Изменения

|Сейчас =2645

— Когда ты сойдёшься лицом к лицу с предательским подонком, Кровавый Ангел, убедись, что ты кусаешься лучше, чем лаешь. == 5:xxiv. Пристанище == Башня, известная также как Пристанище Сигиллита, — это одинокое тонкое сооружение, возвышающееся на пласталевом выступе над рвом. Сложенная из камня, покрытая грязью и слегка непрямая, словно поражённый артритом палец, она кажется реликтом другой эпохи, некой архитектурной диковинкой, которой позволили остаться без внимания, в то время как остальная часть великолепного Санктума росла вокруг неё и, в конце концов, над ней, затмевая её высотой, пропорциями и величием. Амон ведёт их через выступ к портику и начинает деактивировать коды безопасности. Тяжёлая взрывозащитная запечатанная дверь в основании башни является более поздним дополнением к покрытой плесенью каменной кладке здания. — Разве ты не можешь нас впустить? — Андромеда спрашивает Ксанфа. — Меня впускали сюда только по приглашению регента, — отвечает Ксанф, — и то редко. Если Сигиллита нет, то требуются полномочия Кустодес. Андромеда смотрит на Амона. Похоже, чтобы отпереть вход, кустодию потребуется много времени. На гололитической дверной табличке то и дело вспыхивают отрицательные руны, и Амон вводит всё более сложные коды разрешений. Это невероятно высокий уровень защиты для такого, казалось бы, скромного и незначительного здания. Фо смотрит на потрёпанную обветшалую башню.  — Мне казалось, что его царственное высочество Малкадор должен жить в более впечатляющем месте, — замечает он. — Он живёт не здесь, — говорит Ксанф. «''Он вообще теперь нигде не живёт''», думает он. — Это всего лишь фронтистерий<ref>Фронтистерий — место для размышлений и исследований</ref>. Место для размышлений и исследований. — Фронтистерий, — повторяет Фо, забавляясь напыщенностью этого слова. — Здание выглядит так, будто вот-вот упадёт. — Оно не упадёт, — говорит Ксанф. — Оно стоит уже долго. Очень долго. — Пускай так, — говорит Фо. Он выглядит далеко не впечатленным. — Потрёпанный, но крепкий реликт другой эпохи (ведь мне известно это ощущение). Я просто говорю, что строение выглядит несколько хрупким. — Как и сам Сигиллит, — говорит Ксанф. — И всё же он правит Царством Человечества как регент. Маленький творец плоти смотрит на него холодными глазами. — Когда-то и я правил великим царством, — говорит он. — Как странно всё меняется. <br /> == 5:xxv. Тьма в своей красоте ==Что-то изменилось. Ранн не может избавиться от этого ощущения. То не просто опускающийся на них великий рок. Это чувствуют все. Но Кровавые Ангелы выглядят особенно фаталистично. Может быть, славный боевой дух IX Легиона действительно померк до срока, погашенный сквозняком захлопнувшихся врат? Так ли они несокрушимы теперь? Ранн не представляет себе финальной битвы на Терре без них. Но что-то в тоне Азкаэллона и в сдержанности Зефона заставляет его подозревать, что Кровавые Ангелы зациклились на каком-то атавистическом мышлении, словно их уже покалечил траур. Какое предчувствие ощущают они, но не ощущает он? Возможно, именно так Девятый готовится к бою в отсутствие своего лорда-примарха. Не предсказывая худшее будущее и предлагая свои жизни в надежде предотвратить его, как учили Ранна и Имперских Кулаков, но принимая худшее и жертвуя собой, словно мстя за него. Поговаривали, что раньше они были мстительным и почти дикарским воинством, но с годами в Крестовом походе эта их черта изменилась и стала более цивилизованной, пока её не скрыла обретенная ими благодать. Для Ранна Ангелы Девятого всегда выглядели именно так. Самый благородный и удивительный из Легионов, но в их красоте есть смертная тьма. Он рад, что ему никогда не доведётся ее увидеть: с этой тьмой сталкиваются только их враги. Ранн решает больше не продолжать разговор. К тому же Зефон только что взобрался на площадку и присоединился к ним. — Наездники Намаи вернулись, — говорит он. — Лорду Архаму известна наша диспозиция. Он посылает тебе это. Ранн берет свиток. Это клочок бумаги, одна из меток чистоты Префектус, покрытая собственным почерком Архама. Лорд-милитант Терры, очевидно, больше не верит в надёжность инфопластин и технологий в целом. Он читает его. На свитке написано то, что Ранн и ожидал: бригады Архама на Дельфийских подступах находятся под мощным и постоянным натиском многочисленных подразделений легионов предателей: Пожирателей Миров, Гвардии Смерти и ублюдочных Сынов Магистра войны. Архам ожидает второй, фланговой атаки в течение часа, и Хасгард окажется на её пути. Он поручает Ранну преследовать и замедлять эту вторую атаку, насколько будет возможно. Как пишет Архам, если она не появится, то он пошлёт сообщение и попросит Ранна нанести контрудар в бок основных сил противника. Второй вариант он считает маловероятным, а первый — более ожидаемым. Он желает Ранну удачи, выражает уверенность, что Ранн будет служить безупречно, и подписывается как «Архам, второй этого имени». Это именно то, чего Ранн ожидал, но за исключением одной детали. Послание адресовано «''Фафниру''». Не «''моему брату''», не «''лорду Ранну''», не «''лорду-сенешалю''». Просто ''Фафниру''. В эти последние часы, несмотря на протокольные условности, Архам пожелал выразить свое уважение и любовь к брату, назвав его по имени. Ранн понимает, что Архам не надеется на их будущую встречу. Он отводит взгляд. — Брат? — спрашивает Азкаэллон. Ранн прочищает горло. Он рассказывает Кровавым Ангелам содержание послания и раздаёт отдельные приказы. Они кивают. Всё идёт так, как они и ожидали. — Леод Балдуин искал тебя, — говорит Зефон. — Я пойду к нему, — говорит Ранн. — Встань на вахту. — Конечно, — говорит Азкаэллон. — Если они придут, кричите погромче, — говорит Ранн. — Только не оставляйте всех врагов себе. Азкаэллон смеется. Зефон отрывисто кивает, его покрытые шрамами губы складываются в форму, больше похожую на оскал хищника, чем на улыбку.<br /> == 5:xxvi. Отбытие ==Абаддон отдает приказ стартовать сразу после того, как его роты окажутся на борту «Грозовых птиц». В нём огнём пылает ужасная поспешность, и это беспокоит его людей не меньше, чем зловещее решение покинуть линию фронта. Зажатый в кресле, он чувствует, как вздрагивает корпус, и слышит нарастающий визг двигателей, набирающих мощность... А потом ничего не происходит. Вибрация прекращается, а вой двигателей стихает. Запуск прерван. Он подозревает, что случилась механическая неисправность, техническая ошибка при взлёте. Последние несколько недель «Грозовые птицы" нещадно эксплуатировались, а на наземных полях им не хватало внимания обслуживающего персонала. Кроме того, атмосфера напоминает суп, нефтехимическую грязь из песка, пыли и дыма. Что же произошло? Засорился воздухозаборник? Износилась турбина? Забился топливопровод? Он чувствует, как в нём растёт, буквально вздымается напряжение, словно в насмешку над оставшимся на земле транспортом. Он открывает интервокс-канал с кабиной пилота, но в ответ слышит только помехи. Он ослабляет удерживающие ремни и расстёгивает фиксатор кресла. Его советник Улнок тоже начинает отстегиваться. — Останься, — рычит ему Абаддон. — Каждый должен быть готов ко взлёту. Склонив голову, чтобы не задеть подвесное оборудование, он движется по узкому проходу в красном сумраке. Воины Первой роты остаются на своих местах. Никто не шевелится, но он чувствует их беспокойство. Уход с передовой и так было плох, а теперь ещё и неудачный взлёт? Он знает, что теряет их доверие. А что, если это не механическая неисправность? Ризничье поле, их точка отбытия, была далеко не идеальной. Находясь в непосредственной близости от разрушенной зоны Хасгардских ворот, она уже была под обстрелом, когда прилетели их «Грозовые птицы". Что, если экипаж отказался от полёта как от невозможного? Транспортники наиболее уязвимы в точке взлёта, где они уязвимы для зенитного оружия. Может быть, пилоты отказались подниматься в воздушное пространство, становящегося всё более враждебным? Что, если враг уже на краю поля, а шесть его рот заперты в своих транспортах? Абаддон открывает люк кабины. Он говорит только одно слово. — Объяснитесь. — Это слово сочится ядом. Одно возражение, единственный намёк на операционный отказ от старта, и он казнит их и сам сядет за штурвал этой чертовой штуки. — Первый капитан, я не могу, — отвечает пилот. Его руки убраны со штурвала. Абаддон видит, что системы «Грозовой птицы» обесточены. — Какого чёрта ты творишь? — спрашивает Абаддон. — Когда я отдаю приказ взлетать, я ожидаю, что вы взлетите. Немедленное возвращение на флагман — приоритет... — Вы приказали, Первый капитан, — говорит пилот. — И я повиновался. Он смотрит на своего второго пилота. За светящимися визорами бортовых приборов Абаддон не видит выражений их лиц, но чувствует запах страха и... ...