника, подходя к грани, но с каждым шагом ступая все медленнее.
– '''Ты...'''
Но дальше он не зашел. Потому что раздался скрипучий, скрежещущий, лязгающий звук, и мы оба огляделись, увидев большую тень, ползущую через дым. Это был человеческий танк, полностью разбитый, с кучей дыр от пуль и с половиной гусеницы, болтающихся сбоку. Это было неожиданно, поскольку я думал, что все армии к этому моменту ушли. Но все же, думаю, Горк и Морк порой бывают весьма изобретательными, когда действительно хотят преподать урок. Башня танка повернулась со звуком, будто снотлинга ткнули сверлом, изнутри раздался глухой удар, и орудие выстрелило.
Газкулл недоуменно скорчил лицо и посмотрел на дыру в броне прямо там, где был его живот.
– '''Они меня подстрелили''', – заметил он, будто это не имело смысла.
– Ты в порядке, босс? – спросил я, пока танк просто стоял, не зная, что делать.
– '''О, да''', – ответил он. – '''Броню надо будет починить. Но не думаю, что снаряд вошел. Всегда говорил – у меня самый крепкий живот''', – он ткнул кончиком когтя в дыру и посмотрел на нее поверх груди. – '''Ха. Боеголовка даже не взорвалась.'''
И тут боеголовка взорвалась. Из дыры в броне Газкулла вырвался фонтан крови и шрапнели, и Пророк Горка и Морка опрокинулся назад. Потом единственным звуком был скрежет люка на башне танка, когда оттуда высунулось человеческое лицо с выражением такого удивления, что я думал, у него глаза вывалятся. Он начал что-то кричать в танк, видимо, чтобы кто-нибудь зарядил еще один снаряд, и я услышал беспокойные крики изнутри, даже когда люк снова закрылся.
Я бросился туда, где на обломках брони, покрывавших равнину, лежала голова Газкулла, и понял, что понятия не имею, что делать. Он не был мертв – в конце концов, это всего лишь танковый снаряд, а он Газкулл, – но умер бы через пару минут, и на восстановление от такого ранения ушло бы несколько часов. Проблема была в том, что у нас не было пары минут до того, как танк бы выстрелил снова. Мне почти хотелось, чтобы тут был Гротсник. Он хотя бы знал, как в этом разобраться. Но потом моя дурная мелкая голова начала работать, и я получил собственный ответ.
– Проблема решена, босс, – сказал я примерно через минуту, стряхнув с руки пропущенный кусок мяса и подобрав знамя, которое оставил прислоненным к груди Газкулла.
– '''''Что?''''' – сказал он, пьяно прищурив глаз, когда очнулся.
– Это было просто. Я слышал людей в танке, даже когда люк закрылся, и знал, что тому есть причина. Потом я вспомнил про все эти дыры в нем и понял, что по крайней мере одна из них должна быть по размеру гроту. Так и было.
Я оскалился и в отражении на линзе металлического глаза Пророка, увидел куски плоти, застрявшие в моих острых маленьких зубах.
– Дальше времени ушло немного. Хотел бы я, чтобы ты видел их лица.
– '''Ладно''', – сказал Газкулл и глубоко, с дрожью вздохнул, потом стиснул зубы и сел. – '''''Ладно''''', – повторил он, и я увидел, что он смотрит в небо, где, наверное, находились боги. – '''Вы добились своего. Я скажу это. Макари?'''
– Да, босс?
– '''Ты был прав. Боги от меня хотят объединения орков. Здесь. Теперь, пойдем и сделаем звезды зелеными.'''
==АКТ ЧЕТВЕРТЫЙ==
===ДОПРОС X===
Макари попытался – неубедительно – вести себя так, будто второй исход с Армагеддона был завершением имевшейся у него истории. Но все в помещении, и особенно брат Хендриксен, были железно уверены, что это не так.
Потому они какое-то время продолжали, разобравшись с погоней Яррика, битвой за Залив Призраков и похищением Газкуллом всей космической армады вождя Ургока. Драка за дракой за дракой, с неутомимым наслаждением описываемые этой квохчущей тварью и его Троном забытым переводчиком.
Однако, выдержав шесть часов Октарианской Войны, в которой Газкулл победил чуть ли не бесконечную волну все увеличивавшихся тиранидских бестий в одной схватке, силы Фалкс истощились. Допрос подошел к двадцать второму часу без перерыва, поскольку они не останавливались со смерти Ксоталя, и в итоге потребовался твердый психический толчок от Кассии, чтобы инквизитор вообще призналась себе, что устала. Она попыталась возразить огринше, что Хендриксен на ногах столько же, сколько она, но в ответ получила только поджатые губы и скептический взгляд. Кассия не нуждалась в тонкостях психического общения, чтобы указать на абсурдность стандартов, установленных для себя Фалкс.
Потом псайкер покинула ее мысли и резко вслух запросила шестичасовой перерыв в процедуре. Фалкс разрешила, и, хотя она покидала клетку в раздражении от необходимости отдыха, по крайней мере, она была довольна, что не сама об этом попросила.
И теперь она находилась тут, в пахнущей затхлостью, в некоторой степени слишком скромной комнатке, называвшейся ее покоями. Капитанская каюта на «Исполнителе» была роскошной, но лорд инквизитор давно оставила ее, предпочтя эту каморку и переоборудовав свои исходные покои в оружейную. Она пыталась убедить себя, что это решение было принято исходя из спартанской кротости. И может в молодости это бы так и было. Но к какому бы объему реювенальных процедур ни имеешь доступ, дожив до своего четырнадцатого десятилетия, невозможно не ценить хорошую кровать, и каждый раз, просыпаясь с новыми щелчками в позвоночнике, Фалкс скучала по тому отделанному золотом чудовищу.
Нет, горькая правда была в том, что Фалкс оставила каюту капитана лишь потому, что не смогла спать в таком большом помещении с таким количеством теней.
Бросив взгляд на терпеливо парящий за пологом кровати серво-череп, чьи окулярные данные она настроила на отображение корабельного времени, Фалкс зарычала от раздражения. Прошло четыре часа, и попытки поспать стали казаться бестолковыми. Она уже размышляла, не возобновить ли допрос раньше, но в дверь постучали.
– Входи, брат Хендриксен, – вздохнула она, поскольку Кассия, как профессионал, спала, и больше никто из команды не знал ее так хорошо, чтобы быть уверенным, что она не спит и ее можно потревожить. – Не включай свет, – сказала она, махнув рукой с кровати, когда его огромный силуэт показался в ее боковом зрении. – Тоже не спится? Или ты и не хотел?
– Вообще, было бы неплохо, – печально произнес фенрисиец. – Но мне больше хотелось есть. Пропустил много приемов пищи, пока слушал этого чертова ''грённиссен'', – старый псайкер тяжело опустился на потрепанное кресло напротив кровати, и Фалкс скорее услышала, чем увидела, охлажденную жаренную синт-птицу, которую он с собой принес в качестве нейтрализатора вкуса.
– А пока ты ел, – спросила инквизитор, – размышлял ли ты о том же, о чем и я? Конкретно, почему Макари так охотно предал возлюбленного пророка теперь, после столь трогательного воссоединения перед отбытием с Армагеддона?
– Совсем не думаю, что он его предает, – жуя, спокойно сказал Хендриксен. – Думаю, это уловка. Они пытаются играть с нами.
– По той же причине ты сомневался в подлинности Макари, – заметила женщина. – Но он оказался вполне настоящим.
Брат Хендриксен пожал плечами в темноте.
– Я все равно думаю, что это обман, лорд инквизитор. Все же это Вы склонны менять мнение в угоду фактам. Вы хотите наблюдать за этим, – космический десантник с хрустом сделал еще один большой укус и заговорил с набитым мясом ртом. – Может быть опасно, знаете ли.
Фалкс слегка засмеялась и позволила тишине ненадолго воцариться в убогой каюте, будто потертому уюту старого траншейного одеяла.
– Так продолжай, – наконец, произнесла она. – Как думаешь, в чем их план?
– Понятия не имею, – ответил Хендриксен, с привычным тоном того, кто давно стал безразличен к козням чужаков. – Но что бы то ни было, мы поймаем их перед его исполнением. Или сразу после. Так или иначе, это не тот день, когда монстры нас одолеют, Титонида. Все будет хорошо.
– Все будет хорошо, – выдохнула Фалкс, прожившая жизнь, убежденная в противоположном. – Ты говоришь так каждый, черт возьми, раз – и ты правда веришь в это, да? Этот... оптимизм – личное, или Император создал вас с врожденной верой?
– ''Вера?'' – рыкнул Хендриксен, с фальшивым презрением махнув полуобглоданной костью. – ''Вера'' – это думать, что другие решат за тебя твои проблемы. Вера не для таких как ты или я, Фалкс. ''Хрм''. Мы ''и есть'' эти другие. Мы решаем проблемы, – перед тем, как заговорить вновь, фенрисиец с хрустом разгрыз кость и проглотил осколки. Но в этот раз в его голосе звучало настоящее презрение. – И Император, может, наш отец, но Он не наш создатель. Астартес создает сам себя.
– С небольшой помощью геносемени, – сухо добавила инквизитор, и Хендриксен с пробуждающимся гневом подался вперед.
– Дух волка ''нужно заслужить'', Фалкс. Это не какой-то случайный подарок. Как ты хорошо знаешь, это проклятье, что мы несем вместе с волей превзойти свою человечность. Но это и благословение. Оно дает мне... то, что ты назвала оптимизмом. Я знаю, что все будет хорошо, поскольку какие бы беды не случились, ''я знаю, что буду способен сделать все хорошо''. Или достойно умру, пытаясь. Так что волноваться не о чем.
Фалкс еще искала в разуме подходящие слова, чтобы выразить, насколько такая уверенность потрясающе непостижима, когда тишину разорвал протяжный визг сирены в пространстве снаружи. Через секунду каюта погрузилась в гневный алый полумрак системы аварийного освещения «Исполнителя».
«Побег из изолятора». Слова затекли в разум Фалкс, будто ледяная вода, еще до того, как предупреждения появились на ее инфо-визуализаторе.
Хендриксен уже был на ногах с ножом в руке, его глаза мрачно бегали по невидимому тексту его собственных окулярных данных. Незадолго до этого, ремонтный сервитор обнаружил, что дверь корабельной тюрьмы открыта, и рядом с ней целый отряд личной стражи Фалкс. И теперь, пока женщина натягивала китель и забирала пистолетный ремень, на спинной палубе-казарме включился новый сигнал тревоги. Вторжение в каюту.
– Кассия, – охнул Хендриксен, как раз, когда Фалкс сама определила источник второго сигнала, и побежал к двери.
Инквизитор последовала за ним. И подумывая напомнить космическому десантнику о его оптимистичной оценке, женщина вскоре решила, что лучше приберечь дыхание для бега.
Смерть Кассии не была чистой.
Как и в случае с орком, просто ''нельзя'' убить огрина чисто, по крайней мере, если в наличии только нож. А судя по жуткой панораме борозд, порезов и уколов, вырубленной на ее похожем на гору теле, это явно был нож. По виду, борьба началась у ее стола, пока она работала со своим журналом. Имперская Истина, конечно же, утверждала, что огрины не умеют писать. Но за последние два года с помощью постоянных упражнений со старыми текстами Ордо Биологос, позаимствованных из личной библиотеки Фалкс, она самостоятельно училась. Не так давно, Кассия развила неплохой талант к каллиграфии. Но теперь ее журнал, как и все в комнате, был покрыт густой, сворачивающейся кровью. Истина, решила Флакс, восстановлена.
– Кусач, – прорычал Хендриксен, сидевший на корточках у тела псайкера.
– Сервитор, – ответила Фалкс.
– Когти Бьорна, женщина, о чем ты говоришь?
– Сервитор, привезший бак Ксоталя. Когда Кусач помог ему зафиксировать колесики, он его коснулся. Должно быть сорвал с него пропускной стрежень и прятал его, пока мы не ушли.
– Невозможно, – зарычал Хендриксен. – Их прикручивают болтами. Нет таких быстрых орков.
– А этот есть, – возразила Фалкс и посмотрела на разгром, окружавший тело женщины, которая когда-нибудь могла стать ее аколитом.
Кассия упала в мешанину сломанной мебели, и судя по каплям темной орочей крови, перемешанным с озером ее собственной, и запахом озона в воздухе, она, видимо, хорошо сражалась на всех фронтах. Но шансов у нее не было, учитывая глубокую колотую рану сбоку на шее – первую из нанесенных, предположила Фалкс, и довольно глубокую, чтобы перерезать ее толстую, как кабель, сонную артерию.
– Хорошая битва, девочка, – прошептал Хендриксен, когда его расширившиеся от гнева глаза метнулись к следу черной крови, ведущему к второму выходу из каюты. Он уходил к расположению кухни в казармах и дальше, где находилась спинная магистраль «Исполнителя».
– Он направился к задней группе спасательных капсул, – сказала Фалкс, заметив порезанную ткань, где с рукава кителя Кассии срезали устройство доступа. Когда она повернулась, Хендриксен уже ушел, тяжело ступая вдоль казарм и чуя аугментированными ноздрями запах орочей крови.
Но даже старый волк не был достаточно быстрым охотником для такой дичи. Увидев те же новые сигналы тревоги на инфо-визуализаторе, что и Фалкс – о незапланированном выпуске капсулы из задней группы – он остановился, как вкопанный, пробормотав фенрисийское ругательство. Поскольку они еще шли через варп, пытаться выстрелить по капсуле не имело смысла; она должна была вывалится обратно в реальное пространство в тот же миг, когда покинула поле Геллера «Исполнителя».
Орк сбежал.
Брат Хендриксен должен был выть от досады, или вырвать стальной стол из креплений, или проявить свою ярость бурей несфокусированной психической энергии. Но он ничего из этого не сделал. Напротив, шаман сделал глубокий, успокаивающий вдох, потряс головой, будто чтобы прочистить ее, и вытащил остатки синт-птицы. И тогда сорвалась Фалкс.
– Чтобы ты от оспы сгнил, рунный жрец! Как ты можешь быть таким черствым, что ''ешь'' в такое время? Она мертва, Хендриксен. ''Мертва''. Это для что-нибудь значит, помимо твоего проклятого аппетита?
Хендриксен сглотнул, вытер руки о бедра и медленно пошел к ней. После грязной драки, в которой долгие годы назад выковалась их связь, Фалкс всегда дважды думала перед тем, как говорить с гневающимся волком. И теперь, когда его сияющие губительным холодным спокойствием глаза встретились с ее, она вспомнила, почему.
– Никогда не делай догадок о том, что я чувствую, а что нет, – предостерег он голосом мягким, как шаги хищника по снегу. – Я буду скорбеть. Но перед этим, весьма вероятно свершится насилие. У меня большое тело, его нужно насыщать. Это не какой-то веселый пир, ''Лорд Фалкс''. Я поддерживаю свою способность убивать.
Фалкс с усилием сглотнула и уперлась пятками в сталь палубы, чтобы не дать себе отступить от псайкера.
– Конечно, брат Хендриксен, – сказала она, усмирив свой нрав. – Я сорвалась.
– Прощаю, – сказал космический десантник, но лед из его глаз не исчез. – Теперь грот. Если только наш беглец не нашел времени повозиться с системами слежения, то тварь осталась в клетке.
– Ты намерен убить его? – спросила Фалкс, ничего более сейчас не желавшая.
– Нет. Я собираюсь завершить его допрос. Это судно Ордо Ксенос, инквизитор. Давай сделаем то, что получается лучше всего.
Хотя клетка была оставлена открытой, а путы узника разрезали, грот, скрестив ноги, сидел у стула для допроса, когда они пришли. И несмотря на поврежденную руку, сломанный нос и большую рану, где его плоть отрезали для Виночерпия, он ухмылялся. Судя по его виду, он не боялся смерти. Тем не менее, Фалкс подумала, что он казался несколько разочарованным, когда Хендриксен не ударил его, а вошел в помещение, совершенно игнорируя существо, и положил тяжелый сверток шкур, который захватил из своих покоев.
– Ненавижу спрашивать об очевидном, – осмелилась задать вопрос Фалкс, пока волк развязывал ремни, скреплявшие сверток, и разворачивал его на полу клетки. – Но как мы будем допрашивать эту тварь, если она и слова на готике не знает?
– Есть более древние методы, – коротко ответил рунный жрец и начал снимать с себя корабельные одежды. Увидев набор предметов, выложенных на расстеленную шкуру, Фалкс начала осознавать, что было на уме у шамана. Там оказались пучки трав, очерненные смолой черепа животных и сосуды из рога, закупоренные пробками из неочищенного воска. Руны из связанных нитями костей младенцев и куски засушенного, недобро выглядевшего мяса. А в центре всего этого блестело длинное, кровожадное острие зуба кракена.
«Он и в самом деле о старых методах», – подумала женщина. И помимо ее воли, восхищение всем чужеродным, приведшее к катастрофе, разгорелось вновь.
Инструментарий на шкуре не имел никакого отношения к свету Императора. Эти вещи пришли из долгой тьмы фенрисийской зимы; мази блестели в освещенных огнем пещерах задолго до того, как Повелитель Человечества явился, дабы вернуть своих охотников к ноге. Но их не забыли. И при всей настойчивости Хендриксена – как теперь поняла Фалкс, ''пытавшегося подать Кассии хороший пример'' – в отношении дисциплины и учений санкционированного имперского псайкера, он всегда держал эти зловещие реликвии под рукой.
Космический десантник к этому моменту полностью разделся, и на него было жутко смотреть. Фалкс никогда особо не интересовалась мужскими телами, но даже если бы так, в теле Хендриксена она нашла бы мало наслаждения. Оно являлось маскулинностью, возведенной до чистого оружия: нечто ''сконструированное'', лишенное всей непреднамеренной грации природы, которую заменили монолитной брутальностью бронированной машины. Когда Хендриксен взял горшочек с каким-то вонючим маслом и начал размазывать его по торсу, покрытому шрамами, рубцами от скальпеля, растяжками и злобными рубцами вживленных сокет-портов, Фалкс неожиданно осознала, почему главный боевой танк Астра Милитарум окрестили Леманом Руссом.
Она поняла, что татуировки Хендриксена нанесли, когда он еще был человеком. Сейчас они исказились, растянувшись над перестроенными костями и буграми насильно выращенных мышц. В их изгибах можно было заметить призрак мальчика, каким когда-то был волк, натянутый на тело монстра, и Фалкс на мгновение ощутила жалось к Хендриксену, пока он обводил линии кончиком пальца, вымазанным смердящим жиром.
Подготовив тело, шаман взял зуб кракена, прошептал не то молитву, не то проклятье, и начал водить острым кончиком по груди, бедрам, лбу и плечам с одним лишь холодом во взгляде. Жуткий клык шел по древним буграм рубцовой ткани, где в давно прошедшие годы уже кусал рунного жреца, и из вновь открывшихся ран жадно полилась кровь. Отталкиваемая жиром, который шаман нанес на рунические метки, поток растекся по татуировкам так, что они продолжили мерцать той же голубизной, как и глаза волка, сквозь темно-красный глянец.
Покрытый лишь своей кровью и словами силы предков, Хендриксен прошел вперед, оставляя за собой след влажных алых следов, и, с вымокшей бородой, приблизился к узнику. Макари больше не ухмылялся.
– Газкулл покинул Армагеддон, – заключил он, присев и согнувшись так, что его глаза оказались на уровне с глазами твари. – Он собрал силы, готовясь к более масштабной бойне, и долгое время уходил от погони. Но не всегда. Его изловили, грот, не так ли? ''Рагнар''.
Когда кровавый призрак произнес имя своего бывшего Магистра Ордена, глаза Макари расширились от осознания – и ненависти. Тварь зашипела сквозь влажные черные зубы.
– Ты видел бой, не так ли? – продолжил Хендриксен. – Я знаю, что видел. Я вижу это в твоих ксеносских глазках. ''Я чую это в тебе''.
Последние слова вырвались с рыком, от которого кожу на голове Фалкс, вокруг черепной пластины на загривке, защипало. Попытавшись заговорить, она не смогла подобрать слов, чтобы выразить свое беспокойство. Голова Хендриксена резко развернулась, приковав к ней эти жуткие пустые глаза под маской крови.
– Кассия всегда утверждала, что картинка рассказывает тысячу слов, ведь так? – сказал шаман. – Так что я сделаю это, чтобы почтить ее. Мы вдоволь наслушались слов этого гада. Давай, наконец, напрямую взглянем, что у него в голове.
Повернув огромную, покрытую кровью, косматую голову обратно к Макари, рунный жрец потянулся вперед рукой, с которой падали капли, и движением, слишком быстрым, чтобы гретчин отреагировал, сжал ладонь вокруг черепа зверя.
– Висс-мег Кронгар, – приказал он на каком-то архаичном диалекте родного языка. Голос его был ветром, дующим в голых черных ветвях. Трескучим скрежетом морского льда, сжимающегося вокруг досок корабля. Он был метелью, и Фалкс потерялась в ней.
===ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. ЕЩЕ БОЛЬШАЯ БИТВА ГАЗКУЛЛА===
''Каменная кладка осыпается от попаданий болт-снарядов; воздух наполнен дымом.''
''Наверху, под разорванным войной небом, треснутая оболочка большого собора. Сейчас то ли ночь, то ли день, потемневший от пламени, и черные, будто кровоподтеки, грозовые облака вспороты яркими когтями огня. Не понятно, то ли это обломки могучих кораблей, обменивающихся ударами за покровом, то ли еще больше десантных капсул, отмеченных головой волка.''
''Внизу трупы. Ты пробираешься между ними. Пока твои когтистые руки царапают по каменным плитам, нащупывая путь вперед через черное дыхание войны, они натыкаются на плоть и поломанную броню. Тела моих братьев, чьи конечности жестоко отрезанны погаными клинками. Тела твоих хозяев, разорванные цепями и снарядами.''
''А вот неподвижная челюсть огромного орочьего воина; ты используешь его клыки, как опору, пока забираешься на безногое тело, и затем прыгаешь обратно между мертвецов, когда над головой клокочут выстрелы и поют снаряды. Дрожа от ужаса, ты отчаянно перелезаешь через труп и тянешь за собой пробитое пулями знамя.''
''Раздается гулкий грохот, и земля содрогается. Впереди проседает и медленно заваливается на бок каменная колонна. Она падает, словно кулак одного из твоих жестоких богов, подняв столбы огня и пыли. Ты знаешь, что это лишь остаточный толчок взрыва, обрушившего ребра крыши. Твой Пророк подорвал огромное количество боеприпасов, заложенных со всех сторон внутри стен, дабы отрезать себя и своего противника от поддержки воинов.''
''Он знает, что должен сразиться в этой схватке один. Потому что получил видение. Ты был там. Пока что это его величайшее видение, и самое тяжелое, сжавшее его тело так, будто сами боги держали его в пасти. Он освободился от него, зная, что эта битва предрешена судьбой; что это узкое горлышко, через которые нужно пройди, дабы принести вашему Большому Зеленому процветание.''
''Но обрушившаяся крыша столь же крепко отрезала тебя от хозяина. Ты шел за ним попятам, когда взрыв отбросил тебя. Ты понял, что это граната, когда в плоть впилась шрапнель. И за ударной волной пришли мои братья, с глотками, распаленными боевыми кличами древних гор.''
''Ты убежал от их наступления, опрометью бросившись, чтобы скрыться в дыму. С тех пор ты полз меж тел, пытаясь отыскать путь обратно к своему Пророку через лабиринт резни. Пока что каждый извилистый путь упирался в тупик, заставляя возвращаться назад, и ты все больше беспокоишься из-за рева Пророка, доносящегося от дуэли в сердце громадной постройки.''
''Но теперь ты нашел путь к воссоединению с ним. Упавшая колонна раздавила и орков, и сынов Русса, и, по крайне мере пока, твоя дорога вперед чиста. Провизжав богохульство, что сам называешь молитвой, ты тонкими конечностями поднимаешь знамя и бросаешься через пустошь разбитого камня. Шлеп-клац-шлеп-клац; твои босые когтистые ноги топают по кладке, пока ты бежишь через руины к погребальному плачу рыка Пророка.''
''Ты не знаешь, какую помощь собираешься ему дать, только, что должен быть с ним по воле ваших богов. Потому ты пробираешься через дым, клубящийся, как ужас в твоей голове, и бежишь дальше. Ты перепрыгиваешь через конечности, выдающиеся из завалов; ты сжимаешься и приседаешь, когда по обе стороны твоего пути падает еще больше обломков.''
''Ни камень, ни пули не достигают твоей плоти, и вскоре ты достигаешь стены мусора, сформировавшей арену в сердце собора. Зелень поет в твоих венах, когда ты замечаешь щель в стене. Рука святого подпирает камень размером с мастодонта – или, думаешь ты, сквиггота – оставив пролом слишком узкий, чтобы прошел орк или человек, но достаточно широкий для такого, как ты.''
''Знамя не пролезет, поэтому ты оставляешь его и заползаешь в щель на локтях. Ярость хозяина бушует впереди, едва не оглушая тебя в узком пространстве пролома, и осколки камня оставляют на твоих конечностях глубокие порезы, пока ты торопишься добраться до него. Стены все больше сближаются, но вся их тяжесть – ничто, в сравнении с сужающимся окном твоей судьбы.''
''Ты добираешься до конца прохода, и у тебя перехватывает дух: зверь, намеревающийся сделать сами звезды зеленым, обрамленный рваной рамкой каменных глыб на краю барьера.''
''Газкулл Маг Урук Трака стоит на приподнятом настиле алтаря собора, возвышаясь над все еще стоящими в окружающей разрухе статуями. И когда смерть пустотного корабля далеко наверху отбрасывает покров зеленого плазменного света на его громадный силуэт, он откидывает голову и ревет с священном триумфе.''
''Но там есть и второй гигант, шагающий по широкой дуге вне досягаемости твоего владыки и хозяина. Это Рагнар Черная Грива, и он держит реликтовый Морозный Клык с мастерством веков – хотя тебе это не известно. Ты лишь замечаешь, что он размахивает цепной пилой небывалых размеров.''
''Волчий Лорд крадется к добыче, потому ты замечаешь, как от его ног расходится рябь, и боишься, что это кровь твоего хозяина. Но потом ты видишь: гидравлические подачи его брони разрезали одну за одной, отчего возвышение превратилось в грязное озеро.''
''Впрочем, это тебя мало успокаивает. Ты вспоминаешь, как очень давно Пророк убил вождя Дрегмека, когда орк крупнее стал уязвим из-за медленного разрушения доспехов. Громадное боевое облачение, которое носит твой владыка, – скорее здание, нежели броня. Ты не можешь вообразить их вес, и теперь опасаешься, что судьба Дрегмека настигла и его палача.''
''Но Газкулл не Дрегмек. Пророк натягивает губы над клыками длиной с твою руку и, голосом густым и черным, как пролитая гидравлическая жидкость у его ног, он дразнит Черную Гриву на языке людей.''
''– '''Закончи это.'''''
''Это приказ к завершению, но орк, говорящий с богами, кажется, скорее, нетерпеливым в ожидании начала чего-то. Как бы то ни было, Волчий Лорд оказывает услугу. Решив, что его враг обездвижен, он взбегает по ступеням на краю возвышения, отталкивается от обрубленной статуи мученика и по высокой дуге прыгает к противнику.''
''Газкулл атакует. То, что он двигается под таким весом стали, невообразимо. Но то, что двигается с такой скоростью, непостижимо. Для тебя это чудо. Когда громада его тела подается вперед, он ставит могучий железный ботинок на алтарь Самого Императора и тоже прыгает.''
''– Убей его, босс, – мерзко вопишь ты из своей норы.''
''Болтер Рагнара взрывается бурей огня в упор, осыпая лицо Пророка взрывными снарядами, пока они сближаются. Но его кожа столь толстая, и столь крепки кости под ней, что это все равно что пригоршня песка.''
''Два гиганта сталкиваются и обрушиваются на неф с чудовищным грохотом брони. Краткая, жестокая борьба – и они поднимаются, сцепившись в смертельных объятиях. Громадная зубчатая клетка когтей Газкулла полностью сомкнулась на торсе Рагнара, и, услышав треск керамита под ее хваткой, ты экзальтированно вопишь. Но потом ты видишь: Морозный Клык острием впился в шею Пророка. Кровожадные зубья реликвии застряли в толстой шкуре, но они уже дрожат, пока мотор воет, дабы освободить их, и из раны начинают вылетать куски эластичной кожи.''
''Когда твой крик триумфа падает до стона ужаса, ты ползешь, чтобы освободиться из-под камня и побежать к хозяину. Но щель слишком узкая. Может, три Макари назад, когда ты был поразительно тощим недомерком, ты бы пролез. Но с этим телом ты быстро застрял, высвободив голову и одну руку, тянущуюся в жалком отчаянии.''
''Раздается оглушающий, влажный треск, и лезвие на большом пальце когтя Пророка пробивает нагрудную пластину Рагнара, проливая густой поток крови из сердца Волчьего Лорда. Это смертельное ранение.''
''Но в тот же миг из раны Газкулла вырывается большой кусок спутанной, перекрученной кожи, и зубцы Морозного Клыка приходят в яростное размытое движение. Пока ты тщетно дергаешься, клинок прорезает толстые, как ноги, связки в шее твоего хозяина. И затем, в огромном потоке раскрошенных костей и размолотой плоти, разрывается его позвоночник.''
''С последним вздохом, Пророк произносит в лицо умирающего Рагнара единственную фразу, но ты не слышишь ее из-за собственных воплей отчаяния.''
''Голова Газкулла Траки падает на пол. Она падает на адамантиевую пластину, закрывающую его священную рану, и дрожь от столкновения проходит через весь собор. Этого, между тем, достаточно, чтобы сдвинуть руку статуи, держащую открытым лаз, в котором ты застрял. С тяжелым приглушенным стуком, огромный каменный блок над тобой падает вниз.''
''Неф собора начинает бешено крутиться, и ты несколько мгновений думаешь, отчего же, пока не понимаешь, что у тебя больше нет тела. Когда твоя голова останавливается, прокатившись немного по нефу, ты моргаешь, стряхивая с глаз каменную пыль.''
''Твое зрение быстро тускнеет. Но прежде чем оно пропадает окончательно, ты видишь последнюю сцену, невольно взглянув на ступени возвышения. Рагнар, дрожа, стоит над трупом Пророка с ужасным проломом в груди. Он шатается, едва держась на ногах. Одной рукой он высоко поднял голову Газкулла Траки. И перед тем, как из тьмы поднимается зеленое, чтобы забрать тебя, ты видишь, что клыки твоего хозяина сложились в огромную победную ухмылку, и ты знаешь, что все будет хорошо.''
===ДОПРОС XI===
Лорд-инквизитор Титонида Фалкс осознала, что она не гретчин, примерно в тот же момент, когда поняла, что ее рвет. Или, по крайней мере, у нее рвотные спазмы. Она не знала, когда последний раз ела – обычно речь шла о днях, а не о часах – но тем не менее ее желудок прилагал все усилия, чтобы опустошить себя. Словно кулак, сжимавшийся одновременно с ударами в голове и каждый раз выдавливавший небольшой едкий комок желчи.
Какое-то время, тошнота была всем. Она могла только удерживать себя на трясущихся руках и тужиться в жалкой надежде, что от этого выйдет воспоминание о том, как быть Макари. Когда слабость начала немного отступать, она попыталась открыть глаза. Но настил пола клетки показался расширяющимся и сжимающимся, будто ''дышал''. И у нее возникло жуткое ощущение, что через кожу перчаток она чувствовала не металлическую решетку, а ужасный губчатый и упругий гриб. Фалкс снова начало рвать, и в этот раз дольше.
– Во имя Марса и Терры, Хендриксен, – наконец прохрипела она, приоткрыв глаз и увидев кажущийся нормальным пол. – Я и не знала, что шаманские традиции Фенриса были такими... грубыми.
– Поверь моему слову, инквизитор, – ответил рунный жрец, когда она, дрожа, встала на ноги, – ты легко отделалась.
Одного взгляда на ветерана Караула Смерти хватило, чтобы понять, о чем он. Хендриксен выглядел жутко. Она довольно долго работала с псайкерами, потому знала о последствиях перенапряжения, но она никогда не видела ничего подобного степени его истощения от проецирования воспоминаний Макари. Он... почти иссох, насколько это можно сказать про космического десантника, а особенно про столь крепко сложенного, как Хендриксен. Тонкий слой жира, покрывавший мускулатуру его торса, полностью сгорел, оставив на глыбах крепких мышц обвисшую кожу.
Но хуже всего было его лицо. Глаза – в почерневших от запекшейся ритуальной крови глазницах – на выкате, щеки ввалились, показав несколько нечеловеческое строение черепа. Обычно, видно было лишь мельком – блеск острия, когда он, смеясь, откидывал голову или скалился от раздражения. Но сейчас ничто не скрывало этого. Рот над его бородой, вновь продернувшейся смертной белизной, вспороли корни ''клыков''. Фалкс смотрела на лицо самого давнего союзника и чувствовала лишь глубокий, атавистический страх.
– Прошу прощения за... дискомфорт, – сказал он, наклонив косматую голову к полу, чтобы избавить ее от первобытной тревоги при встрече с его взглядом. – Я давно не обращался к старым методам. Я забыл, каковы они для непосвященных.
– Не имеет значения, – произнесла Фалкс, борясь с очередной волной спазмов под ребрами. – Мы наблюдали нечто действительно неповторимое. Других способов дойти до конца истории существа не было, и...
– Вы могли просто спросить, – сказал Макари на чистом низком готике.
– ''Прощу прощения?'' – выпалила Фалкс и напрягла каждый мускул своего тела, чтобы не закричать от удивления.
– Прощения за что? – спросила тварь, когда под его сломанным носом расползся этот жуткий насмешливый оскал.
Фалкс лишь смотрела, как и Хендриксен. Она понятия не имела, был ли вопрос искренним, или гретчин играл с ними. И это, больше чего-либо другого, напугало ее. С ее вниманием к деталям и психическим даром Хендриксена, за эти годы они развили неодолимую интуицию на мысли ксеносов. Они научились читать язык тела премудрых фракталов; выводить на чистую воду тварей, которых можно было увидеть лишь в свете смертоносного восхода умирающего пульсара. А теперь их переиграло... ''это''.
Макари, ловкий несмотря на сломанную руку, вскочил на стул для допроса и уселся на нем, скрестив ноги, будто какой-то кошмар из ''сказок'' древней Терры.
– Я даже на стул сяду, – прохрипел он на языке, ''который просто не должен был знать'', и затем раздраженно хлопнул по металлу. – Все эти вопросы Морком-меченные ''дни'' напролет, а теперь вам сказать нечего! Я понимаю, почему ты не очень популярна, ''Титонида''.
– Спрашивать больше нечего, – протянул Хендриксен, будто порыв снега, затушивший последние угольки пламени, и пошел к Макари с выхваченным ножом.
Фалкс хотелось лишь избавиться от твари. И все же, она не могла согласиться с рунным жрецом. Начать хотя бы с вопроса о Кусаче и так называемом «похищении» Макари. И, может, еще что-то?
''Конечно!''
– Есть кое-что, – выпалила Фалкс, вытолкнув слова как раз, когда Макари вдохнул для очередной насмешки, и Хендриксен повернул к ней изможденное, скорбное лицо, посмотрев на нее, будто женщина сошла с ума.
– Газкулл не умер, – заявила она.
– Не, помер, – возразил Макари, и его оскал стал шире, когда он постучал когтем по мерзкому лбу. – Ты как раз видела, как у него голова отвалилась, помнишь?
– Но это было недолго, – прорычала Фалкс, слишком уставшая, чтобы контролировать свой гнев. – Знай, ксенос. Нет ничего – ничего – что я предпочла бы больше отсутствию у нас причин говорить дальше. Но вопрос о возвращении Газкулла служит причиной всему этому злоключению. Я признаюсь даже тебе, что вышла за пределы здравого смысла в погоне за тем, чтобы его понять, ''и будь я проклята, если прямо сейчас не узнаю правду об этом''.
– Думаю, ты так и так будешь проклята, – усмехнулся Макари. – Но если хочешь правды, она у меня есть. Какую бы пользу она тебе ни принесла.
Вопрос повис в сумраке клетки, в тишине, нарушаемой лишь дыханием Макари, тихо вырывающимся сквозь зубы-иглы. В корабельной тюрьме никогда не было по-настоящему тихо. Мрачный ли стук рогов и когтей по решеткам клеток, или же шелест молитв непостижимым богам – во тьме всегда что-то шевелилось. Но сейчас между Фалкс и Макари будто открылся разлом, и весь адский зверинец замер, чтобы посмотреть, переступит ли она порог.
На инфо-визуализаторе Фалкс появилось предупреждение. Их было много, большей частью относящиеся к побегу Кусача, но Фалкс все их сбрасывала. К этому моменту служащие мостика хорошо знали, какой она капитан, и, восстанавливая безопасность «Исполнителя», полагались на собственную интуицию. Но это послание исходило от свиты корабельных навигаторов, и было не из тех, что можно легко проигнорировать. По всей видимости, редкое милосердие потоков эмпирей предоставило возможность сократить время до окончания путешествия до базы флота на Мульцибере, выйдя к точке Мандевилля системы через час. Едва она просмотрела отчет, в ее череп просочился голос Хендриксена, бывший тусклым эхом самого себя.
+Видишь, инквизитор? Завершение нашего путешествия зовет, будто великая заря. Даже я признаю, что, какую бы цену мы не заплатили, это предприятие дало знания сверх любых ожиданий. Но пусть оно завершиться сейчас.+
''Рассказ не завершен, брат Хендриксен.''
+Как и обман этого существа, держу пари. Посмотри, как оно скалится, как жаждет, чтобы ты пала глубже в его хватку. Идем, Титонида – давай поспешим к Мульциберу. Пусть эта проклятая тварь станет проблемой офицеров адмиралтейской разведки.+
Фалкс послала в покои навигаторов простое подтверждение, и увидела, как плечи Хендриксена опустились с облегчением, когда эта эмоция затекла и в ее разум. Но она скатилась по гневу женщины, как вода по воску, когда та взглянула в тусклые красные глаза грота.
– А теперь, Макари, расскажешь мне конец истории Газкулла? – спросила она, скрестив руки и сложив губы в суровой улыбке.
– О, это не конец, человек. Отнюдь. Только все, что есть на данный момент. И все же... с твоей стороны умно предполагать, что у меня есть для тебя кое-что особенное.
– Эта реликвия, да, – сказала Фалкс, кивнув на цепочку из священной шрапнели, с которой игрался грот. – Она с ним как-то связана.
– ''Очень'' умно! – прошипел Макари, сузив глаза и подавшись вперед на стальном стуле. – И она может показать тебе нечто более впечатляющее, чем фокус космического десантника только что. Ты сказала, что хотела узнать Газкулла Маг Урук Трака... Что же. Это возможно. Что же будет, Фалкс?
+Лорд инквизитор!+с неожиданной тревогой рявкнул Хендриксен.+Ты заходишь с лишком далеко.+
''Да?'' – ответила Фалкс, решив не отрицать утверждение.
+Ты хорошо знаешь, какое мы заключили соглашение – узника нужно передать Флотской разведке, как только мы выйдем в реальный космос! Пока мы разговариваем, крейсер «Молот Юстаса» подходит к точке Мандевилля с абордажным шаттлом наготове. Узник должен быть подготовлен к перевозке сейчас – или ты выкинешь на ветер то расположение, что смогла вновь вырвать у Империума Человечества, еще до того, как тебе его даруют?+
Фалкс долго думала, пока и Макари, и Хендриксен смотрели на нее. Она пыталась сказать себе, что взвешивает все. Но по правде говоря, она решилась в тот миг, когда Хендриксен запротестовал. Она не могла с собой ничего поделать: едва ей говорили, что она заходит слишком глубоко во тьму, единственным инстинктом Фалкс было идти дальше.
''Орм Хендриксен, ты слишком хорошо меня знаешь, чтобы думать, что я отвернусь от такой возможности.''
+Да. И именно поэтому я пытаюсь уберечь тебя от этого, как делал уже бессчетное количество раз, когда твое любопытство едва не обрекало тебя.+
''Ты помнишь, когда спас меня первый раз?''
+Полагаю, лучше, чем ты.+
''И в каком состоянии ты меня нашел?''
+Пьяной в хлам и агрессивной, как тебе хорошо известно. Бормочущей что-то про «худший ксеносский ублюдок из всех – тот, на кого мы возлагаем лавры», так? И потом ударившей сержанта Адептус Астартес.+
''Именно так. Так почему я не умерла?''
+ Потому, для начала, что это был тот легкий исход, который ты искала.+
''А что еще, Хендриксен?''
Волк спроецировал ощущение, которое она опознала как осмысление псайкером вздоха – конкретно того вздоха, какой он издавал, понимая, что мнение Фалкс не изменить.
+Я сказал, что уважаю твою дерзость, Титонида. Я сказал, что проявление такой отваги – даже безрассудства – перед лицом верной смерти... напомнило мне, каково быть человеком.+
''Что ж, тогда'', – заключила она, сняв одну перчатку, и быстро подойдя к стулу для допроса, вытянув руку, – ''я надеюсь, сейчас тебе напомнят о том же. И я надеюсь, что ты поверишь в мои благие намерения, когда я признаю, что не планирую передавать узника адмиралтейству.''
+Подозреваю, теперь у меня нет выбора.+
Фалкс наклонилась к Макари достаточно близко, чтобы почувствовать жаркое грибное дыхание на своем лице; достаточно, чтобы он мог сомкнуть челюсти на ее шее за секунды, желай ей смерти. Потому она посмотрела ему прямо в глаза, улыбнулась и взялась за осколки патрона, создавшего Газкулла Траку.
===ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. ГАЗКУЛЛ УМИРАЕТ, НА КАКОЕ-ТО ВРЕМЯ... ОПЯТЬ===
'''Так это смерть, да? Бывало хуже.'''
'''Мне не нужно умирать. Только если я не хочу. Мои враги не умирают, когда я отрубаю им головы. Не умирают, когда я делаю это снова. Не потому, что они сильны. Потому что ''вы'' этого не хотите. Потому что ''я'' этого не хочу.'''
'''Теперь, я хочу смерти. Если бы не хотел, не вынес бы этой раны.'''
'''Но что будет дальше; то, что вы показали мне... это грандиозно. Великолепно, жестоко и священно. Я заберу это себе. Вы показали, где проложить путь, и здесь, в этом месте, он сужается. Этот тонкий полог, эта ''смерть'', – все, что стоит у меня на пути.'''
'''Но завоевания усилили мое тело. Понимаю, что слишком. Кровь цепляется за мои вены, и она быстро не остынет. Она противится мне. Потому я рычу, и моя злость обретает голос, когда у меня не должно его быть. Если моя кровь не остынет, тогда она ''загорится'', и я приду к вам в пламени.'''
'''Меня сейчас передвинули. Мою голову, которую держит рука моего врага. Он выражает мне почтение, поднимая мои останки, и я отвечаю тем же. На его лице триумф. Это создание думает, что познало победу, одолев меня! Думает, что познало ''силу''. Но при всех доспехах, что оно носит, при всем, что было сделано, чтобы превратить это в существо войны, оно вредитель. Я изучаю кости под кожей. Я вижу, как искажено и раздуто это тело. Как вся суть была ''сотворена'', в надежде, что оно сможет удержать звезды во имя мертвого бога. Напрасная надежда. В итоге, эти звезды будут гореть зеленым.'''
'''Я вижу, что вредитель умирает, даже от таких слабых ран. Думаю, то, что он показывает свои никчемные клыки, – это что-то вроде шутки. Будто жалкая копия орка, скрученная из кусков зверя слабее. Но вы сразу сделали нас правильно. Даже ''примархи'', вершина работы их мертвого бога, не могут быть столько же совершенным, как низшая из частей Большого Зеленого.'''
'''Сейчас, пока вредитель держит мою голову в разрушенном храме, злость разрастается. И я размышляю. То, что я должен умереть сейчас... раздражает меня. ''Но почему это не мог быть примарх?'' В такой битве я бы нашел удовольствие. Я жажду этой битвы. Но не могу получить ее, и потому угли моей злости светятся белым от ярости. Со временем под пластиной в моем черепе от этого раздается гром. Я вою, пока он обрушивается на меня из моей же сердцевины, и мир начинает разваливаться.'''
'''Это не смерть. Еще нет. Это хуже.'''
'''Из ниоткуда сверкает молния. Тени разрываются цветами, каких я никогда не видел. Я вижу, как искривляются в силуэты грибов трупы, и как дышат каменные стены. Я чувствую кислотную яркость и слышу бег диких зверей во тьме. Неожиданно раздаются рев и крики, голосами, которые я не понимаю. Они пришли отовсюду и все затопили. Я не знаю, говорят ли они со мной, или это я говорю с кем-то.'''
'''Я потерялся в пустыне с раскроенным черепом и не знаю кто, или что, я такое.'''
'''Мне страшно.'''
'''Но тут снова начинают говорить голоса, и я, наконец, понимаю их. Это ваши голоса. И когда я это понимаю, я различаю в них слова, как давно научился. Я хватаюсь за ваши могучие голоса в буре, и слушаю.'''
'''Теперь я вас слышу, и мое «я» возвращается ко мне. Конец близок. Но я не чувствую себя слабым. Я чувствую себя сильнее, чем когда-либо. Потому что после этого есть что-то новое. Что-то жуткое. Что-то совершенное.'''
'''Моя ярость не затухает. Но теперь она стала благословением. Благословением, какое всегда должен ощущать орк. Жаль, мне не довелось сразиться с примархом. Но это случится, со временем.'''
'''Тьма расползается на разломанных камнях внизу. Я знаю – это идет смерть. Кажется, будто я смотрю на все из космоса. Из оскала самого Горка, вашими глазами. Я смотрю на своих врагов, бегущих к своему боссу, но они не достойны вашего взгляда. Потому я смотрю мимо них. И через дым и разрушения, я вижу огромную массу зеленого.'''
'''Орки за орками за орками, все смотрят на мою высоко поднятую голову. Они замирают. Думают, что это конец. Но я познал, что это не так, и я должен показать им. Как вы пришли с громом, дабы напомнить мне, кто я, когда я потерялся в пустыне, я напомню им, кто они.'''
'''Поэтому вы отправили меня на Урк и привели сюда. Орки забыли, кто они. Они забыли, для чего сотворены. Столь долго они лишь... существовали. Но орки созданы, чтобы сражаться, побеждать и порабощать тех, кого не убивают. Под моей рукой они вспомнили. Под моим правлением они живут. Я окидываю взглядом орков и из последних сил скалюсь. Огромная триумфальная усмешка, будто разрез, сделанный вами в небе. Так они знают, что побеждают.'''
'''Это все, что им нужно. Если орда верит, что мы побеждаем, так и будет. Они будут верить, потому что верю я. И я верю, потому что верите в меня вы.'''
'''Зеленое затухает до черного, и теперь я почти не вижу орков. Но я слышу крики, вырывающиеся из их глоток, когда они видят мою победу. Я скоро вернусь к ним. Но тут у меня появляется мысль.'''
'''Как я вернусь в мир?'''
'''Я помню, что было, когда я лежал с разбитым черепом. Я знал, что вы мне не поможете, пока я сам себе не помогу. Так было всегда. Я вытаскивал себя, и вы делали меня сильнее. Но я не могу вытащить себя из смерти. Если вы желаете, чтобы я вернулся, но я и есть инструмент вашей воли, как это решить? И что случится, пока меня не будет? Усиливаются сомнения. Они будто грозовые облака в тускнеющем свете; снова раздает гром. Но в этот раз вас в нем ясно слышно.'''
'''Я щурюсь на то, что еще вижу в мире. Там Нашедший-Пули-Которые-Не-Терял, все еще со мной после всех этих лет. Он пилит врага на куски своей огромной цепной чоппой. Он ревет мое имя. Как и должно быть. Но еще рядом есть Сназдакка, бывший вождь Плахих Лун на Урке. Он приглядывается к Смерточерепам, уже высчитывая шансы захватить власть, когда я умер.'''
'''Я провел всю жизнь, сколачивая их вместе, чтобы они сражались в одном направлении. Без моей воли, подкрепляющей это, они точно вцепятся друг в друга. Все, что я сделал, развалится. «Может, – думаю я, – я сделал недостаточно».'''
'''Я снова чувствую границы того, что я познал, как ''страх''. Газкулл, самый могущественный из существующих орков, умрет в страхе.'''
'''Я делаю, как вы просите. И в последнем еще не почерневшем кружочке мира, я вижу то, что не видел до этого. Что-то маленькое и зеленое. Это Макари, мой жалкий знамемашец. Или, его голова. Это удивляет.'''
'''Макари умирает. Но он всегда возвращается. И хотя я никогда не скажу это орку, Макари всегда знает, что нужно делать.'''
'''Зрение пропало. Мыли текут медленнее. Даже злость утихает. Но я умру, сражаясь. Потому что вы велели мне доверится кому-то, кроме себя. Вы велели доверится существу, которое создали недостойным доверия. И которое сейчас мертво. Это труднейшая из битв, в которых я когда-либо сражался.'''
'''Это битва, которую я выиграю. Потому что я Газкулл, и я не проигрываю. Но когда чернота начинает отступать в более глубокое зеленое, у меня возникает последнее сомнение.'''
'''Макари всегда возвращается. Но возвращаю его я, давая имя.'''
'''А если меня не будет, кто найдет Макари?'''
===ДОПРОС XII===
В этот раз Фалкс рвало значительно меньше. С верхней губы капала тонкая струйка крови, а в воздухе стоял густой смрад грибкового разложения, но она убедила себя, что последнее – вонь Макари. Как бы ненавистно ей было признавать, но что бы грот не сделал (или, что бы ни было сделано через грота; она давно отвыкла понимать что-либо в этом деле), опыт был чище, чем психическая проекция, созданная братом Хендриксеном.
В тот миг, когда женщина о нем подумала, раздался сильный удар плоти о металл, и она обернулась, увидев ветерана Караула Смерти лицом вниз на полу. На мгновение ее внутренности сжал ледяной ужас, но Фалкс заметила, что он еще дышит. Но в каком-то смысле, легче было бы принять его смерть. Мысль, что космический десантник ''потерял сознание'' не особо укладывалась в людском разуме. Даже для столь пресыщенного рассудка, как ее, идея о неуязвимости Астартес была такой же стабильной, как гравитация: догмат веры достаточно сильный, чтобы скрыть объективную истину. Но вот он – псайкер-сверхчеловек размером с медведя, без сознания лежащий на палубе.
Оставивший Фалкс наедине с чудовищем. С чего все и началось.
Она повернулась обратно к Макари с решимостью не позволить своему страху отразиться на лице. «Я все еще управляю ситуацией», – сказала она себе, хотя ее инфо-визуализатор полнился оповещениями. Половина исходила от служащих мостика «Исполнителя», пославших весь штатный состав стражи фрегата в корабельную тюрьму в тот же миг, когда узнали о состоянии Хендриксена. Другая половина пришла от лейтенанта Гарамонда, офицера разведки Флота, временно командовавшего «Молотом Юстаса». Они метались между запросами о передачи «объекта» и требованиями объяснить мощный психический выброс, замеченный их астропатом на «Исполнителе» при выходе из варпа.
Все инстинкты Фалкс кричали ей бежать к безопасности приближающихся отрядов Милитарум и передать охрану узника лейтенанту при первой же возможности. Но она заставила себя утвердить каждый приказ о развертывании Милитарум и даже не подумала поговорить с Гарамондом. По ее подозрениям, что бы ни произошло дальше, так или иначе, жалобам придет конец, а служащие мостика его как-то задержат до того момента.
Выдохнув, Фалкс полностью отключила инфо-визуализатор, встала на скрипящие колени и сложила руки, смотря Макари прямо в глаза. Грот на стуле для допросов был неподвижен и молчалив, и в кои-то веки не ухмылялся. Это побитое, бугристое лицо излучало то же злорадство, что и всегда, но почему-то сейчас казалось более спокойным. Маску дурачащегося, злобного обманщика сбросили, и под ней оказался злокозненный посланник древней и во всех отношениях опасной силы. Теперь стул для допроса приобрел тусклые черты трона.
«И тем не менее, я все еще управляю ситуацией», – вновь подумала Фалкс, будто повторение могло укрепить уверенность. К ее удивлению, это сработало. Фалкс ''контролировала'' ситуацию. Она была жива, «Исполнитель» оставался под ее управлением, и Макари все еще содержался в клетке. Более того, она только что побывала в разуме одного из величайших врагов человечества и вернулась лишь с носовым кровотечением. На сей раз Фалкс избавила себя от привычного стремления к новым горизонтам, и впервые отметила, в какое внушительное создание превратила себя.
Она всегда боролась со своим предназначением, как инквизитора Ордо Ксенос. По факту, со своим предназначением, как человека, во вселенной, где подобное положение давало так мало поводов для надежды. В молодости эта борьба затянула ее в глубины отчаяния. И встретив на самом дне Хендриксена, она провела оставшуюся жизнь пытаясь вновь найти поверхность.
Но теперь, лицом к лицу с этим небольшим злобным сгустком опасности, она, наконец, нашла свой долг. Делала ли она это ради трупа на Троне или лишь для себя, она встретится с грядущей тьмой с широко раскрытыми глазами. Истина или убьет ее, или сделает сильнее, но в любом случае она больше не позволит себе быть обремененной страхом.
Фалкс фыркнула со смесью облегчения и удивления от этой мысли. «Возможно, в разуме Газкулла я оставила частичку себя, – размышляла она. – Или, может, забрала с собой частицу Газкулла». Криптман всегда предупреждал ее: если она будет слишком долго смотреть в бездну, та посмотрит в ответ. Может, он всегда был прав, и ошибалась Фалкс, толкуя его слова лишь как предупреждение.
Она чувствовала, что настало время еще раз заглянуть в бездну.
– Ну же, Макари, – польстила она со свободной улыбкой, создавать которую ее лицо уже почти разучилось. – Это было весьма интересно, но ты скрываешь действительно примечательные вещи. Ты расскажешь мне, как Газкулл вернулся к жизни.
– А то что? – прошипел грот, наклонившись вперед так, что его сломанный нос оказался всего в ладони от ее лица.
– А ты проверь, – ответила Фалкс с жалящей, будто кислота, слащавостью, приблизившись на ширину пальца.
– Ладно, – наконец, произнес Макари. И немного, ''почти'' незаметно для Фалкс, опустив плечи, начал говорить.
===ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ. РОЖДЕНИЕ ГАЗКУЛЛА===
Что-то коснулось моего плеча. Может, рука?
Но учитывая, что меня окружали орки, толкающиеся друг с другом и кричащие, это не было удивительно. Странно было то, как она ужалила в месте касания, и у меня возникло странное чувство – это что-то значит. Но я отшатнулся прежде, чем успел осознать, что именно.
Я пытался вспомнить, по какому поручению меня послали, и кто убьет меня, если я его не выполню, когда где-то в толпе раздался громкий мясной треск, и начал голосить орк.
– Это не работает! От этого ничего не происходит! Я называю имя, но они просто смотрят на меня, как обычные зогганые гроты!
– Продолжай, – крикнул другой орк. Из-за дергающихся тел я не видел ничего за пределами десятка длин клыка во все стороны. Но лишь по запаху знал, что в неособо большом пространстве собралась дюжина, а может больше, орков. Вновь раздался громкий треск, и я услышал то, что, как был абсолютно уверен, являлось моим именем, хотя я никогда его раньше не слышал.
– Макари? – спросил орк сквозь сжатые от разочарования клыки. Толпа подвинулась, и я увидел Пули. Без понятия, откуда я знал его имя, но знал. Он казался разъяренным и в отчаянии, а перед ним был грот, в растерянном ужасе смотревший на грубое знамя, которое ему сунули в руки. Пули поднял в воздух огромный, влажный от крови камень, выжидающе уставился на грота, а потом, когда ничего не произошло, с раздраженным рыком опустил его. ''Хрясь!''
– Дальше! – рявкнул Пули, швырнув только что убитого ударом по голове грота в кучу за спиной и забрав из его рук знамя, чтобы передать следующему в очереди гроту.
– Макари? – спросил Пули, и вновь ничего не произошло. ''Хрясь!'' – Дальше!
''Макари? Хрясь! Дальше!''
Это продолжалось какое-то время. Вскоре я вспомнил, что меня послали сюда взять новые патроны – и, зог его, побыстрее, если не хочу, чтобы мою голову съели. Но потом орка рядом со мной отпихнул другой, с большой металлической рукой, и на моем плече снова появилась эта странная жгуче-шипучая штука. Думаю, это точно была рука – большая, прикрученная к обычной.
– Макари! – заревел Пули в лицо следующему обреченному гроту. И не успел я опомниться, как ответил ему.
– Здесь, босс! – крикнул я что есть мочи, и Смерточереп резко повернул огромную голову от удивления. Он был так потрясен, что уронил камень, так что грот все равно умер. Но никто на него не смотрел. Все глядели на меня. И это меня до чертиков напугало, потому что я все еще пытался понять, что это за ''«меня».'' Так что я сделал, что первое пришло на ум, и съежился.
