3888
правок
Изменения
Перейти к навигации
Перейти к поиску
Нет описания правки
Как только Хозяйка будет мертва.
== ТРЕТЬЯ ГЛАВА ==
Судя по тому не многому, что Ортан Лейдис успел разглядеть на этой луне – до того, как этот идиот Корво, стремясь быстрее вступить в бой с Имперским легким крейсером, стоявшим на низкой орбите для пополнения запасов, загнал их корабль в ее атмосферу, - она была покрыта льдом от полюса до полюса. Им повезло, или, как говорил Архор Краснокожий, было божьим промыслом, что в результате аварии они оказались на том же континенте, что и небольшая вокс-ретрансляционная станция на луне и ее драгоценный флот Арвуских лихтеров.
Его ждала целая галактика, и он хотел стать ее частью.
== ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА ==
Завоеватель множество раз пытался убить Коссолакса.
Завоеватель будет принадлежать ему.
== ПЯТАЯ ГЛАВА ==
Шака уставился в окно.
Там шла война. Небольшая, но он жаждал ее. Очень сильно желал. Он чувствовал, как мысли снуют в его голове, словно комары, которые жужжат внутри черепа, и лишь кровь прогоняла их прочь. Он застонал, и принялся яростно царапать тыльную сторону ладони сломанными ногтями, но окно было разбито. В нем ничего невозможно было рассмотреть, кроме паутины трещин на ударопрочном стекле.
Повертев головой, Шака уловил тусклое отражение лица, смотревшего на него.
Измученное. Бледное, как у недельного трупа, с впадинами вместо глаз, кусками неправильно расположенных ушей и губ, ртом, похожим на кратер, заполненный сломанными зубами. Он скорчился.
Лицо оскалилось в ответ.
Гвозди Мясника пульсировали в его мозгу.
– Что тебе от меня нужно?
Слова соскользнули с языка. Чтобы связно произнести их, требовалась большая концентрация, чем обычно.
Лицо в разбитом окне исказилось от ненависти.
Боль в голове усилилась.
– Что? – закричал он и ударил головой о стекло.
Осколки ударостойкого стекла разлетелись вокруг его лба. Боль пронзила лицо, но она не шла ни в какое сравнение с пытками Гвоздей. Что-то мокрое попало ему в глаз. Он моргнул, но там ничего не было, оно исчезло, просто обман зрения, и Шака ударил головой по стеклу второй раз. Затем третий. Четвертый.
Пятый.
Он сбился со счета, паутина осколков в стекле каждый раз принимала новые очертания, пока его зрение не поплыло, и не закружилась голова…
'''***'''
Шака моргнул, приходя в себя.
Он все еще лежал лицом на стекле. Со лба свисал лоскут содранной кожи, кровь капала на бровь и стекала по щеке. Шака почувствовал, как его дрожащие губы сложились в кривую нечеловеческую ухмылку.
Нерешительно, сам не знаю почему, он прикоснулся пальцами ко лбу.
Шака отдернул их и посмотрел на них. Их покрывали шрамы и грязь, на половине отсутствовали ногти, но крови нигде не было. Он снова потянулся к источнику боли, почесал, наблюдая как лицо в стекле яростно делает то же самое и пускает кровь по лицу.
Он развел руки перед собой и снова уставился на них.
Шака Бескровный – так его звали.
Он опустил голову, прижав ее к разбитому окну. Оно задрожало. Противоударные осколки скрежетали, словно кусочки кости в разбитом колене. Он не обращал внимания на боль. Вся его жизнь состояла из боли. Что она может изменить?
Снаружи шла война.
Он жаждал ее.
Где-то, в глубинах сознания, ему казалось, что он знает, за что и почему она идет, но его память была словно барабан, заполненный битый стеклом. Достать что-либо из нее было невозможно, не изодрав при этом пальцы.
Какова бы не была причина, она того не стоила.
Лучше не знать.
Повинуясь инстинкту, он переводил вибрации, проходящие сквозь стекло и проникающие в его череп. Над его головой сражались истребители. Осадная артиллерия, била по чему-то вдалеке. Сверхтяжелая бронетехника, проносилась прямо над его окном к какому-то полю боя, которого он не мог видеть.
Шака смотрел в окно.
В ответ на него смотрело лицо.
Это было несчастное лицо. Бледное, как у недельного трупа, с впадинами вместо глаз, кусками неправильно расположенных ушей и губ, ртом, похожим на кратер с выбитыми зубами.
Он скорчился.
– Хнннг-нннг-нннг.
'''***'''
Штурм завершился.
Все прошло легко. Как если бы он окунул голову в кислоту. Или же приставил огнемет к носу и нажал на спусковой крючок на вдохе. Он ударил себя по голове тыльной стороной ладони, сначала медленно, а затем все более решительно, и моргал до тех пор, пока мир с хрустом не обрел хоть какой-то смысл.
Он все еще находился у окна, но его лицо было устремлено в противоположную от него сторону. Шака сидел на полу спиной к стеклу и наблюдал, как три великих повелителя Пожирателей Миров спорят у стола.
Их звали Горет, Драк Непокорный и Торн.
Теперь он вспомнил.
Еще час назад этот стол принадлежал командованию сил Астра Милитарум на Турмалине. Драк стоял, поставив на него один массивный бронированный сапог, Торн расхаживал из стороны в сторону, а Горет стоял, сложив голые мускулистые руки на груди, и хмурился. Стулья были разбиты и использовались для распятия командного состава, либо валялись по углам, чтобы аколиты и помощники воинов могли поиграться или погрызть их.
По странной прихоти Шака поднял глаза от пола. На него смотрели два воина в красных доспехах, усыпанных белыми бриллиантам. Их глаза были скрыты, но Шака чувствовал ужас.
У него возникло ощущение, что они принадлежат ему.
Он пожал плечами и отвернулся.
– Черви трупа побеждены, – объявил Драк, ударив каблуком по поверхности стола, словно возвещая о возрождение чемпиона Царства Крови и Меди. Его силовые доспехи были древнего образца и обмотаны цепями, словно его собирались бросить в море.
Шака вспомнил, что когда-то давно Пожиратели Миров сражались именно так, закованные в цепи, как рабы-гладиаторы из жестокого детства их генетического отца.
Он энергично потряс головой.
Нет. Нет. Лучше не вспоминать.
– Первые черепа получены, но более великая жатва ждет впереди, – продолжал Драк.
Горет поджал губы, поднял глаза и покачал головой. Если он и был способен говорить, то Шака никогда этого не слышал. Он общался с ним с помощью ворчания и укоризненных взглядов. Горет был облачен в разношерстные силовые доспехи и кожаные ремни, усеянные шипами. Кровь стекала по его телу и непрерывной струйкой просачивалась сквозь сочленения брони. Не все шипы находились снаружи.
Третий повелитель, Торн, больше походил на придворного, чем на военачальника. Его алую боевую броню покрывал плащ, а на непокрытой голове красовался золотой обруч.
– К чему такая спешка? – спросил он. – Небольшая задержка перед окончательной резней даст нам время принести в жертву последнего пленника.
Горет снова зарычал и заскрипел зубами.
Торн улыбнулся ему.
– Самый маленький порез кровоточит дольше всего.
– Покончим с этим миром сейчас, – прорычал Драк, – и мы еще успеем присоединиться к Отступнику на Трибун Калкин.
– Если Коссолакс все еще будет там, – возразил Торн.
Шака почувствовал, что знает это имя. Ему захотелось расцарапать себе лицо и снова забыть его. Ему не хотелось ничего великолепного и привычного. Он желал бродить по незнакомым местам, окруженным ничего не значащими именами. Именно поэтому он кричал на свою команду, убивая их до тех пор, пока палубы не покраснели, пока они не повернули его корабль в сторону Турмалина, хотя на это и не было причины, поскольку он лежал в противоположном направлении от Трибун Калкин.
