848
правок
Изменения
Перейти к навигации
Перейти к поиску
Нет описания правки
{{Перевод Д41Т}}
{{В процессе
|Сейчас =3233
|Всего =36}}
{{Книга
==='''Глава тридцать вторая'''===
Хромающий Барахиэль брёл к свету объятого огнём мира.
Он думал лишь о пергаменте из стазис-цилиндра, который теперь хранился в сумке на поясе. Ему было тошно держать этот предмет рядом, хотя апотекарий и не мог сказать наверняка, зачем вообще взял его с собой. Барахиэль подумал уничтожить пергамент, разорвать на клочки или сжечь в огне одного из освещающих дорогу канделябров, дабы навсегда стереть из реальности записанную на нём позабытую историю. Мысль так привлекла Расчленителя, что он достал пергамент из сумки, но потом замешкался. Какое-то мазохистское чувство гордости не давало космодесантнику избавиться от оружия, которое уничтожило его надежды.
От Ярости не существовало лекарства, а на разорённой Кретации не было их спасения.
Результатом одной единственной попытки найти исцеление стали мертвецы в кургане.
В носу до сих пор стоял тяжёлый запах старой крови с нотками сероводорода, чей источник он никак не мог определить. Барахиэль впечатал кулак в каменную стену, но негромкий лязг железа утонул в грохоте циркулирующей по венам крови. Зрение апотекария рассекли чёрные шрамы, в которых пылал изумрудный огонь. Гудение огромных плазменных двигателей отдавалось вибрацией в его икроножных мышцах, а спина болела от веса подёргивающихся крыльев.
— Я не Сангвиний.
Он крепко сомкнул веки. Мерзкий сероводородный запах становился сильнее с каждым прошедшим мгновением, а под ногами трещали и щёлкали черепа. Палубы ''«Мстительного духа»'' были выстланы костями, с которых содрали кожу. В далёких коридорах раздавался грохот болтеров, цепные клинки со свистом и рычанием устремлялись друг к другу. Барахиэль нахмурил брови, услышав неестественные звуки боевых кличей и клятв, выкрикиваемых как лоялистами, так и предателями. Все его мышцы болели, объятые адским огнём. Нанесённые демоном Ка’Бандхой раны ещё не исцелились полностью, но этого и не произойдет.
— Нет, — сказал апотекарий, ещё сильнее смыкая веки и отгораживаясь от видений. Другие ощущения немного потускнели. — Я не Сангвиний. Я не паду жертвой его проклятия.
Барахиэль продолжил идти дальше, однако теперь Расчленителя окружал материальный тёмный базальт сводчатого подвала. Фонари испускали равномерное оранжевое свечение. Он вошёл в длинный процессионный зал, вдоль которого стояли мраморные и гранитные статуи древних героев. Оставленные выстрелами воронки и мелкие выбоины придавали им суровый реализм, как будто воины обратились в вечный камень едва выйдя из битвы. Когда апотекарий вновь бросил взгляд на статуи, те являли собой сгорбленный и искажённые пародии на астартес, чьи ангельские лики были испорчены клыками и бездонной яростью.
В разуме Барахиэля опять возникли образы существ из крипты.
Тот позор, на который намекал Дерон, и который описывался в тексте на пергаменте, был вызван не тем, что попытка излечить Ярость провалилась, а тем, что её вообще попытались излечить. Они являлись ангелами гнева, и их величайшая сила заключалась во внутренней борьбе против Чёрной Ярости. Эта борьба служила им основным источником связи с отцом, и от неё не следовало избавляться с помощью генетических манипуляций, если такое вообще было возможно.
Отвращение сдавливало его горло словно фантомные руки Гора.
Хромая, он подошёл к ряду панелей, привлечённый руническими идентификаторами Четвёртой роты. За бронестеклом виднелась пылающая Кретация.
Крепость-монастырь лежала в руинах, целые секции были обрушены, казематы и башни с батареями – взорваны. От них остались лишь грубые эскалады из окровавленных каменных обломков. Оставшиеся противовоздушные орудия и орбитальные батареи молчали, а после падения щитов исчез запах жжённого воздуха. Оружейные и служебные строения превратились в кучи опалённого щебня и искривлённой арматуры. Казармы же стали местами резни и взаимного истребления противоборствующих сторон. В небесах пульсировал оранжевый свет от горящих полей и лесов, которые теперь выглядели как нарисованные углём наброски.
Ревели болт-винтовки. Визжали цепные клинки. Жизнь стекала на землю вместе с витэ.
Звуки бойни находили отклик у зверя в крови Расчленителя.
