251
правка
Изменения
Перейти к навигации
Перейти к поиску
Добавлена двадцать четвертая глава
В любом случае, у Саламандры не было иного выхода, кроме как последовать за собратом.
== Глава двадцать четвертая ==
'''Гелетина, южный район Кантикуса, «Каирны»'''
Разрушение большей части города во время жарких сражений сделало развертывание здесь тяжелой бронетехники, по большей части, невозможным. Столь глубоко в Кантикусе улицы были просто завалены мусором, а баррикады, противотанковые ежи и прочие разновидности импровизированных преград делали передвижение гусеничной техники еще более затруднительным. Колючая проволока опутывала каждый переулок. Среди обломков каменных строений таилось множество мин и неразорвавшихся гранат, и некоторые из них уже нашли своих жертв, о чем красноречиво говорили все еще дымящиеся остовы танков, внутри которых разлагались тела членов экипажа.
Впрочем, ничто из этого никоим образом не мешало продвижению «Таргонов». Воины Бар'дака уверенно пробирались через труп некогда гордого города благодаря своим «Центурионам», отлично подготовленным к здешним опасностям. В качестве бойцов авангарда, у них практически не было равных, и они спокойно шествовали впереди основной части ударной группы, остававшейся под руководством Ур'зана Дракгаарда.
Если «Виверны» правили небесами, то «Таргонам» не было равных на земле. Согласно учениям Вулкана, во всем должен был соблюдаться баланс, и Бар'дак всей душой верил в эту часть Прометейского кредо. Как и все Огнерожденные, он являлся воином-аскетом, но даже среди них он выделялся своим рвением, всегда стремясь проверить пределы своей стойкости и упорства.
В ранние годы своей службы, еще будучи инициатом, он вдоль и поперек исходил Скорийскую равнину и изучил потоки Гей'саррского океана. Сделал он это в полном одиночестве и не требуя восхваления – Горана не интересовали такие мелочи, он просто желал узнать, способен ли на подобные подвиги.
Капеллан Элизий всегда говорил, что гордость была грехом, который нужно держать в узде, и Бар'дак с готовностью признавал, что не лишен гордыни. Не за свои собственные свершения, разумеется, но за безукоризненную репутацию «Таргонов», которая тешила порой его эго.
«Проживи достаточно долго, избежав лишений – и в конце концов, начнешь считать себя бессмертным, каким бы смиренным ты ни был...» – на сей раз, сержант вспомнил не слова капеллана, но часть изречений Зен'де. Бар'дак хорошо знал его учение, и чувствовал истину в словах старого философа. Ни одно поле боя не сумело умерить пыл «Таргонов» за последние сотню лет, и ни один новобранец не присоединился к отделению с момента его создания, ибо в этом просто не было нужды. Даже прославленные сыны Ультрамара вряд ли подыскали бы им равных в своих рядах.
– Сержант... – донесся до Бар'дака голос Уш'бана.
Одна из башен-темплумов, некогда возвышавшихся над «Каирнами», как огромный гриб, рухнула на улицу, по сути, делая ее непроходимой. Ее основание торчало из земли, подобно острому краю сломанной кости.
Гражданские – в основном, пилигримы и младшие представители Экклезиархии, жили и молились в подобных ей темплумах. Основная часть горожан была эвакуирована отсюда неделями ранее, но встречи с народом Кантикуса все еще оставались делом вполне обычным. Человечество всегда стремилось цепляться за то, что имеет и что знает, вне зависимости от того, в каких ужасных условиях оказывается.
Большая часть этих отчаянных душ давно уже была либо угнана в рабство еретиками, либо насильно завербована и обращена против Саламандр, атакуя их примитивными стабберами, дробовиками и самодельным холодным оружием.
Все они уже перестали быть теми, кем когда-то являлись. Обнаженную плоть несчастных покрывали шрамы и клейма потентата Хаоса, на чью милость они теперь рассчитывали. Уродуя себя, вооружаясь чем попало и обращаясь против Трона и Императора, они теряли свои души, становясь лишь топливом для военной машины древнего врага. Безумие и отчаяние становилось их единственным уделом.