Он проворчал что-то неразборчивое себе под нос, и Торн Придворный продолжил.
– Ученые убийцы на моем корабле почувствовали прохождение его варп-сигнатуры несколько дней назад.
Драк наклонился вперед. От его веса по поверхности стола пошли трещины, словно по тонкому черному льду.
– Я пропустил битву на Кадии и опоздал на уничтожении Агрининаа. Более я не пропущу призыв.
Горет издал задумчивый жевательный звук. Крепче обхватил руками свою огромную грудь.
– Действительно, – согласился Торн. – Он восхвалят Отступника, прям как следующего Опустошителя.
Драк сплюнул на стол.
– Око тринадцать раз извергало Абаддона наружу, лишь для того, чтобы он заполз обратно. – Он постучал по нагрудной пластине. – Мы никогда не прекращали сражаться.
– В этот раз все по-другому, – мягко возразил Торн. – Он расколол галактику на части и выпустил самого Кхорна, чтобы тот напал на Терру.
– И проиграл, – заметил Драк. – Собери свои длинные волосы в узел и вступи в Черный Легион, если ты так восхищен блеском Опустошителя. Оставь пролитие крови и снятие черепов настоящим воинам.
Торн раскинул руки, черный плащ упал с блестящих малиновых доспехов, но ничего не сказал.
– Мы атакуем сейчас. – прорычал Драк, похоже, вспомнив, что они ушли от изначального спора, и, упершись носком сапога в стол, выпрямился. – Имперцы на Турмалине повержены. Разбиты. Мои гончие говорят, что они отвлекают своих воинов от возведения укреплений и отправляют их молиться в соборы.
– И какая честь в том, чтобы убивать тех, кто уже считает себя побежденным?
– Тогда оставайся, и это честь станет моей.
Шака склонил голову, сжав переносицу пальцами, и зарычал от боли в черепе.
Споры? О битве? Разговоры? Произносят такие великие имена, как Отступник, Опустошитель и Кхорн, словно они были Несущими Слова, взывающими к силам. И никому из них не было дело до того, кто истекает кровью, кто умирает, чей огонь горит так кратко и ярко для их удовольствия. Никому из Сил не было дела до того, будет ли предстоящий бой честным. Справедливо ли, что Шака стал этим… этим существом? Выбирал ли он это? Просил ли он о чем-нибудь…
– Хнннг, – по уголку рта скатилась струйка слюны и потекла по подбородку. Он сплюнул ее и вздрогнул от боли.
Что такое война, кроме как не сладкое забвение для проигравшего и крушение надежд его предполагаемого победителя? В ней нету чести. Ни славы. Только кровь.
И обещание конца.
Из-за короткого замыкания Гвоздей, соединивших функции мозга, которые в обычных условиях никогда бы не были соединены, он пережил нечто вроде прозрения.
Драк Непокорный искренне хотел быстрее покончить с этой битвой и присоединиться к более масштабной, по его мнению, войне, идущей в другом месте. Но он не хотел выделять воинов и машины, с которым не сможет справиться Торн, и рисковать остаться ослабленным. В то время как Горет… Горет, подумал он, был простаком, пользующимся расположением богов.
Он ударил себя по голове. Затем сильнее. Мысли летали словно мухи. Даже при всех открытых окнах им едва удавалось вылететь поодиночке.
Все они жалкие.
И уж тем более Шака Бескровный.
Он поднял голову. Его последняя схватка с Гвоздями привлекла внимание. Торн смотрел на него из-за стола, гордо подняв подбородок и сжав губы, словно в насмешке, а может, просто оценивая. Драк Непокорный зарычал, как зверь, с кровью на подбородке. Горет прожевал что-то, о чем знал только лишь он, и оскалился.
– Мы можем спорить весь день, – произнес Торн. – Но самое время узнать, что думает Шака Бескровный…
'''***'''
О чем думал Шака Бескровный?
В этом заключался вопрос.
Думали ли они, что Шака Бескровный знает? Как он мог знать?
Все менялось в зависимости от дня. От настроения богов. И когда Гвозди сильнее впивались, а целительные системы Космодесантика восстанавливали его мозг, как могли, то проснувшийся Шака не всегда оставался тем же самым Шакой, который только умер, истекая кровью и крича, желая, чтобы все закончилось.
О чем же думал Шака Бескровный?
– ''Убей их'', – вопил голос, который явно принадлежал ему, поскольку раздавался внутри его головы. – ''Убей их, убей их, убей их, убей их. ''
Напыщенный Торн.
Неряшливый Горет.
Драк, который так высоко ставил себя в глазах сильных мира сего.
– ''Убей их всех.''
Шака думал о том, как вырвет цепь из доспехов повелителя и будет молотить его ей до тех пор, пока не треснет горжет на его шее и не лопнет горло. Его мысли оборвал резкий хруст хрящей, и боль в черепе немного ослабла. Гвозди покалывало, как от дозы знакомого наркотика. Приятная вялость распространялась наружу из скрытых центров вознаграждения, и на несколько мгновений он испытал облегчение. Теперь Торн, подумал он, когда бальзам исчез, а муки возвратились. Торн. Такой набожный. Шака обезглавит его зазубренным краем его венка. Приятная боль от работы пилы пульсировала от костяшек пальцев, до самых плеч. Горета он приберег напоследок. Он голыми руками раздробит варвару грудную клетку, вскроет ее и съест основное сердце, пока второе будет поддерживать в нем жизнь, чтобы он мог яростно сопротивляться. В этой галактике все воздавали хвалу Кхорну. Хотели они того или нет.
Шака облизнул губы. Между его зубов застряло мясо.
Что-то липкое и мокрое осталось на языке.
О чем думал Шака Бескровный?
О чем думал Шака Бескровный…
'''***'''
– Хнннг-хнннг-нннг.
Шака согнулся вдвое, упираясь руками в покрытые коркой доспехи колени, и его вырвало куском непереваренного мяса.
Теперь он стоял. Шака не помнил, как встал. Он стоял на деревянных и пластековых обломках стола, который не помнил, как разломал.
Он моргнул и огляделся.
Раньше с ним в комнате находилось двадцать Пожирателей Миров.
Теперь их не было
В какой-то момент между их появлением и исчезновением стены окрасились в красный цвет. Пол покрыл алый поток. Если бы он стоял босиком, как Горет, жидкость стекала бы между его пальцами. Даже потолок, находящейся на высоте тринадцати футов, покрывала красная краска, периодически оторванная конечность или связка внутренностей свисала с карниза или украшала шею горгульи.
Он заметил украшенные темным орнаментом доспехи Драка Непокорного, лежавшие наполовину погребенные под тем, что осталось от стола. Красная жижа вытекала из сочленений доспехов и застывала, прилипая к полу, словно клей.
Словно бы чемпион был заживо зажарен внутри доспехов и вытек через стыки.
– Что…?
Шака посмотрел на свои руки.
Одна из них крепко сжимала измазанный кровью золотой венок, достаточно большой для головы трансчеловека. В остальном руки и доспехи остались чисты.
Он посмотрел вниз.
Даже когда он поднял сапог из трясины, кровь продолжила стекать с расколотого керамита, как дождевая вода с промасленной простыни.
В этом не было чести. Славы. Только кровь.
Но не для него.
И обещание конца.
Но не для него.
