52
правки
Изменения
Перейти к навигации
Перейти к поиску
«Они убивают нас, потому что уже всё потеряли», - понял Шибан, бросаясь в атаку, крепко держа свою глефу, её расщепляющее поле рычало. – «Так что же мы должны потерять, чтобы быть на равных с ними? Какую жертву мы должны принести, какой боли должны противостоять, чтобы ранить их в ответ?»
<br />
== ДВАДЦАТЬ ОДИН ==
'''Дьяволёнок'''
'''Пустая дорога'''
'''Прозвища'''
Казалось, она была способна противостоять всем сразу.
А сама она сочетала в себе триаду. Эреб поймал себя на том, что это открытие его раззадорило. Конечно, её было больше чем одна; конечно, были трюки, которые она еще не раскрыла. Открытие было поразительным, но в то же время и немного волнующим.
Первоначально, появление спутников Эреба было незаметно, и как правило, сбивало с толку. Они вспарывали основы материи, когда проникали сквозь неё, разрывали её на части и смешивали со сгустками варпа, которые волокли за собой. Они заставляли воздух воспламеняться, поднимали песок в горящие облака, разбивали глиняную посуду на разлетающиеся осколки. Эти существа из костей и сухожилий были невероятно огромными, своими размерами и рёвом они разрывали на части жилище, построенное из камня. Они мерцали и подёргивались, стремясь закрепить свою форму, осыпая руины старого дома осколками камня и щебня. Они развернулись во весь рост, сорвав крышу с лачуги и вырвав навесы, обнажив небо, кроваво-красное от песчаных бурь.
Но она росла вместе с ними. Она ни разу не дрогнула и не пыталась бежать. Она возвышалась параллельно с противоестественными спутниками Эреба, её тело увеличивалось и становилось полупрозрачным, чтобы соответствовать их собственному непостоянству. Именно тогда можно было впервые мельком увидеть, что у неё не одно лицо, и не одна пара рук, и разные покровы одеяний, которые струились и развевались в нарастающем вихре.
Чудовища Эреба с рёвом бросились на неё, разбрызгивая ядовитую слюну в ночном воздухе. Птицеподобное существо нанесло удар первым, обрушив свой посох с головой змеи. Затем чудовище c головой быка бросилось на нее, размахивая топором, который загорелся при ударе о землю. Змея скользнула вокруг её лодыжек и, покачиваясь вверх, обвила её вокруг талии, в то время как труп с пустыми глазами, пошатываясь, шел к ней своим гибельным путём. Эти существа, пропитанные эфиром, были одними из самых могущественных аспектов бога, когда-либо отвечавших на призыв Эреба. Их кожа блестела от послеродовой слизи эмпиреев, раскосые глаза пылали той особой ненавистью к жизни, которой по-настоящему обладали только они. Они сомкнули клыки, раскрыли когти и переплелись в объятиях друг друга, пока не образовали некий единый совокупный организм, прекрасное выражение редкого единства цели пантеона.
Но она нанесла им ответный удар. Сама земля поднималась вокруг неё, камень раскалывался на обломки. Закружился песок, ухудшая видимость, едкий, как кислота, сдирая и сжигая плоть. Небо раскалывалось от грома, земля сотрясалась, а над всем этим сияла красная луна. Чудовища обступили её, пытаясь задушить и выпотрошить, а она в ответ обрушила на них все своё искусство и навыки, ничуть не теряя самообладания.
Вмешательство Эреба было излишним, он держался в стороне, пока его создания делали свою работу, его единственная функция заключалась в том, чтобы привести их в этот мир, помочь им переступить порог. Он наблюдал за состязанием, заворожённый им, чувствуя, как высвобождается глубокое искусство управления силами, о которых он даже не мечтал. Эфир настойчиво тянулся к нему, готовясь заключить всё вокруг в свои невозможные объятия, и его сдерживало лишь это неизвестное колдовство, заключенное в этом конкретном месте и в конкретное время. Была ли эта незнакомая сила силой варпа? Да, должно быть так и было – ведь это не-место было источником всей силы – только она ощущалась... как-то иначе, словно уходила истоками в основы самого физического мира, в колодец, который никогда не иссякал, чьи чёрные воды питали нечто поистине изначальное, укоренившееся и незабываемое. Ах, какая же это ересь! В конце концов, все дороги ведут в эмпиреи, какими бы историями не утешала себя Эрда. Это был самый первый символ веры, из которого проистекало всё остальное, так что лучше ему помнить об этом.