неверие. Абаддон наклоняется и смотрит сквозь тонированные стекла кокпита над их плечами. — Объяснитесь, — говорит он, но весь яд в его речи уже исчез. — Я не могу, Первый капитан. — Мы не двигались. — Мы едва вышли на полную мощность, Первый капитан. — Опустите трап, — говорит Абаддон. — Откройте люк.<br /> == 5:xxvii. Проникновение ==Наконец дверь открывается, за ней ещё одна. С металлическим скрипом четыре сцепленных адамантиевых двери открываются и раздвигаются, а внутренний щит с шипением исчезает. Пристанище Сигиллита защищено, словно сейф. Из неосвещенного проёма веет затхлым воздухом, смесью влажного камня и книжной пыли. Здесь никого не было уже несколько дней или даже недель. Амон ведёт их в темноту. Пока они проходят через толстый проём, тонкие лучи сканируют их, записывая их биошаблоны в лог входа. Когда процессоры запускают циркуляцию и обновление воздуха, раздается глухой удар. Впереди начинают моргать системы освещения, предупреждённые датчиками движения. Внутри помещение оказывается больше, чем кажется снаружи. Каменные стены укреплены подпорками из пластали и чем-то, что для Фо выглядит как псикюрий. Спираль из каменных ступеней уровень за уровнем уходит вверх, как в круглой башне какого-нибудь донжона. Включаются другие источники света: электролюстры, свисающие с потолка на каждом уровне, и отдельные светящиеся шары, подвешенные вокруг винтовой лестницы, указывающие путь словно яркие и вечные звезды. Они поднимаются наверх. Второй этаж от пола до потолка заставлен книжными шкафами, повторяющим форму изгибающихся стен. Третий этаж такой же, уставленный книгами, но лестница неожиданно разворачивается в обратном направлении вокруг комнаты. — Необычная конструкция, — замечает Фо. Он торопливо поднимается наверх, благо ноги у него теперь совсем не болят. Амон приостанавливается. Он уверен, что винтовые лестницы по всей высоте Пристанища всегда были закручены против часовой стрелки. — Часы остановились! — восклицает Фо. На четвертом этаже Ксанф и Андромеда наблюдают за Фо, который осматривает помещение. Здесь также есть много книг, расставленных по вдоль стен, и множество предметов и безделушек, выставленных на обозрение: хронометры и старинные научные инструменты, образцы, хранящиеся в подтекающих сосудах, анатомический экорше<ref>Скульптурное изображение фигуры человека без кожи, показывающее мышцы. Используется в учебных целях.</ref>, статуэтки покинутых богов и позабытых мессий, раковина наутилуса в разрезе<ref>Скорее всего, это демонстрация золотого сечения</ref>, колоды карт и чаши с игровыми фигурами, сургучные диски и печати, изящный скелет маленькой кошки, установленный на подставке. — Я ожидал большего, — говорит Фо. — Это не всё, — говорит Ксанф. — Здесь много этажей. На нижних уровнях собрана в основном всякая всячина. Но работы, относящиеся к основным областям исследований Сигиллита, многие из которых написаны его собственной рукой, находятся на этажах выше. — Будем надеяться, что я найду то, что мне нужно (хотя, по правде говоря, я нахожу это очень увлекательным. Собственные рукописи и заметки Сигиллита?), — угрюмо говорит Фо. Он начинает подниматься по следующему лестничному пролёту, который, как замечает Амон, на этом этаже идёт против часовой стрелки. — Столько проклятых лестниц, — жалуется Фо. — А ведь я уже не молод. Он останавливается, спускается на несколько ступенек назад и указывает на что-то прислонённое к книжному шкафу.  — Как и Сигиллит, — говорит он. Это портативный медицинский прибор довольно сложной вертикальной конструкции, размещённый на маленьких колёсиках для мобильности. У него есть кислородный баллон и маска, мониторы для жизненно важных показателей, компактный шкафчик для медикаментов и небольшой дефибриллятор. Он убран в сторону и наполовину прикрыт шалью, но он явно предназначен для того, чтобы быть под рукой. — Нет, — говорит Ксанф. — Ему часто нездоровится. Фо кивает. — Старость приходит ко всем нам, — говорит он. — Ну, я думаю, ко всем, кроме Него. И если только вы не знаете, как с ней справиться. — Сигиллит знал, — раздражённо отвечает Ксанф. — В его лабораториуме было много устройств... — В лабораториуме? — спрашивает Фо. Он старается, чтобы это прозвучало непринужденно, но ему не удаётся скрыть блеск интереса в глазах. — Да. Он работал над многими процессами, которые... — И где она? — спрашивает Фо, поспешно поднимаясь по лестнице. Амон быстро следует за ним. На вершине следующего пролета находится еще одна тяжёлая противовзрывная дверь. — Открой её, Амон, — говорит Фо. Амон оглядывается на Ксанфа и Андромеду, стоящих на ступеньках позади него. — Мы должны обеспечить ему условия для работы, — говорит Ксанф. — И не оставлять его без присмотра, — отвечает Амон. — Конечно нет, — отвечает Андромеда. — Мне это не нравится, — говорит Амон. — Никому из нас это не нравится, — тихо говорит Фо. — Но идет война, кустодий. Ты ведь хочешь, чтобы она прекратилась, не так ли? Моё оружие может быть единственным шансом сделать это. Так что сейчас мы с тобой заодно. Амон смотрит на старика. Фо слегка отшатывается (стараясь сохранять самообладание, но эти кустодес — пугающие существа, а когда уж кто-то из них смотрит прямо на тебя...). Он ждал, что ему огласят список запретов и ограничений, но одного взгляда достаточно. Амон убьёт его за малейшую неосторожность. Амон вводит серию кодов. Как и прежде, требуется высший уровень шифрованных разрешений, чтобы обезвредить скрытую автозащиту и разблокировать зону. Противовзрывной люк открывается, и просыпаются системы освещения. Фо заглядывает в проём. На этом этаже находится мастерская. Пол, стены и потолок обшиты нержавеющей сталью, в стены встроены воздухоочистители. На длинных металлических верстаках, повторяющих форму стен, стоят стеллажи с хирургическими инструментами, соединёнными в сеть когитаторами, центрифугами<ref>Центрифуга — прибор для разделения неоднородных жидкостей на составляющие</ref>, генопрядильщиками и микроимплантационными устройствами, клеточными сканерами, сплайсерами<ref>Сплайсинг — процесс вырезания участка молекулы РНК</ref> и геномными семплерами<ref>Семплинг — процесс сбора образцов ДНК</ref>. Под скамьями гудят криостабилизированные шкафы. — О, какие же чудесные вещи, — говорит Фо.<br /> == 5:xxviii. Внутрь ==У Амита нет времени любоваться грандиозностью и величием Внутреннего Санктума, пока их ведут по нему. Он слишком занят, чтобы оценить масштаб просторных коридоров или великолепие выгравированной золотой отделки. Он всё ещё чувствует вкус крови во рту. Роты Отрицания проходят мимо испуганных горожан и придворных, тысячами высыпающих на огромные процессии. Некоторые несут немногочисленные пожитки или тащат за руки детей. Некоторые взывают к Астартес, когда те проходят мимо. Они молят о защите. Они умоляют Астартес проводить их в безопасное место. — Всё внимание вперёд, — приказывает Тамос Рох по воксу. — Сохраняйте темп. Чем глубже они заходят в Санктум, тем чаще видят другие воинские части, занимающие позиции. Отряды Астартес и бригады Экзертус, стянутые из других секций Дельф, занимают позиции на перекрёстках и слияниях или устанавливают посты охраны у основных переходов. Некоторые сооружают импровизированные баррикады из брошенной мебели и аурамитовых панелей, содранных со стен. Амит видит, как устанавливаются и фиксируются орудия поддержки, как взводы устанавливают на треноги полевые орудия. В одном из коридоров показалась эскадрилья боевых танков Палатинской горты, их двигатели гудят. Роты Отрицания автоматически расступаются, чтобы обойти их, не теряя темпа. От массы стоящих на месте Карнодонов<ref>Карнодон — основной боевой танк Солярной Ауксилии</ref> плиточный пол в коридоре искрошился в порошок. Грязные, испачканные танки кажутся неуместными в царственном коридоре, хотя он достаточно велик, чтобы вместить их. Амит задаётся вопросом, предусматривал ли Преторианец Дорн необходимость размещения бронетехники внутри Санктума, когда разрабатывал план Дворца? Или же вдохновляющие масштабы имперской архитектуры — это само по себе преимущество, которым могут воспользоваться защитники? Крепкие внешние стены и ворота были созданы для войны, но были ли внутренние коридоры Дворца построены только для того, чтобы демонстрировать великолепие? Чем дальше Амит проходит, тем больше он подозревает, что Дорн подготовился ко всем сценариям, будучи