6335
правок
Изменения
Перейти к навигации
Перейти к поиску
Нет описания правки
{{В процессе
|Сейчас =1011
|Всего =57}}
{{Книга
— Пошёл к фрекку! — сказала она и пнула его по яйцам.
=== Глава пятая ===
С Маркизы на «Казачьей сабле» отбыли не только кадийцы и Братство. На балластных палубах внутри многомильного остова нашли прибежище тысячи душ, которых за прошедшие полгода сорвали с насиженных мест силы ереси, и тайком пустили на борт беспринципные младшие лейтенанты и энсины со срединных уровней. Улейщики, купцы, аристократы со своими бастардами покупали места на корабле за то, что смогли продать или украсть, и экипаж «Казачьей сабли» сказочно разбогател, торгуя койками в трюмах корабля.
Одного из таких юношей звали Каркал Струфф.
Он заплатил баснословную сумму за перелёт, и когда его доставили на борт на грузовом буксире и дальше через люк для подачи прометия, то предположил, что теперь-то оказался в безопасности.
Впоследствии он узнал, что предположения частенько развеивались как дым на ветру.
Полгода назад Каркал Струфф был подмастерьем художника, смешивавшим краски в студии своего мастера, портретиста Густава Ринккенти, в мире-улье Гуардия Рекс. Он считал, что впереди его ждёт хорошая жизнь. Все говорили, что он поднимется по лестнице к богатству и славе. Так заявила его гувернантка, Агата, в день начала ученичества. Она похлопала его по плечу и сказала: «Это хорошая работа. Особенно для сына обычного мастера. И особенно удачный шанс для сироты».
«''Да уж'', — сардонически думал Каркал. — Для сироты ''я прям настоящий везунчик''».
Отец Каркала, до своей смерти, был единственным выходцем мужского пола из среднейулейного купеческого семейства, имевшего связи со всеми крупными поселениями на Гуардии Рекс. Их собственный улей, Решон, процветал с тех пор, как последний член правящего дома умер бездетным, и власть в свои руки взяла олигархия главных торговых кланов. Весь улей как будто наполнился новыми силами, когда те очистили и отремонтировали световые шахты, и среднеулейщики впервые увидели лучи солнца, отчего продуктивность нижних факторий резко пошла кверху.
Все эти заботы обошли Каркала стороной. Когда ульем стали править олигархи, он был ещё ребёнком, однако они принесли богатство его семье, которая занималась очисткой сточных вод от токсинов и перепродажей стерильной воды наверх.
Впрочем, подобная торговля имела свои опасности. Если стерильная вода была одним продуктом процесса очистки, то вторым являлись концентрированные токсины, которые вызывали у рабочих высыпания на коже и злокачественные новообразования. И чем больше развивала свою деятельность фактория, тем с большим количеством грязи доводилось иметь дело людям.
Рак съел его мать, когда она был мальчиком. Единственное, что он помнил, это худую измождённую женщину в окружении подушек, тяжело сипевшую через заляпанный кровью носовой платок. Каркал оцепенело стоял у её кровати. Все вокруг него говорили шёпотом, и в какой-то момент он понял, что его мать вот-вот умрёт.
Это было странное время. Тогда он не понимал, что такое смерть. Тогда ему было около шести или семи, и Агата, их домоправительница, прижала его к своей пышной груди, делясь теплотой и уютом, которых ему никогда не могли дать родители.
Он не помнил, как умирала мать, но помнил её гроб, прежде чем его перепродали. Лишь верхнеулейщики могли позволить себе такую роскошь, как настоящее погребение. Города-ульи представляли собой многолюдные термитники, и, подобно термитам, пожирающим мёртвых сородичей, трупы продавали на переработку в чанах. Мать, вне всяких сомнений, разрезали на куски, которые затем внесли свой вклад в экономику подулья. Тогда это совершенно не показалось ему странным. Тогда он, как и остальные, был термитом.