Именно в этот момент Эреб увидел, чем являются её многочисленные «я», меняющиеся так быстро, словно анимационные кадры сбились с показа и накладывались друг на друга. Он видел женщину, вступившую в бой с демонами, ее тёмная кожа была такой же закалённой, как и посох, которым она в яростном гневе вращала вокруг себя, преисполненная величия на пике долгой жизни. Он видел юношу, полного жизни, как свет звезды, и быстрого, как бурлящие воды, тонкие конечности размахивали серпом, сверкающим под кровавой луной. И он видел высохшую старуху, черную, как олива, скрюченную, как корни дерева, которая сковывала всё, что хватали её длинные костлявые пальцы. Все они несли с собой смерть, и все они были ею, стремительно переходя от образа к образу, никогда не останавливаясь на одном, как если бы вечный ход эволюции был нарушен, и она прокручивалась снова и снова, их вызвало к жизни осквернение этого пустынного святилища, места, где прошлое, настоящее и будущее сливались в некое безвременье.
Хлопчатобумажный тоб, который Эреб принял за платье, оказался цельным куском бечёвки, который обвил Эрду и, распадаясь, образовал защитный кокон. Она была невероятно длинной и тянулась до бесконечности, как имена кустодиев, нанесенные на внутренней стороне их доспехов, но если имена знаменовали конец многих жизней, то эта нить символизировала собой одну жизнь, древнюю и переплетенную со всем важным, что когда-либо здесь происходило.
Эреб попытался вмешаться в это великое противостояние божественных аспектов, но песчаная буря отбросила его назад, обжигая плоть своим воющим натиском. Казалось, что весь кратер разрушается вокруг них на части, его концентрические кольца пошли трещинами и рассыпались, а обломки, подхваченные водоворотом, отправились в полёт вокруг эпицентра. Эреб терял опору, соскальзывая в водоворот из шипящих частиц.
Эрда громко вскрикнула тремя голосами, каждый из которых был в ярости и испытывал боль. Чудовища, в свою очередь, также пронзительно завопили, израненные до самого нутра наполненного жгучей ненавистью, силой, которую она обрушила на них. Эреб увидел шатающийся труп, с обнаженных костей которого была содрана рыхлая плоть. Его змея была с презрением раздавлена, а быкообразное создание отброшено навершием посоха. Мерзкая птица с полупрозрачным оперением всех оттенков чуждого спектра вонзилась совсем близко, но только для того, чтобы ей вырвали перья и ловким движением серпа выкололи глаза.
В водоворот кружащейся материи начала поступать кровь, одни сгустки были действительно человеческими, другие – просто дешевыми копиями. Эреб уловил проблески настоящей боли среди ярости – содрогнулась женщина, задыхалась старуха. Бечёвка распутывалась, разрываясь во многих местах. Зыбучий песок затягивал всех, бурля под окровавленными ногами.
«Она могла бы быть великолепной. Могла бы стать королевой варпа.» - подумал про себя Эреб и с сожалением улыбнулся. – «Но я раздавил ещё одного скорпиона, и теперь пустыня почти свободна от его жала. Хвала мне.» - Он был способен восхищаться собой даже тогда, когда мир вокруг него сотрясался и падал в небытие.
В конце концов, она убила их всех. Или изгнала, поскольку они не были истинными обитателями этого мира. Она разорвала их связи с миром ощущений, словно швея распарывающая ткань. Они кричали и стенали, но она была безжалостна, противостоя их чужеродности с безграничным материнским терпением. Наблюдая за происходящим, Эреб понял, как она возможно сделала это. Великое деяние. И его охватил своеобразный благоговейный трепет, ибо в тот момент он осознал, что она не была искренна с ним – она надеялась, что вся эта история просто закончится, а схема Анафемы навсегда останется незавершенной. И вот теперь, в её собственном доме, он показал ей, насколько она ошибалась, насколько была глупа, и чего на самом деле добилась своим вмешательством.
Это была кинжал, которая был ему нужен, чтобы покончить с ней.
- Ярость, - произнёс он, наконец-то немного продвинувшись сквозь бурю. – Одержимость. Отчаяние. Сила. Вот вещи, против которых Он выступил. И именно их я принес с собой. Сейчас ты это видишь, не так ли? Ты видишь то, что Он видел на протяжении стольких столетий.