почти одержимым вниманием к деталям. Убранство Дворца явно не предназначено для войны, но в его вычурном золоте и роскошной отделке Амит может различить дальновидную работу воина-архитектора. Неуловимые следы прикосновения Дорна прослеживаются повсюду: в том, что соединения и пересечения величественных коридоров почти незаметно смещены друг относительно друга; в том, как ломаные линии цоколей статуй обеспечивают идеальное огневое прикрытие у входов; в том, как одна галерея слегка сужается, создавая углы обстрела другой; в том, как склонены верхние бельведеры, обеспечивая сектора обстрела галерей внизу. Он думает, что балюстрады не просто отделаны золотом — под его блеском скрывается реактивная броня; ниши в верхней части арок скрывают взрывостойкие двери, готовые опуститься и запечатать огневые мешки; жёлобы и выемки, кажущиеся частью замысловатого узора мозаичного пола, сделаны так, чтобы в них можно было вставлять выступы в основании штормовых щитов, чтобы мгновенно создать стены из щитов, перегородив площади и проходы. Все эти неприметные подготовительные меры направлены против внешнего врага для защиты сердца Санктума. По высокой верхней галерее они приближаются к Марниксскому слиянию. Через резные ограждения Амит видит широкую процессию из колонн неподвижных фигур двумястами метрами ниже. Это не солдаты. Фигуры в капюшонах и неактивные сервиторы молча ждут у многих рядов биоконтейнеров. Их сотни, каждый контейнер парит в суспензорном поле. Контейнеры выглядят как гробы. — Какие-то проблемы, брат? — спрашивает Рох. Амит понимает, что выбился из общего ряда и остановился посмотреть на колонны внизу. — Нет, — говорит он. — Это усиление, — говорит вексиллярий, увидев, что привлекло внимание Амита. — для Тронного зала, на случай нужды. Они будут здесь до тех пор, пока не станут нужны. — Они похожи на гробы, — говорит Амит. — Да, похожи, — соглашается Рох. Рох идёт рядом с Амитом, пока тот возвращается на своё место рядом со своей марширующей ротой. — Я должен следить за тобой? — тихо спрашивает его Рох через выделенный канал вокс-передачи между шлемами. — Нет, вексиллярий, — отвечает Амит. — Хорошо, — говорит Рох. Я ожидаю от Девятого выдержки. Волки Фенриса — неотёсанные буяны, но я всегда считал своих братьев с Баала такими же дисциплинированными, как мой собственный Легион. — Так и есть. Прошу прощения, — говорит Амит. — Ещё твоя вспышка гнева на запасном уровне, — говорит Рох. — Спровоцированная, конечно. Но сейчас ты нарушил строй... — Этого больше не повторится, — отвечает Амит. — Просто вид этих гробов... Мне снились гробы. — Нам всем гробы только снятся, брат, — говорит Рох. Амит не пытается объяснить дальше. Он не может передать, насколько яркими казались гробы в его фуге, насколько важными, насколько большими, чем сон. Но они были лишь сном. Когда человек рассказывает вам о своих снах, вы терпеливо улыбаетесь и киваете. Сны — это всего лишь сны. Он всё ещё чувствует вкус крови во рту. Они занимают свои позиции в Марниксском слиянии, циклопическом перекрёстке, где сходятся несколько масс-проходов. Рох выстраивает свои пять рот Отрицания прямоугольными рядами на огромном пространстве перед началом Западного масс-прохода, словно на параде. Они снова заступают на стражу, застыв во внимании, так же безупречно, как и на запасном уровне Дельф. Они ждут. Время идёт. Вдалеке громыхает эскадрон рыцарей-Астериусов и исчезает в Прозерпинской процессии. Амит видит, как Хемхеда покидает своё место во главе Отрицания-774. Белый Шрам подходит к Роху, и они совещаются. Затем Рох отдаёт приказ и расставляет все пять рот Отрицания на другой стороне перекрёстка, теперь лицом уже в другую сторону. — Что это? — спрашивает Ламирус у Амита. Амит уточняет через вокс. По каналу связи Рох коротко сообщает ему, что это позиционная ревизия. Амит оглядывается по сторонам и изучает огромный перекрёсток. Он замечает величественную Прозерпинскую сторожевую башню с другой стороны, рядом с проходом к процессии. Он отмечает расположение её орудийных портов. Он изучает хитроумные углы самого перекрёстка, конические наклоны прилегающих залов, оборонительные сооружения, замаскированные в царственной архитектуре. — Мы стояли лицом к Тронному залу, — говорит он. — Что? — спрашивает Ламирус. — Мы смотрели внутрь, а не наружу, — говорит Амит. — Мы были выстроены лицом не в ту сторону. — Как это возможно? — спрашивает Ламирус. — Я не знаю, брат. — Как такой высокопоставленный преторианец, как Рох, мог перепутать направление? — спрашивает Ламирус. — Имперские Кулаки знают Внутренний Дворец лучше... — Я не знаю, — говорит Амит. Рох выкрикивает ещё несколько приказов, корректируя позиции и приводя ряды в порядок. Амит молча и терпеливо стоит на своём новом месте. Даже на таком расстоянии он видит, что вексиллярий неспокоен.<br /> == 5:xxix. Испепеление ==Тейн выкрикивает приказ очистить бруствер. Он видит, как люди прыгают с парапета, преследуемые огненными шарами. Он видит почерневшие фигуры, упавшие и извивающиеся в самом сердце инферно. Тейн вместе с ветеранами и двумя инициатами движется направо. Огненные змеи преследуют их, ревя подобно печи с открытой дверцей. Это непредвиденное обстоятельство в день непредвиденных обстоятельств, но у его роты есть постоянные приказы. Если земляной вал падёт, они должны разделиться на два отряда, а затем перестроиться навстречу друг другу и стиснуть штурм с флангов. О том, как должна работать эта перегруппировка, знает каждый солдат, каждый брат-новобранец. Правый конец позиции заканчивается рядом наполовину скрытых под землёй бункеров и обшитых убежищ. Это единственное укрытие здесь. Молв и Демени идут первыми, погружаясь с головой в непроглядную тьму. Тейн следует за ними, разворачиваясь в потрёпанном войной люке, чтобы втащить за собой Берендола. Он смотрит назад. Весь парапет скрыт за огненными вихрями. Пылающие Пожиратели падают и покрывают собой его край. Тейн чувствует запах жарящегося мяса и плавящегося керамита. Он видит Колькиса. Брат-ветеран стоит в пяти шагах позади него, пошатываясь и качаясь. Он объят пламенем с головы до ног. Тейн хватается за него, но горящий ветеран ревёт, упираясь горящими руками в нагрудник Тейна. Он заталкивает Тейна в бункер и захлопывает за ним старую противовзрывную дверь, пока на них надвигается пламя.<br /> == 5:xxx. Рука Ложного Императора ==Абаддон первым спускается по носовой рампе<ref>У единственной (на момент выхода книги) официальной модели «Грозовой птицы» нет носовой рампы</ref>. Пространство вокруг него в точности соответствует тому, что он видел через окна кокпита, но это не делает окружение более правдивым. Это не Ризничье поле. Его «Грозовая птица» стоит на посадочной платформе 2-й взлётной палубы. В этом он не сомневается. Он слишком хорошо знает это место. В помещении царит тишина. Восемь «Грозовых птиц» стоят на приемных позициях, как будто они только что сели и охлаждают двигатели, готовясь к развороту. Он видит длинные мосты стартовых рельс, мигающие направляющие огни, ожидающие тележки с ящиками для боеприпасов. Он медленно поворачивается и видит позади себя широкий туннель, уходящий к структурным полям и открытому космосу снаружи. Сикар и Баракса тоже вышли из челноков. Они идут к нему от своих кораблей, огневые звенья обходят челноки, оглядываясь по сторонам. — Эзекиль... — начинает Баракса. — Не спрашивай, — тихо отвечает Абаддон. — Я не могу объяснить что происходит. — Но мы даже не взлетели... — Я знаю. — Эзекиль, это «Мстительный Дух»... Абаддон смотрит на него. — Сохраняй спокойствие и держи себя в руках, — спокойно говорит он. — Я не могу объяснить происходящее. Кто-то играет с нами. — Играет? — спрашивает Баракса, как будто преуменьшение ситуации смешно. — Кто? — Враг? — предполагает Абаддон. — Варп? Он пожимает плечами, а затем высказывает третье предположение. — Наш отец? — Что ты хочешь этим сказать? — Я хочу сказать, что... вне зависимости от того, как именно и почему бы мы ни попали сюда, Азелас, мы явно и срочно нужны. Чтобы спасти нашего отца. Возможно, чтобы спасти его от самого себя. Я хочу сказать, что нужно высадить роты целиком и быть готовыми двигаться. Ожидайте высокого уровня сопротивления. Абаддон снова оглядывается по сторонам. — Я опасаюсь, что здесь замешана рука Ложного Императора, — говорит он. Мой инстинкт вернуться был верен. Жаль только, что я не послушал его раньше, ибо боюсь, что мы уже опоздали. Он смотрит на остальных. — Взбодритесь, — говорит он им. — Приведите роты в боевую готовность. Две минуты. Накажите всех, кто отстанет. Это... Братья, моё сердце подсказывает мне, что это может быть самое важное дело в нашей жизни. Так что помните... управляйте, братья, а не будьте управляемыми. Они кивают. Они оба верны ему, единственные кости Легиона, которые, как он знает, не сломаны. Они встревожены, как и Абаддон, но это их не остановит. Они — трижды проклятые Сыны Гора, и небольшой варп-трюк не заставит их побежать. — Наши «Грозовые птицы» носили цвета Легиона, Эзекиль, — говорит Сикар. Абаддон кивает. Ему это известно. Перед началом последней из войн все боевые транспорты Легиона были перекрашены в новые цвета. «Грозовые птицы», из которых они выходят, полностью белые, такие же белые, как во времена Лунных Волков. Абаддон сразу заметил это. Но он решил не обращать на это внимание.