– Обнеси мой зогганый тракк, – благоговейным шепотом произнес Пули. – Это же он, да? Это ведь он так ежится, – потом он хлопнул рукой по моему плечу, и когда его взгляд дошел до того места, к которому оно крепилось, в его глазах вспыхнула ярость.
– Погоди-ка, – сказал он с низким-низким рыком. – Это... у тебя рука ''босса''?
– Да, – холодно ответил Гротсник как раз в тот миг, когда я вспомнил про личность Гротсника, и посмотрел на него через плечо. У него точно ''была'' рука босса. Она принадлежала Газкуллу! Только почему-то прикреплена была не к нему. Ее прицепили к какой-то раме, приделанной к одежде дока, с рычагами, чтобы двигать пальцами.
– Я подумал, – сказал док, – раз он в отключке, я могу заодно сделать кое-какие... улучшения. И раз руку предполагалось выбросить, я решил: почему бы не попробовать. Не за что, кстати говоря.
– ''Тебя'' я ни за что не благодарил, – рявкнул Пули, и я почувствовал, что он вцепился бы доку в горло, если бы не здоровые киб-орки, стоявший у того по бокам.
– Скоро будешь, – тихо сказал Гротсник, и Пули, проигнорировав его, обратился ко мне.
– Рад... рад тебя видеть, сопляк. Но дела не особо хороши. Ты видел случившееся в руинах. Дела... плохи. Босс потерял много крови, и...
– Он мертв, Пули, – перебил Гротсник, и с его словами на меня, будто удар головой от самого босса, обрушилось воспоминание о последнем, что я видел.
– Он не мог, – зашипел долговязый варбосс с синими татуировками. – Он выкарабкается. Мы все это знаем. А теперь сзогни обратно в свою пещеру. Парни наверху тяжело сражаются, и нам нужно, чтобы Макари был с ними. Нужно, чтобы они увидели знамя, чтобы поняли – босс в порядке.
– Нет, Пули, – все так же тихо и холодно произнес Гротсник. – Он ''не'' в порядке. Мы за этой чертой. Однако, Макари ''действительно'' нам нужен. Но здесь. Внизу. Со мной, а не уворачивающийся от пуль наверху. Нам надо... драться из-за этого? – киб-орк рядом с доком угрожающе прокрутил огромную руку-бур.
Пули выглядел так, будто ему пришлось собрать всю веру в Пророка, чтобы удержаться от очевидного ответа. Но в итоге, как сам босс научил нас на Урке, он смог отбросить этот порыв.
– Хорошо, Гротсник. У тебя есть время до рассвета. И, Макари? Если он выкинет что-нибудь сомнительное, просто... ну, тебя он скорее всего убьет первым. Но попытайся закричать, хорошо?
– Я знаю, о чем ты думаешь, – сказал Гротсник, когда дверь за нами закрылась.
– Я думаю, что ты был занят, – пробормотал я, наклонив шею, чтобы осмотреться. Как оборудование дока на Армагеддоне было лучше, чем в Ржавошипе, так это было лучше, чем на Армагеддоне. Там были механизмы, каких я никогда не видел – огромные, восхитительные, крутящиеся штуки, потрескивающие черным светом, фигуры, созданные в воздухе лазерами... Я не мек, потому не могу подобрать слова, но ты поняла, да? Там и привычные вещи были, но в совершенно ином масштабе. Стойки высотой до потолка со сквигами для переливаний, подключенные трубками к бакам с механически перемешанной кровью. Резервуар с тем, что я принял за сквигов-угрей, освещенных разрядами голубых молний на спинах. И это был?.. Да. Лишь чертов ''сквиггот'' с отрезанной головой, чтобы не впал в ярость, но грудь его вздымалась и опадала с кузнечными мехами, клацавшими, поддерживая его жизнь. Но, честно говоря, даже зверь размером с тракк был лишь небольшой деталью по сравнению с сооружением в центре купола.
Это был Газкулл. Или, во всяком случае, большая его часть. Док не просто отделил его голову – выглядело так, будто он решил полностью пересобрать Пророка, разрезав его на столько кусков, что я не мог сосчитать, и установив их на огромный помост, примерно повторявший форму орка. Все это связывали друг с другом трубки и искрящиеся кабели, и когда двое из киб-орков начали крутить ворот на рабочем уровне, все части начали одновременно сближаться.
В то же время на толстых, гремящих цепях с потолка начало опускаться нечто похожее на куски боевого вагона, и я так вытаращился, что у меня чуть глаза не выпали. Это была ''броня''. Самые здоровые доспехи, какие я только видел: с когтями на одном боку, по виду способными разрубить пополам дред, как сосиску из сквиговой печени, и с пушкой на другом, в сравнении с которой шута Дрегмека на Урке казалась рогаткой снотлинга.
Все опустилось, и когда каждая часть встала на место, целая группа гротов забралась наверх, чтобы начать припаивать, приколачивать гвоздями, привязывать. А потом, в завершение, с самой верхней точки купола, заслоняя свет, опустился огромный рогатый силуэт. Отрезанная голова Пророка. Когда ее установили на место в гнездо между огромными бронированным плечами, целая серия прожекторов упала на помост, и искаженное гримасой лицо Газкулла посмотрело на нас без единой искры жизни в глазах.
– Беру слова назад, – таращась, сказал я Гротснику, когда смог собраться и заговорить. – Я думаю, ты абсолютный зогганый маньяк.
– Правильное слово – гений, Макари, – ухмыльнулся док, пройдя к богоподобному трупу в центре купола.
– А еще мне интересно, – сказал я, когда в моей голове появилось достаточно места для сомнений, – как так случилось, что ты умудрился сделать и подготовить весь этот набор как раз, когда босс умер. Я знаю, что ты злобный гад, Гротсник, но...
– А! – крикнул док, обернувшись с кровожадным оскалом и подняв палец. – Я знал, что об ''этом'' ты и думаешь. Что все это, каким-то образом, спланировал я? Верно? Что я все это подстроил и заманил Газкулла к смерти, чтобы воскресить его в качестве моей личной марионетки?
– Да, – ответил я. Правда в том, что именно об этом я и думал.
– Ну, забудь, – сказал Гротсник. – Я, может, и разузнал о планах Газкулла тайными методами – в конце концов, я провел в его мозгах много времени. И, возможно, здесь внизу я просчитал некоторые... ''вероятности'', на случай, если дуэль с Рагнаром пройдет для Пророка плохо. Но было ли все это планом? Нет, Макари. Я всего лишь приспособленец, вот и все.
– Я тебе не верю, – ощерился я.
– Я надеялся на это, – произнес Гротсник, оскалившись еще шире. – Но, как думаешь, если бы это было моей затеей, не злорадствовал бы я об этом, по меньшей мере?
– Справедливо, – сказал я, когда он подошел к чему-то, похожему на генератор стомпы и покрытому грибной порослью, и начал щелкать подготовительными переключателями.
– Слушай, Макари, – произнес Гротсник, хмурясь от концентрации на крутящуюся шкалу. – Если ты еще убежден, что у меня в планах нет ничего хорошего, подумай вот над чем. Ты, наверное, ненавидишь меня больше, чем любого другого живого орка, правильно?
– Да! – прошипел я с некоторым энтузиазмом.
– Хорошо, – сказал док. – Иначе было бы странно. А теперь поразмышляй. Если все так, то для чего – ''для чего, Макари'' – стал бы я разрушать работу всей своей жизни, чтобы пойти и поправить тех ублюдков снаружи в их тупоголовых попытках вернуть тебя назад? Даже если бы так, ты действительно думаешь, что я настолько глуп, чтобы приказать привести тебя в мою лабораторию, где – каким бы ты ни был мелким и жалким – у тебя, по крайней мере, появился бы неплохой шанс убить меня?
– Ну, ты это сделал, – сказал я, усмехнувшись мысли.
– Я это сделал, – признал он. – Но потому, что у меня была зоггано веская причина. Ты нужен мне здесь, Макари. Или, думаю... ты нужен здесь богам. Нужен ''боссу''.
– У тебя достаточно гротов для обслуги, – произнес я, указав на существ, работавших на помосте. – С чего бы утруждать себя возвращением самого ненавистного тебе грота из Большого Зеленого, чтобы сделать дело?
Гротсник зарычал, но не угрожающе, а так, как орк рычит от перенапряжения из-за размышлений.
– Потому что, Макари, как бы это бредово не звучало, я думаю, что ты единственное существо, по-настоящему знавшее Газкулла. Я провел годы, пытаясь подобраться ближе твоего, и все равно не смог.
– Это потому, что ты провел все это время, причиняя ему боль, – зашипел я, сжав кулаки в жалкие мелкие комки мяса. – Я всегда служил боссу и богам. Ты лишь пытался свести его с ума и превратить в громадного придурка, пляшущего под твою дудку. Или просто... себе на развлечение.
– Мммх, – спокойно протянул Гротсник, кивнув и выковыряв кусок гниющего мяса между клыков.
– Так ты это не отрицаешь? – сказал я, не зная, что и думать.
– Не, – ответил Гротсник. – Я, честно говоря, думал, что это очевидно. Мне просто нравится экспериментировать с живыми существами. И делать им больно, – он потянулся, и его плечи, ссутулившиеся за все то время, что он провел, согнувшись над черепом Газкулла, издали болезненный щелкающий звук. – Но я служил богам, по-своему.
– Как, смеха ради сводя с ума величайшего орка из живущих? Кончай заливать, Гротсник!
– Все это время подле Газкулла, – он нахмурился, отрицательно покачав длинным, злым лицом, – а ты так и не понял, что его сила исходит только из его безумия. Ты разве не замечал, что чем глубже я забирался в его голову, тем громче говорили боги? И чем громче они говорили, тем величественнее становились деяния Газкулла? Макари, боль Газкулла – его сила.
Это звучало настолько правдоподобно, что во мне закипала ненависть, и, посмотрев на огромное, мертвое, похожее на горный склон лицо над нами, я понял, что правдивее и быть не может.
– ''Если'' это действительно так, – сказал я, когда Гротсник опустил большой рычаг, и генератор ожил с визгом пойманной молнии, – почему тебе нужен я?
– Потому что, думаю, ты помогал ему жить с болью, – сказал док. Он почти шептал, будто подозревал, что боссы снаружи могут его как-то подслушать. – Я ненавижу тебя, грот. А ты – меня. Но как ты думаешь, почему мы, как ''бивалагический вид'', рисуем на всем, до чего дотягиваемся, черно-белые шашечки?
– Потому что они выглядят по-настоящему убийственно? – предположил я, зная, что это правильный ответ.
– По той же причине, почему у нас два бога, тварь, – выплюнул Гротсник. – Контраст. Большое Зеленое – единая вещь, но для создания целого... думаю, можно сказать, нужны различные части. И Газкулл, какой он сейчас – хмм, или, скорее, каким он, так или иначе, был во время битвы с Рагнаром – стал таким из-за нас ''обоих''.
– Да? – сказал я, разжав кулаки, но скрестив руки на груди, продолжая выражать недоверие.
– Да. Просто в качестве примера, как думаешь, кто установил Дрегмеку бионический глаз, из-за чего он промазал всем, когда стрелял по Газкуллу в Ржавошипе? Нравится тебе это, или нет, грот – а тебе это не нравится – все эти годы я был такой же частью замысла богов, как и ты. И как бы трудно ни было мне это принять, но ты такая же часть, как и я, в том, что они задумали дальше.
– И что же? – спросил я.
– Понятия не имею, – фыркнув, ответил Гротсник, перетаскивая огромный кабель от генератора к помосту, где заново собирал Пророка, и втыкая его в гнездо такое же толстое, как все его тело. – По крайней мере, в долгосрочной перспективе. Но прямо сейчас знаю, что это включает твой приход сюда и помощь с тем, чтобы потянуть тот очень-очень большой рычаг, чтобы босс вернулся и разобрался со всем остальным.
Если бы только рычаг. Но Гротсник ни разу в жизни не делал ничего напрямую. Этот рычаг – по факту, весь этот огромный генератор – точно не вернул бы Газкулла к жизни. Доку он нужен был, лишь чтобы создать достаточно мощный импульс, от которого запустится ''настоящий'' механизм, подготовленный для дела.
Конечно, он сказал мне об этом, только когда все уже включилось без возможности выключиться. Тогда же он сказал и то, что с вероятностью четыре к пяти процесс завершится неудачей, разорвав нас, Пророка и половину планеты на такие кусочки, что пыль покажется большой. Так что это успокаивало.
Док рассказал, что главный генератор находился в космосе. Но в то же время, в каком-то смысле, в другом измерении, поскольку был настолько нестабилен. Как я говорил раньше, я не мек, так что придется тебе самой с этим разбираться. Суть в том, что он должен был передавать огромное количество электричества из дыры в небе прямо в голову Пророка, и у нас всего несколько минут – Гротсник, конечно, не сказал, сколько именно – чтобы подготовить его.
Забравшись на наплечники босса, я заставил гротов дока подтянуть здоровенный шланг ко рту Газкулла, а потом разжать ему челюсти домкратом, чтобы протолкнуть его через клыки. Я кивнул Гротснику, стоявшему у безголового сквига, и с выражением чистого мерзкого ликования, он включил гидравлический пресс наверху. Не знаю, как описать звук, с которым промышленная давилка погнала весь воздух из легких сквиггота по шлангу, чуть ли не с самими легкими, но, думаю, ты можешь это представить.
Тут Гротсник начал кричать что-то про «критическую регулировку» или вроде того, и запустилась громкая сирена, едва не оглушив нас обоих. Видимо, на сквигов-угрей, которых я видел раньше, были планы, но учитывая готовность генератора к запуску, времени на что-то умное не оставалось. Так что Гротсник рывком открыл заслонку на боку доспехов босса, прямо у его живота, и опорожнил туда весь резервуар, с водой и всем остальным. Я тебе вот что скажу: спорю на все зубы, что у меня есть, он сделал это только ради собственного развлечения.
Закончив с этим и вбив на место последние заклепки, запечатывая доспехи, удерживающие куски босса вместе, пока его тело не завершит работу, мы стали ждать, пока нас не подорвет в самое Большое Зеленое. Сирена начинала действительно надоедать, потому Гротсник выстрелил в нее. И в последовавшей тишине, я посмотрел на него, а он – на меня.
Я задумался, может, мы найдем общий язык после спешки приготовления тела Пророка к возвращению, но нет: один взгляд сказал, что мы ненавидим друг друга так же, как и всегда. Думаю, мы были гродами.
Так или иначе, в этот момент с таким громким шумом, что уже не был шумом, появился луч света. Словно обжигающе горячая моча самого Горка прошибла крышу, и все стало зеленым. Невозможно было сказать, сработал ли механизм, или мы взорвали планету и угодили в Большое Зеленое.
Ну, во всяком случае, было невозможно, пока не случилось следующее.
===ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ. ПРОРОК ЖИВ===
'''Это начинается в белом.'''
'''Мне холодно. Воет ветер. Я под землей.'''
'''Я размышляю: подвел ли вас?'''
'''Вы отправили меня обратно, чтобы попробовать еще раз и теперь сделать все правильно? Вырву ли я язык зверю, что вы послали, и пройду ли снова через бурю? Разорвет ли мне снова мозг, чтобы остались только ваши голоса? Интересно, нужно ли мне будет сделать это все вновь?'''
'''Сделаю, если потребуется.'''
'''Но тут я чую горячий металл и горелое мясо. Сначала я не чувствую запах. Я ощущаю свою кожу. Она горит, сползает с плоти внутри оболочки из раскаленного, как в горне, железа. Это хорошо.'''
'''Я чувствую, как сотрясается земля, и думаю, что это удары ваших могучих зеленых ног, пока грохот не раздается вновь и вновь. Это биение моего сердца. И с его стуком, кровь устремляется к моим конечностям, неся экстаз вашей жестокости. Она проливается через порезы и отверстия под заклепки и тушит мою обожженную плоть с облаками пара.'''
'''Когда ваши божественные споры распускают свои щупальца, я вновь чувствую жизнь в своих костях, глубокую, зеленую и гневную. Ваши голоса под металлом, связывающим мой череп, оглушают меня. Но где раньше была агония, теперь лишь благословение. Впрочем, это больше, чем мой череп может вынести. И потому с первым вздохом, я запрокидываю голову и реву ваш боевой клич, чтобы услышала вся галактика.'''
'''Я ощущаю на лице холодный воздух и безбрежье над собой. Я встаю с хрустом вновь сросшихся костей и слышу визг стали и треск болтов, когда освобождаюсь.'''
'''Наконец, мой единственный глаз начинает вновь видеть. И от радости я скалю клыки, потому что теперь понимаю, почему вы избрали зрение последним из этих даров.'''
'''Над разрушенным городом моих врагов поднимается солнце, и я стою в кратере в его сердце. Приходит рассвет, но надо мной ночь еще дика, черна и бесконечна. Звезды яро сияют, выложенные, дабы стать захваченными мною. И все они горят зеленым.'''
'''Это первое, что я когда-либо счел смешным. И потому, со вторым вздохом, ''я смеюсь.'''''
===ДОПРОС XII===
Фалкс не знала, когда рассказ Макари перетек в полноценную психическую проекцию. Но когда реальность клетки вновь всплыла через жуткую безмерность перерождения Газкулла, она осознала, что размышляет над кое-чем, сказанным гротом ранее. «Речь – лишь еще один способ ударить народ своим мозгом». Она не понимала, до какой степени буквально говорил Макари.
Но к ее чести, женщина вскоре осознала, что видение исчезло не до конца. Она определенно вернулась в клетку. Но лампа теперь мигала, мерцая над наблюдавшей за ней тонкозубой тварью. И Фалкс могла поклясться, что в трепещущей мгле между вспышками света замечала покрывший стены жирный блестящий грибок.
Но что хуже того, Газкулл продолжал смеяться.
За долгие годы Факлс слышала много что, способное повергнуть стойких людей в безумие. Но это был худший из звуков, какие она когда-либо переносила. И теперь, когда он оказался не в ее голове, а прорывался через сталь корабельной тюрьмы, было ясно, насколько нечеловеческим он являлся. Конечно, было глупостью даже называть это смехом – столь разительно чужеродной была радость в нем.
– Ты хотела узнать Газкулла, так ведь, лорд Фалкс? – шепотом, сочившимся ядовитым наслаждением, произнес Макари. – Что ж, это твой шанс. Потому что он идет.
Пол задрожал, когда нечто, гораздо более крупное, чем человек, шагнуло из темноты позади нее. Всепоглощающий, леденящий ужас устремился от пластины у Фалкс на затылке, и с еще одним могучим шагом, она заставила себя обернуться в последний раз и встретиться с тьмой. Но в этом не было необходимости. Потому что это было ''ее'' чудовище.
Брат Хендриксен прошел мимо нее в мигающем свете – огромный, скрюченный и покрытый лишь коркой собственной крови. Он был чем-то, принадлежавшим в большей мере к истории, рассказанной напуганным детям на каком-то холодном диком мире, чем к внутренностям пустотного корабля. Не даруй его вид облегчения, Фалкс бы боялась. Его болт-пистолет оставался в кобуре; старый волк сейчас находился за пределами таких вещей, придя к клыкам и когтям.
Тем временем Макари казался безразличным к приближающейся смерти. Наоборот, ксенос будто светился от ожидания, нежась в жестоком смехе, все еще сотрясавшем клетку, как если бы он защищал подобно пустотному щиту, изготовленному на Титане. Фалкс догадывалась, что он оказывал куда большую помощь. Ибо что значила для Макари даже сама смерть, если он стоял в психической тени Газкулла? Когда это жалкое зеленое тело разорвут на куски, что бы ни находилось внутри просто утечет обратно в этот смех и вернется к хозяину.
Фалкс мгновенно загорелась уверенностью, что не может позволить этому случиться.
– Нет, брат, – сказала она, когда зверь, бывший Хендриксеном, навис на Макари. Это не было приказом лорда инквизиции, а тихой просьбой раненной старой женщины к единственному другу. Она лишь со всей оставшейся верой молилась Трону, что Хендриксен еще способен ее услышать.
Фенрисиец повернул голову, и Фалкс поняла, что смотрит в глаза животного. Конечно, рунный жрец оставался с ней все эти годы не только из-за верности, даже когда витки ее амбиций уходили все глубже во мрак ереси. Гордость Хендриксена никогда бы не позволила открыто поговорить об этом. Но за долгие годы службы он тоже все дальше ускользал от света Императора. И по тем диким глазам, моргавшим на нее, и толстой струйке слюны, текшей по пожелтевшим клыкам, было ясно, насколько далеко во тьму он зашел.
«Каждому сыну Фенриса приходится сражаться в битве, – как-то сказал ей Хендриксен, – с того дня, когда он принимает чашу Вульфена и перерождается сыном Русса». Это было какое-то проклятье, с жестоким изяществом записанное в самом генетическом коде их примарха. Когда Фалкс познакомилась с братом Хендриксеном, то, наконец, поняла, почему Космические Волки жили с таким претенциозным, вздорным пылом: они надеялись, что если огни их пиршественных залов пылают достаточно ярко, то ночь удастся прогнать.
Но пламя Хендринксена долгое время горело тускло, и у его двери ждал волк. Теперь он, глядя на нее, стоял в проходе.
Фалкс с усилием сглотнула, попытавшись отстраниться от злобы смеха Газкулла и гадкой ухмылки на лице Макари, с которой гретчин смотрел на их падение. Она никогда не умела вести простой разговор, не говоря уже о речах. Но в этот раз женщина решила сама попытаться устроить взбучку мозгов.
''Брат, он этого и ждет'', – громко произнесла она у себя в голове, смотря в глаза этого хищника и надеясь, что за ними кто-то еще слушает. – ''Конечно, ты был прав – это все было уловкой. Отдав нам Макари, Газкулл намеревался лишь распространить свою легенду, пока этот ублюдок из Кровавых Топоров помог ему информацией, какую смог захватить при побеге. Газкулл рассчитывал, что мы будем вести себя по шаблону – узко мыслящие, напуганные и неспособные прийти к иному решению, кроме как уничтожить проблемных ксеносов. Он был уверен, что мы окажемся послушными гражданами Империума и отправим его прислужника назад в порыве фанатичной резни.''
+И что?+рявкнул, наконец, Хендриксен откуда-то из глубин своей зимы, и Фалкс поборола грозящийся подняться порыв надежды о того, что он вообще ответил. От того, что оскал Макари дрожал, пока между его пленителями тянулся молчаливый разговор, легче не становилось.
''Так'', – сказала она, – ''ты докажешь, что Газкулл прав, брат? Если из истории этого подлого импа можно чему-то научиться, так это тому, как многого Газкулл добился, действуя не по шаблону. Он переделал наше понимание орочьего разума и того, на что он способен.''
+И мы все равно должны его убить.+
''Брат, Рагнар попытался,'' – Хендриксен зарычал, и в мыслях, и в недрах клетки, но Фалкс бесстрашно продолжила. – ''Воспротивившись своим инстинктам, Газкулл понял, какими с самого начала должны быть орки. А если мы воспротивимся своим? Может, старый друг, мы снова научимся быть людьми.''
На кратчайший миг волк исчез из глаз Хендриксена, и ими посмотрел тот маленький мальчик, еще не принявший чашу Вульфена, для которого Адептус Астартес были светлыми, далекими слугами неизвестного бога. Фалкс никогда не видела, чтобы Хендриксен выглядел таким слабым. Никогда не видела его таким сильным.
– Давай закончим с этой проблемой прямо сейчас, – вслух произнес Хендриксен, и Макари чуть не заерзал от радости, когда его черная от крови, похожая на полено рука поднялась, схватив гретчина за горло. Но он не видел слабую, усталую улыбку, коснувшуюся уголка губ волка, когда тот вновь посмотрел на Фалкс. Рунный жрец поднял Макари за шею, вместо того, чтобы сломать ее, и быстро вышел из клетки, пройдя по соседнему с блоками содержания коридору. Фалкс щелкнула шеей и последовала за ним.
Пока они шли в глубины корабельной тюрьмы, она рискнула взглянуть на инфо-визуализатор. Женщина заметила, что запросы от лейтенанта Гарамонда резко прекратились. Она поняла почему, когда поле ее зрения заполонили отложенные оповещения. «Молот Юстаса», вместе со всеми судами Флота в доке Мульцибера, вызвали на границу системы.
Где из варпа появилась армада невообразимого размера.
Командование флота пребывало в смятении. Прибывшие корабли как-то скрыли свою численность, выкарабкавшись из варпа, и послали перед собой действующие коды порта Мульцибера. Предположили, что они стали жертвой документации Муниторума, каким-то незарегистрированным осколком боевой группы, пришедшей для пополнения запасов.
Но, конечно, это были орочьи судна. У Фалкс екнуло сердце, когда она поняла, откуда они, с наибольшей вероятностью, получили коды. Трон знает, как они подобрали Кусача в спасательной капсуле, дрейфующей в варпе, но в итоге, это едва ли имело значение. В системе уже находились тысячи кораблей, вторая волна уже входила в космос, и Мульциберу было бы сложно остановить их даже после года подготовки, не говоря уже о нескольких часах.
Пролистав хаотичные пикты от дозоров на внешней границе системы, Фалкс увидела, что в сердце армады находится гигантское судно. Оно было в три раза крупнее самого большого корабля обороны и специально построено, а не сколочено до рабочего состояния из обломков неорочьих пустотных судов. Но что действительно выдавало его, так это знамя высотой в три мили, выдававшееся из спинного гребня, будто парусная мачта. На нем было изображение орка со множеством рук, стоящего над бойней. Изображение Газкулла Траки, чьей смех все еще гремел в корабельной тюрьме.
Но когда Хендриксен остановился у одной из пустых клеток в коридоре и открыл ее дверь толщиной с ногу, этот смех начал затихать. Лампы, подвешенные под потолком, перестали мигать, очистив тени от всяких наваждений. А когда он поднял Макари, чтобы тот посмотрел на свой новый дом – обитый и оснащенный частичным стазисным полем, чтобы житель случайно или намернно себе не навредил – смех полностью смолк.
– Нет! – взвыл Макари, с чьего лица резко пропало все хладнокровие, когда он понял, что происходит. – Нет! – грязное мелкое чудовище кусало и царапало запястье Хендриксена, но с тем же успехом оно могло бороться против гравитации. С презрительным оскалом, старый волк швырнул грота в камеру и захлопнул дверь со свинцовым грохотом.
– Газкулл пришел, – заметил он, проведя мгновение, просматривая свой инфо-визуализатор.
– Хорошо, – сказала Фалкс. – Он как раз вовремя, чтобы застать, как мы уходим с его самой ценной собственностью. Я уже приказала навигатору корабля отправляться.
– Куда пойдем?
– У нас будет время решить это в дороге, – ответила Фалкс, и Хендриксен согласно хмыкнул.
– Хорошо. Но сначала, поедим.
Фалкс бы улыбнулась от облегчения, увидев такое твердое доказательство, что ее компаньон пришел в себя. Но что-то было не так.
Все то время, пока они разговаривали, Макари вопил в клетке от ярости, хоть звук был почти комичным, и будучи приглушенным дверью камеры, звучал будто гул насекомого. Однако сейчас, несмолкающие высокие визги грота подчеркнуло что-то более низкое.
Это был рев. И когда лампы вновь замигали, он становился все громче и громче, пока не начал сотрясать саму палубу. Фалкс почувствовала, будто к ней с раскрытой пастью несется что-то хищное, и одного взгляда на Хендриксена хватило, чтобы понять – он тоже это ощутил.
Рев разросся до крещендо жуткой ярости, и уже сам воздух задрожал от его мощи. Одна за другой заискрились и взорвались лампы вдоль коридора, погрузив его во тьму.
'''И тьма была зеленой.'''
[[Категория:Орки]]
[[Категория:Инквизиция]]
{{Книга
|Обложка =Ghazghkull.jpg
|Описание обложки =
|Автор =Нэйт Кроули / Nate Crowley
|Автор2 =
|Автор3 =
|Автор4 =
|Автор5 =
|Переводчик =StacyLR
|Переводчик2 =
|Переводчик3 =
|Переводчик4 =
|Переводчик5 =
|Издательство =Black Library
|Серия книг =
|Сборник =
|Источник =
|Предыдущая книга =
|Следующая книга =
|Год издания =2022
}}
'''-- пакет-сообщений/Ксенос-маркировка-433/'''
'''неизвестное судно/начало --'''
'''Эй, Флакс.'''
'''-- активация-протокола/связь-отклонена/ТНФалкс/'''
'''Ксенос-маркировка-433/отказ --'''
'''Эй.'''
'''-- активация-протокола/связь-отклонена/ТНФалкс/'''
'''Ксенос-маркировка-433/отказ --'''
'''Эй. Флакс.'''
'''-- пакет-сообщений/ТНФалкс/Лчн-Фргмнт-Исполнитель-Севериссимус/'''
'''ответ --'''
Меня зовут Титонида Небасзинар ''Фалкс'', и я лорд инквизитор Ордо Ксенос. Как вам хорошо известно. Этот разговор не продолжится до тех пор, пока ко мне не будут обращаться подобающим образом.
'''Уже ''лорд'' инквизитор, да? Думаем, ''лорд'', только когда нет никого сильнее, чтобы сказать что ты не лорд, Флакс. И мы не думаем, что дело в этом. Думаем, ты не в ладах со своими боссами, потому что повелась с такими, как мы.'''
Правильно говорить «водишься». И да, моя позиция в ордосе не... укрепится, если эти сообщения перехватят.
'''Точно. Ты говорила не звонить, если на то нет... как там это было, ''лорд'' Флакс?'''
«Самой крайней и неотложной необходимости», – формулировка была такой, орк. И все же я вижу, что за последний солнечный оборот этот канал был использован два раза, просто чтобы отправить мне грубые оскорбления. Надеюсь, это не третий.
'''Ага, мы собирались так сделать. Думали, про Газкулла тоже кое-что рассказать, но это ведь не так уж важно? Не стоило звонить. Пока.'''
'''-- пакет-сообщений/Ксенос-маркировка-433/неизвестное судно/конец--'''
'''-- активация-протокола/Немедленное-переподключение//ТНФалкс/Ксенос-маркировка-433/отказ --'''
'''-- активация-протокола/Немедленное-переподключение//ТНФалкс/Ксенос-маркировка-433/отказ --'''
'''-- активация-протокола/Немедленное-переподключение//ТНФалкс/Ксенос-маркировка-433/отказ --'''
'''-- активация-протокола/Немедленное-переподключение//ТНФалкс/Ксенос-маркировка-433/принято (пренебрежение) --'''
Скажи мне. Я заплачу, только скажи, что знаешь.
'''Он не умер. Отрубание головы не сработало.'''
Об этом известно.
'''Ну а когда вы сбросили на него большую космическую станцию? Тоже не сработало. Босса даже не поцарапало. Он... сильнее.'''
'''-- пакет-сообщения/Брт-Хендриксен[?]/Лчн-Фргмнт-Исполнитель-Севериссимус/ПРЕРЫВАНИЕ --'''
''Сильнее? Объяснись, ксенос.''
'''-- пакет-сообщений/Ксенос-маркировка-433/неизвестное судно/возобновление --'''
'''Грубо так врываться, а? Плохая дипломанция. В любом случае, мы не знаем. Мы по-быстрому выбрались из Кронгара. Но по пути, мы сцапали кое-кого, кто ''знает'' то, что хочешь знать ты. Кого-то... как это слово... обозначительного. Он знает большого босса. Планы... слабости... все. Думали, тебя может заинтересовать.'''
Кто пленник?
'''''Десять-десять-десять-десять-десять'' пушек и ''десять-десять-десять-десять-десять-десять-десять'' пуль. ''Десять-десять-десять'' больших пушек и больших пуль для них. Карта, с десятью планетами, нападения на которые никто не ожидает. Такова цена.'''
''Кто?''
'''Тогда десять-и-''пять'' планет, на которые мы можем напасть, если хочешь знать имя и все остальное. И еще ''десять-десять-десять-десять'' пушек.'''
''Эта мерзость тратит наше время на шутки. И к тому же, такая цена немыслима. Даже для Вас, инквизитор.''
'''Он груб с тобой и со всеми, а? Думали, ты лорд? Если так, решение за тобой, да. Каким оно будет, Флакс?'''
Брат Хендриксен прав, наемник. Это не обсуждается. Мне плевать, насколько большого варбосса вы поймали: их злопыхания не стоят имперских жизней.
'''Мы не говорили, что он большой. Или что это варбосс. Мы сказали, что он ''обозначительный.'' Когда-нибудь слышала о Макари?'''
''Они нас точно за дураков держат, лорд Фалкс. Оборвите св...''
'''-- пакет-сообщений/ТНФалкс/Лчн-Фргмнт-Исполнитель-Севериссимус/ПРЕРЫВАНИЕ/ --'''
'''----> дополнение/приложение-инфо-пакет/тип: координаты (пространственные; упрощенные)'''
Договорились. Встретитесь с нами в тени пульсара Ахеронтия-XII, в указанном месте в Молотоглавых Глубинах, с заглушенными двигателями. Я оплачу названную цену. Только помни, что потерял, когда последний раз пытался меня обмануть.
'''Не так много потерял. И новое сердце мне нравится больше. Но не переживай. Мы не собираемся делать ничего эдакого.'''
Твое двойное отрицание меня не убедило.
'''Ну ладно. Мы не обманем. Сделка хорошая. Слово Кровавого Топора.'''
''«Слово Кровавого Топора»? Инквизитор, это безумие. Этого «Макари» даже не существует. Он ксеносский миф, повод для грубых шуток.''
'''Макари вполне существует, Серослов. И нет никого, кто знал бы босса лучше. Мелкий поганец годами видел все.'''
''Нам нужна смерть вождя, чужак, а не история его жизни.''
'''Что вы там говорите о знание и силе? Ты думаешь, что знаешь Траку из-за Армия-геддона? Это вряд ли. Ты не знаешь и части того, что грядет.'''
''Я достаточно хорошо знаю, что...''
Прекратите, оба – я согласилась на сделку. Мы встретимся у Ахеронтии, где я получу пленника. Молись своим странным богам, орк, чтобы это стоило оплаченной цены.
'''-- пакет-сообщений/ТНФалкс/Лчн-Фргмнт-Исполнитель-Севериссимус/конец --'''
==АКТ ПЕРВЫЙ==
===ДОПРОС I===
Фалкс слышала во тьме дыхание. Короткие, свистящие вздохи, будто выдув кузнечных мехов. Тихие, но всегда сдавленные почти до рыка. Горячие, влажные и отмеченные вонью невозможного метаболизма. Дыхание монстра.
Имперская Истина говорила, что ей нечего бояться. Что этот монстр слабый и тщедушный, едва ли больше или опаснее отощавшего человеческого ребенка. И слишком надолго погрузившись во все уменьшающийся комфорт ''Пакс Империалис'', Фалкс почти верила, что это может быть так. Она ''хотела'' верить. Но человечество не может просто пожелать, чтобы его враги были немощными, как не может пастух своим желанием прогнать с границ света от костра мерцание хищных глаз. А в понимании Фалкс, костер Империума давно выгорел до углей. Голодная тьма наступала, и с реальностью придется столкнуться.
Большая часть ее ордена искала отдушину в фанатизме, плотнее прижимаясь к затухающему пламени веры, будто оно могло дать защиту, а не сделать их слепыми к блеску атакующих клыков. Фалкс, напротив, уже давно решила развернуться и посмотреть в лицо тьме. Это стоило ей большей части надежды, накопленной в молодости. Но каким-то образом, после ста тридцати лет сдерживания ночи у порога, остатки той надежды уцелели. Женщина приготовилась потерять еще немного и, собравшись, как тысячи раз до этого, заставила руку подняться к выключателю, который прольет свет на ее врага.
Потолочная лампа камеры зажглась, бросив на сталь холодный круг, и в самом конце, в путанице заклепок, заслонок и засовов, зашевелились твари. Как фрегат Ордо Ксенос, судостроители оборудовали «Исполнителя Севериссимус» тюремной палубой, способной вместить зоопарк планетарного губернатора, и Фалкс наполнила ее ужасами. Здесь находились сущности, пребывавшие в заключении десятками лет: безымянные звери и кошмары в человечьем обличии. Они зашуршали, спеша убраться от неожиданно включившего света, затем вновь погрузились в угрюмую тишину. Но объект интересов инквизитора даже не пошевелился в цепях. Он лишь таращился на нее с неизменным вниманием, указывавшим на то, что и во тьме он наблюдал за женщиной так же пристально.
Как и обещалось, это был гретчин. Орочий зверь-раб, разделявший основы их биологии, но не имеющий такого... избытка формы. И все же, как всегда с их родом, он оказался больше, чем Фалкс ожидала. Если бы гретчин стоял прямо, то достал бы женщине до подбородка, и в нем определенно не было ничего детского. Он был тощим, с тонкими конечностями, но размах его рук был в два раза больше, чем у человека, а длинные кости его членов покрывали мускулы, столько же тугие и узловатые, как катачанская душеплеть.
Фалкс знала, что нужно быть осторожной, даже хотя существо скованно. Жизнь увела ее далеко от потасовок в барах, но из своих попоек она крепко помнила, что остерегаться нужно не здоровенных, задиристых бойцов, а подонков вот с таким телосложением. Тех, кто исчезнет в тот же миг, когда полетит стекло, а потом даст о себе знать рукой на горле или внезапным коллапсом легкого на острие ножа.
И даже в стылой клетке, пропитанной морозом пустоты за корпусом, он светился жизнью. От его плеч поднимались облачка пара, сбрасывая излишнее тепло метаболической топки, и женщина могла поклясться, что в тишине карцера слышит, как по его извивающимся венам бежит кровь. Фалкс скривила губы, посмотрев на его кривые зубы, хрящеватый длинный нос, рваные уши, похожие на крылья летучей мыши. Хотя лицо его было собрано на манер человеческого, сходство ограничивалось лишь схемой. Строение черепа под этой эластичной кожей было всецело отталкивающе чужим.
Пока Фалкс изучала своего пленника, его губы изогнулись в тонкой злобной улыбке, а голова медленно склонилась на бок. Он тоже оценивал ее. Инквизитор задумалась, что он видит? Старую женщину, если различия что-то значили для бесполой твари, с копной ломких волос, которые она когда-то красила в белый, но избавленная от этих хлопот с тех пор, как провела неделю, прячась под гнездом хрудов на Калиманте. Лицо, к которому часто применяли эвфемизм «''внушительное»'', с подобной носу крейсера челюстью и худыми скулами. О нем – исполосованном шрамами, загоревшем под взглядами чуждых солнц и столь часто принимавшем выражение непокорного презрения, что оно осталось навсегда – Фалкс думала, как о суровом.
Но пока эти мутные глаза без зрачков осматривали ее в поисках, где бы сдавить, оцарапать, укусить, оно казалось слабой защитой. Кожу на голове начало щипать, там, где она соприкасалась с керамитом черепной пластины на загривке, и эти чары разрушил только грохот приближающихся к двери клетки тяжелых ботинок.
– Оно воняет, – ощерился брат Хендриксен, пригнувшись под притолокой и бросив на пол свой китель с будничным отвращением человека, приступающего к прочистке непокорной канализационной трубы. Старый рунный жрец не стеснялся в выражении эмоций. Над светло-зелеными глазами нахмурились похожие на шкуры средних размеров корабельных крыс брови, нос сморщился, отчего заплетенные как колокольные веревки усы дернулись, обнажив оскал шириной в человеческую ладонь.
– Вы не могли не привязывать его здесь до того, как мы начнем? – прорычал Хендриксен, закатав рукава формы и показав предплечья толщиной с голень грокса, с вытатуированными спиралями синих рун. – Мясо этим утром было неплохим, как и корабельные пайки, но у меня нет желания вновь почувствовать их вкус.
Несмотря на жалобы, Хендриксен не мог быть более безразличен ко всему происходящему. Он будто видел узника не как существо, а как задачу, и его рабочая брезгливость прогнала жуткое удушающее напряжение, наполнявшее помещение до его прихода. В самом деле, Фалкс находила, что противостоять тьме всегда проще, если рядом находится псайкер Адептус Астартес весом в четверть тонны, вне зависимости от того, как много тот ворчит. «И правда, не ведают они страха», – подумала она про себя, позволив уголку улыбки толкнуть шрам от какой-то забытой раны.
– Не думаю, что подобный запах можно смыть, Орм, – ответила Фалкс, впервые обратив внимание на свой нос. Хердриксен был прав. Гретчин вонял. От его подранной безрукавки несло плохо выделанной кожей, и больше на нем ничего не было, кроме странного, надетого поверх одежки ожерелья – куска высушенных сухожилий с нанизанными на него закругленными, неровными кусочками металла, раздвигавшего границы слов «ювелирное изделие». Каждая складка кожи твари была покрыта коркой жира и грязи и источала смрад застоявшегося, чужеродного пота. То был запах вида, для которого гигиена являлась концепцией неизвестной. Но под ним, почему-то еще нестерпимее, несмотря на тонкость, чувствовалась вонь более глубокая. Альгальная, будто от стоячего пруда или продуктовой фабрики мира-улья с плохой вентиляцией, и подчеркнутая сложными, изменчивыми запахами, напоминавшими о пролитом прометии.
– Думаю, будет хуже, если мы его вскроем, – сказал Хендриксен, ненадолго затмив лампу в клетке, когда прошел вперед, чтобы изучить гретчина получше. Даже в надетой вместо доспеха корабельной форме лишь с меткой старого Ордена, Хендриксен в несколько раз превосходил пленника по массе, но когда он опустил свое громадное, расписанное рунами лицо, чтобы рассмотреть тварь, та казалась безразличной. Фалкс едва не окликнула его, чтобы не подходил слишком близко, но прикусила язык. В конце-концов, Хендриксен был из Караула Смерти, даже хотя его текущие взаимоотношения с Милитантом Ордена были такими же смутными, как у нее с ордосом. Орм знал природу зверя так же хорошо, как она сама. Он мог не разделять ее осторожности, но он также не разделял ее человечности.
Будто чтобы подчеркнуть это, узник рванулся вперед в своих цепях, угрожающе раскрыв челюсти. Но еще до того, как Фалкс вообще осознала это движение, Хендриксен взмахнул рукой, ударив тыльной стороной ладони, отчего нос твари сломался с щелчком хряща, и та, вместе со стулом, к которому была привязана, рухнула на пол. Фалкс припомнила, что сыны Фенриса не знали ничего о потасовках в барах, поскольку любая драка, достаточно отчаянная, чтобы втянуть одного из их числа, быстро превращалась в бойню. Она запомнила это с того случая, когда впервые встретила Орма Хендриксена девяносто шесть лет назад, и с тех пор никогда больше не пила.
– По крайней мере, не трус, – проворчал Хендриксен, вытирая с руки слизь тряпкой, и Фалкс мрачно кивнула. В этом отношении узник был необычным. При всей их жилистой силе, она ни разу не встречала подчиненных оркоидов испытывающих не иначе, как полное отвращение к прямому столкновению, не говоря уже о том, чтобы, будучи закованным в цепи, бросить вызов противнику в пять раз крупнее.
– Это верно, – сказала она. – С другой стороны, если те пираты говорили правду, я осмелюсь предположить, что эта тварь повидала громил куда хуже тебя. Знаешь, я слышала орки вырастают довольно большими.
– Не имеет значения, – ответил Хендриксен, вновь подняв стул одной рукой. – Я все равно скоро найду его предел, верно, как мороз находит дыры в старой шкуре, – пока пленник злобно смотрел на него поверх сломанного носа, Астартес шагнул назад, чтобы оценить его, затем присел на корточки, оказавшись с ним на уровне глаз, и вытащил с пояса узкий нож.
– К чему спешка, Орм? – раздался новый голос, густой и теплый, как моторное масло, и в помещение вошел третий участник допроса. – Мы, как минимум, в трех днях пути от верфей Мульцибера, даже если варп будет к нас милостив. Времени хватает на то, чтобы хотя бы ''попробовать'' поговорить перед тем, как доставать ножи.
Хендриксен раздраженно посмотрел назад, а затем вновь встал во весь рост, когда у входа в клетку появилась Кассия. Впрочем, ему все равно пришлось смотреть вверх. Хотя Фалкс была выше гретчина, а Хендриксен – выше нее, Кассия была еще выше, и, проталкивая плечи сквозь дверь, наклонила большую, охряную, похожую на булыжник голову. В конце концов, она была огрином.
Потертая ткань ее кителя заскрипела, когда Кассия снова распрямилась, и, двигаясь к узнику, она походила на приближающийся циклон.
– Подвинься, шаман, – пророкотала она, вызвав у Хендриксена раздраженное шипение, но рунный жрец все равно шагнул в сторону. Извечный антагонизм пары пропитывал бессчетные смены на мостике «Исполнителя», но всякая настоящая вражда давно была похоронена под взаимным уважением, и они, кажется, огрызались друг на друга скорее по привычке, чем по какой-либо другой причине.
Со спокойным вниманием специалиста, гигантша опустилась на одно колено перед узником и провела перед его лицом широкой, как мина, ладонью. В этот раз пленник не двигался. Или его агрессию спугнули, или он понял, что мог бы с тем же успехом получить возможность укусить камень.
– Тогда, давай понюхаем, – пробормотала Кассия, нахмурив плиту лба. Ее глаза сузились от концентрации, и, когда ее челюсть пошевелилась с медленным движением мышц и жира, воздух между рукой и пленником замерцал. Затем, что-то ''щелкнуло''.
К этому ощущению Фалкс так и не привыкла до конца: медленно нарастающее давление, которое совсем не замечаешь, пока не ломается какая-то эфемерная плотина, и все оно устремляется ''куда-то еще'', проходя через тебя таким чувством, будто в один миг улетучилась недельная мигрень. Потом оно пропадало, оставляя лишь едва заметный запах озона, а ты и вспомнить не мог, как это было.
Фалкс это не нравилось. Многие годы справляться с проявлениями искусства Хендриксена было и так тяжело. А он, хотя бы, отточил навыки годами практики. Теперь же, с Кассией, в ее свите оказалось ''два'' псайкера.
«Огрин-псайкер», – подумала Фалкс и удивленно покачала головой. Конечно, Имперская Истина утверждала, что огрины глупые, так же, как и то, что гретчины слабые. Это были громадные, стойкие нелюди, чьи тела вырастали в крепости, противостоя суровым мирам, на которых их бросили предки. И распространенное мнение говорило, что эта стойкость обошлась ценой мозгов. Большинство считало их неспособными выговорить трехсложные слова или даже считать больше имеющихся толстых как болт пальцев. И, несомненно, Истина настаивала, что огрины в жизни не достигнут того церебрального уровня развития, чтобы проявить таланты псайкера. И пока стражи имперских догм, вероятно, не желали менять свое мнение на этот счет, без всякого сомнения, на бесчисленных мирах под их господством, ''мнения все равно менялись''. И вот, Кассия.
Она жила жизнью огрина. Родилась в рабочем лагере, переведена в карательный полк и отправлена на ближайший фронт в надежде, что ее смерть поможет удержать этот фронт от прорыва еще на долю секунды. Таков был бы итог жизни раба-контрактника C455-I, если бы не мгновение, когда во время отступления с боем от Делка на Каркемише Секундус, она бы не передвинула горящий корпус сбитого бомбардировщика, чтобы прикрыть комиссара своего отряда от огня мортиры, использовав только свой разум. В то же мгновение она передвинула себя далеко за границы Имперской Истины.
Долг ее комиссара был ясен: немедленно привести реальность в соответствие с Истиной. И действительно, где-то в гигантском пласте записей Департаменто Муниторум единственная линия в отчете подтверждала казнь C455-I на месте за «трусость». Но у того комиссара был должок перед Фалкс. И потому «Исполнитель Севериссимус» прилетел к Каркемишу и отбыл с незарегистрированным огрином на борту.
Кассии, как она сама себя назвала, нужно было многое узнать о своих способностях. Казалось, ее потенциал огромен. Но от этого ей бы стало сложнее раскрыть его. Перед ней лежала жизнь, проведенная в хождении по постоянно сужающемся пути над бездной безумия. Но это хотя бы жизнь. И она знала, что при всей своей внешней агрессии, Хендриксен негласно посвятил себя тому, чтобы она превзошла себя.
– У этого есть секреты, – сказала Кассия, переварив то, что почерпнула из разума грота.
– Я весьма надеюсь, что секреты у него есть, – прорычал старый волк, – учитывая какую цену заплатила инквизитор. И я как раз собирался начать их вытаскивать, пока ты не вломилась сюда, как мастодонт без двух ног.
В этот миг, к удивлению всех, находившихся в клетке, заговорил ''второй'' ксенос в помещении.
– Возможно, – предположил он, подняв палец с когтем в поразительно точном подражании человеческому жесту, – вы начнете... задавать вопросы?
Все в карцере повернулись к зеленой фигуре, притаившейся у переборки, вне круга света, отбрасываемого лампой в клетке, и Фалкс окоченела от его голоса. Он был тихим и гнусавым, каждое слово сплеталось из храпа, похожего на ворчание животного у кормушки. Но несмотря на то, что исходил он из гортани, созданной специально для доставки угроз и приказов, он был ''вежливым''. Это весьма обескураживало. Но еще хуже был тот факт, что хотя он находился в клетке все это время – Фалкс сама поставила его сюда перед тем, как спуститься – она совершенно забыла о присутствии зверя.
Орки не были скрытными. По любой мерке истины, и меньше всего – по их собственной. Но все же Кусач – или ''Откусывающий-Морду-Кусачу-До-Того-Как-Тот-Укусит'', в его нескладной речи – был далеко не обычным орком. Он был переводчиком, так называемым «офицером грамотейности» для пиратской банды, похитившей ценного кадра, и его услуги были сданы Фалкс в аренду за еще большую, немыслимую сумму, когда оказалось, что указанный ценный кадр не понимает ни слова на высоком или низком готике.
Банда, конечно, сама себя бандой не называла. Они говорили о себе, как о «кумпании», поскольку были Кровавыми Топорами и разделяли увлечение своего более многочисленного клана человеческой военной культурой. К стыду, Кусач взошел на борт, одетый в плохо сделанную копию шинели офицера Милитарум, сшитую из не до конца выдубленной кожи сквига, и с обвисшей фуражкой на голове. Он даже наградил себя несколькими «мидалями», сделанных из выровненного молотком металлолома.
И все же, при всем своем абсурдном облике, с момента появления на борту, орк был покладистым и, за неимением лучшего слова, профессиональным. В достаточной мере, чтобы Фалкс совершила ошибку, перестав воспринимать его, как постоянную угрозу. Но за свои долгие и тайные дела с кланом Кровавых Топоров, она запомнила, что союзники-орки – это враги, еще не увидевшие возможность предать. Ей стоит лучше приглядывать за Кусачом.
– Тебе платят за перевод, а не за советы, – сказала Фалкс, переведя глаза с пленника на орка так, будто сверкнул прицел снайпера. – Но так случилось, что я согласна. Пожалуйста, убери кинжал, брат Хендриксен.
– Как пожелает зеленокожий, – хмыкнул Космический Волк, с выражением неприязни зачехлив нож. – Уверен, что, в конце концов, этот «Макари» будет более уступчив к активному обмену мнениями. Так что прошу, ни в чем себе не отказывайте, – Хендриксен махнул рукой на стул для допросов так, будто приглашал Фалкс сесть за трапезный стол. Она вновь шагнула вперед, встав перед пленником и стараясь игнорировать хищную ухмылку, вновь расползающуюся по его лицу.
– Я хочу узнать Газкулла Маг Урук Траку, – сказала Фалкс, смотря во тьму глаз узника, пока ее слова перенаправлялись через Кусача потоком ворчания и мягким, гортанным лаем. – Я хочу знать все, что тебе известно о Траке, от начала до конца, не меньше, – перевод ее слов Кусачом затих, но пленник просто сидел – молча и не мигая, все еще смотря в ее сторону с этой своей ухмылкой. Она уже собиралась все-таки прибегнуть к ножу Хендриксена, но наконец он заговорил.
В отличие от орка, его голос был влажным и скрипучим, сдавленным, будто последние слова придушенного человека, и сочащимся злобой.
– Макари говорит... что все тебе расскажет, – сказал Кусач с ноткой легкого беспокойства. – Но он говорит, что тебе сперва нужно кое-что понять. Макари говорит, чтобы узнать Газкулла... тебе сначала надо узнать Макари. А чтобы узнать Макари, ты должна узнать, каково быть ''гротом.''
Хендриксен вдохнул, готовый возмутиться о растрачиваемом пленником времени, но Фалкс остановила его, подняв руку и продолжая смотреть в глаза узнику.
– Тогда расскажи мне, – сказала она, – каково это?
Пленник говорил довольно долго, и Кусач рассеянно ковырялся в клыках, кивая по ходу рассказа, прежде, чем обратиться к Фалкс.
– Чем бы боги ни наделили орков, – начал переводчик, – какое бы боевое блаженство ни изгнало страх и беспокойство за свои жизни... нам они этого не даровали. Мы живем в их мире, но мы не были созданы наслаждаться им. Мы живем, чтобы служить, и страдаем от этого каждую секунду, за исключением тех моментов, когда страдает кто-то слабее нас.
– Он так и сказал? – спросила Кассия, недоверчиво подняв бровь.
– Там было больше... ''мартершины'', – признал Кусач, жутко скривив рот, отчего показался дюйм пожелтевших клыков. – И я поправил часть... син-такса. Но да, Макари так и сказал, – красноречие Кусача совершенно застало Фалкс врасплох, и теперь она поняла, что выражение на лице орка было попыткой изобразить хвастливую ухмылку.
– Вы, должно быть, ненавидите орков, – сказала Фалкс гретчину, прощупывая места, где, как она надеялась, могли находиться границы общих взглядов, и глаза узника вспыхнули, узнав слова «ненависть» и «орки».
– Паганцы, – зашипел он, в упор смотря на Кусача, и орк пожал широкими плечами – это в переводе не нуждалось. Но потом грот снова посмотрел на Фалкс и продолжил говорить.
– Впрочем, в этом... есть нечто большее, – лукаво произнес Кусач, пока узник ворчал. – Они, несомненно, нас ненавидят. Это... для тебя не новость, хмм? Но это... эээ, – Кровавый Топор помедлил на мгновение. – Ты можешь, наверное, назвать это... ''верой''?
– Передай мне слова пленника, орк, а не свои, – потребовала Фалкс, борясь с этой мыслью.
– Макари говорит, что орки делают гротам больно, гроты ненавидят орков. Это... божья работа топором.
– Работа топором? – перебил Хендриксен, нахмурившись от концентрации, будто он не до конца понял смысл.
– Буквально: ''бей-штуки-пака-не-придут-в-нужнаю-форму.'' Другими словами, наверное, замысел, – поразмыслил Кусач, отчего Хендриксен наклонил голову на бок и поднял брови в скупом одобрении.
– Ёксаррбедин, как мы говорим на Фенрисе. В целом, то же самое.
– Я это запомню, – с напускным безразличием сказал Кусач, затем продолжил переводить.
– Жестокость орков к гротам и их ответная ненависть... это хорошо. Таков порядок Большого Зеленого. Так было в ''сгрызено-сейчас'', и так будет в ''сейчас-всегда''. Большое Зеленое... оно как гриб, с множеством корней. Множеством частей. Орки, гроты и все остальное. Орки лучшие, но важны все. Без нас, служащих им, орки погибнут. И иногда, только иногда, нам, гротам, нужно напоминать им об их собственной роли в едином целом. Да, мы ненавидим орков. Но все же служим им. Потому что так хотят боги. И взамен всех удовольствий, которые боги не разрешили нам иметь, он дали нам...
Кусач помедлил, прикусив губу в поисках подходящего слова.
– ''Енкстаз'' при виде того, что их волю исполнили хорошо.
В клетке наступила тишина, пока допрашивающие пытались осмыслить это откровение об онтологии гретчинов. Хендриксен, самый нетерпеливый из них в отношении философии ксеносов, за секунды бросил попытки.
– В словах двухдневного дерьма сайенети будет больше смысла, – ощерился он, когда кинжал вновь вернулся в его руку. – Хватит этих попыток сбить нас с толку своими ксеносскими ''гатур''-загадками. Лорд Фалкс спрашивала о Газкулле. И этот «Макари» расскажет нам о Газкулле. ''Газкулл!'' – повторил Хендриксен, прямо обращаясь к Макари медленно и с презрением и поводив ножом в воздухе.
– ''Газ'гк'улл'', – повторил гретчин, подчеркивая странное, глотающее произношение на родном языке, будто чтобы поправить Волка, затем повторил это трижды все более хитрым тоном. – ''Газ'гк'улл'', ''Газ'гк'улл'', ''Газ'гк'улл''..., – он склонил голову в одну сторону, потом в другую, будто пытаясь заглянуть под мысль, а потом одним духом выпалил Кусачу решительный поток шипения и рявканья.
– Так и быть, – сказал переводчик, раскрыв ладонь в жесте. – Хотите историю Газкулла Маг Урук Траки – будет она вам, люди. Впрочем, возможно, не та, которую вы ожидаете. Как и не та, которая вам понравится. Но я все равно ее расскажу. Эта история заканчивается в зеленом. Но начинается... в белом.