К тому времени она уже кричала от боли полученных ран, а может быть, и от знания, которое дал ей Эреб. Если бы она могла, то позвала бы своего давнего бунтаря, того, с кем она и создавала, и разрушала, кого она и любила, и ненавидела. Но Он был сейчас далеко, целиком погруженный в свои собственные проблемы. Она всё ещё сражалась, вечно непокорная, но буря в её душе угасала.
- Я могу принять это, - сказал Эреб. – Он сделал выбор. Неправильный, но всё равно выбор. А вот ты. Ты. – Он усмехнулся, снимая с пояса отточенный клинок. – Ты хотела успеть везде. Вмешаться здесь, помешать там, а потом вернуться в пустыню к своим статуэткам.
Эреб едва заметил, как раздавил сапогом фигурку, которую она ему показывала. Последний из его спутников с криком был отправлен обратно в дыру в реальности, барахтаясь в вихре, который они с собой принесли. Эрда упала на колени, покрытая синяками и рваными ранами, её изменяющийся облик исчез, и она снова стала такой, как в момент прихода Эреба. Одежда висела на ней рваными клочьями, нити были разорваны.
Эреб опустился рядом с ней на колени и приподнял её измученную голову так, чтобы она его видела.
- Дьяволёнок, так ты назвала меня? – злобно шипел он, вспоминая каждое её оскорбление. – Возможно. Может быть, я всегда был таким. Но ты видишь, на что я теперь способен, кого я могу призвать, когда в этом есть необходимость. Так что, возможно, быть дьяволёнком не так уж и плохо.
Он прижал острие атама к её запекшейся кровью шее, натягивая кожу.
- Но, в отличие от Него, у меня нет претензий к божественному, - тихо прошептал он. – Я бы возвёл тебя в монархи, если бы ты ухватилась за шанс. Даже сейчас я ощущаю, как неведомое мне милосердие касается моих сердец. Итак, я всё же предлагаю оставить тебя в живых, только прими единственное условие, которому Он всегда противился.
Её темные глаза вспыхнули, встретившись с его глазами. Несмотря ни на что, она хотела услышать это.
- Поклоняйся мне, - сказал он, мягко улыбаясь.
Огонь в её глазах погас. Конечности обмякли.
Ради этого мгновения Эреб жил. Мгновение, когда он нанес полное поражение. Он смотрел, как она сглотнула, пытаясь подобрать слова, которыми она примет его условие, произнесёт их запекшимися от собственной крови губами.
Она издала болезненный вздох и плюнула на шлем Эреба. Затем криво ухмыльнулась.
- Я сказала Ему «нет», - прохрипела она. – И возможно это даже того стоило.
Эреб посмотрел на неё сверху вниз, слишком привыкший к постоянным отказам, чтобы сильно удивиться. Его пальцы сжались на рукояти ножа.
- Как пожелаешь, - сказал он. – Но, боги, какая это будет утрата.
Сигизмунд увидел, как на него из тумана выходит Кхарн.
Пожиратель миров не пытался скрыть свою атаку. Как и те, кто шёл с ним. Более сотни воинов легиона Ангрона, а судя по звукам, следом приближалось ещё больше. Они неистовствовали, лишённые последних остатков разума. Они завывали на бегу, больше похожие на зверей, чем на людей. При виде этого на мгновение могло показаться, что здесь была не прародина самого человечества, а дикий мир нескончаемого безумства.
Воины Сигизмунда были в меньшинстве. Он готовился отступить, как только Сыны Гора понесут достаточные потери. Заставить их кричать от боли – в этом заключался единственный приказ его примарха. По правде говоря, это было всё, на что он был способен, ибо отчётливо видел, что война уже проиграна. Это был не более, чем акт неповиновения. Он мог немного замедлить врага, но его задачей было, как и всегда, только нанесение ущерба.
Он с трудом мог припомнить время, когда это было бы неправдой, по крайней мере отчасти. На протяжении семи лет они терпели постоянное поражение, противостоя еретикам больше из желания покарать их, чем из искренней убежденности в том, что дело можно выиграть. В своём сознании он сопротивлялся этому. Он всегда настаивал на большем, побуждаемый к этому теми, кто верил в него, такими как Киилер.