<br /> == 5:xxxi. Марсианские подступы ==— Я всегда восхищался энергией Шестого, — говорит претор-капитан Онфлер, шагая рядом с Сартаком. — Восхищаться можно много чем, — отвечает Сартак. Онфлер игнорирует замечание. — Энергичным можно назвать именно Шестой, — продолжает он. — Или мне нужно говорить «Влка Фенрис»? — Фенрика. Влка Фенрика, — говорит Сартак. — Да? — Онфлеру, похоже, все равно. — Вас здесь мало. На Терре. Среди нас вас немного. — Мало, — соглашается Сартак. — Не слишком много. Мне не повезло. Четыре роты Отрицания проходят под Антруриумской аркой по процессии, ведущей к Марсианским подступам. Под аркой батальон Экляндерских Экзертус установил пикет при поддержке управляемых сервитрами орудий. Они смотрят вверх, когда роты космодесантников в идеальном марше проходят мимо. Идеальном, за исключением фенрисийца, Космического Волка, повернувшегося, чтобы отдать им дружелюбный салют. Некоторые отдают салют в ответ. — Вот, видите? — говорит Онфлер. — Что? — Я думаю... — Ты думаешь? Онфлер выводит Сартака из строя и приказывает подразделениям идти дальше. — Я хвалю твой дух, Волк, — говорит ему Онфлер, когда роты проходят мимо. — И мне известен твой послужной список. Подвиги впечатляющи. Именно поэтому мы вверили тебе командование боевой единицей. Но вы, Космические Волки, вы, Влка Фенрика... ваше поведение ужасно. Это граничит с неповиновением приказам... — Да, — соглашается Сартак. — Но подвиги впечатляющи. Не будем забывать об этом. — Когда мы вступим в бой с предателями, — шипит Онфлер, — а это произойдет очень скоро, я жду от тебя абсолютной приверженности. Приверженности приказам командования. Соблюдения основных принципов долга Астартес. Ты справишься, Волк? Если не сможешь, то скажи сейчас, и я заменю тебя. Мне сообщали, что твой сержант, Рева Медузи из Железных Рук, — надёжный офицер. — Да, он надёжен, — отвечает Сартак. — Как и я. Я буду приверженен, претор-капитан. — Хорошо, — говорит Онфлер. — Но когда мы вступим в бой с предателями, — говорит Сартак, — я жду, что ты не отстанешь от меня. Если не сможешь, то скажи сейчас. Онфлер смотрит на него. В ответ Сартак улыбается, сквозь щетину заплетённой бороды видны клыки. — Уверен, что смогу, — говорит Онфлер. Они снова присоединяются к маршу. В конце процессии роты Отрицания проходят через противовзрывной люк на Марсианские подступы. Эта магистраль, один из главных масс-проходов Санктума, представляет собой огромное пространство, построенное так, чтобы вместить даже самые массивные боевые машины. Потолок над ним теряется во тьме и микроклиматической дымке. Внушительный масштаб усиливается тем, что туннель пуст. Онфлер объявляет остановку. Позади них, насколько хватает глаз, простираются Марсианские подступы, освещённые натриевыми фонарями, установленными на стенах через определенные промежутки. Но впереди путь перекрыт колоссальными воротами безопасности, предназначенными для сдерживания титанов. В передней части Отрицания-340, ожидая в плотной, упорядоченной шеренге, Сартак слушает, как Онфлер общается со своими офицерами. — В чем дело? — шепчет ему Медузи. — Эти ворота не должны быть закрыты, — отвечает Сартак. — Вы их слышите? Сартак кивает. — Онфлеру приказали расположить нас на отметке «восемнадцать», — говорит он. — Это за теми воротами. Они не должны быть закрыты. Ждите здесь. Он идёт вперед, чтобы присоединиться к Онфлеру и его офицерам. — Они не могут быть закрыты просто так, — говорит Сартак. Онфлер смотрит на него. — Внутренние затворы и ворота ещё не должны быть закрыты, — говорит он. — Военный двор приказал держать их открытыми чтобы обеспечить переброску войск. Они могут быть закрыты только в случае прорыва для разделения вражеского наступления. — Они не могут быть закрыты просто так, — повторяет Сартак, чуть медленнее. — Я хочу, чтобы они были открыты, — говорит Онфлер. — Возможно, это неисправность. — А что если нет? говорит Сартак. Офицеры смотрят на него. — А что, если это прорыв? Онфлер колеблется. Если это прорыв, — говорит он, — то никто о нём не знает. Не было никаких предупреждений. Никаких сигналов тревоги. Несомненно, это сбой в системе. Нам нужно открыть ворота, чтобы мы могли развернуться на нужной позиции. — Мне не терпится встретиться с врагами, как и любому другому здесь, — говорит Сартак. — Но я не хочу впускать их. — Согласен, Волк, — говорит Онфлер. — Но если это прорыв, и никто не знает об нём, то мы должны это выяснить. Он указывает на ворота для титанов. В основании одних из ворот есть небольшой люк. — Мы откроем этот люк, — говорит он. — Мои Железные Руки могут это сделать, — говорит Сартак. Онфлер кивает. Сартак подзывает Медузи и двух своих аугментированных старших офицеров. Вместе с Онфлером и отделением Имперских Кулаков они идут к воротам. Медузи движется к дежурному люку, вытягивая дендритный манипулятор, чтобы найти и отключить механизм замка. — Подожди, брат, — говорит Сартак. Он смотрит на возвышающиеся ворота. — Что ты делаешь? — спрашивает Онфлер. — Слушаю, — отвечает Сартак. — У него это хорошо получается, — говорит Медузи. — Что ты слышишь, Волк? спрашивает Онфлер. — Тьму, — говорит Сартак.<br /> == 5:xxxii. Сон в печи ==Темнота бункера напоминает печь. Сквозь земляную насыпь, сваленные мешки с песком и сами стены Тейн чувствует тепловое излучение. Снаружи слышен гул горения. Он не прекращается. Сквозь щели в раме люка пробивается свет пламени, и внутрь просачивается дым. Дверь начинает морщиться и течь. Тейн встает и указывает Берендолу и двух инициатам идти во тьму. Они двигаются в следующий отсек бункера, затем в следующий, закрывая заслонки везде, где только можно. Из-за жары снаружи старые пятна растворителя на скалобетонном полу начинают вонять. Они заходят в четвертый отсек, затем в пятый, нащупывая дорогу в горячей тьме. Здесь они сварятся. Если внешняя дверь не выдержит, и огонь ворвется внутрь, их жизнь закончится кремацией. Тейн старается не думать о Колькисе и о том, как он пожертвовал собой, чтобы спасти их. Он старается не думать о горящей, плавящейся, но всё ещё живой фигуре... Он ведет остальных за собой. Отсюда есть выход. Должен быть. Он лично исследовал всю планировку позиции, когда они заняли её. Шестой отсек, когда-то использовавшийся для хранения боеприпасов, ведет к скалобетонному переходу. Там, слева, находятся глубоко посаженные взывозащищёные ящики и укрытые бронёй спальные помещения. Прямо — взрывозащищённая дверь, ведущая во вспомогательные траншеи. Если они смогут добраться до них... Он видит её впереди, плотно закрытую дверь из пластали. Тёйн наваливается на нее, но она остается запертой. В запорной системе и сервоприводах нет энергии. Он сбивает замок молотком, но дверь всё равно не сдвигается с места. Он нащупывает застежки, ручные засовы, защелки. — Максимус... — рычит Берендол позади него. Они чувствуют, как меняется давление воздуха. Засасывающий рёв плавильной печи позади них превращается в вопль. Тейн берёт молот двумя руками и бьёт в дверь. Требуется три удара, чтобы выбить её из рамы. Когда она начинает распахиваться на хлипких петлях, Тейн протискивается внутрь, а остальные следуют за ним не задумываясь о том, что может ждать по ту сторону. Что бы это ни было, оно лучше того, что втекает в отсеки позади них. Тёйн бьёт по двери, чтобы заблокировать её. Он ударяет по ней четыре раза, затем в пятый, с торопливостью брата-инициата, выгибая её прочную пластину обратно, чтобы та могла держаться. — Максимус, — говорит Берендол. Он снова бьёт молотом, одержимо сгибая металл рамы, чтобы она зажала дверь. — Максимус. На пороге появляется ещё одна вмятина, чтобы вдавить его на место. — Тейн! Тейн поворачивается. Он ошеломлен. На секунду ему кажется, что Механикум, сжигая задние позиции, окатили из масс-огнемётов и вспомогательные траншеи, и они, вырвавшись из одного ада, попали в другой. Но блики вокруг не от огня. Они золотистые, желто-золотистые, цвета чистейшего огня, но это не сам огонь. И траншея — это не траншея. — Что это? — спрашивает Берендол. Сон, думает Тейн. Ошибка. Путаница. Неправильный поворот. Видение. Он не убежал. Пламя поглотило его, как поглотило Колькиса, и на самом деле он мёртв, а это — видение, что его разум создал в свои последние секунды. Перед ними коридор, величественный и великолепный. Воздух прохладен, его колеблют только циркуляционные системы. Их ноги оставляют следы из пепла, гравия и грязи на сверкающем зеркале выщербленного пола. Стены отделаны полированным аурамитом, на них выгравированы символы конкордии и дискордии, а также парящие орлы поверх молний. Высоко над ними висят электролюстры, свисающие с потолка из лазурных плиток. Коридор тянется бесконечно. — Ничего подобного не было нигде в зоне... — начинает Берендол. — Нигде, — соглашается Тейн. — Ты же осматривал... — Конечно осматривал. — Тогда как ты не заметил эту дверь? — спрашивает Берендол. — А этот бункер? Это какой-то... — Это не бункер, — говорит Тейн. — Не жди от меня объяснений, брат, но мы внутри Санктума.