Яростно царапая тыльные стороны своих обнаженных ладоней, тщетно пытаясь заставит их кровоточить, он снова повернулся к окну. Двое воинов, которые по-видимому, были с ним, не остались пощажены. Их доспехи словно бы разорвал медведь, а конечности разбросаны, словная красивая обертка подарка, оставленного ребенку, в гостях у демона Кхорна. Разбитое окно теперь было красным. Никакого вида на зону боевых действий. Ни дразнящего лица.
Только кровь.
Его губы искривились, и он сильно оцарапал лицо, словно пытаясь разжечь огонь. Быть проклятым терпимо. В рядах Пожирателей Миров быть сломленным стало практически нормой. Он мог смириться со многим, лишь бы была кровь.
– Кровь… – пробормотал он, наклоняя голову набок, засовывая палец в рот и кусая. Было немного больно, но не сильно. Вкус отсутствовал. Он грыз палец, продираясь сквозь хрящи и хрустя костью, но кровь не шла.
Что-то в уголке его восприятия зарычало.
Шака поднял голову, засунув бескровный палец в рот, как упырь, грызущий червяка, и увидел Ангела, который смотрел на него через разбитый стол.
Он знал его лицо.
Это было лицо, которое он забывал чаще, чем любое другое, лицо, которое Шака любил и презирал, лицо того, кто отвернулся от него, и от кого он пытался сбежать десять тысячелетий. Сломленный Ангел, но от этого не менее сильный.
Это было его собственное лицо. Или вполне могло быть им.
Ангел обнажил ржавые похожие на мечи зубы. Его глаза отражали кратеры ран, изрытые вплоть до вулканической души. Из длинного звериного лба выбивалась грива потемневших, электрически извивающихся дредов. Оно зарычало на него, кивнуло и с каким-то словом рассекло воздух губами.
– '''Идем'''…
Шака не увидел в этом ничего необычного.
Из-за двери послышалось нерешительные рычание статического разряда аугмиттера. Шака посмотрел в сторону и увидел, что над ним стоит пара Пожирателей Миров. Внешняя дверь была открыта, из нее медленно вытекала кровь и стекала по ступенькам. Оба воина смотрели на эту бойню, ничего не говоря, и совершенно не замечая Ангела, который дышал своей ненавистью к ним с середины помещения.
– '''Битва''', – произнесло оно.
– Лорд Шака? – спросил один из воинов.
Шака задумался, к какому отряду они принадлежали. Кому из четырех военачальников они посвятили свои души.
Он полагал, что это уже не имеет значения.
Теперь они закончили спорить.
Он широко разинул безгубый рот, вытянул откусанный палец и обнажил выбитые зубы в бескровной улыбке. Гвозди снова запульсировали, боль импульсами возвращалась к голове, но он знал, как заставить ее утихнуть.
Хотя бы на время.
– Идем, – приказал он, и его Ангел удовлетворенно зарычал позади.
== ШЕСТАЯ ГЛАВА ==
Армагеддон был один из величайших миров Империума Человечества, и так же он считался небезопасным для любого корабля. Мародеры орков ежедневно прилетали сюда из соседних миров Граника, Руиса и Голгофы и совершали внезапные нападения, вытягивая флотские патрули из штаб-квартиры в секторе доке Сент-Джовен и втягивая в бои в пустоте по всей плоскости системы. Орбитальные кольца мира были завалены обломками, образовавшимися за полтысячелетия вторжений и контрнаступлений. Разбитые корабли. Разрушенные оборонительные платформы. Даже скалистые, похожие на луну куски уничтоженных скал орков, многие из которых превратились в перевалочные пункты, откуда вольные стрелки орков и флотские дезертиры совершали набеги на корабли зеленокожих и Имперцев. Весь регион представлял собой слепое пятно в ауспексе, едва проходимую астрогационную опасность, выжженную в темпус материум шестью веками насильственной гибели кораблей и радиоактивных осадков от мегаоружия.
Так было и до Кикатрикс Маледиктум. За прошедшие с тех пор десятилетия положение Империума в его гиперпромышленной серой жемчужине стало еще более плачевным.
Разлом в эмпирии, известный как Врата Красного Ангела, блуждал над тропиками планеты еще с тех пор, как Ангрон потерпел там поражение шестьсот лет назад. Как и в случае со вторичными варп-аномалиями по всей галактике, разлом Ока Ужаса разорвал его вширь. Он превратился в кипящее багровое солнце, окутанные нитями крови и струями шипящей плазмы, испепеляя все полушарие мира внизу в ядовитую корку мира демонов и вселяя безумие в умы людей и орков, которые до сих пор сражались друг с другом за него.
Именно там и был пришвартован «Меч Дионы».
'''***'''
Грауц Теломейн вышел на командную палубу, и выгравированные серебром двери бесшумно закрылись за ним. Десятки ошеломленных голов отвернулись от светящихся пультов, когда он проходил мимо, и каждый член экипажа жаждал взглянуть на Серого Рыцаря, который командовал ими и их кораблем дольше, чем многие из них могли представить. Большинство смертных членов экипажа родились на корабле, где рассказы о Грауце и его деяниях обрели характер основополагающего мифа. Он командовал «Мечом Дионы» на протяжении пятнадцати поколений, и редки случаи, когда он выходил из своих медитаций и появлялся прямо перед ними, неизменно предвещали грядущие темные и славные времена.
Служащие в серой униформе сидели длинными шеренгами, их рабочие места располагались по обе стороны от центрального прохода и под углом к основному оптическому дисплею.
Огромные мельтиплексные экраны светились малиновым от яростного света, отбрасываемого Вратами Красного Ангела. Частое статичное мерцание того, что не должно было быть, и которое встречало жестокий конец на острие «Меча Дионы», когда она вырвались из горизонта случайных аномалий в реальное пространство, нарушало клубящуюся красную однородность. Грауц не обращал внимания на внешние отвлекающие факторы, его внимание привлекала открытая рана Врат. Он уставился на них, а пси-реактивная схема его психического капюшона излучала яростный холод, направляя энергию, проходящую между ним и голодной сингулярностью в сердце Врат. Грауц ощутил колющую боль в бедре. Он пробормотал заклинание изгнания со страниц Корпус Экспиратум и, проигнорировав ее, продолжил свой путь по центральному проходу, стуча посохом по металлическому полу.
Шесть Серых Рыцарей стояли над главным экраном.
– Брат Теломан, – обратился Геромид, отходя от группы совещающихся. Он широко улыбался, держа под мышкой шлем-череп капеллана, а другой рукой сжав запястье Грауца. – Мы прибыли сразу же, как только получили твое послание.
– Четыре дня варп-путешествия от Монглора – это исключительное время.
– Варп-потоки были позади нас на протяжении всего пути. Словно бы что-то или кто-то гнал нас сюда.
– Или тянул.
Улыбка капеллана потускнела. Он был седовласым и широкоплечим, громоздкие трансчеловеческие мышцы очень медленно теряли упругость, доживи он до тысячи лет и познай покой, то мог бы еще и растолстеть. Он был почти вдвое моложе Грауца.
– Ты веришь в это…?
Грауц закрыл глаза.
– Да, брат. Нет сомнений, что Повелитель Двенадцатого легиона вернулся.
– Но, ни смотря не на что, я все равно рад тебя видеть. – Капеллан заключил Грауца в крепкие объятия.
Грауц бесцеремонно хлопнул капеллана по спине. Серые Рыцари были весьма закрытым орденом, но психические связи и общие испытания в изоляции от великого Империума создали братство, которое превосходило многих по силе. Грауцу тяжело давались такие долгие разлуки с братством, но галактика была огромна, а таких единомышленников, как Геромид, которыми он командовал на протяжении веко, осталось так мало.
– Наши миссии по всей галактике слишком долго разделяли нас.
Грауц вырвался из объятий капеллана.
– Вы добились успеха?