Довольно. Теперь месть заполнила всё во вселенной. Месть стала всей правдой. Месть – это всё, что осталось, всё, что завершит исполнение долга не ради каких-то внешних мотивов, а ради себя самого.
Сигизмунд не переставал двигаться на врага. Ни сейчас. Ни когда-либо.
- Мы вступаем в бой, - передал он по воксу Ранну, который в это время был поглощён битвой с воином из Сынов Гора.
Ответ не последовал. Ранн явно был слишком занят, чтобы ответить, с головой погрузившись в свой собственный мир битвы, но сообщение должно было дойти до тех, кто нуждался в приказах. Все те, кто ещё сражался рядом с ним, те, кого он вытащил из омута отчаяния и бросил прямо в открытую пасть врага, должны были продержаться ещё немного. Тысячи из них умрут за его выходку, но это не имело значения. Он сделал из них святых. Он создал мучеников.
Сигизмунд оттолкнул труп своей последней жертвы. Безжизненное тело тяжело ударилось о плиту виадука и опрокинулось в пропасть. Обнажённый меч задрожал от предвкушения в руках Сигизмунда. Дух меча пробудился, огненные ветра подхватили его песню битвы. Меч сразу почуял врага, достойного его.
За спиной Сигизмунда возвышалась башня терминала – чудовищная громада из пластали и оуслита, парапеты которой венчала разрушенная паутина оборудования связи. По обе стороны от него находился провал в заполненную дымом пропасть. Впереди простирался старый надземный переход, по бокам которого перила были вырваны с корнем, а настил был усеян пробоинами от минометных снарядов. На нём буйствовали Пожиратели Миров, перепрыгивая через пустоты, воя и крича в надвигающейся лавине безумия.
Сигизмунд слышал, как позади него братья храмовники готовятся к обороне – тяжелый лязг расставляемых щитов, звучный щелчок вставляемых на место магазинов. Никто из этих воинов не встанет на пути предстоящего поединка. Никто из врагов тоже не помешает ему. Вокруг были сотни воинов, которые претендовали на эту главную роль, но с таким же успехом они с Кхарном могли быть совершенно одни. Всё дело было в них. От начала и до конца времён это всегда будет касаться только их. Рыцарь и чудовище. Верующий и неверный.
Кхарн обогнул груду обугленных металлических перил, набирая скорость. Сигизмунд бросил последний взгляд, прежде чем наконец поднял свой клинок на изготовку. От того человека, которого он когда-то знал, почти ничего не осталось. Они сражались друг с другом в недрах «Завоевателя» без доспехов – то было испытание мастерства, без использования всяких преимуществ технологий и колдовства, что придавало каждому поединку свой неповторимый отпечаток, какой мог придать только человек. Однако джаггернаут, громыхавший навстречу в потрескавшейся броне и извергающий кровавые сгустки, больше походил на развалившуюся боевую машину, чем на космического десантника. Кхарн стал гораздо крупнее по сравнению с тем, каким он был на флагмане примарха, от его дымящейся брони испарялся сам воздух вокруг. Его цепной топор, невероятно большой даже в таких огромных руках, уже ревел, выплескивая брызги горячего масла и крови, оставшейся от последнего убийства. Как и тогда, на стенах Львиных Врат, от него исходил запах обожжённой меди и гниющей плоти настолько острый, что заглушал сотни других ароматов битвы.
Сигизмунд твёрдо стоял на ногах, готовый к удару, и они столкнулись друг с другом. Цепной топор врезался в длинный меч, зубья с визгом скользнули по кромке, прежде чем Сигизмунд ушёл в сторону, позволив, Кхарну по инерции развернуться, чтобы снова выйти на него для атаки.
С этого момента всё происходящее вокруг них обоих стало неважным. Доносящиеся слабые крики и лязг потеряли своё значение – поединок целиком поглотил обоих воинов. Сигизмунд был полностью сосредоточен, погрузившись в мир меча, а клинок стал с ним единым целым. Конечности Сигизмунда двигались в бессознательной последовательности, отточенной в постоянных сражениях в течение жизни. Ни один удар не был обдуманным – все происходило на подсознательном уровне, по мышечной памяти, инстинктивно. Зрительные образы перед Сигизмундом распались, превратившись из цельных фигур на фрагменты: край шлема, отблески зубьев слюдяного дракона, тусклый блеск шипа на наплечнике.