Отца Каркал припоминал и того хуже. Он казался одновременно отстранённой и снисходительной фигурой, и он последовал за женой в ямы переработки, когда Каркалу исполнилось двенадцать. Он помнил путешествие к нижним воротам за гробом, где их ждала группка подулейщиков в длинных чёрных пальто, широкополых шляпах того же цвета и кожаных полуперчатках.
— Приветствую, верхневик, — сказал предводитель отряда, приложив руку к шляпе. Он был низкорослым, худосочным мужчиной с тонким носом и длинными пальцами.
Он принял гроб и оценил тело, затем взвесил его, и в конце отсчитал кредиты.
Мужчина имел шесть пальцев — это Каркал помнил отчётливо, — козлиную бородку и обвисшую кожу с покраснением под глазами.
— Удачи тебе, верхневик, — сказал он, и вновь коснулся шляпы. — Однажды мы свидимся снова, не сомневаюсь. Не лично, уверен в этом. К тому времени я тоже буду булькать в супе.
Он хохотнул собственной шутке, которую Каркал поначалу не понял.
— Что он имел в виду, сказав, что мы свидимся снова? — спросил он Агату, на что та поджала губы и поначалу не отвечала.
— Что ж, — наконец отозвалась она. — Думаю, он хотел сказать, что все мы однажды так или иначе станем подулейщиками.
Каркал не закончил дни в подулье. Это, по крайней мере, казалось маленькой, но победой.
Его долю в перерабатывающем бизнесе взяли на себя оставшиеся дяди, и когда те уплатили отцовские долги, выяснилось, что тот никогда не был особенно хорош в финансовых делах.
Инвестиции в новый торговый флот не окупились, а бурно развивающаяся экономика Решона открыла широкие возможности для разного рода обманщиков. Вскоре стало ясно, что в родовом доме Каркал оставаться больше не мог. Церемониальные одеяния матери и драгоценности отца были пущены с молотка, и прибывшие на следующий день приставы с шоковыми жезлами и автоматами вышвырнули Каркала из апартаментов площадью в сто квадратных футов у реакторной стороны, которые он называл домом.
К счастью для него, Агата имела связи с портретистом с небесной стороны по имени Ринккенти, который владел студией на семьдесят пятом уровне, и зарабатывал на небедную жизнь, запечатлевая незаконнорожденных отпрысков Ричстаров, мелких госпож и их несметных животинок.
— Он тебя обучит, — заверила она Каркала, и не соврала.
Каркал, как юноша начитанный и родовитый, занял место между семейством художника и прислугой. Он имел хорошее по тем временам образование, и знал наизусть философские изложения Трезна и поэзию Делады. Его учёность позабавила Ринккенти, и когда Каракал освоил свои обязанности, мастер начал учить его азам рисования угольным карандашом.
Ринккенти имел длинные усы и вытатуированную под прищуренным глазом аквилу.
— Может, ты тоже станешь художником, — задумчиво протянул он, и кивнул сам себе. — Продолжай усердно трудиться, парень.
— Я буду, мастер. Обещаю!
На это Ринккенти кивнул и улыбнулся.
— Хорошо, парень. Хорошо.
Каркал ''трудился'' усердно и показывал такие результаты, что, закончив обучение за два года, стал изготовителем красок.
— Это почётная работа, — сказал ему Ринккенти, и Каркал научился смешивать толчёные драгоценные камни с маслами и редкой зантовой смолой, доставлявшейся аж из столицы сектора, Региса Прайм. Ему даже позволили сидеть во время написания портрета женщины по имени Эзмерельда Флауэрс, которая говорила с резким верхнеулейным акцентом, и носила широкий руф с расшитой золотой листвой шалью, удерживавшейся в воздухе парой одинаковых сервочерепов с серебряными пластинами.
Раньше Каркал не встречал никого, кто проходил через омолаживающие процедуры. В её натянутой коже, полных губах и напряжённой улыбке ощущалось нечто нечеловеческое, и когда Каркал сел, и, склонившись над столом, принялся толочь крупицы золота в альбумин, он не сводил с неё зачарованного взгляда. Ему стало любопытно, сколько жизней по меркам среднеулья она уже прожила. Наверное, ей уже перевалило за сотню лет. А может за все две.
