251
правка
Изменения
Добавлена двадцать вторая глава
– И все же, их так мало... – ответила Стефина, после чего, услышав, наконец-то, гул приближающихся кораблей, надела шлем.
== Глава двадцать вторая ==
'''Гелетина, южный район Кантикуса, «Каирны»'''
Каирны, названные так из-за громадных каменных колонн, под основанием которых покоились святые, экклезиархи и палатины, всегда сохраняли вокруг себя торжественную тишину, но увы, почтение к мертвым стало первой жертвой пришедшей на Гелетину войны. Возле Каирнов более нельзя было найти покоя. Этот обширный район располагался в глубине южной части Кантикуса – и далеко за пределами с таким трудом отвоеванной имперцами в прошлом сражении территории.
Окруженный «Серпентией», своей почетной стражей, Дракгаард, стоявший посреди этих руин, внимательно изучал голографическую карту региона.
– Что ты видишь, Элизий?
Бесцветное изображение медленно проворачивалось перед ними, с каждым оборотом теряя и вновь обретая четкость. Оно показывало общие очертания района, находящиеся там строения и даже, в какой-то мере, геологическую структуру пород, на которых он стоял. О наличии здесь различных реликвариев, гробниц и молитвенных алтарей, про которые говорила канонисса Ангерер, можно было догадаться по затененным участкам карты, что означали разломы и подземные пустоты. Некоторые из них залегали на большой глубине, и протягивались, не обрываясь, очень далеко.
– Я вижу целый мир под личиной другого мира, брат-капитан. – произнес капеллан. – Скрытый от наших взоров.
Офицеры уже получили весточки от нескольких других боевых групп, выполнявших в Кантикусе свои собственные задачи. Штурм Моста Спасения увенчался успехом, в немалой степени благодаря вмешательству части Серафимов Ангерер. Кор'ад, отправившийся в храмовый район и соседствующие с ним трущобы, успешно выкурил еретиков из их нор и объединился с танковым звеном сержанта Занто, несмотря на ожесточенное сопротивление. В общей сложности, эти два сражения стали самым крупным территориальным завоеванием Саламандр с момента их прибытия на Гелетину.
– И все же, почему именно это место? – задумался Дракгаард. – Ход всей войны замыкается на одном лишь этом городе. Победа в Кантикусе означает контроль над всей Гелетиной... Мне нужно понять причины этого.
– Возможно, канонисса права. – предположил Элизий. – Вероятно, этот город имеет какое-то ритуальное значение для военачальника Черного Легиона. Расстроив его планы и убив его, мы сокрушим все еретическое воинство и освободим Гелетину от тирании. Но довольно задумываться о причинах. Все, что имеет значение – это наш долг. Нам нужно довести дело до горького конца и оправдать хоть в какой-то мере все те жертвы, которые мы принесли.
Взмахнув запястьем, Дракгаард сменил топографическую карту на тактический дисплей, отображавший расположение его сил вокруг Каирнов. Чтобы полностью покрыть такой крупный район, капитану пришлось разделить остатки своих сил и союзных кадийцев на две отдельные боевые группы.
Восемнадцать колонн, тех самых «Каирнов», устремлялись в задушенные дымом небеса, и порой, благодаря сильному ветру, ненадолго разбивавшему красно-серую завесу, их верхушки можно было различить без использования технических средств. На семи из них все еще сохранялись статуи благочестивых, чьи кости якобы покоились глубоко под землей, вместе с целой ордой других верующих, слишком многочисленных и незначительных для того, чтобы оставить после себя что-то кроме имен, вырезанных на мемориальных досках у самого основания столпов.
Согласно верованиям ныне рассеянного народа Гелетины, колонны должны были «поддерживать свод небес», и стоит им рухнуть, как за ними последует и сама небесная твердь. Капитан поразмыслил над тем, имеют ли эти предрассудки какое-то обоснование. Быть может, еретики как раз и пытаются уничтожить колонны? Что, если граница между мирами здесь истончилась, и этот богохульный акт разверзнет всепоглощающий разлом? Дракгаард не был псайкером, и его понимание тонких материй, хотя и сильно превосходящее представления обычных граждан Империума, было, мягко говоря, примитивным по сравнению с познаниями библиариев ордена. Он знал только то, что колонны были невероятно огромными и до сих пор успешно пережили все превратности войны. Но могло статься и так, что еретики хотели задействовать варп для их низвержения. Разумеется, Дракгаарду уже доводилось слышать о великих храмах, которые простояли тысячи лет лишь для того, чтобы рухнуть в одночасье, когда была нарушена их духовная связь с Императором. Это бы объяснило и целенаправленное уничтожение реликвий, и присутствие Адепта Сороритас на планете.