===ГЛАВА ПЕРВАЯ. РОЖДЕНИЕ ГАЗКУЛЛА МАГ УРУК ТРАКИ===
Снег, насколько можно видеть. А видеть можно недалеко, из-за метели. Но снега там были мили за милями. А еще, там была зелень. Заметьте, только небольшое пятно зелени: рука. Еще мягкая, дымящаяся в мешке и оторванная там, где процарапала путь из ростовой дыры. Рука боролась. Она шарила в поисках чего-нибудь, чтобы вытащить остальную свою часть, но буря была долгой и сильной, и земля стала все равно что железо.
Впрочем, руке повезло. Полуголодный тундровый сквиг увидел ее в просвете между шквалами снега и вперевалку пошел, чтобы оторвать ее. Большая ошибка. Потому что прежде, чем он смог откусить кисть, эта рука обернулась вокруг корня его языка, дернулась назад, будто запускала цепную чоппу и вытащила потроха сквига прямо через его пасть.
Понимаете, потроха сквига – хорошие и теплые. Полные сока. Они размягчили землю там, где вылезла рука, как раз чтобы разрыхлить ее еще немного, и с рыком и толчком родился орк – в крови, желчи и грибах.
Это не были Газкулл. Пока еще. Не были никем. Но это была часть зелени, которая может стать кем-то – кем угодно – если выживет в следующие несколько часов. Многие не переживают эти часы, но эти пережили. Вообще, пережили дни, хотя буря не унималась. Прошли много-много длин клыка по снегу, закутанные в грубую шкуру сквига и подкрепленные его мясом, пока не показались у ворот Гогдуфа и не постучали, чтобы их впустили.
Гогдуф был фортом Гоффов. Не ахти какое место, честно – всего лишь линия казарм-сараев, загон для сквигов, пивная хата и лавка мека с разломанным генератором, втиснутым в ржавую стену. Туда не пойдешь просто так, без причины, потому что Гоффы не любят посетителей. Но новенькие все же туда явились, только из-за того, что им так захотелось, шагая через наносы разломанных пулями костей, пока не добрались до ворот.
Главарь Гогдуфа был в тот день в башне караулки, из-за чего-то мутузя стражей, так что был первым, кто увидел новеньких. Главарь решил, что у тех явно хватает смелости, а шкура у них на плечах была большой, так что и драчливости им хватает. На деле, новеньких спасла эта самая шкура. Когда один из стражей прыгнул к башенной шуте, дабы пристрелить их, надеясь избежать наказания от главаря, то только заработал еще одну затрещину. Потому что главарь позарился на эту неплохую черную шкуру сквига, понимаете, и не хотел, чтобы она была дырявой. Так что он пошел вниз, к воротам, забрать ее лично.
И как только ворота отрылись, новенькие вошли и ударили главаря головой. Конечно, тот только посмеялся от этого и сделал из сопляка отбивную, потом забрал шкуру и направился обратно в форт. Но когда ворота начали закрываться, он разжалобился и позвал дока Гогдуфа, чтобы лежащих в отключке новеньких затащили внутрь и накормили. Кто знает, почему. Может, тот удар головой напомнил ему о собственной молодости и вызвал ностальгию. Гоффы могут быть такими сентиментальными. Или это была речь богов. Может, удар головой ''был'' речью богов.
Новичок быстро излечились и были весьма полезны у бараков, чтобы их взяли бойцом. Всем, что за это полагалось, были жестяной шлем, ржавая чоппа и ежедневная порция мяса по весу их головы. Но этого было достаточно. Они присоединялись к каждой из толп Гогдуфа, совершавших набег за набегом на форты других кланов и стали сильными. Сражаясь с кучкой Плахих Лун за обломки старой стомпы, они даже заполучили себе шуту от мертвого врага и научились пользоваться ею.
И хотя в таком месте, как Гогдуф, знаний было мало, новичок учились. Они узнали, что такое быть орком, узнали о богах. В бойцовском сарае они встретили Горка. А Морка – за игровым столом, гремя раунд за раундом костями из останков стонлингов.
Обучение новичка, впрочем, не было всецело религиозным. Они также узнали про нечто, называемое ''галактикой'', где находились миллионы и миллионы других миров, чтобы подраться, а эта планета – как называли ее парняги, Урк – была лишь одним из них.
Большая часть орков этим бы удовольствовалась. Но новичок продолжали расспрашивать главаря об Урке, галактике и всем остальном. Обычно их в ответ били, за то, что странные. Но одной ночью, когда все толпы набились в пивной хате, чтобы напиться грогом, украденным у конвоя Злых Солнц, старый Гофф – видимо, у него было хорошее настроение – решил, что ответит новичку.
Урк, рассказал Гофф, был кучей гротского дерьма. Запеченный до угольков посередине и замерзший во всех остальных местах, на нем едва ли есть, за что можно драться, кроме мусора от предыдущих драк. Но это ''их'' куча гротского дерьма, а потому была хорошим местом.
Главарь объяснил, что в галактике есть другие народы, которые порой пытались завладеть местами, по праву принадлежащими оркам (то есть всеми), и на Урк за прошедшие годы вторгались часто. Как-то раз, очень давно, тощие, слабые существа с острыми ушами и глупыми шляпами, а потом – какие-то здоровенные ящерицы, сделанные из кристаллов, или типа того, и так далее.
Главарь уже хорошенько углубился в рассказ, и половина пивной хаты перестала бороться и драться на ножах, чтобы послушать. Все эти империи были и пропали, отброшенные орками, сказал новичку главарь. Однако, не всегда с первого раза. Но каждый раз, когда их убивали, объяснил главарь, выдернув для выразительности из-за уха пучок грибка, орки возвращались. Они вырастали из дыр в земле, как сделали новичок, пока их не становилось достаточно, чтобы сделать все как надо. И когда кучку непрошенных гостей выдворяли, то они никогда не возвращались.
Не считая людей, конечно же. Потому что из всех существ, что когда-либо оскорбляли Горка и Морка своим присутствием в галактике, люди были самыми твердолобыми. Они, как и орки, думали, будто если во что-то верят, то это правда. Только для людей это, вообще-то, ''не'' ''работало''. Так что, хотя орки уже дважды выкидывали их с Урка, они все еще придерживались безумной идеи, что планета принадлежит им.
Главарь тогда затих, уставившись из окна пивной хаты на горы. Новичок проследили за его взглядом и на самом высоком пике хребта увидели скопление маленьких холодных огоньков, будто мусорные звезды.
– Это человеческий форт, – сказал главарь, мрачно осушив пивной кувшин и с грохотом поставив его на стол, и потом пнув грота, чтобы налил еще. – ''Клювастые''. Большие поганцы в доспехах, втиснутые в консервы. Они оставили его здесь, чтобы за нами шпионить, прямо у нас под носом, и почему-то мы его до сих пор не сожгли. Как думаешь, сопляк? Размяк я, или что?
Новичок подумали об имеющихся вариантах. Им очень хотелось оскорбить главаря, что означало хорошую драку. Но они посмотрели на те огоньки и поняли, что они предвещают ''лучшую драку из всех''. Эта идея была странной, но что-то в ней вызвало у них в голове покалывание. Так что они пошли с Морком и оскорбили главаря только чуть-чуть.
– Не, – сказали они. – Не размяк. Но постарел. Побывал во многих хороших драках, много раз получал по голове. Ты что-то забыл. Но это нормально. Почему бы нам не ударить по нему, когда солнце взойдет?
Лицо главаря сморщилось от замешательства, пока он пытался понять, насколько зол. Но потом идея окончательно до него дошла, и его хмурость пропала с ревущим, брызжущим слюной смехом.
– Слушайте сюда, – громыхнул он в заполненной хате, вскочив так быстро, что едва не ударился головой об ее стропила. – Боги подкинули мне большую мысль, – частично наврал он, постучав когтем по испещренному шрамами черепу, а затем ткнув им в ночь. – Видите тот форт клювастых, на Пике Ракблуда? Он меня достал. Как только солнце встанет, мы с ним разберемся. Полномасштабное наступление. Тяжеловесы впереди, и... – он на секунду задумался, – все остальные тоже впереди, и вообще.
– Но сначала, – заключил он, когда за ржавыми железными зубами его боевой челюсти расползлась кривая ухмылка, – мы досуха выпьем все в этой хате. Пиво бесплатно, пока не кончится, так что налегайте – если у кого завтра не будет головной боли, я им ее устрою.
Как бывает, эта драка была для новичка последней.
По началу, казалось, что все впустую. Все силы Гогдуфа атаковали врата на узкой тропе, но кроме звона их же чопп по человеческому металлу, ответа не было, и прокатился рев разочарования. Внутри люди не оставили никого, с кем бы подраться. Но хотя в форте – или, как многие из вас это называют, в ''авнанпосте наблядения'' – не было, собственно, людей, он не был беззащитным.
Как только кто-то начал разбирать бронирование ворот на металлолом, из стены с мерзким тихим гулом вылезла линия коренастых небольших турелей. Они нашли цели и наделали много-много шума.
Это была худшая из драк, с кучей убитых, и не нашлось более удовлетворительного насилия, кроме как ломать машины. Орки Гогдуфа победили, но трофеев оказалось недостаточно, чтобы покрыть потери. Из восемь-много-много орков, пришедших на гору, только много-много-и-четыре остались стоять, когда последнюю турель выдернули из ее гнезда.
Новичка среди них не было.
Они не были мертвы, но домой тоже не шли. А учитывая, что Гоффам плевать, это означало, что их оставили умирать. Это было справедливо. Но пока последние выжившие ковыляли прочь, новичок даже не слышали топот их ботинок по щебню. Потому что у них, для начала, осталось только одно ухо. Но, что важнее, та часть их мозга, которая разбирается с шумом и всем таким была в трех-много длин клыка от них, размазанная по скале с половиной внутренностей черепа. Дрожащей, почти онемевшей рукой они ощупали то, что осталось от лица: глаз, через который они не могли видеть, исчез вместе с большей частью морды вокруг него, оставив только глубокую, равную воронку. Они решили перестать выяснять, насколько она глубокая, когда одна из ног начала дергаться, как сквиг с чоппой в спине.
Они не знали, где находились. Не знали, как оказались здесь. Они видели только небо и не знали, что это такое. Если бы они увидели что-то еще, то тоже бы не знали, что это. Новичку даже не дали имя, так что хоть его они не могли потерять. Но в остальном, все, что они узнали за свою короткую жизнь, вырвало из их головы болтерным снарядом.
То есть все, кроме знаний о богах.
Каким-то образом, тот шмат мяса, что держал в себе имена Горка и Морка, крепко уцепился за кость, когда снаряд вырвал все остальное. И этот кусочек мозга, казалось, теперь пульсировал, хотя кровь, дававшая ему жизнь, просачивалась в грязь через дыру в затылке новеньких. Так что они подумали о богах и ''потребовали'' божественного вмешательства, чтобы их вытащили из этой передряги. Когда ответа не последовало, они заревели в гневе, но из их глотки вырвалось только слабое шипение.
Горк и Морк молчали не потому, что оскорбились, да? Нормально указывать богам, пока помнишь, что они не обязаны слушать. Не. Они молчали потому, что иногда, их молчание говорит лучше. Они говорили новичку, что из этой передряги им придется выбираться самим, и если смогут, ''тогда'' к ним можно будет прислушаться.
Это казалось справедливым. Так что умирающий орк сделал единственное, в чем был смысл. Они встали, придерживая мозг внутри, и пошли искать кого-нибудь, кто может починить их голову.
===ДОПРОС II===
Пока Кусач рассказывал о последствиях ранения безымянного орка, Фалкс обнаружила, что ее внимание в большей мере сфокусировано на словах самого узника. Хотя она их не понимала, пыл в его тоне завораживал – он говорил с наслаждением, щелкая языком по клыкам, будто вспоминая пышную трапезу, а не смертельную травму головы. Хотя по его же признанию, гретчину просто нравилось смотреть, как другие получают увечья, Фалкс чувствовала, что за этим есть что-то еще. Будто ранение стало поворотной точкой в истории молодого Газкулла, а не чудовищной неудачей.
Фалкс неосознанно потянулась рукой к шее и ее пальцы наткнулись на участок, прямо над основанием черепа, где короткие волосы расступались вокруг двухдюймового овала из полированного керамита. Это была работа кракс гоночели, а не пули. Вспоров череп, существо оставило ее мозг в целости, в качестве еды для подрастающих личинок. К счастью, брат Хендриксен срезал тварь с нее до того, как она успела отложить слишком много паразитов, и неприятного часа с зеркалом и лаз-скальпелем хватило, чтобы исправить урон. В самом деле, та рана не была такой уж серьезной. Но даже так, Фалкс была вполне знакома с черепными травмами, чтобы знать, что праздновать их странно.
Потом, когда бормотание узника продолжилось, она заметила, что тот поглаживает это свое гадкое ожерелье, потирая по очереди каждый кусочек металла с ритуалистической, почти ласковой точностью. И на одном из кусочков, почти изгладившегося за годы такого натирания, она заметила что-то очень похожее на край стилизованного меча с крыльями.
– Это снаряд, разорвавший Газкуллу голову, так? – спросила она, указав подбородком на мерзкое украшение, в то же время резко убрав руку от головы. – Это его осколки.
Кусач передал вопрос, перебив воспоминания узника, и грот злобно и печально скосил на переводчика глаза, затем скривил губы и пробормотал несколько коротких фраз.
– Макари настаивает, что совсем... наоборот, – сказал Кусач, явно упуская часть самых ярких комментариев. – Он говорит, что это снаряд, родивший Газкулла.
– Сходится, – пожала плечами Кассия. – От этого ожерелья, в плане мозгов, идет настоящий гул, который меня беспокоит с того самого момента, как он оказался на борту. Думаю, пахнет зеленым, и это объясняет почему. Предполагаю, в таком случае, это действительно Макари.
Хендриксен громко выдохнул, вставая с ящика, на котором полусидел во время рассказа, и продолжил привычно ходить туда-сюда.
– Не забывай, юная ''штайнблокк''-головая, я чую искажения варпа от этого ожерелья так же остро, как и ты – хотя я, как всегда, считаю неприемлемым то, ты называешь это ''запахом''. Но да, оно явно сделано из снаряда, прошедшего через Газкулла – на сынов Льва можно положиться в том, что они производят такие плохие боеприпасы, что те из пехотинцев делают завоевателей, – он фыркнул в одобрение собственной шутки, но остался хмурым. – Но даже так, это ничего не доказывает. Этот недомерок может быть любым куском грязи, которого связали разбойники-оппортунисты и дали историю для рассказа, потом передали эту... ''безделушку'', чтобы обосновать свою цену.
– Не знаю, Орм, – сказала Кассия, с треском ткани сложив руки, похожие на корни деревьев, и вновь прислонившись к дверному косяку. – Это не какой-то среднестатистический грот. И если этот рассказ – придумка Кровавых Топоров, для меня она звучит чертовски убедительно.
– Во имя волосатых кулаков Русса, у тебя достаточно большая голова – ''думай'' ею. Тебе не приходило на ум, что в этой истории кое-чего не хватает? Чего-то маленького и зеленого, воняющего, как моча карникса?
– Орм задал хороший вопрос, – вмешалась Фалкс прежде, чем парочка слишком глубоко ушла в препирательства. – Это создание говорит о жизни Траки с потрясающими деталями, и все же еще не сказало ни слова в объяснение своего присутствия в истории.
Грот вновь забормотал, все еще сердясь, что его описание хорошей драки перебили, и заговорил Кусач.
– Это потому, что его тогда еще не существовало, – загадочно произнес он.
– Так, значит, это слухи, – усмехнулся Хендриксен. – Избитая легенда, которую мы могли бы получить от любого зеленокожего, да в добавок в тысяче вариаций.
– О, нет, – возразил орк с необычайной деликатностью. – Это правда. Это то, что испытали Газкулл.
– Потому что Газкулл так сказал, да? – спросила Кассия, поскольку даже ее доверие иссякало.
– Потому что Макари все это видел, – поправил Кусач, как они предположили, мистическим тоном.
– Но он только что сказал... – начала Фалкс, когда и Кассия, и Хендриксен одновременно возразили о противоречии.
– Это... сложно, – настаивал Кусач, вскинув руки тыльной стороной ладоней вперед, успокаивая их, в очередной нескладной попытке копировать человеческие жесты. – Но этому дадут объяснение, если вы будете терпеливы.
Хендриксен сжал губы, дабы сдержать тираду, и посмотрел на Фалкс в поисках руководства. При всей своей горячности, он все же порой умудрялся вспоминать, кто начальник.
– Меня просит о терпении представитель самой безрассудной расы, известной человечеству, – пробормотала она, по большей части для себя, посмотрев вниз, на свои ботинки, чтобы успокоится. «Какое это замечательное новшество». – Хорошо, орк. У нас, в конце концов, достаточно времени. Но твое обещание объясниться принято к сведению – не испытывай мою снисходительность слишком долго, выполняя его.
По ее кивку, рассказ узника продолжился. Но вскоре историю вновь прервали. Гретчин заявил, что орк прошел две сотни миль по пустошам прежде, чем добрался до чего-то похожего на цивилизацию в месте под названием Ржавошип. По-видимому, он не только все дорогу удерживал в целости свой раскроенный череп, но и останавливался, чтобы подраться не менее, чем с тремя яростными животными по пути. Для брата Хендриксена это было слишком.
– Орки крепкие, – сказал он, ткнув пальцем в ладонь для убедительности. – С этим я согласен. Но я кое-что знаю о победах над дикими животными в глуши, с зимы, когда я принял Дух Волка...
Фалкс, конечно, тоже знала о зверях из глуши, учитывая, как часто Хендриксен находил повод рассказать о своих вступительных испытаниях. Когда Кассия повела глазами и вызвала перед мысленным взором Фалкс призрачный образ тонкой черточки, наносимой на стену, уже испещренной сотнями подобных, удержаться от смешка было сложно. И конечно же, Хендриксен продолжил хвастаться путем, проложенным благодаря серии убийств животных, дополняя это преувеличенным подражанием каждому смертельному удару, под безучастным взглядом пустых красных глаз Кусача.
– И ''таким'' свершением, – заключил он, подытоживая пожиманием плечами, – не может похвалиться создание, которому оторвало половину головы.
Узник ощерился, когда ему передали сильно сокращенную версию аргумента Хендриксена, и, отвечая, подался вперед, насмешливо глядя на космического десантника.
– Если только ты не орк, которые станут Газкуллом Маг Урук Тракой, – перевел Кусач, потом принял хитрый вид, будто не был уверен, переводить ли остальную часть речи заключенного. – Макари также упомянул о... хммм... ''долговечности'' Космических Волков, что я... не до конца расслышал.
Хендриксен напрягся, несмотря на попытки Кусача в ''дипло-манцию'', его глаза побледнели и ожесточились, будто их было видно через лед. Но Кассия заговорила до того, как его ярость могла кристаллизоваться еще больше.
– Я слышала другую историю. Она ходила по траншеям на Каркемише, хотя я не знаю, откуда она взялась. В этой версии говорилось, что когда Газкулла подстрелили, его утащила одна из его же толп. Они слышали, что какой-то ненормальный орочий доктор платит хорошие деньги за серьезные травмы, так что они протащили его по пустошам и продали ему за несколько пригоршней патронов. Как по мне, звучит правдоподобнее.
– Это правда? – вяло спросила Кусача Фалкс, и орк поднял лапу, пока совещался с узником.
– Да, – просто начал он.
– Так, значит, Макари солгал?
– Нет, – сказал Кусач.
– Хватит загадок! – зарычал Хендриксен, чье терпение растянули до предела. – Правдива первая история или вторая?
Грот сделал простой жест, заработав возмущенный взгляд Кусача, и орк заговорил с чем-то, похожим на стыд.
– Да? – ответил он, и Фалкс сделала глубокий, успокаивающий вдох.
Прошел почти час прежде, чем ситуация разрешилась, и даже тогда это был скорее удобный повод избежать головной боли, вызванной у всех спором, чем настоящее решение. Насколько можно было понять, разум оркоидов оказался способным поверить в несколько объективных истин сразу. В самом деле, они умудрялись держать в здравом размышлении несколько полностью противоречащих фактов и не испытывать при этом ни малейшего умственного дискомфорта.
В итоге, что несколько иронично, все согласились не согласиться. Но перед тем, как узник продолжил рассказ, ветеран Караула Смерти нашел еще один предмет разногласий.
– Газкулл ''он'', – прорычал Хендриксен, помахав пальцем Кусачу и получив в ответ неуверенное фырканье. – Ты говоришь «они», – пояснил Хендриксен, – но Газкулл «он».
– Но... они... ''он'' не мужчина? – сказал Кусач, его крупные брови сморщились в недоумении. Фалкс вмешалась до того, как начался очередной бурный спор.
– Мы через это проходили, Орм. У орков нет... репродуктивных органов и потому нет понимания о поле или гендере.
– Некоторые из нас понимают ''полигендер'', – перебил Кусач, как всегда горя желанием продемонстрировать свою необычную осведомленность о людях. – Я считаю это... весьма забавным.
– Молчи, орк, – рявкнула Фалкс, желая поскорее вернуться к сути. – С этого момента, Газкулл ''он'', имеет это смысл или нет.
– Как хотите, – сказал переводчик, походя изучив ржавые застежки на рукаве своей шинели, потом повернулся к гретчину, заговорив на их языке. – ''Смак-снотт-рунт. Мифф-баахк. Луг-уг-бохсс'гихтт, Газ'гк'улл ог-нар... «Бойз».''
Тут гретчин разразился истеричным, хлюпающим визгом, вызвавшим у Кусача веселое фырканье, и который Фалкс приняла бы за начало какого-то психического припадка, если бы не знала, что это смех. Но переводчик знал, что отступлениями испытывает удачу, и после единственного взгляда на лицо Фалкс, поторопил существо помельче на языке, который был понятен им всем: сильным ударом по голове.
===ГЛАВА ВТОРАЯ. ГАЗКУЛЛ УМИРАЕТ. НА КАКОЕ-ТО ВРЕМЯ===
Когда я впервые встретил Газкулла, он был мертв. Конечно, он был еще не совсем Газкуллом, как и я был не совсем собой. Но он точно был мертв. Какое-то время.
Он прибыл посреди ночи и лежал на столе дока Гротсника почти до самого рассвета. Это само по себе было почти чудом, потому что даже варбоссы – замечу, что обычно те, у которых заканчивались деньги – редко проводили на той плите больше часа так, чтобы или не починиться, или не перейти на неверную сторону «убей или вылечи». Вообще, в пивных хатах Ржавошипа ходили слухи, что Гротсник оставался в бизнесе и в целости, потому что ни одна из его хирургических ошибок не выжила, чтобы пожаловаться.
Этот пациент ''должен'' ''был'' умереть несколько раз. Ему это просто не нравилось. Обычно, смерть вообще не была большой проблемой. Но у него сложилось странное чувство, что он только начал, и ему хотелось остаться, чтобы узнать, ''что'' же он только начал.
Гротсник не пошел по простому пути. В разгар операции, голову пациента полностью разобрали на куски, как испорченную шуту, выложив все части на верстак, чтобы вывалить на них еще больше смазки. Он получил целую клетку сквигов для переливания, и, наверное, в нем не было и капли исходной крови.
Своего мозга у него тоже осталось немного. То, что ему оставила турель, скрепили скобами с мешаниной кусочков из грязного ведра, где Гротсник держал свои «отрезы», и от которого немного несло, поскольку оно не находилось в морозилке три дня. Но значимая часть исходного мозга удержалась и угрозами быстро заставила остальные слушаться.
Гротсник, конечно, ликовал. Такие сложные операции никогда не длились достаточно, чтобы приносить удовольствие, но эта стала чем-то особенным. По сути, настолько особенным, что док решил вытащить кое-что из набора, который ждал как раз такого дня и, наверное, стоило дороже всего, что находилось в той грязной медицинской палатке, вместе взятого.
Это был кусок металла. Вообще, очень, очень прочного металла. Если верить тому мусорщику, который притащил его доку, то это была пластина с задницы человеческого ''тирменатера'', найденная в шбитом летательном аппарате, чей время-знавец в кабине говорил, что ему девять-много-много-много лет. Гротсник сообразил, что если металл – как грибной грог и становится лучше со временем, то это должен быть ''хорошо-отбитый-Горком кусок металла'', так что док тут же пырнул мусорщика заточкой и убежал в ночь с таинственной пластиной.
А тут, наконец-то, находился пациент достаточно упрямый, чтобы соответствовать ей. И, по желанию Морка, пластина оказалась идеальной формы, чтобы удерживать думательное мясо. Так что после небольшой работы пилой и с помощью нескольких заклепок, ее нацепили, оставив, в довесок, место под бионический глаз. Что еще лучше, когда подсоединили последний зажим, пациент еще дышал – операция прошла успешно!
К сожалению, Гротсник был слишком взбудоражен, чтобы остановится, потому Газкулл подвергся инновационной операции по замене колена, провести которую доку хотелось годами. Она тоже была успешной, и бионический сустав был немного лучше, чем здоровое колено, которое заменил.
Но эта дополнительная кровопотеря стала пушкой, проломившей спину сквиггота. К тому моменту, как док стер излишки крови с рук в серых предрассветных лучах, пациент был мертвее мертвого. Гротсника это, впрочем, не очень волновало. Его мотивировали скорее''...'' медицинские ''действия'', а не результаты.
Пациента спихнул со стола с влажным и глухим звуком и оттащил к заднему клапану тента какой-то оказавшийся на мели мордоворот, нанятый Гротсником таскать трупы на этой неделе. Когда их закидывали на Груду Неудач на заднем дворе, док уже забывал о них. Но когда что-то перестает быть проблемой орка, то обычно становится проблемой грота – и, во имя грязной лжи Морка, у Гротсника это было как никогда верно.
Когда трупы оказывались в Груде, наступало время низшему из санитаров Гротсника – изможденному работой гроту, жившему под двумя листами гофрированного металла на краю двора – вытащить любую работающую бионику ржавой палкой-доставалкой, положить ее обратно в «коробку с запчастями» Гротсника и порубить остальное для загонов для сквигов. И здесь в истории появляюсь я. Потому что я был тем гротом.
Во всяком случае, я так думаю. Кто-то должен был быть. А раз я ''помню'', что был тем гротом, то полагаю, так и есть.
Я со стоном поднялся, взял палку-доставалку и приступил к работе. На дворе было еще едва светло, а земля обжигала холодом, но док хотел, чтобы тело убрали до того, как оно начнет привлекать гадо-рои, так что я не терял времени.
Два последних дворовых грота Гротсника умерли, пытаясь достать куски от еще не совсем мертвых орков, так что я на всякий случай порядочно потыкал тело доставалкой. Потом я запрыгнул на его грудь, чтобы начать выдирать эту блестящую пластину из его головы. Но едва моя ковырялка коснулась металла, раздался резкий треск, и я отшатнулся, почувствовав, будто у меня руку в заряженной электрокатушке защемило.
Труп начал дергаться. Потом затрясся, а следом стал прямо метаться, царапая новые части черепа так, словно пытался что-то найти. На мгновение он полностью окоченел, и все мускулы так сильно напряглись, что, как мне казалось, должны были порваться, – а потом он резко сел, раскрыв рот то ли в полном замешательстве, то ли в каком-то благоговении. Будто случилось что-то... ''мега''. Только прежде, чем я понял, что происходит, труп схватил меня за плечо, и я получил такой же разряд, как до этого от доставалки, только дольше, жгучее и ''сильнее'', потому что тело меня не отпускало. Оно держало, пока от меня не пошел пар, но я не долго об этом беспокоился, потому что в этот момент труп посмотрел прямо на меня. И в его здоровом глазу, зеленое было таким зеленым, что стало вселенной.
У меня бывали видения до этого. Как и у большинства гротов в Ржавошипе; нас не пускали в пивные хаты или в бойцовые сараи, так что изредка, когда удавалось избежать тяжкого труда, мы собирались группами с гротами, которых ненавидишь меньше всего, и лопали тощие грибы, росшие на складах варпоголовых на краю поселения. Не очень-то они хорошие были, те видения: скорее, просто разноцветные головные боли. Но это? Это было чем-то иным. Аудиенцией с богами.
Сначала ничего не было. Только тьма, сырость и холод. А потом, высоко наверху, раздался голос. Точнее, голоса. Они были такими громкими и глубокими, что я не понимал, на каком языке они говорят, тем паче о чем говорят. Это точно были Горк и Морк. И они дрались, что нормально, ведь это то, что они любят больше всего. Я этого не видел, но чувствовал – тяжелые, грохочущие удары, которые заставляли тьму рокотать и сбили бы меня с ног, будь я там так или иначе.
А потом – искра. Крошечное пятнышко зеленого, яркое и голодное, опускавшееся вниз много-много-много длин клыка, пока не коснулось пола того места, где я находился. Зеленое расползлось из этой маленькой точки, колыхаясь большими яркими кругами и собираясь в пятна, также растекавшиеся кругами. Оно расширялось быстрее и быстрее, пока им не покрылось все, что видел глаз. Теперь стало светло, и я увидел, что нахожусь в какой-то пещере. Или скорее, в большой, искажающейся мешанине пещер, как ячейки в улье сахарного гада, только ''здоровенные''.
Стены были... я думаю, правильное слово – мясистые. Влажные, красные и морщинистые, как складки в мозгах, которых я за свою короткую жизнь повидал немало, чтобы хорошо запомнить. Когда на них собиралось зеленое, они менялись. На них начинали вырастать грибы. Сначала плесень и слизь – то, что ешь, пока в разгаре пыльная буря, а орки забрали все хорошие харчи. Но потом появились мракокорни, желчешапки и большие, сложные штуки, подобных которым на Урке не росло.
И, как и вовне священных видений, где бы ни росли грибы, прорастают другие зеленые твари. Сначала сквиглеты, те, которые такие крохотные, что видишь их только как мелкие крапинки, копающиеся у тебя в подмышках, после них – сквиги размером с кончик когтя, кулак и голову. Потом появились снотлинги – которые для гротов, как мы для орков – ползавшие, скулившие и бранившиеся друг с другом в больших, извивающихся кучах. Повсюду снотлинги ели сквигов, сквиги ели снотлингов, и с каждым щелчком челюстей, скрежетом зубов и грызущим звуков, зеленое становилось ярче и живее.
Потом появились гроты. ''Стаи'' гротов, и они тут же принялись за работу, смастерив маленькие жалкие инструменты из сухожилий сквигов и шапкодерева и угрозами заставляя снотов тоже работать. Быстрее, чем я мог осознать, они отбросили грибные джунгли и начали сооружать фермы, склады, пивные хаты и бараки. Они уложились как раз к появлению первых орков, которые уже продирали себе путь из ростовых дыр и уже были голодны.
Орки прибывали и становились больше, пока даже заморыши среди них не стали размером с варбоссов на Урке. И надо всем этим – сверху, на чем-то, видимо, служившим потолком пещеры, или, может, в бесконечности – появлялись звезды. Больше звезд, чем могли бы сосчитать все меки на Урке за свою жизнь, и каждая из них такая ярко, злобно, красиво зеленая.
Я так увлекся звездами, что не увидел сквиггота.
Это было великолепное создание. Ужасное создание. Большой, как баивой вагон, и на его фоне тощие звери с обвислым горлом, выращенные пастухами-змеекусами на Урке, выглядели жалко. Он едва не раздавил меня в кашу своими лапами. Но я не дожил бы и до трех лет, если бы не мог по-Морочьи ловко и быстро откатиться от поступи, а едва я оказался на ногах, то последовал за зверем. Не знаю, почему, но это казалось правильным. Вскоре, там оказалась целое стадо сквигготов, неуклюже топающих в чем-то похожем на галоп и сталкивающихся друг с другом с силой достаточной, чтобы разрушить форт. Я бежал вместе с ними через этот непослушный сад, и мне было плевать, раздавят ли они меня в лепешку, потому что казалось, что страх – это не то, что стоило испытывать в этом месте.
К тому моменту, наверху, где сияли зеленые звезды, находились воины. Огромные орки, ''идеальные'' орки, каждый – больше, чем вождь клана, и подернут зеленым светом. Я не знаю, как это понял, но то были орки, ''какими их задумывали''. Они светились достаточно ярко, чтобы затмить звезды, и когда они шагали по небу, я чувствовал над ними богов, скалящихся сверху вниз в злобной гордости. Потом сверху начали раздаваться удары, грохот и рев – гиганты вступили в драку.
Сложно было видеть, что происходит, учитывая, что я смотрел вверх через просветы между боками галопирующих сквигготов, но там была большая, большая, ''большая'' драка. И она становилась больше. И я думаю, орки выиграли. Конечно, они же не могли проиграть? Но потом, когда шум сражения затих, присутствие богов тоже исчезло. Казалось, будто вся пещера снова стала холодной и темной, какой была в начале. Сквигготы мгновенно остановились, как и каждая другая тварь во всем Большом Зеленом. Ощущение было такое, будто все неожиданно потерялись, осматриваясь и размышляя, что делать теперь.
Естественно, они начали драться. Это было безумие, сверху и снизу, от гигантов в небе, обменивающихся ударами, подобными падению комет, до снотлингов в самом низу, сжимающих тощие пальцы вокруг шей друг друга. И в отсутствие богов, которые бы надавали всем по башке и приказали бы угомониться, действо продолжалось до тех пор, пока то место не превратилось в палатку мясника, а убийств не стало столько, что для выживших появилось достаточно пространства.
Мирно после этого не стало, но и кровавой бойни не было, поскольку все действительно крепкие твари, вроде орков в небе, были мертвы. Так продолжалось годами. И все же орки там были. Но они и в сравнение не шли с громадными бойцами, которые находились там до того. И все они застряли на полу пещеры. Наблюдать за ними было, как смотреть на капли дождя, стираемые люкотерами тракка: каждый раз, когда один из них становился таким большим, что казался способным достать до неба, все остальные поблизости сбивались в кучу и раздирали того на куски, так что никто не смог стать таким большим, каким должен был.
Вернее, пока один не стал. Он не был таким уж большим, когда на него напали, но он подобающим образом ''уничтожал'' каждого орка, атаковавшего его, раздавая удары головой, как выстрелы в упор из пушки, и затаскивая каждого выжившего в строй, чтобы те сражались рядом с ним. По мере того, как стекалось больше и больше врагов, боец становился крупнее, как и груда тел перед ним. Вокруг него во все стороны начала бить зеленая молния, и вскоре куча трупов доросла до самого неба. Увидев это, новый гигант начал лезть по горе мертвецов к звездам.
С каждым шагом, победитель становился крупнее... мощнее, и вскоре пещера снова начала ярко светиться. Звезды разбухли, и я знал, что почему-то Горк и Морк вернулись. Или что они никогда не уходили, просто на какое-то время потеряли интерес, пока вновь не появился кто-то достойный их взгляда. Вскоре, чемпион достиг вершины горы трупов, где звезды стали такими большими, что между ними не осталось места, и замер там ненадолго, будто размышляя.
Глядя на этого титана, у которого теперь были рога и куча рук, державших всевозможные пушки и чоппы, я был в ужасе. Но еще я впервые познал, что такое радость.
А потом титан посмотрел на меня в ответ. В зеленом море его здорового глаза плыли космические корабли, выглядевшие как крохотные мусорные гады, и когда вся тяжесть этого взгляда легла на меня, я возблагодарил богов, позволивших мне умереть вот так. Но гигант не убил меня. Он согнул палец, достаточно большой, чтобы запустить луну в планету, и ''поманил'' меня. Потом он повернулся и шагнул в восхитительное, бесконечное зеленое, оставляя лишь полыхающие следы.
Когда я вновь оказался во дворе, надо мной возвышался Газкулл Трака. Это был ''он''. Он почему-то выглядел больше, чем когда был трупом. И он посмотрел на меня глазом, который, хоть и был нормально красным, сохранил то же выражение, с каким обратился ко мне в глубинах того видения.
И едва он взглянул на меня, я потерял уверенность в том, что был собой. Взамен, я стал ''собой''. Но времени на долгие размышления не было. Потому что вместо того, чтобы поманить меня, как это сделал гигант, Газкулл ткнул пальцем мне в лицо, и я никогда не забуду первых слов, что услышал от него.
– '''Теперь слушай внимательно''', – сказал он, – '''или я тебя поколочу.'''
Однако, какое бы сильное впечатление это ни оставило, вам, скорее всего, интереснее, что он сказал дальше. Проведя рукой по гряде уродливых скоб, окаймлявших его новую блестящую макушку, и удовлетворенно ощерившись, он опустился на одно колено так, что мы оказались лицом к лицу, и снова заговорил.
– '''Некоторые орки умные. Некоторые орки сильные. А я и то, и другое'''''.''
Так это и было. Со временем он сказал больше, но тогда этого было достаточно. По правде говоря, я никогда не слышал, чтобы кто-то описал Газкулла лучше, чем он сам сделал это прямо там, во дворе Гротсника. И едва он заговорил, мы оба поняли, что я связан с ним, так же просто и так же неотрывно, как пластина, скрепленная с его черепом.
Я не знал, откуда пришел этот орк, если не считать Груду Неудач, но знал, куда он направляется. У Горка и Морка были на него такие больше планы, что они просочились в мою голову, когда он до меня дотронулся. Этот орк собирался сделать звезды зелеными. И я знал, что почему-то, по какой-то непонятной еще для меня причине, я был частью этого плана.
Что делать, когда все твое осознание жизни в одно мгновение разлетается на куски? Ну, я сделал то, что сделал бы на моем месте любой хороший грот: я сказал пророку Горка и Морка, что за ним что-то есть, так что он обернулся посмотреть. А потом я побежал, как сквиг с горящей задницей, пока меня не втянули во что-то опасное.
===ДОПРОС III===
– Ты ''побежал''? – спросила Кассия сквозь сжатые зубы, одновременно потирая руками виски. Во время рассказа грота о своем вроде как священном видении, Фалкс почувствовала усиливающуюся головную боль, но для находившихся в клетке псайкеров, это стало мукой. Даже у Хендриксена, несмотря на все его хваленые ментальные практики, вид был болезненный, будто он пытался удержать в себе полбочки отработанного машинного масла.
– Конечно, побежал, – сказал Кусач, будто в защиту чести узника. – Он же грот!
– Но ты сказал, что ощутил... связь с Газкуллом, – уточнила Фалкс у пленника, более заинтересованная в его словах, чем в редакционных замечаниях Кусача. В ответ она получила ухмылку и пренебрежительное бормотание.
– Он говорит, что да, – пояснил Кусач. – Но к тому же – ''он грот''. Узы службы грота не могут быть искренними, если их постоянно не проверять попытками сбежать. Постоянным недопч... непочд...
– Неподчинением, – раздраженно подсказал брат Хендриксен.
– Да. ''Непочинение'', можно сказать, ''–'' способ убедиться, что у хозяина есть голова на плечах.
Фалкс почесала шрамы вокруг черепной пластины и повернулась к Кассии.
– Видение причинило тебе боль, Кассия. Этот грот – псайкер?
– Нет такого понятия, как грот-псайкер, – сказала огрин-псайкер, несколько раздраженно хмыкнув, когда Фалкс иронично приподняла бровь. – Или, по крайней мере, не на этом корабле. Как я сказала, я его понюхала, прежде, чем мы начали, в нем есть ''что-то''... но не это.
– Она права, – заявил Хендриксен с некоторым хвастовством. В конце концов, ему всегда не нравилось, если с вопросами о психическом искусстве Фалкс в первую очередь обращалась к Кассии. – В нем ''есть'' что-то. Как есть что-то в... ''этом''. В видении. Но даже в примитивном ведьмовстве зеленокожих есть уловки. Грубые резонансы, которые можно наложить на низшее существо, чтобы придать ощущение силы – или укрепить правдоподобность подделки.
– Не то, чтобы я хотел тебе... ''перчечить'', – с лестью произнес Кусач, подняв надбровные дуги вместе с когтем, – но... смотри.
Хендриксен повернул косматую голову к узнику и фыркнул; грот оттянул ворот безрукавки, показав большую черную метку, грубо повторявшей форму отпечатка ладони орка, выжженную у него на плече. Фалкс была уверена, что не заметила ее, когда они проверяли создание на наличие взрывчатки. Но сейчас она видела даже бугристые полосы, где кожа заключенного вспучилась вокруг ожога.
– Рука босса, – тихо сказал Кусач, не сумев сдержать почти инфразвуковой благоговейный рык, в то время, как лицо узника растянулось в злой, тонкогубой улыбке.
– Проделки обманщика из Кровавых Топоров, – возразил Хендриксен.
– Увидим, – отозвалась Фалкс.
Доказательства, что Макари действительно сидел перед ними, явно становились убедительнее. Но она давно запомнила, что игнорирование чутья Хендриксена на обман сулило неприятности. На каждые девять ложных срабатываний, приходилось десятое сомнение, оказывавшееся тем, что спасало их от патриарха культа Пожирателя или от голлмайрского перевертыша, и космический десантник казался как никогда уверенным, что их обманывают.
Ей придется принять меры. Безмолвно передав команду серво-черепу в помещении, она отправила его в медленный полет ко входу в карцер с посланием к хранителю корабельного вивария. Она разбудит Ксоталя, и тогда они узнают правду. Но сейчас женщина попросила узника продолжить.
– Я, заметьте, не пробежал и много-и-пять длин клыка, – перевел Кусач. – Едва я поднялся из пыли, Газкулл лягнул пяткой – это была нога с новым коленом, и все такое – и, даже не развернувшись, зарядил мне камнем прямо по затылку. Это было виртуозно. Сбил меня с ног, так же безучастно, как если бы выковыривал из пива мусорного гада. И все это время это продолжал смотреть на полог, ведущий обратно в палатку Гротсника.
– Он размышлял, – сказала Фалкс.
– Нет, – произнес узник с таким ядовитым сарказмом, что пояснений в переводе Кусача не требовалось. – Задницу чесал. ''Конечно, он размышлял''. А поскольку мозг у него был занят, он велел мне записать все, что я наблюдал в видении, чтобы он мог подумать над этим позже. Это, впрочем, было проблемой.
– Почему?
– Писать было нечем, брюхомозглая! – после этого лицо Кусача замерло, пока орк обдумывал, не зашел ли слишком далеко в передаче смысла слов гретчина; грот же от его затруднений загоготал. Но Фалкс называли и гораздо хуже, потому она покрутила рукой, призывая продолжать рассказ.
– У дока была банка с краской для хирургический пометок, но она засохла годы тому назад, когда тот стал примерять разрезы на глазок, а все, чем владел я, сводилось к двум листам металла, под которыми я жил, и палке-доставалке. Так что Газкулл приказал мне ткнуть его в ногу доставалкой и писать его кровью, – когда Кусач передал последнюю деталь, по виду грота было понятно, что это было особенно ценное воспоминание.
– Я думала, у вас нет письменной речи, помимо грубых иероглифов? – уточнила Фалкс.
– Писать, рисовать... для нас одно и то же, – сказал Кусач. – Как слово «драться», только вы произносите его тише, с меньшим... как вы говорите?.. – тут глаза орка вспыхнули, и он издал злобный, резкий рык, от которого у Фалкс напряглись все мышцы на спине, а Хендриксен мгновенно выхватил кинжал из ножен. Ярость быстро прошла, но это походило на сияние жуткого солнца, на мгновение показавшегося сквозь тучи: женщина напомнила себе, что при всей своей манерности и увлеченности ''дипломенцией'' орк являлся еще одним зверем, которому довелось носить самую необычную маску.
– Тише, – сказала она с тонкой и четкой, как клинок дуэлянта, улыбкой, когда Кусач оскалился на нее.
– Тем не менее, – продолжил переводчик, прочистив горло с таким звуком, будто в трюмной помпе застряла лопата, и продолжил «голосом Макари», – я схватил лист металла, служивший половиной моего дома, и начал записывать видение. Но, только самую важную его часть – того громадного, идеального орка, с рогами и всеми теми руками, державшими пушки, стоящего на здоровенной груде трупов с кружащими у головы космическими кораблями. Мне приходилось пару раз брать свежую краску, и тогда я раскачивал доставалкой в дырке чуть сильнее, чем надо было, но Газкулл даже не поморщился. Он просто продолжал смотреть на палатку. Будто к чему-то готовился.
Газкуллу это пришлось по нраву – он только несильно меня пнул, когда я отдал ему рисунок, и повернул его немного, чтобы посмотреть, как на нем играет свет. Он запихнул большой палец в прорехи между скобами на голове и... ''напомазал'' изображение кровью из своей священной раны. Затем оторвал шнурок от валявшегося в грязи старого ботинка, привязал им лист металла к палке-доставалке, – и ''теперь'' рисунок стал знаменем.
– Что дальше? – спросила Фалкс.
– Потом он передал его мне и дал мне имя. И тогда, в один миг, я начал существовать.
===ГЛАВА ТРЕТЬЯ. БОЛЬШАЯ БИТВА ГАЗКУЛЛА===
– '''Макари''', – произнес Газкулл после того, как несколько секунд смотрел на меня. Не то имя, что я слышал раньше. Я до сих пор не вполне уверен, что он просто не прочищал горло. Впрочем, не имеет значения. Хоть я и утратил два из трех принадлежавших мне предметов, чтобы сделать знамя, но я получил ''имя'', а это была драгоценность. Как и большую часть гротов, меня никогда не называли как-то, кроме «паганец» и «ты», по той же причине, по какой не дают имя куску дерева, или полировочной тряпке, или пуле. Гроты существуют, чтобы их использовали. Но если орк дает чему-то имя, значит, он намерен это оставить.
В общем, у меня была новая работа.
– '''Ты будешь это держать. Куда иду я – туда и ты, и ты будешь держать это высоко''', – сказал босс, – '''чтобы они знали, кто идет.'''
– А если они не будут знать, что это значит? – спросил я, рискуя быть побитым, за то, что заговорил, но Газкулл только фыркнул.
– '''Тогда, я им объясню''', – сказал он, щелкнув костяшками с таким же звуком, с каким мясник выдирает лапу сквига. Потом он, с блестящей адамантиевой пластиной, кивнул на клапан палатки. – '''Лучше начинать'''.
Газкулл прошел прямо мимо громил Гротсника, в главную часть палатки, служившей тому операционным театром. Там был сам док, уже забыв о совершенной ранее ошибке, с руками по локоть в животе босса плавильни Ржавошипа.
Док раздраженно зашипел и повернулся, его глаза полыхали в мешковатых глазницах, как печной шлак. Он был готов зарезать того, кто осмелился прервать его процедуру. Но увидев, что нарушителем был его пациент, вернувшийся из мертвых, он принял вид, будто наступил на песочного гада голыми ногами. Он знал, что сейчас получит взбучку, потому эти противные глазки расширились в тревоге, но потом стали еще шире от восхищения, поскольку он понял, что, в итоге, его операция прошла успешно. Вообще, док был так потрясен, что замер столбом, продолжая держать в руках половину кишок босса плавильни. Тот был этому не очень рад, но его жалобы довольно быстро прекратились, когда он заметил Газкулла. Как и Гротсник, он чуял опасность в помещении.
После всех побоев, что я получал от дока за эти годы, я очень ждал, что его вобьют в землю. Но Газкулл пронесся через всю операционную комнату, совершенно игнорируя дока, и направился к входному пологу палатки. Он сказал: «Куда иду я – туда и ты», – потому, что мне оставалось делать, как не следовать? Если док и был обеспокоен, увидев меня, неторопливо выходящего из палатки позади живого трупа, то не подал виду. Может, он понял, что я уже не тот грот. Может, не хотел испытывать удачу. Так или иначе, он промолчал, когда Газкулл пригнулся под свернутой дверью из кожи и вышел в утренний свет Ржавошипа.
Понимаете, это место не было фортом. Как не было и городом, хотя могло бы – там жило шесть-много-много-много-много орков из Смерточерепов, и каждый день приходили еще. Но они продолжали называть Ржавошип лагерем.
Когда-то он им был. В самом начале там, по правде, была одна-единственная палатка. Несколько кусков сквиговой кожи, обернутые вокруг разведческого тракка, прямо там же, где у него отказал двигатель, рядом с большим ржавым шипом в пустошах. Но Морк в тот день посмеялся, и когда разведчику пришлось копаться в поисках объедков, он обнаружил, что шип – верхушка башни. Оказалось, внизу был целый человеческий город, покрытый пылью и камнями и ни разу не ограбленный. Ну, после этого его грабили много раз. И Ржавошип разжирел с добычи.
Солнце только взбиралось над беспорядочным силуэтом лагеря, отбрасывая на улицу длинные тени, потому, пока Газкулл шел, перед ним скользил огромный черный гигант. Казалось, будто орк из видения, забравшийся в небо, частично присутствовал там, а тень вела его по улице. А еще, нам повезло, что было рано, потому что доходившая до колена жижа из мусора и сквигового говна, покрывавшая дорогу еще не до конца оттаяла после ночи. К вечеру она станет рекой, но сейчас она хрустела под ногами Газкулла и выдерживала мой вес, так что мне не нужно было продираться через нее.
Было тихо. Через дорогу, в похожих на пещеры гаражах для вагонов у лавки мека, разбрасывала искры одинокая молотилка, и в большой пивной хате рядом с палаткой Гротсника была всего пара драк, пока последние гуляки оплачивали счета перед тем, как вернуться к работе.
Учитывая, в каком состоянии Газкулл пришел в палатку дока ночью, он первый раз смотрел на нормальную цивилизацию. Он не казался впечатленным.
Долгое время он просто стоял и осматривался. И я замер в нескольких шагах позади него, держа его знамя, на которое некому было смотреть, и чувствуя себя полным идиотом. Но я знал, что лучше не спрашивать, чего мы ждем, и был прав, держа пасть закрытой. Потому что в то утро, я запомнил, что если Газкулл чего-то ждет, оно вскоре случается.
В дальнем конце дороги, где она загибалась у пулезавода и уходила к главным воротам лагеря, послышался шум. Из-за фабрики я не видел, что его вызвало, но предположил, что там либо драка, либо празднование, и, оказалось, я был дважды наполовину прав: там было празднование драки. И источником был всего-то чертов Дрегмек, вождь всех Смерточерепов на Урке, в сопровождении всей своей свиты.
Дрегмек был большим-большим орком: едва ли не в пять раз тяжелее Газкулла и выше нас двоих, если бы мы стояли друг на друге. И это не считая его брони. Доспех Дрегмека был штучным экземпляром, сколоченным из костей чужаков из восточной пустыни, а потом обшитый дополнительным слоем свинца, потому что вождь счел его недостаточно тяжелым. Пока он брел к нам, шипела гидравлика, а когда он хвастался своим корешам, его большая боевая челюсть с синими полосами дергалась вверх-вниз вместе с настоящей.
Я понял, что перед своими дружками он бахвалиться дракой, только по тому, как он, изображая удары, на ходу бил воздух. Они все, конечно, тоже там присутствовали, но никому из них не хотелось получить по заднице, поэтому все ревели от смеха и удивления, пока их босс припоминал каждый удар.
У меня, как у любого грота, при виде приближающейся толпы босса, в кураже от хорошей победы, единственной мыслю в голове был порыв убежать и спрятаться в очень узком месте. Но Газкулл приказал мне держать его знамя, так что я остался и держал знамя. Я решил, что если парни Дрегмека докопаются до Газкулла, то всегда могу пересмотреть свои возможности.
Впрочем, до этого не дошло – Газкулл докопался до них. Просто вышел прямо перед Дрегмеком, выпятив подборок, как таран тракка, а из того, чем можно драться, – одни голые руки. Честно говоря, я бы тогда сбежал, но был слишком ошарашен.
– '''Ты оскорбление для богов''', – сказал Газкулл. Это даже не было вызовом. Просто ''утверждение''. Факт, непритязательный, как грибная лепешка, как если бы он отметил, что броня Дрегмека – синяя. И хотя он даже не кричал, слова пронеслись по всей улице, отразились эхом от зданий, и оборвали пение на середине. Удивленно сжав брови Дрегмек посмотрел на Газкулла. Потом он оглядел своих дружков, они взглянули на него, и все вместе расхохотались так громко, будто открывший огонь строй тягачей с пушками.
– Че ты сказал, сопляк? – насмеявшись, пророкотал Дрегмек, и дал знак стайке гротов, несших его шуту, вложить ему в руку восьмиствольную пушку.
– '''Ты слышал''', – сказал Газкулл.
Начав раскручивать рукоять на датчиках дакки, чтобы зарядить все ее стволы, Дрегмек сощурился на меньшего орка поверх неровных зубов своей боевой челюсти. В ранние дни существования лагеря, он получил бионический глаз от Гротсника, и его отзыв про «допустим, это глаз» все еще оставался гордо намалеванным на пологе палатки дока. Но это лучшее, что можно было сказать о протезе. Поскольку Газкулл стоял на дороге в много-много длин клыка от него, и за ним восходило солнце, Дрегмеку было сложно увидеть своего обидчика.
Но потом он разглядел метки на кожаном доспехе Газкулла – том же доспехе, в который тот был одет во время атаки Гогдуфа на человеческий аванпост – и его сощуренный здоровый глаз сжался в прорезь, полную злобного веселья.
– Погодите-ка, парни, – с удовольствием сказал Дрегмек своей банде. – Я же правильно увидел? Это сопляк''-Гофф'', разгуливающий по ''моему'' ''городу''? – он снова прищурился. – Нет, погодите. Это сопляк-Гофф, ''оставшийся от толпы, которую мы только что побили'', и Гротсник собрал его заново, чтобы мы могли закончить работу!
Тут я оглянулся на палатку, пытаясь просчитать шансы сдернуть обратно внутрь и истово клясться, что не уходил, и увидел самого Гротсника, стоящего у входа и стирающего с щипцов потроха. Из дверей, с балконов и смотровых дырок вдоль всей улицы выглядывали и другие лица, надеясь увидеть немного крови.
– И что тебе нужно, сопляк? – радушно прогромыхал Дрегмек.
– '''Я сказал тебе''', – ответил Газкулл, будто не было никакого здоровенного, одетого в половину танка паганца, наставившего на него артиллерийскую штуковину. – '''Ты оскорбление для богов. Ты сражаешься с другими орками, грызясь за человеческий мусор, как снотлинг. Ты не орк, и Горк и Морк это знают.'''
Когда он закончил, Дрегмек снова расхохотался, но в этот раз с ним смеялось не так много из его корешей. Их привело в замешательство не то, что Газкулл не боялся. Орки – счастливые паганцы – ''не могут'' бояться. Дело было в том, что он говорил словно уже выиграл драку, а Дрегмек не понимал этого. Это было странно.
– Я подожду, пока Горк и Морк не скажут мне это сами, спасибо, – уже не так радостно сказал вождь, направив дула на Газкулла. – А теперь, после того, как я нажму на спусковой крючок, и ты отправишься в Большое Зеленое ждать, пока тебя не изрыгнет в новое тело, передай им привет. Да, сделай одолжение и назови свое имя, чтобы я смог нарисовать его на этой пушке.
– '''Я вождь вождей и пророк Горка и Морка. Они говорят моими клыками, моими кулаками и моей головой. Я Газкулл, и я принесу великую резню.'''
Повисла долгая тишина, поскольку каждый наблюдавший за происходящим орк нашел другого орка, на которого мог недоуменно посмотреть. Дрегмек, и сам выглядевший обескураженным, таращился на Газкулла, а потом покачал головой.
– Нда, это не поместится, – сказал он и нажал на спусковой крючок.
==АКТ ВТОРОЙ==
===ДОПРОС IV===
– Интересно, как закончится эта чудесная история, – сказал Хендриксен, помедлив, чтобы оторвать полоску от куска сушеного мяса, который откуда-то достал во время рассказа Макари. – Все пули отскочили от нового невероятного черепа Газкулла? Он одолел каждого из домовой стражи Дрегмека в большой веселой драке? Так, ксенос?
– Нет, не так, – сказал Кусач с вороватым выражением лица, которое Фалкс не узнавала, пока не поняла, что эта была простая зависть к наличию еды у рунного жреца. – Ты совсем не думаешь, что драка... веселая. Наше ''рукк-разза'' – наше... может, боевое блаженство? – это не радость, как понимаешь ее ты, человек.
– Ты удивишься, – тихо произнес Хендриксен, слова его подчеркивал жуткий ритм родного акцента. Он холодно улыбнулся, сверкнув длинными, как пальцы, зубами. – И ты ошибаешься, называя меня человеком, орк.
Фалкс невольно содрогнулась. Она так долго работала с Хендриксеном, что начала забывать. Без доспеха, фенрисийца можно было легко принять просто за очень большого, очень способного человека. Как и во многих из его бывших братьев по Ордену, в нем присутствовала определенная ''живость''; ощущение глубокой сердечности, которая была столь же импонирующей, сколь, порой, раздражающей, и которую запросто можно было перепутать с человечностью. Но при всей своей убедительности, она скрывала нечто ''иное''.
Когда ей напоминали, что прячется за чудной манерностью старого волка, ощущение было, будто выглядываешь через борт маленькой лодки и под собой видишь что-то темное и громадное. Брат Орм Хендриксен не принадлежал к ее виду.