— Ей триста лет, — сказала ему дочь художника, Элоп, в ту ночь, когда они сидели в чулане под семейным баком с водой — редкой роскошью, подсоединённой к шпилевым водостокам, — и мечтали о том, чем займутся, когда станут достаточно взрослыми, чтобы покинуть высокопарно названную «небесную сторону», и, возможно, отправиться на верхние уровни.
— На сколько уровней мы поднимемся? — задалась вопросом Элоп.
Каркал надул щёки. Он даже представить себе не мог.
— На три, — заявил он. Цифра казалась невероятной, поэтому она прижалась к его руке так, словно он пообещал взять её на самую вершину улья, что находилась в миле у них над головами.
«''Три уровня'', — подумал он про себя. — ''Какие чудеса там скрыты?''»
Элоп была юной прелестницей — черноволосой, смуглой и тёмноглазой. Каркал пообещал нарисовать её, когда вырастет.
— Твой портрет будет замечательным, — сказал он ей, и та, смущённо опустив голову, глянула на него из-под густых кудрей.
— Ты так думаешь?
— Да, — произнёс он. — Очень даже. Куда лучше, чем у мадам Эзмеральды.
Элоп рассмеялась, и тогда Каркал вспомнил родную мать, и то, какой молодой она умерла.
— Это неправильно, — твёрдо сказал он. — Мир, в котором мы живём.
— Нет? — спросила девочка.
— Нет, — ответил он. — В смысле. Мы должны пожениться.
При этом слове она побелела, и с дрожью в голосе велела ему говорить тише.
— Не знаю, доживём ли мы до окончания моей учёбы, — сказал он. — Моя мать умерла, когда ей было всего двадцать семь. Если станем ждать, то к тому времени оба можем уже умереть.
Каркал начал заигрывать с нижнеулейными радикалами приблизительно в то же время, как в его родной мир прибыли силы Покаранных.
Покаранные были ''еретиками'', и они захватили улей Анненн спустя три месяца осады. Их предводителя звали Дракул-зар. Каркал понятия не имел, как он выглядел, однако представлял его чёрной тенью, объятой ревущим пламенем, и с мерцающими красными глазами. Он был бесстрашным, неудержимым, и ненасытным.
Казалось, никто не удивился, когда воины Дракул-зара заняли Анненн.
Дни улья Анненн неуклонно клонились к закату с тех пор, как его рудные залежи стали пролегать слишком глубоко для выгодной их разработки. Правящие ветви главного дома враждовали поколениями, и, по последним новостям, они окопались в своих башнях, тогда как центральный шпиль превратился в руины. Именно такие поселения становились жертвами еретиков.
Но прибытие Покаранных дало остальным правителям ульев шанс на время забыть о торговых разногласиях и тарифной монополии и действовать сообща. Их попытки, однако, с треском провалились. Улей Афос пал в считанные недели, а за ним быстро последовали процветающие Лидбург и Арарат.
Никто не мог взять в толк, как небольшое войско еретиков могло прорывать оборону городов с такой скоростью. В учтивых беседах среднеулейщики тщательно старались избегать слова «еретики». Произносили его разве что испуганным шёпотом, и только за закрытыми дверями. Но теперь многие начали искать способы сбежать с планеты, пока их собственный улей не пал перед неудержимым наступлением Покаранных.
Идеализм Каркала подталкивал его встать на бой, но он отбросил эти мысли после того, как Ринккенти, воспользовавшись связями с семейством Ричстаров, добыл им пропуск в центральный улейный космпорт планеты, Стеллату.
Они отправились в путь ночью, как поступало большинство улейщиков, когда им приходилось выбираться во внешний мир.
Едва густой коричневый смог на мгновение рассеялся, вид неба потряс их всех.
Каркал вцепился в сюртук мастера Ринккенти, стараясь не лишиться рассудка от открывшегося зрелища. Они передвигались от фактории к шахтёрскому куполу, а затем от планеты к планете, в то время как Покаранные сметали всё на своём пути.