Броня Уш'бана все еще несла на себе ожоги и вмятины, оставленные сумасшедшим смертником. Пожертвовав собой, культист обрушил половину городского района. Боевой скафандр защитил Уш'бана, но полковник Редгейдж потерял множество людей в том взрыве. После инцидента, Дракгаард настоял на том, что именно Огнерожденные и бронетехника Гвардии будут стоять в авангарде наступления, а постоянно редеющие ряды пехотинцев 81-го Кадийского ограничатся ролью поддержки. Это решение не устроило полковника, который, пускай и не желая выбрасывать жизни своих людей на ветер, чувствовал, что его чести нанесли весомое оскорбление. Спор между двумя офицерами разрешился лишь благодаря прибытию Адепта Сороритас, которые, однако, лишь усложнили и без того накаленную ситуацию.
– Пробуримся напрямик. – ответил Бар'дак, не меняя невозмутимого выражения лица. Не располагая временем на поиски, центурионы, скорее всего, убьют гражданских, которые могли скрываться в развалинах, но скорость сейчас была для них всем, и сержант не намеревался ослушаться капитана, о чем и заявил ему, когда остальная часть ударной группы заняла позиции в нескольких сотнях метров от башни, ожидая устранения преграды.
Активировав осадные дрели, Уш'бан и Нерад набросились на рухнувшую башню. Массивные инструменты с тремя вращающимися наконечниками, прикрепленные к их бронированным кулакам, с жадностью перемалывали камень своими зубьями, позволяя двум центурионам неустанно продвигаться вперед. За ними, окруженные клубами пыли, следовали двое других бойцов, чьей задачей было расширение бреши. Сам Бар'дак оставался в арьергарде отделения, и ограничивался тем, что испепелял пропущенные товарищами обломки залпами своей мелты.
– Неприглядная у нас работенка, брат-сержант. – заметил брат Амаду, после чего активировал тяжелый огнемет и окатил прометием остатки башни. Даже невзирая на возможные жертвы среди гражданских, которые могли укрываться внутри, необходимо было сохранять осторожность. Кантикус все еще был полон повстанцев. Как трупные черви, они могли прятаться где угодно. Тому же Уш'бану, в отличие от многих других, еще повезло – Бар'дак с трудом мог представить себе более бесславную кончину для одного из своих воинов, и он поклялся, что не позволит им потерять бдительность.
– Неприглядная, но необходимая, брат. – ответил Бар'дак, пройдя через все еще горящее пламя на другую сторону улицы. Там его, впрочем, поджидало все то же самое, что он видел ранее – заваленные обломками улицы и полуразрушенные здания.
– Такая разруха... – выдохнул Рамад. – Какая цивилизация сможет возродиться после подобного?
– Никакая. – согласился Бар'дак. – Но это уже не наша забота, брат.
Рамад едва заметно склонил голову, распознав укоризненный тон в голосе сержанта.
– Удерживайте позицию. – приказал тот, и отделение быстро приняло защитное построение, покрыв все возможные углы атаки.
Кантикус постепенно погружался во тьму. Пелена дыма съедала последние лучи, которые заходящее солнце еще могло послать городу, и Бар'даку пришлось задействовать свой омнископ, чтобы обыскать развалины на предмет присутствия врага. Спустя несколько секунд, он вызвал Дракгаарда на командной частоте.
– Докладывай, брат-сержант. – раздался усталый голос его капитана.
– Враг не обнаружен. Выдвигаемся. Сохраняйте дистанцию.
– Принято. По твоему приказу, сержант. Вы – наши глаза.
Получив сигнал о том, что местность чиста, Дракгаард повел свои силы вслед за Бар'даком. Тот внимательно следил за тем, как они продвигаются по городу, с помощью тактического дисплея на правой линзе шлема. При желании он мог отдалить изображение и увидеть бойцов Кадорана, занимающихся тем же. Саламандры и кадийцы забрались глубоко в город, пока Адепта Сороритас приглядывали за тылами, пускай именно их обозначений на дисплее Бар'дак пока и не наблюдал.
Центурионы прошли еще с полсотни метров, когда сержант был вынужден признать, что оказался неправ. Уш'бан, Нерад и остальные поняли это одновременно с ним, и все отделение тут же остановилось, заняв оборонительную позицию.
– Это же... – не поверив своим глазам, передал Амаду по воксу. «Таргоны» находились друг от друга в некотором отдалении и им приходилось полагаться на средства связи.
– Двое гражданских. – подтвердил Горан Бар'дак, прекрасно различив их силуэты благодаря омнископу. – Барахольщики.
– Я был уверен, что все они уже эвакуированы. – произнес Уш'бан.
– Да, но некоторые, видимо, все же решили остаться.