- Ты, - прохрипел Кхарн напряжённым до предела голосом сквозь кровавое месиво из раздробленных зубов и разбитых губ. – ''Снова''.
Сколько раз они сражались раньше? Десятки? Больше? Всё изменилось на бастионах Львиных Врат. Там поменялись правила, изменилась игра. Сигизмунд сражался с физическим телом перед собой, но чувствовал безграничную силу, которая теперь клубком свернулась под кожей противника, его необузданное колдовство, рвущееся наружу из каждой раны. Стоит поразить его, пролить его кровь, и откроется мир безумия ещё больший этого.
Поэтому Сигизмунд ничего не сказал. Больше никаких слов, только не для этого чудовища. Никаких воспоминаний о том, что было между ними.
«Я сражаюсь не за тот Империум, каким он был», - подумал он про себя.
Он кружил, рубил. Отступал, парировал. Блокировал, оттеснял назад. Сходился вплотную, уворачивался. Машинально. Быстрее и сильнее. И это был для него не предел. Внутри Сигизмунда была почти полная пустота – братская дружба, смех или состязание, всё это было вычеркнуто, и осталось только одно – движение, действие, реакция; души, дави, выбей жизнь из своего врага, растопчи его, сожги, покарай его.
– Я... сокрушил тебя на тех стенах, – невнятно произнёс Кхарн. – Я бы... победил тебя тогда.
Почему он заговорил? Почему пытается достучаться сейчас? Хочет ли он возобновить спор, начатый до того, как примарх Сигизмунда вмешался и сорвал исход поединка?
Слишком поздно. Все аргументы изложены. В этом и заключалась разница – Сигизмунду больше нечего было добавить, по крайней мере, на словах.
Удар с плеча, толчок, укол, хруст, треск, взмах. В прошлом у него могли быть свои понятия о нападении и защите. Теперь обе доктрины слились воедино. Сигизмунд видел, как перед глазами пронёсся черным пятном его клинок, направляемый словно бы чужими руками. Он чувствовал себя отделённым от всего происходящего, как будто наблюдал за поединком со стороны. Он начал понимать, что это просто начало пути, свободного от всего, кроме необходимости двигаться по нему – пустая дорога, однообразная, простирающаяся вдаль до конца его дней.
– Что... изменилось в тебе? – прорычал Кхарн, бешено нанося удары в попытке прорваться сквозь бесстрастный щит из нападения-защиты, яростно обрушиваясь на него, словно на материальную стену. – Ты... уже мертв?
Да, может быть, так оно и было. Джубал давно говорил, что Сигизмунду нужно освободиться от цепей, чтобы извлекать своего рода удовольствие от того, что он делает, и какое-то время, очень долгое, он пытался научиться этому. Но теперь ему нужны были цепи. Цепи, сковавшие его с этим прекрасным и ужасным мечом, который помог ему познать правду, с оружием, которое подходило ему настолько идеально, что он даже начал задумываться, а не было ли оно сделано только для него одного, а затем держалось наготове, взаперти в какой-нибудь подземной темнице, до того дня, когда обнаружится, что надежда лишь несбыточная мечта и станет ясно, что дорога ведёт в никуда, потому что речь шла исключительно о самой дороге, пути, ритуале.
Он пролил первую кровь, пробив броню Кхарна и вырвав длинную полосу кожи и мышц. На мгновение поражённый, Пожиратель миров отпрянул, сдерживая свой натиск.
Это был тот самый момент, подумал Сигизмунд. Момент, когда он мог бы сказать что-то своему старому партнеру по спаррингу – немного утешения, признание того, что эта война превратила их всех в чудовищ. Или вместо этого он мог бы разгневаться, выплеснуть гнев, который так долго держал в себе, упрекать в потерях и убийствах, к которым привело предательство, вспомнить о том, что, они сообща хотели построить когда-то.
Это было последнее искушение, которое испытал Сигизмунд. Он так и не разомкнул губ.
«Я сражаюсь за тот Империум, каким он станет», – произнес он про себя.
Кхарн снова бросился в бой, зубья топора взревели, конечности раскачивались, кровь и пот смешались в струях пара, вырывающихся из повреждённых доспехов. И Чёрный Меч встретил его лицом к лицу, безмолвный, холодный и бесстрастный, как могила.