Геромид кивнул, указывая на различные безделушки и диковинки, украшавшие его серебряные доспехи. Каждая из них была реликвией Серого Рыцаря, сражавшегося и погибшего на Армагеддоне. Такое же множество артефактов украшало доспехи пяти воинов, собравшихся за его спиной. Только Грауц носил знаки тринадцати выживших. Им потребовались столетия, чтобы выследить и заполучить их. Павшие космодесантники мало что оставляли после себя.
С учетом того, что Ангрон не оправдал ожиданий и вернулся не на Армагеддон, где способность Грауца его сдержать была максимальной, такие символы силы стали еще более необходимы.
– Как поживает старая рана? – холодные голубые глаза Геромида внезапно стали жесткими. Капеллан изучал лицо Грауца на предмет лжи, а его разум делал тоже самое в его мыслях.
Грауц прошел обе проверки с мастерством, с которым капеллан не мог соперничать.
– Я терплю, брат. И всегда буду терпеть.
+Где же Зверь, если не здесь? И что стало с остальными шестью членами нашего братства?+
Лиминон облокотился на длинную рукоять своего омниссийского топора и посмотрел на них обоих сквозь гладкие серебряные диски своих аугметических глаз.
Технодесантник считался сильнейшим псайкером в их компании после него самого, и Грауц почувствовал, как разум тенодесантника проникает в его собственный. Технодесантник также был и старше Грация на шестьсот лет, если судить по звездным периодам, но большую часть 41-го тысячелетия он провел в боях с великим Нерожденным, известным на страницах «Либер Демоника» как Величайший Коварный. По его собственным подсчетам, поединок длился считанные часы, но прошло несколько столетий, прежде чем Граций, Геромид и многие другие, включая братьев Эпикрана и Локара, которые тоже сейчас были с ними, пришли ему на помощь и изгнали Величайшего. Пережитое лишило его глаз, и, хотя, очевидной физической причины на то не было, он больше никогда не разговаривал.
Однако записи о его прошлой жизни были древними и скудными, и Граций почти ничего не знал.
– Об Ангроне мне пока ничего не известно, – ответил Граций, произнося слова вслух для собравшихся. – Но Дворик и Галлеад находятся там, куда я их отправил, и добраться до них не под силу ни одному астропату.
Он поднял глаза, и его лицо окрасилось в красный из-за бурлящего водоворота, который теперь заполнял главный экран.
– Приготовьтесь, братья, и окутайте себя стихами Кабулус Люминар. Мы направляемся к вратам Красного Ангела.
'''***'''
Светящийся туман телепортации развеялся перед глазами Грация. Освященный воздух, который он принес с собой из телепортария «Меча Дионы», с долгим шипением рассеивался в адской атмосфере врат Красного Ангела. Это походило на то, как святая вода стекает по раскаленному камню.
По обе стороны от него в серебряном свете материализовались Лиминон и Геромид. Выгравированные кислотой стихи из «Песнопений Отпущения Грехов», «Кабулиус Луминар» и «Либер Демоники» горели белым пламенем на фоне красного тумана. Священные страницы «Либер Демоники», которые каждый Серый Рыцарь носил на нагруднике, яростно дрожали, словно хищные птицы, лишенные возможности летать. Геромид сжимал в руках свой крозиус, а Лиминон прощупывал землю под туманом рукоятью своего омниссийского топора, в то время как его глаза постоянно сканировали демонический пейзаж.
Ударные Братья – Анкрум, Локар, Барис и Эпикран – расположились полукругом вокруг них и заняли защитные позиции, сжимая в руках мечи, обработанные маслами, трижды освященными в Палате Очистителей. Холодное оружие часто оказывалось более эффективным, чем обычное оружие, против ужасов нематериальным миров. Нерожденные являлись ничем иным, как злобным отражением человеческой психики. Их нечестивая устойчивость к обычному оружию Империума были лишь еще одним проявлением человеческих страхов.
Клинок, огонь и колдовство – вот инструменты, которых боялись Нерожденные.
– Мы погрузимся в мрак, – провозгласил Граций.
– Мы отыщем оскверненных и будем преследовать самое мерзкое зло, – заключили шесть Серых Рыцарей.
Геромид натянуто улыбнулся.
Лиминон выглянул наружу. Что бы он не утратил из-за ножей Великого Коварного, это не ослабило его сосредоточенности.
Они телепортировались к вратам Красного Ангела. Серые Рыцари стояли на самом пороге инфернальных владений Чистокровной Нечести. Физические законы и разум более не действовали. «Небо» имело неестественную кривизну, выходящую далеко за пределы естественной точки, где его должен был пересекать горизонт. Оно было неровным, граненным, кровоточащим – разбитое зеркало, в котором отражались миллионы изображение оскверненной поверхности Армагаддона. «Земля» была скорее ориентиром, чем сущностью. Так называлось то, что лежало под ними, а не над ними, и казалось не более основательным, несмотря на то что выдерживало их вес.
Неестественная география звенела от криков существ, у которых отсутствовали легкие и которые не ощущали боли. Безумный рельеф местности расколол бы разум смертного на множество осколков, чем в небе над головой. Даже космодесантник, отправившийся в такое царство неподготовленным, оказался бы искалечен экзистенциальной тошнотой, с которой не в состоянии справиться его генетически совершенная физиология.
Но это было поле боя, ради которого и создавалось 666-е отделение Адептус Астартес.
– Мы стоим на стаже, – продолжал Граций, его голос набирал силу, используя интонацию песнопения и свое глубокое знание, чтобы пропустить свои мысли через разумы братьев, соединяя свою психическую эгиду с их.
Быть частью отряда Серых Рыцарей означало быть единым мыслями, гармонизировать само свое существование с другими. Некоторые из этих воинов никогда не сражались вместе и даже не встречались лично до сегодняшнего дня, но Грауц в то или иное время вел их всех за собой. Некоторые, как Лиминон и Геромид, шли рядом с ним веками. Грауц был тем стержнем, который удерживали их, делал из них большее, чем сумма и без того могущественных частей.
– Наш вечный дозор не подведет.
Дар Императора – генетическое наследие, созданное самим Повелителем Человечества, сделало Серых Рыцарей анафемой для Нерожденных. Граций видел, как волны низших Нерожденных просто распадались в его присутствии. О слышал о том, что даже демоны из великих хоров отступают от абсолютной божественности генетической последовательности Серого Рыцаря.
– Мы - братья нетленные.
По окончании стиха вокруг отряда из шести воинов вспыхнул психический кин-щит.
– Следуйте за мной. – Крепко сжимая в одной руке посох Немезиды, Граций вошел в бой. – Наша братья не могут быть далеко.
Ни один из Серых Рыцарей не проявлял свои способности одинаково.
Чаше всего встречался пирокинез. Сила огня, способная отгонять тени, настолько глубоко укоренилась в человеческой психике, что часто сохранялось даже после ритуалов очищения сознания, которым подвергались все неофиты, но дар Грация всегда проявлялся в виде вспышки. Молния дугой изогнулась из наконечника его силового посоха, испепеляя визжащего Нрожденного, в то время как нерушимые слои энергии потрескивали вокруг коллективной эгиды его братства, словно вокруг прутьев психической клетки Фарадея. Однако из миллиардов, хлынувших через порог врат Красного Ангела, большинство не обратило на Грация и его воинов особого внимания.
Для Кровожадного Нечестивого все битвы были равны, и их гнев вызывал лишь более масштабный конфликт на Армагеддоне.
Вторжение семи Серых Рыцарей во владения их повелителя меркло по сравнению с этим.
Граций заметил свою цель спереди.