Все колонны располагались огромным восемнадцатиугольником, разделяемым пополам «святым путем», Санктиум Виус, длинной процессуальной дорогой, ведущей отсюда прямиком в Велотийскую пустыню на востоке.
Две боевые группы капитана, возглавляемые самим Дракгаардом и сержантом Кадораном, разместились по обе стороны этой дороги, глубоко в проулках посреди высоких жилых башен, усеивавших этот регион. Тесные улочки, полные тупиков, узких участков и слепых зон были опасной территорией, и скорее всего, здесь обитало множество еретиков – которые, впрочем, сейчас скрывались от глаз Саламандр. К счастью, у Дракгаарда имелись средства для того, чтобы выбить предателей из их укрытий.
– «Таргоны!» – произнес капитан, обращаясь к отделению из пяти Огнерожденных, закованных в тяжелые доспехи типа «Центурион». Формально состоявшие в рядах Четвертой, сейчас эти штурмовики, ничуть не походившие на быстрых и юрких «Виверн», слушались Дракгаарда. Каждый из комплектов их брони был оснащен двумя осадными бурами и подвесными тяжелыми огнеметами. Каждый, кроме одного – сержант Бар'дак предпочел огнеметам мелты. Дополняли и без того внушительный арсенал центурионов болтеры «Ураган», установленные на торсе брони. По сути представляя из себя индивидуальные боевые костюмы, «Центурионы» даже не требовали от своих пилотов избавляться от силовой брони.
Услышав призыв капитана, брат-сержант Бар'дак повернулся, медленно и неуклюже – таковой была цена за превосходную защиту и огневую мощь.
– Я ставлю тебя в авангард, брат-сержант. – произнес Дракгаард, сжимая кулак, чтобы отключить гололит. – Веди нас.
Бар'дак повел свое отделение вперед, и вскоре их громадные силуэты исчезли среди пыли и дыма. Тяжелая поступь штурмовиков, да треск крошащегося под их ногами мусора оставались теперь единственными свидетельствами их существования.
Теперь в прямом распоряжении Дракгаарда оставалась только его почетная стража, «Серпентия», и тактическое отделение, уже покинувшее свою позицию. Капитан вывел тактическую сводку на левую линзу своего шлема и увидел, как двигаются по упрощенной карте территории символы, обозначавшие его Саламандр, после чего открыл вокс-канал.
– Капитан Хелфер, вам стоит остаться позади, с нашими опустошителями, пока мы не пробьемся вперед.
– Понял вас, повелитель. – тут же ответил капитан, под началом которого находилось четыре отряда элитных Касркинов. Бойцы эти, с закрытыми респираторами лицами и тяжелой броней, более совершенной, чем защита остальных гвардейцев Редгейджа, имели при себе целый арсенал специализированного штурмового оружия в дополнение к хелганам, улучшенной версии стандартных лаз-винтовок с повышенной пробивной способностью. Тем не менее, даже они едва ли справились бы с силовой броней, а потому Касркинам предстояло оставаться на вторых ролях, пока «Таргоны» не оценят опасность, исходившую от вражеских сил, и не выкурят еретиков из их нор.
Дракгаард заверил Редгейджа, что не использует его людей, как приманку и не растратит их жизни попусту – что было вполне разумным решением, учитывая то, что Касркины все же проигрывали космодесантникам-предателям в боевой эффективности. Капитан предпочел бы сперва разобраться с этой проблемой, прежде чем выдвигаться к основной зоне боевых действий.
На дисплее правой линзы Дракгаарда замерцал ярко-красный, с полупрозрачным фоном, значок, присвоенный второй ударной группе. Это означало, что ветеран-сержант Кадоран отправил и своих бойцов в бой. Тем не менее, оставались еще и Сестры канониссы Ангерер – и вот от них вестей как раз не поступало. Капитан уже собирался было обратиться к ней лично, как под первым значком появилась и ее руна.