– Мы не можем оставить их на верную смерть. – резким тоном, контрастировавшим с переполнявшим его искренним сочувствием, сказал Нерад.
– Как я прикажу, так оно и будет. – отрезал Бар'дак, уверенный в том, что Нерад все понял.
– Тогда как мы поступим, сэр? – спросил Уш'бан.
Бар'дак моргнул, и на его ретинальном дисплее загорелись две руны, обозначавшие Нерада и Амаду.
– Вы двое – отправляйтесь к гражданским и направьте их к нашим. Касркины смогут вывести их из города, пока мы продолжим выполнение задачи. Торопитесь, но знайте, что братья присматривают за вами.
Два центуриона подтвердили получение приказа, и потопали в направлении гражданских, которые стояли примерно в сотне метров от них. Бар'дак настороженно разглядывал их в свой омнископ, то и дело переводя взгляд с людей на своих подчиненных.
– Я не увидел их... – пробормотал он, забыв закрыть вокс-канал.
– Сэр? – спросил Уш'бан.
Когда Амаду и Нерад покинули строй, двое оставшихся центурионов подошли поближе, образовав клин, во главе которого оказался сержант.
– Раньше, когда я изучал окрестности... Их там не было.
– Кого, брат-сержант?
– Барахольщиков. Они словно бы возникли из... Из ниоткуда.
Тактический дисплей на правой линзе Бар'дака показывал, что люди Дракгаарда уже миновали проделанный центурионами проход и приближались к «Таргонам». Сержант уже собирался было доложиться о своем открытии, но его авточувства заметили кое-что еще.
Движение.
Бар'дака посетило внезапное и ужасное откровение – в самое ближайшее время его гордости нанесут такую рану, от которой та никогда не оправится. Он узнает истинную цену высокомерной уверенности в неуязвимость «Таргонов».
– Центурионы! – взревел сержант так громко, что вокс исказил и наполнил помехами его голос.
Боевой скафандр не рассчитывался на быстрое передвижение, но Бар'дак все-таки перешел на некое подобие бега. Уш'бан и Рамад поспешили вслед за ним, но и им недоставало скорости.
Колючая проволока, ямы окопов и минные поля – «Таргоны» пережили все эти ловушки, но проглядели самую очевидную западню... Силок с приманкой в виде двух ничтожных мародеров. Как только они клюнули на наживку, из теней выскользнули несколько фигур в силовой броне, и атаковали Амаду и Нерада.
Тусклая бронза украшений на их темной броне блеснула на угасающем свету местного солнца, но спустя несколько секунд улицы накрыла темная пелена закрывшего светило облака, и все, что могли различить космодесантники – это дульные вспышки оружия предателей. Прошло еще одно мгновение – и Нерад взвыл от боли, когда яркий луч энергии пронзил его плечо, опаляя кожу и кость дочерна.
Облаченные в черное, увешанные костями и дикарскими тотемами, носящие маски в виде морд нерожденных, то были избранные самого Воителя, и по их венам текла адская ярость. Во главе еретиков стоял дерзкий чемпион, гордо демонстрировавший клеймо в виде восьмиконечной звезды на своем оголенном лбу.
– Воршкар! – прокричал он, после чего выплюнул в адрес Саламандр поток брани на древнем наречии, которого Бар'дак не понимал. Впрочем, он догадывался о значении сказанного – на него достаточно ясно намекали иглы кроваво-красного света, вонзающиеся в «Таргонов».
– «Таргоны!» Смерть предателям! – выкрикнул в свою очередь Бар'дак, призывая себе на помощь всю кипящую внутри него ненависть.
От остальной части отделения его отделяло лишь несколько секунд, но непоправимая ошибка уже была совершена – их отряд оказался разделен и оказался на милости опытного противника.
«Ураганы», установленные на нагрудниках центурионов, не преминули открыть ответный огонь, и воздух между предателями и «Таргонами» заполнили потоки масс-реактивных снарядов, мгновенно уничтожая все попавшиеся им на пути препятствия.
Уш'бан пошатнулся, когда в него угодило несколько выпущенных легионерами болтов, вынуждая броню компенсировать полученный ущерб. Рамад, желая прикрыть товарища, вышел вперед и выпустил в противников струю раскаленного добела прометия. Один из избранных, объятый пламенем, тут же упал на колени, но и сам Рамад не остался невредим – осколочная ракета столкнулась с его наплечником, осыпая Огнерожденного градом шрапнели, и выбила его из равновесия.