Он сулил Барахиэлю мощь и побоище в обмен на свободу, обещал поделиться чувственным опытом и фрагментом сознания, что хранились в разуме апотекария. В разуме, который теперь не принадлежал ему полностью. Соблазн был притягивающим и ужасающим одновременно. Это была вшитая в генокод неутолимая жажда проливать кровь. В вокс-бусине раздались искажённые вокс-перехваты с завываниями и боевыми кличами его братьев, что задыхались от скованной в их душах Ярости.
Апотекарий чувствовал, как сам теряет себя, отдаваясь искушению.
Зверь бился в цепях разума космодесантника, и когда он обнаружил, что те ослабли, удовлетворённо заревел. Эти оковы были выкованы из воспоминаний и идеалов, из опыта и убеждений, из тех вещей, которые в сочетании друг с другом являли собой фундамент личности Барахиэля. Всё то, чем являлся апотекарий, удерживало создание в его тюрьме. Оно нашептывало ему через решётки, прельщая обещаниями крови и смерти, выбивая из него жизнь руками Архипредателя, в то время как Тронный мир пылал, став жертвой ярости Гора.
— Я не поддамся проклятию моего отца, — едва слышно произнёс Барахиэль.
Апотекарий свернул в сторону от балкона и направился к руническим сигнум-указателям братьев. Хромающий Расчленитель поднимался вверх по длинной лестнице, преодолевая каменные ступени слишком маленькими для астартес шагами. Находящиеся на вершине смертные сначала испытали мгновение трансчеловеческого ужаса, а затем открыли огонь. Пули со звоном отскакивали от брони, лазерные лучи оставляли пунктирные следы и опалины на пыльных белых пластинах. В оптике Расчленителя отражались покрытые ржавчиной и грязью клинки.
Они пылали багровым огнём, являя собой воплощённый гнев.
Барахиэль сорвался на бег, удивлённый собственной стремительностью. Пули и лазерные лучи пронзали воздух рядом с его головой или звенели о доспех, а там, где они пробивали сочленения и кожу, вспыхивала боль. Некоторые смертные зашлись паническими воплями и побежали прочь, стреляя из-за плеча. Самые храбрые остались на месте, решив встретить ринувшегося на них Барахиэля.
Он врезался в стрелковую цепь, ломая кости и сворачивая шеи. Люди хватались за него худыми пальцами. Изменники были сгорбленными хныкающими созданиями в изорванной форме экспедиционных войск, чьи мечи клацали о его золотую броню. Некогда он мог сочувствовать этим заблудшим и презренным людям. Он мог даровать им милосердие или вывести из безумия к свету. Однако те существа, что стояли перед ним, выбрали служение Гору, отвернувшись от просвещения и став предателями. Наградой им за их ересь стал Обагрённый клинок, который с треском расщепляющего поля описывал дуги и выглядел как серебряное размытое пятно в воздухе. Барахиэль убьёт каждого еретического пса, стоящего между ним и его окончательной судьбой. Ничто не помешает их поединку с Гором.
Абсолютная неправильность этой мысли резко вернула апотекария в реальность.
— Нет, — пробормотал Расчленитель. Из его носа текла кровь, а внутри черепа стремительно проносились волны горячей боли. Космодесантник заставил себя увидеть истинный мир с блестящей на камнях кровью, разбросанными оторванными конечностями и кишками, которые тянулись на несколько метров за его спиной, и изуродованные мечом и кулаком тела. К кускам мяса цеплялись обрывки багровых солдатских курток и медных панцирей, а не форма Имперской Армии. — Я – не Сангвиний, и я не под действием его проклятия. Безумия не станет властвовать надо мной.
С каждый ударом сердец эти слова становились всё более пустыми.
Он оставил место резни позади. Барахиэль шёл через тренировочные залы и коридоры, украшенные поблекшими мозаиками, фризами и фресками, которые подробно показывали раннюю историю Расчленителей. Его доспех изрыгал искры и истекал смазкой, так смертные повредили доспех там же, где ранее он уже пострадал от ударов перворожденного из роты смерти. Из трещин в керамите вытекала кровь, хотя клетки Ларрамана уже закрывали раны. Каждый шаг и вздох сопровождался болью, а слабость в мышцах отвлекала от Ярости и сероводородного запаха, напоминавшего гнилые яйца.
Вокс-перехваты становились всё четче, а голоса – различимее.
Барахиэль вышел к парапету над внутренним двором, который люди использовали как огневую позицию. Лязг и рычание силового доспеха заставили их обернуться. Апотекария окутала тонкая кровавая дымка, порождённая взрывающимися головами, а сам он едва чувствовал сокращение мышц, когда нажимал на спусковой крючок. Расчленитель остро ощущал отсутствие горячего притока серотонина. Покончив с врагами, Барахиэль оттолкнул трупы в сторону. Чёрные грозовые тучи изливали потоки кипящей крови, которая пузырилась на поверхности его брони.