В самом деле, каких бы почти непостижимых существ ни встречала Фалкс в тенях меж звезд, для ее разума Астартес в чем-то оставались самыми чуждыми из всех, и их маска близости лишь добавляла им жуткости. Ей подумалось, что есть мрачный комизм в том, что ордос отвергало ее за связь с культурами чужаков, когда последние руки, укрывающие гаснущую свечу человечества, сами являлись чьими угодно, но только не людскими.
Между тем, Кусача заявление Хендриксена не беспокоило, и он казался более озабоченным своим желанием заполучить жирный кусок мяса в руках рунного жреца.
– Как пожелаешь, ''космический десантник'', – произнес переводчик, не особо стараясь придать своим словам менее насмешливый тон, и Фалкс восприняла это, как призыв увести диалог в сторону от насилия.
– Так продолжай, орк, – сказала она. – Просвети нас, как же Газкулл пережил восемь стволов ''дакки'', – от мерзкого ощущения, оставленного во рту ксеносским словом, женщина скривилась.
– Очень просто, – ответил Кусач, сложив губы трубочкой в резком радостном уханье, – потому что его вообще не задело! Он шел прямо к Дрегмеку – Макари говорит, он даже не бежал. И хотя улица вокруг была... ''умитожена'', а многих и многих из зевак убило, на Газкулле не было и царапины.
– И ты говоришь, что никто из приспешников Дрегмека не вмешался, чтобы помочь? – спросила Кассия, чье воспитание постоянно заставляло ее рассматривать конфликт с точки зрения телохранителей и подручных.
– И показать Дрегмеку, что они не уверены в его способности убить безоружного сопляка? Ну уж нет, – поморщился Кусач.
– А когда Газкулл добрался до Дрегмека? – продолжила Кассия. Но перед ответом, Кусач повернулся к Макари и задал несколько кратких, значимых вопросов. Было много резких, яростных подражательных жестов, и порядочно шипения от грота, поправлявшего действия Кусача. Фалкс знала, что для орков драки – самая важная часть любой истории, и жестикуляция крайне важна для рассказа.
– Значит, началось ''так'', – наконец заявил Кусач и подчеркнул конец предложения, вырвавшись из тени во внезапном порыве скорости. Орк был достаточно быстр, чтобы пересечь клетку до того, как Фалкс вообще осознала его движение, и, учитывая, что она отказывалась от нейро-аугментаций свыше базовых инфо-визуализационных имплантов, если бы орк намеревался ее убить, помешать ему могли бы только рефлексы Хендриксена. Но старый шаман оставался неподвижен. Он явно оценил и отверг угрозу до того, как глаза Фалкс смогли оповестить ее мозг о скорой смерти. Кусач, конечно, просто изображал первый удар Дрегмека, обрушившийся на Газкулла. Но Фалкс не могла избавиться от убеждения, что это также было проверкой ее бдительности.
Как команда «Исполнителя» узнала из воспроизведения Кусачом каждого удара, драка была крайне долгой и крайне односторонней. Газкулл не остался без травм, но гигантская броня Дрегмека стесняла его движения, и разница в скорости свела его непрестанный поток ударов до рассеянных тычков и царапания. В то же время Газкулл был методичен, терпеливо выжидая возможности содрать кусок доспехов и затем начать работать с плотью под ними.
Появлявшиеся раны были серьезными. В конце концов, орки были столь чудовищно живучими, что окончательно убить их можно только артиллерией и ручным огнестрельным оружием большого калибра, а в рукопашной их нужно разодрать на куски. Занятие это было медленное и жуткое, и история о схватке между Газкуллом и Дрегмеком была суровым примером того, как яростно орк может сражаться, несмотря на возрастающие повреждения тела.
К тому моменту, когда драка переросла в то, что можно честно описать только, как избиение, Дрегмека было не узнать. Лишенный глаз, ушей и пальцев, он не мог даже укусить Газкулла, поскольку его челюсть болталась на куске жил. Оставшаяся громада его необычной брони служила искалеченному вождю лишь помехой, а его убийца не медлил ни секунды.
Впрочем, если бы Фалкс не понимала слов Кусача, то подумала бы, что он пересказывает комедию. Вся его привычная странная сдержанность испарилась в трепете повествования, и он постоянно прерывался в припадках дикого, задыхающегося смеха, все время скалясь на Фалкс, будто она вдруг поймет шутку. Макари тоже хихикал, но женщина заметила, что Кусач больше наслаждается исполнением ударов, а гретчин – их результатом.
Они смеялись, рявкали и ревели, а изображаемые переводчиком атаки становились все яростней и яростней, обрушиваясь на переборки и решетки, со скоростью и силой, наблюдать которые было жутко. И конечно, свита Дрегмека, стоявшая вокруг дерущихся, была бы охвачена тем же трепетом. По словам Кусача, они болели за Газкулла, и даже начали мутузить друг друга, когда уже не могли сдерживать возбуждение. Они действовали не из вероломства по отношению к Дрегмеку, а скорее из верности более великой цели – хорошей драке.
«Орки не могут сопротивляться привлекательности претендента на победу». Так Фалкс говорил лорд-инквизитор Криптман, когда она была его аколитом, и эта мысль никогда не несла большего смысла, чем сейчас.
Впрочем, времени на размышления сейчас не было. Возня Кусача переполошила других чудовищ в карцере, потому тени громыхали уханьем, визгом и лязганьем решеток. Это вызвало неожиданную вспышку гнева, поскольку женщина почувствовала, что ее власть над кораблем испытывают. Фалкс привычно подавила это ощущение, но взвесив ситуацию, решила, что будет уместно показать свои эмоции. Она достала свой пистолет и выстрелила, позволив себе кратчайший миг катарсиса, когда оружие дернулось в руке.
– Хватит, – сказала она в последовавшей за выстрелом внезапной тишине и убрала пистолет обратно в набедренную кобуру. Кусач посмотрел на появившуюся в ноге дыру, потом вновь на Фалкс. Она видела, как за контроль над телом орка борются несколько разных вероятных реакций, и продолжала держать оружие за рукоять, готовая вновь достать его. Но Кусач, по всей видимости, был истинным дипломатом.
– Хороший выстрел, – пробормотал он, снова выпрямившись, и Фалкс кивнула. Так и было.
– Значит, Дрегмек был убит, – подытожила она за орка.
– Он мог бы вынести енти увечья, – возразил Кусач, чей готик стал грубее и сбивчивее после выступления. – Только Газкулл не мог... отпустить его. В ентом... как вы говорите... ''не было ничего личного''. Нужно было сделать дело.
Сдерживая в этот раз свои движения, причиной чему пулевое ранение служило лишь отчасти, Кусач воспроизвел последние удары в схватке. Он завершил это сняв пародию на комиссарскую фуражку и хлопнул ладонью по шее, чтобы размять ее.
– Исходя из твоих приготовления, я полагаю, – невесело сказал Хендриксен, указав на шапку Кусача, – что этот великий ''хольмганг'', эта дуэль славных героев, завершилась ударом головой?
– Очень ''сильным'' ударом головой, – уточнил Кусач тоном, который можно было назвать гордостью. Потом снова заговорил Макари, и стало ясно, насколько сильным.
===ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. ГАЗКУЛЛ СМОТРИТ НА ЗВЕЗДЫ===
Дрегмек к этому моменту был не более, чем грудой мяса, лежащей на улице с вываленными на оттаивающую грязь кишками. Газкулл стоял над ним, будто сквиггот над свежей жертвой, из костяшек его текла кровь. Он должен был бы победно реветь. Но вместо этого выглядел взбешенным. Будто еще не закончил.
– '''Вставай''', – произнес он, и я вам скажу, ''это не было просьбой''. Не знаю, как у Дрегмека тогда еще оставалась кровь в теле. Но каким-то образом он нашел силы, пошатываясь, встать на колено, а потом и на ноги. Вся улица затихла, единственный звуком было дыхание Дрегмека, рвано и с бульканьем исходившее от его раскуроченного лица. Кореша вождя перестали одобрительно кричать, потому что схватка была закончена. Теперь это было что-то другое. Может, демонстрация. Или казнь.
Газкулл посмотрел на самого большого из свиты – орка, должно быть, на голову выше Дрегмека, только необычно тощего, без единого намека на пузо. Как будто боги запихнули все мясо на его верхнюю часть, и он был весь покрыт татуировками глифов, покрашенными в удачный синий, чтобы показать все, что он награбил. Вообще, из-за всех этих волос на лице, немного походил на человека. Только, ну, знаете, ''правильного''. Он держал большую цепную чоппу с голубой рукоятью, медленно набиравшую обороты, но выглядел он настороженно, будто не знал, что с ней делать.
– '''Смотришь?''' – сказал босс, но без угрозы.
– Смотрю, – так же нейтрально ответил долговязый Смерточереп. Весь лагерь смотрел. Как и боги. Медленно дыша, Газкулл огляделся, оценивая толпу, собравшуюся за время драки. Он фыркнул от легкого удивления, будто забыл о наблюдавших.
– '''Дело сделано''', – сказал он оркам Ржавошипа, наклонив голову к побитому Дрегмеку. Потом он уставился на меня и вытянул руку, указывая на лист металлолома с моим рисунком, который я держал в воздухе. На меня посмотрело так много орков, что я едва не удрал на инстинктах. Но они глядели на знамя, а я был будто частью палки, удерживавшей его.
– '''Это''', – сказал Пророк Горка и Морка. – '''Это ''сейчас-всегда'''''.
Думаю, вы бы сказали ''будущее'', хотя у орков нет такого слова. Как нет слова ''прошлое''. Они называют это ''сгрызено-сейчас''. Вот с этим разбирался Газкулл.
И да, это был удар головой. Но какой! Мозги Дрегмека взлетели в воздух, будто в голову попал пушечный снаряд, но не этим удар был особенный. А молнией.
Она ударила в шип, в честь которого был назван лагерь, поднимавшийся из земли в нескольких сотнях длин клыка от того места, где проходила схватка. Разряд коснулся старого металла в тот же самый момент, когда череп Дрекмека ввалился, потому удар Газкулла будто произвел звук грома. И в отличие от обычной молнии…
ОНА БЫЛА ЗЕЛЕНОЙ.
Каждый орк в лагере смотрел на шип, так что никто не видел, как осколки головы Дрегмека посыпались на улицу. Злобные маленькие завитки электричества ползали по всему ржавому шпилю, будто не могли одновременно войти в землю, и в воздухе воняло так, будто кто-то включил какой-то громадный механизм.
Я не смотрел. Я глядел на Гротсника, и оказалось, что тот тоже не смотрит. Потому что он таращился на Газкулла. А Газкулл сверху вниз смотрел на Дрегмека – или, по крайней мере, его голова был повернута в ту сторону, пока сам он смотрел на что-то, чего не мог видеть никто другой.
А вот Гротсник... ну. Его лицо больше не было безразличным. Это точно. Не могу сказать, о чем именно он думал. Но я бы не выжил у него так долго, не зная, с каким видом он планирует что-то мерзкое. И у него был именно этот вид, выразительнее, чем я когда-либо наблюдал.
Гротсник хотел осмотреть Газкулла, когда схватка закончилась. И док, как вы, наверное, догадались, был из тех, кто смотрит руками. По правде, когда он крался к боссу, то уже держал в когтях скальпель и нацепил свои делающие-все-больше-очечи. Но Газкулл просто посмотрел на руку Гротсника, когда та потянулась к нему, и казалось, будто его глаз – захватный луч, опустивший лапу дока в бок. Газкулл многое мог сказать этим взглядом, и сказанное им было ясно, как белый день: он, может, и работа Гротсника, но если док когда-нибудь перепутает его со своим питомцем, то тут же превратится в фарш.
Кроме того, времени на ''докторение'' не было. Управление Ржавошипом требовало много работы, и Газкулл нуждался в ком-то, кто бы выполнял ее, пока он обдумывает свой следующий ход. Далеко смотреть не надо было. Бывший подчиненный Дрегмека – большой, тощий орк, с которым Пророк говорил прямо перед тем, как убить вождя Смерточерепов – теперь был по факту боссом всего клана, и стоял прямо там, смотря на размазанного предшественника. Его звали Пули – или ''Находит-Пули-Которые-Не-Терял'', из-за своей удачи. И я думаю, это ему подходило, поскольку ему только что передали ключи от Ржавошипа.
Конечно, Газкулл сначала предложил ему подраться. Это то, что надо делать, когда убиваешь чьего-то босса. Манеры, да? И Пули хорошенько об этом подумал. Но при всей работе, что Горк вложил в его плечи, Морк, кажется, и над головой его потрудился.
– Мне хотелось бы, – сказал он с таким видом, будто его лицо боролось само с собой. Понятно было, что он не врет. – Мне ''действительно'' хотелось бы. Но... я думаю... если служить тебе, то будут драки крупнее. Да?
– '''Да''', – ответил Газкулл.
Лицо Пуль снова скривилось, пока он думал, а потом орк кивнул. Повернувшись и накрутив обороты цепной чоппы, пока из нее не пошел дым, он заревел, чтобы вся улица услышала, что Газкулл управляет Ржавошипом, как и кланом Смерточерепов – и если у кого-то с этим есть проблемы, то могут разобраться с ним.
Тут где-то треть собравшихся на улице побежала к нему, потому что одна часть хотела поучаствовать в большом деле, а другая – потому что была настолько взвинчена убийством Дрегмека. Но с Пулями была толпа крутых больших паганцев, и Газкулл пошел прочь, уверенный, что цепь командования выстоит. И клянусь, уходя от этой драки, он был на целую длину клыка выше, чем когда покидал палатку Гротсника.
В последующие дни, Пули был занят тем, что Газкулл хотел сделать с Ржавошипом, а Пророк – раздумьями. Он стоял на балконе третьего этажа своего форта босса. Это был старый измотанный космический корабль, выпотрошенный и превращенный в скотобойню, который он забрал, потому что на нем все еще оставалась большая часть бронирования. Газкулл смотрел вниз на главный проезд лагеря и ''думал''.
Иногда у него начинала болеть голова, тогда он слегка морщился, а потом бил сбоку по черепной пластине, чтобы прогнать спазм. Но после этого только еще сильнее задумывался. Что до меня? Я стоял рядом с ним все шесть дней, пока лагерь преображался, и молчал. Я просто держал знамя, как было велено.
В первый день Газкулл сказал, что больше не должно быть драк между бандами мародеров в подземных тоннелях. Он заявил, что они теперь все одна банда, и хочет, чтобы из старого человеческого города вытащили все полезное к зиме. Он не говорил почему. Но орки, работавшие в подгороде, все равно принялись за работу, как подъемо-сквиги, потому что знали – Газкулл говорил с богами. И когда банды стали потрошить руины, а не друг друга, лагерь разбогател.
Каждый день приходили новые орки. На вторые сутки это был лишь обычный поток разведчиков Смерточерепов, плюс несколько толп из маленьких фортов в пустошах, заинтересовавшихся новым паганцем, который так отделал Дрегмека. Но на третьи, Газкулл заставил Пулей огласить Большое Правило – орки из ''любого'' клана могут прийти в Ржавошип и не оказаться убитыми, если примут Газкулла как босса. И тут все сошли с ума. Начали появляться самые разные банды. И хотя разным кланам все равно разрешалось ''драться'', пока никто не был слишком мертвым, чтобы работать после этого, они наслаждались жизнью.
Та улица под балконом Газкулла превратилась в буйство разноцветных доспехов. И когда я говорю буйство, то использую это не как ''митофуру''. Это действительно было буйство. Большая, веселая уличная драка между кланами. И она никогда не прекращалась, поскольку потерявших сознание бойцов всегда вытаскивали и заменяли свежими кулаками, вернувшимися со смены в тоннелях или на заводах. Сражающиеся смотрели на Газкулла, стоявшего на своем балконе, ревя его имя, когда побеждали. ''И'' когда проигрывали. Иногда в ответ они получали кивок или даже брошенный в них кусок сквиговых ребер. Газкулл смотрел на них и все остальное, что делал, и видел, что это хорошо.
И потом, утром седьмого дня, проведя всю ночь в наблюдениях за битвой, Газкулл повернулся ко мне и сказал, что у него есть план.
– '''У меня есть план''', – сказал Газкулл. – '''Так продолжаться не может. Лагерь переполнен. Скоро парни захотят больше драк, чем им позволяет Большое Правило. Я должен поступить с Урком так, как поступил с этим лагерем. А значит, другие вожди должны уйти.'''
– Как Дрегмек, – отозвался я с самой жестокой улыбкой, какую мог натянуть на лицо.
– '''Не как Дрегмек,''' – произнес Газкулл, подняв палец, чтобы предостеречь меня от попыток думать за него. – '''Это было грязно. Расточительно. И могло быть хуже, ну и вообще.'''
Я, помню, подумал, что странно было такое говорить, потому что для орка необычно считать, что его дела прошли не идеально. Это было будто... ну, будто ''гротские раздумья.'' Не то, что бы я, заметьте, сказал это Газкуллу. Или вообще что-то, раз на то пошло. Я просто слушал.
– '''То, что я сделаю дальше, должно быть ''лучше.'' Я собираюсь побить боссов кланов в том, в чем они лучше. Бросить им вызов,''' – сказал он под грохочущий отзвук грома в отдалении. – '''Испытания, да будут Горк и Морк свидетелями, с такими условиями, чтобы потом они не могли оспаривать мою победу. Дошло?'''
Дошло. И после того, как босс рассказал мне детали, пообещав сбросить с балкона, если забуду хоть что-то, он заставил меня поймать гротов, чтобы отправить в крепости кланов как ''послов''. Гонцов. Дипломенция-атов, если хотите, как странного поганца, который с вами сейчас говорит. Вожди, конечно, убили первую отправленную группу. И еще три после этого, потому что не слышали о гонцах и подумали, что это какая-то хитрость. Но в итоге они поняли суть. Все, кроме Уграка, вождя Гоффов на Урке, который просто отправил обратно голову грота. Но даже это было прогрессом. Меньшего Газкулл от него и не ожидал.
А потом Пророк Большого Зеленого покинул Ржавошип. Он приказал Пулям некоторое время приглядеть за лагерем, потом вышел на свой балкон и заревел так, чтобы слышала вся растущая драка внизу.
– '''Я отлучусь ненадолго,''' – сказал он, – '''но вернусь назад с планетой'''.
Потом он вывалился из ворот лагеря, со мной за компанию. Вот и все.
Первым был Шазфраг. Он был верховным скоростным боссом Злых Солнц, полное имя у него было ''Прибывает-На-Битву-До-Битвы'', и на Урке не было лучшего водителя. Газкулл вызвал его на гонку вокруг стен ''Где-Живут-Тракки'', его цитадели в восточной пустыне, и себе для езды притащил только старый ржавый трицикл с поношенным двигателем на сквиговом газе.
Этот трицикл не должен был даже со старта сдвинуться. Он даже в красный не был покрашен. Но когда Газкулл открыл дроссельную заслонку, он рванул вперед, как сквиг-преследователь за песочным гадом, и не отставал от Шазфрага. Я прицепился сзади, прижался к раме трайка и держался крепко, как мог, потому мало что видел из гонки. Но потом я огляделся и увидел, что босс идет наравне с Шазфрагом – и что босс Злых Солнц тянет руку с шутой, нацеленной на наш топливный бак.
Думаю, я сделал то, что сделал, до того, как подумал об этом, потому что неожиданно моя рука взяла винт из лотка с запасными частями позади сидения трицикла и кинула его прямо в лицо Шазфрага, когда он щурился через прицел оружия. Не знаю, кидали ли вы когда-нибудь винт между двумя транспортными средствами, несущимися в половину медленнее пули, но это не то, от чего ожидаешь пользы. И все же, как раз, когда шута Шазфрага выстрелила, тот винт угодил прямо в ее дуло, и его разорвало, как гнилой гриб-спорошар.
У орка лишь немного нарушилось равновесия, но этого было достаточно. Это небольшое колебание от взрыва оружия вывело Шазфрага на участок с угловатыми камнями, отчего небольшое колебание стало большим. Потом появились россыпь красных скал, являвшихся, как я увидел, каньоном, в который мы направлялись, и большой, неровный выступ, выпяченный из его стены. А потом – поскольку Злые Солнца медленно не умирают – мы влетели в этот каньон на крыльях взрыва плазменного мотора. Я лишился кожи на спине, но Газкулл похвалил меня, и, в конце концов, это было приятнее, чем иметь кожу. Все подумали, что с Шазфрагом это сделал босс, потому что никто не видел, что это был я. И поскольку они подумали, что это Газкулл, значит, это ''и был'' Газкулл. Как и полагалось.
Даже Шазфраг решил, что это Газкулл. Оказалось, он выпрыгнул из своего байка прямо перед тем, как тот влетел в выступ и взорвался. И хотя прыгнул он прямо в камни, сломав чуть ли не все кости, настроение у него было хорошее. Шазфраг решил, что уловка Газкулла с камнями был потрясающей, и хотя он сказал, что не обидится, если босс захочет его добить, он так же добавил, что предпочтет пойти за Газкуллом и посмотреть, что будет дальше. Так что босс сохранил ему жизнь.
Когда верховный скоростной босс встал на ноги спустя пару дней перерыва, он загрузил всю свою орду в красные, изрыгающие дым тракки и последовал за Газкуллом в большую западную степь. Эта земля принадлежала вождю Плохих Лун Сназдакке, правившему равниной, как король-пират, с армадой баивых вагонов, размером с форт, и называвшему себя Мега Адмиралом...
===ДОПРОС V===
– Стоп, – выдохнул Хендриксен, устало подняв ладонь. – На Урке было шесть орочьих кланов, так? И после завоевания Смерточерепов и Злых Солнц, остается четыре?
– Да, – ответил Кусач с обидой из-за того, что его перебили.
– Так, можем мы просто предположить, что Газкулл насладился еще четырьмя ''потрясающими'' победами, и двинуться дальше?
– Если хотите, – сказал Кусач, пожав плечами так, будто Хендриксен попросил пригоршню навоза. Орк явно увлекся рассказом об испытаниях Газкулла, и Фалкс устыдилась, заметив за собой то же самое. Но если она и знала что-то о предпочтениях Хендриксена, касающихся развлечений, так это о его ненависти к рассказам о славных победах его врагов, равной его любви к рассказам о своих.
– Не стоит ли нам узнать хотя бы в общих чертах? – возразила Кассия, широко раскрыв глаза от гнева.
– Согласна, – подытожила Фалкс до того, как рунный жрец начал спор. – Расскажи, кого и как, ксенос, и продолжай.
Когда Кусач передал узнику изменения в планах, грот скривил губы в отвращении к плохому вкусу своих пленителей. Прозвучало несколько кратких предложений, которые затем перевел для них принявший угрюмый вид орк.
– Сназдакку, Мега Адмирала, Газкулл победил в морском сражении. Оно происходило на иссушенной равнине. Но Плахие Луны думали, что это морское сражение, так что оно было таковым. Газкулл разбил весь его флот, но сохранил Сназдакке жизнь. В обмен, босс получил свою могучую силовую клешню... но это другая история. Потом был Грудболг, главарь Змеекусов.
– Хмм, – протянул Хендриксен. – Змеекусы... повелители зверей, верно? Дай угадаю, орк – Газкулл завоевал верность Грудболга в какой-то надуманной схватке против монстров на арене?
– Нет, – ответил Кусач, коротко всхрапнув от удовольствия. – Вообще-то, в битве на ножах в болоте. Грудболг отказал Газкуллу даже после обезглавливания. Потому Газкулл прижимал голову Грудболга к шее, пока позвоночник не прирос обратно, и дал ему второй шанс. Макари говорит, тот снова отказался.
– И он снова отрезал ему голову? – спросила Кассия, недоверчиво скривившись, когда Кусач кивнул.
– И еще раз прицепил ее обратно. И тогда Грудболг согласился.
– А что со старым кланом Газкулла, Гоффами? – спросила Фалкс.
– Они были следующими, да, – произнес переводчик. – Уграк, так звали их вождя. Он с презрением отказался от первоначального вызова, но когда клан за кланом подчинились, он, в итоге, явился к Газкуллу, совершив марш под стены Ржавошипа с целым воинством орков за спиной. Конечно, это была лишь показуха – Уграк собирался уладить вопрос лично, по-Гоффовски.
– И что это была за схватка? – спросила Кассия.
– Ударами головой.
Огринша поморщилась.
– Не ту он игру выбрал, да? – сказала она, и Кусач с мрачным видом кивнул.
– Да. Не ту. Не поймите неправильно, люди – Уграк не был слабаком. Как считали многие, он был самым большим орком на планете. Ну, или по крайней мере, был до этого. Но когда Газкулл вышел, со стен лагеря наблюдали все орки Ржавошипа, а все Гоффы – по другую их сторону. Казалось, будто смотришь на закаленного бойца, нависшего над сопляком, едва выбравшимся из ростовой дыры.
Грот позади Кусача что-то пробормотал, и переводчик утвердительно кивнул.
– Макари говорит, что босс рос по мере приближения к Уграку. Он рос с каждым шагом, будто восходил к небу.
– Уверена, так и было, – сухо сказала Фалкс. – Уграк пережил удары головой?
– Вроде того, – ответил Кусач, так сильно скривившись, что показал весь ряд клыков. – Глаза у него так и не выровнялись, и с речью появились проблемы, но выжил. И сохранил власть над Гоффами – все в его свите потом из солидарности ломали себе черепа, чтобы походить на него. Сами себя называли Уграковы Страшилы. В общем, вот и все. Покорение Урка.
– Не совсем, – возразил Хендриксен, хитро покачав пальцем. – В отличие от вас, у меня нет проблем с тем, чтобы посчитать до четырех, а ты рассказал только о трех победах. Что насчет твоего клана, Кровавых Топоров?
– А, да, – ответил переводчик, будто почему-то забыл. – Этот вопрос решили не в открытую. Мы, как вам известно, необычные орки. Мы не против избежать драки, если в этом есть выгода. Потому, ночью после поражения Уграка, Генирул Стратургум – он был вождем Кровавых Топоров на Урке, и обладал ''удибительным'' умом – пришел на балкон Газкулла лично. Для убедительности, между прочим, подобрался на расстояние удара ножом. И потом сразу же предложил свой клан.
– Звучит, как трусость, – ухмыльнулся Хендриксен.
– Или эффективность, – возразил Кусач, сняв фуражку и прижав к груди в удивительно странной, но искренней пародии на человеческий жест уважения. – Стратургум всегда знал, куда дует ветер. Он был гением. Одним из самых лучших.
Фалкс посмотрела на Хендриксена, потом на Кассию и обнаружила на их лицах отражение собственного недоумения. Неожиданная хвалебная речь Кусача была... необычной.
– Это... полезно, – заключила она, не зная, что еще сказать. К счастью, Хендриксен нарушил тишину.
– У меня есть вопрос обо всем этом, – сказал он, скрестив руки на нечеловечески широкой груди с улыбкой, от которой сверкнул клык.
– Я думал, ты хотел краткости, – заявил Кусач. – Но... да?
– Где шрам от ожога?
– Хмм? – с непониманием поинтересовался Кусач.
– Ну, орк. Если «Макари» потерял кожу на спине во время этой восхитительной гонки на байках против Шазфрага, – взвешено пояснил рунный жрец, – у него должен быть шрам, говорящий сам за себя! Так покажи его нам.
«Конечно же», – подумала Фалкс, пока переводчик переговаривался с пленником. Хотя вопросы подлинности она оставила до тех пор, пока наконец, Ксоталь не появится с палубы вивария, брат Хендриксен, должно быть, нашел ниточку, пошатнувшую все доверие к их ценному пленнику. И все же, в то время как хитрый псайкер казался довольным своей ловушкой, Фалкс с удивлением обнаружила, что пребывает в растерянности. Поскольку несмотря на все попытки укрепить оборону человечества против орочьего пророка, с какого-то момента в повествовании грота, она начала... ему симпатизировать. При всей нечестивой мощи, которую история приписывала своему субъекту, женщина ''хотела'', чтобы это оказалось правдой.
– Шрама нет, – сказал Кусач, сморщив кожистые дуги ноздрей в, как знала Фалкс, орочьем выражении недоумения. Но он не казался обеспокоенным, даже когда Хендриксен достал из кобуры болт-пистолет и вставил в патронник экспансивный патрон.
– Тогда, боюсь, это не Макари, – произнес Астартес, указав оружием на предполагаемого знамемашца Газкулла. – И мы зря потратили время.
– Разумеется, это Макари, – ответил орк, будто в логических доводах старого волка не было смысла.
– Что, у Гротсника была специальная мазь, да? – насмешливо взмахнув руками, спросила Кассия. – Или это магия Газкулла?
– Ни то, ни другое, – сказал Кусач, – но если вы послушаете...
– Хватит, – зарычал Хендриксен, чье краткое удовлетворение обратилось в гнев. – Я достаточно терпел эту пустую болтовню.
Он поднял оружие, и Фалкс ощутила неестественную вспышку такого сильного сожаления, что раскрыла рот и сказала: «Нет!», – до того, как успела обосновать заявление. Несмотря на все усилия, приложенные ею за эти годы к обузданию своих порывов, они все равно порой брали верх, когда инквизитор меньше всего ожидала этого.
– Нет, – повторила она, когда Хендриксен бросил на женщину суровый, предупреждающий взгляд, после чего в ее разуме раздались его слова.
+Лорд-инквизитор, это не первый раз, когда Ваше восхищение представителем вида приводит к излишнему милосердию. И к огромной опасности.+
Но женщина в ответ посмотрела на него еще суровее и визуализировала слова, как учил Хендриксен, чтобы он мог услышать их, не вторгаясь в ее мысли.
''Все так,'' – произнесла она. ''– Но также не впервые эта опасность, будучи преодоленной, приводит к более весомой награде. Кроме того, я твой лорд''.
+И защищать Вас – для меня честь, хоть это не всегда в удовольствие. Но если Вы предпочитаете, чтобы я оставил Вас на растерзание собственным прихотям, так тому и быть... лорд. Развлекайтесь этими трольими шарадами ксеносов. Но никогда не говорите, что делаете мой долг слишком простым.+
''Я никогда так не скажу, брат Хендриксен. Но будь терпелив и поверь, что у меня все под контролем. Я только что получила информацию из вивария – Ксоталь пробудился.''
+Виночерпий? Во имя Трона, Фалкс! Что ни день, то шаг во тьму. Я надеялся, после того раза Вы навсегда закроете эту тварь в ее баке.+
''Ты хотел правды, старый волк. И ты знаешь, что Ксоталь найдет ее.''
+Прошу прощения, лорд Фалкс, если меня это не убедило. Но продолжайте, как хотите.+
– Мы выслушаем пленника, – сказала Фалкс после завершения неслышного разговора. – Но если у него есть хоть какое-то желание жить, ему, видимо, стоит объяснить чудесное исчезновение этого пресловутого шрама от ожога, – она мрачно посмотрела на чистое теперь плечо ксеноса. – Не говоря уже о появлениях и исчезновениях предполагаемого отпечатка руки Газкулла.
– И помни, – добавил Хендриксен. – В этом оружии есть патрон для узника, если он не сможет этого сделать. А что до тебя, орк? Я с удовольствием свершу правосудие голыми руками.
– Мне бы тоже было очень приятно тебя убить, – ответил Кусач со странной, неуместной теплотой ответного комплимента. – Но ''увы'', этого не случится, поскольку скоро Макари объяснит. Так... позвольте, мы продолжим? – зверь умоляюще повернул свою тяжелую голову к Фалкс, и под недоверчивое фырканье Кассии, инквизитор кивком велела продолжать перевод рассказа. Она подумала – в том месте, где хитрый старый псайкер, как она была уверена, не подслушает, – что даже если это и ложь, Фалкс не могла удержаться: ей хотелось услышать больше.
===ГЛАВА ПЯТАЯ. ДИЛЕММА ГАЗКУЛЛА===
Само по себе, объединение Урка не было таким уж впечатляющим. Вообще, многие орки делали это в прошлом, и существовали всевозможные песни о вождях, в какой-то момент называвших этот противный маленький мирок своим. И все же любой старый борец может проглотить сверло-сквига целиком. ''Настоящим'' испытанием было его не отрыгнуть. Или по крайней мере, не дать ему проделать свой, кровавый, путь наружу.
Газкулл жаждал звезд. Но чтобы получить их, все эти собранные им племена должны были вести себя хорошо и работать вместе. Он хотел вбить им в голову идею о ''смекн-ун-сникхек-нук''. Это гросткое слово означающее «сейчас спрячься, пырни завтра». В духе, если хочешь чью-то вещь, но знаешь – за кражу будешь стукнут, то ты прячешься и делаешь оружие. И так до тех пор, пока не представится шанс ударить ''и'' забрать эту вещь.
Впрочем, это слово гротское по той причине, что для орков в этом нет смысла, за исключением, пожалуй, Кровавых Топоров. Посмотрите на ''Откусывающего-Морду-Кусачу-До-Того-Как-Тот-Укусит'' перед вами; он вас люто ненавидит, но знает: если будет с вами добр, то станет богаче и в следующий раз у него будет больше барахла, которым можно вас убить. Кусач странный.
Но большинство орков не как Кусач. Если орку что-то приглянулось, он будет бороться за эту вещь, пока не получит ее или пока не умрет в бою. И поскольку обычно орки все равно просто хотят подраться, они не могут увидеть смысла в ожидании. Так что у Пророка дел было по горло.
Какое-то время он отвлекал их другими битвами. Были и белые вороны, и бунтовщики, и орки, заявлявшие, что придумали свои дурацкие кланы. А когда они закончились, был космос. У Урка был тонкий пояс орбитальных штук – по большей части старые человеческие космические станции, уже давно захваченные орками, живущими там своей странной жизнью веками и недоступные с поверхности. До сих пор. Выяснилось, что Сназдакка строил огромные ракеты со взрывчаткой, поскольку всегда любил ядерную войну. Но когда их боеголовки заменили на большие металлические ящики с креслами внутри, они оказались добротными штурмовыми кораблями. Вскоре орбита Урка тоже принадлежала Газкуллу.
После этого даже парные луны Урка оказались в его власти, вместе с жившими на них странными тощими орками без клана. Как и корабли – ничего, что могло бы покинуть систему. Хотя ему досталось несколько массивных боевых судов, пустовавших в дрейфе уже много-много лет. Флот дал Газкуллу надежду, что он сможет еще немного потянуть войну в космосе, устроив вторжение во внешние миры системы. Но тут внешние миры сами пришли к Газкуллу.
Там были сотни кораблей. Так много, что, когда они приблизились, их плазменные двигатели удвоили количество звезд в небе Урка. И только ракеты Сназдакки начали снова перестраивать в бомбы, чтобы превратить их в пыль, как поступило донесение от расположенной за лунами следящей станции Кровавых Топоров: те корабли шли под ''знаменем Газкулла''. Когда я увидел изображения от делающих-все-больше машин, спроецированные на стену тронной залы, у меня будто кровь засветилась зеленым: на таранных челюстях боевых кораблей, высотой в пол мили, была картинка, ''нарисованная мной'' кровью самого Газкулла.
Внешние миры были маленькими, холодными и еще хуже Урка. Но в сумме на них жили толпы орков, и когда они начали принимать электро-говорящие сигналы с Урка во время завоеваний Газкулла, то захотели поучаствовать. Так что они пришли – столько, что не верилось, – задавая единственный вопрос: «Так кого мы убиваем?».
И в этот момент у Пророка кончились способы избегать проблему, поскольку у него кончилась война. Это означало, что очень скоро его легионы начнут войну друг с другом, если только он не донесет им эту гротскую идею о смекн-ун-сникхек-нук – про прятаться сегодня и пырнуть завтра. Это была сложнейшая из задач, с которой он до сих пор сталкивался.
– '''Горк не дал мне для этого инструментов''', – как-то ночью в грозовом преддверьи зимы сказал мне Пророк. Он, как сквиггот в клетке, ходил туда-сюда по комнате рядом с балконом зала босса, куда удалялся, когда хотел подумать, и в которую последовать за ним разрешалось только мне.
Снаружи, продолжала бушевать вечная межклановая уличная драка Ржавошипа. Но в ту ночь, в грохоте рева, выстрелах пушек и звоне сталкивающихся клинков, доносящихся от битвы, была ''резкость.'' Звуки становились менее радостными и более злыми с каждым днем после объединения. И даже несмотря на то, что Большое Правило было подкреплено Газкуллом, несколько раз лично устроившим взбучку, его проверяли на прочность каждый день.
Тогда казалось, что драка была емкостью с жидким сквиговым газом, ждущим огня. И босс знал, что если не вмешается своими кулаками, будет достаточно искры, чтобы поджечь все пламенем. Да таким, что распространится так же быстро, как орочья ярость, и в котором его нарождающаяся империя сгорит дотла. Так что он был прав: дары Горка не решили бы проблему.
Конечно, ответ был очевиден. Но я не люблю пролетать сквозь стену от пинка, так что я заткнулся и шмыгнул в угол, как и положено. По большей части, так мы с Газкуллом и разговаривали – я прятался и молчал – и это работало.
– '''Знаю, знаю''', – зарычал босс, гневно ткнув в меня пальцем, будто я что-то сказал. – '''Ответ есть у Морка. И я найду его. Мне только надо поду... поду... думммммНННГХХХХ...'''
На него будто что-то бросилось. Или прямо ''в'' него, через череп. Громадное тело Газкулла выгнулось в изломанную, неподвижную дугу, когда мышцы, коих было достаточно, чтобы поднять тракк, одновременно сцепились друг с другом, а его здоровый глаз выпучился. Потом он начал трястись.
– '''Гнннннннн''', – произнес Пророк, попытавшись зарычать сквозь сжатые крепче железа челюсти. И тут, с дробящимся треском, один из его клыков сломался снопом желтых осколков.
Головные боли явно становились хуже. Они начались, когда босс планировал завоевание планеты. Но то, что тогда было краткими подергиваниями, теперь превратилось в приступы, временами длившимися по несколько минут. Конечно, за этим смешно было наблюдать, но в остальном они мне не нравились. Видеть Газкулла слабым не было правильным. Будто смотришь, как солнце гаснет, или грот помогает другому гроту. Это было... грешно. И хотя я знал: такие припадки случаются порой, когда твой мозг превратился в фарш и вырос заново, я был убежден, что Гротсник приложил к этому руку.
Или, скорее, скальпель.
Газкулл рос, но его адамантиевая пластина вместе с ним не увеличивалась, как и прочие новые части в его голове. И учитывая, что Гротсник был единственным, кто знал, как все в голове босса устроено, Газкулл продолжал ходить к доку, чтобы ему пересобрали череп. Разбогатев от внезапной славы, Гротсник оставил свою старую палатку и занял высокую пивную хату рядом с фортом босса Газкулла. У двери внизу у него была толпа телохранителей и десятки гротов для грязной работы.
Но он остался тем же старым Гротсником. Будь у него под ножом хоть сам Горк, он бы все равно беспокоился только о своих дурацких причудах. Не отрицаю, свое дело по сохранению головы Газкулла он делал. Но я за ним наблюдал. Пристально наблюдал. Как он посыпал жало-гадами открытый мозг Пророка. Как тыкал в него грязным когтем, чтобы посмотреть, какие части тела Пророка будут дергаться. Как он оставил внутри черепа Пророка гаечный ключ перед тем, как закрыть его, и после чего смеялся себе под нос. Что справедливо, ведь это было ''классикой''. Но неправильно.
Он видел, что я наблюдаю, но ему было плевать. Хотя, почему бы ему было не плевать? Я, может, и был гротом босса. Но это означало только то, что я мог сбегать за сквиговой печенкой на утро, получив только легкий пинок. В конце концов, я все еще был гротом, и, скажи я Газкуллу не доверять Гротснику, то меня бы раздавили в лепешку, как любого из тех собирателей грибов, кто такое пробовал.
Так что пока Газкулл корчился и дергался, я даже не мог сказать, что предупреждал его. Я мог только смотреть за происходящим, пока он слепо таращился на потолок и стирал клыки до щепок.
Впрочем, спазм наконец закончился. Газкулл выпрямился, хрустнул шеей с таким звуком, словно у боевого байка оторвалась подвеска, и его долго и со злобой рвало. Потом он отрыгнул еще немного, выплюнул кусок откушенного языка и рукой выдрал остаток сломанного клыка.
– '''Взбучка мозгов''', – судорожно дыша, наконец сказал он. – '''Вот что я им устрою''', – он произнес это так, будто у него только что была минутка размышлений, а не тяжелый припадок. Но в этом была особенность головных болей Газкулла. Потому что они сковывали его тело, и он не мог просто пинать мебель, чтобы прогнать надоедливые проблемы. Ему приходилось над ними ''думать''. И пока его глаз не мог видеть реальный мир, я представлял, что вместо этого он видит Большое Зеленое. Именно там, в раскуроченном патроном проломе его разума, которого коснулись боги, он был ближе всего к божественному.
– '''Хмм''', – продолжил он, посмотрев через плечо, будто только меня заметил. – '''Это будет типа... Что это за штука, когда... кричишь, чтобы твои толпы больше убивали?'''
Я лишь продолжил прятаться, но Пророк зарычал на меня и гневно махнул рукой.
– '''Ну же! У меня мозг болит. Подскажи мне слово.'''
– Речь? – всхлипнул я, словно выходя на тонкий лед, покрывший канаву с жидкой грязью.
– '''Речь, –''' пророкотал он, поворачиваясь к нависшему над дракой балкону. – '''Только... что-то вроде обратной речи. От которой толпы захотят убивать... меньше.'''
Снова отвечать боссу стало бы испытанием удачи, потому я просто усмехнулся, но вроде как с восхищением.
– '''Найди Пули''', – приказал Пророк. – '''Пусть соберет других боссов. Потом иди в очень-холодную-дыру, со всеми гротами, каких сможешь заставить, и вытащи оттуда все мясо. Я собираюсь пробудить то, чем мы когда-то были, и оно будет голодным.'''
Орки не записывают историю по той же причине, что не строят гробниц. Прошлое мертво. И они считают, что лучше оставить его гнить, как мертвых орков, а не собирать в кучу камни и занимать место. Время для орков тесное, понимаете. ''Сейчас'' может длится вечно, но происходит небольшими отрезками, и нет смысла заполнять их тем, что было, ведь можно ''делать''. И кроме того, как мертвецы сгниют в то, из чего родятся новые орки, так прошлое сгнивает в истории, которые со временем становятся только правдивее.
Гроты, заметьте, другие. Нам хочется узнать, что ненавидели те, кто был до нас. Вдруг мы не думали о ненависти к этим вещам. И нам доставляет немного удовольствия оскорблять хозяев так, что нас никогда не побьют, поскольку даже поймут и не попытаются понять. Потому мы выцарапываем свои беды в тайных местах: в тоннелях под складами, на подошвах ботинок, которые надо починить, и под тракками. Я прятался под баивыми вагонами, похожими на ваши ''бимлиотеки'' – оси, силовые передачи и топливные насосы, исписанные злобой веков.
Но все, что было известно об истории Урка, можно нацарапать на задней части пули. Орки сражались друг с другом за хлам. Порой вторгались чужаки, терпели поражение и оставляли новый хлам, за который можно драться. Росли и падали империи. Орки сражались друг с другом за хлам. Ну вы поняли.
Но в ту ночь, на балконе форта босса, впервые случилось нечто иное.
– '''Значит, драться хотите, да?'''
Это был тот же голос, каким он бросил вызов Дергмеку. Не вопль, не рев, не крик. Громкий, как плывущий впереди транспортный дирижабль Плахих Лун, от которого пробирает до костей, а незатянутые болты дребезжат. Орки услышали его даже сквозь грохот драки, и целый лес освещенных факелами клыков повернулся к его источнику. Когда с мясистым стуком были нанесены завершающие удары, стихшие будто последние капли ливня, толпа сначала выглядела недоуменно, а затем гневно. ''Что это вообще за вопрос такой?'' Но Газкулл не дал им времени ответить.
– '''Хотите величайшую из битв?''' – спросил он, с вызовом указав на них рукой. – '''Убьете стольких, что боги потеряют счет? Утопите города в крови? Побежите в толпе столь огромной, что сделает миры зелеными?'''
'''Сделаете это?''' – подначивал он в тишине, наступившей в Ржавошипе впервые с тех пор, как тот разведчик поставил свою палатку.
Ответ был подобен взрыву, данный наполовину воем, наполовину ударами по соседям. Газкулл свесился с балкона и окинул улицу суровым взглядом, упиваясь сдерживаемой яростью толп. Затем он ответил – и в этот раз взревел.
– '''''Ну здесь вы этого не получите!'''''
Когда говоришь с орками, для мятежа много не надо. Эхо голоса Пророка еще слышалось в городе, когда первые ряды сборища начали забираться на форт босса, но Газкулл был готов. Другие боссы, выстроившиеся позади него, вышли вперед с железными дубинами и принялись бить по каждому зеленому пальцу, пытавшемуся уцепиться за перила. Каждый раз, когда какому-то орку удавалось подтянуться через край, от грог-бака на постройке Гротсника, где уселся Генирул Стратургум с дально-шутой, раздавался резкий хруст, и обратно в поток падало тело.
Газкулл позволил им идти. И спустя некоторое время заговорил вновь.
– '''Вы не получите этого ''здесь''''', – произнес он, сгладив гнев толпы голосом, подобно волне давления от пролетающего боебомбера, – '''потому что это ''там!''''' – он вскинул руку к темным облакам смога над городом, и ярость улицы немного стихла, вновь быстро сойдя в недоумение.
– Мы не можем драться с облаками, – после некоторой паузы прокричал голос в давке. Но едва начало собираться больше согласных выкриков, поднялся ветер, и облака пришли в движение. – Видишь, – снова раздался голос, когда общее настроение опять качнулось к убийству. – Большие мокрые гады уже бегут.
– '''Смотрите дальше''', – приказал Пророк. И при его словах, ветер унес часть смога, показав за ним звезды. – '''Вы дрались с облаками всю свою поганую жизнь! Губили себя в битвах, которые ничего не меняют. Битвах, от которых богам скучно. Но наверху, где звезды, там есть битвы больше, чем в ваших самых жестоких мечтах. Там есть... ''войны''''', – он произнес это слово так, будто это был сироп из гадо-ульев. – '''Или могут быть, если только вы захотите сражаться в них.'''
– Так тащи космические корабли, – под согласный рев крикнул орк из Плахих Лун в броне, украшенной светящимися, неоново-желтыми черепами и костями – один из прибывших с окраин системы, как я понял. – Давай полетим сегодня же!
– '''А на каком топливе?''' – усмехнулся Газкулл. – '''С какими двигателями? Думаете, что знаете космос, да? ''Я'' знаю космос. Боги явили мне его. Он огромен. Ваши флоты не довезут и восьмую часть из нас на восьмую часть пути до приличной драки. А дальше что – выйдете и подтолкнете?'''
– Да, – произнес пират в броских доспехах, но с сомнением в голосе.
– '''Я могу отвести вас туда. Боги рассказали мне как. И ''когда'' мы туда доберемся, я обещаю вам – убийств будет больше, чем вы можете себе представить. До конца жизни вы не будете ощущать ничего, кроме рукк-разза, чистейшего боевого блаженства. А потом, когда вы умрете, Горк и Морк отправят вас назад более сильными, чтобы получить еще.'''
'''Но есть в битвах кое-что''', – Газкулл помедлил, смотря на открывшиеся разбросанные звезды прищуренным здоровым глазом, и ни единый голос не нарушил созданную им тишину. – '''Чем они масштабнее, тем сильнее ранят. Чем сильнее твоя боль, тем больше ты получишь. Но все же, что орки думают о боли?''' – босс с вызовом посмотрел на море лиц и на его пасти частично появилось выражение жестокой гордости.
– ''Ничего!'' – раздался ответ одновременно из многих-многих-многих-многих глоток, и лицо босса раскололось в триумфальной, щербатой злобной улыбке.
– '''Ничего! –''' заревел он в ответ, пробив рукой перила балкона для акцента. – '''И новое в боли этой битвы – этой ''войны! –'' только то, что ее будет немного перед дракой. Это будет боль не-битвы. Боль ''ожидания.'' Орки, вы боитесь этой боли? Вы слишком слабы, чтобы вынести ее?'''
Толпа задумалась над этим. Крепко задумалась. И когда они прокрутили это в голове, а ветер загремел незакрепленными металлическими пластинами на высокой скотобойне перед ними, они посмотрели на вождей своих кланов, выстроившихся рядом с Газкуллом с окровавленными дубинами.
– Я вынесу ее! – зарычал громадный, как холм, Гофф с земли, куда упал, после того, как Стратургум выстрелил ему в сердце.
– А я ее вынесу ''дважды'', – бахвалился Смерточереп, стоявший рядом с ним, не желая, чтобы его обошел один из ненавистных соперников его клана.
– Легко! – усмехнулся худой старый орк из Злых Солнц, покачав красным молотом, сваренным из кусков старого байка. Потом заголосила вся толпа, каждый орк пытался превзойти стоящего рядом в насмешках над заданием. И никто никого не ударил.
– '''Так примите эту боль''', – загрохотал Газкулл, чей здоровый глаз пылал жаждой будущего, открывавшегося на улице перед ним. – '''Пусть она разожжет вашу кровь. Пусть морит вас голодом, дабы ваши клыки стали еще острее для приближающегося пира!'''
Это был сигнал для меня. Зашипев на других гротов, выстроившихся на балконе, я поднял порцию сквигового мяса на перила и перекинул ее через них, и остальные сделали то же.
– '''До тех пор, я дам вашим рукам-топорам работу''', – пообещал босс, когда шматы мяса начали падать в толпу с чередой влажных шлепков. – '''Нужно разрушить горы и осушить озера масла в глубинах скал. Накормить кухни. Заточить клинки. Вернуть из кошмаров наших врагов боевые машины. Под моей рукой, что обладает силой богов, вы превратитесь в воинство, что сделает звезды зелеными.'''
Затем он откинул большую голову с пластиной назад и проревел самый древний из всех боевых кличей, с которым каждый орк делает и первый в жизни вдох, и, как правило, последний. Все орки из всех кланов ревели в ответ, пока звуки не сплелись в один великий голос.
Ощущение было, что из ростовой дыры под городом выбрался гигант, и на мгновение, окруженный этим сотрясающим землю воплем, я почувствовал, будто вернулся в Большое Зеленое.
Я даже понял, что закричал ''сам''. Это потрясло меня, ведь гроты так не делают. Но когда я начал, присоединились другие гроты на балконе. А вместе с ними и все гроты в городе, пока в небо, рядом с орочьим, не устремился второй вопль – выше и противнее. Все, что могу сказать – в тот миг, я не был гротом. Я был лишь частью чего-то громадного, зеленого и грозного, заключенного в теле грота.
Может, Газкулл не вырос больше обычного в ту ночь. Но, клянусь, каждый орк в Ржавошипе стал на пол-головы выше, когда рев утих. И когда они освободились от его хватки, то увидели, что облака в небе – будто действительно испугавшись, что их побьют – полностью рассеялись, оставив лишь звезды позади сверкающей зеленым светом северной зари Урка.
Естественно, заря была знаком. Но не тем, о котором подумал я или любое другое существо в Ржавошипе. Пока мы, гроты, скалились и ухмылялись от предвестника победы, а орки ликующе рычали сквозь набитые дарованным мясом рты, Газкулл лишь оскалился и ушел обратно в свой форт. Потому что он знал истину – что зеленый свет не был просто знаком судьбы, ждущей его в космосе. Это было предупреждение от Горка и Морка, повелевшее ему не тянуть со свершениями.
Боги заскучали, понимаете. И теперь, наконец-то, что-то привлекло их внимание. Они жаждали, чтобы Газкулл нес их волю. Помните, что я говорил об орках? Если кто-то видит желаемое, он идет и берет это, или умирает в драке. Ну, орочьи боги такие же. Только они заставляют умирать другие вещи. И в этом случае, такой вещью стал Урк.
===ДОПРОС VI===
Сколь бы Фалкс ни была поглощена историей Макари, она услышала тихий шорох дыхания Хендриксена – после которого он всегда гневно перебивал говорящего – как раз вовремя, чтобы бросить на него ледяной взгляд через то, что она с беспокойством начинала считать «их» частью камеры.
+Это становится нелепее, чем истории пьянчуги перед рассветом+, мысленно передал он ей. +Где эта чертова тварь Ксоталь?+
''Готовится к перемещению. Его текущая форма... непрактична. Но он придет. До тех пор, дай им продолжить.''
В ответ старый шаман соблаговолил лишь оскалить зубы, но позволил Кусачу говорить.
Женщина, конечно же, знала, что волновало Хендриксена: полное отсутствие объяснения, почему у Макари нет шрама от ожога, несмотря на уверения в его скором предоставлении. Следует признать, она была несколько удивлена тому, что об этом еще не было сказано, учитывая, что грот, предположительно, рассказывал о своей жизни. Но инквизитора этот факт беспокоил гораздо меньше, чем ее компаньона из Караула Смерти. На деле, если быть до конца честной с собой, Фалкс все больше сомневалась в том, насколько ее вообще беспокоит вопрос о подлинности Макари.
Хендриксен мыслил абсолютными понятиями. В конце концов, он был Астартес. Чем-то большим, чем человек. И, в довесок, фенрисийцем. В его мире, речь шла о решительных противостояниях могучих героев, формировавших судьбу галактики, а все остальное значило мало. Если Макари не был настоящим, следовательно, для рунного жреца он являлся бесполезным. Да даже если бы и ''был'' настоящим, то весь его рассказ имел бы для Хендриксена малую ценность, не предоставь он какую-то кроху стратегической информации, способную перевернуть игру. Какой-то критический важный, животрепещущий обрывок данных, который можно использовать для подготовки грандиозного, переломного сражения.
Но Фалкс была человеком, и таким же было ее понимание борьбы Империума за выживание. Деяния героев, несомненно, подчеркивали их жалкую, бесконечную войну. И да, такие свершения действительно могли спасти целые миры. Но насколько ценно спасение мира? В безбрежии галактической смуты, даже величайшее приложение личной доблести могло создать лишь небольшую волну, едва поднимавшуюся из вялого океана истощения. Позади крохотного, мерцающего острия копья Адептус Астартес, человеческая военная машина полагалась на чистую ''масс''у; ее качество почти полностью определялось количеством, и самые бесконечно малые изменения в ее удаче исчислялись миллионами жизней. Порой спасенных, но чаще всего – потерянных.
В ледяном безумии своей гибели Империум добровольно ослепил себя к пониманию своих врагов. Она горестно напомнила себе, что даже ее собственный орден – орден, призванный защищать от угроз со стороны не-людей на высшем уровне – установил табу на все, что выходило за рамки базового понимания врага. Они думали, что ''ненависти'' будет достаточно, чтобы уберечься.
– Ты подразумеваешь, что Урк умирал, – внезапно сказала Фалкс в середине истории о происшествии с телепортом, когда орк сплавился с целой стаей снотлингов.
– Его ''звезда'' умирала, – чопорно поправил Кусач. – Но, как говорит Макари, кроме Газкулла этого никто не понимал. Большая часть орков просто думала, что это очень долгая зима, пока не пошел второй ее год.
Переводчик не подозревал, что Фалкс известно все о звезде Урка. В начале допроса, для сверки фактов, она передала молчаливый приказ архивариусу корабля получить доступ ко всей имеющейся информации о мире, некогда называвшемся Уроклис.
Когда Газкулл поднялся к власти, выжженная до плотного радиоактивного уголька из тяжелых металлов звезда пребывала в самом конце своего угасания. Зеленая заря, описанная Макари, была ее предсмертным хрипом: последним кратким кашлем радиации, перед тем, как ядро полностью погасло и взорвалось сверхновой.
Это было работой жестокой физики, а не каких-то так называемых богов. И Газкулл, определенно, никак не мог знать о грядущих событиях. И все же, как к раздражению часто и случалось с так или иначе известными орками, ''он действовал в точности так, как если бы знал.''
– Пусть Макари расскажет о последних днях Урка, и что в это время делал Газкулл. А потом, – добавила Фалкс, когда Хендриксен вскинул руки, будто возмутился нечестным решением в бойцовском поединке, – ты напомнишь ему, чтобы объяснил отсутствие шрамов от ожогов.
===ГЛАВА ШЕСТАЯ. ГАЗКУЛЛ КОЕ-ЧТО ТЕРЯЕТ===
Наложенный Газкуллом мир держался, а вот настроение – нет. Ко второму циклу последней вечной зимы Урка, день длился всего пару часов, и грязь на улицах Ржавошипа едва ли когда-то оттаивала. Но не только лед был в новинку. Со дня, когда Пророк устроил взбучку мозгов, три года назад, лагерь очень сильно изменился. К тому моменту это был единственный город на планете – растущая мешанина фабрик и литейных цехов, вмещавших больше орков, чем можно представить. Со всех сторон горизонт мерцал алым пламенем, и между тонких струй дыма от печей, виднелись суровые и яркие звезды, поскольку облака давным-давно замерзли.