Получив жизненно важную передышку, горящий избранный поднялся на ноги и продолжил вести огонь. Рамад проигнорировал выпущенные им снаряды и продолжил идти вперед, пытаясь отыскать бойца с тяжелым оружием. Увы, увидеть его вовремя Саламандра не успел, и вторая ракета разорвалась, врезавшись в его нагрудник, пробив толстую керамитовую броню и приведя половину его «Ураганов» в полную негодность.
Рамад, впрочем, сумел расстрелять еретика из уцелевшей части своего вооружения, но и болтеры легионеров лаяли все чаще и чаще. На дисплее центуриона замигали предупреждающие руны, призывая его не игнорировать опасность. Десантник полуобернулся, ожидая увидеть сбоку от себя очередного избранного, собравшегося стрелять, но обнаружил, что к нему уже несется безрассудный предатель с силовым кулаком наготове.
Рамад со всей возможной прытью прикрылся от него осадными бурами, но грубая сила рогатого еретика, подкрепленная энергетическим полем его оружия, расщепила четыре из шести их наконечников.
Пошатнувшись, Рамад ощутил вкус крови на языке, а вскоре почуял и ее запах, когда темно-красная жидкость заляпала изнутри лицевую пластину его шлема. Неприятный медный привкус явно указывал на внутреннее кровотечение – с чем согласилась и его броня, но Рамад отключил диагностическую систему доспеха, решив сосредоточиться на выживании. Обнаружив, что одна из рук покрытого осколками буров скафандра бесполезно обвисла, Огнерожденный попытался по крайней мере зацепить еретика залпом из уцелевших болтеров, но тот оказался расторопней, и распотрошил большую часть нагрудной брони центуриона вместе со встроенным в нее оружием. Прекрасно понимая, что третьего удара ему не пережить, Рамад вознамерился раздавить избранного чистой массой своей брони, но и в этот раз ему не повезло – волна осколков очередной ракеты замедлила Саламандру ровно настолько, чтобы еретик успел ударить его в самое сердце.
Уш'бан во всех подробностях разглядел, как его брату вскрывают грудную клетку. Какие-то пару секунд поверженный Саламандра все еще стоял на ногах подобно хладной статуе, подле которой тешился утоливший свою жажду крови предатель, но затем в него врезалась еще одна ракета, и прочнейший доспех «Центурион» оказался разорван на части – вместе с верой в то, что «Таргонам» все было нипочем.
Уш'бан, не собираясь дожидаться своей очереди, двинулся вперед, бросаясь в бурю из крови, осколков металла и кости, совсем недавно бывших Рамадом, и останки товарища тут же покрыли его с головы до ног, обостряя и без того сильное чувство вины. Он отстал от собрата, и допустил его смерть. Единственным избавлением для него теперь было отмщение, и Огнерожденный не преминул наброситься на еретика с силовым кулаком, который только что прикончил его брата.
– Вступаю в бой! – прокричал Нерад, двигаясь в сторону гражданских, чтобы закрыть их от огня избранных. Поглядывая на тактический дисплей своего шлема, он понимал, что Бар'дак и остальные центурионы пытаются присоединиться к нему, но прямо сейчас рядом с ним находился лишь Амаду. Знал он и о том, что Рамад погиб – шансы «Таргонов» на победу таяли с каждой секундой. Бездействие в такой ситуации было смерти подобно.
Несмотря на то, что рана в плече Нерада оказалась довольно серьезной, он открыл по шестерым избранным огонь из нагрудных болтеров, изгоняя из своего разума все мысли от боли. Авточувства его шлема, тем временем, указали на присутствие неподалеку еще троих легионеров.
– Два отделения! – выкрикнул он Амаду.
Амаду кивнул, протягивая руку к одному из барахольщиков.
– Женщина... – произнес он, хотя та была все еще повернута к нему спиной. – Мы должны отвести тебя в безопасное место...
Все внимание Бар'дака было нацелено на того, кто назвал себя Воршкаром – еретика с двуручным цепом, вокруг которого собиралась зловещая дымка. Лишь мельком он заметил то, как Амаду приближается к женщине, и как та, наконец-то обращая внимание на своего спасителя, отпирает ошейник, защелкнутый вокруг ее худой шеи.