Четвёртая рота вела отчаянную битву на выживание во внутреннем дворе в десятках метров под ним. Еретики накатывались на космодесантников бесконечной волной. Выпущенные в упор болты раскалывали керамит и взрывались, раскидывая куски мяса и разбрызгивая кровь, ионизированная плазма испепеляла смертных и астартес, а языки пламени поджигали мундиры и табарды из содранной кожи. Кости ломались камнями, кулаками и рукоятями пистолетов. Черепа трескались. Людей и женщин разрывали на части бронированные руки. Расчленители убивали, но и погибали сами.
Капеллан сражался, высвободив весь свой гнев – неистовый и стихийный, как ураган. Крозиус приносил смерть всюду, куда обрушивался, и на мгновение Барахиэль ощутил гордость. Дума родился, дабы стать Расчленителем, а его сердца и душа были выкованы из ярости примарха. Как и все капелланы, он доказывал, что способен пользоваться ею, но не поддаваться.
Раздался грохот.
Барахиэль поднял голову с рыком шейных сервомышц и в клубящихся грозовых тучах увидел слабый огонёк. Это маленькое пятнышко напоминало око первобытного бога, но с каждой прошедшей секундой оно становилось всё больше. Нарастающий визг объекта, движущегося с ускорением свободного падения, вызывал в дёснах апотекария ноющую боль. Снаряды противовоздушных орудий испещряли небо чернильно-чёрными следами разрывов, но хоть тёмная десантная капсула и тряслась из-за обстрела, ничто не смогло в неё попасть. Даже близко.
Включившиеся тормозные двигатели омыли капсулу жаром.
Та рухнула во внутреннем дворе, раздавив тех смертных, кто не успел убежать. Болты начали высекать искры из её перегретого керамита. Апотекарий не знал, было ли это бурление его собственной крови или же просто игра воображение, но он чувствовал мучающиеся души воинов внутри, ощущал их ярость точно так же, как и палубу под ногами. Бронированные лепестки десантной капсулы раскрылись со взрывным сбросом давления.
Наружу выпрыгнули воины в чёрных доспехах, чьи громовые молоты и острые силовые клинки были окутаны расщепляющими энергиями. Вокс наполнился сдавленными криками, а проклятия, которые никто не произносил вот уже десять тысяч лет, обрели новую жизнь. Ярость этих космодесантников взывала к нему, копья новой мучительной боли пронзали его череп. Воздух задрожал от стрельбы, рычания цепных клинков и резких неприятных воплей демонов, когда IX и XVI легионы сошлись в последнем отчаянном бою. В венах Барахиэля выл зверь, чьи цепи рвались звено за звеном, в то время как перед глазами апотекария разворачивалось будущее Расчленителей во всей их ужасающей славе. Сие откровение впечаталось в разум космодесантника. Зарождающийся крик давил на губы изнутри, ярость обрамляло зрение чернотой.
Он взглядом нашёл Думу, расчищающего дорогу роте смерти.
— Ты был прав, брат, — тихо произнёс Барахиэль, чья ярость на мгновение замешкалась словно испуганный огнём волк. Врезав крозиусом по исходящему пеной берсерку, молодой капеллан двинулся к роте смерти, чьи воины прорубали кордон, который защищал вход в цитадель. Мерцающий камень превращался в тёмное железо, а отдача оружия, способного раскалывать континенты, сотрясала палубу под ногами апотекария. В ноздри же бил запах гнилого мяса. — Ярость вечно будет частью нас, как и рота смерти. Ослеплённый страхом, я не видел этого, но теперь узрел.
Воздух заколыхался, обращаясь переборками из окаменевшей плоти. Терминаторы-юстерианцы и Несущие Слово дёргались на палубе из сцеплённых друг с другом черепов, а насыщенный запах крови астартес пробуждал тайный постыдный голод, спрятанный в его душе. На перчатках, словно гирлянды, висели потроха, вырванные в мгновения чернейшей ярости. Он бросил их на палубу, вытащил меч и копье из тел двух сгорбленных, облачённых в чёрную броню луперков, и приблизился к двойным дверям стратегиума. Змеиное око Гора взирало на него так, словно подначивало войти. За дверьми он найдёт свой удел и смерть.
Выдавив грустную улыбку, он на мгновение вспомнил лучшие времена.
— Я хочу, чтобы ты знал, брат. Я прощаю тебе твои грехи.
Ангел Баала зашагал к навстречу своей судьбе.