– Сестры подходят к нам сзади. – сообщил он одному лишь Элизию. – Ангерер не слишком уж торопилась нас об этом уведомлять.
Капеллан, тем временем, как раз присоединялся к командному отделению Дракгаарда.
– Ей не сильно понравилось то, как ты настаивал на чести возглавить наступление.
– Мы заслужили это право. – отметил капитан. – Я не дам Экклезиархии украсть у нас эту славную победу.
– Слава? Так мы здесь за этим, брат-капитан?
– Сейчас не время копаться в моей бессмертной душе, капеллан.
– Хорошо. Но не ври самому себе о причине нашего присутствия здесь.
– Это наш долг, Элизий.
– Наше предназначение – выполнять свой долг, да, но на Гелетину мы прибыли не из-за этого.
Боль от старых ран, ожившая как нельзя некстати, начинала делать Дракгаарда раздражительным, и капитан закрыл вокс-канал, чтобы не сказать чего-то, о чем он впоследствии будет жалеть. Впрочем, кое-что ему все же хотелось произнести. А точнее, задать капеллану один важный вопрос.
«Можем ли мы им доверять, брат?»
Ангерер перебирала нить с нанизанными на нее жемчужинами меж своих закованных в броню пальцев, но когда черед дошел до черного опала, она остановилась. Спасительница множества душ, одну-единственную она все-таки упустила...
Ощутив, что за ней наблюдают, настоятельница подняла взгляд, и обнаружила перед собой Сестру Лэвению.
– Как вы можете об этом знать? – спросила покрытая шрамами воительница. Ее Селестианки находились неподалеку, терпеливо ожидая появления канониссы и своей старшей сестры снаружи корабля – одного из нескольких, сгрудившихся тесной группой и доверху набитых Сестрами Битвы. Они приземлились на самой границе Кантикуса – якобы для того, чтобы переместиться на передовую, как только кадийцам и Саламандрам удастся проникнуть достаточно глубоко в город и вступить в бой с противником.
– Меня ведет моя вера. – ответила Ангерер, выпуская из рук четки. – И вот это...
После этих слов, она явила сестре небольшое изделие из бронзы. Напоминавшее в своем изначальном виде слезу, полностью разложенное оно скорее походило на компас. В действительности, именно компасом артефакт и являлся. Положив бронзовую побрякушку на пол, Ангерер извлекла откуда-то из своих одеяний склянку с прозрачной жидкостью.
– Как мало осталось печали... – пробормотала она.
Лэвения никак не прокомментировала действия своей настоятельницы, и лишь наблюдала за тем, как та выливает последние капли жидкости на стрелку компаса. После этого они принялись ждать. Каждая секунда, казалось, становилась длиннее предыдущей, но обе воительницы сохраняли молчание – и в конце концов, их терпение вознаградилось, когда стрелка компаса сперва содрогнулась, а затем уверенно повернулась в определенном направлении. Ангерер сняла латную рукавицу и протянула обнаженную руку к компасу, чтобы как можно более полно ощутить исходящие от него эманации.
– Уже недалеко. – только и произнесла она, после чего вернула рукавицу на место. При этом от Лэвении не ускользнуло то, что кожа на руке Ангерер покраснела от эфемерного жара, но сама канонисса ничем не выразила дискомфорта. Вместо этого, она аккуратно подняла компас с пола и протянула его Сестре.
– Передай его своей самой доверенной подчиненной, а затем возвращай всех на борт. Мы вылетаем немедленно.
– А что до остальных, канонисса? – спросила Лэвения, почтительно принимая артефакт, так, чтобы не пролить ни капли жидкости, покрывавшей его.
Ангерер уже пришла в движение, направляясь к кабине корабля, чтобы занять место подле пилота и стрелка, но все же соизволила обернуться к вопрошавшей.
– Пока что пускай остаются на своих позициях. Прежде чем мы посвятим себя нашей миссии, я хочу быть полностью уверена в своей правоте. Я желаю увидеть ее своими собственными глазами.
Под Кантикусом располагались обширные катакомбы, настолько протяженные, что они выходили за городскую черту. Более того, некоторые из них добирались даже до Эскадана и Солиста. Древние, и по большей части, позабытые, они скрывали внутри себя реликвии Гелетины – и ее мертвецов. Но это обиталище усопших святых стало логовом грешников. Больше никто не осмеливался забредать в это темное и слабоизученное место. Никто, кроме тех, у кого была причина забраться так глубоко и достаточно долгая память. Никто, кроме богохульников и нечестивых.