Боевой корабль «Грозовой Ворон» выделялся ярким пятном на фоне жестокого адского пейзажа. На его серебристом корпусе красовались эмблемы Четвертого братства Серых Рыцарей и «Меча Дионы». Пятеро терминаторов братства в сияющих доспехах образовали защитное кольцо вокруг заднего люка корабля, окутанные красным туманом и с пылающими болтерами на перевес. Вокруг них вихрились волны ментального огня, и время от времени один Серый Рыцарь вбирал в себя часть коллективной эгиды и посылал ее в виде струи пламени или огненного шара, испепеляя целые толпы Нерожденных в не-материю, из которой они появились.
Шестой Серый Рыцарь сражался за пределами оборонительного бастиона Терминаторов.
Он был облачен в дорогую броню, со знаменами на спине, реликвиями и в великолепном шлеме, украшенным серебряными крыльями. На его наклонном щитке красовалась геральдика Зала чемпионов: стоящий по диагонали меч, пересекающий красную полосу, а также дюжина вертикально стоящих клинков, символизирующих боевые подвиги, три черепа, обозначающие великого Нерожденного, которого он лично победил, и четвертый, окутанный пламенем. За всю десятитысячелетнюю историю их ордена, этого последнего знака удостаивались лишь тринадцать Серых Рыцарей. Граций был одним из них. Он отмечал их как членов того элитного ордена, который столкнулся с Ангроном на Армагеддоне и выжил.
– Поддержите Юстикара Галлеада и его братьев, – обратился Граций к остальным, втягивая психическую энергию в свой посох Немезиды, пока металл его психического капюшона не впился в его затылок, словно игла. – Я помогу паладину Дворику.
– Как прикажешь, брат, – ответил Геромид, и нуль-снаряды в штурмовых болтерах Серых Рыцарей с воплем устремились сквозь враждебный воздух.
Граций ринулся вперед, к своему сражающемуся брату, и на наконечнике его посоха сверкнула молния. Электрические сполохи впились в бронзовую броню демонического существа в два с половиной раза больше его самого, выпущенные на слишком большом расстоянии, чтобы причинить серьезный вред, но достаточно болезненные, чтобы привлечь внимание зверя.
Оно отвернулось от паладина и зарычало
По бокам головы, похожей на голову горгульи, торчали изогнутые рога. За спиной распахнулись кожистые черные крылья, на которых виднелись когти, что еще больше подчеркивало его внушительные размеры. Из его ноздрей вырывался пар, а глаза горели желтым дьявольским цветом. Все его тело окутывал ореол розоватого пара, а его собственная кровь смешивалась с освященным серебром там, где оно своим присутствием бросало вызов психической эгиде тринадцати Серых Рыцарей.
Граций знал это существо.
Стоврат Восьмой Медный.
Не настоящий Нерожденный, а нечто гораздо худшее – извращенный союз смертной плоти, эмоций и амбиций с демонической силой.
Демон-принц.
Его ноздри раздулись от неестественной ярости, мышцы налились до размеров мешков для песка, наполненных рокритом, когда он замахнулся гигантской булавой с фланцем сбоку на шлем Грация. Граций отразил удар своим посохом Немезиды. Встроенные поля рефрактора вспыхнули от противодействующей энергии, и по запястьям демон-принца поползли психические молнии, когда его оружие было отброшено в сторону. Стоврат взревел от ярости, его пальцы крепче сжали рукоять оружия, готовясь к обратному удару, но тут же наклонился назад, опустился на колени и застонал от боли, когда серебряное острие силового меча Немезиды Дворика пробило ему грудь сзади. Прежде чем демон-принц успел прийти в себя, Граций поднес левую руку ко лбу Стоврата и произнес короткий отрывок из Либер Демоники.
Демон-принц застонал, словно в предсмертной агонии, и из-под руки Грация повалил густой дым опаленной плоти.
Он отдернул руку.
Черный символ Сигиллита, выбитый кислотой на серебре ладоней его перчаток и вытатуированный на том же месте на его плоти, теперь горел на багровом лбу Стоврата.
Граций отступил назад, вновь взявшись двумя руками за посох, и с удовольствием наблюдал за тем, как демон-принц пытается двинуться.
До тех пор, пока знак Сигиллита будет оставаться на месте, демон-принц не сможет сдвинуться с места.
– '''Я вижу тебя''', – прорычал Стоврат, несмотря на свое бессилие. – '''Ту ярость, внутри тебя, что ты пытаешься подавить. Теломан гневный. Теломан опустошенный. Теперь ты во владениях Кхорна, брат. Покончи со мной. Здесь не место для глупой сдержанности.'''
Осколок демонического металла, застрявший в бедре Грация, забился, как заложенная мина.
Граций не мог отрицать, что не испытывал искушения, но искушение стало его бременем, и за шестьсот лет он хорошо отработал навык отрицания.
Он хмыкнул и проигнорировал слова демона.
– Почему ты последовал за мной сюда? – спросил Дворик, перекрикивая недовольное ворчание демон-принца и грохот штормовых болтеров Серых Рыцарей. – Охоту на эту мерзость поручили мне.
– Брат, я отправил тебя несколько месяцев назад.
– Месяцев?
Граций покачал головой. Даже в физической ткани темпус материум время текло не так равномерно, как полагало большинство имперских граждан. Оно могло искривляться, ускоряться или замедляться из-за аномалий варпа или эманаций Цикатрикса Маледиктума, даже из-за плотности различных звездных регионов. В таких лиминальных сферах, как эта, оно вообще почти не текло, а двигалось по случайному и постоянно меняющемся капризу той силы, которая в данный момент главенствовала. И поэтому им следовало действовать как можно быстрее, чтобы, вырвавшись из Врат Красного Ангела, они не обнаружили, что за время их отсутствия прошли века и он уже опоздал.
– Нет времени объяснять, брат. Ангрон вернулся в галактику, и каждый миг, который остается нам сейчас, драгоценен.
Дворик изобразил аквилу на потрепанной копии Либер Демоники, прикрепленной к его нагруднику, из-за чего Стоврат скривился от новой боли.
Во время Первой войны за Армагеддон паладин состоял в братстве ветеранов. Он был на двадцать пять лет старше Грация, но скрежет веков сократил пропасть опыта, которая когда-то лежала между ними. Дворик, несмотря на все свои почести, никогда не желал нести бремя лидерства и в этом вопросе полностью доверился дальновидности Грация.
– Мы собрали сто девять реликвий наших братьев, – продолжал Граций. – Остался последний шаг, который нам предстоит сделать, если мы хотим снова встретиться ним лицом к лицу. – Он снова повернулся к Стоврату.
Как сосуд для бесконечного гнева Кровавой Нечести, демон-принц был безмерно силен, неизмеримо превосходя Грация во всех смыслах, но он не испытывал страха перед ним. Он уже сталкивался с Повелителем XII легиона на поля боя и никогда впредь более не испугается низших подданных Кровавого Бога.
– Капитан Стовер из восьмой роты Пожирателей Миров, – произнес он, и демон-принц зашипел, словно бы обожженный своим смертным именем. Искаженный значок XII легиона на его бронзовом нагруднике превратился в настоящую пасть, между ее керамитовыми зубами начало стекать влажное мясо и кислотная слюна, когда она попыталась вцепиться в руку Грация.
Согласно данным, полученных Грацием, а как старший библиарий Серых Рыцарей он имел доступ к текстам, которые могли обречь на Экстерминатус целые звездные системы, если бы Ордо Маллеус узнал об их присутствии там, Стоврат и его восьмая рота сражались под предводительством Ангрона в мире под названием Нуцерия.