Как-то ночью (ночь была всегда, но вы поняли) Газкулл привел свой ''совьет'' клановых боссов на балкон форта босса. И хотя он не сказал для чего, достаточно было одного взгляда на улицу внизу, чтобы стало ясно. В свете факелов текла река орков, несших мешки с мусором для костров и тянувших тележки с только что сделанными патронами. Но они были ''измотаны''. Их уставшие, черные от сажи лица мрачно поднимались к их Пророку, и, смотря вместе с боссами кланов, я понял, в каком состоянии они находились.
В новинку были ожоги. К счастью, радиация для орков вполне сносна, учитывая, что большинство меков считало экранирование реакторов скучным занятием. Но есть предел. И когда вокруг теплых кузниц места под гамаки не осталось, рабочие толпы начали спать в больших вонючих сугробах рядом с ядерными реакторами новых громадных танков. У них появились наросты, волдыри и все такое, но они решили, что это лучше, чем замерзнуть в ледышку.
А там, где на коже не было ожогов, она туго натягивалась на громадах их челюстей. Некоторые из них были тощими, как гроты. Последний урожай грибов собрали несколько месяцев назад, когда замерзли даже пещеры под городом, а остатки поголовья съедобных сквигов перемололи вскоре после этого. Дальше мясники перешли на снотлингов. И теперь, заметив, как мало на улице гротов, я понял, что снотлинги тоже кончились. Но это было нормально. Так и должно быть, нравится это нам, или нет. Боги создали нас, чтобы поддерживать жизнь орков, даже если это означает оказаться у них в брюхе. Когда дела пойдут лучше, мы довольно скоро вернемся.
И в этом море грязных, обожженных, отощавших лиц я заметил еще кое-что: ''веру'', что все как-нибудь образуется. Орки всегда понимают, когда лидер больше не достоин, чтобы за ним следовать, а этого с Газкуллом не случилось.
Пока что.
Но в таких условиях, до подобного было недолго, и босс это знал. Хоть он и говорил с богами, он понимал, что сам богом не является. Орки Ржавошипа были близки к надлому. И если Газкулл хочет, чтобы они продолжали, ему нужно это заслужить. Едва я начал гадать, как он с этим разберется, первая из его наплечных пластин со звоном упала на балкон.
Под взглядами лагеря, Газкулл молча снял всю броню, каждая часть которой падала на сталь, как булыжник. Он стащил шкуры, дав им упасть на замерзшую улицу. И тут, когда холод удерживала снаружи лишь его кожа, он шагнул прямо к краю и заговорил тем голосом, о котором я вам рассказывал. Большим, как космос, при этом совершенно не кричащим.
– '''Одна неделя''', – произнес он. – '''Еще одна неделя, и боги проложат для нас мост к звездам. Смерть звезды – лишь сообщение от богов, что мы почти закончили. Но мы не закончили. И пока это так, вы будете работать. Работать вдвое усерднее. Сожжете все, что осталось. Переплавите каждый кусок металла. Запасете каждую каплю масла. И летающие машины, которые я приказал сделать? Ракеты? Подготовьте их. Они нам понадобятся. Одна неделя''', – пророк долго держал поднятым один палец. Затем подался вперед и склонил голову.
– '''Пока боги не вознаградят нас за работу, я не сойду с этого места. Не буду есть. Не буду пить. Не буду ''дышать,'' когда мне не будет это нужно. Пока боги не заговорят. И если выдержу я, то выдержите и вы. Поняли?'''
Последняя его речь была хороша. Но это... это было что-то другое. Толпа создала шум, который, казалось, не могла произвести кучка изможденных поганцев, и он расходился и расходился, распространяясь по лагеру, пока не зазвучал со всех сторон до горизонта. Вскоре, в тысячах длин клыка орки, надрывая легкие, ревели, не зная, почему делают это. Разве что сосед начал первым. Потом закипела работа.
Но пока что это была лишь вера. Вера и крики. И когда крики стали громче некуда, случилось еще одно ''чундо''.
В этот раз не было ни молний, ни сверкающих огоньков в небе. Но все равно зеленое. Тончайший, слабейший луч, какой можно представить, зеленого света, падавший прямо на Газкулла. Его едва было видно, но я клянусь всем, что когда-либо стащил, он был – доказательство, что боги наблюдали за боссом так же пристально, как мы.
Газкулл не двигался, даже когда затихли ликующие возгласы, и орки приступили к работе с новой, невозможной энергией. Через какое-то время боссы кланов начали странно переглядываться. Они не были уверены, что нужно делать. Пули даже посмотрел на меня и дошел до того, что раскрыл пасть, чтобы спросить, но понял, что это постыдно, и фыркнул от раздражения на самого себя. Он все правильно сделал. Но ему все равно нужны были ответы для совьета, так что он неуверенно шагнул к боссу.
– '''Вы все меня слышали''', – угрожающим голосом произнес Газкулл еще до того, как ботинок Смерточерепа коснулся пола. – '''Нужно работать. Вас это тоже касается. Так что валите. Найдите себе применение''', – к тому моменту на балконе появился и док, но босс явно услышал, что он готовит свои инструменты, потому продолжил тем же тоном. – '''Гротсник, ты тоже. Я сказал им, что буду стоять, где стою. Этим и займусь. Нужно подлатать много ожогов – иди и латай.'''
Когда док со злобным видом ушел, я не мог удержаться от того, чтобы тут же не устроить пакость. Но я не слишком-то веселился, потому что знал, что следующим прогонят меня. Но только я начал медленно красться (конечно, в другую сторону от дока), Пророк меня остановил.
– '''Макари, знамя остается. И ты вместе с ним, сколько сможешь.'''
Из-за смерти солнца дни исчезли, потому следить за временем было трудно. Но башни литейных все еще гудками оповещали о завершении смены, и, клянусь, Газкулл целый день простоял, не изменив позы. Я столь идейным не был. Я извивался, как земле-гад, пытаясь встать так, чтобы не было ощущения, будто у меня задница отвалится и разобьется, и мне пришлось замотать уши и нос, чтобы их не отморозило. По крайней мере, знамя держать было легко, потому что у меня руки к нему примерзли.
Но Пророк даже не выглядел напряженно. Все его тело было покрыто маленькими кусочками льда. Но та крошечная бледная полоса зеленого света все еще сияла прямо ему на макушку, такая же неподвижная, как он сам, даже пока город вокруг продирался через последний сумасшедший всплеск работы. Это было безумие. Слышно было, как одновременно повсюду грохочут молоты, как никогда ранее. Но в сердце этого стоял Газкулл, будто являясь какой-то батареей, питающей все это.
В середине, наверное, третьего дня, по всему лагерю начали гаснуть печи. В некоторых заканчивался уголь. В других – что плавить. Но как только они перестали выпускать новую сталь, фабрики тоже стали затихать. К тому моменту, когда на пятый день должен быть наступить рассвет, последнее колесо прикрепили к последней оси, и город замер.
Парни Газкулла как-то управились раньше времени. И теперь им оставалось только найти какое-нибудь укрытие и ждать, когда боги их вознаградят.
На улице внизу река орков уменьшилась до ручейка, а потом до струйки, в отсутствие костров спешившей из-за усилившегося в два раза мороза. Но даже последние отстающие останавливались перед балконом перед тем, как уйти в поисках убежища. И при этом, они последний раз смотрели на Газкулла, все еще стоявшего, склонив голову, и рычали о своей верности ему.
К концу пятого дня, я так часто втихаря забирался внутрь в поисках шкур, что, почитай, был слишком укутан, чтобы двигаться. Я не мог думать ни о чем, кроме того, насколько мне зоггано холодно. Я даже не мог держать знамя, не потеряв при этом руку, потому, свернувшись калачиком слева от босса, прислонил его к себе.
Но при всей своей ненависти, я оставался там, потому что от меня этого хотели боги. В какой-то момент грудь Пророка очень долго не двигалась, и я даже собирался позвать на помощь Гротсника. Но если Газкулл замерз насмерть, что док мог сделать? Я тогда обрадовался, решив, что раз босс наконец-то помер, значит, я свободен. Но потом я вспомнил: это, видимо, означает, что боги решили нас покинуть, и наступает конец света. Потому я подумал, что лучше сначала проверить Газкулла перед тем, как искать тихое место, чтобы умереть.
– Ты еще здесь, босс? – сказал я, и мой голос был единственным звуком во всем огромном молчаливом лагере. Ответа не было. Но хотя я был существом, созданным, чтобы отлынивать от работы, я осознал, что просто не могу уйти.
– '''Да''', – наконец произнес Газкулл, закашлявшись, когда его грудь вновь задрожала и начала двигаться. – '''Просто забыл дышать ненадолго. Боги идут. Уже скоро.'''
К тому моменту на фабриках уже не осталось никого, чтобы подавать сигналы, потому невозможно было сказать, сколько времени прошло. И я начал терять большие его отрезки. После сильной дрожи я делался квелым, потом просыпался, даже не помня, что засыпал, и не имея ни малейшего понятия, как долго был в отключке. Сейчас я думаю, что, наверное, умирал.
Как-то раз я проснулся и увидел, что падает снег. Что было странно, поскольку на небе было ни облачка. Я потом узнал, что это отвердевали и падали на землю тяжелые части воздуха. Это было плохо. Когда я очнулся в следующий раз, всюду была полная темнота, потому что на улице потухли последние факелы. Но тот зеленый свет все еще сиял – наверное, единственный на всем Урке – и все еще падал прямо на белое, окоченевшее тело Газкулла. Я вдохнул, чтобы спросить, не умер ли он еще, но тут сам потерял сознание.
Но когда очнулся, увидел свет. Не дневной и не тот зеленый. Странный, разноцветный свет во тьме, будто пламя свечи из сквигового жира. Я подумал, что в лагере пожар. Но свет шел из ''космоса''. Моргая, я поднял голову и уставился из дырки для дыхания, которую оставил в своих шкурах, чтобы посмотреть на небо. Там была громадная дыра. И вокруг нее было кольцо света, вроде тех, которые видишь, когда у варпоголового вот-вот взорвется череп, если тот слишком много ловко-мыслил. Большая дыра. В космосе. И из нее что-то выходило. Я так замерз, что, наверное, у меня мозг частично остановился. Но потом все сложилось. ''Боги!''
Я посмотрел на Газкулла, но он был все равно, что статуя. Сосульки и все такое. «Вот уж нет, – подумал я, – Зога с два я тебя переживу, здоровенный ты придурок». Я так и не понял, откуда во мне взялась та энергия. Но сам того не осознав, я вскочил на ноги, дрожа от сильного гнева из-за мысли, что Пророк посмел умереть прямо перед тем, как должен был повести нас к славе.
– Босс, – прохрипел я. – ''Босс!'' – но он не шевелился даже после многих попыток. Так что я ткнул его знаменем.
– '''Хмм?''' – протянул Газкулл очень-очень тихо, будто просыпался ото сна, более реального, чем мир.
– Боги пришли, – сказал я, когда яркий и странный свет упал на наносы воздушного снега, покрывавшие лагерь.
Лед на теле Пророка треснул и начал отпадать тонкими пластами. Под ним его кожа парила так, будто он вновь родился, а мускулы дергались впервые за много дней. С треском, с каким после неудачного выстрела разрывается пушечный ствол, это громадное тело, наконец-то, выпрямилось, и Газкулл потряс головой, чтобы сбросить большую часть инея. Потом он сощурился на странный тихий рассвет и медленно кивнул, будто знал, на что смотрит.
Я, заметьте, не знал. Но когда та штуковина почти полностью вышла из дыры, стало ясно. Это был огромный-преогромный космический корабль. На деле, кучи космических кораблей, слепленных друг с другом под странными углами. Так что все равно типа космический корабль. Чем бы он ни являлся, он был достаточно большим, чтобы вместить каждого орка на планете, и даже больше, плюс все пушки, пули, танки, байки и дреды, которые они строили последние три года. Газкулл выполнил свое обещание, и боги сделали то же.
– '''А Я ВАМ, ПАГАНЦАМ, ГОВОРИЛ!''' – заревел Пророк через хрустящую тишину лагеря таким громким голосом, что с крыш на улицу посыпался снег. Он никогда так громко не говорил, но он не злился. Наоборот. На самом деле, хотя за прошедшие годы я видел, как он разные штуки испытывал, думаю, это был единственный раз, когда я наблюдал ощущение Газкуллом чистой победы. По крайне мере, без скрытой под ней сильной досады на то, что следовало победить лучше.
– '''Я ВАМ ГОВОРИЛ!''' – взревел он вновь, грубым от возбуждения голосом. – '''А ТЕПЕРЬ КОНЧАЙТЕ ПРЯТАТЬСЯ, КАК КУЧКА ГРОТОВ, И НАТЯГИВАЙТЕ ШМОТКИ. ПРИШЛО ВРЕМЯ ВОЙНЫ.'''
Вы бы не поверили, что всего несколько минут назад Ржавошип казался мертвым и опустевшим. Эхо от призывов Газкулла еще не стихло, а лагерь уже взорвался жизнью. Под мерзким, мерцающим, рыже-фиолетовым светом от этой дыры в космосе, орки высыпали из дверных проемов, подземных шахт, даже из нор, вырытых ими, чтобы спастись от самых сильных морозов. На пусковых площадках, построенных на окраинах Ржавошипа, внизу трапов, собрались кучи жестянок, когда орки опустошили последние полу-разогретые банки гротского мяса и побежали к своим штурмовым транспортникам.
Куч жестянок там было много, потому что было много транспортников. Когда прилетели корабли с окраин системы, несшие всех орков, слышавших о восходящей легенде Газкулла, босс приказал их все распилить, потому что знал, что они не понадобятся для будущих дел. Он заставил сбросить куски на поверхность и перестроить в транспорт для ближних перелетов, подготовленный для этого момента. Эти штуки сделали так, чтобы выгорать быстро и жестко, как те противные длинноногие сквиги, на которых охотишься на быстрых тварей, но которые дохнут после нескольких пробегов.
Впрочем, им требовалась вся скорость, на какую они были способны. В конце концов, боги не любят упрощать задачи, и едва первые транспортники взлетели в небо на широких струях дыма и огня, на балкон с плохими новостями прибежал выглядевший изможденным мек.
– Скиталец не останавливается! – рыкнул он с тем видом злости, который для орка ближайший к панике. Он сказал, что корабль плыл мимо Урка, под чем подразумевал, что тот «несется мимо, как комета», поскольку, очевидно, в космосе все двигается очень быстро.
Впрочем, Газкулл и к этому как-то подготовился. Босс, как оказалось, заставил своих личных меков, помимо всех тех транспортников, сделать машины ''еще быстрее''. Это были таранные корабли, и меки сделали самолеты для бойцов похожими на пуле-гадов. Еще до того, как другие транспортники вообще поднялись выше макушки шпиля, они с визгом вылетели из своих бункеров на таких адских термоядерных двигателях, что обычного пилота раздавило бы в лепешку и выкинуло в космос. А этих даже не расплющило. Потому что пилоты таранных кораблей были мозгами.
Лучшие из самых ненормальных гонщиков Шазфрага. Те, которые любят ездить так быстро, что ты ''знаешь'': в аварии их разорвет на куски. Потому Гротснику дали приказ: когда в его клинеку для починки поступит кто-то из них, предлагать сделку: если Злые Солнца откажутся от своих тел, то им даруют самую быструю и разрушительную смерть на свете. Ну, это не было настоящей сделкой, поскольку Гротснику приказали все равно просто запихивать их мозги в ракеты, но они и так все согласились.
Шазфраг в тот день гордился ими. Когда рой транспортников начал выходить на орбиту, Газкулл посмотрел на пролетающий мимо Урка скиталец и шепотом начал обратный отсчет. Как только он дошел до два-и-чуть-чуть, почти одновременно таранные корабли врезались в громадное брошенное судно, оставив в одном из его боков небольшие пылающие дыры.
– Вы, зог возьми, это сделали, парни, – сказал Шазфраг, к тому времени подошедший на балкон посмотреть, и было похоже, что он испытывает какие-то эмоции. – Вы всегда будете для меня настоящими мозгопарнями, – прошептал он, сделав рукой и лицом что-то похожее на воинское приветствие.
Я не знал, что сделали пилоты таранных кораблей. Не уверен, знал ли сам Шазфраг. Но времени для вопросов не было. Так как балкон трясся, и вокруг нас поднималось столько дыма, что мне показалось, будто прямо под нам готовится ко взлету штурмовой транспортник. Я был почти прав.
– '''Держись за что-нибудь''', – приказал мне Газкулл и зашел обратно в форт босса с жестоким оскалом на лице. – '''Может быть жестко'''.
Когда я поспешил за ним внутрь, дверь позади меня с грохотом перекрыла здоровенная металлическая заслонка, отгородившая внешний мир. Несколько секунд было темно, потом зажглась уйма алых мигающих огоньков, и я наконец-то понял, почему несколько месяцев назад Газкулл заставил меня собрать гротов, чтобы покрасить все лампочки в красный. И почему все те меки столько времени проводили в подвале, работая над странными большими механизмами.
Доперло? Ну, помните, я упоминал, что форт босса был когда-то космическим кораблем? Ну, в общем. Оказалось, Газкулл восстановил его как космический корабль. И теперь он стартовал на орбиту.
Это был короткий, страшный полет. Ну, честное слово, страшный – это мягко сказано. Я провел его лицом вниз, вцепившись в трубу, чтобы не кататься по комнате босса, и представляя, что нахожусь в хорошей, безопасной норе.
Я поднял взгляд в итоге, когда Газкулл приказал мекам показать вид снаружи на большом экране, и я, наконец, узнал, для чего же были таранные корабли. Они были якорями! Каждый из них подключался к громадной захватной пушке на большей из лун Урка. И когда целый их ряд впился посередине цели, она трепыхалась, как болотный сквиггот, утыканный гарпунами. Скитальца, который мы позже назовем «Убивец Мяров», эти гарпуны не остановили, но замедлили достаточно, чтобы штурмовой рой догнал и влетел в него.
Мы в него влетели.
Первый пошел форт босса, через одну из дыр, пробитых тараном. Босс приказал мекам включить какой-то специальный электрический пузырь, чтобы мы могли дышать, даже при том условии, что дыра, через которую мы пролетели, открывалась в космос. Потом опустились заслонки балкона, и мы выбежали наружу: босс и я, вместе с шестью боссами кланов из совьета, всеми их лучшими орками и Гротсником.
Я надеялся, что корабль будет пустым. Но Горку ничего не нравится больше, чем ударить грота прямо по надежде. Так что, вне сомнений, большая металлическая пещера, в которой мы приземлились, была полна жутких слюнявых... ''тварюг''. Знаете, те, которые по варпу ползают. Вы их, кажется, демонами называете. Но я тогда этого не знал, поскольку никогда не видел живого существа, не являвшегося оркоидом или одним из местных гадов Урка, так что это были просто ''тварюги''. И они таращились прямо на балкон безумными, светящимися глазами.
Я был в ужасе. А Газкулл? Клянусь, лучший момент его жизни. Он знал, что это мерзкие, извивающиеся тварюги с щупальцами и кожистыми крыльями станут первыми убитыми им противниками, не являвшимися орками, и для него этот миг стал в чем-то особенным. Он обвел взглядом шестерых боссов, во время полета вооружившимся лучшим снаряжением, и всех покрытых шрамами, рычащих орков, выбиравшихся позади них на балкон, и увидел, что все они чувствуют то же самое. Для него это был момент гордости: первое завоевание, достаточно большое с технической стороны, чтобы стать новым миром, – и он сморщил лицо на мгновение, подбирая слова, дабы отметить это событие.
– '''Мочите их''', – сказал он. А потом, поскольку там не было ''гравитации'', по крайней мере, в той части мешанины кораблей, он просто прыгнул и влетел в демонов, как брошенный рукой самого Горка кирпич. Следующим был Пули с поднятой цепной чоппой, потом Шазфраг, улюлюкая от удовольствия, что может летать. Дальше Уграк с кривым лицом, Грудболг с дубиной больше меня, Сназдакка в парящем облаке незакрепленных амулетов и Стратургум с самой отпадной парой кинжалов, какие я видел. И куда шел Пророк, туда же шло его знамя. Так что, в общем, я тоже прыгнул.
Те семеро орков и их толпы три года копили жажду убивать для этого мига, и они врезались в демонов, как фузионный факел в сквигов жир. Даже Газкулл, считавший лучше всех, кого я встречал, не мог вести подсчет, скольких монстров они порубили в куски. Они убивали так жестоко и быстро, что воздух наполнился кровью, и нам пришлось немного поплавать.
Они, конечно же, пережили это, целиком покрывшись темной мерзкой плотью демонов. И когда в полость одновременно из трех тоннелей начала просачиваться свежая волна визжащих, несущихся теней, они поняли, что сделали лишь первый укус в ожидавшем их пиру насилия. Тот здоровенный кусок слепленных друг с другом кораблей кишел паразитами, и учитывая, что он был огромным, как мелкая луна, быстро стало ясно, что скучно никому не будет годами.
Не то, чтобы мнение гротов о таких вещах учитывалось, но я даже возразил, что на том корабле-штуке демонов было ''слишком много''. И какими бы они ни были могучими, даже Газкулла с его боссовой толпой задавили бы в той пещере, если бы их оставили сражаться с волной в одиночестве. Но как всегда говорил Уграк: орки сильны, но они еще сильнее, когда их много.
И вскоре в полости их стало много. Через поле меков с щелкающими, трескучими хлопками проходили один за другим транспортники, и, в зависимости от энтузиазма пилотов, или садились где-то рядом с фортом босса, или просто пробивались через стену пещеры, чтобы забраться поглубже в новый мир. Присоединяясь к резне, с трапов начали спрыгивать толпы, а потом, наконец, и байки, дреды и штуки потяжелее, когда стали прибывать большие корабли. В один момент битвы, какие-то парни из Плахих Лун даже смогли выкатить целый ''баивой вагон'', и надо было видеть радость на лицах их башенных стрелков, когда он плыл в воздухе, неуклюже поворачиваясь вокруг продольной оси, а стая огнекрылых мерзостей изо всех сил старалась расковырять его броню.
Вскоре воины Урка одолели варп-тварюг числом на их же земле, и еще до того, как полость окончательно зачистили, пребывающие в экстазе толпы начали наступление в ненанесенные на карты глубины скитальца. Те корабли, что были в состоянии совершить второй полет, покачиваясь, вернулись на Урк, чтобы привезти еще топлива и орков, и война Газкулла, наконец-то, началась.
Теперь, увидев, как эти жуткие твари сминаются от кулаков босса, будто мешки с жаренными сквиговыми потрохами, я не так уж боялся. И к тому моменту, когда мы добрались до той части корабля, где снова появилась гравитация, и можно было бежать, а не отталкиваться от стен, на моем противном лице застыла злобная ухмылка. Когда люди бегают, они устают, особенно, если натыкаются на волну за волной антродьев из варпа. Но чем больше групп тварюг убивала боссова толпа, тем быстрее они бежали и тем громче кричали.
В один момент, когда мы бежали прямо позади Газкулла через огромный коридор в глубинах корабля, стал слышен жуткий грохот, идущий откуда-то спереди. Визжащий, ревущий гул был таким громким, что я на секунду запаниковал, подумав, что мы вот-вот встретим равного соперника. Но, оказалось, это были еще орки – куча шумных Смерточерепов, в большей части, прошедших через дыру дальше вдоль корабля. Ах, как гоготали эти две толпы, когда едва не схлестнулись друг с другом. У Пророка было такое хорошее настроение, что от радости он даже позволил им немного подраться.
Тот день перетек в следующий, потом в еще один, затем, кажется, целую неделю, пока не оказалось, что мы сражаемся столько, сколько ждали посланного богами корабля на том балконе. И сомневаюсь, что за все это время проходило хотя бы полчаса, чтобы в нескольких длинах клыка от меня кулаком или шутой не убивали что-то зубастое.
Орки порой спят, когда больше нечего делать. Но им это ''не нужно''. А вот гротам – да. И мы не можем бегать дольше двух часов, не говоря уже о неделе, особенно если оголодали и ослабли от мороза, каким был я в последние дни Урка. Но боги будто позволили мне ненадолго перестать быть гротом и вместо этого стать Макари, до тех пор, пока Газкулл ведет наступление и нуждается, чтобы рядом находилось его знамя. Другие орки в боссовой толпе были весьма удивлены. «Он еще двигается!», – кричали они, пока я бежал рядом на тощих маленьких ногах, и даже били меня по спине, но с ''одобрением'', а не в попытках сломать мне хребет.
Со временем боссова толпа разделилась, когда каждый из боссов кланов натыкался на достаточно большое количество своих, чтобы самостоятельно собрать большие толпы и нанести удар в новом направлении. Даже Гротсник умудрился соорудить толпу, состоявшую из всех встреченных орков, у которых части тела были чем-то заменены.
Конечно, плана, как прочесать всю громадную фиговину корабля, не было, как, естественно, не было и карты. Но выглядело это, словно кто-то подбросил мешок со злыми полосатыми гадами в полностью закрытую пивную хату (что я не раз наблюдал на Урке, поскольку шутка эта была популярной), и, в итоге, боссы из совьета Газкулла рапортовали отовсюду, и мы, видимо, достигли в целом границ корабля во всех направлениях.
Места, заполненные прячущимися тварюгами, еще оставались там и тут, но мы более-менее захватили ''контроль''. Или мы так думали. Очевидного центра у корабля не было, но однажды меки босса нашли кнопку, которая, по их глубоком убеждению, должна была переместить всю громадину в варп и отправить ее к судьбе. Там сделали мостик. Но хотя они проверили электрические кабели и все остальное, кнопка не работала. Потом один из них смог включить старые потрескавшиеся экраны на мостике, и после бесполезной траты времени на разглядывания различных пустых комнат, они нашли передачу от помещения размером с город, где находились варп-двигатели. Или должны были находиться. Но там было что-то другое. Что-то из варпа. Что-то ''плохое'' из варпа. Я в этом деле ничего не понимаю, так что объяснения меков мне в одно ухо влетели, через другое вылетели. Думаю, Газкулл мог бы понять, если бы хотел. Но он не видел в этом смысла, если мог просто пойти и решить проблему, выбив из нее весь дух.
Пророк двинулся вдоль изогнутого хребта древнего дереликта, как вы это называете, прогулочным шагом. И когда разлетелась весть, что Газкулл пошел на разборки с чем-то ''реально большим'', орки начали собираться в середине корабля, чтобы следовать за ним. К тому времени, как мы добрались до места, где находились двигатели, позади моего знамени было достаточно орков, чтобы заполнить старый, до-Газкулльный Ржавошип, и все они скандировали то, что потом станет неофициальной священной песней во имя пророка.
– Вот мы идем, вот мы идем, вот мы идем, – пелось в ней.
И так, обычно, очень долго, пока для завершения строка не менялась на повторяемое раз за разом слово «орки». Думаю, при переводе что-то потеряется, но я уверен, Кусач что-нибудь придумает.
Тем не менее, когда песня подошла к своему апогею, Газкулл вышел в огромный двигательный отсек. И хотя он был такой большой, что наверху плавали облака, скандирование «орки, орки, орки» оказалось достаточно громким, чтобы мгновенно заполнить все пространство. За секунду, пришло ощущение, что это ''наш''е место.
Впрочем, нам все равно нужно было драться. В центре, окруженная машинами, висела большая платформа в виде кольца, соединенная со входом длинным, узким мостом. Внизу, под кольцом и мостом, на все пространство, где должен был располагаться пол, находился пролом со звездами. Космос, решил я. Но раз мы могли дышать, на пути вниз, наверное, было какое-то силовое поле.
А в середине кольца обнаружилась проблема. Насколько я могу судить, это была огромная дыра, пробитая в реальности, светившаяся тем же болезненным, оранжево-фиолетовым светом, из какого в небе над Урком появился сам корабль. Ее, по всей видимости, нужно было закрыть, прежде чем мы сможем запустить двигатели и направиться к своей судьбе. Так что, само собой, каждый присутствующий орк, прихвативший шуту, начал в нее стрелять. От этого она, кажется, только стала больше. Но бросать план из-за нее не стоило, так что Газкул приказал подвезти пару собранных меками артиллерийских орудий и бить по ней где-то около часа. Это тоже не сработало, но было бы неправдой сказать, что босс разочаровался.
– '''Кажется, придется сделать это самому''', – заявил он под оглушающий одобрительный вопль, и пошел к кольцу по тому длинному, узкому мосту.
Было бы, конечно, грустно, если бы он просто... дошел туда. Но боги явили доброту: когда Газкулл прошел четверть пути, светящаяся дыра несколько раз сверкнула красным, и оттуда вылезла ''здоровенная скотина''. Это была тварюга, но только аналог Газкулла у тварюг, если понимаете, о чем я. Вы их, кажется, называете Большими Демонами. И вы же знаете, что тварюги из варпа различаются по... теме, основываются на разных идеях, которые люди считают плохими, типа болезней, удовольствий, изменений? Ну, вот эта была из тех, у которых тема – «злоба», с рогами, большими крыльями, колдовским хлыстом и всем таким.
Газкулл даже с ухмылкой потер руки, увидев ее. Надо сказать, я был не так воодушевлен, но мне отгулов от махания знаменем не давали, так что я поставил одну узловатую ногу перед другой и продолжил идти за ним.
– '''Не''', – впрочем, сказал Газкулл, когда я сделал что-то около пятнадцати шагов, и, как стену, вытянул передо мной руку. – '''Оно тебе раздавит. Все нормально. Маши знаменем отсюда.'''
Вас, наверное, не удивит, что я не спорил. Я остался у начала моста, прямо перед этой огромной толпой орков, и никто не отталкивал меня ради лучше обзора, потому что я держал знамя.
Газкулл был в таком восторге, что не мог сдержать горделивости в походке. Он вполне радовался сражению с ордами тварей в пещере, когда мы приземлились. Но тут, наконец-то, появилось настоящее испытание. Большой Злой Демон был больше Дрегмека и Уграка, стоящих друг на друге. А может и больше, или, по крайней мере, выше самого Газкулла. Но что лучше всего – он был мега добычей, не являвшейся орком.
Лично я не был абсолютно уверен. В смысле, в самом Газкулле я ''не сомневался''. Но все же грот во мне обладал вбитым Горком полезным инстинктом, говорившем, когда от драки нужно бежать, и это удиральное чувство тогда сильно тянуло. Та схватка выглядела так, словно пройдет, как битва Газкулла и Дрегмека, только с обратным результатом. Как я сказал, тот Большой Демон был выше Газкулла и, может, легче, но весь в сухих, тугих мускулах, с длинными руками, да еще с этим колдовским хлыстом в довесок. Казалось, он, стоя выше, разорвет босса на расстоянии.
Конечно же, когда он приблизился, тварюга развернулась и качнулась туда-сюда, ударив Газкулла этой жуткой фиолетовой плетью, чтобы сбить с ног. И сбила бы, если бы он попытался увернуться. Но Газкулл был для этого слишком суров. Он просто позволил ударить себя сначала прямо в грудь, отчего у него вырвало большой кусок брони вместе с плотью под ней, а потом по левой руке – и его большой палец, вращаясь, упал во тьму. Но он именно этого и ждал. Плеть ненадолго обвилась вокруг брони на запястье, и босс схватил ее здоровой рукой, затем выдернул из лап тварюги и, оскалившись, выбросил в космос. От контакта с плетью его кисти дымились, большой палец был оторван, но руки еще работали. И более того, у босса была наблюдавшая за битвой армия орков, уверенных, что он победит.
– '''Ты хлыст потерял''', – сказал Газкулл, кивнув на далекое мерцание падавшего оружия, и, я думаю, это было самое близкое к шутке, что он когда-либо говорил.
Большая тварюга издала громкий шипящий рев и широко расставила когти – рисовалась, попросту говоря. Но Газкулл на это не купился. Он просто побежал прямо к ней – и не поверишь, как нечто столь больше может так быстро двигаться, да к тому же вверх. Все знают, что в броне не получится быть быстрым – тут или одно, или другой, так? Обмен. Но Газкулл не обменивался. Некоторые орки умные, некоторые сильные, сказал он мне при встрече, и он был и тем, и другим. Когда Газкуллу приходилось выбирать между двумя вещами, которые он хотел, его решением всегда было взять обе. Газкулл верил, что можно двигаться быстро в броне, потому и двигался быстро в броне.
На бегу он выгнул все свое громадное туловище назад, замахнувшись для чертовски мощного удара. И вы ведь понимаете, не так ли, что когда оскалившийся демон приготовился к этому, босс со скоростью молнии вскинул ногу и пнул его в дурацкое, вывалившиеся из варпа брюхо. У каждого орка есть любимый бог из двух, и когда все, предпочитавшие Морка, увидели такую мастерски исполненную подлючесть, они обезумели. Ликование было таким мощным, что походило на бурю. И случилось что-то совершенно невероятное – на пике орочьего рева, дыра, из которой вылезла тварюга, зашипела и на секунду потускнела.
Чудище от удара в живот пошатнулось. Всего на секунду, но боссу лишь это и нужно было. Он бросился вперед так быстро, что я удивился, как он не запнулся о собственную ногу, и влетел в демона со всем изяществом мусорного поезда, въехавшего в скалу. Газкулл повалил монстра на пол, прижав собственным огромным весом, отчего в толпе взорвались почитатели Горка. Дыра в мире снова затрещала и потемнела, в этот раз на дольше.
По правде говоря, битва была окончена. Во всей ловкости варпа нет смысла, когда на тебе сидит здоровенный варбосс. К тому же, Газкулл не собирался давать противнику время придумать выход из ситуации. Спина его соперника еще не ударилась о сталь, а кисть Пророка уже летела вниз и обрушилась, будто булыжник. Кулак с грохотом опускался вновь, и вновь, и вновь, пока босс удерживал рог демона раненной левой рукой. Это не были ''удары''; он использовал всю руку в качестве дубины за счет чистой массы, так быстро уводя ее вниз, что, клянусь, она будто и не поднималась между ударами. И все это время дурацкий монстр лишь безнадежно царапал босса когтями. Толпа начала скандировать в такт ударам, каждый раз выкрикивая слово «орки» все яростней и яростней, и варп-дыра начала мигать, так что весь отсек содрогался в ритме гнева Пророка.
Газкулл продолжал наносить удары еще долго после того, как демон перестал сопротивляться. ''Не думаю'', что эти штуки могут умереть, поэтому не могу сказать, что босс его убил. Но он был так побит, что не мог двигаться, а когда Газкуллу наскучило его пинать, он поднял тело и швырнул обратно в дыру в мире. И когда стало не с кем драться, босс сощурился на гаснущий портал с гримасой чистой ненависти.
– '''И это все? –''' заревел он в варп голосом, усиленным презрением самих богов. – '''Это было ''убого!''''' ''–'' зарычал он, и, клянусь, если мог непонятный разрыв в ткани космоса съежиться от страха, то именно это я и увидел. – '''Пришлите что-нибудь побольше!''' – потребовал Пророк.
Но ничего не появилось. Была просто дырка в мире, стоящая между Газкуллом и галактикой, которую он завоюет. Признаю, у нас все еще была одна большая проблема: мы оставались в дрейфе вокруг мертвого солнца Урка, пока не получится закрыть дыру. Но, конечно, у Газкулла было кое-что на уме.
Не знаю, удивит ли это вас, но он ударил ее головой. Или, по крайней мере, я так слышал. Вы, люди, можете насмехаться, но для орка удар головой – это что-то... духовное. Приложить проблему головой – значит решить ее дарами Горка ''и'' дарами Морка: ударить тем, чем ты думаешь. Это вещь противоположенная речи, но и одинаковая с ней, потому что речь – лишь еще один способ ударить народ своим мозгом. Взбучка мозгов, да?
Кстати, я вижу, что мех на лице большого волосатого человека начал дергаться, потому что я сказал, что только слышал об ударе головой. Думаю, в этом случае, лучше объяснить, где я находился, или он опять прервет меня ради очередных глупых вопросов.
Правда в том, что при всех странностях особого статуса, которым я обладал как знаменосец Газкулла, я не мог перестать быть гротом. Действовали те же правила, что и всегда. И, пока Газкулл колотил того демона, я так сильно его подбадривал, со всей силы размахивая знаменем, что забыл первое правило выживания грота: ''всегда смотри за спину.''
Так что когда Газкулл пошел к порталу с телом врага, я почувствовал, как на плечо мне ложатся кривые когти, и учуял вонь гнилых клыков на шее. Гротсник. И учитывая, что все орки вокруг были совершенно поглощены происходившем на мосту действом, никто не мог и двух зубов за меня дать, даже если бы хотел.
– Привет, Макари, – сказал он тем хитрым тоном, когда кажешься очень приветливым, но явно задумал убийство. – Какой чудесный день, а? Ты, должно быть, очень гордишься боссом.
– Что тебе здесь нужно? – спросил я, оскалив клыки, когда я повернулся, ощерившись прям в длинное жадное лицо Гротсника.
– Я пришел выразить тебе сочувствие, – ответил он с гнусной насмешкой на мерзком лице. – О жутком происшествии, случившимся с тобой, когда ты споткнулся и упал прямо в миг победы Пророка. Какая жалость, – сказал он и пнул меня с края палубы в космос.
Падая, я слышал ликование, и свет отсека мерцал все чаще и чаще, пропадая в небе. А потом я перестал слышать что-либо, потому что прошел через силовое поле и вывалился в космос. Мои глаза уже замерзали, и все становилось мутным, но я видел брюхо огромного корабля, беззвучно проползавшего над головой. А потом показалось что-то зеленое, и я удивился, пока не разглядел грязный коготь и не понял, что это большой палец Газкулла. Я схватил его, пока моя рука не совсем окоченела, чтобы не оказаться полностью отрезанным от Пророка, когда умру.
Но было так холодно, что пребывание с боссом на балконе во время его долгого, морозного ожидания казалось летним днем. И тот холод был сносным, потому что рядом был Газкулл. А теперь остался только я. И, видимо, его палец.
В этот момент, я думаю, Газкулл закрыл разлом. Потому что от корабля прокатился импульс зеленого света, будто Горк хлопнул в ладоши в космосе. Он распространялся кольцом со скоростью света и продирался через пространство с энергией каждого орка, собравшегося в отсеке на корабле. Потом появилась вторая вспышка, еще ярче, с которой, видимо, наконец-то запустились двигатели, но она не была противных цветов синяка, как свет варпа. Она была зеленее некуда.
Вспышка расширялась и расширялась в огромную, мерцающую, тихую сферу, и умирая, я был рад простой возможности смотреть на что-то столь могучее. Потом она снова съежилась в крохотную точку света и погасла. Пророк наконец-то вышел на свой путь, а я – по моему разумению, во всяком случае – был последним зеленым созданием, оставшимся во всей системе.
Мое зрение начало гаснуть, а тело окоченело. Но я медленно поворачивался в черноте и, пока плыл, мои глаза следили за кольцом зеленого света, продолжавшего расширяться от первого импульса. Я понял, что это походило на ту первую сцену, которую я наблюдал в видении о Большом Зеленом, где крохотное пятнышко света растеклось по всей темной пещере, сделав ее правильной и священной.
Едва я это понял, зеленое кольцо коснулось чего-то маленького, твердого и злого во тьме. Звезды Урка. Зеленое сияние затекло в гневный крошечный уголек, отчего тот задрожал. По темной поверхности поползли трещины света, и он – как ничто другое – выглядел как нечто, готовое взорваться. Он и взорвался, и когда стена изумрудного света понеслась ко мне, я решил, что для грота, это не такая уж плохая смерть.
И раз после этого ничего не было, думаю, тогда я умер. Что объясняет, почему у меня больше нет шрама от ожога.
==АКТ ТРЕТИЙ==
===ДОПРОС VII===
– Тогда ты умер, – повторила Фалкс, прокручивая в голове это утверждение, чтобы понять, не упускает ли она что-то.
– Так бывает, когда вываливаешься в космос, – услужливо пояснил Кусач, когда снова раздался хриплый голос Макари. – Он говорит, что не сожалеет об этом. Он прожил девять лет. Это, знаете ли, для грота старость.
Следующей заговорила Кассия, под треск ткани подавшись вперед и сморщив нос в недоумении.
– Но ты же здесь, сейчас. В этом помещении, – она тяжело повернула голову к переводчику, одарив его крайне утомленным взглядом. – Кусач, это, что, чертова ''история про приведений''?
– Не глупи, – отчитал ее Кровавый Топор. – Приведений не существует.
– Но ты умер, – тихо сказал Хендриксен, будто подтверждая самую очевидную деталь. – Это так? Ты умер, правильно? – он стоял без движения с того момента, как Макари сказал это, и сейчас пошевелился лишь, чтобы сковать узника самым холодным, замораживающим, меланхоличным взглядом. Когда Макари кивнул, он оставался спокойным: застывшим на месте, без того привычного неуемного бахвальства в позе, – и Фалкс слишком хорошо знала, что это значит. Подо льдом клубилась тьма.
Кассия заерзала на своем сидении, почувствовав, как молчаливая ярость рунного жреца расползается по помещению, и неуверенно потянулась к космическом десантнику рукой. Фалкс не нужен был дар псайкера, что знать, о чем думает Хендриксен, но инквизитор не заговорила с ним. Она решила дать этому случиться.
Это не было ее выбором. Женщина даже не была уверена, что у нее ''был'' выбор. Но каким бы захватывающей ни являлся рассказ Макари, эти остатки правдоподобия были... нелепыми. Оно требовало проверки. И кроме того, ей уже некоторое время становилось все более неуютно от ощущения, что с допрашивающими играют. Баланс сил нужно было пересмотреть, а Хендриксен был опытным «уравнителем» на игровых полях. Какой толк от волка, если не давать ему срываться с цепи?
– Вперед, – тихо сказала она, даже не посмотрев в сторону рунного жреца, и жестокость прорвалась.
Он двигался, будто потревоженный ветром снег: застывший в одно мгновение, а в следующее – скользящий по земле, как если бы перенесенный какой-то неостановимой силой. А когда взгляд Фалкс упал на него, волк уже держал Макари, под которым болтались стул, цепи и прочее, за горло, подняв того на девять футов в воздух. А болт-пистолет, все еще заряженный экспансивным патроном, Хендриксен держал в свободной руке.
Конечности грота вытянулись под весом стали. Связки, казалось, сейчас лопнут от напряжения, а глаза существа выпучились над склизкой кожей его лица. Расписанный рунами кулак Хендриксена сомкнулся на его тощей шее, и выглядело так, будто одно малейшее нажатие раздавит позвоночник грота в фарш. Но лицо его было спокойно. Фалкс недооценила старого волка – он совсем не потерял голову.
– Так что случится, – поинтересовался Хендриксен, махнув пистолетом, – если я тебя сейчас убью?
Макари выдавил из себе дрожащий хрип.
– Говорит, что он тогда умрет, – сказал Кусач, во время происходящего безразлично прислонившийся к переборке.
– А потом?
– А потом, полагаю, вам придется убираться.
Хендриксен опрокинул узника на пол вместе со стулом и всем остальным, как только что осушенный рог с элем, и в путанице стали и зеленой плоти хрустнули кости. Потом он повернулся к Кусачу.
– Ты любишь игры, так ведь, орк? – сказал Хендриксен, пройдя через камеру и нависнув над наемником в дрянном кожаном пальто. Но Кусач, с выражением полного комфорта, не изменил позу, даже когда лицо рунного жреца оказалось в нескольких дюймах от его.
– Я полагаю, ты думаешь, что тебе здесь гарантирована безопасность? ''Гость в наших палатах.''
– Совсем нет, – сказал Кусач. – Но это не проблема. Вы же, в конце концов, знаете, что ''мой'' род верит в... ''ременканрацию.'' Но ты совершишь глупость, убив меня, поскольку я вам еще не лгал.
– В самом деле? – все также холодно и тихо произнес Хендриксен, указав на тело на полу позади себя, шипящее от боли. – И ты хочешь, чтобы мы поверили в историю пленника, рассказывающего о событиях, при которых не присутствовал, а потом описывающего ''собственную смерть''? Я знаю, ты считаешь себя умным, ''офицер грамотейности''. Но эту подделку сварганили плохо. И это говорит о том, что мозгов у тебя, как у животного.
– Не знаю, что тут так сложно понять, – возразил, кажется, искренне озадаченный Кусач. – Грот со шрамом от ожога мертв, Макари жив. И у него еще осталась большая часть истории.
– А что с другой меткой? – спросила с оценивающим спокойствием Кассия, и Кусач принял еще более недоуменный вид. – Ожог, в форме руки Газкулла.
– А, – ответил орк. – Он... появляется и пропадает. Вроде... что это за штука, когда у ваших ''светых'' без повода идет кровь?
– Стигмата? – предположила Кассия.
– Да. Шрам от ожога был у умершего грота. А отпечаток руки – у Макари. Он особенный.
– Точно... – пробормотала Кассия, неуверенная, куда двигаться дальше.
Однако в этот миг перед взором Фалкс мягко мелькнуло оповещение. Стражи корабельной тюрьмы доложили, что груз из вивария, наконец-то, прибыл. Пробормотав почти неискренние благодарности Трону, Фалкс подавила дрожь от мысли о содержимом груза и прочистила горло.
– К счастью для нас, мы можем уладить этот вопрос не обращаясь к дальнейшим... дебатам, поскольку прибыл Виночерпий Ксоталь.
Во тьме тюремного коридора раздался приглушенный грохот колес, а потом появился тусклый свет, двигавшийся к ним мимо укрепленных вдоль прохода клеток. Свет исходил от головного фонаря транспортировочного сервитора, ковылявшего позади низкой тяжелой тележки. При приближении перевозочного средства в тусклом мерцании фонаря по обе стороны от него появлялись жуткие лица. Длинные хищные пальцы протискивались меж прутьев клеток, потом снова погружались во тьму, когда тележка проезжала дальше. Что-то шипело в мучительном ожидании. Многие ужасы здесь наблюдали визиты Ксоталя до того и знали, что произойдет.
Дверь в клетку Макари с лязгом поднялась, и сервитор толкнул тележку внутрь. Она была около девяти футов в длину и в высоту до груди, скругленная спереди и сужающаяся к задней части, будто гроб, сделанный для гиганта. Ее укрывал изукрашенный кожаный полог, и сбоку на стойке поднималась консоль с мигающим зеленым осциллоскопом и пыльной решеткой динамика.
У сервитора возникла проблема с фиксацией колесиков тележки, и было совершенно гнусно видеть создание, дергающееся с выражением безнадежного непонимания на лице и поворачивающееся то в одну сторону, то в другую.
– Во имя всего святого, – шепотом проворчал Хендриксен и шагнул в сторону сервитора, чтобы помочь. Но, к удивлению Фалкс, Кусач опередил его и наклонился, зафиксировав стопора с прытью одновременно плавной и неуклюжей, а затем аккуратно – даже ''осторожно –'' вернул сервитора в исходное положение.
Когда тележка замерла, из-под полога раздался тихий шум плещущейся воды и что-то похожее на приглушенный, влажный вдох. В этот раз Фалкс не смогла сдержать пробравшую до костей дрожь.
Ей не нравился Виночерпий. По правде, женщина ''ненавидела'' его нынешнюю форму. Но оспорить его пользу во время долгого пребывания на борту «Исполнителя» было невозможно. И при всем ее отвращении к нему, он был не узником, а гостем. Так что она сжала зубы и повела плечами, чтобы сбросить напряжение, поморщившись от глухого щелчка, вечно издаваемого правым суставом, – и откинула полог.
Тяжелый бак из армированного стекла, почти до краев был заполнен мутной, загрязненной дубильной кислотой водой. И в этой воде, окруженное дрейфующими частицами разлагающейся растительности, находилось нечто. Оно было серовато-бежевым с крапинками, округлое в передней части и с апатично колыхавшимся сзади длинным хвостом-веслом с зубчатым плавником. Нечто проплыло вперед, лениво взмахнув хвостом, отчего со дна бака поднялось облачко ила, и замерев у оконечности аквариума лицом к узнику.
Когда с треском ожила консоль динамика, передав грязный, искаженный звук текущей воды, Виночерпий качнулся в жидкости и повернул голову набок, прижав к стеклу бледный глаз без век. Под ним в лукавой улыбке поднялась вверх длинная, изогнутая челюсть с кривыми зубами. А затем, оглядев узника на полу и потом Кусача, существо заговорило.
'''~Подарки!'''
Голос Ксоталя был мерзким. Фалкс понятия не имела, как тварь воспроизводит человеческую речь, учитывая безгубый рот как у засадного хищника, но по скрежещущим, скрипучим звукам, захватываемым гидрофоном бака, женщина предположила, что существо как-то использует трение внутренних зубов.
'''~Что это за угощение'''
'''~вероятно-вкуснейшая'''
'''~госпожа Фалкс?'''
– Именно то, для оценки чего я призвала тебя, Виночерпий.
~'''Выглядит как орки'''
'''~У Вас нет чего-то более...'''
'''~экзотического?'''
– Его мясо, может, не в новинку, Ксоталь, но родословная впечатляет. По его заверениям. Тебе нужно установить истину о ней.
~'''Значит, проба на вкус.'''
'''~Неизвестное мясо. Это хорошо.'''
'''~''Насыть меня''.'''
Виночерпий медленно перевернулся от удовольствия, и на его дряблом желтоватом брюхе Фалкс увидела обломки перьев. Трудно поверить, но когда-то Ксоталь был круутом. Старший формователь, не меньше, через пожирание ставший кошмаром наяву.
Культура круутов ''состояла'' в поедании, и тяга твари к новой еде, сама по себе, не была чем-то неожиданным. Но аппетит Ксоталя был слишком своеобразным, слишком неуемным, даже для общества, в котором каннибализм – ежедневное явление. Он искал новых соперников с маниакальным пылом, через поглощение одного вида за другим сделав свое тело сокровищницей украденных генов.
Ксоталь неизбежно стал одержим желанием отведать единственного запретного для себя мяса: плоти хозяев их вида, т'ау. И наконец, скрытый дымом после окончания битвы, он поддался искушению. Старший формователь оторвал кусок от тела погибшего воина и перешел черту, из-за который нет возврата.
После этого Ксоталь сорвался с цепи, в оргии пожирания проносясь через космос и в экстазе забыв об осторожности. Вкусив плоти хозяев, он так изменился, что сразу стал очевидным смысл этого табу, давно внушенного круутам. Ксоталь научился невообразимо менять собственное тело, за месяцы достигая таких подвижек, на какие у других формователей ушли бы поколения. Но что чудовищнее всего, он научился изменять свой ''разум'', и его мозг превратился в нечто ужасающей мощи.
Факлс уже много раз задумывалась, почему продолжала давать твари приют. Питаясь содержимым корабельной тюрьмы инквизитора, он галопом пролетал морфологии, тело его от одной декады до другой становилось едва ли узнаваемым – и у него несколько помутился рассудок. Когда-нибудь ей придется положить этому конец. Но сейчас Виночерпий являлся крайне ценным ресурсом.
– Ну, вы слышали Виночерпия, – сказал Хендриксен Кусачу и предполагаемому Макари, со взмахом руки расчехлив свой боевой нож. – Он голоден, так что давайте предоставим ему лучший кусочек, – старого волка Ксоталь, казалось, никогда не беспокоил, и он будто даже находил некое удовольствие в присутствии круута. Но его наслаждение омрачилось осознанием того, что оба оркоида столь же безразличны в бывшему формователю, как он сам.
Предполагаемый Макари оскалился с пола, когда Хендриксен двинулся вперед, держа нож. Но потянувшись, чтобы сделать надрез, рунный жрец помедлил и задумчиво погладил бороду.
– Вообще, орк, думаю, я передам честь сделать это ''тебе'', – сказал он и с жестокой улыбкой бросил нож переводчику. На многих кораблях Ордо Ксенос давать оружие в руки непривязанному пленному орку сочли бы, по меньшей мере, плохой практикой. Но, по разумению Фалкс, это не был обычный корабль Ордо Ксенос.
– Если угодно, – ответил Кусач, поймав нож за лезвие одной рукой и сохраняя при этом зрительный контакт со старым волком.
– Отрежь плоть, где появлялся отпечаток руки, – приказал Хендриксен, – и не нежничай.
– И не собирался, – холодно, как клинок в его руке, сказал Кусач и подошел к Макари. – А теперь я тебя порежу, – сказал орк гроту, а тот только пожал плечами.
Узник громко вопил, пока Кровавый Топор вырезал грубый круг по отпечатку руки Газкулла. Но он не сопротивлялся и не пытался отстраниться от клинка. Фалкс поняла, что это подтверждение естественного порядка, который пленник находил столь духовно удовлетворительным - всего лишь орк делает больно гроту.
Закончив резать, Кусач бесцеремонно сложил плоть без метки в ладонь Хендриксена с влажным шлепком и вернул ему нож. Один раз кивнув, псайкер с выражением отвращения бросил кусок в бак Ксоталя и вытер руки о штаны корабельной формы, когда вода взметнулась с жадным плеском.
– Вот, мерзкая тварь. Приятного аппетита.
Гений-круут остервенело схватил кусок кожи и мяса, двигая челюстями, чтобы выровнять его, и затем проглотил, экзальтированно закатив глаза.
'''~Простое блюдо'''
'''~Но какие оттенки!'''
'''~Необычно...'''
Допрашивающие были более чем рады игнорировать тварь, пока та наслаждалась мясом, и в клетке сгустилась неловкая тишина, пока Ксоталь клацал безгубыми челюстями в воде. Хендриксен начал ходить туда-сюда, чем по привычке занимался, когда больше делать было нечего.
Если отсутствующий теперь шрам действительно окажется меткой Газкулла – а Виночерпий узнает, так ли это – возможных выводов было множество. И все они тревожили. Фалкс, конечно, привыкла к неизвестному, поскольку это было делом ее жизни. Но она предпочитала, чтобы неизвестное сводилось к вопросу о щупальцах и когтях. Когда оно становилось ''физическим''. Какими бы странными и жестокими ни были чужеродные формы жизни, в итоге, плоть была неизменно понятной.
Когда же ее долг ставил вопросы о духовном, ей становилось крайне некомфортно. Отнекиваться от истины все еще целиком и полностью противоречило убеждениям Фалкс, и, если метка окажется подлинной, она все равно продолжит. Но с осторожностью: существо, в данный момент переваривавшее свой корм в баке позади нее, было хорошим напоминанием том, куда может завести непомерное любопытство.
Существо, к которому Кусач в данный момент, весьма неосторожно, склонил голову, заинтриговано подняв тяжелые брови.
– Ваша рыба, – сказал орк. – Что-то она неважно выглядит.
Охваченная паранойей Фалкс почти ожидала уловки. Но когда Хендриксен поднял глаза, перестав хмурится на собственные ноги, и женщина увидела в его бледно-голубых глазах вспышку потрясения, она развернулась к баку.
Воду целиком забила груда искривленных зеленых грибов. По виду зарослей, они все расходились от уплотнения в центре бака и заполнили контейнер до краев почти мгновенно. Несколько ошметков бежевой плоти, различимых среди гущи, объяснили все остальное. Ксоталь принял мучительную тихую смерть, а Кусач и покалеченный узник все это время наблюдали, ожидая, когда все кончится, прежде чем сказать об этом.
От молчаливого ужаса у Фалкс сжало горло, а керамитовый имплант будто похолодел. Небольшая ее часть, получавшая удовлетворение от решения проблем, отметила прояснение хотя бы в дилемме о том, что делать с беглым круутом, но остальной ее разум, всегда с большим успехом создававший проблемы, оставался равнодушным. Потому что теперь, с доказательством подлинности узника, она получила то, чего желала с тех пор, как получила первое сообщение от банды Кусача. И теперь ей хотелось только избавиться от этого.
– Так, все же, у нас в руках Макари, – мрачно произнес Хендриксен таким тоном, который явно говорил, что он подозревал это с самого начала. Кассия кивнула, с молчаливым отвращением глядя на покачивающийся инфицированный труп Виночерпия.
– Да. Макари, умерший в середине истории собственной жизни. Но все еще рассказывающий ее.
Фалкс вздохнула и на мгновение пожелала, чтобы она, состарившись, ''перешла'' в тот разряд инквизиторов, которые после одного взгляда на угрозу, отдавали приказ о вирусной бомбардировке с орбиты, вознеся хвалу Императору и вернувшись в какой-нибудь богато обставленный особняк к горячему обеду и долгому вечеру с какой-то глупой, но милой служанкой. Увы, это было не так. И при всем безбрежии странностей, происходивших в клетке, ее долгом, пусть наложенным самой на себя, оставалось все это обобщить.
– Тогда, полагаю, – сказала она, чувствуя в костях весь вес своих ста тридцати шести лет, – нам лучше узнать, что же случилось во второй половине.
===ГЛАВА СЕДЬМАЯ. ГАЗКУЛЛ КОЕ-ЧТО ВОЗВРАЩАЕТ===
Я был гротом и всю жизнь убегал.
Не знаю, на какой я был планете, кто такой Газкулл Трака, или еще что-то. Я не так давно вылез из дыры в тоннеле и с тех пор жил в нем же, сковыривая со стен грибок и собирая его в большое железное ведро. Я травил гротов мельче меня, подвергался травле от гротов больше меня и пресмыкался перед орками, иногда приходившими забирать ведра. Это была темная, убогая, жуткая жизнь, как боги и задумали для моего вида. Идеально.
