Изменения

Над горой Анарх шел шёл дождь. Капли жидкого этана пятнами выступали проступали на высоких окнах из стеклостали. В условиях силы притяжения менее одной пятой от стандартной терранской потоки дождя они словно бы и не столько падаливовсе, сколько плавно скользили вниз, словно само время уже покорилось их легионам, победно марширующим к разорённой поверхности а торжественным строем дождевых легионов спускались на опустошённую поверхность Титанав честь победы своей над временем.

Грауц Теломейн посмотрел в отражение и встретил холодный взгляд собственных серых глаз. Он все всё никак не мог вспомнить, когда в последний раз выглядел таким молодым, таким наивным, а ведь c прошлого визита на Титан, в этот самый зал, минуло пять сотен лет.

Юстикар Аэлос Элос запомнился ему великаном, коим, в сущности, никогда не был. С годами волосы воина поседели, а его клятвенный щиток покрылся записями о доблестных деяниях. По многим пунктам Грауц перерос своего бывшего наставника, но с тех пор они ни разу не встречались, и потому он так и остался колоссом в памяти новоиспеченного новоиспечённого брата.

Аэлос Элос покачал седой головой.

Над горой Анарх шел шёл дождь. Капли жидкого этана пятнами проступали на высоких окнах из стеклостали. Грауц Теломейн замер у пустого стола посреди не менее пустой залы. В Сатурналии не было ни души. Капли углеводородного дождя барабанили по стеклу, а огромный планетарий, служивший потолком, неторопливо скрежетал наверху, – более ничто не нарушало соборную тишину этого залачертога. Внутри царил мрак, не считая дымчатых пятен от нескольких тысяч свечей. Но они и не должны были освещать. С тех самых пор, как человечеству открылось колдовство, ритуальные свечи служили мостком, переброшенным через завесу. Они были серого цвета – цвета мудрости, познания и защиты от злых сил.

Его братья-послушники называли новициаты именовали планетарий Часами Деймоса. Согласно легенде, впервые в истории их собрал и привел привёл в действие генеральный фабрикатор луны-кузницы в память о том дне, когда ее её переместили с орбиты Марса. В центре вращался Сатурн, серебристый шар размером с шасси «Носорога»; его поддерживала целая паутина мистических несущих полей, а кольцами ему служили концентрические хрустальные ободки толщиной не более нанометра. Сам Титан был размером со снаряд для болтера. Его орбита проходила вдоль Вдоль гладкой , стеклянной проволоки проходила его орбита радиусом в сто с лишним ярдов – именно такое расстояние он Титан преодолевал каждые триста восемьдесят два часа. Вся система была настолько безупречно отлажена, что, со слов юстикара АэлосаЭлоса, Серый Рыцарь, наделённый достаточно острым умом, терпением и опытом, мог определить точное время и год Имперского календаря по одному лишь положению Сатурна и его восьмидесяти двух естественных спутников.

Вот уже восемь с половиной тысяч лет планетарий работает работал безотказно.

Шел Шёл 444.М41.

Дождь все всё шел. Багровый поток с шипением и брызгами поливал золото и освященное освящённое серебро его боевых доспехов. До него эту броню носил Эйгон из четвертого четвёртого братства, а до него – легендарный паладин Фокс. Теперь она хранилась у Грауца, но именно тогда , перед боем , ему предстояло впервые облачиться в неенеё. В голове мелькнуло щемящее воспоминание.

Юстикар Аэлос Элос был, конечно же, прав, но кто из ста девяти Серых Рыцарей, перенесшихся перенёсшихся в тот день на поймы реки Стикс, кто из них был действительно готов встретиться с Круора Претория Круор-Преторией и повелителем XII легиона?

И не те тринадцать, которые все всё же выбрались оттуда.

– Нет! – крикнул он в искаженную искажённую маску ненависти, маску из красного мяса, которую носил сын Императора. – Не здесь!

Грауц был младше этого Серого Рыцаря всего на год, но несмотря на узы дружбы, связывающие их, он всегда ощущал пропасть между меж ними, причем причём не только во времени. ВсеВсё, чего Грауц добился за годы, проведенные проведённые на Титане, Нирамар достиг раньше. Когда он преодолел последние ступени Палаты Испытанийчертога испытаний, чтобы стать полноправным членом передовых братств Серых Рыцарей, именно Нирамар встретил его в полном боевом облачении. Здесь он выглядел не хуже, чем после смерти. А смерть настигла его очень скоро, через пять недель после партии в регицид.

– Это твои воспоминания, – произнес произнёс Нирамар. – Думаешь, ты отыщешь здесь что-то, чего пока не знаешь? Или то, чему мог бы полностью доверять?