Когда-то Бастион Бхаб казался центром галактики, местом, куда непременно стекались вести из тысячи миров. Стоило только занять один из его многочисленных сенсорных тронов, соединиться с сетью входящих передач и можно было ощутить всю империю в пределах вытянутой руки.
Теперь это был островок ослабевающего зрения среди моря слепоты. Даже с самой его вершины, через узкие щели окон на укрепленных осадных стенах не было видно ничего, кроме всепоглощающей черноты, что накатывалась с бескрайних полей сражений.
Рогал Дорн едва воспринимал окружающую обстановку в командном зале. Люди подходили к нему и уходили – иногда знакомые лица, иногда совершенно посторонние. Архам был с ним, потом куда-то исчез – сражается? – затем снова вернулся. Сигизмунд долго говорил с ним о каких-то пустяках, прежде чем Дорн понял, что Сигизмунд давно ушёл, отправленный им в пасть тьмы, чтобы замедлить всё это, поэтому, должно быть, у него галлюцинации, и, когда его разум окончательно отключился, он погрузился в сон.
Спустя какое-то время реальность и воображение слились воедино. Он всматривался в одну из немногих работающих линз ауспика и не увидел ничего, кроме смотрящего на него лица в капюшоне, плохо различимого на тёмном стекле, оно выжидало, просто выжидало.
Он грубо потёр глаза, хлопнул себя по щеке, намереваясь вернуть себе ясность ума. Другие могли отдохнуть, могли поспать, но не он. Он был кастеляном, хозяином крепости, единственной живой душой, знавшей все её пути, её оставшиеся сильные стороны и многочисленные потенциальные слабости. Он должен был противостоять голосам, которые все настойчивее звучали в его измученном сознании.
«Сдавайся! Уходи сейчас же. Никто не станет тебя винить. Ты сделал достаточно. Сдавайся».
Архам снова был рядом, вернувшись откуда-то, где его удерживал долг. Кровавый Ангел тоже был здесь, как и представитель генерал-капитана Амон. Этих бронированных гигантов окружал целый сонм высокопоставленных лиц из других подразделений, их мундиры были потрепаны, а кожа бледна. Рогал помнил имена некоторых из них, но не всех.
– Новости о Сангвинии? – устало спросил Дорн.
– Организовывает эвакуацию из последнего бастиона сектора Европы, – ответил Архам. – Должен доложить в течение часа.
Дорн мрачно улыбнулся. Когда Ангел спал в последний раз? Прекращал ли он двигаться вообще в последнее время? Но всё же сражаться было лучше, чем всё остальное. Примархи были созданы физически сильными, чтобы быть воинами, а не для того, чтобы быть запертыми в тюрьмах собственных измышлений.
- Когда он подтвердит завершение, дайте сигнал к окончательному отходу, – сказал Дорн, боевые построения всплывали в виде фантомных картинок, которые постоянно прокручивались на его сетчатке. – Мы оставляем себе Санктум и Палатин, все остальные районы должны быть сданы.
От визуальных авгуров уже давно не было пользы, но разум Дорна мог построить удивительно богатую картину происходящего из постоянного потока аудиосводок – отчаянные запросы о подкреплении, панические отчеты с наблюдательных башен, напряжённые доклады отступающих командных групп. В совокупности с текущими визуальными данными он мог составить схему боевых действий целиком – колоссальные силы пехоты, только в авангарде сотни тысяч, ещё миллионы других сейчас захлестнули расчищенные проходы среди руин. Собранные в бесчисленном количестве мобильные бронечасти, механизированные шагатели, гравиплатформы, все они со скрежетом приближались к ядру. Титаны и Рыцари прокладывали себе путь по выровненным полям из измельченного камня, способные, при желании, свободно войти во Внутренний Дворец. Ни одна армия никогда не была столь велика. Не сравнимая ни с чем по масштабу, марширующая через некогда несокрушимые бастионы, перешагивающая через разрушенные стены и редуты под аккомпанемент криков нерождённых, призраков, существование которых Дорн так долго отказывался признавать. Скоро все они окажутся в пределах видимости Санктума, лицом к лицу, клинком к клинку.
Сокрушающие. Непреклонные. Непрощающие.
- Где сейчас твой господин? – спросил он Амона.