Аванзал, выдолбленный в коренной породе этого мира, был украшен черепами, как и вся остальная часть подземного склепа, а на его стенах еще виднелись многочисленные руны, вырезанные в те времена, когда зачатку Имперского Кредо еще только предстояло стать основной религией галактики. Впрочем, исковерканные и затертые, теперь эти символы не имели здесь никакой власти.
Массивные колонны поддерживали усеянный сталактитами потолок, столь высокий, что кое-где здесь могла бы без затруднений пройти и богомашина – титан.
Были здесь и выходы в лишенные света глубины. Громадные скважины, уходящие прямиком в забвение. Когда-то давно здесь добывали сырье, ископаемое топливо для производства прометия, но бурильщики и шахтеры, одержимые поисками прибыли и процветания, давно разорили богатые запасы – и лишь для того, чтобы присоединиться к остальным мертвецам в виде скелетов, лежащих в безымянных могилах.
После них сюда пришла Экклезиархия, великий Адептус Министорум. Их колоссальные корабли пересекли океан звезд и пробились через сам эфир, чтобы вернуть потерянный мир в лоно Империума. Некоторые заявляли, что это могло стать началом нового Похода, но и они были лишь глупцами, ослепленными тщеславием. Гелетина оставалась всего одним миром среди бессчетного множества других.
Впрочем, одно только это не делало ее менее важной, и Экклезиархия вырвала планету из хватки тиранов-промышленников, разжиревших на чужой крови и поте. Были обнаружены гробницы, тысячами лет считавшиеся потерянными. Новые реликвии заняли свое место возле своих древних сородичей. В небо устремились новые святилища. Кардиналы и палатины прекрасно знали о наследии этого мира, и о его духовном значении, а потому желали сохранить его.
Но, к сожалению, не только лишь святоши располагали секретами, скрытыми в древних либрариумах и горячном бреду проклятых. Демоны тоже держали ухо востро.
Два воина преклонили колено перед громадной статуей. В окружавшем их зале было темно, единственным источником света здесь служили мерцающие факелы, и укрытая тенью статуя нависала над просителями, вызывая у них гнетущее чувство беспомощности. И все же, несмотря на исходившую от нее злобу, любой невежда, случайным образом попавший в катакомбы, был бы прощен, приняв сущность из плоти, крови и духа за бездушный каменный монумент.
Стоять на коленях для этих воинов было сущей пыткой, и даже не из-за того, что массивная броня никогда не рассчитывалась на мольбы о снисхождении. Нет, то была чистая гордость, что побуждала их встать на ноги, но и она не могла ничего противопоставить чистой силе воли возвышающегося над воинами существа.
– Мы потеряли мост, владыка... – прохрипел один. Его броня была украшена черепами, как нанизанными на шипы, так и свисавшими с цепей или проволоки, а шлем с кроваво-красным плюмажем он держал в руке. Лицо воителя же, поистине ужасное, представляло из себя настоящее лоскутное полотно, причем каждый кусок кожи, судя по всему, был взят у отдельного донора. Впрочем, вряд ли те добровольно согласились пойти на такие жертвы ради искусства Каргола.
Статуя заговорила, даром что в темноте было неясно, двигала ли она при этом губами. Ее голос нельзя было спутать ни с одним другим, и хотя он походил на человеческую речь, все в нем выдавало всепоглощающую ненависть ко всему смертному.
– В бой пошло шестеро. Где ваши братья?
Как ни странно, в самом вопросе угадывалась искренняя забота, и становилось очевидно, что злоба существа была направлена в первую очередь на его врагов, а не на воинов, которые потерпели неудачу.
На сей раз говорить пришлось второму легионеру, тому, что положил длинноствольную пушку «Жнец» себе на колено и оставил шлем надетым. Впрочем, на самом деле, тот давно уже стал частью его тела и не мог быть снят даже при желании – а из-за мерцающих нефритом угольков его глазниц складывалось ощущение, что под шлемом лицо воина было объято пламенем. Возможно, так дело и обстояло, насколько его братья могли судить. С самого момента своего «изменения» Кайд всегда оставался странноватым. В отличие от некоторых, он радостно принял предложенные ему дары, и умолял богов благословлять его вновь и вновь. Он искал славы, и с готовностью преклонил колено, присоединяясь к остальным Детям Страданий, когда Воитель сделал им заманчивое предложение.