– Назвать вещь по имени – значит познать еееё, – возразил Грауц, озвучив слова из пятьсот восемнадцатого гимна «Либер Демоника». – Познать демона – значит овладеть его сущностью. Я знаю, где границы моего разума, брат, и сколь незыблема моя душа.

– Тогда слушай, брат. Ответ, что ты ищешь, распростерт распростёрт перед тобой. Достаточно увидеть его.

Доска была круглой, деревянной, поделенной поделённой на равное количество черных чёрных и белых квадратов. Он играл черными. Нирамар – белыми. Партия длилась уже несколько ходов, белые пеоны стояли в начальных позициях Преторианского гамбита. Игроком Нирамар был искусным, хоть и не очень оригинальным. Пешки Грауца вели себя всяко агрессивнее – под стать своему военачальнику, – и потому левая область доски была открыта для наступления экклезиарха. У такой стратегии было множество названий, но для Грауца и тех, кто принадлежал к его вырождающемуся поколению, она всегда будет известна как Армагеддонский маневрманёвр: жертвуешь фигурами среднего класса, окружаешь противника и император у тебя в руках.

– Еще Ещё бы.

– Все такВерно.

Палец Грауца застыл на фигурке примарха, выполненной из черной чёрной слоновой кости, но лишенной лишённой отличительных черт кого-то из двадцати. Она служила целостным образом, идеальным представлением о том, каким должен быть ''примарх'': крылья Сангвиния, лавровый венок и лорика Гиллимана. Правда, из-за приглушенного приглушённого света и некоторой доли самовнушения казалось, будто она застыла в момент яростного рыка. Первое сердце Грауца вздрогнуло, и он опустил фигуркуфигуру, вернув руку на колено.

– Все Всё это в прошлом. Я здесь, чтобы увидеть будущее.

Цикличность истории, повторение ошибок предков – все всё это достаточно распространенные распространённые мотивы в мифологии Старой Земли, и его подсознанию уж точно не нужно быть гениальным, чтобы догадаться о чем-то подобномоткровение для подсознания Серого Рыцаря.

– Тень Ангрона вновь затмевает галактику. Я видел дурные знаки, читал знамения, слышал его голос, пока он ярился за тончайшей завесой. Я чувствовал, как кричат низшие хоры, возвещая о его приходе. Все они твердили о воле, которую Великий Зверь не являл со времен времён Армагеддона. Но куда этой тени предначертано пасть? Если не здесь, то что же это за место?

– Последние шестьсот лет, после Армагеддона, я провел провёл в подготовке, собирая союзников и оттачивая свои навыки. Я готов ко всему, что придет.

Над горой Анарх шел шёл дождь. Не переставая. Капли жидкого этана пятнами проступали на высоких окнах из стеклостали. Сатурн, этот окружённый кольцами водородный монстр, окруженный кольцами, нависал над мерзлым горизонтом; желтожёлто-коричневое око космического гиганта глядело вниз, на мертвый мёртвый ледяной мир. Еще Ещё неофитом Грауц Теломейн стоял под этими самыми окнами и медитировал. Юстикар Аэлос Элос не раз бросал вызов своим подопечным: заглянуть в око этого удивительного мира, ощутить его гравитацию – ньютоновскую точность, с которой он повелевает своей армией меньших миров, и понять, что физические законы не властны над такой хаотичной вселенной.

Грауц никогда не видел его раньше, но все детали видимого полушария тут же отложились в его генетически совершенной памяти. Мир был небольшим, гористым, размером примерно с Терру. От и до его покрывали пески. Грауц отвлексяотвлёкся, и его взгляд переметнулся к сухой коричневой сфере, которая медленно вращалась вокруг барицентра двух тлеющих красных солнц. Империум Человечества охватывал миллионы людских миров. Если это один из них, Грауц непременно найдет найдёт его.

Сатурналий все всё также кружился над ним, преобразуя криволенейное криволинейное движение в отрезки линейного времени, впрочем, как и с самого основания Империума.

– Будь осторожен в своих желаниях, – раздался голос у него за спиной. Слоновая кость заскрипела по деревянной доске, и Грауц обернулся на звук. Он взглянул на старый стол, где белый примарх, сделав совершенно невозможный ход и протиснувшись мимо своих пешек собственных пеонов и пешек пеонов Грауца, предстал перед черным чёрным императором.

Нирамар осклабился, его голова повисла на свернутой свёрнутой шее, а кожа на лице стала трещать и лопаться, открывая взору кости черепа. «Это не Нирамар, – уверил себя Грауц, – всего лишь плод моего воображения».

– Шах, брат, – произнес произнёс мертвец. – Вот и твой Твой ход.