- В Башне, он завершил свою миссию, - ответил кустодий голосом вежливым, но нетерпеливым. Он, также, как и Дорн, горел желанием вернуться к битве. Дорн не стал спрашивать, что это была за миссия. Легио Кустодес уже убили демонов больше, чем любые другие силы лоялистов, без них нижние уровни Санктума давно бы наводнило безумие. Генерал-капитан был сам себе хозяин, но он будет присутствовать на финальном сражении за Санктум – вот и всё, что имело значение.
Что же касается его собственного заблудшего брата, его генетического родича, то Дорну всё ещё трудно было смириться со всем этим безрассудством.
- Есть какие-нибудь вести из космопорта? – спросил он, уже зная ответ.
- Ничего определенного, - ответил Архам. – Платформа «Небо» уничтожена, разбилась над Антериором. Достаточно ли этого, чтобы они попали внутрь... остается неясным.
Дорн хмыкнул. Этот поединок чести Джагатая теперь казался ему таким же далеким, как и пустота, как и неожиданный захват Астрономикона Тёмными Ангелами. Два крошечных очага сопротивления, отрезанные от любой помощи. Тысячи бесценных воинов растрачивались в дерзком сопротивлении в то время, как они должны были быть здесь, в Санктуме, на случай прихода Красного Ангела.
- Следи за ним, - небрежно приказал он. – Если что-нибудь узнаешь, если он каким-то образом выберется живым, немедленно сообщи мне.
Архам поклонился.
И остаётся ещё один момент – единственная часть оборонительной линии, которая ещё не была прорвана, её позиции удерживались в девяти подсекторах, в то время как вражеские силы стекались, чтобы обрушить её. Сейчас это был клин, выступ линии фронта на сданной территории, подобно древку стрелы. Однако без оперативной эвакуации, он будет полностью отрезан и станет ещё одним взятым в кольцо островком стойкости лоялистов, готовых погибнуть по своему желанию.
- И Сигизмунд, - сказал Дорн.
- Чемпион Императора, - выдвинула версию одна из должностных лиц.
Он повернулся к ней, и она замерла.
- Как вы сказали... – Он взял себя в руки. - Кто его так называет?
Женщина носила форму генерал-майора. Она командовала армиями. И всё же она нервно сглотнула.
- Я... только слышала, что так говорят, - сказала она.
Некоторое время Дорн смотрел на неё. Он всё понял.
Когда-то его самого называли так же. Это был его титул в те дни, когда он ещё позволял себе покидать пределы этого проклятого бастиона с его удушающими стенами, с его пустотой, высасывающей душу. Его взгляд блуждал, и в отражении армагласса он снова увидел лицо в капюшоне, теперь оно усмехалось.
«Теперь для тебя всё кончено, Рогал. Сделанного оказалось недостаточно, не так ли? Никто так и не узнает, как сильно ты старался. У тебя отняли даже твои прозвища».
Дорн сделал длинный, сдержанный вдох.
- Ему идет, - коротко пробурчал он. – Всё равно верните его. Он исполнил мой приказ, что-либо большее станет самоубийством.
Должностные лица разбежались, чтобы попытаться передать сообщение. Их ошеломлённые выражения лиц рассказали ему всё о том, насколько, по их мнению, вероятен успех.
Архам остался. Верный, надежный Архам.
- Что-нибудь ещё, повелитель? – спросил он.
Если бы у Дорна хватило сил, он мог бы даже улыбнуться. В другое время он бы сказал что-нибудь, чтобы разрядить обстановку. А давай-ка мне дополнительный легион Титанов, например. Или из-за угла появился бы Русс, словно и не уходивший в пустоту, переполненный энергией и смехом, со своим диким легионом, готовым сорваться с поводка: «Всё это просто дурная шутка, брат! Конечно, я не покидал Терру!».
Но у него не было сил. Он едва мог поднять веки. Он просто уставился в ряды сенсорных линз, наблюдая, как за ним следит лицо в капюшоне.
- Дай команду Вратам Вечности, - опустошённо произнёс он. - Скажи им, чтобы...
Любой уточняющий приказ был бессмысленным. Они и так, без сомнения, делали всё, что могли. Но что-то всё равно нужно было передать. Нужно было сейчас сказать что-то, соответствующее моменту, прежде чем он сам направится в Темницу, окружённый обрывками всех своих тщательно разработанных оборонительных планов.
- Скажи им, - сказал он твердо, - осталось недолго.
[[Категория:Ересь Гора: Осада Терры / Horus Heresy: Siege of Terra]]
[[Категория:Ересь Гора / Horus Heresy]]
