По правде сказать, я точно не знаю, каков мой возраст. В той дыре в улье, где я родился, людям было не до того, чтобы считать годы, и рождение очередного вопящего младенца было событием не более примечательным, чем свист летящей пули. В этом месте возраст измерялся в шрамах, и, судя по тому, сколько их у меня было тогда, когда пришли вербовочные отряды флота, я тогда едва успел стать взрослым. Я бился с ними, как и все мы. Они носили тяжёлые противопульные шинели с пластинами чешуйчатой брони цвета бронзы. И они были теми ещё злобными чертями. Помню, как один из моих побратимов по банде всадил нож в визор одного из них. Горло не перерезал, но физиономию вербовщику попортил. Им это не понравилось. Обычно они использовали шоковые булавы, чтобы ломать кости и тем самым вырубать нас, но на сей раз тот парень, которого пырнули ножом, увеличил мощность до предела, и одним ударом смял грудную клетку моего собрата как простую жестянку. Они продолжали бить его до тех пор, пока от него не остался лишь рыхлый ком мяса.
Мы не знали, зачем мы им понадобились и куда они нас заберут. Так что мы бились. Я проиграл. Как ни странно об этом думать сейчас, но в лице этих вербовщиков в шинелях с бронепластинами ко мне в каком-то смысле пришло своего рода спасение. Пути Императора не всегда постижимы и зримы, и орудия Его воли загадочны. То было начало, первый шаг на пути к тому, кем я стал. Моя жизнь не была лёгкой, но в ней был смысл. Надеюсь, в ней был смысл.
Почему же я говорю об этом? Почему сейчас, в одиночестве, во тьме и тишине корабельного трюма, я говорю стенам о том, что случилось так давно, словно всё это произошло с другим человеком?