Здесь, в этих пыльных катакомбах, заполненных грудами черепов и прочих останков, он вновь встал на колено, но уже по другой причине. Мечтой Кайда были слава и завоевания, шанс сражаться во главе Черного Крестового похода, но здесь, в грязном склепе, бок о бок с позабытыми мертвецами, он ощущал, что находится как нельзя дальше от обещанного ему. Как боги могли увидеть его, если он ползал среди развалин, погребенных на самом дне глубокой ямы?
– Арван и Гелукс мертвы. Сокреда мы потеряли в реке – только Око знает, где он сейчас. – произнес он, не сумев скрыть желчи в своем голосе. Несмотря на шлем, амбициозность Кайда была очевидна.
– Мне вообще стоит спрашивать? – спросила статуя, добавляя с свой голос холодные нотки угрозы. – Или ты сам выскажешься, Кайд? Твоя жажда власти для меня так же ощутима, как клинок на моем бедре.
Чемпион при этом даже не потянулся за длинным мечом из измененного варпом черного железа – ему просто не нужно было лишний раз подчеркивать свою серьезность.
– Знай, брат. Существует множество способов вознестись, и некоторые из них постыдней прочих. Ты служишь Воителю Черного Легиона. На Гелетине роль Воителя исполняю я. Если мне захочется, чтобы ты шарился в грязи, то так ты и поступишь.
Кайд едва подавил охватившую его дрожь. Статуя произнесла вслух все, что было у него на уме.
– Или же я могу похоронить тебя прямо тут. Ведь брат... – голос статуи зазвучал неровно от наполнивших ее эмоций. – Настоящий брат никогда не оспаривает приказы своего капитана. Как я скучаю по временам, когда это было очевидной истиной...
Кайд склонил голову, пока возвышающаяся над ним фигура погружалась в собственные воспоминания. Он знал, что невольно перешел черту, и решил как можно скорей исправить положение.
– Этого не потребуется, владыка. Я могу отыскать Сокреда. Я верну его – или хотя бы его тело.
– Сокред, если он выжил, сам найдет к нам дорогу. – едва заметно качнув головой, заявил воевода. – Подозреваю, что ему захочется «поразвлечься» по дороге.
Слабый свет подземелья, скользнувший по лицу Воителя, заставил его засиять совершенно неестественным образом, словно кожу воина заменил фарфор или стекло, из которых обычно изготавливают кукол, только походящих на людей.
– Что насчет наших врагов? Они пришли в движение?
Каргол не дал брату ответить.
– Да, владыка. Целая колонна бронетехники, сопровождаемая штурмовиками с прыжковыми ранцами.
– Тогда нам не о чем беспокоиться. Арвана и Гелукса будут помнить. Сокреда тоже, если он все-таки погиб. Вставайте... – произнес чемпион, оборачиваясь к фигуре, которая молча разглядывала это собрание издалека. – Возвращайтесь к братьям. Наши враги скоро явятся, и мы должны быть готовы.
Каргол и Кайд встали на ноги с ворчанием недовольных сервомоторов, и отправились восвояси. Позади них, из длинного тоннеля, ведущего в большую пещеру, доносились звуки, которыми обычно сопровождалась подготовка к бою. Впрочем, сейчас половина воинов была мертва или же пропала без вести, так что двум братьям придется разделить силы поровну.
– Чтобы ты знал, Кайд... – произнес Воитель вслед уходящему от него бойцу. – Твоя ценность в глазах богов уже начинает расти.
– Да, владыка Фауст. – замешкавшись, ответил тот, и продолжил брести вперед.
Но Фауст уже не обращал на подчиненного внимания, направившись к наблюдателю, который ждал его прямо на границе небольшого островка света.
За исключением имевшей рукотворный вид головы, остальные части тела Фауста были скрыты толстой броней. Угольно-черная – отличительный знак его легиона, – она покрывала его мускулистое тело подобно второй коже, и вдобавок делала чемпиона чуть ли не в полтора раза больше воина, что стоял перед ним.
Тот поклонился, но без уважения, которое проявили до этого два терминатора.