Киберхерувим Юнец Благочестия MMXIV издал обеспокоенный звук. Он парил в воздухе, прямо над Серым Рыцарем, источая запах формальдегидных препаратов и алоэ-гелей, которые наносил на его обожженную обожжённую кожу. Эпистолярий Грауц Теломейн глядел будто сквозь него, расширенные зрачки его безжизненных глаз искали место, которое было далеко отсюда. Как ни странно, гудение допотопного антиграва и сухой скрип искусственных крыльев успокаивали его. Он осязал разум киберхерувима, застрявшего на фетальной стадии развития, его тонкую, неиспорченную душу, и оттого ему становилось легче.

Из трубки Юнца Благочестия MMXIV, погруженной погружённой между его высохшими щеками и покрытой патиной, вырвался резкий металлический звук. Киберхерувим отпрянул, и Грауц, схватившись за инкрустированные серебром подлокотники, приподнялся в кресле. Его доспех гудел и скрежетал. Дремота отступала. Сила возвращалась к рукам.

Грауц тяжело застонал, когда бесчисленные боли и ноющие травмы, позабытые его сознанием, дали о себе знать – словно кровь, разлившаяся по омертвелой конечности. Три четверти всей его кожи, по большей части спрятанной под доспехом, изнывали от рубцов и ожогов. Психических ожогов, которые вспыхивали болью всякий раз, как он погружался в варп. На Титане апотекарии предостерегли его, что раны могут никогда не зажить, и в этом оказались правы. Со временем он перестал обращать внимания. Были, конечно, и другие боли, рассеянные, непостоянные, возникающие по причине того, что вот уже пять сотен лет минуло с того времени, когда для него все только начиналосьон был в самом расцвете сил. Но ни одна из них не шла ни в какое сравнение с раной на ноге.

Грауц потер потёр ноющее бедро через толстую керамитовую пластину.

Гиперион, герой, которого Волки прозвали «Мечеломом», разбил клинок Ангрона на тысячу нечестивых осколков в ходе битвы на Армагеддоне, и один из них поразил Грауца. Всего один единственный осколок оскверненной осквернённой бронзы. Но он никуда не делся, он всегда напоминал о себе. Порою Грауц чувствовал жар, порою – мучительное онемение. Бывали дни, когда боль приводила его в ярость, когда несправедливость, с которой космос распределял дары и испытания, вгоняла его в отчаяние. Порою Иногда Грауц пытался нащупать осколок, и тот перекатывался под пальцами как липома, но стоило поднести его под биосканер, стоило апотекарию полоснуть скальпелем по окружающим тканям, как опухоль принимала психосоматический характер.

Он не собирался идти на уступки. И уж тем более признавать свое своё поражение.

Рана была его испытанием, но еще ещё и даром.

Грауц безучастно отвернулся, его замутненный замутнённый взор упал на окно, сквозь закаленное закалённое стекло которого пробивался холодный свет Тизры, звезды Армагеддона.

«''Меч Дионы''» бороздил космос под геральдикой капитула либрариуса и флота Титана, но за столетия все всё более эзотерических изысканий стал личным флагманом Грауца – только название не претерпело изменений. Корабль знал его цель. Корабль подчинялся его воле.

«''Меч Дионы''» участвовал в операции по очищению сектора Бета-Тиракуза, когда первые знамения грядущего кровопролития, предвестия резни галактических масштабов, стали просачиваться в материальный мир сквозь эмпирейную завесу. В капитуле Грауц пользовался высочайшим авторитетом, и потому великий магистр четвертого четвёртого братства Кромм даже не потребовал объяснений, когда военный корабль покинул сектор, чтобы вернуться в варп.

Он откинулся в кресле и сощурил уставшие глаза. Перед глазами снова мелькнул образ планеты, посетивший его в варпе: пустынный мир, вращающийся вокруг двойного красного гиганта. «''Меч Дионы''» располагал навигационными архивами последних тысячелетий, но Грауц не верил, что такие скромные характеристики хоть как-то ускорят поиски. Млечный Путь – это старая, умирающая галактика: три четверти всех её звезд были медленно угасающими красными гигантами, не меньше половины из которых состояли внутри двойных звездных системотносились к двойным звёздным системам. Впрочем, одни только размеры самой галактики поражали воображение; посетить хотя бы один процент от всех её миров сродни невыполнимой задаче, даже для такого знаменитого судна как «''Меч Дионы''».

Киберхерувим воспроизвел воспроизвёл короткий гимн, захлопал факсимильными крыльями и под шипение антиграва унесся унёсся прочь из гулкой камеры, пока Грауц смотрел ему вслед.