Об этом мире мало что сохранилось в письменных источниках. Планета была либо заселена под другим названием после Ереси Хоруса, а записи утеряны, либо уничтожена во время анархии того времени. Однако интригующие выдержи из современных документов в Цитадели Титана указывали на Нуцерию, как на место той самой битвы, в которой Ангрон окончательно отдал свою душу силам варпа.
И вот теперь, благодаря тем же силам, Граций нашел свидетеля.
– Увы, у нас нет времени на уловки. – Он снова положил руку к поднятому лбу Стоврата, вызвав еще одно шипение пара и рык боли. Линзы его шлема сверкнули силой Дара Импретара. – Покажи мне час падения Ангрона. Назови мне Истинное имя Зверя.
Лицо Стоврата скривилось в агонии, когда Граций вогнал свои мысли в нематериальную плоть разума демон-принца…
'''***'''
''Небо истекало кровью, плакало, сами небеса протестовали против осквернения, которое приносит его присутствие. Слова песнопения проникают в их агонию, сковывая их, и сами страдания становятся проводниками имен Нерожденных. Воздух сжимается, словно он тоже испытывает предвкушение. Силы достаточно, чтобы разрушить мир. Достаточно, чтобы переделать бога.''
''Небеса наконец не выдерживают напряжения и разрываются перед пронзительным копьем света, слишком прямым и правильным, чтобы его можно было принять за молнию. Он ударил в покорившуюся, усеянномую костями землю, с раскатом чистой ярости, и его отголоски пронеслись по опустошенным руинам некогда людского города. В немой, оцепеневшей, слепой момент сражение прекращается, тени, совсем не похожие на воинов, которые их отбрасывают, вспыхивают и бьют когтями по разбитой земле.''
''Это прозрение.''
''И там, в самом сердце угасающего света, его тень, самая величественная и чудовищная из всех, - Ангрон. Гигантским, сломанным цепным мечом он рубит кобальтово-сине-золотую перчатку, поднятую в защиту кровоточащего лица ее владельца.''
''И все же, более захватывающее и мощное, чем зрелище того, как один примарх жестко расправляется с другим, пение продолжается.''
''Оно было всем.''
''Оно описывало, раскрывало, предсказывало все; постичь эти ужасающие, звучные слова означало узнать Истинные Имена самих богов. Плоть, кости, тело и разум начинают вибрировать под ритмы Моря Душ, и, завывая от ярости, Ангрон начинает меняться…''
Граций с криком вырвал свой разум из сознания Стоврата. Он вцепился в посох так, словно тот был единственным реально присутствующим во вселенной: его пси-реактивная схема отреагировала на его мечущиеся мысли случайными, отрывистыми вспышками молний и самопроизвольной активацией встроенных рефракторных полей. Рев штурмовых болтеров окружал его со всех сторон, словно последствия какого-то бурного сна.
Прикосновение тяжелой серебряной перчатки Дворика к его плечу окончательно вырвало Грация из воспоминания демон-принца.
С усилием он восстановил дыхание и сглотнул, смочив пересохшие губы.
– Спасибо, брат.
– Скажи мне, что ты видел то, зачем пришел сюда.
Граций вздрогнул - его чистая генетика отреагировала на разложение, в которое он был погружен, - и кивнул.
Да.
Он все еще ощущал на языке вкус пыли Нуцерии. Это была ржавчина, кости и разбитые мечты. Граций почти прочувствовал эмоции примарха в момент его проклятия. Это обжигало ему кожу, и Граций хотел быть уверенным, что со временем гнев утихнет. Ангрон не заслуживал жалости, но он не был творцом своей судьбы и не принимал ее добровольно. Сквозь агонию превращения Граций ощутил ярость примарха. Он был существом, которое должно было стать совершенным, которое чувствовало на уровне, далеко выходящем за пределы человеческого, но над которым так жестоко издевались, оставили таким сломленным, что в его сердце не осталось ничего, кроме ненависти. При всей жестокости Нуцерийцев, которой он подвергался, более варварским было обращение с ним единственного существа в галактике, который знал его лучше всех.
Император позволил своему сыну остаться сломленным. Он даровал ему легион, чтобы тот напоминал ему о товарищах, которых тот потерял, о братьях, чтобы показать, как далеко он отступил от идеала и как с ним несправедливо обошлись.
Конечно, для всех было бы лучше, если бы Император просто избавился от своего испорченного XII, как избавился от II и XI.
Скорее всего, сам Ангрон был бы рад этому.
Но Граций не испытывал к нему жалости. Лишь презрение. Император дал ему все шансы стать тем Ангроном, которым ему было суждено, а он их растратил.
Граций глубоко вздохнул, заставляя сердце замедлиться, и ослабил хватку на своем посохе. Это стало неожиданным откровением. Ангрон обрел огромную власть на Нуцерии, но ценой того, что стал подчиняться тем же правилам, что и вся сила, исходящая из варпа.
Назвать вещь - значит узнать ее. Знать демона - значить управлять его природой.
Ему понадобится время, чтобы должным образом обдумать увиденное, и это правда, что Ангрон, как и Стоврат Восьмой Медный, не был настоящим Нерожденным. Одни и те же правила не могли применяться в одностороннем порядке. Часть его Истинного имени и сущности навсегда останется тайной, известной лишь Императору. Граций десятилетиями изучал непостижимые письмена Сигиллита, основателя Капитула Серых Рыцарей и правой руки Повелителя Человечества, в поисках хоть какого-то намека на его имя и не нашел там ответа.
Но даже неполное имя имело силу.
– Да, – прошептал он. – Да, я верю, что это так.
– Грузимся в «Грозового Ворона», – крикнул Дворик, вырывая меч из спины Стоврата и поворачиваясь к остальным. – У нас нет времени.
Один за другим Серые Рыцари прервали бой и отступили. Юстикар Галлеад и терминаторы его Братства стали последними, кто поднялся по трапу «Грозового Ворона», сдерживая своими огненными эгидами меньше хоры Чистокровной Нечисти.
Тринадцать Серых Рыцарей.
Число не больше, но благоприятное. Такое же, как то, что уже однажды ушло от Повелителя XII.
Только на этот раз Граций был готов. На этот раз он использует его Истинное Имя и силу павших против него.
– Боги не забывают оскорблений в свой адрес, – прорычал Стоврат, проклиная Грация, стоя на коленях. – Твоя душа будет навеки утеряна, пока за нее не заплатят кровью.
Взмахнув двумя руками своим посохом Немезибы и издав агрессивный рык, от стыда за свою сиюминутную слабость, он ударил Стоврата по черепу сбоку и отправил скованного демон-принца на окутанную туманом землю Врат Красного Ангела.
– Брат, – окликнул его Дворик, уже наполовину поднявшийся по трапу «Грозового Ворона» и отступающий под прикрытием орудий Терминаторов.
Граций кивнул.
На этот раз, поклялся он, ему не будет достаточно простого изгнания Ангрона в бездну, которые его инфернальные покровители называют домом. Он не допустит, чтобы еще одну такому же, как он, придется снова сражаться с этим чудовищем через шестьсот лет.
Нет.
Он прикует вопящую сущность демонического примарха к оскверненной им земле Армагеддона и навеки заточит его в Палате Чистоты.
== СЕДЬМАЯ ГЛАВА ==
Могривар своим мельтаганам прорезал магнитную печать на взрывозащитной двери, а Лорехай и Шалок, чье горло все еще покрывалось волдырями, проходившими на остывающую лаву, растащили створки в стороны. Коссолакс с вопящим топором вошел внутрь, Ховайн неохотно последовал за ним, и багровый огонь, слабо исходящий из его испорченного крозиуса, с трудом рассеивал мрак.