<br /> == 5:xxxiii. Актив ==Башня слегка вздрагивает, когда что-то глубоко под ней изгибается в сейсмическом напряжении. В холодильных камерах лабораториума колбы и пробирки с образцами дребезжат на своих стеллажах, а стопка бумаг соскальзывает с края рабочей станции. Базилио Фо, кажется, не замечает этого. Андромеда-17 наблюдает за его работой. Фо сгорбился, скрестив ноги в одном из рабочих кресел с высокой спинкой. У него раскрыто несколько экранов когитаторов, на которых пролистываются данные. Из уха торчит наушник, через который он слушает, как инфосистема зачитывает содержимое хранящихся файлов, одного за другим. Правой рукой он делает неразборчивые пометки на инфопланшете. Левой он перебирает другие инфопланшеты, сравнивает другие файлы, время от времени доставая стеклянную пробирку из стоек для образцов, чтобы встряхнуть её или поднести к свету и изучить содержимое, или подкладывая очередной стеклянный слайд под макроридер. — Что вы делаете? — спрашивает она. — Тихо, — отвечает Фо, не глядя на нее (ибо он действительно не выносит прерываний, когда погружён в работу). Андромеда смотрит на Ксанфа. Избранник Малкадора стоит у винтовой лестницы, сложив руки. Как и она, он выглядит одновременно и озадаченным, и сомневающимся относительно деятельности Фо. — Ты должен держать нас в курсе, — говорит Ксанф. — Вё время. Пойми, что эта ограниченная свобода и необычные возможности были предоставлены при самых чрезвычайных обстоятельствах. Мы не сможем обеспечить твою защиту от других ведомств, если ты будешь темнить.  Фо вынимает наушник и поворачивает кресло к Ксанфу. — Вскоре мы все окажемся во тьме, не так ли? — говорит он, — И эта тьма, когда она падёт, будет бесконечной. — Времени, конечно, мало, — признаёт Ксанф. — О, времени вообще нет! — ехидничает Фо, указывая тощим пальцем на остановившийся хрон на стене. — Время осталось в прошлом. Позвольте заверить вас обоих, что я прекрасно понимаю, в каком шатком положении нахожусь. Это политическое перетягивание каната, в котором я выступаю в роли каната, и в это же время мир буквально горит вокруг нас. Полагаю, что под «другими ведомствами» вы подразумеваете проклятый Легио Кустодес? — Для начала, — говорит Ксанф. Ему неловко произносить их название вслух. Амон находится далеко внизу, охраняя вход в Пристанище, но Ксанф знает, насколько острыми могут быть уши кустодиев. Фо усмехается (они так боятся друг друга! Так осторожны, даже сейчас! Он, великий-превеликий Он, так гордится своим единым Империумом, но на самом деле входящие в него фракции, похоже, спорили о полномочиях задолго до того, как разразилась настоящая гражданская война). — Я уверен, что вы оба продолжите защищать меня, — говорит он, — потому что, как мне кажется, вы оба начали понимать, насколько важным для выживания человеческой расы вдруг стал я, ненавистный отвратительный монстр.<br /> == 5:xxxiv. Суд Вулкана<ref>Отсылка к суду Соломона</ref> ==По сигналу Вулкана просителей выводят из Тронного зала. Примарх наблюдает за тем, как их уводят, пока они не оказываются в конце нефа, приближаясь к Серебряной двери. — Что вы станете делать, мой повелитель? — спрашивает Хасан из Избранников Малкадора, оставшийся в стороне. — Что я могу сделать, Избранный? — отвечает Вулкан. — У нас связаны руки. У нас есть важные обязанности, и мы не можем отвлекаться на... — Но они были столь уверены в своих словах, — говорит Хасан. — Эти люди, Грамматикус и Перссон, заслуживают доверия. А эти разговоры о новой силе, о возвышении Луперкаля... — Возможно, это просто разговоры, — говорит Вулкан. — А если это и не так, то этот вопрос лежит за пределами моего понимания. Мы ведем эту войну, наверху и внизу, используя все имеющиеся в нашем распоряжении средства. Я не знаю, как мы будем бороться с угрозой, что ещё не явила себя. Керия Касрин из Сестринства, которая также следует за ним, встаёт прямо перед ним чтобы подчеркнуть свое присутствие. Эта странная и вызывающая привычка характерна для нулей, которых так легко не заметить, если они выходят из поля зрения. Вулкан помнит, что Кроле поступала так же. «''Подобные вопросы входят в компетенцию только нашего повелителя Императора и Сигиллита''», — передаёт она мыслезнаками. — «''Они не оставили вам никаких указаний?''» — Нет, — отвечает Вулкан. — И теперь ни с кем из них нельзя посоветоваться. Но очевидно, что они хотя бы частично знали об этом. Не имея прямых указаний от них, я могу лишь продолжать выполнять те приказы, которые они мне отдали. Надо полагать, что то, что мы делаем, в какой-то степени защитит и от такого исхода. «''Если он реален''», — жестами передала Касрин. «''Думаешь, нет?''» — Вулкан искусно прожестикулировал в ответ. «''Думаю, просители поведали лишь малую часть известной им правды''», — отвечает она, быстро двигая руками. — «''Я думаю, они что-то скрыли. Думаю, у них были свои планы, о которых они не осмеливались говорить.''» Вулкан кивает. «''Я не доверяю им''», — добавляет она. — «''Особенно ведьме.''» — Согласен, — говорит Вулкан. — Тогда... что прикажете мне с ними сделать, повелитель? — спрашивает Хасан. «''Заставьте их замолчать''», — жестикулирует Касрин. — Точно нет, — говорит Хасан. «''В час наивысшей опасности они — одна из потенциальных угроз, без которых мы можем обойтись''», — говорит она. — «''Заставьте их замолчать.''» Хасан смотрит на Вулкана. — Я не стану совершать убийства от имени Империума, — говорит Вулкан. Особенно без доказательств совершения преступления. Того факта, что мы не знаем их численности, и из-за них нам стало не по себе, недостаточно. Он поворачивается к Хасану. — Избранник, пусть их стерегут часовые<ref>Часовые — подразделение Кустодес</ref>, — говорит он. — В Антипалатах? — спрашивает Хасан. — Желательно да, — говорит Вулкан, — если соратник Раджа сочтет это место достаточно безопасным. Если нет, то в Темницах<ref>Темницы — тюрьма Кустодес, в которой они стерегут различные хтонические ужасы</ref>. На твое усмотрение, Хассан. Что бы ты ни выбрал, на время войны члены этой группы должны быть лишены возможности действовать. — Да, мой господин. — Я думаю, что хорошие инстинкты Сестры Безмолвия не ошибаются, — говорит Вулкан, бросая взгляд на Касрин. — Эти люди опасны, и мы пока не можем понять, насколько. Им будет отказано в свободе и самостоятельности, пока не закончится кризис и мы не сможем как следует оценить их. Хасан колеблется, затем делает знак аквилы и удаляется вслед за уходящей процессией. Вулкан вздыхает и поворачивается. Он пересекать огромный зал по направлению к неприятному свету Трона. Касрин идет рядом с ним, словно призрак на границе зрения. «''Ты считаешь меня слишком милосердным?''» «''Не мне обсуждать ваши решения, повелитель''», — передаёт она. Вулкан кивает. Другого он и не ожидал. Малкадор предался Трону. Его отец и братья-примархи ушли и, возможно, никогда не вернутся. Все решения, способные спасти или погубить человеческую расу, теперь принимает только он. Никто другой этого не сделает.