Но с каждым перелётом места становились всё дороже и дороже, пока, наконец, в храмовом мире Игнац даже связей Ринккенти с Ричстарами оказалось недостаточно.
— Прости, Каркал, — сказал Ринккенти на ступенях храма Бога-Императора в Спиралеграде Игнаца. — Но на этот раз я не могу взять тебя с собой. Мне хватит кредитов лишь на жену и дочерей.
— Что со мной будет? — спросил Каркал, и старый художник похлопал его по голове.
— Я не знаю. Но ты смекалистый парень, — сказал он. — Ты что-нибудь придумаешь.
Той ночью Каркал отправился попрощаться с Элоп. Она плакала, и Каркал тешил себя мыслью, что девочка лила слёзы из-за него.
— Я пришёл проститься, — сказал он, и она посмотрела на него, шмыгнула носом и кивнула. Однако она ничего ему не подарила. Ни улыбки, ни безделушки, ни хотя бы доброго слова.
— Тебе лучше уйти, — сказала мать Элоп и, опустив руки ему на плечи, мягко подтолкнула к выходу из жилища. Она всегда казалась ему жёсткой женщиной, но перед уходом она дала ему кошель с монетами и запас еды на неделю, после чего отправила в Спиралеград с напутствием: «Пусть Император защитит тебя», прежде чем закрыть дверь.
Император защитил его. Он прекрасно устроился в Спиралеграде, благодаря образованию, обаянию и подвешенному языку сойдясь с торговцем зерном, который копил запасы продовольствия. Украв у него нужное количество кредитов, Каркал обманом и деньгами добывал себе места на кораблях от Рампо до Квенса, от Ардсли до Вахты Брея, всё время оставаясь впереди волны ереси.
Впрочем, Каркал отдавал себе отчёт, что не мог позволить себе постоянно бежать на шаг впереди врага. Ему нужно было попасть вглубь имперской территории. В Пряном Мазааре до него дошёл слух, будто Имперский Флот выставил пикеты перед внутренними мирами, начертив линию, за которую Покаранные пройти не смогут.
— Что ж, до сих пор им еретиков не удавалось остановить, — услышал он слова одного человека другому.
Его собеседник кивнул.
— Если бы я куда и отправился, то только на Потенс. Ричстары не допустят падения дома своих предков.
Потенс.
Название отложилось в памяти Каркала и стало ассоциироваться с безопасностью, отдыхом и местом, где ему ничто бы не угрожало. Так что теперь он нацелился на Потенс.
Ему удалось пробраться на лихтер, перевозивший семьи чиновников Муниторума на оборонительный монитор под названием «Прекрасная эпоха». Затем их доставили на прометиевые установки над Покоем Телкена, где они пересели на огромный топливовоз — самый большой корабль, который доселе приходилось видеть Каркалу — для быстрого перелёта к торговому миру Малори. Там они пришвартовались у Орбитального Града, оборону которого спешно усилили парой крейсеров типа «Бесстрашный» в поблёкших цветах линейного флота Кадии. Каркал успел мельком заметить их плавные силуэты на фоне ближайшего солнца. Когда его везли на войсковой транспортник, дела, казалось, были в полном порядке, но затем всё пошло наперекосяк, и к тому времени как безбилетников доставили на «Казачью саблю», у них не оказалось ни кредитов, ни связей, чтобы добыть у матросов места на нижних палубах. Люди кричали и пререкались, однако выбора у них не было. Корабельные законы были суровыми. Они либо подчинятся, либо их вышвырнут в открытый космос.
Беженцы стали союзниками поневоле, когда их направили в кромешную тьму балластных палуб — многомильных помещений, наполненных грязной трюмной водой и токсичным хладагентом, что скапывал с огромных медных труб у них над головами.
Поначалу матросы с нижних палуб делились с ними едой. Однако беженцы были слишком многочисленны, слишком голодны, и после того как они избили одного из рабочих за то, что тот принёс слишком мало пищи, люки вниз перестали открываться. Оставшись без нормальной еды и воды, дружба и союзы вскоре распались.
Теперь все были против всех, и семьи против одиночек.