Тело Амаду запаниковало, предупреждая того об опасности вставшими на загривке волосами и кислотным привкусом на языке, возникшим словно бы из ниоткуда, невзирая на сложную систему очистки воздуха в его шлеме.
«Псайкер...»
Увы, спасительная догадка посетила Амаду слишком поздно. Когда ошейник прекратил сдерживать силу ведьмы, на сожаления у Саламандры осталось меньше секунды – а затем его охватила вспышка невообразимой боли.
Перегружая авточувства костюма, потусторонняя энергия пробила и его защиту, а затем из недр скафандра повалил дым, когда его системы, расплавляясь, перемешивались с месивом из плоти, костей и внутренних органов, которые только что были братом Амаду.
Последним, что увидел Огнерожденный, был разряд молнии, что вырвался изо рта женщины и пробил его грудь, подобно сияющему и ревущему копью. Его тело, мгновенно парализованное, начало биться в адских конвульсиях, настолько сильных, что даже ретинальные линзы шлема не выдержали нагрузки и треснули. Из сочленений брони, которая начала трескаться и чернеть, вырвались клубы черного дыма, а затем она начала плавиться прямо на глазах у Уш'бана, ошеломленного этим мрачным зрелищем.
Девяносто шесть лет они сражались и тренировались бок о бок. Амаду выковал для брата церемониальный гладий, который тот всегда брал с собой на собрания ордена, и с благодарностью принял ответный подарок в виде прекрасного болт-пистолета. Смерть Амаду поразила Уш'бана до глубины души, и он едва не пропустил атаку со стороны избранного, который уже собрался записать на свой счет еще одно убийство.
Первый удар пришелся Уш'бану на бедро, отчего по его ноге и тазу пронеслись волны острой боли, но второй выпад ему удалось заблокировать тыльной стороной осадного бура. При этом Уш'бан лишился этого своего оружия, однако и получил неожиданное преимущество – теперь его бронированный кулак освободился для выполнения иных задач, нежели простая активация бура.
Когда силовая перчатка избранного в третий раз понеслась к центуриону, он неожиданно перехватил руку предателя и оторвал его от земли. Сервомоторы заскрежетали от внезапно возросшей нагрузки, когда Уш'бан размахнулся и швырнул еретика прямиком в стену полуразрушенного храма, погребая того под грудой каменных обломков, что заглушили его яростные выкрики.
Смерть настигла Амаду быстро, всего за несколько наполненных несравнимой болью секунд подводя итог его долгой жизни. Погребальный костер центуриона воссиял подобно фотонной шашке, только во много раз ярче, и остаточное изображение его силуэта крепко отпечаталось на сетчатке глаз Бар'дака, даже несмотря на усилия духа машины его шлема, что попытался пригасить ослепительно-яркую вспышку.
Последним, что увидел сержант, перед тем, как быть ослепленным, был избранный с булавой, несущей на себе касание варпа. Впрочем, у Бар'дака не было времени волноваться насчет предателя – псайкеры, убившие Амаду, все еще не понесли заслуженной кары. Более того, истощенный и полуживой товарищ первой ведьмы уже успел с трудом подняться на ноги и снимал свой собственный ошейник, чтобы окончить симфонию разрушения, которую завела его сестра по проклятью.
Вокруг мужчины затрещали разряды молний, а его тело выгнулось, словно было распято на кресте. Витавшие в воздухе частицы пепла замедлили свой полет, и, наконец, остановились, когда гравитация потеряла над ними власть. Этот неестественный эффект затем распространился на пыль, грязь и окружавший псайкера мусор. Спустя пару секунд, в воздух взмыли даже останки брата Амаду, и вскоре сам Бар'дак ощутил, как его тело становится легче и медленно отрывается от земли.
Достигая своего пика за время, которое показалось Саламандре вечностью, волна потусторонней энергии неожиданно отхлынула обратно к ведьмаку, как будто тот, уподобившись вынырнувшему на поверхность пловцу, с жадностью вдохнул ее. Однако долгожданного облегчения он не обрел, вместо этого начав свое превращение в сверхновую.
В последние секунды своей жизни, Бар'дак понял, что это существо было лишь живым оружием, ничем не отличавшимся от смертников, что погубили столь многих людей Редгейджа и едва не убили Уш'бана. Вот только в этот раз технологические изыски Механикус не защитят его – не защитят никого из Саламандр.
Гравитация вновь приняла его в свои объятия, и в тот же самый миг, сверхновая взорвалась.