<br /> == 5:xxxv. Когда всё, что остаётся — это вера в монстров ==— Я осознаю, в какую паутину я попал, Избранник, (и она больше, чем вы можете предположить), — говорит Фо. Я — актив, но в то же время я — печально известный осуждённый преступник. Меня считают считают угрозой для имперской идеологии. Но моё оружие может положить конец этой кошмарной войне, уничтожив генетическую линию Астартес. И Кустодес... прошу прощения, другое ведомство... было бы радо этому, ибо в таком случае Империум был бы сохранён, а вместе с ним и сохранена Его жизнь. Поэтому они хотят, чтобы я был под замком и, вместе со всеми вещами, что я изобрету, доступен исключительно для них. — Старик... — начинает Андромеда. Фо поворачивается и смотрит на нее. — С другой стороны, — говорит он, — другие ведомства высших уровней Империума не станут спокойно смотреть на уничтожение сыновей и внуков Императора. Это экстремальное решение, а его последствия радикальны. Кроме того, оно может разбалансировать структуру власти и передать слишком много влияния в руки и без того чрезмерно сильных Кустодес. И поэтому, Избранник Малкадора, — он взглянул на Ксанфа, — ещё одно совершенно непрозрачное и неофициальное ведомство пытается помешать исключительному контролю Кустодес надо мной. И это нелегко, потому что кустодии физически и психологически почти сильнее всех, и их не обмануть. Поэтому Избранник единолично и из крайней нужды обратился к... Как мне тебя называть, девочка? Он оглядывается на Андромеду. Та ничего не отвечает. — Независимому подрядчику из Селенара, — сардонически говорит Фо, — чтобы помочь обмануть Кустодес. Вы не можете потребовать меня прямо, только не из их хранилища, и уж точно не в нынешние времена. Эта фраза, как я считаю, прекрасно описывает почти всё, о чём мы говорим... — Фо... — говорит Андромеда. — В любом случае, — говорит Фо, — ваша интрига мучительна. Вы не можете отнять меня у Кустодес, потому что у вас нет полномочий, но вы можете убедить этого громилу Амона согласиться с тем, что созданное мной оружие требует срочной доработки и усовершенствования. Чтобы добиться этого, ваш... — он снова усмехнулся Андромеде — ...независимый подрядчик из Селенара использует свой потрясающий талант к нелинейным этическим рассуждениям и убедит кустодия, что он не нарушает свои обязанности, а лишь выполняет их ещё более точно. Заставьте его думать, что с его стороны было бы халатностью не помочь вам. Чтобы добиться этого и довести уловку до итога, при котором я окажусь в вашем кармане, а не в кармане Вальдора, вам пришлось привести меня сюда и создать видимость, что я занят починкой того, что на самом деле чинить не нужно. И это, очевидно, является пустой тратой времени. Фо смотрит на них обоих с ледяной улыбкой. — Достаточно точное описание? — спрашивает он (прекрасно зная, что оно хотя бы наполовину верно. Он просто хочет выжить. Ему нужно держать их всех на расстоянии). — Уверяю вас, ради этого обмана я с радостью сделаю вид, что занят. — Твоя оценка ситуации ничего не значит, — говорит Андромеда. — А твои попытки манипулировать нами, изображая покладистость, бессмысленны. Мы не твои друзья, Фо. Геноцид, совершенный тобой до Объединения, никогда не будет прощён. Улыбка Фо превращается в оскал. — Нас интересует только оружие и его эффективная работа, — говорит Ксанф. — Понятно, — говорит Фо. — И ты считаешь, что оружие не нуждается в починке? — говорит Андромеда. — Я, Селенар? — говорит Фо. — Ты сказал это. — отвечает она. — И что же конкретно это может быть? — Если я расскажу тебе, то станет неинтересно, не так ли? — говорит она. — Думаю, нет, — говорит Фо. — К вашему сведению, я считаю, что слишком тщательно продумывать каждое объяснение стало моей привычкой. Я поступаю так в попытке отвлечься от того факта, что мои мысли сосредоточены на чём-то другом. В данном случае — на переделке оружия. — Так это лишь ещё один способ отвлечься? — говорит Андромеда. — Однако ты слишком рьяно изучаешь личные материалы Сигиллита. Отсюда и мой первоначальный вопрос. Что ты делаешь? Фо колеблется. (Ему не нравится ни один из них. Они оба слишком хитры). — Ну, геноведьма, — говорит он, — рискну привести ещё больше объяснений. Возможно ложь, которую ты придумала, чтобы затащить меня сюда, на самом деле не является ложью. — Так оружие не работает? — спрашивает Андромеда. — О, оно работает, — говорит Фо. — Но я могу сделать лучше.  5:xxxvi. Если враг ждёт — Ты не можешь слышать тьму, Волк, — говорит претор-капитан Онфлер. — Да, — соглашается Сартак. — Да, не могу. Но за этими воротами — пустота. Тишина, в которой нет ничего. — Откройте их, — говорит Онфлер воинам-Железноруким. — Я бы не стал, брат-капитан, — говорит Сартак. Онфлер смотрит на него. То, что Космический Волк вдруг проявил уважение, да ещё и всерьёз, беспокоит его больше, чем любая прежняя дерзость Сартака. — Ты так жаждал встретиться с врагом, — говорит Онфлер, — Ради этого ты почти нарушил мои прямые приказы. А теперь ты не повинуешься? На лице Сартака появляется вспышка гнева. Он сдерживается. — Великий Ангел закрыл ворота, — рычит он. — Я не допущу, чтобы скальды пели об Оди Сартаке как о глупце, открывшем другие. Оонфлер кивает. — Если враг ждёт, то мы должны знать. Если они внутри... Он смотрит на своего советника. — Есть информация от башни Гегемона? Тактические сведения? — Нет ответа, сэр. Вокс снова не работает. Онфлер смотрит на возвышающиеся врата титанов. — Мы должны выяснить, — говорит он. — Мне решать. Я пойду. — Претор-капитан... — Четыре роты могут удержать служебный люк, — говорит Онфлер, — по крайней мере, на достаточный срок, чтобы поднять тревогу. Мы должны выяснить. Открой его, Медузи. Сержант Железных Рук поворачивается к замку и начинает его разбирать. Офицеры Онфлера выстраиваются за его спиной в виде полукруга, подняв болтеры. Онфлер вынимает клинок и болт-пистолет. Сартак стоит рядом с ним. — Что ты делаешь? — спрашивает Онфлер. — Иду с вами, — отвечает Сартак, как будто это очевидно. — Готовь роты к отражению атаки на случай, если всё обернется дерьмом, — говорит Онфлер. — Это может сделать Медузи, — говорит Сартак. — Он надёжный офицер. Я пойду с тобой, сын Дорна. — Опять неповиновение? — Из лучших побуждений, — отвечает Сартак. — Волк... — Возможно, я неправильно понял смысл слова «приверженность», сказанного вами, — говорит Сартак. С лязгом люк отпирается. Медузи открывает его. Толщина люка — полметра. Темнота манит. Онфлер переступает порог. Сартак следует за ним. По ту сторону нет ничего, кроме ощущения невидимого им пространства. Чернота настолько глубока, что их улучшенная оптика и трансчеловеческие глаза не видят больше нескольких метров. — Сбой питания, — тихо говорит Онфлер. — Возможно, поэтому закрылись ворота титанов. Автоматическая блокировка... — Ш-ш-ш, — шипит Сартак. Хотя он и не может увидеть, но чувствует, что пространство вокруг них огромно. Марсианские подступы и так огромны, но это место кажется ещё больше. Он оглядывается назад. Он видит Реву Медузи, стоящего в продолговатом пятне света открытого люка с болтером наготове. Сартак быстро отдает команды горткодом<ref>Горткод — жестовый язык Легионес Астартес</ref>. — Ветерок... — бормочет он Онфлеру. — Циркуляционная вентиляция... — Разве энергия не отключилась? Он принюхивается. Воздух кажется свежим. Нет, он насыщен запахами влажной земли, химической гари, пыли, фицелина, дыма. Он холодный. Но это не влажный, повторно отфильтрованный многократно очищенный воздух герметичного микроклимата Санктума. Он приседает и ощупывает невидимую землю. Не скалобетон. Не прочное покрытие Марсианских подступов, предназначенное для передвижения боевых машин. Это земля. Влажная, зернистая земля. Каким-то образом... — Враг не прорвался, — шепчет он. — Враг не внутри. Это мы снаружи. — Снаружи чего? — спрашивает Онфлер. — Санктума, — шепчет Сартак.<br /> == 5:xxxvii. Воплощение рока ==Со стороны Трона к ним приближается Абидеми. Торопливый шаг его доверенного лейтенанта вызывает у Вулкана беспокойство. — Мой владыка змиев, — говорит Абидеми, быстро кивая. — Адепты Консилиума передают вам, что они наблюдают внезапный мощный всплеск нематериальной динамики. — Что это значит? — Возможно... — Драаксвард колеблется. — Это новый инцидент, аномалия... новый фокус эмпирической энергии. — Где? — спрашивает Вулкан. — В пределах Паутины? Абидеми пожимает плечами. — Либо на Терре, либо же, возможно, на флоте предателей. Кажется, он повсюду. «''Возможно, это просто следующая стадия кризиса''» — жестикулирует Касрин. — «''Мир тонет в варпе, драаксвард. Уровень нематериальной активности будет постепенно возрастать по мере...''» — Нет, — говорит Абидеми. — Я не владею этим искусством, но мне сообщили, что это особое происшествие, как будто огромное скопление нематериальной силы вспыхнуло или вырвалось на свободу. — Насколько огромное? — спрашивает Вулкан. — Адепты говорят, что их приборы не откалиброваны чтобы измерить его. Вулкан спешит к Трону. Он больше не идёт шагом. Двое других движутся вместе с ним. — Есть объяснения? — спрашивает Вулкан на ходу. — Никаких, мой господин, — отвечает Абидеми. «''Может быть, это воплощение Тёмного Короля?''» — передаёт жестами Касрин. Вулкан не обращает на нее внимания. — Объяснения не важны, — говорит драаксвард. — Это событие дестабилизирует Трон. Как бы Сигиллит не контролировал ситуацию, этого недостаточно. Регент сгорает. Его контроль ослабевает, и он вот-вот совсем погибнет. Когда это произойдет... Он не закончил. Ему и не нужно. Вулкан прекрасно знает, что произойдет в этом случае.