Выживут только самые жестокие.
Каркал одним из первых понял, что за ними никто не придёт.
Некоторые безбилетники принесли с собой запасы риса, муки и вяленого мяса. Они прятали их как только можно, тайком собираясь группками для быстрых перекусов в уединённых закутках. Секретность была их главной защитой, но также ключевой слабостью.
Поскольку одиночка с едой становился целью.
Первой жертвой Каркала стал юноша по имени Оуэн. Он был приблизительно того же возраста, что Каркал, с дрожащим голосом и широкими голубыми глазами. Парень утверждал, будто он торговец шёлками со Станбола. Каркал не раз с ним разговаривал до перелёта на «Казачью саблю». Они даже играли вместе в регицид.
Но то было раньше, а сейчас было сейчас.
Каркал лежал на узкой полке, дожидаясь, пока Оуэн вернётся с обычной прогулки к водопроводному крану. Юноша прошлёпал под холодными трубами с охладителем, двигаясь украдкой, словно вор, затем воцарилась тишина, и во тьме Каркал различил до боли знакомый звук поедания пиши. Раскусывания, пережёвывания и проглатывания пищи.
Каркал был так голоден, что поначалу решил, будто Оуэн предал его.
В ярости его пальцы сжались на ржавом железном пруте, который он держал при себе для защиты от других хищников.
Оуэн ел, с ненавистью подумал Каркал. Ел, и не делился.
Охваченный безумием, он подался вперёд и уставился вниз. Оуэн склонился над кожаной сумкой, держа её у самого рта.
Звук прута, врезающегося в человеческую голову, удивил Каркала. Он походил на тихий, приглушённый хлопок, а следом за ним раздался плёск, с которым тело юноши рухнуло в воду.
А затем всё закончилось.
Вот так просто.
Каркал скользнул вниз, опустившись по колено в трюмные стоки. Мышцы Оуэна свело спазмом, но парень не поднялся, и вскоре застыл уже навсегда.
Каркал нашёл сумку с едой, плавающей в паре футов от трупа. Твёрдая корабельная галета вся промокла, но его это не волновало. Он добыл еду.
Он махом проглотил её, однако заурчавший живот потребовал ещё, а больше у него ничего не было. Ему нужно было разыскать больше еды.
Той ночью внутренности юноши исторгли из себя пищу, ради которой он пошёл на убийство, словно её вытащила чья-то рука.
Когда нашли тело Оуэна, поднялась шумиха. Каркал присоединился к толпе. Он заливался слезами и мысленно дал клятву, что больше никогда не убьёт снова. Но спустя два дня голод пересилил в нём чувство вины.
В следующий раз он повёл себя менее осторожно.
— Дай сюда еду! — прошипел он, встав перед низкорослым лысеющим мужчиной, забившимся в тёмный угол сточных цистерн. Его звал Фруст, или как-то так. Каркал уже точно не помнил. Раньше Фруст работал толмачом в Орбитальном Граде, и в правильный момент обналичил все свои сбережения.
Мужчина, которому повезло, как и самому Каркалу. Вот только, к несчастью, его удача иссякла, когда юноша решил прикончить его.
— Я всё сделаю быстро, — пообещал Каркал, однако Фруст обернулся и бросился наутёк, разбрызгивая воду, и парень кинулся за ним. Не переставая бежать под трубами, через отстойники, и по туннелю, где Каркалу пришлось согнуться вдвое, Фруст в отчаянии вопил о помощи.
Погоня закончилась, когда мужчина оступился и упал.
Раздался громкий всплеск, и Каркал оказался на нём прежде, чем тот успел встать.
— Прошу! — вскрикнул Фруст, и его голос эхом разнёсся среди бесконечных труб. Но помощь так и не пришла.
— Заткнись! — прошипел Каркал. Толмач вскинул руку, чтобы прикрыть голову, и прут сломал ему руку. Лучевая кость треснула в трёх местах, и рука мужчина безжизненно упала.
Каркал не прикончил его сразу. Он был зол и напуган, и страх заставил его нанести ещё один удар. Изо рта Фруста брызнула кровь, но парень уже накинулся на еду толмача.
