Север. Штефан поразмыслил над словом. Это не точное место на карте; севера он не видал и не встречал никого в деревне, кто побывал там. Однако рассказы о нём вызывали у мальчика тошнотворный страх. На севере лежали дикие земли Норски (или чего похуже); жестокие неизведанные края, чьи корабли бороздили просторы его снов и кошмаров.
В лицо Штефану ударил солёный ветер, и уголки глаз защипало от слёз. Он посмотрел на отца в надежде прочесть его чувства, однако Фёдор был невозмутим. Время его ожидания подошло к концу. К тому моменту тёмные силуэты стали многочисленнее и крупнее, что Штефан смог разглядеть очертания надутых парусов на высоких мачтах. Фёдор Куманский мягко положил руку на плечо сыну и отвернул его от моря.
– Время пришло, – тихим голосом он обратился к Штефану. – И нам есть чем заняться.
Им открывали сурового вида люди. Сильные, честные мужики с гордыми обветренными лицами, как у его отца. Фёдор жал им руки, но не приветствия ради. Каждому земляку было чётко и бесстрастно сказано: «Час пробил».
Теперь уже не только отец с сыном, но сотня человек ходила по улицам Оденска и передавала из уст в уста одно и то же сообщение. Везде реакция была одинаковой. Ножи, которыми раньше потрошили рыбу, начистили для более мрачной цели. Заржавевшие за годы мирной жизни широкие мечи собрали и смазали. Посохи в руках мирно живших мужчин стали дубинами. А из запертого заброшенного подвала достали две мелкие пушки и медленно покатили к небольшой бухте, где волны нещадно бичевали берег.