– Почему ты заставляешь их так себя называть? – спросил он без лишних предисловий.
– Это ведь мое имя. Геклион Фауст. – ответил воевода, ничуть не смутившись.
– Оно было твоим именем.
– А как же тебя звать, брат? – спросил Фауст, прекрасно зная ответ на свой вопрос. На самом деле, он просто готовился преподать своему любимому прихлебателю урок. Другой его уже усвоил.
– Меня зовут Люфурионом, как и всегда.
– Но ты – не он, по крайней мере, не целиком. – с этими словами, Фауст невообразимо быстро метнулся вперед, хватая Люфуриона за горжет брони и подтягивая к себе. Огонь в жаровне заплясал, одновременно отбрасывая на них обоих длинные тени и заставляя поверхность их доспехов блестеть так, словно она сама была объята пламенем. Что более важно, на свету стали явными следы от перенесенных Люфурионом операций. В действительности, под броней, все конечности и главные сочленения его тела несли на себе шрамы от ампутаций – лишь шея и руки, не закрытые керамитом, демонстрировали эти отметины открыто. Даже лицо Люфуриона принадлежало не ему. Родная его личина, изувеченная до неузнаваемости огнем, осталась далеко в прошлом, а заменой ей послужил лик старого друга. Того, что решил предать Люфуриона, но и сам в ответ оказался предан. Воин улыбнулся, являя Фаусту неестественно широкую ухмылку. Частокол из заостренных зубов пробегал по его лицу от уха до уха, а на подбородке красовался след от кислотного ожога в форме перевернутой буквы «V».
– Да... – согласился Люфурион, сохраняя видимость спокойствия. Один из его лакеев собирался уже вытянуть оружие из ножен, но взгляд изувеченного бойца удержал руку глупца. К счастью, сам Фауст не заметил этого проявления непокорности, опять погрузившись в воспоминания о былом.
– Я вернул себе совершенство. Но ты... – кивнув чудищу, державшему его с своей хватке, прошептал Люфурион. – Ты не Фауст.
– Я истинный сын Хтонии! – гордо рыкнул тот.
– Твоя правда.
Фауст еще не был готов отпустить своего оппонента. В его глазах смешались, борясь за власть, боль и ненависть. Двое воинов были странными, причудливыми существами – вечными, и в то же время до бесконечного усталыми.
– Мы с тобой недостаточно хорошо знакомы. Ты не Клэд, не Нартий и не Агенобарб. Они были настоящими братьями... – увидев, как Фауст вновь уходит в чертоги собственного разума, Люфурион не замедлил воспользоваться этой минутной слабостью.
– Я пришел сказать тебе, что мы готовы.
Фауст моргнул, словно бы пробуждаясь ото сна, и отпустил Люфуриона.
– Покажи мне. – неподдельная потребность в чем-то, проскользнувшая в его голосе, ярко контрастировала с наигранным безразличием изувеченного воина.
– Разумеется. Сюда, владыка, я скоро к вам присоединюсь.
Фауст не счел нужным отвечать.
Его собеседник взглянул в глаза Клерику, который был «Багровым», одним из клятвенников Люфуриона, вступивших в союз с Детьми Страданий. Как и остальные члены этой секты, включая ее лидера, Багровое Воинство носило гелиотропный пурпур, а украшали их доспехи полоски вываренной плоти, затвердевшей от времени, а также множество заклепок, костяных шипов и кровавых отметин. Клинки предпочитались всему остальному оружию, и каждый член банды был покрыт шрамами – намеренная утрата совершенства, призванная подчеркнуть безупречность их воеводы. Люфурион сознавал, что кажется от этого чересчур тщеславным, но это его не заботило.
В этом плане, Клерик был исключением. Служа кровавой правой рукой Люфуриона, он тоже заслужил право оставаться идеальным. Более того, за исключением короткого плаща из чужой плоти, его доспех был лишен фетишей, столь любимых остальными воинами братства.
– Собирай людей, Клерик. Ждать осталось недолго – они идут за ней.
Клерик молча кивнул, бросая настороженные взгляды в сторону бредущего прочь Фауста, но в конце концов не удержался и заговорил.
– Кто займется решением другого насущного вопроса?
– Воршкар.
– Этот маньяк?.. – тихо усмехнулся Клерик. – Надеюсь, он погибнет.