Захлёбываясь кровью, Фруст что-то неразборчиво пробормотал.
— Заткнись! — повторил Каркал, присев у головы Фруста.
Мужчина закрыл глаза. Затем прозвучало слабое слово.
— Ты сказал «Мама»? — резко спросил Каркал.
Слово послышалось снова.
Оно привело юношу в гнев.
— Все мы хотим к своим мамам, — сказал ему Каркал, слизывая крошки с пальцев. Но теперь он почувствовал себя виноватым, поэтому взял голову Фруста и опустил её под воду.
Поднялось несколько пузырьков. Каркал не хотел знать, какие слова звучали под водой. Он не мог терпеть существо, в какое превратился, и держал голову Фруста под водой до тех пор, пока пузырьки не исчезли, а затем проклял всех матерей.
Особенно свою, за то, что умерла так рано.
Каркал стал призраком.
Привидением.
Охотником.
Из человека Каркал превратился в зверя, и в последующие недели он убил ещё многих. Слабых, старых, невезучих.
После этого его неизменно терзало чувство вины. Он не гордился собой. Но по-другому было никак. Ему требовалось выжить до тех пор, пока корабль не прибудёт к Потенсу, а затем они откроют сточный шлюз и выпустят их наружу, и тогда он окажется в безопасности. Возможно, он снова займётся смешиванием красок, и даже начнёт рисовать. Он часто вспоминал Элоп. Думал, как судьба вновь сведёт их вместе. Как она окажется в беде, из которой он её спасёт. Что в конце всё будет хорошо.
Конец фантазии был ярким и насыщённым. Каркал верил в грёзу с истовостью фанатика. Его ждёт лучшее будущее.
Дни — если такое понятие вообще существовало в безумии варпа — слились воедино. Но в какой-то момент путешествия он услышал, как вой двигателя Геллера стихает, а затем различил глухой рёв пробуждающихся плазменных приводов. Осознание походило на приход весны после долгой зимы.
Он услышал бульканье хладагента в трубах над головой.
Тепло вернулось, и трюмные палубы наполнились удушливым паром, превратившись в смрадную сауну. Затем опустели трубы с водой, пока отряды рабочих проверяли их на протечки, так что ему пришлось слизывать конденсат со стен, из-за чего язык покрылся хлопьями ржавчины и машинным маслом.
После периода тьмы, который мог длиться несколько дней или недель, сверху донеслись новые звуки. Грохот и лязг заработавших подъёмников. Тогда у него пошла кругом голова.
Он представлял себе Элоп, и клялся её душой, что больше никогда не убьёт ради пищи. Он продолжал цепляться за её образ, пока день за днём звуки деятельности проникали всё глубже и глубже в недра корабля. Наконец, топот многочисленных ног по металлической лестнице у него над головой. Он приложил руку к низкому потолку, и почувствовал вибрации. На палубе, прямо над тем местом, где он стоял, были люди. Он ощутил их шаги, и услышал приглушённую ругань, когда они попытались отпереть шлюз.
Человек внутри него начал возвращаться. Он снова заговорил, и когда матросы привели недолюдей, чтобы вскрыть покривившиеся от жара люки, Каркал ощутил дрожь от их тяжёлой поступи, услышал ворчание, а также глухое лязганье подбитых гвоздями сапог.
— Я здесь! — закричал юноша. — Я здесь!
Тонкий голосок Каркала покатился по длинным помещениям, эхом отдаваясь от окружавших его стен.
— Выпустите меня! — крикнул он, и слова вернулись обратно, словно произнесённые сотней голосов, и тогда он зашёлся плачем и закричал.
Когда, наконец, появился свет, он резанул его по глазам подобно стилету.
Он взвыл от боли и вскинул руки, будто защищаясь от удара.
Он рухнул на палубу, и по его щекам покатились слёзы.
— Я здесь, — прохрипел он, а затем почувствовал, как его взяли за руку.
— На выход, — раздался голос, после чего его поволокли прочь из тьмы.