<br /> == 5:xxxviii. Чудо ==Императора больше невозможно узреть. Повсюду свет, свет настолько яростный, что стирает все тени. Флагман вокруг них почти не виден за белым, вызывающим боль сиянии абсолютного великолепия. Подобно вспышке атомного оружия, свет испепеляет и испаряет стиснувшую их демоническую бурю. Но вспышка не исчезает. Это не краткий миг детонации. Она продолжается, постоянная и жестокая. Своей спиной проконсул Цекалт чувствует жар. Он чувствует, как жарится внутри доспехов «Аквилон»<ref>«Аквилон» — терминаторские доспехи Легио Кустодес, основанные на доспехах «Катафракт» Легионес Астартес</ref>, а броня перегревается. Ему кажется, что он стоит рядом с новорождённой сверхновой. ''Какое великолепие...'' Цекалт не может смотреть на своего повелителя. Он не смог бы, даже если бы захотел. Его Царь Веков силой воли удерживает Цекалта лицом от себя. Вкладывая в них свои силы, Он устремляет взгляды всех Соратников прочь от себя. ''Если мы посмотрим, то от одного взгляда на это великолепие наши глаза изжарятся. Если мы будем созерцать сияние даже в течение наносекунды, оно сожжёт наши мозги. Я чувствую свет внутри себя, он, словно инферно, пронизывает мою плоть и кости, сами клетки моего тела. Моя кровь превратилась в пар. Моя броня расплавлена.'' ''Если он позволит нам взглянуть на него, мы умрём.'' ''Но, о мой король, даже одна секунда созерцания твоего чуда будет стоить того.''<br /> == 5:xxxix. Последний взгляд ==Ох. Ох, я... Н-х-х-х... Ты думаешь... Ты думаешь, что ты бог, первонайденный? Позволь мне сказать... М-н-н-н! Твой отец... За свою жизнь твой отец носил множество обличий, каждое из которых соответствовало какой-то цели. Теперь у него новый облик, яркий и вечный, как звезда. Он будет тем, кем ты вынудил его быть. Он явит тебе лик, что заставит тебя остановиться и молить о пощаде. Ты думаешь, что становишься богом? Позволь ему показать, как выглядит настоящая мощь. Узри. Узри! Г-н-н-х. Ты видишь это? Как бы я хотел узреть. Но я не могу. Больше не могу. Моё время пришло. Время моего конца. Моё зрение быстро угасает, ментальное зрение сгорает. Я пытаюсь держаться, но моя воля иссякла. Видения, которыми ты, Гор Луперкаль, в своей жестокости делишься со мной, выцветают и исчезают, превращаясь в слепящий белый блик, слишком яркий, чтобы на него смотреть. Я думаю, что свет — это он. Думаю, что это мой друг, Император, более могущественный, чем когда-либо, настолько яркий, что свет его прожигает путь сквозь мой череп, сияя как звезда. Но также возможно, что это ты, Гор. Возможно, проявление зла также слишком ярко, чтобы узреть его. Но я не могу быть уверен точно. Свет слишком ярок, чтобы видеть. Я не вижу ничего... Я не могу... Прости. Прости меня, мой старый друг. Я старался изо всех сил. Я сделал все, что мог... Время моего конца пришло, и я не могу...<br /> == 5:xl. Вечная звезда ==Смерть настигла их раньше, чем он хотел, быстрее, чем он боялся. С лучшими воинами Терры, самыми яркими и могучими из тех, кто когда-либо сражался за человечество, покончено. Сорок три секунды — лучший их результат, прежде чем гнев Луперкаля утянет их в небытие ада и поглотит целиком. Константин в ярости падает. Он кричит от негодования и уязвленной гордости. Он был уверен, что именно они преуспеют. Что именно они одержат победу. Что он и его люди покажут ублюдку-предателю, как на самом деле нужно сражаться в войне. Но нет. Сорок три секунды. Это всё, что им удалось. Им, величайшим чемпионам Императора. Сорок три жалких секунды... Сорок четыре. Он видит, как загорается свет. Он стоит на коленях, повергнутый пульсирующими конвульсиями блестящей земли. Сначала он думает, что это сигнальная ракета. Отчаянная сигнальная ракета, выпущенная кем-то из его роты, или медленное термоядерное горение умирающего адратического оружия. Но это не так. Свет одиночен и постоянен. Это точка света, далекая, но раскаленная до бела, восходящая как звезда. Свет омывает их. Он освещает днище ямы морозным полумраком, и отбрасывает длинные тени. От него влажное мясо поверхности блестит, и он и отражается в лужах крови и желчи. Константин с трудом поднимается на ноги. Смех и пение утихли, загнанные в щели и складки ямы и в места, куда также сбежала удушливая тьма. Он видит пейзаж таким, каков он есть, — это разбухшее ущелье из покрытой язвами плоти, блестящее слизью, злобно пульсирующее словно кишечник, заваленное жалкими изломанными останками его мертвецов. Он видит места, где плоть этого места скреплена заклепками, словно плиты палубы, и где ржавые перемычки скоб — здоровые штуки, используемые при аварийном ремонте корпуса — скрепляют оторванные панели желудка и мускулов в стены. Он сосредотачивается на свете. Тот сияет, серебристо-яркий, очень далекий, словно полная снежно-белая луна. Он висит над ближними утёсами из больной плоти, видимый между вилами из оголённых ребер и растянутых саванов из жира, как одна яркая и вечная звезда, взошедшая ясной ночью и видимая сквозь деревья вокруг лесной поляны. Он тоже чувствует этот свет своим сердцем, своей душой. Он чувствует в нём след мысленного взгляда, тянущегося, ищущего, рыскающего. Этот след слаб и недостаточен, чтобы заполнить и опутать Константина, чтобы тот стал его частью. Но следа достаточно, чтобы почувствовать и узнать его, достаточно, чтобы смыть липкую тьму с глаз, рта и мозга, словно прохладная, чистая вода, и зажечь искру надежды. Достаточно, чтобы помочь ему встать. Достаточно, чтобы дать ему знать. Достаточно, чтобы вести его. — Это Он, — шепчет Константин, но его нейросинергетика, восстановленная и обновлённая, говорит ему, что слова его бессмысленны. Его оставшиеся в живых Соратники тоже знают это. Они, как и он, поднялись, чтобы взглянуть на свет. Константин немедленно шагает вперед. Остальные следуют за ним. Они переступают через сверкающие капли засохшей крови и дрожащие складки кожи и сухожилий. Мрак словно ночью, воздух ещё мутен, но они видят свет, ясный и верный, обжигающую звезду значительной яркости и чёткости. Они идут за ней. Она направляет их. Впереди, несомненно, будет ещё больше мучений, но наконец-то у них есть путь, по которому можно идти. Они начинают бежать. Они сражаются уже сорок пять секунд.<br /> == 5:xli. Рассвет ==Он стирает красную пыль с остатков своего клинка и возвращается к работе. — Я — Рогал Дорн, — говорит он. Он прочищает горло от пыли и начинает с места, на котором остановился, возможно, несколько часов или столетий назад. — Давным-давно один философ и по совместительству летописец предложил систему ведения войны, заявив, что война допустима, если она приводит к надежному миру. Это было уравновешено идеей о том, что война может быть разделена на справедливую, ведущуюся против чужаков, и несправедливую, ведущуюся против собственного народа<ref>Речь идёт об Августине Блаженном и его труде «О граде Божьем»</ref>. Это различие сохраняется и сейчас. Война, направленная на подавление или уничтожение внешней угрозы — ксеносов — считается оправданной как средство обеспечения безопасности. Гражданская война считается несправедливой и отвратительной. Не всякая кровь одинакова. Звуки войны становятся громче. Стена слегка трясётся, красная пыль оседает на его работающих руках. Его руки цвета крови. Он не обращает на это внимания. Он отходит назад, чтобы изучить свою последнюю схему. За границей тени от стены на него падает сильный и резкий солнечный свет. Он смотрит вверх и видит, что, впервые за столетие или два, впервые с тех пор, как он сюда попал, как бы это ни произошло, на небе есть солнце. Все вокруг цвета крови — стена, пустыня, небо, пыль, — но теперь есть солнце. По правде говоря, это скорее звезда. Одинокая, вечная звезда. Маленькая, белая, яркая, яростная. За всё время, что он здесь, с небом ничего не происходило, кроме смены цвета. Он закрывает глаза и чувствует свет и тепло на своей коже. На секунду он замирает. ''Просто сдайся.'' Он идёт обратно в тень красной стены и возвращается к своей работе. Истёртым остриём меча он чертит новые линии побега и защиты. Он возобновляет декламацию. — Один из более поздних философов сформулировал основные критерии, служащие основой для ведения войны в цивилизованных обществах. Их два — справедливая причина и официальная власть. Объявить войну может лишь король или император, и то лишь в том случае, если у неё есть законное обоснование, например, защита культуры. В противном случае она незаконна и находится под запретом даже для богов<ref>Речь идёт о Фоме Аквинском и его труде «Сумма теологии»</ref>. Шум войны по ту сторону стены перерастает в ощутимый рёв. ''Сдайся. Сдайся. Оставь попытки. Просто скажи. Кровь для Кровавого Бога.'' — Богов не существует, — говорит Рогал Дорн. Он вплотную придвигается к стене, его рот почти касается её. — Даже ты — не бог, — шепчет он.