Зал представлял собой зеркальное отражение его собственной командной палубы. Полное сходство, за исключением того, что здесь находилось настоящее, пусть и давно не используемое оборудование, и возможно было почти точно опознать станции по их расположению. Вон там находилась ауспектория, а там – вокс-станция, пластековые линии связи, словно лианы, свисали по заброшенным парапетам. Справа от него возвышался бронированный бункер стратегиума, окруженный черными экранами. Ни медных купелей, никаких подвешенных ведьм, ни полудемонов, расписывающих кровью происходящее снаружи.
С болью в груди Коссолакс рассматривал ее.
Он уже почти забыл, как должна выглядеть командная палуба Глорианы.
– Что это за место? – спросил Лорехай.
– Это… – Ховайн сделал паузу, словно убеждаясь в правильности языка, на котором говорил. – Похоже на командную палубу.
– Это и есть командная палуба, – огрызнулся Коссолакс.
Он не знал, как такое могло произойти, но это оказалось правдой. Коссолакс служил на борту «Завоевателя» в разгар Великого Крестового Похода, хотя и не очень долго. Пройдут тысячелетия, прежде чем он снова оказался там, и за это время каждый аспект его планировки так или иначе был изменен. «Завоеватель» мог поглотить целый участок, словно опухоль, в любой момент между великим отступлением с Терры и катастрофой Первой войны за Армагеддон, и Коссолакс никогда бы об этом не узнал.
Громыхая намагниченными сапогами по стальному полу, Могривар, Лорехай и Шалок двинулись к двери, причем Кузнец Войны занял позицию слева от него, а палач справа. Апотекарию он велел оставаться сзади вместе с Ховайном. Внимание апостола было приковано вперед.
Там стоял командный трон, возвышавшийся над палубой на стальном помосте. Он стоял к ним спиной, погруженный во всепроникающий мрак, словно бы укутался в плащ с капюшоном и сгорбился, совещаясь со своим полукругом потухших экранов. В отличии от огромного костяного кресла, на которое претендовал Коссолакс, это было из потемневшей стали и матового хрома, украшенное бронзовыми значками и снабженное портами для прямого нейронного управления. Коссолакс поднял голову, ища взглядом фигуру в кресле или ее отражение среди окружавших его экранов.
Ничего подобного не было. Но это неважно. Коссолакс прекрасно знал, что именно он там найдет.
Оставив десяток космодесантников Хаоса и двух мутиляторов охранять открытую дверь, он повел за собой Четверку.
– За мной.
Шесть длинных, но тяжелых шагов, и он оказался у подножия помоста.
Коссолакс чувствовал, как учащается биение его основного сердце, а вторичное оживает, словно в ответ на страх, из-за которого он пережил множества корректирующих генетических операций, чтобы его не чувствовать.
Оставаясь невозмутимым, даже когда его сердца продолжали бешено колотиться, а бископия накачивала кровь гиредреналином, он заметил, как мрак пробирается через заброшенные командные пункты. Окружая их с флангов. Отрезая им путь к отступлению. Даже в несуществующих в воздухе тенях чувствовался горький запах. Это была смесь ржавчины, серы и высеченной искры. Гвозди Мясника начали ныть в его черепе. Как и всегда в присутствии сильного колдовства. Он стиснул зубы и повернулся к Ховайну, но Темный Апостол содрогался. Капли крови сочились из углов линз его шлема и вытекали под действием слабой гравитации, словно слезы, пролитые вверх. Лорехай был единственным, из-за чего он оставался в вертикальном положении.
– Мы Пожиратели Миров, – воскликнул Коссолакс, не обращая внимания на нотки неуверенности в своем голосе. Он поднял палец и вытер вяло текущую из носа кровь. – Когда-то это что-то значило. – Покрепче сжав взведенный пистолет, который он отобрал у Шалока, он продолжил. – Какое бы колдовство на нас не действовало, боритесь с ним.
Коссолакс начал подниматься.
Ступеней было восемь, как и от палубы до подножия трона Коссолакса. Он дважды пересчитал их, а Коссолакс ошибок не допускал, и все же восемь ступеней спустя он все еще продолжал подниматься, не приближаясь к вершине возвышающегося над ним, словно гора, помоста. Мрак клубился под ним, словно верхушки облаков. Коссолакс тряхнул головой, пытаясь развеять иллюзию, но гора не уменьшилась. Его бедра болели от усилий, затраченных на подъем. Грудь горела. А в мыслях настойчиво жужжали в его мыслях.
Насчитав восемь раз по восемь шагов, во много раз больше, чем должно было быть, он наконец ступил на вершину помоста.
Какая-то часть его души хотела выпятить грудь, и прокричать о своем триумфе, и ему потребовалась вся его выдержка, чтобы подавить это желание.
Темнота с этого места была еще более глубокой и плотной. В ее тенях копошилось что-то древнее, таинственное и злое. Его третье легкое горело от вдыхания этого. Сердце колотилось настолько быстро, что он уже не мог различать его удары.
Коссолакс с трудом старался не обращать на это внимания. Он схватился перчаткой за стальную спинку командного трона и наклонился над ней, чтобы посмотреть вниз.
Мертвенно-бледная ведьма, лежавшая на спинке кресла, выглядела как чучело в грязно-белом мундире, у впадины на ее груди красовался отпечаток Красная Рука из древней крови. У нее не было даже малейшего сходства с тем призраком, который сновал по кораблю Коссолакса. Она была скелетом, прикрытым скудным слоем серой кожи. Или же это были остатки плоти, скрепленные мелкими костями, которые так и не удалось воссоединить. Так или иначе, она притягивала взгляд и удерживала его, как эффектно разорванный труп или яркая болезнь. Раздался хруст, и голова повернулась к нему. На сухих, лишенных век глаз мелькнули мигательные перепонки. Перепончатые ноздри затрепетали, как у маленького животного в страхе. Она отпрянула от него, но не смогла, так как была полностью прикована к своему трону. Лишь ее голова и одна руку сохраняли некоторую подвижность, и то, на последней, лишь один костлявый палец, постукивающий по подлокотнику с настойчивостью расчлененного паука.
Коссолакс хотел было рассмеяться, но что-то, какой-то ужас, витавший в воздухе, помешал ему.
После всего, через что он прошел, чтобы попасть сюда, он нашел своего врага.
– Хозяйка– - произнес он.
– Повелитель, – прохрипела она голосом, который был так же плохо собран, как и ее кости. Раздался еще один треск хрящей, и существо снова отвернулось от него. – Завоеватель - твой.
Коссолакс крепче сжал спинку трона. Наконец-то. «Завоеватель» полностью принадлежал ему. Великая цель по восстановлению XII Легиона могла начаться. Пожиратели Миров не преклонялись перед символами своих богов или своего прошлого, как другие, но убийственный потенциал и огромная огневая мощь «Завоевателя» станут символами, перед которыми им придется склониться или они будут уничтожены. Те чемпионы Долгой Войны, которые отвергли его или все еще считали Пожирателей Миров мясом для своих воин, вскоре вспомнят, какой силой был XII легион. Под началом Коссолакса Отступника галактика снова запылает. Он добьется того, что не удалось Восьмидесяти Легионам Круор Претории, и сломает своим топором Золотой Трон Императора.
– Я ждала вашего возвращения, – продолжила Хозяйка, и Коссолакс наконец понял, что она обращается не к нему.
Он поднял голову.
Тьма вокруг них зарычала.