Но в тот раз, когда орки спустились в тоннели, они пришли с шутами и грибы им были до сквигового кашля. Объяснений не было, только пули. И пока я осознал, что происходит, половину гротов в тоннеле разорвало на куски. По счастливой случайности, когда это произошло, я нес большое металлическое ведро, что меня и спасло. Пуля отскочила от него, прямо в голень орка, который ее запустил, и я сдернул оттуда, пока тот был занят, ругаясь на ведро.
Орки сразу же побежали за мной с целой стаей нюхо-сквигов, и, хотя у меня была приличная фора, это не могло продолжаться вечно. Мне нужно было как-то от них оторваться. Но как, если я сам потерялся? До этого я ни разу не покидал свой тоннель, а вне его все тоннели выглядели совершенно одинаково.
И тут я почувствовал запах. Незнакомый и такой слабый, что, наверное, источник был в милях отсюда. Но почему-то я ''знал,'' что он означает безопасность, и каким бы это ни было безумием, у меня все равно не было вариантов. Стены еще не совсем поросли грибком, и я увидел, что они сделаны из машин. Не из нормальных, орочьих машин, а из аляповатых, у каких слишком много правильных углов. Не так давно, эти тоннели принадлежали кому-то еще.
Чем выше я забирался, тем больше становилось голых стен и тем меньше мест, где спрятаться. Что было плохо, потому что мне нужно было передохнуть. В конце концов, мне пришлось довольствоваться тем, что я забился за груду выведенных из строя механизмов в большой комнате, где, судя по виду, была большая драка. Я уже слышал, как в тоннелях позади храпят сквиги, но весь страх во вселенной не мог заставить меня сделать еще один шаг прежде, чем я бы отдышался.
По правде говоря, я так выдохся, что мне потребовалось какое-то время, чтобы заметить еще одно существо, прячущееся за механизмом. Оно походило на грота, только... гораздо хуже? У него было плоское и скучное лицо, будто ему отрезали уши и нос, и ''оно даже не было зеленым.'' Конечно, это был человек – думаю, одна из ваших личинок – но тогда я этого не знал. Я просто подумал, что это какое-то дурацкое животное.
Лицо у него было в грязи, с полосами в пыли, где текла выходящая из глаз вода, и оно продолжало хныкать и прикладывать палец ко рту, смотря на меня, будто это что-то значило. Мне было плевать. Сквиги уже добрались до помещения, и я услышал орков, выкрикивающих приказы. Они разделялись, чтобы найти меня.
– Вообще, почему этот? – недовольно прорычал один.
– Потому что он хочет, что ему притащили удачливого, помнишь? – прогрохотал другой, судя по звуку, большего размера. – А этот умудрился увернуться от всех пуль ''и'' повредить ногу Бако-еду зогганым ведром. Как по мне, звучит удачливо.
Я пытался понять, насколько хуже стало мое положение после новости, что оркам я нужен живым, поскольку в моем месте обитания были гроты, которых забирали и возвращали с неправильно пришитыми конечностями или совсем отупевшими, но тут я заметил на запястьях другого существа наручники. На них, по-видимому, были цепи, но их спилили. ''Это создание тоже было в бегах.''
Гроты умеют быстро думать, понимаете. Особенно когда на кону их жизнь. Еще до того, как мерзкая тварь задумалась, почему я неожиданно начал ухмыляться, я схватил ее за руку, сильно укусил, так что она закричала, и потом вытолкнул на открытое место.
Орки заревели от смеха, увидев тварь, и вся стая сквигов бросилась к ней, вывесив языки. Зная сейчас, какие люди хрупкие, я удивлен, что оно так долго кричало. Но я не задержался посмотреть – как только оно вывалилось в поле зрения орков, я побежал в другом направлении, пригнувшись, проскочил в боковой тоннель и снова пошел к источнику того странного запаха.
Отвлекшись, орки, наконец-то, сбились со следа, но я продолжал бежать. И пока я шел через лабиринт чужеродных машин, я начал встречать все больше и больше орков, потому, где мог, держался теней и укромных мест.
Не так давно тут определенно была большая драка, исходя из всех поломанных баррикад и прочего. Но наблюдая за орками, я понял, что они делают это место своим, уверенный в этом так же, как и в том, что в глубинных тоннелях растут грибы. Они возводили бараки, пивные хаты и бойцовские сараи, пока гроты паяли загоны для сквигов и сверлили в полу отхожие дыры. И на каждую толпу орков, заходящую в одну из новых пивных хат, приходилась толпа, выходящая оттуда, вооруженная, чтобы драться где-то еще. Орк мог родиться в подобном месте и просто... тут же стать ''частью чего-то.''
В какой-то момент, мой тайный путь провел меня по помосту над большой ямой с кучей чанов, которая, как я понял, была каким-то местом для приготовления еды. Скованные цепями по сотне и работавшие с чанами, тут находились те слабые, бесцветные существа. За ними приглядывали орки с плетями и дубинами, потому что тратить пули на них было жалко, и, прокравшись сверху, я увидел, что они готовили. Трупы своих же родичей.
Я так загоготал, что один из стражников посмотрел вверх, и мне снова пришлось бежать. Но я ничего не мог поделать. Теперь, некоторое время не бегая сломя голову, я начинал понимать: чем бы ни было это место, оно было ''великолепным''. Даже часть про «быть выслеживаемым» стала бы идеальной, если бы случилась с каким-нибудь другим поганцем.
Это было что-то, что я знал, появившись из земли. Думаю, инстинкт. Что это, все это, был мир, каким он задумывался. Орки, занимающиеся тем, чем хотят, и гроты, смирившиеся с этим. И другие твари, как те уродцы у чанов. Потому что орки, может, и были сделаны, чтобы править всем, но во вселенной они не одни. Нельзя что-то выиграть, если нет кого-то живого, кто знает, что их побили. И драк будет немного, если не оставлять никого с жаждой мести.
Наконец, еще несколько часов крадясь вверх мимо все большего числа орков, я добрался до места, где запах, за которым я следовал, был густым. Я решил, что почти выбрался. А когда запах привел меня в помещение, достаточно высокое, чтобы сто гротов стояли друг у друга на головах, поддерживаемое огромными каменными колоннами и с исполинскими дверями в дальнем конце, я был точно уверен. За этой дверью была свобода. И по счастливой случайности, они были приоткрыты достаточно широко, чтобы такая мелюзга, как я, могла протиснуться.
Проблема в том, что после всего увиденного, я не был уверен, что хочу сбежать.
Я долго стоял перед той дверью, пытаясь решить. И в итоге, решение сделали за меня.
– Вон этот мелкий поганец! – заревел голос в конце помещения, испугом выдернув меня из оцепенения, и я хорошо знал этот голос, как и зазвучавший с ним лай нюхо-сквигов. Я так долго стоял в нерешительности, что они вновь взяли мой след и шли по нему до самого верха.
Вот и все. Не раздумывая, я начал пропихиваться через щель между огромными дверями. Только почти протолкнувшись на другую сторону, я задумался, почему орки позади меня заливаются смехом.
– Не уверен, что он все же удачливый, – сказал один из них. – Пробежал всю зоггову дорогу, чтобы угодить туда, куда мы его с самого начала собирались привести.
Он был к тому времени таким большим, что я его даже не сразу заметил. Я пробрался в большую комнату, уже пресмыкаясь, поскольку ждал, что она будет полна огромных злых орков. Но она выглядела совершенно пустой. Почти... мирной, как бы странно это ни звучало.
Там было огромное круглое окно, все блестящее и... ''готишное'', вроде окон тут, на вашем корабле, и через него шел тусклый оранжевый свет солнца. Не знаю, что ''именно'' происходило на другой стороне, но оно сопровождалось кучей взрывов, грохотом и уханьем ракет. Я родился, зная, какие у войны звуки, будто это в моей крови, и ошибки тут быть не могло.
На другой стороне от окна, лицом к нему, висели на веревках мертвые люди. На них всех была униформа с кучей пуговиц, золотыми цепями и прочим, будто они были какими-то особенными. Но сейчас они просто медленно покачивались в оранжевом свете, с ползающими по лицам мусорными гадами, мертвые, как и трупы в чанах внизу.
Кроме того там были статуи, в еще более пестрой форме. Им разломали лица и покрыли глифами. Но среди них была нетронутая гигантская статуя орка в броне, стоявшего лицом к окну с нахмуренным в глубокой думе лбом. Меня уже почти сбило с толку, зачем люди захотели такую статую, когда она вздохнула.
Гигант отвернулся от созерцания войны и прошел через комнату к огромному столу из полированного дерева и золота, но покрытого лишенным костями мясом. Рука, размером с меня, смахнула кучу мусора, обнажив под ней нарисованную орками карту, и гигант хмурился на нее одним мясным и одним металлическим глазом.
На горизонте прозвучал залп выстрелов больших пушек, и, пока я смотрел на его огромное лицо, глядевшее на военную карту, казалось, что орудийный грохот был звуком его работавшего мозга. Помните, я понятия не имел, кто это, но почему-то ждал, что он должен выглядеть... счастливее. По его же виду, напротив, казалось у него в голове куча проблем, борющихся друг с другом и бьющихся о стенки его черепа. Орк не должен так выглядеть.
Гигант зарычал от разочарования и нацарапал на карте куском угля глиф, а потом воткнул нож в качестве метки. Затем он потянулся за чем-то еще на столе и поднял, чтобы рассмотреть поближе. Это было знамя. Плохенькое, заметьте – просто выровненный молотком кусок листового металла на палке, с чем-то, нарисованным потускневшей красно-коричневой краской. От взгляда на него складки, прорезавшие кожистую зелень лица гиганта, стали только глубже.
Он поморщился, будто ему в голову ударили ножом через один из бугристых шрамов, где металл соприкасался с костью, и уронил знамя, вместо этого прижав руку к виску. Губы огромной пасти натянулись над треснувшими клыками, и между этих крепко стиснутых зубов, вышел долгий, дрожащий рык. Это не был рык боли, поскольку, хотя орки хорошо чувствуют боль, они воспринимают ее как свет, или звук, или как любой из других способов, какими тело передает им что-то. Не, это было ''разочарование''. Будто его голова вдруг стала в десять раз тяжелее и не могла правильно думать.
– '''Это не то''', – сказал орк, может себе, а может, мертвым людям. Впрочем, он говорил не со мной. Как я не заметил его, потому что он был таким большим, так и орк не заметил меня, потому что я был таким маленьким.
– '''Это... не то''', – повторил он, в этот раз злее, и речь заставила его еще раз сильно поморщиться. – '''Мы сражаемся. Побеждаем. У нас есть рабы и добыча. С каждым днем все больше. ''Почему это кажется неправильным?''''' – пока голос орка становился все более и более искаженным, я услышал скрип металла и увидел, как маленькое знамя сгибается от мощи его толстых, как рука, когтей. Этот вождь... говорил со знаменем?
– '''Чтоб вас''', – зашипел орк, уставившись вверх, а затем издав рев, от которого с потолка посыпались осколки. – '''ПОЧЕМУ ВЫ НЕ ГОВОРИТЕ СО МНОЙ? Я для вас недостаточно сделал? Недостаточно ''завоевал''? –''' ярость, кажется, немного утихла, и гигант вновь посмотрел на знамя в когтях. – '''Я сделал, как вы сказали, когда говорили в зеленом последний раз. Я послал за гротом. За удачливым. Если в этом ваша проблем, решите, зог, ее сами. Пошлите его назад, если вы этого хотите. Если это для вас так много значит.'''
– '''Тупые боги''', – выругался вождь и поднял знамя к лицу, угрюмо глядя на этот маленький кусок листового металла. Потом раздался тихий ''щелкающий гул'', и линзы металлического глаза орка повернулись. Изменяя фокус, чтобы посмотреть мимо знамени на хнычущий крохотный кусочек зелени, который он заметил в дальнем конце комнаты. Мясной глаз слегка повернулся, следуя за ним, и медленно, как движущаяся гора, орк опустил знамя и наклонил голову, чтобы посмотреть прямо на меня.
– '''Ты что-то из этого слышал?''' – спросил гигант, ниже и более пугающе, чем артиллерия вдалеке, и я замотал головой, как мог, со скованными страхом мышцами. Я сжался сильнее некуда, будто от этого пропаду, пока орк шел ко мне через комнату, быстрее, чем это возможно для чего-то, столь большого. Убегать смысла не было, даже если бы у меня ноги не застыли от страха, так что я обмочился на красный с золотом ковер и ждал смерти. Великий босс потянулся рукой размером с меня. «Вот и все, – решил я, – меня съедят». Но вместо этого он вытянул большой и указательный палец, словно клешня у море-гада, и взял меня за плечо.
– '''Можно попробовать''', – пробормотал он, и, даже хотя говорил шепотом, звук был похож на гром, раздававшийся с горячим дыханием, от которого у меня хлопали уши. – '''''Ты''''', – сказал он, ткнув мне в лицо толстым, как ствол дерева, пальцем. – '''''Ты Макари, ты'''''.
Кожу, где его огромные пальцы касались меня, обожгло испепеляющим жаром, и появилась вспышка зеленого света такая яркая, что меня ослепило. Но когда зрение вернулось, я смотрел не на какого-то безымянного гиганта. Я смотрел на Газкулла, Пророка Горка и Морка. И смотрел на него, потому что теперь он был мной, а я был им, с отпечатком ладони на плече в качестве доказательства, – гротом Макари, его знамемашцем.
===ДОПРОС VIII===
– Армагеддон. Газкулл говорил тебе когда-нибудь, почему эта планета так важна для него?
– Я тебе так скажу, вопрошайка, я и сам не прочь услышать это от него. Я понятия не имею, почему он так Морком-мечено одержим этим местом. Вообще, еще на Урке, я как-то осмелился спросить, куда мы направляемся. И поскольку босс был в тот день в хорошем настроении, он ответил. Вроде того. Он сказал только, что это важное место. Что его тянет туда, будто он один из этих липнущих камешков... как их? Магниты. Будто он магнит, а Армиягеддон – наковальня. Когда «Убивец Мяров» покинул Урк, думаю, и его целиком начало тянуть вместе с боссом.
Почему он так важен? Не знаю. Честно сказать, не уверен, что сам Газкулл знал. Когда мы были на Армиягеддоне, он говорил о нем... будто это было священное место. Будто там надо свести счеты. Думаю, он знал, что у богов есть свои доводы, почему эта планета, в большей мере, чем все отсальное, должна принадлежать оркам, и этого было достаточно.
Кассия подалась вперед на стуле с искренней заинтересованностью.
– Тебя назад послали боги, Макари? Или это сделал Газкулл?
– Не говори с ним так, будто он настоящий, – сказал Хендриксен, чье лицо избороздило беспокойство, вызванное далеко не только простой неприязнью к ереси. Концепция «скажи о чем-то и это станет правдой», была для оркоидов в помещении столь естественной, что начинала сказываться. – Вообще с ним не говори, – продолжил он. – Давай лучше послушаем о войне.
– Нет, брат – мы все слышали историю о Второй Войне за Армагеддон. Давай узнаем ответ на вопрос Кассии. Так кто вернул тебя в мир, Макари?
– Без понятия. Может, я никогда не уходил. Может, Большое Зеленое было во всех наших головах, и я немного побыл мыслью. Может, все это просто магия. Почему вы продолжаете ждать от меня понимания работы вселенной? Когда ваших костоломов бросают на ваши большие войны, комиссары тратят время на объяснение хода мыслей генерала? Нет, они говорят собраться и делать дело. Со мной так же.
– Так, в чем заключается твое дело?
– Вы меня вообще слушали? Я знамемашец. Машу знаменем.
Газкулл дал мне знамя и сказал, что время махать. Оно почему-то выглядело более солидным в моих руках. Возможно, его немного подкрашивали со времен Урка. Его вид встряхнул Газкулла, и он сбросил то странное беспокойство, в котором увяз, когда я его нашел.
В каком-то смысле, он будто взбодрился. Почувствовал, что провел в той нарядной человеческой комнате слишком много времени, размышляя о тактике. Пытаясь понять, ''что делать'', когда должен был ''делать''. Он дал Пулям и остальным клановым боссам задания, и все они находились на фронте, ведя себя, как орки. Но его все так поглотило, что он забыл выходить наружу и сражаться самому.
А Гротсник, как я вскоре узнал, наблюдал за его изоляцией и прижал его, как ного-гад, бросившийся на что-то, попавшее в его сеть. Я смог добраться до Газкулла через вентиляцию и тоннели, подходящие по размерам гроту. Но когда Газкулл направился из своей новой комнаты босса, я обнаружил, если ''он'' хотел выйти наружу, то единственный путь лежал через большое помещение, которое Гротсник набил своими экспериментальными медицинскими штуковинами.
Отдаю должное доку – со времен Урка он поднял ставки. Та комната была заставлена рядами операционных столов, и, хотя на некоторых лежали орки, к большей части были привязаны люди. У некоторых не хватало кусков, другим добавили новых, а некоторые были скреплены друг с другом. Большинство из них были живы и кричали. У одного человека к груди была пришита напуганная голова грота, орущая на него.
И по всей комнате лязгая, меняя шприцы и заново наполняя ведра с кровью, ходила маленькая армия успехов Гротсника. Или неудач. Сложно сказать. Так или иначе, это были орки, которым некоторые, большинство или все части тела заменили на механизмы и оружие сверх того, которое было необходимо для медицинской практики.
Я выяснил, что тому была причина. Размещение здесь означало не только то, что Газкулл должен проходить через Гротсника к остальному миру – остальной мир тоже должен был ходить к Газкуллу через Гротсника. И с коллекцией киб-орков под рукой у дока было теперь достаточно силы, чтобы решать, кому проходить, а кому нет. Все это дурно пахло.
А еще там был сам Гротсник, запустивший старые узловатые руки в грудную клетку почти отключившегося человека. Кажется, он менял тому сердце на сквига, или вроде того. Когда он услышал, что идет Газкулл, то развернулся, и от удивления у него округлились глаза.
– Могучий вождь, – сказал он, пытаясь казаться радостным от того, что Газкулл вышел из комнаты. – Идешь подышать воздухом?
– '''Не''', – пророкотал Газкулл. – '''Иду на войну.'''
– Но у нас запланирована операция, – возмутился он, снимая очки. – Новые импланты! Конечно, великий варбосс волен делать, как пожелает, но без этих новых... улучшений, которые я задумал, головные боли могут стать куда более ''неприятными''. Будет ужасно, если начнется перед бойцами...
Подонок. Я бы и на половину протухшей банки сквиговых потрохов не поспорил, что его так называемые «улучшения» как-то помогут Пророку с головными болями. Я был уверен, что строго наоборот. Какая наглость! Заставлять босса думать, что он болен, удерживать его от встречи с войсками... док будто пытался сделать из него своего ''питомца''. Я не смог сдержаться, глядя на его ухмылку. Да благословит меня Горк, я сорвался.
– Босс сказал, что хочет драться, ''поганец'', – рявкнул я, скрежетнув зубами. – Или тебе надо что-нибудь с ушами сделать?
Когда Гротсник увидел меня, лицо его стало озадаченным, а потом приняло выражение чистой ненависти. Будто он тут же понял, кто я. Но до того, как он что-то сказал, Газкулл свел большой и указательный пальцы и щелкнул меня по лицу.
– '''Эй''', – сказал он, когда я выплюнул сломанный клык. – '''Полегче. Это небожески. Он орк, ты грот. Так?'''
Я, как полагается, захныкал и вновь спрятался за спину босса.
– '''Впрочем, он прав''', – произнес Газкулл. – '''Операция отменяется. И если у меня начнется головная боль перед бойцами, значит так тому и быть.'''
Вот и все. Мы покинули лабораторию, и потом долго его не видели, хотя я не удержался и с ухмылкой обернулся на Гротсника перед тем, как дверь закрылась.
Мы вышли на широкий стальной парапет, и было так светло, что мне пришлось на секунду зажмуриться. Но когда я снова открыл глаза, то увидел нечто волшебное.
Укрепление, на котором мы стояли, располагалось прямо на вершине груды металла размером с гору. ''Город'', чем-то похожий на гнездо, построенное жало-гадами, только такой большой, что мог ударить небо в брюхо. И вокруг него, во всех направлениях, шла колоссальная, прекрасная война.
Роились крошечные точки, и я по началу принял их за орков и людей, пока не разглядел поднимающиеся от них маленькие струйки выхлопных газов. Это были зогганые ''боевые машины'', двигавшиеся через море обломков, дыма и трупов батареями слишком большими, чтобы можно было сосчитать. Орки, собравшиеся в неудержимую волну, и столько людей, скольких они когда-либо хотели убить. Они сражались, побеждали и становились сильнее с каждым мгновением. Это была война. Но более того, она была ''священной''.
Пока я смотрел, раскрыв рот, босс говорил о фронтах, осадах, окружениях и всем таком. Штуки Кровавых Топоров. Я едва ли понимал, о чем он, но основная суть была в том, что мы вас побеждали. И все же, Газкулл казался не особо довольным этим. В нем не было той ''уверенности'', как на Урке – той веры, державшей его неподвижным, как статуя, в те дни ледяной тьмы. Он будто почти не знал, что делать.
Босс через какое-то время совсем замолчал. Я понял, что он... держал паузу. На случай, если Горк и Морк вдруг дали мне большой список планов на Газкулла, пока я был мертв, и я мог рассказать о нем сейчас. Тогда я понял, что именно поэтому вернулся. Потому что у Газкулла больше не было уверенности.
Но ему не повезло. Потому что я не просидел все время, пока не был жив, с богами в пивной хате за болтовней и всем таким. Я просто был мертв, понимаете? Ну, думаю, не понимаете. Так или иначе, я не мог сказать ничего полезного, потому просто стоял рядом с Газкуллом и продолжал смотреть на войну.
Солнце к тому времени уже садилось, полыхая алым, как глаз босса, через большие облака вулканического дыма, и из того дыма вышли лучше штуки, какие я только видел. Это были гарганты: целая толпа, появившаяся из пыли, с огромными злобными лицами, из-за которых они были похожи на самих богов. Но какими бы большими они ни были, на таком значительном расстоянии они казались крошечными.
Это и дало мне понимание, в чем тут проблема – что даже самые огромные вещи кажутся маленькими, когда находятся далеко. Так было с Газкуллом. Он, может, и обладал большей мощью, чем когда-либо, но она передавалась через куда большее расстояние. И, если угодно, от этого он был меньше. Я думаю, это одна из причин, почему вы так плохи в битве. Ваш Император – просто какой-то, возможно мертвый, поганец на стуле в половине галактики отсюда, и он даже не кричит на вас через коробку или типа того.
+Оставим это как есть?+ спросил Хендриксен в разуме Фалкс. Даже его фанатизм потух от наплыва богохульства, родившегося в допросе к этому моменту.
''Прерываний и так достаточно'', – неразборчиво ответила женщина, пытаясь скрыть тот факт, что Макари нечаянно ударил по самой глубокой ее тревоге о положении человечества. – ''Оставь это.''
– На Урке, – продолжил Кусач, не зная о небольшом теологическом кризисе в ее голове, – чтобы оказаться со своими войсками, Газкуллу нужно было всего лишь выйти на балкон. Но будучи запертым Гротсником посреди человеческого города, он с тем же успехом мог находиться на другой планете. Это причиняло ему боль. Газкулл должен был пойти туда, где его ''увидят''. Где он мог лично напомнить толпам, в чем их цель. И где, если уж себя хвалить, они бы увидели мое знамя. Ему нужно было сделать что-то по-настоящему орочье. Так что я подумал о разных тактиках, про какие слышал. И как предложить их так, чтобы не показалось, словно я указываю ему, что делать. В итоге, пока гарганты топали через окрашенную красным пустошь перед нами, я сказал это.
Тут Кусач повеселел, будто слова, которые он собирался перевести, ему очень понравились. Он даже поднял палец, чтобы подчеркнуть свое выступление, и на его крупной груди грязно сверкнули медали, когда он хитро посмотрел на собственного воображаемого Газкулла.
– Ты не думал о полномасштабном наступлении на врага? Всем что есть.
Газкулл этим не увлекался. Говорил, что до сих пор всю войну пытался заставить клановых боссов – всех, кроме, разумеется, Стратугрума – понять, что есть другие тактики кроме лобовой атаки на противника. Но все же, сидя и думая надо всем этим, он только получал головные боли, и, мне кажется, он подозревал, что богам становится скучно. Так что я сказал ему просто сделать то, чего он хотел. Он, в конце концов, был орком. А орки так и должны поступать.
Босс какое-то время молчал. Потом дернул головой вбок, будто что-то только что заметил.
– '''У меня была идея''', – сказал он. – '''Что я сказал, там, в зале? Про размышления, когда должен заниматься делом?''' – этого никто не говорил. Я об этом ''подумал''. Но вслух не сказал, так что это было странно. Но вам бы хотелось поправлять Газкулла на этот счет? Так и думал, что нет. Потому я кивнул.
– '''Мне нужно просто... занять себя. Боги не скажут как, потому что это так очевидно, что я сам должен был понять. Нужно просто делать то, что я хочу. Они будут услышаны через это. И что же я хочу? Думаю, большой атаки. Всем. На юг. Извергаются вулканы, поэтому будет чертовски трудно. И там еще те джунгли...''' – Газкулл кивнул, сделав решение. – '''Да. Будет здорово. Очень здорово. Я возьму одного из тех гаргантов и двинусь на юг. Неси знамя.'''
Я почувствовал облегчение, вроде того, когда перебираешься через забор мека как раз в тот момент, когда сторожевой сквиг уже должен тебя сцапать. С Пророком все было хорошо. Позволить мне дать совет – одно дело, но, последуй он ему, не думаю, что моя вера в него осталась бы прежней. И да, я понимаю, что он в каком-то смысле ''последовал'' моему совету. Но он прошел через мозг босса и вышел, как его решение, так что я не указывал, что делать.
Мы отправились на юг. И это было действительно классно. Может, лучшее, что случалось.
Фалкс с усиливающимся ощущением удрученности слушала, как Макари описывал один из самых страшных конфликтов истории человечества так, словно контрактник Милитарум припоминал ту давнюю отличную ночку в увольнении.
Кошмарные экваториальные джунгли Армагеддона, которые бездарный губернатор фон Штраб – веровавший в Имперскую Истину, если такая существовала – счел непроходимыми, оказались для роя орков, собравшихся вокруг Газкулла, игровой площадкой. Макари ухал от радости, рассказывая, как Змеекусы Грудболга проложили себе путь через всю экосистему, в каком-то смысле состоящую из высших хищников. Он говорил о вулканических сверхбурях, будто они были каким-то световым шоу, устроенным только в честь его хозяина, и описывал столкновения с имперскими бронетанковыми колоннами, как веселые потасовки после слишком большого количества выпивки. Отчаяние, вне сомнений, достигло вышей точки, когда Макари добрался до битвы у Разлома Маннгейма, где фон Штраб бесцельно растратил богоподобную мощь Легио Металлика в обреченной контратаке на наступление Газкулла.
Слушать, как почти полное уничтожение Легио титанов низвели до «кучи больших металлических парней, дерущихся кулаками», было удручающе, если не больше, но это также вызвало у Фалкс странный укол зависти. Разлом Маннгейма для человечества являлся причиной искренней скорби. Павшие титаны были незаменимы не только в плане ресурсов, но и духовно: ходячие крепости надежды в расползающейся тьме, где такие вещи являлись более ценными и малочисленными, чем материальные богатства.
И хотя орки потеряли в два раза больше своих устрашающих гаргантов, полное разрушение собственных боевых машин было для них таким же волнительным, как и гибель титанов. «Для них это просто фейерверки», – с горечью подумала женщина. Сломанные игрушки, которые заменят новыми. «Даже проигрывая, – поняла она, со сковывающим внутренности холодом, – они побеждают».
И пока Газкулл продвигал фронт вторжения дальше, орки все равно побеждали. Казалось, вождь наконец-то исполняет желания, поглотившие его на Урке, и по возбужденному состоянию Макари было ясно, что даже с разбитым носом, сломанной рукой и рваной раной на плече, он пребывал в полном удовлетворении, просто вспоминая это.
– Это было лучшее время, что мы провели вместе, – сказал Кусач. – И я действительно имею ввиду вместе, вроде как. В смысле, я все еще был для него грязью, как и полагается. Но он был по-своему горд. Он именно тогда сделал это для меня, – Кусач указал на Макари подбородком, и Фалкс заметила, что гретчин гордо перебирает ожерелье из шрапнели-реликвии.
– Он сделал тебе ожерелье, – безучастно произнесла Кассия. – Как мило.
Макари, впрочем, не отреагировал на колкость.
– Я стоял позади него в каждой битве, – захлебывался он, тараторя так быстро, что Кусач едва поспевал. – Я подначивал его врагов, когда он бросался на них, и потом пинал трупы, когда босс их убивал. Только мы, делавшие то, что получается лучше всего.
– Только вы, не считая ста миллионов орков, – поправил Хендриксен, и это хотя бы вызвало некое презрение.
– Я имею ввиду, там не было Гротсника, – через переводчика сказал Макари, – потому что он застрял в Улье Вулканус. Ничто не вмешивалось в желания богов, и я чувствовал, что, вероятно, Армиягеддон и ''был'' священным местом, что там мы, битва за битвой, создавали Большое Зеленое.
Я каким-то образом уклонялся от всех пуль, что летели в меня. Или, может, пули отворачивались от меня. Как когда тот орк, пытаясь застрелить грота, которым я был, в лабиринтах под городом, попал в ведро и подстрелил вместо этого себя же. И даже в большей мере, чем на Урке, я получил известность, как что-то вроде амулета на счастье. Орки, обычно не задумываясь пинавшие меня с дороги, относились ко мне с... уважением. Они иногда даже ''спрашивали у меня разрешения'' перед тем, как потрогать знамя, – тут лицо Макари помрачнело.
– Макари это совсем не нравилось, – услужливо заметил Кусач, пока грот молчал, размышляя.
– Полагаю, все решил танк, – задумчиво произнес Кровавый Топор голосом Макари. – Порой, когда остается лишний металлолом, гроты строят танки. Они ужасны. И учитывая восхищение войной и все те обломки, что собирали мек-вагоны, пока мы шли на юг, стая войсковых гротов сделала танк. ''Огромный''. Все еще дрянной, но большой, как один из ваших гыбылных клинков. И... ну. Они назвали его «Большой Макари», в мою честь, – услышав, как Кусач произнес название, Макари скривился и принял весьма неловкий вид. – У него... спереди мое лицо было нарисовано, с пушками от космического корабля вместо глаз.
– Который он, должно быть, ненавидел, – перебила Фалкс. – Потому что нельзя восхвалять грота, и так далее, и тому подобное.
– Да, по началу, – сказал орк, переговорив с Макари. – Но он смирился. Макари говорит, что в итоге, все образумилось. Частично, потому что танк вспыхнул с первым же выстрелом из главных орудий, и все гроты на борту сгорели. Но еще и потому, что танк восхвалял не грота – он восхвалял ''Макари''. Мы точно должны спросить об этом?
Орк задал вопрос достаточно невинно, но Фалкс начала замечать, как часто Кровавый Топор испытывал границы ее терпимости под видом доверительной беседы, и от этого ее и так мрачное настроение стало черным, как смоль.
– Нет, ксенос. Вообще-то, думаю мы, в целом, услышали достаточно о славных победах. Как я сказала, мы слышали историю этой войны – из ее злорадного пересказа мало что можно почерпнуть. Скажи Макари продолжать. Спроси об улье Гадес. И о Яррике.
Говоря, Фалкс смотрела прямо на узника. Как она и подозревала, когда тот услышал имя легендарного комиссара, злобная радость пропала с его лица. Увидеть, как это несуразное маленькое лицо исказилось внезапной тоской, было сродни тонизирующему средству, и Фалкс наградила себя, испытав некоторое злорадство.
– У нас, в конце концов, тоже есть свои талисманы. И не многие столь же сильны, как Яррик. Я хочу услышать все о том, как он победил Газкулла.
===ГЛАВА ВОСЬМАЯ. ДИЛЕММА ГАЗКУЛЛА===
Когда началась осада Гадеса, мы еще побеждали. И продолжали побеждать. Но настал момент, вроде тех, когда чувствуешь, что вот-вот разразится буря, когда все орки на Армиягеддоне поняли, что ''мы уже должны были победить''.
Если бы фон Штраб остался во главе, мы бы уже закончили. Он был как Дрегмек – хвастун, но плохой – и босс разодрал на кусочки его оборону так же безжалостно, как разобрал на кусочки тело вождя Смерточерепов в Ржавошипе.
Но Яррик... Когда командование принял этот старый ублюдок, все изменилось. У него был дефицит всего, что требовалось для обороны Гадеса, но он все равно выдержал ее. Потому что знал, что ''должен'' выстоять. Такова была его действительность, и он был слишком упрям, что позволить кому-то изменить это – даже Газкуллу. При столкновении с его волей, казалось, она почти такая же, как у орка, и босс не мог поверить, что удача свела его с таким необычным представителем человечества.
Я помню, как провалился первый большой штурм Гадеса. Это была воздушная атака, при помощи бомберов Злых Солнц, вместо снарядов забитых батальонами лучших ударных частей Генирула Стратургума. У них были пушки Смерточерепов, выкованные Гоффами доспехи и взрывные пули из пороховых мельниц Плахих Лун – и в дополнение стаи диких сквигов Змеекусов, просто чтобы все кланы могли поучаствовать. В улье и близко не было столько противовоздушных орудий, чтобы отбить хотя бы небольшую часть этой атаки. Но знаете, что сделал Яррик? Он взял всю артиллерию, бомбардировавшую наши ряды со стен улья... и повернул ее так, чтобы та смотрела вверх. В одно мгновение, у него оказалось так много орудий, что даже не надо было целиться, и назад не вернулся ни один бомбер.
Когда босс узнал, ему потребовалось некоторое время, чтобы принять, что это вообще случилось. Он продолжать трясти своей большой головой и настаивать, что Яррик такого не делал. Потому что только он сам мог сделать что-то столь хитрое. Но когда Газкулл вышел из своего босс-вагона и увидел обломки дымящегося красного металла, разбросанного по местности, он впал в ярость. Он насмерть забил ногами орка, принесшего ему новости, а потом еще троих, просто оказавшихся рядом, лишь чтобы достаточно успокоиться, чтобы говорить. И когда он смог разговаривать, то аж ''обругал'' Яррика. Я первый и последний раз видел, чтобы враг так разозлил босса, и это значило лишь одно – у него появился ''грод''.
Да, знаю. «Что такое грод», – да? Спорю, у людей нет для этого слова, как у орков нет слова для этой штуки, когда человеку очень-очень нравится другой человек, и из-за этого получается куча проблем. Вообще, задумавшись об этом сейчас, я полагаю, эти понятия не так уж далеки. Грод – это любимый враг, если хотите.
К слову, для орка найти грода, не являющегося орком, – редкость. Но иметь гродом человека для орка вроде Газкулла? Это было безумие. Я думаю, помогло то, что Яррик был немного похож на орка, хотя сомневаюсь, что он когда-либо об думал об этом в таком контексте. У него даже была клешня, как у Газкулла. И она была такой большой для этого его хилого тельца, что должна была бы тут же его перевесить. Но не перевешивала, потому что он того не хотел. И это было более орочьим, чем сама клешня.
Тем не менее, Газкулл продолжал ломать голову о проблему с Гадесом и Ярриком, но как бы он ни старался, она не поддавалась. Старая песня про неотразимый кулак и недвижимое лицо. Ну, знаете, ''может ли Морк создать такую хорошую коробку, что Горк не сможет ее открыть пинком'', и в том же духе. И со временем, спустя месяцы, это проняло Газкулла. Впервые за всю свою жизнь до того момента, он задумался, а действительно ли он был неотразимым кулаком.
Но орки всегда думают, что побеждают, так ведь? Да, я тоже так думал. Но разум Газкулла стал чем-то отличным от разума любого другого орка, жившего за долгое-долгое время. Он мог представить поражение. И именно это делало его уникальным в большей мере, чем размер, мощь или хитрость. Мне нравится думать, что это, в итоге, стало его величайшей силой. Но в то время, когда он ощутил это впервые, это являлось слабостью. И едва не погубило нас всех.
У меня был гамак, припрятанный в стропилах тронной комнаты в босс-вагоне Газкулла, куда я забирался, чтобы вздремнуть несколько часов, когда не было ночной битвы, в которой я должен был махать знаменем. Обычно, я находился там один, потому Газкулл был слишком суров, чтобы нуждаться во сне, и как правило проводил ночь снаружи, ревя с боссами кланов, следовавшими за ним с Урка, пока они играли, пировали и боролись. А если Газкулла не было в тронной комнате, она оставалась просто комнатой, так? Так что я, наверное, получил единственное мирное и тихое место во всех осадных рядах орков.
Но одной ночью, я проснулся от шума, что сначала принял за грохот артиллерии, пока не понял, что это были слова. Слова Газкулла.
– '''Я больше не уверен, что боги верят в меня.'''
Я глянул через край гамака, чтобы посмотреть, с кем он говорит. Но он был один, неподвижно сидящий на троне, при выключенных лампах. И видно было только, как во тьме мерцает красным его металлический глаз. Он был в том же настроении, в каком я его нашел в начале этого цикла бытия Макари, только в шесть раз хуже. И от него несло грибным пивом. Это было неправильно.
– '''Мы будет продолжать побеждать, только если парни верят, что это так.'''
Я собрался ответить, но что-то подсказало мне не делать этого. Так что я продолжил слушать.
– '''Парни будут верить в это''', - продолжил он, уставившись во тьму перед собой, – '''только если боссы в это верят. А боссы будут верить, только если... я верю''', – он глубоко вздохнул и еще глубже выдохнул, и потом заговорил так тихо, будто это ветер снаружи. – '''Но я не уверен, что верю. И я не уверен, потому что ''не уверен, что боги верят в меня'''''.
Я продолжал молчать. Но не думайте, что я прятался. Я верил, что босс знает о моем присутствии, даже хотя я находился вне поля зрения под крышей. Но если бы я заговорил, это означало бы, что босс говорил ''со'' мной. И раз сложно представить, что сильнейший орк в галактике признает свою слабость, то представьте, что он признается в этом гроту. С другой стороны, если я продолжал молчать, мы оба могли бы притвориться, что я подслушивал. Технически, это ничем не отличалось от разговора Газкулла с самим собой.
Судя по тому, как это звучало, боссу надо было выговориться. Так что я затаился, как всегда делал на Урке во время планерок босса, и стал тем, кто его подслушает.
– '''Они перестали со мной говорить. У меня все еще случаются головные боли. Но в них нет зеленого. Только темнота. И я не знаю, потому ли это, что я должен победить без их указки. Или потому, что где-то они нашли другого орка, более достойного для разговора. В любом случае, я их подвел.'''
Да, орки, может, и не способны чувствовать страх, но я напомню – гроты очень даже способны. И тогда я был напуган больше, чем когда-либо за свои жизни. Неуверенный в себе Газкулл был как... в общем, я собирался сказать, как гаснущее солнце. Но босс видел, как это бывает, и преодолел это чистой верой в себя. А сейчас было хуже. Орда Газкулла была неостановимой, но даже в самой большой машине есть та шестеренка, которая остановит весь механизм, если застрянет. И тут этой шестеренкой был Газкулл.
– '''Я не чувствую себя так же, как они. Как боссы. Это началось на Урке. Но сейчас стало хуже. Эти парни... они живут, чтобы сражаться. Они получают все, что им нужно. Как и должно быть. И я веду себя так, будто я такой же. Я побеждаю их в армрестлинге. Я делаю ставки в сквиговых боях. Я пью, пока ''им'' не становится плохо. Но я притворяюсь. Я потерял свою рукк-разза, свое боевое блаженство. Мне нужно... больше.'''
Босс так долго молчал, что я задумался, не закончил ли он. И когда он заговорил, то казался таким потерянным, что я едва мог поверить, что это тот же орк, который на моих глазах в мясо избил гигантскую варп-тварюгу на борту «Убивца Мяров».
– '''Мне нужно что-то еще''', – сказал Газкулл, – '''но я не знаю что.'''
На следующий день, Газкулл вывалил меня из гамака для очередного дня махания знаменем. Снова были только я и он, и мы оба делали вид, что прошлой ночью ничего не случилось. И я решил, что пока это было так, ничего ''и не случалось''.
Так или иначе, теория была таковой. Но она не сработала. В тот вечер, когда план дневной атаки провалился – суть была в гарганте с большим буром, но Яррик выкопал тоннель прямо под его задницей и взорвал его – Газкулл праздновал с другими боссами кланов. Но зная, что происходит под его металлической пластиной, я видел, что он лишь притворяется.
И с течением дней, я чувствовал, что это распространяется. Не то, чтобы кто-то догадался, заметьте. Они не знали, что Пророк утратил веру. Но они ''знали''. Боевые кличи стали тише. Тракки ехали медленнее. В оружии, казалось, быстрее кончаются снаряды, а пушки чаще взрывались. Вся война с каждым днем становилась чуть менее священной. Такими маленькими шажками, что никто не замечал. Если только не наблюдать, чем, конечно, занимался Газкулл. И я знал: чем хуже становилось, тем глубже он погружался в мысли.
Большой волосатый человек, может, удивится, но я на самом деле почувствовал облегчение, когда появились его родичи, чтобы помочь Яррику. Я имею в виду ''космических десантников''. Только не серых, как он – там были красные, синие и зеленые, одновременно высаживавшиеся по всей планете.
И да, я скажу это. Тогда мы больше не побеждали. Нас избивали.
Газкулл какое-то время продолжал бросаться на стены Гадеса, будто ничто не поменялось. Я думаю, он знал, что война обречена, но он так долго пытался пробиться в этот Морком-меченый город, что просто не мог оставить его несломленным.
И, если быть честным, в итоге он прорвался внутрь. Но к тому моменту в этом не было особого смысла. Орда с «Убивца Мяром», когда-то казавшаяся неиссякаемой, долгое время сокращалась. И когда бои в кривейших, изломаннейших коридорах под ульем, наконец, прекратились, Газкулл потерял почти половину тех, кто остался. Хуже того, из-за его зацикленности на одном городе, все остальные фронты рассыпались. Хотя бы Яррик улизнул, так что у Газкулла остался его грод. Но это не утешало.
Я думал, после этого босс сдастся. И он легко мог бы. Если бы он решил напропалую броситься на ближайшую толпу клювастых, боссы кланов с радостью последовали бы за ним к смерти, зная, что у них был достойный раунд покорения вселенной. Однозначно лучшая попытка, чем когда-либо у большинства орков.
Хвала Горку, Газкулл все же не сдался. Потому что ''достойного'' было для него недостаточно. То, что он достиг на Урке и чего почти достиг здесь, стало особенным. Чем-то новым – что не о многих орочьих войнах можно сказать – и даже если он утратил веру, он не мог бросить все дело.
В пивных хатах это называют Прощанием Кровавого Топора. Когда ты говоришь своей толпе, что выложишь деньги после того, как сходишь на склад, но потом уходишь, не заплатив, и никогда не возвращаешься. Это и сделал Газкулл. Он произнес большую речь, объявил, что они почти завоевали планету, и приказал идти в последний массовый штурм на Улей Тартарус, который был последним на планете городом, удерживаемым людьми.
Все это, конечно, было кучей вздора, и он выбрал Тартарус, бросив нож в карту в своей тронной комнате. Но как знал каждый орк, он все еще говорил с богами, потому они с радостью побежали к своей смерти. Потом он по-тихому собрал боссов кланов – как и Гротсника, к моему разочарованию – и мы все свалили в космическом корабле, пока Яррик и клювастые отвлеклись на Тартарус.
Я надеялся, что, бросив все у Гадеса и уйдя, Газкулл придет в себя. Но вы помните, что я говорил про Горка и то, что он любит делать с надеждой грота.
Он дал неплохое представление. Любой другой вождь после поражения, как на Армиягеддоне, попросил бы своих приспешников пырнуть себя заточкой. Но босс все же знал, как выступать с речью, и взбучка мозгов, которую он устроил боссам кланов, когда их корабль покинул систему, была настоящей трепкой. Он сказал, что эта война не станет концом их великого разгула, но лишь самым началом – чем-то вроде проверочного забега, если хотите, чтобы узнать, как работают люди, и как лучше всего побеждать их в будущем. Он научил их важности ''познания своего врага'', что, полагаю, ни разу не смогла втолковать своим боссам эта человек с кислой миной. Хе.
Как я сказал, это была хорошая речь. Она точно задобрила боссов, и Пули даже сам произнес небольшую речь, что они найдут еще один мир как Урк, заново построят огромную орду и вернутся на Армиягеддон, чтобы закончить работу. Они все обрадовались и, чтобы отпраздновать, устроили большую драку, пока Газкулл наблюдал, а Гротсник снимал мерки, чтобы понять, насколько выросла его голова. Я не знаю, что док думал о речи Газкулла. Но я знаю, что у него было что-то-задумавшее-лицо, пока он трясся над боссом со своей измерительной палкой, и, если и был орк, знавший, что происходит в голове Газкулла... ну, это был тот, который скрепил ее в самый первый раз.
Тем не менее. Об Армиягеддоне есть одна правда. Поражение было запланированным и являлось лишь открывающей частью большого генерального замысла, составленного Горком и Морком. Но есть также и вторая, о которой знали только Газкулл, я и, может быть, Гротсник: из нас, без обиняков, выбили все дерьмо, потому что Газкулл пал духом.
Вот и все. Ваша настоящая, полная правда о Газкулле Маг Урук Траке... Теперь я могу идти?
Хендриксен засмеялся. Не горьким презрительным кашлем, или насмешливым гоготом, а искренним шумным ревом из зала эля, прогрохотавшем через всю корабельную тюрьму. Будто весь этот допрос был ничем иным, как подводкой к этой ключевой фразе шутки, и он достаточно оценил старания, чтобы ради веселья быстро отбросить свой гнев.
– И ты ждешь, что мы поверим, – сказал он, отдышавшись, – будто Газкулл Маг Урук Трака, самый могучий, самый честолюбивый, самый чрезвычайно жестокий монстр во всем мерзком зеленом воинстве орков... впал в депрессию? – сказав это, он снова расхохотался, но пока Кусач довольно долго объяснял Макари понятие депрессии, его веселость потухла.
Пока Кровавый Топор говорил, узник сначала казался сбитым с толку. Но потом его кровожадные маленькие глаза расширились от потрясения, будто он только что нашел ответ на загадку, годами не дававшую ему покоя, и проскулил переводчику единственную фонему.
– Несомненно, да, – передал Кусач, и у Хендриксена в непонимании вытянулось лицо.
– Это однозначно новость, – сказала Кассия, выглядевшая такой же сбитой с толку. Фалкс, впрочем, впервые с тех пор, как вошла в клетку, почувствовала что-то вроде триумфа. Она выкупила Макари, надеясь забраться в разум хозяина твари и узнать о его слабостях. И теперь эта надежда исполнилась. Что бы еще не открылось, операция окупилась знанием.
Но разум Фалкс не был из тех, что долго остаются удовлетворенными, и прошло, может, секунды три перед тем, как он вплел беспокойство в ее осознание успеха.
– Все так, – сказала она, продолжая за Кассией, и затем вслух высказала свои мысли. – Но новость эта требует справедливого вопроса. Если это серьезная слабость Газкулла, почему ты просто выдал тайну его врагам? У отступления вождя с Армагеддона уже есть неопровержимое объяснение – так зачем раскрывать правду? Ты вдруг стал казаться необычайно сговорчивым.
– Ну, – сказал Кусач, даже не нуждаясь в консультации с пленником. – Вы, наверное, знаете, что Макари пропал на несколько лет после отступления с Армагеддона? Этому есть причина.
Мы направились на какой-то дрянной мир, называемый Голгофа, поскольку какая-то тупая картофелина в улье Вулканус отметила его, как переполненный орками, а других идей у нас не было.
И под «мы» я подразумеваю Газкулла. Не было ничего особенного в этом странном завершении войны. Он подыгрывал шумной корабельной жизни боссов кланов, так же хорошо, как и до этого. Но теперь, когда всех их собрало вместе в том убогом корабле, стало яснее ясного, насколько он изменился. Тело Газкулла выросло так, что затмевало меньших орков, но то же случилось и с его разумом, и во время путешествия он все больше времени проводил, укрывшись в одиночестве, подальше от них всех.
Гротсник, конечно, напрыгнул на изоляцию босса, как мусорный гад на свежую рвоту. Он отыгрывался за все потерянное время, пока Газкулл находился не в Вулканусе, кажется, занимаясь ковырянием в башке босса чаще, нежели чем-то другим, и я был уверен, что он прилагает все усилия, чтобы усугубить надлом Пророка.
Головные боли, не бывшие такими уж сильными во время тупиковой ситуации с Гадесом, теперь стали хуже прежнего, с припадками такими скверными, как те, что случались у Пророка на Урке. И пока из-за постоянного присутствия Гротсника я не мог спросить, даже если бы был достаточно дерзким для этого, я был уверен, что Газкулл видел в них еще одно доказательства того, что боги его оставили. Более того, я стал уверен, что док знал о происходящем с Газкуллом. В моем понимании, Гротсник видел босса, как свое творение, и намеревался держать его увязнувшим в сомнениях и безумии, пока тот, наконец, не сломается и не станет личным чудовищем дока.
Заявление Пуль о возвращении на Армиягеддон было, в действительности, лишь предложением. Но Гротсник постоянно подкреплял его во время долгих операционных сеансов босса, раз за разом повторяя идею, что это было личным планом Газкулла, пока босс сам не начал так думать. Лично я всей душой ненавидел эту мысль, и поддерживание ее Гротсником лишь вызывало еще большую ненависть.
То, что у Армиягеддона была определенная притягательность, – правда. То странное, божественное чувство, которое мы ощущали во время войны, было чем-то цеплявшимся к тебе, даже если ты грот. И было легко понять, почему босс Смерточерепов так быстро предложил планету в качестве место следующей битвы. Но для меня, и особенно для той части меня, которая являлась Макари, это было огромной тратой потенциала.
Суть Большого Зеленого была в единстве. В том, чтобы наконец-то объединить многочисленные разрозненные очаги орков в галактике и собрать их все в войне, что закончит все войны. Я даже порой размышлял, что Газкуллу стоило бы пораньше высадить толпы на Армиягеддон в драку и тут же улететь, чтобы продолжить набор. Я определенно считал, что сейчас в этом и было дело. С оставленной позади войной, наступило лучшее время, чтобы выучить урок о том, что значит увязнуть, и начать собирать такую силу, что сможет топить планеты, даже не замедлившись.
Но вместо этого Газкулл был более чем готов сколотить еще одну версию войска, с каким покинул Урк, и отправиться прямо в то место, где его разбили. Место, которое комиссар Яррик будет денно и нощно пытаться превратить – в самом, зог, прямом смысле, – в коробку, такую крепкую, что сам Горк не смог бы ее открыть.
Еще одна война на Армагеддоне была для нас самым простым из доступных вариантов. Тем, что сделал бы любой другой вождь. Но Газкулл не был любым другим вождем. Часть его гениальности всегда была в том, чтобы отбросить мысль, что самый простой, быстрый и боевой вариант – всегда лучший. И я размышлял про себя, почему же он соглашался на эту чушь? Все, случившееся до этого момента: объединение Урка, исход на «Убивце Мяров», и второй шанс, который Газкулл получил для себя, убежав с Армиягеддона – все это вот-вот улетит в трубу, просто потому, что босс слишком сильно хандрил, чтобы придумать план получше, чем кто-то по имени, зог возьми, ''Пули''.
Когда мы приблизились к Голгофе, я решил сделать кое-что совсем безрассудное. Такую вещь, что для грота была бы возмутительной. Но я начал чувствовать себя единственным существом на том корабле, все еще хоть на два зуба беспокоившимся о богах, так что я решил сделать это во имя них. Я собирался сказал Газкуллу, что он ошибается.
Поверьте, я хотел оставить все. Позволить ему прийти в чувство на Голгофе и дать время самому понять, что он был на пути к повторению катастрофы, которую мы оставили позади. Но я не был уверен, что это случится. Как не был уверен, что если не выскажусь сейчас, то получу еще один шанс для этого.
Потому что, запомните, я застрял в металлической коробке с Гротсником, наверное, самым подлым козлиной, которого я, по несчастью, встречал, и не только затаившим на меня большую обиду, но уже однажды пытавшимся меня убить. Я уже замечал его киб-орков, слонявшихся в темных нижних коридорах корабля с ножами, и было лишь вопросом времени, когда один из них найдет закуток, который я не проверил на наличие убийц.
Впрочем, в итоге, мне стоило переживать не из-за Гротсника.
Когда я набрался храбрости бросить вызов боссу, мы находились на мостике корабля, в те редкие моменты, когда никого из боссов кланов не было рядом, а Гротсник спал. Газкулл мрачно смотрел на космос, и, казалось, сейчас его лучше не прерывать. Но опять-таки, а когда было иначе?
«Сейчас или никогда», – подумал я и открыл рот.
– Смекн-ун-сникхек-нук, – сказал я ему голосом, из-за страха еще более тонким, чем обычно.
– '''Что?''' – произнес застигнутый врасплох Газкулл, словно ему только что задал вопрос разводной ключ.
– Ты так говорил им на Урке, после объединения. Гротская фраза. Сейчас спрячься, пырни завтра.
– '''Да, я знаю''', – сказал босс, пока скорее недоумевая, чем гневаясь. – '''Почему ты о ней заговорил?'''
– Из-за идеи вернуться на Армиягеддон, – сглотнув, ответил я.
– '''И что с ней?''' – произнес Газкулл и посмотрел прямо на меня. Я понял, что до сего момента ни разу не встречался с ним глазами, и мне не хотелось больше это повторять. Хотя у него остался только один глаз, в нем было достаточно угрозы, чтобы расплавить сталь, не говоря уже о смелости грота. Но я, паникуя, прошептал в голове мольбу Морку и продолжил.
– Ты, может, и победишь, – пропищал я, но передумал. – Ты победишь, – поправил я сам себя, хотя мы оба знали, что в первый раз я был прав. – И после этого, ты получишь планету. Но если ты не вернешься туда, то сможешь получить миллион планет.
Газкулл просто смотрел на меня, у него не дрогнул ни единый мускул, и тогда я понял: он или начал менять решение, или просто ждал, что еще я осмелюсь сказать прежде, чем он меня убьет. Я все равно пересек черту, так что, словно находясь в корабле на границе черной дыры, я, с надеждой на лучшее, вывел двигатели на полную мощность.
– Когда ты показал мне Большое Зеленое, когда я сделал знамя, все звезды в небе были зелеными. Целая галактика во власти орков – не только улей Гадес, – у меня тогда началась ''гипи-вентилизация'', и, казалось, мое сердце вот-вот разорвет себя на куски от дрожи, но я чувствовал в себе зеленое пламя, и оно будто сожгло страх.
– Босс, ты смог заставить работать вместе шестерых самых упрямых поганцев на Урке только своим умом и кулаками. В галактике полно таких же упрямых поганцев, дерущихся друг с другом, когда могли бы обратить все в зеленое – и только ты можешь собрать их вместе. Боги ''верят'' в тебя, босс. Пули, и Уграк, и все остальные тоже верят в тебя. ''Я'' верю в тебя, а я гребаный грот. Единственный, кто сейчас не верит в Газкулла – сам Газкулл.
Только услышав эхо своего голоса, я понял, что кричал. Но почему-то я все равно не был напуган. И вопреки всем моим ожиданиям, Газкулл задумался. Он двигал челюстью, будто пережевывал эту мысль. Потом его голова замерла, и он вновь на меня посмотрел. Его глаз выглядел менее убийственно, что я счел хорошим знаком.
– '''Да''', – сказал он. – '''Ты прав.'''
– Правда? – спросил я, потому что не ожидал, что будет так легко.
– '''О, да. Это очевидно, не так ли. Я, наверное, перестал верить в себя... или ты начал слишком верить в себя, ''Макари'',''' – Газкулл выпрямился во весь рост, касаясь головой потолка мостика, и он был вылитым отражением той фигуры в конце видения, о котором я ему только что напомнил. Только в этот раз он выглядел и в половину не таким добрым. За секунду страх вернулся. – '''Так или иначе, как ты любишь говорить, если низменный, тощий как палка, мелкий кусок падали, вроде тебя, считает, что может указывать мне, что делать, что-то пошло не так.'''
Он шагнул вперед и медленно присел, опустив похожую на зеленую гору голову, пока она не оказалась в паре длин клыка от моей.
– '''''Не так ли'''? –'' произнес он мягко, как пепел, но сила его дыхания все равно чуть не сбила меня с ног.
– Да, – ответил я, потому что спорить с ним сейчас казалось не самым умным решением.
– '''Впрочем, полезно, что ты со мной так говоришь.'''
– Да?
– '''Да. Ты напомнил мне, что настоящий орк не советуется с гротами. Настоящий орк, Макари – а я настолько настоящий орк, насколько это возможно – не советуется даже с богами. Или с кем-либо другим, кроме себя.'''