<br /> == 5:xlii. Наконечник копья ==Его зрение застилает жгучая белизна. Всё, что он видит — это диск света в конце туннеля, раскаленный добела, похожий на далёкую зловещую звезду. Он слышит крик. На секунду всё замирает: лёжа на спине на куче врагов, откинув голову назад, он почти отдаётся боли и позволяет ей поглотить его. Но звезда, маленькая и белоснежная, светит ему из кроваво-чёрной тьмы, одинокая, яркая, вечная, немигающая.  В черноте он слышит крик. Крик исходит от него самого. Он кричит сам себе чтобы вспомнить, кто он есть. ''Сангвиний.'' Он изгибается всем телом и стряхивает с себя руки толпы. Он неуклюже падает на окровавленную палубу, и на него набрасываются отступившие было враги. ''Сангвиний.'' Стоя на одном колене, он терпит их яростные удары. ''Сангвиний.'' Он встаёт. Он поднимается со столь нечеловеческой силой, что полностью закованные в броню космодесантники подбрасываются в воздух и отлетают в стороны. Крича от ярости, он без пощады и без передышки убивает тех, кто был столь глуп, что остался рядом, или слишком медлительных, не успевших отступить. С лезвия меча и наконечника копья стекает кровь, оставляя следы. Он бросается вперед, поднимаясь на крыльях, и проносится над головами двух юстаэринцев, разрывая их во время полёта. Вслед ему стреляют трое катуланцев. Уклонившись от выстрелов, копьём он пригвождает одного налётчика к колонне, расчленяет второго расчленил извилистым ударом, и сминает третьего своей ногой. Он спешит прочь от пятна изувеченных останков, оставляя за собой кровавый след, сбивает с ног ещё одного юстаэринца и расчленяет хтонийского гиганта. Теперь он находится на дальней стороне Большого Атриума, перед запечатанными внутренними люками: путь вперёд, на командные уровни, отрезан огромными запертыми дверьми из чёрного адамантия. Шальные выстрелы бьют по стене вокруг них, высекая искры из люков. Сангвиний оглядывается. В атриуме царит полная, адская неразбериха, затянутая дымкой, словно секцию Палатина вырезали и поместили в ящик для демонстрации. Он поворачивается к люку. Активаторы заблокированы, и если вонзить пылающий Карминовый клинок в их искрящиеся внутренности, они не разблокируются. Вместо этого он разрывает подачу энергии, перерезая все каналы питания с трещащими каскадами вольтаических искр. Он убирает Карминовый клинок в ножны и встаёт лицом к дверям. Их нельзя раздвинуть. Кончики его пальцев не могут ухватиться за почти бесшовное соединение. Он задыхается от усилий и разочарования. Где Махелдарон? Кристаферос? Кто-нибудь с пробивными зарядами? Времени нет. Если Гор поймёт, что его брат так близко, он может решить сбежать и перегруппироваться, превратить чистый финал этой войны в какой-то неуклюжий затянувшийся фарс. Сангвиний берёт копье Телесто и вставляет тонкий, идеальный наконечник в шов. Он давит на него всем весом и вгоняет продолговатый наконечник в виде капли ещё глубже, деформируя шов, выбивая из чёрных дверей яркие серебряные осколки и стружки гладкого металла. Когда копьё погружается до упора, до выреза в виде капли крови, он сжимает аурамитовое древко и высвобождает его энергию. Происходит взрыв — вспышка янтарно-голубого света, от которого древко в его руках дрожит. Шов вокруг наконечника опалён, с него стекают струйки металла. Он вновь высвобождает энергию, створки люка дрожат. От ярости взрыва шов расходится. Отличный результат. Он втыкает копьё ещё глубже и упирается, используя его как рычаг чтобы раздвинуть толстые створки, тридцать сантиметров толщиной. Он кричит от напряжения, вкладывая в копьё всю свою силу примарха; ноги расставлены, спина напряжена, руки сжаты. От приложенного усилия древко копья начинает слегка сгибаться. На шее и висках вздуваются вены. От напряжения тела рана в боку изгибается, вновь начиная сочиться. Боль подстёгивает его. Он словно опирается на неё и давит ещё сильнее. Медленно, очень медленно, скрипя, огромные двери начинают открываться. Как только они раздвигаются на достаточную ширину, он извлекает копьё и втыкает его наконечником в палубу. Идеальная форма оржия не несёт ни малейших признаков изгиба или деформации. Он протискивается боком в щель и начинает раздвигать её, уперевшись руками в одну створку и плечом в другую, стиснув зубы и трясясь. Несколько предателей замечают его усилия и его прорыв. Отделения выходят из боя и движутся к нему, стреляя из своего оружия. Болты взрываются на поверхности створок вокруг него. Один из них пролетает в миллиметрах от его лица и минует узкое отверстие. Терминатор-сын Гора, быстро двигаясь вперед, начинает поливать его пламенем из огнемёта. Кристаф Кристаферос разрубает терминатора. Он спешит на помощь своему владыке. К нему присоединяются Сародон Сакр и Дитал Мегиус, за ними Икасати. Они врубаются в бегущих к Сангвинию предателей, убивают их, а затем образуют неровное кольцо для отражения последующих атак. Их болтеры начинают грохотать, когда всё больше Сынов Гора вырываются из боя и нападают из клубящегося смога. Кристаферос, первым оказавшийся подле него, хватается за край одной из створок и начинает тянуть её, пока Сангвиний пытается раздвинуть их. Затем начинается тяжёлый обстрел. Сквозь завесу пламени, окутывающую атриум, проступает хромающая громоподобная громада дредноута XVI легиона, уже забравшего жизни слишком многих Кровавых Ангелов. Его штурмовые пушки ревут, вращаясь. Выстрелы оставляют пунктирный след на палубе, раскалывая пласталь. Дитал Мегиус отлетает в сторону, его нога раздроблена. Огонь из орудий скользит по черным створкам, жаля металл. Он настигает Кристафероса, пока тот тужится, и превращает верхнюю половину тела в облако кровавых ошмётков тканей. Кусочки звенящего красного керамита попадают по щеке Сангвиния, и на него брызжет кровь. Распылённые останки Кристафероса пятном остаются на левой створке: по его чёрной поверхности стекает кровь, местами вперемешку с волосами. Ангел выпрыгивает из щели, подхватывает Телесто с палубы и бросает его, словно острогу, прежде чем дредноут сможет забрать ещё хоть одну жизнь его сыновей. С расстояния в тридцать метров копьё вонзается в центр громады ходячего мертвеца и взрывает его, превращая в вихрь пламени и металла. Сангвиний оглядывается на люк. Щель достаточно широка, чтобы пройти через неё, но её недостаточно для массированного наступления. Что бы ни ждало их по ту сторону, оно сможет легко расправиться с войсками, проходящими сквозь люк по одному. Если только это что-то сможет свободно это сделать. Он бежит к люку. — Расширьте его! — кричит он Сакре и Икасати. — Взорвите, если сможете! — Мой лорд! — кричит Сакре. — Сделайте это! Захватите пролом и ужерживайте его! Затем он проходит на другую сторону, в глубокую и липкую темноту. Звуки сражения позади него приглушаются. Из щели между створками во мрак пробивается длинный луч света. Он слышит, как что-то зовёт его по имени. Он выхватывает меч и отходит от света. Что здесь? Что будет дальше? Кто здесь? С другой стороны люка что-то взрывается. Сила взрыва, проникающая через щель, валит его на колени. Когда он поднимается, уже полностью темно. Никакой щели нет. Створки снова крепко заперты. Он ищет стык. Как они смогли закрыться? Ведь он отключил питание. Никакая направленная поперёк ударная волна не смогла бы их захлопнуть. Он не может услышать ничего с той стороны. Стык сомкнулся, и у него больше нет рычага, чтобы раздвинуть его. В холодной темноте слышен чей-то вздох. Он поворачивается с мечом наготове. Что-то шевелится. Где-то есть намёк на движение. Слышен шёпот. Безгубые рты что-то хрипят, но он не может понять, что именно. Он медленно шагает вперед. Если придётся сражаться в одиночку, то он будет сражаться. Возможно, именно так всё и должно окончиться. Возможно, именно так всё и окончится.<references />