Коссолакс взмахнул пистолетом Добывателя Черепов сопротивляясь белому жару агонии, от которого Могривал, Лорехай, Шалок и Хавойн с воем падали на колени. Словно разорванный занавес, тьма перед ним расступилась и превратилась в пламя. Адский жар, более жаркий и сухой, чем водородная печь в сердце солнца, поднялся от пола и потянулся к трону, испепеляя и бесконечно извергая демонов, идущих по его следу. Они были краснокожими и похожими на зверей: сгорбленные тела, увенчанные собачьими головами с грубыми гнездами черных рогов. Каждый сжимал зазубренный черный меч длиной с человеческий рост и достаточно острый, чтобы заставить металл кровоточить. Боль, которую их невыносимое существование причиняло Гвоздям Мясника, была невыносимой, но Коссолакс отказался последовать примеру Четверки и преклонить колени.
Его болт-пистолет говорил о его отказе.
Нематериальные тела разрывались, забрызгивая палубу шипящим ихором, когда Коссолакс уничтожал их. Они не носили броню и были фактически бесчисленны. Коссолакс не смог бы промахнуться. Единственной их защитой была демоническая сущность, которую Коссолакс отрицал всеми силами своей воли и каждым нажатием на спусковой крючок пистолета.
– «Завоеватель» - мой! – Он почувствовал, как воины Четверки поднимаются - аура его неповиновения не ограничивались лишь разумом, - занимают оборонительные позиции вокруг помоста и открывают огонь.
Хозяйка издала изумленный смешок, когда первые демоны пробрались сквозь поток болтерного огня к подножию помоста. Им не было числа. Неважно, скольких из них убил Коссолакс.
Он крепче сжал топор.
– Ховайн!
Темный Апостол опустил пистолет, вытянул руку и прошептал проклятие: конусообразный клин демонов превратился в шипящий ихор.
Но это ничего не изменило.
С рычанием Коссолакс бросил Сизов труд сдерживать бесконечные орды и поднял топор над Хозяйкой. Его гудящее острие окрасило ее бумажную кожу в красный цвет.
– Останови это. Прежде чем я покончу с тобой.
Глаза Хозяйки переместились с кровавой бойни на него, а затем обратно.
– И что тогда, Коссолакс Отступник? Кто будет кормить команду корабля и поддерживать баланс населения? Кто будет следить за тем, чтобы пушки были заряжены, а печи раскалены? Пожиратели Миров? – Она издала еще один сухой, отрывистый смешок. На ее лице появилось подобие улыбки. – Ты хоть знаешь, когда и где «Завоеватель» в последний раз брал топливо? Или у кого?
Коссолакс фыркнул.
– Я не стану делиться славой.
Госпожа замолчала. Она не отвечала.
– Останови это!
– С чего ты взял, что это я должна остановить это?
Раздался еще один рык, похожий на тот, что звучал раньше, но теперь громче, ближе, и его дыхание напоминало топу, от жара которой скрипели переборки. С шагами, похожими на шипение сварки, оно вышло из пламени. Это была стихия и эмоция, медь, огонь и ярость, и разум не мог воспринять их в менее абстрактных терминах. Он был вулканом, ходячим извержением ненависти. Сам воздух пылал вблизи него, словно был доведен до такого состояния ярости, которое не могло быть изгнано никаким другим способом.
В этот момент сердца Коссолакса должны были разрываться от сотни разных эмоций. Отчаяния от того, что полтысячелетия амбиций превратились в пепел, что было вполне ожидаемо. Ужас, приемлемый даже для космодесантника и Отступника Хаоса. Любовь, даже к существу, которое он презирал больше всех остальных, можно, было бы оправдать. Но под пристальным взглядом этого чудовища он чувствовал лишь ярость.
«Почему здесь?» – подумал он. – «Почему именно сейчас?»
Почему именно он?
– Повелитель Ангрон, – прохрипела Хозяйка. Ее скелетное тело дернулось, словно она пыталась подняться после длительного сидения, но вместо этого склонило голову так низко, как только позволяло ее крепление к спинке креста. – Мостик ваш. – Младшие демоны закричали, удвоив усилия, пытаясь определить гнев примарха и броситься на оружие Четверки.
– Нет, – прорычал Коссолакс, крепко сжимая топор и поднимая болт-пистолет над ордой, к багровому овалу лица монстра.
Ему нужно отступить.
Этого нельзя было предвидеть. Никто не мог этого предвидеть.
Мудрее всего будет отойти, чтобы оценить ситуацию и составить план. Он не достиг бы того положения, что занимал сейчас, будучи рабом Гвоздей Мясника, но он более не мог думать о своей ярости.
Ему ничего не оставалось делать, как стоять на пути извержения с оружием в руках и кричать:
– Нет!
Он выстрелил.
Время замедлилось, словно бы чистая ненависть могла искривить его течение. Он слышал взрыв первого снаряда в стволе, затем последующего, когда ракетное топливо воспламенилось и понесло его к цели. Третий снаряд взорвался в пасти демонического примарха, но ничуть его не замедлил. Потому что никто и никогда не убивал богов с болтера. Даже с ненавистью.
И Ангрон зарычал, негодуя на бессилие своего сына. И убил.
Апотекарий Лорехай закричал, разряжая пистолет в грудь отца. Он закричал, когда меч из черной бронзы разрубил его надвое. Руны, начертанные на клинке, вспыхнули, словно пламя во тьме: бессмертная душа Лорехая была втянута внутрь и испепелена. Слишком увлекшись, чтобы заметить судьбу апотекария, Могривар послал струю из своего огнемета в плечо примарха. Из решетки его шлема вырвался сладострастный всплеск статического электричества, когда примарх с горящими плечами, отделили ноги от туловища. Шалок Собиратель Черепов взмахнул своим огромным топором палача. Быстрый, как тень от пламени, Ангрон парировал удар. Топор Шалока разбился о колоссальный цепной топор, зажатый в правой руке примарха, и взрывы пронеслись по всей длине его рукояти, пока не достигли рук. Сила, с которой Ангрон парировал удар, раздробила все кости в обеих руках воина и отбросила его назад, мгновенно свернув шею. Вистис Ховайн даже не пытался бороться. Его отец зарубил его точно так же.
Ангрон. Это имя вихрем пронеслось в голове Коссолакса, когда все лучшие из лучших, кого он собирал на протяжении веков, сгорали вокруг него, как мухи в огненной ловушке.
Ангрон Ангрон Ангрон Ангрон.
– Нет, нет, нет!
Он сжимал курок пистолета до тех пор, пока взрывы не прекратились, и понял, что отступает назад, лишь когда его нога переступила через край помоста и он упал.
Спуск оказался гораздо короче, чем его мучительный подъем.
Он рухнул на командную палубу, как бочка, которую сбросили с края обрывы.
Четверка мертва.
Ангрон расправил крылья и взревел с таким звуком, словно город погрузился в пламя. Заклепки выскочили из переборок. Стекла на терминалах разлетелись вдребезги. Металл вопил и гнулся, плавился, стекал. Сгустки разряженного воздуха вспыхивали, когда реально вкусила вознесение примарха.
Космодесантники Хаоса и Мутилаторы, которых Коссолакс оставил стоять у двери, ворвались внутрь, словно не в силах сопротивляться его натиску. Первые из них разрядили свои болтеры в нагрудник своего чудовищного отца, в то время как вторые доставали все более и более мощное оружие по мере того, сокращали дистанцию.
Коссолакс не остановился, чтобы посмотреть, как они умирают.
Он больше вообще ни о чем не думал. Гвозди Мясника, наконец, отняли у него ту способность. Вместо этого он сделал то, что, как он знал, должен был сделать в тот момент, когда увидел этого разъяренного колосса, выходящего из огня.
Он развернулся, скребя закованными в броню пальцами по палубе в поисках опоры, когда последний из его воинов был убит позади него, поднял свой топор с того места, где он упал, и побежал.
[[Категория:Warhammer 40,000]]
[[Категория:Империум]]