'''Ты''', – произнес он, вытянув коготь, и тот коснулся моей дрожащей груди. – '''Ты был ошибкой. Слабостью, которую я считал силой. Но с этого момента ошибок больше не будет. ''Будет только сила''.'''
'''Передай Горку и Морку, что мне и без них будет хорошо''', – сказал Газкулл с самой мрачной улыбкой, какую я видел, и положил большой и указательный пальцы по бокам моей головы. А потом он надавил. И с влажным хлопком, с каким взрывается голова грота, закончилась моя вторая жизнь.
===ДОПРОС IX===
- И это все? – через какое-то время сказала Фалкс, не вполне уверенная, что еще добавить.
– Да, по крайней мере, на долгое время, – мрачно произнес Кусач. – Макари сказал мне, что, если вам хочется знать, что же пошло не так на Голгофе, придется пойти и спросить Яррика.
– Воздержусь, – ответила Фалкс. – Он целиком и полностью заслуживает своего статуса героя Империума, но он, наверное, самый строгий, самодовольный зануда, рядом с каким я когда-либо имела неудовольствие сидеть за ужином.
Фалкс боковым зрением увидела, как у Кассии отвисла челюсть. Будучи воспитанной в карательном полку Милитарум, в своем духовном мире она, вероятно, видела Яррика столь же великим, как сам Император. Но девочка теперь находилась в мире Фалкс. И лорд-инквизитор считала: если решил понять чужаков, то хорошо бы первым делом стать реалистом по отношению к людям.
– Так ты его встречала? – спросил Кусач, плохо скрывая заинтересованность.
– Дважды.
– А он... много говорил о Газкулле?
Фалкс приглушенно хмыкнула от удивления, обдумывая ответ.
– Если ты хочешь спросить, считал ли Яррик Газкулла своим ''гродом''? Ну. Я могу с уверенностью подтвердить – он ненавидел его всеми фибрами души.
Когда Кусач передал это гроту, Макари, казалось, был, по крайней мере, доволен.
– Хватит о Яррике, – раздраженно сказал Хендриксен, поскольку тоже встречал легендарного комиссара и составил мнение еще более выраженное, чем Фалкс. – ''Ты вновь вернулся?''
Честно говоря, Фалкс была поражена. Пока узник описывал драки Газкулла на Урке, брат Хендриксен не мог выказать большего презрения к истории и ее рассказчику. Однако же теперь, когда повествование Макари приняло тон саги о перерождении, схожий с некоторыми более странными историями, передаваемыми у курилен с психотропными травами в шаманских пещерах Фенриса, рунный жрец проявил заметно большую заинтересованность.
– Ну, он здесь, в этой комнате, – отпустил колкость Кусач, не лишая себя возможности спровоцировать волка. – Так что да, думаю, он, видимо, в какой-то момент вернулся.
– Ты прекрасно знаешь, о чем я спрашиваю, – пригрозил Астартес, и Кусач прекратил испытывать удачу.
Газкулл в итоге пришел в себя. Я знал, что придет. Но я не имею в виду... примирение. Он решил, что хочет вернуть меня. Но это не имело отношения к вере или Большому Зеленому. Он просто подумал, что я буду полезным инструментом – или даже просто чем-то, что заткнет толпы, потому что они постоянно спрашивали: куда подевался старый добрый знамемашец.
Первый раз это случилось во время битвы. И когда я вернулся в последний раз, было сложнее, чем продырявить собственный тонкий череп. Для начала, я совершенно не был нормальным гротом. В один миг я был лишь мыслью в куче грибов, или вроде того, занятый своим делом, а в следующий – оказался в траншее, трясущимися руками целясь из ржавого бластгана<ref>Аналог мельты у орков</ref> поверх бруствера.
Я споткнулся и упал со стрелковой ступени: оказалось, у этого Макари одну ногу выкинули и заменили на кусок дерева, а я к этому не был готов. Но когда я встал и попытался вновь забраться на ступень, с красно-черного неба опустилась рука и выдернула у меня бластган.
– '''... тогда я приведу ''его'', если ты перестанешь меня этим доставать!''' – где-то надо мной пророкотал Газкулл. Поскольку рука была его, секундой позже она снова опустилась, сунув мне старое потрепанное знамя.
Вообще, я сказал, что это было старое знамя, но вот что интересно. В последней войне в него попало множество пуль, летевших в меня, и одной из моих немногочисленных обязанностей было латать его металлоломом и каждый раз перерисовывать. К тому моменту, как мы покинули Армиягеддон, знамя наполовину состояло из заплаток, и я столько раз переделывал рисунок на нем, что случайно стал неплохим художником. Хотя я так и не смог правильно передать выражение лица.
Но теперь, судя по виду, в знамя столько раз попадали, что не осталось не только исходного металла, но и ни одной моей заплатки. На деле, оно стало в три раза больше, а рисунок на нем был ''позорным''. Газкулл выглядел как какой-то... ''никчемный гаргант'', и кто бы ни рисовал его, руки у него совсем не получались. Было ясно, что прошло очень-очень много времени. Но меня больше беспокоило, что ''моим знаменем пользовался кто-то другой''.
Я решил, что это был лежащий на дне траншеи орк со свежей дырой в голове, когда огромная рука сжалась у меня на плече и развернула лицом к трупу и стоящей вокруг него группе орков. Мертвец носил нелепую шапку, валявшуюся теперь в обломках у его разорванной башки и немного походящую на те, что были у человеческих ''свищеников'', коих мы видели на Армиягеддоне. Я задумался, не было ли это попыткой Газкулла изобрести орочью версию ''свищенства'', и почувствовал стыд за труп.
– '''Вот. Макари''', – раздраженным тоном сказал Газкулл, и там, где его рука касалась моего плеча, появился краткий всплеск боли, дав мне метку-отпечаток. Это казалось... неискренним. Вообще почти не больно. – '''Доволен теперь?''' – прорычал босс. – '''У вас снова есть «правильный знамемашец». Тебе повезло, что я не убил тебя за повторенный в милионный раз вопрос. ''Теперь отвали с этим и забери этого олуха.'''''
– Хорошо, Макари, – сказал Пули, кивнув мне, поскольку именно с ним и говорил Газкулл. Смерточереп, который, получив повышение до босса клана над трупом Дрегмека, был молод, сейчас выглядел ''очень старым''. Он всегда был большим, но теперь стал, наверное, вдвое меньше, и, хотя когда-то был тощим, как палка, в итоге, его живот позавидовал плечам. Пули всегда был ко мне добр. Естественно, относился ко мне как к грязи. Но в хорошем смысле. – Скучал по тебе, – сказал он, отчего я поморщился, потому на всякий случай он добавил «говно мелкое».
Из орков, стоявших рядом с Пулями, часть я узнавал, а часть нет. Там был Уграк, в таком большом гига-доспехе, что я сначала принял его за дреда, но потом увидел эти косые глаза, зло смотревшие на меня из двух разных прорезей в похожем на ведре шлеме. Еще был Шазфраг, выглядевший так, будто его несколько раз разрывали на куски, а потом пересобирали. Грудболг, постаревший еще на Урке, а теперь походивший на что-то, кучу времени пролежавшее в болоте, и разозленный этим. Сназдакку я не видел, как не было в траншее и Генирула Стратургума, но там стоял молодой орк, кажется, носивший его униформу.
– С генералом произошел несчастный случай, – с сожалением произнес Кусач, приложив цвелую фуражку к груди в несуразном жесте поминовения. – Но к счастью, его заменил амбициозный молодой офицер с еще большим пониманием искусства сражений. Это был никто иной, как ''Палковник Тактикус'', – заявил он, произнеся имя так, будто кому-то в помещение было до этого дела, – недавно вернувшийся с долгой и коварной схватки с замечательным противником, где он узнал...
Кровавый топор продолжил, но Макари давно перестал говорить и выглядел сразу недоуменно, раздраженно и несколько обеспокоенно.
– Кусач, – терпеливо сказала Фалкс.
– Хмм?
– Никто не спрашивал, – сказала она ему, в тот же миг, когда Макари рявкнул на орка – она была готова поспорить – то же самое на их языке. Кусач смущенно прочистил горло.
– Прошу прощения, – произнес он, с усилием вытолкнув совершенно не орочье слово между клыков. – Просто я отношусь к нему с большим уважением, вот и все. Свойственно Кровавым Топорам.
Тем не менее, времени смотреть по сторонам не было. Газкулл дал приказ, а он это не для развлечения делал. Поговорив со мной, Пули поднял голову и проревел команду атаковать вдоль траншеи, а затем запрыгнул на бруствер с ловкостью, которую все эти годы и лишние банки харчей явно не уменьшили. Прыгнув, он подхватил меня, бросив в мусор по другую сторону траншеи. Держа в руках знамя мне не по размеру, я посмотрел на самую большую войну, какую только видел.
Перед нами лежал такой огромный город, что я принял его за горы. Если быть честным, я принял его за ''множество'' гор. А подле него, на широкой равнине, поросшей низкой зеленой травой, разбивали друг друга на куски боевые машины в таком количестве, что лучшие забавы южного наступления Газкулла казались скучными. Все было таким большим, что я только через пару секунд понял, что равнина покрыта совсем не травой. Это были ''орки''. Больше, чем я видел в любой из жизней.
Это было так грандиозно, так... ''по-боевому'', что я не отвел взгляд, даже когда боковым зрением увидел громадные ботинки Газкулла, прошагавшие вперед слева от меня. Он со мной даже не заговорил вернув назад, и, казалось, уже забыл про меня, так что я не видел причин обращать на него внимание. И он, к тому же, меня убил.
Но все же, не то чтобы он не ''имел права'' меня убивать. И это бы того стоило, если бы он оглянулся на наш разговор и образумился с Армиягеддоном. Посмотрев на эту масштабную битву, я отдался своей самой не-гротской привычке, и понадеялся. Может, вот оно. Может, это было начало Большого, на что я пытался вдохновить Газкулла: первым могучим шагом в буйстве, что утопит галактику в зеленом. Выглядело точно масштабно.
Но тут я учуял серу. Не только серу: топливо, канализация, пепел, гниль, горячие камни... этот нос Морк не для украшения сделал, знаете? Нюх – лучше из чувств грота, и он никогда не забудет запах места. Нос знает. И нос тогда понял, что я тут уже был. Город напротив нас – Вулканус. Место, где я начал свою вторую жизнь, только с кучей новых укреплений. И это был Горком долбанутый Армиягеддон. Опять.
Здоровенный придурок все же вернулся. И если он хотел, чтобы я махал для него палкой, пока он тут бросал свою судьбу на ветер, он мог об этом забыть.
Честно говоря, не было похоже, что Газкулл этого действительно хотел. Он призвал меня, только чтобы заткнуть Пули. И обдумав это, я понял, что он, наверное, был... это же «саркастичным» называется? «Ладно, – говорил он Пулям, – хочешь назад Макари? Тебе так важен грот с палкой? Вот тебе такой». Только дело в том, что воля Газкулла столь могучая, что он мог заставить кого-то существовать, просто что-то неискренне сказав.
Я смотрел на эту огромную бесполезную битву и на спину Газкулла, пока он вливался в нее, и понял, что был случайностью. Не более чем пустяковым замечанием в разговоре, о котором босс уже забыл. И я знаю, что неправильно гроту высоко о себе думать, но я знал, что выше этого.
Помните, всегда говорили, что я удачливый? Ну, я все еще таким был. Но это не значило, что пули не могут в меня попасть. Просто если я не ''хотел'', чтобы попали, они, кажется, подчинялись. Это чувство... ''сохрунения'' для меня теперь мало что значило. Совсем наоборот. И учитывая настоящий ураган из пуль, несшийся теперь с началом атаки к рядам орков, несложно было создать ту удачу, которая требовалась.
Что интересно, всего в нескольких шагах оказался неплохой поток снарядов, молотящих по мертвому орку – наверное, у какого-то стрелка сбился прицел. Я решил ему помочь. Последним, что я услышал, были звенящие удары по знамени, получившему кучу новых дыр, и тихие влажные разрывы, когда мое тело постигла та же участь. Я умер еще до того, как упал на землю.
– Как думаешь, Газкулл понял, что это все же был ты? – спросила Фалкс.
– Макари думает, ''Пули'' понял, – пояснил Кусач. – И, должно быть, сказал Газкуллу, учитывая, что случилось дальше.
– Так это произошло вновь? – предположила женщина, подняв брови.
– О, ''да'', – сказал Кусач, когда Макари вытянул здоровую руку и обе ноги и начал считать пальцы, какое-то время бормоча себе под нос. Дважды сбившись со счету и начав заново, грот бросил попытки, пожав плечами, и Кусач повторил жест для Фалкс. – Много раз, – подытожил он.
– Но у Газкулла было для тебя дело, и он призвал его выполнять, – спросила Кассия, кусая губу в попытках понять подлый моральный мир Макари, – разве ты не оскорблял Горка и Морка, каждый раз сбегая?
– Не, – раздался переведенный ответ. – Только Газкулла. Не думаю, что в те дни он знал, чего хотят боги. Не думаю, что ему было до этого дело.
– И все же, – продолжила Кассия, с пробившейся в интонациях старой жесткостью карательного легиона, – он отдал тебе приказ.
Когда Кусач перевел это, Макари засмеялся.
– Ты правда не понимаешь гротов, так ведь, большой человек? Помнишь, что я говорил раньше – для грота попытаться сбежать от хозяина не богопротивно. Орк должен доказать свое право на власть, остановив его. Ну, это оно и было, но больше.
Макари принялся за рассказ о почти бесконечной, все более изощренной череде призывов от Газкулла, за которыми почти незамедлительно следовали столь же изобретательные смерти от Макари. И исходя из описаний, казалось, что при каждой встрече этих двоих – хоть и краткой – орочий вождь становился все мрачнее. Становилось понятно, что дисфория, поглотившая орка во время осады улья Гадес, так и не прошла окончательно. Боги («Или та часть безумия, которую он принимал за их голоса», – благочестиво поправила она себя) продолжали молчать в его растерзанном черепе. И когда война за Армагеддон разрослась до апокалиптической, в пике став вечной ничьей, слабость Газкулла, кажется, вновь одолела его.
Фалкс почувствовала, что в этой части допроса можно надавить еще.
– Если ход сражений, который я составила по этим... болезненным сценам, верен, – сказала она прервав Кусача на середине рассказа о том, как Макари до смерти забил себя гаечным ключом, – то мы, видимо, подходим к той точке, когда Газкулла последний раз видели на Армагеддоне. И я полагаю, что Макари может знать что-то о том, почему он ушел.
Когда переводчик передал это пленнику, Макари поначалу молчал. В медленно покачивающемся конусе света от лампы в камере, его глаза то выходили, то вновь попадали в тень. Освещаясь, они то казались пылающими от ярости, то мрачными от сожаления. Фалкс вновь разозлилась от тщетности попыток определить чувства грота по лицу, способному лишь на различные вариации злобы. Однако, в итоге, Макари мерзко оскалился.
– Да, – сказал Кусач, – он говорит, что знает.
===ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. ПРОЗРЕНИЕ ГАЗКУЛЛА===
– '''Я не буду извиняться''', – сказал Газкулл, хмуро глядя на меня с самого красного неба, какое я видел.
– '''Я не буду извиняться''', – повторил он, убрав руку с моего плеча и выпрямившись во весь рост, – '''потому что я не перед кем этого не делаю. Ни перед любым другим орком. Ни перед самими богами. И явно не перед гротом – не важно, какой подлой, выводящей из себя скотиной он является.'''
Вокруг босса закружилось густое облако дыма, сначала скрыв его, а потом осветившись изнутри злобным светом, когда прикрепленная к клешне пушка вновь выстрелила по какой-то цели, сокрытой дальше во мгле. Однако я этого не услышал, или, по меньшей мере, не заметил шума: каждый нерв моего тела истошно вопил от боли ожога, оставшегося там, где он меня коснулся. В этот раз казалось, что прожигает до костей, и я мог только стараться не уронить знамя, зажатое, как я теперь понял, в пальцах моей левой руки.
Но когда боль начала стихать до саднящей приглушенной пульсации, я подумал о его словах. Для начала, с тех пор как он меня убил, это был первый раз – первый за всю эту нелепую кампанию – когда он вообще заговорил со мной напрямую. Он сказал: «Подлая, выводящая из себя скотина». Я не горжусь, потому что гроту это не положено. Но все равно всем нравится лесть, а это было высокой похвалой. При пробуждении у меня был порыв встать под пули, но если он собирался так со мной говорить, решил я, то, может, его стоит выслушать. И кроме того, в нем что-то изменилось, но я не вполне понимал что. Он просто казался в большей мере... ''собой''.
– '''Чтоб тебя Горк отметелил, Макари''', – выругался Газкулл, прорычав слова со звуком, похожим на гравий и перезарядив пушку, когда развеялся дым. – '''У меня из-за тебя головные боли были. Но во время головных болей мне лучше думается. И потому, Макари, я думал. Пошли.'''
С шипением и щелканьем поршней Газкулл развернулся и начал тяжело шагать вверх по крутому склону разломанных камней, куда стрелял из оружия. Только это не были камни, как я заметил, посмотрев вниз, чтобы начать ползти за ним – эти были мелкие осколки брони, столько раз взорванные, что стали почти как гравий. Когда мой разум устроился в новом убежище, я различил повсюду множество криков. И ''очень много'' взрывов.
– '''И раз не буду извиняться''', – пояснил босс, пока его ноги сдвигали целые насыпи перемолотого металла и керамита на пути вверх, – '''я не буду говорить, что был не прав. Я не был не прав, убив тебя. И не был не прав, вернувшись на этот мир.'''
Я прыгал между площадками выровненного щебня, оставленные его ботинками, пользуясь древком знамени для равновесия, пока, кряхтя изо всех сил, не оказался на вершине рядом с ним. Снова появился дым, скрыв все выше пояса Газкулла. Но я слышал, как он глубоко вдохнул где-то наверху, будто наслаждался чем-то. Будто чуял что-то, что я не мог. Он выдохнул, протяжно и ровно.
– '''Чуешь это, Макари?''' – спросил он.
Я чуял. Пахло гребаным Армиягеддоном. Но время было не для острот, потому я притаился, устроившись на сломанном шлеме клювастого у его правого ботинка.
– '''Видишь это, Макари. Что я сотворил здесь?'''
Конечно, из-за дыма я не видел. Но потом ветер снова унес его и с вершины того холма я увидел самую прекрасную и ужасающую вещь.
Это была война. Но написанная самыми большими буквами, какие можно найти. Мега Война. ''Священная Война'' – эхо той идеальной древней жестокости, для которой, как глубоко внутри знал каждый орк, они и были созданы. Машины столь громадные, что двигались подобно облакам, раздирающие друг друга в мощных потоках искр. Море тел – орочьих и человеческих, живых и мертвых – текло поверх безупречных дебрей траншей, воронок и размолотых обломков.
Подняв голову от этой божественной катастрофы на ее возвышающегося ''акитектара'', мой взгляд скользнул по роям воздушных аппаратов – наших и вражьих, не важно, – вращавшихся в таких густых облаках выхлопов, что, верно, сами были дымом, и взрывавшихся во внезапных, ярких гроздьях смерти. Я поднимал глаза выше и выше через эту бурю огня и стали, пока не увидел ее. Голову Пророка – твердую, темно-зеленую, неподвижную. Краеугольный камень и венец всего этого.
Он откинул голову, закрыв глаз от восторга и надув кожистые ноздри, будто позволял каждому чувству насладиться его творением. Но тут я понял: дым унес не ветер. Это сделал Газкулл, вдохнув его, позволяя мне увидеть. Он взял все эти уничтожения, ярость и резню, всю волю и гнев двух межзвездных империй, и просто пошел и, черт возьми, ''выкурил их''.
Его грудь наполнилась достаточным количеством дыма войны, чтобы задохнулась целая толпа гротов, и пока он удерживал его в себе, облака над ним начали светиться. В этом сиянии двигались силуэты: огромные тени, подплывающие друг к другу и сталкивающиеся в брызгах тьмы. Космические корабли, понял я. Громадные механизмы, раздирающие друг друга на металлолом в битве, по сравнению с которой происходящее внизу выглядело нелепо. Битва столь масштабная, что видно было только тени, ''спраницираванные'' светом ее ярости.
Газкулл все еще вдыхал, словно внутри него не заканчивалось место. И в это время один осколок света прямо над его головой начал становиться все ярче и ярче. Будто что-то приближалось.
'''Это священно, Макари''', – сказал Газкулл, когда свет стал слишком ярким для глаз. И клянусь Морком, его губы не двигались, хотя его слова в своей голове я слышал так же отчетливо, как все остальное.
Когда свет погас, он открыл глаз, глядя прямо на меня. И сбоку, падая вниз, пробившись через небеса, оказался зоганный здоровенный камень. Утыканный орудиями, стрелявшими во всех направлениях по пути вниз, просто ради наслаждения стрельбой. Когда камень наполовину опустился, на его задней части зажглись ракеты, размером, должно быть, с город, и он полетел к земле еще быстрее. Я поднял знамя так высоко, как мог, и не мог удержаться от крика во все хилые легкие из-за этой ''красоты''.
Но я не увидел, как камень упал. Потому что Газкулл оскалился так же широко, как Горк, и выпустил между клыками весь тот дым, только гуще и злее, чем до этого, который скрыл все, что я мог видеть.
– '''Пахнет действительно хорошо, так ведь?''' – сказал Газкулл, и мне пришлось согласиться. Потому что так и было. И да, это все еще был запах Армиягеддона, который я уже знал – запах, от которого я решил свалить в начале войны. Но теперь он изменился. Стал насыщеннее. В нем появился целый слой новых ароматов – масел и зелий, какими натирала свою броню сотня разных толп клювастых, и крови и потрохов, оставшихся, когда эта броня ломалась. Пота и ужаса человеческих солдат со всей галактики, и странных веществ, готовившихся в сердцах гигаорудий меков. Бесподобный старый запах.
– '''Тогда пошли''', – сказал Газкулл, и на фоне света от, видимо, падения камня на землю, я увидел его ''селувет'', спускающийся по другой стороне холма.
– Что мы атакуем? – спросил я, решив, что этот вопрос будет уместен.
– '''Ничего''', – просто ответил босс. – '''Мы уходим'''.
Ну, этого я не ожидал.
– Но не похоже, что мы уже победили? – сказал я, удивленный, что столь неожиданно почувствовал такое разочарование от мысли об уходе.
– '''Еще нет''', – согласился Газкулл. – '''Но победим, заметь. Но я и ты? Мы здесь закончили.'''
Пока мы шли по полю боя в дыму, Газкулл объяснил. Было странно: хотя с вершины холма я видел миллионы сражавшихся, мы натыкались только на трупы, будто все расступались, давая нам поговорить.
Он сказал, что устроил такую большую войну, что людям пришлось привезти солдат с такого огромного участка космоса, какой даже звездный свет преодолел бы за тысячу лет. Целые ''миры'' хилых поганцев были скормлены дробилке, в которую Газкулл превратил эту планету, как и достаточно стали, чтобы опустошить шахты целой звездной системы. Тут находились много-много-и-пять разных толп клювастых, шесть великих толп человеческих гаргантов и не меньше много-и-семи флотов больших остроносых человеческих кораблей.
И это еще не говоря об орках. Босс, без сомнений, пришел сюда с ордой. Но в отличие от первого вторжения, когда ее сожрала война, в этот раз его силы удваивались каждый год. Он сказал, что орки прибывали из отдаленных миров, как на Урк с внешних планет, потому что ''почувствовали это''. Они знали, что тут что-то происходит. Что-то особенное. Они не знали, что именно, но как магнит хочет прицепиться к стали, так они хотели стать частью этого.
Но битва происходила не только здесь. Учитывая, как много людей направили в эту схватку, поблизости находилось множество планет, ждавших хорошей трепки, и Газкулл уже получал доклады о крупных вторжениях, отделявшихся от его собственного и ведомых орками, которых он никогда не встречал, чтобы пойти и в его честь втоптать миры в грязь.
– '''Ты хотел, чтобы я объединил орков, Макари. Теперь ты видишь? Именно это я и сделал. И сделал я это лишь сражаясь на каждом шагу. Сражаясь здесь, как и сказал.'''
Он остановился ненадолго, так что я едва не влетел в заднюю часть его икр, и развернулся, указав на меня когтем. Тогда я не видел его лица, только свечение его металлического глаза в дыму, и когда он вновь заговорил, то этот холодный, жестокий голос заставил весь остальной мир замолчать.
– '''Так что никогда больше не сомневайся во мне. Никогда. Да, мне потребовалось время. Мы оба знаем, что у меня были... случаи. Но я нашел лучший путь – путь богов – и он привел меня сюда. В этом всегда был план. И это истина, поскольку я так сказал''', – потом он пошел дальше.
В общем, с этого момента я помню все ''немного'' иначе. Но опять же, в концепции истины есть место не только для одной мысли, и, как я думаю, вы знаете об этом больше, чем говорите. И когда Газкулл что-то решил, другим истинам просто придется убраться с дороги и освободить место, да? Как Пророк пришел в Ржавошип, придерживая мозг и сражаясь с животными по пути, так и это было запланировано им с самого начала. Именно это и случилось.
Пройдя немного в тишине, мы остановились там, где по словам Газкулла, нам нужно было ждать. Он сказал, что камень был небольшим развлечением для прикрытия нашего ухода – ''атвличением'', чтобы Яррик, которому не очень-то хотелось упускать нас второй раз, был слишком занят, чтобы заметить одиночный орочий корабль, отделившийся от схватки на орбите. Боссы кланов, как он сказал, уже ушли, наконец-то посланные в собственные войны, и я мог лишь надеяться, что Гротсника заставили принять те же привилегии. Теперь на Армиягеддоне были только мы, по крайней мере из орков, что я знал, и скоро машины меков унесут нас в космос.
Газкулл стоял и разглагольствовал о священных вещах, как склонен был во время ожидания, и я с удобством пристроился на мертвом человеке, у которого было не так много мокрых мест. Тут теперь было жутко тихо, поскольку битва сместилась на новые жестокие фронты, созданные ударом камня. Каждые несколько секунд где-то во мраке раздавался крик умирающего человека, но, честно говоря, это было весьма расслабляющим. Такая... ''компанейская'' тишина.
Но, помню, я мог поклясться, что Газкулл собирался мне еще что-то сказать, но отказался от этого. И раз уж я родился наглым поганцем, и много раз таким же умирал, я не смог сдержаться.
– Босс? – спросил я.
– '''Да?''' – ответил он тоном, говорившим, что мне лучше очень осторожно подбираться слова.
– Ты говорил, что не сожалеешь и что не был не прав, убив меня или придя сюда, но думал обо всем этом...
– '''Говорил'''.
– Ну, звучало так... Хм... Звучало так, словно в этих рассуждениях есть что-то большее. Что-то, что ты еще не сказал.
Газкулл долго смотрел на меня, но он выглядел в большей мере заинтересованным, чем злым.
– '''Не знаю, чем Морк думал, создав тебя, грот''', – сказал он, наконец, потерев черепную пластину ладонью. – '''Но работа штучная''', – он вздохнул, потом подошел прямо ко мне и заговорил.
– '''Ладно, это были головные боли. Они становились хуже, и несмотря на все усилия Гротсника, они почти не стихли.'''
«Удивительно», – подумал я.
– '''Я думал, когда мы приземлимся здесь, полегчает. И отчасти, так и было. Но потом опять стало хуже. Помнишь, несколько месяцев назад, когда ты забил себя до смерти тем гаечным ключом?'''
– Да, – сказал я, почесав лицо, чтобы он не заметил моей ухмылки.
– '''Меня это разозлило, Макари. Очень разозлило. Припадок случился прямо перед всеми боссами, и мне пришлось драться с одним из них, чтобы его скрыть. Я, конечно, победил. И обид не было. Но было близко. И я задумался, почему у меня головные боли.'''
– Это были боги, босс?
– '''Да, Макари. Это были боги. Они говорили со мной все это время, пока я думал, что они молчат. Они говорили со мной, пиная в голову. Что значит, если я пинаю кого-то в голову?'''
– Ты хочешь, чтобы тебя слушали.
– '''Именно. Так что в итоге я послушал. И в этом наконец-то появился смысл,''' – Газкулл посмотрел на молчаливый клубящийся дым и снова вздохнул. – '''Боги видели, что я сделал тут в прошлый раз. Они видели Голгофу и все остальное. Смотрели они, и видели, что это хорошо. Но они стали нетерпеливы, Макари. Каким был я, смотря на ту драку с балкона на Урке. Когда я понял, насколько... больше она может быть.'''
Он повел когтями вокруг себя, оставляя в дыму небольшие завихрения, где смог касался их острых кончиков.
– '''Оказалось, хорошего слишком много. И ты сейчас видишь, как это хорошо. Но не так, как будет. Эта вспышка заперта, и не может стать больше. То, что происходит здесь... должно происходить ''везде''. И для этого мы сейчас уходим''', – я кивнул, потому что он все еще не сказал то, чего, как я понимал, избегает всеми силами. Но он уже почти дошел до этого.
– '''И... ну. Полагаю, Макари, мои слова не про то, что мне жаль''', – сказал он в пятый раз, – '''или что я ошибался''', – это тоже было сказано в пятый раз, и он зарычал от досады. – '''И, клянусь Горком, Морком и самим Большим Зеленым, ты ''действительно'' самый удачливый грот, когда-либо выползавший из дыры, раз я вообще подумал сказать тебе такое, но...'''
Он скривил лицо, как обычный орк при мысли о сеансе под ножом Гротсника, подходя к грани, но с каждым шагом ступая все медленнее.
– '''Ты...'''
Но дальше он не зашел. Потому что раздался скрипучий, скрежещущий, лязгающий звук, и мы оба огляделись, увидев большую тень, ползущую через дым. Это был человеческий танк, полностью разбитый, с кучей дыр от пуль и с половиной гусеницы, болтающихся сбоку. Это было неожиданно, поскольку я думал, что все армии к этому моменту ушли. Но все же, думаю, Горк и Морк порой бывают весьма изобретательными, когда действительно хотят преподать урок. Башня танка повернулась со звуком, будто снотлинга ткнули сверлом, изнутри раздался глухой удар, и орудие выстрелило.
Газкулл недоуменно скорчил лицо и посмотрел на дыру в броне прямо там, где был его живот.
– '''Они меня подстрелили''', – заметил он, будто это не имело смысла.
– Ты в порядке, босс? – спросил я, пока танк просто стоял, не зная, что делать.
– '''О, да''', – ответил он. – '''Броню надо будет починить. Но не думаю, что снаряд вошел. Всегда говорил – у меня самый крепкий живот''', – он ткнул кончиком когтя в дыру и посмотрел на нее поверх груди. – '''Ха. Боеголовка даже не взорвалась.'''
И тут боеголовка взорвалась. Из дыры в броне Газкулла вырвался фонтан крови и шрапнели, и Пророк Горка и Морка опрокинулся назад. Потом единственным звуком был скрежет люка на башне танка, когда оттуда высунулось человеческое лицо с выражением такого удивления, что я думал, у него глаза вывалятся. Он начал что-то кричать в танк, видимо, чтобы кто-нибудь зарядил еще один снаряд, и я услышал беспокойные крики изнутри, даже когда люк снова закрылся.
Я бросился туда, где на обломках брони, покрывавших равнину, лежала голова Газкулла, и понял, что понятия не имею, что делать. Он не был мертв – в конце концов, это всего лишь танковый снаряд, а он Газкулл, – но умер бы через пару минут, и на восстановление от такого ранения ушло бы несколько часов. Проблема была в том, что у нас не было пары минут до того, как танк бы выстрелил снова. Мне почти хотелось, чтобы тут был Гротсник. Он хотя бы знал, как в этом разобраться. Но потом моя дурная мелкая голова начала работать, и я получил собственный ответ.
– Проблема решена, босс, – сказал я примерно через минуту, стряхнув с руки пропущенный кусок мяса и подобрав знамя, которое оставил прислоненным к груди Газкулла.
– '''''Что?''''' – сказал он, пьяно прищурив глаз, когда очнулся.
– Это было просто. Я слышал людей в танке, даже когда люк закрылся, и знал, что тому есть причина. Потом я вспомнил про все эти дыры в нем и понял, что по крайней мере одна из них должна быть по размеру гроту. Так и было.
Я оскалился и в отражении на линзе металлического глаза Пророка, увидел куски плоти, застрявшие в моих острых маленьких зубах.
– Дальше времени ушло немного. Хотел бы я, чтобы ты видел их лица.
– '''Ладно''', – сказал Газкулл и глубоко, с дрожью вздохнул, потом стиснул зубы и сел. – '''''Ладно''''', – повторил он, и я увидел, что он смотрит в небо, где, наверное, находились боги. – '''Вы добились своего. Я скажу это. Макари?'''
– Да, босс?
– '''Ты был прав. Боги от меня хотят объединения орков. Здесь. Теперь, пойдем и сделаем звезды зелеными.'''
==АКТ ЧЕТВЕРТЫЙ==
===ДОПРОС X===
Макари попытался – неубедительно – вести себя так, будто второй исход с Армагеддона был завершением имевшейся у него истории. Но все в помещении, и особенно брат Хендриксен, были железно уверены, что это не так.
Потому они какое-то время продолжали, разобравшись с погоней Яррика, битвой за Залив Призраков и похищением Газкуллом всей космической армады вождя Ургока. Драка за дракой за дракой, с неутомимым наслаждением описываемые этой квохчущей тварью и его Троном забытым переводчиком.
Однако, выдержав шесть часов Октарианской Войны, в которой Газкулл победил чуть ли не бесконечную волну все увеличивавшихся тиранидских бестий в одной схватке, силы Фалкс истощились. Допрос подошел к двадцать второму часу без перерыва, поскольку они не останавливались со смерти Ксоталя, и в итоге потребовался твердый психический толчок от Кассии, чтобы инквизитор вообще призналась себе, что устала. Она попыталась возразить огринше, что Хендриксен на ногах столько же, сколько она, но в ответ получила только поджатые губы и скептический взгляд. Кассия не нуждалась в тонкостях психического общения, чтобы указать на абсурдность стандартов, установленных для себя Фалкс.
Потом псайкер покинула ее мысли и резко вслух запросила шестичасовой перерыв в процедуре. Фалкс разрешила, и, хотя она покидала клетку в раздражении от необходимости отдыха, по крайней мере, она была довольна, что не сама об этом попросила.
И теперь она находилась тут, в пахнущей затхлостью, в некоторой степени слишком скромной комнатке, называвшейся ее покоями. Капитанская каюта на «Исполнителе» была роскошной, но лорд инквизитор давно оставила ее, предпочтя эту каморку и переоборудовав свои исходные покои в оружейную. Она пыталась убедить себя, что это решение было принято исходя из спартанской кротости. И может в молодости это бы так и было. Но к какому бы объему реювенальных процедур ни имеешь доступ, дожив до своего четырнадцатого десятилетия, невозможно не ценить хорошую кровать, и каждый раз, просыпаясь с новыми щелчками в позвоночнике, Фалкс скучала по тому отделанному золотом чудовищу.
Нет, горькая правда была в том, что Фалкс оставила каюту капитана лишь потому, что не смогла спать в таком большом помещении с таким количеством теней.
Бросив взгляд на терпеливо парящий за пологом кровати серво-череп, чьи окулярные данные она настроила на отображение корабельного времени, Фалкс зарычала от раздражения. Прошло четыре часа, и попытки поспать стали казаться бестолковыми. Она уже размышляла, не возобновить ли допрос раньше, но в дверь постучали.
– Входи, брат Хендриксен, – вздохнула она, поскольку Кассия, как профессионал, спала, и больше никто из команды не знал ее так хорошо, чтобы быть уверенным, что она не спит и ее можно потревожить. – Не включай свет, – сказала она, махнув рукой с кровати, когда его огромный силуэт показался в ее боковом зрении. – Тоже не спится? Или ты и не хотел?
– Вообще, было бы неплохо, – печально произнес фенрисиец. – Но мне больше хотелось есть. Пропустил много приемов пищи, пока слушал этого чертова ''грённиссен'', – старый псайкер тяжело опустился на потрепанное кресло напротив кровати, и Фалкс скорее услышала, чем увидела, охлажденную жаренную синт-птицу, которую он с собой принес в качестве нейтрализатора вкуса.
– А пока ты ел, – спросила инквизитор, – размышлял ли ты о том же, о чем и я? Конкретно, почему Макари так охотно предал возлюбленного пророка теперь, после столь трогательного воссоединения перед отбытием с Армагеддона?
– Совсем не думаю, что он его предает, – жуя, спокойно сказал Хендриксен. – Думаю, это уловка. Они пытаются играть с нами.
– По той же причине ты сомневался в подлинности Макари, – заметила женщина. – Но он оказался вполне настоящим.
Брат Хендриксен пожал плечами в темноте.
– Я все равно думаю, что это обман, лорд инквизитор. Все же это Вы склонны менять мнение в угоду фактам. Вы хотите наблюдать за этим, – космический десантник с хрустом сделал еще один большой укус и заговорил с набитым мясом ртом. – Может быть опасно, знаете ли.
Фалкс слегка засмеялась и позволила тишине ненадолго воцариться в убогой каюте, будто потертому уюту старого траншейного одеяла.
– Так продолжай, – наконец, произнесла она. – Как думаешь, в чем их план?
– Понятия не имею, – ответил Хендриксен, с привычным тоном того, кто давно стал безразличен к козням чужаков. – Но что бы то ни было, мы поймаем их перед его исполнением. Или сразу после. Так или иначе, это не тот день, когда монстры нас одолеют, Титонида. Все будет хорошо.
– Все будет хорошо, – выдохнула Фалкс, прожившая жизнь, убежденная в противоположном. – Ты говоришь так каждый, черт возьми, раз – и ты правда веришь в это, да? Этот... оптимизм – личное, или Император создал вас с врожденной верой?
– ''Вера?'' – рыкнул Хендриксен, с фальшивым презрением махнув полуобглоданной костью. – ''Вера'' – это думать, что другие решат за тебя твои проблемы. Вера не для таких как ты или я, Фалкс. ''Хрм''. Мы ''и есть'' эти другие. Мы решаем проблемы, – перед тем, как заговорить вновь, фенрисиец с хрустом разгрыз кость и проглотил осколки. Но в этот раз в его голосе звучало настоящее презрение. – И Император, может, наш отец, но Он не наш создатель. Астартес создает сам себя.
– С небольшой помощью геносемени, – сухо добавила инквизитор, и Хендриксен с пробуждающимся гневом подался вперед.
– Дух волка ''нужно заслужить'', Фалкс. Это не какой-то случайный подарок. Как ты хорошо знаешь, это проклятье, что мы несем вместе с волей превзойти свою человечность. Но это и благословение. Оно дает мне... то, что ты назвала оптимизмом. Я знаю, что все будет хорошо, поскольку какие бы беды не случились, ''я знаю, что буду способен сделать все хорошо''. Или достойно умру, пытаясь. Так что волноваться не о чем.
Фалкс еще искала в разуме подходящие слова, чтобы выразить, насколько такая уверенность потрясающе непостижима, когда тишину разорвал протяжный визг сирены в пространстве снаружи. Через секунду каюта погрузилась в гневный алый полумрак системы аварийного освещения «Исполнителя».
«Побег из изолятора». Слова затекли в разум Фалкс, будто ледяная вода, еще до того, как предупреждения появились на ее инфо-визуализаторе.
Хендриксен уже был на ногах с ножом в руке, его глаза мрачно бегали по невидимому тексту его собственных окулярных данных. Незадолго до этого, ремонтный сервитор обнаружил, что дверь корабельной тюрьмы открыта, и рядом с ней целый отряд личной стражи Фалкс. И теперь, пока женщина натягивала китель и забирала пистолетный ремень, на спинной палубе-казарме включился новый сигнал тревоги. Вторжение в каюту.
– Кассия, – охнул Хендриксен, как раз, когда Фалкс сама определила источник второго сигнала, и побежал к двери.
Инквизитор последовала за ним. И подумывая напомнить космическому десантнику о его оптимистичной оценке, женщина вскоре решила, что лучше приберечь дыхание для бега.
Смерть Кассии не была чистой.
Как и в случае с орком, просто ''нельзя'' убить огрина чисто, по крайней мере, если в наличии только нож. А судя по жуткой панораме борозд, порезов и уколов, вырубленной на ее похожем на гору теле, это явно был нож. По виду, борьба началась у ее стола, пока она работала со своим журналом. Имперская Истина, конечно же, утверждала, что огрины не умеют писать. Но за последние два года с помощью постоянных упражнений со старыми текстами Ордо Биологос, позаимствованных из личной библиотеки Фалкс, она самостоятельно училась. Не так давно, Кассия развила неплохой талант к каллиграфии. Но теперь ее журнал, как и все в комнате, был покрыт густой, сворачивающейся кровью. Истина, решила Флакс, восстановлена.
– Кусач, – прорычал Хендриксен, сидевший на корточках у тела псайкера.
– Сервитор, – ответила Фалкс.
– Когти Бьорна, женщина, о чем ты говоришь?
– Сервитор, привезший бак Ксоталя. Когда Кусач помог ему зафиксировать колесики, он его коснулся. Должно быть сорвал с него пропускной стрежень и прятал его, пока мы не ушли.
– Невозможно, – зарычал Хендриксен. – Их прикручивают болтами. Нет таких быстрых орков.
– А этот есть, – возразила Фалкс и посмотрела на разгром, окружавший тело женщины, которая когда-нибудь могла стать ее аколитом.
Кассия упала в мешанину сломанной мебели, и судя по каплям темной орочей крови, перемешанным с озером ее собственной, и запахом озона в воздухе, она, видимо, хорошо сражалась на всех фронтах. Но шансов у нее не было, учитывая глубокую колотую рану сбоку на шее – первую из нанесенных, предположила Фалкс, и довольно глубокую, чтобы перерезать ее толстую, как кабель, сонную артерию.
– Хорошая битва, девочка, – прошептал Хендриксен, когда его расширившиеся от гнева глаза метнулись к следу черной крови, ведущему к второму выходу из каюты. Он уходил к расположению кухни в казармах и дальше, где находилась спинная магистраль «Исполнителя».
– Он направился к задней группе спасательных капсул, – сказала Фалкс, заметив порезанную ткань, где с рукава кителя Кассии срезали устройство доступа. Когда она повернулась, Хендриксен уже ушел, тяжело ступая вдоль казарм и чуя аугментированными ноздрями запах орочей крови.
Но даже старый волк не был достаточно быстрым охотником для такой дичи. Увидев те же новые сигналы тревоги на инфо-визуализаторе, что и Фалкс – о незапланированном выпуске капсулы из задней группы – он остановился, как вкопанный, пробормотав фенрисийское ругательство. Поскольку они еще шли через варп, пытаться выстрелить по капсуле не имело смысла; она должна была вывалится обратно в реальное пространство в тот же миг, когда покинула поле Геллера «Исполнителя».
Орк сбежал.
Брат Хендриксен должен был выть от досады, или вырвать стальной стол из креплений, или проявить свою ярость бурей несфокусированной психической энергии. Но он ничего из этого не сделал. Напротив, шаман сделал глубокий, успокаивающий вдох, потряс головой, будто чтобы прочистить ее, и вытащил остатки синт-птицы. И тогда сорвалась Фалкс.
– Чтобы ты от оспы сгнил, рунный жрец! Как ты можешь быть таким черствым, что ''ешь'' в такое время? Она мертва, Хендриксен. ''Мертва''. Это для что-нибудь значит, помимо твоего проклятого аппетита?
Хендриксен сглотнул, вытер руки о бедра и медленно пошел к ней. После грязной драки, в которой долгие годы назад выковалась их связь, Фалкс всегда дважды думала перед тем, как говорить с гневающимся волком. И теперь, когда его сияющие губительным холодным спокойствием глаза встретились с ее, она вспомнила, почему.
– Никогда не делай догадок о том, что я чувствую, а что нет, – предостерег он голосом мягким, как шаги хищника по снегу. – Я буду скорбеть. Но перед этим, весьма вероятно свершится насилие. У меня большое тело, его нужно насыщать. Это не какой-то веселый пир, ''Лорд Фалкс''. Я поддерживаю свою способность убивать.
Фалкс с усилием сглотнула и уперлась пятками в сталь палубы, чтобы не дать себе отступить от псайкера.
– Конечно, брат Хендриксен, – сказала она, усмирив свой нрав. – Я сорвалась.
– Прощаю, – сказал космический десантник, но лед из его глаз не исчез. – Теперь грот. Если только наш беглец не нашел времени повозиться с системами слежения, то тварь осталась в клетке.
– Ты намерен убить его? – спросила Фалкс, ничего более сейчас не желавшая.
– Нет. Я собираюсь завершить его допрос. Это судно Ордо Ксенос, инквизитор. Давай сделаем то, что получается лучше всего.
Хотя клетка была оставлена открытой, а путы узника разрезали, грот, скрестив ноги, сидел у стула для допроса, когда они пришли. И несмотря на поврежденную руку, сломанный нос и большую рану, где его плоть отрезали для Виночерпия, он ухмылялся. Судя по его виду, он не боялся смерти. Тем не менее, Фалкс подумала, что он казался несколько разочарованным, когда Хендриксен не ударил его, а вошел в помещение, совершенно игнорируя существо, и положил тяжелый сверток шкур, который захватил из своих покоев.
– Ненавижу спрашивать об очевидном, – осмелилась задать вопрос Фалкс, пока волк развязывал ремни, скреплявшие сверток, и разворачивал его на полу клетки. – Но как мы будем допрашивать эту тварь, если она и слова на готике не знает?
– Есть более древние методы, – коротко ответил рунный жрец и начал снимать с себя корабельные одежды. Увидев набор предметов, выложенных на расстеленную шкуру, Фалкс начала осознавать, что было на уме у шамана. Там оказались пучки трав, очерненные смолой черепа животных и сосуды из рога, закупоренные пробками из неочищенного воска. Руны из связанных нитями костей младенцев и куски засушенного, недобро выглядевшего мяса. А в центре всего этого блестело длинное, кровожадное острие зуба кракена.
«Он и в самом деле о старых методах», – подумала женщина. И помимо ее воли, восхищение всем чужеродным, приведшее к катастрофе, разгорелось вновь.
Инструментарий на шкуре не имел никакого отношения к свету Императора. Эти вещи пришли из долгой тьмы фенрисийской зимы; мази блестели в освещенных огнем пещерах задолго до того, как Повелитель Человечества явился, дабы вернуть своих охотников к ноге. Но их не забыли. И при всей настойчивости Хендриксена – как теперь поняла Фалкс, ''пытавшегося подать Кассии хороший пример'' – в отношении дисциплины и учений санкционированного имперского псайкера, он всегда держал эти зловещие реликвии под рукой.
Космический десантник к этому моменту полностью разделся, и на него было жутко смотреть. Фалкс никогда особо не интересовалась мужскими телами, но даже если бы так, в теле Хендриксена она нашла бы мало наслаждения. Оно являлось маскулинностью, возведенной до чистого оружия: нечто ''сконструированное'', лишенное всей непреднамеренной грации природы, которую заменили монолитной брутальностью бронированной машины. Когда Хендриксен взял горшочек с каким-то вонючим маслом и начал размазывать его по торсу, покрытому шрамами, рубцами от скальпеля, растяжками и злобными рубцами вживленных сокет-портов, Фалкс неожиданно осознала, почему главный боевой танк Астра Милитарум окрестили Леманом Руссом.
Она поняла, что татуировки Хендриксена нанесли, когда он еще был человеком. Сейчас они исказились, растянувшись над перестроенными костями и буграми насильно выращенных мышц. В их изгибах можно было заметить призрак мальчика, каким когда-то был волк, натянутый на тело монстра, и Фалкс на мгновение ощутила жалось к Хендриксену, пока он обводил линии кончиком пальца, вымазанным смердящим жиром.
Подготовив тело, шаман взял зуб кракена, прошептал не то молитву, не то проклятье, и начал водить острым кончиком по груди, бедрам, лбу и плечам с одним лишь холодом во взгляде. Жуткий клык шел по древним буграм рубцовой ткани, где в давно прошедшие годы уже кусал рунного жреца, и из вновь открывшихся ран жадно полилась кровь. Отталкиваемая жиром, который шаман нанес на рунические метки, поток растекся по татуировкам так, что они продолжили мерцать той же голубизной, как и глаза волка, сквозь темно-красный глянец.
Покрытый лишь своей кровью и словами силы предков, Хендриксен прошел вперед, оставляя за собой след влажных алых следов, и, с вымокшей бородой, приблизился к узнику. Макари больше не ухмылялся.
– Газкулл покинул Армагеддон, – заключил он, присев и согнувшись так, что его глаза оказались на уровне с глазами твари. – Он собрал силы, готовясь к более масштабной бойне, и долгое время уходил от погони. Но не всегда. Его изловили, грот, не так ли? ''Рагнар''.
Когда кровавый призрак произнес имя своего бывшего Магистра Ордена, глаза Макари расширились от осознания – и ненависти. Тварь зашипела сквозь влажные черные зубы.
– Ты видел бой, не так ли? – продолжил Хендриксен. – Я знаю, что видел. Я вижу это в твоих ксеносских глазках. ''Я чую это в тебе''.
Последние слова вырвались с рыком, от которого кожу на голове Фалкс, вокруг черепной пластины на загривке, защипало. Попытавшись заговорить, она не смогла подобрать слов, чтобы выразить свое беспокойство. Голова Хендриксена резко развернулась, приковав к ней эти жуткие пустые глаза под маской крови.
– Кассия всегда утверждала, что картинка рассказывает тысячу слов, ведь так? – сказал шаман. – Так что я сделаю это, чтобы почтить ее. Мы вдоволь наслушались слов этого гада. Давай, наконец, напрямую взглянем, что у него в голове.
Повернув огромную, покрытую кровью, косматую голову обратно к Макари, рунный жрец потянулся вперед рукой, с которой падали капли, и движением, слишком быстрым, чтобы гретчин отреагировал, сжал ладонь вокруг черепа зверя.
– Висс-мег Кронгар, – приказал он на каком-то архаичном диалекте родного языка. Голос его был ветром, дующим в голых черных ветвях. Трескучим скрежетом морского льда, сжимающегося вокруг досок корабля. Он был метелью, и Фалкс потерялась в ней.
===ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. ЕЩЕ БОЛЬШАЯ БИТВА ГАЗКУЛЛА===
''Каменная кладка осыпается от попаданий болт-снарядов; воздух наполнен дымом.''
''Наверху, под разорванным войной небом, треснутая оболочка большого собора. Сейчас то ли ночь, то ли день, потемневший от пламени, и черные, будто кровоподтеки, грозовые облака вспороты яркими когтями огня. Не понятно, то ли это обломки могучих кораблей, обменивающихся ударами за покровом, то ли еще больше десантных капсул, отмеченных головой волка.''
''Внизу трупы. Ты пробираешься между ними. Пока твои когтистые руки царапают по каменным плитам, нащупывая путь вперед через черное дыхание войны, они натыкаются на плоть и поломанную броню. Тела моих братьев, чьи конечности жестоко отрезанны погаными клинками. Тела твоих хозяев, разорванные цепями и снарядами.''
''А вот неподвижная челюсть огромного орочьего воина; ты используешь его клыки, как опору, пока забираешься на безногое тело, и затем прыгаешь обратно между мертвецов, когда над головой клокочут выстрелы и поют снаряды. Дрожа от ужаса, ты отчаянно перелезаешь через труп и тянешь за собой пробитое пулями знамя.''
''Раздается гулкий грохот, и земля содрогается. Впереди проседает и медленно заваливается на бок каменная колонна. Она падает, словно кулак одного из твоих жестоких богов, подняв столбы огня и пыли. Ты знаешь, что это лишь остаточный толчок взрыва, обрушившего ребра крыши. Твой Пророк подорвал огромное количество боеприпасов, заложенных со всех сторон внутри стен, дабы отрезать себя и своего противника от поддержки воинов.''
''Он знает, что должен сразиться в этой схватке один. Потому что получил видение. Ты был там. Пока что это его величайшее видение, и самое тяжелое, сжавшее его тело так, будто сами боги держали его в пасти. Он освободился от него, зная, что эта битва предрешена судьбой; что это узкое горлышко, через которые нужно пройди, дабы принести вашему Большому Зеленому процветание.''
''Но обрушившаяся крыша столь же крепко отрезала тебя от хозяина. Ты шел за ним попятам, когда взрыв отбросил тебя. Ты понял, что это граната, когда в плоть впилась шрапнель. И за ударной волной пришли мои братья, с глотками, распаленными боевыми кличами древних гор.''
''Ты убежал от их наступления, опрометью бросившись, чтобы скрыться в дыму. С тех пор ты полз меж тел, пытаясь отыскать путь обратно к своему Пророку через лабиринт резни. Пока что каждый извилистый путь упирался в тупик, заставляя возвращаться назад, и ты все больше беспокоишься из-за рева Пророка, доносящегося от дуэли в сердце громадной постройки.''
''Но теперь ты нашел путь к воссоединению с ним. Упавшая колонна раздавила и орков, и сынов Русса, и, по крайне мере пока, твоя дорога вперед чиста. Провизжав богохульство, что сам называешь молитвой, ты тонкими конечностями поднимаешь знамя и бросаешься через пустошь разбитого камня. Шлеп-клац-шлеп-клац; твои босые когтистые ноги топают по кладке, пока ты бежишь через руины к погребальному плачу рыка Пророка.''
''Ты не знаешь, какую помощь собираешься ему дать, только, что должен быть с ним по воле ваших богов. Потому ты пробираешься через дым, клубящийся, как ужас в твоей голове, и бежишь дальше. Ты перепрыгиваешь через конечности, выдающиеся из завалов; ты сжимаешься и приседаешь, когда по обе стороны твоего пути падает еще больше обломков.''
''Ни камень, ни пули не достигают твоей плоти, и вскоре ты достигаешь стены мусора, сформировавшей арену в сердце собора. Зелень поет в твоих венах, когда ты замечаешь щель в стене. Рука святого подпирает камень размером с мастодонта – или, думаешь ты, сквиггота – оставив пролом слишком узкий, чтобы прошел орк или человек, но достаточно широкий для такого, как ты.''
''Знамя не пролезет, поэтому ты оставляешь его и заползаешь в щель на локтях. Ярость хозяина бушует впереди, едва не оглушая тебя в узком пространстве пролома, и осколки камня оставляют на твоих конечностях глубокие порезы, пока ты торопишься добраться до него. Стены все больше сближаются, но вся их тяжесть – ничто, в сравнении с сужающимся окном твоей судьбы.''
''Ты добираешься до конца прохода, и у тебя перехватывает дух: зверь, намеревающийся сделать сами звезды зеленым, обрамленный рваной рамкой каменных глыб на краю барьера.''
''Газкулл Маг Урук Трака стоит на приподнятом настиле алтаря собора, возвышаясь над все еще стоящими в окружающей разрухе статуями. И когда смерть пустотного корабля далеко наверху отбрасывает покров зеленого плазменного света на его громадный силуэт, он откидывает голову и ревет с священном триумфе.''
''Но там есть и второй гигант, шагающий по широкой дуге вне досягаемости твоего владыки и хозяина. Это Рагнар Черная Грива, и он держит реликтовый Морозный Клык с мастерством веков – хотя тебе это не известно. Ты лишь замечаешь, что он размахивает цепной пилой небывалых размеров.''
''Волчий Лорд крадется к добыче, потому ты замечаешь, как от его ног расходится рябь, и боишься, что это кровь твоего хозяина. Но потом ты видишь: гидравлические подачи его брони разрезали одну за одной, отчего возвышение превратилось в грязное озеро.''
''Впрочем, это тебя мало успокаивает. Ты вспоминаешь, как очень давно Пророк убил вождя Дрегмека, когда орк крупнее стал уязвим из-за медленного разрушения доспехов. Громадное боевое облачение, которое носит твой владыка, – скорее здание, нежели броня. Ты не можешь вообразить их вес, и теперь опасаешься, что судьба Дрегмека настигла и его палача.''
''Но Газкулл не Дрегмек. Пророк натягивает губы над клыками длиной с твою руку и, голосом густым и черным, как пролитая гидравлическая жидкость у его ног, он дразнит Черную Гриву на языке людей.''
''– '''Закончи это.'''''
''Это приказ к завершению, но орк, говорящий с богами, кажется, скорее, нетерпеливым в ожидании начала чего-то. Как бы то ни было, Волчий Лорд оказывает услугу. Решив, что его враг обездвижен, он взбегает по ступеням на краю возвышения, отталкивается от обрубленной статуи мученика и по высокой дуге прыгает к противнику.''
''Газкулл атакует. То, что он двигается под таким весом стали, невообразимо. Но то, что двигается с такой скоростью, непостижимо. Для тебя это чудо. Когда громада его тела подается вперед, он ставит могучий железный ботинок на алтарь Самого Императора и тоже прыгает.''
''– Убей его, босс, – мерзко вопишь ты из своей норы.''
''Болтер Рагнара взрывается бурей огня в упор, осыпая лицо Пророка взрывными снарядами, пока они сближаются. Но его кожа столь толстая, и столь крепки кости под ней, что это все равно что пригоршня песка.''