– Нашими молитвами... – судя по тону Люфуриона, он и сам не сильно верил в такой исход.
– Я узнал, что нашим блудным братьям не слишком-то везет. – прошептал Клерик, пускай в секретности и не было нужды.
Люфурион хлопнул собрата по плечу.
– Поэтому наши начинания здесь становятся еще важнее.
Клерик снова кивнул и отправился по своим делам. Люфурион же поспешил за Фаустом, ушедшим в другую пещеру. Она пролегала глубже этой и им пришлось спуститься по длинной насыпи, чтобы добраться до нее. В былые эпохи ее попытались вымостить камнем, однако естественная энтропия сделала свое дело, обнажив голую землю. Пройдя через широкую арку, достаточно высокую для того, чтобы Фаусту не пришлось даже пригнуться, двое воинов обнаружили небольшую комнатку в несколько метров длиной. В самом ее конце, на каменной плите лежал серебряный ларец, вокруг которого стояли на страже трое бойцов Люфуриона, освещаемые запальниками огнеметов.
– Внутри него покоятся священные кости Лукреции Абсетии. – язвительным тоном произнес лидер «Багровых».
– Это одна из их святых? Еще один немощный идол?
– Просто гниющий труп, один из многих, кого так любит эта ложная империя.
Люфурион кивнул своим бойцам, и из их оружия вырвались языки пламени, тут же устремившиеся к ларцу. Почтенная усыпальница святой Абсетии поначалу, казалось, была невосприимчива к жару, но спустя всего несколько секунд на каменную плиту закапали серебряные слезы, и вскоре от ларца не осталось ничего, кроме ручейков металла, растекшихся по полу.
Как и столь многие из его рода, Люфурион был существом варпа. Пусть и не являясь истинным нерожденным, он в полной мере ощутил, как истончается завеса между реальностью и эфиром после разрушения ларца. Его знобило от этого, он дрожал – и в то же время был невероятно возбужден. То же самое происходило и с Фаустом. Люфурион увидел это в зеркальном отражении на луже из серебра, пока та еще не успела свернуться и почернеть. В отражении этом, Фауст был представлен чудовищем, отвратительным демоном, запертым в смертной оболочке. Перестав быть гордым воином Хтонии, Лунный Волк вопил.
Но Люфурион не видел того же, что предстало перед глазами Фауста – воина древней войны, первой великой войны, закованного в доспех легионера. Фауст видел свой идеал во всей его лживости. Вновь вернувшись в прошлое, он протянул вперед окованную металлом руку.
– Они так близко... – прошептал он. – Я слышу их голоса, взывающие ко мне. Агенобарба... Нартия... Клэда... Я слышу их всех...
Фауст опустил руку и отвернулся от видения из варпа, что пленил его прошлое.
– Выводи ведьму.
По команде Фауста, высокая фигура в балахоне вышла из теней на свет, испускаемый постепенно гаснущим пламенем. Пурпурная броня выдавала в ней еще одного «Багрового». Люфурион едва заметно кивнул Жреецу, и на какой-то миг их взгляды встретились над озером из расплавленного серебра, вытекшего из ларца, подобно крови.
Фауст ступил прямо в расплавленный металл, не обращая никакого внимания на чародея. Куда больше его заботила та, кого тот сжимал в своих рукавицах.
Совсем еще ребенок, слабая и слепая, она была закутана в тонкую, как паутина, ризу, что укрывала ее тонкое тельце подобно смятым полупрозрачным крыльям. Для Фауста она и в самом деле представлялась, во многих отношениях, лишь насекомым – но при этом насекомым полезным, по крайней мере, в данный момент. Подле нее стояло еще двое смертных, мужчина и женщина, чьи черты для демонического взгляда Фауста не могли скрыть даже глухие капюшоны. Обратив внимание на цепи, пристегнутые к железным ошейникам на их шеях, он не стал приближаться ближе.
– Владыка... – прошипел Жреец, почтительно склонив голову.
Фауст проигнорировал его, вместо этого нагнувшись и схватив девочку за ее худощавое лицо. Она заплакала, но Воителя не волновали причины подобного проявления слабости. Осквернение гробницы святой Абсетии или же ее собственная участь – все это было неважно, имели значение лишь ее слезы.
– Плачь, маленькая ведьма. А затем открой, где мне найти своих братьев.