''Два гиганта сталкиваются и обрушиваются на неф с чудовищным грохотом брони. Краткая, жестокая борьба – и они поднимаются, сцепившись в смертельных объятиях. Громадная зубчатая клетка когтей Газкулла полностью сомкнулась на торсе Рагнара, и, услышав треск керамита под ее хваткой, ты экзальтированно вопишь. Но потом ты видишь: Морозный Клык острием впился в шею Пророка. Кровожадные зубья реликвии застряли в толстой шкуре, но они уже дрожат, пока мотор воет, дабы освободить их, и из раны начинают вылетать куски эластичной кожи.''
''Когда твой крик триумфа падает до стона ужаса, ты ползешь, чтобы освободиться из-под камня и побежать к хозяину. Но щель слишком узкая. Может, три Макари назад, когда ты был поразительно тощим недомерком, ты бы пролез. Но с этим телом ты быстро застрял, высвободив голову и одну руку, тянущуюся в жалком отчаянии.''
''Раздается оглушающий, влажный треск, и лезвие на большом пальце когтя Пророка пробивает нагрудную пластину Рагнара, проливая густой поток крови из сердца Волчьего Лорда. Это смертельное ранение.''
''Но в тот же миг из раны Газкулла вырывается большой кусок спутанной, перекрученной кожи, и зубцы Морозного Клыка приходят в яростное размытое движение. Пока ты тщетно дергаешься, клинок прорезает толстые, как ноги, связки в шее твоего хозяина. И затем, в огромном потоке раскрошенных костей и размолотой плоти, разрывается его позвоночник.''
''С последним вздохом, Пророк произносит в лицо умирающего Рагнара единственную фразу, но ты не слышишь ее из-за собственных воплей отчаяния.''
''Голова Газкулла Траки падает на пол. Она падает на адамантиевую пластину, закрывающую его священную рану, и дрожь от столкновения проходит через весь собор. Этого, между тем, достаточно, чтобы сдвинуть руку статуи, держащую открытым лаз, в котором ты застрял. С тяжелым приглушенным стуком, огромный каменный блок над тобой падает вниз.''
''Неф собора начинает бешено крутиться, и ты несколько мгновений думаешь, отчего же, пока не понимаешь, что у тебя больше нет тела. Когда твоя голова останавливается, прокатившись немного по нефу, ты моргаешь, стряхивая с глаз каменную пыль.''
''Твое зрение быстро тускнеет. Но прежде чем оно пропадает окончательно, ты видишь последнюю сцену, невольно взглянув на ступени возвышения. Рагнар, дрожа, стоит над трупом Пророка с ужасным проломом в груди. Он шатается, едва держась на ногах. Одной рукой он высоко поднял голову Газкулла Траки. И перед тем, как из тьмы поднимается зеленое, чтобы забрать тебя, ты видишь, что клыки твоего хозяина сложились в огромную победную ухмылку, и ты знаешь, что все будет хорошо.''
===ДОПРОС XI===
Лорд-инквизитор Титонида Фалкс осознала, что она не гретчин, примерно в тот же момент, когда поняла, что ее рвет. Или, по крайней мере, у нее рвотные спазмы. Она не знала, когда последний раз ела – обычно речь шла о днях, а не о часах – но тем не менее ее желудок прилагал все усилия, чтобы опустошить себя. Словно кулак, сжимавшийся одновременно с ударами в голове и каждый раз выдавливавший небольшой едкий комок желчи.
Какое-то время, тошнота была всем. Она могла только удерживать себя на трясущихся руках и тужиться в жалкой надежде, что от этого выйдет воспоминание о том, как быть Макари. Когда слабость начала немного отступать, она попыталась открыть глаза. Но настил пола клетки показался расширяющимся и сжимающимся, будто ''дышал''. И у нее возникло жуткое ощущение, что через кожу перчаток она чувствовала не металлическую решетку, а ужасный губчатый и упругий гриб. Фалкс снова начало рвать, и в этот раз дольше.
– Во имя Марса и Терры, Хендриксен, – наконец прохрипела она, приоткрыв глаз и увидев кажущийся нормальным пол. – Я и не знала, что шаманские традиции Фенриса были такими... грубыми.
– Поверь моему слову, инквизитор, – ответил рунный жрец, когда она, дрожа, встала на ноги, – ты легко отделалась.
Одного взгляда на ветерана Караула Смерти хватило, чтобы понять, о чем он. Хендриксен выглядел жутко. Она довольно долго работала с псайкерами, потому знала о последствиях перенапряжения, но она никогда не видела ничего подобного степени его истощения от проецирования воспоминаний Макари. Он... почти иссох, насколько это можно сказать про космического десантника, а особенно про столь крепко сложенного, как Хендриксен. Тонкий слой жира, покрывавший мускулатуру его торса, полностью сгорел, оставив на глыбах крепких мышц обвисшую кожу.
Но хуже всего было его лицо. Глаза – в почерневших от запекшейся ритуальной крови глазницах – на выкате, щеки ввалились, показав несколько нечеловеческое строение черепа. Обычно, видно было лишь мельком – блеск острия, когда он, смеясь, откидывал голову или скалился от раздражения. Но сейчас ничто не скрывало этого. Рот над его бородой, вновь продернувшейся смертной белизной, вспороли корни ''клыков''. Фалкс смотрела на лицо самого давнего союзника и чувствовала лишь глубокий, атавистический страх.
– Прошу прощения за... дискомфорт, – сказал он, наклонив косматую голову к полу, чтобы избавить ее от первобытной тревоги при встрече с его взглядом. – Я давно не обращался к старым методам. Я забыл, каковы они для непосвященных.
– Не имеет значения, – произнесла Фалкс, борясь с очередной волной спазмов под ребрами. – Мы наблюдали нечто действительно неповторимое. Других способов дойти до конца истории существа не было, и...
– Вы могли просто спросить, – сказал Макари на чистом низком готике.
– ''Прощу прощения?'' – выпалила Фалкс и напрягла каждый мускул своего тела, чтобы не закричать от удивления.
– Прощения за что? – спросила тварь, когда под его сломанным носом расползся этот жуткий насмешливый оскал.
Фалкс лишь смотрела, как и Хендриксен. Она понятия не имела, был ли вопрос искренним, или гретчин играл с ними. И это, больше чего-либо другого, напугало ее. С ее вниманием к деталям и психическим даром Хендриксена, за эти годы они развили неодолимую интуицию на мысли ксеносов. Они научились читать язык тела премудрых фракталов; выводить на чистую воду тварей, которых можно было увидеть лишь в свете смертоносного восхода умирающего пульсара. А теперь их переиграло... ''это''.
Макари, ловкий несмотря на сломанную руку, вскочил на стул для допроса и уселся на нем, скрестив ноги, будто какой-то кошмар из ''сказок'' древней Терры.
– Я даже на стул сяду, – прохрипел он на языке, ''который просто не должен был знать'', и затем раздраженно хлопнул по металлу. – Все эти вопросы Морком-меченные ''дни'' напролет, а теперь вам сказать нечего! Я понимаю, почему ты не очень популярна, ''Титонида''.
– Спрашивать больше нечего, – протянул Хендриксен, будто порыв снега, затушивший последние угольки пламени, и пошел к Макари с выхваченным ножом.
Фалкс хотелось лишь избавиться от твари. И все же, она не могла согласиться с рунным жрецом. Начать хотя бы с вопроса о Кусаче и так называемом «похищении» Макари. И, может, еще что-то?
''Конечно!''
– Есть кое-что, – выпалила Фалкс, вытолкнув слова как раз, когда Макари вдохнул для очередной насмешки, и Хендриксен повернул к ней изможденное, скорбное лицо, посмотрев на нее, будто женщина сошла с ума.
– Газкулл не умер, – заявила она.
– Не, помер, – возразил Макари, и его оскал стал шире, когда он постучал когтем по мерзкому лбу. – Ты как раз видела, как у него голова отвалилась, помнишь?
– Но это было недолго, – прорычала Фалкс, слишком уставшая, чтобы контролировать свой гнев. – Знай, ксенос. Нет ничего – ничего – что я предпочла бы больше отсутствию у нас причин говорить дальше. Но вопрос о возвращении Газкулла служит причиной всему этому злоключению. Я признаюсь даже тебе, что вышла за пределы здравого смысла в погоне за тем, чтобы его понять, ''и будь я проклята, если прямо сейчас не узнаю правду об этом''.
– Думаю, ты так и так будешь проклята, – усмехнулся Макари. – Но если хочешь правды, она у меня есть. Какую бы пользу она тебе ни принесла.
Вопрос повис в сумраке клетки, в тишине, нарушаемой лишь дыханием Макари, тихо вырывающимся сквозь зубы-иглы. В корабельной тюрьме никогда не было по-настоящему тихо. Мрачный ли стук рогов и когтей по решеткам клеток, или же шелест молитв непостижимым богам – во тьме всегда что-то шевелилось. Но сейчас между Фалкс и Макари будто открылся разлом, и весь адский зверинец замер, чтобы посмотреть, переступит ли она порог.
На инфо-визуализаторе Фалкс появилось предупреждение. Их было много, большей частью относящиеся к побегу Кусача, но Фалкс все их сбрасывала. К этому моменту служащие мостика хорошо знали, какой она капитан, и, восстанавливая безопасность «Исполнителя», полагались на собственную интуицию. Но это послание исходило от свиты корабельных навигаторов, и было не из тех, что можно легко проигнорировать. По всей видимости, редкое милосердие потоков эмпирей предоставило возможность сократить время до окончания путешествия до базы флота на Мульцибере, выйдя к точке Мандевилля системы через час. Едва она просмотрела отчет, в ее череп просочился голос Хендриксена, бывший тусклым эхом самого себя.
+Видишь, инквизитор? Завершение нашего путешествия зовет, будто великая заря. Даже я признаю, что, какую бы цену мы не заплатили, это предприятие дало знания сверх любых ожиданий. Но пусть оно завершиться сейчас.+
''Рассказ не завершен, брат Хендриксен.''
+Как и обман этого существа, держу пари. Посмотри, как оно скалится, как жаждет, чтобы ты пала глубже в его хватку. Идем, Титонида – давай поспешим к Мульциберу. Пусть эта проклятая тварь станет проблемой офицеров адмиралтейской разведки.+
Фалкс послала в покои навигаторов простое подтверждение, и увидела, как плечи Хендриксена опустились с облегчением, когда эта эмоция затекла и в ее разум. Но она скатилась по гневу женщины, как вода по воску, когда та взглянула в тусклые красные глаза грота.
– А теперь, Макари, расскажешь мне конец истории Газкулла? – спросила она, скрестив руки и сложив губы в суровой улыбке.
– О, это не конец, человек. Отнюдь. Только все, что есть на данный момент. И все же... с твоей стороны умно предполагать, что у меня есть для тебя кое-что особенное.
– Эта реликвия, да, – сказала Фалкс, кивнув на цепочку из священной шрапнели, с которой игрался грот. – Она с ним как-то связана.
– ''Очень'' умно! – прошипел Макари, сузив глаза и подавшись вперед на стальном стуле. – И она может показать тебе нечто более впечатляющее, чем фокус космического десантника только что. Ты сказала, что хотела узнать Газкулла Маг Урук Трака... Что же. Это возможно. Что же будет, Фалкс?
+Лорд инквизитор!+с неожиданной тревогой рявкнул Хендриксен.+Ты заходишь с лишком далеко.+
''Да?'' – ответила Фалкс, решив не отрицать утверждение.
+Ты хорошо знаешь, какое мы заключили соглашение – узника нужно передать Флотской разведке, как только мы выйдем в реальный космос! Пока мы разговариваем, крейсер «Молот Юстаса» подходит к точке Мандевилля с абордажным шаттлом наготове. Узник должен быть подготовлен к перевозке сейчас – или ты выкинешь на ветер то расположение, что смогла вновь вырвать у Империума Человечества, еще до того, как тебе его даруют?+
Фалкс долго думала, пока и Макари, и Хендриксен смотрели на нее. Она пыталась сказать себе, что взвешивает все. Но по правде говоря, она решилась в тот миг, когда Хендриксен запротестовал. Она не могла с собой ничего поделать: едва ей говорили, что она заходит слишком глубоко во тьму, единственным инстинктом Фалкс было идти дальше.
''Орм Хендриксен, ты слишком хорошо меня знаешь, чтобы думать, что я отвернусь от такой возможности.''
+Да. И именно поэтому я пытаюсь уберечь тебя от этого, как делал уже бессчетное количество раз, когда твое любопытство едва не обрекало тебя.+
''Ты помнишь, когда спас меня первый раз?''
+Полагаю, лучше, чем ты.+
''И в каком состоянии ты меня нашел?''
+Пьяной в хлам и агрессивной, как тебе хорошо известно. Бормочущей что-то про «худший ксеносский ублюдок из всех – тот, на кого мы возлагаем лавры», так? И потом ударившей сержанта Адептус Астартес.+
''Именно так. Так почему я не умерла?''
+ Потому, для начала, что это был тот легкий исход, который ты искала.+
''А что еще, Хендриксен?''
Волк спроецировал ощущение, которое она опознала как осмысление псайкером вздоха – конкретно того вздоха, какой он издавал, понимая, что мнение Фалкс не изменить.
+Я сказал, что уважаю твою дерзость, Титонида. Я сказал, что проявление такой отваги – даже безрассудства – перед лицом верной смерти... напомнило мне, каково быть человеком.+
''Что ж, тогда'', – заключила она, сняв одну перчатку, и быстро подойдя к стулу для допроса, вытянув руку, – ''я надеюсь, сейчас тебе напомнят о том же. И я надеюсь, что ты поверишь в мои благие намерения, когда я признаю, что не планирую передавать узника адмиралтейству.''
+Подозреваю, теперь у меня нет выбора.+
Фалкс наклонилась к Макари достаточно близко, чтобы почувствовать жаркое грибное дыхание на своем лице; достаточно, чтобы он мог сомкнуть челюсти на ее шее за секунды, желай ей смерти. Потому она посмотрела ему прямо в глаза, улыбнулась и взялась за осколки патрона, создавшего Газкулла Траку.
===ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. ГАЗКУЛЛ УМИРАЕТ, НА КАКОЕ-ТО ВРЕМЯ... ОПЯТЬ===
'''Так это смерть, да? Бывало хуже.'''
'''Мне не нужно умирать. Только если я не хочу. Мои враги не умирают, когда я отрубаю им головы. Не умирают, когда я делаю это снова. Не потому, что они сильны. Потому что ''вы'' этого не хотите. Потому что ''я'' этого не хочу.'''
'''Теперь, я хочу смерти. Если бы не хотел, не вынес бы этой раны.'''
'''Но что будет дальше; то, что вы показали мне... это грандиозно. Великолепно, жестоко и священно. Я заберу это себе. Вы показали, где проложить путь, и здесь, в этом месте, он сужается. Этот тонкий полог, эта ''смерть'', – все, что стоит у меня на пути.'''
'''Но завоевания усилили мое тело. Понимаю, что слишком. Кровь цепляется за мои вены, и она быстро не остынет. Она противится мне. Потому я рычу, и моя злость обретает голос, когда у меня не должно его быть. Если моя кровь не остынет, тогда она ''загорится'', и я приду к вам в пламени.'''
'''Меня сейчас передвинули. Мою голову, которую держит рука моего врага. Он выражает мне почтение, поднимая мои останки, и я отвечаю тем же. На его лице триумф. Это создание думает, что познало победу, одолев меня! Думает, что познало ''силу''. Но при всех доспехах, что оно носит, при всем, что было сделано, чтобы превратить это в существо войны, оно вредитель. Я изучаю кости под кожей. Я вижу, как искажено и раздуто это тело. Как вся суть была ''сотворена'', в надежде, что оно сможет удержать звезды во имя мертвого бога. Напрасная надежда. В итоге, эти звезды будут гореть зеленым.'''
'''Я вижу, что вредитель умирает, даже от таких слабых ран. Думаю, то, что он показывает свои никчемные клыки, – это что-то вроде шутки. Будто жалкая копия орка, скрученная из кусков зверя слабее. Но вы сразу сделали нас правильно. Даже ''примархи'', вершина работы их мертвого бога, не могут быть столько же совершенным, как низшая из частей Большого Зеленого.'''
'''Сейчас, пока вредитель держит мою голову в разрушенном храме, злость разрастается. И я размышляю. То, что я должен умереть сейчас... раздражает меня. ''Но почему это не мог быть примарх?'' В такой битве я бы нашел удовольствие. Я жажду этой битвы. Но не могу получить ее, и потому угли моей злости светятся белым от ярости. Со временем под пластиной в моем черепе от этого раздается гром. Я вою, пока он обрушивается на меня из моей же сердцевины, и мир начинает разваливаться.'''
'''Это не смерть. Еще нет. Это хуже.'''
'''Из ниоткуда сверкает молния. Тени разрываются цветами, каких я никогда не видел. Я вижу, как искривляются в силуэты грибов трупы, и как дышат каменные стены. Я чувствую кислотную яркость и слышу бег диких зверей во тьме. Неожиданно раздаются рев и крики, голосами, которые я не понимаю. Они пришли отовсюду и все затопили. Я не знаю, говорят ли они со мной, или это я говорю с кем-то.'''
'''Я потерялся в пустыне с раскроенным черепом и не знаю кто, или что, я такое.'''
'''Мне страшно.'''
'''Но тут снова начинают говорить голоса, и я, наконец, понимаю их. Это ваши голоса. И когда я это понимаю, я различаю в них слова, как давно научился. Я хватаюсь за ваши могучие голоса в буре, и слушаю.'''
'''Теперь я вас слышу, и мое «я» возвращается ко мне. Конец близок. Но я не чувствую себя слабым. Я чувствую себя сильнее, чем когда-либо. Потому что после этого есть что-то новое. Что-то жуткое. Что-то совершенное.'''
'''Моя ярость не затухает. Но теперь она стала благословением. Благословением, какое всегда должен ощущать орк. Жаль, мне не довелось сразиться с примархом. Но это случится, со временем.'''
'''Тьма расползается на разломанных камнях внизу. Я знаю – это идет смерть. Кажется, будто я смотрю на все из космоса. Из оскала самого Горка, вашими глазами. Я смотрю на своих врагов, бегущих к своему боссу, но они не достойны вашего взгляда. Потому я смотрю мимо них. И через дым и разрушения, я вижу огромную массу зеленого.'''
'''Орки за орками за орками, все смотрят на мою высоко поднятую голову. Они замирают. Думают, что это конец. Но я познал, что это не так, и я должен показать им. Как вы пришли с громом, дабы напомнить мне, кто я, когда я потерялся в пустыне, я напомню им, кто они.'''
'''Поэтому вы отправили меня на Урк и привели сюда. Орки забыли, кто они. Они забыли, для чего сотворены. Столь долго они лишь... существовали. Но орки созданы, чтобы сражаться, побеждать и порабощать тех, кого не убивают. Под моей рукой они вспомнили. Под моим правлением они живут. Я окидываю взглядом орков и из последних сил скалюсь. Огромная триумфальная усмешка, будто разрез, сделанный вами в небе. Так они знают, что побеждают.'''
'''Это все, что им нужно. Если орда верит, что мы побеждаем, так и будет. Они будут верить, потому что верю я. И я верю, потому что верите в меня вы.'''
'''Зеленое затухает до черного, и теперь я почти не вижу орков. Но я слышу крики, вырывающиеся из их глоток, когда они видят мою победу. Я скоро вернусь к ним. Но тут у меня появляется мысль.'''
'''Как я вернусь в мир?'''
'''Я помню, что было, когда я лежал с разбитым черепом. Я знал, что вы мне не поможете, пока я сам себе не помогу. Так было всегда. Я вытаскивал себя, и вы делали меня сильнее. Но я не могу вытащить себя из смерти. Если вы желаете, чтобы я вернулся, но я и есть инструмент вашей воли, как это решить? И что случится, пока меня не будет? Усиливаются сомнения. Они будто грозовые облака в тускнеющем свете; снова раздает гром. Но в этот раз вас в нем ясно слышно.'''
'''Я щурюсь на то, что еще вижу в мире. Там Нашедший-Пули-Которые-Не-Терял, все еще со мной после всех этих лет. Он пилит врага на куски своей огромной цепной чоппой. Он ревет мое имя. Как и должно быть. Но еще рядом есть Сназдакка, бывший вождь Плахих Лун на Урке. Он приглядывается к Смерточерепам, уже высчитывая шансы захватить власть, когда я умер.'''
'''Я провел всю жизнь, сколачивая их вместе, чтобы они сражались в одном направлении. Без моей воли, подкрепляющей это, они точно вцепятся друг в друга. Все, что я сделал, развалится. «Может, – думаю я, – я сделал недостаточно».'''
'''Я снова чувствую границы того, что я познал, как ''страх''. Газкулл, самый могущественный из существующих орков, умрет в страхе.'''
'''Я делаю, как вы просите. И в последнем еще не почерневшем кружочке мира, я вижу то, что не видел до этого. Что-то маленькое и зеленое. Это Макари, мой жалкий знамемашец. Или, его голова. Это удивляет.'''
'''Макари умирает. Но он всегда возвращается. И хотя я никогда не скажу это орку, Макари всегда знает, что нужно делать.'''
'''Зрение пропало. Мыли текут медленнее. Даже злость утихает. Но я умру, сражаясь. Потому что вы велели мне доверится кому-то, кроме себя. Вы велели доверится существу, которое создали недостойным доверия. И которое сейчас мертво. Это труднейшая из битв, в которых я когда-либо сражался.'''
'''Это битва, которую я выиграю. Потому что я Газкулл, и я не проигрываю. Но когда чернота начинает отступать в более глубокое зеленое, у меня возникает последнее сомнение.'''
'''Макари всегда возвращается. Но возвращаю его я, давая имя.'''
'''А если меня не будет, кто найдет Макари?'''
===ДОПРОС XII===
В этот раз Фалкс рвало значительно меньше. С верхней губы капала тонкая струйка крови, а в воздухе стоял густой смрад грибкового разложения, но она убедила себя, что последнее – вонь Макари. Как бы ненавистно ей было признавать, но что бы грот не сделал (или, что бы ни было сделано через грота; она давно отвыкла понимать что-либо в этом деле), опыт был чище, чем психическая проекция, созданная братом Хендриксеном.
В тот миг, когда женщина о нем подумала, раздался сильный удар плоти о металл, и она обернулась, увидев ветерана Караула Смерти лицом вниз на полу. На мгновение ее внутренности сжал ледяной ужас, но Фалкс заметила, что он еще дышит. Но в каком-то смысле, легче было бы принять его смерть. Мысль, что космический десантник ''потерял сознание'' не особо укладывалась в людском разуме. Даже для столь пресыщенного рассудка, как ее, идея о неуязвимости Астартес была такой же стабильной, как гравитация: догмат веры достаточно сильный, чтобы скрыть объективную истину. Но вот он – псайкер-сверхчеловек размером с медведя, без сознания лежащий на палубе.
Оставивший Фалкс наедине с чудовищем. С чего все и началось.
Она повернулась обратно к Макари с решимостью не позволить своему страху отразиться на лице. «Я все еще управляю ситуацией», – сказала она себе, хотя ее инфо-визуализатор полнился оповещениями. Половина исходила от служащих мостика «Исполнителя», пославших весь штатный состав стражи фрегата в корабельную тюрьму в тот же миг, когда узнали о состоянии Хендриксена. Другая половина пришла от лейтенанта Гарамонда, офицера разведки Флота, временно командовавшего «Молотом Юстаса». Они метались между запросами о передачи «объекта» и требованиями объяснить мощный психический выброс, замеченный их астропатом на «Исполнителе» при выходе из варпа.
Все инстинкты Фалкс кричали ей бежать к безопасности приближающихся отрядов Милитарум и передать охрану узника лейтенанту при первой же возможности. Но она заставила себя утвердить каждый приказ о развертывании Милитарум и даже не подумала поговорить с Гарамондом. По ее подозрениям, что бы ни произошло дальше, так или иначе, жалобам придет конец, а служащие мостика его как-то задержат до того момента.
Выдохнув, Фалкс полностью отключила инфо-визуализатор, встала на скрипящие колени и сложила руки, смотря Макари прямо в глаза. Грот на стуле для допросов был неподвижен и молчалив, и в кои-то веки не ухмылялся. Это побитое, бугристое лицо излучало то же злорадство, что и всегда, но почему-то сейчас казалось более спокойным. Маску дурачащегося, злобного обманщика сбросили, и под ней оказался злокозненный посланник древней и во всех отношениях опасной силы. Теперь стул для допроса приобрел тусклые черты трона.
«И тем не менее, я все еще управляю ситуацией», – вновь подумала Фалкс, будто повторение могло укрепить уверенность. К ее удивлению, это сработало. Фалкс ''контролировала'' ситуацию. Она была жива, «Исполнитель» оставался под ее управлением, и Макари все еще содержался в клетке. Более того, она только что побывала в разуме одного из величайших врагов человечества и вернулась лишь с носовым кровотечением. На сей раз Фалкс избавила себя от привычного стремления к новым горизонтам, и впервые отметила, в какое внушительное создание превратила себя.
Она всегда боролась со своим предназначением, как инквизитора Ордо Ксенос. По факту, со своим предназначением, как человека, во вселенной, где подобное положение давало так мало поводов для надежды. В молодости эта борьба затянула ее в глубины отчаяния. И встретив на самом дне Хендриксена, она провела оставшуюся жизнь пытаясь вновь найти поверхность.
Но теперь, лицом к лицу с этим небольшим злобным сгустком опасности, она, наконец, нашла свой долг. Делала ли она это ради трупа на Троне или лишь для себя, она встретится с грядущей тьмой с широко раскрытыми глазами. Истина или убьет ее, или сделает сильнее, но в любом случае она больше не позволит себе быть обремененной страхом.
Фалкс фыркнула со смесью облегчения и удивления от этой мысли. «Возможно, в разуме Газкулла я оставила частичку себя, – размышляла она. – Или, может, забрала с собой частицу Газкулла». Криптман всегда предупреждал ее: если она будет слишком долго смотреть в бездну, та посмотрит в ответ. Может, он всегда был прав, и ошибалась Фалкс, толкуя его слова лишь как предупреждение.
Она чувствовала, что настало время еще раз заглянуть в бездну.
– Ну же, Макари, – польстила она со свободной улыбкой, создавать которую ее лицо уже почти разучилось. – Это было весьма интересно, но ты скрываешь действительно примечательные вещи. Ты расскажешь мне, как Газкулл вернулся к жизни.
– А то что? – прошипел грот, наклонившись вперед так, что его сломанный нос оказался всего в ладони от ее лица.
– А ты проверь, – ответила Фалкс с жалящей, будто кислота, слащавостью, приблизившись на ширину пальца.
– Ладно, – наконец, произнес Макари. И немного, ''почти'' незаметно для Фалкс, опустив плечи, начал говорить.
===ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ. РОЖДЕНИЕ ГАЗКУЛЛА===
Что-то коснулось моего плеча. Может, рука?
Но учитывая, что меня окружали орки, толкающиеся друг с другом и кричащие, это не было удивительно. Странно было то, как она ужалила в месте касания, и у меня возникло странное чувство – это что-то значит. Но я отшатнулся прежде, чем успел осознать, что именно.
Я пытался вспомнить, по какому поручению меня послали, и кто убьет меня, если я его не выполню, когда где-то в толпе раздался громкий мясной треск, и начал голосить орк.
– Это не работает! От этого ничего не происходит! Я называю имя, но они просто смотрят на меня, как обычные зогганые гроты!
– Продолжай, – крикнул другой орк. Из-за дергающихся тел я не видел ничего за пределами десятка длин клыка во все стороны. Но лишь по запаху знал, что в неособо большом пространстве собралась дюжина, а может больше, орков. Вновь раздался громкий треск, и я услышал то, что, как был абсолютно уверен, являлось моим именем, хотя я никогда его раньше не слышал.
– Макари? – спросил орк сквозь сжатые от разочарования клыки. Толпа подвинулась, и я увидел Пули. Без понятия, откуда я знал его имя, но знал. Он казался разъяренным и в отчаянии, а перед ним был грот, в растерянном ужасе смотревший на грубое знамя, которое ему сунули в руки. Пули поднял в воздух огромный, влажный от крови камень, выжидающе уставился на грота, а потом, когда ничего не произошло, с раздраженным рыком опустил его. ''Хрясь!''
– Дальше! – рявкнул Пули, швырнув только что убитого ударом по голове грота в кучу за спиной и забрав из его рук знамя, чтобы передать следующему в очереди гроту.
– Макари? – спросил Пули, и вновь ничего не произошло. ''Хрясь!'' – Дальше!
''Макари? Хрясь! Дальше!''
Это продолжалось какое-то время. Вскоре я вспомнил, что меня послали сюда взять новые патроны – и, зог его, побыстрее, если не хочу, чтобы мою голову съели. Но потом орка рядом со мной отпихнул другой, с большой металлической рукой, и на моем плече снова появилась эта странная жгуче-шипучая штука. Думаю, это точно была рука – большая, прикрученная к обычной.
– Макари! – заревел Пули в лицо следующему обреченному гроту. И не успел я опомниться, как ответил ему.
– Здесь, босс! – крикнул я что есть мочи, и Смерточереп резко повернул огромную голову от удивления. Он был так потрясен, что уронил камень, так что грот все равно умер. Но никто на него не смотрел. Все глядели на меня. И это меня до чертиков напугало, потому что я все еще пытался понять, что это за ''«меня».'' Так что я сделал, что первое пришло на ум, и съежился.
– Обнеси мой зогганый тракк, – благоговейным шепотом произнес Пули. – Это же он, да? Это ведь он так ежится, – потом он хлопнул рукой по моему плечу, и когда его взгляд дошел до того места, к которому оно крепилось, в его глазах вспыхнула ярость.
– Погоди-ка, – сказал он с низким-низким рыком. – Это... у тебя рука ''босса''?
– Да, – холодно ответил Гротсник как раз в тот миг, когда я вспомнил про личность Гротсника, и посмотрел на него через плечо. У него точно ''была'' рука босса. Она принадлежала Газкуллу! Только почему-то прикреплена была не к нему. Ее прицепили к какой-то раме, приделанной к одежде дока, с рычагами, чтобы двигать пальцами.
– Я подумал, – сказал док, – раз он в отключке, я могу заодно сделать кое-какие... улучшения. И раз руку предполагалось выбросить, я решил: почему бы не попробовать. Не за что, кстати говоря.
– ''Тебя'' я ни за что не благодарил, – рявкнул Пули, и я почувствовал, что он вцепился бы доку в горло, если бы не здоровые киб-орки, стоявший у того по бокам.
– Скоро будешь, – тихо сказал Гротсник, и Пули, проигнорировав его, обратился ко мне.
– Рад... рад тебя видеть, сопляк. Но дела не особо хороши. Ты видел случившееся в руинах. Дела... плохи. Босс потерял много крови, и...
– Он мертв, Пули, – перебил Гротсник, и с его словами на меня, будто удар головой от самого босса, обрушилось воспоминание о последнем, что я видел.
– Он не мог, – зашипел долговязый варбосс с синими татуировками. – Он выкарабкается. Мы все это знаем. А теперь сзогни обратно в свою пещеру. Парни наверху тяжело сражаются, и нам нужно, чтобы Макари был с ними. Нужно, чтобы они увидели знамя, чтобы поняли – босс в порядке.
– Нет, Пули, – все так же тихо и холодно произнес Гротсник. – Он ''не'' в порядке. Мы за этой чертой. Однако, Макари ''действительно'' нам нужен. Но здесь. Внизу. Со мной, а не уворачивающийся от пуль наверху. Нам надо... драться из-за этого? – киб-орк рядом с доком угрожающе прокрутил огромную руку-бур.
Пули выглядел так, будто ему пришлось собрать всю веру в Пророка, чтобы удержаться от очевидного ответа. Но в итоге, как сам босс научил нас на Урке, он смог отбросить этот порыв.
– Хорошо, Гротсник. У тебя есть время до рассвета. И, Макари? Если он выкинет что-нибудь сомнительное, просто... ну, тебя он скорее всего убьет первым. Но попытайся закричать, хорошо?
– Я знаю, о чем ты думаешь, – сказал Гротсник, когда дверь за нами закрылась.
– Я думаю, что ты был занят, – пробормотал я, наклонив шею, чтобы осмотреться. Как оборудование дока на Армагеддоне было лучше, чем в Ржавошипе, так это было лучше, чем на Армагеддоне. Там были механизмы, каких я никогда не видел – огромные, восхитительные, крутящиеся штуки, потрескивающие черным светом, фигуры, созданные в воздухе лазерами... Я не мек, потому не могу подобрать слова, но ты поняла, да? Там и привычные вещи были, но в совершенно ином масштабе. Стойки высотой до потолка со сквигами для переливаний, подключенные трубками к бакам с механически перемешанной кровью. Резервуар с тем, что я принял за сквигов-угрей, освещенных разрядами голубых молний на спинах. И это был?.. Да. Лишь чертов ''сквиггот'' с отрезанной головой, чтобы не впал в ярость, но грудь его вздымалась и опадала с кузнечными мехами, клацавшими, поддерживая его жизнь. Но, честно говоря, даже зверь размером с тракк был лишь небольшой деталью по сравнению с сооружением в центре купола.
Это был Газкулл. Или, во всяком случае, большая его часть. Док не просто отделил его голову – выглядело так, будто он решил полностью пересобрать Пророка, разрезав его на столько кусков, что я не мог сосчитать, и установив их на огромный помост, примерно повторявший форму орка. Все это связывали друг с другом трубки и искрящиеся кабели, и когда двое из киб-орков начали крутить ворот на рабочем уровне, все части начали одновременно сближаться.
В то же время на толстых, гремящих цепях с потолка начало опускаться нечто похожее на куски боевого вагона, и я так вытаращился, что у меня чуть глаза не выпали. Это была ''броня''. Самые здоровые доспехи, какие я только видел: с когтями на одном боку, по виду способными разрубить пополам дред, как сосиску из сквиговой печени, и с пушкой на другом, в сравнении с которой шута Дрегмека на Урке казалась рогаткой снотлинга.
Все опустилось, и когда каждая часть встала на место, целая группа гротов забралась наверх, чтобы начать припаивать, приколачивать гвоздями, привязывать. А потом, в завершение, с самой верхней точки купола, заслоняя свет, опустился огромный рогатый силуэт. Отрезанная голова Пророка. Когда ее установили на место в гнездо между огромными бронированным плечами, целая серия прожекторов упала на помост, и искаженное гримасой лицо Газкулла посмотрело на нас без единой искры жизни в глазах.
– Беру слова назад, – таращась, сказал я Гротснику, когда смог собраться и заговорить. – Я думаю, ты абсолютный зогганый маньяк.
– Правильное слово – гений, Макари, – ухмыльнулся док, пройдя к богоподобному трупу в центре купола.
– А еще мне интересно, – сказал я, когда в моей голове появилось достаточно места для сомнений, – как так случилось, что ты умудрился сделать и подготовить весь этот набор как раз, когда босс умер. Я знаю, что ты злобный гад, Гротсник, но...
– А! – крикнул док, обернувшись с кровожадным оскалом и подняв палец. – Я знал, что об ''этом'' ты и думаешь. Что все это, каким-то образом, спланировал я? Верно? Что я все это подстроил и заманил Газкулла к смерти, чтобы воскресить его в качестве моей личной марионетки?
– Да, – ответил я. Правда в том, что именно об этом я и думал.
– Ну, забудь, – сказал Гротсник. – Я, может, и разузнал о планах Газкулла тайными методами – в конце концов, я провел в его мозгах много времени. И, возможно, здесь внизу я просчитал некоторые... ''вероятности'', на случай, если дуэль с Рагнаром пройдет для Пророка плохо. Но было ли все это планом? Нет, Макари. Я всего лишь приспособленец, вот и все.
– Я тебе не верю, – ощерился я.
– Я надеялся на это, – произнес Гротсник, оскалившись еще шире. – Но, как думаешь, если бы это было моей затеей, не злорадствовал бы я об этом, по меньшей мере?
– Справедливо, – сказал я, когда он подошел к чему-то, похожему на генератор стомпы и покрытому грибной порослью, и начал щелкать подготовительными переключателями.
– Слушай, Макари, – произнес Гротсник, хмурясь от концентрации на крутящуюся шкалу. – Если ты еще убежден, что у меня в планах нет ничего хорошего, подумай вот над чем. Ты, наверное, ненавидишь меня больше, чем любого другого живого орка, правильно?
– Да! – прошипел я с некоторым энтузиазмом.
– Хорошо, – сказал док. – Иначе было бы странно. А теперь поразмышляй. Если все так, то для чего – ''для чего, Макари'' – стал бы я разрушать работу всей своей жизни, чтобы пойти и поправить тех ублюдков снаружи в их тупоголовых попытках вернуть тебя назад? Даже если бы так, ты действительно думаешь, что я настолько глуп, чтобы приказать привести тебя в мою лабораторию, где – каким бы ты ни был мелким и жалким – у тебя, по крайней мере, появился бы неплохой шанс убить меня?
– Ну, ты это сделал, – сказал я, усмехнувшись мысли.
– Я это сделал, – признал он. – Но потому, что у меня была зоггано веская причина. Ты нужен мне здесь, Макари. Или, думаю... ты нужен здесь богам. Нужен ''боссу''.
– У тебя достаточно гротов для обслуги, – произнес я, указав на существ, работавших на помосте. – С чего бы утруждать себя возвращением самого ненавистного тебе грота из Большого Зеленого, чтобы сделать дело?
Гротсник зарычал, но не угрожающе, а так, как орк рычит от перенапряжения из-за размышлений.
– Потому что, Макари, как бы это бредово не звучало, я думаю, что ты единственное существо, по-настоящему знавшее Газкулла. Я провел годы, пытаясь подобраться ближе твоего, и все равно не смог.
– Это потому, что ты провел все это время, причиняя ему боль, – зашипел я, сжав кулаки в жалкие мелкие комки мяса. – Я всегда служил боссу и богам. Ты лишь пытался свести его с ума и превратить в громадного придурка, пляшущего под твою дудку. Или просто... себе на развлечение.
– Мммх, – спокойно протянул Гротсник, кивнув и выковыряв кусок гниющего мяса между клыков.
– Так ты это не отрицаешь? – сказал я, не зная, что и думать.
– Не, – ответил Гротсник. – Я, честно говоря, думал, что это очевидно. Мне просто нравится экспериментировать с живыми существами. И делать им больно, – он потянулся, и его плечи, ссутулившиеся за все то время, что он провел, согнувшись над черепом Газкулла, издали болезненный щелкающий звук. – Но я служил богам, по-своему.
– Как, смеха ради сводя с ума величайшего орка из живущих? Кончай заливать, Гротсник!
– Все это время подле Газкулла, – он нахмурился, отрицательно покачав длинным, злым лицом, – а ты так и не понял, что его сила исходит только из его безумия. Ты разве не замечал, что чем глубже я забирался в его голову, тем громче говорили боги? И чем громче они говорили, тем величественнее становились деяния Газкулла? Макари, боль Газкулла – его сила.
Это звучало настолько правдоподобно, что во мне закипала ненависть, и, посмотрев на огромное, мертвое, похожее на горный склон лицо над нами, я понял, что правдивее и быть не может.
– ''Если'' это действительно так, – сказал я, когда Гротсник опустил большой рычаг, и генератор ожил с визгом пойманной молнии, – почему тебе нужен я?
– Потому что, думаю, ты помогал ему жить с болью, – сказал док. Он почти шептал, будто подозревал, что боссы снаружи могут его как-то подслушать. – Я ненавижу тебя, грот. А ты – меня. Но как ты думаешь, почему мы, как ''бивалагический вид'', рисуем на всем, до чего дотягиваемся, черно-белые шашечки?
– Потому что они выглядят по-настоящему убийственно? – предположил я, зная, что это правильный ответ.
– По той же причине, почему у нас два бога, тварь, – выплюнул Гротсник. – Контраст. Большое Зеленое – единая вещь, но для создания целого... думаю, можно сказать, нужны различные части. И Газкулл, какой он сейчас – хмм, или, скорее, каким он, так или иначе, был во время битвы с Рагнаром – стал таким из-за нас ''обоих''.
– Да? – сказал я, разжав кулаки, но скрестив руки на груди, продолжая выражать недоверие.
– Да. Просто в качестве примера, как думаешь, кто установил Дрегмеку бионический глаз, из-за чего он промазал всем, когда стрелял по Газкуллу в Ржавошипе? Нравится тебе это, или нет, грот – а тебе это не нравится – все эти годы я был такой же частью замысла богов, как и ты. И как бы трудно ни было мне это принять, но ты такая же часть, как и я, в том, что они задумали дальше.
– И что же? – спросил я.
– Понятия не имею, – фыркнув, ответил Гротсник, перетаскивая огромный кабель от генератора к помосту, где заново собирал Пророка, и втыкая его в гнездо такое же толстое, как все его тело. – По крайней мере, в долгосрочной перспективе. Но прямо сейчас знаю, что это включает твой приход сюда и помощь с тем, чтобы потянуть тот очень-очень большой рычаг, чтобы босс вернулся и разобрался со всем остальным.
Если бы только рычаг. Но Гротсник ни разу в жизни не делал ничего напрямую. Этот рычаг – по факту, весь этот огромный генератор – точно не вернул бы Газкулла к жизни. Доку он нужен был, лишь чтобы создать достаточно мощный импульс, от которого запустится ''настоящий'' механизм, подготовленный для дела.
Конечно, он сказал мне об этом, только когда все уже включилось без возможности выключиться. Тогда же он сказал и то, что с вероятностью четыре к пяти процесс завершится неудачей, разорвав нас, Пророка и половину планеты на такие кусочки, что пыль покажется большой. Так что это успокаивало.
Док рассказал, что главный генератор находился в космосе. Но в то же время, в каком-то смысле, в другом измерении, поскольку был настолько нестабилен. Как я говорил раньше, я не мек, так что придется тебе самой с этим разбираться. Суть в том, что он должен был передавать огромное количество электричества из дыры в небе прямо в голову Пророка, и у нас всего несколько минут – Гротсник, конечно, не сказал, сколько именно – чтобы подготовить его.
Забравшись на наплечники босса, я заставил гротов дока подтянуть здоровенный шланг ко рту Газкулла, а потом разжать ему челюсти домкратом, чтобы протолкнуть его через клыки. Я кивнул Гротснику, стоявшему у безголового сквига, и с выражением чистого мерзкого ликования, он включил гидравлический пресс наверху. Не знаю, как описать звук, с которым промышленная давилка погнала весь воздух из легких сквиггота по шлангу, чуть ли не с самими легкими, но, думаю, ты можешь это представить.
Тут Гротсник начал кричать что-то про «критическую регулировку» или вроде того, и запустилась громкая сирена, едва не оглушив нас обоих. Видимо, на сквигов-угрей, которых я видел раньше, были планы, но учитывая готовность генератора к запуску, времени на что-то умное не оставалось. Так что Гротсник рывком открыл заслонку на боку доспехов босса, прямо у его живота, и опорожнил туда весь резервуар, с водой и всем остальным. Я тебе вот что скажу: спорю на все зубы, что у меня есть, он сделал это только ради собственного развлечения.
Закончив с этим и вбив на место последние заклепки, запечатывая доспехи, удерживающие куски босса вместе, пока его тело не завершит работу, мы стали ждать, пока нас не подорвет в самое Большое Зеленое. Сирена начинала действительно надоедать, потому Гротсник выстрелил в нее. И в последовавшей тишине, я посмотрел на него, а он – на меня.
Я задумался, может, мы найдем общий язык после спешки приготовления тела Пророка к возвращению, но нет: один взгляд сказал, что мы ненавидим друг друга так же, как и всегда. Думаю, мы были гродами.
Так или иначе, в этот момент с таким громким шумом, что уже не был шумом, появился луч света. Словно обжигающе горячая моча самого Горка прошибла крышу, и все стало зеленым. Невозможно было сказать, сработал ли механизм, или мы взорвали планету и угодили в Большое Зеленое.
Ну, во всяком случае, было невозможно, пока не случилось следующее.
===ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ. ПРОРОК ЖИВ===
'''Это начинается в белом.'''
'''Мне холодно. Воет ветер. Я под землей.'''
'''Я размышляю: подвел ли вас?'''
'''Вы отправили меня обратно, чтобы попробовать еще раз и теперь сделать все правильно? Вырву ли я язык зверю, что вы послали, и пройду ли снова через бурю? Разорвет ли мне снова мозг, чтобы остались только ваши голоса? Интересно, нужно ли мне будет сделать это все вновь?'''
'''Сделаю, если потребуется.'''
'''Но тут я чую горячий металл и горелое мясо. Сначала я не чувствую запах. Я ощущаю свою кожу. Она горит, сползает с плоти внутри оболочки из раскаленного, как в горне, железа. Это хорошо.'''
'''Я чувствую, как сотрясается земля, и думаю, что это удары ваших могучих зеленых ног, пока грохот не раздается вновь и вновь. Это биение моего сердца. И с его стуком, кровь устремляется к моим конечностям, неся экстаз вашей жестокости. Она проливается через порезы и отверстия под заклепки и тушит мою обожженную плоть с облаками пара.'''
'''Когда ваши божественные споры распускают свои щупальца, я вновь чувствую жизнь в своих костях, глубокую, зеленую и гневную. Ваши голоса под металлом, связывающим мой череп, оглушают меня. Но где раньше была агония, теперь лишь благословение. Впрочем, это больше, чем мой череп может вынести. И потому с первым вздохом, я запрокидываю голову и реву ваш боевой клич, чтобы услышала вся галактика.'''
'''Я ощущаю на лице холодный воздух и безбрежье над собой. Я встаю с хрустом вновь сросшихся костей и слышу визг стали и треск болтов, когда освобождаюсь.'''
'''Наконец, мой единственный глаз начинает вновь видеть. И от радости я скалю клыки, потому что теперь понимаю, почему вы избрали зрение последним из этих даров.'''
'''Над разрушенным городом моих врагов поднимается солнце, и я стою в кратере в его сердце. Приходит рассвет, но надо мной ночь еще дика, черна и бесконечна. Звезды яро сияют, выложенные, дабы стать захваченными мною. И все они горят зеленым.'''
'''Это первое, что я когда-либо счел смешным. И потому, со вторым вздохом, ''я смеюсь.'''''
===ДОПРОС XII===
Фалкс не знала, когда рассказ Макари перетек в полноценную психическую проекцию. Но когда реальность клетки вновь всплыла через жуткую безмерность перерождения Газкулла, она осознала, что размышляет над кое-чем, сказанным гротом ранее. «Речь – лишь еще один способ ударить народ своим мозгом». Она не понимала, до какой степени буквально говорил Макари.
Но к ее чести, женщина вскоре осознала, что видение исчезло не до конца. Она определенно вернулась в клетку. Но лампа теперь мигала, мерцая над наблюдавшей за ней тонкозубой тварью. И Фалкс могла поклясться, что в трепещущей мгле между вспышками света замечала покрывший стены жирный блестящий грибок.
Но что хуже того, Газкулл продолжал смеяться.
За долгие годы Факлс слышала много что, способное повергнуть стойких людей в безумие. Но это был худший из звуков, какие она когда-либо переносила. И теперь, когда он оказался не в ее голове, а прорывался через сталь корабельной тюрьмы, было ясно, насколько нечеловеческим он являлся. Конечно, было глупостью даже называть это смехом – столь разительно чужеродной была радость в нем.
– Ты хотела узнать Газкулла, так ведь, лорд Фалкс? – шепотом, сочившимся ядовитым наслаждением, произнес Макари. – Что ж, это твой шанс. Потому что он идет.
Пол задрожал, когда нечто, гораздо более крупное, чем человек, шагнуло из темноты позади нее. Всепоглощающий, леденящий ужас устремился от пластины у Фалкс на затылке, и с еще одним могучим шагом, она заставила себя обернуться в последний раз и встретиться с тьмой. Но в этом не было необходимости. Потому что это было ''ее'' чудовище.
Брат Хендриксен прошел мимо нее в мигающем свете – огромный, скрюченный и покрытый лишь коркой собственной крови. Он был чем-то, принадлежавшим в большей мере к истории, рассказанной напуганным детям на каком-то холодном диком мире, чем к внутренностям пустотного корабля. Не даруй его вид облегчения, Фалкс бы боялась. Его болт-пистолет оставался в кобуре; старый волк сейчас находился за пределами таких вещей, придя к клыкам и когтям.
Тем временем Макари казался безразличным к приближающейся смерти. Наоборот, ксенос будто светился от ожидания, нежась в жестоком смехе, все еще сотрясавшем клетку, как если бы он защищал подобно пустотному щиту, изготовленному на Титане. Фалкс догадывалась, что он оказывал куда большую помощь. Ибо что значила для Макари даже сама смерть, если он стоял в психической тени Газкулла? Когда это жалкое зеленое тело разорвут на куски, что бы ни находилось внутри просто утечет обратно в этот смех и вернется к хозяину.
Фалкс мгновенно загорелась уверенностью, что не может позволить этому случиться.
– Нет, брат, – сказала она, когда зверь, бывший Хендриксеном, навис на Макари. Это не было приказом лорда инквизиции, а тихой просьбой раненной старой женщины к единственному другу. Она лишь со всей оставшейся верой молилась Трону, что Хендриксен еще способен ее услышать.
Фенрисиец повернул голову, и Фалкс поняла, что смотрит в глаза животного. Конечно, рунный жрец оставался с ней все эти годы не только из-за верности, даже когда витки ее амбиций уходили все глубже во мрак ереси. Гордость Хендриксена никогда бы не позволила открыто поговорить об этом. Но за долгие годы службы он тоже все дальше ускользал от света Императора. И по тем диким глазам, моргавшим на нее, и толстой струйке слюны, текшей по пожелтевшим клыкам, было ясно, насколько далеко во тьму он зашел.
«Каждому сыну Фенриса приходится сражаться в битве, – как-то сказал ей Хендриксен, – с того дня, когда он принимает чашу Вульфена и перерождается сыном Русса». Это было какое-то проклятье, с жестоким изяществом записанное в самом генетическом коде их примарха. Когда Фалкс познакомилась с братом Хендриксеном, то, наконец, поняла, почему Космические Волки жили с таким претенциозным, вздорным пылом: они надеялись, что если огни их пиршественных залов пылают достаточно ярко, то ночь удастся прогнать.
Но пламя Хендринксена долгое время горело тускло, и у его двери ждал волк. Теперь он, глядя на нее, стоял в проходе.
Фалкс с усилием сглотнула, попытавшись отстраниться от злобы смеха Газкулла и гадкой ухмылки на лице Макари, с которой гретчин смотрел на их падение. Она никогда не умела вести простой разговор, не говоря уже о речах. Но в этот раз женщина решила сама попытаться устроить взбучку мозгов.
''Брат, он этого и ждет'', – громко произнесла она у себя в голове, смотря в глаза этого хищника и надеясь, что за ними кто-то еще слушает. – ''Конечно, ты был прав – это все было уловкой. Отдав нам Макари, Газкулл намеревался лишь распространить свою легенду, пока этот ублюдок из Кровавых Топоров помог ему информацией, какую смог захватить при побеге. Газкулл рассчитывал, что мы будем вести себя по шаблону – узко мыслящие, напуганные и неспособные прийти к иному решению, кроме как уничтожить проблемных ксеносов. Он был уверен, что мы окажемся послушными гражданами Империума и отправим его прислужника назад в порыве фанатичной резни.''
+И что?+рявкнул, наконец, Хендриксен откуда-то из глубин своей зимы, и Фалкс поборола грозящийся подняться порыв надежды о того, что он вообще ответил. От того, что оскал Макари дрожал, пока между его пленителями тянулся молчаливый разговор, легче не становилось.
''Так'', – сказала она, – ''ты докажешь, что Газкулл прав, брат? Если из истории этого подлого импа можно чему-то научиться, так это тому, как многого Газкулл добился, действуя не по шаблону. Он переделал наше понимание орочьего разума и того, на что он способен.''
+И мы все равно должны его убить.+
''Брат, Рагнар попытался,'' – Хендриксен зарычал, и в мыслях, и в недрах клетки, но Фалкс бесстрашно продолжила. – ''Воспротивившись своим инстинктам, Газкулл понял, какими с самого начала должны быть орки. А если мы воспротивимся своим? Может, старый друг, мы снова научимся быть людьми.''
На кратчайший миг волк исчез из глаз Хендриксена, и ими посмотрел тот маленький мальчик, еще не принявший чашу Вульфена, для которого Адептус Астартес были светлыми, далекими слугами неизвестного бога. Фалкс никогда не видела, чтобы Хендриксен выглядел таким слабым. Никогда не видела его таким сильным.
– Давай закончим с этой проблемой прямо сейчас, – вслух произнес Хендриксен, и Макари чуть не заерзал от радости, когда его черная от крови, похожая на полено рука поднялась, схватив гретчина за горло. Но он не видел слабую, усталую улыбку, коснувшуюся уголка губ волка, когда тот вновь посмотрел на Фалкс. Рунный жрец поднял Макари за шею, вместо того, чтобы сломать ее, и быстро вышел из клетки, пройдя по соседнему с блоками содержания коридору. Фалкс щелкнула шеей и последовала за ним.
Пока они шли в глубины корабельной тюрьмы, она рискнула взглянуть на инфо-визуализатор. Женщина заметила, что запросы от лейтенанта Гарамонда резко прекратились. Она поняла почему, когда поле ее зрения заполонили отложенные оповещения. «Молот Юстаса», вместе со всеми судами Флота в доке Мульцибера, вызвали на границу системы.
Где из варпа появилась армада невообразимого размера.
Командование флота пребывало в смятении. Прибывшие корабли как-то скрыли свою численность, выкарабкавшись из варпа, и послали перед собой действующие коды порта Мульцибера. Предположили, что они стали жертвой документации Муниторума, каким-то незарегистрированным осколком боевой группы, пришедшей для пополнения запасов.
Но, конечно, это были орочьи судна. У Фалкс екнуло сердце, когда она поняла, откуда они, с наибольшей вероятностью, получили коды. Трон знает, как они подобрали Кусача в спасательной капсуле, дрейфующей в варпе, но в итоге, это едва ли имело значение. В системе уже находились тысячи кораблей, вторая волна уже входила в космос, и Мульциберу было бы сложно остановить их даже после года подготовки, не говоря уже о нескольких часах.
Пролистав хаотичные пикты от дозоров на внешней границе системы, Фалкс увидела, что в сердце армады находится гигантское судно. Оно было в три раза крупнее самого большого корабля обороны и специально построено, а не сколочено до рабочего состояния из обломков неорочьих пустотных судов. Но что действительно выдавало его, так это знамя высотой в три мили, выдававшееся из спинного гребня, будто парусная мачта. На нем было изображение орка со множеством рук, стоящего над бойней. Изображение Газкулла Траки, чьей смех все еще гремел в корабельной тюрьме.
Но когда Хендриксен остановился у одной из пустых клеток в коридоре и открыл ее дверь толщиной с ногу, этот смех начал затихать. Лампы, подвешенные под потолком, перестали мигать, очистив тени от всяких наваждений. А когда он поднял Макари, чтобы тот посмотрел на свой новый дом – обитый и оснащенный частичным стазисным полем, чтобы житель случайно или намернно себе не навредил – смех полностью смолк.
– Нет! – взвыл Макари, с чьего лица резко пропало все хладнокровие, когда он понял, что происходит. – Нет! – грязное мелкое чудовище кусало и царапало запястье Хендриксена, но с тем же успехом оно могло бороться против гравитации. С презрительным оскалом, старый волк швырнул грота в камеру и захлопнул дверь со свинцовым грохотом.
– Газкулл пришел, – заметил он, проведя мгновение, просматривая свой инфо-визуализатор.
– Хорошо, – сказала Фалкс. – Он как раз вовремя, чтобы застать, как мы уходим с его самой ценной собственностью. Я уже приказала навигатору корабля отправляться.
– Куда пойдем?
– У нас будет время решить это в дороге, – ответила Фалкс, и Хендриксен согласно хмыкнул.
– Хорошо. Но сначала, поедим.
Фалкс бы улыбнулась от облегчения, увидев такое твердое доказательство, что ее компаньон пришел в себя. Но что-то было не так.
Все то время, пока они разговаривали, Макари вопил в клетке от ярости, хоть звук был почти комичным, и будучи приглушенным дверью камеры, звучал будто гул насекомого. Однако сейчас, несмолкающие высокие визги грота подчеркнуло что-то более низкое.
Это был рев. И когда лампы вновь замигали, он становился все громче и громче, пока не начал сотрясать саму палубу. Фалкс почувствовала, будто к ней с раскрытой пастью несется что-то хищное, и одного взгляда на Хендриксена хватило, чтобы понять – он тоже это ощутил.
Рев разросся до крещендо жуткой ярости, и уже сам воздух задрожал от его мощи. Одна за другой заискрились и взорвались лампы вдоль коридора, погрузив его во тьму.
'''И тьма была зеленой.'''
[[Категория:Орки]]
[[Категория:Инквизиция]]
